ХОЛОД. Сага.

Ворон

 

 

 

ХОЛОД

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 1

 

СРЕДА ОБИТАНИЯ

 

 

 

 

«Никого не щади, ни чужих, ни своих.

Будь последним героем.

Оставайся в живых».

 

На карнавале смерти ему не хватило маски…

Арена собачьих боев – суровая действительность

человеческой жизни.

Захватывающе динамично, предельно натуралистично,

откровенно цинично,

путем угроз, насилия и шантажа…

Предела нет. Закона не существует.

Добро пожаловать на территорию братвы!

БЕЗ ТОРМОЗОВ!!!

 

Живи быстро, умри молодым и оставь после себя

Симпатичный труп…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

 

Они рождались для того, чтобы умереть, как это не абсурдно. Именно их на заре перестройки называли хлестким, как автоматная очередь словом «рэкет». Они словно черви-паразиты вторгались в нашу жизнь, стараясь взорвать этот мир изнутри.

            Они вырывались на свободу из тесных стен подвальных качалок, из подворотен. Именно эти молодые волки сбивались в стаи и превращались в хорошо натренированных бойцовских собак. Они никому не верили, ничего не ждали, никого ни о чем не просили, твердо зная, что хорошо развитые кулаки решают все. Их убивали, топили, сжигали, взрывали, но от этого они становились еще сильнее.

Этот глупый мир давно утратил для них свои краски и стал черно-белым, но только здесь они чувствуют себя хорошо, ведь это их СРЕДА ОБИТАНИЯ.

Каждую ночь он просыпался. Прошлое было где-то там, за черной жирной чертой. Настоящего быть не могло – только черное и белое. Он прожил сотни жизней, он сотни раз умирал. Заговоренный... Он устал бояться. Ненависть и боль – вот его смысл жизни.

Когда ничего не остается, пуля в лоб в черно-белом мире – это неизбежность, это не глупо – это реальность. Но иногда очень хочется жить… Пускай тебя окружают щемящая пустота и холод… ХОЛОД

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

 

– Пошла вон отсюда, сука! Забирай своего ублюдка! Я устал от вас!

Мать вела его по пустому ночному городу. Где-то там, далеко светились неоновые огни, было весело и празднично. Но очень редко кто-то заглядывал за кулисы этого праздника. Тесные вонючие хрущевки, гарь коптящих заводов, мечты о чем-то светлом. Его родители, ненавидящие друг друга только за то, что они есть, ненавидящие его…

Все дерьмо, будущего нет.

Городские окраины, постоянное унижение и слабость. Правота сильного. Как он мог объяснить, почему он не смог купить хлеба? Ведь деньги ему давали. Он боялся рассказать, боялся, что ему не поверят, боялся правды.

Дворовая компания ребят постарше, мучаясь от безделья, забирала у таких же, как он, малышей деньги. Суровый закон улицы: если ты слаб – ты не прав. И когда отец снимал с себя брючный ремень, от досады он плакал. Плакал, но молчал.

– Сынок, ты поживешь у хороших людей, я вернусь, заберу тебя, и мы будем жить вместе, как и раньше. Ты только немного потерпи, – говорила, целуя на прощание, мать.

И он ждал. А потом просто устал ждать…

            "Хорошие люди"...

– Ты опять не выучил уроки! Где ты целый день шлялся?!

А где он мог шляться? Ведь отныне его мир – дачный забор. Там нет друзей, нет подруг. Есть раздражающая обыденность и "хорошие люди", ненавидящие его, "обузу, подаренную этой безмозглой шлюхой", мальчика для битья, существо низшего порядка, выполнявшего всю грязную работу по дому.

Он никогда не забудет того разговора:

– Я говорил твоей матери, что ей не надо выходить замуж за этого человека. Видишь, что бывает, когда не слушаются старших?

– Почему? Ведь мне говорили, что они любили друг друга.

– Ха! Их любовь только в штанах! А настоящая любовь может быть только к Богу.

Тупые лица святых следили за ним с каждой стены дома. Они взвешивали и оценивали каждый его поступок, каждый шаг. Осоловевшими глазами они всегда наблюдали за ним. Однажды он увидел маленький пищащий комок.  Щенок...  Он принес его домой, отогрел и полюбил той любовью, которой никогда не знал сам. Он рассказывал ему о своей боли, детских обидах, о несправедливости, которая его окружает. Они вместе мечтали об охоте. Они никого не хотели убивать, ведь тогда он еще не знал, что любая охота заканчивается смертью. Но Щенок не участвовал в его первой охоте.

             – Собирайся, тебе пора становиться мужчиной.

            Падал белый снег. Крики отупевших от выпитого охотников, вошедших в пьяный раж. Захлебывающийся лай собак и кровь на белом покрывале, кровь волка, бросившего вызов этой своре, гордого одиночки, застывшего в своем последнем прыжке и продавшего свою жизнь подороже, зверя, в смертельной хватке вцепившегося в горло охотника. Он видел последние минуты жизни этого гордого животного, жившего и умершего в борьбе. Он гладил его израненную седую шкуру, он смотрел в его пока еще живые глаза и видел в них свое отражение. И слезы ребенка, "ставшего мужчиной", смешивались на белом снегу с кровью волка.

             – Какой он жалостливый! – сказал "хороший человек", – то щенка бездомного приютит, теперь эту тварь жалеет. Животные – они не живые! Как же эта маленькая сучка пищала, когда я ее давил!

            Его бога нет. Он устал Его любить. Руки невольно сжались в кулаки. Он, словно волк, запрыгнул на этого человека. Он рвал его, кусал, бил, прогоняя прочь злобу и страх. И эта слепая злость давала ему силы.

            Их окружили плотным кольцом. Откуда у шестнадцатилетнего пацана может быть такая сила? Это была сила правого, уверенного в своей правоте. Он бил за свою мать, за свою исковерканную и испоганенную душу. Бил сильно, по-мужски. И когда он уходил, круг разомкнулся. И он ушел. Ушел, чтобы никогда больше сюда не вернуться.

 

Ты родился... Зачем?

Чтобы всем было больно

По искусанным губам тек коралловый сок

В сигаретном тумане, пропитанном водкой

За застиранной шторой прятался Бог

Умирали надежды в тесноте коридоров

Тишину разбивала каплей с крана вода

И она приходила со звонком телефонным

Осыпаясь трухой, ночная беда...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

 

Большой город.

Он оказался совсем не таким, каким он видел его в своих мечтах. Москва. Вроде бы сила. Но это страшная сила, сила разложения. Здесь кружились большие деньги, но их надо было уметь заработать. А чтобы получить эту работу надо что-то уметь. Нужно учиться. ПТУ давало и учебу, и работу, и жилье. Ему нравилось копаться внутри машин, возвращать к жизни эти разбитые механизмы. Это давало спокойствие и надежность, уверенность в завтрашнем дне. Но однажды, в один день все как будто взорвалось. Первая стипендия. Крепкие мускулистые ребята в спортивных костюмах.

            – В общем, так, лимитчик гребаный, с тебя полтинник, если хочешь жить нормально. И так каждый месяц. Мама с папой картошки пришлют, похаваешь – не сдохнешь.

            Все было бы ничего, но у него было только пятьдесят четыре рубля, и не было ни мамы, ни папы, ни картошки. И он снова дрался. Остервенело, тупо, безжалостно. Он дрался не за деньги, Он дрался за себя и был очень удивлен, когда, оставив на полу его, избитого, харкавшего кровью, они ушли, не забрав этих денег. Волки видят своих и уважают силу и храбрость.

            Однажды в курилке к нему подошел самый крепкий из тех нападавших, протянул руку и сказал:

             – Меня Могилой кличут. Ты парень ничего. Вечером возле ДК.

            Он шел с этими ребятами по улице и чувствовал уверенность. Ведь все эти парни с крепкими, гладко выбритыми затылками были такими же, как и Он. Они ненавидели этот мир, ничего не боялись, и то, что они делали, считали единственным и правильным.

            Хорошо оборудованная качалка в подвале.

            – Василич, мы привели его.

            Откуда-то из темного угла навстречу ему поднялся высокий мужчина лет тридцати пяти.

            – Василич, – сказал он и протянул руку со сбитыми костяшками, – ребята про тебя рассказывали. Я бокс тут веду. А ты как?

            И он, глядя в стальные суровые глаза этого незнакомого человека, рассказал все о себе. Он видел, как внимательно его слушают.

            – Ну что ж, парень ты зябкий, отныне Холодом тебе быть. Мы, также, как и ты, ненавидим этот мир. Да и терять-то нам здесь нечего. Но кроме того, что ты умеешь ненавидеть, надо научиться не щадить и не прощать. Посмотри, сколько вокруг жлобов, икру черную хавающих. Вот, наверное, к такому и ушла твоя мать. Устала, жизни ей хорошей захотелось. А тебе никто не поможет. Ты все сам должен сделать.

            И теперь их стало семеро: Могила, Наум, он – Холод, Валек, Дятел, Макс и Василич. Теперь можно было начинать рычать…

            Василича давно интересовал этот рынок. Фарцовщики, тупорылые таджики, торгующие апельсинами, горбоносые грузины, шьющие где-то там, в мытищинских подвалах, «левый Левайс», шашлычники с их собачьим мясом, неплохо выдаваемым за баранину первой категории, ушлые кооператоры, барыги, делавшие "капусту" из воздуха... Это давало деньги, а деньги давали силу.

            Он, Могила и Валек подъехали на разбитой "копейке" Василича к кафе с очень странно звучащим для центра Москвы названием.

            – Кто здесь хозяин? – спросил Могила.

            Навстречу ему поднялся лысый с волосатыми руками, в заляпанном кровью и соусом переднике, азербайджанец.

            – Меня зовут Эльшан Надирович. А ты кто такой?

            – Это неважно. Кому ты платишь?

            – Ты кто такой, а?

            – Для тебя, чурка ебаный, я тот человек, которому ты по жизни должен, – брызгая хозяину кафе в лицо слюной, зло прошипел Могила, – вперед, ребята.

Неизвестно откуда взялись свинцовые водопроводные трубы. Они крушили, ломали, разбивая все вокруг на куски. И раскаленный шампур с недожаренным мясом, поднесенный к заднице некогда гордого и смелого, а теперь до смерти напуганного Эльшана Надировича, был последним и самым весомым аргументом.

            – Десять штук "деревянными" завтра. Иначе я буду приходить каждый раз. И когда-нибудь я протащу через твою жопу этот шампур и поджарю тебя на углях, многоуважаемый Эльшан Надирович, – проскрипел Могила, – а рыпнешься – жизнь сказкой не покажется.

            – Ты пожалеешь, – размазывая сопли и слюни по лицу, проскулил директор кафе.

Но никто не пожалел. Назавтра им передали десять тысяч. Видимо Эльшан подумал и вспомнил о своем единственном наследнике, учащимся играть на скрипке, о трех прыщавых дочерях, которых надо было выдавать замуж, о глупой некрасивой жене, о старушке маме, да и о себе, наконец. Да и что такое для него десять тысяч? Для него, хозяина большого кафе со странным для центра Москвы названием…

 

*   *   *

 

            – Могила, откуда в тебе столько злости? Зачем ты сделал это? – спрашивал после Холод.

            – Три года назад такие же чурбаны по беспределу оттрахали на рынке мою сестру. Они не сели. У них были бабки. Я был сопливый и ничего даже сделать не мог. Теперь я могу все.

            – Но почему ты уверен, что это сделал именно он?

            – А какая хрен разница? Чурка – он и есть чурка. Здесь он у меня в гостях и будет жить, как я сказал.

            Да, Василич умел собирать вокруг себя нужных людей…

 

*   *   *

 

– В общем, так пацаны. Бобров так обувать с налета не годится. Постоянный кус в жизни нужен. Рынок этот мне душу теребит. Чую, мое по справедливости это.

            Они сидели в качалке. Первые наезды удавались, давали деньги, но не столько, сколько хотелось им.

            – В один момент все это нужно, одним ударом всех подвинуть. Хоп! И это все наше!

Они долго бродили по рыночной площади, присматривались, узнавая жизненный ритм рынка изнутри. Регулярно, раз в неделю, на рынок приезжала черная Волга. Из нее выходил плотный кавказец, и с несколькими людьми – быками обходили свои владения, собирая с торговых точек дань.

            Карапет. Тогда в начале восьмидесятых он попал в зону. Статья так, шалая. Драка с тяжкими телесными повреждениями. Отец его тогда перевозил много пятизвездочного коньяка "Арарат", но его все равно посадили. Парень он был неглупый, а главное хитрый. Он губкой впитывал в себя зоновские понятия, воровской уклад и, может, когда-нибудь и стал бы вором, но вот как вышло… Сел по дурости в карты играть на интерес… Азартный, горячий... И проигрался. Никто опускать его не стал. Пожалели. Скинули вещи со шконки, и контанули в петушиный угол. Так стал Карапет "петухом без дырки". Опущенным. Не трогал его никто, не домогался. Но так и просидел весь срок, презираемый всеми, в вечно задрипанной робе, в петушином закутке.

            Освободился. А как "домой с таким позором ехать? Рванул к дядьке в Москву. Рассказал ему за зону, но не всё. Наврал, что людей влиятельных знает и дело свое на Москве открыть хочет. Денег занял. "Волгу" черную купил и задумался. Нравился ему рынок, где торговал дядя – пестрый, как восточный базар, денежный. Видел, как шатаются по Москве его молодые земляки, такие же, как он бездельники. Водку жрут и девок трахают на родительские деньги. Вспомнил о зоне, авторитетом прикинулся, поговорил с ними.

            – Денег заработаете, землякам на зонах там поможете – дело святое, – в общем, развел.

И стали они рынок обирать. Приподнялся Карапет, крылья расправил, но прошлое... Панически боялся его Карапет – а вдруг прознают? Гордо шагает он по своей земле. Хозяин! С ним его бойцы. Одеты хорошо, дорого, деньги в кармане хрустят. А про зону Карапет и не вспоминал. Греть кого-то, да и кто у него деньги, у "петуха барачного" возьмет? Но вот однажды... До чего встреча неожиданная!

            – Здорово, Сулико! Как дела, дорогая? Смотрю, разжирела наша девочка, поправилась.

            – Ты откуда здесь, Болт?

            – Откинулся. А я смотрю, телки наши зоновские неплохо поднимаются. Валютной стала. СУЛИКО?

– Тише, тише, молчи только. Я тебе денег дам, работу хорошую, только молчи.

            И замолчал Болт. Что урка в жизни хорошего видел? Как в детстве за мешок картошки сел, так и понеслась душа по кочкам. А тут – просто не заметить, промолчать... И вот тебе работа, деньги. Директор мясного павильона на рынке! Это тебе не рукавицы не зоне шить. Квартира, машина, зубы вставные, новые. Девок – хоть утрахайся, водки – хоть упейся. Да хрен с ним! Пускай Сулико Карапетом будет.

             Сейчас он лапал грудастую Машку, продавщицу рыбного отдела, а в это время в подъезд его дома скользнули три тени. Звонок в дверь.

             – Это, наверное, бухло принесли, – истекая слюной от вожделения, проревел Болт.

            – Бухло! – и чей-то крепкий кулак воткнулся в его вставную челюсть, – вали отсюда, лярва. Здравствуйте, товарищ директор мясного павильона. Слышали, поделиться ты с нами решил.

            – Валите отсюда, козлы вонючие, – елозя от боли по дорогому паркету, мычал Болт.

            – Холод, – позвал Василич, – пошмонай по хате, деньги, рыжье поищи, а мы пока с товарищем директором побазарим. С кем работаешь?

            – А вы кто такие? Зачем вам это надо?

            – Я – Злой, а эти молодые – Холод и Могила, ребятки безбашенные, голодные, на все готовые.

            – Василич, – прокричали откуда-то из глубины квартиры, – здесь денег-то, край -десятка. А с рыжьем вообще глухо.

            – Да. Бедно живем, гражданин директор. Давай-ка, мы прикинем, где у нас еще деньги нетрудовыми доходами нажитые водятся.

            – Да бля буду! Нет у меня ничего. С зоны я только откинулся. Фуцен меня здесь один пристроил.

            – Странно, это что ж за шишка такая этот фуцен?

            – Карапет. Со мной он на зоне парился.

            – Карапет на зоне парился?

            – Ну, как парился... Сулико его там звали.

            – Сулико, – процедил Василич сквозь зубы, – "петух" дырявый. Ладно, ребята, валим.

            – А денег у меня и, правда, нет, мамой клянусь.

            – Оставь себе свои деньги. То, что ты нам сейчас рассказал, денег, не мерянных стоит.

 

*   *   *

 

            – Так, Наум и Холод. Выбирайте на этом майдане любой ряд, громите все, и смело стрелку забивайте.

            Они подъезжали к рынку.

            – Наум, а как ты с Василичем сошелся?

            – Деньги нужны были.

            – Ты тоже, как и я бедствовал?

            – Да не совсем, Холод. Предки у меня – шишки во Внешпосылторге. Отец из загранок не вылезает. Матери не до меня, она по жизни кайфует. Денег дают триста рублей в месяц. Но мне мало.

            – Триста рублей! Ни фига себе!

            – А денег никогда много не бывает. Все, приехали, Холод.

 

 

*   *   *

 

            Над рынком нависла гнетущая тишина. Двое ничем неприметных ребят смешались с базарной толпой. Неожиданно визгливо и истошно закричала женщина. С прилавков сметалось все. Охранник, как подрубленный, упал от удара обломком трубы. По черному запыленному асфальту катились нарядные желтые апельсины. Запахло квашеной капустой. Словно выстрелы праздничных петард, полетели в разные стороны малосольные огурцы. Кучерявый крепыш бросился на подмогу охране, но его четкий орлиный профиль натолкнулся со всего размаха на кулак Холода. Два друга, словно сказочные богатыри, размахивали ржавыми трубами. Один взмах – улочка, другой – переулочек.

Холод кроссовком подцепил за нос приплюснутую к асфальту голову кучерявого крепыша.

            – Короче, Али баба, сезам откройся! И где же твои сорок разбойников? Завтра встречаемся в Серебряном бору в двадцать два ноль ноль. Опоздание, как и неявка, не принимаются. Что такое счетчик, наверное, знаешь. Пять минут простоя – штука штрафа. Так своему хозяину и передай.

 

*   *   *

 

            – Дядя! – Карапет уже тридцать минут носился по квартире своего родственника из угла в угол, – на меня наехали, серьезно наехали!

            – Кто такие?

            – Страшная русская мафия! Они работают по заданию спецслужб и хотят в двадцать четыре часа выселить всех кавказцев из Москвы.

            – Вай-вай-вай! Неужели все так серьезно?

            – Серьезней некуда, дядя. У меня там, наверху, есть знакомые люди.    Мы будем сражаться   как   наши   гордые   предки.   (Карапета   всегда «перло» и «заносило» после выкуренного косяка. Он начинал заговариваться).

            – Что ты хочешь, племянник?

            – Денег!  На них мы вооружим нашу армию и дадим достойный отпор!

            – У меня есть деньги нашей общины. На благое дело я их не пожалею.

Карапет вышел из дома дяди. В руках у него был чемодан. В кармане грел сердце и душу билет на самолет до Сочи. Рынок за год принес Карапету почти два лимона. Полтора дал дядя.

            – А ебитесь вы как хотите, да?!

 

*   *   *

 

            Карапет собрал бойцов своей команды.

            – В общем, так, орлы. В двадцать два ноль ноль вы подъедите к Серебряному бору, подъедете общественным транспортом (предусмотрительный Карапет еще вчера продал свою черную "Волгу" торговцу цветами Ашоту – сын его очень хотел), – оружие не берите и ничего не бойтесь. Я буду рядом и прикрою вас. Все поняли?

            – Да, хозяин.

 

*   *   *

 

            Злой с ребятами были очень сильно удивлены, увидев этот зоопарк. Кучка горных чабанов, виноделов и сыроваров в каракулевых папахах, обнявшись за плечи и сотрясая землю своим грозным видом, гордо выходила из дверей двадцать первого троллейбуса. Карапет их «прикрыл».

 

*   *   *

 

            – Ну ладно, Важа, сегодня мы последний день на Москве. Отдыхай, братишка.

Важа, штангист-разрядник, всю жизнь прожил в Нагорном Карабахе. Отец долго собирал деньги, чтобы отправить бестолкового сына учиться в Москву. Экзаменов Важа не сдал. И его, голодного, шатающегося по вокзалам, подобрал Карапет. Он дал парню работу, одежду, и преданный Важа был готов порвать за своего хозяина. Этих глупых баранов – Тагира, Зазу и Неяза, Карапет оставил здесь в Москве на растерзание русской мафии, а его, лучшего кунака, взял с собой в Сочи. В куриных мозгах Важи никак не укладывалось, что им, сильным и могучим, как щитом прикрывается слабый Карапет.

 

*   *   *

 

            –  Девушка к табе пришел, – Важа впустил в квартиру трех белокурых толстозадых девиц. Именно таких любил его хозяин. Самому Важе было наплевать на женщин. Там, дома у него была невеста, Сабина. Он обещал ей, что здесь, в Москве, выучится и заработает много денег, купит машину и сможет заплатить за нее калым     отцу, председателю горисполкома. Он даже и не знал, что два года назад та вышла замуж за парня с белым Мерседесом, сына директора мясокомбината и уже нарожала ему детей. Да если бы Сабина ждала своего Важу с его калымом, она так бы и умерла старой девой.

            В коридоре снова затрещал звонок. "Девчонки пришли. Какой мой хозяин сильный. Как его любят женщины", – мечтательно подумал Важа, открывая дверь.

            – Ку-ку, дундук! – и холодная сталь ствола уперлась ему между глаз. Важу никогда не били так сильно, тем более по яйцам. Как подкошенный ствол многовекового дуба, он рухнул на пол.

            Три потных девицы безуспешно ласкали маленький вялый член Карапета. От наслажденья он мурлыкал как майский кот. Чьи-то сильные и вроде бы нежные руки приподняли его задницу. "Кусай, кусай меня, милая...". Но в это время в густо заросшее анальное отверстие уперся холодный ствол,

            – Тебя прямо им трахнуть или ты любишь что погорячее, Сулико?

            Карапет и не заметил, как по его жирным ляжкам на белые простыни потекла моча.

            – О! Обоссался, падла! В общем, так, Сулико, рынок ты незаконно держал. Деньги, которые поднял, мне отдашь. Теперь все это мне принадлежит.  Кто я такой ты знаешь. Где бабки?

            – Там, в портфеле, в большой комнате под диваном. Возьмите все, только не убивайте, я жить хочу! Я молодой!

            – Самый симпатичный парень во дворе! Иди, Холод, посмотри.

            – Василич, здесь очень много денег! – Холод от неожиданности присвистнул.

            Важа с трудом приходил в себя. Он видел, как молодой парень склонился над чемоданом с его, Важиными и Карапетовыми деньгами. Там был его калым за Сабину. Он словно раненный зверь достал из кармана выкидной нож, заскрипев зубами от злости. Перед его глазами была цель – спина, затянутая в кожаную куртку.

            – Холод! – проревел из коридора Могила.

            Холод дернулся. В нескольких сантиметрах от его шеи блеснуло лезвие ножа. Отбив удар, Холод локтем ударил в лицо свирепого абрека. Тот покачнулся, но продолжал стоять, в любой момент готовый броситься.

            – Не тронь, это мое! – свирепо рычал Важа.

            Два выстрела порвали грудь смелого джигита. Важа рухнул на пол, так и не успев жениться на Сабине.

            – Все ништяк, Холод, – сказал Могила, пряча под куртку ТТ.

            – Холод, иди сюда, – позвал Василич, – возьми Сулико, отведи его в ванну. Тут пачкать не охота. Сам знаешь, что делать. Могила в комнате в упор расстреливал обезумевших от ужаса, увиденного шалав. Пахло порохом. Холод схватил за шею упирающегося и вопящего Карапета и резким движением швырнул его в ванну. Он видел в глазах Карапета животный страх. "А имею ли я право распоряжаться жизнью даже этой мрази? Плевать! Пусть слон думает. У него голова большая". За чередой мыслей последовал контрольный выстрел в голову Карапета.

 

*   *   *

 

            С утра возле рынка припарковалось несколько темных Жигулей последней модели. Уверенной походкой молодые люди подошли к группе кавказцев, стоявших в центре рынка и что-то обсуждающих.

            – Ты Тофик, дядя Карапета? – спросил Холод одного из них.

            – Да, – испуганно передернув плечами ответил мужчина с пышными усами, – а где он, Карапет?

            – Он в Сочи улетел. И вот, что просил тебе передать, – сказал Холод, протягивая сверток.

            – А надолго он улетел?

            – Видимо, навсегда. Ну ладно, пока.

            Тофик развернул сверток. В нем лежали, перетянутые красной резинкой, те самые полтора миллиона, которые он передал племяннику на борьбу с русской мафией.

Этот рынок в центре Москвы стал территорией Василича. Справедливость уважали все.

 

Эластика во всем.

Подмен. Регенерация.

Движенье – это видимость. Твоя ориентация.

В нем вены и артерии, дороги и пути

В судьбе пересекаются и их не обойти.

Отрезками помечены и каждый – это срок,

Где жизненной энергии не умолим поток.

Как бедствие стихийное его не обойти

Да, это разрушение. Тебя нельзя спасти…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

 

            Прошли годы.

            –   Короче, Холод, сегодня   съездишь, отвезешь бабки.   Заскочишь в казино и напомнишь: "Расширяйтесь, надо платить".

            – Без проблем, Василич.

            – А, кстати, ты побазарил с молодыми? Я тут дело новое замутил, ребята толковые нужны, человек пять.

            – Без проблем, Василич.

            Холод отключил трубку мобильного телефона.

            Эти годы круто изменили его жизнь. Они подмяли под себя этот рынок. Не стало Валька, Дятла, Макса. Но на их место пришли новые. Они как скелет обрастает мышцами, обрастали новыми связями. Василич умел находить нужных людей. И рядом с ним всегда были его кровожадные преданные псы – Он, Наум и Могила. Но именно его приблизил к себе Василич. Холод был в курсе всех его дел, знал куда и на что уходят деньги, каким будет следующее дело. Именно Он, на зависть Науму и Могиле, ездил на черном БМВ. Он стал правой рукой бандитского авторитета Злого, которого все боялись и презирали, но в то же время уважали, и к которому он мог запросто подойти, положить руку на плечо и сказать: «Здравствуй, Василич".

            Он давно забыл, что такое учеба, ведь карьеру в своей жизни он делал раскаленным докрасна паяльником. Василич научил его не прощать и не щадить. С ним Он забыл свое прошлое, поверил в себя. Эти люди стали частью его жизни...

Ликероводочный завод. Несбыточная, красивая мечта Василича. Но за заводом стояли очень серьезные люди. Слова и угрозы здесь помочь не могли. Здесь надо было действовать.

            Директора завода они взяли, когда тот ждал жену возле супермаркета, где они делали покупки. Этого толстенького испуганного дядьку они привезли на заброшенную дачу. Он глядел на них пустыми стеклянными глазами и только твердил: "Вы не знаете, что вы делаете"...

            Могила воткнул в розетку штепсель утюга, запахло горелым мясом, но дядька, как заговоренный, продолжал мычать: "Вы не знаете, что Вы делаете". Его вывели во двор, поставили к краю свежевырытой ямы, и Холод в очередной раз передернул затвор...

И только Наум, судорожно соображая задним умом, стоял в стороне и курил сигарету за сигаретой. Они не знали, что они делали.

На следующее утро Могилу нашли возле его дома, изрешеченного автоматными очередями. Так война снова вошла в Его дом.

А где-то там, в центе Москвы, в никому неизвестной квартире, за столом, уставленном дорогими закусками и выпивкой, шел разговор.

            – Этот Злой всех достал. Беспредел сеет, а спросить некому. Что скажешь, Саид?

            – А о чем толковать, Попик? Закон они не чтут. На воровскую поляну, падлы, руку грязную подняли. Кончать их пора.

            – Пора-то пора, но они ребята ушлые. Вот у них, молодой да ранний, Холод, от своего имени, сука, базарит, говорит грамотно. За базар не подтянешь, да и сила у них. А ты что скажешь, Белка?

            – Я так мыслю… Василича этого сливать надо, а молодца... пусть в зону войдет. Там все его понятия через задний проход выбьют. Есть у меня у них человечек знакомый. Вы им стрелку от имени братвы забивайте, а туда приедут – и усралася я, бабоньки.

Как всегда, они приехали за час. Он первый вышел из машины. Две тени оторвались от кирпичной стены. "Все чисто, Холод".

            – Василич, выходи, – шепнул Холод.

            – Все ништяк, братуха?

            – Ништяк-то ништяк, но для разговоров место другое выбирают. Да и от людей таких западла любого ожидать можно. Хитрые они уж больно.

            Они шли навстречу тускло мерцающим фарам.

            – Я – Злой. Со мной Холод. С кем разговаривать будем?

             – А базара-то, Вася, не будет. Рамсы ты все попутал. Вали их, пацаны.

            Ночную тишину порвал крик автоматной очереди. Холод, инстинктивно падая, подхватил уже безжизненное тело Василича. Он стрелял наугад и плакал: "Суки позорные!"

            А где-то там, вдалеке, уже надрывались милицейские сирены. Он рванулся вперед.

            – Наум, прикрой!

            Но в это время приклад автомата опустился на его голову...

 

Ты себе надоев, сам себя презираешь,

Это были мечты, а теперь лишь зола,

Оскорбленье любое в штыки принимаешь,

И если ты бьешь, то идешь до конца.

Разрывая на части тело живое,

Не сумеешь понять чужую ты боль,

Словно скальпель хирурга отнимает больное,

Кровоточит обида, на нее сыпет соль…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

 

            – Здравствуйте, я старший следователь Иванов Илья Алексеевич. С сегодняшнего дня я веду Ваше дело.

            Он плохо помнил все происходящее до этого... Как его, окровавленного, забросили в холодную пустую камеру. Он валялся в беспамятстве, и, сжимая и разжимая руку, пытался дотянуться до несуществующего пистолета. "Суки позорные..." – шептал он запекшимися от крови губами.

            – Какое дело?

            – Вы обвиняетесь по статье 77 УК РФ. Бандитизм. Ваша фамилия, имя и отчество.

            – Меня зовут Холод.

            – Хорошо, посидите и подумайте. Мы поговорим завтра.

Камера, в которую его ввели, существенно отличалась от той, где он сидел до этого. В ней были люди... с тупыми бессмысленными лицами и пустыми глазами. Они оглядели его и пропустили сквозь себя.

            – Где мне лечь?

            – А ты что, не знаешь, поц? У параши. Чалтушник хренов. Так в дом не входят.

            – Это не мой дом. И ты никто, чтобы мне говорить такое.

            – А он паренек гоношистый, – сказала, спрыгивая с верхней шконки заросшая шерстью и татуировками горилла, – куда ты рыпаешься, мальчик? Так и девочкой невпопад стать можно. Как тебя зовут, милашка?

            – Я – Холод.

            Он вспомнил, как когда-то давно Василич ставил ему удар. И гнилые зубы этого ублюдка вместе с его вонючей тухлой кровью расплескались на кафельном полу.

            – Ты не прав. Но за базар отвечать нужно, – сказал седой старик, сидевший возле окна, – меня Прокопом зовут. Смотрю я здесь. Малява на тебя с воли пришла, мальчуган. Людей серьезных ты в неожиданность поставил. Просят наказать тебя они крепко. Но веры в таких у меня мало. Жируют они там. А здесь братва с голоду пухнет. Поэтому выслушаем мы тебя, а там порешим как быть с тобой.

            И Холод поверил ему. И заговорил. Как когда-то, у Василича, его слушали и не перебивали.

            – Да, пацан, делов ты наделал много. Но не нам решать, жить тебе или нет. Волками вас там все называют, новые вы, наглые. Но и наши себя не шибко достойно ведут. Не волк ты, а собака бешеная. Живи пока.

            И он зажил.

            Трудно понять ощущения человека, познавшего вкус свободы. Как когда-то в детстве, он снова был за забором. Но этот забор был выше и страшнее, и теперь от него ничего не зависело.

             Однажды Он подошел к Прокопу и спросил: что с его друзьями? Тот после отбоя вечером подозвал Холода к себе. И как всегда, размеренно и тихо заговорил:

            – Нет больше твоих друзей, паренек. Один ты остался. Всех мусора положили. А там на зоне тебе не выжить.

            Прокоп еще раз посмотрел в Его глаза:

            – Запамятовал я, старый стал. Но кого-то ты мне напоминаешь. Сила у тебя его. Кто твой папка, расскажи.

            Он рассказал то, что помнил из своего детства. Не для того, чтобы разжалобить. Так было легче ему самому.

            – Да, такими как ты не становятся, такими рождаются, – сказал Прокоп и отвернулся к стене.

     А утром его вызвали на свиданку. Кто? Для чего? Ведь у него никого нет! Он вошел в комнату для свиданий. Детский страх, волной животного ужаса пробежал по его телу: "Пошла вон отсюда, сука!". Перед Ним сидел его отец. Вор-рецидивист Монгол, тридцать лет проведший за решеткой, презирающий все живое, ненавидящий всех; сжав огромные кулаки в перстнях, словно буравя огнем, смотрел он на так похожего на него парня.

            – Ну здравствуй, сынок. Слышал я о тебе, да и ты обо мне, наверное. Но кто ж знал-то? Вот как вышло-то. Не буду я оправдываться. Думал лучше вам с матерью без меня будет, гнал я вас, а вот ведь как вышло, – и впервые за пятьдесят лет своей жизни матерый уголовник заплакал, – бегал я, но выходит от себя самого бегал. На сходке тогда решили, семья у меня есть, опомоен я, звания вора не достоин. А раньше-то все по-другому было. За жизнь свою испугался. О вас не думал. А теперь все. Подыхаю я. Здесь, на кичи, и сдохну, наверное, туберкулез у меня.  Думал, что со мной ты человеком никогда не станешь, а ты и без меня вон во что превратился... Должок у меня перед тобой есть. Иди в отказ, статью на себя не бери. Деньги есть, подмажем где надо. Ни о чем тебя не прошу, права на то не имею. Живи дальше как знаешь. А теперь все. Иди.

            Отец ждал, что сын обернется, что-то скажет. И Холод обернулся, процедив сквозь зубы: "До свидания, Монгол". Ведь у него никогда не было отца.

Следователь Иванов Илья Алексеевич в который раз перебирал это дело и не мог понять – улик против этого парня не было. Но почему-то именно там, наверху, решили, что этот человек должен сидеть. Но ведь за одно имя даже в нашей стране не сажают.

Однажды в дверь Иванова позвонили. Он пустил в дом невзрачного мужичка в серой кепочке.

            – Слушай, начальник, мальчишка у тебя сидит. Наказать его все хотят, а ты возьми и помоги. Знаю, проблемы у тебя из-за этого будут. Вот денег мы собрали. Возьми, не побрезгуй. Очень помочь надо. Да и что тебе базарить, сам все понимаешь, не дурак.

            – Не нужны мне деньги твои. Знаю я, как ты их заработал, не возьму я их. Но в справедливости тут дело. Делать буду как совесть мне подскажет. До свидания.

Старый вор Киса, порученец Монгола, сжимая в руке стопку купюр, вышел из подъезда задризганной хрущевки. Он достал папиросу, закурил и подумал: "Да, в справедливости все дело". И бросил деньги в мусорный контейнер.

            Через пять дней задержанный под номером 613 был освобожден из-под стражи "за недоказанностью состава преступления", а следователь Иванов, получив строгий выговор, был переведен для дальнейшего прохождения службы в далекую бесперспективную Тамбовскую область.

 

Это зона молчанья.

Это зона тоски.

В спираль закрученная боль.

Это давит виски.

За высоким забором замкнутый круг.

Это сукой становится твой лучший друг

Вроде рядом вы все, но нет никого.

И опять поливают на душу дерьмо.

За железной решеткой свобода твоя.

Этот мир вроде твой, но в нем нет тебя…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

 

            Холод уже неделю беспробудно пил. Он приходил на еще свежую могилу Василича и нажирался, как последняя свинья. Бойцовский пес потерял своего хозяина. Теперь он был предоставлен сам себе. Пустые стены квартиры. Он не мог прийти к себе домой, там его страшило все. И главное – одиночество. В один момент он лишился всего: денег, машины, друзей, будущего. Он пытался хоть кого-нибудь найти, хотя бы что-то узнать. Но было глухо. На их бывшей территории вовсю хозяйничали бойкие общаковые ребята. Лишь однажды к нему в дверь позвонили. Пришел Тофик Анварович, директор некогда принадлежащего им рынка.

            – Послушай, Холод, мы тут с земляками денег собрали, Василичу на памятник. Да и тебе на жизнь. Только никому не говори, что я приходил. Вы ребята честные были, справедливые, мы вам верили.

            – Тофик, под кем вы сейчас?

            – Не надо знать тебе этого, Холод. Живи, не вмешивайся ни во что. Страшные это люди. Нам сейчас очень тяжело.

            – Кто они такие?

            Тофик оглянулся по сторонам.

            – Нет, Холод, не могу.  Страшно жить мне дальше будет.  Промолчу я лучше. До свидания, друг, но враг твой рядом. Он тот, на кого ты никогда не подумаешь. Вот, что я тебе скажу...

            Тофик ушел. Холод нервно поежился. Как пусто внутри. Вначале Валек... Никогда он не забудет того дня. Холод остановил машину возле дома подруги Валька.

            – Ну что ж, братан, пока, завтра в десять утра как всегда у нас в кафе. А так, если что, я на мобиле вишу.

            – Покеда, дружбан, – Валек на прощание крепко пожал руку Холода. Кто знал, что это будет последнее рукопожатие.

            Валек только что купил квартиру. Три дня назад они весело отмечали новоселье.

Утром Валек в кафе не приехал и на связь не вышел.

Холод первым вошел в его квартиру. " Как много крови," – только и пронеслось в голове. Кровь была везде – на стенах, на белом нежном кафеле ванной, в которой плавал с перерезанным горлом Валек. Его девчонка валялась на кровати в какой-то неестественной позе. Низ ее живота и ноги были перемазаны кровью. Она была еще жива, а через несколько часов она умерла в больнице от множественных внутренних разрывов. Но она успела сказать кто это был...

            Витек и Зяма только что "откинулись" с зоны. Они два дня подряд пасли эту хату. Шикарная шмара, тачка, молодой, неплохо прикинутый...

            – Сделать их надо, – щуря беззубый рот, сказал своему подельщику Витек.

            – Кто там, Валя? – она вышла и увидела двух звероподобных существ, склонившихся над ее другом. Зяма запрокинул голову Валька и резал горло тупым ножом, а Витек в это время шарил по карманам.

– А   теперь   твоя   очередь, киска, – глумливо   улыбаясь, сказал   Зяма, вытирая окровавленный нож о свою грязную майку.

 

*   *   *

 

            Витек   и   Зяма   пропивали «заработанное"   в   кабаке.   Вчера Витек   "слил"   часть награбленного своему знакомому барыге Лютику с Садового.

            – Ну, за удачу, братан! Бог навстречу! – сказал Витек, чокаясь со своим подельщиком полным стаканом водки, – с почином!

В это время в дверь квартиры Лютика позвонили.

            – Лютик, это Злой. Вчера к тебе приходили двое и принесли вещи. Я знаю, ты своих клиентов не сдаешь, но эти люди сделали мне очень плохо.

Лютик посмотрел на серое от горя лицо Василича, секунду подумал…

            – Витек и Зяма. Вот адрес, по которому их найдешь.

 

*   *   *

 

     Зяма умирал трудно. До самой смерти, каждым нервом своего тела он чувствовал, как лом проворачивается в его доходной заднице. Перед этим у него на глазах отрезали яйца его лучшему другу Витьку… Тот сразу не умер, помучился.

            – За тебя, Валек, – сказал Могила и плеснул на могилу лучшего друга водки.

 

*   *   *

 

            Дятел умер глупо. Никто не заметил, как он подсел на героин. Он был хорошо вмазан, когда они с Максом поехали выбивать "воздух" с одного денежного мешка. Он был на стреме и не заметил, как в дом просочились люди этого коммерсанта. Он лишь почувствовал, как в его бок уперся каленый ствол обреза.

            – Выходи из машины.

            Дятел услышал, как щелкнули возводимые курки и умер. Умер, не успев схватив пулю, умер от страха. Его сердце остановилось от передозировки.

Макса долго пытали. Словно Мальчиш-Кибальчиш, он молчал. Он верил, что Дятел поможет ему, спасет, позовет кого-нибудь, но Дятел был уже мертв. Пуля в лоб и мозги Макса брызнули по сторонам из черепной коробки.

 

*   *   *

 

            Дача коммерсанта сгорела. На ней обнаружили четыре полуобгоревших трупа. Это был несговорчивый коммерсант и его охранники. Из развороченной груди коммерсанта кто-то вырвал сердце и его кровью на воротах написали: "ЗА ТЕБЯ МАКС".

            Холод свистом подозвал к себе бездомную собаку.

            – Жри, Полкан, – и протянул псу кусок человеческой плоти.

 

*   *   *

 

            – Ну вот, теперь вас трое, – сказал Василич, поправляя венок на могиле Макса.

            А потом Могила.

            Следующими ушли Василич и Наум.

            Наум... Странно. Холод смутно помнил, как его "паковали" в милицейский Уазик. Он видел, как труповозки подбирали убитых. Но Наума там не было. Наверное, ушел. Ушел?

 

*   *   *

 

            – Почему я остался живой? – в который раз задавал себе Холод один и тот же вопрос, – может это знак? Знак, попробовать начать все заново?

По месту жительства Холода постоянно приходили повестки, адресованные призывнику с приказом явиться на сборный пункт областного военкомата с вещами для прохождения воинской службы. Холод собирал их и, посмеиваясь, сжигал.

И вот он снова держал в руках одну из таких повесток.

"А может это и есть тот шанс," – собирая вещи в спортивную сумку, думал Холод.

 

Не проспи свой сентябрь утром холодным,

Открываешь – и снег сразу режет глаза,

Вы стояли тогда под оранжевым солнцем,

Отражалась в зрачках его пустота.

 

Ты живешь просто так, ничего не хотя,

Все, что рядом с тобой, не стало твоим,

Не сказав лишний раз, не сумев, промолчав,

Ты для этого солнца остаешься чужим…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ШЕСТАЯ ГЛАВА

 

            – Ну и почему так долго не хотели исполнять свой долг перед Отечеством? – тупо вперив в Холода взгляд, сказал майор в засаленной фуражке.

            – Некогда было. Да и вообще у твоей Родины я ничего не занимал.

            – Кришнаит? Баптист? Пацифист?

            – Онанист.

            В то время комиссия перебирала личное дело призывника.

            – Крепкий паренек. Боксер-разрядник, за бандитизм в свое время привлекался, но не осудили. Вот куда такого?

            – Давай ко мне, в ВДВ. Мы сейчас новый полк под Нижним собираем.

            – Да куда тебе такой нужен? Вон сколько хороших деревенских, а этот... В стройбате ему место.

            – Нужен. Такой не сбежит никуда. Не трус он.

Холод, набегавшись за день по медкомиссиям, с наслаждением вытянулся на жестких нарах отстойника. Скрипнула дверь и весь дверной проем загородил силуэт седого мужчины в камуфлированной форме и голубом берете.

            – Командир роты десантно-штурмового батальона, старший лейтенант Павлов Андрей Васильевич. Можно просто Василич. Забирай вещи, поехали.

– Итак, салаги, запомните два правила. Правило один: дед всегда прав. Правило два: если дед неправ – смотри правило один. Там, на гражданке, вы девок щупали, за юбку мамкину держались, а здесь полтора года на автомат подрочить придется. Здесь я для вас царь   и   бог.   Я!   Старший   сержант   ВДВ, дед   Российской   армии, Садыков   Марат Михайлович. У кого есть деньги, сигареты – просьба оставить у меня на хранение. Вам они пока по сроку службы не положены. Карманы на общак!

Сержант подошел к Холоду.

            – Теперь ты, – и ткнул кулаком в грудь.

            – У меня нет ничего.

            Три недели Холод постигал в учебке нехитрые премудрости воинской жизни. Чеканил строевой плац, в сапогах на размер больше, учился мотать, похожие на обрывки туалетной бумаги, портянки, застилать по натянутой леске кровать, в общем все, что положено знать молодому бойцу великой Красной Армии.

И вот наконец Холод попал в боевые части.

            – Ну вы тут и повеситесь, духи, – сказал на прощанье прапорщик, передавая его группу наряду по КПП.

            Изнуряющие марш-броски, полевые тактические занятия, огневая подготовка, ночные стрельбы, занятия борьбой и рукопашным боем в спортзале – все это не сильно изматывало Холода. Ко всему этому он привык в той жизни. Он научился терпеть и сжимать зубы. Казалось, пес внутри Холода был укрощен. Дисциплина – это порядок. Но старший сержант Садыков...

            Садыков всех тех, кто почему-то вовремя не пошел служить, считал "косарями" и люто ненавидел, тем более москвичей. А этот парень, молчаливый, неразговорчивый, холодный какой-то. Так, ничего не подозревая, он вернул Холоду его прежнее имя.

Садыков сидел в каптерке со своими корешами-дедами. Они пили спирт на отобранные у духов деньги. Мечтали о своих клевых телках на гражданке, расхваливая свою крутизну. Все было хорошо, но вот сигареты у Садыкова и его дружков кончились.

            – Эй, дневальный, станок ебальный, слетай в сортир и посмотри, кто там курит. Забери у него сигареты и принеси нам, – проорал в глухой коридор сержант.

            – Там этот, новенький, молчит все время который. Курит, но мне ничего не дал. Да еще и послал, козел.

            – Ну сейчас мы с этим уродом разберемся! Пошли пацаны.

Холод увидел четырех человек, которые, усмехаясь, заходили в умывальник. Впереди гордо и пьяно шагал Садыков.

– Ну и че, козел, крысятничаем? Пацанам нормальным курить нечего, аж уши пухнут, а он тут в одиночку травится. Баклан поганый!

Он подошел к Холоду и схватил его за майку. И тут, впервые за двадцать два года, лицо сержанта, явно необогащенное интеллектом, исказила гримаса животного страха. В его тупые глаза смотрели холодные суженные глаза Волка-человека, убивавшего не раз, готового за свое порвать на куски, наглого и уверенного в своей правоте.

            – Ты, падаль, на кого рот раскрываешь?  Нюх потерял?  Скалишься? – стараясь оправдаться перед своим страхом и друзьями, проорал Садыков.

            – На тебя, мразь злоебучая, – прозвучало в ответ.

            И Холод снова начал бить. Зверь проснулся. В его движениях не было никакой тактики боя. Он бил сильно, бил для того, чтобы покалечить. Сержант распластался на полу, а цепкие пальцы все крепче сжимали его горло. Садыков хрипел и задыхался. Следующим ударом Холод сбил с ног крепыша из Томска, необдуманно бросившегося на подмогу своему другу. Хрустнула нижняя челюсть. Третий, переломленный через его коленку, судорожно валялся у писсуара, пуская кровавые пузыри. А четвертый благоразумно отошел. Ведь он увидел перед собой опасного противника – волка-одиночку, бирюка. Там, у себя в далеком Мухосранске, он не раз видел таких ребят, прошедших огонь и воду, ненавидящих всех и готовых разорвать за свою правоту. Он видел их глаза, приходя к отцу на работу, в зону закрытого типа, глаза безжалостных убийц. Он опустил лицо, загипнотизированный их адским блеском. Холод, наматывая на руку ремень, подходил к нему.

            – Все, хватит сынок, ты их сделал, – на него смотрели добрые и понимающие глаза друга Василича, но это был другой Василич...

 

 

*   *   *

 

            – Согласно приказу Министерства Обороны из Вашей части, Вы отправляетесь для наведения конституционного   порядка в Чеченскую Народную Республику.   Старший лейтенант Павлов, Вы назначаетесь старшим группы в количестве тридцати человек. Кого Вы с собой возьмете – подумайте на досуге.

Павлов построил свою роту.

            – Ребята, вы знаете, что сейчас происходит в Чечне.  Мне нужны добровольцы. Желательно из тех, кто отслужил больше года.

Каждый думал о чем-то своем.

            – Слышь, Василич, я тебе там нужен? – спросил Холод, когда группа была уже набрана.

            – Ты лишний, сержант.

            – Я тебе там нужен?

– Да.

            – Тогда я иду с тобой.

            Вечером Павлов позвонил в штаб полка и сообщил командованию, что с ним туда идет тридцать один человек.

 

*   *   *

 

            Казалось, эта земля прокляла их. Куски развороченного человеческого мяса, запах пороха, раздражающий ноздри, смерть молодых ребят. Его война и в то же время какая-то чужая. Он видел лица этих людей, которые ненавидели его, солдата.

Первый раз в жизни он убил человека, защищая свою жизнь.

Безумный, обкуренный гашишем наемник, намертво приросший к своему пулемету, несколько часов подряд поливал огнем, мешая двигаться дальше Его взводу. Двигаться к той намеченной высотке.

            Прикрываемый автоматом Василича, Холод подполз к разрушенному дому. Взяв в руки нож, он медленно, словно тень, подкрадывался к этому безумному арабскому пулеметчику. Он почувствовал, как кровь сочится между его пальцев, когда воткнул тесак в горло врага и перерезал сонную артерию. Сколько их там осталось на этой высотке?

Он увидел на этой войне все. Молодых солдат с отрезанными ушами, яйцами, изуродованными лицами. Он чувствовал запах еще не впитавшейся в землю крови.

            Однажды молодой мальчишка с обыкновенным русским именем Ваня вышел из дома покурить. Его крик оборвал спокойствие ночи. Холод видел, как этот мальчик корчится на земле с простреленными ногами. Тех, кто к нему пытался подойти, смачно отстреливали из снайперской винтовки. И последнюю пулю этот паренек получил не в грудь и не в сердце, а между ног.

            – Снайперша, сука, – сказал тогда Василич.

            Они ушли вдвоем. И где-то там, среди развалин кишлака, они взяли симпатичную молодую женщину тридцати пяти – сорока лет, говорившую с легким прибалтийским акцентом.

            – Ты же, тварь, детей убиваешь! Ванька мог сыном твоим быть

– Деньги решают все, – сжав зубы, выхаркнула она.

Да, деньги действительно решают все. Кому нужна была эта война? Горному пастуху, которому в принципе все равно в стране с каким названием пасти баранов? Ведь даже он понимает, что если сменить название и получить независимость, то травы больше не станет, а бараны жирнее не будут. Вся интрига была где-то там, наверху. Люди двух наций в дорогих костюмах расставляли черные и белые фигурки на шахматном поле боевых действий, безжалостно разменивая их жизни.

            – Не все деньги решают, – глядя на снайпершу в упор, сказал Холод, – тебя не будет, тебе и деньги не нужны. А вот Ваньке жизнь была нужна, для того, чтобы просто жить.

Они разорвали на ней камуфлированные штаны и теплые колготки и засунули туда, в нутро, лимонку Ф1. И только тогда Холод, глядя в ее глаза своим безумным блеском, сказал:

– Никогда ты больше не родишь таких уродов как ты. Прогремел взрыв.

            Зло порождает зло.

 

*   *   *

 

            Голодный пес всегда хочет крови только потому, что он голоден. Иногда не собака виляет хвостом, а хвост виляет собакой.

            Они сопровождали последний, пятый караван, с которым они возвращались домой, не зная, что многие из них до дома так и не доедут. Напали неожиданно. Холод интуитивно передернул затвор автомата. Броню БТРа оплавляли очереди. Он видел, как черепную коробку сидящего рядом парня из Калуги, расколола надвое пуля. Он чувствовал на себе его мозги. Стрелять, как можно чаще, стрелять в никуда, стрелять пока есть патроны. Есть патроны – есть жизнь.

            "Залечь всем!" – прозвучала команда Василича. Но этих всех осталось только десять. Крики раненных тонули в разрывах снарядов гранатометов. Их били... Били наверняка. Где-то там, на броне, радиста срезала очередь. Подмоги ждать было неоткуда. Он видел, как Василич сполз по скату БТРа, схватившись за окровавленное плечо. "Командуй, сержант!" -только и успел прокричать он. Холод вставил новый магазин.

            – В кучу, ребята! Сколько нас осталось?

            – Шестеро.

            – Стоять всем до конца. Беречь патроны. И запомните, падлы, жизнь мы свою дешево не продадим.

            Путь их колонны пересекся с отрядом одного полевого командира, который уже третьи сутки безуспешно пытался вырваться из кольца окружения Федеральных сил.

Холод стрелял как сумасшедший. Он видел бородатые лица, выглядывающие из-за камней. Он видел, как спотыкались о его пули и пули его друзей, идущие в атаку в слепой ярости моджахеды. Азарт и месть закипали в нем.

            – Я буду жить! – кричал он им, – я буду жить, козлы черножопые! Не возьмете меня так!

Еще один боец его малочисленного отряда с окровавленным лицом уткнулся в жухлую горную траву. Холод чувствовал, как пули в нескольких местах оцарапали его тело. Но он, словно обезумевшая бойцовская собака, дрался за свою жизнь.

Неожиданно все стихло.

            – Эй, русские, – навстречу им шел огромный человек с седой бородой, – меня зовут Аслан, я командир отряда "Волки ислама», народной армии Ичкерии.  Я вижу, Вы настоящие солдаты. Я знаю, что вы не сдадитесь в плен. Да даже если сдадитесь, я не смогу вас убить. Вы сильнее меня. Но у вас нет патронов. Давайте сделаем так, как делают одинаково сильные бойцы, встретившись в чистом поле – они расходятся. Я ухожу первым, потому, что вы лучше меня. Уйдите и Вы с моей земли.

И Холод снова поверил и вышел навстречу кровожадному Аслану, посмотрел на него и сказал:

            – Я заберу и унесу с собой всех раненых и убитых. Только тогда я уйду.

            – У тебя нет машины. Я дам тебе грузовик. И ты уйдешь.

            – Хорошо.

            – И еще. Как тебя зовут, воин?

            – У меня нет имени. Меня зовут Холод.

            – Скажи мне свое имя.

            Холод, глядя в глаза этого старика, назвал свое имя, спросив: "Зачем тебе это, старик?"

            – Я не старик, – ответил Аслан, – моя жена умерла. Но я всегда хотел иметь сына. И теперь я знаю, как его зовут. Он родился с именем воина. Возьми это, – и он протянул Холоду серебряную цепочку с мешочком, – в мешочке амулет. Я носил его с раннего детства и поклялся на могиле отца, что отдам его своему сыну и выращу этого сына воином. Теперь у меня есть этот сын.

            – Что там?

            – Клыки волка.

 

*   *   *

 

            Разбитый, раздолбанный "Урал" подъехал к воротам полевого госпиталя города N-ска. Из кабины выскочил парень.

            – Быстрее! Они еще живы! – Он поднял на руки тело своего командира, старшего лейтенанта Василича, – терпи, мы еще повоюем, – шептал он ему.

            – Ты настоящий солдат, – устало прохрипел в ответ Василич.

 

*   *   *

 

            Из приказа командующего Северокавказским военным округом:

            «За доблесть   и   мужество, проявленные   при   защите Конституционного   порядок наградить младшего сержанта (…) орденом Мужества. За героизм, проявленный при спасении товарищей и боевого командира, а также в связи с ранениями, полученными в ходе боевых действий, младшего сержанта (…) уволить из рядов ВС досрочно, направив на излечение в областной клинический госпиталь имени Бурденко города Москвы».

 

Для кого ты расстреливал небо?

Чей нелепый приказ выполнял?

У солдатских могил ты не спросишь ответа,

Кто на чьей стороне воевал…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

 

            Холод бессмысленно шатался по Москве. Холодная неухоженная квартира, где его никто не ждал. Боевые, полученные там, в Чечне, он давно уже пропил.  Придя в Двадцатый военкомат, он принес чек одного из банков, который, по словам отцов-командиров, ему должны оплатить.

            – Чего ты хочешь? Скажи спасибо, что жив остался. У нас денег офицерам платить неоткуда. Иди, устраивайся на работу, вон, в милицию хотя бы. А нам телефон свой оставь. Будут деньги – мы тебе позвоним.

            И так старый солдат оказался никому не нужен.

            Он работал "вышибалой" в кабаке, но устал смотреть на сытые и довольные рожи "новых русских", на их дорогих телок, крутые машины, их бестолковую беспутную жизнь.

Однажды ему очень сильно захотелось женщину. Он знал, где стоят сутенеры и, хорошо выпив, нежданный негаданный приперся туда.

            – Сколько?

            – Сто пятьдесят баксов. Выбирай любую.

            Он выбрал понравившуюся ему девушку, заплатил деньги, но в это время возле "мамки" остановился шикарный шестисотый "Мерседес", оттуда вылезли крепкие, наглые парни.

            – В общем, мать, мы забираем пять девок и вон ту беленькую. Все нормально, мать?

            – Какие проблемы ребята!

            Холод даже не успел понять, как выбранная им девушка, оказалась в "Мерседесе" и тот умчал куда-то вдаль.

            – А как же, я? – спросил он сутенершу, – я же деньги заплатил.

– А выбирай то, что осталось.

Возле него стояли три женщины потасканного вида, не первой свежести.

– Ну это как-то так...

            – А ты на большее денег не заработал, придурок, бери пока то, что есть. Вот будет такая машина – тогда человеком будешь, а так хавай, что осталось...

            Холод плюнул и пошел прочь. Остановился возле ночного ларька, купил чекушку «паленой» водки, выпил и с горя завыл на луну.

      В нем проснулся голодный пес...

 

*   *   *

 

            ОН снова дрался. Он раскидывал охранников, которые не подпускали его к барной стойке. И лишь удар-шлепок об промерзший наст привел его в чувства. Дверь кабака захлопнулась. Холод пьяно попытался подняться. Его руки уперлись в дорогие замшевые ботинки.

            – Слышь, солдатик, смотрю, ты крепко морды крошить умеешь. Хочешь лавэ поднять? Нам пацаны крепкие нужны. Только вот с бухариками мы сильно не общаемся. Придется в завязочку уйти. Поднимайся, тряпка, пошли.

            Он не помнил куда и как он ехал. Дорогая иномарка остановилась у ворот загородного дома.

            – Ноги вытирай, деревня, а то насеришь тута, – сказали ему и протолкнули вперед.

– Опять Сивый торпеду новую привел, – загоготали крепкие, накаченные охранники.

            – Ну вот, босс, новенький.

            Холод поднял глаза. Перед ним, вальяжно развалившись в кресле, куря дорогую сигару и попивая дорогой коньяк, сидел Наум. Холод увидел страх в глазах этого человека. И только тогда понял, как все это было. Перед его глазами четко прошли последние секунды его той, бандитской жизни. Он вспомнил, в чьих руках был автомат, которым его ударили.

            – Падаль! – он ударил ребром ладони в горло этого сытого господина. Ударил так, как его учили в армейском спецназе. Он слышал хруст ломаемой гортани. Предателя Наума больше не было в живых.

            Он повернулся к Сивому.

            – Ты, наверное, слышал обо мне от своего хозяина. Он продал нас. Деньги, на которые ты живешь – это общак Злого. Ты слышал о нем? – Сивый испуганно закивал, ведь перед ним стоял человек, копивший месть долгие годы, человек, который не умеет прощать, – ты знаешь, кто я? – спросил он у обезумевшего от ужаса быка.

            – Холод… – прошептал тот.

Они спустились вниз по лестнице и встретились с ничего не понимающими лицами людей, находящихся в доме. Казалось, они готовы были разорвать его. И тогда Холод заговорил. Он говорил долго, рассказывая подробности тех вещей, о которых они слышали от Наума. О банде Злого, об ужасе, который они сеяли, о последнем дне жизни этих людей, о суке Науме, продавшем своих, и о нем, о бандитском авторитете Холоде, снискавшем уважение братвы своей справедливостью и бесстрашием, сейчас как птица Феникс, возрождающимся на их глазах. Все возвращается на круги своя.

 

*   *   *

 

            Однажды в ресторан, где происходил сходняк братвы, вошел крепкий парень в кожаной куртке с абсолютно мертвыми глазами и сказал:

            – Привет, бродяги, меня зовут Холод. С сегодняшнего дня я веду все дела Наума, – оскалившись на прощание, он повернулся и растворился в темноте.

            Уже месяц Холод крутился на территории Наума. Он никак не мог понять, на какие деньги жила Наумовская братва, у них ведь не было ни своих точек, ни своей территории. Деньги общака Злого Наум давно истратил на дорогие иномарки, богатые коттеджи. У простого быка Наума была такая крутая тачка, о которой он, Холод, мог только мечтать. Его пацаны отдыхали на Канарах, на Кипре, жрали в валютных ресторанах, трахали дорогих шалав. На все это нужны были деньги.

            Сивый показал Холоду тайник Наума в доме. Там они нашли всего десять тысяч долларов и мобильный телефон.

            – Странно, – сказал Сивый, – у Наума денег не было? Да он только мне по двадцать штук в месяц платил.

            Холод положил деньги в карман, покрутил мобильный телефон в руках, хотел бросить его назад в сейф, да передумал.

            – Брось его ко мне в машину, Сивый. Авось пригодится.

            – А какая твоя машина? У Наума их вон сколько было. Выбирай какая понравится.

            – БМВ там есть?

            – Есть, семьсот сороковая, старушка уже.

            – Ну-ка, пойдем посмотрим.

            Перед Холодом стояла его первая машина, подаренная ему Василичем когда-то давно, в той жизни.

            Наум не только украл Его машину. Он украл Его жизнь.

 

*   *   *

 

            – Итак, дорогие друзья, добро пожаловать в сказку Холода! Я знаю, что при Науме вы неплохо жили, но реальность такова – денег нету. Я не знаю, как вы зарабатывали при Науме. Может хоть кто-то объяснит мне?

            – Ну, ездили, типа, терли там на стрелках, разводили, типа, кого-то. Нам за это Наум денег платил. Братва мы, потому, что, – пролаяли откуда-то из угла.

            – Трут член об жопу, а нормальные люди разговоры разговаривают, – ответил Холод, – куда вы ездили?

            – Ну, по-всякому было. Опять же, Наума в казино возили, ну в рестораны там, кабаки, ну, телки были, и все такое.

            –   В общем, ни хрена вы не делали, братва, мелом на асфальте нарисованная, – усмехнулся Холод, – иди сюда, герой, – подозвал он говорившего.

            Подошел огромный детина, с ручищами, болтающимися ниже колен, напоминающий гоблина из далеких детских сказок.

            – Как зовут тебя, дружище?

            – Ну, типа, это... Вован.

            – Вован, а ты пистолет хоть раз видел?

            – А то! В кино вон сколько раз. Да и у меня волына есть. Я ее дома под подушкой прячу.

            – А драться – то ты, Вован, можешь?

            – Вдарю, типа, мало не покажется.

            – Ну давай попробуем. Бей.

            Вован, как учили его в секции бокса, встал в стойку. Уже очень давно он отвык махать кулаками. Попав в пристяжь Наума, он только и делал, что вкусно жрал, долго спал и плотно срал. Не только его глазки, но и мозги заплыли от этой сытой "бандитской" жизни жиром... Теперь Вован узнал, как бьют по голове кувалдой, поднимаясь, и почесывая репу, он с ожиданием уставился на Холода.

            – Вован, какая у тебя машина?

            – Ну, типа, джип такой большой... "Паеро" что ли? С тремя треугольничками.

– Дай мне ключи от своей машины, Вовик.

            – На, – обиженно промычал детина.

            – Думаю теперь, Вовик, ты понял, почему ты должен ездить не на машине, а на троллейбусе. И запомни, идиот, голова, она не для того, чтобы в нее есть. Ей иногда думать надо.

            Сивый и пацаны заржали.

            – Да, тяжелое мне досталось от тебя наследство, Наум, – с грустной усмешкой подумал Холод.

            Но через три месяца все переменилось.

 

*   *   *

 

            Право ездить на дорогих машинах, получать реальные деньги, трахать дорогих телок надо было заслужить. Так же, как и заслужить право называться братвой.

Холод сам разрабатывал планы. Цепкий ум бандита, закаленный войной, принимал всегда единственно верное стратегическое решение.

            Вначале они подминали под себя слабые малочисленные бригады, забирая их территории. Десятки вованов, колянов, толянов мечтали работать на Холода, но он отбирал только лучших, формируя ударный костяк своей бригады.

 

*   *   *

 

            Эти ребята появились на авторынке несколько дней назад. Они постоянно перезванивались с кем-то по мобильному телефону. Цепкими глазами они следили, сколько машин продается, на что больше спрос, изредка помечая что-то в своих блокнотах.

            Люберецкий авторитет Дохлый давно почивал на лаврах своей славы. Он никогда не воевал. Ходки по зоне прошли для него как-то незаметно, но внутренне он считал себя крутым вором. После последней отсидки братва подогнала ему этот рынок. Дохлый долго жаловался, что это безденежная тухлая яма, ничего с нее не заработаешь. Если долю в общак отстегивать, то самому на жизнь ничего не останется. Машины здесь продается наши, отечественные – убитые, старые, дешевые; в общем, в конце концов от него отстали и от выплаты в общак освободили. На самом деле вокруг этого рынка крутились бешенные деньги, направляемые невидимой рукой. Ведь Дохлый любил в этой жизни только две вещи: себя и морфий.

 

*   *   *

 

            К Дохлому приехали поздно   ночью.   Его ротвейлеры   надрывно лаяли   во дворе огромного частного дома, обрывая цепи. Охранники авторитета напряглись.

            – Я хочу поговорить с Дохлым, – сказал один из парней, подошедших к железным воротам.

            – Его дома нету, – ответил амбал с крепкими татуированными руками.

Пока шел разговор у ворот, трое перемахнули через забор с тыльной стороны дома.

            – И правда нету, – сказал парень, услышав предупредительный свист, – поехали, ребята.

 

*   *   *

 

            Дохлый испуганно озирался, щурясь от яркого света, когда с его головы сдернули картофельный мешок.

            – Извини, Дохлый, – сказал сидящий напротив него парень, – Дорога не шибко ровная была, но мы везли тебя как умели, старались, знали, что человек авторитетный.

            – Вы кого, падлы, в багажник засунули?

            – В общем так, Дохлый. Ты знаешь первое правило чукчи?

            – Какое на хрен правило? Хватит пудрить мне мозги!  Что здесь в конце концов происходит?

            – Ладно, Дохлый, учтем, что человек ты глупый и необразованный. Некогда тебе там на зоне учиться было, объясним. Первое правило чукчи – никогда не ешь желтый снег.

            – И к чему ты все это базаришь?

            – Так вот, падаль, весь снег ты кругом обоссал. Я понимаю, морфий, он думать мешает, но ты же, урод, ни себе ни людям заработать не даешь. Старый ты стал, бестолковый. На пенсию тебе пора.

            – Не тебе меня на покой отправлять. Как общак решит, так и будет.

            – А ты подумал, как решит общак, когда узнает, что ты деньги от них жмешь? Прокалываешь, в казино спускаешь. Наверное, тогда они тебя по сокращению штатов уволят, а я предлагаю заявление собственноручно написать.

Через месяц на авторынок пошли недорогие подержанные иномарки из Германии, Польши. Рынок ожил и зашумел многолюдной толпой.

А еще через месяц в квартире человека в серой кепочке зазвонил телефон:

            – Это Сивый. Есть нужда деньги для общака передать с Люберецкого авторынка. Встретиться надо.

 

*   *   *

 

            Империя Холода поднималась из-под обломков, оживая и набирая силу.

            Однажды в бардачке машины Холода зазвонил телефон. Телефон Наума. Холод очень удивился, ведь телефон пылился был выключен, не заряжался. Да и вообще, Холод давно про него забыл.

– Здравствуйте, Наумов.   С   вами   говорит   полковник   МВД. Отдел   по   борьбе   с организованной      преступностью.      Полковник Грищенко моя фамилия. Мне порекомендовал обратиться к Вам наш общий друг Беликов Николай Михайлович.

– Какой Беликов? – с трудом ворочая прилипшим к нёбу языком, только и смог сказать Холод.

– Белка. Надеюсь под этим псевдонимом он Вам   больше   известен.   Вы   имеете информацию о воре в законе по кличке Киса. Мы слышали, что он стал получать деньги с авторынка. Раньше там был Дохлый. Почему-то он отошел от дел, а ведь Дохлый платил нам. Нам нужно встретиться и поговорить.

 

*   *   *

 

            Полковник Грищенко сидел в кафе на Тверской, когда к нему подошел молодой высокий парень с пустыми мертвыми глазами.

            – Добрый вечер, я от Наума.

            – А что он сам не приехал?

            – Проблемы сейчас у него. Со мной можете говорить так же, как и с ним.

            – Хорошо. Вы на машине?

– Да.

            – Давай-ка отъедем куда-нибудь и все обсудим.

            Грищенко, озираясь по сторонам, садился в машину Холода. И только опускаясь на мягкое сиденье, он почувствовал, как к его лицу поднесли марлю с хлороформом.

            – Ну что, мусор, вставай, доброе утро, – Грищенко кольцом окружили незнакомые люди.

            – Кто вы такие? Что вам надо? Где Наум?

            – Говори с нами. Мы сейчас все вместо него. Меня интересует с кем, кроме Белки, вы общаетесь еще.

            – Так тебе я это и сказал.

            – А   ведь   сказать   придется, – сказал   Холод, надевая   на голову полковника полиэтиленовый пакет. Так продолжалось несколько минут.

            – Все, все, хватит, – захлебываясь слюнями, стонал Грищенко, – дышать нечем, только я не пойму, зачем вам это?

            И глядя на этого парня, он вдруг вспомнил: тогда, давно, несколько лет назад ему, майору Грищенко, позвонил авторитет Белка и сдал Злого. Он устроил встречу Грищенко с Наумом, и тот все рассказал майору об этой банде. Больше всего он говорил даже не о Злом, а о его "правой руке", молодом парне... Как же его звали? И, глядя в ледяные глаза своего мучителя, он вспомнил. Его звали Холод.

            – Теперь ты знаешь почему? Вспомнил?

            Даже в самых смелых фантазиях Грищенко не мог представить, что такое могло случиться. Больше с Наумом он не общался, передав его своим младшим коллегам. Те иногда получали от Наума информацию, подкармливали его. Ведь от каждого "сданного" человека Наум имел свои твердые пятьдесят процентов. Сам же Грищенко общался только с Белкой. Их связывало многое, но об этом не хотелось вспоминать. Он помнил лишь об одном, как в кабинет ДПНК лейтенанта Грищенко втолкнули молодого уголовника, который рассказал о готовящемся побеге в его колонии.

            За судьбой Холода Грищенко следить не стал, считая, что тот так и не сумеет подняться. И теперь этот человек стоял перед ним. Пришло время платить.

            – Хорошо, – голос Грищенко дрогнул, – Белка, Попик и Саид. Они тебя приговорили.

            – Спасибо, мусор.

            – Ты зря шутишь, парень, тут все намного серьезней, чем ты думаешь.

            – А я ни о чем и не думаю. За предательство надо платить. Я хочу загадать тебе одну загадку, мусор. Где у мента должен быть нож?

            – При чем здесь нож? Какой нож? Нет у меня никакого ножа.

            – А нож у мента должен быть под левой лопаткой, – сказал Холод, подходя к Грищенко с остро заточенной финкой в правой руке.

 

*   *   *

 

            Из оперативной сводки МВД по Москве и Московской области:

            «Вчера, в бассейне Москвы-реки, в районе Истринского водохранилища, был найден труп полковника МВД Грищенко Б.С. с резано-колотой раной в области сердца. Орудие убийства обнаружено на берегу реки. По результатам проведенной дактилоскопической экспертизы, на рукоятке ножа обнаружены отпечатки пальцев гражданина Наумова В.С., 1974 года рождения, ранее не судимого, являющегося лидером небольшой подмосковной преступной группировки. Ведется следствие».

– Мистика, – усмехнулся Холод.

 

Затянута страна колючкой лагерей.

Здесь слабым места нет. И прав тот, кто сильней.

И ты устал бояться и надоело ждать.

Ты чувствуешь – пришло твое время убивать.

А эра милосердия придет еще не скоро.

Для всех один закон – правосудие задворок.

Ведь ты устал бояться и надоело ждать.

Ты чувствуешь – пришло твое время убивать…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

 

            Бойцовые собаки грызли друг друга. Холод стремился получить от жизни то, чем она его обделила. Наум подох, но остались люди, которые за ним стояли. Многие из них давно вырвались из этой безумной воровско-бандитской клоаки. Но они были. И не имели права на жизнь.

            Четко спаянная дисциплиной, новая команда Холода творила чудеса. В считанные месяцы она очистила город от наркобарыг. Она, топча и снося все живое, завоевывала все большую территорию. Люди Холода, как щупальца осьминога, проникали в рыночную экономику. Его люди были везде. Бывшие спецназовцы, спившиеся спортсмены, люди, вроде бы потерянные для общества, составляли костяк его банды. Отбросов нет. Есть кадры. Их становилось очень много. Им становилось тесно. Молодого авторитета уважали за его справедливость. Живя по бандитским понятиям, он «грел» воровской общак. Даже матерые урки не стеснялись протянуть ему руку и поздороваться.

– В общем так. Хотите ставить здесь точку – десять штук ежемесячно. Крышу мы гарантируем. Если кто будет наезжать, скажите, что вы люди Холода, платите ему.

– Не знаю, мы должны подумать.

– А думать некогда. У вас есть десять минут…

Сильной рукой Холод наводил порядок на своих территориях. Он ставил в нужное время в нужном месте своих людей. Его ушами стали стены, глазами – окна.

Однажды на его территории убили молодого залетного чеченского вора – «апельсина» Тосика. Вся чеченская диаспора Москвы приговорила Холода к смерти, повинуясь зову крови и закону кровной мести. Это снова была война. Страшная и беспощадная. Холод знал этих людей. За ними стояли мрачные силы воровского общака, и точку в этой войне могла поставить только его, Холода, смерть.

Холод сам застрелил этого абрека, когда тот, тыкая в лицо отца невесты пачкой стодолларовых купюр на свадьбе в одном из кабаков Холода, хотел купить его дочь. Тосик никак не реагировал, злобно матеря охрану, говоря, что с ним, вором, может разговаривать только вор. Холод знал, что все это просто так не закончится. Он вывел обезумевшего кретина на воздух, заведомо зная, что никакого разговора «по понятиям» не будет. Тосик достал финку. Холод ударил первым.

Но как же! Разве эта горная дикая братва поверит ему, русскому?

На стрелку с этой дивизией Холод ехал с лимонкой в руке.

– Входи, рассказывай. За что ты убил нашего человека? Расскажи это его братьям, его отцу.

– Жить надо по справедливости, – только и ответил Холод.

Он смотрел в горящие от ярости глаза горцев и понимал, что живым ему не уйти. Нервные пальцы разжимали чеку гранаты. «Продать, продать свою жизнь подороже» ...

– Тебя уже нет, – хрипя от злобы, сказал сидящий напротив него молодой джигит.

Холоду стало жарко, и он рванул на себе воротник рубашки:

– Ну что же, за то, что сделал – отвечу.

Горцы тревожно заговорили на своем гортанном непонятном языке. Он слышал только два слова: «убить» и «казнить».

И тут из-за стола поднялся обеленный сединами старик и что-то сказал на своем. Молодой джигит с горящими глазами услужливо бросился переводить речь старика Холоду.

– Ты убил нашего человека. На тебе его кровь. Ты что-то хочешь сказать?

– Нет, а зачем, вы и так все знаете и все давно решили. Я делал все по справедливости.

– Ты знаешь, что только твоя кровь смоет позор нашего братства? Тебя прирежут как глупого безмозглого барана, а твою кровь выльют шакалам. Ты сдохнешь, ишак вонючий.

– Ну что ж, попробуйте, – не мигая, глядя на него в упор сказал Холод.

– Подожди, брат, – откуда-то с края стола поднялся высокий человек средних лет, – не тебе одному решать. Я понимаю, это твой сын, но это наше общее дело. Братья! – сказал он, обращаясь ко всем сидящим за столом, – когда-то давно, пока мы грели задницы здесь, в Москве, там в горах проливал кровь за свободу нашей земли мой брат Аслан. В своем последнем письме он написал, что у него теперь есть сын. И он горд за него. Этот сын вырос воином.

– Причем здесь все это? – спросил старейшина.

            – У этого парня на шее наш семейный медальон. Где ты его взял? Ты там был? – спросил он, обращаясь к Холоду. Тот промолчал.

– Братья! С вами говорит последний из тэйпа Ахмедовых. Перед вами сын Аслана, мой племянник, тот самый воин. Такой человек делает все по справедливости, я верю, что Тосик наказан за дело. Я верю этому человеку. Возьмите мою кровь за его жизнь.

Все кругом молчали. Больше говорить было нечего. Старик, закрыв глаза морщинистыми руками только и смог прошептать: «Иди, джигит, ты свободен».

Холод вышел на улицу и вдохнул вечерний московский воздух. Разминая затекшие пальцы, он остановился у парапета набережной. За ним на его машине ехал его личный водитель и телохранитель Сивый. «Холод, как ты устал», – сказал он себе, опуская тело лимонки Ф1 в воды Москвы-реки. Он снова обманул смерть. Но на этот раз бойцовый пес загрустил...

 

Это свет отражается в окнах,

Это дождь, а за ним пустота,

Это счастье от плача промокло,

Это, глядя в глаза «никогда»,

 

Это то, что сумеешь спрятать,

Где-то там, глубоко внутри,

Это алою кровью пятна,

Да над белым ковром снегири…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

 

            Сорокапятилетний коммерсант из Батуми Зураб Шангелия почувствовал, что за ним следят. Давно, в начале девяностых годов, он сбежал в Москву из своих теплых краев из-за голода, войны и нищеты. Торговал на рынках, спекулировал, перепродавал, стараясь хоть как-то прокормить свою семью. Однажды к нему приехал солидный, респектабельный гражданин. Войдя в тогда еще убогую квартиру предпринимателя с Кавказа, он представился: «Беликов Николай Михайлович. Я знаю, что там, у вас на Родине, можно купить недорогой, качественный питьевой спирт. Мы в Подмосковье с моими приятелями организуем небольшое АО – ликероводочный завод. Нам нужен деловой и умный директор. Паевой взнос – пятьдесят процентов. Если Вы согласны, позвоните по этому телефону», – сказал гражданин и протянул визитку.

            Он бегал по знакомым, занимал деньги под проценты в банке и к концу недели набрал нужную сумму. Он подъехал на место встречи. Люди были там серьезные.

Через месяц завод стал выпускать свою первую продукцию. Водка – это истинный национальный напиток русских людей. На нем можно делать деньги. Но этих денег Зураб не увидел…

            Беликов оказался вором в законе по кличке Белка, четырежды судимым за незаконные валютные операции, разбой и грабежи. Под респектабельной внешностью скрывалось нутро отпетого уголовника.

            Завод работал на полную мощность, выдавая качественную продукцию. Зураб только теперь понял, в какую аферу он попал. Он платил братве, навечно прилипшей к нему и ставшей его крышей. Его посадили на фиксированную зарплату. Формально он не был директором этого завода, несмотря на свою пятидесятипроцентную долю. Он безропотно выполнял чужие приказы и наставления. С трудом Зураб раздавал долги. Через год завод стал гнать «левую» водку, отличающуюся качеством, а точнее его отсутствием. Огромные штрафы от налоговой перечеркивали все его благие начинания. Через два года Белка и его компания «высосали» весь завод, а тут еще нелепый дефолт 98-го года. Зураб был в полном дерьме. Ему пришлось уволить половину рабочих. Они выпускали столько водки, сколько могли продать через оптовиков, все еще веривших этому честному абхазцу. А люди Белки не отставали от него. Они сдавали в аренду помещения завода, держали в его подвалах заложников, за которых хотели получить выкуп. Печатали фальшивые деньги, хранили наркотики, перебирали угнанные машины. Ведь огромная территория завода позволяла делать это. Но это было еще не самое страшное. Они до сих пор требовали с Зураба дань.

            Но неделю назад стали происходить странные события. Экстренно «снялась» и исчезла в никуда авторемонтная мастерская. У дверей своей машины был застрелен порученец Белки в этом городе Лопух. Зураб слышал, что говорили его рабочие: «Подъехали две черные машины, кажется БМВ, вытащили Лопуха, как котенка, волыну к голове – и все! Нет больше этого мудака».

            А через несколько дней к Зурабу пришли арендаторы складских помещений, заплатили за полгода вперед, извинились и спешно ретировались. Зураб не знал, чего ему ждать и бояться.

 

*   *   *

 

            – Короче, слушай, Лопух. Ты и так давно и бессмысленно топчешь эту землю. У кого документы на ликерку?

            – Куда вы претесь, барбосы? Это Белкина территория. Обосраться и не жить! Вы кого на понт берете? Кто Вы вообще такие?

            – Я – Холод. А это мои товарищи. Живешь ты погано, работяг обираешь. На горбе трудового народа в рай въехать хочешь?  Отдай, это все равно не твое.  Лучше по-хорошему.

            – А что я Белке скажу?

            – А ничего ты ему уже не скажешь, – сказал Холод, снимая с предохранителя свой ТТ. К директору овощехранилища, бравшего в аренду склады на ликерке, когда тот выходил из ресторана, подошли крепкие ребята в черном.

            – Короче, слушай, мударь, живешь ты больно хорошо, за аренду давно не платил. Нюх потерял?

            – Я Белке плачу.

            – А завод-то чей?

            – Да абхазца одного, дурака Зураба.

            – Вот ему-то ты теперь и будешь платить.

            – А... как так?

            – Холода знаешь? Так вот, он тебя очень просил об этом, понимаешь?

 

*   *   *

 

            Зураб внутренне напрягся, когда порог его кабинета переступили крепкие, уверенные в себе ребята. Один из них, по виду главный, сел на стул напротив него.

            – Тебя, я слышал, Зурабом зовут. Водку ты умеешь делать хорошую. А почему-водки-то нету?

            – Да понимаете, завод, мягко говоря, в жопе.  Нет средств для закупки нового оборудования. Налоговая наседает, да и лицензии давно грозятся лишить. Но Беликов, мой компаньон, если Вы знаете, обещал все проблемы решить. Вот только нет его сейчас в России. Дела там, за границей. Он вообще человек деловой. Некогда, наверное.

            – Деловой, мудовой... Слушай, а сколько тебе денег надо? Теперь это мое место, мой интерес.

            – А кто Вы?

            – Я – Холод.

            – Ну, я не знаю. Полмиллиона долларов, наверное. Большая сумма. Мне одному никак не потянуть. Да и Николай Михайлович сейчас не поможет. Вот такие дела, ребята.

            – Сивый, дай ему столько, сколько он просит. Но работай по справедливости.

Через две недели завод начал выдавать качественную   недорогую продукцию с простым названием «Водка Василич».

            – Ну что ж, помянем, пацаны. За тебя, Василич, – сказал Холод, разливая водку по стаканам.

 

*    *    *

 

            Где-то на окраине Тель-Авива в дорогом отеле надрывно звонил телефон. Трубку взяли и понесли к бассейну, где купался седой респектабельный гражданин.

            – Белка, это Попик. У тебя здесь, на Москве проблемы. Поднялся крысенок Злого, которого ты ментам сдал. Завод твой отжал. Чую беде быть. Бросай все и срывайся сюда.

 

И это все, что осталось, осталось после тебя,

Слезой умытое утро под поролоном дождя,

Холодный серый рассвет, остывший чай на столе,

Какой-то странный диагноз, сидящий где-то в тебе,

Уже растаяли льдинки, но еще не весна,

И в ожидании лета природа сильно больна,

И голос тихо звучит, тобой забытый давно,

Слепое грязное утро в твое стучится окно…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

 

            Старший лейтенант запаса Павлов Андрей Васильевич в 96-ом уволился из рядов Российской армии по ранению. Попив с месячишко горькую, не найдя смысла в этой жизни, он устроился в школу военруком. Отдушину он нашел в детях. Созданный им военно-патриотический клуб собрал не только учеников школы. Сюда потянулись подростки, пившие в подворотнях, дети из неблагополучных семей, выгнанные пьяными родителями из дома. И он, Василич, прошедший все круги страшной войны, сеял в их души не злобу и умение убивать, а доброту, благородство, давал силу, чтобы помочь слабому, веру, чтобы выжить в этом обезумевшем от горя и боли мире...

            Не так давно он и сам поверил в Бога. Поверил, когда верить было уже не во что. Проходя мимо церкви, увидел мальчишку, брошенного всеми и просящего милостыню. Придя с войны ему самому впору было встать рядом с этим пацаном. Кому он нужен? И в тот момент он уже знал, чему посвятить свою жизнь. Он зашел в церковь, поставил свечку, помолился как умел. Теперь он точно знал – Бог все – таки есть. И это его знак. Бог дал ему в жизни новый смысл и Бог подскажет и поможет понять, как жить дальше.

            Но однажды ночью его разбудил телефонный звонок.

            – Здорово, Василич, ты мне нужен.

 

*   *   *

 

            – Ну что ж, давай выпьем за встречу, – перед Василичем сидел уже не его солдат, а уверенный и расчетливый бандит, – понимаю, что ты не просто так позвонил и приехал ко мне, Холод. Пойми, я живу уже другой жизнью. И таким, как ты, там нет места. Я устал, но я помогу тебе. Не авторитету Холоду, а младшему сержанту Холоду, спасшему мне там жизнь. Я обязан перед тобой.

            – Василич, мне нужен тротил. Много тротила. У тебя наверняка остались каналы там, на армейских складах. Я заплачу сколько надо.

            – Я не пойму, для чего тебе все это надо? Война закончилась, а ты продолжаешь воевать. Забудь о мертвых, помни о живых. Побойся Бога.

            – Не о том мы говорим. Это моя война, и я должен ее закончить. Ты мне поможешь? Я заплачу хорошо.

            – Холод, когда последний раз ты был в церкви?

            – Ни к чему мне это, Василич. Мой Бог умер. У меня нет Бога.

            – Зря...

            – Так ты мне поможешь?

 

*   *   *

 

            Разговор с Василичем оставил неприятный осадок в душе Холода. Он видел, что тот, несмотря на свою ненависть и презрение к Его образу жизни, ко всему, что его окружает, помогает ему. Бог, Бог... а что такое этот Бог? Он сидит где-то там, наверху, и ему абсолютно наплевать на таких, как он, Холод. Пускай Василич верит, а он будет ненавидеть. Но когда он проходил мимо церкви, его как магнитом потянуло туда. Может быть ему просто было интересно узнать, что там, в церкви, так сильно изменило мировоззрение его друга. Как получилось, что солдат стал монашкой? На входе его остановил служка:

            – Приходите завтра. Служба уже закончена.

            – Да я так, просто посмотреть...

            Служка пристально взглянул в Его холодные глаза:

            – Рано Вам сюда, никто Вас не ждет здесь. Ваша душа еще где-то в потемках бродит, а здесь чисто и светло.

            Озноб пробежал по коже Холода, а служка как будто растворился. Да и был ли он вообще? Этот голос звучал где-то там, глубоко внутри.

            – А живи как знаешь, Василич, – сказал Холод, выходя из церкви. Проходя мимо нищих, он всунул в их заскорузлые руки несколько медяков.

            – Спасибо тебе, сынок, храни тебя Господь, милый.

            И одна из нищенок, щуря свои подслеповатые глаза, смотрела вслед уходящему от нее вдаль молодому человеку, силясь что-то вспомнить. Но разве могла она узнать в нем почти пятнадцать лет назад брошенного ею сына?..

 

Мне не понять, для чего светит радуга в дождь…

И почему ты живешь и хаваешь ложь…

Как закопченные стены коммунальных квартир,

Воняет кислой мочой безумный твой мир.

 

Мне не понять твоего смысла неба в заплатках,

Я ненавижу, когда все чисто и гладко,

Ты переклеишь обои, и это знак перемен,

Но остаешься один в плену этих стен…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

            Из оперативной сводки МВД по Москве и Московской области:

             «Вчера, на двадцатом километре Минского шоссе был взорван автомобиль депутата Государственной Думы Саидбекова, известного в криминальных кругах под прозвищем Саид. Взрыв был эквивалентен полутора килограммам тротила. Гибель Саидбекова, по версии правоохранительных органов, наступила в результате криминальных разборок воровских авторитетов города Москвы».

 

*   *   *

 

            Белку в аэропорту встречал Попик.

            – Видел? Саида замочили. Видать, скоро и наша очередь подойдет. Хотел я к честной братве обратиться, да косяк на нас. Злого тогда мы слили. И кому – ты, Белка, сам знаешь. Боюсь, не поймут нас.

            – Не бзди, старый. Саид давно по лезвию ножа ходил. И нашим, и вашим. Власти, депутатства ему захотелось, дурилка картонная.   Мы-то с тобой калачи тертые, по понятиям живем. И не сдали мы никого тогда, а беспредельщика наказали.

            – Странно мы его наказали. Да еще мальчишка его... Ты базлал тогда, что он в лагерях сдохнет, а он, падла, живучим   оказался. Вначале Наум, Лопух твой, мусор этот, Грищенко, а теперь Саид. Напрягать все это начинает. В общем, давай, я кое с кем перетру. Дела у меня.  Банк я себе прибрал, знаешь? А вечером за стол присядем, поговорим, покумекаем. И может дума какая-то на ум умная придет.

 

*   *   *

 

            Банкир Попов входил в стены своего детища, только что открывшегося банка. Сколько он сражался за него! Сколько крови и нервов ему это стоило! Зато теперь до самой смерти он может не беспокоиться о куске хлеба.

Смерть поджидала его в светлом просторном холле банка. Она шла ему навстречу с лицом незаметного парня в черном. ПМ парня выплевывал в банкира Попова тупоголовые пули. Затылком Попик коснулся холодного мрамора и последнее, что он увидел в своей жизни – были буравящие душу глаза этого парня. Холодно...

 

*   *   *

 

            Известие об убийстве Попика повергло в ужас Белку. Это не случайность. Их закономерно, четко и запланировано отстреливают словно бездомных животных. Он дрожащей рукой набрал давно известный номер в Управлении МВД.

 

*   *   *

 

            – В общем так, пацаны, двоих мы сделали. А с третьим проблемы. Умный он очень. Такого на арапа не возьмешь. Почует что-то неладное – и за бугор соскочить может.

            – Слушай, Холод, жена здесь есть у этого старикана.   Молодуха, красавица, фотомодель, ноги из жопы, а сама так, швабра, кожа да кости. Но деньги любит! Даже больше, чем трахаться, сучка.   Она-то нам его за капусту и сдаст.  Живет где-то на Кутузовском. Точно не знаю где, но пацаны пробьют.

            – Ну что ж, добро, так и порешим.

            В это время в дверь квартиры позвонили.

            – Холод здесь обитает? – спросил вошедший мужичок в серой кепочке.

            – А какие проблемы, отец? Я Холод.

            – Проблемы у тебя, парень. Знаем мы о ваших с Белкой делах. Знаем, что это он тогда давно тебя мусорам вломил. Наш он, воровской, но тварь порядочная и права на жизнь не имеет. Отдай его нам. Сходняк наш решил наказать его по-свойски. Сам знаешь, что в таких делах делается.

            – Не обессудь на меня, догадываюсь я, Кисой тебя называют. С Монголом ты работал, мне тогда помогал, но Белка – мой должник. Я с него по справедливости спрашивать буду. Грел общак я воровской ваш, ничем перед вами не опоганился. Право имею, и спрошу по-вашему, вот увидишь.

            – Что же, паря, не ждал я другого ответа, Бог судья, делай как знаешь. Ничего поперек правды не скажу, но помни, если дятел хоть раз стукнул, то рано или поздно он снова забарабанит. Сдал он снова тебя. Затихарись и ляг на дно. Не дадут они тебе жизни, а кто – знаешь сам. От «красноперых» всегда беды жди. Прознали мы, что свято они интересы Белки блюли, все у них вась-вась было. А он им за это нашу братву вламывал, поганец. В общем, решай, как знаешь.

            – Спасибо, Киса, все учту.

 

*   *   *

 

            Белка очень любил свою молодую жену. Он холил ее, лелеял, как оранжерейный цветок. Его старческое самолюбие тешило, что рядом с ним находится такая красавица. Никто не знал, где живет его Анжелочка. Успокоившись после звонка в МВД, Белка ехал в свою тайную квартиру в престижной высотке на Кутузовском проспекте, где ждало его горячее молодое тело.

            – Входи, милый, я тебя уже заждалась, – сказала она, впуская его в бронированную дверь.

            Белка уже хотел ее обнять, но боковым зрением увидел сидящего в комнате на стуле молодого человека с пистолетом.

            – Анжела, подойди ко мне, – окликнул ее парень, играя волыной, – вот тебе твои пятьдесят штук. Спасибо, что помогла. Сивый, выпусти ее, пускай киска немного погуляет.

            Из кухни в коридор выскользнула черная тень. Дверь захлопнулась.

            – Здравствуй, Белка.  Я, как ты, наверное, догадался, тот самый беспредельщик и отморозок Холод. Это меня много лет назад ты пытался наказать. За что, объясни?  Почему ты умный, пожилой человек связался с мальчишкой?

            – Живешь ты по беспределу, понятий не чтишь, старших не уважаешь.

            – А ты понятия уважаешь? Вломил нас тогда мусорам, честно, правдиво, без байды, закона воровского не нарушая. А сколько жизней таким мальчишкам, как я ты поломал, втюхивая им догмы о справедливости воровского закона?

            – Что законом не запрещено – то можно. А ты сам, кутенок слепой, в дело влез. Знал на что идешь и получил то, что хотел.

            – Справедливо, но как-то неправильно. Ты же вор. Законник.

            – Вор, и не отказываюсь. Всю жизнь за воровскую идею страдал. А такие, как ты, жизни не имеют. Братва гребанная. Тебя все равно рано или поздно менты возьмут. Не мне, а им ты дорогу перешел.  Со мной, вором, они договорятся, а с тобой, беспредельщиком, базарить им смысла нету. Я все сказал.

            – Ну вот и поговорили. А теперь ты умрешь, Белка.

            – Пиздишь ты, малый. Кишка у тебя слаба вора убить. Я тебе не фуфел вроде Саида и Попика. Меня еще тогда, на общесоюзной сходке короновали. Не тебе меня и развенчивать.

            – А СУКА ВОРОМ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! – ответил Холод и три выстрела разбудили тишину квартиры, – за Василича, за пацанов, и за меня! Мы квиты, Белка.

            Тогда еще Холод не знал, что под всю его дальнейшую жизнь Белка заложил мину замедленного действия…

 

Выхода нет. Пространство закрыто.

В будущее дверь заколочена забита.

И жизнь твоя вообще потеряла всякий смысл.

Ты был там наверху, теперь скатился вниз.

Ты знаешь, что с нуля очень трудно начинать.

Слюною захлебнувшись, опять вперед бежать.

Ведь мир, больной чумою невозможно излечить.

Из жалости его можно только пристрелить…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

– Холод, ты знаешь, у нас серьезные проблемы. Вчера во все наши кабаки приехали веселые ребята из "масок-шоу". Митяя с его пацанами на рынке взяли. Брали наверняка, на поражение. Казино налоговая на финансовую проверку закрыла. В общем бардак. Давит кто-то нас, крепко давит.

После разборок с Белкой Холод понял, о чем тогда говорил этот лишенец. Он, Холод, перешел дорогу очень большим чинам из МВД. Не все воры Москвы поддержали его разборку с Белкой. Были и те, напрочь замусоренные, требовавшие жестко спросить с него за убийство вора в законе.

 

*   *   *

 

            «Сегодня в 14.00. возле входа в ресторан «Иверия» были расстреляны семь боевиков из банды известного авторитета Холода. Сам авторитет подан в розыск органами внутренних дел за совершение тройного убийства с особой жестокостью. Благодаря этому молодому беспредельщику, криминальная война московских авторитетов набирает новый виток. Не далее, как вчера бойцами Холода в собственной квартире был убит вор в законе Беликов Н.М., он же Белка. Убийство людей Холода – ответ воровского сообщества на убийство своего старейшего лидера, – вещала телепрограмма «Криминал», –  Холод убивает и чужих, и своих. Новый авторитет топит Москву в море кровавого беспредела! Читайте об этом на страницах «Криминального вестника».

 

*   *   *

 

            – Холод, нас цепко за жабры взяли.  С нашими физиями теперь и на улице не покажешься. Ты телек смотришь? Газеты читаешь? Валить отсюда, брателло, надо.

            – Да знаю я все, Сивый. Но труса праздновать рано. За свое пока держимся.

            – Не хотел огорчать тебя, Холод, но нет у нас больше ничего своего. Счета в банках арестованы. Половину братвы, словно собак бешеных, перехлопали. Барыги и коммерсы давно врагам нашим платят. Жизнь своя только и осталась. Да и то, возьмут мусора, лоб зеленкой помажут и каюк.  А в зону сошлют – если на удачу – так ворье нас там и прикнокает. Вон сколько ихних мы жизни лишили.

            – Почему же ты раньше молчал, урод? Сколько наших осталось?

            – Боялся я тебя. А наших хуй да ни хуя, с десяток едва наберется. Все хаты мусора плотно обложили. Шалые, бешенные, только и ждут команды «фас». Валить надо.

            – Куда?

            – А насрать. Сам постоянно тер, что жизнь свою подороже продать надо. Нечего на жопе прямо сидеть. Ноги в руки и вперед. Велика Россия...

            – Ты что-то не то говоришь, Сивый, мы соберемся, деньги налом еще есть, волын и плеток прикупим и еще покажем им всем.

            – Кому ты покажешь? Не с людьми, а с системой воевать надо. А она тебя схавает и даже не подавиться.

            – Да, даже ты, Сивый, измену лютую словил. В общем, ты со мной или как?

            – С тобой, с тобой, герой ебаный, – в сердцах сказал Сивый, захлопывая дверь. Он знал, что Холод может простить многое, но только не предательство.

 

*   *   *

 

            Мишка Сиволобов родился в семье рабочего железнодорожного депо. Когда-то давно, много лет назад, его отец был машинистом электропоезда. Но однажды его поезд переехал человека. Был долгий и непонятный суд. Долго спорили какой огонь входного семафора горел – зеленый или красный. Потом это, видно, всем надоело. Мишкиного отца выперли с работы, отстранили от электровоза и назначили на должность путевого обходчика. В семье всем руководила мать. Отец панически боялся ее. Мать была директором школы-интерната для умственно-отсталых подростков. Отец приносил домой всю зарплату, отчитываясь перед матерью за каждую копейку. А на что же он тогда пил? Дело в том, что у Мишкиного отца были золотые руки. Кому стиральную машинку починить, кому стекло вставить, кому крышу на гараже залатать, кому огород окучить. А что алкоголику надо? Хрюкнул с утра сто грамм и весь день в поряде. Но не гнала отца Мишкина мать, хотя на глазах всего города общалась с женатым мужчиной. Поэтому и был похож младший Мишкин брат на председателя местного горкома профсоюза, товарища Алаяна Рафаэля Самвеловича. И звали этого горбоносого кучерявого малыша очень странным для фамилии Сиволобовых именем Акоп. Но мать Мишки была сильной женщиной. В десять лет она насильно привела своего непутевого отпрыска Мишку в секцию вольной борьбы: «Будь хоть ты мужчиной, а не такой тряпкой, как твой отец», – сказала мать и впихнула Мишку в двери спортивного зала.

            Невысокого юркого паренька сразу привлекла вольная борьба. Здесь он понял, что сильный не всегда побеждает. Главное – ловкость. Мишка бросал через себя более здоровых и мощных противников, завоевывая медали, призовые места, разряды, грамоты. И к восемнадцати годам получил звание «мастер спорта». Так же как в детстве, мать привела его на сборный пункт военкомата: «Иди, служи. И не будь такой тряпкой как твой отец», – сказала мать, подсаживая Мишку в кузов военного «Урала». И Мишка служил.

Попал он в спорт-роту в далеком Забайкальском гарнизоне. Также бросал, завоевывал призы, звания, благодарности командования и к окончанию службы получил должность инструктора по боевой и спортивной подготовке.

            В стране в то время все сильно изменилось. Мать с гражданином Алаяном и младшим братом Акопом уехала, продав свой дом в центре Мурома, в далекую забугорную Америку. Там гражданин Алаян, умевший лишь красивым почерком переписывать речи Л.И. Брежнева для партийной стенгазеты, не сумел устроиться и стал безработным. Мать развелась с ним и вышла замуж за настоящего американца, Каца Абрама Исааковича, владельца нескольких бистро на Брайтон-Бич. И зажили они счастливо.

            Пьяный Мишкин отец, пока тот служил в армии, попал под трактор спьяну, да так и умер, захлебнувшись в жидком черноземе.

            Осталась только бабушка и ее развалившийся домик на окраине.

            Ловить здесь Мишке было нечего. И он рванул искать счастья в Москву. Поступил в физкультурный техникум и учился, защищая его честь на борцовском ковре. Закончив его, стал работать инструктором в спортклубе «Вятич».

            Там он и познакомился с Наумом. Крепкий детина с золотой цепью на шее зло гонял на бильярдном столе шары.

            – Слушай, Мишка, вот сколько тебе денег от жизни надо?

            – Да я не знаю, баксов сто пятьдесят, наверное, – сказал Мишка, которому квартирная хозяйка уже три дня напоминала о долге.

            – Мелко   ты   плаваешь, Зяблик.   Мне   вот   сейчас   сто   пятьдесят   кусков   надо.   И желательно сразу, – заржал Наум, вгоняя в лузу очередной шар. Ладно, собирайся, пошли со мной.

            Так же, как и в спортзале, Мишка бросил, но только в этот раз борцовским ковром был асфальт. Наум отсчитал ему восемьсот долларов и похлопал по плечу. С тех пор Мишка стал Сивым.

            И вот в его жизни, словно торпеда, пущенная с эсминца, появился Холод.

 

*   *   *

 

            –   Сивый, возьми сумку со стволами, – Холод метался по своей квартире, – вот обложили так обложили, суки. Он знал, что остатки его братвы засели где-то на даче в Подмосковье и ждали новых приказов своего вожака. Но туда еще надо было прорваться.

            – Холод, хватит. Твоя игра закончилась. Тебе полный мат.  Сдавайся, – кричали за железной дверью.

            – Может быть еще и руки поднять и жопу подставить?

            – Холод, – сказал Сивый, – это не мусора. Блатные.

Крадясь вдоль левой стены, Холод незаметно подошел к окну и слегка отодвинул шторы. Двор был забит крутыми иномарками, возле которых топтались люди, с оружием в руках. Тревожно...

            – Точно, обложили, – мозг Холода работал как программа вычислительной машины, – выжить, вырваться любой ценой. Второй этаж. Не так уж высоко.

            – Сивый, – сказал Холод, засовывая за пояс брюк два пистолета. Дай гранату, мы вырвемся. Автомат возьми сам. Верь мне, мы выскочим.

 

*   *   *

 

            Пустое пространство возле машин сотряс взрыв. Кричали раненные. Все опалило огнем. Началась паника. В это время с балкона второго этажа прыгнули два человека и открыли шквальный огонь. Один сеял беспорядочные очереди АКМом, другой с двух рук из пистолетов хладнокровно и целенаправленно расстреливал бестолково суетящихся людей. В это время железная дверь в квартире выскочила вместе с дверным косяком. Подъезд содрогнулся от взрыва страшной силы.

            – Это вам напоследок сюрприз, мудаки вонючие, – сказал Холод, привязавший на прощание к двери гранату-растяжку.

Теперь бегом в машину и на газ!

            – Вот видишь, Сивый, мы выскочили, – спокойным голосом сказал Холод. Сивый   содрогнулся   от   его   невозмутимости.   Да, за   этим   человеком   он   готов последовать даже в ад.

 

*   *   *

 

            Из оперативной сводки МВД по Москве и Московской области:

«Сегодня в доме по адресу: Каширское шоссе-16 произошло столкновение между преступными группировками столицы. В подъезде дома прогремел взрыв. Такой же взрыв имел место во дворе. Были слышны автоматные очереди. С места происшествия было госпитализировано 26 человек с различными ранениями разной степени тяжести. 9 человек погибло. Все они являются членами различных преступных сообществ Москвы. Свидетелей и очевидцев данного происшествия не обнаружено» …

 

*   *   *

 

            Поздней ночью они добрались до дачного дома. Холод, пожимая руки, пристально смотрел в глаза оставшихся в живых пяти человек. Вован, Кеша, Андрон, Павлуха, Тоха и они с Сивым. Теперь это его армия.

            – Пацаны, я никого здесь не держу. В моей машине лежит сумка с деньгами. Каждый может пойти, взять сколько ему нужно и валить отсюда. Вы знаете, кто объявил нам войну, к гадалке не ходи. Даже здесь они нас рано или поздно достанут. Если будем сражаться – задний ход будет включать поздно. Так что, если кто-то хочет – может мазать ласты сейчас.

            Все молча смотрели на него.

            – Дурак ты, Холод, – сказал младший из них, Тоха, месяц назад уволенный в запас боец войскового спецназа, – не в деньгах тут дело, а в справедливости.

            – Спасибо.

            Утром всех разбудил Кеша.

            – Слышь, парни, три машины подъехало, люди в них.

            Эти люди вышли и остановились в пятнадцати метрах от дачи. Один из них крикнул:

            – Холод, выходи, базар есть.

            Сивый через оптику снайперской винтовки попытался разглядеть нутро тонированного "Субурбана". Глаза резала камуфлированная омоновская форма.

            – Не вздумай выходить, – сказал Сивый, спускаясь с чердака.

На улице кричали:

            – Холод, у тебя есть пятнадцать минут, можешь выйти. Я даю тебе свое честное слово, ты останешься в живых. Не надо больше крови.

            – Не вздумай выходить, – шепнул на ухо Тоха, – они тебя завалят.

            – Кто-то должен выйти и отвлечь их, – морща лоб, сказал Холод, – иначе нас здесь как мух перебьют.

            Вован во весь рост поднялся с кровати.

            – Я пойду.

            – Тебя убьют, Вован.

            – Ну что ж, значит, типа, судьба такой, – Вован перезарядил пистолет и перешагнул порог дома; оборачиваясь на прощание, он сказал: «Так мне на "Поджере" поездить и не удалось, на троллейбусе все больше», – и улыбнулся. В его глазах Холод больше не увидел прежней   тупости.   Большой   ребенок   уходил   навстречу   своей   смерти, одинокий   и несчастный…

            Из окон дома они увидели, как сраженный пулями упал Вован. Но на прощание он успел выстрелить в говорившего мужчину. Они оба, окровавленные, зарылись в пушистый снег. А дальше начался отстрел. Ветхий дачный домик расстреливали из подствольных гранатометов, решетили и шпиговали пулями.

            Тоха выбежал во двор и истошно завопил. Холод видел, как его розовые кишки, торчащие из разорванного живота, тащатся по снегу, оставляя бледные разводы. Где-то там, возле забора, он споткнулся и упал, хотя еще был жив.

            Люди Холода отстреливались как сумасшедшие. Омоновцы, не выдержав плотного огня, залегли в снег, продолжая стрелять. Андрон побежал вперед, стреляя наугад. Перед ним возникла рослая фигура омоновца. Патронов в обойме больше не было. Бывший призер РФ по кикбоксингу Андронов сцепился в рукопашной схватке со старшим лейтенантом ОМОНа Федоровым. Пальцы Андрона рвали лейтенанту глаза. Тот, теряя сознание, вытащил из кобуры штатный ПМ. Палец Андрона порвал роговицу, брызнули мозги, раздался выстрел. У Федорова осталась трехлетняя дочка Верочка. У Андронова двухлетний сын Димка.

            Холод вставлял магазин за магазином. Плечом к плечу рядом с ним стоял Сивый. Они как два постамента, слитые воедино, поливали все в радиусе двадцати метров стальным огнем, никого не подпуская на шаг. Кеша на руках полз к машине. Его перебитые очередями ноги ныли. Еще чуть-чуть и он спасен. Сознание уходило от него. Но Кеша знал, что надо ползти. Так учили его в морской пехоте. Перед собой он увидел высокие берцовые ботинки. Трое омоновцев стояли над ним.

            – Ну что, браток! Лапки в гору и переворачиваемся на спину. Приехали... Кеша перевернулся. На груди его лежала граната с вырванной чекой.

            – Кто же из них этот блядский Холод? – разговаривали в машине двое седых солидных людей, – может быть мы его давно уже убили?

            –   Да по   ним там хрен разберешь.   Они между собой только   цветом кроссовок отличаются.

            – Много твоих там положили?

            – Достаточно. Прекращать пора. Эти черти отчаянные.

            Павлуха был первым, кто успел добежать до машины. Но его по всей ширине груди стегнула автоматная очередь. «Эх, так и не позвонил сегодня маме», – подумал напоследок молодой спортсмен и ударился головой о капот.

            Сивый схватился за бок. Холод подхватил его.

            – Вот и все. Продырявили, падлы.

            Холод впервые за много лет не знал, что ему делать. Стоит высунуться – и их расстреляют как воробьев.

            – Холод, – он обернулся. Его звал бледный как смерть Тоха, – оставь оружие, я прикрою, тащи Сивого к машине.

            – А как же ты?

            – А мне уже терять нечего. Не жилец я на этом свете. Хоть братве напоследок помогу. Не поминай лихом, Холод, удачи тебе.

            – Сивый, бери автомат, уходить будем, – негнущимися пальцами Сивый сжал цевье АК 74, – не ссы, братан, я отвечаю. Все будет нормально.

 

*   *   *

 

            – Сивый, смотри по сторонам, слева обходят, – они вырывались из окруженного дома. Двадцать спасительных шагов и вот машина. Мощно и надрывно взревел мотор. На заднем сиденье скрипел зубами Сивый.

            – Хреново мне, Холод, цепануло меня.

            Где-то там одиноко стучали выстрелы ТТ. Это отстреливался его последний боец. Он навсегда запомнил крик командира роты ОМОНа: «Живыми не брать!» Это был конец. Крах его империи. И словно последний осколок ее былого могущества, на заднем сиденье корчился и стонал Сивый.

 

Когда уже ничего не осталось и бежать уже некуда,

Когда внутри тебя что-то сломалось, и на вопросы уже нет ответа,

Давно монеты бросали в фонтаны с надеждой,

Чтобы когда-то вернуться,

Как за границей, за сизым туманом на пороге стоять,

И не обернуться

Когда уже ничего не поделать, ты все же сможешь забыть,

Так подавиться любовью и суметь разлюбить,

И за размытым стеклом уже слепого дождя

Вот так и прожить эту жизнь – никого не любя…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

Бежать и путать следы, бежать туда, где тебя никто не знает. Так поступает загнанный зверь.

            Сивый уже вторые сутки в полузабытье валялся на заднем сиденье машины. С каждым часом ему становилось все хуже. Слишком много он потерял крови.

            Холод судорожно собирал осколки мыслей в голове: те, кто видел его в лицо будут молчать, да и немного их в живых осталось. Фотографий ни у кого нет. Даже в армии на военном билете и в личном деле была фотография, на которой ему 15 лет. Позже он не фотографировался. В тюрьме, пока шло следствие, его не снимали. Брали только отпечатки пальцев. Но подушечки можно в конце концов срезать. Да и «пальцы» он вроде бы нигде не оставлял. Сделать новые ксивы, Сивого подлечить и за бугор. Денег пожить по-человечески пока хватит.

            В сумке, так и валяющейся в багажнике, было около ста тысяч долларов. Дань с точек Холода. Он остановился в небольшом городке на границе с Рязанской областью возле почты, зашел и набрал знакомый номер.

            – Кису можно слышать?

– Нет его больше. Не звони никогда сюда...

 

*   *   *

 

            Из оперативной сводки по Москве и Московской области:

«Вчера в своей квартире по Болотниковской – 42 скончался гражданин Котов Олег Никодимович, 1946 года рождения, неоднократно судимый за совершение преступлений, предусмотренных статьей 146 УК РФ. По оперативным данным гражданин Котов являлся держателем московского «общака», вором в законе, известным уголовным авторитетом по кличке Киса. Причиной смерти послужила острая сердечная недостаточность».

 

*   *   *

 

            Василич возвращался домой в приподнятом настроении. Ребята, его гордость, заняли на соревнованиях по рукопашному бою среди школ Москвы 2-ое место. Какие они орлы! За такими пацанами будущее России! И тут его окликнул знакомый голос: «Василич» …

 

*   *   *

 

            Холод уже пятые сутки носился между Москвой и Рязанью, стараясь выскочить в аэропорт. Но прорваться через посты и кордоны не удавалось. Приходилось возвращаться назад. Сивый с каждым днем сдавал все больше и больше. Он мало ел, почернел и осунулся. Но в больницу соваться было нельзя.

            Холод вспомнил о старом воре Прокопе, живущем где-то в Коломне.

            – Ну здравствуй, мальчуган! Сподобилось перед смертью нам увидеться...

            – Перед чьей, Прокоп? Перед моей или перед твоей?

            – Перед нашими... Знаю – помощи попросишь. Но помочь ничем тебе не могу. Отошел я от дел, старый стал. Перестал различать– где хорошо, где плохо.

            – А меня как видишь, Прокоп?

            – Умер ты давно, парень. НЕ ЖИВОЙ, ты. Трупятиной от тебя за версту чадит.

            И Прокоп вспомнил пятьдесят третий год. Усть-Колымский изолятор закрытого типа. Шла «сучья» война. Настоящих законников били, давили, ломали. Суки брали верх на всех зонах. Молодой шестнадцатилетний вор Мишка Прокопчук попал в самое пекло лагерных разборок. Его учили воровать справедливо. Делиться «паем» с ближним, не красть у бедных, не творить «западло», помогать и не предавать друзей. Но «суки» призрели и топтали воровской закон. За первую воровскую наколку, крест на груди, Мишка получил от «суки» Лисы перо в бок. Провалялся месяц на больничке, но так никого и не сдал, не ссучился... И теперь он ждал. Его вызывал к себе в кабинет «кум» – майор Сидоров. «Ну что, Прокопчук, подумали? Будем сотрудничать с администрацией или как? Что такое «или как» Мишка прекрасно знал. Карцер, пресс – хаты, голодный паек на воде и хлебе, пытки, избиения, а возможно даже и расстрел в тюремном подвале без суда и следствия.

            – А я не Прокопчук, дяденька начальник, вовсе, – пуская слезы сказал Мишка, – нас там на пересылке перепутали. А меня по ошибке под его фамилией записали. Я и воровать – то даже не умею.

            – Не понял. Подожди. А как твоя фамилия?

            – Прокопов я. Из Козельска мы, хлеборобы.

            – Так за что же тогда тебя посадили?

            – Да батяня мой – кулак в Мариуполе был. В Козельск нас сослали. Там я у мамки и народился. А потом бунт среди нас, поселенцев начался. Нас с мамкой дальше по этапу погнали.  А батяньку чекисты застреляли.  А там я подрос.  И разлучили нас тогда с маменькой. И вот я тута очутился из-за ирода этого, Прокопчука. Фамилией мы с ним похожи, да и только. Мне и годов всего четырнадцать, а не шестнадцать. Маленький я еще, – громко в голос заревел Мишка.

            – А крест на груди?

            – Так это мне здесь, в бараке люди странные накололи. Больно было, жуть. Я и не знаю, что он значит-то. Глупой я, в Бога верю.

Сидоров пристально смотрел в заплаканные глаза, сидящего перед ним паренька. Сколько таких поломанных, израненных детских судеб встречал он на пути. Ошибался старший барака Лис, вломивший этого паренька. Какой он, в задницу, вор? Сопля, да и только.

            – Ладно, свободен, иди. Потом разберемся, – и Мишка, утирая нос, вышел.

            Он помнил, как однажды ночью своими руками в углу барака, задушил кулацкого сынка Прокопова. Эта тварь воровала у своих хлеб. А хлеб тогда для всех был жизнью. И в Мишкиных глазах засверкал безумный, волчий огонек.

 

*   *   *

 

            Холод смотрел в такие же как у него, ледяные глаза Прокопа. Он слишком много прочитал в них. Да, Холод должен умереть.

 

            – Здорово, Василич. Не ждал уж, наверное.

            – Здравствуй, Холод. Зачем опять пришел? Опять что-то нужно? Я же сказал, что больше не буду тебе помогать. Оставь меня в покое, – светлое настроение Василича было испорчено.

            – Ладно, ладно, успокойся, святой отец. Мне от тебя ничего не надо. Так просто повидаться на прощание заехал.

            – Уезжаешь куда?

            – Уезжаю, уезжаю, далеко и надолго. Но не смысл жизни искать. Это тебе и таким как ты надо, а я живу, потому, что живу.

            – Бог – вот смысл жизни. Я уже тебе говорил. Он все решает, во имя его мы живем.

            – Ладно говоришь, Василич, а вот ответь мне на один вопрос. Ты там, в Чечне Богом был, когда людей жизни решал и судьбами их распоряжался? А как же заповедь «не убей»?

            – Я в своих прежних грехах, Холод, раскаялся.

            – Здорово живешь – согрешил-покаялся и все ништяк. Деток ты сейчас учишь. Это они сейчас хорошие и гладкие. Я тоже в детстве пушистым был, а потом раз! и сломался. Чему ты в жизни их научишь? Показываешь им, как оружие разбирать – собирать, рукопашный бой отрабатываешь. А где они это использовать будут, знаешь? Ведь я не спорю, это наука, но наука страшная, наука убивать. Какими они вырастут, даже твой Бог не знает.

            – Ты о Боге так не говори. Он все знает и все видит.

            – Видит, знает, да ни хрена ничего не делает. Вот, Василич, сумку возьми. Деньги в ней. Делай с ними, что знаешь. Хочешь, церковь новую построй, хочешь – на детишек своих истрать. Вижу, любишь ты их на самом деле.

            – Не возьму я их, на крови они заработаны.

            – А ты сам разве кровью не запачкан? Держи, – и Холод пошел прочь.

            Василич, сжимая в руках сумку, хотел догнать своего солдата, сказать ему: «Храни тебя Бог», но его почему-то онемевшие губы, с трудом произнесли странные слова: «Удачной охоты тебе, Волк».

            Холод сел в машину, развернулся и рванул прочь. Теперь он знал, что делать.

            До Рязани доехали без проблем. Холод уже привык к постоянным стонам Сивого.

            – Живи, Сивый. Ты должен жить. Еще рано.

            Иногда Сивый приходил в себя. Они мало разговаривали, хотя очень многое не успели друг другу сказать. Казалось, их уже забывают. Они пересекли всю Рязанскую область и двигались дальше. Перестав остро чувствовать опасность, они стали ночевать в придорожных отелях. Казалось, где-то заблестел луч надежды, но Сивому с каждым днем становилось все хуже и хуже. И Холод, до этого объезжавший крупные города, свернул на указатель "Тамбов 30 км".

 

Живут они по волчьим законам,

Когда брата брат пожирает,

И в этом взгляде тупом и холодном

Слово "жалость" смысл теряет,

Бежать побыстрее вперед,

И где-то в конце споткнуться,

Мертвыми пальцами царапая лед,

До последнего за жизнь бороться…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

            Их остановили на посту ГАИ на подъезде к Тамбову.

            – Куда едем?

            – В гости к бабушке.

            – А товарищ твой сзади чего стонет?

            – Да хреново ему. С утра обожрался, живот пучит.

            – Дайте Ваши водительские документы и техпаспорт на машину.

            Холод не мигая смотрел за сержантом, который поднимался на пост. Инстинктивно он почувствовал, как старший поста прапорщик передернул затвор автомата. Холод выстрелил. Прапорщик, выпуская фонтаны крови из горла, упал. Но его, уже онемевшие руки, нажали на спусковой крючок. Очередь ударила по машине всего в нескольких сантиметрах от Холода. Теперь сержант на посту. Тупые пули вдрызг раскрошили стекло поста. Страшно и надрывно закричал сержант – Холод расстреливал его в упор. Он прыгнул за руль своей машины. Педаль газа в пол до предела. «Валить, валить», – Холод гнал, пока не кончился бензин.

            Темнело. Как когда-то давно в его забытом детстве падал белый снег.

            – Хана нам, Холод, – бескровными губами прошептал Сивый.

            – Все только начинается, Миша, – сказал Холод, вгоняя в пистолет последний магазин. Звенящие в морозной тишине выстрелы кусали и рвали тело бывшего инструктора спортивной подготовки Михаила Сиволобова, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, ранее не судимого, уроженца города Мурома Владимирской области, характеризуемого положительно с последнего места работы. Последнюю пулю Холод всадил в уже мертвое тело. Перед ним лежал труп сильного, но в то же время такого одинокого зверя, такого же, как и он бойцовского пса, вовремя так и не понявшего, что цель оправдывает любые средства. Холод вытащил из кармана Сивого документы и положил туда свои. Запихнул тело своего последнего бойца в салон автомобиля, взял его пистолет и, отойдя на несколько шагов, разрядил его в бензобак. Машина вспыхнула.

 

*   *   *

 

            Он шел по заснеженной дороге и что-то скрипело и выло у него внутри. На его широкие сгорбленные плечи падали снежинки. А из глаз по щекам катилось что-то горячее и непривычное. Он снова обманул смерть.

            – Медленно, с поднятыми руками выходим на дорогу. Сопротивление бесполезно.

 

*   *   *

 

            – Значит Вы говорите, что Холод приказал Вам покинуть машину и уйти? Что-то с трудом верится.

            – Мусор, разве ты не знаешь, резона сдаваться ему не было. Да и не взяли бы вы его живым.

            – А как же ты?

            – А на мне ничего нет. Ну возил я этого урода, бабки нужны были. А всех делов и замутов я его не знаю. Не доверял он никому. Пугливый был.

            – Да, это мы знаем. Но уж очень он обгорел сильно. Кости одни остались. Да и в теле пулевых отверстий много. Места живого нет.

            – Так его же ваш прапор на посту прошил. Кровь из него ручьями хлещет, а он: «Гони, Сивый, гони! На свободе умереть хочу».

            – Да, на него это похоже. Жаль опознавать некому. Да и фотографий его в картотеке не осталось. Фамилия... Да у него их как у бездомной собаки блох. А это правда, что он в Чечне воевал?

            – Правда, он говорил.

            – Странно, человек ад прошел и в тот же ад назад вернулся. Ладно, Сиволобов, идите в камеру.

 

*   *   *

 

            «4 февраля 2000 года при проведении операции «Антитеррор», бойцами ОМОНа г. Моршанска Тамбовской области, был убит БОГДАНОВ СЕРГЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ, 1973 года рождения, известный под кличкой ХОЛОД, разыскиваемый ОВД Москвы и Московской области за совершение преступлений, предусмотренных статьями (…) УК   РФ.   По   оперативной   картотеке   МВД, труп   гражданина Богданова С. Г. опознан. Останки кремированы и захоронены на кладбище учреждения ИУ 416/51. Дело передано в центральный архив МВД. Вместе с ним задержан его водитель, Сиволобов, находящийся на данный момент под следствием в СИЗО Моршанского РОВД.

Известно, что, уволившись в запас из рядов ВС РА, младший сержант Богданов С.Г. собрал ОПГ с корыстной целью личного обогащения. В активе группы:

-26 доказанных убийств при отягчающих обстоятельствах;

– 56 доказанных фактов вымогательства;

– 112 эпизодов тяжких телесных повреждений;

– 47 моментов грабежа;

– 72 эпизода угонов автомобильного транспорта граждан и организаций.

– 62 эпизода вооруженного разбоя.

А также незаконное предпринимательство, торговля оружием, шантаж, рэкет и многое другое.

Все члены ОПГ Богданова С.Г. убиты. Вина водителя Сиволобова в данных злодеяниях не доказана.

Постановление областной Прокуратуры города Москвы:

Дело обвиняемого Богданова С.Г. прекратить в связи со смертью основных участников событий. Сиволобова заключить под стражу и приговорить к одному году тюремного заключения за участие в ОПГ. Учитывая его чистосердечное раскаяние и помощь на предварительном этапе расследования, зачтя срок предварительного заключения под стражей, а также учитывая, что совершенные им деяния не понесли материального ущерба потерпевшим и вреда их здоровью, а также что они совершались им под угрозой физической расправы со стороны лидера ОПГ Богданова С.Г., руководствуясь статьями (***)  УК РФ, освободить Сиволобова М. из зала суда».

 

*   *   *

 

            Невзрачный, похудевший, давно небритый, с пустыми глазами, он вышел на улицу и вдохнул весенний, свободный воздух.

            – Ну здравствуй, Холод, – перед ним стоял бывший старший следователь оперативной части СИЗО «Матросская Тишина» Иванов Илья Алексеевич, ныне майор МВД, командир отряда ОМОНа, участвовавшего в захвате банды Холода, – ну и что, и теперь все по справедливости?

            – А ты как думал?

            – Да, я слышал, что иногда голодные псы пожирают своих собратьев, но ты же человек!

            – А кто тебе об этом сказал, начальник?

            – Не   понять   мне   тебя, Холод.   Тогда, в   изоляторе, я   видел   злого   мальчишку, несправедливо наказанного блатными, но после же у тебя была война. Там совершенно другие ценности. А ты продолжаешь убивать.

            – А кто тебе сказал, что моя война закончилась? Как у всякой бойцовской собаки, пока еще живущей, мой последний бой еще где-то там, впереди. Я убивал себе подобных. Я выполнял твою работу, мусор, убивая, для того, чтобы жить. Загляни в себя. Разве ты не поступал также? Ты убивал подобных мне потому, что свято верил, что такой мрази и накипи человеческой нет места в нормальной жизни. А ты заглядывал хотя бы раз в душу таких как я? Разве ты сожрал столько боли?

            – Да, Холод, возможно ты прав. Мы не всегда в ответе за тех, кого приручили. Но когда-то рано или поздно у тебя будут дети. Что ты сможешь им рассказать?

            – А у тебя есть дети, начальник?

            – Да, сын Колька, 12 лет. Учится хорошо, спортсмен. А к чему ты ведешь, Холод?

            – А вот пройдет еще несколько лет... Вот сколько ты получаешь, начальник? Выкинут тебя на пенсию и что ТЫ скажешь своему сыну, цепной пес? Кому ты будешь нужен?

            – А ты кому будешь нужен, Холод?

            – Да никому.

            – Тогда зачем все это?

            – Ты знаешь, каждый из нас от рождения игрок и эта арена собачьего панкратиона – мое единственное поле для игры. Поле, где играют по моим правилам. Здесь я живу. Эта моя среда обитания, мой мир. Я никому не навязываю его, но знай, это мое.

            – И что же тогда выходит?

            – Я не хочу жить   глупо   и   бездарно   прозябая.   Чему научили   меня Вы, люди? Ненавидеть, не щадить, презирать, не прощать. Убивать наконец. Что же вы теперь от меня хотите? У меня нет права на нормальную жизнь. И запомни, майор Иванов, когда твой   сын, Колька   подрастет, расскажи   ему всю   правду   о   беспредельщике Холоде, расскажи так, чтобы ему стало противно и страшно, чтобы он не захотел так жить, жить в потемках, купаясь в собственной боли и страхе, жить, не имея шанса на нормальную жизнь.

            – Но теперь же у тебя есть этот шанс на новую жизнь. Ведь Холода больше нет.

            – Как знать… До свидания, начальник.

            – Прощай, Холод.

            Они разошлись и каждый пошел в свою сторону. Еще долго сидел над початой бутылкой майор Иванов, о чем-то думая и куря сигарету за сигаретой.

            А Холод искал в этом чужом городе железнодорожный вокзал.

 

*   *   *

 

            Однажды на перрон вокзала далекого южного городка сошел человек без имени и прошлого. Он оглянулся по сторонам и не спеша пошел вперед, к новой жизни…

 

Ты родился в жестоком мире,

Превращенном в арену боев,

Где они тебя научили

Разделять всех людей на врагов.

 

Ты учился жить ненавидя,

Затаив обиду в груди,

И бить первым, когда обидят,

Прогоняя страх изнутри.

 

А из глаз капали слезы

На залитый кровью песок,

Ты играл в эти игры для взрослых

И шутя нажимал на курок.

 

Но не зная, что люди гибнут

В этой жизни не только от пуль,

Ты шагал по дорогам смерти -

Никого не щадящий Пит Буль.

 

Видя лица тупые хозяев,

Подчиняясь команде «фас»,

Ты играл в этой жизни без правил,

Проливая кровь как приказ.

 

Но однажды, вцепляясь в горло,

Убивая подобных себе,

Ты поймешь, что такую же участь

Приготовил хозяин тебе…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

 

            Возможно где-то здесь, в нормальной человеческой жизни, он найдет себя. Научится смеяться и плакать, огорчаться и радоваться, любить и прощать. Он станет лучшим другом, отцом Вашего ребенка, любимым человеком, коллегой по работе, по крайней мере, попытается стать. Но за границей Вашего мира, где-то там, за черной жирной чертой будет выть на луну одинокий пес. Он будет метаться в тупой тоске, преданно всматриваясь в глаза людей, веря, что к нему, сильному бойцовскому псу, наконец вернется его прежний хозяин.

 

Когда между мной и тобой остается лишь бездна,

И она граница взаимопонимания,

Когда в ведре помойном топят надежду,

И посылают подальше, глумясь на прощанье,

Я же, ища бесконечного кайфа,

С тупой усмешкой лезу под юбку,

И перепутав любовь и отчаянье,

Лапаю проститутку.

Твои ангелы тихо плачут,

Но им наплевать на меня,

Поглубже в карман обиду спрячут

И будут махать крыльями, но только лишь для тебя.

А я же, как пес одинокий,

Скучая, буду выть на луну,

И дойдя до перекрестка дорог,

Наверное, выбора так и не сделав, умру…

 

 

 

август-сентябрь 2002 года

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 2

 

ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

 

 

«Бывает, собака скалит зубы, хвостом своим виляя,

А иногда этот хвост виляет собакой – абсурдно,

Но так бывает…»

 

Движение по замкнутому кругу. Остановиться уже невозможно. Точку могут поставить только девять граммов свинца.

Если твое оружие – правда, а сила – ненависть – это уже не СРЕДА ОБИТАНИЯ. Это ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР!

 

«Бандитизм – преступление сложное. Этим понятием охватываются корыстные и некорыстные посягательства на многие непосредственные объекты. Поэтому если это посягательство было сопряжено с убийством, нанесением телесных повреждений, изнасилованием, хищением соц. или личной собственности граждан с истреблением либо повреждением этого имущества, то все содеянное охватывается диспозицией ст. 77 УК РСФСР («Бандитизм») и дополнительной квалификации по совокупности не требует».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

«И все-таки я жив» …

 

* * *

 

Его голову оторвали от холодного цементного пола:

– Живучий, падла, – словно в тумане до него доносился холодный металлический голос, – ну, здравствуй, Холод. Сколько веревочке не виться… Если ты сам не захотел покинуть нашу землю и прямиком отправиться в ад… Ну что ж, тогда ад сам решил прийти к тебе в гости. Встречай его, отморозок.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

 

Холод с трудом вспоминал, что произошло с ним за последние несколько месяцев.

Он сошел на перрон незнакомого ему города. Была весна. Люди, казалось, только ожили после зимней “спячки” и спешили каждый по своим делам и заботам. Никому не было до него дела. Холод бессмысленно слонялся по городу. Что делать?  Как ему дальше жить? Денег в кармане почти не осталось, жилья не было, никто его нигде не ждал… Холод купил с прилавка уличной торговки пирожок с мясом, присел на скамеечку и медленно начал жевать. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как к нему подбежал огромный, лохматый, вываленный в первой весенней грязи щенок, сел напротив него и залаял.

– Ну что, братан, жрать охота? Вот и мне тоже. Только я просить не могу, не привык. Ну ладно, на, не обижайся… Хавай.

Щенок взял из его рук полпирога и куда-то убежал по своим собачьим делам, довольно повизгивая.

Холод долго смотрел ему вслед… Да, в конце концов, деньги можно заработать честно. Руки у него на месте, голова тоже. Что-то же он умеет делать, да и работы никакой не боится… В общем, выкрутимся.

Выкручивался Холод, работая слесарем на автосервисе. Вначале едва сводил концы с концами, но постепенно его “золотые руки” завоевали право на заказы. Холод  поначалу на голом энтузиазме восстанавливал исковерканные механизмы, заслуживая авторитет среди заказчиков. Он многое забывал, прошлое перестало загонять его в тупик. Холод снял себе недорогую, но уютную квартиру в центре этого провинциального города. Он полностью ушел в работу, но вот однажды…

Как всегда, Холод, попивая во время обеда молоко, включил телевизор.

«Здравствуйте, в эфире “Криминальная хроника». Минул ровно год после кровавой бойни, устроенной в Москве бандой отморозка Холода. Сам он нашел бесславный конец на тамбовской земле. Благодаря оперативно-розыскной работе, проделанной московским ОПБСОП. Все члены банды были уничтожены, но события годичной давности до сих пор вызывают общественный резонанс. Сотрудники МВД, в какой-то мере связанные с делом банды Холода, погибают. Снова война? В свете последних событий разыскивается оправданный прокурором города Москвы, личный водитель Холода – Сиволобов Михаил по подозрению в данных злодеяниях. Его приметы...

 

* * *

 

В дверь квартиры командира отряда Моршанского ОМОНа позвонили. Жена открыла:

– К тебе из милиции, московские коллеги.

– Здравствуйте, я майор Иванов. Что Вы хотели?

– Извините, Вы не припомните. Год назад Вы участвовали в задержании бандита из Москвы Холода.

– Да, припоминаю, а что?

– У нас появились новые сведения, весьма противоречивые. Где можно поговорить?

– Ну что ж, проходите на кухню.

– Иванов пропустил двух высоких мужчин вперед и плотно прикрыл дверь за собой…

 

* * *

 

Из оперативной сводки РОВД г. Моршанска Тамбовской области:

«Вчера в своей квартире по адресу улица Комсомольская, дом 3, квартира 24 убит майор Иванов И.А., командир отряда ОМОН. Вместе с ним убиты жена и его тринадцатилетний сын. Убийство произошло между восьмью и девятью часами вечера. Смерть Иванова наступила в результате механической асфиксии, о чем свидетельствует багровая циркуляционная  полоса на шее. Орудием убийства послужил брючный ремень потерпевшего. Ранее двумя выстрелами в голову в большой комнате застрелена его жена, гражданка Иванова В.И. На месте происшествия обнаружены две гильзы от пистолета ТТ. Труп ребенка обнаружен в коридоре с колото-резаной раной на шее. Орудие убийства не обнаружено. Убийство Иванова скорее всего связано с его профессиональной деятельностью. Перед тем как убить Иванова, преступники его пытали, о чем свидетельствуют многочисленные телесные повреждения. Ведется следствие».

 

* * *

 

Военрук Павлов А. В., руководитель военно-патриотического клуба «Мужество», отрабатывал удары по груше в новом спортзале. На деньги Холода он объединил несколько таких кружков и их руководителей в «Фонд ветеранов локальных конфликтов» и дела пошли в гору. Они строили спортплощадки, детские стадионы, воспитывая в современной молодежи чувство долга и патриотизма, брали шефство над инвалидами, широко занимались благотворительностью, сыскав доброжелательность у городской и районной администрации.

Себя Василич держал в «черном теле», постоянно оттачивая свое боевое мастерство. А как же? Ведь для своих ребят он должен быть примером и образцом для подражания. Груша пружинила под его мощными ударами.    

– Эй, товарищ, приостанови свой быстрый бег, – в дверях спортзала стояло несколько крепких фигур, – знаем, приходил к тебе год назад однополчанин твой, зеленый берет ебучий, Холод. А вот потом следы его теряются.

– Ну а мне что до того?

– Борзый ты, вояка хренов. Нищий был, а теперь… Фонд, бабки, спортзалы. Шикарно живешь, служивый. Расскажешь, где Холод – и дальше будешь жить хорошо, а главное спокойно.

– Уходите по добру по здорову, мужики.

– На понт нас берешь, плесень?

– Я знаю, бандиты вы. Людей грабите, но от меня ничего не получите, – сказал Василич и встал в стойку…

С одним из них он справился быстро, вырубив ударом в солнечное сплетение, но мощный удар в голову от другого противника остановил его. Перед Василичем был серьезный соперник – боксер. Павлов отвык драться не на жизнь, а на смерть, а здесь был не ринг. Несколько ударов в корпус и он, потеряв равновесие, рухнул на пол.

– Все, спекся, – сказал парень с перебитым носом, и рукояткой пистолета стукнул по затылку пытающегося подняться Василича, – хороший, плохой…Запомни, мудак, всегда прав тот, у кого ружье. Пакуйте его, пацаны.

 

* * *

 

– Ну все, ребята, что знал – он рассказал. Отстегни его, Боксер.

Тело Василича упало на пол. Его долго избивали где-то на пустой даче. Василич харкал кровью, но никак не мог понять – что от него хотят эти три человекообразные гориллы.

– Тупорылый он какой-то, – сказал тот, которого называли Боксером, – слышь, Череп, воткни-ка ему паяльник в задницу, может поразговорчивее будет?

– Да не гоношись ты, Боксер. Череп, остынь, мы с ним по-свойски, по-человечески, побазарим, – сказал третий, поднимаясь со стула и поигрывая ножом – бабочкой.

Третьего звали Рашид. Полгода назад он и его друзья, Череп и Боксер, приехали в Москву из Казани в поисках работы. Перебивались случайными заработками, а потом это как-то все надоело. Не деньги, а геморрой один. Однажды в забегаловке возле трех вокзалов к ним подошел приличный седой мужчина и предложил заработать. Надо было выбить должок с одного коммерса – барыги.  Рашиду и его друзьям было не привыкать. У себя дома им не раз приходилось принимать участие в уличных разборках, ребята они были крепкие, все боксом занимались. Боксер вообще был чемпионом Татарстана в «полутяге». Все в Казани по малолетству входили в «центровую» группировку, так что бить могли, да и любили это дело. Жесткие ребята, злые. Но нашел Седой в них слабую жилку – до денег жадные. Выпотрошили клиента – денег им от души отвалил. И стал халтурку подкидывать – то одного бомбануть, то другого. А бабки – это тачки, телки, шмотки, бухло. В общем, не жизнь, а малина. И москвичи бояться и уважают, ни одно чмо лимитчиком не назовет.

– Ну ладно, козел, сейчас мы у тебя все ребра пересчитаем, – криво усмехаясь, сказал Рашид, подходя к мешком валяющемуся на полу Василичу. Долго он кромсал уже начинающее остывать тело. А напоследок выколол у трупа глаза.

– Зачем ты так, Рашид?

– А чтобы боялись, Череп. Чтобы знали, что Рашид и его братья мутить и попросту базлать не любят, – ответил он, набирая на мобильном одному ему известный номер.   

– Да, был у него Холод, Седой. Бабки оставил и свалил. А куда – тот не знает. Вернее, не знал. Хорошо. До связи. Отбой. Боксер, облей этого козла бензином и подпали. Наследили мы хорошо. В общем, ладушки, парни, сваливаем.

 

* * *

 

Из оперативной сводки РУБОП по Московской области: «В дачном поселке «Расторгуево», на улице Южная произошло возгорание дачного коттеджа. Прибывшие на место пожарные обнаружили полусгоревший труп мужчины с многочисленными ножевыми ранениями. Документов при нем не обнаружено. Личность убитого установить не удалось».

 

* * *

 

Холода взяли на вокзале, возле справочной, и вот теперь он валялся избитый на полу и ждал.

Металлический голос продолжал говорить:

– В общем так, Холод, влетел ты хорошо и по полной. Ну достал себе ксиву на новое имя – живи, не дергайся, тише будь. Нет! Справедливости ему захотелось! Другана своего, боевого командира завалил, следователя своего бывшего Иванова. Два «жмурика». Долго на зоне париться придется.

– Я не Холод. И я никого не убивал.  

– Да-да. Я знаю, Миша Сиволобов. Все подвиги Холода повесить на тебя не удастся, а вот два последних я по любому повешу, и определю тебя в «строгач» годков эдак на двадцать. Отвечаю.                

– Ты ничего не докажешь…

– А мне ничего доказывать и не надо, Холод. Суд, да этап. А на зоне тебя друзья старые ждут. Но есть шанс. Могу шепнуть по секрету.

– Ты ничего не докажешь…

– Ладно. Посмотрим.

 

* * *

 

Из выписки областного суда Московской области: «Согласно статье 105 ч.1 УК РФ приговорить Сиволобова М. К 17 годам лишения свободы в колонии строгого режима».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

 

Стучат колеса. Идет этап на север. Тоска. Холод плохо помнил все, что произошло за последнее время. Следствие шло энергично. Судья вынес приговор через неделю с момента задержания. И вот едет он в далекую Читинскую область. Едет в том самом «Столыпине», в котором вот уже больше двух веков возят каторжан. «Клетка» целиком забита, воздух спертый и душный. У каждого мысли свои. На «красную» или на «черную» зону попадут, кто смотрящий «в доме». Легенды о побегах с этапа перебирают. «За волю» треплются. У всех одно осталось – надежда. У одного на пересуд скорый, другой о свиданке с девчонкой мечтает. Постоянные сидельцы вспоминают, кто у них из корешей где… А Холоду не о чем думать. 17 лет… И надежда… Да ну ее в задницу…

 

* * *

 

– Быстро выходим с вещами, – орал старший конвоя.

Бегом по вагонному тамбуру через цепь караула, пинок под зад и Холод оказался на заснеженном перроне.

– На колени, зэчара позорный. Фамилия? Статья?

– Сиволобов. Статья 105, часть 1 УК РФ.

– А… Еще один «мокрушник». Следующий.

Холод уже полчаса стоял на коленях на промерзшем насквозь насте. Лай собак. Заведенные под парами автозаки – «черные воронки» … Шел «шмон».

– Сидор на распашку. Оружие, деньги, наркотики?

– Нет ничего.

Сержант переворошил все дулом автомата.

– Закончил, товарищ сержант. Последний.

– Морды вверх, уроды, – вдоль шеренги ходил капитан в хромовых сапогах.

– Добро пожаловать в благословенный край, Великое Забайкалье. Вы прибыли в колонию строгого режима ИУ 410/32. Жалобы и предложения не принимаются. Для особо хитровыебанных сообщаю – зона «красная».  Работаем хорошо, с администрацией сотрудничаем – на свободу с чистой совестью. Упираемся, в отказ идем, «воров лепим» – есть карцер и Бур. Запомнили? Во время следования к месту отбытия наказания запрещается: разговаривать, курить. При попытке к бегству сразу открывается огонь на поражение. Усекли, бедолаги? Тогда, конвой, по машинам их!

– Ну все, попали…– сказал сосед Холода, по виду отбывший уже не один срок.

– А что такое? – спросил Холод.

– Кум на этой зоне – Молчанов – сука такая… Его весь край колымский боялся. А ты че, первоходок?

– Да не приходилось как-то раньше…

– Ну тогда держись, паря. В бараний рог тебя скрутят. Статья-то какая?

– Сто пятая.

– «Мокрая»? Да… Хреновы твои дела.

– Да я никого не убивал.

– Все мы никого не убивали, а так, жертвы тоталитарного режима.

– МОЛЧАТЬ! – и конвоир прервал их разговор, ударив Холода прикладом автомата в спину, – вперед!

 

* * *

 

Блатная романтика. Сколько ребят велось на разговоры старых бывалых зэков и садилось… Одни по глупости, другие по жадности, третьи по стечению обстоятельств. Но все мечты о тюремной лирике разбивались с того момента, как они надевали жесткую тюремную робу. Тюрьма – это не то… Здесь есть надежда на суд, на адвоката. Зона – это совсем иначе. Мир за колючей проволокой, обусловленный узкими рамками режима. Подъем по команде, передвижение по территории только строевым шагом, прием пищи по распорядку, одинаково выбритые головы, вышки с часовыми, построения, проверки-шмоны. Это все. Ты понимаешь, что ты попал…

Вначале весь этап загнали в душ. Три соска душа на тридцать человек. Время на помывку тридцать минут. Холод терпеливо ждал своей очереди. Три минуты на каждого… Серый обмылок в руке. Быстро ополоснуться чуть теплой водой – полотенца нет. Бегом в предбанник. Старик-парикмахер с пустыми глазами безжалостного убийцы механически выполняет свою работу. Прическу долой. Далее под крики конвойных в каптерку на переодевание. Трусы, майка х/б, колючая жесткая роба и тяжелые кирзовые сапоги. Две минуты, чтобы одеться. Сидр, прошедший санобработку дустом, в руки и бегом наверх на построение.

– Ильич, начальник этой колонии. «Кум». Для новоприбывших сообщаю. Здравствуйте, товарищи заключенные. Я полковник Молчанов Игорь мои правила пребывания в моей колонии. Итак, работают у меня все. Болезнь, отказ не принимаются. Только смерть – оправдание невыхода на работу. Мои приказы выполняются беспрекословно и без рассуждений. Для особо непонятливых существует БУР – барак усиленного режима. День жизни там равен семи нормальным дням. Воров, мужиков и пидарасов для меня не существует, работают все. Сотрудничество с администрацией поощряется. Карантина не будет, работы много. Помощники командиров отряда, разбирайте людей. Ведите их в казарму, показывайте койки и на ужин. Вопросов, как я понимаю, нет.

 

* * *

 

Холод устало бросил вещмешок на указанную ему койку и присел рядом.

– Эй, крыса! Кости подними, – к нему подошел помощник командира отряда, зэк-активист, Зубр. – Разбросался тут маслами, падаль. Сидеть только на табуретке, кровать для того, чтобы спать. Забирай свою хурду и бегом в столовую строиться, жрать пора.

– Я не хочу.

– Хочешь – не хочешь. Есть такое слово – надо. Не трепыхайся, сказано идти – иди. Ты че, до сих пор не понял, куда ты попал? Это кича, а не детский санаторий.

– Это я и без тебя знаю.

– Знаешь, ты меня херово знаешь. Я много чего могу, я сейчас твой царь и бог, не кум, а я. Ты мне в задницу должен заглядывать. Понял.

– Понял.

– Чего ты понял?

– Что ты никто и звать тебя никак, подпевала сучий.

– Ну, козел, ты за этот базар ответишь, скоро ответишь.

– Перед тобой что ли, пидор гнойный?

– Перед кем надо, перед кем надо…

 

* * *

 

После ужина Холод зашел в умывальник, сполоснул лицо и уже собирался было выходить…

– Ну что, красавчик, – перед ним стоял Зубр в окружении пятерых крепких парней, – неувязочка у нас вышла. На жопу ты за свой базар гнилой попал. Ребята до утех с такими, как та милашками уж очень горазды. Портки скидай и постарайся расслабиться, приятно будет, – все шестеро громко и глумливо заржали.

– Ага, сейчас, разбежался, вафельник позорный.

Один из них схватил Холода за воротник робы. Бросок через бедро, а после кулак Холода воткнулся в пах растянувшемуся на клетчатом полу герою и тот надрывно заревел. Стремительный выпад вперед и боковой удар в висок второму, теперь ребром ладони в горло. Все. Отдыхай. Третьего Холод поймал нижним ударом в челюсть, клацнули зубы, верхняя губа прокушена и напоследок за уши и головой об коленку. Спокойной ночи, малыши. Осталось трое. Один из них поигрывал остро заточенной арматурой. Выпад – Холод поймал его руку и взял на излом. Раздался хруст поломанной кости и страшный вопль. А напоследок удар ногой в живот – опаньки! – домахался ручками. Пятый со всего размаха получил удар лбом в лоб. Что такое? Ноги не держат? Поскользнулся? Остался только Зубр.

– Ну вот я и готов. Отвечаю за свой базар, Зубр…

– Ты это… Чего… Тебе не жить…

– Поживем – увидим.

Холод ударил Зубра двумя руками по ушам. Потом кулаком в нос, кровь брызнула на кафельные стены. Зубр лежал в ауте.

– Опустить меня хотел, гнида, – сказал Холод, расстегивая ширинку.

– Нет! Нет!

– Ну  ладно, – и струя мочи полилась на окровавленную голову Зубра.

Дверь в ванную комнату распахнулась и вошло несколько охранников. Холода сбили с ног и начали дубасить резиновыми палками и избивать ногами в кирзовых сапогах. Тьма…

 

* * *

 

Окровавленного Холода втащили в кабинет ДПНК.

– Откуда такой боец? – спросил Молчанов, – весь в крови…

– С этапа, новенький, товарищ полковник, – ответил дежурный по колонии, – драку в туалете устроил, напал на шестерых осужденный и зверски их избил. Ну мы его немного помяли, товарищ полковник…

– Ладно, свободны, идите.

– Есть!

– Ну что же, осужденный, присаживайтесь, – Молчанов обратился к Холоду, – зачем помощника командира избил? В карцер хочешь?

– Какая тебе разница, мусор?

– Одна ебет, другая дразнится. Парень, смотрю, ты с гонором, ну ничего, обломаем. Как кстати твоя фамилия?

– В деле написано.

– Ах ты тварь, – Молчанов наотмашь ударил Холода по лицу, – фамилию быстро!

– Сиволобов.

– А… Ну в общем семь суток карцера для начала. На хлеб и на воду! Конвой! Увести.

Холода увели. Молчанов набрал номер телефона.

– Здоровенько, Седой. У меня этот паренек, Сиволобов. Крепкий орешек. Сегодня шестерых моих под шелуху один разломал. Я его пока на карцер определил, пущай подумает. Да, хорошо. Все понял, – сказал Молчанов и положил трубку, – ну здравствуй, Холод…

    

* * *

 

Карцер… Железобетонная коробка два на три. Жесткие нары, которые поднимали в шесть утра и опускали в двадцать два ноль ноль. Весь день на ногах, окон нет. Каждые полчаса поднималась решетка и в камеру заглядывал любопытный глаз надзирателя. С утра кусок черствого хлеба и миска теплой, пахнущей машинным маслом воды. В семь тридцать – оправка. После шмон. Хотя что можно спрятать в этом ограниченном пространстве?

Холод ходил по давно измеренной сотнями ног плоскости камеры и думал. Он знал все обстоятельства и нюансы своего дела. Кто-то там, на воле, хотел, чтобы он сидел, сильно хотел. Кто-то знал его правду, всю до конца. Но он не нужен как Холод, гноить его здесь будут как Сиволобова. Этот «кто-то» убил Василича и бывшего следака Иванова, но не убил его, Холода. Почему? Что говорил это металлический голос о каком-то шансе? Холод знал, что здесь ему не жить. На «красной» зоне не шибко людей из братвы жалуют, тем более «мокрушников», а он по чьей-то легенде мента замочил. Эх, Иванов, зачем ты помог тогда Холоду? И ты, Василич… Холод нервно сжимал и разжимал кулаки… Василич…

 

* * *

 

– Ну, все свободны. Руки за спину. Сержант, отведи на промзону, его отряд уже работает. Неделю посачковал парень и хватит, пора ударным трудом завоевывать право на освобождение, – резюмировал дежурный по ШИЗО, выпуская Холода на свободу.

 

* * *

 

Двадцать пар глаз уставились на Холода в столярке, куда его привели сколачивать табуретки. Холод почувствовал на себе пожирающие взгляды перебинтованного Зубра и его товарищей. Чувствовалось – быть беде. Все чего-то выжидали. До обеда Холод тупо отбирал заготовки и таскал готовую продукцию на склад.

– Ну, держись, вахлак, амба тебе, – сказал работающий с ним в одной паре заключенный.

Прозвенел звонок, оповещающий всех об обеденном перерыве. «Ну, сейчас начнется», – подумал Холод. И началось.

Холода окружили плотным кольцом, охрана, до этого следившая за работой, куда-то испарилась. Тупые безмозглые лица, злые глаза… Держись, Холод.

Он дрался на смерть, ломал пальцы, выкалывал глаза. Первого Холод сбил с ног тяжелой табуреткой. Второго перетянул вдоль спины деревянным крючком. Еще одному воткнул в глаз штангенциркуль. Он отбивался как раненный зверь, но их было чересчур много. Еще один упал, срубленный ударом в висок рубанком. Холода гоняли по всему цеху, жали и давили. Треск – это он бросил одного из нападавших на кучу досок. Удар ногой в горло – сдохните, твари! С молотком в руках Холод был прижат к стене цеха. Ледяная бетонная стена и дальше уже бежать некуда. Он еще крепче сжал в руке молоток. Безжалостная толпа наступала на него… Амба… Холод замер, как перед последним прыжком. Сейчас его просто разорвут на части. И все.

– Стоять на месте, козлы вонючие! – в проходе появилось несколько ребят крепкого телосложения, – кому тут кадык вырвать? Тебе что ли, Зубр? – от толпы отделился огромный небритый детина в новом ладно подогнанном ватнике, – ты че, типа, в натуре, нюх потерял, пес шелудивый? Окстись! Дерьмо собачье! – сказал он все ближе подходя к загнанному в угол Холоду, – ну здорово, дружбан. Ну и где типа моя «Поджера», а?

Холод поднял влажные глаза. Перед ним стоял Вован.

 

* * *

 

– Вот так, Холод, не убили меня тогда. Пуля через грудь навылет прошла. Месяц в больнице провалялся, думал, ну, типа, загнусь на фиг блин… Ну ничего, выжил. Узнал, что тебя где-то в Тамбове завалили. А тут суд, типа того. Прокурор, не мудрствуя лукаво, десятку мне влепил, ну, типа, организованная преступная группа, по касатке два года скинули и вот, типа того, здесь я сейчас, срок свой, типа, отбываю.

– Это же сучья зона, «красная», Вован. Как же ты здесь кантуешься?

– А помнишь, Холод, ты типа сам учил, слейся, приспособься, прими эти… как их… условия окружающей среды и все такое… Вот так вот и живу… Помаленьку…

– Странно, ведь братву здесь ох как не жалуют, Вовик?

– А я в активе, типа, Холод. Приспособился. Стучать не стучу. Порядок «красный» на зоне поддерживаю, с администрацией договорился, я с ними типа сотрудничаю, а они мне типа срок половинят. И не жалею, и не перед кем оправдываться не собираюсь, хватит, баста. Я тут в свою соображалку вот что взял. Я тут кто? Солдат. А ты – братан по жизни. Таких как я убивают, а ты всегда жив будешь. Нюх у тебя на опасность собачий, Холод. А с меня харэ. Типа все, хватит. Досижу свой срок и уеду к мамке в деревню. Спасибо тебе, конечно, жизни меня научил.

– Как же так, Вован?

– А вот так вот. Догадываюсь, как Холод умер, не дурак совсем, типа. Извини, по-человечьи жить хочу, если получится, конечно. Раз уж бог миловал, завязал я со всей этой лабудой, Холод. И тебе совет напоследок дам: сольют тебя здесь, в курсе они кто ты такой. Не знаю, но слушок по зоне «кумовской» пошел… жизнь тебе такую здесь устроят, что сказкой не покажется. Здесь они, братишка, типа музыку заказывают. На вот. На прощание, – сказал Вован и протянул Холоду финку, – держись и бывай. Покеда.

– Спасибо и на этом, Вован.

 

* * *

 

Холод сидел на груде деревянных обрезков и играл финкой… Разговор с Вованом оставил неприятный осадок в душе. Ну ладно… Пускай прав Вован. Здесь он никто, букашка, это там, на воле он сильный. А теперь какой смысл ему, Вовану, идти за Холодом? Два раза Вован спасал его жизнь, тогда и сейчас. Он такой же, как ты, Холод, он тоже хочет жить и имеет на это право. Это его выбор. А вот как тебе дальше быть, Холод?

 

* * *

       

Остаток дня прошел вполне спокойно. Холод отработал, поужинал и вернулся в барак. Казалось, его никто не замечал. Но в казарме чувствовалось внутреннее напряжение, оно окружало и обволакивало Холода. Опасность сочилась изо всех углов барака. Он чувствовал, что ему никто ничего не собирался прощать. Все только поджидали удобного момента для расплаты. И после отбоя он наступил.

Холод вскочил со шконки, лишь только увидев, как несколько фигур двинулось в его сторону. Трое. В руке каждого матово блестели железные пруты. Удар. Холод увернулся. Возле левого уха просвистел металлический прут. Еще удар. Холод перехватил руку нападавшего и локтем ударил его в челюсть. Еще один прут со всего размаха опустился на голову Холода. Глаза застлала кровавая пелена. Неизвестно откуда возникла финка Вована и Холод со всего размаха ударил нападавшего в живот. Холодная сталь намертво засела под ребром, из уголка рта бугая потекла струйка крови. Готов. Третий махал прутом, не подпуская Холода к себе ни на шаг. Холод уже почти терял сознание, перед глазами плыли огромные фиолетовые круги. И дальше как в замедленной съемке -–выпад, свист прута, еще выпад. Холод увернулся и уже падая, метнул нож. Стальной клинок аккуратно вошел в гортань нападавшего, фонтанами брызнула кровь, и его тело, как мешок, рухнуло на Холода. В это время в казарме зажегся свет…

 

* * *

 

– Ну что, Сиволобов, решили добавить свой срок? Еще два трупа, – полковник Молчанов ходил взад-вперед по своему кабинету, – ну и что скажете?

– А что говорить? Сам все знаешь…

– Интересно, что же я знаю, Сиволобов? А знаю, что вы только пришли, нарушаете режим, совершили аналогичное преступление, за которое были осуждены, исправляться не желаете, на контакт с администрацией не идете, ведете себя агрессивно. Вот это я знаю. Как знаю и то, что за совершенное здесь преступление буду просить для вас пожизненного срока заключения.

– Не надо «горбатого лепить», начальник. Попался – отвечу. Я знаю, ты здесь, в этой игре, пешка. Есть кто за тебя все решает. Да и они уже все решили, нечего понос лить.

– Ты с кем это разговариваешь, забыл?

– Да ладно, успокойся.

– Я тебя сейчас в порошок сотру!

– Успокойтесь, Молчанов, – прозвучал знакомый металлический голос и в кабинет вошел седой представительный мужчина, – оставьте нас.

– Ну что же. Вот мы и снова встретились, Холод. Дела твои еще дохлее чем были. Снова убиваешь.  Я тебе обещал ад. Это только начало. Судить тебя здесь в колонии будут и впустят в эту же зону. Убил ты людей здесь не последних. Срок у тебя будет огромный. Но до конца ты точно не досидишь, к гадалке не ходи. Или опустят или прирежут на хрен. Корешей у тебя здесь нет… Хотя, Вован, кажется. Но он на путь исправления встал. А если дернется по старой памяти и поднимется за боевого друга… Мы поможем. Ты, кстати и о нем подумай. Этот пацан тебе жизнь спас, а ты к нему с черной неблагодарностью, не в глаз, а в жопу. Вот такие дела наши скорбные. Думай.

– А о чем думать?

– О том, как дальше жить будем!

– Я понял все. Вляпался я здорово, от этого дерьма уже не отмоешься.

– Правильно мыслишь, а дальше что?

– Помнится, про шанс ты мне говорил. Вот и сейчас шепни об этом шансе тихонечко.

– Ну вот это другое дело, Холод. Знал, что не дурак ты, договоримся. Слушай… Здесь фамилии семи человек. Ты должен узнать о них все – чем живут, чем дышат… А потом убить. Срок на каждого – десять дней. Умирает последний – о тебе забывают, Холод.

– А какие гарантии?

– Никаких гарантий. Люди, ты, наверное, сам понял, какие. И с моей стороны и с твоей известные. Где я работаю, ты, наверное, уже догадался.

 

* * *

 

Снова свободен. Зимы уже как не бывало. Холод спиной почувствовал, как за ним закрываются тяжелые железные ворота. Прошлое выплюнуло его.

 «Ввиду не доказанности улик, освободить из-под стражи Сиволобова М.А., пересмотрев возбужденное против него уголовное дело и признав его полностью невиновным, приостановить его уголовное преследование».

Семь человек. Трудно, но можно. Пока в Москву, а там будет видно. Холод поднялся в салон разбитого рейсового «Пазика» и протянул кондуктору 5 рублей за проезд.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

 

Москва… Каждый раз Холод испытывал трепет, возвращаясь сюда. Город больших надежд и разбитой мечты. Каждый день на перроны его вокзалов становились тысячи искателей лучшей жизни. Где они сейчас? Одни горбатятся за копейки на стройках, другие бомжуют, собирая пустые бутылки, третьи стоят на панели, и лишь немногие становятся истинными хозяевами этого города.

Холод вышел из плацкартного вагона поезда «Новосибирск – Москва». Все. Конечная остановка. Вначале деньги и оружие… А дальше будет видно.

 

* * *

 

К «черному» ходу биллиардной на Красных Воротах припарковалась БМВ пятой модели. Место тихое, тачка новенькая – муха на ней не сидела. Вышел из нее паренек в шикарном кожаном пальто с норковым воротником. «Бандит?! А, впрочем, хрен его знает… Вон сейчас сколько мажоров на папиных тачках разъезжает. Не разберешь, где братва, а где так – ботва. Но этот наглый, уверенный. Телка вон с ним вся рыжьем, как елка обвешана. Ржет как лошадь, блядь смоленская. В биллиардную зашли, паренек вон халдею в мурло пальцами тычет. Точно браток. Только видно сразу – нарисованный, не настоящий, понтов много. Текилу ему принесли. Мексиканец! Ну подожди…»

Холод спрятал в рукав финку, подаренную ему там, на зоне, Вованом и пнул БМВ по колесу. Заревела сигнализация. Ага! Побежал.

– Ты че, козел, охренел в натуре? Ты че мою тачку пинаешь? – браток схватил Холода за грудки, подтянул к себе и тут почувствовал, как ему в брюхо уперлось холодное острие финки, – ты че, козел? Я сейчас пацанам позвоню, я знаешь на кого работаю? Знаешь, что с тобой будет? Я сейчас возьму…

– За щеку ты сейчас возьмешь, – процедил Холод и приставил финку к горлу.

– Ты че, эй, хорош!

– На нож сядешь – будешь хорош. «Лопатник» и ключи от тачки брось на капот, быстро! И не рыпайся, а то горло порежешь!

– Ладно, ладно, – тот полез в карман и неожиданно выбросил вперед кулак. Холод увернулся и чиркнул лезвием по горлу братка.

– Вот видишь, порезался, я тебя предупреждал. – Холод воткнул ему кулак в живот. Тот присвистнул и осел на асфальт, надрывно кашляя и пытаясь вздохнуть, закрывая рукой неглубокий порез на шее. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Бери! – парень швырнул к ногам Холода толстый бумажник и ключи от машины, – документы на тачку в «лопате», я по доверенности езжу. Там еще три штуки баксов. Но смотри, проблемы у тебя будут.

– А проблемы негров шерифа не ебут, – и Холод с размаху ударил его ногой в грудь. Тот упал мордой в лужу талого снега. Холод обшмонал его, и неожиданно пальцы наткнулись на что-то холодное, засунутое за ремень. ТТ. В темноте зябко сверкнула вороненая сталь ствола, – вот теперь ты снова сильный, Холод, – он стянул с парня пальто и примерил, – как раз. Фартово выгляжу!

Браток потихоньку приходил в себя. Вот он раскрыл мутные глаза. Перед ним стоял тот козел, в его пальто, с его пистолетом в руках.

– Очнулся, брателло? Тогда до свидания! – и грудь молодого бандита проломила тупая пуля, выплеснув наружу фонтан крови, как будто пришпилив его к асфальту.

Холод оттащил тело к мусорным бакам. Так уж устроена природа и жизнь, что некоторые люди долго не живут, – резюмировал Холод, садясь за руль. Девица уже мертвого бандита так ничего и не заметила, занятая разговором со смазливым барменом. Холод не спеша отъехал.

 

* * *

 

Крупный московский бизнесмен Пальцев Кирилл Андреевич расслаблялся в собственном баре «Парис». Стриптизерша Любка специально для него исполняла «танец живота». «Вон как задницей крутит, стерва! Вдуть бы ей по самые гланды». Невысокий, жирненький Пальцев развалился в кресле, попивая «Мартини» и представляя смуглотелую Любку на своей трехспальной кровати. Каждый день новые телки, и все они хотят залезть ему в штаны. Еще бы! У него столько бабла! Вроде невзрачный, а все его хотят! А зачем ему противиться? Его на всех хватит. Крутой он, не только удачливый коммерс, но еще и вор.

А как получилось, что человек, о зоне только из кино знавший, вором стал?  Все просто. Любили воры Петеля, Чингиз и Метис у хлебосольного Пальчика поужинать. Тихо, спокойно, жратва «от пуза», о делах спокойно, без напрягов перетереть можно. Да и Пальцев – человек «в доску» свой, молчать будет, да и телок с ногами от жопы всегда подгонит.

И вот однажды случилась у братков проблема с одним из банков в Германии, отказали им в размещении активов. Задумались урки, деньги ляжку жгут, а тут облом. Шумят, а что делать в голову не возьмут. Узнал об их беде Пальцев, подошел и помочь предложил. Те напряглись вначале, но поверили. И через неделю легли деньги через одного из знакомых Пальцева на счет одного Гамбургского банка. Тогда сам Петеля по плечу его похлопал: «Молодец, Андреич! Ушлый ты, помог братве! Теперь проси, о чем хочешь!» Пальцев задумался. Все у него есть. Деньги, дома, охрана своя, баб завались… Все есть, вот только лоска не хватает. Приехал к нему через неделю Петеля, Пальцев к нему подошел, выложил на стол лимон баксов: «Хочу вором в законе стать!» Петеля затопал ногами, хотел Пальцева в задницу послать, да задумался… Сам ведь говорил, проси, мол, что хочешь, за язык не тянули. А Пальцев начнет на всех углах языком звонить, как вор слово свое не держит. Да и нужный человек этот Пальцев, чуть что, по первому свисту поможет. Да и лимон баксов – деньги не малые. Посоветовался с Чингизом и Метисом, разослал братве московской «малявы» и появился в столице новый вор в законе Пальчик. Пускай «апельсин», за то вон его как уважают! Лебезят, в рот заглядывают. Повел Пальчик быстро новую политику. Перезнакомил Петелю, Чингиза и Метиса со своими знакомыми. Нужным он оказался, не промахнулся Петеля. Быстро деньги с общака в официальный бизнес вывел, пристроил в банках под большие проценты, во многие советы директоров предприятий братву ввел, в общем, разумно распорядился. Живи, не тужи, стриги купоны. Не надо теперь Петеле самому разборки чинить – кинул денег, найдутся те, кто все проблемы решат. Появились «в кентах» Петели благодаря Пальчику актеры, депутаты, прокуроры, судьи, менты в погонах. Все на мази. Везде свои люди. Отстегивай бабки и живи не тужи. Ни с кем проблем нет. Захотел – заказал самолет и на Канары пузо греть. Захотел – раз и в Афинах на своей мраморной трехэтажной вилле. Хватит, пожили в черном теле, пора пожить по-человечески. Молодец, Пальчик!

Пальчик отхлебнул «Мартини»: нет, Любке он сегодня точно засадит. Уж больно хороша! Так вот, Пальчик, это все твое! Все ты купишь, денег хватит. Общение с Петелей не прошло даром: у Пальчика появились два новых казино, без того лоснящаяся мордочка вовсю заплыла жиром, оставив две тонкие щелочки осоловевших совиных глаз. Разве мог себе представить в те далекие восьмидесятые секретарь райкома комсомола Таганского района Москвы, что жизнь его так изменится? Да ни за что! Кто бы подумал? А сейчас время другое, надо уметь вертеться и для тех и этих быть хорошим, и с братвой дружить, и с властью ладить. Пальчик снова отхлебнул и продолжал думать о своем: но это еще ерунда. Вот начнет он через год Петелю в депутаты двигать, вот тогда попляшете! Никто до нас не доберется! А что вор? Так это фигня! Кто по молодости ошибок не делал? Но это пока только мечты. Все. Домой пора. Он махнул Любке, продолжающей изгибаться на сцене, и указал на выход. Та угодливо закивала и бросилась собирать разбросанные по помосту вещи.

Пальчик вышел на улицу. Ко входу подогнали новенький «Форд-Мондео», за рулем сидел охранник. Он открыл заднюю дверь и пропустил хозяина и стриптизершу в скрипящий, пахнущий кожей салон. Стеклоподъемник плавно опустил стекло: «Пацаны, вы сегодня свободны. Я за город в Пирогово на дачу махну», – обратился Пальчик к охране, – «Василий меня отвезет. Кайфуйте сегодня!». «Форд» плавно тронулся. Смеющиеся охранники, похлопывая друг друга по плечам, зашли в бар, и никто не заметил, как за машиной Пальчика тенью тронулась темно-синяя БМВ.

Пальчик приказал охраннику включить музыку, тот щелкнул CD и хриплый голос Кучина на весь салон запел о нелегких буднях братвы. Пальчик закурил сигарету и посмотрел на Любку. Вон как напряглась, как будто на прием к президенту едет. А что президент? Пальчик представил и засмеялся. Нет, он не дурак. Чем ближе к солнцу – тем сильнее задницу обжечь можно. Тише будь! Он выпустил струю дыма в лицо Любке, та закашлялась, но, продолжала натянуто улыбаться. Ничего, вон сейчас Медведково проедут, и тогда он ей подол задерет.

– Гони, Василь, менты тормознут – откупимся!

– Есть, шеф! – охранник вдавил в пол педаль газа, машина рванула резко вперед.

Гнали они вдоль пустыря и гаражей в сторону МКАДа. Неожиданно на огромной скорости их подрезала до этого следовавшая за ними БМВ. Резкий удар, Василий не справился с управлением, «Форд» бросило на обочину, надрывно завизжали тормоза и со скрежетом, посыпая асфальт осколками стекол, машина перевернулась и скатилась вниз к насыпи. Пальчик медленно приходил в себя. Гудел сигнал, в который уткнулся окровавленной головой уже мертвый Василий. Пальчик оглядел Любку, та дышала, но была без сознания. Он дотронулся до саднившего дикой болью лица – точно, кровь. Попытался ногами выбить остатки лобового стекла и выбраться наружу. Но в тот момент, когда он был уже почти у цели, сильные руки помогли ему и со всего размаха шлепнули об наст. Пальчик перевернулся на спину и увидел стоявшего над ним человека. Обычный парень в кожаном пальто, вот только у него почему-то пистолет в руках и зачем-то он направлен на него, Пальчика.

– Ты кто такой?

– Один твой незнакомый.

– Это ты в нас врезался?

– Возможно.

– Слушай, отвези меня в больницу, видишь, я ранен.

– А зачем?

– Ну не хочешь везти – тогда вызови скорую. Я денег заплачу.

– А зачем?

– Вот заладил – зачем-зачем? – Пальчик попытался сесть на снег, – видишь, хреново мне. Ты вообще понимаешь, что ты натворил и кто я такой? Ствол вон выхватил, рамсы что ли разводить собрался? Я Пальчик, и давай вези меня по-быстрому в больницу!

Холод, глядя на этого толстозадого окровавленного гнома, засмеялся.

– Ты что ржешь?

– Смешно.

– Что тебе смешно?

– А вот сидит передо мной куча дерьма, и сам никто, да и звать его никак. Пальчик он! Какой пальчик? Двадцать первый что ли? Скорую ему вызови, – Холод снова усмехнулся, – а врач приехал уже! – и передернул затвор, – и констатировал смерть пациента.

В жирное тело Пальчика одна за другой вошли три пули. Первая бросила его на бок, вторая согнула пополам, а третья разворотила лоб, немного расширив заплывшие жиром глаза. «Один есть…» Холод подошел к перевернутому «Форду», вытащил с переднего сиденья барсетку Пальчика и открыл ее. На вскидку тысяч шесть-семь долларов, не дохло! И тут он заметил стонущую Любку. Девчонка во все глаза смотрела на него. Холод помог ей вылезти.

– Ты все видела? – та испуганно закивала, – идти можешь? – опять кивок, – на, – Холод достал из барсетки Пальчика половину денег, – ты уволена. Это пособие по безработице. Бери билет в свой родной Серножопинск и все забудь. Бегом! – и Любка, хромая, стала спешно подниматься на обочину.

Тем временем Холод из заранее приготовленной канистры облил БМВ и, бросив туда пистолет, чиркнул спичкой.

 

* * *

 

В подмосковном поселке в сауне парилось четверо мужчин. Седые вальяжные люди в возрасте сидели в жарко натопленной парной. Генерал-майор ЦУ МВД по борьбе с организованной преступностью Пяткин Олег Вадимович, помощник прокурора ЦАО города Москвы Пустовалов Иван Аркадьевич, судья Таганского района города Москвы Красс Герман Борисович и известный предприниматель, господин Петелин Денис Аркадьевич, он же вор в законе Петеля.

– Ну что, генерал, нам по Пальчику скажешь? – Петеля плеснул на камни ковш хлебного кваса.

– Ну, пока ведется следствие. Очевидно только одно – его убили.

– А кто, известно?

– Пока нет. БМВ приобретено по доверенности. Официально оформлено на деда восьмидесяти двух лет. Посылал к нему людей – старый пердун в последней стадии маразма. Как самого себя зовут забыл. Говорит, приехали ребята, дали двести долларов и поставили литр «Анапы», он им паспорт на три часа и отдал. Кто такие не знает, внешность не запомнил, голяк!

– А может Пальцев сам погиб в аварии? – снимая с головы лыжную шапочку, спросил прокурор.

– Ага! – судья усмехнулся, – Аркадич, ты гений! Сам в себя потом три раза выстрелил, поджег БМВ и спокойно умер. Что еще известно, Олег? – он повернулся к генералу.

– Мало. Деньги у него пропали. Тысяч шесть-семь. Это со слов охранников, он кассу в баре снял. Шлюху одну из стриптиза зацепил, их отпустил и рванул в Пирогово.

Петеля поднял палец вверх:

– Вот, по шлюхе зацепку искать надо!

– Пусто! Сам знаешь, что Пальчик своих шмар с Киевского подбирал. Любка ее зовут, и все, концов нет. Откуда-то из-под Харькова. Ищи свищи.

– Да, – Петеля потер морщинистый лоб, – дай мне адрес деда. Я туда Метиса отправлю. У этого все вспомнит. А вы вот что… Не исключаю, что у Пальчика свои замуты могли быть. Ушлый он был. А может про нас кто прознал. Береженного Бог бережет. Поосядем на время. Ты, Генерал, держи нас всех на связи. Как только появится какая-то информация – немедленно звони. А пока пойдем помянем Пальчика. Мир праху его, – Петеля поднялся с полки и вышел из парной. Скинув полотенце со своего дряблого тела в сплошной синеве татуировок, он швырнул его в ледяную воду бассейна. За ним последовали все остальные.

Метис, поговорив, отключил мобильный телефон. Он приехал по адресу, который ему вчера дал Петеля. Старый трясущийся параноик. От страха позабыл обо всем. К Пальчику он никакого отношения не имел, это Метис сразу понял. Но смысл спорить с Петелей? Ведь он всего на всего Метис…

Метис. Он давно позабыл свое настоящее имя, свыкнувшись с этой обидной для него «погонялой». Она шла за ним с самого его рождения. И угораздило же его мамашу, красивую здоровую русоволосую сибирячку сойтись с пленным солдатом-японцем, тщедушным, косоглазым, желтолицым. Но сошлись… И в сорок девятом народился он. Вот тогда отец матери, увидев его впервые, усмехнулся: «Эх, Марья, народила нам метиса». Крепкий белобрысый мальчонка, скуластый с раскосыми глазами – Метис. Так с детства и пошло. Рос он угрюмым и озлобленным, со сверстниками особо не дружил, чуть что – дрался, крепкий был. Школу не любил, сбегал с уроков и шатался по городскому рынку. Ершистый, на ласки матери не отвечал, отца вообще, как будто не замечал, пустое место для него он был. Да какой он отец? С трудом русскому языку научился. И за что только мать его полюбила? Дурак… По утрам вон зарядку свою японскую делает, дышит, руки вперед выкидывает, да ногами как в балете машет – бабка Нюра говорит, что «балет» – это где ногами махают мужики с девками, танцуют как будто, балет она давно до войны в Москве видела. Но однажды, когда Метису было лет тринадцать, сидел он в зарослях тростника и покуривал папиросу. Отец возвращался с работы домой. На шахте он тогда работал. Окружили его мужики подвыпившие, а дело было накануне девятого мая, и давай тискать, окружив. Долго бы это продолжалось, но один из них отвесил оплеуху отцу. Бросил японец авоську с грязным бельем… Такого Метис никогда не видел. Отец подпрыгнул и в прыжке ударил ногой того, кто стукнул по лицу. Тот отлетел на несколько метров и ударился с размаху спиной о дощатый забор. Второго, высокого, подбросив коленом, отец сломал пополам. А остальные… Остальные убежали. Вот тогда Метис впервые услышал незнакомое слово «каратэ». Он пришел к отцу и рассказал, что хочет научиться так драться. Отец усадил его напротив и рассказал об этой борьбе самураев. По словам отца, это было оружие, оружие обороны, но не нападения. Метис молча слушал отца и впервые за много лет всему согласно кивал. Уж очень он хотел научиться так драться. Вот тогда он всем покажет! Оборона – плевать! Это у них, япошек. У нас по-другому. И с этого дня он вместе с отцом делал эту странную японскую зарядку. К пятнадцати годам Метис уже крошил красные кирпичи и двухдюймовые доски. На улице его все боялись – знали, стоит задеть – считай калека. Метис… Но теперь этого дворового прозвища все боялись. В шестьдесят шестом отца неожиданно забрали люди из КГБ. Ходили разные слухи: по одним отец сбежал к себе в Японию, на остров Окинава, по другим его просто как бывшего солдата милитаристской Японии просто посадили, дав пятнадцать лет без права переписки. Как это было – оставалось только гадать. Но с тех пор отца никто не видел. Мать с горя заболела и буквально за год стала оплывать как свеча и в конце шестьдесят седьмого умерла от туберкулеза. Так он стал в восемнадцать лет круглым сиротой, оставшись с дедом и бабкой, родителями матери. Те не в силах были справиться с наглым, хамоватым, не ценящим ничего внуком, и сплавили его с глаз подальше к родственникам в Благовещенск. Устроился там Метис на мебельную фабрику, но был уволен, не проработав даже месяца за драку с начальником смены – тот по глупости поинтересовался откуда у Метиса руки растут. В армию его, как круглого сироту, не взяли. И можно только догадываться куда бы вывела, умевшего в жизни только бить морды Метиса, кривая судьба. Много в ту пору жило на Амуре ссыльных вольно поселенцев, зэков. С головой окунулся в незнакомую ему романтику девятнадцатилетний авантюрист и искатель приключений, без гроша в кармане. Вот эти люди уважали Метиса. За силу, за его беспощадность. Пригласили артель зверозаготовки ограбить – согласился. Гладко все прошло – сторожа ломиком по голове тюк – и деньги и пушнина в кармане. Месяц пили да гуляли, пока все до копейки не промотали. А тут новое подвернулось – машину с инкассаторами сбербанковскую взять. Порешили – так и быть. Но тут судьба-то им карты и попутала. Не из пугливых инкассаторы оказались, стрелять начали. Вот тогда один из подельщиков Метиса, рецидивист Медведь, и достал обрез, сунул ему в руку, мол стреляй, малой, ты малолеток, если возьмут – много не дадут. И нажал Метис на курок. А позже взяли их всех в Чите. Медведю и еще двоим «вышку» дали, а ему пятнадцать. Видно и правда пожалели. Так оказался Метис на зоне. И в первый же день выбили ему блатную романтику из головы. В душ их с этапа погнали, вышел Метис, помывшись, и не нашел своего нового ватника. А после на одном зэке на общем построении свой ватник увидел. Подошел: мол, верни, мой. А тот в ответ оскалился железными зубами, типа «гуляй, паря, пока цел». Метис его по этим зубам и щелкнул. Метиса махом скрутили, кум десять дней карцера влепил, тот даже и опомниться не успел. Отсидел молча. В отряд вошел, а там урки его сразу на перо поставили, типа на «ихнего» руку поднял. Одеяло на голову накинули и кирзачами хорошенько отпинали. Месяц Метис в лазарете кантовался, ребра поломанные залечивал. А на следующий день, как вылечился, кирпичом этому железнозубому голову проломил. Тут бы ему и конец. Да «смотрящий» по зоне, вор Тюря за него вступился. И оставили его в покое, на голову психбольной, с ним лучше не связываться, себе дороже. Стал Метис в близких к Тюре, то одному строптивому перо под ребро сунет, то другому шею свернет. Надо Тюре кого наказать – Метиса зовет. Он при Тюре вроде палача штатного. Так всю пятнашку руки в крови мочил. Тюря тот досиживать остался, а Метис в восемьдесят пятом вышел. И офигел сразу. Как страна изменилась. Кооперативы стали появляться, машины иностранные, видеосалоны, а денег вокруг сколько крутится! Мать моя женщина! Покрутился полгода в Благовещенске, парней верных подобрал и в Москву дернул. Вот тут нутро садистское Метиса наружу и выскочило. Что он только с несговорчивыми кооператорами не делал! И по зубам напильником гладил, и брюхо утюгом прижигал, ногти вырывал. А уж если бил, то забивал до смерти. Короче через год на его территории все ему платили. А братва местная не лезла, мазы нет с живодером этим связываться. Много денег у Метиса стало. Тачки крутые, дома, квартиры, дачи. Вот одного не хватало. Бояться-то его все боялись, а вот с уважением… Блатные руки боялись протянуть, чтобы в крови не запачкаться, хотя на сходки приглашали. Так бы и умер Метис заурядным мясником, но вот заехал однажды в его кабак Петеля и заговорил с ним:

– Ну что, Метис, как житуха? Седой, смотрю, весь, стареешь.

– Да, Петеля, время не жалует.

– Я про тоже, Метис. Метис и Метис. И все?

– Это ты к чему?

– Ну ладно, хватит вокруг да около ходить. Короче, Метис, проблемы у общака с воронежской братвой, место уступать не хотят, поможешь со своими ребятами – возьму в общак.

– Чего?

– Того! Вором в законе будешь, – Метис присвистнул и открыл рот, – знаю все, Метис. Крови на тебе много. Но кровь – не грязь. Ее и отмыть можно. Правильно? – Петеля усмехнулся. По рукам? – и протянул Метису руку.

Через неделю Метиса в торжественной обстановке короновали в ресторане «Прага». Когда кого убрать надо, подчистить – снова зовут Метиса. Ну да ладно… Пусть и так. Он включил телефон и набрал номер.

– Алло! Чингиз, это Метис. Давай пересечемся, базар есть.

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

 

Чингиз отхлебнул из пиалы крепкий зеленый чай. Тридцатишестилетний уроженец Таджикистана Джамбулаев Толгат Атабекович, уже одиннадцать лет безвылазно сидел в Москве. Нечего ловить ему на нищей Родине, хотя какая, впрочем, она нищая. Цветут по бескрайним таджикским долинам пахучие красные маки. Море опийной соломки. Идут с Афганистана караваны с белым порошком, сдувает ветер пыльцу с кустов конопли, дурманом веет с родного Таджикистана. Плывет огромным потоком оттуда в Россию наркота, и он, Чингиз, контролирует большую часть этого бизнеса.

Сел он в двадцать пять лет случайно, торговал на колхозном рынке Душанбе маковой соломкой. А что? Все тогда торговали. Но посадили именно его, дали пять лет. На зоне он с людьми нужными сошелся, неглупый был. Закон воровской сразу признал и особо не дергался, отсидел хорошо. Вышел – Союз уже по швам трещал. И остался он в России. Понял, какие барыши ему сулит наркота. Канал с Родиной отработал и погнал в Россию вначале опий, а после уже героин. Армию собрал, укрепился. Только вот устал жить тогда еще Джамбулаев в страхе – бизнес ведь никто его не жалует, ни милиция, ни братва. Голову оторвут – никакая охрана не поможет. Но хитрый был молодой таджик, через своих знакомых по зоне вышел на одного человека, пообещал ему пятьдесят процентов с прибыли и вышел у них такой разговор:

– Базара нет, пятьдесят процентов – это немало. А мне за что ты платить будешь? Что-то я в голову никак не возьму.

– Понимаете, каналы сбыта мною уже хорошо отлажены. Вы просто будете обеспечивать общую безопасность груза, так сказать, страховать.

– Ты знаешь, у нас вообще на наркоту запрет.

– Я прекрасно понимаю. Поэтому и пятьдесят процентов. Я все продумал: Вы меня в свою организацию вводите. Я знаю, связи у Вас на уровне. Я Ваш компаньон, так сказать один из Вас. Деньги на Ваши нужды перечисляю регулярно. Все шито-крыто. Так?

– Так-то оно так. А вот какие гарантии?

– Я все предусмотрел, – он придвинул к столу черный кейс, – здесь (* *** ***) долларов наличными. Этот мой первый взнос. Так сказать, за вступление. По рукам?

– Ну что ж, лады.

Так появился на свет Чингиз – новый член воровского общака. А тот человек нужный… Вы, наверное, сами догадались – Петеля. Рисковал старый матерый вор, но все, как и говорил Чингиз, прошло гладко. Деньги потекли в их карман рекой. А все молчали. И волки сыты и овцы целы.

Чингиз отхлебнул уже начавший остывать чай. Вот сейчас придет Метис. И что ему надо, интересно? Недолюбливал он этого азиата-полукровку. Опасный человек, хотя предсказуемый. Нужный бесстрашный человек. Ему уже за полтос, а он в любое пекло лезет. Братвы у него всего десять человек, но зато какие. Гестаповцы. Да братва ему и не нужна. От одного имени Метиса многие полные штаны накладывают. Вот и сейчас… К кафе подъехал тонированный «Nissan-Patrol», из него резво выпрыгнул Метис. «Опять один! Шайтан бесстрашный! Вот Аллах его не берет!» Метис упругой походкой пересек зал и подошел к Чингизу.

– Здорово! – он протянул руку.

– Здравствуй, дорогой! – Чингиз пожал крепкую как доска ладонь. – Что тебя привело?

– Поговорить, душу отвести надо. На душе неспокойно. Чую, чую, что-то не так, но понять никак не могу. Помоги распутать, Чингиз, ты умный.

 

* * *

 

Холоду нужно было оружие и машина. Денег, оставшихся в наследство от бычка из бильярдной и Пальчика, вполне хватало. Он снял в Кузьминках за сто баксов комнату и приступил к поиску автомобиля. Самое удачное изобретение наших времен – газета «Из рук в руки». Уже через час за полторы тысячи долларов Холод приобрел у мужика с бегающими глазками вполне сносную «девятку», оформил доверенность и пополнил ряды московских автолюбителей. Теперь оружие…

Есть такое место в Москве, где можно купить все – от шерстяных рейтузов из Китая до гранатомета. Да, не удивляйтесь! Это действительно так.  И возможно, даже если хорошо поискать, можно купить даже танк. Только искать нужно лучше. А место это – «Ч-ский рынок». Вот туда сейчас и направлялся Холод. Базарная толпа шумела. Первое впечатление – попал куда-то на Кавказ. Ноздри щекотал запах плова, самсы, шаурмы. Реготали дети гор всех наций и мастей, зазывая покупателей. Громко бухала музыка, посылая в пространство национально-горные мотивы. Бабы челночницы до немыслимости груженные баулами, сшибая всех мощными плечами, подобно БТРам, врубались в рыночную толпу, вопрошая: «А эти кофточки почем?» Берегись, путник. Береги свои ноги. Здесь ведь даже в самое засушливое время года есть лужи и грязь. По твоим ботинкам проедут тележки, управляемые не знающими ПДД грузчиками-узбеками, бабы-челночницы размажут их своими безразмерными бахилами, в Ваши ноги вонзятся сотни шпилек модельной обуви. Наконец Вы влетите в грязь. Так что, приехав сюда в поисках модного свитера, Вы, наверное, приобретете еще пару обуви. Здесь надо держать не только ухо востро, чтобы тебя не обсчитали, но и еще держать кошелек двумя руками, чтобы не сперли. Хотя, впрочем, если захотят украсть – обязательно украдут, и никакая осторожность не поможет. Сотни маленьких воришек и спекулянтов нашли здесь свой приют. Здесь продают все, что имеет цену.

Холод бродил по рынку и курил, всматриваясь в лица продавцов. Вот один азер. К нему подходят молодые парни, и он заводит их внутрь своего контейнера. Через минуту они выходят, довольно пожимая друг другу руки. Может этот? Нет, не похожи эти молодцы с синевой под глазами и с шалыми стеклянными зрачками. Наркоманы. За дозой пришли. Вот один магнитолы «с ногами» скупает, другой мобильники, здесь же на рынке уворованные. Вон низенький пухлый таджик за триста рублей у двоих алкашей телевизор покупает. Слюной брызгает, говорит, что не нужен он ему, а видно, вцепился – не отпустит. Но что-то у них не срастается. А! Понятно! Алкаши хотят пятьсот и литр водки. Это покупателя не устраивает. Да и продавцам таскать телек надоело, выпить очень хочется. Договариваются на литре и четырехстах рублях. Происходит товарообмен. Сделка завершена. У страждущих возможность опохмелиться и еще день погудеть, у таджика цветной телевизор LG ценой триста восемьдесят рублей. Нормально! Бизнес по-русски.

А вот и его клиенты. Двое абреков с небритыми щетинистыми кадыкам. Жгучими черными глазами так и стреляют. И прикрытие стоящее – женское нижнее белье, в котором они, судя по всему, ни хрена не соображают. Вот к ним крепыш в кожанке подошел. Переговорили о чем-то быстро. Зашли в контейнер. Вышли через десять минут, в руках парня тяжелая кожаная сумка, руки пожали и разбежались. Точно эти. Холод подошел к ним и ткнул пальцем в розовый ажурный лифчик.

– Сколько стоит? Бабе своей хочу купить.

– Иди, ступай, дорогой, на улице погода хороший. Гуляй, да?

– Ну продай, ей богу хочу купить.

– Иди, дорогой. Товар не продается. Ревизия у нас.

Холод сделал вид, что уходит, но неожиданно обернулся:

– Хорошо, лифчик не продаешь, тогда ствол нужен.

Эти двое оглядели его и вопросительно переглянулись. На мусора не похож. Они загыкали на своем гортанном языке, явно советуясь, и один из них сказал:

– Ладно, вовнутрь ходи за мной, – и пропустил Холода вперед, прикрыв за собой дверь контейнера. При свете тусклой лампы за столом сидел молодой прыщавый парень, – дорогой, обслужи молодой человек! – сказал горец, встав за спиной Холода и засунув руки в карман.

– Что желаете?

– ТТ или ПМ с глушителем.

– Есть и то? и то. Оружие пристрелянное. ПМ – тысяча двести за пару, ТТ – полторы тысячи долларов. Патроны по два магазина.

– Паленое?

– Обижаете. Только что со склада. Патроны отдельно можно. Пятьсот долларов – литровая банка.

– Хорошо. ТТ и патроны. Держи две штуки.

Парень достал из ящика два промасленных ствола: «Проверяйте». Холод развернул один из свертков. ТТ в масле, глушитель рядом. Передернул затвор – боек не битый, нормально.

– Вот Ваши патроны, – парень поставил на стол литровую банку.

– Лады, благодарствую. А посерьезней, кроме мухобоек что есть?

– Вам с оптикой?

– Желательно.

– Винтовка Мосина с полным боекомплектом, старая, конечно, но осечек не дает. За качество отвечаем. И оптика к ней в комплекте. Тысяча за все. Будете брать?

Холод прикинул. Всего у него было шесть тысяч. Полторы – машина, две – «тэтэшники», штука за винтарь. По-любому на жизнь остается. А там еще сгоношит.

– Давай, пакуй ее, Кулибин. Держи деньги.

И вдруг Холод увидел, что парень подъехал к навалам картонных коробок на инвалидной коляске. Ног у него ниже колен не было.

– Проверять будете?

– Да нет, так пакуй, – Холод не отрываясь смотрел на его культи.

– Где тебя так?

– Там, – он уложил разобранную винтовку в продолговатую коробку, – я пистолеты с патронами туда же положу. Если что – скинуть проще будет, – Холод согласно кивнул.

– Растяжка?

– Нет, очередью прострелило, врачи после ампутировали. Все готово, можете забирать. Удачи Вам.

– Спасибо, братан.

– Тебе спасибо, – в разговор вмешался абрек, -тебе мы рады.

Холод с презрением посмотрел на него и вышел. Дойдя до машины, он бросил сверток на заднее сиденье. Путанная жизнь. Еще вчера эти люди убивали друг друга, а сегодня вместе торгуют смертью. «Бизнес по-русски».

 

* * *

 

Чингиз и Метис сидели за столиком.

– Все понимаю, Чингиз, но вот что-то не складывается с Пальчиком. Шепнул мне Петеля адрес одного старика, ну того, на кого машина была записана. Не раскололся, он пустышка. А я хлопцам свистнул, пусть проверят, кто на тачке этой гонял. Она приметная. И вот что вышло. На ней тип один ездил – из новых. Из бригады Бройлера, есть такой, из Саратова. Рынок у него, палатки. Попробую кого-нибудь из «ихних» тряхнуть. А с самим Бройлером уж после потележу. Вообще-то он парень беспредельный, но с ворами на ножи смысла вставать ему нет. Хотя, Бог его знает, какая белка у него в голове живет. Но чувствую, что-то не так. Тут маза в другом.

– Послушай, дорогой! К чему ты так волнуешься? В Москве вон сколько каждый день кого-нибудь убивают. Пальчик свой бизнес имел, может там у него проблемы произошли, разногласия. Вот с этим, как его, шайтан подери… Бройлером!

– Да какие проблемы, Чингиз? Не нашего полета он, сошка мелкая. Базаров нет, каждый день кого-то убивают. Но сейчас наших мочат, Пальчика! А может завтра за тебя и меня примутся.

– Вай, вай, дорогой! Зачем пугать так? Мы люди осторожные, хитрые. Пальчик, он сам себя погубил. Девочки, рюмочки. Шумный стал, заметный. Пускай люди твои с Бройлером этим потолкуют. Тогда что-то и прояснится. А пока повода для беспокойства особого нет. Жалко Пальчика, хороший человек был. Да упокоит Аллах его душу. Конечно, будем еще аккуратней. Вон, ты вообще без охраны ездишь. А со мной всегда трое, – он указал пальцем за соседний стол, из-за которого резво подскочили трое неестественно высокого для таджиков роста парней, – все спокойно, Рустам, садитесь, кушайте, – и те снова уткнулись в тарелки с лапшей с вареными потрохами, – Хорони Аллах тебя, Метис.

– Сплюнь! Хорони…, – Метис сплюнул, – Ладно, давай, Чингиз.

– До свидания, дорогой.

Чингиз смотрел в окно. Метис залез в свой джип и уехал. Неприятный тип, но что-то в его словах резонного есть. Бизнес Пальчика, конечно, дело темное. Но все его партнеры знали, что его крыша – общак. Мало бы дураков нашлось на него рыпнуться. Нет, тут дело в их общих завязках, прав Метис. НУЖНО БЫТЬ ОСТОРОЖНЕЕ!

 

     * * *

 

Холод подъезжал к резиденции Чингиза, восточному кафе «Чинара». На огромной скорости навстречу ему рванул “Nissan-Patrol”. Холод припарковался на другой стороне улицы, воткнул магазины, передернул затворы – к бою готов. Воздух приятно защекотал горло. Хорошо. Он сплюнул через плечо и зашагал к кафе. Под ногами хрустел подтаявший снег. Холод уверенно шлепал по весенним лужам. Открыл дверь и вошел в помещение, оглядел зал: Чингиз, рядом за столом трое – быки. Мгновенно они вскочили. Холод шагнул им навстречу, в руках дробно застучали пистолеты – всех троих отбросило назад. Пули рвали их дорогие пиджаки от «Версаче», вгрызаясь в плоть и разрывая ткани на части. Во все стороны летели кровавые ошметки. Один за другим они оказались на полу – окровавленные и совсем неживые. Чингиз, опрокинув стул вскочил из-за стола – широко открытый рот и в ужасе расширенные глаза показывали его полное недоумение. «Как памятник! Ба! Чей котенок обосрался?», – усмехнулся Холод. Персонал с испугом наблюдал за этой картиной. Холод присел, направив ствол на Чингиза.

– Слушай, ты кто?

– Судя по всему, твой пиздец.

– Кто меня заказал?

– А какая разница? Все равно сдохнешь, – и Холод выстрелил.

Чингиз схватился за грудь. Сквозь белоснежную рубашку разлитой тушью растеклось огромное красное пятно. Он пробовал расстегнуть воротник и выцарапать уже негнущимися пальцами эту железную осу, жалящую его внутренности. Но все было напрасно. Последнее, что увидел и почувствовал Чингиз, пахнущее порохом дуло ТТ, упертое в его переносицу. Сильный тупой удар отправил его на небо, к Аллаху, пасти белоснежных рунных овец на бескрайних маковых полях поднебесья. И все.

– Тсс! – Холод приложил указательный палец к губам. Никто даже не успел сообразить, куда он пропал. Все работники кафе так и замерли, ничего не понимая.

 

* * *

 

Пашка Батон, верный кореш Бройлера, сидел в каком-то подвале с мешком на голове и с привязанными сзади к стулу руками. Вчера, когда он выходил из казино, на него налетело четверо жлобов, хорошенько его отпинали, паканули в тачку и вывезли куда-то за город. Сейчас он сидел и пытался понять хоть что-нибудь. В башку одна за другой лезли неприятные мысли. Все, отбандитствовался Батон.

– Метис! Вот он…

– Скиньте с него мешок, Гоблин, – приказал властный голос. От неожиданно яркого света Батон зажмурился. К нему подходил крепкий седой азиат.

– Здорово, братан. Я Метис. Слышал обо мне?

– Слышал, земля слухами полнится.

– Ну лады, тогда хорошо. Слушай, Пальчик был такой, знаешь? – Пашка кивнул, – так вот на днях его завалили, и тачка там одна интересная светанулась. БМВ. На ней кто-то из ваших ездил.

– Костя Бокал. Его. Но его жмуром дня за три до Пальчика нашли. Его кто-то замочил и в мусорку бросил. А я здесь при чем?

– У твоих проблемы с Пальчиком были?

– Да хрен его знает, вроде бы нет. Мы на чужую поляну не лезем.

– Понятно. Ладно. Гоблин, иди сюда, – горилообразный громила подошел к Метису, – короче, вывези куда-нибудь этого фраера и перо ему в брюхо. А через братву передай, если этот гребаный Бройлер чего вякнет, кранты ему. В песок сотру. Усек?

– Да, Метис.

Метис набрал на мобильном номер Чингиза. «Абонент сейчас не может принять Ваш звонок. До свидания». Метис сплюнул и щелкнул на маленьком телевизоре кнопку. Зажегся синий экран: «Здравствуйте, в эфире программа «Криминал». Сегодня в кафе «Чинара» на улице Таганская убит господин Джамбулаев Толгат Атабекович, крупнейший предприниматель из Таджикистана. По имеющейся информации господин Джамбулаев занимался в столице крупным сбытом наркотиков. Известно и его имя в преступных кругах города – Чингиз. Вместе с ним убиты и три его телохранителя. В столице введен план «Перехват», но личность убийцы пока установить не удалось. Дело взято на контроль в центральном аппарате МВД. Ведутся розыскные мероприятия».

– Блядь!!! – Метис запустил телефон в стенку. Его обломки, хрустнув, посыпались на холодный бетонный пол. «Абонент временно недоступен».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

 

Помощник прокурора, Пустовалов Иван Аркадьевич, жил, подчиняясь строгому режиму. Вставал в шесть утра, умывался, брился, делал зарядку, выгуливал собаку – такого же как он престарелого кокер-спаниеля Куки – завтракал, читая газету, и в восемь тридцать отправлялся на работу в Таганскую Прокуратуру. Там перечитывал пыльные архивные дела, обедал принесенной из дома вареной курицей, и снова читал. Исправно в семнадцать тридцать сдавал дела в архив и ехал домой, где его ждал пес и похожая на потрескавшуюся фарфоровую куклу нелюбимая жена. Ивану Аркадьевичу было пятьдесят пять, с женой они вместе уже тридцать лет – аккурат после окончания института поженились. С тех пор Клара Захаровна хомутом прочно села на его шею. Детей у них не было, хоть Иван Аркадьевич и сильно хотел – жена все ссылалась на женские немощи. После распределения они сразу оказались в Москве. Клара Захаровна сразу развела кипучую деятельность: обустраивала новую двухкомнатную квартиру, шила в спец ателье новые платья, отоваривала в спецприемниках карточки на дефицитные продукты… В общем, вела жизнь светской «совковой» львицы, старающейся урвать кусок побольше. Уже через пять лет с начала совместной жизни они спали на разных кроватях. Как мужчина с женщиной они перестали друг друга интересовать еще раньше. Иван Аркадьевич неспеша лез по служебной лестнице, медленно, но верно. Сменил двухкомнатную квартиру на трехкомнатную, но уже в центре, сел на служебную черную «Волгу», каждый год ездил отдыхать по туристической путевке в Болгарию… И тут Советский Союз развалился… Многие друзья ушли в частные юридические конторы и стали зарабатывать доллары, а Иван Аркадьевич остался на своем прежнем месте, перебирая пыльные архивные дела. Ох уж и пилила его Клара Захаровна, лишившаяся в одночасье всех «советских» благ и превратившаяся в куклу, хлопающую искусственно нарощенными ресницами в застиранном халате. Ох как гнала она своего непутевого супруга: «Иди работай! Ведь сегодняшней твоей зарплаты только раз на рынок сходить хватает!» Но не спешил Иван Аркадьевич, ему дела архивные перебирать нравилось. Но дело на самом деле было в другом. Была у Ивана Аркадьевича вторая жизнь, Кларе Захаровне неизвестная. Раз в год на два месяца уезжал он к больной сестре в Трускавец. Знала бы жена, какой это Трускавец – последние бы ресницы с горя выщипала. Тогда, в девяносто первом, сошелся помощник прокурора с бизнесменом Пальцевым, а в девяносто шестом познакомили его с гражданином Петелиным, вором в законе Петелей. И завертелось у них. Кого надо под подписку выпустить, бумаги нужные подмахнуть, в отношении кого-то дело уголовное приостановить, срок реальный условным заменить. Вот и потекла в карман помощника прокурора звонкая монета. Вот она – новая жизнь! И было у Ивана Аркадьевича в этой новой жизни все: счет в Швейцарском банке, вилла в Греции, «Феррари» в подмосковном гараже, любовница – фотомодель Олеся (шестьсот долларов за визит) и другие мелкие шалости. А вместо Трускавца шнырял он по дорогим московским ресторанам и казино, швырялся долларами и снимал дорогих шлюх, которых вез на «Феррари» в каменный коттедж на Рублевском шоссе. Эх, всего пять лет до пенсии и бросит он эту старую грымзу Клару Захаровну и махнет с длинноногой Олесей на ПМЖ в Грецию. Вот только денег еще немного заработает. А то кому он без них нужен будет со вставной нижней челюстью, слабой потенцией и геморроем?

Зазвенел будильник. Все, шесть утра. Пора вставать. Иван Аркадьевич, раскрыл глотку пошире, смачно зевнул. К кровати подбежал Куки и стал облизывать свисающую из-под одеяла руку хозяина. Тот ласково потрепал пса за ухо.

– Пи-пи хотим, Куки? – пес радостно завилял обрубком хвоста, – сейчас идем, – Иван Аркадьевич, по-старчески скрипнув костями поднялся с кровати.

 

* * *

 

Утро купалось в мартовском зябком тумане. Деревья, дома, машины – все расплывалось, приобретая причудливые очертания. Холод, прислонившись к дереву, курил. Из подъезда выбежал спаниель и громким лаем перебудил всех воробьев. Он, радостно повизгивая, желтыми струйками переметил кучи подтаявшего снега и начал задирать ногу возле деревьев. «Намаялся, бедолага», – Холод бросил в грязную лужу окурок, снял пистолет с предохранителя, не вынимая из кармана навернул глушитель. «Ага! Вот и господин прокурор!» Не спеша помахивая поводком, он шел навстречу Холоду, насвистывая мотив из детской песенки «Облака, белокрылые лошадки». Они поравнялись и прокурор, не обратив на Холода никакого внимания, направился дальше.

– Господин прокурор!

– Да!? – тот испуганно обернулся, – кто Вы, молодой человек? Мы с Вами знакомы? Кто Вы?

– Да так, один молодой человек! – Холод вытащил пистолет. Щелк. Пуля шатнула Ивана Аркадьевича влево и аккуратно уронила лицом в лужу, в которой плавала пустая пачка от «Мальборо» и несколько окурков. Вода окрасилась красным. Куки завизжал и бросился к телу хозяина. Пес, скуля, забегал вокруг лужи. Холод посмотрел на него. Куки сел и заглянул коричневыми глазами в ледяные глаза Холода.

– Ну что, собака. Нет больше твоего хозяина. Ну если хочешь сиди охраняй. Я пошел.

Милицию, вызванную к семи утра первыми прохожими, встретил заливистым лаем весь перемазанный грязью и кровью спаниель Куки. Он никого не подпускал к трупу своего хозяина, грозно рыча и оскаливаясь.

– Верный! – сказал сержант из оцепления и передернул затвор, засылая патрон в патронник

 

* * *

 

Крепкий утренний сон Петели разорвал телефонный звонок.

– Петеля! Это Пяткин! Дрыхнешь, а тут такое творится! Вчера Чингиза замочили, а сегодня с утра прокурора!

Сон с лица Петели как рукой смахнуло.

– Чё?!

– Суп харчо! Заказуха по обоим. Весь главк на ушах стоит. С утра все, как в задницу трахнутые носятся. Ты понимаешь, что это такое?

– Кто?

– А хрен знает. Чингиз в кафе с охраной. Какой-то упырь в кожаном пальто расстрелял. По Аркадичу вообще глухо. Чего делать-то будем?

– Подожди, не бзди, разрулим.

– Ты уже нарулил. Все отморозки московские скалятся. Метис твой пацана Бройлерского замочил и предъяву ему бросил. Урод косорылый! Он чего, нас со всеми братками на ножи решил поставить? Осади его. Пускай едет к себе на дачу в Рузу и сидит на жопе.

– Ну, тут я сам решу. По нам где утечка быть может? Ты с судьей связывался?

– Да он сам не в курсах. Сам весь на измене.

– Нам, генерал, до измены еще далеко. Нас на кукай ржавый не подцепишь. Ты шишка из ментовских не последняя, да и я не лох крапленый. Трудновато им нас достать будет, короче, попробуй узнать по своим каналам, кто на нас зуб имеет, а я по своим пробью. А за Метиса не волнуйся, за бардак с него спрошу, но он человек верный, не греши на него.

– Да я не грешу. Так, к слову пришлось. Что делать-то будем?

– Пока выспимся хорошо, – Петеля зевнул в трубку, – а дальше разберемся. Звони, если что.

 

* * *

    

Герман Борисович Кросс, судья ЦАО, сидел у себя в кабинете и смотрел на часы. До очередного заседания оставалось пятнадцать минут. Последние дни разбили его размеренный образ жизни, вселив в душу панический страх. Пальчик, Чингиз, прокурор. Кто-то с тщательным упорством разрывал звенья их хорошо отлаженной цепи. Свою систему они создали в девяносто шестом году, и она ни разу не давала сбоя. Нет, был правда один случай. В двухтысячном один отморозок убил Белку, но на него всех собак тогда спустили. Убив Белку, дальше он не пошел. Видно, до всех мозгов не хватило. Споткнулся товарищ и зубы сломал. Царствие ему небесное! И вот два года спустя второй сбой. Но сейчас намного серьезней. Кто-то знает, что он делает. Бьет наверняка. Судья снова взглянул на часы. Девяносто шестой… Они создали целую коррумпированную систему. Мафия… Освобождали своих, засаживая на долгие сроки чужаков. Под прикрытием закона и МВД обделывали свои грязные дела. У воровского общака появилась милицейская крыша. Абсурдно, но это увеличило благосостояние всех. Судья не жалел, что вошел в дело. По прошествии шести лет, он это понимал, заработав огромное состояние. В отличие от прокурора, он брал наличными и легализовывал капиталы через свою супругу, которой безгранично доверял. Две его дочери учились в Англии, в Итонском колледже, а жена здесь была учредителем фонда «Защиты прав заключенных и невинно осужденных».  Все шито-крыто. Вот откуда большая квартира, хорошая машина, поездки за границу. Многие были бы удивлены, войдя в помещение этого фонда. Грязный подъезд хрущевки, обычная квартира со смежными комнатами, расшатанный письменный стол и вечно пьяная тетя Маша, поднимающая трубку телефона и однообразно отвечающая на звонки: «Начальника нет. Перезвоните позже». Старой алкоголичке платили триста пятьдесят долларов в месяц. На сто пятьдесят она собирала ежемесячную посылку сыну, который сидел где-то на Урале, а двухсот вполне хватало на выпивку и более-менее сносную жизнь. Кстати, ее сына на двенадцать лет «закатал» за бандитизм Герман Борисович, но со временем это забылось. Сто пятьдесят долларов из тети Машиной зарплаты – наверное, единственное, что было реальной помощью заключенным от фонда, учрежденного помогать им и защищать их права. Герман Борисович снова взглянул на часы. Опаздывать он не любил. Сегодня пятница, а завтра суббота. На его имя забронирован билет до Франкфурта. Там он возьмет автомобиль на прокат и уже к вечеру будет в Страсбурге. Тихий, спокойный город, на первый взгляд кажется даже немного сонный, апатичный. Но именно там он чувствует себя в полном спокойствии. Герман Борисович представил, как он сядет на веранде, увитой плющом, в своем уютном доме. Нальет бокал красного французского «Бордо» и забудет Москву с ее неурядицами, кровавыми разборками и бестолковой суетой. Пяткин сам позвонил ему и предложил уехать. Ну что ж, ему виднее, да и вообще, береженого Бог бережет. Сегодня последнее дело. А какое, кстати? Герман Борисович открыл папку. А! Ясно! Банкир Гнусов убил свою жену и ее любовника. Ну тут все просто. Так, показания свидетелей, домработницы и соседа, зашедшего к Гнусову спросить гвоздей. Все ясно. Жена и ее любовник, угрожая оружием, требовали пять тысяч долларов. Тот обезоружил их и в борьбе нечаянно убил обоих. Герман Борисович представил маленького, с короткими пальцами, вечно испуганного Гнусова, обезоруживающего двадцатипятилетнего инструктора тяжелой атлетики из фитнесс-клуба (он знал, что тех двоих убил телохранитель Гнусова по его приказу) и рассмеялся. Все ясно. Непреднамеренное убийство с соблюдением мер самообороны. Не виновен. Банкир на свободе, а Герман Борисович получает от его адвоката шесть тысяч долларов. И со спокойной совестью едет на отдых. HAPPY END! Auffider seine, Maine liben!

 

* * *

 

Холод зашел в подъезд серого невзрачного трехэтажного здания напротив районного суда ЦАО столицы. В его руке был картонный сверток. Поднялся пешком на третий этаж и по скрипучей лестнице залез на чердак. Кругом паутина и голубиное дерьмо. Он нашел рулон рубероида и, подтащив его к небольшому чердачному окошку, сел. Надев перчатку, достал из коробки завернутую в холст винтовку, протер ее, присоединил оптику и глянул в окуляр. Желтое, цвета детской неожиданности здание суда значительно приблизилось. Так, до цели метров сто пятьдесят. Холод выставил ризку на визире и щелкнул затвор. Патрон плавно вошел в казенник. Все готово. Осталось дождаться вынесения судьей приговора, самому судье приговор давно уже вынесли. Холод достал сигарету и закурил. Сегодня уже не будет четвертого. О том, что эти люди как-то связаны, Холод понял сразу, но ему на это насрать. Его дело щенячье. Азарт, вот что сейчас им руководило. Нет, не страх, всего лишь азарт. Страх придет значительно позже, тогда, когда он расправится с последним. Будет страшно, тогда, когда закончится чужая и начнется его война. Будет страшно, когда он начнет мстить за себя. А пока будем считать это подготовкой к войне. Холод затянулся и глянул в запыленное окошко. Из дверей суда стали выходить люди. Он затушил сигарету о балку и слился с окуляром. А вот и господин судья. Пожимает руку невзрачному, маленькому толстопузу. Хлопают друг друга по плечу, смеются. Ага, рядом с судьей двое в штатском. Так, господа стали заботиться о своей безопасности. Холод поймал в пересечении стрелок прицела бензобак припаркованной возле здания суда черной «Волги». Вдохнул и плавно указательным пальцем спустил курок.

Герман Борисович на ступеньках суда попрощался с адвокатом Гнусова и в сопровождении двух охранников, приставленных к нему Пяткиным, направился к своему «Саабу». Вдруг неожиданно взорвалась стоящая рядом «Волга», на мгновение превратившись в горящий факел. Особисты, охранявшие его, выхватили из подплечной кобуры пистолеты и бросились к машине. Люди кричали, заунывно выли сработавшие от взрыва сигнализации рядом стоящих машин. Судья испуганно завертел головой. Холод передернул затвор, и, поймав в прицел грудь Германа Борисовича, выстрелил. Господин судья ничего не успел понять, кроме тупого сильного удара в область сердца. Он опустил взгляд – по светлому плащу разбегалось пятно крови. «Все-таки конец», – единственное, что он успел подумать, и, медленно оседая, опустился на землю, как-то неестественно завалившись на левый бок. На спине с левой стороны, растеклось такое же траурно-красное пятно. Судья был мертв. Холод положил винтовку на рубероид, быстро спустился с чердака и никем не замеченный заспешил к суду, куда, захлебываясь сиренами, уже спешили милицейские машины. Генерал Пяткин прибыл на место происшествия через десять минут.

Полковник, начальник отделения, где произошло убийство, увидев генерала, бросился к нему с докладом.

– Товарищ генерал…

– Вольно, полковник. Что выяснить удалось?

– Пока мало, товарищ генерал. Стреляли два раза, судя по всему, из дома напротив. Орудие убийства пока не обнаружено. Отправил людей, обойдут все квартиры и облазают чердак, может, что найдут. Так вот. С первого выстрела подожгли «Волгу», а вот со второго… сами понимаете. Стрелял профессионал, да и оружие хорошее, по почерку видно. Заказуха, не иначе, товарищ генерал. Вот пока все.

– Все, полковник. Судя по всему… Быстро перетрясти этот сраный дом и найти хоть какие-нибудь улики. Выполняйте!

– Есть!

 

* * *

 

Лейтенант Шлаков, участковый инспектор, лазил по запыленному чердаку, среди голубиного дерьма, с карманным фонариком.  Из-за своего огромного роста он уже два раза ронял новую фуражку, ударяясь о балочные перекрытия. Вот, блин… Дерьмо. В пятницу, надо же было какому-то идиоту убить этого судью! В короткий-то день, в пятницу! Лазай тут теперь среди дерьма, еще голову сломать не хватало! Вот ведь непруха! Сегодня как раз у его подруги предки на дачу на два дня рванули. Потрахались бы, пивка попили. Он денег сегодня с чурок без регистрации хорошо снял. А теперь… На рулоне рубероида возле разбитого чердачного окна лежала снайперская винтовка с оптическим прицелом. Нашли.

Холод стоял в толпе зевак, обсуждающих, кого и за сколько убили.

– Нашел! – сквозь толпу на нелепо высоких ногах, весь измазанный в голубином дерьме, с оторванным погоном и с винтовкой в руках, бежал огромного, дяди Степиного роста, лейтенант с клоками паутины, свисающими с фуражки, – Вот, нашел, товарищ…, – он увидел Пяткина, – товарищ генерал.

– Что это за чудо в перьях и сбоку бантик, полковник? – тот густо покраснел.

– Л-л-л-лейтенант Шлаков, уч-ч-частковый инспектор!

– А это судя по всему, снайперская винтовка последней модели, – Пяткин взял в руки винтовку Мосина времен первой мировой войны, – эх Вы, Шерлок Холмс. Продолжайте поиск улик, – он отвернулся. Единственное, в чем прав полковник, стрелял действительно «профи».

Холод посмотрел на бестолково суетящихся милиционеров и отошел… «Вы на верном пути, господа сыщики…».

Пяткин вытащил мобильный.

– Петеля, бери Метиса, завтра в семь вечера на нашем месте. У нас большие проблемы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ШЕСТАЯ ГЛАВА

 

Три машины подъехали к пустырю, где-то на окраине Новогиреево.

– Здравствуй, Петеля.  Привет, Метис, – Пяткин пожал приехавшим руки.

– Здорово, генерал, что скажешь?

– В общем так. Вчера в шестнадцать ноль-ноль у дверей суда убит Герман Борисович. Это уже не случайность. Это закономерность. Сработал тот же человек. Ни следов, ни зацепок. Кто-то на нас охотится. Следующие мы, – Петеля пожевал верхнюю губу.

– Неужели все так серьезно, генерал?

– Серьезней некуда. Предлагаю следующее. Первое. Увеличить до максимума охрану. Второе. Временно мы прекращаем все контакты. Третье. Метис немедленно скрывается среди братков. По имеющейся у меня информации назревает буча. Воевать тебе, Метис, не с руки. В общем вот такая установка. Хрен там знает, что у тебя с Бройлером вышло?

– Не обостряешь ли ты ситуацию? – Метис криво усмехнулся.

     – Ни капли. Все убийства взяты на контроль заместителем министра. Он мужик не дурной. Докопаться может. Тогда нам всем хана.

– Да ладно…

– Не вякай, Метис, – Петеля оборвал его, – прав генерал, будем делать по его. Сколько времени тебе хватит собраться и уехать к себе в Рузу, Метис?

– У меня сегодня в девять вечера встреча, оттуда сразу и свалю, – сказал Метис.

– А с кем встреча?

– Да так, ничего серьезного, свои проблемы.

– Ты смотри, чтобы твои проблемы нашими не обернулись.

– Да ты же меня знаешь, Петеля.

– Вот в том-то все и дело…

 

* * *

 

Ровно за десять часов до встречи Петели, Метиса и генерала, саратовский бандит Гена Бройлер сидел в кабинете администратора небольшого рынка на Автозаводской. Два дня назад какие-то уроды бросили у ворот рынка труп его другана по Саратову Пашки Батона. Суки кишки ему наружу вытащили. А за неделю до этого пропал Бокал. Его после в мусорном контейнере нашли с дыркой в груди. А тут еще пацаны болтают, что общаковые на него злые. Метис, мол, предупредил, дернешься – замочу. Бройлер сжал кулаки. Да кто такой этот Метис? Отморозок! Только общаком прикрывается. А там люди серьезные. Но братва Метисом очень недовольна, беспредельничал тот очень сильно. Но открыто никто пока не залупался, чего зря рисковать? Но рано или поздно Метис за все ответит. Гена с братвой приехал из Саратова два года назад, сравнительно легко, малой кровью, отбил у азербайджанцев этот рынок за рекордно короткие сроки. Понастроил возле него ряды ларьков и палаток и стал стричь купоны. Это тебе не Саратов с максимальной зарплатой в четыре с половиной тысячи рублей. Здесь простор, вольные хлеба. Не таким уж глупым, как казалось на первый взгляд, был кандидат в мастера спорта по боксу Генка Бройлер. Мальчик из панельной девятиэтажки на краю родного Саратова всего в жизни привык добиваться сам. Не на кого ему в жизни было рассчитывать. Только на себя. Устал он от нищей жизни. Прекрасно знал, что бокс – это пока молодой. Сам видел спившихся мастеров, добывавших для родной страны на ринге золотые медали. Будущее надо обеспечивать пока молодой. Здоровьем и силой своей деньги заколачивать. Ребят собрал и устроили они кипиш в Саратове. За три года тесно им стало, в Москву приехали. Два года за место под солнцем боролись и, благодаря своей упертости, желаемого достигли. Нет, Метис, не возьмешь ты Генку Бройлера на понт дешевый, не облупится тебе ничего!

Дверь в кабинет открылась. На пороге стоял парень с пустыми холодными глазами.

– Ты Бройлер?

– Я, а какие проблемы, ты кто такой?

– Это сейчас неважно. Я знаю, у тебя с Метисом заморочки?

– А твое какое дело до всего этого?

– Мне Метис тоже дорогу перешел. Как и тебе.

– Ну и решай свои заморочки сам. Я тут при чем?

– Ага… Ясно все с тобой. Душку маловато. Метис его братву мочит, а он сиськи мнет.

– Что ты сказал, в натуре? Повтори!

– В натуре, хрен в писуле. – Холод швырнул на стол лопатник любителя бильярда, – зекай, твоего парня?

– Ты его где взял? – Бройлер вытащил права, – точняк, Бокал.

– Не скажу, мои замуты. Думал, вместе с Метисом поквитаемся. Бройлер – пацан в поряде, поддержит. А Бройлер измену в натуре словил.

– Ты так не базарь. Кто ты по жизни?

– Тот, кому Метис не указка и кому насрать, чем и как этот чуркобес дышит. Накосячил – пускай за косяк отвечает. Ладно. Давай, Бройлер. Не здесь я кентов ищу. Покеда.

– Подожди, ну а как с ним разбираться? За ним вон какая силища стоит! Растопчет!

– Да кто за ним стоит? Он у братвы во где стоит, – Холод провел ребром ладони по горлу, – ворам нет сейчас смыла за Метиса распрягаться. Я один, не потому, что ссу, с ним разборы не чиню. Люди у него есть – человек десять. Отморозки напрочь. Вот и решил с тобой скорешиться, а ты струхнул малость.

– Да не в измене тут дело, брат. Пойми, есть что мне терять.

– Понятно, ты своими шурупами покрути, двоих твоих Метис уже замочил, и тебя скоро шлепнет. Вот тогда самое главное промукалишь – жизнь свою. Ответку дать ему надо. Пусть знает – Бройлер за свою братву порвет!

– Ну, лады. Считай, уговорил. Нет мне понта от него шкериться. Сейчас звякну ему и стрелку назначу. А ты как?

– Вместе воевать будем, братан, – Холод протянул руку и Бройлер крепко пожал ее.

 

* * *

 

– Подъехал, не кинул, – Бройлер шагнул навстречу Холоду.

– Здорово, братан!

– И тебе того же, брателла. Отзвонился Метису?

– Ага. На девять вечера добазарился. На Бусиново и Долгопрудный развилка уходит, там встретиться и порешили. Место глухое.

– Ништяк. Пацанов сколько?

– Восьмерых с собой взял. Четыре «калаша», у остальных «плетки» – ПМ. Патронов до жопы.

– Ништяк! – Холод вытащил оба пистолета из-за пояса. Перезарядил. Бройлер одобрительно кивнул,

– Ты тоже неплохо паканулся, братан.

– А то? Так, пацаны, садимся по пять рыл в машину и трогаемся с Богом.

 

* * *

 

Метис залез в джип. Вот непруха! Опять ныкаться. Петеля, командир гребаный: «В Рузу к себе вали!» А тут еще этот молокосос Бройлер, ни дна ему, ни покрышки! Стрелку, урод, назначил! Ой, нюх потерял! Ничего, он ему покажет, как с Метисом в бирюльки играть. На заднем сиденье валялся дипломат. Сорок тысяч долларов! Метис собрал дань со своих точек на месяц вперед. Коммерсанты, не споря, отдавали деньги. Упаси Бог! Деньги так, на всякий случай. Мало ли, на что сгодятся?

– Гоблин! – крикнул Метис, – сейчас к Долгопрудному поедем. Там развилка. «Стрелка» у нас с Бройлером. Стволов побольше возьми и всех пацанов. Сколько вас?

– Десять с утра было, – Гоблин заржал.

– Не щерься! Базарить с бройлерской кодлой не будем. Валить всех сразу на хрен. Потом на дачу в Рузу. Всосал?

– Ага, – Гоблин снова оскалился.

– Тогда поехали.

 

* * *

 

К кольцу развязки «Бусиново-Долгопрудный» с разных сторон Москвы подъезжали Метис и Холод с Бройлером. Первые на двух новеньких десятках, вторые на черном «Ниссане» и двух темно-синих «БМВ». Стрелки медленно тикали, неизбежно подбираясь к двадцати одному ноль-ноль. Ехали волки навстречу друг другу, навстречу смерти своей. Никто из них отступать не собирается. Ехали они не разговоры разговаривать, а убивать друг друга.

 

* * *

 

Первыми подъехали «бройлеровские», а ровно через минуту люди Метиса. И сразу загремели автоматные очереди, завизжали тупоносые пистолетные пули, стекло, прострелянное льдинками, на снег посыпалось. А вот и убитый первый. На белой ветровке одного из парней Бройлера расплылось пятно. Очередь продырявила его от одного уха до другого, прошила тонкой стежкой. Даже крикнуть ничего не успел, бежал, а тут как будто споткнулся – раз, и мордой в грязь. А еще через секунду мозги Гоблина растеклись по кожаной обшивке БМВ, и в последний раз, глупо улыбнувшись смерти на прощанье, понеслась душа бандитская по ухабам и колдобинам на небеса обетованные.

Стреляют друг в друга мальчики, убивают. Как будто в детстве в войнушку играют. Знали бы их матери, что дети их не пограничниками, ни спортсменами, ни художниками станут, а бандитами. Может быть тогда бы и рожать их не стали. Не догадывались мамки их родные, что похороны в гробах дорогих и монументы мраморные на их могилах – вот все, что от них останется. Ни памяти никакой, только улицы целые на кладбищах с молодыми лицами на обелисках. Не долог век бандита, ох как не долог!

Трое бойцов Бройлера валялись на снегу, как куклы, не живые. Плотно воры огонь держали, заставили всех в землю промерзшую покрепче вжаться. Бройлер подполз к Холоду:

– Все, хана нам, не поднимешься. Плотно обложили, – и с досадой сплюнул.

– Не бзди, – Холод воткнул полную обойму, – Вот, блядь, как кротов в землю вжали. Ты, слышь, поднимай своих! Как на войне! Ура, за родину!

– Ты че? Охренел? Всех положат!

– А так по-любому, как курей перешмаляют, – Холод два раза выстрелил, – один Бог, терять нечего. Смысла нет харю в грязи топить.

– Ну давай, рискнем…

Поднялись люди Бройлера и бросились в сторону Метисовской братвы. Еще злее пули засвистели. Кто-то в надрыв, в голос заорал. Кто-то с мордой окровавленной в сугроб плюхнулся. Куча мала. Выстрелы, люди. В криках все тонет. Холод увидел, как Бройлер, словно наткнувшись на стену, остановился. Кожаную куртку на груди порвали два выстрела. Рядом с ним упал боец Метиса с окровавленным виском. Один за другим теряли две армии своих солдат. И тут Холод увидел знакомые по фотографии суженные змеиные глаза. Метис. Тот, прижавшись к двери «джипа», расстреливал из «Береты» нападавших. По его левой щеке текла кровь. Зацепило. Над головой свистели пули, автоматная очередь продырявила полу плаща. «Жарко!» Холод скинул его. Быстрыми шагами, стреляя с обеих рук, он приближался к Метису, не замечая выстрелов, которые уже стали потихоньку стихать. Треск. Из рук Метиса выскочил пистолет, а сам он свалился на переднее сиденье «Ниссана», по-волчьи завыв. Холод огляделся. Полная тишина. В нелепых позах валялись убитые. Снег, не успевший сойти, был во многих местах заляпан кровью. Горячие стрелянные гильзы шипели на нем, расплавляя его своим жаром. Все. Он подошел к стонавшему Метису.

– Метис!

– Холод… – он со злостью посмотрел в сторону Холода. Они очень много слышали друг о друге, – вот кто значит наших мочит. Собака бешенная.

– Да, Метис, я.

– Стреляй, падаль.

– Не бзди, успею, – Холод вставил новую обойму.

– Слушай, может разбежимся? Там кейс с деньгами, бери и сваливай, я тебя не сдам, отвечаю. Сбегу из России на хрен.

– Знаю, что не сдашь, – Холод выстрелил. Голова Метиса дернулась и упала на грудь. Тонкой струйкой кровь с краешка губ потекла на подбородок. Точно в сердце! Холод достал дипломат.

– Эй, братэла, – его окликнул тихий голос. Холод оглянулся: окровавленный Бройлер. Он подошел и склонился над ним.

– Вот как… – на его синих губах появилась розовая пена, – обидно… Здесь пять штук баксов в конверте. У меня во внутреннем кармане. – он хрипло вздохнул, – предкам моим в Саратов отправь. Чиркни там пару строчек, мол, у Генки все в порядке, за границу жить уехал. Только сильно не пугай, у матери сердце слабое. Хорошо? – Холод кивнул, – адрес там, на конверте. Лады, братан? – глаза Бройлера стали стекленеть. Последним усилием он хлопнул Холода по плечу непослушной рукой, – а все-таки, братан, клево мы их сделали, – и дернулся в предсмертной судороге…

На далекой московской земле так и остались лежать двадцать тел, двадцать разбитых желаний и несбывшихся надежд, двадцать желаний получить от жизни все, двадцать солдат чужой нелепой и беспощадной войны, двадцать чьих-то сыновей, отцов, братьев, мужей, двадцать судеб, выбравших этот прОклятый путь, двадцать жизней, вышедших из ниоткуда и пришедших в никуда, двадцать… А сколько еще? И тут небо заплакало дождем, прощая, и скорбя о них первым весенним дождем, потому, что они все-таки дети, дети этого свинцового неба над чужим городом. Непутевые, но все же дети…

 

* * *

 

Мать Генки развернула бандероль от сына из Москвы. Наконец-то! Два года молчал. А вот и письмо: «Пишет Вам Миша, друг Гены. Гена сейчас уехал в командировку в Америку. Быстро очень получилось, он извиняется, что не успел вам сообщить. Как приедет – сразу телеграфирует».

Отец усмехнулся:

– Вот стервец! В Америку значит поехал!

– Да ладно ты, Ваня, Гена у нас хороший!

– Мать, а что там в пакете? Разверни-ка, – он присвистнул: на стол посыпались доллары. Позже пересчитали – двадцать тысяч. Таким был единственный и последний подарок Генки Бройлера своим родителям.

    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

 

Холод лежал на старом продавленном диванчике на квартире, снятой в Кузьминках, и тупо рассматривал потолок. Пять человек из семи. Осталось двое. Оба генералы. Один генерал «мусорской» – Пяткин, другой – генерал преступного мира Петелин. Именно убив Метиса, Холод понял многое. Это система. Система, под колеса которой он попал два года назад, уничтожив Белку и его соратников. Криминал, монолитом вросший во власть. Тогда он убил Белку за своих друзей, не задумываясь, просто от ненависти. Наум, полковник Грищенко, Саид, Белка и Попик тогда, Пальчик, Чингиз, прокурор, судья и Метис – сейчас. Кто этот Седой? Представитель спецслужб? Нет. Те сами смогли бы все выполнить. В чьих руках он стал оружием? Чей приказ он выполняет? Холод с тоской оглядел тонкие трещинки, морщинками пробежавшие по потолку. Но нельзя подавать виду, что разгадал эту связь. Пока рано. Очень рано. Никогда ты не будешь свободен, Холод. Седой знает, кто ты на самом деле. Этот тебя не отпустит. А если отпустит, то уже мертвым. Пока ты убиваешь для него – ты часть сложного механизма, без которого машина, запущенная Седым, не будет работать. Сделаешь свое дело – ногами вперед отнесут в сторону погоста. Но Седой – не главный. Есть тот, кто стоит за его спиной и отдает приказы. Тот, кто заказывает эту музыку и платит за нее. Но кто еще помнит о Холоде? Кто знает, что он жив? Судьба дала шанс раствориться и спрыгнуть с этого поезда. Он оттолкнулся и в последний момент кто-то его втянул с силой обратно в вагон. Как найти Седого? Ведь Холод ничего не знает о нем, но в то же время спиной чувствует, что Седой следит за каждым его шагом, следуя за ним бесшумной тенью. Думай, Холод!

 

* * *

 

Пяткин достал из сейфа бутылку «Red label» и, налив полный граненый стакан, не поморщившись, выпил. Только что ему принесли сводку по убийствам и происшествиям по Москве. Метис и его пацаны до Рузы не доехали и изрешеченные в дуршлаг пулями вместе с Бройлеровской братвой лежали в Долгопруднинском морге. Эх, предупреждали этого головореза – езжай домой! Затихарись! А он бойню устроил! Двадцать трупов. Вроде бы все ясно. Метис завалил бойца Бройлера, те устроили разборку, тихо-мирно поубивали друг друга. Да нет. Метиса исполнили. Кто-то там в живых остался и мясника Петелинского укокошил. Он налил второй стакан и уже немного отхлебнул. По телу пробежала приятная волна. Генерал расслабился, алкоголь его немного успокоил. Так, надо все обдумать. Остались они с Петелей. Петеля против него не пойдет. Больно уж крепко они одной веревкой повязаны. Напрочь. В это время в кабинет зашел его зам, седой полковник:

– Разрешите, товарищ генерал! По перестрелке в Долгопрудном имеется новая информация…

 

* * *

 

В голове Холода неожиданно созрел план. Генерала он достанет. Вот только вот… Форма ему милицейская нужна и удостоверение. Настоящее. Холод оделся и вышел на улицу в сгущающийся над Москвой вечер.

 

* * *

 

Майор Горшков, оперуполномоченный РОВД «Перово», возвращался домой с дежурства. Как он устал! Хорошо еще жены дома нет, к маме, любимой упорхнула, опять теще драгоценной нездоровится. Он зло плюнул и попал на ботинок. Как он ненавидел этих двух женщин! Нудные и скрипучие, как ржавые качели. Эх, не знал он, что жена в маму характером пойдет. Знал бы – ни за что бы не женился на ней. На диване целыми днями валяется и сериалы по телеку смотрит круглые сутки. Ни на работу не устроится, ни щей не сварит. Друзья и сослуживцы вон смеются: чего, Горшков, в кафе обедаешь? Денег что ли много или жена дома не кормит? Он опять сплюнул. Ладно, сегодня отдохну. Сын Андрей с такими же шестнадцатилетними оболтусами-студентами ПТУ (тьфу, колледжа) целыми днями в проходном подъезде «Портвейн» пьют и на гитаре сутками бренчат. Знает, что мать уехала, наверняка у нее денег выклянчил, и теперь раньше завтрашнего утра не заявится. Отец – майор милиции для него не авторитет, так что сегодня отдохну в полном покое. Надо вот только пивка взять, где-то тут во дворах палатка была. Майор свернул в арку с освещенной аллеи и зашагал к светящемуся в мокрой весенней темноте ларьку.

– Эй, начальник, закурить не найдется? – навстречу ему шагнул неприметный парень.

– Не курю.

– А зря, – и тяжелый кулак уткнулся ему в подбородок.

Горшков уже не чувствовал, как его со связанными руками и ногами, хорошо утрамбовав, запихнули в багажник. В мозгах майора Горшкова чирикали птички, перед глазами кружились звездочки, а очень скоро он и сам спустился в полную темноту.

Пришел в себя он только в каком-то темном грязном подвале, где валялся связанным, в носках, майке и красных сатиновых трусах. В лицо ему светил фонарик.

– В общем так, майор Горшков В.В., сиди тихо и будешь жив, – на рот ему легла полоска скотча, – а это за то, что врешь, что не куришь, – парень выбил из его пачки сигарету и закурил. Потом поднял спортивную сумку и зашагал к выходу. Майор Горшков замычал… Хлопнула железная дверь.

Холод оглядел себя в зеркало. Милицейская форма ладно сидела на его коренастой фигуре. Майор Холод… Тьфу, Горшков.

 

* * *

 

В девять ноль-ноль порог здания ЦА МВД переступил молодцеватый подтянутый майор. Он подошел к дежурному по управлению и бодро представился:

– Майор Горшков, оперуполномоченный РОВД «Перово».  На прием к генералу Пяткину по личному вопросу.

– Хорошо, Ваши документы, – дежурный бросил быстрый взгляд на Холода, – я пропуск сейчас оформлю. У товарища генерала сегодня как раз приемный день, – он что-то чиркнул на бумажке и протянул ее, – триста пятый кабинет, третий этаж, по коридору направо. Проходите, товарищ майор, – Холод шагнул через турникет, – а, подождите! – окликнул его дежурный. Он напрягся, – товарищ майор, после того, как Вас примут, сдайте, пожалуйста, пропуск, тогда получите свое удостоверение, хорошо? У нас порядок такой.

– Хорошо.

Холод не спеша поднялся на третий этаж. Суетливо по коридорам носились люди. Рабочий день начинался. В кабинетах надрываясь трещали телефоны, кто-то кого-то куда-то вызывал. Его чуть не сбил бегущий навстречу лейтенант с ворохом папок. «Извините, товарищ майор», – и помчался по коридору дальше. Пахло кофе и сигаретами. На первый взгляд наблюдалась какая-то закономерность в этом беспорядочном движении. Каждый двигался по своей траектории, не пересекаясь и не мешая другим. В тесноте коридора сотрудники, не сталкиваясь друг с другом, вовремя ныряли за двери кабинетов. В общем, аппарат управления напоминал большой муравейник, а его сотрудники больших красных муравьев, хлопотливых, быстро снующих и в большинстве своем бестолковых. Кабинет номер триста пять. Тяжелая дубовая дверь – крепость генерала Пяткина. Его последний рубеж. Холод уселся на затертый кожаный диванчик. Он будет ждать. Рано или поздно генерал выйдет и пойдет… в туалет. Ведь не конь же он! А пока Холод, он же майор Горшков, подождет. Он же умеет ждать, он терпеливый. В десять тридцать дверь триста пятого кабинета тяжело отворилась и в дверном проеме показалась грузная фигура. Вот какой он, генерал Пяткин. Медвежьей походкой, сотрясая паркет, он направился в конец коридора. Холод поднялся и пошел за ним. Точно, туалет. Грузно сопя, Пяткин отворил дверь, украшенную буквой «М». Холод расстегнул майорский китель, ровно через минуту зашел за ним. Пяткин стоял возле писсуара. Холод выхватил из-за ремня ТТ с глушителем и тихонько свистнул. Генерал, выпятив бычьи навыкате глаза, уставился на Холода. Три бесшумных хлопка, и Пяткин, с расстегнутой ширинкой и вывалившимся оттуда хозяйством, растянулся на белоснежном кафеле. Готов. Холод быстро вышел из туалета и пружинистой походкой заспешил по коридору. Быстро миновав ступеньки трех этажей, он выскочил через турникет дежурного, который только и успел крикнуть: «Товарищ майор, вы пропуск забыли сдать!» Холод был уже на улице. Дело сделано. А через пять минут в здании ЦА Управления в туалете на третьем этаже был обнаружен труп генерала Пяткина. Началась паника. Все бросились искать невидимого убийцу, но кто он – никто не заметил, все были заняты работой. И только дежурный по Управлению вспомнил странного молодого майора, не сдавшего пропуск. Молодой такой, неприметный, серый весь какой-то. А в чем проблемы? Он свое удостоверение оставил. Можно проверить. Удостоверение открыли и на всех уставились выпученные глаза усатого сорокапятилетнего майора Горшкова, никак не похожего на словесный портрет, составленный дежурным. Седой полковник, зам Пяткина, усмехнулся, взглянув на принявшее весьма глупый вид лицо дежурного. Ага, майор Горшков!  

Холод был уже далеко.

 

* * *

 

Из рапорта заместителя командира взвода ППС, старшины Голопупко:

«Сегодня сотрудниками РОВД «Беговая» проводилось оперативно-профилактическое мероприятие по задержанию бродяг, типа бомжи, скрывающихся в подвалах и тех. сооружениях. В подвале дома по улице Народного Ополчения был обнаружен связанный гражданин в количестве один человек. Одежда на человеке отсутствует, за исключением: грязной майки белого цвета с надписью «Динамо» – 1 шт., трусов красных из сатина с синей полосой – 1 шт., носков с неясным изображением и надписью на иностранном языке «Pokemon» – 2 шт. Задержанный утверждает, что он является майором милиции, оперуполномоченным РОВД «Перово», Горшковым В.В., и в доказательство предъявляет часы марки «Полет» с дарственной надписью: «Майору Горшкову в 40 лет от сотрудников РОВД «Перово». Данный задержанный утверждает, что его похитил какой-то неизвестный, личность которого он установить не может, предположительно с целью получения выкупа. Для установления личности, задержанный, предположительно майор Горшков В.В., направлен в РОВД «Беговая». Оружия, наркотиков, а также документов с регистрацией в г. Москве и МО при задержанном гражданине не обнаружено. Протокол составил старшина Голопупко А.О.»

 

* * *

 

– Бред какой-то… – следователь, ведущий дело об убийстве Пяткина в пятый раз перечитывал рапорт старшины Голопупко, – лихой этот мужик, Горшков. Убил, сам себя связал, раздев и оставив носки с покемоном, а после взял сам себя в заложники. Изменил свою внешность и возраст и после этого был задержан Голопупко. Прямо двуликий Янус. Нажрался, скорее всего, и форму с документами просрал. По отзывам сослуживцев, любил Горшков водочки попить. А убийца этим и воспользовался, – отшвырнул рапорт на стол, – Бред! Полный бред! – и обхватил голову руками.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

 

 «Сегодня в программе «КРИМИНАЛ»: Жестокое убийство в здании аппарата МВД потрясло всю общественность. Убит генерал Пяткин, начальник отдела ЦА МВД по борьбе с организованной преступностью. Сегодня он был застрелен. Труп обнаружен в туалете. Убийство поставлено в ранг заказных. Имеются ли у сыщиков улики или предположения на счет мотивов преступления? Пока неизвестно. Центральный аппарат хранит молчание. Преступник расстрелял генерала в упор, беспрепятственно проникнув в здание – вот что нам стало известно из источников, близких к ЦА МВД. Преступник был в милицейской форме. По подозрению в этом убийстве задержан один из сотрудников МВД. В столице введен «план перехват», но пока никаких результатов он не дал. Ведется следствие. Вопиющая наглость и откровенный цинизм возмутили нас до глубины души! Преступники уже творят свои злодеяния в святая святых МВД! Брошен вызов морали общества: никто из нас не может чувствовать себя в безопасности! Убивают всех. Распоясавшаяся бандитская клоака посеяла в наши души панику и страх. Апокалипсис и беспредел бандитизма! Мы настаиваем принять срочные меры по поиску и поимке виновных в этих злодеяниях! Зло должно быть наказано!»

Петеля трясущимися руками вдавил зеленую кнопку пульта дистанционного управления от телевизора. Экран мигнул и погас. Он остался один. Всю жизнь он плел вокруг своих противников сети интриг и выходил сухим из любой переделки. На этот раз мимо. Сильным оказался враг. Хитрым, последовательным и беспощадным. Тебе мат, Петеля. Если они смогли достать мусорского генерала, то рано или поздно и до тебя грешного доберутся. Будь уверен. Твоей системе противостоит другая система, и она не успокоится, пока не свалит тебя. А ты на ногах ой, как не крепко стоишь. Качни, и свалишься. Наверняка, суки были. Холодно, расчетливо. Знай, мол, свое место, Петеля. Такое уже раз было в двухтысячном. Здорово один беспредельщик их почекрыжил. Дай Бог памяти… Как его звали? Холод, кажется.

Петеля закрыл глаза и мысленно вернулся в далекий девяносто третий год. Трудно им тогда приходилось. Братки из «новых» гнали их с хорошо насиженных денежных полян, постепенно захватывая и подминая под себя их территории. Эти уже не разговаривали, а больше стреляли. Много тогда старых законников они не досчитались. А эти с упорством лезли вверх, не подчиняясь понятиям, сметая все на своем пути. Собаки бешенные! Воры в панике были, долго тогда они от потерь не могли оправиться. А давить? Слабые они тогда были, куда им против этих быков, рогами в землю упирающихися. Нужно было решать это, но вот как? И подсказал тогда Белка: мусора с беспредельщиками никогда не договорятся, тупоголовые они, а мы люди с соображением, с нами проще. И заключили договор – мол, сливаем вам братву эту, а вы нам дышать даете. Так все и началось. Многих тогда отморозков менты за жопу взяли, да по этапу отправили, а там их блатные уже встречали – на тюрьме за отморозками слово последнее. Вздохнул Петеля свободно, а тут заморочка: братва вон сидит, а точки у них остались – наркота, девки. Грех не подобрать. Деньги на дороге не валяются. Да и не пахнут они. Собралась вокруг Петели кодла: Белка, Саид, Попик, Метис. За каждым сила, высоко его подняли. Грохнешься вниз, Петеля, и костей не соберешь, держись! Лыжи в бизнес навострил. Все схвачено. Люди среди ментов появились свои в погонах больших, судьи продажные, прокуроры за деньги на все готовые. Масть поперла. Кто хоть раз на них вякнет – держись, в двадцать четыре часа из столицы эпатируют. А совесть… Пускай «сявок» она колбасит, он вор, ему выжить надо было. А что с мусорами замуты – так время сейчас такое. Лучше уж с ними, но по-людски, чем с новыми на ножи вставать. Ведь выжил общак, сохранил и вес, и слово свое значимое. А если кто не с ними, тот против них. А на остальных насрать. Каждый крутится как может. Да и кто ему, Петеле, предъявить что рискнет? Но появился один сучонок, Холод. Попик, Саид и Белка слили тогда их бригадира – Злого. На территорию Белки он бурым пер. Всех мусора мочканули, а этого наказать по-свойски решили. Да ложанулись. Он сынком Монгола оказался. А это не фря, а кент лимон опоясанный. Бродяга по жизни. С таким не побазаришь. В общем, выжил, стервец. И пропал куда-то на три года, а в девяносто восьмом снова нарисовался, хорошо нарисовался. Саид, Попик, Белка… Перетрухал Петеля и Пяткину этого героя слил. Долго ловили его, но в конце концов шлепнули. Был один, кто за него впрягся – Киса. Да вот только умер он… Петеля усмехнулся. С сердцем нелады были. И снова тишь и благодать. Денег за два года хорошо нарубили. А теперь все, амба. Кто этот мститель блядский? И тут Петелю  пронзило. А может жив этот Холод? Ведь совпадений полно. Тогда он начал, а может сейчас заканчивает. Но вот только кто его ведет? Кто за ним? Петеля встал с кресла. Об этой квартире мало кто знает. Свои только. Но рано или поздно смерть его найдет. Глупо от нее бежать, но можно. Если это Холод – он придет за ним сюда. Петеля ушлый, его на мякине не проведешь. Мы еще, Холод, с тобой пободаемся. У меня вон, трое вооруженные до зубов сидят, парни измены не словят. Верные. Петеля с каждой минутой убеждался – точно, это Холод. Очень уж смерти похожи. И следов вообще никаких.

Петеля подошел к окну и слегка отодвинул тяжелую портьеру. На улице день. Уже сутки он не выходит на воздух. Ждать надо, на живца тебя ловить, киллер херов. Обратной дороги нет. Или он тебя, или ты его. А может это не Холод? Ведь убедительно тогда говорил Пяткин – Холода убили на Тамбовщине. Хватит, Петеля. Ты уже скоро сам себя бояться станешь. Если он мертвец – то он уже за два года в земле сгнил, пылью стал. А Пяткин говорил, что точно мертвый, мертвее не бывает. Петеля отошел от окна. «Мертвые не потеют». Он достал сигарету – и все-таки, они иногда возвращаются, потому, что очень сильно завидуют живым.

Петеля мерил комнату шагами. Мертвые живым позавидовали! А чего ему сейчас завидовать? Сидит, как крыса, носа не кажет.  Сколько так может продлиться? Год, два… может вечность целую.

Он сел за дубовый письменный стол. Долго можно бегать, но от себя не убежишь. Карты на руках лажовые. Даже на небо забраться можно, но от смерти своей не уйдешь. А если не придет этот убийца? Что, он так всю жизнь прятаться будет? Душно ему здесь. Петеля расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Последний раз такую духоту он чувствовал в СИЗО Оренбурга. Тогда, в семьдесят шестом «вышак» ему светил. Но гуманный советский суд сжалился и заменил высшую меру на десять лет. Тогда Петеля себя заново родившимся почувствовал. Тогда пронесло. А сейчас пронесет? Дай то Бог. Но не в Боге здесь дело, совсем не в Боге… Это вексель, по которому надо платить. Если это Холод, то он все знает и о генерале, и о судье, и о прокуроре. Кто-то хорошенько его, Петелю, ввалил. А если знают, то все, не уйти тебе, Петеля, от этой мясорубки. Сукой ты стал. Есть, конечно, люди у тебя, вон, Желудь хотя бы, да с ним рыл десять-пятнадцать наберется, он сам их в дело ввел. Но есть и те, которые Петелю за это дело на нож поставят. Сходняк соберут и подпишут, как кутенка. Нет, к своим соваться сейчас нельзя. А мусора? Все ниточки вместе с Пяткиным в могилу ушли. Будут, конечно, менты искать, кто их генерала убил, но как всегда хрен найдут. Это они только по телеку клянутся отомстить, мол, за смерть товарища. Но если так балаболят, значит глухо, дело можно в архив сдавать. Значит все? Тупик? Петеля открыл ящик. Деньги, много денег. За них всю жизнь Петеля рубился. Деньги все решают!? А решают ли? Лежат сейчас и мазы с них никакой. Без разницы – с деньгами или без них – один черт, мандец тебе, Петеля. Да. Ломанули тебя здорово.

Петеля отодвинул стопки долларов – под ними пистолет. Он взял его в руки. Вот ОН сейчас что-то решает. Остальное фуфел, сказка. Жить вот так, на измене или…? Тут Петеля вспомнил странные слова: «Главное, вовремя уйти». Словно загипнотизированный, он вставил пистолет в рот, немного подумал, вздохнул и нажал на курок. Пуля вышла из затылка, расколов череп надвое. На висящую на стене Петели хорошо выполненную копию картины Васнецова «Демон» ярким красным салютом брызнули мозги. Стеклянные глаза тупо и мертво уставились на его людей, услышавших выстрели сразу вбежавших в комнату… «Главное, вовремя уйти».

 

* * *

 

Холод, сидя в машине, старался поймать какую-нибудь музыку и крутил рукоятку настройки радиоволн на старенькой магнитоле. Только один и все… Но где он, черт бы его побрал? Покажись, Петеля!

 «Дорогие радиослушатели, – рука Холода остановилась, – в эфире программа «Люди». Три дня назад, в своей квартире на Проспекте Мира покончил жизнь самоубийством известный российский предприниматель и меценат Петелин Денис Аркадьевич. Этот широкой души человек не раз устраивал благотворительные акции, помогая юным музыкальным дарованиям, был учредителем благотворительного фонда «Милосердие – ХХ век», принимал активное участие в политической и культурной жизни страны. Как тяжело принять нам эту потерю. Страна лишается самых своих преданных сынов. Злые языки утверждали, что Денис Аркадьевич, в миру Петеля, один из руководителей преступного воровского сообщества Москвы. Пускай клевещут! Да, у Петелина в юношеские годы были проблемы с законом, но он никогда этого не скрывал. Мы помним, сколько народу было осуждено в СССР без вины, став жертвой тоталитарного режима. Денис Аркадьевич – одна из этих жертв. Но сердце его не ожесточилось. Он запомнился нам человеком большой души и щедрости. Проститься с ним на гражданскую панихиду в Храм Святой Варвары Великомученицы пришли многие известные политики, музыканты, актеры, писатели, спортсмены. Все они скорбели, потеряв верного друга. Похороны состоялись на Ваганьковском кладбище Москвы. Вот что сказал о Денисе Аркадьевиче его старый друг, известный бард Барабанов: «Это не просто потеря, это глубокий шрам, оставшийся после смерти Дениса в моем сердце». В память о друге он сочинил песню:

Плачут вместе со мной облака туманные

Друзья умирают, хоть это и странно.

В землю уходит доброе, вечное,

Такое же как они, человечное…»

Холод откинулся на сиденье. Петеля сделал за него все сам. Последний…

 

* * *

 

Желудь поднял рюмку водки:

– Ну что, братки, помянем раба Божьего Петелю. Да упокой Господь его душу грешную. Земля ему пухом. Человек был правильный, – все выпили. Желудь предложил, – в конце марта сходняк соберем. Замену Петеле найдем, чтобы дело наше продолжить дальше. Так вот, братва…

 

* * *

 

Седой полковник набрал телефонный номер:

– Добрый день, это я, Седой.

– Здравствуй, здравствуй!

– Я сделал все, как мы договаривались. Все мертвы.

– Ништяк…

– Что с Холодом делать?

– Оставь его в покое, пусть живет.

– Хорошо.

– Мы тебе позвоним и назначим встречу, жди.

– До свидания, – Седой положил трубку.

 «Ага, оставлю. Холод свидетель. А свидетелей надо убирать. Быстро, пока те ничего понять не успели. Мгновенно». Он набрал номер телефона.

– Рашид, это Седой. Через час подъезжай к метро «Проспект Мира», кольцевая. Буду ждать возле киоска «Союзпечати». Дело срочное есть. Давай, отбой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

 

Рашид ехал по Садовому кольцу. Ништяк этот мусорок, Седой. Калым подкинул. Ухаря одного разыскать надо и шмальнуть. Но типок заковыристый, они его уже один раз искали. Кореша его и мусора завалили, напрасно оказалось. Седой его сам апосля нашел. А тот теперь Рашиду его просватал. Седой кричит, на Митинском кладбище его ловить надо, к корефану своему, вояке, на могилку он обязательно заскочит. Вот там мы его и упакуем. На Митинском у них все схвачено. Один их земляк жмуров там за деньги ныкает. Он что-то вроде могильщика. Помытариться, правда, придется. Но «лавэ» хорошее, десять штук баксов. Треху, вон, Седой сейчас отвалил, типа аванс. Рашид поудобнее втерся в велюровое кресло. Год прошел. Здорово, что они с Седым тогда замут сделали. Теперь при бабках всегда, тачка вон какая, «БМВ». Ну и пускай, что пока не новая. Седой сказал, скоро все у них будет. И девки топ-моделистые, и прикид модёвый, фирменный и тачки нулевые. Рашид на это право со своими корефанами имеет, заслужили. Они для Седого столько людей порешили… Да и сами вдоволь подушегубничали. Опустят какого-нибудь барыгу на деньги, шило под лопатку и айда хоронить на Митинское. Жить-то как-то надо. Рашид из кармана кожаной куртки вытащил сотовый…

 

* * *

 

Тяжелая кладбищенская тоска. Зима рваной раной обнажила покосившиеся кресты и потрескавшиеся кубики гранитных надгробий. Под ногами хлюпала песочно-снежная каша. Последний приют – вечный дом.

