Житие ты наше уральское.

 

   ЖИТИЕ  ТЫ  НАШЕ  УРАЛЬСКОЕ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

              ИСТОРИИ  ЖИТЕЛЕЙ  ГОРОДА  ЧЕЛЯБИНСКА

 

 

                                                Часть 1

 

 

                                                                   Любимой дочери своей

                                                                   Дарье  посвящаю.

      Согласно официальной статистике, которая, как известно, знает всё, россияне делятся  по географическому признаку на три категории: москвичи, питерцы и провинциалы. И если с  Москвой да Санкт- Петербургом все более- менее ясно-  исторически сложившиеся культурный и экономический центры,  то вот в отношении так называемой провинции — это еще надо посмотреть. И смотреть, для объективности, с разных точек. С точки зрения «исторически сложившегося экономического центра» - окраина, «альма- матер лимиты», телятя, присосавшаяся  к денежному вымени страны. С точки зрения «исторически сложившегося культурного центра» - «народ, в который надо идти, сея разумное, доброе, вечное».

      Критики, естественно, не выдерживают ни та, ни другая. Ну, куда ж культуру- то двигать? В тысячелетнюю Казань? В алтайские Сростки? В Господин Великий Новгород? На Урал с его первогородом Аркаимом? Или в Новосибирский  Академгородок? В станицу Вешенскую? Что же в Тулу- то со своим  самоваром...

      По поводу экономики... Здесь провинция так же имеет свое, отличное от столиц мнение. В частности, Ханты- Мансийск, Саха — Якутия, Кузбасс, Кольский полуостров... Будущий экспорт огромнейших и чистейших запасов вод Москва- реки, конечно же, согласно заверениям бывшего градоначальника, принесет астрономические прибыли в бюджет, но навряд ли окупит затраты по очистке их же самих. А больше-то и непонятно, чем еще богата наша столица, кроме как интеллектуальным и духовным  потенциалом опять же пришлого с периферии люда?! 

     Нет, господа- товарищи! Началась Русь провинцией — ей же и жить будет!

     Мне ж хочется поведать вам об одном из красивейших и живописнейших уголков Руси, о людях, проживающих там, об их, так сказать, делах и чаяниях, о радостях и горестях...  

 

 

 

 

 

 

 

      Краткая историческая справка.

 

      Город Челябинск. Основан в 1736году. Название произошло от башкирского «чиляк» или «селяк», что означает яма, ведро, короб, миска. Или от турецко- иранского  «челяби» -  «каменистая речка, выточенная водой». Или финско- угорского «челье», «щелле» - скалистый берег, круча.  А что вы хотите? Это вам не хухры- мухры и не острова Франца- Иосифа, это перепутье всех дорог с юга на севере и с запада на восток еще со времен неолита и палеолита. Недаром на гербе Челябинска гордо горбатится верблюд- великий странник! Это граница Европы и Азии, чему есть подтверждения в виде памятных стел и просто от руки сделанных надписей! Это «Опорный край державы!» Это озерный край державы!  Это «Металлург»-чемпион!». Это «Трактор»-чемпион!».  Это — Ишмуратова, Скобликова, половина сборной по хоккею всех времен и народов плюс маэстро Быков, это великий Герасимов, это «Ариэль», Градский, Митяев, Масляков, Оболенский, Тимофеев- Ресовский! Это  Т-34! Это, в конце концов, «Макфа»! Это Аргаяшский ерш, подаваемый к столу Александра 1 в царской ухе. Это кладовая самоцветов! Первое российское золото — тоже с Урала! Это ядерный комплекс «Маяк» с его пресловутым радиационным следом по реке Теча, в которой стали попадаться трехметровые щуки. Ей- ей, трехметровые! Это бунт белочехов времен Гражданской войны с захватом царской казны, что осела (не проверено) на дне одного из ближайших озер. Это знаменитая фраза «Ты что, с Урала?», которая в нынешние времена произносится с долей зависти в голосе. Кроме того, город Челябинск упоминался в «Старшем брате»  Вампилова, в шансонной песне «Падал белый челябинский снег», в вечерних выпусках программы «Время» от 12.04.1987 и от 10.02.2009г.г.

 

      Итак, друзья, в путь. Желающие, естественно.

 

 

 

 

 

 

 

 

     ГЛАВА 1

                                                   

     «З А Б Л У Д Ш А Я   О В Ц А»

 

 

      Если вы въезжаете в Ленинский район со стороны ЧТЗ, то прямиком попадёте на Копейское шоссе, одну из главных улиц района.

      До 2005 года это была...  как бы сказать поточнее... одна из бед, упомянутых ещё Николаем Васильевичем Гоголем.  И как только первая временно замешкалась — шоссе приобрело респектабельный вид, которого перестали чураться и «мерсы», и «япошки», и «бээмвешки».

      По левую руку, почти на протяжении всего пути тянутся базы, заводики, цеха и, наконец, ТЭЦ-1. Перед поселком кузнечно- прессового завода вам следует повернуть налево, к троллейбусному депо. И вот сразу же за ним вы въедете в ворота гаражного кооператива №315.

      Здесь и тормознемся для начала. Тем более, что Степаныч из 273 гаража уже загнал свою «Приору» и вытащил на свет божий мангал. Минут через двадцать- тридцать должны подтянуться и остальные. Пятница. Светлый гаражный день.

 

      ...Для начала- поздороваемся. Затем начнем разгружаться: древесный уголь, ящик «Балтика №3», две упаковки молочных сосисок, раскладной столик и пара походных стульев из гаража, разовые стаканчики, собачья миска... Теперь включим музыку, выпустим из машины овчарку Ульрику, привяжем её чуть поодаль, у стеночки, где трава — и к мангалу! На стульчик, с сигареткой и бутылочкой пива...

      Степаныч, хмурый и неразговорчивый (сигналка глючит и глючит, спасу нет!.. уж что только не делал!..  эти долбанные электронщики  тоже ни в зуб ногой... сами же устанавливали!.. «брак, наверное, заводской» говорят... кретины!.. эдак и я ремонтировать могу!..) медленно машет фанеркой, раздувая угли. Но это он пока хмурый. Гаражная пятница, как хорошая баня, очищает душу. А со светлой душой и организму легче. Не говорю за завтрашнее утро, но уж сегодня вечером — точно, полегчает!

      ...Первым, после нас со Степанычем, подъезжает Сергей на своей «маршрутке». Останавливается поодаль и выметает все из салона. Затем копается в этом мусоре, выбирая монеты, протирает стекла и зеркала и загоняет «Газель» в «стойло». «Стойло» у него угловое, поэтому в полтора раза шире наших и на метр выше. Через секунду из гаража рвутся буферные басы, разом заглушая нашу «Романтическую коллекцию» на «Олимпе».

      Улька тоскливо прижимает уши, ложится и отворачивает морду на юго-восток, в сторону эфемерной   собачьей  шамбалы.

      Степаныч не так пассивен. Особенно после неразберихи с сигналкой и скандала с допингом наших биатлонистов на Олимпиаде. Он берет болт на 16 и с силой швыряет его в Серегины ворота. После разрыва этого «фугаса» буфер мигом затыкается. Сергей выныривает из гаража бледный и встревоженный.

      -Мужики! Слышали? Громыхнуло! Баллон, может, у кого взорвался?!

      -Ты слышал?-Степаныч поворачивается ко мне. - А ты?..

      Улька даже не реагирует на вопрос. Дескать, это ваши дела, сами и разбирайтесь. Нашли моду- третейского судью искать... Один, как садист, весь день сосиски рядом со мной в салоне возит, хоть бы одну дал... Другой мясо на шампуры сажает — опять мимо меня. Третий все норовит в свою секту дебилов- рамсштайнов затянуть... Пошли вы все к свиньям собачьим!

      -Пил?- Теперь Степаныч пытливо смотрит на Серегу.

      -Да ты что! За рулем?! У меня ж люди весь день!..

      -Смотри, Серый, может, это и от музыки от твоей всё... глюки разные... поосторожней там... Давай- ка закрывайся — и к столу. - И, уже вслед тому: - Сергей! Я там болт на 16 где- то обронил! Увидишь- принеси, не сочти за труд! Я без него, как без рук. Может, ещё пригодится...

      ...Народ постепенно подтягивается. Обычно собирается человек семь- восемь. Вносим Степанычу по сто- сто пятьдесят рублей на следующую пятницу за спиртное и закуску. Кто- нибудь, из новичков, привозит что- то с собой.

      Последним, как обычно, прикатывает Мамлин на «джип чероки». Этот прижился у нас совершенно случайно. Он не был ни «гаражником», ни рыбаком, ни болельщиком. Он не интересовался ни литературой, ни политикой. Он вообще был никем с нашей точки зрения. Крутой «джип» и званьице «новый русский» у нас как- то не котировались. Но он был принят нами. Принят после одного случая...

 

      Как- то вечером в одну из пятниц, когда мы уже начинали сворачиваться, в наш проулок на полной скорости «влетел» незнакомый ещё тогда Мамлин. Выскочил из машины — и к нам.

      -Мужики! Выручайте! Менты на хвосте! Заныкайте машину! Отблагодарю!- Его слегка пошатывало.

      -Сбил кого? Или ворованная?..- Степаныча напором брать, что на ежа садиться.

      -Мужики, да вы что?! В «обиженке» они на меня! Всё расскажу, спрячьте только!..

      -Сережа, поставь к себе,- попросил Степаныч. Сергей выгнал «маршрутку», поставил на её место «джип» и запер гараж. Минут через пять подъехали дэпээсники. Вышли двое с автоматами. Поспрашивали. Недоверчиво выслушали ответы. Обронили напоследок, что «ищут убийцу... вооружен... опасен...» - и уехали.

      Возмущенный «убийца», сидевший до этого тихо и смирно, принялся выворачивать карманы и выпучивать глаза.

      -Вот волки!.. Какое оружие?!  …! Какой убийца?! У меня  язва двенадцатиперстной!..

      Ему поднесли. Кое- как успокоили. И он начал рассказывать.

 

      В компании таких же «крутых»  он повадился каждый вечер развлекаться в сауне, открытой дружком в здании бывшего детсада. Ну, пьянка, девочки, кураж... А здесь, как нарочно, ещё и «джип чероки» купил! С этой тачкой его по пьяной лавочке дружки на «слабо» и взяли.

      Новая русская забава: заляпать номера, подъехать к машине ГАИ, что постоянно отирается у своротка к троллейбусному депо, приоткрыть окно, высунуть язык, пьяно проблеять «бе- бе- бе» - и смотаться. Благо, здесь, за гаражами, не дороги, а направления. Плюс камыши, как деревья. Плюс уйма брошенных  строений. То есть, место для игрищ и забав имеется. На кону — честь и слово крутого парня. И ящик «будвайзера»...

      Шесть ящиков он уже выиграл. Три раза гаишники вызывали эвакуатор, чтоб вытащить свои засевшие в болоте новенькие «форды». Это Мамлин  самолично видел, подсматривая за преследователями из кустов в отдалении. Но со вчерашнего вечера начались накладки.

      Для начала ужесточились «правила»: кроме «бе- бе- бе» надо было добавить что- нибудь обидное от себя.

      Но, подъезжая к точке рандеву, Мамлин не только заготовленное «Москва- Воронеж … догонишь!» не успел сказать, но и про «бе- бе- бе» забыл. Милиция потянула из кобур табельное оружие, а на дороге разматывала полосу с «ежами».

      Ему повезло, что на обочине никого не было. По ней, справа, он и ушел от них.

      Сегодня же, будучи ученым, он пристроился за фурой, и преследователи, уже в количестве трех машин, заметили его поздно. Но три машины- это серьезно! Ребята вцепились крепко. «И если б не вы, мужики!.. Мужики, скажите честно, сколько с меня причитается?..»

      -Дурак,- выслушав Мамлина, коротко резюмировал Степаныч.

      Тот, не привычный к такому обращению, недоуменно открыл рот, но, поразмыслив, согласился: дурак!  И рот захлопнул. И вот это молчаливое покаяние пришлого человечка нам понравилось: не всё ещё потеряно.

      Его ж  в тот вечер при общении с нами зацепило то, что, оказывается, на свете есть много интересного и увлекательного, помимо «бабок», разборок и «а мой «мерин» лучше...»       

      Через неделю Мамлин уже уехал с Серегой на рыбалку. Без электроудочек и динамита. По- простому. По- человечески. И поймал на обыкновенную удочку ведро сковородных  карасей.

      А по осени приобрел абонемент на все матчи «Трактора».

      И чтоб теперь за руль под этим делом — ни- ни! Он что, «отморозок, что ли? Пацан сопливый?.. Понты эти дешевые... Тридцать четыре года!.. Дочке шесть лет!.. Дефективные пусть гоняют, да, Степаныч? Мужики, возьмите меня на охоту! Не подведу, ей- ей! Транспорт за мной!..»

      ...Сторожа уже привыкли, что поздними пятничными вечерами в наш закуток приезжает Сережкин сменщик по «маршрутке», загружает «Газель» нами, сомлевшими от споров и размышлений, и развозит по домам. Персонально. Ну, принято так  у нас, в Челябинске. 

 

 

                                           

 

       Г Л А В А   2

 

       «К В А Р Т И Р Н Ы Й   В О П Р О С»

 

 

      Вот классик говорил: жилищный вопрос их испортил. Думаю, что это относится прежде всего к первопрестольной. Потому, что, ежели, это высказывание было бы касаемо всей популяции  под названием «русский народ», то здесь я позволю себе не согласиться с классиком. Поскольку уравнивание «люда московского» и «люда провинциального» в аспекте постановки данной проблемы не есть истина. Если память мне не изменяет, тамошний народец повадился было решать жилищную проблему с помощью взяток, нечистой силы и подсолнечного масла. А как всё кончилось, вы помните? Керосином. Из тривиальной керосиновой лампы.

      Местный же электорат решает данную заковыку,  блюдя Уголовный кодекс , без привлечения потусторонних сил, опираясь лишь на собственные силы и возможности. И всё это как- то живо, весело, с юморком, так сказать! Не по- столичному.

       Вот, например, случай у нас был. Высотку на пересечении Шота Руставели и Меридиан видели? Ну, высотка?.. Шестнадцатиэтажка!.. Красного цвета!.. Да там одна такая стоит. Правильно! У заправки!..Ну, так вот... Жила там...да что я говорю — до сих пор живет!- хорошая приличная семья Мишановых. В квартире под номером 58...  Глава семьи, Анатолий, так тот вообще душа любой компании!.. И вот эта «душа компании» надумал «именинничать». Хотя, согласно церковному календарю, именины были у Авдотьи и Пистемеи.  Просто, давно не собирались семейными коллективами, а здесь как- то удачно у всех получилось: и с выходными, и деньгами, и с желанием. Благо, притулиться в хозяйской «трёшке» было где. Плюс такая же пустующая квартира соседей. Естественно, по такому случаю и гостей собралось- не меряно!

 

      ...Веселье продолжалось уже часа два. Владимир, утомившись от шума, возлияний и плясок решил отдохнуть, а, заодно, и перекурить. Прихватив зажигалку с чьей- то оставленной на тумбочке пачкой сигарет, он двинулся, лавируя  меж танцующими, к двери.

      -Вов! Вов, подожди! Я с тобой! - жарко зашептала сзади Вика, жена Лешки Мамлина, засеменила следом. - Возьми мне тоже...

      Они прошмыгнули через  общую прихожую в соседнюю пустующую квартиру. Приоткрыли форточку, задымили с удовольствием.

      -Фу- у, ну и духота там! Сопрела вся!- Вика оттянула платье на декольте, подула внутрь, пододвинулась к форточке. Огляделась по сторонам. Уличный свет от фонарей причудливо вырисовывал собранные здесь Толей цветы и растения: гигантские монстеры в громадных кадках, глянцевые фикусы, высоченные фаллические  кактусы и прочие эвкалипты. -А в остальных комнатах что, тоже цветы?..- изумилась Вика.

      -В одной Ленка бельё сушит... А в третьей Толя дерьма разного навалил: балкон свой захламлять не хочет.

      -Ну, он жлоб! Такие площади... А хозяева, что? Не появляются?

      -Да так... раз в год... наездами... Ленка говорит: надумали все- таки продавать, просят желающим показывать... А что показывать- то?! Здесь ремонт дороже квартиры встанет! Видишь? Все обои отвалились! Пол коробит...

      -Увидишь здесь … темнотища такая...

      -... и остальное всё такое же...- продолжал бубнить Вовка.- Восемь лет никто не живет! Куда только ребята хлам свой перетаскивать будут, если  покупатель найдется?

      В прихожей послышались голоса. Лязгнула металлом входная дверь. Вика мгновенно выбросила сигарету, натолкала полный рот жевательной резинки.

      -Да не бойся ты! Пришел кто- нибудь.

      Звуки переместились ближе.

      -Это Толя! Рассаду поливать идет. Вика! Давай подшутим! Прячься!- Пьяненький  Вовка аж  захихикал собственной выдумке. Вика, выпившая не меньше, разом согласилась. Попрятались за створками дверей, присели. И всё зажимали рты, чтоб не прыснуть.

      Шаги раздались у входа в комнату. Слышно было: идут несколько человек. Вошли. Остановились. Толя зашарил по стене в поисках выключателя. Вовка, сверкавший лунной вурдулачной бледностью, махнул рукой. И они разом выползли с двух сторон.

      Я поражаюсь, как иногда поступки и речь людей неадекватны происходящему. Ведь не зверь страшный в ночи  рыкнул, не демон!  Человек сзади снизу что- то громким шепотом  промолвил в темноте! Причем, один «Руки вверх!», а другой «Лежать!». Нелепица, согласитесь... нонсенс... А люди не поняли. Вернее, даже и не попытались понять и разобраться! Аки дети малые, честно слово.

      Почему- то все разом присели. Даже Толя. Затем заорали. Причем, громко и на одной ноте. Фа- диез. В разных октавах. Двое последних ринулись назад. Двое передних- в комнату, через поваленного ими же сто килограммового Анатолия. Стоять на месте, почему- то, никто не пожелал.

      Хрустнули  разбитые очки. Монстера по- киношному медленно рухнула на фаллического соседа. Через секунду Владимир включил свет. Стоял рядом с Викой и сконфуженно улыбался. Вика тоже. Они понимали, что чувство юмора у гостей  отсутствует напрочь. И навряд ли когда появится после случившегося. Речь бы восстановилась. Но с этим, слава Богу, через пять минут всё наладилось: когда уводили под руки одну из «неадекватных» рыдающих барышень, Вика собственными ушами слышала её бесконечное: «О, боже! О, боже! Дурдом! О, боже..!». Правда, пока ещё шепотом. У остальной пришлой троицы речь тоже прорезалась. Но тон и лексика оставляли желать лучшего. Они никак не могли взять в толк, что шутка предназначалась совсем не им, потенциальным покупателям, осматривающим будущую квартиру, а Толе, который, кстати, ещё и пострадал безвинно благодаря их неуклюжести. Вышедшие на шум  наши друзья чуть было их в этом не убедили, но они вовремя успели распрощаться и уйти со своим мнением.

      Тираду же Анатолия об оценочной стоимости разбитых очков и незапланированном цветочном лесоповале, обращенную к шутникам, Вика прервала фразой: «А пошёл ты!.. Мы ему еще на год трехкомнатную кладовку сохранили, а он!.. Вот жлоб!» Толя смог парировать это только мелочным: «Уроды».

      На этом историю с показом и продажей квартиры можно было бы закончить, но  по Челябинску поползли слухи о «нехорошей квартире №57». Приходили любопытные. Пару раз наведывались местные телевизионщики с  приглашенными колдунами и шаманами.  Маги определенно выявили, что «пахнет чертовщиной». Почему- то никто не удосужился связать этот феномен с сероводородным запахом от застоявшейся за восемь лет воды в унитазе в пустующей квартире. На том дело и закончилось. Лишь Ленке пришлось ещё с полмесяца маяться, отмывая чесночные следы на стенах и дверях после обряда экстрасенсов. Им то что: пассанули, побормотали, деньги получили- и адью! А ей ещё бельё сушить. Попробуйте-ка сами при таком амбре... 

 

 

 

 

 

    Г Л А В А   3

 

   

   « ГЕОМЕТРИЯ ЛЮБВИ»

 

 

 

      Любовь... Амор... Либе... Коханьня... Ласка... Йюбире...

      Любви все возрасты покорны. Или почти все. Даже не смотря на нехватку иодистых соединений в питьевых источниках Урала.

      Любви Челябинской подвластны и стар и млад. В отличии от Любови Успенской, которая может кому- то нравиться, а кому- то и не очень... То же касается и Любви Яровой. Наша же землячка действует напористо и, я бы так сказал, нагловато, пытаясь заполнить собой пространство от Бердяуша до Каясана с запада на восток и от Муслюмово до Магнитогорска с северо- востока на юго- запад.

      А Челяба- та и сама по себе пропитана любовью, от трещинок на асфальте до облюбованных галками антенн, как какая- нибудь Верона или, на худой конец, Париж. В ней всё кричит, молит, просит, вопит о любви! Начиная от дворовых котов и почек на деревьях и кончая газонокосильщиками и чистильщиками бассейнов в поселках Петровский и Тарасовка.  А тут ещё эта тревожная, поистине с женскими капризами- от снега до зноя- весна- ветреница! Немудрено, что даже старожилы- и Ульянов на площади Революции, и Горький у педа, и неизвестный студиозо у ЮРГУ- напряглись в волнующем ожидании и закаменели, стреляя глазками на полуодетое женское население у ног своих.

      Кусты и шторы трепещут от нетерпения в предзакатных сумерках. Птичий гомон переходит в воркование. Ветерок уже не рвёт и мечет, а ласкает и гладит. Пряный дурманящий запах цветущей черёмухи уже  вызывает не   головокружение, а лишь лёгкое подташнивание да радость от предстоящей встречи с Любовью.

      А Любовь, кокетка этакая, не торопится. Она, как доброе вино или плов в  кафе «Узбекистан», настаивается и томится. Вместе с ней томится и население города. Ёлы- палы, ну, что за дела?! Уже и поели, и поговорили о том- о сём, и отдохнули малость... Закатывай, к лешему, дневное светило, усыпляй детей да пробуждай чувства! Ан нет! Спешка смерти подобна! С  точки зрения Любви. С точки зрения высокого и тонкого. Хотя, ежели вспоминать года былые да младые, любовь, кажется, мчалась, а не выжидала, как при ужении карпа, извините покорно за сравнение. Вот, помню!.. Хотя, ладно, потом как- нибудь об этом...

      В общем, часам к десяти вечера напряжение у большинства элетората как бы само собой  проходит. Кто- то не может оторваться от очередного сериала. А кто- то уже дремотно клюёт носом. И те, и другие уже с раздражением и затаённой тоской думают о предстоящем принятии душа, бритье, кремации и лосьонизации. Как- то всё это уже... не ко времени... в тягость, что ли... Тем  более, ещё неизвестно, что Стас скажет Вике, после того, как Макс увидел Анжелу с Тёмой на улице в самом начале серии... «Да и (зевок) вставать завтра полседьмого»,- вторит ей полудрёма с соседнего кресла.

      Любовь в ступоре! Ведь эта та самая пара, которая пятнадцать лет назад приковывала её к себе наручниками и таскала за собой, как ядерный чемоданчик, не взирая на её мольбы об усталости! И не было тогда ни романтических вечеров с кровавым предзакатным солнцем, ни стрекота цикад, ни аромата Хьюго Босс! А была кухня в общежитие в три часа ночи, заполненная грохотом сердец! Были промокшие под дождём насквозь палатки и чердаки на дачах! Были надувные матрацы вместо кроватей и лесные поляны! Господи, что ей тогда пришлось пережить вместе с этими сумасшедшими! Тогда же она, благодаря их сумасбродству, скорее всего и приобрела хронический  бронхит.

      -Опоздала,-  с затаенной грустью подумала Любовь. -Как это грустно - опаздывать … И всё чаще и чаще... И не только к ним...

      А хозяева исподволь всё подталкивали и подталкивали её к выходу. Поздно уже. Ждали мы тебя, ждали...Пора и честь знать. Или приходить в нужный момент. А то, знаете, незваный гость... он, сами понимаете...

      И прогонять Любовь день ото дня им становилось всё легче и легче. Привычка- страшная вещь! Бартер на суррогаты завершен. Отошли в прошлое неуклюжие ссылки на больную голову,  усталость или «сегодня наши играют!» К чему?!

Ведь ясно же, как божий день, что где- то что- то когда- то потеряно... Но, оказывается, и так «можно жить, правда, милый?». «Конечно (зево-ок), любимая. Пойду я, ладно?». «Иди, иди,не мешай, он сейчас Анжелу встретит...»

      И Любовь уже крадучись, с опаской и боязнью, будто домушница, входит в соседнюю квартиру. Но здесь уже сидит её родной братец Секс и ошарашенно слушает  лежащую в постели парочку.

      Увидел сестренку, помахал рукой: «Иди сюда!». Та присела в соседнее кресло. 

      -Представляешь? - зашептал он ей  на ухо. -Думал, справлюсь без тебя, а здесь, оказывается, мы оба, как пятое колесо в телеге! Одна имитация! Неужели такое бывает?!-  Любовь прислушалась к лежащим.

      -На «нет»- и сюда «нет»! Не хочешь покупать- не надо! Я тебе всё сказала!

      -Люсь, ну в деле деньги, нельзя их сейчас вытаскивать... Погоди с месяц...

      -Вот и ты годи...

      Любовь поднялась и вышла. Следом поплелся братец, удрученно качая головой.

      -Уж на что порой в моём деле деньги замешаны, и то- хотя бы с одной стороны есть желание, а здесь...

      -Мне еще к некоторым зайти надо,- обернулась она к нему.

      -Пойдем. Сегодня, кажется , работы не будет. Я посижу тихонечко в сторонке.

      -Посиди, посиди...

      Они впустую посетили ещё несколько  квартир и пошли на выход. На лестнице Любовь раскланялась с двумя парочками, поднимающимися навстречу.

      -Кто это?

      -Тоска с Привычкой. И Скука с Унынием,- тяжело вздохнула Любовь. И они вышли на улицу.

      Вот напрасно они это сделали! Ну кто ж выходит ночью на Кировку без разведки? Совсем голова не соображает? Хотя бы в подъездное окошко перед этим глянули! Жаль, что и подсказать то было не кому в этой удушливой атмосфере, что их там, на свежем воздухе ожидает.

      Охваченная страстью толпа подхватила их, закружила, понесла! «Мне! Мне! Мне!»- бесновалась люди, прибывая со всех сторон.

      -Слава Богу,- шептали в изнеможении счастливые брат с сестрой, раздаривая себя по частичкам налево и направо.

      И жаль, что на всех их не хватало! Тех, рыдающих и обездоленных, уводили с собой Одиночество и Надежда, тихо и убежденно выговаривая по пути: «Любви все возрасты покорны. Всему своё время».

      Кто его знает... Может, и покорны... Да уж больно немочны да аскетичны бывают эти возрасты. И даже соответствующий антураж им уже не помогает. Не вдохновляет на чувства. Не впечатляет, глаз не радует и душу. И даже, я вам скажу, раздражает.

      А вот «Всему своё время»- это да! Это в точку! Приходит время- и такие полюса сходятся, когда- ах!- и до гроба, что только диву даёшься! Да вы газеты откройте! Есенин и Дункан! Алла и Филя! Алла и Максик! Гор и Бабкина! Табаков и Зудина! Ашот Зурабович и Галка с рынка «Меридиан»! Примеров сколько угодно! (Хотя, порой, и «Любовь зла...» вспоминается в таких случаях.) А когда всё это конфигурируется ещё и в «треугольник страстей», то...

 

                  Информация, размещенная на сайте «Геометрия Уральской «КБ»

 

                          «Задачи с любовными треугольниками

                            и методы их решения»

 

 

          «...Задано изначально: любовь многогранна.

 

           Типы треугольников.

            

1. Равносторонний.  Задача из категории простейших. Решения не имеет. Пример: бабуля- сын- внучка, дед- дочь- внук и т.д. до бесконечности.
2. Равнобедренный. Недолговечен, так как два катета имеют одинаковые параметры (90- 60- 90) и делать выбор меж ними -себя не уважать.
3. Задачи с выпуклыми и впуклыми треугольниками, естественно, не рассматриваются. Данные типы треугольников рассмотрены на сайте «Любителей голубого сала»...»

  

       

       А рассмотрим- ка мы, друзья мои, самый интересный из треугольников- разносторонний!

      Здесь примеров сколько угодно. А если включить фантазию, то... ого- го! Имеет множество решений. От увольнения беременной секретарши до венчания с женой на тридцатом году супружеской жизни. От развода с женой до пожизненного содержания соседки. От совместного воспитания общих детей до пластической операции на лице с последующей сменой фамилии и убытия инкогнито  за рубеж. До 2059 года включительно.

      Но мы немного отвлеклись. Итак...

 

      Он был, что называется, мужчина в возрасте. Двадцати четырех лет. Худой. Невзрачный. Всего 178 сантиметров роста. Дурацкое никчемное высшее педобразование.

      Когда окружающие взирали на него с двухметровой высоты, он чувствовал себя маленьким и несчастным. А хотелось быть счастливым и объемным, как Черчилль. И любимым, как первый огурчик в парнике.

      Ну, и что вы думаете? Пришло его время!

      Он подрос на сантиметр (оказывается, люди растут до 25 лет). Поправился на четыре килограмма. И стал любимым. Причём, вначале у младой поросли физиков 31 лицея. А затем и всей матушки- России, став «Учителем года».

      С любовью, понятное дело, случился перебор, но важен сам факт: всяко разное может произойти в жизни, ежели очень хотеть!

      Тогда- то вот и образовался пресловутый любовный треугольник: он- ученики- учительница литературы. По своей наивности он думал, что вопрос разрешится просто: днём- физика, ночью- лирика. Простая душа! Ночью к нему приходили удивительные разгадки тайн антивещества и черных дыр, и он оставлял лирику на постели в недоуменном ожидании. А днём лирика нежданно- негаданно являлась  ему в виде нескольких пар стройных пятнадцатилетних ножек в комплекте с голливудскими бюстами и набоковскими мордашками. Мордашкам было наплевать на ночную лирику вместе со всей мировой литературой. В головках зрела такая стратегия и такие разыгрывались комбинации, что не снились ни Сталину, ни Наполеону, ни главе МОССАДа.

      Рубить Гордиев узел наш безвестный герой не решался. Тем более, что молодой организм пока справлялся с поисками решений  данной ситуации. Поиск, как не странно, даже доставлял ему удовольствие и был не в тягость. Как подготовка к Новому году.

      А решение пришло неожиданно. И не ему. В мае его перевели в Москву в Министерство просвещения ( Как я и утверждал в предыдущих главах- Москва сильна провинциалами!)

      А насчёт оставшихся в Челябинске лирик...

      Дневные достигли совершеннолетия и разлетелись кто куда, унося с собой светлую память о школьных годах.

      Ночная лирика вышла замуж за историка  из 11 лицея. Тот незнаком был с аннигиляцией, космосом и Эйнштейном и ночами не отвлекался.

      Вот такая вот гипотенуза у нас приключилась нонче в городе, честное слово.

 

 

                                      

    Г Л А В А    4

 

    «ОСОБЕННОСТИ   ЧЕЛЯБИНСКОЙ   ОХОТЫ»

 

 

      Справка.

      Красноармейский район Челябинской области разлегся на Западно- Сибирской низменности. Территория- 3814,6 кв.км.  Население- 46,4 тыс.чел. Тыс.чел. состоят, в основном, из русских, татар, башкир, немцев. Районный центр- село Миасское. Полезные ископаемые- титаномагнетит (Теченское месторождение). Что сие такое- нам не ведомо. Гидрография: через весь район протекает главная водная артерия области река Миасс. Судоходна в летний период для малотоннажных судов (двухместная резиновая лодка, плоскодонка и т.п.). Впадает (через промежуточные речёнки) в Северный Ледовитый океан. Почвы: серые лесные, солончаки. Животный мир: всякий. Экономика: основа- сельскохозяйственная продукция, животноводство.  В прошлом году зяби были вздыблены на территории … кв.км. (данные не озвучены, ДСП). Озимые взопрели аж в марте! Яровые проклюнулись. Поголовье скотин возросло на … млн. голов (данные не озвучены, ДСП). Удои удоились на … тыс. л больше, нежели в 1958году (данные не озвучены, ДСП). Особенности колорита: казачество. Два памятника лосю сохатому в с. Миасское.

      ...Сидели уже четвертый час. Сидели основательно, с пивком, с водочкой, с горячими пельменями, с соленьями и жареной картошечкой.

      Осоловевший Вовка все норовил втихую улизнуть в соседнюю комнату и завалиться спать, но его постоянно тормозили. Фраза «Ты что, с мужиками пообщаться не хочешь?» действовала безотказно.  Вовка тяжело вздыхал и поднимал рюмку.

      -Только по- последней, да?- с надеждой спрашивал он.

      -Ну, конечно!- легко соглашались мужики. -Ты на ус- то мотай! Никола  дельные вещи говорит.

      Николай, брат Степаныча, специально прикатил сегодня утром в Челябинск из своей Тьмутаракани (деревни Саламатка)  по крайне важному делу:  кончилось мясо. Не во всей деревне, а конкретно у него, у Николая. Причем, разом, в обеих холодильниках. Что казалось нереальным. Так как Николай работал лесником в местном Красноармейском леспромхозе.

      -Паразиты,- мрачно молвил он, крутя граненый стакан в огромных мозолистых ладонях. -Довели деревню: жрать нечего! Морозилку откроешь — мышь повесилась! Цену на комбикорма подняли — не подступись!.. Собак одной рыбой кормлю, скоро изжогой замучаются. У хомяков в амбарах щёки впали. А сверху всё давят: «Давай, давай...».

      Замолчал. Упёрся взглядом в телевизор. Там брюнетистая иностранка жаловалась на морщины- заломы.

      -Вишь, какие у них проблемы, на Западе- то...- протянул он. -Ни хозяйства тебе, ни забот- хлопот... В коровник бы её ко мне, навоз убирать.

      Выпил.

      -Коровник- то большой?

      -На 18 животин.

      Все почему- то разом замолчали, хотя до этого активно переговаривались между собой и поддевали Николая. А здесь замолчали.

      -Ты же говоришь «жрать нечего»,- наконец робко подал голос Сергей.

      Николай оторвался от телевизора, перевёл взгляд на Серёгу. Тяжелый взгляд. Немигающий. По- уральскому суровый.

      -Я сказал «морозилка пустая»... А жрать нечего — это деревенским... Потому что двадцать дворов, а работать некому, одни старухи остались. Ежели б не моё подворье — по миру пошли.

      -А ты чего набычился? - Степаныч внимательно смотрел на брата. –Серёга- то в чём виноват?

      Николай тяжело вздохнул, опустил глаза.

      -Да это я так, ребята...- проговорил устало. -Надоело пить с этими.. с городскими вашими. Они ж каждый раз в обязаловку ящиками спиртное прут. Благодарят так... за охоту, за отдых... Мне и обидеть их не хочется — хорошие, в основном, люди, и пить не хочется... Не двужильный уже... Копится, копится всё...

      -Да не бери в голову!- молчание Мамлину было в тягость. - Набьём тебе завтра зверья «по самое немогу»! На всю деревню хватит!

      -Охотник?- скосился на него Николай.

      -Не-е, - смутился Мамлин, вспомнив про старые «понты». -Просто... толпа- то большая... если все навалимся... а у меня «Сайга»...-

      -Ясно. На зайца- то хоть ходил? А на утку? Оружие пристреляно? Ну, хоть на стенде?..

      -Погоди, Николай,- прервал его Толя Мишанов. - Володьку сморило. Мужики, давайте на диван его...

      Володьку и вправду сморило. После ночной смены ему не дали отдохнуть, загрузили с одеждой и оружием в «Приору», разрешили чмокнуть на прощание дочку с женой и привезли к Степанычу на сходку с последующим убытием на охоту. Честно говоря, поначалу Володька был рад такому повороту событий, так как дома, кроме семьи, его ещё хищно поджидал ремонт кухни. С ремонтом они не дружили. Но пока соблюдали зыбкий нейтралитет: стены не обваливались, а Володькина семья старалась к ним не прикасаться. Уже вторую неделю. К тому же появилась возможность наконец- то опробовать лежащую в сейфе без дела  уже шесть лет «ижевку- 27М». Однако, действительность оказалась тоже не столь радужной. Пришлось пить. И внимать  затуманенным разумом что- то о завтрашней охоте. На которой он не был ни разу в жизни. Последнее, что отложилось в мозгу  - это затихающее «зайцы... утки... оружие...».

      В три часа Володьку подняли с дивана, под белы рученьки довели до УАЗика- «таблетки» и уложили досыпать на мешки с сахаром и крупами, попутно прикупленные Николаем в Челябе. И вот на этих, испещренных разными бруттами и неттами мешках явилась к нему давешняя рекламная брюнетка. Присела в изголовье. Ласково и нежно провела ладонью по щеке, скользнула за ворот рубашки.

      -Именно в этом возрасте у меня появляются на шее и груди синеватые пятна, - ласково ворковала она на ушко Владимиру. -Я называю их «засосы»...

      Ни как ехали по Красноармейке, ни сколько, ни куда- Владимир не видел.

      Очнулся он от полузабытого, но вбитого в мозг на всю оставшуюся жизнь негромкого армейского  окрика: «Рота, подъём!». Встрепенулся, будто боевая, но тяжелобольная лошадь, и выполз наружу.

      «Коммандос» в полном охотничьем обмундировании, с широкими короткими лыжами и при разнокалиберном вооружении  выстроилась в шеренгу, скосила интуитивно головы направо, выискивая живот четвертого человека. Николай, стоя перед ними, недовольно пожевал губами, вздохнул.

      -Ладно... что Бог послал... Братишка, забирай к себе в «номера» Лешку (Мамлин гордо напыжился) и... - обвёл всех взглядом. -...Володьку, вон, забирай. Какой из него сейчас, к лешему, загонщик...

      Вовка к этому времени уже проснулся и даже переоделся. И за «загонщика» обиделся.

      -Чего это!.. Я десять лет в футбол играл в нападении!

      -Ну, а сейчас в воротах постоишь... Отдохнёшь. - Николай посчитал инструктаж законченным. -Айда за мной, я «номера» покажу.

      «Номерные» напялили лыжи, поплелись гуськом следом. Метров через триста Никола встал. Остальные, как бильярдные шарики на излёте, уткнулись ему в спину.

      -Ну, вы, блин, и сопите! В Челябинске слышно!- вполголоса произнёс Николай. Володька! Твоё место... Не курить. Не шуметь. Ружьё- на изготовке. И на предохранителе.

      Вдоль всей кромки коренного леса, где поставили Владимира, тянулась пятнадцатиметровая полоса синеватого предрассветного снега. За полосой чернел густейший  двухметровый молодой ельник. Володька присел, пострелял глазами по сторонам.

      -Никола, а как же я зверя увижу? Прошмыгнёт в коренной лес- и ружья не успеешь поднять!

      -Не ори. Рассветёт скоро. Ты его издалека услышишь.

      «Патруль» двинулся дальше.

      Вовка снова присел.

      -Да как же я его увижу?- опять изумился он. -Или услышу?.. Он что, с барабаном бегает?!

      С ёлки, обрушив водопад снега, сорвалась ворона, улетела вглубь леса.

      -А, может, на глухарей охотимся?.. - неуверенно подумал он, глядя вслед вороне, поднялся с колен. -Никола ж вчера и про птиц что- то говорил... Блин, не облажаться бы!

      Увидал неподалёку пенёк. Обтоптал вокруг него снег,  уселся. Ружьё мешало, не давало рукам свободы. Он повесил его на соседнюю  сосну, достал сигареты. Оглянулся воровато, прикурил. Вдали заработал двигатель: загонщики поехали на исходные позиции.

      -Не- е, наверное, не на глухаря охотимся. Его ж не загнать, улетит. На зайца приехали! Точно!

      Успокоился. Испарина после лыжного променада постепенно пропитала одежду, проморозилась и теперь холодила тело.

      -А если косуля выпрыгнет? Или медведь?.. Или лось?.. Вот смеху- то будет: приехали на зайца, а загнали лося! А, вправду, выйдет такой... и что делать? Ни лицензии, ни разрешения... Да ещё говорят- они бешеными делаются, когда их гонят. Убить могут. Уж лучше не трогать...

      Но на всякий случай огляделся вокруг. Ни одного сука, чтоб залезть на дерево, поблизости не наблюдалось.

      -Ладно, если что — в снег залягу. И ни гу- гу!!!

      Опять поприседал, высматривая зайцев. Неумолимо светало. Запах подтаявшего снега вперемежку с  сосновым ароматом одурманивал.

      -Господи! За что ж благодать- то такая?!- чуть не плача подумал он.

      Вдали, за ельником, глухо зашумело. Наши идут! Пора! Вовка схватил «ижевку», прижался спиной к сосне. Дыханье замерло. Сердце же, наоборот, готово было выпасть в валенки. Шум, гвалт, крики приближались. Слышно было, как Мишанов горланит во весь голос «Вставайте, люди русские!» Кульминация приближалась. Владимир утер влажной варежкой нервные сопли, закаменел со вскинутым ружьём.

      А шум разом стих. И наступившая тишина оглушила. Ни тебе скрипа звериных лап по насту, ни хлопанья крыльев. И так вот в течении пятнадцати минут: тишина- сопли- варежка- нервный вздох- тишина- сопли- варежка- вздох- тишина... Затем справа, где стояли остальные «застрельщики», послышались голоса и даже смех. Вскоре к Владимиру вывалили и «номера», и загонщики.

      -На предохранитель поставь!- ещё издали прокричал мудрый Степаныч. Подошли, разом закурили, загомонили.

      -Что случилось? Здесь никто не пробегал, - растерянно проговорил Вовка.

      -Расслабься. Ушло семейство. В другой околоток ушло. Вчера ещё, если следы не врут... Вот лосиха умная попалась! Третью неделю меня дурит! Только выслежу- на завтра и след её простыл! - Николай не выглядел расстроенным. Он даже будто хвастал повадками зверя, словно сам дрессировал его.

      -Какая лосиха? Зайцев же бьём...

      Все оборотились к Володьке. И внимательно на него уставились.

      -Ну, что таращитесь?! Никола же сам весь вечер тренькал «зайцы, зайцы...»! Я бы и стрелять в лосиху не стал: ни лицензии, ни... чего! Браконьерничать, что ли? Да и куда столько мяса? Несколько зайцев...

      Николай, бледнея на глазах, не дослушал его и медленно потянул с плеча карабин. На него разом навалились Степаныч с Толей. И крепко держали, пока он не обмяк, не опустился задницей на снег.

      -Вовка, ну что ж ты, мать твою, творишь?- проговорил он потухшим голосом. -А если бы и вправду на тебя лосиха вышла?.. Месяц за ней гоняюсь... Лицензия скоро кончится...  Или уйдет в чужой район... И мяса дома нет... А вы все «Никола, пельмешки бы из лосятины...» Где я вам её возьму?.. И так говядину за лосятину выдаю... Как людей, на охоту пригласил... Когда, думаю, у ребят такая возможность будет: на лося сходить... А вы...

      Его утешали. Ему поднесли в кружке. И себе поднесли. И ещё потом по разу. И, на всякий случай, разрядили Николин карабин.  А потом понемногу стали подхихикивать. А потом уже гоготать во всё горло, вспоминая все перипетии охоты. И громче всех хохотал Николай, вытирая выступающие слёзы. То ли горя, то ли радости... Кто его, чалдона лесного, поймёт...

 

 

 

                                                    

    Г Л А В А   5

 

                              

   «ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ ЮЖНОГО УРАЛА»

 

    Тридцать лет назад.

 

 

        Аркаим... Аркаим... О, сколько в этом слове!..

       Малиновое солнце  зависло в зените, глядя на занесенные, не видимые простому смертному глазу руины.

       Ветер- скиталец веками пытался сровнять городище с землей, заметая его песком и пылью.

       Ледяные ливни секли, как шляхта малороссов, стены и крыши домов, обезображивая трещинами, точно морщинами, младую поверхность кладки.

       Птицы и звери пакостили, где придётся. И сколько придётся.

       И городок, наконец, сдался. А  что  кажилиться- то?!  Люди, выбив зверя, вычерпав рыбу и использовав плодородный слой, ушли на новые необжитые земли, благо, приватизация ещё не началась. Пришло запустение. Запахло прахом и тленом.

      Вороны и падальщики дремотно щелкали клювами, раскорячившись на древних валунах.

       Полу сдохшие от зноя гады и рептилии стремились заползти в тень их крыльев  и там сиествовали, не взирая на опасное соседство стервятников. Те, в отместку, тоже не взирали.

       И вот на этой земле умирал человек. Пересохшее горло молило небеса о влаге. Потрескавшиеся губы что- то беззвучно шептали. Глаза с затуманенным взором были широко открыты и безнадежно смотрели на край занесённой песком плиты с истертыми буквами «СМЕРТ...» и изображением черепа под надписью. Тело отказывалось шевелиться. Вечное солнце с безжалостностью маньяка ощупывало лучами будущую жертву.

      -Аркади- ий! Аркади-ий!! Шли- има- ан!!! Аркаша!!!

      Но человек не реагировал. Ему уже было все- равно.

      -Аркадий!

      - Светка! Вон он! Светка, сюда!!!

      Аркашу бережно перевернули на спину и поднесли к губам фляжку с водой. Влага хлынула в горло, забурлила, ударила рикошетом по почти исчезнувшему сознанию. Он заперхал, закашлялся и сел.

      Ему полили на коротко стриженную с залысинами голову, нахлобучили панаму.

      -Ну, что? Очухался? Ведь весь вечер вчера твердила: «Кончай пить, кончай пить, поплохеет...» Куда там! С друзьями, видите ли, год не виделся! Так вы посидите, пообщайтесь, а не упивайтесь до беспамятства! «Всё в норме, всё под контролем...» Скажи Степанычу спасибо, что не дал тревожить тебя вчера! Ещё и спальником укрыл, мать Тереза!..

      Но Аркадий, не слушая женского монолога, вдруг встал на четвереньки, подполз к плите, увиденной им в сумеречной жизни пять минут назад, и стал с ожесточением её откапывать. Стоящие над ним женщины испуганно переглянулись. А Аркаша копал и копал, пока не оголил всю плиту!

      Сел, тяжело дыша. Почесал щеку потной в песке ладошкой.

      -Там что- нибудь осталось после вчерашнего?- спросил хрипло, не отрывая глаз от камня.

      -Господи, у вас- то — да не останется?! Мы тебе уже битый час толкуем- ребята на обед зовут, тебя ждали!..

      -Ну, айдате. Такое дело обмыть надо!

      Поднялся и поплелся за женщинами, бормоча, как полоумный, себе под нос:

      -Не всё одному прадеду фарт ловить... а не повезёт- так новое Лох- Нес с ребятами замутим... «...и назовут сей град именем моим.»... чё нам потому что...

      А из- за пригорка  вкусно несло шашлычками и даже  у ж е  налитой в одноразовые стаканчики водочкой! За импровизированным столом, на точно такой же, как та, отрытая Аркашей Шлиманом,  каменной плите восседал Степаныч и радостно кричал:

      -Болезный, иди сюда! Я тебе сейчас такое покажу- про кошерность забудешь!..

      Аркадий с досады и огорчения лишь застонал и матюгнулся шепотком. Но к столу пошел. И очень быстро! И пока шел, в голове всё время стучало дятлом: «А Аркаим лучше звучит, чем Степаим... а Аркаим лучше звучит, чем Степаим...»

      Её он и озвучил, когда уселся за стол.

      -Без вопросов. - сразу же согласился Степаныч. -Лишь бы не Шлиманск- на- Убегайке... Ну, согласись- не патриотично было бы... Древностью не пахнет...

      Но Аркаша все- равно насупился:

      -А чем пахнет? Тебе, Степаныч, всё не по нутру!

      -Не скажи... Я ж тебя знаю, как облупленного! Ты ж патриот Урала до мозга костей! А здесь, на нашем пустячке, экономику всей области поднять можно! Инфраструктуру развить! Местные промыслы! Которым более семи тысяч лет! Что, нереально? Ну, давай до трёх тысяч сбавим... А чем поднять? Интересом! А интерес чем привлечь? Древностью! Аркаим- это да! Звучит! «Арк», кажется, «медведь», да?

      -А «аим»?

      -Кому - «им»?

      -Не придуривайся!

      -А если не придуриваться, то у людей должен быть простор для фантазий... «Аз» есть. Посмотришь, что будет через пять лет. Так что- Аркаим — и всё! Принято! Ваше здоровье! За Первокамень!

      -Твой или мой?

      -Твой, твой, уймись... договорились же...

 

 

       Наше время.

 

      -Николай! Если б ты знал, какая там аура! Чувствуешь себя каким- то светлым, чистым, возвышенным! Хочется только добро делать людям! Никакая грязь к тебе не пристает!- восторженно излагал Лешка, сидя с Николаем в лодке.

      -Да откуда там грязь... степь да песок,- тихонько ответил Николай, не отрывая взгляда от поплавков.

      -Ну! И я говорю!.. Жить хочется! Любить хочется! А главное- всё чистое, светлое...

      -Клюёт!- перебил его Николай. Лёшка встрепенулся, подсёк. Удилище согнулось. Николай ахнул.

      -Неужто, сом?! Лёха, не давай слабины! Лёха, уйдёт!

      -Не зуди... под руку...-сквозь зубы прошипел напрягшийся Мамлин. Мускулы буграми заходили на обнаженном торсе. -Подсак... давай!

      -Сейчас, Лёшенька! Сейчас, миленький!- засуетился Николай, разматывая подсак. -Только внатяг!.. Не давай слабины!

      -От...сь!- опять сквозь зубы проговорил Лёшка. -От...сь!!!

    -«И сползла с него чистота и праведность, аки позолота с самовара...»- кого- то неизвестного так же шепотом процитировал Никола. Сом стремительно заходил под лодку, но Мамлин успел  перекинуть удочку вдоль борта и опять подтянул сома поближе.

      -Вижу! Вижу его!

      Николай завёл подсак, и сом затрепыхался в сетке. Вдвоём, ухватившись за сетку руками, чтоб не сломать черенок, поднатужились и перекинули улов внутрь лодки.

      -...!!! - огласились окрестности радостным Мамлинским криком.

      -...ать, ...ать,- печально ответило эхо.

      -Чего орёшь? - недовольно отозвался из камышей завистливый Володька. -Всю рыбу распугаешь!

      -Да пошли вы …!!!- продолжал радостно орать Лёшка. -Мы с Николаем сома поймали!!! Пуда на два!!! Я ж тебе говорил, Волоха: «Пойдем со мной на холм». Экскурсовод говорила: босиком по серпантину- и будет тебе счастье?! Сам не захотел! Вишь, носки рваные у него! А я сбегал и- смотри, какого поймал!

      Вовка, как маленький нахохлившийся воробей после дождя, молча отсиживался в камышах.

      -Ах, Аркаим, Аркаим, Аркаим!!!

       Ух, Аркаим, Аркаим, Аркаим!

       Эх, Аркаим, Аркаим, Аркаим1..- с чувством надрывался Мамлин.

      -Да сядь ты, балома! Перевернёмся!- проворчал беззлобно Николай, оглаживая сома по брюху. -Аркаим, Аркаим... Приплывём на берег- у братишки поспрашивай. Он расскажет...Как- никак, а  нонешний Аркаим с него и начался. С него да с Аркаши Шлимана... Ты его ещё не знаешь. Ничего. Узнаешь, даст Бог...- Николай замолчал, вспомнив былое. -Археологи хреновы...- Поднял голову. -Смотри! Туча- то какая валит! Гроза идёт! Сматываться надо! Поднимай якорь! Эй! -заорал он трубно, испугав Лёху. -Братва! На берег валим! Гроза идёт!

      И точно! Прошелестело ветерком по камышам. Стихло. Прошелестело. Стихло. И вдруг задуло упруго и сильно, точно в аэродинамической трубе. Солнце, словно напакостившая кошка, шмыгнуло за чернющую, будто из бредовых фантазий Малевича, тучу.

      И вдарило грохотом по ушам!

      И ослепило фотовспышкой небес!

      И накатило волной через борта!

      Благо, весла в руках Лёшки гнулись, но не ломались. С размаха рассекли камыши и ткнулись в берег.

      -Бегом всё под навес!- орал Николай, силясь перекричать вой ветра. И- плывущим в кильватере: -Толян! Толян! Опусти удочки! Молнией …!!!

      Мишанов, наконец, его услышал, побледнел и забросил удочки в камыши от греха подалее.

      -Ну ёлы- палы! - чуть не заплакал Николай. -Что ж ты, аспид, делаешь?! Завтра хрен найдём! Это ж Урал- река! Чапай не выплыл, а ты- удочки...

      Он в сердцах махнул рукой. И ошибся! Поутру ни хрена они не нашли!

 

 

       Сутки назад.

 

      -Всё. Приехали.- Степаныч устало потянулся. -Выходим.

      Ребята вышли. Из Мамлинского джипа появились остальные.

      -Может, останешься?- спросил Мишанов, вынимая из багажника свою сумку.

      -Нет, Толя, поеду. Сети ещё засветло поставить надо. Лагерь оборудовать. Да и был я здесь уйму раз. Вот точка рандеву. - Указал на карте место. -Завтра к обеду буду вас ждать.-

Выглядел Степаныч как- то неважнецки. Потерянным выглядел.

      -Ну, смотри, Степаныч... А, может...

      -Давайте, ребята, давайте... Удачи вам...

      Он чего- то медлил. Затем, видимо, решившись, резко повернулся и подошел к расположившейся неподалёку компании с рюкзаками. О чем- то переговорил с руководителем. Тот, в свою очередь, с девушкой, сидевшей в центре на каменной плите. Девушка, кивая головой, слушала, слушала- и вдруг вскочила, как ошпаренная, отбежала в сторону!

      Степаныч же, наоборот, опустился на колени, обнял плиту руками и припал к ней лбом. Всё вокруг стихло.

      -Пьяный,- захихикали в украинской группе.

      -О, гроссгуру!- восхищенно прошептали немцы.

      -Вах!- так же тихо вторили им грузины.

      Японцы молча щелкали фотоаппаратами, тактично выключив блицы.

      Належавшись и наобнимавшись, Степаныч поцеловал камень, поднялся  и, ни на кого не глядя, прошел сквозь расступившихся людей к машине. Многие  кланялись  вслед.

      Он сел в машину. Подошел Николай.

      -Ну, что, холодный камень?- спросил тихо, косясь на стоящих поодаль.

      Степаныч кивнул.

      -Полечил похмелье?

      Степаныч вновь кивнул и тронулся.

      -Что это он, Николай?- подивился Сергей.

      -С Первокамнем здоровался,- торжественно и строго произнёс Николай, вскинул рюкзачок на плечи и поплелся на холм. Следом муравьями потянулись остальные...

 

 

 

 

 

       Г Л А В А   6

                          

        

      «ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ ЮЖНОГО УРАЛА»  (продолжение)

 

       Наше время

 

      Откинув полог, в огромную юртовую палатку с тусклым закопченным  светильником под потолком впихнулся мокрый возбужденный Мамлин. Шумно встряхнулся, осыпав брызгами сидящих внутри, заговорил радостно и громко:

      -Во, блин, непогодь! Сети кое- как протрясли! Никола говорит: «К завтрему утихнет». Сейчас придёт, лодку к березе привязывает! У- ух, замерзли! И жрать хочется! Кишки аж сводит!

      При этом он неловко стягивал узкие «болотники», то и дело выпадывая  из палатки наружу.

      -Помолчи,- негромко попросил его Мишанов. И только сейчас Мамлин заметил, что в палатке стоит тишина, нарушаемая лишь стаккато дождя по тенту да негромким чавканьем и сопением. Все присутствующие сидели полукругом, будто индейские вожди на совете старейшин, и что- то усердно жевали, вдумчиво пялясь на колеблющиеся отблески от светильника, на соседей, на не распакованную еду. Даже Ульрика в углу жевала и пялилась.

      Так и не досняв левый сапог, а правый с огромным ошмётком грязи инстинктивно прижав к светлой футболке с трафаретом «ДЫР. БУЛ. ЩИР.», Мамлин, приоткрыв от удивления рот, медленно опустился на пятую точку.

      С дальнего «красного» угла на него пронзительным взглядом отшельника и праведника внимательно и долго смотрел Степаныч.

      -Передайте ему,- промолвил, наконец, он. Вытащил из кармана какой- то коричневый окатыш размером с яйцо и отломил от него частичку. -Попробуй. Только не глотай.

      Мамлин с опаской положил поднесённое в рот и медленно разжевал. Рот наполнился слюной, но вкус был довольно сносный: отдавало сосновой иголкой. Жевалось трудно, как гудрон в детстве, и челюсти быстро устали. Теперь все смотрели на него, как перед этим на светильник. Лёшка непроизвольно сглотнул слюну, так как сплёвывать было неудобно да и некуда, наклонился к Серёжке и шепотом спросил:

      -Серый, что это?

      Тот приложил палец к губам, но все- равно тихонько ответил:

      -Типа мумиё... Степаныч сейчас расскажет.

      Минут через пять напряженного молчания и слюноотделения Степаныч сплюнул в ладошку свою пайку, вмял её пальцем, как пластилин, в яйцевидную  матку.

      -Всё, друзья мои. Можно закончить. Спасибо вам большое. Передайте мне остатки.

      Все торопливо посплёвывали жвачки. Степаныч неторопливо сформировал из них вновь полноценное яйцо, положил его в холщовый мешочек и подвесил на грудь.

      -Степаныч, расскажи! Расскажи!- потянулась к нему паства. Тот не заставил себя долго упрашивать.

      -Этому преданию нашего рода уже, поди, девять веков скоро будет. Половцы у нас тогда на Урале появились. Несметной силой. Да не просто появились, а бежали, сломя голову, от монгольского ига. И, видимо, до того им страшно было с ордой встретиться, что они и степь оренбурскую прошли, и горы преодолели. А попутно всех под себя подминали: и башкир, и русичей, и нагайбаков, и эвенков... Кого поубивали, кого в полон взяли, кто на Средний Урал подался... А пращур мой, Ярёма Квёлый, в районе нонешнего Аркаима обитал. Сторожок у них был тогда на этом месте, при слиянии Большой Караганки и Утяганки. Ну, вроде небольшой крепостицы... Сейчас вот пишут всякое... Дескать, воевали чуть ли не круглосуточно... Сферы влияния да земли делили... Вы, ребята, через мозги- то всё это фильтруйте. И сфер никаких не было, и земли- до одури. И жили все в мире и дружбе. Меном да торговлей занимались: и наши, и тюрки, и чудь, и весь, и хрень, и сумь, и емь...

      -Степаныч, а чудь ведь...- подал было голос Мишанов, но на него запшикали со всех сторон, и он сконфуженно заткнулся.

      -Мирно жили,- повторил рассказчик. -Скот пасли, сеяли, охотились, рыбачили... А рыбу как коптили- пальчики оближешь!- он закатил глаза. -Весь Урал и пол-Сибири нашу рыбу брали! Потому, что рецепт знали и в тайне держали. Сейчас читаешь пособия по солению и копчению — и со смеха помираешь! «...Две ложки соли плюс ложка сахара на литр воды.» - Степаныч хохотнул. -А тогда три с половиной  соли клали и две сахара, да  куркуму добавляли с почесуком и боданом! Вот рыбка- то вкус необычный и набирала!

      -Степаныч, а сахар- то тогда откуда?..- вновь вклинился нудный Мишанов.

      Степаныч малость замешкался.

      -Дык свёклу сахарную садили да сок берёзовый бочками выпаривали! Не перебивай, а то мысль потеряю! Во- от... та- ак... А- а, половцы пришли!..- вспомнил он. - А пращур за три дня до этого почти всех мужиков с обозом рыбы к эвенкам отправил, у них тогда на  Тунгуске напряженка с рыбой была. Ну, что делать?! И тех не догнать, и эти на подходе... Думал- думал — и удумал! Созвал предводителей семи самых крупных общин и племён к себе на совет. А на совете говорит: «Братья- единоверцы!»  Чего вы так на меня вылупились? Не было ещё тогда на Урале ни христианства, ни мусульманства, ни иудейства. Язычество было! Поклонялись, правда, разному. Кто сернобыку... Кто медведю... Кто лошади Прежевальского... И друиды были! Говорит: «Братья- единоверцы! Хоть и разный у нас разрез глаз и развал- схождение ног, но живём мы дружными соседями, перероднились уже друг с другом, так что давайте решать сообща, всей «большой семеркой». Крепостица у нас одна на весь Камень (Урал по- ихнему), нарошечная, от дождя спрятаться да от ветра укрыться. А половцев тьма- тьмущая прёт, все в страхе да испуге, сомнут нас- и не заметят! Но, для начала, чтоб порожняки не гонять, давайте определимся: вместе мы будем спасаться либо смертушку принимать или порознь?» И каждый ударил себя в грудь, по зубам щелкнул пальцем. Обнялись, почеломкались, чашу зелья пустили по кругу, а после, для поруки в вечной дружбе и верности данному слову,  оккаму отведали от единого куска, а остатки куска, по обычаю, сожгли в костре. И изложил после этого Ярёма мужикам план военных действий. И закипела работа!