Холод бродил среди вдавленных в землю и еще присыпанных грязным снегом могильных холмов. Целый город. Город мертвых. Здесь всегда молчание, давящая тишина, изредка спугиваемая карканьем черных ворон. Сюда на новое место жительства ежедневно привозят десятки жильцов. Это их последний адрес, последнее место прописки. Они никогда не уйдут отсюда назад сквозь огромные чугунные ворота – это последнее место прибытия. Одних привозят сюда с помпой: надрывно звенит оркестр, хрипит медными трубами; дорогие венки, толпы родственников и друзей, провожающих в последний путь; дубовые гробы, траурные речи – напыщенные и торжественные, огромные гранитные монументы. А другие приходят сюда просто: в неструганных деревянных гробах, с табличкой, номером и датой смерти на куске ржавой жести. Но и те, и другие, поселившись здесь, формируют из своих могил улицы и кварталы. Смерть уравнивает всех в правах. Здесь они все одинаковы. Ведь что под толстым панцирем брони дорогого карельского мрамора, что под потрескавшимся деревянным крестом с болтающимся на кривом гвозде венке на небольшой глубине в песке лежит одно и то же – ссохшаяся человеческая плоть и сгнившие кости, которые время превращает в прах и тлен. Здесь жизнь совершает свой полный круговорот. Все уходят в сырую землю. Смерть не разделяет их: здесь бандиты и милиционеры, взрослые и дети, богатые и бедные, мужчины и женщины… Люди, бывшие на земле гостями, а отсюда шагнувшие в вечность. Но кладбище все же живет. Стучат в мастерской молотки гранитчиков, выбивая на камнях даты жизни и смерти; приходят друзья и родные, нашедших здесь свой приют – льют водку, поминая усопших добрым словом; торопливо снуют могильщики с лопатами, в ватниках, заляпанных глиной; шуруют бомжи в поисках жратвы и халявной выпивки, докучая потерявшим своих близких нелепыми соболезнованиями… А вот еще одного жильца привезли.

Живые живут среди мертвых – очередная нелепица нашей путанной жизни. Ветер швырнул к ногам Холода обрывок черной траурной ленты с венка. «Где же ты, старший лейтенант Павлов? Где же ты, верный друг, боевой командир Василич? На какой улице лежишь»? Холод спихнул с дороги грязный клок материи. Навстречу ему брел, прихрамывая, седой обитатель в рваной фуфайке с огромным сизым носом. Типичный выноситель соболезнований, всем своим видом выбивающий с посетителей слезу и деньги на шкалик, а то и на пол-литра. Его живые глазки свирепо так зыркали из-под клочкасты бровей. Ага, нашел. Он бросился к бутылке, лежавшей возле слегка завалившейся аляпистой зеленой ограды. Цоп… ее в пакет, где позвякивало еще несколько бутылок. Он бросил на Холода обреченный взгляд и достал пальцами в цыпках с черной каймой грязных ногтей из кармана фуфайки мятую пачку «Примы», сунул сигарету в беззубый рот и, слегка помусолив, чиркнул спичкой, со свистом затянулся, обдав Холода облаком дешевого табачного дыма, и захромал дальше. Живут же люди. Хотя, впрочем, какая это жизнь? Так, убожество. Жить среди мертвых… Жить среди мертвых! А ну, ка…

– Эй, отец, подожди, дело есть. Денег хочешь?

– Гы-гы, кто ж не хочет? – бомж ощерил остатки желтых, в разные стороны торчащих зубов, – а чего надо-то?

– Ты, по ходу, всех мертвяков тут знаешь? В октябре-ноябре тут военного хоронили, Павлов его фамилия. Убили его.

– А, Андрея Василича, военрука, который в Чечне воевал? Пойдем туда, – он ткнул прокуренным пальцем в левый конец кладбища, – я покажу, только деньги вперед, десятку. У него могилка приметная, цветов всегда тьма, и люди каждый день приходят: детишки, военные разные. Много народу бывает, – бомж сморкнулся в рукав, – хороший человек, видать, был. В гробике закрытом хоронили, угольки одни остались. Царствие ему небесное, – старик неумело перекрестился и обернулся к идущему за ним Холоду, – я тут все про всех знаю, об каждой могилке ух как много рассказать могу, – бомж хитро прищурился, – живу я тут потому, что…

 

* * *

 

– А, привет, братан, – Боксер пропустил Рашида и в полутемной прихожей они, в традициях последней серии «Крестного отца», обнялись, – проходи, у нас тут все на мази, – из комнаты под аккорды «Владимирского централа» визжали девичьи голоса. «Поляну» уже накрыли, короче, хлопцы пьяны, кони запряжены.

Рашид вошел. Стол ломился: водка, шампанское, пиво, ликеры, «Пепси», «Фанта», бисквитные пирожные и селедка, клубника и гамбургеры из «Макдональдса». Достаток! На диване сидел Череп и поглаживал капроновые колени двух девиц разбитного вида. «Владимирский централ»… Череп, завидев Рашида, приветственно закинул руку. Молдаванин Олесь, прибившийся к ним месяц назад, разливал по засаленным кофейным чашкам шампанское. Его друг Дмитро, самозабвенно уткнувшись в телевизионный экран, играл в «Денди», высунув наружу язык он расстреливал уток из пистолета и довольно ржал, когда компьютерная собака ныряла в кусты и приносила добычу.

Эти двое, мозги которых в геометрической прогрессии уменьшались относительно их физической силе, приехали в Москву заработать на стройке. Провкалывали они всю зиму на даче одного барыги с Петровско-Разумовского рынка, заплатил он им «большие деньги» – по пятьсот долларов. Хотели молдаване уже домой ехать, но приключилась с ними такая вот история.

Вначале милиционеры их остановили, когда они глазели на витрину универмага «Московский» на трех вокзалах, документы проверили – регистрации нет. Оправданий никаких не слушали и молдаване, скрепя сердце, отдали по сто баксов, якобы за нарушение паспортного режима. Знали бы они тогда, как ушлые мусора их развели… С горя зашли в одну забегаловку и заказали по сто пятьдесят водки и жареного картофеля с бефстроганов – одну порцию на двоих. А тут к ним мужичок потасканного вида с кружкой пива за стол сел. Поскулили ему Дмитро с Олесем за обиду свою на милицию столичную. Проникся мужик к их горю. Он, кстати, известным режиссером оказался, «Терминатора» и «Чапаева» в свое время снял, а сейчас вот опять снимать собирается. Уже Шварценеггера  из Америки пригласил, а Ван Дам пока думает – денег, мол, ему мало. Олесь и Дмитро приободрились – не каждый день с режиссером пить приходится – и еще по сто пятьдесят заказали. А режиссер разошелся: «В кино, вас, ребята, сниму, жить в Москве устрою». За новую жизнь еще по сто пятьдесят выпили, потом по сто пятьдесят за новый фильм «Олесь и Дмитро против Терминатора». Эх, остановиться бы им  тогда! Какой на хрен режиссер! В свитере с чужого плеча, по фасону вроде женском, в сандалиях на шерстяные носки и в джинсах непонятного цвета. Разве такие режиссеры? Да и как мог быть известным режиссером гражданин Украины Шлепко И.В., так же, как и Олесь с Дмитро, приехавший с нищей Украины в Москву на заработки в этой забегаловке разнорабочим, а попросту грузчиком и живущий уже полгода на чердаке. Эх, раньше бы им сообразить! Но водка и в без того глупые головы ударила. Еще по сто пятьдесят, и сбросились молдоване на костюмы и … как его…, реквизит по пятьдесят долларов. Артисты. А тут женщины появились, такие же как режиссер потрепанные. Но Олесю с Дмитро, три месяца баб не видевших, топ-моделями показались. И понеслось у них веселье. Короче, проснулись они с утра в зассаной подворотне. Холодно, колбасит, башка с похмелья трещит. По карманам полазали – ни денег, ни документов – как ветром сдуло. Только мелочь – рублей десять-пятнадцать, да клочок бумаги с телефоном режиссера. Решили позвонить, выручай, мол, товарищ милый, пропадаем без тебя. Набрали номер, а там им отвечают, что нет здесь никакого режиссера, это врач частный, проктолог. Спросили они, а кто такой проктолог? Грубо им так ответили, что жопу этот доктор лечит, и трубку бросили. Вот так вот оказались братья-молдаване на улице. Без денег и документов. Заработками случайными перебивались, пока их Рашид не подобрал. Бухлом угостил, покормил, денег по двести долларов дал и предложил на него работать. Он, мол, бандит известный. По пятьсот в месяц платить будет. Переглянулись они, не кинет ли? Но тут все, как говорится, налицо: машина «БМВ», в коже Рашид весь, телефон сотовый, цепуха на шее золотая. Порядок полный. И согласились. А через пять дней пристукнул Дмитро азера-барыгу, у которого они дачу строили, и ограбили его. Денег много у них появилось – Рашид щедро разделил. Вот крутой! Повезло им, а то бы с голоду подохли. А теперь они бандиты. Квартира где жить есть, еда в холодильнике, водка-пиво на столе, телки рядом, вода в ванне горячая, одежда чистая. Все есть. А все почему? А потому, что бандиты они!

Рашид кивком поприветствовал их. Те бросили дела и заулыбались. «Бараны тупорылые». Рашид плюхнулся в кресло и вытянул ноги в замшевых ботинках.

– Череп, плесни мне водяры стакан, замаялся!

– Ага, Рашид, щас начислю… – забулькала водка, – держи, братан, – Рашид выпил.

– Слышь, Боксер и Череп, пошли на кухню отойдем, базар есть. А вы не рыпайтесь, – он махнул рукой молдаванам.

На кухне он достал пачку «Парламента».

– Курите, пацаны. Базар не быстрый, – те выудили по сигарете, – короче, помните, нам Седой одного хлюста заказывал, Холода.

– А, это когда мусорка с воякой порешали. Помнишь, Череп?

– Ага.

– Не трендите, хорош грузить. В общем, найти его надо, опять. Завалим – десять штук баксов. Треху уже отвалили. Держите, тут по штуке на брата, – Рашид швырнул на стол две стопки, – пацан этот ушлый, Седой очень просил побыстрее. Навел на кладбище, он к кенту своему на могилку прийти должен. Там и будем пасти.

– Ништяк, – Череп зевнул, – у нас там Краб могилит. Он вычислить поможет.

– Без Краба обойдемся. Могила это – вояки, которого мы шлепнули. Холод этот из себя неприметный такой. Но глаза у него как у зомби. Так Седой говорит. Кто этот зомби, хрен его знает.

– Зомби – это мертвяк. Видак такой есть, «Зловещие мертвецы», – Боксер сплюнул в пепельницу и затушил окурок, – вон там этих зомби до жопы.

– Глаза как зомби? Навечно закрытые, что ли? – Череп заржал.

– Ну если не закрытые, то мы их закроем. Короче, все понятно, пацаны? Начать сегодня надо. «Капуста» уже заплачена.

– Какой базар, Рашид? Седого не подведем, он мужик в поряде. Сегодня мы с Черепом чурбана одного приопустим. А там и на Митинское махнем, все равно по пути, – Боксер поглядел на Черепа, – а там Краба расшурупим, он нам могилку покажет. Он там всех жильцов знает, – Боксер заржал и хлопнул по плечу Черепа, – а там мы этого кента сфотографируем. Будь спок! Зомби херов. А сейчас пошли забухаем, телки, вон, потекли уже.

Они зашли в комнату и сели за стол. «Ах, бандитская ты доля, время непутевое», – дергая гитарные струны, пробасил Александр Розенбаум. Все чокнулись. За удачу!

 

* * *

 

– Вот она, могилка друга-то твоего… – бомж указал пальцем на дубовый крест с фотографией, с которой улыбался его боевой командир, Василич. Бомж тактично отошел.

Холод подошел к могиле.

– Ну, здравствуй, командир. Вот мы и встретились. Прости, что так получилось. Подставил я тебя. Но я найду тех, кто тебя убил, отвечаю. Сейчас я свободен. Я догадываюсь, это Седой. Ты, Василич, случайно погиб, напрасно. Виноват я перед тобой сильно. Лучше бы ты меня не встречал никогда. Я для всех как проклятье. Вот ты за мои грехи и расплатился. Душу, суки, порвали, – Холод поправил ленту венка, – я часто к тебе приходить теперь буду, а сейчас до свидания, Василич.

Холод повернулся. Перед ним стояли трое мужчин. Один из них, в камуфлированной форме с капитанскими погонами и лицом в мелких розовых пятнах от ожога, спросил:

– Ты Холод?

– А какое тебе дело, ты кто такой?

– Подожди, не ершись, я Антонов Олег, мы с Василичем вместе в Фонде работали, он о тебе много рассказывал.

– Что рассказывал? Небось плохое…

– Да нет, о том, что ты солдат настоящий. Не верил, что ты бандит, – Холод удивленно взглянул на капитана.

– Что именно он рассказывал?

– Да не бойся, я в милицию не побегу. Дружили мы с Павловым по-настоящему. Секретов у нас друг от друга не было. Мы еще в Абхазии воевать начинали. Знаю, что деньги нам ты дал, Василич их брать не хотел, но верил он тебе очень. Не поверил, когда газетчики расписали, как тебя убили. «Не верю, – говорит, – Олег, не мог этот человек так просто погибнуть. Да и не отморозок он. В Чечне он полвзвода солдат спас, и меня, грешного из пекла на руках вынес». Вот так вот, Холод.

– Кто его убил?

– Вот об этом я с тобой поговорить хотел. Пойдем, у нас на входе машина стоит, там спокойнее будет.

Холод оглядел двоих стоявших чуть позади. Капитан проследил за его взглядом:

– А не волнуйся, это наши с Фонда. Они возле машины потопчутся, так спокойней будет. Хорошо, что я тебя встретил, пошли, солдат, – Антонов положил руку на плечо Холода.

 

* * *

 

В это время к воротам кладбища подъехала темно-зеленая «БМВ». Из нее выскочили двое: Боксер и Череп. Они быстрой походкой направились к домику с надписью «Администрация митинского городского кладбища».

 

* * *

 

– Ну, рассказывай, что знаешь, капитан, – Холод поудобнее уселся на сиденье черной «Волги».

– В общем, так, Холод. Василича убили, а потом сожгли. Мы сами покопались, и через одного знакомого в ментовке узнали: перед смертью пытали его. В Москве несколько случаев похожих на этот есть. Коммерсанты средней руки, валютные менялы и прочая шелуха. Поговаривают, появились татары-отморозки, главного у них Рашид, вроде, зовут. Говорят, их работа. Все убийства эти на тормозах спускаются. Судя по всему, у них «лапа», которая их кроет в милиции есть. «БМВ» у них, седьмой серии. Две штуки, темно-зеленые. Кстати, в день убийства ребята из секции Павлова одну такую возле нашего клуба видели. Жаль номеров не запомнили. А вот за рулем парень приметный сидел – морда у него на череп оскаленный похожа была.

– Это все?

– Пока все. Мы с ребятами нашими из Фонда посоветовались и решили за Василича отомстить. Ты с нами?

Холод достал из кармана пачку сигарет и закурил. Антонов выжидательно смотрел на него.

– Послушай, мститель, Есть такая пословица: меньше знаешь – крепче спишь. У тебя дети есть?

– Есть, но какое это имеет отношение к Василичу?

– Прямое. Честный ты, наверное, и глупый потому. Ты что, хочешь своих детей сиротами сделать?

– Да у нас знаешь, какие парни есть? Вон те двое, например. Мишка с Сашкой. Всю войну без единой царапины. Орденоносцы, спецназовцы. Кремень, а не парни. По двести прыжков с парашютом…

– Ага, герои. Знаешь, где сейчас твои герои? В заднице. Ты сам хоть понимаешь, какую ты херь лепишь? С кем ты воевать собрался? Это не твоя война, капитан. Там просто все было – вот враг, его убить надо. Он на тебя прет, ты в него стрелять должен, делов-то. А здесь не знаешь из-за какого угла и кто тебе перо под ребра воткнет. Начни воевать на чужом поле – и эта война шагнет в твой дом, капитан. Жена и дети твои заложниками станут. Дернешься не в ту сторону – и хана им! Василича из-за меня убили, а он к этой войне никакого отношения не имел. Убили только за то, что он меня знал. А ты гоношишься! Сиди на жопе ровно и не рыпайся, здоровее будешь!

– Ты нас не знаешь, Холод!

– Это ты, капитан, людей этих не знаешь! Они тебя сто раз продадут и предадут. Что твои люди? Горстка партизан. А это система, колесо! Оно согнет. Одному проще, ни на что не надеешься, ничего не ждешь, назад не оглядываешься. Все сделаешь сам. Так что, спасибо, капитан, за информацию. И, ради всех святых, не лезь в это дело. Себе дороже будет. Проиграешь.

– Ну что же, может быть ты прав, Холод. Но Василич был моим другом, пойми…

– Понимаю все, капитан. Вот и живи и за себя, и за друга. Василич вон как детишек – спортсменов своих любил. Теперь ты продолжи его дело. Вырасти из них настоящих людей, честных и смелых. Таких же, как Василич. Вот это будет по совести. Идет, капитан? А войну мне оставь.

– Наверное, так правда лучше будет. Тебе виднее.

– Значит, так и решим, капитан. Прощай, – Холод открыл дверь.

– Подожди, – Антонов сжал его плечо, – удачи тебе, солдат, и, если что, знай, мы всегда поможем. Прикроем, если надо. Телефон мой, если что, звони, – Антонов протянул визитку, – здесь домашний и мобильный. Звони в любое время.

– Спасибо.

Холод вышел. Сильно захотелось выпить. Возле ограды стояло темно-зеленое «БМВ». Значит, Рашид, татары, два темно-зеленых «БМВ»… А вот и темно-зеленое «БМВ». Хватит, Холод, больно уж ты подозрительный. До чего же хочется выпить. И тут он увидел старика-бомжа, показавшего могилу Василича. Он стоял у ворот и с протянутой рукой просил милостыню. Холод поманил его пальцем, старик услужливо захромал.

– Слушай, дед, выпить хочешь?

– А то…

– Тогда держи, здесь сто баксов. Купи водки, только не вздумай «паленую» брать. Пару бутылок. Закусить-запить что-нибудь, и сигарет «Marlboro» красного, пару пачек. Только смотри, не сбеги, нос сломаю! Я здесь тебя ждать буду, у входа. Есть где присесть?

– Не сумлевайся, шеметом слетаю. А присесть… У меня тут свой вагончик строительный есть. Тепло, чисто и сухо. Ну, побежал я, сынок, – старик засеменил к небольшому магазинчику.

 

* * *

 

Боксер разлил водку по стаканам. Они сидели в комнате сторожа кладбища. Мишка Галлилулин, по прозвищу Краб, изуродованной рукой поднял стакан и одним глотком сцедил его в горло, смешно пошевелив торчащим кадыком. Он подцепил с надколотой тарелки с надписью «Общепит» единственным целым большим и указательным пальцем кусок ветчины. За эту изуродованную руку, напоминающую клешню членистоногого, получил он свое прозвище.

– Короче, так, пацаны. Могилку я вам покажу. На ней людишки разные бывают, в основном детишки. Цветочки кладут, все такое. Перекантоваться у меня пока можете. Ходите себе, нюхайте, но сильно не светитесь. Вопросов до хрена лишних будет. Правда, директор пока в отпуске, но могильщики – парни дотошные. Кто, зачем – затрахают. Посидели, водочки попили, телек посмотрели – вышли, прошлись аккуратно, позекали, и  назад. Так лады?

– Без базаров, Краб, в натуре, – Боксер снова налил. 

– Так, теперь о жмуре вашем. Стемнеет – я бомжей кликну. Сегодня ям много накопали. Где-нибудь да прихоронят. С вас пятьсот долларов, как всегда.

– О чем речь… – Череп положил на стол пять стодолларовых купюр, – ну, а теперь, выпьем. Они чокнулись.

– Хорошо, – Краб сладко потянулся, – давай перекурим и музон послушаем. До вечера еще далеко, а у нас вон, водяры немеряно. Боксер, ты ближе сидишь, щелкни мафон.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

 

– Проходи, – старик отомкнул огромный, висячий амбарный замок и пропустил Холода в строительный вагончик.

Чисто. Заправленная солдатским одеялом пружинистая койка, диван и два стареньких, но вполне приличного вида кресла, журнальный столик, на нем в пластиковой бутылке три гвоздики, в углу, на тумбочке даже черно-белый старенький «Рекорд» стоит.

– Проходи, парень, я сейчас стол соберу, а ты пока вон телек погляди, – старик скинул фуфайку и подошел к висевшему на стене умывальнику, – руки, вон, только сполосну. Этот вагон нам после строителей ростовских достался. Они тут чего-то строили, да по осени съехали. Мы тут с Васькой живем, он, правда, сейчас на сутках сидит, за бродяжничество попал, – на стол легла аккуратно нарезанная колбаса, сыр и румяная курица-гриль, – я сейчас картофана отварю. Ты не думай, что я всегда бомжем жил, – продолжал словоохотливый старик. На столе звякнули два сполоснутых водой граненых стакана, – держи, не брезгуй, они чистые. Я здесь два года живу, старуха моя померла. Детишки благодарные на улицу выставили – нечего, мол, жилплощадь занимать, и так тесно. Жил я тут неподалеку, в Тушино. У меня вон даже паспорт с пропиской есть. Васька говорит, судись с ними, а я не хочу. Дети родные все-таки. Я здесь проживу, пенсию даже вон получаю. Двенадцать с половиной тысяч рэ до копеечки. Ну что же, пока картофан варится, давай по одной махнем? – старик расплескал водку по стаканам.

– Давай, – Холод выпил, – хорошо пошла, – он выдохнул в кулак.

– А то! – дед, выпив, крякнул, – настоящая, в магазине долго выбирал. Кстати, сдача осталась, забыл.

– Себе возьми, – Холод махнул рукой, – давай еще по одной, – они выпили. Холод погрузился в свои мысли, а язык без того словоохотливого старика развязался еще больше от выпитого. Он продолжал свой рассказ.

– А чего, жить на кладбище кайфово. Крыша над головой есть, покушать есть, выпить поднесут. Да и заработать всегда можно… – старик понизил голос, приложив указательный палец к губам, – есть тут один сторож – Мишка-Краб, татарин, так вот днем здесь людей хоронют, все чин чинарем, а ночью… Есть дружки у Мишки, бандиты. Рашид – главного зовут. Тоже татарин. Так вот, ночью эти бандиты на своей темно-зеленой иномарке привозят на кладбище в багажнике мертвяков… – Холод очнулся.

– Подожди, дед, не тараторь. Рашид и иномарка темно-зеленая, говоришь?

– Ага, точно. Еще друганы у него есть. Один Боксер, другой Череп – рожа у него на черепушку похожа…

– Череп?

– Ага, он самый. Бандиты серьезные. Везут они к Мишке-Крабу трупаков, тот кликнет меня, а мы этого жмура в приготовленную могилку стащим, а сверху землей припорошим. Чики-пики! Могилка одна, а трупаков в ней – двое! – старик беззубо засмеялся, – Краб по сто рублей за каждого трупа платит. Только тише! – старик опять прижал палец к губам, – а то мне хана. Краб говорит, языком ни-ни! А то кранты.

– Подожди, дед, а когда они в последний раз приезжали?

– Аккурат сегодня. Вон ихняя тачка у ворот стоит. Ночи ждут. Точняк жмура привезли. Сегодня будем землю копать, деньжат дадут. Так что давай, еще махнем по одной. Хоронить не так стремно будет, – забулькала водка.

В это время в дверь постучали.

– Эй, бичара, харэ дрыхнуть! Корефана своего цепляй и жопы свои доходные к Крабу тащите. Работенка для вас есть.

– Сейчас, бегим! – старик суетливо засобирался.

– Слышь, дед, я с тобой пойду. Есть душегрейка какая? – старик обернулся. Холод пристально смотрел на него, в руках у него был черный пистолет.

 

* * *

 

Они зашли к сторожу. Мишка Краб оглядел их обоих.

– Кто это такой?  – Краб ткнул изуродованной рукой в Холода.

Старик засуетился:

– Племяш, вон, мой. Ко мне прибился. Родственники из дома поперли, у меня кантуется – идти-то ему больше некуда. Он парень надежный, Миша. Да и одному мне тяжело, – старик пристально заглянул в глаза Краба. Тот махнул рукой.

– Ладно, короче, слушай, убогий. В машине, «бэхе», в багажнике мешок. Вот ключи – смотрите, не просрите. Оттараните его на третий участок. Там могилки назавтра свежевырытые. Этот мешок в один из них и прихороните. И чтобы все чисто и тихо было, поняли, лишенцы? А это вам за труды, – Краб вытащил из кармана две смятые сторублевые купюры, – Понятно?

– Ага! – старик загробастал деньги.

– А, вот еще, махните на посошок, – Краб налил каждому по полстакана водки, – копаться веселее будет. По глазам вижу, накатить хотите, мучаетесь.

В это время занавеска в углу комнаты отодвинулась. К столу шагнули двое. Боксер и Череп. Череп уставился на деда и племянника. Старый и молодой. Странный молодой какой-то. Под замызганным ватником дорой фирменный «найковский» костюм, да и кроссовки не хилые. А глаза очень странные, не живые какие-то, как у «зомби». Он взглянул на Боксера, а тот уставился на него.

– Это он, Холод, вали его, Боксер!

 

* * *

 

Холод сразу узнал одного из них – Череп. Тупая маска застыла в зверином оскале. Они тоже узнали его. Боксер выхватил пистолет, Краб с перепугу схватил со стола нож. Прозвучало три выстрела. Две пули ударили в живот Боксера, согнув его пополам, третья разорвала горло Краба, кровь брызнула струей, заливая стол. Краб рухнул, сметая на пол остатки пиршества. Боксер, зарычав, свалился на дощатый пол и забился в конвульсиях.  Третья пуля порвала зеленый пуховик Боксера, намертво пригвоздив его к полу. По сторожке полетели белые перья. Старик-бомж в ужасе от увиденного, трясся от страха, сжавшись в углу. Дико зарычав, Череп выстрелил и нырнул в окно в кладбищенскую тьму, вынеся раму. Зазвенело разбитое стекло. Пуля обожгла плечо Холода. Он скинул ватник и побежал за ним. Рука немела. Череп, тяжело дыша, мчался где-то в двадцати метрах впереди, он оборачивался и стрелял на ходу. Бах! Первая пуля высекла искры из гранитного памятника метрах в пяти левее Холода. Хреново стреляет Череп. Череп бежал, спотыкаясь, налетая с размаха на кресты. Холод остановился и поймал в прицел темный бегущий силуэт. Бах! Правую ногу Черепа чуть выше колена словно обожгло огнем. Он пошатнулся и со всего размаха уткнулся мордой в кладбищенскую, грязную кашу. Череп дико заорал и песок, намешанный с талым снегом, густо набился в его рот. Холод подскочил к нему, перевернул на спину и остервенело начал пинать ногами. Череп мычал от боли. Хрясь! Кроссовок Холода ударил под ребра. Хрясь! Больно, жуть! Как будто ребра ломаются и лопаются, как обручи ссохшейся старой бочки. Хрясь! Носок кроссовка уткнулся в висок Черепа. Темнота. Он потерял сознание. Холод здоровой рукой схватил за куртку Черепа и потащил его к сторожке. С трудом он втащил его и швырнул на пол рядом с трупом Боксера. Череп открыл мутные глаза.

     – Ну чего, козел, кто меня заказал?

     – Иди ты… – зло прошипел окровавленным ртом Череп.

     – Ах ты падаль! – Холод схватил со стола вилку и воткнул в ладонь Черепа. Дикий вой. – может быть так заговоришь? Так тебе понятнее будет?

– Иди на хуй, чмо, – с тонких губ Черепа потекла кровь.

– Ах ты и так не понимаешь, блядь беспредельная. Хорошо! – Холод подобрал валяющуюся возле стола финку, схватил не покалеченную руку Черепа и, опустившись на колени, прижал ее к полу. Глазки Черепа испуганно забегали. Холод поднес лезвие к оттопыренному мизинцу Черепа. Щелчок – и палец отделился от ладони. Жуткий хрип вырвался из горла Черепа, – вот так, тварь! – Холод поднес нож к указательному пальцу, – так тебе понятнее будет. Кто меня заказал? Минута, и на твоей грабле не будет еще одного пальца. Думай, кто меня заказал? И кто из вас, козлов вонючих Василича убил? Такой язык ты лучше понимаешь? Пальцы кончатся – уши на хрен отрежу!

– Подожди… Я делов всех не знаю. Рашиду тебя один полковник заказал, мусорской. Седой такой… Фамилию его не знаю. Он только с Рашидом якшается, он у нас главный…

– Где Рашида искать?

– На хате съемной, на Ярославке.

– Адрес какой?

– Улица Проходчиков, дом восемь, квартира двадцать четыре, вроде. Четвертый этаж, налево. Домофон там…

– Кто из вас Василича убил? – на Черепа уставились холодные, налившиеся кровью глаза.

Череп сглотнул кровавую слюну.

– Мы его… все вместе убивали, – и тут острие финки воткнулось в левый глаз Черепа. Дикий крик ужаса и боли сотряс сторожку. Холод вытащил финку и воткнул ее в правый глаз уже мертвого Черепа, – подохни, тварь, так же, как те, кого ты убивал.

Холод поднялся и только теперь заметил старика-бомжа, забившегося в угол и испуганными глазами смотревшего на него.

– Ты еще здесь, старый? – тот закивал головой, – оттащи эту мразоту за занавеску. И еще пошмонай, что у них в карманах лежит. Я пока рану перевяжу, – Холод только сейчас вспомнил о раненом плече.

Дед схватил за ноги тело Черепа и поволок. Холод сел и осмотрел рану. Глубоко, но не опасно, навылет. Дня за три заживет. Даже перевязывать не надо.

– Вот, – старик положил на стол стопку долларов, права, паспорта, две обоймы от ПМ и сотовый телефон, – все, больше нет ничего. Не убивай меня, – старик умоляюще взглянул на Холода.

– Деньги пересчитай, – Холод взял паспорта Черепа и Боксера и швырнул назад на стол. Взял мобильный, покрутил и положил на место. Обоймы подкинул на ладони, – нет, это ни к чему, – и кинул их в угол.

Старик бесшумно шевелил трясущимися руками, перебирая купюры.

– Посчитал?

– Да, две тысячи триста пятьдесят пять долларов, возьми.

– Нет, дед, это твое. Купишь себе билет в новую жизнь. Документы у тебя есть, беги на вокзал, садись в поезд и вали из этой Москвы поганой в деревню, сельское хозяйство поднимать. Денег хватит. Прощай, старый. Беги, шеметом беги.

 

* * *

           

– Пацаны, «Криминальная хроника», айда смотреть! – Дмитро включил телевизор.

 

  * * *

 

Холод ехал по кольцевой. В ушах до сих пор стоял крик Черепа. Да, другое время пришло. Свобода… Свобода грязной худой бездомной собакой шлялась по улицам. Никто не знал, что делать с этой собакой. Вот такие вот, как Череп, Боксер, Рашид досыта нахавались этой свободы. И пока ты, Холод, бандитствовал, сотни мальчишеских глаз со спальных районов городских окраин с восторгом наблюдали за твоими подвигами. Они слабо по щенячьи скалились, набивая друг другу морды  и  обирая пьяных. Попивали «Агдам» и смотрели боевики Тарантино, покуривая анашу и разъезжая на разбитых отцовских жигулях пятой модели. Но прошло время, и эти щенки выросли, превратившись в огромных беспородных дворняг. С тупым остервенением они рвались вверх, в центр города, воспитанные ненавистью тесных панельных коробок. Холод подкурил сигарету. Их время пришло. Для них чужая жизнь ничего не стоит. Они убивают ради шутки или проиграв желание в карты. Уродливо скалясь и истекая слюной от жадности, они следят за людьми из нормальной жизни. Для них нет разницы – сильный ты или слабый. Они нападают неожиданно из-за угла и рвут только всей сворой. Потому, что по одному они трусливы и ничтожны. Они сильны своей серостью и одинаковостью. Отбросы человеческой помойки. А чем они отличаются от тебя, Холод? Это же тоже собаки. Холод выбросил окурок в окно. Собаки, без базаров… Но собаки бешенные, которых отстреливать надо.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

Холод подъехал к Белорусскому вокзалу. Надо подумать и пожрать что-нибудь купить. Он вышел из машины и купил в ближайшем ларьке два беляша с мясом и бутылку «Бонаквы». Так, теперь порядок. Можно думать. Вначале надо разложить всю информацию по полочкам, по порядку, Есть Рашид, он чистильщик. Судя по всему, безмозглая тварь, но очень хитрый и осторожный. Так, подай-принеси, на большее мозгов не хватает. Есть Седой – судя по всему, тот же человек, кто и впряг тебя в это дело, Холод. Уже двое. Но Седой с кем-то связан. Или у себя в милиции, или… с братвой. Хотя, вряд ли. Но черт его знает. Вон, эти семеро, дураку понятно, связаны были. Где-то прокололись, кому-то дорогу перешли. Тут только гадать остается. Надо сейчас выцепить Рашида. Хотя, впрочем, тот, наверное, сам его ищет. Ну что же, поиграем в догонялки. Кто кого фолонет, Рашид? Если этот урод черножопый не соврал, у Рашида есть связь с Седым. Значит есть концы в руках. Сейчас первым делом Рашид. А там как масть попрет. Холод откусил беляш. А Седого он на базар вытянуть сумеет. Эта тварь ему за все заплатит. Это херня, что он мусор. Мусора тоже разные бывают. Одни правильные – с такими не договоришься. Другие – суки, на деньги жадные и на все ради них готовые. Вот Седой из последних, наверняка. Мусор правильный братков сажает. А такие, как Седой, чужими руками дела свои не шибко чистые обстряпывает. Или чьи-то команды выполняет? Но ничего, он скоро все узнает. Жди, Седой, я скоро приду.

В стекло кто-то стукнул. Холод поднял голову. Небритый парень с синими кругами под глазами. Холод опустил стекло.

– Чего тебе?

– Слышь, братан, купи диктофон, японский. Недорого, пятьсот рублей с кассетой. Рабочий. Проверить можешь.

– Не надо, вали отсюда.

– Ну братан, купи за четыреста. Бабки очень нужны, в натуре.

– В натуре, а не в одежде? Вали отсюда быстро!

– Братан, ну купи хоть за триста. Не видишь что ли, гнет, вмазаться надо. У тебя бабки, видно есть. Пригодится диктофон-то, за двести отдам, а, братан?

– Ладно, давай. На, а то сдохнешь, – Холод протянул парню пятьсот рублей, – и вали отсюда, а то достал.

– Спасибо, братан. Выручил, век не забуду, – парень исчез так же внезапно, как и появился. Холод положил диктофон в карман куртки. Глядишь, и правда пригодится.

 

* * *

 

 «Итак, в эфире «Криминальная хроника». Сегодня утром на Митинском кладбище обнаружено три трупа. Тела были найдены в сторожке. Причиной смерти двоих послужили пулевые ранения. У одного, Загидулина Михаила Наилевича, жителя Москвы, работавшего на кладбище сторожем, проникающее ранение в области горла. На теле другого, уроженца города Казани Гайраулина Рафиса Симпаровича, не имеющего регистрации по месту пребывания в Москве, обнаружено три ранения – два в области живота, одно в спину под левую ключицу. Все ранения для пострадавших были смертельны, так как они несовместимы с жизнью. Третий труп принадлежит гражданину Бойскакову Юрию Эдгаровичу, также уроженцу города Казани. На его теле обнаружены многочисленные раны – пулевое ранение в правую ногу, многочисленные ушибы мягких тканей лица, переломы ребер, а также у пострадавшего отрезана фаланга мизинца левой руки и выколоты оба глазных яблока. Орудие преступления – нож кустарного производства, обнаружен на месте преступления. Так же на месте преступления найдены два пистолета ПМ и обоймы к ним. Ввиду того, что оба жителя Казани не имели постоянного места жительства и работы, проверяется их причастность к организованным преступным группам. Так же, в багажнике автомобиля «БМВ» темно-зеленого цвета, припаркованного возле центрального входа кладбища, найден труп неопознанного гражданина кавказской национальности с многочисленными колото-резанными ранами. По проведенной проверке, труп принадлежит гражданину Дагестана Казыбекову Мурату Содрановичу, представителю ООО «Исток-Владикавказ» в городе Москве. Судя по всему, убийство совершено с целью ограбления».

 

* * *

 

Рашид замер возле телевизора. Пиздец Черепу и Боксеру. Завалили…

– Что, Череп и Боксер не едут? – Олесь зевнул и выключил телевизор.

– Ты че, баран, телевизор не смотрел? – Рашид зло сплюнул на ковер.

– Не едут, значит дела, хотя позвонить могли бы, – Дмитро отхлебнул из кружки пива.

– Блядь! Деревяшки тупорылые! Вы че, так ничего и не поняли? Как тяжело с вами, дубье! Только что по телевизору в вашей любимой передаче показали – трупы Боксера и Черепа обнаружены на Митинском кладбище! Полуебки! – Рашид вскочил и, брызгая слюной, заорал еще громче, – их нет больше! Пацанов моих больше нет!!! – он схватился руками за голову.

– А, так значит это они были? – Олесь посмотрел на Рашида.

– Тогда теперь точно не приедут, – многозначительно резюмировал Дмитро.

Рашид в изнеможении опустился на диван. Идиотизм вечен.

Зазвонивший мобильный вывел Рашида из состояния прострации.

– Да!

– Рашид, это Седой. Хорошо сработали, нечего сказать. Два ноль в вашу пользу. Что дальше делать будешь, умник?

– Седой, так получилось. Я исправлю все, отвечаю.

– Ага, исправишь. Зря я с тобой связался, с дилетантом. Ты даже простых вещей сделать не можешь! Поссать пошел и все ботинки, на хрен, намочил, придурок!

– Это просто… случайно получилось. Этот твой Холод наверняка какой-то крутой. Я сейчас все хорошенько продумаю и ему не жить!

– Ладно, не ори. Крутой, говоришь? Конечно, не вроде вас, пальцем деланных. Ты чего думаешь, я тебе за какого-нибудь сосунка десять тысяч отвалил? Нет, Рашид. Тут попотеть надо. А вы только спалилсь. Нет, наверное, я все-таки зря с вами связался. Вы не спецы. Тебе самому не смешно? Вам человека заказали, а вы его не только упустили, но и себя убить дали! Клоуны!

– Седой, я найду его! Бля буду, через день я принесу тебе его голову! Всего один день – и он твой!

– Хорошо, Рашид, один день у тебя есть. Это твой последний шанс, иначе делов у нас с тобой больше никаких не будет, Рашид. Как все сделаешь – позвони. Номер телефона запомни. Сто тридцать два, – он продиктовал номер, – два гудка, потом кладешь трубку, набираешь снова. Я буду знать, что это ты, тогда подойду к телефону. Череп с Боксером нас спалить могли, уроды. Говорил вам, мурло вонючее, аккуратнее! Не грабьте без нужды! Нет, все денег им мало. Ладно, день, Рашид. Жду. До связи, –  поплыли гудки.

– Козел! – Рашид выключил телефон, – вот козел!

 

* * *

 

Седой сел за кухонный стол. Пельмени начали уже остывать. Эх, жениться тебе надо было, полковник. Уже сорок пять, а ни кола, ни двора. Вначале по всему союзу болтался, некогда тебе было. Работа все больше. Вот и жри теперь, как дурак последний, пельмени холодные! Но ничего, скоро все изменится. Но дело еще до конца не сделано. Холод пока жив. Ох, неспокойно на душе Седого. Обсохатился Рашид со своими ребятами. Если это Холод на кладбище был, все – не появится он там больше. Осторожный он очень. Хотя, хрен его знает, кто корешков Рашида убил. Да и труп в багажнике… Говорил он этим идиотам, не высовывайтесь, сидите тихо. Нет, понесла нелегкая. В бандитов поиграть захотелось, предупреждали этих недоумков, что, денег им мало давал? Чего им не хватало? Крутизны, что ли? Но убрали их грамотно – никаких улик. Пока все тихо. Седой пробил по своим каналам. Об их связи никто не догадался, слава Богу. Рашида он напугал специально, конспирация лишняя не помешает. Смешно будет… Седой представил заголовок в газете: «Полковник МВД руководил бандой отморозков и был связан с …» Да, мало тогда не покажется. Рашид сейчас, конечно, напуган. Но ничего, пуганул его, быстрее оклемается. Не настолько он идиот, чтобы не понять, если это Холод, то Рашиду также, как и его псам конец. Значит будет искать и постарается найти. А как Холода он уберет, придется его самого убрать – знает много, вдруг говорить начнет. Ну, там проще будет. Но пока Рашид нужен. А если Холод найдет Рашида первым? Да, тогда каша заварится крутая. Все-таки зря он Рашида под это дело подвязал. Холод не мальчик с улицы. Все-таки у него сильная бригада была.

Седой вспомнил досье РУБОП на Богданова Сергея Георгиевича, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, руководителя ОПГ по кличке Холод. Профиль группировки – жесткий рэкет. ОПГ построена по четкому армейскому принципу, внутри нее дисциплина и порядок. Приказы Холода выполняются беспрекословно. Для всех своих подчиненных он абсолютный авторитет. Действия группы спланированы и отличаются тщательно продуманным характером, что говорит о не дюжих умственных способностях ее лидера. Бандитами широко используются новые технические средства и разработки, группа отличается мобильностью и оперативностью. Ее лидер, Богданов С.Г. сам принимает участие во всех акциях ОПГ, контролируя действие каждого члена. Основной костяк ОПГ: бывшие спортсмены и вооруженные силы боевых частей подразделений, уволенные в запас. По характеру Богданов С.Г. дерзкий, решительный, обладает неординарным подходом к решению поставленной задачи, имеет хорошую спортивную подготовку (мастер спорта по боксу), хорошо знаком со всеми видами боевого оружия (проходил службу в ВДВ, участвовал в боевых действиях на территории Чеченской республики, имеет правительственную награду). Вывод: опасен.

Да, Холод – крепкий орешек. На сраной козе к тебе не подъедешь. Ну ничего, есть у меня для тебя на всякий случай сюрприз. Козырь, так сказать, против него – ты абсолютный ноль. Чтобы поймать одного маньяка, нужен другой маньяк. Есть у него один такой на примете, так что берегись, Холод. В любом случае ты попал. Но пока рано об этом. Посмотрим, как Рашид справится.

В это время затренькал телефонный звонок.

– Алло!

– Здравствуй, Седой.

– Здравствуйте, давно ждал Вашего звонка!

– Повезло, значит. Дождался. Короче, на счет, который ты указал, деньги переведены. Можешь проверить.

– Спасибо, признателен.

– Ну, это тебе спасибо. Что у тебя там с Холодом?

– Оставил в покое, как и договаривались.

– А тут пиздишь, ментяра. У нас другая информация. Мы прекрасно понимаем, что тебе лишний свидетель не нужен, вот ты Холода убрать и хочешь. Неблагодарный ты человек, мусор. Парень вон за тебя все дело сделал, ты бабла не меряно заработал, а теперь его в благодарность отморозкам заказал. Нехорошо так поступать, гражданин начальник.

– Откуда Вы знаете? Это полная дезинформация!

– Ну, хорошо, если так, а то земля слухами полнится.

– Давайте на чистоту. Зачем Вы так о Холоде печетесь? Он кто Вам? Это уже отработанный материал. Будь бы моя воля, я бы его убрал, возможность есть. Он не с нашей с Вами команды, насколько мне известно. Тем более, он человек непредсказуемый – неизвестно как себя поведет. От такого чего угодно ждать можно. Если бы не Вы и наш совместный бизнес, его уже давно в живых бы не было!

– Ага, вон как загоношился. Перетрухал хорошо ты, Седой. Не с нашей команды, говоришь? А татары, которых ты убивать его послал, с нашей команды, что ли были? Как он их разделал красиво. Ты смотри, мусор, в опасные игры играешь за спиной нашей. А может ты боишься его просто, измену словил? Прознает он, что ты сотворил все это, и мандец тебе. Он парнишка бедовый. Он свое дело сделал – оставь его в покое, по-хорошему прошу. Не наживай себе лишних проблем на хитрую жопу. Оставь парня в покое, пусть живет!

– Вы что думаете, я его боюсь? Я просто о нашей безопасности волновался. Откуда Вы взяли, что я татар к нему подослал? Да, я знаю их, они у меня в оперативной разработке, только и всего. Неужели Вы думаете, что полковник милиции будет общаться с таким дерьмом? Низко Вы меня цените! Я-то думал, Вы мне доверяете.

– Доверять только себе можно. Да и то не всегда. А насчет общения – с нами-то ты общаешься?

– То Вы! Это совсем другое дело. Люди серьезные. И тем более, у нас интересы взаимные есть. Мы друг другу нужны очень. Не так ли?

– Так-то оно так. Но парня лучше оставь в покое – заслужил он.

– Хорошо… хорошо, какие проблемы. Все понял.

– Ну, лады. Кстати, с новым назначением тебя, полковник.

– Спасибо. Сплюньте, рано еще.

– Сам сплюнь, суеверный ты мой. Покеда.

– До свидания.

Ага, оставь Холода в покое! Хрен вам всем по всей морде! Теперь точно ему хана! Это его, Седого, проблема. И вас она никаким боком не касается. А про татар все-таки узнали, вот мудак Рашид! Пасли тебя, Седой, что ли? Надо аккуратнее быть, и с Холодом побыстрее кончать. У Рашида двадцать часов осталось. А потом и Рашида в расход. А то небольшая проблема в геморрой перерасти может. Все, хватит в бирюльки играть. Достали его все со своими советами.

 

* * *

 

Холод сидел в «Макдональдсе» и жевал гамбургер. Простая булочка, в ней обыкновенная котлета с майонезом. Нет, нам, дуракам надо было ждать прихода этого «Макональдса», сами как будто додуматься не могли! Отхлебнул «Колы». Все. Рашид близко. «Макдональдс» на Ярославке. Где-то здесь, среди однообразных серых домов спрятался дом, в котором сидит Рашид. Ныкается. Хотя, кто знает, леший его задери. Рашид его может ждать, и, наверняка не один. Не надо забывать, кто его танцует. За всей этой музыкой ушлый человек стоит – Седой. Он эти два года держал тебя в поле зрения. Он один из немногих знал, что Холод жив. Судьи, рубоповцы… Всех ты обманул, Миша Сиволобов. А эту хитрую лису нет. Он убил твоего командира Василича, пускай чужими руками, но все-таки убил. Он нашел тебя и засадил, хитроумно обвинив в тех убийствах, которых ты не совершал. Он специально подстроил тебе на «зоне» гон и травлю, позже сведя тебя с Вованом, морально растоптанным – это тебя ждет, Холод. Он вложил в твои руки оружие, и ты все это, как младенец, схавал. А сейчас он просто хочет тебя убрать, как ненужного свидетеля. Своими грязными методами, опять чужими руками. Чувствует он – опасный ты человек. Но он не один. Обычно в шахматах перед тем, как начать новую партию, оставшиеся фигуры убирают с шахматной доски. Холод пешкой прошел в ферзи, «поев» коней, пешек, слонов и поставив в конце партии мат. Партия закончена. Но скоро начнется новая, уже с другими шахматистами. «Ферзя» с поля долой, до свидания, Холод. Новая партия – новые фигуры.

Холод запихнул остатки гамбургера в рот. Но тут ты, Седой, ложанулся. Просто так Холода не уберешь. Не справедливо это. Он тоже хочет быть чемпионом.

Холод поднялся из-за стола и пошел в туалет. Зашел в кабинку, закрыл за собой дверь на задвижку и вытащил два пистолета. Проверил магазины – полные. Снял с предохранителей, передернул затворы и положил пистолеты в карманы куртки. Вышел, ополоснул лицо и руки, смыв усталость. Вытерся бумажным полотенцем и посмотрел на себя в зеркало. На него смотрел осунувшийся парень с мертвенно-холодными глазами. Он готов.

 

* * *

 

Рашид выдвинул диван и достал оттуда АКС(у). Щелкнул вставляемый магазин. Держись, Холод.

– Короче, братья-молдоване! – Рашид бросил на Олеся  и Дмитро гневный взгляд, – сегодня мы поквитаемся за Боксера и Черепа. Мы должны найти этого ублюдка. Пока не знаю, где. Но, главное начать, а там видно будет. Оружие возьмите. Помните, он зверюга опасный, как скажу – сразу стреляйте. Времени чесать яйца нет. Так что прочухивайтесь, пока время есть. Сделаем его – богатые  будете, я вам по тысяче долларов отстегну сразу.

– По тысяче, это сколько в рублях-то будет? – Олесь изумленно открыл рот и стал загибать пальцы.

– До хрена. Пальцев не хватит, нечего их гнуть.

– Сейчас, Рашид. Подожди, мы с тобой, – Дмитро схватил пуховик с вешалки, – Только вот оденемся.

– Давайте быстрее.

 

* * *

 

Холод подъехал к девятиэтажке поносного цвета на улице Проходчиков. Так, как теперь Рашида выманивать? Но в это время входная дверь подъезда распахнулась и не оставила Холоду времени для раздумий. Трое человек со спортивными сумками, опасливо озираясь, вышли на улицу. Двое здоровых детин с выражением явного идиотизма, а третий… Невысокий парень, весь затянутый в кожу со слегка раскосыми глазами. Рашид. Троица направилась к темно-зеленому «БМВ». Холод выскочил из машины, выхватив оружие. Первый выстрел раздербанил пуховую грудь Дмитро. Второй сшиб его с ног. Свинцовая птичка клюнула его в правый глаз. Словно в замедленном кино, он растянулся на асфальте. Рядом с ним упала сумка, из которой, звякнув об асфальт, выпал пистолет Макарова. Двое успели выхватить оружие и спрятаться за машиной. Ограниченное пространство между домами разорвала автоматная очередь. Холод двигался вперед, приседая и прокладывая себе дорогу одиночными выстрелами. Рашид стрелял из автомата, но его движения были паническими и неуверенными. Все пули, миновав Холода, уходили звенящей струей высоко в небо. Холод поймал в прицел огромное дебильное лицо с округленными от ужаса глазами. Два выстрела. Олесь, дико заорав, схватился за лицо левой рукой. Сквозь пальцы потоком лилась кровь. Третья пуля, словно тыкву, расколола его череп. Молдаванин выронил пистолет и рухнул на спину. Последнее, что он увидел – весеннее небо вечерней Москвы… Последний хриплый вздох. Все закончено. Рашид остался один. Он стрелял как сумасшедший. Ну вот, сухо щелкнул курок. Патроны закончились. Рашид потянулся к сумке – там полный магазин. В это время на него обрушилось что-то тяжелое, автомат выпал из рук.

– Поднялся, тварь! – Холод упер в шею Рашида еще горячий ствол, – быстро в машину. Ключи у тебя? – Рашид кивнул. Они сели в «БМВ» – Рашид за рулем, Холод рядом, – Гони, падла, я покажу куда.

 

* * *

 

Они остановились возле посадки на Ярославском шоссе, по дороге на подмосковный Пушкин и свернули с трассы.

– Все, приехали. Лопата есть?

– Зачем?

– Лопата, спрашиваю, есть? – Холод ударил Рашида рукояткой ТТ по голове, черные волосы окрасились кровью.

– Есть, в багажнике.

– Вылазь и доставай, и, смотри, без шуток, а то продырявлю на хрен, – они вылезли, и Рашид достал из багажника небольшую саперную лопатку, – пошли, вперед, – Холод толкнул Рашида в спину, – шевели поршнями. Вот здесь стой, – Холод присел на пень и направил ствол на Рашида, – копай!

– Чего?

– Могилу себе, придурок!

– Зачем?

– Тьфу, блядь, какой непонятливый – сдохнешь сейчас. Быстрее! – Холод выстрелил. Пуля ударила в десяти сантиметрах от ноги Рашида. Тот дрожащими руками стал ковырять промерзшую землю, пригнувшись, – вот молодец! – Холод закурил, – работай!

В разные стороны полетела земля, скованная льдом, еще так и не успевшая оттаять после зимы. Над Рашидом клубилось облако пара. Он быстро «вгрызался» в землю и посматривал на Холода. «Правда, себе могилу рою. Этот не шутит». Очень скоро яма углубилась и Рашид стоял в ней уже по колено.

– Слушай, давай поговорим.

– Копай-копай.

Прошло еще какое-то время. Яма углубилась, и Рашид стоял в ней уже по пояс.

– Давай поговорим! – потные волосы Рашида покрыл иней, кровь подсохла и всклокочила их в невообразимый вид, – давай поговорим!

Холод подошел к нему.

– Ништяк, хватит. Теперь можем поговорить. Держи, – Холод кинул Рашиду диктофон, – красная кнопка – запись.

– Это зачем?

– Рассказывать будешь.

– О чем?

– О чем я спрошу, дерьмо. Начинай, дубль первый. Кто такой Седой и что ты про него знаешь? – Рашид задумался, нажав на кнопку «REC», – быстрее соображай, – Холод направил на него пистолет.

– Ладно. Седой – мусор, полковник.

– Откуда ты его знаешь?

– Нас он на вокзале подобрал. Денег заплатил, мы мужика одного грохнули. Я, Боксер и Череп.

– Часто он к вам обращался?

– Два раза в месяц – это когда замочить кого. А так, потрясти еще кого, припугнуть.

– Павлова вы убили?

– Это кто?

– Вояка.

– А, да, мы, – Холод бешеными глазами посмотрел на Рашида, – но это Седой приказал, он тебя искал. Тогда, в Тамбове еще одного мента замочили. А у него дома вся семья была, пришлось и их убивать, – Холод ударил ногой стоявшего в яме Рашида. Тот согнулся в три погибели.

– Козлы вонючие!

– Это все Седой, – Рашид от боли заскрипел зубами, – он бы нас убил иначе.

– Ты знаешь, кто я?

– Седой сказал, что Холод. Больше ничего, в натуре, не знаю.

– Дальше. Чего еще знаешь о Седом?

– Не много. Живет где-то в Черемушках. Телефон есть. Надо набрать, два гудка подождать, потом трубку положить, а потом опять позвонить. Тогда он трубку возьмет. И звонить надо с моего мобильного. Все, вроде.

– Ну, это мало, – Холод направил пистолет.

– Подожди, вспомнил. Генерала одного убили, недавно там, судью, воров. Так это Седой, отвечаю. Он мне как-то сказал, работай, Рашид. Скоро тебя большим человеком сделаю, но не понтовался, а в натуре говорил. Он говорит, сейчас уберем кого-то и бизнес денежный будет. И еще, он у этого генерала замом был. Точняк. А потом, как всех этих завалили, Седой отзвонил, мол, убей Холода, десять штук заплачу, он свидетель лишний, точняк. Но тех не мы убивали. Мы бы так не смогли, так красиво. И еще, у Седого среди бандюг замуты есть, люди крутые. Он с ними бизнес делать собирается. Вот теперь точно все, бля буду.

Холод задумался. Рашид протянул ему диктофон.

– Может, разбежимся?

– Ага, дай твой мобильник, – Рашид протянул новенький «Samsung», – на, красивый, недавно купил, – Рашид виновато, по-детски улыбнулся. Холод посмотрел на него: «Совсем мальчишка. Сколько ему? Лет двадцать, может чуть больше. Дите еще. А сколько людей жизни лишил. Нет». Он навел ТТ на голову Рашида.

– Знаешь, Рашид, может быть когда-нибудь красота и спасет мир. Но пока она будет его спасать, уроды, вроде тебя, этот мир погубят. Прощай, – сухо щелкнул выстрел. Рашид, скрючившись, опустился на дно ямы. Пуля, пробив голову, вышла наружу, разворотив затылок.

Холод набрал номер телефона, достав визитку капитана Антонова.

– Антонов у аппарата.

– Это Холод, капитан. Через ментов своих адресок пробить можешь? Телефон записывай… Спасибо, перезвоню.

Через пять минут у Холода был адрес Седого в Черемушках.

Два звонка и тишина. Потом телефон зазвонил снова. Рашид. Седой взял трубку.

– Алло! Как дела, Рашид, все сделал?

– Это Холод, Седой. Я иду к тебе, жди, – и короткие гудки.

 

* * *

 

Все, Рашид лоханулся и сдал его. Ну что же, последний козырь. Седой набрал номер.

– Влад, это Горчаков! Ты где сейчас находишься? Отлично. Через двадцать минут жду. Будь у меня. Разговор у меня серьезный есть.

Седой облегченно вздохнул. Лепехин Владислав, сын одного его сослуживца, капитан МВД – вот кто ему сейчас нужен. Этот паренек все сделает как надо. Шустрый звереныш, хватка мертвая. Надо вот только объяснить ему грамотно. Через двадцать минут они сидели на кухне.

– В общем так, Влад, такая история. Помнишь, мы в двухтысячном году в Подмосковье банду одну брали? Много тогда наших полегло. Сам Пяткин, царствие ему небесное, руководил операцией. Так вот, всех положили, а двое ушли.

– Помню. Кажется, одного из них Холод звали. Браток. Его наши потом под Тамбовом подстрелили. Паскуда был порядочный. Много наших убили. А к чему вы это?

– Жив этот Холод. Но не знаю, как там вышло, но жив. И за дружков своих отомстить хочет. Пяткин – его работа.

– А с доказухой как?

– Вот тут и проблема. Можешь мне на слово поверить. Узнал он как-то, окольными путями, кто в той операции участвовал и всех, сучонок, приговорил. С Пяткина начал, с головы, так сказать. У нас сейчас, знаешь, все за деньги купить можно. Вот кто-то из наших продался. Осторожнее, Влад.

– Ну, это еще посмотрим, кто кого. Далеко ему до нас.

– Далеко, не далеко. Но полчаса назад позвонил он – точно он, и говорит, все, труп ты, полковник.

– Не может быть.

– Может, Влад.

– Ну и что вы делать собираетесь? Может сообщить своим? Подкрепление попросить и взять его?

– Да, в этом-то все дело. Понимаешь, по документам он мертв, а прямые улики на мертвеца кто примет? Сумасшедший разве. Тут по-другому надо.

– А как Вы хотите?

– По совести, Влад. Он сейчас как оборотень. Спугни – и все, растворится он. Живым его брать не нужно, Влад. Он столько наших убил, а суд ему все равно больше пожизненного не даст. Да еще замучаемся доказывать, что это Холод. Геморроя столько.

– Это Вы, конечно, правильно говорите. А вот закон как же?

– Влад, мы сейчас закон. Убить его надо, без суда и следствия. Нам решать, как с ним быть. Сколько он друзей твоих убил? Вспомни! Вот то-то и оно…

– Хорошо, согласен. Какие наши действия?

– Я уже все решил. Спасибо, что со мной, Влад. В общем так. У тебя есть человек верный? – Влад кивнул, – Хорошо. Холод за мной придет по любому. Не такой он человек, чтобы попросту словами разбрасываться. Вот вы его и подкараульте. Возьмите и в лесок вывезете. Пулю в затылок – и все. Нет этой твари.

– Хорошо, когда начинать следить за Вашим домом?

– Прямо сейчас, Влад.

 

* * *

 

Холод подъехал к дому Седого, заглушил «БМВ», вытащил из диктофона кассету и положил во внутренний карман. Проверил пистолет и вышел. Ничем неприметный подъезд обыкновенной высотки в Черемушках. Холод шагнул внутрь. В нос сразу ударил аммиачный запах кошачьей мочи. До лифта оставалось всего несколько шагов… Холод переложил в правый карман рифленое тело Ф-1 и передернул затвор ТТ. И вдруг в лицо ударила струя из перцового баллончика, и сильный удар обрушился на голову. Пистолет выпал из рук. Холод распластался на заплеванном кафельном полу, из глаз обильно потекли слезы, застилая свет. Он почувствовал, как две пары сильных рук подхватили его под мышки, накинули на голову мешок и куда-то поволокли. Последнее, что он почувствовал – удар обо что-то железное. Хлопок багажника, и он выключился… Взревел мотор.

 

 

* * *

 

–  Вылезай, дерьмо собачье! – с головы Холода сдернули мешок. Весенний лес. Он стоял на коленях среди берез, раскинувших в разные стороны свои ветки. Холодный, колючий воздух щекотал горло. Холод глубоко вдохнул и закашлялся, получив сильный удар ботинком в грудь, – ну что, падла, допрыгался? – Влад Лепехин еще раз пнул его ногой под ребра. Холода согнуло пополам, – теперь за все ответишь, урод. За детишек, лишенных родителей, за жен, оставшихся вдовами, за отцов и матерей, потерявших своих сыновей, за все ответишь, мразь! – он не переставая бил ногами скрюченного дугой Холода. Талый, слегка подмерзший снег, царапал лицо и руки Холода, он как мог прикрывался и уворачивался, но каждый удар Влада настигал его и отдавался тупой болью во всем теле. Кровь сочилась с разбитых губ. Трещали ребра. «Амба» – успел подумать Холод. Неожиданно Влад остановился, – Виктор, – обратился он к стоявшему у машины белобрысому крепышу, – дай мне его ствол. Пора кончать эту тварь. Ползи вон к той березе! – он ткнул пистолетом в сторону причудливо согнутого дерева, – и молись, если можешь, – Холод прижался к шероховатому стволу лицом. «Ну вот и все! Меня больше нет. Глупо… Все! Нет, не все!!!» – и искалеченная рука незаметно опустилась в правый карман. Влад неспеша поигрывал пистолетом и приближался к Холоду, – все отморозок? Ничего сказать не хочешь?

– Ты сам все за меня сказал.

– Не понял, что я сказал?

Кто за это все ответит – за вдов, сирот, матерей, кто ответку за это держать будет, мусор?

– Вот ублюдок? Ты ребят моих убивал, а еще понтуешься? Сколько вы тогда наших в подмосковье положили, сучара?

– Не тебе меня сучить, – Холод поднялся, застонав, и прислонился к шершавому стволу березы, – базаров нет, ты солдат, приказы чужие выполняешь. Сказали, вали – вот ты и валишь. А башкой подумать туго? Что именно я тебе плохого сделал? Ничего! Полечи меня на счет твоего долга, присяги. Я-то отвечу, а ты сможешь ответить перед детьми, женами, отцами, матерями тех ребят, которых ты убил? Так что стреляй, и сдохнем вместе, – сказал Холод, приближаясь в плотную к опешившему Лепехину. Он как будто случайно достал руку из кармана и вытер кровь с рассеченных губ. Еще шаг – и он встал вплотную к Владу, – на! – Холод сплюнул к ногам Лепехина кольцо от гранаты, и только тогда тот заметил, что Холод держит в правой руке.

– Ты че? Крыша поехала? Брось ее!

– Я тебя, мусор, долго слушал. Хорошо ты говорил. Теперь я скажу коротко. Убей меня – вместе умрем. Мне терять нечего. Край – это. У меня в кармане кассета с музыкой интересной. Сам достань и послушай, а уж после помирать будем, – Влад вытащил кассету из внутреннего кармана куртки Холода и оглядываясь пошел к машине. Холод окончательно обессилив сел на снег.

Лепехин воткнул кассету в магнитофон и голос Рашида начал сбивчивый свой рассказ. Белобрысый крепыш держал тем временем Холода на прицеле. Прошло несколько минут. Влад вышел из машины и вновь подошел к Холоду. Тот заметил изменившееся выражение лица Лепехина.

– Ну что, мусор?

– Ничего, держи, – Лепехин швырнул к ногам Холода его пистолет, – вали отсюда, свободен, – и зашагал к автомобилю. Завелся мотор и, обдав Холода клубами бензина, они уехали в сторону отдаленно гудящей автострады.

Холод нашел чеку от гранаты и трясущимися, негнущимися пальцами вставил ее на место. После зачерпнул ладонью горсть снега и протер окровавленное лицо… «Боже, как ты устал, Холод» …

 

* * *

 

– Влад, зачем ты его отпустил? Он же отморозок!

– Да, знаю я все, Виктор. Но есть одна штука, против которой не попрешь. Знаю, что он наших убивал, но развел он меня, как мальчишку. Знаешь, смотрю я на него и понимаю, не боится этот парень смерти. А глаза… В них ад как будто. Это же война, и мы с ним по разные стороны баррикад. Я таких как он убиваю – это моя работа. И его работа – убивать… Враги мы. Но не попрешь против этой штуки.

– Что за штука такая, Влад?

– Прав он, Виктор. По-человечески прав… И хватит об этом. Поехали лучше ко мне, выпьем. Не могу, душа на части разрывается.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

Седой нервно ходил по квартире, ожидая приезда капитана Лепехина. Так пусто и одиноко. Нет жены, детей. Полковник МВД. Бывший зам покойного ныне генерала Пяткина. Скоро выйдет приказ Министра, и он перестанет быть «И.О. начальника координационного штаба по борьбе с организованной преступностью». Станет главным. На счет в Швейцарском банке на его имя положено пятьсот тысяч у.е., приобретена шикарная вилла в Испании. С Холодом покончено, свидетелей нет. Все мертвы. Добро пожаловать в новую жизнь, Седой. Но на душе почему-то неспокойно. Конечно, он знал, или вернее догадывался, что Пяткин как-то связан с криминалом. Именно тогда они по наводке «синих» брали в Подмосковье остатки холодовской братвы. Седой помнил, как нервничал сидящий рядом генерал, постоянно отзванивая кому-то. Холода тогда не взяли, он ушел, а позже его где-то под Тамбовом грохнули. Пяткин успокоился. А Седой наоборот насторожился. Перекопав сотни судебных материалов и оперативных сводок, он вышел на хорошо отлаженную воровско-милицейскую систему взаимодействия. Менты крыли воров, те им платили. Холод до чего-то докопался, но его вовремя остановили. А остановили ли? Седой потратил много сил и нашел его, пока не зная, зачем он может ему пригодиться. Это стоило ему крови, гибели ни в чем не повинных людей. Но он упрямо шел к своей цели. И однажды ему позвонили. Решительный голос предложил встретиться. Поняв, что возражать глупо, он согласился. Предложили взаимодействие и плодотворное денежное сотрудничество. Он подумал, и снова согласился. Сто тысяч долларов. Последовал звонок. Их интересовал Пяткин и его связи в криминальном мире. Седой рассказал. Сто тысяч долларов. А потом уже сам, когда в очередной раз позвонили, настоял на встрече и предложил уничтожить Пяткина и его людей. Там подумали и согласились. Дали срок – два месяца. Вот тогда Седой и вспомнил о Холоде. Ему удалось его выманить, подняв шум в СМИ. Потом тюрьма и предложение работать. Тот согласился. И все сделал. Вот так вот бойцовский пес оказался на свободе. Но Холода нужно было убрать, вот тогда и пригодились подкормленные им беспредельщики – Рашид и компания. Но они очень круто облажались. Сдали его Холоду. Но ничего, Влад поправит дело. Седой помнил Влада еще необстрелянным лопоухим курсантом высшей школы МВД. С его отцом они вместе начинали операми в МУРе. Но майора Лепехина убили при задержании одной банды. И с тех пор Седой помогал Владу, выполняя свой долг перед погибшим другом. Ведь именно его, майора МУРа Горчакова, прикрыл майор Лепехин. Влад верный, никогда не продаст. Вон Седой сколько для него сделал – карьера, квартира… Со временем хорошая смена ему будет. Правда, парень ершистый, характерный. Но ничего, в дело войдет, поосядет, успокоится. Что-то он запропал…

В это время раздался звонок в прихожей.

– Привет, Седой, – неожиданно на него обрушился мощный удар в челюсть. Седой едва приоткрыв дверь, со всего размаху ударился в вешалку. Посыпалась одежда. Убрав с лица шинель с полковничьими погонами, он увидел стоящего перед ним грязного и окровавленного Холода.

– Ты?… – только и смог вымолвить.

– Что, педрила, не ждал? А вот сподобилось нам с тобой повидаться, Седой!

– Ну, это не надолго. Один хрен, ты труп, Холод. Все, – Седой проскрипел сквозь зубы, – знал бы ты, урод, во что вляпался.

– Да ты не депрессируй, полковник, все я знаю. Весь расклад твой чмошный. Думал, сольешь меня и кранты, так? А обосрался жидким поносом, мудила! – Седой занервничал, – что замежевался? Лоханулся ты, думал очко твое прикроют, все за тебя сделают? Так ведь, Седой?

– Я могу тебе многое объяснить, Холод. Да вот боюсь не поймешь башкой своей застуженной. Это игры не для таких как ты дебилов.

– Ага, высокоинтеллектуальный клуб Знатоков. Хитровыебанные. Кто за этот беспредел ответит? Сколько народу положили, сучары позорные? Ты, мразота? Кто ответит?!

– Я отвечу. Неожиданно Холод услышал знакомый из далекого прошлого голос. Входная дверь распахнулась. На пороге квартиры Седого в окружении своих амбалов  стоял… Поркоп, – я отвечу, Холод. За свой базар завсегда ответить готов.

– Убей его, Прокоп! – Седой умоляюще смотрел на Прокопа, силясь подняться, – мы же одна команда! Одно дело делаем!

– Лады, команда-шмаманда. Мишук! Помоги подняться гражданину начальнику, – бросил Прокоп одному из своей пристяжи. Тот приподнял Седого и, казалось, поддерживая, на секунду приобнял. Из горла Седого вырвался свист. А детина отпустил его, и тело Седого стало оседать набок. Изо рта тонкой струйкой на подбородок потекла кровь. В боку между ребер Седого торчала зэковская заточка с ручкой, обмотанной синей изолентой.

– Одно дело делаем. Только вот живем по понятиям разным, – сплюнув на труп Седого, сказал Прокоп, – оставьте нас, ребятишки, нам потолковать надо. В комнату пойдем, Холод, и присядем. В ногах правды нет, да и базар у нас с тобой не коротким будет.

– Прокоп, неужели ты все знал?

– Знал, мальчонка, знал, есть за мной такой грешок. Да и ты обо всем догадывался, докумекивал, да только в сознанку перед собой играть боялся.

– О чем ты, Прокоп?

– А вот о чем, слушай, не перебивай. Смрадные времена для общака настали, путанные. Понятия в «терки» и «телеги» обернулись. У кого распальцовка круче – тот прав. Раньше братва за закон рубалась, а нынче за бабки. У бедного не укради, слабого не обидь, злата не возжелай, фраером честным по жизни будь, куском своим с ближним поделись. Где это все сейчас? Похерено! За что мы по острогам страдали? За то, чтобы кто-то мошной своей тряс? Меня законом крестили, а сейчас? Кинул «лавэ» – и в поряде законник. Без ходки единой. Вот как. А тут еще «новые» появились, ни закона, ни понятий. Чуть что – ножичком по горлышку «чик»... Ни о тебе базлаю. Ты общак исправно грел. Без базаров. Ну многие наши на это повелись. Теперь и не поймешь, кто на стрелку приезжает – братва или мусора. Наркота, шлюхи, заложники… Бизнес. А по-моему, бардак беспредельный. Мент – он по жизни мент, не о чем ему с честным фраером толковать. А с волками как? По-волчьи надо. А иногда и по-собачьи.

– Выходит, ты моими руками все сделал?

– А у вора руки должны быть чистые, мокрухой не запачканные. Знаю, братва твоя полегла, кореша верные. Не прав, отвечу. Хочешь – стреляй, – Прокоп протянул Холоду старый наган, – я свое дело сделал.

– Ищи мудака в психушке, Прокоп. Только я пушку твою возьму, ребятишки твои меня как щенка шлепнут. Все я понял. Псов пес убивать должен, так по-твоему?

– А кто ты по жизни, Холод?

– Человек, Прокоп!

– Чебурек! Это ты Сивому расскажи, и всем тем, кого ты жизни лишал. Поскули. Мертвые не потеют. Заговорил как. Собака ты, ей и подохнешь. Куда тебе идти? Кому ты по жизни нужен? Убивать – вот что можешь. Так и убивай. Ведь тебе все равно, кого мочить. Это работа твоя. И бабок тебе за это не надо. Человек. Дерьмо все это. Все мы собаки бешеные! Люди вон, на заводах работают, да детишек нянчат. Они живут, а мы существуем. Иди, Холод. Никто тебя искать не будет. Беги от себя, все равно назад вернешься. Время-то оно не лечит.

Холод поднялся со стула и не спеша вышел из квартиры Седого. Амбалы Прокопа расступились, пропуская его. Холод шагнул в полутемный подъезд. Дверь за ним захлопнулась.

 

* * *

 

– Товарищ генерал, вот кассета интересная. Я Вам о ней рассказывал. Давайте послушаем. Она как раз по делу Горчакова.

– Включай.

Тот воткнул кассету в магнитофон, и по кабинету полилась речь Рашида. Генерал внимательно прослушал все до конца.

– Откуда она?

– Один капитан из РУБОП передал. Лепехин его фамилия.

– А у него откуда?

– А это сами у него спросить можете. Он в приемной дожидается.

– Хорошо, позовите, пусть войдет.

– Здравия желаю, товарищ генерал. Капитан Лепехин!

– Заходите и поясните из чьей фонотеки изъяли эту запись?

– По почте получил.

– Интересно. Оборотень. Горчаков, офицер МВД, награды есть, служил честно. Пяткин, ну с этим всегда неладно было, мы подозревали. Но этот-то! В голове не укладывается. А? Капитан?

– Деньги все за него решили и зависть.

– А кто этот Холод?

– Был такой из бандитов. Типичный браток. Дерзкий, наглый, но справедливый. Убили при задержании.

– Не очень-то он на мертвого похож, капитан?

– Но, по крайней мере, товарищ генерал, по имеющейся информации.

– А как бы его повидать? Он смог бы много интересного рассказать, а, капитан?

– Знаете, товарищ генерал, есть такая древняя легенда. Раз в год на перекресток дорог выходит огромная, черная как ночь, собака. Она приходит в город, скребется в закрытые двери, лает, просит ее пустить. Поговаривают, что она ищет своего хозяина. Но люди, обезумев от страха, запирают на засовы двери. И тогда собака начинает жутко выть на луну. И кто услышит ее голос – тот скоро умрет. А тот, кто увидит ее – тот умирает сразу на месте.

– И к чему все это, капитан, мистика какая-то!

– А вот к чему, товарищ генерал. Никто не пустил эту собаку в дом, не погладил, не заглянул в ее огромные как небо глаза. И пока она только воет.

– А какая связь между собакой и Холодом?

– Он и есть этот пес. Его лучше не видеть. Он с другого мира, нам его не понять. Он как пес без хозяина. Старого он потерял, а другого никогда не признает. Он может прикинуться, что понимает вас, но все равно он будет играть по своим правилам.

– Но ведь он опасен, капитан?

– Нет, если его не трогать. Ему на все наплевать, пока дело его не коснется. А если коснется – тогда берегись. Пес выйдет на охоту.

– Странно Вы рассуждаете, Лепехин.

– Объективно, товарищ генерал.

– Ладно, наверное, Вы правы, капитан. А Вы его видели?

– Слышал, товарищ генерал!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

Из приказа министра МВД:

 «Согласно имеющейся оперативной информации, органами собственной безопасности МВД провести операцию «Оборотень» с целью выявления коррупции и взяточничества среди сотрудников МВД по Москве и Московской области. Замеченных в данных деяниях лиц временно отстранить от выполнения служебных обязанностей и возбудить в отношении них уголовные дела. О выполнении доложить».

 

* * *

 

Из досье органов собственной безопасности МВД:

 «Вчера задержан оперуполномоченный ОВД «Нижегородский» капитан С. при попытке сбыть членам одной из преступных группировок Москвы огнестрельное оружие в следующем количестве: АК-74 – 2 единицы, ПМ – 6 единиц, а также патроны калибра 9 мм – 600 штук, калибра 5,45 мм – 2300 шт. Данное оружие, как установлено, похищено из фондов вещественных доказательств ОВД «Нижегородский» Ведется служебное расследование» …

 

 «Задержан начальник паспортного стола ОВД «Капотня» майор У. по подозрению в незаконной выдаче паспортов лицам, находящимся в федеральном розыске. Тем самым майор У. содействовал данным лицам в сокрытии от правоохранительных органов. В его отношении заведено уголовное дело. Выявлено 16 незаконных выдач. За каждый фиктивный паспорт майор брал по 1600 $ США» …

 

«Старший лейтенант ГИБДД К. передавал лидерам Н-ской преступной группировки за вознаграждение информацию по авто-тех средствам, находящимся в угоне. Установлено, что Н-ская ОПГ занимается угоном машин в столице с целью перепродажи в Кавказские регионы. Все члены данной ОПГ задержаны. Ведется следствие. Проверяются на причастность к этому уголовному делу некоторые сотрудники ГИБДД» ...

 

 « Задержан капитан И., старший участковый инспектор ОВД «Измайловский» по подозрению в участии в Азербайджанской этнической преступной группировке, контролирующей вещевой рынок «Измайлово». Капитан И. Занимался денежными поборами с лиц, занимающихся предпринимательской деятельностью на данном рынке. Собранные деньги поступали в кассу «общак» преступного сообщества. На вопрос, с какой целью капитан И. обирал предпринимателей, он ответил: «Просто хотелось помочь землякам…». Поступили заявления от 130 пострадавших. Заведено уголовное дело» …

 

«Сотрудниками органов собственной безопасности выявлено 34 случая взяточничества, 25 случаев вымогательства, 30 случаев превышения служебных полномочий среди сотрудников МВД г. Москвы и Московской области. 16 сотрудников уволены из рядов МВД за совершения поступков, порочащих честь работников МВД. В отношении 26 возбуждены уголовные дела. 20 человекам объявлен строгий выговор с предупреждением о полном служебном несоответствии. 15 человек разжалованы и переведены на нижестоящие должности. В ходе проверки установлено, что в ЦА МВД имеются лица, состоящие на связи с криминальными авторитетами. Данные лица взяты под негласный контроль, ведется их оперативная разработка на причастность» ...

 

* * *

 

Сева, молодой авторитет из Таганских, выходил из Суши-бара «Краб-Хаус» на Тверской. Ништяк – масть поперла. С блатными добазарился, корону вот-вот сольют. С черными потележил, скоро на Москву пойдет поток дешевого героина. Киргизы уже вовсю топчут горные перевалы на границе с Афганистаном. Сева даже представлял караваны ишаков с поклажей на спинах, бородатых горных абреков, вооруженных до зубов, жующих насвай и охраняющих его богатство. Деньги…

Но в это время от толпы, вытаскивая из карманов пистолеты, отделились двое ничем незаметных людей. Трое охранников даже не успели ничего сообразить. Капли свинцового дождя разложили их на асфальте в аккуратном порядке. Сева лежал, широко раскинув руки, под головой расплывалось ярко-красное пятно, а мечтательные голубые глаза не мигая уставились в по-весеннему голубое небо. Его душа упорхнула высоко за горные перевалы, туда, где спешили его караваны с наркотой, намного выше, в бездонную синь. А стрелявшие как будто растворились, нырнув в подземный переход, оставив возле четырех трупов кольцо зевак и бесполезных свидетелей.

 

* * *

 

 «Добрый вечер, уважаемые телезрители! В эфире программа «Криминал». Всего месяц назад столицу России потрясли ужасающие заказные убийства. Были убиты люди разных слоев общества – известный предприниматель и меценат, судья, прокурор, два крупных бандитских авторитета, милицейский генерал. Вроде бы никакой связи. Но вот что стало нам известно из неофициальных источников, близких к МВД. Гражданин Петелин, крупнейший банковский и промышленный магнат – вор в законе Петеля, неоднократно судимый за особо тяжкие преступления, вхожий во власть, был связан с чиновниками МВД. Неужели, это действия пресловутой «Белой стрелы»? Кто ведет этот целенаправленный отстрел? Кому это выгодно? Об этом мы можем только догадываться. А пока мы предлагаем Вам проследить произошедшие после смерти Петелина убийства в хронологическом порядке:

В своей квартире убит молодой Люберецкий авторитет Т., известный своей жестокостью. Предположительно, поводом для убийства послужил передел сфер влияния. В квартире обнаружено большое количество сильнодействующего наркотического препарата – героина, более шестнадцати килограммов. По имеющимся данным, Т. занимался контролем и поставкой в Москву наркотиков из Средней Азии. Т. убит выстрелом в голову из пистолета «Макарова».

На тридцатом километре Можайского шоссе обнаружен труп предпринимателя В. По имеющейся информации, В. являлся одним из активных членов ОПГ из города Н-ска, контролирующей в Москве уличную проституцию. В. – брат одного из высокопоставленных чиновников московской мэрии, ранее проходил службу в органах МВД, но был уволен в связи с возбуждением против него уголовного дела по статье «Превышение служебных полномочий». На теле В. обнаружены многочисленные проникающие колотые раны, рядом с трупом обнаружено орудие убийства: заточенная арматура с синей изолентой вместо ручки. По словам свидетелей, труп был выпихнут из проезжающего на высокой скорости автомобиля «Лада» девяносто девятой модели. Номер данного автомобиля не установлен.

В подъезде своего дома убит гражданин А., один из лидеров ОПГ Подмосковья, до этого имевший в криминальной среде статус «отморозка». Его преступная группа занималась похищением людей с целью получения выкупа. Последнее время А. Был связан с ворами в законе из Чеченской этнической группы, контролирующей этот преступный бизнес в столице. До этого он находился под следствием за участие в похищении предпринимателя из Дагестана, освобожденного в ходе операции, проведенной бойцами Московского ОМОНа. Но дело А. до суда не дошло ввиду отсутствия прямых улик. Причина смерти А. – огнестрельная рана в области живота, повлекшая за собой обильную кровопотерю и приведшая к смерти.

В ночном кафе на улице Сивцев Вражек в перестрелке убит гражданин Р., молодой грузинский вор в законе. Установлено, что Р., не имевший до того судимостей, коронован в воры несколькими московскими авторитетами. Также установлено, что Р. вместе со своими охранниками был расстрелян неизвестными лицами из подъехавшего джипа «Ниссан-Патрол». На теле Р. обнаружено более десяти пулевых ранений. Из источников стало известно, что Р. был произведен в воровской ранг за определенный «откат» в воровской общак его дядей, директором Порта в городе Поти. На момент смерти Р. исполнилось двадцать три года.

На свалке в городе Ногинске обнаружен труп И., директора ООО «Закон-Щит». Известно, что его юридическая контора оказывала посреднические услуги криминальным авторитетам Москвы при размещении их денежных средств за рубежом, а также в приобретении недвижимости. Труп обнаружен со связанными за спиной руками. Установлено, что перед смертью И. Пытали. Причина смерти – рваная рана в области шеи.

    

Итак, уважаемые телезрители, кто-то невидимой, сильной рукой наводит порядок в королевстве Московской братвы. Кто же это? Я повторюсь, нам остается только гадать. Но эта мрачная и темная сила объявила беспощадный бой столичному криминалу. Кто победит, и что нас, простых обывателей, ждет в дальнейшем? Трудно сказать… Но Москва сильно изменилась за последнее время. Здесь сосредоточены основные Российские капиталы, что стало лакомым куском для бандитов разных мастей. Криминал прочно сросся с властью. И, возможно, это вызов, брошенный и бандитам, и чиновникам – своеобразное предупреждение. Каждому свое. Помните, как говорил Глеб Жеглов из «Место встречи изменить нельзя»: «Вор должен сидеть!» У нас вор сидит, но сидит, порой, не в тюрьме, а во власти. Рыба, как известно, гниет с головы. Тот, кто ведет эту войну – указывает каждому свое место. Каждому свое!  Посмотрите! Улицы кричат насилием, наркотиками, проституцией, грабежами, убийствами. Мы боимся за будущее своих детей. Ведь, насмотревшись боевиков, наши дети уже не мечтают быть космонавтами и летчиками – они хотят быть бандитами! И серия этих убийств лишний раз напоминает нам, что за все в жизни надо платить. Как мы с Вами допустили это? Это наша с Вами вина. Мы получили ту власть, которую заслужили. Задумайтесь об этом.

 С Вами бал Игорь Гудков, программа «Криминал» Спокойной Вам ночи».

 

* * *

 

В центре Москвы к небольшому уютному кафе подъезжали престижные иномарки, из которых выходили люди в дорогих костюмах. Их сразу брали в кольцо охраны и провожали до входа в кафе. Меры безопасности были беспрецедентные. Кто они такие? Политики? Бизнесмены? Нет. Кафе было избрано местом проведения воровской сходки, а эти люди – московские законники. Молодые и старые «апельсины», и, коронованные по всем правилам, «патриархии» блатного мира, богатые и очень богатые, полжизни отсидевшие по зонам и лагерям, и ни разу не видевшие тюремной шконки. Все приехали. Потолковать о делах, выпить, закусить, себя показать, на других посмотреть. Расселись за богато уставленные дорогой закуской и выпивкой столы и ждут. Слово взял метивший в смотрящие вор Желудь, правая рука Петели, известный бизнесмен.

– Бог навстречу, братья! Собрались мы нынче вместе, но многих людей хороших не досчитались. Петеля, Метис, Пальчик, Сева… И других правильных пацанов мы не досчитались, твари беспредельные их жизни лишили. Скорблю вместе с вами, братья. Помянем их именем добрым, пусть земля им будет пухом. И собрались мы здесь, чтобы порешить, как нам дальше жить и здравствовать, как мазу держать и человека нужного поставить за общаком смотреть. Время нынче другое, сами знаете. Многие из нас дорогу в бизнес топчут. Понятия обновлять надо. К новой жизни пора двигаться братья! А пока весть радостная для всех нас. В дело вновь Прокоп входит – легенда воровская! Иди ко мне, – Желудь позвал сидящего в дальнем углу Прокопа, – дадим старику поработать, заслужил он по старости. Выделим яму – поляну, с кабанчиком, пускай живет, да хлеб жует. Зубы-то еще кусаются, старый, не выпали? А то протезы на деньги общаковые вставим, – Желудь в шутку попытался приобнять Прокопа.

– Ты меня не мацай, не шлюха я твоя, помойник, – отчеканил сквозь ровные ряды золотых зубов Прокоп. Желудь, взглянув в колючие глаза старого законника, отшатнулся. Адским блеском прожигали они его, нутро закипать заставляли, – ну что, колодники, – Прокоп обвел испепеляющим взглядом сидящих, – натолкал вам Желудь фуфла полные уши? А вы и пасти расхлебанили. Общак… Многие из вас пешком под стол топали, а я уже свой третий срок в Норильске отбывал, и братва меня званием воровским одарила. За что? За бабки ваши вонючие? Ан, нет! Жил я по жизни правильно. А кто Желудя вором сделал? Я в восемьдесят втором малявы отписал, по зонам разослал. Жил Желудь тогда, по-босяцки, пацанам грев в лагеря засылал. А сейчас что – зажрался, да с легавыми спелся, сучок? – Желудь взглядом полным ненависти уставился на Прокопа.

– Порожняк гонишь, старый. Есть что предъявить?

– И предъявлю. Ты лупами понапрасну не щелкай. Куда вы деньги общаковые девали? Нате, вон, – Прокоп швырнул на стол пачку документов, – это «ботаник» мне один объяснил, я в этих делах бестолковый. Счета это в долларах на твое имя, Желудь, за бугром. Линять собрался? Или на поминки откладываешь? Откуда у тебя столько бабла? Мелочь по карманам тыришь? У своих нагреб! Пацаны на зонах воем стонут, а он, тварь, дачи на Кипрах и Грециях покупает! А что ссучился – обосную. Давеча генерала мусорского подстрелили, так ты же вместе с Петелей с ним кентовался. Водку жрал… О чем вместе пели – поди докажи. А может ты и сдал кого?

– Мы с ним проблемы решали, а какие – не твое собачье дело, я сам вор и перед тобой отчитываться не собираюсь, – рука Желудя скользнула под пиджак.

– А мы эту неувязку поправим. Я тебя в закон ввел… – Прокоп выхватил из кармана старого клифта наган. Два выстрела прозвучали одновременно, но пуля Желудя ушла в потолок, а сам он с аккуратной дыркой во лбу с грохотом шлепнулся на пол. Прокоп выстрелил первым, – я тебя и выведу, – Прокоп опять обвел сидевших испепеляющим взглядом, – ну что, так и будете сидеть? Послушать вас хочу. Есть что кому мне сказать?

Из-за стола поднялся лысый с перебитым носом, сжав синие от наколок кулаки. Лысый человек и заговорил глухим голосом:

– Прав ты, Прокоп, базаров нет. Мы на кичи страдали, туберкулезом легкие харкали, а эти паскуды на югах жопы грели. Закон? Бабки для них закон. Я всю жизнь по хибарам и малинам скитался, угла своего не имею, а они замков по заграницам настроили. Ряхи гладкие, сытые. Все у них ништяк. Все схвачено. Я с тобой, Прокоп, без базаров.

– И мы с тобой, – поднялось несколько молодых парней в спортивных костюмах. Один из них заговорил, – мы среди вас люди новые. Закона вашего толком не знаем. Раньше беспредельничали больше. Но в общак по воле доброй вошли. А что изменилось? Ни хрена. Как был у нас бардак… Половина воров вон, на белом сидят. Манекены. Им бабки плати и все ништяк. Мне вон Желудь, – он посмотрел на труп, – ныне покойный, базарил – лимон баксов подгоняй, я тебя вором сделаю, а то в бригадирах залетных до самой смерти гулять будешь. А откуда у меня лимон? Я пацанов грею, себе малую толику имею. А эти… Мы с тобой, Прокоп.

– Мы с тобой, – закричали отовсюду, поднимаясь из-за столов и подходя к Прокопу и старики и молодежь, – решай, Прокоп, по твоему будет. Верим тебе.

–  Спасибо, ребятишки, – Прокоп утер заскоруслыми пальцами глаза, – спасибо за веру вашу. Трудно нам будет, ох чую, трудно будет. Но кто, кроме нас все поправит? Мы сами. Закон он для нас писан, нам по нему жить. Закон – это здесь, – он постучал костяшками пальцев по лбу, – здесь – это совесть наша. Спасибо, родимые.

За столами продолжали сидеть люди. Это были соратники Петели, жулье из новых и старики, променявшие закон на бабки. Первые были уверены в своей силе, а последние понимали, что этого им Прокоп не простит. Первые ухмылялись, вторые прятали глаза.

– Ну что, поехали, ребятишки. О многом поговорить надо, но в этом «клоповнике» разговора не получится, –  Прокоп, а за ним и все поддержавшие его стали выходить за ним на улицу. Садясь в машину, Прокоп окликнул, – Мишук! Подь сюды! Базар есть.

В кабаке тем временем было тихо. Грубый голос прервал молчание.

– Ну че вы головы в жопы забили? Перетрухаи? Кто этот Прокоп? Вафельник старый, раскрыл поганку и давай вас хаять. Воры. Грязь из-под ногтей вы, – из-за стола встал огромный детина в пиджаке от Армани, – развел вас, а вы, олени, и повелись. Закон… Сопли потекли. Я, вон, на зону и не собираюсь, мне там ловить нечего. У меня братвы двести рыл, я ему такую бучу устрою… – он не успел договорить.

В кабак вбежало шесть человек во главе с Мишуком. На ходу они снимали автоматы с предохранителей. Застучали выстрелы, помещение затянуло пороховое облако. Через две минуты все было кончено. Мишук подошел к стонавшему амбалу в «Армани», тот бросил умоляющий взгляд:

– Пощади, бабок дам, – прошептал он.

– Не, – и Мишук, вытащив пистолет, прострелил ему голову. Брызнули мозги по белоснежной скатерти, – баклан. Валим отсюда, парни.

Убийственная тишина повисла в зале. Со скатерти, перемешавшись с кровью, на пол стекала из разбитых бутылок водка, и капли отдавались ударами колокола, разбиваясь о плиточный пол. Жутко воняло порохом, алкоголем и свежей кровью. И над всем этим нависла зловещая пустота. Кто-то уткнулся прострелянной головой в винегрет, кто-то в неестественной позе скрючился на стуле, кто-то валялся на полу, а из-под него текла кровь, разбегаясь яркой рекой. При жизни они все были непохожи друг на друга, но смерть их уровняла. Теперь они были одинаково мертвы…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 

Прошло четыре месяца. Уже вовсю лето буйствовало на улицах города. Лучи солнца высушили лужи мартовской капели. Все, казалось, уходило в прошлое, отболело и стало потихоньку забываться. Майор отдела по борьбе с организованной преступностью Владислав Лепехин возвращался после дежурства. Лето… Скоро отпуск. Как он устал, хочется бросить все к едрене фене и рвануть к чертям собачьим на юг, поближе к солнцу, подальше из пыльной, пахнущей раскаленным асфальтом Москвы. Как хорошо, черт побери! Он достал сигареты и в поисках зажигалки стал похлопывать себя по карманам. Неожиданно перед ним вспыхнул огонек:

– Прикуривай, начальник.

– Холод? – от неожиданности Влад замер, но взял себя в руки, прикурил и затянулся, не чувствуя дыма, – Зачем ты здесь?

– На тебя захотел посмотреть.

– Для чего?

– Зачем ты меня тогда отпустил, а?

– Совесть замучила. Шучу, – Влад усмехнулся, – неужели ты так и не понял ничего, Холод?

– Но я же твой враг, мусор?

– Точно. Будь это в другом месте и в другое время – пристрелил бы и сердце бы не дрогнуло. Но есть вещи… Но тебе их, наверное, не понять, Холод.

– А ты попробуй объяснить, я понятливый, хаваю быстро.

– Сколько тебе лет, Холод?

– Ну двадцать восемь, а что?

– А вот что, мне тридцать. Мы почти ровесники, значит. Знаю, жизнь твоя дерьмовая. Но моя ничем не лучше. Тоже бесшабашная. Мог бы таким, как ты стать, но не стал. А почему? Я в отличие от тебя людям верю. Не может всю жизнь быть плохо, понимаешь? Я тебе поверил. Тогда ты прав был.

            – А почему не сдал меня?

– А смысл? Ты в другом мире живешь. Любовь, дружба – для тебя этих понятий не существует. Надежду ты презираешь. Ты свое наказание получил. Ты обречен на одиночество, Холод. Уйдешь в свое время как одинокая дряхлая собака подальше от людей и в одиночестве подохнешь. Вот твой конец. Ты жить не научился.

– А ты жить умеешь, начальник? Поучи меня.

– А тебе это надо?

– Да хрен его знает. Прав ты. Всю жизнь я скитаться буду, покой свой искать. И никто в этом не виноват, некому предъявить. Пробовал жить среди вас, не срослось. Да и не надо, наверное, это мне. Мне одному ловчее. Друзья, да и не было их, одни подельщики. Я твой мир, начальник, ненавижу скорее по инерции. Он меня отрыгнул, вот я и скалюсь. Ну все равно спасибо.

– Да не за что, Холод. Сделай так, чтобы мы никогда больше не встречались. Прошу тебя.

– Попробую. Ты слышал легенду о собаке – ночи, начальник?

– Слышал, прощай, Холод.

Холод развернулся и уверенной походкой зашагал прочь. Влад смотрел ему вслед: «И кто услышит ее голос, тот скоро умрет. А тот, кто увидит – тот умрет сразу на месте».

 

* * *

Из оперативной сводки оперативного отдела МУРа по борьбе с организованной преступностью: «6 июля  2002 года ОО МУРа по борьбе с организованной преступностью проведена операция по задержанию крупнейшего преступного авторитета Прокопа, Прокопова Михаила Александровича, 1935 года рождения, ранее неоднократно судимого по статьям (***) УК РФ и его преступной группы. По имеющейся оперативной информации, члены группы собрались в кафе «Березка» города Сергиев Посад, Московской области с целью передела сфер влияния. Из ранних оперативных разработок установлено, что гражданин Прокопов М.А. занял место лидера воровских сообществ Москвы, сменив убитого в марте сего года Петелина. Прокопов придерживался старых взглядов на воровское преступное сообщество, что послужило причиной конфликта между ворами старых и новых формаций. В результате были убиты многие недавно «коронованные» воры. На месте сбора преступной элиты было установлено наблюдение. 6.07.2002 года в 18.00 к кафе стали подъезжать автомобили с преступными авторитетами. В 18.30 был отдан приказ на захват. Неожиданно преступники оказали сильное сопротивление, открыв по бойцам ОМОНа огонь из автоматического оружия. ОМОНу был отдан приказ применять табельное оружие, стреляя на поражение. Завязалась перестрелка, в которой было уничтожено семеро бандитов. Со стороны ОМОНа потери следующие: 1 убитый и 4 раненых. Проявив героизм и мужество при задержании преступников, сотрудник оперативного отдела МУРа, майор Лепехин В.Н., был тяжело ранен и по дороге в больницу скончался от большой кровопотери. Задержано 19 человек, среди погибших обнаружен и установлен труп Прокопова М.А., и его личного телохранителя Мишука, Мосина М.М. Задержанные эпатированы в СИЗО № 1 Матросская Тишина. Ведется следствие».

Из приказа МВД от 08.07.2002 года:

 «За мужество и героизм, проявленные при исполнении своих служебных обязанностей, наградить майора Лепехина В.Н. орденом «Мужество» посмертно».

 

* * *

 

На кладбище уныло играл оркестр. Холод издалека наблюдал за похоронами Влада. Того провожали в последний путь друзья, товарищи, и Холод видел, как бьется в истерике и убивается мать. Он сглотнул комок и двинулся в сторону гранитной мастерской.

– Кто тут начальник?

– Я, а что?

– Слушай, – Холод вытащил из кармана смятые стодолларовые купюры, – сегодня там вон милиционера хоронят. Здесь тысячи две-три, не знаю точно. Не считал. Так вот, поставь ему памятник, чтобы все ништяк было. Из гранита черного. Понял? Проверю.

– Понял, а написать-то чего?

– Напиши Влад Лепехин – Человек. Понял? Даты вон на венках прочитаешь, сам разберешь.

– Ага.

Холод вышел за ворота кладбища и сел в «БМВ». Все. И повернул ключ зажигания.

 

* * *

 

Он сидел в летнем кафе и пил пиво. Тупая тоска. Он купался в своих мыслях. Опять жизнь сыграла глупую шутку. По-бабски неумно и беспощадно. Неожиданно он почувствовал, что его кто-то давно и настойчиво дергает за рукав. Холод очнулся. Маленькая девочка с корзинкой в руках.

– Дядя, тебе собачка не нужна?

– А что, продаешь, – Холод попытался заглянуть, что там копошиться, завернутое в полотенце.

– Нет. Мне денешек не нужно. Мне его так Люся отдала, из третьего подъезда, а родители не разрешают. Папа говорит, это убийца.

– Какой убийца, он же маленький! – Холод разглядел только белое ухо и тонкий хвост.

– Вырастет – будет. Папа знает, он у меня умный. Говорит, это собака для сильных. Вы сильный?

– Наверное…

–  Тогда берите, – она протянула корзинку и убежала.

Холод поставил корзинку на стол и развернул полотенце. Белый как снег щенок бультерьера.

– Его Снежок зовут, потому, что он белый и зимний, – откуда-то издалека прокричала девочка…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

 

Старый заброшенный стадион эпохи уходящего социализма. Полное запустение, скелеты полуразрушенных построек. Казалось, все умерло. Лишь на бывшей арене футбольного поля царило оживление. Возбужденные крики людей, разливистый собачий лай. В центре поля толпились люди. Красные потные лица, охрипшие голоса. Собачьи бои.

Хозяева держали на руках двоих, только что закончивших бой псов. В бурых, запекшихся кровоподтеках, с высунутыми языками, с пастями, покрытыми пеной, они висели на руках хозяев. Их мощные, изуродованные тела уже не могли держаться на неестественно выгнутых лапах. Живые собачьи трупы. На песок с оскаленных пастей, обильно смешиваясь с кровью, текла слюна. Казалось, отпусти их хозяева – они тут же рухнут на арену и, хрипнув раздавленной грудью в последний раз, расстанутся со своей жизнью. Первый удар гонга. На перебитых лапах они не спеша пошли к друг к другу, покачиваясь от изнеможения, с трудом волоча себя. Они шли навстречу своей смерти. Снова гонг. Вдруг словно какая-то пружина порвалась в них. Люди за сеткой напряглись. Не чувствуя смертельной усталости, псы с исступлением бросились друг на друга, вгрызаясь в горло. Жить и умереть в борьбе. Инстинкт бойца. Они шли к этому всю свою недолгую собачью жизнь. Почувствовать этот момент. Жить, чтобы попытаться обмануть смерть. Жить вопреки.

Люди за сеткой аплодировали, у многих на глазах были слезы. Вместе со всеми аплодировал Холод.

 

Это собака, которая войны постоянно хочет

Которой нравится, когда порох ноздри щекочет

Которая свежую кровь с ран слизывает

Для которой слово «бой» имеет смысл

 

Собака с остервенением землю когтями рвет

Словно пружина, сжавшись, только команды ждет

Каждый бой  последний, души в собачьем раю

Есть шрамы на теле собаки, и каждый – победа в бою.

 

Эта собака уже без войны не может

Такой она родилась, так жизнь ее сложена

Если враги закончились – их снова нужно искать.

Ведь для нее смысл жизни в том, чтобы воевать.

 

Жалости нет в глазах собаки, жизнь ее – это бой

И не из тесной собачьей будки ее смерть заберет с собой

Ей нет смысла жить до старости, ведь каждый день – это бой.

Даже когда никого не останется, собака будет драться сама с собой.

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

 

Смутное время рождает своих …героев.

Эпоха, когда закон подменяют воровские понятия, когда к власти рвутся махровые авантюристы и откровенные уголовники всех мастей, чтобы депутатским мандатом защитить награбленное, когда подростки, насмотревшиеся кровавых голливудских боевиков, прильнув к мониторам, убивают пока еще понарошку в компьютерных играх и мечтают стать бандитами, когда обнищавшая и голодная армия берет в руки снайперскую винтовку и начинает убивать на заказ, когда деньги решают все, и на стодолларовые купюры молятся как на иконы, когда будущее поколение топит себя в пьяном алкогольном угаре и наматывает вены на шприц с дозой наркотического дурмана, когда бездарные политиканы посылают на войну мальчишек и те, прошедшие ад, приносят войну из «горячих» точек в свой дом – тогда приходит время Холода. Он, скорее, продукт своей эпохи, этакий полуфабрикат, готовый к употреблению, своеобразная отрыжка наших дней и нашей путаной жизни. Он по-своему справедлив, но чересчур уж откровенно попахивает насилием его справедливость. У него нет идеалов, нет веры хотя бы во что-то, нет надежды. У Холода нет будущего, он живет одним днем. Он выдумал свой мир и играет по одному ему знакомым правилам. Холод реалистично циничен на пути к своей цели, для него нет ничего святого, он переступает через все: через любовь и дружбу, через родных и близких, через долг и совесть. Абсурдно, но цели, к которой он идет, не существует. Каждым своим прожитым днем он просто доказывает нам – смотрите, я еще жив! Холод живет, потому, что живет. Он всегда один, наедине сам с собой. Одиночество для него не только норма, но и суровая реальность, а скорее даже закономерность. Холод не просит жалеть его и ни в чем не раскаивается, его никогда не мучают угрызения совести. Для него это работа. Грязная, но все-таки работа. И он делает ее, потому, что кто-то должен ее делать. Холод живет в своем собственном аду, в аду, который он создал сам. Он ребенок этого смутного времени. Холод, подобно герою Данте, проходит по своеобразным семи кругам преисподней, но не выходит к свету, а возвращается назад в пекло. Но он намного больше человек, чем думает сам. Просто в своем долгом пути он кое-что растерял из человеческих чувств и теперь вынужден постоянно возвращаться назад. Холод хорош тем, что он настоящий, его можно коснуться рукой. Своеобразный Робин Гуд уходящего столетия… Забавно, скажете Вы. Как можно сравнивать благородного разбойника с беспредельным отморозком? Но не надо забывать, что несмотря на свое благородство, сэр Робин Локсли, был заурядным бандитом, который грабил и убивал. Мы с Вами сами покрыли его образ налетом романтизма, надев на него маску благородства. А Холод в этой маске не нуждается…

 

2004 год

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 3.

 

В СОЗВЕЗДИИ ВОЛКА

 

 

Воин взмахнул катаной

Бой не закончен на этом

Это кровь самурая

Расцвела сакуры цветами

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

             Всем им светила одна звезда – волчья. Они нашли «СРЕДУ ОБИТАНИЯ», выжили в эпоху «ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА». Одинокие псы, плачущие кровавыми слезами. Бог устал их любить. Оставалось одно – верить в чутьё и свою удачу. Лютый пастырь «лютее» стада пасуемых. Жестоко и беспощадно вёл он свою, воющую на луну, армию к обрыву, за которой огромной дырой зияла бездна. Пёс сделал прыжок и застыл на небе. А сколько таких псов было? Все псы попадают в рай, но не все становятся звёздами…

 

Волчье одиночество в час, когда утро приходит,

Устало по снегу бежит, перепутав вчера и сегодня.

Окна большого города, за стенами жизни лес,

Путник, будь осторожнее, держись подальше от этих мест.

Туда не ведут указатели, не светит на небе звезда,

Гадали друзья-приятели, кто первым умрёт и когда.

Шалили в лесу охотники, стреляли волков в полнолуние,

Эх, черти, Святые угодники! Что Вас больше смерти волнует?

А где же волка покаяние? И где же для хищника храм?

Как милость раздали молчание, да в сердце свинца девять грамм…

 

И ЖИВУТ ЭТИ ЛЮДИ КАК БУДТО В ЛЕСУ ДИКОМ. И ПРОПАДАЮТ ТАМ ТИХО И ОДИНОКО. НАВСЕГДА…

 

Волки бегут по кругу,

Липкой слюной истекая,

С седой луной в подворотне танцуя,

И жертву свою выцепляя.

Когтями рвут волки снег,

Но буря их след заметает.

Тупой, беспощадный бег

Подальше от волчьего рая…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

            – Гнилой район, – он посмотрел по сторонам, – вот здесь, братан, солнце не светит, и этим ни хрена не светит, – он ткнул в сторону подростков, сидящих на лавочке, – знаешь, я задавал себе вопрос – чего они хотят от жизни?

            – И чего? – парень со шрамом на подбородке посмотрел на него.

            – Да ни хрена ничего! Косяк с дурью, бабу завалить…

            – Ну вот видишь, – его собеседник усмехнулся, – всё-таки есть какие-то желания.

            – Рефлексы. Как у собаки Павлова.

            – Да ладно! Ты гонишь!

            – А вот смотри. Слышь, ты! Иди сюда! – он окликнул одного из сидящих подростков.

            Подошёл взъерошенный пацан лет пятнадцати в широких штанах и явно не по размеру спортивной куртке:

            – Чё надо?

            – Ты не «чёкай», фраерок.

            – А чё? – взбрыкнул тот.

            – В очё, бля! Рога в землю спрячь!

            – Не, ну ты чё гонишь, дядя, слышь, пацаны, этот козлина тут не по теме базарит!

            Несколько ребят поднялись с лавочки и начали приближаться с угрожающим видом.

            – Слышь, ты чё, ничего не понял? Рога в землю спрячь!!! – он задрал полу куртки и на всеобщее обозрение предстал торчащий за поясом ТТ.

            Подходящие замерли.

            – Эй, эй, дядя, хорош… – пацанёнок попятился назад.

            – Да стой, не рыпайся! Не ссы, бабок срубить по-лёгкому хочешь?

            – А чё?

            – Вот ты тупоголовый! Ефима знаешь?

            – Это «мерин» у которого что ли «лупатый»? Браток как навроде.

            – Ну да.

            – Знаю, в тринадцатой квартире живёт. Сосед сверху.

            – Ну вот, пошли, зайдёшь к нему.

            – А за на хуя?

            – Ты чё, денег не хочешь?

            – Да не, хочу, – пацан поёжился.

            – Тогда пошли. Пошли, братан, – он повернулся  к шрамастому.

 

* * *

 

            Ефим плескался в «джакузи». Остренькие пузырьки покалывали накаченное тело.

            – Ништяк! – он потянулся к бутылке «Henessi».

            В это время из мыльной пены, словно Афродита, вынырнула крутозадая блондинка:

            – Ну ты скоро кончишь?

            – Ты соси, пока сосалка  не сломалась, – Ефим ощерился, – работай. У, станок рабочий! – он схватил девицу за задницу, – давай, погружайся.

            В это время в квартире раздался звонок в дверь.

            – Блядь, кого там черти принесли? – Ефим поднялся и посмотрел на прилипшую между ног красавицу, – поплавок-то отпусти, я сейчас, потом закончим.

            – Кончить не начить, – усмехнулась девица и соблазнительно растеклась по джакузи, – поторопись, милый, а то я уже закипаю.

            – Смотри не сгори, – Ефим обернулся полотенцем, влез в тапки и пошлёпал к входной двери, – чё надо?

            – Дядя Фима, я Ваш сосед снизу, Вы нас заливаете!

            – Ты чё несёшь, пёс? Подожди, сейчас открою! – Ефим щёлкнул замком на массивной входной двери, – и кого я тут заливаю? – он сверху вниз посмотрел на стоящего перед ним пацана, – тебя что ли?

            – Меня! – перед ним возник крепкий человек с ТТ в руках, – меня ты, Ефим, штук на тридцать залил.

            – Слышь, это, подожди, – засуетился тот.

            – А чё ждать, Ефим? Деньги где?

            – Ты скажи Семёну – будут. Точняк будут в конце недели, отвечаю!

            – А хуя не замечаешь? – парень нажал на курок. Глухой выстрел отбросил Ефима внутрь квартиры.

            – Ну ты сука, Холод, – раненый схватился за окровавленный живот, – на хуя же так?

            – До хуя, Ефим. Должен ты до хуя.

            В это время в коридоре возникла голая девица.

            – Ефим, что тут происхо…

            – Опочки! – улыбнулся шрамастый, – ни хуя себе живёшь, Ефим, а базаришь, что пустой! Эта шлюха явно не с Ленинградки. Эскортная бабёнка, цени, Холод.

            – Есть чуть-чуть, – Холод осмотрел испуганную, стыдливо прикрывающую интимные места девушку, с головы до ног, – где деньги, Ефим?

            – Там, в большой комнате… кейс… возле кровати… – прохрипел тот.      

            – Иди глянь, Владлен, – тот пошёл в комнату и вернулся с кейсом, открыл его, – всё ништяк, Холод, тут даже немного больше.

            – Там полтинник, – Ефим попытался подняться, – моя двадцатка.

            – Не твоя, – ответил Холод, – проценты. Мы не в банке, Фима, давай лечись.

            Холод повернулся к парню, застывшему от испуга с открытым ртом, залез в карман достал несколько смятых пятидесятирублёвок:

            – На вот, тебе, спасибо, кореш.

            Холод и Владлен уже выходили из подъезда.

            – Это… Дядь, подождите, – догнал их подросток, – а это… чё будет-то?

            – Ты денег хотел? – Холод посмотрел на него.

            – Ну да.

            – Ты их получил?

            – А дальше-то чё, дядь?

            – Пиздец котёнку, больше срать не будет, угондошит тебя дядя Ефим.

            – Ну это… Как?!

            – Ты денег хотел? Ещё раз спрашиваю, – пацан нервно закивал головой, – я тебе их дал? – тот снова кивнул, – так какого хуя тебе от меня надо? Иди, купи себе «Сникерс».

            – Но мы же так не договаривались, – робко попытался возразить паренёк.

            – А мы вообще как-то договаривались? На вот тебе, – Холод достал из кармана стодолларовую купюру, – теперь нормально?

            Парень улыбнулся и, утвердительно кивнув, схватил деньги и убежал.

            – Вот видишь, Владлен, я же говорил – собака Павлова! И по хую, что Ефим сделает ему колыбаху на всю голову.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

 

            Собаки рычали в разных углах.

            – Ко мне, Снежок! – парень еле удерживал разгорячённого боем бультерьера.

            – Нихуёвый Снежок! – Бледный осмотрел порядком потрепанного стаффа и бросил презрительный взгляд в соседний угол, – Деды Морозы хреновы!

            – Да ладно, успокойся, Бледный, – рябой паренёк достал из кармана пачку сигарет, – хрен с ним, не полцарства проигрываешь.

            – Пошёл ты в задницу, Перец, пятьсот баксов на кону! Не привык я так легко со своим расставаться!

            – Да как знаешь, – усмехнулся Перец и отвернулся.

            Через несколько минут он уже разговаривал с высокой брюнеткой модельной внешности.

            – Да пошел ты! – зло сплюнул Бледный.

            В это время раздался голос:

            – Собак в центр ринга! Травим!

            – Вперёд, Бутч!!! – проревел Бледный.

            Псы, зарычав, бросились друг на друга и сплелись в огромный лающие – визжащий ком. Бультерьер подбирался к взъерошенной шее противника, чтобы сомкнуть на ней свои огромные клыки. Тот отчаянно отбивался, забиваясь в угол.

            – Дави его, Бутч!

            Стафф выпрыгнул, но тут же буль сшиб его мощной грудью и крепко впился в ухо. Бутч истошно завыл. Зубы Снежка, лязгая, ухватили его за холку. Визг. Рывок, и страшное давление челюстей сомкнулось. Буль терзал и рвал поверженного противника. Немногочисленные зрители этого ужасного зрелища подошли ближе к сымпровизированному рингу в ожидании развязки. Стафф уже не сопротивлялся и обессиленный рухнул на песок.

            – Сука, – проскрипел хозяин Бутча.

            – Победил Снежок! – констатировал судья.

            Услышав это, Бледный выскочил на ринг, посреди которого валялся его дохлый пёс:

            – Сука! – он пнул мёртвую собаку, – сука!!! – и его налитые кровью глаза нацелились на буля, – вот, блядь, тебе! – Бледный выхватил пистолет из-под пальто и выстрелил.

            – Ну всё, – Перец повернулся к брюнетке, – сейчас мой товарищ здесь рамс устроит. Мы же в городе знаешь кто?

            Снежок тем временем завыл, пытаясь выкусить свинцовую блоху, укусившую его прямо в шею.

            – Вот, блядь, тебе, сука! – Бледный ещё раз выстрелил в сторону раненного пса, – урою! – он безумными глазами осмотрел толпу.

            Дальше события развивались стремительно. Залепленный от души удар в голову опрокинул Бледного с ног. Кулаки хозяина Снежка прессовали его как боксёрскую грушу – «хрясь!» – выскочил пистолет из рук, – «хрясь!» – осколки битых зубов, слюни и сопли, «хрясь!» – цевка крови. Перед глазами Бледного всё поплыло, а рот заполнило мясо – кровавое месиво. Парень запрыгнул на него сверху, продолжая наносить удар за ударом. Из последних сил Бледный оттолкнул от себя соперника, приподнялся и попробовал дотянуться до пистолета, но тут же снова завалился на землю, сбитый ударом ноги – «хрясь!» – кроссовок уткнулся в голову, в ней что-то хрустнуло и на кровавых нитях мышц повисла нижняя челюсть. Второй удар – и челюсть потеряла связь с черепной коробкой и отлетела куда-то в сторону.

            – Ни хуя себе замес! – Перец оторвался от своей новой знакомой, – я тебе потом позвоню, – и он бросился к дерущимся.

            Он попробовал оттащить разбушевавшегося хозяина бультерьера от своего друга, но весомый удар локтём в нос отбросил его на задницу.

            – Ах ты падла! – Перец кроваво сплюнул и полез в карман, – на тебе, гнида! – он запрыгнул парню на спину и с размаху несколько раз воткнул стальное жало ножа под рёбра, – получай!

            Парень захрипел, на секунду забыл о Бледном, развернулся и схватил Перца за шею двумя руками. Кадык похрустывал, а в веснушчатое лицо Перца впёрся ледяной взгляд абсолютно мёртвых глаз:

            – Убью, блядь! – просипел он.

            – На!!! – испуганно прохрипел Перец и воткнул в живот нападавшего нож, – на, сука! – ещё один удар.

            Парень ослабил хватку и завалился на тело своей собаки. Последнее, что он увидел, было облако, такое же белоснежное, как его пёс.

            – Хуй ли смотрите, суки? – от этих слов зрители свирепого побоища в ужасе стали разбегаться по своим машинам, – братан… – Перец склонился над лицом Бледного, мало похожим на человеческое, – ты как, братан?

            Кровавые пузыри на разбитых вдрызг губах и непонятное утробное бульканье вырвалось ему в ответ из распластанного тела.

 

* * *

 

            – Ну чё, дорамсился, гандон – переросток? – Адмирал посмотрел на распухший нос Перца.

            – Ды ты знаешь, как мы его уделали?

            – Знаю, – Адмирал покосился на нескольких красных раков, лежащих на огромном блюде и снова на нос Перца, – Бледный лучше меня, правда, знает. У него теперь две трубки. В одну он ест, а из другой гадит. И знаешь, улыбается всё время так загадочно, прямо как Джоконда, ебальником беззубым.

            – Да он сейчас подлечится, – начал было Перец.

            – Боюсь, что с таким экскаватором уже навряд ли.

            – С каким экскаватором? – Перец потянулся к раку.

            – С хуёвым. С беспонтовым даже. Мне его как на каталке вывезли, я так всё и понял. Рака положи, – Адмирал снова посмотрел на нос Перца, – ну и парус у тебя… Или клюв? Слышь, Перец, а ты не дятел?

            – Да иди ты в жопу, Адмирал.

            – Я те, Перец, пойду. А вот куда ты пойдёшь, герой панкратиона? Да ещё со своим недобитым корешем. Семён-то, надеюсь, ничего не знает.

            – А я почём знаю? Мы оттуда сразу свинтили. Я Бледного в больничку закинул…

            – Да ты не тарахти. Вы там пропалились по ходу не дохло, кинологи недоделанные.

            В это время в кафе зашёл крепкий парень и приблизился к их столику:

             – Здорово, Адмирал, – вошедший небрежно посмотрел на Перца, – привет и тебе, кинг-ринг.

            – Слышь, Владлен, ты не выражайся, – обиделся Перец.

            – Осядь, – зло посмотрел на него Адмирал, – ну чё там, Владя?

            – Хреново дело. В общем, короче, кипиш они нездоровый устроили. Дружбан, которого Перец на перо посадил, в одной больничке с Бледным отдыхает. Мусора шустрят. В общем, дохлое дело. Семёну звонить надо. Башлять по-любому придётся или… – он посмотрел на Адмирала, а тот перекинул взгляд на Перца:

            – Ты всё понял? Съезди, узнай, где вы накуролесили, а потом того пассажира, – Адмирал сделал рубящий жест ребром ладони по шее, – и концы в воду. Я думаю, без Семёна всё порешаем. Да, Перец?

            – Угу, – пробурчал в ответ тот.

 

* * *

 

            Холод пришел в себя и уставился на потолок, покрытый морщинами трещин. В ноздри ударил резкий запах хлорки. Он одними глазами осмотрелся по сторонам. Всё тело ныло и напоминало какую-то огромную болевую точку.

            – Пришли в себя? – откуда-то сбоку раздался незнакомый голос.

            – Где я? – бескровными губами прошептал Холод.

            – В больнице, – к нему подошел молодой доктор в очках и белом халате, – повезло Вам. Мы уже думали, что не выкарабкаетесь.

            – Что со мной было?

            – Ну… как бы Вам сказать поточнее, – врач пересек палату, подошел к столу и вернулся с какими-то бумагами, – вот, кстати, надо заполнить. Как Ваши фамилия, имя, отчество, дата рождения?

            – Я ничего не помню. Что со мной?

            – Ну, это, Вы знаете, бывает. Частичная потеря памяти. Вы же такое перенесли! – врач зашелестел бумагами, – доставлены с многочисленными ножевыми ранениями. Проникающее ранение в области живота. Но, слава Богу, жизненно важные органы не задеты. Два – в области спины и ещё одно в брюшину. Большая кровопотеря со всеми отсюда вытекающими… В общем, можно сказать, Вы в рубашке родились.

            – В какой вот только? – попробовал отшутиться Холод.

            – Ну это уж Вам виднее.

            – Да уж…

            – Кстати, тут из милиции приходили, интересовались. Всё-таки криминальный характер травм…

            – Да я же сказал, – процедил Холод, – я ничего не помню, как вырубило.

            – Хорошо, хорошо, тогда лежите, отдыхайте, вспоминайте. Я попозже, если что, зайду, – и врач вышел.

            Холод ещё раз посмотрел на потолок и попробовал подняться.

           

* * *

 

            Когда-то давно Геннадий Михайлович, прозванный детишками «дядя Гена – Крокодил», тренировал целое поколение идущих от значка ГТО к олимпийской медали, обучая суровым премудростям самбо. Тогда давно на новеньком стадионе проводились какие-то культмассовые мероприятия, парады и футбольные матчи между командой местного лампового завода и заезжими гостями. В бассейн ходили детишки, их папы и мамы, было весело… Но пришли другие времена. Подросли его воспитанники. Кто-то подался в рэкетиры, кто-то просто спивался… Молодое поколение спорт интересовал постольку – поскольку, а самбо с его традициями чести и благородства оказалось никому ни хрена не нужным. Молодые «бойцы», насмотревшись дешевого «Голливуда», упражнялись в расколачивании черепа в обсосанных подворотнях. Дряхлел дядя Гена, а вместе с ним дряхлел и стадион. Осыпалась плитка в бассейне, заросло бурьяном футбольное поле. В его спортзале какие-то сволочи переколотили все стекла. Зимой там гуляла вьюга и из остатков пола бомжи разводили костер с паскудной целью погреться. Летом на территорию городского стадиона забредали наркоманы заняться единственным знакомым им видом спорта – метание баяна в тухлую вену, а на разбитых трибунах ветераны футбольной команды проводили матчи по «литрболу» и ностальгировали по своему спортивному прошлому. Дядя Гена частенько присоединялся к ним, и пропустив пару граненых стаканов, впадал в пространственные рассуждения о смысле жизни. А ветер тем временем трепал чудом уцелевшую афишу, кричащую о финальном поединке области местных футболистов с каким-то «Тяжпрессмашем» из соседнего города. Хорошенько нажравшись, Геннадий брел в раздевалку открытого катка, по иронии судьбы превратившуюся в сторожку и листал пожелтевшую подписку «Советского спорта» за 1980 год.

 

* * *

 

            – Слышь, Крокодил, открывай, – Перец тарабанил в железную дверь, – чё, уснул что ли?

            Дверь заскрипела и в проеме возник замызганный потрепанный  мужичишка:

            – Чё надо-то? А… это ты… Заходь.

            Перец зашел вовнутрь и поморщился:

            – Воняет тут у тебя! Как ты тут живешь?

            – Как все. Хреново, – улыбнулся Геннадий.

            – Да-а-а, – протянул Перец, залез во внутренний карман и поставил на стол бутылку водки, – бухай! Вижу, хочешь.

            Дедок потянулся к ней, быстро свинтил пробку, выудил откуда-то два грязных стакана и уже собрался было наливать.

            – Мне не надо, – поморщился Перец.

            – Ну как хочешь, – Гена налил полный стакан и в один присест заглотнул его.

            – Ну ты мастер, – улыбнулся Перец, – не пропьешь мастерство, Крокодил.

            – Ты чё приехал-то? – он снова взялся за бутылку.

            – Помнишь, неделю назад мы тут с Бледным были?

            – Да, такое не забудешь, как он вас!

            – Ты пасть завали. Чё было-то потом, как мы свалил отсюда?

            – А чё? Скорая приехала, менты. Протоколы там, шматаколы, мурыжили меня…

            – А ты чего?

            – Ну сам знаешь, я ж могила. Собачек прихоронил, прибрал, всё чики-пуки. И они к этому подошли, а он дышит еще. Увезли значит, как положено, – Геннадий снова наполнил стакан и выпил, – и чё, вот, наверное, в больнице он сейчас, если не окочурился по пути.

            – А тебя о чем спрашивали?

            – А ты, пади, не знаешь?

            – Ну а ты им?

            – Я тебе говорю по-человечьи, ничего не видел, ничего не слышал, пьяный спал. Они походили тут, понюхали и уехали. Какой с меня спрос?

            – Да уж, никакого, – посмотрел на него Перец.

 

* * *

 

            Наглухо тонированная «восьмерка» остановилась возле приемного покоя городской больницы.

            – Так, – Перец посмотрел на сидящего рядом, – короче, слушай, Рыба, сейчас мы заходим в больницу, мочим этого козла и сдергиваем оттуда на хуй.

            – А как мы туда войдем? – нервно щелкал предохранителем Рыба.

            – Увидишь, иди за мной, не бзди, все пучком будет. На вот, натяни, – он швырнул парню спортивную шапочку с прорезанными глазами, – на всякий случай вот.

            Тот начал было натягивать её, но Перец остановил его:

             – Ты чё, гонишь?

            – А чё, нормально, – Рыба посмотрел в зеркало.

            – Сними на хрен!

            Они вышли из машины и направились ко входу. Перец забарабанил кулаком по двери.

            – А хто тама? – раздался с другой стороны сонный голос.

            – Майор Жеглов и старший лейтенант Шарапов! Милиция! Открывай, мать!

            Дверь, взвизгнув, открылась перед ними предстала бабулька – божий одуванчик в белом халате. Перец с Рыбой вошли:

             Из врачей кто есть? – посмотрел на неё Перец.

            – Дежурный, Илья Петрович из хирургии. Он у себя. А вам чего?

            – Мы на задании. Где кабинет-то?

            – По лесенке на второй этаж прямо возле входа.

            – Вот видишь, – поднимаясь по лестнице сказал Перец Рыбе, – а ты бздел. Все нормально! Природное обаяние и убедительность. Шапку надень, – он полез в карман за пистолетом.

 

            * * *

 

            Холод не спал. Сон уже давно к нему не приходил. Тихо скрипели половицы – шаги. Шаги ночью? Люди ночью просто так не ходят. Это пришли за ним. Он соврал врачу. Он ничего не забыл, и сомнения, что забыли его, развеялись. Холод рывком сдернул себя с кровати, вырвал из рук капельницы, подошел к столику. При свете луны остро поблескивал медицинский скальпель.

 

* * *

 

            Дверь кабинета дежурного врача распахнулась.

            – Молчи, сука, – направил пистолет на доктора верзила в спортивной шапочке с прорезанными глазами, – молчи, если жить хочешь! Где тут у тебя подрезанный?

            – А кто вы такие?

            – Молчи, я тебе сказал, – просипел Перец и с размаху ударил доктора рукояткой пистолета по лицу. На пол упали очки.

            – В д-двенадцатой п-палате…

            – Веди, – и в спину доктору уткнулось дуло, – и смотри, без шуток, коновал.

 

* * *

 

            Дверь двенадцатой палаты медленно приоткрылась.

            – Давай, Рыба, стреляй, – прошептал Перец, – а ты, – он толкнул доктора, – пошел вон отсюда!

            Рыба на цыпочках направился к кровати:

            – Там нет никого, Перец…

            И тут же сильные руки схватили его, сильно прижав к себе, а в шею уперлось лезвие скальпеля.

            – Сука! – проревел Перец и несколько раз надавил на курок.

            Выстрел ударил Рыбе в грудь. Холод вырвал из рук обмякшего тела пистолет и направил на Перца:

            – Бросай ствол.

            Они стояли и смотрели друг на друга. Пальцы обоих медленно сползали на курки. И тут Перец резко дернулся и схватил не успевшего выйти врача, прикрывшись им как щитом:

            – Нет, это ты бросай, фраерок!

            Холод посмотрел на него и кинул ствол на пол.

            – Ну вот и всё, – Перец оттолкнул врача, – мандец тебе!

            Холод каким-то резким выпадом бросился в его сторону в подкате и с размаху воткнул скальпель в бедро. Выстрел. Пуля ударила в оконное стекло, Перец дико завыл, из раны ударила мощная струя крови и он опустился на пол. Холод вырвал из его ослабевших рук пистолет.

            – Тебе мандец, мудень! 

Холод сдернул с лица Перца шапку:

            – А, это ты, старый знакомый?

            – Тебе все равно мандец, тебя пацаны…

            – Какие пацаны?

            – Это тебя уже не ебет, один хуй, пизда тебе…

            – Да, – Холод надавил на скальпель, торчащий в ноге.

            – А-а-а!!! – заревел Перец, – чё ты, сука, творишь?

            – Какие пацаны, ты чей?

            – Адмирал с Сёмой, вешайся, сука!!! – он злобно посмотрел на Холода.

            – Ясно, – Холод вынул скальпель, – ты на машине?

            – Там внизу…

            – Ключи где? Давай.

            – В кармане, – Перец полез окровавленной рукой в штаны, – на! – звякнула связка.

            – Вот и лады, – Холод положил ее в больничный халат вместе с пистолетом, – курить есть? – он посмотрел на Перца.

            – Не курю, – простонал тот.

            – А жаль.

            Холод покрутил в руках скальпель и вдруг резко всадил его Перцу в кадык. Кровь фонтаном ударила в белую стену. Холод подобрал пистолет Рыбы и только сейчас увидел забившегося от страха в угол врача.

            – Ты чё, Айболит? Всё нормально, живи не бойся, ты же ведь ничего не видел, да?

            Врач нервно закивал головой:

            – Да-да-да, конечно, конечно… я устал… я спал… Но как так? Четыре ножевых, неделя в коме – и всё как на собаке, – лепетал врач.

            – Дурак ты, доктор, – оскалился Холод, – я и есть собака. Где тут черный ход?

 

* * *

 

            Семён Кондаков ехал в своей новенькой «Ауди» по проселочной дороге. С обоих сторон торчали только что отстроенные особняки «детей лейтенанта Шмита», как любил говаривать его отец, «на последние деньги!» Семен возвращался домой после «трудного» «рабочего» дня в городской думе с фуршетом, баней, черной икрой и тремя московскими стриптизершами, выписанными специально по случаю завершения депутатских каникул. Неизвестно почему время отбросило его назад, в тот зимний вечер, когда судьба столкнула его в дверях ночного супермаркета с бывшим однокурсником по военному училищу Владленом Коркиным.

 

* * *

 

            Сёме с детства давалось все легко и просто. Вначале папа полковник, потом батя – генерал, и, наконец, отец – депутат государственной думы, эксперт комитета по повышению обороноспособности страны. Школа, золотая медаль, первая «любовь» на заднем сиденье папиной служебной «Волги», разговор о продолжении военной династии, приведший его к КПП военного училища. Ему вспомнился детский разговор с отцом, кажется мать тогда была на юге.

            – Папа, я буду полковником? – спросил маленький Сёмка, играя с кубиками, у отца, гладившего брюки.

            – Будешь, – усмехнулся тот, подошел к сыну и нахлобучил на него фуражку, – будешь, Семен.

            – А генералом? – не унимался сын.

            – Будешь, – ответил отец, не став повторять банальной истины о том, что у генерала есть свои дети.

            А пока Семен Кондаков стал курсантом элитного военного училища. Здесь он и познакомился с оттарабанившим два года в ДШБ       сержантом Коркиным. Через полгода Семен и сам стал младшим сержантом, командиром отделения, но свирепый десантник никак не выходил у него из головы. Наглый и резкий, Владлен был удачлив. Мастер спорта по боксу – он укладывал на ринге всех. Его любили девчонки из соседнего с училищем техникума текстильной промышленности. Его уважали местные и даже не обижались, когда он отбивал у них на дискотеке партнерш по танцам. Да и отцы – командиры постоянно ставили его в пример за железную дисциплину, образцовый порядок и успеваемость во взводе. Доска почета, фотография возле знамени училища, благодарственные письма на Родину, внеочередные отпуска. Только никто не знал, что нарушителя дисциплины зловещий сержант Корень заводил в бытовку и со словами «Это залет, воин», отправлял в глубочайший нокаут. Его просто боялись. Но, тем не менее, закончив училище, Семен отправился служить в Генштаб в специально созданный для него тогда уже отцом – генералом отдел курьерской почты, а бравый сержант Коркин поехал отбывать «воинскую повинность» в какой-то Богом забытый гарнизон, дикую дивизию где-то на Дальнем Востоке. Их пути разошлись. Семен быстренько дослужился до капитана, получил награды, побывав в совершенно неопасной для него «горячей» точке в зоне локального конфликта, и стал орденоносцем, «вытащив» с поля боя друга своего отца, которого во время рейда за спиртом в медсанчасть боднула одичавшая за время войны корова. В наградной реляции высокопарными словами было сказано о «героическом подвиге капитана Кондакова, вынесшего на своей широкой спине с поля боя раненого командира, проявив при этом мужество». Товарищ полковник стал командиром какого-то мифического подразделения, отвечавшего за поставку продовольствия в нестроевые части спецрезерва Министерства Обороны. Семен получил майора и автоматически стал его замом. Распродавая направо и налево тушенку, Семен и его патрон быстро построили в ближайшем Подмосковье по огромной вилле, заменяя высококалорийную пищу в рационе солдат на лекции и строительные работы по благоустройству быта их боевых командиров. Когда их махинации раскрылись, старенького полковника хватил сердечный приступ, от которого он скончался, а майор Кондаков был уволен из рядов ВС по состоянию здоровья, вследствие контузии, полученной во время боевых действий. Получив тридцать окладов, Сёма оказался на гражданке и быстро нашел себя в бизнесе, женившись на дочери директора хлебозавода. За полгода Семен так развернулся, что начал скупать все большие и малые предприятия города. Он не конфликтовал с администрацией, был законопослушным гражданином, занимался благотворительностью, презентовав городскому детдому по оптовой цене десятка два списанных компьютеров и факсов. И поэтому на очередных выборах в местные органы власти он победил и занял место спикера городской думы. Вот тогда в морозный вечер он зашел в супермаркет и встретился там со своим бывшим сержантом, на шее которого поблескивала огромная золотая цепь, красноречиво говорившая о том, чем ее владелец занимается сейчас.

 

* * *

 

            Владлен, придя в войска, поддерживал дисциплину теми же садистскими методами и не мудрено, что один из первогодков накатал письма в «Красную звезду» и в «Комитет солдатских матерей», живописуя все подвиги командира – садиста. В части началась серьезная проверка. Запуганный Коркиным личный состав молчал, а горе – писателя лейтенант самолично привязал к фаркопу УАЗика и три часа катал по заснеженному полигону стрельбища, после чего тот повесился на брючном ремне в туалете. Конечно же «сам». Якобы из-за письма любимой девушки, которая бросила его на гражданке. Предсмертная записка, написанная чужим почерком, вызвала серьезные сомнения у военного прокурора, а наряд, несший службу во время происшествия, был переведен в другую часть, что еще больше утвердило мнение проверяющего в том, что лейтенант Коркин действительно совершает «поступки, порочащие честь офицера Российской армии». Владлена с треском уволили, не возбудив уголовного дела только из-за отсутствия прямых улик, обличающих его злодеяния.

            Вернувшись домой, он неделю попьянствовал, потом познакомился с какой-то бабой – разведенкой и поселился у нее в Подмосковье. Он работал охранником, барменом, секьюрити, телохранителем, но нигде больше месяца не задерживался из-за своего свирепого нрава.  Отчаявшись найти себя в мирной жизни, он выгнал сожительницу из ее же дома и устроил пьяный дебош, набив морды одновременно всем соседям по лестничной клетке. Отбывая пятнадцать суток за хулиганство, Владя сошелся с одним цыганом, имевшим небольшой криминальный вес в городе. Вскоре слава пошла о бравом десантнике, который с одного удара мог выколачивать с торговцев шаурмой и владельцев палаток долги. Но это продолжалось недолго. Из соседнего города прибыл некий Адмирал, авторитет из местных, и на токовище засунул цыгана в багажник своего «Мерседеса», вывез и утопил в мутных водах Москвы-реки. С Владленом они договорились по-свойски. Он уехал вместе с Адмиралом в его родной город и быстро занял место бригадира в его банде. Адмирал не мог нарадоваться, глядя на своего нового помощника, который железной рукой карал несговорчивых бизнесменов и неплатежеспособных должников.

            Вот тогда и произошла эта случайная встреча двух людей из прошлого. Владлен зашел купить пачку сигарет и бутылку водки в супермаркет, где лицом к лицу столкнулся с давним знакомым Семеном Кондаковым, который улыбался с развешенных везде плакатов «Кондаков – выбор разума!».

            – Привет, – сказали они тогда друг другу.

 

* * *

 

            Проблемы у Семена начались неожиданно. Все дело уперлось в «Раздолье». Какой-то бывший агроном выкупил несколько гектаров земли в городской черте и засадил все картошкой. Картошка выросла, неплохо продалась на московских рынках, прикупилась еще землишка, на ней был посажен лук и свекла. На следующий год на вновь приобретенной земле вырылся пруд и туда были запущены карпы. На земле, стоящей «под паром», неизвестно откуда появились коровы и заработал молокозавод. Удачливый фермер быстро встал на ноги и начал богатеть на глазах. Дело было в том, что он работал без посредников. Семен заслал к нему своего молодого помощника, который намекнул земледельцу скотоводу о помощи в городской бюджет. Но тот в доступной юридической форме при помощи вил объяснил юноше то, что он уже платит налоги государству. Вслед за помощником Семена в «Раздолье» поехали различные визитеры, начиная от санэпидемстанции, заканчивая «Обществом защиты животных» и «Службой незаконной миграции». Результат был один и тот же. Все чисто и гладко. Тогда Семен сам решил побеседовать с бывшим агрономом и тактично предложил тому продать часть акций его хозяйства, за что был избит хомутом прямо посреди скотного двора и обозначен «душегубом». Такого Семен простить не мог никак. Его позор, налипший на дорогой пиджак комьями навоза тщательно отчистили водитель и охранник, но осадок в душе остался. Вот тогда вспомнил Сема о Владе. Они встретились и порешили, что Коркин и Адмирал «уговорят» ковбоя с ранчо, а Семен организует им долю в предприятии «Раздолье». Попытка Перца заговорить с фермером о его семье, о беременной жене и будущем ребенке закончилась очень хреново. Перца здоровый сельский мужик окунул в выгребную яму, а на его новенькую «восьмерку» высыпал целый кузов коровьего дерьма. Увидев приехавшего ни с чем и жутко воняющего Перца, Коркин взял все в свои руки.

            Через два дня он привез Семену долговую расписку от директора приусадебного хозяйства «Раздолье», нотариально заверенную, в которой тот «добровольно отказывался от своего детища и передавал его в ведение городской администрации и лично товарища Кондакова». Ездивший с Владей адвокат что-то шепнул на ухо Семе. Тот поморщился, посмотрел на своего бывшего сокурсника и предложил встретиться завтра и обсудить их дальнейшее сотрудничество. Еще через неделю по заявлению супруги бывшего директора «Раздолья» было заведено поисковое дело в местном отделении милиции «по факту исчезновения человека», а еще через два дня бывшего агронома нашли в прибрежных камышах с проломанной головой.

            Ветер трепал посевы пшеницы, по пастбищу гуляли тучные коровы сементальской породы, в сепараторах взбивали в сметану свежее молоко, в пруду плескались подросшие карпы, вдова родила здоровенького сына… В общем, тишь и раздолье. Как в песне.

 

* * *

 

            – Ну и чего вы мне скажете, чудо – богатыри? – Семен посмотрел на сидящих перед ним Владлена и Адмирала, – как вы это объясните?

            – Это…, – начал было Адмирал, – замануха какая-то, это… В общем там проблему-то из-за говна раздули.

            – Ага, а мне теперь это говно хлебать! – в упор посмотрел на Адмирала Семен, – полной ложкой?

            – Да мы сами все решим, ты не кипишуй Сема.

            – Адмирал, давай без фени, – прервал его Семен, – мы не урки и не на базаре. И не на зоне. Мы нормальные люди и дела мы будем решать нормально, без этой вашей уркогании. Как так получилось? Объясни ты, Владлен.

            Но тут снова влез Адмирал:

            – Да сам понимаешь, отдыхали пацаны, а тут этот прорисовался, ну, короче, он их зацепил и понеслось! Ну сам знаешь, у меня ребята горячие, порох!

            – И поэтому он троих твоих людей прямёхонько-то навстречу с Богом и отправил. Ты вопроса не понял, Адмирал. Как так получилось, что этот… он жив до сих пор в МОЁМ городе?! Жив, а я не владею ситуацией. Так что помолчи, Адмирал, – он посмотрел на Владлена, – ты что скажешь?

            – Ладно, Сема, успокойся. Я проясню тебе кое-чего. Откуда взялся этот парень – никто не знает. Перец с Бледным сами его выцепили. Знаешь, у нас иногда на старом стадионе собачники псов своих притравливают, мол круче у кого. Ну у Бледного кобель здоровенный был. Вот он до этого парня и докопался, типа давай проверим, чья собака лучше, на пятьсот баксов. Ну у того псина круче оказалась. Бледный за ствол и давай быковать. Ну паренек его и того. А тут Перец подлез, за корефана впрягся. Четыре раза его на финяк посадил. А он не сдох. Ну его в больницу, документов нет, то-сё, вот менты и зашуршали. Ну Перец решил это дело с Рыбой поправить… Ну и поправил. Дальше сам знаешь. Ментам по херу, все на бандитские разборки спишут, так что можешь не заморачиваться. Тут дело в другом.

            – А в чем тогда? – Семен посмотрел на Коркина.

            – Да ты гонишь, Владя, – снова влез Адмирал, – какие дела? Я найду этого козла и порешу, на ремни порежу! Он у меня, гандон полудохлый… Я с него кровь по капле высосу.

            – Вот ты сам на этот вопрос и ответил, – взглянул на него Коркин, – вот этот, как ты говоришь, полудохлый, двоих твоих, вооруженных и не самых слабых людей под орех уделал. Это профи, Сема. Он убивал. Убивал не раз. Убивал профессионально. И неизвестно, что ему Перец перед тем как скопытиться наплел.

            – Мои пацаны своих не сдают, – попробовал обидеться Адмирал.

            – Стоп, Адмирал, – Семен вплотную подошел к Владлену,– ты в этом уверен? В том, что это все не спроста?

            – Уверен. Жопой чую. Он Перцу на шее «испанский галстук» завязал. Такой ох как беспредельщики любят повязывать. С мусорскими-то я базары замял, денег дал. Врачи тоже молчать будут. А ты, Семен, дело съезди забери и сам прочитай. Внимательно! У тебя люди свои есть там, наверху, а этот пассажир в городе не просто так появился.

 

* * *

 

            Холод влез в теплую ванну. Окровавленные бинты с трудом отмокали от нывшего тела. Он доехал на машине Перца до частного дома, который снимал на краю города, загнал ее в гараж, завалил кучей хлама и лег спать. Он знал, кто такой Адмирал, догадывался, что уже завтра, если не сегодня ночью везде начнут рыскать его люди. Так было не раз. И поэтому он сам, первый решил найти Адмирала.

            Холод покрепче сцепил зубы и сдернул бинт. После он поднялся и посмотрел в старенькое зеркало. Небритое лицо, опухшие с синяками глаза… мерзкое зрелище. Он пошел в комнату и уселся на кровать, вытащил из-под нее спортивную сумку и дернул молнию. Покопавшись, он достал тугую пачку долларов и новенький ТТ, оделся, спрятал пистолет под куртку, положил деньги в карман и вышел. На рынке он купил у какого-то полупьяного старика «Ладу» – трахому тринадцатой модели, поехал к городскому кафе с названием «Элита», где целый день отдыхала братва Адмирала. Под огромный флагманский эсминец была запущена торпеда.

 

* * *

 

            Адмирал вышел из машины и, не спеша отправился к подъезду своего дома. В подъезде не горела ни одна лампочка.

            – От суки, бля! Завтра всех уволю на хуй! – пьяно проревел он, спотыкаясь.

            В жизни каждого человека бывают особые моменты. Вот и сейчас такой момент предстал перед Адмиралом из раскрытых настежь дверей вызванного им лифта. В руках «момента» был пистолет, смотревший Адмиралу прямо в лоб. Он попытался было что-то сказать, типа «Ну, ты…», но дальше дело у него не пошло, потому что незнакомец силой втянул его в лифт и ударил по почкам. Упав на колени, «крестный отец» увидел, что палец агрессора надавил обожженную спичками кнопку последнего, 9-го этажа.

            – Я на 5-ом живу, – зачем-то сказал Адмирал.

            – Ничего. Сверху падать проще и быстрее, – улыбнулся Холод, – прокатимся, дядя. Кто такой Сёма?

            – Какой Сема? А ты кто такой?

            – А я это… тот. Который от тебя мандеца ждет. Ожидающий.

            – Так ты тот с больницы?!

            – Ага, с палаты номер шесть. Гнилые у тебя пацаны, Адмирал. Понятия в вашем городе сучьи. Быкуете вы много.

            – А ты чё, спросить можешь?

            – Ага. А ты ответить. За базар за козлячий. Короче, – лифт в это время остановился, – выходи давай, Склифосовский.

            Адмирал вышел из лифта и схватился за перила.

            – Да ты у нас пианиста даешь, – посмотрел на его руку в золотых перстнях Холод, – давай, лезь на крышу. Там потолкуем.

            Они поднялись.

            – Присаживайся, – указал пистолетом на накрытые картоном кирпичи Холод, – чё вам от меня надо-то? Я тебе лично что-то плохое сделал? Дорогу перешел? Офаршмачил? На поляну твою присел?

            – Ты пацанов моих порешил, – зло посмотрел на Холода Адмирал, – а за эту байду ты по-любому отвечать  будешь. Это мой город, чувак, и я здесь рулю.

            – И чё, мы этот вопрос никак не решим? Без крови, так сказать, а то мне очень убивать тебя не хочется.

            – Да ты чё, черт, вообще нюх потерял? Ты хоть знаешь, с кем ты базаришь сейчас?

            – Знаю. Веришь, мне по хую. Давай так. Я живу как живу, и в расход. Я вас не трогаю, вы меня. А, Адмирал? Договорились?

            – Да нет, ни хуя мы не договорились, – пьяно покачал головой Адмирал,– тут такая каша заварилась, в такой ты блудняк попал, бродяга… Сема Кондаков с Владленом тебе это просто так не оставят. Да и я…

            – Ага, все понятно с Семой этим. А ты, Адмирал, по ходу «апельсин». Со своей братвой хуй знает на кого шестеришь. Пиковый ты, брателла. А кто такой Владлен?

            – Кореш мой реально! Он тебе пасть до жопы порвет! Корень у него погоняло! Так что мыль веревку, сучара, канай отсюда на хуй! Я сегодня добрый,– Адмирал поднялся, – я сегодня в казино полторы штуки баксов поднял! Так что давай, вали из моего города, но знай, мы тебя найдем, мы тебя приговорили. Тебе не жить по любэ…

            – А еще сыграть не хочешь?

            – С тобой что ли? И во что? В очко что ли твое?

            – Да нет, в Гагарина, – Холод схватил его за ворот и подтащил к краю крыши. Адмирал упирался ногами и вопил:

            – Какой Гагарин? Ты что творишь?

            Холод остановился и заглянул в девятиэтажную бездну – прохожих не было.

            – Всё, на голову никому не упадешь, Адмирал. Говори: «Поехали!», – и спихнул его вниз.

 

* * *

 

            – Только вот не надо, Семен, убеждать меня, что Адмирал гонял на крыше голубей и нечаянно оттуда навернулся!

            – Владя, он бухой был. Спьяну и навернулся.

            – Семен, мы не в детском саду. Вот это для яйцеголовых Адмирала ты можешь запустить. И то они сейчас за пахана своего рамсить порешили. Ты дело читал?

            – Ну читал.

            – И чё, ничего не напрягает?

            – Ну там же, – начал было Семен, – ничего толком нету.

            – Я тоже так думал. И ты знаешь, не поверил, что свидетелей, как он Перца мочил не было. И что рожу он не попалил – не верю. Нашел я одного докторишку, так вот он мне его портретец хорошо расписал. Художник оказался. На вот, посмотри, – он протянул Семену листок бумаги с карандашным наброском.

            – И чего дальше?

            – Семен, у твоего папы такие связи, подними жопу и доедь до Москвы, покажи ему это дело и этот рисуночек. Пускай пробьют по архивам МВД. Стопудово тебе говорю – пропалился он где-то. Спец высокого класса, ты же сам военный, сам все понимаешь.                     

– Ладно, ладно, хорошо, Владя, завтра поеду и передам это отцу. Я слышал, пацаны тебя после кончины Адмирала главным признали?

            – Ну есть чуток…

            – Ну давай это дело отметим. Теперь мы без этого уркагана дела вертеть будем… Эх, нехорошо, конечно, так о покойниках говорить, – Семен подошел к бару и достал бутылку «Джим Бима» , – давай это дело спрыснем.

            – Да подожди ты, Сема, мне еще с тяжким наследием царского режима разбираться. И этого пассажира искать, пока он нас не нашел.

            – Да ладно, не парься ты.

 

* * *

 

            Холод сидел в гостиничном номере и смотрел в окно. Чужой город. Чужие традиции, чужие амбиции… на хрен все это ему надо? Жил как жил…Может сесть в поезд и уехать отсюда к чертям собачьим? Деньги-то есть… Просто встать, поднять жопу и на вокзал, взять билет и свалить куда глаза глядят, в другой город. И всё будет нормально… Устроиться на работу, обзавестись семьей, раствориться… Стать просто таким, как все, и жить до тех пор… пока на его пути не встретиться Седой, Адмирал с его псами и им подобные. И всё начнётся заново. Опять бег. Бег от самого себя. Бежать и знать, что всегда за твоей спиной будут маячить люди, которым ты когда-то перешел дорогу, навредил чем-то, как решили они, что-то им должен…  Нет! На этот раз надо уходить, обрубив ВСЕ концы. Не он начал эту войну, но ему предстоит ее закончить. Вот так вот нелепо и жестоко. Что поделать? Это жизнь играет по своим правилам. Ему опять суждено взять в руки оружие и убивать абсолютно незнакомых людей, на которых ему, по большому счету, наплевать.

 

* * *

 

            Семен возвращался домой из Москвы. Разговор с отцом сильно озадачил его. Он переслал документы, которые дал ему Коркин, и в огромной квартире на Фрунзенской между отцом и сыном состоялась очень интересная беседа.

            – Где ты это взял, Семен?

            – Да так, друг один попросил.

            – Ну в общем слушай, скажи своему другу, – отец задумался, – и что у тебя за друзья, а, сынок?

            – Ладно, папа, давай не будем. Что там у тебя?

            – В общем, присаживайся, разговор долгий будет. Рисунок твой один мой хороший знакомый идентифицировал. На вот, посмотри, – он положил на стол увеличенную фотографию, – похож?

            – Ну да. А кто на ней?

            – Некий Сиволобов, уроженец Владимирской области.

            – И что дальше?

            – Так вот. На Сиволобова было заведено уголовное дело за участие в ОПГ, позже обвинения были сняты, и он был амнистирован, после чего пропал. Поговаривали, что он был водителем некого Холода.

            – А кто такой Холод?

            – Э, сынок, не знаешь? А, да, ты тогда в армии служил. Так вот. Данный субъект – некоронованный король столичного беспредела. Во второй половине девяностых он в Москве кровавую бойню устроил, перестреляв половину преступных авторитетов. О захвате его банды в Ярославской области ходили легенды. Знаешь, как третья мировая. Тогда шесть ОМОНовцев погибло. Живыми из его братков никого не взяли. Нет, хотя был один, но его следы потеряли, упекли на зону, он оттуда вышел почему-то условно-досрочно и растворился, а Сиволобов вывез раненого Холода, тот расстрелял на въезде в Тамбов пост ГИБДД и умер. Сиволобов сдался, поняв бессмысленность сопротивления. Да и не числилось за ним ничего. Банду уничтожили, дело закрыли. А через год снова убийства начались, разборки, причем пострадали те, кто имел отношение к ликвидации банды Холода. А вот тут и начались чудеса. Свидетелей тех времен не осталось в живых. Я отправил запрос по месту выдачи документов Сиволобову. Родных у него не осталось – отец погиб, мать в США эмигрировала. А вот и Мишино фото, – он положил на стол еще один лист с портретом.

            – Ну и что? – Семен взял его в руки. На него смотрел абсолютно другой человек. Похожий, но не тот, – не понял…

            – А вот фотография гражданина Богданова, он же Холод, смотри. Оно правда старое. С паспорта. Ему тут шестнадцать. И в военном билете точно такое же.

            – Не понял…, – Семен нервно вздрогнул.

            На рисунке доктора и на юношеской фотографии Холода был один и тот же человек, который не был Сиволобовым, хотя и был на него похож.

            – Так что, – Семен сглотнул, – значит, это Холод?

            – Судя по всему, да. Я поговорил с людьми из МВД и мне порекомендовали – не стоит ворошить прошлое. Не буди лихо, пока оно тихо.

            – А что Холод за человек?

            – Очень опасный. Это преступник. Я не знаю, какую ты и твой, якобы друг, затеяли игру, Семен, но за этим человеком идет шлейф кровавых злодеяний, так что будь осторожен.

            – Да что ты, батя, – натянуто улыбнулся Семен, – да мне это и не надо, я в Москву собрался переезжать. Тесно мне там стало.

 

* * *

 

            Холод знал, где живет Владлен. Вся банда Адмирала действовала по территориальному принципу – они были «ребята с нашего двора». Среди разбитых машин трудяг не составляло большого труда найти новенькую «Субару» Коркина. Оставалось только ждать.

 

* * *

 

            Владлен взял зазвонивший мобильник:

            -Да, Семен, привет.

            – Ты где сейчас, Владя?

            – Дома сижу, телек смотрю.

            – Так сиди и никуда не высовывайся. Я сейчас подъеду.

            – Хорошо. Да пошел ты! – Владлен выключил телефон и потянулся к пачке сигарет, – тьфу ты черт, пустая, опять в палатку на ночь глядя пиздюхать!

 

* * *

 

            Холод увидел вышедшего из подъезда парня и сразу понял, что он именно тот, кто ему нужен. Рука опустилась в карман ветровки и нащупала пистолет. Парень подошел к машине и открыл дверь. Холод выскочил из своего импровизированного укрытия в кустах сирени и направился к Владлену. Тот, кажется, почувствовал приближение опасности и потянулся к бардачку.

            – Тише! Поехали, – Холод запрыгнул на сиденье рядом с водителем и направил на него пистолет. Свободной рукой он открыл бардачок и достал оттуда ПМ, – давай без глупостей, поехали.

            Владя вдавил педаль газа до упора и резко вывернул руль влево. «Субару» ударилось о стоящую рядом «Волгу», заблокировав дверь Холода. Коркин распахнул дверь и выскочил из машины. Холод бросился за ним через водительское сиденье. До спасительного подъезда Владе оставалось несколько метров, но Холод запрыгнул на него. Тот швырнул его через себя и Холод оказался лежащим на грязном асфальте. Коркин хотел пнуть его ногой и выбить из рук ствол, но промахнулся и сам был сбит подсечкой. Борьба перешла в партер. Силы противника были равными, но Владлен ударами нащупал уязвимые места слабого после ранения Холода. Ему удалось выбить из его рук пистолет. Но Холод как-то вывернулся и зажал руками шею Владлена в удушающем захвате. Тот вырвался, но кулак Холода воткнулся ему в висок, он пошатнулся и опустился на колени и тут же на его голову опустился страшный удар сверху. Это был первый в жизни проигранный Коркиным бой. Обессиленный Холод схватился за кровоточащий бок и поднял пистолет.

            – Вставай, сука!!! – в переносицу противника уперлось холодное дуло, – давай в машину, поехали, – морщась от боли прошептал он.

            В окнах домов начал зажигаться свет. Неожиданно ярко ударили фары.

            – Владя, – услышал Холод слегка дрожащий голос, – я же просил тебя не выходить.

            Холод, щурясь, посмотрел в сторону слепящих фар.

            – Да, а ты ствол брось, – к нему подошел представительный гражданин с двумя верзилами с автоматами на перевес, – Холод, если не ошибаюсь?

 В это время уныло завыла милицейская сирена.

            – В машину их обоих, – он ткнул во Владлена рукой, – и ко мне на дачу. Шустро! Я тут все пока решу.

            – Давай, топай, – ткнул в Холода стволом один из автоматчиков.

 

* * *

 

            – Ну что, дружище? – Семен посмотрел на Холода, – знатная рыбка попалась в наши сети! Легендарный Холод собственной персоной.

            – Какой Холод? – устало начал он, – чего ты несешь?

            – Холод. Преступный авторитет. Партгеноссе зондер-команды беспредельщиков. Ну ты можешь, конечно, рассказать мне о Сиволобове, но мы-то люди взрослые… – он швырнул на стол папку, – на вот, почитай, здесь вся твоя криминальная биография.

            – Ну и что с того? Чего ты хочешь – то?

            – Разговора задушевного.

            – А я тебе не шлюха, чтобы со мной за жизнь пиздеть.

            В это время в комнату вошел Владлен.

            – Вот видишь, – обратился к вошедшему Семен, – не выходит у нас беседы задушевной. Видите ли, не продажная женщина он!

            – Да мочить его надо!

            – Ну у тебя была возможность сделать это, Владя, но ты офаршмачился, а я вот с ним поговорить хочу.

            – Да о чем с ним базарить?

            – Есть о чем. А ты посиди и послушай. Перед тобой легенда криминального мира. Он столько человек, Корень, убил, что тебе лет за 10 не наколбасить. Причем все, ой полета не дохлого! Его в определенных кругах ох как хорошо помнят. Стоит свиснуть и прилетят гонцы от злых дяденек в наколках и порежут этого мальчика веселого на кусочки.

            – Да и хрен с ним! – процедил Владя злобно.

            – Да у него не только хрен, еще и яйца стальные. Жил бы себе втихую и жил бы. Так нет. Пошел герой за орденами. А, Холод? Ты же умный. Почему же ты не хитрый?

            – Ты что ли хитрый? – презрительно посмотрел на него Холод, – ты чего хочешь-то?

            – А хочу я, дружище, чтобы поехал ты с моими ребятами в Москву и разобрался там кое с кем в знак нашей с тобой новой дружбы. А то сам понимаешь… Можно же и пару звонков сделать.

            – Так ты что, меня отпустить хочешь?

            – Почему отпустить? С тобой Владик поедет. С ребятами.

            – Я же сбегу, Сема.

            – Куда ты сбежишь? Ты в подводной лодке, Холод. Тебя либо Владик пристрелит, либо мусора возьмут. А тут еще блатные есть, которым ох ты как по жизни накосячил.

            – Ты чё, сдурел?! – зло посмотрел на Семена Владлен, – он же Адмирала с пацанами… Ты о чем вообще базаришь?

            – Все нормально, Владя. Холод – парень нормальный. Он глупостей делать не будет. Да и вы с ним одного поля ягоды. Стерпится – слюбится. Да и денег заработаете. Ты любишь деньги, Холод? Ну что, договорились? – он посмотрел на бледного Холода, – значит оклимаешься и поедем, да?

            – Спать хочу, – пробурчал Холод.

            – Так мы договорились?

            – А разве у меня варианты есть?

 

* * *

 

            – Ты совсем сдурел, Сема?! Это же пиздец какой-то! У меня даже слов нет! – недоумевал Владлен, – ты куда отправить его собрался?

            – Коркин, ты последнее время стал очень много говорить. В отличие от вас всех, этот человек – профессионал. Ты сам об этом говорил. Во-вторых, он хорошо знает Москву. В-третьих, он в таком говне варился… Расчистит нам поляну – и в расход его.

            – Да он свалит!

            – Куда ему сваливать? Я его на такой кукан посадил, что ему лучше пойти и сразу повеситься. Он вне закона! Его нет, Владя!

            – Ну а пацаны как? – уже слабо сопротивлялся Коркин.

            – Да какие пацаны? Слон, Уксус и Хоттабыч? Этим денег дай – и они нормально работать будут. Им на Адмирала насрать. Кто он был? Царек без царства. Плесень. А его Перец, Рыба и Бледный вообще недоноски. Папам ихним кончать на простыню надо было. Стране герои нужны были, а они идиотов понаделали. Не твое это дело. Я уже все решил. Твое дело – если этого чудо-богатыря в сторону качнет – ликвидировать. И давай не будем! Знаешь, у нас там в Москве интересы с черными пересеклись, так что я не уверен, что они его на первой «стреле» не замочат. Не так уж он и хорош, но попробовать стоит.

            – Смотри, не пожалей потом, Семен.

 

* * *

 

            Всех звала Москва. Позвала она и Семена Кондакова. Снился ему страшный сон – стоит он на краю свежевырытой могилы и квакают оттуда жирные черные лягушки, зовут как будто. Просыпался в холодном поту Кондаков, но кроме дуры жены с огуречной маской на лице рядом никого не обнаруживал. И спокойно засыпал дальше.

            Ворочался сбоку на бок Владлен. Вставал, курил, включал телевизор и тупо смотрел на попискивающую таблицу, говорившую о том, что вещание закончено.

            Забивал косяк Уксус, парился в бане с тремя красномордыми бабенками Слон, Хоттабыч листал какой-то научно-популярный журнал и потягивал с горла «Мартини».

            А в это время в Москве укладывал в постель своего восьмилетнего сына чеченец Ахмед с погонялом Аладдин.

            Вор Глина, мучимый бессонницей после долгих лет зоны, одиноко бродил по четырехэтажному особняку.

            Два братка, Симон и Квас, избивали бейсбольной битой сутенера в Мытищах, продавшего им «трипозную» телку с Ярославки.

            В номере «люкс» отдыхали люди Тамаза, молодого «апельсина», перечеркивали белые дорожки стеклянный столик, пойло лилось рекой, и все ждали шлюх, шлюх, шлюх.

            А в это время Псих вместе со своим напарником Будылой фомкой курожил дверь квартиры на Каширке, в которой жила одна известная престарелая актриса. Дверь поддалась и на незваных гостей уставилось испуганное лицо. Ничего не думавший Псих нажимал на курок, а Будыла уже вовсю копался в шкатулках, доставая фамильные драгоценности.

            Не спал капитан столичного ОМОНа Кольцов. Сидел на кухне за початой бутылкой водки и тупо нажирался.

            Депутат Госдумы Кондаков – старший веселился на фуршете, провозглашая один тост за другим.

             Сидел в старом железном вагончике бывший тренер Гена – Крокодил, курил и гладил белого бультерьера.

            А Холод просто безмятежно спал, крепким здоровым сном младенца, человека с чистой совестью.

            И никто не мог тогда подумать, что будут мочить друг друга эти еще мало знакомые между собой люди, лакать по-волчьи кровь и грызть друг друга, грызть…

            Но это будет завтра. А мы еще, к сожалению, не научились жить завтрашним днем.

           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

 

            Они приехали в Москву на двух машинах – Владлен, Уксус, Хоттабыч, Слон и Холод. Поселились в заранее снятой Семеном трехкомнатной квартире. Слон сразу завалился на кровать и захрапел – сказалась вчерашняя «банная» бессонница. Уксус плюхнулся в кресло перед плазменным телевизором и быстро обнаружил порядка пятидесяти каналов. Поигрывая пультом, он нажимал кнопки, и через несколько минут тоже смачно наполнил развилистым храпом пространство комнаты. Неприметный Хоттабыч был откомандирован в ближайший гастроном с целью закупки провианта. Холод и Владлен прошли на кухню.

            – Чай будешь? – Холод открыл шкафчик и вытащил пачку чая, – интересно, сахар здесь есть?

            – Слышь, Холод, только вот давай не будем в друзей играть – чаепитие под беседу.

            Холод воткнул электрический чайник в розетку.

            – Ну давай не будем. Просто сядем и чаю попьем.

            – Ну давай, – Владлен сел за стол и достал пачку сигарет, вытащил из нее одну и закурил, – давай начистоту поговорим. Что от тебя Семен хочет?

            – А это ты у него спроси.

            – Да я пытался, только вот все никак в голову не возьму – тандемчик-то у вас интересный прорисовался.

            – А ты не в голову, а в рот бери, выплевывать легче, – Холод налил себе в чашку кипятка и сыпнул заварки.

            – Ой ли? Ой ли, Холод? Изменой все это дело попахивает. Ты же лучше меня знаешь, что тебя сольют по любэ. Зачем ты в это дело впрягся?

            – А знаешь, дружбан, знаю, что сольют. Меня по жизни сливают. Весна придет, растает лед, говно всплывет. Я уже привык к этому. Тут дело случая. Ты когда-нибудь играл в шахматы с компьютером?

            – Ну нет.

            – Тогда понятно. Есть партия. У компьютера миллион ходов в запасе, ходов мастеров, заметь, не своих. Получается ты один играешь против миллиона. Один к лимону. Все ставят на проигрыш, а прикинь, ты ставишь мат и срываешь куш? Вот он случай.

            – Но это вообще казино какое-то у тебя ебанутое на всю голову. Ты что, всех обыграть собрался?

            – Попробовать хотя бы надо.

            – Рисковый ты. Так тебе же хода сделать не дадут. Я, если чего, сам тебя… В дамки.

            – Владлен, только давай не будем, не убедительно это как-то – «в дамки»… Ты ведь сам в свою игру играешь, – Холод отхлебнул крепко заваренный чай, – знаешь, я давно узнал, что это игра не командная. Если бы вы хотели меня завалить – завалили бы. Без всякой тавтологии. Значит я вам нужен, Семену нужен. А Семен нужен тебе. Вот поэтому я еще поживу немного, – он похлопал Коркина по плечу.

            – А пацанов не боишься? Они же на тебя за Адмирала жлобят.

            – Ну и пусть жлобят. Я видел, им сегодня бабок дали. По пять косарей на каждого. Знаешь, на что люди ради денег готовы? Я сам не раз бабки давал. И брали.

            В это время защелкал входной замок.

            – А вот и твой бродяга с хавкой пришел. Давай на счет черных потолкуем, а пацаны пускай отдыхают.

 

* * *

 

            В гостинице «Севастополь» Холод и Владлен появились на утро следующего дня:

            – Мы к Тамазу, – небрежно бросил Владлен кавказцу – охраннику, стоящему на входе.

            – По делу какой? – спросил тот.

            – Скажи, мы от Адмирала.

            – Сэйчас, пАзвАню и всё скажу, – охранник взял трубку телефона и заговорил что-то на своем, – паслушай, Тамаз сказал, ты падаждать надо. У него дела. Некогда ему.   

            – Слышь, – вскипел Владлен.

            – Остынь, – Холод положил руку на плечо Владлену, – давай посидим подождем, время-то есть еще.

            Примерно часа через полтора они зашли в кабинет с массивной железной дверью.

            – Здравствуй, Тамаз, мы от Адмирала,– начал Владлен.

            –  Здравствуй, забыл, как тебя зовут, Корень, кажется? Зачем приехал?

            – Адмирал просил долю забрать.

            – А чё Адмирал сам не приехал? Не уважает меня? Может западло ему?

            – Дела у него просто.

            – Странные у него дела, Корень, за деньгами своими приехать не может. А я откуда знаю, что ты от Адмирала? Я тебя знать не знаю. А там пятьдесят тысяч! Ищи тебя, свищи. Придет Адмирал, скажет, давай денег еще. Так, брат, дела не делаются. Пускай Адмирал сам приезжает.

            – Я же тебе сказал, у него дела.

            – Эй, брат. Знаю я какие дела у Адмирала, – поморщился Томаз, – убили его. А ты чужие деньги забрать хочешь, а я Адмиралу деньги отдал на той неделе.

            – Когда ты ему отдал? – напрягся Владлен, – что-то я не знаю.

            – А чё ты вообще знаешь? Нет денег, говорю тебе, нет Адмирала – нет денег.

            – Да, а ты уверен? – Владлен засунул руку в карман.

            – Уверен, дорогой. Хасан, выйди на минуту.

            Дверь соседней комнаты открылась и оттуда вышло несколько здоровых плечистых ребят.

            – Вот, Хасан, – посмотрел на него Томаз, – человек приехал деньги Адмирала делить. Я ему говорю – нет денег. А он ничего не понимает.

            – Рук из карман витащи, – со свирепым акцентом начал Хасан, – Раджа, выкинь отсюда на хуй этих двоих. Какие деньги? Ты что, хочешь сказать – Томаз тебе что-то должен?

            – Подожди, – примирительно сказал Томаз, – ми так просто людей не привикли обижать. Сколько ты говоришь я Адмиралу должен?

            – Полтинник, плюс проценты, – процедил Владя.

            – Я долги привык отдавать, брат, но у меня здесь нет таких денег. В общем, приезжай после завтра часов двенадцать обед на Минский шоссе. Там я тебе деньги отдам. Мы сядем, хорошо покушаем, шашлык – машлык, все решим. Ведь ми же друзья, правда брат? Зачем нам ругаться? Ты иди, Хасан, отдохни. Он пошутил, – горец вышел из комнаты, – мы же люди деловые – всегда договоримся.

 

* * *

 

            Холод с Владленом сидели в машине.

            – Ну чё, Владя, подстава эта галимая, – посмотрел на него в упор Холод.

            – Какая подстава? Ты что, хачей не знаешь? Они за своё удавятся, не то, что за чужое.

            – Правильно. А то, что Адмирал умер – ему сорока на хвосте принесла, судя по всему. Блудняк это, Владя, причем галимый! Никто тебе ничего отдавать не будет.

            – Да без тебя я все знаю. Надо Семену звонить.

            – Не надо. Не торопись. Мы сами все урегулируем. Думка у меня есть.

 

* * *

 

            – Послушай, Хасан, поедешь после завтра в «Сказку», возьмешь Ромео с Раджа и надо этот вопрос как-то решить. Деньги в параша кидать не привык.

            – Что, убить всех? – Хасан почесал небритый кадык.

            – Это тебе решать, брат, – Тамаз подошел к окну, – убивать их, не убивать. Это они сейчас птенец, а как Аллах дальше скажет, может орел вырастут и тебя заклюют.

            – Эй, брат, орел баран бить не может. Все я понял, давай, Аллах в подмогу. Решу этот вопрос, закрою тему. С деньгами что?

            – Себе половину с ребятами возьмешь.

            Хасан вышел. Тамаз набрал номер телефона.

            – Приходили ко мне эти двое, да, поговорили. Я думаю, ты можешь не беспокоиться, все будет ровно.

 

* * *

 

            Холод и Владлен остановились на заправке недалеко от придорожного кафе «Сказка». Из другой машины вылезли Уксус, Хоттабыч и Слон.                 

            -Железо взяли? – Холод посмотрел на окружавших его парней.

            – Базаришь! – улыбнулся Слон, – мы же в «Сказку» попали!

            – Ну тогда ладушки, – улыбнулся Холод, – короче пацаны, мы с Владей заходим в кафе. Минут через десять туда подъезжаете вы. Как только слышите первый выстрел – вылезете и начинаете шмалять все налево и направо.

            – С предельной плотностью огня, – Слон уселся на переднее сиденье машины, вытащил из-под него АКСУ и всадил магазин.

            – А ты откуда знаешь? – посмотрел на него Коркин.

            – Нагорный Карабах. ДМБ-89.

            – Ну тогда я за свое очко не боюсь, – глянул на него Холод, – прикрыто. Чечня-96.

            – Только давайте вот не будем «слава ВДВ!», – затянулся сигаретой Уксус, – восьмой гвардейский корпус генерала Рохлина. Разведрота. Не знал, земеля, будем знакомы, Женя, – он протянул руку Холоду.

            – Пётр, – к ним подошел Хоттабыч, – Таджикистан. 5-я погранзастава, диверсионная рота, старшина.

            Владлен посмотрел на стоящих возле Холода пацанов и нервно поежился. Он не знал всего этого.

            – Пошли, Владлен, – Холод толкнул его, – давай, пацаны, на удачу. Те вскинули руки.

            Владлен и Холод приближались к кафе. Холод открыл дверь и повернулся к Коркину:

            – А ты чё, Владя?

            – Холод, я офицер-десантник. Только давай об этом потом. Давай сначала дело сделаем.

 

* * *

 

            Хасан и его люди сидели за столиком. За пустым столиком.

            – Деньги привезли? – искоса посмотрел на них Владлен.

            – Привезли, дАрАгой. Раджа, принеси кейс.

            Немного сутулый житель кавказского региона бухнул на стол дипломат «Samsonite» и открыл его:

            – Вот они, деньги.

            – Сколько здесь? – безразлично спросил Владлен.

            – Пятьдесят штук и проценты. Как договаривались.

            В это время в зал вошло еще три человека. Один поигрывал затворной рамой пистолета.

            – Давай их, – потянул руку к кейсу Коркин.

            Хасан захлопнул кейс и заржал:

            – А если не отдам, что будет?

            Холод с Владленом переглянулись:

            – Отберем на хуй! – в руках Холода появился пистолет. Пуля ударила точно в кадык Хасана. В это время возле кафе, резко взвизгнув тормозами, остановилась черная «Subaru», из нее почти на ходу выскочили Уксус и Слон с автоматами.

            – Фаер! – заорал Слон.

            Свинцовый град посыпался, пули колошматили стекла.

            – За барную стойку, живо! – скомандовал Холод.

            Владлен схватил кейс вырвал его из-под навалившегося на «Samsonite» мертвого Хасана и выстрелил в кавказца с пистолетом. Пуля попала точно в голову и тот завертелся юлой, сбив аквариум. Потоки воды и стекла залили пол. Несколько несчастных золотых рыбок беспомощно плескались в кровавых лужах. Владлен нырнул за барную стойку, на которую сразу обрушили всю огневую мощь оставшиеся в живых оппоненты.

            – Вовнутрь! – Слон и Уксус забежали в кафе, – ух ты сука! – Слон полоснул чеченца наискосок по груди короткой очередью.

             Холод вынырнул из-под стойки и два раза выстрелил в прикрывающегося металлическим столиком Раджу. Пуля прорвала его плечо, Раджа истошно завизжал и вскочил, но тут же попал под прицел автомата Уксуса.

            Пули, словно иголочки китайского мастера, аккуратно вонзились в живот, и Раджа сполз на пол, замолчав на полуслове. Горцы оказались в свинцовом капкане. С одной стороны, их расстреливали Владя и Холод, а с другой просто добивали Уксус и Слон.

            Антураж разъебанного к чертовой матери кафе напоминал съемочный павильон студии «Трома», где кишки и мозги стекали с дешевых клеенок, удивительным образом составляя законченные замысловатые узоры. Мертвые тела застыли в самых нелепых позах.

            Владлен поймал на мушку еще одного абрека и выстрелил. Тот попытался увернуться, но тупая пуля оторвала ему кусочек уха.

            – Ну теперь в рай не попадет, – засмеялся Холод, загоняя новый магазин.

            Обезумевший раненый почему-то бросился в сторону Уксуса и Слона с диким криком. Слон сбил его ударом приклада и всадил в беззащитную спину сухую очередь… И тут все стихло.

            – Вай-вай-вай-вай-вай! – стонал в луже крови молодой симпатичный кучерявый паренек.

            Холод и Коркин вылезли из-за барной стойки.

            – Ну чё, все нормально, Слон, – Холод сплюнул в кровавую лужу. Владлен осмотрелся вокруг:

            – Количество жертв по объему равно количеству разрушений. Операция закончена с блестящим успехом. С нашей стороны потерь нет.

            – Противник обращен в бегство! – Слон, хрустя осколками стекла, подошел к Холоду, – чё с этим делать будем? – он ткнул автоматом в стонущего.

            Владлен тем временем открыл дипломат и достал пачку купюр:

            – Кинули, суки!

            Листы резаной белой бумаги осенним листопадом посыпались на залитый кровью пол.

            – Это чего, мы их бесплатно убили? – засмеялся Слон.

            Все заразились его смехом и громко загоготали.

            – Нет, почему, – Холод снял пистолет с предохранителя, – чукчи убивают за соль и спички, а мы за макулатуру, – он несколько раз надавил на курок. Голова раненого дернулась и из открытого рта полился багровый поток.

 

* * *

 

            – Слушай, – Тамаз ругался по телефону, – мы так не договаривались, да? Они моих людей положили и племянника моего. Это война, а война денег стоит. Я все понимаю, я не баран. Но на них кровь моих братьев! И не надо смеяться – джихад здесь не причем! Мы не в горах живем, понимаешь? Не надо меня дела учить делать правильно. Я тебя уважаю, но теперь другие обстоятельства. Это Москва, дорогой! Цены другие. Хорошо, кто за это заплатит? Ты? Хорошо. А что я своим скажу? Надо мной тоже люди есть, они тоже кушать хотят. Они с меня спросят, как так вышло, Тамаз, зачем дела за спиной нашей обделываешь? Ты нам брат, а братья так не поступают! Я тебе помог, а ты мне. Хорошо… Деньги дам, тут не в деньгах дело, дорогой, деньги у меня у самого есть. Тут отношение. Другой уровень, пойми сам. Я переговорю с кем надо, а дальше будем действовать… Да… Я все понимаю, у тебя свой интерес. Но у нас интересы разные… Тебе крыша нужна, а мне справедливость. И цели у нас разные… Сам все знаю, не первый раз замужем. Давай, до связи, брат.

 

* * *

 

            Семен сидел на кухне с Владленом и Холодом.

            – Я все понимаю, – Сема нервно мешал ложкой чай, – но это не Чикаго! Что это за самодеятельность? Я говорил вам –  забрать деньги и все. Что это такое?

            – Они были не правы, – скривился Владя, – они кинуть нас хотели. На бабло выставить. На наше же бабло!

            – И что с того? Есть же другие методы?

            – В мусарню бежать? – посмотрел на Кондакова Холод, – тебе деньги нужны были твои?

            – Но вы же их все равно не вернули!

            – Так уж вышло, – пожал плечами Владлен, – но мы поправим.

            – Да уж, постарайтесь. Вы меня на шестьдесят кусков влет наказали. Два дня хватит?

            – Да, – сказал, как отрезал Холод.

            – Короче, – Сема поднялся, – видеться мы больше не будем. Мне связь афишировать с вами не к лицу.

            – Брезгуешь? – прищурился Коркин.

            – Да о чем ты? Я в круги новые вхожу. Партнеры не так поймут. Брезгуешь… Ты не заговаривайся, Владя, одно ведь дело делаем! Вы, главное, вопрос с Тамазом решите. А на связь выходить по телефону будем регулярно. Давайте, парни, как решите вопрос, сразу мне отзвон.

 

* * *

 

            Тамаз приехал к Аладдину:

            – Салам, дорогой!

            – Салам и тебе, – чеченец лет сорока пяти посмотрел на Тамаза, – что скажешь?

            – Вот, по делу я к тебе приехал.

            – А ты только по делам и приезжаешь, нет бы взять просто так приехать, в гости.

            – Да вот я собирался, все времени не было.

            – А сейчас как твоих людей постреляли время появилось, да?

            – Аладдин, Аллахом клянусь, все нормально!

            – Оставь имя Аллаха в покое. Я все знаю. Думаешь, я здесь просто так хухры-мухры? Нет, Тамаз, люди серьезные поставили меня здесь смотреть. Я вор. Мне слепым быть нельзя. И дня не проживу.

            – Ну да, вышла там одна вещь не очень хорошая. Племянника у меня убили.

            – А за что убили?

            – Аллахом клянусь, не знаю, беспредельщики какие-то наехали. Сам знаешь, время такое сейчас.

            – А я слышал, Тамаз, ты им денег должен был.

            – Какие деньги, дорогой, это все сказки! Чтобы я кому-то должен был?! Мамой клянусь! Я раньше с одним человеком работал, его Адмирал звали, его потом убили, а эти приехали и типа давай долю его, а я почем знаю, да? У этих русских свои разборки. Я с одним человеком связался – он партнер Адмирала был, так вот он говорит, не отдавай этим шакалам ничего, они самозванцы. Не работали они с Адмиралом. Помощи у меня просил. Ну ты меня знаешь, я племянника отправил, а тут вот что получилось.

            – За просто так что ли отправил?

            – Ну ты сам знаешь, я по-человечески все делаю, хлебом клянусь. Справедливо. Конечно, тот человек денег дал, мол, за посредничество.

            – А где эти деньги? – искоса посмотрел на него Аладдин.

            – Вот тебе как раз привез, пятьдесят тысяч долларов.

            – Хитрый ты, Тамаз, а что ты ко мне сразу не пришел?

            – Да сам все решить хотел, зачем тебя по пустякам беспокоить, а тут видишь, как получилось.

            – А что это за человек, ради которого ты так расстарался? Племянником пожертвовал…

            – Я тебя потом с ним познакомлю, полезный парень, связи у него хорошие, и деньги есть. Он под наша крыша готов работать.

            – Не пойму я тебя, Тамаз, чувствую здесь кидалово какое-то. Что, твой человек со связями сам вопрос решить не мог?

            – Ему нельзя, он там, высоко сидит, а с нами он работать готов на долях.

            – Это уже другой разговор. Что ты от меня хочешь вместе со своим товарищем русским, – презрительно усмехнулся Аладдин.

            – За племянника отомстить и вот этих гандонов наказать. Вот деньги, возьми, – он подал газетный сверток.

            – Я помогу тебе, Тамаз, – Аладдин взял деньги и смахнул их в ящик стола, – только ты к этим пятидесяти тысячам еще пятьдесят принесешь. Где эти люди, как их искать?

            – Боюсь, Аладдин, они меня уже сами ищут.

            – Да? – посмотрел на него чеченец.

            – Понимаешь, там, если честно говоря, так получилось, – Тамаз открыл дипломат и бухнул на стол еще одну пачку, – здесь еще двадцать тысяч.

 

* * *

 

            Тамаз возвращался после встречи с Аладдином домой. Обещание чеченского авторитета помочь успокоило его. Аладдин не привык просто так раздавать обещания. После ряда кровавых разборок с русскими бригадами, Аладдин сумел выжить. Он водил дружбу с несколькими русскими «апельсинами» из молодых и в принципе что-то решал. Тамаз остановился возле ракушки и пошел открывать замок. Он достал ключи из кармана, уронил их, нагнулся поднять, но в это время на его голову обрушился огромной силы удар. В голове зачирикали птички и Тамаз потерял сознание. В себя он пришел, когда в лицо ударила мощная струя воды. Кавказец оглянулся по сторонам. Он сидел в какой-то автомойке. Напротив него сидел Владлен со шлангом в руках, из которого на бетонный пол струилась вода.

            – Очухался? – Владлен направил на него струю, – здравствуй, Тамаз, и где мои бабки?

            Тамаз выплюнул воду, попавшую в рот:

            – Какие деньги, слушай, да? Я вообще ничего не знаю!

            – Сейчас узнаешь, – к нему подошел Слон с плоскогубцами в руках, нежно взял руку Тамаза и зажал кусачками большой палец – хрясь! – ты, сука, нас кинуть хотел!

            – А!!! – завыл кавказец, – мамой, хлебом, Аллахом клянусь! Все деньги вам отдал! Это вас они кинули, те псы позорные!

            – Да? – к экзекуторам присоединился Холод, – значит ты честный?

            – Конечно! – закивал Тамаз.

            – Слон, давай еще один пальчик, – распорядился Владлен.

            – А-а-а!!! Больно! Клянусь, я вас не кидал!

            – Тогда деньги верни, – Холод в упор посмотрел на него.

            – У меня нету денег.

            – А у кого они есть? – Владя направил на него шланг.

            – У Аладдина, он сказал, что отдаст за меня!

            – Звони Аладдину, – Холод протянул Тамазу мобильник.

            – У меня рука раненный, – закричал пленник.

            – Номер говори, растыка, – Слон залепил ему звонкую оплеуху и тот стал называть цифры.

            – Это Аладдин? – Холод выключил громкую связь.

            – Да, а это кто?

            – Друзья Тамаза, он нам денег должен, говорит ты отдашь.

            – А где Тамаз? Дай ему трубку.

            – Он говорить не может, забот полон рот.

            – Да…, – замолчали на том конце трубки, – хорошо, если он должен отдать – я отдам. Приезжайте, – он назвал место, – и привезите его. Договорились. Все, отбой.

            – Вот видите, – обрадовался Тамаз, – он все отдаст. Поедемте и все будет ровно. Аладдин мой брат, он человек серьезный. Просто нехорошо так получилось. Те шакалы. Мамой клянусь. Поедемте быстрее. Я на вас не в обиде.

            – Поедем, – посмотрел на него Холод, – и выстрелил два раза в грудь. Тамаз сполз со стула и расплескался по полу.

            – Зачем ты так, Холод? – посмотрел на него Владя, – он же это…

            – Клоун, – не дал договорить Холод, – всё, антре… его реприза не удалась. Мама, хлеб… Хорошо, что еще очком не побожился.

            – Точняк, – кивнул Слон, – у этих черных все через жопу. Вот кровная месть, например. Мочи живых ради памяти мертвых. Абсурд.

            – Ладно, хорош трындеть, философ, – сплюнул Владя, – у нас еще Аладдин с его джинами на сегодня…

 

* * *

 

            Аладдин хорошо знал то место, в котором назначил встречу похитителям Тамаза. В девяносто седьмом году он заманил туда десяток парней из подмосковной группировки. Старый завод в N – ом районе имел только один вход, и зажатым у глухой стены ничего не оставалось, как прорываться к выходу. Последний боец был убит Аладдином лично ровно на полпути. Трагедия разыгралась на двадцати метрах за несколько минут. Аладдин и его люди сидели в засаде, когда БМВ и микроавтобус остановились у старого ангара. Ничего не подозревая, оппоненты зашли внутрь. Огромные железные двери захлопнулись. Бойцы Аладдина с оружием, расставленные на крыше, методично по команде начали всех обстреливать из-за балок перекрытий. Напуганные «братки» дернулись было ко второй двери, открыли ее и уперлись в бетон. Пули сыпались на них сверху, не оставляя шансов. Когда они оправились от первого шока, в отряде осталось уже меньше половины бойцов. В это время двери, впустившие их, открылись, и Аладдин со своими людьми короткими очередями расставили все точки над «i».

 

* * *

 

            – Ну и местечко, – Владлен поежился, осмотрев ангар, – давай, заезжай вовнутрь, Хоттаб, – он указал пальцем на открытые двери ангара, – они через час подъехать должны, а тут мы их ждем.

            – Слышь, – Холод посмотрел на него, – а тебе не кажется, что все просто?

            – Не, братан, я Тамаза знал хорошо. Он в их кодле человек не последний.

            – А кто такой этот Аладдин? – Холод закурил и посмотрел на Владю.

            – А хрен его знает, но точно не волшебник с лампой. Давай, Уксус, пакет на голову надень, типа ты этот Тамаз, торговаться будем, а потом их завалим на хуй. А ты, Хоттаб, давай заезжай.

            Машина, хрустя гравием, заехала в сырое нутро ангара. Все вышли из нее и осмотрелись по сторонам.

            – Да, темно как в жопе негра, – аж присвистнул Владлен.

            В это время входные двери резко захлопнулись и откуда-то сверху ударила очередь. Слон присел от неожиданности и тут же возле его ног зацокали пули. Уксус сорвал с себя пакет и отпрыгнул, укрывшись за какой-то грудой металлолома. Хоттабыч вскинул ствол и тут же его насквозь прошила очередь.

            – Суки!!! – проревел Владлен и взгляд его уперся в дверь, – валим за мной туда, пацаны!

            Холод укрылся за машиной и начал стрелять вверх. Оттуда ответило сразу несколько автоматчиков.

            Владя, раздирая руки в кровь, пытался раскрывать ворота. Они скрипели и туго поддавались. Слон бросился помогать ему. Вдвоем они с трудом отодвинули одну створку и уперлись в заплесневелую стену.

            – Суки!!! – почти беспомощно простонал Коркин, – вот, блядь, попали!

            Несколько пуль, просвистев над его головой, отбили огромный кусок штукатурки. Мозг Холода работал четко. Со всех сторон по ним стреляли, он повернулся к коллегам, зажатым в тупик и прорычал:

            – Огонь на себя возьмите! По верху бейте!

            А сам бросился к машине. Владлен, Слон и Уксус шмаляли с обеих рук. Холод повернул ключ в замке зажигания. Движок заревел. Коробка передач и педаль газа в пол. Машина резко сорвалась с места и задним ходом рванула к закрытой двери. Страшной силы удар вырвал ворота, похоронив под ними несколько боевиков. Увидев, что путь свободен, Владлен с ребятами бросились туда, но Холод остановил их:

            – К бокам прижимайтесь! – проорал Холод заглушая рев мотора, переключил скорость и снова резко ударил по газам.

            Дальше все напоминало кинофильм, просмотренный на ускоренной перемотке. Машина резко стартонула в ангар, Холод на ходу выскочил из нее где-то посередине строения, а та по инерции на огромной скорости врезалась в глухую стену. Страшной силы взрыв потряс заброшенный цех, стены как будто пошатнулись и с крыши, словно яблоки, посыпались автоматчики, превратившись в доступные мишени для Владлена и его людей.

            Холод вскочил на ноги и резко повернулся. В дверном проеме показалось два человека. Он два раза на вскидку выстрелил – один упал. Второй почему-то бросился бежать, показав Холоду спину. Еще выстрел. Пуля попала где-то между лопаток. Убегавший будто споткнулся и упал.

            Слон и Владлен, прижавшись друг к другу боками, только и успевали стрелять, меняя магазины. Рухнувшие сверху «диверсанты» быстро пришли в себя. Их было человек пять. Но последствия такого вида «акробатизма» не прошли даром. Только двое из них оказали слабые попытки сопротивления, остальные лишь беспомощно корчились и стонали. Один из них с открытым переломом бедра попытался схватить за ногу Уксуса. Ему это удалось и вскоре они оба катались по полу. Очень быстро Уксус оказался наверху и начал избивать того пистолетом, нанося страшные и резкие удары.

            – Замочи эту суку! – проревел Владя, – дырку ему в черепе сделай!

            – Да, блядь, не могу! Патроны кончились!

            Слон тем временем двумя одиночными выстрелами свалил агрессора.

            Последний, способный сопротивляться, бросился к выходу, но лицом к лицу столкнулся с Холодом. Дико заорав, он как бык в корриде бросился на него. Холод быстрым ударом локтя сшиб с ног и выстрелил прямо на лету. До земли «тореро» долетел уже мертвым.

            Владлен подошел к одному из корчившихся и выстрелил в голову.

            – Все, пизда! Последний.

            Слон и Уксус в это время подняли еще живого бойца и потащили к Холоду.

            – Где Аладдин? – свирепо зыркнул на него Холод.

            – Он там, на входе бы у ворота с Исой.

            Слон и Уксус швырнули его на пол.

            – Чтоб не мучился, – Уксус выстрелил в открытый затылок.

            Четверо «победителей» направилось к выходу. За ними был ангар, внутри которого валялись трупы, освещаемые огнем подорванного «Субару».

            – Ворота поднимайте, – скомандовал Холод, – там этот Аладдин, факир хуев, я когда ворота таранил, несколько человек прихоронил.

            Ворота отодвинули. Под ними лежали три окровавленных тела. Один из них, прилично одетый кавказец лет сорока пяти  был еще жив.

            – Вставай! – сказал ему Владлен, ты Аладдин?

            – Я… – кашлянул тот и изо рта наружу выплеснулся ручек крови.

            – Как он встанет? – сочувственно посмотрел сверху вниз Слон, – у него походу, позвоночник сломан.

            – Он у меня…!!! – заревел Владя.

            – Успокойся, – Холод отодвинул его, – иди лучше Хоттабыча принеси, не хрена ему среди этого дерма лежать. Где деньги, Аладдин?

            – У Тамаза в гостинице в сейфе… И в моей машине в кейсе ваши семьдесят штук… В багажнике… За ангаром… Отвечаю, – с трудом просипел Аладдин, – ваша взяла.

            – Иди, Слон, забери, – Холод навел на Аладдина ствол, а сейчас собирайся, к Аллаху поедешь на второй скорости.

            – Подожди… Ты же Холод, – он в упор посмотрел на стоящего над ним человека, – я Ахмед, брат Аслана, помнишь меня?

            – А какое это сейчас имеет значение?

            – Я знаю… для тебя никакого… ты же волк… только вот в вашей стае овца есть… Семеном его зовут Кондаковым… Это он вас заказал Тамазу… а потом мне… За бабки… Он вас убрать хочет… Вы много знаете… И еще доля у вас, – он поморщился, – с Семеном общая… Я, брат, не знал, что это ты… Аллахом клянусь… Не хотел…

            В это время подошел Слон с сумкой, в которой были деньги. Владлен подтащил тело Хоттабыча.

            – Я тоже не хотел, – Холод посмотрел на Аладдина, – паскудно, брат вышло, извини, – и он нажал на курок. Пуля ударила прямо в сердце, – извини, брат, бизнес, как говорится, и ничего личного.

 

* * *

 

            – Ну чё, видал какие замуты? – Холод, Владлен и Уксус сидели в кабаке за столом.

            – Да, – Владлен покачал головой и отхлебнул водки, – а ты не думаешь, что черножопый просто макли пробил?

            – Не думаю, – Холод закурил, – он и с деньгами не наебал. Сколько мы у Тамаза в сейфе взяли?

            – Почти сто пятьдесят штук, – резюмировал Уксус.

            – Мочить Сему надо, блядь, – в разговор влез Слон, – жопой чуял, что здесь замануха есть!

            – Кого ты мочить собрался? – Уксус потянулся вилкой к блюду с ветчиной, – деньги есть, надо подрывать и сваливать к ебеням. У Семена один папик чего стоит! В Париж дергать надо!

            – Ага, увидеть Париж и умереть,– посмотрел в потолок Холод, – приехать в Новогиреево и обосраться! Куда ты свалишь, Уксус? Нам теперь все выходы и входы перекроют.

            – Это за Аладдина что ли? – спросил Владя.

            – Да не, этот здесь не при чем. Черные рамсить за него не будут. Они – каждый сам за себя, – продолжил Холод, – а вот Семен все это дело прочухает. Он же блудняк заварил.

            – Значит с него и спрос! – Владя потянулся к стакану, – давай не чокаясь за Хоттабыча.

 

* * *

 

            Семен понял, что его двойная игра провалилась. Аладдин с Тамазом были мертвы, а вот Холод с теперь уже ЕГО людьми очень даже жив и, судя по всему, часики Семена уже тикали. Неожиданно в памяти возникли слова отца и сон с лягушками. Семен поморщился, но план отхода у него уже был готов. Билет на самолет голландских авиалиний KLF, через несколько часов он в Амстердаме, снять деньги со счета, отправить запрос в МВД на Холода по факсу, и в Португалию, счастливо пережидать, как варится заваренная им каша.

            Кондаков собирал вещи в чемодан. Об этой квартире никто не знал… Хотя нет… На пороге стояли Холод и Владлен и пристально смотрели на него. Кажется, Уксус отвозил его сюда однажды вместе со снятой в «Метрополе» шлюхой. Сема обессилено сел на кресло со стопкой чистых носков.

            – В отпуск собрался, а, Сема?

 

* * *

 

            Кондаков уже плохо понимал, что с ним происходит. Он лежал, уткнувшись в пропитанный кровью и мочой матрас на холодном полу в каком-то подвале. Для начала, еще там, в квартире, Владлен несколько раз от души наварил ему по почкам. Потом его, потерявшего сознание, вытащили на улицу и кинули на заднее сиденье его же «Ауди». Было теплое весеннее утро. Автомобиль скользил по Набережной мимо поливочных машин, брызгающих струями воды. Рабочие вывешивали на растяжках плакаты, говорящие о приближающемся 9 мая, «Дне нашей с Вами победы».

            Семен попробовал выскочить, но кулак Владлена быстро успокоил его, уткнувшись в нижнюю челюсть. Потом его много били, и Семен не сомневался, что разболтал много семейных секретов обогащения семьи Кондаковых, выдал личное дело Холода, поделился нечестно нажитыми деньгами и даже в присутствии нотариуса отписал на Уксуса свою «Ауди», которую тот сразу же поехал продавать.

            Семен остался наедине с Холодом и Владленом.

            – И на хуя тебе это надо было? – Владлен брезгливо посмотрел на избитого Семена, – тебе чего, денег не хватало?

            – А я смотрю, вы заодно, – беззубым ртом зло прошипилявил Кондаков.

            – Стерпелось, слюбилось, – усмехнулся Холод.

            – Зря это ты, Корень, – продолжил Кондаков, – он тебя до Цугундера доведет или завалит на хрен. Один хрен – вам не жить. Ты же знаешь, кто мой отец. А он все про вас знает. Ты же сам мне присоветовал к нему обратиться. Дурак ты, Владя, не на ту лошадь поставил.

            – Это ты нас, сука, подставил, – Владлен зло пнул его ногой, – ты нас с черными в блудняк втравил! Из-за тебя всё! Ты сука, Семен! Мы тебе жопу не раз прикрывали, подтирали ее, когда надо…

            – А вот это ты гонишь, Корень, ты никто! Без меня ты никто! Отморозок хренов, ты только и умеешь ебальники бить! Ты по жизни такой, недоделанный. Помнишь пацанов в училище? Ведь я все про тебя знаю! Как ты…

            – Ах ты тварь!!! – на полуслове оборвал его Владя, схватив обломок водосточной трубы, – на тебе, пидрило гнойное, получай!!! – он с размаху начал бить по уже не сопротивляющемуся Семену. Труба разнесла череп, кровь брызгала в разные стороны, летели осколки костей, к окровавленной трубе прилипли волосы, а Владя еще долго продолжал наотмашь лупить превращенную в кусок мяса голову.

            – Хорош, вон мозги уже наружу, – остановил его Холод, – чё, счеты сводишь?

            – Да пошел он на хуй, полупидор, папин сынок, блядь! Слон, бля! – проревел Владлен, – подбери эту хуету, вывези куда-нибудь на свалку, пускай крысы этой пàдалью полакомятся!

            – Он что-то про отца говорил, – внимательно посмотрел на Коркина Холод.

            – Да хуй на них всех! – Владя зашвырнул окровавленную трубу в стену.

 

* * *

 

            – Да прикинь, Холод, – Владлен плескался в льющейся из вентиля воде, – я с этой поеботой в одном училище учился, на одном курсе. Я, блядь, с армейки туда пришел. Сам знаешь, что такое войска. Я в Сухуми служил, когда там заваруха была, молодой еще был. А у нас старшина был, прапор. Рябов фамилия его. Так вот он нас пиздил почем не зря. Я по ночам заебался хэбэшку от крови отстирывать! Так мы в учебке все от него вешались, а потом стрельба пошла. Я с прапором в патруле были, и еще с одним пацаненком. Ну нас бородачи взяли. Азера, армяне, грузины, местные – хуй разберешь! И прикинь, эта сука денег из кармана достала и ушла! Вот взяла и ушла!!! Я потом только догадался – он, блядь, ихним другом был, оружие им продавал, патроны… а нас в сарае заперли пиздили по пятьдесят раз в день! Месяца три мы там пробыли. Потом наши отбили. Тогда еще никто и не знал, что заложники бывают, рабы. Коляна, кореша моего, один раз два горбоносых вывели и давай на него собак травить, волкодавов. Загрызли они его. Ну, а я как-то выжил чудом. В часть вернулся – а прапор там с медалью ходит. И сразу ко мне, мол вякнешь чего-то – вся часть узнает, что тебя те красавцы как бабу в плену использовали и будешь ты, Корень, пидорасом… А я, блядь, хуй ли, мозгов-то своих не было – стреманулся. Чё пацаны скажут? А вдруг мне не поверят? Наплел тогда прокурору, что прапор нам помогал, действовал как герой, в общем, не стал ничего я говорить про него. Прикинь, на какой развод дешевый попался? Ну, дослужил как надо. Ну, блядь, и в училище пошел. Вот тут у меня жлоба и поперла! Пиздил я там всех подряд. Там, блядь, половина папенькиных сынков на гражданке чуть ли не в жопу еблось, а потом в войска! Там вообще мандец! Я пять рапортов в Чечню писал. Я ведь, блядь, десантник, а не воспитатель ясельной группы. Захожу однажды в сортир, мы тогда вместе с пехотой стояли, а там салага один у старослужащего хуй сосет. Сосет и причмокивает как шлюха последняя. Армия, ебаный в рот! Я тогда этого дембеля ебаного чуть не убил, а молодой этот недоносок настучал на меня. Не мои же солдаты, Холод! Я к ихнему ротному подошел, а он такой же «сладенький» – папа в военной прокуратуре работает. И его отхуячил за блядюшник, который он тут устроил. А он свой гарем и подговорил, чтобы на меня маляву писанули, мол, садюга. Я тогда хуесоса того взял и повесил. И выпиздили меня из рядов ВС.

            – А Семен -то тут при чем?

            – Да он всю жизнь таким был. Где соснет, где лизнет. Он же всю байду с прапором знал, и все меня на измену сажал. Папа-то у него о-го-го был! Этот прапор потом перевелся, у Кондакова – старшего водителем был. Приезжал как-то папочка в училище – там мы с прапором и схлестнулись. Я его за шкворень схватил. В общем, он признался, что пиздешь это все был, меня так, на понт брал. Я ведь тогда его чуть не порешил. А видно он, когда с Семкой катался, новую историю ему про меня рассказал. Мол, сдался Корень врагам сам лично и друга там своего угандошил, а в части это дело замяли. Вот Сема меня этим четыре года училища и держал. Ходил я за него в наряды, физо сдавал…

            – А для чего ты после с ним работать стал?

            – Да хрен его знает, по инерции, наверное. А прапор этот, сука, дембельнулся и пропал. Я его, блядь, искал – искал, – Владлен стряхнул мокрые руки и вытер их об мешковину.

            – Кровь с щеки не смыл, – посмотрел на него Холод, – забей на всех. Прав ты. Не парься даже.

 

* * *

 

            Вор Глина, мужчина лет шестидесяти, последний мастодонт, коронованный братвой еще в годы правления дорогого Леонида Ильича, сидел на террасе своей огромной дачи, макал огурцы в соль и ел. Прошли годы. Закалили они его на пяти зонах бывшего Советского Союза Бог миловал в лихую годину кровавого беспредела девяностых. Мимо прошла перестройка, путчи, дефолты и смены правительств. И вот входил сейчас Глина в эпоху капитализма со своими огурцами, хреново разбираясь в законах рыночной экономики и внешней политики. Но хитрый лис видел, как в мутной реке товарно-денежных отношений плавают тысячедолларовые караси и щуки – миллионеры. Закидывал он старенькое удилище и каждый вечер хлебал наваристую уху в виде акций предприятий и долей в бизнесе. Рыбак эдакий. Были люди у него – большие и малые пройдохи всех мастей, которые отводили небольшие финансовые ручейки в широкое русло и направляли в карман. А он просто сидел и жрал свои огурцы, изредка почитывая газетку и интересовался курсом акций на Токийской бирже.

            Кондаков – старший быстро зашел на веранду. У входа его встретил Квас, молодчик лет тридцати с мутными рыбьими глазами.

            – У себя? – бросил ему Кондаков.

            – У себя. Огурцы хавает.

Кондаков открыл дверь.

            – А, здорово, Макар, – Глина улыбнулся железнозубой челюстью, – присаживайся. Огурцы будешь?

            – Какие на хрен огурцы, Глина?! Ты знаешь, что произошло?

            – Знаю. Индекс «ДоуДжонсона» на вечерних торгах повысился. Баррель нефти подорожал…

            – Какие баррели?! Сына у меня убили! – гость резко выдернул стул и уселся.

            – И это знаю. Не надо было с черными якшаться.

            – Какие черные?

            – На вот, – Глина придвинул к Макару графин, – здесь рябина на коньяке, выпей и успокойся. Бог дал, Бог взял.

            – Нет, Глина, ты что-то действительно не понимаешь, – Кондаков отодвинул настойку, – у меня СЫНА убили!

            – А он сам виноват. Какого бесу он на рожна поперся? Знаешь, с «пиковыми» дела иметь опасно. Подошел бы ко мне – дядя Петя, помоги, – я бы все решил. Так нет, он к Томазу поскакал. А тот с Аладдином в близких. А Аладдин – «апельсин».

            – Он же вор.

            – Нет. Я такого вора не знаю. А тех, кто его за бабло крестил – не уважаю. Нет у меня друзей таких. Семка что хотел – то и выпросил.

            – Ну, знаешь! – обозлился Кондаков, – так мы договоримся! Он сын мне родной был!

            – А от меня ты чего хочешь?

            – Помощи.

            – А интерес мой здесь какой?

            – Ты Белку помнишь?

            – Ну да.

            – А Саида?

            – И этого помню. Славные люди были, упокой Господь их душу, – Глина перекрестился.

            – Так вот. Семена человек убил, который с ними расправился.

            – Это же кто такой? – напрягся старик.

            – Холод, – резко бросил Макар.

            – Это ж не Монгола выблядок?

            – А это кто такой?

            – Ну да ладно, неважно. Так его вроде того, порешили?

            – Нет. Ошибаешься, старый. Не завалили его. Месяц назад ко мне Сема приехал и рассказал, что якобы какой-то друг попросил его человека «пробить». Ну, я к своим. А человек Холодом оказался. Мне б тогда дураку сообразить! – он хлопнул себя ладонью по лбу, – Семену это самому надо было. А вот зачем?

            – С черными Сема мутился.

            – Так ты почему мне раньше не сказал?

            – Да ты меня и не спрашивал, – Глина мокнул огурец в соль, – я-то думал, ты знаешь, с кем твой сынуля якшается.

            – Да не знал я ничего, в том-то вся и проблема, он судя по всему своих бойцов под черных зарядить и хотел, а там что-то не срослось. Те нацменов перебили… И Сему. Глина, мне помощь нужна.

            – Какая тебе помощь? Сына-то не вернуть уже. Иди к ментам. У тебя ж среди них корефанов много, и сдай им этого Холода.

            – Не, – мотнул головой Макар, – там дело мутное. Разберись ты.

            – А мне-то с того какой интерес?

            – Мы на следующей неделе в Думе закон пробивать будем о конверсии. Сокращение стратегического вооружения в Забайкалье. Несколько десятков шахт с ракетами средней дальности демонтировать будут. Плюс цветмет, оборудование.

            – Ну а мне с того?

            – Пятьдесят на пятьдесят. Будем в пополаме. Там миллионы. И половина – твоя. Если голову Холода мне принесешь.

            – Заманчиво, – покачал головой Глина, – Квас, подь сюды. Послушай, че мне Макарка говорит. Давай помозгуем. Резон есть.

 

* * *

 

            Холод подошел к окну и выглянул на улицу.

            – Че, не спится? – на кухню вышел Владлен, – мне тоже, – он усмехнулся за стол и закурил, – че делать-то будем?

            – Пока не знаю. Что-то напрягает меня все это. Вроде и бабки есть – свалить можно. Хотя, знаешь, я, наверное, останусь. Ты бери пацанов и съебывайтесь отсюда вместе с бабками.

            – А старший Кондаков как?

            – Это уже моя забота.

            – Нет, Холод, ты через нас в этот блудняк попал. Из-за Перца, Адмирала, из-за Бледного. Из-за Семки – сученыша. Вместе вариться будем, до конца.

            – Владя, а кто знает, где этот конец? Может это только начало? Начало конца. Знаешь, я такую фразу придумал: спеши быть героем, ублюдком ты успеешь стать всегда. Мы по этому закону живем. Ради этого мы убиваем. Убиваем ради того, чтобы убить. Аладдин мне однажды жизнь спас. А я его… Ты знаешь, иногда мне кажется, мир погрузился в мир кровавых разборок, в мир абсолютного холода, и вы здесь не при чем. Вам надо развернуться и уйти, пока есть шанс, хотя бы ничтожный.

            – А ты почему не развернулся?

            – А у меня дорога прямая. И билет только в один конец. И иду я, Владя, в ад, который сам же и создал. Ад для меня не страшен. Жизнь страшнее. Я как самурай без хозяина – ронин. Иду и иду, пока кто-то не остановит. Ведь самому нет сил остановиться.

            Владлен посмотрел на него. Он был старше Холода на каких-то три-четырк года, а перед ним стоял глубокий старик. Старик, который знал жизнь. Жизнь в созвездии волка.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

 

            Что такое теплый субботний вечер? Лучше всего это знают жители огромного мегаполиса, наторчавшиеся за день в автопробках и натолкавшиеся в метро. Это легкий ветерок над окраиной, подпертой трубами заводов. Это зеленая трава на грязном газоне. Это коты, завывающие на все лады и октавы в подъездах. Это девчонки, с ногами туго затянутыми в лайкру и капрон. Это старушки, вылезшие из дома на лавочку погреть задницы и почесать языки в свободное от сериалов время. Все это и есть составляющие теплого весеннего вечера в большом городе.

 

* * *

 

            – Слышь, – Квас посмотрел на Симона, – Глина конечно же хват, без б, но тут ньюансик маленький. Братки-то эти – гастролеры, а столица – как большой муравейник. Лягут на дно и ищи их, свищи. Вот чтоб ты, зема, на их месте сделал?

            – Ну, – Симон почесал в затылке, – затихарился бы. Это первое. Лаванду они по-хорошему срубили. А здесь куда ни плюнь – одни хибары в спальниках. Полежал бы на грунте месяцок и на лыжи бы встал.

            – Не, эти не встанут, – Квас покачал головой, – слышь, а че там с машиной Семеновской?

            – Да напарили ее одному кексу с Подмосковья. Так, в поряде чувак, под блатного канает, а по жизни фуфло. Рулит там тремя палатками у себя в Заднепроходске. Я с ним поболтал – машина на одного человечка была оформлена по ксиве левой. И в этот же день ее и втолкнули. Тот его даже на рожу не помнит.

            – Да на фейс их Кондаков помнит. Ты вот чё, братан, смотри, – Квас воткнул в пасть зубочистку, – делаем мы тачки отъем. Тачка дорогая. На запчасти нам ее бросать – времени нету. С документами левыми заморачиваться некогда. А потом, машина – эксклюзив. Че мы тогда делаем?

            – Канаем к Ваське – адвокату, цепляем терпилу, и все чики-пуки. Коня в стойло, бабос в карман.

            – Рубишь ты, они же доверенность с правом продажи оформляли. И походу пассажир, который толкучку поставил – ихний и знает их хорошо. 

            – А ты чё думаешь, они об этом не позаботились? По ходу там все шито-крыто.

            – Да не, – Квас покачал головой, – не та там маза. Я бы эту тачку спалил бы за городом, а для босоты двадцать штук – ох и бабки!

            – А с чего ты решил, что они босота? Вон, чернявые с ними не рубятся, значит фраера они.

            – Да не, братан, куда черным рубиться– то? За ними косяпоры со всех сторон. А потом, знаешь, если б они по крупной играли, они б общак Аладдина ломанули и слушок бы пошел. А они так, на рэпете взяли, по-легкому, да соскочили. Да и времени им особо думать нету. Знали, чьего сынка чпокнули. Позвони-ка ты этому другу и узнай юриста или нотариуса, как там его, кто сделку с машиной оформлял.

 

* * *

           

            Нотариус Авилов давно привык ничему не удивляться. И когда к нему зашли двое явно бандитской наружности, он оторвался от своих бумаг и внимательно посмотрел на них:

            – Чем могу помочь?

            – Сделочку одну провернуть надо, – внимательно посмотрел Квас, – машину помыть одну надо.

            – Не понимаю, – искренне удивился тот.

            – Да ладно, не гони, – уселся напротив него Симон, – мы от Жеки Сизова. Тебе раз плюнуть, знаем.

            – От Уксуса что ли? – успокоился юрист, – тогда какие проблемы. Давайте документы. Таксу знаете?

            – В десяточку, – переглянулись Симон и Квас. Рука Кваса схватила Авилова за горло и сильно сдавила, – где твой Уксус сейчас?

            – Да я не знаю, – тот попробовал вырваться, но рука железом сдавила горло.

            – Не шлепай! Мне Уксус нужен. Так где он? – Квас притянул его к себе, выдернув из-за стола.

            – Да не знаю я, отпусти! – Квас разжал руку. Тот поправил галстук и уселся на свое место, – я с ним не товарищ. Так, иногда… – он покрутил растопыренной ладонью, – сами понимаете.

            – Он у тебя машину Кондакова оформлял, «Ауди»? – прищурив глаза, спросил Симон.

            – У меня. Он позвонил мне из-за города, я подъехал. Там человек избитый был. Уксус сказал, что его должник. Мы быстро все оформили. Уксус мне денег дал, и мы разбежались.

            – А как с Уксусом связывались? – спросил Квас.

            – У меня, кажется, его номер в памяти остался, – Авилов потянулся к своему мобильному, – вот, – он назвал номер.

            – Звони, – процедил Квас, – они по ходу трубу уже сбросили.

            – Да нет, работает, – протянул трубку юрист, – Квас и Симон вплотную приблизились к нотариусу…

 

* * *

 

            – Мозгов у тебя нету, Уксус! – Владлен плюнул прямо на пол, – ну чё, довыебывались?

            – Ты подожди, – урезонил его Холод, – что они тебе сказали?

            – В общем, сказали, если деньги не привезу – пиздец адвокату. Да бля буду, мне по хую на него! – он выключил трубку и швырнул в помойное ведро, – нету меня больше! Испарился! Всё! Вопросов больше нет? Да, лоханулся. Режьте, убивайте!

            – Уймись, – сказал Слон, – чё за люди-то были?

            – А они ни хуя не представились. Деньги, мол, привези к супермаркету, и ты свободен!

            – За лохов держат, – улыбнулся Слон.

            – Не за лохов ни хуя, а за дебилов! – зло сплюнул снова Владя, – давай, пацаны, собираемся! Это Семена папик шустрит. Они уже по твоей трубке пробили где мы находимся. В МВД такая система есть – через спутник по звонку просматривают координаты на плоскости. GPS – навигатор называется. Короче, едут уже к нам, по ходу.

            – Да ладно, ты гонишь, – удивился Слон.

            – Нет, не гонит. Есть такая муля у красных. В натуре соскакивать надо и трубки все скидывать раньше надо было. Вот, блядь, чайники мы! – покривился Холод.

            – Лузеры, – сплюнул Слон и пошел в комнату, – а ты, Уксус, мудила! – раздалось оттуда и загремело железо.

 

* * *

 

            Они уже выходили из подъезда, груженые сумками с оружием. Ночь, теплая и ласковая. Как две хищные акулы два джипа блокировали выход из подъезда. Холод и Владлен поняли все без лишних слов и схватились за оружие. Знаешь ли ты, читатель, чем тяжел бой в условиях города? Много объектов, а укрыться негде. Дверь, пискнув, захлопнулась. Отступать было некуда. И загрохотал адский фейерверк. Уксус чуть замешкался и тут же словил пулю прямо в сердце. Прижатые к закрытому входу в подъезд, они отчаянно сопротивлялись. Из джипов вели шквальный огонь. Пуля чиркнула Холода по левой половине лица. Слон спрятался за входом в мусоросборник и стрелял оттуда одиночными выстрелами. Холод бил с обоих рук – рана на щеке была незначительной, да и обращать на нее внимание просто не было времени. Пистолеты плевались огнем. Из джипа в ответ отрывисто отстукивал «калаш». Казалось, с ними должны были расправиться за считанные секунды, но спасли железные столбы на входе, от которых пули рикошетили в разные стороны. Да и ночь была ласковая и нежная, с темным, непрозрачным покрывалом. Да и стрелки были не так хороши… И только потом неожиданно вспыхнули фары, ослепив оборонявшихся. Холод нырнул к Слону и выстрелил в лобовое стекло одного из джипов – прямо на свет. Звон. И тут произошло то, чего никто не ожидал. Владлен выхватил из сумки «Муху». Огненная змея с размаху ударила в один из джипов, завыли сигнализации, сноп огня подкинул машину вверх, расколол на две части и бросил на асфальт. От подъезда до второй машины было около двадцати пяти метров. Огонь с той стороны усилился, но он не мог заглушить крики истошно ревущего раненого.

            – Ништяк, – Владлен повернулся к Холоду и Слону, в его руках был еще один железный тубус.

            Заряд ударил аккурат между фар машины, – и снова взрыв. Из джипа выскочило горящее тело и с размаху врезалось в детскую горку. Огонь пожирал разодранные в клочья джипы, освещая разбросанные возле них останки человеческих тел. Казалось, во всем доме одновременно загорелись окна, но люди почему-то не спешили выглядывать из своих квартир. Холод и Слон вышли из укрытия. Владя склонился над Уксусом:

            – Готов, бедолага. Возьми его, Слон, – он поднял тяжелую сумку и повернулся к Холоду, – валим, братан. Тут сейчас через пару минут вся мусарня Москвы будет.

            Они сели в машину и сорвались с места. Минут через пять во дворе стало светло как днем от милицейских мигалок. Приехавшие пожарные тушили подожженные машины. Молоденький следователь обходил квартиры, опрашивая жителей, которые, естественно, «крепко спали, никого не видели, ничего не слышали». Вызвавшая милицию бабуля с четвертого этажа уже было обрадовала его, заявив, что только она все видела и все знает, но, когда она начала нести околесицу о школьниках с петардами и сыне – алкоголике, следователь развернулся и махнул рукой. В соседней квартире долго вообще не открывали. Потом заспанный голос с акцентом спросил: «Кто там?», и услышав волшебное слово «милиция» ответил, слегка задумавшись с паузой: «Нет никого». Дальнейшее молчание напрягло следователя, он вызвал двух человек для подкрепления, выставил дверь и застал семью таджиков из двадцати пяти человек, которая высыпала в унитаз героин, доставленный столицу сегодняшним поездом «Душанбе – Москва».

            Капитан Кольцов поднял оторванную руку, сжимавшую пистолет. Указательный палец с набитым на нем перстнем лежал на курке. Он оглянулся по сторонам. Два молоденьких сержанта совковыми лопатами сгребали с асфальта остатки человеческого тела и сбрасывали их на металлические носилки «труповозки». Ее водитель сидел внутри и крутил в руках, судя по всему, конечность, парную той, которую держал Кольцов. На татуированном запястье болтался массивный золотой браслет.

            – «Квас», – вслух зачитал шофер…И стянул браслет.

            … А Холод с парнями тем временем был уже далеко…

 

* * *

 

            – Да, Макар, – Глина отшвырнул от себя в сторону тарелку с огурцами, – я сегодня из-за твоего блуда семь человек похоронил. И Кваса. Сучки-то эти резвыми оказались, ушли огородами!

            – А я тебе о чем говорил? – Кондаков почесал щеку, – я тебе говорил! Ты что думаешь, я тебе зря такие бабки предлагал? Нее-ет!

            – Да-а, хлопцы лихие. Кусаются. Я их теперь сам искать буду. Вот только боюсь, в бега они подались. Не сыщешь их. Но расстараюсь, Бог мне в подмогу. Тут теперь интерес мой, личный. Ребят-то каких, а? Суки! Где их искать-то?

            – Они вернуться, Глин, я им теперь как кость в горле. Они не дураки. Знают, что я всех собак на них спущу. Затихарятся на недельку, выждут и будут меня ловить.

            – А ты чё делать будешь?

            – Мы, Глина. Думаю, я с полицией нашей связаться. Дать им ориентировочку на этих господ. Пусть тоже ищут. А ты что предложить можешь?

            – Есть у меня человечек один. Не хотел, правда, к нему обращаться, да видно судьба. Он такой же, как они – рожа беспредельная. Вот ему, думаю, и цинкану за ситуацию. Он, конечно, за так работать не будет. Но, думаю, за деньги можно договориться и подрядить. Да и сам я за этих сучат возьмусь. Они должны мне теперь.

            – Давай, подсуетись, – Макар посмотрел на него, – денег если надо я теперь и сам дам. Только смотри, Глина, не вздумай по-своему мстить. Я ж тебя хорошо знаю. Вор слово дал – вор слово взял…

            – Не с теми ты ворами, Макарка, общался. Мое слово, дружок, верное, как кремень. Если сказал – будь положь. За базар привык отвечать, не фраер с мыльного завода. Будь спок, найдем. Только вот ты базаришь – они за тобой пойдут. Так что это получается? Ты вроде наживки? Так ведь сожрать-то могут.

            – А это уже твои проблемы, Глина, чтобы меня не сожрали. Сожрут – и ты пузыри пустишь. Кровавые пузыри, Глина. Ведь Холод – он ушлый, догадался, что блатные вальнуть его хотели. А как он работает – ты у своих корешей мертвых спроси, у Саида с Попиком, у Белочки. Так-то вот, дружище.

 

* * *

 

            Псих постоянно мерз. Сказалась привычка к теплому южному мандариновому климату. Он потянулся к пачке сигарет и закурил. Воспоминания вместе с табачным дымом полетели наружу через открытую форточку. Ничем не примечательно было детство Ивана из Анапы. Шкодил так же как все, бузил, дрался с одноклассниками, дергал соседку по парте за косу. Вот только большая часть этого детства на улице прошла. Тянуло его постоянно к старшим, к их блатной романтике с гитарами, там он научился пить «Портвешок», потягивать «Беломор» и решать все свои проблемы по-взрослому. Как учили старшие, он поговорил с папой утюгом по затылку за то, что тот сделал замечание по поводу прибытия пятнадцатилетнего сына домой «в не очень трезвом виде». Ивану это понравилось, и он стал ежедневно отрабатывать полученные в подворотне навыки на отце, потом добавилась мать. На семейном совете было принято решение снабдить сына деньгами на первое время и отправить к дедушке с бабушкой в Свердловск подальше от дурной компании и южного солнца. Прибыв на место, он быстро нашел себе новую компанию, с которой и пропил выданные на самостоятельную жизнь деньги, после чего плотно «присел» на иждивение стариков, ежемесячно раскулачивая их на большую часть пенсии. Водки было много, а денег не хватало. Пришлось идти воровать. Первую судимость он даже не запомнил, да и прошлась она по нему «условно». Запомнился только дед, бывший учитель, с его моралью «о нравственном разложении молодого поколения». Всю ночь после суда он пил с друзьями, а потом под утро вернулся домой, взял топор и порешил мирно спящих пенсионеров. Уже в КПЗ он понял, что сидеть ему долго и много. Но на зону пошел. Отсидев там года три из пятнадцатилетнего срока, случилось с ним следующее. Завалило его на лесоповале бревнами, после чего стали зажигаться в голове Ивана непонятные лампочки и мерещиться всякая хрень. В общем, признали его слабоумным и отправили в закрытое мед учреждение, откуда через полгода выписали с диагнозом «излечен и социально неопасен». Поселился он в квартире убитых им же стариков и крепко надолго забухал. Потянулся к нему молодняк со всех районов и скоро сколотил из них Псих, как его стали называть, зондер-команду, которая грабила фуры дальнобойщиков на трассе. Пиратствовали они года три, после чего все, кроме Психа, отправились на скамью подсудимых, а Псих поправлять пошатнувшееся здоровье. Отсидев положенный для реабилитации срок, возвратился Ваня в родные пенаты. Там его и посетили местные авторитеты и посоветовали свернуть свою агитационную деятельность среди малолетних недоумков и убраться из города подальше. Взвесив все «за» и «против», Псих вспомнил увесистые кулаки гостей, собрал остатки своих дебилов, сумевших избежать наказания, и дернул в Москву. Там он нарушил все законы здравого смысла и обрел себе покровителей, которые не брезговали прибегать к услугам работников ножа и топора, действующих с особой жестокостью. Так началась его карьера в столице.

 

* * *

 

            На встречу с Глиной и с Кондаковым Псих приехал нарядный с еще более нарядным другом на салатовом «Форде – Мустанге», семьдесят хрен знает какого года выпуска. Попробуем для тебя, дорогой читатель, в нескольких словах дать портрет данного субъекта. Тактично умолчим о его желтом спортивном костюме в сочетании с коричневыми замшевыми ботинками, в которые он умудрился заправить широкие штаны. На голове его красовалась ярко оранжевая бейсболка с надписью «PUMMA», которую создатели модного лейбла где-то в провинции Шанхая выделили неизвестно для чего второй буквой «M». На худой шее Психа, очень похожего на велосипедиста только без прищепки на штанине, висел крест на огромной золотой цепи, который стукался по его худому животу. Рядом с крестом на малиновом шнурке болтался «смартфон» последней модели. Из-под желтой куртки, одетой на голое тело, выглядывали татуировки в виде целующихся голубей, якоря и двух русалок. Все десять пальцев были украшены массивными золотыми кольцами, возможно даже с бриллиантами, но Психу было на это насрать. За поясом у него торчал пистолет, а во рту попыхивала сигара. О его друге достаточно сказать только одно – одет он был примерно также, только поверх этого на нем был надет кожаный плащ и фетровая белая шляпа.

            Макар вопросительно посмотрел на Глину:

            – Ты ничего не перепутал, старый? Это точно он?

            – Он. Ты не удивляйся, он немного странный. На прошлый мой День Рождения, а я его в «Пекине» отмечал, он ко мне в ватнике приехал с шапкой норковой. И подарил мне велотренажер. Он его, кстати, прямо туда и припер.

            – Ага, – залыбился Псих, – меня еще пускать не хотели.

            – А чё у тебя с лицом? – посмотрел на украшенное огромным шрамом, идущим от переносицы через левый глаз к уху, лицо Психа Кондаков, – ты что ли у Буденного служил?

            – Не, это меня дальнобойщик лопатой саперной уебал, когда мы фуры стопорили, – Псих без спросу взял с тарелки огурец, отправил его в глотку целиком, а потом взял соль и посолил рот, – чё звал-то меня, а, Глин?

            – А может быть не надо? – всерьез забеспокоился Макар.

            – Да не, успокойся, Макарушка, – Глина потер рука об руку, – был мне один человечек денег должен был, полгода бегал, в деревню глухую уехал, а Псих его там нашел. Так, родной?

            – Ага, – влез друг Психа, – мы тогда пол села спалили. Пять машин с города тушить приехало. Красиво было!

            – Он деньги быстро нашел, – Псих затушил об руку сигару, запахло паленой кожей и мясом, – они у него за печкой спрятаны были. Я потом его сам повесил на турнике возле школы как деньги забрал.

            – А зачем вы село сожгли? – всерьез удивился Кондаков.

            – Так ведь искали, – заржал друг Психа, – а помнишь, Псих, как мы одному банкиру голову лобзиком отпилили?

            – Хорош, Будыла, языком гонять, – Псих посмотрел на Глину и Кондакова, – чё хотите-то?

 

* * *

 

            – Ты точно уверен? – еще раз переспросил Кондаков Глину, когда Псих с Будылой ушли.

            – Все нормально, Макарушка, – успокоил Глина, – ты не смотри, что они дебиловатые, они свое дело туго знают. Найдут они этого Холода. Это для них как спорт. Спать не будут, пока не найдут. Не сомневайся, этот Псих только дурачком прикидывается, а соображалка у него хорошо работает.

            – Ну, как знаешь. Я все-таки ментам сообщу об этом Холоде. Не верю я этому Психу, перестрахуюсь лучше.

            – Дело твое, только помяни мои слова, через неделю найдут они твоего Холода и в мешке целлофановом привезут. Я этого душегуба сам побаиваюсь: где у него мозг клину даст – бес его знает. Вот был случай у нас. Пришел как-то ко мне владелец игровых автоматов, мол люди появились и обчистили три его точки – что-то там с электроникой навертели и наказали его почти на пятьдесят штук зелени. Видиокассетку привез, правда качество поганое! Не видно ничего, как в снегу. Так вот я Психу это доверил. И ведь нашел охальника! Правда человек трех не тех убил сначала, но ведь нашел! Он его огнетушителем до смерти забил и деньги все вернул! А через неделю мне этот «автоматчик» позвонил, мол, убери Психа с друзьями из моего зала – они играть повадились. Проиграют по пятьсот рублев и давай автоматы крушить – убытки. Я тогда Психу кафешку купил за МКАДом, думал, к бизнесу пристроить. Так он вместе со своими драгунами все там выпил, кафе черным продал и ко мне приехал: давай, дядя Петя, работу. А я его спрашиваю: «Сынок, у тебя же место бойкое было, как же ты прогорел?», а он: «Клиентов не было. Мы там сидели, пили, так туда никто и не заходил». А вот еще они балерину ограбили. Два кольца золотых с рубинами уперли, а в шкафчик заглянуть не догадались, а там сто тысяч долларов лежало. А я его спрашиваю – чего ж ты не позыркал? А он мне: «Зачем? Я и так наварился». Золото цыганам за двести пятьдесят баксов продал. Эта балерина потом рассказывала: ей эти кольца шейх один нефтяной подарил. Так они вместе на сто штук зеленых тянули. Странные люди, непрактичные какие-то. Не думают о завтрашнем дне.

 

* * *

 

            Холод, Владлен и Слон не стали изобретать велосипед, сняли у одной бабульки квартиру, предусмотрительно заплатив за три месяца вперед и представились летчиками-космонавтами на пенсии. Бабулька, схватив тысячу долларов, сразу испарилась, намекнув, что «участковый сюда и не заходить», так как побаивается ее сына, у которого он три года назад увел жену. Напоследок она взглянула на три огромные сумки…

            – Научно-техническое космическое оборудование, – успокоил ее Слон, – не бойся, мать, мы через него за звездами наблюдаем, – и вежливо закрыл прямо перед ее носом дверь.

            Владлен связался с одним знакомым человечком, который за небольшую сумму «превратил» Владлена и Холода в старших лейтенантов – пожарных, а Слона в прапорщика войск радиохимической защиты. Пока «прапорщик» разбирал оружие, которого хватило бы для ведения Третьей Мировой, «офицерский состав» разрабатывал стратегический план, направленный на уничтожение господина Кондакова – старшего. Пока Холод отсыпался, Владлен приобрел военную форму и отправился по месту жительства товарища депутата с актом осмотра пожарного состояния жилых помещений. Не застав никого дома, он прошелся по соседям, где ему сообщили, что Кондаков уже больше недели дома не живет. И есть у него дача в районе Троицка. Выходя из дома, Владлен просек наглухо тонированный «Чероки», из которого громко ревела музыка. В такт ритмам суровой американской рэпчины, за стеклом, опущенным на половину, покачивалась маленькая голова в кепке и со шрамом через все лицо. «Срисовав» их, Владлен вернулся домой. Холод ел пельмени.

            – О! Заходи, товарищ лейтенант, – он поприветствовал Владю. Тот уселся за стол.

            – Короче, Холод, был я у Кондакова дома, там глухо. Соседи цинканули, что он в Ватутинках на даче, адресок дали. А когда вертался, смотрю, «джипарек» пасется. Там укурки какие-то по нашу душу. Четыре рыла. В общем, вот такая маза.

            – Ну и ништяк всё. Я к Кондакову– старшему поеду, а вы с этими разберитесь. Сегодня же.

            – А не поспешим? – снял фуражку Владя.

            – А хуй ли ждать? – в дверном проеме появился Слон, – пока они чухаться будут, мы им клизму и вставим. А дальше побегим. Лаве у нас не меряно. Дернем за бугор, в Чехию. Паспорта сделаем, у меня дружбан по армейце в ОВИРе есть. Без вопросов. Вы как? – он посмотрел на Коркина и Холода.

            – Нормально, – Холод пожал плечами, – тема. Я думаю, Семин папка не мусорнулся, за сынком сквозняков  не меряно.

            – А хуй его знает? – Владя почесал за ухом, – он дядька мутный. Этих типов он подрядил, а чьи они – хрен знает…

            – А что ты вообще про Кондакова – старшего знаешь? – посмотрел Холод.

            – Сам у себя на уме. Генерал бывший. В думе рулит. С кем они там якшаются?

            – Сема трепался по-пьяни, – вспомнил Слон, – что папан его с одним вором столичным корешится. У Адмирала проблемы с общаковыми были, так вот тот тогда базар и разрулил. Может те кексы в джипе его?

            – Да не, не похожи, – мотнул головой Владя, – они больше за гопоту канают.

            – Ну пусть канают, – Холод отодвинул тарелку, – а тебе какая разница?

            – Так ведь общаковые!!! – удивился Коркин.

            – А тебе какая хрен разница? Валить их надо, Владя, Слон хорошую тему задвинул. Короче, на вас эти гангстеры, на мне Кондаков. Сегодня ночью добьем всю эту шнягу и на соскок, в Злату Прагу. Звони своему человеку, Слон.

 

* * *

 

            Капитан Кольцов после встречи с депутатом Кондаковым обескураженный пришел домой, достал из холодильника бутылку водки и уселся за кухонный стол. Пролистывая пухлые папки с записями и фотографиями, он никак не мог понять личный интерес депутата в этом деле. Да, у него убили сына. Но при чем здесь разборка между блатными, о которых тот неосторожно обмолвился. Он знал, что Квас был подручным Глины, но никак не мог уловить связь между бывшим генералом, старым законником, генеральским сынком, бандой отморозков и человеком, которого много лет назад убили. Он слышал о Холоде. Этакая химера, мститель, похороненный где-то на сельском кладбище в Тамбовской области в могиле без креста. Он смотрел на фотографии и запутывался еще больше. Допустим, этот Холод жив. Но как Семен Кондаков был связан с ним? Что общего между преуспевающим бизнесменом и диким отморозком? Депутат что-то не договаривал. Кольцов посмотрел на часы и налил себе полстакана водки. Он позвонил в родной город сына генерала одному знакомому следователю. Тот мялся, но все-таки выдал, что Кондаков – младший был так называемым «крестным отцом» и возле него всегда терлась банда, которая с ним же и расправилась. Ни о каком Холоде там не знали, зато вскрылась одна интересная вещь. После смерти Семена обнаружилась большая недостача в городском бюджете, а его вдова и тесть стали наследниками огромного состояния. В архиве УВД лежало несколько по просьбе Кондакова закрытых дел, связанных с хищениями и банкротством. Больше всего Кольцова заинтересовало дело с фермерским хозяйством «Раздолье». Часть акций этого предприятия принадлежала Кондакову – младшему и его убиенному партнеру Адмиралу. А вот другая бравым молодчикам из «Севастополя». Проведенная ОБНОНом проверка выявила, что в мясном цеху фасовали привезенный из Средней Азии героин. Партнеры Кондакова, так же, как и он, были мертвы, а на самого Семена посыпались обвинения коллег во взяточничестве, подкупе и коррупции в масштабе города. Кольцов взял листок бумаги и нарисовал три кружка: первый – С.К., второй – «Севастополь», и третий – «братки С.К.», соединил их линиями и налил себе снова. Прорисовалась очень неприятная картина. Кондаков – младший стал жертвой разборки в своих же кругах. Когда-то ручные «звери» вышли из-под контроля, убрали стоявшего над ними, поквитались с его партнерами, забрали деньги и ушли. Только вот при чем здесь Квас?! Ведь именно с бывшими друзьями Кондакова – младшего пересеклись их пути.

            Кольцов набрал номер телефона:

            – Алё, Грыц, давай-ка сегодня на нашем месте через часок встретимся. Разговор есть.

 

* * *

 

            Грыц поджидал Кольцова на скамейке в сквере. Потрепанный жизнью мужичонка лет пятидесяти в старом драповом пальто. Последние лет десять, не в силах тягаться с молодым поколением «крещеных», он отошел от дел и медленно спивался. Его поймали на кармане, и тогда весь отдел, в котором служил Кольцов, искренне удивился, что перед ними стоит патриарх столичной уголовщины, который остался не у дел и которому нечего жрать.

            – Как дела, начальник?

            – Нормально, Грыц. Ты сам-то как?

            – Хреново. У врача был. Цирроз. Жрет печень изнутри.

            – Так ты не бухай.

– А че тогда делать-то? Зачем звал?

            – Ты за Глину что знаешь?

            – Сидит хорошо. Пристроился.

            – Слыхал, что с Квасом произошло? – Кольцов достал пачку сигарет и протянул Грыцу, – закуривай.  

            Тот вытащил сигаретку:

            – Убили Кваса. И еще шестерых. Разборка была.

            – А с кем разборка?

            – Хрен его знает, залетные. Глина побожился, найдет – семь шкур спустит. Он человечка под них зарядил. Застуженный на всю голову. Психом зовут. Может слышал?

            – Да нет, вроде. А Глина с кем дружбу водит?

            – Да у него корешей много. Бизнесменов. Депутат даже один есть.

            – Не Кондаков случаем ли?

            – Вроде он, а че?

            – Да нет, просто так спросил для интереса.

            – Темнишь ты, начальник, – Грыц закурил сигарету, – ты спрашивай, чё знаю – скажу. Мне на эту блатную шушеру наплевать по жизни. Я свое открестил, пора лыжи в сторону погоста двигать.

            – А кто такой Холод?

            – Не понял тебя…

            – Ну был один, – Кольцов посмотрел на Грыца, – беспредельный тип. Ты о Монголе слышал?

            – Ну это-то да-а. Серьезный мужчинка был. Ох, кулак железный! Я с ним в Надыме в семьдесят шестомом чалился, он тогда зону держал. Его Прокоп, блатарь московский поставил. Погодь… А Холод – это не тот, который с Кисой общался? После Монгола остался. Киса помер потом. А Холод как навроде Монголу сыном был.

            – Даже так? – Кольцов удивился, – а я и не знал.

            – Был у Монгола грешок – семейный он был. Вот пиздюк после него и остался. Звереныш вырос. Я что-то запамятовал. Слышал я о нем. Тогда слушок пошел, что он с Белкой и его кодлой расправился, а потом награда нашла героя. Прокоп еще толковище собрал, развел все непонятки. Мол, Белка мусорнулся, не по понятиям жил. Они тогда Холода в покое оставили, а менты его замочили. А вот что дальше было – не знаю.

            – Холод этот снова появился.

            – Шустряк, – присвистнул Грыц, – и по чью душу сейчас?

            – Ну, судя по всему по Глинину и его друга – депутата.

            – Значит не жилец Глина, – пристально посмотрел на Кольцова Грыц, – он с Белкой и его пассажирами за три дня расправился. Слушок тогда пошел о «Белой стреле». Только нет никакой «Белой стрелы», все это ваши мусорские байки, развод для пингвинов. Но воры на кипеш упали. Рамсили с ними по понятиям. И спрашивали юшкой кровавой за беспредел сучий.

            – Кто спрашивал?

            – Холод этот и спрашивал. Его тогда хорошо зарядили. Прокопа рук дела, узнаю волчину. Но Прокопа самого шмальнули. И вот чё я, начальник, думаю. Этот мальчишка – палач. Наказание всему нашему фуфловому миру, и вашему тоже. Не живой он. Он квитается. Это система целая, покрепче вашей, мусорской. Этот находит и отправляет к Богу в белых подштанниках.

            – Ты сегодня не допил, Грыц.

            – А ты мне и не наливал Кольцов. Думаешь брешу? Ты с людьми поговори. Они тебе еще не то расскажут. Дело, кажись, в восьмидесятом году было, когда Высоцкий умер. Не поделили два урки что-то, пацанов своих стравили, кровушки пролили не меряно, ну один и мусорнулся. Закрыли ваши того, второго, и ребят его закрыли, всех на нары бросили. А первый один остался, землю его себе забрал. Так вот, я тогда на хиваре одной отсиживался, и он туда приконал, мадистке денег сует, тысяч десять, а то и поболе – схорони меня. Та баба добрая была, вот и пригрела его. Ну а мы с ним за жизнь разговорились. Он мне во всем покаялся: как стучать бегал, как в дудку с легавыми дудел. Козлина! Фраер тухлый! И еще цинканул он мне, что людей его убивать начали, а последним – братана его, «семейника». За неделю десять рыл как с куста. Так вот брат его на больничке подыхал и все про собаку рассказывал, огромная псина такая. Он домой возвращался поздненько от бляди одной и та ему навстречу – зыркнула глазищами и как завоет! Аж душа в пятки. Трезвяком шел, а с утра его в подъезде с проломанной башкой нашли. Так и умер со словами «собака». Эта козлина со мной пару дней пошкерилась, а потом свинтила в Сочи, вроде. Так вот до Сочи она не доехала – под поезд попала. Вот так вот, начальник.

            – А к чему ты мне это все?

            – Бойся той собаки. Она не только за крещенными идет. Где сучатиной попахивает – она там. Не лезь ты в это дело. Голову сломаешь. На водяру дашь? – посмотрел на Кольцова Грыц.

 

* * *

 

            Слон и Владлен подъехали к дому Кондакова – старшего ближе к вечеру. Джипа на прежнем месте не оказалось, они развернулись и со спокойной душой и чистой совестью поехали на съемную хату. Владлен рулил и смотрел из окна. Они влились в поток и вышли на МКАД. За ними, словно приклеенная «Моментом» шла темно-зеленая «Девяносто девятая». Владя перестроился в другой ряд, преследователи совершили точно такой же маневр.

            – Вот они, суки, по ходу на арапа взяли, прищучили. Не дрыхни, Слон! – он толкнул посапывающего на заднем сиденье друга – у нас на жопе!!! Висят! – он резко дал по газам.

            Машина сзади не отставала, следом за ней шла красная «Mazda». Коркин петлял, безбожно подрезая идущие в плотном потоке машины, выскакивал на обочину, рвал педаль газа, но висящие на хвосте плотно держали их. Проснувшийся Слон нервно оглянулся назад и вытащил из-под сиденья ствол.

            – Давай, Владя, съезжай с кольца, здесь не в жисть не оторваться.

            Владлен резко дернул руль и съехал с трассы под указатель «Солнцево». Последователи не отставали. «Субару» бодро бежало, обгоняя движущиеся машины. «Мазда» резко рванула вперед и плотно прижалась к заднему бамперу машины Коркина и Слона. Не обращая внимание на довольно оживленное движение, из окна «Мазды» высунулся типчик в бейсболке с автоматом и дал короткую очередь по уходившей от погони «Субару». От неожиданности Владя на секунду выпустил руль, и машина потеряла управление. Несколько раз она вильнула и подскочила, ударившись о бордюр. Владлен вывернул руль и вдарил по газам. Из «Мазды» снова начали стрелять. Пули разбили заднее стекло. Слон пригнулся и дал два выстрела в ответ. Товарищ в бейсболке опять застрочил, на этот раз явно по колесам. Несколько пуль достигли своей цели. «Субару» понесло и, резко закрутив, вынесло на обочину. Коркин не сумел справиться с непослушным рулем. Машину подкинуло, и она, совершив несколько оборотов, завалилась на бок и пошла под уклон. Слон умудрился выскочить из нее. Владлен не успел и со всего размаху уткнулся головой в руль. Машина катилась под откос. «Мазда» остановилась и из нее выскочили двое молодчиков – автоматчиков и еще один с помповым ружьем. Слон выстрелил, но те не останавливались и продолжали стрелять в валявшуюся вверх колесами в овраге «Субару». Владлен пытался выкарабкаться из железного хлама. Ногой он выбил лобовое стекло. Слон, стреляя по людям из «Мазды», рванул на помощь Владе, скатившись на жопе в овраг. Очередь полоснула прямо возле него. Подхватив Коркина, он потащил его на себя, к каким-то недостроенным гаражам. «Мазда» рванула вперед, а двое стали преследовать убегающих. Факелом вспыхнула «Субару». Над головой Слона, тащившего Коркина, свистели пули. Укрыться было решительно негде… Слон усадил Владю на груду битого кирпича. Преследователи заплутали среди гаражного лабиринта и немного отстали.

            – Хреново, – простонал Владя, – кажись, нога сломана.

            – Тише ты, – Слон зарядил новый магазин.

            В это время в недостроенном проеме возник силуэт с автоматом, этаким расплывчатым черным пятном. Слон несколько раз надавил на спусковой крючок. Силуэт выронил оружие и упал. Слон подобрал автомат и выскочил наружу. Второй преследователь, не ожидавший такого поворота событий зачем-то отреагировал залпом картечи в воздух. Он дернул затвор и хотел выстрелить еще раз, но Слон уже приклеил палец к курку автомата. Длинная очередь подбросила парня и оттолкнула прямо в стену, по которой он сполз, раскинув руки. Белый  свитер на животе окрасился в бордовый цвет. Слон замер. Откуда-то издалека раздался рев мотора. Он схватил Владлена и, закинув на спину, поволок. Неожиданно он увидел бетонный кубик канализационного коллектора. Не раздумывая, Слон запихнул туда Владю и спустился сам. Огромный коридор вел в никуда. Слон повесил автомат на шею и потащил потерявшего сознание Коркина. Часа через два он уперся в дверь, вышиб ее и оказался на воздухе около железнодорожной станции. Слон выкинул в кусты шиповника автомат. Владя висел у него на плече, пока они ловили тачку. Часа в три ночи таксист привез их домой. Холода там не было. Явился он почти под утро, грязный и перемазанный кровью.

            – У нас хреново, – встретил его в дверях Слон, – в замануху попали, Владя покалечился.

            – А у меня ништяк, – Холод снял куртку, и Слон уставился на окровавленный бок друга, – нет больше Кондакова.

            – Значит валим? – обрадовался Слон.

            – Куда, блядь? Это чмо нас и блатным и ментам сдало. В полной жопе мы, Слонидзе…

 

* * *

 

            Старая добрая пословица – «кто ищет, тот всегда найдет». Иногда мы уверены, что ищем то, что нужно, в нужное время и в нужном месте, радуемся, как дети, когда находим, но чаще всего это «находим» оказывается приключениями на свою жопу. Об этом Холод совершенно не задумывался, разыскивая дачу Кондакова. Строения современных дизайнеров – архитекторов поражали неординарным подходом к решению жилищного вопроса. Тут тебе и готические замки, и арабские минареты. Наблюдались постройки в стиле «а-ля Гитлер капут» и «блеск и нищета куртизанок». Больше всего Холоду понравились огромные кованные ворота, внутри замысловатого вензеля которых позолоченными буквами было втиснуто чисто по-пацански «ВОВАН – III». Холод задумался о бренности бытия и прошлом двух остальных Вованов, пока не подъехал к огромному дому, похожему на сундук. Не зная почему, он вдруг вспомнил фильм о тюрьме «Алькатрас», вглядевшись в суровые бойницы окон. Серая глыба бетона говорила о том, что в годы перестроечного распутья хозяин данного укреп – района имел отношение к какому-то военному заводу ЖБИ, а маскировочная сеть и новенькая колючая проволока над забором ясно говорили, что владелец данного бомбоубежища помнит о своем боевом прошлом. Несколько охранников на входе в камуфляже прозрачно намекали на то, что людям внутри есть чего бояться.

            Холод проехал мимо дома, спустился вниз к речке и стал дожидаться вечера. Странное дело… Но думал он совсем не о том, как проникнуть на данный охраняемый объект. В башку лезли совсем другие мысли – о Воване Третьем. Злая ирония судьбы. Вполне возможно, что этот, наверняка с бульдожьей мордой человек, в недалеком прошлом жил в мире условностей и воровских понятий. Жил. А потом, перехоронив десятка два друзей, отмотав положенное на зоне, и вдруг с ни хрена себе взял и стал добропорядочным гражданином с телевизором, газетой и тапками. Возможно даже с дурой женой из модельного агентства. Но ведь все-таки стал! Вот только для чего? Чтобы, проходя каждый раз мимо зеркала, глупо улыбаться? Сажать в огороде редиску и стричь газон? Ездить на заседание в Английский клуб и, куря вечером возле камина сигару, гладить глупую гончую породы «афган»? Нет, дело наверняка не в этом. Тут что-то свое, личное. Возможно, Вован Третий устал вот так вот ходить в этом дремучем лесу и срать самому себе под ноги. Холод улыбнулся. А может быть все проще? Может просто захотел Вован Третий выебнуться? Тряхнуть понтами и объявить себя хозяином жизни? Может на хуй не нужны ему никакие тапки? Есть у человека бабло – вот он и гуляет. И тогда, годика через полтора этой тупорылой гульбы, вырисуется новый Вован, оторвет циферку «III», приделает туда «четверочку» и заживет так же беспонтово и глупо… пока не появится «пятый» Вован, а за ним «шестой». Будут покупать они дома у вдов убиенных бандитов и жить счастливо, но недолго, пока на очередной разборке не проделают дырку в их голове и все начнется сначала. Вованов много. А цифр еще больше.

            – У каждого дома своя карма, – вслух заключил Холод.

 

* * *

 

            Охранник мирно дремал внутри служебной постройки. Неожиданно он увидел тень, скользнувшую вниз с забора. Почесав под свитером живот, он прихватил резиновую дубинку и вышел на улицу. Неизвестно откуда раздалась трель соловья. Здоровый детина, раскрыв от удивления рот, заслушался и постарался вникнуть в звуки живой природы… Но ему помешали. Крепкий паренек возник на пороге и хорошо поставленным «свингом» отправил его в нокаут:

            – Сколько вас в доме? – уставился на него Холод, – жить хочешь? – тот кивнул:

            – Четверо.

            – Кондаков где?

            – У себя. На третьем этаже. Спит.

            – Еще люди есть?

            – Да, двое на участке и один на воротах.

            – Оружие?

            – Да, два помповых ружья.

            – Вы с агентства? Лицензированные?

            – Да, – закивал тот, – с «Барракуды».

            – Откуда?! Из чего?! Ну ладно, не важно. Веди к тем четверым, где они?

            – В подвале, там гараж, они там сидят. Трое. А один на этаже с шефом.

            – Пошли, – скомандовал Холод.

            Трое охранников, игравших в карты, не сумели быстро отреагировать и так и застыли, увидев Холода, взявшего их на прицел:

            – Оружие сбрасываем, – прикрикнул Холод, – только тихо, без фокусов.

            – Уже ложим, – промямлил один из них, вытаскивая из кобуры пистолет и швыряя на пол. Двое других последовали его примеру.

            – Не ложим, а кладем, – Холод подтолкнул вошедшего вместе с ним к столу. Он поднял карты и посмотрел на ответившего ему «ложим», – а он мухлюет, мужики, – и вытащил у него из-под куртки бубнового туза. Тот покраснел и опустил глаза.

            При помощи своего экскурсовода Холод быстро связал всех троих, а помощника пристегнул наручниками к стояку.

            – Я же тебе говорил – не убью. Видишь – не обманул.

            Тот хотел поблагодарить, но Холод с размаху приклеил на рот скотч.

            – Дальше я сам управлюсь.

            Он пружинистой походкой вышел из гаража, закрыл дверь и осмотрелся уже на первом этаже дома: дубовые лестницы, модный интерьер, кожаные кресла, картины и кухня… из которой на Холода уставился амбал с «ремингтоном» в одной руке и куском «краковской» колбасы в другой.

            – Покушал? – Холод направил на него пистолет. Тот кивнул, – не хорошо втихаря хозяйскую хавку жрать. Ты человек, ты не крыса! Давай мне свою ружбайку, только аккуратно. Молоко твое? – Холод указал в сторону стола, тот снова кивнул, – тогда запей и пойдем, покажешь, где хозяин живет.

            Тот трясущимися руками поднес пакет ко рту и отхлебнул. Белые усы струйкой потекли вниз на форму.

            – Вот видишь, дотихарился. Офаршмачился. И вообще, – Холод щелкнул затвором «помповика», – жрать всухомятку вредно! Иди давай.

            Они поднимались по лестнице – Холод с ружьем и охранник с пакетом молока «Домик в деревне 6%». Дверь в комнату распахнулась и перед ними предстал старший Кондаков, сидевший за письменным столом. От неожиданности он поднялся.

            – Садись, – Холод посмотрел на него. Но сел почему-то грозный секьюрити с пакетом, причем прямо на пол, а Кондаков так и остался стоять, – хорошо, будем разговаривать стоя, – Холод вплотную подошел к письменному столу, – я тот самый Холод, если Вы еще не догадались.

            – Зачем ты здесь?

            – Это у Вас спросить надо. Столько вокруг моей не очень весомой персоны ненужного шума. Вы не знаете, почему?

            – Хватит паясничать! Чего ты хочешь?

            – Встречный вопрос – Вы что хотите?

            – Ну ты даешь! – Кондаков опустился на стул, – я смотрю, ты артист, брат!

            – Ага, из театра одного актера. И, судя по всему, у меня сегодня аншлаг, – он улыбнулся, – пьеса называется «Лучшее влагалище – очко маго товарища».

            – Какого товарища?

            – Сына Вашего, Семена. Извините за то, что его нет среди нас. Всех участников соревнования собрать не удалось. Кто-то не добежал до финишной прямой.

            – Ты еще и глумишься, – зло посмотрел Кондаков.

            – А что, плакать надо?

            – А я бы на твоем месте поплакал. Ты очень далеко зашел, и тем, что сюда явился, нажил себе крупные неприятности. Я вот что тебе скажу – вали ты отсюда к чертовой матери! Ты покойник, сынок.

            – Ага, зомби. Хожу туда-сюда, а вот по чьей милости?! – Холод уставился на Кондакова, – не по Вашей ли вместе с убиенным сынулей?

            – Это дело прошлое. Ты людей Глины замочил. Я бы может тебя и простил за глупость твою, таких как ты Бог наказывает, а вот Глина… Ты знаешь, кто такой Псих?

            – А мне без разницы.

            – Так вот, молодой человек, жить Вам осталось совсем чуть-чуть, недолго. Так что иди и доживи спокойно свои оставшиеся дни. Место на кладбище закажи, с друзьями попрощайся… хотя, у таких как ты – нет друзей. Ты же герой – одиночка…

            – Кому ты меня еще сдал? – скривился Холод.

            – А это не я, ты сам себя сдал. Менты тебя ищут, и поверь, рано или поздно либо блатные, либо органы правосудия найдут тебя и кастрируют, как блудливого кобеля. Они тебя даже убивать не будут – ты своим дерьмом захлебнешься, – Кондаков рукой нащупал рукоятку наградного «ПСМа», лежащего в столе, – ты будешь жрать его и срать.

            – А вот дерьмо мы вместе, дядя, хавать будем.

            В это время Кондаков достал пистолет и выстрелил. Пуля ударила Холоду в бок. Зарычав, он нажал на курок ружья. Огромной силы выстрел опрокинул Кондакова со стула. Добрая порция свинца разворотила голову. Охранник с молоком дико закричал и, не выпуская из рук пакета, бросился к двери. Холод, сморщившись от боли, выстрелил ему вслед. Ноги секьюрити запутались в ковре, он споткнулся и упал на пол.

            – Сука! – процедил Холод, поднял чудом уцелевший пакет молока, отхлебнул и швырнул его к мертвому телу, – ни хуя себе! Кровь с молоком! – он посмотрел на белые струи, сливающиеся с багровым ручейком.

            На лестнице его поджидал охранник с улицы, привлеченный криками и выстрелами в доме. Разрядив в него оставшиеся в «ремингтоне» патроны, Холод с интересом наблюдал, как тот кубарем скатился вниз по лестнице. А вот второй охранник оказался порезвее. Он догнал Холода, когда тот уже спешил к забору, и опрокинул на землю мощным ударом приклада:

            – Давай, вставай, гадина, – на лежавшего на земле Холода уставилось крупнокалиберное дуло.

            – Ага, – приподнялся Холод и со всей силы врезал ему ногой по яйцам.

            Затем последовал удар в голову, но охранник выдержал и его и обхватил Холода руками. Дальше борьба перешла в партер, причем преимущество было на стороне «барракудовца», судя по всему знакомого с приемами греко-римской борьбы. Сильные руки стальным захватом проводили на кожаном воротнике куртки Холода удушающий прием. Холод бил наотмашь, но не попадал – охранник уворачивался, увеличивая давление «воротника» на шее. «Амба», – промелькнуло в голове Холода, но тут левая рука нащупала скользкий булыжник. Пальцы сжали его и приклеили к виску нападавшего. Тот захрипел и всем телом навалился на Холода. Отпихнув его, Холод с трудом перелез через забор, в клочья изодрав кроссовки, и бессильно бухнулся на землю. Боль в боку нещадно саднила. Дышать было трудно. Он коснулся рукой лица и почувствовал сто-то липкое и горячее. Прихрамывая, он доплелся до машины и плюхнулся на сиденье. Уже в салоне он расстегнул куртку – алое пятно на белой майке и багровый синяк на шее от ворота. Холод посмотрел в зеркало: перемазанное кровью грязное лицо. Он сплюнул себе под ноги и вышвырнул в окно неизвестно для чего прихваченный «помповик».

            – Вот блядское семейство! И охранники у них блядские. И молоко хуёвое. Проценты не те – изжога.

 

* * *

 

            – И что тебе Кондаков нового сказал? – Владлен смотрел на бинтующего бочину Холода.

            – Сдал он нас, Владя, и ментам, и братве.

            – Так это чё, мы теперь не уйдем? – Слон покачал головой, – зачем его тогда убивать было?

            – За надом! – покривился Холод, – вы как будто первый день родились! Вопросы, вопросы… Не знаю я на них ответов! Это не математика, это жизнь, пацаны. Причем ВАША жизнь и к тому же не очень пиздевая. Семен вами рулил. Это просто стечение обстоятельств, что я к Вам приблудидся. Он вас один черт слил бы. Вы одного понять не можете – такими как мы по жизни играть будут.

            – А нам что делать? – посмотрел на Холода Коркин, – нам как жить, Холод? Тебе хорошо, тебя нет. А у нас родные есть.

            – А ты об этих родных думал раньше? Поздно ты, Владя, об этом заговорил. Мамку с папкой вспомнил. Баба, поди, у тебя есть. И у Слона то же самое. Жить вопреки надо. И не думать ни о чем.

            – Это как это? – удивился Слон.

            – А вот так вот. Кверху каком. Есть они, а есть мы. И все, кто не мы – значит, они. А тут вариантов не бывает. Это догонялки по жизни, с кровью догонялки и салят здесь свинцом. Вот и приходится надрезывать в хрен знает куда, забыв о семье, о близких. Да ладно, о чем это я? – Холод натянул свитер, – на хуй вам этот ликбез? Сами все шурупите. Драться надо со всеми. Пока никого не останется, грызть, рвать и победить.

            – А если никого не останется? Зачем тогда драться? – удивился Владлен, – ради чего?

            – А дерутся ни ради чего. Это «тупО». Такая игра. Биться и выжить.

            – Для чего?

            – Чтобы хотя бы на один день стать королем и трахнуть во все щели этот гавенный мир, – Холод взял пистолет, – ну что, прободаемся?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

 

            «Сегодня на своей даче был убит депутат Государственной Думы Кондаков. Данное убийство, по одной из версий следственной бригады, занимающейся расследованием данного преступления, связано с профессиональной деятельностью Кондакова. Двумя неделями ранее был убит его сын – предприниматель. Нападение на дачу Кондакова было совершено группой лиц. Оставшиеся в живых свидетели – сотрудники ЧОП «Барракуда» указываю разные данные, на нападавших, по их словам, было никак не меньше десяти. Вместе с Кондаковым было убито трое охранников. Судя по всему, убийство было тщательно спланировано и подготовлено. Нападавшие хорошо знали дом и прилегающую к нему территорию. Не исключено и личное знакомство преступников с Кондаковым. Несмотря на попытку оказать сопротивление со стороны секьюрити, преступники скрылись. Последнее время депутат Кондаков возглавлял комиссию при Министерстве Обороны, занимающуюся утилизацией имущества и материальных объектов расформированных военных частей Российской Армии и вел твердую политику, не допуская к участию в этом частные фирмы. Депутат Кондаков прослыл как дальновидный и бескомпромиссный политик, что по всей видимости и послужило причиной расправы над ним. С вами был…».

            Кольцов щелкнул пультом, и изображение диктора на экране ТВ пропало. Он уселся в кресло и закурил. Что-то здесь не так… Вначале убийство сына Кондакова, потом криминальные разборки братвы Глины с неким Холодом. Сам Кондаков принес кучу бумаг, подтверждающих, что в принципе, Холод может оказаться живым. Плюс наличие во всей этой истории некого Психа, на которого акромя убийства на почве поехавшей крыши ничего нету. Кольцов ознакомился с чудесами, творившимися по месту жительства последнего. Но как все это связать? С абсолютно ненормальным человеком, который с его же слов играл с самим Господом Богом в волейбол?

             Кольцов хорошо обозначил всю деятельность Кондакова – младшего: папенькин сынок, дорвавшийся до власти, занимающийся наркотой вместе с одной московской «черной» бригадой под предводительством Аладдина. Подтирая задницу, он в каких-то «нетях» откапал Холода и подрядил его под людей Аладдина. Тот вначале расправился с ними, а потом взялся за Семена. Пришел Кондаков – старший и выложил досье на этого Холода. Ну допустим, Холод убрал ненужного свидетеля. Тогда причем здесь Глина и его друг Квас? Возьмем абсурдное – пускай Кондаков, по словам Грыца, связан с Глиной. Итак, что мы имеем… Кольцов с силой вдавил тлеющую сигарету в пепельницу. Да ни хрена мы ничего не имеем!!! Целую дивизию братвы, желающую перемочить друг друга, и дело на этой бойне не окончится десятками трупов. Кольцов хорошо ознакомился со всеми участниками данного соревнования – все они жестоки и беспринципны: Холод, Псих, Глина… Хотя нет. С Глиной можно попробовать поговорить.

 

* * *

 

            – Козел старый! – Псих швырнул в стенку мобильный телефон, – хуепутало!

            – Да ладно, Псих, успокойся, бывает, – попытался успокоить его Беня, чё с того-то?

            – Да ни хрена ничего с того! Вначале эта мазь заряжает нас под одного человека. Наших пацанов валят. А теперь, когда надо рамсить за братэл – мне заднюю врубают: осади, мол! О чем этот гандон штопанный думает?

            – Он же вор!

            – Да и хуй ему в забор! Он свое отворовался, парашник древний! Огурцы кончатся – пускай хуй сосет, а я дела делать буду!

            – Это ты чё, его подвинуть хочешь? – удивился Беня.

            – Мы не на танцулях, братан. Я сейчас вышелушу этого растыку Холода, притащу его за рундук к Глине, и скажу: «Вот оно, это чмо! Еби его во все щели. А за это вот, Глина, отстегни мне долюху, процентики!»

            – Клево ты придумал! Голова ты, Псих!

            –  А ты че думал? Пора на Москве своей землей обзаводиться. Понимаешь, братан, конкретность… тьфу, ёб твою, конкурентность! Тут все по бизнесу. Ты «Капитал» читал?

            – Не, а че это такое?

            – Ну, не важно. Это значит есть деньги. Мы берем их, ложим в одно место, сами ни хуя ничего не делаем, а бабки дают процент. Мы еще туда докладем – процента еще больше. Большими делами заворачивать будем. Тут тебе, понимаешь, почет. Захотел – на День Рождения Софию Ротару пригласил…

            – А «Зверей» можно?

            – А на хуя тебе пиковые на таком празднике?

            – Ну а что-нибудь такое, другое, «Руки вверх», например?

            – Не. Это, братан, тоже тема голимая, ментовская. Можно же нормальных людей позвать, Виктора Цоя, например.

            – Так он умер уже.

            – Бля, не знал… Сидел, по ходу. А когда он умер?

            – Да давно уже.

            – Да, время бежит...

            И перешел разговор Психа и его дружбана в категорию высокого искусства – у кого рот больше, кто сисястей… Сидели они и рассуждали о театрах, в которых не были, о музыке, которую не слышали, о фильмах, которые не смотрели и все рассуждения сводились к тому, что нихуевый шашлык готовит армянин Ашот в кафе на площади трех вокзалов. А экономическая теория «Капитала» в изложении Психа скорее напоминала «Золотой ключик» с его полем чудес в стране дураков.

 

* * *

 

            – Заходите.

            Кольцов посмотрел на стоящего у двери солидного возраста мужчину с тросточкой. Тот, прихрамывая, прошел через весь кабинет и уселся у стола милиционера.

            – Вызывали?

            – Да, гражданин Глинин, есть у меня к Вам несколько вопросов.

            – Ну начинайте, зачем медлить?

            – Я по поводу гражданина Квасцова. Он, говорят, Вашим… знакомым был?

            – Хороший был парень. Жалко его. Отца его знал. Ой, сколько сейчас молодых гибнет. Жить страшно. Вот в наше время… Не такое жестокое было, принципы, вера во что-то.

            – А может быть не надо, Глина? – Кольцов приподнялся, – не надо нести всякую чушь. Ты еще агитировать начни.

            – А ты меня на рэпете не бери, – Глина зыркнул глазами, – пуганные. Говори, че хошь? Нет – давай пропуск подписывай, и я пошел. Некогда мне с тобой балаболить.

            – Слушок прошел, что разборки у вас наметились среди воровских?

            – Грыц что ли, пёс, цинканул? Глупый ты, начальник, собака-то лает и кусается, а Грыц свое оттявкал. Не сегодня – завтра саван белый накинет и соберется в дорожку долгую. С него и спросу-то нет никакого – алкоголик. Кому ты веришь?

            – Я, Глина, себе верю. Знаю я, дорогой мой друг, без тебя всё знаю. И кому верить – мне решать. И знаю, что есть некий товарищ – Холод, который тебе малину с Кондаковым обосрал, но это ваши дела, я в подробности не вникаю. Знаю, что он Кваса твоего замочил.  

            – А доказать сможешь? – процедил Глина.

            – Если бы смог бы – вывел бы тебя из твоего дома шикарного наряд под белы рученьки и отвез бы на «матроску» для дачи показаний. Не стал бы я тогда тебя вызывать. В другом бы месте разговаривали. А еще знаю я – подрядил ты под этого Холода некого «душевнобольного», Психа иначе. И сейчас ищут эти «гарны хлопцы» друг друга с паскудной целью – друг дружку замочить. Знаю я все. Только вот никак в ум не возьму – на хрена тебе это, дураку старому, надо? Ты ж уже не такой проворный, да и команда у тебя, поверь, не самая лучшая. Так, третий сорт. А может тебе Кондаков денег обещал много? Так куда ты их возьмешь? На тот свет что ли? Ведь убьют тебя.

            – Все сказал? – Глина скривил рот, – тогда вот тебе мой ответ – иди ты знаешь куда?

            – Я-то пойду, а вот ты куда пойдешь? – Кольцов встал со стула, – зря думаешь, что ты самый умный. Тут из тебя дурака сделали, ты впрягся не в свои сани. Не твое это дело. Ты же вор. А тут беспредельщики между собой рамсят. Тебе чего Кондаков – кум был? Сват? Брат?

            – Это уже не твое дело. Ты чего от меня хочешь?

            – А соверши-ка ты, Глина, первый и последний раз в своей жизни акт доброй воли, сдай-ка мне этих двух горячих парней и живи спокойно до самой глубокой старости. Знаю, что против понятий – душу облегчи и доживи свои дни спокойно. Я знаю, ты не вурдалак, тебе крови не надо, а эти орлы столько наворотят – мама не горюй! А ты, Глина, в крайних окажешься, помяни мое слово…

            – Ты все сказал? – Глина приподнялся, – тогда слушай меня. Я свои дела сам привык решать. Ты – мусор, ты и ищи, кого тебе надо. Только вот смотри, – Глина повернулся и бросил через плечо, – в говно не вляпайся. Не по зубам ты подноску взял. Сломаешь зубки-то…

 

* * *

 

            – Ты нормально? – Холод посмотрел на Владлена.

            – Нормально, – тот вытянулся на заднем сиденье. В башке звенит, а так жить можно. Че там, Слон, за этого Психа?

            – В общем, мамой роняный в детстве несколько раз, – Слон воткнул обойму в пистолет, – с ним человек пять таких же, как и он – людей веселых. Они как вампиры – кровью питаются. А по ночам вот здесь тусуются, – Слон ткнул пальцем в зеркало машины, – клуб «От заката до рассвета».

            – Стиль, – улыбнулся Холод, – а эти хуе… кровососы чё, вообще не шифруются?

            – А им по хую, – улыбнулся Слон, – они рефлексами живут – пожрал, посрал.

            – Собаки Павлова, помнишь, Холод? – улыбнулся Владлен.

            – Ага. Ну тогда пойдем, – Холод вытащил из бардачка пистолет, – и наведем порядок в этом кинологическом техникуме.

 

* * *

 

            Темные стены, освещаемые вспышками неона. В полуподвальном помещении громко звенела музыка. Несколько немощных стриптизерш бледностью и синевой кожи больше напоминающих бройлерных кур, обессилено, как сопли болтались на алюминиевых шестах. Несколько официанток в коротких, изображающих кожу, дерматиновых юбках, сновали по залу туда-сюда, выставляя на обозрение весь ассортимент нижнего белья с Савеловского рынка. И эти гусыни с откляченными огузками выливали содержимое стаканов на поднос, на посетителей и при этом жестко ругались матом. Девица, изображающая судя по всему певицу, истошно визжала в микрофон о любви и пыталась соблазнить зрителей впалой грудной клеткой и неестественно длинными и тонкими ногами, вызывая жидкие аплодисменты полупьяной публики самого босяцкого вида.

            – Ноги тонкие, а жить так хочется, – констатировал Слон, – вон эти сидят, – он указал на столик возле стойки, – вся шайка-лейка в сборе.

            – И кто из них предводитель команчей? – посмотрел на Слона Холод.

            – Вон тот. Красная шапочка.

 

* * *

 

            Псих сразу все понял, увидев трех крепких людей, явно выделяющихся среди постоянного контингента «От заката до рассвета» и потянулся к барсетке, в которой всегда носил пистолет. Его четыре друга переглянулись и сделали то же самое…

            Вы знаете, как стреляет пьяный охотник? Есть легенда, что он с одного метра промахнулся в медведя и убил его запахом перегара. «Ворошиловские стрелки» Психа оказались «на высоте». Первый мощный залп со всех калибров свалил с потолка зеркальный шар, переколотил все прожекторы, бутылки на столах и заставил немногочисленных посетителей уткнуться мордой в грязный пол. Прицельно бивший с локтя Бэня умудрился снять с шеста стриптизершу, а три фигуры так и остались стоять целыми и невредимыми.

            – Ты куда стрелял? – Псих нервно рылся в барсетке, отыскивая патроны, – Людку-то зачем? Она вон как сосала…

            Но его монолог прервали выстрелы. На этот раз точные. И на этот раз по ним. Империя нанесла ответный удар. Первый словил пулю Бэня, причем сделал он это открытым ртом, пытаясь возразить Психу. Второго бойца армии теней сразил меткий выстрел в живот, заставив закатиться под стол. Остальные «упыри», поняв, что их просто убивают, присели, продолжая шмалять в никуда.

            – Ты давай, Липа, держись, я, короче, того…  – Псих сдернул бейсболку и рванул к черному ходу.

            – Я за ним! – проревел Владлен и бросился за Психом, стреляя на ходу.

            Липа приподнялся и попытался поймать в прицеле Владю. Но Холод не упустил момента – сухо щелкнул выстрел и кусок свинца и никеля вмазался в висок «героя».

            Владлен распахнул дверь и побежал по коридору. Последний оставшийся солдат разбитой армии неожиданно решил, что он Александр Матросов и с криком «ура» попытался атаковать стоявших на месте Слона и Холода, тупо нажимая на курок. Пистолет щелкал, но почему-то не стрелял.

            – Патроны кончились, – резюмировал Слон и выстрелил.

            Ничего не понимающий браток посмотрел на пятно, расплывающееся на груди, как-то трудно вздохнул и упал. Холод и Слон поспешили вслед за Владленом.

            Псих петлял по подвальному коридору, пытаясь на ходу вставить в обойму патроны. Владлен не отставал от него. Зло плюнув, Псих отбросил пистолет вместе с обоймой и выхватил из кармана выкидной нож.

            – Ну, сука, получи! – выпад вперед. Рука Психа проткнула воздух.

            Владлен, уворачиваясь, смотрел на ужимки Психа, пока ему это не надоело. Тогда он нажал на курок и прострелил Психу правую ногу.

            – У, сука, не по правилам! – Псих завалился назад, опрокинув ящики с пустыми бутылками.

            – Ты, Владя… серебром его надо! Он же вампир, – сказал подбежавший вместе с Холодом Слон.

            – Или колом в задницу! – Холод с размаху пнул Психа ногой в голову.

 

* * *

 

            Псих нашел себя сидящим на стуле на каком-то мостике. Внизу плескалась речка.

            – Ну что, брат? – Холод посмотрел на него, – как же у нас так вышло?

            – Чего? – поежился Псих, – не понимаю, мужики.

            – Смотри, – улыбнулся Слон, – а он не такой крутой. Понапрасну за него трещали. Он все штаны обделал, глядите.

            – Это естественная реакция организма на пиздец, – констатировал Владлен, – давай, братан, колись, кто тебя под нас сосватал?

            – Подождите, – вмешался Холод, – дайте братану дух перевести. Он полтора часа в багажнике ехал. Ты дыши, дыши глубже.

            Ничего не понимающий Псих начал глубоко и старательно дышать.

            – Отдышался? – тот кивнул, – тогда давай рассказывай, кто тебя под такой грех подбил? Только вот не надо рассказывать, что ты на голову ранетый.

            – Глина это всё! Вор такой есть! – залепетал Псих, – вы евойному корешу дорогу перешли, депутату какому-то. Этот депутат вас Глине и ментам сдал. Слышь, мужики, вопрос этот решить можно взять. Он уже старый. За десять процентов вам помогать буду.

            – Какие проценты? – искренне удивился Владлен, ты че, малахольный? Слышь, друг, ты что, и вправду дебил?

            – Не, не дебил, – расплылся в улыбке Слон, – он голоса свыше слышит, они ему команды подают. Был у меня один кореш такой. Так вот он менту из-за этого голоса вилку в глаз засадил.

            – Подожди, Слон, – урезонил Холод, – братан нам помочь хочет, а ты так! А каким нас ментам сдали?

            – Оперу одному с Петровки. Такой вот он, правильный. Он Глину к себе вызывал, за вас тер. Глина еще отбой потом мне дал – мол, типа, пускай гуляют. Я это, мужики, в натуре, – Псих заерзал на стуле, – а вы меня отпустите?

            – Ты «Крестного отца» смотрел? – Холод посмотрел на Психа.

            – Ну да.

            – А сколько раз?

            – Раз пять. Может поболе.

            – Тогда все сам понимаешь, – Холод усмехнулся, Псих опустил глаза и только тогда понял, что его ноги стоят в тазу и залиты они цементным раствором, который уже начал схватывать, – да, братан, ты оскорбил мой мозг.

            – А вот тебе и предложение, от которого ты не сможешь отказаться, – и Владя столкнул стул с Психом в воду.

 

* * *

 

            Кольцов сидел у себя в кабинете, когда к нему вошел посыльный:

            – К генералу иди, Кольцов, ждет он тебя, злой.

            Кольцов постучался в дубовую дверь.

            – Входите, – послышался властный голос.

            – Здравия желаю, товарищ генерал, – Кольцов вытянулся по струнке, – вызывали?

            – Присаживайся, – усатый мужчина в генеральской форме выложил на стол несколько листов бумаги, исписанных мелким убористым почерком, – твоя писанина?

            – Так точно… Это… Моя докладная по поводу обстоятельств убийства депутата Государственной Думы Кондакова.

            – Вот что, капитан, – генерал открыл ящик стола и смахнул туда листы, – ты ничего не писал – я ничего не видел. И с сегодняшнего дня ты отстранен от этого дела. Я бросаю тебя на раскрытие дела об ограблении «валютника» на Автозаводской в бригаду Тихонова. Считай, это приказ. Все понял?

            – Но почему? – искренне удивился Кольцов.

            – Ты хоть сам видел, что ты написал? Какой-то мистический триллер. Какие-то люди убитые, неуловимые мстители, коррупция, связь криминала и власти, какие-то собаки… Ты как себя чувствуешь, Кольцов? А давай лучше знаешь, как… Ты сейчас в отпуск сходишь. Есть путевка на наш отдел в Анапу. Там… санаторий, все дела. Кажется мне, перетрудился ты, капитан.

            – Товарищ генерал! Но у меня есть факты! Я могу доказать!

            – Кому ты это будешь доказывать? Ну, допустим, Кондаков и его сын были связаны с криминальными авторитетами. Не факт, но допустим. Так какой же мудак тебе разрешит муравейник разворошить? Ты не комиссар Катани, Кольцов, и здесь не Сицилия. Мы в России живем. Пойми, капитан, тебе до пенсии лет семь осталось. Мне и того меньше. И не надо нам всей этой трехомудрии. Они – это они, мы – это мы. Вот и пускай каждый свое дело делает.

            – Но мы же должны…

            – Вот не надо из себя Жеглова и Шарапова строить! Запомни! Убийство Кондаковых связано с их коммерческой деятельностью и пускай этим ОБЭП занимается! Это их хлеб и не надо изобретать велосипед. И потом, ты еще о Холоде написал. Нет этого человека! Сказки все это! Им блатные свою же шушеру пугают, а если честно, Кольцов, мне по хрену. Пускай они друг друга перебьют! Нам легче будет.

            – Товарищ генерал, – Кольцов стал серьезным, я буду вынужден обратиться в вышестоящую инстанцию…

            – Да обращайся куда хочешь! – перебил его генерал, – правдоруб хренов! Но вот только головой на секунду подумай, ну возьмем мы сейчас Глину, есть у меня кое-что на него, и дальше что? Он в отказ пойдет. Старой закалки парниша, а Кондаков мертв. А с мертвого, как известно, что спросу, что сраму нет. Допустим, что существует этот мифический, как его там… Холод. Ну допустим. И нам что с того? Неказистый пейзаж, Кольцов! Где хоть этого Холода ловить? Его давно уже в Москве нет. Да и в России, видимо, тоже. За кем мы будем гоняться? За «Красным Октябрем»? А кому это надо? Мне? Тебе? Или обществу, которое ты призван защищать? Обществу, мой дорогой, наплевать на все это. Если б общество хоть как-то тебя поддерживало, твоя б зарплата не шесть тысяч рублей была, а значительно больше. Иди с Богом! Ищи кого хочешь! Лови! Только найдешь ты неприятности на свою жопу! Поверь мне! Если бы все так просто было, ты бы майора еще года три назад получил. И жил бы в хорошей трехкомнатной квартире, и жена бы от тебя не сбежала, дорогой мой друг! А так иди, ищи, доблестный рыцарь Айвенго, сражайся с призраками! Всё. Свободен!

 

* * *

 

            Глина подошел к окну и отдернул плотную портьеру. Яркий солнечный свет ударил ему в глаза.

            – Твою мать!

            Он смахнул рукой с подоконника горшки с фиалками. Только что ему сообщили, что труп Психа выловили водолазы где-то в бассейне Москвы-реки с «бетонными ботинками» на ногах.

            Глина сел за стол и тупо уставился на огромный никелированный тульский самовар с медалями. В его отполированном пузатом боку отразился портрет седого мужчины со словно вырубленными чертами лица.

            – Васька! Подь сюды! – проревел он.

            В комнату вошел невысокий крепыш с зубочисткой во рту:

            – Звал, Глина? Чё надо?

            – Слышь, малой, собери мальчишек. Пусть железо прихватят. Рыл пятнадцать, не мене. И еще найди Грыца. И мне его притарань.

            – А что за кипеш?

            – Кипешь, Вася, в кутке петушином, а здесь обстоятельства. Ты за Психа слышал?

            -Ну да…

            – Муда! Псих дельце мне одно обделывал. И по ходу опарафинился. Неприятности у нас, братец. Час тебе даю. Чтобы люди и Грыц здесь были. Дармоеды!

            Глина зло посмотрел по сторонам, достал из кармана серебряный портсигар с вензелем, вытащил папироску, подкурил и несколько раз подряд нервно затянулся.

 

* * *

 

            – Че тебе надо, Глина? – Грыц в упор уставился на бывшего «коллегу» по воровскому цеху, – козлов своих убери. Парши на хуй! – Грыц оттолкнул стоявшего за ним Ваську и уселся на стол. Бесцеремонно взял графин коньяка, налил и одним махом выпил полный стакан, – че тебе надо?

            – Извините, ваша светлость, побеспокоить пришлось. Ты за меня с ментами говорил?

            – Ну а дальше че?

            – О чем ты говорил?

            – Ну ты даешь, – усмехнулся Грыц, – человек спросил – я ответил.

            – И давно для тебя мусорские «человеками» стали?

            – А ты че, с меня спросить хочешь, а, Глина? Так спрашивать раньше надо было, когда я твой срок в Нижневартовске тянул за здорово живешь. И все ждал, когда мне мой корешок хоть «дачку» загонит. Так, чисто по-босяцки. А брателло мой тем временем большим человеком стал, западло ему с бродягами общаться! Ему лучше с людьми нужными…

            – Слышь, Васька, выдь отседова, – зло бросил Глина, – че ты хочешь, а, Грыц?

            – А ты че хочешь? За совесть меня разводишь? Так нет у меня ее. Там, в «красной хате» кончилась. Вместе с адвокатом твоим галимым, и вместе с зубами, цингой – лихоманкой сожранными. Днсять лет, Глина. Ты мне должен. По жизни должен!

            – Я тебе денег дам.

            – А че деньги-то? Я легкие все через задницу высрал, пока ты здесь машну себе набивал. А мусор тот почеловечнее тебя будет. И запомни, тебя я не сдавал.

            – А за что базар-то был?

            – За дружка твоего, депутата, да за отморозка одного. Сам знаешь, за какого.

            – И чего?

            – Да ничего, Глина. Только вот вижу – дела твои хреново. Исповедовался бы ты что ли, старый?

            – С чего ты так решил?

            – На измене ты весь. Даже на первом нашем скачке не так трухал. Дерганный весь какой-то. Успокойся лучше, – Грыц потянулся к графину, налил, снова выпил, – чему быть – того не миновать.

            – А че будет-то, а, пророк?

            – Завалят тебя на хрен, Глина, сердцем чую. Накосорезил ты по полное «не балуйся».

            – Ты че базаришь-то?

            – Это не я базарю. Это ты с Кондаковым набазарил. Ох, хорошо набазарил. Продырявят тебя!

            – И кто же меня продырявит, нарядный ты мой?

            – Холод и продырявит. Ладно, бывай, Глина. Засиделся я у тебя. Пора и честь знать, – Грыц поднялся и кивнул на графин, – на посашок налью?

            – Наливай, сучара, – процедил Глина, в его руках был пистолет…

            Выстрел. И Грыц рухнул на паркет. Из-под него расплывалось багровое пятно. Глаза начали бессмысленно стекленеть.

            – Ну че, падаль? – Глина уставился на него сверху вниз, – дошуршался? Сучий кот! Правды тебе надо! У сук правды не бывает. Правду надо было у мусоров искать, когда с ними ручкался.

            – Зря ты так, – просипел Грыц, – белые волки… За тобой… Собака уже воет… Ночь…

            – Чего? – склонился над ним Глина.

            – Да пошел ты… Ты уже покойник, – Грыц плюнул в лицо Глине кровавой слюной, – сам сука.

 

* * *

 

            Холод сидел на капоте машины и курил. Слон копался в костре и выуживал оттуда запеченную картошку.

            – Хорошо-то как! – к ним подошел Владлен, – на реке был, вода теплая. Как в детстве. Прям как у нас, а, Слон?

            – У тебя, Владя, – Слон подкидывал в руках горячую картошку, – я на Волге родился. Мы уже в апреле с пацанами купались, аккурат на день рожденья Ильича. А ты где, Холод, родился?

            – А я уже не помню.

            – Как это так? – подошел к Холоду Владя, взял с капота пачку сигарет и закурил, – у тебя что, детства не было?

            – Было, наверное, – Холод затянулся, – как у всех. Отец. Мать. А потом всё взяло и кончилось. Вырос я, Владя. И всех убивать начал.

            – А зачем убивать начал? – к Владлену и Холоду подошел Слон с газетой, где лежало несколько перемазанных в золе картошин, – угощайся, картофанчик – вышак! Как в детстве пионерском.

            – А я и не знаю, – Холод посмотрел куда-то в небесную высь, – жизнь так сложилась. А я вопросов задавать не привык. Вон, пускай Слон думает, у него голова большая, – Холод кивнул на Слона, – а мне по барабану. Фиолетово все это. Вот ползет муравей, тащит на себе ношу тяжелее себя в два раза и тащит. Без лишних вопросов. А зачем он тащит? Так ведь и будет тащить, пока мы на него ногой не наступим.

            – А к чему это ты, Холод? – посмотрел на него Владя, – странная какая-то философия… Муравьи… Ноша… К чему-то все?

            – А к тому, Владя, что живем мы все в этом гребаном муравейнике. В джунглях. Только эти джунгли бетонные. И каждый из нас здесь сам за себя. Кто тащит, кто наступает, а кто-то смотрит на все это с высокой колокольни и плюет.

            – Это ты что ли о Боге? – вмешался Слон.

            – Не знаю, называй это как хочешь, но это то, что заставляет тащить или наступать. И другого выбора нет. Закон природы.

            – А мне не нравятся эти законы, Холод, – Владя выбросил окурок, – я по-другому жить хочу!

            – Значит не надо тебе было рождаться в этом муравейнике, – усмехнулся Холод, – а если родился – играй по правилам. Спеши быть героем, ублюдком успеешь стать всегда.

            – А ты кто, Холод? 

            – А это тебе решать. Ты знаешь, Владя, я даже Богом был. За меня люди умирать готовы были, а я их сам убивал. Потом новые приходили, и снова я их убивал… Пока один не остался.

            – И когда же это закончится? – серьезно посмотрел на Холода Коркин.

            – Тогда, когда я стану играть по правилам, правилам, которые придумали хозяева муравейника.

            – Сколько же ты лет в бегах? – удивился Слон.

            – Всю жизнь. И дальше бежать буду. Только вот на этот раз никаких хвостов после себя.

            – Да… – протянул Владя, – значит, ты с нами – пока нам по пути?

            – Видимо. А сейчас давайте, мужики, картошку хавать, а то остынет, – Холод взял в руки черный комочек, – и не парься ни о чем, Владя, ты ведь лучше меня знаешь, что ты со мной – пока я сильный. А хватку ослаблю – придушишь. И скажи, что это не так? – Холод улыбнулся и вгрызся зубами в уже очищенную картофелину.

 

* * *

 

            – У, сука, пидор зашкворенный, – Васька сплюнул на асфальт, – ищи его! Подсуропил нам дед, а, Костян?

            – Да, нескладуха, – невысокий рыжий парниша сдвинул на затылок кепку, – байда какая-то, кого хоть искать?

            – Кого – хрен с ним, а вот где? – Васька уселся в машину, – вот он вопрос. Короче, Костян, ты этого, давай покантуйся, где сам знаешь. Там, что вроде того, знать должны…

            – Не, с мусорами тереть не о чем, – Костян мотнул головой, – им бабок давать надо, а мы пустые.

            – Да, промямлил Васька, – есть чуток. Глина тоже артист, лавешек что ли бы подкинул на пробивоны, то, сё… А то сыщите – поквитаемся.

            – Фуфло его квиты, – усмехнулся парень с бельмом на галзу, – гон…

            – Ты, это, рога спрячь, – осек его Костян, – за Глину так не базарят, Витя. Спросить можем…

            – Да я за свой базар отвечу. Слушайте, – Васька вылез из машины и вместе с Костяном встал напротив Витька, – короче, на Глину Сухой с парнями работали. Была там одна тема… Там косяк за одним банкиром был. Дебиты – кредиты, херь ихняя. Короче, тот лавандос поднял и на соскок. А должен был немеряно. Ну, терпилы к Глине приконали – разрули, мол, за процент. Тот к Сухому. Сухой его коцнул и того, короче, в нети.

            – А ты почем знаешь? – посмотрел исподлобья Васька.

            – Сухой сам трещал. Мы забухали на одной хиваре в Одинцово. Он мне триста бачей должен был, мол отдать обещался с Глины подъема.

            – Так Сухого вроде того… – Костян усмехнулся, – подрезали в одном кабачишке по синьке.

            – Вот того, – Витя перешел на шепот, – лавэ он мне и не отдал. Типа, он в этот день к Глине за своим краем ехать мылился.

            – Не успел, по ходу, – сплюнул Вася, – и че с того?

            – Вот ничего. Я Психа видел, короче, сигареткой угоститься хотел. Тот на карман и вместе с пачухой пресс бабла выудил.

            – Ну и че? – покачал башкой Костян, – срубил где-нибудь.

            – Не гони, Костя, – Васек осек его, – Псих пустой ходил, все к Глине подкатывал, мол, тема нужна… нету вообще бабулек.

            -Вот, – Витя достал сигарету и закурил, – но это еще не все. Мы с Сухим в позатом году в Турцию гоняли. Так он там себе «котлы» «Картье» рыжие прикупил.

            – Левые пади? – усмехнулся Костян.

            – Левые не левые. Дело третье. Так вот эти «котлы» у Психа прорисовались. Я его: «Где намыл?», а он на непонятки, взгрели, мол, кореша. Я спрашиваю какие, а он – не помню, типа, запамятовал. Я – когда? А он – года три уже. Вот такие вот дела.

            – И че с того? – Костян непонимающе пожал плечами, – фуфло это, Витя. Померещилось тебе.

            – «Котлы» Сухого! Зуб даю! – Витя щелкнул пальцами по клыкам.

            – Да ладно. Поехали, Васек, – Костя повернулся к машине. Гон это галимый.

            – А если нет? – глядя на него в упор просипел Васька… – канаем, есть у меня место одно шустрое.

 

* * *

 

            – Ну о чем ты говоришь? – серенький капитан милиции посмотрел на Ваську, – за бугор на халяву соскочить? Не понимаю я тебя.

            – А тебе и понимать ничего не надо, – Васек положил на стол несколько фотографий, подписанных с обратной стороны – зыркни фотки и шепни мне. А я отблагодарю, за мной не заржавеет.

            – И чего ты со мной делаешь? Ладно, давай свои портреты. Вначале по паспортным данным пробью, а там посмотрим…

            – Нет. Давай по мордам сразу, у них ксива наверняка фуфло, – Васька присел рядом с капитаном, возящимся возле компьютера, – хорошая это штука у тебя, всунул морду и на раз тебе весь расклад.

            – А ты чего хотел? Сетевой электронный опознаватель личности. Отсканировал лицо. Тут база на невыездных, на тех, кто в розыске. Ввел данные, идентифицировал и вывел на истую воду. Это Япония. Ты «Матрицу» смотрел? – Васька отрицательно покачал головой, – ну тогда тебе это не грозит. Он ввел фотографии Васьки в сканер, нажал несколько кнопок и по монитору побежали лица.

            – Клёво! Как мультик, – улыбнулся Васька.

Прошло минут сорок.

            – Ну вот, – капитан кивком подозвал Ваську к монитору, – пожалуйста, три в одном. Сабуров, Семин и Стоянов. Оформляют шенгенскую визу и паспорта. Так, дата выдачи – через три дня. Документы подали, анкеты заполнили. Только вот у тебя, – он взял фотографии, – фамилии здесь другие.

            – Сечешь, – Васька достал из кармана стодолларовую купюру, – хватит?

            – Нормально, – капитан накрыл их ладонью.

            – И еще, шепни, наверняка ксивы по просьбе делают кого-то там… Сам знаешь.

            – За кого ты меня держишь?

            – За тебя, – Васька достал из кармана еще пять банкнот, – хватит?

           

 

 

* * *

 

            Этой встречи Кольцов не ожидал. Прямо по коридору ОВИРа ему навстречу шагал Васька, тип из блатных, которого несколько лет назад брал он на одном дельце с вымогаловом.

            – Прохоров, ты? – искренне изумился он.

            – Здравия желаю, гражданин начальник, – сверкнул зубами Васька.

            – Ты чего здесь делаешь?

            – Так вот, отпуск намечается, путевку приобрел за кордон. На Кубу хочу. Но вот не судьба…

            – Сроков на выезд много? Якорем держат?

            – И это есть. Замолвил бы что ли словечко, начальник, а? Я нынче трудами праведными живу.

            – Ой ли? – улыбнулся Кольцов.

            – Не хотите, значит? – развел руками Васька, что же, до свиданьичка, начальник, тогда…

           

* * *

 

            Инспектор ОВИРа Костусев лежал на полу в коридоре своей квартиры. Перед ним на корточках сидел Васька и пускал ему в лицо сигаретный дым, смешно морща губы. В правой руке его был пистолет. Дуло смотрело в желтый линолеум.

            – Ну чего, фраерок, может поговорим?

            – Да пошел ты… – и тут же на голову Костусева обрушился тяжелый удар.

            – Базар фильтруй, мусор. Костян, приведи его суку.

Костян вытолкнул в коридор растрепанную и зареванную жену Костусева. Васек приблизился к ней вплотную и пустил в нее струйку дыма. Та надрывно закашлялась. Костусев заскрипел зубами.

            – Только попробуй ее тронь.

            – А зачем? – Васька схватил женщину за подбородок, – мы ведь по любэ договоримся. Зачем телку порфузить. Ты же не «Молодая гвардия», а, ментёныш? И баба тебе цельная нужна. Кто тебе эти Слон, Корень, Холод? А она, – в руках Кости звякнул выкидыш, – сейчас мой брателла писанет твою мамзель от уха до брюха, а ты в крайних. Без бабы. А она вон у тебя, – Васек схватил жену Костусева за грудь, – сисястая, мясистая. Ну чего, базарить-то как будем?

            – Слон мой друг. Служили вместе, – процедил Костусев.

            – Ну что же, жизни стежки – дорожки иногда вскользь разбегаются. Ты о бабе своей лучше думай.

            – Он просил меня сделать паспорта. Сказал, какие-то проблемы, просил помочь. Я не мог ему отказать.

            – И сейчас не смоги. Смотри, вон бабе твоей уже сбледнулось, – Васька плотно сдавил шею жертвы. Пора решать с кем ты.

            – Мы после завтра встретиться условились. Он сейчас в Подмосковье. Я туда документы должен подвезти… Деревня…

            Через минуту Васька и Костян выходили из подъезда Костусева.

            – Завалить их надо было. Надо было их продырявить. Вломят, – озлобленно сплюнул Костян.

            – Тебе кого бы только продырявить. Поди, бабе напоследок присунуть хотел. Не, братуха, нет мази грех брать. Мусор сам кореша сдал и к своим не побежит. Он же сам того… оборотень. Ему по шапке настучат за помощь преступности. И друга своего он не предупредит. Мусор он по жизни, сидит и в портки дрызжит…

 

* * *

 

            Кольцов уселся в кресло за своим рабочим столом. Вечер опустился на город. В пробках гудели машины, кое-где в окнах зажегся свет. Люди спешили домой. Несколько минут опер наблюдал, как люди запихивались в уходящий трамвай – поток туда, поток обратно. Похожие на муравьев человечки тесно трамбовали друг друга в бойкой очереди на остановке. Иногда возникал зазевавшийся пассажир, пытающийся идти против входяще – исходящего движения, но все его попытки оставались тщетными. Он либо доезжал до следующей остановки, либо ждал нового трамвая. Таков удел пассажиров по жизни. Кольцов ни с того ни с сего вспомнил стишок: «Шел трамвай десятый номер, на площадке кто-то помер, сзади подошел Федот и снасильничал его». Неожиданно слова легли на какую-то странную мелодию, и Кольцов несколько раз пропел некрофильно – разгульный мотив.

            – Ёб твою мать…

Он раскрыл папку и погрузился в уголовное дело клана Кондаковых, начав перечитывать его, наверное, в сотый раз. Все смешалось – депутаты, законники, беспредельщики. Развязка была одна – в ходе ведения боевых действий криминальные армии несли потери. Грыц пропал, а по городу цунами пронесся кипеш. Кольцов вспомнил лицо Василия… Стоп! Этот товарищ ходил в близких у Глины. Что он здесь делал? Конечно, загранпаспорт – это фуфло. Васька его может купить. Кольцов задумался. Так что получается? Значит, если кто-то ксиву хочет приобрести – всегда найдется тот, кто ему ее продаст. Морев, капитан из ОВИРа… Гнида редкостная. Подозрений всегда вокруг него было немеряно. Кольцов набрал телефон и с кем-то быстро поговорил. Через минуту запищал факс, и на свет Божий появился лист бумаги с тремя фейсами. С одного портрета исподлобья смотрел некий гражданин, тот самый, чью фотографию приносил Кондаков – старший. Холод… Лоб Кольцова покрылся испариной. Стоп… Главное не спешить.

             – Интересное «кино и немцы», – вслух резюмировал опер.

Глина тоже хочет найти этого доброго молодца. Отлично… Появился свободный швартовый от бухты канат, потянув за который можно распутать этот блядский клубок. Васька… Кольцов снова потянулся к телефону

            – Петрович, здорово! У тебя топтуны свободные есть? Тогда запиши ориентировочку – Прохоров Василий. Да. И доладывать мне лично. Да… обо всех передвижениях… Нет, мер к задержанию не принимать… Все через меня… Только наблюдение…

           

* * *

             

            Холод сидел на крыльце и смотрел, как утренний туман расходится под лучами солнца. Поеживаясь, возле него уселся Владлен и закурил.

            – Зябко…

            – Свежо, – откликнулся Холод.

            – Да черт с ним. План какой, а, Холод?

            – Ну, я думаю, через Питер валить будем, через Москву мазы нет. Бабок много больно, просто так протащить проблемно будет. Завязнуть можем.

            – Да ладно, справимся, – Владя пустил облачко дыма.

            – Дай-то Бог, – Холод поднялся, – когда друг Слоновский приедет?

            – К обеду обещал, не ссы…

            – А я и не ссу. Чисто на всякий случай интересуюсь. Машина на ходу?

            – Ништяк. Слон вчера «Скалу» пригнал. Взял у какого-то своего кореша по дешевке.

 

* * *

 

Два огромных джипа ранним утром выехали из Москвы. Васька воткнул в магнитолу диск, и рэпер Серега запел о своем «черном бумере». Его друг Костян похрустывал костяшками пальцев.

            – Клево этот чувак лабает! Я вчера одну «мурку» с Павелецкой завалил, всю ночь ей пистона заправлял. Она типа мне – ты, Костик, в натуре крутой мужчина, и тачка у тебя реальная… От сучка, бля!

            – А ты на «бумере» тусил? – спросил сидящий сзади Зуб.

            – Конечно, на «бумере», – ответил за него Васька, – ведь без «бумера» он лох педальный. Ему только доярка с Суходрищенска даст, да и «мурка», поди, малолетка беспонтовая, дурила картонная. Расщерила хлебало – он ее на кожанном «бумере» и прокатил пару раз, на ручном тормозе…

            – А любовь как же? – поинтересовался Зуб.

            – Любовь, Зуб, у меня в штанах. С шарами в башню заправленными. Пиздеть будешь – по самые гланды, блядь, воткну!

            – Да успокойся ты, Вась, – попробовал урезонить его Костян, – сидим, трещим, а ты напрягаешься.

            – Я посмотрю, как вы там напрягаться будете, – Васек нервно давил на газ, – а эти суки чего отстали?

 

* * *

 

            Кольцов бегом выскочил из отделения, получив звонок от своего человека, который сообщил, что от дома Прохорова в шесть ноль-ноль отъехали два джипа с восьмью человеками. Капитан уселся в машину. Рядом с ним сел сержант с автоматом. Убитая «пятерка» чихнула и, скрипнув коленвалом, тронулась. Через полчаса она пересекла МКАД. Сержант почесал подбородок и посмотрел на Кольцова:

            – А мы куда, товарищ капитан?

            – С преступностью бороться.

            – А если в натуре?

            – Слышь, Сизов, а ты че, блатной? Откуда такой язык? – поморщился Кольцов.

            – А он во внутренних войсках в караульной роте служил. Зона «Оловянная», – в разговор вмешался водитель, – там и наблатыкался.

            – А чё, правда кого-то брать едем? – Сизов похлопал по цевью автомата.

            – Я тебе уже сказал, – сурово посмотрел Кольцов.

            – А я патроны не получил… А возвращаться – примета дурная…

            – Еб твою мать!!!

           

* * *

 

            Холод проснулся рано и вышел из бревенчатого домика во двор. Неожиданно его взгляд упал на огромный ржавый топор – колун, торчащий в березовом чурбаке. Он достал из кармана пачку сигарет и увидел розовое небо со встающим на востоке солнцем. Прекрасную картину омрачали два огромных, похожих на сундуки джипа, буксующих в грязи за околицей. Холод вошел в дом и толкнул спящего на кровати со стальными шарами на грядушке Слона:

            – Слышь, твой дружбан с охраной ездит?

            – С хуя ли? – протер глаза сонный Слон, – у него «Рено» и потом, он к обеду приехать обещал…

            – По ходу, он не приедет. Вместо себя казачков прислал. Владя, вставай! – он окликнул Коркина, – к нам какие-то хуи с бугра приехали.

            – А с чего ты взял, что они к нам приехали? – Слон, поежившись, спустил ноги с кровати.

            – Ну да, тут ума много надо. В этом злоебучем хуторе три жилых дома, в одном никто не живет, в другом мы, а в третьем тетя Дуся с козой. Наверняка к ней пацаны за молоком семьдесят верст отмахали. Встаем!!!

            Через несколько минут они втроем вышли во двор. Слон сдернул брезент с черного «Ниссана». Капельки утренней росы блестели на капоте.

 

* * *

 

            – Вон, блядь, смотри, наши пассажиры, – Костян ткнул пальцем в черный «Ниссан – скайлайн», движущийся им навстречу, и достал из бардачка ТТ…

            А дальше начались большие гонки.

 

* * *

 

            На огромной скорости «Ниссан» проскочил мимо первого джипа и по мокрому лугу рванул в сторону грунтовки. Второй джип сразу же ринулся за ним. Костян выскочил и несколько раз стрельнул в сторону удаляющейся машины.

            – В машину давай! – проорал Васька, – стрелок, блядь, Ворошиловский! Куда палишь? В чисто поле что ли?

            Джип не отставал от «Скалы». Владлен обернулся назад:

            – Один отстал, а эти суки… Блядь, подсели прям!

            – Давай, разворачивайся резко, – скомандовал Слону Холод.

            – Ты чё, охуел? – побледнел Владлен, – ты под что нас подписываешь? Прямо в лапы к ним?

            – Всё сейчас увидишь! – Холод достал из кармана куртки РГД, – в метре от них резко бросаешь руль вправо и бьешь по газам. Понял? – он посмотрел на Слона стальным взглядом, – а ты, Владя, по команде строчи из АК. И все будет путем!

            Экипаж джипа очень искренне удивился, когда преследуемый ими «Ниссан» развернулся и, свирепо рыча, бросился им навстречу. Водитель занервничал и слегка сбросил скорость. Разливая впереди себя потоки грязи, «Скала» шла на них в лобовом таране. Перед самым хромированным носом джипа юркую тачку занесло. Водитель бросил руль и последнее, что увидели сидящие в джипе, был поток жижи, ударивший в лобовое стекло и какой-то железный предмет, вылетевший из бокового окна «Ниссана» и залетевший прямо им под днище. Взрыв заставил джипарь подпрыгнуть и согнуться пополам. Из «Ниссана» ударила раскатистая автоматная очередь, не пощадившая никого. Дверь джипа открылась и из нее вывалился водитель с окровавленной мордой.

            – Валим! – Холод похлопал опешившего Слона по плечу, – жалко тетю Дусю, молоко скиснет.

 

* * *

 

            – Ты смотри чё суки творят! Пацанов наших! – Костян ткнул пальцем в горящий джип.

            Васек ударил по газам и помчался вслед за машиной Холода. На грунтовке он настиг ее, и клыкастый зверь с одного удара сплющил багажник «Ниссана». Того резко повело на мокрой дороге.

            – Газ! Газ!!! – орал Холод.

            – Не уйдешь, тварь! – шипел Васька, стараясь спихнуть «Скалу» в кювет.

            – Прижимай их! – ревел Костян, – во я ща по ним вдарю! – он открыл окно и высунулся туда с пистолетом. Прогремело три выстрела. Один из них ударил в крышку помятого багажника.

            – Сука! Патроны кончились! – Костян полез в глубь машины и дрожащей рукой нащупал в бардачке новую обойму.

…Сегодня удача была явно не на стороне Васьки. Джип еще раз ударил «Ниссан», и левым передним попал в колдобину. Костян в это время вгонял в волыну обойму. Палец соскочил и надавил на спусковой крючок. Васька заревел и схватился за простреленную ногу, выпустив руль. Джип подкинуло и вынесло на обочину, где он с размаху обнял телеграфный столб. Костян, выбив головой стекло, вылетел наружу. Все бы было ничего, Костяну в жизни приходилось падать гораздо больше, чем взлетать. Но не все козлу соломка. Бывает и некстати, неизвестно откуда и почему взявшаяся арматура посреди голого поля, на которую наш герой прикололся как жук на булавку из коллекции начинающего ученого – «бабочковеда». Васька ударился головой о руль и затих. Зуб попытался выбраться из покореженной машины, сделал шаг, но тут же упал. Из разорванной штанины торчала берцовая кость. Он коснулся рукой шеи и понял, что из нее диким ручейком бежит кровь. Он еще раз попробовал подняться, но снова свалился, потеряв сознание.

 

* * *

 

            Холод вытащил Ваську с сиденья водителя и несколько раз хорошенько встряхнул. Васька застонал и открыл мутные глаза.

            – Ну че? – скривился Холод, – доездился? Муда с пруда! Кто тебя послал?

            Васька в ответ пробурчал что-то невразумительное, открыл рот и оттуда вырвался поток крови.

            – Да ты, блядь, дружище, по ходу язык себе прикусил. Тогда слушай и кивай башкой. Тебя Глина послал? – тот кивнул, – так вот. Убивать я тебя не буду, хотя надо бы было. Я знаю, ты пес, тебя траванули, зарядили – ты пошел. Так вот запомни, пес, – Холод швырнул его на землю, – подыхать тебе, а не Глине. Он за бабло рубится, а ты шестеришь за этот кусок говна, шестеришь и шестери. Только за мной не иди, я хвосты рубить умею. И всем гандонам глиновским скажи. Не хуй мне в спину дышать. Я свое дело сделал и ухожу. Мне с вами буровить не о чем. Запомнил? – тот снова кивнул, – скажи, чтоб этот хрыч людей своих пожалел. Я в жизни своей воров до хуя видел. Глина твой – не вор, а так, чучело, а вы за него жопу рвете, а ты ее уже порвал. Смотри вон, седой, а мозга нет ни хуя. Где твой Глина? Слон! Притащи сюда второго!

            Слон подтащил за шиворот стонущего Зуба.

            – Оторви ему башку на хуй!

Слон улыбнулся, хрустнули шейные позвонки и бездыханное тело упало рядом с Васькой.

            – Глина со мной рамсить будет, а я вас так – как курятам бошки крутить. Ведь я жить хочу! А он неизвестно за что рубится. За приятеля своего, который баблом его подогреть хотел. Так вот нескладуха вышла – ни бабок, ни пацанов. А ты живи, пес, и помни – Глина тебя под смертушку подписал, а я в живых оставил. Поехали, парни.

            – Куда теперь? – улыбнулся Слон.

            – Машину мыть. Вон как изгваздались.

            – Да, Холод, – Владлен почесал щеку, – с чувством юмора у тебя пиздос. Я думал все уже. А ведь и правда всё… Хуй нас теперь найдут.

            – Да, Владя, твоими бы устами воду пить…

            – С ним говно пиздато жрать. Сам все схавает, – хихикнул Слон.

 

* * *

 

            Пока Кольцов связывался с группой оперативного слежения, пока те «пробивали» по радиомаякам местонахождение джипа гражданина Прохорова, прошел ни один час. Патроны сержанту так и не понадобились. Без него кто-то очень неплохо «поборолся» с преступностью, взорвав одну машину полностью вместе со всем ее боевым экипажем. Васькин джип уцелел, и опера запеленговали через систему GPS его как неподвижную точку в квадрате N. В восьмидесяти шести километрах от Москвы. На давно не езженной дороге валялся истекающий кровью Васька – единственный «трофей» Кольцова, который мог что-то рассказать о разыгравшемся здесь побоище. Ваську погрузили в УАЗик местного РОВД и доставили на нем в больницу, уложили в палату, оказали медицинскую помощь и выставили на входе охрану в лице районного участкового с газетой «Оракул» и бутербродом с докторской колбасой. Васька несколько дней тупо смотрел в потолок. Нехорошие мысли – муравьи копошились в его голове. Он трогал обрубком языка нёбо и впервые за много лет, вникнув в совет Холода, раскинул мозгами. Нет, Глина не был святым. Играл в объебон со своими подельщиками, сдавал так называемых «козлов» и вообще его путь к общаку был тернист и запутан. Взять хотя бы одну историю. Дело было в Мордовии, где Васька отбывал пустячный срок за вооруженный разбой. Ведь именно тогда на зону пришла малява от Глины поддержать Глининого «брата» Севу Мамая и поставить его смотрящим за зоной. Местные сидельцы были против, но Мамай, полотенец – «апельсин», тянувший лямку за наркоту, занял почетный в блатной иерархии пост и первое, что сделал, опустил по беспределу нескольких братков – спортсменов, бывших с ним на ножах, якобы за какой-то грешок на воле. Это потом уже все узнали, что один из стероидных качков набил Мамаю ебальник в кабаке за то, что тот грязно домогался до его бабы. А до этого Мамай и трое его подручных в комнате для свиданок захватили в заложники контролершу Зинку и еще нескольких женщин, приехавших к близким. Чего вытворяли наширявшиеся уроды – лучше не рассказывать, стоит упомянуть вскользь, что там была дочка кума, которую Мамай затрахал до смерти. Переговоров из американских боевиков не велось. Мамая и его кодлу брал спец отряд «собров», стреляя на поражение. Сам Мамай уцелел, но лучше бы тогда пули не пожалели его. А закончилось все плохо для блатарей, у которых был негласный договор с кумовскими. Беспредельный Мамай развязал руки начальнику колонии, а тот начал беспощадный репресняк, и много тогда хороших пацанов ни за хуй собачий поломали. А потом этот базар Витин… Прав, паршивец, был – не любил Глина деньгами делиться, особенно чужими.

 

* * *

 

            Кольцов зашел в палату. Бледный Васька молча уставился на него.

            – Ну чё, Прохоров, говорить-то будем, или западло?

            – Не фопагло. Бумафу гавай, муфог, коха ухвовифько огно, по-мофому сфефай. Я фебе на Гъину вафкваг гам, а кы…

            – Расклад, условьишко… И с чего же ты такой разговорчивый? – удивился Кольцов.

            – Заебафся в крайних хогить…

 

* * *

 

            На следующий день несколько машин с синими номерами подъехали к загородному дому Глины. Оперативники быстро провели обыск, нашли несколько коробок из-под телевизоров, забитых баксами, три АК, несколько гранат и кое-что «по-мелочи». Как следствие – была санкционированная прокурором поездка Глины на Петровку для дачи показаний. Дорогой адвокат, прибывший через полчаса, не смог увидеть своего подзащитного, так как тот, оказывается, успел отказаться от его услуг. Прочитав постановление об аресте Глины, защитник Фемиды разглядел внизу ветееватую подпись и сделал единственно верный шаг в этой ситуации – слинял оттуда по-быстренькому.

 

* * *

 

            Через три дня Глину этапировали в СИЗО. Шаркающей походкой он зашел в хату, пересек ее и подошел к шконке у окна. Она была занята.

            – Чья хурда? – пробасил он, – метнулись по-быстрому! Кто за хатой смотрит? Я – Глина, вор.

            – Да знаем мы, – из угла поднялся коротко стриженный азиат. На его волосатой груди из-под черной майки топорщились несколько куполов крестами.

            – Ты что ли, Мамед? – успокоился Глина.

            – Ага. И Тюря здесь, – он похлопал по плечу крепыша, запястье которого украшал ползущий по паутине вверх паук со свастикой, – и Валет с нами, – перед Глиной возник бывший наперсточник и катала из Одессы, – и Кузя присутствует.

            – Здорово, Глина, – процедил железнозубым ртом худой с торчащим наружу кадыком.

            – Ну, тогда Бог навстречу, бродяги, – Глина вздохнул и опустил матрас на свободное место.

            – Кому-то Бох навстречу, а кому-то фуй между ляшек, Гйина, козел дваный! – спустил голову с верхних нар Васька.

            – Ты чё? – Глина зло зыркнул глазами, – пес, нюх потерял?

            – Ты подожди, Глина, – хищно оскалился Мамед, – ты лучше расскажи, где сейчас наш общак, как ты пацанов подписал, и как ты на хую всех крещеных провернул? – в его руках хищно звякнул выкидыш…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

 

            – И чё мы здесь высиживаем? – Владлен подошел к пыльному окну и с размаху раздавил сидевшую на нем пчелу, – блядь, и бабок у нас до хуя, и хвосты рубанули, а, Холод?

            – А у тебя ксивы есть? Не паленые… А ты уверен, что фэйса твоего в уголовке расклеенного нету? – Холод ковырялся вилкой в холодце, – сидим и сидим ровно.

            – И хуй ли мы здесь высидим? – Владлен сел напротив него, – я, как Слон, местных ткачих трахать не хочу, водка здесь хуевая, в телевизоре два канала. Слышь, Холод, мы походу от самих себя шкеримся. Я тебе отвечаю – никто за нами не пойдет. Ну ты прикинь, мусора – они беспонтовые. Там мозг гидроцефала.

            – Микроцефала, Владя. Только вот ты базаришь, а у самого соображалки, как у диплодока. У нас налом пол-лимона зеленых. Куда мы с таким бабосом?

            – Ферму купим, – на пороге возник Слон с грудастой бабой, – и таких вот телок разводить будем. Пошли, пацаны, в кабачище, там у Галы две зазнобы сидят.

            – Да пошел ты со своим дубьем, – Владя вышел из комнаты.

            – Ну а ты че, Холод? – не унимался Слон, – пойдем, компанию поддержишь. Сколько холодец жрать можно?

            – Пошли, – поднялся Холод.

            Он открыл дверь в комнату Влади:

            – После завтра поедем. Есть один вариант.

           

* * *

 

            Кольцов сидел перед листом формата «А четыре». Хитро заверченный клубок был распутан окончательно. Семен Кондаков нанял Холода и местных бандитов уладить в Москве одно неприятное дельце с героином. До этого Холод перебил несколько местных братков, включая уездного авторитета Адмирала. Потом он возглавил его бывших людей и уже в Москве пролил «черную» кровь. Блестяще разыгранная Кондаковым партия, имела два выхода. При удачном раскладе его люди забирали деньги и товар, и он сливал их в органы, отдавая «компру» на Холода и «закатывая» всю эту «зондер-команду» надолго и намного. Во втором случае он терял бабки, но вставал под «черную крышу» «Севастополя», и те убирали его бывших дружков. Но ситуация загнула Кондакова раком и отымела его же способом. В результате появился труп молодого удачливого бизнесмена, связавшегося с криминалом. В разговор вмешались игроки «высшей лиги» – Глина и отец Кондакова. Люто освирепевшие братки Холода подписали и им смертный приговор. Задача была решена. Но теорема осталась не доказанной. Глина ничего не знал о Холоде. Он просто прикрывал свою жопу, избавляясь от ненужных свидетелей. Кольцов посмотрел на фотографию Холода. Документы, причем оригиналы, из архива МВД взял Кондаков – старший и они бесследно исчезли. Вполне возможно, они у Холода, и он от них избавился. Таким образом осталась одна неизвестная – где сейчас этот Холод? Кольцов подошел к стене, на которой висел портрет Дзержинского:

            – У чекиста должно быть холодное сердце, горячая голова и чистые руки! – он усмехнулся, – да, именно температура, – и тут же в рамку портрета Кольцов воткнул фотографию Холода.

 

* * *

 

            «Внимание! Всем оперативным отделам МВД и ОРО! За совершение особо тяжких преступлений разыскиваются: граждане… (далее три фотографии – приложение). Преступники вооружены, дерзки и решительны… При задержании могут оказать сопротивление. Обратить внимание всем постам таможенного контроля, линейным отделам ЖД, пограничным постам, нарядам ППС, дежурящим на вокзалах и в аэропортах, дежурным постам ГИБДД…».

 

* * *

 

            Незаметная серая «Волга» уносила Холода, Владлена и Слона из города ткачих навсегда. Плакала грудастая Гала, но плакала не потому, что ее бросил самый горячий мужчина ее жизни – Слон, а ревела белугой за то, что оставил на журнальном столике шестьсот баксов! Ведь любовь в провинции не измеряется деньгами! Обиделась. Не понять этому гаду Слону женское сердце истосковавшееся. Да при чем здесь сердце? Давно ей так не наминали мясистые бока мужики, да и не осталось здесь мужиков, в этом забытом Богом самогоновом крае безработицы и беспробудного пьянства!

            Отъехав на сотню километров, они остановились на заправке залить бак и немного перекусить. Пока Владлен вникал в нехитрое меню и выбирал между борщом – солянкой и котлетами по – бурбонски, Холод и Слон заправили машину и подошли к озадаченному коллеге.

            – Охренеть, пацаны, – Владлен швырнул на стол меню, – здесь прямо кок – универсал,– он ткнул в тщедушного узбека, жарившего шашлыки, – он даже «эскарго» из говядины умеет готовить.

            – Так это же ракушки, – скривил морду Слон, – их еще выковыривать заебываешься, круглые такие.

            – Ну яйца у быка тоже круглые, – засмеялся Холод.

            В это время к придорожному кафе подъехала темно-синяя «пятерка», из которой вышел старшина милиции в форменной кепке кокардой назад, и, почесывая обозначившийся животик, он подошел к узбеку:

            – Три шашлыка и два по сто, как всегда. Шеметом давай, по-быстрому.

            Из машины вышли еще двое – седой прапорщик и молоденький лейтенант с папкой. Они сели за соседний с Холодом столик.

            – Ну вот дают! – лейтенант снял фуражку, – опять в лесхозе кража, кто-то древесину ворует. На дальней ферме трех коров угнали. И еще Нюрка – самогонщица… Кстати, Петров, – он посмотрел на старшину, – почему у нее до сих пор аппарат не изъяли?

            – А он взятку берет перваком, – улыбнулся лейтенанту прапорщик, – ты пойми, Антон, она-то баба нормальная. Семья, муж бросил. Жить-то как-то надо. Да и лес… Свои мужики зареченские и тащат, им в лесхозе зарплату годами не платят. Крутятся как умеют. Их что, за три бревна сажать надо? Довели страну, мать их!

            – Да… Зато вон люди живут, – старшина посмотрел в сторону столика Холода, где Владлен достал из кармана пачку новых тысячных купюр и рассчитывался с официанткой.

            – Москвичи, поди. Давай быстрее! – он крикнул узбеку, спешащему с пластмассовым подносом, – совсем не уважает, говно эмигрировавшее.

            Тот неловко поставил поднос на стол. Упала папка лейтенанта. Из нее посыпались какие-то листки. Прапорщик бросился их поднимать. На одном из них было три фотографии и огромная надпись: «Внимание! Розыск!». Прапорщик поднял глаза и уставился на сидящих за соседним столиком. Сходство портретов и оригиналов было налицо.

            Холод все понял и спинным мозгом почувствовал напряжение, исходящее от сотрудников МВД.

            – Встаем, пацаны, и быстро уходим, – прошептал он, – у мусоров наши фэйсы.

            Все трое поднялись и направились к машине.

            – Эй, граждане, подождите минуточку!

 

* * *

 

            – А ну стоять, блядь! – проревел старшина, – быстро руки вверх!

            Холод, Владлен и Слон обернулись. На милиционеров в упор уставились три ствола.

            – Сейчас мы уходим, – резко бросил Холод, – если вы хотите жить – давайте без глупостей. Мы просто уходим. Мы не видели вас, вы не видели нас. Не стоит ругаться, нервничать и делать резких движений. Давайте по-хорошему.

            В это время рука лейтенанта потянулась к карману брюк. Владлен и Слон стали стрелять одновременно. Пули дырявили тела сотрудников до тех пор, пока сухо щелкнувшие затворы не ушли в крайнее положение, предупредив о том, что патроны кончились. Пространство возле кафе было окутано пороховым дымом. Обезумевшие от страха узбек и официантка прятались под столом. Владлен выхватил из-за пояса вторую «плетку» и расстрелял всю обойму в испуганных людей. Холод так и остался стоять с поднятым вверх руками и так ни разу не выстрелившим пистолетом. Слон склонился над раненым лейтенантом:

            – Живой, гаденыш! – он полез в его карман и вытащил оттуда… мобильник. На табло горела надпись «неотмеченный вызов. Даша», – а чё ты, сука, где ствол-то?! – Слон непонимающе уставился на Холода, – это чё это?

            – У меня… там… оружие… табельное… в машине, – прохрипел лейтенант. Это телефон. У меня жена… в больнице… рожает, – и лейтенант затих уже навсегда.

            – Вы чё, охуели? – проревел Холод.

            Владлен тем временем вытаскивал наружу из будки оператора АЗС. Тот попробовал сопротивляться, но крепкий кулак Коркина несколько раз протаранил его лицо. Потом он сорвал с противопожарного щита топор и несколько раз наотмашь ударил в беззащитную рыжую голову.

            – О, сука! Свидетель ебаный!!! – Владлен подошел к Холоду, – поехали! Че ты там базарил?

            – На хуя ментов мочить?

            – Нервы сдали, – зло сплюнул Слон, – бес попутал. Сидели там пока, видно отвыкли. Резко как-то всё…

            – Тогда лечиться надо! От нервов, – Холод прыгнул за руль «Волги», – валим отсюда.

 

* * *

 

            Через несколько часов оперативная сводка:

            «На …дцатом километре трассы «…» на АЗС было совершено преступное нападение на сотрудников милиции и персонал АО Кафе «В путь». Убито два сотрудника милиции, один тяжело ранен, также убито три работника АЗС. Основные подозреваемые в совершении данного преступления, со слов старшины Петрова скрылись с места происшествия на автомобиле «Волга ГАЗ-2410» серого цвета. Преступники опознаны (далее см. фотороботы, приложение). Всем сотрудникам МВД N-ского района принять меры по их задержанию. Преступники вооружены и чрезвычайно опасны!»…

 

* * *

 

            Кольцов получил телефонограмму с места последнего происшествия, выпросил у начальства машину и срочно убыл туда.

 

* * *

 

            Холод свернул на проселочную дорогу.

            – Все, вылазим, наездились.

            Владлен непонимающе посмотрел на него:

            – Чё, теперь пешком топать? Давай бабки бросим! И в расход!

            – Ты тупишь, Владя. Нас сейчас как зайцев гонять начнут. Свора легашей, не меньше. А тачка пропаленная наглухо.

            – Это кем же? – усмехнулся Владя, – там жмуры только!

            – Всякое бывает!

 

* * *

 

            Через два часа они набрели на какую-то Богом забытую деревню, или старый дачный поселок – хрен его знает. Владлен лежал на спортивной сумке с деньгами и смотрел сквозь недостроенную крышу на звездное небо. Холод всю ночь ворочался с боку на бок и не мог уснуть. С утра Слон прошелся «на разведку» и обнаружил местного аборигена в лице сторожа Федора, у которого за сто баксов купил пару банок тушенки и бутыль паленой водяры. Когда Слон уходил, его новый «друг» уставился на широкую спину и нашарил там торчащую из-за пояса рукоятку пистолета. Федор достал свой сотовый телефон и позвонил куда следует, потому что годы службы в милиции не прошли для него даром. После он неспеша закрыл дом, сел на мотоцикл, хорошенько спрятал полученную от Слона сотню в удостоверение ветерана МВД и поехал в город продавать срезанные с местной ЛЭП пятьдесят метров алюминиевых проводов.

 

* * *

 

            Есть народное придание времен Великой Отечественной. Поговаривают, что последнего защитника Крепости – Героя Бреста фашистские оккупанты взяли в плен спустя более года от начала войны. Ослепший, похожий на скелет красноармеец стал символом беспрецедентного героизма русского солдата. Холод, Слон и Владя не были героями. Дом в заброшенном дачном поселке даже издалека не походил на героическую крепость. Но к этому недоделанному форту Баядру наши бойцы стянули значительные силы мусоров и почти в течение суток держали оборону.

            Первый экипаж ОМОНа обозначился в районе боевых действий где-то ближе к вечеру на трех УАЗиках. Разогнав местных и пастуха со стадом коров, они попробовали самостоятельно задержать преступников, но посланная Слоном поверх голов очередь убедила милиционеров в серьезности намерений осажденных в доме людей биться до последнего патрона. Замкнуть кольцо блокады вокруг постреливающего прицельно особняка не удалось и по сему была вызвана подмога. Попытка запертых братков вырваться не имела результата, так как противник имел превосходившую их огневую силу и мощь. Ночь прошла в беспонтовых призывах сложить оружие и редких одиночных выстрелах, не нанесших особого урона противоборствующим сторонам, произведенных с целью обозначить свое присутствие. В список потерь можно было занести кеппи от сержанта Муркина, сбитую с его торчащей головы метким выстрелом Холода. Сказка со страшным концом началась на рассвете.

 

* * *

 

            Группа людей в камуфляже под прикрытием снайперов выдвинулась на приступ дома. Азарт был с обеих сторон, но профессиональное чутье подсказывало местному руководству ОМОНа, что будет не более чем дежурная ситуация. Порядка двадцати бойцов участвовало в штурме трех неплохо вооруженных бандитов, закрепившихся в недостроенном жилом объекте. Тактики и стратеги издавна рассчитывали возможные боевые действия непосредственно перед самим боем. Здесь были и потери, и возможность боевых маневров обхода и обхвата по флангам, и возможность к отступлению. Они учитывали все, кроме человеческого фактора. А по сему появившийся в дверном проеме силуэт Слона попутал им все карты. В руках был автомат, очереди которого заставили ОМОНовцев прижаться к земле и отползти за естественные укрытия на местности. Спрятавшись за дачным сортиром, командир дал команду стрелять, но запоздавшие снайперы за пороховым облачком противника не обнаружили и их пули полетели в пустые глазницы окон, где никого не было. Попытка штурма обломалась в самом ее начале. Противники затихли в ожидании первой крови. Пролить ее было суждено Владе выстрелом в парламентера, пытавшегося завести балалайку о бесполезности сопротивления. Руки у ОМОНовцев, таким образом, были развязаны, а по сему стрелять они стали на поражение. Устав от беспонтового сиденья, маски-шоу с удвоенной энергией бросились в атаку. Слон долго не сумел их сдерживать у входной двери. В дверь полетели дымовые гранаты, следом за ними внутрь просто продавив оборону Слона вклинились несколько бойцов. Одного он сумел скинуть, когда тот закинул ногу на подоконник единственного, к счастью Слона, на первом этаже окна. Трое пролезших в дом под прикрытием мешков с цементом и плиточным клеем теснили Слона по недоделанной лестнице вверх, где на втором этаже Холод и Коркин из окон отбивались от заполнивших двор «красных». Получалось это не очень хорошо, так как два снайпера взяли себя в руки и гваздали их по полной. Скоро Слон оказался на последней ступени лестницы, куда вытеснили его ОМОНовцы, прущие буром в дом.

            – Холод, Владя, пиздос! Я их не держу! – зарычал он.

            Холод метнулся в его сторону и, застрочив из АК, скинул одного особо упертого с лестницы. Коркин тем временем, схватив сумку с деньгами ринулся было к окну, но было поздно. На подоконнике второго этажа стоял ОМОНовец с короткоствольным автоматом в руках.

            – Как ты сюда забрался, скалолаз ебаный?! – Владя со всего размаху сумкой сметнул его с подоконника. Автоматная очередь ударила в потолок. Доведенный до отчаянья Коркин, сшиб его с ног и начал методично избивать ногами.

            – Стоп, Владя!!! – крикнул Холод, – это заложник, он нас из жопы вытащит. Эй, вы, – проревел он вниз, – тише там! У нас ваш человек. Живой пока.

            На этом стрельба затихла.

 

* * *

 

            – У них Мишка! – к капитану ОМОНовцев подошел снайпер, – его один с подоконника сдернул и вниз затащил. Что делать будем, товарищ капитан?

            – Прекратите! – скомандовал офицер и вышел из-за деревянного нужника, – эй, вы! Что вы хотите?

            – Чтобы вы слиняли отсюда, суки! – в проеме окна появился Коркин.

            Во втором окне засветился Слон. Он вытащил за шею ОМОНовца и сдернул с него маску. Снайпер через оптику увидел окровавленное лицо со слабо шевелящимися разбитыми губами.

            – Мишка, товарищ капитан, живой, – он облегченно посмотрел на старшего.

            Владя тем временем продолжил:

            – Вы сейчас валите отсюда на хуй! Даете нам коридор и машину. Мы отъезжаем и выкидываем этого хуя, – он ткнул автоматом в захваченного заложника, – но выкинем его, когда поймем, что за нами пусто. А если дернетесь – нам терять нечего. По кускам его раздербаним и вам отдадим. Ну чё, мусор, согласен?

            – Пусть по-вашему будет, – сплюнул капитан.

            – Давай, вниз его! – Владя посмотрел на Холода, – короче, вытащим его, прыгаем в тачилу и рвем. Шевели паршнями, Слон.

            – Не, вы вперед давайте, – Слон пристегнул магазин к автомату мусора, – они замороченные. Влегкую замануху сделают. Я за вами следом.

            Холод и Владя вышли из дома. Автомат Коркина уперся в шею ОМОНовца. Бойцы спец отряда расступились перед ними. Проходя сквозь строй, Холод видел злые, испачканные лица и хищно ощерившиеся на них автоматы. Не будь этого заложника – их разорвали бы на куски. Владлен прыгнул за руль УАЗика. Один из бойцов ОМОНа нервно сжал автомат.

            – Успокойся, – прошипел капитан, – тише, тише. У них Мишка. Мы своих не бросаем.

            Холод открыл дверь машины и втолкнул туда испуганного парня. В это время на пороге появился Слон. Нервы у всех были сжаты до предела…

            Холод повернулся спиной, Владлен завел машину, а рука молодого ОМОНовца нервно скользнула на спусковую скобу. В Холода вошло сразу несколько пуль. УАЗик резко рванул вперед, а Слон запустил длинную очередь в «живой коридор». Началась страшная пальба. Слон, укрывшись за высоким парапетом, не подпускал ОМОНовцев к машинам. Его точные выстрелы сразили сразу нескольких человек. Поддавшись панике, менты отвлеклись на Слона. УАЗик тем временем на огромной скорости выскочил из дачного поселка и помчался в неизвестном направлении по убитой грунтовке. Владлен на ходу протаранил пост оцепления, и помчался дальше.

            – Гони, – прохрипел раненый Холод. ОМОНовец – заложник попытался выскочить, но рука Холода цепко сжала его подбородок – сиди, не дергайся.

            – Чё с тобой? – бросил через плечо Владя.

            – Продыроколили, – прохрипел Холод, – в спину, падла.

            Слон тем временем заскочил в дом, схватив по пути автомат убитого ОМОНовца. Мусора разделились на две группы: одни бросились в погоню за УАЗиком, другие предприняли повторную попытку штурма дома.

            Беглецы, благодаря Слону, получили бесценные пятнадцать-двадцать минут, за которые успели оторваться на приличное расстояние. В форте «Баярд» остался один защитник…

 

* * *

 

            УАЗик прыгал по ухабам и гнал вперед.

            – Чё, всё хуево так? – Владя обернулся назад.

            – Да не, ништяк, – изо рта Холода брызнула струйка крови, – помню, хуже было…

            В голове Холода пронеслась картина: зима, снег, идущие навстречу друг другу Вован и чекист в пальто. Выстрел. Поднявшееся с карканьем вверх воронье и пятна алой крови на снегу. Потом крупным планом возникло искаженное болью лицо Мишки Сиволобова.

            – Блядь, не везет тебе, брателло, – процедил Холод.

            В это время Владлен увидел перебирающийся по кочкам шестисотый «Мерин». Он резко ударил по тормозам и выскочил из УАЗика открыл дверь Мерседеса под прицелом автомата, и на свет божий появился стриженный мужчина с золотой цепью, видимо так и не успевший прийти в себя после буйных девяностых.

            – Ты че, рамсы попутал? – он по-бычьи уставился на Коркина.

            – Холод! Сам выйдешь? – Владя обернулся в сторону УАЗика.

Не услышав ответа, он подошел к машине и вытащил оттуда терявшего сознание Холода.

            – С этим чё будем делать?  – Холод безвольной рукой ткнул в заложника.

            – На хуй! – зло бросил Владя и нажал на курок, – за Слона квиток.

            Тело ОМОНовца дернулось и скатилось на залитый кровью Холода пол УАЗика. Водитель «Мерседеса» все понял и колобком скатился с обочины, забыв о машине и о ящике «Смирновской», стоящем на заднем сидении. Машина плавно тронулась и мощный движок, набирая обороты, увез наших героев из этого блядства.

 

* * *

 

            Слон уселся на полу второго этажа между окон. Внизу раздавались голоса. Слон чему-то улыбался. Абсурд. Здоровенный детина, проливший море чужой крови глупо лыбился и вспоминал фильм «Якудза. Кладбище чести». Он догадывался, что патронов осталось на несколько выстрелов. В дверном проеме возник силуэт. Автомат Слона, сухо щелкнув, выпустил последние пули прямо в черную маску. Он откинул в сторону ненужный АК и, кряхтя, взобрался на подоконник. Эффектного полета как в фильме не получилось. Снайпер поймал в прицел его голову и нажал на курок. Тело тяжелым мешком рухнуло вниз, и голова Слона с дыркой во лбу уткнулась в огромный зеленый лопух…

 

* * *

 

            Кольцов прибыл на место, когда ОМОНовцы уже подсчитывали боевые потери. Шесть трупов, четверо раненых. На траве валялся труп Слона, который так никто и не удосужился накрыть.

            – Остальные где?! – Кольцов вопросительно уставился на капитана.

            – Заложника взяли, прыгнули в УАЗик, прорвали оцепление и съебались на хуй!!! – он зло плюнул себе на берцовый ботинок.

            – От ёб твою мать!!! – Кольцов посмотрел на тело Слона, – план – перехват хоть догадались объявить?

            – Да… работаем уже… далеко не уйдут…Они УАЗик бросили, Мишку нашего убили и на его тачке уехали, – он ткнул в сторону на дико рамсящего детину, у которого еще утром был новый «Мерседес».

            – А он хто? Не из этих? – Кольцов пристально оглядел матерящегося индивида.

            – Питерский, походу, – капитан махнул рукой, – из этих.

            Кольцов отошел в сторону, а обладатель «Мерседеса» перешел на личности, матеря ОМОНовцев:

            – Совсем, суки, охуели! У меня, Коли Шульца, у них под носом два беспредельщика тачку дернули! Да я с самим Собчаком в Питере в девяносто третьем бухал! Я вас всех уволю! Понял, говно? – он хищно посмотрел на молоденького сержанта.

            – Так Собчак уже умер давно.

            – Да?! – бочара выкатил глаза, – всё равно! Я на вас управу найду! Мало того «Мерин» мой, так вы еще и дачу мою в Брестскую Крепость обозначили! Где я теперь бухать с братвой буду?! Не! За этот косяк вы ответите!

            Но его речь прервал сам лично капитан ОМОНа, срубив прикладом автомата в живот. Булькнув последними словами, «друг» самого Собчака бухнулся в траву и жадно стал хватать воздух ртом.

            – Пизди – пизди! Приятно слушать.

 

* * *

 

            Владлен давил на газ, и «Мерседес» убегал вдаль, отсчитывая километры по российской глубинке. Сейчас его радовала только одна вещь – зашитые Слоном в непромокаемый плотный мешок почти полмиллиона баксов. Напрягало его две вещи: валявшийся в беспамятстве Холод и отсутствие каких-либо планов на ближайшее будущее. В голове роились сотни самых нелепых идей, таких как дождаться зимы и перейти по льду Финский залив, или на крайняк через Забайкалье пешком уйти в Китай. Вполне возможно было устроиться матросом и уплыть с рыбаками в Японию… Но как это осуществить, ведь сзади лежал якорь, от которого надо было избавляться на берегу. Вначале была мысля закинуть Холода своему дальнему родственнику, живущему в далекой лесной деревне, оставить штук пятьдесят и бесследно раствориться, но на место жалости пришла месть. Ведь Холод виноват во всем. Не появись он в городе – не было бы ничего! Хотя, есть плюсы – полмиллиона баксов, за которые тебя хотят отыметь все, кому не лень. Владлен остановился и закурил. Нет. Холода нужно валить. На хуй родственник! Не дай Бог он очухается. Он найдет его где угодно. Найдет и поступит по своему блядскому псиному закону. Владлен вспомнил, как спихивал в вонючий котлован тело Хоттабыча с привязанной к ногам запаской. Не забыть ему и Уксуса, которого похоронили в канализационном колодце, наскоро присыпав обломками битого кирпича. Ничего от этих людей не осталось. А ведь они пили вместе, трахали одних баб, а сейчас… даже могилки не осталось. Владлен в очередной раз почувствовал холод котлована. Тело Хоттабыча шлепнулось туда почти без брызг и по мутной грязной воде побежали круги, а Холод… Он даже не посмотрел вниз. Ничего не сказал. Ведь по его так и должно быть. Он разбудил внутри Владлена великую жлобу на всех, заставил проснуться низменные инстинкты, а теперь завел в тупик… Коркин повернулся и посмотрел на тяжело дышащего Холода. Машина тронулась. Он съехал с трассы. Владлен вытащил Холода, бросил его на траву и пошел назад к машине. Потом неожиданно вернулся и несколько раз выстрелил в обессилевшее тело.

            – Всё, Холод. Оревидерчи. Добро пожаловать в ад.

 

* * *

 

            Кольцов понял – Холод и его оставшийся в живых друг обречены. Через двое суток нашли «Мерседес» с пустым баком. В нем валялся ТТ с единственным патроном. Заднее сиденье было залито кровью. Осталось только ждать. Каждый день всплывали новые подробности кровавого пути банды Холода. Находили трупы, вылавливали их из котлованов, откапывали из заброшенных колодцев. Состав банды был установлен. ОСБ «кололо» ОВИРовца Костусева. Васька без содрогания сдал Моню, а обезображенный труп Глины ночью закопали на городском кладбище Ногинска, воткнув в свежую землю железную табличку с номером «114». По всей видимости, либо Коркин, либо Холод были ранены. Бежать им было некуда, хотя… был город откуда они ушли, и куда должны были вернуться. Именно там в подвале «хрущевки» через две недели местные сотрудники МВД обнаружили небритого, заросшего густой щетиной и голодного Владю, сжимающего в руках спортивную сумку. Он боялся выходить. В его карманах было полно денег, но он пил воду, которая стекала с ржавых канализационных труб, ел гнилую картошку, чудом оставшуюся после жильцов. Он взломал несколько кладовых и нашел там окурки в пепельнице, и жадно втягивал в себя дым с грязных сырых чинариков. Несколько раз он попытался выйти, но все попытки оканчивались ничем. Ночью он неслышными шагами ходил по подъезду пятиэтажки и пил прокисшее молоко, которое сердобольные старушки наливали дворовым кошкам. Если хлопала дверь – он пулей спускался вниз и забивался в самый дальний угол, затаившись среди запахов сырости и плесени. Однажды ему повезло – досталось сразу шесть селедочных хвостиков. Сантехники не ходили вниз – их давно не интересовало состояние водопроводных труб снятого с баланса ЖКХ дома. Лишь однажды туда забрел бомж. Он щедро поделился с Владей куском заветренной колбасы и тремя огурцами. Они распили полбутылки технического спирта, воняющего мазутом и легли спать на теплоцентраль. Изголодавшемуся Владе стало дурно и его вырвало, и он задушил бомжа, забросав труп стекловатой. К страшным запахам добавился новый – разложения. Именно этот запах почувствовали жители первого этажа и вызвали милицию. Владю вытащили наверх и вырвали у него сумку. Молодой опер достал из нее холщевый пакет, вскрыл его и вытащил… листы резанной бумаги. Владя потерял сознание.

 

* * *

 

            Кольцов приехал в город, как только узнал, что Коркина задержали. Но повезли его не в СИЗО, а в психушку на окраине города, где он увидел в грязно-белой палате человека, отдаленно напоминающего Владлена.

            – Это точно он? – Кольцов посмотрел на местного сыскаря.

            – Он самый. Он же местный, с Адмиралом терся. Да и дактилоскопировали на всякий случай. У нас его карта есть. Нет, не ошиблись.

            – А как это с ним?

            – Умом тронулся. Гонит про каких-то полмиллиона, Холоде, которого он убил, котлован. Где-то там на небесах живет. Короче, конченый.

            – Но вы его допросили?

            – А толку? Он помнит Кондакова, рассказывает о «Раздолье», как одного фермера убили, потом помнит какие с кого деньги и за что брали, называет имена своих подельщиков, а как разговор о Москве и Холоде заходит – его сразу перемыкает. Он же с трупом бомжа десять дней провел. Тет-а-тет, так сказать.

            – А что он про Холода говорит?

            – Что убил его. Он раненый был, и чтобы не мучался – пристрелил.

            – Ну да… Там столько крови было, – Кольцов почесал запястье, – а где он его убил?

            – Говорит, что «там». Застрелил и сбросил в котлован. Потом его клинит, и он про полмиллиона чешет. Мол, мы ему их подменили. А дальше опять про Холода. Описывает, как вода в котловане булькала, как тело тонуло…

            – И ты веришь ему?

            – Как тебе сказать? Ну был у нас похожий на вашего Холода человек в больнице. Ну, допустим, он с Коркиным скорешился, но в таком случае, по всем законам жанра, если тот еще раненый был, предполагаю, что Владя мог расправиться с ним, иначе почему он здесь один оказался? Два зверя, как известно, в одной клетке не живут.

            – Да у вас не клетка, а зоопарк целый.

            – У вас в столице еще хлеще. Давай не будем.

            – Ну ладно. Твои прогнозы – как?

            – Да тухляк дело. Коркин невменяем. Любой судья закатает его в психушку, где он и подохнет. Так что дергаться даже не надо. Он без галоперидола только головой трясет и зубами щелкает. Отпрыгался наш «Дон Карлеоне». Крестный отец – полный пиздец.

            – А поговорить с ним можно?

 

* * *

 

            Разговор с душевнобольным Коркиным не прояснил для Кольцова абсолютно ничего. Ясно было одно – что Холод, судя по всему, на этот раз действительно мертв. Окровавленная обшивка «Мерседеса» и залитый бурой жидкостью УАЗик в купе с показаниями ОМОНовца, который засандалил в него не меньше четырех пуль, ставил под вопрос существование в живых данного субъекта. С чувством выполненного долга Кольцов нажрался с местными и убыл в Москву для доклада. Генерал встретил его очень дружелюбно, крепко пожал руку и поблагодарил за службу, намекнув, что им подписан приказ о присвоении Кольцову очередного звания майор и награждение медалью «За отличие – II степени». В отделе уже майора приветствовали банкетом, где было сказано много теплых слов от коллег, а инспектор паспортно-визовой службы Нинэль пригласила его на «ночной чай с продолжением». Кроме того, было недвусмысленное поздравление – звонок из главка, где Кольцову предложили улучшить свои жилищные условия, переехав в «трешку» на Карамышевской набережной. А напоследок Кольцову позвонила десятилетняя дочка, с которой он уже не виделся лет пять из-за конфликта с ее мамой, и сообщила, что видела по телевизору папу, который умело боролся с преступностью, и теперь ее учительница хочет пригласить его на День милиции в школу, чтобы он рассказал о деле, которое вел и раскрыл, победив всех. Проснувшись утром на теплой груди Нинель, он сладко потянулся, и только сейчас вспомнил, что тело Холода так и не найдено…

 

* * *

 

            Незадолго до этого…

Холод брел по ночному городу со спортивной сумкой в руке, пока пьяный Слон заваливал свою очередную зазнобу на ветхий диван, а Владлен, упившись до усрачки, храпел посреди комнаты на полу. Он поменял пакет с деньгами и подсунул туда «куклу» с резанной бумагой. План созрел в голове неожиданно, еще в Москве. Он никогда никому не доверял, находясь всю жизнь в одиночном плаванье. Внутренним чутьем он знал, что их круиз закончится очень плохо. А потому сумка легла в камеру хранения железнодорожного вокзала, где чудом сохранились автоматические ячейки для хранения с кодом, правда вместо «пятнашек» у заспанной хранительницы чужих чемоданов и баулов за три сотни пришлось купить рубленный кусок железа размером с ноготь. Холод бросил его в щель, запер дверь и набрал код. Позже его «не стало»… А сумка так и осталась в ячейке под номером три. Полмиллиона баксов.

 

* * *

           

            Владлен тупо смотрел в пол и раскачивался на плохо покрашенной железной кровати. Сегодня ему зачитали обвинение, но это его абсолютно не тревожило. Гораздо больше затуманенный мозг интересовало, как пол-лимона баксов могли превратиться в бумагу? Что значат пятьдесят трупов и обвинение в создании ОПГ, когда бабло превратилось в подтиралку для грязной задницы? Огромный волосатый и прыщавый пердельник – именно такой представлялась сейчас ему его жизнь. И его, как вариант, вполне устраивало пожизненное заключение в спец палате института имени Сербского, «как вариант» – именно так любил говорить Холод.

 

* * *

 

            Пенсионер Липин гнал по ночной дороге на стареньком «жигуле». Он выехал из Москвы поздним вечером, чтобы уже с утра на даче начать сажать редиску. В багажнике громыхали лопаты, и на заднем сиденье толкались коробки с рассадой. Старенький магнитофон голосом Миши Муромова хрипел рваными динамиками о «яблоках на снегу». Дорога была пустая, и дедуля уже представлял, как приедет в ветхий домишко своего отца, затопит печку и с удовольствием пропустит стопку-другую под соленые огурчики со смальцем. Неожиданно свет фар выхватил силуэт посреди трассы. Липин резко затормозил и испуганно выскочил из машины. Перед ним стоял окровавленный парень.

            – Дед, до больнички… – с присвистом прохрипел он… и рухнул на сырой асфальт.

            Дедушка выкинул из салона рассаду и втащил туда тяжелое тело.

            – Спасибо, старый, – прошептал Холод, – не забуду… Спасибо…

 

* * *

 

            Прошло некоторое время. Кольцов ездил на работу на купленной в кредит «девятке» и жил с Нинэль. Владе за «буйный нрав» прописали курс ЭСТ, электро-судорожной терапии, когда он пригвоздил к стенке старенького профессора ржавым гвоздем за то, что якобы именно он похитил у него полмиллиона долларов. Последняя мысль в его мозгах перед тем, как через них пропустили токи высокой частоты, была четкая и ясная – его кинули!!! И кинул его Холод, сыграв в объебон со смертью, с Владленом и с деньгами. Все было просто. В одной газетенке он прочитал статью между объявлениями магов-целителей и оптовых продаж фалоиммитаторов о том, что в Богом забытой N-ской больнице лежит человек, из тела которого извлекли семь пуль и он остался после этого жить. На плохо сделанной фотографии Владя узнал Холода… «Ну что, получил, сука, то, что хотел?» – словно услышал его голос Коркин… Человек находится в коме, и никто не знает, как его зовут и кто он… Но Владя знал – он притворялся! Потому, что он опять всех наебал!!!

 

* * *

 

            Эта же газета оказалась в руках Кольцова.

            Кольцов бросил все свои дела и через шестнадцать часов был у дверей больницы в сопровождении двух автоматчиков. Заспанный врач подтвердил верность заметки и сказал, что нужный им человек сейчас спит, так как очень слаб после тяжелых ранений. Да, об этом человеке ничего не известно, а фотографировал его для газеты приехавший в глубинку за впечатлениями один молодой московский журналист. Кольцов и сопровождающие вошли в палату. Ветер раскачивал оконную раму. Подушка была еще теплой, но Холода там не было…

            – Ёб твою мать!!!

 

* * *

 

            Дядя Гена – Крокодил сидел возле спортивной раздевалки и играл с белым бультерьером.

            – Здравствуй, Снежок.

            Собака недоуменно уставилась на взявшегося из ниоткуда хозяина.

            – Здорово, Гена.

            – А, это ты… Привет. Вернулся никак. А тебя ищут здесь.

            – Да знаю уже.

            – Бежать тебе надо отсюда.

            – Устал я бежать, Крокодил, тормознуться пора.

            – А как остановиться-то? Ведь ты по кругу бегаешь, а круг рвать нужно.

            – Так я его и порвал уже. Раз и навсегда.

            – Ой ли?

            – Ой ли, Гена. А знаешь, я много думал… Что я в жизни видел? Дерьмо только. Его и хавал. А сейчас устал.

            – И куда ты?

            – А ты видел, Гена, как цветет сакура? Говорят, красиво очень. Как капли крови на белом снегу. Или нет, скорее даже как снегири. Я помню этих птиц. Ты знаешь, у меня кормушка на окне была, они поутру прилетали, я им крошки бросал…

            – А где ж твой дом?

            – А там, где я не был никогда, там, куда я иду, но никак не могу дойти. Знаешь, японцы красиво говорят: пусть всё это унесет вода. Ведь река – она всегда что-то меняет. Моя река всегда была красной, а сейчас хочется чего-то другого, того, чего я не видел. Вот ты где был?

            – Ну, я весь Союз объездил. Даже в Болгарии был.

            – А что ты там кроме матов видел, где твои пацаны боролись? Ничего. Понимаешь, это скотское желание биться, победить и выжить. А что, разве нельзя просто жить?

            – Да можно… Ведь я живу. А вот как ты отсюда уедешь?

            – Да я пока сам не знаю, – Холод погладил собаку, – сложно это всё как-то.

            – А ты точно в Японию намылился?

            – Я же уже сказал.

            – А до «Владика» добраться сумеешь?

            – Не знаю, ищут меня.

            – Тогда вот что. Есть у меня корешок. Он на Чкаловском военном аэродроме работает. Он тебя и доставит. Не за бесплатно, конечно. Денег больших стоит. Оттуда есть там бухта «Лазурная», там Васька Ладыгин. Мы с ним в армии служили. У него сейчас трайлер есть, рыбу он на нем ловит и крабов. Вот он тебя прямехонько в Японию и того. А за документы – не бойся. Васька уже давно корейцев и китайцев в «Нипон» спроваживает контрабандой, он и тебе с паспортом поможет. А там и сакура, и всё чё тебе надо.

            – Ты серьезно, Гена?

            – Да уж куда мне.

            – А чё я тебе за это должен?

            – Да ничего. Снежок, подь сюды, – он посмотрел на Холода, – ты мне друга здесь оставил. Поговоришь с ним – и как-то на душе легче. На той неделе сюда люди приезжали. Стадион хотят строить и меня директором на нем сделать.

            – Ну а ты чё?

            – Думаю пока. Посмотрел я, кем мои ребята выросли и в душе больно. Ведь я во всем виноват. Ведь я их научил биться, побеждать и выживать. Любой ценой. Вот только дорого платите вы за эту победу. Пойдем, Снежок, пройдемся…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

 

            Время цветения сакуры. Что может быть прекраснее? Разве только плачущий мотив плывущей вдаль загадочной музыки, льющейся из сямисэна.

            Холод подошел к столу и взял с него банку «Кока-Колы». В телевизоре два толстых здоровяка толкались животами. Он вышел на небольшой дворик. С хитро сплетенного ствола и веток сакуры сыпались вниз розовые лепестки. За небольшим забором соседские мальчишки гоняли мяч и почти по-русски кричали «пас!».

            Прошел почти год после их разговора со старым тренером. Холод поселился в Киото на тихой спокойной улочке, мощеной желтыми булыжниками. Он начал учить язык и уже перестал быть для этой страны «сото», учился быть «учи». Все действительно унесла вода. Он повернулся спиной к лучам заходящего солнца. На спине был огромный пес, который застыл в прыжке, в полете в темное небо, где он, возможно, наконец-то сумеет найти себя и стать звездой в том самом созвездии волка…

 

Слёзы солнца на землю роняя,

Ночь сменяет день суетной,

Это кровь самурая

Расцвела сакуры цветами.

 

 

24.05.2006.  03:37

  

 

        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 4.

 

ГОРОД СОЛНЦА

или

ЗАВЕЩАНИЕ ВЕЛИКОГО МОНГОЛА

 

 

 

 

 

Душа прямо в рай по забытым местам,

Услышала смерть по скрипучим шагам,

Когда нет теней у нее за спиной,

В молчании крик: Где ты, сука, покой?

Идет за тобой, в подворотнях петляя,

То ставит на нож, то в затылок стреляет.

Обида чужая вновь травит собаку,

И что остается? – Да снова лезть в драку!

 

 

«После смерти он ищет свой рай».

Его жизнь стала адом.

В этот раз он бежит от самого себя.

Волки перестали быть волками.

Бойцовые псы превратились в людей, еще более жестоких и опасных, чем эта звериная порода.

Но где-то на карте есть город, где его ждут.

Город Солнца, в который можно прийти только тогда, когда узнаешь, чего ты стоишь, глядя в дуло направленного на тебя пистолета.

Неожиданные встречи, еще более жестокие превращения и, наконец, долгий путь к тому месту, которое, возможно, станет ДОМОМ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

           

Когда устал от звездной пыли,

Когда судьба как ветку гнёт,

Когда вопросов больше с «или»,

Когда внутри совсем нарвёт.

 

Когда ты волком быть не можешь,

И человеком не сумел,

Вся жизнь из красных многоточий,

И всё, сломался твой предел.

 

Когда в аду захочешь рая,

И покаянье принесёшь,

За упокой свечой сгорая,

Слезой прольёшься, словно дождь.

 

И, помолясь не на иконы,

А в городскую глубину,

Опять по-волчьему завоешь

Средь стен холодных на луну.

 

И, может быть, тогда вернешься,

Туда, где дома даже нет,

И без тревоги улыбнёшься,

Встречая первый свой рассвет...

 

* * *

 

            Он смотрел за осенним дождем, который размазывал на давно немытом стекле свои грязные узоры. Еще одно лето закончилось осенью, плаксивой и нудной, и оттого как-то очень безысходной. Откидало вовсю свои листья, и снова в душу тупым лезвием обиды вонзилось: ТЫ БОЛЬШЕ НИКТО! Нет, здесь не было заборов, только так, четыре покосившиеся доски с натянутой сверху ржавой колючей проволокой. Но от этого становилось еще страшнее, от той неизвестности, которая осенним туманом стелилась там, за забором. Он закурил сигарету, и в это время к нему подошла грузная женщина в белом халате. Белый! Громко сказано!

– Хватит курить, больной, режим! Сейчас пойдешь на пищеблок, возьмешь тару и отнесешь на хозблок. И давай быстрее! – она с силой шлепнула его по стриженому затылку, – малохольный! Поршнями двигай!

            Он нехотя зашел в палату, сдернул с вешалки застиранный ватник и голыми ногами в смятых тапках зашлепал на кухню, где его ждал полный бак отбросов, таких же отбросов, которые, якобы, лечились здесь. Скрипнув мышцами, он потащил бак на улицу. Ноги вначале намокли, потом замерзли, а он тащил бак, ничего не замечая вокруг. Сейчас он высыплет это свиньям, дебиловатый рабочий угостит его сигареткой, в сотый раз назовет убогим и даст пинка под зад кирзовым сапогом в навозе, от которого он побежит в больничный корпус, не замечая луж, не чувствуя запаха помоев, и, в сотый раз встанет перед окном, чтобы смотреть куда-то сквозь этот ёбанный дождь... Возле покосившегося забора он поскользнулся и со всему размаха грудью упал в эти пахнущие помои. «Твою мать!!!». Его как будто отпустило, выбило из этой спячки, напичканной колесами, ежедневными осмотрами, ЭСТом, и многим другим, тем, что призвано его, якобы, лечить, а на самом деле делать только еще тупее... Он выплеснул содержимое бака в осеннюю грязь, подтащил его к забору, накинул на него мокрый ватник и на непослушных мышцах вначале подтянулся, и только потом обессилено свалился вниз... Но уже с той стороны забора.

            Он огляделся по сторонам и побежал к городу, который начинал зажигать свои вечерние огни. Ночь он провел в каком-то подъезде. Пока без планов на будущее и сигарет. Как только первые лучи солнца начали прорезывать осеннюю мглу, он, замерзший, вылез на улицу. Где-то недалеко он услышал стук, который вначале ужасно напугал, а потом заставил бежать быстрее. Где-то далеко в сознании всплыло – там железнодорожная станция! Он петлял по дворам, прятался от редких прохожих, пока лицом к лицу не столкнулся с грузным мужчиной в кепке и дешевой кожаной куртке.

– Чё, в дурдоме каникулы? – дыша перегаром ему в лицо, усмехнулся человек.

– Закурить есть?

– А тебе зачем? – продолжал смеяться тот и протянул ему пачку дешевых сигарет без фильтра.

– А спички? – он дрожащей рукой вытащил сигарету.

– Чё, ни говна, ни ложки? – и протянул замызганный коробок.

            Затянувшись горьким дымом, он повернулся и собрался, было идти дальше, но неожиданно остановился.

– Чё, еще и налить? – съехидничал мужичок.

            Дальше он сказать ничего не успел. Тренированные мышцы вспомнили, напряглись и, словно выстреливший кулак уронил прохожего на тротуар. Он схватил его и потащил куда-то к сараям. Быстро стянув с него одежду, он надел мешковатые брюки, несуразные ботинки и совсем чмошную кепку, напоследок ударив валяющегося без сознания человека с ноги:

– Черт галимый! Быдло, блядь!

            Он натянул кепку на глаза и осмотрел то, что у него находится в карманах – пачка сигарет, коробок спичек, рублей пятьдесят мелочью, и удостоверение токаря третьего разряда без фотографии, но с очень звучной фамилией Ярошенко. В сумке оказалось три бутерброда, бутылка пива и спецовка, заляпанная маслом. Закинув сумку на плечо, он поспешил к станции. Несмотря на ранний час, на платформе толпился народ, и вместе с толпой его проглотила первая подъехавшая электричка. В тамбуре он съел бутерброды, запил их пивом, закурил вонючими сигаретами, насыпал контролерам мелочи вместо отсутствующего билета и напугал двух молодых милиционеров удостоверением рабочего человека и вонючей спецовкой, при попытке досмотра личных вещей.

– Чё с него взять? Анализы только что ли? – с усмешкой сказал один мент другому, – анализы-то в порядке, рабочий класс?

– Каждый день проверяли, – он усмехнулся ему в ответ.

И те, махнув на него рукой, пошли разгонять дальше «вашему вниманию предлагается» и «сами мы не местные» с «подайте, люди добрые».

            Москва словно проснулась и выползала навстречу электричке из-под тумана одеяла, громко зевая разбуженными машинами, троллейбусами и трамваями. Владлен шагнул на перрон и растворился...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

             

            Фура скользила по мокрым осенним лужам, разбивая светом фар забайкальскую мутную тьму. Водитель за рулем старался разглядеть что-то очень похожее то ли на дома, то ли на какие-то строения – тени. Плюнув на всю бесперспективность, он достал пачку сигарет и закурил. Со спального места вылезла заспанная и довольная рожа его напарника:

– Давай, что ль, сменю?

– Да не, дрыхни пока.

– Ага, подрыхнешь тут, надышал, как медведь в берлоге, окно что ль бы открыл?

– Продует.

– Вонь что ль твою продует? Говорил тебе, не жри корейскую морковку, давай, открывай! Мозги все равно не выдует.

            Водитель опустил стекло и тут же в зеркале бокового вида увидел две точки фар, очень похожие на волчьи глаза. Через мгновение еще одна «пара глаз» вынырнула откуда-то из-за поворота и понеслась вслед за фурой.

– Слышь, по ходу кто-то за нами следит.

– Да брось ты, это Шипил. Сказал же – с местными все порешает и догонит.

– Не Шипиловская это тачка. Смотри вон, как асфальт утюжит. А за ним еще один, – он надавил на газ.

            Две «японки», словно почувствовав его нервозность, тоже прибавили. Поравнявшись с кабиной с обеих сторон, они, словно волки, гонящие свою добычу, неотступно следовали рядом. Переднее водительское стекло опустилось и оттуда появилась рука, в которой в свете фар блеснуло что-то очень похожее на автомат. Водитель фуры резко крутанул руль влево, попытавшись оттолкнуть от себя преследователя, и в ту же секунду из второго окна раздалась короткая очередь, влупившая в колесо. Фура нервно заерзала по дороге, и водитель чудом, балансируя рулем, удержал ее на трассе, резко ударив по тормозам. Из второй «японки» выскочил кто-то очень темный и, судя по скрипучему голосу, довольно резкий, вскочил на подножку и, оскалившись каким-то странным азиатским оскалом, ткнул стволом в водителя:

– Трогай вперед по малой. Метров через полтыщи поворот будет – вправо уйдешь, – он уселся рядом с водителем, огляделся по сторонам и снова криворото улыбнулся, – давай что ль, чё кого, поехали?

            Метров через пятьсот они свернули на проселочную дорогу и еще минут тридцать грохотали пробитым колесом по ухабам и колдобинам, пока свет фар не выхватил из сумрака одиноко стоящий ангар.

– Ну всё, чё кого, вылазим, – скомандовал азиат, направив пистолет на водителя.

            В то время из тачек вышло еще трое крепких ребят. Водитель что-то попытался объяснить, но даже не успел понять, как выдернутый крепкой рукой из кабины, оказался на бетонном полу ангара. Азиат тем временем вытаскивал его упирающегося напарника. Вытряхнув его из кабины, он швырнул его на колени и упер в затылок ствол.

– Подождите! – закричал первый, – мы с Шипилом работаем, он с вашим Монголом всё перетер, мы заплатили.

            Крепыш с автоматом резко распорядился:

– Слышь, Ярый, посмотри, чё у них там?

            Второй, чуть пониже ростом с золотым зубом, сдернул пломбы и рванул двери фуры. Запрыгнув туда с фонариком, через несколько секунд он вылез, золотозубо улыбаясь:

– Ништяк, Север. Звонилок полный кузов, под завязку!

            Север усмехнулся и просипел азиату:

– Давай, Кузбас.

            Выстрел в голову размазал стоящего на коленях дальнобойщика по бетону. Второй испуганно закричал:

– Подождите, пацаны, мы водилы только! Шипил всё решает...

– Этот что ли? – Север искоса посмотрел на стоящего рядом с ним парня с бельмом на глазу, – Веня...

            В руках того появилась свежеотрезанная голова:

– Вот это всё решает? – усмехнулся Север и передернул затвор.

            Еще через несколько минут к ангару подъехали несколько микроавтобусов, и веселые грузчики самой беспредельной наружности начали быстро перетаскивать в них коробки из фуры. Кузбас влез в кабину и ножом вспорол вначале сиденье, а после обшивку двери, залез туда рукой и вытащил несколько тугих пачек долларов:

– Ништяк, Север, заряженные ребята... были...

– Ну всё тогда, давай, Ярый, рули здесь, – он обратился к золотозубому, – товар весь не выгружайте, фуру подпалите, а этих, – он кивнул подбородком на трупы, – пускай Кузбас поработает, чтобы мама родная не опознала, понял, Кузя?

– Ага, – тот вытащил из-за пояса небольшой туристический топорик, – собакам приблудным скормим.

– Смотри только, шашлыки не жарь, – усмехнулся Север и подошел к своей машине, – упырь, – буркнул он.

 

* * *

 

            Север подъехал к не на шутку построенному коттеджу и резко надавил сигнал. В доме зажегся свет, и через несколько мгновений в его машине сидел мужчина средних лет в камуфлированном ватнике и тапочках на босу ногу.

– Держи, – Север протянул ему две тугие пачки баксов, – твой край.

– Слышь, Север, ты уже передергиваешь. Опять?

– А чё, ехали хомячки...

– Ну и пускай бы ехали. Мы же всё уже обговорили. Тряси косых, местных ломай. Блядь, но эти же... Они с Шипилом работали...

– Шипил,  мэр, в отпуске.

– В каком еще отпуске?

– В пожизненном.

– Ну ты вообще страх потерял, Север. Теперь вопросы ко мне будут, – он передразнил кого-то, – «Почему в вашем районе пропадают машины? Срочно примите меры!». А потом, Север, не люблю я всех этих непоняток – с Монголом разговаривай, объясняй чего-то. Не люблю!

– А бабки любишь? – Север швырнул мэру на колени баксы, – вот и люби дальше. Ты кто? Мэр? Не УГРО же ведь. Они пускай ищут. А твое дело – сторона: «Приму меры, рад стараться, так точно». Там товара на несколько «лимонов», впулим его и тебе на счет еще положим.

– Вы хоть там подтерли? – мэр засунул деньги во внутренний карман бушлата.

– Не без этого. Зола останется и косточки. Ты же знаешь нас.

– Ну ладно, давай, – мэр открыл дверь, и, выходя на улицу, резко повернулся к Северу, – деньги на следующей неделе чтобы перевел, как и договаривались, в пополаме, и смотри, Север! Если что – на тебя всех собак повесят, – он хлопнул дверью.

– Да не бзди ты! – Север улыбнулся и повернул ключ в замке зажигания.

            Его раскосая тачка понесла его в далекий  девяносто пятый год, когда он, будучи придурковатым «челноком», вперся с баулами в фойе гостиницы «Даурия» вместе с двумя размалеванным блядями. Потом была водка и какие-то бравые молодчики, испытавшие на чувствительность все его болевые точки. Произошедшее дальше он помнил смутно. В чувства он пришел где-то на запасных железнодорожных путях, в странной для осени одежде – трусах, пуховике и, почему-то только в одном левом ботинке. Конечно же он сходил в отделение милиции, но то ли напугал, то ли удивил, в результате чего в обмен на его заявление ему дали какие-то рваные штаны и справку с ошибками, которая не подтверждала, а скорее запутывала его личность. Перекантовавшись неделю на вокзале, он познакомился со странным дезертиром Российской Армии Ярым, который бежал вопреки здравому смыслу не из-за дедовщины, а из-за отсутствия в воинской части, в которой он проходил службу, наркотиков – тяжелых и не очень. Через какое-то время к ним примкнул бывший зэк Веня с целой кучей дурных привычек и наколок. Еще через неделю они поселились на блатхате у какого-то бурята со странным именем Кузбас, торговавшего в местной шашлычной то ли собачиной, то ли вообще черт знает чем. Отлежавшись в донельзя замызганной квартире, Север раздумал ехать домой в Уфу, «простив» всем свои «челночные» долги. Дурные привычки Вени, наркозависимость Ярого, «на всё насрать» Кузбасовское вместе со жлобой Севера заставили их выйти на первое дело, результатом которого стало появление в квартире Кузбаса целого склада оргтехники, которую прокутили, прокололи, пробухали... Север улыбнулся, вспомнив, как рассчитывался с проституткой факсом для офиса. Потом был рынок и знакомство с местным авторитетом Бариком, который предложил зондер-команде «разгрузить» автобус с «косоротыми». Далее, «погрузочно-разгрузочные» работы продолжались еще несколько лет. Итогом их плодотворного сотрудничества стали местные блатные, втолковавшие в голову Барика на берегу великого Онона несколько свинцовых понятий, что беспределить нельзя. Север с бандой залег на дно. Перевозил китайцев, желающих строить Великую Китайскую Стену в Забайкалье без виз и всякой прочей хери, угонял целые стада коров, «окучивал» «зеленые огороды» корейских братьев и вел партизанскую деятельность, пуская под откос фуры дальнобойщиков, не собираясь выходить из своего подполья. Всё перевернуло пьяное знакомство с бывшим полковником Российской Армии, решившим вооружить китайскую армию несколько незаконно списанными БТРами. Отогнав их в Поднебесную, Север получил не только бабки, но и поддержку полковника, который благодаря каким-то очень хитрым махинациям, стал мэром. Обоюдная любовь к незаконно нажитым капиталам толкнула мэра и провинциального бандита на скользкий криминальный путь, по которому Север скользил на борзой японской резине до сих пор... Пока в области не появился Монгол.

 

* * *

 

– Ну и чё? – Владлен посмотрел на худощавого белобрысого паренька, – поможешь, а, Мирон? По старой памяти, – и сгреб рукой с тарелки несколько кусков мяса, – ксиву состряпать и уйти, – продолжил Владлен с набитым ртом, засунув туда же еще и огурец.

– Ты не части, Владя, кишки свернет, – Мирон почесал подбородок, – ксиву, говоришь? Ксиву можно, только куда вот ты со своим рылом сунешься? Не дальше кольцевой. Вы столько навертели! Какой тебя черт дернул в этот блудняк вписаться?

– Ксива когда готова будет? – Владлен, интенсивно двигая челюстями, потянулся к помидорине, – за неделю?

– Гулевой ты, неделя! Тут не тяп-ляп нужен, а документ, чтобы по всем базам бил. Месяц, не меньше. Людей нужных сейчас нет.

– Месяц – это долго, – остановил его Владлен, – надо по-пырому рвать, пока горячо.

– Рвать! – Мирон поднялся из-за стола, – в бабки всё упирается. Были бы – быстрее.

– Так одолжи, – Владлен взял со стола бутылку вискаря.

– Я пустой, Владя, и подъем в ближайшее время не намечается. Мусора казино мое тряханули и со шлюхами спалили. Только вот отбашлял. А тут тебе не меньше двадцатки надо, плюс на жизнь кудрявую где-нибудь там, за бугром. Не, конечно, в Казахстан можно.

– Бамбук что ль там курить? – разозлился Владлен, – не, если я напрягаю, Мирон, ты сразу скажи.

– Да не, братан, в натуре с бабками глухо, хотя есть один вариантик. В твоем положении – выход. Короче, слушай. Созвонился со мной на той неделе один человечек, дело предложил.

 

* * *

 

– Вот они, – парень указал Владлену на двух здоровяков с сумками, запрыгнувших в припаркованный возле офиса «гелик», – там еще третий. У каждого по стволу, ну броники, то, да сё... Да, у «гелика» стекла пуленепробиваемые. Сейчас они по Ярославке помчат, а там на Пирогово свернут. Там кафешка есть одна, пожрут и дальше поедут.

– Трогай давай за ними, – скомандовал Владлен и опустил на лицо козырек бейсболки.

            Убитая «десятка» резко стартонула, и, маневрируя в пробках, вырулила на Ярославское шоссе. Потолкавшись среди машин, и не упуская из виду следующий за ними «геленваген», они доехали до указателя и свернули.

– Вот кафе. Сейчас подкатят, – парень достал из-под сиденья пистолет.

            Владлен вытащил из-под куртки «глок» и, не спеша, оттянул затвор. В это время к кафе, рыча, подъехал запотевший в пробках «гелик», водитель распахнул дверцу и вышел, разминая шею. Второй открыл заднюю дверь, закурил, а третий направился к шашлычнику, который уже приветливо улыбался постоянным клиентам.

– Давай, – резко бросил Владя и выпрыгнул из машины.

            Первым выстрелом в голову он свалил идущего к шашлычнику. Парень тоже нажал на курок, целясь в водителя, но попал почему-то в стекло, о котором столько много говорил. Две пули, взвизгнув, рикошетом ударили в асфальт. Владлен отскочил в сторону и выстрелил водиле по ногам. У того подогнулись колени, и он рухнул рядом с машиной. Третий попытался схватиться за автомат, но парень наконец-то попал, тремя выстрелами завалив амбала обратно в салон. Владлен на ходу расстрелял так и не дошедшего до шашлычника и выдернул магазин, направляясь к «гелику». Водитель что-то пробурчал, но на полуслове заткнулся, выхватив затылком тупую пулю.

– В машину! – скомандовал Владлен пареньку.

Тот резко заскочил в машину, а Владлен бухнулся рядом с раненым амбалом, который от боли только мычал, и направил на него ствол:

– Не шуми, трогай.

            И «гелик» поскакал куда-то в сторону леса.

– Тормози здесь, – остановил машину Владлен и достал из кармана куртки телефон.

– Ништяк отработали, – парень вытер потные руки.

– Мы на месте, Мирон, – тем временем резко бросил в телефон Владя, – чё, пойдем, покурим, – он посмотрел на пацана, – давай, доставай.

            Пацан потянулся за пачкой и тут же ему в грудь ударили два выстрела, свалившие его сначала вбок. Владлен ногой повернул его на спину и два раза выстрелил в голову. Раненый в машине застонал. Владлен распахнул дверь и направил на него ствол:

– Ну чё, сука, давай, «Отче наш, иже еси на небеси...», чё там дальше? – усмехнулся Коркин.

– А дальше пиздец тебе. На машине маяк, – бескровными губами прошептал тот, – за нами две «бэхи»... и если мы остановимся, – он посмотрел на часы, – вот-вот уже подъедут. Влип ты, брателло, жуликов это бабки.

            В это время на поляну выехал «Опель» Мирона. Владлен быстро перекинул сумки в багажник.

– Всех кончил? – процедил Мирон, выходя из машины, и зачем-то опустил руку в карман.

– Стой, не дергайся, – Владлен направил на него ствол, – банк, говоришь? По-легкому? А, Мирон? Когда ты сукой стать успел? На мне подъем сделать хотел, а потом как этого? – он кивнул на валявшегося на желтой траве парня, – мол, рыло беспредельное, в бегах? А ты чистый? Не! – он несколько раз надавил на курок. Первая пуля отбросила Мирона на капот, вторая заставила сползти оттуда и усесться с мертвой тупой улыбкой, прислонившись к колесу «Опеля».

            Владлен вытащил сумки из багажника и забросил их назад в салон «гелека»:

– Держи, – бросил он раненому и сел за руль, – своих «жуликов». Где они, кстати? А то «вот-вот будут».

            Машина поехала в сторону дороги и нос к носу столкнулась с двумя «БМВ», из которых грозно вывалилось несколько крепышей с автоматами, они вытащили Владлена и бросили на асфальт мордой вниз.

– К старшему везите, базар есть, – поднял ободранное лицо Коркин, – ваш там в салоне, как, блядь, прокладка, кровью истек.

 

* * *

 

            Север ввалился в номер и застал свою братву за весьма интересным занятием. Только в удолбанную голову Ярого могла прийти такая великолепная идея – устроить гонки на сотовых телефонах, установив их на виброзвонки.

– Ну чё там? – Кузбас в кресле щедро затянулся убойным косяком.

– Дербаньте, – Север швырнул на стол пачки денег, – чё там с товаром? – он посмотрел на Веню.

– Коммерс питерский приедет – всё заберет. Я ему залупать не стал. В общем, налом откатит.

– Лады, – Север уселся на диван, – половину на счет положишь, а с остальными по той же схеме.

– Слышь, Север, – Кузбас зашвырнул докуренный косяк в банку шпротов на столе, мерзко запахло жженым маслом, – трехочковый! А чё там на счет Монгола? Порушит нам этот дедушка всю делюгу.

– А мы ему на общак «звонилок» кинем, – заржал Ярый, – он же вор! Пускай на своих терках и звонит: бла-бла-бла-бла-бла! Рингтон галимый! Слышь, он как та мобила, которая у меня была – «Нокия – 3310», я ее в сортире проёб – отзвонила, бля!

            Север усмехнулся:

– А чё тебя, Кузя, это напрягает? – Север посмотрел на Кузбаса.

– Да мне-то насрать, это твой напряг, – Кузбас развернул пакет со шмалью, – ты блатным наблякал, типа беспределу амба, а это уже пятые. Я-то не парюсь. Смотри, чтобы нам потом твой мэр не напарил.

– Вальнем! – заржал Веня.

– Нашелся валильщик! Ты чё, на зоне кайлом не намахался? – Кузя распотрошил папиросу, – во, в натуре, вы, урки, тупые! Чуть чё пиздеть – так, сука, часами можете! Иди вон, Монгола на ножа поставь!

– Да ладно ты, – примирительно начал Веня.

– Складно, Вениамин, – Север достал из кармана щипчики для ногтей, – ты, братан, Буратину выключи! Край имеешь и сиди на жопе ровно. Тебе дай – ты всех продырявишь.

– Опущенными сделает, – вмешался Ярый, – Веня себе на зоне шары с вазиком вогнал, ему бабы не дают, так он мэра решил отпидорить.

– Пиздец! – Кузбас запалил косяк, облизав, затянулся пару раз и передал Северу, – пыхни, брат. В каком веке мы живем? Сука, каменные все! Монголы блядские, идолы... Птеродактили!

– Ты там прибрал? – напаснулся дури Север.

– Порубил в салатик, – Кузбас взял из рук Севера косяк, – ты давай это, братан, цинкани мэру за Монгола, не хочется, чтобы этот старый пердельник в спину дышал. Скажи, мол, если он не расстарается, Веня его на хуй посадит! – все громко заржали.

– Пятый заезд! – Ярый достал из коробки два телефона, – делайте ставки, господа отморозки!

 

* * *

 

            Япония научила жить Холода не спеша. Вначале он как будто только присматривался к ее спокойной красоте. Разве можно выбирать между завораживающим цветением сакуры и неописуемым великолепием красок осеннего японского леса? Вокруг него плавно неслась чужая речь без всяких интонаций, но очень музыкальная, похожая то ли на шепот океанского прибоя, то ли на шорох листвы деревьев. В Японии с ее самурайством все было строго и просто, а порой даже жестоко. Ведь все было наполнено презрением к смерти. Просто, как бамбуковая флейта сякухати. Строго, как хайку Басё:

Старый пруд.

Прыгнула в воду лягушка.

Всплеск в тишине.

Жестоко, как рассекающая воздух катана, и в то же время бесконечно красиво и мудро. Он слушал Японию в театре Бунраку, где виртуоз – музыкант извлекал всего из трех струн сямисена всю лирику любви, печаль скорби и отчаяния, гнев ненависти и восторг счастья. Он ел Японию в миске острого супа мисо, такого же острого и противоречивого, как вся сущность до сих пор не понятого им самурайского бушидо и сатори, от которого посветлело даже на его душе. Длинная Япония оплела Холода лапшой удон, свернула его обиды в суши, напоила боль сакэ и заставила поверить, что в зеленом чае тя и есть весь смысл страны Восходящего Солнца. Япония закружила его в ритуальном танце, в котором рядом с ним танцевали божества Ками, спустившиеся с небес, чтобы встать рядом с ним. Он читал Японию по размазанным черной тушью иероглифам – кинзам, читал в них историю своей жизни, такой же по-самурайски жестокой. Он видел Японию в древних, вылезающих тут и там пагодах – храмах, стремящихся вверх, в отличие от проходящих возле них людей.

            Он прожил несколько лет в Киото. Вначале он разочаровался – безликие ряды длинных улиц с пестрыми домами... Но неожиданно их вереница оборвалась: массивные белые стены с черной черепицей. Шаг – и ты оказываешься в загадочном мире монастыря Хигаси-Хонган. Здесь течет совсем другое время. Подобный внезапный скачок от шумной цивилизации в тщательно оберегаемую тишину дворцов, садов и храмов испытываешь в Киото на каждом шагу. Вот она, неподвластная времени красота! В старом квартале Киото Гион словно из сказок выпархивают ночные бабочки – гейши, и стучат своими деревянными каблучками по мощенной мостовой. Седовласые «серебряные» старики, пропитанные древней мудростью, рядом с которыми невольно становишься умнее и старше.

            Холод вырос среди садов камней с их характерами: Великий Океан из песка и мелкой гальки, маленький, совершенно сухой, третий сад – дикий скалистый пейзаж с редкими деревьями и кустарниками, и последний – Срединный Океан всего с одним деревом... Жизнь среди камней... Каждый может трактовать по-своему, но именно среди облизанных временем булыжников понимаешь, что ты – то дерево, которое растет вопреки...

 

* * *

 

– И зачем ты это сделал? – на Владлена в упор смотрел седовласый грузин, – глупо это. Ты сам пришел.

– Обосрался он! Мы бы его все равно достали, – вмешался второй, – чё ты с ним базаришь, Дато? Он наших людей положил.

– Мне интересно, Тёма. Странный он человек. Знает, что на ремни порежем, а пришел. Смелый! Пришел – пускай скажет. А дальше решим, как с ним. Ты кто вообще по жизни?

– Ну не бродяга, точно. А пришел... Знаешь, Дато, я в штаны в детстве срать разучился, – он искоса посмотрел на второго, – нашел бы ты! Знаешь, дружище, мне в отличие от тебя терять нечего.

– Всем нам есть что терять, – скривил губы Дато, – вот жизнь, например. Ходишь ты, дышишь, и тут – раз! Хапнул свинца и в деревянном сюртуке к Богу поехал. Правда ведь, Тима? – тот кивнул, – вот видишь?

Владлен усмехнулся:

– А я, Дато, давно уже мертвый. Ты про Холода слышал?

Тима нервно передернулся:

– Это тот, который депутата... и наших? Отморозок, – Тима сплюнул, – с мальчиками кровавыми в глазах!

– Ну считай, я тот мальчик. Я Корень.

Дато приоткрыл от удивления рот:

– Так тебя того, вроде?

– Значит немного «недотого», – Владлен без приглашения сел в кресло, – настырный я, поэтому и пришел к вам. Разговор есть один.

– А ты не боишься? – усмехнулся Тима, – ты же наших пацанов покрошил.

– Дело прошлое, а я о будущем. Холод живой. Я точно знаю.

– А нам что с того? – хитро сузил глаза Дато, – живой – молодец. Ты чё думаешь, я за Глину распрягаться буду?

– Вот вы воры какие, – усмехнулся Владлен, – брат за брата...

– Ты о ворах ничего не знаешь, сявка, – будто выхаркал Тима, – поэтому сиди и не вякай! Есть дело – базарь. Нет, – он посмотрел на Дато.

– Я-то базарю, только вы не слушаете. Холод живой. И с ним несколько «лимонов». От черных, от Кондакова. Да и мы там чё нашустрили.

– Ну а нам с того чего?

– А я думал, вам деньги нужны? Вы вон как над полста косарями тряслись – на ремни порезать обещались. Ну чё ж, к другим пойду, к тем, кто бабки больше любит, – Владя поднялся.

– Сядь, – одернул его Дато, – ну, предположим, есть эти «лямы», жив твой Холод. Где он?

– А это вы знаете где.

– Откуда?  – развел руками Тима, – он зашкерился уже и хер его выковыряешь! Соскочил уже, поди.

– Вернуть всегда можно.

– Это как же? По ходу, я чего-то не знаю, или тему не секу. А может ты чего не договариваешь? – Дато пристально посмотрел на Коркина.

– Ну давай договорю. Ты Монгола знаешь?

– Знаю, вор авторитетный. Старый.

– Ну вот. Папик это его.

– Как? – поднялся с дивана Тима, – Монгол, он же при понятиях...

– А видно не всегда был. А вот и дело мое. Пресануть папу – сын сам прибежит.

– Монгол человек уважаемый, – поморщился Дато, – пресануть – разборы будут. Не мы его крестили, не нам и корону снимать. А потом... Время уже сколько прошло? И ты уверен, что этот Холод появится?

– Появится. Я его хорошо знаю. Он не за папика распрягаться будет, не на принципах он. А вот узнает, чё да почём – нарисуется. Вот и получите «лямы» свои.

– А твой интерес какой?

– Холод. Я ему сердце вырву!

– А мы зачем тебе? Нам чужого мяса не надо, – улыбнулся Дато, – давай сам уже. И бабки возьмешь.

– Вы чё-то не догоняете. Монгол чей? Ваш. Вы же потом со мной буровить будете. Так вот. Бабки вам за Монгола, ну, чтобы отвернулись. А потом... Куда я? Я в розыске! А вы ксиву мне состряпаете, людей дадите, и будем считать – квиты. Каждому свое, Дато.

– Странный ты. Но подумать можно. Два «лимона», говоришь?

– А может и больше. Мы же не считали. И только Монгол между нами стоит. Ну чё, вместе подумаем, или как? Может я кого-нибудь другого найду?

 

* * *

 

– Ну и чё ты об этом деле маркуешь, – произнес Тима, когда Владлен вышел из комнаты, – резон есть или гонево полное? Слышь, а может он мусорской?

– Да не, – покачал головой Дато, – он сам мусоров стрелял, а бабки... В принципе, Аслановские ушли. Там предъявляли, а потом на этого Холода и слили. А Аслан кучеряво жил – дом на Рублях, два казино, центр какой-то торговый. Наркота, Тима. Там всегда густо. Вполне может так и быть.

– Так чё, смысл заряжать есть?

– Есть. Мы, в принципе, ничего не теряем. Поставим человечка к нему, и, если чего – концы отрубим.

– А ты чё думаешь, он дурак такой?

– Дурак не дурак, тут тема другая. Монгол у многих во где сидит, – он щелкнул себя по горлу, – старый стал. Он только разговаривает, а нам там человек порезче нужен. Там, брат, дороги – тропки нетоптаные. Там мыслить надо. Есть там один беспредельный, Север, вроде они с Монголом на мировуху пошли, но все равно ладов нету. Но тут обратка есть. С Монголом мы меньше получаем. Север – старатель по полной! Бабки выгонами идут. Ну не вор он, но зато как работает! А Монгол соберет толковище и на пику его за беспредел посадит. Чё жрать-то будем? Объедки Монголовские с его авторитетом? Бизнес, братан, его ковать надо, а Монгол на наркоту запрет положил, а через Китай ее знаешь сколько? А потом... Там торчков до хуя, а дури нет. Вот они себя ханкой и садят. Нет, Монгол – реликт. И если Корень с ним разрулит – всем спокойнее будет. А потом, если с этим Холодом не байда, по «лимону» на рыло по-легкому срубить, как тебе?

– Заманчиво, – Тима закурил, – Холод этот, судя по всему, со всеми в терках, морозится сучок. Я много за них слышал. Прямо, блядь, легенда! Робин Гуд Норильский! Глину же из-за него саданули. Он муть поднял. А тут Монгол... В принципе, какая разница? Монгол, Глина – старперы. Нарамсил не с теми – получай. Я думаю, можно этого Владю заслать. Есть у меня человечек. Змей. Бригадный. Их всех посекли, он ко мне подкатил: нас, вон, пять рыл осталось, подсоби, Тима. Ну я разрамсил, авось пацанчик пригодится. Он ушлый такой, резкий. Как ты?

– Да ништяк. И своих не подставим. Пускай едут. Только пускай с Севером перетрут. Я вот чё думаю, решим с Монголом – малявы писанем и коронуем его. С ним проще. А потом, он все расклады Монголовские знает. Так что вытянем.

 

* * *

 

            Владлен с размаху бухнулся на кровать, скрипнув костями: «Ну всё. Завтра в бон-вояж! Здравствуй, Холод, где ты? Нет, конечно, никаких «лимонов» нет, но об этом знают только они. Пускай Дато верит сказке про клады, пускай! Пускай Монгол не при делах, но он отец этого ублюдка! А когда нет отца – это больно... Очень больно, Холод. Больнее только, когда ты совсем один. Больнее, когда тебя превращают в животное. Больнее тогда, когда то, во что ты верил превращается в то, что тебя предало и размазало по стенкам психушки. Боль возвращается, Холод. Она уже заточила свои острые когти, сжалась в пружину... Нет, вначале она только тебя укусит. Ты будешь умирать медленно. Я буду отрывать с тебя по куску. Вначале отец, которого ты не любил, а он не любил тебя. Но все равно, ведь у тебя есть душа, отморозок! Ты просто ее спрятал за бронежилетом своего беспредела. У тебя есть душа, Холод, потому, что ты хочешь жить! Я тоже хочу жить! Но жить без тебя, приходящего в больных снах и смеющегося. Лекарство убило всё, кроме этих снов. Эти сны возвращали в жуткую боль. Ты не собака, Холод, ты человек, которому очень скоро станет страшно!»

            Дверь в комнату распахнулась и на пороге появился крепкий рыжий детина:

– Я Змей, Корень. Вместе поедем. Давай, собирайся, – он швырнул на стол конверт, – здесь бабки, ксивы. Дато сказал, отзванивать ему, – он вытащил из кармана телефон и швырнул его туда же, – и смотри, не ты один такой ушлый. Я не люблю не договаривать. Если что, – он задрал куртку, под которой торчал «Стечкин».

– Холодно что-то, – Владлен поднялся и закрыл окно.

 

* * *

 

            Холод любил бывать здесь – Киёмидзу-дера. Великолепный храм, с которого открывается не менее великолепный вид на Киото. Путь к нему ведет через узкую торговую улочку. Не спеша, он, наверное, в тысячный раз шел к нему. Смелая деревянная конструкция пятидесяти метров высотой поддерживает на отвесном склоне горы искусственную платформу, на которой стоит храм, как будто тянущийся к облакам. Здесь всегда толкаются сотни туристов. Здесь звучат разные языки, сплетающиеся в какой-то единый шумный птичий говор. Он подошел к перилам и заглянул в бездну. Всё уходит...

– Да ты прикинь, чё твориться, – резко резануло ухо Холода, – беспредел полный! Понаехали! Мы одним платили, товар гнали, а щас вообще непонятки! Кому платить? Я договарился на пятьдесят тачек, ну как всегда, Воронеж там, Саратов... Бабки на стол положил. Мне всё обосновали – гони. Через неделю другие наезжают. Я им: всё, рассчитался? А они: «Не-а, теперь нам платишь!». В девяностых, брат, легче было, крыши так часто не менялись. Ну я Монголу отзвонил...

«Монгол!» – промелькнуло в мозгу Холода.

– Ну чё Монгол, – спросил второй голос, – он же вроде козырный?

– Побили его Северовские козыря, дочиста! Им со столицы подмога прикатила. Как там его зовут? Корень, кажись? Вот он, братан, и беспредел. Севку помнишь? Отказался. Так они ему этот отказ в голову из «Калаша» и насыпали. А Монгола нет! Он сейчас ничего не решает. Ну я чё, взял билеты, и порешал – пускай они между собой сначала отскубаются, а я спокойно в местных «сушилках» отсижусь. Разберутся, кто главный – вернусь. А то и тем плати, и сем... Всем!

            За все время этого диалога, Холод впервые осмотрел участников – пузатый усатик, у которого на брюхе рядом с золотой цепью висит дорогой фотоаппарат, и сухой дрыщ в бейсболке с надписью «Nissan», держащий банку пива в руках. Люди оттуда, откуда он сбежал. Нет, он пытался убедить себя, что не бежит, что так надо. «Надо» оказалось проще, а проще всегда было глупее. Монгол, Корень... Чужие ему люди. Но это две жирные кровоточащие линии в его судьбе. Линии, которые не смоет волна прибоя. Линии, которые не заглушит унылый звук сямисена. Линии, которые не перечеркнут иероглифы «жизнь» и «смерть». Линии, которые до сих пор не сделали его в этой стране своим, «учи». Линии, которые сплелись в круг, круг, по которому он побежит снова. Владлен запомнил слова сенсея Холода – «Правил нет. Есть игра».

            Холод достал из кармана монетку и без всякой надежды, что он вернется сюда, зашвырнул ее вниз, в пропасть. У себя на Родине он никогда не кидал монет, но возвращался. Он снова вернется. На этот раз не понимая, почему. Он не знал Монгола, но он и не ненавидел Владлена. Однако, эти люди, словно змеи сплелись в его судьбе. Судьба перестала быть для Холода мудрым востоком и звала его в безмолвные сопки Забайкалья, возле которых на хищном джипе колесил Владлен, расстреливая, режа и куроча любое воспоминание о человеке, который мог бы быть его отцом...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

 

– Ну чё, ты вроде здесь как за главного канаешь? – Владлен уставился на Севера.

– Ну и чё с того?

– Да нет, давай что ли, я Корень, это Змей, Казах, Тюлень и Колдун. Мы от Дато.

– Ну созванивались мы с ним, – поморщился Север, – только слышь, пацаны, я одного не пойму, чё вам-то этот Монгол уперся? Вроде как я ему накосорезил, а вы каким боком?

– Правым, – усмехнулся Змей, – с Монголом порешаем – Дато тебе корону обещал.

– Ништяк, – залыбился Кузбас, – царь всея Забайкалья! Король сопок! – он заржал.

            Север тоже улыбнулся:

– Корону, говоришь? Да мне и в шапке неплохо, – он сдвинул на затылок вязанную шапку – с короной-то оно, нахлобучек много. А вот Монгол по натуре уже напрягает. Я бы сам, но раз уж люди решили. А корона-то в каменьях?

– В булыжниках, – резко бросил Владлен, – ты это, давай к делу. Чё там за Монгола скажешь?

– Муты у него с двумя местными – Резанный и дядя Вася. Резанный – чувак фартовый, расписной, в годах уже дядя, но столковаться можно. Он вон с нашим Яриком по одной теме снюхался – любят по кокосу вдарить. А вот дядя Вася... Кремень! Зверьков себе неебовых вырастил, рыл сорок наберется, отчаянные. Вот они с Монголом и корешатся. Эти – проблема. Мы раз косых трясли, ну влезли, правда, на дяди Васину поляну, я глазом не моргнул – налетели. У нас все запуты-то с Монголом из-за этого и были. В общем, криво мы тогда разрамсились. Чуть не поломали нас. Мэру спасибо, он за нас впрягся. В общем, клешни пожали и разбежались без претензиев.

– Чё за мэр? – Владлен посмотрел на Севера.

– Кекс один местный. Он тут, типа, глава поселения. Свойский типан. Нас из-за него и мусора не так дуплят. Ну мы, короче, делимся, сам понимаешь. Но он и с Монголом вась-вась, место-то одно. Только мы платим, а Монгол забазаривает, как у воров положено. В общем, пресняк, Корень. А вы чё с Монголом порешали? На облачко? – он сделал характерный жест рукой.

– Чё порешали, то и порешали.

– Не, как-то ты, братан, не правильно базаришь. Мы здесь живем, а вы решаете, как хотите. Чё нам кроме шапки Мономаха светит?

– Не дурак, – усмехнулся Змей, – процент меньше будет. И руки развяжем.

– Ну это уже «договорились» пахнет, – прикусил нижнюю губу Север, – расклад по Монголу, говоришь? Есть тут гостишко. В общем, там его быки кучкуются. Только это, слышь, пацаны, мне мэр базарил, тухлых тем с Монголом не надо. Я, если чё – маякнул где они, а так не при делах. Вы там сами рулили, меня не спрашивали. Мне потом здесь жить.

– А если мэра не будет? – поставил в тупик своим вопросом Севера Змей.

– Новый будет, – усмехнулся Кузбас, – и всё по-новой.

– А я думал по-вашему, – скривил рот Владлен, – чё-то вы какие-то мутные... Мэр, Монгол... Слышь, Змей, давай с Дато побазарим, чтобы и мэра покрестил.

– Да нет, – Север присел на корточки, – с мэром порешаете – под Монгола подпишемся. Мне, в принципе, срать. Мэр нас на крючке держит, а если вырвете – с вами пойдем.

– А сами че, не могли раньше? – вмешался Змей.

– Смысла не было.

 

* * *

 

            Мэр, не спеша, накинув махровый халат, вышел из бани. Пьяно уставившись на свой только что отстроенный дом, он понял, что комфортабельное жилище объято пожаром. Он бросился в баню, и среди остатков еды и пустых бутылок принялся искать свой сотовый телефон. Вытащив его из-под ветчины-нарезки, он выскочил из бани и, дрожащей рукой начал набирать номер пожарных. Когда те подъехали, от дома остались, словно обгорелые спички, торчащие перекрытия. Сгорело всё – две машины, сейф и вся жизнь главы поселкового совета, не очень-то честная и праведная, полная взяток, суровой мужской дружбы с криминалом, откровенного мошенничества и несанкционированных поборов. Рыдая, он влез в «Волгу» со служебным водителем и поехал в здание администрации. Улегшись на диван в кабинете, он захавал горсть валидола, запив ее хорошим армянским коньяком: «Всё сначала!». Сделав несколько неважных и ненужных звонков, он отрешенно откинулся на спинку кожаного дивана. Охранник в здании администрации, хлебнув «горькой» то ли от радости, то ли от горя за мэра, расплющил мордой журнал регистрации посетителей. Второй отключил общий щит и одноэтажное деревянное здание погрузилось в полную тьму, из которой вынырнуло четыре тени:

– Крайнее левое окно, – ткнул пальцем Север.

– Ништяк, – Владлен прокрался вдоль стены и аккуратно ножом подцепил оконную раму, подтянулся на руках, заскочил внутрь, за ним последовал Змей.

            Мэр проснулся от какого-то страшного сна и уставился на стоящих перед ним двух людей:

– Кто такие? – пьяно пробубнил он, – охрана! По личным вопросам в приемные часы! Кто такие?

– Пожарные, – процедил Владлен.

– С огнетушителями, – Змей достал пистолет и навернул на него глушитель.

– Не понял...

– Сейчас поймешь, – Змей стряхнул мэра с дивана и усадил  за стол. Увидев бутылку коньяка, он налил ему полный стакан, – пей. И пиши.

– Чего? – уже протрезвев, испуганно уставился на них мэр.

– Как устал быть коррумпированным, от угрызений совести спалил свой дом, с находящимся в нем имуществом. Раскаялся, и, не сумев дальше жить нечестно, решил оставить этот несправедливый говенный мир. Число и подпись.

– Это... Вы чё? – совсем напугано заговорил мэр, – чё творите?

            Но Змей, не слушая его, накинул веревку с заранее приготовленной петлей и протянул ее Владе. Тот обернул ее несколько раз вокруг карниза, подергал со словами «Выдержит», а Змей поставил мэра на стул, еще раз прочитав пьяные каракули, и ударом ноги резко выбил стул из-под ног.

– Здесь теперь принимать будет, – засмеялся Змей.

– Слышь, а он на пугало из сказки похож, как его, Страшила! Глаза, блядь, как бычьи яйца!

            Север тем временем зашел в подъезд, где жил помощник мэра, и надавил на какой-то очень скрипучий звонок. На пороге прорисовался заспанный очкарик:

– Кто вы? Кажется, я вас где-то видел...

– Видел. Давай на кухню пройдем.

            Дальнейшая беседа длилась не более десяти минут, в ходе которой очкастый понял, почему он будет новым мэром, для чего милиции не надо лезть в это дело, и почему ему лучше дружить с Севером. Расставшись, довольные друг другом, они пошли каждый в свою сторону. Один беспределить, а другой – принимать дела покончившего, по официальной версии, жизнь самоубийством бывшего господина мэра. Следствие особо ни на чем не настаивало. Жена мэра, живущая в Питере, претензий не имела, потому что имела молодого любовника тридцати лет от роду, а сыну ди-джею вообще было насрать на всё, кроме ломанных битов и виниловых дисков. Похоронили мэра быстро, по-поселковому, рядом с могилой его предшественника, который три года назад на охоте якобы совсем случайно отстрелил себе полголовы.

 

* * *

 

– Да нет, Север, – Резанный пристально посмотрел на него, – одно дело, мы с тобой дорожку снюхали, а другое – с братвой дорогу на зону топтать. У нас с тобой все коротко. А потом, знаешь, вор вору рознь. Одно дело сказал, другое – что подумал. Дато кто? Не знаю я такого вора. Есть на жулика похожий. Ну впишутся за него люди, а дальше что? Соберется толковище и объяснят ему, что не вор он, а так, пшик один. Я, брат, Монгола с семидесятых знаю. Старый, базара нет. Но если бы не он, братва бы на зонах друг друга хавать начала. Дато, говоришь? Да кто такой Дато? Пришел, на уши вам сел – вор он! Крестили, мол, его.  А я почем знаю, его крестили или не его? Я у него в крестных не ходил. Москва, она далеко. У нас свой закон, и медведь в нем прокурор. Мэра ты?

Север искоса посмотрел на него:

– Ну и что с того? Даже если я?

– Да не, твоя песня, ты ее и пой. Единственное, чё я тебе обещать могу, что Монгол про тебя конкретно ничего не узнает, если ты забудешь об этом разговоре. Также, как и я забуду, – он поднялся со стула, – давай, бывай, и Дато поменьше слушай.

            Он повернулся спиной, и стоящий рядом с Севером Кузбас выхватил УЗИ, распатронив в спину Резанного полмагазина. Север брезгливо поморщился. В это время в комнату резво забежал Владя с пистолетом:

– Ну чё, договорились? – он посмотрел на труп вора.

– Угу, – пробурчал Север, – был Резанный, стал стрелянный. Осталось с дядей Васей покалякать.

            Гостиница, стоящая на отшибе, какой-то одинокой картонной коробкой, в принципе, считалась чем-то вроде турбазы, в которой постоянно жил дядя Вася с двумя десятками своих бойцов. И именно туда глубокой ночью приехали Север и Владлен со своими. Кузбас распахнул багажник и раздал всем оружие: кому-то досталось помповое, кому-то карабин, кого-то осчастливили «калашом». В руках Змея неизвестно откуда взялся несправедливо исторически забытый ППШ.

– Вы чё, музей взяли? – посмотрел Змей на Кузбаса.

– Да не, у одного пастуха отжали, он с ним коров пас, и еще вот с этим, – и в руках Кузбаса появился пулемет Дегтярева, –  боевой дедуля был, он нам чуть Сталинград там не устроил за пять коров. Давай, пошли что ли, пацаны? Всех класть! – Кузбас лязгнул затвором.

            Девять человек с оружием в руках превратились в каких-то очень странных пожарников, заливавших вспыхнувший всеми окнами дом свинцовым ливнем. Парни дяди Васи, сонные и бухие, ловили предназначенные им пули, так ничего и не сумев понять. Один из них выскочил на крыльцо, и голова его раскололась надвое от выстрела Влади почти в упор из помпового ружья. Адский пулеметчик Кузбас, втыкая неизвестно какой диск, крошил очередями стекла, деревянную обшивку дома, двери, и все, что могло спрятать за собой людей. Увидев в окне собирающийся выпрыгнуть силуэт, он надавил на гашетку и тень, отброшенная мощным залпом, с грохотом упала внутрь. ППШ в руках Змея превратился во что-то очень злое, сбивающее с ног короткими очередями. «Калаш» Ярого не оставлял никому никаких шансов. Казах метнул в дверной проем гранату. Сноп огня сотряс дом. Из окон повалил густой черный дым и выбежал горящий человек, с которым Змей поздоровался короткой и хлесткой очередью. Кузбас отбросил пулемет и метнул в дом вторую гранату. В примыкавшем к дому гараже рвануло сразу несколько машин. Жухлая трава вокруг стрелков была усыпана гильзами. Один из людей в доме что-то закричал и попытался выйти из дома с поднятыми руками. Владлен выстрелил ему в ногу, и тупая пуля разворотила коленную чашечку. Словно эсэсовцы из старого доброго кино про войну, Веня и Ярый закидывали в окна гранаты. Через полчаса пылающая гостиница больше напоминала брестскую крепость, из которой выполз ее последний защитник с простреленными ногами – дядя Вася:

– Вы чё творите, суки? – слипшимися окровавленными губами проскрежетал он и, хищно прицелившись в Севера единственным уцелевшим глазом, – ты же, тварь, божился.

– Перекреститься забыл, – и Север словно гвозди всадил в его спину несколько пуль.

            Погрузившись в машины, они на огромной скорости отъехали от того, что когда-то было гостиницей и понеслись по ночной грунтовке, петляя среди грязи и луж к подножью сопки, где за огромным забором прятался дом, очень похожий на старый чемодан.

– Здесь отсидим, – Север вылез из машины и посмотрел на Владю, – Монгол вылезет и по-любому искать нас будет. Это война.

Владя достал пачку сигарет и закурил:

– Жестокая и беспощадная. Смотри, – он выдохнул изо рта струю пара вместе с дымом, – холодает уже. Скоро.

 

* * *

 

– Давай, Монгол, собирайся, – в дом Монгола вошел коротко стриженный бурят.

– Чё случилось? – Монгол поднялся с кровати и скинул одеяло.

– Чё? Кого? Ваську с ребятами спалили. До угольков. И Резанного. В спину прострочили. Мусора на кипише. На Севера кричат. Едем отсюда. Я с человечком добазарился, у него ферма в километрах двухстах отсюда. Соберем людей, чё к чему прикинем...

– Как?  – Монгол поднялся во весь свой большой рост, – как так вышло, Баир? Север... Он же...

– Вообще дорогу потерял! Все рамсы спутал! Сорвало его. Мэра-то тоже они. Мне его бывший зам по секрету шепнул. Север пообещал всю семью его вырезать и свиньям скормить. Давай, Монгол. Васькиных всего человек десять осталось. Я так думаю, набери-ка ты Москву.

            Монгол взял со стола телефон, пощелкал по кнопкам и приложил аппарат к уху. Вместо знакомого голоса он услышал: «Номер не существует».

– Твою мать! – он швырнул телефон, – у них чё, у всех крыши посносило?

– Может в Читу звякнешь, – посмотрел на него Баир, – Комелю?

            Монгол хищно улыбнулся:

– Ты чё, Баирушка, не понял? Не нужен больше Монгол. Север – шавка. Без команды не гавкнет. Видимо кому-то мы сильно дорогу перешли.

– Чем? – присел Баир.

– Житием своим, бытием. А остальное, по ходу, Север лучше всех знает.

            Монгол сдернул со стула свитер и натянул:

– Сколько, говоришь, Васькиных осталось?

-Да рыл десять, не больше. Они все на измене – пацаны!

– Денег им дай и пусть валят.

– А мы как?

– А нам с них чего? Вон, Ваську двадцать морд не уберегло. Человек-то твой надежный? – поверх свитера Монгол накинул кожаную куртку.

– Два срока вместе оттянули.

– Ну тогда лады.

            Монгол распахнул шкаф и достал оттуда ТТ, вытащил магазин, проверил патроны и с силой втолкнул магазин обратно:

– Поехали.

            Старенькая «Тойота», вдоволь нахлебавшись осенней грязи в Забайкальском бездорожье, часа через три дотащила их до какой-то почти заброшенной фермы с коровником, покрытым ломанной черепицей. Там их встретил невзрачный мужичонка с бородой – веником и без двух передних зубов. Пока Баир выгружал из машины сумки со жратвой и оружием, Монгол дозвонился до Комеля, который пообещал помочь, как только порешает свои проблемы с мусорами. Монгол закурил и оглядел степь с уныло торчащей сопкой, на которой топорщились редкие деревья: «Комель не поможет. Это твоя ссылка, Монгол. Тебя убрали, потому, что ты не у дел. Пришли другие времена и нравы. Ты сам подписывал вверительные малявы ворам – «апельсинам». Теперь их стало больше, а тебя меньше. А скоро совсем не будет. Так же как нет общака, который давно стал чьим-то карманом. Беги, Монгол! – он с силой швырнул окурок на землю, – А куда бежать? Некуда. Кончился твой воровской фарт, Монгол. Воров резали, стреляли, жгли, а потом воры кончились. Появились они – наглые, злые, голодные, а главное, как крысы, всеядные. Наплодили себе подобных, обгадили традиции и понятия. Одних купили, а тебя, Монгол, на пенсию отправили. Так вот... Нет тебя больше, Монгол. Нет твоей силушки воровской. Видно земля уже старого зовет...»

– Да не дождетесь! – вслух гневно бросил Монгол.

Он достал из кармана монету, покрутил в ладонях, подкинул и поймал. На его широкой ладони лежал загаданный им орел. К нему подошел Баир:

– Ну чё, Монгол, плохо всё?

– Дерьма немало едали, выкрутимся. Поезжай в Читу, Баир, по тихой с Комелем встретишься. Он, конечно, уже навряд ли наш, но намекни ему, сколько раз его Монгол из СИЗО вытаскивал. Хорошо намекни. И пусть людишек мне найдет, стрелков знатных. А остальное его не касается. Вот тогда вместе с Севером и померзнем. Езжай, Баирушка, прямо завтра и езжай.

– Ты все-таки решил?

– А знаешь, я в одной книге читал: гораздо почетнее полечь на поле боя всем вместе, нежели спастись, полагаясь на собственные силы. Сколько наших из-за этой тварины полегло? А, Баир? Я Резанного пацаненком помню, а с Васькой мы ни одно ведро чифира у хозяина выхлебали. Если их, то и меня, значит. А за них, Баир, я до края пойду. Подписался сучок северный! Я ему рога в землю воткну и хребет поломаю. Так и скажи Комелю. Мне много не надо. Одного, двух человечков, но таких, чтоб кровь всю эту беспредельную до капли выпили. Я слово вора держал, не трогал эту паскуду. Сама она всё попутала! У ментов поузнай, откуда у борза молодца силушка такая взялась. И помни, Монгол не разу заднюю не включал!

– Да, Монгол, тут трое Васькиных от денег отказались – племяш его с корешами. Лёвку помнишь? В общем, подъедет он попозже, за тобой приглядит. А я прямо по утряне завтра и рвану.

 

* * *

 

            Холод прилетел в Читу из Владика ранним утром. Поймав такси, он оставил вещи в гостинице и поехал по записанному во Владивостоке адресу. Последние его три недели больше напоминали цепь случайных событий. Началось с Корня и Монгола. И вот он уже вернулся во Владивосток, отыскал знакомого дяди Гены, узнал у него про нужных людей в Забайкалье через каких-то третьих случайных, вылетел оттуда в Читу и сейчас ехал на встречу. Он зашел в элитный дом, поднялся на второй этаж и нажал звонок. Открылась дверь. На пороге стояло... его огромное, небритое прошлое.

– Ты что ли?

– Я, – белозубо улыбнувшись, ответил ему Вован.

 

* * *

 

– Ну вот, – Вован разлил водку по стаканам, – откинулся я и на родину. Это ж мой отчий край! Ну, думал, коров пасти, а здесь одни хомяки жирные. Зря зарекался, сквозануло в общем. Ну, парняг знакомых встретил... В общем, в одну воду дважды. Но на этот раз с головой!

– Не утонул? – Холод, усмехнувшись, отхлебнул водку.

– Да не. Якорь с шеи снял, – Вован трясонул золотой цепью, – да и в принципе, тут особо криминала нету. Китаезы – нелегалы. Мы их на стройки возим. Не только ж Москва строится. У нас тоже с елок слезли и жить красиво научились. Казино потом, бар с дискотекой. В общем, все нормально было, менты вот только сейчас прижали. А ты вот чё? Слыхал, пропал ты.

– А я «Титаник», Вовик, – Холод нацепил на вилку кусок колбасы, – знаешь, как в Японии говорят? Летают не крылья, а птицы. Ну поносило туда-сюда...

– Ну, не хочешь – не говори, – Вован подлил водки, – звонил мне человек один от вас, говорил, что Монголом интересуются. Ты что ль?

Холод кивнул.

– Ну, в общем, есть такой дядька, – продолжил Вован, – из синих. Мы с ним работали. Он за долю китаёзов целыми вагонами в Россию возил. Тут поселок недалеко есть, километров триста...

Холод удивленно присвистнул.

– ... у нас всё недалеко. Так вот, там станция узловая. Ну вот. Посадят этих в поезд в теплушке и везут как пленных немцев. А по документам это то ли запчасти, то ли хавчик какой – не понятно. Дядька в общем правильный. И в цвет говорит и делает. А есть еще один – Север погоняло. В общем, когда Монгол со столицы приехал, или с Подмосковья, хрен его знает... Да не, кажись он срок здесь тянул в «Оловянной». Ну, его общаковые и смотреть оставили. Ну они с Севером и схлестнулись. У того тогда рыл двадцать было. Ну, Монгол их к ногтю и прижал. Он тут с дядей Васей и Резанным корешился, ну а те дали мазу, в общем, короче, поосадили чуток Севера. Так бы может его и порешили, но он с местным начальством хороводил. В общем, замирили это дело всё, мол, Север работает, а Монгола не касается, а тут его как с цепи сорвало. Говорят, москвичи влезли из новых. Монголовские кореша-то все поумирали уже давно, новые одни остались, а дядька им глаза давно мозолил. Ну ты сам знаешь, кто из воров-то сюда поедет? В общем терпели. А местного короновать... Да тут народ дикий. В общем, Север сам продвинуться решил. Резанного угондошил, дядю Васю туда же... А Монгол ушел. Схоронился где-то. А тут человек его у меня объявился, Баиром кличут, мол, Комель, стрелок нужен! Я-то сам натерпелся, в дела пиковые не лезу и лезть не собираюсь, но должок у меня перед Монголом. Вот сейчас стрелка ему ищу. Неместного, конечно, хочется. Сам знаешь, как оно бывает. Вот только зачем тебе все это, не пойму...

– Сведи меня с этим Баиром, – Холод до дна выпил стакан водки, – и без вопросов, Вова. Как в Японии говорят: медведь – не медведь, когда он спит.

– Как знаешь.

 

* * *

 

            Баир ждал Холода в какой-то китайской забегаловке. Неизвестно почему, он перестал жевать лапшу и повернулся. На него смотрели резкие и холодные глаза. Парень подошел к столу и без приглашения сел:

– Я Холод. Комель на счет меня звонил.

– А душку хватит? – ухмыльнулся Баир, – шмалять приходилось?

Он хотел что-то сказать дальше, но увидел на шее Холода пулевое отверстие.

– Трещать попусту реже приходилось, – зло сверкнул глазами Холод.

– Мне Комель двоих обещал..., – немного засомневался Баир, – он говорил...

– Говорят и глупые, и умные, а мудрые слушают. Знаешь, Баир, у японцев есть два слова – «татэмаэ» и «хоннэ». Первое – видимое. Второе – истинное.

– И к чему ты это?

– А к тому, что о вещах, которые могут оскорбить чувства собеседника, лучше промолчать.

– Ты чё, философ что ли, или головой больной? – не на шутку испугался Баир, – Комель совсем головой тронулся? Кого он прислал?

– Он прислал того, кто может решить все ваши проблемы.

– Да ты что? – снова недоверчиво усмехнулся Баир, – и как же ты их решишь? По-японски?

– Не, – впервые улыбнулся Холод, – чисто по-русски! Зябко так... Мне Комель за деньги говорил.

– Решишь – получишь, – Баир достал из кармана пачку и потряс перед лицом Холода, – убеди меня. Почему я должен тебе доверять?

– А у тебя вариантов нет. Тебе не просто душегуб нужен, а тот, кто с ножом за спиной может сказать «Здравствуй».

– Не, базаришь ты, конечно...

– Не только, – в руках Холода появился выпавший из рукава куртки пистолет.

– Резво. Держи, – он швырнул на стол деньги. Поехали.

 

* * *

 

            Монгол всю ночь не спал. Вначале кряхтел, ворочаясь, потом курил, потом зачем-то вышел во двор, пнул ногой противно блеющего барана, и так, сидя на крыльце, встретил невзрачное серое утро. Утро привезло к нему Баира и Его. Вначале Монгол хотел что-то сказать, но, глядя в холодные глаза, испугался своего голоса, а Он сделал вид, что ничего не заметил:

– Пройдемся, пойдем, – просипел Монгол.

Они вышли на улицу и закурили.

– Зачем ты здесь? – Монгол посмотрел на него.

– Но не из-за тебя точно. Там с Севером знакомец мой есть, Корень. Он по всей видимости считает, что я ему должен.

– Подельщик что ль твой?

– Скорее попутчик, – поморщился Холод, – случайный. А я, знаешь, один привык, сам.

– На меня что ли скалишься? – посмотрел на него Монгол.

– Кто ты такой, чтобы я на тебя скалился, а, Монгол? Отец, которого у меня не было? Сват, брат? Мы, Монгол, просто рядом прошли по жизни.

Монгол тяжело вздохнул:

– А чё, думаешь, вместе надо было?   

– А чё думать о том, чего не было? – вопросом на вопрос ответил Холод, – у тебя проблема, а у меня интерес. Порешаем и дальше разбежимся.

– Каждый свою дорогу топтать? Так по-твоему?

– А по-другому нельзя. Знаешь, Монгол, я отсюда уехал. Решил – всё, хватит. В Японии обосновался... А вот вернулся и понял, что японцем чуть по-глупости не стал. Всё там так, но всё не моё. Моё здесь, – он оглядел всё холодными глазами.

– Ты что, еще не все пули здесь собрал? Тебя сколько раз хоронили уже. На моей памяти только один раз... А ты всё скользишь...

– Ускользающее – прекрасно. Постоянное нет. Я так привык, Монгол. Здесь мой дом. И знаешь, – он зло посмотрел на Монгола, – я не люблю, когда в него входят не разувшись. Плохо это.

– Плохо много чего бывает. Вот то, что ты приехал сюда, например. В этом доме вперед ногами выносят, – махнул рукой Монгол, – ты как будто не знаешь?

– Я много знаю, – Холод посмотрел на Монгола, – гораздо больше, чем тебе кажется. Корню не ты, а я нужен.

– В смысле? – не понял Монгол.

– А ты, наверное, не поймешь. У нас история была... Вот он, сука, дурак и захотел продолжения... Ладно, Монгол, пойдем, я спать хочу. Дороги у вас здесь тряские.

            Они направились к дому, где их ждал Баир, так и не понявший, для чего он с хозяином зарезал барана, накрыл стол и сейчас весело мурлыкал под радио какую-то веселую песенку.

 

* * *

 

            Владлен тоже не спал и любовался очень близкими Забайкальскими звездами. Ему очень быстро надоело рубиться со Змеем в нарды, бухать с Севером, раскуриваться с Кузбасом и стрелять по пустым бутылкам с Казахом и Ярым. Два канала телевизора бубнили какие-то последние невнятные новости. Жрачка приелась. Вискарь прибухался... Но он ждал. Север, Кузбас, Змей и Колдун мотались по окрестностям, отыскивая хоть какое-то упоминание о Монголе. Глядя на окровавленные кроссовки Кузбаса, Владя понимал всю тщетность их усилий. Монгол плотно лежал на Забайкальском дне. Он уже даже пожалел, что задумал все это, но внутри еще горел огонек – Холод должен прийти. По-другому никак! Надо просто чуть-чуть подождать. Север говорил с кем-то из местного начальства – они видели подручного Монгола, Баира, на Забайкальской трассе. На каком-то посту ГИБДД его даже остановили. Рядом с ним сидел какой-то парень с очень странным для его русской внешности японским паспортом... И тут Владлен, стоя у окна, вдохнул воздух. Внутри его как будто обожгло. Он взглянул на искрящийся на заборе под лунным светом иней и понял: время заморозков пришло!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

 

            Баир нервно повернул руль:

– Ну да, если так сказать, Север, он, в принципе, чё кого не дурак. Извилин-то у него хватает, но вот думает он, сука, одной.

– Советчик у него хороший, – усмехнулся сидящий рядом Холод.

– Так вот оно я и маркую, правильно он так всё делает, по-беспредельному, но правильно. Ты гляди, они же с мэра начали.

– А новый чё?

– Ай, на измене весь. Да чё говорить, сам увидишь. Доедем до него, – Баир снова резко дернул руль вправо.

            Испуганный очкарик уже давно разучился удивляться ночным гостям.

– Вы? – он пьяно посмотрел на Баира, – заходите.

            Они прошли в большую комнату. Как бы извиняясь за беспорядок, он объяснил, что семью он отправил в Читу к теще.

– Пить будете? – он взял со стола бутылку вина.

– Да не, – Баир скинул с дивана какие-то бумаги и сел.

Холод огляделся по сторонам и брезгливо поморщился.

– Ну чё ты там? – Баир посмотрел на человека, который по своей воле никогда в жизни не стал бы поселковой главой.

– Да устал я всем вам объяснять, – он залпом отхлебнул полбутылки вина, – вчера Север, сегодня вы... Господи, – он обхватил лицо руками, – вы думаете, я не понимаю, что я кукла, которую все дергают за нитки? У нас мэры меняются чаще, чем у бабы трусы. Вот вы, – он указал ладонью одной руки, – а вот Север, – он повел второй ладонью, – и я между вами. И решить ничего не могу! Меня все спросить забыли! Менты приехали – я им, какой старый глава плохой был. Господи, местные ведь ничего не понимают! Они целыми днями пьют! Я сюда в колхоз инженером приехал, еще до перестройки, в Москву собирался, в Академию, а стал местным, – он снова потянулся к бутылке, – нас даже убивать не нужно, мы сами вымрем! Сопьемся! У нас на кладбище людей больше, чем во всем поселке! Я – глава! Глава чего?!

– Ты давай, это, сопли маме своей оставь, и за инженера ей трещи с Академией. Чё, Север напугал? Чё он с тобой сделать пообещал?

– Собакам скормить... – проблеял очкарик.

– Страшно поди, – ухмыльнулся Холод, – а чё собаки? Давай я тебя съем. За кадык укушу и съем. И не потом, а сейчас. А Северу только маслы останутся. Как, Баир?

– А запросто! – Баир вытащил из рукава огромный тесак и воткнул его в стол, – а то мы с ним разговариваем, а он Севера боится. Мы чё, хуже?

Очкарик от неожиданности сел прямо на пол:

– Как же... Вы же, это... По понятиям...

– Время течет быстрее воды, – Холод погладил его по голове, – смыло все понятия. Давай поговорим. Чё тебе бояться? Мы, Север – какая разница?

– А вот милиция...

– А вот это вот не пизди, – усмехнулся Баир, – милиции тут уж лет как пятнадцать никакой нет. Есть участковый, но он тоже местный. Слышь, Холод, каким-то заезжим табельный на пузырь водки выменял, а теперь лазит везде с ружьем и бабок на самогон рэкетирует.

– Так с района, – надеялся еще на что-то очкарик.

– Ну до района отсюда, как до Луны, – резко пресек его Баир, – а у них «луноход» третий год поломанный. 

– Да, – ни с того ни с сего безысходно согласился очкарик, – и следователь беременный.  Он, когда на пожар выезжал, когда эти там ваши сгорели, чуть не родил.

– Эко его как болезненного... Кто ж его так? – заржал Холод.

– А он этот... Маргарита Львовна...

– Вот видишь, какой ты глава? Так, кепка, – остановил его Холод, присев перед ним, – смотри, – он достал из кармана тугую пачку баксов, – был голова, а скажешь, где Севера искать, возьмешь их и станешь ногами, которые быстро в Москву пошлепают. Даже с семьей сможешь. Я еще подкину, – Холод вытащил из другого кармана еще две пачки, – устроишься на работу. Квартиру пока снимать будешь. И не будет у тебя ни нас, ни Севера, ни участковых с табельной гаубицей, ни следователя на сносях. Ну чё, ногами будешь?

Очкарик нервно задергал губу, посматривая на тесак, Баира, Холода и деньги:

– Это... Буду... ногами...

– Быстрыми будешь, – Холод еле сдерживал смех.

– Буду... Быстрыми... Вот сейчас прямо.

– Не, ногами ты будешь после того, как станешь пиздящим про все, что знаешь, ртом. Давай. На старт, внимание...

Вместо «марш», Холод услышал, что прямо завтра, ровно в двадцать три ноль-ноль сюда приедет человек от Севера, которому мэр, не желающий стать собачьим «Педигри», должен рассказать все, что узнал он про Монгола. Всё это им бодро сообщил очкарик, успевший за пять минут одеться, собрать чемодан и позвонить жене в Читу. Холоду и Баиру, забравшим у него ключи от квартиры в единственной в поселке двухэтажке, только и оставалось, что ждать. Холод подошел к холодильнику, и словно калитку распахнул его. Такого не было даже в мини баре токийского пятизвездочного «Хилтона», где он однажды останавливался в пентхаусе... Колбасы с запахом и сыра с натуральной плесенью там точно не было.

 

* * *

 

            – Слышь, как они вообще тут живут? У них ничё нету, – Холод оглядел квартиру очкарика, – блядь, у наших мэров под завязку!

– Вот у них один и завязался вместе с Севером. Мы-то с ним нормально были, вояка бывший. Сука, жадный только был. Он китайцам часть вместе с солдатами продал. На суде сказал – сами в самоволку ушли. С мэром до него на охоту сходил – вернулся мэром. Здесь, Холод, люди зомбями становятся. Для них водяра – как мертвый газ. В кино, помнишь? Их здесь всего человек сто осталось. Вымирает Забайкалье. Вначале трасса кормила, они тут всякой хренью торговали – грибами, ягодами. Потом помоложе в челноки подались. Остались старики и те, кто с зоны откинулись. Вернулись, а чё, воровать друг у друга? Корову угонят, на трассе мясо толкнут и вместе бухают – кто спиздил и у кого спиздили.

– Так тут же узловая рядом.

– В грузчики их что ли? Так они один вагон разгрузят – два спиздят, работнички! Монгол им вон – лук сажайте, земли вон сколько! А-а, – Баир махнул рукой, – знаешь, я тут неподалеку родился, там у меня даже школа была восьмилетка. Я вон ездил туда тетку проведать, а она не узнала меня и давай мне медный кабель предлагать. Здесь все по-другому, Холод, ни власти никакой, ни разума. Силу только ценят. Переебешь его хорошо – он тебя слушает. Почему здесь Север в авторитетах ходит? С тупыми проще. Хотя... Мэр-то не тупой был.

– Слепой что ли? – усмехнулся Холод, – знаешь, я людей последнее время вообще понимать разучился. Они в говне так жить научились, что им поглубже в жопу забраться хочется. Знаешь, как в Японии всё? Там старики уважаемые, дети – любимые... Люди там главное. Там вообще преступности нету.

– А эти, якудзы?

– Да это сказки всё, для гадзинов.

– Для кого?

– Чужих, короче. Там знаешь, даже у улиц нет названий. Вот прикинь, дома. Они даже не связаны с соседними. Размеры, краски, цвета – всё как в хаосе. Японские улицы, они не только ярко-кричащие, они шумные. Там места мало, а людей много. Вот я иду там, торговцы горячей картошкой и хлебом разъезжают на мини-фургонах, лампы на фонарях, тенты с рекламой, сигарет, пива, даже публичных домов – сколько угодно! Торговые автоматы, кафе – маленькие, как будто коробки из-под телевизоров. Тесно и живо всё. И тут же политики, когда выборы, например. Министры, и все в белых перчатках. Понимаешь, там люди, избиратели, жаждут чистых политиков, а политики жаждут, чтобы все видели, что они чистые. И тут, ты понимаешь, ты в вывеску упираешься среди разноцветных фонарей – розовых, лиловых, оранжевых, зеленых: «Зона, свободная от краж. Грабителям вход запрещен». И ты понимаешь, ты возле нее стекаешь! Рабочий район – шлюхи, казино, тотализаторы... Понимаешь, но здесь не воруют! Сюда люди идут с пороками, варятся в этом тесном котле, но не во-ру-ют! Не гра-бят! Не у-би-ва-ют! А у нас вон сколько земли! Живи, радуйся, всем хватает!

– Ну хватает всем точно, Холод. У нас с тыщу Японий закопать можно, со всеми ихними политиками, фургонами, перчатками, вывесками. Мы же – Россия! Японцы, может, научившись место ценить, людей ценят. А у нас людей... Вон у меня тетка двенадцать нарожала! А может тринадцать, сама не помнит. Они приходят, уходят, сами по себе... Может в Москве еще дело до кого есть, а здесь... Здесь болото, липкое.

– Но ты же не влип? – Холод посмотрел на Баира.

– Как знать...

В это время в дверь постучали...

            Веня долго думал, куда ему сначала поехать – за дурью или к мэру. Если вначале к мэру – за дурью можно было опоздать, потому что, неизвестно что забывший в Забайкалье армянин Левон, мог уехать. С другой стороны, накурившись с ним, можно было не понять, чего хочет сказать это очкастое чмо. Переполненный чувством долга, он настойчиво давил на звонок, и только потом сообразил, что входная дверь не заперта. Распахнув ее, он шагнул в квартиру и лицом к лицу столкнулся с Баиром. Баир попытался схватить его в борцовский захват. Каким-то образом скользкий Веня вывернулся и отпихнул Баира ногой. Он рванул к двери, выхватывая пистолет. Первая пуля ударила в прибитый к двери почтовый ящик. Баир метнулся за ним в подъезд, но Веня выстрелил еще несколько раз и застучал ботинками по лестнице. Холод, недолго думая, с ноги высадил стекло и сиганул вниз со второго этажа. Баир бежал вниз по ступенькам за Веней, в его руках тускло поблескивал тесак. Веня еще раз нажал на курок, но, поняв, что патроны кончились, полез в карман за вторым магазином, на бегу вставляя его. Баир уже настиг преследуемого, но тот резко обернулся, направив на него ствол. Холод, выбежавший из-за угла дома, увидел почти добежавшего до джипа Веню и Баира, которого тот держал под прицелом. Времени думать не было. Холод резко крикнул: «Эй!». За всю свою бандитскую жизнь он научился думать быстрее. Повернувшийся к нему лицом, Веня с пятнадцати метров поймал пулю своей густо сросшейся переносицей. Холод подбежал к Баиру, который, ничего не понимая, вертел головой по сторонам, быстро обыскал труп Вени, вытащив из кармана мобильный, деньги, документы, и дернул за рукав стоящего как столб Баира:

– Трогаем, быстро! Чё, завял что ли?

– А... Север? – промямлил Баир.

– Потом найдем. Он может не один. А потом, Баир, это чё, Чикаго? Сейчас злой участковый с двустволкой придет, – и они бегом побежали к стоящей с другой стороны дома машине.

            Слова Холода действительно оказались пророческими. Через несколько минут к трупу, если так можно сказать, подошел участковый с охотничьим ружьем, и для начала попытался сделать искусственное дыхание. Обдышав уже ничего не чувствующего Веню перегаром, из здания администрации он попытался вызвать оперов из района. Те сказали, что приедут завтра, или, посоветовали привезти труп в район самому. На этом телефонная связь, прошуршав, кончилась. Сотовых у местных не было отродясь, и пьяный охранник из здания администрации предложил какую-то радиостанцию, предназначенную для связи со скотоводами на стойбищах.

            Тем временем, все-таки тело Вени решено было транспортировать в район самостоятельно. Погрузив его в багажник джипа, потому что своих машин, как и сотовых у местных тоже не было, участковый убедил охранника и себя в том, что он задержал огнем на поражение особо опасного преступника, убившего двух мэров, сжегшего турбазу и расстрелявшего одного очень хорошего человека, про которого все знали только то, что он Резанный, забыв о том, что в его ружье уже полгода не было никаких патронов. Усевшись за руль, он зачем-то тронулся задом в столб линий электропередач, украв у поселка последний свет,  и, уронив его на автобусную остановку, давно забывшую, как выглядят автобусы. Приехавшая утроим милиция обнаружила в джипе два не очень мертвых тела и один совсем труп. Охранник был в Вениной куртке, в его часах и с его пистолетом, зачем-то засунутым в носок.

 

* * *

 

            Монгол посмотрел на Холода с Баиром:

– Ну чё, значит представился один Северный-то? К зиме значит дело. Это, конечно, хорошо, только вот кто этот Веня? Газ в лимонаде. А нам сироп нужен. Да я понимаю всё. Вдвоем-то дело много не наделаешь. Ты вот, Баир, про Лёвку говорил...

 

* * *

 

            Левка, племяш дяди Васи, уже было собрался ехать к Монголу с двумя своими лучшими кентами, но в последний момент один знакомый в райцентре из автосервиса шепнул ему, что в последнее время здесь часто появляется Ярый. Нажравшись в кабаке, он таскается по телкам, при каждом удобном случае, размахивая стволом, и крича налево и направо о том, что нагнул дядю Васю, нагнет и Монгола. Мол, даже пошел слушок, что Ярый по-пьяни разоткровенничался с кем-то из местных и сообщил, что как завалят Монгола – всё будет по-другому. Короче, Левка решил – надо прочесать кабаки, а это сделать было легко, потому, что их было всего... один. Левка открыл дверь в него, и с этой минуты поверил в счастливый случай. Напротив него, в центре обшарпанного, больше похожего на предбанник сауны, Забайкальского ковбойского салуна сидел Ярый, тот самый, который нахамил Левке на стрелке из-за фуры, и которому он слегка поправил нос и поставил на место печень. Ярый тоже запомнил тяжелый Левкин взгляд и не менее тяжелые кулаки. Сидящий рядом с ним Колдун успел даже выпить. Ярый приподнялся, схватился за стул под собой, и метнул его в Левку. Левка пригнулся и тут же, поверх его головы звонко чирикнули две пули. Кент Левки выхватил ствол, и Колдун, потянувшийся вилкой к куску мяса, закусил в плечо хорошей свинцовой примочкой из обреза, отлетев вместе со стулом куда-то к барной стойке. Левка выхватил «Макар» и несколько раз выстрелил в Ярого. Тот в лучших традициях «вестерна» попытался запрыгнуть за барную стойку, но, врезавшись в высокого бармена, свалился назад. Он пополз, петляя между столами, стараясь укрыться от пуль Левки и его товарищей. Рядом с ним падали немногочисленные посетители. Расталкивая их, Ярый дополз до туалета и заскочил туда, захлопнув за собой дверь. В это время поднялся очень пьяный и ничего не понимающий Колдун. Он направил на Левку руку, и, получив в грудь несколько хороших порций свинца и картечи, понял, что вместо ствола он держит вилку. Левка бросился к двери и попытался высадить ее плечом. Дерево прорезало несколько пуль. Левка перемигнулся с пацанами и один из них вышел на улицу. Раздался звон разбитого стекла, дверь туалета распахнулась, и оттуда выскочил Ярый, спина которого была объята пламенем – Левкин товарищ, не мудрствуя лукаво, попросту закинул через стекло горящую жестянку с бензином, валявшуюся у него в бардачке для настоящей зажигалки сурового американского ковбоя "Zippo". Горящего Ярого тушили ногами, сбив на пол, а после, приподняв за шиворот, бросили в машину и повезли к Монголу. Там прикинув что к чему, Ярый рассказал все за Севера, Корня, московских воров, за их расклады и попросил вмазаться. Левка вывел его к коровнику и хорошенько вмазал в затылок из обреза, утопив труп в незамерзающем, как горячий сероводородный источник, коровьем дерьме.

            Две машины понеслись от места, где прятался Монгол к месту где прятался Север.

 

* * *

 

            Змей угрюмо смотрел на Владю:

– Слышь, Корень, беспонтово это все. Мы людей терять начали. Уже трое. Колдун, конечно, конченный, но руки, в которых ствол держать, были. Ну свалили мы из этой горы без медной хозяйки, дальше чё?

– Мы же их искали, – вмешался Север.

– Кого ты искал? – Владлен толкнул в грудь Севера, – вы чё, черти, – он выхватил ствол, – рамсы попутали? Один под дурью, два других бухие в хлам. Кого они искали? Пока мы здесь шкерились – они кайфовать ездили! Где они Монгола искали? В кабаке и у блядей что ли? Это ваши люди! Кому вы, суки, предъявляете? Мы дело делаем или чё? Ты, ну давай заднюю включим!

Север приподнялся с пола и недобро взглянул на Владю:

– А ты чё, основной здесь?

– А ты еще не понял?! – Владлен резко, ударом ноги снова свалил его на пол и направил ствол на сидящих Кузбаса, Змея, Казаха и Тюленя, – и вам что ли, блядь, на понятном объяснить? – он посмотрел на валяющегося на полу Севера, – ты вором хочешь быть или я? Чё ты сделал, черт? Чё ты вообще можешь? Сидеть и Монголу жопу лизать? А как дело до кипеша... – он злобно сплюнул.

– Слышь, а он дело базарит, – оглядел всех Кузбас, – только не так резко, братан. У нас соображаловка у всех есть. Это тема твоя – ты в ней и секешь.

Валяющийся на полу Север непонимающе посмотрел на Кузбаса, а тот продолжил:

– Да не зыркай ты так. Должен же тебя кто-то научить, если сам не вгоняешь. Одно дело фуры потрошить, а тут... Говори, короче, Корень. На меня рассчитывать можешь.

Владя протянул руку Северу:

– Извини, погорячился.

Все сели за стол и Владлен, оглядев всех, начал:

– Короче, так мы Монгола сто лет ловить будем. Он же не один. Кто Веню шлепнул, догадываюсь. А Колдуна с этим уже другие.

– Так Ярый же... Может ушел? – попробовал спросить слегка потерявшийся Север.

– Никуда он не ушел. До Монгола он дошел. Люди базарили – его в тачку кинули и поехали. А язык ему развязать – способы найдут. Так что верняк, что мы оттуда соскочили. Это уже не Монгола игра, я чувствую. Поэтому мы вот чего должны. До этого мы Монгола искали, а теперь пускай он нас ищет.

– И как? – усмехнулся Кузбас.

– А просто. У Монгола здесь темы все свои – железная дорога, трасса, нелегалы, фуры, коммерсы, эти, металлисты, ну железо которые у местных покупают. Так вот, это все порушить надо. Деньги в общак не пойдут – за Монгола базар гнилой пойдет. А он же правильный – вор слово дал! Вот тогда он вылезет, тогда ему есть, что терять. Это гребанное "Я В ЗАКОНЕ"!!!

 

* * *

 

            На узловой станции только что остановился товарный состав, следующий из Владивостока. Наверное, ни для кого не секрет, что большинство японских иномарок поступают к нам в качестве «конструктора» – битые и покореженные «Тойоты», свернутые «Ниссаны», согнутые «Хонды»... Обычные «Лего» -детали – капоты, крылья, движки, ходовые, колеса. Покупатель этого конструктора развозил запчасти и огрызки машин по тайным автосервисам, где они, благодаря умелым рукам превращались в узкоглазые и гордые «Тойоты», смелые и бодрые «Ниссаны», агрессивные и волевые «Хонды». Конструктор продлевал жизнь японского битого хлама, и, садясь за руль почти новой «японки» с совсем небольшим пробегом, покупатель чувствовал себя королем дороги. Именно в этом бизнесе хозяевам конструкторских бюро помогал Монгол.

            Владлен, Змей, Север, Кузбас и Тюлень с Казахом появились на станции в то время, когда с железнодорожной платформы выгружали контейнеры, по документам везущие в Россию товары народного потребления – тефалевые сковородки и нержавеющие вилки. Разговор с получателями груза был по-деловому краток. Для установления между ними моста взаимопонимания, Север прострелил одному из них руку. Второму, намекнувшему «что-то за Монгола», просто выбили зубы, ударив головой о железный семафор. Охранников и водителей, как пленных партизан, поставили на колени на запасных путях и пустили гулять вдоль их рядов Кузбаса с монтировкой. С курьером от поставщиков разговор вышел предельно краткий – Владлен тупо прострелил ему голову. Забрав все деньги, они при помощи крана пороняли контейнеры, разгрузив их прямо на неебовые тачки участников сделки, оставив всех в полном недоумении, униженных и обобранных. Разговор на трассе они не стали откладывать на долгое время, и в этот же день демонстративно, возле поста ГИБДД, сожгли две фуры вместе с дальнобойщиками, расстреляв в кафе экспедиторов и забрызгав их кровью товарно-транспортные накладные и поддельные сертификаты соответствия. С утра они нагрянули в бывшую военную часть, где охраняемые прапорщиком на КПП жили нелегальные китайские гасторбайтеры. Напуганных работяг они познакомили с особенностями национального разбоя, забрав у них все деньги, документы и по-простому перепиздив несчастных. Север зашел в кабинет командира части и ножом, воткнутым в живот, расторг его договор с Монголом. Одновременно по всему отрезку трассы, контролируемому Монголом, за один день сгорели все кафе, порушились автосервисы и были ограблены автозаправки. Напоследок от нечего делать, Кузбас тупо остановил первого попавшегося дальнобойщика, расстреляв при этом две машины сопровождения, и собственноручно спихнул груженную компьютерными мониторами фуру с моста в речку. Раздев дальнобойщиков, он выдал каждому по порванной покрышке, которую они натянули на себя как пачку балерины, и пешком отправил «ехать дальше» «с ветерком в жопе» под свой накуренный смех.

            Где территорию Монгола не удалось захватить – там тупо насрали. Побили стекла в мотелях, постреляли на рынках, убили какого-то таможенника и разобрали на дрова несколько придорожных кемпингов, до смерти напугав их случайных постояльцев. Так в империи Монгола появились варвары.

            Владлен смотрел с обрыва на догорающую фуру:

– Вот теперь они нас точно бросятся искать...

 

* * *

 

            За столом в бревенчатой избе царило какое-то смятение. Баир курил, Лёвчик нервно строгал палочку, один из его корешей, Сява, тупо перещелкивал два канала, второй крутил по столу «Макар». Монгол смотрел ничего не понимающим взглядом на Холода:

– Какая игра? Они дело моих последних лет порушили. Люди будут знать – Монгол не может дать защиты. С Монголом вот так можно – пришел, растоптал...

– Они на это и рассчитывают, что гордый ты. Им на твои дороги насрать. Им нужно, чтобы ты вылез, как там у вас, воров, положено – приехал, обозначил: «Я вор», предъявил, они напряглись, ты повернулся – и всё решено! Только сейчас ты ничего не рулишь. Они даже не будут ждать, пока ты спиной повернешься, они даже не услышат, что ты вор! Они просто снесут тебе голову. Не-е, по понятиям ты, конечно, станешь героем, но герои умерли! Вот из-за этого! Ты знаешь, Монгол, героизм – это глупость. У японцев есть пословица: «Мудрый ястреб прячет свои когти». А из-за этого героизма ты становишься легкой добычей. Цены выжить нет. Зато есть цена слову «жить». Если ты собрался это и дальше делать – нельзя играть в чужую игру.

– А с чего ты решил, что это игра? Всё гораздо серьезнее!

– Всё игра. Я знаю это лучше всех.

– Ты чё, Чингисхан, не проигравший ни одного сражения? – усмехнулся Баир.

– Да. Потому что «про-иг-рав-ший» – он не сражался, он играл. Проиграть сражение – не значит его слить. Проиграть – это сыграть. Вот ты, Монгол. Вот ты выйдешь на поле. Это их поле. Они хитрее тебя, умнее...

Монгол вопросительно с недовольством посмотрел на Холода, а тот продолжил:

– ...да, Монгол, еще и сильнее. Потому, что они подготовили поле. Ты был не готов к битве, но ты еще не проиграл войну. Они, и те, в Москве, и эти рассчитали твои шаги. А подумай, сейчас ты стоишь, и они не видят твоего движения. Тогда шаги начинают делать они. Они порушили всё твоё, и зная, что гнев бежит быстрее, ждут тебя, потому что в гневе ты не видишь ничего, у тебя перед глазами нет людей, только мишени. Ты стреляешь в них, ты смелый, храбрый, отчаянный! И только потом ты понимаешь, что они не прячутся, а смотрят на тебя, направив все свои стволы и дожидаются того момента, когда ты перестанешь перед ними клоунничать. И вот тут, Монгол, чисто по-японски, но очень по-нашему «смерть догоняет жизнь».

            Холод замолчал и увидел, как все смотрят на него, побросав свои ненужные занятия, смотрят осмысленно, понимающе и очень внимательно. Монгол поднялся из-за стола:

– Выходит, вот кто у нас старший. Ну и что ты предлагаешь?

Холод усмехнулся:

– Нет хитрых узлов, есть хитрые руки.

 

* * *

 

            Север встретился с нужным человеком в его небольшом магазинчике на краю поселка.

– Ну чё, Сурик? Слышно чё?

– Да Север, мутно всё. Ментам не до вас. Там в Чите сбербанк взяли, денег тьма, ищут все. Не до вас. У участковых, правда, ориентировка на тебя лежит, но ты сам знаешь, что такое наш участковый – пёс с конурой дырявой, – с легким кавказским акцентом продолжил Сурик, – пока дождь и у него конура течет, он дырки заделывает и лаять ему некогда. А местные в шамана с бубном верят. Знаешь, у меня сват чуть поодаль живет. Так вот у них двух участковых убили. А третий у того, кто убил, дома живет, с сестрой его спит. И никто их и не убил, оказывается. Просто они влезли куда не надо. В Москве раз был. Вот там менты! На каждом шагу – паспорт, шмаспорт... Но и там братки живут. А у нас... – Сурик махнул рукой, – давай, короче, не волновайся.

– Я на счет Монгола, – напомнил ему Север.

– Э, а вот тут, брат, есть интересный вещь. Другому бы не сказал – тебе скажу. Люди Баира видели. В общем, Монгол ехать отсюда собрался. Мол, с Москвы ему люди звонили, там на него все расстроились: коммерсанты... Вот воры Монголу и говорят: «Что-то у тебя плохо всё. И где деньги? Чё-то у тебя всё мимо. Дальнобойщики горят. Иномарки больше не везут, а люди деньги дали. Давай-ка мы, Монгол, спросим с тебя. И люди у тебя гибнут, и порядок нет никакой».

– А он чё? – заинтересовался Север.

– А он это, говорит: "Приеду сейчас". Дурак – человек! Я вон когда брата жены убил – в Ереван не поехал. Я жену убил. Пускай Ереван сам ко мне едет сюда. Замерзнет весь! А Монголу с деньгами ехать надо, которых нет у него. И никто ему их не даст, потому, что не верят ему. Вот Монгол и договорился, чтобы деньги были и доверие вернуть, надо ему китайских друзей деньги помочь отвезти. А люди у него сейчас с ним нормальные.

– Да уж, – передернулся Север, – и чё?

– Ну и вот, ему надо деньги с китайцем одним, он из ихней мафий, тириада, кажется. Надо место отвезти один, и там его люди через границу переправят.

– Ты не гонишь, Сурик, какие "тириады"? – поморщился Север, – чё за косые? Ты по-русски объясни.

– Съебывает Монгол! – на чистом русском языке без всякого акцента бросил Сурик, – с бабками, которые остались. И с людьми, которые половину твоих поклали. Договорились они. У вояк оружие взяли, автобус. А китайский коммерс – так, для прикрытия. У Монгола давно этот вариант продуман, потому что вор он, а ты беспредельщик. И давай, Север, всё, в расход. Я всё тебе сказал. И если у моего магазина хоть кого-то со спичками увижу – не обессудь, брат. Ты одно моё дело разрулил. А это тебе заместо спасибо. Лови Монгола. На туристическом автобусе они поедут, как туристы.

            Владлен, слышавший всё это, ждал Севера на выходе.

– Туфта какая-то, – сплюнул Север, – туристы... Гонево! Ты же говорил...

– Говорил, – сказал Владлен, – а сейчас думаю, – он поднял воротник куртки, – завьюжит, по ходу, скоро.

 

* * *

 

            Первым автобус увидел Змей. Подмигнув стоящим сзади четырем джипам задними габаритами, он рванул следом за ним. Во второй машине сидели Кузбас, Север и Владя. Экипаж Змея и все остальные машины были добиты Севером пехотой из местных, нанятых за «каждому по 500 баксов и всё, что есть в автобусе». Грозно прорычав, вся кавалькада понеслась вслед за Змеем. Обгоняя автобус, Змей увидел, что в салоне сидят какие-то люди и стоят баулы.

– Бей! – скомандовал он водителю.

И тот протаранил левый бок автобуса. Раздался скрежет, и Змей, опустив окно, вылез с заднего сиденья с автоматом. Очередь ударила по стеклам и тут же вернулась, полосонув по крыше «Поджеро». Сидящему рядом со Змеем, пуля пробила голову. Водитель резко вывернул руль влево, но очередь из автобуса перекрестила двери. Сидящий рядом с водителем, от страха выпрыгнул на ходу и тут же попал под колеса «Ниссана», в котором ехал Казах. Ударившись об решетку, он перелетел через крышу и в нелепой позе примерз к обочине. Змей выстрелил в ответ, но к первой очереди добавилась вторая, которая размазала мозги водителя по салону. Об лицо Змея шлепнулся кусок мозгов. Джип несколько раз перевернулся вокруг своей оси и вылетел навстречу автобусу. Тот ударил его, и он, проскользив дальше, будто споткнувшись о кювет, вылетел на обочину, и со всего размаху, несколько раз перекувырнувшись, ударился об столб. Тут же раздался взрыв. Казах грязно выругался, и, сидя за рулем, ударил по газам по полной. Он врезался в зад автобуса, покорежил бампер, а сидящий рядом с ним выбил ногой стекло и начал обстреливать заднюю часть автобуса. Вслед за ним уже спешил джип с местными. «Ниссан» Казаха, как будто приклеенный, не отрываясь катился вслед за автобусом. Отклеил его кто-то очень лихо высадивший заднее стекло автобуса и вваливший в капот джипа несколько коротких очередей. Джип дернулся и заглох. Из-под капота повалил густой пар.

– Нет дыма без огня, – усмехнулся Холод и выпусти сквозь разбитое стекло заряд «Мухи».

            Последнее, что увидел Казах, была яркая звездочка, приближавшаяся к нему на огромной скорости. Не успев услышать его желания, она стала его последним пиздецом.

            Джип с местными остановился от неожиданности, но его уже обогнал «Крузер» с Тюленем. Тюлень вылез в люк и из «Калаша» начал стрелять по колесам. Стучащий по бетонке отвалившийся бампер автобуса упорно не давал ему это сделать. Наконец, он вроде бы попал и потряс автоматом от радости. В этот момент автобус резко затормозил, джип на огромной скорости ударился об него, танкист – Тюлень вылетел из люка и оказался зажатым между «Крузаком» и автобусом. Таких железных объятий он не выдержал. Кровь фонтаном ударила изо всех щелей в голове. Автобус рванул вперед, а джип намотал на колеса то, что когда-то гордо представлялось на стрелках Тюленем.

            Оставшиеся две машины старались взять автобус в клин. В это время им на помощь на «Сузуки» уже спешил матерящийся за рулем Кузбас. Джип, идущий слева от автобуса, так увлекся погоней, что не заметил неизвестно откуда взявшийся на Богом забытой трассе грузовик с прицепом, груженным силикатным кирпичом. Его водитель попробовал уйти правее, но скользкая дорога понесла его, прицеп выкатился вперед, соскочил с фаркопа и несколько раз перевернувшись, похоронил под собой преследователей.

– Во! – усмехнулся в окно Холод, – гранит умеет молчать. Слышь, Баир, – он крикнул водителю автобуса, – прикинь, пацанам повезло – целый силикатный мавзолей на братской могиле!

И тут же он выстрелил из автомата по идущей справа машине. Но это уже было ни к чему. Левчик с пацанами методично превратили ее сначала в дырявый дуршлаг, а потом в консервную банку, которая тупо остановилась сама по себе и в которой, как кильки в томатном соусе, были утрамбованы братки в своей крови.

            Кузбас, матерясь черти знает как, всё еще пытался догнать автобус. Владлен, высунувшись из окна, несколько раз выстрелил. Человек, сидящий в автобусе у когда-то заднего стекла ответил ему прицельным автоматным огнем, разбившим фару и продырявившим радиатор. Кузбас попытался обогнать его, но автобус упорно прижимал его к правому краю обочины. Давление усиливали сразу четверо человек, стрелявших сквозь разбитые стекла. Кузбас пробовал проскочить вперед, Владлен пытался безуспешно прострелить колеса, а Север с перепугу как пират орал: «Давай на абордаж!» ... И тут Владлен увидел меж осколков боковых автобусных стекол того, кого он ждал с автоматом в руках. Владя выхватил второй пистолет, но в это время автобус снова ударил по боку. Как показалось Владлену, Холод с дьявольской улыбкой выпустил длинную и очень долгую очередь в «Сузуки». Посыпались стекла. Одна пуля попала Северу в плечо, а вторая в ногу. Владлен вроде уже поймал Холода в прицеле, но автобус ударил в бок еще раз. Севера отбросила на Кузбаса, тот не удержал руль и джип по касательной вылетел с трассы как раз в тот момент, когда Владлен выстрелил. Пуля ударила в крышу. Владю отбросило к противоположной двери, в шее у него что-то хрустнуло. Кузбас постарался выровнять потерявший управление джип, который летел уже среди каких-то кустов и редких деревьев. Он безуспешно давил тормоза, окровавленный Север зачем-то пытался выйти, а автобус, ставший маленькой точкой вместе с ухмылявшимся Холодом, уносился куда-то вдаль. «Месть слегка перекипела...», – подумал Владлен перед тем, как «Сузуки» ударился о дерево, и он потерял сознание...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

   

            Дато зашел в фешенебельный ресторан. Узнавший его мэтр, на ходу подхватил пальто, и, хлебосольно раскланявшись, провел его в зал, проскользив по паркету до VIP-кабинета. Дато зашел внутрь и уселся за явно небосяцкий стол. Напротив него сидел угрюмый мужчина лет пятидесяти со свернутым набок носом.

– Здравствуй, Веселый, – Дато протянул ему руку, – как дела брат?

– Здравствуй и ты, брат Дато, – Веселый посмотрел на холеную руку без единой татуировки и схватил своими синими исколотыми клешнями ребра барашка и вгрызся в них железными зубами, – извини, не ручкаюсь, запачкать боюсь, или запачкаться. Как лучше, брат Дато?

– Это что, шутка юмора такой? – попытался возмутиться Дато.

– А я чё, так на циркача похож? – Веселый швырнул кости в тарелку, – ты чё, вот так посмотрел на меня и клоуна увидел? – правое веко Веселого нервно задергалось, – ничё мне рассказать, Дато, не хочешь?

– Работаем, Веселый, дела помаленьку, о бродягах помним, общак греем...

– Греешь блядь?! – Веселый гневно сплюнул в тарелку, – о бродягах помнишь, а обо мне забыл? О том, кто твою черную жопу на трон воровской посадил! Чё там у тебя за дела в Забайкалье?

– Да как бы в принципе ничего и нету, – попробовал выкрутиться Дато.

– Ой, блядь, – поморщился Веселый, – не юли, кутаисец. Через голову думал прыгнуть? Думал, сидит Веселый, весь такой по масти...

– Да нет, упаси Господи...

– Ой, зря ты Бога поминаешь! – Веселый загробастал бутылку коньяка, налил себе в фужер для минералки и залпом выпил, – дошла до меня малява оттуда одна. Ну ладно, Монгола ты порешить решил. Никак с ним не пересекался, но мешал тебе старик. Допустим. Ну зарядил ты людей. Ну побеспределили они. Но так у меня на виду еще никто не обсирался! Там, сука, какой-то Дикий Запад! Все наши партнеры стонут! Груз не идет, склады горят, людей пачками ухлопывают, бардак полный! И говорят, Дато все это замутил. Пока говорят.

– Так больше ничего и не скажут! Пускай говорят, псы бешенные!

– Они-то пускай говорят. Главное, чтобы Монгол ничего не сказал. Ты с беспредельщиков бабки брал? Крышу им делал? – Веселый как удав на кролика уставился на Дато.

– Ну... если там..., – замялся Дато.

– Значит брал, – не дал договорить Веселый, – так вот, это считай как приговор себе поднять с земли. Монгол тебе дорогу перешел! Ты с кем делиться-то вздумал, а, Дато? Кто ж тебе так шоколадно все маршруты попутал? Был у меня кореш один в восьмидесятых, – Веселый вытащил из золотого портсигара сигарету и закурил, – банду на Дальнем Востоке сколотил и цеховиков грабить начал. Это что-то вроде барыг наших. Прогремел по полной, а как горячо стало – ко мне пришел: помоги мне, Веселый, мол садиться сейчас, менты на хвосте, а чё там на зоне будет? Сел, в общем, а я словечко за него замолвил – дурак был. Досидел он нормально, за зоной даже кажется смотрел. Вышел и жуликов охуячил. В кабаке они сцепились. Ему-то предъявлять ничего не стали – ко мне приехали. А тогда уже перестройка пошла, капуста зеленая расцвела – только руби. В общем, пришлось мне его искать, чтобы пером проткнуть, и потом на зону садиться, на десятку! И вышел я, Дато, только в девяносто седьмом. А кореша мои уже, сам знаешь. С одной стороны – вроде как от девяностых уберегся, а с другой – всё поменялось. И я потом, как пацаненок за свою же поляну до последнего кусался, до железок вот этих! – он щелкнул себя по зубам, – а к чему всё это я, Дато? Денег он мне дал – мы тогда сильно нуждались. У нас тогда все по лагерям сидели. Чтобы дачку братве собрать – мы сами карманы рвали. Так-то вот, Дато.

– Да там не то, что ты думаешь...

– Главное, Дато, чтобы тебе думать не пришлось, потом – где и когда я тебя проткну. Я же тебя в закон привел. Помог ты, базаров нет. Но сейчас так насрал! И сейчас ты Монголу по сто пятьдесят свечей в день за здравие ставить должен, чтобы он там всё выровнял, потому что, Дато, кончится Монгол – ты туда с Тимой поедешь. Так толковище решило.

 

* * *

 

Владлен пришел в себя, и первое, что он увидел – это руль, который был зачем-то на крыше машины, и ноги Кузбаса, которые торчали из разбитого окна.

– Кто же, блядь, с кожаными черными ботинками белые носки носит? – Владлен выругался и попытался ногой отбить то, что осталось от двери.       

Вытащив Кузбаса за ноги, при этом порезав ему всю морду и голову битым стеклом, он хорошенько его встряхнул и по обилию матюков, вырвавшихся из его рта понял, что он жив. Север вывалился из тачки немного раньше и черной мертвой птицей валялся на желтой траве. Владя пнул его ногой, тот что-то прохрипел.

– Каркает, Блядь, – разочаровался Владлен, – живой, блядь еще.

Прихрамывающий Кузбас приподнял Севера, и они пошли через куцый осенний лес с хлюпающим под ногами болотом. Ближе к вечеру они набрели на осколки какой-то котельной с сараем и завалились спать на мешках с технической солью. Владлен проснулся от того, что почувствовал – его лицо покрылось инеем. Дрожащими руками он достал пачку сигарет, закурил, потом насобирал каких-то досок и обрывков картонных коробок и разжег костер. Усевшись возле ярко пылающего пламени, он крепко задумался, и, выкурив полпачки зараз, понял, что хорошо встрял – Холод здесь, Монгол жив, их нет. О том, как они накуролесили – уже знают. Ни сегодня – завтра Дато, сообразивший, как его наебали с двумя «лимонами», зашлет сюда людей, и глупо полагать, что эти люди будут убивать Холода, они будут убивать Владлена. Значит, время еще есть. Он посмотрел на Кузбаса и Севера. Хотя, Север может раньше Дато отзвониться... Гребанный Холод! Он опять его наебал!!! Как всегда! Владлен зачем-то вспомнил, что в его новогоднем подарке три года подряд не было мандаринов. От Холода мандаринов точно не дождешься. Владлен рассчитал его шаги, но рассчитать Холода было невозможно. Нет, он не мстил за отца, он искал Владлена еще до того, как он начал искать его! Холод не знает, что такое месть. Ему уже некому мстить! Он всегда говорил, что убивать – это его работа. Деньги не важны, важен результат – хорошо сделанная работа! Он же альтруист, всё ради красоты стиля. Из-за этого стиля Владлен наебался. Его месть вышла какая-то тормознутая и слишком поздняя, причем совсем не к месту. Перекормили, гады, валиумом и галоперидолом! Владлен с этой местью жил вчера и завтра, а Холод жил сегодня. И из-за этого трижды ебанного сегодня завтра Владлена может никогда не наступить... Он поднялся и начал ходить вокруг костра. Если мести не получилось – значит, надо хотя бы сделать больно. Он толкнул Кузбаса:

– Слышь, дело есть.

Север проснулся. В сарае не было ни дня, ни ночи. Был едкий дым старых досок и мокрого картона. Он поднялся с мешков и наступил на простреленную ногу. Скривившись от боли, он полез в карман за сигаретами, но не нашел там ствола. Спросони он попытался что-то крикнуть, но дым едкими комками забился в его горло, нос, глаза. Слезы полились градом. Он понял, что горит. Бросившись к двери, Север начал беспомощно ломиться в нее, совсем не чувствуя огненного жара, лизавшего доски. Прогоревшие стропила рухнули, обдав его целым фонтаном огненных брызг. Север бросился к забитому досками окну и, сдирая пальцы в кровь, принялся отдирать их. Горячий воздух жег внутренности изнутри. Он не почувствовал, как загорелась его штанина. С разбега он снова ударился об дверь, отлетел назад и бросился к окну. Скрипя ногтями, зубами, он, словно пойманный хищник, раздирал доски. Пламя со штанины перескочило на куртку. Он сорвал ее с себя и принялся забивать горящие обломки падающей крыши. Сарай был объят огнем. Сознание медленно уходило от Севера, глаза застилал плотный туман. Дощатый пол уже горел. Спасаясь от огня, он запрыгнул на мешки с солью. В это время вниз рухнула часть крыши вместе со стропилами. В образовавшейся дыре Север увидел небо, затянутое клубами черного дыма. Хватаясь руками за горящие доски, он как акробат, вскарабкался по ним наверх и спрыгнул туда, где заканчивался огонь Упав на простреленную руку, он даже не почувствовал, как она хрустнула. Проведя рукой по волосам, он почувствовал, как они превращаются в золу. Север посмотрел на ладони, покрытые волдырями – ожогами и кости, торчащие из локтевого сустава. Собрав последние силы и волоча за собой простреленную ногу, он сделал шаг и двинулся вперед. Метров через триста жуткая боль пронзила все тело. Огромная сопка перед глазами, похожая на горб верблюда, материализовалась в две огромные женские груди размера никак не меньше «пятый» с торчащими наверху сосками – елками. Улыбнувшись чему-то своему, Север потянулся к ним здоровой рукой, пытаясь замацать, но, покачнувшись, рухнул вниз, звонко стукнувшись о землю.

 

* * *

 

Холод вернулся в дом Монгола. Как водится, они закатили пирушку, последствием которой стало купание Левки без трусов в конце сентября в какой-то грязной луже, названной им «то, с чего начинается море». Баир поборолся с двумя Левкиными корешами на руках, и поборол их сначала по очереди, а потом обоих вместе. Относящийся спокойно к алкоголю Холод, нажрался так, что весь вечер разговаривал хайку, причем не утруждая себя их переводом с японского. В конце вечера изрядно захмелевший Монгол взял в руки гитару, дал первый блатной, обнял ее и уснул. Утро встретило Холода шумом в голове и Левкой, уснувшим напротив него в тарелке. Мучимый вопросом опохмеляться или нет, Холод вместе с бородатым фермером напоил и накормил скотину, и, усевшись на валуне, подставил сбегающему на зиму солнцу обветренное лицо. Шутка с автобусом удалась. Друг Баира, готовивший этот автобус для каких-то китайских бизнесменов, услышав сумму на один ноль больше, не задумываясь, продал свое усиленное бронированными пластинами чудовище, предназначенное для перевозки рублей и долларов в Поднебесную с целью их превращения в косоглазые юани. Волновал только один вопрос – жив ли Владлен? Холод видел, что произошло со всеми машинами, но судьба последнего экипажа волновала его больше всего. Левка видел, как он, несколько раз перевернувшись в воздухе, ударился об дерево, но Холод этого не видел. Вполне возможно, Владлен расквасился где-то раньше, хотя Холод в последнее время совсем отвык от разных случайностей. Жизнь в Японии сделала невозможное. Среди «ускользающее прекрасно, а постоянное нет» он начал ценить не только жизнь, но и смерть. Недаром там любят говорить: «Гранит не молчит, он слушает». Холод научился слушать себя. До этого он повиновался инстинктам. Да, они были быстрее разума, они помогали выжить, но они мешали жить. Откручивая пленку своей прошлой жизни, он не только видел, что он сделал не так, что не успел, что не захотел, он видел нечто большее – зачем и почему. Глупо сваливать на «такое было время». Он узнал, что таким был ОН. Также, как и Монгол. Они похожи. Холод достал сигарету. Похожи, как отец с сыном. Он поступал так, как в свое время поступал Монгол – не задавая вопросов «зачем?» и «почему?». Они шли, просто шли. Как им казалось, выбрав свой путь. На самом деле путь выбирал их. Ведь путь, выбранный тобой, очень сильно отличается от пути, выбравшего тебя. Холод поднялся с камня и зашел в дом. Толкнув спящего на диване Монгола, он предложил выйти на улицу.

– Дальше, Монгол, чего будет?

– Всё по-старому.

– По-старому, Монгол, уже ничего не будет, – Холод зябко поежился, – «всё меняется, всё течет, пусть всё это унесет вода» – так говорят. Знаешь, в чем наша самая жестокая ошибка? В том, что мы хотим что-то вернуть. Это мешает нам идти вперед. Я знал тех, ну из-за кого всё это.

– Из-за кого? – посмотрел на Холода Монгол.

– Из-за меня. Я тебе говорил, а ты не понял.

– Ну значит всё. Твои грешки закончились.

– Ты не понял, Монгол, из-за меня, потому что я так хочу. Это не прошлое. Я давно уже сегодня жить научился.

– А может ты и завтра видишь? – криво улыбнулся Монгол.

– Завтра наступит – тогда и посмотрим. Сегодня, Монгол, есть те, которые не дадут жить по-старому. Это дурак думает, что «сегодня» уже закончилось. Оно не закончилось. Ты знаешь, сколько у тебя таких Северов? Ты уверен, что мы их всех...

Монгол непонимающе посмотрел на Холода:

– Ни в чем нельзя быть уверенным.

– Вот это ты правильно говоришь. Пока будут «Северы», «Корни», другие – они тебе не отдадут свое завтра, Монгол.

 

* * *

 

Майор Кольцов уже начал забывать ставшую для него судьбоносной фразу «ёб твою мать!». Это зловещее ругательство преследовало его коллег – «оборотней», начальника, попавшегося на взятке, и даже соседа по даче, огурцы которого росли медленнее. Кольцову дали какой-то отдел, загадочно намекнув в главке про Академию МВД и звание подполковника. Борясь за раскрываемость, он постоянно кого-то задерживал, с кем-то боролся, и дослужился до какой-то юбилейной медали и юбилейных часов от замминистра. Его Нинэль, расстроившись на часы от замминистра, которые оказались не от «Картье», переселившись к нему со всеми кремами, косметичкой и гардеробом, толкала Кольцова на путь коррумпированности. Но, оставаясь честным дураком, Кольцов продолжал честно задерживать и бороться. Пока не наступил тот день, когда вернулось «ёб твою мать!» вместе с вызовом в главк и ужином, который забыла приготовить Нинэль. Последнее было не так опасно, потому что проставляясь за новую должность, Кольцов не только напился, но еще и нажрался разных салатов. Начальство решило, что с преступностью он будет бороться не в каком-то отделе с буквой, а на передовой в бронежилете с надписью "СОБР", в который, как выразился один из его коллег, преступникам проще стрелять в темноте. Не дождавшись ужина и секса, Кольцов включил телевизор. Лихой репортер, изображая то преступников, то жертву в своем репортаже – театре одного актера, рассказал о том, что сейчас творится в Забайкалье. Кольцов посмотрел на сопящую рядом Нинэль, и почему-то подумал: «ёб твою мать, а ведь туда и пошлют!», после сказав это еще несколько раз вслух. Проворочавшись полночи и дождавшись утра, он поехал на новое место работы. Оперативное совещание началось с показанной вчера по ящику ситуации. Измученный ночными кошмарами Кольцов, безысходно высказал свои предположения по данному вопросу, проанализировав сложившееся положение и предложил несколько вариантов решения данной ситуации. И только тогда понял, что сам напросился туда вместо майора Носова, обреченно молчавшего где-то в углу. «Ёб твою мать!!!»

 

* * *

 

...Сеня уже три часа дожидался на квартире курьера. Он в одно рыло протоптал дорогу с наркотой, шифруясь и от мусоров, и от воровских. Нет, конечно были жулики и на его стороне, которым он щедрой рукой насыпал килограммами «белого». Но всё было шатко, как перила старого моста, с которого Сеня уже однажды шлепнулся прямо на зону, где несмотря на воровские запреты грел общак наркотой. Халявный раскумар за три года отсидки вылетел ему в копеечку. И вот сейчас он отрабатывал новый маршрут. В дверь позвонили. Сеня оглядел своих подручных и отправил одного из них открывать дверь. В комнату вошел азиат с чемоданом в сопровождении четырех крепких парней. На столе появился кожаный кейс с несколькими свертками, который уже сегодня должен был быть разбит на дозы и граммы, и незнакомые Сене люди должны были разбадяжить это мелом или известкой, и начать впаривать среди постоянных клиентов. Сеня облегченно вздохнул и вытащил из внутреннего кармана зеленые кирпичи баксов. Азиат улыбнулся и превратился в... Баира, выхватившего пушку. Холод и Левка с подручными последовали его примеру. В квартире запахло кровью и порохом. Мозги Сени смешались с содержимым пакета, вспоротого для пробы. Граммам так и не суждено было стать чьими-то смертоносными дозами...

...Исса преследовал фуру уже несколько десятков километров. Он видел, как в нее загружали какие-то большие картонные коробки. Судя по кряхтящим грузчикам – очень тяжелые, а по охране, внимательно следящей за этим процессом – достаточно ценными. В отъехавшей от склада конфиската бытовой техники фуре ехала новая машина Иссы – джип, а может быть даже БМВ или мерс. Новая квартира, если даже получится – с евроремонтом. Пиджак от Армани, как у Вахтанга, и цацки с брюлами, за которые ему точна даст Оля, безнадежно окучиваемая им последние полтора года «вице-мисс Забайкалья». Прижав фуру к обочине, Исса с друзьями выскочили из машины, натягивая на ходу черные маски и вытаскивая оружие. Исса распахнул дверь и направил ствол, уже уверенный, что напугал водителя одним своим грозным видом, подкрепленным для большей значимости раздолбанным ТТ. «Бабки! Что везешь? Быстро всё! И дверь открывай. Это налет! Быстро! Что везешь?», – проорал Исса. «Пиздец твой!» – пуля Холода из обреза вмазалась прямо в прорезь шапки. Исса отлетел от машины на несколько метров и распластался на дороге, раскинув руки в стороны, наверное, пытаясь убедить своих людей, что он лег просто позагорать. Картину «пляжа» окончательно дописал Левка и сотоварищи, вылезшие из кузова и короткими очередями раскидавший подельщиков Иссы по асфальту в самых нелепых позах, оставив «туристов» возле фуры, в коробках которой лежал майонез, безнадежно просроченный и испорченный. Холод и пацаны заскочили в подъехавший джип Баира...

...Бригадиру Савве знакомый из администрации намекнул, что землей возле Богом забытого поселка заинтересовались какие-то московские бизнесмены с целью строительства здесь элитного коттеджного поселка, возможно даже с пятизвездочными гостиницами и бизнес – центром. Не сразу понявший всю нелепость этого положения и строительства чего-то элитного среди убогого и грязного захолустья, Савва услышал фразу «московские бизнесмены», и, почему-то решил, что на осмотр участков они приедут с деньгами. Приехавшие Холод, Баир и Левка, наверное, поступили нехорошо, расстреляв Савву и пятерых его кентов в глухой Забайкальской степи, в которой они, конечно же, ничего не собирались строить...

Вот так началось «светлое завтра» в крае непуганных идиотов и беспредельных возможностей среди местных царьков на один день, работников ножа и топора петляющей трассы, тружеников утюга и паяльника и вольных беспредельных стрелков «шервудских» сопок. Одного из них вместе с джипом утопили в каком-то грязном озере на потеху местным, которые в шутку стали друг другу рассказывать по-пьяни веселую историю про «крышу озера», которая «вон там до сих пор торчит». Другого застрелили в бане, и, пожалев пули на «контрольный», добили паленом по стриженной голове. Третьего, раскидывающего трупы китайских бизнесменов по канализационным люкам, не просто поломали и скинули туда же, а еще и засыпали сверху самосвалом угля. Четвертого, мечтавшего о своей чисто бандитской поляне, прокатили по «его» земле на фаркопе, предав его тело тому, о чем он так мечтал. После этого глупые кончились, а умные стали думать и отправлять к объявившемуся вновь Монголу своих «гонцов» со скупыми малявами, что «бес попутал и больше они так не будут». Последнего, самого несговорчивого, Троца, удостоили визитом Холод и Баир с топором, на понятном объяснив, что «чужое бес спроса брать нельзя», отрубив то, чем оно берется по самый локоть. И тогда стало совсем тихо. Последний выстрел в полной тишине прозвучал в кабаке в каком-то бурятском улусе. Он потерял для всех беспредельщика Кореша, однажды решившего, что банду Севера чисто по-пацански жаль. Стреляли на этот раз бухавшие с ним же то ли не совсем пьяные, то ли более сообразительные подельщики.

О самом Севере кончились даже слухи, так же, как и о Корне. Монгол успокоился, и даже сам Холод немного поосел. Схемы Монгола продолжили работать.

 

* * *

 

Владлен валялся на пыльном матрасе прямо на полу. Кузбас грелся, прижавшись спиной к батарее и жрал сухой «Доширак» прямо из коробки, при этом очень противно хрустя.

– Слышь, Кузь, – приподнялся Владлен, – язву себе нажуешь. Сходи чё-то человечье купи. Неделю здесь сидим. Бабки вон возьми.

– За на хуя? – Кузбас высыпал в рот приправу из пакетиков, – тут вон еще с прошлых постояльцев этой хавки две тумбочки осталось. Ты мне лучше скажи, долго мы в этой красоте еще сидеть будем? – он обвел рукой гостиничный номер, в который селили без паспортов, лишних вопросов и каких-то требований, – чё, номера с телевизором не было?

– Был. Но без сортира с умывальником.

– А за на хуя нам умывальник? У нас зубных щеток нет. А поссать я и в форточку могу, – прикололся Кузбас. 

– Ну ты, блядь, и Жванецкий! – Владя поднялся и закурил, – сам привел, а теперь «сколько сидеть будем?». Слышь, а может как медведь – ни зиму в спячку, а по весне разберемся?

– Не, мне белые медведи больше нравятся. Они как мы – отмороженные. Еще дней пять, Владь, придется, пока документы сделают. Я думаю, в Китай рванем. Мы по детству с пацанами пешком через границу ходили. А тут к «челнокам» прибубенимся – «шопинг-тур выходного дня» кажется это называется. А там у меня корефаны есть. Нам после рыбалки с Монголом здесь ловить нечего. А Север сука! Под монастырь подвел!

– Ну а чё в Китай, – Владлен выпустил в потолок кольцо дыма, – без денег...

– О, блядь, нашел кого спросить. Поди где-нибудь в земле лучше, наверное. А деньги? Сегодня нет – завтра будут.

– Блядь, все у вас по-тупому.

– А у вас чё, по-другому? – Кузбас зашвырнул пустую коробку из-под «Доширака» в угол.

– По-другому мы сами сделать можем.

– К Монголу прийти что ли покаяться? На карачах: «Простите, дяденька, мы больше не будем. Мы вот ваших людей зашмаляли. Так здесь баб много, мы новых нарожаем».

– Ты долго на больничке лежал? – Кузбас достал сигарету, – да не жлоби ты, – он посмотрел на начинающего закипать Владлена, – к слову пришлось. Вот, блядь, делов нет и слова появились. А раньше пиздеть некогда было.

– Так вот давай и не будем. По делу давай, – Владлен достал вторую сигарету и закурил. А может все-таки давай, с Монголом по свойски договоримся. Он вроде сейчас как в козырях весь. Вальнем его, а там люди подтянуться.

– Где они, те люди? – Кузбас посмотрел на Владю,– у нас медленнее тянуться. Монгол вон как на нашу братву окрысился. Только и базарят – одного ухуячили, другого. У нас тут домов и метров мало, поэтому радио быстро летит, хотя... Монгола, говоришь? Можно! – Кузбас поскреб в затылке, – так, если насрать на все, чисто по-приколу. А потом – один хуй, в Китай!

– За на хуя? – Владлен совсем потерял нить всей беседы.

– Да хотя бы за «Дошираком» – Кузбас подошел к тумбочке и вытащил еще одну пачку.

 

* * *

 

Группа Кольцова приехала в Читу на поезде из-за того, что чин из прокуратуры страдал «летной болезнью». Поэтому все остальные страдали из-за него неделю. Кольцов вместе с «ёб твою...» страдал на верхней полке. Больше всего ему запомнились слова начальства – «разобраться...». Покачиваясь над столом, где в стаканах звенели ложки, он просматривал оперативные сводки и рисовал в уме картины борьбы. В мозгу отпечатывалось слово «сумо». Запутавшись в именах, погонялах, названиях группировок, Кольцов побеждал с коллегами – СОБРовцами несколько бутылок водки и снова забирался к себе наверх строить планы, пока в одном из донесений то ли бухого, то ли накуренного местного оперативника он не увидел что-то до боли знакомое, связавшееся в полупьяной голове в слово «методично». Анализируя Монгола по Ламброзе, он как-то под мелькающие за окном полустанки перешел на его личные качества, нарисовав портрет Забайкальского крестного папы. «Папы!» – словно выстрелило в голове у Кольцова. Да! Монгол был папой того самого человека, который сделал всепоглощающее «ёб твою мать!» всем смыслом его жизни. Холод! Он в сотый раз пересмотрел оперативные сводки: «нагло», «цинично», «дерзко», «тремя выстрелами в голову», «на огромной скорости», «угрожая физической расправой», «огнестрельное по касательной», «в составе неопознанной преступной группы». «Ёбтвоюматческая» тень душным ватным одеялом нависла над протрезвевшим Кольцовым. «Опять» стало «снова». Как только где-то появлялся этот отмороженный Карлсон, пули начинали летать быстрее и точнее. Любая стрелка превращалась в фонтан крови, люди разучивались разговаривать и превращались в мясников, все вокруг стреляло, взрывалось, горело и плавилось. Значит, все-таки сын за отца? Кольцов вспомнил фильм великого Копполы: «Я сделал предложение, от которого он не смог отказаться». Этот Холод опять предлагает ему «ёб твою мать!». Кольцов спрыгнул с полки и направился в тамбур. Вечерние осенние огни за окном словно чертили светящиеся линии. Города, села, поселки, не пытаясь обогнать поезд, оставались где-то позади, а криминального археолога Кольцова где-то впереди ждала мезозойская эра, которая благодаря Холоду превратилась в «ледниковый период» в царство сосулек, сталагмитов, снежинок и белой вьюги, которое выло этой блядкой собакой, перехуячившей хуй знает сколько народу, о которой слышали все, и к которой ближе всех был он, Кольцов! И если бы не могущественное «ёб твою мать» и Нинэль с сиськами, он бы наверняка взял бы Холода, поехав бороться с преступностью, а не тупо трахаться. Впервые за много лет работы в органах, Кольцов сам почувствовал себя органом, который, к сожалению, висел на полшестого.

 

* * *

 

Монгол с Холодом сидели в кабаке и вели неспешный разговор, о котором не стоило знать Баиру, Левке. Разговор двух чужих людей, ближе которых друг у друга не было...

– Ну вот, Монгол, житуха налаживается, – Холод отхлебнул кофе, – ты в общак, я в Джапан.

– Жаль.

– Того, чего не было, или то, что закончилось?

– Наверное того, что бы могло, – Монгол закурил, – я же ведь Георгием мог быть, Жориком, отцом твоим...

– Вместе бы на рыбалку ходили, – горько усмехнулся Холод, – хоккей бы смотрели, ты бы мне шины на велике надувал, сказки на ночь рассказывал.

– Да нет. Может, оно так и надо было. Нам, обоим. Ты знаешь, почему тебя мать Сергеем назвала?

– А сколько той матери-то было? Как и отца... В честь деда говорили. Ну там, когда я у этого жил. 

– Да нет... Дед здесь не при чем. Я отца своего не помню, а материного Валерой звали.

– Ну, в принципе одно и тоже, – горько усмехнулся Холод, – а к чему ты это?

– День, когда ты родился, хмурый был, пасмурный, серый какой-то. «Серенький мой» – мать тебя называла. А я ей сережки обещал подарить золотые. Их мусора потом с обыском забрали. Меня выпустили, а их не отдали. Украл, говорят, и всё. А она мне тогда и говорит: «Ты мне другого Сережку подарил». Уехали мы тогда. Мне кореш один про город Солнца рассказывал. От Новосибирска в тайгу. Там озеро. Оттуда еще верст сорок. И камень такой. А возле него два ключа бьют – один с живой, а другой с мертвой водой. На юг идти надо, точно помню. С деревеньки там начинается всё, толи Кратово, толи Кротово. На юг и до камня. Сказка, конечно. Я ей врал, а сам верил: будем там – всё нормально будет, типа, счастливы там все. А когда счастливы – никого вокруг не замечаешь. Знал, что вру. То, мол, билеты покупать пойду, а сам с корешами. То – адрес точный узнать, а сам на дело. Так заврался, что сам поверил. И она верила. Пока меня на два года не закрыли. А там мне счастливо мозги братья пиковые и промыли. Вышел злой. На себя злился, а на вас отрывался. Я на ней – она на тебе. А потом поперек все стало. И прошло. И нет того больше города. Лагеря были, на ножа ставили, сам ставил, корона была – съезжала, давила, но я удерживал. И ты был. И я был, а города не было. Он где-то там остался, вместе с сережками в том пасмурном сером дне. Понял почему теперь? Просить ни о чем не буду, одно скажу...

В это время дверь кабака резко распахнулась. Кузбас на ходу расстегивал куртку и доставал автомат:

– Монгол мой! – крикнул он Владлену, сжимающему до боли в пальцах два ТТ.

Холод отпихнул Монгола и выхватил ствол, но Владлен залпами заставил его прижаться к полу. Кузбас вскочил на стол и выстрелил в Монгола. Старый вор, закрываясь, подставил руку. Его плащ порвало несколько пуль. Холод повернулся к нему, но Владины выстрелы еще плотнее прижали его к дощатому полу. Кузбас спрыгнул со стола и, глядя на Монгола, залитого кровью, всадил в него жгучую хлесткую очередь. Холод зарычал, словно раненый зверь, и, не обращая внимания на выстрелы Влади, резко вскочил и в прыжке сбил Кузбаса с ног. Словно взъерошенные псы, они сплелись в клубок, хищно лязгая зубами. Кузбас выбил из рук Холода пистолет. Холод ударил его в подбородок, но, не рассчитав силы, рухнул вниз. Отлетевший в сторону Кузбас направил на него автомат. Холод каким-то нечеловеческим усилием перевернул железный столик и пули звонко зацокали по нему. Владлен, хищно раздувая ноздри, бешенными глазами искал Холода. Он стрелял во все, что движется – в людей, в перевернутую кружку, из которой лилось пиво, в чей-то зазвонивший сотовый телефон... Он ничего не замечал вокруг. Все, что он видел, стало для него Холодом. Месть превращалась в пули, которые не щадили никого и ничего. Кузбас, нажав на курок, услышал сухой щелчок. Отбросив уже ненужный «калаш» в сторону, он выхватил из кармана нож и вскочил во весь рост. Холод, отшвырнув стол в сторону, кинулся на него и методично заработал кулаками. Обороняясь, Кузбас выкинул руку с финкой вперед, полосонув Холода по костяшкам. Не чувствуя боли, Холод перебросил его через себя и швырнул на пол. Звонко звякнув, нож вылетел у Кузбаса из рук. Владя увидел Холода и поймал в прицеле его спину. Кузбас в этот момент откинул от себя нападавшего. Холод разминулся с Владиной пулей, и она ударила в барную стойку, разбив бутылку шампанского. Ревя, как раненый зверь, Кузбас пополз к ножу. Холод поднялся и ударом ноги врезал ему в живот. Кузбас попробовал сделать подсечку, но поскользнулся то ли на луже крови, то ли на разлитом красном вине, и больно ударился о стул. Владя выстрелил еще раз, и Холод, падая, успел схватить «перо», которое вонзил ни о чем не думая пытавшемуся подняться Кузбасу под ребра. Удар был такой силы, что Холоду показалось, что ребра Кузбаса хрустнули и стальной клинок на все свои шестнадцать сантиметров вошел в его плоть. На этот раз Кузбас закричал – громко, надрывно и скрипуче. Человек, привыкший делать больно всем, встав на колени, впервые задыхался от своей собственной, настоящей боли. Кровь изо рта лилась на пол тягучей красной струей. Кузбас попытался встать, но Холод ударом руки вбил нож еще сильнее, по самую рукоятку, словно в кусок масла. Косые глаза Кузбаса на миг стали яркими и выразительными. Схватившись рукой за бок, он пошатнулся и рухнул назад, захлебнувшись своей собственной кровью. Холод повернулся и обжог Владю ледяным взглядом. В это время дверь скрипнула и на пороге появился Баир, взъерошенный и злой. В его спину с размаху врезался Лёвка с «Макаровым». Владлен, словно загнанный волчара, оглянулся по сторонам. Он направил пистолет на Холода: «щелк» – он откинул его в сторону, второй на Баира: «щелк». Плетка полетела на пол.

– Стоять, суки! – в руках Владлена появилось две гранаты, дрожащие пальцы оттянули чеку, – всем стоять, суки! – он оглядел бар безумным взглядом, – никто не уйдет! Ни одна мразь!

Стоявший в полный рост Холод оглядел испуганных оставшихся в живых людей. Его взгляд остановился на плавающем в луже крови Монголе. Баир с Левкой направили оружие на Владлена:

– Ты это, не нервничай, – зло зыркнул Баир, – люди-то тут при чем?

– Все при чем, суки! Бля буду, щас рванет!

            Холод повернулся лицом к лицу к Владе:

– Так хотел? – от его слов Владю словно передернуло, – месть? – Холод усмехнулся, – ты и я? Рви! Ни тебя и ни меня. И ни мести. Или забыл? – он сделал шаг в сторону Владлена, – рви давай, мсти. Или усрался? Страшно, Владя? Ты же этого хотел? Спал на койке, плакал от страха и боли и видел, как я умираю. Как ты режешь меня на куски, рвешь. Вот он я! – Холод развел руками, – мсти! Ты же воин! Давай!!! Взорви всех!!! – заорал Холод, – но помни, калека, ты этой мести не увидешь. Ты не увидишь Холода, порванного на куски. Ты не будешь последним... – в глазах Владлена красной лампочкой загорелся испуг, – потому что ты сдохнешь раньше. Порвешься, Владя. Рви!

Владлен резко повернулся и плечом выбил стекло. Пули Левки и Баира уже не могли его догнать. Он запрыгнул в джип Кузбаса и попытался схватиться за руль до сих пор сжимая гранаты. Побелевшие от напряжения пальцы и горевший огнем мозг не слушались друг друга. Выскочив из джипа наружу, он метнул одну гранату. а потом вторую в сторону кафе. Два взрыва сотрясли и без того покрытый трещинами асфальт, на мгновение осветив ночь.

– Суки!!! – провыл Владлен на висящую над Забайкальем луну, и заскочив в джип, помчал пьяным петляющим бегом обманувшего самого себя человека. Вместо мести он варил жлобу, которая уносила его прочь на запредельной скорости.

Холод бросился к Монголу. Бледное небритое лицо смотрело на него пока живыми глазами:

– Найди город, – прошептали становившиеся непослушными губы, – Солнце где... не сказка...

– Неси его! – резко бросил Баир Левке, – по ходу всё..., – он схватил Холода за плечо, – всё, брат. Конец сегодня. Вот оно, завтра. Давай, пошли, уходить надо.

В это время к кабаку на всех парах несся Кольцов со своей группой для того, чтобы, наверное, в очередной раз беспомощно простонать «ёб твою мать!»...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

 

Кольцов, побывав на месте преступления, результатом которого стало три расстрелянных жизни, пропажа двух мобильных телефонов и взорванная «Газель» с кошачьим кормом предпринимателя К., не считая несколько пулевых ранений и испорченной мебели, не долго размышляя отправился почему-то в пожарную часть, где ютились местные милиционеры, третий год ожидающие ремонта в здании УВД. Начальство сидело в коморке, с которой забыли снять странную надпись «Брандспойты и рукава», в просторечии обозначающая «шланги». В простенке висел портрет Михаила Сергеевича Горбачева, родимое пятно которого облюбовал паук с паутиной, заключив последнего правителя СССР как будто в оптический прицел.

– А чего это он? – поморщился Кольцов.

– Так это... Ельцина пока не прислали, – местный борец с преступностью улыбнулся прокуренными желтыми зубами.

– Так Путин уже давно!

– Ну я и говорю, Ельцина-то еще не прислали. А когда Путина пришлют...

– Ну ладно, – Кольцов огляделся в надежде куда-то сесть

Начальник смахнул со стула какие-то папки с отказниками, «глухарями» и прочей дребеденью.

– На счет охоты с рыбалкой, скажу сразу – как отрезал Кольцов, садясь на стул, – стрелять и ловить у меня есть кого. На баню у меня аллергия. А водку, положенную организму, я по дороге уже выпил. А теперь к делам. Майор, ты чё, в Чикаго живешь?

Начальник смутился и поморщил лоб:

– Да вроде как нет...

– А мы в Москве подумали, что да. У тебя тут местные «аль капоны» такого настреляли...

– Да не, местные тихие, – попытался объяснить майор, – они если только курево стреляют и чирик. Это всё... Да я как-то это... А почему у меня? – возмутился он, – они везде стреляют...

– Слышь, командир, – Кольцов еще раз посмотрел на фотографию Горбачева, – а ты год-то сейчас знаешь какой? Вы чё тут, все замерзли? Следователи протоколы еще советские заполняют. Один вообще, в резиновых сапогах приехал – эксперт! Все следы затоптал. Другой водку допивать начал. Еще один официанток за жопу хватать... Не, дружок! У тебя здесь мэры пачками пропадают, бандиты как сирень цветут, трупов по весне больше, чем подснежников, ездить по трассе скоро перестанут и летать начнут. Хотя тут начни! У братков скоро ракеты появятся. Да понимаю я всё. У нас в Москве тоже только стало налаживаться, но не до такой же степени!

– Да тут всяко разно бывает, – майор уселся на старые, свернутые в бухту пожарные рукава, – у нас, товарищ Кольцов, преступность сама по себе, а мы сами по себе. Нам вначале с собой бороться научиться надо. Местные в милицию не идут – западло, а городских не затащишь никого. Вот приехала следовательша одна. Так она забеременела от местного одного, посадила его на пятерку и сейчас сидит и ждет – и надо, и жалко. Жизнь у нас такая, как окрошка. Чё мы можем? У них вон тачки какие, а мы скоро на лошадях ездить будем. У меня, вон, с УАЗика два колеса свернули. Пока на место происшествия выедешь... Мы вон даже раз на пожарной машине ломанулись. Ни телефонов, ничего. Задержанных, пока здание чинят, в сарае маринуем, под замком. У меня вон весь поселок на сутки арестовывался, а держать негде. Есть тут у нас мокрушник местный – тещу свою топором зарубил. Судьи выездные приехали, срок дали, семь лет, кажется. С собой не взяли – места не хватило, сказали транспорт пришлют... Так он у меня уже пол срока на глазах каждый день пьяный шатается! До сих пор! А ты, Кольцов, Чикаго... У нас свет на три часа в день включают и газ привозной.

– Мда..., – совершенно искренне вздохнул Кольцов, – и как же вы здесь? Ты это, извини, брат...

– До пенсии. А дальше на хрен отсюда. Я в отпуске уже лет десять не был. Только деньги соберешь – то реформа, то не платят по полгода. У меня мать в Саратове. Звоню иногда. Жена неделю здесь выдержала, а потом забрала детей и уехала. Я уже двадцать рапортов на стол клал – уволим, говорят, как замена появится, а дурак за десять лет только я нашелся. Я то, что майор, от дальнобойщиков узнал. Свои сказать забыли. А мэры... Так это – политическая борьба, политики здесь никакой, вот они и борются друг с другом как умеют. А бандиты им помогают. Но нам-то, блядь, они не мешали! Ни один из дальнобойщиков заявления не написал.

– Так их всех... – Кольцов развел руками.

– Тогда вы откуда об этом знаете? Я тебе, майор, здесь не помощник. Жить мне потому что здесь еще три года. Скажу одно – здесь до этого Монгол был и куча банд душегубов и живорезов. Монгола вчера подстрелили. Банды друг друга пошмаляли. А чё здесь будет – только Баир знает. Вот он как раз местный. Захочет говорить – узнаешь чего-то. Где искать – скажу. А на счет охоты – ты зря. Все лучше, чем людей стрелять. Устать можно.

 

* * *

 

– Так значит это ты – Баир? – Кольцов в сопровождении рослого СОБРовца прошел в единственную комнату, обставленную можно было бы сказать по-простецки, если бы не икона в золотом окладе в «красном» углу, и не огромная плазменная панель, установленная на рассохшемся комоде.

– Но судя по документам Вашим, Бояров Баир Иркутович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, нигде не работающий, ранее судимый по статьям УК РФ…

Баир назвал номер и добавил: «…гражданин начальник».

– Ушлый, – улыбнулся Кольцов, – Баир Иркутович, наверное, догадался, зачем к тебе пришли?

– Ну если бы за мной – браслеты бы прихватили и ордер. Значит поговорить хотите.

– А о чем, догадываешься?

– За жизнь. За охоту с рыбалкой, наверное, местное начальство уже рассказало. Зверь у нас знатный – лис много, запросто на шубу с шапкой настрелять можно, утки всяко-разно, а вот с рыбой, – Баир помотал головой, – клюет плохо. Спать ложится к зиме ближе.

– Как друг твой новый залегает? – без лишних вопросов словно выстрелил Кольцов, – Холод? Или как его сейчас там? Дед Мороз? Санта Клаус? Йети? Выбирай, как больше нравится. Вот о нем давай и потолкуем, если не против.

– А я завсегда! Только все никак не скумекаю, о ком ты?  Ты знаешь, я на детских утренниках и в программе «Очевидное невероятное» не шестерил. А Холод? Здесь все холодные. Климат такой. Я вон, даже летом в фуфайке хожу.

– Ну, Баир Иркутович, трудный ты человек, хоть и семидесятого года рождения. Давай я начну. В ИТУ, – Кольцов назвал номер, – познакомился ты с добрым дядей, звали которого люди воровские Монголом. Уважаемый он, и ты зауважал. Потому, что не было у тебя отца. Только не папа это, а крестный твой. И стал ты смотрящим, молодым и нужным. И с того дня с Монголом, как нитка с иголкой. Вот и сюда приехал – ты домой, а он царствовать. Долго жили, счастливо. Ведь у вас как воров – год за пять? Но силища темная пришла с Севера. Ну Забайкальские добрые молодцы и дали отпор ей, и затаили жлобу на вас они. Отзвонились в Москву, на Монгола пожалились, и приехали сюда стрелки вольные, привыкшие к климату суровому. Один из них некий Коркин, осужденный по всем пунктам сто пятой, прикинувшийся невменяемым в одном закрытом мед учреждении... Знаешь, Бояров, я одного не пойму – у нас же в Москве воры люди не глупые, как они это чудо в перьях послушали? Он же с транквилизаторов там не слазил и с Богом в шашки резался? Но поверили, усилили его неким Змеем – чудо еще чуднее. Он у одного коммерса за десять штук четыре «мерина» ценой в сорок спалил. Но это ладно. Ну и ударили они по ворам – дядя Вася, Резанный, ребята ихние. Тебя с Монголом я понять могу. А вот что дальше было – в голове не укладывается. Прямо кино «Волчья кровь». Пока Холод не объявился. А я знаю, как он объявляется – со всеми вытекающими: ножевыми, огнестрельными и прочей его ледяной атмосферой... Об отце вспомнил! Монгол же его отец, если не знал. И выкинул Холод свой очередной номер, цирковым его не назовешь – смертельный, под куполом. Редко пацанчик гастролирует, но метко. И клоунов не любит. И вот Монгола нет. Я знаю, что вы тело вывезли. И Холода вывезли. Ты вывез, Баир. Где Монгола закопали – мне не надо, а вот где Холод очень хочется...

– А мне чё с твоей хотелки? – озлобился Баир, – ну рассказал ты свою байку, я послушал. Понравилось даже – складненько. Но вот без протоколов я тебе одно скажу, пока разговариваю, был он. И сплыл. И всё как было будет. Потому что, начальник, ты здесь ничего не думаешь. Где ты раньше был? И вот такой нарядный нарисовался! По понятиям...

– Да по каким Холод понятиям? – скривился Кольцов, – он воров стрелял десятками. И ты чё, Баир, думаешь, после Монгола корону поднимешь? Москва своих пришлет. Это уже пройденное. У нас так же, Баяров, придет человек, который нужен там, – он поднял указательный палец вверх, – придет, Баир, чтобы ты был внизу. Ты чё думаешь, Север от скуки шустрил? Не, за страх. И не ты его стращал. Вы – птеродактили, по старинке все решаете, а там люди не в хоккей с мячом играют. Им за твою зону и сидельцев давно делов нет. Им-то и сидеть уже западло. У них не общак, а счет в Швейцарии. Знаешь что, Баир, давай насрем на понятия и поговорим как друг другу нужные. Хочешь в воровские сказки играть – играй. Но Холода мне отдай. Иначе срок я тебе немалый обеспечу. За дружка твоего, Холода. И ты его мотать будешь, а н он. Я всех его собак на тебя повешу, Баирушка. Не отмоешься. А так, может договоришься и поживешь еще.

– А ты че, Бог, чтобы жизни мерить. Ты, конечно, начальник, решить можешь многое.  Ну а если не соглашусь я? Ну понятно, упекёшь. А если отдам тебе того, кто на Холода отзывается – ты его упекешь. Воры – то все равно будут. Несправедливо как-то. Ты бы их взял и закрыл, там, в Москве у себя, – и тут Баир словно ответил за Кольцова, – правильно, не закроешь. Там они вас кормят, а с нами от голодухи подохнешь. Покумекать надо, начальник. Такое предложение раз в жизни бывает – своих-то сдать...

 

* * *

 

Баир приехал к скрываемому в доме одного из своих друзей Холоду вместе с Левкой. Холода немного шатнуло то, как вышло с Монголом. Пошатнуло, но он привык держать удары. Только вот последнее время они становились все чувствительнее и больнее.

– Так вот, братка... – и Баир передал Холоду разговор с Кольцовым, – чуток мы не успели. После того, как Монгола... всё не в масть пошло.

– Вы его похоронили? – Холод посмотрел на Баира.

– Угу, – мотнул головой Баир, – как просил.

– Ну тогда давай заканчивать. Сплелись они, узелки, рубить пора. Кольцов меня долго вел, я даже забыть успел про него. А он, блядь, помнил! Злопамятный! Давай, Баир, скажи – будет ему Холод.

– Не, братка, ты так не чиркай за меня. Ну закроет он меня, мне зона – дом. Знаешь сколько у меня корешей по острогам раскинуто? А тебя он до конца упекет. А потом, знаешь, не умею я по-ихнему. Да и не хочу.

– Слышь, – всё время молчавший Левка посмотрел на них обоих, – а в чем базар-то? Холода им нужно? Ну давай я для них Холодом побуду. Тебе, Баир, тоже закрываться не стоит. А мне чё? Молодой еще. Да и дадут не много. Давай я Холодом побуду, а ты вывезешь его пока. Мне чё, привыкать? Вас закроют – мне один хрен сидеть. Я ж не меньше вашего погульбанил.

Холод и Баир переглянулись.

 

* * *

 

Такой явки с повинной Кольцов не ожидал. Встретившись с Баиром, он поклялся честью мундира, здоровьем матери и будущим своих детей, согласившись на всё, услышав то, что Холод готов сделать «хэндэ хох». И вот он смотрел на розовощекого парня лет двадцати и никак не мог себя заставит поверить, что перед ним стоит тот, кого он столько искал. Парень убедительно рассказывал о бандитских стрелках, о заказухах, мертвых ворах, расстрелянных депутатах... Казалось, он взял на себя все криминальное прошлое России. Одновременно он рамсил в Люберцах, кому-то предъявлял в Москве, напрягал в ближнем Подмосковье, куролесил здесь... Кольцов услышал от него детали преступлений, о которых мог знать только Холод. Он называл имена, места событий, участников преступлений, которые, естественно, были уже мертвы. На стол Кольцова словно из воздуха ложились тома уголовных дел, светящих парню на тридцать три пожизненных. Кольцов был согласен на всё, даже на его участие в боевых действиях в Чечне. Но вот согласился ли бы судья на первое убийство, стоящего перед ним гангстера, в восемьдесят девятом году, которое тот совершил в возрасте двух лет с особой жестокостью и цинизмом? Согласился ли бы он на то, что в десять лет это невинное, улыбчивое, ясноглазое чудо запугало всех московских воров? Кольцов даже встретился с Баиром еще раз и попытался забрать свои обещания назад, напугав его новым сроком, но натолкнулся на единственную фразу, что дети на севере рано, слишком рано взрослеют... Кольцов плюнул себе на ботинки, услышав вместо «до свиданья»: «А я почем знаю, какой Холод тебе нужен? Они тут все отмороженные. Этот назвался – значит он», и вернулся в «кабинет», где сассоциировал себя с изделиями, хранящимися здесь судя по табличке. Парня увезли в Читу в СИЗО, оспорить его участие в Забайкальском Чикаго было практически невозможно, так как он оказался племянником того самого дяди Васи и настоящим крестным сыном Монгола... Кольцов стер паутину с портрета Горбачева, нажрался, сказал обреченное «ёб твою мать!» и согласился на охоту, рыбалку, баню и еще раз водку. Дело, так хорошо посмеявшееся над ним, было закрыто всем составом прибывшей из Москвы вместе с ним комиссией. Свои сказки, которые могли бы быть доводами, Кольцов постеснялся озвучить.

 

* * *

 

Дато и Тима прилетели в Читу «бизнес-классом». Как положено, их встретили черным «лимузином», золотозубыми улыбками объятиями исколотых мастью рук, рестораном с щедро накрытой поляной и гостиничным «люксом», в котором останавливалась Надежда Бабкина, оставившая для «апельсинов», кучу недопетых воровских песен.

Собрав местный сходняк, не знавший, что надо говорить в таких случаях Дато, передал это почетное право Тиме, по малолетке привлекавшемуся за фарцовку. Выпив за здравие кого смог из местных авторитетов, он уснул в заливной рыбе, а Дато рассказал о своих грандиозных планах, очень похожих на план Гитлера «Барбаросса», из которого следовало, что надо наступать. Предстоящее «22 июня» и «блицкриг» немного озадачили местных, но Дато уже ничего не мог говорить, тихо посапывая рядом с Тимой. Пить по-местному они не умели.

На следующий день оказалось, что не только пить, но и решать вопросы по-местному они также не умеют. Стрелка, забитая с сибиряками, оказалась безнадежно проиграна из-за того, что Тима ее просто проспал. Охуев от такого «динамо», местные собрались отзванивать в Москву, обозначив новых смотрящих «апельсиновой» шнягой, но...

Дато так и не сумел понять, почему вместо мясистой горничной в его номере возник худой и бледный однорукий товарищ с обожженной мордой и пистолетом в руке. Разбудив уснувшего в ванне Тиму, он усадил обоих на диван и, не смущаясь воровского авторитета и неприкрытой наготы, потребовал воровскую корону, назвав себя Севером. Дато с Тимой переглянулись и так и остались сидеть на диване, прижавшись к друг другу простреленными лбами. Вместе с Севером исчез общак, который Тима и Дато даже не удосужились пересчитать...

 

* * *

 

– Ну вот, – Баир в упор посмотрел на Севера, – не любишь ты долги, а отдавать приходится. Зря ты так, Север. Слышь, а может не надо было тебя тогда подбирать? Сдох бы, – усмехнулся Баир, – и никаких бы делов не было. Как дальше-то будешь?

– На вот, – Север протянул Баиру сумку, – здесь то, что ты просил. Квиты теперь?

– Квиты. А дальше куда, Север?

Тот культей почесал небритую щеку:

– А дальше как ты решишь. Че базарить, Баир, стреляй. Я чё, думаешь совсем в подгузниках еще хожу? Не понимаю ничего?

– Понимать-то ты понимаешь, а вот думать не умеешь. Всё. Свободен. Только помни, Север, ты бежать должен. Всю свою оставшуюся жизнь, потому что как только остановишься – тебя найдут и сделают то, что я сейчас делать не собираюсь. Беги быстро и далеко. Никогда не оглядывайся. Меняй города, страны, машины, квартиры, внешность, ксивы... Пока ты что-то меняешь и бежишь – ты живой.

– Шмальнуться лучше сразу, – прохрипел Север, – чем так вот.

– А ты сам все так решил. Никто не заставлял. Ты хотел убить вора – завалил целых двух. Две короны у тебя, по очереди носить будешь, по четным и нечетным. Чё тебе еще надо? А ты думал, как оно иначе?  Знаешь, вот первые римские императоры, они за право быть императорами сражались. И ты тоже, как они, победил. Ты же этого хотел.

– Хотел, – сплюнул Север, – а когда бежать-то начинать?

– А ты уже побежал. Давай, Север, удачи тебе. Жаль будет если с дистанции сойдешь, – заржал Баир, – деньги есть?

Север уже не слушал его, он был в машине, управлять которой обрубком руки было очень сложно, еще сложнее было бежать – за бег на дальние дистанции у Севера в техникуме машиностроения по «физре» была неуверенная натянутая «тройка».

 

* * *

 

 Владлена кормили те, кого он налево и направо стрелял вместе с Севером – дальнобойщики. Они даже везли его среди этой чужой осени, улыбаясь, рассказывая ему какие-то истории про перекладных шлюх, жадных ГАИшников, ждущих семьях, счастливых попойках... Они говорили обо всем, тщательно избегая разговоров о бандитах. Он ел с ними за одним столом, дрых в прокуренных кабинах с голыми бабами на стенах, пил кофе из термоса и ни о чем не думал. Но как только он засыпал, сны возвращались, такие пугающие и откровенные: ямы, залитые водой с плавающими в них трупами, сухопутный Адмирал с невозмутимым лицом лежащий в гробу, улыбчивый Слон, возвращающийся с того света и громко хлопающий дверью, Сёма с отцом, водящие хоровод вокруг елки, украшенной баксами, мертвый бомж из подвала с грязными прокуренными ногтями, разминающий папироску... Снился Холод, смеющийся и ныряющий куда-то в пустоту. Снились облупленные стены больницы, окно, затянутое ржавой решеткой. Снился парикмахер с лицом садиста, обривший его под ноль. Снилась горечь колес во рту. Снились следователи, которые допрашивали Владлена, а потом превращались в мотыльков и разбивались о висящую над потолком лампочку. Снилась сумка и лежащие в ней резанные газеты, буквы которых дрались друг с другом. Снился суровый санитар – надзиратель, который тряс его за шиворот, нависая над ним огромной бесформенной скалой. Снились шаги, шорохи, звуки, стоны, всхлипы, лязг стали и капли воды из-под крана.  Владлену снилось то, чего никогда не было. Он просыпался и видел рядом широкое улыбчивое лицо дальнобойщика, который, не замечая уснувшего Владлена, рассказывал очередную, долгую как дорога, историю. Владлен не знал, куда он едет, зачем. Он даже не знал почему. Отъехав вперед, он возвращался назад, катаясь в этих Забайкальских «бермудах», боясь сделать лишний, ненужный шаг. Он понимал, что все должно забыться. Тогда Владлен достанет закапанные в целлофановом пакете деньги в лесу и только тогда решит, куда он поедет – вперед или назад. Но сейчас он не строил никаких планов, зная, что они в любой момент разрушатся как детские кубики. Забайкальскую дорогу штормило от его глупости. Он ждал встречи с Холодом и представлял, как беспощадно расправится с ним – быстро и жестоко, всадив тупую пулю в его холодное сердце. И вот пуля, пущенная в Монгола не разбила булыжник внутри него. Он ожидал чего угодно – стального, ледяного взгляда, презрительного и холодного, колючих, как изморось слов... Ожидал всего, только не этих горящих глаз. Владлен был готов замерзнуть, но сгореть... Нет! Раньше ему казалось, что рядом с Холодом жаре, чем в аду. Но там оказалось холодно. Холодный жар, прожигающий изнутри.

Владлен поблагодарил дальнобойщика и вышел на дороге.  Нет, наверное, даже самому себе он не сможет признаться, что ему было страшно. Страшно сказать, что страшно. Владлен побрел к кафе. Интересно, а самому Холоду не страшно жить? Ведь он должен бояться сам себя, своей холодной черной тени. Владлен многое запомнил из их, казавшихся ему тогда ненужными, разговоров. Зачем идти до конца? Почему не стоит никого оставлять за спиной? Владлен тоже никого никогда не оставлял, а Холод оставлял. Владлена, например. Его. Он подходил к кафе. Блядь... А может Холод и жив только потому, что за ним всегда кто-то стоял? Это он дурак, а Холод всё всегда рассчитал. Когда никого нет за спиной – неизвестно, что будет. А когда есть – всё понятно. Он уже изучил твои повадки, знает наизусть твои привычки. Вроде бы ты бежишь за ним, а на самом деле, это он ведет тебя прямо к тому, что называется «твой пиздец». Владлен зашел в кафе, сел за столик и заказал пиво с сосисками. Монгола нет. И нет Холода. Вроде бы Владлен оставил его за своей спиной, сейчас он его приведет к его концу. Но оставлять Холода сзади очень страшно. Лучше бежать за ним. Так хоть есть шансы, призрачные и такие же неуловимые, как дым сигареты. Их нельзя схватить рукой, за них нельзя дернуть. Всё закончилось и Холод забыл про Владлена. Забыл только для того, чтобы он помнил о нем всегда. Помнил и боялся. Холод разрешил идти за ним, чтобы оказаться сзади, похлопать по плечу и честно глядя в глаза, всадить в грудь то, что отбирает жизнь и, наблюдая, как жертва корчится в агонии, жадно вдохнуть в себя его последнее дыхание, оставив в истекающем кровью сердце только страх. Так и не дождавшись сосисок, Владлен вышел на улицу и закурил. А может забыть? Откапать деньги и уехать в Китай? Строить их коммунизм, научившись есть палочками, спрятавшись от Холода за Великой Китайской Стеной, хотя бы ненадолго, просто передохнуть, чтобы не снились эти страшные сны и не лезли в голову всякие глупости о мести, необратимости... Владлен задрал воротник, натянул на глаза вязанную шапку и шагнул от фонаря кафе в непроглядную осеннюю мглу.