      Со всего Южного Урала народ собрался к крепостице. Благо, и жратвы, и питья хватало. Рожь сам- пять урождалась. Вода на двух метрах откапывалась...

      -...Жеребята о-двуконь рождались,- с усмешкой поддел его Николай, вошедший с улицы и стоящий у входа.

      -Жеребята рождались, как им положено,- строго произнёс Степаныч. -Кобылами. На триста тридцать третий день. От одного коня!

  ...А работа кипела! Камнерезчики и возчики были нарасхват! Чеканили на каменных плитах надписи и свозили плиты на окраины, примерно туда, где сейчас граница Челябинской области. Устанавливали через каждую версту. Всего было изготовлено, как гласит предание, 9999 штук. Работали по- стахановски, не покладая рук, по десять часов в сутки. И ведь успели ж до подхода половцев! Подскакали те, почитали- да и растеклись, будто море- окиян округ  острова Буяна, вдоль этих камней. А за них — ни-  ни!!!

      -А написано, написано- то что было?!- у Володьки аж поясница зачесалась от нетерпения побыстрее всё узнать.

      -А написано там было: «ПРОКАЗНИК! ЗА СТОЛБИКИ НЕ ЗАХОДИТЬ! СМЕРТЕЛЬНО!» И под надписью — знак «Весёлого Роджера»...

      -Да как же они написать- то могли? Или прочитать?! -вновь завозмущался Мишанов. -Ни писать, ни читать тогда не умели!

       -Это ты по- старославянскому ни бельмеса не умеешь. А предки наши всё умели! И колесо изобрели, и «Кама- сутру» написали- до сих пор пользуемся! Слушайте дальше... Так и и повелось с тех пор в честь победы нашей, что семёрка стала счастливым числом. В пословицы вошло, в поговорки... В названия географические... Долина «Семи братьев», горы «Семь сестер»... «На семи ветрах», «Семь пядей во лбу», «Семеро одного не ждут»...  «У семи нянек дитя без глазу», Семиречье, «Семь бед- один ответ»...

      -Семибоярщина, «Цветик- семицветик», «Три семёрки- очко», портвейн «Три семерки»,- попробовал продолжить Володька.

      -Нет, это позже,- подумав, ответил Степаныч.  И продолжил: -Согласно другому семейному преданию именно  оккама на веки вечные связал и сдружил этих семерых предводителей. Первокуски оккамы передавались из поколения в поколение через старших сыновей и обладали магической силой: стоило только захотеть добиться чьей- либо дружбы и верности, как старший из братьев приглашал этих избранных к себе и они в течении пяти минут жевали оккаму. И так из поколения в поколение.

       -Так это что, значит,- обомлев, спросил Володька. -Эти куски уже кто- то жевал?- Спросил- и замер. И ответа слышать не хотел! Очень не хотел!

      -Восемь веков!- с гордостью ответил Степаныч. -И на протяжении всего этого времени не было ни одного...

      Но его уже не слушали. Толпа, не страдающая отсутствием воображения,  рвалась наружу, как шампанское в новогоднюю ночь. Подкачал Мамлин, забывший про свою обувку. Ему сзади наступили на полуспущенный сапог, и он, бессильно дергаясь в лежачем положении, закупорил собой выход.  Быстро сообразив, ребята за руки- за ноги махом вынесли его в темноту буранной ночи. Разбежались подалее друг от друга, дабы случайно не забрызгаться.

      -Ну, Степаныч, сволочуга! - со стоном произнёс в паузе Мишанов. -Ну, дай только до палатки дойти!.. Ой, господи! Ну, на хрена я крабов- то ел?! Коту под хвост! Ой, ма- амочки!..

      Через четверть часа, подобрав по пути совсем обессилевшего Мамлина, ребята вошли в палатку и остановились у входа, сжимая пудовые кулаки. Как балтийские братки- матросики перед расстрелом. Вконец изнемогший лежащий Лёшка изображал из себя тяжелораненого.

      Напротив сидели Степаныч с Николой и о чем- то мирно переговаривались, будто и не было у ребят недавнего ужаса с токсикозом и ночными пробежками.

      -О! Вернулись!- обрадовался Николай.  -Полегчало? Это у вас чакры головные открылись! Сахасрары называются. А копчиковые- муладхары. Ну, это ещё впереди, после ужина...

      -Кстати, насчет чакр...- Степаныч уселся поудобнее. -Я вам сейчас один случай расскажу...

      -Кончай трепаться, Степаныч!- сиплым голосом удушенного проговорил Володька. -Что это было? Не ври! Скажи честно! Что мы жрали?!

      Напрасно ожесточенно махал руками Никола за спиной брата. Слово было сказано. А сжатые до побеления кулаки ждали ответа.

      -Хорошо, Володька, что ты спросил про оккаму! -оживился Степаныч. -Это окаменевший кал мамонта. Согласно более поздней родовой легенде сила и мощь животного...

      Ребята опять не дослушали. Сейчас они уже даже далеко не разбегались. Беда их сплотила и, стоя на карачках, они ощущали вздрагивающее от спазм плечо друга.

      -А... ты- ы... гово... говорил... «жрать х- х- хочешь... желудок пу... у- устой...» Грибы- то от... откуда? Не делю н- назад... жра- а- а- али! Ой!!!- выговаривал Мишанов почти впавшему в беспамятство Мамлину.

      А в палатке в это время Никола сердито выговаривал Степанычу:

      -Совсем спятил, хрен старый? Чего ребят доводишь? Нашёл мышек подопытных! Не мог сразу правду сказать, что это смола лиственницы, у меня берешь?! «Окаму» какую- то приплёл, мамонта... Тебе что, без этой пакости басен не хватает?  И зачем у ребят жеванное забрал, в комок слепил? Шут гороховый!

      -Для натурализма и правдоподобности! Хотели же побольше правдивого про Аркаим услышать?.. Кстати,- вытащил из- за пазухи мешочек со смолой. -Будешь? Согласно родовой легенде...

      -Да пошёл ты!

      -Ну, как хочешь.- «Родовой артифакт» полетел в картофельные очистки.  Степаныч щурился и блаженно улыбался. А руки споро нарезали колбаску, хлеб, огурцы, чистили яйца, распечатывали водочку. В палатке запахло плацкартным вагоном.

      -Ребятишки сейчас придут- голодные, как черти! Лешка, вон, прям с лица спал не жрамши! И промокшие, небось... Погреемся изнутря... Я им ещё про чакры не рассказывал.

      -Да дай ты им поесть по- человечески! Кстати, а что это за трава такая - «почесук»?

      -Хрен её знает,- задумчиво ответил старший брат. -Второй раз в жизни слышу. Добрая, наверно, ежели аж эвенки за рыбой приезжали...

      -Тьфу на тебя, припадошный! - сплюнул в сердцах Никола.

      -Доплюёшься на старшего брата... Прокляну! - разулыбался Никола.

      -Ну, точно- юродивый!

      Рассерженный Никола пошел за ребятами...

 

 

 

 

 

                                                   Г Л А В А   7

 

                                    «В Ы К Р У Т А С Ы    С У Д Ь Б Ы»

 

 

      Середина лета. Солнце в зените.

      Обезумевшие стада «газелей». «мустангов». «бычков» и прочих доджевых «баранов», задыхаясь от жары и цен, бродили по прериям города в поисках дешевых водопоек. «Лукойловские» казались самыми безопасными и доступными. И их было много. Засушливый сезон кризиса ещё не коснулся их.

      Стаи собак, изнывая от пекла и безделья, бездвижно лежали на улицах, мертвецки оскалив морды и отбросив языки в сторону.

      Челябинцы, по подобию автомобильных стад, лениво передвигались с рынка на рынок, из магазина в магазин, от ларька к ларьку, выискивая товар подешевле. Мятущиеся челябинские души жаждали бешеных скидок, дисконтов, подарков, на худой конец. Город и не думал сдаваться на милость мировым катаклизмам.

      На овощном базарчике «Доваторский» незлобно, но колоритно переругивались два перезагоревших торговца- южанина, сидящих в своих дотах из мешков с орехами и сухофруктами.

      -Ти- дурак!

      -А ти- два раз дурак!

      -Ти- три раз дурак!

      -Ти- два мешка мэлький- мэлький крупа — и всё дурак!!!

      Подходили потные покупатели, слушали, вымученно улыбаясь и, довольные, шли дальше. Так,  незаметно, на подкорковом уровне происходило слияние  двух мировых культур.

      Где- то часам к трём из- за горизонта чёрным траурным платком вытянулась грозовая туча. Зависла над городом, сурово глядя на засуетившихся внизу людишек, на убегающих в укрытия собак и автомобили.   Проурчала утробно, поднатужилась да и выплеснула на Челябинск месячную норму  дождя вперемежку с градом.

      Закончился, не успев придти к консенсусу, спор торговцев. Горожане забыли о скидках и дисконтах, и на ходу пытались спасти от раскисания уложенную в  авоськи туалетную бумагу и прессу.

      Ливневая канализация, состоящая на балансе СМУ «Водоканал- 1» и СМУ «Водоканал- 2» с 1985 года  и прекрасно показавшая себя в зимний период вдруг, будто капризная девица, засбоила и отрыгнула наружу всё, что с удовольствием должна была принять в себя. Реки разливанные хлынули из чрева земного через чугунные люки, фонтанируя и сметая всё на своём пути. Забившиеся в магазины зеваки с ужасом наблюдали сквозь витринные стекла, как водоворотом затянуло в себя и поглотило  дымящийся, съедающий ещё недавно чьи- то лёгкие, окурок.

      Наиболее продвинутые потерпевшие перешептывались  между собой, вспоминая Маркеса и Ноя.

      Всё это, как две капли воды, напоминало Питер во время наводнения. Периода строительства Петром 1...

      Потоки неслись по Цвиллинга, по Свободе и Ленина к площади Революции, с рёвом вырывались на простор и затихали, усмирённые, у ног гранитного Ильича. Вождь безмолвствовал...

      Периферия — и Электродная, и 3- я Электровозная, и Ударная, и 2- я Ямпольская, и 2- й Штанговый переулок, и Колупаевка, и Медведевка и многие- многие другие — и вовсе не казала носы со дворов. Фиг ли там делать? Чай, не дожи и не гондольеры, прости Господи за выражение, какие- нибудь. С умом- то дружим!

      Но через час, когда стихия обессилила, стало понятно, что Ной- не Ной, а на ливнёвку особой надежды нет и идти придётся по воде. Или покупать резиновые сапоги. И повезло тем, кто отсиживался (или отстаивался) в обувных отделах. Вот она, житейская лотерея. Или мудрость.

      И на всё это с наивысшей городской точки равнодушным каловым пестиком взирала многоэтажка «Гипромеза».

      Но это всё... так... лирика, к делу не относящаяся. А что касаемо дела, то тут такая история...

 

       ...-Льёт,- уныло произнёс Володька, глядя в разлинованное дождём серое окно. Тоска заполонила всю землю русскую и Советский район в частности. Унылость и тоска проистекали из расклада.

      -Льёт,- опять повторил он, но его не слушали. Вся эта троица друзей- кретинов внимательно рассматривала свои вскрытые карты. А вскрытые потому, что какой- то  урод много о себе возомнил и объявил во всеуслышание: «Мизер!» И как объявил- то: радостно, победным голосом Суворова после взятия Измаила!

      -Чтоб у него язык отсох и никогда раньше мозговых извилин не двигался,- грустно подумал Вовка про себя в третьем лице, будто чурался знакомства с этаким дураком. «Паровозик» корячился почти стопроцентный!

      Ишь как, волки, задумались! Варианты просчитывают. «Знатоки», ети ж вас! Ещё за руки возьмитесь для мозгового штурма! Да при таком раскладе даже ваших зачаточных умишек хватит, что поймать меня!

      Он сказал: «И-го-го!», имитируя волчок из передачи. На него посмотрели внимательно. И серьёзно. И «игогокать» расхотелось совершенно. И ведь даже рюмку с горя замахнуть нельзя- Сашки Жедяева очередь остограмиться, он на прикупе сидит. Сидит, собака, и не пьёт! Поймать меня желает! Ну- ну... Попытайте счастья... Трое на одного!..

      -Я думаю, он пикуху и вальта червей сбросил,- прервал молчание Жедяев.

      -А почему не две пикухи?- продолжил обсуждение Серёжка Пульман и посмотрел внимательно на Вовку. Видимо, работа водителем при исполкоме приучила его к этим дурацким гестаповским взглядам.

      Вовка пристально разглядывал девятую черную полоску на Сашкином тельнике и на провокацию не реагировал.

      - Две пикухи оставлять?..- озабоченно поинтересовался третий палач, Костя Колотилин. -Он что, дурак?

      -А ты сам как думаешь?

      -Ну... не знаю... всяко может быть...

      -Слушайте, умники!- все таки не вытерпел Вовка. -Вы играть- то будете?

      Его опять проигнорировали, продолжая неспешно разбирать варианты. Он подошел к форточке, закурил, издали наблюдая за соперниками. Ощущение было, как перед расстрелом. Или родами. И не больно пока, а- страшно!  Аж ладошки вспотели!

      Они позвали его к столу на третьей сигарете.

      -Садись, болезный.- любезно предложил Константин -Сейчас мы тебе «бяку» делать будем.

      -Ну-ну... Кто играет?

      -Я играть буду.- сказал Сергей и сделал ход.

      Александр сидел молча и напряженно.

      Константин же всё время порывался что- то подсказать и машинально гримасничал.

      Уже в процессе игры Владимир подсчитал:  «паровоз» из четырех взяток. И смирился с этим. Но тут нежданно- негаданно в дело встрял то ли «паровозный стрелочник», то ли ангел- хранитель  в лице семи пудового Кости. У того попросту сдали нервы от близкой победы.

      На очередном, главном для Володьки заходе, он вдруг поприжал Сережкину руку с картой и, торопясь, заговорил:

      -Серёга, ходи с червей, я тебе точно говорю! Серёга!!! Я всё просчитал! Ходи!

      И, не дождавшись, пока Сережка вырвется и ответит, он схватил семь червей и бросил на стол. Сергей оторопело потянулся за ней.

      -Карту оставь, - спокойно, как два дохлых индейца, произнёс Владимир. Хотя, судя по цвету лица, давление зашкаливало далеко за двести. Пустая рука Сергея безвольно опустилась на стол. Что- то прошептали губы. Костя задорно посматривал вокруг, дескать, ну как мы его?!

      Володька сбросил ловленную когда- то (Боже, как давно это было! Жизнь прошла!)  карту и остался с чистым «мизером». И в эту секунду в окошко постучалось после грозовое солнце, салютуя победе разума над суетой, тщетой и прочей дребеденью!

 Владимир вскрыл свои карты,  подошел к столику с питьём и закуской и выпил внеочередную «мизерную стопку». Ежели б его поймали, то пили бы эти трое, в общем- то чудесных и душевных, но  немного недалёких и  невезучих друзей. А сейчас ещё и несчастных. По его воле. По воле более удачливого, расчетливого, умного... Ведь ловля «мизера»- это не только фарт, везение, но и долгая, упорная, кропотливая работа ума, и ума незаурядного! Не каждому это под силу! И уж, конечно же, ни этим старым добрым, но наивным друзьям.

      Он под шумок замахнул ещё и с отеческой улыбкой прислушался к их перебранке.

      -Костя, в порядочном обществе за это морду бьют...

      -Слушай, Серега, ну это каким надо быть идиотом, чтоб сбросить девять червей и оставить две пикухи?! Он совсем с мозгами не дружит?

      -Это ты не дружишь... А он в шоколаде...

      -Нет, ну что он дурдом устраивает? По-человечески сбросить не может?..

      -Пойду ка помогу им разобрать партию,- подумал Владимир. -А то ещё час  ругаться будут...

      И в это время, молчавший до этого Жедяев сказал:

      -Тихо! Серега, а если вот так?..

      За окном громыхнуло и вновь полилось второй месячной нормой. Тьма навалилась на город и вползла в Володькину душу. Сашкиными стараниями... Он ещё не знал, какую пакость тот придумал, но что это непременно пакость- было несомненно. Стоило только посмотреть на это светящееся радостью враждебное лицо, на расслабленные после напряжения чресла, обтянутые тельняшкой (моряк хренов, небось, только фарцовкой и занимался!), послушать его  прорезавшийся голос, медленный, значительный (что ты! Того и гляди «Россияне!» ляпнет!), как становилось ясно: не только придумал, но и нашёл вариант! А ведь весь кон сидел, молчал! Ну, и сидел бы!.. Ну, и молчал бы!.. А я его ещё на рыбалку брал с собой! Вот Мазепа!

      И эти, покемоны! Бить же уже друг друга собирались! А сейчас сидят, будто близнецы однояйцевые, воркуют!.. И я их ещё мирить хотел, мормон несчастный! 

      Володька поплелся к столу на повторную экзекуцию...

 

      ...Что я хочу сказать... Как мы, человечество, все- таки не ценим счастье... Маленькое... минутное... пушистое... Но твоё! Пришедшее! Держи его, лелей! Нет! Шлея под хвост попадает- и всё!.. «Гоняемся за любовью, вожжами держим года!..», большое ищем, огромное!  А оно- вот, пришло уже! Пусть махонькое, чахлое, но пролившее свет на душу... Ведь получил ты, Володька, одну взятку вместо четырёх- радоваться бы да радоваться, «...задрав штаны, бежать за комсомолом», ан, нет! Насупился, желчность проступает в каждой фразе при общении со старыми добрыми друзьями, ищешь подковыку, скрытый намёк в   любом слове. И невдомёк тебе, что, может, жалеют они тебя, непутёвого, по- своему, по- товарищески, по- иезуитски, но жалеют!  Ведь на них, на жалости, доброте да любви к ближнему стоит и стоять будет земля уральская! Да и вся русская — тоже!

      ...А стихия через два часа кончилась. И ещё солнце выглянуть успело  перед отбоем.

 

 

     Г Л А В А    8

         

  

    « ПЕРЕПЕВЫ»

 

 

       Гуттаперчевость времени особенно ощущается во период ожидания. Секундные «двадцать один, двадцать один...» непременно растягиваются до «четырнадцать миллионов триста пятьдесят девять тысяч шестьсот шестьдесят шесть...» И если этот «Бабл Гам» не заполнить делом, философскими размышлениями, светской беседой либо «Балтикой №3», то жизнь покажется до того никчемной и пустой, что хоть плачь, хоть вой.

      И  так как питие за рулём возбраняется законом, а философские думы были чужды  и Владимиру, и Анатолию Мишанову, то они предавались беседе. Не знаю, уж насколько светской, но время текло, а это главное... Тем более, что парк «Алого поля», где они расположились на витой чугунной скамье, всячески этому способствовал. Яркая после дождевая листва кокетливо шепталась с ветерком. Солнышко щадяще пряталось за облачками. Снизу тянулись запахи мокрой земли и высыхающего асфальта.

      Приглушенно звенели трамваи на Свердловском проспекте.

      Чрез без турниковый проход шествовали мамаши с колясочной ребятнёй, юные джинсовые стайки молодёжи, пожилые матроны с внимательными ефрейторскими глазами. Народ, кажется, никуда не спешил...

      Вид у Владимира, развалившегося на лавочке, скажем прямо, невольно диссонировал с праздничными нарядными одеяниями гуляющих.

      Был он одет в какую- то несерьёзную, красное с белым тельняшку с коротким рукавом. На лохматой не чёсаной голове неведомо как держалось белая кепи с позолотной ленточкой «Подземный флот». В довершении ко всему обут он был в видавшие лучшие годы тапочки со стоптанными задниками.

      Толя же, в отличии от него, был облачён в строгий, серого цвета в полоску костюм, при серебристом галстуке и в начищенных черных туфлях.

      Как- то нелепо смотрелись они рядом, притягивая удивленные взгляды прохожих. Как бледная поганка с мухомором. Даже странно было, что при таком одеянии они ехали в одно и тоже место: на дачи в «Тракторосад №6 «Юбилейный», что близ станции Чернявская. На Мишановском «РАФ- 4». Который в данное время ремонтировался в автомастерской «У Васенко». Потому, что, едва отъехав от дома, Анатолию не понравилось, как работает «климат- контроль», и они попутно заехали к знакомому мастеру. В итоге, до двух ноль- ноль они были свободны, посему не придумали ничего лучшего, как скоротать время в парке.

      Почёсывая через футболку потную безволосую грудь Владимир широко зевал и сквозь дрёму слушал брюзжащего на произвол местных властей Анатолия. Тем были помянуты (не к ночи сказано) и пожарники, и санэпидемстанция, и милиция, и налоговики, и райисполком, и дирекция рынка, где располагался его магазин.

      -Вот ты говоришь: хорошие времена наступили, стабильность...- теребил Анатолий молчащего Владимира. -А я говорю: всё то же, что раньше... Как были они беспредельщиками-  так и остались! А что изменится- то? Те же люди... Права те же... А эта помощь малому бизнесу- что- то сказочное. Может, где- то и помогают... своим... или себе... Я зарплату девкам в магазине выплатить не могу, а они...  И эти... автослесари... помяни моё слово- не меньше «штуки» зарядят!

      -Да, «РАФ» дороже в ремонте, чем «Ока»,- лениво процедил Владимир, поняв, что подремать не удастся.

      -Да что ты привязался к моему «РАФ»у!- психанул  Мишанов. -Мне ещё три года ссуду за него выплачивать! «РАФ», «РАФ»... Вот привязался!-

      -Странные вы люди- директора магазинов. Ельцин вам дышать не давал... Путин- тоже... Медведев- тот совсем зажал. Люди стабильности радуются. Пенсии повышаются... Войнушки прекратили...Гордость появилась за страну- считаться хоть стали с нами... Башмаком никто по трибуне не бьёт...  иконостасы на груди не устраивает... пьяными оркестром не дирижирует... А, главное, не клянётся на рельсы лечь из- за повышения цен. Долги все отдали... Запаса- и валютного, и золотого- сроду такого не было! А ты всё плачешь и плачешь... Вот, давай, спросим у кого- нибудь- лучше жить стало или нет?! А?!- Володька оживился. -Вот прямо сейчас спросим, идёт?- Он засучил ногами, пытаясь надеть тапочки, вскочил, засеменил навстречу немолодой импозантной женщине.

      -Не надо,-  тоскливо произнёс ему вслед Мишанов, но было поздно: Владимир уже вёл её, поддерживая за локоток, к скамейке, попутно что- то оживлённо наговаривая. Подошли.

      Женщина была привлекательна именно той, увядающей красотой, после созерцания которой почему- то не хотелось смотреть на худущих перенакрашенных красоток. Близоруко щурясь, она нащупала висящие на цепочке очки, нацепила их.

      -Анатолий!- проговорила она радостно- изумленно.-Вот  не ожидала! А молодой человек говорит: опрос населения...

      -Да нет...- Анатолий сконфузился -Это мы так... поспорили немного с товарищем...-

      -Я вот тоже думаю: какой может быть опрос? - она недоверчиво и немного скептически оглядела Володькин наряд. -Без анкет... без диктофона...

      -Извините, а  В Ы  не могли бы спор наш разрешить?- Володька  нисколько её внимательного взгляда не стушевался и продолжал гнуть свою линию. -Вот скажите: лучше ли мы стали жить за последние десять... нет, пусть будет пятнадцать лет?! - И застыл в вопросе, улыбаясь щербатым ртом.

      Дамочка с неодобрением посмотрела на остатки его желтых прокуренных зубов, присела, обернулась к Мишанову.

      -Анатолий, представьте нас.

      -Это сосед мой...  дальний... Владимир. А это Маргарита Павловна.

      -Очень приятно!- Владимир отложил «дальнего соседа» куда- то на задворки памяти, по- ротмистрски кивнул, чуть чепчик не слетел с головы, и щелкнул эфемерными каблуками. Та в ответ благосклонно кивнула. И опять оборотилась к Толе.

      -Как живёте, Анатолий? Почти год не видела ни вас, ни Елену Петровну. Только перезваниваемся с ней, да и то редко. Я смотрю- вы посвежели... стройней как- то стали... Как здоровье- то у Елены Петровны? Она же сама ни за что правду не скажет. «Хорошо всё, хорошо...»

      -Хорошо,- подтвердил Толя и опять замолчал.

      -А я весной к Ирише с Игорьком ездила в Москву. Ну, что за город,- вздохнула Маргарита Павловна. -Палата для буйных, да и только. Толкотня, спешка, пробки... Всё- таки Петербург нам ближе, роднее...

      -К нам много ленинградцев эвакуировали в Отечественную,- встрял Владимир. -И заводы, и театры...

      -Я сама из эвакуированных питерцев,- строго сказала Маргарита Павловна, делая упор на «питерцах». -И считаю Челябинск своей второй родиной.

      -Ну, конечно, конечно!- живо согласился Владимир. -Извините, это я так...

      Женщина недовольно помолчала, затем продолжила.

      -Так я что хочу сказать... Кажется: карусель, никому ни до кого дела нет. А вот коснулось- и видишь, что люди одинаково хороши и в Москве, и в Питере, и в глубинке. Сострадание, участие — как было заложено в русском человеке испокон веков — так и осталось. Я ведь давно артрозом мучаюсь,- доверительно сказала она, обращаясь почему- то к одному Анатолию. -И на массаж хожу, и процедуры принимаю... А Игорёк «расщедрился», четыре огромных саквояжа мне в дорогу набрал. До поезда ещё ничего: привезли, с друзьями в купе уложили... А вот как в Челябинске, думаю, я с ними управлюсь? Мне и один- то не поднять! А попутчиками ехали двое молодых людей лет двадцати пяти- тридцати. Молчаливые, что твои истуканы с острова Пасхи. Ириша с Игорьком минут десять сидели с нами до отправления, так они им ни здрасьте, ни до свидания! Буки буками... То ли засекреченные физики- ядерщики... То ли из похоронного бюро... Хотя какие в похоронном бюро могут быть командировки?.. По обмену опытом, что ли... Но это я первое время так гадала... А оказалось- работники банка. Едут проверять Челябинский филиал. Замечательные душевные молодые люди! Слово за слово- разговорились... Я давно с молодёжью не общалась. Всё как- то ровесники вокруг... А по телевизору разве что поймешь о их жизни?.. Гонялки, стрелялки, секс этот... «Господа, господа»... Интересно, над кем они господствуют?..  Или «Дом», Господи ты боже мой!.. Если по этой передаче судить-  пропасть меж нами! И не «кажется», а точно- пропасть! Потому, что пропасть меж отцом и дочерью! Я же была знакома с Анатолием Александровичем. Это был интеллигент.- Маргарита Павловна строго посмотрела на ребят. -Интеллигент. Безо всяких больших букв. Потому что интеллигент не бывает большим или маленьким. Он бывает лишь в одной ипостаси. Запомните это, молодые люди, дабы не попасть впросак с фразеологией. Иначе будет очень стыдно.

      Ребятам отчего- то уже стало стыдно.

      Маргарита Павловна продолжила.

      -Когда дочка легко переносит прозвище «Лошадь белая»... когда ведет совершенно безнравственную передачу... когда кичится своей принадлежностью к  никчемному клану олигархов и гламурщиков... когда (пусть даже в споре!) упоминает о своей благотворительности, что является недопустимым среди порядочных людей, то это, молодые люди, пропасть! В первую очередь — духовная. Видимо, Анатолию Александровичу с его загруженностью было не до воспитания дочери. Но ведь, помилуй Бог, и нашим родителям было не до нас!  Разруха, война, снова разруха... Столько вынести... У нашего поколения скорее «самовоспитание»...

      Извините, отвлеклась я... Перескакиваю с одного на другое... О попутчиках  говорила, а, видите, куда меня занесло...  Так вот, если судить по ним о подрастающей смене, то я спокойна за будущее. Эрудиция, юмор, такт... Кто я им? Так, дорожная незнакомка... Причём, в возрасте... Тусклая старушенция... Однако, лишь несколько раз в жизни я испытывала такое наслаждение от общения. Не говоря уж о том, что всю дорогу у меня не было никаких проблем ни с чаем, ни с постелью, ни с обедом. А в Челябинске они меня окончательно «добили»: довезли на служебной машине до дому, подняли вещи в квартиру и даже помогли распаковать! И не взяли ни копейки! Хотя, вы сами понимаете, я им пыталась заплатить! Куда там! Мне кажется, что этим я их даже обидела. Как вы думаете? Обиделись?

      А я хочу вам ещё один случай рассказать. Смеситель у меня начал подкапывать. Дозвонилась до диспетчера ЖЭКа. Знаете, что она мне ответила? «Заявки выполняются в течении двух суток». Боже мой, как жить то? Он же капает и капает, ванна желтеет... А через час- звонок. Пришел сантехник. Вы, наверное, думаете, что сантехник- это небритый мужик с похмелья в ватнике? Я тоже так считала! Это же шаблон! А тут заходит молодой статный парень в синей униформе, разувается! извиняется! И за пять минут выполняет свою работу! За пять минут, я засекала! И перед уходом оставляет мне  в и з и т к у! Представляете: сантехник — и   в и з и т к а! И опять- ни копейки себе в карман! И вы после этих... эпизодов... ещё у меня спрашиваете, лучше ли мы стали жить?!  Судари, это действительность. В отличии от фантомной «Белой лошади»... Ох, что- то заговорилась я с вами... Ладно, молодые люди, мне пора. Пойду я уже... Всего доброго. Анатолий, Елене Петровне поклон от меня.

      Маргарита Павловна легко поднялась и прошествовала по аллее в сторону планетария. Владимир машинально кивнул и долго смотрел ей вслед, пока та не скрылась за поворотом.

      -Толя,- задумчиво проговорил он. -А ты заметил, что у неё глаза разного цвета? Один зелёный, а другой- мерцающий какой- то... То ли карий, то ли серый... черт его знает!  А, кстати, кто она?

      -Знакомой нашей мама,- почему- то хмуро буркнул тот. Он вообще во время разговора был какой- то подавленный, не в своей  тарелке. -Ирки Мазуровой. Помнишь,у меня на именинах москвичка была? С сыном, Лёшкой... Маленький такой, кудрявый... лет пяти... Ленка вместе с ней в институте училась. Потом моя в торговлю подалась, а ту в фээсбэшку переманили. До капитана здесь, в Челябинске дослужилась. А муж, Игорь, в командировку к ним приехал. Ну, и поженились. Он её к себе, в Москву переманил. Генерал уже сейчас. А теще, Маргарите Павловне, «трёшка» здесь осталась...

      Он чему- то тяжело вздохнул, замолчал.

      Володька, наконец, оборотился к нему. Закурил сигарету и, победно усмехаясь, спросил:

      -Ну что, кто прав оказался?! Стариков- то на мякине не проведёшь! Им конкретику подавай! Прибавки, льготы, внимание. Они по делам и судят: лучше им или хуже жить стало? Им общие слова ещё при Брежневе да Горбачёве до рвоты надоели! А внимание, а?! Вишь, как ей приятно было, что все по- человечески к ней отнеслись? Я тоже считаю, что старики и должны так достойно век доживать. Им надо- то- малость да ещё немного... Вот и счастливы!

      -Счастливы, счастливы...- в Толином голосе слышалось раздражение. -Ты тогда, на именинах, пока придурошных из себя с Викой изображал, Ирка за столом рассказывала, как они маманю провожали домой. Четыре баула, говорит, огромных нагрузили  подарками. Игорь двух лбов своих в командировку в Челябинск оформил в том же купе, чтоб тёща без проблем доехала. Те, конечно, за всю дорогу ни слова о зяте не сказали. Себе дороже вышло бы...

      И со слесарем так же... Маргарита повадилась: чуть что, фигня какая нибудь- сразу дочке в Москву звонит, плачется, благо, телефон Ирка оплачивает. Та сразу сюда, друзьям, перезванивает. В тот раз аж сам заместитель начальника нашей ментовки в ЖЭК прикатил, вставил им по самое немогу... А ты говоришь: «лучше жить стали, достойнее...» В коммуналку бы тебя... Да на инвалидность... Да пенсию по минимуму... Да чтоб дети пьянствовали все дни... Или в тюряге сидели... Посмотрел бы я, как ты жизни порадовался! «Достойная старость, достойная старость! »- передразнил он Владимира. -Иди ты со своей «достойной старостью»!

      Улыбка уже давно сползла у того с лица. Он сидел теперь такой же хмурый и подавленный, как Анатолий.

      -Ну, ты и насобирал... А что ж она тогда... плетёт?..

      -Да она и не знает... Живёт себе и живёт... Как на кладбище... Уютно, опрятно... спокойно... Проблемы решаются- и слава Богу.

      Долго- долго молчали.

      -Да,- сказал, наконец, Владимир. -Трудно сейчас на каждую бабулю по генералу ФСБ найти. Нереально.

      -Ладно,- шлепнул его по плечу Мишанов, тяжело поднялся.  -Не заморачивайся. Будет и на нашей улице праздник. С маршем Шопена. Айда машину забирать. А то до сада ещё ехать и ехать.

      -Да и ты не расстраивайся. Не может ремонт твоего «климат- контроля» «штуку» стоить. Минимум две.

      Толю передёрнуло, но он промолчал. Ребята поднялись и пошли на выход. В спину метрономом звучал тоскливый поминальный плач раскачиваемых детишками качелей.

 

 

 

      Г Л А В А   9

 

 

     «БЕЗ  НАЗВАНИЯ»

 

 

      «Красота спасёт мир»... А Надежда говорит, что мир спасёт любовь к людям. Я пробовал... Ну, ёлы- палы, это ж невозможно! Здесь себя- то порой видеть не можешь, а уж за всех людей...  Бомжара синющий... Или жлоб богатенький, в упор никого беднее себя не видящий... Гаишник, тянущий с тебя взятку... И всех любить?! И мир спасётся?.. Что- то она путает... Ляпнула, не подумавши...

      Но позавчера ко мне наведался Степаныч.  И я спросил его об этом. Я не ждал от него аксиомного ответа. Просто думал, что его трёп приоткроет что- то неведомое мне в этом вопросе.

      Странно, но Степаныч начал с молчания. Не балагурил, не выдвигал гипотезы, не шутил. Молчал. Долго- долго. Я ему не мешал. Сидел поодаль и курил.

      -Я тоже так всегда думал,- сказал он наконец. -Надежда твоя- мудрая женщина. Любить, прощать...  Трудно... Но надо... Я тоже так думал... А сейчас не знаю...

      И снова замолчал.

      -Случилось что- то?

      Он поднял на меня глаза.

      -Ты помнишь, я тебе рассказывал историю про собаку?  Когда сторожем на стоянке подрабатывал?..

      -Конечно помню! Ладой звали. И дворник ваш к ней привязался, одинокий был. А когда обрюхатилась- её умертвили.  А дворник плакал. «Беспонтовая собака»... Я же и рассказ про это написал, всем вам читал, не помнишь что ли?

      Степаныч всё так же тоскливо смотрел на меня.

      -Наврал я тогда.

      -Зачем?-  Я опешил. -Зачем, Степаныч?

      Тот молчал.

      -Да что ты кота за хвост тянешь? Сам же заикнулся!..

      Степаныч опустил голову. И так, со склоненой головой, рассказал,  что было на самом деле.

      -Всё тогда к этому шло... Я вам и рассказал, чего ещё не случилось...   А она  ощенилась... Один мёртвый родился- она его за будкой закопала...  А вторая- девочка, Хондой назвали... До четырёх месяцев у нас жила. Вылитая Ладка. Игривая- спасу нет! Ну, как  все щенки... И ласковая такая же... А потом машину одну повредила... Мы же их на ночь отпускаем из вольера. А зима, холодно... Водилы лобовые стекла накидками закрывают, чтоб не замораживались. Вот она одну такую накидку и стянула, «дворники» оборвала... Вот здесь- то директор  вконец обозлился. Про Ладку уже молчал, а насчет щенка... В общем, уговорил я его три дня подождать, до понедельника... Думал, пристрою  куда- нибудь... Не получилось... Отвёз я её в Плановый посёлок у Плодушки... Не смерть всё-таки... Частный сектор... прибьётся к кому- нибудь, может... Собачка статная, симпатичная, ласковая... Ошейник одел, чтоб собачники не позарились лишний раз... Отпустил. Гоню,  а она за руку меня хватает, играть зовёт... И ведь никакой подлости от меня не ожидает! Понимаешь, никакой!!! Она же  каждую смену с этих моих рук ела! Она ж верила этим поганым рукам!

      Я отвернулся. Потому, что Степаныч плакал. Говорил и плакал. А голова была седая... И тряслась.

      -Сыру оставил... Конфет... Как на кладбище... И уехал... А она даже не побежала за мной... И не ела... Стояла и смотрела, как я, паскуда такая, уезжаю...

      Он неловко, кулаком, утёрся.

      -Я потом приезжал туда несколько раз. Накуплю колбасы- и туда... Хожу, зову «Хонда, Хонда»... Ни разу не откликнулась... Дай Бог, чтоб жива была...

      Долго курили, не глядя друг на друга.

      -Дворник- то как всё это пережил?..

      -А что: дворник... Такая ж сволочь, как и я, оказался... Моя смена как раз была, назавтра Хонду увозить... Тут и он у меня в будке объявился... Он и до этого часто наведывался: чайку попить, покалякать... Ну, и тогда- сидит в уголке, поддатый уже, бормочет что- то своё... Я и не прислушивался...  А потом слышу: «Я сам собак люблю... У меня такой собак дома жил...  А этот говорит: «Нате вам сотку. Как хотите, так делите... Чтоб не было её...» А как её топить? Она ж взрослая... Петька говорит: «за голубятню... там бомжи живут... петельку накинем, через сук... а они вечером снимут, сожрут...» А чего на полтинник возьмешь? Два стакана даже не вышло... Степаныч, у тебя хоть конфетка есть? Занюхать...»

      А я сижу, руки трясутся... Сам же знаешь, в каких передрягах был, а здесь колотит всего. «Понедельника, говорю, жди. Может, и не надо будет ничего делать. А ты что, взял уже деньги, собаколюб?» «Да по полтиннику всего досталось...». Дал ему закусь, выпроводил...

      И опять замолчали.

      -Видишь, одно о человеке думаешь... фантазируешь... А оказалось... И не могу я на него сейчас смотреть... Разговариваем, а у меня в башке «петелька через сук, вечером сожрут»... А ты про любовь спрашиваешь... Я и щенка- то у тебя взял, как... грехи будто отмаливаю... Вот, Вовка, и думай: как … общаться со мной... после всего...

      -Чего ты, Степаныч... Любой на твоём месте ошибся бы... Чужая душа- потёмки. Кто ж знал...

      -Дурак ты,- с горечью сказал он. Тяжело поднялся с кресла. Погладил сидящую рядом с ним Ульку. -Горя ты не мыкал... Я тебе об одном, а ты...  Любить да прощать... Подлость как простить? Свою...

      Вышел, не прощаясь.

 

                                                                           

 

 

    Г Л А В А   10

 

                       

   «МОМЕНТ  ИСТИНЫ,  или БУДЬ ЗДОРОВ, СТЕПАНЫЧ!»

 

                                          

        17 мая 2009года, утро.

 

 

      -Ты живой там?-

      Степаныч, натягивающий резиновую муфту на канализационную трубу, буркнул что- то невнятное, так как пребывал в эмбрионом положении: голова и руки зажаты где- то за сливным бачком, к народу обращен лишь тыл, обтянутый полосатыми шортами.

      -Тебе повестку из прокуратуры принесли. Я расписалась. Пойдём завтракать, потом доделаешь,- сказала жена.

      -Из какой прокуратуры?- Степаныч начал частями выползать наружу. -Что за чушь?..

      -Сам почитай. Завтра, к десяти...

      -Шутишь?

      -С тобой пошутишь. Пойдём завтракать,- повторила она.

      -Сейчас, руки помою.

      Руки Степаныч мыл долго. Машинально намыливал и смывал, снова намыливал- и смывал. Голова была занята другим: зачем он понадобился прокуратуре? Никакого криминала за собой он не ощущал. Да и не имел. Так как старался жить с законом дружно, по совести. Бывало, правда, что совесть вещала не то, что твердил закон. Тогда совесть была на первом месте. Но эти частности ни в коей мере не тянули на прокуратуру.

      -Никак что- то с Лёхой Мамлиным опять случилось... Ладно, война план покажет...

      Вытерся и пошёл завтракать.

      Всё семейство собралось на кухне: жена Валентина, попугай Иннокентий 4, повисший на люстре вниз головой и периодически заглушающий своим чириканьем и словесами все разговоры, трехмесячный щенок от Володькиной Ульрики по кличке Плюмбум, наречённый в часть падения с дивана на паховую область Степаныча, сидящего в тот момент на полу, плавающие в круглом аквариуме золотые рыбки Великий Чаплин и Каркуша, кошка  Пульхерия, хищно поглядывающая то на рыбок, то на Иннокентия, то на щенячью миску и, наконец, двухгодовалый внук Сашка от младшей дочери. Сами же дочери с мужьями жили отдельно, посему сегодня не присутствовали.

      -Ну?- Валентина вопросительно посмотрела на мужа, читающего повестку.

      -Не знаю...- недоуменно пожал тот плечами. -Ошиблись, может?.. Позавтракаем- звонить буду. Может, что выясню... Блин, как они не вовремя! Такой праздник испортить могут!

      -А они всегда не вовремя.- Слезы всё же навернулись на глаза у Валентины. -Может, ребятам позвонить? Отменить всё?

      -Да успокойся ты, не суетись! Сказал же: поем- разузнаю всё. Плюм, нельзя!- шлёпнул он щенка по мордочке, испачканной манной кашей из Сашкиной тарелки. Тот обиженно облизнулся.

 

      ...-Саша, здравствуй! Вдовин говорит.

      -О, привет, Степаныч!- отозвался радостный голос давнего друга. -Сколько лет!.. С наступающим тебя!.. Всех благ, как говорится!

      -Спасибо, Саша. Ты извини, я  тебе по делу звоню.

      -Говори!- бодро отозвалась трубка.

      Степаныч рассказал.

      -Фамилию следователя прочитай мне,- поскучневшим голосом попросил Александр. -Угу... Зюзин...записал... попробую разузнать. Ты часика два побудь дома, я перезвоню. Сотовый- то так и не купил? Ну, жди...

      Степаныч опустил трубку. Всё семейство внимательно на него смотрело, даже рыбки прильнули к стеклу.

      -Ну, чего вы,- ни с того, ни с сего растрогался тот. -Всё нормально. Перезвонят сейчас.  

      Саша  Малышенков перезвонил через сорок минут. И голос его Степанычу не понравился. Какие- то суховатые официальные интонации проскальзывали в этом голосе.

      -Узнал?

      -Да... кое- что...

      -Не тяни!- Степаныч нервно дёрнул головой. Кешка немедленно повторил его жест.

      -А я и не тяну... Здесь, видишь ли... бригада у нас с Москвы...

      -Ну?

      -Баранки гну! Ты головой- то поработай! Я даже не знаю, могу ли по телефону с тобой говорить!

      -У тебя что? Прослушка?!

      -А у тебя, что, не может?..

      Степаныч обомлел и сел на диван. Жена тоже автоматически присела на стул, судорожно сжимая  в руках узелок с теплым исподнем.

      -Саша, да у нас... ни слесарей, ни электриков не было...

      Валентина согласно затрясла головой.

      -Степаныч,- тихо и очень убедительно сказала трубка. -Это не обязательно могут быть пришлые люди.

      Степаныч посмотрел на своих. Все выжидательно смотрели на него, и иудиных глаз среди них не было.

      -Мои- не могут!- твердо сказал он.

      -Могут и воздушкой к стеклу присобачить снаружи...

      -Саня! Кончай фантазировать!

      -Это  не фантазии... Московские следаки так просто не приезжают... только по особым...

      -Да что за «особое» такое может за мной быть?!!

      Трубка немного помолчала.

      -Ты газеты читаешь? Такое слово «картель» тебе встречалось? А страна такая: Колумбия?

      И снова молчание. Тревожное, гнетущее. И- далёкий- далёкий тихий смешок!

      Степаныч резко выдохнул застрявший в лёгких воздух.

      -Ну, родной! Ну, спасибо! Ну, должок за мной! Ну, опер хренов, дай только встретиться! Ну, только появись в пятницу в гаражах!..

      Трубка в ответ закудахтала звонким смехом.

      -Колись, долбанный Пронин, зачем вызывают?!

      -Степаныч,- с припадками смеха излагала трубка. -Тебе такая... ха- ха- ха...

  фамилия — Шлиман... ха- ха- ха... знакома?

      -Что, с Аркашей  что- то?- опять встревожился тот.

      -Да ничего с ним не случилось, успокойся. Просто они с Зюзей кореша. Ну, и решил твой Шлиман сюрприз тебе к дню рождения сделать. Ты ж ни разу у нас не был? Не сидел?.. Не участвовал?.. А здесь, представляешь себе: один из первооткрывателей Аркаима...

      -Так! Стоп!- прервал Малышенкова Степаныч. -Я всё понял! Саня, нам надо встретиться! У меня есть предложение! Но только так, что бы об этом знали только три человека: я, ты и Зюзин. Сегодня встретиться, понял?! Сегодня! Завтра мне уже к вам тащиться по повестке... Во сколько, Саша?

      -Степаныч, встретимся в 3 часа, у «Стрельца», там пивнушка хорошая под небом.  Теперь по расчётам... Зюзе с тебя 4 вяленых леща за разглашение следственной тайны плюс пару мне за пособничество, плюс сегодня в пивнушку, сколь не жалко...

      Степаныч выслушал полный перечень его откупных, положил трубку. Посмотрел на жену.

      -Ну, что сидим? Утри слёзы! Узелок этот... Пакета не нашлось, что ли?.. Тащи леща из кладовки! Весь мешок!

      -Господи, рыба- то тебе зачем в камере?

      -Тьфу на тебя с этой камерой! Тащи мешок! Время не ждёт!

      И всё семейство разом засуетилось, заплавало, засеменило.

      Лишь тёзка следователя без задних ног сопел в своей кроватке.

 

 

 

 

     18 мая 2009года

 

     9-30.  Прокуратура Ленинского района, ул.Ереванская.

 

      Кабинет следователя Зюзина. Рядом- кабинет следователя Малышенкова. Смежная внутренняя дверь между кабинетами.

      В кабинете Зюзина- Шлиман и сам Зюзин.

      -Петро, я на тебя надеюсь, как на самого себя! Это такой человек, что его на мякине не проведёшь! Так что делай всё на полном серьёзе, что б у него всё ёкнуло и оборвалось! Сначала, как договорились, подводишь под статью со сроком, а потом- что бренд «Аркаим» Шлиман зарегистрировал совместно с ним и у нас, дескать, дивиденды... Ну, скажешь, тысяч 800...

      -Рублей?

      -Долларов! Долларов! Представляешь, как его колбасить будет?! То в жар, то в холод! А потом  ляпнешь, что вы, ну, то есть, государство, эти наши дивиденды конфисковали! Опять - «жар»! И ещё какую- нибудь статью подошьёшь! Точно! Так и надо! А съёмки- то, съёмки какие будут! Пальчики оближешь! Ты камеры поставил? И на дальний, и на крупный план?

      -Поставил, поставил, работают уже... И в коридоре тоже... Здесь, Аркаш, знаешь, такое дело...

      Шлиман напрягся.

      -Бригада из Москвы приехала по одному делу... Волчары настоящие! Я немного скорешился с одним... Может, их для правдоподобности подключить?.. На контрасте: добрый- злой... А? Только... это... коньячок нужен...

      -Без проблем!- живо ухватился за идею «режиссер». -Это ты молоток! Здорово придумал! Только, ребята, правдоподобность и ещё раз правдоподобность! Мужик он крепкий, сердце здоровое- выдюжит! Зато какой фильмец получит на юбилей! Ах, закачаешься!- он закатил глаза.

      -Будет тебе правдоподобие. Давай за коньяком дуй!

      -Нет, я немножко послушаю за дверью... Потом схожу, успею... Повестку отметь, что б выпустили да обратно запустили...

      -Давай, давай быстрее... Без пяти уже! Сейчас придёт!..

      Аркаша, схватив повестку, выбежал в пустующий смежный кабинет. Приставил стул к двери, уселся на него боком, припал оливочным глазом к замочной скважине. И вовремя! Степаныч вошел в кабинет Зюзина.

      -Здравствуйте, я по повестке...-

      Зюзин, не поднимая головы, что- то писал.

      -Здравствуйте,- повторил Степаныч. И по напряженному лицу, и по дрожащей руке, протягивающей повестку, видно было, как он волнуется. Зюзин, наконец, соизволил поднять голову.

      -Паспорт давайте,- с брезгливой интонацией произнёс он. -Садитесь.

      -Присаживайтесь,-  поправил его Степаныч, присаживаясь на краешек стула. Зюзин надолго уставился ему в глаза. Усмехнулся недобро.

      -Ишь, какой грамотный подследственный нынче пошел!

      Степаныч гляделки не выдержал, отвернулся, но все - равно негромко спросил:

      -А что, на меня какое- то дело заведено?

      -Заводятся тараканы!- Зюзин до сих пор ни разу не мигнул. -А дела возбуждаются!

      -От чего возбуждаются?- Степаныч никак не хотел понимать серьёзности происходящего. Аркаша поёрзал на жестком стуле, радостно потёр ладошки: бог ты мой! Станиславского бы сюда- и потыкать: «А теперь веришь? Веришь? На, смотри!» Интересно, что бы он сказал.

      Шлиман опять припал к скважине- и чуть не засмеялся в полный голос! На пиджаке Степаныча сверкнули регалии: вузовский значок, ГТО 1 разряд, «Гвардия», комсомольский и куча ещё каких- то.

      -Это он на жалость давит,- догадался Шлиман.

      За дверью начали заполнять анкету. Аркаша заскучал и, крадучись, вышел в коридор через дверь Тимошенкова: надо было бежать за обещанным коньяком.

 

 

       Прокуратура Ленинского района, ул. Ереванская.

       10 часов 40 минут.

 

 

      -Вон он, бежит,- сказал Степаныч, глядя в зарешеченное  окно. -Ты смотри! Он, кажется, пару бутылок купил! Во щедрый стал! Не узнаю Аркашу. Петро, где у тебя пепельница? Я докурил.  Давайте, ребята, по местам.

      Зюзин вышел в коридор, полу заполненный людьми, встал у соседних дверей.

      -Ну, что?- распаренный от бега Аркадий тяжело дышал. -Я- вот... две взял! Хуже не будет!

      -Это правильно. Не должно быть хуже.- Зюзин вытащил из кармана заранее припасённый пакет, спрятал бутылки. -Тебя как с ними через вахту- то пропустили?

      -А я сказал, что ты попросил купить. Они и пропустили.

      Зюзин чуть было не выронил пакет.

      -Мой- то как, держится?- Аркаша рвался в кабинет- посмотреть, послушать...

      -Держится... Я к нему москвичей запустил. Сейчас колоть начнут. Эти завсегда...

      Его прервал долгий протяжный крик из кабинета. Коридорный гомон  смолк, как по приказу.

      -Перестарались ребята,- громким шепотом произнёс Зюзин.

      Аркаша, разом побелевший, рванулся в соседний кабинет, припал к смежной двери- и обомлел!

      В обзор попал тот же давешний Степаныч. Тот же- да не тот! Левая часть лица, рубашка и пиджак были залиты кровью, яркой, пугающей! И сам он, обмякший, растерзанный, сидел как- то боком, неестественно. Потому что пальцы руки были зажаты в огромные ржавые тиски. Рядом стоял  незнакомый жлобина в белоснежной рубашке с закатанными по локоть рукавами и разговаривал с кем- то, не видимым Аркадию.

      -Семён! Да ты не те кусачки взял! Четвёртый номер бери, у него толстые пальцы. Во! Ну, голуба, ты сейчас и сообщников всех вспомнишь,- ласково потрепал он Степаныча по безвольно мотающейся туда- сюда седой голове.

      -Что там?- прошептал на ухо Шлиману Зюзин. Аркаша сдавленно вскрикнул от испуга, потыкал пальцем на дверь: «Э... э... э...», ухватил её за ручку и стал трясти. Дверь оказалась запертой на ключ и стояла намертво.

      -Идём через другую!

      Они, роняя по пути стулья, ринулись на выход. И когда, расталкивая онемевшую и остолбеневшую толпу, пробились к двери с табличкой «Следователь Зюзин П.К.», она сама перед ними открылась, и два оперативника медленно, как на похоронах, выволокли под руки окровавленного Степаныча и потащили по коридору. Тот мутными глазами  глядел на окружающих. На какой- то миг взгляд его прояснился и сфокусировался на Аркаше.

      -Это он,- внятно произнёс Степаныч. -Это- Шлиман.

      Конвоиры остановились, обернулись к Аркаше. Тот, до сих пор немой от  увиденного в скважину, затравленно заозирался, конвульсивно дернулся назад и впечатался затылком в лицо высокого Зюзина.

      Зюзин, не ожидая такой подлости от старого друга, грохнул коньяк о мраморный пол. По коридору потянуло наркологическим диспансером.

      Москвичи, бросив Степаныча, с криком «Стоять! Стоять, …!» подскочили к Аркадию и, заломив тому руки за спину, поволокли в кабинет. Аркаша раскорячился, как ёрш перед чисткой и в дверной проём проходить не желал.

      Но на то и москвичи, что бы сложить любой трансформер. Шлимана подтащили к тискам, и тут у него прорезался голос.

      Следователи притормозили, корректно прослушали всё про матерей, но за бабушек уже обиделись и стали раскручивать тиски. Аркаша перешел на фальцет.

      -Ну, всё, всё, ребята, хватит. «Приехала бабушка, приехала»...  Диареи нам ещё не хватало. Пить- то что будем? Пусть за коньяком бежит, его рук дело.

      Степаныч стоял сзади и стирал мокрым полотенцем «Балтимор шашлычный» с лица и шеи. Рядом, запрокинув голову вверх, другим концом полотенца  Зюзин  утирал кровь, капающую из носа.

      -Смотли, как тоцно попал! Плям по концику!- хвастал он сквозь слёзы.

      Аркаша, не веря происходящему, выпрямляться со стола не спешил, лишь руку отодвинул от тисков подальше да попытался скосить глаза назад.

      -Аркаша! Ну, сколько тебя ждать?! У ребят полпятого поезд!

      Аркадий поднялся. Ноги предательски дрожали. Он снова сел.

      Вошел Малышенков. При параде, в форме.

      -Ни одного человечка в коридоре! Конец работе!

      -Да- а, ребята,- москвич Семён задумчиво протирал тиски, залитые кетчупом. -Лихо у вас, в Челябе, шуткуют. Реквизит вот только подкачал. Ржавый.

      -А где я тебе новый возьму?- возмутился Малышенков. -Лет пятьдесят не пользовали уже! Ну, обновили хоть?

      Аркаша вздрогнул.

      -Нет, ребята, в командировку к вам я больше не поеду,- продолжал Семён. -Вы же в следующий раз к стенке кого- нибудь поставить надумаете...

      -Ничего, ничего,- успокоил его Степаныч, аккуратно свинчивая с пиджака свою фалеристику. -Аркадий сейчас сбегает за коньячком- посидим, обмозгуем это предложение...

 

 

           19 мая 2009года. 2 часа ночи.

 

      Ночью Валентина разбудила мужа.

      -Чего тебе?- просыпаться Степанычу не хотелось совершенно. Потому, что после проводов москвичей они долго сидели у Аркаши дома и собачились по поводу того, у кого была лучше задумка. Не без горячительного, конечно.

      -Воры! Слышишь меня? Воры лезут! На балконе!

      Степаныч со стоном поднялся, прошаркал к балкону, запнувшись по пути о дрыхнущего Плюмбума.

      -Рикин ты сын! Чего лезешь под ноги?!- с чувством выругался он.

      Вышел в прохладу майской ночи. Широко зевнул, почесался, потянулся до хруста. Огляделся влево, вправо... Ворогов не увидал- и отправился досыпать. День рождения уже наступил.

 

            7 часов 40 минут.

 

      ...Утром, блаженно потягивая за столом крепкий пахучий чаёк, Степаныч неожиданно дернул рукой, облив кипятком подбородок и грудь. А случилось это, когда по радио бесстрастный голос ведущей провещал: «А сейчас для нашего лучшего друга Вдовина прозвучит его любимая песня «Таганка» в исполнении Аркаши Северного».

      -Началось,- с лёгкой досадой подумал обваренный Степаныч. –Пойду- ка я лучше в магазин схожу, пока нет никого...

      -Валь! Где список? Чего купить- то?

      Вышел во двор, сжимая кошелёк с пакетами. Обернулся, что бы помахать по заведенной давно привычке жене и внуку- и его рот непроизвольно, как совершенно обособленный от мозговой системы орган, настежь распахнулся. Под счастливыми рожицами родных на уровне седьмого этажа красовалась яркая растяжка шириной в три квартиры:

 

   « М Н Е ,   Д У Р А К У ,  5 0  Л Е Т !!! Приглашаются   В С Е   желающие!

                                         Вход с 18- 00. Квартира 64.»

 

      -Аркаша, тать ночной! Ну, сукин ты сын! Где ж я столько денег возьму?! - с радостным  восторгом  промычал Степаныч.

      Подошел к домофону.

      -Валь! Сберкнижку мою... в тумбочке лежит... сбрось вниз... И паспорт!.. И... это, Валюш... гостей немного поболее будет... Ага, куплю... Ага... Ну и хорошо!.. Ну и ладненько!.. А я тебе ещё эскимо возьму! Если в руки всё влезет...

 

                                                      

 

 

      Г Л А В А    11

 

 

    «ОТЦЫ  И  ДЕТИ »

 

 

       ( Монолог  Сережкиного тестя,  Александра Васильевича Бурого, 1949 года рождения, произнесенный поздним вечером 19 мая 2009 года после празднования дня рождения Степаныча, и обращенный другу, Полешову Игорю Корниловичу, прикорнувшему здесь же, в дворовой песочнице )

 

 

       ...А я тебе точно говорю: проблема «отцов и детей» не давала покоя, колбасила и стояла костью в горле  человечества ещё со времен Адама. Просто хват- Тургенев успел застолбить сей бренд: «отцы и дети» - да так и повелось величать данный, почти неразрешимый вопрос. А ведь могло быть и «тётя и племянник», и «бабки и внучки», и «папа Карло и Буратино»... Как угодно... Но суть от этого не меняется. Да что там- суть!.. Вообще ни бельмеса не меняется! Как было младое племя тупым, бездарным, безынициативным  и безнравственным, так и осталось! Мировые светила бьются над тем, как найти контакт и направить в нужную колею это бездарное семя, ан нет! Семя делает неприличные жесты, нагло ухмыляется и норовит воздвигнуть стену отчуждения меж собой и  сбрендившими, по их мнению, «отцами». И, поистине, надо быть бекмамбетовской лошадью, чтоб пробить сию стену. Тем более, эти супостаты строят её довольно прочно. Эх, выполоть бы эту поросль, да засадить новой, воспитанной и порядочной. Но- что есть, то есть. Надобно пропалывать и взращивать... А до того- попробовать выжечь каленым железом. Ежели дадут.

       А иногда, в самый напряженный момент, когда ты объясняешь этим сволочам, что они неправы, что  так жить нельзя, что «ну как же вам вбить это в голову?!», они наивно спрашивают с широко открытыми глазами: «Дядь Шурик, а вы Дед Морозу пробовали писать?» Ты отупело и недоуменно пытаешься вникнуть в суть вопроса, хлопая слезящимися, уже бесцветными в старческих прожилках глазами. Открытый полу беззубый рот шамкает тонкими  синеватыми губами, а провокаторов уже и след простыл — им стало скучно, и они ушли. Хорошо я сказал? Не противно, не стыдно — скучно. В надцать лет многое скучно. Их не заворожили твои сентенции в стиле «Болеро» Равеля, монотонно-  дурманные, не потянули за собой в дали дальние. Им оказался ближе дурацкий ритм Вивальди в подаче  их любимой китаянки, представляешь?

 

 

      А, ведь, сама грандиозность свершенного нами должна была сподвигнуть, так сказать, их на новые свершения, слушать нас с разинутыми ртами и замиранием сердец: « Тихо! Тихо! Сейчас ещё что- то скажут! Или сделают!»

      И делали! Да, делали! К бабушке не ходи! И говорили! И космос- наше! И БАМ- наше! И пенициллин- наше! И смена трёх формаций, и салат «Оливье» и даже предполагаемый поворот рек- тоже  всё наше!

     А у них что? Интернет, это бисово отродье? Птичьи, свиные и прочие животные гриппы? Кока- кола, чипсы, Чичолины? Нет, хотя это... так... промежуточное время... Коллайдер они, видите ли, запустили! А получился  пшик! Ещё полгода ждать! Даже кометы у них какие- то нарошечные, непутёвые. Пугали- пугали этой кометой Галлея, чистое исподнее готовили, а всё мимо! Нет, чтоб шандарахнуть, как  н а ш,   Тунгусский! Ахнул- аж на всю Ивановскую!