 

* * *

 

– Ну всё. Давай, братка, – Баир остановил машину на узловой, – сейчас схожу на станцию, узнаю, когда поезд пассажирский пойдет, запрыгнешь в него и давай! – горько улыбнулся Баир, – от нас с нашим гемором подальше. Север нормально сработал, это ты ништяк удумал. Общак привез, наши все в «спасибах» рассыпались. Чё за спиной скажут – уже насрать. В Москву отзвонились, мол, за Баира всё как надо – вор авторитетный, людей знает, люди – его. Стремно им, самим-то после Дато с Тимой. Боятся на троне не усидеть.

– А ты не боишься?

– Пугалка у меня после Монгола сломалась. Знаешь, пулей-то безымянных не бывает. Если моя где-то летает – значит с ней рано или поздно повстренькаемся. Коли на роду написано... А чё я делать умею, Холод? То, что Монгол умел. Чему научили. Да чё говорить? Будто ты не такой.

– Все мы такие сякие, – Холод закурил сигарету, – умеем только то, что хочется. А заставить себя стремно. С Левкой-то чего?

– Да маляву уже скинул. В хате бродяги уважуху ему оформили, а мусора дело гнилыми нитками шьют. Да адвокаты кое-где подпарывают. Трупов на нем нет. Какое-то «условно» припомнили и пляшут возле него. Следак этот московский, Кольцов, бухнул на стол три тома – копайте – и забухал. Вчера только в Читу уехал. А местные в сейф его загонину – поржали, да и только. Но срок все равно светит. С Москвой-то кому охота ссориться? Вор должен сидеть, иначе, какой он вор? А тут еще про дядю Васю ему вспомнили. Ну, я думаю, на пару зим, не больше. Ну а ты куда?

– Куда Монголу пообещать не успел.

– Че, накатывает?

– Да было бы чего... Он же мне...

– Да знаю я.

– Сказал что ль кто?

– Вначале догадывался, а потом услышал. Монгол-то сам об этом не говорил. Сидело где-то внутри, и может быть выло даже. Но, знаешь, когда ты приехал, он другой стал. Не, не мягче. Он всегда как сталь каленая. Рубить резче перестал. И молчать больше.

– То-то и оно. Молчал, а может быть говорить надо было. А мы же молчим. Всё слушать стараемся. Слов каких-то ненужных, глупостей необязательных. Вот ждем – сейчас он скажет... А оно вон как...

В это время раздался стук подходящего к станции поезда.

– Ну вот и пора, – Баир распахнул дверь, – остаться не предлагаю. Ты все-таки туда решил? – он махнул рукой в сторону.

– Знаешь, у японцев есть, – Холод вышел из машины, – «глядя на луну,» ...

– «...обычно ждут Солнца», – неожиданно договорил за него Баир.

Холод недоуменно посмотрел на него.

– Да, братка, знаю. У нас же тоже восток...

 

* * *

 

            Кольцов собирал вещи в чемодан. Тупая командировка иначе чем «ёб твою мать» закончится не могла. Для Нинэль она закончилась тремя лисьими шкурами, которые вряд ли прикроют ее необъятную задницу. Все, кроме Кольцова были довольны. Другой бы на его месте смирился с опозданиями по жизни, либо научился ставить часы чуть-чуть назад. Но Кольцов умел только здесь и сейчас. Даже попадание «Холода», который оказался Левчиком, на скамью подсудимых, не смогло не то чтобы успокоить, а хотя бы слегка поумерить розыскной пыл. Он продолжал верить в то, что Холод рано или поздно вернется, и после каждой пьянки с местными коллегами чертил у себя прямо на мозгах стройные схемы его задержания и привлечения к уголовной ответственности. Он в очередной раз взял в руки увесистую папку, от которой так и потянуло холодом. Кольцов перелистал ее и представил Холода, садящегося в самолет и с улыбкой улетающего от него в хрен знает какое куда. И тут «ёб твою мать» кончилось... Просто взяло и отпустило – да и хрен с ним! Пускай летит. Что, ему, Кольцову, больше не о чем думать? Разве это не он, а Холод справился с поставленной ему начальством задачей? Разве Холод обезвредил преступные группы, разогнал находящихся в спячке коллег? Конечно, это сивый бред, но в него гораздо легче поверить, чем в Холода. А есть ли он вообще? Такое впечатление, что о нем знает только Кольцов. Командирам сверху не видно – близорукие они. А снизу люди в упор его не замечают. Зачем ловить неуловимое? Так и вслед за Коркиным можно отправиться, поверив в собаку – Ночь, в «Белую Стрелу", в холодного адского мстителя и всякую дребедень, которую напридумывали воры, отморозки, и прочие им подобные. Так и до лунных человечков недалеко. Кольцов впервые за все время командировки улыбнулся: а был ли мальчик? В это время в его номере появился краснощекий лейтенант, заставивший Кольцова произнести тщательно отгоняемое от себя «ёб твою мать!» вслух. В районе железнодорожной станции К. нарядом ДПС был замечен человек, очень похожий на фоторобот разыскиваемого Владлена Коркина. Объект следовал в сторону Москвы. Кольцов, пнув чемодан, вышел вслед за лейтенантом.

 

* * *

 

Холод, сунув проводнику в руки несколько стодолларовых купюр, запрыгнул в вагон, махнув Баиру рукой на прощание.

– Я тебя в СВ размещу на следующей станции, – посмотрел на купюры проводник, а пока у меня в купэшке перекантуешься. Чё, с командировки?

– Ага, геолог.

Холод пошел вслед за проводником по вагону. Шумный плацкарт, намучившись за день от беспробудно тарахтящих китайцев, «челноков» из Орла и каких-то командировочных с водкой, пивом, и из-за этого постоянно занятым туалетом, дружно храпел, ворочался, и скрипел откидными полками. Весь! Кроме одного человека, зачем-то смотрящего в пустое ночное окно. Владлен резко обернулся вслед идущему Холоду...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ШЕСТАЯ ГЛАВА

 

Холод, сидящий на диване в СВ, уже минут двадцать размешивал сахар в давно остывшем чае. Вагон плавно раскачивало по рельсам и уносило его от очередного эпизода его вновь, ставшей быстрой, жизни. Монгол... Странный все-таки человек. Непонятный или непонятый? Холод был рядом с ним совсем недолго. С этим человеком, никого не жалеющим, которого сейчас было почему-то действительно жалко. Но Холод понимал, что он жалеет себя. А от этого становилось еще паскуднее. Город Солнца... Каких только городов не было в его жизни. И вот новый, где «все будут счастливы». Ну что же, стоит попробовать. «Тодаима». Так говорят японцы – «а вот я и дома». И неважно, где этот дом. По-японски дом – где ты «тодаима». Только вернувшись, он понял Японию, которую стремился понять там. Очень удобным оказалось придумывать для себя Японию, ведь мы всегда что-то придумываем: в Японии всё будет по-другому, потому, что это Япония. Потому, что там японке нельзя показать кукиш – она подумает, что ты зовешь ее «сэккусу», трахаться по-нашему. В Японии нельзя смотреть в глаза. Они даже приветствуют и извиняются, глядя вниз. И все это уходит в землю. Японцы отличаются от других, но одинаково.  На Новый Год они сто восемь раз звонят в грустный колокол и плачут. А в дни поминовения едут веселиться и бухать в деревню. Японцы рождаются по «синто», умирают по буддизму, а живут по Конфуцию и его законам неба. Им так удобнее. А ему нет. И он понял это только здесь. Видно пришло время сказать Японии: «Пусть всё остается им», и чисто по-русски, еще не зная для чего, ехать искать среди сибирских елок и сосен Город Солнца и счастья, которого там, в принципе, может и не оказаться. Но очень уверенно говорил Монгол. Люди всегда, умирая, говорят уверенно. Живут неуверенно, а умирают уверенно. Мертвым нет смысла врать. Холод отхлебнул остывший чай и, не снимая кроссовок, лег на диван. Надо хоть выспаться, пока до этого счастья едешь.

Выйдя на станции через двое суток, он поймал таксиста и назвал ему деревню из разговора с Монголом. Судя по лицам водил, стоящих рядом с ним, Холод сообразил, что за такие деньги здесь ездят только идиоты, но спорить не стал и, бухнувшись на сиденье «жигулей», не заметил словно тень следующего за ним Владлена.

Владя, прекрасно понимая, что таксист, сидящий с ним рядом, может стать его очередной проблемой, вначале проверил торчащий под курткой ствол, а потом на выезде из городка достал его и, направив на таксиста, предложил выйти. Неожиданно для самого себя, вручив ему две пачки зеленых кирпичей, весивших в несколько раз больше, чем его машина и жизнь вместе взятые. Оставшийся на обочине таксист вначале было собрался позвонить в милицию, но, посмотрев на пачки баксов, позвонил своей Клаве и сказал, что они едут в Париж.

Оперативники Кольцова, перехватившие Владю на станции, незаметно последовали за ним и, приколовшись, промчались мимо голосующего на трассе таксиста. Вертолет МВД с Кольцовым сел на взлетную полосу военного аэродрома. Спешно найденный для московских СОБРов конфискованный «Паджеро», помчал их вслед за оперативниками, Владей и Холодом. Кольцов по старой привычке несколько раз поинтересовался на счет бензина, полученных боеприпасов и успокоился, сократив «ёб твою мать» до просто «ёбти». Свернув возле покосившегося указателя, машина с Холодом загремела всеми своими болтами по проселочной дороге. Владлен держался на солидном расстоянии, внимательно изучив карту, валявшуюся в бардачке. Единственный съезд вел к деревне, за которой было только вечно зеленое море сибирской тайги. Спешить было некуда. Зато было куда оперативникам и Кольцову, решившему устроить себе праздник и взять хоть кого-то. Пока Владлен перекусывал у барной стойки в кафе и смотрел странное для осени синхронное плаванье по ящику, Кольцов встретился с местными, караулящими Владю у заправки и мешая заливать топливо проезжающим фурам. 

Холод тем временем оказался среди пяти домов и, расплатившись с таксистом, стал предметом изучения повылазивших из них жителей, которые посчитав его то ли туристом, то ли совсем ебанутым, сказали, что «до шайтан-камня верст пятнадцать лесяком, не меньше». Потом они долго не верили баксам, которые Холод предложил за «что-нибудь пожрать», мотивируя это тем, что у них такие в автолавке не берут. Вдоволь наобщавшись с «детьми природы», все таки поверившим в «зеленые деньги», Холод отказался от «заночевничать» и выменял содержимое своего тугого бумажника на пару банок тушенки, шмат сала и два кирпича серого хлеба вместе с фонариком. Но поверив в то, что «здеся волки скрыдут», все-таки решил дождаться утра, зайдя в избу местного старшего, который оказался старовером – молоканином. Поужинав картошкой с грибами, он улегся на их «палатях», больше похожих на шконку в СИЗО. Отмотав за день больше трехсот километров, он понял, что очень устал и спокойно захрапел под треск дров в печи. Поднявшись вместе с пасмурным утром, он вышел на лесную опушку и шагнул в сразу начинающуюся за огородами тайгу.

 

* * *

 

            Владлен, пожрав, еще раз посмотрел на карту. Холод уже, наверное, приехал. До деревни, наверное, километров сто. Хотя, по такой дороге... Поняв, что на ночь глядя трогаться куда-то глупо, он решил дождаться утра и перекантоваться в мотеле, где есть «баня и девочки», как шепнула ему пытающаяся казаться вежливой официантка. Дав чаевых, раза в четыре перекрывавших счет, он, зевая, вышел на улицу, где уставший ждать его Кольцов со своими людьми, уже всерьез подумывал о штурме кафе. Владя сразу заметил темно-синий джип и стоящую возле него десятку цвета «мурена». Возле нее, откровенно насрав на близость к заправке, курило несколько крепышей. Он сделал шаг в сторону светящейся надписи: «"Мотель "Доброго пути!"» и увидел, как они нервно дернулись. Сделав вид, что закуривает, Владлен выудил «Макарова» и снял его с предохранителя. Двое человек быстро направились к нему. Владя выстрелил, совершенно не желая в этот раз кого-то убивать, но один почему-то схватился за плечо, а второй, как учили в школе милиции, сделал предупредительный выстрел вверх и упал на землю, открыв огонь на поражение. Из джипа выскочила подмога, возглавляемая Кольцовым, только сейчас поняв, что один промах Влади превратит их, стоящих рядом с заправочной станцией, в горящие факелы. Это дало Владлену так нужные секунды и он, запрыгнув в машину, рванул в сторону указателя, чуть не врезавшись в «жигули», отвозившие туда Холода. Группа Кольцова разбежалась по своим машинам. То, что не удалось Владе, совершил водитель джипа, в лобовую чмокнувшись с не видевшим такого Голливуда водителем, который, вылезая с монтировкой, попробовал даже порамсить. Пока показывались ксивы, перевязывался раненный опер, Кольцов, узнавший, что дорога ведет только в одно место и часа через три-четыре Владя  упрется  в тупик, растряся себя по бездорожью со скоростью километров двадцать, не больше, если вообще где-нибудь не застрянет в начинающей сгущаться тьме, немного успокоился. Он расспросил служащих кафе о староверах, живущих там, о колдобинах, ярах и ериках, о дороге, которая с двух сторон сжимает непроходимая тайга и понял, что раньше рассвета Владя вряд ли куда приедет.

            Тем временем прибыло подкрепление с УАЗиками и бронежилетами, которых кольцовскому «ёбти» так не хватало. Вооружившись, они с ходу соорудили какой-то план-перехват и проработали детали операции на капоте покореженного «Поджеро», решившись дождаться «чуть-чуть посветлее». Но «ёбти» Кольцова, бесстрашного и гневного, все-таки заставило отправиться в решительную погоню.

            С первыми лучами солнца, Владя доехал до места и пистолетом постучал в первое же окно деревянного дома, напугав хозяев. Узнав у них о туристе, он, угрожая стволом, потребовал себе провожатого к этому «трижды ёбанному шайтан-камню». Схватив какого-то шестнадцатилетнего подростка, он для острастки выстрелил в воздух и, подтолкнув парня рукой в спину, отправился в лес, в котором час назад растворился Холод.

            Подъехавшие через несколько часов оперативники, увидели переполошившихся бородачей, рассказавших о двух очень странных «человеках», один из которых увел ихнего Бориску. Кольцова вызвался сопровождать его отец, закинувший за спину старый охотничий карабин, и они вслед за Холодом и Владей тронулись в путь. То, что Владя идет за Холодом, Кольцов понял сразу.

 

* * *

 

            Холод шлепал по мокрой утренней траве. Лес дышал поздней осенью на двоих с Холодом. Кое-где на иголках маленьких елочек торчали облака рассветного тумана, словно нанизанная новогодняя вата. Под ногами чавкали желтые листья и похожий на банную губку мох. Холод сверился по подаренному старовером компасу и зашагал вперед, раздвигая руками непослушные еловые лапы. Он удивился сам себе, почему за столько лет взрослой жизни он ни разу не бывал в лесу. Терпкий еловый аромат напоминал запах джина в стакане. Кисло пахло какими-то осенними ягодами и тяжелой прелой хвоей, превратившейся за много лет в пышный и совсем не колючий ковер. Огромные верхушки деревьев почти закрывали небо и нависающее над тайгой солнце. Холод шел, погруженный в свои мысли. Всего один вечер со странными людьми как будто погрузил его в атмосферу, которой у него никогда не было, в ту атмосферу, в которой не хочется смотреть на часы. Люди просто жили, повинуясь прописанным за долгие века мудрым законам, где старший уважает младшего, а тот его любит. Где женщина и мужчина – это левая и правая рука чего-то очень важного. Где молитва – не просто красивый звук и очередная нелепая просьба к Богу, а просто неспешный разговор – общение детей с мудрым Отцом. Всего один день... Да какой день? Вечер, когда он понял, что люди просто живут. Немногословно и в то же время очень много понимающе. Он не услышал ни одного лишнего вопроса и очень удивился, когда бородатый отец семейства, покрутив странные для него деньги, просто вернул их ему, похлопал на прощание по плечу, сказав, наверное, самую важную фразу для него сейчас: «Тебе туда». Монгол оказался прав. Видимо этот город существовал, потому что очень скоро непонимающий взгляд местных стал осмысленным и всепонимающим. И это была не Япония!   Холод отмахнул рукой полусонных комаров и, пробираясь сквозь ветки, пошел туда, куда ему указала стрелка компаса.

 

* * *

 

            Владлен спешил, толкая впереди себя пацана и беспрерывно куря. Где-то впереди он не просто видел, а чувствовал спину Холода, убегающего от него среди пней и лесных опушек. Парень вел Владлена уверенно и так, что ему даже казалось, что он не поспевает за ним. Пройдя несколько километров этаким бодрячком, Владлену становилось все труднее дышать. Он стал приседать, останавливая идущего впереди. Легкие, забитые никотином, давились свежим воздухом, да к тому же очень сильно хотелось жрать. Он срывал какие-то листья и, стараясь отогнать голод, жевал их. Во рту становилось горько и скользко. Стараясь отбить неприятный привкус, он закуривал снова и его начинало рвать, словно выворачивая наружу. Он знал, что за ним уже идут, что взять мальчишку с собой – было очень глупой затеей. И теперь, взяв его след, за ним спешили не только менты, но и местные – люди с суровыми глазами, которые не испугались Владлена, а просто как-то очень странно посмотрели. Вот так же как Холод, с таким же хитрым прищуром, намекающим, что пиздец тебе, Коркин. Но надо было идти пока были силы, которые, натыкались на ветки, роняли Владю на мокрую траву, заставляли спотыкаться о торчащие корни деревьев, растрачиваясь на всякую ненужную дребедень и лишние шаги. Парень, в очередной раз остановленный Владленом, который уже не мог говорить, а только присвистывал, как-то очень хитро, по-своему, по-местному посмотрел на него.

 

* * *

 

            Команда Кольцова двигалась значительно быстрее. Тренированные СОБРовцы шагали тяжелой поступью вслед за проводником. Они знаками окликивали друг друга и, словно гончие псы, вслушивались то в треснувшую ветку, то в вспорхнувшую птицу. Да и сам проводник, как будто нюхал воздух, поднимал окурки с земли, всматривался в следы, и упорно вел всех вперед и только вперед. Кольцов догнал его:

– Далеко они?

– Первый далече, – бородач поправил карабин, – а вторный, тот, с Бориской, в близках уже. Идет шатко. Вон спотык, – он показал на примятую траву, – за ветку хватится и ковыляет, вначале со спехом, а сейчас ползком почти.

– А первый?

– Первый всяко-разно, видимо, знает куда идет. Бодро. Шажок мелкий, но быстряцкий. Энтот умотал. Так, глядь, и к рассветкам до камня-то дойдет аккурат.

            Проводник зашагал вперед, а Кольцов, немного приотстав, закурил.

 

* * *

 

               Холод остановился на привал, разжег костер, прикинув, что одну четвертую он уже прошел, и, в принципе, пикник в тайге для него что-то новое и сейчас очень нужное.     Измочаленный бегом Владя, сквозь застилающий пот глаза уже с трудом различал спину парня. Ствол уже несколько раз выпадал из его рук из последних метров пятьсот он уже почти что прополз на карачках. В этой скорбной позиции его и нагнала группа Кольцова.

– Сюда, быстро! – Владя схватил парня и швырнул его возле себя, направив на него пистолет, – молчи, иначе мозги по елкам размажу, – он подмял парня под себя и прижался к нему, но было поздно. Их уже заметили преследователи.

Мутными глазами Владя оглядел елки, за которыми прятались СОБРовцы. Картинки расплылись так, что за каждым стволом дерева ему виделся человек в черной форме. Раздавшийся откуда-то, как ему показалось, голос Кольцова, предложивший прекратить все это к чертям собачьим и выйти с поднятыми руками, заставил его стрелять в елок – СОБРовцев и голос, который парил где-то сверху. СОБРовцы, хорошо видя Владлена, прикрывающегося парнем, не стреляли, но взяли черный силуэт на прицел. Пули Влади летели черт знает куда, и потому очень быстро кончились. Расстреляв два магазина в деревьев – мусоров, и, предлагавшее сдаться ему, небо, он полез за третьим магазином, которого не оказалось. Тогда он выхватил нож, и прижал к горлу парня, поднявшись:

– Порежу его! Назад все!

Но назад почем-то отбросило Владлена. В руках бородача тонкой струйкой дымился карабин. Пуля, прострелившая плечо Владлена, зажужжала в мышцах нервной пчелой. Он оттолкнул от себя парня и бросился бежать. Пули ударили ему вслед. Одна из них продырявила бок. Бородач выстрелил еще раз и подбежал к парню. Тот с улыбкой отряхнулся и поднялся:

– Батько!

– Всё хорошо, сана.

К ним подбежал Кольцов:

– Все нормально?

Бородач кивнул:

– Подим мы к дому вертаться. Всё.

– А дальше как?

– А даньше сами. Сына я вертал. А вам там все прямиком. Верст шесть остатком. Лампы у вас есть, – он указал на фонари, – тропа тут едина. Не заплутаете. От шайтан-камня путей нету никуда. Таежный тупик. Тама и первак ваш, и энтот, – бородач нагнулся и потрогал кровь на траве, – ранетый. Скоро идтить не сможет.

Владлен бежал, не замечая ничего на своем пути. Он не чувствовал боли и липкой крови, которая текла из него, как из дырявой кастрюли. Он спотыкался, падал, отрываясь от выстрелов и гулких голосов, до сих пор стоящих в голове. Он уже не бежал за Холодом, потому что в спину ему дышали переставшие быть елками СОБРовцы и руками, а не ветками, сжимавшие автоматы.

            Холод, услышав выстрелы, затоптал костер, аккуратно прибрал еду и, вытащив пистолет, забыл правило, что возвращаться не стоит. Он неслышным шагом, прикрыв фонарик ладонью свободной руки, шел назад. Выстрелы, прогремев, становились тише, и уже стало трудно понять, откуда они вообще.

            Владя, разрывая ветки кустов, выбежал на лесную опушку, еле освещаемую каким-то тихим лунным светом. Тяжело дыша, он посмотрел на звезды. В его меркнувшем сознании одна из них как будто упала сверху и стала на земле во весь рост, направив на него ТТ.

– Холод, ты... – просипел Владя, – там менты взади за мной... я только... километра с полтора... оторвался... Они с фонарями... группа целая... человек семь... Край... – и он рухнул под ноги Холоду.

 

 * * *

 

            Группа Кольцова, вытянувшись в линию, шарила тайгу резкими и длинными лучами. Отпустив местного с сыном, не сумев его уговорить, они целеустремленным темпом двигались вперед, то и дело натыкаясь на следы пробегавшего здесь до них Влади – кровавый отпечаток на дереве, поломанный куст, обрывки кожаной куртки, вдавленный в траву след, снова кровь. А где-то впереди подыхающего Коркина Кольцов уже чувствовал Холода, опаленного зноем последней погони, которому Кольцов, словно в «салочках», передаст «ёб твою мать».

 

* * *

 

            Холод посмотрел на Владлена и навел на него ствол. Распластанный на земле Владлен уткнулся в траву.  Холод перевернул его лицом вверх и еще раз направил оружие... «Где-то это уже было», – промелькнуло в мозгу. Человек с закрытыми глазами, раненый, только тогда был снег. Сухой выстрел... Вначале в сердце, а потом в голову – Сивый. Раз. Потом он, валяющийся на заднем сиденье «Мерседеса». Он не помнил этого, но чувствовал. Он чувствовал, как Владя вытаскивает его из салона, бросает на обочину и несколько раз стреляет в грудь. Он не помнил пуль. Он их чувствовал. И вот сейчас он лежит перед его ногами. Указательный палец Холода, побелев, сжал курок. Сейчас пуля ударит в его голову, раскроит череп и расшвыряет мозги по еловому ковру, и где-то спешащие сзади мусора, которых мог сюда привести только Кольцов, через час найдут труп и пойдут дальше. Уже за ним. А тело Влади так и останется лежать на земле, никому уже не нужное. Мертвое и ненужное... Он побежит вперед, добежит до шайтан-камня и, возможно, увидит Город Солнца, увидит и повернется лицом к Кольцову, который на этот раз точно вернет ему все его пули. А Владя так и останется лежать на земле...

            Холод опустил пистолет, и поднял на редкость нетяжелого Владю, потащив его в темень, хлещущую по щекам ветками. До шайтан-камня оставалась ночь, которую подгоняли идущие следом за ним менты.

 

* * *

 

– Ну чё, очухался? – лицо Холода нависло над Владей в начинающей разгораться предрассветной дымке,– заебался я тебя тащить, амиго. Легкий вроде, но неудобный.

– Менты, – простонал Владя.

– Бегут. Быстрее нас. Нас же теперь двое. И один калека. Дырка в боку навылет. Я ее майкой заткнул. А в плечо дробью саданули. Слышь, Владя, они тебя с селезнем не попутали?

– Ты чё это со мной, – тяжело вздохнул Владя, – возишься?

– А хрен  меня знает... Прикипел, наверное, к твоей мести. Хотел шлепнуть, базара нет. А потом патронов пожалел. Вдруг ментов шмалять еще. На тебя растрачусь... Ладно, давай, на плечо облокачивайся, пойдем. Тут уже недалеко.

– Куда?

– А я хрен знает. Там камень какой-то. Видишь, как меня повело. Плутанул. Не думал, что с таким рюкзаком как ты пойду, – он посмотрел на Владю.

– И я не думал...

– Вот и не думай ни хуя, проживешь дольше.

            Через полчаса они вышли к огромному серому камню, очень похожему на однорогого японского черта из сказок. Из-под камня било два ключа. Один холодный, а другой с привкусом то ли боржоми, то ли нарзана. Прижавшись к странному теплому для такого времени года валуну, они пожрали. Владлен в очередной раз удивленно посмотрел на Холода:

– Зачем ты вернулся?

– Терминатор потому что, или мудак.

– А где ты был?

– В Японии. Дернул черт – хочу посмотреть, как цветет сакура. Ждал там весны, представлял. Дождался. Буйно распустившиеся недолговечные бело-розовые цветы, как будто за минуту на землю попадали. У них это «хануми» называется, на сакуру любоваться. Ну их, короче, сразу и смели. И нет никаких следов. По-ихнему только красота в моей памяти должна остаться. И знаешь, я себя спрашиваю – так для чего же они каждую весну на эту сакуру таращатся? Разве одного раза не достаточно? Может у них с памятью туго? Ведь Джапан все время «до», в пути по-нашему. «Дзё до», «Тя до», «Кен-до», «БушиДО». Идет эта Япония мимо тебя и повторяет: «Никто не узнает, что случилось в пути». Значит ни хуя не важно, зачем и как ты идешь. И по хую куда. Главное идти. Если остановился – всё, не японец. Чужой. У них чужой в последнюю очередь везде проходит. Его толкают локтем под дых, наступают на пятку, захлопывают перед носом дверь. Там у них в храме Тосёгу, возле Токио, есть три обычных мартышки, вырезанных на стене – рот лапами закрывают, глаза и уши. По-японски это значит «не говорить, не слышать, не видеть плохого», обычай такой у них, а чужой в Японии – плохо. Чужой – они говорят с тобой молча, слушают не понимая, и смотрят не замечая. Тебя для них просто нет. А сами хотят быть похожими на нас, не косых – волосы красят, шмотки наши носят, хавку нашу жрут, песняки наши поют и книжки наши читают. Подрасти хотят и смотреть большими выразительными глазами на свой раскосый мир. Сами хотят быть не японцами, но нам японцами стать не дадут никогда. Я у соседа своего спросил: «Что японцем-то значит быть вообще?», а он, прикинь, ничего не ответил, а только башкой седой качает. Он об этом даже никогда не думал, просто был японцем с самого рождения.

– Это ты к чему? – тяжело вздохнул Владя.

– А вот к чему. Это только мы себе чего-то придумываем. Вор, браток, мусор, терпила, беспредельщик, по понятиям... Вот поэтому они сакурой любуются каждый год, а нам раза хватает. Каждый год, чтобы помнить всю оставшуюся жизнь. Чтобы прожить этот год ради того, чтобы увидеть снова. А нам раза хватает. Всего по разу выхватить и можно в ящик. Вот поэтому мы с тобой и ни хуя не японцы, Владя. У них знаешь, мы только в одном похожи. Живем, обманывая смерть. Местью, хуйней разной. Вот чё тебе от меня надо было? Не я ж в тебя пулей навтыкал, а ты. Так нет, поперся!  Жить быстро и умереть молодым. Пошел мне мстить, а с мусорами вляпался. Я за тобой пошел, и вон видишь... Монгола нет, – Холод зло посмотрел, – и те же мусора за спиной как двустволка болтаются. Намстились? Или мне тебя скопытить надо было? Мы и друг без друга бы со своей костлявой встретились, рано или поздно. Так нет же. Мы вон сколько лишней движухи развели. Стрелки-стрелки-перестрелки, скакали-предъявлялки...

– Ты это... Нормальный? – Владлен посмотрел на Холода.

– Ну ты ж нормальный, хотя и в дурке лежал. Или как?

– Ты это... Слышь, Холод... Реально, бес попутал с галоперидолу. Думал из-за тебя свое выхватил... Ну, короче, кто-то же должен в крайних быть по привычке. Я это... с ворами там... Вроде как кореш подставил. Ты это, за Монгола, брат, чисто по-человечески... Отец все-таки...

– Был бы отец, – Холод насупился, – я бы тебя сейчас со своими японскими колядками не тащил. Человек был просто. Хороший, плохой, я толком и не знаю. Только кончилось у меня там все, перегорело. Япония кончилась, прошлое отпустило. И, знаешь, захотелось выхватить чего-то человеческого. Устал я по-японски жить и о смерти каждый день думать. А знаешь, я один раз в Токио с небоскреба на город смотрел – домов море, все спешит, варится, как в котле кипящем. Города все сверху одинаковые. Думал из этого кипящего котла никогда и не выберусь, а вот видишь как... Со мной хочешь? – Холод впервые за все время разговора улыбнулся, – не мне тебя прощать, меня бы самого кто... От этого камня до города одного рукой подать. Монгол рассказывал. А ты знаешь, я бы попробовал. Знаешь, почему японцы все время о смерти думают?

– Философия, наверное, – Владлен покачал головой, – самурайство всякое.

– Да ни хуя! У них просто хоронить негде. Места на кладбище на всех не хватает.

            Они заржали и Холод протянул Владлену руку:

– Давай, пойдем что ли уже...

– Стоять всем!!! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Холод! Тащи своего подранка и давай без глупостей. Знакомиться время пришло! Я майор Кольцов.

            Холод с Владленом покрепче вжались в камень. В руках Холода появился пистолет.

 

* * *

           

            Если сверху посмотреть на шайтан-камень, он очень похож на булыжник в японском саду. Камни бывают разные: острые как зубы дракона – это скалы, круглые, покрытые мхом – долины с лесами, галька – острова, а песок – дно рек, океанов, озер или морей, но это неважно. Людей-камней не бывает.

            Группа Кольцова полукругом оцепила полянку. Направленное на шайтан-камень оружие уже было готово расставить последние точки над всеми "i", и ответить на все вопросы.

– Давай, Холод, выходи, – Кольцов снял «калаш» с предохранителя, – песня кончилась. Долгая была и длинная. Ты отсюда никуда не уйдешь. Здесь все дороги кончаются. Последний путь, – он отдал команду и град свинцовых граммов обрушился на камень, высекая из него искры.

            Кольцов остановил стреляющих:

– Ну чё, Холод, давай. На этот раз я так просто не уйду. Только с тобой.

            Холод рывком заслал патрон в патронник и посмотрел на Владю:

– Ну чё, потанцуем? – и высунувшись, несколько раз выстрелил в сторону Кольцова.

            Но тут же новые очереди, еще злее прежних, загнали его к подножью камня. На этот раз они были длиннее и более прицельные, заставляющие прижиматься к земле. Холод, прижав Владлена, высунулся и выстрелил еще, уронив одной пулей СОБРовца, которого тупой кусок свинца укусил в бронежилет. Он тут же поднялся и всадил по направлению стреляющих борзую очередь, просвистевшую над головой еле успевшего припасть к камню Холода...

            И тут все затихло. Уже раздраженный голос Кольцова продолжал вещать в лесном эфире:

– Ну всё, Холод, я начинаю считать: раз! два!...

            Но вдруг в непроходимом лесном заборе как будто распахнулись две калитки: первая сзади Кольцова, из которой вышел целый отряд староверов с оружием, направленным на СОБРовцев. Из второй калитки, открывшейся без скрипа, словно тени из прошлого вышли... Да, тот самый Крокодил Гена с белой собакой, стоящей возле его ног. Следом за ним, сдвинув все ту же неизменную кепочку на глаза, с тем же дьявольским хитрым прищуром стоял Киса, но уже живой. И многовековым дубом над всеми над ними возвышался Монгол с перевязанной рукой, окруженный крепкими ребятами с автоматами:

– Четыре, начальник.

            На Кольцова и его людей по знаку Монгола и почему-то живые братки, и староверы направили оружие. Холод смотрел на все это широко открытыми, непонимающими глазами. Владлен так же, но еще и раскрыв рот.

– Давай без крови, начальник, – Монгол вплотную приблизился к Кольцову, – ее и так много пролили. И вашей, и нашей. Мы сейчас уйдем. Заберем их и уйдем. И ты не пойдешь за нами. Тебе туда не надо. Незачем.

            Кольцов нервно задергался:

– Ну как же... ну это... тебя же... они...

– Вот пойдешь, и голова от вопросов сломается.

            СОБРовцы Кольцова нервно ощетинились автоматами.

– Да не глупите вы, – вышел вперед дядя Гена, жестом остановив пошедшую за ним собаку, – вас вон всего сколько, а нас... Эта тайга. Здесь даже медведь –  не прокурор. Здесь свои законы. Другие не действуют. Не уйдете вы отсюда. И помощи не дождетесь. Для всех вас от этого камня дорога в никуда начинается, а эти, боговерцы, – он кивнул в сторону староверов, – вас не выпустят. Это их дом. А вы с оружием в него пришли. Они таких гостей люто не любят.

            Монгол еще ближе подошел к Кольцову:

– Давай, вот так, прямо здесь всё и закончится. С этого места и ты о нас забудешь, и мы о тебе. И я тебе свое слово даю – не вспомнишь никогда. Бородатые тебя выведут, а начальству набрешешь чего-нибудь. Давай так. Тебе решать.

            Кольцов присел на корточки и закурил:

– Значит так... Собаку слышал, а не видел... А как же легенда?

– А легенда для тех, кто верит, – сказал молчавший до этого Киса, – когда не верят – они быстро забываются. А посмотреть...

            Монгол подошел и приподнял здоровой рукой оцепеневшего впервые в своей жизни Холода:

– Вот он, гляди, если надо так.

            Кольцов и Холод встретились взглядами... И не увидел Кольцов там никакого ни льда, ни стали, ни ярости... Обычные глаза, в которых не было вообще ничего... Он затянулся:

– Ну а если...

– Знаешь, сколько здесь таких «если» полегло? – Монгол положил руку на плечо Холоду, – не послушавшись. Я ж не за себя боюсь, а за тебя. Ты вон в байку про собаку поверил, а дальше? Дальше только страшнее, начальник. В этом лесу для одних все начинается, а для других все заканчивается. И очень не хочется, чтобы ты вторым был. Так что давай. Нам туда – тебе туда.

            Кольцов посмотрел на обескураженных СОБРовцев и кивнул головой:

– Ладно. Может пусть так оно и лучше будет. Легенд нет, когда в них не верят. Давай, Монгол. Все у вас, воров... – и, махнув рукой, повернулся к староверам, – выводите, давайте, – а СОБРовцам бросил, – за мной давайте. Забывать учиться будем.

            Через минуту поляна опустела. Шайтан-камень лишился своего единственного рога, но у его основания по-прежнему текли две тонких прозрачных струйки, которые старые люди назвали одну – живой, а другую – мертвой водой. Мертвой, для того, чтобы забыть, а живой – чтобы помнить. А по-другому и не бывает. Ведь камни тоже когда-то были людьми, и их каменное молчание не значит того, что они не умеют слушать…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА

 

            Время спешило не так быстро, наверное, потому, что быстрые люди кончились. В Городе Солнца вообще не было суеты. Окруженный со всех сторон непролазной тайгой, он как будто бы врос в землю, сроднившись с ней. Никто уже не вспомнит, когда сюда пришли первые люди. От чего они бежали? От чего скрывались? Никто не задавал этих ненужных вопросов. Но если ты нашел его – ты заслужил право остаться здесь. Нечто мистическое оберегало его от посторонних глаз, а угрюмые бородачи черти знает сколько лет стерегли вход в него. Многие находили шайтан-камень – авантюристы, какие-то этнографы... Но они упирались в стену тайги и возвращались назад, плюнув на однажды рассказавшего им эту легенду. А город тем временем жил. Сверху его нельзя было увидеть, потому, что дома уютно расположились, спрятавшись между высоких сосен. Да и что сверху? Одно сплошное зеленое море тайги. Живущие там, тщательно охраняли свои тайны, доверив их небольшую часть неподкупным сторожам. Здесь без машин, квартир, денег люди жили счастливо. Прознавшие о самоселах местные начальники, попробовали как-то решить проблему. Никто, наверное, до сих пор и не скажет, сколько им дали, что пообещали и чем напугали, но поселенцев оставили в покое, обозвав это всё заповедной зоной. Монгол нашел этот город в пыльные восьмидесятые, но, стоя перед шайтан-камнем, так и не сумел сделать шаг. Тогда ему еще было, что терять. Тогда он был еще молод, дерзок... Он развернулся и пошел назад к тем, кого он еще считал людьми. Когда закончились восьмидесятые, а вместе с ними еще оставшиеся в живых воровские люди, Монгол лицом к лицу столкнулся с суровыми девяностыми. Часть из них он отсидел, а остальные пробегал от пуль киллеров, пока не придумал для себя сказку, что в Забайкалье спокойнее. От этого «спокойнее» волосы на его седой голове до сих пор вставали дыбом. И тогда он снова подумал о Городе. Подумать ему помог дядя Гена, рассказавший историю лихого пацаненка, которого он отправил в Японию. Узнав в нем сына, Монгол придумал туристов, которые три месяца колесили по Стране Восходящего Солнца, разыскивая человека с другими документами, только по словесному портрету, нарисованному словоохотливым Геной. Монгол уже думал, что они не встретятся никогда, но Холод нашелся. Он хотел ему сразу рассказать про этот город и уйти туда к гребанной матери, наплевав на все эти короны, оставаясь должником своего сына. Но быстрая жизнь сыграла по-быстрому. Она вмазала Монгола очередью Кузбаса в пол и он, никогда не веривший ни в бронежилеты, ни в распятия, поверил в чудо. Хирург вытащил его прямо с того света, заштопал и передал на руки Кисе и Гене, давним дружбанам Монгола. С Генкой он учился в школе, а с Кисой они вместе воровали, пока последний, не почувствовав отстрела старых воров, за несколько штук зеленых не «умер» и тут же «родился», перестав быть Кисой и превратившись в оператора котельной где-то в Забайкалье. По первому звонку сюда же приехал Гена, и, покурив возле шайтан-камня, они решили больше не испытывать свою судьбу. Монгол верил, что Холод придет. Не думая. Просто верил. И он пришел. Не один, а с грузом своей прошлой жизни, который нельзя было выкинуть, потому что себя из своей памяти мы выкидывать еще не научились. Монгол посмотрел в окошко, где яркими красками расплескалось таежное лето.

            Прошел почти год, и Владлен спокойно, ни о чем не думая, рубил возле дома дрова, покряхтывая и размахивая колуном. Гена возился где-то с очень странной в этом месте малышней, уча их бороться и ругаясь за то, что они валяются в мокрой траве. Киса с утра, прихватив удочки и обозначив себя заслуженным пенсионером, свалил порыбачить, наобещав жирных карасей, которых, точно зная любящего приврать Кису, от него ждать не стоит... А Холод косил... Нет, не очередями, а обычной деревенской косой, сено для рыжей с пятнами коровы. Монгол зачерпнул из ведра кружку ледяной воды. Она свела зубы, и он вышел покурить на крыльцо. Владя, нарубивший дров, складывал их в поленницу, отгоняя от себя взлохмаченными кудрями кружащую мошкару. Детишки дяди Гены все вместе боролись с ним и его собакой. Снежок скакал возле них, но никого кусать не собирался, а только подталкивал босоногую детвору своей тупой мордой. И весь этот веселый разношерстный клубок вместе с дядей Геной катался по мокрой высокой траве. Холод поставил косу к стенке, повел загорелыми плечами, и, облокотившись на перила крыльца, сел на ступеньку ниже Монгола, тоже закурив.

– Ништяк здесь, – вытатуированная собака на спине Холода, казалось, высунула от счастья язык, – жили вон в этом всем гоневе и то, что просто – не замечали.

– Чё, лучше, чем в Японии? – улыбнулся Монгол.

– А нет никакой Японии. Мы сами себе ее придумали. Есть острова с домами и людьми. Сакура есть, Фудзияма. А такой Японии, как я хотел – нет. Суши одни, Монгол, которые туристам вроде нас на уши вешают.

– Ну вот, и улеглось всё.

– Успокоилось, – Холод затянулся сигаретой, – ну и люди здесь... Прохор вон вчера мне про революцию рассказывал и Леньку Пантелеева, божится, что знал. Сколько ж ему тогда должно быть-то?

– А ты у дуба пробовал возраст спрашивать? Его только когда распилишь – по кольцам посчитать можно. Здесь ни возраста, ни срока нет.

– И баб мало, – усмехнулся Холод, – слышь, может найду себе доярку, внуков понянькаешь, – заржал Холод.

            В это время к ним подошел Владлен, слышавший разговор:

– Ага, Снегурочку если только.

– Вот и обозначили, сволочи, все таки меня Дедом Морозом, – засмеялся Монгол.

            И Холод с Владленом подхватили его дружным и ничем не напряженным смехом, встретив им как ни странно пришедшего Кису с карасями...

 

* * *

 

            Кольцов уволился. Бодро и быстро. Без всякого сожаления, положив удостоверение на стол. От него убегали не только бандиты. Последней сбежала Нинэль к помощнику прокурора, молодому белозубому армянину с папой директором рынка и красным «Мерседесом». Взяв бутылку водки по привычке, он не стал бухать, а вместо этого на трезвую голову написал рапорт, не поддавшись на уговоры о новой должности, о перспективах, о боевых товарищах и друзьях, которых он предает, и преступности, которую он мог бы победить. Кольцов победил водку дома еще раз, не нажравшись после подписания обходного листа. Победил и еще, передавая дела во время собственной «отвальной», просидев весь вечер со стаканом яблочного сока. И снова вернувшись домой, он достал бутылку водки из холодильника… и вылил ее в унитаз. Горе не пожар, чтобы его заливали, – решил для себя Кольцов и позвонил своему другу в ЧОП, который, ни капли не сомневаясь, нашел Кольцову должность начальника службы безопасности в закрытом НИИ. И вот тогда «ёб твою мать» потеряло всякий смысл. Во-первых, из-за зарплаты, во-вторых из-за кучи незамужних баб, разглядевших в Кольцове самца и заставивших его увлечься фитнесом, в-третьих у Кольцова появились не только деньги, но и служебная машина, служебный безлимитный телефон и служебная банковская карточка, по которой впервые за двадцать лет в Москве он купил себе в ГУМе новый костюм. Через несколько месяцев служебная машина превратилась в собственный джип и, часто бывающие в его «берлоге» женщины, стали намекать, что пора делать «евроремонт». За высокотехнологичным хайтеком на его кухне, появился закрытый биллиардный клуб с VIP картой и дружба с олигархом, любящим Францию. Вслед за этим – Греция, Таиланд и горные лыжи, после которых, словно из тумана, прорисовалось заседание совета директоров НИИ, на котором Кольцова избрали в Совет учредителей. То ли из-за дружбы с олигархом, то ли из-за налоговых проверок, от которых он с легкостью отмазывал. Где-то впереди уже очень навязчиво маячила Рублевка с молодой топ-моделью, которая почтительно называла Кольцова по отчеству. Подросшая дочь поняла, что жить с таким папой лучше, и с легкостью напросилась к нему сначала на выходные, а потом и навсегда. Мама, решившая ее забрать и так и не сумевшая ей найти нового папу, нахлынула в дом Кольцова волной, и, как оказалось, с чувствами, результатом которых стала пропажа из квартиры в неизвестном направлении модели Анечки и очень довольный Кольцов, решивший стать во второй раз папой. «Ёб твою мать» перестало играть с ним в догонялки, когда он перестал бегать за бандитами. Ведь, гоняясь, нельзя верить и в долг, и в мистику, не будучи наивным Володей Шараповым. Кольцов, наскакавшись, дал побегать и другим, ни капли не расстроившись из-за решения, принятого у шайтан-камня. Его догнала его семья, его новая любимая работа... Кольцов поверил в то, что он не неудачник.

 

* * *

 

            Баир вышел из джипа у подножья сопки Безымянная. Странно, но по богатой Забайкальской земле елозил трактор, причем не один. Увидев Баира, машины остановились и из одной навстречу Баиру выскочил невысокий человек:

– Здравствуйте, Баир, – начал он с легким акцентом, – вот, землю распахиваем, строить будем. Один дом, потом другой.

– Местные не обижают, Ким? – спросил корейца Баир.

– Не, мал по малу работают все. Витка работает трактор, Петка кирпичный завод.

– Пьют? – поинтересовался Баир.

– Мал по малу, привычка. Каждый день не пьют, зарплата пьют. Приходят: не ругай, Ким, похмеляй давай. А утро следующий – трезвый стекло. И так до зарплата. Привычка.

– А ты им зарплату не давай.

– Не хорошо будет, Баир. У Витки жена дитя скоро будет. Петка телевизор хочет, баба себе привел – бухгалтер.

– А мэр чё?

– Работай, Ким, наши не могут, ты им помогай мал по малу. А я чё? Помогай. Работа давай и помогай. Люди здесь будут, в дома новые. Производство будет. Заработаем.

– А ты кореец, кажется, Ким?

– Кореец, кореец. Давно здесь живу. Как мама родил. А что, кореец не нравится?

– Да какая разница? – Баир уселся в джип, – сами жить не можем, хоть вы научите. Если чё кто спросит – сразу ко мне. Давай. Поняла? – улыбнулся Баир.

            Он развернулся и поехал в сторону трассы, оставив Кима удивляться, что главный совсем вор не только не ворует у него деньги, а еще и помогает. Ким улыбнулся – конечно же за деньги.  

 

* * *

 

            Левка вошел в отрядное помещение и поставил сумку возле пустой шконки, одернул матрас и завалился на него. Немногочисленные обитатели помещения посмотрели на него и сделали вид, что ничего не заметили. Появившийся с красной повязкой «активный» попытался что-то сказать, но, глядя на Левку, передумал. Левка прикрыл глаза и тут же услышал скрип кровати рядом, на которую кто-то грузно сел.

– Ну здорово, парниша, встал бы что ли? – на него смотрели золотые зубы и злые колючие глаза, – кто по жизни?

            Почувствовав что-то авторитетное, Левка приподнялся и, глядя в глаза, бросил:

– Бродяга.

– А не молод ты для бродяги? – зубы сжались в оскале, но тут же расплылись в широкой улыбке, – ну Бог, тогда, навстречу. Я Веселый, – он протянул Левке руку, – вор.

– Лева, – тот крепко пожал ее.

– Ну вот и ладушки. Слышь, – крикнул он наблюдавшему за ними ЗК с верхней шконки, – шныря приведи сюда!

            Подбежавший услужливый с красной повязкой мигом оформил чай, нарезал колбасу, сыр и замер в ожидании дальнейших команд.

– Сдристнул пока, – бросил Веселый, – ну чё, Левка, планы-то строишь?

– Какие планы? Тут бы досидеть.

–  Досидишь. Мне тут маляву за тебя прислали. Правильный пацанчик, за общак весь. Я через три месяца отсюда соскакиваю. Развел тут наших блатных и спортсменов, не режутся больше. Дело порешено. Тебе сколько, два или три еще?

– Два, – Левка отхлебнул чифирь из кружки, так, с гаком небольшим.

– Ну, значит порешали. После меня смотреть будешь.

– Так я ж не вор...

– А в чем вопрос? – Веселый пристально посмотрел на него.

– Но тут же люди авторитетные, с судимостями. А у меня ни сроков толком, ничего.

– Ну авторитетные мы все. Только мало кто за этот авторитет горой стоял. За зоной посмотришь, как надо, выдержишь – сходняк соберем и коронуем.

– Так я... – Левка растерялся, – это... Да кто за меня-то подпишется?

– Я подпишусь, – Веселый закурил сигарету и пустил дым в пол, – Баир, Монгол... А Резанный с дядей Васей, наверное, уже подписались...

 

* * *

 

            Холод вышел из дома с утра, зачерпнул ведро воды и вылил на себя. Обфыркавшись, он растерся махровым полотенцем и уже собрался было бежать в дом, как увидел непривычную для этого места фигуру. Облокотившись на забор, он смотрел, как она приближается к нему, и улыбка сама по себе расползалась по его лицу.

– Ну чё, Холод, пришел я, типа, вроде. Соскучился. Хоть здесь-то коровы есть? – перед ним стоял улыбчивый Вован в какой-то старой клетчатой рубашке, резиновых сапогах, с рюкзаком за спиной и довольной небритой мордой...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА.

 

(по-японски):

Одинокая скала.

Луна растолкала сонное небо.

Ночь родила волка.

 

(по-русски):

Хотелось тишины ночной,

Или покоя ранним утром,

И чтобы жить всегда зимой

Невыносимо было трудно.

 

Хотелось, прыгая, хвостом,

Как мошек отгонять невзгоды,

Не оставляя на потом,

И не вычеркивать кого-то.

 

Хотелось думать, что не ты,

Всё это сделали другие,

Не жрать из блюдечка мечты,

И откровения мясные.

 

Хотелось, что уж говорить,

Найти во тьме ключи от рая,

Не доживать, а просто жить,

Не умирая, не страдая...

 

Хотелось что-то и понять

Средь мудрых старцев откровений,

И, пожалев, весь мир обнять,
За все у них прося прощенья...

 

            Он станет лучшим другом, отцом Вашего ребенка, любимым человеком, коллегой по работе... По крайней мере, попытается стать. Но за границей вашего мира, где-то там, за жирной чертой, будет выть на луну одинокий пес. Он будет метаться в тупой тоске, всматриваясь в глаза людей, веря, что к нему, сильному, бойцовскому псу, наконец вернется прежний хозяин. Но это уже будет ЧУЖАЯ собака. И ЧУЖОЙ хозяин...

 

 

13 июля, 2009 года. 21:41

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 5.

 

ИГРЫ ОСЕНИ

или

 ВОРОВСКОЙ ЛЕДОКАИН

 

В город пришли непонятные сумерки,

Тени огромных безликих домов,

Стали туманом скомканным, утренним,

Друзей не нашли, оставив врагов.

Черти с тоскою, ангел со звездами

Каплями выпиты горько до дна,

В душу воткнулись с размаху занозами,

День наступил, но и ночь не прошла.

Время спешить стало как-то по-новому,

Что-то оставив за жирной чертой,

Тикают молча стрелки суровые,

Чтобы давились ненужной мечтой.

Прошлое стало дерзким и мстительным,

Снова собакой завыв на луну,

Дети смирились с грехами родителей,

Рухнув с небес в городов глубину...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

ОСЕНЬ, КОТОРАЯ ЗАКОНЧИЛАСЬ ВЕСНОЙ

 

 

Осенний лес и желтый лист

Дождем стекали с неба вниз,

Судьбы исполнив злой каприз,

Где чья-то жизнь, как главный приз.

 

Втыкая в ненависть любовь,

Лечили всё, забыв про боль,

Ведь кто с тобой спасал твой мир,

Забыл найти лидокаин…

 

Осень 2010 года.

– Кажется, тогда была такая же осень… – сказала она сама себе вслух и вышла из машины…

Мокрая дорога, как скользкая лента, петляла и уносилась куда-то вдаль. Пахло недавним дождем и мокрыми листьями…

Она достала из кармана пальто пачку сигарет:

– Последняя…

Скомкав пачку, она хотела бросить ее на дорогу, но вместо этого зачем-то убрала обратно в карман. Чиркнула зажигалкой… Запах мокрых листьев и осени сменил сладковатый дымок, защекотав ноздри… Она затянулась и выпустила дым, который тонкой струйкой полетел туда, где остались воспоминания…

Осень всегда была для нее временем перемен. Неважно, к лучшему или к худшему… Но как только наступала осень, в ее жизни все менялось. Тридцать осеней. Тридцать перемен… Менялись страны, города, люди. А вместе с ними менялась и она…

            Она снова затянулась сигаретой. Мимо нее быстро пролетали одинокие запоздалые машины, и, казалось, они спешат подальше от этой осени в теплые уютные дома, к горячему чаю с лимоном, шерстяному пледу и телевизору с такими важными, но абсолютно ненужными новостями… Лишь она одна оставалась наедине с этой осенью, и впервые за тридцать лет ей так не хотелось ничего менять. Хотелось остаться в хороводе этой осени с танцующими желтыми листьями, кружиться вместе с ними и не думать о том, что сейчас снова что-то изменится, снова придется куда-то бежать, лететь, ехать, плыть… Хотелось навсегда привязать себя к этой осени несбывшимися мечтами и такими нужными и важными, но так и не сказанными словами…

– Холодно, – сказала она и посмотрела на рано потемневшее осеннее небо, на котором уже начали загораться далекие и холодные звезды.

Окно внедорожника открылось и детский голос позвал ее:

– Мам… Мы скоро поедем?

– Да, Марк.

Она еще раз затянулась, бросила сигарету и с силой вдавила ее каблуком в осеннюю грязь.

Мощный мотор заревел, и джип понес ее подальше от этой осени по скользкой дороге в туманное будущее из ее осеннего прошлого…

 

* * *

 

Осень 2003 года.

– Послушай, Тея, – отец поднялся из-за стола, – вот наступила осень. И что твой братец? Думаешь он нашел себе работу? Конечно же нет! Наш Кирилл, – отец посмотрел на нагловатого парня в модной красной кожаной куртке, – в армию собрался. Или в тюрьму. Это уж как оно получится.

Отец подошел к окну и повернулся к детям спиной:

– У нас в семье вообще с сыновьями не везет. Как-то не складывается! Один был слишком дурак, – он резко повернулся и посмотрел на Тею с Кириллом, – а другой, видимо, слишком умный. Но вот ума его почему-то только на глупость хватает!

Отец открыл ящик стола, достал оттуда пистолет и громко брякнул его на стол:

– Это вот что мне забрать удалось, – отец нервно дернул шеей, – а что с пятью граммами кокаина делать и гонками на гелендвагене по всей Москве, не знает даже прокурор! Ты понимаешь, дебил, – отец сделал шаг к Кириллу, схватил его за куртку и хорошенько встряхнул, – что на тебя протоколов уже три тома составлено! Ты что, как твой братец закончить хочешь? – отец замахнулся…

– Папа, успокойся, – остановила его Тея.

– В гробу с вами успокоишься! – отец с силой отшвырнул сына на кожаный диван и рванул ворот белой рубашки.

– Да ладно, – Кирилл поправил свою модную куртку, – мы так-то никого не шмаляли и не унюханные были. Бухнули только чуть-чуть, а кокс мусора подкинули. Ты же знаешь, какие они козлы!

– Ага, – отец обессиленно повалился в кресло возле письменного стола, – сейчас ты мне расскажешь историю о том, что копают под меня, хотят выставить на деньги, про милицейский беспредел, про то, как обычные служители закона не любят таких, как ты, мажоров, потому что завидуют… Это все уже было, Кирилл. Даже не начинай.

– Папа, что надо делать? – Тея подошла к отцу со спины и обняла его.

– Билеты на Мальдивы покупать! – заржал Кирилл и полез в карман за пачкой сигарет.

Закурить он не успел. Звонкая пощечина Теи вернула его в реальность. Он посмотрел в горящие глаза сестры и поежился. Такую сестру он боялся больше чем отца и милиции вместе взятых…

– Какие Мальдивы, Кир? – Тея в упор уставилась на него своими потемневшими от злости карими глазами, – на тебя дело уголовное завели! Срок от пяти лет начинается! А там, в тюрьме, ни папы, ни друзей, ни денег… ничего не будет! С одной стороны, будут уголовники, а с другой милиционеры, которых ты так любишь пугать папиными связями! И будет совсем не весело! А когда ты оттуда выйдешь, на всей твоей дальнейшей жизни будет стоять большой жирный крест под названием тюрьма. От тебя все отвернутся! И жить с этим крестом ты будешь недолго и не счастливо, потому что в этой жизни у тебя больше ничего не будет! Даже малюсенького шанса!

– Да ладно, – неуверенно попытался съёрничать Кирилл, – будто в тюрьме не люди.

– Может людьми они туда и приходят, – прервал его браваду отец, – но выходят точно зверями.

– Не бойся входить в пасть зверя, все равно выйдешь через жопу! – Кирилл не унимался.

– А вот про жопу ты очень кстати вспомнил…

– Папа! – остановила отца Тея, – ты лучше скажи, что надо делать?

– Уезжать ему из Москвы надо. Есть у меня знакомый один, – отец подошел к столу и взял ежедневник, – надо ему туда ехать. Пересидит годик – другой, ума наберется, документы подправят, может и выйдет что путное…

– Да ты чё?! – Кирилл вскочил, – Я за год там в йети превращусь! Давай, папа, так шутить не будем!

– Вот про это я тебе и говорил, – отец посмотрел на Тею, – свинья, она везде грязь найдет.

– Не найдет, – резко ответила Тея и посмотрела на Кирилла, – иди вещи собирай. Бегом!

 

* * *

 

– И чего мы там делать будем? – Кирилл развалился на заднем сиденье машины и закурил, – ты вообще головой думаешь, систер? Там, наверное, даже интернета нет, а телки до сих пор лаком «Прелесть» голову брызгают и в розовых лосинах на дискач к поцыкам ходят «Ягуара» бухнуть. Это же дыра, систер! Жопа полная!

– Главное, не пасть зверя! Лучше уж сразу в жопу, чем туда! – рассмеялась Тея, – знаешь, Кир, мне иногда кажется, что это все из-за того, что ты у нас в детстве головой часто стукался. Вот только я одного не пойму, – она попыталась поймать его взгляд в зеркале заднего вида, – дурак ты, или на зло все это делаешь? Ты пойми отца. Он одного сына потерял, и тебя терять он не хочет!

– Зато у него любимая дочка останется! Которая будет вся такая умная, правильная, и, главное, вся такая путевая! – парень картинно развел руками, – Знаешь в чем твоя проблема, Тея? В том, что так же, как и наш любимый папочка, ты считаешь, что все люди рождаются взрослыми. Вот и братец взрослый был! И жил по-взрослому. Папик ему деньги давал и даже не интересовался, чем он живет. Думаешь, он не понимал, что не на триста рублей костюмы, мерседесы, хаты, бабы покупаются… Но тогда он гордился своим отпрыском и гордо всем говорил, что сын его коммерсант! А как завалили его, папа головой поник и скорбно сообщил: «Сын бандитом вырос…Все я ему в жизни дал. Чего же ему не хватало?» А ни на секунду не подумал, что ему отца не хватало!

– Ну вот… договорился, – горько усмехнулась Тея, – думаешь мне хватало? Нет, Кир, я понимала, что не всегда буду маленькой девочкой. Я, братик, вначале над книжками сидела, пока все подружки с мальчиками гуляли, пахала как лошадь, училась, работу сама искала, вкалывала… И не думала, что папа придет и мне все на блюдечке подаст. А про брата ты зря так. Ты ничего не знаешь. Ему плевать было и на мать, и на отца. Потому что он привык только брать. Знаешь, я помню, как он однажды ко мне на день рождения обещал приехать. Потом позвонил, сказал дела у него. Мы с девчонками из кафе вышли и видим братца нашего с его «делами», – Тея остановила машину и резко повернулась к Кириллу, – и крушит этот деловой бейсбольной битой чью-то машину. Пьяный! Злой! Потом вытащил водителя, бросил на асфальт, и давай ногами пинать. И тут он меня заметил… Вытащил у того из кармана деньги, подошел ко мне, сунул смятый комок в руки и говорит: «С днем рожденья, сестренка, купи себе подарок» … а я стою, как дура и улыбаюсь, – Тея резко надавила на педаль газа, – вот такой у нас братец был, который взрослым быть не хотел и без мамы с папой страдал. Урод он был! Жил как урод, уродом и умер!

– Ну извини, систер, что жизнь тебе изговнял, – Кирилл поднял воротник и вжался в сиденье, – кумарит что-то… Ты разбуди меня, когда мимо какой-нибудь рыгаловки придорожной проезжать будем, а то аж живот с голодухи крутит…

* * *

 

– Ну вот, заходите. Мне ваш отец звонил, – мужчина распахнул дверь и щелкнул выключателем, – понятно… Лампочки как всегда уже сперли. Командировочные… – он прошел на кухню, – во! А здесь есть, – и щелкнул выключателем.

Тея огляделась по сторонам и нервно закусила губу.

– Нет, я, конечно, понимаю, не евро, но, как говорится, зато из личного фонда, – мужчина продолжил, – тут, значит, две комнаты, туалет, умывальник… ванна, – поправил он сам себя, – балкон и кладовка.

– А в умывальнике чё воды-то нету? – Кирилл бухнул сумку на пол прямо посреди кухни, смывать-то как там?

– Отопление на днях включат и будет вода.

– А у вас чё, это как-то связано? – искренне удивился Кирилл.

– А у вас, в Москве, что, нет? – ответил мужчина и пояснил, – у нас пока отопление не дадут, неделю вообще никакой воды нет. Местные уже привыкли, на колонке запасаются, бидоны, канистры, все такое…

– Ладно, проехали, – Кирилл поднял сумку и потащился в комнату, – о! А телек какой шикарный, – раздался оттуда его голос, – ну про интернет я даже спрашивать боюсь.

– Ладно, – сказал Андрей Николаевич, – вот тебе, Тея, ключи, вторые завтра завезу… Или не завезу, – он сделал паузу, – это… понимаете, зам мой, Михалыч, сюда свою любовницу таскает, Людку из налоговой. Они, правда, в браке оба, но сами понимаете, дело молодое, – Андрей Николаевич запихнул ногой в угол пустую бутылку из-под шампанского, из которой торчали зачем-то две завявшие гвоздики, – не, он, конечно, мужик нормальный, но по-пьяни может притащиться. Так что, если что – гоните. А если буянить начнет, скажите мне позвоните. А лучше скажите, что жене, Ираиде Антоновне. Она у нас бухгалтером работает. Ее он боится.

– Чё, тринадцатой и доступа к телу лишит? – усмехнулся Кирилл и открыл холодильник, в котором стояли два пустых бокала, лежала открытая коробка конфет, розовые женские трусы и третья сломанная пополам гвоздика, – а где здесь пожрать купить?

– Вообще рынок есть, – ответил Андрей Николаевич, – палатки и магазин «ночник», но туда сейчас лучше не ходить. У нас вроде так спокойно, но вчера зарплату выдали, так что сами понимаете, пока не пропьют, не успокоятся. Вот вам, – он достал из портфеля газетный сверток и видавший виды китайский термос, – жена на работу бутерброды с колбасой и сыром выдала, и чаек с мятой и мелиссой. Для сердца полезно.

– С милицией? – усмехнулся Кирилл, взял бутерброд и скрылся в комнате.

– Да, Тея, дерганный он у вас весь какой-то, – Андрей Николаевич почесал подбородок, – а теперь по делу. С твоей работой все проще. Завтра идешь в больницу, диплом захвати, и оформляйся. Дадут сразу две-три ставки. У нас тут с медиками туго. Либо через неделю уезжают, либо рожают, а потом начинают бизнесом на рынке заниматься. Хотя работа тут не пыльная. Местные бабы своих мужиков кодировать только водят, а так наплыв клиентов только сезонный.

– Это, простите, как? – переспросила Тея.

– Ну по весне и осени, как свадьбы играют и в армию отправляют – привозят ушибы и переломы. Зимой обморожения. Напьются и засыпают на морозе. Ну а на первомай отравления. Либо водкой, либо мясом. Это уж кому как повезет. Так-то у нас вообще городок спокойный. Летом, правда, дачники еще приезжают, но эти обычно до конца сезона разбираются, кто зимой дачу их обворовал и нос никуда не суют. А еще у нас клуб есть, центр торговый… Ну как центр… Рынок второй по сути, только крытый, и цены там подороже. Пару баров, но там тоже дорого. Зато столовая отменная! Там Мария Егоровна такие котлеты жарит! – Андрей Николаевич осекся и покраснел, – в общем, разберетесь. А стиральную машину на днях вам завезу. Все равно воды пока нет, так что давайте, обживайтесь, – он застегнул старый серый плащ, нахлобучил шляпу и вышел.

Тея прошла в комнату и уселась на диван, на котором прямо в ботинках развалился Кирилл и жевал бутерброд, глядя в телевизор, на экране которого красовалась таблица «Профилактика».

– Да, братец, – Тея нервно потопала ногой, – попали мы…

– А ты ж хотела, как все! – Кирилл отложил бутерброд на подлокотник дивана, – вот она, жизнь! Соль земли русской! Где б мы там у себя на «Котельниках» на раскладушке-то поспали? – он постучал по какому-то железному монстру, прижатому к дивану.

– Всё хохмишь, – на этот раз уже по-настоящему обиделась на него Тея.

– Да ладно, успокойся, – брат сел рядом с ней и обнял за плечи, – ненадолго все это. Папаше-то на меня срать, но тебя он пожалеет. Зато здесь я по-любому больше не вляпаюсь. Куда ни глянь – везде уже одно дерьмо.

– Свинья даже в грязи грязь найдет. Народная японская мудрость, – Тея стряхнула со своего плеча его руку.

– Да ладно, успокойся, не такой я дурак. Я ж понимаю, что тебя подставлю. Кстати, надо стоянку найти какую-нибудь и тачку отогнать. Стоянка-то у них по-любому должна быть, а то малолетние утырки возле подъезда на нее как на НЛО пялились. Проснемся – а они ее уже на запчасти растащили. Давай ключи, я поищу.

– Вместе поедем, – Тея поднялась с дивана.

– Как скажешь. Кстати, по пути нам надо еще решить, кто первый на раскладушке спит. Ну чё, на камень-ножницы-бумага? – засмеялся Кирилл.

Тея посмотрела на брата и тоже не смогла удержаться и громко рассмеялась.

 

* * *

 

Тея шла по городу.

– Интересно, – мелькнуло в ее голове, – мне кажется, или в этом городе всегда осень? – она грустно посмотрела на облезлые желто-серые дома, которые лет пятьдесят облизывал осенний дождь, пачкал серый снег и выжигало дотла жаркое летнее солнце. Подслеповатые, давно немытые окна, смотрели на Тею, словно хотели ей что-то сказать.

Она вспомнила старушек, которые, казалось уже в шесть утра вытащили свои подушки, закутались в демисезонные пальто и заняли свои наблюдательные позиции, встретив и проводив девушку словами: «О! шалава у Михалыча новая! Ой и влетит ему и от Ираиды, и от Людки, и от этой…»

Тея рассмеялась, представив, как бабули, воспитанные на ток-шоу Андрея Малахова «Что делать, если у моего мужа любовник», раскроют рты, увидев Кирилла, который обязательно попрется за пивом и сигаретами… Главное, чтобы не за новыми приключениями…

Тея выдохнула и шагнула навстречу новому городу.

Казалось, подслеповатые дома преследовали ее, пытаясь повнимательнее рассмотреть и понять, кто же она такая.

В первую ночь на раскладушке Тея поняла одну очень важную вещь. Может видят эти дома и плохо, но слышат очень хорошо. За стенкой слева сначала били посуду, кричали, рыдали, а потом полночи скрипели кроватью. Сверху вначале пели, потом танцевали, затем громко «уважали» друг друга, а в конце грохнулись мимо кровати прямо посреди комнаты, всколыхнув старую совковую люстру прямо над ее головой.

Этажом ниже кто-то слезно обещал, что он завязал, что больше так не будет, и тщетно ломился в закрытую дверь…

Тея никогда раньше не бывала в таких городах и не видела таких домов. В ее домах все было надежно скрыто от посторонних глаз и ушей за тяжелыми железными дверьми и тонированными стеклопакетами с «римскими» шторами.

Здесь же вся жизнь была выставлена на показ, словно белье, которое «сушилось» на веревках в каждом дворе под мелким накрапывающим дождем. Но, казалось, жителям было абсолютно все равно. Они, как зомби, каждый день по одному и тому же маршруту брели в школу, на работу или просто по своим делам. И словно огромный маяк над этим городом возвышались три огромные дымящиеся трубы.

Тея подошла к палатке и попросила пачку сигарет. Продавщица одарила ее тяжелым взглядом и насыпала ей сдачу с тысячи рублей мелочью, словно намекая – такое здесь не курят!

Тея задумалась. О многом, из того, что было в Москве, ей придется надолго забыть. Придется забыть об уютных кафе с ее любимым капучино с круассанами, о клубах с легким налетом джаза и горьким привкусом аристократической богемы, о кинотеатрах с фильмами Мастрояни, о картинных галереях с экспрессионистами…

Она затянулась сигаретой и тут же ее выкинула:

– Чертов Кирилл! Себя бы тут не забыть!

Из этого состояния девушку вернул в реальность мужичок в шапке «петушок» с надписью «Хоккей», попросив «рублей пять на опохмелиться», зачем-то назвав ее «сеструхой».

Тея протянула ему полтинник и спросила, где здесь больница. Мужичок проникся, назвал ее уже «дочей» и посоветовал «туда лучше не ходить», ткнув пальцем в никуда, сказав, что «там» надо повернуть налево.

Пока Тея переходила дорогу, откуда-то из подворотни выскочила грязная «восьмерка» и, обдав ее водой из лужи и хрипящей музыкой негров почему-то на русском, помчалась вдаль.

Не успела Тея хоть что-то понять, как идущая рядом старушка покрыла «гонщиков» отборным трехэтажным и кинула вслед авоськой с торчащими из нее желтыми огурцами. «Восьмерка» развернулась, оттуда вылезли прыщавые малолетки и ответили бабке тем же. А один из них подхватил авоську и прыгнул с ней в машину, которая тут же унеслась вдаль.

А Тея продолжала идти и изучать то место, в котором ей придется оставить какую-то часть своей жизни. Так она оказалась в парке. Но картину почти левитановской осени портили подростки, сидящие с ногами на лавочке и с самого утра пьющие пиво. Тея не стала здесь задерживаться и пошла дальше.

Казалось, дома преследуют ее. Белье во дворах, торчащие в небо палки антенн… будто все они хотят стрельнуть у нее денег на «опохмелиться» и на «лучшую жизнь».

Настроение совсем испортилось, когда она увидела какого-то паренька, пытающегося на четвереньках перейти улицу. Он дополз до середины дороги, остановился, вытащил из кармана куртки бутылку, выпил, закурил, подумал о чем-то о своем, после чего занял исходную позицию и продолжил свой путь дальше.

Желтые листья под ногами начали бесить… Но тут дома закончились, и Тея увидела трехэтажное здание, надпись на котором гласила: «Городская больница №1». В голове мелькнула странная мысль: «Этот город уже нельзя вылечить».

 

* * *

 

Заведующая больницей оказалась довольно милой женщиной, но в ее добрых глазах почему-то не было надежды. Мельком взглянув на диплом Теи, она сразу предложила ей несколько вакансий, сказав, что к хирургу и терапевту она может взять еще полставки травматолога. Выяснилось, что в больнице есть даже одна машина скорой помощи, но она все время ломается, и пациентов в больницу чаще всего доставляют своим ходом. Тут же она показала Тее ее кабинет, который оказался на удивление очень чистым, белым и…пустым. Заведующая немного засмущалась и сказала, что вчера отмечали день рождения патологоанатома, и стул со столом ей вернут. Тут же появился и сам виновник торжества, которого Тея узнала по торчащей из кармана не очень белого халата черной траурной ленте. Громко икнув, он попытался галантно поцеловать Тее руку и представиться, но вместо этого покачнулся и из его горла вылетели какие-то свистящие звуки и облако свирепого перегара. Заведующая вытолкала его за дверь, сунув в карман с лентой сто рублей на опохмелку, после чего повела Тею показывать ей больницу. Как выяснилось, из трех этажей больница занимала всего один. На третьем этаже в родильном отделении уже лет десять делался ремонт, потому что рожать здесь местные не собирались, предпочитая проехать тридцать километров до соседнего города побольше, где с врачами и условиями все обстояло намного лучше. Второй этаж сдавался в аренду непонятно откуда взявшейся здесь тур фирме, фотоателье и агентству ритуальных услуг. Так как местные чаще всего пользовались в основном услугами последней компании, сотрудники двух других вышли в коридор покурить и познакомиться с новенькой молодой симпатичной докторшей, не забыв пригласить ее «заходить на чай в любое время».

Сама больница располагалась на первом этаже и состояла из смотровой, операционной, ординаторской, нескольких кабинетов и трех палат, в которых давно уже никто не лежал, предпочитая лечиться дома. В кабинете стоматолога в зубоврачебном кресле спал дантист.

– Ну вот, в принципе, и все, – резюмировала осмотр больницы заведующая, – народ здесь не буйный, если праздников нет, коллектив дружный, хороший, так что, я думаю, как молодежь нынче говорит «впишитесь». С завтрашнего дня можете выходить.

Тея вышла из больницы и попыталась выдохнуть запах просроченных лекарств, и вдохнуть свежий осенний воздух. На лавочке, забравшись на нее с ногами, ее ждал Кирилл.

Короче, систер, дыра здесь полная. Бабы страшные, жратва невкусная. Зашел в кафе пожрать. Полтора часа ждал гуляш, а вместо него принесли голубцы. Мужики местные все синеболят. Пока до тебя дошел, три раза деньги пытались стрельнуть. Я тут газетку местную надыбал, – Кирилл достал из кармана красной кожаной куртки мятый листок, – короче надо нам тачку купить. А то на нашей как-то стремно. Есть тут пара вариантов. Дешево! Ну и на счет работы пригляделся, – Кирилл посмотрел на сестру, – походу придется мне у тебя на шее дармоедом сидеть. Тут либо экспедитор, либо таксист со своей машиной, либо токарь на завод, но с разрядом не ниже третьего. Можно, конечно, сторожем на скобяной завод сутки-трое податься, но тулуп с двустволкой никто не обещал… Короче вляпались мы.

– Ты вляпался, – Тея присела на лавку рядом с ним, – и больница здесь не фонтан. Люди здесь походу совсем не болеют.

– А чего им болеть? Они здесь закаленные. Жизнью на грани и водкой, – Кирилл достал сигареты и протянул одну Тее, – слушай, я вот что думаю… Может мне заводик тут вино-водочный поставить? Миллионерами станем! А чё? С тебя спирт халявный, с меня вода из-под крана и предпринимательская жилка. Бутылки? Да местные со своей тарой будут приходить! Мы на разлив продавать будем! Я тут в магазин зашел, тут все только водку покупают и «Ролтон». Не, ну может местные олигархи, конечно, еще и пельменями питаются… Тут тетка одна такая нарядная семь кило взяла. Так что, систер, пока мы завод не построим, будешь меня кормить.

– Обойдешься. Работать пойдешь, – строго посмотрела на брата Тея.

– И где ты, позволь спросить, прикажешь найти работу столичному журналисту, приехавшему в эту дыру за впечатлениями?

Тея выдернула из рук Кирилла газету и вслух прочитала название: «Заводской Гудок».

– Вот туда и пойдешь. И это, Кир, не обсуждается! Я сейчас на квартиру пойду, а ты давай выбери машину, которая не сразу развалится, и еды купи. А то я тебя знаю, к тетке нарядной на пельмени пойдешь и бросишь сестру умирать голодной смертью, – Тея достала из сумки кошелек и вытащила оттуда стопку купюр, – и давай на этот раз без твоих выкрутасов…

 

* * *

Тея сидела на диване, завернувшись в старенький плед. Ей хотелось накрыться с головой и побыстрее переварить все эти дурные мысли… Но «переваривать можно только вчерашний поздний ужин», как любил говорить отец. А здесь была настоящая взрослая жизнь. Не та, которая в кино и книжках, а реальная, от которой хотелось если не убежать, то хотя бы спрятаться. Тее даже начало казаться, что она понимает всех этих алкашей на улице – они так бегут от действительности! Хотя нет… Правильнее сказать «стоят на месте от действительности». А вот она, Тея, убежала из Москвы сюда, чтобы спасти своего непутевого братца, но для начала закопать себя в этом городе под старым коричневым пледом… Может быть даже навсегда…

 

* * *

 

– Слушай, да она почти новая! – мужичок с сизым носом похлопал рукой по капоту, и его железный конь нервно загремел ему в ответ всеми своими железными внутренностями, – у меня даже с соседнего города приезжали, хотели взять, но я так не могу! Я только в хорошие руки отдам!

– Руки-то у меня, может, и хорошие, только из жопы растут, – сказал Кирилл, и протянул ему пачку купюр.

– Слышь, парень, – хозяин «коня», давно потерявшего свой цвет, пересчитал купюры, – у меня сдачи-то нет. Давай я тебе картошки насыплю и канистру бензина дам. С насосом.

– Ай… – Кирилл махнул рукой, сел в салон и поморщился. Видимо ушлый хозяин перед продажей решил покрасить черные дерматиновые чехлы гуталином. Он повернул ключ, и старый «конь», чихнув, повез его по колдобинам в новую жизнь.

Кирилл щелкнул магнитолой и только сейчас понял, что она кассетная. Не выпуская из рук руль, он открыл бардачок и выудил на свет Божий единственную кассету «Экспресс-метод Илоны Давыдовой». Кирилл покачал головой и воткнул ее в магнитолу. Неожиданно из хриплых колонок загрохотал «Сектор газа» со своим «Пей, гуляй, мужик, пропивай, что есть» …

Кирилл впервые в жизни осознал, что ни выпить, ни раскуриться ему сейчас не хочется.

Он доехал до местного «супермаркета», в котором не было ни тележек, ни корзинок, быстро собрал с полок всё, что смог и вывалил на кассу, узнав, что пакетов тоже нет. Собрал все опять, расплатился и, не взяв сдачу, понес все к старому жигулю. Открыв багажник, Кирилл уставился на груду картошки, перемазанной черноземом. Зачем-то плюнув себе на ботинки, Кирилл забросил все в салон и поехал к дому.

Доехав, от вытащил все из салона и, недолго думая, вручил сидящим на лавке старухам, которые намеревались уже что-то спросить, батон колбасы.

У двери их квартиры спал видимо тот самый Михалыч, рядом с которым лежала пустая бутылка из-под шампанского и три гвоздики. Кирилл поднял незваного гостя за шиворот и вытащил на улицу, вручив трем старушкам каждой по гвоздике. Он посадил к ним Михалыча, похлопал его по карманам и вытащил ключи.

Тея ждала его в коридоре, присев на тумбочку и обхватив голову руками. Кирилл выгрузил на кухне продукты прямо на стол, подошел к сестре и обнял ее:

– Не ссы, систер, привыкнем. Хотя к такому лучше не привыкать. Пойдем, приготовим что ли что-нибудь. Я там набрал всего подряд… И, кстати, я завтра в редакцию еду. Прорвемся! Мы же Наумовы! Нам не привыкать…

 

* * *

А потом как-то незаметно на смену осени пришла зима. Подслеповатые окна серых домов запотели – наконец-то дали отопление. Кирилл и Тея работали, и по вечерам, сидя у телевизора, каждый думал о чем-то своем.

Они научились смотреть сквозь местных, не пропуская через себя их дурацкую жизнь, ничтожные проблемы и вредные привычки. Тем более зимой весь город будто уснул… А во дворах с веревок даже не сняли белье.

Работа в газете «Заводской Гудок» сводилась к тому, что Кирилл принимал и набирал на компе платные объявления, перепечатывал статьи из столичных газет и выпусков новостей, ехал в типографию, вдыхал запах свинца и мокрой бумаги, складывал все в багажник своего старенького жигуля и ехал на почту, где флиртовал с трижды побывавшей замужем почтальоншей, у которой почему-то было семь детей, оставшихся у родителей бывших мужей. По пути в редакцию, он покупал бутылку водки, отдавал ее главному, возвращался домой, залезал в ванну с горячей водой и курил.

Потом из больницы возвращалась Тея с очередной грустной историей о том, как выезжали к больному, а он умер уже три дня назад…

Тея, в отличие от Кирилла, по ночам почти не спала. Она смотрела в окно и много курила всё-таки пытаясь переварить тупой подкат пьяного стоматолога, пообещавшего, если она выйдет за него, отлить из золотых «мостов» свадебные кольца.

Заведующая, видимо, жалея девушку, доверяла ей только выписку рецептов, выдача которых заканчивалась обязательным наставлением: «И в ближайшее время Вам лучше не пить».

Здесь Тея впервые задумалась о том, что в Новый Год не хочет оказаться где-нибудь на Мальдивах. Хотелось домой. И чтобы как в детстве – елка, подарки, мандарины и оливье…

            Зима прошла, как в спячке. Один раз ее вызвали на роды. Но как выяснилось, телилась корова, а ее пьяный хозяин от радости, что сдаст бычка на мясо, не видел разницы между хирургом и ветеринаром.

            На 23 февраля Кирилл выпрыгнул из окна почтальонши, потому что, как выяснилось, был и четвертый муж, приехавший с вахты домой на праздники. Кирилл сломал палец на ноге и целую неделю лежал дома, разглядывая в своем ноутбуке фото московских подружек. Статьи в редакцию он диктовал по телефону.

Весна пришла неожиданно и началась с того, что колеса с жигуля, стоявшего возле дома, кто-то все-таки украл, а картошка в багажнике начала прорастать.

Снег стаял, и зеленая трава робко потянулась к солнцу сквозь горы пустых бутылок из-под алкоголя.

Старушки, не сговариваясь, сменили демисезонные пальто на нейлоновые куртки и резиновые сапоги. А Кирилл разлюбил почтальоншу и влюбил в себя ее взрослую пэтэушницу дочь, пару раз прокатив ее на Теином джипе.

Дантист подрался с патологоанатомом из-за Теи. Оба оказались в реанимации в соседнем городке.

Заведующая ушла на пенсию и радостно сообщила, что уезжает к своему шестидесятипятилетнему мужу Малику на ПМЖ в Финляндию. В ее глазах зажглась надежда.

Девчонки из турагентства наконец продали свою первую путевку. Молодожены уехали в Турцию, и в этот же день их квартиру ограбили, посчитав богатыми. Вынесли холодильник ЗИЛ с оставшимися со свадьбы салатами и смеситель из ванной. Так Тея узнала, что в городе есть милиция, единственный представитель которой не только гоняет по ночам под Круга на разбитом БМВ и возит сисястых малолеток пострелять по пустым бутылкам за город. Он попытался понравится Тее, обратившись к ней «мадам», но, увидев дантиста и патологоанатома, злобно постукивающих костылями, поспешил ретироваться раскрывать преступление, в совершении которого можно было подозревать весь город.

А за окном уже вовсю пах черемухой и сиренью первомай, который Тее предстояло провести на работе, заменяя уехавшую навсегда подальше от этой безнадеги заведующую.

Тем временем к городку уже подъезжал черный гелик, за рулем которого сидел парень лет тридцати с колючими, как шипы, глазами. Он был настолько заметен, что его не замечал никто. И лишь Кирилл обратил на него внимание, когда писал статью о семье, сгоревшей дотла в своей машине на месте страшного ДТП на федеральной трассе, приехав на место происшествия на своем стареньком жигуле.

Они встретились глазами, и Кирилл что-то почувствовал, но пока еще не понял, что точно. Он набрал телефон сестры, но она не отвечала, потому что пенсионер Липин уже тащил в больницу окровавленного парня в кожаной куртке.

Тея схватила каталку и бросилась помогать пенсионеру, не обратив внимания на вошедшего в этот момент парня с глазами-колючками.

– Можно поинтересоваться, – обратился он к Тее, но она резко оборвала его:

– Не можно! Не видите? У меня раненый!

– Вижу, – посмотрел хозяин злых глаз и вышел на улицу.

– Слышь, Федюня, ты этих, с «фольца», на базу отвез? – сквозь зубы процедил он, обращаясь к фельдшеру.

– Базаришь, Хирург. Девчонка еще похрюкивала. Пришлось ее… «того» …

– А это что за кекс? – он кивнул в сторону больничного входа.

– Хрен его знает. Дачник на дороге подобрал. Не местный точно. Весь простреленный, кровь ручьями, а он дышит еще. Но по прикиду так деловой. Цепь рыжая с акробатом, часы дорогие. Может его к этим? Чё товару пропадать?

– Заведующая где? – процедил Хирург.

– Так она «того», свалила в Финляндию.

– Почему не отзвонили? Кто там эта молодая?

– Врачиха московская, – поморщился фельдшер, – ну так что, его тоже туда?

– Подожди, не дергайся. Узнаем чё по чем, а там решим. А материал, видимо, реально хорош. Если его по запчастям раскидать, лям можно взять, не меньше. Так что давай, тему тут не теряй. Кстати, а что там за тип на трассе был в красной кожанке? Топтался там все с блокнотом и фотиком?

– Так это врачихин братец, журналист. Припудренный он какой-то…

– Ладно, погнал я, – хирург влез в свою машину, – а ты давай, не накосячь тут.

Хирург завел мотор и достал из кармана дорогую «Верту»:

 – Да, Абраша, это я. Заказ мужик, баба и девчонка готов. Все четко отработали. Под бензовоз – и все в хлам. Да. Трупаков туда подсадили вместо них и зубы выдернули. Не… Обижаешь… Не первый раз… Ты лучше вот что скажи, твой араб-то живой еще? Есть для него подгон – полный фарш. Обморок, но дышит еще. Сейчас там Федя чё почем пробьет, а ты набери его пока. Но учти, не меньше двух лямов за все про все. А эти запчасти уже сегодня у тебя будут, так что успокой клиентов.

Хирург нажал «отбой» на телефоне и резко вдавил педаль газа.

* * *

 

Тея тем временем пыталась снять окровавленную кожанку с лежащего на каталке парня. Его грудь поднималась и хрипела. Тея чувствовала, как горячая липкая кровь обжигает руки. В голове все смешалось. Но неожиданно глаза парня открылись. Взгляд полный стали. Тея почувствовала, как ей вдруг стало холодно. Она резко пришла в себя и быстро покатила каталку в операционную.

 

* * *

 

Холоду в глаза ударил яркий свет ламп. Он закрыл их и провалился в холодную и мертвую глубину. Его тело горело. Мозг рисовал страшные картины… Он, пистолет, пуля, оскаленная волчья пасть, чьи-то чужие, словно лающие, голоса, рев машин, удар, еще удар, фонтан крови, пустая дорога, свет фар, белый потолок, напоминающий крышку гроба… Одно за другим мелькали лица его друзей… Потом огромное кровавое пятно, друзья превращались во врагов… Снова выстрел. Он падает еще ниже. Языки пламени, лед и словно огненная надпись: «Ад в тебе!» … Рев двигателя. Снова удар. Он летел все дальше вниз, где кто-то большой и страшный громко смеялся, а внизу текла огромная красная река, которая все приближалась и приближалась… Всё. Конец… Мысли кончились. И вдруг женский крик:

            – Да живи же ты, черт возьми!

И он почувствовал, как начал подниматься вверх. Яркий свет, заплаканные карие глаза и почти шепотом:

– Дыши… пожалуйста… давай!

Он хрипло вдохнул и потерял сознание.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

ВЕСНА, КОТОРАЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ЗИМУ

 

Зимы нелепые картины

Сквозь иней грязного стекла.

Чужие люди, их квартиры,

В ряд безразличные дома.

Чужой уют под лампой тусклой,

Остывший ужин на столе,

Как музыкант на скрипке грустной

Рвал струны-ноты в январе…

 

Тея пыталась взять себя в руки. Первая операция… Нет, ей, конечно случалось присутствовать, ассистировать, делать что-то простое самостоятельно… Но, чтобы сразу такое – нет.

Она вытерла пот со лба и затянулась сигаретой, но только потом поняла, что курит в перчатках, и теперь все ее лицо перемазано его кровью. Но ей было уже все равно. Впервые в жизни ей захотелось выпить. Нет, не потому что было страшно. Страх уходил с каждым ударом дефибриллятора, который она прикладывала к его груди. Страх остался там, внутри, когда она одну за одной вытаскивала из его плоти стальные жала пчел-пуль. Страшно было, когда она слышала его хриплое дыхание… а потом страх ушел и осталась усталость.

Тея вспомнила, как когда-то давно, еще в школе, решила бегать по Воробьевым горам. Надела модный спортивный костюм, новенькие беговые кроссовки, нацепила наушники плеера и побежала. Но вместо музыки диктор по радио рассказывал криминальные новости о том, что кого-то опять взорвали, расстреляли, убили, ограбили… Тея пробежала всего несколько километров и остановилась, поняв, что устала. Тогда она пришла к отцу и попросила увезти ее подальше из этой страны, туда, где вместо выстрелов звучит музыка, где нет хамоватых бандитов и продажных ментов, где тебя оценивают по тому, какая ты, а не по брендам одежды и толщине кошелька, где можно быть собой, а не чьей-то дочкой. А потом она вернулась. Потому что видела по телевизору, как меняется жизнь. Люди в Москве стали улыбаться чаще, чем на улицах Лондона, куда от войны бежали арабы, сербы, да и просто обычные бандиты со всего мира. Тогда Лондон двухтысячных начал превращаться в Москву девяностых. И Тея вернулась домой. Изменилось многое, и, главное, изменилась она сама. Но сейчас она будто вернулась назад, в то страшное прошлое, когда стояла у свежей могилы брата, которую плотным кольцом окружили милиционеры. Она помнила, как в землю воткнули тяжелый дубовый крест, на который тут же уселась ворона и каркала до тех пор, пока они не сели в машину.

Тея вспомнила глаза парня и поняла, что прошлое, которого она даже не знала, вернулось к ней.

– А говорят девяностые закончились, – вслух выдохнула Тея и затянулась сигаретой.

– Девяностые может и закончились, а люди оттуда точно нет, – к ней подошел Федя, – что, доктор, как там болезный? Неужто жить будет?

– Будет, – снова затянулась Тея, – только вот зачем?

            – А знаешь, доктор, комары – вот зачем живут? Ни за чем. Вот и он будет, если так надо. А кто он вообще?

            – Не знаю, – Тея покачала головой, – документов при нем не было, крови потерял много, семь дырок насчитала. Но в него и до этого стреляли, в шрамах весь.

            – Ну таким не привыкать, – усмехнулся Федя, – бандос походу. А сам-то что говорит?

– Ничего он не говорит. Он в коме.

– А может его это… от греха подальше в больницу нормальную?

– А тут тебе чем не нормальная? – Тея подняла на него глаза, – да и перевозить его сейчас опасно, может не выдержать. Ты мне лучше вот что скажи, может надо сообщить о нем куда? Ну там в милицию? Это же все-таки криминальное ранение.

– Какой криминал, доктор? Кому сообщать? Они вон сейчас с ДТП разбираются. Даже нашего единственного подтянули. Там такое! Три трупа, семья с ребенком в бензовоз! Рвануло так, что… Может давай я его все-таки от греха подальше отвезу. Скажу на их участке подобрал, мы его подштопали, а разбираются пусть они сами…

– Нет, – резко оборвала его Тея и покачала головой.

 

* * *

 

– Не, систер, ты даже не понимаешь! Там такое было! – Кирилл схватил со стола сырую сосиску и откусил ее, – не, людей, конечно, жалко, но ты только прикинь, что я заметил, – Кирилл еще раз куснул сосиску и с набитым ртом продолжил, – не, в начале я думал тупо репортаж замутить. Привез редактору, а он мне, прикинь, во что дает, – Кирилл достал из кармана несколько тысячных купюр, – это ж зарплата моя за месяц! И говорит: «Забудь про этот материал и даже не думай». И рассказывает мне такую историю. Он, оказывается, давно заметил, что последних года три аккурат раза два в год происходят такие же аварии. И всегда бьется вся семья – муж, жена и детишки. Ну тут он, конечно, водочки хлебнул и начал мне что-то про проклятую дорогу втирать, вот только брат у тебя не дурак! Звякнул я, короче, одному своему другану в столицу. Он там с криминальной хроникой работает. И прикинь чё выяснилось? Там столько трупов за три года набралось! Молодые гибнут. Машины нормальные, сами трезвые по идее. И везде бензовоз или груженный Камаз, море крови, огонь, тела не опознать – дотла сгоревшие. Ну кореш мой и поинтересовался. Там! – Кир многозначительно поднял вверх указательный палец, – и выяснилось, что ни у кого из погибших не было близких родственников. Он дальше порыл и выяснил, что страховка у них у всех была оформлена в одной и той же компании. Погибших всех хоронят на бывшем военном кладбище километрах в пятидесяти отсюда. Вот я и подумал – тут какая-то афера со страховкой. И точно что-то нечисто. И тут на Гелике еще и страховщик приехал. Я номер записал и другу – пробей. А бах! И номера не бьются. И тут товарищ мне и говорит: «А ну-ка сделай ты, Кирюха, репортаж. Видео запиши, а мой главный его в эфир даст, типа журналистского расследования. «Трасса смерти или страховка на смерть» будет называться». Короче, систер, ты, похоже, скоро вернешься в Москву вместе с… – Кирилл принял картинную позу, – «Здравствуйте, с Вами Кирилл Наумов и Криминальные новости на канале…» – Кирилл снова откусил сосиску, – так что побегу я рыть. Думаю, дня за три чего-нибудь да накопаю. С людьми поговорю, типа это интервью и все дела... А, кстати, – Кирилл посмотрел на Тею, которая была где-то далеко в своих мыслях, – у тебя-то как?

– Пока не знаю, – ответила Тея и ушла в комнату.

 

 

* * *

 

Хирург за полчаса домчал до заброшенного мясокомбината. Крыши проржавевших цехов… Всё, что можно, местные на металлолом уже сдали. Хирург вспомнил один из Фединых рассказов и усмехнулся. Даже в такой дыре есть свои городские легенды. Говорят, что в начале девяностых первый владелец этого мясокомбината делал свои сосиски и колбасы из собак, кошек и даже голубей. Потом из своих конкурентов. Когда конкуренты кончились, стал запускать на фарш местных, а благодаря их проспиртованным внутренностям, появился новый сорт сервелата «Коньячный», который жители города наотрез отказывались покупать. Директор разорился, спился и тоже стал местным. А в один «прекрасный» день просто взял и повесился на крюке в сосисочном цеху. И тогда случилось страшное проклятие. Всех, кто воровал метал на этом заводике, настигала неминуемая кара – «проклятье колбасника». И неважно, что он здесь был совершенно не при чем. Они и так сами по себе резались, травились и топились. Легенда – это святое, и, хлебнув водочки, люди в нее верили.

В этом случае Хирург был атеистом, и, выбирая место для своего «предприятия», услышав легенду, только рассмеялся про себя, но зато цену сбил втрое, сообщив жене владельца, что постоит здесь парк детских аттракционов. Но по сути дела мясной завод так и остался мясным. Только разделывали теперь здесь почки, печенки и сердца не бедных коровушек с влажными глазами, а людей.

Эта идея к Хирургу пришла совсем неожиданно. До этого он был обычным врачом МЧС, который спасал людей в полевых госпиталях во время глобальных катастроф – землетрясений, наводнений, пожаров и «банановых» революций. Тогда он еще был уверен в том, что главная валюта – это АК-47 и патроны калибра 7,62. Но через несколько лет его мнение изменилось – органы. Тысячи богатых иностранцев, стоя в огромных очередях на трансплантацию, готовы были заплатить за вторую жизнь своей пропитой печени любые деньги. И страны третьего мира стали для них бесконечным донором… Все изменилось в жизни Хирурга после разговора с простым сербским парнем из Гварды Златаном, который к тридцати годам владел несколькими особняками в Майами и Калифорнии и внушительным счетом в Швейцарском банке.

«Запчасти» – кажется так он называл своих пациентов. И каждая вырезанная почка капала в его карман звонкой монетой.

Хирург поработал на него несколько лет, пока Златан не поймал пулю в трущобах Чикаго за то, что продал больных сифилисом румынских проституток, а в деятельность его конторы не вмешались какие-то «Врачи без границ», докопавшись в братских могилах до трупаков с вырезанными внутренними органами.

Хирург уволился из МЧС и продолжил работать пластическим хирургом в одном из Центров Красоты. Но идея с органами его не отпускала. Однажды он познакомился с дружком своей постоянной клиентки, которая уже поменяла и подтянула себе все, что только можно и останавливаться на достигнутом не собиралась, судя по деньгам ее уже немолодого бойфренда. На одной из каких-то светских вечеринок Хирург хорошенько выпил и поделился с ним своей идеей о кровавом, но очень прибыльном бизнесе. Протрезвев, он очень испугался, когда увидел его на пороге своей квартиры. Абрам, а именно так звали его нового знакомого, стал его партнером. Имея связи в криминальном мире, он быстро нашел людей, желающих быстро, хотя и довольно дорого, подправить свое здоровье. Оставалось запустить «мясорубку смерти». Войны в России сошли на нет, так же, как и бандитские разборки, а печенки алкашей мало кого интересовали. Им нужны были абсолютно здоровые люди. Но они не спешили делиться своими органами. И тогда в голове Хирурга, словно из тумана, вырисовалась идея. Несчастные случаи, травмы, ДТП… Но не гоняться же за людьми по подворотням, как Джек Потрошитель?! Зачем играть со смертью, если с ней можно договориться?

Однажды Хирург встретил своих соседей, которые радостно сообщили ему, как выгодно застраховали свою машину и жизнь. А через неделю погибли в страшном ДТП на Ярославке. Встретив их бабушку, Хирург узнал, что они обгорели так, что она даже не смогла их опознать, поэтому близких пришлось хоронить в закрытых гробах.

Хирург целую ночь что-то чиркал в тетрадке и выявил одну константу – родственники. Если ее убрать, тела будет опознавать некому. Он поделился своей идеей с Абрамом. Тот для приличия слегка поморщился, но уже на утро познакомил Хирурга с ребятами, которые могли подстроить любое ДТП, натренировавшись в девяностые на братках и ворах.

А мысль Хирурга тем временем работала дальше. Если у погибших не будет родственников, то деньги по страховке никто не получит, а это может вызвать немало вопросов. Ведь в милиции идиотов с каждым годом становилось все меньше и меньше, а платить за такие риски не хотелось. Поэтому родственников решено было придумать. Причем дальних родственников. Так появилась компания «Ресурс». Молодая семья страховала себя вместе с машиной за довольно небольшую сумму. Но если страхового случая не происходило, они получали ежегодный бонус в размере пятнадцати процентов от суммы страховки. Наличными! Пошли люди. Так у компании появились клиенты, которых Хирург отбирал лично самым тщательным образом. Из десяти семей одна обязательно оказывалась без родственников. Застраховав себя и машину, они счастливо отправлялись отдыхать куда-нибудь на юг. Но на их пути встречались люди Хирурга. Семья отправлялась на хирургический стол, а на их места в машине усаживались трупы. Потом все взрывалось и горело, свидетелей, естественно, не было. Какой-то дальний родственник, придуманный Хирургом, получал по переписанному задним числом договору страховку.  Виновники ДТП были мертвы, никто не разбирался, а разобранные на «запчасти» тела отправлялись в местный крематорий – доменную печь заброшенного завода. Так кровь и фарш превращались в деньги за улетающие куда-то в Эмираты органы в контейнерах со льдом, оформленные Абрамом как дипломатический груз.

Мясорубка смерти работала и не щадила никого.

Хирург стоял перед столом с тремя телами и насвистывал похоронный марш. Не спеша он снял пиджак от «Армани» и в его руках блеснул скальпель. Сегодня какой-нибудь престарелый шейх уже получит себе новую печень, чтобы продолжать бухать, в то время, как простым смертным в стране, где еще что-то решает имя Аллаха, пить запрещено. А его «спасибо», выраженное в свободно конвертируемой валюте, уже летит на тайные счета страховой компании «Ресурс».

 

* * *

 

Кирилл барабанил пальцами по потертому рулю своего жигулевского коня. Как сказал по телефону его друг, это большая журналистская удача. Обычно криминальному журналисту попадаются либо мошенничества, либо какие-нибудь мелкие рыбки, впаривающие аскорбинку вместо БАДа для похудения. Милиция их ловит и отпускает, выписав штраф, порой даже на месте; увидев этот сюжет по телевизору, обыватель вздыхает: «Опять наш народ развели», и все забывается… Здесь был горячий материал. С трупами! И попахивал он коррупционным скандалом, ведущим куда-то наверх.

Кирилл попытался поразмыслить, чтобы он сделал в Москве? Наверное, попросил бы папу, тот позвонил бы какому-нибудь Иван Иванычу, контору бы «пробили», Иван Иваныч отправил бы туда своих людей в балаклавах, те кого-нибудь бы там прессанули, этот «кто-то» напел бы обязательно под протокол следователю с мотивацией «явка с повинной», а тот, в свою очередь, за пару штук зеленых передал бы Кириллу готовый материал. Примерно так Кирилл писал свой диплом об автоподставщиках. Здесь идти было абсолютно не к кому. Местный участковый ловил каких-то отморозков, вез их в клетку и там с ними бухал, потому что тех, с кем он учился с первого класса, он не сдавал принципиально.

Кирилл подумал в сторону следователей, но, немного поразмыслив, понял, что и здесь его ждет грандиозный облом – все местные следователи почему-то были женщинами и имели устойчивую традицию в первый же отпуск ехать в Анапу, залетать там во время курортного романа и больше сюда не возвращаться. Оставались только бабушки-старушки, но достоверным источником их считать было нельзя.

Кирилл поехал в гостиницу, где этот гражданин с колючими глазами наверняка должен был остановиться. Но символичные для города цветы гвоздики и шампанское директрису не разговорили. Кирилл дождался, когда она допьет вторую бутылку и уснет, а сам попытался проникнуть в номер. Но кроме аккуратно заправленной кровати и включенного телевизора он ничего не обнаружил – ни вещей, ни одежды там не было.

Пришлось ехать к бабкам. Среди нескончаемого потока информации Кириллу удалось понять следующее. Да, этот гражданин действительно страховщик. И наведывается он сюда пару раз в год. Как раз в это время на трассе происходят крупные аварии.  Ни с кем из местных он не общается, потому что «падла зажратая». Приезжает один, а еды в магазине берет много. Из местных разговаривает только с фельдшером со «Скорой» Федей, у которого «снега зимой не допросишься». Владеет бывшим колбасным заводом, но колбасу там не делает. Зато, говорят, посадил туда какого-то нерусского сторожа с шестью кавказскими овчарками, но в принципе по делу, потому что «местные мужики там железо повадились воровать». Тех, кто погиб, хоронят на каком-то старом военном кладбище, но местные туда не ездят, потому что «если поехал туда помянуть кого своим ходом, назад раньше утра не вернешься, придется на могилах ночевать. Да и место это, поговаривают, гиблое» …

Кирилл понял, что легенду о призраке колбасника он уже выслушать не сможет и, угостив бабок московскими сигаретами, запрыгнул в свой жигуль.

В голове проносились мысли одна за другой, пока не сложились в четкую фразу: «Поймать в городе убийцу, где каждый подходит на эту роль, невозможно».

 

* * *

 

Тея сама не знала, почему уже третий день остается в больнице на ночь. Каждый час она подходила к его палате, заглядывала, но не заходила, а просто стояла и смотрела. Ей нравилось наблюдать, как бледная луна через окно освещает его своим холодным светом. Его грудь медленно поднималась и опускалась.

«Кто он? Где он сейчас?» – думала Тея. Она не понимала, почему ей все время хотелось на него смотреть. Это был зверь. Раненый, но зверь. Она никогда не видела, таких, как он. Он чем-то напоминал ей друзей брата, но чувствовалось, что те были злые, а этот сильный. В нем вместе с кровью по венам текла какая-то другая жизнь, о которой очень хотелось узнать, но было страшно. Иногда Тее казалось, что он проснется и приблатненным баском скажет: «Ну чё, в натуре, я тут забыл?!» Поэтому Тее в глубине души не хотелось, чтобы он просыпался. Она понимала – это бандит. И эти пули просто остановили его. Он поднимется и помчит дальше навстречу новым пулям и новым шрамам. А Тея так и останется здесь, зачем-то сидеть и чего-то выжидать… Такие, как он, не ждут. Они живут на скорости…

С ней в Англии учились мальчики тех самых родителей девяностых, но почему-то ее подружки влюблялись не в них, а в их отцов – уверенных, наглых, а главное знающих, что и зачем они делают. Одна даже попыталась закрутить с таким роман, а он посмотрел на нее, довез на своем «Бентли» до кампуса и сказал: «Иди, дочка, тебе это не надо», хотя был неженатым, богатым и абсолютно свободным отцом двадцатилетнего мажора…

Да, ее брат был «из тех», но он не был таким. Казалось, что-то давило на его плечи. Он смотрел не на людей, а себе под ноги. Как-то отец с гордостью сказал по него: «Этот даже копеечку под ногами не пропустит. Поэтому и богатый! Наша, Наумовская, порода!» Но Тея, в отличие от отца, хорошо знала источник его богатства – злость и ненависть ко всем «не таким». Поэтому даже в гробу он лежал не с удивленным лицом – «Как так?», а с выражением полной обреченности – «Так и должно быть» …

Тея еще раз посмотрела на него. Это был с виду обычный человек. Но неужели только кожаная куртка и огромная золотая цепь с крестом делали его чудовищем, которое кто-то неистово расстреливал? Милиция его не искала. Значит его убивали свои, такие же, как он, а может даже хуже. И теперь, когда он очнется, он уйдет. Уйдет для того, чтобы мстить. А потом снова будут мстить ему…

И тут она впервые поняла для себя страшную вещь – вот они, девяностые, от которых она бежала. Крепкие, спокойные, по-мужски сильные… те девяностые, которые никого не отпускают и ничего не прощают, а поэтому не умеют любить. И ей вдруг стало его жалко. Она тихо зашла в палату, дотронулась до его руки, лежащей поверх одеяла и тихонько ее погладила… Рука убийцы не схватила ее за горло, а трепетно задрожала кончиками пальцев, словно маленький щенок виляет хвостиком, когда его гладит тот, кто не сделает ему ничего плохого…

 

* * *

 

Итак, Кирилл получил информацию. Но когда он проанализировал ее, то понял, что вообще ничего не понял. Есть «зажратый» страховщик на Гелике, с которым дружит фельдшер Федя, и есть завод с кавказскими овчарками, на котором никто ничего не делает. А еще старое кладбище…

У Кирилла было три пути. Он выбрал наименее мистический и поехал в больницу к Тее. Сестра спала в ординаторской, и он не стал ее будить.

Словно призрак, по старой городской больнице бродил вечно пьяный патологоанатом. Кирилл вспомнил о трех бутылках, купленных для редактора, но так и не отданных по причине отъезда последнего на какой-то столичный симпозиум радио-газетной провинциальной хроники с огромным количеством алкоголя и банкетов, и «икающая» беседа сразу приняла нужное направление. Патологоанатом, услышав знакомое «звяк» в пакете, сразу пригласил Кирилла в свои «апартаменты», которыми почему-то оказался кабинет дантиста. Все началось с пьяного говна души патологоанатома: город – говно, жизнь – говно, и люди, собственно, тоже. Самым говнистым местом на этой карте была обозначена больница, которую, как выяснилось, уже несколько лет закрывают, и которая поддерживала свою говняную жизнь только стараниями старой заведующей. Ее штат состоял всего из восьми человек: самой заведующей, дантиста на всякий случай, его, патологоанатома, по вполне объяснимым причинам, хирурга, терапевта и травматолога в одном лице – сестры Кирилла, и медсестер, которые, получая полставки, собираются вместе только в день зарплаты. «Лечат людей не в этом говне», – резюмировал патологоанатом.

Тут Кирилл вспомнил о телах семьи, погибшей в аварии, и попросил их показать, на что патологоанатом громко рассмеялся и сообщил, что света в морге месяца три как нет, и холодильники не работают, поэтому он и принимает гостя в кабинете дантиста, а все медицинские процедуры, включая вскрытие, производятся «там».

Про Федю он сообщил, что тот такой же фельдшер, как он космонавт. Но деньги у него есть. Потому что патологоанатом должен ему три с половиной тысячи и тот, в отличие от остальных, ему о долге даже не напоминает, хотя и больше не дает. Кирилл все понял, достал лопатник и протянул ему тысячу рублей.

Тут счастливый патологоанатом совсем разоткровенничался и сообщил, что направление на вскрытие он подписывал сам лично, потому что так уж сложилось, что как только поступают тела после аварии, в морге обязательно что-то ломается, протекает труба, отключается электричество или назначается день санобработки… Но, в принципе, его это «не парит» … А дальше его уже понесло. На вопрос про кладбище, он смог только объяснить, где оно находится, рассказав страшную историю о его закрытии. Якобы как, там хоронили погибших после чернобыльской аварии, и там всё «светится». Но он в этом не был уверен, поэтому предложил Кириллу десять ампул морфина по дешевке. Кирилл удивился, но патологоанатом объяснил, что несмотря на все это говно вокруг, лекарства в больнице есть. Проблема только со спиртом, который сестра Кирилла не дает, в отличие от старой заведующей. Сообщив это, он залпом закинул стакан водяры и улегся прямо в зубоврачебном кресле, предложив Кириллу, если некуда идти, перекемарить на каталке в соседней палате, но «только баб с собой не приводить».

Кирилл посмотрел на него и поднялся. В голове гудело, но не от обилия информации, а от того, сколько ему пришлось выпить, чтобы толком ничего так и не узнать. За окном уже брезжил рассвет, и кто-то в доме напротив включил Михаила Круга.

Кирилл отправился к Тее в ординаторскую, но ее там не было. Он прошел по коридору и заглянул в палату, через приоткрытую дверь которой просачивался тонкий луч света.

Тея сидела у кровати того самого раненого бандоса, о котором она не умолкала уже несколько дней, держала его за руку и, чему-то улыбаясь, смотрела на подозрительно белый потолок.

– Слушай, систер, я вот чего думаю… Ну их в жопу этих страховщиков. Давай-ка я лучше напишу о своей сестре, которая в Богом забытой больнице при помощи «ёб твою мать» и ржавых инструментов вытащила человека с того света, воскресив его из мертвых, аки Иисус… Поехали домой. Не знаю, как на счет сторчаться в этом городе, а вот сбухаться здесь точняк можно в ста из ста…

 

* * *

 

– Ну и как ты объяснишь это, Феденька? – хирург швырнул на стол газету со статьей, – мне тут люди отзвонили. Даже предоплату уже на нашего здоровячка внесли, а тут, оказывается, наши органы, Федя, становятся звездой местной хроники!

Федя виновато почесал небритый квадратный подбородок:

– Слышь, я это… подумал – пускай он оклемается чутка. Как раз хотел у врачихи сегодня поинтересоваться чё-кого там с ним…

– Докогойкался! – Хирург с силой ударил ладонью по лежащей на столе газете, – мне что, тебя что ли на органы разобрать и нашим арабским друзьям отправить?

– Ты это… Хирург… волну не гони… Порешаем все, – Федя засуетился, преданно заглядывая Хирургу в глаза, там вот только врачиха эта…

– А вот это, Федучини, уже твоя проблема! – Хирург схватил его за куртку и резко притянул к себе, – а я проблему с журналистиком пока порешаю. Он там на месте аварии крутился, фоткал… А чего ты вообще сразу этого типа не вывез?

– Да там врачиха эта, – поморщился Федя, – днем и ночью его пасет. Не отходит никуда. Втюрилась что ли в него… Со старой заведующей проще было – сунул ей сотку баксов и ей по барабану. А эта старается, людей лечит, помогает, как лучше хочет.

– От этих «как лучше», – скривил рот Хирург, –  нам только хуже, Федюня. Я так понимаю, они добро вместе с братом творят.

– Ну да, – Федя потупил глаза, – семейный подряд у них.

– Как ее фамилия? – спросил Хирург.

– Наумова, – ответил Федя, – а имя дебильное – Тея.

– Наумова, говоришь? – Хирург поскреб в затылке, – знаю я в столице одного Наумова. Шишка большая. У него еще сынок старший был, бандос. Так что, Федя, если они своим правом на звонок папику воспользуются, будешь ты на речке Колыме всю свою оставшуюся жизнь гнить.

– Это чё, значит этого забрать, а ее того? – вопросительно посмотрел на Хирурга Федя.

– Сего, Федя. Короче, долго мы тут разговоры разговариваем. Я к парням на завод. Скажу, чтобы прибрали там все за собой. Потом журналиста надо навестить, чтобы навсегда с ним попрощаться, – Хирург вытащил из-за пояса «Глок» и передернул затвор, – а ты, Федюня, берешь нашего больного, пока он не очухался, решаешь все с врачихой, и встречаемся на второй базе. Бабе своей скажи, чтобы мулю запустила, что ты путевку на Кипр выиграл по радио. Горячую.

Хирург сплюнул и пошел к выходу. У дверей он повернулся и злобно посмотрел на Федю:

– Не накосячь в этот раз. А то действительно на Кипр поедешь, только по запчастям – печень по воздуху, почки по морю.

 

* * *

 

Хирург быстро решил все проблемы на заводе. То, что осталось от трех тел, быстро сгорело в печи, где обычно сжигали останки животных, которых отправляли на убой.

«Люди – это животные», – Хирург запомнил эту фразу с детства.

«Мясо покупают все. Мы не стесняемся есть животных, – кажется, так любил говорить Златан, – вот и человек животное. Только едят друг друга больные, сумасшедшие. Но мясо готовы купить все, чтобы заменить свое, плохое. Ради здорового сердца они готовы на все. И кто-то должен это делать. Так что они нам еще спасибо говорить должны».

Хирург улыбнулся, и остановился у здания редакции. Поднимаясь по лестнице, он лицом к лицу столкнулся с Кириллом. Его колючие глаза пронзили парня. Кирилл увидел в его руках пистолет и ударил первым. Удар получился какой-то скользкий и липкий, но он спас Кириллу жизнь. Пуля ударила куда-то в стену.

Второй раз Кирилл ударил уже посильнее, но Хирург перехватил его руку и ударил головой прямо в лоб. Кирилл почувствовал, как что-то липкое потекло ему в глаза. Недолго думая, Кирилл пнул его коленкой по яйцам. Хирург схватил его, и они оба скатились с лестницы. Пистолет остался лежать где-то наверху. Кирилл оказался сверху и начал мутузить Хирурга, пока тот не сбросил его с себя и не нанес сокрушительный удар в челюсть. Пока Кирилл тряс головой, Хирург рванул вверх за пистолетом, но Кирилл резко дернул его за ногу. Тот громко ударился о ступени подбородком, и Кирилл услышал лязг зубов. Не задумываясь, он рванул к выходу и плечом вытолкнул дверь. Дрожащей рукой он повернул ключ в замке зажигание, ударил по газам и рванул с места. В зеркало заднего вида он увидел Хирурга, который расстрелял в него оставшуюся обойму и, грязно выругавшись, сел в свой Гелик. Началась погоня.

Очень скоро они выскочили за город. Мощный движок немецкого коня рычал. Этот звук становился все ближе и ближе. Потом раздался страшный скрежет – стальные клыки ударили в багажник жигуля. От удара жигуль несколько раз обернулся вокруг себя и выскочил на обочину. Кирилл вцепился в руль и не дал машине завалиться на бок. Дальше они помчали по только что засаженному картофельному полю. Кирилл пытался сбросить Хирурга с хвоста. Впереди речка. Узкий мост. Недолго думая, он вдавил педаль газа в пол и рванул с места. Хирург, сидя за рулем, зарычал, и тоже ударил по газам, но не рассчитал. Тяжелый Гелик взлетел и тут же со всего размаху шлепнулся на землю, его закрутило, и он врезался в стоявший на пути столб, словно обняв его. Кирилл оглянулся. Не понимая зачем, он сдал назад и вышел. Окровавленная голова Хирурга лежала на подушке безопасности. В салоне сильно пахло бензином. На заднем сиденье валялся ноутбук. Кирилл схватил его и побежал к своему жигуленку. Не успел он проехать и пары сотен метров, как раздался взрыв.

 

* * *

 

– Это… доктор, – Федя подошел к Тее, – там это… вас вроде как к телефону звали. Дантист сказал. Что-то на счет перевода больницы. Старшего просят. А за этого не волнуйтесь, – он кивнул в сторону Холода, – присмотрю за ним. Я ж тоже врач… ну вроде как.

Тея встала со стула и вышла из палаты.

– Ну чё, болезный, – Федя выудил из-под грязно-белого халата «Макаров», достал из кармана глушитель и накрутил на него, – будем тебя из реанимации в морг переводить. Ты же вроде как умер у нас. И врачиха твоя умрет. Может и ее на запчасти разберем? И Федя себе еще пару тыщ зеленых на счет покладет. Ни в том месте и не в тот час ты, паря, оказался. И врачихе не повезло. Вот сейчас поговорю с ней и тобой займусь.

Федя повернулся спиной к кровати, на которой лежал Холод, и в тот же момент почувствовал, как шланг от капельницы обвил его шею и начал душить, словно змея. Захрипев, Федя попытался повернуться, но тут же ему в лицо воткнулся локоть и сломал нос. Федя упал… Попытался подняться, но на него обрушилась каталка с инструментами, громко зазвенев в больничной тишине. Он попробовал выбраться, но тут же голое колено уперлось ему в горло, а крепкая рука выхватила у него пистолет.

– Тебя кто послал, гнида? Давай быстрее соображай, – и тут же на небритую щеку Феди обрушилась звонкая оплеуха, – я ждать не буду, дядя, я и так долго ждал, пока болел.

– Хирург, – разбитыми губами прошептал Федя.

– Вы чё, врачи, охренели совсем? Вы ж людей лечить должны! Кто такой Хирург?

– Деловой один, – голос Феди дрожал, – бизнес у него… Мы людей… на органы с больницы…

– Так вы меня еще и на органы собирались? – и на голову Феди обрушился удар рукояткой пистолета, – где твой Хирург? И давай, рожай сам быстрее. А то помогу. Мы ж в больничке, – Холод, поморщившись поднялся.

– Старый колбасный завод… Он там с парнями… а потом к журналисту…

Холод услышал скрип открывающейся двери и тихий вскрик. Он повернулся и увидел Тею.

– Как… что здесь происходит?

– Ничего, доктор, терапия интенсивная. Спасибо, что подлатала. Извини, что на «ты». Ситуация немного не та… Ты знаешь, где колбасный завод?

– Где-то за городом… недалеко, – дрожащим голосом ответила Тея.

– Ключи от машины. Быстро, друг, – Холод направил на Федю пистолет. Тот испуганно зашарил по карманам и дрожащей рукой протянул связку ключей, – возьми, – процедил Тее Холод, – а мы пока этому Айболиту нехорошему лекарство пропишем. Одна пуля – одна таблетка. А он у нас, видимо, жадный, – сказал Холод и три раза нажал на курок, – одежда есть какая? И давай только без глупостей. Нам съездить надо. У самого пока силенок не хватает. И не бойся, – он улыбнулся и посмотрел на испуганную Тею, – не трону.

Всю дорогу до старого завода они молчали. Тея мельком поглядывала на него и все ждала, когда он вырубится, чтобы выскочить из машины. Но каждый раз на нее смотрели холодные улыбающиеся глаза.

– Я же просил, без глупостей.

– Что происходит? – наконец прервала молчание Тея.

– Это тебя надо спросить, – ухмыльнулся Холод, – органы какие-то, люди, аварии, деньги… Я даже не знаю, где я и как сюда попал.

Тея вспомнила рассказ Кирилла про ДТП и его желание написать об этом статью.

– Не может быть. Это все сказки.

– Вот ты в сказку и попала. Останови здесь, – он вытащил ее из машины и положил крепкую руку на плечо:

– Еще раз прошу, давай без глупостей…

Первый охранник Хирурга сидел в будке на входе, и даже не услышал сухого хлопка и тихого вскрика Теи.

– Тише, – Холод дотронулся пальцами до ее губ, – тише…

– Там, говорят, собаки злые, – прошептала она.

– Самые злые собаки, доктор, это люди. Кстати, как тебя зовут? А то все доктор и доктор...

– Тея, – выдохнула она.

– Ну тогда пошли дальше, Тея.

Двух других охранников пули нашли во дворе, где они играли в карты и попивали пивко, наслаждаясь теплым майским вечером. Холод осмотрел периметр и заметил железный ангар, из трубы которого в весеннее небо тонкой струйкой струился странный ароматный дымок.

Он вытащил из кобуры охранника пистолет и запасную обойму. Обойму воткнул в свой пистолет, вытащив пустую, а пистолет охранника протянул Тее.

– Стрелять умеешь?

Тея взяла оружие и почувствовала, как оно жжет руки и тянет вниз.

– А если я… – она посмотрела на Холода.

– Не. Не застрелишь, – снова улыбнулся тот, – ты меня вылечила.

Холод распахнул дверь ангара и быстро огляделся по сторонам. Все как в хирургической палате – стальные столы, яркий свет, кровь и тот же запах, только с примесью формалина и жидкого азота. Холод поморщил нос и посмотрел в испуганные глаза Теи. В этот момент откуда-то выскочил еще один охранник и, зачем-то схватив топор, попытался наброситься на них. Выстрел в колено. Второго Холод подстрелил, когда тот повернулся в их сторону, стоя у горящей печи с автоматом в руках. Он завалился на бок, и автоматная очередь ударила в железный потолок.

Боковым зрением Тея увидела третьего охранника, и, как в компьютерной игре, в которую любил играть Кирилл, подняла пистолет и несколько раз выстрелила в темную фигуру, которая закричала и завалилась на бок.

– Мерси, – кивнул ей Холод, – устал я что-то… Умаялся, – и вытер рукой со лба холодный пот.

Тея подошла к печке и по запаху поняла, что здесь только что сгорели люди. Она запомнила этот запах. Когда она была на практике в Лондонской больнице Святого Патрика, туда привозили погибших при пожаре в кондоминиуме небоскреба.

Холод тем временем присел у корчащегося охранника с прострелянным коленом:

– Давай, рассказывай, кто такой Хирург, и что за цирк вы устроили?

Тот что-то быстро заговорил.

Тея смотрела на Холода и видела, как темнеют его глаза и все сильнее пульсирует венка на виске.

– Кто такой журналист? – он посмотрел на Тею.

– Брат мой, – одними губами прошептала она.

– Тогда поехали брата твоего спасать.

– А тут что? – Тея смотрела на него глазами, полными ужаса.

– А тут уже больше точно ничего, – как-то вскользь обронил Холод и выстрелил в охранника.

 

* * *

 

Кирилл вылез из жигуля и быстрой походкой направился к их дому, держа под мышкой ноутбук.

«Валить, валить из этого города… Брать сестру и валить…»

Но неожиданно рядом с ним остановилась «Скорая».

– Быстро в машину, – скомандовала Тея.

Кирилл заскочил в заднюю дверь и увидел человека с пистолетом, того самого, который еще неделю назад собирался умирать.

– Чего вылупился? – усмехнулся Холод.

– Так ты же это…

 – Ангел-хранитель твой. Тебя ищут. Сваливать надо.

– Уже нашли, – Кирилл бухнул на потрепанное сиденье ноутбук, – мы там с ним такой «Нид фо спид» устроили, пока он столб не обнял и не сгорел. Стрелял в меня, урод… А потом взорвался.

– Уверен? – посмотрел на него Холод.

– А то! – Кирилл облокотился на сиденье, – обижаешь. Он уже готов был. Я видел, когда вот это забирал, – он похлопал по ноутбуку.

– Колеса бы нам сменить, на этих далеко не уедем, есть варианты? – Холод посмотрел на Кирилла.

– Систер, давай к гаражам, нашу заберем!

Пока Кирилл выгонял машину из гаража, Тея достала пачку сигарет и закурила. Холод подошел к ней, вытащил сигарету из ее пачки и тоже закурил. Он выдохнул облако дыма:

– Кажись полегчало, – но тут же закашлялся.

– Аккуратнее, – Тея посмотрела на него, – у тебя легкое немного зацепило.

– Они молча докурили и сели в машину.

– Ну и куда направляемся? – посмотрел на них сидящий за рулем Кирилл.

– Подальше отсюда. А там сам думай, – ответил Холод и тут же почувствовал, как сильно он устал… и отключился.

 

* * *

 

Посреди картофельного поля, обняв зачем-то воткнутый здесь столб линии электропередач, догорал Гелик.

Хирург стер с лица кровь и грязь и потряс гудящей головой. Потом дрожащей рукой достал из кармана телефон и набрал номер. На заводе никто не ответил. Тогда он набрал Федю. На том конце тоже долго никто не отзывался, а потом трубку сняли и по-милицейски молодой звонкий голос ответил: «Алло!» и представился, что он лейтенант Сидоров.

Хирург со злостью зашвырнул телефон в сторону горящего джипа и побрел по полю. Пройдя метров пятьсот, он вытащил вторую трубку. На этот раз ответили сразу.

– Абрам, это Хирург, – покусывая разбитую губу, он продолжил, – тут у нас непредвиденные обстоятельства. Боюсь, облажались мы. До второй базы сам доберусь, а там тебе мне помогать придется. И это… не звони. Сразу туда поезжайте. Отбой.

Хирург нажал на кнопку, бросил телефон на землю, с силой втоптал его в грязь и, хромая, побрел в сторону Федеральной трассы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ЗИМА, КОТОРАЯ МОГЛА СТАТЬ ЛЕТОМ

 

Ты не спешишь? Тогда ищи.

Есть строчки в сердце – напиши.

Мечтой дыши, врагов круши,

Устав бродить во тьме души.

Застрял в глуши – ищи там свет,

Реши – ты воин иль поэт,

Забыв слова «НАДЕЖДЫ НЕТ»,

Не жди, когда придет рассвет.

Останови свой быстрый бег,

Пока не выпал первый снег…

 

Осень 2010 года.

Тея пошарила в старой клумбе с засохшими цветами и достала ключ. Замок ворот тяжело скрипнул, и они открылись, впустив Тею туда, где было слишком много ее воспоминаний… Она загнала машину и закрыла за собой ворота. Марк выпрыгнул из джипа и радостно начал гонять желто-красные листья. Тея вспомнила себя в детстве и грустно улыбнулась.

Обычно на дачу они приезжали летом. До школы. И то наездами. Да и какая-то слишком «городская» это была дача. Они не варили здесь варенье, как соседи, не выращивали огурцы и помидоры в теплицах… И даже в клумбах у них не росли розы. Но зато сюда всегда приезжали люди, интересные и не очень. Интересные люди жарили шашлыки, выпивали и пели под гитару, а неинтересные, преданно заглядывая отцу в глаза о чем-то шепотом украдкой его просили.

А потом дача как-то кончилась. Наверное, после того, как отец застал там мать с молодым любовником. Потом они уехали куда-то за границу, Тея даже не помнила куда. Потому что в семье все стали молчать. А старший брат остался здесь. Когда они вернулись, из угловатого подростка он превратился в наглого и уверенного в себе юнца, который приезжал к отцу только тогда, когда нужны были деньги. Отец смотрел на мать, которая заглядывала в полупустую бутылку коньяка, вздыхал и доставал деньги из семейной резной шкатулки. Потом они снова уехали, и Тея надолго забыла о старшем брате, ведь в то время уже подрос младший, Кирилл. Мать, глядя на него, стала заглядывать в бутылку еще чаще. Потом они вернулись. Старший брат уже жил на даче, носил малиновый пиджак, ездил на джипе с охраной и нагло улыбался с высоты своего роста. А потом брата не стало… И о даче все забыли, потому что именно здесь не стало его…

Тея шла по дорожке к уютному деревянному двухэтажному дому, в котором не было той фальшивой позолоты новомодных «сундуков» в «викторианском стиле», которых она насмотрелась в Англии.

Марк хватал листья, подкидывал их и весело смеялся.

Тея поднялась на крыльцо и зачем-то вспомнила, как они вернулись сюда в мае 2004-го… Пошарила рукой над дверью и достала ключ. Ключ тяжело повернулся и дверь открылась.

– Марк, давай в дом заходи, холодно, – позвала она, зашла на веранду и уселась в кресло-качалку. Больше всего ей сейчас хотелось зажечь старенький камин и долго-долго сидеть с бокалом красного вина, накрыв ноги клетчатым пледом… Но знакомый голос вернул ее в реальность:

– Ну хэллоу, систер. Быстро же ты приехала. А это тот самый Марк? – он кивнул в сторону гонявшего листву мальчика, – надо же… прямо копия, – в очках, с аккуратной модной бородкой перед ней предстал ее братец, Кирилл.

 

* * *

 

Весна 2004 года.

– Слушай, систер, – Кирилл потер руками красные глаза и еще крепче вцепился в руль, – мы сколько часов уже едем? Может остановимся, отдохнем, похаваем, а то изжога уже от чипсов с колой. Сейчас бы картошечки, да с котлеточкой.

– До дачи доедем – отдохнем, – сказала Тея, разминая шею о кожаный подголовник, – музыку лучше какую-нибудь потише найди, а то уже достал этот грохот.

– Так это чтобы не уснуть, – Кирилл нервно сморгнул, – слушай, зачем дача эта сраная? Давай сразу к фазеру, – Кирилл потер кулаком нос, – типа, скажем, обосрались, фазер, твои чилдрен! Ему ж не привыкать за всеми нами подтирать. Покаемся, он простит и куда-нибудь нас подальше за границу отправит.

– Главное, чтобы не на хер! – выругалась Тея, – представляю картину, какой будет встреча! Здравствуй, папа, как всегда у нас самих ничего не получилось, но мы не виноваты, это все торговцы органами, которых нам пришлось убить. А еще с нами наш новый друг бандит, но мы его не бросим, потому, что у него семь дырок, он хороший и нам помог… Есть два места, куда нас папа отправит, я точно знаю – Сербского и Кащенко.

– Так давай остановимся и скинем его на обочине, – предложил Кирилл.

– Я тебе скину, – процедил Холод, – вы чё, на Луне что ли, ребята, родились?

– Нет, в Москве, – не поняла юмора Тея.

– А на лунатиков очень похожи, – усмехнулся Холод, – я так понимаю, папа у вас человек важный. Но такие распуты точно не для него. Кто те люди, вы не знаете. Зато они о вас хорошо знают.

– Так их уже нету! – сверкнул белоснежными зубами Кирилл, кончились!

– Они-то может и кончились, а вот кто повыше за ними – остались. Так что папашу своего вы в такой блудняк втянуть можете… Вам отсидеться надо. А я как оклемаюсь, сразу свалю, не бойтесь. У нас с вами пути-дорожки разные. Вы в это дерьмо случайно вляпались, а я в нем по жизни. Затихаритесь где-нибудь, о себе не напоминайте, и ждите.

– Чего ждать? – посмотрела на Холода Тея.

– Чтобы забыли о вас, – Холод прикрыл глаза, – совсем забыть-то может и не забудут, но искать точно так резво перестанут.

– А он прав, – помотал головой Кирилл, – в принципе… Я ж у них ноут цепанул. Покопаюсь там, узнаю, кто такие, чем дышат.

– Кир, – усмехнулась Тея, – не смеши мои ботинки! Ты на компьютере только в игры играться умеешь.

– Но у меня есть знакомые, – попытался возразить Кирилл.

– А вот знакомых никаких не надо, – процедил Холод, – чем меньше народу будет знать, тем крепче все будут спать. Надо просто тихо пересидеть. А потом уехать куда-нибудь подальше. Я так понимаю, с деньгами у вас проблем нет. Документы себе сделаете новые. С бабками это просто. И не бегать. А сидеть на одном месте у всех на виду. Жить как все, как будто с вами ничего не случилось.

– Как ты? – усмехнулась Тея.

– Я – другая история, – усмехнулся в ответ Холод, – мне бежать приходится, – он сделал акцент на последнее слово.

– А почему ты не остановишься? – Тея выразительно посмотрела на него.

– Вон, остановился. Попробовал. Семь дырок. И дистанция с каждым разом все длиннее. И бежать приходится быстрее. И бежит за тобой больше народу, – он закрыл глаза и о чем-то задумался.

Мимо пролетали зеленые леса и машины с радостными дачниками. Кирилл свернул с шоссе, и джип начал подпрыгивать на проселочной дороге. Холод открыл глаза и понял, что слишком хорошо знает эти места. Машина притормозила у огромных серых железных ворот. Тея вышла, покопалась в клумбе и достала ключ. Ворота скрипнули и впустили машину внутрь.

– Выходи, приехали, – Тея открыла дверь машины со стороны, где сидел Холод, – здесь пока пересидим. Это дача наша старая. О ней никто не знает. В дом пошли. Тебя перевязать надо и раны обработать. А ты, Кир, сгоняй пока к станции, там, кажется, магазинчик был раньше. Еды купи. Попроще и побольше, дней на несколько.

Тея помогла Холоду вылезти и достала из машины аптечку…

Холод расправил затекшие плечи, огляделся и тут его мозг словно прошил разряд электрического тока. Это был тот самый загородный дом Наума, то самое место, где семь лет назад он его убил.

 

* * *

 

– Хирург, как же так вышло, что ты так облажался? – невысокий мужчина с очень выразительным носом и кудрями-барашками сидел на табуретке перед кроватью Хирурга, который в зеркальце изучал свое разбитое и порезанное лицо, – а ведь так был уверен… А теперь твоя уверенность нам бабок стоит. Араб, как ты и просил, вперед деньги перевел. В городе, где без нашего разрешения даже муха пернуть не могла, бойню устроили. А рты закрыть людям тоже бабок стоит. Так что ты попал, Хирург.

– Ага, Абраша, точно. Мы попали. И ты даже не представляешь на сколько!

Абрам удивленно взглянул на Хирурга, а тот продолжил:

– А все потому, что ноутбук со всеми счетами и паролями тоже исчез. А кто в этом виноват, Абрам, кто его просрал? Твои люди. Лысые мы теперь с тобой, – Хирург похлопал себя ладонью по гладко выбритой голове, – а все потому, что Федя твой любимый с девкой не справился и с почти трупом. И шесть твоих терминаторов тоже не справились. А я один не смог, – нагло посмотрел Хирург на Абрама, продолжая нагло врать, – журналюгу одолеть. А потому что люди твои – говно. Тупое и беспощадное. Как и ты.

– Ты это… берега-то не путай, – глаза Абрама злобно сверкнули, – я вор! Ты с вором говоришь!

– Ой, да ладно, Абрам, – усмехнулся Хирург, – что ты воруешь? Мелочь по карманам? Или почки чужие? Вспомнила бабка, как целку потеряла! Ты мне сейчас начни еще за понятия втирать и за байду свою воровскую. Только не к месту это все будет, и не ко времени. В итоге мы все равно в говне. Еще и без бабок, – Хирург нервно сплюнул себе под ноги.

– Искать их надо, – сказал Абрам.

– Конечно надо! А кто ж спорит?

– И деньги шейху вернуть, – Абрам подергал себя за покрасневшее ухо, – только денег-то нету. И где их искать, хрен знает.

– Ты вот давай деньги ищи, а я этих кайфоломщиков искать буду. Узнать кое-что удалось про них. Не все ж в твоем городе «твои люди», есть еще и нормальные, у которых в голове серое вещество вместо ваты имеется.

– Почему серое? – не понял Абрам.

– Ладно, проехали. Слушай сюда, – он подвинулся ближе к Абраму и постучал пальцем по голове, – вор правильный, не «апельсин» ни разу. Короче, врачиха эта и журналист – братец с сестрой. А папа у них – господин Наумов. И пока есть у них этот папа, мы с тобой три раза можем вокруг себя обосраться, но сделать им ничего не сделаем. Где они – я пока не знаю. Но и узнать им мало что удалось, если, конечно, твой Федя и его богатыри не проболтались. Поговорил тут мой человечек с редактором местной газетенки, и выяснил, что писать этот писака собирался статейку о махинациях со страховками. Так что про органы они, видимо, ничего не знают. Тела я лично сжег.

– А кто же тогда Федю и шестерых охранников уделал? – Абрам поднял бровь, – журналист с сестрой?

– Ну сестра там вообще припудренная, врачиха эта, насколько я понял. Людей она спасает, – Хирург поднял глаза на висящую на потолке лампочку без абажура. Он собрал всю свою волю в кулак и загнал подальше свой стыд за то, что его уделал пацан и девчонка, и продолжил дальше беззастенчиво врать Абраму, – а вот тот, кого мы шейху подогнать хотели по запчастям, очень интересный. Как только это все случилось, мусора московские в город прилетели, как коршуны. И выяснилось, что он киллер известный. Или бандюган, хрен его разберет. Холод. Может слышал?

Абрам поежился…

– Ну базары за него вроде катались, но это…

– Ну так вот, – продолжил Хирург сочинять историю дальше, – а журналистик сестрой своей похвастался, сфотографировал его и в газете накатал. Мусора покружились и следов их не нашли. Так что как вариант, мог этот киллер завалить их тупо обоих, как свидетелей, и прикопать где-нибудь. Но, конечно, папаша их искать будет… Так что надо нам этого папашу… того…

– Завалить что ли? Да ты гонишь! – засмеялся Абрам, – кто ж за такое возьмется?

– Я возьмусь, – резко ответил Хирург, а ты будешь финансовые проблемы решать. Как всё порешем, ноутбук искать будем. Он там хитро запаролен. Если один счет вскрыл – все остальные стер и денежки пропали. Надо все вместе открывать, и начинать с последнего.

– Ты уверен, что этот ноут у них был, а не этот Холод его зацепил?

– На хера он ему нужен? Он хомячок неспокойный и резвый. Он ото всех бегает. Завалил их и этот ноут там остался закопанный. Мне б только до жесткого диска добраться, спецы все восстановят. А пароли у меня все тут, – Хирург постучал себя пальцем по лысой макушке, – а потом не Холод его забрал, а журналист.

– В смысле? – перебил его Абрам, – ты же…

– Что «ты же»? Этот Холод, видимо, их в заложнике взял, – продолжал придумывать на ходу Хирург, – журналист, видимо, цепанул его.

– Ну так зачем этому Холоду журналист и врачиха? – в конец запутался Абрам.

– Но он же раненый был. Вот он подлечится и завалит их полюбому. Может денег с них стрясет. Они ж богатенькие буратинки.

– А если отпустит? – недоверчиво посмотрел на Хирурга Абрам.

– Тогда ж нам даже проще, – Хирург почесал разбитую коленку, – они к папе побегут. А папы уже нет. Зато есть мы. Короче, Абрам, мы все не о том, – резко сменил тему Хирург, – я с папой сам все разрулю. Ты с деньгами думай.

– Сложновато думать, – Абрам начал грызть ноготь на мизинце, – есть, конечно, вариант, но сумма слишком большая вырисовывается, – Абрам включил в своей голове жадный еврейский калькулятор, – шейху, еще одним, и этим еще… Есть, конечно, где спросить…

– Ты ж вор! Вот и спроси. Иначе если ЭТИ еще кипиш устроят, то мы вообще свои бабки никогда не вернем.

– А так что, вернем? – напрягся Абрам.

– Так нам их по крайней мере никто мешать искать не будет. А потом еще одну фабрику смерти замутим – на ней заработаем. Ладно, Абрам, давай уже дела делать. И поменьше там на жизнь скули, ты ж вор. Из жалости больше не дают, наваривают только сильнее.

Абрам поднялся и вышел, а Хирург улегся на кровать, заложив руки за голову. Жадных людей он любил больше всего. С жадными работать проще. Они глупые и трусливые, поэтому лишнего не болтают. А ноутбук… Так он в любом случае всплывет. Надо просто уметь ждать. Это только жадные ждать не умеют. Он усмехнулся сам про себя, потому что знал, что город покинула машина гражданки Наумовой, в которой сидело еще два человека. Один из них был ее непутевый брат, а другой – безжалостный бандит и убийца Холод, который обычных людей просто так не убивает.

Джип исчез, не оставив за собой и следа, и помчался в сторону Москвы. Если они глупые, они отсидятся и побегут к папе, который благодаря ему, Хирургу, уже очень скоро ничем не сможет им помочь. А бандит Холод тоже помогать не станет. Он очень скоро оставит их одних. Ведь Хирург хорошо знал не только жадных, но и таких, как ОН людей, потому что отчасти сам был таким.

Остается просто ждать, и неважно сколько лет – два, три, пять, семь… Ведь деньги, положенные им на счета на Каймановых островах на двадцать лет, будут обрастать процентами. Такие вклады, как и здоровые почки, срока годности и давности не имеют.

 

* * *

 

Весенний вечер тихо спустился на дачу Наумовых. Кирилл копался в ноутбуке, Тея мыла посуду после быстро приготовленного, но все-таки домашнего ужина. А Холод вышел на крыльцо и закурил. Сейчас он спасает тех, чьего брата он убил. Хотя здесь хрен разберет, кто кого спасает. Он знал, что у Наума была семья – брат, сестра, мать, отец… Но они не были нужны Науму. Наума в жизни интересовали только две вещи – деньги и уважение. Поэтому он не брезговал ничем, и зачастую страх воспринимал, как уважение. С одним в жизни чувством Наум никогда не путался. Это ненависть. Но, несмотря на бытующее мнение, что тот, кто умеет ненавидеть, умеет и любить, он не любил никого. Вернее, слишком любил одного человека – себя… Любил каждый свой поступок, каждое свое слово, каждое движение. Он смотрел в зеркало и словно восторгался собой. Но это зеркало было кривое. Вместо обычного урода Наум видел там русского племянника Робин Гуда, и загадочно улыбался своей значимости. Очень скоро жадность до денег ушла на второй план, и появилась обида, что его недопоняли, недооценили… Обида росла и крепла. Глядя на свое отражение в зеркале, он все чаще задавался вопросом – почему не он? Ведь он этого достоин! Так друзья становились врагами, а точнее конкурентами. Наум пытался не подняться над ними, а унизить их, думая, что так он станет значимее. Когда сил не хватало, на их место приходила подлость. Так подлость толкнула его на путь предательства.

Тогда Холод так и не нашел ответа на вопрос – зачем Наум так поступил с ними? Но прошли годы, и ответ пришел сам – на его месте так мог поступить каждый. На такие поступки толкает одиночество. И каждый, вступив в игру против закона, сознательно выбирает это одиночество. Это и есть среда обитания, в которой рано или поздно начинают играть по правилам естественного отбора, где сильный сжирает слабого. Но Наум решил переиграть эти правила: пусть всех, кто сильнее, сожрет хитрый. Он не думал о последствиях, начав играть по новым правилам. Но все это было потом…

Холод достал вторую сигарету и закурил. Тогда это были просто девяностые. Они жили, как умели, но жили весело. Хотя и одним днем. Они не были вместе с первого класса, их не вынуждали это делать обстоятельства, они не подражали американским героям из фильмов про мафию и гангстеров. Они жили, потому что так жили… И не задавали себе этих вопросов. В стране было смутное время. Те, кто поднял денег не очень честным путем, сами придумали тех, кто придет, чтобы  их отнять, а они просто исполнили их страшную мечту. «Накаркали!» – подумал Холод и грустно улыбнулся. У тех были на кону большие бабки, а у них сломанные жизни… Так что судьба всегда раздавала каждому по заслугам и делила поровну, тем более в тех девяностых, в которые Холод мысленно вернулся, закурив еще одну сигарету.

Он не знал, рассказывать брату с сестрой о том, что это именно он убил Наума или нет. Ведь в отличие от него и Наума они были людьми, а не бойцовыми псами, одного из которых то время сожрало, а другого заставило быть человеком без имени.

А волны памяти уносили его все дальше и дальше, туда, где они еще были друзьями, не думали о завтрашнем дне и осенние заморозки девяностых только начинались…

 

Москва. Начало девяностых (воспоминания Холода).

– И долго мы еще тут тухнуть будем? – Макс крутанул барабаном нагана по стене, – не фонтан все это. Не факт, что он вообще приедет.

– Точняк, – оскалился Дятел, – слышь, Холод, мы здесь, походу, кроме геморроя ничего не высидим. Не, Василич деловар, конечно, но не ему же, а нам жопой ступеньки полировать. Торчим тут уже три часа, – он выглянул из подъезда в окно,– лампочки зачем-то все покоцали.

– Да тебе лучше по ходу по белому торчать, – ухмыльнулся Холод, – какая разница, где тебе торчать, здесь или у барыги? – он сплюнул и растер плевок кроссовком, – а то, что тухло, и сам понимаю. Он уже час назад приехать должен был. А прикиньте, пацаны, не мы одни этого банкира щемим, может он уже раньше нас где-то не доехал, лежит сейчас в чьем-нибудь багажнике и едет уже куда-нибудь.

– Слышь, ты, ты это так не шути, – приподнялся Дятел, – Петросян хренов! Чё делать-то будем?

– Не, конечно, Василич сказал привезти его, – Холод кроссовком сковырнул штукатурку со стены, – но мазы реально сидеть нету. Вот прикиньте, человек знает, что его ищут, вот куда ему ехать?

– Ну уж точно не до хаты, – зло сплюнул Макс, – вот куда бы ты, Дятел, щеманулся?

– Ты его не спрашивай, – Холод достал из-за пояса ТТ, – он бы по-первой раскумарился бы, а там куда ноги привезли.

– Да ладно, – облокотился на перила Дятел, – я хоть раз вас динамил?

– А то нет! – снова сплюнул Макс, – ты это, прикинь, Холод, Дятел раз себя на хате потерял и потом, чтобы отыскаться сообщения себе на пейджер слал. Ты, короче, там девка операторша крышей съехала – 160 раз "Где ты, Дятел?" отстучала.

– Да пошел ты! – Дятел достал из кармана сигареты и уже собирался закурить, – слышь, пацаны, вы вот чего, мулю новую слышали? Смерть у нового русского Кощея знаете где? В барсетке! – он сам заржал.

– Ладно, хорош шняги гонять, – Холод сел на подоконник, – не будет здесь никого.

– Чё, Василичу отзваниваем и снимаемся? – Макс встал, разминая плечи, – у кого жетоны есть? Пойду звякну. Слышь, Дятел, тебе для абонента 48-48 ничего отправить не надо? Типа "где ты, Дятел?"

– Да не гони ты, Макс, – остановил его Холод, – погодь. Давай мозгами раскинем. В банке он с охраной. Хавает в центре, тоже с быками, а где у него быков нету?

– Да он, по ходу, даже на дальняк с ними ходит, – присел на корточки Макс, – ты куда вообще вертишь, Холод?

– На хую вертят, Макс.

– Да ты сильно не борзей!

– А ты не тупи! – Холод вытащил из пачки сигарету, – когда он насаживает кому-то, – Холод изобразил характерный жест, – с ним точно его быков нету. А он кабанчик молодой, резвый. Ну-ка, чё ты там записал? А, Дятел?

– Ну вот, вчера с мадамой какой-то отобедывал в ресторации, сисястая падла!

– А вдруг это его партнер какой-то деловой? Или мама вообще, – перебил Макс.

– Половой если только, партнер-то, – ухмыльнулся Холод, – а за жопу её он по ходу от любови сыновней замацал.

– Точняк! – Дятел изобразил жест банкира, щедро загробастав в ладонь воздух.

– Ну вот, – Холод соскочил с подоконника, – надо эту мадаму пробить и за ней пасти. Банкир-то на нервах весь. А с этой лахудрой стресс снимает.

– Это ты это, откуда? – открыл рот Дятел.

– А меньше "СПИД-инфо" читать надо, а думать больше котелком своим, – Холод постучал костяшками пальцев по голове Дятла, – бухать ему нельзя, вмазываться без мазы, в казино стремно идти, да и не был он там ни разу, а с этой три раза на этой неделе пересекался.

– Так он же с охраной уезжал, – перебил Макс.

– Уезжал-то с охраной, но пялил ее без быков точно. Такие как он, на групповуху не подписываются, им или все, или ничего. Короче, вот чего, пацаны... Дятел, ты помнишь, где она живет?

 

* * *

 

Виолетта изучающе смотрела на свой бюст в зеркале: "Очень даже ничего. И неизвестно, кто постарался лучше – мать природа или пластический хирург. А главное, Альберту Борисовичу очень нравится. Еще пару акробатических этюдов на ее кровати, и она точно поедет с ним в Милан. Пока в качестве секретарши. А потом...". В это время в дверь позвонили. Девица запахнула на себе халатик и, покачивая бедрами, направилась к двери.

– Пиццу заказывали? – прямо в ее грудь уперся подросток в шапке-"пидорке".

– Какую еще такую пиццу? – возмутилась она.

– Ну не очень горячую! – Дятел открыл коробку и залепил пиццу с размаху в удивленное лицо, – по-моему с сыром, кажется, – и втолкнул ее прямо в квартиру вместе с кругом теста на лице.

Вслед за ними вошли Холод и Макс. Дверь захлопнулась..

– Ребята вы что? – визжала девица, забившись от страха в кресло и соскребая с лица остатки итальянского фастфуда, – вы хотите меня...

– Конечно можно было бы, – почесал щетину Холод, – но нам как-то по любви больше нравится. А вот банкира твоего с удовольствием поимеем. А где он, кстати?

– Я не пойму, о ком вы?

– Ты буратину выключи. Меня знаешь как зовут? – посмотрел в упор на Виолетту Дятел.

– Да, он до любого дерева достучится, – заржал Холод, – у него знаешь какой клюв крепкий?

В руках Дятла появился "Макаров".

– Ну чё, поперестукиваемся, или поговорим? – глядя на нее в упор спросил Холод.

В голове Виолетты судорожно крутились деньги, Милан, бюст, хирург, лимузин, рестораны. Но "дебет с кредитом" сошлись только тогда, когда Дятел, насвистывая, вытащил обойму из пистолета, изучающе покрутил перед ее носом и резким движением вогнал обратно. Виолетта сморгнула – "банкиров много, а она одна!":

– Через час приедет, у него ключ свой.

 

* * *

 

Альберт Борисович  нервно крутил ключом в дверной скважине. Привычка убегать и от кредиторов и от партнеров давала о себе знать каплями пота на начавшем лысеть темечке.

– Ласточка моя, где ты? – он скинул дорогую дубленку, достал из кожаного "Самсонита" бутылку "Наполеона" и слегка помятую коробку "Рафаэлло", а также три гвоздики, – ласточка моя, где ты?

– Здесь я, – раздался голос Виолетты с кухни.

Банкир распахнул дверь:

– Ласточка.... – и замер с открытым ртом. На пол громко и звонко рухнули "Наполеон" и "Рафаэлло", в руках у Альберта Борисовича остались только три гвоздики.

– Непруха тебе, дядя, с ласточками сегодня, птиц здесь много, – поигрывая ТТ оскалился Холод, – а в удотах тебе быть.

И крепкий кулак Макса уронил банкира прямо под стол.

– Ну и че с ним делать будем? – слегка засуетился Дятел, – может его через окно с 12-го этажа без парашюта? Слышь, Макс, у тебя трусы широкие? Может это, за парашют-то проканают? Ты на хуя ему так наварил?

– Ага, а он бы с нами вот так вот бы сам и пошел, а бычкам своим сказал бы: извините, пацаны, это кореша мои новые, а в ваших услугах я больше не нуждаюсь! Чё делать будем? – Макс посмотрел на Холода.

– Погодите, – Холод осмотрел комнату, – сколько с ним народу, – он в упор посмотрел на Виолетту.

– Водитель, Коля, Михаил, а еще Петр Львович, он из КГБ, бывший.

– А стволы у них есть? – Холод снова посмотрел на нее и сам ответил, – да, вопрос глупый, волыны сейчас у всех есть.

Взгляд Холода остановился на шкафе:

– Чего там у тебя?

 

* * *

 

Охранники возле "шестисотого" нервно поглядывали на часы, когда дверь подъезда распахнулась и три каких-то спортсмена выперлись на улицу с очень нелепым платяным шкафом. Стоявший возле подъезда охранник подозрительно посмотрел на них.

– Чё варежку разявил, – злобно посмотрел на него Макс, – дверь лучше подержи.

– Вы это, кто такие? – набычился охранник, – чё у вас там?

– А ты чё, участковый что ли? – Холод смахнул со лба капли пота, – дедушку перевозим. Старого и немощного!

Охранник подержал дверь, и команда потащила шкаф к стоящему возле подъезда джипу. Из "мерседеса" вышел охранник, видимо тот самый КГБшник:

– Стоп, ребята, что у вас там?

–  Вещи дедушкины.

– Чё за дедушка?

– КГБшник, на Лубянке служил, в шестом отделе.

– А фамилия как? – строго посмотрел на них бывший майор госбезопасности.

– Должников, – нагло глядя в упор на дядю сказал Холод.

– Был такой, – задумчиво промямлил бывший учитель истории и уволенный в запас пожарный, купивший ксиву в Измайлово и долго перенаклеивавший туда свою фотографию, – привет передавай. От кого – сам понимаешь..., – дядя многозначительно пожал плечами и кивнул.

– Понимаю, – серьезно ответил Холод, – чекистов бывших не бывает!

Вместе с охранниками они кряхтя забросили шкаф на крышу джипа и привязали взятым "в долг" буксирочным тросом. За всем этим наблюдала из окна Виолетта с одной гвоздикой в руках, которую ей галантно подарил Холод. Две же другие он обломал и воткнул в карман бордового пиджака Альберта Борисовича с эмблемой какого-то то ли английского, то ли хрен знает какого клуба.

Василич был очень удивлен, когда в качалку, свирепо матерясь и потея, трое добрых молодцев вперли шкаф, и очень обрадовался, когда оттуда вытащили банкира, бережно завернутого в дорогущую норковую шубу, которую он сам же и подарил Виолетте. 

– Брутально! – произнесла вслух Виолетта ставшее впоследствии культовым слово, достала записную книжку, и, проведя наманикюренным пальчиком по странице, остановилась на записи "Коля – никель".

 

* * *

 

– Да ты прикинь, – Наум разминал между пальцев сигарету, – типан этот вообще кидковый, ну, его братва приперла к стенке, "слышь, ты, фраер, ты кого навертеть решил?" – говорят ему. А он им типа: "Всё отобью, пацаны, тема есть". Всё у него на мази, нарисовал как в сказке – есть товар, есть лохи, есть кому куда скинуть. Надо чтобы типа подстраховали немного. Ну те сдуру и вписались. В общем, короче, идет с какого-то Мухосранска четыре фуры под завязку водярой. По документам какой-то левый заводик, но всё на месте – сертификаты, там толкучкой склеено всё. И везет это лох пробитый – то ли бурят, то ли узбек. Сам всё отдал. А эти дурилы и сцапали. А вместе с водярой такой головняк! Похмелуги любой хуже. Пригнали они фуры в стойло. Этот комбинатор: "Всё, пацаны, я вам ничего не должен. Может чё приплатите?" Ну те ему так десяточку в зелени отслюнявили – молодец, братан! Он и спылил. А как пыль осела, тут и пацанов осадили. Короче приехали типаны мутные и сразу так в тему врубились – типа, наша эта синька. Пацаны прорисовались так, а деловара этого след протсыл. Стрелку забили, пошмаляли друг друга слегонца...

– Ага, – закурил Холод, – слышал, базар катался. Они потом этой водочкой помянули друг друга неплохо. А чё дрищу-то тому?

– Вместе искать стали, – ухмыльнулся Наум, – только сыскарей-то по дэшке было. И нашли. Тех, кому эту водяру везли. А те ни хуя не потрепанные. И давай и тех шмалять, и тех.

– А с водярой-то чё? – напрягся Могила.

– Ну чё не поколотили и не выпили, пару ящиков осталось, – закурил Наум, – вот такой у них подъем вышел. Присоветовали им по ништякам.

– Ну а этот чего там, кидалово-то? – посмотрел на Наума Холод.

– А-а-а, в другой раз братву так же на ножи поставил. Только уже с тушенкой. Три вагона. Только в этот раз прихватили его, ушлые парни были. Типа, блудняк это, давай-ка ты нам отрабатывать не будешь, а чё-нибудь чисто по-братски отпишешь. Ну он им и отписал склад в Южном Порту, ангарище такой немерянный, здоровенный, и еще шибзика какого-то с "Севастополя", афганца. Ну те сначала со складом порешали. А там земля "черная". Ну, приехали там, с месяц тему утюжили – ангар есть, а аренду за него уже никто полгода не платил. Братки, типа: нам за долги его отдали. А черные: на этом ангаре долг висит, типа вам дали, вы платите. Ну те приплатили – кровью харкнули кое-где и кипиш попер. Черные смотрят, что за ангар реально бьются – свою пехоту подключили. В общем третья мировая! Битва, блядь, за Южный Порт! Воры разрулили. За долю, конечно. Ломанули ангар. А там три табуретки и грузовик, блядь, форд!

– Чё, воры табуретками взяли? – усмехнулся Могила.

– А хуй знает, чем они там взяли? – продолжил Наум, – только поехали пацаны на этом Форде и их мусора приняли сразу. Эта телега в таком розыске была!

– А в кузове чё было? – недоумевающе посмотрел Холод.

– Да там даже кузова не было! Ну чё, решили афганца пресануть, ну и пережали. Дал он им каких-то полтонны бус с бижутерией и стирального порошка фуру, а сам слинял. Ну те с ворами, которым табуретки не вперлись, этим порошком и поделились, а там геры сто кило! В общем, остались с табуретками бусы на нитки нанизывать. Афганца еще раз пресанули, конкретно на этот раз. А он конкретно сам пошел и ментам сдался с еще полстами кило!

– Прикольно! – усмехнулся Холод, – а тот-то где?

– Э, братан, а он уже фонд какой-то вояк бывших учредил. И там нарулил: гаражей настроил, дома, заправки. Но тут те, кого он опрокинул, вместе собрались и за жабры его взяли. Ну он им и новую тему подкинул: алмазы в Сьер-Леоне покупать и атласы автомобильных дорог рисовать. А еще чего-то там с таможенным конфискатом. Тетку какую-то президентскую притащил, бумаг кучу показал. А те от этого всего так охуели, что и тут повелись. Блядь! Пароход купили и рису восемь тонн! А бригадир у них дорогу до Бабруйска сам вместе с этой теткой чиркал карандашиками!

– И чё? – уже очень напряженно посмотрел Могила.

– Но самая заебатая картина у них с конфискатом вышла. Приехали на таможню видики брать, которые по бумагам уже проплатили, и взяли...

– Чё взяли-то? – приподнялся из-за стола Могила.

– Их взяли. РУБОП взял. Всех, кроме пахана. Он раскрашками увлекся бедолага. Ну он как раз ловчилу и отловил. Прижал и решил хоть чего-то с него взять. И квартиру на Таганке выцепил... с мамой сумасшедшей, тремя детями малолетними и женой – алкоголичкой. И с бабушкой, которая всё это блядство на одну пенсию кормила.

– Чё, теперь с ними живет? – улыбнулся Холод и затушил сигарету, – вместе рисуют?

– Хрен его знает, чё он рисует. Только этот кекс-то кидковый у Василича прорисовался и цветочников наших "надел".

– И чё делать с ним будем? Выцеплять? – поморщился Могила.

– Выцепишь, – развел руками Наум, – он жопой блудняк чует. Ты знаешь, по многу так не хапает. Поднимет по децлу и сдристывает. А нам теперь из-за этих лютиков рамси. Василич же людям обещал! – Наум развел руками, – и нас еще подписал.

– Васю этого искать надо, – процедил Холод и вытащил из пачки вторую сигарету, – я вот чего думаю: рамсы пока не стоит начинать...

 

* * *

 

У Михал Саныча сегодня было много дел. Он расстегнул кожаную папку: "Так. Бумаги по ОСВОДу. Разрешение на строительство на муниципальных пляжах точек питания. Это будет интересно... – он вытащил из кожаной визитницы несколько визитных карточек, – вот, наверное, ему. Ага. Это план строительства коттеджного поселка, прямо за МКАДом. Это на завтра, – он отодвинул стопки инвойсов и сертификатов РОСТЕСТа, – а, вот... Автомобили, растоможенные в ноль через чернобыльских ликвидаторов, представительский класс. Потянет". Он запихнул бумаги назад в папку и подошел к шкафу, достал оттуда бордовый пиджак и галстук модной расцветки "бордо с огурцами". Белая рубашка туда же, штаны черные с наглаженными как лезвие стрелками. Ботинки замшевые, пальто драповое, шарф кашемировый, шапка норковая. Парфюм... "Балдасарини"... "Хьюго Босс"... "Платиновый Эгоист" – в десятку! Уже на выходе он взял с телефонной полки золотой "Паркер" и засунул в нагрудный карман. У подъезда его уже ждала черная Волга.

– Вон он, – Наум ткнул пальцем в сторону Волги сидящему за рулем БМВ Холоду, – давай за ним.

Михал Саныч медленно, оставив водителя Волги, шагал в сторону метро "Таганская – радиальная". Возле театра на Таганке толпились люди. "Наверное, премьера", – только и успел подумать он перед тем, как обдав его грязью из лужи, резко взвизгнув тормозами, остановилась БМВ. Спектакль начался с поставленной прямо на его голову ноги Могилы. Его бросили на бетонный пол какого-то недостроенного гаража.

– Вы знаете, я работаю... – начал было он.

-Да мне насрать с кем ты работаешь, – резко осек его Холод и ударом под дых свалил его на пол.

– По голове только не бей, – сказал Наум, – она у него, говорят, слабая, он ей потом думать не сможет.

– Ребята, есть тема, – сразу сообразил Михал Саныч.

– Участки что ли на Луне? – усмехнулся Холод, – или захоронения прямо в Кремлевской стене и прямо без услуг посредников?

– Нет, – оживился он, – гораздо лучше. Иномарки из Польши по бросовым ценам. Я все могу провести...

– Ты, дядя, уже многих провел, – Холод залепил ему звонкую оплеуху и присел возле него, – а теперь слушай в уши. Кто тебя зарядил?

– Да я сам...

– Не, давай не будем. Ты знаешь, за малую часть того, что ты навертел, тебе уже паяльников в задницу должны были полную слесарную мастерскую натолкать и ста пятьюдесятью утюгами погладить по зубам. Так. С ментами ты не работаешь.

– Да я знаю....

– Только вот они тебя не знают, – Холод поднялся и сплюнул в его сторону, – знаешь, нам как-то несерьезно с тобой из-за цветочков-то рамсить. Давай-ка ты нам так, по чесноку расскажешь, кто весь твой цирк крышует.

– У меня проблемы будут, – Михал Саныч сел на задницу.

– Вот ты клоун! – прыснул Наум, – тебя сейчас не будет, а ты о проблемах каких-то говоришь, – Наум вытащил из кармана мобильный, – я сейчас три раза позвоню и тут очередь будет из желающих тебя на ремни порезать. С кого начнем-то? С тамбовских? А может с солнцевских? А хочешь "мазутка"? Давай, выбирай, дядя.

– Давайте я отработаю.

– Отработаешь, – закурил Могила, – конечно, я тебя на точку мог бы поставить, да только ты на пидора не похож, хотя такой и есть по жизни, черт поганый, – он несильно и брезгливо пнул сидящего Михал Саныча ногой.

– А можно с вашим старшим поговорить?

– Да я думаю не стоит, – почесал подбородок Холод, – он у нас мужчина сердобольный. Изобразишь ему вибрирующую мандавошку, он и пожалеет маму, детей твоих, убогость твою. И втюхаешь ты ему блудняк очередной, который потом нашей кровью и соплями размазывать. Так что, говорилка, давай-ка ты пизди в нужном направлении. Кто тебя зарядил?

– Есть один такой депутат, – Михал Саныч нервно поморщился.

– А вот с этого места поподробнее, – искоса посмотрел на него Холод.

 

* * *

 

Депутат Смердин очень гордился своим пролетарским происхождением, забыв о папе с Министерства горнодобывающей промышленности и везде вспоминая своего дедушку шахтера. С Михал Санычем их объединяла одна большая любовь – к деньгам. Только в случае с депутатом любовь была очень корыстная. На этом они и сошлись. Киса Воробьянинов и Остап Бендер лихих девяностых. Причем каждый из них не хотел быть престарелым охотником за сокровищем мадам Петуховой. Бывшие студенты одного из лучших ВУЗов страны, комсомольские вожаки, первые кооператоры и просто обаятельные люди, обаятельно надевали на хуй госслужащих, коллег по бизнесу, да и весь простой народ, поверивший в рыночные отношения, которые развивались в нашей стране по очень базарному сценарию. Только один это делал с депутатским гандоном – мандатом, а другой ебал на удачу. Сыграв на желании криминальных структур легализовать свои деньги, превратив их в "бизнес", они петрушили во всю не умеющих считать даже на калькуляторе братков, и уламывали их красивыми словами, вроде "инвестиция", "акционерное общество", "совет директоров", "банковская гарантия". Но когда возникали деньги, бывшие криминальные партнеры в принципе без угрызения совести сдавались прямо в руки несовершенного законодательства, накаченного РУБОПа и в принципе тоже по-своему беспредельных бандитов всех мастей. Михал Саныч давал точный пас, а Смердин закидывал трехочковый.

И сейчас он ехал в своем служебном "Саабе" в только что заложенный в ближайшем Подмосковье коттеджный поселок, инвесторами которого стали какие-то очередные "марьинские", поверившие в золотые Рублевские "сотки". Периметр поселка охраняло специально созданное для этих целей ЧОП, внутри ходили патрули с собаками, снабженные рациями и помповыми ружьями. Пропускной режим на объекте осуществлялся достаточно жестко, и кроме пары десятков рабочих из средней Азии, проверяемых на каждом шагу, людей там не было.

Взвизгнув, раздвинулись механические ворота и "Сааб" въехал внутрь.

 

* * *

 

– Ну и чё, как мы туда пролезем? – Наум смотрел на Холода, – тут по ходу даже колючка под током, – слышь, ты, – он посмотрел на Михал Саныча, – ну и чё? Как нам туда?

Тот только пожал плечами.

– Дома его надо было караулить, – зло сплюнул Могила.

– Дома, – ехидно ухмыльнулся Холод, – консьерж в подъезде, две машины сопровождения с номерами веселыми, заряжены по полной, с мигалочками, автоматчик прямо до двери...

– Стекла пуленепробиваемые и на машине и дома, – добавил Михал Саныч, – "Сааб" бронированный, бронежилет из кевлара, плюс ко всему прочему депутатская неприкосновенность за толстыми стенами на Охотном Ряду. Зря вы затеялись, ребята.

– Зря только кошки ебутся! Без удовольствия, – Холод открыл багажник БМВ, – давай залазь туда лучше и там квакай. Короче, так будем, пацаны.

Ближе к обеду, когда все начальство со стройки пропадало, работяги, работавшие за просто так, разбредались по окрестным деревням и за пожрать пилили дрова, копали колодцы, правили заборы и обивали крыши. Одного такого и отловили Холод и Наум. С трудом узнав, что зовут его Бахадыр, и что в Узбекистане у него мама, сестра и черти знает сколько братьев и дедушек, они забрали у него одежду, подарив новую кожаную куртку Могилы, триста баксов и шанс увидеться со всеми многочисленными родственниками. Его процементированная роба подошла только Холоду.

– Слышь, братан, – посмотрел на него Могила, – а ты по-ихнему-то чё можешь? Ну, трещать, типа того.

– Э, мы тогда чурбана одного хлобучили, он все "сыктым" орал и "кутак". Там, блядь, разберусь. Слышь, ты, – он открыл багажник, – какой дом твоего депутата будет?

– С красной крышей черепичной....

Холод недослушал и захлопнул крышку багажника.

– Давайте, пацаны, короче пошел я, может прокатит...

 

* * *

 

Холод пролез через дырку в заборе и, попетляв между только что заложенных фундаментов, лицом к лицу столкнулся с двумя охранниками.

– Ты кто такой? – спросил один.

– Сыктым! – нагло глядя ему в глаза, ответил Холод.

– Чего? – не понял тот.

– Отъебись ты от него, – сказал второй, – он тебя все равно не понимает. Вали отсюда! Не хрен тут лазить!

Холод, засунув руки в карманы, пошел навстречу дому с красной черепичной крышей, но на полпути его отловил то ли прораб, то ли бригадир и заставил разгружать цемент с машины. Там Холод выучил новое слово "каракутак", и дружно обменивался со всеми "сыктымом". Работали до самой темноты. Потом прораб всех пересчитал и повел в какой-то деревянный барак спать, забыв при этом покормить. Холод на пальцах попытался объяснить ему, что неплохо бы посрать и оказался в каком-то деревянном дачном сортире, в котором напрочь отсутствовала туалетная бумага даже в виде газеты, зато в избытке были какие-то камни, которые напоминали пемзу. Присевший рядом с ним, сделал свое дело и с легкостью воспользовался ими. Поморщившись, Холод дождался, когда он выйдет, вытащил из-под робы "Макаров" и навернул на него глушитель. Незаметно выскользнув из деревянного "дальняка", он быстро перемахнул через невысокий забор и оказался на участке депутата. В гараже стоял "Сааб". В окнах второго этажа горел свет. Через гараж Холод прокрался в мастерские, откуда на второй этаж вел лифт. Возле лифта лениво прогуливался охранник с автоматом и судя по звукам играл в "Тетрис". Холод поморщился и вернулся назад. Присел в гараже и крепко задумался. В сказку, что он справится один, он уже не верил. В это время дверь в гараж со стороны дома распахнулась и зашли водитель и охранник.

– Ты куда? – спросил охранник.

– Босс сказал тачку залить по полной. У него самолет через три часа. Сейчас заправлюсь и повезу его. Хотя, сказал, что сам поедет.

– Ну ладно, давай, – сказал охранник, – значит че, с нардами обломались?

– Завтра доиграем, – ответил тот и направился к машине. Охранник вернулся в дом.

Времени думать не оставалось. Холод ударом ребра ладони в шею оглушил водителя, стянул с него кожаную куртку, запихнул тело в салон, завел машину и быстро выехал с территории объекта.

– Все, пацаны, вариантов больше нету, – Холод посмотрел на Наума, – давай, эту тачку намыливаем, у нас минут 15 есть.

– А кто поведет?

– Я и поведу.

Могила судорожно вставлял детонатор в тротиловые шашки:

– Блядь! Маловато будет! Тут всего граммов триста, а тут танк целый!

– Слышь, вот че пацаны, у меня там в багажнике две мины противотанковые валяются, я их тоже вместе прихерачу. Ты это, Холод, тут кнопку нажать надо, – он протянул пульт, – и у тебя секунд 10 еще будет. Рисково правда...

– Рискнем, – Холод открыл багажник своего БМВ и вытащил оттуда Михал Саныча, – давай, залазь, со мной поедешь.

"Сааб" медленно полз к участку депутата.

"Так, – Холод нервничал, – сейчас увидит, что водитель не тот, устроит кипеш и завалят на хрен вместе вот с этим чудом, – он посмотрел на сидящего рядом, – и пиздос... За на хуя они во все это впряглись? Во Василич дает!"

– А что со мной будет? Нас же там вместе убьют... Вы разве до сих пор еще не поняли? Это вам не бандитские игрушки.

– Да пасть ты завали!

До дома оставалась сотня метров.

– Я вам говорю, у вас ничего не получится!

Холод остановил машину:

– Ты уверен?

– На сто процентов, – Михал Саныч кивнул головой, – вот сейчас подъедем мы на этой машине, поймут, что меня вы привезли силой. Вы даже выстрелить не успеете. Зря вы все это.

– Наверное, – Холод снял руки с руля, – может быть и напрасно. Ладно, хрен с вами, живите, – Холод открыл дверцу машины и вышел, – езжай к своему депутату, проехали.

– Вот это правильно! – Михал Саныч пересел за руль, – только вам это просто так не пройдет. Вас искать будут.

– А может и проканает...

– Тогда убегайте. Мне все равно все придется рассказать, – Михал Саныч захлопнул дверь и перед тем как надавить на газ посмотрел в глаза Холоду, в которых почему-то не было страха.

Машина быстро приблизилась к дому.

– Эй, быстро! Здесь водитель раненый! На меня бандиты напали! И Николая Алексеевича сюда! – подъезжая, прямо из машины кричал Михал Саныч.

На крыльцо дома выскочил депутат, завязывающий галстук, а за ним охранник с автоматом и "Тетрисом".

– Вспомнил! Блядь, твою мать! – охранник на КП выругался, – вот этот сука чурка, помнишь, в обед, меня на своем языке на хуй послала!

Пальцы Холода надавили красную кнопку. Привычка кого-то возить в своем багажнике заставила Холода сделать его полностью звуконепроницаемым. Зато взрыв "Сааба", разворотившего к едрене фене дом, Михал Саныча, депутата, охранника и "Тетрис" услышали даже во всех окрестных деревнях. А его отголоски появились во всех утренних газетах.

 

* * *

 

– И чё он любит-то вообще? – Валек отхлебнул пиво из кружки, – чё он любит – это значит у него слабое звено, ну или место. Так по психологии положено. Значит его туда и колбасить надо.

– Место только задним бывает, – Холод оторвал вобле голову, – а психология наука вообще мистическая, как астрология и хиромантия.

– Херо– чего? – Могила почесал макушку, ну астрология понятно, это когда по звездам типа, судьба. А эта "херо" по хуям что ли будущее предсказывает? Оттянешь на полметра – жить вечно будешь?

Холод с Вальком заржали, а Могила продолжил:

– А с астрологией тоже засада. Вон всей братве сейчас звезды мусорские будущее предсказывают. У меня корешку лет на десяток наколдовали, а в гороскопе было написано, что любовь его ждет на всю жизнь. Это ж кого он на зоне всю жизнь полюблять-то будет?

– Да не о том всё, – Холод выдернул плавник и воткнул между зубов, – деньги он любит.

– Так дать ему и говно вопрос, – Валек рубанул ладонью по столу.

– Шустряк ты, – Холод посмотрел на него, – сколько он хочет, давать давалка сломается. У нас Рокфеллеров еще нету. Мы только развитой капитализм строить начали. Ну подкатили к нему, знаем же, что берет. Он и в этот раз взять согласился. Только такое вот "взять" найти нереально! В общем, короче, попросил Василич нас этот вопрос урегулировать.

– Чё, типа кранты? – Могила стукнул ребром ладони по костяшкам другой руки.

– Да нет, аккуратно так дожать надо, – Холод посмотрел на Валька, – а теперь давай излагай про свою психологию.

– Да чё тут... это... какая психология? На понт его не возьмешь – судья, блядь! А звено слабое... Баб вроде у него нет. Картошку на даче любит садить, так чё, дачу что ли спалить? Толку? Он еще штук шесть построит. Машину любимую? А которая любимая? Дочка у него есть...

– А вот давай про дочку поподробнее, – заинтересовался Холод.

 

* * *

 

Судья Томилин пришел с работы. "Ну не позвонили – значит так им это надо. Его условия реальные. Так же, как и статья, по которой он их определит, – размышлял он, куря трубку в кресле и поглядывая на напольные часы работы дедушки известного хоккеиста, – учитывая тяжесть содеянного, руководствуясь статьями УК, варианты были. Но воспользоваться ими никто не захотел".

– Валерий Николаевич, там курьер пришел с пакетом, – отвлекла судью от размышлений домработница Зина, – вот вам передали, я расписалась. На ужин что будете?

– После разберемся, – судья вскрыл пакет и вытряхнул на руку сотовый телефон. Он покрутил его в руках и от неожиданности уронил, когда тот затренькал.

– Ну че там по нашему вопросу? – в трубке звучал металлический голос.

– По какому вопросу? – судья попытался придать своему голосу излишнюю суровость.

– Завтра в 14:30 заседание. Дело...

– Я все сказал. Мое предложение было в силе до вчера. А сегодня...

– А сегодня ты наше предложение послушаешь, – перебила трубка, в которой пронзительно закричал голос его дочери, который резко оборвала громкая музыка. Связь прервалась.

Томилин бросился к своему телефону – номер дочери не отвечал.

– Зина! Зина!!! – орал он бежавшей домработнице, – где Маша?

– Она... к Лизе..., – домработница заикнулась от неожиданности, – ночевать собиралась.

Обзвонив Лизу, до которой Маша так и не доехала и еще с десяток телефонов друзей и однокурсников дочери, Томилин осознал, что Маша действительно пропала! В это время снова зазвонил телефон.

– Где моя дочь? – проорал он в трубку, – вы с кем играть решили?

– А мы еще даже не начинали. Завтра вы вынесете оправдательный приговор. А сегодня через два часа вы положите в телефонную будку на трех вокзалах с надписью красными буквами "хуй" тридцать тысяч условных единиц, завернутых в газету. Предложение, говоря по-вашему, реальное. Естественно, никаких милиций и телефон не выключайте.

Томилин суетливо собрался, сделал пару звонков знакомым милиционерам и в их сопровождении отправился к трем вокзалам. Будку он отыскал быстро. В это время телефон в его кармане зазвонил:

– Ну чё, деньги класть не будем? – процедил металлический голос.

– А где дочь?

– А зачем милиция? – вопросом на вопрос ответил голос, – сейчас идешь в автоматическую камеру хранения на Казанском. Ячейка номер ... , код ...

Томилин, а чуть поодаль два милиционера в гражданском, уже бежали к названной ячейке. Дрожащей рукой судья набрал комбинацию и вытащил фотографию дочери с разбитым лицом и отрезанный наманикюренный палец. Он побледнел, а в это время снова зазвонил телефон.

– Ну чё? Как игра? Нравится? – отчеканил голос.

– Она еще жива? – простонал Томилин.

– Жива. Только ты ее с ментами вместе убиваешь. Итак,  начнем заново. Завтра в 14:30 у тебя заседание, которое должно закончится оправдательным приговором. В 15:30 люди уедут из зала суда. Через час мы тебе позвоним и скажем, куда положить пятьдесят тысяч. На этот раз давай не будем испытывать судьбу и наше терпение своими ментовскими дружками. После того, как ты оставишь деньги, ты увидишь свою дочь. А вот в каком состоянии, все зависит от тебя.

До самого утра Томилин ходил по кабинету, пил кофе с коньяком, курил, а потом пил уже просто коньяк, несколько раз подрывался позвонить на Лубянку, но, глядя на фотографию изуродованной дочери, откладывал трубку и все начиналось сначала. Так закончилась ночь. Съев безвкусный завтрак, он отодвинул картину на стене, достал из сейфа деньги, еще раз посмотрел на фотографию дочери на столе в рамке, на вчерашнее фото, снова на трубку и поехал в суд.

В 14:30 началось заседание. Вердикт суда был таков, что охуели все, даже адвокат, придумавший неубедительную версию о непреднамеренном убийстве девяти человек в составе ОПГ и мутное алиби, что все его подзащитные находились под воздействием психотропных препаратов и гипноза: НЕВИНОВНЫ. Обнявшиеся братки сели в свои "мерседесы" и покатили на дальнейшие поиски своих уже будущих сроков. Томилин подошел к окну. В это время в кармане зазвонил телефон. Деньги на этот раз пришлось везти самому и далеко, вначале на метро, а потом на электричке к  станции – однофамилице. К его удивлению деньги пришлось передать милиционеру. Томилин что-то хотел сказать, но двери электрички захлопнулись прямо перед его носом, и он увидел милиционера, уверенно сошедшего с перрона и зашагавшего в сторону дач с его свертком и резиновой дубинкой. В это время голос из телефона сообщил, что дочь целая и невредимая ждет его дома. Томилин выпрыгнул на следующей станции и поймал такси. Дрожащей рукой он набрал домашний номер и услышал голос дочери: "Алло!".

 

* * *

 

– Ну она и кобыла! Больше Дятла жрет, – возмущался Валек, глядя на Холода, – у меня уже бабки кончаются! Третья бутылка текилы уже заряжена! Дятел только в лимоны мычит, а она танцевать хочет! Слышь, Холод, еще полтос, и я сам под столом скопычусь! Давай, подключайся!

Холод подсел к веселой компании, где Дятел что-то объяснял стакану содовой, а девица весело ржала, куря одну за одной длинное "More". В это время на сцене клуба появилась долгожданная группа. Девица радостно завизжала и бросилась к сцене. В это время в кармане Холода зазвонил телефон. Он достал другую трубку, заряженную умельцем с Митино, набрал номер и сосредоточенно с кем-то заговорил, после чего, прикрыв трубку, направился к подскакивающей у сцены молодежи, сделал несколько танцевальных движений, и как только песня закончилась, открыл трубку, в которую пьяная девица изо всех сил завизжала. Холод показал ей большой палец и под звуки нового хита отправился к друзьям. Через десять минут они вышли из клуба, девица тащила Дятла, Холод Валька. Они уселись в машину и помчались на съемную квартиру, по пути купив целый багажник пойла и ананас для Дятла, с которым он, облевав его, и уснул. На квартире Холод налил девушке полный стакан адского коктейля, после которого та перестала так много говорить, зато стала очень глупо улыбаться. Холод сфотографировал ее на мыльницу и, оставив ее с не совсем живыми Вальком, Дятлом и ананасом, помчался в фотоателье. Просмотрев снимок и не найдя в нем ничего криминального, Холод несколько минут повертел его в руках и произнес волшебное слово "фотомонтаж". Знакомый фотограф сделал свою работу лучше профессионального боксера, изукрасив девицу за пару минут вместо положенных двенадцати раундов. В это же время туда же подъехал Могила со свежеотрубленным пальцем из морга, на котором они вдвоем заебались рисовать похожий на Машин маникюр. Разместив все это в камере хранения, они позвонили судье и отправились на квартиру. Могила принял эстафету у спавших в обнимку Валька и Дятла, и целый вечер и полночи показывал Маше клубную Москву образца девяностых с немеряным количеством наркотиков, кислотных рейверов и уже начинающих появляться открыто пидоров и трансвеститов. Все это на деньги Холода. Холод созванивался с судьей, пока Маша и Могила жгли в очередном ночном заведении столицы. Уже днем, когда раздался звонок от Василича, что ребята вышли, Холод связался с Максом, который надел милицейскую форму и поехал на встречу с судьей. Опохмеленную девицу затолкали в такси, вручили ей облеванный Дятлом ананас и отправили к папе. Вернувшийся Макс бросил на стол завернутые в газету деньги. Холод выдернул оттуда две тысячи баксов, засунул их в карман джинсов, отхлебнул с горла вискаря, спихнул с кровати Дятла и улегся спать.

 

* * *

 

Томилин распахнул дверь и рванул в большую комнату. Навстречу ему с дивана, пьяно пошатываясь, поднялась дочь со странно пахнувшим ананасом, без единого синяка. Он вырвал ананас и осмотрел пальцы – все до одного были на месте.

– Ты где была? – схватившись за сердце прохрипел судья.

– Мы с ребятами..., – она захихикала и запела, – "спе-э-э-йсмен, флаин ин зэ найт"..., – а после обессиленно рухнула на диван, щедро обдав папу перегаром десяти столичных клубов.

Томилин, пошатываясь, сел в кожаное кресло и достал из кармана телефон. В это время на большом экране телевизора диктор из криминальных новостей вел репортаж с места пришествия:

– Сегодня, в 17:30, оправданные Н-ским судом города Москвы и председательствующим судьей Томилиным, члены Томской ОПГ устроили в кафе в центре Москвы перестрелку. По сообщению источников, в ГУВД, произошел конфликт с одним из этнических преступных сообществ. Имеются жертвы и со стороны мирных граждан.

Томилин грязно выругался и запустил в дочку мобильником. В это время в его кабинете раздался телефонный звонок.

 

* * *

 

– Кто там? – боязно спросил голос за дверью.

– Это я, – Могила уперся плечом в дверь, прислонив пистолет, – почтальон Стечкин, принес маляву за вашего мальчика, – и они с Холодом высадили плечами дверь.

Перед ними возникло испуганное лицо крепыша в фирменной варенке. Его рука потянулась к стволу в наплечной кобуре, но Холод из-за спины Могилы выстрелил ему в грудь. Крепыш, отброшенный выстрелом, завалился на спину, боковая дверь распахнулась и в коридор выплыл тучный амбал в кожаном пиджаке с куском краковской колбасы в зубах и стаканом в руке, который он резко бросил в Могилу и выхватил из кармана ТТ.  Уворачиваясь, Могила завалился на спину и, падая, прострелил амбалу коленку. Тот упал на бок, где его тут же отыскали две пули Холода. Из оставшихся дверей подвального коридора на выстрелы начали выскакивать люди, причем с оружием. В сторону Могилы и Холода полетел рой свистящих пуль. Холод отскочил за какой-то железный шкаф и затащил за собой Могилу. Быстро оглядевшись по сторонам, он увидел тубы центрального отопления, после чего выхватил пистолет у Могилы и с двух рук расстрелял их. Коридор наполнился струйками шипящей воды и паром. Ошарашенные люди, не долго думая, начали вслепую стрелять, причем почему-то друг в друга. Холод приподнял Могилу и они рванули к выходу. Напоследок Холод развернулся и зашвырнул в этот паровой туман гранату...

 

* * *

 

БМВ Кабана остановилось на светофоре. Вообще Кабан этого не делал, но сейчас у него между ног прилипла какая-то шмара, которую он обещал сделать певицей, а пока вместо микрофона вручил свою пиписку – репетировать. В это время с двух сторон его зажали две "восьмерки". Кабан расплылся в улыбки в предчувствии того самого, что сейчас начали называть оргазмом. Стекла "восьмерок" опустились и Холод с Максом, недолго думая, изрешетили "бэху" вместе с Кабаном. Ничего не понимающая шмара подняла лицо и, увидев голову Кабана, залитую кровью, истошно завизжала, забыв выпустить больше не нужный Кабану "микрофон".

 

* * *

 

– Слышь, – Валек осторожно цеплялся за черепичную крышу, – и чё, вот это, – он показал Холоду сверток, – опустим в трубу и всё?

– Ты лучше не греми, давай потише, люди уже спят, – Холод взял у него сверток и примотал к нему веревку, – так, метра три с половиной хватит, надо чтобы он видно не было. Здесь, Валя, полтора кило чистого тротила. Зажжет Витюша камин и всё! Ты только давай аккуратно, чтобы не перебудить никого.

– Тоже нашел Карлсона!  Я летать не умею, – Валек поморщился, – а потом, зачем ему камин? У него дома вон ОГВ стоит. Камин – это вообще понты! Чё, он вот этот вот сундук согреет что ли?

– Согреет, – усмехнулся Холод, – Могила кусок трубы аккуратно выковыряет и не будет у Витюши ОГВ, зазябнет Витюша, пойдет, дровишек нарубит и камин затопит. Всё, давай, – Холод опустил в трубу сверток с веревкой.

Они аккуратно спустились с крыши и тут им навстречу выскочил грозно рычащий черный терьер.

– Слышь, это чё? – Валек спрятался за спину Холода, – захавает он нас сейчас, демон этот.

Рычащая собака приближалась к ним. Недолго думая, Холод снял с ноги кроссовок и кинул его подальше со словами "Взять!" Собака, радостно вильнув обрубком хвоста, побежала в сторону улетевшей обувки, а Холод на одной ноге и Валек допрыгали до забора и перелезли через него. Прибежавший пес принес кроссовок и, радостно залаяв, начал смотреть по сторонам.

– Чё лаешь, баран? – вышел на крыльцо Витек со своим другом и закурил. Пес побежал навстречу хозяину и положил у его ног кроссовок, – чё это за дерьмо? – Витек пнул обувь ногой, – хуйню какую-то носишь, лучше бы бабки носил или барсетки там с бабками, – Витек заржал, – слышь, Фома, такой прикол был, конкретный. Белкины пацаны раз буля дразнили. Они его барсеткой раздраконили, а там бабло с точек. А забрать у него стремно! Там пасть, атмосферы на...! В общем, скакали они за ним часа два, и колбаску предлагали –  он рычит, а потом вообще от них свалил. А прискакал – колбасу захавал, а барсетки нету. Були-то они тупорылые, не помнят где чё закопали. Ну, короче, Белка приехал, а они все раком ползают, барсетку разыскивают.

– И чё, нашли? – Фома поднял рукой кроссовок.

– Ну типа того. Ну там "пятнаха" была, ну он половину и пожевал чуть-чуть. Ну в общем, пацаны попали. Чё ты это дерьмо взял?

– Да не сказал бы я, что это дерьмо, "Адик", последняя модель, там с этими, с супинаторами.

– Сам ты тупинатор, – засмеялся Витек, – ты знаешь сколько у меня тут дерьма набросано? Мы на той неделе с пацанами так забухались, что не только кеды, головы потеряли, полночи по бутылкам палили и соседям, а потом баню еще сожгли, – Витек показал на обугленные перекрытия. Чё-то зябко, и дома не лучше. Пойдем что ли, камин затопим? А ты вон, – Витек посмотрел на собаку, – бегай, барсетку с бабками ищи, ты вон какой волосатый, у тебя шуба похлеще чем у Люськи моей, норковая.

 

* * *

 

Тея вышла на крыльцо и встала за спиной Холода, который сидел на ступеньках с потухшей сигаретой и смотрел куда-то вдаль. Она поймала себя на мысли, что ей снова хочется понять, где он сейчас. Когда она мыла посуду на кухне, она видела в окошко, как меняется его лицо. То он чему-то улыбался, то наоборот, хмурился и становился очень серьезным. Казалось, он видел какие-то тени, тени своего прошлого, и находился сейчас среди них. Она до сих пор не могла понять этого человека. Вначале ей было его жалко… Потом, после того, как она увидела, как он убивает, ей стало страшно. Но не за него, а скорее за себя. Она увидела, как заразен азарт, с которым он отстреливает пускай даже очень плохих людей. Потом на смену пришла тревога, когда они бежали из города. Но тревога исчезла с его словами «Надо переждать». Переждать означало жить. Потом она поверила ему. Не громким словам и пустым обещаниям, которых она уже наслушалась в своей жизни… Поверила его молчанию и поняла, что не хочет никуда его отпускать, потому что рядом с ним кипит жизнь. Пускай эта жизнь незнакомая, опасная и даже немного чужая, но все-таки это была жизнь…

– Присаживайся. Чего стоишь? – Холод повернулся и посмотрел на нее своими стальными глазами.

– Долго мы будем ждать? – спросила Тея, присев рядом.

– Обычно я говорю «как фишка ляжет», – улыбнулся он, – а здесь фишек нет. И ложиться им некуда.

– Ну значит ладно, – ответила Тея.

– Что «ладно»?

– Будем сидеть и ждать.

Холод повернулся, посмотрел в ее глаза и увидел в них какой-то странный свет. Наверное, это и есть надежда. Не понимая зачем, он обнял ее и как-то неуклюже поцеловал. И тут вспыхнул костер. Он, забыв про боль от ран, поднял ее на руки и, не разрывая поцелуя понес на второй этаж мимо Кирилла, который громко храпел в обнимку с погасшим ноутбуком.

В голове крутились мысли – может быть это ошибка, может не стоит этого делать? Но когда они упали на кровать, и ее губы продолжали отвечать ему, а их руки и тела переплетались, он уже гнал от себя эти мысли. Ведь они оба хотели этого. И им обоим это было так нужно…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

ЛЕТО, КОТОРОЕ СБЕЖАЛО В ОСЕНЬ

 

Запутался ветром среди голых веток

Напуганных белых берез,

Ты, запертый в клетку, сидишь на таблетках,

Подальше от неба и звезд.

Больничные стены хватают за вены

И тащат обратно в кровать,

Но ты их ломаешь, сбегая из плена,

Туда, где умеют любить и дышать…

Опять и опять…

 

Осень 2010 года

– Ну здравствуй, братец, – Тея посмотрела на сильно повзрослевшего и изменившегося Кирилла, – вот значит каким ты стал…

– Вот прям и жду продолжения, что как был дураком, так и остался. Нет, систер, поумнел. Пришлось… Когда отца не стало. Конечно, почудил. Но так… недолго и не сильно. В основном прошелся по алкоголю и женщинам, минуя запрещенные препараты. А потом проснулся и понял, что надо жить. А жить-то уже не на что было. И пришлось вспоминать то, что забыл или не знал. Понял, что в Карелии мои врожденные навыки и природное обаяние уже примелькались среди мужей моих подружек и тогда поехал в Питер. Был соблазн к дружкам старым обратиться, но переборол. Устроился в одну интернет-контору. Они там разработкой сайтов занимались, а я ж всегда креативностью отличался, – Тея усмехнулась, а Кирилл, будто не заметив, продолжил, – ну поначалу годик побултыхался и на берег выплыл. Дышу уже, как видишь, уверенно, – он обвел себя рукой, – а ты, я так понимаю, Марк, – он посмотрел на вошедшего в дом ребенка, – ну здравствуй, племянник. Мама не рассказывала про дядю дурачка?

Марк засмеялся и отрицательно покачал головой.

– Ты зачем звонил? – оборвала его Тея, – мы же договаривались, по пустякам ни-ни.

Кирилл заговорщицки улыбнулся Марку и поднес палец к губам. Тея все поняла и сказала:

– Марк, сходи в машину, неси сюда сумку с продуктами.

– А шоколадку уже можно? – малыш склонил голову на бок и посмотрел на Тею.

– Можно, – ответила она.

– Хитрый он у тебя, – усмехнулся Кирилл, – весь в папу, видно.

– Зачем позвал? – перебила брата Тея. Что опять случилось? В чем такая срочность? Ты знаешь, Кирилл, мы не очень хорошо расстались, и, если ты опять что-то натворил – это твои проблемы. Ты уже большой мальчик. И я тебе ничем помочь не могу.

– Натворил, систер, еще как натворил, – Кирилл вытащил из-под кровати большую спортивную сумку и бухнул на стол.

– Что это? – посмотрела на него Тея.

– А ты открой, – лицо Кирилла стало хитрым и загадочным.

Тея потянула молнию…

– Что это? И откуда? – в ее глазах стало зелено от тугих пачек долларов, заполнивших все пространство сумки.

– Это наше с тобой будущее, систер. И его между прочим тоже, – он кивнул в сторону Марка, который шел к машине, по пути пиная ногами листья, – это наша компенсация за то, что мы потеряли. Называй это наследством, подарком судьбы… Неважно. Я зову это шансом начать все заново и забыть то, что было. Я называю это «заслужили»! А на вопрос «откуда» –  отвечу скромно. Помнишь ноутбук Хирурга? – Тея кивнула, – так вот, я его все-таки вскрыл. Теперь это наше, систер. Половина твоя, половина моя!

 

* * *

 

Лето, 2004 год.

– И зачем ты меня сюда притащил, Абраня? – седой крепкий старичок изучал Абрама, который не знал, куда деть свои глаза, – могли бы где-нибудь в лесочке воздухом подышать. Погода вон как хороша! Вот только клещей много вокруг. Тебя как, дружок, клещи не беспокоят? А меня очень, – старик не дождался ответа, – и все-таки в леске надо было. А тут вон какие хоромы, – он обвел взглядом дорогой ресторан.

– Ну, я подумал, мы бы покушали, да заодно и поговорили бы, – Абрам махнул рукой, и официант стал ставить на стол дорогие холодные закуски.

– Кушают, Абраня, дома, а здесь так… жрут или хавают. Давай, говори, зачем мне такой путь нелегкий проделать пришлось?

– Да ты выпей, закуси, – засуетился Абрам и схватил запотевший графин с водкой, – а потом уже и о делах.

– Дела по-трезвому решают, Абраня. А я так понимаю, – старик посмотрел на официанта, несущего зажаренного молочного поросенка, – базар у нас с тобой долгий будет. А я базаров долгих не люблю. Так что давай, выкладывай.

– Ладно, – Абрам закусил пухлую нижнюю губу, – мне деньги нужны. В долг.

– Задолжал кому? Аль проигрался? – старик изучающе смотрел на Абрама, – и сколь много?

– Да не, там непонятка одна вышла. Сейчас разрулим все, выкружим и я тебе с процентами все верну. А надо мне вот сколько, – Абрам налил водку в серебряную стопку, залпом опрокинул ее, взял салфетку и написал на ней сумму, словно стесняясь произнести такую цифру вслух.

– Эко ты гулевой! – засмеялся старик, – и с чего ты решил, что у меня такие средства есть? А потом, что это: «разрулим», «выкружим»? Что ж вы все такие крученые, как веревки? Не понять, за какой конец дернуть. Как же раньше просто все было!

– Но сейчас не «раньше». Уже лет сто как. Если крутиться не будешь, то и бабки мимо пролетят, – Абрам зацепил серебряной вилкой с тарелки с золотой каемкой кусок осетрины, – деньги лежать не должны. Они работать должны. Иначе это не деньги, а пыль вовсе.

– Что ж ты тогда у меня, у старика, пыль-то просишь? Или я по-твоему сейчас жопой трясону и насыплю тебе что ли? Ты на это намекаешь? – старик засмеялся, – ну есть у меня деньги, Абраня, – но мы их годами собирали. Не трогали – вдруг край когда будет? Это наши деньги, общие, вот у общества и надо спрашивать, а не у меня.

– Но ты же все решаешь, – Абрам выпил еще.

– Да вот смотрю я на тебя, Абраня, и что-то у меня ничего не решается. Ты в это общее копейку внес, а сто рублев просишь. А разве мы вас не поддержали тогда, в девяностые, когда вас беспредельщики щемили? Не, Абрань, дорогой, – глаза Абрама стали злыми, – не, Абрань, не поддержали. Вы в штаны сыканули и выбрали тех, кто посильнее. Это здесь вы гусями копенгагенскими ходили, а там, за проволокой, сыкотно всем было. Там мир другой. Там не все кулаки решали. Там с людьми уметь говорить надо было. И чтобы эти люди слушали. А кто б вас там слушать стал? Вот ты, кто по жизни был? Правильно. Торгаш. Вот и сторговался себе. А теперь ты вор. А вор, он свои проблемы сам решает. Я никогда ни о чем не просил. Вы сами ко мне пришли. И до сих пор ходите. Особенно когда пятки жгет… В долг, говоришь?

– Да если бы не припекло, я б к тебе не пошел, – скривил лицо Абрам, – просто край, как надо.

– А ты у своих дружков шалопутов попроси. Они ж все сейчас вроде бизнесмены, делами большими ворочают.

– А просил уже! У них все в деле. Я верну. Все верну. Быстро. К кому мне еще идти за бабками? К мусорам что ли? Я к своим пришел.

– Во как, Абрам, – покачал головой старик, теперь мы с тобой свои. Вспомнил! То ни здрасьте, ни до свиданья, то прям родичи близкие.

– Знал бы – не стал… – поморщился Абрам.

– А ты что, не знал, родимый, что ты к Иуде деньги пришел просить? – старик засмеялся и поднялся из-за стола, – знал и пришел. Ну, спасибо тебе, Абрань, за прием теплый. А денег? Дам. Подъедет к тебе мой человек и даст. Только смотри, отвечаешь ты за них перед общим, а спрашивать, если что не так, с тебя я буду. И ты слышал – как. Давай, Коля, такси лови, поедем отсюда, – он посмотрел на помощника, который как статуя стоял за ним, не проронив ни слова, за все время беседы, – ох уж эта Москва… Суеты в ней… Было много, а еще больше стало.

 

* * *

 

Голова Теи лежала на его плече. Она гладила его по груди и слушала, как бьется его сердце, а он накручивал на палец ее каштановые локоны…

– Что с нами будет? – первой заговорила она.

Он посмотрел на нее и вместо ответа едва коснулся своими губами ее губ. У него не было ответа на этот вопрос.

– А разве должно что-то быть? – он притянул ее к себе ближе, – надо наслаждаться тем, что есть.

Тея приподнялась на локте и заглянула ему в глаза:

– Разве ты никогда не думал о том, что будет завтра?

– Иногда я вообще не думал, будет ли то завтра.

Она снова положила голову ему на плечо и аккуратно прижалась к нему, чтобы не сделать больно:

– Я первый раз вижу такого сложного человека. В тебе целый мир, который мне не осилить, как бы я не старалась, – она обняла его и продолжила, – у меня всегда все было просто. Я всегда знала, чего хочу, к чему надо стремиться. Всегда все было расписано, запланировано… И даже когда что-то случалось, мой мир не разваливался. Когда я вернулась после учебы в Англии…

Он тихо рассмеялся, провел пальцами по ее щеке, притянул к себе и снова поцеловал:

– … мечтала оказаться в этой дыре под названием N. и работать в этой сумасшедшей больнице?

На ее щеках заиграл румянец, а в глазах мелькнула искорка обиды.

– Прости, не хотел тебя расстраивать, – прошептал он, слегка задев губами мочку ее уха, – поверь, где-то там, наверху, сидит тот, у которого на каждого из нас свои планы. И иногда он просто позволяет нам думать, что мы всего в этой жизни добиваемся сами.

– И еще у него черное чувство юмора, – ответила она, слегка отстранившись и снова заглядывая ему в глаза, – вот скажи… а ты… чего ты в итоге добился?

– Поймал семь пуль и вот теперь я здесь, с тобой… Видимо, оно того стоило, – он заглянул в ее непонимающие глаза, – ты слишком много думаешь.

– А что я должна делать?

Вместо ответа он накрыл ее губы своими, и, выдохнув: «Просто живи… и чувствуй», притянул к себе. Тея закрыла глаза и снова утонула в водовороте таких сложных и новых для нее ощущений…

 

* * *

 

– Так, давай, Юра, поедем-ка мы с тобой в N. Узнать там кое-что надо, – депутат Наумов залез в черное нутро своего служебного джипа, напоминающего катафалк, – а где Юра? – он не узнал водителя.

– Он отгул взял. Меня Мишей зовут, – ответил улыбчивый крепыш, сидящий на водительском сиденье, – значит в N едем? Это кажется где-то…

– Там, – кивнул Наумов.

– Ну тогда на заправку заедем, – парень завел машину, и они поехали.

По пути Наумов несколько раз пытался набрать номер Теи, но ее телефон молчал. Тогда он позвонил Андрею Николаевичу и услышал сбивчивый рассказ о том, что Тея с братом сбежали из города, а там творятся очень нехорошие дела, и лучше во всем разбираться на месте. Наумов даже не понял, с кем разговаривал по телефону, как и не сообразил, что улыбчивый Миша, подменявший его верного Юру, заправив машину-катафалк, загнал ее на автомойку, отправляя депутата в его последний путь без музыки, цветов и оркестра.

Всю предыдущую ночь он не спал, ругался с женой и накручивал себя, и сейчас даже не обратил внимания на парня в костюме мойщика, который протирал стекло. Последнее, что он почувствовал – был запах эфира. А дальше действия разворачивались уже без его непосредственного участия.

Водитель Миша вышел из машины. Мойщик и еще один низкий горбун притащили два тела в пластиковых мешках для трупов. Мужчина был обычным бомжом, отмытым и одетым по такому знаменательному случаю, а женщина – обычной проституткой, которая словила передоз. Горбун запрыгнул за руль и джип выскочил из Москвы на пустынное в пять утра Горьковское шоссе. А дальше стандартная схема, которую точнее всего описал репортер криминальной хроники в своем репортаже:

«Сегодня, в половине пятого утра, на Горьковском шоссе попал в аварию депутат Наумов. Водитель и находящаяся рядом с ним женщина погибли. По предварительному заключению инспектора ГИБДД, авария произошла из-за отказа тормозов и плохого состояния дороги. Водитель превысил скорость и выскочил на встречную полосу, где столкнулся с КАМАЗом, груженным кирпичом. Водитель и женщина скончались на месте. Депутата Наумова от удара выбросило на обочину, где он умер, не дождавшись скорой помощи, не приходя в сознание от многочисленных травм несовместимых с жизнью. Машина от удара загорелась. По предварительным данным установлено, что депутат Наумов был пьян».

 

* * *

 

– Ну че, Хирург, рассчитаться бы надо, а то, знаешь, пути наши, дорожки, расходятся. Опасно стало. Палево это все.

– Да не вопрос, – Хирург достал из кожаного портфеля бутылку дорогого коньяка, – сейчас депутата помянем, а Абрам как раз пока денежку подвезет, – он разлил пойло по четырем стаканам, – ну что, парни, пусть ему там сверху депутатский гранит не сильно давит.

Парни выпили, а Хирург смотрел, как они вначале покраснели, потом побледнели, и на губах появилась розовая пена. А потом они просто упали и перестали дышать.

В это время, когда они испускали последний вздох, в помещение автомойки зашел Абрам с кожаным «Самсонайтом» в руках. Он испуганно огляделся по сторонам.

– Свидетели, – ответил Хирург на его молчаливый вопрос, – ты деньги привез? – он посмотрел на «Самсонайт» и сам себе ответил, – Привез. Значит сейчас мы, Абраша, уезжаем и учимся ждать.

– Во что ты меня влопатил? – пролепетал Абрам, – что за игру ты затеял?

– Правильную игру, Абраша, – и это не игра, а исправление ошибок матери-природы хирургическим путем. Радикально, – он мотнул подбородком в сторону лежащих мертвых людей, – а для тебя – шанс сделать все правильно на этот раз. Как я сказал, а не как ты решил, – Хирург выдернул из рук Абрама кейс, – пошли. Ехать надо.

– Ты знаешь, у кого я эти деньги взял? – Абрам угрожающе посмотрел на Хирурга, который забросил кейс в ничем непримечательные Жигули седьмой модели, а потом открыл багажник и достал оттуда канистру с бензином, – а мне по барабану. Я же сказал, теперь это моя игра, и больше в ней твоих уркаганов не будет. Мы все исправим.

Через несколько минут баклажановые Жигули отъехали от горящей автомойки с заправкой.

 

* * *

 

– Иуда, а Абрам-то того, – сказал парень, войдя в кухню, где Иуда пил чай с твердыми, как вся его жизнь, сушками, кроша их крепкой рукой.

Парень продолжил:

– Сгорел он на заправке. Видать, какие-то терки у него неудачные были. Хотя все странно. Абрама опознали. Трех других нет. И еще депутат один в этот же день окочурился, на тачке разбился. А еще закон в Думе новый приняли и двух губернаторов посадили. И война началась в этой… как ее… Слушай, Иуда, может нам уже телевизор новый купить, а то старый совсем того…

– А ты, Коля, у меня лучше любого телевизора, – старик загробастал ладонью горсть сушек и хрустнул ими, – а вот Абрам неправильно помер, долгов не отдавши. Не верю я этому жиденку. А посему, Колюня, разошли-ка ты малявы людям, что Абрам не вор, а гнида. И денег из общего крысанул. Если он где прорисуется – пусть его люди накажут. А если сами не смогут – ко мне привезут. Никогда не любил я этих новых, крученых. И собери наших, особливо тех, кто за Абрама слово держал. Кто-то же должен за это ответить.

– Да… лучше бы уж Абраше и вправду сдохнуть, – усмехнулся Коля и собрался уходить, но остановился, – значит, Иуда, телевизора не будет?

 

* * *

 

Холод ехал на машине Теи. Вчера он слышал разговор Кирилла с сестрой, который никак не шел из его головы, несмотря на то, что они говорили тихо. Вернее, говорил Кирилл…

– Ты сними очки розовые, систер! Мы что, так и будем здесь сидеть? Понятно, у тебя там «лав», секс и все такое. Но жить-то надо дальше! Его я как раз понимаю – он бандос, ты хорошая девочка, романтика, шуры-муры, ахи-охи… Он так может тут долго сидеть. Он же говорил, что свалит? И чего? Ты сама мне все о братце старшем вспоминаешь, а этот чем лучше? Развел он тебя, систер, типа он настоящий мужчина, а все говно. Вон, смотри, лапша его у тебя с ушей стекает. Гнать его надо, или самим сваливать. А вообще давно уже пора папаше нашему позвонить. Короче, два дня у тебя, или я сам уже его наберу. Надоел уже этот цирк под скрип кровати…

Холод понимал – они не пара, быть вместе для них опасно. Привыкать нельзя, надо вовремя уйти…

Для начала он забрал деньги в ячейке на вокзале. Дальше он приехал к дяде Гене. Они без лишних слов поняли друг друга.

В конверте у Холода лежали два паспорта и два водительских удостоверения с новыми фамилиями – для брата и сестры. Там же лежала половина денег, две чистые сим-карты, по которым невозможно было вычислить местоположение, и письмо, которое Холод написал в березовой рощице, выкурив за раз пачку сигарет.

 

* * *

 

«Нам с тобой было хорошо, но без меня тебе будет лучше, Тея. Это я убил вашего брата и не хочу, чтобы из-за меня ты потеряла второго. В конверте все для того, чтобы вы смогли начать жить сами больше ничего не опасаясь. Уезжайте. Но обещай мне, если что-то случится, ты запомнишь эти цифры (..........)

Люблю тебя.

Твой Сергей»

 

* * *

 

– Ну вот. Доигрались, – Кирилл смотрел на Тею, – все твоя любовь. Свалил твой уголовник. Тачку забрал и больше не вернется. Короче, звони отцу, систер, пора выбираться. Дети – это всегда проблема. Так что пусть он ее и решает, иначе не хрен нас было столько рожать!

Тея не слушала его и смотрела в окно. К даче подъехали две неприметные иномарки. Кирилл увидел их и побежал наверх за ноутбуком, но было поздно… По дорожке уже шагали два крепких парня, сопровождая старичка в спортивном костюме с потертым пакетом «Икеа».

– Кто вы? – ничего не понимая, Тея вышла им навстречу.

– Вы Тея? – проскрипел старичок.

Она кивнула.

– Это вам Холод передал. Можете больше ни о чем не беспокоиться. Ни о нем, ни о себе. Здесь деньги, телефоны, которые невозможно засечь, новые документы. Одну машину заберете. Она чистая. Он велел передать, чтобы вы уезжали, и никаких вопросов не надо. Пошли, ребята.

Они уехали. Тея стояла посреди кухни с пакетом в руках. Кирилл сначала боязлив выглянул со второго этажа, а потом спустился, держа под мышкой ноутбук, оглянулся по сторонам и выхватил из рук Теи пакет.

– Во! А вот это уже дело! О как сделано! Настоящие! И деньжат нам подкинул нехило так. Короче, систер, давай и мы что ли в расход теперь, как положено у нас, у Наумовых, когда жопу припекло. Тачку себе оставь. А я на автобусе рвану куда-нибудь подальше отсюда, – он рассовал деньги по карманам кожаной куртки и схватил со стола недоеденный бутерброд, – если чего – словимся.

– Телефон возьми, – только и смогла произнести Тея, – позвонишь, если что случится. Его засечь невозможно.

– Да что случится? – усмехнулся Кирилл, – что могло – уже случилось. А, кстати, там походу этот писатель что-то написал для тебя. Письмо в конверте. Давай, систер, не кашляй, – он вернулся, чмокнул ее в щеку и исчез со словами: «Я наберу».

 

* * *

 

Холод стоял и смотрел на океан, который так был похож на его жизнь своими штормами и цунами. В кармане лежал японский паспорт, а на душе было грустно. Он пока еще не знал, почему. Наверное, потому, что сегодня он впервые возненавидел человека, которого любил больше всего – самого себя. Сегодня он понял одну простую вещь – человеком быть сложно, но иногда так хочется… Он закинул за спину рюкзак и начал спускаться с зеленеющей сопки к рыбацкому сейнеру, идущему к берегам Страны Восходящего Солнца…

Солнце спряталось за сопкой, и, стоя на корме, он материл про себя, как только мог, этот проклятый бледно-розовый закат…

 

* * *

 

Тея несколько раз перечитала письмо. Возможно, он прав. Но он не мог просто так уйти! Просто так не уходят! Хотя…, наверное, в его мире нет «просто так». Она понимала, что такие, как он, тоже возвращаются, но только туда, где они оставили частицу себя. Или чтобы отомстить или о чем-то напомнить.

Она вышла из дома, закрыла дверь и спрятала ключ. Теперь она будет учиться жить и чувствовать. Без него…

Тея села в машину и поехала в сторону столицы. Она взяла лежащий на соседнем сиденье телефон. В голове отпечатались цифры, которые были в письме. Теперь она была свободна. Свободна от опеки над младшим братом, который только что, как положено Наумовым, сделал свой выбор. Выбор, о котором он наверняка пожалеет. Но уже на этот раз без нее. В животе и в душе что-то кольнуло. Она набрала домашний номер.

Истеричный голос пьяной мамаши цинично сообщил, что их папочки больше нет, а она с ними нянчится больше не будет, итак всю жизнь ей обгадили. Громко выругавшись, она потребовала от Теи забыть о ней и передать любимому братцу, что он дебил и неудачник, а ей самой вспомнить, что детство кончилось и она уже взрослая. Мать бросила телефон, но забыла его отключить, и Тея услышала бархатный мужской голос: «Ну что, дорогая, завтра похороним твоего старичка и в Испанию? Ты билеты забронировала?»

Слез не было. Обиды тоже. Она все поняла. Человек, которого называли Холод, оказался Сергеем, и он был прав – нами играют. А надо научиться жить и чувствовать. Она резко развернула машину и понеслась подальше от Москвы, пока не зная куда, но уже точно зная зачем.

 

 

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

ОСЕНЬ, КОТОРАЯ НИКАК

НЕ ХОТЕЛА БЫТЬ ОСЕНЬЮ

 

Погас камин, зола и дым

Вернули сырость в этот мир.

Сырые стены, сырость слез…

Спугнув любовь, залаял пес.

Сгоревший мост вас разделил,

Ты здесь одна, он там один,

Вы – берега одной реки,

Но нет в его твоей руки…

 

 

Осень 2010 года.

Тея внимательно изучала довольное лицо Кирилла и сумку с деньгами. Все-таки брат упертый. Но почему-то вся упертость проявляется только тогда, когда его прижали. Теперь Тея испугалась неожиданного появления брата и этих денег. Из-за этих денег у нее нет больше прошлого. А на будущее она в состоянии заработать сама. Она уже научилась жить и чувствовать. А глядя на Кирилла, она не понимала, чему научился он. Прошло шесть лет. Да, он возмужал. Но она слишком хорошо помнила этого маленького капризного ребенка, готового на все, чтобы получить свое…

Вначале она не решалась сказать ему, что погиб отец, боялась его ранить. А когда через год все-таки решилась позвонить сама, поняла, что Кирилла это не сильно-то и волнует. Тогда она рассказала о Марке, на что услышала: «Клево тебе! А папа кто?». Она повесила трубку.

Потом Кирилл позвонил сам, года два назад – поздравить с днем рождения и попросить немного денег. Он покашливал в трубку, и она вдруг вспомнила, что он делал также, когда не хотел идти в школу. И денег не дала. Кирилл обиделся на два года и вот теперь появился. Но почему-то это не было похоже на радостную встречу. Уж как-то очень нервно вел себя Кирилл.

А тем временем в кухню вошел Марк с пакетом, бухнул его на стол, достал оттуда шоколадку и показал Тее. Она кивнула. Не взглянув на Кирилла, Марк убежал, а Тея снова вернулась в прошлое…

 

* * *

 

Лето 2004 года.

Нет, она не перестала думать, но она научилась чувствовать.

Она наугад ткнула пальцем в карту и поехала в новый город под названием М, искренне веря, что хуже, чем в N там точно не будет.

Но, как ни странно, «кто-то сверху» оказался на этот раз к ней весьма благосклонен. Тея почувствовала это сразу, как только въехала в небольшой провинциальный городок, наполненный цветами. Цветы здесь были везде – в клумбах, во дворах, на подоконниках, и даже с балконов свисали разноцветные гирлянды кашпо.

Она сняла уютную небольшую квартиру почти в центре городка и начала жить.

Очень скоро она заметила одну интересную вещь – в городе цветов не было ни одного нормального цветочного магазина! Тея вспомнила, как будучи еще девчонкой увлекалась флористикой, и идея сама родилась в ее голове. Местные тетушки сначала посмеивались, проходя мимо только что открытого Теей салона «Карнавал цветов», и… проходили мимо. Но Тея не отчаивалась. Постепенно самые любопытные стали заглядывать «просто посмотреть» и спросить «зачем», и незаметно в городке появилась новая мода – на дни рождения, свадьбы и даже на первое сентября заказывать букеты у Теи. Идя с девушкой на первое свиданье, молодые люди готовы были на последние деньги купить маленький нежный букетик, точно зная – это половина успеха.

Первое время она часто вспоминала N, и ей становилось грустно. Там не было цветов, строгих, но не задающих лишних вопросов одиноких тетушек-соседок – уж кому, как не им знать, что такое разбитое женское сердце, – но тогда там был он, и эти бесконечные лунные ночи, которые она проводила у его кровати, держа за руку.

А вскоре Тея получила ответ на самый главный вопрос, который не давал ей покоя – для чего суждено было переплести их судьбы, а потом так больно все оборвать? В тот день она узнала, что у нее будет ребенок. Она не испугалась. И даже не удивилась, будто всегда чувствовала, что будет так. И в ее сердце зажегся маленький лучик надежды: «Такие, как он, возвращаются только туда, где оставили частицу себя».

Время шло. Тея открыла еще один «Карнавал» и задумывалась о третьем. Она научилась жить сама.

Малыш рос и все больше напоминал его… Тот же нос, те же губы, такая же ямочка на щеке. Но главное глаза… Только в отличие от его, в глазах мальчика плясали озорные чертята, и Тея очень надеялась, что в них никогда не появится эта холодная сталь и бесконечная грусть.

Её маленький цветочный мир рухнул, когда раздался звонок от Кирилла. Она смотрела на мигающий экран телефона и понимала – как раньше уже не будет.

Уезжая, она остановилась на центральной площади возле фонтана, который уже не работал, и с грустью бросила монетку, которая звякнула, ударившись о дно неработающего фонтана и закрутилась… «Прямо как вся моя жизнь – падаешь, а потом крутишься», – грустно подумала Тея.

Она никогда не бросала монеты, когда уезжала из Москвы, тем более в пустые фонтаны, но всегда возвращалась…

 

* * *

 

Кирилл соврал Тее. Ну не то, чтобы совсем соврал, а просто о многом умолчал. Так он делал всегда. Так он привык. Для начала, ни на каком автобусе он не поехал. В новую жизнь он решил отправиться хоть и не на новом, но все-таки БМВ. Когда он в нее, в ту самую жизнь, въехал, первым делом он сменил имидж, как всегда, не задумываясь о внутреннем содержании. Поэтому, откушав местных деликатесов в самом модном баре города П, что в Карелии, он оказался в своей дорогой съемной квартире с евроремонтом со взрослой замужней женщиной. Проведя с ней несколько ночей и оглядев себя в зеркало, он понял, что в его жизни не хватает фитнеса, и отправился в спортзал, где тут же влюбил в себя замужнюю тренершу. Потом появилась замужняя директриса элитного винного магазина, замужняя хозяйка бутика и салона «VIP-иномарки на прокат». Потом еще кто-то… Кирилл уже не помнил. Для всех он рассказывал одну и ту же историю: он – писатель, приехавший из столицы в провинцию в поисках вдохновения. Каждую из этих женщин он обещал сделать главной героиней своего романа.

О смерти отца он узнал из какого-то криминального репортажа, рассказывающего о современной политике, но почему-то совсем не расстроился. Кирилл вообще не расстраивался, особенно когда деньги приятно хрустели у него в кармане. Зато расстроились мужья всех любимых женщин столичного писателя, причем одновременно, и по провинциальной традиции, разбив сначала лица своим вторым половинам, взялись за Кирилла.

Не надеясь ни на кого, Кирилл тупо сбежал и оказался в городе на Неве с уже новой историей. Но культурные ленинградские женщины побаивались напора нагловатого москвича. Пару раз, не добившись своей цели, Кирилл все-таки задумался о будущем. Тем более денег становилось все меньше.

Он снял комнату в огромной питерской коммуналке со странными соседями, продал БМВ подросткам, до сих пор играющим в «Бандитский Петербург» и познакомился в интернет-кафе с умным, но слегка припудренным парнем Ёжиком.

Ежик был обычным компьютерным гением. Но вся его гениальность сводилась к одному – по-легкому срубить бабла. Ежик, как и положено всем гениям, был странным и немного замкнутым, и Кирилл, со своей напористой креативностью стал в их тандеме генератором идей, правда не всегда удачных.

Для начала они открыли брачное агентство, где Кирилл, неплохо знающий иностранные языки, выдавал себя за успешного иностранца и «окучивал» несчастных русских женщин, мечтавших о заграничном принце. Но контору скоро закрыли.

Потом был интернет-магазин, шоп-туры в Швецию и Финляндию… Пока однажды Ежик, отсиживаясь у Кирилла от ушлых сотрудников питерского отдела МВД «К» и страдая от скуки, не «хакнул» ноутбук Хирурга.

Разобравшись с паролями и принципом действия всей этой схемы, он радостно сообщил Кириллу, что знает, как обналичить сумму, которая пока не известна.

Несколько дней подряд они вручную изготавливали дубликаты банковских карт из Албании, Турции, и Арабских Эмиратов, привязывали к ним несуществующие виртуальные счета и, обналичивая их, были весьма удивлены огромному количеству денег, которое не помещалось в большой спортивной сумке. То, что не поместилось, Кирилл с легкостью отдал Ежику. А потом у Кирилла запоздало проснулась совесть. Тогда он и набрал Тею. Телефон, оставленный Холодом, он давно потерял, поэтому позвонил с телефона Ежика, который тот использовал для ночных чатов и бесед в социальных сетях.

 

* * *

 

– Ну что, Абраша, к тебе вернулась удача, – Хирург зашел в прокуренную комнату, где пахло дешевым алкоголем и потом дешевых шлюх, – прорисовались наши денежки!

Абрам поднял с грязной подушки тяжелую с похмелья голову и непонимающе посмотрел на Хирурга, а тот продолжил:

– Давай, танцуй свои «Семь сорок». В Питере они! Обналичили деньги через несколько счетов. Есть фотография с банкомата, с камеры. Наш клиент! Изменился, но он, журналистик, – хищно оскалился Хирург, – жертва аборта, блять. Потом телефон сработал. Вначале один баклан рассказал каким-то дружбанам в соцсетях, что сорвал большой куш и уезжает на Ямайку, по случаю чего закатывает вечеринку. Потом с этой карты был звонок на закодированный номер. Мои умельцы пробили и вычислили местоположение абонента. Он двигался в сторону Москвы и замер где-то в Подмосковье в районе старых посольских дач. Так что всё! Попались, птенчики! – Хирург похлопал в ладоши. Так что собирайся, Абраша, поедем премию получать.

– Сколько лет прошло, – процедил Абрам, – а оно мне надо? Жизнь и так под откос. Меня же больше нет, Хирург. А из тех, для кого я есть, меня каждый завалить мечтает. Уехать подальше? Да это гонево! Покаяться и вернуть – все равно сдохнуть по итогу. Для чего мне эти бабки нужны? Шлюхами и пойлом ты меня и так обеспечишь. А чего еще таким, как я, надо?

– Да не депрессуй ты, Абраша, – Хирург похлопал его по плечу, – я ж Хирург! Мы с тобой все поправим. Старое отрежем, новое пришьем, и как будто в сказке, снова заживем! – он потряс Абрама, – давай уже, собирайся.

 

* * *

 

– Кирилл, – Тея уложила Марка спать и спустилась вниз, где ее братец, сидя у камина в кресле-качалке, пил самбуку прямо из горла и курил сигару, – я думаю, тебе с этими деньгами лучше уехать. Мне они точно не нужны.

– Вот как значит, да? – Кирилл затянулся сигарой и сделал большой глоток из бутылки, – чтобы братец ни сделал, он все сделает не так. Наверное, потому, что братец глупый! А систер что, не понимает, что он это ради нее сделал?

– Кир, – Тея его остановила, – ты же знаешь, что это за деньги, за них столько людей убили.

– Ой, давай вот только сейчас не будем о морали говорить, – Кирилл поднялся, – деньги вообще аморальны. Но без денег мы говно, систер. А с деньгами мы свободны.

– Эти деньги хуже говна, Кир, – разозлилась на брата Тея.

– А знаешь, систер, они не пахнут, – Кирилл вытащил из кармана стопку купюр и понюхал, – вообще ни разу не пахнут! Поэтому мне срать! Считай это компенсацией за те шесть лет, что мы так дерьмово жили.

– Я нормально жила, – перебила его Тея, – а как ты жил – это твои проблемы.

– Во! Мы теперь еще и проблемы разделили! А не с твоего ли бандитика они начались, которого ты зачем-то лечить решила? Любовь у нее, видите ли, случилась! Вон оно, дитя твоей любви, спит мирно. Что, рассказываешь ему сказки, что его папа космонавт или летчик?

– А это тебя не касается, – Тея с ненавистью посмотрела на брата, – вспомни лучше, с чего вообще все началось, а точнее с кого… Что потом с отцом случилось…

– Вот только не надо меня во всем винить, я сам знаю, где накосячил, а то дойдем до того, что не надо было вообще меня рожать! Это предки во всем виноваты! Они мне даже подумать не давали, и все делали за меня. Решали, с кем мне дружить, где учиться… Недобдели за старшим и давай за счет младшего ошибки исправлять! А я и привык так жить, потому что другой жизни не видел! Но сейчас я поумнел, знаешь ли. Я уже взрослый, систер! Теперь я сам за себя все решаю! Прожил же я как-то эти шесть лет без чужой помощи!

– Если ты уже такой умный стал, – Тея уже успокоилась, – вот ты завтра возьмешь эти деньги и уедешь с нашей дачи раз и навсегда.

– Между прочим, это и моя дача, – Кирилл снова потянулся к бутылке, – тебе нужно – ты и вали. А мне и тут нормально!

 

* * *

 

Хакер Ежик остановил такси и, озираясь по сторонам, влез в него. Назвал водителю адрес в Озерках и облегченно выдохнул. Последние два дня он чувствовал себя не в своей тарелке. Началось все со странных звонков на телефон. На том конце трубки кто-то молчал и хрипло дышал. Проведя бессонную ночь на квартире, он решил сбежать к своей очередной подружке. Но пока он шел по Невскому, каким-то особым чутьем почувствовал, что тонированная «девятка» следует за ним повсюду. Он забежал в колодец проходного двора и попытался скрыться. Там же, сидя в парадном, выкурил несколько сигарет, вытащил симку из телефона и сломал ее. Потом, немного подумав, сломал пополам и сам телефон. Ночь он провел, обнимая сумку, в зале ожидания Московского вокзала. На утро хотел взять билет, но кассирша слишком пристально рассматривала его фальшивый загранпаспорт. Нервы сдали, и Ежик побежал. Зашел в интернет-кафе, вышел в сеть и понял, что все его аккаунты в соцсетях, даже запасные, заблокированы.

В салоне сотовой связи он купил новую трубку, но знакомые номера не отвечали. По телефону-автомату он набрал домашний номер своего институтского друга, проживающего в Озерках, и тот согласился его приютить на несколько дней. Питерской темной ночи Ежик дожидался в каком-то кинотеатре, просматривая ретроспективу итальянских фильмов шестидесятых годов. Такси остановилось возле неприметной пятиэтажки. Ежик расплатился и направился к подъезду, но вдруг возле него на скорости остановился тонированный микроавтобус. Ежик не успел понять, как оказался в нем, прижатый к холодному и грязному полу. На голову Ежику наступил грязный ботинок из крокодиловой кожи.

– Ну здравствуй, Петя Ежов, нехороший человек, который без спроса берет чужое.

– Кто вы? Вы из милиции?

– Конечно! Прям из нее самой! А ты, Петя, видимо еще и дурак.

– Что я сделал?

– Тебе же уже сказали.

Машина остановилась и Ежика выкинули на какой-то пустырь.

– Ты Ваню-дурачка отключи. Деньги где? – вслед за Ежиком из машины вышел Хирург и с размаху ударил Петю ногой в живот.

– Там! Там! Все в сумке! Я только немного потратил!

Крепыш из машины швырнул к ногам Хирурга сумку. Тот открыл ее и присвистнул:

– Ничего так ты, Петя, «немного» потратил! Кто тебе счета велел вскрыть? – и второй удар обрушился Пете на голову.

– Тимур, друг мой, – защебетал Ежик, размазывая кровь по лицу, – у него ноут был. Я вскрыл, а там счета. Он все забрал, а со мной поделился просто.

– А ну-ка смотри сюда! – Хирург вытащил из внутреннего кармана пальто фотографию молодого Кирилла, – он?

Ежик быстро закивал.

– А эту ты видел? И вот этого?

Петя уставился на фотографии красивой девушки и парня со стальными глазами.

– Нет, точно нет. Этих не видел. Мы с Тимуром только год работали.

– Людей вы кидали, а не работали, – Хирург аккуратно сложил фотоснимки обратно в карман, – с кем он общался?

– Я не знаю. С бабами только какими-то и со мной.

На голову Ежика обрушился еще один удар.

– Звонил он кому-нибудь? – Хирург сверлил Ежика глазами.

– Да, да, звонил. Бабе какой-то. Говорил, что встретиться надо на даче какой-то в Подмосковье. А потом уехал. Дня три-четыре назад. Я больше не знаю ничего. А деньги я верну. Отпустите. Я отработаю.

– Слушай, – Хирург повернулся к парню, сидящему в машине, – у нас, кажется, один фриц роговицу просил новую? – тот утвердительно кивнул, – слушай, Ежик, а зрение у тебя хорошее?

– Не, минус пять, я просто линзы ношу, – испуганно ответил Ежик.

– Вот не повезло тебе значит. Не отработаешь. Так и умрешь должным.

И в висок Ежика воткнулся скальпель.

Хирург постоял над телом и резюмировал, глядя на расплывающуюся лужу крови:

– Жалко, мозги новые не пересаживают, а то столько идиотов страдает, которые знают, что такое хорошо, а что такое плохо, а думать не умеют. Так что прощай, Петя Ежов.

Хирург повернулся к сидящему в машине рядом с водителем заросшему пареньку в кепке:

– Сигнал не пропал?

– Нет. Четко идет, – утвердительно ответил тот.

– Ну тогда поехали, – Хирург поднял сумку Ежика и залез в машину.

 

* * *

 

Тея стояла на крыльце и думала – не слишком ли резко она поговорила с Кириллом, по привычке его оправдывая. Ведь это все-таки ее младший брат, которого она всю жизнь защищала и жалела. Чашка с кофе уже остыла. Она уже собиралась зайти в дом, но почувствовала, как стальная рука сдавила ее горло, а в затылок уперлось холодное дуло пистолета. Чашка выскользнула из рук и разбилась о ступеньки крыльца.

– Так, дамочка, без глупостей. В доме есть кто?

Тея закивала.

– Тогда лучше не шуми.

Крепкая рука втащила ее в дом и швырнула на диван. Она испуганно смотрела, как дом наполняется чужими и очень опасными людьми.

Вначале они вытащили ревущего Марка, потом выволокли и бросили на середину комнаты окровавленного Кирилла и его сумку с деньгами.

– Ну вот, знакомься, Абраша, – Хирург обратился к сгорбленному мужичку в потертой кожаной куртке, – брат и сестра Наумовы. И еще кто-то маленький и напуганный, – Хирург в кожаной перчатке потрепал по щеке шмыгающего носом мальчишку, – и сейчас расскажу я ему одну интересную сказочку, как Кощей Бессмертный, Марья Искусница и Иван Дурак царя Додона обокрали, перебив его тридцати трех богатырей. Кстати, а где наш Кощей? – Хирург перевел взгляд на Тею.

– Он давно уехал. Я не знаю, где он, – резко ответила она.

– А вот знаешь, охотно верю. Кощеи они такие. Бессмертные, но не идиоты. Поэтому они в Емелю превращаются, и как жареный золотой петушок их клюнет – на печку и на соскок от греха подальше. Ну, впрочем, тут нашей сказочке и конец. Нашел Додон свое злато-серебро, – Хирург нагнулся и расстегнул сумку, – все, до последней монетушки, – он покопался в сумке.

– Хирург, цирк заканчивай, – перебил его Абрам, – забрал – поехали, не трогай их. Тут ребенок.

– А! Вот! Забыл! – не унимался Хирург, – есть у нас еще один персонаж. Тоже Иванушка. Только не дурачок, а козленочек. Или козлик отпущения, который решил, что царь Додон очень злой. А царь-то он честный и добрый, – он посмотрел на ребенка и выстрелил Абраму в колено.

Марк вздрогнул и зажмурил глаза, Тея громко вскрикнула, а Кирилл от страха вжался в пол окровавленным лицом. Но вторая пуля ударила ему в руку:

– А это чтобы Иванушка дурачок умным стал и чужое больше не трогал, потому что…, – Хирург достал из кармана телефон, – сейчас сюда прилетит трехголовый Змей Горыныч со своими Соловьями Разбойниками, – Хирург посмотрел на корчащегося Абрама, – и сам решит, что с этим бременским квартетом делать. А все потому, что Иванушка второй козленочком был всегда и воровал у царя Додона не меньше Иванушки дурачка. Да, Абраша? – спросил Хирург.

– Да, Хирург, не наебешь – не проживешь.

– Правильно. Вот такой у нас квартет и вышел. Царь Додон все делал, а Иванушка козленочек все на теток нехороших спускал и пиры с яствами закатывал, а царю Додону говорил, что обманули его нехорошие люди и дали мало. Поэтому не будет царь Додон ручки марать. Не царское это дело.

Хирург набрал номер:

– По поводу Абрама. Да. Здесь он. Как я и говорил. Адрес точный записывайте. Деньги у него лежат, – Хирург нагнулся к сумке, достал несколько пачек стодолларовых купюр и швырнул их на Абрама, – это я с вами рассчитался. А за свое сами его трясите. Полезете меня искать – пожалеете.

Он положил телефон в карман и выстрелил Абраму во вторую ногу:

– А это чтобы козленочек далеко не ускакал. Но тут, если что, Марья Искусница есть, она обоих братьев и перевяжет. Пошли, парни. Им бежать больше некуда. Баба, ребенок и двое стреляных. Машину их только заберите. Счастливо оставаться, – Хирург оглянулся на Марка, – да… а на папу он похож. Жаль. Хороший материал пропадает.

 

* * *

 

Когда они уехали, Тея схватила Марка и прижала к себе, словно пытаясь спрятать. Но на полу громко стонал брат. Окровавленный Абрам даже не шевелился. Тея посадила Марка на диван, рванула со стола скатерть и попыталась перевязать раздробленную руку брата, но в этот момент ее за ногу схватила рука Абрама.

– Бросай его. Хватай мальца и беги. Ты даже не представляешь, кто сейчас сюда приедет, – он закатил глаза, – беги подальше отсюда.

– Нет! Тея, не слушай его, – впервые за много лет Кирилл назвал ее по имени, – я в норме. Сейчас поймаем попутку и выберемся, – Кирилл попытался подняться.

– И куда это, милые мои, вы собрались?

На пороге стоял похожий на гриб старичок.

– Привет, Абраша. Сколько лет, сколько зим. А это, я так понимаю, те самые люди, из-за которых тебе столько лет прятаться пришлось.

– Это все Хирург. Он подставил, – прохрипел Абрам.

– Да я знаю все. Он мне отзвонился. И ты думаешь, я ему поверил? Ни капли, – усмехнулся Иуда, – но к тебе, Абраша, у меня доверия еще меньше. Не он у меня деньги брал, а ты. Спросят люди – так ты кругом виноватым окажешься. Деньги скрысил, в бизьнес сомнительный вдарился, сообщество все подставил. Тебя даже слушать не будут. А для начала надо деньги вернуть. Много денег, Абраша. То, что из общего. У тебя есть эти деньги, родной? Нету. А теперь с тобой, – он посмотрел на Кирилла, перевязанного скатертью, – ты прям как Щорс, комиссар красный, знаменем перемотанный. Я так понимаю, это ты у них деньги украл. Вор, который у вора украл. Попал ты, дружок. И те деньги вернуть надо.

– Я найду, – вмешалась в разговор Тея.

– А ты, девочка, лучше дитя уведи, когда мужские разговоры разговариваются, и не лезь в них.

– Это брат мой. Я найду деньги…

– Боюсь не найдешь. Он сам даже не знает, сколько украл. Так, родимый? – Иуда пронзительно посмотрел на Кирилла, – и вообще все ваше кино мне не нравится. Много в нем не по сюжету. Неясно, кто из вас хитрее. Поэтому и верить никому не хочется. Чтоб ты друганов Абрашиных завалил? – Иуда сел на стул, – я ни за что в это не поверю. Там зверье было. Без принципов и без жалости.

– Это не я, это…

– Да, это МЫ сделали, – остановила брата Тея.

– Девочка, ну зачем взрослому человеку врать? Еще и при ребенке. Чему он научится? И так, поди, нагляделся тут… Подь сюда, малой.

Марк, почему-то совсем не испугался. Он слез с дивана и подошел к Иуде. Тот пристально посмотрел на него и погладил свою окладистую бороду:

– Кого-то мне этот малец напоминает, – Иуда взял Марка за руку, – ты ж большой, смелый, – мальчик кивнул, – тогда мамке своей скажи, что я ничего плохого вам не сделаю. Тебе она поверит. Я только дядек этих заберу, в больницу отвезу, вылечу и потолкую с ними. А там, если врать не будут… Как думаешь, они вруны или нет? – Марк пожал плечами, – вот и я не знаю. Давай, Коля, отведи в машину героев. Загостились мы уже здесь. Ночь на дворе. И дружка моего с мамой до города подбросим. А то вон как тут нахулюганили люди нехорошие… А вы с мамкой уедете к себе домой и все забудете. И чтоб не врать. Договорились? – Марк кивнул, а Иуда обнял его за плечи и заглянул в глаза, – Похож ты на кого-то… а ведь и правда похож.

Коля тем временем взвалил на крепкие плечи стонущего Абрама, а второй, золотозубый, взял под здоровую руку Кирилла.

Тея бросилась к ним, но Иуда жестом остановил ее:

– Не надо. Ты ж мать.

– Я еще и сестра старшая, – выдохнула Тея, – что надо сделать, чтобы вы его отпустили? Мы все вернем.

– Сделать все надо правильно. По совести, – и старик зашагал прочь.

Кирилл обернулся и истошно закричал:

– Позвони ему! Я читал письмо! Он нам должен! Это ведь он нашего брата… Там был номер!

Кирилла утащили, а Тея присела и обняла Марка, который зачем-то помахал рукой уходящему Иуде.

Вернулся златозубый и сказал, что у нее есть пятнадцать минут, чтобы собраться, если она хочет ехать. Она отрицательно помотала головой и вытерла слезы.

– Ну как хочешь. Было бы предложено, – сказал бандит и вышел.

Тея словно на автомате подошла к своей сумочке и вытащила телефон. Она долго смотрела на него, а потом пальцы забегали по кнопкам. На экране высветились цифры. Это был номер, который она запомнила на всю жизнь.

 

* * *

 

– Ты это… меня смотри не снеси, – Вован остановил качающую на березе грушу, – во ты разошелся с утра пораньше!

– Скучно как-то, – Холод размотал бинты на руках, – знаешь, Вова, когда тело жиром начинает заплывать, то и мозг тоже.

– Это ты на мои пять кило лишних намекаешь?

– На пятнадцать, братан, – усмехнулся Холод.

В это время зазвонил телефон.

– Иди, возьми, – сказал Холод.

– Так это не моё. У меня «Кокоджамбо» на звонке стоит.

Вова подошел к скамейке, на которой висели спортивные куртки:

– Так это твоя трубка. Та, которую ты везде таскаешь и на которую никто не звОнит… или не звонИт, – Вова осекся, потому что лицо Холода стало очень серьезным.

Кажется, последние шесть лет он только и ждал одного этого звонка. Он выхватил из рук Вовы телефон и услышал ее голос… Он долго слушал и хмурился. А потом произнес всего одну фразу: «Я уже еду».

Холод повернулся к Вовану:

– Ну что, не хочешь свои лишние кэгэ растрясти? Тогда собирайся. Мы едем в Москву.

Вован стал серьезным, кивнул и одним ударом уронил с дерева грушу, набитую желтым речным песком.

 

* * *

 

Тея положила трубку и обессиленно села на пол, обхватив голову руками. Марк тихо подошел к ней и погладил по голове.

– Мам, а ты кому звонила?

Тея обняла сына и крепко прижала к себе:

– Тому, кто нам поможет. Теперь все будет хорошо.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ШЕСТАЯ ГЛАВА

ЗИМА, ОТ КОТОРОЙ ГДЕ-ТО ПРЯТАЛАСЬ ВЕСНА

 

Переверни календарь,

Часы останови…

И ни о чем не мечтай,

Ведь если живой – живи…

Назад не смотри,

Если когда-то ушел,

Но лучше не уходи

От того, к кому прикипел душой…

 

Холод снова стоял у ворот того самого дома. Но сейчас совсем другие мысли были в его голове. Он толкнул тяжелые ворота и уже представлял, как увидит ее, стоящую на крыльце. Он сделал шаг и замер на месте. Теи на крыльце не было, а по двору бегал мальчик лет пяти-шести и весело разбрасывал листья.

Марк взял новую охапку листьев и уже хотел снова подкинуть, как вдруг увидел двух вошедших в ворота мужчин. Он внимательно посмотрел на Холода, будто совершенно не заметив второго, и уронил листья.

Сердце Холода пропустило удар. Мысли побежали в голове на огромной скорости, и он никак не мог выхватить нужную. Мальчик сделал несколько шагов в их сторону и взглянул на Холода такими же, как у него глазами.

– Ты кто? – только и смог произнести Холод, не узнав свой собственный голос.

– Я Марк, – сказал мальчик и тут же спросил, – а ты тот, кто нам поможет? – и зачем-то почти шепотом добавил, – мама сказала, что теперь у нас все будет хорошо.

– Слышь, братан, – Вован положил руку Холоду на плечо, – мне кажется, или этот пацан реально твоя мини-копия? Вот это расклад! Когда ты успел-то?

В этот момент на крыльцо выбежала Тея…

 

* * *

 

Как тогда, шесть лет назад, они в обнимку стояли на крыльце, пока «новый друг Вован» показывал Марку свою машину.

– Почему ты мне не сказала? – Холод указательным пальцем приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза. Тея моргнула и отвела взгляд.

– А что бы я тебе сказала? Приезжай? Возвращайся? И это после всего, что с тобой здесь было?

– Я бы вернулся, – он прижал ее голову к своей груди и погладил по волосам.

– Я знаю… Поэтому, наверное, и не сказала.

– Прости… Я правда думал, что тебе без меня будет лучше.

– Мы оба ошиблись, – грустно ответила она, а потом набралась смелости и задала вопрос, ответ на который больше всего боялась услышать, – что нам теперь делать?

Он улыбнулся:

– Для начала исправить ошибки. И начать надо с Кирилла.

Марк и Вова шли по дорожке к дому и о чем-то оживленно беседовали, перебивая друг друга.

 

* * *

 

– Прошу прощения за нетактичность, – Вован улыбнулся, – но давайте-ка уже ближе к нашим… коровам. Вы не слышали может имен каких-то?

Тея отрицательно покачала головой, но положение спас Марк:

– Того дедушку Иудой звали. Он не злой, он честный. Он сказал, что дядю Кирилла и другого в больницу отвезет и вылечит, чтобы они больше не врали. Я ему верю.

Вован внимательно посмотрел на Марка и покачал головой.

– Ты что, за него слышал? – спросил у Вована Холод.

– Слышал. Сходи-ка, дружок, к нашей машине, шоколадку возьми в бардачке, – Вова взглянул на Марка, на что тот обиделся:

– Я большой. Если хотите разговаривать, я и так могу отойти.

 

* * *

 

Холод и Тея просидели в обнимку всю ночь. Казалось, они хотели успеть рассказать друг другу последние шесть лет своей жизни. Но в воспоминания беспощадно вторгалось настоящее в лице увезенного Иудой Кирилла.

Про прошлое, которое было до их встречи, Тея и Холод старались не разговаривать.

Наконец она ответила на свой вопрос – почему он такой. Потому, что он все-таки умеет чувствовать. Он не злой и не добрый. Он такой, какой он есть. Да, он опасен, но опасен в первую очередь для себя, потому что в нем есть сила, которой он так и не научился в свое время управлять. И она стала гневом. Гнев стал его правдой, и заставил Холода жить только настоящим.

Но когда он смотрел на спящего Марка, она чувствовала – что-то изменилось. Что-то щелкнуло в его голове и перевернулось в душе. Он пока боялся к нему подходить и наблюдал со стороны. Но наблюдал с интересом.

И на саму Тею он смотрел уже по-другому. В его словах все чаще звучало слово «мы». Она понимала, что он приехал только ради нее, но помогать он будет Кириллу, потому что так надо. Потому что он знает правду, знает, как началась эта история в городе N.

А Вован всю ночь просидел на кухне. Он хорошо помнил этот дом. С ним у него были связаны свои воспоминания. Сюда он вошел очередной «торпедой», пушечным мясом, а вышел человеком.

Он долго думал, а потом достал телефон.

 

* * *

 

Кирилл никак не мог заснуть. Пустая комната без окон. Он не знал, ни где они, ни сколько прошло времени. Рука дико болела, лицо ныло, а рядом, уткнувшись лицом в грязный матрас, стонал Абрам. Кирилл впервые понял, что ему страшно. Не так, как раньше. Тогда был просто испуг, потому что он всегда знал, что кто-то за него все решит или само рассосется. Сейчас все было по-другому.

– Вот паскуда, – процедил сквозь зубы в матрас Абрам, – кранты.

– Что с нами будет? – Кирилл испуганно посмотрел на него.

– Ничего не будет, – Абрам с трудом сел и прижался к серой неоштукатуренной стене, – в асфальт закатают. Или в лес увезут и кабанам диким скормят. Он лечить любит…

– Кто «он»? От чего лечить? – не понял Кирилл.

– Тебя от глупости. Меня от жадности, – Абрам вытер мокрое от холодного пота лицо, – а все Хирург, ни дна ему, ни покрышки…

– Так сдай где он и все, – сказал Кирилл с надеждой в голосе, – и нас отпустят.

– Ты точно в сказке живешь, – усмехнулся Абрам, – кого сдать? Я даже не знаю, как его зовут. Он меня шесть лет назад из города вывез и держал всю дорогу на стакане, наркоте и шлюхах. Ну знаю я, куда меня он вначале отвез. А потом все менялось – города, подвалы. Одно только оставалось – стакан, дурь и бабы. Я забыл, кто я такой. Он меня в животное превратил, которое только одного хочет: стакан, дурь, бабы, – повторил Абрам.

Он обхватил голову руками и продолжил:

– Он опасный человек. Поэтому и Хирург. Он не просто режет, его от этого прет. А так, он всех ненавидит. Зачем вы тогда с ним встретились? – он посмотрел на Кирилла, – может и жил бы дальше. Странно вообще, что он твою сестру пощадил. Он обычно свидетелей не оставляет. Тем более второй раз. А меня лучше б сразу завалил, чем так, – Абрам сплюнул кровавой слюной, – теперь Иуда меня на ремни резать будет. Я вор, который украл у вора. А значит крыса. И спросят с меня, как с крысы.

– Но его же, Хирурга, можно найти, – остановил его Кирилл, – и заставить все вернуть. Если Иуда такой крутой.

– Можно. Только Иуда этого делать не будет. А мы здесь с тобой пшик, Абрам развел руками, – я торчок и бухарик, а ты папенькин сынок, мажадорм. Так что мне точно абзац. А ты попробуй, покарабкайся. За тебя вон сестренка как распрягалась. Может денег найдет. Ты вон кричал: «Позвони!» Может найдет кого. Хотя кого Иуда слушать будет… Но на всякий случай запомни, может пригодится. Короче, Хирург врач. Это точно. В городе N у него были свои люди. Это тоже точно. Те, кому он доверял, потому что моих он всех убрал. Потом мы уехали в город С., и сидели там тихо. Потом он заново начал пропадать. Значит он и туда подтянул своих людей. Я их не знал. Клиенты на запчасти, как я понимаю, у него последнее время были свои. Но сам он никогда не высовывался. Это не его привычка. И запомни. Хирург не один. Есть те, кто с ним. А может быть даже и над ним. Кстати, он рассказывал, что это мои люди тебя упустили и ты их перебил.

– Ага, – усмехнулся Кирилл, – перебил. Он за мной на тачке погнался и просто в столб врезался. Я думал он сдох и ноут забрал. А людей Холод перестрелял. Одного в больничке, а остальных там.

– Вот сука, – сплюнул Абрам, – ладно, давай уснуть попробуем.

Кирилл спал плохо, и, как ему показалось, уснул только ближе к утру. Абрам тоже долго стонал, а потом затих.

Когда Кирилл проснулся, он увидел Абрама, стоящего на коленях возле двери. Его руки безвольно свисали, а синюю шею соединял с дверной ручкой кожаный ремень. Кирилл громко закричал.

 

* * *

 

Тея помнила, как заснула на коленях у Холода. Несколько бессонных ночей, полных волнений и переживаний дали о себе знать. Но проснулась она на кровати, накрытая любимым старым клетчатым пледом.

Откуда-то снизу она уловила запах блинчиков. Такие пекла по утрам их домработница, когда они жили на даче. Она завернулась в плед и спустилась вниз.

Вова, надев на себя фартук, стоял у плиты со сковородкой. Кровь на полу была затерта, а Вова улыбался и напевал себе под нос свою любимую «Кокоджамбо».

– Где Марк? – испуганно спросила Тея.

– А где «доброе утро»? – улыбнулся Вова и кивнул в сторону окна, – вон, с пацанами мяч гоняет.

Тея выглянула в окно и застыла от удивления. Марк действительно гонял мяч вместе с Холодом и еще какими-то тремя парнями. Между ними, весело повизгивая и виляя хвостом, бегал белый бультерьер, а на скамейке сидел тот самый старичок в спортивном костюме и курил.

– Уже два часа гоняют, – ухмыльнулся Вован, – а ты дрыхануть любишь! Сутки почти проспала. Парни вон уже приехать успели.

– Эй, братва! Давайте завтракать! – крикнул в окно Вова.

Тея не успела понять, как дверь распахнулась и первыми в дом вбежали Марк и белый бультерьер. Собака, не обратив на Тею никакого внимания, бросилась к огромной чашке и начала звонко лакать воду. Марк, увидев проснувшуюся маму, громко затараторил:

– Это мои новые друзья! Это Баир,– он показал пальчиком на крепкого жилистого азиата. Это Лева, – ткнул он на второго, молодого парня с хитро прищуренным глазом.

Тея посмотрела на него и поняла, что глаза у парня просто разные – один карий, а второй голубой.

– А это Владлен Коркин. Знаешь какой у него удар меткий? – Марк указал на светловолосого мужчину с волевым подбородком и умными глазами, в которых бегали озорные чертики, – а это, – продолжил Марк, – Геннадий Михайлович.

– Можно просто дядя Гена, – старичок галантно подошел к Тее и поцеловал руку.

– А собак – Снежок. Он тоже с ними приехал, – и Марк потрепал за ухо напившегося пса.

– А сейчас быстро все руки мыть и завтракать, – скомандовал Вова, – Марк, покажи им.

– Пошли! – Марк побежал вперед, размахивая руками.

Последним в дверь зашел Холод. Он подошел к Тее и, как ни в чем не бывало, чмокнул ее в щеку со словами «Доброе утро», а на немой вопрос Теи, кто эти люди, ответил вслух:

– Это друзья. Они помогут Кириллу. Мы нашли, у кого он.

 

* * *

Тея почему-то сильно волновалась, когда смотрела на руку Холода, уверенно лежащую на руле, но в то же время отбивающую какой-то опасный ритм.

Вован сидел на переднем сиденье в наушниках и чему-то улыбался. Тея видела, как после завтрака он с той же милой улыбкой, с которой жарил блинчики, чистил огромный черный пистолет. От этого становилось страшно.

Три машины неслись по шоссе. В последней ехали дядя Гена с Марком и собакой, с которой малыш ни за что не хотел расставаться. Еще месяц назад сын просил у нее хомячка или рыбок, даже не рассчитывая на что-то большое и разумное. Тея улыбнулась.  А потом она вспомнила неподвижный стальной взгляд собаки и поняла, на чьи глаза похожи глаза Холода и их сына. От этого ей стало еще больше не по себе.

А машины тем временем, не сбавляя скорости, свернули с шоссе на проселочную дорогу и понеслись дальше, разбрызгивая во все стороны грязные лужи.

Пальцы Холода начали отбивать ритм быстрее, и тут к нему присоединился Вован. Что-то похожее и опасное его пальцы стали отстукивать на торпеде. Только теперь Тея поняла истинный смысл фразы «Понимать друг друга без слов»...

А впереди, словно из ниоткуда, вырос высокий забор с крепкими железными воротами. Они остановились.

Их встретили несколько крепких парней с автоматами. Где они, и куда их ведут, Тея не знала, и лишь крепче сжимала руку сына, рядом с которым гордо вышагивал бультерьер, с ледяным спокойствием изучая окружающих и оглядываясь по сторонам. Тея поняла, что собака защищает ее сына.

А потом они оказались у старой гипсовой беседки на берегу небольшого пруда. Вокруг росли клены, и красные осенние листья словно капли крови все падали и падали с деревьев.

– Ну вот вы и пришли. Везет этому ханурику. Друзья у него вон какие. Вот только какой он… – не поворачиваясь, глядя на пруд с красными листьями сказал Иуда.

– Что нужно, чтобы ты его отпустил? – начал Холод.

– Отпустить? Да запросто! Верните мне то, что он у моего человека украл.

– Это слишком большая сумма. Сколько там было? – Холод посмотрел на Тею.

Будто боясь произнести это вслух, она прошептала ему что-то на ухо.

– Мы не сможем отдать сразу, – продолжил Холод, – давай как-то по кускам.

– А кто тебе сказал, что мне все надо отдавать? Сколько там Абрашиных было, царствие ему небесное, столько и надо вернуть. И он свободен, – старик поднял камень и бросил в пруд.

– Все равно это слишком много. Мы столько сразу не найдем.

– Тогда найди того, кто украл.

– Найду, – сказал Холод, – отпусти его.

– Отпущу, – старик резко повернулся и их глаза встретились.

Холод отшатнулся и сделал шаг назад. На него смотрело его детство.

– Ну здравствуй. Давно не виделись, – глядя на Холода произнес Иуда, – а я ведь все понял, когда мальца увидел… А ты чего с дедушкой не здороваешься? – он подозвал Марка. Марк подошел и по-взрослому протянул руку, – о, уже научился. А это что за зверь у тебя такой страшный?

– Это Снежок, – гордо сказал Марк и потрепал за ухо стоящего рядом пса, – он меня охраняет. Он сильный и никого не боится.

– Вижу, – улыбнулся глазами Иуда и продолжил, глядя на Холода, – ну вот, значит, и повидались. А знаешь, я не сомневался, что мы когда-то встретимся. Ведь жизнь – одна большая тропа, и все мы по ней ходим. Отпущу я твоего брата, – он посмотрел на Тею, – но есть у меня одно условице.

– Мы все вернем, – перебил его Холод.

– Так это даже не обсуждается. А условице у меня такое, – продолжил Иуда, – я его отпущу, а вы мне мальца оставите в качестве гарантии. С собачкой. А то папка вон его обычно возвращаться-то не любит.

– О чем вы? – шагнула вперед Тея, – это же ребенок, так нельзя…

Но она столкнулась с тяжелым взглядом старика и словно прочитала: «Даже не думай. Все будет, как я сказал». Это поняли и остальные. Тея почувствовала, как слезы потекли по щекам.

– Да ты не бойся. Ничего с ним не станется, – Иуда поднялся со скамейки, – вон, кого-нибудь из своих с ним оставьте, погостите у меня гостями дорогими. А то вокруг меня народу сколько, а поговорить не с кем, кроме Коли. Все чего-то просят… А мы тут поиграем, погуляем, – он обнял Марка за плечи, – телевизор посмотрим. Как раз Коля новый большой купил… Грибов пособираем… А потом вы вернетесь, и дальше жить каждый по-своему будет. Ну что, останешься погостить у дедушки? – он осмотрел на Марка.

            Тот кивнул и спросил:

            – А Снежок останется?

            – И Снежок, – улыбнулся Иуда.

            – Я останусь, вышел дядя Гена, – мы со Снежком воевать уже старые.

– О, а я и не сомневался, Геннадий. Вот мы с тобой по-стариковски в баньке посидим, былое повспоминаем, и друзьями все останемся. И камня ни у кого за пазухой не будет. Потому что это так правильно. А вы пока виноватых поищите.

– А можно я тоже останусь? – Тея посмотрела на Иуду.

– А ты хочешь? – ответил он, – не боись. С мальцом все хорошо будет. А здесь ты вся издергаешься. Тут тебе за троих волноваться придется. А так… мы взрослые дядьки, – Иуда обнял Гену и Марка, – пошли вон, телевизор посмотрим.

Тея попыталась шагнуть за ними, но Холод остановил ее, крепко сжав руками плечи.

– А если он что-нибудь сделает с Марком? – слезы катились из ее глаз.

– Не сделает, – выдохнул Холод. Он повернул Тею к себе и вытер слезы на щеках, – я у него десять лет жил… так вышло.

И они все вместе пошли к деревянному домику вслед за обнимавшим Марка и Гену Иудой, за которыми радостно прыгал бультерьер.

– Откуда ты его знаешь? – поинтересовался у Холода Владлен.

– Он типа дядька мой.

– И ты знал, что он…, – вмешался Вова.

– Неа, – Холод покачал головой, – я, когда пацаном был, считал, что это самый злой человек, который живет по какому-то страшному Божьему закону, где тебе не прощают ничего.

– Этот закон, Холод, понятиями называется, это то, что такие, как он, кровью писали.

Тея ближе прижалась к Холоду, глядя на Баира, а тот продолжил:

– А потом все подряд нарушать начали. Если бы все по нему жили, может и дерьма такого не было бы.

– Но я тогда этого не знал, – сказал Холод, – поэтому и сбежал.

– И прибежал ты прямо к бандосам, – попытался разрядить обстановку Вова, но его шутку не поняли.

            А Лева уважительно подвел итог:

– Иуда – патриарх. Он отец. Только зовут его как-то странно. Не по-человечьи.

А тем временем из дома вывели Кирилла.

– Забирай, – старик подтолкнул его к Тее, – мы тут его подлатали, отмыли, приодели. Думаю, он понял, что красть у вора не надо. Ну все. Идите. Прощаться не будем…

Но тут он повернулся, словно что-то вспомнив, и посмотрел на Холода:

– Вы идите, а он догонит.

 

* * *

 

– Ну вот мы и встретились, племяш, – повторил Иуда, – ты зла на меня не держи. Я-то тебя за все простил.

– А было за что? – горько усмехнулся Холод.

– А я почем знаю? – улыбнулся в ответ старик, – мы, люди, твари такие. Сначала делов наковыряем, а потом сами расковыриваем. Ты за сына не бойся. Я все понимаю. И она хорошая. Ты ее не бросай больше. Ради такой стоит жить. Она не как мать твоя.

– Сам разберусь, – пробурчал Холод.

– Вот и разберись. Со всем разберись. Да так, чтобы и овцы целы, и волки сыты. Волкам по-волчьи, овцам по-овечьи. И мы в расчете.

Иуда протянул руку. Холод пожал ее и понял – прошлое отпустило. Как будто картинки из детства – мать, бросившая его там, Иуда, обнявший его за плечо, и он, Холод, стряхнувший крепкую руку и побежавший вслед за такси, на котором, не обернувшись, уехала мать. Он понял, что давно уже простил этого человека, потому что он был ни в чем не виноват. Иуда жил, как он чувствовал. Иуда был таким же, как он. А два волка-одиночки в одном логове не живут. Он не сбежал тогда. Его отпустили, чтобы он искал свою среду обитания. Молодой волк не может жить в тени старого и опытного. Рано или поздно он должен выбрать свою тропу. Иуда дал ему это право выбора, и он пошел по ней, оскалив зубы.

Холод догнал и обнял Тею.

– Ты мне расскажешь о нем? – спросила она, заглянув в его глаза.

– А надо? Просто знай – он не опасен. Опаснее те, другие, которых мы пойдем искать.

Он перекинул ее через плечо и, не обращая внимания на ее визг, побежал за своими друзьями.

– Ну вот! – Вован оглядел всех, – теперь мы точно банда!

И на этот раз все, кроме Кирилла засмеялись.

 

* * *

 

Хирург почему-то не спал. Наверное, его разбудил странный сон. Он давно разучился их видеть, но все-таки иногда они приходили. И от этого были яркими и пугающими. Такие сны люди обычно не помнят, но от них просыпаются и потом долго не могут заснуть.

Он попытался вспомнить, что ему снилось, но никак не мог. Он уселся на шелковых простынях и с омерзением посмотрел на лежащую рядом блондинку – он даже не знал ее имени, но примерно догадывался, сколько денег она вбухала в свой тюнинг. Неужели они считают, что, пришив себе что-то или отрезав, они становятся лучше?

Хирург встал и подошел к окну. Фонарь слепил глаза. Хирург прищурился и понял, что это не фонарь, а полная, но такая безликая луна. И тут он вспомнил сон. Вернее, услышал – раздирающий душу, протяжный собачий вой.

 

 

 

 

 

 

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

ВЕСНА, КОТОРАЯ ВСЕ-ТАКИ, НАКОНЕЦ, ВЕРНУЛАСЬ

 

Белый снег на ладонях горячих

Похоронит остатки зимы,

Дожидаются в окнах незрячих,

Замерзая, прихода весны.

Белый снег с черным привкусом грязи

Стек по пальцам, и капли воды

Стали грязными лужами счастья

И последней слезою зимы.

 

Они вернулись на дачу, и страх, кажется, начал понемногу отпускать ее. А потом Марк сам позвонил и рассказал, что смотрел мультики и пил настоящее парное молоко «с коровы», а теперь идет спать, потому что у него теперь есть даже своя комната, и там на кресле разрешили спать собаке. Пожелав маме и всем спокойной ночи, он сообщил, что завтра пойдет на рыбалку и зевнул… Тут Тею отпустило окончательно.

Парни каждый занимался своим делом, а она просто со стороны наблюдала за ними. И только Кирилл чувствовал себя не в своей тарелке.

Вначале он попытался поговорить с самым молодым, Левчиком, но даже не понял на каком языке тот ответил ему на самый простой вопрос.

Глядя на купола на груди Баира, он даже не стал подходить к нему. Поэтому час молча курил с Владленом, который также молча целый час чистил охотничьим ножом свои ногти.

Самым разговорчивым из всех оказался Вова, который спросил, не болит ли рука. Кирилл отрицательно помотал головой и уже было собирался что-то сказать, но Вова похлопал его по плечу со словами «Ну тогда давай» и «залип» в «Ангри Бердс».

Кирилл набрался смелости и подошел к Холоду:

– Ну че там с темой нашей? Как разруливать будем?

– Завтра, – сказал Холод и продолжил колоть дрова для камина саперной лопаткой.

Тогда он подошел к Тее. Для приличия помолчал минут десять, потом попытался спросить что-то про Марка и «как сама». Тея посмотрела на него и рассмеялась.

– Ты чего ржешь? – обиделся Кирилл, – и что вообще все эти люди здесь делают?

– Они, как бы, тебе, братец, помогают. Сам просил. Я позвонила. Или не надо было?

Уши Кирилла покраснели.

– Иди лучше спать, – сказала ему Тея, и он, как хороший мальчик, впервые за все время послушался ее. Сдернув с дивана покрывало, он пошел наверх.

Холод рассмеялся. Тея села рядом с ним прямо на пол:

– Думаешь, у нас получится?

– А чего ж нет-то? – и он расколол еще одно полено на мелкие лучи, – бывало и хуже, да, Вовик?

– Базаришь! Где наша-то не пропадала! Знать бы только с чего начать, а там дернем дятла за лапки, клюв-то у него и отвалится!

– Да это мы завтра решим, – ответил Холод, – есть у меня пара мыслей. Кирюху пораспрашивать надо. Меня другой головняк парит. Я так понимаю, этот Хирург по полной упакован – пушки, люди, тачки, связи.

– А то! – Вован отложил телефон, – даже Иуда вязаться с ним не стал, а Иуда… Чё, это в натуре родственник твой?

– Ну типа того, – поморщился Холод, – но вязаться он не поэтому не стал. Это не его проблема. Он только в своем котле варится, а это борщ чужой.

– Иуде только свистнуть, – подошел к ним Баир, – за него столько упырей вылезет биться.

– Точняк, – к ним подсел Владлен, – видал какая у него там охрана? Как у президента.

– Конечно, он весь общак воровской держит, – вмешался в беседу Левчик.

Тея непонимающе посмотрела на Холода, но за него ответил Баир:

– Вор он в законе, девочка. Последний.

– А как вор может быть в законе? – Тея посмотрела на Баира.

– В их законе, – Холод указал подбородком на Баира с Левчиком, – а если попроще, то он тот, за кем последнее слово. И он его сказал.

– И он его сдержит, – поднял палец Баир, – это слово дорогого стоит.

– Ладно, хватит о нем. Меня вот какой вопрос волнует, – Холод взял расколотые щепки и бросил в камин, – стволов у нас маловато. Разжиться бы надо.

– А чё разживаться? – удивился Вова, – это ж Наума дача, а он… – Вова посмотрел на Тею и осекся, – короче, это… ван момент.

– Ты что, ангийский по «Ангри Бердс» что ли учишь? – заржал Коркин.

– Нет. Там только свиньи хрюкают и птички чирикают,– стоя в дверях ответил Вова и скрылся в ночной темноте.

Вернулся он минут через пятнадцать, весь в паутине и с огромным фанерным чемоданом в руках. С таким наши деды возвращались домой в мае сорок пятого, принеся с собой не только победу, но и трофейный берлинский фарфор с лейпциговскими шелковыми отрезами.

Вован открыл чемодан, попросту выломав на нем замки. Он до отказа был набит оружием: УЗИ, глоки, глушители, патроны и даже несколько гранат. С самодовольной улыбкой Вова посмотрел на открывших рот друзей:

– Я так думаю, тут на полный «Ангри Бердс» хватит… Причем не на один.

Парни, как дети, бросились рассматривать взрослые игрушки, а Тея, глядя на них, вспомнила то счастливое время, когда на дачу приезжали интересные люди и пахло блинчиками. Не хватало только малинового варенья.

* * *

 

А потом наступило утро. Неожиданно. По крайней мере для Кирилла.

 А ну вставай, болезный, – Вова сдернул с него плед, – одного тебя все дожидаются. Сейчас позавтракаем и начнем.

Кирилл, зевая, спустился вниз. Все сидели за столом и ему почему-то стало стыдно за свои трусы с микимаусами.

– Во, гляньте, какие у него трусы нарядные, – вслух оценил Вова.

Кирилл покраснел, быстро вернулся наверх, оделся, умылся и привел себя в порядок.

– Ну давай, начинай вещать, – посмотрел на него в упор Холод.

– Обстановку докладывай, – уточнил Владлен.

– В принципе, я не так уж много знаю, – Кирилл закусил нижнюю губу, – ну для начала Хирург держал Абрама в городе С. Но все время перевозил его куда-то. Я не уверен, что он возил его по разным городам. Он сам говорил, что все время был под дурью и бухлом. Соответственно, он спецом держал его в этом состоянии. Но ни слова о том, что они ехали куда-то далеко, он не сказал. Отсюда вывод, – Кирилл положил руку на стол, – он ему зачем-то был нужен, иначе он бы его сразу грохнул. Еще он сказал, что Хирург, возможно, не главный.

– Ну для неглавного он какой-то слишком решительный, – задумчиво, глядя в потолок, сказал Владлен.

– Как раз, так и бывает иногда, – ответил ему Баир, – это когда ты хочешь показать тем, кто тебя как куклу за ниточки дергает, что ты лучший и стоишь большего. Тогда эти ниточки и отрываются.

– Может и так, – согласился Кирилл, – но это все, что он сказал. И еще сказал, что он врач, и что он очень опасен.

– Немного, – Холод поморщился, – и вообще не в цвет. Ну, допустим, – он посмотрел на Тею с Кириллом, – вы еще в лицо его знаете. И это все.

– Ну давайте мыслить логически, – подключилась Тея, – для начала он действительно врач, потому что, когда мы были на заводе, помнишь? – она посмотрела на Холода, – там было оборудование. Я сомневаюсь, что другие врачи там были, а те Гоблины, которых мы…

– Я, – оборвал ее Холод.

– …ну, в общем они вряд ли смогли бы это сделать. Удалить органы правильно под трансплантацию не так-то просто. А значит этот Абрам не соврал, он правда врач. Потому что Федя, ну тот, в больнице, – она снова посмотрела на Холода, – фельдшером только назывался. Он максимум мог проверить – жив человек или нет.

– И джип у него с московскими номерами был, – вспомнил Кирилл.

– Да. Значит он был врачом, – подвела итог Тея, – и работал где-то в Москве.

– И еще у него страховая компания была, «Ресурс», – добавил Кирилл, – это я еще тогда в N узнал. И учредителем в ней был Абрам. Я-то сначала думал, что они со страховками мухлюют.

– Ну теперь понятно, почему он Абрама раньше не грохнул, – сказал Холод, – значит не время было. А сейчас он закончил, когда отдал Абрама Иуде, и задумал что-то новое. Поэтому давайте мы с этого города С. и начнем.

– Что, поедем? – спросил Лева.

– Вообще-то узнать бы про него сначала было бы неплохо, про этот город, – задумался Холод, – я про него и не слышал. А кто у нас в этом шарит? – Холод постучал пальцем по ноутбуку. Я-то тут ни бум-бум.

– Вот поэтому я и подсуетился, – Вова вышел во двор и привел странного взъерошенного человека в огромных очках, из-под которых на всех взирали рыбьи глаза, – это Доцент, – представил его Вова, – внатуре Доцент. Мы вместе учились.

– В каком же ПТУ вы вместе учились? – заржал Коркин.

– Имени Ломоносова, – серьезно сказал Вова.

– Да, – подал голос Доцент, – и, если бы Владимир науке отдавал бы столько же времени, сколько вольной борьбе, он мог бы показать в ней неплохие результаты. Мы, кстати, на физико-математическом учились.

Коркин присвистнул. А Доцент продолжил:

– Я занимаюсь системной аналитикой. Иными словами, имея всего лишь одну отправную точку, я создаю профайл объекта. То есть характер объекта, мотивацию его поступков, точки соприкосновения с другими объектами и возможные векторы его движения.

– Короче, он вычислит нашего Хирурга. Математически! – гордо заявил Вова, – это вам ни хухры-мухры с «миклухомаклаем».

– Вова, когда ты успел? – Коркин удивленно посмотрел на Вована, – ты же в «Ангри Бердс» все время играл.

Но договорить он не успел, потому что Доцент достал из потрепанной, старой диджейской сумки свернутый в несколько раз огромный исписанный лист и разложил его на столе:

– Из услышанного мной от Владимира, вот что мы имеем. Итак. Хирург действительно врач. И, находясь в городе N, он был участником преступной группы, которая лишала людей жизни с целью завладения их органами. Для этого он учредил некую страховую фирму…

– Вова, – не унимался Коркин, – когда ты все это успел?!

– По скайпу, – Вова поднял палец вверх.

– Извините меня, – перебил их Доцент, – я продолжу. Так вот. Если не вникать в подробности, схема была довольно примитивная, но рабочая. Имея доступ фактически ко всем персональным данным людей, он вычленял оттуда потенциальную группу тех, кого не будут искать, но с идеальным здоровьем. Ведь людям, страдающих тяжелыми хроническими заболеваниями, в страховке стараются отказать. Есть такой негласный договор между страховыми компаниями. Таким образом, можно сделать вывод, что Хирург подбирал кадры. А также существовал еще один человек, который имел обширные связи в криминальном мире и через них проник на рынок торговли органами.

– Ну это видимо Абрам и был, – сказал Холод.

– Значит они были так называемыми «бета-составляющими». Существовали еще «гамма». Это непосредственные исполнители. Я покопался и вычислил, что еще с девяностых существовала некая группа автоподставщиков, действующая похожими методами. Я проанализировал их действия и сделал вывод об идентичности всех этих преступлений. Таким образом, могу заявить смело, что депутат Наумов стал их жертвой… После этого их след теряется…

Тея и Кирилл переглянулись.

-… но были и другие «гаммы», те, кто помогал документально сокрыть эти деяния. Их я называю «покровителями». Таким образом, учитывая математическую погрешность ряда повторений и то, что вы сказали… – он указал пальцем на Кирилла.

– Откуда…? – Холод уставился на Доцента.

– Я на громкую связь включил, – оправдываясь, ответил Вова.

-… так вот, – Доцент снова влез в свою сумку и вытащил очень тонкий ноутбук, – я посмел взять на себя смелость сделать анализ совпадений. Для начал, города N сейчас фактически не существует. Это поселение, которое доживает последние дни. Без больницы, школ, магазинов. В этом городишке люди фактически насильно спаивались. Обычно людям создают такие условия искусственно, когда хотят что-то скрыть. И тогда я провел параллель с городом С. и нашел закономерность. Нет, этот город не пуст, а наоборот живет и умирать не собирается. Но это только пока. Фактически, предпосылки для этого уже созданы. Во-первых, обанкрочено и закрыто единственное градообразующее предприятие. Кривая преступности говорит о том, что девяносто процентов преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения…

– А где сейчас не бухают? – усмехнулся Баир, но сразу затих.

-… и, таким образом, проанализировав все это, я вычислил гамма-покровителей. Знакомьтесь. Он открыл крышку ноутбука, и Тея ахнула:

– Это же Андрей Николаевич! Папин друг, который нам помогал, помнишь, Кир? – указала она на одну из фотографий.

Но Кирилл ее не слышал:

– Это же участковый из N, который на бэхе рассекал по-пьяни!

– Только сейчас он уже начальник убойного отдела РОВД в С., майор, – уточнил Доцент.

– А это старая заведующая из больницы, где я работала, – продолжала удивляться Тея, – она же в Финляндию уехала!

– На счет первого объекта все просто, – пояснил Доцент, – он основной работодатель в С. Строительная фирма. А вот муж третьего объекта, женщины, как раз гражданин Финляндии турецкого происхождения. И у него, – Доцент захихикал, – тоже строительная фирма! И, как ни странно, первый объект и муж объекта три сотрудничают. А сама третий объект выкупила фирму, ранее принадлежащую господину Абрамову Абраму Исааковичу. Сменила вывеску и банковские реквизиты, но сферу деятельности оставила прежнюю. Я проследил все пути возможного взаимодействия. И вот мы имеем следующее. Схема, действующая в N, была просто законсервирована, а позже претерпела изменения. Первый объект, владелец строительной фирмы, производит набор персонала. Через третий объект, владелицу страховой компании, они получают доступ к персональным данным и выбирают потенциальных жертв. Муж третьего объекта, вращаясь на иностранном рынке, подбирает клиентов, наверняка имея связи с их криминальным миром, на услуги по пересадке органов. Как я понимаю, Хирург – это абсолютная константа. Он верен себе. Он продолжает делать то же, что и в городе N – лишать людей здоровых и нужных органов. А второй объект, милиционер, скрывает следы преступлений всех остальных объектов. Конечно, если было бы больше информации, – Доцент закрыл ноутбук и стал собирать бумаги, – я дал бы более детальную картину, но пока могу резюмировать следующее. Хирург не является «альфа» – объектом. Он находится в городе С., и, учитывая ошибки прошлого, сам на контакт не пойдет. Он ничего не будет делать своими руками. Выйти на него вы сможете только разрывая его связи с «гамма» – объектами. Тогда он почувствует угрозу и сам выйдет из тени. Ведь в создание этой схемы вложено слишком много. Сломайте схему, и он ваш. А от себя добавлю. Хирург такой, потому что боится. Он все-таки человек. Он не видел смерть как таковую. Он видел ее последствия. Значит к вышесказанному могу добавить – он не просто врач. Он военный врач. И он бывал на войне, но сам не убивал. Найдите точку, когда все началось, когда лилась кровь, и жертв никто не считал. Тогда вы найдете его. Вернее, вам так будет проще его вытащить. Кстати. Есть еще один объект. Я так понимаю, гражданка Наумова Надежда Михайловна ваша родственница? – он посмотрел на Тею с Кириллом, – так вот, она является соучредителем в компании чартерных перевозок, созданной в свое время ее покойным мужем, о котором я говорил ранее. Думаю, так они и переправляют органы. Но вашу мать они используют вслепую, потому что она отбывает трехлетний срок в Испанской тюрьме за ДТП, совершенное в состоянии алкогольного опьянения.

Тея задержала дыхание. В голове звучал тот самый бархатный голос, который еще тогда ей показался знакомым: «Ну что, дорогая, завтра похороним твоего старичка и в Испанию? Ты билеты забронировала?»

Кирилл поднялся, и так и замер с открытым ртом…

– Ну что, Вова, ты меня отвезешь? А то у меня еще конференция по Бицево, а мне еще с Сашей пообщаться надо успеть.

Доцент и Вова вышли.

– Фантастика! – оглядел всех Лева.

– Да… вот тебе и Вова «Ангри Бердс», – помотал головой Коркин.

Кирилл и Тея переглянулись, а Холод встал из-за стола, достал сигарету и подкурил ее… со стороны фильтра.

И лишь один Баир, словно статуя Будды, сложив руки на животе, продолжал невозмутимо изучать потолок.

В кармане у Теи зазвонил телефон, и Марк по громкой связи радостно сообщил, что сегодня он с дедушками поймал большую, жирную и хитрую рыбу в пруду, которую Коля сейчас почистит и пожарит.

 

* * *

 

Холод стоял на крыльце, курил и никак не мог сосредоточиться на информации, которую в прямом смысле слова вывалил на них Доцент. Перед глазами невольно всплывали воспоминания о прошлой ночи… Тея, Тея и снова Тея… ее руки, губы, затуманенный взгляд и тихое «люблю» … Шесть лет назад он оставил здесь напуганную девочку, которая тронула его несуществующее сердце своим отчаянным желанием всех спасти, даже ценой собственного счастья. Теперь перед ним была красивая молодая женщина, которая поняла его слова буквально… Она научилась жить, а те нерастраченные чувства, которые жили в ней все эти годы, обжигали и заставляли плавится сердце и разум. Но в ту ночь, после его возвращения, когда она заснула у него на коленях, прижимаясь ласковым котенком, он вдруг понял – она все та же девочка, которая ничего не забыла. Уложив ее на кровать и накрыв клетчатым пледом, он долго смотрел на нее, и, наверное, уже тогда вот так просто пообещал сам себе, что сделает все, чтобы ей больше никогда не было страшно.

Непрошенным эхом в голове звучали слова Иуды: «Ради такой стоит жить» …

Тея вышла на крыльцо, тихо подошла к нему и обняла, уткнувшись носом в его широкую спину…

Выбежав в тот день на крыльцо, она замерла и у нее перехватило дыхание. Впервые она увидела их вместе – отец и сын внимательно разглядывали друг друга. А потом он заметил ее, и она уже не помнила, как бежала ему навстречу, и как сильные руки подхватили, не дав упасть. Она обняла его и прижалась губами к шраму на его шее, вдыхая такой родной, по-настоящему мужской аромат. Рядом с ним всегда все казалось таким… правильным, было спокойно и больше не страшно.

Он ничуть не изменился за эти годы, но ей казалось, что он стал еще… лучше? Красивее? Она не знала, поэтому все время украдкой рассматривала его, пытаясь понять, и каждый раз краснела и смущалась, когда он ловил ее взгляд и хитро улыбался одними глазами.

Он повернулся к ней и чмокнул в щеку:

– Ты как?

– Нормально, – ответила Тея, – просто столько всего в голове.

– А теперь как думаешь – у нас получится? – Холод заглянул в ее глаза, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – я тоже так думаю.

В это время вся веселая компания вывалилась из дома во двор, и по их действиям Тея поняла, что они собираются ни больше ни меньше, как устроить пикник на природе с так любимыми ей с детства шашлыками.

– Они классные, – улыбнулась Тея, – вон, смотрю, даже братец мой непутевый повеселел.

Кирилл в это время сражался на шампурах с Левчиком, а Вова нес огромный таз для белья с куриными шашлыками.

– Мы их всех отангрибёрдим! – весело прокричал Вова Холоду.

Баир засмеялся:

– Главное, чтобы они тебя не отпокемонили, – и дал ему легкого пинка под зад, – давай, шевелись, Вова-покемона.

И лишь Владлен сидел один и задумчиво раздувал угли в мангале.

– Какой-то Владлен все время печальный, – Тея повернулась, но Холод уже ушел с крыльца, а вместо него стоял и широко улыбался Вова:

– Так он в психушке лежал! Не, он нормальный, просто иногда заклинивает. Кстати, это ты Владлену должна спасибо сказать, что с ним познакомилась, – он кивнул в сторону дома, куда зашел Холод.

– В смысле? – не поняла Тея.

– Ну это ж он в него тогда на трассе пострелял!

В этот момент на крыльце появился Холод с несколькими буханками свежего деревенского хлеба.

– Да, – подмигнул он удивленной Тее, – и такое бывает. Есть такая пуля в алфавите.

– И не одна, – засмеялся Вова.

 

* * *

 

– Начинать надо с конца, – Холод уселся на давно остывший камин, – и тогда дернув за каждую нитку и оторвав ее, мы заставим Хирурга, как сказал Доцент, потерять равновесие. Да… Хирург этот – увлекательный типок. Война, врач…

Но тут в разговор вмешалась Тея:

– Ребят, извините, но у меня есть одна мысль. Смотрите. Этот Хирург – врач. И Доцент это подтвердил. Но он немолодой. А значит, если брать за основу слова того же Доцента про войну, то ему сейчас где-то около сорока лет…

– А после у нас что, войн не было? – перебил ее Левчик, – Чечня, вон.

– Нет, Лёв, – остановил его Владлен, – мне, как бывшему военному тут можешь поверить. Официально на территории новой России войны начались в девяносто пятом, с Чечни. До этого были конфликты: Абхазия, Карабах, Приднестровье и, конечно, Афган. Но это советское время. И тогда получается, что Хирургу больше пятидесяти. Она права. Он был на войне, но на той, которая была не у нас. И причем эта война потом превратилась в криминальный передел. А значит… Югославия. Как раз подходит по возрасту. Мы были там как миротворцы. Ну, естественно, с военными была гуманитарная миссия – врачи. Но это не главное. Главное – албанская мафия. Именно они делали деньги на всем, чем только можно, а в частности, насколько я помню, там говорили о массовых убийствах с целью завладения органами. Значит…

– Ну я бы так хорошо не объяснила, – сказала Тея, – просто, когда я училась в Лондоне, у нас было много преподавателей-врачей, которые именно спасали людей в горячих точках по всей Европе, которая в девяностые разваливалась. И если поспрашивать, можно найти какие-то следы.

– Это чё, в Лондон надо лететь?  – приподнялся Вован, – а чего, я могу! «Май нэйм из Вова. Ай эм тридцать один ерс олд»...

– И «ай эм рашен гангстер», – добавил Холод, – вон, компьютер есть. Наверняка можно списаться и узнать.

Несколько часов Тея просидела в интернете и все-таки добралась до сути. Один из ее преподавателей, который спасал детей в Африке от какой-то лихорадки, отозвался и вспомнил о скандале, в котором был замешан один русский врач, работающий на албанскую мафию, как раз по теме незаконной трансплантологии. Они тогда даже проводили расследование с целью передачи информации то ли в ООН, то ли в ОБСЕ, но дело замяли, а материал остался, и он охотно согласился поделиться им с Теей.

Когда они открыли файлы и увидели страшные фотографии изуродованных тел и пугающие цифры жертв, на них как будто пахнуло могильной сыростью из прошлого Хирурга. Но там были и имена, запомнить которые Хирург должен был на всю жизнь. Это были имена тех, с кем он начал свой кровавый путь.

В голове Холода рождался страшный и жестокий план.

 

* * *

 

В кабинет директора московского филиала международного строительного консалтинга «New Building» вошли два крепких человека. Один с легким акцентом поинтересовался у секретарши:

– Где можно видеть господин МалИк?

– Как вас представить? – поинтересовалась секретарша.

– Скажите, мы друзья его хороший друг из Сербии. Косово.

Секретарша нажала кнопку селектора и сказала:

– Проходите, пожалуйста.

Парни вошли и положили на стол седого турка визитку, на которой золотыми буквами было написано: «Драгон Жданович. Новомир».

– Мы давно Вас искали и хотели встретиться, – с тем же легким акцентом продолжил он, – может вам проще на английском?

– Да нет, – ответил тот тоже с легким акцентом, – я уже научился. У меня жена русская.

– О… мы наслышаны о Вашей компании от одних наших знакомых из Швеции. Кстати, познакомьтесь, это мой деловой партнер из Швеции Милко, – турок пожал крепкую руку, а гость продолжил, – у нас был один знакомый, который убили. Да, война идет у нас до сих пор. Его звали Златан. А также мы знакомы с людьми, который работали с господин Абрамов. Но он куда-то исчез. Мы были слегка обеспокоен. Потому что это вредить нашему бизнесу. Многие клиенты из Саудовской Аравии очень недовольны. Для они это прискорбно. Но как известно, Ваша супруга продолжила бизнес господин Абрамов, и мы хотим наладить и продолжить это плодотворное сотрудничество…

Малик внимательно слушал и кивал головой.

– … и не просто продолжить, а увеличить объемы. Сделать его выгодно для всех нас. Это наш визитная карточка. Там телефон. Когда будете говорить со своими деловыми партнерами, напомните им имя Златан. Это будет гарантия серьезности наших намерений.

Закончив свою речь, он пошел к выходу. Его «партнер», не проронивший ни слова, также молча последовал за ним.

Малик подошел к огромному окну башни «Федерация» Масква-сити и набрал номер телефона.

– Да, Хирург. Здравствуй дорогой. Только что ко мне приходили два человек, албанцы. Они называть имя Златан и говорить, что хотят иметь с нами бизнес. Тебе это имя о чем-то говорит?

 

* * *

 

Хирург крутил в руках телефон. Златан. Он чувствовал, что рано или поздно они встретятся. Вернее, не они, ведь Златана больше нет. Встретится их общее дело!

Новые прибыли! Новые перспективы! Новые горизонты! Это уже не жадные европейцы, а богатый Восток!

Иногда он жалел, что тогда не забрал у Абрама концы по его клиентам. Но вот все само встало на свои места. Он набрал телефонный номер и коротко бросил:

– Значит так, Малик. Скажи – мы согласны, и обговори количество и суммы. Только выдержи денек. Поймут, что мы заинтересовались и в миг цену скинут. Да. А я наберу, чтоб людей подготовили. И напомни жене, чтоб все четко отработала. Никаких побочных диагнозов, ничего. Ну и, естественно, одиноких, беспроблемных. Я думаю, ты их вывезешь на базу, а там я все решу. Ну все. Давай. Держи меня в курсах.

Он сбросил номер и набрал следующий.

– Да, здравствуй. Возможно, скоро понадобится товар. Я сообщу, что, сколько и к какому числу. И подготовь транспорт с коридором. Путь прибытия, я думаю, они сами назовут, а мы должны показать, что доставка для нас тоже не проблема. В общем, жди на подскоке. Это очень большие бабки. Клиент денежный, серьезный. Откуда-откуда? Оттуда! Из прошлого.

Хирург положил телефон, подошел к столу, налил полный стакан виски и залпом выпил.

Сегодня он напьется, потому что потом ему будет некогда. Хирург улыбнулся и непонятно зачем вспомнил албанскую детскую песенку про девочку, которая пасла овечек и на нее напали волки, и стал ее напевать.

Тем временем двое парней вышли из холла башни.

– Слушай, Владлен, – расстроился Вова, – почему ты так Драго, а я Милко. В честь шоколадки что ли? И почему все ты говорил, а я молчал?

Владлен засмеялся. Вова посмотрел на него, и тоже, чтобы не рассмеяться, прикрыл рот рукой.

 

* * *

 

В городе С. Левчик появился неожиданно. Для приличия покрутился возле вокзала, потом снял номер в гостинице. Погулял по городу, посидел возле фонтана, съел мороженое, и где-то после обеда появился у дверей компании «Комжилстрой». Он зашел в отдел кадров, заполнил анкету и выложил свои документы: паспорт, трудовую книжку и диплом штукатура-маляра первого класса. Поговорил с секретаршей, поведав ей грустную историю своей нелегкой судьбы, которая началась с детского дома и родителей-геологов, которых где-то в тайге задрал медведь. Потом рассказал о девушке, ради которой он уехал на Север заработать денег, а она не дождалась и вышла замуж за какого-то местного коммерсанта с палаткой. Рассказал о своей работе в Москве, где его кинули с зарплатой, отказался от предложенной растроганной женщиной сигаретки, сообщив на весь отдел кадров, что он не курит и не пьет, потому что насмотрелся на вахте, а ему еще детей рожать.

Потом его отвели в кабинет начальника. Андрей Николаевич оглядел крепкого парня, для приличия поинтересовался, что он умеет и о последнем месте работы, и, выяснив, что хронических заболеваний и вредных привычек у него нет, сказал, что Левчик им подходит, и такие люди всегда нужны.

Для начала Андрей Николаевич сказал, что надо оформить медкнижку и страховой полис, после чего выделил комнату в общежитии и выдал аванс.

Также поинтересовался – знает ли он какие-то иностранные языки, и Левчик без запинки оттарабанил свою биографию на английском, которую они несколько дней учили с Кириллом. Андрей Николаевич кивнул и намекнул о работе за рубежом, на которую Левчик сразу с радостью согласился, услышав о размере зарплате.

Когда Левчик отправился проходить медкомиссию и оформлять страховой полис, Андрей Николаевич набрал номер:

– Ну все, Хирург, люди готовы. Полная общага. Есть из чего выбирать. Они у меня пока дом сдают, без работы не сидят. Но в любой момент доставлю куда скажешь.

 

* * *

 

А в это время из своей башни «Федерация» Малик уже набирал номер, указанный на визитке и давал согласие на сотрудничество. В ответ голос с легким акцентом произнес:

– Хорошо. Записывайте. Десять почек, два сердца, две печени, шесть роговиц. Медицинские данные прийти к вам на электронный почта. Кстати, сообщите мне ее. По срокам думаю десять дней, если у вас все готово. Да. Доставка тоже ваша. Это отдельная оплата. Как только груз покинет Москва, вы получите ваши деньги доля. Я рад, что мы друг друга поняли, как друзья.

– Чё-то ты у него до хрена попросил, – посмотрел на Владлена Вова.

– Ага. А вот главное забыл. Мозги новые для моего партнера Милки. Пошли уже, – он по-дружески взъерошил волосы на голове Вована.

 

* * *

 

Майор Агеев поправлял галстук перед зеркалом. Сегодня он отвезет «груз» в Москву и получит… Он мысленно прикидывал, хватит ли ему на клатч Fendi из ГУМа жене, ужин и цветы знакомой проститутке Валерии и литые диски для своего новенького «Крузака», который он купил по объявлению у одного бандюгана. Цены на Fendi кусались,  поэтому, на всякий случай, он уже присмотрел нечто похожее на рынке «Садовод» и прикидывал, на что можно потратить оставшиеся деньги. Как назло на ум кроме пятого телевизора ничего не приходило.

– Вот ты уже надоел, – перед ним возникла его жена, – и они уже надоели!

В этот момент в голове Агеева четко вспыхнула мысль: «Хрен ей, а не Fendi».

– Задолбали уже твои друзья уголовники-одноклассники! Вот чего они ходят? Мы что, сбербанк? Мы кредиты не даем! Иди, вон, ждет тебя еще один.

Агеев поправил галстук, накинул майорский китель и вышел в подъезд.

– Чё надо?

– Ну точно не шоколада, – Баир криво ухмыльнулся, – ты там курицу-то свою успокой, а то раскудахталась. Ты груз сопровождаешь?

– Я не понял, – сощурился Агеев, – а ты…

– Я от хозяина твоего.

– От какого? – снова прищурился Агеев.

– А у тебя их много? – сплюнул Агееву под ноги Баир, – короче, мусор, расклад такой. Грузишь людей. Сопровождаешь. Мы следом идем. И давай без фокусов. Людей у тебя сколько?

– Ну шесть своих и… – попробовал посчитать Агеев.

– Своих отпусти, – оборвал его Баир, – не надо, чтобы они там мусорскими звездами своими светили. И никаких разговоров. Телефон давай свой сюда, – и после того, как Агеев протянул трубку, продолжил, – всё пошли. За мной иди.

Они спустились и подошли к новенькому «Крузаку» Агеева. Рядом стояли две старые, побитые «бэхи», возле которых топтались какого-то странного вида бандиты местного разлива.

– Это что ли «не свои», – ухмыльнулся Баир и снова цыкнул слюной сквозь зубы, – эй, сявки, слушайте сюда. Трубки все мне в багажник скинули, – он похлопал по багажнику новенького «икс пятого», – пушки есть? Их тоже туда.

Бандиты, услышав «саму зону», на которой они ни разу не сидели, в словах Баира, беспрекословно выполнили приказ.

– А тебя чё, не касается? – Баир в упор посмотрел на Агеева, – пушку сюда. Вы ж не на войну едете.

– А это… – залепетал Агеев.

– Чё «это», мусор? Тачку видишь? – он кивнул на «икс пятый», – доедем – твоя будет. Хозяин так решил.

Через несколько минут крытый грузовик с рабочими покинул город в сопровождении двух убитых «бэх» и новенького «икс пятого».

 

* * *

 

– Так, мужики, варежки закрыли, и все внимание сюда, – Лева вытащил из-за пазухи пистолет, – ни в какую заграницу мы не едем. Поезд дальше не идет.

Мужики в кузове недовольно зашумели.

– Я сказал осели! Не пылим! Никуда вас работать, дурачков, не везут. Сейчас довезут до ближайшего леска и вырежут все ливера на органы для граждан иностранцев. Поэтому, как только доедем и кузов откроют, все бегом оттуда и подальше. И историю эту забываем.

– А с документами и деньгами чего? – спросил кот-то.

– Ты чё, конченный? Бегом, я сказал, – рассердился Лева, – вас жизни лишить хотят! Зачем тебе документы, если ты жмуриком будешь?

Тем временем колонна остановилась.

– Ну все, свободен, – Баир посмотрел на Агеева, – можешь забирать тачку и валить отсюда. А эти «свои – не свои» с нами поедут. Куда ж мы без охраны, да такой надежной? Сами потом вернутся. Не ссы.

– Так мы и не доехали, – попытался возразить Агеев.

– Доехали. Мы дальше сами. Постанова новая. Хозяин так решил. Чтоб тебя же, дурака, и не подставить, – сказал, как отрезал, Баир и вылез из машины, – давай.

– Ну я поехал, – пересел за руль Агеев.

– А ты еще здесь? – бросил через плечо Баир и запрыгнул в фуру.

Агеев развернулся и поехал в родной С, а караван с почками, печенками и сердцами помчал дальше по трассе.

Проехав километров двадцать, машины свернули на грунтовую дорогу. Немного потрясясь на колдобинах, они остановились у какого-то леса. Баир подошел к «бэхам»:

– Давайте, вылезайте. И этих бедолаг из машины вытаскивайте.

Те потащились к фуре, один из них достал ключ и открыл огромный амбарный замок, но тут дверь распахнулась и ударила его по голове. Лева спрыгнул с пистолетом в руках. Братки даже не поняли, как в руках Баира оказались две пушки:

– Так, братаны, на колени! А вы, мужики, в тачки прыгайте кто влезет, а остальные пехом. И валите отсюда!

– Вы меня поняли? – продолжил Лева. Те закивали, – ну тогда на зарядку побежали-побежали! Раз-два-три!

Как только те скрылись, Баир осмотрел стоящих на коленях и ничего не понимающих братков, и обратился к ним:

– Короче, вы сейчас в кузов лезете. А перед этим портки снимаете. И если жить хотите – сидите там и всё, чему вас плохие дяди научили, забываете. А заодно и как жить дальше думаете.

Те, глядя на три пистолета, беспрекословно разделись и полезли в кузов. Лева закрыл за ними замок, предварительно запихнув туда же голого водителя.

– Может сожжем все-таки? – Лева посмотрел на Баира.

– Они и без нас отожгут. Все. Пойдем.

Баир достал телефон:

– Давай, Кирюха, твой выход.

 

* * *

 

Майор Агеев крепко держался за руль своего нового счастья. «О Боже, какой мужчина!» – пела в магнитоле певица. Он уже прикидывал, на что потратит деньги от проданного «Крузака», как на его пути вдруг возник сотрудник ГИБДД с палкой. Он остановился и усмехнулся про себя – сейчас он его вздрючит! Но неожиданно, как только он остановился, его вытащили из машины и бросили лицом в грязь на обочине. Он поднял глаза и увидел перед собой кожаные Омоновские ботинки.

– Да я свой, ребята…

– Конечно, свой, – прозвучал голос сквозь черную маску-балаклаву, – машину, парни, проверьте.

Один открыл багажник и присвистнул:

– Тут, товарищ майор, по полной!

В это время у майора запищал сигнал рации: «Ну что, проверили? Все, как сказали? Тогда конец связи, парни».

– Я ж сотрудник, – попытался поднять лицо Агеев.

– Бывший. Считай уволился.

– Да что такое-то? – дернулся Агеев, но ботинок вернул его в грязь. Агеев почувствовал, как глотает ее, сплюнул и продолжил орать, – объясните, парни, что происходит?

– А ты точно хочешь? – присел перед ним на корточки омоновец, – ну как знаешь. А то я думал, сам расскажешь. За чистосердечное могло прокатить. Так вот. Поступил нам звоночек анонимный. Ну как анонимный… владелец гей-клуба звонил. Сказал, какой-то майор приехал и, угрожая оружием, потребовал у него долю с клуба. А когда тот отказался, взял всех его танцоров, и, угрожая оружием, увез куда-то. Потом вернулся и предложил держать клуб на долях и толкать там наркоту, которую он привез, – омоновец пнул ногой сумку, – тот снова отказался, за что сотрудник избил его, показал, сколько у него оружия и пообещал «всех пидорасов перестрелять», а после забрал джип, который был оформлен на его любимую старую бабушку-соседку, Агриппину Тихоновну. Нет, конечно, директор, может и пидор, но кто и сам сотрудник после этого?

– Так, а я тут при чем? – попытался поднять голову Агеев.

– А вот при чем, – омоновец расстегнул сумку и кинул ее под нос Агееву. Там были какие-то таблетки, – а километрах в ста отсюда, в лесу, полный грузовик каких-то голых мужиков обнаружили! По ним видно, что пидоры еще те! А ты в бэхе Агриппины Тихоновны как раз и ехал. И оружия там полный багажник.

Агеев хотел что-то сказать, но вместо этого от страха сделал в воздух что-то нехорошее и сильно пахнущее…

 

* * *

 

В кабинет Малика тем временем вошли Владлен и Вова.

– Ну и где груз наш, уважаемый? – на чисто русском без акцента спросил Владлен, глядя в упор на турка.

Тот занервничал:

– Телефон не отвечает. Может не доехали… я сейчас…

Он суетливо начал что-то искать на столе в бумагах и вдруг неожиданно остановился:

– Подождите, а как вы…

– О! Доперло! – заржал Вова, – чурка он и в Африке чурка! Даже своих с крестьянами перепутал!

– С христианами, – поправил его Владлен, – короче, дядя, сейчас ты звонишь Хирургу и рассказываешь, что тебя опрокинули.

– А что потом? – испуганно пролепетал Малик.

– Домой летишь, в Турцию, – хмыкнул Вова.

– Я из Финляндии…

– Значит через Финляндию в Турцию летишь.

Турок взял телефон и, глядя на Вову и Владлена, произнес в трубку:

– Они кинули нас, Хирург. Это подстава.

– Ну а теперь в Турцию! – Вова схватил Малика за шиворот и вытолкнул в окно двадцатого этажа башни «Федерации», на прощание сказав, – Златану привет передавай. От Драго и Милки. И пусть шоколадок много не ест, от них зубы выпадают.

 

* * *

 

«Заведующая» стояла в аэропорту. Уже объявили посадку на рейс, а курьера с контейнерами еще не было. Она суетливо оглядывалась, пока к ней не подошел парень с бородкой и в очках:

– Малик с Хирургом просили передать, что все отменяется. Улетайте, – он передал ей кейс и ушел.

Ничего не понимающая «заведующая» побрела в зону досмотра. Таможенники переглянулись, и один из них попросил открыть кейс. Она на автомате открыла его и увидела лежащую в нем картину – огромное пурпурное сердце, к которому с небес тянулись сотни рук. Она непонимающе посмотрела на таможенников. Откуда-то появилась милиция и она услышала слово «контрабанда». На ее руках застегнулись наручники.

 

* * *

 

– Как ты до всего этого додумался, Кирюха? – в голос хохотал Баир.

– Ну я ж писатель, – усмехнулся Кирилл, – а потом я посмотрел, у брательника моего помимо пушек в том чемодане наркоты выше жопы было – героин, амфитамины, ЛСД, экстази… и картина. Я картину пробил – русский авангард двадцатых годов. В розыске интерполовском. Ее, походу, братан в музее каком-то спер. Ну вот и родилась такая история.

– Интересная, сука, история, – присоединился к общему смеху Левчик, – а прикиньте, мусора фуру открывают, а эти чушки друг друга мацают, чтобы не замерзнуть!

 

* * *

 

Андрей Николаевич вышел из своего офиса: «Странно. Никаких звонков, никаких движений». Он уже начал волноваться, но сам звонить не стал, помня слова Хирурга. Он дошел до стоянки, где стояла его машина, но тут его остановил женский голос:

– Здравствуйте, Андрей Николаевич.

Он повернулся и отшатнулся. Перед ним стояла Тея:

– Ну что, подвезти?

Из машины выглянул Холод:

– Поехали, дядя. Разговор у нас будет долгий и совсем не домашний.

Они подъехали к зданию, которое уже четыре месяца не могла закончить строительная компания Андрея Николаевича. Они толкнули его в подъезд и повели на крышу. Там их уже ждали все остальные.

– Ну вот, еще один участник соревнования, – с распростертыми руками, в одной из которых был нож, встретил его Баир.

– Это все Хирург. Тея, я правда не хотел. Мы с твоим отцом… – Андрей Николаевич прижал руки к груди.

– С моей матерью, Андрей Николаевич, – резко оборвала его Тея, – моего отца Вы…

– Это не я! Это Хирург! Я скажу вам, где его искать!

– Скажешь, конечно, – процедил Лева, – у тебя вариантов нет.

Андрей Николаевич посмотрел на всех:

– А если я назову адрес, вы меня отпустите?

– А не факт, – сказал Холод, – хотя, мы подумаем. Или вернее уже подумали. А если быть совсем точным, я взял на себя смелость и подумал за всех, – все посмотрели на Холода, а он продолжил, – нам же нужен тот, кто Иуду обокрал, и деньги вернуть? Ну давай, рассказывай Андрей Николаевич, где деньги лежат?

Тея удивленно посмотрела на Холода. Вместе с ней остальные.

– А чему вы удивляетесь? Это же все Андрей Николаевич придумал. Как и зачем – уже неважно. Он сейчас скажет, где деньги лежат, и мы его к Иуде отвезем.

– А как же Хирург? – непонимающе развел руками Кирилл.

– Да не, – ответил ему Холод, – Хирург – обычный мясник, который не любит жадных, потому что сам жадный. И трусливый. И не хочет быть в чьей-то тени. А это должен был делать человек спокойный и расчетливый. Так что давай, Андрей Николаевич, денежки, и поехали.

– В гараже. Все в гараже, – опустил голову он, – поехали, я покажу.

– А кто ж тогда Хирург? – удивился Владлен.

– А это вам Андрей Николаевич сейчас скажет. Ты адрес скинул? – Холод посмотрел на Вову, а тот кивнул.

– Сын он мой, – процедил Андрей Николаевич, – от первого брака.

 

* * *

 

Хирург растянулся на кровати и хлопнул по заду блондинку:

– Давай, вали. И принеси мне вискаря хлебнуть. Что-то ты меня ушатала.

Но тут в гостиничном номере вспыхнул свет. Его наполнили люди в черном и с оружием. Хирурга схватили, завернули руки за спину и поставили на колени. В голову уперлось сразу несколько автоматных стволов.

– Разрешите Вам представиться. Я глава отдела «М», – перед Хирургом стоял тот самый Доцент, – «М», если вы не знаете, переводится как «Монстр». Да, мы разыскиваем таких чудовищ, как вы, по всему миру. Если Вы забыли, я Вам напомню. Вы разыскиваетесь за более тридцати убийств на территории бывшей Югославии, а также за двадцать восемь аналогичных преступлений на территории Российской Федерации. Также Вам вменяется создание преступной сети с целью незаконной торговли человеческими органами. Вы можете ничего не говорить. Здесь все доказательства, – в руках Доцента появился тот самый ноутбук, который шесть лет назад успел вытащить Кирилл из горящего гелендвагена, – в наручники его!

 

* * *

 

– И что, все закончилось? – Тея и Холод стояли на краю крыши и любовались яркими осенними звездами.

– Закончилось, – ответил Холод, – отвезем деньги, заберем Марка и все закончится.

– Сколько раз ты себе это говорил? – Тея повернула его к себе и заглянула в глаза.

– Честно? Ни разу, – Холод притянул Тею к себе и поцеловал. Она почувствовала запах крепких сигарет и какого-то нового умопомрачительного дорогого парфюма с терпким табачным привкусом…

В это время с неба упала звезда.

– Давай желание вместе загадаем? – она посмотрела на Холода.

– Зачем что-то загадывать? Ты разве забыла? Надо просто жить…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

 

Мы все выбирали, но нами играли,

И мы почему-то решили, что сами,

Чужими руками плетя оригами,

Ломая мосты, доберемся до рая.

Мы с их голосами бродили по краю,

И резали руки об острые грани,

Спеша мотыльками, тонули в тумане,

Летели на пламя и стукались лбами.

Скрипели зубами, рыдая, вставали,

Но все же бежали вперед за мечтами,

Из круга страданий мы выбрались к раю,

А кто был Богами, стал грешными нами…

 

 

* * *

 

Ну, значит, так и договорились, – Холод и Вован встретились с Доцентом в глубине Бицевского парка на одной из скамеек, – вас убрали со всех баз, так что, кто хочет, может начинать жить заново. Шанс есть, – усмехнулся Доцент и протер очки.

– А почему именно мы? – усмехнулся Холод.

– Ну, скажем так – у нас сошлись интересы. А потом, мы несколько ограничены рамками закона, и поэтому иногда приходится прибегать к некоторого рода помощи. Так что вы можете жить, как пожелаете. Чистые документы с вашими настоящими именами вам передадут. Хотя, как я понимаю, они ни всем из вас и нужны. Единственное, на счет японского паспорта придется немного подождать. И еще. На счет гражданки Наумовой старшей. Ее выпустят из тюрьмы, но вернуться в Россию она не сможет. А все имущество господина Наумова возвращено его законной наследнице, согласно завещанию. Кстати, не считая вот этого неприятного нюанса, чартерная компания работает довольно-таки неплохо. На вашем месте я бы поставил туда толкового управляющего. Тем более на одних рейсах на Кубу из Испании сейчас можно неплохо заработать. Уже всерьез поговаривают об отмене американских санкций. Ну, я думаю, – поднялся Доцент, – мы все решили, так что, надеюсь, до свидания, – он протянул руку, пожимая которую, Холод понял, что она довольно сильная.

– Ну что, Вован, поехали дела дорешаем?

Холод с Вовой быстро зашагали по осенней аллее в противоположную от Доцента сторону.

 

* * *

 

Вован втолкнул Андрея Николаевича в старую столовую давно закрытого пионерского лагеря. Остальные несли тяжелые сумки с деньгами.

– Всё, Иуда, мы все сделали, – посмотрел на старика Холод.

– А кто б сомневался. И мне даже не интересно, как вы это сделали. Коля, отсчитай оттуда, сколько Абраша брал. А остальное ваше. Мне чужого не надо.

– В смысле? – не понял Холод.

– Ваше, – как отрезал Иуда и кивнул парням, которые подхватили под руки обмякшего от страха Андрея Николаевича, – и это ваше, – он кивнул в сторону вошедших в столовую Марка с дядей Геной и Снежком, – хорошие гости. Душевные.

Марк подбежал к Тее и обнял ее, с размаху уткнувшись носом в живот.

Снежок не спеша подошел, всех обнюхал, сел себе на хвост и задней лапой почесал за ухом.

– Ну все, бывайте, – Иуда подмигнул Марку, – а с тобой мы обо всем договорились.

Потом он, как будто что-то вспомнил и повернулся к Холоду:

– А с тобой давай чуть-чуть покалякаем.

Они вышли на осенний воздух. Иуда глубоко вздохнул и повернулся к Холоду:

– Люблю я осень. Когда не холодно особливо. Ну вот, племяш, познакомились мы с тобой плохо, так что давай разойдемся хотя бы по-хорошему. Я зиму не люблю. Слишком много в моей жизни елок было, и под каждой дед Мороз злой прятался. Кстати, а почему тебя Холодом зовут? У тебя ж имя человеческое есть. А то вся жизнь с погремухами.

– А у тебя чё, нет?

– Так это имя, – усмехнулся Иуда.

 

* * *

 

1951 год. Зима. Коми АССР. Колония строгого режима.

– Смотри, Иуда, завтра подрываем. До железки дойдем, а там на товарняках до большой земли. Смотри, не перетрухай. Не передумал?

– Не передумал, – парень поджал губы и отрицательно помотал головой.

Тогда он еще не знал, что Язь берет его, как «корову». Так обычно опытные заключенные берут с собой в побег первоходка, чтобы, когда совсем тяжело будет, и желудок будет сворачивать от голода, съесть его по кусочку, продляя себе тем самым жизнь.

Он никогда не забудет ту ночь. Прошла неделя, как они ушли в бега. Они обессилили, пили талый снег и жевали хвою сосен. А этой темной ночью Язь приставил к его горлу заточенную ложку, перемотанную грязной веревкой. Он не знал, откуда взялись силы, но он выбил ее из рук Язя и схватил того за горло. Он тряс его до тех пор, пока что-то не хрустнуло в его шее, и Язь не перестал хрипеть.

Он поднялся, сделал несколько шагов и упал. Очнулся, когда уже слепило глаза яркое солнце. Сил идти не было. Он уже не чувствовал холод и отмороженные пальцы на ногах. Он подполз к телу Язя, взял заточку и, не понимая пока зачем, воткнул ему ее в грудь. Из промерзшего тела потекла еще не успевшая остыть за ночь кровь. Иуда наклонился и рванул зубами кусок мяса. И начал жевать. Его рвало, но он делал это снова и снова…

Когда через две недели его, окровавленного, притащили обратно в лагерь, воры сразу поняли – корова съела волка и стала сильнее всей их волчьей стаи.

Так Иуда стал хозяином целого мира. Мира, в котором нет людей. Мира, где выживет только тот, которого с самого рождения называют Иудой.

 

* * *

 

Иуда тряхнул головой, будто отогнав дурные воспоминания и страшные сны.

– Вот такая жизнь она и бывает. И каждому в ней свое. Но брать надо не все сразу, а по кусочкам. Вот отец твой, Монгол, вроде и неплохой человек, не совсем пропащий. Он сказку придумал – город Солнца. Как Ной со своим ковчегом. А куда на том ковчеге от себя уплывешь? Ты ж пробовал. Не вышло.

– Ну да, не срослось.

– Так срасти. И живи среди людей. Чего ты от них бегаешь?

– А надо чтобы они от меня бегали?

– А кому эти салочки нужны? – Иуда похлопал его по плечу, – живи так, чтобы для самого себя Иудой не быть. И все срастется. Главное, переболеть вовремя. Кем ты родился – тем тебе и быть. У них там, наверху, на нас свой план есть. А мы муравьи, которые свою историю пытаются придумать.

Холод посмотрел на него:

– Ну если б всей этой истории не было…

– Да все равно была бы. Это и есть его план. Промысел Божий. Знаешь, кого Иисус первого в рай пустил?

– Разбойника, что ли? – усмехнулся Холод, – слышал.

– Нет. Иуду, – серьезно ответил старик, – он первый раскаялся и на осину влез. А его серебряники до сих пор по свету гуляют. Так что давай, племяш, спеши жить. А то, кто знает, сколько нам времени осталось.

 

* * *

 

Холод подошел к машинам, где его уже ждали все остальные.

– Ну что, кто куда?

– Мы назад, к сопкам, – улыбнулся Баир, – мы ж теперь сказочно богатые! Свою Золотую Орду там построим, да, Левчик?

Парни пожали руки остальным, забросили свои сумки с деньгами в багажник, запрыгнули в мощный «Ниссан», и, посигналив на прощанье, скрылись за лесом, разбрызгивая грязь.

– Я домой, к мамке, – сказал Вова, – лет пятнадцать ее уже не видел. Позвонил – она пельменей налепила со сметаной и уксусом. А потом… Коров буду разводить, – Вован поднял и трясонул одну из сумок – тут на стадо андалузских бычков хватит!

– Меня подбросишь? – посмотрел на него Кирилл, – у меня там дельце есть.

– Залазь, – ответил Вова, и они исчезли в осенней дымке.

– А для вас у меня тоже «дельцы» есть, – Холод посмотрел на Гену и Коркина.

– Это ж какое дело еще? – Гена с прищуром посмотрел на Холода, но Тея ответила за него:

– Дедушка Марку нужен. И друг, – она потрепала за ухо Снежка.

– Да, – сказал Марк, – один дедушка у меня есть. Теперь как у всех в садике будет два дедушки. Он мне сказал звонить и приезжать иногда если мама с папой отпустят, – Марк обнял обоих родителей, а Холод подхватил его на руки и подкинул. Марк весело засмеялся.

– А с тобой, Владлен, в машине поговорим. Ты в Испании бывал когда?

– «Patria o muerte?» – Владлен посмотрел на Холода.

 

* * *

 

– Ну что, Коль, вы его тут присыпьте хорошенько, а я пешочком пройдусь, грибков пособираю. Да до церкви дойду, свечку к иконке поставлю. Он же, поди, крещеный был. А деньги, Коль, положи к остальным и записать не забудь, – Иуда побрел, громко вдыхая запах осеннего леса, к небольшой церквушке на горе.

 

* * *

 

– Ты точно решил уехать? – Вова посмотрел на Кирилла. Тот кивнул, – а чё же тогда сестре не сказал?

– Знаешь, Володь, а так лучше и для нее будет, и для меня. Я понял, что жить вообще не умею. А когда ничего не умеешь, проще учиться заново. Кажется, так японцы говорят.

– Ну тогда бывай, Кирилл Никамура, брат Игоря Никамуры из Киото… Язык ты там быстро выучишь. Ты способный. Да и они там все на инглише шпрехают. Кстати, если ты не знаешь, на тебя там никто и внимания не обратит. Для них, косых, все русские на одно лицо, – Вован подтолкнул его к паспортному контролю, – лети уже туда, где солнце восходит. Если с якудзами встрянешь – звони. Порешаем!

Вова повернулся и зашагал к выходу из аэропорта. В кармане зазвонил телефон.

– Да, мама, уже еду. Не остынут! Вари уже.

Он запрыгнул в дорогую новенькую черную «Поджеру» и вдарил по газам.

 

* * *

 

Холод вышел на балкон высотки на Котельнической набережной, закурил и вдохнул московский воздух.

Где-то внизу бежали люди, мелкие, как муравьи.

На кухне дядя Гена объяснял Тее, как правильно варить борщ и жарить макароны по-флотски. Марк со Снежком смотрели какие-то глупые мультики и оба подвизгивали от удовольствия…

А Холод все смотрел вниз на людей-муравьев, которые выживали в этом большом городе. Он больше не будет выживать! Он будет жить! Ведь у каждого свой Город Солнца. Им повезло. Они его нашли.

Он зашел в комнату, схватил дядю Гену и Тею и повалил на огромную кровать, где Марк со Снежком смотрели мультики, а потом завалился сам. Жить надо начинать с радости и смеха, а не со слез…

 

сентябрь – октябрь 2017

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 6.

 

ПРЕДЕЛ ГЛУБИНЫ

или

НОЛЬ ГРАДУСОВ ПО ХОЛОДУ

 

Ты увлечен такой игрой,

Фигуры бьются, твоя роль –

Рукою двигая коней,

Ронять на пол чужих ферзей.

Но чья-то пешка, сделав первый шаг,

Пройдя весь путь, тебе поставит мат…

 

Так началась большая игра.

Но так не решив, кто будет играть белыми,

Они просто убили друг друга…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

Серебристый «Ниссан» переминался с колеса на колесо в огромной гудящей пробке на МКАДе. Он смотрел в окно и думал о чем-то своем. Он возвращался, хотя очень не любил это слово. Странно, вернуться, когда ты уже навсегда хлопнул дверью, а точнее, когда ее закрыли перед самым твоим носом. Обычно он поворачивался спиной к двери и уходил навсегда. Для чего лежать на коврике возле двери и ждать, когда тебя впустят? Зачем ждать, когда до тебя снизойдут и заметят? Зачем громко кричать «Я уйду!», чтобы потом скрестись в эту дверь и ждать, когда тебя услышат. Уходя, уходи! А если все-таки решил вернуться, вернись другим человеком. Но никогда не забывай тех, кто тебя выгнал. В Москве всегда крутились большие деньги. И чем больше становилось этих денег, тем сильнее приходилось крутиться людям. Огромная мясорубка судьбы, которая ломая души и кости, превращала жителей столицы в безликий человеческий фарш. Москва не раз меняла свое лицо. В девяностых она надела смокинг Чикаго тридцатых, и, стоя с «Томми» в руках, любовалась на свои начищенные ботинки «Джимми», заляпанные пятнами алой крови. Но тут же она переодевалась, примеряя на себя то костюм дешевой шлюхи с трех вокзалов, то кислотного удолбанного подростка из ночного клуба. Он посмотрел на нервно гудящие в пробке машины и чему-то в душе усмехнулся. Мы все привыкли драться по правилам, но, когда правила заканчивались, любая драка превращалась в бойню. Ты побеждал и становился королем, и неважно насколько, но ты был им до прихода следующего. Он стал королем. Но оказался в изгнании. У него не было своего королевства. Тогда королем чего он был? И какова была цена этих побед? Нет, он не возвращается, он приходит заново в тот город, который он любил и хотел сделать немного чище. Машины в пробке начали потихоньку двигаться. Как будто из тумана на него навалился призрак давно забытого города. Он стал выше, и, казалось, еще богаче. Но все это была видимость, мираж, в которую он за десять лет разучился верить. Кто, как ни он, знает, что скрывается за этими гладко прилизанными фасадами? За ними прячется уродливое наследие девяностых, которое, посчитав, что оно побилось и выжило, окончательно испортило москвичей своим квартирным вопросом. Да нет, оно даже не испортило, оно уничтожило их. «Москва-Сити» – он рассмеялся, глядя на себя в зеркало. Город, который никогда не спит, потому что боится, что его поимеют. Потому что именно этого бояться его сегодняшние короли, засыпая на своих грязных матрасах, под которыми лежат деньги. Они не спали до самого утра и проверяли своих скелетов в шкафу. Но теперь пришло время скелетов! Для этого он и пришел. «Все тайное становится явным» – вспомнил он слова родителей, взятых из какой-то детской книжки. Москва породила его, а потом засунула в шкаф, посчитав, что мышцы иссохнут, мозг атрофируется и забвение серой пылью и паутиной покроет его прошлое. Но кто сказал, что скелеты хранятся в шкафу? «Зомби!» – хмыкнул он. Всё! Колдовское зелье перестало действовать! Наступило время героев, героев из того самого прошлого, без которого будущего не будет! И пускай он хочет, чтобы эта драка стала бойней! Ведь когда убивают всех подряд, убежать не сможет никто.

Пробка рассосалась, и он вдавил педель газа. Москва будто заглотила машину, и он, попав в ее горло, не спеша, на шипованной, больно ранящей резине, двигался туда, где стучит ее сердце. Он взял с торпеды телефон и набрал номер:

– Да, Чума. Я уже здесь. Но действуй, как договорились. Людей собирай.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

НЕПРАВИЛЬНЫЕ ИНВЕСТИЦИИ

 

– Ты пойми, Тея, – дядя Гена лопаткой отдирал прилипший к сковородке желток, – он просто такой человек.

– Все мы люди! – Тея нервно постучала вилкой по столу, – только одни люди к чему-то стремятся, а другие…

– Да он тоже стремится! – дядя Гена наконец оторвал глазунью от сковородки, – правда у него все берега попутаны. Так уж получилось.

– Так надо учиться заново, – Тея подняла на дядю Гену глаза, – или что, так и жить прошлым и ждать, когда оно само по себе отпустит?

– Ты слишком много от него хочешь, – дядя Гена плюхнул яичницу на тарелку и поставил перед Теей.

– Что-то не хочу, – она отодвинула тарелку.

– Ну как знаешь, – дядя Гена зацепил вилкой большой кусок и продолжил, – тогда время другое было. Представь себе, ему даже где-то стыдно признаться, что у него не только семьи нет, но даже образования! Кто он? Механик какой-нибудь или столяр-маляр… Что он умеет?

– Да уж, – Тея отхлебнула кофе, – я все понимаю, дядь Ген, но и учиться чему-то надо.

– Да кто ж спорит? – дядя Гена присел рядом с ней, – конечно надо. Только это не школа, куда в семь лет привели, и ты пошел. Ты ж не забывай, он не пацан! Ты как-то аккуратнее ему объясни. Мол, времена сейчас другие, мол тот же компьютер нужен не в игры играть и ролики смотреть, а там деньги можно делать. А чтоб понять это, есть что-то вроде курсов… компьютерных.

– Так это я и сама могу научить.

– Да не…  – дядя Гена поморщился, – ты это одно, а люди там это другое, учителя.

– Ну с учителями ему в жизни вообще не повезло, – Тея грустно усмехнулась.

– Вот он и боится чему-то учиться, – подвел итог дядя Гена, – ладно, давай, я Марка в школу отвезу, а то оценки за год выставлять будут. Давай, Марк, – крикнул он, – поехали. Все собрал? – тот кивнул, и он легонько подтолкнул подросшего Марка к двери.

В это время на кухне появился Холод. Он отрезал от батона ломоть, залез в холодильник, достал колбасу, рубанул кусок, плюхнул на хлеб и уселся рядом с Теей.

– Слушай, меня не покидает такое чувство, что мы где-то подобрали Йети, –  рассмеялась она, – отмыли его, одели и теперь он живет. Вернее, существует, – ее глаза стали серьезными, – вообще, я поговорить хотела.

– Неандерталец! – с набитым ртом поправил ее Холод.

– Значит надо дубиной сначала стукнуть перед тем как разговаривать? – язвительно сказала она, – ну тогда слушай, любимый мой питекантроп. Тебе самому-то не надоело? Пора бы уже…

– Все нормально. Успокойся, – Холод дожевал бутерброд и обнял ее, – давай наскальными рисунками обойдемся. Я и без дубины пойму. В общем, нашел я, чем я заниматься буду.

Тея удивленно посмотрела на него, но он сделал вид, что не заметил и продолжил:

– Не даром я в этих сетях как паук лазил, – он кивнул в сторону комнаты, в которой стоял компьютер, – короче, учредили мы с Вовиком фонд прямых инвестиций. Что долго так? Бумаги собирать задолбались.

– И что же вы с Вовиком умного придумали?

– Да, впрочем, ничего нового. Мы имеем определенную сумму, которую можем вкладывать в то или иное предприятие. Под проценты. Ну по-простому барыжить будем.

– И не взападло? – рассмеялась Тея.

– Да не, мы по-человечьи, под минимальный процент. Ниже чем на рынке кредитных услуг. И с условиями не такими жесткими. Мы начинаем брать свой процент, когда предприятие набирает предел рентабельность. А если оно будет убыточным, мы настаиваем на возвращении залоговой стоимости суммы, которую мы кредитовали.

Тея удивленно подняла на него глаза:

– Это… как?

– Курсы онлайн экономики и рыночных отношений. Хороший сайт, – Холод поднял палец вверх, – даже таким дикарям, как мы с Вальдемаром, все понятно стало. Так что сегодня мы первый ресторан открываем.

 

* * *

 

– Слушай, Холод, какое-то название у них косячное, – Вова удивленно посмотрел на вывеску, – это что, мы с тобой в черную жопу инвестировали?

– Володя, «Блэк Ангус», а не «анус»! Порода быков такая! Раньше их где-то за границей выращивали, а теперь у нас, на орловщине.

– Да! Во как люди жили! У нас своих быков девать некуда – марьинские, солнцевские, ореховские, а мы из-за границы везли! Во до чего страну в девяностых довели, – пошутил Вова, – слушай, а если эти быки орловские нам стрелку забьют? Как разруливать-то будем?

– Счет-фактуру им выставим! – заржал Холод, – и справками из СЭС добьем!

Они вошли в ресторан.

Через час все договора были подписаны. Холод несколько раз для приличия чекнулся с хозяином ресторана, так и не попробовав армянского лучшего коньяка «Мамой клянусь!» и   они вернулись на парковку.

– Ты сейчас куда? – спросил Вова, залезая в свою «Поджеру».

– Марка из школы надо забрать, а то дядя Гена со своими старперами спортсменами в футбольчик решил погонять. Ну а потом домой. Посидим с Теей, начало моей трудовой деятельности отметим. Кстати, можешь подтягиваться со своей. У тебя ж вроде как там все нормально?

– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – Вова зачем-то плюнул себе на дорогие ботинки и матюкнулся, – по крайней мере, удалось уже убедить, что с гор не только что спустился. И поэтому мы сегодня идем в оперу.

– Ну хорошо, что хоть не к оперу, – Холод похлопал по капоту «Поджеры», – давай, Володь, до завтра, если что, на созвоне. А так в офисе увидимся, – и пошел к своему новенькому темно-синему БМВ, спрятавшемуся где-то в глубине парковки.

Похлопывая себя по карманам, Холод пытался найти ключи, но в этот момент на его голову обрушился крепкий сильный удар.

 

* * *

 

– Ну вот, очухался!

 Холод почувствовал, как в лицо ему плеснули холодной водой и капли потекли по лицу. В голове гудело. Перед ним стоял невысоко роста стриженный паренек и пережевывал жвачку:

– Ну, как говорится, со знакомством! – и в лицо Холода воткнулся крепкий кулак, – я Чума. А кто ты – я знаю. Вот сука! – он выплюнул жвачку, – доктора ебучие! Пятнадцать лет ее жую, а до сих пор курить хочу!

– Ты кто такой? – Холод кроваво сплюнул.

– О! Видно сразу! Деловой чел! – Чума рассмеялся, – поэтому давай без всяких шурэй-мурэй. Я сегодня твой джокер, – он залез в карман и достал серебряный доллар почему-то с дыркой посередине и начал крутить его между пальцев. А потом он остановил монету и поднес к носу Холода, – а это сегодня пускай будет твоей судьбой. Я сейчас тебе предложение сделаю. Не, не подумай ничего плохого, не руки и сердца, я не из этих. Не из заднеприводных. А потому, как говорят, коротко и ясно. Ты это предложение принимаешь, а если нет, ты просто отсюда уходишь. Но с маленьким «но», – лицо Чумы стало злым, – вот эта вот денюшка решит, что ты потеряешь. Решка выпадет – не будет у тебя красавицы жены и умнички сына, – Холод сверкнул глазами, но Чума, не обращая внимания, продолжил, – а орел выпадет, превращу я город Солнца с твоим батюшкой в город золы и пепла. Так что… Развяжи его, Шпигель.

Лысый крепыш полосонул ножом по веревкам, и Холод почувствовал, как руки его стали свободными. Он попытался ударить Чуму, но получил удар в коленку и крепкий удар кулака уронил его на пол.

– Размяк. Удар уже не держишь, – Чума хрустнул костяшками и присел над лежащим Холодом, – так вот, я продолжу. Ежели с монеткой выбираешь вариант – иди. Только я тебе ничего не скажу. Тут уже как монетка упадет – без тебя с ней разберемся. А ежели тыквой своей соображаешь, – Чума постучал по голове Холода пальцем, – то давай мы с тобой первый вариантик обмеркуем. Ну так как? – он поднял окровавленную голову Холода, – будет между нами согласие и взаимопонимание?

 

* * *

Тея не находила себе места. Холод не приехал за сыном в школу. Его телефон не отвечал. Вова отменил оперу, и они с дядей Геной сидели на кухне. И лишь Марк, не понимая, что именно произошло, тихо сидел в комнате и рисовал что-то у себя за столом. Когда Тея зашла в комнату, Снежок, обычно спокойно спящий на кресле, лежал у порога, и, увидев ее, зарычал. Тогда Тея поняла, что случилось что-то нехорошее.

Первой мыслью было – искать. Вова в сотый раз пересказал их разговор на парковке. Они втроем поехали туда. Машина Холода была на месте. Но когда дядя Гена поднял завалившиеся под соседний джип ключи, у Теи уже не было сомнений – случилось действительно что-то плохое. Вован предложил съездить к владельцу ресторана и «пресануть их там всех – может они что-то знают»? Но дядя Гена остановил его. Они сидели в Вовиной «Поджере» и молчали. Тишина была коварным знаком того, что они не понимали, что происходит и поэтому не знали, что делать. Потом Тея словно очнулась, выскочила из Вовиной машины и запрыгнула в свою, не говоря ни слова. Она резко сорвалась с места. В голове крутилась одна мысль: «Марк!» Нарушая правила и разгоняя пробку сигналами, она долетела до дома за считанные минуты. Марк спокойно спал в своей кровати, а у ног сидел Снежок и смотрел куда-то в пугающую ночную пустоту. Тея почесала его за ухом и обессиленно села на кровать. В голове появилась другая мысль: «Холод». Что же она натворила? Все было бы хорошо, если бы он просто сидел здесь. Зачем ей это надо было? Кому она хотела что-то доказать? Так было бы спокойнее! Вот только кому? Еще утром ей казалось, что так будет лучше для него, ведь зверь, запертый в клетку… Да какой он, к черту, зверь? Человек. Любимый, самый родной человек, без которого ей сейчас очень плохо и страшно. Тея старалась гнать от себя дурные мысли, но они все накатывали и накатывали, пронзая сердце страхом. Она вспомнила, как он долго привыкал к этому городу, как он все время оглядывался и хотел вернуться домой, когда они гуляли… как недоверчиво относился к соседям и пытался вместо лифта подняться по лестнице. Тогда она убеждала его, что он просто отвык от людей, что будет все нормально, он привыкнет к ним и скоро станет таким, как все. А ведь он поверил ей! И что вышло? Она обхватила голову руками и тихо заплакала…

 

* * *

 

Он сидел перед горящим в ночи монитором компьютера. «Фонд прямых инвестиций» … Почему-то ему стало смешно. Деньги из дерьма и крови под проценты. Это кем же надо быть, чтобы вот так вот выложить свой портрет, рассказать о себе, о своей семье и партнерах? Неужели ни на секунду не хватило головой подумать? Нет! Люди просто разучились бояться. Он снова усмехнулся. Время же прошло! А время-то, как говорится, лучший будильник, и когда он зазвонит, он может зазвонить не для тебя, а для тех, кто о тебе не забыл. Он давно уже не любил принципиальных людей, потому что сам когда-то был таким. Но он и остался таким. Менялись люди, менялось время, менялись ценности, а принципы оставались. Многие неплохо начинали, но плохо заканчивали. Вернее, не заканчивали вообще. Они останавливались на полпути, меняя принципы на деньги, комфорт или выгоду для себя. А он остался таким. Герасим на все согласен! Но с принципами. Он просто засунул эти принципы кому-то в задницу, и, даже играя в чужие игры, он всегда знал, что в чужой игре будут его правила. Он щелкнул по фотографии Холода пальцем: «Вот в каком ты дерьме не извалялся, но все равно не понял одной простой вещи – раз попал – вонять будешь всю жизнь! В какое дерьмо попал – тем и вонять будешь. И не надо ничего придумывать! Запах пройдет, привыкнешь. Зато счастлив будешь, что другого дерьма в твоей жизни не случилось. Так что добро пожаловать, дружище, и извольте понюхать то дерьмо, в которое Вы окунулись первый раз. Только за принципы в этот раз развести никого не получится. Назвался груздем – так и живи в кузове. Один раз убил – теперь будешь убивать всю жизнь» …

 

* * *

 

– Ну вот значит, – Чума ногой пододвинул к Холоду стул, – в ногах правды нет, особенно когда они от страха трясутся. Значит, как я понимаю, монетку мы уберем и поговорим, как умные люди.

– Ладно, – процедил Холод.

– Так вот. Зная твои заслуги из прошлого, которых никто не умаляет, есть к тебе предложение. Еще раз повторюсь. Пристойное!

– Давай уже – Холод сверкнул глазами.

– О! Вот за такого тебя я и слышал! – Чума поднял вверх указательный палец, – вот что с человеком пиздюлина животворящая делает! Слушай и кумекай! Есть дяди плохие.

– Да ладно? – скривил рот Холод.

– А ты прикинь! – Чума хлопнул себя по коленке, – не все еще вымерли динозавры! Их вымирали-вымирали, а с них только рога с когтями отвалились, а зубы те же остались. А как паслись они на лугах, так и пасутся, рядом с тупыми коровами.

– Слышь, ты, блять… Зоолог любитель, – Холод посмотрел на Чуму, – давай ты свои сказки про Годзилл пионерам втирать будешь.

– Всё-всё-всё, – Чума примирительно поднял руки, – воры это, которых нам с тобой, дружище, предстоит убрать. Я б может и один справился, но, боюсь пукан надорвать. И суеты не люблю. А потому мне напарник нужен. И твою кандидатуру избрали большинством голосов.

– А ты, как я понимаю, особо и не против был, – ответил за него Холод.

– Да мне что в анфас, что в профиль, – улыбнулся Чума, – побыстрее сделаем – побыстрее и вернемся. Я в свое, куда тебе знать не надо, а ты хоть к семье, хоть в свой город Солнца, мне, в принципе, срать.

– А ты не боишься… – Холод потрогал рукой ноющую челюсть.

– Ой, да ладно!  – громко рассмеялся Чума, – я в детстве в штаны отдристал, пока на горшок ходить не научился! А потом…, – он стал серьезным, – у тебя вариантов-то нету. Сделаешь все – свободен. Да ты и сейчас свободен. Хочешь – иди. Я просто монетку подброшу, а там уж как получится.

– Ладно, давай, показывай.

Чума бухнул на стол пачку фотографий:

– Вот они, красавеллы! Расклад по ним по всем есть. Работаем, как сказали. Четко, без вопросов и в срок.

– Прям бюро добрых услуг, – Холод взял пачку фотографий и начал рассматривать.

– Ага. Творим добро. Я за бабло. Ты за разбитое ебло…Короче, подготовка неделя, – серьезно продолжил Чума, – а дальше… Ну джокера уж точно с монеткой не будет.

 

* * *

 

Тея подошла к окну. Ночь. И город. Только сейчас она поняла, как без него ей одиноко. И неважно, что на кухне сидели Вован и дядя Гена. Неважно, что Владлен уже брал в аэропорту Мадрида билет на ближайший рейс до Москвы. Неважно, что Баир с Левчиком уже гнали по федеральной трассе в сторону столицы. Совсем неважно было ей, что Доцент уже крепил на доску фотографию Холода, чертил идущие от нее стрелки и рисовал знаки вопроса…. Неважно, что Иуда читал эсэмэски от Марка «Папа пропал»… Она взяла со стола рисунок Марка. Холод, сам Марк, она, Снежок, дядя Гена, Вова, Баир, Левчик, Владлен, Иуда и где-то вдалеке, на снежной верхушке горы Кирилл… Тогда она поняла. Ей не одиноко. Ей страшно. Страшно не только за него, но и за себя, и за всех этих людей, которые готовы на все, чтобы его вернуть, потому что ей без него так невыносимо плохо…

– Вот так неудачно инвестировались, – Вован подошел к ней и положил руку на плечо, – ну ты это… давай… не ссы, порешаем.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

ВРЕМЯ ПЛАТИТЬ ПО КРЕДИТАМ

 

– Слышь, Энштейн, чё ты мне мозги рисуешь? Я из-за этого бабла полгода тележил, с экономистами всякими, шманамистами, налоговой, хуёговой. Башка базарит, мы их в офшорах потеряем, потом инвестиционную контору замутим, и они нам прямо на карман и плюхнутся, бабосы-то эти, мы товар людям уже отправили, а они по безналу всё перевели. Где бабки-то тогда? Они мне должны были капнуть?!

– А вот Башка, наверное, так не думает, – парень поправил очки и в упор посмотрел на Луку, – смотри сюда, – он повернул к нему ноутбук, – вот состояние твоего счета, а вот Башки.

Лука в упор уставился на монитор:

– И как ты это? Откуда?

– В легкую. Ломанул. Ты просил деньги найти – вот они, вся сумма уже снята и обналичена.

– Так это чё? Меня Башка опрокинул?

– Ну это уже тебе решать. Давай, Лука, мы с тобой сразу рассчитаемся.

– Ну ништяки, – усмехнулся Лука, достал из стола пачку стодолларовых купюр и кинул ее парню, – держи, Энштейн, только смотри, если чё...

– Смотреть тебе надо было, – парень смахнул деньги в папку, – давай, Лука, – он поднялся из-за стола и направился к двери.

– Компутер свой забери, – окликнул его Лука.

– А это тебе на память.

Энштейн шел по коридору, достал из кармана телефон, что-то быстро набрал на клавишах, вставил себе в ухо наушник, в котором грозно орал голос Луки: «Башку найти!!! Прикинь, Алехан, эта гнида нас опрокинула! ... Да не, он не при делах вообще был, походу просто на бабло повелся... Да ты чё, меня за кого держишь? Никто не знает, что ты вообще в Москве! ... Эй, братан, я тебе отвечаю, я чё, фишку не секу, что ты по ФСБэшному в розыске? А с Башкой разрулим всё. Он с таким баблом недалеко убежит, оно реально как западло, хуже чемодана без ручки тянет... Да, короче, сегодня подъеду... На хазу к тебе? Ну так и ништяк, лучше на нейтралке встретиться... В Новогиреево кафешку помнишь? У Анзора, там по-свойски все и перетрем»...

Энштейн вытащил наушник из уха и выкинул телефон в урну, вытащил из кармана другой и набрал номер:

– Алехан сегодня в девятнадцать тридцать будет в Новогиреево в кафе у Анзора. Отбой.

 

* * *

 

Чума нехотя поднялся с дивана, посмотрел на часы на мобильном и засунул телефон в карман, потом чертыхнулся, вытащил его и сломал пополам. Подошел к шкафу, достал оттуда спортивную сумку. Звякнув ей, направился к двери. Закрыл дверь на ключ и позвонил соседям:

– Ключи Полине Георгиевне отдайте. И вот тут деньги, – он отсчитал триста долларов, – еще за десять дней, а то у меня командировка закончилась...

По привычке он спустился с шестого этажа без лифта, подошел к стоящей Газели, залез в нее, закурил и тронулся. Попетляв по проходным дворам, остановился возле гаражей, загнал туда Газель, по-быстрому вытащил из середины несколько больших коробок, зашвырнул туда сумку, потом достал с полки банку, вытряхнул ее и взял документы. Сравнил фотографию на старом и новом паспорте, закурил, и, не отпуская зажигалки, поджег старый паспорт. Потом он посмотрел на часы, затушил сигарету и запрыгнул в кабину. В восемнадцать тридцать Газель стояла напротив кафе в Новогиреево.

 

* * *

 

– Да ты пойми, – Лука разводил руками, уже выходя из кафе, – Башку мы уже нашли по-любэ, но он для приличия сначала в отказ пошел, дуру включил, но ничего, завтра уже соловьем курским петь будет.

– Только давай он у тебя побыстрее петь будет, и ноты правильно брать, Лука. Я тебя по-человечьи просил, люди надежные должны быть. Мне эта сделка вот как нужна, – он прислонил два пальца к кадыку, – это тебе, Лука, не фуфел, твой нефть сливать и на тачках номера перебивать. Другой уровень, люди другие, авторитетные, уважаемые, а ты под это дело гопоту подписал. У Башки на лбу «дебил» написано. Знаешь, я в бабу Ягу поверю, а не в то, что Башка компьютер знает. Он что, хакер у тебя? Вот так, как факир, деньги туда-сюда перекидывать. Не, тут дело в другом...

Они уже приблизились к выходу, и Алехан толкнул входную дверь...

 

* * *

 

Чума сидел в кузове Газели и, нервно пощелкивая ногтями по прикладу винтовки, смотрел на часы: двадцать ноль-ноль... Он отодвинул кусок надорванного тента и уставился в стеклянную витрину кафе – двое поднялись из-за стола и направились к выходу. Вместе с ними встали люди из-за двух соседних столиков. Пальцы, выбивавшие дробь на прикладе, замерли. Рывком руки он заслал патрон в патронник, прижал приклад к плечу и просунул винтовку в отверстие в тенте.

 

* * *

 

– По ходу, Лука, это замануха какая-то. Это...

И тут же острая пуля пронзила Алехана прямо в грудь, оборвав на полуслове. Лука от неожиданности присел, быки суетливо забегали, наивно полагая, что в движущуюся мишень тяжелее попасть. Несколько попадали, а один из молодых кавказцев запоздало накрыл Алехана прямо своими ста двадцатью килограммами чистого борцовского веса. Но пули больше не летали, и вокруг стало почему-то очень тихо. Лука, спрятавшийся за каким-то декоративным растением в кадке, выглянул наружу. Попадавшие охранники тоже поднялись. На мозаичном полу остался лежать только Алехан, из-под которого медленно расплывалась огромная лужа крови. Испуганный бык, прикрывший убитого, начал нервно оправдываться, что он совсем никого не хотел придавить, тем более «вот так совсем сильно», но Алехану было уже все равно... Ведь его душа уже как-то очень неуверенно стучала в ворота рая.

 

* * *

 

Чума выпрыгнул из Газели, оглянулся по сторонам и быстро скрылся в подземном переходе, смешавшись с толпой подмосковных работяг, спешивших на электричку. Уже в тамбуре он достал сигарету и мобильный:

– Да. Ну всё, уволился. Рассчитались. Теперь ты по Бесу работаешь. Ну давай, до созвона. Дай прикурить, – он повернулся к стоящему рядом человеку, отключив мобильный и засунув его в карман.

– Чё, уволили? – сочувственно спросил парень и протянул ему зажигалку.

– Да не, сам ушел. Заколебался...

– Тебе вон повезло, рассчитали, – парень горько усмехнулся, – а я вон полтора месяца за «небалуйся» въёбывал!

– Бывает, – уже сочувственно ответил он.

– Водяры хлебнешь? – парень вытащил из внутреннего кармана куртки «чекушку».

Чума подул на стекло двери и нарисовал на нем крестик:

– Да не, братан, извини, чего-то не хочется... 

 

* * *

 

– Ну и чё, Лука, сказать-то хочешь? – Бес хищно прищурив глаза, смотрел на него, – значит, заходишь ты с Алеханом в кафе, забились перед этим, понятно всё. Выходите вы, там пули летают, и Алехана так красиво между делом шмаляют.

– Слышь, Бес, а я почем знаю у Алехана с кем какие терки?

– А вот это ты знать-то должен был, – Бес приподнялся и плеснул себе «Хеннеси». Мне уже отзвонили. Башка – твой? –  Лука кивнул, – ну вот Алехан и растрещал, что твой Башка его кинул. Гонцы скоро поспешать будут. Не, ну конечно черти они, базара нет, но мне мазы рамсить сейчас ни с кем нету. Так что, Лука, сам выруливай. Чё Башка базарит-то?

– Да нет у него никаких бабок, – Лука тоже взял бутылку и налил себе. Так под дуру косить не можно. Может Алехан сам чего намутил? У него-то край-то немеряный был. У нас с Башкой всего пятнадцать процентов. Кинул он сам горцев своих, а они его и зашмаляли, а теперь еще и с нас получить хотят.

– С тебя, – поправил Бес.

– А че с меня? – Лука вытащил из коробки сигару, – ну приедут, ну выверну я им карманы, покажу слоника пустого, я же все бабки в это дело вложил. Ну отдам я им Башку, и чё?

– Да не вперлись им твои слоники, даже с Башкой вместе. Их наличность интересует, которой у тебя, по ходу, и не просматривается. Слышь, Лука, ты бы с Тучей перетер. Он дядька правильный. Развалит если чего там по понятиям всё. За Алеханом-то Али стоит, так что... Я сказал, а ты думай. Давай, бывай.

 

* * *

 

Окровавленного Башку вытащили из погреба на даче и бросили к ногам Луки.

– Ну чё, Башка, – Лука пнул его голову дорогим ботинком, – надумал ты на холодке чего?

– Слышь, Лукаша, ты что, во мне крысу увидел? – зло бросил Башка окровавленными губами и сплюнул, – так не там ищешь.

– А ты скажи, где мне искать? Может тогда поживешь чуть-чуть, вместе поищем.

– Ты, да если бы у меня эти бабки были, поди увидел бы ты меня? – усмехнулся Башка.

– Тоже верно. А как они на твоем счету оказались? Обоснуй!

– Ты знаешь, а я красиво пиздеть не умею. Не было их там. Ты сам в голову возьми – я их положил, я их снял... Где я их снял? Я че, за один день в Швейцарию что ли слетал? Я невыездной. А счет мой личный, именной!

– Ну мог людей подключить.

– Были б у меня люди – стал бы я с тобой вязаться, – Башка потрогал рукой разбитую скулу, – я тебе сразу сказал – Алехан что-то мудрит. Зачем он предоплату попросил? Я тебе говорю, всё это черномазые терки. Тебе кто мой счет отдал?

– Ну за это ты не волнуйся, там человек проверенный. А вот то, что тебя подставили – сам вижу. Иди давай, рожу сполосни и всё, проехали. Разруливать сейчас будем, к Туче поедем.

– А с Бесом ты уже базарил? – приподнялся Башка.

– Базарил. Ему уже отзвонились и стрелку забили. Пока ему. А после нам.

 

* * *

 

Холод поднял трубку.

– Это Энштейн. Фаза два. С Бесом вышли на контакт. Он твой. Сегодня в восемнадцать ноль-ноль, гостиница «Борисовские пруды», номер четыреста два.

– Понял тебя, Энштейн. Что с Лукой?

– С Башкой назначили встречу Туче.

– Всё. Отбой.

 

* * *

 

Бес вышел из своего «Мерседеса» и, оставив жестом водителя в машине, направился к гостинице. В фойе и возле лифта толпилась кучка приезжих. Брезгливо подняв полу кожаного пальто, Бес в перчатке нажал кнопку лифта. Вместе с ним туда ввалился весь «восточный базар». Еще раз брезгливо поморщившись, Бес вышел на четвертом этаже и направился в конец коридора, читая на дверях номера. Неожиданно позади него раздался грохот. Он обернулся и увидел человека в черной толстовке с капюшоном, из-под которой тот вытащил УЗИ с глушителем и наискось прошил Беса. Бес припал к двери и ввалился в номер четыреста два. Кавказцы за столом подпрыгнули.

 

* * *

 

– Слышь, Али, – Туча вместе с Лукой и Башкой стояли перед интеллигентного вида кавказцем, который нервно перебирал четки, – ты вот за Алехана поговорить хотел? – Туча злобно сверкнул железным зубом, – а базар-то сейчас и за Беса будет. Ничего не хочешь сказать?

– Слышишь, Туча, – с легким акцентом ответил Али, – ты меня сколько лет знаешь? Алехан – это серьезно. Бес – тоже плохо.

– И вот это ты мне сейчас сидишь и трешь? – злобно скривил рот Туча, – когда Бес в больнице сказал, что в него типа черный шмалял. Ты мне сидишь и свои «тысяча и одна ночь» травишь? На пацанов хотел Алехана слить? Правильно. Кто Алехан? Апельсин. А Бес – вор.

– Алехан – по-первой племянник мне, – поднялся из-за стола Али, – и ты на меня своими буркалами не зыркай. Предъявить пришел – предъявляй. Я чистый. Если Беса кто из наших шмальнул – я тебе сам его голову принесу, мамой клянусь. А потом сядем и про Алехана поговорим. Я все сказал, Туча.

– Говори, – Туча засунул руки в карманы, – да не заговаривайся, Али. Ладно, после побазарим. Мне к Бесу надо. Давай, покатили, – он, не прощаясь с Али повернулся и вышел.

 

* * *

 

– Да, – Холод снова взял трубку, – Бес споткнулся, но не упал.

На том конце он услышал голос Чумы:

– Разучился, брат. В больничку езжай и все доделай.

 

* * *

 

Бес лежал на кровати и тяжело дышал. Аппарат искусственного дыхания методично подавал в легкие воздух. Зашел врач, посмотрел на приборы, потрогал пульс, проверил капельницу и Бес почувствовал, что дышать ему становится все труднее и труднее. Он повернул голову и увидел, что на табло аппарата искусственного дыхания сплошные нули. Врач опустил маску и с улыбкой посмотрел на Беса:

– Давай, Бес, – Холод усмехнулся, – не кашляй, – и вышел.

Пройдя по коридору, «врач» подошел к служебному лифту и вставил карточку. Молодая медсестра оценивающе посмотрела на него:

– Вы что, новенький?

– Да, – он широко улыбнулся, – самый новенький.

Охранники Беса вошли в палату и так и не сумели понять, что аппарат качает воздух в уже мертвые легкие их пахана.

 

* * *

Али, узнавший, что Бес час назад скончался в больнице, сел в свой «Майбах» и жестом бросил водителю – домой. В Москве сейчас оставаться опасно, – подумал он, – зря он с Алеханом затеялся, и с Бесом вышло как-то странно. А у Тучи он в любимчиках ходил. Ведь наворотит сейчас делов, старый, не разобравшись. Кому это все надо было? – он откинулся на мягком кожаном сиденье, – ведь все только успокоилось... Десять лет прошло, как они мочили друг друга как бешеные шакалы, десять лет! Десять лет, как закончилось то время, время больших денег и большой крови, – Али достал сигарету и закурил, вспомнив себя еще совсем молодым и дерзким. Он достал бумажник и вытащил фотографию – Белка, Попик, Петеля, Саид, Метис, Аслан, Пальчик, Туча, совсем молодой Бес и его Алехан. Тогда они были вместе. Прежде чем сесть за стол и преломить общий хлеб, было много всего, – он жадно втянул сигаретный дым, – ведь его тогда Метис чуть на ножа не поставил из-за рынка, – Али улыбнулся, поднеся фотографию к подслеповатым глазам, – а сколько ментов тут не поместилось! Менты пускай у себя в уголовке помещаются...

И тут он сообразил, что они стоят на месте:

– Ты что, Ваха, не понял? Домой трогай, быстро!

Водитель с холодными глазами вместо черноокого Вахи резко повернулся к Али и со всего размаху воткнул заточку в грудь.

 

* * *

 

Джип с Лукой, Тучей и Башкой приехал на их место встречи с Али. Они вышли из машины и направились к черному «Майбаху». Туча постучал пальцем по тонированному стеклу, но в ответ последовала тишина. Никто не отвечал. Башка дернул дверь и оттуда вывалился Али. На груди его заточкой, как бабочка каким-то энтамологом была приколота фотография. С уголка удивленно приоткрытого рта стекала тонкая струйка крови…

 

* * *

 

– Ну и кто из вас здесь мозги рисует? – злые глаза Тучи уставились на Башку и Луку, – слышь, клоуны, а через это всё, – он ткнул пальцем на мертвого Али, – вы меня во что-то нехорошее не вляпали?

 

* * *

 

– Да ты чё? –  Лука развел руки в стороны, – Туча! Чтоб мы такое?! Мы чё, совсем отбитые что ли?

Башка испуганно закивал:

– Не, Туча, даже не думай.

– А вот я уже и не знаю, что мне думать, Туча сплюнул. Это ж надо! Вроде и бабки не такие большие, а нас как тараканов мочат! Как будто на дворе девяностые! И теперь вам это все разруливать, – Туча сплюнул.

– Уже нам, Туча, – поправил его Лука.

 

* * *

 

Холод взял телефон:

– Али у Аллаха, Чума. Я беру Тучу, а Шпигеля под Башку заряжай. Лука твой. Отбой.

 

* * *

 

Он включил телевизор. На экране появилось радостное лицо репортера:

– Итак, Москва, кажется, вернулась в девяностые! Фактически в центре столицы вспыхнули разборки между преступными группировками столицы. За несколько дней было убито несколько криминальных авторитетов, так называемых воров в законе. Пока не ясны ни мотивы, не лица, совершившие данные преступления, но уже очевидно – лихие девяностые возвращаются!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ПРОСРОЧЕННЫЕ ПЛАТЕЖИ

 

 

– Ну что, никаких вестей? – загорелый Владлен, поздоровавшись с дядей Геной и Вовой, посмотрел на заплаканную Тею, сидящую за столом.

Она отрицательно помотала головой:

– На парковке мы нашли вот это, – она положила на стол ключи от его машины, – и всё. Дальше ничего.

– Как же ты так? – Владлен посмотрел на Вову.

– А как «так»? Я поехал, он пошел.

– Слушайте, – Владлен сел за стол, – на всех нормальных парковках есть камеры видеонаблюдения…

– Проехали, – оборвал его дядя Гена, – мы в России живем. Там стояла камера, но его машина была в мертвой зоне, – Вова непонимающе посмотрел на Гену, а тот пояснил, – ну, где не видно ничего, – он развел руками, – хотя на въезде на воротах камера стояла. Доцент ее проверяет. После Вовы выехало шесть машин. Видимо в одной из них вывезли его. Но запись такая, что не то, что номеров, марки машин не разглядеть.

– А он сам не мог…? – начал было Коркин.

– Нет, не мог, – перебила его Тея, – не мог, Владлен.

– Ладно, где у вас тут душ? Мне б сполоснуться с дороги, – закончил разговор Владлен.

А Вова тем временем сел к плазме и щелкнул пультом. Ведущий с суровым лицом начал с полуслова:

– А сейчас мы хотим предоставить слово нашему эксперту. Как Вы думаете, возможен ли так называемый откат страны в девяностые?

Мужчина с волевым подбородком посмотрел с экрана прямо на Вову и ответил:

– Я не исключаю этого момента. Мало того, в нынешней ситуации такой вариант более чем вероятен. Я уже неоднократно предупреждал об этом. Сейчас, отсидев большие сроки, возвращаются бандиты из девяностых. А так как на тот момент они были довольно молодыми, то им и сейчас не так уж много лет. Они будут сражаться за свой кусок пирога. Я думаю, что слишком поспешно отмененная смертная казнь за статью «бандитизм» сыграет им только на руку, потому что они все еще живы. Пока они отбывали наказания, кто-то другой занял их места, слился с госструктурами и добился неограниченного влияния. Так что конфликт неизбежен. Можно сказать, что мы сейчас наблюдаем во всей красе столкновение новой и старой школы. Старые воры-законники, мягко говоря, расслабились, став по сути обычными бизнесменами. А те, кто путем угроз, насилия и шантажа выводил их на криминальный Олимп и поддерживал их власть, по сути дела остались ни с чем. И сейчас они просто пришли за своей долей. Я неоднократно поднимал этот вопрос и на уровне Государственной Думы, и на уровне правительства, – мужчина развел руками, – как так? Все знают, что он вор, об этом говорится по радио, телевидению, он гордо заявляет об этом сам, причем публично, но он почему-то не находится в местах лишения свободы!

– То есть Вы, господин Косарев, фактически обвиняете правоохранительные органы и власть в бездействии?

– Именно в этом конкретном случае – да, – мужчина сделал паузу, посмотрел на ведущего и продолжил, – воров в законе уничтожает преступная машина, фактически ими же самими и созданная. А я не раз предлагал существенно ужесточить наказание для лидеров так называемых преступных сообществ. Почувствовав всю суровость наказания, они не вели бы себя так вольготно. Но в данном случае, как ни странно Вам это может показаться, я на стороне тех, кто уничтожает эту накипь человеческую.

– Но это же фактически идеализация преступного мира?

– Нет, это суровая правда нашей жизни, – Косарев снова посмотрел с экрана на Вову, – вор должен быть наказан! И причем сурово!

– Идите сюда! – позвал Вова, – я, кажется, вкуривать начинаю. Где-то я такое уже слышал!

 

* * *

 

– Ну и куда ты собрался с рожей такой, – подруга Бошки смотрела, как тот выгребает из шкафа шмотки и скрученные рулоны денег, – а как же Мальдивы, Котя?

– Послушай, Кися, – Бошка поднял разбитое лицо, – ты же не хочешь, чтобы твоему Коте яйки отрезали по самые ушки? – та испуганно замотала головой, а он продолжил, – поэтому Котя сейчас уедет ненадолго, а потом Кисе позвонит, и она к нему приедет. А пока, – Бошка швырнул ей денежный рулончик, – Кися купит себе такое бикини, что все другие Киси на море от зависти ссаться как последние мыши будут.

– А еще можно парео и очки, – мечтательно закатила глаза девица.

– Да хоть блять ласты с маской, главное, чтобы трахаться не мешали! Ладно, давай, – он чмокнул подружку, – и, если кто звонить спрашивать будет – скажешь, как обычно, что не знаешь, где я, типа хрен знает, где его носит.

Он захлопнул дверь и вышел в подъезд. Оглядываясь по сторонам, спустился во двор. Стоянка с его новым джипом была метрах в двухстах. Бошка пошел быстрым шагом, но остановился перед огромной лужей. Пока он размышлял, что лучше – перепрыгнуть через нее, уделавшись по самые уши, или аккуратно перейти, провалившись по колено, из подворотни выскочил ничем неприметный жигуленок. Его резко ослепил свет фар. Он почувствовал страшный удар куда-то в бок, от которого хрустнули ребра. Бошка хотел что-то крикнуть, но изо рта вырвался какой-то то ли хрип, то ли свист и комки алой крови. Он пытался подняться, но не мог. В это время жигуленок неспеша сдал задним ходом, после чего переехал его поперек. Из машины вышли две темные фигуры, взяли Бошку вместе с сумкой и бросили в песочницу на детской площадке.

На утро «Кися» вывела гулять свою карликовую собачку Дездемону, при этом увлеченно рассказывая своей подружке по телефону о дорогом купальнике, парео, очках от Гуччи и таком милом и щедром Коте. Собачка залезла по привычке в песочницу, но, быстро сделав свое большое собачье дело, не спешила ее покидать, остервенело рыча и разбрасывая песок задними лапками. Кися дернула поводок, но собачка продолжала упираться, рычать и копать. Тогда девица отвлеклась от телефона и посмотрела вниз. В песочнице лежал ее любимый Котя, перемазанный кровью, песком и собачьим дерьмом. Дездемона рычала на Бошку, ясно давая понять – даже мертвым он ей не нравится.

Кися уронила телефон и громко закричала.

 

* * *

Лука вышел из машины и спустился в подземный переход:

– Твою ж ты за ногу! Понастроли! Сигарет купить негде!

Во рту неприятно мешал запах вчерашнего перегара. Вчера он в сауне вместе со шлюхами и дорогим коньяком пытался хоть как-то успокоить проснувшийся в нем страх. Страх ушел, но вместо него пришло жуткое похмелье и адский перегар. Сейчас ему хотелось одного – просто затянуться табачным дымом. И насрать, что врачи запретили ему курить!

Переход был пуст. Лука побрел по нему в сторону другого выхода и вдруг словно из ниоткуда перед ним появилась фигура парня в облаке ароматного табачного дыма.

– Слышь, ты, курит есть? – окликнул его Лука.

Парень остановился и вытащил пачку сигарет. Лука выудил дрожащими пальцами одну и воткнул в пасть:

– А зажигалка?

– А чё, так не умеешь? – криво усмехнулся Чума.

Лука хотел что-то ответить, но не смог. Из горла вырвался какой-то свист, как из пробитой шины, а между ребер воткнулась финка.

Лука качнулся и попробовал зажать рукой рану, из которой фонтаном била кровь. Но Чума ударом ноги отбросил его к стенке, воткнул финку в живот и провернул ее. Последнее, что увидел Лука – свои кишки, которые вывалились наружу из распоротого живота.

– Курить вредно, дядя, – усмехнулся Чума, – особенно когда потроха такие слабые.

Он вытер нож о брюки Луки, засунул в висящие на боку ножны и, что-то насвистывая, удалился. Тусклый свет перехода освещал труп Луки, изо рта которого почему-то не выпала так и не подкуренная сигарета.

 

* * *

 

Туча сидел за рулем своего мерседеса и рассматривал окровавленную фотографию, которую он взял с убитого Али. Тогда вся эта история только началась. Началась она нехорошо. Тогда они делили какой-то рынок. Он уже даже не помнил какой – тогда все рынки были одинаковые. Но почему-то все они выбрали именно его. Для начала они принялись долбить коммерсантов, которые платили конкурентам, а потом, когда рынок опустел, взялись друг за друга. Когда жертвы со всех сторон начали измеряться десятками, они все-таки уселись за стол переговоров. Спорили несколько дней, обещали друг другу самые жестокие методы расправы, но потом все-таки нашли общее решение – рынок снесли и на этом месте появился офисный центр, где каждый имел свою четко обозначенную от аренды долю. Так они поняли, что воевать друг с другом бессмысленно и начали действовать сообща. Но время не пощадило партнеров Тучи, и сейчас, – он улыбнулся, – он стал последним и единственным оставшимся в живых владельцем здания, приносящего в месяц сотни миллионов рублей. Не зная почему, Туча завел машину и направился туда. Он подъехал к центру вечером, когда рабочий день уже заканчивался. Охранник, узнав его, пропустил на VIP-парковку. Припарковав свой мерседес, он достал из кармана именную ключ-карту от служебного лифта и неспешной походкой направился к нему. Проведя картой по датчику, он услышал, как лифт скрипнул где-то наверху и стал спускаться. На парковке было как-то подозрительно тихо. Туча подумал, что он зря отпустил охрану, посчитав, что без кортежа он будет менее заметным. Зачем-то он достал из кармана телефон и набрал номер своего помощника. Но в этот момент лифт спустился и открылся. Туча облегченно выдохнул и вошел в него. Он нажал кнопку верхнего этажа, но в этот момент услышал голос:

– Эй, подождите! Наверх, дедуля? – Холод рукой придержал начавшие закрываться двери.

– Наверх! А тебе-то что? – возмутился Туча, – ты вообще кто такой?

– Ну, наверх, так наверх, – засмеялся Холод, – и Богу там привет передавай.

С этими словами он закинул в лифт гранату с вырванной чекой и отпустил двери. Туча с открытым от страха ртом прижался к стенке. В этот момент его помощник наконец поднял трубку:

– Алло. Туча, ты?

Но вместо ответа в трубке раздался сокрушительный взрыв.

 

* * *

 

– Ну вообще, – Доцент посмотрел на Вову, – если рассматривать это чисто теоретически и гипотетически…

– Да ты практически смотри, – перебил его Вова, – Холода ведь уже раз так заряжали. Ваши, кстати. Ну как ваши… Оборотни.

– Слушай, Володь, – Доцент встал на цыпочки и похлопал Вову по плечу, – ты успокойся. Есть такое слово – «резон». Знаешь, что это? – Вова кивнул, – не, Вов, это не резать кого-то, это выгода. Так вот. Давай отталкиваться от того, кому это сейчас надо.

– Да тем же и надо! – Вован покачал головой.

– Вот, – резюмировал Доцент, – выходит, что эти люди из прошлого все это время не выпускали Холода из виду, следили за ним, а в нужный момент зарядили. Вопрос только вот в чем – подо что?

– А что, «как» уже не интересно? – снова перебил его Вова.

– Методов много разных существует. То, что он сам все это делает, я не уверен. Потому что одна из машин – Газелька, которая выезжала с парковки, уже засветилась на убийстве возле ресторанчика. Ну ты понял. Машинка та угнанная. Хозяин, как привезли в Лефортово, так первым делом что он спросил – целы ли там пять коробок памперсов. Так вот что получается. Холода на этой машине увезли, а потом из нее же и стреляли. Значит он уже не один. Меня, конечно, к расследованию не допустили, типа «не твое дело». Но шепнули – работал снайпер, причем очень профессиональный. Так что… там человек несколько. И, возможно, если принять твои доводы, один из них Холод. Остается главный вопрос – кто будет следующей мишенью?

– А хрен его знает, – Вован почесал подбородок, – сейчас все ворье в Москве. Кризисы, шмизисы… Они все к бабкам поближе кучкуются.

 

* * *

 

– Ну вот и славненько, – Чума плеснул в стакан водки и пальцами подтолкнул его к Холоду, – давай за упокой. Пусть земля им сверху плитой гранитной многотонной будет. А ты красава! – Чума хмыкнул, – я уж думал облажаешься.

– Дальше что? – Холод покрутил грязный стакан и поставил на стол.

– А дальше свобода и южная погода! И мы на море пароходом! Всё, дружище, считай ты отработал, но есть тут еще один типчик, – он вытащил фотографию и положил на стакан, – его сделаешь и всё. Мы тебя забыли – ты нас. И разойдемся мы, как лыжники на лыжне – оба задом в разные стороны. В деньгах, я так понимаю, ты не нуждаешься, но премиальные мы тебе пару мешков картофельных подбросим. И гуляй, дядя Холод, подальше от ментов, поближе к югу. Может хоть там отогреешься.

Чума достал из кармана свой доллар, подкинул его и прихлопнул на тыльной стороне ладони.

Холод поднял фотографию со стакана водки. С нее на него изучающе смотрел Иуда…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

СОВСЕМ НЕ ДЕТСКИЕ КАНИКУЛЫ

 

Доцент смотрел на стену в своей комнате. Фотография Холода, вокруг которой были развешены фотографии недавно убитых воров в законе. Как это все связано – он никак не мог понять. Кроме того, что каждый на этих фотографиях был преступником. Неужели кто-то один такой совсем правильный и кристально честный в миг решил избавиться от всего преступного мира? И начал не с мелких сошек, а с королей. «Интересно, – вслух подумал Доцент, – в принципе, криминальный мир – это колода карт. Начинается с обычных шестерок… Да нет… Скорее даже с двоечек. До шестерки еще надо дожить».

Он представил себе, сколько народу было убито, когда формировалась эта колода. Четыре туза. «Да нет же! – он сам вслух снова перебил свои мысли, – туз только один! Странная какая-то колода! И туза в этой колоде может побить только джокер. Или два джокера, – продолжал он размышлять вслух, – предположим, один из них Холод. Тогда кто второй? И кто тот самый туз, кого они будут бить сейчас? И самое главное – в чьем рукаве эти джокеры? Кто держал их там до поры до времени, пока карты собирались в эту колоду? Допустим, джокеры побьют туза. И что тогда произойдет? Короли снова будут драться, чтобы стать этим тузом. Да что короли? Даже шестерки захотят стать вольтами! Упорядоченно сложенная колода станет хаотичным сборищем ничем не связанных карт разных мастей. А тот, у кого были джокеры в рукаве, размешает ее и веером выкинет на стол. И каждый будет сам за себя и против всех, потому что, когда нет туза, их никто не сможет побить сверху, а значит бить они будут друг друга, выясняя, чья масть сегодня козырная. Так значит выходит, это новая война? Война, которую кто-то развязал специально? Война, у которой будет начало, но не будет конца? Война, в которой выиграет только тот, кто держал джокеров в рукаве? Значит, если Холод и кто-то еще – джокеры, то остается только понять – кто туз, и кто тот хозяин джокеров, который держал их, проигрывая, только для того, чтобы выкинуть на туза сразу обоих».

Доцент вплотную подошел к фотографии Холода и сказал, глядя в его глаза: «Ну хоть знак какой-то подай!»

 

* * *

 

Приехали Баир и Левчик. Тея молчаливым кивком поприветствовала их и впустила в квартиру. А за столом на кухне уже которые сутки шло совещание. Вован упорно предлагал прессануть теперь уже не армян, а всех бандосов и начать искать продажных ментов. Его горячий пыл остужал Владлен, объясняя, что развязанная ими война результат будет иметь резко отрицательный и может навредить Холоду. К их дискуссии подключились Баир и Левчик, которые предложили пообщаться с ворами, чтобы получить может быть хоть какие-то зацепки. Тея молча слушала их и уходила в комнату Марка. Там она тоже сидела и молчала. А на кухне продолжали разгораться словесные баталии. Все парни кричали, спорили и, наконец, приходили в который раз к выводу, что Холода в это кто-то втянул и так этого оставлять нельзя. Дальше старые версии происходящего обрастали новыми подробностями и догадками, которые еще больше запутывали его поиски.

Тее казалось, что она сходит с ума, что это какой-то страшный сон и она никак не может проснуться. Масло в огонь подливал телевизор, который Вова почему-то обозначил надежным источником информации. Но информации было слишком много, и она была такая противоречивая…

Тея уже не старалась понять, как убийства воров связаны с ним. Единственное, что она осознавала, что, если это все-таки был Холод, должны были быть очень веские причины, заставившие его пойти на это. Она знала, насколько он отдалился от этого мира. «А если не отдалился? – врезалось в ее голову, – может он навсегда остался таким и просто притворялся хорошим отцом, мужем, другом и чего-то выжидал? А потом щелкнул выключатель, и он превратился в чудовище?» … Но она тут же гнала эту мысль. Нет! Так играть нельзя! Иначе он не хотел бы стать обычным. А потом она лучше всех знала, как он устал от всего этого и какой путь прошел, чтобы заслужить простое человеческое счастье. Нет! Его заставили и вынудили сделать это!

В комнату вошел дядя Гена и сел рядом с ней.

– Отдохнуть тебе надо, а то вон уже которую ночь не спишь, – он приобнял ее, – давай-ка мы сделаем так. Мы сейчас с Марком соберемся и поедем в мой город, – Тея подняла на него удивленные глаза, – так лучше будет, – пояснил дядя Гена, – поверь, нас там никто не тронет. Это ж мой город. Там мои ж спортсмены не только бандиты. Секция-то борьбы одна была. Все мальчишки у меня занимались. А сейчас выросли, мэрами стали, депутатами, начальниками полиции. Там не Москва. Там все по дружбе и знакомству решается. И Снежка захватим для надежности. Да, Марк? – он посмотрел на Марка, который повернулся, сидя за столом, и улыбнулся ему, – ну тогда иди, рюкзачок собирай. Прямо сейчас и поедем. Там у меня дача, рыбалка, клубника. Тебе понравится!

– Дядь Ген, ты же не думаешь, что он это сам? – Тея с надеждой посмотрела на дядю Гену.

– Не думаю. Все это у него в прошлом осталось. Он сейчас другой. Это сделал тот, кто не хочет, чтобы он был другим. Знаешь, был у меня парень один. Выходил он на ковер бороться, побеждал всех, а чемпионом не был. Вернее, был. Победил всех. Стал призером, а дальше не пошел. А знаешь почему?  – Тея вопросительно посмотрела на него, – потому что себе он уже все доказал. А другим доказывать ничего не собирался. Вот и Холод так. Он уже давно всем все доказал. Доказал, что он лучший. И кто-то вспомнил о том, что он лучший и заставил его бороться снова. Не ради медалей, а из-за банального человеческого страха. Ты же не забывай. Он человек. Давай, держись. Звони нам с Марком, – и он вышел из комнаты.

Тея пошла на кухню, где споры кипели, как чайник на плите, о котором просто забыли.

– Я говорю – надо с Иудой связаться, – сказал Баир.

– Да у Иуды и без нас дел… выше крыши, – остановил его Коркин. Вон, его братву мочат!

– Подождите, – поднялся из-за стола Вова, – вот Доцент говорит – кто цель? Кто мишень? А вы не подумали, что Иуда -то главный! У этих у всех…

Тея посмотрела на них и предложила:

– Ребята, а давайте на дачу поедем. Там как-то спокойней и думается лучше. А то мне кажется, мы все уже загоняемся.

– Езжайте, – в кухню зашел дядя Гена, – вы большие мальчики и девочки. Думаю, без стариков, детей и животных лучше разберетесь. У нас же все-таки каникулы, да и вам отдохнуть не помешает.

 

* * *

 

– Короче так, – Чума посмотрел на Холода, – нужна нам тачка.

– Так пойти и взять надо, – ответил Холод.

– Так мы и возьмем? Чё бабки-то платить? – хмыкнул Чума.

Они шли по двору.

– Во! Эта подойдет, – Чума остановился возле старенького БМВ, – сигналка наверняка левая, так что я сейчас за пару сек управлюсь. Ты давай пока по сторонам погляди, на стреме постой.

В руках Чумы появилась какая-то острая спица, и он присел возле двери машины, подсвечивая себе телефоном.

Холод стоял возле машины и смотрел по сторонам. Ночь была лунная. Окна большого дома уже почти все погасли. Людей не было. Вернее, они были, там, за пластиковыми окнами и железными дверями. Холоду пришла в голову странная мысль – людям стало по фигу. Если раньше они еще чего-то боялись, то сейчас им все по фигу! Они стали безразличны. Безразличны друг к другу, безразличны сами к себе… У каждого из них теперь свой мир. Они поселились в социальных сетях и создали вместо себя странных двойников – более успешных, красивы, умных и богатых. Они обменивались сообщениями, забивали друг другу там стрелки, рамсили длинными постами, написанными заглавными буквами, а потом довольные собой засыпали, чтобы проснуться и понять, что они никто, и чтобы разубедить в этом себя и всех остальных, снова лезли в сеть. Казалось, все они врали друг другу. Только вот зачем? На этом его мысль оборвал вышедший во двор какой-то молодой парень с телефоном в руках.

– Слышь, – прошипел Чума, – давай-ка ты его «того», а то всю нашу контору с тобой попалит.

Холод кивнул и пошел.

Парень с телефоном не заметил Холода и врезался прямо в него.

– Эй, ты чё? – начал он и тут же осекся. В его живот уперся пистолет с глушителем.

– Тише. Трубочку дай сюда, – тихо сказал ему Холод. Напуганный парень протянул телефон, а Холод продолжил, свободной рукой вслепую нажимая кнопки на телефоне, – сейчас дяденька тебе быстро сообщение напишет и выстрелит тебе в животик. Ты упадешь и будешь лежать. Как будто мертвенький. Будет крови много и больно. Но ты молчать будешь. А потом, когда милиционеры и врачи приедут, скажешь, что это сообщение надо Доценту передать из отдела «М». Понял? – пацан кивнул, Холод положил телефон ему в карман, подставил пистолет к ребрам и выстрел. Пацан рухнул, а Холод вернулся к Чуме, – ну что, поехали?

– Ну ты и даешь! – Чума похлопал рукой по рулю, – взял так вот и завалил кабанчика.

– Свидетель, – произнес Холод и дальше погрузился в свои мысли, в сотый раз убедившись, что живое общение все-таки лучше любых социальных сетей. Ведь так сообщения быстрее доходят.

 

* * *

 

Доцент несколько дней не спал и продолжал смотреть на эти фотографии. Ему повсюду мерещились колоды карт, в которых вместо картинок были фотороботы преступников. Иногда ему казалось, что он сходит с ума, а мысли и идеи, словно тугая веревка, стягивают его череп и с хрустом ломают мозги. «Нет. Надо чуть-чуть отдохнуть», – он поднялся с кресла и начал собирать бумаги в свою диджейскую сумку. В этот момент вошел дежурный:

– Там это, парня подстрелили во дворе. И тот, кто стрелял просил тебе вот это передать, – дежурный протянул Доценту телефон и вышел.

Доцент вздохнул и вернулся за стол, зажег лампу и начал проверять содержимое телефона… Так. Селфи на краю крыши, кривляющиеся лица пьяных подростков, какие-то машины, музыка однообразная с кучей ненормативной лексики… Так… Страничка в соцсети. Все то же самое – фотографии и музыка. Дальше… Контакты: Леха Змей. Кила. Машка-шлюха. Мама. Папа. Братан… Снова мимо. Список отправленных сообщений – пусто. Полученные – просьбы перезвонить от мамы, папы, братана, Килы, Машки-шлюхи и Лехи Змея… Больше ничего. Доцент положил трубку. Да. Жизнь подростка явно не отличалась разнообразием и была в принципе такой же тупой, как содержимое его телефона. «Ищи, Доцент!» – сказал он себе, и снова взял телефон. Фотографии «я с бутылкой», «я с машиной», «я с Машкой-шлюхой» … Он попробовал включить музыку, и какой-то гнусавый голос под однообразный бит огорошил его: «Я бандит, и ты убит, жри мой шит под гангста стайл, я на районе держу всех, как сталь». Доцент выключил и облегченно выдохнул. «Кто-то его подстрелил, – пронеслась мысль, – и он попросил передать телефон ему, Доценту. Где логика?». Он снова взялся за телефон. Так. Условные платежи. Мимо. И тут Доцента осенило! Заметки! Он щелкнул пальцем и вошел в меню. Всего одна заметка. Какой-то странный набор знаков. Доцент взял ручку и выписал их на лист. Так. Если поставить пробелы и убрать цифры… «ЗАВТРА ДОМ ИУДЫ».

«Иуда!» – кольнуло в мозгу Доцента! Вот он, Туз в колоде! Козырной Туз! Туз, которого не бьют другие Тузы, но бьет Джокер. Он понял, кто отправил ему сообщение.

 

* * *

 

Тея с парнями приехали на дачу. По привычке она стала искать в клумбе ключ, но его там не было. Она недоуменно оглянулась и попыталась заглянуть в окно. Вован инстинктивно полез за спину в поисках несуществующего ствола. В этот момент дверь открылась:

– О! Ну вся команда в сборе! Как в старые былые времена! Все течет, все меняется. А у нас все по-прежнему! Ну, «конничива», систер! – на пороге дома стоял Кирилл с бутылкой виски в фиолетовой кожаной куртке.

 

* * *

 

– Ну и как ты здесь оказался? Почему ты не звонил?

– Узнаю свою систер! – Кирилл усмехнулся и отхлебнул виски, – а может я соскучился.

– Ага, – посмотрела на него Тея, – потянуло на березки, затосковал по любимой даче, любимой сестре… Давай уже рассказывай, что ты там натворил?

– Скажу проще. Кое-какие проблемы имеются. Но незначительные и решаемые. Как говорят японцы: то, что у нас – вас не касается. Да ладно, я шучу, систер, не напрягайся. Просто я там задолбался. Скучно мне стало.

– Ну тогда добро пожаловать в наше веселье, камикадзе, – Вован протянул ему руку и посмотрел на руку Кирилла, – ну если все пальцы на месте, значит якудзой не стал. Ты это, куртеху-то подними.

– Зачем? – не понял Кирилл.

– Проверю. Драконьев там у тебя с гребнями на всю спину нет?

 

* * *

 

– Вот этот дом, – указал Чума, – охрана там неебовая. Раньше здесь лагерь пионерский был. Так что, думаю, если все вместе пойдем, музыкально получится. Тут покумекать надо.

– Я пойду сам, – остановил его Холод, – мне здесь бывать приходилось. Здесь корпуса жилые. На КП один с автоматом стоит. Возле корпусов еще несколько прогуливаются. Один возле беседки с прудом пасется. А сам, – он кивнул головой в сторону лагеря, – там домик двухэтажный небольшой.

– Слушай, а почему мы тебе доверять должны? – проскрипел с заднего сиденья Шпигель.

– Только потому, что ты еще живой, – остановил его Холод, – если б я хотел от вас избавиться, можешь поверить, я бы способ нашел. А потом я про джокера с монеткой хорошо слишком помню.

– Слышь, Чума, он чё, бесстрашный? – дернулся Шпигель.

– Ты пасть завали. Сам так сам. Хозяин – барин, как хочет, так и парит. Короче, – Чума посмотрел на Холода, – в общем, на все про все у тебя час. Телефон не выключай, – он набрал номер Холода, – если чё не срастется, – он повернулся к Шпигелю, – мы тут все гранами закидаем. Устроим тут им Хиросиму с Нагасаки. И тогда, дружище, извиняй, как выйдет. Так что работай не за страх, а за совесть. А лучше и за то, и за другое. На, – он протянул Холоду АКС(у) с глушителем, – и вот еще, не забудь, – он протянул ему запасной магазин, – уверен, что монетку подбрасывать не надо?

Холод молча взял оружие и патроны и вылез из машины.

 

* * *

 

Холод тихо прокрался вдоль забора. Он пытался понять, получил ли Доцент его сообщение. Так. Первый человек с автоматом. Холод обхватил его шею рукой и слегка надавил. Тот захрипел от нехватки воздуха. Холод аккуратно опустил его на землю и попробовал на шее пульс. «Живой. Не пережал», – пронеслась мысль. Второго, который стоял у беседки и любовался прудом, он вырубил ударом в кадык. Снова проверил пульс – и этот живой. Потом неслышной тенью в утреннем тумане скользнул к домику и влез в окно. Быстро поднялся по лестнице наверх. Там его ждал третий охранник. Удар в солнечное сплетение, и тот обмяк.

– Красиво работает, – Чума одобрительно кивнул головой, слушая телефон, – профи. Не то, что ты, – он посмотрел на Шпигеля, – устроил бы там трах-бабах. Видно, чувак жить хочет.

Холод тем временем полуприсядом крался по коридору. Дверь. Пальцем снял автомат с предохранителя. Аккуратно толкнул дверь. Иуда поднялся из-за стола и их глаза встретились. Раздался сухой выстрел. Иуда вскрикнул.

– Ну всё, – усмехнулся Чума, – готов наш старичок-боровичок. Поехали, ребята.

Он сбросил вызов на телефоне и тут же набрал другой номер:

– Ну всё. Вызывай гражданинов «лисионеров» своих. Они ж у тебя тут неподалеку? Да… Он там. Всё исполнил. Уверен. Сейчас мне Эйнштейн видосик пришлет. Он на нем камеру установил… А… Вот! – он щелкнул пришедшее на другой телефон сообщение, – испуганные глаза Иуды, выстрел, звук падающего тела. Конечно, отправлю тебе. После того, как ты мне денюшек мешочек отправишь. Ну все. Давай. Надеюсь, мы друг другом довольны.

Он положил трубку, взял еще один телефон и набрал Эйнштейна:

– Давай, всю свою электронную трихамудрию отключай, а то там сейчас менты будут. Сворачиваемся, короче.

Чума выключил телефон и завел машину. Старенький БМВ, почувствовав себя молодым конем на стрелке в своей бандитской юности, крякнул и помчался в сторону Москвы.

 

* * *

 

– Так, у нас есть не больше десяти минут, – Доцент посмотрел на Холода.

Иуда поднялся и посмотрел на рубашку, испачканную искусственной кровью. А Доцент продолжил:

– Значит так. Мне сообщили, что ОМОН проводит здесь операцию по задержанию убийцы вора в законе. Скорее, воров. Все эти убийства вешают на тебя, – Доцент посмотрел на Холода, – поступил анонимный звонок в главк, что называется из проверенного источника. Я здесь нахожусь со следующей легендой – маньяк тут где-то рядом орудовал, мы вели осмотр, услышали выстрелы и приехали первыми. Вас, – он кивнул Иуде, – мы выносим, как тела вместе с вашими охранниками и отвозим в наш морг. Надеюсь, с документами у вас проблем не будет? – Иуда кивнул, – значит покинете страну. Транспорт мы предоставим. А тебе придется сдаться, – он посмотрел на Холода, – я пока не знаю, что происходит, но наверняка, ОМОНовцы, которые едут, готовы стрелять на поражение. В нашем присутствии они делать этого не будут. Тем более по легенде – это мы тебя задержали. Нам придется тебя им передать. Но у нас все-таки получится отслеживать все, что происходит с тобой. Это хоть какая-то гарантия, что пока идет следствие, тебя в тюрьме не тронут. Скорее всего, тебя отправят в один из закрытых спец изоляторов. Так что ты понимаешь, что тебя там ждет.  Шансов мало, – Холод кивнул, – но все-таки это шанс. Тем более, повторяю, там мы сможем контролировать, чтобы со стороны администрации там с тобой ничего не произошло. Дело-то довольно резонансное, и на опытах прошлого… В общем, мы постараемся избежать ошибок.

– А что дальше? – Холод посмотрел на Доцента, – это ж мне чё…

– Ждать, – остановил его Доцент, – только ждать. Пока я бессилен. Потому что пока даже не понимаю, что происходит. Так что с зэками ты остаешься один на один.

– И ты думаешь у меня получится там долго оставаться?

– Не захочешь оставаться – сбежишь, – Иуда посмотрел на Холода, – делов ты, конечно, наворотил, – но дам я тебе одну подсказочку. Должок у меня перед тобой, – Иуда посмотрел на кровавое пятно, – да и как никак мне родственничек. Тут человечек мой один с этапа пришел. Интересную мне басенку рассказал. Она давно среди воров гуляет, что есть некий Каин. Он нашу братву в девяностых ой как мочил. Ты перед ним кутек паршивый. А потом он исчез. Тогда все гадали кто он – мусорской или из наших, – Иуда посмотрел на Доцента, – так вот. Этот наш на этапе одного человека и заметил. Он его в девяностых брал. Опер правильный. А тут раз – и хуже, чем зэчара матерый. Наш паренек божится, что это он. Но перестраховался. У вертухая одного спросил. Так вот на этом «оперке» шесть мокрых. Ментов он стрелял и на пожизненное себе зарабатывал. И его из зоны в зону гоняют. И везде он калечит кого-то и ломает, как будто бежит. Может он это и есть. Но это так, моя думка. Так что, если повезет и сложится, его как раз в спец изолятор с этапа сняли. Может он тоже такой, как и ты, а значит поможет. Все-таки одно с ним дело делали.

– В какой? – поинтересовался Доцент.

Иуда назвал.

– Ну, я думаю у нас получится тебя туда отправить. Всё. Время, – Доцент посмотрел на часы, – ложитесь туда, я вам сейчас укольчик сделаю на всякий случай, чтоб пульс был незаметен. А ты, – он кинул Холоду наручники, – надевай.

В это время ворота лагеря с грохотом вынес ОМОНовский БТР. Раздались выстрелы и все пространство лагеря заполнили собой люди в черных одеждах и черных масках.

 

* * *

– Ну вот, Кирюха, добро пожаловать в Россию! Сейчас посмотрим, что нам телевизор расскажет, – Вова щелкнул пультом.

– Слушай, а с Холодом как там все? Все так серьезно? Я смотрю вон сестра… – поморщился Кирилл.

– Ну чего серьезного-то? Он и не в такое говно вляпывался. Но вылазил. А Тея, она просто женщина. Переживает. Эмоции.

«На подмосковной даче одного из преступных авторитетов задержан так называемый убийца воров в законе. Хозяин дачи стал его последней жертвой. Сейчас мы видим, как его тело выносят из дома»…

Вова уставился немигающим взглядом в телевизор.

«А вот и сам подозреваемый!»

Вова увидел человека очень похожего на Холода, которого выводили ОМОНовцы лицом вниз.

– Да не, это не он, – Вова повернулся к Тее и парням, стоявшим в дверном проеме.

Но в это время камера крупным планом показала руку задержанного, на которой были золотые часы, которые Тея и Вован подарили Холоду год назад. Рядом с часами был защелкнут стальной браслет. Тея закрыла руками лицо. А диктор продолжал:

«Пока сотрудники правоохранительных органов не дают никаких комментариев, но нам стало известно, что преступник задержан опергруппой, проводившей розыскные мероприятия по поимке сбежавшего серийного убийцы, уроженца этих мест. Услышав выстрелы, они направились туда. Так и был задержан подозреваемый. А мы задаем набивший оскомину вопрос – закончились ли те девяностые или нас продолжают обманывать? Ведь, как известно, убитый авторитет представлял собой так называемую элиту преступного мира. По имеющейся информации представители преступного мира соберутся на его похоронах и, спустя какое-то время начнут передел сфер влияния. Что нас ждет в будущем? С вами был…».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЯТАЯ ГЛАВА

ВЫНУЖДЕННАЯ КОМАНДИРОВКА В ПРОШЛОЕ

 

– Я должна его увидеть! – Тея смотрела на Доцента.

– Думаю, это не очень хорошая идея, – серьезно ответил он, – время сейчас очень неподходящее.

– Зачем он это сделал? – Тея сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладони.

– Это как раз тот случай, когда обстоятельства выше нас, когда не можешь поступить по-другому.

– Ну а если поконкретнее? – в разговор вмешался Коркин.

– Конкретнее? – Доцент прикусил уголок губы, – скажу так. Есть некие силы, которым не нравится мироуклад в криминальном мире. Они уже пытались его изменить, еще с девяностых.

– Это раньше началось, – поморщился Баир, – сучьи войны.

– Ну тогда давайте пойдем еще дальше. Углубимся в историю, – продолжил Доцент. Семнадцатый год. Что называется, современная Россия. Как при царях боролись с ворами, можно сказать в нескольких словах – их сажали в остроги, рубили руки, кат, палач, клеймил им лоб, а иногда их просто забивали всей деревней. Быть вором было стыдно и опасно. И вот мы подходим к современной истории. И так уж вышло, что в России появилась политика, а вместе с ней и новая каста заключенных – политические, которые отбывали свои сроки с обычными банальными уголовниками. И вот грянула революция, первая, Февральская. И на свободе оказались не только политические заключенные, но и воротилы криминального мира, с которыми политические неизбежно соприкасались и были вынуждены взаимодействовать. И те поняли, что их бывшие сокамерники и братья-каторжане становятся первыми лицами государства. И как же этим было не воспользоваться? Да и власть их не сильно чуралась. Ведь у них была сила. Тем более на дворе уже была Великая Октябрьская революция. И так уж вышло, что рядом с политическими заключенными у власти оказались откровенные матерые преступники со своеобразной формулировкой – пострадавшие от царского режима, которые никогда не прекращали общения со своими коллегами, которые воровали и грабили на улицах. А тут убийство большевика Урицкого и начало красного террора. Вот тогда и появился бандитизм. Вспомните Леньку Пантелеева. И государство снова при помощи посредников прибегло к помощи воров. Они, конечно, уже не блюли воровской кодекс, но связи имели. А так называемые бандиты нарушили один из основных воровских догматов – красноперых не мочить. Так они стали вне закона не только у государства, но и на улицах. И пока товарищи наверху строили коммунизм, воры и бандиты самозабвенно мочили друг друга вплоть до самой смерти Ленина. А потом к власти пришел отец всех народов товарищ Сталин, который, кстати, и сам был из бывших террористов-бомбистов. Начались политические репрессии, и снова была совершена та же ошибка – политические оказались в лагерях вместе с уголовниками. Но, естественно воры, называвшие Сталина отцом и коловшие его портрет на груди возле сердца, веря примете, что чекист в Сталина стрелять не будет, начали их уничтожать. Но случилась Великая Отечественная, на которую, как вы знаете, многие ушли прямо из-за колючей проволоки, поверив в амнистию и отпущение всех грехов. И воры не стали исключением, нарушив тем самым второй закон – не служить государству. А потом война закончилась, и обманутые воры вернулись в зоны. Но там они уже были вне воровского закона и превратились в так называемых «сук». Но их было больше. Они прошли пекло войны и стали сильнее тех, кто этот закон придумал. Их так и называли – «ломом опоясанные». И они, борясь за свою жизнь, почувствовали силу и фактически истребили клан настоящих воров. И немалую роль в этом сыграли те самые «товарищи», которые не могли управлять ворами в законе, а «ссученными» могли. Но несмотря на это, институт воров сохранился и выжил. О себе они заявили в шестидесятые-семидесятые годы, когда стали появляться первые «цеховики». Ну предприимчивые воры их и обкладывали огромной данью, так как цеховой бизнес был довольно криминален и за него предусматривался большой срок. А плата ворам гарантировала спокойное пребывание на зонах. Но то ли воры обнаглели, то ли цеховики почувствовали силу денег, но они стали менять «крышу». А учитывая то, что многие из них были как раз детьми тех самых «товарищей», они и прибегли к помощи высокопоставленных «товарищей», а со временем создали свои преступные группировки, которые могли противостоять ворам-законникам. Тем более уже шла война в Афганистане, и дефицита в обученных бойцах, оказавшихся ненужными, в принципе не было. Позже к ним подключились ушедшие из большого спорта спортсмены. Так страна вошла в перестройку, и расклад сил поменялся. ОПГ стало слишком много, а владений слишком мало. Так начались кровавые девяностые, и воры в законе были теми, кто хоть как-то эту бойню сдерживали, имея рычаги давления на бандитов в тюрьмах. Но кого-то такой расклад не устроил. И воров начали стрелять. А банды тем временем пополнялись новыми солдатами, тем более Афганскую войну сменила Чеченская. Но и это путем сложных переговоров и компромиссов удалось остановить в начале двухтысячных. Воры по-прежнему оставались арбитрами, третеями, и прекращали войны одним словом. Было более-менее спокойно и вот…

– Так Холод какое отношение к этому всему имеет? – перебил его Кирилл, – и мы все…

– Ну двое из вас прямое точно, – Доцент указал на Баира и Левчика, – насколько я понимаю в воровской терминологии, один из вас является смотрящим, а второй положенцем. А Холод… Скажем так. Он лидер одной из так называемых бандитских группировок, состоящей из военных и спортсменов, я так понимаю активным членом которой был Владимир. А господин Коркин также вместе с Холодом принимал участие в истреблении тех самых воров.

– Апельсинов, – поморщился Коркин, – да и дело это давно было.

– Так вот, – продолжил Доцент, – есть те, для кого это срока давности не имеет. И этот «кто-то» воспользовался умениями и навыками Холода. Ведь все-таки он преступник, – он посмотрел на Тею, – я рад бы Вам помочь, но пока это выше моих сил. Скажу Вам так. Он виноват. Но его заставили это делать. Вполне вероятно тем, что расправятся с Вами и ребенком, потому что вы его слабое звено.

– Господи, – прошептала Тея, – это какая-то страшная сказка.

– К сожалению, нет, – сокрушенно ответил Доцент, – это правда нашей жизни. Но есть и другая правда. Она заключается в том, что да… мне не понять его действий и поступков, но еще больше мне не понять тех нелюдей, которые втянули его и таких, как он, в свою грязную игру. Я его вытащу! Завтра его переводят из СИЗО с Матросской Тишины в спец лагерь. Думаю, там я смогу устроить встречу, – Доцент снова посмотрел на Тею, – я обещаю, как только мы найдем тех, кто сделал это, он вернется. Правда, это будет очень тяжело. Все архивы девяностых уничтожены. Те, кто этим занимался… кто-то умер, кто-то ушел на пенсию. Но я чувствую, разгадка там. Вы можете написать ему. Я сумею передать. Ну все. Мне пора, ребята.

– Слушай, – уже стоящего в дверях Доцента остановил Коркин, – ты про мента из девяностых говоришь? – тот кивнул, – ну а если есть такой мент? Пойдем, посекретничаем.

И они вышли и пошли к машинам.

Вова и Кирилл вышли на крыльцо.

– Слушай, Володь, а это…

– Даже не начинай, мой японский друг, – апельсины – это воры неправильные, а не фрукты. Хотя фрукты они, в принципе, еще те. А про лимоны, маслины и ананасы сам догадаешься, уже большой.

 

* * *

 

– Ну ёб твою мать! – Кольцов стоял и любовался на свой новенький «Туарег», который обосрали вороны, – к деньгам, – начал размышлять он вслух… но его отвлек женский голос:

– Здравствуйте, Вы Кольцов? – перед ним стояла красивая девушка с уставшими грустными глазами.

– У меня прием с девяти до часу по нечетным каждого месяца. Можете у секретаря записаться на следующий месяц, – он снова повернулся к своей обгаженной машине, но девушка не уходила, – а о чем Вы хотели поговорить?

– О моем… муже, – ответила Тея.

– А поконкретнее? – не поворачиваясь переспросил он.

– О Холоде – услышал он мужской голос.

У Кольцова задергался левый глаз:

– Ёб твою мать! Точно не к деньгам!

Перед ним стоял тот самый Владлен Коркин.

 

* * *

 

Холод сидел на нарах, прислонившись к холодной стене. В руках у него был листок бумаги…

«… даже не знаю, с чего начать. Не хочется, чтобы так глупо все заканчивалось. Поэтому не хочу писать банальных слов. Просто знай, нам неважно, почему это произошло, не важно, когда… Я просто хочу, чтобы все это поскорее закончилось. Глупо писать «ты там держись», «мы будем за тебя бороться» … Я не хочу, чтобы ты думал, что я считаю тебя слабым. Я просто буду рядом с тобой. Всегда ...

Знаешь, если бы я сейчас тебя увидела, я, наверное, сказала бы больше, но сейчас напишу то, что никогда бы не смогла сказать… Я никогда не задавала себе вопроса, как живут такие люди, как ты, а теперь понимаю. Вы живете все время оглядываясь. Я попробовала так жить. Это очень тяжело и страшно. Теперь я понимаю, почему ты все время куда-то бежишь. И прошу тебя лишь об одном … Не беги, пожалуйста, от нас. Остановись и подумай. Не думай на бегу. Ты сможешь. Ты сильнее нас всех вместе взятых.

Помнишь, однажды ты мне сказал: «Живи… и чувствуй». Теперь я тебе скажу: «Почувствуй и живи».

Мы ждем тебя. Возвращайся. Ты нужен.

Люблю. Твоя Тея».

 

* * *

 

– С вещами на выход. Лицом к стене…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ШЕСТАЯ ГЛАВА

КАИНОВА ПЕЧАТЬ

 

Он поднял трубку:

– Да. Все идет по плану. Это небольшая накладка. Мы все равно имеем то, что он задержан. Это всего лишь вопрос времени. Нет. Если, конечно… Ну это решайте сами. Я бы не стал этого делать. Да, пока он находится там, у него еще есть какие-то шансы. Но как только следствие закончится – будет суд и его шанс будет равен нулю… Ну… я попробую. И, кстати, неплохо было бы рассчитаться с ребятами… Да. Я думаю, это устроит всех. И в следующий раз давайте более точную и оперативную информацию, – он положил трубку.

Ну вот. История приобретает хоть какой-то сюжет. Наконец-то появляется персонаж. Он щелкнул по клавишам ноутбука и на экране появилась фотография Холода: «Ну, снова, здравствуй. Я так понимаю, ты напрямую ни одной игры пройти не можешь. Ну что ж. Ты сам усложнил свой квест. Всегда на твоей стороне какие-то обстоятельства. Ты прямо их жертва. Мне уже даже самому интересно становится, как ты в этот раз будешь выпутываться, учитывая то, что тебя завязали в тугой узел» …

Он откинулся на спинку кожаного кресла…

 

* * *

– Давай, поршнями шевели, – вертухай втолкнул Холода в узкое и холодное помещение прямо к столу с красномордым старлеем, – руки давай, – он расстегнул браслеты и Холод размял затекшие запястья.

– Ну, значится вот к нам какая рыбуля приплыла! Не знаю, – посмотрел на Холода старлей, – каким течением тебя сюда к нам занесло, но, я так понимаю, – он заглянул в дело Холода, – ты у нас тут гость недолгий. Не, ну, конечно, ты у нас звезда прямо!

– Ага! – вмешался вертухай, – сейчас сунь его к блатным квартироваться – там полный аншлаг будет. Каждый захочет ему заточку вручить!

– И я про то же, – старлей языком почесал щеку изнутри, – засунем мы его туда, вроде как положено, и чё? Днем и ночью что ли за ним по пятам ходить будем? Слышь, Михалыч, а может его к этим, к красным засунем? – он посмотрел на конвоира, – вроде бы он почти как ихний, борец с организованной преступностью. Они на него, может, и внимания не обратят, а может наградят по-свойски.

– А чё, тема! – засмеялся вертухай.

– Ну, тогда, давай его туда. Хотя, подожди… Котлы свои сними, – он посмотрел на Холода, – пускай у меня полежат. А то зэки они знаешь какие, как сороки, все блестящее утащить норовят.

Холод посмотрел на часы, а потом презрительно на старлея.

– Ну как знаешь, – старлей улыбнулся, – а то б у меня сохраннее было. И тебе спокойнее. А то знаешь, как бывает… Недосмотрят где, отвернутся. Это ж все-таки тебе зона…

 

* * *

Холод зашел в барак. Здесь не было выстроенных в ряд двухэтажных кроватей. Отдельные комнаты на четыре человека. Над каждой железной дверью висела табличка с фамилиями и номерами статей «квартирантов».

– Куда бы нам тебя определить? – конвоир задумался и сдвинул форменную кепку с головы, – так. Здесь у нас прокурорские сидят. Один девчонку шестнадцатилетнюю совратил, другой взятки брал, не вариант. Они друг с другом долбятся и тебя еще захотят к своей шведской семье приобщить… Так. Здесь у нас Коля Бешеный. Участковый, – он посмотрел на Холода, – с алкашами боролся, притон один с самогонщиками накрывал, а у них аппаратик и рванул. Ну, у Коли кукушку и сорвало. Прикинь, жену и двоих детей за чертей приняли и лопатой зарубил. А здесь у нас товарищ полковник из ГАИ. Шесть человек на остановке сразу того. Говорят, бухой был в хламину. Но он у нас интеллигент, гостям не рад… А давай-ка мы тебя к ОМОНовцам запихнем! Они ребята вроде спокойные, только в горячих точках на всю голову отбитые. Тихо сидеть будешь – они тебя и не заметят. Они каждый вечер вон решают, какие береты сильнее – голубые или краповые. Давай-ка к ним тебя и определим. Иди, – он открыл дверь в камеру, – вещи бросай. Отобедывать тебя поведем. Там со всеми своими соседями и познакомишься.

Охранник повел Холода по коридору, и они оказались в просторном помещении столовой. Возле раздаточной ленты толпились заключенные с подносами. Кто-то был в дорогом спортивном костюме, кто-то в белой рубахе, заправленной в отглаженные брюки, кто-то в обычной полевой форме со срезанными погонами и знаками различия. Среди плакатов о вкусной и здоровой пище, висел большой плазменный телевизор, с экрана которого о чем-то пела певица. Раздатчик бухнул на поднос Холода тарелки со щами, макаронами с котлетой и стакан компота. Холод поискал глазами свободное место, но такового не оказалось, поэтому ему пришлось сесть за ближний стол с каким-то кучерявым в красном спортивном костюме.

– Ну как тебе наш пионерский лагерь? – вместо приветствия спросил он у Холода.

– Жить можно, – ответил Холод и зачерпнул из тарелки ложку супа.

– Э, приятель, ну на счет жить ты явно поспешил. Это уж как карта ляжет. Я вот только одного не пойму, – сказал он громко, – с каких это пор к нам, честным арестантам, братву пихать начали? Ты ж бандит, – он посмотрел на Холода, – а я вот, например, мент. Опер. Я таких, как ты, ловил. И нас с тобой за это на один курорт определили! Несправедливо как-то. Ну ничего, это мы завсегда поправить сможем.

– Слышь, ты, арестант честный, – рядом со столом возникла крепкая фигура седого мужчины, которая выделялась черным тюремным ватником и огромным шрамом, пересекающим левую половину лица, – ты б, Цыган, свою вафельницу прикрыл! Пока ты со своими дружками наркотой барыжил, он за тебя твою работу делал. Слышь, парни, – он оглядел столовую, не обращая внимания на вертухаев, – тут постанова такая. Кто тронет его – неприятности себе найдет.

– Да ладно, Петрович, – Цыган передернул плечами, – я так, ради интереса.

– А ты слышал, – шрамастый посмотрел на Цыгана, – о Варваре, которой все к хуям оторвали, любопытный ты мой?

Он посмотрел на Холода и добавил:

– Живи пока живется.

 

* * *

 

Соседями Холода оказались довольно неплохие ребята. Вначале они спорили, как правильнее укладывать парашют, потом перешли на тему – что лучше – АК-47 или АК-74? Потом немного поборолись на руках и, не обращая на Холода внимания, стали смотреть фильм с Ван Дамом. Из их разговоров Холод понял, что они осуждены за какую-то ерунду – кто-то перестарался на задержании, кто-то попросту не сдавал оружие, как вещдоки, а один из них просто взял покататься со спец стоянки проходивший по делу гелик и по-пьяни врезался на нем в цветочный магазин, после чего, свалив все на чеченский синдром, устроил драку с его владельцем, сломав пару челюстей и рук. Холод чувствовал себя некой золотой рыбкой в удобном и теплом болоте, но он понимал, что долго так продолжаться не будет. Вернее, чувствовал. Комнаты камеры закрывались только после отбоя, и он вышел покурить в туалет. Он присел на подоконник, выпустил струйку дыма и задумался. Итак, Доцент все знает. Вернее, ничего. Но Иуда жив, а это уже что-то. Он вспомнил письмо Теи и слова Доцента. Значит, его вытащат. Но одновременно в голове крутился голос Иуды: «Беги. Найди Каина и беги». После обеда он пообщался с ГАИшником и «забросил удочку», но среди заключенных человека с именем Каин не было. Вообще, бывшие сотрудники старались как-то скрывать свои статьи по судимостям и держались небольшими кучками. В основном, либо по местам службы, либо по месту жительства. Всего тут было человек пятьдесят. И выделялся из них один, тот, в ватнике. Они называли его Петровичем. Сидел он довольно давно, кочуя с одной зоны на другую, где из-за своего скверного характера имел постоянные конфликты с администрацией. Но те, несмотря на это, относились к нему уважительно и даже слегка побаивались. По крайней мере, когда кто-то в бараке подходил к Петровичу, вертухаи, как по мановению волшебной палочки исчезали. Если кому-то нужна была передача или телефон – подходили к Петровичу. Но, несмотря на это, он был самым частым гостем карцера. Как сказал ГАИшник, он был какой-то ментовской шишкой и жил по каким-то своим правилам. При этом он ровно относился к бандитам, но очень плохо к продажным ментам. Холод попробовал еще раз разговорить ГАИшника, но тот съехал с темы и начал спрашивать, как там сейчас в Москве, потому что сам был тоже оттуда. Холод снова затянулся и задумался. Может… Но в это время дверь в туалет распахнулась, и на пороге появился Цыган и еще три крепких парня.

-Ну чё, братва, закурить-то дашь менту или взападло?

Холод протянул пачку сигарет.

– О, смотри, не жадный!

Цыган вытащил сигарету и повернулся к своим товарищам. И тут же Холод почувствовал сильный удар в солнечное сплетение. Он тяжело вздохнул и на выдохе все-таки сумел перехватить руку цыгана и второй рукой ударил его в подбородок. От удара второго здоровяка он увернулся. Но, помотавший головой Цыган, нанес ему второй удар под ребра. Холод, падая, потянул его за собой, ударил локтем в живот, вскочил, но кулак третьего уже врезался ему в скулу. Второй из нападавших видимо был знаком с кикбоксингом, и Холод почувствовал, как пропустил хорошо поставленный маваши в голову. Цыган тем временем поднялся. Холод сцепился с кикбоксером и головой ударил его прямо в нос. Тот замотал головой, но даже не присел и начал со своим коллегой заламывать Холоду руки за спину каким-то особым ментовским приемчиком. Тем временем Цыган пришел в себя и с размаху ударил Холода ногой в живот. Он что-то вытащил из кармана, раздался щелчок, и Холод понял, что в его руках выкидыш.

– Ну чё, падла, – кроваво сплюнул Цыган, – там кайфовал, думал и здесь будешь? Не. Не получится, – прошипел он, – ты на какой должен быть зоне? Правильно. На воровской. А сюда ты по ошибке попал и сейчас я эту ошибку поправлю.

Он замахнулся, но какая-то неведомая сила толкнула его в спину. Он врезался головой в зеркало. Посыпались осколки. Кикбоксер отпустил Холода и тоже выхватил нож. Но он поступил так зря. Холод поймал его руку, потянул на себя и бросил через бедро. Рука хрустнула. Тем временем второй, который тоже отпустил Холода, словно отлетел на несколько метров и ударился головой об раковину.

– Ты чё, гнида? – Холод увидел, как седой зэк в ватнике рывком приподнял Цыгана, – по-человечьи понимать не умеешь? – и его кулак врезался ему в лицо.

Кикбоксер, морщась от боли, здоровой рукой попробовал ударить Холода ножом. Острое лезвие сверкнуло в нескольких сантиметрах от лица, но Холод присел и воткнул кулак ему в живот, потом резко поднялся и обрушил ребро ладони на его шею. Тем временем, отлетевший в сторону зэк, рывком дернул умывальник и метнул его в шрамастого, который продолжал крошить лицо Цыгана. Тот пошатнулся и рухнул. Бросавший выхватил нож и побежал, но Холод в прыжке подсек его ногу. Тот зарычал и завалился. Шрамастый тем временем схватил его за воротник и ударил его голову о голову Цыгана. А потом откинул в стороны, как котят. Он поднялся, и, словно черная тень, навис над Цыганом:

– Я тебя предупреждал! – его огромный ботинок врезался Цыгану под ребра.

– Петрович… он не наш, – прохрипел Цыган, – он не только братву, он и мусоров убивал.

– А тебе что ли решать, пес? – ботинок Петровича снова врезался Цыгану под ребра, – тебе, который наркоту детям продавал? Или этим чертям?

В это время в туалет ворвались несколько конвоиров и капитан с красной повязкой «ДПНК».

– Ну вот, опять! – капитан злобно сплюнул, – не можете вы жить по-человечески! Кто начал? А… Понятно! – он посмотрел на Седого в ватнике и перевел взгляд на Холода, – так, этих двоих в карцер, а этих на больничку. И быстрее давайте, я рапорт пойду писать. И чтоб не как в тот раз, Комаров! – он посмотрел на одного из вертухаев.

Холод почувствовал, как Комаров застегнул на нем стальные браслеты и увидел, как он подошел к Петровичу, который сам вытянул руки вперед.

– Ты это… Петрович, извиняй… сам понимаешь.

– Да ладно, Комарик, не парься, – усмехнулся шрамастый.

– Не жмут? – вежливо поинтересовался тот в ответ.

 

* * *

 

Холод зашел в карцер и, потирая ноющие руки, плюхнулся на неструганную деревянную скамью. Вот такая вот безопасность! Он вспомнил слова Доцента. Конечно, здесь свои законы, но все же здесь хотя бы можно выжить. Хотя и очень тяжело. Нужен Каин! Он снова потер затекшие руки. Хотя может и нет никакого Каина. Каин, Иуда… Прям Библия какая-то. Он сплюнул. И только сейчас вспомнил ехидную рожу Комарова, снявшего с него золотые часы с фразой «Не положено». Он, прихрамывая, подошел к умывалке, открыл краник и плеснул в лицо горсть холодной воды. В это время дверь, скрипнув, открылась.

– Держи, – на пороге стоял шрамастый с часами Холода в руках, – а то здесь без времени с ума сойдешь и счет дням потеряешь. Слышь, Комарик, чайку нам сооруди с бараночками. А мы с тобой присядем пока, – он подтолкнул Холода к нарам, – давай-ка объясни мне, друг дорогой, как ты здесь оказался, и кто ты вообще? – он посмотрел на Холода.

– А ты мне расскажешь, кто ты и зачем ТЫ здесь, – Холод наклонил голову.

– Во ты гулевой! Вопросом на вопрос отвечаешь. Ученый! Но я первый спросил.

– Вот я и отвечу. Седой. Подполковник Горчаков. Помнишь такого? – Холод посмотрел в глаза шрамастому и понял, что попал в точку, – ты же Каин, так?

 

* * *

 

– Ну Каином я уже потом стал, – Петрович отхлебнул чай из кружки и надкусил баранку, – вначале я опером был. Честным. Правильным. Все как в кино «Петровка, 38». А потом то задержание было. Шмальнул он мне прямо в лицо. Врачи неделю штопали и под капельницами держали. Думал, награду дадут. Дали. И предложили уволиться. Мол, не такое лицо должно быть у новой российской милиции. Вот как раз Седой и появился, хлопотал за меня. Мы с ним как-то еще в «Совке» на курсах повышения квалификации пересекались. Хлопотал-хлопотал, да сделать ничего не смог, – Каин поставил кружку на нары, – ну я и запил. Вначале работы лишился, потом жены… Зачем я ей с такой рожей-то, и с белкой дурной в голове? Видать, он, когда стрелял, в мозгах мне там что-то повредил. И сильно повредил, если я на предложение Седого согласился. А страна тогда уже другая была. Бандиты вокруг. Те, кого мы ловили, королями стали. Вот и предложил мне Седой корону-то с них и посшибать. Мол, типа есть люди, которые поддержат радикальные меры по борьбе с преступностью. И морально и материально. Не знаю, сколько нас было. Я одного знал, Сашку Андронника. Он такой же, как я был, хотя… Его Седой заприметил, когда тот в ВВ служил, сержант, отличник. А потом, как дембель пришел, в бандиты подался. Девчонку какую-то снасильничал и про Седого вспомнил. Договорился. Тот ему побег прямо с зала суда оформил и к нам определил при условии, что он своих бывших дружков шмалять тут будет с обеих рук. Мы с ним пару раз работали. Огонь парень! Но Седой так с ним особо не откровенничал, больше деньжат подсыпал. Любил Сашка, как король жить, кутить, как в последний день перед Помпеей. А со мной Седой разговаривал. Мы как-никак коллеги бывшие. И как-то по-пьяни проболтался он, что есть три человека, три мушкетера, как он их назвал. Вот они всем тем и хороводят, а Седой так, приказы раздает. А потом беда случилась. Не того Сашка ухлопал. Вернее, того, кого ему самому надо было. Ну подстрелили его и взяли. Я к Седому – будешь вытаскивать? Он – конечно, наш же человек! И прям с «Матроски» ему побег нарисовал. Тогда я и скумекал – люди, что за Седым стоят, серьезные. Ну и продолжил работку выполнять. Я так понимаю, он после Сашки-то многих подрядил, – он посмотрел на Холода.

Холод прижался спиной к стене и заговорил:

– Меня Седой вначале на зону усадил, а там уже работать заставил. А потом я понял, что он меня слить хочет, и слил его первый. Ворам.

– Ну вот теперь вся мозаика и складывается. Мне ж Седой тогда сказал, что Сашку в Грецию переправили, – продолжил Каин, – а потом слухи поползли, что Сашку там «того». Ну, как всегда на бандитов срисовали. И после этого Горчаков на меня искоса как-то стал на меня поглядывать. А потом вообще исчез. Ну теперь хоть ясно как.

– С волшебной заточкой в боку он исчез, – сплюнул Холод.

– Ну туда ему и дорога, – Каин снова взял кружку, – но я-то ждал, что меня Седой, как и Сашку приговорит, а дождаться никак не мог. А потом скумекал, – он постучал себя пальцем по левому виску, – Седой исчез, а те, хозяева его, кто я такой и не знали. Успокоился. Деньги ж были. Я все-таки не за спасибо работал, а за зарплату. А тут с коллегами старыми встретился, похвастаться решил, мол, хорошо я живу, бизнес у меня свой, правда не придумал какой. А они мне рассказывают, что ищут человека и прям в цвет на меня бьют. Вот тут я от страха-то и поддристанул, и начал за тех троих пытаться узнать – кое-что Седой все-таки порассказал. А когда узнал, что за люди, вот тогда уже обосрался. Тем более убийства-то воров прекратились. И почуял я нижней частью позвоночника, что меня снова ищут, потому, что дело-то мы свое не доделали. Тогда надо было одного дедка замочить. Мы с Сашкой вдвоем работали. Но промахнулся он. Спецом, случайно… уж не знаю. Мы тогда еле-еле живые оттуда ушли. Думаю, не спецом. Потому что тогда пули воровские нас хорошо поклевали. Мне в ногу, Сашке в бочину. И вот, значит, сижу я такой и думу гоняю – а зачем меня эти люди ищут? И понимаю – доделать то, что мы с Саньком не доделали. А потом, как Санька – в Грецию, а оттуда прямиком в царство Аида. И решил я прятаться. Конечно, глупо может покажется, но решил я, что в тюрьме надежнее. И начал я коллег своих бывших убивать. Не всех, конечно, а тех, за кем грешки водились. А когда я посчитал, что «мокрухи» достаточно – сам сдался. Вот так вот я Каином и стал. С тех пор уже десять лет по зонам кочую и бегу. Здесь вот решил осесть, а тут ты вон со своей историей…

– Так ты знаешь, кто за Седым стоял?

– Ну примерно. Если чутье не подводит, – он покачал головой, – одного я вообще в телевизоре видел. Только я вот чего не пойму. Седого ж вроде нет, а ты мою работу доделал. С дедком-то.

– Вот и я не пойму. Значит эти трое вместо Седого кого-то нашли. У меня в напарниках Чума был, – задумался Холод.

– Не слышал за такого, – покачал головой Каин, – у тебя, видать, другой коленкор, и человек новый. Другой человек, которого ты знаешь. Не верю я, что Седой из царства теней вернулся.

– Не. Он там навсегда, своими глазами видел, – кивнул Холод.

– Значит, готовься на встречу с ними, ныне убиенными, – серьезно посмотрел на него Каин, – ты уже не жилец. Тебя даже здесь убить хотят, а представь, что будет, когда ты в воровскую зону войдешь и локалку пересечешь? Там тебя на пики подкинут в раз! Да, попал ты.

– Да вот что-то пожить хочется. И решить эту головоломку, – Холод посмотрел на Каина.

– Ну а от меня чего ты хочешь? – спросил Холода Каин.

– Ты же тех троих знаешь?

– Ну допустим, – Каин с интересом посмотрел на Холода, – но они-то там, а мы здесь.

– А может и нам туда? – хитро прищурился Холод.

– Не, погодь, – помотал головой Каин, – у тебя-то есть интерес, а мне чего с того? Я тут до конца жизни спокойно отсидеть могу. Как раз самое место для Каина, его царство, к котором он так долго шел, моча брата своего ближнего. Так что… не знаю даже, чего ответить.

– А ты подумай. Печать-то Каина, конечно, не смоешь, – Холод взял кружку с остывшим чаем, – но зато других Каинов может и не будет.

– Ладно, – тот поднялся, – я подумаю.

Каин подошел к двери и застучал:

– Побудка уже скоро! Давай, Комарик, выводи, а то хоботок тебе кум свернет!

 

* * *

 

– Деньги понадобятся, – Каин стоял рядом с Холодом, держа поднос с едой, – пошли, присядем и поболтаем.

Они уселись за стол.

– Ну и карцер у них. Жара, как в бане, а стены холодные, – Каин зацепил на вилку макаронину, – в общем, прикинул я, можно все устроить. Только бабки нужны. И большие.

– Звонок один нужен. Только так, чтобы никто… – ответил Холод.

– Ну это понятно. Будет тебе звонок адвокату, как в кино американском.

– Может и адвокату, – прищурился Холод, – только вот знаешь…

– Знаю. Не совсем уж я Каин. Да и ты не Авель, – он в ответ улыбнулся Холоду.

 

* * *

 

– Ну здравствуйте, я ваш адвокат.

Кольцов дождался, когда выйдут конвоиры и продолжил:

– Удивляться потом будешь, Холод, а сейчас слушай. Здесь пластик, – он подвинул карту в сторону Холода, накрыв рукой, – там два миллиона. Если все получится, запоминай. Сороковой километр. Там склады. Люди в курсе. Доставят вас, куда надо. Вам, главное, добраться до туда. Как – решайте сами. Вам виднее.

– Ты Тею видел? – Холод посмотрел на Кольцова.

– Видел. Все нормально, – Кольцов кивнул головой, – и с ребятами все нормально. Кашу ты, конечно, знатную заварил. Но нам не впервой. Разгребем или сожрем.

Дверь скрипнула и вошли конвоиры.

– В общем так, – как ни в чем не бывало продолжил Кольцов, – мы все обсудили. Можете написать кассацию. Если вас устраивают условия содержания – до суда вы останетесь здесь. Основная часть следственных действий уже произведена, так что, я думаю, скоро увидимся, – он поднялся, подмигнул Холоду и вышел.

 

* * *

– Это чё такое? – писклявым голосом верещал помощник прокурора посреди столовой, – зачем здесь столько соли? Вы что, меня угробить хотите? У меня камни в почках, а еще язва и артрит! – он с размаху метнул тарелку в стенку.

Вертухай потянулся к дубинке, но перед ним возник бывший ОМОНовец, осужденный за покатушки на гелике:

– Ты че, своих бить собрался?

– Да какие вы свои?

– Ах ты гандон! – ОМОНовец ударил вертухая, но на него тут же набросился второй, которого тут же сбил подносом помощник прокурора.

Вбежало еще несколько конвоиров и началась драка. Один из них потянулся к рации:

– У нас тут на шестерочке проблема, заключенные в столовке драку устроили. Думаю, подмога не помешает.

Но в этот момент его сбил крепкий удар ОМОНовца – любителя чужого оружия.

– Давай, Комарик, выводи нас, – Каин приобнял старого знакомого, – и побыстрее.

Тот кивнул и звякнул ключами. В это время заревела сирена. Конвоиры бросились в «караулку» получать оружие. Дежурный по колонии, натягивая бронежилет, матерился и никак не мог засунуть в табельный ПМ обойму.

– Так, – Комаров открыл дверь барака, – здесь по стеночке и к стоянке возле склада. Там Газелька стоит. У шурина взял. Он на ней за товаром ездит. Камеры мы отключили. А я сразу за вами сейчас.

Холод и Каин, пригнувшись, побежали вдоль забора. В это время к бараку уже спешили люди со щитами, дубинками и в касках-сферах.

– Ну все. Вроде спокойно, – Комаров сел за руль, – едем, – он постучал по железной стенке кузова, – едем через КПП второе, так что тихо там, не шуршите.

– Что там происходит, товарищ прапорщик? – сержант на КПП остановил Газель.

– А я почем знаю, – сплюнул Комаров, – зэки чё-то баламутят походу.

В это время на КПП завыл телефон. Сержант повернулся.

– Слышь, подожди, – остановил его Комаров, – давай-ка ты меня сначала выпусти, служивый, а то у меня наряд на руках, инсулина в больничке нет. Кум башку открутит.

Сержант кивнул и быстро открыл ворота. Газель рванула с места. Сержант побежал к завывающему телефону:

– Да. Есть. Так точно. Никого не впускать и не выпускать. Оружейку вскрываем. Есть.

 

* * *

 

– Ну всё, – Комаров распахнул дверь, – дальше сами. Рассчитаться бы надо.

Каин посмотрел на Холода и тот протянул ему пластиковую карточку:

– Здесь все как договорились, – Каин подмигнул Комарову, – так что теперь будешь счастливо летать, Комарик.

– А то! Главное, чтобы не обманули, – усмехнулся вертухай.

– Не обманули, – усмехнулся Холод.

– Ну и лады. Пересчитать-то не могу все равно, так что на слово поверю.

Комаров расстегнул рубашку и вытащил из кармана нож.

– А это зачем? – не понял Холод.

– А вот зачем, – Комаров оттянул рукой жир на животе и несколько раз ткнул туда ножом. Потекла кровь. Он поморщился и продолжил, – вот спросят меня: «Как так вышло, Комаров?» А я скажу, что нож к горлу, проклятые, поставили, а я испугался и сделал все, как сказали.

– А если срок впаяют? – удивился Холод.

– Да это надо что ли кому? – Комаров подумал и ткнул еще один раз, – не смеши козу с баяном, – в лучшем случае уволят, а в худшем года на полтора посадят, прям там и отсижу. А за такие-то деньжища…, – он снова подумал и ткнул еще раз, – походу перестарался, – он побледнел, – там, короче, шмот в кабине, переоденьтесь, а свое в сумку сложите и по пути где-нибудь скиньте. Часы у тебя хорошие, – он посмотрел на Холода, – может того?

– Того! – ответил за Холода Каин и с размаху ударил Комарова в нос, – для убедительности, а не справедливости ради. Ну все, давай, переобуваемся и валим.

 

* * *

 

Через час быстрой ходьбы по лесу они добрались до склада. Там их уже ждала фура с прицепом. До Подмосковья Холод и Каин добрались с двухстами килограммами азиатского гашиша в компании тридцати гасторбайтеров. Не доезжая до Москвы, фура остановилась и свернула в посадку. Холод и Каин вылезли, щурясь от яркого солнца.

– Вот ёб же твою мать! И бывает же такое! Ладно, давайте, в машину залезайте, – рядом с новеньким «Таурегом» стоял Кольцов и крутил ключи.

– Подожди, – Каин поднял руку, – дай-ка мы до березок вон добежим до родных, – а то сутки не сравши с иродами этими проклятыми и языком их басурманским.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

В ПОИСКАХ КАПИТАНА НЕТА

 

– Слушайте, я больше с ним в одной комнате ночевать не буду, – Кирилл кивнул в сторону окна, где Каин на лужайке разминался и боксировал с тенью от утреннего солнца, – вы прикиньте, просыпаюсь я в пять утра от такого ощущения, что на меня кто-то смотрит, – Кирилл передернулся, – смотрю, а он стоит посреди комнаты и две табуретки на вытянутых руках держит. Я одеялом накрылся – страшно же! И так час пролежал. Вылез, а он все стоит. И как будто не дышит!

Вова взял кружку с кофе:

– Да, Холод, твой новый друг там за десять лет кукушкой-то не того? Не, я там тоже был, все понимаю… Но он вчера чайник с плиты взял, чистого кипятка налил, три пакетика чая туда порвал и без сахара прямо залпом! Он вчера за весь вечер всего одну баранку съел. Я эти баранки еще с того раза помню, Левчик тогда привез, – Вова достал пакет, – три года пролежали! Они же каменные! А он хрусть – и в труху их! У него чего, челюсти, как у динозавра?

– Я не удивлюсь, если он сейчас не в душ пойдет, а в колодец нырнет и искупается, – Кирилл нервно пожал плечами.

– Слышьте, а он, походу, и не вспотел, – Лева выглянул в окно.

– Ага, – в разговор вмешался Владлен, –  а у меня вчера пачку сигарет взял, фильтры поотрывал и одну за одной в окно за полчаса выкурил.

– Холод, а вас там не гвоздями случайно кормили? – Вова решил продолжить тему.

– Да хорош вы, балаболы, – остановил их Баир, – человек настрадался. Для него тюрьма не вредная привычка, как для нас всех, а жизнь. Вы знаете, чего он там натерпелся? Поэтому лучше молчите. У него не только морда исполосована, он весь в дырках. А что на счет чая горячего…, – непонимающе пожал плечами Баир.

– Болевой порог у меня снижен, – в дверь вошел Каин, – только и всего. Я как собака – кровь чувствую, а боль нет. Ни свою, ни чужую.

Он вытащил у удивленного Вовы из пакета горсть баранок, сжал руку, после чего сдул с ладони хлебный песок и продолжил:

– За меня не волнуйтесь. Я ко всему быстро привыкаю.

 

* * *

 

– Ты вообще запомнил этого Чуму? – Кольцов смотрел на Холода.

– Да хрен его знает, – пожал плечами Холод, – роста невысокого, резкий такой, голос противный, скрипучий и тихий. И весь на бодряках. На бандоса не похож. Да как-то и на мента не очень.

– Сможешь его портрет составить? – в разговор вмешался Доцент.

– Да он обычный, – повторил Холод, – я встречу и может даже не узнаю. Жвачку все время жевал и доллар серебряный с дыркой крутил на пальце.

– А ну погоди, – остановил его Владлен, – доллар, говоришь? Короче… может сейчас ерунду скажу, но, если он не мент и на братка не похож, он может воякой оказаться. Я еще когда служил, к нам ребята приезжали, снайперы. Так вот. Эта монетка с дыркой у них «блесна» называлась. Короче, сидят снайперы, друг друга выцеливают на охоте, а он монетку над собой закидывает на веточку и крутит. Второй к прицелу приник и видит блик. Он хоп туда, и стреляет. И тут же пулю между глаз ловит. Серебро-то бликует на солнце. И очень этот блеск на блеск оптики похож.

– Интересно, – задумался Доцент, – допустим, что это так. Тем более одного из воров убил снайпер. И что нам это даст?

– Да элементарно! – развел руками Владлен, – примерный возраст мы знаем. Сомневаюсь, что он сейчас служит. Ты получишь базу тех, кто уволен, по похожему году рождения, хотя бы примерно, получится не так много. Холод его по-любому узнает.

– Ну узнает, – вмешался Кольцов, – и дальше что? Выяснится, что он по другим документам живет, никто о нем ничего не знает, и снова в стенку упремся.

– Да, так и будет, – сказал Холод и кивнул в сторону Каина, – тем более мы примерно знаем, кто Чуму мог зарядить. Может с них сразу и начнем? Хотя, через кого они это сделали – вопрос.

– Вот поэтому этот вопрос по-первой и надо решать, – вступил в разговор Каин, – ну найдем мы их, придем к ним. И так же на тот свет и уйдем. Их же шакалы с этим Чумой и еще «тем, не знаю кем», нас и будут поджидать. И получим мы по маслине в затылок. Тут надо сначала все по полкам разложить. Котлет отдельно, мух отдельно. И делать все не спеша.

– Да вот, боюсь я, братья-товарищи, не спеша не получится, – заговорил Баир, – я тут знакомцев своих тюремных повидал. Так вот через неделю-другую весь кагал воровской собирается наследство Иуды делить. Так что можем не успеть, если копаться будем.

– Слушайте, ничего, что я вмешиваюсь? – перебил Баира Кирилл, – а вы как связь держали?

– Ну трубки у нас были разовые, – Холод хрустнул шеей, – болтали мы их, а потом скидывали. Последний раз, кажется, Чума все в пакет собрал и в коллектор выкинул. В Новогиреево, возле железнодорожной станции. А чё толку-то с того?

Кирилл хотел продолжить, но его перебил Доцент:

– А он дело говорит. Я так понимаю, у них один умный был?

– Эйнштейн, кажется, – Холод кивнул.

– Так вот, – хотел продолжить Доцент, но в разговор снова вмешался Кирилл.

– Давай я объясню, – он посмотрел на Холода, – все ваши трубки были базовые. А у него был коммутатор, который по сетям скакал и менял их. Выбирал чистую. Так вы свои скидывали, а коммутатор оставался. Он просто менял частоты. Ты этому Эйнштейну звонил?

– Да я не помню даже, – ответил Холод, – вроде они сами чаще звонили.

– Ну тогда кто-то из них полюбому этому Эйнштейну звонил, а значит частота, на которой был этот номер, сохранилась. Частот не так много.

– Вроде, когда Холода задерживали, – вспомнил Доцент, – при нем был аппарат…

– Это не тот, – остановил его Кирилл, – нам нужен тот, с которого звонили Эйнштейну.

– Слушай, самурай, откуда ты все это знаешь?

– Вова, Япония – столица мировых технологий. И чтобы жить там и не интересоваться, надо чукчей быть последней.

– Ладно, давайте так решим, – остановил его Холод и посмотрел на Вову, – я схемку нарисую, где мы их сбрасывали, а вы с Кирюхой поедете и поищите.

– Я поеду к себе, – сказал Доцент, – и попробую «пробить» Чуму.

– А я покопаюсь в архивах. У меня знакомец один есть. И узнаю все по старым делам. А заодно и по трем мушкетерам что-нибудь накопать попробую, – добавил Кольцов.

– А я… – Владлен посмотрел на Каина и поправил себя, – мы. Мы посмотрим, что у нас из железа осталось. Я так понимаю, пострелять придется. И не по-детски.

– Ну, а мы с Левчиком тогда у воров потремся, – сказал Баир, – узнаем чё там кого, и куда ветер дует. Это ж нас напрямую касается.

 

* * *

Во время всего разговора Тея сидела с чашкой горячего крепкого кофе на диване, поджав под себя ноги, и просто наблюдала, не особо вникая в разговор. Она никогда не понимала, как ему удается, поспав всего пару часов, быть бодрым, как ни в чем не бывало думать, разговаривать, принимать решения. Вчера они опять не спали до утра, и она старалась пересказать ему все, что произошло у них… без него. Про то, как Марк взахлеб рассказывал про новых друзей и про дяди Генин стадион, который отремонтировали, и они вместе ходили смотреть туда футбол, о том, как Вова все время посмеивается над Кириллом, называя его самураем и безуспешно пытается выяснить, почему же тот все-таки вернулся, про Испанию, которая из рассказов Владлена больше походила на веселый Амстердам и про Город Солнца, из которого Баир с Левчиком привезли всем «большой привет».

Она вспомнила, как он хохотал над историей про обгаженную машину и «твою мать» Кольцова, и сама невольно улыбнулась.

Тея снова посмотрела на парней. Как дежавю, только в этот раз добавились еще люди. Тогда они спасали Кирилла. Сейчас его. Она понимала, что еще ничего не закончилось, а, скорее всего, только начинается, но он снова здесь, снова с ней, и это главное, а спокойная уверенность друзей не давала страху полностью завладеть ее сердцем. Она поставила пустую чашку на подлокотник дивана.

Страх… Она вспомнила их разговор девятилетней давности:

– Тот охранник на заводе… которого  я… – Тея посмотрела на него.

– Не ты. Я уже говорил тебе. Это сделала не ты, а твой страх. Просто не думай об этом.

– А ты? Как ты живешь со всем этим? Ты тоже не думаешь?

– Если бы я об этом думал, то давно съехал бы с катушек. Просто забудь. Ничего не было…

Кофе не помог. Веки стали тяжелыми, и Тея задремала. Перед глазами побежали картинки прошлого: она держит его за руку в больнице N, а он не спит, он только притворяется, что спит… дача и его слова надолго ставшие смыслом жизни: «живи… и чувствуй»… маленький Марк смотрит на нее его глазами… опять дача и его спокойное «Ну теперь ты понимаешь, что все получится?»…

Всё получится. Вокруг было тихо. Парни, видимо, давно ушли каждый по своим делам. Она открыла глаза. Он сидел рядом с чашкой кофе и улыбался.

 

* * *

 

– Ну и воняет здесь! – Вова заглянул в люк, – фонарик-то взял? – Кирилл кивнул, – ну тогда полезай первым. Надо ж тебе было про эти трубки выступить! Вы чё, японцы, совсем что ли свой язык в жопу засунуть не умеете? И в говно там, смотри, не вляпайся, – крикнул Вова уже скрывшемуся в колодце Кириллу.

– Ага! Не вляпаешься тут, – раздался голос издалека, – оно тут везде!

Вова спустился и заткнул нос:

– Ну и вонища тут! Как будто здесь кто-то не только обосрался, но еще и сдох!

– А ты байку слышал про крокодила? Когда я мелкий был, старшие пацаны рассказывали про гигантского крокодила, который в канализации живет.

– Ага! И говном питается, – продолжил Вова, – давай, шуруй-ныряй, – подтолкнул его Вова.

– А чё я-то? – возмутился Кирилл.

– А я плавать не умею. Меня мама с папой на курорты в детстве не возили. Да и говно в говне не тонет. Так что тебе не страшно.

Кирилл нехотя скинул куртку и джинсы.

– А где же труселя с микимаусами забыл? – Вова посмотрел на трусы Кирилла, на которых красовались совокупляющиеся желтые покемоны «Пикачу» в разных позициях камасутры.

– Глубоко здесь, – Кирилл наступил и сразу провалился по шею, – и воняет!

– А ты не нюхай. Нос зажал и ныряй. А я фонариком посвечу, – успокоил его Вова, – и смотри, чтоб крокодил там Пикачу твое не откусил!

 

* * *

 

– Ну вот, значит. Пять человек, – Доцент выложил перед Холодом стопку личных дел, – все уволены, все выпускники снайперской спец школы. Холод раздвинул папки и на него сразу уставился с фотографии Чума.

– Этот, – не задумываясь сказал он, ткнув пальцем в фотографию.

– Серьезный товарищ, – Доцент открыл дело, – две войны прошел. Уволен по дискредитации. Пьяная драка. Дело закрыли. Пошел работать в СОБР. Наркотики, пьянство, чрезмерная жестокость… Вот оно, классическое дите войны. Снят с учета. Последнее место работы – какая-то частная охранная контора. Наверняка «липовая». Потому что, думаю, он где-то «наёмничал».

– Не зря мы оружие в чувство привели, – посмотрел Каин, – мальчики-то по-взрослому играют.

 

* * *

 

Кольцов зашел в кабинет своего друга:

– Ну что, Игорек, поможешь?

– Да, я тут подсобрал кое-чего, – ответил сидящий за столом майор, – на вот, почитай. С собой не дам. На нем гриф ДСП стоит. Из «секретки». Может полезное что-то найдешь, а я пойду пока пообедаю.

Кольцов открыл пухлую папку и как будто шагнул назад в свою молодость. Стрелки, разборки, незаконная приватизация, фотографии взорванных машин, мертвые тела, служебные рапорты и докладные записки…

Он листал папку и вспоминал себя, молодого, правильного, который, как сумасшедший, носился за Холодом, пока кто-то другой играл свои игры. А теперь он помогает Холоду в игре, в которую кто-то умный и хитрый втянул их обоих.

Так… А вот и Горчаков. Ага. Убит. Посмертно представлен к награде… убийцы не найдены… послужной список.

Кольцов посмотрел на фотографию седого мужчины с волевым подбородком. «Даже не подумаешь», – усмехнулся он.

Стоп. А вот это что? Горчаков на открытии Центра реабилитации ветеранов и инвалидов МВД. Так. Дальше. Клуб патриотического воспитания молодежи при МВД. Здесь фото. Кольцов взял фотографию, на которой стояли трое мужчин довольно внушительного вида. «Три мушкетера», – всплыли в памяти слова, сказанные Каином. А Горчаков, как Д’Артаньян. А кто учредители? Кольцов продолжил листать папку. Везде одни и те же три фамилии. Он выписал их на бумажку и сел за компьютер майора. Вбил одну фамилию, вторую, третью…

– Ёб твою мать, – он присвистнул и откинулся на спинку компьютерного кресла, – три раза ёб твою мать!

 

* * *

 

– Ты покумекай-ка тыковкой своей, Баир. Тебе маза есть с нами быть. Нашу сторону будешь держать – у тебя все в шоколаде будет. Век воли не видать!

– Слушай, Таран, а моя выгода какая? – Баир с прищуром посмотрел на своего собеседника, крупного белобрысого парня лет тридцати пяти, – тебя сидельцы-то не поддерживают. У тебя по ходкам-то ноль, – Баир щелкнул пальцами, – да и короновали тебя так… глаз один прикрыв.

– Во! В точку! – Таран вплотную придвинул свое лицо к Баиру, – вот сидельцы-то как раз и нужны. Мы с моими людьми на зону не собираемся. Зато, если слово за меня скажешь, твоим орлам на зону такой взгрев пойдет, что лучше домов ЛондОна и Парижу! Телки, хавчик из ресторана. Да я на каждой тюрьме по плазме двухметровой для бродяг повешу и «тырнет» проведу!

– А чё раньше-то не провел? – ухмыльнулся Левчик, иль чё, баблом запахло, так ты и нарисовался?

– Слышь, малой, да ты не кипишуй, тогда не та тема была, – Таран откинулся на кожаный диван, – и бабки тут не при чем. Я так, за бродяг стараюсь.

– Ладно, короче, подумаем мы. Пошли, Левчик, – Баир поднялся.

– Слышь, Баир, – схватил его за руку Таран, – ты только, если Костыль к тебе подрулит, шли его. Вообще черт по жизни и никаких понятий. Ты ж лучше меня шаришь, не первый раз замужем. Сейчас делюга пойдет, и полетят в разные стороны кровь, говно и каблуки, а мы ж нужны друг другу, у нас интерес есть. А полюбовно-то все равно не порешают. А вместе мы сила, – Таран сжал кулак, – любому морду расшибем!

 

* * *

 

– Кир, откуда вы? Фу! Чем так пахнет? – Тея открыла дверь. На пороге стояли Кирилл и Вова с каким-то странным грязным пакетом с надписью «Пятерочка».

– В магазины ваши ходили, систер, а там все продукты говно!

– А я тебя предупреждал, – Вова дернул Кирилла, и они пошли наверх, а Тея с ужасом смотрела на следы, которые они оставляют.

Вова открыл дверь в комнату и с порога заявил:

– Мы это вот… Нашли и принесли.

– Говна что ли мешок? – не удержался Каин.

– Не, он просто в говне плавал, – Кирилл выудил из пакета несколько телефонов вместе с какой-то липкой жижей, но я думаю, если их помыть и высушить… картам-то по фигу. На них все равно информация осталась.

– Мы это… помыться пойдем, – сказал Вова, а то вон, испачкались мальца.

– Только в ванну не лезьте! Перемажете все там, – заржал Владлен, – пойдемте я вас во дворе из шланга полью.

На пороге появилась Тея и протянула Кириллу пачку стирального порошка и огромную бутылку жидкости для мытья посуды.  Владлен заржал еще больше:

– Может вам еще спинку потереть губкой для тефлона?

– А ты чё ржешь, как конь? Лучше машину свою потри, мы на ней ездили, – хитро посмотрел Вова на вмиг покрасневшее от злости лицо Коркина.

 

* * *

 

Он открыл дубовую дверь и вошел в кабинет.

– Ну здравствуйте, господа. Я выполнил все, что мы решали вместе. Но вы почему-то посчитали, что этого недостаточно. И очень зря. И подстраховались, так сказать. В результате главный подозреваемый и свидетель наших с вами преступлений на свободе. А он не дурак. Я, конечно, попробую активизировать Чуму, но вам на всякий случай рекомендую усилить меры безопасности. Тем более сбежал он не один. Кстати, вся его шайка-лейка исчезла из города, и чтобы их найти понадобится время. И довольно много. И они, наверняка, готовы к тому, что их будут искать. А времени у нас очень мало. До намеченного мероприятия осталась всего неделя.

– Денег надо еще? – он услышал ровный и спокойный голос.

– Нет. Тут не в деньгах дело, – он улыбнулся, – в игре есть правила. И лучше их не нарушать. Это чревато последствиями.

– Для нас? – усмехнулся голос.

– Для всех, – ответил он, – в любом случае, я правила менять не собираюсь. А как вам поступать – решать вам самим, господа.

Он повернулся спиной и вышел.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

КОЛЛЕКТОРЫ МЕРТВЫХ ДУШ

 

– Ну вот, – Доцент выложил на стол лист, расписанный какими-то цифрами, – на данный момент мы имеем следующее. Чума по месту прописки, естественно, отсутствует. Ради приличия мы побывали по месту его работы. Начальник долго проверял какие-то свои документы, и выяснилось, что он в какой-то командировке. Мы на него немного надавили, и он признался, что этот человек там просто числится, и сам он его ни разу не видел. Он просто за деньги оформил разрешение на охранную деятельность и ношение оружия. И, кстати, не ему одному, – Доцент полез в сумку и вытащил еще две фотографии.

– О, знакомые все лица, – усмехнулся Холод, – этот – Шпигель, а вот этот, – он ткнул на вторую фотографию, – Рембо.

– Но с этими вообще все сложно. Они оба граждане Незалежной, а мы, как вы знаете, последнее время вообще с ними не очень. Единственное, что удалось узнать, что вот этот, – он ткнул на Рембо, – служил в морской пехоте. Так что здесь вот такие результаты. Точнее их отсутствие. А вот телефоны дали интересную информацию, – он посмотрел на Кирилла и Вову, – я бы сказал даже прелюбопытную! Не знаю, как им это удалось, но связь у них действительно летала по частотам и выбирала свободную. В принципе, аналог такой связи используют наши коллеги из американского АНБ – он достал из сумки одну из трубок.

– Ой, ради Бога, лучше даже не напоминай, – поморщился Вова.

– Так вот, по сути дела это обычная рация, но работает она на стандартных GSM-сетях. Причем настроена она на кратковременное включение. Ее можно забить помехами, но определить местоположение фактически невозможно. Но, поломав голову, один мой знакомый спец выяснил вот что. Все соединения между трубками проходили через одну точку. Вышки были разные. Но как только человек соединял их – появлялся рисунок расположения этих вышек. Я применил простейшую математическую формулу о равном удалении отрезков и получился сравнительно небольшой квадрат. Потом специалист убрал так называемые помехи от других телефонов, работающих здесь, и которые имели свою точку доступа, и понял, – Доцент хлопнул себя рукой по лбу, – данный коммутатор специально помещен в среду, где очень много телефонов и все они работают с интернетом. Тогда я вернулся в этот квадрат, который мне указал специалист, и, вы не поверите, в этом квадрате оказался гаражный кооператив, магазин строительных материалов и школа! Это и есть как раз то место с большим количеством телефонов, которые и создавали помеху, или так называемый фон для закрытого канала трубки-коммутатора. Сотни телефонов! И за ними скрывается один нужный, который, кстати, до сих пор никто не выключил.

– Это что, с детишками воевать будем? – показал свои белые зубы Каин?

– Нет, – ответил Доцент, – скорее с учителями. Кстати, познакомьтесь, – он снова полез в сумку и вытащил еще одну фотографию, – это и есть так называемый Эйнштейн. Получим его телефон – узнаем, где остальные. Они наверняка на связи.

 

* * *

 

– Чё-то он какой-то хлипкий, – Вова посмотрел из тонированного окна машины на сгорбленного невысокого человечка в очках с портфелем, – вообще за Эйнштейна не катит.

– Вова, – посмотрел на него Кирилл, – Эйнштейн, вообще-то, не сильный. Он умный. Его сила не в кулаках была, а в мозгах.

– Да ты меня не лечи. Знаю я за него. Он теорию относительности придумал. Типа всё относительно: сегодня ты в говне – завтра в шоколаде.

– Надо подумать, как у него телефон забрать, – задумался Кирилл.

– А чё думать-то? Сам сказал – он умный. Доведем вон до тех гаражей, там нахлобучим вместе с телефоном, в багажник и доставим, где с ним по-умному поговорят.

 

* * *

 

Эйнштейн шел вдоль гаражей и не оглядывался. Он почувствовал, как две фигуры – одна большая и крупная, а другая невысокая и тощая увязались за ним. Неожиданно он остановился и резко развернулся. Фигуры почти врезались в него. Он бросил портфель в лицо здоровяку, а худого в прыжке ударил ногой в грудь. Здоровый набросился на него, но Эйнштейн поднырнул под его руку и воткнул кулак в почку. Здоровяк устоял и схватил его за пиджак, но Эйнштейн вырвался из него, ударил громилу в коленку и сделал подсечку. Тот растянулся на асфальте. В это время худой попытался запрыгнуть на него, но Эйнштейн увернулся, и тот подбородком пропахал землю. Он увидел, как кулак здоровяка летит прямо в него, присел, увернулся и в прыжке ударил здоровяка лбом в подбородок. Тот пошатнулся и рухнул. Эйнштейн начал душить его, и даже не почувствовал удар по голове, от которого завалился на бок.

– Я же говорил тебе, он умный, а значит умным оружием надо бить, – Кирилл покрутил в руках сломанный пополам ноутбук, выпавший из портфеля Эйнштейна, – давай уже, неси его.

Вова взвалил Эйнштейна на плечо, и они поковыляли к стоящей неподалеку «Поджере».

 

* * *

 

– Молчит, – покивал головой Доцент.

– А давай-ка я с ним потолкую, а вы пока домой сходите, чайку там попейте, – Каин зашел в гараж и закрыл за собой дверь.

– Ну здравствуй, родной, – Каин посмотрел в разбитые стекла очков Эйнштейна.

– Зря стараешься, – ответил он, – все равно ничего не скажу.

– А ты и не говори, – Каин пододвинул какой-то ящик и уселся на него, – я вот что спросить хочу. Вот ты вроде умный, в технике понимаешь. Что ж ты дурак такой?

Эйнштейн непонимающе уставился на Каина, а он продолжил:

– Вот умный, а в глупость наступил. А дальше одна глупость за другой. И поверь мне, ой как все глупо для тебя закончится. Ведь ты же никому ничего плохого сделать не хотел. Ты ж по технике только и просто хотел заработать, – тот кивнул, – но не заработал же, – продолжил Каин, а Эйнштейн снова кивнул, – и прикинь, не заработаешь! Работа-то не выполнена! А за невыполненную работу никто с тобой не рассчитается. Да еще и накажут. Ты ж своих дружбанов лучше меня знаешь.

Эйнштейн сдвинул брови и внимательно посмотрел на него:

– Ну, пускай, так, – ответил он, – так уже все равно ничего не изменишь. Пока вы их искать будете – я живой буду.

– Живой-то живой, – развел руками Каин, – но без денег. А потом мертвый. Вот и спрашиваю, что ж ты такой глупый-то, если такой умный?

– А что тут умного сделаешь? – Эйнштейн оторвал спину от стула и приблизил свое лицо к Каину, – денег не будет, вы мне башку открутите, ну или потом эти найдут.

– А ты подумай, – в упор посмотрел на него Каин, – какие-то деньги у тебя все-таки есть. Ну те, которые ты у воров украл. Через компутер. Ты ж знаешь, где они. Значит и достать их сможешь.

Эйнштейн скривил лицо.

– Да ты не кривись, – продолжил Каин, – сможешь-сможешь. В этом ты умный. А я тебе помогу с другой глупостью справиться. Ты прав. Мы найдем твоих дружков. И убьем. Но мы можем найти их не сразу, а после того, как ты деньги те возьмешь и уедешь подальше. А если твоих друзей не будет, значит и искать тебя будет некому.

– Ну а если те… кто за ними, – Эйнштейн посмотрел на железный потолок гаража.

– Вот опять глупый. Уедешь ты. Это может они здесь кто-то. А там обычные граждане. Так же как ты. С деньгами, не спорю. Ну так и ты с деньгами! Ну что, умно поступим или как?

Холод и Доцент стояли возле гаража, когда оттуда вышел Каин.

– На, держи, – он протянул бумажку, – это адрес. Они на даче прячутся. Только не сегодня. Вывезете человечка, куда он скажет. Тогда уже можно.

– А я уж думал… – хмыкнул Холод, – придется его утюгом погладить.

– Да не, – усмехнулся Каин, – я же опер. В любую даже самую черную душу влезу. А тут еще «мыло» было, штук на двести бакинскийх…

 

* * *

 

– А что будет, когда ты их всех найдешь? – Тея посмотрела на Холода.

– Так всех еще найти надо, – Холод присел на крыльцо и посмотрел на дерево, – что за птица там расчирикалась?

– Вот сколько лет тебя знаю, – Тея присела рядом с ним, – и за все это время ни одного прямого ответа на мои вопросы ты не дал.

– Поэтому и не даю, чтоб не врать. Я врать не люблю. Я и без вранья человек не очень хороший.

– А вот скажи, – Тея серьезно посмотрела на него, – каким человеком был мой брат?

– Честно? Не знаю. О человеке хороший он или плохой можно узнать по тому, как он среди людей живет, а мы среди волков жили.

– Ну вот опять, – Тея махнула рукой, – вот и сейчас даже сказать не можешь. Это же просто. Вот я, например, могу сказать, какие вокруг меня были люди.

– Значит тебе повезло, вокруг тебя люди были, а вокруг меня сама видишь кто. Какой поп, такой и приход.

– Так ты сам таких выбрал. Хотя я бы не сказала, что они плохие.

– Ну ты среди нас подольше поживи, скоро вообще будешь считать, что мы самые офигительские, а остальные так… Просто мы не знаем людей, которые вокруг нас, – серьезно продолжил он, – потому что не хотим их знать. В своей скорлупе безопаснее. Только мы порой не понимаем, что эту скорлупу снаружи разбить могут. Тогда мы на весь мир злые становимся, за то, что нас вытащили.

– Ну да, – посмотрела на него Тея, – я тоже в своей скорлупе раньше жила.

– Да все мы в скорлупе живем. Просто у одних она хрупкая, слабенькая, а у других, как у Каина вон, непробиваемая. А из-за этой скорлупы мы друг друга и не понимаем, так что… – он обнял ее за плечи, – давай хоть между нами этой скорлупы взаимонепонимания не будет. Дырочки просверлим, – он посмотрел на Тею и подмигнул ей, – и будем друг другу подмигивать.

– А лучше в одну заберемся, – улыбнулась она и тоже обняла его.

 

* * *

 

– Слышь, Шпигель, глянь-ка там, к соседям что ли кто-то приехал? – Чума выглянул в окно, – вроде никто не должен.

Шпигель засунул сзади за пояс пистолет, опустил ветровку и вышел на улицу.

Ярко светило солнце. Он прищурил глаза. Обычная газель, из которой двое работяг вытаскивали какие-то доски. Огромный водила со шрамом на все лицо грыз баранки. Шпигель осмотрелся по сторонам.

– Слышь, мужик, – крикнул водитель, – не поможешь нам? Тут хозяева сказали материал привезти, а сами пропали куда-то.

– Да пошел ты! – с усмешкой сказал Шпигель, – сам вон таскай. Дураков работа любит.

Но в это время из кузова газели выскочил крепыш с квадратным подбородком. В его руках был автомат. Раздалась сухая очередь. Шпигель от неожиданности попятился и шлепнулся задницей в грядку. Путаясь в ветровке, он вытащил пистолет и несколько раз выстрелил. Потом, присев, прокрался к забору. Снова очередь. На этот раз стрелял второй. Верхнюю часть штакета будто срезало. Шпигель приподнялся и несколько раз выстрелил, но водитель со «Стечкиным» в руках заставил его снова присесть.

Чума выстрелом высадил окно на втором этаже и с криком: «давай, Шпигель, сюда, сука, в дом, быстрее!» начал расстреливать газель. К соседнему окну встал Рембо и короткими очередями попытался снять водителя со «Стечкиным», но «рабочие» с автоматами длинными меткими очередями заставили его спрятаться под подоконником.

Чума снова попытался вылети в окно, но водитель со «Стечкиным» выбил остатки стекла и заставил его залезть обратно.

Шпигель понял, что это его шанс и рванул к дому. Пули, как пчелы, жужжали у его ног. Он заскочил на крыльцо, но тут же стрелок со «Стечкиным» несколькими точными выстрелами размазал его по двери. Шпигель зарычал и повернулся, но тут же его грудь наискось прострочили очереди из двух автоматов.

– Сука, Холод! – Чума сплюнул и рванул к лестнице, но Владлен короткой очередью загнал его назад.

– Давай, давай, Рембо, – заорал он и подтолкнул вперед замешкавшегося здоровяка, – на ту сторону. Там лес! А я в гараж спущусь за тачкой. Подберу тебя.

Рембо выскочил в коридор, но пули тут же заставили его вжаться в только что выложенный паркет. В конце коридора он увидел фигуру человека. Он поднялся и с разбегу вышиб своим телом окно. Плюхнувшись лицом в траву, он попытался найти выпавший из рук автомат, но в это время из-за угла появился Холод.

– Блять! – выругался Рембо и, забыв про оружие, бросился в сторону забора.

Холод выстрелил. Рембо захромал, но продолжал бежать. Спасительный забор был рядом. Он схватился за него, подпрыгнул и повис. Но в этот момент Владлен из окна точным выстрелом разнес ему затылок. Рембо дернулся и повис на заборе, как белье, которому уже не суждено было высохнуть.

Чума через баню спустился в гараж.

– Блять! Что ж за пиздец-то такой сегодня! – он похлопал себя по карманам и понял, что ключи от машины остались где-то наверху.

В это время наружная дверь гаража распахнулась и в проеме возник большой силуэт. Чума дал в него очередь. Но прежде, чем исчезнуть, фигура тоже выстрелила. Он почувствовал, как пуля ударила в плечо, и выронил автомат из рук. Он поднял здоровой рукой автомат и начал искать глазами своего противника, но удар лопаты сбоку свалил его на землю. Падая, Чума схватился за нож. Каин уворачивался от ножа Чумы. Тот не подпускал к себе и не давал ударить. Выпад. Лезвие, пропоров куртку Каина, застряло там и он, не медля ни секунды, тыльной стороной ладони ударил Чуму в нос. В его глазах потемнело от боли. Он попробовал ударить второй рукой, но она висела, словно плеть, и у него ничего не вышло. Новый удар вырубил его.

Каин схватил Чуму за шиворот и потащил в дом. По пути он захватил валяющуюся на полу гаража монтировку.

Бросив его на ковер, Каин двумя сильными ударами размозжил Чуме коленные чашечки.

– Подожди, Каин, – остановил его Холод.

 

* * *

 

– На вот, – Кольцов протянул Доценту листок с тремя фамилиями, – судя по всему, это и есть наши три мушкетера. Так сказать, люди, не испытывающие проблем с финансами и всегда готовые к войне чужими руками.

Доцент взял листок, посмотрел на него и поднял вверх глаза:

– Да, птицы, так сказать, большого полета.

– И главное, со своим интересом, – добавил Кольцов. Я тут небольшой экскурс в прошлое совершил и нашел там много темных пятен истории, вернее кровавых пятен, которые эти товарищи попытались, так сказать, застирать. И была у них, как говорится, прямая выгода в истреблении граждан бандитов. Вот послушай. Было на дальнем Востоке некое совместное российско-японское предприятие. Рабочие люди копейку там свою имели. Ходили они, как и было положено в те времена, под бандитами. Главным у них был некий дядя Вася. Его все знали. Подбирал дядя Вася себе пацанов молодых и оформлял к себе в бригаду. А пацаны разные были. Одни с амбициями, другие без. Так вот дядю Васю неизвестно кто в лучший мир отправил. Ну, естественно, дяди Васины ребята наследство его делит начали. А как волки делятся – сам знаешь, – Доцент кивнул, а Кольцов продолжил, – а пока делили, цены на акции данного предприятия упали. Да не просто упали, а в минус ушли. Ведь хозяева – победители там каждую неделю менялись, как правительства после революций в банановых республиках. Каждый день как ёб твою мать. А потом и делильщики кончились. Кого поубивали, кого мы закрыли. А предприятие это, я не шучу, на торги за пять рублей начальная цена поставили! Вот один из этих товарищей, – Кольцов потряс бумажкой, – за двадцать рублей его и купил. А сейчас это лидер рыболовства на Дальнем Востоке. Так сказать, приумножил. А перед этим тех, кто этому умножению мешал, убрал. И у каждого из этих мушкетеров своя история – телеканал, трастовый банк. А сейчас, видно, на что-то еще покрупнее нацелились. А с виду они чистые. Все не своими руками, – подвел итог Кольцов.

– Да, логично, – ответил Доцент, – значит осталось найти связующее звено между заказчиками и исполнителями.

 

* * *

 

– Ну чё, джокер хуев, – Холод присел над корчившимся от боли Чумой, схватил его за волосы и приподнял его голову, – давай-ка мы твою монетку побросаем. Она у тебя с собой?

– Да пошел ты! – кроваво сплюнул Чума.

– Ну как знаешь, – сказал Холод, – тогда сам бросай в одно рыло. Я так понимаю, говорить, кто тебя зарядил, ты нам не собираешься.

Чума в ответ громко рассмеялся.

– На вот к монетке тебе добавку, – Холод швырнул в его сторону пистолет, – там один патрон. Монетку кинешь, если решка выпадет – шмальнешься, а если орел, – Холод кивнул в сторону окна, – там после такой пальбы уже рота ОМОНа к тебе спешит по холодку. Шмальнешь их старшего и пожалеешь, что сам не шмальнулся. Можешь, конечно, на одной грабле уползти попробовать, зубами за землю цепляясь, потому, что вторая ручка с ножками у тебя «того».

– Как говорится, – вмешался Каин, – нету ножек – нету мультиков. Так что давай, фокусничай с деньгой. А мы пойдем.

Они повернулись и пошли. Чума со злобой посмотрел им вслед и крикнул:

– Эй, подождите! Автомат оставьте! Влад это. Лепёхин!

Каин посмотрел на Холода, тот кивнул головой. Каин снял с плеча автомат, неторопливо протер его сдернутой со стола скатертью и швырнул Чуме.

Они были где-то в лесу, когда услышали автоматные очереди. Потом все стихло. Повисла звенящая тишина. Где-то совсем близко кукушка прокричала свое одинокое «ку-ку», а потом раздался пистолетный выстрел.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Д’АРТАНЬЯН ПРОТИВ ТРЕХ МУШКЕТЕРОВ

 

Лето 2002 года

Влад грузно бухнулся за обшарпанный стол. Рука со сбитыми костяшками потянулась к початой бутылке водки, вторая рука заграбастала давно немытый стакан. Хлюпнув, водка наполнила его до половины. Он посмотрел мутными глазами, поднял стакан и опрокинул его себе в глотку, нащупал на тарелке кусок заветренной колбасы и тут же налил еще. Вместе с горячей жидкостью в стакан, словно глушеные рыбы, выпали две жирные черные мухи. Он грязно выругался, вытащил мух заскорузлыми пальцами и бросил их на стол к сыру и колбасе в тарелку, поднял стакан, брезгливо заглянул в него и со всей силы с остервенением запустил его в стенку. Осколки грязного стекла разлетелись по всей пустой комнате. Грязный человек, грязный стакан, грязная комната... И две жирные черные мухи, которые двумя черными точками расплылись в огромные чернильные пятна, сделавшие грязной всю его жизнь. Покачиваясь, он поднялся из-за стола, сделал несколько неуверенных шагов и с размаху бухнулся на диван с каким-то очень серым бельем, провалившись в бесконечно долгий грязный сон...

... «В случае явной угрозы жизни разрешено применение табельного оружия без предупредительного выстрела...». Перед ним стоял мужчина, в руках которого грозно и тускло блестел старый наган. Как будто в замедленном действии круглое дуло хищно уставилось на него, вот-вот должен был прогреметь выстрел. Он на секунду закрыл глаза: указательный палец человека с наганом уже лег на спусковой крючок... Присяга...  Первое задержание... Первое звание... Первая награда... Палец уже вдавливал курок. Он представил себе, как хищно взвывшая пуля вылетает ему навстречу... Первая любовь... Первый друг... Первый враг... Он почувствовал хруст пальца на курке: первого больше не будет! Всё сейчас станет последним... «В случае явной угрозы жизни разрешено применение табельного оружия без предупредительного выстрела...». Тремя короткими очередями он отбросил человека с наганом вначале на стол, потом со стола к стене. Но дуло нагана по-прежнему смотрело на него, заглядывая в самую душу. Там, где прятался его страх, страх от первого до последнего, страх от начала и до конца. Он подошел к нему и, направив автомат, в упор размазал его по стенке. «В случае явной угрозы жизни разрешено применение табельного оружия без предупредительного выстрела...». Конечно, все подтвердят, что именно так и было. Потом будет рапорт, где его действия признают правомерными, направленными на защиту своей жизни и жизни своих сослуживцев. Ведь кто такой этот человек с наганом? Преступник! А он... Он был уверен, что всё будет, как всегда. Но в этот раз всё было по-другому. Две чёрные мухи, ставшие его судьбой. 

 

* * *

 

– Ну что, Лепехин, – полковник положил руку на толстую папку, – рапорт я ваш почитал, но вопросов у меня меньше не стало. Во-первых, почему Вы оказались там, да еще и с ОМОНовцами. Вообще-то такие операции планируются заранее, и о них своевременно сообщается своему непосредственному начальству, то есть мне, – он поднял указательный палец вверх, – я не знаю, какие у вас там в главке были правила, но у нас такие.

– Оперативная ситуация не позволяла медлить, – ответил Влад.

– Да… Хорошая у вас оперативная ситуация. Вы ездите по городу с полным автобусом ОМОНа и собираете вот такие ситуации. И это мало того, так еще и в центре города! Гражданские люди! А вы устроили пальбу. И никакого оцепления. Четверо раненых, не считая тебя. Хорошо, что еще никого не убили. А у вас тут написано, – полковник зашуршал бумагами, – так… вот… здесь… «Я зашел в кафе и увидел одного из представителей преступной группировки, находящегося в розыске». Вот скажите мне, капитан, – где тот, которого Вы нашли?

– Ну я же написал дальше, что ошибся, – поправил полковника Лепехин.

– Ага. Читаем дальше: «Я попросил его предъявить документы и, проверив их, понял, что ошибся. В это время один из сидящих за столом выхватил оружие». Прям как в детской сказке, – полковник захлопнул папку, – они там плохие, а мы хорошие. Может раньше такие номера у вас там, наверху, прокатывали, но у меня в отделе такого точно не будет.

– Но в правилах по применению оружия сказано… – попытался возразить Влад.

– Сказано, – как отрезал полковник, – но вот экспертиза говорит немного о другом. Тот наган, который был якобы направлен на вас, даже не самовзвод. Курок был не взведен, а соответственно угрозы для Вашей жизни как таковой не было. И не факт вообще, что он на Вас его направил. А посему выходит, что Вы зашли в кафе и просто расстреляли человека. А дальше его друзья тоже схватились за оружие и началась стрельба, в результате которой пострадали четверо сотрудников. Хорошо. Вы задержали преступников. Но, как выяснилось, у них было разрешение на ношение оружие. И бармен, свидетель, утверждает, что Вы не предъявили никаких документов и даже не представились.

– Вы знаете, кто там был? – перебил его Влад.

– Знаю. Неоднократно судимый гражданин Прокопов, не помню уже какого года рождения. Вор-рецидивист, представитель так называемой касты воров в законе. Но он просто был там. Он не находился в розыске, а за свои старые преступления он уже ответил перед законом. И лично мне вся эта история напоминает банальное сведение счетов.

– Он преступник, – Влад непонимающе смотрел на полковника.

– Знаю, майор. Я намного лучше тебя все знаю. И самое главное, что к задержанным тобой уже приехали лучшие адвокаты с гонораром, который тебе даже не снился. А сегодня истекают положенные трое суток, на которые ты мог их задержать. Но инкриминировать им нельзя ничего, кроме старых сроков. Зато на тебя пару трупов повесить можно. Причем с превышением власти и во внеслужебное время. Операцию-то ты по бумагам не провел. Так что из героя ты махом переквалифицируешься в подозреваемого. Я уже молчу про тот момент, кого ты там застрелил. Прокоп – человек не последний был. И желающих за него отомстить найдется много. И охрану я к тебе ежечасную приставить не смогу, потому что адвокаты уже кассацию строчат о неправомерности задержания. А в СИЗО я за тобой усмотреть не смогу, где ты будешь ждать, пока твои все полеты во сне и наяву разберут. Так что послушай меня по-отечески, – полковник поднялся и похлопал его по плечу, – героем у тебя получится стать только посмертно. Тем более тебя ранили. И задержанные видели, как тебя на носилках несли в машину. Сейчас соорудим историю, что в больнице от полученных ран ты скончался, выполняя свой долг. Тех, которых ты повязал, выпустят, и они про тебя забудут. А мы тебе документы новые состряпаем и отправим в какой-нибудь городишко. Послужишь там участковым, если захочешь. Нет – твое дело. Зарплату мы тебе платить будем. Жить будет на что. Не так шикарно, конечно… Хотя, кто сейчас шикарно живет? Семьи у тебя нет. А годков через десять вернешься. Пенсию тебе хорошую сделаем. Квартиру дадим в Москве. Считай, срок отсидишь в тюрьме и не побывав. Так что давай так мы с тобой и поступим. Ни к чему нам такой геморрой.

 

* * *

Он ворочался на кровати. Какой на хрен участковый?! Он пил. Пил все время. Посылал соседского парнишку за водкой и едой и пил снова. И постоянно были те самые две мухи. Черт бы побрал этого Холода! Почему он поверил ему и решил бороться со вселенским злом? Нет, он боролся с ним всегда. Но он знал, что его нельзя победить, надо просто бороться! А Горчаков? Это вообще жирная, грязная, жадная муха, которая прикидывалась его старшим товарищем, он жал ей руку и пачкался, пачкался… И уже непонятно, где он служил закону, а где этой продажной мухе? Он поднялся и посмотрел на грязный потолок. Он как крышка гроба. Однокомнатный панельный гроб, в котором ему надо лежать десять лет. А может и больше. Не жить, а просто лежать. И ждать. Ждать, когда тебя позовут, как собачку, и кинут какую-нибудь косточку. А одна муха, которая осталась, так и будет летать. И ее уже не прихлопнешь. Потому, что надо было думать раньше. Он поднялся, доковылял до стола и брезгливо хлебнул водку прямо с горла. Потом подошел к зеркалу. Какая противная и мерзкая рожа! Он с размаху ударил кулаком в зеркало. Получай за свою глупость! На! – он ударил еще раз. Влад почувствовал, как по разбитой руке сочится кровь. Он еще раз отхлебнул водки и выплюнул ее на рану. Вот так вот ты здесь и сгниешь. А муха будет кружить над тобой и кружить. Он, шатаясь, пошел к дивану, но в это время раздался звонок в дверь. На пороге стояло трое хорошо одетых мужчин.

– Мы пройдем, господин Лепехин? Нам поговорить надо, – сказал один из них, и не дожидаясь приглашения прошел в комнату и остановился напротив разбитого зеркала, – а это, я так понимаю, зеркало для героя, – он повернулся к Владу.

 

* * *

 

– Я понимаю, Лепехин, что такое обида, – мужчина брезгливо стряхнул со стула остатки какой-то еды и сигаретный пепел и уселся, – обида – это то, что закапывает глубоко, или наоборот, – он закинул ногу на ногу, – то, что заставляет нас жить дальше и бороться вопреки. Я понимаю, Вы оказались в непростой ситуации. Но, возможно, у нас вместе с вами есть способ ее решить. Мы с друзьями, – он указал на двух других, – так называемые три мушкетера. Мы тоже ненавидим тех людей, которые так поступили с вами. У нас есть все, а главное ресурсы, чтобы бороться с ними. Не хватает одного. Солдатов. Хотя нет, солдаты есть. Нет того генерала, который поведет свою армию к победе. Того, кого они будут слушаться и безоговорочно выполнять приказы.

– То есть я буду вашим Д’Артаньяном? – усмехнулся Влад, – глупым и горячим, – он потянулся к бутылке водки, – нет, господа, два раза я уже обжегся и дерьмо до сих пор хлебаю. Так что давайте уж как-то без меня.

– Как говорится, хозяин-барин, – засмеялся второй, невысокий со смешно торчащими ушами, – да я смотрю, и Д’Артаньян-то наш слегка вида нетоварного. Я думаю, Косарь, здесь делать нечего, – он достал из кармана толстый бумажник, вытащил оттуда сто баксов и бросил на сто, – на вот, держи, за то, что время твое потратили. Хлебай говно дальше.

– Подожди, Тихон, – остановил его Косарь, глядя на покрасневшего от злости Влада, – и ты не кипятись, – он кивнул Лепехину, – давай-ка я одну историю расскажу, а дальше решить, как нам быть. Дружить или забыть друг о друге. Давно это началось, – он поудобнее уселся на стуле, – жили в столице три хороших друга. Ну, из семей приличных. Учились хорошо, спортом занимались, музыкой, рисованием, в библиотеку ездили. А вокруг них жили обычные семьи и страшно завидовали. Родители завидовали их родителям, и неважно, что родители этих трех ребят с утра до ночи пахали, чтобы в люди выбиться, когда все вокруг бухали. Нет. Они другие были. Они не о жигулях с телевизором мечтали. Они деньги на образование детей копили. Они знали, что в детях будущее. И, натерпевшись всего, хотели, чтобы их дети жили лучше. Потому что знали, что будет с тех детей толк. Поэтому и была у этих детей лучшая одежда, лучшая школа, лучшие кружки… Все самое лучшее. И за это дети тех родителей их тоже не любили. Считали маменькиными сынками, мажорчиками называли. Контрольные списывали, и все равно на переменах оскорбляли, в спину плевали и били. Ребята, конечно, отбивались, как могли, но их больше было. Так уж в жизни получилось, говна всегда больше. Вначале поодиночке дрались, а потом вместе стали. И продолжали учиться, видя, как их родители делают для них все. И выучились наконец. В институты хорошие поступили. А те, кто их били, кто спился, кто по тюрьмам сел. Районы-то рабочие. Со своими законами, которые не для нормальных людей писаны. Вот так вот. Хоть и жили они там, но были чужими. А чужих у нас на Руси ох как не любят. Особенно тех, кто из болота выбраться хочет. Вот и выросли они на гордость родителям, и работу хорошую получили. И только крылья расправили, а со страной вон чего случилось. Не стало ее. Рабочие районы запили еще больше, садиться стали чаще, девчонки в проститутки пошли, парни в бандиты. Вот тогда решили ребята, которые еще тогда, в детстве, когда от всех отбивались, мушкетерами себя назвали, окончательно с этими районами завязать. Тем более родителей не стало, квартиры продали. Деньги у них были, они себе дома хорошие построили… И тут начали в их жизни люди из прошлого появляться. Те, кто их задирал раньше. Но они ребята-то не злопамятные были. Если кто просил помочь деньгами, они давали. Им что, жалко? Тем более вроде как вместе когда-то были. А с теми жизнь так несправедливо поступила, как они считали – тюрьмой наказала или еще чем… А потом те, кому они помогли, стали в их бизнес лезть и долю просить. На их деньги приоделись, машины прикупили, оружие и просить уже перестали, а начали требовать. Вот тогда снова вспомнили ребята, что они мушкетеры. И дали отпор им. Одним дали, вторым, третьим. А они все приходили и приходили. И требовали. Потому что мушкетеры не такие были. Они работали. Они себя сами создавали. И ни у кого ничего не просили. Они всего лишь приумножали те мозги, которыми их родители наградили и учились жить в новой стране. Долго они боролись. И поняли, что это целая система из завистливых людей, которые не хотели ничего делать, а просто отбирали, причем толпой. Потому, что толпой-то оно сильнее…

– И что с того, – поднял голову Влад, – я так понимаю про вас сказочка?

– Про нас. Но для тебя, – продолжил Косарев, – так вот. Как бы нас не прогибали, мы не прогнулись. Хотя нам досталось не меньше, чем тебе. Просто мы свои обиды водкой не заливали. Мы видели проблемы и их решали. И если сейчас мы стоим перед тобой, значит мы их решили. А это значит, что и ты их решить можешь. Только тебе повезло. Мы сами годами до всего допетривали. А у тебя есть помощники. Мы. Как у мушкетеров говорится? Один за всех и все за одного!

 

* * *

 

Конец лета 2013 года

«Все за одного!» Влад стоял у окна. Десять лет он был Д’Артаньяном среди этих странных мушкетеров. Вначале сказка действительно была красивой. Но с каждым днем красота, смешиваясь с мозгами, вынесенными из черепной коробки очередного авторитета, становилась все страшнее и страшнее. Он просто набирал людей. Они выполняли свою работу. Вернее, работу тех мушкетеров. Вначале он наивно полагал, что мстит той самой оставшейся в живых черной мухе. Но он скоро понял, что нанятые им люди с каждым выстрелом пополняли карман мушкетеров. А он завязал в этой грязи все глубже и глубже. В любой момент он мог бы остановиться, но он уныло ждал той встречи со своей жирной мухой. Он уже не помнил, где подобрал Чуму. Кажется, в каком-то баре, где он сначала избил официантку, потом бармена и устроил драку с нарядом милиции. Потом он изливал душу Владу на скамейке в парке, что с ним поступили очень плохо. Не зная зачем, он приберег этого парня и собрал вокруг него команду, которую укрепил обычным учителем информатики, а до этого старшим лейтенантом ОМОНа, контуженным в Приднестровье. Другие, нанятые им, стреляли, убивали, резали и пополняли карманы мушкетеров. Когда они выполняли заказ, он, не стесняясь сливал их. Ведь они были обычными прачками, которые стирали чужое грязное белье, а потом за ненадобностью утилизировались. Иногда он попросту сдавал их в милицию через новых знакомых, а иногда просто отправлял их фото Чуме на «мыло». Влад превратился в паука, который плетет свою паутину и ждет свою муху. И, наконец, он дождался. Мушкетеры решили сыграть в большую игру с гвардейцами самого Кардинала. Надо было подобрать людей. Вот тогда из небытия и появился Чума. Потом Влад от скуки, копаясь в компьютере, совершенно случайно наткнулся на фотографию Холода. Теперь эта муха стала жужжать для него. Все было просто делом техники. Муха выполнила свою задачу, но он не стал давить ее тапком, а просто слегка прихлопнул. Конечно же муха оклемалась и снова полетела. Ведь с недобитыми мухами так бывает всегда. Их всегда либо на сладкое, либо на говно тянет… Он распахнул окно и вдохнул прохладный вечерний воздух. Чума не отвечал, а значит его план сработал. Хватит работать на мушкетеров. Пора поработать на себя. Ведь муха уже сама летит в расставленные им сети.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

ПРЕДЕЛ ГЛУБИНЫ

 

– Ну вот такая история у нас получается, – Холод присел на кресло напротив давно потухшего камина на даче, – нет, я, конечно, ожидал сюрпризов, но не настолько. Где его так повернуло-то?

– А знаешь, – Каин присел рядом на поленницу и взял в руки кочергу, – я уже это давно понял. Чем правильнее человек, тем больше у него в голове тараканов. Ему и поворачиваться не надо. Я так понимаю, дружбан этот твой все эти годы желанием мести жил. А месть, она такая штука, даже мертвяков из могилы поднимает. Если ты в этой мести зайдешься, пойти можешь далеко, пока не остановят.

– Был тут у нас один неуловимый мститель, – Холод кивнул в сторону Владлена, который мыл во дворе машину, принюхиваясь к ней, – но этого мы остановили.

– А с чего ты решил, что того сумеешь? С Седым-то все проще было. Он бабки любил. А этот не такой. Он власть любит. Он же мог тебя запросто убить, но нет. Он с тобой в кошки-мышки поиграться решил. Вообще я б не так сделал. Я бы у тебя самое дорогое забрал.

– Но это хотя бы честно было бы. Я-то у него вообще ничего не забирал, – Холод посмотрел на Каина.

– Эээ… Вот теперь мы к самому главному абзацу подошли, – продолжил Каин, – иногда люди месть и ненависть путают. Хотя вроде все просто – месть это за что-то, а ненависть просто так. Ненависть, она как зависть, такая же липкая и гнусная. И видать, тебе этот товарищ очень сильно позавидовал. И долго. А потом зависть в ненависть перекипела.

– Ну да. И такое было, – Холод вспомнил Наума, на даче которого они сейчас сидели, – а вот как думаешь, что если завистливый человек, ненавидя всех, начинает мстить?

– Ну тут конец один. Он перестает реальность чувствовать и превращается в такого маленького диктатора. Или палача. И видит только свою жертву. Он ни на что не будет реагировать. Он будет четко следовать своему плану, потому что он не любит случайных обстоятельств. Потому что случайные обстоятельства отвлекут его от предмета ненависти.

– То есть ты хочешь сказать, что у него есть план?

– Определенно, – к ним подошел Доцент, – и в этот план кроме тебя и него, – он кивнул Холоду, – никто не входит. То есть смотрите, – он позвал всех и выложил на стол один расчерченный лист, – убрать тебя, Холод, ему не составило бы особого труда. У него много одноразовых киллеров. Я проанализировал капиталооборот этих трех мушкетеров и понял, что за этой компашкой как минимум около пятидесяти нераскрытых убийств числится. Да. Некоторых киллеров брали. Как Андронника, например. Но уйти им не давали. Соответственно, по пути к большой цели, которой сейчас, это уже очевидно, являешься ты, он израсходовал весь лимит своих киллеров. Видимо, Чума действительно был его последним. А значит, что мы имеем? Остался ты и он. Значит в финал вышли только вы двое.

– А как же мушкетеры? – спросил Каин.

– Правильно. Мушкетеры – лишь часть его игры. Если мы начнем сейчас искать его, он не появится. Он тень. Если же его больше десяти лет не существовало, то как мы его сейчас найдем? Правильно. Через тех мушкетеров. И нам придется убрать их на пути к нему. Вот это и есть его гениальный план. Убирая мушкетеров, ты избавляешь его ото всех обязательств перед ними. А так как мотивом его поведения является ненависть к тебе, он пожелается расправиться с тобой сам, без посредников. Но есть еще один вариант. У него на тебя какие-то личные планы. А соответственно, значит ты должен будешь что-то сделать. Опять же, размышляя логически, мы имеем то, что у него есть цель, наказав тебя, наказать кого-то еще. Пока его цели и цели мушкетеров совпадали, они играли в одной команде. Сейчас он отошел в сторону и выставил нам мушкетеров. И только пройдя эту миссию, ты встретишься с ним. Он наверняка знает, что на твоей стороне команда. Но ему нужен ты. А вот для чего, боюсь, что, к сожалению, не встретившись с ним, мы не узнаем никогда. Просто надо знать одну вещь. Он не из тех людей, – Доцент посмотрел на Каина, – которые стреляют, глядя тебе в глаза. Но он и не из тех, кто ударит тебе в спину. Он за честную игру в своем понимании, где есть только один победитель, который получит главный приз.

– Интересно, какой? – спросил Холод.

– Боюсь ошибиться, но все-таки предположу. Это страх. Победитель избавится от страха навсегда.

 

* * *

– Вот не пойму я тебя, дядь Ген, – парень в камуфлированной форме закинул удочку, – ты вроде и с нашими, и с ихними общаешься.

– А это, – дядя Гена дернул удочку и подсек карася, – а это, Миш, все просто, – он снял карася с крючка и бросил в ведро, в которое тут же заглянули Марк и Снежок, – это потому, что, если я на рыбалку пришел, значит я рыбу ловлю. А все остальное на потом. Вот я, когда с вами занимался, я только о занятиях думал, – он поплевал на червяка и снова закинул удочку, – и не делил вас на плохих и хороших. Просто одним повезло, – он снова дернул удочку и подсек карася, – а другим, как вот этому, – он показал Мише карася, – не очень. Надо просто тем заниматься, – он бросил карася в ведро, нацепил червяка и снова закинул удочку, – чем тебе хочется. А значит знать, что в итоге получится. На-ка, подержи, – он дал Марку удочку.

– А поймается?

– Ну, мы же на рыбалку пришли, значит поймается. На рыбалку ведь?

Марк кивнул и уставился на поплавок.

– Как-то просто у тебя все получается, дядь Ген, – Миша вытащил удочку. На крючке опять не было червяка, он сплюнул, – а у меня не получается, хотя всю жизнь плохих карасей ловлю.

– Значит рыбалка – не твое, – ответил ему дядя Гена, – вон, грибы пособирай, может это получится. А карасей плохих лови. С этим у тебя все нормально.

В этот момент Марк дернул удочку, и карась на натянутой леске грохнулся в траву. Марк радостно запрыгал.

– Вот видишь, у него с карасями получается, – он снял рыбу с крючка, бросил в ведро и поднял его, – и у меня получается. Ну что, пошли? А всё потому, что я карасей не делю на чужих и своих. Они все мои. Так что на таких карасей мы с тобой ходить больше не будем, а вот на одного плохого порыбачить я тебя обязательно позову.

 

* * *

 

– Так, все готовы? – режиссер Леночка уже с утра носилась, сломя голову, – статисты на месте? – ее волосатый помощник кивнул, – ну пойдем. Хороших отобрал? – тот снова кивнул, – так, ребята, – Леночка встала перед толпой, из которой явно выделялся розовощекий Вован, – мы снимаем репортаж об открытии нового рыбного цеха в Подмосковье. Цех пока еще не достроили, но сегодня прибудет руководитель всего предприятия «Тихоокеанский промысел». Вы будете играть роль рабочих. После съемок вам всем заплатят по две тысячи рублей. Делать ничего особо не надо. Просто улыбаетесь, здороваетесь… Слушай, – Лена повернулась к помощнику, – а где вот этот здоровый, кажется, Петя?

– Запил, – сказал кто-то из толпы. Вы ж сами ему аванс дали.

– Так, – занервничала Лена, – а кто же тогда ему будет символический ключ вручать? ... Так. Стоп. Вы! – она ткнула пальцем в Вована. Какой у вас рост?

– Чуть поболе двух, – ответил Вова.

– Покажите, как Вы улыбаетесь?

Вован растяну в добродушной улыбке свое розовое лицо.

– Так, отлично, Вы подходите, будете бригадиром. Двойная ставка при оплате, – облегченно вздохнула Лена, – значит запоминайте, что нужно делать. Сейчас Вы получаете спец одежду Пети, вы, вроде, одного роста. Потом, когда появляется Валерий Константинович, Вы вручаете ему символический ключ и произносите какую-нибудь фразу типа «Спасибо, что Вы у нас есть», только своими словами, ну, чтобы естественно было. Так. Все. Готовность десять минут. Остальные все переодеваются и не расходятся.

Валерий Константинович Дудь вошел в свой только что построенный на земле мертвого Али, но еще не открытый рыбоперерабатывающий цех. «Хорошо, хоть телевизионщики свои. Сейчас забабахают очередной репортаж, как я поднимаю рыбное хозяйство, создаю рабочие места, получу лицензию на еще больший объем лова… В общем, все срослось», – он улыбнулся и шагнул навстречу «рабочим» и телекамерам. Из толпы вышел здоровяк, который вручил ему ключ со словами:

– Это вам от нас за то, что вы нам! – после чего крепко обнял его, похлопывая по спине, со словами, – отец вы наш родной, как же мы без вас?

Дудь еле-еле высвободился из этих крепких объятий и почувствовал какое-то неприятное жжение в спине, как от укола иголкой. Поздоровавшись ради приличия на камеру с рабочими, он развернулся, сел в машину, и водитель повез его в аэропорт.

Вован тем временем переоделся и долго петлял среди каких-то старых гаражей. Потом подошел к своей «Поджере», открыл багажник и сказал:

– Давай, Петь, просыпайся и вылазь. На вон тебе денег, – он протянул ему четыре тысячи, – и вали отсюда побыстрее.

– А как же кино? – зевая, уселся здоровяк.

– Не, Петь, кина точно не будет, – Вован похлопал его по плечу.

 

* * *

Дудь почувствовал себя плохо уже в кресле самолета. Вначале он побледнел. Потом на лбу крупными каплями выступил пот. Потом что-то кольнуло в животе, и он направился в туалет. Он умылся и посмотрел в зеркало на свое зеленое лицо. Его вырвало. Он почувствовал, как ноги стали ватными. Хотел сделать шаг, но упал и руками обхватил стульчак унитаза. На губах выступила розовая пена. Он попробовал что-то крикнуть, но из горла обильно полилась кровь.

 

* * *

 

«Сегодня на самолете, следующем спецрейсом Москва-Владивосток, произошел трагический случай. Скоропостижно скончался глава компании «Тихоокеанский промысел» Дудь Валерий Константинович. Самолет совершил экстренную посадку, но пассажира спасти не удалось. Из заключения медиков следует, что это острое пищевое отравление, вызвавшее анафилактический шок».

Вова выключил телевизор:

– Не, ну про фугу-то я слышал. Ее типа самураи жрут, как в русскую рулетку играют. Но чтобы так…

– Фуга, Володя, это так, по-детски обосраться. Здесь все по-взрослому. Берем иголку морского ежа токсопнеустеса, его еще цветком называют. Он и сам по себе ядовитый. Но не смертельный. Так, слегка парализует. Обмакиваем кончик в яд синекольчатого осьминога. Данный молюск обитает в западных водах Тихого океана. Вручаем эту иголочку Вове. Он берет и тыкает ей нехорошего дядю. Дядя чувствует легкое жжение, но все равно едет и садится на самолет. Взлетает, выпивает стаканчик виски. Алкоголь взаимодействует с этими двумя ядами. А стоит заметить, что яд синекольчатого осьминога и сам по себе токсично-смертелен. И как итог имеем вот такой чудесный репортаж. Только ты это, Володь, себя-то этой иголкой нигде не потыкал? – Кирилл посмотрел на открывшего рот Вову, а Холод и все остальные громко засмеялись.

– Да пошел ты, самурай… в свою Японию! К своей японобабушке! – обиделся Вова, – хрен я у тебя больше что из рук возьму! Точно тебя там якудзы подучили! Алхимик хренов!

 

* * *

 

Глава трастового банковского холдинга «Доверие» Тихонов очень любил свою дачу. Нет, не загородный особняк с охраной, весь в мраморе и хрустале, а именно дачу. Бревенчатую дачу, с шестью сотками, банькой и грядками. И неважно, что она была всего в паре километров от его огромного замка. Он ковырялся лопатой и пытался выудить из земли первую раннюю картошку, сварить ее на электрической плитке, бахнуть туда ложку сметанки, посыпать свежим лучком и употребить с селедочкой под стопочку своей «Рябиновой» после баньки.

– Копаешь, дядя? – на Тихона посмотрел Левчик, – клад ищешь или тоннель в ад копаешь?

Банкир собрался позвать охрану, но Левчик прислонил палец к губам:

– Ты не кричи. Они в бане спят. Разбудишь.

Из бани вышел Баир и подошел к ним:

– Чё, банкир, остановился? Рой дальше. Я думаю полтора на два хватит, – он измерил Тихона взглядом, – только давай быстрее копай.

Испуганный Тихонов молча заработал лопатой и уже через полчаса он стоял на краю ямы весь перемазанный черноземом.

– Во. Сойдет, – заглянул вниз Баир, – а теперь деньги иди неси. Я знаю, ты их здесь прячешь. Я уверен.

– Какие деньги?

– А большую часть которых ты у воров с дружками своими подтер. Через одного компьютерного гения.

– Так он это… – залепетал Тихон.

– Да вот я не поверю, что такой дядя, как ты, от них себе кусок не отщипнул, – засмеялся Левчик, – самому тяжело, так давай я подмогу, я зараз!

Похлопывая Тихона по плечу, Левчик повел его в сторону дома. Через несколько минут они вышли оттуда с большим кожаным чемоданом.

– Открывай, – кивнул на чемодан Баир, – ох ты напиздил-то сколько праведными трудами! Знаешь, – он достал из чемодана несколько пачек, – я вот не пойму, зачем вам столько денег? Вы чё, сто жизней себе что ль отмерили? У вас же и так все есть. Куда больше-то? С собой в могилу-то не унесешь… Хотя…, – он кивнул Левчику и тот прихватил банкира рукой за шею.

Банкир захрипел. Левчик усилил хватку. Тот несколько раз дернулся и обмяк. Левчик разжал руку и толкнул обмякшее тело в яму. Баир протянул ему лопату:

– Закапывай давай, Лева.

-Так он вроде живой. Я так, слегка его придушил только, – ответил Лева.

– Закапывай, – Баир взял чемодан и вытряхнул деньги на еле дышащего банкира, – оленя нашего, золотые копытца. Может маякнет нам потом с того света, как там лучше – с бабками или без?

– А если выберется? – Лева набрал землю в лопату и швырнул вниз.

– Не выберется. Дай-ка мне лопату, а сам в баню сгоняй. Я где-то там крысиный яд видел. Для нашей жирной крысы самое то будет. И охранников заодно «того», – Баир подмигнул, – не люблю я псов, особенно тех, которые крысам прислуживают.

Через полчаса на грядке возвышался небольшой холмик, на который Баир зачем-то поставил новенький коричневый чемодан.

 

* * *

 

Каин прошел в телестудию через рамку металлодетектора. Она пискнула. Охранник посмотрел на него:

– Куда Вы направляетесь?

– Вот, – протянул Каин пропуск.

– А… К Косареву? – успокоился охранник, – ток-шоу «Матрица времени: Криминал девяностых»? Правильно мужик все говорит, – утвердительно кивнул охранник, – жать этих гадов надо! Вон чё со страной натворили!

– Точно, – сказал Каин.

– Вы это… вещи вытащите, покажите.

Каин вытащил массивную перьевую ручку, блокнот, телефон:

– Ну, вроде, всё.

– Проходите, – охранник еще раз глянул на вещи и пропустил Каина.

 

* * *

 

– Вот так вот, дорогие друзья, – Косарев посмотрел на своего оппонента, – в нашей стране, как показала история, возможно все. Тем более сама власть и правоохранительные органы создают для этого предпосылки. Где смертная казнь для преступников? Почему в тюрьмах нет разделения на так называемых отъявленных рецидивистов и первоходков, осужденных за незначительные преступления? Почему в нашей стране, стремящихся, со слов правительства, к демократическим ценностям, до сих пор не работает так называемый домашний арест. Вернее, работает, но не для всех. А только для тех, кто может оплатить дорогостоящего адвоката или просто купить суд.

– Это популизм, – посмотрел на Косарева его оппонент, – то, что Вы предлагаете – невозможно. Вы трубите на каждом углу о правах человека, по крайней мере еще вчера, а сегодня, говоря о таких законах, Вы, по сути дела, их ущемляете. Кому уж, как ни Вам, знать, что меру наказания преступника определяет степень его вины. Хорошо. Вы призываете бороться с так называемыми ворами в законе. Но вор вору рознь. А что делать с так называемыми «апельсинами»? У них нет судимостей, а значит они не попадают под Ваше определение «Вор должен сидеть».

– Занимаетесь популизмом Вы. Я выражаю гражданскую позицию. «Апельсины», – усмехнулся он, – это, скорее, не их вина, а их беда. Иногда человек попадает незнакомую ему среду, совершив незначительное преступление.

– Незначительное, но все-таки преступление, – перебил его оппонент, – оговорочка по Фрейду как говорится.

– А что вообще в нашей стране можно считать преступлением? Еще десять-пятнадцать лет назад у нас бизнес считался преступлением, – зал одобрительно зааплодировал, – так вот, – продолжил он, – мы имеем бизнесмена, который вовремя не сумел оплатить налоги, которыми ваше любимое правовое государство душит его. И он оказывается в тюрьме среди уголовного отребья. Ему надо выживать! – Косарев повернулся к залу, – и он, фактически, соглашается с правилами игры и дает ворам взятку. Ведь в нашей стране взятка решает все. Конечно, отданные преступникам деньги идут не на благие цели, но это вынужденная мера! Так же, как и вынужденный титул «апельсин», который в корне меняет мировоззрение вчерашнего бизнесмена, сломленного волей обстоятельств.

– Но это Вы с ног на голову все перевернули, – усмехнулся оппонент, – я, как действующий сотрудник, в отличие от Вас, ежедневно сталкиваюсь с данным контингентом. И поверьте мне, «апельсинами» двигает не инстинкт самосохранения, а жажда наживы и власти. А наличие у них денег освобождает их от ряда процедур, коей и является обязательная отсидка или «ходка», необходимая для коронации вора в законе.

– Вот именно, – поднял вверх палец Косарев, – так большие деньги и безнаказанность воров порождают коррупцию.

– Так, сейчас мы уходим на рекламу, а после продолжим, оставайтесь с нами, – в кадре появился ведущий.

Люди из зала окружили участников шоу. Косарев всем улыбался и пожимал руки. И тут он выхватил глазами из толпы идущего ему навстречу Каина с блокнотом и ручкой. Он смотрел на него и пытался вспомнить…

– Нет… Хотя… – Косарев не заметил, как произнес это вслух, – не может быть.

Но в этот момент тяжелая рука Каина, как удав обвила его шею.

– Телевизор свой включаем! – он повернулся к съемочной группе, – ну здорово, Арамис, привет тебе из девяностых. Включаем камеру! Сейчас у нас другое интервью будет. Давай, рассказывай людям правду.

– Какую? – прохрипел Косарев.

– А вот такую, – он что-то шепнул Косареву на ухо.

– Так значит это ты, – еле слышно сказал он, – стрелялку-то свою опусти, мы обо всем договориться сможем.

– Во, слышали? – громко сказал Каин напуганной публике, – он уже договаривается! Давай разговаривай! Договариваться у нас с тобой не получится!

– Что ты хочешь, – прошипел Косарев.

– Правду я хочу, – глядя в камеру громко сказал Каин.

 

* * *

 

Днем ранее.

– Ну чё, Баир, ты подумал над моим так сказать предложением? – Таран вышел из машины и протянул Баиру руку.

– Покумекал, – посмотрел на него Баир, – только вот никак допереть не могу, чего ты от меня конкретно хочешь.

– Ты со стариками перетри, чтобы они мне сильно там палок в лыжню не втыкали. Я-то завсегда для них все сделаю. Ну и тебя отблагодарю.

– Ну допустим, – поморщился Баир, – с отцами я поговорю. Не факт, конечно, что они услышат. Все-таки ты не их масти, Таран, хотя человек и авторитетный. Человек, – уточнил Баир, – а вот чё ты со своими-то пиковыми делать будешь? Как с ними все разгребешь? Насколько я шарю, вы там все на ножах. И каждый урвать хочет. Меж «апельсинов» лада нет, не могут вместе, и какой тут блять квартет?

– Ну с ними я разберусь сам. Мне тут человечек один словцо за них нехорошее сказал. Мустафу знаешь? – Баир кивнул, – так вот слушай. Он типа как основной. Так вот чё мне люди за него сказали…

 

* * *

 

– Что сказать? – Косарев пытался повернуться лицом к Каину.

– А не мне, ты вот людям расскажи здесь и в телевизоре, с чего это ты решил с ворами-то бороться?

– Потому что их быть не должно, – зло прохрипел Косарев.

– Ой ли? – Каин, не отпуская его шею, рванул на нем белую рубашку, – вот, поглядите, дорогие телезрители, – он еще сильнее рванул рубашку, и она треснула, – на плечах у нашего борца за справедливость и супротив воров звезды воровские имеются! Он их, конечно, попытался свести, – Каин повернул Косарева к камере и оператор, предчувствуя сенсацию, взял крупный план, – чернила-то свести можно, а вот куда гниль воровскую денешь?

– Вот ты сука, – процедил Косарев сквозь зубы.

– А ты меня не сучь. Я по твоим законам жить никогда не жил и видов на свою жизнь не менял. А ты, – он как будто прислонился в его уху, – таким, как я, сказки рассказывал про мушкетеров, про один за всех и все за одного, про то, что наказать их надо. Долго рассказывал. А теперь кранты. Давай, говори уже людям, кто ты такой! Я начну, а ты продолжишь. Так вот, граждане, – громко сказал в камеру Каин, – гражданин Косарев, который предлагает бороться с преступностью, не жалея живота своего, сам… – Каин еще сильнее прижал ручку к шее, – говори!

– Вор я! – прорычал Косарев и ударил Каина локтем в бок.

Каин согнулся пополам, отпустил его, и Косарев побежал и рванул к выходу. Где-то в середине коридора Каин догнал его и уронил подсечкой на пол. Они начали кататься по полу, угощая друг друга ударами. Зрители, побежавшие следом за ними, снимали все происходящее на телефоны. Удары Каина были точнее и сильнее. Косарев нащупал рукой выпавшую у Каина ручку-пистолет, схватил ее, но Каин перехватил его руку и резко приставив к шее, нажал на кнопку. Раздался сухой щелчок. Косарев как будто кашлянул в лицо Каину фонтаном крови и задергался в судорогах. Пуля пробила шею и вышла через глаз. С другого конца коридора уже бежала полиция с автоматами. Каин слез с мертвого тела Косарева и поднял вверх руки:

– Всё-всё. Сдаюсь, – он встал на колени.

Полицейские заломили его руки за спину, уронили лицом в лужу крови и застегнули наручники. Зеваки продолжали все снимать на телефоны.

 

* * *

 

– Ну хорошую информацию Баир подкинул, – Доцент повернулся к Холоду, – жаль, конечно, с Каином так, но… он сам так решил. Видимо так для него лучше.

– Так значит все-таки были синие пятна в жизни господина мушкетера? – усмехнулся Холод.

– Да! И посинее, чем у его друзей, – улыбнулся в ответ Доцент, – дела подняли и выяснился презабавный моментик. Он после института в одну контору устроился и по загранкам мотался. А оттуда возил первые видеомагнитофоны, кассеты. Ну и приторговывал ими. А потом попался. Но он молодой был. Комсомолец. Весь правильный. Деньги были. В общем выкрутился и вместо реального срока на зоне получил колонию-поселение. Два года. Это он потом придумает сказку, что в армии служил, а так где-то под Тулой в поселке срок отбывал. Тихо сидел. Ни с кем не конфликтовал. А там как раз вор сидел, Мустафа. Азартный товарищ очень. Как его короновали, до сих пор понять никто не может. Он на картах поведенный был. И сел однажды, вопреки закону воровскому, с администрацией «пульку расписать» в преферанс. И «расписал» весь общак поселения. А тут кто-то из заключенных письмо-маляву передал, что типа «общаком никто их не греет». Дали Мустафе два дня. Что-то он им наплел. Вот тогда Косарев к нему и подошел. И помог решить эту финансовую проблему. Ну а Мустафа его за это отблагодарил титулом. А тот его и хапнул, то ли от глупости, то ли от жадности, то ли от хитрости. А вышел он уже когда, перестройка началась. И друзьям он своим, Тихонову и Дудю ничего не сказал, сказал в армии был два года, а те особо и не разбирались. Так вот выходит не было никаких мушкетеров. И Косарев с ворами всю жизнь общался. И вас заряжая, по двум дорожкам шел.

– Ага, – усмехнулся Холод, – на двух лыжах по одной лыжне ехал.

– Ну можно и так сказать, – ответил Доцент.

– Тут это вот, – в кухню вошел Вова и протянул телефон, выловленный из канализации, – звонит…

– Возьми трубку, – кивнул Доцент Холоду.

Холод взял и услышал давно забытый голос:

– Ну вот и пришло время нам встретиться, Холод, что нам скрываться друг от друга? Давай уж решим все раз и навсегда. Только мы двое. И больше никого.

 

* * *

 

– Ты уверен? – посмотрел на Холода Владлен.

– Да, – поморщился Холод, – конечно, уверен, что один на один у нас не получится, все равно что-то он придумает.

– Знать бы что, – почесал лоб Доцент.

– А так не выйдет, – Холод посмотрел на прижавшуюся к дверному косяку Тею, – надо просто прожить этот момент и прочувствовать.

Он взял со стола ключи от старого БМВ и вышел.

 

* * *

 

– Ну вот, Холод, мы и встретились, – Влад сидел на бочке посреди пустого ангара, – надеюсь, армию свою не привел? Зачем нам лишние жертвы. Мы и так с тобой делов натворили и зажились на этом грешном свете. Мы же с тобой одно дело делали, – Влад спрыгнул с бочки, – как же твоя сказка про собаку, про правильную жизнь? Что, неправильным выгоднее быть? Конечно, лучше с теми, кто сильнее.

– Да, – посмотрел на него Холод, – с сильными ты сильнее становишься, а со слабыми слабее. Ослаб ты, Владик. Раньше сам, а сейчас чужими руками.

– Да я и сам бы мог, если бы мне руки не скрутили, – сплюнул Лепехин, – ты не представляешь, как я эти десять лет жил.

            – Почему не представляю? Я так всю жизнь жил. Видимо зря я тебе на памятнике «Человек» написал.

– Это ты на памятнике дураку одному написал. А я умный стал и в чужие сказки верить разучился. Пушку бросай, – он навел на Холода пистолет.

– Так у меня ее и нет, – усмехнулся Холод, – ты же сказал, что пора заканчивать, а пули точек не ставят. Они новую войну развязывают. Только в этой войне уже победителей не будет. Все проиграют.

            – Хватит уже этой лирики, – остановил его Влад, вытащил из бочки жилет и протянул Холоду, – иди сюда, надевай. Здесь пятнадцать килограммов тротила. Сейчас мы с тобой кое-куда прокатимся и доделаем ту работу, что в девяностых не доделали. А заодно узнаем, кто из нас собака, а кто шавка безродная.

            Они ехали в машине молча. Холод чувствовал, как жилет с тротилом давил ему на плечи. Он повернулся к Владу:

            – А ты по-другому жить не пробовал?

            – А я по-другому жить не хочу, да после этого не то, что по-другому, вообще жить не получится. Но дело-то доделать надо.

            Через час они подъехали к ресторану в центре Москвы.

            – Выходи, – Влад посмотрел на Холода, – один пультик у тебя будет, другой у меня. Не сможешь сам – я помогу.

            – Кто там? – посмотрел на него Холод.

            – Те, кто нашу жизнь поперек переехал. Воры. Сходка у них там. Наследство убиенного Иуды делят. Со всего мира демоны понаехали. Ой, каких там только тварей нет.

            – А ты знаешь, что Косарев тоже из их? – посмотрел на него Холод.

            – Не знал бы – не делал бы, – засмеялся Лепехин, – я это сразу понял. Уж больно он по-блатному басни свои пел с подкатом и разводом. А те двое так… денежные мешки были. А Косарев после смерти Иуды на общак метил. Конечно, не сразу, но вписаться к блатным собирался. Ему было, что им предложить. А потом согласных бы купил, а несогласных в мир иной отправил. Но мы же с тобой этого допустить не могли? – он в упор посмотрел на Холода, – мы же знаем, что сейчас значат слова «вор в законе». Одной ногой среди воров, другой среди законопослушных граждан. Иуда обречен уже был. Все равно от старости умер бы скоро. Так что не мучай себя. Знаю, он тебе был родственником. А к власти Косаревы бы пришли рано или поздно. Вот мы с тобой, Иуду убрав, придумали замечательный способ их вместе собрать и раздавить. Или я не прав? – он посмотрел на Холода.

            – Я тебе уже все сказал, – ответил ему Холод. Одной войной другую не прекратишь.

            – Ну тогда хотя бы попытайся. Давай, иди, – подтолкнул его Влад.

            Холод вышел из машины и направился к ресторану. «Почувствовать и жить». Почему-то ему не было страшно. Наверное, потому, что это был не конец, а начало. И уже неважно чье. Если девяностым суждено было закончиться, то закончиться они должны были так же громко, как и начались. А если нет… Он шагнул в дверь ресторана.

            Влад усмехнулся и вытащил в окно руку с пультом. Потом посмотрел на надетый на себя тротиловый пояс, вздохнул и палец потянулся к кнопке.

            – Вот из-за таких, как он, вас ментами и волками позорными и называют, – дядя Гена похлопал по плечу стоящего на крыше ОМОНовца, глазом прижавшегося к прицелу снайперской винтовки, – давай, Миша, зря что ль мы с тобой сюда сотню километров пёхали.

            Прозвучал выстрел. Пульт выпал из рук Влада. Он зарычал от боли, распахнул дверь и рванул за пультом, но из припаркованной рядом газели уже выпрыгнули ОМОНовцы и автоматами прижали его к земле.

            Холод поднимался по лестнице. На верхней ступеньке сидел Доцент.

            – Прочувствовать, говоришь, и прожить? Да ну к черту жизнь такую. Давай, снимай это с себя аккуратно и пошли. Не будем граждан воров пугать, – Доцент кивнул стоящему рядом ОМОНовцу, и тот помог снять взмокшему от напряжения Холоду жилет.

            – Как ты догадался? – посмотрел на Доцента Холод.

            – Мы все догадались. Все твои девять жизней за этот час прожили. Хотя думать намного раньше начали, – Доцент улыбнулся, – все, пошли.

            Когда Влада засовывали в машину, он повернулся и увидел глаза Холода. И ему стало страшно. Нет, не от того, что он увидел холодные стальные глаза, а от того, что эти глаза улыбались.

 

* * *

 

            – То есть Вы предлагаете воров не трогать? – смотрел на Доцента начальник главка МВД.

            – Я думаю, еще не время. Сейчас по крайней мере мы знаем их и действия их ожидаемы и предсказуемы. Хотя бы частично. Все-таки их воровской закон – это закон, который хотя бы половину из них сдерживает от беспредела. Плюс, конечно, благодаря последнему их сборищу, мы видели их всех. Так что, думаю, работы будет много. Составим на каждого досье. А в силу того, что мы их не стали задерживать, мы будем просто наблюдать за ними и ждать, когда они оступятся и перейдут эту тонкую черту закона. Ну по крайней мере одну большую войну мы уже остановили в принципе без потерь.

            – Да, – грустно улыбнулся полковник, – в девяностые мы несли очень большие потери. У меня два человека с отдела при задержании… Ну, если что, у нас твои ребята есть…

            – А вы знаете, – Доцент посмотрел на него, – они не мои ребята. Просто так вышло. Я думаю, про них лучше забыть. Девяностые-то уже закончились. Они, конечно, хороши, но они уже не такие быстрые. А время сейчас спешит. Сейчас угрозы уже другие, внешние. Да и мы стали другие. Многому чему научились. Уже больше думаем, чем стреляем. А им уже за новыми не успеть.

            – На пенсию их предлагаешь? – засмеялся полковник.

            – Нет, просто забыть и оставить в покое.

            – Разумно, – полковник протянул Доценту руку, – ну, думаю на новой должности ты проявишь все свои лучшие качества, наберешь новых сотрудников, – жаль, конечно, ребята хорошие, но, как говорится, заслужили, – он захлопнул красную папку, на которой красовалась белая надпись «Бумеранг», – Вове привет передавай. Жаль, что повидаться с ним не сможем. Никогда не забуду, как он в институте корки мочил. Помнишь это «Я тучка-тучка-тучка, я больше не Вован»? – и они оба весело расхохотались.

 

* * *

 

            – Ну что, браты, наконец-то мы все собрались, – из-за стола поднялся Мустафа, – чтобы помянуть брата нашего, Иуду. Все в делах были, а поскорбеть о брате как следует не смогли.