      Нет! Нет размаха у нонешнего поколения! Мелковато оно, мелковато! А внимать нам им, видите ли, запад... извините, зазорно. Хотя, положа руку на сердце, должен признаться, что и у нас имелись недочёты. Взять хотя бы тех же «светил»... С а м   гений детской психологии Бенджамин Спок, всю жизнь посвятивший воспитанию этих непутёвых в планетарном масштабе, не смог наладить контакт со своими детьми и, ставши от этого деспотом, наплевал в ограниченном семейном кругу на созданную им же науку, воспитывая их, как Бог на душу положит. Или как ремень в ладошку ляжет...

      А Жюль Верн, любимейший писатель юношества?! Тиран, нудота, Аракчеев!

      А Луи дю Фюнес, комик столетия?! Мелочник, скряга, педант!

      Да, теплая компания собирается, нечего сказать! И это известные, почитаемые люди!!! Авангард, так сказать, ети ж его! Сенсеи! Гуры!

      … Господи, да что я заладил «Спок, Спок...»! Володька с Толей Мишановым, зятёк мне рассказывал, порой не могут общаться со своими отпрысками, а я - «Спок, Спок...» А ведь он в умении воспитывать детей и рядом с этими друзьями не стоял.

      Помню, когда Толин Кирюшка сбежал из дома в десятилетнем возрасте в поисках приключений, его, при поимке после восьмичасового розыска всеми родственниками и знакомыми, никто и пальцем не тронул, не говоря уж о вопросах с пристрастием! Так... пригладили слегка прическу... А Толя (вот пример для достойного подражания!), нащупав больную струнку в душе сына, всё время поминал его мать, стоящую рядом в зарёванном виде. После этого разговора больше не было ни  о д н о г о  случая, чтоб Кирилл уходил из дома более, чем на сутки- двое. Это ли не чуткое отношение к подрастающему поколению?!

      А непосредственность Володькиной Дашки? Проявление этой раскрепощенности в шестилетнем возрасте порой  вводило в краску и даже шокировало, вплоть до госпитализации, некоторых взрослых!

      Отдыхая на даче друзей в кругу родных и близких, она с упоением юной кокетки хвасталась дяде Толе, что  у ж е  (подумать только!)носит колготки, а не чулки! В шутку сказанное «Не верю!» возмутило её до слёз и, со словами «Честное слово!» и вытаращенными до предела глазами, она задрала платьице и показала, что это  д е й с т в и т е л ь н о   колготки!  А через пару часов, уже в темноте, когда мужики, напарившись в баньке, голышом бегали окупываться в бак, она кричала с веранды: «Дядя Толя! Пробегите ещё раз! Я не вижу отсюдова!» Анатолий, с чего- то застеснявшийся, отсиживался в баке, щелкая зубами от ледяной колодезной воды до тех пор, пока Дарье не наскучили смотрины, и она не ушла чаевничать к женщинам. И, даже переболев после этой купели двусторонним воспалением легких,  Анатолий не озлобился и словом не обмолвился Владимиру о просчётах того в воспитании дочери. Прирожденный такт либо толстокожесть тому причина- нам неизвестно, но поступок, признайтесь, благороднейший, достойный похвалы!

      А восприятие юмора? Господи! Ну, почему здесь- то никакой преемственности нет?! Тортом в физиономию- это же должно смешить в любые времена! Или Петросян!.. Как загнёт что- нибудь! На века же!..

      Нет! Сидят, уставились пустыми глазами на экран, шептаться начинают, а потом и вовсе сматываются! Ни стыда у людей, ни совести! Для кого Евгений старается, в сотый раз про сантехника рассказывает?! Для нас, что ли?! Вам! Вам вдолбить хочет высокие понятия юмора и сатиры! Мы- то всё это уже знаем, приобщились... Это... дай бог памяти, когда первый раз- то услышали?..  в семьдесят пятом?.. нет, в семьдесят восьмом году! Во-о, и до сих пор смеёмся! А вы... Э- эх... Живанецкий у них, Живанецкий. Несёт какую- то лабуду, слушать противно, а им смешно. Одногодок, поди, мой, а шутить не научился... Или эти, бандиты, иначе и не назовёшь, в «Прожекторе Перис... Прис...», тьфу ты, прости мою душу грешную! Садить таких надо! На пятнадцать суток, не менее! Одно слово- Равшаны с Джумшутами!

      А вот Масяня мне у них нравится! И «Тупой, ещё тупее» мне по душе. По- детски наивно, правда, глубины нет, но смешно.

      Но Кэрри этот придурошный!.. И рожи-то строить не умеет, а всё туда, в комедию... Вот в наше время строили так строили! На Эйнштейна  посмотрите! Это я понимаю: человек шутит, язык в пол фотографии! И ведь даже без носков, говорят, ходил, а чувство юмора сохранилось! Крепкие люди тогда были, крепкие! А эти над чем смеются? Горе одно!

      Зашёл я здесь как- то по случаю к знакомому. Работали вместе по профсоюзной линии лет двадцать семь с половиной на радиозаводе. Немного не вовремя зашел. Детишки его с друзьями   вернулись из похода по уральской реке Юрюзань. Детишки, правда, взрослые. За тридцать всем. А всё, как малые, какую- то романтику ищут. Остепениться бы пора, солидность приобрести... Да и неприлично, с моей точки зрения, директорам да главбухам шляться по лесам и песни у костра горланить. Люди же могут увидеть. И что подумают после этого?..

      Посидели, как водится, за столом, по стопочке- по другой пропустили. А ребятишки не умолкают, всё впечатлениями делятся: и так- то было, и то- то видели, и это- то случилось...

      Тут им Игорь Корнилович и говорит: «Вы, дети мои, хочь бы мне переписали  что- нибудь на видеомагнитофон, раз камеру с собой таскаете... Я бы и товарищу своему показал, и сам посмотрел... А то всё россказни да россказни...»

      Скорые детишки оказались. Мы и первую еще не успели приговорить, а они уже несут запись с последней вылазки. Прихватили мы с Корнилычем кое- что для закуси со стола, да отправились к нему в комнату: смотреть, как наша молодёжь свободное время проводит.

      И вот, честно говоря, позавидовал я товарищу! Как на духу говорю!

      Снимают берег реки, по какой они сплавляться должны. Каждого для начала снимают, и каждый передаёт привет папе- маме! Здесь же где- то дети бегают, птички чирикают... Уж на что я крепкий- и то от умиления чуть слеза  не прошибла! Доброе потомство выросло, доброе!

      Потом сплав начался. Смотрел я его, признаться, отрывочно. Замутило меня от качки. Вверх- вниз, вверх- вниз... Кто ж такое выдержит? Пришлось периодически отлучаться. А им хоть бы что! Сидят в своих спасательных жилетах, песни поют.

      А когда в пороги заплыли, то я вообще смотреть не стал: уж шибко дурно мне стало, того и гляди утопнем, и снизу вода, и сверху...

      Зато когда на привал встали, то мы с Корнилычем расслабились: как- никак, позади всё, пора и по- маленькой... Налили, поздравили всех с прохождением порогов, оприходовали. А место- мать моя женщина! Тишина! Заводь какая- то бирюзовая! Песочек белый- белый! Солнышко лупит! Костерком потягивает, ушицей!

      Открыли вторую. А тут и женщины купаться пошли. Причём, не жены наши, ...идесятилетние, а юные, ...цатилетние. Все такие... во- о! Что твоя Осеменович. Или Анастасия Заворотник.  Колер, конечно, другой. Игорь Корнилович сразу же предложил: «Александр Васильевич, давай за дам!..»  Мы наполнили фужеры и стали ждать, когда они вынырнут из реки.

      Здесь- то и случился этот самый казус. Вынырнуть- то они вынырнули, но почему- то не вчетвером, а втроём. И не в реке, а в каком- то бассейне. И не в купальниках, а совсем в безкупальниках.

      Засуетились мы с Игорем Корниловичем, заавралили, раздеваться бросились, дабы спасти невинно утопшую четвертую душу, но не успели. Откуда не возьмись, явились какие- то незнакомые парни, мускулистые, как значкисты ГТО, и давай бегом одежку сбрасывать! Да и девоньки выплывшие им во всю помогали. Ну, думаем, за этими дело не встанет, спасут потерявшуюся! А вот вам, дорогие соотечественники! Ошиблись мы на все сорок градусов! Здесь такое началось! Я уж подумал: «Лишка с Корнилычем хватили». Посмотрел на посуду: нет, вроде норма, вторую только докончили. А напротив такое творится! Я себе во сне такого не позволял! Даже с подчиненной по Коелгинскому мраморному карьеру Юлией Владимировной Тимошенко!  А здесь!!! При людях!!! Да вперемежку!!! Да долго- то как!!! Мы б так не смогли. А что, придешь с работы, уставший, как собака, башка уже забита мыслями о завтрашнем дне- кого прижучить, а кого и похвалить, тяпнешь соточку под борщец и, ежели в сон не клонит, то минут этак пяток можно побаловаться... А далее- то как?.. Ложки, что ль, привязывать чайные?..

      Но у этих ложек не было. Ни чайных, ни половников... А работали! Да ещё как! Я считаю, что всё дело в тренировках. Ещё Суворов говорил, что тяжело в учении, зато легко на работе. Так я Корнилычу и заявил. Он согласился. Только всё не мог понять, который из этих мужичков его зятёк. Про утопшую мы с этими ребятами как- то забыли...

      И совсем уж было к кульминации дело клонилось, как зашёл так некстати помянутый  Корнилычем зять с дочкой и друзьями. И как- то ступорно встали у входа. Минуты две стояли, глазели то на нас, то на спасателей с купальщицами.

      Но тут Игорь Корнилович паузу прервал. Поднялся и по- отечески так, но строго (у меня прям мурашки на левой половинке заерзали) говорит:

      -Так вот вы чем, доченька моя с зятьком, на своих сплавах занимаетесь! А то, что одна из ваших не выплыла- вам по барабану?!

      И как грохнет кулаком по столику! Пустая бутылка- бряк! - и на пол!

      Вот тут- то я и услышал, как молодёжь смеётся. Гомер и рядом не стоял! А один, прям, скрючился весь и выпрямиться не может! Может, с детства болеет чем- то?.. Машет что- то рукой и сквозь слёзы орёт: «Наташка, Наташка, кто ж на порнушку сплавы пишет?! Их же кондрат хватить мог!»

      Я на спасателей взглянул: нет, здоровяки, работают вовсю, сердечным приступом и не пахнет, к чему он про кондрата ляпнул?..

      В  общем, не досмотрели мы с Корнилычем съёмку до конца. Спать пошли. А вот над чем молодёжь смеялась- так и не поняли. Видимо, все же спасли ту, четвёртую... Иначе с чего веселиться- то?..

 

  

 

       Г Л А В А   1 2

 

 

    «ВИДЕНИЯ, ОККУЛЬТИЗМ  И ПРОЧИЕ  ХИМЕРЫ,

      или  ВСТРЕЧИ НА  ВЫСШЕМ  УРОВНЕ »

 

 

 

      Толе Мишанову приснился Путин Владимир Владимирович. С ним, не от мира сего, подобные ляпы иногда случаются. Я имею ввиду- с Толей. Дорога в сад не отремонтировал, фасад вдоль участка не покрасил, а туда же- с Владимиром Владимировичем встречаться! Больной, одним словом. По- человечески же встречаться надо!

      Смущаясь и краснея, Толя искоса посматривал на ребят, блестя кругленькими рабфаковскими очечками 30- х годов. Замызганные землей и навозом адидасовские шорты сползали с добрых чресел, и он их периодически подсмыкивал.

      -Дурачки вы, дурачки,- в голосе его звучала укоризна. -Он просто объявился с женой- и всё. Это же сон! Раз- и всё! А вертушки и оцепление появились позже, когда Ленка учила Людмилу Александровну огурцы солить.

      -В пику Мишель Обаме, что ли? Да и какие огурцы?! Июнь на дворе!- Лёшка корчевал старую яблоню. Окопал  вкруговую, обрубил топором побочные корни, и, засадив ломик под основной, навалился на него всей массой. С другой стороны кажилились в подмоге малохольные Володька с Сережкой.

      Пенёк, на удивление, подался легко и споро. Ребят силой инерции разметало по газону.

      -Я понимаю: у Вовки, в теплице, на навозе- и в мае огурцы появятся!- продолжил, вставая, Мамлин. -А у тебя- то откуда? В открытом грунте всё растёт. Уйди отсель, кобыла!- прикрикнул он на путающуюся  под ногами Ульрику.

      -Э- э! Хватит ругаться! Айда к столу!- прервал их Степаныч, неся по пятёрке шашлыков в каждой руке. -Лен, мы идём?! Шашлыки готовы!

      -Идите, идите,- отозвалась та с веранды. -У меня тоже всё готово!

      Гости, как разбитый партизанский отряд,  потянулись со всех уголков двенадцатисоточного сада. С чувством выполненного долга рассаживались за громадным столом на веранде.

       Ворота покрашены. Колодец почищен. Старые деревья выкорчеваны. Прогнивший пол бани поменян. И баня, в ответ на заботу, благодарно наполнялась жаром от каменки и ароматом веников и свежего тёса.

      Заливался в кустарнике местный соловей. Остатки майских жуков пикировали на наполненные горячительным разномастные фужеры и стаканы. Садовая плодожорка, одуревшая от обилия жратвы, здесь же, на листьях, и засыпала. День смеркался и плакал от умиления. 

      За столом, наконец- то, все расселись.

      Редко они так собирались, чтоб с женами, детьми, внуками у ребят в саду. Раза два в год, не чаще. То у Володьки, то у Анатолия... Собирались бы и чаще, но городские хлопоты засасывали и тянули то на озёра, то на рыбалку, то в гаражи... А сад... Как- то далековато (пятьдесят верст!) и не с руки... Да и сам сад... Странный он какой- то... Взять хотя бы его двойное название «Тракторосад №6 «Юбилейный». И сколько в конце кавычек ставить?! Вот и мы не знаем! И как в таком саду жить?

       А как много удивительного и загадочного творится на его просторах. Засилье ёжиков. Бешеные урожаи черноплодки. Отсутствие мухи це- це. Появление ужастиков про «Черного дачника», основанные на рассказах почивших в бозе очевидцев. Странные вещие сны, как сегодняшний, Толин... Хотя Анатолий, как приземлённый человек, всё сваливает на близость Щучанских химскладов. При этом он рисует «розу ветров» и прикладывает метеосводки о его силе и направлении на момент случившегося. На резонный Володькин вопрос, как объяснить появлении «Черного дачника» в полное безветрие, Анатолий начинает злиться, наполняться слюной и желчью. Затем желчь из него выходит вместе с фразой: «Да ты мне  по- ка- жи  его!!! По- ка- жи!!!»

      -Не знаю, не знаю... На Двенадцатой Восточной вчера его видели в два часа ночи. Я что, за тобой в темноте бежать должен?

      -Если хочешь, чтоб поверил- прибежишь!

      -Ну- ну, ты сказал...

      -Толя. Толя!- Степаныч постучал шампуром по стакану. -Ты поосторожнее с этой оккультикой... «Есть многое, мой друг Гораций...» А я Володьке верю!

      -Да иди ты, Степаныч, со своим Горацием!- обиделся Мишанов. -Ты вот с этими поживи восемь лет в одном саду,- кивнул он на Володьку с Ульрикой. -а потом уж говори: верю- не верю, врёт- не врёт... Они уже столько здесь про меня насочиняли- на улицу выйти стыдно!

      -То- то стёкла в машине затонированы...

      -Ё- моё! Мы что здесь собрались?- возмутилась, наконец, Ленка. -Споры ваши слушать?

      -Всё, ребята, шабаш! Потом договорим! Дорогие Елена Петровна и Анатолий Григорьевич!..

 

 

      ...-Я вас что, работать к себе зову? Перед соседями, прям, неудобно! Отдохнуть зову же! В следующий раз и звать не буду!- с обидой выговаривал через час  Степанычу Анатолий.  -К Вовке постоянно ездите и ничего не делаете, а ко мне- так обязательно горбатиться надо, перед соседями позорить! Будто у меня своих рук нет! Я же не всю жизнь в директорах ошивался! Я же токарь- карусельщик 6- го разряда! Меня везде посылали! И я на входе висел! Тридцать на пятьдесят! И в Козельск посылали, и в Кривой Рог! И в цвете висел! И черно- белый висел! И призы брал!

      Толя, как глухарь на токовище, вперил взгляд куда- то вверх, никого не слушал и говорил, говорил...

      -Да ладно ты!.. Давай выпьем! Ты про Путина- то расскажи! Какой он из себя? Интересно же!

      Выпили.

      -Ну- у... нормальный мужик... простой... «Если что, говорит, Толя, я тебе помогу. У меня и связи и возможности есть.» Потом председатель наш Трофимыч подошел- он и ему грунтовку до переезда обещал отсыпать...

      -А чего приезжал- то?.. Да ещё с женой...

      Толя долго и тупо смотрел на Мамлина. Тот адекватно пялился на него.

      -А я не понял,- наконец со вздохом облегчения сознался Анатолий. –Что- то говорили, говорили, а зачем приезжал- так и не спросил...

      -Кто?- сунулся в разговор подошедший Сергей.

      -Да Путин! Ну, не из- за огурцов же!?

      -Не скажи... Если уж Мишель Обама редьку выращивает, то нам сам бог велел огурчики солить! Ты пробовал, какие у Ленки получаются? Вот то- то!

      -Да не редьку, а хрен Обама собирала у Белого дома.

      -Может, и хрен... Нет, я всё думаю: такой человечище- и в этакую даль запросто попёрся! От Чернявской до столицы, поди, тыщи две верст будет... А, может, проездом? Куда- нибудь в Ханты- Мансийск... Там сейчас денег не меряно, все на гастрольный чёс едут...

      -Ты тоже... сравнил... Владимир Владимирович и Маша Распутина... Думай сначала!

      -А что?.. Символы- они и есть символы...

      Ленка незаметно отошла от ребят и уселась к поющим на веранде женщинам.

      «Ой, да не вечер, да не вечер...»

      Дождалась, пока допели до конца.

      -Девоньки! У наших мужиков что- то с мозгами не в порядке!

      -Да знаем...

      -Сейчас слушала их- и  страшно становится! Мой, придурошный, сон видел, а они сидят сейчас все и охают, что не так встретил Путина, не то спросил... Девоньки, они ж больные!!!

      -Да знаем,- повторили девоньки. И опять завели:

      «Я часто брел по бездорожью...»

      -Ты, Лен, не заморачивайся,- обняла её Валентина. -Они не всегда такие... ущербные... Да и не всегда врут. У тебя ж и взаправду огурчики замечательные!

      -Ну...

      -И насчёт Толи они правы,- подала голос Володькина Надежда. -С а м   Путин приехал, а он: футболка драная, портки грязные.

      Женщины, соглашаясь, дружно закивали головами.

      Ленка слушала их с открытым ртом- и медленно сходила с ума. Затем опомнилась, замахнула рюмку водки и быстро- быстро поднялась к молодым, на второй этаж.

      А на втором этаже стояло веселье. Ребятишки хохотали. Даже пятимесячный Ленкин внук Тимур весело гугукал в кроватке, пукая и писаясь от смеха.

      -Представляете!- силилась перекричать общий шум Анюта, его молодая мама. -Приказал с вертолётов сады опылять!  И охрану заставил морковку пропалывать!

      Всё опять потонуло в хохоте. Ленка так же быстро, как поднималась, спустилась вниз.

      На крыльце одиноко дремала объевшаяся всего Ульрика. Ленка присела рядом. Безумным взглядом вперилась в беззвездный горизонт. А рука машинально улеглась на собачью голову, принялась её гладить.

      Не замечая их, мимо, по тропинке тенью отца Гамлета медленно двигался Володька.

      -Ты чего, Володь?- окликнула его Елена.

      -Тьфу ты! Чего пугаете?! Степаныч попросил корень найти!

      -Какой корень? До Ивана Купалы ещё не скоро.

      -Да к слову «ухайдакался»! Отвяжись! Не мешай!

      Ленка с Улькой тяжело в унисон вздохнули.

      -Ещё и «уханькался» есть слово...

      Володька оживился, засеменил к Степанычу со встречной задачей.

      -А, может, и не больные... Дураки разве станут в двенадцать ночи русским языком заниматься...

      Встала. Рика тревожно посмотрела на неё снизу.

      -Хотя... Наши- то занялись...

 

 

      ...Пол- третьего Толю поднял звонок по сотовому.

      -Да!

      -Тихо ты, не ори!- быстрый и взволнованный Володькин шепот неприятно щекотал ещё не проснувшееся ухо. -Он здесь, Толя! На Двенадцатой! У четвёртого дома! Его Улька засекла и меня разбудила! Давай ко мне! Сам увидишь!

      -Никуда... я... не пойду,-  просыпаясь, медленно ответил Анатолий. -Сам... его... лови.

      -Толя! Толя!- опять зачастило в трубке. -Тогда ты позвони Лёхе! Или Серёге! И скажи, что проиграл спор и «Черный дачник» существует! Иначе я буду звонить тебе каждые десять минут! Ты же завтра опять откажешься, а так у меня «страховка» будет! О! Опять на крыльцо зашел! Тихо, Рика, тихо!

      -Ладно, сейчас кому- нибудь позвоню,- недовольно произнёс Мишанов и отключился. С минуту лежал неподвижно, пялясь в сереющий потолок. А ведь и впрямь этот заполошный каждые десять минут звонить будет, спать не даст. Неужто действительно «черный дачник»  существует?

      Близоруко щурясь, набрал на дисплее номер Мамлина и чуть не заорал от страха, когда в полуметре от головы раздалась оглушительная полифония траурного марша Шопена.

      -Господи! Ребята ж у меня ночуют! Куда ж я звоню- то?!

      И вместо того, чтобы «сбросить» звонок, он принялся искать Лёшкин телефон. Через две минуты ему уже помогали все, кто спал на первом этаже.

      До Лёшки же никак не могли добудиться. А, добудившись- услышать разумный ответ: где телефон? Телефон нашли сами. В наволочке. Подсунули Мамлину. Лёшка прокашлялся, строго сказал в трубку «Да!» и стал ждать ответа. Все замолчали в напряжении.

      -Ну? Кто? Что?

      -Ой, это же я звоню!- вспомнил Анатолий и отключился. Услышав гудки отбоя, Мамлин свалился на подушку и мгновенно заснул.

      -Серый! Степаныч! Вовка звонил! Они с Рикой «черного дачника» выследили! Звал посмотреть. Я... в общем... это... поверил ему... Вот... сообщаю вам...

      Ребята не отвечали и, не мигая, смотрели на него уставшими глазами.

      -Он будет звонить каждые десять минут, если я вам о проигрыше не сообщу! Вы уж извините, что ночью…

      Вовкин звонок прервал его.

      -Степаныч, это он! На, подтверди, что я проиграл!

      Степаныч взял телефон.

      -Да! Это Степаныч.- Долго слушал. Потом вдруг взволнованно спросил: -Вовка! Ты не ошибся? Шрам точно на левой щеке? Ты ничего не путаешь?

      В трубке громко загомонили в ответ.

      -Вовка, это тот, с Биргильдов  «дачник»! Я же тогда вам всем говорил: он не успокоится, пока не доберется до наших садов! Надо было ещё тогда, в 98- м кончать всё раз и навсегда! Говорил же я вам!.. А если он не один?! Никола звонил: под Кунашаком тоже началось! Понимаешь?! О н и    ж а ж д у т!!! Всё! Всё, успокойся! У тебя топоры дома? Это хорошо! Ульку не отпускай с поводка! И двери на запор!.. Мел есть? Ну, тогда известью... Ага... ага... вот это правильно! Ага... правильно... Я здесь тоже ведро поставлю, перебьются одну ночь... Всё! Завтра тебя ждём! О, блин, уже сегодня... Ну, до утра... Да хрен с ним, с этим спором! Живыми бы остаться!

      Лица у ребят серели и вытягивались. Степаныч долго сидел, бессильно опустив руки на колени. Посмотрел на ребят.

      -Рты закройте. Жаль, собачки у нас нет. Собачка бы нам сейчас помогла,- глухо произнёс он. -Толя, найди где- нибудь пустое ведро. Вдруг кто в туалет захочет. И запрись на все замки. Эх, собачки у нас нет!- опять с тоской произнёс он. -Дежурить будем. Толя, давай ты первый... Серёжку в четыре разбудишь. Ну, если что- и меня буди. Думал, никогда уж больше в жизни этого не испытаю, а, вишь, как вышло: новая спиралька закрутилась... Лёха пусть спит, ему завтра машину вести. В лес поедим.

      -Зачем?- шепотом спросил Мишанов.

      -За осиной.

      Степаныч откинулся на постель и мгновенно уснул с  улыбкой Де Нировского Лапши.

 

      Ребята, не сговариваясь, подошли к окну, закурили.

      -Серёж, а чего это Лёха на мой номер марш Шопена записал, а? А если я у себя на его номер тоже что- нибудь такое запишу? Обидится же!

      -Не обидится. На моём номере у него «Реквием» Моцарта записан. А на Степаныче- «Боже, царя храни»... Шутит он так по- дурацки. У тебя выпить что- нибудь осталось, Толя? Что- то муторно на душе. Кошки скребут...

      -На веранде всё...

      Тоскливо посмотрели сквозь запыленное стекло.

      -Может, вдвоём подежурим?.. Веселее будет. Да и рассвет скоро.

      -Давай!- легко согласился Толя. -Сереж, а за осиной- то завтра зачем?

      Они посмотрели друг на друга- и отвернулись. Всё было понятно и без слов.

      -Ну что, пойдём на веранду?

      -Сейчас, погоди.- Мишанов покопался за дверью и вытянул оттуда метлу. Снял черенок.

      -Кажись, осина,- с долей сомнения произнёс он. -Ладно, сгодится. Серёга, кочергу возьми.

      И они тронулись на выход.

 

 

      ...Подкативший рано утром на «Ниве» Володька застал умиротворенную картину: росистый сад в первых паутинных лучах солнца, безмолвный, как на лубочной картинке  Мишановский дом, легкий, кудряшками туман и Степаныч, чистивший на крыльце ведро картошки.

      -Т- с- с,- предупредил тот Рику. -Не буди никого.

      -Где все- то?

      -Спят ещё. Это у тебя шило в штанах, а люди умаялись, отдыха требуют. Помогай давай. Сготовить успеть надо, а то скоро в лес тронемся.

      -Зачем?

      -За осиной.

      Вовка аж присел от радости.

      -Что, поверили?

      -Чему поверили?- недоуменно посмотрел на него Степаныч. -А- а... Ты чертовщинкой да мракобесием- то брось заниматься, Володька. Видел вчера, как у Толяна печка в бане коптит? Он же ни разу её не чистил! Всю трубу, поди, сажей забило. А осинка- первейшее дело, ежели сажа! Запалим- подчистую выдует! У нас в деревне испокон веков от сажи осинкой избавляются! Всестороннее дерево! От любых напастей! Давай! Чисти картоху!

      Вовка достал нож, присел рядом.

      -Ну... а вообще- то... как? Весело было?

      -А ты на веранду пройди.

      Посреди веранды на одиноком стуле, будто сиамские близнецы, обнявшись, спали объемный Толя и субтильный Серёжка. Стул стоял точно посередине неровного круга, очерченного обломком белого силикатного кирпича.

      Здесь же, в круге, лежали два стакана, пустая бутылка «Распутин» 0,7л  и остатки копчёной колбасы на тарелочке.

      Рика хищно двинулась к колбасе, но, дойдя до круга, уселась и принялась демонстративно чесаться.

      -Да... Это дело- блохи... И колбасы не надо,- заметил Степаныч, посматривая на Володьку.

      -Да что ей колбаса,- неуверенно ответил тот. -Я её уже покормил гречкой... С морковкой...

      -Гречка- это вещь. Это тебе не колбаса какая- то копченая.

      -Да брось ты, Степаныч, из  м е н я-  то дурака делать!!! Вместе ж ребят разыгрывали, а ты меня какой- то чертовщиной застращать пытаешься!

      -Ну, тогда угости девчонку колбасой.

      -Не буду!- твёрдо заявил Вовка. -Тебе надо- ты и иди туда!- кивнул он на круг. Повернулся и ушел дочищать картофель. Спустя минуту к нему присоединился Степаныч.

      -Ну чего ты злишься? Посмотри, какой денёк сегодня наклёвывается! Благодать!

      -Да я всё понять не могу, Степаныч: почему Толе так везёт? И соловей у него до двух ночи заливается, как Карузо. И мОроки разные с барабашками являются. И даже Путин к нему, а не ко мне прикатил. А, Степаныч?..

      -Путин, говорят, в Намибию подался... Или в Замбию...

      -Вот видишь! Напряженка такая у человека, а он для Толи всё- таки «окошко» нашел, выбрался! И разницы ему никакой нет: хоть Нгупусука какой- нибудь, царёк тамошний, хоть Толян! А здесь... Честное пионерское, ущербным себя чувствуешь!..

      Степаныч молчал, нарезая канитель из очисток.

      Подошла Улька. Незаметно от хозяина перемигнулась со Степанычем, улеглась между ними. И долго- долго плотоядно облизывалась. И пахло от неё не только одной тушенкой.

      Вышла, позевывая, Ленка. Потянулась.

      -Ребят, а чего там ведра пустые стоят? Ни пройти, ни проехать... Я чуть не грохнулась  из- за них!

      -Да так... в наперстки играли...

 

                                                                                                                                                                          

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   Г Л А В А   13

               

                                                                

 « ИТАК,   

 

    или  В  9836  КИЛОМЕТРАХ  ОТ  ШТАТА  МАССАЧУТЕС»

 

 

 

 

«Спасибо, жизнь, за праздник  твой

- короткое свидание  с Землей»

 В. Асмолов.

 

«Спасибо, Господи, за жизнь»   

 Чья-то молитва.

 

                                         

 

                                                      Т               И    

                                                С  О   Е   О        Д          

                                                 Э Н        Б Т     И          

                                                     М  С  И   И               

                                                         З      Л

 

 

 

 

                                      Вступительное слово к читателю

 

 

      По первоначальному замыслу 13 глава должна была стать тетралогией и называться «Идите да обрящите», «Дорога дорогой» или «Страдания немолодого сеттера» объемом в семьсот печатных листов. Но постепенно тетралогия в сознании «писателя» усохла до главки в 451  страниц.

      Непосредственно над её текстом автор корпел, глумился и горбатился с 16-оо до 17-оо каждый день в период с 25 июля 2009 года по 13  сентября 2009 года.

      Автор мечтал об идеальном, не от мира сего, читателе, который всю свою жизнь посвятит расшифровке, хулению, гонению, анафеме и, в конечном итоге, забвению  13 главы «Жития...»

 

 

 

 

 

 

 

                                                      Преамбула

 

      Географическая привязка, о которой с гордостью упоминают горожане: москвич, псковчанин, братец, курец и т.д., и т.п.- на самом деле ещё ни о чём не говорит. Всё- равно, что хвастать россиянам: «россияне»! А что там, как там и, главное- где это, российская Адыгея или российский Оренбург? -питерец или, к примеру, пермяк  и понятия не имеет! Хотя - «россиянин» налево и направо.

      И в отношении городов абсолютно та же ситуация! Абсолютно! Как точно и тонко заметил когда- то мудрый Виктор Конецкий2:

      «...предложи наша власть квартирку- то в Автово, а она? Она этак нос- то и отворотит: «Ав- тово?! Вы мне, может быть, ещё в Вологде предложите?» Это её удалённость пугает... А она в Автово последний раз на извозчике ездила пятьдесят лет назад аль ещё до революции, и что туда метро проложили- и не ведает даже...»

      И такие вот «Автово» в каждом мегаполисе.

      Сосновка не видит, что творится на ЧМЗ. А северо-западники наблюдают за жизнью Ленинского района лишь с высоты железнодорожного вокзального моста при отъезде в какой- нибудь Волгоград, который они знают в сотню раз лучше, чем родной город, поскольку исходили его пешком за время месячной командировки вдоль и поперёк.

      И ещё... Бешеный колёсный ритм жизни выдавливает из нас по капле любознательность и любопытство. Это только кажется, что можно вовремя затормозить, подъехать, полюбоваться. Или просто тупо посозерцать. Слова «потом» и «успеем» родились раньше нас. И спасения от них не предвидится. Ежели только не какая- нибудь оказия в виде поломки (тьфу- тьфу!) машины или при  полном её отсутствии в хозяйстве3. Что, кстати, и произошло одновременно 26 июля 2009 года с Владимиром и Александром Жедяевым, карточным экзекутором  одной из предыдущих глав.

      Владимир  возвращался после суточного празднования дня рождения своего друга Медведева Александра с улицы Братьев Кашириных, 95, что на Северо-Западе в свой родной Ленинский район, на улицу Шота Руставели.

      Александр- с конечной остановки ЧГРЭС, где получал отпускные в управлении СТАиИ за годовую бездеятельность в должности дежурного электрослесаря на Юго- Западной котельной. Фу, кажется, всё правильно воспроизвёл! Нет! Не всё! Возвращался он домой на улицу Дарвина, что в Мебельном поселке.

      Они добирались- и Челяба представала пред ними совершенно разная! И дело совсем не в различиях архитектуры  или используемого героями городского транспорта! Дело в душевном восприятии окружающего их в данный момент мира.

      Просто один возвращался  после, а другой- в предвкушении возлияния.

                                              Эрго, прорсус!

 

                                                    Амбула

 

      Владимир.

 

      Володька с удовольствием пил воду из- под крана. Так же с удовольствием пил минералку, ариантовский «Колокольчик» и, вообще, всё, что мог найти на кухне. Здесь же, в холодильнике, соблазнительно остывала початая «Немирофф».

      -Изыди, сатана,- хрипло прошептал он и закрыл дверцу. Было тяжко. Жить, конечно, хотелось, но не с этим организмом. С этим организмом не хотелось иметь вообще ничего общего. Состояние было такое, будто набоксировался с Валуевым.

      -Когда Господь осерчал на людей и наслал на них кару небесную,  то в неё вошел и день рождения Александра Васильевича Медведева,- подумалось мрачно ему. Заглянул в комнату. Хитровская ночлежка в Содоме с Гоморрой и Харибдой. Где чьё- не понять. Лишь хозяин, презрев условности  и этикет, а-  капельно дрых на разобранном кресле без задних ног, одетых в помятые брюки.

      Володька ушел по- Англицки, не прощаясь, с затекшей, гордо скособоченной от неудобного спанья головой. В прихожей пришлось одеваться самому. Уныло обрадовался, что трость и котелок ноне не в чести. Медленно- медленно прикрыл дверь. Клац,- простился с ним замок. Лифт же промолчал, не открывшись. Пешком вниз. «Сейчас мы спустимся медленно- медленно...»

      Зажмурился на улице. Солнце с безжалостностью инквизитора лупило по непокрытой хотя бы котелком голове.

      На трамвай. Через улицу. До вокзала.

      Он полез в карман. Ветровка же, конечно, была чужая. Очень похожая, но чужая. С такими пустыми карманами, что не только копейки- картофелины сморщенной не было. Подниматься, менять- что до девятого круга добираться... А пешком до дома- это... километров...наверное... часа на два...  а сейчас- то сколько?.. утро?.. или вечер?.. солнце- с востока... утро, значит...  Мозг отказывался что- либо подсчитывать. Цифры, ускользая, вертелись в его мозгу. Так, направо и вдоль по штрассе.

      Он приблизился к «Экспрессу».

      Он стоял у открытого окна и смотрел на соседку Медведева, ждущую продавца. Возьмёт пиво или нет? Она что- то высчитывала, держа в руке деньги. Ногти блеснули черным лаком. Взгляд его приковали мощные бёдра в тёмных в обтяжку джинсах.

      Вспомнились руки вчерашней тамады. К концу вечера тостовая речь уже сбилась, но рука с рюмкой взлетала каждый раз- рраз- рраз. Водопьянова её фамилия. Чем занимается неизвестно. Муж уже староват. Свежая кровь. Ухажеров не разрешают.

      Он тряскими пальцами взял рекламные листки из лежащей на парапете стопки. «Круиз по Черному морю...» «Пейте черный кофе в «Черном кофе!»

      Так он и думал. Он заставил себя невозмутимо отвести взгляд от бедер. А в сознании- рука раз- рраз- рраз. И потная рюмка, истекающая охлажденной испариной на уже слегка закапанную скатерть.

      На скатерть надо капать вином.

      А вот пулемёт-то этот продавец нам, ребята, не даст. Не нальет пивка в долг.  Гиблое заведение. Без денег не отпускают.

      Очнулся и поплелся.

      Пекло.

      Засадить бы всё эвкалиптовыми деревьями. Дают отличную тень. А маслины, апельсины, миндаль или лимон? Маслины дешевле: любителей мало, не всё оборвут.                                              

Не выйдет. Но что- то в этом есть. Мимо прокатила разрешившаяся где- то от бремени поливалка. К дождю.

      Он завернул за угол- и встал.

      -Что там ещё?

      Стадо клаксонирующего транспорта, разделившись, обтекало заглохшую «Тойоту- Витц» с «чайником» и «пинеткой» на заднем стекле.

      -Женщина,- с южнохохляцким говорком сказал ближайший зевака.

      Конечно, суббота. День сдачи в ГИБДД.

      -Не могу понять, почему на центральные улицы выпускают? Можно было и по второстепенным.- Зевака зазывал к разговору, интеллигентно дыша в сторону  трехсуточным перегаром.

      -...чем загораживать движение,- поддержал его Володька. -Ебурженка,- отметил про себя, взглянув на номер «Тойоты». -Так и надо было... Без царя в голове! А ещё лучше- на танкодроме, в Чебаркуле!

      Зевака обиделся.

      -«Не могу понять»...  южнохохляцкий диалект... Эх, в баньку бы с тобой! Под «Оболонь»... да поясницу посмотреть4. Лотофиг5 хренов,- ни к селу, ни к мегаполису безразличным потоком пронеслось в голове Володьки.

      До, ре, ми, до, ре, до... До, ре, ми, до, ре, до...

      Ноги в такт мелодии самопроизвольно зашаркали дальше, по Кашириных к Свердловскому...

 

 

                                                  

 

 

      Александр

 

      Фу- у! Столько времени- и из- за чего? Отпускные... Прощупал внутренний карман куртки. Всё- равно приятно. Душу греет. Пустячок. А приятно. Мокрое  в носках. Лужа- то откуда? Сушь! Две недели сушь!

      Что он так на меня уставился? Грязный. Неухоженный. Ярко рыжий кошак. А взгляд человеческий. Как у Кости. Чего он на меня вылупился? Бог ты мой! 10 капель велерианки утром! Неужели, до сих пор пахнет?6 Утром! Тереться б не стал... Люди. Неудобно... Брысь, кобель! «Челси» покупать денег хватает, а чтоб сделать всеобщую кастрацию... Жмот7! От котов прохода не стало!

      Треннннь!!! Дура! Кому сигналишь?! Пути ж свободны! «Семёрка»... Брысь! Ты ещё за мной запрыгни! «С котами в трамвай нельзя...»

      «Следующая остановка...»

      Успел! И хвост не прищемил! Гад ты, оказывается, Костя Федотов... Вспотел отчего- то. Дискомфорт. Спихнёшь котяру- скандала не оберёшься. Всегда найдётся какая- нибудь психопатка, разорётся. Мя-я-у! Как громко- то! А смотрят, почему- то, на меня8.

      П-ш-шш... Двери.

      «Следущая...»

      Прыг! На асфальт. Кретин, не молодой же уже! Жеуже... жеуже... булочная- улочная- лочная- очная... Назад! Бегом! Ха, съел?! ...чная- ная- ая- я9... Адью, кобелино!

      Опять все смотрят!

      -Остановку перепутал.- Почему так хрипло? Прокашляться. Повторять не надо. По- идиотски будет. И вообще, зачем сказал? И кому?

      А настроение улучшилось. Все-равно улучшилось. Отвернулись все. В окна пялятся. Что там? Пяти- пяти- пяти- пяти- пяти... этажки.

      «Следующая...»

      Пленные немцы строили. Или белофины. Почему не белонемцы?.. Всего два года разницы...10 Урчит в животе. Громко как! Сейчас бы горячий борщец с косточкой и котлета с гарниром. Две. Водку перелить в графинчик. В паутине, как в фуфаечке11. И весь графинчик, всю «фуфаечку» под «толстушку». И японские кроссворды. До обеда. И отвалиться. Можно. Сегодня можно. Урчит!

      «...Улыбаясь постельно...» Откуда сия мура?12 А я, значит, «молчу трамвайно». Это Берлиоз «молчал трамвайно»... «Транвай и консомол»13...

       А в вагоне одни мужики. Трезвые. «Трамвай трезвых мечтаний». Как в Эмиратах. Пекло, отсутствие женщин и спиртного. Черно- белые цвета. Урчит до сих пор. Пожрать, пожрать. Ничего, ничего. Рядом он, рядом  «рачный Китай» мой...

      Пш-ш-ш.

      «Следущая...»

      Затылок припекает.

      Ну. Наконец- то! Гоп- ля женщина гоп- ля! О, ещё гоп- ля женщина гоп- ля! Третья гоп- ля третья!14 Пошла масть. «Потому, что на десять девчонок...». Что ж эта- то, как василиск, смотрит? Взгляд какой ядовитый. Тяжелый. С похмелья? Как у этой... родственницы Толстого из «Школы ...»... Муж бросил... Нищенствует... Печень увеличена... Пиявки помогают... Уринотерапия не приемлема... Нет, не нищенствует... Четыре перстня на одной руке... Диссидентка?.. В небытие... «Диссидент» хорошо произносится в туалете. Кощунство... Ни куда не деться- хорошо произносится... С чувством... «Оставим сию пререгативу...» Долг Вовке надо отдать... Наверно, помнит... Пошло как всё!.. Из- за пустяка, а настроение ни к чёрту! Может, забыл?..  Восемь лет... Многие и не живут столько, а этот... «О тебе, о подлеце...». Помнит, поди, эпистолярий чертов, злопамятен... Такие ничего не забывают, людей только мучают своим присутствием...

      Последним молодцевато заскочил худощавый военный в необычной незнакомой потрепанной форме.

      Огляделся. Увидел Александра и направился к нему.

      -Позволите?

      Александр молча пододвинулся.

      -Удивляетесь?- военный оказался настойчивым. И пахло от него неприятно. Не стиранным и слежавшимся пахло. И потом. И мокрой шерстью.

      Саня исподлобья посмотрел на того.

      -Чему? Форме, что ли?..

      -Форме?.. Да, форме тоже... Нет! Я про запах! Чувствуете?! Я вижу: чувствуете... Проклятая война... Я не могу помыться уже второй месяц!  И не стираю бельё! Мне кажется- весь ваш Челябинск пахнет также...- Он возвёл глаза вверх. -Никакой определённости. Везде бардак. Впрочем, извините, у нас его не меньше...

      Жедяев всё так же молча и выжидательно на него посматривал. Лишь слегка отодвинулся.

      -Это что за войска такие?.. Как стройбат...

      -Честь имею представиться,- вояка встал, запахнул шинельку. -Ярослав Гашек. Бывший журналист, а ныне вольноопределяющийся славного воинства доблестного Императора нашего Франца- Иосифа!

      -Ваш билетик.

      Сквозь печёночную область Гашека просунулась рука контролёра.

      Фантом растаял. Запах остался. Женщина- контролёр осуждающе посмотрела на Александра, надорвала билет и двинулась дальше.

      -Во, блин, дела!- озираясь, с ужасом подумал Сашка. -Шандарахнет так от жары- и поминай, как звали! Ку- ку, Саня! Жил- и нет тебя! И не вспомнит никто, кроме детей и жены! Да этот ещё, Гобсек доморощенный! И отпускные стырят! Как пить дать! Медики и стырят!  Ни стыда, ни совести у людей не стало! Во, блин, дела!

      Захотелось всплакнуть по себе, родному. Он отвернулся к окну и начал давить из себя слезу. Но мешал до сих пор невыветрившейся запах Гашевской шинелюшки. Может, от бассейна, с «Планеты» хлоркой тянет?  Засвербило в носу.

      Александр чихнул. Громко, на весь вагон.

      Сидящая перед ним женщина в открытом до неприличия и спереди и сзади   платье дернулась. Затем достала платок и, не оборачиваясь, обтерла шею.

      Александр наклонился к ней  и негромко проговорил на ушко:

      -Извините, я нечаянно.

      Женщина взвизгнула и шарахнулась в проход.

      -Давайте, я вам спину...- промямлил Александр ей вслед. Почти чистый платок зажат в руке. Вид виноватый. Такой реакции он не ожидал. Вагон мгновенно опустел. Даже мужчины вышли.

      -Погодим помирать,- пробормотал Александр. -Сначала всем на Кузнецова, в психушку.

      Уселся поудобней, анализируя это.

      «Следующая остановка- Площадь Павших...»

 

 

      Владимир

 

      Ну, и куда я иду?..

      Дороги змеями расползались под мосты, на виадуки, вправо, влево, прямо...

      Оказалось, пути «колёсного» и « безлошадного» Владимира разнятся, как снежинки.

      Остановился. Мозг категорически отказывался просчитывать вариантность пути. Машинально почесал левую ладошку. Поозирался. И, шаркая подошвами, втянулся в ближайшую дорожную «кишку».

      День- ночь... Мост- небо... день- ночь... мост- небо... Мать честная! Это же через Миасс мост! Кривая улыбка идиота приклеилась к лицу. Так, с приклеенной, и дошёл до Дворца спорта.

      «Трактор»- мужик. И Хиддинк- мужик. «И назовут их именами улицы Челябы...» Улицы Гуса Хиддинка, Джона Леннона и «Трактора»... Жаль, что Вагнер Лав не из Челябы...

      Обмелел Миасс. Раньше раки ловились. Вот это отгрохали махину! Давно я здесь не был. «Мегаполис». Да, эвкалиптов не хватает. Обмелел Миасс... «…И дано было человеку три пути: прожить, как надо; прожить, как хочешь; прожить, как получится. И не совпадали эти пути ни у кого из грешных, а только лишь у святых и чистых...»

      Вот и «сад камней». Когда то мы здесь гуляли. Давно это было. В 2001 году. Или 2002- м…

      Что- то Володьке совсем занедужилось. Искорки стратоскопом плясали в глазах. И не хватало воздуха. Он задышал глубоко и часто, но это не помогло. Кончиться бы где- нибудь с подушкой на полу.

      Остановился, глядя на бликующую воду, навалился грудью на парапет.

      Миасс робко полоскался волнами в гранитном застенке. Сзади, за спиной, угрюмо молчал недоконченный «сад камней». Ни ветерка.

      -Что ж такое- то... Как контуженный...

      Ржание лошадей и отдалённый гомон заставил поднять глаза.

      Территория у «Родины» сверкала разноцветьем. Двигались какие- то конные повозки. Наяривала гармошка. Крики и смех неслись через реку.

      -Кинушку снимают,- вяло подумал Владимир и вновь склонился над водой.

      Вдруг, будто сократили на работе, очнулся. Понял: он не увидел громады кинотеатра.  Была площадь, вся в красно- синем, а «Родины» не было!

      -Должна быть «Родина»!- уже с испугом подумал он, но головы не поднял- боялся! -Медведь, волчара позорный, довёл таки до ручки своим юбилеем!

      Потихоньку поднималась злость. И на друга, и на собственную трусость.

      -Должна быть «Родина»! Должна!

      Он медленно, но твёрдо поднял голову.

      «Родины» не было! Церковь была и трезвонила, а «Родины» не было!

      -Стоп, придурок!- приказал он себе. -Просто ты у  д р у г о г о   моста!

      Посмотрел налево. Дворец спорта и Торговый центр  маячили, как символы шестой палаты. Мост был тот, какой надо... Не другой...

      Сзади кто- то потянул его за куртку.

      -Барин, дай копеечку! Дай на хлебушко!

      Обернулся. Безногий нищий на колодках вопрошающе глядел снизу, тряся не чёсанной бородой,  и тянул к нему скрюченную ладошку. Не наш нищий. Не рофедеровский. Скорее, уж конец 19 века...

      Володька машинально пошарил по карманам. Странно. Пальцы нащупали монету. Он недоумённо посмотрел на денежку.

      -Дай!- канючил нищий. -Помолюсь за тебя! Дай!

      Вовка протянул тому монету.

      -Снимаете что?.. Историческое?..

      Нищий молчал, в свою очередь рассматривая монету. Поднял глаза на Владимира.

      -Тьфу на тебя, нечестивец!- вдруг произнёс он и бросил монету. -Тьфу!- Слюна полетела на бороду да там и осталась. А сам нищий, перебирая колодками, заелозил дальше.

      Володька обернулся.

      «Родина» была. Без базара. Базара не было. И ржания не было. Были растяжки и афиши. И церковь за спиной «Родины» была. И гранит на той стороне  вновь обрисовался вместо земляного берега.

      Под ногами валялась монета. Вовка поднял её. Полкопейки... «Полушка»... Бросил обратно, вытер пальцы о чужую куртку..

     -Что сейчас на неё купишь?.. Дырку от бублика?..

      Вспомнил принцип, исповедуемый сытой Ульрикой фон Модус, закапывающей недоеденные косточки в саду, и с силой запнул монету в ближайший газон. Так не доставайся же ты никому! Домой! Бегом, пока окончательно не спятил! К людям! Через Кировку. Там и аптек куча, если что...

      -Опохмелись,-прозвучал умирающий голос Разума. -Стакан пива...

      Но «стойкий оловянный солдатик» лишь убыстрил шаг. Обогнул Геологический музей, пересёк Труда у табачной фабрики и очутился на Кировке, Челябинском «Арбате».

      -Здесь хотя бы машиной не собьют,- подумал Володька облегчённо.

      -От похмельного синдрома сдохнешь!- мстительно возразил Разум. -Сколько уж случаев было!.. И должок не получишь... То- то возрадуются некоторые! И тело без документов только через месяц родные обнаружат. Если раньше под номерком не закапают... Под «13» или «666»... Как этих... под тобой...

      Вовку, и без того трясущегося, как в лихорадке, аж передёрнуло: вспомнилась заметка в газете о старом кладбище здесь, у Оперного.

      -Заткнись. Денег нет...

      -Э- э, милок, это гордыня в тебе сидит! Попроси- любой даст... Невеликие деньги...

      Навстречу вальяжный походкой майора в отставке шёл Саша Малышенков, потягивая из горлышка холодное «Мастер уральский». То, что пиво холодное- ясно было, как божий день!

      -Вов, привет!

      Вовка молчал, не в силах проглотить невесть откуда взявшейся поток слюны. Так, с полным ртом, и остановился, молча пожал руку.

      -От зубного, что ли?.. А я тебе пивка хотел предложить... Ну, нельзя так нельзя...

      -Можно!!!- хотелось крикнуть Владимиру, но он боялся забрызгать Сашку.

      -А я из Публички... Комментарии малых гностиков 4 века к Апполидору Сиракузскому искал. Представляешь, у них ничего нет!

      Володька кивнул: представляю. Живут же люди... Слюна потихоньку рассосалась и конфуза можно было не опасаться. Он открыл рот.

      -Занесло тебя... куда Захар телят не гонял...15

      -А чего... 20 минут на троллейбусе... А то третью ночь не сплю. Всё думаю: правы они или не правы?

      -Может, он мне тоже снится?- уже обречённо подумал Владимир. -Иначе чем   т о т  мОрок от  э т о г о  отличается? Хотя... пиво- то... вот оно... холодное... пахнет даже... Или только кажется?..

      -Саша, извини, нельзя мне... Зубы... Тороплюсь... извини...

      Протянул руку.

      -А, может, ты про малых гностиков чего- нибудь знаешь?- Малышенков ухватил его за руку, с надеждой заглянул в глаза.

      -Нет, про малых я не знаю...

      -Пойду тогда...

      Володька осторожно вытянул ладошку из руки Александра. Рука Сашки была теплая, живая... Значица, не мОрок... Значит, я пока не в клинике. От, Медведь, отольются тебе мои слёзы! Но откуда такая постоянная дуальность во всём?! Как у этих ребят... у Лужкова с Церетели... И Москва, и возможности, и время... Может, и я своего Лужкова встречу?.. Хрущева бы с его малометражками на этого Церетели... У Петра, небось, трубка бы во внутрь курилась, как ручка у ночного горшка конца шестидесятых...

      «Поднебесная».

      Интересно, а может, и нашего губернатора иногда через дефис пишут?* (* Сумин, губернатор области в описываемые времена)  Иначе с чего здесь «Поднебесная»? И теплицы в округе гектарами...

      Хотя... Если так судить по мэру, то вся Челяба  должна ходить с красивыми зубами.** (** Юревич, мэр города в описываемые времена)  И на скрипках пиликать... Или я здесь... как- то... с окончаниями... Может, картофель дешевый должен быть, как у батьки?.. Филолог  липовый... Или войнушку про индейцев снимать?.. Гойко Митич... Студия «Дефа»... «Где третий король?», а?.. Инспектор Вебер... «Натюрлих... я,я!..дас ис фантастиш!»  И как же пороху тогда хватало!?

      Вж- ж- жик! Вж- ж- жик! Чего он метёт? Ни пылинки...

      Поднял голову.

      Сегодня что, соревнование двухметровых дворников? Вся Кировка в яркой униформе. Господи, как при визите Путина!

      -Руки из кармана вытащи. И продолжай движение,- тихо, но твёрдо раздалось за спиной.

      Он, как зомби, подошёл к магазинной двери, но отчего- то вновь разозлился на собственную трусость и резко оглянулся.

      Дворников не было. И говорившего сзади- тоже.

      Шумел книжный «развал». Играла музыка. Не скрипичная. Люди ели мороженное, пили, не смотря на запрет, пиво и улыбались.

      Монмарт... Момпасье...

      Мокасины, Монблан и Монмаранси... Продолжи логическую цепочку...

      -Разрешите...

      Он посторонился.

      -Когда ж я был у «развала» в последний раз?..

      Он решительно завернул в книжные ряды.

      Разум молчал. Сейчас было не до него.

 

      ...Как всегда, при встрече с ними у Владимира перехватило дыхание. И хотелось помыть руки с мылом.

      Это были его любимые друзья, любимые враги, любимые учителя... С одними он готов был встречаться ежедневно. Других же больше не хотел видеть никогда в жизни.

      Вот оно, счастливое детство! «Могила Таме- Тунга» Нефедьева... Майн Рид... «...Готтентоты шли и шли, как одержимые»16... обыкновенная надпись под картинкой... сорок лет прошло, а помнится... «Тайна Золотой Долины» Клепова,  «Питер Мариц, юный бур из Трансвааля»...

      И даже запахами повеяло тех, прошедших лет. Полынью, креозотом... И запахом новой фуфайки... Была такая мода: фуфайки... Особый шик- черного цвета... Запахом сигарет «Визант»... Рудименты в нынешних мирах...

      А это юность...  Асадов... Капутекян... Рождественский... Ахматова... Татьяничева... Симонов... Если бы не любовь, то всё это рифмованное богатство прошмыгнуло б мимо... Слава Богу и любви, что случилось по другому! «Дона Флор...»... «Полдень, ХХ11 век»... «12 стульев»... «Мертвые сраму не имут»... «Милый друг»... «Капитан Блад»... Моруа, Моравиа...

      «Несёт меня течение...»

      И сразу же неподалёку раздалось чистое- чистое саксофонное  «Пусть сегодня вновь нас память унесёт...»!

      Володька, забыв о книгах, обернулся.

      На него внимательно смотрели серые глаза саксофониста. Полукругом, обнявшись, стояли молодые ребята с девчонками и молча слушали мелодию.

      А сакс плакал и плакал, наполняя грустью и светом Арбат.

      Кончилась песня.

      Музыкант отнял инструмент от губ и что- то сказал. Далеко было, шумно, но Володька понял по губам:

      -Что ж ты так поздно, друг?

      -Что- «поздно»?!- крикнул Вовка. Бросил книгу на прилавок и ринулся к сероглазому. -Что- «поздно»?!

      Но тот уже выводил Лосевскую «Звёздочку». А толпа вокруг росла. И не пробраться Вовке было, как не старайся. А серые глаза всё смотрели и смотрели на него.

      -Что же я так- то... Даже «полушки» не осталось! Заплатить надо... В душу же глядит! Зачем же я монету выбросил?! Найти надо! Заплатить!.. Приятно парню будет!

      Начал выбираться из толпы- и остановился. Поздно... Поздно!!! Не найти её... Не расплатиться... Поздно...

      И с такой виной и тоской посмотрел в серые глаза, что саксофонист смутился и глаза опустил. Но «Звездочка» всё продолжала и продолжала звучать.

      «Нельзя в одну и ту же...»

      Книги его больше не интересовали. Хотелось домой. Или умереть от тоски по несбывшемуся.

      Выбрался, наконец- то, из круга и продолжил путь.

      Что ж, каждый выбрал веру и житьё...

                                   ….

 

      ...Мимоходом пожал чугунное плечо Розембаума.

         «Я срок переходил:

           Под сердцем плод тяжелый.

           Боюсь, что мертвое

           Рожу теперь дитя...»

      ...Скользнул невидяще взглядом по синей безглазой громаде «Челябинск- сити».

      ...Постоял у пустой шляпы нищего напротив «Альфа- банка».

      ...По инерции покосился на изогнутый стан барышни у зеркала.

      ...Саксофонист был не похож на того, сероглазого... И внутри ничего не шевельнулось.

      ...Вышел к площади, опустился в «Никитинские»...

 

 

 

      Александр

 

      Почему Соня Кривая?.. Хотя тогда и Горькие, и Бедные, и Цвиллинги, и Блюхеры были... Но всё- таки женщина... Соня, да ещё Кривая!.. Соня... Софья... Но та- то!.. Тоже… не сахар… Палеолог!..

      То ли дело Иванов, Петров, Сидоров! Простота и ясность! Простота неимоверная! Я бы и Потапова впендюрил сюда! Тоже... не Спиноза...

      Александр прикрыл уставшие от солнца глаза, блаженно заулыбался, поразвалившись на сиденье. Угрюмые складочки постепенно расправились, вплоть до ступней.

      То ли наяву, то ли почудилось- латинос звучит. Самба, румба, шимми... « У моей малышки есть маленькая штучка...»

      Посмотрел в окно. «Куба». Чернющая, как всё... черное. Да- а, молодцы ребята! Барабаны зазвучали- и по фиг вся работа! Пароход стоит, трюма открыты, а они танцуют! Так и не грузили, пока не натанцевались! Вот народец! Афро- американцы... Может, и Штаты с Обамой затанцуют? А работа- по боку. Тогда точно- «догоним и перегоним»...

      Наши с кондачка не затанцуют. Хотя, работу тоже бросят... Подойдут посмотреть, как другие танцуют... Нет, «не догоним...»

      «Святая святых» проезжаем. Вершители умов  и законов. Бедолаги, садят одного за другим... не смотря... Поклониться бы... Не поймёт народ... Ещё и накостыляет! Народ всегда прав. И когда выбирает... И когда садит...  Запах- то не улетучивается. Ишшо сильнее стал!

      Жалко, на Арбате ни разу не был. Теперь, видно, и не судьба...

     «Следующая...»

 

      В сон потянуло... Не спать! Расплавит!

      Арбузы несут. Пора уж... Эх, Александр Сергеич, Александр Сергеич... Как вы без арбузов то жили?.. Слаще морковки ничего не ели. А мыло было?.. Толчёным кирпичом, небось, тёрлись... Пушкин- и кирпич с морковкой... Не складывается... Всё было! «Челноки» испокон веков шустрили... Мен- он и в Африке мен.

      Живот- то утих... утих... Всё- равно- борщец с котлеткой... А, может, пельмешек купить?

      Задумался.

      Парк.

      Танцульки когда- то были здесь. Толпой приезжали на случай драки. Борщец лучше... Лишь бы не помешал никто. А то только сядешь- трень- брень, трень- брень по телефону. Или черти кого- нибудь принесут! Ну, это уж «воще»... кирдык полнейший! Костя тот же... Пить бросил... Как с ним борщ хлебать под водочку?! В горле встанет! И не ляжет! Какое, к лешему, настроение после этого?! Сейчас- то уже испортилось! Шляются, шляются всякие... А ведь рабочий день, между прочим! Хотя... нет... выходной... Ну, и отдыхай... дома... Или вон, к Александр Сергеичу... Арбуз купи, на худой конец... Нет, к Жедяеву надо зайти, настроение испортить с аппетитом вместе! Что ты! Без Жедяева, как без помойного ведра, жизни нет! Ну, Костя, вот сволочуга, испортил выходной!

      Александр нервно заелозил на сиденье

      С Вовкиными бы посидеть... Можно и Костю взять... Вовка говорил: там тоже дефективных хватает, не пьют некоторые...

      Не зовёт. Труфальдино... «То ты, Саш, занят, то ребята... Суп отдельно, мухи отдельно...» Это он, паразит, об чём?! Дворец ж. д. Блин! Москалёв же звонил! В октябре 50 лет 43- й школе! А празднуют здесь. Аренда дешевая, что ли?.. А Потапову- то сам не звонит, через меня известил... Чего так ребята разбежались?.. Дружили, не разлей вода... А ты чего с Вовкой так сблизился?.. Правильно народ говорит: «Бьёт - значит любит!» Мало я его ещё тогда в штабе, когда в войнушку играли, пытал! Надо было ещё поприжигать чего- нибудь, совсем бы скорешились... И долг простил бы, наверное... по любви- то...

 

 

 

 

 

 

      Владимир.  

 

      Людишки, людишки... Люди, люди... Человеки...

      Сами лезем, откуда вышли... Новый круг... Всё ближе и ближе к чистилищу... И вечный торг, покой нам только снится... Ежели ещё опуститься на девять этажей- и там торг будет... Ряды, ряды...

      Вот чего эти «юннаты» к мужику привязались? Обыкновенный кавказец. Паспорт требуют... Вот щенки... До старших сержантов дослужиться хотят. И паспорт есть- не отстанут...

      -Сержант!

      Построже. И глаза внимательные, но не злые... Гэбэшные... А сам- навстречу...

      -Этот со мной! Дайте паспорт!

      В глаза ему, в глаза. Теперь смотри в паспорт. И «юннатам» небрежно:

      -Свободны. А вы со мной.

      Под руку его, к ТЮЗу. Что ты, дурак, так плетёшься- то?! Наверх, наверх! Всё, отпускай... А кавказец- то- старик...

      -Чего они?.. Документы не в порядке?

      Паспорт отдай.

      -Сыпасыбо...-

      Во дела! Плачет! Гордый старик- кавказец... Докатились...

      -Грузин?

      Тот обреченно кивнул.

      -Докатились! Докатились! Народа не было ближе! Да белорусы... Да украинцы... Чего всё рассыпалось?.. Да ещё как — шпажонками бряцаем!

      -Отец, не ходи один. На всякий случай...

      Тот не ответил- стыдно было за слёзы. Лишь кивнул головой.

      А давай-ка, Вовка, через парк... Ближе... Александру Сергеевичу ручкой помашешь... А Драмтеатр смотрится! И к месту!.. К месту, к месту! Что там в парке?.. Вечность не был...

      Но карусельная круговерть и постоянный детский гомон с непривычки вконец его измотали.

      Он в изнеможении присел рядом с гением.

      Панибратствовать отчего- то не хотелось, хотя и были они сейчас на равных: перегретые солнцем на жесткой скамейке.

      Поблизости никого не было. Володька, оглянувшись на всякий случай, стёр с колена Пушкина голубиные следы. 

      -А мне, вот, что- то не пишется... Ступор какой- то,- тихонько проговорил он соседу, начав издалека. -При свечках пробовал- ни фига не вижу, зрение ни к черту, сливается всё в одно серое... А свет включаю- мысли о другом лезут... на низменное тянет... И ведь чувствую- есть способность! Иногда прям аж!.. Уф!!! Ну, думаешь, Вовка, и сукин же ты сын! Хотя, нет... это тоже ваше... В общем- Чурлёнис! А утром протрезвеешь- нет, даже не Налбандян... Может, мне с окружением не повезло?.. Ни одного Дельвига с Пущиным вокруг не видно. Одни Степанычи... да Мишановы... да Жедяевы... Это ж далеко не Дельвиги, правильно я говорю?.. Посоветуйте... Тоже ведь хочется... чтоб голуби засидели....-

      -Мужчина, скамеечку освободите! У нас уборка!..-

      Женские руки ласково принялись обтирать Александра Сергеевича Пушкина.

      -Ему и сейчас... через века... с женщинами везёт,- с завистью подумал Владимир, бредя темными аллеями к дому. -А здесь бьёшься- бьёшься... Мыслить, творить пытаешься- хоть бы одна помыла с шампунью... Оботрут, на худой конец, лет через (тьфу- тьфу! Он тщательно посплёвывал через левое плечо) …дцать... А, может,  и мужики... из шланга...

      Перспективы не радовали. Светлое и чистое и через полвека не просматривалось.

      Дворец ж.д. Юбилей 43 школы. 50 лет. Ровесница. В октябре празднуют. Девятый- десятый класс... О- ох!..

      «Уже прошло лет тридцать после детства...»

      Он остановился. И улыбка растянула вширь его морщинистые щёки, как полуспущенные мячики. Человечка с улыбкой идиотика ушлый народ опасливо обходил стороной.

      Вовка ничего этого не замечал. Он опять беседовал с Александром Сергеевичем. Да не просто беседовал, а ещё что то и доказывал, наглец!

      -Говорите: окружение не то... Да если б вы только знали, что значит эти два года щастья! (он именно так, через «ща» и подумал!). Лицеистов здесь своих подсовываете... Сережку вы Турсукова не знали! А Галчонок?! А Юрка Шилкин?! А о Вовке Москалёве уж и говорить нечего... Я ещё про девчонок наших не заикаюсь: про Вальку, Ритку, Ленку и других... А то ниже пояса удар будет: у вас- то чисто мужская грубоватая копания была, без слабого пола... Где ж здесь утонченному, изысканному взяться, без девиц- то... И биологию с химией у вас не преподавали... Да и мои... нонешние... Чего я их расхаял?.. Кладезь ума и мудрости! И Степаныч, и Толя... Санька, правда, как- то не очень... подкачал... «Было у отца три сына. Два - умных. Третий - морской радист...» Но и то - сто очков кое в чём вашим графьям да баронам даст.

      А талантище - то ваш, Александр Сергеевич, скорее всего на этой почве и возрос! Скучно было! Перо да кубок - вот и вся недолга! Пиши себе да пиши! 

      А здесь - на разрыв! Влюбиться надо? Надо! Репетиции, концерты в ВИА «Елана»- надо? А то! Перекатать домашнее, в кинушку сбегать... Ну, и кубок, само - собой, как у вас, где- нибудь в посадках «Плакучая ива»- не без этого... Когда ж творить- то? Поспать бы по- человечески.

      Жалко мне вас, жалко... Сколь много прекрасного и интересного не познали...

      Отулыбался. Народ сразу же зашагал рядышком. И совсем уж было тронулся, как в сознание вкрадчивым сексом по телефону вползло: «Он- то сидит... Давно и навсегда»

      Отмахнулся. Не до вечности. Домой бы дойти... Домой... Дом... Ридна хата... Итак...

 

 

 

      Александр

 

 

      Кажется, финиш... Какая долгая дорога оказалась. А ещё «маршрутка» впереди... С пьяным водилой. Вот подарочек- то будет! Одно к одному! То трамваистка нервная, то водитель пьяный... Да что я каркаю?! Путём всё будет доберусь доберусь и куплю и выпью и закушу и почитаю и посплю блюёт придурок какой- то места лучше не нашел центр города а он в двух  кустах на Вовку похож со спины встречу расскажу как все дураки похожи друг на друга от бедолага и не разогнётся шею натёр потею волдырь будет завтра голову не повернуть накрылся Оперный со «Щелкунчиком»  «отщелкался» ку- ку Гриня «Переселенку» поди снесли уже добра баня была отмирают «Калюха»    загнулась  это ж надо какие времена были Ты куда  В баню прыг в электричку до «Калюхи» нога чешется спасу нет блохи что ли от котяры ну что за бараны опять перегородили пути штрафовать по полной и сразу к стенке чтоб другим неповадно понакупают прав ого опять стеклотару принимать стали во как затоварились по 12 копеек было капитал наживали с умом стыдно было Сова с Катреном поднялись на этом17 пропал Катрен а Сов мэром то ли в Туре то ли в Салде Салда- балда ширли- мырли шалтай- болтай на книгах чуть не погорели а сейчас макулатуру собирают инте я тоже выхожу интересно Волоха тогда перетрухал у него всё же на роже написано слаб в коленках мало я его в детстве пытал стойкости ни хрена нет но не Иуда и то хорошо ещё б про долг забыл да чем пахнет то? до сих пор! от шинели, что ли?

      Трень- нь- нь!!!

      «Железнодорожный вокзал»

      Слава тебе! Допёрлись! Ну, что за народ?! Обязательно толпой выходить!.. Зоны на вас не хватает, тьфу - тьфу! Аккуратненько цепочкой бы и вышли! И быстро, удобно...

      Во, киоск!..

 

 

 

 

      Владимир

 

      Всё! Последний бросок, кажется! От яма к яму. Только, кажется, извозчики ездили исключительно зимой. В тулупе и вся борода в инее и соплях. Хоть метель, хоть тишь - колокольчик одинаково заунывный. И лошадь трусит. Барышня одета, как капуста. До нужного не добраться, изнеможешь и сляжешь в больном изумлении. Полегчало, видимо. Мысли об этом появились. Зимой всё- равно плохо руки только погреть баловство одно ногу натёр хорошие туфли восемь лет ни одного ремонта разношены носок видимо сбился волдырь лопнет накрылась «пешка» на Зюраткуль лето озеро жара ничего не мёрзнет не баловство уже

      трень- нь- нь! дура сигналит нет никого и зовут её Аннушка Нюра некрасиво отвыкли мамы были райками нюрками дуськами пистимеями Полинку никто Пелагеей теперь не обзовёт и вторую стёр задник нет «рыжья» нет почему у радиорынка золотом фарцуют а на других черт вступил как неловко а на других не фарцуют а я откуда знаю будто день- деньской на рынках промышляю «рыжьё» название какое пушистое меховое «Воскресенье» бацает без Никольского «Песняры» без Мулявина научил свердловчанин белорусов народное петь батька сам признал прав Степаныч край опорный водку с мороза ямщики пили гусары из туфельки сейчас стошнит туфля после бала и ещё мыли ноги и пили воду ежели сильно любили о блин подкатывает!!! кусты какие пыльные о, Боже хорошо то как забудь о туфлях лучше с мороза на облучке что это сидушка такая да дурдом в умах народа ноги мыть воду пить ноги мыть воду пить из века в век аксиома истина в последней хлам какой в кустах город кругом кошка дохлая думай о хорошем опять стошнит о рыбалке шаланды полные кефали кефали- не ходили кефаль это рыба больно правую точно стёр о Сашке Жедяеве с какой стати жлоб несчастный свет не видывал уже в детстве мучил пароль выпытывал хороший как бы не так жарко в куртке спина мокрая вокзальчик маячит родимый дурацкий организм весь взмок а в туалет хочется красивые ноги идиотская мода бретельки наружу в такую жару через час грязные видно же белые особенно форсят как Орлёнок все в верёвках а бензонасосы двухтактные ставить надо в пробках не глохнут как он сейчас называется был «Экспресс» батя плотничал18 от годики 35- и сразу 50  прыжок во времени  дальше больше ого а здесь- то откуда столь стеклотары ну затоварились в сад бы посреди недели фарисействовать в отдалении от всех и чудненько после бани Рика с мордой на коленях Суханов бутылочка и кропать и кропать как писец обязательно шмыгая носом при свечах и подхихикивая и вытирая о власы перо цикады это что сверчки наверное и птица плачет в кустах «пью, пью...» вот это стая неужто до сих пор кто то голубей держит пива бы сейчас 0,33 хотя бы сдохну не дотянув до заставы обидно ничего не сделал только зашел «зелёный» переходи смотри- смотри дураки и на «красный» прут а жить то хочется ребята! Эх, «толстушку» купить бы!.. И дома, в прохладе под две... под четыре стопочки холодильной «пятиозёрной!.. А пельмени- чтоб горячущие, в рот не взять!.. И сметанка, перец, горчичка... И майонез с аджикой...

      Сколько там, на наших, золотых?.. Ни хрена не вижу! Эх, ёлы- палы, всё на Большом Каретном осталось... То бишь на Ударной... дарная- арная- гарная... Ну- ну, подбери сопли, ямщик! Не путай конец и кончину!..

 

 

 

 

      Встреча

 

 

      Сашка вышел из вагона, тормознулся у киоска с прессой.

      -«Толстушку» и японские кроссворды.

      -Саня! Саня!

      Рука непроизвольно схватилась за внутренний карман с отпускными.

      Вовка. Ну и видок! И куртка какая- то дурацкая на ём. Явно не по размеру.

      -Сань, здорово! А я смотрю: ты это - иль не ты?! С трамвая, что ли?..

      -Почему- «с трамвая»?- подозрительно спросил Жедяев.

      -Да рожа у тебя какая- то... трамвайная...

      -Ты это мне брось! Мистику разводить... «Трамвайная»...

      -А я — пешком! С Северка! Представляешь? С похмелюги страшенной - и пешком, в такое пекло. У Медведя праздновали день рождение.

      -У какого?- на всякий случай уточнил Александр.

      -У Медведева. У Сашки. Помаленьку - помаленьку — а что- то тяжко мне с утреца...

      -Так опохмелился бы...

      Вовка погрустнел.

      -Я зарок себе дал: до обеда, если праздник не продолжаем - ни капли в рот, ни... капли... Ни-ни! А то, поговаривают, это уже первая стадия...

      Вдалеке привокзальная церквушка сладостно прозвенела колоколами.

      -Ох!- радостно вздохнул Володька. - Полдень! «Время собирать камни...»

      -Не кощунствуй!- строго прервал его верующий Александр.

      Вовка стушевался.

      -Да это я так... «от чувств-с»... время подошло... Ты на маршрутку? На Доватора? Давай, провожу.- И заговорил с жаром: - Я здесь, Сань, такое под Теренкулем нашел- Стоухэнд отдыхает! Жалко, с островом Веры на Тургояке  опоздали.

      Все ж таки ему очень хотелось утереть нос «аркаимцам»!

 

      Но ответить Александр не успел. Рядом с визгом затормозила машина. Ребята, хотя и двигались по тротуару, инстинктивно дернулись вправо.

      Из потрепанного УАЗиКа- «таблетки» на них строго смотрело серое запыленное лицо Николая.

      -Садитесь быстрее! Здесь остановка запрещена!- крикнул он. Сзади уже вовсю сигналили стоящие из- за его наглости машины. Ребята мигом влезли в салон, и Николай резво газанул с места.

      -Нетерпеливые вы какие- то, челябинцы!- прокричал он с водительского сиденья. - Пару минут подождать не можете! О! И ещё обижаетесь!- кивнул он на поравнявшийся с ними БМВ. Из БМВ сквозь приоткрытые окна им что- то зло и неприлично  кричали приличные с виду парни. Николай правой рукой порылся в бардачке, вытащил умело выточенный макет «Стечкина» и погрозил им сидящим в иномарке. - Я те попугаю!

      БМВ отстал.

      -Николай! Знакомьтесь: это Александр!

      Мужики стрельнули друг на друга глазами, чинно пожали руки.

      Володька огляделся. Зад машины по обыкновению был забит мешками и картонными коробками. На мешках полулежал незнакомый мужчина в костюме и при галстуке.

      -Кто это там у тебя? Спит?

      -Да не спит, а в беспамятстве! Поплохело ему! Молния доканала!- перекричал Николай рёв двигателя на повороте. - Аркаша это! Шлиман!

      Володька, перехватываясь за сиденья, прошел назад. Аркаша был мертвенно- бледный, с крупными каплями пота на лбу и на щеках. Сашка опасливо поглядывал издали.

      -Николай, ты куда повернул?!

      -В Ленинский, к Степанычу. Он сегодня дома...

      -Да ты что!!! В больницу надо! Он, кажись, не дышит! Или в землю закопать по пояс! Обнулить!

      -Да у вас вся Челяба сегодня, что ли, больная на голову?!- не оборачиваясь проорал Николай, но видно было по напрягшейся спине: злиться начал. - Просишь одного: «Помоги! У тебя дисконтная карточка есть, а мне пол - машины затоварить надо».  Как человека просишь!.. Так нет! Увидел в «Молнии» бесплатную дегустацию новой водки - всё!!! То ли товар грузить, то ли его! И половины, что хотел, не закупили! Теперь этот... «В больницу... обнулить...» Вот они ни разу друг с другом не встречались,- доверительно повернулся он к Александру. - а как будто из одной палаты!

      Санька согласно покивал головой: действительно, «как будто...» и осуждающе посмотрел на Вовку. Хотя буквально за секунду до этого мучительно вспоминал, в каких посадках удобнее копать яму «для обнуления».

      Володька и сам уже учуял подзабытый им за три часа запах алкоголя, исходящий от Аркаши.

      -Так вот ты какой, Аркаша Шлиман!- изумленно подумал он. - Простой, обычный человечек! Даже проще Тольки Мишанова... Алкаш доморощенный... Встретишь такого в городе - и не узнаешь. Богатым был бы... Не повезло. Теперь узнаю.

      Аркаша блаженно заулыбался чему- то своему, морфейному.

      -А к Степанычу накой?

      -Валентина харчо сварганила. Реанимировать будем  хроника.

      Ребята сглотнули слюни. Владимир вспомнил, что последний раз питался двенадцать часов назад. И был это огуречный рассол перед ночной  отключкой. «Чтоб осадить всё» молвил тогда именинник.

      -Да и сами посидим. Я, ребятушки, такой первач везу - языки проглотите!  

Своих на Сейшелы отправил отдыхать, заночую у братишки. Завтра, тем более, воскресенье... Карточка скидочная у меня,- он посмотрел на Шлимана в зеркало заднего вида. - Завтрись затоварю остатки вечером- и домой, к родным берёзам. А сегодня посидим...- Николай вопросительно покосился на ребят.

      -Мне с Надеждой поговорить надо. Сутки дома не был.

      -Сутки - это серьёзно... Аркашу выгрузим - и к тебе. Рядом же! И Надюху с собой захватим! Полгода её не видел! Ульку с Дашкой заодно  посмотрю... Тебе обрезь - то от меня передали?

      -Передали, спасибо... Родила она опять...- Вовка нахмурился. - Я ей, дуре, говорил: «Что тебе не имётся? Поматросит - и бросит! Так и будешь гулять до старости?»  Перед Лундстремом неудобно: сосед всё-таки, надеялся парень, надеялся, а свели с Коганом. Тот сделал своё дело - и хоть бы раз появился, сволочь.

      -А что, Коган тоже неплохой производитель.

      Вовка только махнул рукой.

      -Саш, а ты?..

      Тот отчего- то засмущался.

      -У меня двое... Пашка и Оксана... Взрослые уже...

      -Да я не об этом! Насчёт посиделок.

      -Неудобно мне как- то... Я же, кроме Володьки, не знаю никого... только по разговорам...

      -Володька Аркашку тоже никогда не видел! Однако, самогонку за одним столом пить будут. А ты теперь и меня знаешь. Считай, рекомендацию от двоих, как в партию, уже получил.

      -Мне б домой позвонить...

      -Без проблем! На, звони. Умеешь обращаться?- Николай протянул тому навороченный сотовый телефон.

      -Упрёмся - разберёмся.

      -Откуда у тебя такой?- удивился Вовка.

      -Да это Аркашин! Я, от греха подальше, себе забрал, а то утеряет или утянут. Дорогущий, поди... У нас- то откуда такие... Нам такие без надобности. Связь до нас ещё не дошла, ни одной вышки поблизости. Этим только и спасаемся,- вытащил он из сумки спутниковую трубку.

      -А она что, дешевле?- попробовал съязвить Владимир.

      -Не - е, она бесплатная. Лесничество расщедрилось.

      -Я - всё... Отпросился.- Сашка отключил телефон, аккуратно положил на панельку. - В магазин бы заехать, Николай. Неудобно как- то с пустыми руками...

      Тот посмотрел на него недоуменно.

      -Я ж говорю: первач везу. И жратвы успели пол - машины набить, пока этот не скопытился. Пол - машины должно хватить... Как думаешь, Вольдемар?

      -И ещё харчо у Валентины...-

      Теперь уже все трое сглотнули слюну.

      -Не трави душу.-

      Повернули с моста на «Меридиан»...

 

 

 

      Уж вечер близится...

 

 

      Собирались в этот раз, будто враг стоял у ворот и объявили всеобщую мобилизацию. Не было лишь Володькиной Дашки да жены Лёшки Мамлина. Анюта Мишанова так же отсутствовала по причине убытия третьего дня в славный город МУрманск, то есть МурмАнск к мужу, несчастному старшему лейтенанту ВВС Российской Федерации.

      Анатолий рассказывал, что плач дочерний слышал аж от Златоуста. И весь день по всем радиоканалам Челябы звучали, как «Лебединное озеро» по телевидению  во времена оные, однотипные «поздравления для Анны (в девичестве Мишановой) от друзей и родных в связи с убытием по месту службы...» Причём, звучали они, как возглас «да на кого ты нас покинула, кровинушка ты наша?! Летёху на Челябу променяла!!!». И звучали всего- то две, от которых уже к вечеру хотелось застрелиться, песни: «Увезу тебя я в тундру» и Митяевская «За Полярным кругом снег».

      Не смотря на пол- машины Николаевских харчей и питья, каждый норовил что-нибудь принести с собой. Что-нибудь вкусненькое, необычное.

      Николай поначалу скептически улыбался -несите, дескать, несите — затем стал злиться.

      -Лёшка!- строго выговаривал он Мамлину, загораживая животом проход. -Какого лешего с сумками прёшься, а?!

      -Чего ты, Никола,- враз оробевшая громада Мамлина съёживалась. -Это ж текила! Её с солью... До пяток пробивает...

      -А это что?!

      -Буженина. Улька, говорят, пришла...

      -Ну, ты и сволочь!- Николай толкнул того на кухню. - Толя! Ленка! Да вы что, сдурели?! На месяц к Степанычу перебираетесь?..

      -Так говорят: Рика пришла...

      Николай скрипнул зубами и обречённо вздохнул

      А замок веселился вовсю: клац, клац- ца- ца, клац- ца- ца, опа, дрица...

      Народ прибывал. И прибывал весёлый- превесёлый! Им было радостно видеть друг друга. Им было хорошо друг с другом. И виделись, кажется, часто, а успели соскучиться. Потому, что им было  и н т е р е с н о   и   л е г к о  вместе!

 

                 «Собирались наскоро, обнимались ласково,

                   Пели, балагурили, пили и курили.

                   День прошёл, как не было- не поговорили.

 

                   Виделись- не виделись, ни на что обиделись,

                   Помирились, встретились, шуму натворили.

                   Год прошёл, как не было- не поговорили.

 

                   Так и жили наскоро, и дружили наскоро,

                   Не жалея, тратили, не скупясь дарили.

                   Жизнь прошла, как не было- не поговорили.»

 

      ...Битых полчаса Анатолий с Владимиром ревниво посматривали на дальний конец стола, где, будто кумушки, шушукались Сашка со Степанычем.

      -Ни стыда, ни совести у людей,- Толя надул нижнюю губу. -Хоть бы женщин постеснялись. Одной компанией сидим, а они целый час своё что- то «шушушу, шушушу». Точно голландцы какие! Или австралийцы... А если б мы с тобой так?..

      Осмотрели друг друга критически.

      -Нет, я с тобой «шушукаться» не буду!- категорически заявил Вовка.

      -Ой- ё- ёй, какие мы привередливые!- отозвался с издевкой Толя. -На себя посмотри! Небритый скелет мальчик- с- пальчика! Порядочные люди увидят- не то что разговаривать- за одним столом сидеть не будут!- Задумался. Помолчал. Добавил: -... в ресторане.- И, не прерываясь: -Вов! Ну, хоть ты им скажи! Тебя они послушают!

      -Наливай!-

      Анатолий скоренько принялся разливать по рюмкам, попутно пытаясь перекричать общий гомон:

      -Тихо! Тихо! Вовка тост скажет! Да тихо вы!

      Шум стих.

      Вовка поднялся.

      -Я чего сказать хочу... Как странно жизнь устроена... И почему так бывает: живут люди рядом друг с другом, знают понаслышке- и ни разу не встретились?..

      Из  прихожей с шумом ввалились Аркаша, Плюмбум и Вдовин- мл.  Володька не прерывался.

      -... Три года уже слышу: Аркаша, Аркаша, Шлиман, а вот... не судьба была... Или Степаныч... «Познакомь с Жедяевым, познакомь с Саней...» Сошлись, наконец, звёзды, встретились. А я вот гляжу на них и думаю: напрасно, наверно,  сошлись... Не ко времени...

      Наступило молчание. Лишь Толя вдруг неожиданно икнул.

      -Эскьюзьми, товарищи...

      Вовка поднял глаза от рюмки, обвёл всех взглядом и- была не была!- ляпнул:

      -Некрасиво вы, ребята, поступаете! Некачественно! Общий сбор, а вам всё по фиг, фантики свои перебираете... Может, нам всем куда-нибудь отлучиться на время?

      Толя бухал его в это время кулаком в поясницу- ай, молодец! дал им!- поэтому Володька корчился от ударов и производил на окружающих несерьёзное впечатление. Лишь Степаныч да Саня Жедяев посуровели и слушали его внимательно. Степаныч даже поднялся для ответного слова.

      -Ребят, ей- богу извините! Сами же знаете: никогда азартными играми не баловался, а здесь вот Александр про преферанс рассказал... Честное слово,  не ожидал, что так затянет! Извините!

      -Всё, кирдык тебе, Волоха,- горько подумал Вовка, садясь обратно. -Сымай штаны. На пару они тебя разденут и в рабство по дешевке продадут. Потому что голый ты на хрен никому за дорого не нужен.- Закручинился- спасу нет! Но тут его взгляд упал на Мишанова. Тот о чем- то весело переговаривался с Надеждой.

      -А что, если этого слоника Безухова приобщить?.. Завлечь, затянуть, так сказать... Мастерства все- равно не достигнет, а стрелки переведу... Его долго, олигарха, «раздевать»...

      Но представив Толю на своём месте- голым и в колодках- он вдруг преисполнился к тому состраданием и любовью и отогнал нечистые помыслы. Одетый и не обыгранный Толя был роднее и милее. Володька обнял его за плечо. 

      -Толь, а, Толь... Как дела- то у тебя? Что новенького?- спросил он, будто и не виделись они каждый божий день.

      Толя, отговорил с Володькиной Надеждой, развернулся, тоже обнял друга.

      -Ничего... Корова отелилась- у Васьки башмаки прохудились... Ты- то как? Как семья? Здоровы ли?..

      -Да так... помаленьку... Вот... творить пытаюсь....- засмущался Вовка, не ожидавший от себя такого откровения.

      -Что творишь?

      -Рассказы пишу.

      -Да ты что!- изумился Мишанов. -Длинные?

      -Нет, не очень...

      -Это хорошо! Краткость- сестра, так сказать... Я люблю лапидарность.19 На длинных в сон клонит... А короткие- в самый раз... А ещё лучше- анекдоты... И про что рассказы?

      -Так... обо всём... про жизнь... про нас...

      -И про меня есть?- оживился Толя.

      -И про тебя немного...

      -Почему немного?- враз обиделся тот. -Я тебя, почитай, дольше всех, не считая Сашки Жедяева, знаю... О других тома пишешь, а обо мне- фиг да немножко!

      -Ты то откуда знаешь, сколько о ком?- удивился Володька.

      -Да уж догадываюсь!- махнул Мишанов рукой. -У тебя Толя вечно, как троюродный!  Как шампанское хорошее к Новому году или тортик на день рождения- так тут Толя самый перший друг для вас! А как для него что- то доброе сделать- «пошел на фиг, Новый год»! Никому не нужен: ни Степанычу, ни тебе, ни Лёхе... Не пришей кобыле хвост... Я с тобой после этого вообще разговаривать не хочу!

      Замолчал. Надулся, глядя в сторону. Пятидесятилетний Карлсон, который живёт в шестнадцатиэтажке.

      Так же, не оборачиваясь, промолвил с обидой:

      -Степаныч даже бомжей этих, «дачников черных»- и то к себе в бригаду плотниками пристроил. «Неча, дескать, бичевать по дачам да вино с соленьями таскать...» А я попросился- шыш да кумыш! «Не каждый плотником- краснодеревщиком может быть, плошки да чашки делать... Ты нам на своём месте нужен...»  Понимаю же, что белиберду несет- чего там за сложность: чашки делать?- а возразить ничего не могу, стою, как овца на заклании...

      -...баран на заклании...-

      -...баран на заклании... А ты! ? Обещал на концерт этих... на бардов взять- билетов не досталось!.. Да что ж это за Биланы такие, что весь зал полон?- обернулся он к Вовке. На него глядел потертой спинкой пустой стул. Толя незлобно  сматерился. По- немецки. Так как Анюта закончила инфак и много чего ему наговорила за время учёбы на языке Гёте и Шиллера.

      Володьки в комнате не было.

      -Степаныч!- повысил Толя голос. -А кто такие «барды»?

      -«Бард»- это кельтское слово. Означает «певец, пиит». Пришло к нам из Ирландии. А тебя что то связывает с Ирландией?- заинтересовался Степаныч.

      -Не- ет... только рагу на сплавах... Лёшка делает...

      -Уже не мало! Считай, что и ирландскую, и англицкую историю познаёшь. Пока что через желудок, но всему своё время! Только не останавливайся! А то будет, как у классика: «...Он подарил мне стихи лорда Байрона и три пары перчаток тем дело и кончилось...»  Ты лорда Байрона читал?

      Толя категорически замотал головой.

      -А вы лорда Байрона читали?20- обратился Степаныч к посоловевшему братишке. Тот, согнав с лица дремотную улыбку, попытался привстать. Но тут в комнату опять ввалилась давешняя троица: Шлиман, Плюм и Сашка, изображая птицу- тройку. Коренным был Плюм, пристяжными- два ребёнка по краям. Один- в весёлом подпитии, другой- в щенячем восторге.

      -Ребята, ну, прекращайте!- недовольно пробубнила Валентина. -Аркаш, распрягайся! Давайте в стойло! «Мелочи» уже спать пора.

      -Яволь, фрау Марта! 21- молодцевато взбрыкнул головой Шлиман и тройка «унеслась» в спальню. Ульрика фон Модус по- гувернантски строго  посмотрела им вслед с дивана.

      -Как ты был прав, Венечка, насчёт истины!- замирая от умиления подумал Анатолий. -Будто кто то сверху тебя по головке погладил... В вине она, в вине... И в водочке на кедровых орешках,- дополнил он то ли Венечку, то ли  себя. -И радость, и доброта- тоже оттуда...- Растрогался. Но потом вспомнил одеколон и прочие парфюмы и опечалился: сию истину организм не воспринимал. Хотя пробовал в юности. До БФ-8 , правда, дело не дошло. Тяжело вздохнул: не вся истина ему подвластна.

      Вовка незаметно объявился на стуле. Надежда, жена, потянулась к нему через Толину спину.

      -Ты где был? Здесь Аркаша опять заскакивал...

      -Да распряг я их. Спят вповалку все трое. Саньку бы не помяли... А у Степаныча в туалете новая брошюрка появилась!-  сообщил он, блестя глазами. -На, почитай! – он сунул её Анатолию и пошел на лоджию: курить. Брошюра его не интересовала. Он её сам и написал неделю назад по просьбе Степаныча.

      Анатолий  с Надеждой уткнулись в чтиво.

                                              

                              Э Т О   И Н Т Е Р Е С Н О !

                              Любознательным на заметку.

                              Список литературы, рекомендуемый

                                           на дачный сезон 2009 года.

 

 

1. «Унесенные ветром»,   Митчелл.
2. «Маленький Пук»,  сказки Южного Урала.
3. «Живительный источник жизни»,  статья доктора медицинских наук В.А.Описайло о пользе уринотерапии.
4. «Если щеколда закрылась снаружи»,  методичка из серии «Выживание в экстремальных условиях» под ред. А.В.Медвежатникова.
5. «Я знаю все твои трещинки...»,  статья психотерапевта В.А.Уборной о вреде рассматривания текстуры дверей в сидячем положении.
6. «Что делать, если кончилась бумага?»,  методичка из серии «Выживание в экстремальных условиях» под ред. А.В.Пальчикова.
7. «Дачный токсикоз»,  эссе В.А.Блюемштейн- Кривицкой
8. «Домик на околице»,   пособие по строительству суточных дачных санузлов из профнастила под ред. А. Г. Мишанова22
9. «Такой Запад нам не нужен!»,  сравнительный анализ жесткости украинской туалетной бумаги «Мягонька, як салу», лопуха российского обыкновенного и газеты «Гудок» от 16 августа 2009 года.
10. «Если ты не успел»,  советы «бывалых» под ред. А.В.Запашистого и В.А.Постирушкиной
11. «Портативная сероводородная бомба: миф или реальность?»,  рассказы очевидцев.
12. «Когда научимся делать качественное мумие?»,  по письмам читателей.
13. «Все леди делают это!»,  фантастический рассказ Тинто Брасса.
14. «Так жить нельзя!»,  роман А.В.Запорного.
15. «Так жить можно!»,  повесть В.А.Слабительного
16. «Надо ли вообще жить?»,  стихотворение А.В.Похмельных.

 

 

      Володька вернулся. 

      Надежда оторвала глаза от брошюры.

      -Я тебе сказать что то хотела... что то важное... Блин, забыла!

      Он ласково погладил её по голове.

      -Да ничего, Надюш... не огорчайся... Всё- равно как- то век доживать надо... Не бойся, я тебя не брошу... С такой тоже жить можно...

      -Вовка, прекрати! Обижусь!

      Народ постепенно перекочевал на огромную лоджию, порастолкался поудобнее, задымил и уставился на разорванный соседскими крышами горизонт.

      Облако начало закрывать солнце: медленно, больше и больше, целиком. Серое. Вдалеке.

      -Им хочется света,- растроганно проговорил Толя, глядя на предзакатные силуэты друзей за стеклом.

      -Какую Свету?- не расслышал Володька.23 -Если с Миасского, то поздно- замужем. А если с Пограничной...

      -Да ты можешь помолчать?!- в один голос осадили его Надежда с Толей.

      -Шутки твои солдафонские уже всем надоели!- продолжала его отчитывать уже одна Надежда. -Одно и тоже,  одно и тоже!.. Самому- то не надоело?

      -Я вообще ничего говорить не буду,- обиделся Вовка. -Лучше менгиром  стану...24-

Надежда с Толей смолкли. Такого слова они не знали. Поэтому далее ругаться поостереглись. И замолчали надолго. Что было привычно для Надежды и не приемлемо для Мишанова.

      -А Аркаша- то... чего один?.. Не женат, что ли?..- робко начал мириться Толя.

      Вовка отрицательно покачал головой. Он ещё дулся.

      -Степаныч говорил- у него трагедия какая то была?.. Вовка, да расскажи! Хватит ребячиться!

      -Он тогда уфологией да скалолазанием увлекся,- нехотя начал Владимир. -На Таганае, на Зизельге, на Шиханах всё облазили... В «Пермский треугольник» съездили... А потом в Сванетию уехали, там какие- то сборы намечались... Ну, и влюбился Аркаша в местную красавицу... Что ты! Страсти такие были! В местных газетах писали!- Володька понемногу оживлялся. -По закону гор пришлые, как женихи, не котировались. Только своего роду- племени... Оставалось одно: красть! И увозить куда- нибудь на кулички! Чтоб родственники не нашли и месть не  учинили. Только красть!

      Иннокентий  Четвёртый  завис над ними с раскрытым от интереса клювом, хотя слышал эту историю много раз.

      -Все подключились: и скалолазы, и уфологи, и спелеологи, и альпинисты! Проследили маршруты его пассии. Время засекли, когда она за водой на родник горной тропой ходит, план действий разработали (а как же без плана? Без плана нельзя!)- Вовка сделал нужную паузу. - и ничего не вышло!

      Кешка с сожалением захлопнул клюв.

      -Почему?- почему- то шепотом спросил Толя.

      -Унести не смогли. Более двух центнеров весила!

      Надежда резко, с шумом, отодвинула стул и вышла на лоджию.

      -Переживает,- глядя ей вслед проговорил Вовка. -Опять, поди, плакать будет. Сколько раз уж слышит, а всё переживает...

      Толя, сам очень и очень не худенький, силился- и не мог себе представить суженную за двести с лишним килограммов! Губы что- то беззвучно шептали, морщинки на лбу зашевелились, указывая на работу мозга при подсчитывании брутто- нетто невесты.

      -Не удивляйся,- прервал эту бессмысленную работу Владимир. -Самки йети завсегда более двухсот килограммов весят.

      -Какие «эти самки»?- обиделся за Аркашину избранницу Толя. -Ты слова- то выбирай!

      -А я что, не сказал, что они «снежных людей» нашли? Вот память дурацкая! Сколько Санька Жедяев должен — помню, а про это сказать забыл! После пятидесяти только записной книжке доверять можно! Да и ей нельзя! У ребят тогда и записи, и фото-, и видеосъемки- всё утонуло при переправе через реку! Всё, что нажито непосильными маршрутами! Видеокамеры- две штуки! Фотоаппараты, цифровые, японские- два штуки! И они ещё пробовали бороться за звание первооткрывателей «снежных людей»!

      С лоджии вышли Степаныч с Надеждой. Подошли, молча нависли над ребятами.

      -Степаныч, он правду говорит? Или опять трепется? -Толя умоляюще посмотрел на Степаныча.

      -Смотря насчёт чего...

      -Говорит: Аркашина пассия больше двухсот килограммов весила!

      -Ну... если тебя только  э т а  интересует, то- да!

      -И что- правда, не смогли её утащить?

      -Правда. Там очень трудный спуск. Шестая категория. А время было ограничено. Племя могло проснуться.  Или без неё, или днём о тебе некролог в газете.

      -Да что ж он так в неё влюбился- то, в окаянную? Чем она околдовать- то смогла?

      -Кто?

      -Да эта... «еття»...

      -Кого?

      -Аркашу, кого ж ещё?

      -Вот так легенды и рождаются,- подал голос Владимир. -Я ему про Фому, а он мне... Ты своей кудрявой головой- то подумай: какая женщина весом за два с лишним центнера пойдёт за водой по стене 6- й категории?!

      Толя неуверенно промямлил:

      -Француженка, может, и не пойдет... А моя... Ленка... может... и пойдет...

      -Видишь, сам сомневаешься!..

      -Брек! Ни черта понять не могу! Надежда, ты зачем меня позвала?

      -Этот вот,- кивнула она на мужа. -начал про Светку рассказывать, потом йети приплёл и всё в одну кучу свалил.

      -А от меня что надо- то?

      -Правду. Расскажи Толе, как всё было... Он же, как младенец, всему верит...

      Все уставились на «младенца». Тот покраснел.

      -Ничего я не верю! Сроду больше одной видеокамеры в группе не было!

      -Это- да!.. Это я... преувеличил,- согласился Вовка.

      -Вов, ну зачем тебе нужно было врать по пустякам?- упрекнул его Степаныч. -Столько лжи на свете...

      -Виноват. Дал волю фантазии. Но остальное- то?.. Светку выкрали? Выкрали! Писали об этом газеты? Писали! Йети утащить не смогли- было? Ты же сам калякал, что это трагедия для Аркаши была! Аппаратуру утопили? Свидетельств никаких нет? И где же я вру?

      Надежда безнадёжно покачала головой и вновь ушла на лоджию- созерцать.

      -А чего же Аркаша сегодня один?

      -А кто с шестым ребёнком сидеть будет? Три месяца всего пацану. Вылитый Аркадий!

      -Такой же лысый?

      -Нет, такой же суетливый. Живчик.

      -Это что же он... в пятьдесят лет?.. шестого?..

      -Толь, чего ты... Он же из уральцев... А они, знаешь... Ни продразверсткой, ни антиалкогольной компанией не согнёшь!

      -Ага, особенно после 57 года. Аж светимся и лучимся. На общем фоне.

      -Э- э, это ты напрасно, Володька. Я тебе такие микрорентгены и  в бункере у президента найду. Это всё из серии исторических баек и страшилок... Южный Урал фонит... все габровцы шутят... в Дубне все умные... все комики- лыжники...

      Я, вот, ребята, историю вам одну расскажу из той же обоймы...

      Открыли мы как- то лет восемь назад шиномонтажку в аэропорту...

      Народ, перебазировавшись с лоджии обратно на кухню, скривил лица в здоровом скепсисе.

      -И перебортовку, конечно, делали...- то ли спросил, то ли проконстатировал  Жедяев.

      -Конечно! А у нас ещё парень работал, художник будущий- какую он аэорографию заделывал!.. Японцы смотреть прилетали!  Вов, ты же знаешь эту историю! Подтверди!

      Володька, с трудом закрыв набитый пирогом рот, кивнул. Пока  слушали Степаныча - прожевался.

      -Вот это я наелся сегодня,- сомлевшим голосом прошептал он Надежде.  - Как коровка на выпасе.

      -Ты вот эту рыбу ещё попробуй.

      -Надь, ну я что, поросёнок, что ли?..- он укоризненно посмотрел на жену.

      -Ладно,- согласилась та. - Толя доест.- И продолжила слушать Степаныча. Степаныч же  уже «дошел» к этому времени до развала - схождения... Народ не верил. И одновременно верил. И снова не верил. И опять верил.

      Володька, знавший об этом не по наслышке уютно устроился в кресле и, незаметно для себя и окружающих, задремал.

      И очнулся через несколько часом от громогласного басового «Ву-у-у-а!!!»

      -Вот так они трубили в Ледниковый период!- закончил очередной рассказ Степаныч, убирая ото рта сложенные ладошки. И продолжил:  -Про Челябу тоже... Затвердили: «Татищев, Татищев»... Слов нет: великий мужик был! Но заложил- то он крепостицу на обжитом месте! Урочище уже 12 веков, как заселено было! Непостоянно, хило, но заселено!.. И это, ребятушки, безо всяких баек и легенд! По годочкам- то Казань и рядом не стояла! Порассказал бы я вам, да время позднее, спать пора. Четыре часа уже...

      Все разочарованно вздохнули и, нехотя, начали разбредаться по комнатам.

      Надежда потянула Володьку за руку.

      -Идём, Володь... Поздно... Сашка Жедяев у нас с Серёжкой ночуют...

      Постояльцы, молодцевато подбоченясь, обрюзгшими баронами маячили у дверей.

      -Саша, мы рано завтра уйдём. Щенков сможешь покормить?- попросила она Жедяева. -А то у Рики молока не хватает...

      -Я готов!- обрадовался тот настоящей работе. -Что делать надо?

      -Ничего... делать... не надо,- почему то раздельно проговорил Владимир, с трудом вставая с кресла. Рика  внимательным материнским взглядом строго за ним наблюдала. -Раздеваешься- и ложишься рядом с ними. Они сами всё сделают...

      -О, Господи, да иди уж ты!..- Надежда подталкивала мужа к выходу.

      -Не упоминай всуе имя...- бубнил Вовка, осторожно переставляя ноги. Санька от дверей китайским болванчиком согласно кивал ему головой. Серёжка, по- инерции, вторил.

      -Не упоминаю, не упоминаю...- Надежда продолжала поступательное движение вместе с мужем. -Саш, я тебе завтра объясню про кормёжку...

      Но тут Вовка вдруг притормозил и обернулся.

      -Степаныч, а, может...

      -После, Володька, после... Всё расскажу, ей- ей, дай время...

      -Тогда будь здоров. До свидания. Валюш, до свидания.

      Рика оглянулась от дверей.

      -Ты идешь?

      Он сфокусировал взгляд на собаке.

      -Псина ты, бедолага ты моя... Иду, иду... Домой... Спать айда... Домой... Пенелопа...

      Подивился невесть откуда всплывшему в памяти слову. Пожал плечами. Вышел.

 

                                       

 

                                                  Постамбула

 

      Я никогда не видел Степаныча в таком состоянии.

      Он молча читал, то краснея, то белея, то нервно, по- мюллеровски дёргая головой.

      Затем он начал возбужденно носиться по моей крохотной «трёшке», роняя по пути стулья, торшеры и Ульрику фон Модус из дома Алленс. И, дёргаясь уже всеми конечностями, громко орать. Причём, грубо и грязно. По- непечатному. Чего никогда ещё в моём присутствии не бывало. Впрочем, я думаю, и в моём не присутствии- тоже. Потом он резко затих, закурил и обычным голосом произнёс:

      -«Цирцея» Джойсова что- то вдруг навеяла. На слух проверял.

      Я, на всякий случай, согласно кивнул головой, не понимая о чём идет речь. Я никогда не слышал «Цирцею». Я даже такого композитора- Джойс- не слышал ни разу.

      -Александр Македонский тоже был великим полководцем,- только и мог сказать я, поднимая стул.

      -Так вот. Прочитал я твою писанину. Слов нет- правдиво! Бездарным языком, но передано всё верно. Но знаешь, что меня насторожило? Первое: какая- то ощутимая вторичность. Только там было связано то ли с инкубатором, то ли со свинофермой, то ли с роддомом. Не помню. Давно это было. Второе: трансмутация. Какое- то неуёмное сползание из «инь» в «янь»! Или наоборот, боюсь напутать. Но ты даже гордое и звучное «Челябинск» умудрился заменить на женское и мягкое «Челяба»! Ты! Ты, истинный  выдержанный уралец! Зачем? Кому нужна эта жеманность, эта податливость, эти обтекаемость и пушистость?!

      «Улька, Улька»... Рика! Р- р- рика! Чувствуешь разницу? Благородство от этого раскатистого «р- р- р!» так и прёт! Соответственно, повышается и внимание читателя! Становится страшно, неуютно, но, главное- завлекающе интересно смотреть на этот собачий оскал и гадать: цапнет- не цапнет? А ты- «Улька»...

      Урожденная фон Модус, сидя обиженно с отдавленной лапой у дивана, подняла морду и обнажила клыки.

      -О! О! Видишь?!- с восторгом произнёс Степаныч, пересаживаясь на всякий случай за дальний конец стола. -То же и с Челябинском... Если у автора в опусе «женское» начало, то конец должен быть от противного- решительный, твёрдый по- мужски!

Я поморщился от вульгарности.

      -Ты рожу- то не криви! Сам просил правду... резать! Во-первых: я имею в виду опус. Во- вторых: цитирую!

      Я примерно догадывался, кого он цитирует.

      -В- третьих: печатный лист и не такую бредятину и пошлость стерпит! Да не о тебе я!..- кивнул он рукой на меня, пытавшегося возразить. -Пошлости то у тебя почти нет...- Задумался. -Знаешь, что я сейчас вспомнил?  Как служил... Тридцать лет прошло... Воинская часть 42377.  50 километров от города Березняки. Тайга, глушь... До ближайшей деревни Дурино десять километров... И «точка»- сорок человек. Почти все- ребята из Средней Азии. Образование минимальное. А в солдатской уборной-  трехстишие написано. Без ошибок. Маленький такой «толчковый» шедевр...Танка- хокку...

      -Ну, так прочитай...-

      -Да оно... с картинками... Ладно, раз уж тебя коробит от мата... заменю... поймёшь.

                   «Не те «дяди», которые корысти ради,

                     А те «дяди», которые имущие, но дающие!

                     Вот те «дяди» сущие!»

      Я молчал, очарованный мелодичностью солдатского фольклора. Повеяло амфибрахиями и гекзометрами.  Январский, промёрзший до скрипа туалет, тайга, десять классов на всех- и это стихотворение...

      -Может, офицеры...- неуверенно спросил я.

      -Эх, Вовка, Вовка...- тяжело вздохнул Степаныч. -Это раньше из служивых Давыдовы да Лермонтовы выходили! Ты сейчас хоть одного приличного поэта- военного знаешь? То- то! Да у них и свой, тёплый, толчок был. А в тепле да сытости мало что хорошего пишется. Невзгоды да неустроенность надобны. А я к чему всё начал- то... Вот стишок этот...  тридцать лет в голове сидит. А многое из того, что прочитал- бей ниже пояса- не вспомню! Не то что имена авторов- содержание не помню! Вишь, как память человеческая избирательна... С твоей бы писаниной не случилось чего подобного... Ты для чего всё это на бумагу- то накатал?

      -Основополагающей идеей своего произведения я считал...

      -Я сейчас уйду. Или в лоб дам. Выбирай.

      -Степаныч,- я вообще сник. -Я не знаю... Степаныч, это откуда изнутри лезет и лезет! И на бумагу просится... Господи, стыдно- то как! Я и не спать пробовал... И пить... Не помогает ничего! Ещё хуже становится! Не доспишь или наберёшься- т а к о е  в голову лезет... Кафка! И не запишешь, потому что не в состоянии! А поутру всё забывается. Или каким- то далёким становится. Господи, да не о том я! Не могу я без этого, Степаныч! Сначала считал- для себя. А затем захотелось, что б и другие... Что б знали... И про Аркаим, и про «дачников», и про гаражи... Это ж тоже наш город... И про то, как жили мы... Забудется же всё!

      -«Нэ тягло, нэ тягло- потом як попэрло...» Значит, всё- таки для истории пишешь...

      Степаныч был упорный до обалдения.

      Я промолчал.

      -И ещё... Не хватает у тебя драматизма. Не хватает- и всё! А это- или через калейдоскопичную смену событий, или через нагнетание ситуации...

      -Так что же,- криво усмехнулся я. -мне тебя в реанимацию положить?

      -Нет, в реанимацию не надо,- быстро ответил Степаныч. -Вернее, меня не надо... А вот если ты Толе Мишанову фурункул здоровущий на причинное место присобачил- это уже что- то!

      -Нет, - ответил я спокойно. -Я ни- че- го  придумывать не буду. Как было  В С Ё  на самом деле- так и останется. Ни единого слова не поменяю! Что говорили, как думали, чего творили- всё оставлю...

      -Смотри, ты «банкуешь»...- Карточная зараза всё- таки влезла в него. -Добра хотел...

      -Спасибо, Степаныч. Не привык сочинять, прости уж...

      -Чего так упёрся- то?

      Я молчал.

      -Ладно... чего там,- махнул он рукой. -А, может, Володька, и прав ты... Посмотрим, что там Клио себе отберёт... От меня- то что ты хочешь?   

      -Степаныч, я всё закончил, что задумал и чувствую- не хватает чего- то! Непонятки  какие- то, намёки... И не переделывается, хоть тресни! Самому- то ясно, про что писал, что имел ввиду, а людям... Может, поможешь, прояснишь в конце как- нибудь?

      -«Как- нибудь»- это вон пусть Толя туалеты суточные из профнастила делает в саду. Я, если возьмусь, чтоб без обид, понял? И почему меня просишь, а не Саню Жедяева? Или Малышенкова... Ребята начитанные, даже интеллигенты... хоть и в первом поколении...

      -Ну их! Просил уже! Один измывается: «Вот стою я перед тобой, простой российский мент в отставке25, ничего, кроме Гиппиус в подлиннике не читал...»

      -Это кто такой?

      Мы уставились друг на друга.

      -Слушай, Степаныч, может, и вправду не давать тебе редактировать? Ты даже Гиппиус в подлиннике не читал...

      -Ну, а Саня Жедяев?- прервал он меня.

      -А этот вообще глумиться начал! Для начала денег в долг попросил! Затем мытарем каким- то обозвал... Я ему почти целую главу посвятил, столько времени угробил...

      -Да- а, не помнят наши люди добра, не помнят... А  сколь раз ты ему в преферанс  поддавался...

      Меня аж зазнобило от воспоминаний.

      -...Да и, честно говоря, не ему ты посвятил свою главку, а воспоминаниям своим да ощущениям давнишним... Но откуда в твои годики такая пассионарность?! Не пойму...

      -Ты берёшься?

      -Берусь!- Степаныч решительно хлопнул ладошкой по рукописи. Рррика вздрогнула. -Только, как договаривались: ни слова единого моего не менять! Раз. Концовку делаю не размазанную и про- женскую, а «чисто- конкретно» мужскую! Чтоб выделялась и запоминалась. Два. Всё. Пойду. Дел ещё по уши, столько дерьма разгребать...

      -Но- но!

      -Да у Толи! Соседи, наконец, приезжают.  Анатолий и попросил свои шмотки от них в гараж перевезти на Серёжкиной «Газели».

      -А чего меня не позвали?

      -Дык все знают, что пишешь! Твори! Чего зря музу шпынять? Обидится- совсем уйдёт. Они ж такие... Капризные... Как на третьем месяце...

      -Как знают?!

      -Ты же Толе обмолвился?.. Ну, а что знает Толя, то знает  и … родившийся в 59- м.  Да брось ты! Он  же от чистого сердца. Спокойствие твоё бережёт.

      -Ага! А как ругаться с Рикой перед родами- так это тоже от доброты своей? Ей вообще волноваться нельзя было, а он... И ещё колбасой откупиться хотел,  олигарх несчастный! Я- то с его Анютой перед родами ни разу не ругался! Даже семечками, помню, угощал! Я ж не какой- нибудь изувер.

       -Это он, конечно, виноват. С беременными лучше не связываться. Над тактичностью ему ещё работать и работать. Ничего, дело наживное. Я тебе вот что ещё хотел сказать, Вовка. Читай побольше. Хорошие книги читай, а не эту...  разную,- кивнул он на раскрытый томик.  Пелевин. «Голубое сало»...   -Жизнь, Вовка, так коротка... Поверь мне хотя бы раз. Не то что годиков- минут жалко будет!

      Я обиделся.

      -Тебе, может, мура, а мне, может, интересно!

      -А ты сравни потом! Куваева почитай.

      -Кого?

      -Куваева. Олега. Федосеева. Токареву.

      -Токареву я всю прочитал!

      -...Бакланова. Конецкого. Ко- нец- ко- го! Не Корецкого! Забудь Корецкого! Виктор Конецкий. Стаута. Ильина. Стругацких. Гумилёвых.  Амаду. Маркеса. Умберто Эко...

      -Ну, ты!.. Кто ж их не читал?!

      -Ещё читай!!! Может, окончательно вылечишься!

      -Я тоже ругаться умею.

      -Здесь, Володька, не до обид. Ты же «Шансон» слушаешь? Знаешь же, что есть Кричевские, Королёвы, Жэки -Бобы и прочие «ботинки- полуботинки», как говаривал Трофим?. И есть сам Трофим... Третьяков... Митяев... Окуджава... Высокое есть... И в литературе аналогично...  Мура тем и сильна, что засасывает. А мозг бездействует, потому что не о чем ему там думать. И эмоции, как в анабиозе: ни расплакаться до слёз, ни расхохотаться от души. Так... интересненько- и всё... Понимаешь? Всё! Загляни в конец «книги» - и утих интерес. А что да как меж концом и началом складывалось- абсолютно до фени! Конец- делу венец, обо всём рассказал. А ещё хуже книги с «заумью», дерьмом да эстетствующим снобизмом...

      -В смысле?..

      -Ну, ты же читаешь,- опять кивнул он на раскрытую книгу. -Эдичку ещё в компанию возьми... Ладно, пойду я... Устал что- то... Потом договорим... Здесь тебе по- другому доказывать надо... Отделять зёрна от плевел.

      Он попрощался.

      И ушел.

 

 

 

 

 

 

                        Послесловие и комментарии к главе 13 «Жития...», написанные

                              Степанычем в ночь на 23 октября 2009 года.

 

      Основополагающей идеей данного произведения (имеется ввиду Глава под номером 13) я считаю краткий нелепый экскурс по Челябинску «от забора», так сказать,  «и до обеда».

      «От забора»- то у автора худо- бедно получилось. А что касаемо «до обеда»- как бы не так! Паллиатив какой- то! Нет упоминаний ни о пугачёвщине, ни о «водочном бунте» 90- х годов, ни о благостном правлении Ярёмы Квёлого- Четырнадцатого, прозванным башкирами «балагур- батыром», что в переводе на эвенкийский означает «вождь, сидящий у костра после принятия настойки мухомора в год большого урожая почесука».

      А проезд через Челябинск Владимира Ильича Ульянова- Ленина, Пугачёвой, Солженицына?..

      А участие в строительстве нашей железной дороги Гарина- Михайловского?..

      А многострадальные кандальники, бредущие по Сибирскому тракту, ныне «Мередиану»?..

      Господи! Да каждый камешек Южного Урала наполнен историей, как почти нигде более в России! И, видимо, только узкий кругозор да катастрофический недостаток знаний помешали автору представить сие на страницах своего опуса. А ведь сколько раз было говорено ему в приватных беседах: «Учись, пенёк, учись!!!» И ведь яркий пример у автора  перед глазами: курс дрессировки- и из плебейки получается настоящая леди фон Модус, человек человеком! А до него  всё не доходит...Уже и морковкино заговление прошло, а его «Нива» и поныне там! Упёртый и ленивый до обалдения человечек!

      Хлебный рынок упомянул, а то, что рядом, почти под задним его местом стояли острог, пороховой погреб и подвал казенной питейной за два века до этого- ему по барабану! И о какой же исторической хронологии можно говорить при такой фрагментарности изложения событий больным на всю голову человеком?!

      С другой стороны, я его понимаю. Обширность территории- не только беда, но одновременно и гордость человека российского! Как же здесь что- то не запамятовать, ежели только в границы  о д н о г о   Челябинска впихнулись и Монако со всеми фишками, и Мальта с орденами, крестами, соколами, жезлами, и пресловутый Лихтенштейн с его 0 : 1  и 0 : 3?!

      Поневоле что- то ускользает от внимания.  

 

      Время действия- почти весь тягомотный длиннющий день 26 июля 2009 года.

      Место действия- Челябинск. Этим- то и  определяется своеобразная техника построения эпизода, разбитого бездарно и как попало, то есть, как заблагорассудилось автору.

      По схеме параллелей сцена соответствует  666 песне «Скитания Денатурата», чья изменённая натура блуждает после возлияния по миру не видя света белого, но, в конце концов, обретает себя  в процессе общения с себе подобными, созерцания окружающей действительности и принятия послеобеденной лечебной чарки.

      На примере этого эпизода видно, как подвижны и необязательны для читательского восприятия мифологические параллели: у каждого свои особенности организма и свои утренние заморочки.

      Центральный образ эпизода- водная стихия, упоминаемая множество раз в прямом смысле («пил воду», «бликующая вода», «Миасс робко полоскался волнами», «Несет меня течение»),  в переносном («обтекало «Тойоту», «как пить дать», «поток слюны», «помыть руки с мылом») и так же в различных эллиптических и угловатых оборотах («Водопьянова её фамилия... свежая кровь», «потная рюмка», «закапанная скатерть», «разрешившаяся от бремени поливалка», «к дождю», «мокрое в носках», «10 капель валерианки», «вспотел отчего- то», «уринотерапия не приемлима», «не стираю бельё», «в баньку бы с тобой»).

      Текст эпизода перенасыщен именами: Гойко Митич, Апполидор Сиракузский, Розенбаум, Захар, Гобсек, Гашек, Франц- Иосиф, Вера, Венечка, Сова, Катрена,   а так же упоминаниями о  городских достопримечательностях и тривиальных местах, так как дело было в Челябе.

      «Искусство» эпизода- питие. Поэтому текст насыщен различного рода предметами, символами, размышлениями и разговорами о питие, как таковом, то есть о  «искусстве в искусстве».

      Орган, который символически представляет эпизод- голова до обеда и желудок- после.

      Цвет- чёрный до обеда и розовый- после.

      Основные, смыслонесущие символы- канувший в Лету Указ Горбачева Михаила Сергеевича «О  мерах по борьбе с пьянством...» и Одиссей, так ни разу и не появившийся на страницах данной главы, что придаёт действию, как нам кажется, особый драматизм.

 

 

  1  «...в 45 страниц»    Пагинация у тебя явно страдает. В «Детском мире» продаются счетные палочки...

  2  «...мудрый Виктор Конецкий»                Прочитал, всё- таки!

  3  «...полном её отсутствии в хозяйстве»     В «хозяйстве» у Александра даже водительских прав нет, не то, что автомобиля. «Он голодранец».

  4   «...Да поясницу посмотреть!»     Это делается в присутствии свидетелей.

Запрашиваются  ВСЕ документы, затем зевака обездвиживается и только после этого смотрят поясницу. Но и тогда: не факт, что фамилия его Мищенко. Паспорт, и только паспорт! А вообще- то у тебя в голове так всё перепуталось! Не надо путать героев, тем более не своих.

  5  «...Лотофиг хренов!»      Владимир путает по незнанию лотофага с лотофигом. Лотофаги- библейское мирное племя, щедро угощающее гостей «медвяным» лотосом и изобильным питием. Так же по  причине катастрофической неграмотности он называет друзей «фак»ами, не ведая, что правильно «феак», то есть представитель мирного счастливого племени, проводящего время в пирах, танцах и пении.

   6    «...Неужели до сих пор пахнет?»          Саша, не то слово!..

       7    «...Жмот!»                 Здесь автор прав.

   8    «...А смотрят, почему то, на меня»              Саша! Почему такое удивление? Не от кота же валерианой пахло?!

   9    «...чная- ная- ая- я...»                  Лучше «почта- очта- чта- та- а». Но не настаиваю.

   10    «...Всего два года разницы»       К этому времени у немцев уже были устоявшиеся прозвища «Ганс» и «Фриц». Финские  же  Кюости или Каарле были труднопроизносимы. Посему- «белофины».

   11    «...как в «фуфаечке»                   Здесь Владимир плагиатствует и плагиатирует. Сие есть Николая Васильевича Гоголя.

   12    «Улыбаясь постельно». Откуда сия мура?»       От верблюда. Это не   

мура. «Композиторов» читать надобно.

   13    «...Транвай и консомол»                Ещё ты говорил «мотопёд» и «чучелО».

   14   «...Третья гоп- ля третья!»            Видимо, аллюзия на детскую считалочку «Сорок один- шёл гражданин, сорок два- шла его жена, сорок три- в комнату зашли...» и т.д. Либо на фильм Тарантино «Убить Билла».

   15   «Захар телят  не гонял»                Захаров Владимир, друг детства. Телят никогда не гонял.

   16   «Готтентоты шли и шли...»                Автор искажает цитату: «Зулусы шли и шли...»

   17   «... Сова с Катреной поднялись на этом»             Савичев Владимир и Катренко Сергей, товарищи детства.