            – Рано ты по мне скорбеть собрался и в браты записывать, – в зал ресторана в сопровождении Баира, Левчика и преданного Коли вошел Иуда, – а вот за здравие бродяг я бы выпил, – он подошел к столу, взял запотевшую бутылку водки, налил серебряную стопку и поднял ее, оглядев всех присутствующих со словами «Бог навстречу» и одним махом выпил.

            Таран во все глаза смотрел на Баира.

            – А вот о делах нам стоит поговорить, – продолжил Иуда, – тем более они у нас действительно скорбные.

            – Да какая скорбь, родной? – поднялся Мустафа, – у нас радость, ты вернулся, отец наш! – и все авторитеты, сидящие за столом, радостно закивали.

            – О, ты меня еще и в папки записал. Ну как скажешь, тогда начнем с радости, – продолжил Иуда, – кто не знает – это Баир и Левчик. Если Коля – моя правая рука, то эти двое теперь мои глаза и уши, – он кивнул на Баира с Левой, – так что не обессудьте, если что не так. Теперь тебе радость прилетела, Тараша, подумал я и возьмешь ты себе землю Мустафы, но смотри, что не так – спрос суровый будет. О бродягах на зонах забудешь – ребятки тебе напомнят, – он снова кивнул на Колю, Баира и Леву.

            – Слушай, дорогой, а как так? – Мустафа развел руки, – это что за предъявы такие?

            – Да какие предъявы? – Иуда взял стул и сел на него, – предъявы сейчас будут, когда ты, дорогой, обществу расскажешь, как ты барыгу за карточный долг короновал и в свет его хотел вывести. Слава Богу, что не срослось, – глаза Иуды хищно сверкнули, – так что давай, – человекам твою историю интересно послушать будет. А заодно и узнаем, может еще у кого такие истории скорбные есть?

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

ТОЧКА, КОТОРАЯ НА ЭТОТ РАЗ НЕ СТАНЕТ МНОГОТОЧИЕМ

 

Влад сидел в камере и смотрел на мокрое пятно на стене. Вот так должно было быть с той мухой, которую он собирался размазывать. Но муха оказалась осой и покусала его. Он посмотрел на свою простреленную руку. Ну что ж. Значит пока так. Но это «пока» всегда может стать по-другому. Он хотел улыбнуться, но вышел оскал. Да, конечно, сейчас много на него навешают, но это еще все доказать надо. Он-то чист. На нем только Прокоп. А показания кто даст? Те люди, которые сами вне закона? Так что, глядишь, еще увидит он небо без решетки, и может на этот раз все по-другому сложится. Но дверь в его камере скрипнула.

– Хотел тебя повидать, – в камеру вошел Каин, – с Седым сам поквитаться не успел, и с тобой чуть не запоздал, пока с мушкетером твоим занятый был.

– Чё хотел? – ухмыльнулся Влад.

– Да в глаза твои посмотреть, – ответил Каин.

– А я уж думал в душу заглянуть, – засмеялся Лепехин.

– А чё туда заглядывать? Там как в параше, говна по самую глотку, – брезгливо посмотрел на него Каин, – а еще на что-то надеешься смотрю. А ведь зря. Это мой мир. А в нем двух Каинов быть не может.

Его руки сжали горло Лепехина. Тот дернулся, но Каин свалил его и коленкой прижал к нарам, не разжимая рук до тех пор, пока он не перестал дышать.

– Это тебе от всех нас. За всех нас.

Он посмотрел в широко открытые напуганные глаза мертвого Лепехина.

– Хорошо, что не закрыл. Меня даже на том свете вспоминать будешь, – он плюнул трупу прямо в лицо и подошел к двери, – заходи, Комарик.

– Ну ты даешь, Петрович, – Комаров крутил в руках веревку, – силища у тебя, конечно… Ну, короче, мы его сейчас подвесим, я малявку предсмертную нацарапаю, типа не смог жить с таким грузом даже среди осужденных, но бывших соратников. Рапорт наковыряю, у кума подпишу. Я думаю, только обрадуется. Так что не беспокойся, оформим.

– Слушай, Комарик, – Каин посмотрел на Комарова, – а чё ты здесь остался? Тебе ж вроде денег дали.

– Да я попробовал, Газель взял, – смутился Комаров, – фейерверков купил. Решил, что на Новый Год деньгу сколочу. И тут же в аварию попал и Газелька вместе с фейерверками «пшик»! И нет у меня ничего. А тут вроде все на мази. Старшего прапорщика вон дали, премию выписали. Куда ж я отсюда? Я за тобой, Петрович, здесь как за каменной стеной.

– Ну поздравляю, – Каин похлопал Комарова по плечу и вышел.

 

* * *

 

– Неужели все это закончилось? – Тея посмотрела на Холода.

– На этот раз видимо да, – выдохнул Холод.

– Ты что, жалеешь? – она улыбнулась.

– Да не, просто вспоминаю. Вот представь себе, – он взглянул в ее глаза, – началось все это в одном веке, а закончилось в другом. Как будто я сто лет прожил.

– Да ладно! Cтарик тут нашелся! – засмеялась она.

– Жалею? Где-то да, – как будто не услышал ее Холод, – но не о том, как жил, а о том, как мог бы прожить… Хотя, – он посмотрел на небо, – зачем жалеть о том, чего не было.

– Может нам уехать? Туда, к Владлену, в Испанию. Он, кстати, нам там дом присмотрел.

– Уехать, чтобы забыть? – Холод взял ее руки в свои, – не лучший способ. Да и забыл я все. Вышел из ресторана и забыл. А меня жизнь одной штуке научила, – он прижал ее к себе, – если ты сумеешь забыть, то и о тебе забудут.

– Ладно, поехали, в этот раз больше никуда тебя одного не отпущу, – Тея подтолкнула его к машине, – там дядя Гена с Марком варенье удумали варить. Яблок в этом году такой урожай! Ребята уже все там.

Холод сел за руль, а она села рядом и положила голову ему на плечо.

– Я вот чего думаю, – он посмотрел на нее, – а вот идея с трастовым банком…

– Хватит! – она ладошкой накрыла его губы, – даже не начинай больше!

 

* * *

 

На даче Владлен жарил шашлыки под каким-то хитрым испанским маринадом. Левчика и Баира не было. Как сказал Коркин, они по воровской командировке отбыли. Доцент вступал в новую должность и извинился по телефону, что не смог приехать. Дядя Гена сидел перед большим тазом и резал яблоки, а Марк выхватывал еще необрезанные яблоки из таза и кидал Снежку, чтобы тот их приносил. Тея с Холодом взяли ножи и уселись рядом с дядей Геной. Дядя Гена посмотрел на Холода с ножом и улыбнулся:

– И что, даже зарезать никого не хочется?

Холод рассмеялся, и Тея, глядя на него, тоже, хотя обычно такие шутки дяди Гены ее пугали.

Вован и Кирилл сидели на крыльце.

– Слушай, самурай, расскажи-ка все-таки, чё ты в своей Японии накосепорил?

– Да там тема одна была, – суетливо заговорил Кирилл.

– А тема стоящая? – напрягся Вова.

– А ну хорош, ёб твою мать! – Кольцов подтолкнул их в спины, – идите лучше яблоки собирайте!

К забору подъехал черный мерседес. Из него вышел Иуда.

– Ну вот, племяш, решил в гости заглянуть, посмотреть, как люди нормальные живут, – он протянул Холоду руку, – ну и погостить чуток, думаю, нас с Колей примите.

Марк со Снежком, увидев Иуду, радостно подбежали к нему.

– Давай, внучок, мы с тобой еще поиграемся, а я пока с папой поговорю, – Марк кивнул и запустил яблоко, а Снежок радостно виляя хвостом побежал за ним.

Иуда посмотрел вслед Марку:

– Вырос. Большой уже. Слушается?

– Да вроде как, – ответил Холод.

– Ну это очень хорошо тогда… Я тебе сказать хотел. А пока ехал, слов не нашел, – начал Иуда.

– Да и не надо никаких слов, – Холод кивнул ему, – мы же родственники как-никак близкие.

– Ну тогда мы сейчас человечка одного подбросим и вернемся, – Иуда подошел к машине и распахнул дверь.

На Холода смотрело лицо Каина. Он подмигнул ему и словно тень исчез в темном салоне. Машина уехала. Холод немного постоял у забора и направился к дому, навстречу ему шагнула Тея и обняла.

– Да… Теперь все будет по-другому… – и на этот раз она поверила своим словам.

 

Тумана больше нет с дождем,

Осадков с холодом не будет,

Ведь мы когда-нибудь уйдем,

Волков где нет, зато есть люди.

Мы не пытаемся забыть,

На то есть прошлого морщины,

Мы будем чувствовать и жить,

И не искать «зачем» причины…

 

ноябрь, 2017

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

MEDULLA OBLONGATA

 

Часть 7.

 

САД ЧУЖИХ КАМНЕЙ

 

 

Здесь тигр, замерший в прыжке,

С драконом, обнявшим сакуру,

Сплелись в узорах на спине
В жестоких хайку Никамуру.

Вот воины призрачных теней,

Скрестив катаны с облаками,

Не ждут непрошенных гостей
В безумном крае самураев.

И пусть девчонка аниме
Понять не сможет гейши чувства,

Со вкусом горького саке
Полюбит искренне, по-русски...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

НЕЗАКОНЧЕННАЯ ФУГА ДЛЯ САМУРАЯ С ОРКЕСТРОМ

 

Дороги – протертые джинсы,

Ослепленные ярким неоном огней,

Небоскребы, взлетевшие выше, чем птицы,

Что упали на землю садом камней…

 

Токио, осень 2011 года.

– И за это семьсот долларов?! – Кирилл обвел глазами комнату размером в двадцать с небольшим квадратных метров, – Нина, Вы шутите? Кухня в коридоре, в ванной мыться можно только сидя… Из мебели только шкаф. А где кровать? – он вопросительно посмотрел на риелтора.

– В шкафу, – невозмутимо ответила Нина, – японцы умеют ценить квадратные метры своей жилплощади, – она улыбнулась стоящей возле нее невысокой женщине, и та радостно закивала головой, – повторю, вам очень повезло, Кирилл. Во-первых, очень неплохой район. Сидзоку называют воротами Токио. Здесь рядом вокзалы, метро. Развитая транспортная сеть, инфраструктура, супермаркеты, бутики, бары, кафе, достопримечательности…

– Ага! И кровать в шкафу. Мне что, в шкафу что ли по-вашему спать? – Кирилл снова посмотрел на Нину, но та невозмутимо продолжила:

– Это разумное сочетание цены и качества. Такое жилье мы называем класса «маншён». Это отдельные апартаменты, где вы не будете слышать, как храпят соседи, – она улыбнулась, – а потом, дом – это не то место, где японцы проводят много времени, так что не стоит удивляться спартанской обстановке. Так что назовем это стилем «минимализм».

– Ну за такие деньги, по-моему, даже как-то слишком минимально, – Кирилл поскреб в затылке, производя подсчеты в голове.

– Это очень выгодное предложение, – не унималась Нина, – семьсот долларов в месяц. Разовая стопроцентная оплата услуг нашего агентства и всего два месяца залога. Кстати, как только хозяйка передаст вам ключи, – она снова посмотрела на кивающую и улыбающуюся японку, – вы должны отблагодарить ее, и дать долларов пятьсот-семьсот. Здесь это так принято. И, кстати, найти квартиру в Токио без гаранта-японца практически невозможно, так что…

Кирилл присвистнул и начал считать заново, насколько зеленых сейчас опустеет его карман.

– Ну что, договор аренды подписываем? – посмотрела на него Нина.

Кирилл, покусывая губы, протянул ей стопку долларов, поставил в бумаге с иероглифами свою подпись, а хозяйка квартиры поставила свою именную печать «Ханко», и, улыбаясь, взяла у Кирилл деньги и протянула ключи.

– Подождите, а магазины тут рядом есть? – остановил Нину Кирилл, – продуктов купить там, технику, а то я зашел в один, а там…

– Вы про хентай и порнографию? – улыбнулась Нина, – для Японии это нормально. Привыкайте. Вообще, токийцы предпочитают обедать в кафе и барах. Это намного дешевле. Если вы хотите купить технику, лучше пойти в ломбард, это намного дешевле, а так, если что, в квартале отсюда гигантский супермаркет «Сэйбу».

Японка тем временем спрятала деньги в карман своего передника и со словами «Аригато» и «Саёнара» незаметно исчезла, прихватив с собой Нину.

Кирилл подошел к шкафу и оттуда прямо ему на голову выпал какой-то пыльный матрас…

 

* * *

 

Обживаться Кирилл решил начинать попозже, а для начала стоило прогуляться по своему новому месту жительства. Пока он глазел по сторонам на небоскребы с рекламой, он сообразил, что спешащие японцы проходят как будто сквозь него. Они все куда-то торопились, уткнувшись в свои телефоны. Он зашел в какой-то парк, купил в автомате пачку сигарет, хотел закурить, но его вежливо остановил полицейский, указав на табличку с перечеркнутыми сигаретой, собакой, машиной, телефоном и мороженым, чем сильно удивил Кирилла, заметившего, что мороженое и сигареты продают прямо посреди парка.

Полюбовавшись осенней природой и попинав ногами мокрые листья, он решил зайти перекусить в какой-то рыбный ресторанчик, но увидев корчащихся на огромном раскаленном тайпане живых осьминогов, почему-то расхотел и нашел знакомый Макдональдс. Он встал в огромную очередь и понял, что здесь Макдональдс самый медленный в мире. Никто не кричал «Свободная касса!», а персонал на кухне неспеша собирал бургеры, словно какие-то хитрые конструкторы, и выкладывал картошку-фри по одной штучке в пакетик. Отстояв в очереди сорок минут, есть Кирилл расхотел окончательно, и заказал только Колу, которая почему-то оказалась со вкусом помидора. Для приличия он зашел в универмаг «Сэйбу», но, запутавшись в вывесках, вышел, не обойдя и первый этаж. Он вернулся домой, купив в каком-то бистро странную черную пиццу, и уселся возле телевизора. Половина каналов оказались кулинарными и разными ток-шоу. Он щелкал пультом и натыкался то на явную порнографию, то на какие-то реалити– шоу, где японцы на время за йены, сидя в чане с дерьмом поедали каких-то жучков и тараканов.

Потом, насмотревшись всего этого безобразия, он решил принять душ, и втиснулся в довольно узкую ванну. Полив себе на голову из душа, он решил постирать носки. Вышел и очень удивился, что не нашел в квартире ни одной батареи. Только потом он вспомнил слова Нины, что в Японии нет центрального отопления, и каждый топит как умеет – хочешь обогревателями, а хочешь дровами.

Кирилл достал из висящей в прихожей куртки пачку сигарет и пошел в туалет, но как только его задница коснулась стульчака унитаза, он понял, что он теплый, потому что с подогревом.

– А почему бы и нет? – вслух сказал Кирилл и положил свои мокрые носки на стульчак, плотно прижав их крышкой.

Потом он вернулся к шкафу, вытащил оттуда кровать-матрас и уселся на нее, решив, наконец, подсчитать свои финансы. Пары минут ему хватило сообразить, что через пару недель они кончатся. Но Кирилл решил пока не думать об этом. Сегодня он решил просто отдохнуть, тем более на низком обеденном столике его дожидался путеводитель для туристов по Токио, заботливо оставленный Ниной.

 

* * *

 

Кирилл ехал в метро и изучал путеводитель «Токио для туристов»:

– Это не то… Это не подходит, – он перелистывал глянцевые страницы, – во! Роппонги! То, что надо! Развлекательный район Токио – бары, дискотеки, ночные клубы, караоке…

Он уже слышал, что, если ты хочешь узнать настоящую Японию – надо выпить с японцем.

– …или с японкой, – Кирилл усмехнулся и вышел из вагона.

Роппонги оказался обычным районом. Он побродил там какое-то время и очень удивился, что среди традиционных японских ресторанчиков много кафешек с европейской и американской кухней. Соскучившись в Киото по гамбургерам, и, так и не дождавшись своей очереди в Макдональдсе, он забрел в «Бургер-Кинг». Вышел, и стал снова бесцельно бродить по серым и скучным улочкам. Но как только осенний вечер опустился на город – в миг все изменилось и весь район зажегся неоновыми огнями. Улицы наполнили ночные жители этого города – ярко раскрашенные девицы, мальчики, похожие на девочек, толпы туристов. Всюду слышался веселый смех, и Кирилла закачало на волнах этого разноцветного океана, а потом вынесло на берег огромного ночного клуба, разрываемого изнутри какой-то модной электронщиной. Вокруг сновало очень много черных… Да-да! Настоящих негров – белозубых, мускулистых, наглых и шустрых. Глядя на них, Кирилл, хорошо знавший ночную Москву, понял – это барыги, драгдиллеры. Они исчезали, снова появлялись, дергали за рукав очередного клиента, что-то передавали, засовывали в рукав купюры, и при этом продолжали белозубо улыбаться, отыскивая глазами в толпе на танцполе новых клиентов.

Кирилл потягивал за барной стойкой пиво, когда к нему подошла миниатюрная хрупкая японка, вслед за которой тут же подскочил услужливый официант и поставил перед ней бокал вина. Японка защебетала что-то на ломанном английском, постоянно улыбаясь Кириллу. Кирилл не понял ни слова и решил с ней вежливо попрощаться, но официант тут же положил перед ним счет. «Почти двадцать три тысячи йенов!» Кирилл попытался что-то объяснить официанту, но тот заговорил про девушку.

– Это не моя девушка! – ответил Кирилл и повернулся к японке, но ее уже и след простыл.

Тут же к нему подошли три чернокожих и медленно стали подталкивать его плечами в сторону черного входа. Музыка оказалась где-то позади, а они оказались в каком-то тупике. Чернокожий так же улыбчиво посмотрел на Кирилла и произнес: «Мани. Фиф хандрид долларс, бич. Комон!» – и характерно пошевелил пальцами руки.

Кирилл понял – сейчас ему придется драться. Но драки не вышло. На руке негра оказался кастет, который с размаху воткнулся Кириллу в живот. Второй сдернул с него красную кожаную куртку, вытащил из нее бумажник и отдал куртку второму громиле.

Кирилл, корчась на асфальте, увидел, как громила вытащил стопку долларов, улыбнулся и выбросил его бумажник в стоящий рядом мусорный бак.

– Эй, попуасы, вы чё, совсем оборзели? – услышал он чисто русскую речь.

Кирилл приподнял голову и увидел невысокую худенькую девочку, напоминавшую персонажа какого-то аниме с большими, чуть раскосыми глазами.

– А ну быстро все ему вернули и свалили отсюда!

Негры насторожились, а в руке у девочки словно из ниоткуда появилась стальная телескопическая дубинка:

– Я сказала! Бегом отсюда в свою Нигерию!

Кирилл снова приподнял голову и увидел, как негры заулыбались, положили рядом с ним деньги, куртку, достали бумажник и исчезли, не переставая улыбаться девочке.

– Откуда ж ты взялась, анимашка такая супергеройская? – поморщился Кирилл и попытался встать.

– Я Мия, – она протянула ему руку, – вставай, пошли.

– Давай я тебя хоть кофе угощу, спасла ж меня все-таки, – попытавшись улыбнуться, сказал Кирилл.

– Пошли, – деловито ответила она, – там за углом кафешка хорошая. И кофе турецкий.

 

* * *

 

– Вот и посмотрел Японию, – Кирилл вцепился зубами в круассан, – вообще-то я из Киото, – попытался продолжить он, но девушка его перебила:

– Вот и сидел бы в своем Киото, – она подцепила на ложечку фисташковое мороженое, – это же Токио! Здесь город! Не то, что ваша деревня. А ты что вообще в Ниппон забыл?

– Работаю, – уклончиво ответил Кирилл.

– Понятно. А тут решил отдохнуть, – она изучающе посмотрела на него, – так вот запомни. Ты в такие места лучше не суйся. Обуют – оглянуться не успеешь. Наверняка к тебе какая-нибудь коза подсела, ей вино принесли…

– Японка, – кивнул Кирилл.

– Ой, не смеши мои кеды! – рассмеялась Мия, – японка! Филиппинка какая-нибудь или китаянка. Чтоб настоящая японка к годзину подошла? Да ладно!

– А кто такой годзин? – спросил Кирилл.

– Иностранец, турист, – она снова зацепила мороженое и продолжила, – это нигерийцы в Роппонги так шустрят. Они вообще наркотой приторговывают по мелочи, но шанс лошка иногороднего обуть не упустят. Телку под него заряжают, она его на бухло разводит. Если не разводится – счет за первый бокал двести баксов выставляют, а потом на холодок отводят и до трусов раздевают. 

– А полиция? – удивился Кирилл.

– Ой, да не смеши, – Мия подняла на него свои большие глаза, – ты такой наивный! Знаешь, что тут полиция говорит? «Не ищи приключений на свою голову, если не хочешь проблем».  Во всех путеводителях этот район буковкой «R» помечен, что значит «опасно без сопровождения». Это твои проблемы, что ты читать не умеешь, – она снова посмотрела на Кирилла, – ну, это знаешь, как в Москве в Выхино в час ночи приехать.

– А ты что, из Москвы? – не переставал удивляться Кирилл.

– Раньше жила, – ответила Мия и опустила глаза, – а ты тоже?

– Ну да…

– Что ж ты сюда приперся? – она взглянула на Кирилла.

– Проблемы были, – он отвел взгляд.

– От одних проблем бежал, чтобы другие найти, – грустно улыбнулась она, – знакомо…

– Да понимаешь, – Кирилл постарался уйти от темы, – в Киото скучно, – и, явно рисуясь, продолжил, – там одни старперы, а я молодой! Здесь урбан, мегаполис, движуха, жизнь! Ну и бабла можно срубить, а то вон на одном кофе разоришься, – он покрутил в руках маленькую чашечку.

– Токио, говоришь, хочешь узнать и йенов срубить? – она отодвинула мороженое, – а не пожалеешь потом?

Кирилл улыбнулся и кивнул:

– Да ладно! Когда я о чем жалел?

– Ну смотри. Позвони мне завтра часов в девять вечера, – она протянула ему визитку с телефонным номером.

– А не поздновато? – он ухмыльнулся, – меня, кстати, Кирилл зовут.

– Я уже догадалась. А жизнь в Токио после десяти только начинается, – сказала она и исчезла.

 

* * *

 

– Ты что, намекаешь, что я тебя тут как Хатико буду ждать до скончания века? – усмехнулся Кирилл, глядя на фигуру бронзового пса, – я думал, что японцы пунктуальные.

– Нет, дела просто были, телефон дома забыла, – она взяла Кирилла под руку и подтолкнула в подошедший вагон, – в Токио если хотят с кем-то встретиться, встречаются в Сибуя, возле Хатико. А если хотят потеряться – в Икэбукуро. Там шестнадцать входов и выходов. Кстати, мы сейчас туда и едем.

– Зачем? – не понял Кирилл.

– Ты же хотел денег заработать, – она посмотрела на него.

– В смысле? Я как бы хотел Токио узнать…, – Кирилл непонимающе посмотрел на Мию.

– И денег заработать. Всегда между фразами ставь точку. Здесь так не принято.

– Ну деньги так деньги, – согласился Кирилл, – куда мы едем?

– В один рыбный ресторанчик, – хитро подмигнула ему Мия.

Они доехали быстро, и смешались с толпой не обращающих на них внимание японцев.

– Странный какой-то район, – Кирилл еле поспевал за быстро идущей спутницей, – дома новые, а стены какие-то старые. И как будто все знакомо.

– Вообще здесь раньше тюрьма была, а потом уже небоскребы настроили, – она пошла вперед, не оглядываясь на Кирилла, – а знакомый потому, что он в каждой японской манге и в каждом аниме есть. Здесь постоянно что-то происходит, – она повернулась и показала ему белоснежные зубы, – и после десяти вечера сюда лучше не соваться.

Кирилл, задирая голову вверх, даже не сообразил, что между небоскребами прячутся маленькие дома, и поэтому не заметил, как они уперлись в маленький каменный домик, на котором красовалась вывеска с какой-то птицей и двумя красными иероглифами.

– Ты уверена, что это рыбный ресторан? – Кирилл еще раз посмотрел на вывеску, а потом на девушку.

– «Голодный баклан». Вообще-то еще давно японцы использовали бакланов, чтобы ловить рыбу для себя. Так что давай, шагай, – она открыла дверь и втолкнула его внутрь. За барной стойкой в центре зала сидел одноглазый японец, которому Мия почтительно поклонилась. Тот ответил небрежным кивком и посмотрел на Кирилла. Мия кивнула два раза, и японец кивком указал ей на один из трех столиков. Мия подтолкнула Кирилла к нему и уселась сама.

– Мы что, есть сюда пришли? – Кирилл непонимающе посмотрел на нее.

– Деньги зарабатывать.

– А может перекусим? – Кирилл потянулся к потрепанному меню, – слушай, а что такое…, – он по буквам прочитал и перевел слово, – «горный кит»?

– Кабан. Или свинья по-нашему. Раньше японцам запрещалось есть мясо, и поэтому все мясные блюда они называли так.

В это время возле столика возник невысокий официант. Кирилл уже собрался сделать заказ, но посмотрел на Мию и осекся. Мия протянула официанту стопку йен, которую тот обменял на какую-то бумажку с иероглифами. Мия почитала и благодарственно кивнула ему головой. Тот, не проронив ни слова, сгреб деньги и исчез. Мия повернулась к одноглазому японцу и поклонилась несколько раз. Тот снова ответил кивком. Мия потянула Кирилла за руку, и они вышли из бара.

– Слушай, а чё вот этот старик… Он без глаза… – Кирилл попытался задать вопрос, но Мия опередила его:

– Без глаза, языка и глухой. Правило трех обезьянок – ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу. Он якудза. Зовут его Йоши-сан. Он дал нам с тобой работу. Сейчас мы едем в Гинзу. Там нас будет ждать человек. Если все сложится – заработаем по тысяче баксов, – не оборачиваясь сказала она, – давай быстрее.

– Слушай, а деньги-то ты ему зачем отдала? – не понял Кирилл.

– А без денег тебе тут никто никакой работы не даст, – серьезно посмотрела на него Мия.

 

* * *

 

Ичи приложил указательный палец к губам, оттопырив отрубленный мизинец:

– Тсс…

Он отвернулся от Кирилла с Мией. В его руках звякнул набор отмычек. Он немного поковырялся в замке и дверь открылась. Они вошли. Он вытащил из сумки монтировку, протянул Кириллу и указал подбородком на огромный телевизор. Кирилл, словно прочитав его мысли, ударил по нему. Потом компьютер, музыкальный центр, кухонный комбайн, микроволновая печь… Японские чудеса техники, символизирующие благополучие, с треском ломались. Мия тем временем скидывала с полок книжки, ворошила постель и выбрасывала вещи из шкафа. Японец смотрел на них и фотографировал на камеру телефона погром, который они сотворили. Потом он положил свою руку с отрубленным пальцем Кириллу на плечо, что означало: «Хватит».

Три тени выскользнули из квартиры и очень скоро оказались на парковке. Там их поджидал темный микроавтобус и невысокий грустный седой японец с небольшим чемоданчиком. Они уселись в машину и куда-то очень долго ехали. Ичи курил и смотрел в окно. Седой японец молчал.

Уже поздней ночью они добрались до отеля с тусклой неоновой вывеской. Ичи протянул японцу конверт и ключи. Тот в ответ отдал ему толстую стопку купюр и, не проронив ни слова, исчез.

Ичи пересчитал их, улыбнулся и отдал половину Мие.

– Кто этот седой и что мы там делали? Что это за квартира? – Кирилл непонимающе смотрел на Мию.

– Это хозяин квартиры. Держи, – Мия протянула Кириллу половину денег и бутылку пива.

 

* * *

 

Они сидели в подъезде и пили пиво.

– Этот район называется Сань-Ян, – Мия посмотрела на Кирилла, – его нет ни на одной карте Токио. Это трущобы. Здесь нет домов. Только гостиницы. Дешевые. Одноместные номера и всего один туалет. Знаешь, у японцев есть такой термин «испаряющиеся люди». Это те, кого просто нагнула судьба – лишился работы, ушла жена, потерял деньги, поссорился с кем-то из родных и близких. Это те, у кого не хватает сил уйти в лес Аокигахара. Его еще лесом самоубийц называют. Или подняться на скалы Тоджинбо и расстаться с жизнью. Если они не могут этого сделать, они уходят сюда и испаряются.

– Это как так? – Кирилл удивленно посмотрел на Мию, а она продолжила свой рассказ:

– Японцы любят говорить: «Выпирающий гвоздь нужно забить». Они боятся быть не такими, как все. Когда они понимают, что становятся родным и близким в тягость, они просто испаряются. Они считают, что если ты испарился, то ты обрел свободу. Говорят, около ста тысяч людей каждый год испаряется. И их никто не ищет, понимаешь? – она поставила пиво и закурила, – в Японии нет документов с идентификационными номерами. Нет паспортов и соцстраховки. Полиция не может проследить, где и как движутся люди, они не могут отследить их банковские карты. Те, кто хочет испариться, меняют документы и внешность. А Ичи, он из якудза. Он им помогает. Всего за пять тысяч долларов. У него есть компания «Ночной переезд», и этот седой – его клиент. Он поздно женился, а потом лишился работы. И еще месяц обманывал жену – каждый день надевал чистую белую рубашку, гладил галстук, брал с собой завтрак и весь рабочий день сидел в машине. А потом пришло время зарплаты. Он приехал к Ичи и решил испариться. Мы ему помогли.

– Это…как? – Кирилл от удивления открыл рот, – а как же жена?

Но Мия словно не услышала его:

– …мы помогли ему стать самим собой. И теперь в этой гостинице у него не будет прошлого, будет только настоящее. И, не сумев вовремя избавиться от ненужного самого себя, он будет каждый день медленно умирать. Так обычно бывает, если ты в Японии чувствуешь себя ненужным и одиноким. Нам, молодым, проще, – она поднялась, – когда мы чувствуем это, мы становимся «отаку». Надеваем на лицо маску любимого анимешного героя и живем с этим, – она повернула к нему свое раскрашенное личико и грустно улыбнулась, – ладно, пошли, Кирюха-сан, такси ловить, а то из Сань-Яна просто так не выбраться. Это билет в один конец.

– Так получается, он сам заказал, чтобы мы разнесли его квартиру, а потом вывезли его? – Кирилл посмотрел на Мию.

– Он сымитировал ограбление, и как будто его похитили. Жена пойдет в полицию. Пройдет несколько месяцев и его уже никто не будет искать. Ведь Ичи уже сделал ему новые документы.

– Да как так-то? – Кирилл развел руками, – он что, не мог поговорить с женой, все объяснить, а потом найти новую работу?

– Знаешь, Кирюха, японцы вообще все делают сами, и, завися от мнения других, ни о чем их не спрашивают. Они вообще мало говорят. И проблемы они свои решать не привыкли. Им проще от них убежать. Вот такая она, Страна Восходящего Солнца. Всё, пошли, – она потянула его за руку.

 

* * *

 

Мия взмахнула рукой и остановила странного вида такси. Машина была красного цвета, а вместо шашечек на крыше красовался листок клевера, как на ирландском пабе. Кирилл бухнулся на заднее сиденье и стал смотреть на предрассветное токийское небо. Сначала оно было фиолетовым, таким же, как новая куртка Кирилла. Гасли неоновые огни, и небо становилось серым. Утреннее Токио окутывало облако смога, и опустевшие за ночь улицы снова наполнялись потоком сонных людей, которые брели каждый по своей траектории, погрузившись в свои мысли и телефоны.

Такси остановилось около кирпичного трехэтажного дома.

– Давай, вылезай, – одной рукой Мия подтолкнула Кирилла, а другой отдала таксисту деньги.

– Где мы? – Кирилл рукой смахнул сон с лица.

– В гости ко мне идем, – деловито ответила Мия, только в магазинчик сейчас заглянем.

Она постучала в железную дверь снизу, в ней открылось окошко, в нем появилось суровое раскосое лицо, которое при виде Мии улыбнулось. Она просунула в окошко стодолларовую купюру, которую японец тут же обменял на четыре кассеты «Будвайзера», несколько пачек чипсов и красную пачку сигарет «Мальборо». Мия отдала коробки Кириллу и зашагала на второй этаж. Он сонно поплелся за ней. Открыв одну из железных дверей, Мия пропустила своего гостя вперед со словами:

– Вэлком! А вот и моя пещера.

– Ни фига себе! – проснулся Кирилл, оглядывая огромную комнату: гигантский холодильник, гигантский диван, музыкальный центр с гигантскими колонками, гигантская панель на стене, и под стать всему остальному компьютерный моноблок на весь стол. На стенах висели какие-то плакаты из японских аниме и фильмов. Дополнял картину огромный шкаф. Кирилл начал снимать кроссовки, но Мия жестом остановила его:

– Расслабься, это там у них Япония, а здесь у нас все по-простецки.

Мия взяла у Кирилла бутылку с пивом, плюхнулась на диван, открыла ее и сделала глоток.

– Будем твое первое дело отмечать.

– И сколько ж ты за это платишь? – Кирилл продолжал изумленно оглядывать квартиру.

– Долларов двести-триста, – небрежно бросила Мия.

– А как так? – поморщился Кирилл, вспомнив, сколько заплатил за свое однокомнатное убожество в двадцать квадратных метров.

– Все просто, – Мия вытащила из пачки сигарету и закурила, – все элементарно, Кирюха-сан. Есть в Японии нехорошие квартиры. Ну где кто-то счеты с жизнью свел посредством суицида. Здесь семья жила из трех человек. Муж в карты проигрался, а жена к другому уходить собралась. Ну вот однажды встал он ночью, Будде помолился, взял револьвер, и сначала жену с дочкой, а потом себе голову разнес, – она посмотрела на открывшего рот Кирилла, – вон там до сих пор его мозги на стенке где-то остались.

– А это… а ты… – еле вымолвил Кирилл.

– Не, не боюсь, – засмеялась Мия, – к баки годзинам Самара из «Звонков» и синие мальчики в три часа ночи не приходят, – а потом добавила почти шепотом, – но я на всякий случай домой только к утру прихожу, – и снова громко рассмеялась.

– А кто это… баки и…?

– Баки, – пояснила Мия, – это дурачок. Годзин – иностранец. Ты, короче, который наверняка за квартиру не меньше двух штук зеленых выкатил, – она снова отхлебнула пиво.

Кирилл вздохнул и тоже открыл бутылку:

– Но я-то не знал.

– Теперь знаешь, – засмеялась Мия, – японцы-то сами тоже таких квартир не боятся, скорее брезгуют. И фильмы они свои тоже для баки годзинов снимают. Они ни Бога, ни черта не боятся, и срать им на всех, кроме себя любимых.

– А то, что мы так деньги зарабатывали, – Кирилл серьезно посмотрел на Мию, – это здесь нормально считается?

– Нормально, – ответила она, – здесь гасторбайтеров нет как таковых. Работодателям слишком дорого за них налоги платить. Проще японца нанять. Но японцы, они всю работу делать не будут. Вот, например, твои дружки нигерийцы, помнишь? – Кирилл кивнул и снова поморщился, а Мия продолжила, – так вот, если японца с наркотой возьмут – ему срок впаяют, а их просто из страны вышлют и все. Вообще, Япония считается самой спокойной страной в мире. Здесь не убивают на улицах, не стреляют, не грабят, ни насилуют, а некоторые грязные делишки обделывать как-то надо. Для этого якудза есть.

– Так это же мафия, бандосы, – перебил ее Кирилл.

– Ну это в кино они бандосы, а так…, – Мия снова отхлебнула пиво, – а так они себя называют «люди, которые решают проблемы». Вот решил человек исчезнуть – Ичи ему помог. А мы помогли Ичи. Потому что, если бы он сам все в квартире разгромил, ему бы грабеж пришили, и посадили бы. А нас тридцать дней в участке подержали бы и депортировали. Здесь вообще к иностранцам лояльно относятся, – она посмотрела на Кирилла, – ты куда все время смотришь?

– Мозги японские изучаю, – ответил он, кивнув на стенку.

– Забей, – она открыла пачку с чипсами, – у меня знакомый как-то квартиру снял, а там прах дедушки в урне, типа это его последняя воля была – навсегда остаться в этой квартире. Так вот знакомый мой тоже поначалу подсыкал, а потом с этим дедушкой бухать стал, – Мия весело расхохоталась, – себе нальет, ему стакан поставит и за жизнь с ним разговаривает.

– А работа здесь только такая? – Кирилл сделал большой глоток.

– Для нас – да, – Мия хрустнула чипсами, – я же уже тебе сказала – иностранцев нанимать дорого. Только серьезные компании могут себе позволить. А потом, это же черный нал!

– А легально если? – Кирилл посмотрел на Мию.

Она критично оглядела его с ног до головы:

– Ну, в принципе, можешь стать борцом сумо. Правда, жир тебе нагуливать долго придется. Но зато если победишь на соревнованиях – тачку тебе подарят с бензином на год, четыреста кило говядины и грибов шитаки. А! Еще! Восемьсот бутылок «Колы»!

– Спасибо, лучше не надо, – Кирилл вспомнил колу со вкусом помидоров, – а эти якудза, ты их откуда вообще знаешь? – поинтересовался Кирилл.

– Так вышло, – ответила Мия и взяла еще чипсов, – если не хочешь иметь свои проблемы – решай чужие. А потом, криминала в этом почти никакого нет. Вот смотри, – она взглянула на Кирилла, – вот должен, допустим, человек денег. У нас бы как – приехали бы, семьей запугали, ногу бы прострелили, машину сожгли.

– А здесь не так? – Кирилл нервно поежился.

– Да упаси Будда, – Мия закатила глаза, – здесь просто должнику создают некомфортные условия. То у него канализацию прорвет, то машину голуби обкакают, то продукты испорченные в магазине продадут, то штраф ошибочно пришлют, то почтальон по ошибке письмо принесет, что бабушка умерла, то интернет отключат. А они же мнительные, и долг для них – это святое. И понимают они – не отдают долг – карма у них портится. Тогда и возвращают. Сами. И еще «спасибо» говорят. Ведь для них комфорт – это главное. Ладно, заболтались мы, – она посмотрела на часы, – поспать надо. Завтра у нас еще работа будет. Ичи ты понравился. Вопросов лишних не задаешь, говорит.

– А правда, что японкам с тринадцати лет можно? – Кирилл отхлебнул пиво, – ну это… того… по взаимному согласию, – он хитро посмотрел на Мию.

– Правда, – ответила Мия, – только я не японка. Поэтому, – она показала пальцем на шкаф, – там белье. Спать будешь на диване. И если хочешь нормально помыться – ванна там. Настоящая. Не твоя кастрюля. И еще, – она посмотрела на Кирилла, – носки на унитазе не сушить! А то знаю я ваши привычки.

Мия подошла к стенке, и, как волшебница из аниме, раздвинула ее и исчезла в другой комнате со словами:

– Спокойного утра, Кирюха-сан!

 

* * *

 

– Ну кого на этот раз испарять будем? – Кирилл посмотрел на Мию.

– Никого, – ответила она, – сегодня едем в Кабуки-тё. Это что-то…

– А! На Шлюхен-штрассе, – усмехнулся Кирилл, – во всех путеводителях написано!

– Ну ты, наверное, первым делом об этом прочитал, – усмехнулась она.

– Да ладно, – засмущался Кирилл, – в путеводителе написано, что туда лучше не соваться.

– Однозначно, – сказала она, закрывая дверь.

– Слушай, а может я у тебя поживу? – посмотрел на Мию Кирилл, – ванна-то у тебя вон какая хорошая!

– Не привыкай к хорошему, как говорят японцы, Кирюха-сан. Ванна – это не средство гигиены, а роскошь. Они там медитируют.

– Ага, – ответил Кирилл, – а моются они в кастрюлях.

– Все с кастрюль начинали, – усмехнулась Мия, – или у тебя в Рашке воду летом не отключали?

– Вообще-то, как бы, я…, – попытался объяснить Кирилл.

– Понятно, – перебила его Мия, – мальчик у нас мажор.

Они спустились в гараж, и Мия звякнула брелком сигналки огромного джипа.

– Ни фига себе! – присвистнул Кирилл, – а говорят здесь такие тачки держать дорого.

– Дорого, если денег нет, – она уселась за руль с правой стороны, – аккуратнее, костюмы там не помни.

– А чё за костюмы?

– Тебе лапсердак с карманАми, а мне кимоно гейши. Ичи тебя проверить решил, прежде чем на работу взять.

– А он что, еще не проверил? – Кирилл отодвинул пластиковые пакеты.

– Якудза сначала смотрят, а потом еще и проверяют, Мия завела машину.

– Сложно как у них все тут, – задумчиво ответил Кирилл.

– Сложно раньше было, – она повернулась к Кириллу, – вот представь. Раньше сделали самураю меч, и он, прежде чем защищать своего хозяина, должен был его опробовать.

– Как? В смысле «опробовать»? – не понял Кирилл.

– В прямом. А прикинь, войн нет. И тогда самураю разрешалось выйти на улицу и любую башку на пробу снести. Так он показывал верность и хозяину, и мечу, – Мия тронулась, – а сейчас о деле. Мы едем в так называемый район «Красных фонарей». Иностранцев туда не очень пускают, так как официально проституции в Японии нет как таковой. Но всех туда как магнитом тянет, каждый гейшу хочет попробовать. К Ичи один уважаемый японец обратился. У него строительная фирма. Есть один америкоз, банкир. Нашему японскому другу надо, чтобы он вложился в строительство сети отелей. А тот не очень сговорчивый. Неделю уже его наш японец развлекает. Катал где только можно. А тот только обещает подумать. А нашего друга сроки поджимают. Вот он к Ичи и обратился с просьбой ускорить этот процесс. Ичи такую штуку и придумал. Ты же на американском инглише чисто говоришь? – Мия посмотрела на Кирилла.

 

* * *

 

– О, как я рад, мистер Симонс! – на «чисто американском инглише» щебетал Кирилл, обнимая американца, – это ж надо, здесь, на другом конце света, встретить своего земляка, да еще какого! Вы же у меня в Техасском Университете банковское дело вели! Ваши лекции – это было что-то!

Банкир улыбнулся:

– Да… Техас… Но вообще-то я сейчас в Вашингтоне. А Вы чем сейчас занимаетесь?

– Свободные инвестиции, – Кирилл протянул визитку, – работаю на одну консалтинговую компанию. Три года уже. И скажу одно – с этими япошками ухо надо держать в остро.

– Да, – кивнул головой американец, – меня уже неделю один японский друг обрабатывает, предлагает вложить деньги в стопроцентную аферу. Но с нами, американцами, – он похлопал Кирилла по плечу, – такие номера не проходят.

– Ну, я думаю, надо как-то отметить нашу встречу, – Кирилл тоже похлопал Симонса по плечу, – настоящим американским виски.

– Ну, как бы этот район… такая слава, – попытался возразить американец, но Кирилл поспешил его успокоить:

– Надо просто знать места, куда ходить, а куда нет. Вот это, например, обычный караоке-бар. Так что, я думаю…

– А это кто? – американец заметил Мию.

– Это мой персональный гид, – ответил Кирилл, – здесь, в Японии, так принято. А потом, это же круто, когда тебя сопровождает такая красивая японка! – Кирилл белозубо улыбнулся.

– Ну вообще-то я женат, у меня дети, – продолжал сомневаться Симонс, но Кирилл не дал ему договорить:

– У меня тоже жена. Поэтому ничего, кроме нашего техасского виски, – он обнял американца за спину и подтолкнул вперед.

 

* * *

 

– Так, быстро усаживай его, – Мия посмотрела на Кирилла и кивнула головой в сторону спящего банкира.

– А он не «того»? – испуганно посмотрел Кирилл.

– Да не. Это типа нашего клофелина, часа через три очухается. И вы тоже давайте, – Мия жестом подозвала полуголых девочек, которые тут же начали расстегивать на банкире рубашку и стаскивать с него штаны, – а этим… – она достала у банкира из бумажника платиновую «Визу», – этим у нас займется Мики.

Она быстро о чем-то поговорила по-японски с невысоким пареньком.

– Что ты ему сказала? – поинтересовался Кирилл.

– Сказала, чтобы он прокатал банковскую карту банкира задним числом, ну типа он на бухло потратился, на товары из секс-шопа, ну понимаешь, – стала объяснять Мия, – а себе он за это резиновую Бритни Спирс закажет. Главное, чтобы не за пять штук баксов, как в прошлый раз, – пробурчала себе под нос Мия, и, посмотрев на парня, сказала на чисто русском, – извращенец!

В VIP-комнате в этот момент появился Ичи, осмотрелся по сторонам, достал свой неизменный телефон и начал фотографировать.

 

* * *

 

– Ну, Симонс, дружище, ты и дал! – Кирилл стоял в гостиничном номере напротив банкира, который тряс головой и ничего не понимал.

– Ничего не помню, перебрал, – прохрипел банкир и начал искать несуществующий стакан воды.

Кирилл протянул ему бутылку минералки:

– Тогда я тебе напомню, – и в его руках появилась стопка фотографий, которые он небрежно швырнул к ногам американца.

Тот наклонился, взял одну, и узкие с похмелья глаза Симонса стали квадратными – на фотографии он был как знаменитый техасский яблочный пирог, облепленный девочками-школьницами, одна из которых оседлала его, как скакового техасского жеребца.

– Что это за подстава? – он негодующе посмотрел на Кирилла и прячущуюся за ним Мию, – у меня жена, семья…

– Ага. Точно, – Кирилл достал из кармана сложенный листок, – поэтому распечатки Вашего счета красноречивее всего рассказывают, как вы заботитесь о семье, – Кирилл заглянул в бумажку, – видимо это жене вы купили три разноцветных фаллоимитатора – черный, красный, желтый, размера три икса эль. Ваша жена ведь немка? «Я-я-натюрлих! Дас ист фантастиш!»? Резиновую куклу, похожую на одну известную певицу, Вы, видимо, купили своему любимому сыну. За пять тысяч долларов! Ну а тринадцатилетней дочери набор анальных шариков из нефрита. Вообще, глядя на эти фото, сразу понятно, что детей Вы любите. И, главное, видно, как! А ведь девочке, сидящей на Вас, только исполнилось двенадцать!

Американец вскочил, но Мия шагнула вперед и ногой толкнула его обратно на кровать:

– Переводи, Кирилл. Итак, мистер Симонс, если Вы не хотите, чтобы эти фотографии и счета оказались в Америке, мы готовы Вам помочь. Но для этого вы должны помочь одному нашему японскому другу.

– Проклятый Ямамура, – прохрипел американец, – маза фак! Скажите, пусть завтра приходит, – он посмотрел на Кирилла.

– А зачем ждать? – Кирилл распахнул дверь, в которую зашел японец с дипломатом в руках и вежливо поклонился.

Мия и Кирилл вышли из номера. Прислонившись к стенке и что-то насвистывая, их уже поджидал Ичи. Он что-то спросил у Мии, она ответила. Ичи улыбнулся, залез во внутренний карман и достал два конверта. Один он протянул Мие, другой Кириллу.

 

* * *

 

– Ну всё, – Мия остановила машину у дома Кирилла, – считай, что ты в деле. Проверку прошел.

– А тебе этого американца не жалко? – Кирилл посмотрел на нее, – они ж его сейчас на пару лямов нахлобучат!

– На двадцать, – невозмутимо ответила Мия, – просто есть правила, Кирюша-сан, если ты хочешь иметь дела в этой стране – изучи ее. Вот тебе бесплатный урок: если ты зашел в японский бар, сначала ты теряешь трезвость, потом деньги, а, потеряв деньги, ты теряешь голову. Любой японец на его месте покончил бы с собой, а ему ничего. Новые заработает. Знаешь, японцы очень любят все американское – кино, одежду, еду, машины, музыку, деньги, но не любят самих американцев.

– За Хиросиму что ли жлобят? – усмехнулся Кирилл.

– Я уже тебе говорила, – посмотрела на него Мия, – баки годзин. Чужак-дурак. Японцы не любят янки за то, что они пытаются заглянуть в свое будущее. Они просто ненавидят их «made yourself». Знаешь, как говорят? Если бы на «Титанике» плыли японцы, то тех, кто пожелал бы спастись, назвали бы трусами.

– Это как? – удивился Кирилл.

– А это мы с тобой никогда не поймем. Так что остается просто принять и жить с этим. Нам так делать не обязательно.

– А кто этот Мики? – поинтересовался Кирилл.

– Кибер-бомж, – улыбнулась она, – дома своего нет – живет в интернет-кафе и интернет-салонах. Кстати, так дешевле получается. На Ичи работает.

– Еще скажи за бесплатно? – рассмеялся Кирилл.

– Да нет, почему? – Мия положила руку на руль, – у него один ноут столько, сколько моя машина и квартира вместе стоит. И живет он в интернет-кафе, в которых он хозяин, – в ответ расхохоталась Мия, глядя на раскрывшего от удивления рот Кирилла, – просто японцы не любят тратить деньги на то, что им не нужно. Так что иди, Кирюха, домой с чистой совестью. И в кастрюле своей слишком не засиживайся. Здесь плата за воду очень дорогая.

Мия чмокнула его в щеку и, перегнувшись через него, открыла дверь:

– Саёнара!

 

* * *

 

– Привет, – Мия, не дожидаясь приглашения, зашла в комнату Кирилла, отодвинув его, держащего в руках коробку с быстрорастворимой лапшой, – да… – она огляделась по сторонам, – апартаменты у тебя прямо, надо сказать… японские. Давай, собирайся, Ичи хочет поговорить.

– Так ты ж сказала завтра, – непонимающе, посмотрел на Мию Кирилл.

– В Японии все, что было – это вчера. Все остальное – уже завтра. Давай, пять минут. Я тебя в машине жду.

В этот момент у нее в кармане зазвонил телефон. Она взяла его и произнесла в трубку:

– Моси-моси.

 

* * *

 

Одетый Кирилл спустился, сел в машину и сразу задал вопрос:

– И кто этот Моси-моси, который тебе звонил?

– Вообще-то это подружка одна была, Ника, – Мия как-то странно посмотрела на него, – а «моси-моси» – это что-то вроде нашего «Алло» или «Слушаю»… Так что если ты мне так ответишь, я не обижусь, – она крепко вцепилась в руль.

– Куда мы сейчас едем? – спросил Кирилл.

– В Сань-Ян. Мы туда японца отвозили, помнишь? –  Кирилл кивнул, – у Ичи там гостиница для усопших, – объяснила Мия.

– Не понял, – переспросил Кирилл, – морг что ли?

– Нет, – Мия остановилась на красный сигнал светофора, – обычная гостишка. Просто у якудза есть такой способ деньжат срубить. Вот смотри. Есть у тебя престарелый родственник…

– У меня нет, – ответил Кирилл.

– Да я не про тебя, – на светофоре зажегся зеленый, и Мия рванула с места, – скажем, у японца какого-нибудь. Пенсия здесь от государства небольшая, долларов триста. Но платят регулярно. И вот представь, этот родственник неожиданно дал дуба. Ну родственники от государства, конечно, разовую выплату на похороны получат, но это всего долларов пятьсот. А можно ведь и каждый месяц по триста получать. А если усопший через какую-то частную контору пенсию получал, то и побольше. Вот тогда-то умная японская семья, не сильно убитая горем, не желая терять деньги, звонит Ичи, а не в соответствующие органы, чтобы заявить о смерти горячо любимого родственничка. Ичи приезжает ночью, забирает тело, отвозит его в крематорий к одному знакомому медику, и оно исчезает. А документы остаются. И по этим документам Ичи оформляет его на ПМЖ в своем «отеле». Можно, конечно, и у себя было бы оставить, но соседи, друзья… Вопросов много. А так ответ один – переехал, не хочет быть родственникам в тягость. А в Японии как? Неважно, есть человек или нет, главное, чтобы была бумажка, – Мия резко повернула налево и выскочила на автостраду, – а вот по бумажке человек все выплаты и получает. Вернее, не он, а его семья и Ичи. Пополам. А японцы, они же долгожители. Так что представь, лет двадцать-тридцать они смело могут эти выплаты себе в карман класть.

– А как же если проверят? – спросил Кирилл.

– Кажется, нам сюда, – Мия повернула руль и продолжила, – японцы очень уважают чужую частную жизнь. А полиция тем более. А если еще им пару сотен сунуть, так они вообще никуда не полезут. Так. Всё. Приехали.

Они вышли из машины и зашли в скучное темно-серое здание, внутреннюю обстановку которого скрашивало огромное количество растений в глиняных горшках.

Кирилл испуганно посмотрел на Мию: «Неужели?!»

– Ну да, – она вслух ответила на его молчаливый вопрос и невозмутимо продолжила, – прах – лучшее органическое удобрение. Кстати, здесь каждому растению Ичи дал свое имя. А вот, кстати, и он сам.

В коридоре стоял Ичи с сигаретой в зубах и улыбался. Он открыл дверь в одну из комнат, жестом позвал их за собой и указал на два кресла. Потом что-то сказал Мие, и она начала переводить Кириллу:

– Токио готовится к олимпиаде две тысячи восемнадцатого года. Правительство и Олимпийский комитет выделяют восемьдесят миллиардов долларов. Наши друзья строители заинтересованы в подрядах. Ведь придется очень много строить. Они получат пять процентов от заказа Олимпийского комитета. Но есть одно «но». Вернее, два. Старые дома. Их нельзя просто так снести. Нужно собирать слишком много бумаг.

Ичи покачал головой, посмотрел на Мию, а она продолжила переводить.

– А потом второе «но». Это дома наших друзей. Если они сами их снесут – то потерпят убытки. Поэтому они хотят убить, как говорят русские, двух зайцев. Снести дома, освободив место, и получить страховку и деньги на строительство, – Мия посмотрела на Кирилл, – Ичи говорит, что согласился им помочь. За каждый дом они очень хорошо платят. И третьей частью он готов с нами поделиться. Но сделать все надо так, как будто это несчастный случай.

Ичи посмотрел в глаза Кириллу. Кирилл посмотрел на Мию и согласно кивнул.

 

* * *

 

– Нормально. Может здесь все облить бензином и просто поджечь? – Мия посмотрела на Кирилла.

– Нет, – скривился Кирилл, – он же сказал – несчастный случай. Смотри, – он оглядел стену в пустом ночном коридоре, – дома здесь старые, проводка, естественно, вся гнилая. Как я понимаю, на третьем этаже какая-то фирма, где много компьютеров, – Мия кивнула, – что здесь на втором? – спросил Кирилл.

– Да тоже, вроде, фирмы, – Мия посмотрела на вывески, – доставка еды, такси, студия звукозаписи.

– Ну понятно, значит люди живут только на первом этаже, – Кирилл еще раз посмотрел на проводку, – давай на чердак поднимемся. Есть идея.

Они поднялись по лестнице и оказались на чердаке.

– Ну вот он, – Кирилл осветил фонариком огромный белый бак, – нагревательный котел. И подключен он…, – Кирилл посветил фонариком по стенке, и луч уперся в какой-то железный ящичек, – к коммуникационному щитку, – Кирилл открыл его, – причем самопальному. А ты говоришь, Япония от России сильно отличается, – он улыбнулся и подмигнул Мие, – так вот, если мы здесь переключим фазу, или, как говорится, оборвем ноль, то их инспекторы будут разбираться и могут догадаться. А это палево, – он еще раз осмотрел провода и переключатели в щитке, – значит мы можем сымитировать скачок напряжения, – Кирилл перевел луч на бак, – щиток у нас паленый, а котел модный и очень мощный, соответственно, – Кирилл взялся рукой за тумблер мощности котла и продолжил размышлять вслух, не обращая внимания на удивленную Мию, – если мы выставим мощность котла на полную, то на всю электросеть дома пойдет большая нагрузка. А так как компьютеры, наверняка, на ночь никто из сети не отключает, произойдет некое подобие короткого замыкания. Проводка вспыхнет в нескольких местах, а в частности и в той фирме. А там, конечно же, много бумажек. И вспыхнет пожар, причиной которого и станет неисправный котел, – Кирилл наконец посмотрел на застывшую в недоумении Мию и повернул регулятор на максимум до упора, – всё. Пошли.

– А как же люди? – только и смогла вымолвить она.

– Ну, я думаю, с первого этажа просто выбраться. Почувствуют. Это же первый этаж. А потом японцы не такие, как мы. Всё исполнят по инструкции, четко и без паники, – он потянул ее за руку.

Они вышли и сели в машину.

– Поехали, что смотришь? – Кирилл одернул Мию, которая словно зачарованная смотрела на появляющиеся блики в окнах третьего этажа.

 

* * *

 

– Вообще-то с огнем играть опасно, – Кирилл посмотрел на непривычно притихшую Мию, забравшуюся с ногами на диван напротив него, – но деньги хорошие.

– Хорошие, – заговорила она, – но опасные, – Мия заглянула в его глаза, – а что, если бы что-то с людьми случилось? Тогда бы сразу смертная казнь.

– Ну вроде бы ничего не случилось, – ответил ей Кирилл, – но, как я понимаю, отказаться мы тоже не могли. Ичи…

– Могли, – перебила его Мия, – если бы предложили что-то лучшее, что было бы выгоднее Ичи.

– А если бы было что-то лучше, зачем тогда вообще на Ичи работать? – усмехнулся Кирилл.

– Тут так не принято. Якудза здесь главные, – попыталась объяснить Мия.

– Слушай, что-то этот Ичи на якудза-то не очень похож. Они вон в кино какие – все суровые, в черных одеждах, на черных тачках, все в татуировках, с катаной за спиной, и половина пальцев отрезана, – возразил Кирилл.

– Знаешь, как Ичи говорит? – ответила Мия, – каждый отрезанный палец – вина перед боссом. Так вот у него всего один косяк был. Палец-то один всего отрезан, – ответила Мия, – а вообще якудза – это немного другое. Якудза здесь вообще легально действуют. У них вон даже вывески на дверях висят, типа мы – якудза и мы вам поможем. Так что ты в чем-то прав, Ичи не совсем якудза. Он борёкудан. Решающий нерешаемое. А якудза вообще от карточных игроков пошел. Есть такая игра, типа покера. Ойте-кабу. Игроков, которые в нее играют, называют «бакуто». Так вот, самая неудачная комбинация у них – это двадцать очков. Я – восемь, КУ – девять и ДЗА – три. Называется эта комбинация «беспонтовая», если по-русски.

– Лишенцы, короче, по-нашему, – усмехнулся Кирилл, – ну так чё, если они такие отморозки, они сами эти проблемы не решают?

– Смертная казнь, – тихо сказала Мия, – она в Японии многих пугает. Поэтому якудза и не пытаются все своими руками делать. Хотя, чтобы тебя здесь казнили, тоже надо сильно постараться. Можно застрелить человека посреди улицы и получить три года исправительных работ и штраф. А если брата случайно по-пьяни зарезал – можно и вышку схлопотать.

– А как в Японии казнят? – Кирилл посмотрел на Мию.

– Вешают. Шесть лет в одиночной камере два на пять держат, а потом вешают, – тихо ответила она.

– Ни фига себе, – тяжело вздохнул Кирилл, а Мия продолжила:

– Разрешают держать всего три книги, играть в «Го» с самим собой. Три раза на полчаса в день гулять водят. Чтобы не скучно было, разрешают коробки клеить и за это деньги платят. А чтоб человек не расслаблялся – свет никогда не выключают. А потом за полчаса сообщают о казни. Там посреди камеры красный квадрат. Ставят на него, веревку на шею накидывают, – она сглотнула, – а там в соседней комнате трое человек ключики поворачивают. Квадратик раздвигается, человек падает, и шея сломана. А те трое не знают, кто из них тот самый ключик повернул. И чтобы совесть не мучила, дают им за это по триста баксов.

– Да, – передернулся Кирилл, – надо нам мозгу погонять и что-то более безопасное придумать. А ты-то вообще откуда это все знаешь? – Кирилл внимательно посмотрел на Мию.

– Отец рассказывал, – она опустила глаза.

– Он что, тот ключик поворачивал?

– Нет, – она запнулась, – он отца своего… убил. За то, что он… – Мия замолчала на полуслове.

Кирилл посмотрел на нее и обнял. Она подняла на него свои большие глаза и что-то хотела сказать, но он не позволил ей этого сделать. Их губы встретились, и уже в следующую минуту, не разрывая поцелуя, Мия тянула Кирилла в сторону спальни, пытаясь по пути снять с него майку, потому что с ее рубашкой он уже справился, оставив валяться на полу где-то рядом с диваном…

 

* * *

 

Они лежали на ее огромной кровати, глядя в потолок, и курили. Мия поудобнее устроилась на плече Кирилла и начала свой рассказ:

– Мой отец служил в полиции. А дед занимался какими-то нехорошими делами. Это я уже потом узнала, что он с якудза общался. Отец с матерью в Йокогаме познакомились. Он там на стажировке был, а она на торговом судне поваром ходила. Там и встретились. И я получилась. Отцу дед жениться категорически запретил. Он и так с трудом перенес, что отец в полицию пошел. Мы в начале в Москве или. Отец деньгами помогал. А потом нас в Японию забрал, в Токио. Квартиру снял, меня в школу устроил. «Лав» у них сумасшедшая с матерью была. Мать у меня знаешь какая красивая была…

– Догадываюсь, глядя на тебя, – Кирилл улыбнулся и прижал Мию к себе.

– …а вот с дедом у них никак не выходило, – продолжила она, – ну а потом я уже узнала, что мать и деду нравилась. Ну и однажды, пока там отец за бандитами гонялся, дед к матери моей и пристроился. А той, видимо, понравилось. А отец и рад – вроде как жену его приняли. А потом, когда мне лет тринадцать исполнилось, дедуля и на меня, как на маму поглядывать начал. Подарки дарил, одежду, телефоны. Улыбался хитро. А отец даже не догадывался. Ему некогда было. А потом узнал всё. У меня спросил – я ему и ответила. А после мать пропала. Это я уже потом узнала, что он ее застрелил и закопал где-то. А после пошел с отцом разговаривать. Ну дедуля ему конечно: «Кого ты слушаешь? Я твой отец, а это русская шлюха и шлюхина дочка! Кому ты веришь? Я тебе говорил, надо было на японке жениться!»… В общем, отдал меня папа в интернат. Там я до пятнадцати лет была. И стала «отаку». Ты даже не представляешь, что значит, в один день всю семью потерять.

– Представляю, – Кирилл затянулся сигаретой.

– Ну тогда ты меня поймешь. И тогда мне захотелось убежать от себя подальше. А некуда. Я даже вены вскрыть пыталась. А отец тем временем снова женился. Вначале навещал втихаря от деда, а потом забыл. Он уже тогда себе карьеру делал и наверх поднимался, к Солнцу поближе, – грустно усмехнулась Мия, – а потом дедуля к его новой жене пристал. Та отказала. Дед ее душить начал. За этим занятием мой папаша их и застал. И из служебного пистолета дедушку «того». Суд был. Естественно, светила ему смертная казнь. Но в силу того, что он был полицейский, расследовали все более тщательно, учитывали все смягчающие обстоятельства, согласно их законодательству, степень злобы отца, повод, которым он руководствовался, способ убийства, число жертв, а также чувства близких, потерявших родственника и степень раскаяния. Так через три года его и выпустили. Вот тут папа о дочке вспомнил. И решил проблему по-японски – в лобик чмокнул и денег предложил. Квартиру снял. На все праздники поздравляет. Даже видимся иногда, – Мия перегнулась через Кирилла и вытащила и пачки еще одну сигарету, – только вот что папа дочку в чужой стране одну бросил – он не подумал. И когда нужен был – рядом не оказался. Зато дядя Ичи оказался. Мы, когда в интернате были, мы хотели быть обычными детьми. Здесь детей, конечно, тоже усыновляют. Но чаще мальчиков, и уже взрослых. И выбирают, как породистых собак – зубы смотрят, генетику изучают. Их усыновляют богатые бездетные пары только лишь с одной целью – бизнес семейный кому-то передать. А я кто? Девочка. Да еще и годзинка. Кому я нужна? Хотя нет… Можно, конечно, было. Здесь же это с тринадцати лет разрешают, а старые извращуги в очередь выстраиваются… Вот мы целыми днями и катались по Токио с такими же неприкаянными и в магазинах воровали – одежду, еду, диски, браслетики там разные… ерунду, короче, всякую. А потом дядя Ичи меня за руку и поймал. Посмотрел на меня, и ничего не сделал, да еще и денег дал. И самое главное, ничего взамен не попросил. И просто сказал – понадобятся деньги – приходи в рыбный ресторанчик. Там получишь работу. Я тогда испугалась и сразу плохое подумала – хрен этих японцев знает. А потом поняла – у них есть то, чего нет у моего богатого папы – совесть и честь. А ездит папа ко мне потому, что ему себя жалко, а не меня. Но это его проблемы. Так что давай, Кирюха-сан, – она засмеялась и столкнула Кирилла с кровати, – одевайся и выметайся. У меня еще дела есть. И больше никогда ни о чем меня не спрашивай.

 

* * *

 

Кирилл жарил яичницу, когда в дверь постучали. Со сковородкой в руках он подошел к двери и открыл ее. Словно не заметив его, в квартиру шагнул крепкий короткостриженый японец с перебитым носом. Сняв ботинки, он прошел в комнату и, встав посередине, что-то быстро заговорил. Из всего сказанного Кирилл понял только два слова – Ичи и Мия. Но японец указал на одежду Кирилла, валяющуюся на подоконнике, обулся и показал три пальца, после чего вышел. Кирилл с сожалением посмотрел на готовую яичницу и понял, что у него есть ровно три минуты, чтобы одеться и выйти.

Когда он спустился вниз, его уже ждал черный микроавтобус «Тойота». Боковая дверь отъехала, и он увидел Мию.

– Давай, залезай. Работа есть. Кстати, познакомься. Это Тоширо, – она кивнула подбородком на гостя Кирилла, а это, – она указала на водителя, – Джиро.

– И куда мы сейчас? – Кирилл уселся на продавленное кожаное сиденье.

– Едем в Сэтагая, очень крутой район. Надо помочь другу Ичи.

Услышав «Ичи», Тоширо одобрительно закивал. Час молча отстояв в пробках, они подъехали к двухэтажному каменному дому с высоким деревянным забором и крепкими воротами. Загнав внутрь микроавтобус, они подошли к дому и постучали в дверь. Их встретил маленький взъерошенный старичок в черном кимоно и что-то быстро заговорил, эмоционально жестикулируя дрожащими руками.

– Это господин Кацуро, – перевела Кириллу Мия, – и у него проблемы с женой Акими. Она изменила ему с молодым самураем. Когда он вернулся с прогулки домой, его постель еще не остыла от любовных утех. Самурай куда-то исчез, не оставив и следа, а Акими во всем созналась и теперь хочет расстаться с ним.

Японец, как болванчик, быстро закивал. Кирилл удивленно посмотрел на Мию и хотел что-то спросить, но она, сняв обувь, уже спешила за хозяином дома в спальню на втором этаже. Кирилл скинул кроссовки и последовал за ними. Японец открыл дверь, что-то гневно сказал и указал дрожащим пальцем на кровать.

– Он хочет, чтобы мы ее наказали, – перевела слова хозяина дома Мия и невозмутимо посмотрела на Кирилла.

Кирилл зашел в комнату и замер на месте. На огромной кровати сидела очень похожая на живую женщину кукла из элитного секс-шопа в дорогом нижнем белье. Кирилл открыл рот, повернулся к Мие, но она остановила его взглядом:

– Вообще, у нас этим Мики занимается, ну, в смысле наказывает, но он сейчас занят, поэтому на, – она протянула Кириллу пистолет с глушителем, – просто выстрели ей в голову.

Кирилл трясущейся рукой взял пистолет и дрожащим пальцем нажал на курок. Раздался сухой щелчок. Голова куклы развалилась на куски, японец вскрикнул, схватившись рукой за сердце, а потом снова что-то быстро заговорил.

– Господин Кацуро простил изменщицу и теперь хочет, чтобы мы проводили ее в лучший мир, соблюдая все обряды.

В это время в комнате появились Тоширо с гигантской картонной коробкой и Джиро с огромным пакетом из супермаркета «Tokio Hand».

– Что они делают? – шепотом спросил Кирилл у Мии, глядя на то, как Тоширо деловито протирает остатки куклы мокрой губкой для мытья посуды.

– Мацуго-но-мидзу, или посмертное омовение, – Мия достала пачку сигарет, протянула Кириллу и закурила сама, – так положено.

Господин Кацуро тем временем сидел на кресле с закрытыми глазами, покачивал головой и что-то бормотал.

– А сейчас, – продолжила объяснять Мия, – они переходят к обряду Сакигото. Похоронный ритуал.

Кирилл перевел взгляд на двух новых друзей, которые пытались засунуть безголовую куклу в белое кимоно. Наконец это у них получилось. Они бережно уложили куклу в коробку, обклеенную тонкими листами белой бумаги, и потащили вниз. Кирилл с Мией и японцем пошли следом.

– Бумага белая, – пояснила Мия, – типа как защита от злых духов. И еще туда кладут сандалии, шесть монет, чтобы оплатить переход через подземную реку Сандзу в царство мертвых и нож на грудь, чтобы отбиваться от каких-то там еще демонов.

Они спустились в подвал, где была огромная печь-бойлерная. Тоширо поставил коробку на стол и стал громко произносить какие-то заклинания.

– Сейчас он присваивает имя усопшей Каймё, – Мия хмыкнула, – что-то тоже связанное со злом, типа, чтобы духи не узнали о ее грехах и пропустили в рай. А сейчас Хацугу, – Кирилл непонимающе посмотрел на Мию, – ну коробку, – пояснила она, – или гроб, они просто сожгут. А когда все сгорит – отдадут прах покойной куклы ближайшему родственнику, господину Кацуро.

Джиро и Тоширо тем временем запихали коробку в печь и со скорбными лицами повели японца куда-то наверх. В подвале невыносимо запахло жженой резиной.

– И это ты считаешь нормально? – Кирилл возмущенно посмотрел на Мию.

– Он платит, – пожала она плечами и потыкала в печь кочергой, – мы же решаем проблемы, которые никто не может решить, кроме нас. Да и похороны в Японии удовольствие недешевое. Он нам хорошо заплатит.

Они дождались, пока кукла догорит и молча палочками для еды сложили то, что осталось от куклы-изменщицы в желтую кастрюлю с цветочками из «Tokio Hand», супермаркета товаров для дома.

Потом они поднялись наверх, где их уже дожидались одетый в черный траурный плащ господин Кацуро и Тоширо с Джиро. Мия протянула «убитому горем» супругу кастрюлю с паленой резиной. Тот смахнул слезу, прислонился к ней лбом, что-то прошептал, открыл ее и положил внутрь бриллиантовое колье.

– Теперь куда? – спросил Кирилл.

– На кладбище, – ответила Мия.

Глаза у Кирилла поползли на лоб, но Мия быстро поправила себя:

– Ну не совсем на кладбище, скорее на свалку старых машин. Ичи ее хозяин.

Остаток дороги ехали молча.

Когда они подъехали к свалке, заспанный сторож, зевая, распахнул ворота, и микроавтобус, петляя, поехал куда-то вглубь между искореженных машин. Потом все они вышли и направились дальше. Шествие возглавлял, скорбно шагающий с желтой кастрюлей с цветочками из супермаркета в руках господин Кацуро. Неожиданно из темноты вырос мраморный обелиск. Пока Тоширо и Джиро поднимали надгробную плиту в склепе, Мия снова закурила и повернулась к Кириллу:

– Знаешь, у японских улиц нет названий, а на могилах фамилий. Только имена членов семьи и когда они возведены.

Кирилл с удивлением глянул на иероглифы: «1981»…

А Джиро и Тоширо тем временем подняли тяжелую плиту. Кирилл заглянул туда и увидел штук десять кастрюль. Убитый горем японец поставил туда еще одну и кивнул головой Тоширо и Джиро. Те, кряхтя, начали ставить огромную плиту на место.

Господин Кацуро тем временем подошел к Кириллу и, поклонившись, протянул конверт.

Джиро, в довершение ритуала, поставил на гранитную плиту миску с рисом и воткнул в нее две палочки, а Тоширо положил три орхидеи.

 

* * *

 

– Слушай, Мия, – Кирилл с Мией лежали на ее огромной кровати, – а куда он теперь, этот Кацуро?

– Ну, наверное, сейчас он сидит в баре и напивается, – Мия закурила и выпустила тонкую струйку дыма, – потом он поедет домой, уснет, а когда проснется, все забудет. Купит новую «дач вайф», ну куклу за двадцать штук баксов, а через полгода снова позвонит Ичи и расскажет, что его супруга изменила ему с молодым самураем и эту проблему надо решить.

– А я вот думаю, – Кирилл посмотрел в потолок, – а если бы это была не кукла, а живая женщина?

– Так с живой все и началось, – Мия затушила сигарету и повернулась к Кириллу, – он там каких-то поэзий эпохи Токугавы с картинками начитался, белку на тему самураев и гейш словил, и завалил свою жену. А он в кругах, близких к правительству вращался, там дело замяли, типа неаккуратное обращение с оружием, случайное убийство… А крышка у него с тех пор протекать стала, особенно по осени и весне. В остальное-то время он нормальный. Ну, если не считать того, что куклу одевает в бутиках, трахает и спит с ней в одной постели. Но он Ичи помогает с инвестициями, поэтому мы просто обязаны решать его проблемы.

– Слушай, японцы все такие больные? – Кирилл поднялся на локте и посмотрел на Мию.

– Больные мы, потому, что это делаем, – она толкнула Кирилла на постель, уселась на него сверху и, вдавив в жесткий матрас, поцеловала в губы, – и больше ничего не говори. Я же не кукла, – она скинула с себя майку с героем какого-то японского аниме.

 

* * *

 

– Давай же, давай! – Мия толкала в плечо Мики, вжавшегося в руль синего спортивного «Ниссана», – здесь направо!

Мики, словно понимая ее русский, резко заложил руль вправо и сбил припаркованные у магазинчика мопеды.

– Давай! Давай! Уйдет! – орала Мия.

Мики вдавил педаль газа в пол, и редкие прохожие в квартале Ёсивара вжались в стены домов.

– Давай же! Уйдет сука! – на русском кричала Мия, – теперь налево!

Машина с размаху снесла столбы с постельным бельем, и на лобовое стекло плюхнулся яркий пододеяльник с какими-то рыбками. Мики снова повернул и снес пустые коробки возле магазина. Он попытался развернуться, но врезался в торчащую колонку.

Мия выругалась по-русски и повернулась к Кириллу:

– Там бита бейсбольная. Всё. Дальше бегом!

Они долго петляли по улицам, и Кирилл еле поспевал за Мией, пока, наконец перед ними не выскочил парень в красной куртке.

– Вот он! Давай за ним! – Мия почти догнала его и схватила за куртку, но он как-то хитро вывернулся, куртка осталась у Мии в руке, а он побежал дальше в одной майке.

Мия отшвырнула куртку и рванула за ним. Кириллу с битой было все сложнее поспевать за ними. Мия попыталась схватить парня еще раз, но тот ухватился за лестницу, оттолкнул Мию ногой и начал забираться наверх. Недолго думая, Кирилл запустил в него бейсбольной битой. Парень пошатнулся, словно оступившись, и грохнулся плашмя вниз на припаркованную тачку, которая тут же призывно замычала сигнализацией. Охая, он попытался подняться, но Мия запрыгнула на машину и толкнула его с крыши на капот, где Кирилл уже крепко схватил его за шею. В это время подъехал Мики. Кирилл с трудом запихал брыкающегося парня в багажник.

– Всё. Поехали. А то тут скоро вся полиция будет, – Кирилл подобрал бейсбольную биту и запрыгнул в машину. Мики снова ударил по газам.

 

* * *

 

– Ну, знакомься, Кирюша, – Мия пнула лежащего на полу гаража японца ногой, – это Кинчи. Он у нас шитаги доробоу, а если по-простому, то тот человек, из-за которого женщины бояться вешать сушиться свое нижнее белье, потому что Кинчи, – Мия снова пнула парня ногой, – обязательно их украдет!

– Зачем? – не понял Кирилл, а потом вспомнил, – а, ну да, японцы…

Мики что-то прошипел, но Мия его остановила:

– Нет, сухожилия мы ему резать не будем, он никуда и так не убежит. Ты его лучше подними.

Мики рывком поднял скривившегося от боли японцы, и Мия заговорила с ним. Кинчи выслушал, усмехнулся и плюнул ей в лицо, за что сразу получил от Кирилла удар в живот и опять упал на пол.

Мики вытащил из кармана платок и протянул Мие. Она вытерлась и продолжила:

– Кинчи у нас вообще непонятливый, – она повернулась к Кириллу, – ну, как ты уже понял, в Японии ношенные женские трусики – самый ходовой товар. У Мики их штук триста, – захихикала она, – он даже у меня пару выпросил. Зачем – лучше не спрашивай. Так вот. У наших друзей в этом квартале есть с десяток автоматов, которые торгуют этими трусиками. И есть еще два магазина «Бурсера», где тоже продают ношенные предметы женской одежды. Кроме того, они следят за тем, чтобы извращуги не обижали школьниц, которые продают это самостоятельно, ну, например, в кабинках туалетов. Все было ровно, пока не появился Кинчи и не решил порушить их бизнес. Вначале он просто воровал белье. Когда его не стало, он стал просто отбирать его у школьниц – нож к горлу приставит и заставит раздеваться. Его поймали, но отпустили. Он же никого не убил. Тогда он вот что придумал. Стал покупать трусы и одевать на свою старую бабушку. А на упаковки наклеивал фотографии симпатичных девочек, да, Кинчи?

Японец корчился на бетонном полу, скрипел от боли и грязно ругался.

– Мы Кинчи уже ловили. Он говорил, что все понял, а потом нас обманывал. А трусики он продавал дешевле, чем наши люди, и цены, естественно, сбивал. Потом вообще вот что придумал – в отелях стал воровать. Его и там прижали. Он сбежал. Он же вон какой быстрый! Отсиделся. Но недолго. И фантазия повела его дальше. Раздобыл где-то полицейскую форму и стал подруливать к школьницам с квартала, типа он проводит расследование о заражении одного бизнесмена трипером. А так как та, к которой он подходил, была якобы похожа на подозреваемую, требовал отдать трусы на экспертизу в качестве вещественного доказательства. Так что нам сейчас надо подумать, как объяснить ему, что он делает плохо, и чтобы больше он этого не делал.

– Труселя ему эти на голову одеть и пускай так гуляет! – зло сплюнул Кирилл.

Мия поморщилась:

– Вообще-то для таких, как он, это не наказание.

– Да это же стремно! – возмутился Кирилл.

– Ну как бы тебе сказать, – засмеялась Мия, – его клиенты с этими трусами на голове кайф ловят, ну, если ты понял, о чем я.

Кирилл посмотрел на Мики, вспомнил куклу Бритни Спирс и поморщился:

– Ну тогда закопать его!

– Да не, – Мия достала пачку сигарет и закурила, – земля живым нужнее. А на счет стремно… У японцев вообще со стыдом проблемы. Что им нормально, то нам полное харакири. У них даже иероглиф «стыд» состоит из двух элементов – «ухо» и «сердце». То есть стыдно то, о чем люди будут говорить и пальцем показывать. А тут пальцев на стыд показывать не хватит.

– Люди, говоришь, что скажут? – Кирилл почесал подбородок, – слушай, а где его телефон?

Мия что-то сказала Мики, тот нагнулся, вытащил у Кинчи из кармана большую раскладушку, а Кирилл продолжил:

– Японцы же пунктуальные. Наверняка у него вся база клиентов в телефоне. Давай свои трусики, – он с улыбкой посмотрел на Мию, а она непонимающе посмотрела на него в ответ, – все норм. Давай, снимай.

Мия отвернулась и быстро вытащила из-под своей клетчатой юбочки белые трусики и протянула Кириллу.

– Не, не мне, – засмеялся он, – у меня с этим все в нормально. Ему давай. Пусть надевает. А Мики пусть фотографирует и его клиентам рассылает. И пусть там подпишет – вот с этих труханов вы балдеете.

Мия расхохоталась и начала переводить это Мики. Тот тоже заржал, а потом сдернул с Кинчи сначала кеды, а потом штаны и заставил влезть в белую полоску ткани. Потом, смеясь, сделал несколько снимков – отдельно трусы на кривых волосатых ногах и Кинчи в полный рост в белых трусах, стыдливо прикрывающего лицо.

Сделав рассылку, он швырнул Кинчи телефон, и они вышли из гаража. Они уселись в машину, Мия одернула свою короткую клетчатую юбку и посмотрела на Кирилла:

– Ну и как я теперь без них?

– Ты не о себе думай, как ты без них, а как я… зная, что ты без них. Скажи Мики, пусть быстрее домой везет. А там мы уж  это… как-нибудь без трусов обойдемся. По-взрослому…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

ИЗ ТОКИО WITH LOVE

 

Сакура отцвела и облетела,

Осыпавшись на город снегом белым,

И лепесток, что был вчера живой,

Для многих стал последнею зимой…

 

Лето 2012 года.

– Ну вот и год почти прошел, Кирилл бросал золотистым карпам чипсы из пачки и смотрел, как они толкаются из-за них тупыми мордами, – хорошее место этот Вандэрлэнд. Это ж как вроде первая столица Японии. Здесь все японцы такие правильные, – Кирилл кивнул Мие на семью, которая радостно держась за руки, гуляла по парку, – вон и папа какой в шлеме с рогами, и мама в кимоно цветастом, прям гейша, да и доча с воздушным шариком под стать. А знаешь, чего я больше всего хочу? – Кирилл посмотрел на Мию, – вот так вот взять удочку, поплевать на червячка и поймать одного такого «карасика», чтоб потом зажарить дома в сметанке, да с лучком. Так ведь посадят же! За этих карпов больше, чем за людей дают! Слушай, – он повернулся к Мие, – а ты домой никогда не хотела вернуться?

– А что я там забыла? – она взяла из его пачки чипсы и кинула карпам, – да и скучно там.

– Скучно, говоришь? – Кирилл посмотрел на свою простреленную руку, – ну всегда можно что-нибудь нескучное придумать, причем самим. А то тут за нас все придумывают. Хорошо, хоть выходные есть.

В это время в кармане Мии пискнул телефон. Она открыла раскладушку и прикусила губу:

– Походу, закончились наши с тобой выходные. От Ичи сообщение. Надо подъехать к нему.

 

* * *

 

Ичи встретил их на выходе из парка и жестом пригласил присесть в свой желтый «Кайен». Кирилл уже научился понимать его, и поэтому Мие не пришлось переводить.

– У нас есть один друг, господин Осака. У него своя компания. Сейчас они расширяются, и господин Осака хочет сделать подарки своим постоянным и будущим богатым клиентам. Он долго думал, что им подарить, и остановил свой выбор на Юбари.

Кирилл вопросительно посмотрел на Мию.

– Дыня по-нашему, – пояснила она.

– Конечно, господин Осака богатый человек, который хорошо умеет считать деньги, – продолжил Ичи, – поэтому он посчитал, что четыреста долларов за килограмм – это слишком дорого. Он готов их купить по двести. Ему нужно пятьсот дынь. Вы должны найти эти дыни. Только настоящие дыни, хорошие. Господин Осака отблагодарит меня, я отблагодарю вас. Остается только найти их. У вас три дня.

 

* * *

 

– Так можно просто где-нибудь купить оптом и все, – Кирилл расхаживал по интернет-кафе Мики.

– Не получится, – Мия щелкнула по клавиатуре компьютера, – самая низкая цена – двести пятьдесят. Как вариант, можно, конечно, с Окинавой связаться, но, боюсь, за три дня не успеем.

– Можно магазин ограбить, – посмотрел на них Мики.

– Ты знаешь, сколько их ограбить придется? – ответила Мия, – товар дорогой, портится быстро, хозяева много не держат. А потом покупателя на него не так уж много. Дыни в Японии – слишком дорогое удовольствие. Их же тут на натуральном дерьме выращивают, – она засмеялась, – раньше они, знаете, как это говно называли? «Ночное золото». И считалось, что дерьмо богатого человека намного ценнее, а значит дороже, чем дерьмо обычного крестьянина.

Мики закивал головой:

– Точно!

– Но что-то я не о том, – осеклась Мия.

– А если в порту купить? – посмотрел на нее Кирилл, – там же есть контрабанда.

– Прикалываешься? – ухмыльнулась Мия, – у них банан-то в аэропорту заставят выбросить, а тут пятьсот дынь! Кто с таким связываться будет?

– Слушай, – Кирилл поскреб в затылке и посмотрел на Мики, – как это сказать-то… – он повернулся к Мие, – надо найти поставщика, который эти дыни выращивает и поставляет по супермаркетам. У меня идейка одна интересная надумалась, – сказал Кирилл, посмотрев на телевизор, в котором диктор что-то рассказывал о Фокусиме и утечке радиации.

 

* * *

 

Рока, напевая веселенькую мелодию себе под нос, гнал свой грузовичок по Хайвэю в Токио. Сегодня он развезет товар и получит выходной, с которым, как положено настоящему японцу, он не будет знать, что делать. Он повернул на съезд с эстакады и увидел черный микроавтобус с наклеенным на него пугающим значком «Радиоактивная опасность». Возле него ходили похожие на космонавтов люди в защитных костюмах и масках и останавливали проезжающие машины, проверяя их счетчиком Гейгера. Один из этих «космонавтов» приказал Роко остановиться.

– Что происходит? – Роко высунулся из окна.

– На Фокусиме снова утечка радиации. Проверяем машины на предмет заражения. Откуда вы следуете?

– Да вот из пригорода, – ответил Рока.

– Какой груз везете?

– Фрукты для супермаркетов из овощного хозяйства «Сан Юбари». Дыни, яблоки.

Человек в костюме подозвал к машине второго, в руках которого был счетчик.

– Откройте, пожалуйста, кузов машины, – он вежливо обратился к Роко.

Рока вылез из машины и открыл кузов. Счетчик в руках «космонавта» громко и надрывно запищал.

– Что это? – испуганно спросил Рока.

– Продукция заражена, – резюмировал человек в защитном костюме, – придется везти ее на базу и проверять, причем немедленно. Очень сильный радиационный фон, – он посмотрел на показания счетчика.

– А мне что делать? – колени Рока затряслись.

– Вам надо в больницу. Срочно. Провериться. Это очень опасно. С радиацией не шутят. Будьте добры, ключи, пожалуйста, от машины и документы.

Человек в костюме сел за руль грузовика Рока, а остальные залезли в микроавтобус с «радиоактивной опасностью» и скрылись. Рока остался один посреди дороги «гуглить» с телефона, где находится ближайшая больница. С его лба ручьями тек холодный пот.

 

* * *

 

– Да ладно уже, – Кирилл отмахнулся от Мики, – в телевизоре вся идея, – радиации японцы боятся больше всего. Живете здесь и не знаете. У меня соседка, бабка, без дозиметра из дома не выходит. И всех соседей проверяет. Давай, звони Ичи, – он посмотрел на Мию, – скажи, дело сделано. Сколько там дынь?

– Пятьсот точно будет, – ответил Мики, – там еще яблок четыре коробки, их куда?

– Сами сожрем, – Кирилл достал одно яблоко, протер об штаны и откусил, – а то когда еще получится яблоко за три бакса съесть?

 

* * *

 

Ичи встретил Кирилла и Мию улыбкой, протянул каждому по толстому конверту, и, Кирилл, уже знакомый с традициями, благодарно кивнул. Он уже собирался уйти, но Ичи остановил его и указал жестом на кресло.

– Переводи ему, – сказал Ичи, посмотрев на Мию, – надо, чтобы он всё понял точно. В Японии говорят, что чужие лыжи не едут по японскому снегу. Русские, оказываются, едут. Теперь ваша доля будет больше. Возьми, – он открыл ящик стола и положил на стол брелок с ключами от Мерседеса, – прими это в знак того, что я тебе доверяю. Дынь было восемьсот. А это, – он снова полез в ящик стола, –  знаю, что вы больше, чем друзья, – он показал на Мию отрубленным мизинцем, – это ключи от вашей новой квартиры в Гинзе. Японцы всегда держатся вместе. Вы годзины. Но вы свои годзины. Но смотри, – он поднял вверх палец и строго посмотрел на Кирилла, – если ты разобьешь ей сердце, я разобью тебе голову. Всё. Идите. И скажите, чтобы Мики тоже зашел ко мне.

– Оригато, – в один голос сказали Кирилл и Мия.

 

* * *

 

– Вписались, короче, – Кирилл прижал к себе Мию и поцеловал, – ну поехали на новой тачке новую хату смотреть. Даже не знаю, что круче – тачка или квартира в Гинзе, – одной рукой он подкинул ключи от машины, а другой от квартиры и рассмеялся.

 

* * *

 

– Знаешь, я никак не могу привыкнуть ко всему этому, – Кирилл провел рукой по полкам супермаркета, – вот что это? – он взял с полки какой-то пакет, показал Мие и посмотрел на этикетку, – детский комбинезон-швабра. То есть ребенок ползает в этом по дому и подметает полы? А если он в него надул, то это уже будет влажная уборка? Так что ли?

Мия рассмеялась, а Кирилл нашел уже новый интересный товар:

– А вот это, что, думаешь, такое? Селфи-палка? Нет! Это держатель для подбородка в метро! Вот на фига он нужен? А это? Что это за кошачий лоток, и зачем там булыжники? – он взял еще один товар и потряс им.

Мия расхохоталась еще больше:

– Это не лоток! Это бонсай и сад камней.

– То есть берешь кошачий лоток, втыкаешь туда этот бонсай, двигаешь камни и познаешь дзен? А потом приходит какой-нибудь кот или мини-собачка, а их, знаешь, в Японии больше, чем детей, и накладывает тебе туда полный дзен! Ну как так-то?! – Кирилл с негодованием развел руками.

– В Японии нельзя убежать от Японии. Это все сделано специально, – ответила Мия, – чтобы даже в магазине японец помнил, что он японец и весь этот дубошит покупал. Помнишь, в Москве мороженое в Детском Мире? – она посмотрела на Кирилла и в ее взгляде промелькнула искорка легкой грусти.

– Конечно! – глаза Кирилла загорелись, – пломбир в таком хрустящем стаканчике. Он там даже сейчас такой! Сто лет уже! Ничего не меняется! Страна поменялась, люди поменялись, правительства… да что говорить, век сменился, а он все такой же! Не-ме-ня-ет-ся!!! У нас есть ценности, а у этих потреблятелей нет! Вон, то же мороженое. Только они тебе могут туда наполнителя навалить со вкусом креветок или жареной картошки! А если завтра модно будет – то с дерьмом макаки навалят! Главное, чтобы модно было. Вон, – он взял с полки шоколадку, – «Кит-кат» отведать не хочешь? Со вкусом васаби! Знаешь, – никак не мог успокоиться Кирилл, положив шоколадку на место, – я здесь в магазины боюсь ходить. Я пончики люблю с абрикосовым джемом. Два месяца их покупал, а потом пришел – нет их. Оказывается, это уже не модный вкус! А что если эти пончики завтра вообще из моды выйдут? Что я на завтрак есть буду? Здесь вообще нет ничего постоянного. Вот смотри, – Кирилл взял две подушки, – для одиноких мужчин и баб. Одна в форме коленей, а другая, даже боюсь сказать, чего! Я и телевизор их боюсь смотреть! Там либо о жратве, либо ток-шоу эти дебильные! Ну «Пей, сколько сможешь» мы, русские, еще понять сумеем, но как относиться к такому: «Караоке-мастурбация и битва оргазмов»?

Мия снова рассмеялась, а Кирилл продолжил:

– Да я после таких шоу в караоке ни за что не пойду, а микрофон в руки тем более не возьму. Вдруг это там снимали? А вот эта любовь к школьным юбкам? Как нормальному парню не встрять?

– Ну с юбками все проще, – рассмеялась Мия, – чем короче юбка, тем старше школьница.

– Ну хорошо. Допустим. Не считая того, что эти юбки и мужики и бабы носят. А это ты как объяснишь? – Кирилл взял с полки банку пива, – во зачем на ней надпись для слепых? Слепому что, стыдно сказать, что он пива хочет? Или никто ему не поможет?

– Нет, – ответила Мия, – стыдно людей утруждать. Ладно, – она взяла Кирилла за руку, а другой рукой покатила тележку с продуктами, – поехали домой, Кирюша, хватит с тебя сегодня Японии. А знаешь, – она остановилась и серьезно посмотрела на него, – я до тебя как-то не задавала себе эти вопросы. И еще… «Кит-кат» с васаби – дерьмо полное!

 

* * *

 

Ичи стоял у окна и курил:

– Как мы устали от этих нигерийцев. У них нет правил! Своих правил нет, а чужие они нарушают! Из-за них у наших друзей очень много проблем! Можно, конечно, всё было бы решить, как раньше, но сидеть срок за какую-то мартышку никто не хочет, – он посмотрел на Кирилла с Мией, – а потом, если убить одну мартышку, не ее место придут три. Да и сами наши люди виноваты. Им выгодно иметь дело с мартышками, потому что они предлагают свои услуги дешевле. А это уже бизнес. Они сбивают цены! Но это не повод их убивать, их надо проучить. И вы должны придумать, как это сделать. Две недели назад они обокрали автобус с туристами из Окинавы. Кредитки обналичить у них ума не хватило, поэтому они нашли китайцев, которые по украденным документам набрали техники в кредит в нескольких супермаркетах. Не понимаю, что там за «баки» продавцы работают – не смогли отличить китайцев от японцев! Они набрали товара почти на сто тысяч долларов и продали нашим в ломбарды. Мы поговорили со своими торгашами, но это их бизнес – нигерийцы принесли им дешевле! Их нельзя за это осуждать. Мартышки виноваты, получается, только в том, что обокрали японцев. Но и те сами виноваты. Если ты дятел – не надо щелкать клювом перед пастью крокодила! Но теперь торговцы отказываются брать наш товар за нашу цену! А на днях мартышки стали воровать строительную технику. Но эти мартышки слишком хитрые. Они не продают ее японцам, а разбирают по частям, вывозят из страны и продают по-дешевке. А наши друзья терпят убытки.

– Так надо туда просто людей отправить и всё, – посмотрел на Ичи Кирилл.

– Надо, – Ичи поморщился, – но это не решение проблемы. Так мы, конечно, покажем, что мы сильные. Но одновременно покажем, что мы глупые. Надо сделать все правильно, показав мартышкам, что, если они будут рушить наш бизнес – мы разрушим их. Не их самих, а их бизнес. Тогда они будут играть по нашим правилам, и все будут довольны. Так что у вас есть время подумать. Но не долго.

 

* * *

 

– Я одного не пойму, – Кирилл с Мией сидели в машине возле ломбарда «Йоки-павн», – почему эти нигерийцы просят, чтобы с ними рассчитывались строго в долларах?

– Могу только догадаться, – ответила Мия, – давай размышлять так. Многие из них здесь находятся полулегально. Естественно, половину денег они отправляют к себе на родину. Сами они сделать этого не могут. Придется объяснять, откуда у них йены взялись. Просить об этом японцев – бесполезно. Обращаться к тем же китайцам тоже не стоит. Во-первых, процент больше возьмут, а во-вторых не факт, что не обманут. Здесь у нас с китайцами вообще боятся связываться. Любимый вопрос японца, если не доверяешь человеку: «Ты что, китаец?» Остается один вариант – доллары. Американские банки ведь у нас есть. А в них счет намного проще открыть, чем в японском, особенно если у тебя доллары есть. И плюс все крупные наркодилеры рассчитываются только долларами. А нигерийцы с наркотой замешаны. Вот откуда такая любовь к «мертвым президентам».

-Доллары, говоришь? – Кирилл постучал по торпеде зажигалкой, внутри которой плавала пестрая рыбка.

 

* * *

 

Черный Кемаль стоял напротив Кирилла:

– Значит, говоришь, русским интересны мини-экскаваторы и бульдозеры?

– Естественно, – Кирилл в упор посмотрел на него, – мы дадим хорошую цену, но нам нужно много. Сейчас у нас на Дальнем Востоке тоже много строят. Поэтому есть нужда в технике.

– Ну, за много и много денег понадобится, – усмехнулся Кемаль, – расчет наличными в долларах.

– И документов никаких нам не надо, – добавил Кирилл.

– А их и нет, – усмехнулся Кемаль, – поэтому и цена такая. Мы можем разобрать всю технику и доставить куда скажете.

– В Йокогаму, – ответил Кирилл, – у нас там в порту склад-ангар. Там и рассчитаемся. Недели хватит?

– Три дня, – подмигнул Черный Кемаль.

 

* * *

 

– Здесь деньги, – Кирилл кивнул Мики и тот открыл дипломат, наполненный баксами.

Кемаль достал одну пачку, провел по ней пальцем и понюхал:

– Люблю этот запах. Как запах женщины, – он посмотрел на Мию, – йены так не пахнут. А с русскими приятно иметь дело. Если что – можешь всегда обращаться, – Кемаль кивнул чернокожему здоровяку, и тот забросил дипломат в салон джипа, – надеюсь, ты не пожалеешь, – Кемаль указал Кириллу на ящики с разобранной техникой.

– Надеюсь, ты тоже, – усмехнулся Кирилл.

 

* * *

 

Японка-репортер, стоявшая на фоне здания «Американ пэй банк», эмоционально жестикулируя и кивая в сторону стоящих возле банка полицейских машин, быстро заговорила:

«Вчера были задержаны члены банды, состоящей из жителей Нигерии при попытке совершить мошеннические действия с американскими долларами. Около часа дня в банк пришел человек и попросил произвести транзакцию и перевести на счет его родственника в Нигерии четыреста тысяч долларов США наличными. Служащий банка при осмотре денег выяснил, что они являются так называемыми «гавайскими долларами», валютой, которую правительство США ввело в обращение специально в тысяча девятьсот сорок втором году для жителей Гавайских островов, когда этой территории грозила японская оккупация после нападения на Перл-Харбор. Данные купюры имели хождение только на территории островов, так как американское правительство боялось, что Япония может завладеть большим количеством денежных средств и будет использовать их против США. В тысяча девятьсот сорок четвертом году эти деньги были выведены из оборота, однако часть из них бесследна исчезла, и, спустя семьдесят лет, самым неожиданным образом всплыла у нас, в Японии. Преступники задержаны. Идет расследование».

– Как ты до этого догадался? – Ичи посмотрел на Кирилла.

– Да все просто, – улыбнулся Кирилл, – у нас в Москве так в девяностые с таксистами расплачивались бельгийскими франками и австралийскими долларами. А они сдачу по курсу в рублях давали. По курсу американского доллара! Тогда ж никто не разбирался – валюта и валюта.

– А где ты их столько взял? – удивился Ичи.

– На вес, как макулатуру в одном ломбарде купил. Там у хозяина еще дед адмиралом был. Ну ты его знаешь, – Ичи кивнул, – так вот, – продолжил Кирилл, – я к нему как-то заходил и эти баксы увидел, на стенку наклеенные. А у меня папа редкие деньги, вышедшие из обращения, собирал. Я от него эту историю про Гавайи и слышал. Так вот, потопил его дедуля возле острова Оаху в Тихом океане катер американский, а он полный долларов оказался. Они аж по всему океану плавали. Дедуля уже обрадовался, думал разбогател. Они так-то похожи, только поменьше чуть и на обратной стороне «Гавайи» написано. А потом оказалось, что это просто бумага. Выкинуть рука не поднялась. Он все ждал, что их поменять можно будет, но так и не дождался, хотя сто лет прожил, как положено настоящему японцу. Ну и внуку два чемодана в наследство этой макулатуры оставил. А я ее нигерийцам и сдал. Такая вот история.

Ичи засмеялся и довольно закивал головой, потом открыл ящик стола и вытащил оттуда бутылку настоящей русской водки:

– Тут ко мне Черный Кемаль приходил. Это тебе просил передать. Просил помочь людей его вытащить. Сказал, что так больше делать не будет, и что он понял урок. А это тебе наши друзья за технику просили передать, – он положил рядом с бутылкой толстый конверт, – доллары. Не бойся, не гавайские, – и Ичи снова рассмеялся.

 

* * *

 

– Большинство японцев ругают Японию, еще большая часть не хочет в ней жить, но никто никуда обычно не уезжает, а те, кто все-таки решился – держатся вместе, и где бы они ни оказались, там обязательно появляется «маленький Токио». От Японии не убежишь, Кирилл-сан, – Мия щелкнула пальцем по его носу.

– Убежишь, – Кирилл придавил ее к дивану, – вот накосячим с тобой где-нибудь, отрежут нам мизинцы и уволят. Хотя нет, пусть лучше большой палец режут. Я мизинцем в носу ковыряюсь, – засмеялся Кирилл и попытался продемонстрировать.

– Да пошел ты! – оттолкнула его Мия.

– Не, ну а что? У японцев это нормально! А без большого пальца, в принципе, можно, – он снова прижал ее к дивану.

– В Японии говорят, что лучше быть без глаза, чем без пальца! – Мия снова попыталась его отпихнуть.

– Ой да ладно, расскажи мне еще о несчастных якудза, – Кирилл слез с Мии и поднялся с дивана, – у них все есть. Бабки, тачки, хаты, везде свои люди. Все схвачено!

– Думаешь, якудза жить просто?

– Конечно просто! Забил себя татухами и ходи. Все видят, что ты крутой и уважают.

– Боятся, – поправила его Мия, – а уважают навряд ли. Да и татухи – это напоминание им, откуда они пришли. А когда среди обычных людей катаги оказываются, это проще сразу харакири сделать. Это ни жениться, ни на работу устроиться. Если татухи еще спрятать можно, то палец нет. Поэтому лучше с ними и со всеми пальцами.

– Да ладно! Сейчас тебе хирурги любые пальцы пришьют! – усмехнулся Кирилл.

– Пришьют, – ухмыльнулась в ответ Мия, – была одна женщина хирург в Осаке, она пришивала. Считала, что так спасает отчаявшихся. Так ее же клиенты ей голову и отрезали. И пальцы заодно, когда узнали, сколько она на этом зарабатывает. Ну что, может пойдем куда-нибудь прогуляемся? – Мия подошла к шкафу.

– Да не, я не могу, я Ичи обещал подъехать, – ответил Кирилл.

– О! Да ты у нас уже большой мальчик! Взрослый якудза! – рассмеялась Мия.

– Точно, – Кирилл накинул куртку, – а ты женщина якудзы. Сиди дома и грей ему саке.

Он обнял ее и чмокнул в нос, она увернулась и оттолкнула его:

– Давай уже, самурай московский, об катану не порежься.

 

* * *

 

– Смотри и следи вон за тем человеком, – Ичи сквозь окно своего тонированного джипа указал Кириллу на невысокого нервного японца в зеленом дождевике, – вот он нам и нужен, – он плавно надавил на педаль газа, машина тронулась.

Японец брел по тротуару и нервно оглядывался по сторонам. У дверей дорогого ресторана он остановился, закурил и встал в тени фонарей.

– Теперь подождем, – Ичи посмотрел на Кирилла, – наши друзья сказали, что в нашем районе появился один очень нехороший человек. Он выбирает машины богатых людей и бросается под них. Японцы не любят связываться с полицией, поэтому обычно все решают на месте. Дают деньги. Пострадавший берет их и забывает о претензиях. А этот не такой. Он берет, а потом через несколько дней появляется и показывает тому, к кому он попал под машину, справку от врача о том, что у него теперь проблемы со здоровьем, и кучу страховок. Если ты не знаешь, японцы любят себя страховать на все случаи жизни. Он говорит, что подаст в суд.

– У нас в Москве так сто лет назад делали, – усмехнулся Кирилл, – развод для богатых лохов… ну, простаков. У нас обычно таких чисто по-русски наказывают – руки-ноги ломают, и решен вопрос.

– Вот по-русски вопрос с его доктором ты сам и решишь. А с этим, – Ичи кивнул в сторону японца, – Тоширо с Джиро по-японски разберутся. Он здесь каждые два дня появляется. Я сейчас отъеду, а ты к ребятам в машину сядь. Там за углом стоит «Кадиллак». Сядешь за руль. Ребята знают, что делать. А потом к врачу, – Ичи жестом показал Кириллу, чтобы он вышел из машины.

Кирилл вышел и зашел за угол во дворы. Там стоял новый «Кадиллак», в котором сидели его новые друзья. Он завел машину и неспеша поехал, не выпуская из виду японца, прятавшегося от света фонарей. Разглядев в толпе машин «Кадиллак», он, не торопясь, вышел на край тротуара. Кирилл даже не понял, в какой момент он бросился на капот и попытался что-то громко закричать, но Тоширо быстро выскочил из машины, запихал его в салон между собой и своим другом и заткнул ударом в живот. Тоширо жестом показал Кириллу направление, куда ехать. Через полчаса они добрались до заброшенной эстакады Хайвэя, под которой шумели монорельсовые поезда.

– Что вы хотите? – японец, вжав голову в плечи, посмотрел на Тоширо.

– Нельзя так людей обламывать, – сплюнул Тоширо и растер плевок кроссовкам, – кто твой доктор, который делает тебе бумаги?

Японец что-то залепетал. На руке у Тоширо сверкнул кастет. На дрожащего японца обрушилось несколько хлестких ударов.

– Доктор Ябару, у него практика в Рапанги.

– Ты с ним делишься? – Тоширо встряхнул руку с кастетом.

– Да, да, – закивал запуганный японец.

В это время всю дорогу молчавший Джиро схватил его за штаны и за шиворот и поволок к ограждению.

– Эй, эй, подожди, – попытался остановить его Кирилл, – его ж надо по-японски… того.

– А это и есть по-японски, – улыбнулся Джиро, – сейчас он упадет вниз, остановится поезд, пострадают люди, но не сильно, пара синяков от резкого торможения, замкнет что-то с проводкой. И за все эти неудобства заплатит его семья. У нас так принято. Хочешь неправильную жизнь закончить самоубийством – иди в лес или на скалы. А другим не мешай, – и он с силой толкнул его на проходящий внизу монорельсовый поезд, – всё. А теперь к доктору едем, – он кивнул Кириллу в сторону машины, – я поведу.

Когда они сели в машину, Джиро покопался и протянул Кириллу небольшую алюминиевую биту:

– Как мы приедем – зайдешь к нему и сломаешь ему руки, которыми он обманывает людей. У вас же, у русских, так принято, – он улыбнулся и посмотрел на побледневшего Кирилла, – Ичи тебя очень просил об этом. Он тебе доверяет.

 

* * *

 

Кирилл дрожащей рукой вставил ключ в замок, зашел и, не включая свет, упал в кресло. Он отхлебнул виски прямо из бутылки, которую держал в руке.

Из кухни выглянула Мия:

– Понятно. Зря саке грела. Что случилось, Кирюша-сан? – она присела на подлокотник кресла.

– Ты знала? – он поднял на нее пьяные глаза.

– Догадывалась, – она обняла его, – через это все проходят. И не Ичи это решает.

– Для чего это надо? – Кирилл снова посмотрел на нее.

– Чтобы ты понимал, что делаешь, знал кто ты…

– А без этого я бы не догадался? – Кирилл снова отхлебнул из бутылки, – я же глупый! Как это по-ихнему? Бака-годзин?

– Не волнуйся, все через это проходят, – Мия попыталась успокоить его и потрепала по волосам.

– И ты проходила?

– Все, Кирюша. Это же Япония. Здесь надо быть таким, как все.

– А если я не хочу быть таким, как все? – возмутился Кирилл.

– Тогда тебе стоит задуматься, что ты до сих пор делаешь в Японии.

Кирилл поставил бутылку на пол рядом с креслом и посмотрел на Мию:

– А ты до сих пор не поняла? – он посадил ее к себе на колени и крепко прижал к себе, – я здесь из-за тебя. Давай бросим все и уедем отсюда!

– Может быть, – грустно ответила она, – но не сейчас. Сейчас еще не время. Ладно, хватит тут сидеть, вставай, – Мия встала, помогла ему подняться и повела пошатывающегося Кирилла в спальню.

Она помогла ему раздеться, аккуратно уложила в постель, накрыла одеялом, принесла его недопитую бутылку виски и уселась с ней на подоконник. За окном ночной Токио переливался неоновыми огнями, как фейерверками. Океан из людей и машин безмятежно плыл куда-то вдаль, и ему не было ни конца, ни края. Но почему-то ей в этом океане людей больше не было места. В голове, словно светящиеся мотыльки, замерцали строчки:

«Огни и свет

Но даже в темноте

Мы здесь чужие…»

 

* * *

 

– Ну что, Кирилл, ты все переживаешь из-за доктора? – Ичи повернулся к Кириллу.

Вчера они прилетели на Хонсю и гуляли по парку Снежных Обезьян.

– Знаешь, эти макаки так похожи на людей, они как мы. – усмехнулся Ичи, – Несколько лет назад один смотритель научил их воровать кошельки у туристов. Двух или трех, я не помню. А через месяц по карманам иностранцев лазила уже вся стая. Не переживай за доктора. Он сам себя и вылечит. На то он и доктор. Иногда человеку надо объяснять так, чтобы он понял. Многие называют меня якудза. Нет, я не якудза. Якудза – это семья. У меня нет семьи. Раньше была. В Киото, там, откуда ты приехал. Нас было около двухсот человек. Обычный для якудза бизнес – проституция, алкоголь, контрабанда… Ну мы же как эти макаки, – он показал на двух забавно кувыркающихся зверьков, – хотим удивить всех и самих себя. И проверить, чего мы стоим на деле. У якудза не принято спорить, даже когда старший придумал глупость. Об этом даже нельзя сказать. Надо просто пойти и сделать. Раньше мы просто помогали людям, вернее считали, что помогаем. А себе в тот раз помочь не смогли, – Ичи вздохнул, – мы всегда были тонкой гранью между законом и беззаконием. Наш старший захотел стать мэром. А двух мэров, как ты понимаешь, не бывает. Он приказал моим братьям убить прежнего мэра и нарушил правило «будь в тени». Разжег большой огонь, на который тут же слетелись полицейские. У нас было оружие. У них был закон. Все двести человек оказались на скамье подсудимых. Кроме босса. Он исправил свою ошибку и сделал харакири, а нас такой возможности лишил. Мы получили разные сроки. Отсидев, каждый попробовал жить по-своему, но уже без семьи, сам по себе. Я стал решать проблемы людей. Я и якудза, и не якудза одновременно.

– Ронин? Самурай без хозяина? – усмехнулся Кирилл.

– Нет, ронин все равно остается воином, а я не воюю, я помогаю людям.

– За что же тогда палец? – Кирилл кивнул подбородком на отрезанный мизинец Ичи.

– Я сам его отрезал. Чтобы не быть никому должным.

– То есть? – Кирилл напрягся, не зная, как спросить, но Ичи помог ему:

– Нет мизинца – нет никаких обязательств. Я просто помогаю людям, и неважно, кто они – торговцы, банкиры или якудза. Я решаю проблемы. И для этого не обязательно убивать.

– Я для чего тогда того с моста? – посмотрел на него Кирилл.

– Для тебя, – криво улыбнулся Ичи, – чтобы ты понимал. Он был частью моей семьи из Киото. Но он сделал неправильно. А я просто выполнил свою работу и помог людям, которым он вредил. Я даже денег за это не взял, потому что это я вовремя не сумел его остановить.

– И что я должен был понять? – спросил Кирилл.

– Люди – макаки, – он снова показал на забавных зверьков, – они делают только то, чему их научили. Сами по себе они умеют только жрать, срать и трахаться. А вот если в твоих руках палка и сладкий картофель, макаку можно научить многому. Обезьянок-то четверо. Не вижу, не слышу, молчу, а четвертая промежность закрывает – значит она не делает зла.

– Не брать чужое. Я понял, – Кирилл посмотрел на Ичи, – но я же ничего не брал.

– Настанет день, когда тебе захочется это сделать. И тогда ты превратишься в макаку. Так вот. Помни о той палке.

– Я не понимаю, – удивленно посмотрел на него Кирилл.

– Я говорю про Мию, – Ичи серьезно посмотрел на него, – она уедет с тобой, когда сама этого захочет. Я ее не держу, если ты так думаешь. У нее есть свои причины и обязательства. Они ее. Не мои, ни твои. Поэтому, уговаривая ее, ты воруешь ее у нее же самой. Она любит тебя. И, пожалуйста, не делай то, за что она потом тебя возненавидит. Не заставляй ее делать то, что она будет делать, не зная, зачем она это делает. Лучше сделай так, чтобы она тебе доверяла. Даже больше, чем себе.

Ичи кинул мартышкам еду. Те подскочили к ней, но есть почему-то не стали.

– Зажрались, – подвел итог Ичи, – все-таки без палки никак. А теперь я тебе объясню, зачем мы здесь.

 

* * *

 

– На меня работает много людей, вернее они работают на себя, – пояснил Ичи, плеснув Кириллу в глиняную кружку саке, – я даю им работу. А хорошо ее выполняя, они работают на себя и решают свои проблемы – деньги, которых им не хватает. Это разные люди. Не только ты с Мией, Мики, Тоширо с Джиро. Их много. Они выполняют разные поручения. Дзиагея – они освобождают землю от ненужных домов и ненужных людей. Скупают землю по дешевке и продают строительным подрядчикам. Сима – обычные рэкетиры. Обеспечивают безопасность в небольших лавочках, кафе, барах, на рынках за десять процентов от выручки. Номия – занимаются нелегальным букмекерством, чаще всего на ипподромах. Ведь официально денежные ставки в Японии запрещены. Киритори – это грубые выбивальщики долгов. Работают с частными лицами. Юсури – целая армия шантажистов. Они не отбирают деньги, а скорее их выкруживают, заплетая жертву в паутину своих хитрых интриг. Цуцумотассе «Хипес» – эти работают в парах. Обычно мужчина и женщина. Она снимает простачка в баре и ведет якобы к себе домой, а вслед за ними появляется «разъяренный муж», и тогда простаку несдобровать. Сокайя – эти люди работают с акциями. Неважно, если у тебя всего две-три акции компании. Это уже ключ от сейфа. Если у тебя есть акции, ты уже можешь приходить на собрания акционеров и слушать отчеты, ведь каждый японец имеет право знать, куда вложены его деньги. А люди-сокайя заставляют сомневаться людей – правильно ли они вложились, задавая руководству весьма неудобные вопросы. Таким образом, они могут как до небес поднять акции той или иной компании, так и опустить на самое дно океана. А потом в дело вступают люди Сэйрия. Они могут, скупив акции подешевле, обанкротить любое предприятие. Чаще всего их используют, чтобы убрать конкурентов. Есть торитатэя – это коллекторы, которые помогают людям вернуть кредиты банку и избавиться от непосильного бремени долга.

– Прям спрут, – усмехнулся Кирилл, – и какая же участь тут уготована мне?

– Русские, – Ичи отхлебнул саке, – они выходят на наш рынок, а мы на их. Вернее, возвращаемся. Несколько лет назад у нас были серьезные проблемы.

– Машины? – Кирилл взял кружку с саке и тоже отпил.

– Да, – кивнул Ичи, – наш бизнес слегка испортили ланкийцы, камерунцы и пакистанцы. Если мы раньше брали только дорогие ворованные машины и отправляли русским, эти стали брать все подряд. Ты, наверное, слышал о машинах-конструкторах, – Кирилл кивнул, – вот и здесь так вышло. На слишком много рыбы приходится слишком много рыбаков. Поэтому японцы с русскими перестали доверять друг другу. Но это можно исправить. Мне нужен человек, который знает и наши правила, и их, и будет судьей в этой большой игре, которая скоро начнется. Ты можешь подумать и отказаться. Ты мне ничего не должен и ничем не обязан. Считай, я просто прошу тебя о помощи. И тогда ты, может быть, поможешь ей.

– Чем интересно? – Кирилл допил саке и поставил кружку на стол.

– Понять. Чего она, наконец, хочет, – улыбнулся Ичи.

– Ясно, – улыбкой ответил ему Кирилл, – только вот скажи, зачем мы сюда летели? Мартышек посмотреть и саке выпить?

– В шумном городе слишком много хорошо слышащих ушей, – Ичи подмигнул Кириллу, – а говорить о делах лучше там, где тебя никто не слышит.

– А как же макаки? Они же слышат.

– Слышат. Вот только говорить их даже палкой с бататом не заставишь, – Ичи снова потянулся к бутылке саке, – как я понимаю, мы договорились.

 

* * *

 

– Входите, – Ичи пропустил в свой кабинет поклонившихся ему Мию и Кирилла, – у нас как раз здесь гость, – он указал рукой на невысокого жилистого улыбчивого молодого японца, с которым радостно фотографировались по очереди Мики и Тоширо с Джиро.

– Оши, – он подозвал к себе парня, – познакомься, это Кирилл и Мия.

Кирилл, уже знакомый с правилами японского этикета, собирался было поклониться, но увидел протянутую для рукопожатия руку со сбитыми костяшками.

– Кто это?  – тихо спросил у Мии Кирилл.

– Это Оши. Чемпион Японии по боксу в легком весе. Большой друг Ичи, – быстро объяснила ему Мия.

Кирилл непонимающе посмотрел сначала на боксера, потом на Мию, а после на Ичи. Но Ичи все объяснил:

– В этом году Оши стал чемпионом.

– И станет в следующем, – поправил Ичи улыбчивый японец.

– Да, станет, – согласился Ичи, – но совсем недавно он был якудза. Отсидел два года в тюрьме и решил завязать. До этого он серьезно занимался боксом.

– Но кому нужны боксеры с татуировками и отрезанными пальцами? – Оши продолжил рассказ Ичи, – сначала господин Ичи решил вопрос с моим боссом, – он протянул вперед обе руки, на которых все пальцы были на месте, а потом уладил проблемы с Японской Федерацией профессионального бокса.

– Правда для этого пришлось убрать татуировки, боль от которых ему в свое время пришлось терпеть более ста часов, – добавил Ичи, – а потом после года усиленных тренировок он стал чемпионом.

– Когда тебе кожу с жопы на спину пересадили – только и остается, что стать чемпионом, – засмеялся Оши, – но одну татуировку я все же оставил, – он задрал легкий кашемировый свитер. На левой стороне груди красовался тигр, которого оплетали хищные змеи, – это Гаманг, – объяснил Кириллу Оши, – символ верности моему клану.

– Чтобы помнить путь, который ты проделал, – поднял вверх палец Ичи, – ладно, иди, чемпион, тренируйся, рад, что не забываешь старика.

Оши поклонился, они крепко обнялись, и он вышел в сопровождении так и недофотографировавшихся Микки и Тоширо с Джиро.

– А вы присаживайтесь, – Ичи указал Мие и Кириллу на кресла.

– Я думал, с якудза просто так не уйти. Вход йена – выход три, – усмехнулся Кирилл.

– Выход – жизнь, – усмехнулся Ичи, – но если хотят, то уходят. И настоящие друзья должны в этом помочь.

– Ну а как же, все знают, что он бывший преступник, сидел в тюрьме, и тут профессиональный спорт. У нас, как бы, такое невозможно, – удивился Кирилл, – наше правительство такого бы не допустило. У нас обычно из спорта в бандиты идут, – улыбнулся Кирилл, вспомнив московских друзей, – но чтобы наоборот, – он пожал плечами.

– Поэтому у вас и не Япония, – засмеялся Ичи, – в Японии правительство само создало бандитов. Якудза – это дети сёгунов. Началось с бакуто – картежников. Их нанимало правительство, чтобы те карточной игрой развлекали на стройках рабочих. Так оно возвращало часть их зарплаты себе в казну. Потом сёгуны породили текийя – надсмотрщиков, которые присматривали за уличными торговцами с лотками, чтобы те не обманывали катаге, простых жителей. Мало того, они не только создали, они возвысили их, дав право носить два меча, что положено только самураю. Так первые стали до нитки раздевать народ, а вторые стали обычной крышей. А началось все еще задолго до этого, когда в небольших городах появились кабуки-мон – обычные хулиганы, для защиты от которых были собраны отряды местной самообороны мати-ёкко, или, как их еще принято называть, «городские стражи». Эти вообще стали народными героями. Так что, Кирилл, как говорится у нас – власть и якудза находятся в одном кармане, поэтому они воюют друг с другом, но не между собой. А теперь о деле…

В этот момент дверь открылась и вошли довольные Мики и Тоширо с Джиро.

 

* * *

 

– Ко мне обратился господин Накано. У него свой банк, – начал Ичи.

Мики кивнул и добавил:

– Мы знаем. Мало того, мы там храним свои сбережения.

Тоширо с Джиро закивали.

– Вы их храните там спокойно? – поинтересовался Ичи.

– Вполне, – ответил Мики, – и замечу, под очень неплохой процент.

– Что-то около двенадцати годовых, – вмешалась Мия.

– Ну что ж, значит будем и дальше там хранить свои деньги. Но у господина Накано появилась небольшая проблема. Хотя, небольшой она была вчера.

Ичи бросил на стол газету с обведенной красным маркером заметкой на главной полосе: «Банк Голд-Стандарт открывает в Токио уже свой третий филиал».

– Чей это банк? – спросил Мики.

– Учредители находятся где-то в Южной Африке, но я думаю, это подставные лица. В силу того, что в Японии в последнее время появилось много мартышек, скорее всего, это их банк. Но у нас с ними после случая с Черным Кемалем перемирие, – Ичи подмигнул Кириллу, – так бы мы просто взяли одного из директоров банка и получили бы всю информацию. А сейчас придется действовать по-другому. Есть какие-нибудь предложения?

– Может взломать их базу? Что-нибудь да накопаем, – Мики щелкнул языком, – по обычной схеме.

– Не получится, – покачал головой Ичи, – без кода доступа невозможно. У них самая совершенная система безопасности. Невозможно установить, на каком сервере находятся их данные. Люди господина Накано пробовали. Поэтому он и обратился к нам.

– А может у него собачку украдем? Или кошечку любимую? – Тоширо потер руки, – помните того журналиста, босс? – Тоширо засмеялся.

– Не знаю на счет кошек и собачек, но и дома, и в банке за ним по пятам следует несколько вооруженных до зубов черных ручных горилл, которые при каждом лишнем шорохе хватаются за тяку. Ствол, – Ичи уточнил для Кирилла.

– Любовница! – предложил Джиро, но Ичи не дал ему договорить:

– Жена и три маленьких мартышки. Яростный католик.

– То есть схватить и прессануть без вариантов, – подвел итог Кирилл. Ичи кивнул.

– А у него есть партнеры? – Мия крутила в руках карандаш.

– Есть один. Директор автосалона. Японец. Сын господина Имуры, префекта Западного округа Токио. Имура-младший.

– Может как-то через него попробовать? – Мия посмотрела на Ичи.

Ичи оглядел всех и кивнул:

– Давайте попробуем.

 

* * *

 

Мики стоял на перекрестке возле полицейской машины в полицейской форме. Из салона с обычным для Японии названием «Грейт – Имура – Сан-Карс» выехал новенький серебристый внедорожник «Ниссан». Мики поправил фуражку, выплюнул жвачку и жестом остановил его.

– В чем дело, офицер? – японец-водитель улыбнулся Мики во все свои тридцать два белых зуба.

– Обычная, стандартная процедура. Проверка документов, – ответил Мики и улыбнулся в ответ.

Японец протянул ему комплект документов и добавил:

– Только что жене в подарок купил. Здесь тех паспорт, чек об оплате.

– Вы из Токио? – поинтересовался Мики.

– Конечно, – снова улыбнулся японец.

– Тогда предъявите, пожалуйста, парковочный талон.

– Естественно, – улыбчивый японец протянул Мики сложенную вдвое бумажку.

Мики глазами словно просканировал талон и остальные документы, после чего отдал владельцу со словами:

– Все в порядке. Счастливого пути. Надеюсь, жена оценит.

 

* * *

 

– Вы представляете! – Мики хлопнул себя по лбу и посмотрел на Мию с Кириллом и Тоширо с Джиро, – какой же я баки! Остановил шесть машин из этого салона, проверил все документы. Всё чисто! И тут вспомнил! У меня же мать живет в районе Сибуя! И у них у всех один и тот же адрес парковки! Ну нет там парковки! Я сколько раз там у матери бывал – нет парковки и все! Решил съездить… Парковка есть. Только для велосипедов.

– То есть, – переспросил Кирилл, – он продает парковочные места для машин на парковке для велосипедов?

– Ну конечно же! – всплеснул руками Мики, – в Японии машину можно купить недорого. Но есть одно «но». Без парковочного талона тебе ее никто не продаст. Если нет талона – она будет облагаться специальным налогом, как для продажи за границу. А это в разы дороже!

– Ну, я думаю, вам, мальчики, пора познакомиться с Имурой-младшим. А я пока над одной вещью интересной подумаю.

 

* * *

 

– Ну и что? – Имура смотрел на Мики с Кириллом, – да, назовите это мошенничеством. Я мошенник. Обратитесь в полицию. Накажите меня! А потом, кто вы такие? Вы приехали к моему дому, качаете права! Да я сейчас сам полицию вызову!

В это время к дому подъехал «Мерседес» и из него вышла Мия.

– А это еще что? – усмехнулся Имура, – теперь девчонки на якудзу работают? Эй, красавица, зачем тебе эти недоделанные? Давай я тебя к себе секретаршей возьму. С такой фигурой и личиком ты быстро себе карьеру сделаешь.

Кирилл попытался дернуться в его сторону, но Мия остановила его, и с улыбкой протянула Имуре какой-то конверт:

– И что же у нас там? – заулыбался Имура, глядя на Мию, – надеюсь, ты там голенькая?

Имура достал фотографии и руки у него затряслись:

– Откуда у тебя это? – он посмотрел на Мию уже со злостью, после чего засунул фотографии в конверт и запихнул в карман дорогого шелкового пиджака, – чего вы хотите?

– Ваш отец помогает Вам оформлять парковки? – спросила Мия.

– Нет, его помощник, – пробурчал Имура.

– С которым у Вас… – попыталась продолжить Мия.

– Это неважно. Отец тут не при чем, – перебил ее японец.

– Вопрос два, – посмотрела на него Мия, – что у Вас общего с банком «Голд Стандарт»?

– Они помогают моим клиентам оформить кредит. Банк новый, и чем больше у него будет клиентов – японцев, тем он лучше раскрутится.

– Они платят Вам за это деньги? – посмотрела на него Мия. Имура кивнул, – тогда давайте договоримся так, – серьезно сказала Мия, – никто, и тем более Ваш отец, не узнает ни о фотографиях, ни о проделках его помощника. А Вы нам за это дадите ключ к базе данных клиентов вашего автосалона и этого банка. Мы договорились?

Имура кивнул и назвал заветный пароль.

Мия смотрела, как он брел к дому, опустив плечи.

– Что там на фотографиях? – поинтересовался Кирилл.

– Тебе это точно видеть не надо. Неважно. Зато важно для него, – уклонилась от ответа Мия, – чем белее в Японии белый воротничок, тем грязнее его душа и тело. Поехали, – махнула она рукой. Кажется, у меня есть план.

 

* * *

 

К интернет-салону Мики с вечера подходили мальчишки-школьники. Мики встречал каждого из них лично, вручал пластиковую карточку и что-то говорил, похлопывая по плечу. Мальчишки улыбались и весело убегали.

 

* * *

 

Ранним утром Тоширо и Джиро, перекусывая цепи на велосипедной парковке в Сибуе, грузили велосипеды в грузовик. Кирилл, оглядываясь по сторонам, следил за тем, чтобы их никто не увидел. Загрузив велосипеды, Тоширо, Джиро и Кирилл запрыгнули в грузовик и исчезли в предрассветном смоге, окутавшем Токио.

 

* * *

 

Тоширо подъехал к зданию телекомпании, где его встретил журналист с пытающимся сорваться с поводка взлохмаченным шпицем. Увидев Тоширо, журналист побледнел, а шпиц радостно завилял обрубком хвоста и попытался запрыгнуть на него. Тоширо присел и почесал собаку за ухом, а журналисту протянул конверт:

– Думаю, новости и тысяча долларов, которые там, тебе очень понравятся.

Он легко шлепнул собаку и исчез в толпе.

 

* * *

 

Мальчишки начали возвращаться в интернет-салон Мики ближе к обеду. Каждый из них клал на стол стопку йен, Мики отдавал половину, а Кирилл в качестве бонуса на заднем дворе вручал каждому велосипед из грузовика. Мальчишки радостно кричали «Оригато» и уезжали.

– Как ты с ними договорился? – Кирилл посмотрел на Мики.

– Все мальчишки в Японии любят играть в игры. За них они готовы на все. А дядя Мики знает, где они могут найти эти игры бесплатно. Где? – он хитро посмотрел на Кирилла, – правильно. На сайтах и в интернет-салонах дяди Мики.

В это время в дверь зашел очередной улыбчивый карапуз и положил деньги на стол. Мики подмигнул Кириллу:

– Дай ему велосипед.

– А можно мне «Маунтин байк»? – хитро улыбнулся юный японец.

 

* * *

 

Мия щелкнула пультом телевизора:

«Срочные новости! Ограблен банк «Голд Стандарт»! Неизвестные одновременно сняли со ста сорока банкоматов деньги со счетов трехсот клиентов. Практически одновременно было произведено триста транзакций, каждая на максимально разрешенную в Японии при снятии наличных сумму – девятьсот семь долларов США. В общей сложности похищено двести семьдесят две тысячи долларов. Как заявило руководство банка, для них это не большие деньги, и они в ближайшее время возместят своим клиентам всю сумму ущерба. Но это уже неважно. На Токийской бирже акции банка «Голд Стандарт» стремительно падают, ведь нанесен серьезный ущерб репутации банка, что у нас в Японии является самым важным критерием при выборе банка…»

Мия выключила телевизор.

– Да, все дело в репутации, – довольно посмотрел на них Ичи, – мистер Накано выписал вам премию, но, думаю, вы и так неплохо заработали. А главное, детям из бедных семей и из школ-интернатов сделали хороший подарок к Новому Году. Да, кстати, Новый Год! Давайте праздновать! Выходные! Я вас не побеспокою. С праздником всех, – Ичи залез в ящик стола, достал хлопушку, которая громко выстрелила, осыпав всех блестящим переливающимся конфетти.

 

* * *

 

– Ну и как мы будем отмечать Новый Год? – Кирилл посмотрел на Мию.

– А как ты отметил тот? – хихикнула Мия.

– Ну не по-японски точно! По-моему, с кем-то мы… – он обнял Мию и пощекотал ее за бок, – с футона так и не вылезли. А все-таки хочется хоть в чем-то побыть японцем и сломать стереотипы. Или не будем разрушать сложившиеся традиции? – он повернул Мию к себе и поцеловал прямо посреди многолюдной улицы в Гинзе.

– Ну если решишь все-таки разрушить, тогда запоминай примерный план мероприятий, – Мия чуть отстранилась от него и заглянула в глаза, – для начала, как положено японцам, мы сходим в KFC, к полковнику Сандерсу, где наедимся до отвала и напьемся модной в этом году колы со вкусом соленого огурца, – Кирилл усмехнулся и поморщился, – а потом мы нарядим бамбук и закажем… – Мия что-то посчитала в уме, – двадцать семь видов суши и тоже съедим их. Ну или хотя бы попытаемся. Дальше мы включим телевизор…

– Давай только без телевизора, – Кирилл снова закрыл ее рот поцелуем.

– Нет, – отодвинула его Мия, – без телевизора не получится. По телевизору будет выступать наследник Богов, император Японии, со своими ежегодным приветствием-благословением. А потом его супруга выдаст предсказание-гороскоп на будущий год. Потом мы выкинем старые ненужные вещи. Кстати, первым пунктом в этом списке у меня твой «Иксбокс».

Кирилл попробовал возразить, но она накрыла его рот ладошкой:

– Потом мы отправим поздравительные открытки Мики и всем его пяти куклам с пожеланиями счастья, любви и долгих лет жизни. Так… Потом пойдем кормить ручных оленей.

– Слушай, – засмеялся Кирилл, – ты от оленей еще не устала?

– Нет, – серьезно ответила Мия, – те волшебные. Потом мы с тобой обменяемся ненужными подарками. Дальше мы поедем в Шинжику в какой-нибудь бар на описанной аллее…

– Кто же ее… описАл? – захохотал Кирилл.

– Не описАл, а обоссал, – невозмутимо продолжила она, где нажремся в говно саке и пива и будем стрелять друг в друга фейерверками. После чего наверняка уснем на тротуаре. Хорошо, что он подогревается и жопу мы не отморозим. Потом мы поедем в метро и с бодуна проспим свою станцию. А когда доберемся до дома, будем много есть и смотреть… А, ну да, от телевизора ты отказался. Потом для приличия сходим в какой-нибудь храм, а лучше не в один, и… ну и все.

– И что же тут японского? – не понял Кирилл?

– Да ничего, – ответила Мия, – но у меня есть другой вариант, – она встала на цыпочки и дотронулась губами до его губ.

 

* * *

 

Кирилл смотрел, как зажигается всеми цветами радуги огромный мост в Одайбу, а здание «Фуджи-ТВ», словно загадочный инопланетный корабль улетает в фиолетовое токийское небо. Он видел, как толпам пешеходов в Сибуя на самом большом в мире перекрестке зажигается зеленый свет, и они, словно веселые муравьи, несут домой ощущение праздника. Он видел, как памятник Хатико, символ встречи, теряется в огромной гудящей праздничной толпе, и кто-то ежеминутно залезает на несчастную собаку, чтобы громко поздравить всех с Новым Годом. Кирилл видел, как Акибахару, огромный район-радиорынок наполняют миллионы улыбок и праздничных коробок, перевязанных красными новогодними лентами. Он чувствовал, как деловая атмосфера Гинзы, где они живут, наполняется ароматами дорогих духов, венского кофе и французских пирожных. Он слышал, как бары Рапонги заполняются живой музыкой, и каждый, сидящий там, чувствует себя героем книги Мураками, коротающим каждый вечер в джаз-баре и мечтающим встретить свою любовь, болтая ни о чем с еще пять минут назад незнакомым соседом.

Кирилл наблюдал, как тихие узкие улочки Накано-Ку, изрезанные маленькими ручейками и лужайками, засыпает белых пушистый снег, который тут же тает на горячих, мощеных желтым кирпичом тротуарах. Он смотрел на безмятежные лица людей в Йосиваре, которые хоть на какое-то время забыли о своих телефонах и, вырядившись в карнавальные костюмы, почувствовали себя беззаботными героями своих любимых мультфильмов из детства, и, словно праздничными гирляндами-хороводами оплетали огромный, никогда не спящий город.

– Знаешь, я бы никогда не подумал, что японцы могут быть такими, – сказал Кирилл, обнимая Мию на заднем сиденье такси, – мне даже кажется, что теперь я начинаю их понимать. Жаль, что они редко такими бывают. Но все равно же они потом пойдут к Сандерсу и включат телевизор!

– Пойдут, – горько улыбнулась Мия, – и снова станут японцами. Где проснутся – там будет их дом. С кем проснутся – те будут их семья. И так будет продолжаться из года в год…

Кирилл вспомнил про Мики и его кукол и хмыкнул:

– Может им надо просто праздников побольше, как у нас, в России?

– Тогда бы Япония уже кончилась, – засмеялась Мия, – они бы такого понатворили, что наш воронежский Дед Мороз, избитый своим же мешком с подарками где-нибудь в подъезде, показался бы сказкой.

– Куда мы сейчас? – Кирилл посмотрел на Мию.

– Давай еще немного в сказке побудем, попробуем встретить новый год первыми на планете в центре Токийского залива под первыми новогодними лучами Страны Восходящего Солнца.

Она вытащила из кармана куртки конверт и покрутила им:

– С трудом удалось достать билеты на корабль за бешенные йены! Но что не сделаешь ради любимого человека, который хочет быть японцем, но боится японского телевидения.

Мия улыбнулась, а Кирилл обнял ее и поцеловал.

 

* * *

 

Лето 2013 года.

– Ты представляешь, какой этот режиссер оказался дурак! – Тоширо, смеясь, смотрел на Кирилла, – он попросил деньги у якудза и пообещал снять про них фильм. Якудза любят, когда про них снимают кино. Он показал сценарий, который назывался «Честь и слава людей в черном». Конечно, денег ему дали. Смысл фильма был в том, что полиция охраняет город днем, а якудза ночью. Но когда начали снимать, он влюбился в молодую актрису из массовки и дал ей главную роль. Представляешь, главную роль в фильме, где главными должны быть якудза! Для начала он раздел эту актрису, а потом, недолго думая, сделал ее главным врагом якудза, и весь фильм она носилась, убивая якудза. А в финальной сцене задушила оябуна клана голыми силиконовыми сиськами. Люди, конечно, посмеялись, но не над шутками режиссера, а над якудза. А актриса стала спать с режиссером. Вот, значит, мы приехали к нему и подержали его за ноги на краю крыши, а потом Мики, мать его, засранец, сделал ему предложение – либо он летит вниз, либо снимается в кино по сценарию Мики.

– И? – Кирилл представил, куда Мики могла завести его фантазия.

– Так вот. Сценарий Мики оказался очень прост. Он был о глупом режиссере и его глупой подружке-актрисе, которые украли деньги не только у собачки якудзы, но еще и у спайдермена, человека-паука и американской черной Годзиллы. А потом те их нашли и наказали.

– Боюсь даже спрашивать как, – Кирилл выпучил глаза.

– Они их поимели в прямом смысле слова. Вначале подружку режиссера поимели спайдермен с человеком-пауком. Это были мы с Джиро. Потом ей отомстил мраморный дог одного нашего друга из якудза.

– А что с режиссером? – Кирилл сморгнул.

– У Черного Кемаля есть один боец с тридцатисантиметровым членом. Ему все равно, что трахать, потому что не только нормальные женщины, но даже проститутки за деньги, увидев его голым, сразу сбегают, – подмигнул Кириллу Тоширо, – а потом Мики выкинул это кино в интернет. И ты знаешь, его посмотрело гораздо больше людей, чем про якудзу. Но режиссер, наверное, все-таки теперь жалеет, что не выбрал с крыши полетать.

– А чем вы сейчас занимаетесь, – Кирилл еле сдерживал смех, – дальше кино снимаете?

– Да не, хватит с нас одного. Мы сейчас в квартале Рокку работаем. Знаешь, там есть развлекательный центр «Рок-дза». Стриптиз, порно-кинотеатры, бары, и, конечно же, игровые автоматы «Пачинко».

– Шары что ли катать? – засмеялся Кирилл.

– Да сейчас вся Япония шары катает, – усмехнулся Тоширо, – и Мики придумал, как с этого деньги можно сделать. Пачинко же не однорукий грабитель, все от игрока зависит. Запустил шарик и можешь им управлять. Так что выигрыш в твоих руках.

– Так приз тебе автомат этими же шариками и насыпает, – не понял Кирилл.

– Точно, – кивнул Тоширо, – а ты можешь либо играть дальше, либо обменять на какой-нибудь приз. На майку, например, или еще что-нибудь. Потом это у барыг толкнуть, и потерять где-то процентов семьдесят пять от изначальной стоимости. А Мики придумал скупать у людей шарики за пятьдесят процентов от цены, а потом продавать за шестьдесят. На сорок процентов ниже, чем их настоящая цена.

– Как продавать? – заинтересовался Кирилл.

– В Японии нет денежных призов. Все дают призами – одеждой, напитками, техникой. Зачем японцу сотая майка или десятый телевизор? А потом еще и налог платить надо. А в ломбарде хозяин даст тебе всего двадцать пять процентов от стоимости. А тут мы покупаем сразу шарики. Не надо никаких налогов платить, в ломбард ходить. Покупаем и продаем за шестьдесят процентов.

– А как же хозяин заведения?

– Хозяин здесь государство, и у него глаз-камер на все не хватит. Тем более съемки в игровых залах запрещены. А потом народу много, шариков много, выигрышей много. Вот и получается, с двух залов мы за неделю пятнадцать тысяч заработали. Правда эти Пачинко, как зараза, – Тоширо почесал шею, – я там два дня проторчал и так и не понял, кто я – косорукий китаец или мне просто не везет.

В это время дверь кабинета открылась, и Ичи жестом позвал Кирилла:

– Заходи.

 

* * *

 

– Знаешь, что это? – Ичи указал на два лежащих на столе пистолета.

– Пушки русские, – мельком взглянул Кирилл, – «Макаров» и «Тульский Токарев».

– Не совсем, – поправил его Ичи, – русский «Макаров» и китайский «Токарев».

– И к чему это все? – спросил Кирилл.

– Якудза любят хорошие пушки, – Ичи взял пистолеты и покрутил в руках, – сильные, мощные. Так же, как и машины. К этому пистолету вопросов нет, – он протянул Кириллу «Макаров», – а вот это – дерьмо, – он швырнул китайский ТТ в урну для мусора, – в Якогаме появилась парочка русских, которые ищут покупателей на сто таких пушек, – он указал на ствол, который Кирилл крутил в руках, – но сами совершать сделку они боятся, поэтому вышли на китайцев из местного «Чайна Тауна». Им эта сделка невыгодна, и они сообщили нашим друзьям из якудза, которым они толкают свое дерьмо, – он указал пальцем на мусорную корзину с валявшимся в ней ТТ, – японцы их услышали, но промолчали. Продавцы притаились. Тебе надо съездить туда с людьми господина Йами, и проконтролировать совершение этой сделки. Его люди должны понимать, чего можно ожидать от этих русских. Поэтому прямо сейчас ты выезжаешь в Йокогаму. Через час ты будешь там. Русские находятся в хостеле «Цуруми». Это в квартале Нака. Ну встреться с ними, поговори, организуй встречу и проконтролируй. Иди, – Ичи махнул рукой.

– А где Мия? – спросил Кирилл.

– У нас сейчас очень много работы. А что, без нее уже никак? – усмехнулся Ичи.

– Кирилл улыбнулся:

– Да нет…

– Она помогает нашим друзьям. Кстати, тоже в Йокогаме. Ей надо просто отогнать машину. Ничего сложного. Как, впрочем, и у тебя. Но помни, работа – главное. В Токио встретитесь. Хватит вопросов. Иди.

 

* * *

 

Кирилл на черном «Лэнд Крузере» катил по длиннющему мосту «Йокогама-Бэй» с молчаливыми людьми господина Йами. За окном мелькали пейзажи огромного портового города. Где-то через час они подъехали к хостелу, расположенному в старом ветхом здании. Кирилл зашел на ресепшн, где по лицу спящего консьержа ползала черная муха. Он постучал по кнопке-колокольчику, согнав муху, но спящего японца так и не разбудил. Тогда он подошел к стене, на которой были написаны номера и их постояльцы, но ничего не понял. Пришлось будить японца. Услышав слово «русские», он указал пальцем направление и снова уснул. Муха вернулась на свое прежнее место на его заспанном лице.

Кирилл прошел по пыльному коридору и остановился у двери, которую украшали два красных сердечка. Он постучал и толкнул ее:

– Слушайте, а чё вы в номере для новобрачных-то остановились? Привет, – Кирилл оглядел двоих небритых детин, сидящих в трусах и майках на кровати перед телевизором. В номере было грязно. Везде были разбросаны вещи, валялись пустые коробки из-под быстрорастворимой лапши и пустые пивные бутылки.

– Да так дешевле. А ты кто такой, кстати? – спросил один из них.

– Вы к китайцам подходили на счет товара? Я могу решить вашу проблему.

– А! Смотри, Микола! Вот шо значит ихнее «подождите», – тот, который покрепче, подошел к Кириллу и протянул ему грязную потную руку, небрежно вытерев ее о трусы, – здорово, братан! Я Олег. А так меня Хохлом кличут. А это Хохол-младший. Брательник мой, – он указал Кириллу на сидящего напротив телевизора, – он у меня слегонца с припиздью, контуженный, ты не обращай на него внимания. А шо с номером – так правда дешевле. А шо кровать одна, так не страшно, мы ж братья родные, а не так.

– Кирилл, – кивнул ему Кирилл и не стал пожимать руку, – давай сразу к делу. Сколько у вас стволов и сколько вы за них хотите.

– Дык ты подожди, ща все порешаем. Ща брательник за водкой сгоняет, и мы все обсудим и договоримся, – он толкнул брата, сунул ему стопку йен, а сам стал расчищать место на маленьком столике и заваленной всяким хламом кровати, скидывая все на пол, – и телек наконец выключи. Все равно ни хера не понимаешь. Водяры возьми и закуски побюджетней.

– Не надо, – остановил его Кирилл, – давай сразу к делу.

– Ну к делу, так к делу, – Олег подтянул трусы и заправил в них майку, – стволов сто. Груз на нашей посудине. Отдадим по штуке за каждый, не торгуясь.

– Откуда они? – спросил Кирилл.

– А это уже не твои проблемы. Мы продаем – ты покупаешь. А вопросы пусть мусора задают. Если согласен, – Олег посмотрел на часы на руке, – часа через полтора стрелку забьем. Там, где от доков с моста этого длинного съезжать, дорога идет, ангары длинные. На одном там какой-то аист нарисован. Там и встретимся. Слушай, братан, а ты точно не японский мусор?

Кирилл усмехнулся:

– Через час.

– Ну постараемся. Нам же еще за грузом сгонять надо, – Олег толкнул брата, – одевайся, но за водкой не ходи, потом успеем.

 

* * *

 

– Вот деньги, – Кирилл кивнул японцу. Тот открыл дипломат, – сто тысяч. Ну что, обменяем на ваш товар?

– Да запросто, – в руках Олега появился пистолет с глушителем.

Кирилл не успел ничего понять, как японец, стоявший рядом с ним, упал на бетон, выронив кейс, и из-под него начало растекаться красное пятно. Его напарник хотел схватиться за пистолет, но откуда-то из темноты выскочил Микола и накинул на его шею веревку. Японец захрипел, но здоровяк начал сильнее сдавливать веревку, поднимая его наверх. Тело японца задергалось в воздухе, он засучил ногами, а потом затих. Микола бросил тело, разжал руку японца и вытащил из мертвых пальцев пистолет, который направил на словно застывшего от страха Кирилла.

– Подожди, братан, – остановил его Олег, – кореш нам такой подгон сделал, – он с размаху ударил Кирилла пистолетом, – пусть полежит отдохнет пока.

– Слушайте, здесь так дела не делаются, – Кирилл сплюнул через рассеченную губу и сел.

– А кто тебе сказал, что мы дела делаем? – заржал Олег, – это, братэлло, кидняк называется.

 

* * *

 

Мия остановила белую спортивную «Митсубиси» возле ворот Йокогамского порта, включила магнитолу и откинулась на сиденье. За это она получит… В ее голове заработал калькулятор. А это значит – всё. Все закончится. Она закрыла глаза. Улыбка Кирилла, хитро подмигивающий Ичи, веселый Мики, вечно спорящие и толкающие друг друга Тоширо с Джиро… Вдруг все эти картинки исчезли, и осталась одна – улыбка Кирилла. Последнее время они слишком много говорили о том, что надо уехать. Если раньше она спорила, то сейчас чаще молчала. Слишком много Японии стало между ними. Она понимала, что Япония ворует его у нее. А он, казалось, чего-то ждал. Просто говорил, что надо уехать, что здесь они не такие, но каждый раз переводил все на шутку. Он ничего не обещал ей, поэтому она сомневалась. А как не сомневаться в золотом мальчике, у которого уже давно все решено в этой жизни? Она часто задавала себе вопрос – что он здесь делает? С того самого момента, когда она впервые встретила его в баре. Вначале ей показалось, что он что-то ищет. Потом, когда она привела его в бар к пирату, она подумала, что он от чего-то бежит. Потом она увидела, что он играет, как мальчишка, в какую-то длинную квестовую игру. После случая с врачом, она догадалась, что он боится. Но он быстро победил это чувство. Хотел убежать, но остался. И только сейчас она поняла, чего он ждет. Он ждал ее. Она часто по ночам глядела на его лицо и видела, как с золотого мальчика осыпается фальшивая позолота. Ей было не интересно знать о его прошлой жизни, он сам ответил на незаданный ей вопрос: «Слишком много глупости».

Мия открыла глаза. Сегодня она вернется, наберет номер телефона, который очень не любит набирать, и скажет, что все закончилось. Потом она приготовит ужин, дождется Кирилла и скажет ему то, что он так давно ждал.

Возле «Митсубиси» остановился тонированный серебристый микроавтобус. Задние двери распахнулись, вышел человек, вытащил три сумки, кивнул Мие, чтобы она открыла багажник, и забросил сумки туда. Мия вышла из машины и огляделась по сторонам. Из одноэтажного здания напротив вышло два человека, которые громко о чем-то спорили. Мия услышала знакомый голос и прищурила глаза, чтобы рассмотреть говоривших сквозь слепящее солнце.

– Мия?

– Папа? – она, наконец, смогла рассмотреть стоявшего перед ней отца.

Человек, с которым разговаривал отец, удивленно смотрел на обоих.

– Потом обо всем поговорим, – тихо сказал отец.

– Да! Пора ехать. Через час она уже должна быть на таможенной стоянке у парома. И, да, нам тоже есть о чем поговорить, – мужчина поднял руку, и Мия рассмотрела обрубок пальца, на котором красовался перстень с огромным бриллиантом.

 

* * *

 

– Да ты не ссы, Кирюха, – Олег присел на пустой деревянный ящик, – ща Микола твоих япошек почикАет, в пакет сложим, на наш сейнер отвезем, ледком в морозилке присыплем, и где-нибудь в нейтральных водах акулам скормим.

– А что со мной будет? – исподлобья посмотрел на него Кирилл.

– А шо? Ты ж наш! Славянин. Мы своих не бросаем. Бабулесов тебе дадим слегонца, тут на всех хватит. ЗахавАешься где-нибудь, в Японии островов много. А хош с нами на Родину. Наш капитан Михалыч в поряде, провезет тебя и денег много не возьмет за билет, – заржал Олег.

– А что с оружием? Где оно? – процедил Кирилл.

– А хто тебе сказал, что оно вообще былО? – снова заржал Олег, – ты пойми, у нас с деньгами туго, а у вас их здесь много. А потом эти япошки нам войну проиграли, а в дерьме живем мы, а не они. Шо, зря что ли мой дед воевал?

– Наш диду у Бандерры буф, – подал голос Микола, – з немцуми.

– А ты вафельницу прикрой, хрен на того диду! А ты лучше поди пилу бери и чикай этих япошек на сало. Ну шо, решил? – он посмотрел на Кирилла, – ну, подумай тогда несколько хвалын, – он повернулся к Миколе, – а ты давай лаптями шевели.

Кирилл увидел, что у мертвого японца, лежащего рядом, за поясом торчит пистолет. Повернувшийся Олег увидел, как на него смотрит дуло пистолета. Он даже ничего не успел понять, прежде чем пуля врезалась ему между глаз, расколов надвое череп. Кирилл поднялся и взял кейс с деньгами. В это время, словно тень, в проходе появился Микола. От неожиданности, он вместо пистолета, торчащего у него за поясом, поднял ржавую пилу и направил на Кирилла.

– Из нее стрелять собрался, деревяшка? – Кирилл несколько раз нажал на курок, и пули отбросили Миколу к ржавой стенке ангара, – бизнесмены хреновы.

Кирилл, прихрамывая, залез в джип и уехал подальше от злополучного ангара с аистом.

 

* * *

 

– Нам надо поговорить, отец, – Мия держала трубку телефона.

– Я понял, дочь.

– Очень хорошо, – улыбнулась в трубку Мия, – я думаю, больше никаких обязательств? Сделка отменяется?

– Ее и не было, – услышала она голос отца, – просто я не хотел тебя отпускать.

– Только давай не будем сейчас про отцовскую любовь, – она поморщилась, – груз доставлен, папа. Твой груз с якудза! Не надо мне ничего объяснять. Я знаю, это Япония, но здесь не все по-другому. Я приеду к тебе, и ты отдашь мне документы. И мы просто забудем друг о друге.

– Хорошо. Приезжай. Я жду.

Мия бросила телефон на сиденье и повернула ключ зажигания.

 

* * *

– Ну хорошо, хоть так, – Ичи похлопал Кирилла по плечу, – главное, живой остался.

– А как же люди Йами?

– Попробуем решить эту проблему. Очень хорошо, что деньги целы. В конце концов, это они общались с китайцами, а мы просто курировали сделку. Сделка сорвалась. Деньги на месте. Виновных ты наказал. Думаю, обойдется без отрезанных пальцев, – он похлопал Кирилла по плечу, – но тебе придется уехать. Кажется, у тебя в Киото есть где жить.

– А как же Мия?

– Она еще не приехала. Звонила, сказала, что задержится. Я ей все объясню. Давай, собирайся. Джиро отвезет тебя в аэропорт.

 

* * *

 

Мия открыла калитку и пошла к дому отца. Нехорошие воспоминания смешались с нехорошими предчувствиями. Отец открыл дверь и молча пропустил ее вперед.

– Ну что, папа, давай решим наш вопрос, – начала она, но в тот же момент на ее голову опустилось что-то тяжелое, и она упала на пол, потеряв сознание.

Когда она пришла в себя, она поняла, что лежит с пистолетом в руке рядом с телом отца, на белой рубашке которого, словно вишневый сок, расплылось алое пятно, а дом уже заполняли люди в полицейской форме.

 

* * *

 

– Входи, – Кирилл впустил Ичи в свой дом в Киото, – а где Мия?

Ичи молча прошел и сел в кресло:

– Присядь, Кирилл.

– Где Мия? – Кирилл посмотрел на него, – почему она не приехала?

– Не буду тебя обманывать. Она в тюрьме. У нее серьезные проблемы.

– Как? За что? – выдохнул Кирилл.

– Она убила своего отца.

– Да как такое могло быть? – Кирилл заходил по комнате.

– Пока я не понимаю, – Ичи провел рукой по седым волосам, – это было обычное задание. Спортивная ворованная тачка со всеми документами. Она такое сто раз делала. Она ее отогнала и вернулась в Токио. А потом эта нехорошая история с отцом. Но может это как-то все объяснит? – он протянул Кириллу письмо, – наш человек из тюрьмы передал для тебя. Тут написано по-русски. Я не понимаю.

Кирилл развернул вчетверо сложенный лист бумаги и глаза побежали по строчкам…

 

* * *

 

«Кирилл, прости меня. Если ты захочешь уехать, я всё пойму, но я видела, как ты ждал…

Это долгая история. На нее нет ни времени, ни бумаги. Мой отец только казался хорошим. Все дело в нем. Он не отпускал меня. Тех, кто знает твою тайну, лучше держать возле себя, и это, поверь, надежнее любой клетки. А потом появился ты. И птичка захотела улететь. Отец согласился, но он не был бы японцем, если бы не попросил вернуть ему долг – всё, что он потратил на меня и мою мать. Я понимала, что ты ждешь, но это был МОЙ долг, и Я САМА должна была его отдать. Скажешь, глупая? Но зато честная! Если начинаешь все заново – надо оставить прошлое. Я была готова оплатить этот долг. Но в тот день я увидела своего отца. Я не просто отогнала машину. Человек отца положил в багажник машины, которую я должна была отогнать в порт, три большие сумки. Видимо, дело в них и в человеке, который стоял рядом с отцом. Это был якудза. Он из клана Ямаги. Это страшные люди, Ичи рассказывал про них. Я не знаю, какие дела могли быть у них с моим отцом. Последнее время отец служил в Департаменте полиции, ответственном за хранение улик по самым громким преступлениям в Японии. Я думаю, дело в этом. Я буду молчать и говорить, что ничего не помню. Но если ты захочешь мне помочь, ты должен найти эти сумки. В них моя свобода. Тогда мне поверят. Ичи тебе поможет. Верь ему. И знай, я никого не убивала и ни в чем не виновата, я просто хотела оправдать твои ожидания. Твоя Мия»…

 

* * *

 

– Ямаги, – горько усмехнулся Ичи, – боссы боссов всех якудза. Люди, которые создают правила, и поэтому себя считают выше них.

– Что могло быть в этих сумках? – Кирилл в упор посмотрел на Ичи.

– Даже не догадываюсь, – Ичи покачал головой, – знаю одно. Если груз в машине, эти машины пойдут к русским. Так уже было. Я могу узнать, куда конкретно и как пойдет эта партия. У меня есть люди. Но больше я тебе не могу ничем помочь, – Ичи посмотрел на Кирилла.

– Почему? – Кирилл поднял на него наполненные болью глаза.

– Потому что тебе придется ехать в Россию, – Ичи поднялся с кресла, – месяц эти машины будут проходить оформление. Потом их загонят на паром и отправят во Владивосток, оттуда по железной дороге их погонят дальше. Я могу узнать номер, модель и цвет машины, а также точное время и место, когда груз окажется во Владивостоке. Но дальше ты должен делать все сам. Мы присмотрим пока за Мией. У нас есть люди.

 

* * *

 

– Вот это замес, япона мама! – Вован пытался снова затянуться давно погасшей сигаретой, – это ты мне точно сейчас не кино рассказал? То есть ты, твоя подружка и якудзы…?! Ты там ни на чего не подсел?

Кирилл обреченно помотал головой:

– Ну что, Вова, можно как-то решить эту проблему? – Кирилл с надеждой посмотрел на Вована.

– Ну вообще, – тот выкинул наконец ненужную сигарету и поскреб в затылке, – ну вообще-то и люди есть. Там Баир с Левчиком, и у меня знакомцы. История интересная твоя, но мутная… как рассол от селедки «Иваси».

– А если к Холоду? – посмотрел на Вову Кирилл.

– Ага! А что ж не напрямик к Тее, чтоб сразу веником выхватить?

Кирилл поморщился.

– Сами порешаем, – усмехнулся Вова, – свое кино поснимаем «Русские Вова с Кирюшей против всех самураев». Слушай, ты мне лучше вот чё скажи, – Вова посмотрел на Кирилла, – они чё, правда с куклами живут? А они чё у них, и готовить умеют?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

БУШИ«ДО» И БУШИ«ПОСЛЕ»

 

«Зачем ты воешь на меня?» –

Луна спросила волка,

А тот сожрал её,

Зубами щелкнув громко…

 

Забайкальский Военный Округ (ЗабВО), зима 1993 года. Закрытый военный гарнизон О.

– Ну что, полковник, ты подумал? – невысокий кавказец посмотрел в упор на седого военного в потертом танковом бушлате.

– Я уже сказал. Мой ответ «нет»! – словно отрубил тот.

– Слушай, дорогой, кому тут сейчас твоя армия нужна? У тебя тут твоим солдатам и офицерам жрать нечего, – усмехнулся тот и выудил из желтой пачки с надписью «Camel» сигарету.

– Все наладится, это временные трудности, – пресек его полковник.

– Конечно, – тот щелкнул зажигалкой и затянулся ароматным дымком, – извини, дорогой, курить будешь? Угощайся, – он протянул пачку.

– Нет. У меня свои, – ответил полковник.

– Прима? Или уже на самокрутки перешел? – усмехнулся кавказец, – но дело твое. Так вот, дорогой, я тут побольше тебя буду. Я в восьмидесятых здесь как в армию попал, так и остался. Земляков здесь моих много. Их товарищ Сталин сюда сослал. Так вот еще тогда, когда сюда молодые лейтенанты с женами приезжали, жены плакали и через месяц сбегали, а лейтенантики спивались. Помню, они еще тогда деньги в поезда бросали, а им оттуда водку скидывали. Что тут наладиться может? Страна развалилась! Забайкалье всегда ссылкой считалось для вас, вояк. Заешь, как ЗабВО переводится? «Забудь Вернуться Обратно», дорогой! А если договоримся – вернешься. И с деньгами хорошими, – кавказец красноречиво потер пальцами, – у тебя все равно эти дома пустуют, а мы там магазин сделаем, кафешку устроим. Людям не так одиноко и скучно будет. А потом товар из Китая возить будем. Жены твоих вояк работать будут, деньги зарабатывать. Тебе еще и спасибо скажут.

– Это имущество Министерства Обороны, – сквозь зубы процедил полковник.

– Обороны от чего? – кавказец затянулся и бросил окурок на снег, – тут у тебя китайцы пешком через границу ходят уже года два. Скоро вообще президент эту землю им продаст, а ты про какое-то имущество! Слушай, давай уже по-нормальному договоримся, – кавказец снова протянул пачку сигарет, – давай уже покурим, подумаем.

Полковник тяжело вздохнул, выдохнул облако пара в морозный воздух и вытащил из желтой пачки кавказца сигарету.

 

* * *

 

Забайкальский Военный Округ (ЗабВО), февраль 1996 года. Закрытый военный гарнизон О.

 

– Валера, – жена полковника стояла на кухне у плиты, – я все понимаю, но вот Сидоровы уезжают.

– Мне еще пять лет до пенсии, – ответил он и отхлебнул из кружки чай.

– Валера, какая пенсия? – жена громыхнула сковородкой, – гроши эти?

– Заслуженная, Лена! – он сурово посмотрел на нее.

– А, ну да, извините, товарищ полковник, – нервно засмеялась Лена, так заслуженная или выслуженная, Валера? Мы в этой дыре ничего не высидим! Сейчас проще уехать в Москву и найти работу там. Или в Питер. Вот Веселовские…

– Веселовский трус, – оборвал ее полковник. Папенькин сынок! – он громко стукнул чашкой по столу, – я не для того двадцать лет служил Родине, Лена, чтобы так сбежать! А потом у нас здесь не худший вариант. Вот, например, в Б. нет света и воды. Офицеры с женами в казармах живут. А если я уеду, что здесь будет? Вакханалия!

– Тут и так вакханалия. Уже днем на улицу не выйдешь. На пятьдесят домов четыре кабака. Весь гарнизон на рогах, проходной двор! А эти черные вообще обнаглели. К женщинам пристают, мужиков задирают, ножами угрожают, ведут себя, как хозяева, типа вы там наших убиваете, а мы вас тут резать будем. А у нас здесь даже милиции нет! Это же военный городок! Вон, лейтенантика молодого подрезали, все знают, кто, и молчат. И он молчит, боится. У него жена беременная. Зачем ты их вообще сюда пустил?

– Тогда это была необходимость, – нервно скрипнул челюстями полковник, – ладно, мне на службу пора.

Он взял шапку и вышел в грязный, пахнущий сыростью подъезд трехэтажки. На втором этаже он позвонил в квартиру своего зама. Дверь открыл заспанный майор с большими усами и хитро прищуренными глазами. Полковник поздоровался.

– Ну что, Андрей, на службу идем? Посоветоваться надо.

Тот кивнул:

– Сейчас, быстро соберусь, товарищ полковник.

 

* * *

 

Забайкальский Военный Округ (ЗабВО), лето 1996 года. Закрытый военный гарнизон О.

 

– Послушай, Валера, мы так не договаривались, – кавказец постучал по дубовому столу пальцами, – вот скажи мне, зачем тебе столько офицеров молодых, если у тебя здесь солдат нет? Зачем твой майор их сюда привез? Они моих людей обижают. Говорят – мы там с вами воевали, а вы, гады такие, хозяевами на нашей земле себя чувствуете.

– Точно, Хасан, не договаривались. А еще мы не договаривались, что твои земляки сюда понаедут, дома целые занимать будут и жить будут без документов, ни за что не платя, да еще и в каждой квартире водку паленую разливать. Не договаривались мы, что вы к девчонкам нашим приставать будете, к женам. Вы соседями хорошими обещали быть.

– Это форс-мажор, Валера, ребята молодые, горячие, но мы вопрос этот можем порешать. Ты только ветеранов своих головорезов убери, а то они уже бизнес наш разрушать стали. Вот один, наглый такой, пришел, бармену гранату на стол положил и говорит: «Не нальешь – взорву тебя на хрен!» Как это? Не по-человечески!

– А по-человечески лейтенантов ножами резать? – ответил полковник.

– Говорю же, форс-мажор вышел, – развел руками Хасан.

– Вот чтобы таких форс-мажоров больше не было, ребята эти здесь и побудут пока, – строго посмотрел на него полковник, – а если и это не поймете, ты со своими земляками отсюда уедешь.

– Ой, Валера, давай ты меня пугать не будешь, – скривил губы Хасан, – без нас вы тут с голоду сдохните. А к женам вашим никто не пристает, и к девчонкам. Почему к нашим никто не пристает? Потому что ваши сами. Потому что шлюхи они! А мужья ихние только водку жрать и умеют. А так и не мужики вообще, и денег не зарабатывают.

– Всё сказал, гнида черножопая? – полковник зло сверкнул глазами и вытащил пистолет, – неделя у вас есть.

– Ой, пожалеешь ты, Валера.

 

* * *

 

Забайкальский Военный Округ (ЗабВО), лето 1996 года, неделю спустя. Закрытый военный гарнизон О.

– Это что ж за твари-то такие, – майор смотрел на мертвое, истыканное ножами тело прапорщика, лежащее в подъезде, – а, товарищ полковник? Вроде же не война! Ему ж только вчера приказ на увольнение подписали. Жена и две дочери. Теперь даже не знаю, получат они квартиру или нет, – майор тяжело вздохнул, – что-то я не кстати…

– Это война, Андрюша. Вызови-ка ко мне своих ветеранов.

 

* * *

 

– Это беспредел, полковник! Ты что творишь? – Хасан стоял на коленях и смотрел на полковника, который сидел на броне БТРа.

– Беспредел, Хасан. Только это твой беспредел. Ваш беспредел, – полковник обвел тяжелым взглядом еще двадцать человек, стоящих рядом с Хасаном на коленях посреди забайкальской степи, – я в отличие от тебя с бабами не воюю. Хотя, кто вы есть? Вашим овцам с их выродками я уйти дам, а вы, если мужчины, за все ответите.

– Стой, стой, полковник, давай договоримся, – занервничал стоящий рядом с Хасаном старик с седой бородой, – мы уедем и не вернемся. У нас деньги есть. Мы их отдадим, и вы все забудете. Кровь не нужна ни вам, ни нам. Ни вашему Иисусу, ни нашему Аллаху.

– Уйдут только ваши жены и дети, – словно робот, повторил полковник, – давай, старлей.

Из БТРа ударила резкая пулеметная очередь. Голова Хасана разлетелась на куски, а пули, словно косой, скосили всех, стоящих на коленях. Полковник вытащил из кобуры ПМ и, прохаживаясь между рядами лежащих кавказцев, добил тех, кто еще шевелился, выстрелом в голову.

– Зачем ты так… – кавказец с седой бородой, захлебываясь кровью, смотрел на полковника.

– А по-другому вы не понимаете, – и полковник выстрелил прямо в окровавленный рот.

– Так, старлей, – полковник постучал по броне, люк открылся, и оттуда вылезло широкоскулое улыбчивое лицо, – яму здесь выкопайте, побросайте их, сожгите, а потом засыпьте, – тот кивнул, – что с их семьями? – полковник посмотрел на бурята.

– А чё-кого? – бурят улыбнулся полковнику, – там штук двадцать грачих с грачатами. Их Антоха на берег Онона отвез к ГРЭС, покрошил и того… рыбкам. Там глубоко, век не всплывут.

– Ну всё, молодцы, – полковник постучал по броне и пошел к своему старенькому УАЗику.

 

* * *

 

Забайкальский Военный Округ (ЗабВО), 1997 год. Закрытый военный гарнизон О.

– Ну все, Валера, вот и закончилась наша служба, – Лена смотрела, как солдаты забивают окна пустых домов черными гнилыми досками, – мы с тобой дольше всех продержались, – горько усмехнулась она, – в Б. уже давно все растащили, а в домах бомжи со всего Забайкалья живут. Помнишь там по всему гарнизону тополя такие большие, красивые росли? – полковник кивнул, – так вот они их все на дрова порубили вместе со скамейками и заборами. А в Я., помнишь, ракета была? Памятник. Так вот ее на металлолом кто-то сдал. Все батареи поснимали, кровати с казарм, заборы железные, ворота, даже рельсы! Столько лет строили, чтобы все вот так… – она горько вздохнула и махнула рукой.

А солдаты тем временем принялись заколачивать подъездную дверь.

– Скоро комиссия приедет на сдачу? – она посмотрела на мужа.

– Через неделю, – проскрипел полковник.

– Чую, уйдем мы отсюда, все здесь загнется. Хотя, сколько наших-то здесь осталось? Квартир, кроме как здесь, нет, и жить негде. Андрюше-то что, заму твоему, сказали на счет Воронежа?

– Отказали, – он опустил глаза, – знаешь что, Лен, давай-ка ты одна пока поезжай, я людей бросить не могу.

 

* * *

 

 

 

Неделю спустя.

– Ну что, полковник, молодой подвыпивший майор «из комиссии» весело посмотрел на него, – готов к сдаче боевого знамени части и к отпуску на Канарах? Ты тут, наверное, денег заработал два самосвала?

– Шутишь? – посмотрел на него полковник.

– Ну, значит, дурак, – засмеялся тот, – вот мы тут часть расформировывали у ракетчиков, так там такие хищения вскрылись! – майор присвистнул, – Там их командир, ну ты его знаешь, – полковник кивнул, – с девяносто первого года только и делал, что пиздил все подряд! У него даже в шахтах ракетных РВСН китайцы медь дергали. А еще кабель правительственной связи из степи – восемнадцать километров! Всю вещевку его жена в Шанхай перевозила. Весь автопарк распродал. Он даже солдат умудрялся в аренду местным овцеводам сдавать. А про оружие я уж молчу. У него солдаты в караул с черенками от лопат ходили, потому что штыки он тоже продал. А что он со складами долгосрочного хранения и ГСМ натворил, я вообще промолчу. Сам в ресторанах в Чите хавал, а последние пять солдат у него траву в степи жрали и на сусликов охотились!

– И что ему теперь за это будет? – посмотрел на него полковник.

– Да ничего! Лет пять дадут, и то только потому, что в одну харю пиздил, и ни с кем не делился, – он поднял вверх указательный палец, – ну у тебя, я смотрю, вроде как все в порядке. Даже в этом дерьме часть образцовая. Оружие, я так понимаю, уже вывезли, или осталось что еще?

– Осталось еще. Двадцать ящиков тебе, и двадцать мне. АК с полным боевым комплектом, – полковник нагло взглянул в глаза проверяющему, на что тот одобрительно кивнул и ответил:

– А про «пээмы» забудь. Сейчас бандюганы ТТ больше пользуются. Они понадежнее и поудобнее.

 

* * *

 

Забайкальский край, 1998 год. Бывший закрытый военный гарнизон О.

– Ну ты даешь, Валера, это же самоубийство! – его бывший зам развел руками, – ты камикадзе! И что ты им сказал?

– Ну сказал, что в силу того, что бывший гарнизон приобрел статус поселкового поселения, я готов стать его главой. Ну и предложил следующую схему – переселить бывших военнослужащих, которые по каким-то причинам не могут уехать из Забайкалья, к нам. Ну, губернатор, конечно, повыделывался, начал про бюджет, вернее про его нехватку, но когда узнал, что мы готовы привести жилой фонд в надлежащий вид своими силами и средствами, согласился. Так что к нашим тридцати семьям скоро добавится еще семей сорок-пятьдесят.

– А как мы деньги-то зарабатывать будем? – спросил его бывший зам.

– А как и раньше, Андрюша, – полковник хлопнул в ладоши, – мы ж как стальные, нас не согнешь. Выживем. Земли все нам перешли. В аренду их сдавать будем садоводам-овощеводам, рынок поставим, машины гонять будем с Владика, госпиталь, вон, уже хотят в аренду взять под дом престарелых, денег обещают, а потом, – полковник похлопал рукой по деревянному ящику с литерной маркировкой, – мы же люди с оружием.

– Кстати, что там с Леной? – посмотрел на него Андрей.

– На развод подала, – легко ответил полковник, – да ладно, проехали уже. Забей.

 

* * *

 

Забайкальский край, 2004 год. Бывший закрытый военный гарнизон О.

– Слушай, Валер, там какие-то коммерсанты пришли, – Андрей сел напротив его стола, говорят груз надо в Россию провести. Сопровождение просят.

– Ну выдели им человек десять.

Андрей кивнул и уже собрался уходить, но полковник остановил его:

– Слушай, у нас торчки что ли появились?

– Да это так, махнул рукой Андрей, – молодые балуются. Скучно им здесь.

– Скажи, яйца оторву. Все проблемы от скуки обычно начинаются.

 

* * *

 

Забайкальский край, 2009 год. Бывший закрытый военный гарнизон О.

– Нет-нет-нет, – посмотрел на полковника губернатор, – даже ничего не говори! Вы у меня вот где сидите! – он провел рукой по горлу, – нет у меня денег для твоей котельной! Вас вообще в краевом балансе нет! Вы ж как город-призрак! Чернобыль, только без заразы. Хотя, у вас там своя зараза.

– Мы тут не при чем, – возразил полковник, – это все больница. Сказали, будет дом престарелых, с сделали онкодиспансер. Теперь все торчки со всего Забайкалья за морфином сюда ползут, как тараканы.

– А вот не должны ползти, Валера, – ответил губернатор.

– Мне что их, убивать?

– Делай, что хочешь, – губернатор заходил по кабинету, – хороший ты мужик, Валера, но слишком уж правильный.

 

* * *

 

– Тише, Шмыга, не шуми, – Кирпич ковырнул лезвием ножа шаткую дверь. Она скрипнула, – сейчас в хате пошуршим, может надыбаем чё, а то эти врачи оборзели совсем. За ханку бабки как за кокс колумбийский лупят. Вот, кстати, смотри, телек стоит, плазма. Хорошо эти вояки живут. А дверь хлипкая.

– Папа, это ты? – раздался детский голос.

Шмыга чуть не выронил телевизор:

– Тише, девочка. Ты не шуми. Я не папа, – он погладил девочку по голове и с размаху воткнул в нее нож, – чё встал? Телек подымай, там микроволновка еще. А я пока по шкафам пошмонаю, может бабки и рыжье есть. Хотя, погодь, – он посмотрел на стонущую девочку, – и ссыкуху эту в ванну отнеси и того, а то сейчас орать еще начнет.

 

* * *

 

– И ты нам после этого жить здесь предлагаешь, Валера? – на полковника смотрел худощавый мужчина с небритым кадыком, – нет уж, уволь. Давай-ка мне расчет. У меня семья, пацан. Ну и толку-то, что мы этих уродов нашли и порешили? Так новые уже пришли. Вчера вон у Петьки окно выставили. Хорошо он их застал. Стрельнул. А там первый этаж. Они прыгнули и в ответ шмальнули. Жену его зацепили. Мы, может, с ними-то и воюем, а они не разбираются. Жен наших, детей стреляют, режут. Это ж наркоманы! У них одна мысль, прямая – доза, и как ее достать. В общем, давай нам расчет, Валера, уезжаем мы. Афанасьевы тоже хотят, Чигрины, у них дочку надо в институт поступать, они денег уже накопили. А потом уже сертификаты начали военным на жилье выдавать. Без обмана. Что здесь высиживать? Это тебе хорошо – ни семьи, никого, один, как сыч забайкальский.

 

* * *

 

Забайкальский край, 2011 год. Бывший закрытый военный гарнизон О.

– Валера, семь семей осталось, и двенадцать человек так, безженные и бездетные. Топить нам в этом году нечем будет.

– Знаю, – полковник постучал кулаком по столу, – нас в краевом бюджете на будущий год даже нет. Предлагают переехать в Я., на ГРЭС, обещают работу. Семейным однокомнатные квартиры, холостякам, типа нас с тобой – комнату в общежитии на двоих. Онкодиспансер тоже закрыли. Поселок законсервируют. Китайцы какие-то интересовались, хотели тут цементный завод строить, но поглядели на наши условия, и тоже отказались. Но мы еще побарахтаемся!

– Отбарахтались уже, Валера, очнись! – злобно посмотрел на него Андрей, – у нас в кассе городской пятнадцать рублей. С тех пор, как наркоманы рынок с контейнерами сожгли, грузовик за продуктами в Я. ездил. Но и он сломался. И бензина у нас нет. Чиваркин вон, единственный, у кого деньги есть. Пенсионер потому что. Так он всю пенсию на всех и раздает. Может уже хватит цепляться за это оружие? Тем более у нас его и держать уже некому. Продадим его, бабки разделим и разбежимся, пока не совсем старые, пожить хоть по-человечески успеем. Кем мы там в Я. работать будем? На ГРЭС не возьмут, там все места блатные. Зарплата же вон какая! Сторожами ночными? Давай завязывать, Валера. Не получилось у нас забайкальцами стать. Хватит.

 

 

 

* * *

 

Забайкальский край, январь 2013 года. Бывший закрытый военный гарнизон О.

– Здравствуйте, друг, – невысокий японец посмотрел на полковника, – ваше предложение очень интересное. Тем более в ваших местах сохранились наши традиции и наш дух, дух нашей веры.

– Ну да, – посмотрел на него полковник, – я понял, это вы про дацан. Но там сейчас только руины. Его еще в тридцатые годы при советской власти снесли. Одни камни сейчас.

– Тогда люди о будущем не думали, – покачал головой японец, – но на руинах можно построить любые новые стены. Главное, суметь их защитить. Пистолеты «Макарова» – это хорошо. Люди здесь опасные, потому что злые. Я хочу восстановить этот дацан и поселить туда людей, которые оступились.

– Реабилитационный центр? – скривился полковник, – для наркоманов? Был тут один уже…

– Не важно, что было, – оборвал его японец, важно, что будет. Любой человек может оступиться. Особенно, когда на знает своей дороги. Когда я был молодым, я тоже был не очень хорошим, – он поднял руку с отрезанным мизинцем и большим пальцем, – я потерял пальцы, потерял Родину, но не потерял лицо и честь. На Дальнем Востоке и Забайкалье у меня двенадцать школ карате и несколько приютов для оступившихся, которые вы называете реабилитационными центрами. Я возьму ваших людей к себе на работу. Вы знаете эти места, вы здесь долго прожили. Со временем мы восстановим и дацан, и ваш городок. Пока мои люди будут жить здесь. Вы будете помогать им, они будут помогать вам. Знакомьтесь, это господин Маэдо, – он пододвинул к полковнику квадратного крепыша с тонким шрамом на лбу, – он хорошо понимает, но не очень хорошо говорит по-русски.

Полковник протянул руку, на которую квадратный посмотрел и кивнул.

– Я здесь буду бывать нечасто, – продолжил японец, у меня много дел и еще больше обязанностей. Да, кстати, вы можете называть меня Сенсей.

 

* * *

 

– Ну вот видишь, Андрюша, и решился наш вопрос.

– Ну да, для этого стоило год проторчать в Я., и чуть не спиться, – усмехнулся Андрей, – но деньги хорошие, оклад прям как в России.

– Андрей, Забайкалье – это тоже Россия!

– Не, Валера, – Андрей посмотрел на полковника, – все, что за Байкалом – уже не Россия… И чё, он сюда торчков что ли пригонит? А ты ему все пушки отдал.

– Пукалки я ему отдал. Все настоящие стволы у нас остались нетронутые. Так что с торчками, ищущими свой путь с дзеном, если что, справимся. Земля-то все равно наша. Этот Сенсей на обычный договор аренды на пять лет согласился. Если что не так – по суду вышлем. Новый губернатор не такой козел, как тот. Говорит – не сносить, а возрождать надо. Россия пойдет шелковым путем, как говорит наш В.В.П. Да и мужики у нас остались свободные, без довесков.

– Ну да, человек двадцать пять, – хмыкнул Андрей, – слушай, а у них что, секта какая-то?

– Да не, вроде вера, – посмотрел полковник, – японцы же буддисты вроде. Или синтоисты. Хрен их разберешь. Главное, бабки есть. У этого Сенсея, кстати, пальцы отрезанные. Он, видимо, из якудз, бандюганов косых, как китайские триады, – объяснил Андрею полковник, – но здесь ему не Япония, так что, думаю, все получится.

 

* * *

 

Сентябрь 2013 года. Забайкалье.

– То есть давай еще раз уточним, самурай, – Вова, сидящий за рулем внедорожника, прищурившись посмотрел на Кирилла, – значит я, как лысый из «Форсажа», гоню вдоль железнодорожного полотна, а ты, как Спайдермен, запрыгиваешь на эстакаду, где стоят машины, скидываешь на ходу мне сумки, которые еще неизвестно сколько весят, я их ловлю одной рукой, потом ты тем же Спайдерменом прыгаешь прямо в окно, и мы уезжаем. Учитывая, что машина у нас не праворукая, прыгаешь ты, видимо, мне на колени.

– Можно подъехать с другой стороны, – Кирилл начинал злиться, – это все детали. Вот карта, – он достал лист и развернул, – вот железная дорога, я…

– Головка ты от пылесоса! – сказал Вова, ты чё, карту читать не умеешь? С этой стороны обрыв идет, – он ткнул пальцем, – а еще река и елки. А мы не на самолете и не на корабле!

– Придется прыгать, – упрямо сказал Кирилл.

– А ты в Японии не только самураем, но еще и кенгурой успел стать? – Вова постучал ему по лбу, – полотно поднято метра на два, а я подъеду максимум метра на три-четыре! Ты посчитай сколько тебе лететь, учитывая, что средняя скорость поезда здесь километров шестьдесят! Ты ж аккурат под поезд и прыгнешь! Твои запчасти потом по всему Забайкалью собирать будут!

– Так вот же здесь поворот, – Кирилл ткнул на черную линию, которая резко сворачивала в сторону.

– Вот ты долбоящик! Это разъезд называется! А на самом деле все намного проще, – Вова достал блокнот, – смотри. Этот состав пропускает пассажирский «Москва-Владивосток» и заезжает в этот разъезд. Стрелки закрываются. Потом, как пассажирский проходит, он из этого кармана выезжает. У тебя будет, – Вова посмотрел в блокнот, – минут двадцать-двадцать пять. Там насыпь. Поднимешься на нее. Машину ты знаешь. Если верить декларации, там всего десять машин, и даже если все будут одной модели и одного цвета, все равно успеешь. Там делов-то на пять сек, – Вова протянул Кириллу ломик, – фомкой багажник хрястнул и всё. Кидаешь сумки мне. Я их в багажник наш. И сваливаем. И не надо никаких догонялок с поездом и Спайдерменов.

– Ну да, – Кирилл почесал в затылке, – по-твоему как-то ловчее получается.

* * *

 

– Ну все, давай, пошел! И давай, не тормози там! – Вова подтолкнул Кирилла с ломиком, – ломанул – проверил. Вон он уже. Идет. Наш паровоз, – Вова кивнул в сторону поезда, который грохотал товарными вагонами. Ближе к хвосту была платформа с машинами, – давай, не тормози, а я посмотрю, чтоб нас товарищ машинист не запалил.

Кирилл побежал в сторону притормаживающего поезда. Нужная ему тачка была одна. Она красовалась на верхнем этаже платформы. Кирилл, как обезьяна, запрыгнул на эстакаду, неумело подтянулся, сделав выход силой, и залез на второй этаж, а потом закинул ногу и забрался на самый верх.

– Во, горе-акробат, – закурил Вова, и, вглядываясь вдаль, увидел две приближающиеся точки в степи.

– Слышь, ты, давай там быстрее, у нас гости походу, – крикнул Кириллу Вован, после чего нащупал под ветровкой ТТ и переложил в карман.

Кирилл тем временем, обдирая пальцы, расковыривал тяжело поддающийся багажник. Наконец-то он его открыл. Три сумки. Он попробовал поднять две сразу, но понял, что они слишком тяжелые.

– Быстрее давай! Шевелись, убогий, – орал Вова, разглядев в точках два военных УАЗа.

Кирилл кинул сумку, но она упала недалеко.

– Блин, ты еще и косорукий! – Вова подбежал, схватил сумку и потащил в багажник, – твою мать! – он вытащил из кармана пистолет.

Кирилл подтащил к краю платформы вторую сумку и бросил. УАЗики стремительно приближались.

– Давай быстрее! Хватит! Хрен знает, кто там едет! Может и мусора! Они здесь на козлах ездят! Козлы на козлах, – Вова, жутко ругаясь, тащил вторую сумку в машину.

А Кирилл, вытирая пот со лба уже вытаскивал третью. Теперь он тоже видел УАЗики.

– Давай, рожай быстрей! – орал Вова и заводил машину.

Кирилл огляделся по сторонам. С другой стороны поезда он увидел какую-то огромную черную дыру в земле. Собрав последние силы, он бросил туда третью сумку, которая тут же исчезла.

Он спрыгнул с платформы, и, обдирая локти и колени, покатился вниз. Хромая, он поднялся и залез в машину.

– Всё. Валим!

Но люди из УАЗика заметили их и погнались за внедорожником.

Вован, матерясь, топил педаль газа. В это время сзади ударила очередь, расколотив стекло.

– Блять! – выругался Вова, – пригнись, Спайдермен! – крикнул Кириллу Вова и прижался к рулю. Следующая очередь просвистела прямо у него над головой.

– На! – Вова воткнул четвертую передачу и кинул Кириллу пистолет, – стреляй!

– По колесам? – прокричал Кирилл.

– Да хоть куда! Может попадешь, – прорычал Вова и крепче вцепился в руль.

Кирилл попытался выбить остатки стекла, но потерял кроссовок.

– Ты что, тапками их закидать решил? – орал Вова, – стреляй, давай!

УАЗики тем временем пытались зажать их внедорожник с обеих сторон. Удар. Вова еле удержал руль и, резко вывернув его, ударил правым бортом одного из преследователей.

– По левому пали! – прокричал он Кириллу.

Прямо через окно Кирилл расстрелял в него всю обойму. Вова продолжал жать на газ.

– Еще стреляй! – Вова кинул еще одну обойму, – последняя!

Кирилл уперся ногами в стойки багажника и несколько раз выстрелил. На последнем выстреле УАЗик как-то странно подпрыгнул, закрутился и замер. Из-под его капота повалил пар. Нога Кирилла соскочила со стойки, и второй кроссовок улетел в степь сквозь разбитое стекло.

– Смотри-ка! Закидал все-таки тапками! – сплюнул Вова, – медаль себе купи. Радиатор ты ему пробил.

Второй УАЗик с протараненным их внедорожником боком оправился и продолжил преследовать их. Снова раздалась очередь, которая снесла зеркало заднего вида. Пыль степи сменилась гравием, на котором джип стало мелко потрясывать. Вова еще крепче вцепился в руль.

– Ну вот, пизда рулю, – прошипел он, – ну ладно, попытаемся… Подрифтуем! Держись крепче, Кирюха!

Он вдавил педаль газа в пол до упора и помчал к краю виднеющегося впереди обрыва. Не доехав метра, он резко дернул ручник и завалил руль вправо. Машина встала на два колеса, ее резко занесло вправо, Вова резко сбросил ручник и снова вдарил по газам. Водитель УАЗика, вовремя не сумевший среагировать на маневр Вована, со всего размаху резко слетел с обрыва и плюхнулся где-то посередине неглубокого, но быстрого Онона.

– Удачной рыбалки, мудила, – Вова повернул руль и погнал в сторону небольшого соснового перелеска.

 

* * *

 

Андрюша, зло матерясь, вылез из разбитого УАЗика и оказался по колено в воде. Не думая, он сделал несколько шагов и выпустил короткую очередь в сторону исчезающего среди вечно зеленых сосен зеленого джипа.

Бурят, сидящий за рулем, вытаскивал из лица осколки стекла.

Андрей, сгребая воду ногами, вернулся к УАЗику и достал телефон:

– Слушай, полковник… Валер… Тут незадача получилась. Кто-то раньше нас груз перехватил. Да понимаю я всё… Людей за нами с машинами пришли. Мы сейчас все порешаем.

 

* * *

 

– Не, ну не хочешь – можешь босиком идти, Вова смотрел на Кирилла, обутого в его резиновые сапоги сорок восьмого размера, – но земля здесь колючая, а ночи холодные.

– Может надо было бензин поискать? – Кирилл закинул на плечи сумку, как рюкзак, и исподлобья посмотрел на Вову.

– Можно, – ответил Вова, – только лопаты у нас нет, чтобы здесь нефть копать. И времени много потеряем, – он легко поднял сумку и закинул себе на плечо, – вон, сейчас на Ебун-гору поднимемся и спустимся. И, считай, дошли. До леса…, – улыбнулся Вова, – а там еще километров сто пятьдесят и на трассу выйдем. А там и до Читы рукой подать!

– А есть-то мы что будем? – Кирилл, спотыкаясь, побрел за бодро топающим Вованом.

– Ну, места здесь гиблые, но выжить можно, – через плечо бросил Вова, – осень же! Ягоды – брусника, голубика. Грибы – грузди, рыжики, волнушки. Повезет – козу, ну, или косулю, по-ихнему, подстрелим из лука. Ты, кстати, луки делать умеешь? – Вова повернулся к до полусмерти напуганному Кириллу, – главное, чтоб не заблудиться.

– А чё, можем? – спросил Кирилл.

– А хрен его знает. Ебун-гора, она такая. Тут как про нее говорят? Где Леший поймает, там и ебет. Ты бегаешь быстро, если что? – Вова повернулся и посмотрел на сапоги Кирилла, – не. Видать, не скороход. Тогда шули нам из изюбря не видать. Ну, супа наваристого. Ну ничего, если что, рыбой прокормимся. Тут в Онон омуль по осени заходит. У меня один дружбан мог его руками ловить. А мы зубами сможем. Нырнул и кусь его за бок! А он жирный, икряной. Огня не добудем – сырым сожрем. Главное, чтоб в нем солитера глистового не было. Ты это, кстати, сапогами сильно не грохочи, – Вова опять оглянулся на Кирилла.

– Да я их вообще сейчас сниму! Идешь, как будто ноги в ведрах! – сплюнул Кирилл.

– Не. Я бы не стал. Тута гадюки водятся. И знаешь, заметил я за ними вещь одну – у кого широкие штаны – они хватают, а прокусить не могут и отваливаются, а тех, которые в таких, как у тебя, кальсонах, – он кивнул на модные джинсы Кирилла, – норовят за жопу или за пипирку укусить. Лекарства у нас нет, а отсасывать я… естественно, не буду. По понятиям не положено. Так что шагай в своих ведрах и сильно не громыхай.

– А то что?! – начал злиться Кирилл.

– А то тигр забайкальский услышит.

Кирилл остановился и замер с открытым ртом.

– Да ладно, шучу я, – рассмеялся Вова, – тут так бурундука называют.

Кирилл бросил сумку:

– Хорош надо мной прикалываться! Ну не был я в таких местах! Ну не ходил я в походы в детстве! И что, из-за этого так глумиться можно? Куда мы идем?

– Ну считай за морских ежей и осьминогов мы рассчитались, – примирительно улыбнулся Вова, – смотри. Это две сопки – Любви и Разлуки. Какая из них какая – не помню. До них километров пять. Между ними, видишь, елки торчат? – Кирилл кивнул, – это подушка. Ложбина между ними. Деревья эти кедрами называются. На них шишки с орехами растут. Местные их собирают. До сезона сбора где-то недели три осталось. У каждой семьи сборщиков зимовье свое есть. Домик такой маленький с лежанкой и печкой. Они на весь сезон заготовки жить туда приезжают. Дело-то прибыльное. Походил, колотом постучал – они осыпались. За сезон штук триста рублей можно запросто сделать. Вот они туда еду и воду в эти зимовья и завозят. Машины с бензином там наверняка есть. Или моцики на крайняк. Переночуем, пожрем и до Читы. Далековато, правда, километров триста, но, главное, до трассы добраться. А там проще будет. Так что давай, потопали.

– Слушай, – Кирилл поднял на Вову глаза, – а кто те, на УАЗиках-то были? Вроде на военных похожи.

– Да тут все на военных похожи, – ответил Вова, – тут одни части кругом раньше были. Поэтому все в форме и ходят. Или в очень китайских спортивных костюмах. Ну не за орехами они точно приехали, – он сплюнул, – боюсь, как бы у нашей японской саги забайкальского детектива не случилось.

– А ты откуда так все хорошо тут знаешь? – удивился Кирилл.

– Так я  почти местный, – усмехнулся Вова, – осенью тут вообще стремновато, а весной красиво. Сопки все малиновые. Багульник цветет.

– Прямо как в Японии сакура, – вспомнил Кирилл и поправил сползающую с плеча сумку.

– Слушай, самурай, а ты эту сакуру ихнюю ел? Ну варенье может там или вино? – поинтересовался Вова.

– Так ее никто не ест, – удивился Кирилл.

– Как не едят? – не понял Вова, – она же вишня.

– Нет у нее ягод. Это просто цветы, – ответил Кирилл.

– Че-то не интересно, нет никакого прикола, – разочарованно вздохнул Вова, – у нас вон на багульнике самогон настаивают. Не, не хотел бы я в Японии жить, – подвел итог Вова, и они зашагали дальше.

 

* * *

 

– Валера-сан, – Маэдо смотрел на полковника, – нехорошо получилось. Хозяин приедет, а у нас эта история, – японец с сильным акцентом продолжил, – надо как-то решить эта история.

– Переписать что ли заново? – посмотрел на него полковник, – не получится. Вышло, как вышло. А вот поправить получится. Что ж вы заранее не предупредили, что груз такой ценный?

– Все поручения Сенсея ценные и относиться к ним надо бережно. Вернее, не бережно, – Маэдо задумался, подбирая нужное слово, – серьезно. Надо найти груз и наказать тех, кто его украл и тех, кто им помог это сделать.

– Ну со своими людьми я сам разбираться буду, без Сенсея, – оборвал его полковник, – а тех накажем.

– Раньше надо было наказывать. Теперь их Сенсей наказывать будет. Наказывать надо вовремя. Если вовремя этого не сделать, человек не поймет, за что он был наказан и будет это делать дальше, а это плохо.

– Что ж ты такой нудный, Маэдо? – остановил его полковник, – сказал – найдем, значит найдем. И воров, и груз. Ты не смотри, что у нас земли много. Спрятаться все равно негде. Дорога-то всего одна. Они к ней по-любому пойдут.

– Хорошо, – кивнул головой японец, – через три дня приедет Сенсей, и он хочет увидеть груз и этот воры. Живыми. Он сам решит, что с он делать. Так что давай, Валера-сан, не спеши, но поторопись, как говорят японцы.

 

* * *

 

– Ну вот, жратва здесь есть, – Вован бухнулся на лежак в зимовье, – тушенка, сайра, вода. Шайб целая коробка. Слушай. А что за хрень-то в сумках?

– А я почем знаю? – Кирилл плюхнулся рядом, – порошки какие-то.

– Может наркота? – посмотрел на него Вован, – интересно, сколько это дерьмо стоит?

– Да не, не похоже… Ни кокс, ни герыч, ни фен. Может, кислота какая? – Кирилл посмотрел на пакетик с иероглифами.

– А чё написано-то? – Вова посмотрел на Кирилла, – ты ж вроде по-японски теперь фурычишь.

– Склад хранения вещественных доказательств, Токио. И все, – Кирилл убрал пакет, – ладно, разберемся. Главное потом это в Нипон отправить. Тогда Мию отпустят, – он убрал пакет во внутренний карман куртки и застегнул его на молнию.

– На счет этого не парься, – улыбнулся Вова, – у меня друзья рыбаки танк туда по запчастям отправили. Пушку как трубу водосточную, а движок, как мотор от мопеда. Ей-то это точно поможет?

– Написала, что да. Да и люди там есть нужные, – пожал плечами Кирилл, – а там…

– Ну да, хрен этих японцев поймешь. Вон у них Брюс Ли был. Здоровый, спортсмен, а сидел на допинге, – вздохнул Вова.

– Боюс Ли – китаец, – поправил его Кирилл, – а потом, – Кирилл кивнул на Вовины мышцы, – еще скажи, ты их одной штангой в подвале накачал.

– Не, ну был грешок, – цыкнул Вова, – протеином баловался. На мясокомбинате покупали. Но это больше для понта и телок ради. Их же тогда не только толстым лопатником, но и мышцами цеплять надо было. А чтоб не сдуться – потом со штангой потеть.

– Ага, – усмехнулся Кирилл, – стероиды. Кровью и потом.

– Ты лучше скажи, что ты потом со своей японкой собрался делать? – Вова посмотрел на Кирилла.

– Это уж как она сама потом решит…

– Ну у вас там амур или как статус «все сложно»?

– Сложнее некуда, – Кирилл тяжело вздохнул.

– Ну ладно, – поднялся Вова, – давай дрыхнуть ложись, под утро меня сменишь. А я пока пожрать что-нибудь сварганю, чё печка понапрасну коптит? Потом тебя толкну.

– Кирилл кивнул, растянулся на жесткой лежанке и тут же провалился в глубокий сон.

 

* * *

 

Ранним утром Кирилл вышел из избушки на улицу с железной кружкой горячего чая. Он подул на нее и осмотрелся по сторонам. Из ватных хлопьев тумана, стелящихся по земле, торчали огромные сосны и кедры. Пахло чем-то мокрым, гнилым и в то же время приятным. Солнце с трудом пробивалось сквозь огромную, вечно зеленую крышу, иногда пробиваясь лучами сквозь кроны вечнозеленых гигантов. Ядовитый туман все ниже и ниже стелился по земле, казалось, подползая к деревянному домику на опушке. Кирилл отхлебнул из кружки чай. Мысли сквозь туман пробивались туда, в Японию, где была она, где все по-другому… Кирилл вспомнил, как они с Мией гуляли среди тех, японских сосен, но они были не такие. Какие-то слишком прилизанные, ухоженные, городские… Здесь же была тайга, дикая, пугающая и притягивающая одновременно. Кирилл представил, как бы они с Мией поселились бы в таком домике и тут же рассмеялся. Гугль бы здесь точно не помог. Он отхлебнул чай и вспомнил рассказы Вовы о медведях, которых здесь почему-то называют мягколапыми. Японские медведи были другими, действительно мягкими и плюшевыми. Здесь же обитал настоящий хозяин тайги. И идти на него охотиться мог только настоящий мужчина. Японцы говорят: «Не буди спящего медведя. А разбудишь – лучше не беги. Сражайся!» Интересно, какого медведя ОНИ разбудили? Кирилл поставил кружку на крыльцо и потянулся к шишке. В это время над его головой просвистела пуля и сухо ударила в дверной косяк.

Кирилл вскочил и рванул внутрь. Пролитый из перевернутой кружки чай по деревянному крыльцу стекал прямо в пасть хищного тумана.

Забежав в домик, Кирилл плотно захлопнул за собой дверь, закрыл ее на засов, схватил лавку и подпер ей дверь изнутри. Потом потянулся за стулом.

– Ты чё суетишься? – зевнул проснувшийся Вова.

– Там это… стреляли. Это, наверное, те, за нами.

Вова продрал глаза и подошел к единственному в сторожке окну. Пуля ударила в верхнюю часть рамы и разбила стекло.

Кирилл метался по замкнутому пространству. Он попытался схватить деревянную кувалду, которой сбивают шишки с кедра, но Вова остановил его:

– Эй, даже не пытайся. Она шестьдесят кило весит. Ты ж не Геракл.

В это время на улице раздался голос:

– Эй, господа туристы! Остановка Ебун-гора. Конечная. Давайте по-хорошему выходим, отдаем, что сперли, и мы вас сильно за это казнить не будем.

Кирилл продолжал носиться по комнате и что-то искать. Открыл деревянный ящик и вытащил двустволку.

– Во! Можно отстреливаться! – обрадовался Кирилл и протянул Вове ружье.

– Можно, – Вова взял ружье и положил на место, – только патронов всего два. Я уже проверил. Хотя, как вариант, можешь сначала меня отстрелить, а потом себя.

А голос тем временем продолжал:

– Давайте, ребята, посмелее! Вариантов-то у вас немного. Мы сейчас тайгу подпалим вместе с вашей избушкой и вылезете. Или сгорите. Это вам решать. Так что давайте, мы минуту подождем и начнем костерок разжигать. А это, чтобы думалось быстрее! – и в окно ударила автоматная очередь, вынесшая из рамы остатки стекла.

– А че тут думать? – крикнул Вован и взял две сумки, – иди, баррикаду свою разбирай, – сказал он Кириллу.

Распахнув ногой дверь, он вышел из избушки, жмурясь от утреннего солнца, кинул сумки и крикнул:

– Всё! Забирайте! Сдаемся, – и поднял вверх руки.

Кирилл прятался за его спиной.

– С крылечка спускаемся, – раздался голос из тумана, – пушки тоже кидаем, если есть. На колени и руки за голову.

Из тумана вышла высокая фигура в камуфлированном бушлате, а вслед за ним появилось нагло улыбающееся бурятское лицо. Высокий кивнул буряту на сумки:

– Подбери и в машину, – и направил на стоящих на коленях Вову с Кириллом автомат:

– И вы туда же. Правильно решили. Зачем экологию портить и пожары устраивать?

Он щелкнул предохранителем и кивнул по направлению бурята с сумками, за спиной у которого болталась снайперская винтовка.

По узкой тропинке они вышли к еле заметной среди осенней травы дороге. Из тумана начали вырисовываться хищные контуры армейского «КрАЗа» с брезентовым тентом. Бурят зашвырнул туда сумки.

Полковник снова кивнул буряту на Кирилла и Вову:

– Обыщи их. Телефоны забери, ножечки, если есть.

– Сигареты, Валера, тоже забирать? – бурят достал из кармана куртки Кирилла желтую пачку «Camel».

– Да не, – поморщился полковник, что ж людей последней радости лишать? Им сейчас долго подумать придется.

Бурят обхлопал Вову и посмотрел на полковника:

– Всё. Пустые. Нет ничего. Только это, – он кинул телефон Кирилла полковнику.

– Модная трубка, городская, – он выключил телефон и положил в карман бушлата, – ну что, господа хорошие, карета подана, – он указал Вове с Кириллом на кузов «КрАЗа» и тут же сильные руки подняли их и уложили на пол, для надежности приставив к их затылкам автоматы, – трогаем, – полковник кивнул буряту, и тот зашагал к кабине.

 

 

 

 

 * * *

 

– Чё делать-то будем? – Кирилл посмотрел на бетонный потолок, – мы вообще где? Это что за подземелье? – Кирилл нервно посмотрел на Вову и закурил.

– Бомбоубежище, – Вова оглядел старые толстые стены, – тут много таких рядом с военными частями на случай ракетного удара со стороны вероятного противника с востока.

– А вылезти из них можно? – Кирилл жадно затянулся.

– Только если ты не внутри, – он горько усмехнулся, – как мы… Потому что бомбоубежище – это огромная бетонная коробка, со всех сторон залитая бетоном толщиной сантиметров пятьдесят – шестьдесят, которая может выдержать прямое ядерное попадание. Да… Раньше умели строить.

– И что, так и будем сидеть? – Кирилл снова нервно затянулся и затушил окурок о бетонный пол.

– Так и будем, – задумчиво сказал Вова, хотя… – он посмотрел на облачко дыма, – а ну-ка закури еще одну сигарету!

– Да я уже обкурился! На фига?

– Два фига! – сказал Вова, – по идее, что такое бомбоубежище? Это вход и залы, где люди сидят. А людям что нужнее всего?

– Жратва и вода, – ответил Кирилл.

– Воздух! – перебил его Вова, – иначе все двести рыл тут не от радиации, а от своего пердежа задохнуться. Закуривай, давай! Лучше две сразу. Или три.

Кирилл все еще непонимающе вытащил сигарету, но все-таки закурил.

– Зачем это, Вов?

– Ты че, вообще в школе физику не учил?

Вова поднялся, подошел к какой-то коробке, достал гвоздь «сотку» и начал внимательно всматриваться в дым, который плыл куда-то вдаль бомбоубежища.

– Давай, давай, дыми, как паровоз.

В это время он нашел еще один гвоздь и стальную проволоку, и начал скручивать ей гвозди крест-накрест.

– Что это? – спросил Кирилл, выпустив облако дыма.

– Дырокол это на зоне называется. Ну, типа заточки. А ты давай, дыми.

Вова зажал перекладину гвоздя между пальцев и посмотрел на торчащее жало «сотки»:

– Нормально! А дым вот для чего, – начал он объяснять Кириллу, – здесь есть воздушные короба с фильтрами очистки воздуха. Если дым идет, значит вентиляция хорошая. Работает. В бомбоубежище всего одна дверь. Если снаружи заперли – не выберешься. А еще есть фильтры, а к ним доступ изнутри. Так что дым нас наружу и выведет. Дыми сильнее!

Они пошли по бомбоубежищу за плывущим дымом. Шаги гулким эхом отдавались в подземном пространстве.

– А вот и лестница-чудесница, – Вова кивнул на ведущие вверх железные скобы, воткнутые в бетонный колодец, – главное, чтобы под нами не обвалились. Там люк наверху. Он изнутри открывается. Жаль фонарика нет. Лезь давай. Ты первый. Ты легче.

– Ты откуда все это знаешь? – Кирилл схватился за скобу.

– А это в армии надо было служить, а не в институтах косить. Давай, лезь, там на люке как руль. Покрутишь его в разные стороны – отомкнет.

 

* * *

 

Над Забайкальем висела темная, но почему-то звездная ночь, когда они выбрались из бомбоубежища. Вова заговорщицки прижал палец к губам:

– Видишь? – он ткнул пальцем на тусклый мерцающий огонек метрах в ста, – это КПП. Я так понимаю, здесь все-таки или действующая часть, или просто хорошо сохранившаяся. Видно, за ней хорошо присматривают. Значит, по всему периметру будет колючка. Нам через нее не перелезть, тем более, – он посмотрел на ноги Кирилла в рваных носках, – в общем, давай, за мной, только тихо. Про тигра забайкальского помни! Через КПП пойдем. Может там еще чем разживемся.

– А если здесь народу много? – опасливо спросил Кирилл.

– Не думаю, – ответил Вова.

И они, прижавшись к земле, крадучись, направились в сторону КПП.

Первого попавшегося на их пути охранника Вова снял ударом гвоздя в шею, прикрыв ему рот. Он снял с него автомат и протянул Кириллу, указав в сторону огонька:

– Теперь туда.

Вова вышиб дверь ногой, и Кирилл заскочил внутрь. Человек, смотревший маленький телевизор, от неожиданности поднялся, но Вова свалил его ударом кулака. Кирилл оттолкнул от него пистолет, который тот пытался выхватить, и направил на него автомат.

– Сколько вас здесь народу? – шепотом спросил Вова.

– Трое, – прохрипел тот.

– Один остался… Где он? – Вова посмотрел на охранника.

– Там к нему баба приехала. Они че-кого в лесок отъехали.

– Ладно, – сказал Вова, – повезло ему. Есть транспорт какой?

– УАЗик там… с бабой. И еще «Днепр» с коляской. Мой.

– Ключи давай, – Вова поднял пистолет и засунул в карман. Потом посмотрел на его ботинки, – размер какой?

– Сорок восьмой, – ответил тот.

– Снимай, давай, – сказал Вова охраннику и посмотрел на Кирилла, – не везет тебе, но все лучше, чем в носках рваных топать. Да и не магазин тут.

– Где сумки? – спросил Кирилл.

– Полковник к Сенсею на базу увез, но вам туда лучше не соваться, – ответил охранник.

Пока Кирилл надевал ботинки, Вова крепко связал охранника, а для уверенности заткнул ему рот недоеденным бутербродом с салом и вырубил.

– Готов? – он посмотрел на Кирилла, критично оглядывавшего свою «новую» обувь, – ну тогда поехали в забайкальских байкеров играть.

Кирилл повесил автомат на шею, и они покинули КПП.

 * * *

 

– Заходи, Валера, – Сенсей жестом пригласил полковника к низенькому чайному столику, стоявшему посреди комнаты, – чай будешь?

Полковник кивнул и, уже зная традиции, присел на корточки рядом с Сенсеем. Сенсей разлил чай из глиняного чайника в маленькие чашечки и кивнул полковнику. Валера взял чашку, залпом выпил и поставил ее на столик.

– Вот не умеете вы, русские, пить. У вас что чай, что водка – все с одного глотка. А вот японцы пьют чай не спеша, поэтому у них все получается, Валера. Не спеша – это не значит медленно. Это значит вдумчиво.

– Это ты к чему? К грузу? – посмотрел на него полковник, – так мы ж его вернули.

– Не весь, Валера. И людей упустили.

– Да кто ж знал, что там три сумки было, – полковник развел руками, – а люди ушли… так мы тоже одного своего потеряли. Мы, Сенсей, свои люди, друзья, сочтемся, – полковник протянул руку.

Сенсей пожал ее, и Валера почувствовал, как его ладонь зажали стальные тиски. Сенсей резко дернул его за руку к себе, свободной рукой схватил его за шею и со всего размаху ударил головой об стол. Разбились глиняные чашки. Со лба полковника потекла кровь. Он вскочил и попытался схватиться за пистолет, но Сенсей словно в подкате сделал подсечку, громко уронил полковника на пол и приставил к горлу глиняный осколок.

– Ты ошибся, Валера, – невозмутимо продолжил он, – люди не могут быть ни своими, ни друзьями, если один платит за работу, а другой ее выполняет. Ты работу не выполнил, а я за нее заплатил. А на счет «сочтемся» – ты ошибся второй раз. За этот товар вы со своими людьми будете все вместе сто лет расплачиваться и все равно останетесь должными.

– Что ж там такое было? – тяжело дыша, процедил полковник, – убери это, давай нормально поговорим, – он глянул на осколок чашки, прижатый к его сонной артерии.

– Что там было – тебя не касается. Тебя должен волновать другой вопрос – как ты все исправишь?

– Найду их, – Валера сел на ковре и выдохнул, – у меня вон телефон одного из них есть, – полковник достал из бушлата телефон Кирилла, – буду по всем номерам звонить и найду.

– Нет, Валера, – Сенсей вырвал из его рук телефон, – ты этого делать не будешь. Ты уже дважды допустил ошибку. Этим займется Маэдо и мои ученики. А ты подумаешь, как отдать мне часть долга. Например, меня устроят автоматы, Валера. Калашникова, Валера, – Сенсей в упор посмотрел на него.

– Ну, у моих людей может штук десять есть, может десятка два. Может еще десяток найдем, – начал прикидывать вслух полковник, но Сенсей его перебил:

– Валера, я не сказал «десяток», я сказал «автоматы». Если найдешь – мы спишем твой долг и снова станем, как ты говоришь, друзьями и своими людьми. Ведь тогда между нами ничего не будет стоять.

– Да где ж я их возьму? – нервно засмеялся полковник.

– А ты поищи, Валера, подумай, может у тебя самого где-то есть, может друзья помогут. Подумай, в общем. Чаю попей неспеша.

Полковник кивнул и поднялся, собираясь уходить, но Сенсей остановил его:

– Да, и Маэдо позови, мне надо с ним поговорить.

Валера кивнул, а потом вспомнил:

– А как же мне с моим человеком быть, которого убили?

– А похорони его, Валера, как у вас это положено. А если ты на счет денег, так я мертвым не плачу.

Полковник вышел и через минуту зашел Маэдо.

Он кивнул Сенсею у порога. Тот кивнул в ответ и жестом предложил своему помощнику присесть.

– Вот, – Сенсей протянул Маэдо телефон, – узнай все про его владельца и найди его. Я в совпадения не верю. Ошибки сейчас допустить нельзя. Мне кажется, что все это не случайно. Никто, кроме людей в Японии, не знал про этот груз. Кто были те двое?

– Русские, – ответил Маэдо, – один высокий и здоровый, второй пониже и тощий. Документов при них не было, так полковник сказал.

 – Полковник может много чего сказать, особенно когда виноватый, – сказал Сенсей, – еще раз поговори с его людьми, с бурятом особенно. Он у них самый толковый. Азиат все-таки. А как все узнаешь – возьми трех учеников, тех, кто только у начала пути. И ищи пока не найдешь. Найдем их – найдем груз.

 

* * *

 

– …найдем тех, кому этот груз принадлежал, найдем и груз, – Кирилл закончил свой рассказ и посмотрел на Холода.

– Ну ты даешь, сыщик Шерлок Холмс, – Холод ковырнул горящее полено в камине, – да, Вован, – он посмотрел на Вову, – не думал, что ты в Ватсоны подашься. Скажу я вам вот что, – он прищурил глаз, – не знаю, какой уж вы там заговор раскрыли, но ящик Пандоры вы ломанули точно. Вы чего ко мне-то не подошли?

– Так чтобы сестра… – Кирилл посмотрел на Холода.

– Ну, с сестрой, думаю, у тебя еще разговор предстоит, который ссаным веником по чьему-то фейсу закончится. Знаешь, Кирюха, одного не пойму, – Холод посмотрел на Кирилла, – ты проблемы находишь или они тебя?

– А сам-то? – буркнул Кирилл.

– Ну я их хотя бы в пределах нашей Родины нахожу – засмеялся Холод, – в международные аферы не впутываюсь.

– Я откуда знаю, – Кирилл пожал плечами, – так просто получилось.

– Ну, что получилось, мы чуть позже узнаем, – задумчиво ответил Холод, – потому что, чую, ваш забайкальский вояж этим не закончится, – тебе хоть кто эта девчонка-то? – Холод посмотрел на Кирилла.

– Подруга, – уклончиво ответил Кирилл.

– Ну понял, можешь не говорить, – остановил его Холод.

– История там больно трогательная, – пробурчал Вова.

– Да для тебя все трогательное, – усмехнулся Холод, – что потрогать можно… Помнишь, как ты по-пьяни над Колобком рыдал и лису пристрелить обещал? Сентиментальный ты стал, стареешь, наверное. А мне не даете никак. Жениться тебе надо, Вова. Ладно. Здесь пока посидите пару дней, я приеду. И сестре позвони, – он посмотрел на Кирилла, – скажи – приехал. Типа на море ездил с Вовиком. А то если узнает, выхватим мы все по первое число. И не вздумайте больше никуда уезжать. Никакой самодеятельности. Жратву я привез. На кухне на столе.

 

* * *

 

– Брат твой вернулся, – Холод зашел в прихожую и бросил ключи от машины и квартиры на тумбочку.

Тея вышла из кухни и чмокнула его в щеку.

– И где на этот раз его светлость носило?

– Говорит с Вованом куда-то отдыхать ездил.

– А, ну да, конечно, он же у нас больше всех устал!

Тея вернулась на кухню, пока Холод искал тапочки.

– А Гена с Марком где? – Холод сел за стол и откусил яблоко.

– Марк в своей комнате, а Гена к себе поехал, говорит, грибы пошли, – Тея что-то мешала на сковородке, – слушай, меня опять в школу вызывали. Марк там сочинение очередное написал…

Холод перестал жевать яблоко.

– Нет, на этот раз не бандитом, – продолжила Тея, – хоккеистом. Но он будет бить всех клюшкой, играть будет жестко и будет стремиться в НХЛ, чтобы заработать миллион, купить дом, машину и жениться на фотомодели из кино.

Холод улыбнулся:

– Так нормальные планы на жизнь для его возраста, – он успокоился и откусил яблоко.

– Конечно! Может для тебя они и нормальные! А мне вообще это не нравится, – начала закипать Тея, – в музыкальную школу он ходить отказался, в художку тоже не хочет. И с языками, видимо, пока мимо. Надо же как-то и духовно развиваться! Кого мы растим вообще?

– Ребенка, – уверенно ответил Холод и положил яблоко, – я в его возрасте тоже хотел космонавтом стать, когда узнал какая у них зарплата. Он же пацан! Это нормально!

– Мы растим не пацана. А будущего мужчину с чувством ответственности, – Тея строго посмотрела на Холода, – безусловно, у него должны быть какие-то ориентиры, деньги – это неплохо, но не клюшкой же их, лупцуя кого-то по морде, зарабатывать!

– Знаешь, – Холод с улыбкой посмотрел на Тею, – глядя на младшего представителя славного рода Наумовых, Кирилла, могу с уверенностью сказать, что в нашем случае даже МГУ может оказаться не вариантом. А учитывая еще и папины корни… Ладно, я с ним поговорю. Лет через десять, когда профессию выбирать будет. А пока пусть человеком сначала станет. По крайней мере, себя и свою будущую девушку защитить сможет. А на счет бить людей клюшкой, я ему скажу, – Холод снова улыбнулся, – он же, помнишь, уже бейсболистом хотел быть, когда биту выпрашивал. Решили же этот вопрос.

– Ага! Решили, – рассмеялась Тея, – плэйстэйшн купили. Теперь в «Мортал Комбате» всех мочит. И любимый персонаж у него Сабзеро, который всех бьет и холодом морозит! Прям как папа!

– Да ладно тебе, – Холод поднялся и обнял стоящую у плиты Тею, – это же ребенок, мальчишка. В детстве отболеет этим всем и нормально будет. Ты ж его от жизни не спрячешь.

 Знаешь, – Тея повернулась к нему и тоже обняла, – может ты и прав. Но мне иногда кажется, что я с тремя детьми живу. Один муж, другой брат, а третий сын, – она улыбнулась и чмокнула его в щеку, – ладно, иди руки мой. Кстати, у Кирилла точно все нормально? – крикнула ему вслед Тея, а то что-то он подозрительно  давно номера не выкидывал.

– Нормально, говорит, – ответил из ванны Холод, включая воду.

– Хорошо хоть Вова за ним присматривает, – Тея подошла к ванной, – кстати, что у них общего? Никак не пойму.

– Они вместе, потому что слишком разные, – Холод выключил кран и брызнул в Тею водой, она рассмеялась, – ладно, пошли меня кормить, а то пахнет уж больно вкусно.

 

* * *

 

Холод подъехал к воротам дачи и вышел, оглядываясь по сторонам. Метрах в двухстах он заметил какую-то старую «восьмерку», прячущуюся в кустах. Сделав вид. Что ничего не заметил, он открыл ворота и загнал машину внутрь.

– Ну чё? – встретил его Кирилл.

– Не «чёкай», подожди, – остановил его Холод, – там в кустах какие-то олени пасутся, может и по вашу душу. Сгоняй-ка на всякий случай наверх, принеси наш спец чемоданчик. Вова где?

– В баню пошел, – настороженно ответил Кирилл и исчез.

Холод выглянул в окно. Вова возвращался из бани, обернувшись одним полотенцем и весело размахивая другим.

Боковым зрением Холод увидел, как три невысокие тени перемахнули через забор. Неожиданно входная дверь распахнулась, и на пороге появилось двое крепких, бритых наголо парней в черных спортивных костюмах, с безумным блеском в глазах. Кирилл, спускавшийся с чемоданом, бросил его и побежал обратно наверх. Один из нападавших рванул за ним. Другой хищно оскалился, схватился за нож и бросился на Холода. Холод отскочил, резко дернул его за руку и швырнул в сторону камина, но удар головой о кирпичи, разбивший нападавшему лоб в кровь, не остановил его. Он вскочил и снова бросился в бой. Лезвие ножа, распоров Холоду куртку, выскочило наружу. Холод слегка пригнулся и ударил противника снизу в челюсть. Тот пошатнулся, но устоял. Второй сильный удар в грудь только слегка отбросил его.

– Ты чё, бессмертный что ли? – Холод схватил за ножку тяжелый венский стул и обрушил ему на бритую голову, но тот снова устоял и набросился на Холода.

Холод увидел его безумные глаза, налитые кровью. Лезвие просвистело в нескольких сантиметрах от лица. Еще удар по корпусу. Парень присел на колено, но тут же снова вскочил. Холод, увидев на его губах пену, схватил со стола вазу с цветами и запустил в него. Но даже тяжелый хрусталь, разбившийся об него, не смог его остановить. С окровавленным лицом, он продолжал наступать. Зарычав, он сделал бросок и выкинул руку с ножом вперед. Холод поймал его за рукав, дернул на себя, ударил коленкой в грудь, потянул на себя кисть, выхватил из руки парня нож и несколько раз ударил в спину в районе почек. Брызнул фонтан крови. Бритый оттолкнул Холода и попытался вытащить торчащий в его внутренностях нож. Когда у него это не получилось, он снова попытался напасть. Вторым стулом Холод отбросил его к стене. Окровавленный, пошатывающийся, он продолжал идти на Холода. Холод подскочил к брошенному Кириллом чемодану, раскрыл его и выхватил первый попавшийся под руку ствол. Сухой выстрел-щелчок парабеллума. На бритом лбу появилась маленькая красная дырка, из которой полилась кровь. Парень сделал еще три шага, зарычал и рухнул лицом вниз. Холод с пистолетом побежал на второй этаж. Второй бритый, крепко державший Кирилла за шею, увидев Холода, резко дернулся и ударил его ногой по коленке. Холод упал. Парень зарычал, схватил Кирилла еще сильнее и выпрыгнул в окно вместе с ним, вынеся раму вместе со стеклом наружу.

Вова тем временем отбивался на улице от третьего агрессора. Полотенце, обвязанное вокруг торса, соскочило, а вторым он пытался отмахиваться от ножа. Несколько раз Вове даже удалось стянуть полотенце вокруг его руки с ножом, поймать и бросить через бедро, но тот уныло вставал и продолжал атаковать. Вова чувствовал, что пот катится с него сильнее, чем в парилке. Еще один выпад. Парень попытался ударить Вову ножом сверху, подпрыгнув, но Вова поймал этот момент и пробил ему кулаком в лоб, вложив в удар все свои сто пятьдесят килограммов живого веса. Тот присел, помотал головой и начал приподниматься. Не дожидаясь, когда тот окончательно придет в себя, Вова с размаху залепил ему под ребра ногой в шлепанце. Что-то хрустнуло. Вова попытался нащупать упавшее полотенце, но вместо него в руку лег кирпич с мощеной дорожки. Лицо парня и Вовин кирпич встретились где-то на полпути. Нос от удара хрустнул, красные глаза хищно блеснули, но Вова уже обнял его за шею и резким движением свернул ему голову. Тело дернулось и, обмякнув, упало на траву, когда Вова разжал руки.

Боковым зрением он увидел, как Холод бежит за третьим противником, который тащит упирающегося Кирилла к забору.

– Останови его, – прокричал Вове Холод, – там еще в тачке один!

Вова увидел в его руках пистолет. Холод перемахнул через забор.

Забыв про полотенце, Вова поднял валяющуюся на участке лопату. Парень отбросил Кирилла и кинулся на Вову. «Хрясь!» первый удар выбил из его руки нож. Второй по ногам уронил на землю. Третий по голове сверху лишил его сознания. Вова придавил его горло лопатой и крикнул пришедшему в себя Кириллу:

– Держи его! Не упускай! – и побежал за Холодом.

Машина тем временем пыталась выбраться из кустов на дорогу, но застряла. Громко рыча мотором, несколько секунд она побуксовала, после чего из нее выскочил невысокий квадратный азиат и быстро побежал.

Холод примерил на вскидку расстояние и прицелился. Пот застилал глаза. Выстрел. Беглец словно споткнулся, но потом поднялся и побежал дальше. Второй выстрел. Третий. Он с размаху упал лицом в осеннюю лужу.

– Держи, – Холод протянул Вове пистолет и, прихрамывая, неспеша побрел по дороге. Когда он подошел к упавшему азиату, по луже расплылось пятно крови. Холод резко дернул его за ворот и перевернул. На Холода уставились злые глаза умирающего японца. Окровавленные губы что-то прошептали.

– Чего он хочет? – спросил подошедший Вова.

– Просит дать ему умереть самому, – перевел Холод.

– А вот обломается! – Вова всадил лежащему пулю между глаз.

Холод укоризненно посмотрел на друга:

– Поспешил ты. Ладно. Давай в машину его, машину загони во двор. И в карманах проверь, что у него.

Холод зашел на участок, где Кирилл прижимал лопатой к земле еле дышащего бритого.

– Отпусти его и в гараж за веревкой сгоняй, связать его надо.

Парень начал приходить в себя и попытался дернуться, но тяжелый удар Холода отправил его в нокаут.

 

* * *

 

Тея приехала как раз в тот момент, когда Холод мазал порезанного осколками стекла Кирилла зеленкой, а в центре кухни голый Вова привязывал к столу какого-то бритого. У камина на старых одеялах лежало в ряд три трупа, один из которых был японец. Пол был залит кровью. Торт выпал из рук, а Тея потянулась к метле, которой дядя Гена сметал с дорожки листья…

 

* * *

 

– А мне-то за что? – Холод, смеясь, почесал спину, и посмотрел на разъяренную Тею, – это вон братец всё твой! К нему гости приехали! Он куда не съездит, отовсюду за собой хвоста тащит!

– Это я все виноват, – Кирилл держался за красную щеку, – тут так вышло…

– История, на самом деле, грустная очень, – вмешался Вова, потирая ушибленную метлой ногу.

– А ты вообще иди штаны надень! – сверкнула на него глазами Тея, – вас что, ни на минуту нельзя оставить?!

– А еще вчера ты была против телесных наказаний, – рассмеялся Холод.

– Да вас вообще надо запереть где-нибудь от людей подальше! Ну ладно он, – Тея показала на Кирилла, – но вы-то, здоровые, умные мужики!

– Я, кстати, тоже не мальчик, попытался вмешаться Кирилл.

Тея снова потянулась к сломанной метле.

– Всё, брейк, – Холод прижал Тею к себе и отвел подальше от метлы, – тут вначале прибраться надо, а потом обо всем поговорим. Ты Доценту позвонил? – Холод крикнул Вове.

– Да, уже едет! – раздался голос, – слышь, Кирилл, а у тебя штанов тут нормальных нету? А то кальсоны какие-то! И трусы все с картинками странными!

 

* * *

 

– История прямо авантюрный роман, – Доцент посмотрел на Кирилла, только что закончившего свой рассказ о своих японских и забайкальских приключениях.

– Только вот что с главным героем делать? – Тея искоса взглянула на Кирилла.

– Ну, боюсь, главный герой – слишком громко сказано. А вот актер второго плана – да, – усмехнулся Доцент, – как говорится, оказавшийся в ненужное время в ненужном месте. Это есть.

– А нам что делать? – Тея посмотрела на Доцента, – у нас ребенок! Они же как-то нашли их? Нам теперь что, прятаться?

– Ну, этот вопрос, я думаю, мы решим. Нам сначала надо подумать, что с этими делать, – он кивнул в сторону привязанного к столу дергающегося и рычащего парня, – этот явно не в себе. Ну давайте помыслим логически…

– Проследить нас с Забайкалья они не могли, – сказал Кирилл, – мы же аккуратно все, после того, как сбежали.

– Могли, – сказал Вова и швырнул два телефона, – один твой, кажись. У косого из кармана достал.

– Ну, значит, маячка не было, – успокоился Доцент, – значит по номерам, куда звонили и геолокации вычислили. Топорно. Так что, я думаю, остальным ничего не угрожает. Это так, десант одноразовый был, на удачу. Кто вы – они не знают. И, видимо, сообщить не успели. Странный аппарат, – Доцент покрутил раскладушку, – в иероглифах весь.

– Японский, – сказал Холод и посмотрел на экран, – вчера только входящий один, – он пощелкал по меню, – с неизвестного номера. Ни эсэмэсок, ничего. А интернет такие трубки здесь не поддерживают. Он, видимо, главный был. Кстати, он сообщения до этого отправлял, – Холод вгляделся в иероглифы, – типа «прибыли», «ищем», – он кинул телефон Кириллу, – посмотри, как он писал и отпишись: «Продолжаем искать», а то я говорить и читать могу, а писать как-то не очень. Справишься? – Кирилл кивнул.

– Хорошая идея, – одобрил Доцент, – это даст нам время, но до первого звонка. Поэтому подпиши: «Следим. Говорить не можем». Иначе, вычислят, хотя… – он посмотрел на Холода, – если ты говоришь, с интернетом они не связаны, то координаты пробить тоже не смогут.

– А узнать, кто этот японец, нельзя? – спросила Тея.

– У нас с японцами не такие дружественные отношения, – ответил Доцент, – думаю, пока не надо… Значит вот этого, – он показал на привязанного к столу, – мы заберем с собой и понаблюдаем. Этих, – он показал на тела, – думаю, Вова, ты сможешь от них избавиться, – Вова кивнул, – осталось понять, что за ценный груз был в тех сумках, которые вы украли, – он посмотрел на Кирилла, – и как получилось, что ты и твоя подруга оказались втянуты во все это.

– Через отца ее, – ответил Кирилл, – а на счет груза, – он, словно что-то вспомнив, залез во внутренний карман куртки и вытащил пакетик, – вот там что было. В сумках. Но сумки эти военные забрали, которые нас в бомбоубежище держали. А это я так взял, на всякий случай. Да это вообще не то, о чем ты подумала! – он посмотрел на начавшую закипать Тею, – я даже не знаю, что это! Не наркота точно!

– Ну это можно узнать, – поморщился Доцент, – хотя к коллегам из наркоконтроля не очень хочется обращаться.

– Я смогу, – ответила Тея, – мне нужна лаборатория, приборы и реактивы. Я ж все-таки врач как-никак, – она посмотрела на удивленного Доцента.

– Ну, с этим проблем не будет. Значит, давайте сделаем так, – Доцент осмотрел дачу, – для начала наведем здесь порядок. Потом я вызову машину, и мы доставим этого буйного гражданина, – он кивнул в сторону дергающегося на столе бритого, – в спецприемник. Вове надо избавиться от машины с телами. Я дам человека, на всякий случай, чтобы проблем не было, а мы все вместе поедем к нам в отдел. Тея попытается узнать, что это, и только потом будем делать выводы и принимать какие-то решения. Так всех устраивает?

Холод кивнул:

– Я пока Марка из школы заберу… и надо его куда-нибудь…

– Можешь к матери моей, – сказал Вова, – там никто не найдет. Сотовыми у меня мамам не пользуется, звонит строго по-домашнему. Мультики ему включит и пельменями накормит.

– Так и поступим, – подвел итог Доцент, – и, да, Владимир, снимите уже эти кальсоны и наденьте нормальные брюки, – он указал на джинсы Кирилла, которые были Вове сильно в обтяжку.

– Я свои постирал. Пойду, посмотрю, может высохли уже, – засмущался Вова.

 

* * *

 

– Итак, – Тея повернулась к сидящим в лаборатории Холоду, Доценту и Кириллу, – для начала надо, наверное, вообще объяснить, с чем мы имеем дело, – она посмотрела на Доцента, который достал свой любимый блокнот, и продолжила, – всем известно, что с давних времен каждый правитель мечтал о создании так называемого суперсолдата. Началось это еще с берсерков, людей-зверей, и их волшебных грибов. Такое было и у викингов. Инки перед боем жевали листья коки. Греки употребляли в небольших дозах опий-сырец в чистом виде. Млечный сок мака, – пояснила Тея, – считалось, что все это придает сил, делает воина неуязвимым и все в таком духе. Позже тоже с этим экспериментировали. Например, солдаты армии Наполеона познали радость гашиша, вывезя его из Египта, но все это больше на уровне легенд и приданий, – Тея перевела дыхание, – серьезные эксперименты начались после Первой Мировой войны. Тогда и появилась такая наука, как боевая фармакология. Психиатры выявили безжалостную статистику войны – четверть солдат при первом обстреле рвало от страха. Десятая часть не могла контролировать свой кишечник, пятнадцать процентов просто мочились в штаны, около тридцати впадало в глубокий ступор из-за стресса, и всего лишь двенадцать процентов адекватно реагировали на ситуацию. Тогда и заговорили о так называемом «гене воина». Вернее, о его создании. Нужен был препарат, который лишит солдата страха и желания спать, добавит ему сил и бодрости, заострит реакцию и сделает нечувствительным к боли и неуязвимым. Так появились «сухари бодрости», содержащие экстракт ореха колы, «Окопный коктейль» – адская смесь спирта и кокаина, подбадриватель «Д-9», и так называемый «Танковый шоколад», содержащий первитин, ставший прообразом метамфетамина. Экспериментировали все страны. Ну давайте вспомним наши «наркомовские сто грамм», – Тея посмотрела на своих внимательных слушателей, – но дальше всех в этом зашли японцы.

Кирилл удивленно посмотрел на сестру.

– Знакомьтесь, – довольная собой Тея показала им пакетик с иероглифами, который дал ей Кирилл, – хиропон! Он же филопон. Или, как называли его сами японцы, «кошачьи глазки». Идеальный синтетический боевой симулятор! Лекарство для храбрости! В тридцатые годы прошлого века его начали давать японским часовым, чтобы те не спали на посту, отсюда и название. Но потом поняли, что спектр его действия намного шире. Мало того, что человек под его воздействием мог не спать по десять – пятнадцать дней, он мог еще находиться в постоянном движении, проходя за сутки более шестидесяти километров без отдыха и еды. Также он обострял органы слуха и зрения, но делал практически нечувствительным к боли. Как говорится, японцы воплотили мечту многих – чувствовать спиной. Употребив его, солдат терял чувство реальности, а вместе с этим и чувство страха. Достигалось это путем ослабления мочеиспускания и кишечной деятельности, а также субъективным ощущением своей мышечной массы. По сути дела, это был генный допинг, основанный на переносе чужого генного материала или чужеродных клеток в организм принявшего. С этим препаратом Япония и вошла во Вторую Мировую войну, – подвела итог Тея.

– Камикадзе, – пробурчал Кирилл.

– И откуда же такие широкие познания в вопросе торчков, дорогая? – присвистнул Холод.

– Военный реабилитационный госпиталь в Честере. Практика. А потом… – Тея искоса посмотрела на Кирилла, который нервно заерзал на стуле:

– Хорош, систер.

– Не будем о грустном и продолжим, – Тея засунула руки в карманы белого халата и начала расхаживать по кабинету, – так вот. Закончилась война, японские склады были забиты этим чудо-зельем. Согласно договору, японцам было рекомендовано резко ограничить количество своего военного имущества, и таким образом собственность Министерства Обороны попала в частные руки, которыми оказались якудза.

Кирилл поднял глаза:

– Кажется, я начинаю понимать.

– Подожди, братец, – остановила его Тея, – это еще не вся история. Так вот, страну надо было восстанавливать, а для этого надо было работать и днем, и ночью. Вот хиропон и стал решением данной проблемы. Но якудза не могли остановиться, и очень скоро оккупационное правительство США поняло, что большинство их вояк, которые общаются с гейшами, «сидит» на «кошачьих глазках», и забило во все колокола. Исключительность этого препарата была в том, что он был достаточно дешевым – всего десять центов за дозу. Но уже через неделю человеку, начавшему употреблять его, приходилось принимать уже не менее десяти доз в день, – Тея подняла вверх указательный палец, – в тысяча девятьсот пятьдесят первом правительство запретило хиропон. А в шестьдесят третьем у якудза была изъята последняя партия. Вот тут следы его и теряются. Известно, что он выпускался как в инъекциях, так и в таблетках. Уколы действовали быстрее, таблетки дольше. Об исходных его составляющих ничего не известно. Мы имеем только его конечную формулу, а учитывая неустойчивость компонентов, – Тея поморщила лоб и посмотрела на сидевших напротив нее, – вы можете посчитать меня сумасшедшей, но этот препарат, – она снова подняла пакетик, – синтезирован тогда, а не сейчас, но свойства он свои сохранил до сих пор.

– Мне кажется, я понимаю, что происходит, – повторил Кирилл и потянулся за сигаретой, но остановился, увидев значок, на котором сигарета была перечеркнута красным, – Мия доставила этот груз в порт. Он был у якудз. Если правительство изымало его, то соответственно у правительства он хранился более пятидесяти лет. А отец Мии, работая в этих спецхранилищах, передал его обратно якудза. И они отправили его в Россию. Мы с Вованом украли этот груз. У нас его забрали вояки и вернули тому, кому он был предназначен. Получается, если найти адресата, можно распутать всю цепочку и Мию отпустят. Значит надо…

– Ты что, оленем Золотое Копытце по сопкам еще поскакать собрался? У вас же все забрали, – остановил его Холод.

– Не всё, – Кирилл опустил глаза, – я две сумки вытащил, а третью скинул, когда еще на поезде был. Там место такое было безлюдное, я запомнил, как пещера такая, глубокая, вниз шла. Сумка туда провалилась. Я найду это место. Это я сумею. И тогда Мия… Я сумею помочь ей, – Кирилл занервничал и вышел в коридор, где наконец-то жадно затянулся сигаретой.

– Максималист у Вас братец, – Доцент посмотрел на Тею? – но главного Вы так и не сказали. Побочный эффект.

– Чрезмерная агрессивность, тяга к насилию и полная непредсказуемость, – ответила она, – что делает употребляющего данный препарат крайне опасным для окружающих.

– А что, если этого торчка сдернуть с него? – посмотрел на нее Холод.

– Бесполезно, – ответила Тея, – у него нет как таковой физической зависимости. Есть чисто психологическая. Этих людей уже нельзя спасти. Можно спасти только нас от них. Два миллиона японцев стали жертвами хиропона. Умственные отклонения, суицидальные настроения, сексуальные перверсии, отрицание объективной реальности… и милое навязчивое желание кого-нибудь убить, – улыбнулась Тея, а при невозможности это реализовать, – она развела руками и посмотрела на Доцента, – а знаете что? Неплохо бы за индивидуумом, которого ребята поймали, понаблюдать, только без огласки.

– Естественно, – согласился Доцент, – у нас есть несколько лабораторий. Сможем устроить. Я так понимаю, вы с этой темой знакомы и нам поможете?

Тея утвердительно кивнула.

– Я думаю, – Доцент хрустнул костяшками своих тонких пальцев, – кто-то готовит хиропонтовую экспансию. И нам как бы…

– Опять нам? – Холод посмотрел на него.

– Ну, наверное, не вам, но я не знаю пока, как об этом сообщить начальству. Это пока домысел. Но, может, если мы изучим этого… Но слишком много «но». Якудза – закрытая каста. Это другая страна. Плюс, это не наша русская мафия с открытой душой, – Доцент развел руками, – а потом загадочные люди, Забайкальский край… И, главное, поверит ли кто-нибудь в эту историю?

– У нас вон Кирюха самурай, – Холод подмигнул бледному обкурившемуся Кириллу, вошедшему обратно в лабораторию, – ну что, самурай, надо твою гейшу спасать?

Тея сверкнула глазами на Холода.

– А что ты так на меня смотришь? – ответил ей Холод и их глаза встретились, – брат же твой, не я.

– И ты готов… – произнесла Тея, не отводя взгляда.

– Что готов? – лицо Холода стало серьезным, – за любовь умирать? Да, готов. А ты разве нет? А потом, – он подошел к ней, обнял и прошептал на ухо, – в докторском халате ты очень даже ничего… Тебе идет. Понимаю теперь, почему я в тебя сразу влюбился. Помнится, тогда ты пули из одного бандюгана выковыривала.

– Да ну тебя, – попыталась оттолкнуть его Тея и засмеялась.

Холод повернулся к Доценту:

– Сами все сделаем. А ты прикрой. Как всегда.

– Уверен? – посмотрел на него Доцент.

– Уверен, – глаза Холода зло сверкнули, – нам же потом этих мразей и отстреливать. Лучше уж сразу. А ты, – он посмотрел на порозовевшего Кирилла, – иди с Вовиком трех танкистов собирай. Весь экипаж. Самураев немного в Забайкалье как танки поутюжим.

 

* * *

 

– Вот смотрите, – Доцент положил перед Теей папку, – при нем не было никаких документов, но по отпечаткам пальцев нам удалось узнать. Гражданин Ващенко, восемьдесят восьмого года рождения из Новосибирска. Бывший боксер. Получил травму. Спорт пришлось покинуть. Осужден по статье два-два-восемь – хранение и употребление. Нигде не работает до сих пор. Связались с его родственниками и аккуратно узнали, что после отбытия срока добровольно отправился в реабилитационный центр «Черный лотос». И вот что самое интересное. По бумагам этого центра нет. Родным последний раз звонил из Читы. А у вас что? – он посмотрел на Тею.

– Сейчас он в состоянии полной прострации. Не понимает, ни где он, ни кто он. Состояние глубокой депрессии, но полчаса назад бил кулаками в стену и кричал, что Сенсей его накажет. После этого начал рыдать, просить прощения за то, что не справился. И так, пока не впал в ступор. До этого я пыталась поговорить с ним. Несет какую-то ахинею. Что-то про путь, предначертанное… На вопросы о том, где он находится, как сюда попал, о знакомых, родственниках не реагирует никак. Думаю, это не просто препараты. Вернее, не только препараты, а еще и промывка мозгов под этими препаратами. Секта типа Аум Сенрикё. Анализы показывают повышенное содержание эндорфина в крови, учащенный пульс, несмотря на подавленное депрессивное состояние. От еды и воды отказывается. У него нет ощущения дня и ночи. Свет у него горит постоянно, но реакция зрачков на него отсутствует. И постоянные кровотечения из носа, что говорит о повышенном внутричерепном давлении. Да, кстати, пытался перегрызть себе вены. Пришлось его зафиксировать. Видимо, действие препарата кончилось, а организм требует новую дозу, не получив которую, начинает работать на саморазрушение.

Доцент кивнул и воткнул флешку в компьютер.

– Думаю, Вам стоит это посмотреть. Коллеги из ФСБ по Забайкалью поделились. Это во многом подтверждает Вашу гипотезу о секте и о препарате.

На экране появилось изображение с камеры видеонаблюдения. Ювелирный салон. Три посетителя – двое мужчин и беременная женщина, охранник и две продавщицы. Резко открылась дверь. Вбежали трое в черных масках. Двое двигаются быстро. В руках третьего оружие. Он поочередно направляет его на тех, кто находится в магазине, как в замедленной съемке. Мужчина и охранник падают на пол. Женщины продавщицы и беременная приседают и поднимают руки. Двое начинают бить витрины и бросать награбленное в большие черные сумки. Закончили. Грабитель с пистолетом стреляет в беременную. Все трое исчезают.

Следующая съемка. Банк. Небольшая очередь – старушка, женщина с ребенком, и мужчина, по виду рабочий. Снова трое в масках, не похожие на первых. В руках одного оружие. Он снова держит всех под прицелом. Все ложатся на пол. Двое подлетают к кассирам-операторам, те скидывают наличные им в сумки. Все длится секунды. Они покидают банк. Прежде, чем это сделать, человек с пистолетом в маске стреляет в ребенка.

– Ужас, – Тея отвернулась от монитора.

– Безусловно, – согласился Доцент, – но заметьте, действия преступников абсолютно идентичны. Два грабителя, один с оружием. Действуют быстро, решительно, но есть одно маленькое «но». Посмотрите. Двое двигаются быстро, четко, уверенно. Третий с оружием немного заторможен, но при этом мы видим, что он все держит под контролем.

– Зачем он стреляет? – посмотрела на Доцента Тея, – все и так напуганы.

– Вот, – кивнул Доцент, – этому человеку не интересен процесс ограбления. Это некая инициация, обряд посвящения. Омовение себя кровью жертвы, и, как следствие, причастность к чему-то «великому». Самоидентификация. Отречение от нормальности. Если есть кровь – назад дороги нет. Все трое – простые исполнители. Как мы видим, вполне возможно, они находятся под воздействием хиропона.

– В принципе да, – согласилась Тея, – только доза разная. Двое взбудоражены, а третий, наоборот, подавлен.

– Тот, кто отправил их, создает свою армию, где у каждого своя роль. И это действительно секта. Так что надо предупредить Холода, с кем ему придется встретиться. Это зомби. И они будут беспрекословно выполнять команды своего хозяина. Он подавил их и сломал психологически, а потом подсадил на препарат. Они ни за что не предадут его и никогда не остановятся, ведь только у него есть то, что им больше всего надо в этой жизни. Напрашивается фраза: «Стрелять надо в голову», – горько усмехнулся Доцент.

– Зачем и кому это надо? – Тея села за стол и обхватила голову руками, – я не понимаю.

– Я же сказал. Кто-то создает свою армию. Он уже вооружил их и научил убивать. А сейчас это самый ходовой товар. Не просто солдат. Солдат с оружием в руках. Полный фарш. А в век войн и терроризма за такое заплатят золотой монетой.

В это время в лабораторию вбежал крепкий парень в черном костюме:

– Там этот ваш… псих… чего сделал-то…

Тея с Доцентом поднялись, а парень, отдышавшись продолжил:

– Ремни перетер, голову между грядушками койки засунул и шею себе свернул… на сто восемьдесят градусов.

– Самоуничтожился, – вздохнул Доцент.

 

* * *

 

– Ну вот результаты вскрытия, – Доцент положил перед Теей лист бумаги, – показатели все в норме, правда есть одно «но» – повышенные лейкоциты.

Тея стояла и смотрела на тело Ващенко, лежащее на прозекторском столе. Она взяла бумажку, которую принес Доцент, и мельком взглянула.

– В принципе, я так и думала. Этот препарат, как вирус. Чужой ген попадает в организм и начинает пожирать ген хозяина. Какое-то время организм борется, а потом ломается и начинается полное поглощение его клеток. Вывод прост – этот человек подсажен на него недавно, – Тея указала на тело, – и внешних изменений тоже пока никаких не произошло. Только сосуды полопались. Но это повышенное внутричерепное давление, связанное со сменой режима, отсутствием сна и повышенными физическими нагрузками…

– То есть мы имеем кокон, не превратившийся в бабочку? – брезгливо усмехнулся Доцент.

– Можно и так сказать, – ответила Тея.

– Остается понять две вещи, – Доцент присел на стул, – почему мы не видим следов препарата в крови, но видим последствия его действия, и каким образом препарат попал в его организм.

– Ну ответ на первый вопрос довольно прост, – Тея взглянула на Доцента, – несмотря на свою высокую токсичность, соединение хиропона довольно летучее и в организме долго не задерживается. Из него он уже весь вышел. Он пока здесь у нас был, препарат закончил свое действие, и как следствие – понос, рвота и обильное мочеиспускание. То есть если бы мы взяли пробы всех его выделений сразу, мы бы его обязательно обнаружили, а так организм чист. А учитывая тот факт, что принимал он препарат сравнительно недолго, и это не опиат, мы имеем то, что имеем. А на счет способа попадания, – Тея задумалась, – если взять образец, который привез Кирилл, можно сказать, что раз он не таблетирован, его ему скорее всего кололи. Внутрь такое принять невозможно… –  Тея взяла руку Ващенко, – да и внутривенно вряд ли. Вены разорвутся. Могут тромбы возникнуть. Значит остается одно, – Тея с силой разжала разбитые скрюченные пальцы мертвого боксера, – ну я так и думала. Смотри. Видишь две точки? Свежие, – значит все-таки внутривенно, потому что внутримышечно мы бы нашли. Обычно колют в плечо, бедро. А значит они его чем-то разбавляют. Это не героин, который достаточно просто нагреть. Хиропон под воздействием температуры просто испаряется. Это же летучее соединение. Хотя, я бы еще внутримышечный вариант проверила. Жаль, что у нас всего один образец, – вздохнула Тея.

– И тот… был, – поправил ее Доцент.

 

* * *

 

– Ты правда решил туда ехать? – Тея посмотрела на Холода.

– Ну да, – немного подумав, ответил он.

– Ты вообще осознаешь, насколько это рискованное мероприятие? Ты знаешь, – она внимательно посмотрела в его глаза, – вначале я ощущала себя женой декабриста, который сам себя куда-то сослал, но теперь понимаю это немного по-другому. Где что-то происходит – ты там. Даже если это произошло без тебя. Ты вообще понимаешь, что это О-ПАС-НО! Знаешь, – Тея села на кровати и по-турецки сложила ноги, – есть такое понятие профессионал. Так вот, уберем моральный аспект, и тогда во главе угла всегда будут лежать деньги…

– Ты про киллера что ли? – улыбнулся Холод, – ну тогда деньги точно здесь не главное. У нас их хоть жопой жуй.

– Ну вот я тогда и не пойму, ради чего? – она посмотрела на него, – если ты испытываешь от этого удовольствие, то ты какой-то больной на всю голову маньяк!

– Да нет, – ответил Холод, еле сдерживая смех, – врачи говорят – здоров. Тут скорее не так надо ставить вопрос, – он стал серьезным, – не почему, а зачем я это делаю?  А ответ прост. Это как дурная привычка, от которой трудно избавиться. Вот помнишь, ты пыталась бросить курить? Малейшая нестандартная ситуация, и ты тянешься к сигарете. Хотя с силой воли у тебя все в порядке. А если кто-то рядом курит, хочется курить еще сильнее. А в ситуации со мной, так мне эту сигарету все время в пасть суют и подкуривают. А я не отказываюсь.

– А вот почему? Вот этого я не пойму!

– Ну тут каждую сигарету отдельно рассматривать надо, – Холод откинулся на подушку.

– Ну давай последнюю рассмотрим. Вот случай с Кириллом. Ты ж не просто не отказался, ты сам предложил, а зная моего братца и истории, в которые он умеет вляпываться… Нет, конечно, я понимаю, я его сестра… Но можно же это как-то решить по-другому? Тем более, зная Кирюшу, он вам не то что не поможет, а еще и мешать будет.

– Ну сильно-то не намешает, – ответил Холод, – просто понимаешь, я иногда сам не знаю, зачем я это делаю. Быть решалой столько лет… Да меня это уже самого не прет. Но чтобы ничего не решать, это мне надо уехать на необитаемый остров, выключить телефоны… и то не выйдет. Меня столько раз находили. И я говорил: «Да». Когда сам, когда давили на меня. Разные обстоятельства.

– Вот я и не хочу, чтобы ты это делал только потому, что Кирилл – мой брат, – Тея снова посмотрела на Холода, – пока за него кто-то что-то делает, он не вырастет, а так и останется глупым ребенком, который что-то натворил, а за него все решают.

– А ты не думаешь, что он уже вырос?

– Не знаю, – Тея покачала головой.

– А ты поверь. Ведь в этот раз он делал все не из-за какой-то своей глупости, а из-за девчонки. Он бы мог просто умно уехать, тем более денег он там сам заработал, и это уже неважно как. Но он вернулся туда. Хотя раньше все время только сбегал. А чтобы вернуться назад, надо быть, как минимум взрослым. А потом… ради него, говоришь, делаю? Да не только. Я ради всех нас это делаю. И ради себя в первую очередь. Нам же по этой земле ходить. И рядом будут они.

– Но всегда же будут новые враги!

– Будут. Так, малыш, устроен мужской мир. Мужчине нужен враг, иначе он перестает быть воином.

– А надо обязательно быть воином? – Тея заглянула в его глаза.

– Не обязательно. Но если ты однажды взял в руки оружие, на орало его можно только в сказке и песне перековать. Тут либо пахарь, либо трахарь, –  засмеялся он.

– Ты можешь мне хотя бы пообещать, что с тобой ничего не случится? – ее голос дрогнул.

– А что может случиться? Всегда тебе говорил – ты слишком много думаешь. Не думай о плохом, ничего плохого и не случится, – он потянул ее к себе и обнял, – мне раньше казалось, что одному проще. Никто тебя не ждет, не волнуется, а значит надавить на тебя не могут, зацепить. Оказалось, нет. Когда кто-то ждет, хочется все сделать быстро и правильно, чтобы вернуться поскорее, – он крепче прижал Тею к себе и поцеловал в шею.

– Я так понимаю, что фразу «Это последний раз» я так никогда и не услышу, – она обняла его.

– Неа, – он покачал головой, – ты же сама лучше меня все понимаешь. Но я могу пообещать, что попытаюсь за всеми присмотреть и все проконтролировать. Тут хотя бы мяч у нашей команды…

– Ты вообще когда-нибудь жил спокойно? – спросила Тея.

– Ну где-то лет до трех, а потом в сад пошел, – он улыбнулся и поцеловал ее, давая понять, что разговор окончен.

 

* * *

 

Забайкалье. Октябрь, 2013 года.

– Не, ну вы можете, потому что умеете, – Баир расправил плечи и прижался к деревянной стенке в парилке, – мы тут с Левчиком сколько лет живем, всяко было чё-кого, но чтоб такое… Ну, давай котлет от мух отдельно. Вояка ваш похож тут на одного, – он посмотрел на Холода.

– Ага! Валера «Равняйсь-смирно»! – с улыбкой подхватил Левчик, – прямой и ровный, как дубина.

– Ну да, от этого у него и проблем целая куча, – продолжил Баир, – в общем, есть тут городок такой, домов десять-двенадцать, раньше там военная часть была. Вот у них там Валера этот в командирах и ходил. Ну а потом мы с китайцами дружить стали, часть расформировали. Раньше-то они за забором варились. Вокруг жопа полная была, а там так… полужопие. Ну как… При Союзе еще забор все это скрывал. Сюда ж как вояки приезжали? Либо карьеру делать, либо как в ссылку. А когда зарплаты по сто рублей у всех были, чувствовали они там себя королями. Запросто могли в Читу сгонять и на всю зарплату дня три-четыре гулять. Машина у каждого была, квартира. А когда деньги кончились, они гусаров давать перестали, а привычки-то остались. И давай тогда господа военные бухорезить хуже местных гуранов. Ну по итогу карьера никому не вперлась, и остались здесь те, кого в цирк не взяли и на зону не забабахали. А потом здесь «черные» прорисовались, и полилась водка паленая из этого городка огненной рекой по всему Забайкалью. Черных тогда понаехало… Я только срок отмотал и мест родных не узнал. Где не глянь – везде аул. И больше всего их у этого полковника было. В каждом доме через квартиру, и везде паленая водка была. Народу потравилось! – Баир покачал головой, – но потом вроде куда-то исчезли, и появились там вояки с горячих точек. Эти лютые беспредельщики. Был там у них танкист один, так вот он на соседнюю ГРЭС, ну городок там тоже, за сигаретами по-пьяни на танке ездил. Не знаю, чем там этот Валера командовал, но они у него на дорогах дальнобойщиков бомбили. Ну это типа, как – денег нету – держи ствол и сам зарабатывай. Но в силу того, что они как бы не при понятиях были, их тупо либо наши валили, либо свои же и сажали. А потом все. Окончательно этот цирк прикрыли. Вот крысы с этого корабля и ломанулись все, и осталось их там что-то до полста людей. Быстренько, что от вояк осталось, они дораспизили. Они там даже плиты бетонные из земли дергали и плитку с бассейна и армейской бани сколачивали. У них тогда там самое ценное – оконные рамы были. Вот тогда у них этот полковник чем-то вроде мэра и стал. Своей грязи мало ему показалось, так он из соседних городков таких же лишенцев и потащил. А так как Министерство Обороны им земли всех бывших частей отписало, он такого цирка там нагородил, сильно своей головой-сапогом не разбираясь. После черных-то его люди водяру паленую сами лить начали. Привычка-то осталась. Так он там еще и онкодиспансер на месте бывшего госпиталя соорудил, и поперла наркота по всему батюшке Забайкалью. Он тогда к нашим подкатил. Типа, надо торчков усмирить. А у нас Гитлер тогда за всем смотрел, он ему и говорит: «А как их усмирить? Ты их прикормил, вот теперь сам и усмиряй. Они ж к тебе за дозой ходят». В общем, не знаю, как уж он там карабкался, но поутих, – махнул рукой Баир, – мы уж думали, подохли они там. Но нет. Периодически «вылазили». То там накосячат, то здесь, но так, не особо. У них же как – деньги есть – вспоминают, что гусары. А нет, так и дальше в своем дерьме ковыряются. Что их там держит, я не знаю. Но стволы у них есть. Поэтому периодически их так подряжают под мелочь всякую, типа груз сопроводить. А еще у них там дацан есть разрушенный возле кладбища бурятского старого, так вот вроде там его строить начали. Хрен его знает, – засмеялся Баир, – может полковник после водки с дурью в Будду уверовал… А вот на счет вот этих сектантов и «Черного Лотоса», – Баир цыкнул, – знаешь, если честно, я не знаю. Не, ну, конечно, были там гоп-стопы по беспределу, но не на нашей территории.