   18   «...был «Экспресс» батя плотничал»          Отец автора, Александр Павлович, работал плотником в магазине «Экспресс» в 1975 году.

   19   «...лапидарность»                          Владимир, не выдумывай! Анатолий не знает таких слов!

   20   «А вы лорда Байрона читали?»          Несколько измененная фраза из «Начала», обращенная к Паше Чуриковой

    21   «Яволь, фрау Марта»                           Видимо, расхожая фраза из какого- то черно- белого фильма. Аркаша ещё много таких буржуйских словечек знает.

    22   «Домик на околице» … под ред. А. Г. Мишанова        Фрагментарная ссылка на главку из неопубликованного автором произведения «Садовые байки, или Бахусиада», 2008 год, где Анатолий Мишанов выведен под не менее дурацкой фамилией «Мишалкин».

    23   «Какую Свету?»- не расслышал Вовка.                 Он действительно в это время страдал ушами после подводной охоты на оз. Улагач. Мог и не расслышать

    24  «Менгиром лучше стану»                   Обособленный, не понятно для чего  возведённый человеком одиночный столб.

    25   «...простой российский мент в отставке...»                   Что за фраза!? Что значит «простой мент»? Где ты видел простых ментов? Это гаишники у нас простые...

 

 

                                 

      И напоследок.  Я прошу извинения, что комментарии получились выборочными, так как следовало помечать «звёздочками» чуть ли не каждое слово либо фразу. Но нельзя объять необъятную белиберду, навороченную автором в последней, тринадцатой главе.

      Во- первых: он путается в именах, событиях, фактах и фразах.

      Во- вторых: если и в первоисточниках порой ничего нельзя понять и сам черт там ногу сломал, то в аллюзорном пересказе автора- тем более!   Он изгаляется и издевается (порой с любовью, но всегда неуклюже, хамовато и безыскусно) над первоисточниками, вкладывая в это какой- то особый, душевнобольной, понятный только ему одному авторский смысл.

      Я специально, для успокоения собственной души и совести, вновь перечитал Фрейда, Маркеса, Борхеса, Юнга, Булгакова, Милна, Носова, «прослушал» Джойса, послушал Сашу Малышенкова, Евгения Петросяна и «Аншлаг», но пробелы в «потоке сознания» все- равно остались. Что ж (прошу прощения у автора, это образное выражение), порой и глупцы ставят в тупик мудрецов своими вопросами, не имеющими ответов. Маленький пример.

 1. У автора: «Кончиться бы где- нибудь с подушкой на полу»

 2. У второисточника: «Заберите подушку и пусть кончается на полу...»

 3. У первоисточника: что- то схожее со второисточником.

 4. В  д е й с т в и т е л ь н о с т и  то дело было так:... Хотя...ладно... ни к месту...

      О другом хотелось сказать: что автор хотел показать этой фразой? Что букв, как и нот, ограниченное количество, и слова, как и фразы, не могут не повторяться?!

      Ну, первоисточнику, Золя, понятное дело, неверно пересказали реально имевший место эпизод.

      Ну, второисточник либо просто посмеялся, либо показал свою эрудицию.

      А третеисточник, автор-то  наш доморощенный, чего добивался? Кичился знакомством с творчеством первых двух? Интеллект выпячивал, так сказать, выпендриваясь?  Не поверю! Я знаю Владимира давно, с ясельных пор, горшки наши рядом стояли. Я знаю и  духовную его  пищу, его помыслы и чаяния! И никакого высокомерия и снобизма по отношению к другим я за это время у него не заметил! Наоборот!!! Он очень приземлён! Штаны на коленях вечно грязные, волосы не чёсаны, табачищем несёт за версту!

      Может, он вкладывал какой- то скрытый завуалированный смысл? Не думаю. Накой? К чему? Чай, не тридцать седьмой... Да и не  Ионеску наш автор, не Аксёнов... далеко не Аксёнов...

      Тогда непонятно: на кой ляд глубоко больному  не опохмелившемуся человеку кончаться именно с подушкой и именно на полу? На лавочке, под сенью кущ, в планетарии-  да где угодно! Но почему на полу?.. С подушкой?.. И таких примеров несчётное количество!

      Посему, не сделав и малой толики обещанного,  откланиваюсь и стыдливо умываю руки.

      Всё.

      ЕТС.                                             

 

                                                   От автора.

 

      Во-первых строках своего заключения автор просит у возможного Читателя глубочайших извинений за «Послесловие и комментарии...», а так же прочие словесные выкрутасы и загогулины моего друга Степаныча. В обыденной жизни это доступный пониманию любого человек. Был.  До недавнего времени. До тех пор, пока кто- то из близких друзей не оставил у него в туалетной комнате «Словарь русского языка» С. И. Ожегова. С его друзьями такое случается. Три года назад кто- то оставлял «Телефонный справочник г. Челябинска». После того случая Степаныч «вылечился» лишь через полгода. Надобно было и сейчас подождать полгода до нового «излечения», но... Время- не- ждёт.

 

      Автор выражает признательность за помощь в создании данного труда, даже несмотря на их молчаливое несогласие, протест и категорическое отмежевание от данного вспоможения следующим товарищам:

                          -Николаю Васильевичу Гоголю

                          -Гомеру

                          -братьям Стругацким

                          -О Генри

                          -Борису Акунину

                          -Джерому Клапке Джерому

                          -Леониду Филатову

                          -Василию Шукшину

                          -Михаилу Булгакову

                          -Вениамину Ерофееву

                          -Владимиру Богомолову

                          и многим- многим другим- за счастье читать и безвозмездно пользоваться их произведениями;   

                          -Каземиру Малевичу, величайшему мистификатору прошлого столетия- за грандиозную шутку в области геометрии;

                          -Джемсу Джойсу, великому труженнику пера- за составление юмористического кроссворда в 700 п.л., не разгаданного и поныне;

                          -жене Надежде, живущей бок о бок с автором в период эпистолярного недержания по прИсказке старшины в/ч 42377 Мыколы Перетятько: «Не способствуете- так хотя бы не воспрепятствуйте»;

                          -мифологам, гидропоникам и номодистам Южного Урала- за своеобразную, порой фантастическую трактовку феномена под названием «Аркаим»;

                          -Ульрике фон Модус из дома Алленс- за верность, преданность и терпеливость при принудительных ночных слушаниях авторских читок;    

                          -Когану - за здоровое потомство;

                          -Николаю, брату Степаныча- за своевременно присланные в щенный период и момент творческого спада косточки и обрезь;

                          -каналу ТНТ- за радость от возможности не включать его;

                          -Жедяеву Александру- за своевременно отданный долг восьмилетней давности и единовременное пребывание с автором на земле этой, грешной и счастливой;

                          -Александру Малышенкову, майору, бывшему старшему дознавателю отдела дознания УВД Ленинского района города Челябинска- за  ночные консультации в области эсхотологии, эзотерии, экуминистики, синтаксиса, юриспруденции, лингвистики, онейромантики, ауспиции, миомантии, ведения допросов с пристрастием от 1 до 4 степени( наглядно), оказания первой помощи после таковых(срочно и наглядно), мартирологии и ещё многих и многих удивительных наук и квазинаук, подвластных  лишь мировым ученым да российским органам;

                          -Анатолию Мишанову- за счастье ничего о нём не придумывать;

                          -Степанычу-  за некоторую доминанту в данном опусе и за етс всего произведения, хотя, Степаныч, признаюсь тебе честно: 1. Гиппиус- это женщина. И пишет она на  р у с с к о м  языке. 2. Етс.- это «ет цетера», т. е. «так далее», а не «конец», как ты думал. Пенёк ты всё- таки, пенёк!

                          -В.Асмолову- за начало этой главы;

                          -жизни- за позволение человеку так радостно лабать на трубе;

                          -В. и Вад. Мищукам- за конец всего данного «Жития...»

 

 

                          «...И не совпадали эти пути ни у кого из грешных...»

 

 

 

                             «У нас не спрашивают: хочется- не хочется?..

                                Так хохочи, пока хохочется, чудак.

                                Пока не кончится твоё, пока не кончится

                                Тик- так, тик- так, тик- так-так, тик- так...»

 

                                                                      

 

                                           К О Н Е Ц (наверное)…

 

 

 

 

 

---

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

              ИСТОРИЯ  ЖИТЕЛЕЙ ГОРОДА ЧЕЛЯБИНСКА

                                                                      

                                                                    

                                              ЧАСТЬ   2

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                       Любимому сыну своему

                                                                       Александру    посвящаю

 

 

 

 

 

                                 

 

 

 

 

 

 

 

 

      Г Л А В А   1

 

      «СМЯТЕНИЕ  ДУШИ»

 

 

      Ребята сидели у Владимира, как на поминках: чинно, настороженно и молчаливо. Ввалились всей когортой, порасселись кто где, задымили и- молчали.

      Хозяин криво улыбался, предчувствуя какой- то розыгрыш, и ждал продолжения.

      Но розыгрышем, честно говоря, и не пахло. В звенящей от молчания тишине предугадывалось  неприятное и страшненькое. Серьёзным пахло.

      -Ну, и чего?.. Так и будем всё молчать? Чего пришли тогда? А? Чего тогда?..- Ох и неуютно же Вовка себя чувствовал! От непонимания ситуации засуетился, замельтешил. - Чаю, может, поставить? Или чего покрепче?.. У меня есть. Ну, чего будем?..

      Даже Рика недоуменно посматривала на него с колен Лёшки Мамлина.

      -Сядь. Не дёргайся. Потом почаёвничаем,- произнёс Степаныч.

      -Фу- у,- облегчённо выдохнул Владимир. –Я уж думал: у вас обет молчания!  Сидите, как… присяжные на суде.

      -Толя, говори первым.

      -Чего с ним говорить- то!- в голосе Анатолия звучала неподдельная злость и раздражение. –Раньше бы за это!.. Колёса проткнули! Или на дуель вызвали! Всем нам, понимаешь, в душу плюнул! Адресно! И ещё улыбается!..

      -Да… От Амура… И до Туркестана…

      -Да причём здесь «Туркестан»?! Ты тоже, Степаныч, хорош! Наставник хренов! «Правдиво, правдиво…» Пособник ты, а не наставник! А у меня вся жизнь под откос пошла! В магазине комиссия за комиссией – от пожарников до налоговой! Ленку придурки какие- то эсэмэсками  замучали – одни вне коренные слова шлют! В лифт не войти - всё оберегами разрисовано!

      -А от меня  половина поставщиков ушло!- подал голос  Лёшка. –И ГБДДейцы на каждом перекрёстке тормозят…

      -Во! Во!

      -А у меня наоборот- полный салон набиваться стал,- боязливо произнёс из угла Серёжка. –Я даже бриться стал… Все здороваются…

      -Ну, ты только не ври: все здороваются!.. Раньше- то что - пустая «маршрутка» ходила, что ли? Что нам- то врать?

      -Да не вру я…- Серёжка совсем ушёл в тень.

      Нервно смолкли.

      -Кто ещё хочет высказаться?

      Поднялся Саня Жедяев.

      -Чего высказываться? Надо, как Малышенков подсказал… Решили же…

      -Правильно! Чего языками чесать?! Чистеньким хотит быть,  писака непризнанный! Публикатор!.. Сейчас мы тебе «напубликуем»!- загомонили разом. И лишь Серёжка промямлил из дальнего угла: «Я против  был!», но его никто не слушал.

      -Саша! Малышенков!- радостно крикнул Мишанов.

      Из прихожей донёсся шум, а затем появился Малышенков с московскими командировочными.

      -Вот,- Саша с грохотом поставил на кухонный стол знакомые тиски. – Тяжелые, блин!- удивился, вытирая испарину со лба.

      -А остальное? А кусачки?- Жедяев замер в нетерпеливом ожидании.

      -Обижаешь!- «московский» Семён  похлопал ладонью по объёмному кейсу. – Здесь и новинки есть! Ну, приступим?

      Володька забился в крепких руках друзей.

      -Рика! Рика!- истошно заорал он, понимая, что шутки кончились. Но та, не обращая на него внимания, с наслаждением давилась принесённой Толей колбасой. – Ри – и – и – ка - а!!!

 

      Он проснулся. Но ничего не увидел. И не мог пошевелиться. Тело оказалось скованным с ног до головы. Кошмар продолжался.

      Володька захныкал от бессилия, зашипел, задёргался и, в конце концов, освободился от спеленавшей его во сне потной простыни. Руку Надежды, накрывавшую его лицо, сбросил ещё раньше.

      Сел. Задышал, как астматик. Прижал руку к груди. Вот оно, родное, вот оно! Колотится! Жив, значит! Вот оно!

      Ноги постепенно окрепли. Протащился в туалет. Долго- долго умывался холодной водой. Вода текла по шее, груди, животу, плавкам. Утёрся. Недоуменно посмотрел на случайно намоченное водой  исподнее. Как сейчас в таком подмоченном состоянии в люди выходить? Снял, повесил сушиться на «полотешку». Сам же уселся на крышку унитаза, закурил и стал вспоминать случившийся сон.

      -Приснится ж такое! Как наяву! Вот теперь я понимаю, что Аркаша испытал! Нет, но моя - то, моя-то!!! За кусок колбасы хозяина предала! Грудью, можно сказать, вскармливал! А она!.. Как Вышинский в Октябре 17- го…

      Малышенков приплёлся. Давно уж не при делах… Так, шабашит ради удовольствия… А здесь - аж со всеми причиндалами явился, волчара!

      Потрогал плавки. Сырые. Пускай сохнут. Продолжил размышлять.

      -Про каку таку публикацию они плели? Не было у меня ничего! В «Рыболове» отказались… «Вокруг света» - тоже… Может, в «Саде - огороде» что- то тиснули?.. Нет, не должны… предупредили бы… Тогда на что эти ироды намекали?

      Володька был суеверен. И сны все считал вещими. Ну, почти все… Которые уж шибко не нравились - те не считал. Да и сегодняшний чем- то коробил: то ли тисками, то ли собачьим коварством… Но ведь неспроста всё это приснилось! А если всё в реалии проявится? Хоть в другой город переезжай!

      Володька закручинился, сидя на унитазе, подпёр головушку рукой.

      -Думай, Вовка, думай! Есть ещё время! Всего четыре часа утра! Больным надо сказаться, во!.. Сирого да убогого они не тронут. Ещё и апельсины принесут! А за это время и прояснится всё… Фу - у- у…

      Вздохнул облегченно. Натянул по - прежнему сырые плавки и поплёлся досыхать: надобно было скопить силы для завтрашней мнимой болезни.

 

 

                                        

        Г Л А В А  2

 

       «ТЕЛЕСНАЯ ОБОЛОЧКА»    

 

 

      В это раннее время - восемь тридцать поутру - ЧТЗовский бассейн был пустынным, как Митрофановское кладбище в сумерках.

      Редкие шапочки одиноких женщин уныло бороздили дорожки без шансов на знакомство с мужским полом.

      И лишь на дальней дорожке у мелководья царило оживление: Валентина, Ленка и Надежда пытались активно аэробировать на длинных разноцветных пенопластовых палках, заменяющих спасательные жилеты. Причём, Валентина не умела плавать совершенно. Посему каждые десять секунд уходила под воду с головой.

      Мужики, сидящие на парапете, долго наблюдали за агонией. Затем Анатолий, не выдержав этого кошмара, посоветовал:

      -Валь, да ты попробуй проглотить её! Легче на воде держаться!-

      Теперь уже все три девицы скрылись под водой. Но до бортика всё же дотянули. Долго лежали и тяжело дышали, не в силах ответить Анатолию что- нибудь умное. Да мужики, честно говоря, и не ждали от них этого. Они желали порасспросить Надежду о болезни мужа. Та, наконец - то, отдышалась.

       -Надь, а, Надь, как Вовка- то?- осторожно поинтересовался Степаныч.

       -Утром жив был, врача дожидался,- устало проговорила та, стянула шапочку. – Вот ведь, нежданно- негаданно…

      Громовое, металлическое, похожее на «Ахтунг! Ахтунг!» мегафонное  «Дамочка!!! Немедленно оденьте шапочку! Или удалитесь из бассейна!!!»  оглушило народ, обезъязычело Надежду и вновь притопило  враз  вспотевшую в воде Валентину. Сообща вытащили её на берег, натянули шапочку на безмолвную Надежду и продолжили расспросы.

      -С кем оставила- то? С Дашкой?.. Что признают-  то?  А ему мандарины можно? А кефир?..-   Вопросов было много. Да к тому же  после децибельного предупреждения идиота - инструктора все, почему- то, непроизвольно говорили в полный голос, как полу глухие. Анатолий, ко всему прочему, ещё и сурдничал, фигляр.

      -Можно мандарины… не больше трёх килограммов… и кефир- не больше двух литров… а шоколад только российский, черный… А диагноз, наверное, сегодня скажут… Дашка не справится, он же, когда болеет, капризный, как ребёнок… Я на него Рику оставила… три часа выдержит…

      -А у него ничего такого?.. Заразного?..- с опаской поинтересовался Леха. - Сейчас эпидемия за эпидемией… Гриппы разные… СПИДы… чумки…

      -Ну, ты дурак - дураком!- удивился Анатолий. – Чумка- то у него откуда? Это ж собачье! Вот СПИД- этим он может…  Или свиным гриппом… Тем более: в 59 родился, а это самые подверженные…

      -Ну чего вы выдумываете?- скуксилась Надежда, а на глазах - уже слёзы. – Откуда у него СПИД?

      Ленка сердито посмотрела на ребят.

      -Придурошные! С головой совсем не дружат! Чего Надюху доводите? И так всё на нервах!..

      -Ну, хорошо, пусть будет чумка,- легко согласился Толя. – Лишь бы все спокойны были…

      -И выдержаны…

      -Надюш, а давай к вам после бассейна?.. Всё и узнаем, а? Про подарок заикнёмся, настроение поднимем, а?

 

      …А в это время изголодавшийся Володька рысью бежал в магазин. Времени у него было в обрез: на всё - про всё  часа два- два с половиной.

      Предыдущие двое суток он, согласно своей же выдуманной дурацкой легенде, пластом лежал в постели, от еды отказывался и свой зверский по жизни аппетит подавлял исключительно силой воли. Но сила слабла на глазах.

      Надежда, как заправская сиделка, заставила столик у кроватки виноградом и яблоками, а порционно кормила лишь пориджем (прости меня, грешного, за словечко!) да стаканом кефира.

      -Пока врач не скажет, что с тобой!- резюмировала она свои поступки и возражений никаких слушать не хотела.

      Овсянку с кефиром Володька втихаря скармливал Ульке, а от винограда и яблок вскоре пришлось тоже отказаться, так как минут через десять после их употребления аппетит «зверел» и становилось совсем тяжко. Он со скорбным лицом студента - задолжника валялся на кровати, мусолил нудного до изжоги Вальтера Скотта, рассматривал уже без любопытства узоры на обоях и периодически беседовал с Ульрикой фон Модус.

      И как только за ушедшей в бассейн Надеждой лязгнула входная дверь, он Бэтмэном пронёсся на кухню к холодильнику!

      О, небеса! Одинокий засохший кусочек сыра с кокетливо, как крылышки, загнутыми краями радостно ощерился ему навстречу голландскими дырками. Остальное содержимое холодильника составляли: кефир 2,5 %, кефир обезжиренный, творог обезжиренный, бифидок, йогурт и прочая фигня. Эта декабристка на время его болезни и сама добровольно отказалась от мясного, рыбного  и прочего, дабы не вводить мужа в соблазн! Он непроизвольно помянул матерей…

      Яиц так же не было. А ему, почему- то, захотелось и м е н н о  глазунью! С солью, с перчиком, с горчичкой… И что  б глазки разбиты… Хлеб и соль, к счастью, были…

      Вовка так лихорадочно принялся размышлять, что зашевелились уши. Зашарил по карманам. Двадцать пять рублей!  Натянул брюки, куртку, схватил пакет и побежал за яйцами.

      У прилавка призадумался: пять или семь купить? – но взял пять. Переедать в его положении было неосторожно. По уму- то, надо бы с куриного бульона начать, но… Он сглотнул слюну и аккуратно заскладировал яйца.

      Радостно забежал в подъезд, по привычке завернул к почтовым ящикам. Те, повешенные какими- то противниками среднего роста  на уровень баскетбольного кольца, загадочно молчали вверху газетами, письмами и, может быть (чем леший не шутит!),  денежными переводами от неизвестных родственников из Арабских Эмиратов.

      Он дотянулся до ящика, открыл дверцу и задорно, петушком, подпрыгнул, что бы посмотреть, что  внутри. Яйца подпрыгнули вместе с ним. И  опустились вместе с ним. Он поздно об этом вспомнил. И, когда приземлился, ему уже не нужны были никакие вести из - за  границ. Развернул пакет, плаксиво сморщился и выбросил его в мусоропровод. Пересчитал мелочь - и вновь бросился в магазин. По пути высматривал монеты на земле, чего уже не делал с детства, так как слышал от кого- то: это выброшенные слёзы и беды людей. После той фразы он на всю оставшуюся жизнь переключился на пятисотенные и тысячные купюры, но они ему ни разу так и не повстречались. Теперь же было не до жиру. Увы, тщетно!

      Эту пару яиц уже разложил по отдельным карманам и прессой в подъезде не интересовался.

      Сковородку же дома после пиршества вымыл, вытер насухо, кухню проветрил через открытое окно и частично счастливый, как Шарик после помойки, принялся ожидать врача. 

      Но первым, за минуту до врача, заявился Саша Жедяев. Пришел с такой вестью, что Володькина «болезнь» отступила на второй план.

      Его жену, Наталию, «повязали» на границе!!!

      -Погоди! Сейчас отпущу врача - и расскажешь!- проговорил Вовка,  чуть ли не силой заталкивая участкового терапевта в спальню. Быстро, по – армейски, разоблачился, скороговоркой перечислил симптомы: апатия, вялость, головокружение, сонливость, потеря аппетита. Дал себя простукать, смерить температуру и живёхонько спровадил ту из квартиры.

      Санька в это время успел печально всё изложить Рике, и они оба, пригорюнившись, ожидали конца врачебного приёма.

      Володька завалился, наконец, на кровать.

      -Рассказывай!

      Но тут приехали из бассейна ребята. Входили тихо, скромно, как на девять дней. Но, услышав возбужденный голос хозяина, уже не церемонились и прошли, как обычно: нагло, с шумом и топотом. И Жедяев, в конце концов, мог излить душу. Кратко. Сухо. По- мужски. Оставив  сопли и слёзы вместе с ружьём на финал.

 

 

 

     Г Л А В А   3

 

   «СЛАВЯНСКИЙ  ШКАФ  ПОД  ЛАМИНАТОМ»

 

      Ноябрь, 13, пятница.

      Наталия уезжает на родину, в(!!!)  Украину, Житомирскую область, село Колодяжное. К родственникам. Озвучивается список родственников. Далее - несущественное: отдых, общение, застолье и т. д.

      Декабрь, 3, четверг, утро.

      Звонок от Наталии. «Выезжаю сегодня»

      Декабрь, 4, пятница.

      Междугородний звонок на домашний телефон. Майор ФСБ по Брянской области (Саша посмотрел записанную на ладошке фамилию) Лацис Адольф Иванович.

      «Это Челябинск?.. Квартира Жедяевых?.. Извините, кем вам приходится Жедяева Наталия  Павловна?.. Что значит «а вам какое дело?»… (Александр порой бывает очень груб.  К сожалению, Лацис этого не знал.) Вы родственник? Муж? (Александр рискнул остановиться пока на «родственнике») Ага! А не подскажите, где сейчас может находиться Наталия Павловна? В отъезде… Случайно, не у нас, не в Брянской области?.. Уважаемый, вот только не надо эфир матом засорять, договорились? Сейчас я вам всё объясню… Она теряла какие- нибудь документы? Паспорт?.. (Саша вспомнил: теряла!  В мае! Что именно - конечно же, не помнит! И он закивал головой: теряла, теряла!) Не слышу! (Лацис подул в трубку) Алле! Не слышу!»

      «Теряла! Теряла! Много теряла!»- радостно прорвалось у Александра.

      «Ну, значит, мы повязали мошенницу. А вы ещё грубите! Радоваться надо! И помогать органам, а не … отлынивать… Мы же вам помогаем… Значит, это не она?»

      «Да нет, конечно!!! Где Брянск, а где она! Это аферистка у вас сидит, точно говорю! Ничего себе!.. Пол- России, оторва, проехала! Фотки, небось, переклеила!»

      «Точно… фотки… И, все- таки, с кем я говорил?»

      «Муж! Муж!- теперь уже твёрдо подтвердил Саня. – А документы вы  нам когда вышлите? А то без них, как без рук. В поезд даже не пустят…»

      «Вышлем, вышлем… Вот посадим её- и вышлем… Да не волнуйтесь, у нас  это быстро! Всего доброго! До свидания!»

      Саша довольно хмыкнул: святое дело каждого гражданина - помочь органам. Если те не грубят и не хамят - почему бы и нет?..  Можно и мужем смело назваться!

      Потом улыбка с лица сползла, как дождинка по стеклу.

      Как… Наташка… ехала… поездом… через границу… без паспорта?!

      Бред!!!

      Бросился к книжному шкафу, лихорадочно залистал атлас. Кретин! Паганель хренов! «Где Брянск, а где она»…  Да здесь же! В Брянской области! В «обезьяннике», поди! Или в «одиночке»! Вот она, граница Житомирской и Брянской!.. Дурак! Гватемалу с Алжиром знаешь, а Родину свою… Поистине, как поляк в Костроме… Стыд- то какой! Тупее Вовки стал!

      Нижняя губа предательски задрожала от этой мысли.

      Как же… чего же делать сейчас… как благоверную выручить?.. Загнали, может, в «общую», к уголовникам… Мало не покажется! Она же даже «по фене не ботает»!  У- у- у…

      Застонал от безнадёги. Сам же её и «закрыл»! Павлик, понимаешь, Морозов!..

      Плюсы, конечно, тоже кое- какие были… Но, с другой стороны, всё- таки родной человечек… в неволе… как- то не по- родственному… не по- мужски…

      Но плюсы- то тоже были!!!

      Александр малость успокоился. Торопиться не надо. Не надо торопиться.  Надо ей позвонить!

      Позвонил. «Телефон абонента выключен или находится…»

      Теперь надо подождать. Саша заглянул в холодильник. «Топаз». 0,5. Прикинул возможности организма. Подытожил: сутки подождать. А потом к пацанам. Стрелку забить, перетереть… Конкретно посоветуют… (Он сам не заметил, как стал мыслить на арго.)

      И теперь, после суток томительного ожидания с «Топазом», он сидел перед всеми, как покусанный пчёлами Вини - Пух, и ждал советов. Телефон же Наталии все предыдущие сутки не отвечал.

      Но «братва» сидела и молчала, не в силах совместить Наталию и «обезьянник».

      -Чего молчите, умники? Малышенкову надо звонить! Связи- то у него, наверное, остались?!- прервала молчание Ленка.

      И сразу все засоглашались: да… да… Малышенков….

      Позвонили, объяснили ситуацию - и вновь замолчали.

      Вовка радостно затих в постели: не до него! И в то же времени тихонько обижался: вот друзья! Он «в лёжку» лежит, а им хоть бы хны!..

      Принялся, как и вчерашний Сашка, перебирать все плюсы и минусы в истории с Наталией. Плюсы, несомненно, были, но… Попахивали как- то… гнильцой… Наталия перевешивала. Значит, будем спасать Наташку.

      Звонок.

      Малышенков пришел!

      Ульрика, учуяв что-то, встрепенулась и побежала к дверям, виляя хвостом. Остальные бросились вслед за нею, распахнули дверь.

      На пороге, с баулами, пропахшими салом, стояла Наталия и испуганно таращилась на встречавшую её толпу.

 

 

      …Часа через четыре, когда застолье было в самом разгаре, заявился Малышенков.

      Вздрогнул, увидев живую и невредимую Наталию. Долго шевелил губами и никак не мог расшнуровать дрожащими пальцами обувку.

      -А Зюзя… запросы на тебя послал… И в органы, и в больницы, и в морги Брянские… Ты- то как здесь? Ты же там должна быть! В Брянске, то есть…- смутился он.

      -Да нет… Меня только на сутки и закрыли… «Попрессовали» немного, а потом разобрались. «Ксива»- то натуральная была, просто двойной ламинат наложили в паспортном, вот таможня и придралась.- Наталия среди своих оттаяла душой, расслабилась и подобрела. – А в мае у меня только «пенсионное» да «трудовую»  стырили. Саша вечно всё забывает. И этому, Лацису, наговорил… А я уже через сутки «откинулась»…

      -Вот Зюзе сейчас мороки будет!..

      Из кухни задушевно неслось тихое мужское многоголосье:

         «Вы нам только шепните-

           Мы на помощь придём…»

      -Чего… все здесь?- насторожился Малышенков, принюхиваясь.

      -Все, все, проходи… Наташ, Лен! На секунду! Пойдём в спальню, к Вовке!- Аркаша утянул женщин за собой.

      Малышенков робко вошел на кухню, скромно встал у дивана, не мешая песне. Рика благосклонно на него посмотрела, пододвинулась.

      -Спасибо,- прошептал тот, присел.

      Прозвучал последний аккорд.

      -ЗдорОво, Саш… Лихо мы тебя загрузили?.. Ты уж извини… Сами ничего не знали… Ну, рассказывай…

      Саша, скоренько накладывая себе в тарелку, рассказал.

      -Вы бы с Зюзей ещё Интернет подключили!

      -Интерпол…

      -Да, Интерпол…

      -Кто его знает…- невнятно ответил Саня набитым ртом. – Зюзя всё может…

      -Ну, давайте ещё по одной да пойдём Вовку поздравлять!

      -С чем?- Малышенков был не в курсе событий.

      -Как- с чем? С выходом книги.

      -А где вышла? Где?

      -Кирилл Толин печатал у себя в издательстве. Сбросились сообща- аж на семьдесят экземпляров хватило! Видишь, в углу, какая пачка?

      -Ну, вы даёте! Это ж… отпраздновать надо!

      -Болеет он… Поди, нельзя?..

      -Ему- то нельзя? Окстись! По - слегка!..

      -Тогда… давай… возьмём…

      -Мужики, вы что?!- встревожилась Надежда. – Пластом лежит, а вы спиртное!..

      -Надь, Надь, подожди! Если ему нельзя - не нальём, значит! А вспрыснуть надо!  

      Что такое - «вспрыснуть» и как это- «вспрыснуть»- никто толком не знал, поэтому со стола сгребли и водку, и вино, и коньяк и двинулись к больному. Но дверь в «палату» кто- то подпирал изнутри.

      Взвизгнула  за дверью  Наталия.

      -Нельзя!

      -Чего они там?- подозрительно оглядел всех Жедяев.

      -Спокойно!- Степаныч вежливо постучал. Опять взвизгнула Наталия.

      -Ну, дайте же пять минут!- ответили изнутри уже Ленкиным голосом.

      -Вот видишь!- обернулся Степаныч к Сашке. – Теперь всё понятно. Через пять минут.

      -Чего «через пять минут»? Чего она визжит- то там?

      -Ты с её испытай- не так завизжишь!

      -Ну- ка, пропустите меня!- Надежда растолкала мужиков, постучала. – Лен, это я.

      -Надь, нельзя! Пять минут!..- И снова - не то стон, не то всхлип Наталии.

      Все потупили глаза. Лишь Сашка Жедяев всех внимательно осмотрел и пересчитал. Наташка, Ленка, Аркаша и Вовка. Пересчитал повторно. Да, четверо… Интересно, что они там…

      Но тут дверь открылась. Четверка сидела на кровати.

      -Чего вы здесь орали?- подозрительно спросил Александр.

      -Кто орал?- Наталия недоуменно смотрела на мужа и зябко куталась в кофту.

      -Да вы орали!

      -Здрасьте, орали… Чудится уже… Вовку кормили, а ты- «орали»…

      -Да я что, глухой, что ли? Ребят спроси!

      Ребята замялись.

      -Так… повизгивали… чё уж – орали… говорили громко… чё ты, Сань…

      -Та - ак, а поздравлять- то будем, а, народ?

      -Будем, Степаныч, будем!- Народ засуетился, наполнил бокалы.

      -Надь, давай, говори!

      Вовка сжался под одеялом в предчувствии чего- то страшного. Сон, кажется, начинал сбываться. И Малышенков же здесь! Год не был, а здесь - на тебе! Как  чертик из табакерки! Но Надюха- то чего?! Жена же!!! Чего она с ними?

      -Дорогой муж Владимир!- Надежда все ж таки взяла бокал. – Ты извини, что во время болезни, но ребята очень просили… да?.. В общем, чем раньше- тем лучше! Саша, неси!        

      Вовка окаменел. Лишь услышал, как сквозь вату, голос Малышенкова: «Блин, тяжелые какие!..» - и отключился.

      Дружно засуетились, кое- как отыскали нашатырь. Володька очнулся, оглядел всех весёлыми безумными глазами.

      -Ты чего такой впечатлительный стал?- Степаныч ещё раз поднёс ему ватку. – А если б мы тебе тиски подарили?

      Вовка опять отключился.

      -Ну что ты будешь делать! – Степаныч не ожидал такой реакции. –Роды у Рики принимал- и ничего, а здесь подарок принять не хочет! Слушай, может, это от его болезни? А, кстати, что врач признал?

      Все молчали, никто не знал.

      -Ну, вы даёте!- восхитился Степаныч. – Друг при смерти, а вам наплевать!

      -Ты о себе, что ли?- Толя Мишанов положил на лоб Володьке мокрое полотенце, похлопал по щекам. – Эгей, просыпайся! Эгей!

      Вовка открыл глаза.

      -Ребята,- прошептал он. – я больше не буду.

      -Чего ты не будешь?.. Будешь! Как миленький будешь!

      Его приподняли на подушки и сунули в руки то - оненькую брошюру.

      -Чего это?

      -Того это! Тебе! От всех нас!

      Мутным зрением прочитал: «Житие ты наше уральское». Перевернул страницу. Автографы ребят. И какой- то юморист успел сверху приписать «Библиотека юного реповеда и поросевода». Поглядел на замершие лица друзей. И ведь не молоденькие уже, паразиты, а всё, как дети, живут… Когда повзрослеют- то… Прав старик  Кундера: «Большую часть времени мы- вне возраста»… Ишь, замерли, оглоеды… Ждут…

      -Чего там,- заскромничал Володька.- Я ж и не такое могу… Потолщее… У вас денег не хватит.- И расплылся в невольной улыбке.

      -Ура!- грянуло в комнате и, наконец, все «вспрыснули». Про болезнь как- то опять забылось. Не до неё было.

 

      …Ночью Саня Жедяев поднялся с постели - попить. Отчего- то пересохло в горле. Испил холодненького морса, прошлёпал босыми ногами обратно в спальню. Наталия посапывала на животе, разметав руки по кровати.

      Александр осторожно попытался сдвинуть одну, левую, со своей половины - и замер. При лунном свете на запястье четко выделалось:

      «Нет в жизни счастья»

       Он со страхом склонился над второй.

       «Век воли не видать»

      М – ма - ма! То- то она кофту у Вовки не снимала! По миллиметрам сдвинул с плеч лямки ночнушки, ища лилию либо что- то подобное. Плечи были чисты, нежны, мягки. Хотя, он бы ничему не удивился…  Трубочкой вытянул губы, и выдохнул скопившийся внутри воздух. Осторожно, стараясь не будить «смотрящую по квартире»,  улегся  на краешек и постарался уснуть, упёршись взглядом на стену. На стене тени причудливо обрисовали профиль Лациса с дзержинской бородкой. Зажмурил глаза. Но страх улетучился лишь к пяти утра. 

 

      …Утром, за завтраком, долго угрюмо молчал, не в силах побороть свою природную телячью нерешительность. Но все- таки решился, спросил тихонько, с состраданием:

      -Наташ, за что это тебя так?  Или сама захотела?..

      -Чего захотела?.. Тебе с чем бутерброд? С сыром? Или с икрой?

      -Да не хочу я эту вашу икру! Вот она где у меня стоит, проклятущая! Наколки откуда у тебя?- Сашка начал закипать.

      -Какие наколки?- Наталия все- таки сделала с икрой.

      -Ты что приду… издеваешься?! Вот эти самые!-  Он задрал рукав Наташкиного халата. Затем другой. Татуировок не было!

      Наталия видела: губы у мужа зашевелились. И нижняя челюсть заходила ходуном. И глаза замигали быстро- быстро! Она даже услышала шлёпанье ресниц. Но голоса его не слышала. Александр молчал. Зато свой, внутренний, голос яростно бубнил:

      -Дура! Послушала этих шалопаев: «Пошутим над Сашкой… Смешно будет… Утром смоешь…» Чего связалась с этим Аркашей? «Мягкий… химический…». Мягкий, а давил вчера, как твердым! Чуть ли не до кости… При моём- то артрозе… Чуть не заплакала… И Ленка тоже: потерпи, потерпи… Юмористы, тоже мне… А этого сейчас удар хватит! Нельзя же так… Дура! Выпутывайся теперь одна…

      -Саш, да пошутила я… Ребята вчера придумали… Я отказывалась, но ты же видел, в каком я трансе была!  Знаешь, как на Брянщине «прессуют»?! А здесь эти сразу… Я и не сообразила… Аркаша хотел ещё спереди профиль Сталина нарисовать- я не далась…

      -Ну, слава Богу!- прорвалось у Саши. – Хоть здесь ты сопротивлялась!

      -Чего ты… Говорю же - не в себе была…

      -А чего к Вовке припёрлась? Дома родного нет? Припёрлась!..

      -Ключи потеряла! Саша, я тебе всё вчера рассказала, а ты переиначиваешь! А Вовка рядом, у вокзала… думала - вещи ему заброшу… А ты переиначиваешь… Ты какой- то…

      Замолчала обиженно.

      Звонок.

      -Да, слушаю.

      -Александр? Здравствуй, это Зюзин! Ответ из Интерпола пришёл! Нашли твою…

      Саша, не дослушав, аккуратно повесил трубку, выдернул телефонную вилку из розетки.

      -Где там у тебя горилка? А то вчера и не попробовал…

      -Саш! С утра- то?!

      -Неси, неси,- настоял Саша, а про себя подумал: «Вовка- то как такие шутки столько лет терпит?  И так малохольный, а с этой компанией… с юмором их негритянским…»

      Но тут Наталия принесла горилку…

 

 

                                          

         Г Л А В А    4 

 

       «ДУШЕВНАЯ  ТЕРАПИЯ»             

  

 

  

      В выстуженном трамвае казалось холоднее, чем на улице. Замороженные соотечественники редкими фигурами маячили в тусклом освещении салона. Ни привычных разговоров, ни смеха, ни ругани… Замёрзшая телесная оболочка гасила на корню любые эмоции. Пальцы ног, как кости в игральном стаканчике, брякали в одеревеневшей обувке.

      Невыносимо.

      Вовка рискнул сесть.

      Непроницаемое от изморози окно расписано митяевскими фанатами. И маленький, оттёртый от куржака чьей- то многострадальной варежкой  кружок с видом на волю. Видимо, чтоб не прозевать скорое лето.

      Шестивечерняя темнота за стеклом давила на психику. Скорей бы уж 26 декабря - да весну славить будем.

      С чего- то припомнилась зима не то 91- го, не то 92- го года. Таким же «ночным» днём добирался с ЧМЗ до вокзала. Та же эскимосская иглу вместо салона…  Та же вечная надпись на стекле… Почему- то серые сугробы в редком тусклом свете фонарей…  Черные триллеровские витрины закрытых магазинов…  Площадная ёлка минутным проблеском в окне… И снова: сугробы, чернота, замороженность… И громадная тоска от денежной безнадёги и неопределённости будущего!..

      Вовка вздохнул.

      Всё поменялось. Всё. От фонарей до определённости. А трамвай вечной мерзлоты 90- х остался, будь он неладен.

      «Остановка Лизы Чайкиной…»

      Вышел. Скукожился под порывом ветра и заспешил в больницу, к Толе.

 

      …Директора магазинов, даже небольших, имеют свойство хворать, как и обыкновенный электорат страны. И порой настолько тривиальными и приземлёнными болезнями, что диву даёшься: вы- и страдаете ЭТИМ?! Вы?!  Оказывается, да. Не какой- то там экзотикой или эксклюзивом, а самым примитивным, допустим, геммороем…  Без выпендрёжа и распальцовки…

      Толю же свалил в постель обычный мужской недуг его лет: инфаркт.

      Нет… не с того я всё- таки начал… Надо начинать с увлечения Анатолия, с его, так сказать, хобби.

      Толя любил лечиться. Причём, признавал единственный вид лечения: радикальную хирургию. Нет чего- то - нет и проблем.

      Начинал по- маленькому: с аппендицита.   Потом уже вошел во вкус: такие- то камни, сякие- то камни, лазерная коррекция  зрения, ну, и другие излишества…

      А здесь что- то поприжало за грудиной, задавило… Анатолий лёг на обследование в кардиологию. Но так как лечения, кроме принятия пилюль, более никакого не было, то он по вечерам и выходным отпрашивался домой. Так и эту субботу: отпросился, съездил с ребятами в бассейн, в обед - в атлетический зал, «на качалку», к вечеру - в сад, «душой размяться».  Домой вернулся - сын у девушки, жена Елена - у Надежды, вяжет тёплое для внука Тимура.

      Брошенный всеми человечек включает телевизор и, поедая  копчёную грудинку, видит, как Чудов на последнем этапе мажет три раза.

      Толе поплохело. Да и, скажите  пожалуйста, кому от всего этого не поплохеет? Грудинка уже не радовала. Кое- как набрал номер жены.

      -Лен, я что- то совсем расклеился,- вконец потухшим голосом успел сказать он. – Вызови такси… в больницу поеду…-

      (Степаныч  потом  долго и упорно  расспрашивал его, какого рожна  ему вздумалось шиковать на такси и чем его не устраивали российские «скорые»?  Но Толька  только краснел и стыдливо мигал.)

      Но спасла его всё- таки «скорая помощь». Девчата успели вызвать её ещё от Надежды, и, когда подбежали к квартире Мишановых, то врачи уже выводили под бледно- зелёные потные рученьки Анатолия, этот конгломератище души, ума и тела. Инфаркт - он и в Челябинске инфаркт.

      Успели.

      Довезли.

      Откачали.

      Отделение реанимации- 4 дня.

      Общая палата…

 

      …Девчата долго и тщательно готовили Владимира к «свиданке». Фрукты, сок, минералка, предметы личной гигиены… Но главное - наставления.

      -Вов, ты уж не тревожь его, ради Бога! Не береди, не волнуй!.. Сейчас самое важное, что бы рецедива не было! Я тебя прошу!- Ленка понимала, что говорит впустую, но всё- таки надеялась хоть на какую- нибудь порядочность Владимира.

      -Да я что, не понимаю?- убедительно отвечал тот. – У меня бабуля по отцовской линии четыре инфаркта перенесла! Кое- как до 95 лет дотянула! Инфаркт - это не хухры - мухры! Не харакири и не матахари…

      -Я серьёзно тебя прошу!

      Ну, что ты поделаешь - опять чуть не плачет!

      -Честное слово! Тихо - мирно посидим!

      -Нельзя ему ещё сидеть…

      -Я посижу! Я! Он полежит!

      -И скажи ему: я завтра приду после  работы. И пусть поставит телефон на зарядку: не дозвонишься до него… Зарядку я тебе положила.

      -Не боись! Всё путём будет! Я ему даже «СПИД- ИНФО» не беру, чтоб не тревожить!

      -Почитать всё - равно надо что- то… Скучно…

      -А я взял!-  Володька показал книгу. «Удивительный мир марок».

      -Понравится ему?..- засомневалась Ленка.

      -По крайней мере - не встревожит! 

      -Ну, ладно…- Девчонки пригорюнились. – Езжай.

 

      …-Что ж ты так, а, бродяга?- Володька, кое- как дотягиваясь, гладил по голове сидящего рядом смирного Анатолия. –Приспичило тебе перед Новым годом… Отгулял бы праздники- да ложился… сердечничал… А то сейчас не выпить, не поесть… Ещё могут и не отпустить, перестрахуются…

      Анатолий - похудевший, постройневший, со здоровым румянцем на щеках и синими пятнами  от капельницы на локтевых сгибах- внимательным взглядом проводил по коридору пухленькую медсестру.

      -Из реанимации,-  констатировал он. – Матерщинница страшная! Всё у неё мать - перемать! Но «утку» вовремя меняла… Разведёнка… Хорошая женщина… Добрая… Болту - ушка… Хлебом не корми- дай поговорить… Силушка- немерянная! Катала меня на кресле, как ребёнка: туда- сюда, туда- сюда…

      -А зачем «туда- сюда»?- заинтересовался Вовка.

      -Ну, как же… Мне ж сказали прогуливаться… Мышцы разминать…  И что б кровь не застаивалась…

      -На качалке?!-

      -А на чём же ещё?! Вставать- то нельзя было!-

     Уставились друг на друга. Долго молчали. Заулыбались.

      -А мне сказали: не шутить с тобой, не тревожить…

      -Да можно, Вовка, можно…  Отлегло маленько… Теперь можно… Врач говорит: две недели, потом в санаторий отвезут, в Кисегач. Вот сервис!

      -Чего так? Там лучше, что ли, лечат?

      -Хрен её знает! Правила такие…  Да мне- то что, бесплатно же…

      -Ну, ты даёшь!- изумился Вовка. – И здесь своё хапнул! На халяву! Вот что значит: деньги к деньгам, болячки к …кха…- поперхнулся, прокашлялся в кулачок. – Небось, и инфаркт- то специально к санаторию на Новый год подгадал, а?

      -Ты скажешь… Неизвестно ещё ничего… Здесь знакомому кардиохирургу звонил, консультировался. Говорит: операцию делать надо. У них двести операций в год запланировано бесплатных. А соглашаются лишь двадцать - тридцать человек всего! Представляешь?!

      -Представляю… Сейчас, наверно, ещё один дурак согласился, тридцать первый, точно?

      -Сам ты дурак. Выйду отсюда, анализы все на руках - посмотрим, как там дальше… Может, здесь ещё лежать придётся,- сказал он, оценивающе провожая взглядом идущую назад давешнюю медсестру.

      -Не выдумывай! Тебя наши уже все заждались! Да и сплав по весне! Сам же собирался хотя бы раз сходить с нами!

      -Да куда мне сейчас?! Обуза только…- скорбно, по- старушечьи, поджал губы. А глаз - левый, хитрый- косился на друга.

      -Толя! Имей совесть! Ты же слово давал! Мы тебе что, шведская семья, что б сачковать? Буду - не буду, поеду- не поеду… Речка спокойная, чего бояться? Опытных навалом: Степаныч, Рика… я…  От тебя и не требуется ничего: сиди в центре, разливай, фоткай да байки трави.

      -Нашли клоуна… Дубовицкую…

      -Опошлять- то зачем?.. Я ж с тобой по - человечески… Таблеток наберём на всякий случай или чего там тебе надо будет…

      -Ленка может не отпустить, разорётся…

      -Это да- а,- протянул задумчиво Вовка. –Это я, что- то… насчёт Ленки… Это да- а…  Думать надо…

      -Ну, иди, думай…   Нам ужин привезли,- заторопил Анатолий друга.

      -А тебе что приносить можно?

      -Солёное нельзя, острое, жирное… Остальное всё можно! Ну, немного грудинки…буженинки… только чуть- чуть! Сало копчёное, у Николы было вкусное… Чуть- чуть только…- повторил он, застенчиво блестя очками. И вновь проговорил тихим шепотком: - Чуть- чуть…

      -Да, друзья познаются в еде… Ладно, скажу Ленке… В палате- то как, тепло?

      -Терпимо. Горчичниками греемся…

      Поднялись. Обнялись, как перед долгой разлукой. Вовка уткнулся носом  в левую половину Толиной груди - выше не доставал. Одинокая жалостливая слеза покатилась по оврагам и буеракам щеки. И вдруг услышал сверху:

      - Вов, а чего у тебя в рассказах так много лиц? Мельтешат, сосредоточиться  мешают…

      Вовка отпрянул, с изумлением посмотрел на того.

      -Вот не ожидал от тебя! Ты- то чего о высоком  заговорил?! Совсем плохой стал? У Диккенса тоже немало действующих лиц было.

      -Я серьёзно!

      -А если серьёзно, то сам подумай: про одного не упомянешь, про другого - и что?! Сиди дома, лапу соси?! Без сала, без самогоночки?.. Без бесплатного авторемонта?.. Без женской ласки?.. Ну, ты даёшь! Люди ж обидятся - и всё, кранты! Руки не подадут! Скажут… в общем, скажут чего- нибудь… Да и куда, Толя, без них, персонажей этих? Рядышком ходят, живут, общаются. Это ж… наше всё! Выброшу я из действительности, допустим, Аркашу - и что?.. Куда б ты съездил прошлым летом? В … Амстердам?.. Или в этот… в  Хельсинки?.. А чего, вполне могли вместо Аркаима… по наезженной колее…  прозвать! Берлины ж с Парижами в области уже есть… Или Ленка твоя…

      -Ленку не трогай!- враз насупился Толя. – Чего ты Ленку- то?.. Она же… каждую ночь рядом… Она тебе чем помешала? Чем мы тебе все насолили? Саша, вон, Малышенков есть… Раз в год видимся…

      -А от кого бы ты слово «онейромантика» узнал, а? То- то!

      -А я и сейчас не знаю, что это такое!

      -Это потому, что ты прочитать его не можешь!- убеждённо сказал Владимир.

      -Ты из меня совсем неуча сделать хочешь!

      -Не цепляйся. Кроссворды ты хорошо «щелкаешь».

      -А Саня Жедяев?- с надеждой спросил Толя.

      -Ну - у! Да ты посмотри, какая объёмная, значительная фигура! Выброшу - и что? Лакуна на лакуне!

      Анатолий поморгал, вникая. Не вник. И отступил.

      -Если на лакуне… Тогда не надо… Ну её к лешему… Не надо  на лакуне… Пусть уж…

      -Пусть,- согласился Вовка. – Я Степанычу уже говорил, теперь- тебе: ничего ни выбрасывать, ни сочинять не буду. Не проси, Толя, не буду… Топай! Ужин остынет. Будь здоров!

      -Обязательно буду,- по привычке ответил Мишанов и задумчиво поплелся в палату потреблять постные калории.

 

 

 

 

 

      Г Л А В А    5 

 

     «ЗОВ  ПРЕДКОВ» 

 

                                                

      Что в жизни человека может быть прекрасней прикосновения к своим истокам, к своим корням?..

      Понять, чей ты сын, перебрать всех предков по матушке до седьмого колена, узнать, от кого твоя дочь - есть ли более волнующие моменты в жизни?..

    «Нет!»- решил Серёга.  Нет - и всё! Решил - как обрезал! Он вообще бывает крут, а здесь, когда касается корней, то… Неуправляемым становиться. А это, я вам скажу, страшная штука - сто шестьдесят сантиметров упёртых амбиций! Как к ним, к этим амбициям подступиться - не знает никто!

 

      …У Сергея  это увлечение началось с домашнего задания дочки- пятиклассницы: нарисовать родословное дерево семьи. И - завлекло, затянуло, захомутало.

   Начав с маленького кустика паслёна, они, роясь в домашних документах, через два часа уже дорисовались до вполне окрепшего дуба. После чего дочка устала, а Сергей всё продолжал и продолжал копаться, чихая от пыли, в стареньких потёртых пенсионных, комсомольских, коммунальных и прочих документах. Пока не отыскал:

 

                                  «СПРАВКА - ПРОШЕНИЕ.

 

              Просим оказать всякую помощь Смолиной Акулине Дмитриевне, вдове казака Смолина Фёдора Павловича, убитого в бою с врагами России,  в получении дров на зиму.

              

                  Подпись (выцвела)

 

                  Печать (стёрлась)» 

      

      Он откинулся головой на спинку дивана, устало закрыл глаза.

      -Так вот от кого у меня любовь к быстрой езде,- процокала мысль. – И жажда воли! (Серёжка был женат в четвёртый раз). Кровушку- то - её не обманешь!.. И прогрессом не задушишь… Степь да лошадь подо мной… Конь, вернее… Вот это - моё! И вся недолга…

      Ноздри маленького курносого носа хищно раздувались, пытаясь уловить запах полыни, кизяка и конского пота. Но пахло жареной рыбой, кошачьей лужей из угла и собственным потом.

      -Нюрка!- окликнул он дочь. «Анна» в этот исторический момент как- то не глянулось ему. Захотелось по- старинному, как ему казалось – по - казачьи: «Нюрка». –Вытри вон… И приучай котёнка к горшку, в конце концов! Шо, я за вами везде должОн смотреть?!

      Опять закрыл глаза. Запел тихонько и фальшиво.  «Скака-ал казак через доли - ину...».  «Проскакал» мысленно по слову «казак». Туда - обратно, туда - обратно… Ты смотри! И тудыть, и сюдыть одинаково! Со смыслом слово- то!

      Эх, щас бы с соплеменниками погутарить! Не всё ж на корню захирело! Должны ж остаться казаки! И Путин како - то вспоможение посулил… Живо, значит, казачество! Найдём! Пора в люди выходить! Не всё ж с этими, придурошными, знаться! Только и знают, что лясы точить! Сидишь иногда, как дурак, и понять ничего не можешь: то ли шуткуют, то ли взаправду слово «таракан» тюркского происхождения?! Балаболки! Аркаим они открыли!.. Ежели б моя машина не сломалась на том месте - вот бы вы чего открыли! Сидят, языками мелют… Нет, что бы вечное что- нибудь сладить… Седло… шашку… К посконному, к землице надо тянуться, а не …  это… благами пользоваться… Зажирели же все! Никто плугом пахать не хочет! А Толстой пахал! Не хотел, а пахал! Толстой!!!

      -Нюрка!- вновь окликнул дочь. – В Интернет залезь! Найди мне «казаки Южного Урала». И жрать- то будем, в конце концов?

      …Бог ты мой, какой пласт неизвестного открылся ему через полчаса после минтая под майонезом! Черпать - не перечерпать! Внимать - не перевнимать! Похлеще всей истории Древнего Рима! Войны, восстания, бунты! И всегда «на стрёме»! Ежели  чего, то мы завсегда здеся! Токо свистни!

      Дремучий бунтарский дух Сергея зачесался где- то под левой лопаткой, схлынул во враз обмякшие ноги, пошел витать по комнате.

      -Это ж… опора державы! Сарынь, ёлы - палы!.. Надо бы созвониться…

      Созвонился. И позвали его на смотрины на какой- то «круг».  Во вторник, приодевшись в костюмчик четырнадцатилетней давности, он направился на Бажова - представляться.

      «Круг» представлял собой вытянутое прямоугольное подвальное  помещение бывшего детского сада.

      У стены стоял длинный стол, за которым сидел мужской казачий люд, и, судя по гирляндному блеску начищенных медалей, весьма заслуженный. Дули чай из огромных кружек и мирно гутарили, шевеля усами и монгольскими бородёнками.

      -Садись, мил человек, рассказывай,- пригласили его по ту сторону стола. – Кто ты, зачем к нам пришел, ради чего…

      Серёжка уселся на краешек стула, украдкой посматривая на станишников. Душа подсвистывала соловьём и  обмякала, как губка: казачки в форме казались дюже родными, будто оттель, с лубков и гравюр прошедшей эпохи. Удивился, что много молодых: почитай, более половины.

      -Идёт, значит, народ к ним, идёт,- возрадовался Сергей и начал рассказывать о себе.

      Атамана особливо заинтересовала «газель».

      -Значица, Рассее послужить хочешь?- спросил он, утверждая.

      Серёга подтянулся на стуле, кивнул головой, аж зубы неслышно звякнули.

      -Да!- выдавил он пересохшим горлом.

      Из старенького бабинного  «Маяка» в углу приглушенно неслось залихватское «Задремал под ольхой есаул молоденький…». Еврейско - казацкий симбиоз рвал Серёжкино сердце на части.

      -Да!- твёрдо повторил он.

      -Да ты сиди, сиди, голуба, в ногах правды нет.

      Сергей вновь присел на краешек стула.

      -Ну, а как всё же послужить- то хочешь?- придвинулся к нему через стол атаман. От шелковистых объёмных усов приятно пахнуло первачком. Видимо, чай был не во всех самоварах. Сергей замялся, не зная, что ответить.

      -Ну…  кудыть  пошлют… что надо- то и сделаем…

      -Любо!- уважительно промолвил атаман, откинулся на спинку стула, сложил руки на животе. –Гнат! Слыш - ко?- крикнул кому- то у дальнего конца. –Гнат! Подь сюды!

      Гнат, такой же дородный и ещё более колоритный, чем атаман, уселся рядом.

      -Ну?

   Серый обомлел. Дважды полный Георгиевский кавалер! Рази так бывает? А? Чтоб двойной полный?.. 

      Усиленно вспоминал: Корея, Вьетнам, Ангола, Афган, Югославия, Приднестровье, Чечня… Батя говорил: во Вьетнаме ого - го дело было! Инструктором или консультантом… Запросто! Мачете у них, кажись, в джунглях… Та же шашка, чего не инструктировать- то?  И своими, поди, местными ещё награждали… ВОна сколько незнакомых медялюх!..  Глаз резал только «3 разряд парашютиста». Хотя… может, свои особенности? Может, с конём прыгали? Прыгают же с танками!?

      Гнат, видя неподдельное любопытство Сергея, ласково провёл платочком по «иконостасу», высморкался.

      -Чего? Интересно? Энто деда! А энто - другого деда, по матери,- гордо сказал он.

      -По матери,- машинально повторил Сергей.

      -Да погодь ты!- перебил атамана со- товарища. –Вот, к нам желает примкнуть… Корни ищет… Ты погутарил бы с ним…  Об жизни… Вообще… Об истории… Тока… одежонку  бы тебе, Серёга, справить… Не дело это: в штатском на «кругу» быть. Гнат подскажет, где подешевше приобресть. Да как переделать под себя. А сёдни ты как, на «Газели»? ДОбре! Вот тебе и испытательный срок пошел! С сёднева дня! Мы завсегда так: перво -  наперво хлопца в деле смотрим! Годен - не годен… А опосля - милости просим к нам. Неделю смотреть будем! Не подкачай! Я вижу - ты наш человек! Сразу мне понравился! Погутарьте, хлопцы, погутарьте… А ты, Сергей, не тушуйся, не журись. Видишь: сижу, чай пью? И ты садись - расспрашивай! Не стесняйся, в общем…

      Гнат поманил Сергея к себе, усадил рядом. Налил себе из самовара.

      -Будешь чаёвничать?

      Сергей кивнул.

      Гнат налил и ему. Из другого, правда, самовара.

      -Ну, спрашивай.

      -Я… это… про кресты. Разить можно чужие носить? – сильно стесняясь собственной наглости спросил Серёга. – Дедовские, а ты… а вы… себе… Грех ведь…

      Гнат ничуть не удивился и не обиделся.

      -А чего им без дела в шкафу валяться да пылиться? Это ж слава наша, казачья! Гордость! Знаешь, как воевали? На всех страх наводили! И в  Первую, и во Вторую мировую… Лава, бывало, мчится - все вороги по танкам прятались!

      В 42- м случай был: успели доскакать до танков и один, самый лихой, даже дуло у пулемёта в танке погнул шашкой! Как вжарил наотмашь!  Аж искры посыпались! Про то сам пулемётчик ихний вспоминал! Грит: «Ежели у них все  таки  безбашенные - капут нам!» Чуешь?  Вмиг боевой дух у вражин вышибали!

      Рассказ казака Сергея удивил, но не восхитил. Тот, видимо, это заметил.

      -Ещё чайку? А я добавлю… Да ты напрасно кривишься,- казак понюхал бараночку. – Это ж так… эпизод… Дела- то - вот сейчас самые и начинаются! Поднять, воскресить всё! Эт те не шашкой махать! Ум надо! Вот ты хто? Нет, нет, хто ты?! А- а, не знашь!.. А я - пятый год служу! Верой и правдой!- Он поднял палец вверх. – О - о! И уже кошевой атаман!- сказал он со значением. –О- о!

      - Про форму- то… что?.. где?.. – перебил его Сергей.

      -Так! Про форму…  Слушай и запоминай: идёшь в «Гарнизонный» магазин… Знаешь такой? Спросишь Трофима Добряка, запомнил?

      -Уже запомнил.

      -Ты: «Вам заказ на казацку форму нужОн?»

       Он:…

 

      …Последним, в час ночи Сергей доставил до хаты атамана. После чего ещё четыре года состоял… дослужился до подъесаула… награждён: нагайкой, сувенирной шашкой, четырьмя памятными крестами и двумя за выслугу лет, неврозом, нервным тиком… Самовольно дембельнулся в мае 2009 года и скрывался с «Газелью»  от станишников, как Козлевич с «лорен- дитрих» от ксендзов.

 

 

             

 

     Г Л А В А   6

                                

   «МГНОВЕНИЯ»

 

 

 

                                                 

      -Взялись!

      Толя с грузчиком подхватили мешок с мукой, бросили на тележку.

      -Анатолий Григорьевич, шесть мешков на склад, остальное - в отдел!- скомандовала зам. Надежда Ивановна.

      -А то я не знаю!- молча  огрызнулся Толя. Кардиологические причиндалы, навешанные на груди под рубашкой, чертовски мешали работать. К тому же, часть датчиков отстали от лейкопластыря и болтались ненужной мишурой, записывая поразительные данные: объект скончался! Но «живой труп» грузил четвёртый мешок кряду вместе с немощным полупьяным грузчиком - пенсионером. И ещё успевал злиться на контингент подчинённых!

      -Брошу я этот магазин к такой- то бабушке!- раздраженно думал Анатолий, поправляя мучнистыми руками под рубашкой свой «пояс шахида». – Ни поболеть, ни пожрать! Что за дела?! Сейчас обедать усядутся: «Анатолий Григорьевич, попробуйте грудинку! Анатолий Григорьевич, беляшики только- только разогрели!» Господи! Когда ж они наедятся, в конце концов?! Голимый холестерин! Ну, в грудинке, допустим, поменьше… Грудинка - ещё  куда ни шло… А беляши- то?!. Хотя…  если мясо постное…

      -Беляши постные?- утверждающе спросил он, сгружая последний  мешок.

      - Постные, постные!- согласно закивала покладистая Надежда Ивановна. – Куринные! Чуть- чуть только свининки, для вкуса… Горяченькие!

      Анатолий отряхнул запылённые брюки.

      -Ну, куриные- то мне можно…  А ты чего стоишь?- накинулся вдруг на курившего рядом грузчика. – Вези на склад!

      Тот выбросил окурок, надавил на тележку. Та - ни с места.

      -Анатолий Григорьевич, мойте пока руки. Сейчас сядем.

      Надежда Ивановна схватила тележку за ручку и играючи покатила её на склад вместе с мешками и грузчиком.

 

       …Ленка, жена, позвонила на шестом беляше.

      -Да,- невнятно, набитым ртом, промямлин Анатолий.

      -Толя, я сегодня допоздна задержусь. Сама приеду. Ты мне, когда домой придёшь, найди, пожалуйста, свидетельство о браке, а то я забуду…  В бухгалтерию зачем- то понадобилось…

      -Моё или твоё?

      -Чего «твоё»?

      -Свидетельство!

      Ленка помолчала, сказала: «Дурак!» и отключилась.

      -Нет, ну чего я такого сказал?!- Толя с горя принялся за седьмой, неучтённый пирожок, запивая его кефирчиком.

      Женщины ласково и умилённо смотрели на директора, будто кормилицы на барчука или поварихи из пионерлагеря на любимых внуков.

 

 

 

                                        .  .  .

 

 

      -Подожди, я поправлю.

      Сергей вытянул худющую шею, и жена поправила галстук.

      -Всё?

      -Всё. Теперь ровно. Иди.

      По пути глянул на себя в трюмо, причесался. Понравился себе и вышел в двери.

      Жена посмотрела в окно на ладную юношескую фигуру мужу, облаченную в пиджак, спортивные брюки и кроссовки - и порадовалась своей женской доле: обувь начищена, пиджак отглажен, трико - без единой пылинки. Серёжка был мастером на все руки.

      Присела за приготовленный мужем завтрак - и снова поблагодарила судьбу. Со стен на неё благосклонно взирали увеличенные фотопортреты казацких предков Сергея с лихо подкрученными усами.

      Сергей вышел на перекрёсток Тухачевского и Барбюса. Напарник уже ждал. «Маршрутная» Газель с яркой красочной надписью «Казак уральский» по борту сверкала утренним послепомоечным глянцем.

      Поздоровались. Закурили.

      -Вечером к Степанычу поеду. Пусть другую картину рисует,- заявил вдруг Сергей.

      -Давно пора,- согласился напарник. – А то не поймёшь: то ли водяру перевозим, то ли людей. А чего хочешь рисовать? Может, волчару? Я видел у одного - красиво!

      -Вы как сговорились!- Сергей с подозрением посмотрел на того. – Степаныч Плюма предлагает. Или Рику…  И ты туда же: волчару!

      -Ну, смотри сам. Машина твоя…  Подбросишь до дома?

      -А когда я тебя не подбрасывал?- Сергей уже возился с водительским местом: на кресло подложил жесткую высокую подушку, а на педали - толстенные накладки. Сел, примерился. Всё путём: и ноги достают, и из  - за панели обзор виден.

      -Серый, а на фига ты галстук таскаешь? Не идёт тебе… Ты в нём, как… на суд Линча будто попёрся!- пошутил напарник, усаживаясь рядом.

      Сергей посмотрел на него серьёзными серыми глазами.

      -Пешком давно не ходил?- Включил зажигание.

      -Галстук- то парадную форму предусматривает. Цивильную. А ты в трико и в кроссовках…- не унимался напарник.

      -Меня население наблюдает исключительно выше пояса. А выше пояса я соответствую. Не чета тебе, босяку. Позоришь машину. Выгоню я тебя. Возьму кого- нибудь другого. Интеллигентного и цивильного. Без придури.

      Напарник, младший брат жены, сидел рядом и подсмеивался.

 

 

                                        .  .  .

 

 

      То, что творилось вокруг, радовало глаз и душу делового человека.

      Звонили одновременно два телефона. Стрекотал допотопный факс, выдавая на - гора информацию. Зам, сидящий за соседним столом, разговаривал с клиентом, впаривая какую- то лежалую продукцию. Напротив, на расшатанном стуле развалился пришедший в гости Володька.

      Периодически подходили то кладовщики, то секретарь, то из бухгалтерии. И всем Санька был нужен, всем необходим! Как червячок на рыбалке! Как лопушок в пустыне! Как черемичная вода при педикулёзе!

      В довершении всего острый нюх бывшего радиста уже ублажали стелющиеся по коридору запахи  готовящегося обеда.

      -Саша, я платёжку на «Снабсбыт» отправлю. Посмотри. Там на четыреста тысяч.- Сергей, зам по работе, протянул ему платёжку. Александр внимательно прочитал, вернул назад, благосклонно кивнул:

      -Отправляй.

      Факс замолчал. Саша оторвал напечатанное и, как Свердлов на телеграфе, вчитался, разворачивая  длиннющий рулон. Дочитал, тяжело вздохнул, смял присланное и отправил в корзину для бумаг.

      Да - а, мало кто из однокашников по Херсонской мореходной бурсе  мог бы сейчас признать в этом солидном стокилограммовом монументе стройного энергичного девяностокилограммового Сашку Жедяева. Жизнь - визажистка хищно, по - зверевски потирала руки, предвидя непочатый край для фантазий. Добавила к килограммам немногословность, значительность, мешки под глазами. И всё это за счет  потери волосяного покрова на голове и неуёмной когда- то тяги к чтению. Что- то втянула. Что- то  выперла. Повышенное давление и утреннюю послепраздничную дрожь в руках компенсировала философским складом ума и  фартом  в дурацкой игре преферанс. Постаралась, зараза, надо сказать, на славу!

      -Жень, чего тебе?

      Евгения, кладовщица, вернее - логистичка, в обнимку с каким- то ротором - статором кренилась от тяжести вправо.

      -Александр Анатольевич! «Газпром» просит КЛЩЧ- ВЧД- РТС- МУ- 249 дробь 8, артикул 19 В, а у нас только КЛЩЧ- ВЧД- РТС- МУ- 249 дробь 8, артикул 19 В  со штрихом. Что делать будем?

      Два высших образования и немереное потребление кумыса в бытность её верноподданной Назарбаева Нурсултана Абашевича приучили Евгению к точности и лаконичности.

      -Жень, ну что вам всем разжевывать надо!?- радостно забрюзжал Александр. – Ну, хоть что- нибудь без меня сделать можете? Мне сейчас суп дегустировать, а ты!..   Неси на дальний склад! Пусть Пашка штрих замажет. Или сотрёт, я не знаю…  А ещё лучше - просто поменяйте табличку! Не придерутся!

      -А зачем на склад тащить?- Женьку под тяжестью клонило всё больше и больше. – Пусть табличку сюда принесёт в обед, я перевешаю.

      -Вот! Можешь же мыслить!

      Евгения покраснела и кособоко потупилась.

      -Всё! Иди, иди! Видишь, я занят.

      Женя  развернулась с деталюшкой по какой- то замысловатой, в пол - кабинета дуге и вышла, едва вписавшись в дверной проём.

      -Ох, молодец! Ох, умница!-  похвалился  Александр, когда та скрылась из виду. Прям как граф Шереметьев собственным театром.

      -Главное - выносливая!- опасливо посмотрел ей вслед Володька.

      -А у тебя- то чего?!

   Напротив Жедяева стоял водитель и протягивал список продуктов для кухни на следующую неделю. Александр принял петицию, вчитался.

      -Сергей,- не отрываясь от списка спросил он. – Отправил платёжку в «Снабсбыт»?

      -Отправил.

      -А это что у тебя?- Александр поднял глаза на водителя. - На «Металлобазе» хлеб по 15,1, а у тебя- 15,8! И вермишель по 26! Чем тебе  развесная, по 22 хуже?!

      -Да я, что ли, этот список составляю? Повариха! Да и эта, развесная… Вы её пробовали? Она же раскисает!

      -Я- то пробовал!.. Я ещё не такое пробовал!- строго выговаривал Александр подчинённому, наставляя на путь истинный.

      Володька с наслаждением внимал этим разговорам и вспомнил: действительно! И не такое ещё пробовал!

      Наталия, как обычно, уехала в отпуск, тогда ещё НА Украину.

      Детишки - дошколята чинно восседают за столом с отцом Александром и шестой день подряд безмолвно, но с наслаждением ужинают редечкой с луком, подсолнечным маслом и черным хлебом. Причём, в отличие от отца, запивающего этот деликатес сорокоградусной, едят всухомятку. Так как даже Александр своим громадьём ума понимал: молоко ребятишкам здесь неуместно! Как и сорокаградусная. А про чай как- то забывалось. Благо, что неподалёку жила бабушка, и внуки остались живы и здоровы. Только поджары и подвижны.

      -…так что не надо    в с ё  брать на Потребительском рынке! Надо брать, где дешевле! Тем более, что всё по пути! Копейка рупь бережет! Рупь два бережет!  Два рупь берегут червонец! Червонец бережет сотню!..

      -Исаак родил Ньютона…  Прекращай! Идём курить!- перебил его Вовка. За последние десять минут он понял, что в долг у Сашки сегодня не перехватить. Сотрудники бы сыты остались.

      Саня замолчал.

      -Иди.- Отпустил милостиво водителя. Отодвинулся с креслом от стола, что бы иметь возможность встать. Нет, чуть- чуть не хватило. Ещё отодвинулся. Встал. Пошел вслед за Вовкой, прикидывая на ходу, сколько этому попрошайке можно дать, чтоб и он не обиделся, и чтоб на пшено с горохом хватило. На всю эту ораву  бездельников. На всю неделю. И по пути обрадовано вспомнил: Великий пост наступает! Слава тебе, Господи! Тогда этому лишенцу можно и поболе дать…   Сколь я там на горох откладывал?..

 

                                               

                                     .  .  .

 

 

      Веселье было в самом разгаре. Запах дорогого парфюма, вспотевших тел, пыли и закусок тугой массой висел в июльском воздухе ресторана.  Подвыпивший народ был весел и счастлив. Корпоратив удавался на славу. Ди - джей с тамадой создали нужный антураж и держали его на должном уровне. Впрочем, после официальной части народ и сам не давал себе унывать. Особенно выделялись наша Ленка и какой - то, тоже уже недоступный хип - хопу начальник отдела по связям с общественностью. Общественность его сейчас не интересовала. Интересовала Ленка, румяная от танцев, со взором горящим.

      Муж её, тихий и скромный Анатолий, восседал в это время за столом с Володькиной супружницей Надеждой и вкушал расставленные изысканные  японские яства. Дурацкие столовые нун - чаки никак не складывались в огромных Толиных пальцах в нужную комбинацию для захвата креветок и прочей морской капусты. Но Толя мечтал дожить до возраста среднестатистического  японца и посему очень старался. И если с морепродуктами дело ещё двигалось (Толя не столько захватывал их, сколько накаливал на палочки, косясь по сторонам), то вот с рисом  была беда. Общение с рисом требовало терпения и тренировки. Отвлекаться на  танцы, Ленку и остальное  второстепенное было некогда. Сидевшая рядом Надежда откровенно скучала.

      Её доморощенный «Дуров» остался с Рикой дома и занимался чисткой привезённых с рыбалки карасей. На предложение «хотя бы раз выйти с ней по - человечески в люди» усмехнулся, оглядел скептически её наряд и произнёс:

      -Я сегодня не в форме. Кулончик поправь.  Очень  вызывающий.  Тебе идёт... - и принялся за рыбу.

      -Толя, пойдём, потанцуем,- предложила она взмокшему над рисом соседу.

      -Сейчас, Надь… Выпьем - и пойдём. Вот интересно, здесь только японская кухня или  что- нибудь человеческое подадут?

      Пригубил уже охлаждённое саке. Скривился. Снова пригубил. Снова скривился. И снова пригубил. Поставил пустой бокал и обратил, наконец- то, внимание на  танцующих.

      -Хорошо, черти, выплясывают!- кивнул он на Ленку с напарником. –Моя- то, моя- то…  Хоть от души навеселится…

      -Пойдём, Толя, пойдём,- тащила его в круг Надежда.

      Затанцевали. Ленка, бывшая танцовщица четэзовских «Самоцветов» показывала мастер- класс. Молодёжь и остальной сотово - корпоративный контингент тянулись следом, но куда им было до отставной профессионалки! И лишь «связист» с общественностью со старанием ребёнка повторял все Ленкины па и прочие де- де. Это было так смешно, интересно и заразительно, что все припустились следом   за ними.

      И лишь Надежда, чисто по женской дружбе, спросила, перекрикивая громкую музыку, у «связиста»:

      -А вы с мужем Елены Петровны знакомы?

   Тот посреди танца встал, как поплавок в колодце. Муж у такой женщины, как Елена Петровна, не предусматривался вообще. Какой такой муж? Полчаса к ней никто не походил, а здесь - муж!? Надежда кивнула на Анатолия, опять стремящегося к столу: официанты начали разносить что- то объёмное и горячее, не похожее на рис.

      «Связист» засеменил следом.

      -Здравствуйте!- радушно и сердечно начал он. – Извините, нас не представили! Мне сказали - вы муж Елены Петровны!

      Анатолий уже повязал салфетку на шею и сглатывал слюну,  пялясь на блюдо с  горячим. Вилка - в левой руке, нож - в правой. Недовольно покосился на  говоруна, кивнул головой.

      -Директор гипермаркета номер 47 Анатолий Григорьевич.

      -Понимаете, здесь неувязочка вышла…  Мне только сейчас сказали… Елена Петровна даже не предупредила! Спасибо Надежде Борисовне, прояснила ситуацию…  Если бы я знал!.. Разве ж я позволил себе?!  Да ни на минуту!..- с пиететом продолжал «связист».

      Толя внимательно наблюдал за официантом, разделывающим мясо. Или рыбу. У японцев не поймёшь. Но порция ему понравилась. А этот, говорливый, мешал.

      -Да шутит Надежда Борисовна! Сестра она мне, сестра! Идите, танцуйте!- отмахнулся он от него и принял от официанта свою  долю дымящегося и вкуснопахнущего. И ещё подумал мельком: - Лишь бы не фугу!

      А счастливая и радостная спина «связиста» уже ввинчивалась в толпу танцующих вокруг Елены Петровны.

      А блюдо всё- таки больше напоминало рыбу.

 

 

                                                .  .  .

 

 

      -Ниночка, а вы нам не сделаете по чашечке кофе?- попросил Аркадий секретаря.

      -Сейчас, Аркадий Осипович, минутку.-

      Секретарь вышла в соседнее помещение. Аркадий не отрывал глаз от бумаг, вчитываясь в каждое слово. Слова были на древнехалдейском  и требовали  усидчивости и внимательности.

      Вошла секретарь, поставила чашки на край стола, заваленный манускриптами, присела рядом.

      -Угощайтесь.

      Аркадий вздохнул, сдвинул аккуратно бумаги в сторону и расслабился. Рассеяно помешал ложечкой, оглядел кабинет.

      Челябинский филиал  НИИАЭП, директором которого он являлся,  явно не шиковал. Кабинет директора располагался в съёмной однокомнатной квартире, приёмная секретаря – на кухне, которая заодно выполняла и роль кухни, как таковой. Директорские «хоромы» битком заставлены стеллажами с папками, книгами, журналами и прочей макулатурой.  Единственный стол отведен для телефона, компьютера и опять же бумаг. И двух чашек с кофе.

      Штат тоже старались не раздувать. Есть директор с секретарём – ну, и хватит! Не баре! Прибраться да съездить на своей машине по делам – как- нибудь уж сами, без личных водителей и полотёров, да, Ниночка?

      -Уютненько здесь у нас, - Аркадий с наслаждением втянул  пыльный воздух древности и кофе. Отпил глоток и сморщился. – Без сахара, что ли?

      -Аркадий Осипович, побойтесь Бога! Третий месяц зарплату не платите! Откуда деньги на сахар? – обиделась Нина, бывшая со - курсница Аркадия, поджала губы.

      -Серьёзно?- изумился тот. – Вот времечко летит! Так это… звонить надо в Москву! Может, забыли там?..

      -У нас телефон за неуплату отключили! – напомнила она.

      -Ну, ты смотри! То – то я звоню из Уфы – и не  гу - гу! Грешным делом подумал, что вы приболели! Или уволились!

      -Аркадий, месяц целый уже отключено!

      -Вот это да! – восхитился Аркадий. – А как же мы работаем?!

      -А мы «работаем»? – настороженно спросила Нина.

      -Конечно! Конечно! Посмотри, какие залежи собраны! – кивнул он на стеллажи. – А  в компьютер сколько забито?!  Работаем, и очень даже! Кстати, сколько сейчас? О – о, второй уже!.. Мне к трём на лекцию в ЧГПУ! -  Он зашарил по карманам, достал смятые деньги вперемешку с какими – то квитанциями, чеками и записочками. – Нин, давай ополовиним. Помолчи! Мне сегодня за лекции заплатят! Зарплата из Москвы придёт - отдашь! И не дай Бог забудешь!

      Как Паниковский, старательно рассортировал деньги. Половину, смяв,  опять засунул обратно в карман. Залпом допил кофе.

      -Всё, Нин, побежал! Завтра в девять буду! Выше нос! «Спартак»- чемпион! ЦСКА- конюшня! Подготовь мне подборку по криптограммам в Брединском районе за 16  - 17 век. Сколько сможешь…  Всё, пока!

      Стукнула тяжелая бронированная дверь.

      Нина тяжело вздохнула. Пересчитала деньги, положила их в сумочку. Достала со стеллажа с  обозначением «ШУМЕРЫ» майонезную баночку с сахаром, подсластила. С другого, под названием «ХИМЕРЫ» - вазочку с пятью овсяными печенюшками. В дальнем углу, с третьего стеллажа сняла толстую папку, озаглавленную «Бредни. Слухи. Домыслы», раскрыла на столе, и, с трудом кусая месячное печенье, углубилась в чтение.

 

 

                          

  

 

 

                                         .  .  .

                               

 

 

      -Я включаю?

      -Я те включу! – Степаныч склонился над станиной и внимательно рассматривал нагороженную мужиками конструкцию.  – «Включалки» до Шагола полетят! Кто мастерил сию хренотень, синьоры?

      Мужики стояли поодаль и молчали, будто не знали ни русского, ни итальянского.

      -Само, значит, нагородилось… А ежели по всей мастерской разлетелось бы? Точно кого- нибудь прибило! Почему ни крепежа, ни струпцин? Руками  уж тогда держали б!

      -На Новый год держали,- угрюмо ответил бригадир. – Кешка до сих пор на больничном с рукой.

      -Вот и я о том же… По - человечески крепить надо! Или альтернативу искать!

      -Чего? -  Бригадир не понял, оглянулся на остальных.

      -Штопор! То бишь: альтернатива!

      Степаныч извлёк из кармана нож со штопором. Снял со сверлильного станка  опутанное проволокой «Мартини» со слегка  искуроченной отвёртками пробкой и открыл бутылку.

      -А победитовое сверло зачем в станок  зажали? Обыкновенное с пробкой не справится?

      Мужики молчали.

      -Ладно, где остальные бутылки? Тащите, а то бухгалтерия уже стол накрыла, нас дожидаются. Не будем женщинам праздник задерживать. А на станке сейчас молочный коктейль забабахаем! Я венчик принёс, как раз под наш патрон подходит! Убери трехлитровку! Кострюльку давай. Славка, цветы купил? Ну, что, идём? Да вы хоть руки вымойти, шаромыги! Как- никак, Восьмое Марта!

      Умытыми каликами потянулись в бухгалтерию. Последним, с подарками на тележке, шествовал бригадир Слава. Подарки представляли собой искусно выточенные пары: литровый жбанчик с резным верблюдом на откидной крышке и объёмное, на ножке, блюдо под фрукты и зелень. На каждом из блюд - по паре задорных чуриловских огурчиков в пупырышках.

      Бригада вошла в праздничный кабинет, чинно расселась за столы. Трое гавриков (в недалёкую бытность - «Черные дачники») стеснительно прятали чистые ручёнки меж колен и искоса посматривали на женщин. Двухразовые зарплатные контакты  в месяц сблизить их для душевного разговора не могли. Это Степаныч понимал. Но и тостоваться им на брудершафт пока советовать не спешил. Не время пока. Ничего, посидим, разговоримся… Тем более, что совершенствовать русский язык требовалось всей бригаде: и грузину Сергею, и туркмену Славе, и казаху Диме.  Ежели  люди хорошие (а за своих архаровцев он был уверен!), то и контакт найдётся, и посидим душевно.

      Включили приглушенно музыку, разлили в бокалы, разложили  снедь по тарелкам. Ждали директора. Звонил, обещался быть с минуты на минуту.

      Наконец, из мастерской послышался грохот ангарных ворот, и вбежал растрёпанный и запыхавшийся Лёшка Мамлин. В таком состоянии он мало походил на директора столярной фирмы, но его все же узнали.

      -Товарищи! Дико извиняюсь! Бешеная пробка на Ленинградском мосту! Кое- как выбрался! Миль пардон!

      Главбух, секретарь и уборщица благосклонно кивали ему головами, прощая мелкий конфуз и запачканные туфли.

      Лёшка втиснулся во главу стола. По правую руку - Степаныч с бригадой, по левую- женский контингент фирмы.

      -Купил?- шепотом поинтересовался Степаныч.

      -Еле успел! Там дурдом творится! Все к прекрасному потянулись под праздник!

      -Где оставил?

      -За дверью сразу… Не стал сюда заносить. С Серёжкой договорился: вечером всех на своей маршрутке развезёт.

      -Ну, чего тогда тянуть? Поздравляй!

      Лёшка поднялся.

      -Милые наши женщины! Я, как Степаныч, говорить не умею… Но люблю вас, честное слово, не меньше! Мы здесь, вот, посовещались и решили подарить вам, что, может, и не купите себе никогда! Но каждая  из вас хоть раз, но заикалась об   э т о м! Так что, с праздником вас и осуществлением мечтов! Слав, заноси по одному! Дим, помоги ему!

      Мужики втащили столитровый аквариум с рыбками и растениями. Марь Иванна, главбух, ахнула и бросилась Лёшке на шею, расцеловала.

      -Гы, гы,- прыснула бригада в чистые кулачки.

      А Лёшка, счастливый до «не могу», отчаянно махнул рукой:

      -Следующий!

      Клетка с белоснежным котёнком впечатлила не меньше. Татьяна, студентка, протеже Аркаши, подрабатывающая у них уборщицей, повисла на другом плече Алексея. Лёшка млел и таял.

      -Третью давай!

      -Теретью, теретью,- согласились мужики.

      Но третья, пустая, с пеньками и ветками, впечатления не произвела. Пока Степаныч не поднёс к ней  яркий гастук Алексея. Один из пеньков очень похоже окрасился в такие же безыскусные и пошловатые цвета.

      -Хамелеон!!!- взвизгнула секретарь Ксения, по совместительству - родная племянница Степаныча.

      Женщины облепили директора.

      Степаныч поднял рюмку.

      -Ну, мужики! Не будем им мешать! Слав, уберешь потом котёнка подальше от живности. А то травмирует психику попусту…

      -Попуста, попуста,- кивала согласно бригада.

      …Когда спустя полчаса Слава подошел к клетке, то котёнок сладко и сыто  дремал средь кружочков колбасы и кусочков мяса.

 

 

                                          .  .  .

 

 

      -Валь, ты чего такая расстроенная?- Степаныч участливо заглянул ей в глаза.

      Валентина отмахнулась от него рукой и продолжила сосредоточенно щелкать присланные кем- то из друзей кедровые орешки.

      -Ну,  я же вижу: расстроена! И не ешь ничего, кроме второго. Что случилось?

      -Слушай, уйди от меня, а?! Всё - равно помочь не сможешь! Уйди!

      Степаныч подхватил под- мышки Сашку с Плюмом, вышел. Положил на диван в своей комнате.

      -Ну?! Из ВАС кто напортачил? – строго спросил младую поросль.

      Те, слегка покачиваясь на неокрепших четвереньках, разинув рты  внимали деду. Затем, устав, как- то синхронно завалились на бока.  Забарахтались, силясь подняться, но только мешали друг другу.

      -Господи, как дети малые! Тоже мне: будущие защитники Отечества…

      Степаныч рассадил их по краям дивана.

      -Так значит - это не вы бабушку довели?

      Плюм зачесал ухо задней лапой. Сашка сконцентрировался на этой лапе. Деда проигнорировали.

      -Ладно. Сам разберусь…

      На всякий случай спустил парочку на ковровый пол, набросал игрушек и вновь пошел к жене.

      Гора скорлупок перед Валентиной росла не по дням, а по минутам.

      -Валь, ну расскажи! Легче станет. Покайся!

      Полотенце свистнуло у плеча.

      -Я же вправду помочь хочу!- Степаныч на всякий случай отошел подальше.

      -Ну, хорошо…- Валентина развернулась к нему. – Директор лишил меня премии.

      -А за что, позвольте вас спросить, сударыня?

      -Позволяю. Ученик моего класса на прошлой неделе сорвал два урока первой смены. У всей школы.

      Степаныч обомлел.

      -Даже у меня никогда такого не получалось! Хотя… тогда не минировали… Он что, заминировал что- нибудь? Или заложников взял?

      -Типун тебе на язык!- голос Валентины прозвучал строго и серьёзно. Степаныч понял: типун с таким тоном ему обеспечен.

      -Он гарцевал на лошади по периметру всей школы весь первый и второй уроки.

      -Чего так долго?

      -Он медленно гарцевал. А перед окнами 9- го «Б»- целых тридцать минут! У него там пассия.

      -Тогда почему так мало?

      -Надо было кормить лошадь. У неё распорядок.

      -Уважаю!- Степаныч искренне восхитился. – Так! А ты при чём? Ты - не пассия. Гарцевала не ты. И кормили после- не тебя…

      -Понимаешь, зажатый, стеснительный парнишка… Как зверёк в клетке… Но умница!... Лучше по биологии у меня никого не было! А здесь случайно узнаю, что в школу верховой езды ходит. Ну, и решила немного расшевелить его, растормошить при коллективе. Ты бы, говорю, хоть бы раз показал, как на лошади скакать надо. Я же думала: поедем все на ипподром или куда там… А он уже под утро - у школы! И всю эту «выездку» показывает! От окон никого не оттащить!

      А меня на перемене «оттащили» к директору «на ковёр». Не будешь же парня винить. Сказала, что по моей просьбе. Ну, и… «за срыв учебного процесса»… Плакала моя новая блузка… Дура  старая!

      -Ну почему - старая…- задумчиво произнёс Степаныч. Опять еле увернулся от полотенца.  – Просто неправильно сформулировала просьбу. Или приказ… что там у вас, у учителей? «Казнить нельзя…» Но парнишка - то каков!? И дама, наверное, довольна, и лошадь… А класс- то как, правильно воспринял?

      -Ещё бы неправильно! У Вали Алышевой свинка морская, оказывается, есть! А у Оли Полевой - настоящая гадюка в аквариуме живёт! Я боюсь - как бы сейчас укушеные в школе не появились! Медсестру предупредила, та уже противозмеиную сыворотку заказала.

      -Я тебя про парня спрашиваю!

   -А парнишка сейчас «на коне», кружок джигитовки надумал организовать - полкласса записалось. С ним- то всё в порядке…

      -Ну, и хорошо… И брось заморачиваться, можно подумать - блузок ни разу не носила! Ты лучше парнишку этого в гости к нам пригласи. Чудо, а не поступки! В его возрасте мне далеко до него было.

      Из комнаты Степаныча послышался плач и скулёж. Рысью бросились на шум.

      Посреди комнаты, ноя каждый на свой лад, сидели Сашка и Плюм и за разные лапы тянули к себе плюшевого мишку. Голова и хвост мишки уже были оторваны.

     -На кого ставишь?- тихо спросил Степаныч, обнял жену сзади и поцеловал в затылок. Седеющая Валюхина прядка приятно щекотала щеку.

      Она прижалась к нему спиной.

      -На Бразилию,- сказала тихо она. – Они чемпионами будут.

      И оба счастливо засмеялись.

      Возня в центре ковра прекратилась. Внучата, зажав оторванные медвежьи лапы, заворожено смотрели на  заразительно хохочущее поколение «десятников».

 

 

 

 

 

      Г Л А В А     7

 

    «ЮРЮЗАНЬ» (начало).

 

 

      -Народ, выходи! Темпо! Темпо! Приехали! Вам ещё строиться! Выходи по одному!

      Николай тормошил разбросанную по УАЗику спящую публику, попутно вытаскивая наружу сплавной реквизит.

      -Отвыкли, черти, от походов! Родственник, подъём! Степаныч, ёлки зелёные, нам с Аркашей ещё в Челябу добираться! Поторопись!- Принюхался к чьему- то рюкзаку. – Толя, твой, что ли? Новый? Блин, только хищников приманивать! В тайгу же едешь! Сейчас и волчар, и клещей - всех вокруг себя соберёшь! Если есть чеснок - чесноком смажь, пакость эту перебить. Чего смотришь? Я тридцать лет лесу отдал, болтать по пустякам не буду. Ба! Да у тебя и штанишки новые! Тогда «до ветру» прям за палаткой ходи, не рискуй лишний раз. Тем более, у них сейчас время гона, ни черта не боятся: ни ружья, ни флажков красных, не репеллентов! А здесь ты, в штанишках, с запахом…

      Толя проснулся окончательно. Стоял, поправляя спадающий на уши  пробковый колониальный шлем и слушал. Николай подошел к нему поближе и доверительно прошептал на ухо:

      -Толя, я тебе ракетницу дам. На всякий случай…  Пойдёшь в тайгу- с собой бери. Ребятам только не показывай, там патрон всего один…   И не трясись над ней: потеряешь-  ну, туда ей и дорога. Не жалко. Мы, когда в позапрошлом году одного заблудившегося в Челябу, в областной морг отправляли, нашли её рядом с ним. Я и прибрал. Возьми, пригодится,- незаметно сунул Анатолию свёрток. Тот, воровато оглянувшись, взял его со страхом и сунул за брючный ремень.

      -Перепрячу потом,-  тихо ответил он.

      -Не забудь только…   И про чеснок тоже… Верное средство!

      -Николай, а ты и вправду не врёшь?- всё также тихо спросил Толя.

      Николай даже отступил на шаг назад.

      -Я думал: ты умнее… Экспериментируй, если хочешь, рискуй… Организм- то твой, на всю стаю хватит…- И отошел.

      Все, в конце концов, проснулись. Высыпали из машины на поляну, огляделись.

      -Мама моя!- прошептал кто- то изумлённо.

      Многометровой громадой, закрывающей полнеба, высилась на противоположном берегу каменная гряда. Шумела в десяти метрах от стоянки прозрачными водами Юрюзань. Стучал где- то вдали  колёсами  товарняк: тыгыдым – тыгыдым - тыгыдым…

      -Красотень - то какая!..

      -Так, молодёжь… Рты захлопнули - и бегом за работу!- не вовремя  как- то  заторопил всех Николай. – Успеете ещё налюбоваться…- А сам принялся собирать щепки и плавник для костра: страсть как хотелось кушать после шестичасовой тряски.

      Через час все успокоено сидели у заставленной снедью клеёнки. Накаченные и загруженные вещами катамаран и резиновая лодка маячили на галечном берегу. Прел у костерка котелок с крепким чаем. Не кормленный на случай морской болезни Плюм уныло тыкался в колени ребятам, клянча подачки, но народ был твёрд и непоколебим: «Степаныч приказал!»- пытались объяснить они ему и стыдливо отводили глаза. Наетая до отвала Рика дремала на солнышке у костра и в разговоры не вмешивалась.

      -Степаныч, а там чего?- Лёшка кивнул на постройки, маячившие в полукилометре от них, на другом конце поляны.

      -Лагерь пионерский,- ответил за него Аркаша.

      -Брошенный?- в Мамлине заиграла предпринимательская жилка.

      -А кто его знает… Мы уж здесь лет пятнадцать не были… Как ВитькА  расстреляли - так и не были с тех пор,- Шлиман потянулся за пирожком с печенкой, попутно поднял «отходную» кружку. – Ну, ребята, хорошей вам воды и погоды! Будем!- И выпил. Степаныч и Вовка - тоже. Остальные же, замерев с поднятыми кружками, смотрели на Аркашу. И снова у всех рты пораскрыты!

      -Аркаш…   Какой Витёк?.. Кто расстрелял?..-  Ребята казались растерянными и обескураженными: про такие страсти - мордасти их не предупреждали.

      -Мост видите?- кивнул Аркаша головой.

      В километре, выше по течению, на высоте примерно двадцати метров их каньон прорезала нитка железнодорожного моста.

      -Ну, так вот… Строились раньше на станции Минка… Это ещё выше, за  Усть- Катавом… Лесопилка там была… О надувных катамаранах и не мечтали, всё как- то больше на плотах… А к мосту начали подходить- военные поверху бегают с автоматами, суетятся… Овчарочки лают… Объект- то режимный, оказывается…   А в лоции об этом ни слова! Вот мы и прём смело!.. Подходим…  Через мост товарняк гонит, сверху вояки что- то кричат, вода бурлит - дурдом, в общем, полнейший. Собственного ора не слышно! Но красиво - обалденно!

      И вдруг видим - вокруг плота воронки маленькие такие, как от разрывов! Головёшки задираем - а там сержантик автомат у пояса держит и - справа- налево, слева- направо, быстро- быстро!..

      ВитькА зацепило первым. Вовка бросился за ним в бурлящую воду, выволок на поверхность, перевалил через фальш - борт…

      -Через кого?-

      -…в кровище оба, обессиленные,- не отвечая на провокацию продолжал Аркаша. –  Вдарили по веслам, отгребли малость и за поворотом причалились. Унесли ноги…  Вот так- то ребята…  А недавно кто- то мне говорил, что под мостом цепь натянули… Напряженка, видимо, с боеприпасами у солдатиков…

      Долго задумчиво жевали, переваривая информацию.

      -ВитькА- то… домой довезли?.. Или здесь… на берегу где-нибудь?..- скорбно спросил Санька. Налил всем. – Ну, светлая ему память!

      Вновь подняли кружки.

      -Не чокаясь!

      -А чего это - как за покойника пьём?- осушив свою долю спросил, морщась, Шлиман. – Витёк- то далее  больше всех пахал! Замучил  весь народ: «Гребём! Гребём! Баньку сделать надо!» Паша, понимаешь, Ангелина  выискался. Отдыхать же прикатили…

      -Сволочь ты, Аркаша! Ты же сказал - расстреляли его!?- Санька  со злости даже есть прекратил, закурил нервно. – А сейчас  плетёшь, что жив!

      -Плету!..- Аркаша тоже возмутился. – По- разному  расстреливать можно! Из рогаток можно! Бумагой из трубочек! А здесь - щебенка из товарняка сыпалась, прям по носу ВитькУ угодила! «Плетёшь»...

      -А солдатик с автоматом?!

      -Чего солдатик?! Солдатик маячил нам: «Помахивайте, помахивайте веслами, а то угробитесь!» Слава Богу - пронесло! А Витёк сейчас в «ТЕАТРО», чечётку бьёт!

      -Всё- равно…  По - человечески рассказывать надо…

      -Ну, как могу уж!..  Не обессудьте…

      -Обессудим когда- нибудь! Да ещё как! Мало не покажется! За такие шуточки- то…

      -Ну  вас к лешему!- Аркадий поднялся, демонстративно  начал собирать мусор в пакеты.

      -Да, ребята, пора в дорогу. Путь не близкий,- вздохнул Степаныч и поднял остальных.

      Свернулись быстро. Забросали мусор и ненужное в Николаевский УАЗик, натянули спасжилеты. Анатолию с Александром, как наиболее упитанным, дополнительно надели на плечи детские надувные нарукавники.

      Прощались почему- то сдержанно, как сокамерники после отсидки или совсем малознакомые люди. Аркашин трёп как- то разом сбил со всех радостное предпраздничное настроение. Наоборот - нагнал неясную тревогу и тоскливость. Даже Степаныч, внешне обычно доброжелательный и спокойный хмурился невесть отчего и молчал.

      -Чего ты, братишка?- Николай помог затянуть ему спасательный жилет.

      -Кто его знает, Коль,- буркнул тот в ответ. – Сидит какая- то заноза в груди… Отчего – почему - ни … не пойму. Вы ещё со своим… могильным юмором… Ребята и так трясутся, боятся оплошать по незнанию…   Да ещё все помылись перед сплавом…Сам знаешь, что за примета…- Махнул рукой.

      -Ну- ну, корнет, утрись…

      -Нет, честно говорю…   Как- то неудобно всё, нескладно… Будто в костюме и с галстуком на работу пошел… И вы тоже с Аркашей… Отпроситься, что ль, не могли на неделю? Сам же видишь, какой состав собрался… Глаз да глаз…

      -Ты чёй- то совсем «худой» стал, всего боишься… Рика ж с тобой?.. Да и Володька… Шутки, видите ли, мешают… Эт с каких пор?- рассердился младший.

      Степаныч посмотрел на него - и отвернулся.

      -Плохо без вас будет, Никола. Сердцем чую,- сказал глухо.

      -Ну, давай я тебе сниться буду каждую ночь! А Аркаша - Вовке! Треть суток, считай, с вами будем!

      -Ладно, проехали…  Бывай. До встречи.

      Крепко стиснули руки.

      -До Клюкли.

      Ребята отчалили.

  

      …Никола с Аркашей стояли на берегу и, как две Катюши, махали вслед машинной ветошью.

      -Заработало! Ура - а!!!- раздался радостный рёв с посудин.

      -Ну, вот, развеялись! А то, что- то, шибко впечатлительные все стали, слова им не скажи!..- с чувством произнёс Аркадий. – Что, Никола, по коням?

      -Айда. Раньше сядем…

      Сплюнули через левое плечо «на удачу» и от сглаза.

  

 

                                          .  .  . 

 

 

      «Юрюзань, Юрюзань…   Что ж за речка- то это такая, с таким чудным названием? Речка легенд, мифов, преданий… Сгусток красот и чудес мировой природы. Мини - Ниагары… Участки Большого Колорадского каньона… Дремучесть Сибирской тайги… Байкальская прозрачность… Мангровые стоячие заливы… Тибетская угрюмость скал… Пугающие чернотой зевы пещер… Разноцветье… Разнотравье… Разнозверье…»

      Вовка оторвался от записной книжки. Поднял воспалённые покрасневшие глаза, близоруко прищурился. Свечка коптила где- то почти под потолком. Тени - глубокие и чернющие - почти скрывали лежащую в спальниках команду.

      -Степаныч, слышь? Посмотри, пожалуйста…  Пойдёт для начала?..- Протянул тому записи.

      Степаныч отложил в сторону трубочку, которую чистил уже минут пятнадцать, нацепил Вовкины очки и, отставив далеко от себя руку с тетрадью, прочитал, шевеля губами. Потом, глядя вопросительно поверх очков на Вовку, спросил:

      -Это всё?

      -Я тебе что, Дюма - план гнать?- Вовка отобрал записи.

      -Нет, конечно, далеко не Дюма… Буйство фантазий, может, где- то рядом, а так - далеко не Дюма.-

      Степаныч вернулся к своей трубочке.

      -Это где ж ты у меня фантазии увидАл?

   -Ну, как же… Сибирь, Тибет, Америка… Зевы… Мангры…  Откуда  ты такие аналоги   выкопал?

      -Из Дискавери!

      -А- а…-  Степаныч  (из принципа, дурацкого, но вызывающего уважения) смотрел только «Культуру», «Спорт», «Россию» и местный «Восточный экспресс». Помолчали, занятый каждый своим делом. Степаныч продул трубку, принялся набивать её табаком. По палатке потянуло черносливом и вишней. И  « Мысом Подзорной трубы».

      -Покурим?

      Выбрались из палатки под навес, задымили. Дождик дробно колотил по крыше. Поблескивали вдали зарницы. Костерок, сложенный надьёй, периодически злобно шипел от капель и выбрасывал язычки синеватого пламени.

      -У тебя, Вовка, как у Успенского, получается: одни галоши за дверью, а ты всё впихнуть пытаешься,- продолжил разговор Степаныч. - Красоты красотами, а про местный колорит - не слова. Да и красоты…  Это может ихнее на Юрюзань похоже?..

      -Скажи ещё: чуждое, враждебное…

      -Не передёргивай. У них Салават с конём в пещере не прятался от ворогов. Напиши - глядишь, и у них в Каньоне свой Салаватка появится. Или на Тибете…

      -На Тибете яки.

      -Во! Салаватка на яке!

      -Степаныч! Ну, это же легенда! С тобой же осматривали! Человек- то кое- как пролезет,  а местные ещё и коня приплели! Если только частями…  копчёного… в котомке…

      -Пусть! Не трогай эпос! Не дорос ещё! И про климат у тебя не слова! Сам же знаешь: этот район неофициально «мочевым пузырём Южного Урала» зовётся! Триста дней в году осадки! С этим, надеюсь, спорить не будешь?

      -Не буду,- нехотя ответил Владимир. – Только как- то неблагозвучно это звучит…

      -А Титикака ему Дискаверская звучит! Ну, ты посмотри! Что за преклонение такое, краевед?! И ещё… «Разноптичье» и «многонасекомье» забыл. Про золотишко и самоцветы…

      -Так не одного ж не нашли!

      -Опять ты дурак! Помнишь, как интересно всё это было? Мы не нашли - другим повезёт! Про стоянки древних людей…  Про Пугачёвские сокровища, про Демидовские… Про «Чёрного туриста», про «Бабку Синильгу»…

      -Ой, опять! Степаныч, наскучило же всем! Пора уж пластинку сменить! Чего «пустышки»- то таскать? Всерьёз никто не воспринимает…

      -Знаешь, Вовка,- Степаныч задумчиво глядел  на тлеющий костёр, посасывал трубочку и зябко ёжился. – Тебе просто повезло, что никогда в жизни не сталкивался с ними… Это - как … с цунами… Не сталкивался- и не страшно… Но цунами- там, где- то… А эти- здесь, рядышком… У тебя (да и у ребят- тоже!)- как с кризисом: пугают все, пугают, а где он?  Привыкли- и  не страшно… Миф…  Эх, Вовка… Ладно, как хочешь… Пусть будет миф…

      В палатке зашевелились, забормотали неразборчиво. Через минуту вылез Анатолий, подсвечивая под ноги фонариком.

      -Чего не спите? Бессонница?

      -Угу,- буркнул Володька в ответ, думая о чём- то своём. – Слушай, Степаныч, а если…

      Жуткий звук прорезал мокрую ночь. Словно заржавленную дверь бункера открывали.

      От испуга дружно вскочили.

      -Чего такое?! Чего?! А, Вовка? Рядом где- то!..- Толя лихорадочно зашарил рукой под курткой. – Степаныч! Чего это? Волки?

      -Не знаю.-  Тот был обескуражен не меньше. – Сушину, может, повалило?.. Иль в Ельцовке что?..

      -Что там в Ельцовке?.. Один дом, да и тот брошенный…  Совсем, поди, сгнил за эти годы… Филин, может?..

      -Тогда уж стая филинов! Знаешь, на что похоже? На крик йети! Или когда павлин орёт…

      -Ага, расплодились у нас, на Урале…  Где ты павлина- то слышал? Городишь здесь…

      -Ну, а что это, если не павлин?!

      -А вот сейчас и посмотрим.

      Володька вытянул из поленницы топорик, включил фонарик. Анатолий, наконец- то, достал из - за пазухи ракетницу.

      -Ого!- уважительно проговорил Степаныч. – Солидно! Ну, удачи!

      -А ты чего?.. Не пойдёшь?!

      -Чего я там не видел?- Степаныч подбросил полешко в костер, вновь набил трубку, уселся. – Орёт - и пусть орёт. Миф, может, и орёт, чего его проверять. Фантомы всё вокруг…

      Володька притормозил. Вопросительно взглянул на Мишанова.

      -Перекурим?

      Некурящий Анатолий живо согласился и подбросил в костёр сушняка.  Окрестности осветились. В блестящих влагой кустах, метрах в двадцати от палатки, маячил белый силуэт. Маячил- маячил - и стал медленно удаляться. Так, не торопясь, и скрылся.

      Все неслышно выдохнули.

      -Да - а… да - а… Фу- у…

      И лишь Степаныч чертыхнулся: - Сколь раз зарекался: носи с собой фотик! Кретин!

      Так, под разговоры, дождь и водочку, и дотянули до рассвета. Ракетница с топориком не понадобились. Степаныч принялся за готовку, Володька - за костёр, а Толя отправился с котлами к роднику у Яхьильского гребня.

      -Мужики! Мужики!- услышали ребята через минуту. – Сюда! Фотоаппарат захватите!

      Разбуженная криком Рика вылезла из палатки, сердито покосилась на опорожненную за ночь стеклотару.

      -Ну- ну, ты мне ещё скандал на природе закати,- обрубил на корню все брюзжания Володька. – Пойдём, посмотрим, что там у Толи.

      Толя стоял, склонившись над родником, и махал им рукой.

      -Смотрите!

      На влажном земляном участке, поросшем редкой  зачаточной травой, выделялся отпечаток босой ступни.

      Степаныч замерил спичечным коробком.

      -Шестьдесят четвёртый - шестьдесят пятый размер…

      Рика обнюхала след и завиляла хвостом. Затем долго и  внимательно  вглядывалась в ближайший лес.  Ребята молча стояли рядом и не мешали. А Рика вдруг уселась. И завыла, искоса поглядывая на ребят.

      -Вот тебе и предание…  Сванетия, будь она неладна…

 

 

      …-Чего так долго? За батарейками, что ли, ходил?- сердито пробурчал Николай, подвинулся с нагретого места, впуская внутрь промокшего насквозь Аркашу.

      -Да, блин, след обронил, кое- как отыскал! Фонарик же не включишь, всё на ощупь!..- Аркаша никак не мог устроиться, ворочался, гремел каким- то железом и стеклом. – Это что у тебя? Спиртяшка? Да включи ты свет в салоне! Не видно ж ни черта!

      -Я те включу!.. А ежели сейчас на поиски  сподобятся? С моего братишки станется…

      -Сейчас- то они чего пойдут?- Аркадий, наконец, устроился, но слышно было - руки шевелятся. И через секунду в машине запахло копчёной колбасой. А потом- и звук открываемой бутылочки и бульканье наливаемой жидкости. –Утром у родника след найдут- потом уж…  Держи, я налил.

      Николай в темноте нащупал кружку, обнял ладонью покрепче, захихикал.

      -Ты чего? НА колбаску…

      Никола всё никак не мог успокоиться, трясся мелкой тряской от смеха.

      -Я, пока ты к роднику ходил, к ребятам наведался,  хи – хи - хи…

      -Зачем? А если б «засветился»?!  Спятил?!

      -Не - е, я осторожненько… Простынку (жинка дала на ветошь) натянул, постоял в кустах, посмотрел на  наших…

      -Ну и?..-

      -Наши, как обычно, не спят в первую ночь, у костра сидят, лясы точат, интеллектуалы доморощенные. Слышу - про страшилки разговор у них пошел… Затем Толя выполз… Ну, и не вытерпел я, гикнул по - ишачьему…

      -Ты дурак, что ли? Толя пять месяцев, как после инфаркта, а ты!..

      -А я ему ракетницу против стресса подарил!

      -Карвалол, а не ракетницу ему надо! И откуда у тебя лишняя ракетница?

      -Охотника одного заблудившегося зимой спасли, паталогоанатома из областной. Он и подарил. А карвалолов этих у меня полмашины для Толи набито, не боись!

      -А как ишаки кричат - откуда слышал?

      -На Памире служил.

      -А- а...

      -Бе - е… Дальше слушай. Гикнул - смотрю, напряглись. А Толя - за ракетницу. Думаю: пульнёт, оглашенный - вся маскировка моя коту под хвост. А они - лапнику в костёр, и в мою сторону пялятся! Стою, как стриптизёрша у шеста… Они не шевелятся, я не шевелюсь… В общем, полная… статика… Потом уж опомнился, задом- задом - и в кусты. Прислушался - тишина. Я - зайцем- зайцем - и в машину.

      -…И вот ты тут.-

      -И вот я тут. А тебя всё нет и нет!

      -А теперь и я тут и тут…

      -А теперь и ты тут и тут…  Так выпьем же друзья за то…

      -Николай, давай просто выпьем. Утро скоро. Не выспимся.

      -Давай. За удачу.

      -За Юрюзань.

 

      …Утром, позёвывая и потягиваясь, Николай зашёл по нужде за заднее колесо - и отпрянул назад. Отпечаток голой ступни шестьдесят пятого размера выделялся на глинистой обочине.

      -Тьфу!- сплюнул Николай. – Юморист недорезанный! Никакой фантазии!

      …Аркаша же спозаранку просто посмотрел на этот отпечаток и посетовал на себя за неловкость: пока добирался впотьмах от родника, несколько раз падал и ронял слепок. 

      К месту ночной операции они, позавтракав, и отправились.  Шли с опаской, прислушиваясь и присматриваясь.  На краю леса Николай выбрал дерево посучкастее, влез наверх и замер с биноклем у глаз. И вовремя! Как раз к роднику подошёл Мишанов с котлами. Затем Толя начал тревожно оглядываться по сторонам. Окуляры выделили даже бисеринки пота на лбу и запотелость очков. Объявились Вовка со Степанычем и следом за ними Рика. Никола насторожился. Вот этого они не предусмотрели! Рика обнюхалась и повернула морду в его сторону. Глаза их встретились через пятнадцатикратное увеличение. Поморгали оба, присматриваясь. Рика завиляла хвостом,  готовая броситься навстречу кормильцу.

       -Ну, родная, попросишь ты у меня ещё косточки с обрезью!- со злой безнадёгой прошептал Николай. Флюиды лихорадочно понеслись к роднику. И Рика задним собачьим умом поняла. Перестала вилять хвостом и села.

      -Не верю!- замирая от счастья, по - жлобски продолжал давить на неё  Никола. Рика жалобно завыла, «плавая» по всей октаве и косилась на  блики окуляров: «Ну, а сейчас- то нормально?»

      -Лапушка ты моя! Милая! Встретимся - расцелую!

      -Всё!- объявил он радостно подельнику, спрыгнув с дерева. – Клюнули!

      -ЗдОрово! Катим? Где у них следующая стоянка? Может, порыбачить успеем, а?

      -Должны успеть…

 

      Мигом  добрались до УАЗика, испили термосного холодного чая с бутербродами, перекурили.

      -Распогодилось- то как!- Аркадий с наслаждение пошевелил отопревшими пальцами ног. – Повезло ребятам, по солнышку пойдут. Накупаются! Эх! Почто ж нам така доля? Прячемся, аки тати!

      -Поехали, оратор! Рыбачить же хотел…

      -Поехали…

      Аркаша обулся. Опять на глаза попался след на обочине. Аркаша перешагнул через него и уселся в кабину. Но в душе  отчего- то поселилась еле уловимая тревога.

 

 

 

     «ЮРЮЗАНЬ»  (продолжение).

 

      -Успеваем?- Аркадий вопросительно смотрел на Николая.

      -Работай, работай, не отвлекайся,- Николай сосредоточенно сортировал кости по пакетам. Кости были разноплановые; некоторые, особенно берцовые, в пакеты не лезли. Такие кости Николай дробил камнями на валуне.

      Гипсовый человеческий череп аккуратно разломал руками по верхней челюсти на две части.

      -Они сейчас у Минки, на Кочкарских пещерах «зависнут»… Да еще где- нибудь полдничать надумают…  Успеем! А ты качай, качай, не сачкуй!

      Сам же  выволок из салона желтый выцветший спасательный жилет и старый кроссовок на правую ногу. И то, и другое полил кетчупом, извалял в пыли. Получился растерзанный реквизит с засохшими бурыми пятнами крови.

      -Пойдёт.- Обернулся к Аркадию. – Готова лодка? Всё, грузи свой слепок - и плывём!

      Не спеша пересекли реку. Подплыли к громадным скалам и, очарованные зрелищем, бросили весла. Река, лениво шлёпая в борта, медленно несла их вдоль гряды с отрицательным уклоном. Возникало ощущение ирреальности, сю - реальности и похмельных фантазий. Можно было прикоснуться к этой выщербленной сырой складчатой стене и почувствовать содрогание потухшего вулкана, треск ломаемых хвощей и чириканье птеродактиля. Видения кончились луговым склоном с узкой тропой наверх.

      Причалились. Аркаша вылез.

      -Николай, может, я порыбачу? А ты сходишь…- заскулил он.

      -Так, этот пакет разбросаешь в начале пещеры, этот - в конце, у самого обрыва. Да не забудь камнями всё засыпать! Но что б видно было! С черепушкой поаккуратней, материал деликатный, хрупкий… А слепок свой и лохмотья- где- нибудь у входа в пещеру…  И не чёткий отпечаток, а смазанный, понял? Сделаешь - меня кричи, я под тобой, на омуте блеснить буду. И не смотри на меня, как на таблицу лотерейную! Тебе «решка»  выпала, вот и дерзай! На Клюкле нарыбачишься…- Он оттолкнулся от берега.

      Аркаша вздохнул, взвалил сумки на плечи и поплёлся наверх.

      Николай, выгребая против невидимого течения, вновь заплыл под гребень, укрепил якорёк в расщелину и размотал снасть.

      -Ну, ни хвоста, ни чешуи…

      Забросил. Блесна вкусной серебристой уклейкой ушла под воду. Николай стравливал и стравливал леску, пока на катушке не осталась пара - тройка витков. Прикинул: метров 15- 17. Закурил и, приподняв блесну на полметра, начал плавно подёргивать спиннинг. Уженье рыб не терпит суеты.

      Квёлая стрекоза поползла по бортику и, сморённая полуденным светилом, замерла на уключине. Слепень весело барахтался в воде. Пичужка на валуне по - хозяйски осматривалась, труся хвостом. Ни ветерка.  Фантомным видением  мимо проплыл камерный плот с одиноким, спящим человечком у задней греби и расшпиленной тросами «нивой» под тентом посередине.  Ткнулся  краем в противоположный берег, лениво развернулся и продолжил движение тылами вперёд. Кормчий громко, на пол - реки, всхрапнул.

      Дотлевала уже третья сигарета, когда сверху послышался неясный шум, возня и раздался голос Аркадия:

      -Никола! Я готов! Усё в ажуре!

      Затем нарастающий грохот - и метрах в трёх от лодки  бултыхнулось что- то объёмное и тяжелое.

      -Никола! Жив? Я оступился! Жив? Не задело?

      -Жив, жив,- пробормотал, утираясь от брызг Николай. – Лапоть ты неуклюжий… Жив я, жив!

      Спиннинг вдруг резко дёрнуло и повело.

      -Ах, ё - ё!..- вырвалось у Николая. Он подсек и с усилием начал выбирать леску.

      -Никола!- громкий шипящий голос сверху испугал и заставил выпустить катушку. Леска снова стравилась. – Никола! Кажись,  наши плывут!? Точно! Наши! Сматываться надо!

      -Спускайся к берегу! Я сейчас!..

      Николай с трудом засунул спиннинг под сиденье, зажал ногами и взялся за весла. Гребок! Гребок!  Лодка пружинила - и стояла на месте! Никола взвыл от отчаянья. Схватил нож и полоснул  по леске. Лодка дёрнулась - и снова ни с места! Якорь! Обернулся, выдернул якорь и зачастил к Шлиману.

      Тот уже стоял на берегу и отчаянно махал руками.

      -За поворотом они! Должны успеть!

      Мигом пересекли неспешную воду заливчика, махом выволокли  лодку и, не сдувая её, ринулись  к машине, лавируя меж поставленных для маршрутных экскурсий палаток. Забросили лодку в салон и ударили по газам.

 

                                                .  .  .

 

 

      -Аргументы у тебя, Степаныч, хромают.-  Голос Сани звучал раздражительно. Первая за последние тридцать лет палаточная ночёвка сказывалась. Взлохмаченная, рыжая с проседью  шевелюра делала его похожим на Антошку - пенсионера из мультика. Набрякшие веки покрасневших глаз придавали лицу недовольное мюллеровское выражение. Про внутреннее состояние души и организма можно было только догадываться: ненастное. К тому же подавали гречку с тушенкой вместо ветчины с солёным огурчиком. Лекарство, правда, присутствовало. Вовка понемногу всем подливал. – Следам ты не веришь, а виденью какому- то веришь. Нелогично.

      -Чего нелогичного- то?- после бессонной ночи Степаныч выглядел ничуть не краше Александра. – Вжизнь шестьдесят четвёртого размера не видел! На Кавказе - и то самый большой пятьдесят седьмой был! Да и не слышал ни разу про «снежного человека» у нас, на Южном Урале. А про видения – приведения - сколь хошь! Сам много раз созерцал. Да что я…  У Толи с Вовкой спроси, вместе были…

      Анатолий в это время встал на карачки, потянулся в центр стола за хлебом. С другой стороны, тоже на карачках, Саня тянулся за горчицей. Встретились в центре стола. Пытливо и недоверчиво посмотрели друг на друга.

      -Саша,- почему- то шепотом принялся излагать Анатолий. – Честное слово - видел! Вот как тебя! Только тот белый, как в простыне. Стоит, вурдалак такой - и не шелохнётся! Глаза красные, кровавые… наверное…  И холодом от него несёт! Метров двадцать до него было, а меня аж заколотило!

      -Пить надо меньше - и глюков не будет…

      Так они и стояли, чуть ли не упёршись лбами, два бегемотика в миниатюре, и словесно бодались, пока от реки не подошёл Лёшка с полным котелком для чая.

      -Мужики! Кончайте из пустого в порожнее!.. Ехать надо! Степаныч! Ты ж рыбалку обещал!..

      -Будет вам рыбалка… Рика, буди хозяина, пожрать не успеет.

      Та лениво поднялась с коврика, подошла к спящему у палатки Владимиру. Брезгливо обнюхала испачканное сажей лицо и нехотя облизала. Вовка тревожно зашевелился. Из - под его подмышки с трудом выполз заспанный Плюм. Осоловело  огляделся по сторонам и, присев на Толин рюкзак, с удовольствием справил малую нужду. Затем полез было назад - досыпать, но мамаша сердито на него рыкнула, и он, забрасывая сидалище вправо, помчался к Степанычу. Рика же продолжила побудку, пока Вовка окончательно не поднялся, глядя на мир Плюмовскими щенячьими глазами. В фокус, наконец, попали ребята у костра, река и солнце. Взгляд прояснился, очеловечился. Вовка счастливо улыбнулся, с трудом давя зевоту.

      -«Жрачи прилетели»

      -Иди завтракать, тронемся скоро…

      -С вами  тронешься…  Ни одной вылазки без заморочек…

      Легко встал и побежал умываться на реку. Склонился над водой - да так и замер в изумлённом восторге.

      Копошились мальки у вчерашних картофельных очисток. Изумрудами сверкала разноцветная галька. Русалочьей гривой  струились по течению водоросли… Окунёк взбрыкнулся в метре от Володьки. Деловито, не обращая ни на кого внимания, над самой водой прошлёпала крыльями чайка и исчезла вдали. Маленький ужонок юлил вдоль камышей. Рябило от бликующей воды. Красотень! Так бы и сидел всю жизнь в преддверии завтрака!

      Подпрыгал уже сытый  Плюм, жадно залакал чистую воду.

      -Лопнешь.

   Тот, не обращая внимания, продолжил надуваться на глазах.

      -Лопнешь!- с улыбкой повторил Вовка, подхватил щенка под брюхо и пошел к костру. Плюм сердито закряхтел, попытался вырваться, но стих.

      Заваривался вкусный, пахнувший за версту чаёк. Дотлевали головёшки.

      Степаныч, увидав подошедшего Владимира, повалился на чей- то сохнувший спальник и мгновенно уснул сном праведника: смену сдал - смену принял…

      -Держи ребёнка!- Вовка  сунул Плюма Сергею. – Посмотри клещей. Лазает, где попало…

      Наложил себе полную чашку, намазал бутерброд, налил в кружку чая.

      -Вовка! Иди сюда! Ну, иди…

      Ребята собрались вокруг карты.

      -Что сегодня будет? Расскажи.