– Так это среди спортсменов поискать надо. Тут всяких секций и клубов каратистских не меряно, – вмешался Левчик, – я тут могу у ребят поузнавать. Тут как у молодежи? Мудохают друг друга от скуки или по-пьяни, а тут типа тоже самое, но под этот, как его, ЗОЖ подвели, типа все культурно и по правилам – спорт.

– Я думаю, надо нам этого Валеру навестить, – Холод посмотрел на Коркина, – че там, интересно, за Кутузов с гусарами. А ты пока, Баир, дай Кирюхе с Вовой людей, а то они там одну штуку потеряли. Поискать надо. И чтобы не помешал никто.

– Да без проблем, – улыбнулся Баир и взял со стола минералку, – вон Левчика ребята пусть с ними съездят. Ты мне лучше скажи, это реально все не гонево? Правда?

– Хотелось бы, чтобы нет, – Холод закусил нижнюю губу, но походу так и есть.

– Это то есть япошки решили здесь обосноваться? – хмыкнул Баир, – видать им правда там тесно стало. У нас-то земли много, помнишь, – он кивнул Холоду, – как ты рассказывал?

– Да тут дело в другом. Но если без шуток, тут своих-то проблем целая куча. Этих клоунов еще не хватало! А если еще эта дрянь сюда хлынет, хиропон этот, – ответил Холод.

– Так местные все на него и подсядут, – продолжил Баир, – они ж как дети. Дай одному дураку попробовать – и понеслась… душа по кочкам.

 

* * *

 

Дождь поливал дома, давно потерявшие свой цвет, которые смотрели пустыми глазницами окон без стекол на забайкальскую осень.

Полковник включил газовую плиту, зябко поежился, и стал греть над ней руки. Немного согревшись, он открыл шкафчик, достал оттуда открытую бутылку водки, потом вспомнил про закуску и полез в холодильник. Пара луковиц, пачка макарон и черствый хлеб. Он сплюнул и пошел к соседу.

– Слышь, Коль, тушенки-то не осталось?

– Так откуда? – тот развел руками, – не… здесь нет. Могу в магазин к себе спуститься.

Полковник кивнул, тот накинул старую шинель, и они спустились к контейнеру, стоявшему возле подъезда. Пока Николай открывал его, отовсюду сбежались бродячие собаки.

– Слушай, Валер, – он посмотрел на полковника, – надо что-то решать. Денег-то нет ни у кого. Я вот что подумываю, уезжать мне пора.

– Чё, бросишь всё? – полковник вытащил сигарету и закурил.

– А что тут бросать?

– Ну квартиры хотя бы три, – пожал плечами полковник.

– Землянки что ли эти? – усмехнулся тот, – без окон без дверей? – он достал открытую банку китайской тушенки, понюхал и вытряхнул на землю. Собаки, радостно виляя хвостами, подбежали, – да и не мои они. До сих пор за Министерством Обороны числятся. Их даже не продашь. А потом что они здесь стоят? Я ж их у Мишки взял. Он мне не их, а ремонт продал, вместе с машиной и магазином в придачу, а я, дурак, по-пьяни и согласился, бизнесменом решил стать среди нищих, – он понюхал сосиски, поморщился и тоже швырнул собакам.

– Может еще все наладится, – посмотрел на него полковник.

– Так сколько уже лет налаживается? – он залез куда-то внутрь и вытащил серую коробку с тушенкой, – о, советская еще. На, держи, с тех времен осталась. Нет, Валер, мечты – дело хорошее, но не в Забайкалье.

– Сбежать хочешь? – посмотрел на него полковник.

– Не. Хотел бы – сбежал, – ответил тот, – а так уехать хочу. Поэтому и предупреждаю.

– Запиши на меня, – полковник взял коробку под мышку и зашагал к подъезду.

 

* * *

 

– Да… ну и пейзажи у вас здесь, – Холод оглядывал степь, – вот у нас как? Выйдешь – и жить хочется, а здесь чего-то… хотя, наверное, привыкнуть можно ко всему…

– Не получится, – усмехнулся Баир, держась за руль, – многие пробовали. Здесь родиться надо. Сейчас за сопкой свернем, там старое бурятское кладбище, а за ним городок.

– Какое здесь кладбище? – Лева прижал к сиденью автомат, – нет здесь ничего, там только палки какие-то из земли торчат, как заборы кривые с тряпками белыми.

– Это и есть кладбище, – объяснил Баир.

Холод оглянулся и проверил – следом за ними по степи, разбрызгивая желтую грязь, катилось еще пять внедорожников. А Баир тем временем продолжал:

– А палки – это сэргэ, столбы ритуальные. У нас крестов не ставят. Ни крестов, ни ограды. У бурятов все просто – закопали и забыли, и плакать сюда никто не ходит. Сюда просто не возвращаются. А ну-ка, смотрите, кто это там? – он указал на стоящий возле кладбищенских столбов зеленый УАЗик.

 

* * *

 

Старлей бурят с остервенением втыкал лопату в мокрую липкую землю:

– К черту это Забайкалье, к черту эту Родину, к черту этого полковника! И Коля этот торгаш. Собак тушенкой тухлой кормит, их жрать потом невозможно! – он злобно выкинул лопату земли из ямы.

Всё! Завтра он уедет и больше никаких жареных-вареных собак, паленой водки, холодной квартиры, кровати с грязным бельем и без бабы. Погулял, пока молодой и хорош!

Лопата обо что-то звякнула. Бурят сел коленями в грязь и с силой дернул ящик из-под патронов, сорвав с него крышку. Аккуратно уложенные пачки долларов. Он начал распихивать их по карманам рваного грязного танкового бушлата.

– Чё, клад нашел что ли, или наследство богатых предков откапываешь? – услышал он за спиной.

Старлей повернулся и увидел стоящих за ним Холода, Баира и Левчика.

– О, так это ж он на танке за сигаретами ездил! – засмеялся Баир, – чё, танк что ли продал?

Бурят, недолго думая, выхватил из ямы порцию грязи, швырнул им в лицо и побежал.

Холод собирался рвануть за ним, но Баир остановил его и кивнул Левчику. Тот прицелился и выстрелил.

– С ними только так и надо, – объяснил Баир Холоду, – так они быстрее понимают.

Бурят, прихрамывая, бежал. Лева прицелился и выстрелил еще раз. Старлей схватился за ритуальный столб сэргэ и сполз по нему.

– Ну вот теперь пойдем поговорим, – спокойно сказал Баир, подходя к танкисту, – хорош на шесте висеть, ты не стриптизерша, а это все-таки могила, – Баир присел над ним.

– Давай договоримся по-братски, по-бурятски, – проскрипел тот.

– Конечно, договоримся, – Баир вытащил из-под куртки пистолет, – договаривайся.

– Денег отдам половину, – продолжил тот, – тут много.

– Да меня как-то деньги с могилы не интересуют, – усмехнулся Баир.

– Они не с могилы. Они мои. Я тут семь лет их зарабатывал.

– Что ж ты тогда как бомж с такими бабками? – Холод вытащил у него одну пачку, – у тебя ж тут на квартиру в Москве, – ну или на тачку хорошую.

Бурят удивленно посмотрел на них:

– Чё, правда?

– И где ж ты их взял, родимый? – посмотрел на него Лева, – чё, в натуре танк продал?

Старлей приподнялся, прижался к столбу и начал свой рассказ с фразы:

– Вы только мне сбежать помогите, так, чтобы никто не нашел.

 

* * *

 

– Слушай, Кирюха, – Вова заглядывал в очередную пещеру, – мы все дырки в земле тут изучать будем? Ты че нас, в спинингисты записал?

– В спелеологи, – поправил Кирилл.

– Точно, они самые, пещеры изучают, – согласился Вова, – может ты этой сумкой промахнулся и не попал?

– Прикалываешься? – попытался обидеться Кирилл, но рассмеялся, – я как Майкл Джордан – трехочковый с центра поля! Только этих пещер здесь слишком много. И все слишком рядом.

Кирилл пристегнул к поясу альпинистский карабин и спустился вниз в очередную пещеру. Когда его ноги коснулись дна, Кирилл зажег фонарик и словно оказался в царстве Снежной Королевы. Древние стены были испещрены огромными трещинами, шрамами времен, в которых пряталось снежное кружево. Кирилл зябко поежился и сделал шаг вперед. Под ногами хрустнул лед. Он осветил пространство пещеры вокруг. Как будто древний храм. Сосульки, растущие из пола, напоминали какие-то фигуры древних божеств. Он старался ступать аккуратно, словно боясь разбудить древних духов, живущих в этой пещере. Придерживаясь за стенку, по небольшому ледопаду – водопаду изо льда – он спустился вниз. Кирилл оказался в огромном гроте. Узкий луч фонаря выхватил из полной темноты надпись на стене: «Здесь был Вова». Кирилл сделал шаг вперед и споткнулся. Он посветил себе под ноги фонариком и радостно закричал: «Нашел!»

 

* * *

 

– Ну, значит, отпустите с деньгами? – старлей смотрел на свои перевязанные ноги и плечо.

– Конечно отпустим. И не найдет никто, – Холод посмотрел на него, – ты ж так красиво рассказал всё. А деньги… так они твои. Ты ж семь лет тут…

– Да это еще не все рассказал, – улыбнулся тот.

– Ты лучше вот что скажи, – Холод повернулся с переднего сиденья, – значит, говоришь, вас там человек двадцать осталось?

– Чуть того, – ответил старлей, – как въезжаешь, стоят три дома. Там никто давно не живет. Справа школа. От нее налево. Там почта. Там кабак, там сейчас кто-то по-любому будет, Коля в долг наливает. Дальше госпиталь. Там забора нет, но по воротам узнаете. За ним бассейн. Потом еще шесть домов, тоже никто не живет. Окна заколоченные. На КП сейчас никого нет. Толку с него? Все равно колючку уже давно на метал сдали. А вот как доедете до бассейна, он кстати тоже пустой, – за ним будет еще три дома последних. Возле них контейнеры стоят. Остальные там. На бочине одного солдат нарисован с автоматом, типа «Служу отечеству!». Там полковник. Средний подъезд, третий этаж, квартира прямо. А в других домах остальные живут. У нас котельная же не отапливает, а там можно газовые баллоны подключать. Там и греются. Автоматы только у полковника и у Андрея, зама его бывшего. Все остальные без оружия. Пушки у полковника в ящике в комнате лежат. Он пробовал их как-то им оставлять, так там такое началось по-пьяни! – бурят махнул рукой.

– Ну все. Приехали, – Баир остановил машину, – спасибо тебе за интересный рассказ.

– Это… а как же подальше?

– Вылазь!

– Куда? Степь же вокруг! – испуганно огляделся старлей, – под землю что ли?

– Точно, – Баир направил на него пистолет, – шагай давай.

Бурят вылез, и, прихрамывая, потоптался возле машины.

– Прямо иди, – скомандовал Баир и указал пистолетом направление.

– Так там это, – испуганно оглянулся бурят.

– Вот тебе как раз туда, – кивнул Баир, – давай, Лёв, помоги товарищу старшему лейтенанту.

Холод тоже вышел из машины и пошел за Баиром и Левчиком, тащащим упирающегося и кричащего бурята. Они остановились на краю огромной ямы.

– Что там? – Холод посмотрел на Баира.

– Врата в ад, – засмеялся тот, – да ладно, прикалываюсь. Шахта здесь ракетная была. Он знает, – Баир кивнул на трясущегося бурята, – я как услышал, сколько народу они здесь покрошили, сразу сообразил, куда они тела девали. Это он вам может сказки про Онон и степь рассказывать. Он же бурят. А мы, буряты, ленивые. А тут уже могила готовая, метров двадцать глубиной. И наверняка туда мешки с хлоркой побросали, чтоб зверье со всей степи запахом трупятины не собрать, – Баир посмотрел на бурята, который быстро закивал, – скидывай его туда, Левчик, он же хотел убежать подальше, и чтобы никто не нашел.

– А не выберется? – Левчик поднял бурята за шиворот.

– Я ж говорю, двадцать метров. Хотя ракету может найти и улететь. Но тогда даже дальше, чем хотелось получится.

– А с бабками что делать? Посмотрел Лева.

– Возьми там себе чутка за помощь в побеге от суровой действительности, а остальные пусть забирает.

Лева вытащил из кармана бурята пачку и швырнул его в темноту. Раздался крик, который быстро стих.

– Долетел, – Баир подул на озябшие руки, – ну что, поехали пьяную Бастилию брать?

 

* * *

 

Владлен с размаху вышиб ногой дверь в бар.

– Эй, господа, руки… а… ну да… – он посмотрел на три пьяных тела, уткнувшиеся лицами в грязный стол, – эй, бармен!

Один из них поднял руку и заплетающимся языком пьяно проорал:

– Водки нет, есть спирт разбавленный. Закуски нет. Сам в тумбочке бери и долг на себя запиши, – и он снова упал без чувств на грязный стол.

– Отлично. Противник нейтрализован, – усмехнулся Владлен, вышел из бара и на всякий случай подпер дверь снаружи валявшимся ржавым ломом, после чего вышел из подвала и запрыгнул в машину.

– Складывается мне, что этот гарнизон падет без единого выстрела, – они с водителем переглянулись и вместе заржали, – давай за остальными трогай.

 

* * *

 

Холод смотрел на состояние тоски и дикой депрессии этого когда-то живого места. По пути они встретили каких-то бомжей, которые громко скрипя санками по асфальту, тащили батареи. И только старые грязные бушлаты выдавали в них солдат и офицеров некогда самой великой армии в мире. Холод с Левчиком вышли из машины и им в лицо ударил витающий в воздухе запах сырости и дешевого перегара. Холод махнул рукой, и они потащили свой скрипучий груз дальше. Когда они подъезжали к последним трем домам, остатки асфальта кончились и машины всеми колесами провалились в грязь. Только по гнилому запаху, нескольким целым окнам и дыму из наполовину разрушенной трубы можно было догадаться, что тут ищи живут люди.

Один из так называемых людей вывалился из окна первого этажа, потому что дверь в подъезд была заколочена, и, даже не заметив их, прополз мимо, цепляясь за машину, в направлении ржавого контейнера. Он начал громко тарабанить в него. Не дождавшись ответа, он по той же траектории добрался до окна и попытался запрыгнуть обратно. Поняв после третьей попытки, что у него не получается, он просто подошел к подъездной двери, сел и уснул.

– Кто такие? – в лобовое стекло машины Баира постучал небритый опухший мужик с рыжими прокуренными усами. На груди у него висел автомат.

– Ты же Андрей? – спросил Холод и подозвал его.

Тот кивнул и подошел к открытому окну.

– Ну… привет, Андрей, – напел Холод и с размаху воткнул кулак в его физиономию.

 

* * *

 

Полковник попытался открыть глаза и подняться с кровати, но тут же сильные руки сделали это за него и бросили на пол.

– Ну здравствуйте, как вас… господин или товарищ полковник, – Владлен уселся на расшатанный табурет.

Полковник мотнул головой и потянулся к тумбочке.

– Это ищешь? – ухмыльнулся Холод, показав ему автомат, – видимо ты забыл обязанности часового – не спать на посту.

В это время в комнату зашел Лева со снайперской винтовкой.

– Не обманул бурят, вот она, красотуля, – он передернул затвор, – и патронов, – он похлопал себя по висящей на плече противогазной сумке, – коробков десять.

– И плеток там штук тридцать в соседней комнате, в шкафу лежат, – в комнату зашел Баир.

– С кем воевать-то собрался во сне? – усмехнулся Холод.

– Вы кто такие? – откашлялся полковник, – воды дайте.

– Чё, голос командный пропал? – засмеялся Владлен, – кто такие мы – неважно. Ты лучше расскажи, как ты здесь все до такого блядства довел? Ты ж офицер!

– Да ты ничего не понимаешь, – прошипел полковник, – что такое офицер.

– Гораздо больше, чем ты думаешь, мразь, – пнул его Владлен, – из-за таких как ты…

– Успокойся, – Холод похлопал его по плечу, – нам еще поговорить с ним надо.

– А для начала мы его разжалуем, – Владлен сорвал с его бушлата полковничьи погоны.

– А вы так жить пробовали? – полковник зло посмотрел на окружающих, – когда ты и твои люди…

– Да ладно, хорош, не на митинге, – поморщился Холод, – а потом люди твои даже на людей не похожи. Грязь. Такая же, как вы вокруг развели.

– Зато мы не струсили, – полковник сверкнул глазами, – не как остальные, мы свое не бросили.

– Свое вы просрали, – остановил его Холод, – я всегда на таких людей, как ты, удивлялся. Ну закончилась глава, так перелистни страницу! Что ж до дыр-то одни строчки зачитывать? Не струсили, говоришь? Струсили! Если бы не струсили, могли бы начать жить заново, а вы испугались. В своем-то дерьме привычнее жить. Оно ж свое! И вон во что превратились. Вы животные. А ты решил, что ты вожак стаи. Наверняка же своих грызешь, да? – Холод присел над ним, – потому что чужих боишься. Ты же от чужих зависишь, полковник.

Щека Валеры нервно задергалась.

– О, угадал, – засмеялся Баир, – царек он на один день. И этот день у него в день сурка превратился. Вот он свой конец и оттягивает. Потому, что страшно в один день проснуться без всего этого.

– Много вы понимаете, психологи, страну разрушили, армию тоже, – снова завел свою речь полковник.

– Проснись, убогий, – засмеялся Владлен, – о какой ты стране и о какой армии? Уже и страна другая, и армия без таких долбоебов, как ты, более-менее ничего становится. Ты ж здесь сам все разворовал и разрушил. Черных сюда пустил, делов натворил, убрал этих черных. Барыг развел… Может о деньгах ты и не думал, но и о людях не думал тем более.

– Мы выживали, – попытался возразить полковник.

– А ты жить-то просто не пробовал? – посмотрел на него Холод, – может вышло бы. Ладно, хватит лирики. Вы груз должны были снять с японской иномарки? На кого работали?

– Японец один. Он нас послал. Обещал здесь все отстроить заново.

– Прежде чем строить новое, старое надо все убрать. Рассказывай, – Холод посмотрел на полковника.

 

* * *

 

– Ну все, сейчас осталось эту сумку в Японию переправить, и Мию отпустят. Ичи все придумает, – Кирилл похлопал по сумке.

– Вроде ты взрослый, что ж ты такой глупый? – посмотрел на него Вова, – чё думаешь, в ней дело? Ну окажется Мия на свободе, и что?

– Ну, уедем куда-нибудь, – Кирилл посмотрел на Вову, – деньги-то есть, и у нее, и у меня.

– Ты до сих пор думаешь, что деньги что-то решают? – Вова хмыкнул и пошел к машине.

– Подожди, – остановил его Кирилл, – да понял я все. Я что, не понимаю, что вы это ради меня делаете? И ради нее, хотя вы ее даже не знаете, – Кирилл положил сумку и посмотрел на Вову, – спасибо тебе. Как решите, так все и будет. Мне просто очень хочется…

– Если сильно хочется, все получится, – Вова улыбнулся и похлопал его по плечу, – сумку тащи и про тигра забайкальского всегда помни.

 

* * *

 

– Служить бы рад, прислуживаться тошно, – Холод посмотрел на полковника, – значит, говоришь, Сенсей?

– Вот поглядите! Герой, – Владлен втолкнул в комнату рыжеусого Андрея с разбитым лицом, – пошли их армию военнопленных собирать. Крыса это вон по телефону названивает и оружие предлагает недорого, за два миллиона американских долларов. Автоматы, гранаты, РПГ? Где это все, полковник?

– Вот сука, – прошипел Валера и сжал кулаки.

– Я им ничего не говорил, – подал голос рыжеусый, – я только про оружие сказал. Оно же у нас есть, Валера! Оно же наше! А эти сами пускай свои проблемы решают. Это же деньги. Вы же уедите, – он посмотрел на Холода, а нам здесь оставаться.

– А ты не думал, что как только ты оружие им покажешь, – Холод посмотрел на Андрея, – они вас того. Зачем вы им нужны? Да еще и деньги вам платить. Так что не помог ты своим друзьям, а просто их тупо подставил. Вот они, – Холод подмигнул полковнику, – люди твои во всей красе. Один ракетчик, другой крысоёб, – Холод рассмеялся и посмотрел на Владлена и рыжеусого, – да, с такими друзьями и враги не нужны.

– Я застал, когда он уже договорился. Он и покупателя завтра ждет. Интересно, – Владлен посмотрел на полковника, – а что он с тобой делать собирался, командир?

Тот нервно сжал кулаки и покачал головой.

– Во, доперло, – засмеялся Холод, – посчитал твой Андрюша, что полковника люди плохие заберут, а Андрюша богатым и счастливым будет. Ты так и не понял еще? Ты со своими людьми никому здесь не нужен, полковник. Оружие нужно, а вы нет. Показывай, где твой арсенал.

– Он знает, – Валера кивнул на рыжеусого, – покажет сука. Трус!

– Кому хоть звонил? – спросил Холод.

– Сенсею этому и звонил, – захохотал Владлен.

Полковник снова сжал кулаки.

– Ну всё, полковник, – демобилизация. Давай-ка мы так сделаем, – сказал Холод, – спустим флаг на твоей крепости и отдадим ключи захватчикам, то есть нам. И мы в знак милости к побежденным отпустим вас на все четыре стороны.

Холод выглянул в грязное окно и увидел, как на улице люди Баира держали в кругу под дулами автоматов пьяную и пошатывающуюся армию полковника.

– Ну чё, капитулируешь? – Холод повернулся к полковнику.

– Сами им скажите, – он опустил глаза, – пистолет мне оставь один.

– Не оставлю, – легко сказал Холод, – такие, как ты, людям в спину стреляют, – и вышел.

Полковник поднялся и сел на кровать. Трясущейся рукой взял бутылку водки и отхлебнул прямо из горла, потом подошел к старому шкафу и раскрыл его. На вешалке висел старый, побитый молью, полковничий китель. Он надел его, отхлебнул еще водки, встал на табуретку и закинул на люстру ремень. Резким рывком он выбил из-под себя табуретку и тут же рухнул на пол. Оторванная люстра больно ударила его по голове сверху.

– Хватит клоунничать, – Холод вошел и посмотрел на полковника, размазывающего слезы по грязному лицу.

– Пристрели меня, чтоб не мучиться, – зарычал он.

– Неа, пулю жалко, – покачал головой Холод, – твоих людей вон уже на станцию увезли. Там им твой бурят денег на билет в новую жизнь оставил. Хитрый был. Доллары закопал, а рубли дома припрятал. В стенке замуровал. Так что им по-первОй хватит. А у тебя ж деньги тоже есть наверняка, езжай куда-нибудь, устройся в школу ОБЖ преподавать, только детишкам о подвигах своих не припёздывай. В меру так. А вернешься сюда, – Холод зло сверкнул глазами, – тогда пулю не пожалею.

 

* * *

 

– Ну чё, значит будем ждать гостей? – Баир подкинул на руке автомат, – гостей из самой Японии, Лева! А то что ты про японцев знал? Иномарки, телевизоры… А теперь и с самими познакомишься.

Лева засмеялся, обнимая СВД.

– А ружбайку-то ты отдай человеку, который пользоваться ей умеет, – Баир указал на Владлена, – он тебе хоть покажет, как это делать надо.

– Сколько нас тут? – вошел Холод.

– Двадцать восемь. Прям, как панфиловцев, – засмеялся Владлен, – велика Россия, а позади у нас… чего там у нас позади, Баир?

Баир оглянулся, прикинул и невозмутимо ответил:

– Ебун-гора, вроде.

– Ну тогда точно отступать ну его на хуй! Ладно… без шуток теперь. Думаю, людей для встречи с высокопоставленной японской делегацией мы расставим так… Ой, спасибо полковнику, оружием подогрел!

 

* * *

 

– Слушай и запоминай, – Сенсей сидел в машине с огромным, бритым наголо здоровяком с безумным взглядом красных глаз, – сейчас вы вместе с людьми пойдете, заберете оружие, – тот закивал, – и привезете ко мне. Всех, кто там, вы должны будете убить, – тот снова закивал, – и помни, это и есть ваш путь. Человек без оружия в пути бессилен. Только держа его в руках, он сможет с честью его пройти. Вы прошли много испытаний. Вот последнее. Стать воином. Только человек с оружием становится воином.

– У нас есть оружие, – закивал красноглазый.

– Это не оружие, – Сенсей вытащил из рук здоровяка пистолет, – это просто страх. Им ты можешь только напугать непосвященных. Ты же его не боишься? – тот отрицательно помотал головой, – да и какое это оружие, если его можно носить в кармане? Человека с оружием должно быть видно издалека. Воин не должен стесняться своего оружия, он должен гордо нести его, не прятать и не скрывать!

– Мы все сделаем, Сенсей, – закивал бритый, – и тогда мы получим… силу?

– Получите, – кивком ответил Сенсей, – а с оружием в руках и с этой… «силой» вы станете еще сильнее. Мы станем сильнее. Нет ни меня, ни тебя. Есть мы. Наша сила и наше оружие. Поезжайте и заберите это оружие. Я буду ждать вас здесь и буду наблюдать за вами.

 

* * *

 

– Первую машину пропускай. И остальные тоже. Последнюю рви, – скомандовал в рацию Владлен.

– Понял тебя, – ответил Холод, засевший на КПП.

Владлен убрал рацию в карман.

– А мы с тобой, Лева, из волшебной палки со стеклянным глазом учиться стрелять будем.

– Это как? – не понял Левчик.

– А это просто, – усмехнулся Владлен, – смотришь в глаз и видишь – бежит нехороший человек. Стреляешь из палки. Попал – молодец, значит палка волшебная. Промахнулся – стреляешь еще раз, пока чуда не получится. Только смотри, на чудеса у тебя патронов не так много. Так что вся надежда на твое волшебство. А для этого приклад вжал в плечо покрепче, вдохнул и на выдохе на курок нажал. Иди вон, возле трубы становись, чтоб дорога простреливалась. Все готовы? – Владлен снова взялся за рацию.

– Да, – послышалось несколько голосов.

– Ну окей, тогда Холода ждем.

Колонну из восьми машин замыкал старый потрепанный «Ниссан». Подпрыгивая на разбитых бетонных плитах дороги, «Ниссан» притормозил. Холод тенью выскочил из КПП, аккуратно положил между его запаской и багажником гранату и отскочил. Через несколько секунд зад «Ниссана» подкинул мощный взрыв, он уткнулся капотом в землю и, объятый пламенем, перевернулся на крышу. Холод на всякий случай дал по машине очередь и зацепил бензобак. Раздался еще один оглушительный взрыв, раскидавший остатки «Ниссана» по всей степи.

– Работаем! – скомандовал Владлен в рацию и взял в руки РПГ.

Поймав в планке первую черную «Тойоту», Владлен нажал на спусковую скобу. Из шайтан-трубы вылетел снаряд, оставивший за собой след пламени, и, пробив стекло, разорвал машину вместе с сидящими в ней людьми на части.

– Давай, Лева, волшебничай, – Владлен похлопал Леву по плечу, взял автомат и спустился с крыши на чердак.

Лева заглянул в оптический прицел и увидел человеческие фигуры, выбегающие из машин. Он вдохнул, поймал одну из фигур, выдохнул и выстрелил. Фигура пошатнулась и упала.

Скоро бритые поняли, что их расстреливают с крыши, и, небольшими группками, прячась за деревьями, побежали к дому, стреляя по пути.

Четверо из них кралось вдоль дома, когда Баир и двое его людей вышибли ногами заколоченные окна первого этажа и в упор расстреляли их, щедро полив свинцом. Несколько человек быстро сообразили, что произошло, и побежали к машинам. Они завели их, но отъехать далеко не успели. Первую машину в упор расстреляли автоматчики, спрятавшиеся за толстыми колоннами бывшего дома офицеров. Люди из второй машины остановились, повыпрыгивали из нее, и разбежались, пытаясь укрыться от пуль в ближайшем доме. Они с размаху вышибли заколоченную досками дверь подъезда, но их тут же свалили несколько метких автоматных очередей. Третья машина решила прорываться, но на выезде из городка их встречал Холод. Вместе со своими напарниками, он превратил их в кровавый фарш из мозгов и кишок.

– Кровь, говно и каблуки, – подмигнул Холоду золотозубый громила с выколотым на шее пауком.

Левчик поймал еще одного в прицел, но промахнулся. Он прицелился еще раз и снес его бритый череп.

«Чаще меняй позицию», – вспыхнули в голове слова Владлена. Он привстал и почувствовал, как в спину воткнулся нож. Он с трудом повернулся и увидел стоящего за спиной громилу. Тот навел на Левчика пистолет и дико зарычал. Теряя сознание, Левчик направил на него СВД и выстрелил. Пуля влетела прямо в рот и вынесла заднюю часть черепа. Лева, улыбнувшись, сполз вдоль трубы, оставляя на ней кровавый след.

Владлен тем временем со второго этажа не давал двоим встать из детской песочницы. Те иногда поднимали руки с пистолетами и наугад стреляли. Сделав еще несколько выстрелов, Владлен отстегнул пустой магазин. Поняв, что у него кончились патроны, бритые из песочницы начали стрелять активнее. Посвистывая, Владлен присел за перегородкой балкона. Несколько пуль ударило в стену над ним. Поняв, что они поменялись ролями, Владлен поднял руку и наугад пару раз пальнул по ним из «Макарова», заставив вновь залечь в песочницу, в которой давно не было песка, после чего, так же насвистывая, он достал из кармана куртки гранату, дернул чеку и метнул ее бритым. Раздался выстрел и крик. Владлен поднялся и увидел, как один с оторванными ногами на одной руке выползал из песочницы на спине. Второй рукой он держал пистолет и продолжал стрелять. Владлен поймал его бледное оскаленное лицо в прицеле и нажал на курок. Пуля попала в глаз и отколола правую половину черепа.

Баир гнал одного из бритых. Тот на ходу поворачивался к Баиру и стрелял. Когда пули кончились, он бросил пустой пистолет в Баира и накинулся на него, клацая зубами, словно желая укусить. Он свалил Баира, ударил его головой в лоб и попытался отобрать автомат, схватив его обеими руками. Баир надавил на курок, и всадил бритому прямо в живот короткую очередь. Автомат сухо щелкнул. Патроны кончились. Несмотря на сквозную дыру в животе, бритый отпустил автомат и начал душить Баира. Кряхтя и задыхаясь, Баир нащупал в кармане складной нож и из последних сил всадил в бритый висок. Нападавший поднялся. Баир удивленно смотрел то на его голову, из которой торчал нож, то на живот, из которого сыпались кишки. Потом бритый резко выдернул нож и, пошатываясь, пошел на отползающего Баира. Раздалась автоматная очередь, и голова нападавшего разлетелась на куски.

– Я ж тебе говорил, в голову стрелять надо, – Холод перезарядил магазин, – пошли, там пацаны оставшихся на старую почту загнали. И еще там Левчика…

– Чё, убили? – Баир поднялся и сжал кулаки.

– Да не, сплюнь! Ножом в спину подранили. Там Владлен ему дырку затыкает и Гарри Поттером его зовет с волшебной палкой, который колдовать научился, – Холод улыбнулся, – все, давай, пошли.

Люди Баира окружили почту и, спрятавшись кто за деревьями, кто за брошенными нападавшими машинами, расстреливали длинными очередями каждого, кто пытался высунуться. Те отвечали редкими одиночными выстрелами.

– Видимо, патроны кончаются, – сказал Холод, – мы так долго сидеть можем, а лезть туда – это в рукопашную. А ты сам видел, какое там зверье.

Баир кивнул.

– Слышь, парни, гранаты есть у кого? – крикнул Холод.

– Да, есть, – отозвался золотозубый с пауком, – штук десять!

– Тогда все стреляют, чтоб никто не вылез, а ты, спайдермен, гранаты одну за другой по окнам кидай. А я тебе помогу, – Холод достал из кармана противотанковую гранату, – эта вроде как помощнее будет.

Десять взрывов сотрясли здание с интервалом в несколько секунд. Слышно было, как рушатся стены и лестничные пролеты на двух этажах. Из черных выбитых окон повалил дым и облако штукатурки.

Холод, зачарованно глядя на такую «красоту», метнул туда свою гранату. Дом словно чихнул. Баиру даже показалось, что у него подпрыгнула крыша, а потом встала на место. Из выбитой двери выскочило двое окровавленных бритоголовых, но их тут же продырявили несколько автоматных очередей.

– Умели раньше строить, – Баир посмотрел на выстоявшее здание почты, – не то, что сейчас – пернул на девятом этаже, а на первом люстра упала. Вроде все, – он посмотрел на Холода.

– Не факт, – тот почесал подбородок, – но проверять не будем. Я б, конечно, на всякий случай еще сверху на них атомную бомбу сбросил, но за неимением таковой… ладно, пошли Левчика посмотрим, и сваливать отсюда надо, а то кто-нибудь подумает, что тут китайцы войну начали.

 

* * *

 

– Поезжай, Артем, – Сенсей посмотрел в сторону городка в клубах дыма, – видимо, на этот раз у нас не вышло. Они нас перехитрили. Маэдо тоже, видимо, уже нет. Они разгадали наш план. Плохо только, что мы не знаем, кто они. Но такой противник, по крайней мере, интересен. С ним и воевать можно.

– Да я Вам говорю, – Артем завел машину, и, надавив на газ, помчал подальше от проклятых сопок Любви и Разлуки, – не будет толку с этих торчков. Они, может, и сильные, и быстрые, но они не умные.

– Ну им умными быть и не надо. Им главное быть исполнительными.

– Только на этот раз их самих исполнили, – засмеялся Артем, – хорошая, конечно, вещь, этот препарат, но мне кажется, вы с ним переборщили.

– Первый раз мы работали на результат. Мы его достигли. Теперь будем его улучшать. Вот только, – он посмотрел на Артема, – мне кажется или нет, что кто-то обо всем догадался?

– Шила в мешке не утаишь, – Артем внимательно смотрел на прыгающую под колесами дорогу, – на всякий случай, думаю, уезжать Вам надо подальше отсюда.

– Нет. Подальше они искать будут.

– Ну дольше же искать будут, – ухмыльнулся Артем.

– Дольше ищут не когда подальше, а когда под самым носом. Такая у нас, японцев, поговорка есть, – Сенсей откинулся на сиденье, – но в Японию, я думаю, надо позвонить и предупредить.

 

* * *

 

– Ну что, Андрюша, – Холод открыл дверь квартиры и выпустил трясущегося бывшего зама полковника, – тебе повезло. Сбылась мечта. Теперь все оружие точно твое. Продать сможешь. Ты, правда, извини, нам с него пострелять пришлось, так что цена уже не та будет. И штук пяток с патронами мы с собой прихватим. И еще, мы в городке твоем немного намусорили. Извини, так получилось. Поэтому ты уж, как хозяин бывший, прежде чем городок покинуть, прибери тут за собой. Вернее, за нами. Плохие мы гости. Так вышло. Хотя если с другой стороны посмотреть, мы и твою жизнь спасли.

– Спасибо вам, – пролепетал тот.

– Во. А вместо спасибо похорони людей по твоей вине «винно» убиенных. Знаешь, есть такая чудесная поговорка: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Там у вас машина вроде как стоит. Собери все, что собрать сможешь, и в шахту. У вас же этот процесс налажен был, – майор кивнул, – что в карманах у них – себе возьми. И машину одну. Плата тебе за труды.

– А с оружием что делать? Куда я его продам-то? Зачем мне теперь оно надо? – рыжеусый посмотрел на Холода.

– А оно и изначально тебе не надо было, – усмехнулся Холод, – когда у дураков оружие – это хуже некуда. Ты Хемингуэя читал «Прощай, оружие»?

– Не, – помотал головой Андрей.

– Тогда тебе не понять, – Холод подкинул зажигалку и положил в карман, – просто с трупаками вместе в шахту скинь и себе взять ничего не вздумай.

– А если его с шахты кто-то…?

– Неа, – засмеялся Холод, – его там дух вашего бывшего друга бурята охранять будет. И кто достанет, того страшное проклятие настигнет – забайкальской глупости и жадности.

– А чё там, у Хемингуэя? – Артем посмотрел на Холода.

– А всё просто, – Холод посмотрел на него, – не хочешь войны – не бери в руки оружие.

 

* * *

 

Чита. Военный аэродром. То же время.

– В общем, Кирилл, – Холод пытался перекричать рев мотора военного самолета, – в Москве мы на тебя все оставляем.

– Я должен здесь остаться! С вами! Это же из-за меня! – прокричал Кирилл.

– Из-за тебя, – на ухо сказал ему Холод, – но мы же команда, так? – тот кивнул, – а какой с нас сейчас толк в Москве? Никакого! А с тебя есть!

– Вы просто мне не доверяете! – Кирилл посмотрел в глаза Холода.

– Да? Не доверяем? – Холод схватил его за голову и притянул к себе, – поэтому ты Левчика туда везешь и хиропон этот? Поэтому ты будешь за моей женой и сыном присматривать и всё там рулить? Ты у меня это брось! – Холод отпустил его, – я же сказал – мы команда! И каждый должен делать то, что он умеет лучше всего! Иначе и команды никакой не будет! У тебя же все концы по Японии! Мы даже не лезем, потому что это твоё! А мы команда! Так что ты свое хорошо сделаешь – и мы не облажаемся!

– Понял, – кивнул Кирилл, – Тее что передать?

– Передай, чтоб телевизор пока не смотрела недельку. А если увидит что – скажи, что это не мы и мы не там, – он засмеялся и похлопал Кирилла по плечу, – давай, и за Доцентом там следи, чтобы ничего не перемудрил.

Кирилл повернулся, расправил плечи и зашагал к самолету.

 

* * *

 

– Ну я же говорил – на международный уровень выходим! Вон, самолет за нами целый прислали! – Вова подвинулся, пропуская Холода, залезшего на заднее сиденье джипа, – не, ну вы, конечно, красавы! А я мимо такого замеса пролетел… Левчика жалко.

– Ничего, вылечат, – сказал Холод, – а на счет замеса, – он оглядел сидящих в машине Вову, Владлена и Баира, – так все только начинается, так что, – он хитро улыбнулся, – есть возможность соскочить.

– Сенсея искать будем? – улыбнулся Вова.

– Он сам нас найдет, – подмигнул ему Холод, – давай, Баир, в баньку что ли твою съездим, а то три дня не мылись.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

СО СВОЕЙ КАТАНОЙ В ЧУЖОЙ ДОМ НЕ ВХОДЯТ

 

Однажды истину познавши,

Станешь старше,

Мы улетим подальше

Журавлем бумажным.

Не отдадим разлучнице-катане

Любви безумной нашей оригами…

 

Москва, осень 2013 года.

– И тут я понимаю, что ничего не понимаю, – Кольцов посмотрел на Доцента, – и тогда я говорю себе: «Ну ёб же твою мать, Кольцов, думай, ты же умный!» Я возьму? – он потянулся к стопке листов формата А-4 на столе Доцента, вытащил из стакана карандаш и начал рисовать какие-то кружки, – вот смотри, есть в Йокогаме некая фирма. Занимается экспортом спортивных автомобилей. Есть компания, с которой у нее заключен договор на транспортировку данных автомобилей, сначала на пароме до «Владика», а потом по жэ-дэ в Москву. Но получателя нет! Ни юридического лица, ни физического. Я, короче, к гаишникам знакомым сунулся. И выяснил, что машины все до одной, а было всего три таких поставки, приобретены частным лицом. Но он по документам получателем не является. Чувствую, голова ломается. Машины просто приезжали в Москву и исчезали. Ни растомаживались, ни становились на учет, ничего! Полез я в налоговую к Юрке: «Что за фирма, которая организует эту доставку?» Он поднял документы: Иванов Иван Александрович. Предприниматель. Давай я этого Иванова искать по прописке, благо что в столице. Дверь открывает совсем не Иванов, зато показывает долгосрочный договор аренды с этим Ивановым. Вроде все чисто. И тут я понимаю, что у этого Иванова двойное гражданство, российско-американское, то есть он учредил фирму по русскому паспорту, а квартиру в аренду сдал по американскому. Но кто-то же эти машины получил? – Кольцов посмотрел на не до конца понимающего, к чему он ведет, Доцента.

– Слушай, а почему вы в эти машины уперлись? – спросил он.

– Вот сразу видно, что опером ты не был, – усмехнулся Кольцов, – ну смотри, все ж как ёб твою мать просто! Машины – это что? Ширма. Предположим, люди этого Сенсея снимали с них груз в Забайкалье, но я ни за что не поверю, что тот, кто перевозил этот груз, не знал, что он перевозит. Это же схема. Там положили, сюда отправили и на полпути сняли. Ну и давай я, короче, эти машины искать. Тачки-то не дешевые! Номеров транзитных, естественно, нет – они ж у нас даже не ездили. Махнул я на грузовой терминал, и выясняется, что по документам эти машины забрал лично господин Иванов, предъявив свой американский паспорт, поэтому я сразу получателя-то и не нашел. Забил я этого Иванова в базу и первый раз такое увидел. Есть все, а самого человека нет. Даже фотографии. Человек, получается, нигде не родился, не учился, ни лечился, ни женился, а просто взялся из ниоткуда, в двухтысячном году получил паспорт, купив квартиру. Те, кто машины отгружал, сказали, что было несколько людей, и это явно американцы, потому что один негр был. А куда американцы машины могут деть? Правильно, – ответил за Доцента Кольцов, – туда, где у нас тут их Америка. Знакомый у меня один из наших в охранной конторе работает, так вот они их загородную стоянку в их дипмиссии и охраняют. Он пустил меня туда, и что ты думаешь? Смотри, – он достал телефон и показал снимок, – вот они все машины. А вот и Кирюхина белая «Митсубиси» с раскуроченным багажником.

– То есть… – привстал Доцент.

– Да! Американцы! – довольный собой Кольцов воткнул карандаш обратно в стакан, – я всегда говорю, где ёб твою мать – там везде американцы!

– Да, а я с Вами соглашусь, – в дверь кабинета вошли Тея и Кирилл, – мы тут с Кириллом свое мини-расследование провели и тоже так называемый американский след обнаружили. Я, наверное, начну? – Тея посмотрела на брата, а он кивнул, – так вот, я с составом этого хиропона долго возилась, спасибо твоим химикам, – она кивнула Доценту, – они его почти по атомам разложили. И выяснилось… в общем, это немного не тот хиропон. Вернее, тот, но его аналог.

Доцент удивленно поднял глаза.

– Именно аналог, – продолжила Тея, – и один из его компонентов воспроизведен точно по химическому составу, который используют при синтезе матамфитамина в США.

– И тут в дело вмешался я, – ухмыльнулся Кирилл, – позвонил своим японским товарищам и выяснил очень интересную вещь. Хиропон японцы начали производить в тридцатых годах. К началу Второй Мировой Войны им были забиты все склады. Японцы любят все делать основательно. Ну, война закончилась, японцы проиграли, и там появились американцы. Ну не для кого не секрет, как наши «друзья» из-за океана забирают себе все чужие изобретения. Весь настоящий японский хиропон произвели до тысяча девятьсот тридцать девятого года. А «торчали» на нем аж до шестидесятых. Такое может быть?

Доцент покачал головой:

– Не уверен.

– Так вот и японцы не уверены, – продолжил Кирилл, – зная любовь янки к психотропным препаратам, можно предположить, что с помощью хиропона они пытались контролировать японцев, у которых уже не было своей армии. Они создали свой хиропон с другим эффектом, который немного отличался.

– Именно, – вмешалась Тея, – но японский не имел таких побочных действий, в отличие от американского, который появился после сорок пятого. Ведь хиропон – это не только идеальный солдат. Это способ контроля масс, а не это ли есть великая американская мечта? Посадить целую страну на наркотик и полностью ее контролировать. Но… – Тея развела руками.

– Как всегда американцы облажались, – подхватил Кирилл, – на их же хиропон подсели их же вояки, Тея рассказывала, и повезли домой его последствия. И тут американцы начали бороться с тем, что сами и создали.

– Збигнев Бжезинский. Теоретик «холодной» войны и массового контроля над разумом, – закончил Доцент, – то есть вы хотите сказать…

– Именно пока хотим, – ответил Кирилл, – хиропон изымался японской полицией огромными партиями, и никто не разбирался, где чей. Но не уничтожался. Его маркировали одним клеймом и складировали. Один из таких складов возглавлял отец Мии. А теперь самое важное в этой истории. Якудза занимались незаконной торговлей хиропоном, причем своим, японским, украденным со складов во время войны и сразу после. Не все кланы это поддерживали, но были те, кто делал на этом бизнес. И кто, как не они, знают, на каких складах временного хранения находится именно их хиропон. Прошло много лет, но японцы слишком хорошо помнят…

– То есть ты хочешь сказать, – Кольцов посмотрел на Кирилла, – сейчас они этот хренопон пытаются вытащить и на нас опробовать?

– Они уже это делают, – ответил Кирилл.

– Вопрос напрашивается один, – Доцент поправил очки, – они это сами делают или на пару с американцами? Потому что схема очень прямолинейна. Отец Мии с якудзами берут груз со склада, отправляют его в Россию… но тогда возникает другой вопрос – какой именно хиропон был их?

– В том-то все и дело, – Кирилл развел руками, – наверняка они знают только склад, куда отправляли изъятый у них товар. Но хранили-то там не только его!

– И все смешалось к ёбаной матери, – горько усмехнулся Кольцов.

– Не всё, – вмешалась Тея, – одна из сумок, украденная Кириллом, наполнена чистейшим японским хиропоном, а значит до этого поставки могли быть левыми. Отсюда и «зомбийная» побочка. Быстро действует и быстро убивает.

– Значит они методом проб и ошибок выбирают нужную им партию, – подвел итог Доцент.

– Видимо, уже выбрали, а мы им карты попутали, – добавил Кирилл, – так что тема в Забайкалье у американско-японского тандема пошла, мягко говоря, по женскому половому органу, извини, систер.

– А значит они будут искать новый полигон для испытания своего зелья. Ну ёб же твою мать, час от часу не легче, – тяжело вздохнул Кольцов.

– Значит ребята должны забрать этот груз, – сказал Доцент, – и я уверен, что они справятся, но на этом точно все не закончится. Американцы – ребята настырные.

– Ага, – добавил Кольцов, – еще и с фамилией Иванов.

– Но мы такие вещи решать не уполномочены, сейчас у нас две основные задачи, – Доцент кивнул Кириллу, – спасти твою девушку, и мы уже ведем переговоры через Интерпол с японской полицией. У нас уже есть весомые аргументы, которые им предоставить. И задача два – понять, кто же такой все-таки этот Сенсей и забрать у него хиропон.

– А вот здесь мы, кажется, знаем, в чем дело, – сказала Тея, – в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году на Олимпиаде в Сеуле были взяты пробы допинга у японских боксеров, и они оказались положительными. Тогда обвинили одного из тренеров олимпийской сборной. Его даже хотели привлечь к суду. Японцы не жалуют тех, кто устраивает международные скандалы и позорит страну. Но подозреваемый исчез прямо там, в Корее, до того, как ему предъявили обвинение. Так вот его следы потерялись у ворот американской базы Осан, в шестидесяти километрах от Сеула. Он попросил политического убежища у Вашингтона. На Родине его лишили гражданства. О человеке, опозорившем страну, просто забыли, тем более он был замечен в связях с якудза. Это мне Кирилл газету того времени перевел, – Тея положила руку на плечо Кирилл, – этот человек тихо жил в Калифорнии и держал клуб восточных единоборств, который назывался «Черный лотос». В тысяча девятьсот девяносто седьмом году он исчез. Мне кажется, нам всем пора познакомиться с Сенсеем, – Тея достала из сумочки планшетник и раздвинула пальцами фотографию на экране, – это он. Кеши Токугава. Из Осаки.

 

* * *

 

Забайкалье. Чита. Осень 2013 года.

– В общем, удалось нам попасть в их казино, – давясь от смеха, рассказывал Баир, – барыга один, китаец с рынка сдал. Ну там не только китайцы с джапанами, там и гуки из Вьетнама, вся Азия, короче. Вначале Володю напрягло, что они там с голых баб суши едят. Начал мне что-то про гигиену затирать, а потом, чтобы не привлекать внимания, решил Володя немного сыграть. Маджонг с Го его сразу напугали. И пошел Вова к карточным столам с фразой: «Ну, это, типа, знакомо». А карты-то у них не такие! Не карты совсем!

– Картинки какие-то, – сплюнул Вова, – ни тузов наших, ни королей, ни восьмерок с девятками. И игры как-то по-долбанутому называются: кой-кой, ута-карута… То ли дело у нас – двадцать одно, тыща, бура, – Вован опять сплюнул.

– В общем, пока Вова эти картинки разглядывал, он раз десять проиграл.

– Ханафуда эти карты называются, – засмеялся Холод, – цветочные карты.

– Во-во! – сказал Вован, как таблицы дальтонические раскрашены!

– Ну так вот, – продолжил Баир, – суть не в этом. А в том, что наш Вован-то взял и профи дал! Пушку достал и у всего казино выиграл!

Вован с довольной улыбкой достал из-под стола бумажный пакет с китайского ресторанчика и высыпал на стол кучу денег.

– А пока те деньги собирали, – хохотал Баир, – он женщинам, с которых суши ели, лекцию читал о стыде с гигиеной, а потом одеться заставил и выгнал их оттуда, чтобы работу нормальную нашли.

– Не, ну а чё? – Вова уселся в кресло, – жалко мне их стало. Горячее на них кладут, вилками в них тычут, а им еще детей рожать!

– Вова, едят палочками, а суши холодные, – Холод давился от смеха.

– Ну правильно всё, – Вова стоял на своем, – чё палками-то тыкать? Палки бросать надо! Вот они, эти азиаты долбанутые! Все у них не по-людски.

– Вообще-то Вован думал, – Баир посмотрел на Вову, – без обид, братан, расскажу пацанам… Вова сначала подумал, что они самих этих баб едят и сразу всех перешмалять собирался.

Холод не выдержал, и, корчась от смеха, завалился на диван.

– В общем, Вовке в «косом» казино не понравилось, – подытожил Владлен, – но цель достигнута. Люди Сенсея теперь точно знают, что в городе появились люди, которые в карты пушками играют и борются за права женщин!

– Не, ну… – пожал плечами Вова, – ну чтоб баба-стол была! Они б еще бабу-табуретку придумали, – закончил под общий хохот Вова, – вы мне лучше скажите, как они в эти карты играют?

– Картинки разные собирают. У кого красивее, тот и выиграл, – с трудом выдавил Холод, но у тебя, видать, Вова, самая красивая была.

– А ты что, шаришь? – Вова серьезно посмотрел на Холода.

– Неа, просто слышал и видел, как играют.

– Ну ладно, – Вова разочарованно вздохнул, – может Кирюха научит, – и он достал из кармана прихваченную из подпольного казино колоду.

– Может и научит, – ржал Холод, – а пока как пазлы собирай, говорят, логическое и пространственное мышление развивает!

 

* * *

 

Сидящий за рулем Баир повернулся к Холоду.

– Вообще у нас японцев не так много. Корейцы в основном и китайцы. Китайцы торгуют, ресторанчики держат, а корейцы овощи сажают. Исторически так сложилось. Так что Вову в следующий раз надо предупредить, чтобы с бурятами не перепутал, хотя вроде не должен, он же здесь жил.

– Может забыл просто, – хмыкнул Холод.

– Не, – улыбнулся Баир, – такое не забывается. Ну вот, а весь полукриминальный бизнес у японцев. Но они слишком шифрованные, так что нам с этим казино тупо повезло. Просто Чен, ну китаец тот, человечка одного знает, русского. Он вроде как деньги там собирает, – Баир повернул на зеленый сигнал светофора, – но это не наш человек. Мы в их азиатское царство стараемся не лезть. Нашим они платят за то, что здесь, а как друг друга хлобучат, это уже их проблемы. Так вот. Он этого русского пару раз с японцем одним видел. За японца Чен ничего не знает, а русского показать сможет. Так что, я думаю, нам с него лучше начать.

 

* * *

 

Артем вышел из своего дома в Чите и пошел в сторону стоянки к своему джипу. Дел сегодня было слишком много. Он поежился и достал из кармана ключи. Неожиданно рядом с ним резко остановился черный минивэн. Боковая дверь отъехала и сильные руки втащили его внутрь. Артем попытался что-то сказать, но удар локтем в лицо оборвал его на полуслове. Потом они куда-то долго ехали. Артем не мог понять куда. Каждый раз, как только он пытался поднять голову, здоровенная нога в огромном кроссовке вдавливала его лицом в грязный коврик. Потом они, видимо, съехали с дороги, что Артем буквально почувствовал своим лицом, стучась им об пол на каждой кочке. Через полчаса они остановились. Артема вытащили, и он долго не мог раскрыть глаза, ослепленный ярким, осенним, забайкальским солнцем. Нога в кроссовке ударила его в живот, а сильная рука схватила за шиворот и потащила вверх. Артем чувствовал, как его колени бьются о ступеньки. Потом его швырнули в какую-то лужу, и только тогда зрение вернулось к нему. Он увидел перед собой трех крепких парней.

– Смотри, какой вид замечательный, – начал Холод.

Артем огляделся по сторонам и понял, что он на крыше огромного недостроенного здания, а Холод продолжил:

– Сопки кругом. Япония же где-то там находится? – он посмотрел на Баира, тот кивнул, – знаешь, дружище, – Холод рывком поднял Артема и посадил на кучу строительного хлама, – у сёгунов была такая замечательная казнь. Самурая, который накосячил, сажали на пушечное ядро. А дальше… Ну, ты догадываешься. У меня для тебя две новости. Какая из них хорошая, а какая плохая – тебе решать. Ну первая. Ядра у нас нет. Зато вот чё есть! – он кивнул Вове, и тот поставил на крышу баллон с газом. И вторая. До Японии ты точно не долетишь.

– Зато по всем этим сопкам распидорасит, – засмеялся Вова, – по всему Забайкалью!

– Я понял, кто вы, – Артем потер лоб, – чего вы хотите?

– Ну, естественно, Сенсея ты нам не сдашь, – Холод приподнял его, Вова пододвинул под его задницу баллон, а Холод усадил его туда и достал из кармана скотч.

– А чё сдавать-то? Он прячется ото всех. Только на телефоне сидит. Он знал, что вы придете. Вы ж его людей видели там, в городке, – криво усмехнулся Артем, – вы их хоть всех перебейте, вам никто из них слова не скажет. Они ж все на его наркоте сидят. И барыгу они своего не сдадут, – он опустил голову.

– Так нам и не надо, просто скажи, где его искать, – Баир, прищурившись, подошел к Артему, – мы и про наркоту вашу знаем. Кончилась она!

– Осталась еще, – Артем сплюнул сквозь зубы, искать его где, говорите? Да нигде. Когда надо ему – сам появляется и сам всех находит, так что не вы его ищите, а он вас.

– И как же он нас ищет? – Холод присел на корточки возле Артема.

– Следит за вами. Вы слишком предсказуемы. Казино! Дичь какая-то! Кто так сейчас работает? Думаете, его бизнес порушите – он с вами воевать будет? Он новый начнет. У него этих красноглазок много еще осталось. И дурь есть. Кончатся – он новых наделает.

– То есть разговора у нас не получается? – посмотрел на него Холод.

– Может просто вы вопросы не верно задаете? – усмехнулся Артем.

– А мы пока ничего и не задавали, – в руках Холода сверкнул нож и воткнулся Артему в ляжку. Тот взвыл, – вот сейчас будет первый вопрос. Сколько у него человек? – Холод повернул торчащий в ноге Артема нож.

– Человек пятьдесят-шестьдесят осталось, – прохрипел Артем.

– Хиропон у Сенсея? – спросил Холод.

– Да!

– Он в городе?

– Да!

– Назови места, где у него бизнес? – Холод надавил на нож, – мы уж как-нибудь по-старинке. Вначале красноглазок ваших перебьем, а потом за Сенсея примемся. Генерал, если у него нет армии, не генерал, – Холод ударил по рукоятке ножа. Артем зарычал, – и новых понаделать не успеет. Потому что делать быстрее, чем думать, невозможно. Поляны называй, – Холод выдернул нож и постучал им по второй ноге Артема.

– Два спортзала, сауна, ресторан японский и цветочный магазин. Мы еще не успели развернуться.

– Во! А это уже другое дело! А говоришь вопросы задавать не умеем, – Холод поднялся, – вопросы не важны. Главное тон разговора задать и собеседника правильно смотивировать.

– Ну чё, теперь убьете? – исподлобья посмотрел Артем.

– Зачем? – улыбнулся Вова, – тебя свои же и убьют, – он подкинул на руке телефон Артема, который до этого незаметно вытащил из его кармана. На экране горела надпись «Сенсей» и бежали минуты разговора.

– Да, он нас слышит, – Холод посмотрел на лицо Артема, которое перекосила гримаса ненависти, – эй, Сенсей, – он взял трубку из рук Вовы, – ну что, в прятки дальше играть будем или драться по-мужски? А то вон какие люди у тебя нехорошие, сдают тебя с потрохами. Мы тебя искали и нашли. Туки-туки. Теперь твоя очередь. Ты нас ищи. А где нас искать – так тебе твой холуй уже рассказал. Осталось только догадаться, где мы в следующий раз появимся. Так что, раз-два-три-четыре-пять, выходи-ка нас искать. Холод нажал отбой и швырнул телефон привязанному скотчем к баллону Артему.

– Лучше пристрелите. Или взорвите на хрен с этим баллоном, – прошипел он.

– Так он же пустой! – рассмеялся Вова, – надо нам еще на японцев богатства недр нашей Родины тратить. Хочешь убиваться – вон, до края крыши допрыгай и лети баллоном вниз.

– А не хочешь – вали отсюда на хрен, – Холод швырнул к его ногам окровавленный нож, – если напряжешься, то все у тебя получится. Освободишься.

 

* * *

 

Сенсей ополоснул разгоряченное лицо горстью холодной воды из-под крана. Потом медленными неторопливыми шагами стал измерять комнату. Вот эти русские и их могучее «авось»… Он вспомнил слова русского тренера тогда, на международных молодежных соревнованиях:

– А что вы хотите, коллега? С русским медведем в шашки Го играть?

Он остановился. Он тщательно продумывал, с какого камня начать, просчитывал каждую комбинацию, знал, сколько очков она ему принесет. А медведь двигал камни лапой, даже не задумываясь о последствиях. И вот он, Ход Бога! Медведь своей неуклюжей лапой двигает камень и роняет доску! Камни смешиваются, и от идеальных комбинаций, ведущих к Ходу Бога, остается лишь кучка перемешанных камней. А медведю все равно! Он не победил, но и не проиграл! Он просто смешал все камни и порушил все планы. Как тогда, на соревнованиях, боксер русского тренера отправил на шестнадцатой секунде его лучшего бойца в нокаут. Обычным прямым ударом! Без тактики, без красоты игры! Тупо и беспощадно, нарушив все мыслимые и немыслимые законы гравитации! Нет, конечно, потом решение оспорили, этот удар признали запрещенным, потому что он был нанесен открытой перчаткой. Русского дисквалифицировали, но не он, а его боксер лежал в центре ринга без сознания, как тряпичная кукла!

Сенсей попытался успокоиться. Несколько раз выдохнул. Кажется, все правила придумали только для того, чтобы русские их нарушали. Только они умеют икебану, собираемую несколько часов, завернуть в газету! Только русские, гуляя в парке, могут обоссать сосну-бонсай, и, чтобы его запомнили уже наверняка, написать в саду камней на одном из булыжников «Здесь был Ваня». Ему, Сенсею, никогда не понять этот народ! И победить их поэтому нельзя. Их можно только уничтожить. А лучше сделать так, чтобы они сами уничтожили друг друга. Но и тут есть свое «но». Они живут по принципу «Против кого сегодня дружим?» Они убьют общего врага, и, дожидаясь следующего, будут спокойно ненавидеть друг друга дальше. Хиропон доказал, что людьми можно управлять. Но не русскими! Они не люди! Он снова вспомнил того русского тренера. В отличие от него, Сенсея, этот русский даже не объяснял своим спортсменам, зачем дает им стероиды. Он просто их давал, руководствуясь правилом «Меньше знает, крепче спит». Его боксер не считал себя супергероем. Он даже не догадывался о своих способностях. Он просто бил, как его научили. Бил первым, чтобы наверняка. Бил первым, потому что не думал, а знал, что перед ним стоит мотивированный боец. И укладывая его бойца в нокаут, он полностью рушил его мотивацию и ломал установку на то, что он непобедим. После тех позорных двадцати секунд на ринге в отключке его боксер больше не вернулся в спорт. Русский не просто отправил его в нокаут, одним ударом он сломал его волю.

Сенсей подошел к окну. Откуда-то из серого забайкальского тумана вылезали пожелтевшие от осени сопки. Что есть в этих русских, чего нет в них? Эти красноглазые такие же русские! Но те-то другие! Они как этот тренер. Неужели идеального солдата может создать только русский? Или они здесь такими рождаются? Что заставляет их побеждать даже тогда, когда это не надо? Неужели его эксперимент провален, и вместо отряда настоящих бойцов он получил кучку безмозглых наркоманов? А ведь какие были планы! Армия, не знающая боли, страха, чувства голода, усталости. А на деле? Вся мотивация сводилась к обычной дозе хиропона, которая делала их слабее. Неужели тренер был прав, и всё дело в генетике? Неужели только нация, породившая победителей, может побежать даже без хиропона? Неужели Русский Медведь непобедим?

– Видимо, да, – вслух сказал Сенсей, – русскому медведю нечего бояться в своей берлоге! В его берлоге его даже охотник боится, – он вслух повторил слова тренера.

Сенсей взял с тумбочки телефон и набрал номер:

– Да, это я, – заговорил по-русски Сенсей, – видимо, Вы оказались правы. На любую силу в России есть другая сила. Это поле для эксперименты выбрано крайне неудачно. Признаю свои заблуждения. Я буду продолжать эксперимент, но думаю, стоит работать в вашем направлении, поэтому часть груза надо переправить через океан. В ближайшее время Вы получите часть. Я думаю, нам надо будет работать параллельно. Результат есть, но он очень промежуточный. Мы можем контролировать их, их поступки, но предсказать ответную реакцию окружающих невозможно. Кто-то узнал о том, что мы делаем. Не до конца. Но они уже взяли след. И наши суперсолдаты на деле таковыми не оказались. Они исполняли приказ, но неготовность к малейшей нестандартной ситуации их уничтожила. Фактор русского медведя. Я встречаюсь на днях с одним Вашим человеком. Да, – он кивнул, – я понимаю, что надо действовать аккуратнее. Поэтому, я думаю, мы изменим рынок испытания препарата. Иначе шила в мешке будет не утаить. Ну и постараюсь решить вопрос с нашими преследователями. Думаю, о наших далеко идущих планах они не догадываются. Да. Буду держать Вас в курсе, – он сжал телефон и раздавил его.

Ну что ж, хотите поиграть? Давайте!

 

  * * *

 

– Ну, можно людей Баировских подтянуть, – предложил Вова, – и как вы там, в городке, махом по всем направлениям вдарить!

– Владимир, понимаю Ваш запал, – улыбнулся Владлен, но буденовская тактика здесь неуместна. Это большой город, а в большом городе, помимо большого количества людей, есть большое количество ментов. Не, конечно, твой Доцент при делах, но пока разбираться будут, могут и шлепнуть при задержании. Сюда инфа может полгода идти. Поэтому я за партизанщину, – Владлен сел за стол и закурил.

– Кстати, – Холод посмотрел на Баира, – что люди по поводу городка говорят?

– А ничего не говорят, – Баир щелкнул пальцами, – мертвый город. А в мертвом городе могут быть только призраки. Мусора с ГРЭС приезжали, а там чисто все. Андрюша реально постарался. Там теперь только собаки гуляют, а у них ничего не спросишь.

– Ну нам это на руку, – Холод оттарабанил пальцами по столу какой-то марш, – я тоже против крупномасштабных действий. Парами работать будем. Вы с Владленом, Вован, а мы с Баиром. И начнем мы… – он взял карандаш и листок бумаги и нарисовал цветочек.

– А может сразу по спортзалам и саунам? – посмотрел на Холода Баир.

– Нет, – Холод покачал головой и начал подписывать лепестки цветочка, – смотрите. Спортзалы и сауны обычно для отвода глаз. Это для них как базы. А если их пятьдесят человек, а нас четверо, мы в такой блудняк влететь можем, а Баира людей подтягивать нельзя. Внимания слишком много привлечем. А получается, что ресторанчик и магазин с цветами – это их бизнес. Мы рушим их бизнес и фактически лишаем их легального прикрытия. Ну сомневаюсь я, что все бабки проходят через сауну со спортзалами. Наверняка там сидят какие-то попки, которых Сенсей директорами посадил и дал право подписи с печатью. И получается, все их бабки на этих счетах и лежат. Ну не принято уже давно такое бабло дома в морозилке и сливном бачке хранить. А судя по Доцентовскому видео, деньги у них есть. И за хиропон они, наверняка, рассчитались. Поэтому им нужны легальные деньги.

– Согласен, – Владлен затушил сигарету в пепельнице, – наверняка этот хиропон спрятан там, где они его могут защитить. Не такой дурак этот Сенсей, чтобы с этими сумками везде таскаться. С красноглазками-то оно по-любому безопаснее.

– А! Кажись, догнал! – обрадовался Вова, – то есть мы хлобучим их официальный бизнес. Он по-любому туда людей отправит. А где больше всего останется, там и хиропон, так?

– Так точно, Владимир, – кивнул Холод, – как накроем их точки, они его перевезти никуда не смогут. Палево будет. Останется всего три места, где он может быть. Конкретно то место будет самым охраняемым. Туда они стянут все силы. Вот тогда мы какой-нибудь отвлекающий маневр придумаем и хлопнем их, – Холод смял листок с цветочком, – а пока для начала бизнес порушим. Они наверняка нас там не ждут. Вот тогда мы им карты все и попутаем. Завтра поглядим там, тему пробьем, а сегодня выспаться надо. И у нас огромный плюс есть. Они наши фотолица не видели. Артемка-то, я думаю, отсюда уже далеко.

 

* * *

 

Москва. Осень 2013 года.

– Ну и как твои впечатления о Забайкалье? – Тея с Кириллом вышли из палаты идущего на поправку Левчика.

– А знаешь, систер, их нет. Я с детства все плохое быстро забываю.

– Говорят, там природа красивая, – мечтательно сказала Тея.

– Может и красивая, – Кирилл сел за руль машины, – только вот от этой красоты бежать хочется куда подальше, закрыв глаза. Вот скажи, систер, ты про забайкальского тигра слышала?

– Да откуда они там? – удивилась Тея.

– Вот и я знаю, что не должно быть, но, глядя на ту красоту, начинаешь во всем сомневаться.

Кирилл завел машину, и они отъехали от больницы.

– А вообще, знаешь, систер, скажу так. Вот сколько я там был, не покидало ощущение, что я под чем-то тяжелым и очень наркотическим. Только в Москве слегка отпустило. Как-то среди ночи просыпаюсь и вижу – на меня гигантская крыса смотрит и почему-то хрюкает. Собрался уже в штаны наложить, а потом вспомнил, что это собака ваша, я на ее диване, оказывается, уснул.

Тея расхохоталась:

– А как же там люди живут?

– А знаешь, я кроме Вована там людей и не видел. Бигфуты какие-то! Мне Баир историю рассказывал про сопки, что это специально Господь Бог куч навалил, чтобы люди от этих мест подальше держались, а они сосен понасажали и жить там стали, а к запаху привыкли. Или носы заложило.

– А Япония как? – спросила Тея.

– А что Япония? – вздохнул Кирилл, – там до тебя никому дела нет. Пока ты в их правилах разберешься… Их там больше, чем иероглифов. Знаешь, как они говорят? Везет тем, кто в Японии не родился японцем. Они сами от этого страдают.

– Значит тебе повезло? – посмотрела на него Тея.

– Ага, повезло. А не японцев они презирают. В общем, систер, хочешь быть японцем – научись смотреть на мир косыми глазами.

В это время перед их машиной остановилось два огромных джипа. Кирилл полез за пояс и попытался вытащить пистолет, но не успел. Крепкие мужчины аккуратно вытащили их с Теей из машины и, не говоря ни слова, усадили в один из своих джипов. Кирилл снова попытался вытащить пистолет, но человек, сидящий за рулем, повернулся к нему, прижал палец к губам и покачал головой:

– Не стоит, – и жестом предложил отдать ему оружие.

Тея, как в замедленной съемке, смотрела, как рука водителя взяла пистолет Кирилла и бросила в бардачок.

 

* * *

 

Забайкалье. Чита. Осень 2013 года.

Вован и Владлен за день изучили работу ресторана. Ровно в семь утра к его черному ходу подъезжала японская «буханка» и выгружала продукты. Не составило особых трудов подкараулить двух неторопливых водителей, чтобы оглушить их и бросить в кузов, к свежемороженым тушам и овощам.

– Чё сегодня опаздываете? – отодвинул железное окошко на двери один из красноглазых, выглянул из него и, зевая, пустил их внутрь, – привезли чего? – он посмотрел на Вову и Владлена, одетых в рабочие комбинезоны.

– Баранов двух, – ответил Вова и швырнул в красноглазого одного из захваченных парней из «буханки». Тот рухнул под тяжестью тела, а Вован, что-то насвистывая и не давая ему опомниться, достал из-под куртки монтировку и несколько раз ударил по бритой голове.

– Чё это? – Владлен кивнул на монтировку.

– Выключатель, – ответил с улыбкой Вова и вырубил второго бритого, сидящего в подсобке возле телевизора, с одного удара.

Тот уткнулся головой в коробку с помидорами и затих. Они прошли на кухню. Несколько красноглазых работало там. Один из них, увидев Вову и Владлена, схватился за нож для рубки мяса. Недолго думая, Владлен поднял огромную кастрюлю с замоченной рисовой лапшой и одел тому на голову, а Вован ударил по ней несколько раз монтировкой. Человек с ножом пошатнулся и сдернул с себя кастрюлю. С его ушей в прямом смысле слова свисала скользкая лапша.

– Чё, падла, не понравилось? – спросил Вова и влепил ему монтировкой между глаз.

Второй повар тем временем с какой-то огромной вилкой набросился на Владлена. Владлен схватил его за горло и несколько раз ударил по лицу. Тот слегка пообмяк. Владлен крепко сжал его голову и с размаху опустил на горячую плиту тайпан. Запахло жареным мясом. Словно из ниоткуда появился охранник с пистолетом. Вова запустил в него монтировкой, которая острым концом воткнулась ему прямо в голову. Тот пошатнулся, и, падая, потянул за собой полки с продуктами. Еще один охранник быстро бросился на них, но поскользнулся на просыпанной фасоли, грохнулся и пополз за выпавшим из рук первого пистолетом. Владлен схватил сковородку с жарящимся на ней луком и с размаху залепил ему по лицу. Оглушенный звонким шумом медной посудины, бритый замер на пару секунд, которых хватило Вовану, чтобы схватить его и вышвырнуть через витрину ресторана прямо на улицу. Посетителей в столь ранний час в обеденном зале не было. Еще один охранник встал у них на пути, но Вован схватил мешок с рисом и несколько раз ударил его по голове. А Владлен окончательно добил его ударом ноги, отбросив на стол, который разломался под ним на куски. Тот попытался подняться, но Вова прижал его голову ногой к полу. Владлен поднял с пола упавшие бутылочки со специями, понюхал, поморщился и обильно полил его лицо уксусом и соевым соусом. Кожа покраснела и зашипела. Парень зарычал, а Вова ногой хрустнул на его шее. Увидев, что зал пуст, они зашли в комнату, где их ждал напуганный директор. Не обращая на него внимания, Вован взял сейф, поднял его и понес к машине. Директор ресторана вопросительно посмотрел на Владлена. Тот поднял палочки из квадратной тарелки с роллами и, не говоря ни слова, воткнул ему в глаза. Уходя через кухню, Владлен вырвал газовый шланг, подбросил на тайпан углей из бумажного пакета и несколько раз дунул. Пламя разгорелось. Когда они отъезжали от ресторана, раздался оглушительный взрыв, разваливший одноэтажное здание, как карточный домик.

 

* * *

 

– Ну что, погнали? – Холод подмигнул Баиру.

Баир надавил на газ, и они прямо с улицы влетели в витрину цветочного магазина. Один из бритых, встретившись с их капотом, отлетел к стене и, звонко шмякнувшись об нее, сполз вниз. Холод с Баиром вылезли из машины. В руках каждого было по «Макарову» с глушителями. Первым выстрелом Холод снял красноглазого здоровяка с обрезом, по установившейся привычке, прострелив ему сначала колено, потом голову. Второй спрятался за прилавком и выстрелил в них прямо с обреза. Баир, присев за машиной, поймал в прицеле его плечо и выстрелил. Обрез вылетел из его рук. Холод перемахнул через прилавок, схватил горшок с большим кактусом и обрушил на его голову. В это время на него сзади накинулся второй. Холод почувствовал, как нож пролетел в нескольких сантиметрах от почек. Развернувшись, он схватил его и в падении бросил через себя. Пистолет выпал из рук Холода. У нападавшего в руке был нож. Недолго думая, Холод схватил мешок с землей и щедро сыпанул тому в лицо, после чего несколько раз руками ударил его в грудь. Бритый еще раз попытался воткнуть в Холода нож, но Холод пробил ему в голову. Красноглазый рухнул, и Холод высыпал на него оставшееся содержимое пакета со словами: «Жри землю, падла!»

Баир тем временем наваривал еще одному по голове железной лейкой, держа ее за носик. Голова парня трещала и брызгала кровью. Когда Баиру это надоело, он отбросил лейку и всадил ему в голову последнюю пулю из обоймы.

Закрытую дверь Холод и Баир вышибли ногами с одного удара и похоронили под ней еще одного бритого бойца. В комнате сидело еще несколько красноглазок. Словно в замедленной съемке, Холод выстрелил в одного. Тот пошатнулся и рухнул на стул, вместе с которым упал на пол. Второго пуля Холода отправила в вечный нокаут, когда тот попытался схватить со стола молоток. Третьего, схватив за пояс и за шиворот, Баир с размаху воткнул головой в экран старенького телевизора. Сидящий за столом испуганный хозяин поднял на них глаза. Насвистывая, Холод указал ему пистолетом на стоящий в углу комнаты сейф. Тот дрожащей рукой набрал код, сейф открылся, и хозяин отошел. Баир снял со спины пустой рюкзак и выгреб в него все деньги и документы из сейфа.

Холод выдернул из связки гвоздик две штуки, протянул хозяину и воткнул ствол ему в рот. Раздался выстрел.

 

* * *

 

Сенсей с размаху воткнул кулак в двери шкафа, и она разломилась на две части.

– Проклятый русский медведь!

Им же нужен был хиропон! А они просто ограбили его, они разрушили весь его бизнес, всё, что делало его пребывание в России легальным! Неужели у этого косолапого есть хитрость? Ну посмотрим. Он открыл дверь в комнату в сауне и вызвал одного красноглазого.

– Послушай, Дима, они нанесли нам удар. Один удар. Но мы знаем, где будет следующий. Поэтому забери всех людей отсюда и из первого спортзала и отправляйтесь в спортклуб на Амурской. Они ударят там. Это еще одна проверка для вас. Нельзя стать бойцом, не дерясь! Возьми и передай это моим людям, – он достал из сумки несколько пакетиков с иероглифами, – это придаст вам отваги. А завтра найди хорошую машину, пару надежных людей, и к утру чтобы были здесь.

– Мы что, сваливаем?

– Нет. Отступаем. Иди.

Сенсей уселся в кресло и посмотрел на розовые обои с черными иероглифами. Посмотрим, что на это скажет русский медведь. Так. Одну сумку он уже передал тем людям. Со второй он начнет все заново. Но уже не здесь, медведь. Сиди дальше в своей берлоге. Еще не время на тебя охотиться. Сенсей ухмыльнулся, – это не страшно, оставлять за спиной такого противника. Он сделает свое дело, порычит и успокоится. А вот когда он будет спать… Сенсей потер руки… Наверняка, медведь увидел, как его люди перемещаются в спортзал. Значит они будут считать, что хиропон там, где его лучше всего охраняют. А дальше как получится. Даже если они перебьют всех его бойцов, которые уже и так отработанный материал, они ничего не получат, а только потратят время. А Сенсей будет уже далеко. Но удача бывает переменчива, и его люди могут одержать победу. Хотя, какие они люди? Обычные ручные зверьки…

– Тигры забайкальские, – произнес Сенсей вслух и засмеялся.

 

* * *

 

-Ч.Т.Д.! – по буквам произнес Холод, – что и требовалось доказать. Японцы слишком предсказуемы. Как, впрочем, и все азиаты. Они все по одной книжке воевать учились. Значит так, Баир, – он посмотрел на бурята, сидящего за рулем, – вот теперь вы берете с Вовой ваших людей и под бульдозер этот спортзал. А мы с Владленом покараулим сауну. Хиропончик-то здесь, – он засмеялся, – и, видимо, кто-то вместе с ним лыжи смазывать собрался. Кстати, – он достал и кармана телефон, – познакомьтесь. Мне тут портрет нашего японского врага прислали.

 

* * *

 

Москва. Осень 2013 года.

– Извините за такое, – Доцент стоял перед Кириллом и Теей с виноватым видом, – просто с вами кое-кто хочет увидеться. Просто они так привыкли. И не задавайте мне больше никаких вопросов. Они по нашему делу. Проходите, – он открыл перед ними дверь в свой кабинет. За столом сидел грозного вида мужчины, лицо которого Тея не раз видела по телевизору, но никак не могла вспомнить где.

– Присаживайтесь, – он указал им на тесный диванчик, куда Кирилл и Тея уселись, прижавшись друг к другу, – для начала хочу вас поблагодарить за оказанную нам услугу. Думаю, то, что вам удалось выяснить, будет существенным козырем в переговорах нашего президента с новым японским премьер-министром в вопросе о Курилах. Вопрос с Вашей японкой уже фактически решен, – он посмотрел на Кирилла, – остались чистые формальности. Думаю, через месяц вы уже встретитесь. У нас есть все шансы полагать, что она будет уже на свободе. Теперь о Вашем расследовании, – он посмотрел на Тею, – очевидных фактов в нем слишком много. По имеющейся информации… в общем скажу, что Вы оказались правы практически во всем. Холодная война подразумевала применение психотропных веществ и боевых симуляторов, и даже после ее окончания разработки и эксперименты в этой области никто не прекратил до сих пор, так что спасибо вам за бесценный материал, который вам удалось добыть.

– Так это не мы, – попыталась возразить Тея.

– С ними будет отдельный разговор, – улыбнулся человек за столом, – я хочу сделать вам предложение. Конечно, не руки и сердца, увы, – он улыбнулся Тее, – каждый из вас может отказаться, но я предлагаю сотрудничать с нами. Ваши знания в этой области могут оказаться весьма полезными. Как, впрочем, и Ваши навыки, – он кивнул Кириллу, – Ваши и Вашей японской подруги.

– А что взамен? – посмотрел на него Кирилл.

– Ничего. Просто полная свобода действий с иммунитетом на любые последствия.

– Мы можем подумать? – Тея закусила губу.

– Нет. Вы можете только решить, – ответил человек за столом, – с вашими друзьями мы поговорим чуть позже, когда они доделают начатое. И предложим то же самое. Не хочу вас ни за что агитировать, но вам, как и мне, жить в этой стране. А еще в ней жить нашим детям. Вот, – он пододвинул к ним документ о неразглашении, – кто-то называет его дорогой в ад, а для вас и вашей семьи это пропуск в рай. Он ко многому обязывает, но очень многое он помогает о вас забыть. Навсегда.

Тея взяла ручку и еще раз посмотрела на человека за столом. И только сейчас вспомнила, где она его видела. Никто никогда не называл его имени. Наверное, его даже никто и не знал. Но на самых важных встречах первых лиц государства на самом высоком уровне, его лицо, спрятанное черными очками, часто мелькало по каналу CNN.

 

* * *

 

Забайкалье. Чита. Осень 2013 года.

– Так, короче, блокируем два выхода машинами. Полезут из окон – сносите бошки, – Вован оглядел людей Баира, – не получится бошки – ломайте руки и ноги. Пусть ползают. Так их как тараканов передавить можно. Ну чё, погнали? – Вован вытащил из багажника черного «Ниссана» бейсбольную биту, обмотанную колючей проволокой, – сейчас у нас эти «Ходячие» лежачими станут.

– Сериал смотрел? – улыбнулся молодой парень.

– Не, «Дэд Айлэнд» четыре раза прошел, – Вова подкинул на руке тяжелую биту и направился в двери.

Два белых фургона перекрыли главный и боковой входы. Люди Баира замерли в ожидании, вооруженные бейсбольными битами, обломками труб, молотками и туристическими топориками.

– Может надо было стволы захватить? – неуверенно спросил Баир у уверенно шагающего со своей битой Вовика.

– Не, мы их сейчас чисто по-японски карать будем, – Вован крутанул биту, разминая запястье, – мне Кирюха рассказывал, у япошек с огнестрелом разбираться – палево. Поэтому они друг друга ножами тыкают кухонными и битами бейсбольными лица портят. Одно – кухонная утварь, другое – спортивный инвентарь, а значит, по японским законам оружием не является. И получается, что это будет просто обычная драка.

– Нам бы их законы, – усмехнулся Баир, глядя, как Вова опустил биту на голову топчущегося возле двери охранника.

Отпихнув тело ногой, Вован резко распахнул дверь и запустил туда Баира с людьми. Несколько бритых красноглазок уже спешило им навстречу. Баир подсек одного трубой по ногам и тут же обрушил ее ему на голову. Второго Вован ткнул ручкой бейсбольной биты и отбросил к металлическому шкафчику, а потом несколькими смачными ударами вбил его туда. Двое людей Баира синхронно, ударами двух бит, остановили третьего нападавшего, завалили его на пол и начали методично крушить ему ребра. Остальные разошлись по этажам. Из распахнувшейся двери душевой на Вована вывалился здоровяк-борец, который попытался завалить его, крепко обняв. Но локоть Вована ударил его в солнечное сплетение. Присев на колено, Вован бросил его через бедро, потянул руку, и она хрустнула. Тот попытался подняться, но бейсбольная бита с размаху врезалась в его лицо. В разные стороны полетели кровавые брызги. А напоследок Вован придавил здоровяка железным шкафчиком.

Баир тем временем бился на лестнице с маленьким юрким красноглазым с ножом-бабочкой в руках. Он был опытным противником и, не чувствуя усталости, без остановки атаковал Баира. Лезвие, словно жало пчелы, хищно свистя, мелькало перед его лицом. Сообразив, что он устает, Баир резко перепрыгнул через перила лестницы и потащил за собой одной рукой бритого, воткнув его голову между железными прутьями. Поняв, что застрял, красноглазый начал пытаться разжать прутья, но кулаки Баира уже били его в голову, и остановились только тогда, когда бритый сполз на ступеньки, пуская кровавые сопли и слюни.

Баир рванул в спортзал, где один из его бойцов грифом от штанги угощал сразу троих красноглазых. Одному он мощным ударом раздробил плечо. Но здоровой рукой тот пытался зацепить его ножом. Недолго думая, парень ударил его грифом в живот и согнул пополам. Когда тот попытался встать, парень с размаху запустил в него двадцатикилограммовым блином, не оставив тому ни одного шанса подняться. Свистнув, словно бумеранг, блин врезался в его голову, но не вернулся.

Двое других повисли на нем и заставили отбросить гриф. Словно елка, обвешенная красноглазыми, как шишками, он разбежался и врезался в шведскую стенку. Один от удара отвалился. Вторым он с размаху протаранил железный турник и добил ногами. Лежавший возле стенки, решил подняться, но Баировский здоровяк воткнул его голову между перекладинами шведской стенки и с хрустом повернул на сто восемьдесят градусов.

Двое бритых рвануло к окну. Одного из них успели поймать люди Баира и несколькими ударами молотков превратили его лицо в кровавую маску. Второму удалось все-таки выпрыгнуть в окно, но там его уже поджидали бейсбольные биты с гвоздями, которые ритмично начали обрабатывать его со всех сторон.

Вован в коридоре в это время столкнулся со здоровым двухметровым амбалом. В его руках звякнула цепь нунчаков. Сделав выпад, он странным ударом выбил из рук Вовы бейсбольную биту. Вован попытался спрятаться за какой-то дверью, но удары нунчаков быстро расколотили ее в щепки. Баир поспешил на помощь другу, но громила, схватив его за шиворот, отбросил, как котенка, в стену. Вова выбежал обратно в коридор и попытался поднять биту, но здоровяк откинул ее ногой. Нунчаки вскользь ударили Вована по ноге. Он огляделся по сторонам и увидел на стенке красный огнетушитель. Хромая, Вован бросился к нему. Пенная струя ударила в лицо бритого, лишив его зрения, и следом за ней удары огнетушителя по лбу, словно таран, начали вышибать ему мозги. Однако тот продолжал идти. Баир запрыгнул сзади, накинул на его шею провод от факса и начал со всей силы тянуть. Вова бил огнетушителем. Амбал выронил нунчаки и попытался освободиться от Баира, спиной ударившись об стену. Баир сполз, но сильный удар огнетушителя снес громиле полголовы. На стену брызнули мозги, и мертвое тело грохнулось прямо на Баира.

– Босс третьего лэвла! Ну… уровня, – пояснил Вова, – Таран! – он сплюнул и бросил окровавленный огнетушитель, – пятьсот бонусов. Гейм овер.

Они спустились в спортзал, где один из людей Баира одной рукой намотал на шею одного красноглазого цепь от крепления турника, а другой со всей силы колотил по его башке черенком от лопаты.  Двое других держали еще одного красноглазого, прижав его к полу, а третий разбивал ему голову дверью. По всему спортзалу валялись окровавленные тела тех, кто так и не стал суперсолдатами суперармии, несмотря на вкаченный в них хиропон.

Вован и Баир вышли на улицу. Возле окон валялось еще несколько изуродованных тел красноглазых.

– Ну все, кажись. Мы их того, – Вова взял телефон и нажал кнопку вызова, – все, Холод. Ипон! Чистая победа! Понял. Людей забираем и сваливаем.

 

* * *

 

Москва. Осень 2013 года.

– А оно нам это все надо, систер? – Кирилл посмотрел на Тею, – это же чужая игра. Это система, которая, если что не так, сожрет нас и не подавится.

– Сожрет, – Тея кивнула, – но по крайней мере, хотя бы будем знать, за что.

– Я-то знаю, – Кирилл заглянул в ее глаза, а ты знаешь за что?

– Наверное, уже да, – она присела за кухонный стол и налила себе полный бокал красного вина, – жить и умереть за любовь. Даже если ты это понял, наверное, я тоже когда-нибудь пойму. По крайней мере, уже начала.

– Так ты ж его и так любишь.

– Люблю. Но не до конца понимаю, за что.

– Может за Марка? – Кирилл сел рядом и налил себе вина.

– Да нет, – она сделала глоток и задумалась, – Марк уже потом появился. Знаешь за что я его полюбила? За то, чего никогда не было во мне. За умение жить. Жить на скорости. Несмотря на то, что всегда ходит по краю.

– Ну а если он этот край перейдет?

– Кто бы это рассказывал, – Тея засмеялась, – японский Клайд со своей Бони… Не перейдет. Пока он чувствует, он будет жить. И я с ним. Мне раньше казалось, что семья будет для него обузой. Но нет. Ради этого он и будет жить. Чтобы с его семьей ничего плохого не случилось. Ведь не только мы с Марком его семья. Но и ты, и дядя Гена, и Вован, и Баир с Левчиком, Владлен, как это не абсурдно, и даже та твоя девочка, которую он даже еще не знает. Потому что она твоя. Он слишком долго искал свою семью, поэтому так просто никому ее не отдаст.

– Как волчья стая, – дернул щекой Кирилл.

– А знаешь, ведь мы, люди, хуже волков. У волков самые крепкие семьи, – ответила Тея.

– Да я не про это вообще, – Кирилл допил вино, – просто как он на это все отреагирует. На эти бумажки, на эту работу…

– А для него это не работа. Для него это жизнь. Он так жил до нас и так будет жить с нами. С этим нельзя бороться. Я уже один раз попробовала, вон что вышло, – Тея нервно сморгнула, – можно просто быть рядом. Так будет и ему и нам спокойней. Нет, это не значит всем жить одной жизнью, – Тея снова взяла бокал, – надо быть просто рядом.

– Ну да, – засмеялся Кирилл, – человек – животное коллективное, хотя… Знаешь, как плохо, когда никого нет рядом? Тяжело слишком. Это, знаешь, как вспышки. Рядом с тобой постоянно кто-то мелькает, новые люди появляются, а ты пытаешься от них закрыться, как в комнате. И вдруг понимаешь, что ты один. И тут ты начинаешь по-настоящему бояться, причем за самого себя. Знаешь, как мне без нее страшно? – Кирилл поймал сочувствие в глазах сестры, – я думал, когда мы что-то делали нехорошее в Японии вместе – тогда мне было за нее страшно. Нет. Страшнее, когда ее рядом нет.

– Вот видишь, ты все понимаешь. Вырос, наверное, наконец-то, – Тея как в детстве взъерошила волосы брата, – я тоже когда-то думала, что я могу все сама. Одна. И что сама со всем справлюсь. Типичная ошибка юных эмансипированных дам, когда они уверены, что они что-то решают… Он этот миф разрушил. Я многое смогла без него. Но с ним почему-то получается лучше.

– Романтика, – Кирилл обнял Тею за плечи, – знаешь, систер, наверное, мы – последние романтики с тобой в этом мире, а романтикам в наше время две дороги – либо в психушку, либо навстречу приключениям.

 

* * *

 

Забайкалье. Чита. Осень 2013 года.

Сенсей передал сумку Диме:

– Аккуратно все сложи и ждите меня в машине. Хотя, постой.

Он отодвинул картину с гейшей и самураем в сауне и открыл сейф, достал несколько паспортов, тугие пачки с долларами и пистолет. Сложил все это аккуратно в небольшой чемоданчик и посмотрел на Диму:

– Теперь можем идти.

– Куда мы, Сенсей?

– Туда, где все только начинается. Подальше от тех, для кого все это уже закончилось.

Они уселись в машину, и Сенсей закрыл глаза. В голове, словно кадры кинохроники, мелькали картинки прошлого. Стройные ряды красноглазых маршировали куда-то вдаль среди мертвых от зимы сопок Забайкалья… Его боксер с размаху падал на ринг с закатившимися глазами… Улыбчивый японец в черном европейском костюме говорил гневную речь о том, что Япония и так часто проигрывала – сначала англичанам, потом русским с американцами… «Ипон! Ипон! Победа!» – словно эхом звучало в его голове… Тугой бицепс боксера и шприц, с иголки которого сочилась мутная жидкость. Судороги, конвульсии, пена изо рта… Другой человек. Огромный перстень с бриллиантом на обрубке мизинца. Стопки денег и стопки хиропона в пакетиках с иероглифами… Снова Забайкалье. Затертый, обшарпанный ринг. Горящие, залитые кровью глаза. С остервенением разбивающие тело какого-то бомжа руки. Тяжелое дыхание… И словно из тумана всплывшее лицо того русского тренера, одной рукой сжимающего канат, а другой стучащего по рингу и кричащего по-русски: «Сделай его, малыш! Или он сделает тебя!»… И вслед за этой картинкой седой американец с сигарой со словами, словно врезающимися в мозг: «Если русские смогли это сделать, мы просто обязаны! У Вас получится!»… И снова тренер. На этот раз в американском баре: «Пойми, никакой порошок не сможет этого сделать. Да, солдатами не рождаются, солдатами становятся, но должен быть ген! Всего один на миллион!»… Снова туман, из которого выплыла цветущая сакура. И тут же розовый, как малина, багульник на Забайкальских сопках. И шаги. Громкие. Сотрясающие землю. Русские медведи, разрывающие на части зеленого дракона…

Сенсей встряхнул головой и отогнал страшные липкие виденья.

– Куда едем? – оглянулся на него Дима.

– А я что, не сказал?

Тот отрицательно помотал головой.

– Ну тогда выезжай на трассу, а дальше Хабаровск. Там тоже восток. Хотя и дальний, – усмехнулся Сенсей и снова закрыл глаза.

 

* * *

 

Забайкальская трасса Чита-Хабаровск. Осень 2013 года.

– Вот они! Газуй за ними! – Холод толкнул Владлена, и их оранжевая спортивная «Хонда» рванула за неприметной серебристой «десяткой».

Огни вечерней Читы быстро растворились в осенних пейзажах забайкальских сопок. Они ехали по Федеральной трассе, когда поняли, что люди, едущие в «десятке» сообразили, что за ними «хвост».

– У них чё там, ракетный двигатель под капотом? – Владлен, давя на газ, пытался не отставать от убегающей от них по пустой трассе машины.

– Форсированная, – процедил Холод, – обогнать не обгоним, хотя бы не отставай, держись за ней, Владя.

Скоро хороший асфальт кончился, но «десятка» мчалась, не сбавляя скорости. Владлен еле успевал за ней, подпрыгивая на выбоинах.

– Держись ровно, – Холод вытащил ТТ, – попробую их слегка притормозить.

Он вылез в окно. В лицо ударил холодный ветер с дождем, а вместе с ними несколько пуль ударили по капоту.

Холод влез обратно.

– Чё, кусаются? – усмехнулся Владлен, – руль держи ровно и пушку дай сюда.

С первого выстрела Владлен разбил заднее стекло «десятки». Две другие пули ударили в багажник. Но из «десятки» огрызнулись несколькими выстрелами. Одна из пуль расколошматила ксеноновую фару «Хонды».

– Бля, – бухнулся на место Владлен и схватился за руль, – хороша у них тачка. И стрелять твари умеют.

– Давай, – Холод воткнул в пистолет новую обойму, – к обочине прижмись и гони. Попробую водителя снять.

Владлен крутанул руль вправо, но в «десятке» разгадали их маневр и стали петлять, не давая «Хонде» подъехать к краю обочины.

Холод выругался, высадил лобовое стекло ногой, и наугад несколько раз стрельнул в виляющую машину. Одна из пуль снесла водителю верхнюю часть черепа. Он уткнулся в руль и надавил грудью на клаксон. Его нога намертво уперлась в педаль газа. Громко сигналя, неуправляемая машина, снеся дорожный знак, выскочила на обочину и продолжила нестись по степи, пока с размаху не врезалась в какой-то огромный камень.

– За ними, – прокричал Холод и вытер с лица дождь и грязь, летевшие в выбитое стекло.

«Хонда» спрыгнула с дороги и понеслась к дымящейся «десятке», из которой вылезло трое людей. При свете единственной фары, Холод увидел, как один бритый тащит сумку, а второй прикрывает собой японца. Раздалось несколько выстрелов. Один снес в «Хонде» зеркало заднего вида. Владлен пригнулся и резко затормозил. Холод на ходу выпрыгнул из машины. Двумя выстрелами он снял бегущего куда-то в сторону сопок бритого с сумкой. Второй, прижав японца к земле, спрятался за камнем и начал стрелять. Холод с размаху плюхнулся лицом в грязь. Пули пролетели над ним. В это время Владлен выбрался из машины. Из-за камня снова выстрелили и второй глаз «Хонды» погас.

В небе что-то грохотнуло и сверкнуло. Дождь полился еще сильнее. Владлен несколько раз выстрелил в сторону камня и присел. Холод попытался подняться, но пули снова уложили его в грязь. Стреляли уже двое. Владлен выстрелил два раза и тоже воткнулся лицом в лужу. Пуля ударила рядом с ним, обдав его фонтаном грязи. Он перекатился на бок и залег в колее. Холод прополз несколько метров по-пластунски, но пули снова прижали его. Владлен тем временем вскочил и при вспышке молнии, мокрый и грязный, рванул вперед, и в каком-то диком прыжке несколько раз выстрелил в сторону камня. Бритая тень поднялась из-за камня. Холоду хватило доли секунды, чтобы два раза выстрелить ему в грудь. Он вскочил и бросился к камню. Японец перезаряжал пистолет. Увидев Холода, он отбросил его и ребром ладони рубанул его по шее. Холод почувствовал, что его как будто парализовало, но сумел подняться и воткнул кулак японцу в подбородок. Тот отшатнулся, но выбросил ногу вперед, а Холод шмякнулся спиной об камень. Подбегающего Владлена он остановил ударом в прыжке, от которого Коркин скрючился от боли, схватившись за живот. Холод с трудом встал и пошел на японца, замершего в стойке. От удара ноги он увернулся, но пропустил сильный удар рукой в грудь. Тяжело задышав, он пригнулся. Японец выбросил кулак, но Холод боковым ударом отбил его руку и снова ударил в челюсть. Японец пошатнулся. Холод ударил второй раз, на этот раз под ребра, японца повело, он опустил руки, держащие блок и открыл лицо, в которое снова влетел кулак Холода. Японец упал на колено, попробовал отдышаться, но Холод открытой рукой ударил его прямо в лоб.

В глазах Сенсея мелькнули искры. В этот момент сверкнула молния. Он чуть отшатнулся назад и упал лицом в грязь. Он попытался подняться, но ему это сделать помог отдышавшийся Владлен, рывком прислонив его к камню и приставив к голове пистолет:

– Даже не дергайся.

– Ну чё, Сенсей, – тяжело дыша, Холод сплюнул кровавой слюной, – не спрятался? Не получилось? Ну я не виноват. Туки-туки, – он постучал ладонью по мокрому камню, – я тебя нашел. Как мне тренер мой всегда говорил: «Сделай его, малыш, или он сделает тебя!»

– Где-то это я уже слышал. Ты кто такой? – с легким акцентом произнес Сенсей.

– А это уже без разницы, – Холод вытер с лица кровь и грязь, – ты же проиграл. И теперь я могу просить тебя, о чем пожелаю. Так же ведь у японцев положено?

Сенсей кивнул. И тогда Холод протянул ему телефон:

– Расскажи сюда на диктофон все про хиропон. Только по-японски. Кто брал, где, у кого, сколько и как.

Владлен тем временем подобрал сумку и подтащил ее к камню.

– А где вторая? – Холод посмотрел на Сенсея.

– А это уже второе желание. Скажу одно. Я передал ее одному человеку. Ее здесь нет. Ни в России, ни в Японии. А дальше сами. Вы же умные.

Он включил диктофон на телефоне Холода и быстро что-то заговорил по-японски.

– Слышь, Холод, давай его того… За коки подвесим, и он все расскажет, – предложил Владлен.

– Не расскажет, – Холод рванул на теле японца куртку. На его груди красовалась ветка сакуры, которую обвивали две змеи, – он якудза. И пальцев нету. Он скорее язык проглотит, чем заговорит. Ну что, Сенсей, закончил? Ну, значит, и мы с тобой все закончили. Как говорят, если у тебя плохие карты, согласись с тем, что ты проиграл. И больше не играй.

– Это ты на каком ему? – не понял Владлен.

Холод поймал себя на мысли, что разговаривает с Сенсеем по-японски. Тот исподлобья посмотрел на него и тоже заговорил на своем языке:

– Я не думал, что за мной придет человек, который знает наши традиции. А если ты их знаешь, то ты должен знать, что побежденному врагу, исполнившему твою просьбу, ты должен дать право умереть самому…

– … чтобы смыть с себя позор поражения, – Холод посмотрел ему в глаза и протянул пистолет.

Владлен, ничего не понимая, смотрел то на Холода, то на Сенсея.

– Так надо, Владя, – кивнул Холод.

Японец тем временем снова внимательно посмотрел на Холода и произнес:

– Тебе повезло, что ты не знаешь, кто ты. Но когда ты узнаешь, тебе станет очень страшно, и ты пожалеешь о том, что ты начал про это узнавать. «Не буди спящего пса, иначе ты разбудишь его демонов».

Он приставил пистолет к подбородку и нажал на курок. Раздался выстрел. Ошметки мозгов расплескались по серому мокрому камню.

 

* * *

 

Окинава. Ноябрь 2013 года. Женская тюрьма Арува.

– Значит Вы готовы заключить сделку со следствием? – прокурор смотрел на Мию в синей тюремной робе, – если так, то мы принимаем Ваши условия и прекращаем Ваше судебное преследование. Вы больше не обвиняетесь в убийстве своего отца. Но Вы должны понимать, против кого Вы даете показания, что это за люди. Если Вы согласны, мы открываем дело и начинаем следствие, но знайте, в этот же день Вам придется покинуть эту страну. Вы больше никогда не сможете вернуться в Японию. Вы согласны?

Мия посмотрела на потолок и молча кивнула.

 

* * *

 

Международный аэропорт Токио Ханэда. Декабрь 2013 года.

Ичи стоял возле забора и держал в руке фотографию. На ней были два улыбчивых молодых японских полицейских. Один обнимал красивую блондинку, а второй держал на руках маленькую девочку.

– Кто это, босс? – Мики заглянул через его плечо.

– Я. И тот, кто раньше был моим другом. Я навсегда запомнил тот день, когда потерял лучшего друга, любимую женщину и любимую работу, – Ичи сжал пальцы в кулак, оставив лишь обрубок оттопыренного мизинца, и мысленно вернулся в прошлое…

– Значит Вы готовы, лейтенант Нагомато, работать под прикрытием? – комиссар смотрел на молодого Ичи, замершего по стойке «смирно» возле стола, – И с чем связано это Ваше решение?

– Это мое личное дело, – еле шевеля губами, ответил он.

– Ну, в принципе, Вы нам подходите, – комиссар полистал его личное дело, – вы выросли в Киото. С детства были на улицах, участвовали в банде. Я даже не могу понять, как Вы оказались в полиции.

– Тогда на то были свои причины, – ответил Ичи, – тогда я думал так.

– Но это уже не важно, – комиссар положил на стол его личное дело, – большая часть банды якудза из Киото арестована и посажена в тюрьму. Вам придется отправиться туда. Наверняка там будут друзья Вашей юности, которые не знают, чем Вы занимались в Токио, и смогут поручиться за Вас. Мы же подготовим легенду, что Вы работали на одного из мелких оябунов в Йокогаме. У нас есть такой человек. Остается лишь формальность. Татуировки и… – комиссар поднял вверх руку и пошевелил целым мизинцем, – но знайте, с этого дня у Вас не будет ни прошлого, ни будущего. Только настоящее. Вы будете жить среди грязи, выполнять приказы этой грязи и сами станете этой грязью. Из полицейских архивов удалят все воспоминания о Вас. Вы будете сами за себя. Вы не будете выполнять наши приказы, но Вы будете делать все, чтобы соблюсти хрупкое равновесие между законом и беззаконием. Лейтенанта Нагомато с этого момента не существует. Вы готовы к этому?

Ичи кивнул…

Он смахнул рукой с лица воспоминания прошлого. Бывший друг. Бывшая любимая женщина. Он разорвал фотографию пополам, оставив ту часть, где молодой лейтенант держит на руках маленькую девочку. Он потерял всё. Но дочь он не потеряет никогда. Надо просто уметь ждать.

В этот момент, разбежавшись, со взлетной полосы в небо поднялся белоснежный лайнер с российским флагом на борту, а набежавший ветерок вырвал из его рук ту часть фотографии, где стоял японец с русской красавицей.

Ичи поднял воротник, похлопал Мики по плечу и уверенно зашагал к черному «Майбаху», в котором их уже дожидались Джиро и Тоширо.

 

* * *

 

Москва. Декабрь 2013 года.

– Да, безусловно, Вы преступник, – человек «из телевизора» смотрел на Холода, – я, если сказать мягко, не одобряю Ваши методы. Но других, к сожалению, нет. Значит, мне придется смириться, – он улыбнулся, – потому что мы нужны друг другу. Я не пытаюсь Вас в чем-то убедить. Вы можете отказаться, но мне кажется, Вы этого не сделаете.

Он, глядя в стальные улыбающиеся глаза Холода, пододвинул к нему бумажку, и тот, даже не взглянув на лист и не отводя взгляда, поставил свою заковыристую подпись.

 

* * *

 

Москва. Аэропорт Шереметьево. Декабрь 2013 года.

Выходя из посадочного терминала, Мия увидела в толпе ожидающих бледное похудевшее лицо Кирилла. Она хотела тут же броситься к нему, но почему-то замерла на месте, почувствовав, как предательски защипало в глазах. Огромная толпа рассосалась, а они так и стояли вдвоем в пустом зале, глядя друг на друга, и не могли сдвинуться с места, а потом вдруг одновременно бросились навстречу и замерли в объятиях.

– Извини, я не привезла тебе японский сувенир, – она подняла на него свои большие глаза.

– Ты мой главный сувенир, – Кирилл обхватил ее лицо руками и поцеловал так, как, наверное, никогда не целовал раньше.

– Куда мы теперь? Спросила Мия, когда они сели в желтое такси.

– Домой. Туда, где семья, – Кирилл обнял ее, – но вначале я покажу тебе мою предновогоднюю Москву, вернее теперь уже нашу…

 

* * *

 

–  И что, опять все только начинается? – Тея посмотрела на Холода, который одной рукой почесал за ухом Снежка, а второй подбросил Марка.

– Тяжелый стал, хоккеист!

– Он уже не хоккеист, – Тея строго взглянула на сына, – он у нас теперь полицейский и программист. А что ты хотел? – Тея посмотрела на удивленного Холода, – вот так у нас все быстро меняется. Так ты не ответил на мой вопрос.

Холод отпустил Марка и похлопал по спине:

– Идите там, приберитесь у себя, а то завтра дядя Гена приедет, он там грибов не только насобирал, но еще и насолил. А мы с мамой поговорим пока… Да нет, просто продолжается, – он обнял Тею, поцеловал и пошел к ванной, снимая на ходу свитер, – живем. И Новый Год встречать готовимся.

Он залез в ванну и направил на себя холодную струю воды.

Тея посмотрела на татуировку на его спине: всё тот же пес, стремящийся к звездам. И вдруг неожиданно она поняла, что ближе к шее зажигалась еще одна звездочка, тусклая и пока еле заметная.

– Кстати, а ты не знаешь, как у Вована с английским? – Холод с улыбкой повернулся к завороженно смотрящей на его спину Тее.

 

* * *

 

Нью-Йорк. Декабрь 2013 года.

Он зачерпнул из сумки горсть пакетиков с иероглифами и смотрел, как они снова стекают между пальцев в сумку. Когда ладонь опустела, он подошел к висящей на стене фотографии, переснятой с какой-то старой газеты. Крепкий, грозного вида мужчина, стоял посередине. По бокам его окружали улыбающиеся молодые парни с медалями на шее. Он ткнул пальцем в первого: «Могила… – потом перевел на другого, – Макс… Привет и тебе, Дятел. Валёк… Эх, Наум, Наум… Ну здравствуй, Малыш, – его палец остановился на фотографии молодого Холода, – сделай их всех, чтобы они не сделали тебя!»

Он сорвал фотографию со стены и скомкал в руке…

 

28.11.2017. 19:55

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 8.

 

ЛЕКАРСТВО ОТ ПРОШЛОГО

 

Когда из прошлого осколки,

Втыкаясь в сердце, как иголки,

«Вчера» мешают отпустить,

И «завтра» не дают впустить.

За горизонтом видя старость,

Мечты, буксуя и цепляясь,

В «сегодня» превращают мир,

Где умерев, жил молодым…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

Москва. Зима 2014 года.

Тея уселась на диван рядом с Холодом в их московской квартире:

– Знаешь, я уже больше не могу, мне кажется, я вообще ничего не успеваю. Мне все мешает, и меня все раздражает. Новый год у всех нормальных людей давно закончился, а у нас веселье всё продолжается. Вот скажи мне, почему Америка, а?

– Потому что японец звонил в Америку, – Холод посмотрел на Тею.

– Тогда ответь, почему Детройт? Это уже даже не город, это призрак! Я в интернете смотрела.

– Да не, ну там же «Дженерал Моторс», – Холод почесал подбородок.

– Негры там голодные по улицам ходят и белых убивают! – перебила его Тея, – Тебе вообще все равно куда ехать, лишь бы отсюда подальше? – ее голос дрогнул.

– Угадала, – он щелкнул ее пальцем по носу, – с бомжами-то оно по-любому лучше, чем дома с семьей. Доцент телефон пробил. Его местоположение сложно найти, но на него звонили много раз из Детройта. Поэтому и туда.

– И где вы там жить будете? Там же руины одни!

– Да ладно! Там дом можно купить за пятьсот баксов. Купим весь район и погостим чуть-чуть, – Холод посмотрел на напуганную Тею, – да шучу я. У Доцента однокурсник там какой-то раньше жил, он дал адрес. А на крайняк у Владлена знакомый по Испании там живет. Видишь, живут же там люди. Ты мне лучше расскажи, что вы в своих лабораториях нахимичили?

– Ну что, – она задумалась, – как говорится, вышли на финальную стадию. Пару-тройку недель еще, и все будет готово.

– Ну тогда нам это тоже передайте на всякий случай.

– Вам на всякий случай пулемет надо купить! – никак не могла успокоиться Тея, – Там такие страсти в интернете написаны!

– Мы все равно страшнее, – Холод обнял ее, – а потом, чей брат все это начал? А учитывая, что своих братьев у меня нет, госпожа Наумова… Кстати, о брате, он тебе не говорил, когда собирается отсюда съехать?

– Говорил, – кивнула Тея, – потом! Может ты ему хоть скажешь, а?

– Скажу. Но тоже потом. Да ладно, подождем чуть-чуть, – Холод притянул Тею ближе к себе, – а потом просто замки поменяем.

В это время в дверь позвонили. Холод вздохнул и пошел открывать. Прямо с порога на него пахнуло еще не отошедшей от Нового Года морозной московской зимой от Вована и жарким солнцем и апельсинами с Ибицы от Владлена.

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

ЗАЛИТЫЙ СВЕТОМ И УТОНУВШИЙ ВО ТЬМЕ

 

Не хватает в хот-догах русской горчицы,

Не привыкшие к водке и кубикам льда,

Эмигранты, усталые птицы-синицы,

Ожидая «Грин-карты», клюют провода.

Авеню или «стриты» с почтовых открыток,

Выдыхая наружу копоть и смог,

Там, где окна разбиты, встречают с улыбкой,

Километры мотая на мили дорог…

 

– Так, –  Вован листал глянцевую брошюру на русском языке, – расположен на юго-востоке штата Мичиган, граничит с Канадой, основан в тысяча семьсот первом году французами. Крупнейший автопромышленный центр мира. В тысяча девятьсот десятом году в этом городе свой путь в качестве простого инженера начал Генри Форд. Автогиганты: Крайслер, Кадиллак, Форд. Здесь родилось техно! – Вован поднял вверх указательный палец, – во! Его еще называют столицей рока. Хоккейная команда тут есть – «Рэд Винкс» и бейсбольная еще – «Пистонс»… О! Эминем здесь жил и «Восьмую милю» снимал! Из достопримечательностей: парк «Кампус Мартинс», исторический музей «Мотаун», театр «Фокс», музей Генри Форда… Так же рекомендуется посетить комплекс высотных зданий «Ренессанс-центр». И вообще, это столица небоскребов! А самый высокий в Северной Америке небоскреб – это «Фишер-билдинг», – по слогам прочитал название Вова, – из него, кстати, можно увидеть Канаду. Стоит посмотреть памятник боксеру Джо Льюису, – продолжил читать Вова, – бронзовую статую «Дух Детройта», старую церковь Святой Марии и самый большой в мире Масонский Собор «Масоник-Темпл». На стадионе «Джо Льюис-арена» регулярно проходят рок– и рэп– концерты, хоккейные и бейсбольные матчи. Для любителей шоппинга стоит прогуляться по Грик Тауну, Естер-маркету и Вудвурт Авеню. В ресторане советуют заказать фирменное блюдо «Креветки в соусе Табаско», – Вова сглотнул слюну.

– Ты где эту хрень взял? – посмотрел на него Владлен, а Холод прикусил костяшки пальцев, давясь от смеха.

– Там, в аэропорту. Негритянка какая-то дала, – не понял вопроса Вова.

– Ты глазки-то от картинки подними и в окошко посмотри, – уже открыто ржал Холод.

Вова оторвал взгляд от глянцевых страниц и выглянул в окно грязного белого такси. По обеим сторонам дороги стояли одинаковые аккуратные дома, отличающиеся только цветом досок, которыми были заколочены их окна. На замусоренной лужайке возле одного из них на выцветшем кожаном диване сидело несколько негров, которые жарили сосиски на ярко пылающем огне и наблюдали, как на той стороне улицы трое полицейских, уложив лицом в грязный асфальт, обыскивали их соплеменников, застегивая на вывернутых назад руках наручники. Один из полицейских остановил их такси и заглянул внутрь, уставившись на Вована. Не заметив ничего подозрительного, он махнул таксисту: «Проезжай» и стал по рации вызывать подкрепление. Таксист надавил на газ. Дома исчезли и появились серые бетонные заборы, перепачканные граффити, лежащими слоями друг на друге. Последнее из них огромными красными буквами предупреждало: «Турист! У нас на районе ты можешь купить свою жизнь за наличные».

Вован посмотрел на брошюру и сунул ее в сумку.

Минут через десять они подъехали к помпезной гостинице «Вэстейн-Бук-Кэддилак» на бульваре Вашингтона. Владлен протянул таксисту двадцатку. Тот кивнул и что-то сказал.

– И что он там бормочет? – посмотрел на него Вова.

– Сказал: «Добро пожаловать в Детройт, черную дыру на карте Америки», и посоветовал здесь надолго не задерживаться. А если не получится – в номере запереться или пушку купить.

 

* * *

 

– Ты уверен? – Владлен потянулся на кровати в гостиничном номере, – может лучше моего человека дождемся?

Холод махнул рукой:

– Да ладно, чё? У меня адрес на бумажке записан, таксисту покажу – он отвезет.

Он вышел из номера. На парковке поймал черного таксиста на черной машине и показал ему адрес. Тот кивнул и включил счетчик.

Проезжая по улицам Даун-Тауна, Холод разглядывал небоскребы, которые словно обгоревшие спички втыкались в зимнее небо. Разглядывая их, Холод вдруг понял, что они пустые. Несмотря на то, что улицы светили неоном, народу было не так уж много. Большую часть «пешеходов» вечернего Детройта составляла полиция. Выехав из небольшого пятачка, который назывался центром, они будто оказались в другом мире, в каменных джунглях, словно подвергшихся атомной бомбардировке. Везде были одни руины. Повсюду торчали голые ветки многочисленных деревьев, исчезли редкие прохожие и полицейские…

Они подъехали к перекрестку, над которым на растяжке болтался светофор, горевший своим единственным уцелевшим желтым глазом. Таксист жестом кивнул: «Приехали». Холод вышел, и его чуть не снес пронесшийся на огромной скорости красный Порш Кайен, раскачиваемый ритмами черного хип-хопа. Из него высунулся негр в бейсболке и что-то крикнул Холоду. Он криво усмехнулся: убитый город и такие крутые тачки… и вспомнил слова Доцента: «Детройт – это город несбывшихся надежд».

С одной стороны улицы уютно располагались дома, освещенные единственным фонарем, с другой стояли серые тени, навсегда забытые людьми. Он прошел мимо столба, на котором, словно на детской пирамидке, были нанизаны старые автомобильные покрышки. Их с упоением дубасил огромный негр в оранжевом пуховике на голое тело. Посмотрев на Холода и его бумажку с недоумением, он что-то сказал и продолжил свою странную тренировку. Холод прошел несколько кварталов. Фонарей стало еще меньше, а потом они совсем кончились. Улицу освещали только витрины магазинов, прикрытые железными ставнями. Холод остановился и огляделся в надежде найти того, кто все-таки подскажет ему, куда идти, но увидел только черную тень в натянутом на глаза капюшоне толстовки. Почувствовав угрозу, он ускорил шаг. Тень не отставала. Он нырнул в ближайший проулок и притаился.

– Эй, белый, – услышал он окрик по-английски и прижался к кирпичной стене.

Когда тень сравнялась с ним, он рывком втянул преследователя в подворотню и послал ударом кулака в нокаут со словами:

– Ай эм нот белый, я русский!

Пошарил у него по карманам, вытащил бумажник и неспеша вернулся на улицу, где его поджидало еще несколько таких же теней. Они что-то прокричали и начали двигаться в его сторону. Взвесив все за и против, Холод побежал к спасительной горящей вывеске какого-то магазина. Тени бежали за ним. Холод забарабанил в железную витрину. Дверь открылась, и щуплый еврей впустил его, тут же захлопнув тяжелую дверь и заперев ее на мощный засов. Холод, тяжело дыша, огляделся по сторонам. Он был в ломбарде. Стены украшали висящие на них гитары, на полках пылились телевизоры и микроволновки… Под стеклянной витриной лежало несколько пушек. Рука сама потянулась к ним, но остановилась, под тяжелым взглядом еврея, которых бухнул на витрину помповое ружье, а после тут же дружелюбно улыбнулся Холоду. Холод ткнул пальцем на «Беретту». Еврей назвал сумму, а потом указал на часы Холода. Пока он снимал их, еврей что-то заговорил, и Холод услышал слова «удостоверяющее личность». Недолго думая, он вытащил из кармана бумажник, взятый у «тени» в подворотне.

– Крис Джонсон младший? – еврей посмотрел на фотографию чернокожего в правах.

– Ес, – уверенно кивнул Холод.

Еврей засмеялся и протянул Холоду «Беретту» и коробку патронов.

Пока Холод всаживал патроны в обойму, он положил бумажку с адресом на витрину. Продавец заглянул в нее и засмеялся. Познаний Холода в английском хватило, чтобы понять, что он приехал совсем не туда. Потом еврей заговорил про плохих таксистов и их черных друзей бандитов, которые так грабят туристов. В конце еврей грязно «факнул», а Холод со словами «Сэнк ю» снял ствол с предохранителя и направился к выходу. Еврей похлопал его по плечу: «Гуд лак, рашен», после чего захлопнул за ним дверь и прильнул к дверному окошку.

Негров за углом было больше, чем патронов в обойме. Холод быстрым шагом перешел на соседнюю темную сторону улицы. Негры, возглавляемые нокаутированной тенью, грязно ругаясь и, размахивая руками, двинулись за ним, но неожиданно Холода от преследователей отделил огромный черный джип, из которого вылезли Вова, Владлен и невысокий парень в черном кожаном плаще с «Калашниковым» в руках. Шею парня украшали много численные татуировки. Слева направо, словно воротник красовались буквы «MS» и цифра «13». Он передернул затвор и что-то грозно прорычал чернокожим. Один из них двинулся вперед. Татуированный сбил его ударом приклада и дал короткую очередь в воздух. Остальные попятились. Он дал вторую очередь им под ноги, они побежали. Владлен затащил Холода в машину, Вован прыгнул рядом. Хозяин черного плаща уселся за руль, положил на соседнее сиденье «Калаш», и, взвизгнув колесами по асфальту, рванул вперед.

Довольный еврей отошел от своего наблюдательного пункта, подкинул на руке часы и напел что-то про «факин нигерс».

– И где в этом Детройте Робокоп? Он же здесь, как в кино, всех спасать должен, – со смехом выдохнул Холод, – во я чуть не попал! Прикиньте, это у них таксисты так развлекаются! Туристов вывозят в гетто, а там их черные дружбаны их грабят. А Доцента друга я так и не нашел! Этот мудак черномазый спецом меня не туда завез. Не, Робокопа тут точно нет!

– Робокоп может быть и есть, – сказал водитель по-русски и повернул к Холоду свое смуглое лицо, расплывшееся в улыбке, – только у него черномазые батарейки спиздили.

Холод удивленно уставился на него, но неловкую паузу исправил Владлен:

– Да, Холод, познакомься, это мой друг Хосе, – Владлен похлопал по плечу водителя.

– Ты же говорил, он из Сальвадора, а он вон…

– Из Сальвадора, – подтвердил Владлен, – но про то, что он сальвадорец, я не говорил.

 

* * *

 

– Детройт – это город многих «нет», – Хосе вытащил из холодильника в номере бутылку пива и отхлебнул, – у полицейских нет машин, у школьников в школе ручек, в домах нет света, нет воды. Пожары есть – нет пожарных. У меня один сосед рассказывал, что пожарные свои шесты, по которым они сползают, стриптизершам продали. Город есть, но даже мэра толком нет. Короче, нет здесь ничего. А вот наркота есть. Много наркоты. Даже чересчур, – он снова отхлебнул, – надо понять, как этот город устроен. Центр и пригород принадлежат белым. А вокруг него, – он провел пальцем по воздуху, – словно кольцо. Там все черное. Вся грязь там. Это Мидтаун называется. А так – каменные джунгли. Там бомжи – травоядные, а банды – это хищники. Вот туда ты, приятель, и сунулся, – он посмотрел на Холода, – в принципе, по адресу, – он усмехнулся, – ну, если наркоту искать. Так что, думаю, я смогу вам помочь. Кое-кого я тут знаю. Вообще, тут на наркоту особо внимания никто не обращает. Здесь это нормально. У меня как-то друга копы остановили. У него полный багажник травки, и сам он бухой. Так отпустили! Говорят – хорошо, что не кокс! Вы сегодня здесь ночуйте. Завтра мои люди приедут – вас ко мне домой отвезут. Вот там на районе гулять можете сколько хотите, – он посмотрел на Холода, – а за тобой я с утра заеду, мы кое-где прокатимся. Ну ладно, пока, приятно было познакомиться. А с пушкой ты хорошо придумал, – Хосе рассмеялся, – Крис Джонсон младший!

Он вышел.

– Ты этого Хосе хорошо знаешь? – Холод посмотрел на Владлена.

– Нормально. Была у нас с ним история. Потом как-нибудь расскажу. Он из «Марос Сальватручи».

Вован присвистнул.

 

* * *

 

На покосившемся знаке стояло ограничение «40 миль», но, словно не заметив его, Хосе гнал все восемьдесят.

– Знак же? – Холод кивнул на пролетевший за окном тачки знак.

– Забей, – тот махнул рукой, – некоторые районы здесь надо проезжать на скорости, не останавливаясь даже на заправках. И главное, никуда не сворачивать с главной дороги, а то вон чего будет, – Хосе кивнул подбородком на прошитый пулями скелет старого «Крайслера», валяющегося на обочине, – иногда тех лохов, которые сворачивают, черномазые блокируют с двух сторон тачками и тупо расстреливают ради бумажника с парой баксов.

– А как же полиция? – ухмыльнулся Холод.

– Какая полиция? – удивленно посмотрел на него Хосе, – нет денег – нет полиции. У них камеры стоят хуже, чем в телефонах. Не то, что преступника разглядеть, машину-то не разобрать. Ни цвета, ни марки. Тут сейчас восемьсот тысяч живет. А полицейских всего тысяча. Полицейский участок по шестнадцать часов закрыт. У всех копов по семьдесят – восемьдесят вызовов за сутки, – Хосе свернул на скоростное шоссе, и Холод увидел с эстакады обнесенное колючей проволокой сгоревшее здание гостиницы, на которой красовалась надпись «Zombie Land».

– А чё домов-то так сожженных много? – Холод снова посмотрел на Хосе.

– Это подростки черномазые на «Хэллоуин» так развлекаются. У них это называется «Ночь демонов». В том году около четырехсот брошенных домов сожгли. В кино дорого ходить, вот они и жгут, а потом копам в уши льют, что хотели погреться. Ну все. Приехали, – Хосе остановился возле какого-то красивого здания в стиле «барокко».

– Мы что, в театр приехали? – Холод посмотрел на вывеску «Мичиганский театр».

– Нет, скорее в цирк. Парковка здесь, – Хосе посигналил и железные двери-ставни поднялись.

Они въехали внутрь. За ржавыми тачками с выцветших стен наблюдали розовощекие ангелочки. На фоне облезшей сырой штукатурки болтались остатки пыльных красных штор. По обвалившимся ступенькам, украшенным вытертой и пыльной ковровой дорожкой, они поднялись на балкон, откуда открывался умопомрачительный вид на сцену и зрительный зал, полностью уставленные старыми тачками.

– Это Малыш Вилли, – Хосе кивнул на тощего негра, раскачивающегося на потертом кресле-качалке из реквизита и чистящего огромный золотистый «Десерт Игл», – он за парковкой присматривает, но иногда барыжит. Такое знаешь где достать? – Хосе подкинул ему пакетик с иероглифами. Тот скользнул по нему взглядом и кинул обратно:

– Езжай к Белоснежке Джое Хоккеисту на каток. Говорят, у него есть. На Грейшет Стрит.

– Что, нигеры отдали «снежкам» свой бизнес?

– Мы, бро, уже давно черные шары в биллиарде для белых, где каждый из них норовит воткнуть свой белый кий в нашу тощую задницу. Он с Большим Диком работает.

Вилли оттянул затвор и заглянул в нутро «Песчаного Орла», довольно присвистнул и отпустил его. Эхом по всему театру раздался щелчок.

 

* * *

 

Из Даунтауна Детройта, залитого светом, они выскочили в Мидтаун, утонувший во тьме. Возле бара, на котором красовалась надпись «Только для черных», толпилась кучка подозрительных негров. Хосе, не сбрасывая скорости, промчал мимо них.

– Откуда здесь столько негров? – спросил Холод.

– Когда белые сбегать стали с заводов, правительство пригласило сюда шоколадных, посчитав, что они будут работать, – объяснил Хосе, – а они, как обычно, не стали.

Они остановились возле здания, напоминающего круглую шайбу.

– А черные чё, еще и в хоккей играют? – ухмыльнулся Холод.

– Не. Хоккей только для белых. У черных тут свой уличный бейсбол – огреть кого-нибудь битой и бабки забрать. А так, команда есть «Detroit Red Wings», в НХЛ играют, но они здесь сами не бывают. Так, мальчишки шайбу гоняют иногда.

Они прошли по парковке, обтянутой колючей проволокой, посреди которой торчала одинокая вышка, словно на зоне, по которой разгуливал полицейский с дробовиком. Мощный прожектор освещал припаркованные машины. Открыв хлипкую дверь, отсутствующие стекла которой были забиты толстым картоном, они оказались в фойе, в центре которого перед телевизором размером с обувную коробку сидело несколько жирных негров и жрало «M&M’s» под речь какого-то придурковатого черномазого, нового мэра Детройта, обещавшего дать людям электричество и запустить школьные автобусы. Открыв тяжелую дверь, они вышли на арену. На трибунах в разных позах сидели и лежали негры в цветастых пуховиках.

– Греются... На катке, – усмехнулся Хосе.

Холод посмотрел на лед, где сражались две «ледовых дружины». Казалось они гоняются не за шайбой, а друг за другом, чтобы огреть клюшкой или размазать своего противника по борту.

– Не, такой хоккей нам не нужен, – сказал Холод и поспешил вслед за Хосе по трибунам к раздевалке.

Раздевалка оказалась бетонным квадратом с голыми стенами, вдоль которых стояли обычные деревянные скамейки, как в школьном спортзале, и валялись сумки игроков. Посреди раздевалки красовался белоснежный унитаз, на котором сидел огромный негр в полицейской форме с такими же белоснежными зубами и дробовиком в руках.

– Мы ищем Джое, – посмотрел на него Хосе.

Негр взглянул на торчащий за поясом Хосе пистолет и кивнул в сторону душевых. Холод и Хосе прошли в помещение, где ужасно пахло сыростью, несмотря на то, что там не было ни одной трубы, ни одной батареи и ни одного смесителя.

Возле окна стоял худой дрыщ с длинными рыжими спутанными волосами и всасывал в себя огромный, свернутый вручную, косяк. Увидев Хосе, он кивнул ему и протянул косяк. Хосе втянул в себя горький дым и выпустил через ноздри. Он вернул косяк Джое, тот снова затянулся и откашлялся:

– Хорошая у вас, латинов, дурь. Забористая. И на мет хорошо ложится. Чего надо? – он посмотрел на Хосе.

– Это, – Хосе достал из кармана знакомый пакетик с иероглифами.

– Пока нет. Весь хоккеистам продал. А они вон, – он мотнул головой, – теперь вместо хоккея в бейсбол играют. Видели, наверное. Клюшками друг друга, как битами наваривают. И по всему катку второй период уже как на батарейках летают. У них даже вратарь на другую половину поля лезет, чтобы кого-нибудь клюшкой огреть. Им, интересно, коньки не мешают? – рыжий снова затянулся, – нет, пока не могу достать. Тебе же много надо, – Хосе кивнул, – поговори с Большим Диком в доках. Но учти, он ваших не любит. Один латин его сучку трахнул и любимого питбуля увел. О! – он отцепил от кармана пейджер, – вызывают! Опять голову кому-то разбили, – он затянулся и протянул «пятку» Хосе, – а если мет или «хмурый» нужен – подъезжай. У меня всегда есть.

Хосе покачал головой и Джое раздавил остаток косяка об единственную кафельную плитку на стене.

 

* * *

 

По традиции, не сбрасывая скорости, Хосе с Холодом вырвались из порочного круга Мидтауна. Они мчали по пригородному шоссе туда, где горели огни.

– Ну вот и мой район, – Хосе улыбнулся, – как говорят в Детройте: «Сегодня нам с тобой повезло», так что глянь, там где-то бутыль виски сзади валяется, можешь хлебнуть. И мне дай.

Холод резким движением свинтил крышку, отхлебнул и передал бутылку Хосе:

– А вон же полиция! – он показал на стоящий у обочины «Форд», рядом с которым топтался огромный белый дрыщ баскетбольного роста в синей форме.

– А, это Роберто, он свой, – Хосе притормозил и приветственно махнул полицейскому рукой, – дежуришь? – тот кивнул. Хосе протянул ему бутылку. Тот отхлебнул и зевнул, – скучно? – засмеялся Хосе. Полицейский снова кивнул, а Хосе протянул ему маленький пакетик, – на, веселее будет, – и кивком попрощался.

Полицейский поежился и довольный поскакал к своей машине.

– Это как? – удивился Холод.

– Просто, – махнул рукой Хосе, – Роберто – мой сосед. Дежурит на въезде в район. А на счет бухла и травы – так это ерунда. Главное, чтобы не кокса полный багажник, я тебе уже говорил.

Он повернул руль, и машина словно въехала в другой мир. Уютные ухоженные дома из красного кирпича, аккуратные лужайки, дорогие чистые машины и окна, подсвеченные голубоватым светом телевизоров, за которыми были не тени, а живые люди.

– Я же говорил, – засмеялся Хосе, – в Детройте все наоборот: так себе центр, полная задница Мидтаун и вполне респектабельный пригород.

– А ты-то тут как оказался? – Холод непонимающе уставился на Хосе.

– А я тот, кто здесь чистоту и порядок гарантирует.

Они вышли из машины возле уютного домика, на двери которого еще красовался рождественский венок. Хосе поприветствовал стоящего на крыльце толстячка-соседа, который наливал кофе из термоса в крышечку.

– Всё нормально, Дэн? – поинтересовался Хосе.

– Отлично, Хосе. Две макаки пробовали пролезть, но мы их пуганули, – он поставил кофе на перила крыльца и вытащил дробовик, – кофе хочешь?

– Да нет, спасибо, – ответил Хосе и поднялся на свое крыльцо, пропустив вперед Холода со словами, – кстати, неплохой дантист если что.

Они вошли в дом и откуда-то навстречу им по коридору тут же выбежали, виляя хвостами, три питбуля с болтающимися от радости языками.

– Не бойся, – Хосе посмотрел на Холода, – кто со мной пришел – они пустят. Без меня – порвут.

Вслед за собаками появились Вова, Владлен и смуглая красивая стройная девушка с черными длинными волосами и большими выразительными глазами.

– А это, кстати, моя сестра, познакомься.

– Кармен, – улыбнулась Холоду девушка.

Холод кивнул.

– Ты, сестра, кстати, приготовь нам что-нибудь, целый день мотались, устали, – обратился к девушке Хосе.

Та улыбнулась, скрылась на кухне и зазвенела посудой.

 

* * *

 

– Большой Дик – тот еще фрукт, – Хосе ковырялся вилкой в паэлье, – его так просто не то что не достать, его не найти. Он то ли пакистанец, то ли афганец… Араб, короче. В Детройте он давно уже. Очень многих знает, но переругался со всеми. Вообще, у него здесь… – Хосе посмотрел на сестру и кивнул ей, чтобы она вышла, – у него здесь порнобизнес был. Кино он снимал. Всех черных шлюх перетрахал. Белых, кстати, тоже, – захохотал Хосе, – вы представьте, такой жирный эльф ростом чуть больше метра!

– Чё ж он тогда Большой Дик? – Вова посмотрел на Хосе.

– Как бы тебе объяснить, – Хосе замялся, – «dick» – по-английски «член». И к росту это никакого отношения не имеет. Его Мустафой зовут. Так вот, когда Детройт разваливаться стал, все его шлюхи в Голливуд сбежали на песочек трахаться. Остались только очень черные и совсем страшные.

– Так можно его через баб найти, – Холод посмотрел на Хосе.

– Не получится, – покачал головой Хосе, – у него их в каждом районе штук по тридцать сучек. Искать устанем. А потом, он сам к ним приезжает. А в бордель не сунешься – там копы… Так вот и развалился его «факинг-бизнес», тогда он стал наркотой приторговывать. Точек у него много разных везде. Самые низшие в этой схеме – это «верблюды». Ходят по городу или на велике мотаются и случайным клиентам дурь впаривают. Чуть повыше – «купцы». У этих тачка с дурью где-нибудь в укромной месте и охрана два-три человека. Работают в каждом районе для местных. Как правило место положения не меняют. С полицией у них все схвачено, клиентура постоянная, да и товар получше. Ну и последние – это «сторожа». У них что-то вроде склада. Дом, гараж… Оптом продают. Охрана серьезная. Но без копов. Свои, с района все. Так вот «сторожам» привозят товар «лейтенанты». Эти уже от самого Дика работают. У него их человека три – четыре. Люди проверенные, и он им доверяет. И напрямую с ними работает. Он товар берет у поставщиков и дальше через «лейтенантов» по цепочке. Вот если б на них выйти…

– А если на поставщиков? – спросил Владлен.

– Дохлый номер, как у вас говорят, – ответил Хосе, – они оттуда, – он показал пальцем наверх, – слишком высоко. Да я думаю, их и сам Дик не знает. Он деньги оставляет и забирает в указанном месте товар. И если сунуться туда – живыми не уйдем.

– Ну значит надо с начала цепочки, с «верблюдов», – Холод выловил кусочек курицы и креветку из паэльи и закинул в рот, – и так звено за звеном раскручивать.

– Я тоже так думаю, – сказал Хосе и налил всем вина, – а пока отдыхайте. Сестра всем комнаты приготовила. У нас гости редко бывают, обычно я сам езжу, – он улыбнулся, – и да… гуляйте здесь, больше никуда не ездите. Здесь все есть – магазины, бары. Как свой мир, который мы у Дьявола взяли в аренду.

– Слушай, – приподнялся Вова, – а чё если Детройт весь в руинах, ну и снесли бы его к чертям, оставили бы только пригороды.

– Не выгодно. Да и некому. Кстати, если не знаете, все фильмы про постапокалипсис Голливуд в Детройте снимает, так что, как говорят у нас: «Добро пожаловать в ад» или «Забудь надежду всяк сюда входящий» – кому как больше нравится. Так что дом в вашем распоряжении. Шесть спален, три ванны, восемь телевизоров, три приставки, интернет, тарелка спутниковая на две тысячи каналов, четыре холодильника. В зеленый не лезьте – там для собак мясо. Во дворе барбекю с пропаном. Стейки любые – говяжьи, свиные, в желтом холодильнике. Сестра покажет. В баре пойло. Еще один холодильник с пивом. Биллиард наверху, и зал тренажерный. Я на пару дней отъеду. Если что – к сестре обращайтесь.

– И за сколько ж ты это все купил? – присвистнул Вова.

– Штук пять баксов. Но я травой рассчитался, – Хосе похлопал Вована по плечу и поднялся по лестнице. Собаки тут же вскочили и застучали когтями вслед за ним.

 

* * *

 

– Так, здесь будем искать, – Хосе остановил машину под мостом, где словно детские поломанные машинки были разбросаны огромные грузовики. У одних были оторваны колеса, другие лишились кузова и потеряли цвет, – есть здесь пара мест, где торчки собираются, – он вышел из машины, оставив охранять ее сидящего в «кенгурятнике» черного питбуля.

Они пошли пешком… И снова замелькали уже знакомого вида дома в заплатках: выбитые стекла, прямо из стен торчащие деревья и бесконечные граффити… Стоило свернуть с центральной улицы, они оказывались по колено в грязи. На одном из домов красовался риэлторский щит, на котором какой-то весельчак подписал красной краской: «Ад рядом. Недорого».

Среди бесконечно пустых домов торчали церкви и магазины с алкоголем. Окна в магазинах тоже были заколочены и о том, что они работают, можно было понять только по толпящимся около единственной двери людям.

Они поднялись на мост. Торчащие небоскребы были словно опоясаны сгоревшими раскуроченными домами. Единственным «украшением» района были праздничные, вечно желтые, светофоры. На месте снесенных домов торчала выцветшая прошлогодняя трава.

Они спустились вниз с эстакады и снова оказались среди вони, грязи и редких прохожих. Из подающего признаки жизни дома вышел негр в шубе и вывалил ведро мусор прямо на тротуар, по которому тут же, не обращая внимания на играющих детей, пронесся дорогой черный «Кадиллак».

– Тачка выглядит лучше, чем улицы, – горько усмехнулся Хосе, – а еще говорят, что заглох город моторов.

На разбитой автобусной остановке толпилась кучка грязных людей с ржавыми тележками из ближайшего закрытого супермаркета.

– Грейхаунда ждут, – посмотрел на своих новых друзей Хосе, – автобус, не собаку. Сегодня в центре шампуни, крема с мылом и стиральные порошки раздают.

Холод удивленно посмотрел на грязных пыльных обитателей трущоб. Хосе поймал его взгляд и объяснил:

– Так они не для себя. Они этим всем тачки моют, – он кивнул головой на блестящий среди всего этого убожества, надраенный, как яйца кота, красный «Понтиак», стоящий возле ломбарда с надписью «Иисус любит нас».

Вован посмотрел на висящие на обесточенных проводах ботинки.

– Знак, что здесь бал правят банды, – пояснил Хосе, – и надо отсюда сваливать.

И снова они свернули с улицы, утонув по колено в грязи и вони. Жилые дома великолепно сочетались с живописными руинами, но почему-то возле одних был забор, а возле других нет. И на этот молчаливый вопрос у Хосе был ответ:

– Американский закон. Если есть забор, даже в заброшенном здании – вламываться не стоит. Нарушение частной собственности. Поэтому прежде чем лезть, негритосы выносят заборы, а потом тащат из дома все подчистую. Нет забора – нет частной собственности.

Среди городских руин одиноко торчала, словно игла наркомана, старая церковь. Они зашли внутрь.

– Здесь подождите, – остановил их Хосе, а сам исчез на алтаре, заваленном каким-то мусором, и скрылся в кабинке для исповеди с надписью «Прости меня, я согрешил». Пробыв там несколько минут, он вернулся, – всё. Идем в Редфордскую школу. Сегодня там наркораспродажа. Верный человек наводку дал.

Холод, Владлен и Вова, спотыкаясь на обломках кирпича, пошли за ним.

Школа оказалась огромным круглым зданием, вход в которое преграждали железные «антивандальные» щиты. Хосе словно знал здесь все тайные проходы, и, выбив лист фанеры в одном из окон, они влезли прямо в кабинет химии, на столах которого до сих пор еще стояли пыльные пробирки.

– По сторонам поглядываем, – Хосе вытащил из кармана пушку, – школа-то «черная», заброшенная, – он кивнул на висящие на стене остатки плаката, где улыбчивая темнокожая девушка предлагала всем получить аттестат и пойти трудиться во имя процветания Детройта.

– А чё они тогда сюда таскаются, если закрыто? – Владлен уставился на плакат.

– По привычке, – поморщился Хосе, – когда школа работала, здесь наркоту толкали. А сейчас закрыли, но черномазые свои привычки менять не любят.

Немного побродив по бесконечным коридорам, они дошли до спортзала, над которым напрочь отсутствовала крыша, и поэтому весь пол словно ковром был устлан дерьмом птиц. На разбитом баскетбольном щите сидела черная жирная ворона и громко каркала. Они прошли мимо стенда школьного футбольного клуба «Хаски», на полках которого вместо кубков стояли пустые бутылки, и снова оказались в коридоре. Через каждые несколько метров над потолком висели чудом уцелевшие пыльные круглые зеркала. Холод попытался рассмотреть в одном из них свое отражение. Вова удивленно посмотрел на Хосе:

– А это зачем?

– Для учителей, – Хосе насторожился, оглядываясь по сторонам, и, приложив палец к губам, шепотом ответил, – школа-то черная. Идет учитель по коридору, и, если кто-то хочет на него сзади напасть, в зеркало видит. Кстати, в тюрьмах у них такие же.

Он остановился возле кабинета с табличкой «Американская история» и резко рванул дверь. За учительским столом восседал черный до синевы негр с грязными спутавшимися дредами. Увидев вошедших людей, он, недолго думая, сиганул со второго этажа в окно.

Хосе, а за ним все остальные, рванули следом. Началась гонка по грязным вонючим закоулкам, которые грязный растоман знал очень хорошо.  Они бежали уже полчаса, но торчок, видимо когда-то бывший бегуном, темп не сбрасывал и с легкостью перемахивал через заборы, которые задыхающийся Вован просто сносил своим весом.

Холод остановился, отдышался и присел. Торчок тем временем забрался на какое-то здание. Холод вытащил «Беретту» и выстрелил. Прохромав несколько метров, черный, словно запутавшись в своих дредах, пошатнулся и упал с крыши прямо в мусорный бак, из которого его тут же вытащили подбежавшие Владлен и Вова.

– Далеко не убежит в жопу раненый «верблюд», – усмехнулся Холод и пошел к ним.

Негр, тем временем, прикрывая рукой окровавленную задницу, что-то пытался объяснить Хосе. Если он умолкал, Хосе пинал его ногой, и разговор продолжался. Когда нужная информация была получена, Хосе с Владленом засунули негра обратно в бак, а Вован с размаху придавил его огромной чугунной ванной, валявшейся рядом.

– Куда дальше? – спросил у Хосе Холод.

– На перекресток в середине Мидтауна. Там три высотки торчат, «Проджекты» называются, их даже отсюда видать, – он кивнул на три торчащие здания, – это что-то вроде ваших хрущевок. Только для нигеров. Там нариков полно и точка есть. Фургон «шевролетовский» сгоревший. Рядом с ним «Форд». Охрана человек пять. Торчкам очень удобно – вышел и на тебе – свой наркошоп.

– Думаю, надо только вечера дождаться, – Холод посмотрел на красные дома, напомнившие ему почему-то три тополя на Плющихе, – идейка у меня есть одна замечательная. И машину надо неприметную найти. Но большую.

– Будет, – кивнул головой Хосе.

 

* * *

 

К «Проджектам» они подъехали ближе к вечеру, когда сумрак только начинал сгущаться над Детройтом. Старые автобусы-грейхаунды с грязными стеклами, через которые нельзя было рассмотреть окружающее убожество, исчезли с улиц вместе с такси.

По улицам, словно тараканы, поползли полицейские тачки, как будто стыдливо прячась от дорогих нигерских машин. Казалось, что здесь должно быть жутко даже при свете дня, не то, что в лучах опускающегося за горизонт солнца. Черные заполняли тротуары и проезжую часть. Казалось, они реагируют на любое движение, громко «фача» вслед уезжающим автомобилям.

– Посигналь им что ли, – Вован посмотрел на Хосе, – может отойдут…

– Не, выстрелят, – бросил Хосе и продолжил двигаться по дороге на небольшой скорости.

Они медленно проезжали мимо частных домов к маяку-ориентиру трем башням. Возле одного дома по уже сложившейся традиции на диване сидели негры, окруженные статуями святых, спертыми из соседней церкви, как садовыми гномами.

Рядом стоял подозрительно чистый дом, символизирующий настоящую американскую мечту – с лужайкой, белым заборчиком и флагштоком, на котором почему-то вместо звездно-полосатого по ветру развевались огромные красные женские трусы.

Чем ближе они приближались к «Проджекту», тем понятнее становились законы жизни в Детройте – не можешь купить еду – вырасти ее. Об этом красноречиво говорили разбитые то тут, то там огородики, дожидающиеся весны.

– Социальное жилье, – Хосе кивнул на огромную красную высотку, – негров в город когда натащили, специально для них построили. Внутри все – холодильники, диваны, кровати, телеки… Въезжай и живи, пока свое не купишь. Главное плати тридцать баксов в месяц. Но некоторые и этого не могут, поэтому так селятся.

– Тридцать баксов за жилье не могут позволить, – Холод кивнул на припаркованные возле «Проджекта» дорогие авто, – а такие тачки могут, – и достал пистолет.

– Да… А «социальное» – это бомжи типа? – вмешался Вова.

– Ну да, – кивнул Хосе.

– Кучеряво у них бомжи живут, – Вова ткнул пальцем на пластиковые окна и ряды кондиционеров и спутниковых тарелок.

– Ограбив весь мир, Америка может себе это позволить, – засмеялся Хосе.

Владлен тем временем изучал таблички, развешанные по фасаду дома: «Убери за собакой», «Не ходи по газонам», «Не устраивай барбекю и пикник», «Не играй в мяч на лужайке»… Он покачал головой:

– Одни запреты. «Нет» и «нельзя».

– А что ты хотел? – Хосе пожал плечами, – у черных любой пикник и барбекю могут в перестрелку между соседями обратиться. А если их спиногрызы в мяч решат поиграть не на площадке – дом без окон останется. Вот, кстати… Тише… Они, походу.

На железных перилах, опоясывающих дом, словно специально поставленных для того, чтобы черные отпускали вслед уходящим девушкам пошлости, сидели несколько негров и что-то тараторили в такт, размахивая руками.

– Чё это они делают? – поинтересовался Вова.

– Рэп-баттл, фристайл.

– Чего? – удивленно посмотрел на Хосе Владлен, а тот объяснил:

– Если черножопым мяч не дать, они рэп читают. А баттл это когда они типа как членами меряются – кто там чью маму и сестру имел. Так, ладно, закончили экскурсию. В Форде барыга сидит. Ты все понял, Вова?

Тот посмотрел на Хосе и повторил выученную историю:

– Взять дурь, светануть бабосы, увести за собой охрану. Если почувствую, что жопа – сразу вызывать полицию и час ждать, когда она приедет. Ну или такси поймать и сказать: «Даун Таун».

Хосе кивнул, и Вован вышел и направился к серебристому тонированному Форду. Парни из машины наблюдали, как он потоптался, что-то взял, светанул деньги и скрылся в подворотне. Читавшие рэп негры поспрыгивали с перил и потянулись за ним.

Хосе резко рванул вперед. Холод и Владлен на ходу выскочили из микроавтобуса. Разбив лобовое стекло, они вытащили из Форда упирающегося негра и забросили в тачку Хосе. Холод поднес палец к своим губам и прижал кучерявую голову к полу пистолетом. В это время окно на третьем этаже открылось, и толстая негритянка вывалила прямо на них мусорное ведро.

– Это хорошо, что только мусор, могли бы и труп скинуть, – Хосе оглянулся назад на матерящегося негра и плавно тронулся. Они поехали по дворам, но неожиданно свет фар выхватил огромную фигуру Вована. Он залез в машину и подул на красный распухший кулак:

– А у этих «эминемов» голда на шее была дутая, турецкая, – он подкинул на руке толстую золотую цепь и с широкой улыбкой поставил ногу в кроссовке на лежащего на полу негра, который было дернулся, но поглядев на Вову, сразу притих.

 

* * *

 

– Вот он, – Хосе показал пальцем на горбатого негра, толкающего впереди себя тележку в Дэл– Рэе.

– Ты уверен? Это ж бомж, – Холод пожал плечами, – кто ему наркоту доверит? Может нам этот «купец» припиздел слегка?

– У шершавых есть привычка – если им прострелить колено, они говорят правду, – усмехнулся Хосе, – ладно, пойдем в машину, придется нам за этой черепахой следить, пока он нас к сторожам не приведет.

Они залезли в зеленый разбитый Крайслер и неспеша поехали по улице. И снова ряд пустых домов, пародия на счастье, вдаль от которых горбатый катил свою скрипучую тележку. Для начала он прогулялся мимо нескольких кофеин, где выудил из мусорных баков несколько недопитых стаканчиков с кофе, слил их в один и уселся попивать прямо на грязный тротуар, довольно жмурясь не по-зимнему жаркому солнцу. Потом он отправился к какой-то пародии на Макдональдс и, купив один стакан, заправил несколько четырехлитровых галлонов колой на халяву. Он покатил свою тележку дальше и оказался в довольно приличном районе, где встретился с чернокожими грязными мальчишками, отдал им один галлон колы и несколько бутылок дешевого ирландского пива, а сам уселся в разбитой беседке и обдолбался крэком.

– Зачем ему мальчишки? – Холод повернулся к Хосе.

– Ящики почтовые, – Хосе усмехнулся, – дети смотрят ящик, сбивают замок и проверяют, что там. Квартал-то более-менее нормальный. Это ж не «худ» с «хоумлесс». Бандероли иногда приходят. Вот они почту и потрошат. Может кредитка оказаться, если повезет, иногда доставка с интернет-магазина – диски, телефоны там. Ну, а если уж совсем удача лицом повернется, то посылка из Мумбаи может оказаться. А там кетамин. Он здесь законен. Небольшую дозу хапнул – кроет, побольше выхватил – как от герыча прибьет. А потом здесь супермаркеты и забегаловки, а там туалетная бумага. Негров-то в нормальных местах в туалет не пускают, а если пускают – бумагу под замком прячут. А тут еще есть места «рыбные», – Хосе засмеялся.

Мальчишки тем временем возвращались с добычей. Негр отстегивал им по несколько баксов и по-отечески трепал по спутанным грязным кудрям.

Хлебнув пива, он покатил свою тележку-улитку дальше. По той же схеме, как утром с кофе, он прокатился знакомым маршрутом и отобедал в мусорных баках кафе остатками сэндвичей, салатов и китайской лапши, пособирал жестяные банки, после чего покатил в сторону кладбища. Холод и Хосе вышли из машины и увидели, как он расстелил грязное одеяло и улегся на него прямо между могил, на одной из которых красовалась надпись: «Спи спокойно, бро, мы за тебя отомстили».

Холод и Хосе вернулись в машину. Хосе включил музыку. Под убаюкивающий джаз Холод уставился на одиноко торчащий дом, похожий на замок. «Пустые дома. Пустота хуже смерти», – мелькнуло в его голове. Особенно остро это ощущается в этом городе-негре, где наркота, безработица и насилие стали лишней хромосомой каждого местного жителя. Он вспомнил семь башен «Ренессанс-центра». «Как семь высоток в Москве», – мелькнуло в его голове. Только в Москве они охраняют покой граждан, а здесь молчаливо смотрят, как те граждане подыхают. И сразу всплыла другая картина – статуя на набережной, изображающая негров, собирающихся переплыть реку Детройт и спастись в Канаде от произвола белых. Говорят, на том берегу есть статуя, изображающая тех, кто доплыл… Только вот современный негр никуда не плывет. Он сдох и валяется сейчас, храпя, обдолбанный между могилами с граффити. В голове, перебивая джаз, зазвучала старая песня «Аяяяяяяй убили негра…» А негр со своей тележкой-черепахой тем временем, проснувшись, покатился в «Суп-китчен» на бесплатную раздачу ужинов. Пообщавшись там с такими же, как он сам, задротами, он поскрипел дальше и доскрипел до двухэтажного, на вид нового, особняка с железными ставнями на окнах. Он что-то крикнул, ставни поднялись, и перед ним на грязный тротуар бухнулся здоровенный пакет. Озираясь по сторонам, он засунул его в свою телегу и исчез в ближайшем переулке.

Хосе и Холод, выскочив из машины, бросились за ним, но он словно растворился среди черных теней домов и разбитых фонарей.

– Ну хорошо хоть «сторожей» вычислили, – Хосе посмотрел на Холода, – ладно, давай обратно, остальное завтра.

Они вынырнули на улицу из подворотни, но путь дальше перегородила стая собак. Огромный серебристый питбуль, вожак стаи, медленно двинулся вперед, помахивая хвостом и рыча. В свете новой луны Холод увидел оскаленную пасть с огромными клыками.

– Бродячие, – поморщился Хосе, – их здесь сейчас много. Ночью они в Детройте хозяева.

– На них же ошейники, – Холод посмотрел на него.

– Неважно, – пожал плечами Хосе, – черномазые их позаводили, а прокормить себя-то даже не могут, не то, что их, – он кивнул на собак, – а может хозяев пристрелили. Для черномазого в Детройте что главное? Тачка, пушка, сучка и питбуль. Вот они и бродят. Раньше еще ничего было, а теперь даже днем нападать стали. Почтальонам и врачам проходу не дают. В стаи сбиваются. Но этих, – Хосе еще раз посмотрел на собак, – вроде кто-то подкармливает. Гладкие больно. Бомжи, наверное. Они как сейчас делают – стаскивают краденое в брошенный дом и запирают собак караулить. А по ночам псов выпускают, – он вытащил из-за пояса «Беретту» и снял с предохранителя.

– Подожди, – Холод опустил руку Хосе и пристально посмотрел на вожака.

Глаза человека и свирепого пса встретились. Несколько секунд они внимательно изучали друг друга. Потом пес хрипло залаял, и стая исчезла в темном переулке.

–  Идем, – Холод толкнул в плечо удивленного Хосе, – походу, мы с ними договорились, – и засмеялся.

 

* * *

 

– А ты Хосе-то хорошо вообще знаешь? – Холод и Владлен сидели на крыльце дома и пили горячий обжигающий глинтвейн.

– Да не сказать, чтобы совсем хорошо… Историю я его знаю. Ну, по крайней мере, с его слов. Он же у нас родился, в Москве. Мать русская, отец из Сальвадора. Военный бывший. А там же у них то революция, то война через день. Поэтому с матерью до пяти его лет здесь жили, отсюда он и русский хорошо так знает. А потом все-таки в Сальвадор переехали. Вышел его отец как-то вечером в магазин пройтись и пулю словил. В общем, не знаю, что да как, но мать второй раз замуж вышла, на этот раз за полицейского. Ну Хосе этот новый «папа» не понравился, он в банду и подался лет в десять к «Маросам». Наркотой торговал, грабил. Ну отчим его, естественно, тогда из дома и выгнал, тем более у него уже новая дочка была – Кармен. Хосе отца с матерью ненавидел, а к сестренке как-то проникся. Да и она тоже. Папе это не нравилось. Он его в тюрьму закатал в восемнадцать лет. Через четыре года вышел уже бандюганом законченным. А отчим дела какие-то вертел и довертелся. «Маросы» его на районе шлепнули, ну а потом и за семью взялись. Его не тронули за заслуги перед бандой, а потом это и не его отец, и с семьей он не общался. Мать убили. А сестру Хосе спас. В Испанию вывез, но «Муравьи» их и там нашли. Ну я и помог… документы сделать. Так Кармен в Детройте оказалась, ну а Хосе само собой за ней рванул. Как-то так. Ну если он в Сальвадоре выжил, то здесь-то по-любому попроще. Там у них вообще жесть. Малолеткам ножи дают и, чтобы доказать преданность банде, надо зарезать кого-нибудь.

– А я смотрю, ты на Кармен-то поглядываешь, – как бы невзначай обронил Холод и отхлебнул уже начавший понемногу остывать глинтвейн.

– Да ладно, – смущенно засмеялся Владлен, – она девчонка совсем. А потом такого родственника иметь… Я его на пляже видел. С головы до пяток изрисованный. Накосячишь чего-нибудь, сестра пожалуется, так он придет и мачете тебя ночью зарубит. Да не, я шучу. Вообще он парень-то нормальный и лишних вопросов не задает. А сестренка да… Ангел…

Хосе стоял на кухне и через приоткрытое окно слышал их разговор. Тяжело вздохнув, он налил себе полную кружку бурбона и залпом выпил, мысленно вернувшись в Сан-Сальвадор…

 

* * *

 

Сан-Сальвадор. Девяностые годы.

Совсем юный парнишка, он быстро освоился на улицах. Он знал три языка, а не умеющим ни читать, ни писать «Маросам» это пригодилось, когда они грабили туристов. Заблудившиеся «гринго» радостно давали мальчишке, обещавшему показать дорогу, несколько баксов. Они шли за улыбчивым парнишкой и даже не догадывались, что их путь закончится где-нибудь в ближайшей грязной подворотне, где старшие товарищи, угрожая ножом, отберут у них все.

Матери было на него плевать. Она строила новую семью, забыв о старой, и жила в своем правительственном квартале Сан-Сальвадора, куда не пускали таких, как Хосе, и собак. Тогда на его груди появилась первая татуировка «dezdechado» – «лишенный наследства». Иногда по вечерам он перелезал через забор и играл в доме с маленькой сестренкой. Позже подкарауливал ее возле забора детского сада и смотрел, чтобы никто не обидел его маленького ангела.

В двенадцать лет он первый раз убил. Их выгнал из бара, где они попросили воды, огромный жирный негр. Хосе подошел к старшим товарищам и вернулся в бар со «Смит-вессоном», весь барабан которого разрядил в этого черного грязного ублюдка. Чуть позже он выкурил свой первый косяк. В четырнадцать, сидя за рулем Кадиллака кабриолета, он уже вовсю продавал на улицах наркотики и трахал своих первых «пут». И каждое совершенное им преступление становилось новой татуировкой на его теле.

Отчим – полицейский ненавидел пасынка, но никак не мог его поймать. Только в восемнадцать лет Хосе совершил ошибку. Обкуренные, они вломились в местный ломбард. Хозяин успел нажать кнопку вызова полиции. Они уже выходили, когда в дверях возникли фигуры в бронежилетах. Хосе, не думая, поднял пистолет. Тогда за него думала убойная «испанка». Полицейский выжил, а Хосе отправился в тюрьму на четыре года. Это был хороший способ завязать с наркотой. Четыре года он провел в спортзале среди таких же, как он «отбросов» общества, которых все ненавидели, но боялись. Там он был своим. По ночам он слушал истории о кровавых бабках «Марос» и о тех единственных людях, которых они боялись больше всего на свете. Их не мог остановить ни Бог, ни черт, а только они, «Сомбре Негра» или «Черные тени». Это были толи бывшие военные, толи бывшие полицейские, которые по ночам боролись с преступниками их же методами. Им было не важно, кто ты – бандит или продажный коп. Если ты нарушил правила игры, «Тени» приходили за тобой.

Отсидев, он вернулся, и однажды, перебирая вещи отца, нашел черную маску-балаклаву с прорезями для глаз, которую украшали две буквы «SN». Выходило, что днем отец служил государству, а ночью своему городу. В душе Хосе боролись Демоны. Те, кто помог ему выжить, лишили его отца и превратили в «dezdechado». Он нашел старых друзей отца. Тогда это была месть, которая потом превратилась в работу. Днем он торговал наркотиками, а ночью исполнял приговоры «Черных теней». Он каждый день ходил по тонкому лезвию, пока однажды на стол не легла фотография его отчима и не прозвучала фраза: «И вся семья»… Выяснилось, что коп, охраняя закон, помогал преступникам продавать оружие. Без сомнений Хосе застрелил отчима, немного сомневаясь, выстрелил в мать. Сестра училась тогда в католической школе. Ни слова не говоря, он силой запихнул ее в свой розовый «Кадиллак» и отвез в аэропорт. Он знал, что «Тени» ему этого не простят, поэтому сам пришел к ним, шагнув навстречу своей смерти. Но, видимо, Костлявая слишком любила его, или он собрал для нее слишком большой урожай. Его отпустили. Ведь «Тени» тоже когда-то были людьми…

Хосе потянулся к бутылке, но Кармен перехватила его руку:

– Не надо. Все, что было, осталось там. Я тебя не виню. А значит и тебе не за что винить самого себя. Давай просто жить дальше. Ты думаешь твои новые друзья чем-то лучше тебя? Но посмотри на них, они умеют улыбаться.

– Скажи, сестра, а тебе Владлен нравится? – Хосе посмотрел в ее глаза.

– Он хороший и заботливый, как ты, – она, смутившись, опустила глаза, – и такой же, как ты, грустный…

 

* * *

 

Холод пил кофе в кафе под огромным небоскребом в Даунтауне. Вывеска у бара гласила: «Бесплатный кофе каждый день тому, кто купит этот небоскреб». Он смотрел на небоскребы, и они все больше напоминали ему уцелевшие зубы в пасти бомжа – растут через один и гнилые, все в пломбах-заплатках заколоченных окон.

На соседней стороне улицы из подъезда шестиэтажного дома выбежал негр со старым телевизором в руках. Проезжавшая мимо патрульная машина остановилась. Телефон, лежащий перед Холодом на столе, завибрировал.

– Да, Тея, привет…. Все нормально. Кофе пью, – он поднес чашку к губам, – да не… вполне обычный город, не хуже нашего Саратова. Ерунду в интернете пишут… Черных да, много. Но это же Америка! Не… живу в нормальном районе у знакомого… Да… тут даже есть, что посмотреть, – Холод начал перечислять достопримечательности из Вовиного путеводителя.

Тем временем негр на той стороне улицы, поняв, что он устал бежать, аккуратно поставил телевизор на асфальт, достал пушку и начал палить в преследовавших его полицейских. Владельцы соседних магазинов опустили жалюзи на витринах и спрятались за ними.

– Да не, никто не стреляет, – Холод поморщился, – это Вован «Робокопа» смотрит по телевизору… Не, не волнуйся, по ночам мы никуда не ездим… Да, я наберу обязательно… и я тебя…

Тем временем один из полицейских завернул негру руку за спину и бросил на капот стоящей рядом машины. Пока он шмонал его, другой полицейский поднял тяжелый телевизор и засунул себе в багажник. Не найдя у негра ничего подозрительного, кроме пистолета, коп огрел его дубиной, дал пинка под зад и направился к тачке.

Холод еще раз посмотрел на небоскребы и пустующие дома и наконец понял, что они ему напоминают. Они были похожи на беспомощных, брошенных всеми родственниками стариков.

Шоссе порвали этот город на части, на районы. И так каждая банда получила свою территорию. Детройт, темный, жестокий и вытертый, как джинсы бомжа без телевизора, «фачащего» на копов, таял на глазах Холода, оставив лишь призрачную дымку прошлого, в котором когда-то была надежда. Детройт горчил, как остывший черный кофе в его чашке, в который бармен забыл добавить еще один кусочек белого сахара.

Рядом с кафе остановилась машина, и из нее вылез Хосе.

– Ну чё, поехали делать наш бизнес? Ну, дела, короче.

– Да какой здесь бизнес? – Холод накрыл пустую кофейную чашку десятью баксами и шагнул навстречу Хосе. Тот посмотрел на Холода и ответил:

– А в Детройте один бизнес – купить задешево, чтобы продать еще дешевле.

 

* * *

 

Они ехали по узкой улочке и уворачивались от машин, едущих навстречу, почти цепляя их зеркалами. Холод только потом понял, что ушлые негры просто с корнем вырвали знак, обозначающий, что здесь одностороннее движение, и ездили как хотели.

На чудом уцелевшем дереве возле обгоревшего дома висели детские игрушки, из которых особо выделялся зеленый крокодил, который каким-то чудом сохранил свой цвет под палящим солнцем и проливными дождями.

– Чё, город так украшают? – Холод посмотрел на Хосе.

– Да не, это типа знак, что в этом доме совершено насильственное преступление. Ну, типа, грохнули кого-то.

Возле дома стояла новенькая машина, рядом с которой мялись японские туристы с фотоаппаратом, видимо, решая, что безопаснее – остаться в тачке или вылезти из нее и пойти фотографировать. Так и не решив, они сделали несколько кадров заброшенного викторианского особняка, обернутого на всякий случай от местных вандалов колючей проволокой. Рядом с ними остановился черный «Шевроле». Японцы навели на него объективы камер. Негр на водительском сиденье навел на них «УЗИ». На том они и разъехались. Дома кончились и появились заасфальтированные квадраты, говорящие остатками заборов и почтовыми ящиками, что здесь когда-то жили люди.

– Слушай, – Холод повернулся к Хосе, – здесь столько домов пустых. Почему бомжи в них не живут? Залезай в любой и живи себе. Вон, провода накинь на столб – и свет будет.

– Тогда он бомжом быть перестанет, – рассмеялся Хосе, – и тогда правительству его перестанет быть жалко, и он останется без пособия. А работать бомж не хочет, потому что у него есть пособие. Замкнутый круг. Ладно. Вон, смотри. Этот дом. Сейчас мои друзья подъедут и Вована с Владленом подвезут, а мы пока понаблюдаем. Хорошо, что он на отшибе стоит. Видимо, черные думать научились. Кругом пустыри вместо домов. Копов хорошо видно. Ну и нас тоже, – он покачал головой, – ладно, давай смотреть.

Просидев в тачке за углом заброшенного магазина, Холод очень быстро понял схему оптовой продажи наркоты в Детройте. На крыльце дома сидел здоровенный негр с бейсбольной битой. Если подъезжали мальчишки на велосипедах, он забирал деньги и что-то кричал вверх. Окно открывалось, и оттуда вылетал пакет. Пацаны подбирали его и уезжали. Если приезжали покупатели посерьезней на машине, черномазый бейсболист стучал битой в пристроенный к дому железный гараж и, забрав деньги, направлял покупателей туда. Открывалась дверь, и их встречал еще один чернокожий с автоматом наперевес. Они исчезали в гараже и через несколько минут довольные выходили наружу, суетливо почесывая лица и шеи, что явно говорило о том, что сделка прошла успешно. Иногда к дому подъезжали машины и оттуда вылезали размалеванные и разодетые, как у нас в девяностые, девицы и исчезали за дверью. Дом раскачивали звуки музыки. Вслед за негритянками обычно подъезжали копы, но негр, сидящий на крыльце, оставлял свою бейсбольную биту и в развалку шел к машине, забрасывал в салон какой-то бумажный пакет, и копы исчезали.

Иногда окна дома открывались, и оттуда вылезал какой-то черный хрен, чтобы поссать на газон или бросить пустую бутылку.

– Ну вот, ребята подъехали, – Хосе в зеркало заднего вида разглядел минивэн с потухшими фарами, из которого вылезли Вован с Владленом и парочка невысоких, но довольно крепких «латиносов», – пушки у всех есть? – Хосе оглядел собравшихся. Те кивнули, а он продолжил, – ну, значит, все делаем быстро. И про маски не забываем, и глушители.

Вован поднял с заднего сиденья кусок резины и натянул на голову, представ перед друзьями в маске Микки Мауса с почему-то обвисшими ушами. Холоду досталась маска Джека-Воробья. Быстро перейдя улицу, они зашагали к дому. Негр на крыльце неспеша поднялся и, поигрывая битой, двинулся в их направлении, но тут же свалился на грязный газон от выстрела Хосе.

Хосе с Вованом поднялись на крыльцо. Хосе кинул Холоду бейсбольную биту и постучал рукояткой пистолета по железной стенке гаража. Дверь открылась, и негр, словно бейсбольный мяч, улетел внутрь, встретившись лицом с бейсбольной битой в руках Холода. В гараже было еще трое. Холод три раза нажал на курок. Владлен заскочил в гараж вслед за ним и ногой оттолкнул автомат от пытавшегося подняться охранника. Потом, осмотревшись по сторонам, он схватил со стола дипломат, открыл его, заглянул и кивнул Холоду зеленым лицом Шрека. Один из людей Хосе стоял на стреме на улице. Снова подъехала полицейская машина. Тот что-то сказал копам, вытащил из-под куртки бумажный пакет и забросил в салон. Кивнув Пиноккио, те растворились среди уцелевших домов.

Вован тем временем пытался выбить дверь в доме, но врезавшись в нее пару раз крепким плечом, понял, что за обычной дверью стоит железная. Он посмотрел на Хосе, и они не сговариваясь вышибли ее вместе с косяком и частью стены.

Удивленный чернокожий со спущенными штанами уставился на огромного Микки Мауса и потянулся за стволом, валяющимся рядом с голой негритянкой на диване, но пуля Хосе уронила его прямо на стеклянный столик к белым дорогам кокса, расчерченным словно крестики-нолики платиновой банковской картой. Голая негритянка вскочила. Вован схватил ее за длинную косу. Та дернулась, и коса осталась у Вована в руке. Тогда Вован схватил негритянку за шею и с размаху запихнул в шкаф, который подпер диваном. В это время из кухни вылетел еще один негр в бандане на лысой голове и набросился на Хосе, но Вован остановил его, одев на бритую башку двухметровую плазменную панель. Раздался женский визг, и выбежала еще одна негритянка, стыдливо прикрывающая черные сиськи. Хосе прижал указательный палец к губам, швырнул ей мужскую леопардовую шубу, висевшую на вешалке, и жестом указал ей на дверь. Та закивала, схватила валяющиеся возле разбитого столика баксы и выбежала наружу. Вован с Хосе поднялись по лестнице наверх. Вован зашел в одну комнату, Хосе в другую. На Вована набросился еще один негр, но Вова схватил его за грудки, потряс и выкинул в окно, вырвав с корнем железные ставни.

Когда Хосе зашел в комнату с сумкой наркоты, Вован внимательно изучал выкинутого им негра, который, как котлета на вилке, повис на заборе. Они вышли из дома, встретившись с Холодом и Владленом, и бегом перебежали улицу. Тяжело дыша, Вован сдернул с потного лица резиновую маску Микки Мауса.

– Слушай, а почему ты без маски? – Вова посмотрел на Хосе.

– Да разве ж можно такое доброе лицо под маской прятать? – рассмеялся Шрек-Владлен.

– Да, Вовик, – Холод стянул с себя личину Джека-Воробья, – а потом, они же должны знать в лицо, кого им искать. Не мы ж за ними бегать будем. Стандартная схема.

Владлен и Хосе закинули дипломат с сумкой в багажник, из которого латинос-Пиннокио достал РПГ. Неспеша он вышел на улицу и направил «шайтан-трубу» на дом.

– А это зачем? – Холод посмотрел на Хосе.

– Так быстрее искать начнут, – он кивнул своему товарищу, и противно свистящая огненная струя превратила дом в груду обломков.

– Так они ж того, – Владлен почесал шею.

– Шлюха цела. Она меня точно запомнила. Я ей понравился, – засмеялся Хосе, – ладно, поехали.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

ГОРОД МЕРТВЫХ МОТОРОВ

 

Шнурки-дороги завязал,

И по привычке побежал

Навстречу кашлю и одышке,

Накинув капюшон на крыши.

Очками спрятав фонари,

Спешил на красные огни

Давно погасших светофоров,

Забывший рев моторов город…

 

– Я понимаю тебя, Дик, – здоровенный негрила сверху вниз смотрел на маленького пухлого араба, – вообще-то так дела не делаются. Это не бизнес, это кидалово.

– Ты пойми, Принц, я-то здесь не при чем, – Дик вознес руки к небу, – это все этот испанский «мальдито бастарда»! Его одна моя шлюха узнала. С ним были какие-то люди в масках. Он мне самому уже вот где стоит! – Дик провел рукой по своей жирной шее.

– Ты торгаш, Дик, – скривил губы Черный Принц, – но этого у нас мало, чтобы продавать наркоту. Надо уметь отстаивать свои интересы. Если не умеешь – тебя задвинут. Задвинут тебя – задвинут меня. И отберут наш бизнес… Ты нашел его?

– Черные… ну хоумлесс, – поправил себя Дик, – знают, где он живет.

– Так почему ты до сих пор не там и не отрезал голову этому сальвадорскому ублюдку и не привез ее мне?

– Ты же сам сказал – я торгаш, я не воин. Ты даешь мне товар для того, чтобы я его продавал и делал нам деньги. Но защитить его я не могу. Мы в Детройте! Я здесь даже себя защитить не могу!

– То есть ты мне предлагаешь решить твою проблему?

Черный Принц достал из внутреннего кармана кожаной куртки футляр, вытащил из него сигару, понюхал ее и воткнул в пасть. Стоящий рядом негр щелкнул золотой зажигалкой.

– Нашу проблему, Принц, – Дик снизу вверх заглянул в его дорогие очки от «Гуччи», – тебе это надо не меньше, чем мне. Если придут другие барыги – они не будут продавать твой товар. Они придут со своим.

– Хорошо. Я решу НАШУ проблему, – Черный Принц сделал акцент на последних словах, – но за это ты будешь платить мне не пятьдесят, а семьдесят процентов.

Дик поморщился:

– Шестьдесят. И ты будешь давать больше товара.

 

* * *

 

Холод, Хосе и Вова уже в сотый раз катались по Даун-Тауну. Прошла неделя, но Большой Дик так и не появился. Мало того, с улиц исчезли его люди. Детройт без наркотиков начало «ломать» и потрясывать. Холод снова смотрел на опустевший город. В Детройте все еще были дома, деревья, тачки, автобусы. Но будущего у него ни хрена не было. Первые этажи небоскребов были забиты деревянными щитами и листами железа для того, чтобы подъезды не превращались в наркопритоны. На уцелевших витринах магазинов еще оставались надписи «SALE» и «FOR RENT», но они почти были смыты дождями и стали серыми от пыли. Окна упирающихся в небо высоток были заколочены досками. Лепнина на них была покрыта толстым слоем птичьего дерьма и паутины. Через чудом уцелевшие окна была видна пустота внутри. У еще работающих магазинов толпились хмурые суровые негры, отбивающие своим видом у людей всякое желание зайти внутрь и купить что-нибудь на ставшей вечной Детройтской распродаже. Среди ржавых битых машин без лобовых стекол выделялись пацанские нигерские тачки своими хромированными литыми дисками и самыми невероятными яркими цветами. Изнутри их разрывали на части басы гангста-рэпа.

– Да, смотреть жутко, – Холод отвернулся от окна машины, – а жить здесь страшно. Слушай, а какое здесь самое высокое здание?

– Вообще башни в Ренессанс Центре. Но там офисы автомобильных компаний, – ответил Хосе.

– Не, я про жилое, – пояснил Холод.

– Ну жилым здесь вообще сложно что-то назвать, а так… – Хосе на секунду задумался, – ну вообще здание Бука, сорок семь этажей. Там башня еще метров под сорок. Его раз тыщу перестраивали, а потом вроде как бросили, но внутри консьерж сидит. Вроде даже кто-то живет. А тебе зачем? Вот, кстати, и оно, – Хосе кивнул в сторону членообразного здания, упирающегося в хмурое Детройтское небо.

– Дик там, – сказал Холод, – поехали.

– С чего ты так решил? – удивился Хосе.

– Маленькие люди, везде кричащие о своем большом писюне, – заржал Вова, – любят большие дома и большие тачки. Это проверено! Они что в Москве, что в Детройте одинаковые! Помнишь, Холод, этого…

 

* * *

 

– Где Хосе? – Роберто стоял перед Кармен и Владленом на крыльце, – почему его номер не отвечает?

– А что случилось? – Кармен посмотрела на напуганного полицейского.

– В городе появился Черный Принц, тупой сукин сын, но с бабками и своими громилами. Из Чикаго на четырех машинах приехали. Мне патрульный сказал, они сюда направляются.

– О чем он говорит? – Владлен посмотрел на встревоженную Кармен.

– Сюда люди едут какие-то черные… Опять, наверное, брат, – она повернулась к Роберто, – их много?

– Я же говорю, четыре машины, – Роберто растопырил пальцы на руке, – все с оружием. Я с ребятами поговорил – они их остановили проверить, но брать их не за что. Они чистые. Поэтому едут дальше. Часах в полутора езды от нас. Думаю, надо людей собирать и Хосе искать.

Кармен перевела его сбивчивый рассказ Владлену, на что тот нахмурился.

– Я уже понял. Только давайте на войну собирать никого не будем. Иначе тут такая бойня получится... Кто тут? Женщины и дети? Есть куда всех вывести? – Владлен посмотрел на часы на руке и задумался, – значит у нас есть час.

– Здание школы неподалеку. Там двери железные. Минутах в пятнадцати ходьбы, – Кармен посмотрела на Владлена.

– Значит скажи ему, чтобы собирал всех людей и вел туда. Ты за ними там приглядишь, – Кармен кивнула, а Владлен продолжил, – а мужиков парочку-троечку тут оставим. И еще мне нужна пушка помощнее. Ну… оружие.

– Да, я поняла, – перебила его Кармен и, взяв за руку, потянула в гараж.

Из огромного деревянного ящика Владлен выбрал мощную снайперскую винтовку с инфракрасной оптикой и подкинул ее на руке.

– Ну все. Людей можете начинать выводить, – он посмотрел на Кармен, та кивнула.

На выходе из гаража их ждали Роберто, сосед-дантист и еще один пухлячок.

– По-русски кто говорит? – посмотрел на них Владлен.

– Я говорю. На Брайтоне работал, – с акцентом ответил дантист.

Кармен тем временем стучала в соседние дома и выводила на улицу женщин и детей. Для ускорения процесса какой-то худощавый старичок в бейсболке «Детройт Пингвинс» подогнал старенький желтый школьный автобус.

– Всё. Всех, кто есть собрала, – Кармен подошла к Владлену, застегивая на ходу куртку.

– Отлично, – он улыбнулся, – ты молодец. А это что? – он ткнул пальцем на торчащие в углу гаража рыцарские доспехи с мечом и щитом, украшенным надписью «dezdechado».

– Да этот металлолом Хосе из какого-то музея притащил, – засмеялась Кармен, – зачем – не знаю.

– Ну, я думаю, он не будет против, если мы им воспользуемся, – в голове Владлена зрел какой-то план, – ну давай, мой ангел, аккуратнее там. Сидите тихо и ничего не бойтесь. Все нормально будет, прорвемся, – он обнял ее за плечи и чмокнул в лоб, – и Хосе вызванивай. Но сильно его не пугай, он мачо горячий, а тут с холодной головой надо, – он погладил Кармен по плечу и повернулся к стоящим рядом мужчинам, – а мы с вами вот что сейчас делать будем, – он посмотрел на часы, – минут сорок у нас есть, а это ох как много…

 

* * *

 

– Слушай, это нам чё, на самый верх топать? – Вова испуганно посмотрел на Хосе после того, как они зашли в небоскреб, и двадцатка, брошенная консьержу, открыла им путь к большой грязной лестнице, по которой они поднимались уже битых полчаса.

– Мы за правдой идем, Вова, – подбодрил его Хосе.

– Ага, пойдешь за правдой, ноги сотрешь до жопы, – Вован стер со лба пот и зашагал дальше.

Холод рассматривал мраморные стены, которые рассказывали о великих планах на будущее создателей этого дома, но жирный крест на всех начинаниях поставили выбитые дубовые двери и бесконечные граффити. Под ногами похрустывали использованные шприцы и битое бутылочное стекло. На десятом этаже пахло жареной рыбой. Этаже на двенадцатом, заставленном мусорными пакетами, их встретил огромный рыжий кот, который вздыбил свою грязную свалявшуюся шерсть, и грозно зашипел на Вову.

С пятнадцатого по двадцатый этаж почему-то свирепо пахло мочой, как будто живущие здесь негры не только спускались, но и поднимались сюда поссать со всего дома. Затыкая носы, они протопали еще пять этажей. На двадцать втором Вова облегченно вздохнул через выбитое окно, но тут же грязно выругался, вляпавшись в неизвестно откуда взявшееся собачье дерьмо.

На тридцатом этаже все, не выдержав, закурили. Но из открывшейся двери вылезла настоящая негритянская бабушка в банном халате и с охотничьим ружьем и, матерясь речитативом, погнала их дальше.

– Какой пиздец! – Вова уставился на плакат, предлагавший голосовать за черного президента, лицо которого кто-то из уличных художников превратил в женский половой орган.

До сорокового этажа они поднимались под Вовины матюки про лифтеров, вахтеров и электриков, добивших его ноги и ранимую психику, покоробленную предположениями Холода.

А на сорок пятом этаже их поджидал негр с УЗИ. Не успев задать свой вопрос, он получил от Хосе удар пистолетом по лбу. Потные и злые, они поднялись на последний этаж. Из-за дырявой протекающей крыши здесь везде были лужи, в одну из которых Вован ткнул еще одного негра, который, забыв о своем автомате, прислонившись к стене, раскуривал косяк. Другого Холод воткнул головой в красный пожарный щит и слегка придушил пожарным рукавом. Хосе выдернул из щита чудом уцелевший красный топор. Осмотревшись по сторонам, он увидел огромную дубовую дверь с позолоченной табличкой «Люкс-сюит». Подкинув топор, Хосе с размаху всадил его в замок и вышиб дверь ногой.

Рванувшего вперед негра, Вован схватил за куртку и с размаху швырнул в стенку, прямо в пустую картинную раму. Вторым Холод разбил остатки какой-то гипсовой статуи, некогда украшавшей комнату. Пока Вован стучал третьим о мраморный столик и рассказывал ему свою печальную историю о лифтерах-вахтерах, Холод с Хосе нокаутировали еще двух бойцов, выскочивших из комнаты. Они зашли туда и увидели забившегося в угол между огромной кроватью и массивным шкафом в стиле барокко маленького напуганного толстячка-араба.

– Что ж ты нас не ищешь, Большой Дик? – криво посмотрел на него Хосе, – а то мы вон с друзьями ноги стерли, пока к тебе шли.

– А я вас искать и не собирался. Вас другие люди ищут, – прохрюкал Дик и тут же уткнулся набриолиненной головой в сеточке в стенку от удара ноги Холода:

– Бери его, Вова, пошли, в багажник забросим.

– Слушай, – Вова подошел к окну, – может сразу скинем, а то тащить еще.

– Вниз, Вован, легче, – Холод хлопнул его по плечу и повернулся к Хосе, который безуспешно пытался поймать сигнал сети на телефоне.

Холод взял со столика бутылку «Кристалла» и плеснул в лицо Дику:

– Давай, вставай, жирдяй, и топай ножками.

Тот словно понял, вскочил, и, запахнув на себе дорогой бархатный халат, почти побежал к выходу, подгоняемый пинками Вовы.

Спустились они значительно быстрее. Вова раскрыл багажник перед Диком и с широкой улыбкой произнес: «Вэлком!»

Хосе запрыгнул за руль, пытаясь на ходу дозвониться до Кармен, и машина рванула от одного из самых больших небоскребов-членов в мире в настоящую одноэтажную Америку.

 

* * *

 

Четыре джипа остановились возле стелы с надписью «Добро пожаловать на Пингри Стрит. Чистый район».

Черный Принц вылез из огромного черного Кадиллака Эскалэйда и выпустил изо рта облако сигаретного дыма. Из других машин тоже потихоньку начали вылезать люди. Двадцать человек, крепких негров в черных кожаных куртках, каждый из которых держал в руках автоматическое оружие. Они хищно поглядывали на мирно горящие в ночном детройтовском сумраке окна домов. Принц кивнул, и его свирепая стая, сливаясь с темнотой и прячась от света горящих фонарей, разбрелась по обеим сторонам улицы.

Принц снял пистолет с предохранителя и поднялся на крыльцо. Неожиданно за его спиной что-то скрипнуло. Он повернулся и выстрелил в раскачиваемые ветром пустые детские качели. Он кивнул одному своему бойцу, который уже собрался вынести дверь плечом, но она оказалась открытой. Осторожно, оглядываясь по сторонам, Принц вошел внутрь. В гостиной громко вещал телевизор, рассказывая последние новости. Принц кивнул своему помощнику, и тот, словно тень, скользнул по лестнице на второй этаж. Принц с пистолетом шагнул на кухню. Вкусно пахло только что зажаренными куриными крылышками. На плите стоял еще не остывший чайник, а кофе в чашках на столе был еще теплым. Он прошел дальше и оказался в детской. Включенный компьютер, разложенные на столе раскрытые тетрадки и учебники и… снова никого. Принц напрягся. Тихо ступая, он подошел к ванной и резко дернул дверь. Текущая из крана горячая вода, запотевшее зеркало, с которого улыбался, глядя прямо на него, нарисованный чьим-то пальцем смайлик. Принц нервно передернул плечами и зашел в туалет. Сливной бачок еще не успел наполниться и журчал. Пахло освежителем со вкусом лаванды. Он вышел в коридор и открыл еще одну дверь. Разобранная кровать, кошачья миска, на прикроватных тумбочках зажженные светильники и снова звенящая пустота. Он вышел в коридор и встретился там со своим помощником, который растерянно покачал головой и развел руками с пистолетом: «Никого, босс».

Через дверь они попали в гараж. Еще теплый капот машины, на полу бумажные пакеты с продуктами из ближайшего супермаркета. И снова никого.

Переглянувшись, они молча вышли на улицу. Навстречу им брели растерянные бойцы. В воздухе звучали обрывки фраз: «Вотс зэ фак?» и «Никого…» Все выжидающе смотрели на Принца, который нервно дергал затворную раму пистолета и понимал, что в каждом из домов его люди видели одну и ту же картину – все на месте, но совсем нет людей.

Он задумался, но ход его мыслей прервал звонко прозвучавший в ночной тишине выстрел. Его помощник схватился за простреленную ногу и рухнул на асфальт. Второй выстрел свалил еще одного человека Принца, и тот, вереща, схватился за простреленную задницу. Негры похватались за оружие и закрутились на месте, не зная, куда стрелять. В это время еще одна пуля снесла здоровенному негру козырек бейсболки, а четвертая уронила еще одного бойца, который схватился за простреленную руку, выронив из нее УЗИ. Еще два выстрела. И два негра уткнулись в асфальт – один с простреленным плечом, другой с ранением в ляжку. И вдруг в этот момент во всех домах одновременно неожиданно погас свет. Негры стали палить в темноту. Но пули противников начали атаковать их с другой стороны. Принц почувствовал, как пуля словно укусила его в руку и присел. Он скомандовал своим отступать, и разглядел в темноте, как ползущему на животе негру пуля снесла кусочек уха. Прижавшись к земле, они отступали, пытаясь спрятаться от отыскивающих их в темноте пуль. И вдруг на одном из домов ударил луч прожектора. Щурясь от яркого света, Принц увидел страшную картину. По пустой темной улице навстречу им медленно двигалась полицейская машина с выключенными фарами, которая остановилась, не доехав до них метров сто. Дверь медленно открылась и оттуда шагнула огромная массивная фигура. Принц сморгнул, помотал головой и несколько раз выстрелил. В ночной тишине пули ударили во что-то железное и с визгом отскочили в асфальт.

– Твою мать, – закричал вскочивший рядом с Принцем черномазый, – что это?!

Фигура тем временем медленно двигалась к ним, лязгая и гремя по асфальту, пока луч прожектора не выхватил его железное туловище, руки, ноги и голову.

– Робокоп!!! – истерично закричал кто-то из людей Принца и бросился бежать, – он есть! Я же говорил, что это не сказки!

Принц попытался что-то крикнуть своим людям, но даже раненые, превозмогая боль, пытались добраться до своих машин, не слушая босса. Принц еще раз посмотрел на приближающуюся к нему фигуру, вспомнил пустые дома, бросил пистолет и побежал навстречу уже приближающимся к «Пингри-стрит» мигалкам полицейских машин. Назад он даже не оглядывался, когда сам вставал на колени и протягивал вперед руки для наручников.

Железная фигура остановилась. Двое выбежавших откуда-то толстячков помогли смеющемуся Роберто снять тяжелый рыцарский шлем с головы.

Владлен еще раз глянул в оптический прицел на полицейских, распихивающих напуганных черных по машинам – кого-то везли в участок, а кого-то в ближайшую больницу в десяти кварталах – и спустился вниз.

 

* * *

 

Когда Холод, Владлен и нервный Хосе подъехали, вся «Пингри-стрит», несмотря на позднее время суток, была забита людьми, которые в сотый раз слушали историю Роберто о Робокопе, напугавшем негров. Каждый из них считал своим долгом подойти и пожать руку сидящему в салоне нигерского Эскалэйда с винтовкой в руках Владлена, с лица которого Кармен стирала угольную пыль.

– Ну, я так понимаю, в Детройте появился свой новый супергерой, – Хосе посмотрел на сестру. Та кивнула и положила голову на плечо смущенному Владлену, – ну вот видишь, – Хосе с улыбкой посмотрел на нее, – ты выросла и у тебя теперь свой рыцарь есть, – он мотнул головой на валяющиеся рядом с машиной доспехи, – так что теперь брат может дома не ночевать.

Кармен покраснела и ответила ему что-то по-испански. Хосе рассмеялся и протянул руку Владлену.

– Спасибо, брат. Ты второй раз нас спас.

В это время к машине подошли Холод и Вован, а Хосе направился к веселящему толпу Роберто.

– Слушай, может расскажете, что в Испании произошло? – Холод хитро посмотрел на Владлена с Кармен.

– А оно вам надо? – Владлен обнял Кармен за плечи, они переглянулись и рассмеялись, а Кармен прижалась к нему и уткнулась в плечо, спрятав лицо, – скажу так. Там я был детективом, а она молодая романтичная невеста, сбежавшая от богатого жадного мужа. Немного денег и история вышла более чем правдоподобная, – он как бы вскользь прикоснулся губами к ее волосам.

– Ну теперь Готем-Сити может спать спокойно, – ни с того ни с сего ляпнул Вова.

– Это про Бэтмена, Вован, – Владлен непонимающе уставился на Вована.

– Ну я и говорю, Робокоп вернулся, теперь дело за Бэтменом. Вот только не пойму… «Бэд» – это по-английски «плохой» или «кровать», «мэн» – мужчина. Так почему он «человек-мышь»?

– Вова, ты английский лучше больше не учи. Пускай они лучше русский учат, – заржал Холод, и вместе с ним рассмеялись Владлен и Кармен.

– Ну что, четверка, мы кстати совсем забыли про супер-злодея у нас в багажнике. Надо с ним как-то вопрос закрыть.

 

* * *

 

– Так вот чего вы хотели! – Большой Дик сморгнул и уставился на Холода и Хосе, – ну эту дрянь мне подогнал Грязный Луи. Ублюдок еще тот. Боксер бывший. Иногда тренировался в зале на Бартон-Биллс, и как-то раз услышал разговор чьего-то менеджера с кем-то по телефону. Суть проста: «Это» их обогатит. Вещь мощная. Работает супер… Луи не был бы Грязным Луи, если бы не решил эту вещь у них стянуть. Он вообще берет все, что плохо лежит. В общем, он со своими корешами упер этот товар. Сейф там был простой, охрана спала. Ну и мне предложил, сказал, что какая-то крутая наркота. Только это не наркотой оказалось, – коротышка хрустнул шеей, – и не вставляла она негров, а наоборот бодрила. На стероиды похоже. Хорошо, что я у него немного взял. Ну послал я его к его черной мамаше. Он и исчез. Я с трудом свои деньги вернул и все. А потом Луи появился. Довольный. Подтвердил, что это стероид, и он всю партию толкнул белым арийцам – те какую-то большую драку затевают. Ну вот и забрали все. Но довольный он недолго ходил. Услышал, что его люди серьезные ищут и снова пропал.

– Где его искать? – Холод посмотрел на Дика.

Хосе перевел:

– Где искать твоего Грязного Луи?

– А… так вы и есть те самые серьезные люди? Точно! Вспомнил! Русские там тренировались из Нью-Йорка. Значит вы его уже давно ищите? – оживился Дик.

Хосе и Холод переглянулись.

– Нет, – помотал головой Хосе, – мы о Луи только что от тебя услышали. Значит его еще какие-то русские ищут?

– Я этих дел не знаю, – ответил Дик, – это ваши проблемы. Вы мне и так проблем создали. Можно было и нормально все решить. Я бизнесмен серьезный…

– Барыга ты, – остановил его Хосе, – давай еще раз по порядку. Итак, кто эти белые арийцы?

– Сумасшедшие местные. У них один главный, Майерс его зовут. Школьный учитель. В тюрьме ублюдков этих белых наслушался, – он посмотрел на Холода и осекся, – и решил, что во всех проблемах Детройта виноваты черные. Нет, конечно этот факт отрицать нельзя, но так, как он, вопросы тоже не решают. У него все просто – если черный не спортсмен и не музыкант – он бандит. А если полиция не может – сможет Учитель.

– Несет белую культуру в черные массы, – усмехнулся Холод.

– Несут, – Хосе перевел Холоду слова Дика, а тот продолжил, – их там десятка три таких поехавших. В старой церкви собираются на Стерлингхайк. С виду люди приличные, но есть и больные на всю голову. Они это называют «белыми рейдами». Просто выбирают на карте квартал, приезжают туда, и всех, кто попадется, калечат. У них любимая игра – положить черного на асфальт и заставить прикусить бордюр. А сверху битой по голове. Называется это: «Жрать будет нечем – быстрее сдохнет от голода». Там же половина контуженные. Есть кто во Вьетнаме, в Корее, в Афганистане, на Ближнем Востоке воевал. Злые, как южане. Конфедераты гребанные, – Дик выругался, – а сейчас, поговаривают, они улицы немного подчистить решили по-серьезному. Из спортзалов теперь не вылезают. Вот черный Грязный Луи и помог белым нацистам.

– Ты их знаешь? – Холод посмотрел на Хосе.

– Наслышан, но не знаком. Обычные реднеки, больные на всю голову. Но здоровые. Некоторые даже слишком. Есть там у них один – Малыш Дрю, на прессе на заводе «Форд» работал. Тупой, как пробка, но здоровья у него… – Хосе покачал головой, – как-то в баре с моими друзьями поругался, те свалить решили. Так вот он схватил их тачку за задний бампер, поднял и держал, пока копы не приедут. А едут они у нас в Детройте очень даже долго. Ну с этими разберемся, – Хосе взглянул на Дика, – давай-ка лучше про грязного Луи петь продолжай.

– А что петь? Прячется. Вам надо – вы и ищите, – осмелел Дик и достал из кармана халата сигару, – вы мне и так бизнес порушили. Вот Черный Принц…

– Только не начинай, Дик, – Хосе забрал у него сигару, сломал, воткнул в пасть и затянулся, – никарагуанская, – сморщился он и выбросил, – мы тебе считай помогли, конкурентов убрали. А потом порушенный бизнес все-таки лучше, чем пробитая башка, – Хосе подмигнул Дику и положил руку ему на плечо.

– Ладно, – Дик скинул с плеча руку Хосе, – есть пара мест, где он прятаться может. Уехать у него ума точно не хватит. Потом у него брат – коп в тринадцатом участке. Но об этом мало кто знает. Поэтому может те русские его и не нашли. Но у вас есть шанс. Старые цеха завода «Паккард».

– Там же одни бомжи, – удивился Хосе.

– А Луи кто? – посмотрел на него Дик, – он в своем доме «мет» пробовал варить и сжег его. Теперь бомж. А брат его прикрыл. И цеха на его участке. Но учтите, люди там злые. Чужих не любят. Я бы там поискал, – он подмигнул Хосе, – ну вроде как квиты. Может меня назад подбросите? А то я в таком виде и в таком районе, – развел руками Дик.

– Сам доберешься, – засмеялся Хосе, – да, кстати, и еще, Дик. Сучка твоя сейчас в Майами. Адресок могу дать. И на счет твоего «большого» она сильно сомневается. А вот питбуля я тебе не отдам. Пошли, – он подтолкнул Холода, – будем думать, где оружие достать прежде, чем на «Паккард» ехать. Бывал я там однажды… Туда пустыми лучше не соваться. Да и к арийцам тоже.

– Так у тебя что, оружия своего нет? – удивился Холод.

– Есть. Но оно мое. И искать значит будут у меня. А стрелять там придется.

– Так оружие у вас вроде как для защиты? – пытался понять Холод.

– Ага, для защиты. Если только друг от друга, – Хосе пискнул кнопкой сигналки, – поехали. Отдохнем. Завтра у нас как раз суббота, а в Америке это время распродаж. Думаю, найдем.

Хосе уселся за руль, а Холод плюхнулся рядом.

Дик огляделся по сторонам, поежился, запахнул халат и зашагал по шоссе, над которым висел указатель «8 миля».

Хосе улыбнулся, щелкнул магнитолой, и оттуда заверещал голос Эминема, рассказывающего о трудностях и особенностях жизни белого человека в «черном» Детройте.

 

* * *

 

И снова они оставляли за окнами машины районы Детройта, так называемые «худы». Но сейчас они уже не казались такими страшными. Скорее, каждый из них представлялся теперь обычной грустной дырой. Бесконечные парковки, заполненные убитыми тачками, напоминали о причинах смерти этого города.

Как только они выехали из центра, их встретила громадная асфальтовая пустыня на месте снесенных домов. На огромной скорости они проскочили стадион, украшенный гигантскими каменными тиграми, держащими в пастях бейсбольные мячи, который оживал, видимо, только во время матчей. Потом они свернули с шоссе на Оурен стрит. Появились уютные, еще живые домики, с железными решетками на окнах. Сразу стало понятно – в этом районе живут люди. Причем белые.

Проехав Оурен, они оказались в Грик Тауне, «где греки поют, танцуют и готовят жрать», – как выразился Хосе.

– Не, ну че здесь людям-то не живется? – Вова в недоумении развел руками, – я вот тут местную газету почитал… ну как почитал… посмотрел. Вот, например, требуется экскаваторщик. Там картинка была. И написано – тридцать два бакса в час. Двенадцать часов. Сутки двое. Почитал, сколько дома стоят. Ну жрачка здесь, понятно, недешевая. Можно купить дом в центре. Решетки поставить на окна, пулемет на крышу и жить так себе ничего.

– Налогами задавят, – Хосе посмотрел на дорогу, – поэтому Детройт и умер. Люди из центра бежали и увозили с собой налоги. А потом здесь сама земля дорогая. Дом можно за один бакс купить. А за землю пару десятков тысяч выкинуть. И на ремонт потратиться. А в кредит здесь давно не живут. Здесь только на пособие или на наличные. Так что выбирай – бомжевать на халяву или вкалывать, чтобы всегда в заднице жить. Черные свой выбор сделали. Он очевиден, – Хосе мотнул головой на негритянских подростков, которые травили двух питбулей на какого-то азиата, забравшегося на крышу убитого фургончика с мороженым. Пока одни травили собак, другие его грабили.

– Ну вот, приехали. Добро пожаловать на гаражную распродажу в одноэтажной Америке.

Холод, Вован и Хосе вылезли из машины и оказались возле дома, все пространство возле которого было уставлено столами, на которых лежали кучи какого-то барахла.

– Здесь мамаша Ли всем заправляет, – кивнул им Хосе, – пойду с ней поболтаю, а вы пока по сторонам осмотритесь.

Холод подошел к одному из столов. Стопками лежащие библии в кожаном переплете, старый телевизор, кухонный комбайн… Среди явного барахла выделялись старинные люстры и бронзовые подсвечники, за которые в Москве любой коллекционер-антиквар, не задумываясь, отвалил бы кучу бабла.

На винтажных столах лежали коробки с раритетными пластинками. Холод от нечего делать стал перебирать их, поглядывая за роющимися в куче тряпья неграми.

– Слушай, – Вован посмотрел на негров, а потом на Холода, – что это они на коробки и сундуки посматривают?

– Жилье себе новое подбирают, – усмехнулся Холод и взял в руки часы Павла Буре девятнадцатого века.

Вован тем временем открыл огромный старый кожаный чемодан и вытащил оттуда когда-то белую материю, пахнущую лавандой и нафталином.

– А это чё у них? Костюм что ли новогодний? Глянь, колпак какой-то. Звездочета что ли? – Вова покрутил в руках белый колпак с прорезанными глазками и нарисованным на нем черным крестом с красной каплей посередине, – или секта какая?

– Вот только не вздумай это примерить, – остановил его Холод, – а то мы в «куклусклановском» прикиде из черного района точно живыми не уйдем.

Хосе подошел к ним:

– Ну, в общем, есть у нее кое-чего. Четыре автоматических М-14. Семь-шестьдесят два – двадцать патронов в обойме. Мощная машинка, хоть и старая. Четыре «Спасателя». Ну, «Кольт-911». Про него же говорят, что Бог сделал всех людей разными, а мистер Кольт уравнял их шансы. Штука громкая, но убойная. Череп напополам раскалывает. Есть ящик «бейсбольных мячей»… Гранаты. Круглые такие, М-67. Хочет за все недорого. Всего штуку баксов. Патронов от души насыплет. Но есть одно «но». Продает это все только вместе с пианино. Причем его увезти отсюда надо.

– Откуда у нее все это? – удивился Холод.

– Пианино или стволы? – показал белые зубы Хосе, – муж у нее то ли во Вьетнаме, то ли в Корее служил. А потом всю жизнь здесь к «цветному» вторжению готовился. Слава Богу не дожил.

Вован вытащил из кучи тряпья хорошую норковую шубу и придирчиво осмотрел ее:

– Хорошая. И всего пять баксов. Я б такую мамке взял.

Но за рукав шубы схватился один из стоящих рядом негров и начал тянуть к себе, что-то быстро бормоча.

– Что, своей маме взять хочет? – Вова выпустил шубу и посмотрел на Хосе, – молодец нигер!

Но тот надел шубу на себя и снова что-то заговорил.

– Че он там про свою маму говорит? – Вова снова посмотрел на Хосе.

– Это, Вова, он не про свою, а про твою маму говорит. И вещи очень нехорошие, – Хосе прикрыл ладонью рот, чтобы не рассмеяться, потому что, уже зная Вову, предвкушал дальнейшее развитие событий.

Вован оправдал его ожидания, подняв одной рукой негра за лацканы шубы и вплотную притянув к себе:

– Запомни, уголек, – не разжимая зубы процедил Вова, – мою маму зовут Любовь Петровна. Она женщина хорошая. Учительница в школе. Растила меня одна, на одну зарплату, потому что папка у нас умер, когда я был маленький. И она и мамой была и мужиком. Настоящим мужиком. Риал-мэном. Потому что киндер я был вери бэд и ни разу не бэтмэн. Поэтому, если ты еще раз «факнешь» про мою маму, я тебе факалку оторву, – он опустил взгляд и снова посмотрел на негра, – и съесть заставлю. А шубу носи. Только не вспотей. Ты меня понял? Андэрстэнд?

Черномазый закивал головой, а Вова поставил его обратно на землю.

Пока Холод рассчитывался с мамашей Ли, Хосе с Вовой, загрузив ящик в багажник, уселись в машину.

– Ты это, братан, только быстро не гони, – посмотрел на Хосе Вова, – а то у уголька у нашего сил лошадиных поменьше. Всего одна. И то черножопая.

Хосе повернулся и увидел негра в шубе, который подтащил пианино к своей телеге и пытался его туда запихать и привязать.

Хосе, давясь от смеха, уткнулся головой в руль.

– Не, ну а чё? Сказали с пианино – значит, с пианино. У меня мама-то как раз учительницей музыки была, – Вова почесал подбородок, – эх, надо было ему глаз выколоть. Был бы Стиви Уандером…

Холод подошел к машине и сел на заднее сиденье, бросив рядом с собой ящик с гранатами, на котором красовалась сделанная вручную белая надпись: «Топор войны в Америке закопали штыками». Он непонимающе уставился на ржущих Хосе с Вованом, а потом оглянулся и увидел негра, сумевшего все-таки привязать пианино из эбенового дерева к своей тележке, и тоже рассмеялся.

 

* * *

 

Хосе аккуратно объезжал дыры в асфальте, из которых валил пар, образовавшиеся после кражи черномазыми чугунных канализационных люков.

Неожиданно стали появляться отремонтированные дома. Казалось, в этом районе Детройт как будто оживал. Но на будущее еще недобитого города в прямом смысле слова насрал черный бомж, перелезший через строительную ограду и усевшийся со спущенными штанами прямо на крыльце реставрируемого столетнего особняка. Холод брезгливо отвернулся в другую сторону и с удивлением уставился на довольно свежие велосипедные дорожки, петляющие среди огромных куч бытового мусора.

– Идея севшего на двадцать лет черного мэра, который тратил бюджет на наркоту, шлюх и дорогие тачки, – поймал взгляд Холода Хосе, – решил своих черных братьев вместо тачек на велики и автобусы пересадить. Типа, так дешевле. Их до сих пор бесплатно раздают. Он вообще сюда богему натащил – художников, музыкантов… Они тут дома раскрашивали цветочками, а черные их в сортиры превращали и наркопритоны. Одного не пойму, неужели он был настолько дурак, что считал, что эти люди сумеют изменить жизнь города, в котором каждый третий безработный, каждый шестой – торчок, работают меньше половины светофоров и за жилье с одиннадцатого года никто почти не платит?

Холод еще раз посмотрел на этот цветной озлобленный город, не приспособленный для жилья, который населяли агрессивного настроенные люди и собаки. А ведь это была его светлая сторона – белый район, где каждый ребенок знал правило – заряжай на ночь пушку и запирай дверь. А новенькая велосипедная дорожка превратилась в желтое шоссе, ведущее в ад.

Неожиданно он увидел высокого белого парня, похожего на какого-то рабочего из американских фильмов. Он проводил глазами дорогой джип Хосе и продолжил чинить возле гаража старенькую газонокосилку. «Стричь газоны зимой посреди апокалипсиса? Глупость какая!» – подумал Холод, но потом вспомнил другого парня, который убирал грязный снег на своей лужайке и рядом с пустующим домом соседа. Вот она, американская мечта – убирать за себя и за своего соседа, которого нет. А ведь он мог бы быть, если бы не свалил отсюда, потеряв работу, если бы его не подстрелили бандосы, если бы его дом не сожгли черномазые, уронив бонг для крэка, когда вытаскивали с кухни купленный на последние деньги ряботяги телевизор. А пока белый парень будет убирать снег и стричь газон, мечтая о нормальном соседе, черные будут превращать этот город в общественный туалет.

– Почти приехали, – прервал размышления Холода Хосе, – они там в церкви собираются. Сейчас человек придет и проведет туда вас, а то сами понимаете, мне с моей рожей туда лучше не соваться.

К машине подошел невысокий белый, взглянул внутрь, поздоровался с Хосе и что-то ему сказал.

– Кто это? Чего он хочет? – поинтересовался Холод.

– Это Джона. Мой человек здесь. Сказал, что вы слишком нарядные для его района. Сейчас найдет вам что-нибудь попроще. Сам он вообще из Канады. Инженером на заводе работал, пока работа была, а потом в фермеры подался. Ну как в фермеры, – Хосе улыбнулся, – дома получше скупал и в них парники с марихуаной устраивал. Последним его приобретением стал аквариум Бель Айл на Инсноу авеню. Там змей, паучков, черепашек всяких держали. Мэр решил – на хрен это надо и всех их продал. А аквариумы остались. Как раз с ультрафиолетом. Вот он их под парники с рассадой-то и приспособил. Пока копы не накрыли. Сейчас там в этих аквариумах бомжи под лампочками греются.

Джона вернулся и бросил в салон две куртки с логотипами местной хоккейной команды. Холод с Вовой переоделись и посмотрели на Хосе.

– Ну идите внутрь, посмотрите на этих сверхчеловеков великой расы настоящих господ и хозяев Детройта. Должны же вы понимать, с кем нам воевать придется, – усмехнулся Хосе.

Джона тем временем поманил их рукой, и они быстро пошли к церкви через улицу. Вован удивленно уставился на негра, который мирно спал у забора в костюме Санта Клауса, обняв мусорный бак, полностью забитый сигаретными окурками и пустыми банками и бутылками, и, почему-то, кроссовками.

На пороге церкви их встретил здоровенный амбал с выколотой посередине лба похожей на паука свастикой.

Рука Вована рефлекторно вскинулась в нацистском приветствии, что и послужило их пропуском внутрь.

Службу в церкви проводил старенький, выживший из ума священник. Его сонная и грязная паства просыпалась только тогда, когда надо было спеть какой-то псалом или для приличия перекреститься.

Джона, немного говорящий по-русски, перевел смысл его проповеди, который сводился к банальному «надо верить в чудеса».

Где-то между его проникновенных слов о том, что Бог скоро явится, в церковь приперся проснувшийся черный в костюме Санта Клауса со словами: «Это я и есть», и потребовал присутствующих сброситься по паре баксов, иначе он им тут навалит столько «чудес», что они замучаются все это разгребать. Стоявший на крыльце охранник бесцеремонно схватил его и вышвырнул назад к баку, который тот обнял и снова уснул.

Холод тем временем оглядел людей, сидящих в церкви. Они никак не вязались с огромным количеством соборов, костелов и прочих религиозных зданий в Детройте. Неужели здесь еще можно было во что-то верить? Но церквей в Детройте было действительно слишком много. Они торчали повсюду между магазинов «Ликер-стори», салонов красоты и заправок. Казалось, жители Детройта, заправив свою тачку и нарастив волосы, идут в церковь помолиться, а после покупают бутылочку крепкого пойла, чтобы забыть в какой заднице они живут.

Холод вспомнил шутку Хосе, когда они проезжали мимо казино, о том, что белые специально его построили, чтобы их здесь же, возле него, могли грабить черные, и снова осмотрелся по сторонам. Его внимание привлекла группа крепких белых парней, сидящих где-то сбоку и старающихся не привлекать к себе внимание. Тем временем священник покончил со своей проповедью и исчез, а вместе с ним из церкви испарилась и его паства. Остались только белые здоровяки. Они словно чего-то ждали. У кафедры возле алтаря появился невысокий крепыш в военной куртке. Ждущие его люди пересели поближе и замерли в ожидании. Он начал говорить. Джона стал переводить.

– Все началось с черных. Их привезли сюда, голодных и нищих. Пока мы работали, мы кормили их. Но их стало больше. Больше, чем тараканов в их квартирах. Вначале они захватили центр города. Негры там ограбили нас, белых, и заставили оттуда уехать. А когда там стало некого грабить, негры поехали за нами и оказались в нашем пригороде. Чем больше негров, тем больше преступности. Но мы ничего не можем с этим поделать. Нас обвинят в расизме. Говорят, у нас есть проблемы с оружием, на нашем районе. Но у нас нет проблем с оружием. У нас есть проблема с бандой черных. Я разговаривал со своим соседом. Он давно живет здесь. Я поинтересовался, сколько человек тут убили? Он ответил: «Человек сорок, а потом я просто перестал считать». А все потому, что мы выбирали черных. Мы голосовали не руками, а ногами, потому что все время убегали. Но эта черная чума преследовала. А теперь они хотят отобрать у нас оружие, у нас, белых, коренных жителей этого города… Нет уж! Пусть меня лучше судят двенадцать человек, чем шестеро несут вперед ногами. Я до конца буду отстаивать свое право на жизнь с оружием в руках. Потому что полиция этого делать не может! – сидящие в церкви парни одобрительно закивали, а оратор продолжил, – Ни одна из служб города не работает! Я сам лично слышал, как журналисты задали черному мэру города вопрос – а правда ли, что в Детройте снизился уровень преступности? На что этот черномазый урод ответил шуткой о том, что видимо убивать больше некого стало. В Детройте на сто тысяч человек совершается сорок пять убийств, восемьдесят восемь изнасилований, шестьсот девяносто грабежей и тысяча семьсот угонов и краж. Получается, каждого из нас ограбили, трахнули и грохнули! Пожарные больше не выезжают на пожары. Тушат сами люди. А вчера нас лишили главного – воды. Потому что черные за нее не платят! Нам что ее теперь, из реки ведрами таскать?

– Воду включат, Учитель, – прокричал с усмешкой кто-то из толпы. Черным в реке мыться холодно! Они в фонтанах предпочитают. Так что для негров новый мэр расстарается.

– Только если так, Карл, – засмеялся Учитель и продолжил, – все знают, я много лет учил вас здесь в школе. Кто-то был хорошим учеником, кто-то плохим. Но учились все. Теперь у меня половина старшеклассниц беременные, а дети в младших классах играют шприцами. И все они черные. Потому что «черный тоже должен учиться». Для чего? Чтобы, ограбив магазин твоего отца, Карл, правильно поделить добычу с друзьями? – сидящие замолчали, – у нашего города черный мэр, черная полиция, которая защищает только права черных. Недавно в школе ограбили учительницу истории. Прямо посреди урока один подонок встал, приставил к ее горлу нож и забрал карточку с зарплатой. Приехали черные копы на своих «Шеви», мигалки на крыше, как ведра, включили рэп вместо сирен и уехали. Вот такой у нас теперь закон, – он развел руками, – черный закон. А все началось в шестьдесят седьмом году, когда черные на пять дней захватили наш город. И что мы получили? – Учитель стал говорить тише, – ежегодную «Ночь Дьяволов», в ходе которой сгорают двести – триста домов в память об их великой черной истории. Но пришло время переписать эту историю, – в его голосе появились стальные нотки, – ответим на их «Черную Ночь Дьявола» «Днем Белого Гнева»! Вернем себе наш город!

Присутствующие в церкви поднялись и зааплодировали. Холод с Вованом переглянулись и сделали то же самое. В тускло горящем свете стало хорошо видно, как наливаются ненавистью их красные глаза, и с хрустом сжимаются в кулаки крепкие пальцы.

– У нас есть Сила! – учитель вскинул кулак вверх и зарычал, – теперь мы эта Сила! Очистим наш город от грязи!

 

* * *

 

– Думаешь, они что-то могут сделать? – Хосе посмотрел на Холода, и они побрели к набережной, путь к которой указывал огромный кулак великого черного боксера Льюиса.

Бурые, коричневые, серые и черные дома поддерживали своими крышами грязное небо над Детройтом. Откуда-то сверху по улице, журча, из канализации текла вода, напоминающая весело бегущий вонючий водопад, уносящий грязь прямо в реку. На заброшенной детской площадке дружно блевали пьяные подростки. На них смотрели чудом выжившие фасады домов, скрывающие разрушенные стены и кучи мусора.

– Не знаю, – Холод покачал головой, – но идея плюс хиропон – страшная сила. Теперь-то ты понял, почему мы здесь?

– Не совсем, – покачал головой Хосе.

– Да все просто, – Холод остановился и посмотрел на два чудом уцелевших дерева, которые торчали сухими палками прямо посреди асфальта, – препарат превращает любого дрыща в героя и бойца. А потом находится тот, кто щедро наливает ему в уши таких идей. И тогда этот монстр отключает и так не работающие мозги и идет воплощать эти идеи в жизнь. А вот теперь представь масштаб последствий.

– Ну черные тут сами виноваты, – скрипнул зубами Хосе, – они ж все это начали. Как говорится – один негр еще ничего, а два уже банда.

– Да ладно, – усмехнулся Холод, – у нас в России водка во всем виновата, здесь черные. А сами люди типа не при чем. Хорошее оправдание, когда не хочешь ничего менять. Вот ты все в жизни правильно делал?

– Ну, скорее, нет, чем да, – ответил Хосе, – а правильно никогда и не получалось. В первую очередь думаешь, чтобы меньше было последствий для тебя.

– Правильно. А здесь о последствиях никто не думает. И думать не собирается. Как говорится, мы сами в ответе за тех, кого приручили. Я всегда это говорю. Видел тут как-то, жирная негритянка посреди пустыря мясо продает. А вокруг стая собак крутится. И не нападает на нее. А на тех, кто покупать подходят, сразу набрасываются. Значит, что выходит? Они прикормленные, сытые. И хозяйку свою охраняют. Вот и с людьми так же надо. А здесь внимания ни на что не обращают. Тут как-то едем – негр на инвалидной коляске на перекрестке побирается. И табличка у него, что-то типа «воевал в Афганистане». У нас в России так же.

– А в чем смысл? – не понял Хосе.

– Смысл в том, – серьезно посмотрел на него Холод, – что едет он от машины к машине на своей каталке и ножками отталкивается. Все это видят, а все равно подают. Ну понятно, никто не вылезет из машины и не наваляет этому липовому калеке, потому что его черные дружки за углом прячутся. А вот взять и не дать ему денег. Раз, два, три не дать… Вот что он будет делать? Правильно. Работать пойдет. Не налей ему супа бесплатно, а дай ему метлу и пусть подметает за этот суп. Или забор покрасит. Знаешь, как у нас говорят? Не давай голодному рыбу, дай ему удочку. Вот и хиропон для кого-то удочка. Только неправильная. Это динамит, которым всю рыбу ради двух-трех рыбешек поглушат. Вот так получается, – Холод облокотился на перила и посмотрел на реку. На туманную набережную падал снег. А вокруг не было никого, – а на счет Детройта, – пробурчал Холод, стоя спиной к Хосе, – так у нас в России таких в каждой области по десятку. Они не умирают. Они просто так воняют.

 

* * *

 

– Ну, осталось только решить, в каком порядке и с кого начать – Луи или нацистские красноглазки, – Холод посмотрел на Хосе.

– Как у вас говорят? «Мы убили двух зайцев»? – ответил Хосе, – арийцы, видимо, с завода и начнут. Там черных больше всего.

– То есть нам придется их защищать? – хмыкнул Владлен, – нам, белым, защищать этих черных от других белых?!

– Это Америка, Владлен, – рассмеялась Кармен и понесла в раковину тарелки, оставшиеся после ужина.

– Угу, – проскрипел Вова, – осталось только этим черным успеть объяснить перед тем, как они нас грохнут, что мы хорошие белые, а те плохие. Чё вообще из себя этот «Паккард» представляет?

– Завод заброшенный, – Хосе забарабанил пальцами по столу, – руины цехов, куча складов, заводские помещения, конструкторское бюро… Короче, тлеющие угли автомобильной промышленности, возле которых греется огромное количество бомжей. Черных, злых и голодных. В принципе, там полиции довольно много. И выезжают часто. Белые копы считают их животными, причем животными с пистолетом в руках, и обколотыми наркотой. Поэтому сильно не церемонятся. С тех пор, как оковы с негров пали, ворота зоопарка открылись. Поэтому этих крокодилов проще держать в одном месте. Они же реально крокодилы! Их сколько не корми – все равно природа свое сыграет – руку откусят. А вот черные копы их не замечают. Но при них они и не так шалят. Своих не хотят подставлять. Конечно, нам туда просто так не попасть. Как говорится, цветом лица не вышли. Напасть? – Хосе очесал подбородок, – их слишком много. А потом понаблюдать надо. Наверняка Луи где-то там не на виду и лицом своим не торгует. Нам бы как-то там покрутиться, а когда арийцы их громить придут – под шумок Луи этого оттуда и выковырять.

– Самый вариант, – вмешался Холод, – а пока кто-то будет выковыривать Луи, можно у нациков хиропон отжать. По-тихому.

– А как это? По-тихому? – удивился Хосе.

– Ну смотри, – начал объяснять Холод, – любой фюрер может устроить «Ночь длинных ножей», но сам участия принимать не будет. Проверено уже. Он мозг, а они солдаты. Значит можно проследить за этим Учителем. Наверняка бОльшая часть его людей будет в погроме участвовать, а его с хиропоном охранять всего несколько проверенных. И это упрощает нашу задачу. Осталось только понять, как нам попасть на этот завод до арийцев. Арийцы туда сами придут. Начнется заварушка. Кто-то найдет Луи, а кто-то хиропон у Учителя. Нам все карты в руки.

– Кажется, я могу вам помочь, – выглянула из кухни Кармен, – у меня есть подружка, она работает в Армии Спасения. Они бездомных кормят и лекарства развозят. Она белая, из Португалии. Если бы у нас была такая машина… на нас бы никто внимания не обратил. Для негров это нормально. Они потенциальные получатели всех пособий и всего бесплатного. Это же просто. Девяносто процентов черных росло в семье без отца. Они с детства видят, как мать-одиночка получает пособие, потому что оно довольно большое. Поэтому они не стремятся искать работу. Пособие больше, чем они смогут заработать. Они совершенно серьезно считают – пусть за них работают приезжие, у которых нет гражданства, а значит и пособий. Ведь большинство негров сидит в тюрьме, а остальные скоро сядут. Но пособий это не отменяет. Мать-одиночка и бомж – вот их способ выживания. Поэтому бесплатная раздача еды, одежды и лекарств для них естественна. Они даже не обратят внимания на тех, кто все это раздает. И с такими людьми они ведут себя довольно прилично. Общаются и не проявляют агрессии. И… я могу вам помочь.

– Не надо, – остановил сестру Хосе, – там слишком опасно.

– Вообще нет, – рассмеялась Кармен, – Армия Спасения раздает все это вместе с полицией, – она посмотрела на Владлена.

Он все понял и засмеялся:

– Точно, Хосе, мы с Вовой прекрасные полицейские. Он Бэтмен, я Робокоп. С формой, я так понимаю, проблем не будет. Тачку у Роберто возьмем, номера закрасим, супа наварим, тряпок старых по соседям твоим наберем. Вон Вова треники свои какому-нибудь бомжу-баскетболисту раздаст. Глядишь, так и Луи выцепим. А вы с Холодом пока Учителя хлопнете. А для встречи с арийцами у нас все готово, – Владлен положил на стол пистолет, – а потом, может они копов увидят и вообще зассут. Осталось одно – фургон Армии Спасения найти. Идея вообще замечательная, – Владлен подмигнул Кармен, – а ее мы в обиду точно не дадим. Можешь не сомневаться.

– В Мидтауне. На тридцать восьмой рядом с ломбардом фургон такой стоит, – пробурчал Хосе, посмотрев на Холода, – мы траву на нем в Балтимор возили. Форму можно у Кирша, еврея, достать. Он в театре костюмером работал и много чего набрал. Даже жетоны есть. Без номеров, правда, но никто внимания не обратит. Мы у него пару раз брали. Размеры там все есть, – он посмотрел на Вована, – вот арийцы только… – Хосе поморщился, – ну ладно, я найду еще пару людей. Прикроют. Рискованно, конечно, но других вариантов у нас нет. А мы с тобой в школу пойдем. Может Учитель чему-нибудь новому научит, – Хосе посмотрел на Холода, тот кивнул, а Хосе продолжил, глядя на Владлена, – но смотри, если с ней что-нибудь…

Глаза Владлена сверкнули и Хосе осекся на полуслове, вспомнив историю с Испанией и Робокопом.

 

* * *

 

С самого утра Владлен, Вова и Кармен стояли на огромном пустыре возле завода «Паккард». Гигантское пространство, состоящее из грязи и обломков бетона. Ближе к обеду, гремя алюминиевыми тарелками, к ним потянулись заспанные чернокожие. Владлен смотрел, как Кармен разливает фасолевый суп с мясом и, морща нос, пытался обнаружить источник мерзкого запаха. Оказалось, он шел из огромной, заколоченной досками, черной дыры, из которой, подобно лаве из вулкана, медленно, но верно, извергались фонтаны мочи и дерьма вперемешку с туалетной бумагой, образуя вокруг коричневый поток, окруженный зарослями засохшего репейника.

Несколько молодых негров в мешковатых кожаных куртках и широких сползающих штанах, не стесняясь «полицейских» Вована и Владлена, продавали наркоту, ради приличия скинув свои пушки в огромный ржавый бак, стоящий рядом. Собранные с района шмотки, обитатели «Паккарда» разобрали довольно быстро. Многие тут же приоделись, побросав свою старую грязную и вшивую одежду. Внимание Вована привлекла потрепанная негритянка с грязным тазом с «постиранным» в той же грязной луже бельем, которое она тут же развесила на колючей проволоке, окружающей старый завод. Поев, многие негры развалились тут же на притащенных из здания грязных рваных матрасах, а другие пошли побираться по городу. Оставшиеся развлекали друг друга историями. Чаще всего звучала легенда о Красном Детройтском Карлике, которую Кармен перевела специально для Вована. Как выяснилось, это мелкокалиберное чудовище означало начало конца, и, если оно появлялось, городу это сулило большие беды.

– Во дают черномазые, – хихикнул Вован, повернувшись к Кармен, – сами все засрали. А теперь «Красных» во всем винят! Чуть что – сразу русские! Назвали бы карлика Черным! Честнее было бы!

Тем временем к Кармен подвалил какой-то старый помятый негрила с тарелкой и что-то затараторил.

– Какого Бога он тебя показать просит? – не понял Владлен.

– Да нет, – улыбнулась Кармен, – Бог тут не при чем. Он баксы выпрашивает. На них же написано: «Мы верим в Бога».

Владлен фыркнул и начал наблюдать дальше, а Вова, еще не отошедший от истории про Красного Карлика, полез к Кармен с вопросом, почему черная кошка, переходящая дорогу, не считается в Детройте плохой приметой.

А негры тем временем приходили и уходили, сменяя друг друга. Запомнился один, который с утра ушел в рваной пижаме, а ближе к обеду вернулся в новеньком комбинезоне для беременных. Получив свою порцию супа, он уселся на лужайке и начал рассказывать своим друзьям, как вломился в один дом, помылся там, переоделся, но забыл на полочке в ванной свою челюсть. Друзья успокоили его – полицейские вряд ли найдут его по вставной челюсти.

Сидящие рядом две женщины ругались из-за какого-то директора школы, который выпустил детей одной, так и не научив их читать и писать. Кучка старперов обсуждала выборы. Все разговоры сводились к тому, что, приехав сюда за работой, они получили пособие, и надо дальше правильно голосовать, чтоб как-то жить.

Еще одна молодая, несильно потасканная негритянка с ребенком на руках, рассказывала своей подружке в цветастой цыганской юбке о социальном жилье, которое ей предложили. Она отказалась, потому что на кухне не было раковины.

Наслушавшись «черных» сказок о несчастье, Владлен уселся в полицейскую машину, взятую у Роберто на прокат, и переключил полицейскую волну на какую-то радиостанцию с детройтским джазом. Хриплый голос певца из колонок запел о Детройте, который Боги на небесах проиграли в карты. Владлен откинулся на потрепанное сиденье и стал наблюдать за Кармен, которая в ожидании очередного негра с алюминиевой тарелкой, потирала раскрасневшиеся от мороза щеки вязанными варежками…

 

* * *

 

– Вот они, – Хосе кивнул из неприметного убитого Понтиака в сторону грозно шагающих по улице Учителя в сопровождении троих крепких парней. Холод отвлекся от изучения старушки, которая заворачивала целлофаном розовые кусты возле дома.

– А кто-то цветы сажает. На клумбах, – пробормотал он куда-то вдаль.

– А кто-то на заднем дворе трупов хоронит, – толкнул его Хосе, – давай, просыпайся. Посмотрим, куда нас эти чудики приведут.

Они неспеша тронулись за идущими по улице арийцами. Проехав несколько кварталов, они уперлись в огромный забор. Учитель и его «ученики», отодвинув пару досок, скрылись в кирпичном здании с надписью «Библиотека». Холод уже было собрался выходить из машины, но Хосе его остановил:

– Подожди, не спеши.

Он оказался прав. Те вернулись, но уже с небольшой спортивной сумкой в руках и зашагали по улице.

– Чё это у них там? – Холод посмотрел на Хосе, – как думаешь?

– Скорее всего ваш хиропон. На оружие не похоже.

Тем временем Учитель и его люди остановились на улице. К ним подъехал убитый Форд. Оглядываясь по сторонам, они заели в него и исчезли.

– На Мейн Стрит едут, – Хосе тронулся за ними.

– Держи на всякий случай пушку поближе, – он повернулся к Холоду, – и в окно не высовывайся. Стрельнуть могут. Район для Детройта даже нехороший. А ведь ты прав оказался. Народу с ним немного. Надо ребят предупредить. К ним человек тридцать – сорок едут, не меньше.

 

* * *

 

Люди Учителя подъехали к «Паккарду» на двух грузовиках, снеся хлипкие железные ворота и вдавив ржавую эмблему Форда мощными колесами в грязь. Не обращая ни на кого внимания, рыская по сторонам красными глазами, они стали железными прутами избивать ничего не подозревающих негров. Вован схватился за пистолет в кобуре, но тут же был сбит мощным ударом.

Владлен, прикрывая собой Кармен, втолкнул ее в полицейскую машину и выхватил оттуда М-14. Оглядевшись по сторонам, он поймал в прицел красные глаза и всадил пулю прямо в свастику между них. Люди Хосе, прятавшиеся в развалинах, открыли огонь, но пули не остановили арийцев. Они упорно продвигались к складу, где обитали бездомные, расчищая себе путь железными палками. Один из них увидел, откуда стреляют друзья Хосе, и, ткнув на них пальцем, что-то прокричал. Несколько человек бросилось в их сторону.

Вован выбил у одного из рук прут, запрыгнул на него и стал этим прутом душить. Не обращая внимания на Вову, тот перекинул его через себя, наступил и пошел дальше.

Вован матюгнулся и, наконец, вытащил пистолет. Пуля, взвизгнув, разнесла белому арийцу коленную чашечку. Тот повернулся, и в прыжке, на одной ноге, попытался схватить Вована за горло, но тот отскочил, уронил его, обхватив мощными руками за шею, и начал душить. Хрустнули шейные позвонки… Остальные красноглазые успели добраться до друзей Хосе и просто тупо и беспощадно начали забивать их ногами. Владлен прицелился и снял еще одного, но тут же получил хороший удар в правую скулу. Рухнув, он увидел здоровяка, поднявшего прут подстреленного друзьями Хосе товарища, и, поигрывая уже двумя железяками, направился в его сторону. На вытянутых руках Владлен выставил вперед винтовку, и она приняла на себя мощный удар. Деревянный приклад раскололся на две части. Владлен пригнулся и пополз к машине. Ариец уже собирался прыгнуть, но Кармен открыла водительскую дверь, и амбал с размаху впечатался в нее головой. Пока он ей тряс, Владлен втянул его поглубже в окно и, заблокировав стекло, начал бить рукояткой кольта по башке, пока та не превратилась в кровавые лохмотья.

Владлен повернулся и увидел невысокого, но крепкого негра со сломанным носом и перебитыми ушами. Это и был Грязный Луи.

– Вован! Давай за ним! – прокричал Владлен, – а я этих уродов уведу!

Он выдернул тело из окна и бухнулся за руль:

– Ну что, покатаемся? – он кивнул Кармен, завел машину и рванул по газам, – крепче держись.

В это время главный из арийцев увидел уезжающую полицейскую машину и, не желая отпускать живых свидетелей, что-то крикнул своим людям.

Трое из них побежали к грузовикам и, зарычав мощными движками, рванули вслед за Владленом и Кармен.

Черные, наконец, сообразили, что их убивают и бросились к ржавому мусорному баку, где лежали пушки. Неизвестно как, но людям Хосе удалось отбиться, и они вместе с неграми открыли огонь. Ряды арийцев начали редеть под градом пуль.

Вован поймал взглядом почти добежавшего до старого цеха Луи и побежал за ним, но на его пути встал вождь арийцев, грозно тараща свои красные глаза. Вован вскинул пистолет, нажал на курок, но выстрела не последовало – патроны кончились. Зарычав, амбал одним ударом вышиб из его рук пистолет, а вторым ткнул прямо в нос. Брызнула кровь. Перед глазами у Вована поплыли круги. Ариец выхватил огромный окопный нож-кастет, насадил его на руку и стал размахивать перед лицом Вована. Вова попробовал его подсечь и бросить, но тот, как мраморный слон, крепко стоял на ногах и при этом наносил Вовану чувствительные удары. Помощь пришла неожиданно. Когда ариец схватил теряющего силы Вована за грудки и уже было собирался воткнуть в него нож, его спину прошила автоматная очередь. Здоровяк закряхтел, повернулся и получил вторую очередь в грудь. Негр в женском комбинезоне для беременных беззубо улыбнулся Вовану и побежал на помощь своим друзьям, теснившим арийцев к колючей проволоке. Вован увидел Луи, перелезающего через забор метрах в трехстах от него. Кряхтя, он поднялся и побежал к фургону Армии Спасения. Луи уже забрался на забор, в который неожиданно врезалась машина. Он, словно черное гнилое яблоко, рухнул на землю, где его придавило поломанными досками. Вован вылез, схватил его за шиворот, хотел ударить, но остановился и принюхался:

– А ты, Луи, не только грязный, но еще и вонючий. Обделался что ли?

Вова открыл дверцы фургона и забросил негра внутрь, а потом, задрав голову, чтобы из носа не текла кровь, залез в машину и поехал, по пути подобрав окровавленных людей Хосе.

Владлен тем временем выскочил на трассу. Указатель «8 миля» оказался далеко позади. Он пытался выскочить из города, но грузовики его прижимали, пытаясь зажать между собой и раздавить. Владлен вдавливал педаль газа в пол и пытался оторваться. Сообразив, что он уходит, один из арийцев вылез из окна и начал стрелять из автомата. Пуля больно обожгла левую руку Владлена. Он сплюнул, выругался и посмотрел на Кармен:

– Значит делаем так, ангелок, – бледнея, он крепко вцепился в руль, – там сзади ящик. В нем гранаты. Знаешь, что это такое? – она кивнула, – значит я сейчас резко торможу, они тоже. Ты выдергиваешь чеку и кидаешь гранату в одну сторону, а я в другую. И бьем по газам. Давай мне одну. И старайся в окно закинуть. В баскетбол играла?

Кармен пожала плечами и посмотрела на Владлена:

– По телевизору смотрела.

– Ну тогда поехали! Держись!

Владлен резко вдавил тормоз. Полицейская машина замерла на месте. Преследователи тоже ударили по тормозам. Огромные колеса зажевали асфальт. Граната Владлена, брошенная из окна, закатилась под грузовик, а граната Кармен аккуратно упала прямо в салон через открытое водительское окно.

– Трехочковый с центра поля! – Владлен вдавил педаль газа в пол.

Движок, зарычав, рванул машину вперед. Сзади прогремело два страшных взрыва, разорвав грузовики на куски, которые как в замедленной съемке разлетелись по пустой трассе. Владлен остановил машину и вытер дрожащей рукой пот со лба:

– Ну вот, Роберто машину испортили. И форму всю изгваздали, – он взглянул на Кармен, – давай-ка, садись за руль, я чё-то больше не могу. И сваливаем отсюда быстро, – он обхватил раненую руку, из которой текла кровь, – ой, попадет нам от твоего брата за такой форсаж. Сейчас здесь все копы будут.

Он улыбнулся накусанными губами и потерял сознание.

Кармен быстро вылезла из машины, вытащила Владлена, затолкала на заднее сиденье, села за руль, и, развернувшись, рванула к спасительному указателю «8 миля».

Полицейские машины приехали только через полтора часа. Свидетелей не нашлось. Камер видеонаблюдения на этом участке дороги не было. Роясь среди обломков догоревшего грузовика, один из черных полицейских вытащил наружу обгоревший руль, который сжимала мертвая оторванная кисть с вытатуированным орлом и свастикой. Посмотрев на находку с отвращением, он плюнул на нее и швырнул в мешок для трупов.

 

* * *

 

Учитель велел своему помощнику остановить машину возле спортзала. Озираясь по сторонам, они вышли. Водитель, пряча под курткой короткоствольный автомат, немного задержался, но тут в него сходу врезался старый «Понтиак», размазав его по стенке фургона. Учитель присел и заметил, как из машины выскочили Холод и Хосе. Его люди открыли шквальный огонь. Один из них спрятался за мусорными баками, в которые Холод, не задумываясь, швырнул гранату «бейсбольный мяч». Бак раскурочило, а арийца разорвало пополам. Оторванные ноги, словно станцевав какой-то странный танец смерти, дернулись и затихли. Второй начал перезаряжать пистолет, но не успел. Три пули Хосе уронили его лицом в кучу собачьего дерьма на давно нестриженном газоне. Оставшийся в живых помощник подхватил Учителя с сумкой под руку и начал отступать к спортзалу. Хосе и Холод стреляли одновременно. Тот вяло отстреливался. Когда патроны кончились, он словно забыл об Учителе и метнул в сторону Холода второй мусорный бак, полный дерьма, а потом поднялся в полный рост. Хосе несколько раз выстрелил, но пули не остановили его. Хосе взглянул в его красные глаза и с трудом узнал в нем Малыша Дрю, который сейчас напоминал чудовищное создание Франкенштейна. Он схватил Хосе и разбил им лобовое стекло фургона, забросив его туда с размаху. Учитель поднялся и бросился бежать. Холод, выбравшись из-под придавившего его бака, бросился за ним. Хосе тем временем выбил ногами остатки лобового стекла и выбрался наружу, но тут же рухнул на асфальт, сбитый ударом вырванного с корнем покореженного капота «Понтиака».

Прижатый им к фургону первый ариец-водитель выбрался и, рыча, выпустил в Хосе очередь. Хосе боковым зрением увидел, что из-под куртки «фашиста» наружу торчат сломанные ребра. Но Дрю уже схватил его и с размаху швырнул прямо на дымящийся движок «Понтиака». Водитель с ребрами прицелился в Хосе и снова зарычал. Раздалось несколько выстрелов… Пули Холода сначала оторвали арийцу челюсть, а потом аккуратно вошли в грудь. Он качнулся и выронил из рук пистолет-автомат. Хосе скатился с «Понтиака», подхватил на лету оружие и всадил длинную очередь в живот наступающего на него Дрю. Это на какой-то момент замедлило громилу. Он удивленно посмотрел на свои вываливающиеся кишки, но тут же попытался наступить на голову Хосе тяжелым армейским ботинком.

– В голову стреляй! – прокричал Холод.

Хосе, морщась от боли, вскинул руку с автоматом и нажал на спусковой крючок. Три пули вол в кадык и вылетели вместе с кусками мозгов через раннюю плешь Дрю наружу. Красные глаза смигнули и потухли. Дрю сначала упал на колени, а потом с размаху рухнул на Хосе, чуть не похоронив его под тяжестью своего веса.

Холод повернулся, и, прихрамывая, снова побежал за Учителем. С размаху врезавшись в забор, он схватил Учителя, и они вместе свалились в бассейн, наполненный каким-то дерьмом. Кулаки Холода работали, как молотки, превращая лицо Учителя в кровавую маску. Когда тот перестал двигаться, Холод одной рукой подхватил плавающую рядом сумку, а другой за шиворот Учителя, и выбрался наружу.

– Ты же белый, – проскрипел выбитыми зубами Учитель.

– Не все белые фашисты, – сказал подошедший Хосе и всадил в него оставшиеся пули из автомата.

– Точно, – добавил Холод, – у меня дед с фашистами воевал. А я, как дед.

Стеклянные глаза Учителя закатились и, не мигая, уставились на черное детройтское небо. Хосе подхватил хромающего, мокрого Холода, и они с сумкой заковыляли к подъехавшей машине.

 

* * *

 

«А сейчас к криминальным новостям Детройта. На развязке «Восьмая миля» произошло ДТП с участием двух грузовиков. На старом заводе «Паккард» была перестрелка. Женщина на Энн Эрбор выкинула из окна своего пятого ребенка, на которого ей отказались платить пособие. На заправке Оак Парк девушка расстреляла своего бойфренда, который изменял ей с другим»…

– И это все? – поморщился Владлен, поправив раненную руку, – я думал, мы во всех новостях в топе будем.

– Это Детройт, – Кармен потрепала его по светлым кудрям, – и здесь это уже давно не топовые новости, а обычная жизнь.

Дверь открылась, и в дом ввалились грязный окровавленный Хосе и мокрый Холод.

Вован понюхал воздух и присвистнул.

– Я в ванну, – сказал Холод, критически осмотрев себя, и зашагал по коридору.

– Эта занята, – остановил его Вова в полицейской форме, – там Грязный Луи чистым становится. А я смотрю, вы так нормально все сделали? – Вован кивнул на сумку, брошенную Холодом у порога.

– Ну как и вы, видимо, – Холод усмехнулся и потопал вверх по лестнице.

Хосе подошел к Владлену:

– Не сильно зацепило? – он кивнул на руку.

– Да нет, дантист уже вылечил, сказал: «До свадьбы заживет», – засмеявшись, ответила за Владлена Кармен, – пару дней отлежаться надо. Лекарства он оставил, – она присела на подлокотник кресла рядом с Владленом, обняла его и погладила по голове на глазах у удивленного Хосе.

– Нам поговорить с тобой надо, – Владлен посмотрел на своего друга.

– Потом, – Хосе повернулся к Вовану, – давай, вытаскивай своего Чистого Луи.

Холод спустился с лестницы, вытирая полотенцем голову, а Вован тем временем вытащил из ванны Луи, одетого в дорогую шелковую пижаму Хосе.

– Послушай, бро, – начал негр, – у меня бро тоже коп.

– Он не коп, – остановил его Хосе, – он русский.

– Фак май мазер! – выругался негр.

Хосе на всякий случай отодвинул Вована:

– Это он про свою маму, не про твою.

А негр продолжил:

– Я не знал, ребята, что это ваше. Просто взял и всё, не подумав. Я могу деньги вернуть. Они остались.

– Да мы не об этом сейчас. Мы не те русские. Мы нормальные. Поэтому тебя и не грохнули. Переведи ему, Хосе, – Холод посмотрел на Луи, – нам нужно знать, у кого ты это взял.

– А…, – обрадовался Луи, – ну там такое дело было. В зал какой-то менеджер привез русского боксера. Обычный такой с виду, но зверь. Этот менеджер негров за двадцать пять баксов нанимал за полчаса, и он их колошматил и дубасил.

– А чё так мало? – удивился Хосе.

– Платил что ли? – не понял Луи, – так ведь за полчаса всего, – продолжил он, – больше просто никто не выдерживал. Так вот я подслушал разговор этого менеджера. Говорил он по-английски, но с каким-то русским, по телефону. Типа боксер готов, можно выставлять уже… Удар-то у него действительно убойный был, и усталости он не чувствовал. А потом они про какой-то препарат заговорили. Я не понял, но решил его украсть. Ну как… не просто украсть, – Луи дернул шеей, – короче, мы отсыпали оттуда. Ну и чтоб не видно было, метом разбадяжили. На следующий день этот менеджер с боксером уехали. Я Дику часть впарил, он отказался, сказал, что это не дурь. Тогда арийцев нашел. Сказал, что это супер-порошок с супер-силой. Они все и купили. А потом в спортзал пошел. Хозяин узнал, что это я спер, но меня не стал подставлять, ничего им не сказал. А мне намекнул, что яйца мне, если найдут, оторвут. Вот я и залег на дно.

– Слушай, – Холод посмотрел на переводившего Хосе, – так выходит, что они с разбадяженным порошком уехали?

– Ну типа того, – улыбнулся Хосе.

– Интересно, какой эффект у этой дряни будет? – Холод почесал затылок, – а чё за боксер-то хоть?

– Так вот же он, – Луи ткнул пальцем в телевизор, где промоутер представлял «Машину смерти из Ростова», боксера, который победы во всех своих боях одержал нокаутом, и приглашал зрителей посетить его бой в Нью-Йорке завтра.

Все сидящие в комнате удивленно переглянулись.

– Это что, здравствуй Нью-Йорк? – первым сообразил Вова, – и значит этот хиропон даже в Америке у русских? Но как мы туда попадем?

– Есть у меня один знакомый, – Хосе кивнул в сторону телевизора, – он как раз в этой теме кружится. Это же не профессионалы. Но ставки не маленькие, так сказать. Бои-то в принципе, нелегальные. Бокс – это вывеска. На самом деле панкратион, – он посмотрел на Холода, – бои без правил, где побежденного чаще всего вперед ногами выносят.

– А это что, разрешено? – вмешался Владлен.

– Не запрещено, – Хосе посмотрел на него, – да… ты, вроде, о чем-то поговорить хотел?

 

* * *

 

Холод поговорил по телефону с Доцентом, положил трубку на стол… мысли в голове смешались. Он тряхнул головой, словно отгоняя их. Через несколько дней они летят в Нью-Йорк, и там он встретится с Теей. Доцент сказал, у нее есть лекарство…

– Лекарство от прошлого, – вслух произнес Холод, сам не зная, почему.

Он уже чувствовал, что там, в Нью-Йорке, будет раскрыта какая-то очередная страшная тайна, которая, как потом выяснится, тайной-то и не была… ни для кого, кроме него.

Он поднялся из-за стола и посмотрел в окно.

– Прощай, Детройт. Надеюсь, больше мы с тобой не увидимся. Никогда.

И только сейчас он понял, как ему все надоело, и как нечеловечески он устал. А как хотелось взять Тею с Марком и уехать куда-нибудь далеко-далеко… вот только что-то не отпускало. Дурная привычка? А может, то самое прошлое? Этого он не знал. Но если от прошлого нельзя убежать, остается только одно – шагнуть ему навстречу…

Завтра Владлен летит в Москву с хиропоном, отобранным у Учителя. Останется всего одна партия, в Нью-Йорке, и, может быть тогда, наконец-то все закончится. «Не ты ищешь приключения, а они тебя», – вспомнил он свои же слова.

Он взял со стола телефон и набрал эсэмэску Тее: «Через неделю встретимся в Нью-Йорке. Как там Марк? Жду»… А потом подумал и приписал: «Люблю».

Тем временем Вова с Роберто высадили Чистого Луи у моста, разделяющего Канаду и Штаты, и Вова вручил ему новый паспорт и похлопал по спине. Тот подтянул болтающиеся на нем спортивные Вовины треники и кивнул Вовану, поправив на спине рюкзак, в котором среди грязного белья лежали бабки за проданный арийцам хиропон. Он воткнул в уши наушники и шагнул в новую жизнь, смыв свое грязное прошлое в ванной в доме Хосе.

– Все равно грохнут, – сплюнул Вова и залез в новую полицейскую машину Роберто, выданную вместо старой, от которой они с Вованом избавились, столкнув в озеро Мичиган. В рапорте Роберто написал, что ее украли у него из гаража вместе с дрелью и двумя парами новых джинсов.

 

* * *

 

– Нет, ты никуда не поедешь! – Хосе смотрел на Кармен, – ты забыла, сколько тебе лет?

– Это ты забыл, сколько мне лет, брат, – она крепче прижалась к Владлену, – пока ты заботился обо мне, не заметил, как я выросла. Я младшая сестра, но не маленькая! И как мне жить, мне самой решать!

– Владлен, а ты-то что молчишь? – Хосе посмотрел на друга, – ты же понимаешь, это моя сестра! Это МОЙ ангел! А там чужая страна, чужие люди!

– А что говорить, Хосе? – Владлен поправил руку на повязке, – единственное, что могу сказать – рядом со мной она чужой себя чувствовать не будет. А потом, вы же не навсегда прощаетесь. Может так действительно будет лучше. Защитить сестру друга и свою любимую девушку я уж сумею, поверь мне.

– Почему вы раньше молчали? – Хосе бухнулся на стул, – почему я обо всем узнаю последним? В Испании началось все, да? – он смотрел по очереди на сестру и друга.

Владлен с Кармен переглянулись, и, улыбнувшись, одновременно кивнули.

– Вот жизнь! Гребанная «пута»! Ну хорошо хоть, что он русский, как мы, – Хосе посмотрел на Кармен, – но вообще… могла бы что-нибудь и получше выбрать, – захохотал он, – ладно, валите куда хотите, только адрес оставить не забудьте, чтоб, если что, я знал, куда приехать и кому-то яйца отрезать, – он попытался ткнуть Владлена кулаком в грудь, но тот перехватил его руку:

– Я тоже о таком родственнике не мечтал.

Они обнялись, и Владлен похлопал Хосе по спине:

– Не волнуйся, все будет нормально.

– Ну, я вижу, дела семейные решены? – Холод подошел к холодильнику и вытащил коробку с пивом, – теперь можно и о ерунде нашей поговорить. Где, кстати, Вован?

– На улице где-то, – рассмеялся Хосе, – учит Роберто настоящий полицейский разворот на триста шестьдесят градусов делать на новой тачке. Позови его, Кармен.

– Да, и, если можно, перекусить нам что-нибудь сообрази, – сказал Владлен и посмотрел на Хосе.

– Да говори уже! Что ты на меня вылупился? – Хосе открыл банку с пивом, – ты ж теперь ее защитник.

Кармен засмеялась, и, обняв брата, направилась к двери. На пороге она столкнулась с почесывающим затылок Вованом.

– Ну что, научились? – посмотрел на него Хосе.

– Да вроде как, – замялся Вова, – но только мы тебе там это… забор немного снесли. Завтра начнем, дня за два, за три все поправим с Роберто.

– Вова, мы через неделю в Нью-Йорк летим, – подмигнул ему Холод, – как и заказывал.

– А, ну если так, – обрадовался Вова, – тогда и гараж починить успеем, – он взял со стола банку и дернул кольцо.

Под общий смех на кухню выбежали собаки, а Кармен пошла готовить ужин.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ЖЕЛЕЗНЫЙ РИНГ

 

Здесь поднимался до небес
Из небоскребов дивный лес,

И черный ангел в белых "Найках"
Парил над городом чудес.
Блеск нищеты с огнем неона
Не лезли в камеру айфона...
И черный ангел в белых "Найках"
На облаках пил "Кока-Колу".

Здесь были вместе я и ты,
Соединив мечтой мосты,
И чёрный ангел в белых "Найках" 
Луной смеялся с высоты. 
Спешили к звёздам тротуары, 
Уснули стейки в ресторанах, 
А чёрный ангел в белых "Найках" 
С небес играл блюз под гитару...

 

Нью-Йорк. Зима 2014 года.

– Нет, вы, видимо, чего-то не понимаете, – Марио смотрел на Хосе и Холода, – это не спорт. Это шоу. Это бизнес.

Вован тем временем изучал посетителей спортзала «Spartan GYM» в Бруклине. Несмотря на утренний час, таковых было довольно много. Самопальные штанги и гантели словно вернули Вована в прошлое, в то время, когда он, сидя в подвальной качалке, пытался накачать себе мышцы, как у Шварценеггера на плакате при помощи водопроводной трубы с приваренными к ней железными рессорами. Но посетители спортзала отличались от друзей его юности. Один, повесив полотенце на шею, наматывал километры на беговой дорожке, другие фотографировали себя в зеркало и беседовали с тренером о здоровом питании… От нечего делать, Вован сел на пыльную скамейку, взял штангу, которая находилась тут скорее, как украшение, и несколько раз со скучающим видом отжал от груди сто сорок килограммов. Вокруг него тут же собрались местные «надутые» аборигены и, словно дикари, начали ощупывать торчащие из-под тонкого свитера бицепсы и восторженно говорить на непонятном для Вовы языке. Кто-то даже полез с ним фотографироваться…

А Марио тем временем продолжал объяснять Холоду и Хосе:

– Здесь это незаконно. Поэтому просто так с улицы прийти нельзя. Бои идут по следующей схеме. Выбирается клуб или спортзал. Его закрывают на ночь и проводят бой. Всех, кто делает ставки, предупреждают заранее. Все делается тихо. Это правило Нью-Йорка – где толпа, там сразу возникают копы.

– Но ты же можешь договориться? – Хосе, прищурившись, посмотрел на Марио.

– Могу, Хосе, но никто не будет делать ставки на кота в мешке. Те, кто играет на деньги, не привыкли к таким рискам. Ему, – он указал на Холода, – нужно провести бои. Тем более, если он собрался выйти на Машину. Тот в профессионалы метит, поэтому участие в таких мероприятиях его компрометирует, но он очень любит деньги. Точнее, его менеджер. У него еще есть тренер, но о нем мало кто что знает, и мало кто его видел. Так что, если сумма ставок будет ему интересна, я про менеджера, он может и согласится поставить Машину на победителя отборочного тура. Плюс если на отборочных будут хорошие ставки, Машину с его менеджером это только подстегнет.

– Сто тысяч устроит? – Холод посмотрел на Хосе. Тот перевел.

– Я думаю, вполне, – ответил Марио, – а учитывая, что в случае победы он забирает процент от ставок, я думаю, они согласятся.

– Только есть одно «но». Он не хочет показывать свое лицо, – объяснил Хосе.

Марио улыбнулся:

– Ну, здесь это нормальная практика. Участие в боях незаконное. Последствия могут быть любые. Могут даже посадить. Поэтому вполне закономерно, что можно скрывать лица масками. Обычно шапочки надевают с прорезями для глаз, как грабители банков, – снова засмеялся Марио, – только я одного не пойму, Хосе. Я знаю, что русские непредсказуемые и странные… Хотя… русский против русского, – он покачал головой, – ладно, я не буду вникать в подробности. Через три дня в зале «Кид Келли» в Бруклине как раз будет проводиться отборочный. Я думаю, вы сможете там поучаствовать. А дальше, если людям понравится, сделаете на себя большую ставку и бросите вызов Машине. Я через знакомых мне людей сделаю так, чтобы это дошло до его менеджера, и шанс, что он согласится, достаточно велик. Но еще раз. Вы должны понимать. Это не спорт. Правил нет. Вернее, есть одно – ты должен стоять на ногах. Тогда ты победитель. Пять человек. Пять поединков. И надо выстоять. Были, конечно, те, кому это удавалось, но причины, чтобы победить, должны быть очень вескими. Обычно, здесь делают по-другому. Берут бойца и раскручивают. Один бой, два, договариваются, подбирают противников, но это уже ваше дело. Кстати, если я выведу вас на бой с Машиной, десять процентов от любой вашей ставки мои. Это правило. Переведи своему другу, Хосе.

 

* * *

 

Они вышли из спортзала на улицу.

– Ты точно все решил? – Хосе посмотрел на Холода, – пять поединков за раз неизвестно с кем? Тут нет весовых категорий. Может на этого Машину как-то по-другому выйти? Поймать, например, его менеджера, душу из него вытрясти… А потом, если он этот препарат принимал, ты хоть представляешь с каким ты монстром столкнешься? Даже если ты победишь тех пятерых… Мне в Детройте арийцев хватило. Их можно только пристрелить, а здесь у тебя пушки не будет, будут только кулаки. И почему ты считаешь, что мы выйдем именно на того, у кого этот препарат? Может они его купили где-то, и тот человек уже куда-то свалил?