      -Пожрать не дадут!- буркнул тот, но к ребятам пересел. – Во, здесь мы!- ткнул пока еще чистой ложкой в карту. - Потом, после притока Минки, гребень Хватка… Есть там две пещерки, полазить можно…- Он с сомнением осмотрел громадьё Лёшки, Сашки и Толи. -Хотя… ничего интересного…так себе… пусть Серый осмотрит… корни казачьи поищет. А ты, Лёха, лучше поспиннингуешь, омутки там… А мы в Щелевую пойдём, это вот здесь, у Навесного…- Зачерпнул каши. – И встанем где- нибудь за ним, напротив  Большого Лимоновского…

      -А почему не у пещеры?

      -Да ты что! Тебе сегодняшней ночи не хватило? У пещер…  Скажет тоже… Знаешь, сколько всего паранормального в них за века скапливается? То- то!- закончил он с набитым ртом.

      -А вы далеко по Юрюзани сплавлялись?

      -До Малояза.

      -Чего так далеко?

      -По дурости… Источники захотели увидеть, попробовать…

      -Ну, и…

      -А- а,- Вовка махнул рукой. – Пучит - и всё.

      -А рыбалка- то где?- попытал Лёшка.

      -Да везде! Поплывём сейчас - спиннингуй за  милу душу! Мушки, вон, попробуй…  Здесь и щучка, и хариус… У Щелевой здоровущий омут, там отвесно блеснить надо, увидишь… А на стоянке сетушку бросим…

      -Угу, угу,- Лёшка уже торопливо доставал коробочку с блеснами. – Сань, тебе спиннинг настроить? Толь, а тебе?..

      Володька замер с ложкой у рта, спросил недоуменно:

      -Мужики, а кто грести- то будет?

      Мужики замерли, дружно посмотрели на Рику. Та, почуяв неладное, оглянулась на них. Ребята отвели глаза.

      -Сами же… со Степанычем… рыбалку обещали. А теперь: «кто грести будет»… А Степаныч  с  Серым не могут, что ли? Река тихая…

      -Давай я погребу!- проявил редкое для себя благородство Толя. – Чего там… потихоньку…

      -Я те погребу!- обозлился Вовка. – Ленка узнает - нам всем в одной палате лежать! В травматологии! Шла бы «реанимация» в сопровождении - другое дело!

      -Чего ты из меня немощного- то делаешь? Ешь, вон, лучше кашу! Сань! Степаныч проснётся - спросим. Чё с этим говорить… раскомандовался тут…  Ешь!

      Яростно и злобно, не забывая поджимать хвост, растявкался на реку Плюм, заметался по гальке.

      -Ба! Что за чудо?!

      По Юрюзани боком, цепляя гребью камыши, со скоростью  сколько- то там узлов в сутки, с упорством  голодного носорога двигался плот с «Нивой» и спящим гребцом на палубе.

      Вовка, прикрывая глаза от солнца, с интересом рассматривал конструкцию.

      -Да - а,- протянул вслед исчезнувшему за поворотом сооружению. – Давно я его здесь не видел!

      -Кого? Знакомые, что ли?

      -«Летучего Голландца».

      Молчание. И, через минуту, ироническое:

      -Тогда уж «Спящий Голландец»!

      Володька хмуро взглянул на Алексея и промолчал.

      -Серый, посмотри, что там у меня? Чешется, собака! Может, клещ?- Толя поёрзал спиной по рюкзаку.

      Серёжка окинул взором очкастое человечище.

      -Толь, это долго! Не успеем. Просто почеши, пройдёт. Иль давай я почешу.- Заскрёб ногтями по Толе. – Ну, что, проходит?

      Толя жмурился от удовольствия.

      -Не, не, не! Рядышком, рядышком!!!

      …Через час они отплыли.

 

                                          .  .  . 

 

      Вовремя они улизнули.

      С верхотуры  Большого  Лимоновского хребта вся долина реки лежала перед ними, как на ладони.

      Напротив,  у Навесного гребня, виднелись знакомые посудины, и кто- то уже рыбачил с катамарана.

      Наверх, к пещере, муравьиной цепочкой медленно тянулась остальная команда. Вдоль неё точками сновали собаки.

      -Аркаша, мне кажется, они  во  - он у той сушины заночуют, в заливчике, видишь? Нет, ещё левее! Считай: первый, второй… третий заливчик!

      -Там же камыш  сплошняком!

      -Дурочка! Вся рыба там! Для сетушки - то что надо! Пробьются! И поляна рядом, и лес рядом…

      -Сушняк- то они от пещеры захватят. Не поверишь - штук пять срубов стоит! То ли на продажу, то ли  стоянки штатные оборудовать… Обрезков наберут - на всю ночь хватит.

      -Да, запоганили реку, ироды. Чистота, уют…  А ежели не надо мне уюта? Ежели  мне девственность да безлюдье подавай, а? А чистоту мы и раньше блюли. Ни банки, ни склянки после нас не оставалось…

      -Кончай ныть! Ночью - то как до них доберёмся?- Аркадий шлёпнул себя по шее. – Комарьё проклятущее!..

      -А никак…  Как здесь с гребня спустишься? Да ещё лодку тащить!.. Им на сегодня и того, что ты поразбросал, хватит.- Никола отнял бинокль от глаз. – Я  другого боюсь: как бы они к нам, на нашу сторону не перебрались.

      -Накой?- Аркадий тоже оторвался от бинокля.

      -Накой, накой…  По гребню пройтись, в пещеры спуститься.

      -В какие?

      -Да под нами! Одна, вон, вообще метрах в тридцати…  И по гребню пройтись: посмотри, панорама- то какая! Пальчики оближешь!  Это ж… Вах, одним словом!..

      Действительно. Все красоты горного края, казалось, собрались вместе и растеклись до горизонта. Налево от реки - Башкирские, направо - Челябинские.

      Но мысли Аркадия витали немного в другой плоскости.

      -Посидим, посмотрим, куда попрут… Если на гребень не пойдут - горячего сварганим на костре, пожрём по- человечески. Надоели твои консервы с газировкой! Живого тепла хочется.

     -Будем надеяться. Самому хочется. Блесну, черт, жалко! Чего- то ж крупное было!?. Запекли бы…  Ну, да ладно…

      -Да, жалко блесну…  

      Закурили в ожидании.

      На противоположном  берегу  ребята втянулись в пещеру.

      И минут через десять посыпались быстрыми горошинами вниз, к катамарану! Шествие замыкала неспешная Рика. И ещё остановилась, оглянулась назад. Затем посмотрела на Большой Лимоновский, повиляла хвостом – и продолжила спуск.

      Ребята быстро отчалили и, постоянно оглядываясь на пещеру, зачастили веслами. Скоренько отошли от скал и вошли в долину. К левому, Лимоновскому берегу даже не подошли.

      С вершины уже невооруженным глазом можно было разглядеть, как Степаныч привстал, рассматривая пологий берег, махнул рукой, и катамаран, продираясь сквозь зеленый камыш, ткнулся в третий по ходу заливчик. Володькина лодка – следом. Что и требовалось доказать…

      -Слава тебе!..- облегченно выдохнул Аркаша, поднялся, стряхивая с голого вспотевшего живота соломинки. – Айда, Коль, супец сварганим!

 

 

  

                                        . . .

 

      Катамаран представлял собой удивительное зрелище: он со всех сторон ощерился удочками, спиннингами, веслами, точно «Академик Келдыш» антеннами. И песни с него звучали такие же, городницкие: «Перекаты» да «Предательства»…

      Припекало на воде нещадно. Вскоре все разнагешались до пояса, несмотря на предупреждения Степаныча. Азарт рыбалки охватил всех. И грести, оказывается, совсем было не обязательно! Юрюзань, худо- бедно, несла их сама.

      Особые эмоции испытывали Сашка с Плюмом. Для начала, оба неуклюже свалились за борт. И вылезать из теплой воды никак не  желали. Но затем Саня расшиб на мелководье колено и, обиженный на судьбу, всё- таки забрался на катамаран. За компанию вытащили и Плюма, забросили в лодку к Владимиру, а Рику переместили в общий кагал. Щенок немного повозился в натекшей с него теплой луже и заснул.

      Александр же спать не желал! А, может, просто не нашлось подходящей для него лужи, кто его знает.

      Он принялся рыбачить.

      Удивительная штука – спиннинг - в умелых руках бывшего радиста! Это и цыганский кнут, и лента гимнастки, и бумеранг австралийца, и нунчаки, и ятаган янычара над чаном с дерьмом! Он выполнял  в с е  функции, кроме одной: функции удочки! А катушка?! Червячно - передаточный механизм не выдерживал никакой критики! Хвалёные японские закрытые  подшипники с удивительной легкостью раскрывались и рассыпались мелкой дробью, к счастью, никого не задевая! Неразъёмная ручка оказывалась отделённой и жила своей обособленной жизнью! А блесна - зараза, оказывается, оставляет тройником сразу три! раны! Три!!! И не только на своих ногах и чреслах, но и на организмах остальной команды!

      Владимир от греха подальше отплыл от катамарана на безопасное расстояние. Остальные со - сплавщики, изнемогая от смеха и ран, приняли на всякий случай горизонтальное положение. Лёшка - тот совсем усох до размеров Серёжки и ждал когда прекратится этот беспредел и торнадо.

      -Чё- то ничё не выходит,- наконец- то! заявил Саня, скорбно вздохнул. – Ребят, я, может, подремлю чуток?..- Ответа дожидаться не стал, сполз на палубу к  Рике,  обнял чей- то рюкзак и захрапел.

      Облегченно вздохнули. Лёшка наполнил телесную оболочку до обычных размеров, нагнулся к Александру и на всякий случай привязал того к конструкции.

      -Руки, может, связать?- громким шепотом спросил всех. – У меня больше спиннингов лишних нет!

      -Да не шепчи ты! Его сейчас из пушки не разбудишь!

      -Не буди лихо…- продолжил  шепотом Лёшка.

      «Лихо»  храпело и вид у него был умиротворенный. Мамлин оторвал от водоросли два узеньких листочка, положил тому на верхнюю губу.

      -Сейчас загорит - мы ему  сомбреро подарим. Совсем Саша Бандерос будет! Я ему ещё до - олго любимый спиннинг помнить буду!

      -Ох, и мстительный ты, Сидор…

      -Какой есть… Не замай святое - и усов не будет.

      -Лёха! Кончай трепаться!  Пещера скоро, а у нас ни одной рыбки!

      Дружно замолчали, забросили в воду оставшиеся снасти.

      И ведь клюнуло! И именно у Алексея! Тот, будучи рыбаком опытным,  торопиться не стал, классически подсёк, классически подвёл и классически выудил первого хариуса. Затем второго. Затем начало клевать и у других. В общем, когда пришло время осмотра пещеры, у ребят в садке плескалось до десятка различной ихтиологии. Уха была обеспечена.

      С трудом оторвали присохшие к Александровским губам водоросли, растормошили самого хозяина губ и двинулись в Кочканарскую  пещеру.

      -Прав  был, Вовка: одного Серого надо было посылать сюда,- пыхтел Лёха на крутом склоне. Следом, скрепя зубами, полз Саня. Следом, скрепя суставами - Анатолий.

      Вовка с Сергеем уже давно стояли у входа и с интересом рассматривали медленно - поступательное движение бегемотиков,  ползущих по склону.

      -Упорные, - в голосе Сергея звучало уважение.

      -Да-а… Только по - рабкриновски  как- то работают. Шаг вперед - два назад…

      -Это «Апрельские тезисы».

      -Ты мне ещё подаказывай! У меня крепкий трояк по «Истории партии» был, а ты!.. «Рабкрин» это!

      -А я тебе говорю: «Апрельские тезисы»! Что ты здесь… апокрифы выдаёшь!- стоял на своём Серёга.

      Когда подползла изнемогающая троица, малокровные  уже зло сыпали друг на друга неправильными полузабытыми цитатами. Троица послушала их, отдыхая, послушала, переглянулась: «Что за люди! Контуженные, право слово!» и вползла в пасть пещеры.

 

      …-Нет, Степаныч!- решительно заявил Толя после культурного мероприятия по посещению Кочканарской пещеры. – В  Щелевую я не полезу, хоть убей! Всё это, конечно, интересно: стоянки, древние люди…  Но «Гриша»- то из «Сыктывкара- 86», который «здесь был»  – он- то какой неандерталец?!

      -Да самый настоящий! Более тупой, чем пращур - вот и всё! А в  Щелевую  пойдём обязательно! И не спорьте! Такой грандиозной красоты ещё не скоро увидите! И ты не кривись! Тоже ни разу не была в ней! С сыном и пойдёшь!- поставил на Рике точку Степаныч.

      Но перед этим они ещё поблеснили на омуте. Какой- то монстр скоренько оборвал у них (для коллекции, видимо) три разных блесёнки и потерял к ним интерес. Затем на склоне, по пути в пещеру, наелись от пуза клубники. Полюбовались, как специалисты, на срубные заготовки из калиброванного сосняка. И подошли к пещере.

      Отчего- то первой занервничала Рика. Поднялась шерсть на загривке. Клыки обнажились. Нос постоянно ощупывал воздух.

      -Ты чего, девочка?- Степаныч успокоительно потрепал её по холке. Но сам внимательно огляделся.

      Рика опустила морду к земле и довела Степаныча до боковой, еле заметной тропки слева от входа. Два следа - копии утрешнего!- приминали траву. Собака с опаской подошла к правому и зарычала. Плюм, дрожа  всем телом, жался к Саньке. Степаныч склонился, тоже принюхался. Пахло коровьими лепёшками. Но клочок шерсти на шиповнике рядом с отпечатком был не коровьим. Ещё раз внимательно оглядел окрестности.

      -Ладно. Идём в пещеру.

      Размеры, вычурность ходов и сводов поражала. Ребята, по привычке раззявив рты, брели цепочкой и смиренно молчали. Даже Рика прекратила скалиться. Плюм - тот вообще затих на тёплом уютном животе Александра.

      -Костей- то!..- тихо поразился глазастый Серёжка. – Чьи это, Степаныч? Здоровущие какие…  Как слоновые…

      -А тряпьё кровавое - тоже слона?- Ещё более глазастый Лёшка шагнул в сторону, что- то поднял из ниши. – Точно! Кровь! И изодрано всё!..

      -Топай, топай,- подпихнул его Степаныч – Там, в конце, такой видок - ахнешь!

      Но ахнул Сережка. И более ничего вымолвить не мог. Разевал рот, мычал и  таращил глазёнки на выход.  Там, у выхода, на фоне бледно- голубого неба, средь камней лежал человеческий череп и скалился отсутствующей нижней челюстью. Из глазницы торчала веточка с зелёным листочком.

      И в этой тишине вдруг громко и неожиданно тявкнул Плюм.

      Первым назад бросился неуравновешенный Анатолий. Зимний инфаркт  приучил его к принятию быстрых решений. Следом, не соблюдая ни порядок, ни возрастной ценз, ни габаритный ранжир с криком бросились остальные.

      -Не орать!!!- громовым рыком заткнул всех арьергардный  Степаныч. – Обвалится!

      Толпа, жалобно повизгивая и скуля, цепочкой заструилась обратно.

      На воле, уже гурьбой, скатились вниз, не остановив и взгляда на деревянном зодчестве уральских мастеров и давя обувкой недособранные ягоды. Сдернули по пути чалки с кустов, попрыгали в посудины, оттолкнулись и вдарили вёслами, как шестёрка с распашным на Темзе.

      Володька, чистящий на палубе рыбу, так ничего и не понял. Смотрел недоуменно на всех зачешуенным лицом  и ждал объяснений.

      Хариус (подлец такой!) тихой сапой выскользнул из его ладони и уплыл.

      Вовка этого не заметил.

 

 

 

 

     «ЮРЮЗАНЬ» (продолжение)

 

 

      -Хорошо как, Коль. Благодать!

      Они сидели у небольшого костерка, и каждый занимался своим делом. Аркадий что- то жевал и одновременно говорил, подперев рукой  головушку с редкой порослью.

      -Жаль, конечно, что не с ребятами…  А, кстати, не помнишь, кто удумал отдельно идти?

      -Ну, кому ещё такие дурацкие розыгрыши на ум взбредут?

      Аркаша живо обернулся к собеседнику.

      -Неужто  Вовка? Мы ж тогда вдвоём сидели, без него!

      Николай устало посмотрел в Аркашины эллипсовидные чернющие глаза.

      -Аркаш, поговорить больше не о чем, что ли?.. Ты предложил - я согласился. Надо же ребятам… «неизгладимые впечатления оставить…» Помнишь? Твои слова…

      -Как думаешь: оставили?

      -Судя по тому, как сиганули от пещеры - вполне… Степаныч с Вовкой узнают - головы нам за Толю оторвут! Ручаюсь! Не поздоровится…

      Аркаша вмиг поскучнел, опять  вперился в звёздное небо.

      -А чё они с ним, как с писаной торбой возятся? Он сегодня первым до берега додрапал! Живее всех живых! А они ему на катамаране ещё и подушку подкладывают!

      -Геморрой не терпит жесткость!

      -А- а, тогда понятно…- Перевалился на живот. – Да чего ты там всё стругаешь? Стругает, стругает…

      -Русалку вырезаю. Хороший чурбачок попался, липовый…  Люблю липу.

      Николай поднял статуэтку, внимательно осмотрел при свете костра.

      -Что, над талией поднялся? Или со спины опустился?

      -Почему?

      -Да уж больно с любовью вырезаешь!  Аж светишься!

      -Иди ты…

      Аркаша захихикал.

      -А как думаешь, Коль, чего они так испугались: следа или черепа? Я думаю: черепа! Следы- то приедаются. Эх, нам бы ещё правый слепок!..

      Аркадий смолк на полуслове. В сознании стробоскопическими вспышками своего среди чужих фиксировался утренний след у машины.  П Р А В Ы Й   след!!!

      -Дай фонарик!

      Подбежал к машине, скрылся в салоне.

      -Оглашенный…

      Николай отложил статуэтку в сторону, с трудом поднялся на затекших ногах, пошел на помощь.

      -Чего ищешь?- спросил зарывшегося по пояс в шмотки  Аркадия. – Ищешь- то чего?

      Тот с усилием подался назад, вытащил из – под  низа слепок следа. Посветил фонариком. Присохшие комочки глины, травинка. Мокрица шевелится меж пальцев. След как след…

      -Это какой след?

      -Шестьдесят четвёртый, наверное…

      -Я тебя спрашиваю: левый или правый?- раздражение в Аркашином голосе было неподдельным.

      -Левый, конечно. Сам- то не видишь, что ли?- Николай тоже начал злиться.

      -Сам- то я вижу… сам- то я вижу…- Аркаша сел. – Николай, а на стоянке- то, утром, правый был, понимаешь?- п р а в ы й!- Аркадий смотрел внимательно и пытливо. – Никола, сознайся: твоих рук дело? Ещё слепок сделал?

      Тот плюнул в сердцах.

      -Дурак! Это только вы, городские, так шутковать любите! Идиоты! Нам , сельчанам, и голову не придёт!.. Там- то чего не сказал?

      -Я и внимания не обратил, какой след?! Думал: ты наследил случайно… А сейчас, как наяву, вспомнилось:  п р а в ы й!

      -Стоп! Не ори! Думать надо!  Айда,  ребят сначала посмотрим.

      Поднялись на гребень, прильнули к биноклям.

 

                                        . . .

 

   -Ну, и как вам река, ребята?- поинтересовался за ужином Степаныч.

   -Да путём всё, Степаныч! Офиногенно! Шикарная река!- восторженно отозвался оголодавший и обычно немногословный Сашка. – Одуреть можно! Я даже не ожидал! Блин, столько лет на Урале живу, а такого не ожидал! Даже Борнео в подмётки не годится, одни доки, доки, а здесь!..- зацокал языком, вытаскивая застрявшую в верхнем нёбе рыбную косточку. Прокашлялся. – И погода  какая!.. И вода! И рыбалка! Спасибо, мужики! Только..- замялся малость. –Страшноватенько иногда…  Чуть- чуть… Правда, ребята?- Залпом опрокинул свою дозу из кружки и вопросительно посмотрел вокруг.

      Ребята  молча, но дружно, согласно кивали головами, набитыми дневными впечатлениями и ухой.

      -Ничего, образуется всё,- как- то неуверенно ответил Вовка, оглянулся на Рику. Та ободряюще оскалилась. – Образуется!

      Толя же торопливо ел, пил и затравленно озирался на уже темнеющие за спиной густые заросли. Ракетница грела душу и левую почку, но он помнил: патрон всего один! Это нервировало и не давало расслабиться. Нервозность передалась всем, кроме собак, но все рассчитывали  на неизбежное и благотворное  воздействие микстуры под ушицу, и поэтому терпеливо ждали наступления  спокойствия, релаксации и пароксизма.

      -Степаныч, а вы что, всегда так потребляете на сплавах?- опять прервал чавкающее молчание Александр.

      -Ну - у, ты что!- Степаныч был благодарен Сашке за это рекламное вкрапление в тревожную ленту жизни. – Упаси, Господь! По весне, при паводке да на речке с категорией никакого допинга не надо, адреналина и так хватает по горло! Это сейчас, летом, да на Юрюзани - что на озере Женевском: тишь да гладь! Сиди, любуйся да попивай, кто желает…

      -А я что- то больше Лох – Несс  вспоминаю,- неловко пошутил Сергей, смутился этого и уткнулся в снасти: леску распутывать.

      -Серёж, погоди ты с этой удочкой! Расскажи лучше, чего из казачества ушёл! Лет пять, наверное, посещал?..

      Серёжка от работы не оторвался, но рассказывать начал.

      -Надоело. Я ж думал: делом занимаются… Раз приезжаю - обои клеим в конторе. Вечером - чай… Два приезжаю - плинтуса меняем, опосля- чай… И так- весь месяц: марафет- чай- говорильня…

      Я атамана спрашиваю: делом- то когда займёмся? А он: так дело и делаем! Какое, спрашиваю? А он: быт налаживаем, проблемы обсуждаем. Проблематики! Сидят, водку  трескают да шептунов пускают!- Помолчал раздраженно.

      -«Во,  говорит,  срок у тебя испытательный прошел. Наш человек! Быть тебе подъесаулом и кошевым атаманом заместо Гната!» Проголосовали. Погоны вручили. Через год - крест юбилейный дали. Не просил - сами дали. Я им опять про работу, а они: в Нязепетровск поедем, контакты налаживать да опытом делиться. Каким опытом?! И контакты… «Сколь у тебя казачков в станице? А у тебя на хуторе? А у меня…»  Один базар да майдан…

      Милиция предлагала патрулировать с ними - отказались. Бесплатно, дескать. И прав никаких. И бюллетень не оплатят, если что… Сады охраняли - нас самих попёрли: один гонор да  пьянка. Да картоху кое- где подкапали… Я предлагал для детишек вроде поискового отряда организовать, по местам боевой славы…  Не до того, говорят, ремонт не закончили… Только у церквей по праздникам и светимся, как матрёшки. Аники - воины. Лубочное воинство. Стыдно.

      Я понимаю: Ставропольский край. Ребята рядом с войной живут, службу несут…  Или в Приднестровье… А у нас… Э- эх! У нас, если честно, одни музейщики да казачьи хоры и работают по- человечески, культуру казачью пропагандируют. А эти…  Как у анонимных алкоголиков: все друг друга хвалят. Секция мягких игрушек,- грустно закончил он исповедь.

      Все молчали. Такое горе все понимали! У каждого  когда- то случалось - потерять напрасно часть жизни. Хоть на казачество…   Хоть на ухаживание… Хоть на «Буран»…

      -Да - а… да - а… общество…- подал голос Толя.  

      -Есть такое,- хмуро буркнул Сергей.

      -Пращуров- то хоть нашёл? Помогли?

      -Сам нашел. В архив в форме пришел, а там… чисто женский коллектив. Ну, посодействовали…  До прадедов всё раскопали.

      -Успокоился теперь? Или вязаньем займёшься?

      -Слушай, иди ты!..

      Налили. Скорбно выпили.

      Уха остывала.  Зудели  комары. Плескалась мелочь в заливчике. Храпел Плюм. Плакала пока безголосая гитара. Лес предзакатной тенью накрывал реку. Сыто ухал филин. Или сова. Или сыч. Где- то далеко и дружно нарождался взвод работников МВД. Ни ветерка. Плюс 24.

      Володька собрал грязные чашки, присел на берегу с сигаретой и принялся за мытьё. Подошла Улька, улеглась рядышком, тяжело и блаженно вздохнула, уставилась на бледную луну.

      Тихое и чистое «В зените лето на излёте пуховых вьюг, пуховых вьюг…» донеслось от костра. Вовка прекратил мытьё и снова закурил. На часы не хотелось смотреть совершенно. Ничего не хотелось.

       Да и не Вовка это сидел в вечерней тишине у уральской речки, а замершая частичка мироздания. Мушка в янтаре. Вне времени. Время остановилось вместе с сердцем и секундной стрелкой.

      Струилась вода. Ветер шептался с ветвями. Тлела сигарета. А он парил над  всем этим вместе с темнотой, звёздами и Космосом.

      Тихо подошел Сашка, остановился рядом и положил руку ему на плечо. Так, втроём, они и молчали вместе с Вечностью.

      -Вов,- тихо- тихо спросил Сашка. – А ночью клюёт на червя?

      Сигарета обожгла пальцы. Вовка вздрогнул.

      -«Мам, я какать хочу…»-  кстати вспомнилось ему Шаовское. Он посмотрел на Сашу. Уставшие от дыма Сашкины глаза слезились и смотрели на него вопросительно и наивно. – Как ты, Сань, вовремя. Как патрон в «русской» рулетке.

      Бытие всё- таки  выперло  вперёд, угробило, сгнобило на корню проснувшееся было сознание. Наивность в Сашкиных глазах сменилась недоумением. Вовка вздохнул.

      -Да ничего… это я так, просыпаюсь… закемарил малость…  А насчёт клёва - не знаю… Лёху спроси.

      У костра наметилось оживление. Смолкла гитара. Донеслась негромкая пока перебранка.

      -Айда,  Саш, послушаем…

      Сгребли чистую посуду, поплелись к остальным.

      Толя возвышался надо всеми, жестикулировал и с напором настаивал на ночном дежурстве.

      -Мужики! Вы что, совсем  обалдели?! Черепа вокруг валяются, следы, шерсть!.. Одежду видели в пещере?! Видели, как измохратили кого- то, упокой его душу?.. Ты и вчера, Степаныч, упирался, что в след не веришь! А сегодня - что?  Глюки  у всех? Мерещится всем? Шестьдесят четвёртый, да ещё с шерстью - барабашка оставил?! Вы как хотите, а дежурить будем! Будем!!! Парами! Иначе я не усну! На Ульку они надеются… Да её колбасой  поманят - и бери нас тёпленькими!

      -Это точно!- мысленно согласился Володька, вспомнив давний сон. – Хотя… колбаса- то откуда у йети, в тайге?!- Оглянулся на Рику. На лунной зелёной дорожке силуэтом маячили лишь уши спящей собаки.

      -Ладно, ладно, Толя, успокойся. Подежурим. По двое разобьёмся - и до шести. В шесть уже светло.- Степаныч примиряюще похлопал того по ноге, усадил рядом. – Только не волнуйся. Ну, кто с кем желает? Или жребий бросим?

      -Не - е, это слепой случай,- возразил кто- то. – Что мы, синоптики?

      -Сейчас,- Степаныч мельком посмотрел на созвездие  ЕН 3,62. -без семи одиннадцать. Ежели с двенадцати до шести караулить - по полтора часа  смена выходит на восьмерых.

      -Ребят, давайте я с Плюмом,- подал голос Владимир.

      -А я… если она не против… с Рикой…-  застеснялся отчего- то Сашка.

      -Во! Уже две пары!

      -Степаныч! А я с тобой!- попросился Лёшка Мамлин.

      Серёжка с Толей переглянулись.

      -Что ж, ребята, судьба,- развёл руками Степаныч. – Да вам не привыкать! Бдили же вместе в саду?! Ну, и сейчас побдите вместе!

      Толя сглотнул застрявший в горле комок.

      -Эта…  Серый… мне же много нельзя сейчас… нельзя…

      Серёжка, собранный и подтянутый, как подъесаул в запасе, утешил:

      -Не боись, Толя, прорвёмся! 0,5 возьмём. Я в дозоре тожеть много не потребляю.

      -Вот первыми и будете,- проконстатировал Степаныч, убив одного буриданова барана. Обнял за плечи напрягшегося от чувств-с  тощего Серёжку. Сказал проникновенно, переходя на выдуманную мову:

      -Ты уж, сынок, не подкачай меня. Вот и тебе случАй выпал! Токо на тебя одного и надеюсь, надёжа ты наша! Умище да смекалка - вот твои козыри и сила! Здеся тебе осина не поможет! Нету здеся осины - сосняк один!

      У Степаныча умело заблестели глаза. С трудом выдавленная предпенсионная слезинка скатилась вниз.

      -Не подкачай, сынок! Толя - на тебе! Знаешь, какой это груз ответственности? Пудов на семь! Береги его…

      -Придурки.-  Толя надулся, отвернулся в сторону. – Вов, ну хоть ты поиграй на гитаре!

      Тот с удовольствием присел к костру, затянулся сигареткой напоследок, хлебнул заварки. Манерно откашлялся.

      -Суханов. «Приведения».

      И раздалось над рекой:

               «В полях, где стужей веет от земли.

                 Два приведенья только что прошли…»

      Все сидели тихо, наслаждаясь песней. Лишь пальцы некоторых исподволь, непроизвольно залезли под свитера и рубашки и судорожно сжали крестики на гайтанах. На всякий случай.

 

                                          .  .  . 

 

      -О дают!- позавидовал Аркаша. – ни хрена они, Коль, не испугаются! Водку пьют да песни  горланят! Да уху горячую хлебают! Пролетели мы со своим розыгрышем! Ч - чёрт! Уж лучше б всем вместе!.. Обидно!

      -Обидно,- согласился Никола, сползая вслед за ним с гребня. – Но чего сейчас- то… поздно уже… Ты лучше скажи, что про отпечаток думаешь?   Про  правый. Может, ещё кто- то шутит?

      -Кто?! У тебя что, барабашка в машине живёт? «Кузовной»? Во,  точно, «Кузовной»! Он и следит! И  гадит…

      -Тебя одного хватает. Вдвоём ещё  гадить будете…

      -Ну, а кто тогда?

      -Не знаю! НЕ – ЗНА - Ю!

 

                                         .  .  .

 

      - Вовка! Вставай! Волоха, подъём!

      Александр кое- как растряс его за ногу, заставил приподняться.

      -Чего тебе?

      -«Чего»… На смену пора! Три уже!

      -А- а… Сейчас, иду.

      Владимир наощупь отыскал  свои полукеды за сто десять семьдесят и  с трудом зашнуровался. Впотьмах нашарил Плюмовские лапы и потащил того за собой к выходу. Пока расстёгивал полог - Плюм снова уполз на спальник. Пришлось повторно перелазить через Лёшку, забирать Плюма.

      Караульщики сидели  у костра и терпеливо ждали пересдачу поста. Полупроснувшийся Плюм искательно обнюхался, Толин рюкзак не обнаружил и оправился на ближайший кустик с сохнувшим и  пахнувшим чесноком  Толиным комбинезоном.

      -Всё, ребята, мы готовы.- Вовка широко зевнул. – Спать- то как хочется!- мечтательно произнёс он, потянулся с хрустом. – Всё, ребята, идите.

      -Покурим напоследок?- предложил Саня.

      -Давай!

      Володька прикурил. Поднёс зажженную спичку к Саниной сигарете.

      -Мать честная! Чего у тебя с  рожей? Кто тебя так?-  Он испуганно отшатнулся. Саня криво усмехнулся. Левый глаз украшал темный аккуратный, будто циркулем нарисованный  фингал.

      -Гвардия наша…  Нельзя, всё- таки, двух больных в одну смену ставить. То ли делать нечего было, то ли в штаны наложили - весь лагерь  веревкой огородили. И ещё банок на неё навешали, представляешь? Я, когда грохнулся, думал - всех разбужу!

      -Нет, ничего не слышал.

      -Это хорошо. Так ведь хотя бы предупредили! Как все порядочные люди! А эти - шмыгнули в палатку - и всё!

      -Перебрали, может, лишнего?

      -Да они даже не притронулись к ней! Вон, полная стоит!

      -Тогда просто забыли?..  Всяко бывает. Не обижайся. Побереги Тольку. Для него и так с этим сплавом шоковая ситуация, не видишь что ли? Постоянно напряжен… как перед кабинетом дантиста…  или уролога…

      -Да дай ты мне прикурить, в конце  концов…  Жалобщик нашелся. А мне что с «фонарём» делать?

      -Гордо носить! Бодягу, Сань, не брали. Пятаков тоже нет.  Железяку какую- нибудь холодную…

      -Да прикладывал уже…  Не помогает…

      -А сейчас и тем паче не поможет. Сиди, кури…

      Сидели рядышком, глядели на реку. Плюм - и тот затих, сидел рядом и тоже смотрел на реку.

      Улька поднялась, встряхнулась и поплелась в палатку. У входа оглянулась.

     -Да знаю я, знаю!- махнул на неё рукой Вовка. – «Не кормить…  не отпускать… не баловать…». Всё знаю! Иди, спи!

      Рика втянулась в палатку.

      -Как тебе с ней? Не конфликтовали?

      -Не, нормально всё…- рассеянно ответил Александр, думая о своём.

      -А чего спать не идёшь? Самое время.

      -Ты мне, Вовка, вот чего ответь…- не слушая его, продолжал Александр. – Ты мне скажи, почему так спокойно и хорошо рядом со Степанычем? Ведь он всего на год старше меня, а будто… к печке в мороз прикасаешься, а?

      -Юродивых да блаженных на Руси всегда любили.

      -Дурак. Я серьёзно. Какая- то… я не знаю… святость, что ли, рядом с ним… или аура…

      -Ага, «святость». Дух неземной и нетленный. Сорокаградусный… Святость святое подразумевает, а он…- отчего- то раздраженно и обиженно отозвался Владимир. – Пьёт, как грузчик. Хоть бы раз тост пропустил! Пост - не пост - жрёт в три горла, как Рика в беременность! Матькается… иногда. «Святость»… Мелешь языком…

      -А ты чего злишься? Я что- то обидное сказал? Поговорить хотел с тобой, как с человеком. Не хочешь - не надо. Просто, ты его лучше всех знаешь,  друганы всё- таки…

      Сумрачно замолчали. Блюм деловито долизывал чью- то чашку.

      -Сань, ты не обижайся. Это я так, не со зла…- Вовка снова закурил, уже третью подряд. – Завидую я ему - вот и всё.- Мельком взглянул на Александра. – Хочешь - верь, хочешь- не верь.

      -А я верю,- вдруг ответил Сашка. – Я сам завидую…

      -Понимаешь, такой же, как мы… Я его лет тридцать знаю, как с армии пришел. Ты тогда по морям шастал, не было тебя в Челябе…    Не поверишь: детишки тогда ещё на нём висли. Не играет, не балуется с ними, сидит, трепет что- то, а- не оторвать…   Облепят всего, как приклеенные… Только в рот не заглядывают. Как Бонифацию. Да что дети! «Ежики» эти, по тринадцать- семнадцать лет- то же самое…   Сам знаешь, какой это возраст. Все вокруг «козлы» и «придурки», никто жить не умеет, кроме них…  А он - как вне категорий. Авторитет - и всё!   И взрослые…  Тоже… как дети…

      -Интересно с ним - потому, наверное…

      Вовка покачал головой.

      -С нами- то, я думаю, тоже интересно. И знаем не меньше, и видели побольше, чем он…  А Толя вообще рассказчик от бога! Другое здесь…  Как- то по- другому он жизнь любит, что ли… Ни разу от него нытья не слышал. С некоторыми поговоришь - мама, не горюй! Вечный ной да плач по жизни  по  своей! Один негатив! Всё  погано! И как же, думаешь,  милок,  у тебя жизнь- то прошла в таком дерьме мыслительном?! И всё  это каким- то разом и тебя начинает окутывать.  Как осенью: куда не вступи - всё грязь найдёшь! И подспудно дурная мысль в  башку лезет: а может и, вправду, не существует другой жизни?.. А со Степанычем жить хочется.

 

      …В четыре ноль- ноль Владимир, подсвечивая себе фонариком, залез в палатку.

      Мамлин, тонко чувствуя ночной фен - шуй, спал строго по диагонали, сдвинув своим мощным телом к выходу всех, даже Толю с Сашкой. Народ жалобно попискивал и поскуливал во сне и складировал озябшие ноги на Ульрику фон Модус. Та, морщась от нахлынувших вдруг ароматов, отворачивала  морду  к выходу, но упорно не просыпалась. Владимир разбудил Степаныча, выразительно постучал фонариком по часам.

      -Угу. Иду.

      Выползли наружу.

    -Вовка, я здесь, знаешь, что во сне подумал? Надоело в биатлон проигрывать! А до Олимпиады меньше года! Профукаем, к лешему всё золото с этим Бьорндаленом! А что, если компанию объявить в Интернете? Всемирную!

               «ГОД   БЕЗ   ОЛЕ - ЭЙНАРА   БЬОРНДАЛЕНА   В   БИАТЛОНЕ!!!»

   Как думаешь, поддержат? Ты же  спец  в компьютерах!

      Степаныч скалился прокуренными зубами на сереющий восток и слегка, по- китайски  ушушничал у костра, разминая ещё дремлющие члены.

      -Конечно, поддержат!- согласился Вовка. – И наши, и шведы, и немцы… Норвежцы, может, заерепенятся. Но кто така Норвегия? Видел я её на карте. Да и совесть надо иметь! Давай, Степаныч! Я - «за»! Двумя руками! Интрига хотя бы появилась! А ещё можно «Футбол без Словении!»! А?!

      -…И ещё! «Финал - для Хорватии и России!»

      -Справедливо!

      Развеселились. Проснулись, наконец.

      Отоспавшийся и помолодевший Лёшка глупо хихикал, наливая по кружкам. Рука тряслась, и «бальзам» проливался на клеёнку.

      Плюм, учуяв запах, потянулся к столу.

      -Попридержи характер. Мал ишшо.- Степаныч за шкирку спровадил того на колени. – «Колёсами» побалуйся.- Отрезал тому кружок копчёной колбасы. – Рике ни слова!- предупредил он всех.

      -А о чём ты ещё во сне думал?

      -О гороскопе…

      -Во  даёшь!

      -А чего… Никогда не интересовался… Мне уж за пятьдесят, а лишь недавно узнал, что я - козерог!

      -Вот не ожидал от Валентины!

      -Идиёт! Это… атрибут такой… как фамилия, на всю жизнь. Значит, как козерогу, быть мне мудрым, расчётливым…

      -…и упёртым!

      Степаныч смешался.

      -Не помню. Может, и такое написано… Не помню. Ладно, давайте за биатлон!

      Подняли кружки.

      -Главное: мы добились постановки вопроса. А постановка вопроса содержит в себе решение его в неявном виде! Будем!

      Вовка чокнулся, но так и замер с поднятой кружкой.

      -О! Ты! Сказал!- покачал он головой. – Я потом запишу, сможешь повторить?

      Степаныч запил «бальзам» водичкой.

      -Плюм, уймись! Не дам  больше! Мамка учует! Уймись. Это, Вовка, Гумилёв. Хорошо излагает. Тебе до него  далеко пока…

      -Слушай, ну что у тебя за манера такая: обязательно обидеть надо человека?!

      -А чем я его обидел- то? Что с тобой сравнил? Так он  сам когда- то молодой был, неопытный!

      Вовка только поднял глаза к небу, ища у Вселенной защиты от этого седого баламута. Но небо молчало, улыбаясь.

      Выпил.

      Спать почти не хотелось. Поговорить хотелось.

      Лёшка подкачивал лодку - сети проверять. На лице до сих пор блуждала идиотская улыбка от утренней интернетовской задумки.  Он пробовал как- нибудь развить в голове эту задумку, но «хрюканье» лодочной «лягушки»  постоянно сбивало с мысли. Ничего путного пока не надумывалось.

      «Утрешняя голова должна быть лёгкой, звонкой и чистой» вспомнил он Степаныча. Поэтому думать вообще перестал и полностью переключился на подкачку. Те же, у костра, продолжали говорильню.

      -Чего,  накропал сегодня что- нибудь?

      -Так… немного…  У тебя, кстати, бодяга есть? Саня  фингал схлопотал ночью. Споткнулся.

      -А твоя «кобыла» куда смотрела? На  фига её с Сашкой поставили, ворон считать?

      -Сашка говорит: звездопад смотрела. По радио объявили: Леониды  какие- то летят… Следующие - только через 19 лет. Не доживёт…

      -Да…

      Помолчали.

      -Правильно, что смотрела,- задумчиво сказал Степаныч. – Хрен с ним, с фингалом. Невелика плата- синяк…  Не будет у неё больше в жизни Леонидов… Никогда… Я б всю жизнь с синяком ходил, лишь бы все звездопад видели… хотя бы раз в жизни…

      -Помрут, что ли, все без звездопадов твоих?..

      -Нет,  конечно… жить будут…

      Не глядя на Вовку, Степаныч поднялся с Плюмом на руках и пошел помогать Лёшке.

      Тоскливый протяжный вой взорвал тишину ночи. Ребята встали, как вкопанные. Лёшка так испуганно и замер с поднятой над «лягушкой» ногой. А вслед за воем послышался и грохот камнепада.

      Постояли, послушали наступившую тишину.

      -Ладно, спать пойду. Плюмку дай,  дрыхнет уже.

      И больше ни о чём в эту ночь они со Степанычем не говорили.

 

                             

 

      «ЮРЮЗАНЬ»  (продолжение)

 

      -Никола!  Слышь,  Никола?..

      Ребята лежали в спальниках, тесно  прижавшись друг к другу спинами. От ночной прохлады стекла запотели и плакали конденсатом. Молчали птицы. Молчала речка за гребнем.

      -Чего тебе?- буркнул Никола.

      -Не спиться чего- то!- обрадовался Аркаша, перевалился на спину. – Ворочаюсь, ворочаюсь - не спиться…

      -Ну?

      -Давай поговорим! Всё - равно ведь не спишь!?

      -Сейчас уже нет.

      -Давай!.. А завтра отоспимся на Клюкле! По полной!

      Николай развернулся к Аркадию.

      -Балома! У тебя совесть есть?- Зашарил рукой по сиденью, нащупал сигареты со спичками, присел и закурил. – Ну, давай, говори… Ты, как женщина стал. Или, вон, как та речушка…

      Аркаша живо уселся рядышком, тоже закурил.

      -Почему же «речушка»?

      -Да всё журчишь и журчишь, не умолкаешь… Ля - ля- ля, ля- ля- ля…

      -Так и мужики такие есть!

      -Вот я про тебя и говорю!

      Аркадий заулыбался.

      -Ты чего? Обиделся, Никола?

      -Только- только засыпать начал, а ты…

      -Отоспишься, отоспишься завтра… Нам всё - равно через час на гребень.

      -Накой?

      -Проорём в два голоса ишаками! Напоследок!

      Никола молчал, глядя на огонёк сигареты.

      -Чего молчишь?  Камень  какой- нибудь с верхотуры сбросим! Для антуража!

      -Как детишки, честное слово,- негромко отозвался Николай. – И я, хрен старый, увязался с вами.  Неймётся.  Хозяйство всё на Ксюху бросил, сюда попёрся… Чего, спрашивается…  В индейцев играть?..

      Но тут, в свою очередь, обиделся Аркадий.

      -Ну, и сидел  бы у себя…  на заимке…  Чего поехал? Сидел бы, монеты заколачивал!

      -У меня заколотишь…

      -Заколотишь! Ты - да не заколотишь?! С леса да со зверья… Ишь ты, стрёмно ему с нами… Заматерел… Никола, нам жить осталось - тьфу! Мизер! Ты же ни разу в жизни больше такого кайфа  не испытаешь!   Представляешь, какие рожы завтра у ребят будут? Как  взахлёб  тебе про кости да следы рассказывать будут? А ты: «мани, мани»… Выпендриваешься  здесь…

      -Ничего я не выпендриваюсь,- уже начал оправдываться Николай. – Просто… как детишки балуемся.

      Аркадий же всё продолжал возмущенно гнуть свою линию.

      -Хозяйство у него…  Да у всех дела, не у тебя одного. Никто не ноет! На мне институт целый висит, а я с тобой здесь…  собачусь. Хозяйство, хозяйство… Минимум человечку надо на своём веку, минимум! Нет! «Давай, давай! Мало, мало!»…

      -Всё! Замолчь! Учить ещё будешь…

      -Буду! Буду!

      Оба уже не замечали, что говорят на повышенных тонах.

      -А чего? Я не прав? Ежели б ты сказал: не долюбил, не досмеялся, не договорил, а то - хозяйство!..

      -Денег всегда хочется больше!

      -Да зачем?! Зачем?

      -А я вот не хочу твоих  куриных колбасок! Я, может, финский сервелат хочу!

      -Ты что, не любишь колбаски?!

      -Нет! Не люблю! Я и сервелат финский  не люблю,  но тут дело принципа!

      -А- а, принципа…   

      -Да! Принципа!

      -Ну, тогда я «пас». Как говорит твой братишка: «Принцип - это серьёзно!» Даже аргументы не всегда помогают. «Против жадности только пулемёт помогает»  Я - пас. Хозяйствуй…

      - «Тьфу»  на тебя с этим хозяйством! У меня к слову пришлось, а он привязался!.. Ты не ректор, Аркаша, ты - репейник болотный, обыкновенный.

      -Кержак красноармейский!

 

                                               .  .  .

 

      -Лёш, ты это… порыбачь, если хочешь…  Я пока рыбу почищу.

      Мамлин,  неприязненно смотревший на вытряхнутый из сети улов,  просиял.

      -Степаныч, правда, можно? Без обид? Справишься? Степаныч, я быстро! Минут тридцать! Посижу на зорьке…

      -Иди, иди, справлюсь.

      Степаныч сполоснул котелок, пошёл к костру за ножом, солью и разделочной доской.

      Ребята ещё спали. Бормотали, похрапывали во сне. Из слегка приоткрытой палатки несло тяжелым духом казармы и собачьего питомника.

      Он задул уже ненужный светильник у стола. Рядом, придавленный  кружкой с остывшим чаем, лежал раскрытый Вовкин «поминальник».

      Степаныч наклонил его к костру, без смущения вчитался.

      «…Плывём, плывём… Тихо, неспешно. Не скука, нет!- спокойствие опустилось на землю, на Россию - матушку, на уральскую речку с бубенчиковым названием «Юрюзань», на наш ковчег с его обитателями. Разношерстная команда наша  удивительным образом гармонирует с окружающей средой. Загорелые мускулистые тела всех восьмерых рельефно отражаются в темно- бирюзовой воде. Полуметровые налимы, как рыбы - прилипалы, скользят неотступно за катамараном. Соколы - сапсаны с километровой высоты пикируют на кузнечиков  и букашек. Снуют, жужжа, разноцветные и разнокалиберные стрекозы.

      Спокойствие и нега. Это - горный Южный Урал в июле. Он стирает и нивелирует своей мудростью и величием все социальные статусы и материальные неравенства. Директора фирм и магазинов мирно уживаются с водителями и щенками. Краснодеревщики с удовольствием наливают ________(зачеркнуто)  представителям творческой интеллигенции и спорят с хвостатыми иммигрантами из Германии.

      Спокойствие и непоколебимость.

      Здесь уже давно не случается никаких потрясений. Последнее землетрясение зафиксировано за миллион лет до нашей эры.

      Мир и спокойствие. Только спокойствие. Пусть мельтешат и суетятся окраины. А нам негоже. Мы - опорный край! Нам волноваться не к лицу…»

 

      Степаныч улыбнулся. Вытащил торчащий меж страницами карандаш и дописал родным корявым почерком:

      «Владимир! 1. Мало пафоса!..

                            2. Собаки не только загорели, но ещё и облезли.

                            3. В действительности наличие творческой интеллигенции «на ковчеге» не ощущалось.  В  натуре»

 

      Положил аккуратно блокнот на место.

      Неразборчиво зачертыхался невидимый за камышом Лёшка. Неумолимо светало. По реке гнало лохмотьями туман.

      Светало и светало.

      Степаныч решительно зашагал к берегу, где его с ужасом ожидала успевшая заснуть рыба.

   .

 

  

  

      «ЮРЮЗАНЬ» (продолжение)

 

 

      -Сегодня, мужики, день расслабухи. 2- 3 километра - и днёвка. И рыбалка… Грибочки поищем, должны уже пойти… Пещерки там знатные, вам понравятся! И банька! Дровишек сейчас напластаем по пути - и банька к вечеру…

     Команда, развалившись на катамаране, внимала сквозь полудрёму Вовкиным речам и обильно потела под одиннадцатичасовым солнцем.

      -А какой там ёрш жирует! Песня! Навар - ложка в котле поутру стоит! Что там твоя стерлядь! Стоп! Чалимся! Лёха, доставай пилу!

      Вот так, с постоянным Вовкиным трендением и напиленным по пути сосняком, они часам к двум  благополучно дотянули до стоянки.   Ткнулись  в галечник у крутого правого берега. Вверх змеилась тропинка, вырубленная в глиняном откосе. Ступени аккуратно отделаны чурбаками.

      На противоположном берегу шумел приток - речка Клюкля. Да безмолвно маячил штатный палаточный лагерь  для «маршрутников». Ещё чуть выше этого лагеря красовалась фанерная будка, украшенная рекламными надписями.

                        

                 «ПИВО. РЫБКА.

                   НАПИТКИ ВСЯКИ-

                   Е.

                   БЕЛЯШЬ. СИГАРЕТЫ. 

                   СОСИСКИ ГОРЯЧИЕ»

 

      По обе стороны от Клюкли и лагеря высились скалы с громадными входами в пещеры.

      -Да -а,- Степаныч  тоскливо переглянулся с Вовкой.  – Посидите. Я наверх схожу, стоянку посмотрю…

      -Пройдись по берегу заодно. Может, Никола уже приехал?.. Перекурим пока.

      Остальные ушкуйники не отрывали вожделенных глаз от ларька. Причём, каждый от своей заветной надписи.

      Степаныч поднялся наверх.

      Чистая уютная поляна средь сосен. Мусор собран в мешки и свален кучкой в отдалении. Обложенное  валунами костровище. Самодельный столик. Сидушки из брёвен. Банная каменка. Поверху - каркас, обтянутый подкопченным полиэтиленом. Остатки дров.

      -Чего я разнылся?- хмуро подумал Степаныч. Пнул  шишку. – Вот она, поляна  твою любимая. Будто и не прошло тридцать лет. Всё, как было… Сидушки только эти…   А что ты хочешь?.. Чтоб травой всё поросло?- Злость и раздражение, почему- то, не проходили. –Чисто, не испоганено- и то слава Богу…- Посмотрел на каменку. –Может, и твои ещё камни внизу лежат…  Хотя… нет… у нас ближе к обрыву баня была…. А, может, и здесь… Не помню. Тридцать лет…  Первый сплав… Жизни впереди - не меряно! А кто остался… Аркаша, Никола… Вовка, Надюха…  Да я… Вот тебе и «не меряно».  Коротка   кольчужка  оказалась.  Пятнадцать нас было…  Как «на сундук мертвеца» шутили… Дошутились… 

      Закурил. Сел у холодного костровища.

      -Степаныч! Чего там?- послышалось снизу, от реки.

      Не ответил.  Сидел  молча и курил.

      -Ушел…

      А он и не уходил никуда. Сидел и курил.

      -Граждане бандиты! Всем оставаться на местах! Горбатый, выходи! Выходи, подлый трус!

      Степаныч поднял голову. У ларька, на противоположном берегу, маячила родная  замызганная мордашка братишкиного УАЗика, а рядом зайчиками прыгали пенсионные силуэты Николы и Аркадия.

      -Черти! Пригнали всё- таки!- невольно улыбнулся Степаныч и на сердце потеплело.

 

                                             . . .

 

      Машину оставили под присмотром опухшего от пересыпа ларёчника. Выпили с ним не палёной челябинской водочки и ударили по рукам.

      Пока все разгружали катамаран и перетаскивали вещи на стоянку,  Володька, выгребая на лодке против течения, по хитрой замысловатой дуге добрался до Аркадия с Николаем. Кое- как разместились и поплыли обратно.

      Забесновались собаченции, приветствуя любимого поставщика косточек.

      Анатолий, перетаскивая бревна к каменке, ревниво посматривал на эту вакханалию.

      -Получите вы у меня ещё колбасу по триста рублей!- мстительно пыхтел он на склоне. – Вообще одну ливерную лопать  будете!

      Оголённый корень сосны специально выполз на тропу и с силой ударил по обнаженному большому пальцу ноги. Толя зашипел от боли, запрыгал на одной ноге, не в силах сдержать привычную торговую ругань. Бревно карандашиком ёрзало на плече. Так, с бревном, он и присел у костра, чуть не прибив едва отскочившего в сторону Серёжку.

      -Ты смотри, больно- то как! Опухнет!- пожаловался ему Анатолий. – Понаростили корней, вступить некуда!

      -Кончай ныть!- Сергей лихорадочно горстями набирал шишки. – Подплывают!

      -Эй, лишенцы! Здоровеньки буллы! Хау  ду  ю  ду, мистер Вдовин! Шелом, Челяба!- жизнерадостно проорали снизу.

      -Всё, славяне, понеслась!- Степаныч махнул рукой, и шишечный град посыпался на вновь   прибывших. Средний  возраст  стреляющих и хохочущих дураков был сорок пять лет. Хохотать не мешали ни инфаркты, ни корни деревьев, ни отдышка.

 

                                            . . .

 

      -Аркаша, если б ты только видел! Вот такой следище! Шерсть! Кости! А на этом,  как его,  Степаныч?-   на  Навесном! -   череп в пещере! Как ломанулись оттуда! У Ульки - шерсть дыбом!

      Грохот! Ба - бах! И вой!!! Жуть!!! Белый  такой стоит - и медленно- медленно уходит, представляешь?! И скалится, собака!..

      Коптилась рыбка в походной коптильне. Томилась банька, забеливая  изнутри испариной целлофановые стенки. Настаивалась ушица. Вкусно пахло нарезанными огурцами и укропом. Мирно покоились у Клюкли натянутые сети. Плюм - поперёк себя шире - забылся тревожным щенячьим сном, не удосужившись выплюнуть из пасти здоровущий мосол.

      А ребята продолжали  взахлёб  выкладывать скопившиеся за трое суток новости. Лишь Володька, Степаныч да Рика иногда скептически посматривали на  вновь  прибывших. Но лица тех выражали лишь изумление, страх и восторг. В зависимости от   услышанного.

      Уже не раз стучали салютно кружки. Гитара «ходила» по кругу. Дымилась Володькина трубочка с черносливом.

      Смеркалось.

      И неслось в замершую темноту леса

        «А в стране дураков дураков не осталось.

          Все приехали к нам погулять - отдохнуть.

          А у нас, как всегда, пустота и усталость.

          А у нас всё путём. Только где этот путь? Э- эх…

          Под тяжкий  вздох  хлопнув стакан,

          Сам себе бог, сам себе пан.

          В душу залез - там тёмный лес,

          В лесу дупло, в дупле  тепло»

  

      -Что, ребята, в баньку?

      Ни сколько не стесняясь  ни матери - природы, ни Ульрики фон Модус ребята неспешно разделись и гуськом потянулись под нагретый полог. И стар, и суперстар…

      Встали кружком вокруг каменки, как жертвы у алтаря, переминаясь на колючем лапнике. Володька почерпнул из котла две полные кружки  воды. Размахнулся (все из предосторожности прикрыли кто стыд, кто срам)  и плеснул на камни.

      Жахнуло раскалённым паром. Ребята отпрянули в стороны, уткнулись тылами в раскалённые стенки и вновь, скуля и воя, подались к центру.

      В самом дальнем углу, на корточках  хитрый  Степаныч в вязанной с помпоном шапочке физкультурника- «семидесятника» кровожадно запаривал свежие веники и косился диким взглядом на вспотевшую толпу.

       -Ужо  я вам!- говорил взгляд.

       -Ужо  ты нам!- трепетали блестевшие тела, стремясь к выходу. Но у входа сидела, оскалив клыки, Рика.

      Володька вновь плеснул.

      Степаныч вновь взмахнул.

      И так - минут пятнадцать.

      Первым выпустили на волю  сердешного Анатолия. Тот, не обращая внимания на любимые корни, в две секунды очутился в воде. Обхватил невесомыми руками осклизлый  валун для балласта и, как бельё после стирки, безвольно закачался на волне. Немного погодя повыскакивали и остальные.

      Никогда прежде здешние горы не слышали столько слов о банщиках. Были задействованы все семь падежей и несколько склонений. Банщики глупо улыбались рядом просветлевшими лицами.

      Через некоторое время опять потянулись в баньку - попариться, но уже так, в щадящем режиме.

      Часов в десять уже сидели у костра. Не шумели, не гомонили. Слушали гитару, выпивали, разговаривали «за жизнь».

      -Ты знаешь, Вовка, я какой- то… дёрганный стал… Баламутный…

Намешано что- то во мне всякого…  В бессмертие душ верю. Верю, что встретимся мы ещё все где- нибудь там… - Степаныч  неопределённо махнул рукой.  -когда- нибудь…

      Он  малость  запьянел от спирта, от баньки, от слегка забытой бивачной обстановки.

      -«Умереть достойно»… Чушь собачья!-  Он  примиряющее погладил Рику. – Жить достойно - это вот… совсем другое дело… А уйти… Под лавиной… в ванне… от аппендицита - какая разница?

      ТолстОго  хают…- перескакивал он с пятое на десятое. – «Самоэкзекуция на старость лет- чего слаще- то? Грехи сделаны, заповеди нарушены, жизнь прожита - можно и покаяться. Почувствовать себя праведником и святым. Повитийствовать. Понаставлять на путь истинный…»

      Дураки! Каяться всегда трудно! Хоть в младости, хоть в старости! Когда трудней - это ещё… бабка надвое сказала…

      И на часы смотреть надо, чтоб  секундную стрелку  не видеть. Никогда! Это ж жуть: видеть, как остаток утекает! Налей ты, в конце концов!

      Нет, всё- таки он хорошо запьянел. На философию потянуло. Без обычного трёпа и шуток. Говорил - будто в душе копался.

      Вовка обнял его за плечи, подал кружку. С другой стороны от Степаныча сидел притихший Серёжка и тоже, не  отрываясь, слушал его. Степаныч, не замечая всунутую в ладонь кружку, продолжал говорить. Иногда надолго замолкал, будто собирал разбежавшиеся под градусом думы. Терял нить и заводил разговор, вернее - монолог,  о другом, вновь возвращался к старому… Ребята слушали, не перебивая. Он не учил. Он просто высказывал своё, пережитое и обдуманное. И говорил он тихо, будто самому себе.

      -…Радуйся чужому счастью. Это ж такое дело…   Будто подарки кому даришь… И о своём, несбывшемся, не жалей. Другое будет. Обязательно быть должно!.. И не ной… И не дешеви, не паскудничай… Всё возвернётся… И хорошее, и плохое… Не тебе- так детям, жене… До седьмого колена…  Заболеют…  уволятся… экзамен не сдадут… Не паскудничай… Хреново, что безадресно всё это… возмездие это… Сидишь, гадаешь- за что? Ребятёнок хворает- дед «квасил» без удержу… Жена болеет - а это ты в седьмом классе пацану по лицу врезал ни за что… слабый такой был, зачуханный, все шпыняли… Безнадёга ни с того ни с сего на сердце- это ты ребяткам, друзьям своим что- то тренькнул, соврал…  Не паскудничай… Трудно- то как!

   Иль наоборот: счастья полный дом! Полный дом…

   А паскудство само в руки лезет…  На! Возьми! Не увидит никто! И знать не будут! Пользуйся! Нельзя…  Вернётся всё… сторицей вернётся, мало не покажется… Да не тебе, а, может, внукам… Они- то в чём виноваты?! Дед скурвился, а они виноваты!?

      -Ты закусывай, закусывай, Степаныч.

      Тот увидел, наконец, кружку в руке, выпил. И сразу же потянулся за сигаретой.

      -А ведь многие до упора за жизнь цепляются… Думаешь: что ж ты, бедолага, ломанный- переломанный весь, так за неё цепляешься… И жить то тебе уже в тягость, а карабкаешься, карабкаешься… Сейчас думаю: любит он, видно, кого- то… Больше всего на свете… И карабкается- то поэтому… Чтоб больно любимому не сделать… Хотя.. не все, конечно…   По разному бывает…

      Сигарета потухла. Он зачмокал губами, поднял уголёк из костра, прикурил.

      -Вот «панталык»- до сих пор не знаю, что такое…   А кучу дел с него сделал.

      Знакомый здесь, машину у меня ремонтирует, говорит: одиночество- это когда туалет изнутри не запираешь…  И щетка зубная одиноко маячит… в стакане… Хорошо, бродяга, сказал… Грибов, жалко, не пособирали. Я бы вам сейчас  такую  груздянку заварганил!.. Да, Улька? Куваев- то хорошо говорил: «Против жадности только пулемёт помогает». Это точно. Сам испытал… И смотри, как скука с годами меняется… В пятнадцать- «тихо- это, значит, скучно»… А в сорок- как у Лозы…   Только с людьми… От человек! Написал - как душу погладил!  Вовка, спой, а?  Щай нальём ещё по чуть- чуть - спой, а?