– Чуйка у меня. Ну… предчувствие, – закусил губу Холод, – слишком много русских в этой истории. А на счет победить… Это как выйдет. Даже если проиграю, то проиграю так, что все запомнят. Правильно, Вован?

Вова засмеялся, а глядя на них, расхохотался и Хосе…

– Ладно, дело ваше. Как там в этом фильме? «Порхай, как бабочка, и жаль, как пчела»?

– У нас обычно говорили «потанцуем», – ответил Холод и стал оглядываться по сторонам, посматривая на часы.

Неожиданно метрах в пятидесяти от них, рядом с тротуаром остановилось желтое Нью-Йоркское такси, из которого в коротком норковом полушубке вышла Тея.

Хосе посмотрел на Тею, потом на Холода и предложил:

– Может вас отвезти куда-нибудь? А то отсюда проблематично уехать… да и народ здесь…

– Да не, – улыбнулся Холод, – если что – заодно и потренируюсь. Давайте, поезжайте уже, – он быстро пожал друзьям руки и шагнул ей навстречу…

 

* * *

 

– Куда пойдем? – Тея обняла его, – может в центр? – она заглянула в его улыбающиеся глаза и продолжила, – музей «Метрополитен», потом какой-нибудь ресторан… Бродвей? – она снова посмотрела на него, – ты не представляешь, какой вечером Нью-Йорк красивый! Огни зажигаются, дома, небоскребы…

– Знаешь, – Холод обнял ее и поцеловал в кончик носа, – что-то от домов и небоскребов я уже устал. Давай здесь пройдемся. Тут хоть люди есть. А то что мы будем как Кинг-Конги на «Импаэр Стэйт Билдинг» карабкаться сто этажей?

– Ну да, – засмеялась Тея, – забыла совсем, романтика – это не наше.

– И театры тоже, – Холод провел пальцем по ее щеке, – я в них засыпаю. А тут еще и языковой барьер, – они засмеялись и, обнявшись, пошли.

Казалось, Бруклин рос не в высоту, а в ширину, словно поглощая бесчисленное количество своих новых жителей. Они прошли мимо нескольких сухих деревьев, которые местные жители гордо называют «Парком Колумба», полюбовались на огромные американские горки, которые почему-то называются «Циклоп», и вышли на проспект «Бруклин-Хейтс», который привел их на набережную, именуемую бруклинцами «променадом».

– Странно, – Тея огляделась по сторонам, когда они уселись на скамейке, – сколько жила в Нью-Йорке, ни разу здесь не была.

На скамейке напротив сидели мужчина и пес и ели мороженое. Мимо них пробежала женщина в дорогих кроссовках, лосинах и в странной шубе из «чебурашкового» меха, громко разговаривая по телефону.

– Ну правильно говорят, – Тея рассмеялась, – обычно дальше Манхеттена гости в Нью-Йорке не заходят. Хотя, здесь есть доминиканский «Вашингтон Хайтс», черный гарлем, богатый «Ист Сайд», польский «Грин Поин», – Тея загибала пальцы, – еще модный еврейский Уильямсбург, и даже бандитский «Бэд Стай»… Я надеюсь, туда мы не пойдем? – Тея взглянула на Холода.

– Да нет. А надо? – он улыбнулся и прижал Тею к себе, – у меня и так вся жизнь в этих «Бэдах».

– Ну хватит, – она погладила его по волосам, – сейчас вернешься, и, может, все закончится, – он горько усмехнулся, а она поспешила сменить тему, – мы, кстати, в лаборатории уже почти разработали лекарство. Я привезла на всякий случай. Пробный вариант. Сейчас решается вопрос – полетим мы с Кириллом в Японию или нет, поэтому я и напросилась сама тебе его передать.

– Как там Владлен? – спросил Холод.

– Владлен нормально со своей подружкой долетели. Кстати, что у него с плечом? Они оба молчат. Все-таки Детройт? – Тея строго посмотрела на него.

– Знаешь, меня там не было, – Холод опустил глаза, – мы в спортзале были. А до этого в церковь ходили…

Поняв, что он переводит тему, Тея продолжила:

– А девушка хорошая. Знаешь, я так рада за них. Владлену такая и нужна. Они не то, что мы с тобой – вода и камень. Там два огня, – Тея рассмеялась, – тут такая буря эмоций была накануне моего отъезда, когда они решали, кто посуду моет.

– И кто победил? – улыбнулся Холод.

– Посудомоечная машина, – расхохоталась Тея, – они пока спорили, даже не заметили, как я всю посуду туда загрузила.

– А Марк как? – поинтересовался Холод.

– Нормально, – улыбнулась Тея, – просил сфотографировать Спайдермена и узнать, какой паук его укусил. Кирилл с Мией тоже ничего. Все-таки правильно, что они отдельно жить решили. Я сначала не могла дождаться, когда они съедут, а потом все боялась их отпускать…

– Ты и меня боялась отпускать. А со мной, видишь, все нормально, – Холод дотронулся до ее лица и заглянул в глаза.

– Угу, – Тея отвела взгляд и посмотрела на доедающих мороженое мужчину и пса, – или просто кто-то не хочет говорить. Ладно, – она резко встала со скамейки и потянула его за руку, – давай пойдем что ли уже и что-нибудь перекусим.

– Точно! Можно настоящего американского. Здесь есть какое-то заведение «У Натана», так вот, там хот-доги. Он сам их придумал.

– Ну уж нет! – запротестовала Тея, – сосиски с булкой можно было и дома поесть, – у меня есть предложение получше. Давай-ка мы от «людей» поближе к нормальным домам и к нормальной еде все-таки переберемся.

И они побрели дальше по одноэтажной Америке…

Казалось, у Бруклина есть всего две улицы – одна, идущая с юга на север, а другая с запада на восток. Пересечение этих улиц образовывало свои районы, каждый из которых был маленьким городом. Китайцы, итальянцы, негры, русские, индусы, арабы – здесь смешалось все. Здесь было неважно, кто сосед, лишь бы был человек хороший.

Они шли, над Бруклином грохотало метро, а все улицы были заполнены велосипедистами. Рядом мирно соседствовали магазины оливок и анчоусов с портретом Муссолини и частный детский сад «Звездочка» для русских детей.

Они смотрели на людей, единственной мечтой которых было заработать денег и переехать отсюда, но дорогое жилье Нью-Йорка не давало им этого сделать. Многие полагали, что переезд решит все их проблемы – не будет нищих, наркоманов, мусорных баков у кирпичной стены с деревянной входной лестницей, а жизнь заиграет яркими красками, как в постановках Бродвея. Некоторым это удавалось, и они жалели, потому, что вместе хорошим соседом исчезали недорогие магазины и бесплатная парковка у дома, а еще приходилось учить ненавистный в школе английский. И тогда становилось грустно без этого пестрого многоязычного бруклинского Нью-Йорка, и уехавшие «навсегда», возвращались по выходным погулять по родным улицам, с гордостью сообщая друзьям, что они жили в Бруклине.

Тем временем Тея и Холод дошли до перекинутого через «Ист Ривер» Бруклинского моста. С «манхеттенского» берега небоскребы с жалостью смотрели на своего потрепанного жизнью соседа. Где-то вдалеке, в туманной дымке, была видна статуя Свободы.

Они поднялись по ступенькам и зашагали по деревянному тротуару верхнего яруса моста. Где-то внизу грохотали поезда метро, и на огромной скорости пролетали машины. Среди пешеходов сновали туда-сюда надоедливые велосипедисты, пугая пешеходов своими звонками.

Они остановились и посмотрели на начинающие зажигаться огни небоскребов.

– Знаешь, – Тея посмотрела на Холода, – одного не пойму. Почему этот мост называют мостом надежды?

– Скорее, это мост зависти, – Холод улыбнулся, – живите в своих одноэтажных халупах и завидуйте нам, жителям небоскребов.

– А я бы назвала его мостом ностальгии. Вот представь, – Тея указала в сторону небоскребов, – живут там люди, которые жили здесь, а сейчас живут там. И мечтать им больше не о чем. Вот там, на Манхеттене, на Парк авеню есть семьсот сороковой дом, его еще называют домом Рокфеллера. Так вот, выходишь из него и видишь старушку, на которой бриллиантов на миллионы навешано, а рядом дедушка в костюме от модельера с личным водителем сделанного на заказ «Роллс-Ройса». Вот интересно, куда они смотрят из окна своего пентхауса? О чем мечтают? – Тея взглянула на внимательно слушающего ее Холода, и сама ответила на свой вопрос, – а им не о чем мечтать. Они смотрят в прошлое. На свою молодость. На Бруклин, где для них все началось.

– Ты права, – задумчиво протянул Холод, – и главный вопрос – кто счастлив? Тот, кто там, или кто еще здесь, – он кивнул головой в сторону Бруклина, – наверное, счастлив тот, у кого еще есть мечта. А значит, нам пока не о чем волноваться. И оглядываться не на что. А поэтому, – он притянул Тею к себе и дотронулся губами до ее уха, – я предлагаю пожрать, а потом, как говорит Вова, «в номера». Я, между прочим, соскучился. Поэтому давай уже побыстрее проделаем путь по этому мосту мечты и поймаем такси. Зима – она и в Нью-Йорке зима, – Холод подхватил Тею под руку, и они быстро зашагали по скрипучему тротуару.

– А где, кстати, Вова? И кто этот странный разрисованный? – Тея посмотрела на Холода.

– Хосе, – Холод засмеялся, – человек доброй души и немного отпугивающей наружности. А по совместительству брат Кармен. Кстати, он тоже русский, – Тея от удивления открыла рот, а Холод продолжил, – и, насколько мне известно, они с Вовой сейчас познают быт обитателей латино-американского квартала Нью-Йорка, Бронкса. К другу Хосе по тюрь…, – Холод осекся, – короче, просто к другу поехали.

Тея укоризненно посмотрела на него.

– Не, ну а что ты хотела? Если бы у меня друзья профессорами были, тогда ты могла бы напрягаться. А вот, кстати, и такси, – Холод махнул рукой, и желтая машина остановилась рядом с ними, – давай, адрес называй, где хот-догов нет, – Холод подмигнул Тее.

Они уселись на заднее сиденье и поехали по начавшему зажигаться, как новогодняя елка, Нью-Йорку, под успокаивающее щелканье счетчика.

Тея смотрела в окно на вечерний город. На тротуарах лежал снег. Казалось, горящие ярким неоном витрины вот-вот превратят его в лужи, но на самом деле он не таял, а так и оставался лежать мокрой грязью до поздней весны. Она знала – снег с улиц Нью-Йорка не убирает никто.

Казавшиеся издали величественными, небоскребы вблизи были уродливыми гигантами из стекла и бетона, которые, стоя плечом к плечу, загораживали небо. Улицы заполняли желтые такси и мусорные машины. Прохожие прогибались от резких порывов ветра и куда-то спешили. По их недовольным лицам было видно, как они злятся на туристов с фотоаппаратами, которые мешают им спешить. Наглые велосипедисты отвоевали не только тротуары у пешеходов, но и начали отвоевывать дороги у машин, которые в оранжевых касках чинили дорожные рабочие.

Тея подышала на стекло, нарисовала сердечко и задумалась. Почему кто-то влюбляется в Нью-Йорк, а кто-то его ненавидит? Она повернулась, посмотрела на Холода, который сидел, откинув голову на подголовник, погруженный в свои мысли, и вспомнила его слова, которые он так часто любил повторять: «Город – огромный муравейник, а люди – муравьи, которые в нем куда-то спешат». Она улыбнулась и стерла сердечко. «Любить надо людей, а не города», – промелькнула мысль, и она положила голову ему на плечо…

Таксист остановился и молча кивнул на счетчик. Они расплатились, вышли из машины и оказались совсем в другом Нью-Йорке с шумной толпой, дорогой и вкусной едой, скучными магазинами и с огромными небоскребами с еще более огромными ценами на квартиры в них. Напротив горела вывеска: «Royal 35 Street House».

Они зашли внутрь. Услужливый метрдотель принял у них верхнюю одежду и указал на свободный столик на двоих. Играла тихая музыка. На столе мерцала свеча, и пахло чем-то очень вкусным, домашним и жареным.

Он заказал себе говяжий стейк средний прожарки, а она какой-то фирменный салат. Вежливый официант принял заказ и растворился на кухне.

– Знаешь, – Тея покрутила вилку и улыбнулась, – мне кажется, или рядом с тобой время летит слишком быстро? Раньше мне казалось, что я знаю Нью-Йорк, а оказывается, совсем нет. Я думала, что люблю этот город, а сейчас сильно сомневаюсь, – она положила вилку на накрахмаленную скатерть.

– Обычно мы любим то, что хотим видеть, – он посмотрел на нее.

– Точно… С широко закрытыми глазами. Чтобы видеть хорошее, а плохое не замечать. Знаешь, мне раньше казалось, что я могу бродить по Нью-Йорку вечно, а сейчас я устала от него и мне стало скучно… И очень сильно захотелось домой… С тобой, – последнее она произнесла почти шепотом, и он скорее догадался, чем услышал.

– Домой хочется, если есть дом, – философски заметил Холод и посмотрел на украшенный лепниной потолок, – это естественно. Понимаешь, – он взял ее за руку, – обычно путешествовать хорошо, когда нет дома, и ты не знаешь, куда тебе вернуться. Но мы придумываем себе оправдание, что мы хотим посмотреть мир. Но мир везде одинаковый. Те же дома, машины, магазины… Разные только люди. Поэтому, правильнее сказать не «мы хотим посмотреть мир», а «мы хотим посмотреть людей». И, выбрав тех, с кем нам хорошо и удобно, мы остаемся. И превращаем это место в дом. И я тоже… хочу домой.

– Интересно, – улыбнулась она, – то есть нам с тобой хорошо и удобно?

– Именно, – улыбнулся Холод, – если бы было не удобно, мы б друг друга поубивали уже…

– Ну, думаю, ты прав. Только почему тогда мы не дома? Если оба этого хотим? Дом же мы нашли. И друг друга тоже, – Тея подняла на него свои темные глаза, в которых плясали отблески свечи.

– Дом-то мы нашли, – хмыкнул Холод, – только нам почему-то там тесно. Вот это мы и стараемся сейчас понять – почему?

– Ну и как? Получается? – спросила Тея, не отводя взгляда.

– Пока не очень, но мы движемся в правильном направлении, – он замолчал, отпустил ее руку и отвел взгляд.

Подошедший официант поставил перед Холодом блюдо с бифштексом, а перед Теей какой-то хитрый салат.

– Я вот всегда пытался понять, – продолжил Холод, – помнишь, песня такая была «Погода в доме». В каком доме? Погода, она же на улице. За окном дома. А потом понял – мы погоду с улицы сами домой несем.

– Вместе с мокрым зонтиком? – засмеялась Тея.

– Можно и так сказать. А прикинь, сколько погод мы с тобой тащим домой? Поэтому у нас одновременно может светить солнце, лить дождь, идти снег, лупить град или начаться засуха. А еще землетрясения, наводнения и цунами…

– Я поняла, – перебила его Тея, – то есть у нас дома нет совей погоды? Нашей с тобой. Потому что у нас дома всегда полно людей и у нас все время кто-то живет? И у каждого свои проблемы… А мы их решаем. Или они решают наши. А мы могли бы просто запереться дома и наслаждаться друг другом… Долго-долго…

– Именно. Могли бы. А мы почему-то так не умеем, – подвел итог Холод и с аппетитом вгрызся зубами в говяжий стейк средней прожарки, – и учиться не собираемся.

 

* * *

 

– Вот, возьми, – Тея протянула развалившемуся на огромной кровати в номере «Плаза» Холоду железную коробочку, – это то, что нам удалось получить. Некий антидот от хиропона. Блокирует его действие и отчасти облегчает физиологическую и психологическую потребность в нем. А если по простому – снижает давление. Ну… на мышах, по крайней мере, это так работает, – засмеялась она.

Холод одной рукой притянул ее к себе и нежно поцеловал в висок, а другой забрал коробочку и открыл, щелкнув пальцами.

– Всегда удивлялся, как такая маленькая таблетка может решить все проблемы. А это ведь не какие-то там сопли и кашель.

– Как раз с соплями и кашлем все намного сложнее, – улыбнулась Тея, – а тут все просто. Люди создают проблемы, а таблетки их решают, – она положила голову ему на грудь, – так уж устроен этот мир.

– Странный у тебя мир какой-то, – Холод пропустил меж пальцев ее мягкие шелковые локоны, – в моем мире все проще… Одна пуля – одна таблетка. И минус один больной.

– Ну ты прямо эпидемиолог, – она заглянула в его глаза, – то есть что-то болит – надо взять и отрезать?

– Не, это у вас, врачей. Не отрезать. Пристрелить. Чтоб никто не мучился.

Он приподнял ее и положил на подушку, а сам встал и подошел к большому окну.

– Вот правда, просто у вас, врачей, всё – дал таблетку… А если он не хочет? Отказывается? Значит по-любому приходится по-моему.

– А убеждать не пробовал? – Тея кинула в него подушку и села на кровати.

– Пробовал. Один раз получилось, – он поймал подушку и бросил на кресло, – а остальные нет. Ну представь, с этим хиропоном многие себя считают супер-людьми. И тут им предлагают съесть таблетку и стать обычными. Кто ж на такое добровольно согласится?

– А последствия? – Тея удивленно посмотрела на него.

– А о последствиях вообще кто-то когда-нибудь думает? Я ни одного не видел.

Тея хотела что-то возразить, но осеклась. Поймав ее взгляд, он засмеялся, а, глядя на него, и она не смогла удержаться и тоже расхохоталась.

– Ну это ладно, – сквозь смех продолжила она, – еще кое-что забыла. По Японии. Дело уже сделано, ждем результаты. Вернем им этот хиропон, избежим международного скандала, спасем мир…

– … и накормим всех страждущих таблетками, – закончил со смехом Холод, – всё ясно-понятно. Теперь я врач. А железный аргумент для принятия таблетки у Вована всегда при себе, – Холод похлопал себя по боку, – за поясом.

– Что, и халат белый наденешь? – смеясь, Тея потянула его за руку и повалила рядом с собой на кровать.

– Вообще-то я не сторонник ролевых игр. У меня прикид попроще, – он обнял ее, – сколько у нас там еще времени до твоего самолета осталось?

 

* * *

 

Нью-Йорк. Бруклин. Спортзал «Кид Келли».

Холод натянул в раздевалке маску на глаза и, скрипнув дверью, вошел в спортзал. Тусклый свет лампочек едва освещал спокойные суровые лица бойцов, ожидающих своего противника в полной тишине. Один крепкий невысокий негр в углу гонял свою тень, пытаясь ее нокаутировать. Другой хмурым взглядом смерил Холода и продолжил невозмутимо наматывать на разбитые костяшки эластичные бинты. Третий, небритый мексиканец, закрыв глаза, что-то шептал, сжав рукой висевший на груди медальон. Еще один просто прижался к стене и безразлично крутил на пальцах телефон. Последний, в потертой выцветшей армейской куртке просто сидел и пил пиво на низенькой деревянной скамейке. В зале нестерпимо пахло дешевым бухлом и безумно дорогими духами. Сквозь густой сигаретный дым на ринге виднелись тени бойцов, которые под резко зажегшийся свет и крики словно обезумевшей толпы стали обмениваться мощными ударами. Тот, кто покрепче, наносил удары один за другим. Удар. Еще удар. И капли крови полились на холодный пол. Третий удар. Противник растягивается на полу. Толпа ревет. Победитель, не обращая внимания на овации и крики, молча забирает свои бабки и уходит через черный ход.

В голове Холода словно отпечатался звук ударов и капли крови, брызнувшие на холодный пол. Стало понятно – сюда не пускают посторонних людей с улицы, а смятые купюры, сжатые окровавленной рукой победителя – это плата за кровь и сломанные кости. Здесь рискуют не выбитой челюстью, а жизнью. Никаких «порхай, как бабочка»… Только «Бей в голову!» Один удар решает все! Здесь нет слюнтяев с парочкой поставленных ударов в арсенале. Здесь не важно продержаться подольше. Сюда приходят прошедшие уличный ринг, где запросто могут полоснуть ножом и вышибить мозги бейсбольной битой. Выносливость, сила и тактика – ничто против массы и опыта уличных драк. Море пота и боли. Несколько таких боев – и ты инвалид. Но каждый, кто приходит сюда, знает за чем идет. Нет, не испытать себя. Не стать известным. А просто заработать бабки. И за эти бабки он готов убить. Или умереть.

Здоровяк в армейской куртке вышел в центр зала. Толпа расступилась. Он хлопнул кулаком по ладони и пальцем поманил Холода. Холод поправил маску и шагнул вперед.

Они сошлись в клинче. Холод почувствовал запах давно немытого грязного тела. Противник норовил схватить его руками за шею и бросить на пол. Холод почувствовал его маневр, слегка отклонился назад и воткнул кулак в его пивной живот. Тот отпустил на мгновение руки на шее Холода, и этого хватило, чтобы нанести армейцу в лицо свирепую «двойку» с левой. Он пошатнулся, и, уставившись в толпу, поставивших на него бабки болельщиков, рухнул прямо на них. Зал недовольно заревел.

Оставшись один на ринге, Холод ткнул пальцем в бойца, до этого молившегося на свой медальон. Тот встряхнул кулаками, вышел в центр импровизированного ринга и с ходу ударил Холода ногой под коленку. Поморщившись, Холод сумел увернуться от удара второй ногой. Когда тот снова попытался ударить Холода, он схватил его за ногу и за пояс, и со всего размаха швырнул на пол. Хрустнула плечевая кость. Противник взвыл, но его крик растворился в уже одобрительном реве толпы.

Третьим вышел безразличный амбал с телефоном. Но в бою он вел себя не так, как в жизни, и для начала проверил пресс Холода на прочность несколькими ударами, а потом словно в подкате дернул Холода за ноги и свалил на пол, усевшись сверху. Холод еле уворачивался от несильных, но достаточно чувствительных ударов, посыпавшихся на него градом сверху. Подождав, пока противник немного собьет дыхание, Холод правой рукой прихватил его за шею и несколько раз левой ударил в ухо. Брызнула кровь. Голова дернулась, как у тряпичной куклы, и он обмяк. Холод стряхнул его с себя и, поднявшись, ударил прямо в лоб. Оппонент с размаху уткнулся лицом в пол. Озверевшая толпа взвыла, как стадо мамонтов.

Следующим на ринге появился боец с обмотанными бинтами руками и сразу навязал Холоду тактику борьбы, блокируя все его удары на расстоянии. Он пыхтел, как раскаленная печка, но не давал Холоду работать руками. Холод несколько раз пробовал пробить его ногой, но каждый раз оказывался на полу, словно натыкаясь на каменную стену. Казалось, противник не чувствовал боли и усталости. Холод сменил тактику и стал подзадоривать его ударами по корпусу на расстоянии, довольно резкими и чувствительными, провоцируя оппонента уйти от обороны и начать атаку. Наконец, тот не выдержал и попытался схватить Холода за плечо и потянуть к себе, чтобы подмять. Квадратный подбородок открылся, и Холод несколько раз ударил в него. Нападавший затряс головой и, забыв о защите и безопасности, бросился навстречу мощному апперкоту, который свалил его на спину.

Толпа уже не ревела, а истерично визжала. Богатые старички, жирные негритянки, увешанные золотом, их красные, разгоряченные от алкоголя и азарта лица… Он только сейчас заметил их.

Лицо под маской было мокрым от пота. Тяжело дыша, Холод показал на негра, который до этого гонял свою тень, и поманил его к себе жестом руки.

Последний противник оказался самым неудобным. Мало того, что он был боксером, он был еще и левшой. Для начала он осыпал Холода ударами, а потом гонял, чтобы вымотать, не подпуская к себе. Потом начал наносить резкие, довольно болезненные удары по корпусу. Холод ушел в защиту, и тогда негр решил проверить на прочность его голову, нанеся несколько хороших ударов, которые Холоду хоть и с трудом, но удалось блокировать. Сменив тактику, Холод загнал его в ближний бой, не давая наносить удары. Прижатый к нему противник, шептал ему на ухо какие-то ругательства, но ударить так, чтобы нанести Холоду хоть какой-то вред, не мог. Несколько раз он даже попытался ударить Холода головой, но тот уворачивался так, что удары приходились только по шее и по плечу. Негр взбесился и оттолкнул Холода. Этого момента Холоду хватило, чтобы обнять его и швырнуть на пол. Пока тот пытался скинуть Холода с себя, Холод зажал его руку в болевой прием и начал гнуть. Оппонент злился, но правая рука его словно не слушалась. Когда тело стало обмякать, Холод слегка ослабил хватку и начал, сидя сверху, пробивать его корпус, пока тот не вырубился…

Холод поднялся и оглядел зал – драться было больше не с кем. Толпа окружила его, и каждый что-то говорил, протягивал деньги, норовил сфотографироваться, предлагал выпить… И все вместе они что-то восторженно говорили, пытаясь похлопать по плечу или просто потрогать. Им помешали Хосе, Вова и Марио.

– А он даже более чем просто хорош, – Марио покачал головой и тут же повернулся к толпе, – ну что, дамы и господа, вы хотите бой с… – он замялся и повернулся к Хосе, – кстати, как его зовут?

Хосе повернулся к Холоду…

– Спящий Пёс, – ответил он, а Марио продолжил:

– …Спящего Пса с королем подпольного ринга Машиной?

– Да! – заревела толпа.

– Вы готовы отдать им свои деньги?

– Да!

– Тогда… Машина! Знай! Тебе бросает вызов Спящий Пес! Да! И пусть случится настоящая большая драка двух сильнейших бойцов! Вы готовы это увидеть?

– Да!!!

– Тогда приведите сюда Машину, и пусть это состоится! – Марио поднял окровавленную руку Холода и взметнул вверх.

 

* * *

 

– Ну что, Машина, – менеджер Том выключил запись, – по-моему, это интересный вариант. И по деньгам, кстати, тоже. Евреи на Брайтоне говорят, что ставка будет один к восьми, правда они еще, как всегда, не решили, в чью пользу, – засмеялся Том.

– А тренер что? – парень посмотрел на менеджера, уютно расположившегося в огромном кожаном кресле.

– А что тренер? Его дело тренировать. Твое – побеждать. Мое – зарабатывать для нас всех бабки. Или ты в ком-то из нас сомневаешься? – Том выудил из дубовой коробки толстенную кубинскую сигару, щелкнул гильотинкой, подкурил от золотой зажигалки, после чего выпустил облачко ароматного дыма и подмигнул Машине.

– Я про то, что тренер на это скажет, – парень присел рядом на венский антикварный стул, обтянутый золотистым шелком, – он же сказал: «Больше никаких боев». Сказал, забыть, что было в начале и вперед, на профессиональный уровень. Чтобы уже не подвалы, а «Мэдиссон Сквер Гарден», или казино в Вегасе.

– Слушай ты его больше, – ухмыльнулся Том, – я не знаю, чем конкретно он там тебя пичкает, но у профи есть такое понятие, как «допинг-проба». Ты до большого ринга даже не дойдешь. А если такие, как этот Спящий Пес, еще и в наших боях тебя подвинут, будешь на Брайтоне за двадцатку и стакан морды бездомным бить в какой-нибудь индусской харчевне. Твоему тренеру не надо беспокоиться, на что ему жить. У него деньги есть. Это тебе надо думать, как за машину, за квартиру, за баб платить. У него все есть. А ты, как начнешь бои сливать – он нового найдет и назовет каким-нибудь «Убийцей», приведет его ко мне, и мы оба с ним снова будем зарабатывать, – Том поднялся с кресла и подошел к шкафу, вытащил бутылку хорошего бурбона, два стакана и плеснул себе и ему, а вот где ты тогда, Коля, будешь? Там же, где был, В Квинсе? Вышибалой, охраняющим польских шлюх? Кажется, это твое последнее место работы? А может тебе больше нравится мойщик посуды в китайской забегаловке? А! Совсем забыл! Плюшевый человек-телефон! Это же была вершина твоей карьеры! Еще бы три месяца, и ты бы шагнул по карьерной лестнице в уборщики, а еще через год тебе бы доверили место продавца-консультанта с окладом «чтобы не сдох с голоду». А чтобы где-то жить, по ночам ты бы работал таксистом, вот в машине бы и спал, поджидая клиентов.

– Вообще-то я не за этим в Америку приехал, – Коля отодвинул стакан с бурбоном.

– А, ну да, конечно! – Том отхлебнул обжигающий напиток, – сюда ты приехал за американской мечтой! И тренер помог тебе ее осуществить, – он резко опустил стакан на стол и взглянул парню прямо в глаза, – это не так, Коля! Сидя у себя в этом… как его? В Ростове? Ты даже не догадывался, что американская мечта проста донельзя. Она называется бабки. И у нас с тобой мечта одна на двоих. А вот твой тренер, о чем хочет, о том пускай и мечтает. Знаешь, я как-то был в Гарлеме по делам. Бойцов подбирал. Зашел в ломбард, и там в ряд стоят кубки, целая стена – золотые, серебряные, бронзовые… по бейсболу, футболу, баскетболу, и, конечно же боксу. И стОят они все одинаково – двадцатку. И принесли их не грабители, а те, кто слушал своего тренера, который им пророчил великое будущее и исполнение американской мечты. Нет никакой мечты, Коля, есть бабки! А без бабок никакого будущего в Америке нет. Так вот слушай. Этот Пес кладет сто тысяч в виде взноса за бой. Букмекеры говорят, что по ставкам соберут около полутора миллионов. Плюс билеты, видеотрансляторы и, естественно, электронные тотализаторы. Я не знаю, нормальный этот Пес или сумасшедший, но знаю точно одно – он решил потратить свои бабки. А ведь ты умеешь побеждать. Мы унесем половину всего! Это миллион, Коля. А имея у себя на счете миллион, ты можешь быть хоть профессионалом, хоть вообще никем. Главное, что американская мечта будет лежать в твоем бумажнике. Ну что, Николай, я договариваюсь с людьми?

Парень кивнул и вышел из комнаты, спустился вниз и сел за руль убитого «Понтиака». Воспоминания понесли его в не такое уж и далекое прошлое. Он быстро проскочил через грязную и пыльную коммуналку в Ростове с пьющими отцом, матерью, а заодно и всеми соседями, пробуксовал сквозь ПТУ и армию, ненадолго задержался на заводе, мартеновские печи в цехах которого давно погасли, но работать почему-то было надо, и резко ворвался в Нью-Йорк, вспомнив, как заплатил за билет последние деньги, оставшиеся от продажи бабкиной дачи на южном берегу Дона. Медленно поехал вдоль Нью-Йоркских костелов, а потом бесплатных ночлежек. Притормозил в очереди за «Грин-картой» и еще раз вспомнил негров, арабов, индусов, мексиканцев, и то, как получал из рук регистраторши-афроамериканки талончик с цифрами «666» на конце.

Потом поехал по разовым работам, ночевкам под мостами, бесплатным обедам и по всем прочим «прелестям» жизни эмигранта, о которых вспоминать не хотелось. Тогда американская мечта, пахнувшая когда-то огромным свежим американским «Биг-Маком», стала вонять обоссанными стенами в подворотнях. Там его и подобрал тренер, где он отбивался от трех черных, которые не хотели платить за заказанную проститутку. Он даже не подобрал его, а просто дал визитку с адресом. Так появилось жилье, за которое он по ночам отмывал от пота, крови и слюней спортзал.

С утра долбил грушу, а после обеда шел искать работу. Ведь тренеру было не интересно ни как он живет, ни на что он ест. Его интересовало одно – удары, удары, удары. Он часто повторял: «Сделай их, малыш, иначе они сделают тебя». И Коля делал! За ночлег. А потом появился Том, и «машина» понеслась слегка быстрее. Вначале она привезла его в дешевую, грязненькую, но уютную квартиру в Бруклине, расположенную где-то в доках, но с видом на статую Свободы. Потом он оказался в постели вдовы какого-то латиноамериканского бандита, которая первым делом выкинула все Колины вещи и одела заново.

Дальше он поехал по недорогим ресторанчикам, где ему уже начали улыбаться узнающие его люди. Но все равно каждое утро он приезжал в тот самый спортзал и бил сначала грушу, а потом спарринг-партнеров. Том договаривался о следующем бое, а тренер повторял: «Бей первым!»… А потом его старенькая «машина» вдруг заглохла…

Шесть боев за один день. Окровавленного, его притащили в больницу Святого Луки для бездомных. Том швырнул санитарке несколько сотенных купюр со словами: «Полиции говорить ничего не надо». Тогда снова появился тренер и дал ему «ЭТО». Через неделю он восстановился. И снова появился Том. А вместе с ним деньги.

С того момента он больше никогда не проигрывал. Он уходил с ринга, оставив своего противника лежать в глубоком нокауте. И так было каждый бой: «ЭТО» – нокаут – бабки…

Вдову сменила симпатичная богатенькая итальянка, на Бруклин он теперь смотрел из окон небоскреба на Манхеттене, а тренер продолжал твердить: «Сделай их всех!» и «Бей первым!», а Коля бил и делал. Но однажды тренер сказал: «Хватит» и принес какую-то афишку об отборе в профессиональном турнире. Теперь бить надо было еще сильнее и делать всех еще больше. Том этим всем был недоволен, но он как всегда молчал, наблюдая, как они тренируются в спортзале через приоткрытую дверь.

Удары становились все сильней, но денег они никому больше не приносили. Тогда Том отвез его в Детройт. Тренер долго не соглашался, но потом отдал им сумку с «ЭТИМ». Ну как согласился… Конечно, не просто согласился и отдал, а обменял на стопку зеленых кирпичиков с портретом Бенджамина Франклина, и предупредил, что это последний раз. Объяснил, как «ЭТО» надо принимать, и снова посыпались удары. А с ними и деньги. Чем больше «ЭТОГО» становилось внутри него, тем сильнее становились удары. Потом они вернулись в Нью-Йорк, и Коля понял, что без «ЭТОГО» он просто не может драться. Бить не хотелось. Была какая-то апатия. Побеждал он скорее на автопилоте. А организм сначала просил, а потом начал требовать. Тем более у Тома «ЭТО» закончилось и истек договор с тренером. Организм вопил: «Дай еще!»…

Тренер выслушал его и не прогнал, поставив условие – больше никаких подпольных боев. Теперь только профессиональные. Ему стало легче. Организм больше не вопил, прося очередную дозу. Иногда во время боя что-то щелкало, но быстро отпускало, потому что тренер уже кричал из-за канатов: «Бей первым!» и «Сделай их!»

Том иногда заезжал, но, обменявшись с тренером взглядами, быстро исчезал. Но деньги почему-то не кончались. Небольшим ручейком они лились в Колин карман. И чем больше побед он одерживал, тем шире этот ручеек становился. Его противниками были уже не опустившиеся уличные бойцы, а настоящие профессионалы. И вот как только впереди замаячили огни Лас-Вегаса, в его жизни снова появился Том, поселив в душу сомнения и предложив кучу денег… И он, давно уже разучившись о чем-то мечтать, согласился, еще не зная, чем все это закончится.

 

* * *

 

Нью-Йорк. Клуб “Викинг». Восточный Квинс.

– Ну что, коллеги, – Том поднял бокал с коньяком, – давайте выпьем за удачу. Странно, что ты приехал, – он посмотрел на тренера.

– Это последний бой, – пробурчал тренер, – дальше никакого бизнеса. Коле нужны горизонты, а тут вечный закат.

– А кто спорит? За такие деньги, которые вы сейчас унесете, вам любой здоровяк с похожей группой крови полную пластиковую баночку надует. А у меня, если что, там знакомый есть, – он поднял вверх указательный палец.

Том и тренер выпили до дна, а Коля отпил половину и поставил стакан на стол.

– А он что здесь забыл? – тренер показал на смуглого латиноса, который принес выпивку.

– Вот что! – Том поднялся и швырнул ему на поднос пятидесятидолларовую купюру, – все. Иди. Свободен.

Тот вышел, а Том повернулся к тренеру и Коле, потирая руки:

– Ну что, пусть Нью-Йорк запомнит этот бой! Давно в «Яблоке из стали» не встречались такие кулаки!

Официант латинос шел по коридору. Навстречу ему шел боец в маске. Их глаза встретились, и Хосе подмигнул Холоду. Тот кивнул и шагнул на ринг, где его уже ждал конферансье с микрофоном в руках:

– А сейчас наш новый претендент! Боец Спящий Пес! Человек в маске, сумевший за один вечер уложить пятерых прославленных бойцов! А сразиться ему предстоит… – он поднял руки вверх, – с непобедимым королем нашего кровавого ринга, трэш-Машиной из Ростова! Встречайте!

Зал словно взорвался, когда на ринг поднялся коренастый паренек, и, поигрывая плечами, направился навстречу к Холоду.

Рефери подошел к обоим бойцам и, осмотрев их, произнес всего одну фразу:

– Правила вы знаете – никаких правил! Вперед!

И бой начался.

Николай для начала провел серию устрашающих ударов. Но они не достигли своей цели. И пришло время прощупать своего противника Холоду. Коля сразу почувствовал, что тот сводит бой на выгодную ему дистанцию и отреагировал мощным хуком левой в черную маску. Но Холод легко парировал удар и, словно подначивая Колю, несильно ткнул его в грудь. Коля слегка присел и выбросил вперед левую руку. Холод уклонился, и удар вскользь прошелся по щеке. На атаку он ответил двумя ударами в «солнышко», видимо предназначенными для того, чтобы сбить дыхалку. Коля сжался и несколькими ударами загнал Холода в угол, но тот с размаху ногой вытолкнул его в центр ринга и хорошенько залепил в правую скулу. Глаза Коли покраснели, и он осыпал Холода градом мощных ударов в голову, которые тот еле выдержал.

Сообразив, что его оппонент не очень хорошо умеет работать ногами, Холод начал кружить и жалить короткими и резкими ударами. На них Коля отвечал редко, но метко, и каждый удар его кулака настигал Холода. Один из таких ударов свалил его в центр ринга, и Холод еле увернулся от удара ноги, нацеленного в голову. Холод поднялся и, увидев, что противник даже не собирается выдыхаться, прижался к нему вплотную, пытаясь не дать ударить, но Коля, пользуясь небольшим преимуществом в росте, начал бить по голове сверху, просто работая руками. В голове загудело, и Холод оттолкнул его от себя, но кулак Коли напоследок протаранил его челюсть. Холод отлетел и плюхнулся на задницу посреди ринга. Поднявшись, он сменил тактику: удар ногой в корпус – удар рукой в голову. Но Коля выдержал и это, с размаху залепив Холоду в ухо. Холод снова ввязался с ним в ближний бой.

– Лучше ложись, – услышал он слова Машины на русском, – я тебя сейчас убью здесь. Не доводи до греха.

Но Холод сверкнул глазами, оттолкнул его, и со всего размаху ударил между глаз. Коля пошатнулся. Внутри него закипело все, что он жрал эти долгие месяцы во имя великой победы. В гудящей голове эхом раздавался голос тренера, орущего из-под канатов:

– Сделай его, Малыш! Бей первым!

– Как скажешь, Василич! – Холод сдернул с лица черную маску, швырнул ее в ревущий зал, со всего размаху ударил Колю по ушам обеими руками и нанес удар в грудь ногой.

Коля рухнул, но тут же поднялся. А Холод тем временем словно змея гипнотизировал своим стальным взглядом Василича, открывшего в недоумении рот и замершего на месте.

Машина напрыгнул на Холода и попытался его свалить, но Холод, прижавшись к нему вплотную, прошептал прямо в ухо:

– Не получится. Ты ж коньячка перед боем махнул для храбрости? А там штука одна была. Силу забирает ненастоящую. И превращаешься ты из Машины в обычного Колю из Ростова, который, может быть, и хороший боксер, но не лучший. И запомни, он обманул тебя. Не всегда надо бить первым. Иногда надо уметь ждать.

Холод выбросил вперед правую руку, а левой, словно крюком, зацепил Колино лицо снизу. В глазах парня потемнело, и он, словно пыльный мешок, повалился на ринг.

Василич через ревущую толпу пробирался к выходу и зала. Но крепкая рука Вована остановила его прямо возле двери.

Том запихивал в сумку деньги, когда в гримерку зашел Хосе.

– А, это ты, – оглянулся Том, – что забыл? Даю еще пятьдесят баксов, если поможешь мне с этим по-тихому отсюда свалить, – он посмотрел на Хосе и замер. В руках парня сверкнул пистолет.

Том отдал сумку Хосе и молча поднял вверх руки.

Машина один сидел в раздевалке, обреченно опустив голову. Это был действительно его последний бой. Он видел в страхе убегающего тренера, узнавшего Пса, и напуганного до полусмерти Тома.

Дверь распахнулась, и в нее зашел Холод:

– Держи, – он протянул Коле железную коробочку, – если это примешь, то хиропон из тебя выйдет. Там бумажка, написано все – сколько и как. Правда, начинать все заново придется. Но может это оно и к лучшему. По крайней мере честно. Хоть не будешь потом всю жизнь бегать и пытаться вспомнить, сам не зная, что, – горько усмехнулся Холод.

– Что это? – процедил разбитыми губами Коля и взглянул на Холода.

– Лекарство. От прошлого.

Холод кинул ему стопку баксов:

– А это билет в будущее. Только попутчиков таких хреновых себе больше не ищи.

 

* * *

 

– Ну здравствуй, Василич, – Холод сдернул с головы Василича мешок, надетый Вовой, – а ты у нас, оказывается, теперь американец, – Холод посмотрел на его права, – Василий Макеев. А знаешь, я тебя уже забывать начал…

– Ты что, все знал? – Хосе посмотрел на Холода и его бывшего тренера.

– Догадывался, – Холод сплюнул, – цитат слишком много знакомых последнее время вокруг меня появляться стало. Вот тут я про своего старого тренера и вспомнил. Но, как говорится, кто старое помянет…

– Тому кадык вырвать надо, – зло рявкнул Вова.

– Вырвать мы чё надо успеем, – Холод пододвинул стул и присел напротив Василича, – а ты знаешь, мне тебя не хватало. По началу сильно не хватало. А потом привык. Раньше все время себя спрашивал: «А как бы Василич все сделал?»… А сейчас вижу – свалил бы Василич. А что он еще может? Людям в уши натолкать, как Коле тому с Ростова, а потом кинуть и бабла срубить. Он же у нас кузнец чемпионов в бандитских видах спорта. Тренер заслуженный, можно сказать, который сам на моей памяти ни разу ничего своими руками не сделал, а просто говорил: «Так надо». А все за его «надо» платили. Кто здоровьем, кто жизнью. Так ведь, Василич? – тот опустил гневно горящие глаза, – стесняется, – Холод взглянул на стоящих рядом Вову, Хосе и Марио, – ну ладно ты сбежал, ну простим, что деньги наши прихватил, в спешке собирался, ну подставил дурачка вместо себя…

– Тебе деньги нужны? – пробубнил Василич.

– А знаешь, вот возьму и скажу «да»! И хиропон мне нужен. Ты знаешь, о чем я. Японский-то твой дружок такой же был… повелитель красноглазой вселенной. Правда, его сейчас с нами уже нет. Ушел, как самурай, не оборачиваясь. Вот умеют же они уходить! Не то, что ты, Василич. Говна в душе оставил немеряно! А деньги да, мне нужны. Сестре Могилы, например, или бабке Валька, а еще матери с отцом Дятла… А вот Макса деньги даже отдать некому.

– Ты еще Наума вспомни, – ехидно усмехнулся Василич.

– А я его и не забывал, чтобы вспоминать. Только Наумовым твои деньги не нужны. У них свои есть. И я есть.

Василич поднял на Холода удивленные глаза, а Холод, словно не заметив, продолжил:

– Да, Василич, мой сын – племянник Наума, и мы с его сестрой всем этим людям помогаем. Значит и ты поможешь. Потому что ты им должен.

– Вы сами… – начал было Василич.

– Сами, – резко оборвал его Холод, но не стало их из-за тебя, потому что они тебе поверили. И жизнь отдали за это «поверили». Так что пришло время платить по счетам. Деньги, Василич, и хиропон. Наум хорошо считать умел, он точно знал, сколько мы заработали. Это ж мы тупые были, а он поумней. И все записывал.

– А тебе сколько я должен?

– А мне ничего, Василич. Ты ж коньячок-то перед боем нашим пил? Там штука одна была. Тех, кто под твоим хиропоном был, отпускает, а если просто так сожрал – это яд, Василич. Убивает он. Я вначале хотел бой с тобой устроить, а потом подумал – старый ты, да еще и трусливый вдобавок. Если б сам свой хиропон жрал вместе с Колей – выжил бы, а так сдохнешь. Как и друг твой, итальяшка Том, который, кстати, на меня все поставил. И поверь, я даже не буду тебя спрашивать, где хиропон и бабки. Я знаю, ты банкам не доверяешь, если только трехлитровым. Дома у тебя все лежит. А адрес на правах написан. Так что давай, Василич. И не надо мне больше ничего рассказывать, а то мне еще тебя жалко станет.

Холод повернулся и пошел к выходу. Василич что-то хотел сказать вслед своему лучшему бойцу, но в сердце что-то кольнуло, в горле булькнуло, а в голове словно разорвалась граната, разбивая мозг на куски…

– Ну что, ноги в бетон и на корм рыбам в Гудзон? – Марио подмигнул Хосе, – и, кстати, мои десять процентов. В связи с последними событиями, я так понимаю, будет немного побольше? Кстати, и Тома уже тоже давно туда пора. А то что он у меня до сих пор в шкафчике в раздевалке делает?

 

* * *

 

– Ну что, все закончилось? – Хосе посмотрел на Холода.

– Ну здесь точно, – Холод рассмеялся, – мне всегда все задают этот вопрос, и я всегда честно отвечаю «да», но на всякий случай телефончик оставь, если что – словимся.

– Так в Детройте меня и ищите. Я вот подумал, – Хосе усмехнулся, – пока мы этот хиропон искали, всех драгдиллеров нечаянно перебили. Роберто повышение получил – теперь в городском департаменте полиции работает, с новым мэром дружит.

– Ты чё, Детройт восстанавливать собрался? – Вова посмотрел на Хосе, – тогда вот, – он вытащил из кармана сложенную вдвое брошюру-путеводитель, – чтобы помнить, где тут чего должно быть.

– А денег-то у тебя, Хосе, хватит? – посмотрел на него Холод.

– Не хватит, – Хосе тряхнул сумкой и рассмеялся, – у вас одолжу!

В этот момент у Холода зазвонил телефон.

– Да, Тея, привет. Да, завтра вылетаем. Все решили. Нет, просто поговорили и они все отдали. Вову с Хосе увидели... Все, давай, целую тебя, – Холод нажал «отбой» и положил телефон в карман.

– Ох и попадет тебе за рожу разбитую, – посмотрел на Холода Вова.

– Выкрутимся, – Холод улыбнулся и облизал распухшую губу, – скажу, Спайдермена для Марка ловил.

– Кстати, о Спайдермене. Мы ж там были. Так вот нет там никакого Спайдермена по тому адресу. Негр там живет. В KFC работает и за пятьдесят баксов экскурсии к себе домой водит.

– Кстати, о еде. Может куда-нибудь съездим, отметим? – оживился Хосе.

– Точно! – подхватил Вова, – давайте настоящую Нью-Йоркскую еду попробуем. А то паэльи, халапеньи, бурито. Какая она у них, кстати?

– Хот-доги! – в один голос ответили Холод и Хосе и рассмеялись.

И вся компания направилась туда, где вечерний Нью-Йорк, словно прощаясь с ними, зажигал свои огни.

 

ЭПИЛОГ

 

Москва. Конец марта 2014 года.

– Ну, значит, одной проблемой меньше, – Тея удобно устроилась на диване рядом с Холодом в их московской квартире, – значит Спайдермена ловил? – она нежно дотронулась до его рассеченной брови.

– Прикинь? – он обнял ее и улыбнулся, – у них в каждом городе свой Спайдермен, и ни один в руки не дается. А проблему да, считай решили, наконец-то ты больше не будешь гонять Кирилла.

– Ну за меня это теперь Мия пускай делает, – рассмеялась Тея, – мне никогда в голову не приходило, что братца надо просто отселить и перестать давать деньги. Оказывается, он все умеет делать – и ремонт, и готовить, и даже деньги зарабатывать.

– Вот так вот старшие сестры мешают своим братьям становиться настоящими мужчинами, – Холод притянул Тею к себе и поцеловал в шею, – а знаешь кому я сейчас завидую? – Тея удивленно посмотрела на него, – Владлену с Кармен. Медовый месяц. Испания. И ни-ко-го!

– А нам с тобой что мешает? Надо просто выключить телефоны, – засмеялась Тея, – и сказать Володе, что мы уехали. Все равно дядя Гена с Марком на все каникулы в дяди Генин город поехали. И просто куда-нибудь махнуть, выбрав любое место на глобусе.

– Уже выключил. Неси глобус. Только Америку с Японией надо заклеить чем-нибудь, чтобы нечаянно туда пальцем не ткнуть. И еще Монголию с Антарктидой.

– Точно. Я пошла за глобусом, – Тея собралась встать, но Холод потянул ее за руку, усадив к себе на колени, и поцеловал.

В этот момент раздался звонок в дверь.

– Черт, Вову не предупредили, – почти простонал Холод.

Тея пошла открывать, а он обреченно откинул голову на мягкую подушку дивана и, закрыв глаза, тяжело вздохнул.

 

* * *

Когда Холод открыл глаза, вместо такого близкого и родного Вовы рядом с Теей стоял очень серьезный и чем-то сильно озадаченный Левчик:

– У вас телефоны были выключены. Тут дело такое… Баир…

 

18.12.2017. 21-00

 

 

 

НЕВОШЕДШЕЕ:

Уснули ангелы – час демонов пришел

Играть по-черному с бессмертною душой,

Но кто ударит первым? Вот вопрос.

Во мраке ночи был разбужен спящий пёс…

 

И опять над ним тишина,

И висят зловещие тучи,

Он живет в ожидании сна,

Не надеясь, что будет лучше…

 

Развязки разбитых дорог исчезли за облаками, Вдыхая утренний смог своими пустыми домами, Обугленный небосвод, опутанный проводами,

Играет в Детройте рок, гремя автоматов басами...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть 9.

 

ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ГЕКТАР

 

 

«Тайга – это состояние души, в котором очень легко заблудиться. Сделай это – и она начнет тебя испытывать. Но не голодом и жаждой. Главное испытание тайгой – это одиночество. Это когда ты бежишь от нее, а она от тебя».

(Ворон. «В лесах нашего сознания»)

 

 

«Среди деревьев жить проще, чем среди людей, особенно, если ты сам дерево».

(Ворон. «О чем папа Карло так и не решился сказать Буратино»)

 

 

«Оставляя след, тигр сам ищет встречи с охотником. Кто станет добычей – вопрос остается открытым».

(Ворон. «Краткая инструкция для тигра по охоте на человека»)

 

 

«Смелые рыбы плавают в глубокой и прозрачной воде, хитрые – в мелкой и мутной. Умных рыб нет. Других рек тоже».

(Ворон. «Диалоги без рыбалки»)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

Он огляделся по сторонам. Тайга. Это не обычный лес. Это огромное, зеленое море, заблудившись в котором, можно остаться навсегда. И звери здесь живут совсем не сказочные. По раскидистым сучьям кедра, распустив пушисто-огненный хвост, проскакала тощая белка. Не обращая на него внимания, цепляясь острыми лапками за шероховатый ствол, она бессильно сползла на землю и стала рыться в сгнивших за долгую, холодную зиму шишках, пытаясь отыскать хотя бы один кедровый орешек. Он с улыбкой посмотрел на нее, достал из кармана брезентовой куртки гость сухофруктов и бросил голодному зверьку. Та схватила несколько и, поблагодарив взмахом своего пушистого хвоста, уцепилась за кедр и по-альпинистски покарабкалась наверх, прыгая с ветки на ветку, как кузнечик. Он проводил ее понимающим взглядом. Тайга – это другой мир, который не прощает легкомыслия и равнодушия. Это понимает даже белка. Запасаясь на зиму орехами, она прячет их в дупле. Но если кто-то разорил его, неважно – человек или зверь, белка остается на зиму без еды. Нет… Сказок не будет. Она не будет снова и снова трудолюбиво собирать орешки и грибочки. Она найдет дерево, на котором есть сучок, похожий на рогатку, и с размаху бросится на него, убив себя. Ведь она прекрасно понимает, что без этих орешков ее по любому ждет смерть от голода. Но то, что понимает даже белка, не всегда понимает самый глупый зверь – Человек. Он не может смириться. И когда он оказывается в полной заднице, ему даже никто не хочет помогать. А о том, что нужно самому помочь себе, он просто забывает. «Как жаль, что жизнь не тайга!» Он поправил карабин «Сайга» за спиной и зашагал прочь. Нет… Сегодня он не помог белке, сегодня он помог самому себе. Когда ему нечего будет жрать, тайга обязательно подарит ему ту самую белку, которую он сегодня покормил. Покорми сейчас, чтобы сожрать потом – таков закон тайги. Помогая здесь кому-то, ты приносишь его в жертву себе. Никаких друзей! В тайге можно выжить только в одиночку. Точнее, только вместе с ней, с тайгой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПЕРВАЯ ГЛАВА

В ДЕБРЯХ СКАЗОЧНОЙ ТАЙГИ

 

            Июнь 2014 года. Урочище реки Бикин.

            Холод, прижавшись к борту старенького «ЗИЛка», смотрел на ночное небо. Оно было прозрачно-сиреневым, без единой звезды. Подсвечивал его только одинокий фонарь – Луна. Среди огромного зеленого леса выскочила река прямо из-за поворота, и тут же скрылась за каменным хребтом, который наступил на нее сверху, словно гигантский сапог. Неожиданно сверху посыпался короткий, но нудный дождик. Вован накинул капюшон и покрепче сжал автомат. Холод посмотрел на сидящих напротив него Владлена и Хосе. Владлен, казалось, уткнулся в рюкзак и спал, не замечая дождя, а Хосе насвистывал что-то веселое, словно пытаясь отогнать надоедливый дождь. Левчик посмотрел на Холода и подмигнул ему, а Баир, хрипло ругая дождь, пытался подкурить сигарету.

Дождь закончился так же неожиданно, как и начался, и из непроходимого кустарника потянул свои хищные лапы серый утренний туман. Старенький «ЗИЛок», цепляясь брюхом за землю, полз по глубокой колее, с размаху плюхаясь в бездонные лужи. Иногда он переползал через почти разрушенные деревянные мосты. Где-то далеко слышалось уханье провожающей уходящую ночь совы, которое перекликалось с похожим на лай собаки криком неясыти. Из тумана стали выползать березы, стволы которых оплетали лианы из актинидий и лимонника. Казалось, здесь север и юг столкнулись лоб в лоб. Пихта, ель и кедр росли бок о бок с ясенем, бархатом и орехом.

            – Прям как Амазонка, – рассмеялся Хосе, глядя на Холода, – только анаконды не хватает.

            – Зато здесь тигры и медведи водятся, – откинул капюшон Вован, – кстати, мне всегда было интересно – кто кого? Полосатый или косолапый? Оба такие зверюги…

            – Самый страшный зверь в тайге – это клещ, – вмешался в разговор Баир, – так что не любуйся на нее влюбленными глазами, – он похлопал по плечу Левчика, – а смотри лучше под ноги, – эта тварь как присосется, так присосется, похлеще любой приживалки будет, – рассмеялся Баир.

            А «ЗИЛок» тем временем выполз из тумана. Дорога начала превращаться в болото. Машина остановилась. То, что они увидели, было одновременно завораживающе и зловеще. Мертвые верхушки обгоревших елей-спичек торчали над таежными зарослями, как гигантские кресты на брошенном кладбище. В голове Холода мелькнула мысль о леших, кикиморах и прочей лесной нечисти.

            – Всё. Горелая гать. Дальше не поеду, – раскосый водитель из местных выпрыгнул из машины и закурил.

– Это что здесь было? – Холод посмотрел на него.

– А Господь его знает, – тот затянулся и выпустил струйку горьковатого дешевого дыма, – может костер, может молния, а может кто с куревом баловался и потушить забыл. Ну и полыхнуло. Вначале сухостой, его валом здесь. Рубку-то закрыли. С него на живые деревья перекинулось. Тут тако было! Листья с хвоей в трубочку от огня сворачивались. Вначале чадили, а потом вспыхнули. Температура-то у огня огромная. Испарило из деревьев всю влагу и получился здесь, – он обвел рукой, – океан из огня. Зверье в разны стороны бежало. Жуть была.

– А чё, никто не тушил? – Вован скинул мешок с кузова.

– А кого тушить-то? – удивился местный, – само сгорит. Тайга знает, насколько ей гореть можно. Лишнего не допустит. Она сама баба суровая и слабаков не любит.

– Ну да. Как в джунглях, – Хосе выпрыгнул из «ЗИЛка», – главное ее привычки научиться понимать. А среди них ох сколько вредных, – он размял колени и закинул на шею ремень «Калаша».

– Зверья-то здесь много? – Холод снова посмотрел на водителя.

– Бывает, – пожал плечами тот, – но вы не боись. Зверь не глупый, он нашу человечью породу уважает. Не тронь его – и он вас не тронет. Тут главное не заплутать. Как болото пройдете, – он ткнул на обгорелые сосны, – эти горелки кончатся, и тайга настоящая начнется. А там уж держитесь. Главное по течению Бикина топайте, но в воду не лезьте, он у нас тут с норовом. То тишь-благодать, то такие пороги с омутами – затянет и все кости переломает.

– Кто затянет? – удивился Владлен.

– Водяной, кто ж еще? – рассмеялся водитель и затушил сигарету о грязный сапог, – но я смотрю, вы ребя серьезные, вон как собрались. Думаю, не сдохните. Так что бывайте, – он залез в кабину, – мне еще в «Лесхоз» ехать. А ежели все же заплутаете – воздух нюхайте и на дым идите. Тут акромя староверов-отшельников, только местные живут. Удэге. Они по-русски не очень балакают, но понимать все понимают. Так что, если что – приютят. С ними и договоритесь. Они по реке вас спроводят, куда вам надо. Они ж на реке живут, все рыбаки. Лодка у каждого. Здесь рыбы тьма. Таймень, хариус… Рыба в реке, а мясо в тайге, – водитель рассмеялся, – только от Мертвой Пади подальше держитесь. Говорят, там усатый пошаливать стал. По зиме зоолога одного задрал. Так что давайте, не скучно вам тут у нас потуристствовать, – он завел машину и попрощался с ними песней из старой магнитолы «…и в дебри сказочной тайги падают они», обдав облаком выхлопных газов.

Холод посмотрел на поднимающееся над зеленой стеной солнце.

– Прорвемся, – похлопал его по плечу Владлен и смело шагнул вперед, тут же с матюками провалившись по пояс в болото.

– Ну! Как бы мы, да не обосравшись! – покачал головой Вован и помог вылезти Владлену, – топоры доставайте, – он кивнул Левчику с Баиром, – пойдем шесты рубить. Дорогу мерить будем, анаконд отпугивать и бананы с деревьев сбивать, – Вован посмотрел на Хосе, с лица которого от страха, казалось, пропал даже горячий южный загар вечного сальвадорского солнца, – да ладно, шучу я. Нема здесь бананьев.

 

 

 

 

 

* * *

 

Трасса “Чита-Хабаровск», март 2014 года.

– Ты пойми, Лева, – Баир небрежно держал руль японского внедорожника, – деньги, они только к деньгам приходят. А здесь край возможностей! Это ж Дальний Восток, – Баир щелкнул языком, – это даже не наше Забайкалье. У нас климат суровый, а здесь почти тропики. Сюда его человек с топором не добрался, – Баир кивнул головой в сторону окна машины, за которым пробегали стройные, зеленые волны тайги, – тут природа, как целка, еще не тронутая. А вся заграница сейчас «натурэля» хочет. Они на экологии помешаны. И тут мы им предлагаем чистый воздух, чистую воду и чистую рыбу из чистой реки.

– Ага, – ухмыльнулся Лева, а вместе с этой всей красотой гнусов, медведей и прочие радости. Да я все понимаю, Баир, не мы должны работать на деньги, а деньги на нас. Только вот сыкотно. У нас-то места просто стремные, а здесь суровые. У нам гопота напасть может, а здесь медведь лапой шлепнуть. Сомневаюсь я… А вдруг не поедут?

– Поедут, – Баир вытащил свободной рукой сигарету из пачки, лежащей на торпеде, и ткнул прикуриватель, – они и так едут. Вот, китаезы, то женьшень копают, то еще какие травки. Это ж золотое дно. Прикинь, сколько долбоящиков захотят на местных реках это… как оно у них называется… поплавать, короче.

– Рафтинг, – Лева тоже достал сигарету, – рафтинг это у них называется. Поубиваются же! Реки здесь крутые.

– Правильно! А народу что еще надо? Убиться. Не наркотой так этим… рафтингом. Еще и деньги заплатят. У городских-то сейчас модно это… как его… выживать.

– Сурвивал, – Лева затянулся сигаретой, – собираются задроты из офисов и на дикой природе себя неандертальцами чувствуют. Огонь трением добывают, червяков жрут, воду из болотца пьют и спят в шалашах. Так-то да… здесь экстрима этим сурвивалистам навалом, – он кивнул в сторону не собирающегося заканчиваться зеленого моря из елей и сосен, – так что хрен его знает, но все равно сомневаюсь.

– А чё сомневаться? – Баир выпустил дым, – Возьмем пару гектаров в аренду лет на двадцать, забабахаем там турбазу, фотки в интернет выложим, кино снимем и напишем: «Тайга ждет настоящих мужиков». Мужиком-то сейчас каждый быть хочет. Сейчас же эта… когда бабы зарабатывают больше и всем рулят.

– Эмансипация, – вставил Лева.

– Слушай, ты когда таким умным-то успел стать? – засмеялся Баир, – книжек вроде не читаешь.

– Да сейчас все в компьютере, Баир. Написал, что тебе надо, а он сам тебе все ответы даст.

– Да, – хмыкнул Баир, – нам бы такие компьютеры в девяностые, может и глупостей поменьше бы делали.

Неожиданно на дорогу что-то выбежало, и Баир резко повернул руль вправо. Машину закрутило и боком выкинуло на обочину. Лева с размаху ударился головой о торпеду и выругался.

– Вот тебе и сурвивалисты с экстримом. Кажись, медведь на трассу выскочил.

– Вроде не зацепили, – Баир размял ушибленную руку, – пойдем, глянем.

– Экстрима захотелось? – засмеялся Лева и вытащил из бардачка ТТ, – ну пойдем, поздороваемся с косолапым.

Баир застегнул куртку, и они вышли из машины. На трассе было пусто. Где-то метрах в десяти от них, прямо посреди дороги, лежало какое-то черное пятно и не двигалось. Лева оттянул затвор, и они неспеша стали подходить к нему.

– Слышь, странный какой-то Михайло Потапыч, – Баир посмотрел на Левчика, – на нем, кажись, ватник зэковский.

– Уверен? – Лева крепче сжал в руках пистолет.

– Базаришь, – хмыкнул Баир, – я в таком прикиде полжизни гулял, – он тоже вытащил из кармана кожанки «Макаров» и снял с предохранителя, – хотя странно. Здесь ни зон, ни колоний вокруг. Ближайшая километрах в пятистах, если мне память не изменяет. Пойдем-ка у нашего «мишки» кто он такой поинтересуемся.

Осторожно ступая, они медленно стали подходить к тому, что лежало на дороге. Неожиданно оно вскочило и напугало Леву, обхватив его за ноги. Баир разглядел небритое лицо и торчащие в разные стороны блондинистые длинные, грязные волосы. В нос ударил запах пота давно немытого тела. Изо рта человека вырывались сначала какие-то хриплые звуки, а потом он быстро заговорил на каком-то непонятном языке.

– Это он на каковском? – Баир посмотрел на Леву.

– Кажись на французском, – Лева стряхнул его со своих ног и рывком поднял.

Человек попытался обнять Леву, но тот, держа его на вытянутых руках, поинтересовался:

– Эй, родимый, ты это… парле франсе?

– Уи, уи, – закивал головой тот и продолжил что-то быстро говорить.

Баир посмотрел на Леву и присвистнул:

– Охренеть, ядрена медь!

 

* * *

 

Москва. Конец марта 2014 года.

– Ну и чё вы от нас-то хотите? – Холод посмотрел сначала на Леву, а потом мельком взглянул на Тею.

– Ну так это ж француз, – замялся Лева.

– А я может негр… в глубине души, – хмыкнул Холод, – у нас чё тут дома, фестиваль? А чё ж вы его с собой-то к нам в гости не притащили? – Холод начал закипать, – не, я, конечно знаю людей, кто кошек с собачками подбирает, но чё-то вы с Баиром маху дали… Или погоди, – Холод удивленно посмотрел на покрасневшего Леву, – ты мне хочешь сейчас сказать, что вы его сюда, в Москву, все-таки притащили?

– Ну да, – кивнул Лева, – он с Баиром в машине сидит. Мы ж его помыли, приодели. Он на человека стал похож.

– И блох вывели?! – раздраженно продолжил Холод и посмотрел на растерянную Тею, – а… я понял, теперь у нас в доме приют для иностранных беженцев! Только от японцев с сальвадорцами избавились, так вот нам подарочек с Забайкалья… французский!

– С Дальнего Востока, вообще-то, – поправил его Лева.

– Слушай, а может вам надо было его там и оставить? Может ему там нравилось? Может он там прижился уже?

– Погоди, – Тея остановила его, – а что он говорит?

– Знали бы мы еще что он говорит, – насупился Лева, – он все время «уикает» и пыхтит, как самовар. И от людей шарахается. Пуганый.

– Отлично! – Холод закатил глаза, – теперь у нас еще и реабилитационный центр для шизиков! Слушай, Лева, а может он со времен войны восемьсот двенадцатого там заблудился?

– Да не, – не понял шутки Лева, – мы его отмыли, ему на вид лет тридцать, не больше.

– Ну ведите, – Тея посмотрела на Леву, – узнаем, кто это такой. Я, вроде, французский еще не совсем забыла. Понять хоть кто он смогу.

– Ага! Щас! – Холод взглянул на Тею, – только хлеб с солью приготовлю! Как там по-французски «Добро пожаловать» будет?

Но Тея дотронулась до его руки, заглянула в глаза, и он сдался:

– Ладно, Лева, ведите его сюда с Баиром.

– Ага, я мигом, – Левчик быстро влез в ботинки, – и это… вот еще чего. У него в кармане телаги было. Мы ж почему еще к вам-то и приехали, – Лева выудил из кармана пуховика и протянул Холоду знакомый пакетик с иероглифами.

Холод и Теей переглянулись…

 

* * *

 

Хабаровский край. Аэропорт. Лето 2014.

– Значит так, – Вован плюнул на пальцы и листнул брошюру, – река Бикин. В переводе с удэгейского означает «река, текущая между гор, богатая рыбой и зверем». В торфяных болотах, которые местные называют «мари», гнездится черный журавль, черноклювый журавль и черный аист.

– Слушай, Вова, – искоса взглянул на него Хосе, – ты точно не про Детройт читаешь? Тут белое хоть что-нибудь есть?

– А хрен его знает, – Вова почесал затылок и полистал брошюру, – утка есть, мандаринка. И еще этот… Как его… Чешуйчатый кро-халь, – по слогам прочитал Вова.

– Это что, рыба? – Владлен посмотрел на Вову.

– Не, птица, – ответил Вова, – на чайку похожа. Вот слушай, Владя, меня вопрос все время интересовал. Птичье молока. Вот что ты по этому поводу думаешь?

– Думаю, что ты херней занимаешься, – Владлен воткнул в уши наушники айфона и откинулся в кресле.

– А ты что, Хосе? – не успокаивался Вова.

– Птицы есть. Молоко есть. Птичьего молока нет, – пробурчал Хосе и отхлебнул из стакана газировку.

– Ага, ну я так и понял. Значит рыбий мех тоже херня полная, – он засмеялся и посмотрел на Холода, но поняв, что ему не до него, снова погрузился в изучение брошюры.

Холод смотрел в иллюминатор самолета. Где-то далеко внизу расплескалось зеленое пятно тайги. Самолет воткнулся в грязную вату серых облаков и начал заходить на посадку. По стеклу иллюминатора потекли тонкие струйки дождя. Когда подали трап, дождь закончился так же внезапно, как и начался, но серые облака продолжали висеть над землей, от которой им навстречу поднимался такой же мерзкий серый туман. Холод ступил с трапа на землю, и тут же яркое солнце выскочило из-за туч и тут же заставило, словно в парилке, вспотеть его спину и подмышки.

Хосе с Владленом удивленно оглядывались по сторонам, пока автобус вез их к зданию аэропорта. Лужи на бетонных плитах высыхали быстро и поднимались вверх облаками пара.

– Жарко здесь будет, – Хосе скривил губы, – жопой чую.

– И я чую, – шмыгнул носом Вован, – у меня даже трусы уже к ней прилипли. Ты это… давай, не потей на меня, – оттолкнул он от себя Хосе и засмеялся.

Холод посмотрел на них и на Владлена, который пытался вытереть потный лоб об Вовину майку, и, устав быть серьезным, тоже рассмеялся.

На выходе из аэропорта их встречали Левчик и Баир в шортах и сандалиях на босу ногу. Хосе наконец-то расстегнул свою кожаную куртку и облегченно выдохнул.

– Чё, татухи вспотели? – рассмеялся Вова и протянул руку Баиру и Левчику, – здорово, парни. Это наш друг Хосе из Детройта, парень горячий, правда немного потный. У вас тачки хоть с кондерами?

– С кондерами, – усмехнулся Баир, – а если не помогут – у Левки там сумка-холодильник с пивом. Жопой сядешь и полегчает. Привет, – он протянул руку Холоду и Владлену, – ну чё, поехали? Нам еще верст шестьсот до места херачить. Все что надо – уже там, – он похлопал Холода по плечу.

– А ты чё, испугался? – Вован посмотрел на Хосе, – вот такой у нас климат. Привыкай.

– К теплому пиву и потным женщинам? – рассмеялся Хосе, – ты еще в Сальвадоре не был.

– Сплюнь! – сказал Вова, и они вышли из хабаровского аэропорта.

 

* * *

 

Москва. Конец марта 2014 года.

– Ну, посмотрела я его, – Тея повернулась к окружающим, – все признаки налицо. Кстати зовут его Анри Кюри.

– Подданный Франции, – вмешался в разговор Доцент, – биолог. Исчез полтора года назад. Как говорят его коллеги по институту, отправился на Дальний Восток за новыми впечатлениями. Последний раз звонил из Хабаровска. Потом родные получили странную эсэмэску и после этого связь с ним прервалась. До нынешнего момента.

– А я повторюсь, – Тея уселась за лабораторный стол, – все признаки приема хиропона налицо.

– Ну, наверное, не на лице, – усмехнулся Холод, – а там, внутри.

– Нет, – посмотрела на него Тея, – мы еще в прошлый раз выяснили, что хиропон, подобно амфитамину, выводится через мочу, значит в крови он долго не задерживается. Несмотря на обезвоживание и сильную мышечную дистрофию, у него наблюдается чрезмерная двигательная активность. При этом аппетита нет и чувство голода отсутствует. Посмотрите, – она кивнула на стеклянную стену, за которой расхаживал француз, суетливо размахивая руками и разговаривая сам с собой, – видите? Однообразные непродуктивные движения и повышенная общительность, – улыбнулась Тея, – он даже самому себе что-то рассказывает.

– А о чем он вообще говорит? – посмотрел на Тею Владлен.

– Трудно сказать… Нечто бессвязное, – Тея покрутила в руках карандаш, – у него постоянные головокружения, а это говорит о необратимых изменениях головного мозга, вызывающих такие разительные перемены в психике. Говорит про лес, деревья, какого-то Франца, много слов на латыни. Я так понимаю, это названия растений. Потом вспоминает каких-то странных русских и перекрывается. После этого замыкается и уходит в себя. Но это как раз более чем объяснимо. Видимо, препарат перестал приносить желаемый эффект, а значит необходимость принимать его так интенсивно отпала.

– То есть получается, он слез? – заговорил до этого молчавший Вова, – ну, типа, переломался?

– Нет, – Тея покачала головой, – осталась самая страшная зависимость – психологическая. Просто хиропон перестал давать нужный эффект, и его перестали им пичкать. Это вынужденная ломка, с которой организм частично справился, но ему по привычке не хватает дозы. А отсюда такая подозрительность и необоснованная тревожность. Кстати, я заметила у него остаточные судороги, а это говорит о скачках внутричерепного и артериального давления. В принципе, кто-то выполнил функцию антидота, который мы разработали. Но это не препарат. Ему просто прекратили давать хиропон.

– Во! Новое слово в лечении торчков! – засмеялся Вова и зачем-то забрал у Теи карандаш, – я всегда говорил – надо лечить силой, сам никогда не пойдет. Надо его изолировать и перестать дурь давать. Он и поправится. Вот был у меня друган… Бухал, как черт последний…

– Нет, Вова, – рассмеялась Тея и забрала у Вовы карандаш, который тот собирался сломать пополам, а потом серьезно продолжила, – этот человек останется больным на всю жизнь. Избавившись от хиропоновой зависимости, он рано или поздно обретет другую. Вылечить его немедикаментозно невозможно. Скажу одно – хиропон ему кололи. Есть следы инъекций. А судя по состоянию организма, это классическое применение хиропона – для того, чтобы человек работал на износ.

– В смысле? – не понял Владлен.

– Он биолог, – пояснила Тея, – а его руки все в мозолях, как от долгого физического труда. А потом, даже находясь здесь, он все старается сделать сам – подвинуть, помочь что-то поднести. И делает это, несмотря на истощение организма, достаточно убедительно.

– Ты хочешь сказать, что его где-то держали, кололи и заставляли пахать, как лошадь? – резюмировал Холод, – а потом он по всей видимости сбежал и оказался на трассе, где его подобрали Левчик и Баир…

– Скорее всего так, – Тея снова повернулась и посмотрела на француза, бродящего за стеклом, и вслух произнесла, – вот такой вот он, наш французский пациент… Нужно время, – она повернулась к остальным, – я попытаюсь из него вытащить все, что он сможет вспомнить.

– Во, – Вова пихнул локтем Холода, – помнишь кино со Шварцем было «Вспомнить все»? Ну, где у него все воспоминания придумали.

– Да тут и придумывать нечего, – Холод почесал шею, – у человека такая манная каша в голове. Француз! В тайге! Биолог… с лопатой.

– Ага… И «тут помню – тут не помню», – попытался разрядить обстановку Владлен, – я вот одного не пойму, а там, на Дальнем Востоке, откуда этот хиропон взялся?

– Как я понимаю, – Холод посмотрел на Владлена, – не только Василича с Сенсеем эта дрянь интересовала. Были же и до этого партии. Кирюха говорил. Как минимум еще две. Вот, видимо, мы на ее след и попали.

– Вот слушайте, чё нам так не везет, а? Ну почему этот хренопон не поехал в Тайланд, или на Филиппины? – развел руками Вова, – это ж нам опять в какой Заднепроходск тащиться?

Тея посмотрела на Холода, тот закусил губу, пожевал ее и встретился с ней взглядом:

– Ну вот видишь, Вова на все твои вопросы разом и ответил. Хреновый у нас глобус. Куда не ткни – все жопа. Так что поедем, как в той песне, «за туманом, за туманом»…

– Там это… еще гнус есть, – начал было Вова, но Владлен закрыл ему рукой рот.

– Вот о гнусе и прочих прелестях тайги ты лучше Хосе расскажешь.

Холод и Вова удивленно уставились на Владлена.

– А что вы на меня так смотрите? – улыбнулся Владлен, – звонил. Уже вылетает. Сказал, хочет историческую родину посмотреть. Говорит, соскучился по нам и нашим приключениям. Вот ты, Володя, ему нашу родину, вид сзади, и продемонстрируешь. Она ж передом к тебе редко поворачивается. Лицо у тебя больно суровое. А он тебе как раз про Филиппины расскажет, и после этого ты туда точно ехать расхочешь.

 

 

 

 

 

* * *

 

Трасса «Восток». Лето 2014 года

Холод прижался лицом к стеклу. Трасса «Восток», которую местные аборигены называли «дорогой в никуда», несла их по гладкой асфальтированной ленте с мостами-развязками и указателями мимо напуганных строительством таежных деревушек туда, где кончалась география. Наконец она уперлась в реку Бикин, петляющую словно змея среди таежных зарослей. На недостроенном шоссе стали появляться гигантские лесовозы, лениво тащащие на себе огромные бревна, насильно отвоеванные у тайги. Свернув на разбитую тяжелыми машинами грунтовку, джипы вмиг потеряли свои сто двадцать кэмэ в час «с ветерком», и превратились в черепах, ползущих с одной колдобины на другую, барахтаясь в грязных глубоких лужах. Деревьев становилось все больше. Лесовозов все меньше. Неожиданно тачки вырвались из сумрака елей и пихт и оказались среди яркого пейзажа почти альпийского луга. Природные зоны менялись через каждые несколько километров. На месте вырубленных сосен, среди ольхи и берез, в человеческий рост подрастали юные кедры и ели. В открытое окно машины долетал посвист рябчиков, которых совсем не пугал рев мощных движков. Дорога, протоптанная тракторами и выпиленная бензопилами, то и дело превращалась в живописную аллею цветущего парка, которую вокруг, казалось, окружала первозданная и нетронутая глухомань. Тайга словно сама возвращала то, что у нее когда-то отнял человек. Скоро дорога стала еще уже, и из колеи то тут, то там, стали вспыхивать таежным костром кусты барбариса, горящие кроваво-красным пламенем переспелых ягод. Над торчащими зелеными волосами тайги начали вылезать лысые макушки каменных гор. Вдруг из лесной чащи навстречу машинам шагнуло что-то большое и рогатое, в котором Вован признал изюбра – местного то ли лося, то ли оленя. Животное посмотрело на машины, словно решая – протаранить непрошенных железных гостей ветвистыми рогами сейчас или потом, но, решив не связываться, протрубило что-то пугающе-тревожное и исчезло, ломая густые заросли папоротника.

– Краями разошлись, – рассмеялся Владлен вслед уходящему рогатому гиганту.

Тем временем на тайгу опустился вечер, и фиолетовое небо словно обрушилось на них в тот самый момент, когда машины свернули к указателю «Красный Яр». Сквозь плотную, начавшую чернеть пелену тайги, словно звезды стали вспыхивать огни приближающихся домов.

– Ну вот, почти на месте, – Баир повернулся к Холоду, – вот она, жопа мира! – потом почесал подбородок, улыбнулся и добавил, – но, сука, жопа красивая… аж дыхание сводит.

– Че, вдул бы ей? – напомнил о себе Вова, – ничего, она нам еще сама всем вдует! Мало не покажется! Это тебе не Забайкалье с тиграми карманными.

Хосе открыл глаза и зевнул:

– Что, приехали уже?

 

* * *

 

Москва. Конец апреля 2014 года.

– Ну и что там наш француз? – Холод потянул Тею за руку и усадил рядом с собой на диван, – открыл тебе все свои тайны забытого прошлого?

– Да как тебе сказать, – улыбнулась Тея, – вся его жизнь здесь, как сериал, в котором серии между собой не связаны.

– Ну герой-то хотя бы там один? – рассмеялся в ответ Холод.

– В принципе, да, – Тея кивнула, – понимаешь, это сложно назвать амнезией. Скорее, это постнаркотическая абстиненция и защитная реакция мозга. Он помнит тайгу, с упоением рассказывает про флору и фауну, но вдруг неожиданно перекрывается и начинает произносить обрывочные фразы, причем на разных языках. Из чего, – она взглянула на внимательно слушающего ее Холода, – из чего мы с Доцентом сделали вывод, что он там был не один. Проверили пропавших на Дальнем Востоке иностранцев. Нашли таких, причем пропали они все при весьма загадочных обстоятельствах. На некоторые имена он дал положительную реакцию.

– Это ж чё выходит, их кто-то держал в каком-то типа лагере? Но зачем? Выкуп? – Холод пристально посмотрел на Тею.

– Скорее в тюрьме. Он неадекватно реагирует на наручники. И на счет выкупа я сильно сомневаюсь. Пропадали обычные люди. Причем большинство из них ученые. Ну как ученые…, – Тея задумалась, – не физики-ядерщики. Вот смотри, например. Школьный учитель биологии из Южной Кореи. Француз его знает. Говорит о его дочке. Или голландец. Специалист по тюльпанам. Он описывает дом, где тот жил, и может часами говорить о сортах тюльпанов. А потом его как замыкает, и он начинает рассказывать о дальневосточном грунте, почве, системе дренажа, поливе… И требует срочно проверить теплицу.

– Может они там наркоту выращивали? – хмыкнул Холод.

– Насколько я понимаю в особенностях того климата, она там сама по себе растет. А потом еще момент. Француз на латыни много слов произносит. И это не только названия растений, как мне сначала показалось, но и животных. И выглядит это примерно так, – Тея закусила губу, – мускус пятьсот долларов, жир триста, скелет пятьдесят тысяч рублей… И при всем при этом на охотника он вообще не похож. А неадекватнее всего он реагировал на татуировки. Он на Баира кисть с его перстнями тюремными не отрываясь смотрел. Жаль, что они уехали.

– Слушай, а может ему Хосе покажем, как он приедет? – улыбнулся Холод, – он сам весь как Третьяковская галерея с Эрмитажем в гжелевском исполнении.

– А когда он вообще приезжает? – Тея с ногами забралась на диван.

– Завтра. Владлен встречать поедет.

– И жить он будет, естественно, у нас, – Тея посмотрела на Холода.

– Ну, скорее всего да, – ответил он, – ну не молодым же медовый месяц портить. Хотя есть вариант его к Вове спровадить…

– Бедная Вовина мама, – засмеялась Тея, – такого «институтского друга» она точно не переживет.

– Да он нормальный, – серьезно сказал Холод, – только к татуировкам надо привыкнуть. Что делать, если у них так принято?

– Где принято? – Тея толкнула его в плечо, – расскажи мне еще сказку про сальвадорских туземцев! В тюрьме так только принято! Помню, ты мне уже рассказывал про верующего Баира с куполами на груди, который потом вообще буддистом оказался.

– Ну а что в тюрьме, не люди что ли? Вон тот же Вова…

– Вова?! – Тея, словно потеряв дар речи, посмотрела на Холода.

– Недолго, – попытался выкрутиться Холод, поняв, что сморозил глупость, – и по молодости. Случайно.

– Сколько недолго? – снова обрела дар речи Тея.

– Ну, лет семь… может восемь, – замялся Холод.

Тея укоризненно посмотрела на него:

– Ну вот, ты разрушил мой последний миф.

– Не, – покачал головой Холод, – Владлен не сидел, точно знаю, ну, если не считать… И дядя Гена. Так что есть ради чего тебе еще жить, – Холод чмокнул ее в щеку и пошел на кухню.

– Кстати, – раздался оттуда его голос, – а где у нас старый и малый?

– В школе! – Тея слегка покраснела и улыбнулась.

– Ну Марк-то понятно, а старого-то что к знаниям потянуло?

– Не «что», а кто. Физкультурница, – улыбнулась Тея, – он ей в спортзале помогает.

– А ничего физкультурница? – Холод уселся рядом с Теей с пакетом молока.

– Очень даже! Для своих-то пятидесяти.

– Странно. Я не знал даже, – Холод отхлебнул молоко прямо из пакета.

– Знал бы, если бы в школу хоть иногда ходил! – строго посмотрела на него Тея.

– Так я и ходил. С первого по восьмой класс, – Холод стер молочные усы.

– К Марку в школу! На собрания, – Тея снова пихнула его в бок, – папаша! Кто, кстати, научил его дымовуху делать?

– Это Вова, – поспешил ответить Холод, – мы с ним только ампулы в костре на даче взрывали.

– Чего? – Тея уже начинала злиться по-настоящему.

– Проехали, – он поставил пакет молока на стеклянный столик, – давай лучше про француза, так что вы там с Доцентом решили?

– Пока ничего, – Тея понемногу начала успокаиваться, – только выводы сделали, из которых следует, что кто-то на Дальнем Востоке похищает людей. Причем только тех, кто имеет отношение к естественным наукам. Держат они их в изоляции и пичкают хиропоном, чтобы они выполняли какую-то работу. За провинность наказывают и заковывают в наручники. Охраняют их, видимо, люди, связанные с тюрьмой. Ну я уже говорила про реакцию на татуировки. И нашли его в тюремной одежде. Баир сфотографировал цифры на телогрейке.

– Номер, – поправил ее Холод.

– Ну да. Правильно, – Тея кивнула, – и Доцент их сейчас изучает. Конечно, цифры не очень хорошо видны, но он сказал, что шанс есть узнать, кому это принадлежало. Потом мы проанализировали, где примерно может находиться этот лагерь. Учитывая время года и погодные условия, Доцент вычислил примерный квадрат, откуда бежал француз. Река Бикин. Южная часть. Сейчас там хотят сделать национальный парк-заповедник. Редкие животные, редкие растения, что подтверждает француз своей бессвязной латынью. Поблизости очень мало населенных пунктов. Самый ближайший – Красный Яр. Поселок. Около тысячи жителей. И есть еще некоторые стойбища местных. Но это глубже, в тайгу. Места там дикие и необжитые.

– Даже негры не водятся? – улыбнулся Холод.

– Даже негры, – задумчиво ответила Тея, – а вот браконьеры водятся. Поэтому у Доцента есть предположение, что именно к ним француз и другие иностранцы и попали в рабство. И использовали они их по назначению. Сбор растений, охота… Дары тайги очень ценятся, особенно на рынках Азии. В том же Китае. Вот смотри, – Тея взяла планшетник и подвинулась ближе к Холоду, – вот женьшень, например. Его корень – традиционное средство китайской медицины. Причем главное. Его, конечно, выращивают в искусственных условиях, но дикорастущий на черном рынке стоит пятьсот тысяч долларов за килограмм.

Холод присвистнул, а Тея продолжила:

– Официально его нельзя собирать. Это статья со сроком. Смотри дальше, – она листнула планшетник, – маньчжурский орех. Вроде пустяки. Но килограмм стоит сто пятьдесят долларов. В Китае это, естественно, в разы дороже. В Чите, в гостинице «Турист» существует некий черный рынок. Приезжают заказчики из Китая и находят исполнителей. Сами боятся. А теперь самое главное. Конечно, Поднебесную можно усмирить, но ее кухню нет! Опустим тот момент, что тигр у них самое лекарственное и полезное животное, шкура которого на черном рынке стоит от ста тысяч, а скелет от пятидесяти. В Китае, конечно, дороже. Так что наш Дальний Восток снабжает их элитной ресторанной едой. Медвежья лапа в Новый год стоит тысяча долларов за порцию, – Тея поморщилась, – комплект из утки мандаринки, самца и самочки – лучший подарок для китайских молодоженов. Три тысячи долларов. Рыбный филин, – Тея быстро перелистывала картинки на планшетнике, – одно яйцо стоит пять тысяч баксов! Жир редкой древесной лягушки – десять тысяч за килограмм. Это представляешь, сколько лягушек ради этого килограмма надо истребить? – Тея взглянула на молчавшего в недоумении Холода, – губа изюбра около двадцати тысяч рублей. Черепаший панцирь триста баксов. Мускус кабарги… такой олень с клыками, – Тея показала Холоду фотографию, – от восьми до пятнадцати тысяч долларов! А с медведей они все берут – лапы, желчь, нос… Им даже шкуры не нужны! Просто выпотрошат зверя и забирают, что нужно! Дороже всего желчный пузырь, вырезанный у медведя, впавшего в спячку. Ты представь? – ее голос дрогнул, а Холод обнял ее за плечи и прижал к себе, – вся наша Красная Книга в меню их ресторанов оказалась. Хоть границу с ними запирай.

– Поздно запирать двери, если вор уже ушел, – Холод хрустнул шеей, – так уж получилось. Значит, вы думаете, что иноземцев наши зэки в оборот взяли для оказания помощи в хищении ресурсов нашей великой Родины с целью личного обогащения? – Холод прищурил глаз, – и помогает им в этом деле великий и могучий хиропон, тайна которого раскрыта благодаря твоему братцу с его анимашкой?

– Ну да, – тихо ответила Тея, опустив глаза, – мне с братьями вообще не везет. Прав был отец… Я вот думаю, нам-то зачем это все надо? Пусть этим, кто положено занимается. Пусть все будет так как будет, без нас.

– Я тоже так думал, – Холод взял из рук Теи планшетник, положил на столик и усадил ее лицом к себе, – а потом понял, что прошлое все равно нас находит. И лекарства от него нет. А было бы – мы бы с тобой не встретились. Не родился бы Марк, у Кирилла не было бы Мии, а Владлена вообще бы не было… Да ничего не было бы! Так что это небольшая цена за то, что мы есть сейчас.

– И сколько же еще это прошлое будет нас находить? – Тея обвила руками его шею.

– Пока живем и думаем о будущем, – Холод обнял ее и прижал к себе, – как говорят наши японцы – когда дорога кончается, начинается путь. И идти надо оглядываясь, иначе можно свернуть на чужую и заблудиться. Так что давай-ка мы своей дорогой. Те, кто там, на небе, лучше знают, куда нам идти, а спорить с ними, если честно, мне уже надоело. Куда хотят – туда и пойдем. Дальний Восток, так Дальний Восток. Хорошо хоть не Ближний, в то там вон что творится…

 

* * *

 

Поселок «Красный Яр». Дальний Восток. Лето 2014 года.

Несмотря на предположения Вована о дикарях, танцующих возле шамана с бубном, Красный Яр оказался современным поселком со спутниковыми тарелками и дорогими японскими внедорожниками возле ухоженных палисадников. Местные щедро перемешались здесь с бородатыми геологами-романтиками со всего бывшего СССР, и в память о них сохранили знакомые всем имена, нелепо сочетающиеся с их раскосыми лицами и местными фамилиями. Живя на реке посреди тайги. Все они были рыбаками или охотниками. Село по местным меркам было просто огромным – целых сто дворов с крепкими домами, школой, магазином и даже электростанцией, которая работала на новеньком дизеле. Правда в два часа ночи ее вырубали и включали только утром.

Дом знакомца Баира они отыскали почти сразу – в поселке была всего одна улица, и номера домов начинались прямо от ближайшего к тайге.

Отужинав местными деликатесами, они сразу завалились спать. С утра всех разбудил Хосе, не обнаруживший в доме туалета. Он долго не решался зайти в деревянную избушку с прорезанным посреди двери сердечком, но видя, что даже Вован не смеется, все же решился.

– Вот бедолага, – покачал головой Баир, – может мы его зря с собой взяли? У него сейчас поди мозги закипают. Сидит, походу, пыхтит и думает, как здесь воду сливать.

Мужиков в деревне в это время года было мало. Летом тайга помогала выживать зимой. Поэтому все были заняты своими делами – кто ушел на рыбалку, кто на охоту, а кто занялся сбором дикороса. Рыбалили, как говорили местные, на притоке Бикина Уланге. Места там были глухие и рыбные – хариус, таймень, щука, ленок. Отойди в тайгу подальше от поселка – там соболь, изюбр, кабан. Кто побойчее, тот зашибал свою копейку на туристах – катал городских на выдолбленных из цельного ствола дерева местных лодках ульмагах к верховью Бикина на рыбалку, возвращая оттуда в бессознательном состоянии от выпитого, пропахших костром, рыбой и водкой.

Больницы в селе, как ни странно, не было. До ближнего Лучегорска ехать было хлопотно, а к шаману, у которого все лечились, попасть можно было только по зиме, когда вставал лед на мелководье Бикина. Поэтому летом не болели, откладывая все болезни до зимы, не доверяя врачам. Вместо больницы был фельдшерский пункт, оставшийся со времен СССР, о котором напоминали просроченная зеленка и потускневший плакат «Мойте руки перед едой» вместе с сонным фельдшером, который по совместительству был ветеринаром и с легкостью принимал роды как у людей, так и у коров с лошадями.

Вообще, местные оказались людьми спокойными, без вредных привычек и равнодушными к зеленому змею, судя по водочным бутылкам, покрытым толстым слоем пыли в магазинчике местного Магамеда с добродушным раскосым лицом.

Холод прошелся по единственной улице и заметил одну особенность – местные никуда не торопятся. Оставшиеся в поселке женщины и дети не спеша куда-то ходили по своим делам, копали огороды и даже играли в футбол. На Холода они внимания не обращали, привыкнув к туристам, но ради приличия приветствовали дружелюбным кивком головы. Собаки-лайки здесь тоже были добрые и повсюду сопровождали Холода целой стаей, игриво повиливая хвостами.

Хосе тем временем отошел от первого шока с уличным туалетом, с трудом сообразив, что газета и есть туалетная бумага. Но он тут же столкнулся с новой правдой дальневосточной жизни – рыба была не замороженное филе в брикетах, а молоко оказывается хранилось не в пластиковом галлоне, а в живой корове, которая паслась на лужайке возле дома и радостно щипала траву. В этой «правде» не оказалось вилок, зато появились соленые грибы, совсем не похожие на шампиньоны, на вид скользкие и противные, зачем-то сверху посыпанные зеленой травой, которую почему-то называли луком. Плохо знакомый с обеими составляющими этого таинственного блюда, Хосе долго стеснялся их попробовать, но все-таки пересилил себя, зачерпнул ложку, и… через пять минут глиняная миска была пуста.

Баир со своим знакомцем тем временем сговорились с каким-то его дальним родичем, водилой из лесхоза, который согласился их подбросить до того места, где кончается дорога. Свободных проводников не оказалось, и знакомец связался по рации со свояком на удэгейском стойбище, который обещал им помочь в поисках того, чего они пока не знали сами.

Пока Баир рассказывал об этом Холоду, а Владлен и Вова проверяли привезенное ранее оружие и снаряжение, Хосе осмелел вконец, и попробовал вяленую рыбу, кабанье сало с хреном, закусил все это грибами, зачем-то зачерпнул из берестяного лукошка горсть кислющей клюквы, поморщившись, запил все это дело молоком, и уже ничего не боясь, смело шагнул в волшебный деревянный домик на заднем дворе, стребовав с хозяина «почитать» новую свежую газету.

Потом Хосе под присмотром Вовы долго изучал устройство умывальника-рукомойника, со смехом то вдавливая, то отпуская его железный носик. Когда они пошли изучать принцип работы щеколды на двери, действующей по принципу «дерни за веревочку – дверь и откроется», Холод с Владленом отправились на реку, решив искупаться. Вода, несмотря на жару, была холодная и прозрачная. В воздухе кружила мошкара и огромные слепни. Холод быстро разделся, нырнул, проплыл под водой несколько метров и довольный улегся на спину, покачиваясь на речной глади и подставив свою грудь лучам палящего дальневосточного солнца.

Владлен тем временем вернулся на берег и разговорился с местными пацанами о рыбалке, которые, хвастаясь, вывалили перед ним из мокрого брезентового рюкзака свой еще живой улов, который трепыхался и бил хвостами. Холод выплыл на берег, стряхнул с себя воду, уселся на бревно и закурил, наслаждаясь тишиной, которую нарушал лишь звон висящей над рекой мошкары. Но таежных букашек распугали Вован и Хосе в ватнике хозяина на голое тело поверх татуировок, гремя галошами по дороге и споря о том, где опаснее – в тайге или в Детройте.

Владлен взял у пацанов удочку, закинул и сразу вытащил сверкающего серебром на золотом солнце ленка. Холод вытерся, посмотрел, как Вован и Хосе бросают камни, пуская круги по реке, и решил еще немного прогуляться. Солнце начало уже медленно спускаться за островерхие крыши местных домов. Неожиданно Холод столкнулся с бурундуком, который перебежал ему дорогу и, словно домовой, хранящий покой своих хозяев, уселся на крыльце, с любопытством изучая его. От нечего делать Холод зашел в местный краеведческий музей. За пятьдесят рублей он узнал, что неподалеку отсюда, в протоках Бикина, откладывает яйца черепаха. Погладил медвежий череп, дающий силы охотнику, и даже примерил на себя ватную шапку шамана, которую, как потом выяснилось, никогда не стирают. Ударив на прощание в шаманский бубен, он вернулся в дом, где гостеприимный хозяин уже собрал ужин, нажарив пойманных Владленом ленков со сметаной. Хосе тем временем изучал старый телевизор и удивлялся обилию каналов на китайском, японском и корейском языках.

Владлен чистил оружие. Левчик пытался разгадать загадочный кроссворд «Судоку», а Вова и Баир аппетитно похрустывали жареной золотистой рыбной корочкой. Они своим довольным видом разбудили в Холоде чувство голода, и он, усевшись за стол, с улыбкой присоединился к ним.

 

 

 

 

 

* * *

 

Москва. Май 2014 года.

– Ну чё смотришь? – Вован похлопал по плечу Хосе, – негров что ли ищешь? Нету у нас их здесь. Вернее, есть, но по ночам их не видно, – засмеялся Вова.

– Это Холода дом? – Хосе кивнул на высотку на Котельнической набережной, взмывшую в весеннее московское небо.

– Ага, губу свою сальвадорскую закатай. Квартира у него там. Она здесь как бюджет твоего Гондураса на год стоит. В Москве цены на недвижимость самые высокие в мире. Пошли. Будем тебя хлебом с солью встречать.

Тея настороженно смотрела, как Холод обнимается с Хосе, обмениваясь дружественными похлопываниями по плечам, но, когда увидела белозубую русскую улыбку сальвадорца, немного успокоилась. Последнюю точку в отношении к гостю поставил всегда подозрительный к незнакомцам Снежок, который не просто дал Хосе потрепать себя за ухо, но и потерся белой спиной о его ногу. Марк долго выглядывал из своей комнаты и рассматривал дядю, который сняв с себя куртку, словно оказался в другой куртке, только синей, но потом осмелел и вышел навстречу огромному грузовику, которых вручил ему Хосе.

Пока Холод показывал Хосе квартиру, Тея с дядей Геной и Вованом накрывали на стол. Раздался звонок в дверь. Кармен с разбегу повисла на шее брата, и тот, обнимая и не отпуская ее, с улыбкой протянул руку Владлену. Немного погодя приехали Кирюша с Мией, и все уселись за накрытый стол. Хосе, запомнивший с детства пельмени, никак не мог ими наесться, а потом зачем-то вспомнил о борще, и Тея, словно угадав его мысли, поставила перед ним аппетитную дымящуюся тарелку. Хосе зачерпнул ложку, понюхал черный хлеб и вспомнил то, что так долго пытался вычеркнуть из своей памяти. Разошлись все ближе к полуночи. Дядя Гена постелил Хосе в кабинете Холода и зашел сказать ему спокойной ночи, но замер на пороге, увидев, какими глазами сальвадорец смотрит на висящую на стене старую икону.

– Казанская Божья Матерь, – Хосе повернулся к дяде Гене, – у нас дома такая же висела. Она всегда со мной… Она меня хранит.

Дядя Гена непонимающе посмотрел на парня, и тот поднял майку. На всю грудь, словно паутина, расползался синий рисунок – икона Божьей Матери, качающей на руках свое дитя.

– Я же в Казани родился, – Хосе опустил майку, – и зовут меня не Хосе… Маратом я раньше был.

 

* * *

 

Москва. Середина мая 2014 года.

– Ну что, ты все-таки едешь? – Холод посмотрел на Хосе.

– Ну, ехать не получится. Наверное, полетим, – усмехнулся тот.

– Ты смотри, это тайга, – предупредил его Холод, – река и лес.

– Это ты мне рассказываешь? – засмеялся Хосе, – Амазонка, бро. Джунгли. Узнаю заодно, чем они от вашей тайги отличаются, и что за звери там водятся. В джунглях – картели, а что у вас – разберемся и порешаем. Ну, а француз вам этот интересное что рассказал?

– Так можем поехать и посмотреть, – предложил Холод.

– Поехали. Я вроде по-французски понимаю. Помню, как-то в Марселе…

– Слушай, пока не забыл, – перебил его Вова, – тут Владлен говорил, что ты про Филиппины что-то интересное знаешь?

– А что, на филиппинке что ли решил жениться? – Хосе посмотрел на Вову, – забудь. Целыми днями на кухне шуршат, а по жизни грязные и вонючие.

– Да не, я чисто за отдохнуть, – смутился Вова.

– Отдохнуть? – переспросил Хосе, – Вова, ты головой ни обо что не ударялся? А что ж сразу не в Афганистан? Или в Ирак?

– А там что, война сейчас? – не понял Холод.

– Война, – Хосе покачал головой, – с наркобаронами местными, – наркотик у них появился дешевый. Шабу называется. Его везде делают. В кафе, магазинах, даже в тюрьмах. Дешевле чашки кофе. Полстраны уже подсело. Героиновых и кокаиновых наркобаронов вытеснили. Вот президент ихний и объявил операцию «Двустволка». Смысл прост – дилеров живыми не брать. И мочат их местные вместе с армией и полицией. По пятьсот баксов за голову дилера платят. И казнят показательно. Зовут их «эскадронами смерти». Тупо вытаскивают человека из толпы и убивают. На лицах маски, все в черном. Труп за город вывозят, рожу черной изолентой перематывают и табличку бросают «Я дилер». Многих уже перебили. Бывает, что и ошибаются. Особенно если туристы. Наркота-то дешевая, вот вся Европа и тащится теперь туда. Так что, если не хочешь, Вова, нож под ребра и лицо в изоленте, забудь про Филиппины. Не с твоей хитрой рожей туда ехать.

– Ясно-понятно, – причмокнул Вова, – остановимся на Испании.

– Ну что, поехали? – Хосе посмотрел на Холода.

– Слушай, а Кармен как? – Холод спросил Хосе.

– Аааа, забей, устал я от Кармен и от ее музеев с театрами. Прикиньте, смотрю на картины в «Третьяковке», вроде красиво, а в голове одна мысль – сколько это стоит, и кому это можно продать, – он рассмеялся, – так что надо, видимо, отвлечься от прекрасного. Поехали.

 

* * *

 

Москва. Спецлаборатория МВД. Май 2014 года.

– Ты уверен, что его с собой надо брать? – Доцент сквозь очки внимательно посмотрел на Холода.

– Уверен, – кивнул тот, – ты лучше расскажи, вы по номерам на телаге что-то пробили?

– С трудом, но да, – Доцент протянул Холоду распечатанную на принтере фотографию, – это его номер.

– Что-то рожа знакомая, – Холод дернул себя за ухо.

– Знакомая, – улыбнулся Доцент, – года три назад с экранов телевизоров не сходила. Сотрудник МВД Васюков в Питере половину супермаркета перестрелял. Осужден на пожизненное. Срок отбывал в закрытом ИТУ в тех местах. Но ближе к Уссурийску, километров пятьсот. При попытке побега был убит. Похоронен на местном кладбище для заключенных.

– Значит не совсем убит, – поморщился Холод.

– В этом сейчас будем разбираться. Старый начальник колонии на рыбалке год назад утонул, а новый до сих пор с делами заключенных никак не разобрался, – Доцент посмотрел за стекло, где Хосе с французом сидели друг напротив друга и молчали, – там вообще бардак творился. Одну колонию закрыли и в другую всех перебросили. На головах друг у друга спали. Причем смешали вместе наших урок и осужденных иностранцев. Так что, я думаю, поезжайте так. Примерный квадрат поиска мы знаем. Я так понимаю, Баир и Лева людей там знают, – Холод кивнул, – поэтому сами искать начинайте, а тут мы подключимся.

– Может сразу туда вертолет со спецназом отправить? Чё мы там бродить-то будем? – предложил Холод.

– Не, боюсь, спугнем, – Доцент покачал головой, – там не все так просто. Мы просчитали, и вышло, что больше тридцати иностранных жителей пропали без вести в том регионе. Как я понимаю, француз многих знает.

– А про хиропон он что говорит? – спросил Холод.

– Да ничего не говорит. Пакетик видит и радуется, как ребенок, – ответил Доцент, – но он точно из той японской партии, по иероглифам совпадает. Мы связывались с японцами. Отец Мии вывез четыре партии. Они все проверили. Последняя была у Сенсея. Предпоследняя у твоего Василича. А вот где две других неизвестно. По всей видимости, одна на Дальнем Востоке.

– Так трясанули бы этого якудзу, Ямаги, – Холод посмотрел на Доцента.

– Не могут. У него иммунитет. А сам он не попался. Их полиция ходит вокруг да около, а взять его не может. Он же вроде как от дел отошел. Так что сами, батенька, сами, – Доцент покрутил головой.

– Слушай, вот зачем нам все это надо, а? – Холод устало взглянул на Доцента.

– В принципе, ни зачем. Но надо. Тебе проще. Ты можешь отказаться. Вас никто не держит.

– Мог бы – отказался, – Холод хотел сплюнуть, но не стал, – в общем будем считать, что делай, что делается, и будь, что будет. Я думаю раньше лета нам туда все равно соваться смысла нет. Так что пойдем, узнаем, о чем Хосе с французом молчат. Кстати, ему документы, наверное, надо сделать.

– Вообще-то у него есть свидетельство о рождении. Еще советское. Петров Марат Александрович. Уроженец Казани. Так что, я думаю, с паспортом проблем не будет, – успокоил Холода Доцент.

Они вышли и зашли в комнату, где Хосе и француз уже целый час изучали друг друга.

– Молчит, – Хосе повернулся к Холоду, – не доверяет.

– Слушай, – Холод положил руку на плечо Хосе, – а ты покажи ему татуировки свои.

– Зачем? – непонимающе уставился на него Хосе.

– Посмотрим, – ответил Холод.

Хосе нехотя поднялся и стянул с себя водолазку. Лицо француза изменилось. В глазах вспыхнул страх испуганного зверька:

– Есть, гражданин начальник! Так точно, гражданин начальник! Кум сказал – Анри сделал! Кто не работает – тому нет пайки! – на чисто русском доложил француз и, схватившись за забытую уборщицей в углу комнаты швабру, активно начал тереть пол.

– Во как! – глаза Доцента чуть не вылезли наружу из-под очков.

Хосе и Холод переглянулись.

– Что это сейчас было? – в комнату заглянул охреневший Вова.

 

* * *

 

Река Бикин. Лето 2014 года.

Дорога до притока Улунга оказалась скучной и серой. С трудом пробравшись через топь, Холод с друзьями побрели вниз по течению Бикина. Береговые пейзажи, которые завораживали вчера, сегодня стали обыденными и надоедливыми. Страшно палило солнце. Гнус облеплял лицо, шею, и набивался в рот, нос и уши не затыкающемуся ни на секунду Вовану, игнорируя дорогущий спрей от мошки и комаров. Низкое небо постоянно меняло свой цвет. Когда оно становилось серым, начинал накрапывать мелкий колючий дождь. Уровень воды в реке спал, и идти приходилось среди оставшихся на берегу после разлива заломов из деревьев, обрубая топорами цепляющиеся за одежду мертвые сучья и корни.

Очень скоро береговые скалы и сопки с густыми елями исчезли. На смену им явились живописные болотца – мари, которые, нагреваясь под солнцем, испарялись в посеревшее небо. Заросли брусники, клюквы и голубики, казалось, захватили болотистую равнину, усыпав ее многочисленные кочки разноцветными ягодами. Мох и низкорослые лиственницы составляли им компанию, пристально следя своими листьями за расчерченными звериными тропами болотами. К вечеру Холод с товарищами добрались до отмеченной знакомцем Баира на старенькой карте охотничьей избушке. Наскоро перекусив консервами, они завалились спать. Вован на всякий случай подпер хлипкую дверь изнутри огромным сосновым чурбаком, служащим импровизированным охотничьим столом в домике, и положил рядом с собой автомат, сняв его с предохранителя. Но тайга этой ночью пощадила их. Единственным неудобством стали надоедливые мыши, которые до самого рассвета скреблись и шуршали почему-то в районе потолка, не обращая внимания на заливистый храп Баира и брошенные в них Хосе кроссовки мирно посапывающего Вована. Холод ворочался на жестких досках до самого рассвета и встретил туманное утро глотком крепкого, успевшего остыть, кофе из термоса. Он разбудил остальных, и они двинулись дальше.

Зарождающееся утро открыло все прелести девственного леса, который зеленым забором тянулся вдоль берега реки. Через несколько километров они оказались в стройном светлом березняке, который всего через несколько сотен метров сменился жутковатым еловым бором. Ноги стали проваливаться в мох, застилающий землю плотным ковром. На каждом шагу они ощущали его мягкость и пушистость. Даже отжившие свое, гигантские корабельные сосны, рухнув вниз, были полностью поглощены им. Время превратило мертвые стволы в рассыпающуюся от малейшего прикосновения труху, в которой застревали ноги. Пройдя еще несколько километров, они вышли на звериную тропу, протоптанную то ли косулями, то ли изюбрами, по которой они ходили на водопой испить чистой, студеной, бикинской водицы. Здесь река совершала крутой вираж, и, пройдя еще несколько километров до ближайшего поворота – луки, они вышли к стойбищу удэгов, отмеченному на карте, которое встретило их непонятно зачем дымящимися летом трубами торчащих из вросших в землю домов с толстенными бревенчатыми стенами, покрытыми клочьями мха и лишайника с узкими закопченными окошками. Вовсю пахло копченой рыбой и жареным мясом. Навстречу им шагнул высокий молодой парень с топором, оказавшийся свояком знакомца Баира и по совместительству внуком местного шамана.

– Леха, – он широко улыбнулся и протянул Холоду дубовую, как доска, руку, – свояк по рации про вас говорил. Сейчас повечеряем и побалакаем. Может и смогу вам спомочь. Баба моя уже на стол ставит. А вы молодца, – он оглядел товарищей Холода, – не пужливые. Не заплутала вас по тайге Огза. Видать, чем-то вы Поде приглянулись, – он подмигнул ничего не понимающему Холоду и продолжил, – в доме гостевом располаживайтесь. Баба к столу позовет. А я пока дров порубаю и баньку стоплю. С дороги – самое то. Поди все ноги по нашим тропам истоптали, – Леха улыбнулся белыми без «Блендамеда» зубами и с размаху воткнул топор в березовый чурбан, расколов его на пополам.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВТОРАЯ ГЛАВА

РЕКИ, КОТОРЫЕ ВСЕ ВРЕМЯ ОТ КОГО-ТО УТЕКАЮТ

 

Москва. Спецлаборатория МВД. Середина мая 2014 года.

– Ну, разговорился наш француз, – Доцент потер руки и посмотрел на Холода, – сработала твоя шоковая терапия. Ну, значит, смотри, – он взял со стола лист бумаги, – итак, прибыл он на Дальний Восток. Как положено, икре, крабу поудивлялся, водки русской попробовал, и решил все-таки делом заняться. Познакомился с какими-то товарищами, и те ему пообещали семян редких растений достать. Женьшеня дикого. Он, естественно, обрадовался, и угостил своих новых друзей. А очнулся уже в тайге. Как попал туда – не помнит. Жил, если можно так назвать, он в каком-то бараке. Иностранцев там было человек двадцать – корейцы, китайцы, голландец, немцы, семейная пара итальянцев. Еще были какие-то русские. Как я понял, кто-то из местных. Толи нанайцы, толи удэгейцы. Но их там никто не держал насильно. Они, в основном, охотились. Пайкой они хиропон называют, потому что кормили их так себе. Главных там было три человека. Васюков – он его хорошо запомнил – здоровый амбал, который в лагере зэковские порядки устанавливал. Он весь татуировками раскрашен, бил их и сам хиропоном баловался. Только он от него наоборот, спокойнее становился. Иногда у них его забирал. Занимались они там разными делами. Он с голландцем и корейцем травы разные собирал и растения, а потом обрабатывал, сушил. Судя по тому, что он рассказывает, у них даже была теплица. Они там женьшень пытались выращивать. Помимо Васюкова, заправлял там всем еще китаец. Чен. С виду очень спокойный, тоже с татуировками. Кореец, который с ним работал, что-то про китайские триады говорил. Был еще один. Китаец и Васюков называли его Рыбой. Он с Курил был.

– Чего он скурил? – вмешался Вова, прижавшийся к стенке.

– Курильские острова, – Доцент укоризненно посмотрел на него, – Владимир…

– Да понял я, – покраснел Вова, – это так… Шутка юмора.

– Ну так вот, – Доцент продолжил, – работали они много. Днем по лесу с охраной лазили, собирали все. Ночью сортировали, перебирали, фасовали. Потом отдавали все китайцу. Были те, кто после русских охотников добычу разделывал, шкуры дубил и сушил. То, что должно быть свежим, складывали в специальные холодильники, как для трансплантации органов – медвежьи внутренности, лапы… В общем любая дичь – животные, птицы, рыбы. Что хоть чего-то стоит. Потом это все китаец забирал и исчезал из лагеря на несколько дней. Пару раз туда какой-то человек приезжал. В костюме, богатый. Он обычно с Рыбой разговаривал. Вроде похож на корейца. Но говорил по-русски. С японскими словечками. Когда он приезжал, их прятали. Обычно приезжал с большим чемоданом, и Анри однажды увидел, когда его открыли, что он был полон китайских юаней. После этого уже Рыба исчезал. У них там две лодки с мощными движками, так вот он куда-то уплывал. Возвращался тоже через несколько дней. Кормили, как я уже говорил, так себе, тем, что от охотников останется, но ему это неинтересно было. Главное, пайку хиропона получить. Много очень про женьшень рассказывает. Чем дикорос от самосада отличается, как его выращивают, какой климат ему нравится, какая почва, как растет, как поливают. На хиропоне дольше года люди не держались. Чувство вечной бодрости кончалось, и они превращались в сонных мух. Тогда они возле дома работали. По хозяйству. Порядок в лагере поддерживали, грядки копали. Иногда исчезали. Васюков говорил, что дали им денег и отпустили, но Анри в это не верил. Да и остальные тоже. Держали их в комнатах по два-три человека. На зиму одежду выдавали теплую. Так у него телогрейка васюковская и оказалась. На ночь запирали на висячий замок и держали до восхода солнца. Где-то месяца три-четыре назад он себя чувствовать неважно стал – головокружения появились, даже какие-то галлюцинации. В лагере электричества не было, освещали все лампами керосиновыми, а топили дровами. Вот его на их заготовку и бросили. Один из местных из охраны пилил, а он бревна таскал и складывал. Однажды потерял сознание. Ну, видимо, охранник посчитал, что он умер и в яму спихнул. Снегом присыпал. Где-то сутки он там провалялся, а потом очнулся. И пошел. Долго шел по берегу реки, чтобы не заблудиться. Вначале от редких людей прятался. Потом понял уже, что от голода загибается – жрал он только ягоды мерзлые и снегом закусывал – и вышел к трассе. Ну, тут его как раз Баир с Левой и подобрали. Вот такие приключения француза в России у нас вышли.

– А место он точно не помнит? – Холод посмотрел на Доцента.

– Само место нет. Но кое-какие ориентиры запомнил. Река там близко. Она в том месте на протоки расходится. Мы тут поизучали, и поняли, что это где-то здесь, – Доцент ткнул пальцем в висящую на стене карту, – и второй ориентир совпадает. Голый утес. Рядом ничего. Стойбище где-то километрах в двадцати по реке. Но попасть туда можно и по дороге. Там раньше лесозаготовители были, и путь в тайге проложили. Судя по всему, это какая-то заброшенная метеорологическая станция. На картах ее нет. Да и вообще карт того места мало. Если только старые. Так что разбираться, судя по всему, придется на месте. Места там довольно глухие и необжитые. Зато зверья и растений море. Мы пока по Васюкову еще работаем. Много вопросов у нас к товарищам с ГУИН. А также очень интересно, кто эти китаец, Рыба и кореец в дорогом костюме. Мы внимательно изучили корейских бизнесменов, связанных с Дальним Востоком и Китаем. Есть люди. Но пока делать какие-то выводы рано. Я думаю, мне придется в Уссурийск ехать, в ту колонию, где Васюков срок отбывал. Надеюсь получить там ответы на интересующие нас вопросы. Такие дела надо на месте решать.

– Француз-то наш отходит? – спросил Холод.

– Отходит, – кивнул головой Доцент, – Тея с ним много работает. Он уже Францию начал вспоминать, родных, друзей. В общем, как говорится, неадеквата все меньше. Конечно, память только частично возвращается, больше вспышками. Но надежда есть.

– Значит их там лагерь… пионерско-наркотический, – Вова присел за стол, – и что нам с ними делать, когда найдем? Хотя их еще найти надо, – Вова почесал затылок.

– Для начала, правильно, Владимир, найти. А потом освободить. Ну и с устроителями этого мероприятия желательно побеседовать. Я думаю, хиропоновая дорожка не такая длинная. Может они что-то знают о последней партии, вернее о первой. Надо только след взять. А там, глядишь, этот клубок и раскрутим.

– Если честно, надоело уже. Задолбался, – Холод прижался спиной к белоснежной стене, – чем больше ищем, тем больше находим. И, кажется, что это уже никогда не закончится. Ни конца, ни края.

– Ну почему? – Доцент посмотрел на него, – определенные результаты есть. История с хиропоном слегка пощекотала нервы нашим коллегам из таможни и наркоконтроля. Каналы азиатской наркоты стали прикрывать все чаще. Задерживают людей, товар изымают, наказывают. И, как следствие, его на наших улицах меньше становится. Так что не все так напрасно.

– Ну да… Потомки оценят, – усмехнулся Холод, – только вот, Доцент, наркоты-то от этого меньше не становится. Новую быстрее придумывают, чем они старую отбирают. А потом хиропон это не наркотик.

– А что это по-твоему? – Доцент из-под очков взглянул на Холода.

– Исполнитель желаний. И не всегда очень хороших. Хиропон помогает сбываться мечтам. Но почему-то он всегда оказывается в не очень чистых руках. Мне Тея рассказывала, что его даже как лекарство, в принципе, можно использовать, и людей спасать. Но создали его почему-то совсем для других целей.

– У нас, у людей, так всегда, – горько улыбнулся Доцент, – мирное открытие может нести смерть и разрушение, а средства массового уничтожения становятся лекарством. В этом и вся наша сущность человеческая. Иногда мы что-то изобретаем и не задумываемся, где и как это сможем применить. Тот же хиропон был придуман для того, чтобы превратить человека в суперсолдата. В результате мы получили рабов, способных… да, в принципе, ни на что не способных…

– Тупых красноглазок, – засмеялся Вова, – но грохнуть их действительно тяжело. Значит, Доцент, где нам лето провести, ты уже придумал.

– Владимир, я уже устал от твоих обвинений! – Доцент с укором посмотрел на Вована.

– Да ладно, шучу я, – примирительно улыбнулся Вова, – ты просто давай уже, организовывай нашу экспедицию. Оружие, снаряжение. Это все туда как-то переправлять надо. Или ты че думаешь, мы там в тайге палками воевать будем?

– Ну тогда надо для начала составить список всего необходимого, – Доцент взял лист бумаги с карандашом, – диктуйте.

– Так. Пиши! – лицо Вовы стало серьезным, – каждому по автомату, снайперских винтовок парочку, спрей от комаров, костюмы непромокайки, обувь хорошую и бабу резиновую.

– Бабу-то зачем? – Доцент перестал писать и поднял глаза.

– Оооо… А ты че, не знаешь? – присвистнул Вова, – баба резиновая – в тайге вещь многофункциональная. Надул ее – можно по реке сплавляться. А так, если чего, то и по назначению. Не лосей же нам там того… В тайге вообще с бабами туго. Только пиши «из плотной резины», чтоб комары не прокусили. И огнеупорную. А то вдруг я решу ей ночью у костра песни под гитару попеть, а у нее пятки оплавятся. И знаешь. Чтобы она еще похожа была… на Памелу Андерсон в красном купальнике. Помните, «Спасатели Малибу»? Она так бежит, а у нее сиськи под музыку вверх-вниз, – Вова мечтательно закатил глаза, – эх, я тогда готов был за ней на край света убежать…

– Вот ты это сейчас серьезно? – Доцент снова посмотрел на Вову, – или опять шутка Вовиного юмора? – он посмотрел на Холода, который беззвучно давился смехом, сползая по стене вниз.

 

* * *

 

Река Бикин. Стойбище удэгов. Лето 2014 года.

– Ну все. Жрать садитесь, – Леха указал рукой на накрытый своей женой стол, – повечеряем по-скромному.

– Это ни фига себе! – присвистнул Вован, – это ж еды-то сколько! Мы ее три дня жрать будем.

– Да это ж разве еда? – улыбнулся Леха, – у нас еда – это мясо, остальное так… заедка.

– Ну давай, объясняй, чего тут есть можно, а чего не стоит. Мы в вашей кулинарии как-то еще не особо разобрались, кроме вон разве него, – Холод кивнул Лехе на смутившегося Хосе.

– Да, Хосе, – предупредил Баир, – тут волшебного домика нет. Если прихватило – чеши в тайгу, только хезай аккуратно, смотри, чтоб медведь сзади не подкрался.

– Ладно, что уж говорить-то, – Леха подтолкнул Холода к столу, – садитесь, объясню. И деда пока дождемся. Ну вот, смотрите, – начал он, – это аунта солони, – он ткнул пальцем в дымящуюся на столе кастрюлю, – суп по-вашему. Мясо изюбра и стебли дудника – растение такое. По вкусу на сельдерей похоже. Изюбр-то он, как корова, чистая говядина.

– А чё ж вы тогда коров не едите? – поинтересовался Владлен.

– А зачем? – белозубо улыбнулся Леха, – корова молока дает. Мы молоко тоже едим. Вы не удивляйтесь, у удэгов нет слова «пить». Мы все едим – что чай, что мясо… Это бада солони, – продолжил он, – считай, уха по-вашему. Хариус с чумизой. Корень, что-то вроде репы.

Хосе поднял крышку и вдохнул ароматный пар, а Леха уже показывал следующее блюдо:

– Это манэ. Похлебка пшенная с тайменем. У нас-то вообще рыбы много. Зверя тоже, но на него не на всякого охотиться можно. Поэтому наши племена в честь рек называются, где живут, по месту. Мы вот, например, бикинские.

– А медведЯ-то есть будем? – высунулся из-за плеча Баира Левчик.

– А то! – мотнул головой Леха, – вон, – он ткнул на блюдо, – это яема, сало копченое медвежье. Его с гагэ, с лепешкой кукурузной, и гила гамкалой лучше есть, – Леха приоткрыл еще одну кастрюлю, – ну на пюре похоже картофельное ваше, только солить побольше надо. Вообще у нас супов не так много. Ботэ солони – суп грибной, ну и так еще, с мяса, с рыбы. Рыбы-то, конечно, больше. Мы ж рыбу впрок сушим, юколой называется. А потом, когда зима приходит, готовим. Хлеб не особо жалуем. У нас мука только лет сто назад появилась. Стали из нее делать боузы – лепешки из кислого теста с мясом и капустой.

– Да, мяса у вас тут много, – Холод заглянул в еще одну кастрюлю, – а это что?

– Сулухи булони – рябчик с черемшой тушеный. Деликатес по-вашему. Мы-то его не особо очень. Там мяса-то с гулькин нос, – посмотрел на Холода Леха, – мы больше талани едим – потроха его вареные. И наваристей, и сытнее.

– А это что? – Хосе приоткрыл какую-то сковородку.

– А это лучше не тронь, – Леха задержал его руку, – это баба сдуру поставила. Это каму – рыбка с душком. Ну, тухлая. Не каждому желудку подойдет. Ты вот это лучше попробуй, – он пододвинул к Хосе другую сковородку, – сугзя манасани – рыба, запеченная в лопухе.

– Ага, точно, – рассмеялся Вова, – будешь знать, чем потом подтираться. Только смотри, на лопухах ничего не написано. Зверь в тайге неграмотный.

– Да иди ты, – толкнул Вову в плечо Хосе.

Владлен с Холодом рассмеялись, а Вова приоткрыл еще одну посудину, вдохнул аромат, зажмурился и зацепил ложку:

– Вот эта жрачка так по мне! Чё это?

– Солими. Рыба с икрой, ягодами, топленым рыбьим жиром залитая. И жеваная, – ответил Леха.

– Чего? – Вова выронил ложку из рук.

– Легенда есть такая, – невозмутимо продолжил Леха, – когда царь удэгейский, Сагди Коюн, состарился и без зубов остался – жевать не смог. Вот тогда для него наши молодухи красавицы пищу пережевывали. Так это блюдо и появилось.

Вова посмотрел на суетящуюся жену Лехи и напрягся.

– Да ты не боись. Зачем сейчас зубами жевать? Мясорубка же есть, – улыбнулся Леха.

– А это что? – Холод посмотрел на три тарелки.

– Икра. Жареная и вареная. А это ауфа, к которой вы привыкли. Мы ее тузлуком, соленым раствором заливаем и так, в основном только для гостей держим. А вот это я вам всем настоятельно рекомендую, – он принял у жены большой чугунок, – это у нас главное гостевое блюдо – гудэни. Отварной желудок лося. Так что хватит разговаривать, давайте есть. Быстро покажу что к чему, – и он начал перечислять, – это ванзя, рыбные котлеты. Пельмени с косули медвежьим жиром политые. Это глаза лосося в масле, вместе с талой, головными хрящами рыбьими, деликатес местный для гурманов, которые рисковать любят. Это отоу содои, черемша соленая. Это сугзя. Таймень запеченный целиком. Там хумта, паштет рыбный. Запивать можете вон, из кувшина туктани, кисель брусничный. Это солино, юкола тушеная. Там стебли папоротника. Вместо соуса вон приправа из цветков чеснока. Дюйцехаза называется. У китайцев переняли. Это пампушки обычные. Вместо хлеба. На десерт варенье из черемухи. И дихэ ивовое, что-то типа мармелада. Водки не держим. Так что дохтой запьем. Это типа чай из чаги желтой березы. Так что все. Жрать давайте, а то вон и дед уже вышел.

Леха привстал, почтительно пропустил старика и усадил его во главе стола. Одноглазый седой старец со спутанными волосами под ватной шапкой оглядел незнакомцев своим единственным глазом, достал деревянную трубку и закурил. Остальные замолчали, занявшись изучением и поглощением местной пищи.

– А он почему не ест? – тихо спросил у Лехи Холод.

– Хрен его знает, – пожал плечами Леха, – я даже вообще не знаю, ест ли он вообще. Он шаман, говорит, его там духи кормят.

– Да ладно, – удивился Холод, – а лет-то ему сколько?

– А я почем знаю? – снова пожал плечами Леха, – он отца моего еще дед. Тут паспорт приезжали ему давать. Не знают, когда он родился. Написали так, от балды, сто лет. Я ж говорю, он шаман. Живет где-то в своем мире, молчит и на нас внимания не обращает. Он уж и детей своих всех перехоронил, и внуков, а сам вон… Поначалу страшно было, но потом привыкли.

– В смысле шаман? – не понял Вова, спросив в полголоса.

– Да ты обычно говори, – Леха подмигнул Вовану, – он все равно по-вашему не понимает. Настоящий шаман. Людей лечит. Скотину. Вещи пропавшие находит. С погодой как-то договаривается. В бубен свой постучит, покамлает… ну, поколдует по-вашему, и на тебе – хочешь солнце, хочешь дождик. К нему-вот люди до сих пор со всей округи таскаются. Тут надысь староверы приезжали из скита. Коровы у них пропадать стали. Ну деда в бубен свой постучал и говорит, а я перевожу: «Нет вашей коровы, ни в мире живых, ни в мире мертвых. Я не нашел, и вы не найдете». Те даже обиделись. А потом выяснилось, кто-то их коров убил и сожрал. Так что угадал он.

– А чё, чужих здесь много? – Холод на всякий случай отодвинул от Хосе какую-то тарелку, которую тот почти полностью изучил своей ложкой.

– Да, бродят частенько, – Леха отхлебнул брусничного киселя из кружки, – браконьеры в основном. Тут же для китайцев стараются. Но мы как-то с ними не пересекаемся. Не суются они к нам. Сейчас время такое, что в тайге много люда разного стало. То туристы тебе, то ученые, то так… любители острых ощущений.

– Слушай, Леха, – Холод посмотрел на него, – мы же тут людей ищем. Ну, на зэков похожие. И с ними иностранцы должны быть.

– Зэки говоришь? – Леха почесал за ухом. Да тут все неместные зэки. Кто сюда по доброй воле попрется? Тут родиться надо, чтобы жить. Давай-ка, может, у деда спросим?

Он что-то сказал старику на своем языке. Тот закрыл единственный глаз и задумался, покачиваясь, как маятник, на деревянной табуретке.

– Чего это с ним? – удивленно уставился на шамана Хосе.

– В транс впал. Камлает, – обыденно ответил Леха, – да вы ешьте, пока лезет. Он так долго может качаться. Не обращайте внимания. Как вернется – может, что скажет. Если духи его в настроении будут.

Все снова продолжили есть. Лехина баба уносила пустые блюда и тарелки и ставила новые. Холод выжидающе смотрел на деда. Неожиданно его единственный его глаз открылся, и он цепко схватил своей сухой лапкой-клешней Холода за запястье, что-то быстро заговорив. Леха подошел поближе и стал переводить:

– В тайгу волк пришел. Волком он стал среди каменных деревьев. Злой волк. И зубы у него железные. Плюется он этими зубами, и новые отрастают. А с волком стая его. Один медведь большой. Любит прикидываться, что глупый. А так умный. Лис косой с ним. Долго этот лис в клетке жил. Теперь свободен и назад в клетку не пойдет. Белок с ним. Молодой, быстрый. Говорит быстро, а думает медленно. А мог бы быстрее. Птица с ним. Коршун. Глаз острый. Раньше он волка поклевывал, а потом родней стал. А еще с ними зверь, которого не знает никто. С другой он тайги. Там деревья такие же, а реки быстрые, как змеи. Этот зверь здесь родился, а потом в ту тайгу ушел. А там мурашом стал с зубом острым, как нож большой. Железный. Тайна у них всех одна. Дома ёж колючий. И кабарга с раскосыми глазами. Но ей палец в рот не клади. Их другие звери ищут. Волки. Белые волки. Живут под большой горой, на верхушке которой снег и в тумане она спрятана. А вокруг деревья розовые цветут. А у волка дом есть. Но не с волчицей серой. Иная. Сестра волка другого, который однажды бешеной собакой проснулся, и волк загрыз его. С тех пор их сердца вместе бьются. И детеныш у них есть, который пока не решил, каким зверем ему быть. И кот ученый за ними наблюдает. С глазами стеклянными. Старый медведь там остался. За детенышем смотрит. В косулю он влюблен. Стройную. И она в него… Только вот зачем все они пришли? Духи не знают. Но они должны сюда прийти. Это другие духи решили. Не нашенские.

Холод и все сидящие за столом напряженно переглянулись, а Леха махнул рукой:

– Да вы его особо не слушайте. Он такого может натрендеть, аж жуть берет. Ты лучше, деда, скажи, – он заговорил на своем, – что за люди? Есть те, кого они ищут здесь?

Старик кивнул головой и снова заговорил. Леха снова начал переводить:

– Есть люди. Найдут и потеряют. Снова вернутся и дальше пойдут. Савоська поможет, сукин сын.

– Это еще кто? – переспросил Холод.

– Да поп местный! – сплюнул прямо на пол Леха, – не любит его дед. Срать тому и на удэгов, и на тайгу, и на Бога своего. Год назад без порток сюда пришел, а теперь на джипе ездит. Местные его ой не любят! А из-за него и Бога его. Так что дед может на него и наговаривает. Но поговорить с ним можно. Он не только таежных людей знает, так что, может чё и прояснит. Давай дед, вставай, а то ты и так сегодня что-то разговорился, я тебя спать покладу. А вы чайку пока попейте, – Леха взял деда под руку и поднял со стула, – а ты им, Люськ, сладкого чего-нибудь принеси. Я с дедом разберусь, в баню их отведу.

Леха с дедом уже направлялись к выходу, но старик опять схватил Холода, на этот раз за плечо, и что-то сказал.

– Чё это он? – Холод посмотрел на Леху.

– Сказал, человека Леший усатый водит, а волка ведет, – перевел Леха, – да не обращай внимания. Дед чё-то сегодня в ударе, – и они вышли.

– Леший… усатый… – вслух начал размышлять Холод, но Лехина жена его остановила, поставив перед ним тарелку с пирожками с брусникой:

– Да ты не гадай. Тигру у нас так называют. Он что-то вроде Дьявола. Наших-то Богов у нас много, дедушка их всех знает, а Дьявол-то один – тигра. Мы вон в хорошего Бога верим, акромя Иисуса. Его Подя зовут. Местные ему дары носят, чтобы охота удачная была, рыбалка, дети рождались. У него на скале место есть, куда подарки кладут. Алка называется. Кто колечко принесет золотое, кто денежку, кто бусы какие. А однажды все это пропало. Дедушка на Савоську и грешит. И все наказать его хочет. А Леха не хочет с ним связываться, да и местные тоже. Вдруг его Бог возьмет нас и накажет? – она улыбнулась.

– А плохие-то Боги у вас есть, кроме тигры? – улыбнулся в ответ Холод.

– Есть, – серьезно ответила Лехина жена, – Огзя. Только он там живет, где мертвые. Он у нас с Лехой двух детей нерожденных забрал.

Лехина жена исчезла, а за столом возникло неловкое молчанье.

– А ведь прав дед, – первым заговорил Хосе, – муравьи, другая тайга, да и Вова на медведя похож. И с лисом угадал, – Хосе посмотрел на Баира, – и с коршуном.

– Да хрен его знает, – Владлен почесал щетину, – может и правда он видит то, что мы не видим, – в каких он там потемках шаманит, бес его знает…

– Не, я читал про шаманов, – перебил их Вова, – они не только прошлое и будущее видят, они и настоящее…

– В настоящем живут, Вова, – остановил его Баир, – сказал дед «найдем» – значит найдем. И зачем самим себе сказки придумывать? Хотя… Вот старый, – Баир взъерошил волосы на голове молчавшего Левы, – напугал мне пацана своими пророчествами. Думаю я, давайте-ка мы с отца Севастьяна-то и начнем. А там, как говорится, каков поп, таков и приход.

– Завтра начнем, – Холод поднялся из-за стола, – пойду я покурю и воздухом заодно подышу. Хватит с меня на сегодня «битвы экстрасенсов». А ты, Вован, пойди вон лучше Лехе помоги с баней наколдовать…

 

* * *

 

Уссурийск. ИТУ № (***). Конец мая 2014 года.

– Ну уж извините, – полковник в кителе развел руками перед Доцентом, – я здесь всего год. И до сих пор временно исполняющий. Дела даже не принял. Васюкова помню. Но больше по телевизору. Здесь он не при мне был.

– Но вы что, совсем с делами не ознакамливались? – Доцент с укором посмотрел на кума.

– А с чем мне прикажете ознакамливаться? – он с силой бухнул на стол пыльную папку с надписью «Рацион заключенных», – сюда три колонии согнали. Нас же реформировали. Это теперь оптимизация называется. У меня вон, по спискам личного состава, в одном отряде сорок семь человек, а на лицо шестьдесят четыре. Койко-мест не хватает. По очереди спят. Ремонт в столовке уже год сделать не можем. Едят в три смены. А вот тут недавно план на работы скинули, – он достал еще одну папку, – вот посмотрите. В этом месяце надо пошить шесть тысяч варежек-рукавиц. И все бы ничего, но мы здесь табуретки и скворечники делаем! У нас промзона по «деревяшке»! Бардак! – тот выругался, не обращая внимания на Доцента.

– Так вы бы попробовали разобрать, – попытался объяснить ему Доцент.

– Пробовал, – ответил полковник, – так вот новое наваливают. Выговор вон схлопотал. За плохую подготовку к празднику Победы. Видите ли, в песне было мало патриотизма! А откуда его взять, патриотизм? У нас здесь иностранцы сидят со всего мира. Надо было немцев назначить. Спели бы свои фашистские марши, может тогда бы меня уволили на хрен отсюда!

– А знать-то может кто про этого Васюкова? – поинтересовался Доцент.

– Подождите… Есть у меня прапор один. Фёдорыч. Фамилию не помню, да ладно… Кажется, он с тех времен остался. Сейчас я его вызову. Может он что-то и прояснит, побеседуйте с ним лучше. Вы пока его здесь подождите, а я пойду… у меня опять ЧП. Корейцы какие-то на котельной собаку зажарили и технической солью посыпали. Чуть не сдохли на больничке. А мне теперь рапорты составляй, – он махнул рукой и вышел, а Доцент начал изучать скудную обстановку кабинета, на которую с тоской взирал с пожелтевшего портрета Феликс Эдмундович Дзержинский.

Вскоре вошел прапорщик и бесцеремонно уселся на место своего начальника:

– Чё хотел-то? – он уставился на Доцента.

Тот опешил от бесцеремонности и распахнул перед прапором волшебную красную корочку. Тот нацепил на нос очки, внимательно изучил ее и извинился:

– Во как. Про Васюкова говорите? Ну, был такой. Здоровенный громила, метра два ростом. Из бывших. На кой его сюда перевели – убей не помню. А… не… тубик у него был. Хотя какой тубик? Он и днем, и ночью в качалке торчал. Руки, как ведра раздул. Так его же вроде того… шлепнули при побеге? – прапор снял очки.

– Да вот не совсем, – покачал головой Доцент, – дело тут туманное.

– А как же без него? – прапорщик достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет и без спроса закурил, – кум наш прежний мутный был.

– Ну а что еще на счет Васюкова можете сказать? – Доцент достал блокнот.

– Ну как что? Жил, – поморщился прапорщик, – режим, вроде, не нарушал, в бригадирах ходил. Тут тогда иностранцев много было. А он так, по-английски слегка «спикал».

– С кем общался? – Доцент сделал пометку.

– Ну были у него корешки, – на секунду задумался прапорщик, – китаец один, Чен. Отморозок еще тот. Поговаривали даже из триад. Его в Хабаровске взяли за рэкет. А при нем паспорт русский оказался. Вот его сюда и определили. Дерзкий такой, наглый. Весь драконами изрисованный. Ему вся зона должна была. Даже вертухаи. Дружки приезжали и дачки прямо через колючку перекидывали на глазах у охраны. Он тут даже казино устроил. Зам кума в прах проигрался, и только потом прикрыл.

– А где он сейчас? – оживился Доцент.

– Да я даже не знаю. Освободиться, вроде, не должен. Ему от души впаяли. В архивах покопаться надо. Там еще не всё мыши сожрали.

– А еще с кем общался? – внимательно посмотрел на прапора Доцент.

– Был еще один. Рыбой его зэки звали. С Курил. То ли русский с корейцем, то ли русский с японцем. Хрен его разбери. Контрабандист. Под «Владиком» в океане отловили.  Шхуна какая-то потопла с мигрантами, его к нам и определили за незаконное пересечение границы. Хотя поговаривают, что это он сам ее потопил. И никакой он не мигрант незаконный. А капитан. Этот тихий был. Срок-то небольшой. Особо не дергался. Все прошение о гражданстве писал, и депортации боялся. Видать у него там свои какие-то терки были.

– Странно, вы их так хорошо помните, и не знаете, что с ними случилось, – Доцент изучающее взглянул на прапора.

– А чё тут странного? – хмыкнул прапор, – я тогда на пенсию ушел. Потом вернулся. Без меня все это было. Уходил – были. Пришел – уже сплыли. Я ж говорю – в архив надо заглянуть. Пойдемте.

– А как же кабинет? – Доцент оглянулся по сторонам.

– Да кому тут чё надо? – тот махнул рукой, и они вышли.

Пройдя через «локалку», они вошли в саму зону. Унылый пейзаж с лихвой  дополнял огромный негр почему-то в зимней шапке, который рисовал на стенде улыбчивую женщину с белыми волосами под надписью: «Помни, осужденный, тебя ждут дома. Не нарушай режим!»

– Ну да, – уловил ход мыслей Доцента прапор, – уместнее бы здесь были пальмы с вигвамом. Хотя не… вроде вигвам у индейцев. Интересно, у нас из Индии есть кто?

– Из Америки, – поправил его Доцент и пояснил, – в Индии индусы.

– Какая хрен разница, – отмахнулся прапор, – здесь Россия.

Он хотел сказать еще что-то, но мимо них, разбивая воду из луж, протопал интернациональный отряд, распевая хором «Ветер с моря дул».

– Ну вот, пришли, – прапор остановился возле здания из красного кирпича, покосившегося на один бок, – ну вот, опять замок сперли. Поди Михайлов. Он к замкам и лампочкам неравнодушен.

– Что-то здесь у вас собак нет, – огляделся по сторонам Доцент, – обычно же вдоль запретки…

– У нас корейцы есть, – остановил его Федорыч, – а где есть корейцы, там собаки кончаются. Здесь же зона. Не ресторан корейской кухни, – он дернул дверь, и она вывалилась наружу. Прапор выругался, – вот так вот у нас всю жизнь все на соплях и держится. Заходите.

– А чем вы их тут кормите? – Доцент вошел внутрь, и в ноздри ударил запах плесени и паутины, – да… конечно… – поморщился он.

– Не Рио-де-Жанейро, – подхватил его слова прапор, – кормим чем? Китайцев тушенкой китайской, корейцев морковкой корейской…

– А негров бананами? – рассмеялся Доцент.

– Нет, бананьев у нас нема, – рассмеялся тот, – а так, если без шуток, то посылками с дома кормятся и гуманитаркой. У нас ничего, кроме пшенки с килькой нет. Склад полгода назад сгорел. А местный ларек, где зэки отоваривались, детишки с поселка обокрали. Туда вон пойдемте, – он указал пальцем в темную комнату, щелкнул выключателем, и лампочка неожиданно загорелась, – не, не Михайлов замок спер. Он бы лампочку точно не пропустил. Вот в том шкафу должны дела быть.

Прапор отодвинул от огромной потертой двери охапку лыж и со скрипом распахнул ее:

– Вот они, жмурики наши, – он бросил на грязный стол, накрытый газетой «Амурский рабочий», охапку папок, – здесь покопаться можно. Какая-то бухгалтерия должна была все-таки остаться.

Доцент развязал бантик на одной из них, вдохнул пыли и звонко чихнул. Прокопавшись часа три, они не обнаружили ничего, кроме того, что тело Васюкова покоится на вырубленном посреди тайги кладбище под железной табличкой с номером. К делу была пришпилена какая-то объяснительная, написанная солдатом-срочником с жуткими ошибками, в начале которой долго и нудно перечислялись обязанности караульного, переписанные из устава, и в конце многозначительная приписка: «Попал наповал». Венчала это канцелярское творение бюрократии подпись-закарючка, ставшая переходным этапом между крестиком и почерком первоклассника.

– Ну да… Не густо, – поежился Доцент.

– А в желудке пусто. Пойдемте что ли в офицерскую столовку пообедаем. Там сегодня Кузьминична борщ наварила. У нас тут автозак с зэками лося сбил, так что с мясом будет.

Они вышли из архива и, немного попетляв по находящейся в коматозе зоне, вошли в здание офицерской столовой, в которой пахло хлоркой и тараканами. Усадив Доцента за стол, прапор подошел к здоровенной, румяной, как ромовая баба, женщине, о чем-то поговорил с ней и вернулся. Вслед за ним возник китаец в колпаке и перемазанном свеклой белом переднике, и бухнул перед ними на стол поднос с двумя тарелками горячего ароматного борща, в котором плавали два островка белой сметаны.

– И все-таки, что с этим Васюковым? – начал было Доцент, но к ним подошла повариха.

– Ну что, вкусно, хлопцы? – она оглядела Доцента, – не ваша еда, не городская. А чего это вы про Васюкова вспомнили?

– А Вы что, его знали? – посмотрел на повариху Доцент.

– А то! – она бесцеремонно присела за стол, подвинув собой прапора, – его женихом все моим называли. Он у меня все время на кухне околачивался. Протеины жрал. Так убёг же он с дружками.

– В смысле убёг? Как? – Доцент уставился на Кузьминичну.

– Ну как бегают? Ножками, – рассмеялась та, – года три уже как, четыре. И китаец вместе с ним. И Рыба курильская. Одеяла из бараков на колючку побросали, перелезли – и в тайгу.

– А почему же документов никаких нет? – не понял Доцент.

– Да потому что кум наш тогда обосрался, – повариха положила огромную ладонь под толстую щеку, – и решил никому не сообщать. А тогда еще река разлилась, половодье было. Их для приличия, конечно, поискали день-другой, а потом плюнули. Скелет нашли какой-то в тайге и похоронили, типа это Васюков. Про Рыбу вообще забыли. У него через месяц срок кончался, и депортация ждала. А китаец, будь ему не ладно… только вздохнули без него. Тут же при нем не зона, а бордель был. Наркота, шлюхи. Даже дискотеку устраивали. Друганы его на джипах приехали, музыку включили и заставили охрану на вышках прожекторами мигать.

– А начальник что? – спросил Доцент.

– Кум что ли? – та махнула рукой, – да у нас он пришибленный был. Сколько рапортов на пенсию писал, а его все не отправляли. Он, походу, еще считал, что в СССР живет, а сюда как на Луну попал. Как вышел на пенсию – нажрался, на рыбалку в первый же день пошел, под лед провалился и утоп. Новый-то ничего вроде, но жалко мне его. Тут в этот сортир за столько лет говна навалили, а ему теперь чистить. Вы борщик-то кушайте, – она по-матерински улыбнулась Доценту, поднялась, и, переваливаясь, как медведица, потопала на кухню.

– Слушайте, – Доцент посмотрел на прапорщика, – надо поднять дела заключенных. Как думаете, они сохранились?

– Эти точно сохранились, – кивнул Федорыч, – они в сейфе лежат. Ключ от него потеряли, и открыть никто не смог. А то бы уперли. А он стоит целехонький.

– Ну вот сейчас борщ поедим, – Доцент размешал сметану, – и посмотрим.

Прапор кивнул.

 

* * *

 

Река Бикин. Стойбище удэгов. Лето 2014 года.

Леха уверенно вел старенький УАЗик по выскакивающим прямо под колеса болотным кочкам.

– Вообще этот поп – жук еще тот, – не отрываясь от руля, он стряхнул пепел сигареты в окно, – жизни от него тут никакой. Приехал. Дом ему дали. Оклад положили. Он для начала по местным прошелся – типа человек божий, за душой, окромя веры ничего нету, покормите Бога ради. Ну, у нас-то народ добрый, поперли ему. Так он чего, сукин кот, сделал – икры у нас набрал и на трассе ей торганул. Тарелку с телевизором привез. Ну, наши-то как… Поп – значит начальник. А он службу начал вести. Велел колодец ему выкопать. Ну наши подрядились. Дело-то божье. Да не только колодец, а еще и избу новую построили пятистенку, с гаражом и баней. А он чё? Воды с речки наберет, назовет ее святой и продает по сто рублей. Но это еще терпимо было. Цветочки. Тут попадья к нему приехала. Юбка – срам один, даже жопу не прикрывает. Все медведи с лесу поглядеть повылазили, не то, что мужики местные. Побыла попадья неделю, да уехала. За ней вторая приезжает, другая. Жопа еще больше, и сиськи, как у коровы, в титятник не помещаются. Потом третья. У той ноги с ушей растут. Ну а когда уж две сразу приехало, да еще и китайки, наши бабы зашумели. Он притих. Жалобой его напугали. Тогда он церкву строить начал. Денег со всех собрал и полгода сказками мурыжил, что ее где-то там собирают, а потом целиком нам привезут. Потом мы еще на колокол сбрасывались, на крест ему нательный. На это он вроде как джип купил. Но не скажу точно. Потом вообще пропадать стал. Мы его раз в несколько месяцев видели и все. Потом милиционеры приехали. И выяснилось, что возле Савоськиного дома кто-то коноплю сажал. Поп, конечно, открестился, они ее скосили. Тогда он совсем утих. А потом Подю нашего обокрали. Люська вам рассказывала. Все на него грешат. Тут к нему людей много разных шатается. Дела мутные. Тут как-то брата троюрОдного бабы моей попросил до Яра свозить по реке. Мешками какими-то загрузил. А брательник и говорит – там шкуры медвежьи были. Так что наверняка этот поганец чего-то знает. Дед-то мой может умишком-то и тронулся со своими духами, но правда-то за ним.

– Что у него с глазом? – Холод повернулся к Лехе.

– Так с усатым в тайге встретился. Вот они с ним глазами и поменялись.

– В смысле? – спросил с заднего сиденья Вова.

– Он дедовский выцарапал, а тот ему проткнул. Так что теперь по этому миру с двумя глазами на двоих шастают. С тех пор дед камлать-то и начал. Вначале ненадолго. А потом и по неделям в себя не приходил. Я раньше в тетрадку за ним записывал, а потом понял – пустое. Все равно так и будет, как он сказал… Вы не думайте, что я в это все не верю, – он поглядел на Холода, – верю. Только боязно. Вдруг деда чё такое скажет… Поэтому и стараюсь деду не особо слушать. Он много чё наговорил. Ему люди верят, а не Савоське с врачами. Бывает, привезут какого мальца, кажись уже все, подохнет, а деда о чем-то с духами пошепчется, травки даст и все. И дальше поскакало дитё. Живое и здоровое. У нас-то почему с Люськой детей нет – дед чужое забирает, а свое отдает. Мы вот думаем с детдома кого взять. Но деда пока не разрешил. Говорит: «Рано. Со своим пытайтесь. Получится».

– А чё этот из себя Савоська представляет-то? – спросил Баир.

– Проходимец, – ответил Леха, – у него такая ж, как и у тебя живопись на руках. Тоже, видать, сиделый. Но бумаги проверили – да, поп. А с бумагой-то не поспоришь, – Леха повернул руль налево, – а с другой стороны – какой сюда нормальный поедет? Сиделый – не сиделый… Это ж неважно, главное, чтоб душой чистый был. Всех обмануть можно, а тайгу не обманешь. Она все равно свое возьмет, а чужое пережует и выплюнет.

– А почему у вас тигра «Эль Дьябло» называют? Ну… Дьяволом, – поинтересовался Хосе.

– А кто ж он еще? – Леха подмигнул Хосе в зеркало заднего вида, – пока далеко живет – никого не трогает. А как к людям приходит – так и начинается. То скотину задерет, то человека. Страх он сеет. Знает, что нам нельзя его убивать и чувствует свою безнаказанность. А ежели тигр крови человечьей попробовал – тогда держись. Его только пуля остановит.

– Хоть не серебряная? – засмеялся Владлен.

– Так он же не перевертыш, не оборотень. Зверь. В нем просто душа плохого человека. Вот он и мучается от этого, а поделать с собой ничего не может. Ну все. Почти приехали. Дальше пехом пойдем, а то спугнуть можем. Тут через кедровник и дом его уже будет.

Они вылезли из машины и бодро зашагали сквозь молодую поросль кедра.

Возле двухэтажного деревянного дома стоял, сверкая, как лакированный сапог, новенький японский  «Крузак». В таежное небо с крыши смотрела огромная спутниковая тарелка. Леха уже собирался постучать в калитку, но его опередил Вова, с размаху выставив ее. Грозно залаял лохматый кавказец в вольере.

– А вы кто такие? Чё надо-то? – на крыльце появился невысокий заморыш с редкой взлохмаченной бородой, но потом словно вспомнил, что он служитель культа и сменил тон, – какие дела Вас ко мне привели, чада мои?

– Благословиться хотим, батюшка, – усмехнулся Владлен и с размаху воткнул ему кулак в живот.

– Бога побойтесь, – прохрипел Савоська, сползая на крыльцо.

– А мы, батюшка, буддисты, – усмехнулся Баир и притянул к себе его руку с татуировками, – погремуха какая, сявка?

– Я не пойму… – попытался возразить поп, но Холод отвесил ему звонкого леща, – Сева, – залепетал тот, – срок под Магаданом тянул. Братва, я свой. Первая ходка за кражу…

– Давай-ка ты нам тут дел своих уголовных не будешь читать, – посмотрел на него Вова, поднял за шиворот, встряхнул и поставил на ноги, – мы ж не прокуроры, проверить все равно не сможем. Мы о другом поговорить хотим.

– Да. Точно, – Холод посмотрел на удивленного Леху, – слушай, Лех, посиди в машине. У нас с попом тут личная беседа. Он, может, тебя стесняется.

Леха кивнул и, недовольно оглядываясь, пошел к машине.

– Да ладно, мужики, вы че? Я если чё завязал… Меня вон епископ в чин положил…, – Савоська занервничал.

– Мы сейчас на тебя хрен положим, – цыкнул на него Лева.

В это время из дома вышел Хосе и потряс перед друзьями трехлитровой банкой, в которой были какие-то корешки, похожие на человечков или кукол вуду.

– Ты это… аккуратнее, – остановил его Вован, – это ж женьшень, корень жизни. Знаешь сколько такая банка стоит? Хату в Москве можно взять.

– Откуда это у тебя, – посмотрел на Савоську Холод.

– Так люди принесли. Я почем знаю? На хранение, – тот скривил щеку.

– Ну вот. Исповеди у нас по душам не получается, – посмотрел на друзей Холод, – чё с ним делать будем?

– А делай чё хочешь, – осмелел Савоська, – я тебя знать не знаю. Я тех, чье это – наоборот слишком хорошо.

– Ну все, молчать как партизан будет, – хмыкнул Владлен.

– А мы ему сейчас звезды, как амурскому партизану, на всю спину вырежем – заговорит, – разозлился Вова, и хотел продолжить, но злобный колючий взгляд Савоськи его остановил.

– Друзья… Это же падре, святой отец. С ним по-другому надо говорить, – Хосе аккуратно передал банку с женьшенем Леве, – подержи, – и с размаху воткнул локоть Савоське между глаз, – вставай, бастардо, – он схватил Савоську и поволок в сторону леса.

Холод с остальными поспешили за ним.

– Где-то я это здесь видел, – Хосе ходил по полянке, таская попа за собой, как мешок, – а… вот, – он остановился и с размаху швырнул напуганного священника на землю, потом склонился и что-то поднял, – смотрите, отче, – он что-то сунул Савоське под нос, – вот оно, создание божье. Бог отпустил его и сказал: «Буэно ком диас» – ступай с Богом. И он пошел. Не неся в этот мир зла, – Хосе проникновенно посмотрел на попа.

– Это ж муравей, – поморщился тот.

– Да. Именно муравей. Мы все муравьи Божьи, падре. И ты, и я, – продолжил Хосе, – нас послали идти. Если на нас нападут – защищаться. И этому муравью не стыдно за его небольшие шажки по этой земле. А нам людям очень. Потому что мы грешны. В отличие от муравья, мы не защищаемся. Мы нападаем. Но если ты уже покаялся, больше не делай зла. Либо не приноси покаяние. И ты грешен, падре, и я. Только я не прячу зло и грехи под одеждой с крестом, в отличие от тебя. Поэтому, я зло. А кто ты – мы сейчас узнаем. И он нам в этом поможет, – Хосе сдул муравья с ладони, – кажется этот вид называется «рыжая мирмика». Это, конечно, не наши огненные муравьи, укус которого парализует, а потом медленно убивает. Ты знал, что… – Хосе посмотрел на Савоську, – что муравья называют бультерьером среди насекомых? У него очень мощные челюсти. А у этого еще есть жало. Если им что-то угрожает, они выпускают кислоту. В малых количествах это даже полезно, а вот в больших… На месте укуса сначала появляется красноватая сыпь, сопровождающаяся сильным жжением. Но это терпимо. Поэтому у меня к тебе есть предложение. Есть боль, которую нельзя вытерпеть. Молчание того не стоит. Потому что, если ты будешь молчать, я раскопаю этот гребанный муравейник, – Хосе ткнул ногой в сторону копошащегося муравьиного дома, – и воткну тебя туда головой. А для начала заклею твой молчаливый рот скотчем. Муравьи почувствуют угрозу и начнут нападать на тебя. Для начала они набьются в глаза, потом в уши, и только потом в нос, через который пролезут в твое горло. И жечь будет не только снаружи, но и внутри, – Хосе взглянул на Савоську своими черными глазами, – так что, сыграем в игру «Правда или желание»?

– Всё, всё, понял, – Савоська сел на траве и попытался взять себя в руки, – давайте свои вопросы.

– Иностранцы и зэки. Вопросов всего два, – заглянул в его глаза Холод.

– Есть такие, – Савоська испуганно стряхнул ползущего по шее муравья, – вниз по реке. Сопка торчит каменная, как ориентир. Там эти люди. У меня так с ними… бизнес. Они дают – я продаю за процент. В Читу вожу, или куда поближе. Главный у них здоровенный такой. Антоном зовут. Мент бывший. С ним китаец. Чен. Я с ним общаюсь. Иностранцы есть там. Грязные такие, замызганные. Говорят, что ученые, но врут. Туда можно и по реке, и по дороге попасть. По реке дальше. По дороге сложнее, но быстрее. Я там только раз бывал. Забор железный, там несколько домов. Чё раньше было – не знаю. Мы обычно в тайге встречаемся. Они приносят – я забираю. На карте отметить могу, и где лагерь, и где мы встречаемся. Но смотрите, они люди не простые. Этот Антон то спокойный, а то как псих себя ведет. Я ему деньги отдавал, он что-то не досчитался, чуть шею мне не свернул. А потом вискарем угостил. У них охрана там, охотники местные с оружием. Ну, вроде как-то так. Это… мужики… может отпустите?

– Отпустим. И тебя, и грехи твои. Карту нам нарисуешь. Пошли, – Холод пнул его ногой.

Они пошли к машине, где их ждал странно смотрящий на них Леха.

– Карта есть? – Холод посмотрел на него.

– Есть, – протянул потертый лист Леха.

– И карандаш. Рисуй, – Холод отдал все это Савоське.

– А чё, поп… – Леха недоуменно снова посмотрел на Холода.

– Грешен он, Леха, больше нашего, – Холод подмигнул парню, – перед Хосе с муравьями во всех грехах исповедовался. Кары попросил… Ты потом ребят возьми и в его доме все проверь. Боюсь, он там пол Красной Книги припрятал в засушенном виде. Решите потом сами, куда это деть. Машину его себе заберите. На ваши же деньги куплено. А дом сохраните для другого попа, для нормального. С церковью и с верой.

– А его куда? – удивленно посмотрел Леха.

– А у тебя там, я смотрю, свинарник есть. Вот там ему самое место. Там пока посидит. Люська твоя приглядит, – Леха согласно кивнул.

– Смотрите только, чтобы он там у вас свиней не попортил, – съерничал Вован, – а то наложит на них епитимию, они хрюкать перестанут, или наоборот начнут друг у друга жратву таскать.

Савоська тем временем протянул Холоду карту с отметками.

– Эти места знаешь? – Холод передал карту Лехе.

– Бывал, – тот внимательно посмотрел на нее, – если по-тихому идти, то по реке надо. Лодка нужна.

– А у тебя есть? – Холод посмотрел на него.

– Обижаешь. На реке жить, да без лодки?

Хосе тем временем сидел возле муравейника. Он аккуратно просунул в живой копошащийся ком свою руку, немного подержал ее, вытащил, аккуратно стряхнул муравьев и облизал.

– Кислая? – похлопал его по плечу Владлен. Тот кивнул, – мы в детстве так соломинку совали.

– И мы, – подошел Лева и, глядя на Хосе, спросил, – слушай, а чё, правда ваши муравьи могут человека живьем сожрать? Они чё, такие огромные? Размера-то какого? И как выглядят?

Хосе поднялся и с улыбкой, прищурив глаз, изучающее посмотрел на него.

– Ну, роста примерно где-то с меня. С татуировками, как у меня. По характеру – все по обстоятельствам, – улыбнулся Хосе.

– В смысле? – к ним подошел Баир, – да нет таких муравьев, сказки все это.

– Поверь мне есть, – ответил ему Хосе, – из Сальвадора они.

– Да кого вы слушаете? – Вова пихнул Хосе, – банда у них там так называется – «Бродячие муравьи», «Мара Сальватруча», он из нее. Разводит он вас! Пошли уже, муравей.

Они влезли в УАЗик, запихнули в багажник Савоську и поехали.

 

* * *

 

Москва. Лето 2014 года.

– Ну и как там они? – Тея с Кириллом и Мией зашли в кабинет Доцента.

– На место прибыли. Связь, конечно, плохая, но поговорить удалось. Всем привет передают. Сообщение специально для Марка – тигра еще не видели, – Доцент усмехнулся, – уже кое-что нашли. И я кое-что нашел, – Доцент вытащил из стола неизменную папку с надписью «Дело», – я тут дела поизучал из Уссурийска и нашел довольно-таки интересные совпадения. Ну что ж. Начнем. Присаживайтесь, – он дождался, когда вся троица усядется на диван, и продолжил, – с Васюковым все понятно. Отец военный. Есть брат. Родом из Прибалтийска. Окончил школу, поступил в высшую школу милиции… Только положительное. И вдруг в тридцать лет его срывает. Массовое убийство. Суд, тюрьма, побег. Будем еще разбираться. Есть некоторые заинтересовавшие меня моменты. Но пока отложим в сторону. Чен Ли. Китайский мафиози средней руки. В Китае у триад проворовался, сбежал к нам. Мордоворот еще тот. Сошелся с такими же, но нашими. Связь с Китаем не терял – контрабанда. У нас попался на банальном вымогательстве. Больше доказать ничего не смогли. По документам оказался русским. Конечно, «липа», но китайцам его не выдали, судили здесь. Пока суд да дело, вскрылись другие его преступные эпизоды. Но тут и вломили на полную катушку. Срок отбывал вызывающе, игнорировал замечания, имел множество взысканий. Из Мордовии за деньги попал ближе к своей Родине. Ну и здесь разошелся. Вернее, распоясался. Животное дикое, агрессивное. Не человек. А вот третий персонаж самый незаметный, но самый интересный. Яков Бойборза. Рыбак с Курил. Причем с японских островов. Контрабандист. Людей перевозил, оружие, наркотики. Даже засветился с якудза. Но там, не у нас. И вот во время последнего рейса его судно терпит крушение. Бьется о подводную скалу. Это учитывая, что этот маршрут он знал с закрытыми глазами. Выживает только он из всей команды. Его подбирают наши пограничники. Протокол, дело о незаконном пересечении границы и срок. Вот тут начинается самое интересное. Что же он перевозил? Официально груз из порта Йокогамы приписан во Владивосток. Команда девять человек и два каких-то пассажира. По инвойсам какие-то лекарственные препараты. То же указано в таможенных декорациях. Вытяжка толи с тунца, толи с акулы. Лечебная. Естественно, груз тонет. Лет немало прошло, но мы с японцами нынче сотрудничаем, поэтому информацию удалось добыть. Его судно зафрахтовал некий корейский бизнесмен. Бао Дук. На данный момент он возглавляет «Фонд китайско-корейско-японской дружбы» с коренными народностями Дальнего Востока.

– Косые всех стран объединяйтесь! – засмеялся Кирюша, но под укоризненным взглядом Мии замолчал, тихо добавив, – не, ну я просто о том, что очень дружелюбный Бабадук!

Доцент, не обращая на него внимания, продолжил:

– Так вот. Очень интересный моментик. Судно отплыло из Йокогамы, и тут их пограничникам поступила информация от оперативного источника, что на нем вывозят наркотические препараты. Те бросаются вдогонку. Но судно исчезает в нейтральных водах. Причем, очень интересно исчезает – пропадает со всех радаров. Зато появляются два других поменьше. И после этого Якова подбирают наши пограничники. Смею предположить, что нанявший его Бао Дук вывозил на нем хиропон. Пограничники узнали, но у него были свои люди, которые ему сообщили об этом. Они имитировали кораблекрушение. Но до этого перегрузили хиропон на другие лодки и вывезли.

– А не слишком ли это сложно? – Тея посмотрела на Доцента.

– Для азиатов это нормально, – ответила за Доцента Мия, – якудзы используют такие схемы, мне Ичи рассказывал.

– Вот-вот! – поднял палец Доцент, – значит, что у нас получается? Груз достиг порта назначения. Хиропон оказался у нас. А дальше только мои предположения, но смысла они не лишены, – Доцент развернул огромный лист ватмана, исчерченный квадратами, треугольниками и прямоугольниками разных цветов на столе, – что мы имеем? Груз Бао Дука. И наша троица – Васюков, Рыба и китаец. Васюков помогает бежать. У китайца на Дальнем Востоке все схвачено. Плюс трафик контрабанды с Поднебесной. Рыба при делах. Он на связи с Бао Дуком. Схема выходит интересная. Наверняка база в тайге принадлежит Чену. Хиропон Бао Дуку и Рыбе. Они используют дешевую рабочую силу, как это делали японцы, для личного обогащения, незаконно продавая природные ресурсы. Канал сбыта налажен. Деньги есть. Хиропон превращает иностранцев в рабов, и они, не задавая вопросов…

– А почему именно иностранцы? – не понял Кирилл.

– Так это ж проще. Их искать дольше. Их у себя на Родине считают либо романтиками, либо идиотами. Родственники француза его только спустя год в розыск подали. А с Интерполом у нас не совсем «коннект». Информация поступает не совсем оперативно. Плюс они ученые, а не какие-то алкаши и бомжи, и знают, что делают.

– Довольно складно, – Тея тихо пошевелила пальцами обеих рук, – а Васюков им зачем?

– Ну должен же за этим кто-то присматривать, – ответил Доцент, – к тому же, он довольно сносно общается на английском, а его, как интернациональный язык общения, никто не отменял.

– Ну хорошо, – сказал Кирилл, – эти трое в тайге, это уже и ежу понятно. А кореец?

– А вот господин Бао Дук как раз сейчас здесь. На каком-то конгрессе по защите животных Дальнего Востока.

– Так может быть… – Кирюша хлопнул ладонью по кулаку и многозначительно посмотрел на Мию.

– Такой вариант я не предусматривал, но… – заговорил Доцент, однако Тея его перебила:

– Я тебе хлопну! Вы уже и так хлопнули!

Мия виновато опустила глаза и вполголоса сказала:

– Вот это и странно. Мы нахлопали, а вы разгребаете. Это неправильно. Мы сможем с Кириллом. Я так понимаю, это придется делать не совсем законно. Наверняка дипломатическая неприкосновенность и все такое... – Доцент кивнул, – мы что-нибудь придумаем. Мы же не маленькие.

Тея посмотрела на нее, кивнула и заговорила:

– Я вот только одного не понимаю. Сенсей создавал армию, тренер Холода супербойца, а эти-то что?

– Рабов, систер, – серьезно посмотрел на сестру Кирилл, – использовал этот хренопон по прямому назначению. Ты ж сама об этом говорила.

– Но цель у них у всех одна – деньги, – подвел итог Доцент, – и неважно, армия это, один супербоец или рабы… Деньги. Все это приносит деньги. Хиропон сумел слишком много. Он поднял Японию с колен и превратил в одно из самых процветающих государств. А дурной пример заразителен. Я так понимаю, у нас осталась всего одна партия. Но это уже похоже хоть на какой-то результат.

– Но мы ж за результативную игру, – Кирилл приобнял сестру и Мию, – мы ж «Дрим Тим», команда!

– Подождите… Сенсей, тренер, Бао Дук…. – Доцент начал перебирать на столе бумажки, – ну точно, как же я упустил этот момент? Олимпиада в Сеуле! – он хлопнул себя по затылку, – они все там были! Значит и четвертый… Кто же он, черт побери? Русский, японец, кореец… Японцы его принимали, русский про это знал, кореец мог слышать… Кто же еще?!

– Ну вы тут пока подумайте с сестрой, – остановил его Кирилл, – вы же у нас умные, а мы хитрые. Подумаем, как нашего Бамбука обмануть.

– Бао Дука, – поправил его Доцент, – да, и надо подумать, как и когда лучше вылетать на Дальний Восток…

 

* * *

 

Река Бикин. Лето 2014 года.

«Дорога к лодке» – оказалось слишком громким названием для узкой звериной тропы, протоптанной среди зарослей полезного зверобоя и кусачей ипритки. Через каждую сотню шагов приходилось присаживаться на корточки, чтобы пролезать под завалами валежника, или наоборот, карабкаться по стволам поваленных ураганами сосен, рискуя переломать ноги. Противные кусты колючей дикой малины цеплялись за рюкзаки, а приставучие стебли-лианы японской диоскареи так и норовили уронить на землю, опутав лодыжки. Первый перекур пришлось сделать через двадцать минут ходьбы. Уставший Владлен с размаху бухнулся в мягкую траву и чуть не раздавил притаившуюся там змею. Та грозно зашипела на своего обидчика и приготовилась к прыжку. Владлен направил на нее оружие, но драки не получилось. Расхохотавшийся Леха крепкой рукой опустил автомат Владлена и громко затопал ногами. Огромный, похожий на черный резиновый шланг, совсем неядовитый уж, присвистнув, уполз. Очень скоро Холод и все остальные поняли, что в тайге расстояния совсем другие, и пара Лехиных километров до лодки превратились в пятичасовой, измотавший их в конец, поход через бесконечную полосу таежных препятствий. По всей дороге им попадались груды крупных костей, обглоданных до белизны. Наступила очередь Хосе посмеяться над Вованом. Он совсем некстати начал рассказ о туристах на берегах Амазонки, разобранных местными наркокартелями на органы. Леха попытался переубедить закурившего Вована, объяснив, что это всего лишь звериная тропа, по которой, как положено, ходят волки, медведи, тигры, и, как положено, встречаются с травоядными, типа косуль и прочей копытной живностью. Но Вован даже не дослушал его до конца. Дальше он шагал молча, и оборачивался на каждый шорох в кустах с автоматом наперевес. Неожиданно тропинка словно потерялась. Но Леха кивнул головой, и они поперлись через бурелом и заросли болотного багульника дальше. Растительности стало меньше, только пихты, елки и мох. Подо мхом вода. Они шли, а она чавкала под ногами, указывая направление к большой воде. Добрались к протоке только поздним вечером. Развели костер и смолотили целую коробку консервов гречки с мясом. Левчик пошел по-малому и прибежал обратно, чуть не обосравшись, задыхаясь, сообщив, что из кустов на него рычал медведь. Остальные похватались за оружие. Только Леха спокойно ковырялся в углях костра, пек картошку и улыбался. Холод с товарищами подкрались к темнеющим в сумраке деревьям и действительно услышали что-то похожее на рычание. Вован насторожился больше всех и снял АК с предохранителя. Но перестрелка с косолапым не состоялась из-за отсутствия последнего. Словно тень, появился Леха и направил яркий луч фонарика в то место, откуда раздавалось рычание. Источником звука, напугавшим всех, оказалось обычное дерево, в дупло которого дул ночной ветер. Посмеявшись над собой, они улеглись спать, а Леха всю ночь сидел у костра и любовался пламенем, пылающем под куполом черного неба.

Утро началось с того, что Хосе спросони не продрав глаза, пошел по-малому и наступил на рябчика, гнездящегося в высокой траве. Обиженная птица, взлетая, залепила ему крылом в переносицу. Отсмеявшись, начали грузиться в лодку. В нее уселись только Холод с Лехой. Остальные потащились по берегу.

– Все влезут – на камни сядем, – объяснил Леха, – вообще, Бикин – река лютая. Особливо по весне, когда лед снизу сойдет и половодьем разливается. Много дурачей здесь угробилось. Видишь, «пила» из корчи? – Леха ткнул пальцем на завал деревьев посреди реки, – ветки у них, как ножи, лодке бок или брюхо пропорют и кранты. А вовремя не выскочишь, в залом из деревьев-плавунцов кинет, в клочья распетрушит, мало не покажется. А уж если по каменьям на дне протащит, считай, в мясорубку попал, все кости переломает.

Они неторопливо плыли вниз по течению. Местами Холоду с Лехой приходилось выпрыгивать из шаткой посудины, чтобы стащить ее с камней. Иногда это удавалось сделать багром, который Леха с размаху втыкал в реку, раскачивал, и они плыли дальше. По пути попадались песчаные косы-отмели. Тогда они превращались в бурлаков и тащили за собой лодку на кожаных вожжах, как собачку на поводке. Несколько раз Леха выходил на берег, поднимался на каменный приступ и в бинокль изучал реку, потом возвращался, и они дальше плыли неспеша по неторопливому летнему руслу реки, от которого тонкими ручейками прямо в тайгу текли протоки. Вскоре река начала мельчать. Ручейков становилось все больше. Появились лиственные деревья – ясень, ильм, бархат, росшие вперемешку с маньчжурским орехом и амурской сиренью. Над ними, словно каменная шапка, нависала огромная сопка, о которой говорил Савоська.

– Туда нам, – мотнул головой Леха, – если поп не соврал. Там лес густой и смешанный. Деревья друг подо другом растут. Хрен кого найдешь, если спрятаться решил. Мы ж крюк по реке сделали, а так же туда можно было на машине попасть. Но так мы им, если что, путь отрезали. Можно сбежать только по той стороне реки, а она там так петляет, и течение – зверь. Годков пять так назад туристы городские сплавлялись, так их по скалам в клочья распидорасило, – Леха покачал головой, – спасатели только весло с рюкзаком нашли. Туда гляди, – он ткнул пальцем среди деревьев, – там лощина. Они там хоронятся. Можем к ним по бережку по-тихому скрадом пойти. Там как раз аккурат раньше метеорологи жили, станция у них была, пара домов и вышка погодная. Я запамятовал, я тут лет пять назад бывал. Китаец оттуда вылез с ружьем и пуганул, что частная собственность, я и ушел. Не любят китайцы нас, удэгов, но это у нас взаимно. Это еще с Советов все началось. Китайские колхозы рядом с нашими были. Мы охотились и рыбалили, они землю ковыряли. Мы побогаче жили, а они победнее, поэтому, как встречались, так всегда морду друг другу били. Так с тех пор и живем, – улыбнулся Леха, – как кошка с собакой.

– Вечера дождемся, – перебил его Холод, выпрыгнул из лодки и зашагал к стоящим на берегу парням, – короче, отдыхаем и темени ждем, но не полной. По-тихому через лес проскочем и их прихлопнем. Владлен, Левчика возьми и оптику. Поглядите, что там почем. Только по-тихому и не задерживайтесь.

– Все будет «хоккей», – Владлен вскинул руку и кивнул Левчику, – давай, Лева, собирайся, в шпионов будем играть. Срисуем, чем они дышат, а потом в гости сходим. Все без нас не сожрите, – он подмигнул Холоду, и они исчезли в зарослях лимонника.

– Охотники? – вслед им поинтересовался Леха.

– Снайперы, – ответил Холод и зашагал к Баиру, Хосе и Вовану, которые вытаскивали оружие и снаряжение из лодки.

– Погодь, – Леха остановил Холода за плечо, – может пойти с вами помочь?

– Не, Леха, спасибо, – покачал головой Холод, – здесь дожидайся. Твое дело тайга, а наше – война.

Тот посмотрел Холоду вслед, закурил и уселся на мокрый камень, торчащий посреди реки. Его взгляд остановился на улыбающемся Хосе, который вытащил из брезентового мешка сверкающее на солнце, как железный зуб, острое, как бритва, боевое мачете, и взмахнул им, рассекая воздух.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

КОРЕНЬ ЖИЗНИ В МЕРТВОМ СЕРДЦЕ

 

Москва. Конференц-зал гостиницы «Метрополь», лето 2014 года.

– Таким образом, учитывая многолетние связи многих азиатских стран с Дальним Востоком, мы полностью поддерживаем инициативу российского правительства о так называемом Дальневосточном Гектаре, – Бао Дук со сцены оглядел присутствующих в зале мужчин в смокингах и женщин в дорогих вечерних платьях, – мы должны понимать, что Дальний Восток – это не просто жемчужина, нет, – он прошелся по сцене с микрофоном в руках, – это сокровищница, которую мы должны не только беречь, но и приумножать. Без человека она погибнет. Мы и так чуть не потеряли многие виды животных и растений. Да, отчасти, человек сам виновен в этом. Ну что заставляло его истреблять бесценные виды растений и животных? Правильно! – он поднял вверх указательный палец, – отсутствие минимальных средств для выживания. Это что ж получается? Человек сидит на запасах золота, но пользоваться им не может? Многие так посчитали, и решили взять свое. Но сделали это неумело и бездумно, просто отобрали, не оставив ничего взамен. Мы же, как Фонд, предлагаем немного иные схемы. Необходимо построить заповедники и дать людям там работу, чтобы человек больше не зависел от капризов природы.

– А вы уверены, что, если вы будете платить человеку, он откажется от охоты и рыбалки с целью корыстного обогащения, – спросил кто-то из зала, – вот коренные жители, например, именно этим только и живут.

– Ну под понятием «коренные» лично я воспринимаю только зубы, – рассмеялся кореец, – но если они гнилые, их над вырывать. И вместо них вставлять новые – здоровые и красивые.

– Но а что тогда делать с местными? – не успокаивался голос в зале, – это же геноцид! Притеснение!

– Ну зачем такие громкие слова, как «геноцид»… «притеснение»? Они сами себя уничтожают. И заповедник, по сути дела, будет охранять их от себя же самих. Вы только посмотрите, они уже давно не хранят традиции своих предков. Цивилизация их уже погубила. Погнавшись за ее благами, они утратили свою самобытность. А заповедник – это музей под открытым небом для жителей Дальнего Востока. Мы можем построить экскурсионные деревни, чтобы ознакомить туристов с бытом этого края.

– Но по сути дела вы лишаете их того, чем они всю жизнь жили. Столетиями… – голос из зала начал раздражать Бао Дука, – захотят ли они быть музейными экспонатами? Это же все-таки живые люди!

– Возможно. Но это вынужденная мера. Есть же заповедники для уссурийского тигра, дальневосточного леопарда… Так чем отличаются от них местные жители?

– Тем что они люди! – резюмировал голос, – с уже состоявшимся укладом жизни.

– Красиво говорите, – засмеялся Бао Дук, – а вы сами-то видели тех людей? Пьянство, развратный образ жизни, отсутствие работы… О каких традициях и ценностях Вы рассуждаете? А кроме того, мы никого не предлагаем выгонять. Мы просто хотим впрыснуть свежую кровь, а главное деньги, в Дальний Восток. И неважно, кто получит этот дальневосточный гектар – россиянин или иностранец. Главное, как он будет им пользоваться. Я уверен – это пойдет только во благо и человеку, и Дальнему Востоку.

– А Вам не напоминает это приватизацию в России в девяностых? – не унимался голос, – тогда тоже было «во благо человека», но закончилось все обогащением небольшой группы людей, ставших на этом олигархами. А основная масса так и осталась нищими.

– Ну это, как говорят корейцы, нищий сам виноват, что у него дыра в кармане, – громко рассмеялся Бао Дук, – Дальний Восток настолько богат, что люди там просто не могут быть нищими.

– Естественно, – засмеялся голос, – особенно если его богатства разворовывать.

– Пользоваться ими, – поправил его Бао Дук, уже начиная нервничать, – пользоваться и платить за это деньги. Приведу Вам пример. Дальневосточный женьшень. Ценнейшее растение. Что плохого в том, что если начать его выращивать искусственно в естественной среде?

– А для этого надо будет, естественно, распахать всю тайгу, срубить многовековые деревья, уничтожить живущего там зверя, воспользоваться землей, а потом бросить ее, когда она выработает свои ресурсы, а потом начать пахать в новом месте. Разве не так, господин Бао Дук? – Кирилл поправил на носу мешающие ему видеть очки, одолженные напрокат у дяди Гены с небольшим плюсом, – вот Вы говорите о женьшене. Зачем перепахивать тайгу, если его можно высадить фактически везде. Он растет в любых условиях, главное ему их создать. Я изучил этот вопрос, – Кирилл поднялся и повернулся к окружающим, – просто условия! Тенистая местность и благоприятный полив. Только и всего. Кстати, это уже давно и успешно делают многие фермеры. А здесь происходит нечто другое. Человек получает вместе с этим гектаром все, что на этом гектаре находится. И он безраздельно начинает принадлежать ему. То есть зверь, растения, которые находятся на этой территории – все принадлежит ему. Участок реки с рыбой. Даже зашедший туда на кормежку тигр. А зная чиновников, под видом этого гектара в пользование попадут действительно заповедные территории. Это всего лишь вопрос денег. А потом, господин Бао Дук, вы говорите даже не о долгосрочной аренде, вы говорите о собственности. То есть, фактически, вы предлагаете продавать иностранцам территорию Российской Федерации. Этакое завоевание под видом мирной экспансии.

– Молодой человек, – покачал головой Бао Дук, – пора прекращать уже видеть в иностранце врага. Мы же не во времена холодной войны живем. Сколько наших соотечественников живет на Дальнем Востоке.

– Исторически живет. И они являются гражданами Российской Федерации. Они платят налоги и живут по законам Российской Федерации. И если они эти законы нарушают, они несут ответственность, – громко ответил Кирилл, – а вы предлагаете взять деньги и, по сути дела, закрыть глаза. И тогда на карте нашего Дальнего востока появятся, извините за каламбур, маленький Сеул, маленький Пекин и маленькое Токио. А потом, зная кулинарные пристрастия жителей Азии, можно уверенно сказать на какой кухне какой редкий зверь окажется. И не пытайтесь меня убедить, что во всем виноваты российские браконьеры. Статистика – слишком упрямая вещь. Наши животные пополняют меню не наших, а ваших ресторанов!

По залу пробежал легкий гул недовольства, а Кирилл продолжил:

– Наши животные становятся ингридиентами вашей народной медицины! Ну не лечит русский мужик импотенцию пенисом тигра! Не пытайтесь в этом убедить ни меня, ни себя! Мы даже об этом не догадываемся. Зато бывая там и прогуливаясь по местным рынкам, русский человек начинает понимать, откуда у всего этого браконьерства ноги растут. Это рынок, где спрос диктует предложение. И предлагая тем же браконьерам высокую цену за наших редких зверей, вы фактически вынуждаете их идти на такие чудовищные преступления. А теперь вы еще и местных жителей хотите превратить в редких зверей. А что ж сразу не в рабов? – Кирилл приподнял очки и вызывающе посмотрел на Боа Дука.

Тот почувствовал, как у него запершило в горле. Он жестом подозвал к себе своего помощника и попросил воды. Тот суетливо побежал, схватил с подноса девушки-азиатки стакан с водой, выбежал на сцену и протянул его боссу. Тот сделал жадный глоток и неожиданно почувствовал в мозгу словно удар молнии.

– Врача! Врача! Господину Бао Дуку плохо! – суетливо забегали его помощники.

Мия отвернулась, поставила на стол поднос, сняла передник и незаметно исчезла. Бао Дука тем временем уложили прямо на сцене. На входе в зал появились двое санитаров с носилками и красивая женщина-врач.

– Так, ему нужна срочная госпитализация. Подозрение на сердечный приступ, – Тея оглядела присутствующий, а дядя Гена и Доцент уже укладывали потерявшего сознание Бао Дука на носилки.

 

* * *

 

Москва. Спецбольница Управления МВД. Лето 2014 года.

– Ну что, господин Бао Дук, пришли в себя? – Доцент протер очки о белый халат и пристально уставился на корейца.

– Где я? – огляделся тот на белые стены, – что со мной?

– Скажем так… Легкое недомогание, – усмехнулся Доцент, – первый эффект от приема того, чем вы пичкаете других.

– Не понимаю, о чем вы, – кореец попытался оторвать голову от подушки, – чем я… у меня… дипломатическая неприкосновенность… я…

– На данный момент вы всего лишь больной, – подошла к его кровати Тея, – которого мы обязаны вылечить. И теперь все зависит только от вас. Хиропон слишком коварен…

Глаза корейца округлились, и он уставился на Тею, а Доцент продолжил:

– Обычно препарат принимают в разбавленном виде, если он концентрированный. Вы приняли его в чистом виде. Через полчаса вы почувствуете последствия приема, – Доцент посмотрел на часы, – а они просты. Вам захочется еще. И мы Вам дадим. Мы же такие же, как Вы, добрые люди. А после Вам захочется еще, еще и еще… Тогда это станет бесконечностью. Но я смею предложить Вам альтернативу. У нас есть антидот. Но, как сказала моя коллега, все зависит от Вас, точнее от Вашей откровенности. Я не буду задавать лишних вопросов, поэтому сразу к делу. У Вас мало времени. Вы знаете этих людей? Просто да или нет. Подробности меня не интересуют, – он положил на простыню перед ним фотографии Василича, Сенсея и Ямаги, – двое брали хиропон, так же, как и вы. Третий его продавал. Мне нужен четвертый покупатель. Пятого же ведь не было, так?

– Да… – кореец сжал губы и кивнул, – я его не знаю. Вернее, не видел. Моряк. Русский. Из торгового флота. Он из Прибалтийска. Примерно моего возраста. Невысокого роста. На шее родинка справа, на паучка похожа. Мы вместе с ним брали…

– Мы это знаем, – сказал Доцент, – вопрос в другом. Он получил этот груз?

– Да, – снова кивнул Бао Дук, – мои люди доставили его во Владивосток.

– Сымитировав кораблекрушение? – посмотрел на него Доцент.

– Да, – снова кивнул тот.

– А вторая партия осталась у вас?

Кореец снова утвердительно кивнул.

– Давайте уже свой антидот, – он посмотрел на Тею, – это слишком опасная вещь.

– Надо же, как Вы заговорили! – улыбнулась Тея, – для вас так опасная, а для других что, нет? Зачем все это было нужно? Неужели только вопрос денег? Или власть? Вы что, возомнили себя этаким корейским Наполеоном?

– Тогда Наполеоном, сегодня спасителем Дальнего Востока, – Кирилл отклеился от стены, – он же, систер, благое дело делает. Чего зверюшкам в лесу мучиться-то? Съесть их и все. Это наш президент дурак, тигра спасает. Тигр должен его азиатских друзей спасать! Для чего ж еще тигры существуют? Для того, чтобы у какого-то Бабадука хер подольше стоял!

– Кирилл, – Мия остановила Кирилла и пристально посмотрела на напуганного корейца, – я тоже, как вы, азиатка, но я еще и русская. И мне Вас не понять. Как не понять и моего отца, который Вам это продал…

– Помимо денег это еще и амбиции, Мия, – философски подметил Доцент, – господин Бао Дук тоже жертва. Жертва чужих иллюзий. Миф великого господства, который оказывается мнимым.

– Давайте мне уже антидот, – занервничал кореец.

– Знаете, мы пока еще не решили, что с вами делать. Вы сами не дали нам времени подумать, – Доцент сделал несколько шагов по сверкающей белизной больничной палате, – в любом случае Вам грозит депортация.

– Естественно, – осмелел кореец, – все-таки у меня зеленый паспорт. Я дипломат.

– Чемодан ты без ручки, – вставил Кирилл, – салат корейский недоделанный. Что с ним разговаривать? Потерять его там же, где он этих иностранцев потерял, и все разговоры. Он же мечтает о Дальнем Востоке, а тигры его там уже, наверное, заждались. Выкинуть его там, и пускай попробует погосподствует!

– Ну, это не разговор, Кирилл, – посмотрел Доцент, – зачем все усложнять? У нас же господин Бао Дук возглавляет Фонд дружбы всей Азии с дальним Востоком, но дружить он, как выяснилось, не умеет. Но он же по-прежнему хочет помочь дальневосточному краю, так ведь, господин Бао Дук? – тот напрягся и кивнул.

– Да это не помощь будет, он только долги вернет, – рассмеялась Тея.

– Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Вот счета Вашего фонда, – Доцент протянул корейцу планшетник, – я думаю, будет справедливо, если Вы переведете денежные средства с них вот на эти счета. Нет, не сомневайтесь, это не счета частных лиц. Это счета Фонда защиты природы Дальнего Востока, а конкретно, нескольких заповедников. Вы можете прямо сейчас решить этот вопрос.

– И тигры Вам спасибо скажут, господин Бао Дук, – улыбнулась Мия.

– Но это же такие деньги, – глаза корейца нервно забегали.

– Да какие это деньги? Те, которые ты украл? – хмыкнул Кирилл, – а потом, это всего лишь небольшая плата за то, что ты натворил.

– Да. Он прав. Мы же можем придать этой истории огласку, – кивнул Доцент, – иностранцы – это Интерпол. Незаконный оборот наркотиков, контрабанда, содержание людей в рабстве, – Доцент начал загибать пальцы, – хищение природных ресурсов чужой страны, – создание организованной преступной группы с целью обогащения и совершения вышеперечисленных преступлений. Добавим убийства…, – кореец напрягся, – а что Вы хотите? Вы в ответе за тех, кого приручили, а ваши помощники в методах не сильно разбирались. Так что вот такой дальневосточный букет получается. И что же нам с Вами все-таки делать? – Доцент посмотрел на Бао Дука.

– Пароль… – Бао Дук назвал цифры, – дайте антидот.

– А нет для Вас никакого антидота, – Тея усмехнулась, – мы же не такие, как Вы. В стакане с водой было, скажем так, легкое успокоительное слегка повышенной дозировки. Вы просто отключились. А дальше, как говорится, игры разума. И скоро оно снова начнет действовать. Завтра, может быть, Вы нас даже и не вспомните…

– Вспомнит, – усмехнулся Кирилл, – когда на свои счета смотреть будет, – заснул миллионером в России, проснулся обычным корейцем у себя на Родине.

– Да, запомните всего лишь одну вещь, – Доцент внимательно посмотрел на Бао Дука сквозь толстые стекла очков, – если Вы попытаетесь пересечь границу Российской Федерации… Хотя нет, у Вас это не получится. Ради Вас Корея не пойдет на конфликт с нашей страной. Поэтому все, что здесь было, останется нашей маленькой тайной. И Вы, наверное, лучше меня знаете Вашу народную корейскую мудрость. «Потерявшему доверие корейцу не верят, даже если он утверждает, что соевый соус делают из соевых бобов». Счастливого Вам пути. А для начала, спокойной ночи. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

– Кимчи своему привет передавай, – засмеялся Кирилл.

– Он в Северной Корее, – попытался поправить Кирилла Доцент.

– Да я не про начальника ихнего, я про салат, – засмеялся Кирилл и обнял Мию, – меня вот всегда другая пословица интересовала: «На этом деле собаку съели». Она про каких корейцев, про хороших или про плохих?

Они все вместе рассмеялись, а Бао Дук закрыл тяжелые веки и провалился в глубокое забытье, которое гарантировало ему тяжелый сон и обещало невеселое пробуждение.

 

* * *

 

Низовье реки Бикин. Метеорологическая станция «Кедр-8». Лето, 2014 год.

– Ну, все понятно, – Владлен оторвал глаз от окуляра снайперской винтовки, – охотники, а не военные. Никаких мер предосторожности от человека, – он повернулся к Леве, – запоминай, а потом дуй к парням. Значит так. Я на этой позиции буду. Как их приведешь, левее чуть встанешь метрах в пятидесяти, вон под той сосной, и будешь держать ворота. Никого оттуда не пропускай, патронов не жалей. Парням скажешь, чтобы вдоль ручья вниз шли, по камышу этому, и чтоб сильно не шумели. Там как раз в заборе дыра. Там один этот ихний вдоль нее гуляет. Как снимут его, мне сигнал будет. Двоих на дальних воротах сниму, ты главные держишь, а дальше уже по обстоятельствам. Главное, их от машин отрезать. Смотри, не облажайся, – Владлен ткнул рукой на несколько джипов, стоящих возле ворот, – уйдут – не поймаем. Справа они точно не пройдут. Там лес сплошным забором. А слева ручей. Там у тебя сектор обстрела хороший будет. Винтовку бросишь – из автомата начнешь палить. Я их тут человек пятнадцать насчитал. Иностранцев, видимо, они в доме побольше держат, судя по жалкому подобию караульного с наушниками в ушах. Во втором доме может кто и есть, но я думаю, немного. Если что, как фашистов партизаны гранатами закидаем. Так что все, давай, скажи, чтобы выходили.

Лева кивнул и побежал. Тайга тем временем начала готовиться к наступающим сумеркам. Казалось не только животные, но и деревья ведут здесь борьбу между собой за свое существование. И побеждают те, кому подходят почва и свет. Дубы, похожие на тумбочки, вытеснили из чащи лохматые кедры и похожие на аккуратные школьные линейки осины. Березы и сосны, стволами, словно плечами, оттирали поближе к реке смущенные липы, а на месте отживших свой век деревьев вылезали поросли лимонника, словно окружая и беря в плен чудом выстоявшие в борьбе за выживание могучие вязы. Тонкая черемуха кудрявилась возле могучего вяза. Молодой дубок и черную березку крепко связала и оплела, словно повенчав, лоза винограда. Разорвав ее, Лева вывалился на берег реки и побежал навстречу Холоду. Выложив все, он сделал несколько глотков холодной воды из старой армейской фляжки Лехи.

– А собак у них нет? – Холод посмотрел на Леву, а тот слегка замешкался.

– Не, нет собак, – ответил за него Леха, – они здесь ни к чему. Шуму от них много. Наши гавкалки – пустобрехи. Если б были, они б тут всех уже на уши подняли.

Холод кивком поблагодарил Леху, взял автомат и повернулся к пацанам:

– Ну что, погнали? А ты, Леха, здесь побудь, – он подошел к парню, – если что не так, не вернемся мы, давай-ка к знакомцу Баира, свояку своему. У него координаты есть, сообщите куда надо. Карту ему передашь и это, – Холод дал ему блокнот, – я тут пометки сделал. Там поймут. Ну и по карте, если чё – покажешь. Будут что спрашивать – все рассказывай.

– Что рассказать-то? – не понял Леха и сдвинул на бок замызганную бейсболку «Чикаго Буллс».

– Скажешь, что героями погибли… да ладно, шучу я, – Холод успокоил открывшего рот Леху, – нормально все сделаем. Так просто, на всякий пожарный.

Холод похлопал Леху по плечу и вместе с друзьями исчез в тайге.

Пробираясь среди деревьев, они неслышными тенями скользили в наступившем сумраке к заброшенной метеостанции. Увидев ее, Лева показал им пальцем на ручей. Холод, поняв его, кивнул, и Лева покарабкался к позиции, которую показал ему Владлен. Тот в оптику увидел, как Холод прижал к себе спиной не заметившего его охотника, бродившего с карабином вдоль забора, схватив его за горло, и с размаху воткнул в него нож. Приподняв драную сетку-рабицу, Холод пропустил внутрь остальных. Владлен плюнул на большой палец и рывком заслал патрон в патронник. Два выстрела прозвучали в унисон. Они спугнули стадо пятнистых оленей, пасшихся неподалеку, и те бросились врассыпную, зарывшись в кустах дикого орешника по самые рога. Двое охранников возле дальнего входа на станцию свалились, словно сбитые шаром кегли в боулинге.

– Страйк, – хмыкнул Владлен и снова припал к оптике.

Холод тем временем срезал очередью охранника на крыльце, зацепив идущего возле дома местного аборигена с ведрами и автоматом, болтающимся за спиной. Несколько человек бросились к главным воротам, но выстрелы Левчика прижали их к земле. Один из них пополз и, довольно ловко перемахнув через забор, бросился к машине. Левчик сплюнул и, бросив винтовку, сдернул автомат с предохранителя, впоров в машины меткую очередь. Остальные поднялись и тоже побежали к воротам. Но одна из пуль, попав в бензобак, зажгла машину. Она вспыхнула и рванула. Пламя перекинулось на оставшиеся три, которые взорвались одновременно, снеся ворота и разбросав в разные стороны беглецов, которых Вова добил на ходу, непринужденно пробегая мимо. Баир тем временем увидел тень на плоской крыше, вскинул автомат, плавно нажал на курок и выстрелил. Тень упала с крыши прямо в пушистую траву, пытаясь заткнуть дыру в левой лопатке, из которой выплескивались фонтанчики крови. Холод каким-то боковым зрением увидел одного из охранников, который карабкался на погодную вышку. Пламя от горевших машин мешало прицеливаться. Он выстрелил первый раз, когда тот повернулся правым боком. Охранник зарычал и еще быстрее полез вверх. Холод выстрелил второй раз. Парень словно на секунду остановился, а потом будто отклеился от ржавой лестницы и, раскинув руки, раненной птицей полетел вниз. Вован тем временем заскочил в домик поменьше. Раздался звон стекла, и оттуда вылетел охотник в синих сатиновых трусах по колено и накинутой поверх грязной майки камуфлированной куртке. Он попробовал подняться, но очередь Вована из окна придавила его к зеленой траве. Баир тем временем подстрелил еще одного. Пуля вошла в шею и, видимо, задела позвоночник. Он приклеился к железному забору и задергался, как паралитик. До этого не участвующий в перестрелке Хосе, на углу дома столкнулся сразу с двумя противниками. Первый вывернул его руку и рывком вырвал из нее мачете. Второй прикладом автомата уложил сальвадорца на землю. Хосе потянул торчащий за поясом пистолет и выстрелил в одного. Пуля пробила голову возле уха. Второй бросился бежать, но Хосе схватил его за ногу. Развернувшись, охотник свободной ногой выбил из рук Хосе пистолет и тут же упал рядом. Хосе попробовал дотянуться до валяющегося рядом мачете, но парень, поднявшись, рванул и потащил не отпускавшего его ногу Хосе за собой. Хосе, пытаясь остановить его, зацепился ногой за какую-то корягу, не давая своему противнику уйти. Тот крикнул, и Хосе, вскочив, дернул его за ремень, застегнутый поверх армейской куртки. Ремень соскочил вниз, и охотник, освободившись от Хосе, ногой в кирзаче ударил его в бок. В глазах Хосе потемнело. Он уже было собрался отпустить его, но увидел рядом с собой валяющийся ремень с прицепленным к нему ножом. Потянувшись к нему, он рывком вырвал клинок из ножен и три раза воткнул в бок своему оппоненту. Тот зажал рукой рану, из которой хлестала кровь. Хосе поднялся и наотмашь полосонул его по горлу острым лезвием. Неожиданно он увидел неизвестно откуда выскочившую троицу. Особо выделялся здоровяк в тельняшке с огромными бицепсами, утонувшими в синеве наколок. Хосе подбежал к пистолету и несколько раз выстрелил. Те присели, а потом поднялись и побежали дальше к забору, который упирался в огромные сосны.

– Холод, – закричал Хосе, – они уходят!

Холод услышал его крик и бросился к другу, но троица уже перемахнула через забор, и Холод, подтолкнув Хосе, бросился за ними. Сделав несколько одиночных выстрелов, он понял, что попадает не в убегающих, а в деревья. В спину ему дышал сальвадорец. По лицу хлестали зеленые ветки. Убегающие, казалось, знали здесь каждую тропинку, и словно олени перепрыгивали через завалы из бревен. Холод прибавил скорость, но расстояние между ними только увеличивалось. Временами казалось, что он теряет их среди деревьев. Холод выругался и запустил им вслед длинную очередь. Но те, словно не заметив ее, побежали только быстрее. Еще чуть-чуть, и они бы ушли. Но тайга вдруг закончилась так же быстро, как и началась. Они выбежали на берег реки, на котором стояли две резиновые лодки. Троица с силой вытолкнула одну из них в реку. Зарычал лодочный мотор. Холод и Хосе подбежали ко второй лодке. Началась погоня по реке. Течение было очень быстрое. Лодка с беглецами проворно петляла среди торчащих из воды камней. Стало понятно, что они слишком хорошо знают эту реку. Холод расстрелял оставшиеся в обойме патроны. Ему ответили. Расстояние между лодками увеличивалось. Хосе как мог управлял лодкой, но шансов почти не оставалось.

– Пушка есть? – Холод повернулся к Хосе. Тот протянул ему пистолет.

Холод взял его, смахнул с лица воду и аккуратно прицелился, поймав на мушку самую крупную фигуру, Васюкова, и собирался уже нажать на курок, но лодку подбросило на камне. Холод вылетел с нее и оказался в реке, с трудом зацепившись рукой с пистолетом за борт. Хосе бросил рукоятку движка и протянул Холоду руку. Это и спасло ему жизнь. Пуля с преследуемой им лодки ударила в движок. Он крякнул и задымился черным дымом. Лодка потеряла управление, и ее словно юлу закрутило мощным течением. Хосе втащил Холода через борт и попытался хоть как-то выровнять посудину, но она не послушалась его, а наоборот понесла к огромному залому, который ощетинился на них острыми, как копья, сучьями.

– Прыгать надо, – задыхаясь прохрипел Холод, – нас сейчас как шашлык на шампур насадит.

Тем временем первая лодка уже скрылась за поворотом и исчезла из поля зрения. Холод глянул в бурлящий за бортом поток, и уже было собрался прыгать, но лодку снова тряхнуло на подводном камне, и, закружив в каком-то омуте, еще быстрее потащило к залому.

– Веревку держите! – они услышали хриплый голос, – обвязывайте вокруг себя и прыгайте, иначе хана вам!

На борт их посудины с размаху плюхнулся трос.

– Крепче вяжите! – кричал голос.

Холод повернулся и увидел бородатого мужика на местной ульмаге, выдолбленной из дерева, – и держитесь лучше, а то на дно утянет, костей не соберете!

Хосе и Холод быстро обмотали веревку вокруг себя. До залома оставались считанные метры. Они словно два тяжелых мешка перевалились через борт, и их лодка, освободившись от лишнего веса, набрав скорости, с размаху наткнулась на острые ветки, и, зашипев сразу несколькими проколами, повисла на них, как мокрая зеленая простыня, а потом медленно ушла под воду.

Мужик держал свою лодку, воткнув крепкий багор в дно одной рукой, а второй подтаскивал к себе Хосе и Холода, которых болтало во все стороны мощное течение. Иногда казалось, что их сейчас оторвет от спасительного каната, утащит на дно и все закончится, но мужик подбадривал их криками: «Давайте! Давайте!» и продолжал тянуть веревку. Когда они приблизились к его ульмаге, мужик на миг отпустил багор и втащил их обоих через борт, потом снова схватил багор и, рывками втыкая его в дно, повел свою лодку к берегу, словно разрезая кормой быстрое и опасное течение.

Холод растянулся на дне ульмаги и несколько раз облегченно вздохнул, уставившись на начавшее становиться черным небо. Хосе кашлял и отплевывался заполнившей его желудок водой.

Мужик тем временем пристал к берегу, выпрыгнул из лодки в реку и, схватив за кольцо, вытащил ее на камни.

– Раздевайтесь давайте, я костер разожгу. Хоть и лето сейчас, от воспаления легких сдохнуть можете. Вода здесь студеная. Там рюкзак валяется. Баклашка в нем. Чай горячий с травками. Попейте, только не сильно. И спальник там. Залезьте в него и грейтесь. Жрать хотите? – он посмотрел на начавших приходить в себя Хосе и Холода.

– Ты кто такой? – процедил Холод.

– Я? – улыбнулся мужик сквозь седую лохматую бороду, – ну, допустим, Леший. А вот кто вы такие… вот вопрос.

 

* * *

 

Низовье реки Бикин. Метеорологическая станция «Кедр-8». Лето, 2014 год. На следующий день.

– Ну ни хера себе! – развел руками Вова, – вы где были-то? Ночь целую! Как пропали… Мы чё уж тут только не передумали! Ну чё, как там эти? Вы как за ними рванули… Поймали?

В этот момент Вова заметил за спинами Хосе и Холода бородатую фигуру Лешего.

– А это еще кто? – не понял Вован.

К ним подошли Баир, Владлен и Лева.

– Парни, давайте все вопросы потом. Короче, они ушли, – ответил Холод, – но как их достать, вот он знает, – он кивнул на бородатого, – он провести может. Его Лешим зовут. Он нас Хосе из реки вытащил. Не он бы – сдохли. Вы как тут? – он посмотрел на парней.

– Да как? – усмехнулся Баир, – трупов в один домик сложили. Их тут штук двенадцать. Леху к свояку отправили. Они сейчас там Доцента вызывают. Иностранцы все здесь. Шестнадцать единиц согласно списку Доцента и француза. Ни хера ничего не понимают. Некоторые до сих пор под этой дрянью, так что вроде как справились.

– Хиропона здесь немного нашли, – недовольно покачал головой Вован.

– Зато оружия… – перебил его Владлен, – арсенал целый. Любого калибра. И еще это… Левчик, скажи.

– Шесть тигриных шкур, – Левчик достал бумажку, – десятка два медвежьих, женьшень в сундуке, килограмма два будет. Панцирей черепашьих штук двадцать. Травы какой-то море. И холодильников штук пять под завязку – мясо, медвежьи лапы, рыба, яйца. Короче, дары природы, – Лева поморщился.

– Ну вот и лады, – Холод посмотрел на Лешего, – говоришь отсюда быстрее их найдем?

– А то, – прищурился тот, – пехом быстрее выйдет. По реке-то пристать негде, акромя того места, где я вас выловил. Она к одному месту ведет – к Черт-горе. Гора такая. Вершины у нее, как рога. Больше им деваться некуда. Там пещеры. Они в обход плывут, а мы здесь напрямки срежем. Сутки пути всего. Так что если их не обгоним, сразу за ними придем. Только выходить сейчас уже надо, не мешкать.

– Ну чё, кто пойдет? – Холод посмотрел на парней.

– А ты их не спрашивай. Это мне решать, – лицо Лешего стало серьезным, – ты вот пойдешь, и Кукарача твой, – он кивнул Холоду на Хосе, – и ведмедя прихватим, – он оглядел Вову, – так что, все, что надо собирайте, пять минут у вас есть. И в путь.

Леший отошел и начал разглядывать погодную вышку.

– Слушай, ты ему доверяешь? – Владлен посмотрел на Холода.

– А у нас что, другие варианты есть? – усмехнулся Холод, – если бы хотел от нас избавиться, спасать бы не стал. Он, конечно, у себя на уме, но видно, что бесхитростный. А потом помнишь, что шаман сказал? Леший…

– Ну да, – кивнул Владлен, – только вот давно ли ты у нас стал шаманам верить? Мы всю жизнь сами себе шаманами были, – Владлен засмеялся.

– Ну, надо ж хоть во что-то верить, – усмехнулся Холод.

Хосе подошел и протянул Холоду рюкзак и автомат. Тот закинул их за плечи и повернулся к Владлену:

– Короче, вы давайте, Доцента дожидайтесь, а мы за этими чудиками пойдем. Постараемся не задерживаться. Вы тут за всем приглядите, и зарубежных гостей не по своей воле, – засмеялся Холод, – сильно не пугайте.

– Ага. А вы за ведмедем там приглядывайте. А то тигру там за хвост схватит, – Владлен кивнул на подошедшего к ним Вову.

– Да медведь в тайге всех сильней! – Вован посмотрел на Хосе, – мы тут всю дорогу спорим. Я этому дурачку говорю, а он не верит. Говорит – тигр. Так что вот сейчас пойдем и проверим!

– Ну что, потопали? – подошел к ним Леший.

 

* * *

 

Заповедный массив «Чертова гора». Лето 2014 года. В десяти километрах от метеорологической станции «Кедр-8».

Они вышли из тайги и стали подниматься к вершине сопки. Справа она резко опускалась к реке, а слева словно обрубалась глубоким извилистым оврагом. Вдоль ее хребта тянулись вековые дубы. Под ними горками лежали прошлогодние янтарные желуди. Ветерок дул в лицо, и нестерпимо начало припекать солнце. Неожиданно жестом Леший остановил их и заставил присесть. С высоты сопки они видели только огромные кроны дубов. Но в тишине отчетливо слышался назойливый шорох, как будто кто-то граблями ворошил осенние листья. Они прокрались немного вперед и увидели двух медведей – большого и маленького.

– Мамка с сыной, – прошептал Леший и прижал палец к губам.

Большой висел на ветках дуба и тыкался мордой в листву. Маленький копался под деревом. Они наблюдали за ними из кустов, пока под ногой Вовы не хрустнула ветка. Медведица заревела, а медвежонок, услышав ее, словно кошка запрыгнул на дуб и стал карабкаться по стволу вверх. Но забраться высоко ему не удалось. Мать рухнула вниз, стащив его за собой, и они кубарем вместе скатились с сопки к реке, на огромной скорости перескочили ее, подняв миллионы серебряных брызг, и исчезли на другом берегу двумя точками – большой и маленькой.

– Чуткие, – усмехнулся Леший,– а мы в овраг потопали. Нам туда.

Они снова оказались в тайге, которая спрятала их от палящего солнца. Необхватные дубы словно обнимались с грациозными березами. Лозы дикого винограда, лимонника и хмеля облепляли деревья удивительными узорами. Вокруг торчали бесконечные заросли кустарников дикой смородины и малины вперемешку с колючим чертовым деревом. Из желтых листьев папоротника, сверкнув на Холода красным глазом, с гулом выпорхнул нарядный фазан. Вдоль журчащего неподалеку в барбарисовых дебрях ручейка, то и дело ныряя в него, летала стайка черных воробьев. От кедра к кедру тянулись беличьи следы. Неожиданно Леший снова остановил всех:

– Шум слышите? Серый свинью дерет. Оружие на всякий случай достаньте, – и, скинув со спины «Сайгу», Леший шагнул в кусты, стараясь не шуметь.

Сквозь зеленые листья они рассмотрели небольшую полянку, на которой, прижавшись к вывернутому из земли кедру задом, кабан отбивался от волков своими грозными клыками. Двое серых хищников прыгали прямо перед ним, словно дразня его. Третий сзади прогрыз трухлявый кедр и ухватил кабана за заднюю ногу. Тот метался, но ногу выдернуть из хищной пасти не мог. Леший вскинул карабин вверх и выстрелил. Гулкое эхо пронеслось по всей тайге. Волки вжались в землю, прижав уши, а потом бросились врассыпную. Отогнав волков, вторым выстрелом в сердце Леший прикончил кабана:

– Все равно бы задрали, – он повернулся к парням, – они не голодные. Им так, баловство, а нам ужин, – он подмигнул им и, выдернув свой нож из ножен, в развалку пошел к подстреленному животному.

Обернувшись, он крикнул Холоду:

– Вы тут пока сушняка наберите на дрова, костер запалим и перекусим.

Пока он освежовывал кабанью тушу, ярко запылал костер. Срезав с кабана самые сочные куски, он бросил их прямо в горящее пламя, присыпав сверху ветками черемухи.

– Минут двадцать, и как в ресторане будет, – Леший вытер руки о ствол кедра и, отстегнув фляжку от пояса, сделал глубокий глоток.

Ровно через двадцать минут они уплетали ароматное, пропахшее костром и тайгой мясо.

– Так кто же все-таки сильнее? Медведь или тигр? – Вован посмотрел на Лешего.

Тот подергал себя за бороду, и, подумав, ответил:

– Тигр проворством берет, медведь силой. Старый медведь тигра не боится. Тот стороной его обходит. Не любит встречаться. Старик-шатун по зиме по следам тигра ходит и добычей его питается. Значит, не боится усатого.

– Видал, медведь сильнее! – Вован щелкнул Хосе по носу, – и не спорь больше с папой, мальчик!

– Медведь волка боится, – засмеялся Леший, – волк любого «михалыча» на дерево загонит. Серый зверь умный. Видал как-то раз, как они по раннему снегу шатуна гоняли. Штук десять их было. Разбились на тройки. Одни гонят, другие бегут наперерез, третьи в засаде поджидают…

– Прям как бандосы наши! – обрадовался Вова, – экипажами работают!

– Но медведя у нас больше, чем волка, – продолжил Леший, – и он тоже в кучу собираться может. Поэтому волки-то им не сильно страшны. Да и тем медведи без особой надобности. Летом для них и так поживы много, а зимой косолапый в берлоге дрыхнет. А берлога-то у него чаще всего в дереве. Волки-то летать не умеют.

– Да, в стае сила, – резюмировал Хосе.

– Волку да, – покачал головой Леший, – а так… кому как. Волк и сам по себе большого ума зверь и силы огромной. А стая еще сильнее и умнее. Знаете, как они на собак в деревнях охотятся? – Леший оглядел сидящих у костра, и Холод за всех отрицательно покачал головой, – так вот, – он продолжил, – один с улицы зайдет, а другой с огорода. Первый отманивает, а второй сзади крадется. Отбежит собака, и кранты ей. А тогда и вся стая в деревню приходит. И держись тогда.

– Не, ну точно свои пацаны, – Вован довольно покачал головой, – придут – и амба!

– Амбой здесь местные тигра зовут, – покачал головой Леший, – у них он что-то вроде Бога, только плохого. Если болезни какие или несчастья – сразу на него думают и больше черта боятся. Поэтому и охотиться на него перестали. Раньше как козлов диких стреляли. Бывало, за сезон по двадцать-тридцать зверюг уложат. Котят, поменьше которые, в зоопарк отдавали. Но там не всякого брали. Тигр как… Маленький – котенок, а чуть подрос – характер в нем просыпается. Но это еще при Советах было, в колхозах. А потом тигра меньше стало, вот тут местные и очухались. Дохнуть от болезней стали разных, спиваться, и решили, что им Амба за это отомстил.

– А сколько тигры живут? – спросил Холод.

– А черт их знает, – Леший покачал головой, – тут говорят один ходит, лет восемьдесят ему. Седой, без глаза. Людоед. Один только человек, встретив его, выжил.

– Шаман? – переспросил Холод.

Леший утвердительно кивнул головой:

– Он самый. На него потом не раз мужики пробовали охотиться. Никто не возвращался. Встретил этого тигра – считай смерть свою нашел. Они так его и называют. Не Амбой даже, а Смертью.

– Но Шаман-то выжил? – не унимался Холод.

– А толку, что выжил? – ответил Леший, – умом тронулся и без глаза остался, – выжил – это когда тебя не тронули. Или ты его победил. Так что вот такая вот здесь с тиграми история, – Леший подкинул нож и с размаху воткнул его в березовый чурбак.

– Короче, хуже всего в тайге свиньям живется, – подытожил Хосе и впился белоснежными зубами в горячее ароматное мясо.

– Кабану, – поправил Леший, – да не скажи. Тигр не всякий за ним погонится. У кабана шкура щетинистая, вкус любой отбивает. Раз тигр попробует – на другой не станет. Медведь так к нему, ровно относится. Если и задерет, то ради потехи. А волки – те могут. Им бы только мясо, как и человеку, – Леший прищурился от ярко вспыхнувшего в костре бревна.

– А медведь? – никак не успокаивался Вова.

– Да что ж тебе этот медведь дался? – усмехнулся Леший, – не помню какой год, решил косолапый черемухи пожрать. Их тогда здесь много было, как ворон, а черемухи еще больше. А она аккурат над оврагом росла. Забрался он и слышит внизу визг. Вниз глянул – а там свиней тьма. Вернее, не свиней, подсвинков, молодняка. Ну и решил он прямо с ветки одного словить. На суку болтается и сграбастать хочет. А те визжат еще громче, ором. И вдруг сук под ним подломился. Брыкнулся медведь в яму, а тут из него уже и клочья полетели. С трудом весь ободранный вырвался. А то бы растерзали и с грязью смешали. А то ведь молодь еще была. А если б секач пудов эдак на пятнадцать с клыками, как мечи. Вот тебе и ведмедь, хозяин тайги.

– Не, волк пострашнее будет, – Вован почесал в небритом подбородке.

– А это уж вам самим решать. У тайги все равно на это свое мнение, – закончил Леший.

Тем временем солнце уже начало склоняться к горизонту. Леший убрал остатки недоеденной пищи на дерево и ответил на вопросительный взгляд Холода:

– Колонок придет и сгрызет. Хорек такой местный, рыжий. А то глядишь еще кто покрупнее завалится.

– А вот тот тигр… без глаза, – начал Холод, но Леший его остановил:

– Зачем тебе это? У тебя вон собака на спине выколота. Видел, когда сушился. Друг-то твой так, как раскрашка, а у тебя зверюга неспроста. Волчара.

– Ну это ж собака, – улыбнулся Холод.

– Ошибаешься, братец. Знаешь, как у нас здесь волка азиаты называют? Спящей собакой. Собака-то собакой и остается, ежели ее хозяин кормит и она в будке живет. А как хозяина нет, и тайга кругом – она вспоминает, что она волк. Вот так вот, братец. Заснул собакой, а проснулся волком. Так что, как ни крути, с волками жить – по-волчьи выть. У каждого человека свой зверь есть. Чушь все это, что человека самым опасным зверьем называют. Опасен тот зверь, который спит в человеке. Вот это боязно. И не дай Бог кому-то этого зверя разбудить. Тогда он сильнее любой стаи станет. А тигр одноглазый – так… сказка, для тех, кто хочет в нее верить. Тигр перед твоим спящим зверем ничто, пыль… Ну что, вали что ль спать? А ведмедя мне оставь. Он уже вон часа два, как дрыхнет. Брюхо нажрал и храпит. Мы покараулим, и как только солнышко забрезжит – дальше тронемся, – Леший подмигнул появившемуся в таежном небе острому серпу луны.

 

* * *

 

Метеорологическая станция «Кедр – 8», лето 2014 года.

Тея любовалась с вертолета на представшую перед ней картину. Сверху тайга была поделена на три цвета – малиновое небо, зеленый лес и синяя река. Вертолет кружил над станцией и трещал, как огромная стрекоза, выбирая место для посадки. Наконец, он, медленно прицеливаясь, приземлился на узкую полоску берега реки. Тея, Доцент и Кирилл, в сопровождении двух автоматчиков, вылезли из него. Стройные пихты и ели стояли, как часовые, охраняющие острые крыши скал. На высоких деревьях белели сухие ветки, по которым гирляндами был развешан серебристый лишайник. Тея вздохнула, и в нос ударил резкий и спокойный запах воды и хвои. Тайга поразила ее еще сверху, во время полета. Она раскинулась на сотни километров, мрачная и неприступная, но сейчас все было по-другому. Вместо упавших деревьев росли новые, молодая поросль поднималась над сухими стволами, а с зеленых верхушек за гостями наблюдали напуганные шумом вертолета любопытные белки, над которыми летали, и, как будто ругались, веселые кедровки. Тени скал накрывали собой деревья. Но утренние солнечные лучи пробивались через их зеленую крышу, согревая под ногами пестрый ковер, украшенный орнаментом из цветов, ягод и пышных кустов. Из леса вышел Владлен и направился к ним, насвистывая в утренней тишине что-то веселое.

– Не свисти, денег не будет, – Кирилл протянул ему руку, – а где Бигфут-то?

– Вован что ли? – усмехнулся Владлен и вытащил из улыбчивой пасти таенную травинку, – с Холодом ушли в тайгу зверя гонять, – но, увидев Тею, немного смутился, – вернутся скоро. Приветствую, – он протянул руку Доценту, который испуганно озираясь по сторонам, шарил в кармане тяжелого непромокаемого плаща, – а ты, смотрю, серьезно собрался, – Владлен критически  оглядел экипировку очкарика. Тот кивнул и достал из кармана какой-то баллончик, – брось это, не помогает от местных комаров, они на него, как мухи на мед летят. Пойдем, расскажу, что тут к чему, – похлопал его по плечу Владлен, и они зашагали к станции.

Там их уже ждали Баир и Лева. Пока Доцент осматривался, а Тея пыталась поговорить со спасенными иностранцами, Кирилл прогулялся по станции и заглянул в теплицу, в которой росли какие-то непонятные для него растения. Он разглядывал их и не заметил, как туда вошла Тея.

– Да, у них тут, смотрю, все серьезно, – она сорвала с кустика лист, – дерево коки. Они даже это пытались выращивать, хотя…

– О, систер, откуда такие познания? Даже я не знаю, – Кирилл развел руками.

– Фармакология, – рассмеялась она, – пошли. Там с иностранными гостями помочь надо. Они все хором разговаривают, я не успеваю. И на дерево так не пялься! Вырастить его можно, но вот свойствами… теми самими… оно точно обладать не сможет.

До самого вечера они опрашивали иностранцев. Доцент и Лева изучали «трофеи», оставшиеся после браконьеров, сверяясь с Левиным списком. Потом Доцент в сопровождении Баира пошел к вертолету, и, связавшись с местными коллегами, тщательно продумывал способы доставки всего этого вместе с людьми на Большую Землю. Не обращая внимания на мошкару, он с кем-то ругался, чего-то требовал и успокоился только тогда, когда решил все вопросы. Баир тем временем решал вопрос, кому где ночевать, заправлял дизель и пытался навести хоть какой-то порядок, заделав на всякий случай досками высаженное Вованом окно. Лева возился с ужином. Дотошный Доцент нашел какую-то бухгалтерию и при тусклом свете лампочек изучал ее. Кирюша пытался поймать сеть и лазил по округе, подняв руку с телефоном вверх. Поняв безнадежность своего мероприятия, он сделал несколько селфи на фоне тайги и пошел помогать Леве.

Иностранцы тем временем совсем осмелели и пытались разговаривать с сопровождаемыми группу Доцента автоматчиками, уже без страха поглядывая на их оружие. Владлен и Тея пошли прогуляться к берегу реки.

– Да не волнуйся ты так, – Владлен посмотрел на нее, – придет, никуда не денется. Дальше тайги не заблудится. А потом с ним Вован, Хосе и старичок один, лесовичок, он тут каждую тропинку знает.

– Да я не волнуюсь. С вами уже разучилась. Тебе Кармен, кстати, привет передавала. Хотела тоже поехать, но Доцент им с Мией категорически запретил. Ты не представляешь, какую он там кипучую деятельность устроил, когда собирались. У нас вон полный вертолет барахла. А потом выяснилось, что он из Москвы ни разу никуда не выезжал, – засмеялась Тея.

– Ну да, – улыбнулся Владлен, – человек науки. Чего теперь с иностранцами этими делать будем?

– Сначала вывезти надо. Потом в Москву направим. А дальше у Доцента целая теория на этот счет, – Тея подняла плоский камушек-голыш и кинула в реку, – есть еще одна партия хиропона. На этот раз последняя. Только у него что-то не сходится. Вот смотри, – она взяла прутик и нарисовала на черном песке кружочек, – это последняя партия, которая попала в руки Сенсея, – она перечеркнула прутом кружок и нарисовала еще один, – до этого была партия у Василича, – она зачеркнула и его, – это, – она ткнула прутиком в третий кружок и посмотрела на Владлена.

– Найдет Холод ее. Он поэтому и пошел, – успокоил ее Владлен.

Тея еще раз посмотрела на него и перечеркнула еще один кружок:

– Но осталась еще одна, – она нарисовала еще один кружок и поставила знак вопроса, – нам удалось выяснить только одно у корейца…

– У какого корейца? – не понял Владлен.

– А… ну ты ж не знаешь, – Тея засмеялась, – мы же их главного поймали. Того, кто это здесь все затеял. Так вот он сказал, что была самая первая партия, и взял ее русский из Прибалтийска. Моряк. И все.

– Не густо, – покачал головой Владлен и внимательно всмотрелся в реку, – к нам, кажись гости, – он на всякий случай скинул с плеча автомат, а потом пригляделся и убрал его назад, – о… это кореш наш новый, Леха. Помог нам. А кого это он с собой тащит-то? – Владлен прищурился, пытаясь рассмотреть Лехиного спутника сквозь слепящее глаза солнце, – это что, дед его что ли? Шаман?

Леха тем временем причалил, и Владлен помог ему вытащить лодку с дедом на берег. Леха протянул Владлену свою ладонь-доску:

– Привет. Я так понимаю, у вас тут все сладилось? Завтра сюда люди в помощь приедут, местные, я там все порешал. С лодками. Если что – помогут до Красного Яра доставить. Прям с утра и приедут. Я-то не собирался. Но старый вон взбаламутил. Вертолет услышал, «Едем» – говорит и все! Лет десять дома сидел не вылазил, а тут на тебе!

Дед закивал и, посмотрев на Тею, жестом руки поманил к себе.

– Не бойся, – сказал Владлен, – он странный слегка, как и все шаманы, но безобидный. Нам он всю правду сказал, как в душу заглянул, – Владлен поморщился.

– Я ж тебе говорил, деда, нет здесь того, главного, – начал было Леха, но дед остановил его и что-то сказал. Леха посмотрел на деда и перевел, – говорит: «Я не к нему приехал, а к ней. Ему я уже все сказал».  Говорит, чтоб ты его не боялась, – Леха посмотрел на Тею, – руку просит дать.

Тея с опаской протянула старику руку. Он взял ее, повернув вверх ладонью, и снова заговорил. Леха стал переводить:

– Дорогу он видит у нее. Вначале к большой реке, у которой берегов нет. Дом там посреди реки. Много там лиха было. Детского. Давно это было. Когда черный орел землю хотел накрыть. Но заклевал его сокол. И лихо спрятали. А потом нашли. Туда вначале идти надо. А дальше видно будет. Волку я это не сказал. Он еще спит, как собака. Но звезды зажигаться начали. Они путь указывают. Он их читать не умеет. Ты можешь, – в этот момент дед пристально посмотрел в глаза Тее, а Леха продолжил, – ты путь ищешь, а он им идти должен. Так уж у вас получилось. Все дойдут. Никого хоронить не придется. Хотя мертвяков много будет. Со старых времен и с новых. Главное, нигде не останавливаться и не оглядываться на то, что было, что было – само найдет. Дам тебе камень один. У реки нашел. Он тебе все скажет. Это вам спасибо от тайги, – дед положил что-то в руку Тее и накрыл. Все. Устал. Сказал везти домой. Вот так вот, – посмотрел Леха на Тею с Владленом, – тогда я его сейчас домой отвезу, а завтра уж с парнями приеду по восходу. Я так понимаю, дел тут много будет. И это… вот еще. Баба моя тут еду собрала, – Леха вытащил из лодки два больших рюкзака и протянул Владлену, – там чаек один, дед сам заварил, этим бедолагам иностранным. Сказал, тумана в голове поменьше станет. Так что бывайте, – он похлопал Владлена по плечу, а тот подтолкнул лодку, и Леха поплыл вверх по реке вместе с невозмутимо закурившим свою трубку старым шаманом.

– Интересный дедушка, – Тея посмотрела вслед уплывающей лодке, – я как-то вот к этим шаманам…

– Да я тоже, – согласился Владлен, – но они видят то, что мы не видим. Это факт. Уже проверили. Чего он тебе дал?

Тея разжала ладонь. В лучах заходящего солнца блеснул кусок янтаря. Владлен присвистнул:

– Янтарь! Откуда?

Тея еще раз посмотрела на камень:

– Да… странно. Он же только на Балтике… Погоди! – она посмотрела на Владлена, – бери рюкзаки, пошли быстрее! – она дернула Владлена за рукав и тот, пока ничего не понимая, схватил рюкзаки и они почти бегом направились к лагерю.

Отыскав Доцента, по самые очки закопавшегося в записях браконьеров, Тея положила перед ним янтарь:

– Ничего тебе это не говорит?

– Ну янтарь, – без интереса сказал Доцент, – янтарная сосновая смола. Полудрагоценный камень. На Балтийском море такого много.

– Вот! – Тея подняла указательный палец вверх, – а теперь вспоминай, что говорил кореец.

Доцент непонимающе уставился на нее, а она пояснила:

– Моряк в Йокогаме, русский, был из Прибалтийска! А теперь скажи мне, откуда родом Васюков?

– Сейчас, – Доцент достал из кармана блокнот и полистал, а потом удивленно посмотрел на Тею, – Прибалтийск… Его отец служил там в дивизионе катеров по охране Балтийской акватории. Странное совпадение… Прибалтийск-то городок небольшой, – он покачал головой, – там все друг друга знать должны…

– А я тебе про что! – оживленно заговорила Тея, – нам надо найти родителей Васюкова!

– Уже нашел, – перебил ее Доцент, листая блокнот, – так… отец – капитан второго ранга запаса, живет в Ленинграде… в Санкт-Петербурге, – поправил он сам себя, – мать умерла. Есть брат близнец… Адрес есть.

– Подожди, – Тея нервно размяла пальцы, – есть еще кое-что. Где Кирилл? Он же в тех районах жил.

– Сейчас позову, – Владлен вышел.

– Ты что задумала? – Доцент посмотрел на Тею.

– Погоди, сама пока не понимаю, – она заходила по комнате, пугая тускло горящую лампочку.

Владлен привел Кирилла.

– Слушай, братец, – Тея вплотную подошла к Кириллу, – ты что-нибудь про Прибалтийск знаешь?

– Ну да, – кивнул Кирилл, – городок такой небольшой. Бабы там ничего… Не, ну это так, к слову, а так, дома старые, красивые. Его немцы построили. Море ничего. Пляжи красивые с соснами. Крепость там старая есть, – Кирилл задумался, – не знаю, что сейчас, но тогда там военные были, вроде, но их выводили. Я там с одной, – он опять осекся, – копатели туда ездят, оружие после войны находят. Да, и эта крепость-то сама по себе интересная, – вспомнил он, – если на нее сверху посмотреть, она как орел немецкий.

Тея с Владленом переглянулись и она снова посмотрела на брата:

– А дом на воде…есть?

– Дом? Да нет вроде. Катера есть, яхты, кладбище старых советских кораблей… Хотя, подожди, – посмотрел на потолок Кирилл, – но это не дом. Там в море километрах в тридцати прямо посреди форт старый есть, фашистский, полузаброшенный. Там дайверы тусуются. А дома точно нет.

Тея и Владлен снова посмотрели друг на друга. Владлен покачал головой:

– А дети тогда здесь причем?

– Откуда вы вообще это взяли? – посмотрел на них Доцент.

– Это уже не важно, – перебил его Владлен, – все равно не поверишь. Ты же у нас физик, а у нас лирика сплошная.

– А че дети? – вмешался Кирилл, – детей там много. И близнецов тоже. Причем девок! Я когда общался с одной мадамой из крепости… Ну, она замужем была, а у нее две девчонки било. На одно лицо, а характеры разные.

– Кажется, я что-то начинаю понимать, – Доцент приподнял очки, – но пока не знаю, что точно.

– Точно одно, – подвела итог Тея, – первую партию хиропона надо искать в Прибалтийске. Он там. А для начала нам нужно будет найти Васюкова старшего и поговорить с ним.

– Сделаем, – Доцент что-то написал в блокноте, – главное сейчас Холода с ребятами дождаться. Мы тут все обыскали. Нашли в схронах много интересного. Хиропона нет. Иностранцы говорят, что они постоянно куда-то исчезали. Потом возвращались. Надеюсь, Холод сумеет его найти.

 

* * *

 

Подножье Чертовой Горы. Лето 2014 года.

– Через болото потопаем, – Леший взмахом ножа срезал несколько крепких палок и раздал всем, – след в след идем. Чуть в бок шагнете – сразу Кикимора утянет. Там через болото к подножью выйдем. В самой горе пещера есть, как нора. Сам не бывал, но слышал от местных. Больше им некуда идти. Вокруг горы лес непролазный, а дальше скалы. Если по реке поплыли – с той стороны подойдут. А мы с этой. Ну все, потопали, – Леший кивнул подбородком на желтеющие на несколько сотен метров вперед кочки, – по ним ступать надо.

Холод вслед за Лешим наступил на первую кочку. Она, словно желе, заходила ходуном под ним. Он выдернул ногу и не успел завязнуть. Болото булькало, шипело и покрывалось пузырьками, источая неприятный запах гниения. На секунду казалось, что эта вязкая жижа вот-вот закипит под ногами. Парни осторожно шли за Холодом, опираясь на шесты. Через сотню метров болотный холодец закончился. Холод схватился за жесткую траву и выбрался на твердую землю к поджидавшему их Лешему. За ним вылезли Вова с Хосе. Холод огляделся по сторонам. Перед ними зеленым забором стояли столетние елки и пихты, которые переплелись друг с другом с одной целью – не пустить человека на гору. Вокруг стояла гнетущая тишина. Которую лишь иногда нарушал стук дятла, словно сухая автоматная очередь. Леший с трудом отыскал узкую тропинку, петляющую среди прижавшихся друг к другу деревьев. Они покарабкались вверх, цепляясь за камни и колючие кусты. Подъем на гору занял несколько часов, и они оказались на узком каменном плато. Чем выше они поднимались в гору, тем реже становились облака. Небо стало абсолютно синим, как старые вытертые джинсы. Наверху горы стояло несколько деревьев, похожих на туристов, приехавших сюда ради острых ощущений, которые глядели вниз на реку прямо с крутого обрыва. До этого перекликающиеся на разные голоса птицы затихли. Тишина. Казалось, что от безмолвной тайги можно было ожидать чего угодно.

– Вон нора, – Леший разогнал ногами сухие ветки, и все увидели отверстие в земле, которое вело внутрь горы.

Леший кинул туда камешек и, услышав, как он ударился о дно пещеры, зажег фонарик:

– Ну что, полезли? В скалолазов поиграем?

– В спелеологов, – напрягся Вова, но Леший уже исчез в черной дыре.

Холод скользнул вслед за ним и оказался в пещере. Потом спустился Хосе. Последним Вова.

Казалось, природа создавала пещеру тысячелетиями. Несмотря на жару снаружи, внутри лед не таял. Они прошли через несколько узких проходов и оказались в гроте. С каменного потолка свисали сосульки, готовые упасть в любой момент и, разбившись, разлететься на миллион осколков, сверкающих при свете фонаря. Леший огляделся по сторонам и нащупал лучом на стене узкий лаз. Неожиданно Вован поскользнулся и рухнул на скользкий пол. Холод направил свой фонарь на него и разглядел, что вдоль стен стоят какие-то ящики. Он раскрыл один и них и увидел, что он полностью забит тушенкой, какой-то кашей и другими армейскими консервами.

Леший тем временем уже забирался в лаз. Остальные последовали за ним. Проползя несколько метров, они оказались в тоннеле, через который проникли в очень похожую на прихожую узкую каменную комнату. Где-то сбоку, вдоль стены, луч фонаря выхватил маленькое озерцо, больше похожее на лужу, которое журчало в гнетущей тишине. На непонятно как оказавшейся здесь табуретке стоял тюбик шампуня и лежало несколько кусков мыла. В пещере было тепло и сухо. Ноги вязли в песке. Холод подошел к озерцу поближе, и ему в нос ударил резкий запах человеческого дерьма, идущей из какой-то дырки.

Они прошли немного дальше и уперлись в каменную стенку арки, бока которой украшали очень похожие на белые шторы вкрапления из известняка. Войдя туда, они зажмурились. Большой подземный зал частично освещал дневной свет. Через колодец-расщелину где-то высоко наверху пробирались солнечные лучи. Выключив фонарик, Леший осмотрелся – двухэтажные нары были прижаты к стене. Посреди пещеры стоял сколоченный из досок стол и парочка скамеек. Где-то в углу располагался сожженный из круглых камней импровизированный очаг. Стояло несколько огромных железных ящиков. Хосе поднял крышку одного из них и присвистнул:

– О! Оружие с патронами.

Открыл другой и обнаружил там теплые вещи. По бокам стояли огромные масляные бочки. Вован открыл одну из них и понюхал:

– Горючка. Дизель, – он поморщился и закрыл бочку.

Холод тем временем подошел к столу и заметил возле него огромный череп. Вспомнив свой поход в музей в Красном Яру, он сообщил:

– Медвежий! Говорят, если погладить – будет удача, – он почесал костяшку и положил на место.

– А это что? – Хосе вытащил из кучи хлама в углу проржавевшую винтовку-берданку со штыком.

– С гражданской осталось, – словно не замечая его, Леший осматривал пещеру, – тут же Дальневосточная республика была. Белые. А как красные их прижали – они по норам и попрятались. Говорят, некоторые до самой войны с местными отсиживались. Тут хотя войны-то и не было, много чего военного осталась. Вон, во время Великой Отечественной американский «Дуглас» тут сел на болотах. Местные его пару лет назад нашли. Там тушенки ихней было – завались. Ничего, жрали, никто не потравился. Оружие с него сняли – в охоте пригодилось. А саму машину на металл сдали… А ну-ка погодьте, – Леший насторожился, – идет кто-то. Давайте отсюда выходить. Если здесь нас найдут – сбегут. Поэтому их лучше снаружи поджидать. Тут, наверняка, другой вход со стороны реки есть. К нему пойдем.

Они прошли еще через один проход и оказались у входа, лицом к лицу столкнувшись со сбежавшей от Хосе и Холода троицей.

Китаец, толкнув Хосе и Вована, бросился внутрь пещеры. Рыба последовал за ним. Васюков на секунду замешкался, и, встретившись глазами с Холодом, развернулся и побежал по тропинке, ведущей к реке. Холод оглянулся – Лешего не было, он как будто растворился. Холод сдернул с плеча автомат и рванул за Васюковым.

Вован и Хосе внутри пещеры преследовали Рыбу и китайца. Пещера разветвилась на два коридора. Вова с Хосе переглянулись и побежали в разные стороны – Хосе за китайцем, Вован за Рыбой.

Рыба привел Вову в светлую комнату и встретил его прямо на входе ударом ноги. Вован увернулся и подсек его. Курилец рухнул, подняв облако песка и пыли. Он зачерпнул горсть и швырнул Вове в глаза, поднялся и сумел ударить ногой Вовчику в голову. Ослепший от песка Вован, словно медведь, накинулся на него и повалил, но Рыба ударом в челюсть стряхнул его с себя. Вован никак не мог разлепить глаза. Рукой он что-то нащупал и понял – это был медвежий череп. Он наугад метнул его и по крику понял, что попал. Приоткрыв один глаз, он увидел, как морщась от боли, Рыба пытается вытащить пистолет. Взгляд Вована упал на старенькую ржавую берданку, найденную Хосе. Он схватил ее и с размаху воткнул ее штык Рыбе в низ живота и дернул. Винтовка осталась в руках Вована, а ржавый штык в паху противника. Рыба посмотрел вниз и с ужасом увидел, как на песок, словно из водопроводного крана по ржавому обломку густой струей течет его кровь. Но Вован даже не дал ему подумать, с размаху впечатав приклад винтовки в лоб. Рыба качнулся, врезался в стену и сполз по ней вниз. Глаза погасли и стали мутными. Вован, прихрамывая, поднялся, подхватил череп медведя, и уже, чтобы наверняка, размозжил им Рыбе голову.

Хосе не успевал за бодро бегущим китайцем. Вначале они долго петляли по бесконечным коридорам пещеры. Чен несколько раз стрелял, но Хосе ловко уворачивался от пуль. И вдруг китаец исчез. Хосе огляделся по сторонам и увидел узкое отверстие в стене. Отложив автомат, он уже собрался полезть туда ногами вперед, но Чен схватил его ноги и втащил внутрь, приложив крепким ударом в ухо. Хосе сообразил, что автомат его остался в другой пещере, и отцепил болтающееся на поясе мачете. Китаец выстрелил, но пуля попала в клинок, зазвенев громким эхом в пустых коридорах. Второго выстрела не последовало. Чен выругался на своем, бросил пистолет и побежал дальше. Хосе с мачете, как буденовец с шашкой наперевес, рванул за ним, но снова потерял. Он долго прислушивался к тишине и только потом, медленно цепляясь за стену, пошел по темноте на свет, мерцающий где-то вдалеке. Щуря глаза, он оказался в еще одной светлой комнате. Он увидел спину китайца, на которой болтался чем-то туго набитый рюкзак. Солнце ярко осветило уступ, которым закончилась пещера. Внизу текло зеленое море тайги. Китаец повернулся. В его руке сверкнул нож. Он сделал несколько резких выпадов, но Хосе парировал удары и уворачивался, умудрившись зацепить мачете щеку Чена. Тот зарычал и метнул в Хосе нож. Просвистев мимо него, острый клинок по самую рукоятку ушел в известковую стену. Китаец уже собирался прыгнуть вниз, но Хосе успел поймать его за рюкзак. Тот хотел повернуться и оттолкнуть Хосе о себя, но лезвие мачете несколько раз полосонуло по рюкзаку. Хосе развернул Чена к себе и, глядя в его раскосые дикие глаза, взмахнув мачете, с одного удара снес ему голову и ногой пнул его в грудь. Китаец раскинул руки и вслед за своей головой полетел вниз. Из распоротого рюкзака выпорхнуло белое облако хиропона и начало медленно опускаться на тайгу.

– Вот они… Деньги на ветер, – опираясь на берданку, подошел к нему Вован, – а жили-то эти черти ничего! Пещера-то у них трехкомнатная была, со всеми удобствами. Интересно, сколько б такая в Москве стоила? Холода видел? – он посмотрел на Хосе, – тот вытер пот со лба и отрицательно помотал головой.

Холод тем временем преследовал скачущего, как козел по узкой горной тропинке, Васюкова. Несколько раз он останавливался и стрелял навскидку, но пули врезались в стволы деревьев, срезали ветки и пролетали мимо Васюкова. Река приближалась. Прямо с обрыва Васюков сиганул в лодку. Холод, откинув автомат, бросился за ним. Лодка осела и черпнула воды, а он ударом руки выкинул громилу за борт. Бой продолжился в воде. Васюков, хватая Холода за шею, пытался мокнуть его в реку и утопить, но Холод вырывался, отвешивая ему увесистые удары по ребрам. Побарахтавшись, они выползли на берег. Несколько болезненных ударов Холода роняли Васюкова, но он поднимался и хватал Холода, чтобы придавить его к земле. Наконец у него это получилось. Он схватил Холода, но, поскользнувшись, с размаху швырнул его на прибрежный камень, подобрал какую-то корягу и уже собирался расколотить Холоду голову, но тот увернулся. Коряга с треском хрустнула об огромный булыжник. Холод ударил Васюкова ногой в коленку. Тот пошатнулся и, хромая, бросился бежать в прибрежные заросли камыша. Холод, увидев его спину, приготовился было к прыжку, но неожиданно между ним и беглецом встала огромная черно-апельсиновая тень. Раздалось грозное рычание. На Холода уставился единственный, горящий красным огнем, глаз тигра. Холод увидел стертые временем, но от этого не менее хищные и опасные желтые клыки. Седые усы свисали вниз. Тигр, словно царапнув лапой землю, пошел на него. Васюков оглянулся и улыбнулся красными глазами, тут же исчезнув в камышах. Холод поднялся. Тигр замер, готовый в любой момент наброситься на него. Они словно гипнотизировали друг друга взглядом. Понимая, что автомата у него больше нет, Холод уже хотел отступить назад, но тигр зарычал, и посмотрел единственным глазом. Холод понял, что он смотрит на болтающийся у него на поясе нож. Он вытащил его рывком, и они с тигром медленно пошли навстречу друг другу. Прыгнули они одновременно. Холод почувствовал его смрадное дыхание, схватил за жесткую шерсть на шее и полосонул ножом. Они отскочили друг от друга в разные стороны. Зверь замер и посмотрел на камни. По его рычащей морде текла кровь. Холод проследил его взгляд и понял, что тигр смотрит на лежащее среди камней свое полосатое ухо. Он сверкнул глазом и попятился назад. Их глаза снова встретились. Холод тяжело дышал. Закипающий внутри него адреналин, казалось, сейчас заставит сердце выпрыгнуть из груди. Неожиданно тигр замолчал, вильнул хвостом и прыгнул в камыши. Через минуту оттуда раздался дикий крик. Холод поспешил туда, но только успел заметить, как зверь, схватив Васюкова за горло, тащит его в открывшиеся темно-зеленые ворота тайги. Несколько секунд – и тигр с добычей исчез. Холод тяжело выдохнул и, ломая камыши, шатаясь, пошел к берегу реки.

– А ничего ты так его, – Леший с улыбкой встретил Холода, – говорил же тебе – ты тут самый сильный.

– А ты чё стоял-то? – Холод тяжело вздохнул.

– А зачем? – прищурился Леший, – закон тайги – два зверя дерутся – третий не лезет. Пойдем-ка в пещеру. Я тут катер у них нашел, хороший, быстрый, там, в затончике привязан. Вещи соберем и возвращаться уже пора. А это на, возьми, твое, – он протянул Холоду ухо тигра.

По узкой тропинке они вернулись назад в пещеру. Покопавшись в вещах, Леший нашел завернутые в пакет деньги. Он покрутил его в руках и кинул Вовану. Тот присел под тяжестью свертка.

– Себе возьмите. Мне они тут ни к чему, – сказал он, – я вон оружие возьму, солярку, шмотки, жратву и катер. На нем вас подброшу – и он мой.

– А нам они к чему? – Вован покрутил пакет, – я вон лучше череп медвежий возьму. Он мне жизнь спас.

– Хиропон нашли? – Холод посмотрел на парней.

– Нашли, – заржал Вован, – но Хосе его весь по ветру пустил. Так что тю-тю он. Нет его больше. А это у тебя что? – Вова посмотрел на окровавленный кулак Холода.

Холод разжал ладонь. Хосе, уставившись на ухо тигра, присвистнул и громко выругался:

– Ёбаный стос! Мальдито бастардо! Это что, тигр?!

Вован открыл рот, но, не найдя слов, как рыба прошлепал губами.

– Ну хватит уже, – улыбнулся Леший, – катер спустить надо, а то еще нам возвращаться…

 

* * *

 

Они плыли по реке. Погодная вышка все приближалась.

– Эх, скорее бы до Яра Красного добрать и к Лехе в баню, – Вован мечтательно развалился на сиденье белоснежного японского катера.

– В баню и без баб? – засмеялся Хосе, – вы же русские!

– Не. Я в баню мыться хожу, – ответил Вован, – не веришь – у Холода спроси. Я динозавр в этом вопросе.

– Точно, – подтвердил Холод, – и жрать. Вон, помню, на мой День Рождения однажды так накушался, что в сауне на камнях шашлык жарил, а потом в буденовке уснул.

– Давно это было и неправда, – засмущался Вова и поспешил сменить тему, – чё с деньгами-то делать будем? С хиропоном-то ясно все. Кончился.

– Потом решим, – махнул рукой Холод.

Река повернула, и они вплотную приблизились к затончику метеорологической станции.

– Ну все. На месте, – Леший причалил к берегу, – давайте, парни, и так я с вами тут задержался. А ты, – он посмотрел на Холода, – Монголу привет передавай. Холод открыл рот:

– От кого?

– От Саши Мороза. Чё вылупился? Вы с ним на одну рожу. Прохор-то еще живой, старый хрыч? В городе Солнца?

– А ты че, был там?

– Был, да сплыл, – ответил Леший, – двум зверям в одном лесу тесно. Их там стая, а я одиночка, – он подмигнул Холоду, стоящему по колено в воде, и завел катер, – и сюда больше не возвращайся. Тебе в жизни без этой тайги лесов-буреломов хватит.

Обдав их брызгами, Леший умчался по петляющей синей ленте.

Они шагали к станции. Вован, кряхтя, тащил пакет с деньгами. Навстречу им вышел Леха:

– Ну как вы?

– Нормально, – ответил Холод, – отдай ему, Вован, а то задолбался уже поди таскать их.

– Что это? – не понял Леха, забирая у Вовы пакет.

– Деньги.

– Не. Не могу, – Леха покачал головой, – они чужие.

– Ваши, – как отрезал молчавший до этого Хосе, – они это у вас украли. У тайги у вашей. Так что бери, пока дают.

Они уже приближались к лагерю. Навстречу уже спешили Баир, Лева, Владлен и Доцент. Переобнимавшись со всеми, Вован, размахивая медвежьим черепом, рассказывал про тигров, медведей, про Лешего и про парящий над тайгой хиропон. Холод, посмеиваясь, шел впереди, пытаясь увернуться от дружеских похлопываний по спине и плечам. Неожиданно он остановился. В воротах стояла Тея. На секунду замерев, она бросилась ему навстречу и повисла на нем.

– Подожди, я грязный, мокрый весь…  На вот, для Марка. В тайге нашел, – он вытащил из кармана и протянул ей ухо тигра, – вот прикинь, иду, а оно лежит. Может линяют они так?

– Ушами? – Тея рассмеялась и щелкнула его рукой по лбу, – теперь у нас еще и таежные сказки будут? У меня тоже для тебя подарок, – она протянула ему кусок янтаря.

– А это что? – Холод взял у нее камешек и покрутил в руке.

– Будущее, – рассмеялась Тея, – ну, по крайней мере, так знающие люди говорят.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

ИЛИ

ВЕЛИКИЙ СЕВЕРНЫЙ ПУТЬ

 

Санкт-Петербург. Лето 2014 года.

– Ну да, – Васюков-старший смотрел на Тею с Холодом, – Антон всегда странный был. Мы в Прибалтийске тогда жили, когда они с братом родились. Это потом меня перевели. Ну как перевели, – он замялся, – перевелся. Из-за жены…

– Скажите, а что с ней случилось? – спросила Тея.

– С собой покончила, – Васюков опустил глаза, – у нее депрессия была после аварии. Мы тогда катер свой на верфи чинили. Ну и, как положено, нас припахали. Моряк – он и на суше моряк. Бастион старый в крепости разбирали. Я, мичман мой и еще четверо бойцов. Стену продолбили, а там какие-то баллоны. Ну один матросик в него нечаянно ломом и ткнул, и газ наружу пошел. А баллоны те, еще немецкие были. Не знаю уж, что там было, но траванулись мы тогда будь здоров, но оклимались. Жена моя в медсанчасти нас выходила. Она беременная была, на третьем месяце. Нас из-под завалов вытаскивала. Трудно ей это далось. Беременность еще как-то, а потом в себе замкнулась. Чушь начала какую-то пороть. От детей отдалилась. А потом, как они чуть-чуть подросли, и сделала с собой это, – Васюков шмыгнул носом, – ну мы и уехали после этого. Я их сам растил. Правильно растил. Только вон один нормальный, а другой… вон какой вышел…

– А с кем вы этот газ обнаружили? – Тея посмотрела на Васюкова.

– Да я не помню, хотя… у меня фото старое осталось в альбоме. Тема, – крикнул он, – принеси мой альбом армейский.

Через несколько минут в комнату вошел парень. Холод удивленно уставился на него. Перед ним стоял точно такой же Васюков, только гладко выбритый и улыбчивый.

Отец взял альбом и показал на старое фото:

– Вот как раз наш экипаж. «Грозящий». Вот мичман. Эдик Хоф. Из немцев местных, – он ткнул пальцем в широко улыбающегося молодого парня, на шее которого даже на пожелтевшей фотографии хорошо просматривалась хищная родинка-паучок, – и вот по бокам как раз те матросы. Они почти местные. Где-то неподалеку жили. Фамилии, извините, уж не вспомню. Давно было. Ну, я думаю, с вашими связями… узнать будет не проблема. Кажется, этот Никита, эти тезки – два Юры, а это Илья, который поменьше… Да, Илья, он помощником рулевого был.

– Я могу взять у вас эту фотографию? – спросила Тея.

– Да можете, конечно, – ответил он, – вон вам Тема ее сейчас скопирует, – старик выдохнул, – а ведь тогда ж мы ни о чем не думали… Молодые были, страна другая была. А сейчас вон как. Я уж из дома несколько лет не выхожу. То люди пальцем тыкают, то журналисты. Слава Богу забывать стали. Да и Теме досталось. Не знаю, как он перенес все это. Из аспирантуры пришлось уйти. Он же юрист… Как с ним это случилось? Сын все-таки, – выдохнул Васюков, – нам-то только письмо пришло…

– При попытке к бегству, – отчеканил по слогам Холод, глядя на Тею, – три года назад.

– Ну да, он с детства заборы не любил, – старик снял очки и протер их клетчатым носовым платком.

Тея и Холод вышли на улицу и вдохнули прохладный питерский воздух.

– Подождите, – из подъезда за ними выбежал Артем, – спасибо, что отцу не сказали.

Холод с Теей удивленно переглянулись.

– Это ж я ему помог, брат все-таки… в Уссурийск попасть. У нас как вышло. Он за девушкой начал ухаживать, а у него с ней не сложилось. А у меня вышло. Ребенку уже год. Девочка. Ну, я себя и чувствовал виноватым. Поэтому через однокурсников и помог ему. Перевели его тогда. А вот оттуда он уже и… сбежал. Звонил мне. Смеялся, и счастья пожелал. Уже после побега. Скажите, что с ним на самом деле случилось?

– Ничего хорошего, – Холод посмотрел на Артема, – с плохими людьми хорошего ничего быть не может.

Артем кивнул головой и побрел к подъезду.

– Ну что, в Питере погостили, у нас еще пара недель есть, лето же еще не закончилось, – Холод посмотрел на Тею, – так что выбирай, либо Европа, либо на моря-океаны.

– Ты знаешь, – она закусила губу и хитро посмотрела на нег, – наверное, я выберу Европу, в море мы еще, я так чувствую, наплаваемся. А так я тебе Лондон покажу, Париж. Только давай сразу договоримся…

– Уже выключил, – Холод с улыбкой протянул ей свой смартфон, – дядя Гена с Марком уже собрались. Готовы по первому щелчку. Вован предупрежден, – Холод чмокнул ее, и они, обнявшись, зашагали по гранитной питерской набережной.

 

* * *

 

Йокогама. Конец лета 2014 года.

– Включите телевизор, Хозяин, у нас проблемы…

В кабинет господина Ямаги вошел щупленький японец с всклокоченными волосами. Тот, не вставая из-за стола из красного дерева, щелкнул пультом. На экране появилось невозмутимое лицо девушки из новостей:

«Власти Южной Корее в очередной раз продемонстрировали всему миру урок решимости и принципиальности, привлекая к ответственности и назначая суровое наказание высшим должностным лицам страны. На этот раз в поле зрения правоохранительных органов попала преступная деятельность крупного бизнесмена и политического деятеля, господина Бао Дука. Ему инкриминируются несколько тяжких уголовных статей и многочисленные должностные злоупотребления. Его также обвиняют в коррупции и расхищении национальных богатств страны. В связи с тем, что на смертную казнь в Южной Корее в девяностых годах прошлого столетия наложен мораторий, ему грозит не менее двадцати лет лишения свободы. В распоряжении судебных и правоохранительных органов страны имеются неоспоримые доказательства, подтверждающие его связь с японской мафией якудза. Господин Бао Дук, находясь в камере, публично покаялся и принес извинения корейскому народу. Он уже дает показания».

– Пошел вон, пес! – зарычал Ямаги и зашвырнул в своего помощника пультом.

Тот увернулся, и пульт разлетелся на куски, ударившись о стену. Кивая головой, как кукла-болванчик, помощник исчез, а Ямаги с силой воткнул кулак в антикварный стол из красного дерева. Со стола полетели на пол бумаги, ручки и огромный моноблок. Он посмотрел на свою окровавленную руку. Из массивного золотого кольца, расплющенного от удара об стол, на оставшейся половине мизинца, вылетел камень «Тигровый глаз», и с грохотом покатился по паркету из дальневосточного кедра.

 

ПРОДОЛЖНИЕ СЛЕДУЕТ…

 

11.01.2018. 16:58

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

© Ворон, 2002-20..

 

Sergey
2018-03-18 20:43:46


Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения

Рейтинг@Mail.ru