      -Серёга, налей… по  чуть- чуть только…-

      Вовка отобрал у Лёшки молчавшую гитару. Те, по другую сторону костра, о чём- то уже давно спорили. Особенно яростно  собачились  Аркадий с Анатолием. В центре, сияя медным в бликах костра лицом, с кокетливыми незагоревшими усиками  восседал невозмутимый Сашка. Ноги с уже грязными босыми ступнями сложены калачиком, руки - на животе. Лукавая улыбка Будды блуждает от одной щеки до другой.

      Владимир подтянул разлохмаченную третью струну.

      -Давай, Вовка.

 

   «Ничего, ничего. Всё пройдёт, перестань.

     Ты же в дальних дорогах справлялся с собой.

     Просто- напросто ты постарел и устал,

     Не поёшь про туманы и чью- то любовь.

     Посмотри, как с деревьев слетает листва.

     К сердцу, видно, уж слишком ты стал принимать

     И ворчанье дождя, и чужие слова…

     Возвращается жизнь - не сходи же с ума…

     Закури сигарету, пройдись под дождём,

      Как и раньше на помощь к себе не зови-

      Люди сами придут, а пока подождём.

      Как шутили друзья: «Такова   се ля ви»

      Помолчи над ночною притихшей рекой.

      Дождь прошел. Огонёк… Кто- то тоже не спит.

      Вот и всё. Потихонечку песню допой.

      Возвращайся домой. Всё пройдёт.  Потерпи»

 

      Молчали все. Молчала ночь.

      -Сволочь ты, Вовка… Чего душу травишь?!

      И ребята только сейчас заметили, что Степаныч действительно запьянел. Чего- то неразборчиво бормотал себе под нос. Попытался встать, зашатался и снова уселся, едва не свалившись с сидушки.

      -Пойдём- ка, братишка, поспим.- Никола ласково приобнял его. – Пойдём, пойдём…- И, придерживая, повёл в палатку. Степаныч не сопротивлялся. Поднялась Рика. Потянулась всем телом, зевнула и поплелась следом.

      -Ослаб чёй- то Степаныч,- сказал удивлённо Лёшка, подбросил поленьев в костёр. – Ни разу его таким не видел.

      -Всяко бывает…   Сомлел. Иногда пьёшь, пьёшь - всё тверёзый! А иногда - со  стакана пива скопытишься…

      -Возраст- то… тоже сказывается.

      -Он ещё всех пересидит, с возрастом- то со своим…

      -Да чего вы…  Две ночи всего и осталось. Когда ещё вырвемся все вместе? Вот он, на радостях- то…

      -Это точно!

      -Аркаш, а как там, в Челябе?

      -А чего ей сделается…  Стоит Челяба. Трое суток прошло…  Стоит…

      -Да… Трое…   А, кажется-будто месяц…

      Из палатки выбрался Николай. Обулся, зашнуровал вход. Из темноты, качаясь со сна и поскуливая, подвалил Плюм. Николай чертыхнулся.

      -Что, специально ждал, когда закрою?

      Вновь расшнуровал, запихнул щенка  во  внутрь.

      -Спит Степаныч?

      -Спит.  Умаялся,   бедолага.- Николай присел к костру. –Вспомнил сейчас…   По молодости частенько поддавали. Всё в жизни праздником было. Машину купишь- все друзья у тебя… С охоты приезжаешь- та же петрушка. Всё обмыть полагалось.

      Валюха у братишки терпела поначалу… А чего: не упивались, не буянили… Всё- равно, надоело…   Да и самим надоело… А вспомнилось, как Валюха братишке выговаривала: дескать, «как ты пьяный на отца похож! Копия!».  Батя-  то у нас шибко поддавал! Буйный был пьяный! Степаныч тогда сильно обиделся: «А на кого ж я, дескать, походить должен? На соседа, что ли?!»

      Смотрю сейчас на него - нисколько не похож! Тихий и смиренный. И не буробит. Батя-  то буйный был!

      -Да весь мир пьёт! Кого не возьми!.. Скандинавы эти… Американцы…   Пить только не умеют. У меня здесь приезжали одни, договор подписывать…  Посидели малость в кабачке - и в аут! А фильмы смотришь: виски! Двойной! Без содовой!- Лёха махнул рукой. Подцепил с решетки копчёного налима и с тихим стоном втянул запах копчёной рыбы.

      -Лёх, а ты знаешь, сколько это - двойной виски?-  Санька любил серьёзные обстоятельные разговоры о насущном и вечном: о землице, о бытие - питие, о справедливости…

      -Ну? И скоко?- Алексею тоже было интересно, с какой дозы у янки проявляется русский характер.

      -Сорок граммов!

      Ба! Все раззявили рты и молчали. Саньке, моряку очень давнего плавания, по поводу потребления спиртного на Диком Западе верили. Поэтому и обомлели, услышав убойную штатовскую дозу!

      Серёжка первым делом разыскал прозрачную пластмассовую кружку с мерными делениями. Деления жидкости на российской кружке начинались с пятидесяти граммов. Он налил пятьдесят. Посмотрел на свет костра и выпил. Все смотрели на Сергея. Тот прислушался к себе. Все ждали.

      -Не почувствовал,- резюмировал он, наконец. – Может, содовой не хватает?

      -Трепанул Пауэрс! «С ног валит»!   Трепач!- с горечью произнёс Аркаша.

      -Стоп! Какой Пауэрс? На У-2?  Которого  сбили?- опешил Сашка.

      -Ну!

      -Дак  тебе… Тебе ж лет 5- 7 было всего!-

      -Ну!

   -Чего ж языком мелешь?! «Пауэрс!.. Трепанул!..» Где ты его видеть- то мог? «Трепанул…»

      Аркадий посмотрел на Александра, как на больного: с состраданием и жалостью.

      -Саш, это ж он трепанул! И не мне, а журналистам.  Я-  то здесь причём?

      Саня промолчал. К Аркаше трудно было привыкнуть.

      Опять разговорились парами и тройками, как в дозоре. Лёшка напирал на молчаливого Николая.

      -Институт окончил - ох меня и распирало! Горы свернуть мог! И всё жить торопился! Думал, только идиоты в тридцать лет могут чувствовать себя молодыми! Тридцать лет - это же, тогда казалось… итог всей жизни подводить можно! Остальные годики - на доделку. Долюбить. Догулять. Доболеть. Шелуха, в общем… Доживание…   До требуемой кубатуры с мраморным столбиком у изголовья. А то, главное, ради чего родился -  и мимо! И уже не догнать, не сотворить… Каприз природы…

      А единственное доброе, на что сподобился - только дочка. Да и то в соавторстве с женой. Ох, и мучился от подобной  галиматьи  в башке!

      А потом деньжата пошли шалые. Загулял. Друзья появились какие- то… одноразовые…   Повеселей  на душе стало, мысли разные не лезут под руку.  А если и лезут, то такие же… одноразовые… Хотя, проснёшься - волком выть хочется, жизнь воще никчемной кажется.

      -Ты и сейчас не тверёзый… Что, опять  погано  на душе?

      -Ну, ты скажешь!- Лёшка улыбнулся. – Мне сейчас даже с самим собой  интересно!

      -Ты не налима, ты окунишку лучше возьми. Он, копчёный то, вкуснее всех.

      Алексей послушно взял окунька, налил в кружки.

      -Ты, Николай, полжизни в тайге провёл…   Вот скажи: неужто правда «снежные люди» могут быть?

      Николаю попало не в то горло. Он натужно закашлялся, застучал себя по груди, покраснел лицом. Лёха спокойно наблюдал за ним.

      -Помочь?

      Тот активно закивал головой.

      Алексей аккуратно поставил на клеёнку непочатую кружку со спиртным, рядом, в чашку, окунька, размахнулся и жахнул Николу кулаком по спине. Николай мячиком исчез в ночной темноте. Ребята вскочили, бросились на поиски.

      -По уму- то, надо было одновременно и по животу и по спине  вдарить,- задумчиво произнёс вслед Николе  сидящий Лёшка. – Даже пятна из лёгких выпадают…

      Николая нашли неподалёку, принесли к костру, подсадили, удерживая.

      -Чего?..    Полегчало?

      Николай укоризненно глядел на него глазами реанимированного.

      -Так что   про  «снежного человека»? Расскажешь?

      Тот с трудом выложил на заскорузлых пальцах корявую фигу и показал её всем, поводя рукой слева - направо и справа - налево.

      -Вот вам!- хрипло сказал он. – Пенсионеров сначала научитесь уважать! А то размахались здесь!..   Рукастые…

      -Да ты б задохнулся к чертям собачьим! И уважать некого бы было! Ухи попросить не успел бы! Обижается ещё…   Налейте ему! Аркадий, ты хоть расскажи! А то Вовка отмалчивается, этот дули строит, третий спать завалился!..

      Аркадий поёрзал на бревне, передвинул коврик с сучка на гладкое   и произнёс:

      -Я готов! Это было в степях Херсонщины…

      Через  десять минут уже все хохотали. Рассказчик из Шлимана был от бога: серьёзный, даже немножечко грустный. И аргументированный. Он сыпал ссылками из «Норильского виноградаря», «Тянь - Шаньского хлебопашца», «Казахского водника», причём, с датами. Цитировал по памяти Кашпировского, Степаныча, Ульрику фон Модус и далай - ламу… «Грузил» всех собственными воспоминаниями и переживаниями, оканчивающимися почему- то  всегда похоже: «на секунду не успели», «вот- вот, а его и след простыл», «я за камеру! Черт! Аккумуляторы сели! Только кусты шевелятся! И тишина!». Видимо, эта серьёзность вкупе со скрупулёзностью всех и подкупала, и смешила.

      Толя, похахатывая после очередной научной байки, отошел в кустики. Присел. И продолжал похохатывать. Ребята, даже сквозь ветви, хорошо просматривались на фоне костра. Посидел, глядя на друзей. Ещё посидел. Поднялся. Потянул брюки и нечаянно нажал курок давно забытой ракетницы.

      Знаете, как это иногда бывает?.. Идёт человек по улице. Прилично   одетый, при параде, даже, может быть, в галстуке. Идет, значит…   И вдруг, ни с того ни с сего, пинает пустую консервную банку. Из  - под «Килька в томатном соусе. Обжаренная. Разделанная». По восемь пятьдесят, допустим. Душа захотела! Вот так, просто! Д у -ш а   з а х о т е л а!!! Что, не случалось? Ну…   это, наверное… одеты вы неприлично были… галстука не было…

      Вот так и у Толи с ракетницей. Машинально… не со зла…   Но курок спустился и заряд полетел. Штаны, само собой, тоже вслед за курком спустились. А Аркадий в это время дошел до самого интригующего:

      -И вот, два дня назад, копаюсь в подшивках «Правда Башкортостана» и обнаруживаю заметку двухмесячной давности:

                   «Идрисовская трагедия. Явь или не явь?»

                               (Интервью с выжившими)

 

   «13 мая, в пятницу, в 23-55 после полудня жителей села Идрисово, что  раскинулось  аж на 200 метров вдоль реки Клюкли разбудил жуткий, леденящий кровь и ноги вой неведомого чудовища…

      И в это время жахнула  Толина ракетница!

      Потом, спустя некоторое время, все сильно удивлялись, что остались живы! Что не было переломанных,  калечных, спятивших. Потому, что сигануть в кромешной тьме с трёхметрового обрыва без элементарного членовредительства нормальным людям невозможно!  

      Забег «в желтой майке лидера» возглавлял босячный Санька Жедяев. Грациозно поднял себя и грациозно исчез под обрывом. Следом мелкими блинчиками в реку ссыпались Серёжка с Вовкой. Никола с Лёшкой и Аркашей ломанулись в тайгу.

      А ракета, порикошетив средь берёз и сосен,  ткнулась  на излёте в костёр и замерла в родном семействе «легковоспламеняемых и взрывоопасных».

      Минута молчания.

      -Толя?!- опасливо подал голос Аркадий. – Толя?

      -Здесь я,- раздалось с противоположной стороны поляны.

      -Никола, что это было?- шепот Аркадия был почти не слышен.

      Николай поднялся. Засмеялся нервно.

      -От,  …!  Ноги не держат, мать его!- Сел, хохоча. – Игрушку у ребятёнка  забрать забыл! О, ты,  …!  Не держат!

      -Саня! Саня!- продолжал, не поднимаясь, перекличку Аркадий. – Как вы там?

      -Пойдём, Лёха, ничего больше не будет.- Николай опёрся на Лёшку, заковылял к стоянке. –Сушняка- то навалили…   На завтра ещё хватит. Вставай,   братва! Конец артподготовки! Патроны у Анки кончились. Кинщик спился, кина не будет… Толя, живой? Выходи!

      -Мужики! Я ещё  посижу…  пейте пока без меня…- Голос бомбардира был прерывистым и жалобным.

      -Жив!- Степаныч радостно вздохнул. – Слава Богу!

      Из палатки раздался дружный тройной храп.

      -Сильны, бродяги! Лёх, поставь уху, пущай греется. Пожрать надо. Толь, ты будешь?

      Прислушались к лесным звукам.

      -Будет!- уверенно сказал Мамлин. Поставил котелок на костёр – Голодный сейчас придёт.

      Снизу, от реки поднялись «морские котики».  Сумрачные,   неразговорчивые, будто задание провалили. «Старший» группы сунулся поближе к огню. Сидел в мокрых шортах и ни с кем не желал общаться. Глинистый береговой «камуфляж» постепенно подсыхал тонкой корочкой на коленях, животе, шее…

      -Сань, у тебя и волосы в глине,- робко заметил Володька. – НА расческу.

      Тот взял. Но вместо «спасибо» почему- то «покатил бочку» на Николая.

      -Коль, ты вот мне скажи: мы что, круглыми сутками «тренироваться» будем? То на скалы ползём, то от черепов бегаем, то, вон… заплывы ночные…-  В бурчании сквозила сварливость.

      -Доколе?- поддержал его «напарник» Серёжка.

      -Ох!- раздалось из кустов с Толиной стороны. Озябшие «котики» непроизвольно вздрогнули.

      -Свои  это, свои,- успокоил Лёха. – К ужину готовится.

      -Так вот: доколе?!- Саня запустил расчёску в шевелюру и зашипел от боли. Володька с опаской отсел к  мощному  Мамлину. Тот незаметно отодвинулся от глинистого Вовки.

      -Всё, Саш, всё. Ещё одна ночка - и дома. Блаадать! Душ! Постель! Исподнее! Всё чистое!  Аж   хрустит! И арбузом пахнет!

      Саня продолжал шипеть.

      -Не дуркуй! Высохнет - само отпадёт. Или иди, в речке промой…

      -Холодно! Ладно, пусть сохнет. На!- Протянул Володьке расческу с оставшимися семью зубьями.

      -Ты, Сань, про Запад лучше расскажи. Как там люди- то живут? А то я дальше Чмаровки и не выезжал…

      -Думаешь, помню? Лет тридцать прошло…- Александр всё никак не мог оклематься от пережитого. – Выпьем, что ли?..- буркнул он вопросительно.

      -Выпьем, выпьем…   Сейчас ушица подогреется… Рассказывай!

      -Да я, правда, не помню. Ну, во Франции дорого всё… не пошикуешь…   Не покупали почти ничего там. В кинушку только ходили, на эротику. И то - когда  за старшего кореш в «тройке» идёт.

      -Что значит: «в тройке»?- Серёжка уже окончательно отогрелся вместе с любопытством.

      -В увольнение группами ходили. Один обязательно как- нибудь с органами связан был. Чтоб не случилось чего…  Положено так было…

      Вовка вспомнил, как они сидели с Сашкой году в восемьдесят третьем летним вечером во дворе на лавочке. Рядом стояла трехлитровая банка разливного «жигулёвского», нарезанный лучок, соль, хлеб. Сашка рассказывал про поездку в Одессу. По путёвке. С другом.

      -Люди стали жить лучше!- убеждённо говорил он, кося под одессита и манерой говорить, и выцветшей тельняшкой. – Одесса может купить всё! И не жмотиться! И продать всё! Мне продали Некрасовские «Окопы…» всего за  трёшку!

       -Ничего себе!- удивлялся Вовка, заглядывая тому в рот. – Это же дёшево!?

      -Это даром!- отвечал Сашка, закуривая «Челябинские». – Я бы купил ещё дешевле, но мне стало стыдно!

      -Может, ребята так шуткуют?

   В представлении Володьки вся Одесса смеялась и шутила, начиная с докеров и кончая градоначальником. Благо, проверить это он не мог.

      -В Одессе шутят по - другому,-  отчего- то угрюмо и мрачно ответил тогда Сашка. Повод для угрюмости отливал фиолетовостью под левым глазом.

      А случилось следующее.

      Путёвки, приобретённые по знакомству продвинутым другом, распространялись   Т О Л Ь К О  среди работников горкома и райкомов комсомола. А Саша, надо сказать, и в юности- то не больно походил на передового комсомольца. Вот рожу кому- нибудь набить - это другое дело, это завсегда. А комсомолец…   Как- то кощунственно всё это выглядело по отношению к авангарду молодёжи…

      Руководительница группы, видя незнакомое лицо средь честных и открытых знакомых лиц, начала зондаж: кто, зачем, почему,  и т.д.

      -Что- то вы не похожи на комсомольца,- сказала дама ему понимающе. Александр, сам не зная отчего, всё больше и больше тушевался, пока, наконец, не ляпнул «по секрету… как старшей группы…», что приставлен за всеми   присматривать.

      -Да вы что! Мы же не в загранпоездке!? В Союзе быть такого не может!-

      Она ничуть не испугалась. Она просто констатировала не вызывающий у неё сомнений факт. Но она не знала, как Александр умеет усмехаться.

      Саша усмехнулся. И её пробило от этой усмешки до туфель на толстой подошве. Она поняла, что он,   м о ж е т   б ы т ь, говорит правду! И доверил эту правду по секрету  только ей, старшей! Вот так.

      Об этом скоро узнали все. Саню с другом сторонились. Саню с другом уважали. Были корректны  и вежливы. Но в последний «отвальный» вечер дружок по нетрезвому делу ненароком проболтался о «электрослесаре  Юго  - Западной котельной Жедяеве Александре Анатольевиче».

      Подвыпивший авангард молодёжи, беря больше числом, а не умением, не испугался пудовых пролетарских,  в  веснушках и волосиках кулаков Александра и потребовал объяснений и сатисфакций. Дело не дошло даже до   тривиального: «А ты кто такой?»

      Гнать  «авангард»  далее  вестибюля гостиницы Саше помешали заплетающиеся от выпитого ноги. Но досталось и ему. Причём, от старухи - вахтёрши, которая разогнала их допотопной  шваброй.

      Обратный путь на Родину наша парочка и остальная группа проделали в разных вагонах, удачно поменяв билеты с небольшой доплатой.

 

      …-Вов! Вов!- Сашка тряс его за руку. – Спишь, что ли? Лёха, вон, не верит, что памперсов не было в наше время…

      -Тогда много чего не было…  Помню… О, Толя! Жив? Садись, родной.

      -Жив.- Толя втиснулся в толпу. – Очки, блин, где- то потерял. Только … кашлянул - они слетели. Ничего не вижу.

      -Ладно, завтра отыщутся. А тогда, Лёха, много чего не было… Помню, стираешь пелёнки, а перед собой лекции ставишь учить… В кухне развешаешь - ни пройти, ни проехать… А зимой, если форточку откроешь, запах такой от них… прелый… сладковатый даже… - Вовка почему- то с осуждением посмотрел на «молодых» Сергея с Алексеем.

      -Точно!-  Сашкины глаза подёрнулись ностальгической поволокой. – И ещё иногда не отстирывалось! Хоть как три! Так, с желтизной, и полоскали. Только утюжком потом обязательно прогладить…

      -Да что там памперсы… Газеты все в дело уходили! Выбираешь только, где фото нет. Всё ж цинка поменьше пристаёт.

      -А «гамыра», ребята?- оживился Шлиман. – Два рубля за трехлитровку в парке!

      -А вы где брали?

      -В «Парке  Б»!

      -И мы тоже там! У кавказцев!

      -Ага! А арбузы кантовали?

      -Кто ж тогда не кантовал?! Бежишь от «дубаков», арбуз неподъёмный…   Бросишь его на хрен, а сам в кусты!.. Сердчишко бьётся, как у зайца, ноги ватные…

      -Яблоки венгерские ещё были…

      -Всё, ребята, всё! А то сейчас вас не остановить!- Николай поднял руку. – Скажите лучше, кто со мной завтра поедет? Аркаша хочет на катамаране последний денёк прокатиться…   Ну? Кто?

      -Давай я, Николай,- согласился Алексей. – Далеко здесь?

      -Не! Меньше часа езды. Утром в пещеры сходишь - и тронемся.

      -А надо?

      -Надо, надо. Дворцовая - та вообще класс! И снимки из неё великолепные получаются. Заодно посмотришь, где Саловатка с конём пробирался. Тайно и невидимо.

      -А сети?

      -Ребята по пути  снимут. Нам ещё дров  напластать надо. О, дают!- опять восхитился он тройным палаточным храпом.  - Умаялись!

      -Николай, ты про иети рассказывать начал…

      Тот  скользнул глазами по Аркадию.

      -Да непроверенное это всё… Домыслы…   Давайте о другом…

 

      …Утро  вырисовывалось  какое- то робкое. Всё никак не решалось выгнать темень из кустов. Туман плотно, не шевелясь, лежал на поляне. Росистые бриллианты облепили траву и всё не хотели скатываться. Солнце всходило - и всё никак не могло перевалить через гребень. Мышка - полёвка, воровато оглядываясь, грызла сухарик на краю стола.

      Степаныч с Рикой и Плюмом выползли из палатки. Огляделись, зевнули. И дружно отправились в заросли.

      Плюм весело завилял хвостом, учуяв Толины очки, присел над ними. Степаныч согнал его, брезгливо поднял очки двумя пальцами, прополоскал в болотце и положил в карман.

      -Вот это мы отоспались! Вот это отоспались!  Идёмте завтрак готовить.

      Всё - равно светало. И душа наполнялась летним утренним счастьем. Тихим, ласковым. На сто лет вперёд.

      Степаныч помыл посуду, накормил собак и поставил вариться гречку. Затем собрал мусор в свободные пакеты, отнёс в общую кучу. Сел, закурил. Из - под клеёнки опять торчал уголок Вовкиного дневника. Вытащил. С трудом перелистнул отсыревшие за ночь странички. Последняя запись поражала непривычной для Вовки лаконичностью.

      «Вечер. Будем париться. Отчего так давит сердце? Видно, кофе перепил…»

      Степаныч опять, по заведенной привычке, дописал:

      «Отчего желудок давит? Вряд ли трезвенник подскажет…»

 

.

      …-Сильней хлопай, она у меня отходит.

      Мамлин сильно стукнул дверью.

      -Во! Нормально! Ну что, катим?

      -Катим, Николай.

      Сияющий,  как медяшка на судне,  Мамлин развалился на пассажирском сиденье, закурил.

      Двигатель натужно ревел на каменистых подъёмах. От него тянуло жаром котельной.

      Немилосердно пылило в открытые окошки.

      Лёшка ничего не замечал. Он был счастлив. Теперь, в машине, ему даже казалось, что что - то  недобрал со сплава, чего- то адреналинного. Порогов, что ли, не хватило, экстрима водного…   Хотя ещё недавно думал, что приключений и впечатлений на роту таких Мамлиных хватит. Ну, по крайней мере - на взвод. Теперь, в машине, мысли приобрели жлобский оттенок: ещё бы чего- нибудь… сутки впереди…   оплачено таки!

      -Коль, а чего до этих… до Новокартавлов  спускаемся? Степаныч говорил: там и красот- то особых нет…

      Николай неопределённо пожал плечами.

      -Мы там наш первый сплав завершали. Поэтому, может быть…   Держись, сейчас тряханёт!

      -Нет, всё- таки жаль, что вы с нами не плыли. Шибко интересно было! Степаныча никогда такого испуганного не видел, представляешь?! Степаныч - и испуганный?!

      Николай  молча  покивал головой.

      -А рыбалка? На омуте, будто крокодил живёт, все блёсны у нас собрал! Представляешь?

      Никола вновь покивал.

      -А помнишь, как мы с тобой после Аркаима сома на Урале выловили?- Лёшка улыбнулся воспоминаниям.

      -Помню, Лёша, помню. Только ты бы и один тогда его вытащил. Я- то так, с боку припёка…

      -Нет, Никола, это  М Ы   его вытащили!- упёрся Лёшка.

      -Конечно, мы,- Николай благодарно похлопал его по колену. – Как у тебя дома- то дела?

      Мамлин помрачнел. Отвернулся к открытому окну и молчал. Николай покосился на него и тоже замолчал.

      -Хреново  у меня дела,- не отрываясь от окна, произнёс, наконец, Лёшка. – Хреново…

      Николай продолжал молчать - ждал.

      -Сдувается моя фирма. Как шарик воздушный…   Ни кому, на фиг, строительство не нужно… Кризис…

      Дочка вырастает…  Всё не по ней… всё в штыки… А с женой - вообще…- Лёшка опять надолго замолчал.

      Дорога вползла в лес, запетляла меж деревьев.

      -Не чужая, нет…   Но, ты знаешь, и не одно целое уже, как раньше… Живём, как клетка при делении: тот же набор хромосом или чего там… Но уже отдельно друг от дружки… Как чужие… Я понять не могу, чего ей надо. Прежнюю компанию на дух не переносила! С вами, когда скорешился,  думал - вот, друзья для семьи появились! Опять нет! Побыла у вас пару раз - опять не её. И ведь не стерва, не склочница! И не жадная, я знаю! А что ей хочется - хоть убей! – не скажу! Я боюсь - до развода дойдёт… Почти не говорим… Ты знаешь - молчать научились…

      Лёшка высказался. Затем повернулся к Николаю и стал на него смотреть, будто ответа ждал. Но теперь уже Николай не смотрел на него. Размял сигарету левой рукой, прикурил.

      -Знаешь, что я тебе скажу?

      Дым попал в глаза. Он вытер кулаком выступившую слезу, приоткрыл окно со своей стороны.

      -Ты потерпи немного. Не руби с плеча. Нельзя здесь… с плеча…   У меня случай был… Я после армии на «вахтовке» работал, воду искали на Приполярном Урале. Был там у нас один, Ваня Гостюхин. Спим ночью, а он шариться  втихаря  по «балку»… Аккуратно, тихо старается, да ведь ночью все звуки слышно. Как в пещере. И чавкает, чавкает,  аж  давится!

      Ах, думаем, паскуда! Крысятничает! У своих таскает! Утром проверились: у всех, вроде, всё на месте. А всё – равно - брезгливость какая- то к нему у всех…

      Неделю терпели. Потом надоело: ночью встали, свет включили - а он сидит в углу и хлебом давится. Спецовку его вытряхнули - а там куски хлеба! Некоторые даже в плесени… Так- то вот… Думали- паскуда, а он просто голодный… Взрослый мужик, под тридцать ему тогда, наверное, было…   И нам признаться, что жрать хочет, ему неудобно… И голод не тётка… Вот, взрослый мужик…

      Лёха сидел и ждал продолжения.

      -Что, всё?..

      -Всё. Вот такая история.

      -Ну, и к чему ты это мне рассказал? История у тебя…   Какая- то дурацкая…

      -А вот ещё одна была…- Николай, кажется, и не обратил внимания на Лёшкину реплику. – Я уже тогда в экологической службе работал начальником. А зам старый остался, с брежневских времён ещё кадр. И смотрел я на него, смотрел и думал: что ж ты так, милок, «прогибаешься» передо мной? И подхихикивает, и поддакивает, и готов, кажется, вприпрыжку бежать, ЦУ мои выполнять…  А, оказывается - рад просто человечек! Как собачка хозяину! И «хвостом вертит» совсем не  из – за  лизоблюдства. Не умеет просто по- другому.

      Мне поначалу даже общаться с ним противно было. Знакомства с ним стыдился, представляешь? А он  аж замирает от счастья, будто с ним никогда по- человечески никто не говорил! Представляешь, ситуация? Он же сердцем чувствует, что чем- то не угодил мне, что виноват в чём-то! А в чём - понять не может! А я себя пересилить не могу, брезгливости своей…   Как паскуда какая… Добиваю его своим «фи». А он аж замирает…  И глазёнки растерянные такие… В возрасте мужик уже, а вот так вот получается… Он же и сам не понимает, как это у него… по - лакейски, что ли, выходит…

      Ох, и  нажрался я тогда собственного дерьма, пока  по- людски к нему относиться не стал!

      Замолчал.

      А Лёшка опять ждал продолжения!

      Но Николай замолчал. Прикурил от «бычка» вторую подряд сигаретку и щурился на бившее в ветровое стекло солнце.

      -Ну, ты и рассказал!.. Я- то здесь причём?!  Во  наплёл…  достоевщины!..

      -Что, Достоевского читал?- Николай не отрывал взгляда от дороги.

      -Чего его читать… Степаныч рассказывал!- Лёшка с вызовом посмотрел на Николая.

      -Не торопись, Лёш…   Не торопись, не поняв… Не торопись…

      Машину тряхнуло. Мамлин лязгнул зубами.

      -Никола, аккуратней!

      -Чего аккуратней?! Колесо пробило! Вылазь! Менять будем!

      Вылезли. Присели у левого заднего колеса. И отчего- то внимательно принялись рассматривать прокол с рваными краями.

      -Чего смотришь? Тащи запаску. Справа, в салоне…  И домкрат там же!..

      Лёхи долго не было. Лёха долго возился. Лёха чем- то гремел.

      -Ты скоро? За смертью посылать…- Сердитый Николай полез следом.

      Алексей сидел на сиденье. Рядом лежали  правый слепок ступни 65 размера и новенькая гипсовая черепушка.

      -Николай, что ЭТО?- посмотрел недоуменно и со страхом на того.

      Николай густо покраснел.

      -Чего расселся?! Где запаска?

      -Николай, что это?- В Лёшкином голосе зазвучала угроза.

      -Чего, чего… Реквизит это! Чего, чего…   Давай запаску!

      -Я тебе сейчас дам запаску…  Сейчас я тебе дам!..- Алексей зашарил вокруг глазами в поисках чего- нибудь тяжелого. Под руки попался череп.

      Лёшка выскочил вслед за Николаем из салона, но опытного таёжника уже и след простыл. Лишь кусты – шур, шур - в разные стороны.

      -Никола! Всё - равно убью! Столько натерпелись от тебя! Убью! Всем расскажу! Лучше выходи! Покайся! Выходи, кержак красноармейский! Биться будем!

      Он поднял потерянный в спешке Николин тапок, забросил в шевелящиеся кусты. Кусты затихли, как в вёдро. Затем оттуда послышалось:

      -Лёх, а, Лёх?  А, может, по пятьдесят, а?

      Вскоре они  уже сидели на  снятом колесе и на полном серьёзе прикидывали вес неудавшегося йети исходя из размера ступни.

      -От Шлиман! Как он правый- то в машину протащил? И меня ж   дурил всё время! Черепов набрал… Кудыть столько? Капище устраивать? А говорят - они народ простой, бесхитростный. Наивные, как чукчи…   От Шлиман!

 

                                           .   .   .

 

      -Глянь! «Матрасники» прибыли!- Толя кивнул на противоположный берег. Берег шумел и разноцветился. Прибыл «штатный сплав». И аж   на семи катамаранах! Толя, как человек уже бывалый, прошедший и огонь, и воду имел право посматривать на этих «чайников» свысока.

      -Счастливые люди.- Степаныч опять был за уборщицу. – Вырвались. Хотя бы так, цивильно. Всё увидят. Кормёжкой обеспечат, от дождя укроют. На экскурсию сводят. Нет, молодцы ребята,  по - человечески организовали!

      Толя теперь уже с завистью смотрел на тот, далёкий и благоустроенный берег. Вздохнул тяжело и потащил рюкзак к катамарану: привязывать.

      В одиннадцать отчалили. Пересекли реку наискосок, к Клюкле.

      -Ребята, я к соседям схожу, пока вы сети снимаете.

      Степаныч спрыгнул на берег. Следом спустилась Ульрика. Заскулил в лодке Плюм, просясь с ними. Но мать так на него посмотрела, что прекратилось всякое  вяканье.

      -За старшего будешь,- погладил его Вовка. – Что ты, туристов не видел, что ли? Нахватаешь ещё блох да клещей от них…   Сиди.

      А Степаныч с Рикой уже подходили к лагерю. Вокруг сновал народ, опасливо косясь на собачку. Пахнуло костром. Звякнула гитара. Чей- то голос, перекрикивая весь этот гам, распределяя вновь  прибывших  по палаткам. На этот голос Степаныч и шел.

      -Иванова! Я сказал - в пятую палатку, с Косолаповым! Бочарова! Слышишь, Бочаруха? Третья палатка! К Смишалкину! Зюзюкина- тоже в третью!

      Кричавший   замолчал, когда ему сзади в руку с тетрадкой ткнулась Улька.

      -Улька! Улечка!! Как ты здесь?! А где Вовка, где ребята?!

      Обернулся.

      -Степаныч!!!

      Бросились навстречу друг другу, обнялись.

      -Ну, ты!.. Ну, ты!.. Бродяга!- с чувством произнёс мужик. – А Вовка где?- И кому- то из  своих. – Семён! Иди сюда! НА список! Разбросай ребят по палаткам. Я потом подойду…

      Сунул худому высокому Семёну список и потянул Степаныча на берег.

      - Айда,  айда, без меня справятся! Айда, расскажешь…   Подожди!- Обернулся. – Семён! Собаку покорми! Она умная! Улька зовут!

      Семён флегматично пожал плечами, поманил Ульку за собой, к костру, где уже раздавали обед.

      -Всё! Теперь идём!

      По пути залез в выцветший абалаковский рюкзак, вытащил бутылку коньяка  и коричневую от въевшейся заварки кружку. Присели на берегу.

      -Ну, Степаныч, за встречу!

      Чокнулись. Один - кружкой, другой- бутылкой. Выпили.

      -А мои, Евгений, вон, сети снимают. Вовка тоже с ними. И Аркадий. Уходим мы уже. Ночь стояли на нашей стоянке. Уходим…   А Никола   час назад укатил на УАЗике к Картавлам. Оттуда - домой…

      -Жаль,- в голосе Евгения сквозило сожаление. Он даже замотал головой. – Блин! Как всё… не стыкуется! Ёлы - палы!..

      -Ничего, дай Бог - увидимся ещё, посидим…

      -Да сегодня, сейчас вот хочется!!! Может, ещё на ночку тормознётесь?- с надеждой спросил он.

      -Нет, Женя, поедем. Здесь связь не берёт. Никола с ума сойдёт, если не приедем. Завтра, в двенадцать, уже снимаемся…

      -Жаль! Жаль…

      Налил по - новой.

      Подняли. Долго смотрели друг на друга, будто в  гляделки  играли, будто что- то высматривали и запоминали.

      -За всех,- тихо сказал Степаныч. Выпили, не чокаясь. И долго молчали, глядя на бегущую мимо воду.

      -К  нашим- то пойдёшь?- спросил Степаныч.

      -Пойду. Поздороваюсь. Э- эх!- с тоской произнёс Евгений. – Что мы вчера- то не прикатили?! Ведь думал ещё!.. Чёрт дёрнул с этими   туристами: фоткайтесь, ребята, фоткайтесь! Нафоткались… Вчера ж могли прикатить!

      -Брось, Жень…   Случилось уже… Брось. А ты всё так и гоняешь по маршруту? Не надоело?

      -Да - а…- он неопределённо пожал плечами. – От группы зависит. Да от помощников… Они, вон, каждую смену меняются. Тебя же звали инструктором. Не захотел…   Ну, чего тебе, Семён? Опять без меня не можешь?- Евгений недовольно обернулся на подходившего сверху Семёна.

      -Дак   не ест она!- Тот виновато развёл руками, кивнул на Рику. – Навалили ей- не ест! Отвернулась. Лежит в сторонке - и не ест!

      -Куда «навалили»?

   -Как куда? На газетку! У Димки лишних чашек нет! Да и кто после собаки есть из неё будет?!

      Степаныч отвернулся. Рика подошла к Евгению, села и положила   морду ему на колени. И тоже уставилась вдаль, на маячивших у сетей ребят.

      Женька с тоской и отчаяньем посмотрел на  отвернувшихся  Степаныча и Ульку.

      -Ну, чего?.. Выбрасывать с газетки?- Семён переминался рядом, торопился уйти.

      -Ты сам- то… с газетки… пробовал есть?- Евгений посмотрел в серые внимательные глаза помощника. В глазах того появилось удивление и тревога.

      -Евгений! Это ж собака!.. Чего ты?..

      -Ладно. Иди. Я приду скоро…

      Так и сидели некоторое время. Молчали. Не о чем говорить было. И так всё было понятно. Всем троим.

      -Пройстит.- Непривычная для этих мест речь с акцентом заставили их обернуться. Как подошла эта парочка - мужик лет сорока и девушка лет пятнадцати- они не слышали. –Ам, ам! Дог, дог…- жестикулировал мужичок.

      -Папа  говорит…   для дог…  для собака… кушать…- Речь дочки была более понятной. В чашке, которую тот держал, лежала каша с кусочками колбасы. Чашка была из нержавейки, с  красочной наклеёкой сбоку.

      Иностранец вопросительно посмотрел на Степаныча.

      -Иди, Улька, кушай. Угощают.

      Та поднялась и, не раздумывая, принялась за еду. Немец (ребята почему – то подумали, что - немец) присел на корточки и вновь посмотрел на Степаныча.

      -Погладьте, погладьте. Она  не  против…

      «Немец» осторожно погладил. Затем ещё раз. И заулыбался.

      Рика вылизала всё, без остатка. Облизнула свою мордашку. А затем обернулась и лизнула в лицо «кормильца». Тот расхохотался. Рядом хохотала дочка. И Евгений хохотал. И Степаныч.

      А сверху сбежал возбужденный Семён.

      -Чего опять?- досмеивался Евгений.

      -Идём, идём! Там ребята такое нашли!- потянул его Семён к палаткам.

      -Степаныч, сейчас я… подожди…

      -Гут дог!- показал палец «немец».

      -Гут, гут.- Степаныч взял чашку, пошел к воде. Девчушка догнала, отобрала.

      -Нет, нет!

      Сама помыла, вытерла носовым платком, а платок прополоскала в речке. Повязала себе на шею. А сверху семенил встревоженный Евгений.

      -Степаныч! Есть ещё время?  Пойдём! Посмотришь!

      Все потянулись наверх.

      -Иностранцы- то давно сплавляются?- по пути поинтересовался у друга Степаныч.

      -Да уж года три! А чего?! Летом - самый  цимус!

      -Гумус.   

      Евгений стукнул ему по плечу.

      -Хай  с  ним, пущай будет гумус! Не забыл, бродяга!

      -Конечно, не забыл.

      У зарослей, за палатками толпились «маршрутники», тревожно шумели, как осы над арбузом. Роль арбуза выполнял набивший оскомину отпечаток ступни йети и  раздробленный человеческий череп.

      -Ёлки зелёные!

      Степаныч с Евгением склонились над останками. Пощупали. Поразглядывали.

      -Что скажешь?- Женя вопросительно обернулся к Рике. Та внимательно огляделась, обнюхала реквизит и решительно тронулась наверх, к ларьку. Испуганный туристский люд похоронным эскортом тянулся следом.  Прошли мимо спящего за прилавком продавца, подошли  к месту стоянки УАЗика.

      -И чего ты сюда притащилась? Уехали они. Ты след ищи!- занервничал Степаныч, опасаясь конфуза. А Рика покопалась в оставленном ребятами мусоре и вытащила на свет божий осколок разбитого гипсового следа. Евгений недоуменно посмотрел на Степаныча, требуя объяснений.

      -Никола…   Вот Гапон!- Степаныч, кажется, начинал кое о чём догадываться. – Ты знала?

      Рика отвернулась с независимым видом.

      -Ясно - понятно. -Женя, айда   до Аркаши! Товарищи!- обратился Степаныч к толпе. – Всё в порядке! Это -  реквизит после съёмок! Снималась очередная серия «Все чудеса Урала»! Всё в порядке!  Если хотите - можете  разобрать артефакты на сувениры! Счастливого плавания! Всё, Женя, идём! Подержишь этого ректора, пока я его бить буду! А ты чего сидишь?  Идём, идём, сама с ребятами объясняйся! Эх, до большого членовредительства не дошло бы!

 

 

      …-Вот вы, мужики, обижаетесь, что шутки у нас с Николой дурацкие и жестокие получаются,- философствовал Аркадий, сидя посередине катамарана мокрый после экзекуции с головы до ног. Ламинарии и ряска вычурно облепили белую  футболку и шорты. Левый шлепанец сказал «Адью!» и ушел в самостоятельное каботажное плавание под воду. Перед Аркашей лежал мешок  с выловленной нечищенной  рыбой, котелок и нож. В принципе, плата за три дня издевательств над командой была не велика. Аркадия возмущало другое.  – А я считая, что не «жестокие и дурацкие», а запоминающиеся. Это ж совсем другая разница! А вам, вам, не стыдно?! Я, как- никак, а ректор целого института! Доктор наук, в конце концов! У меня научных работ больше, чем Плюму месяцев, а вы!? Хоть бы седины мои пощадили!- потряс он лысой головой. – И почему я должен один отдуваться за этого чалдона? И за эту, хвостатую?.. В принципе, задумка- то её была, а мы так, подёнщики…

      Рика, улыбаясь, лежала на пологе и  вылизывала  спящего, дергающего лапами во сне Плюмку.

     -Растёт!- Толя погладил щенка по белесому животу. Но душенька Толина ещё не успокоилась после сатисфакции. – Ты давай, рыбу чисти, а не лясы точи! Не доводи опять до большого! И мокрого.

      Санька же Жедяев, в отличие от Мишанова, докторов наук, особенно ректоров, уважал. Посему достал складишок и принялся помогать изгою.

      -Аркаш, а ты чем занимаешься? На чём специализируешься?

      -Ламброзостика и дольменизм.- Аркадий опасливо покосился на Володьку со Степанычем. Те объявили ему бойкот, в водных пытках участия не принимали, уселись вдвоём в лодку и плыли в отдалении, что- то, по старой привычке, ожесточенно доказывая друг другу.

      -Ламброзостика  и дольменизм!- уверенно и громко повторил Аркаша, убедившись, что те его не слышат.

      -Это ж…   Какая область?.. Какие органы? – уважительно удивился Александр. Последние годы заставили его выучить много слов: и гиподинамия, и Паркинсон, и депрессия, и алопеция, и многое- многое другое. Так, на всякий случай. А вот такие «тики и низмы» он  не слыхал.

      -Сань! Кончай его отвлекать! Пусть чистит!

      -Хватит вам! Что ж вы ни одному доктору в простые люди выйти- то не даёте?! Почистит он, успеет!

      Аркаша немедленно бросил нож в котёл, привалился к рюкзакам, задымил.

      -Это верхние органы,- сказал он, отвечая на Сашкин вопрос. – Черепно- лицевая диагностика и клаустрофобия в купе с контрафобией. Ламброзостика и дольменизм не столь привлекательны сами по себе, как область их применения. Вот, допустим, психоневралогическое состояние контрафобического   пациента при рецидиве контагиоза…

 

 

                                     .  .  .

 

      -Ерофеева здесь Виктора по ТВ недавно видел. Интервью давал. Знаешь такого писателя? Он ещё и ведущий  какой- то передачи…

      -Ну…  знаю, наверно… видел как-то на экране…

      Степаныч насмешливо посмотрел на Вовку.

      -Хорошо, что видел… «Метрополь», альманах, вместе с Аксёновым выпускали. Всё ничего… Но когда себя с матросиками и офицерами  кронштадтскими сравнил да с Пастернаком - так тошно стало!.. Старичок уже, а гордыня не утихла. Журналистка его чуть ли не в лоб о слабости альманаха спрашивает - не слышит! Как тетерев на току: «Мы- первые!.. Мы - атомный взрыв в литературе! Все - гении!» А начнёшь «гениев» вспоминать, что написали - ничего и не вспоминается, кроме фамилий этих самых «гениев». Один Аксёнов да Высоцкий, да Битов  и остались от всей «плеяды»…

      Он почерпнул кружкой из реки, припал с наслаждением.

      -Не  боишься заразу подхватить? Аркашу только- только окунали…

      -Не- а! У Аркаши родные бациллы, полезные для организма…  Смотри, опять что- то заливает народу,- кивнул Степаныч на катамаран. Утёрся. Пожаловался:  -«Сушняк» что- то с утра. Кстати, насчёт «Доктора Живаго»… Ты хоть его- то читал? И как тебе?

      Володька неопределенно пожал плечами.

      -Вот. И для меня- та же «малина»…- вздохнул он тяжело. –«Нобелевка» эта его… Как с Обамой получилось, честно слово… Один хрен…  Долбанная политика… Это ж надо: сравнили- «Живаго» и «Тихий дон»!? Вернее, сровняли!- Степаныч возбудился, сел прямо, бросил вёсла. – В «Доне» страницу открываешь- и уже степью пахнет! Или потом! Или навозом, кузней! Через   с л о в о, понимаешь, пахнет!? Через буквочки, точечки, паузы!.. Через абстрактное - а пахнет!!! Или Толстой Алексей!  Кат  какого- то бродяжку лупцует, а у тебя полосы на заднице появляются! Вот это - да! Это - гениально! И «Живаго»… Что газету прочитал… Я понимаю ещё - за стихи его гениальные!.. Спору нет! Тот же Шолохов, только в поэзии! Давайте! Обеими руками «за»!!! «На свечку дуло из окна, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно»   Нет! Им за «Живаго» всучить надо! Политика долбанная…- Опять почерпнул из Юрюзани. Поклянчил у Вовки: – Дай трубочку покурить?.. Аромата  захотелось…  Погреби пока…- Запыхтел, раскуривая трубку, заёрзал, устраиваясь в полу лежачее положение. Под поясницу попалось что- то угловатое. Пошарился, вытащил фляжку со спиртом. – Бум по маленькой? Сейчас, найдём только- во что…  Во! Ну, будь здоров!- Разбавил. Выпил. Скривился. Запил из реки. Заулыбался. – Дашку твою вспомнил.  На,  держи, я уже разбавил. На даче, лет семь назад, помнишь? Ужастик  какой- то про вампиров смотрели. Или тебя тогда не было?.. Ну, в общем, насмотрелись, а она ведь у тебя трусиха была, темноты- и то боялась…  Спрашивает у меня после фильма: «Дядь Степаныч! А почему у тебя глаза не светятся?» И так все ещё под впечатлением фильма, а я возьми да  ляпни: «Кровушки, говорю, ещё человечьей не попил!» Господи! Что было! Натуральная истерика! «Ой, боюсь, боюсь!» Без Рики  вечерами года два ко мне не подходила! Это называется: к добротному юмору приучал подрастающее поколение…

      -Это ты можешь!

      Степаныч недоверчиво посмотрел на Вовку. Тот был невозмутим и убедителен. Налили ещё по чуть- чуть.

      -Я, вот, по молодости похорон очень боялся. Жуть как боялся! А после тридцати - уже ничего... Привык я к ним, что ли?.. 

      Вовка кивнул в ответ: это ему было понятно.  Тем более, хоронили- то общих друзей.

      -А вот Броневой  говорит, что у стариков нет друзей. Кто умер. Кто уехал. Кто перестал им быть. Жалко мужика…

      -Что поделать…  Не всем везёт, как нам с тобой.

      -Да… «А через год мы перестали плакать…»

      -К чему ты это?

      -Да так… взбрело что- то в  башку…

      -Я уж заметил… Что только тебе в голову не лезет…  И заметки у тебя какие- то странные получаются, земеля. Для себя пишешь, земеля, для себя… По - жлобски… Никому не интересно, а ты - лишь бы выговориться…

      -Да! Для себя пишу! Чего лезешь?!

      -Опять обиделся… Я посоветоваться хотел…

      -Ты? Не смеши меня!

      -Честное слово. Я вот за весь сплав ни разу фотоаппарат не достал. А ведь любимое хобби!

      -Ожидание вдохновения - непозволительная роскошь!- наставительно изрёк Володька, но при его фигуре  убедительности фразе  не хватило.

      -Это я уже где- то слышал. И оттуда, кажется, следующее: «Надо преодолеть это отвращение к чистому листу».

      -Ну вот, знаешь же всё…  Чего тогда пытаешь?..- Вовка не ожидал такой эрудиции от Степаныча и стушевался.

      -Вот то и пытаю, что не могу тебя понять: как так? Без душевного ража - и всё- равно писать?! «Ни дня без строчки»… Уж лучше, действительно, без строчки, чем как у тебя!

      -Всё?! Спросил совета?! Дай сюда фляжку!!! Белинский нашелся…

 

                                           .  .  .

  

       Погода сменилась в одночасье. Вместо одуряющей жары и безветрия потянуло холодом, нагнало серых облаков. Накрапывало периодически. А потом ещё и громыхать начало где- то вдалеке. Запахло преддверием осени, арбузами и грибами запахло.

      Природа злилась на своё трёхдневное  разгильдяйство. А до конечной точки оставалось ещё часа два хода.

      Команда нахохлилась и засопливила. Толя с Александром лихорадочно рылись в рюкзаках, вытаскивая подзабытую тёплую одежду. Все напялили  китайские дождевики. Но всё - равно, когда прибыли на место, трудно было найти сухую нитку или шерстинку.

      А перед ними высился крутой глинистый обрыв, по которому стекали грязные ручейки.

      -Что, другую Сапун- гору найти не могли? Как туда подниматься- то?

      Народ был мокрый и злой.

      Наверху, в остроконечных куклусклановских плащ- палатках пасхальными истуканами безмолвно маячили Лёшка с Николой.

      -Чего стоите? Помогайте!- В Толином голосе послышалась плаксивость. Кажется, наступало именно то, чего он боялся с момента своего дурацкого согласия на этот дурацкий сплав: лишения наступали.

      Верхние сбросили привязанные к деревьям веревки.

      -Сначала дрова привяжите! Затем - сами!..

      Вытянули наверх дрова. Затем - ребят, навьюченных рюкзаками. А напоследок - резиновую лодку  с  сидящими в ней Рикой и Плюмом и  катамаран. Посудины, не сдувая, бросили посреди поляны - отмываться дождиком от глины, дрова и рюкзаки затащили под навес. И, наконец- то, смогли переодеться  в сухое и тёплое.

      -И вы это романтикой называете?- бурчал Толя, постоянно шмыгая носом.  И носки, и исподнее никак не хотели налезать на мокрые заледеневшие ноги. Рядом елозил на скользком спальнике  Сашка и тоже чертыхался. Борщец с «соточкой» на диване перед телевизором казались ему более романтичными, нежели зажженные свечи на клеёнке  с ухой и спиртяшкой при сыром и озябшем организме. Дремлющий под Толиным свитером  дрожащий Плюм был полностью с ними согласен.

      -Не ной. Жить можно.- Серёжка при его миниатюрных габаритах уже успел обсохнуть, переодеться и пробовал делать «гармошку» на резиновых сапогах. – На всё готовенькое приехали. Ноет ещё!.. Переноси и преодолевай все тяготы и лишения!..

      -А два часа под дождём - это что, не считается?!

      -За лишения - считается, а за тяготы- нет!

      -Мужики! Уймите его! Я сейчас чем- нибудь в него кину! Лёха! Забери Плюмку! Разлёгся здесь!..

      Анатолий надел на себя свитер. Оставшееся тепло собачьего тела грело, к удивлению Анатолия, намного лучше женского! Уже можно жить!

      Саня натянул, наконец- то, левый носок, приостановил деятельность, чтобы отдышаться.

      -Вот они какие, оказываются, «тяготы» -то…

      Пересчитал оставшиеся: правый носок, двое штанов, тельник, свитер и ещё кое- что, так, по мелочи…

      -Не преодолею…- тоскливо подумал он. К тому же в этой локальной войнушке с носком организм согрелся и, что вообще- то  было странно, даже малость вспотел. Но сидеть за общим столом в плавках и одном носке, пусть даже левом, Александр посчитал неэтичным, поэтому все- таки отложил ещё три «тяготы» в сторону, остальное забросил обратно в рюкзак.

      Громыхнуло. Очень сильно и неподалёку. Все инстинктивно вздрогнули и пригнулись.

      -О, даёт небесная канцелярия!.. На всю ночь,  поди!..

      -Поди, поди…  У кого перец молотый?- Николай наводил последний штришок на прожженной обеденной клеёнке. – И у кого- то чернушка должна была остаться…

      Возня с тельняшкой у Сани двигалась к завершению. Осталось трико. На обветренных мужественных щеках появилось подобие победной улыбки.

      -Тебе что, плохо? Помочь что?- участливо сунулся Сергей, видя застывший вымученный оскал на  Санином лице.

      -Значит, не мужественно улыбнулся!- с горечью подумал тот. – Как же это- мужественно- хрен её  тётю знает!

      Вновь громыхнуло. А потом и засверкало. Да так часто, что ребята обомлели и притихли.

      -Вовка!- в промежутках между разрывами крикнул Саня. – А нас здесь, на косогоре, не дербалызнет?!

      -Не - е!- заорал тот в ответ, гоняясь по палатке за совсем ошалевшим Плюмом. –Снаряд два раз в одну воронку не бьёт!

      Поймал, наконец, истошно визжащего щенка, прижал к груди, принялся гладить и что- то тихонько нашептывать тому на ушко.

      Сашка прислушался.

      -«И тёмное платье снимаю несмело,

         Скорей бы увидеть желанное тело,

         Губами коснуться единственной в мире…»

- заунывно, гундосничая и грассируя  по - декадански бормотал, как заклятье, Вовка. Плюм, широко раскрыв рот, заворожено его слушал и не уже не трясся.

      -Странно,- попробовал показаться умным Толя. – Если б мы жили, допустим, в Японии, то по поведению Плюма можно было цунами или, на худой конец, землетрясение ожидать. А ты, Вовка, про какую воронку говорил?

      И в это время громыхнуло точнёхонько над ними! И вдобавок сверкнуло. Почти все враз  заорали и сощурились, будто и впрямь были в Японии. Лишь Плюм не отрывал глаз от Вовки, ожидая продолжения.

      Ливень усилился. И ветер усилился. Но вскоре грозовые тучи отнесло вниз по реке. Отголоски бури ещё долго доносились до палатки, отраженные то башкирскими, то челябинскими берегами.

      А тогда, после небесного окрика, ребята онемели и обезножили. Первым опомнился Николай. Разводягой,  так и не успевшей окунуться в котелок, он стукнул по своей пустой  чашке. Ещё раз. Ещё! Да так складно! Как Гергиев палочкой по пюпитру! И козлиным дребезжащим голосом заорал речитативом:

      «Чтоб с тоски не удавиться!

        Парапонцы понцы понц…»

 

      Через пять минут бурундучок, привлечёный шумом и запахами, с опаской заглянул в палаточную дырку и увидел…

      В центре восседает  Вовка с Плюмом на коленях. Голосишко пискляво, но громко выводит «Ай, лЮли, ай, люлИ…» Рука с ошейником вскинута вверх, как с завоёванной на Олимпиаде медалью за четвёртое место.

      По кругу движутся придурки, громко скандируя всего два выученных куплета, а в  припев  вставляя каждый своё: кто «люли», кто «асса», кто «банзай», кто привычное «понцы»… И хоровод- то какой- то странный получался: то ли гуцулы после встречи с Дракулой, то ли индейцы нажевались коки, то ли шаманы в трансе.

Очень пикантно выглядел плавочный Сашка.  Первоначальных  слов он  не расслышал,  поэтому, как в школьном хоре, орал только «а - а, е - е»  и замыкал шествие.

Рика тоже включилась в общее помешательство, лупя радостным хвостом   танцующих  по ногам и выше, на корню пресекая Толину попытку сбацать танец живота.

      С ужасом понаблюдав за  массовой вакханалией, бурундучок ринулся в леса.

      Отпелись.

      Отбоялись.

      Отхохотались в изнеможении.

      Закурили у входа.

      По - прежнему   лило, как из ведра. И гремело страшно. Но… не страшно! Уже интересно и весело гремело и сверкало! И уже поторапливали Николая с раздачей и Степаныча с разливом! Никто не дрожал и не щурил глаза. Отчего- то, от какого- то жизненного пустячка все были счастливы.

      Бурундук уже давно пропал в ночи, а пропахшее дымом и потом сборище и не думало успокаиваться. В чистом исподнем согревшиеся  «аргонавты» хлебали с жадностью уху и попивали «огненную воду».  Степаныч   наконец- то достал фотоаппарат и в перерывах между тостами ползал по палатке в поисках наиболее удачных ракурсов. В ракурсы,  как в подводной лодке,  попадали сплошь  волевые подбородки, стальные серые глаза, орлиные собачьи профили. И лишь Серёжкин казачий чуб невольно диссонировал с носом - пуговкой, как Степаныч не старался. Приходилось фотографировать, что есть.

      -Вовка! Никола! Кончайте щериться! Штакетники я и в деревне наснимаю! Толя, сними очки - бликуют! Нет, тебе послышалось, я сказал «бликуют»! Да – а, уж… лучше одень, а то вообще как- то… Саш, подтяни живот! А, это тельняшка… Ты смотри, а я, грешным делом, другое подумал…

      Потом Степаныч заметил, что Лёшка снимает его на камеру и фотографировать перестал, чего - то засмущавшись.

      Заснули далеко за полночь. Первым, так и не дождавшись концовки  Володькиного  то ли  станса, то ли сонета, то ли элегии  отвалился Плюм. За ним поочерёдно - остальные. Дежурства не устраивали, так как Толя за сутки возмужал и ничего более не боялся.

 

                                      .  .  .

 

    Не спалось. В палатке уже повисла прохладная предрассветная серость, но вставать не хотелось. Степаныч поворочался в спальнике.    Оладушки,   может, сварганить? Или манку? Опять же, этот писака жрать не будет…   В садике, говорит, манки переел. И хвостатая его манку не ест…    А о Лёшке ни черта не думают! Вечно голодный ходит! Тогда консервы и оладушки…   Как там тесто? Поспело?

      Да, всё - равно придётся вставать.

      Степаныч неслышно поднялся, вылез из палатки.

      На вытоптанных проплешинах стояли лужи. Трава лоснилась от влаги. Сеял мелкий беззвучный  дождик. Костровище под тентом почти не дымило.

      Степаныч снял крышку с котла. Тесто поднялось под самый верх. Разворошил огонь. Нашел походную самодельную сковородку из нержавейки, смазал её маслом, поставил разогреваться. Рядом – котелок с чаем. И, наконец - то, закурил.

      Часов в одиннадцать тронемся. Может, Женьку ещё успеем повидать. Хотя, «матрасников» по такой погоде не добудишься. И на катамараны не усадишь. Ладно, посмотрим…

      Чай разогрелся. Степаныч нашел фляжку со спиртом, наполнил маленький полиэтиленовый «мерзавчик». Ну, с приплыздом! Оглядел ещё раз хмурую поникшую поляну и выпил. И сразу налил чая. Тот  неприятно обжег послеспиртовое горло, с трудом провалился в пищевод. И сразу же наступило блаженство.  И телесное, и душевное. Сумерки развеялись. Костёр раскачегарился. Потеплело внезапно. Ничего не приходилось искать: ни соль, ни сигареты, ни специи. Всё само лезло в руки: от Рикиного поводка до Вовкиного «поминальника». Ладушки -  оладушки весело шкворчали на сковороде и чуть ли не сами складировались в миску.

      На запахи вышла Ульрика. Потянулась.

      -Опять?    

      -Девочка, не  бузи.  Иди лучше сюда. Хозяину ноту про тесто накатаем. А то скоро проснутся все…

      Подышал на подмёрзший  стержень. Начал выводить в дневнике…

  

 

 

    «ЮРЮЗАНЬ» (Последнее утро)

 

      «Владимир Александрович! Я, с Вашего позволения, много напишу. В дополнение ко вчерашнему разговору.

      Вовка! Неужели ты за столько лет не понял, что всё мировое сочинительство - чистейшей воды плагиат?! От низкого до высокого! Ты, вот, мужик геройский, пролетарского, можно сказать, происхождения, так что воспринимай критику стойко и должно!

      Всё в мире сказано. Абсолютно! Новоделы типа «снеждило» и «всхолмление»- не в счёт. Смеяться, плакать, восхищаться надобно от простых слов.  И не думай, что это так просто! Осмыслить, скомпоновать и переделать услышанное, чтоб осталось в веках - это, я тебе скажу, не  кот  начхал!  Простейший пример: Лев Толстой.

1. Исторически почти верный факт: 1873 год, Ясная Поляна, весна… Лев Николаевич с  местным крестьянином Фёдором пашут землицу. И вот, в перекуре, между бороздами, Фёдор и говорит тому, продолжая давний разговор:  - Ты,  Николаич, чем небылицы выдумывать, прошелся бы в праздник по избам, поглядел,  покумекал. Счастливы все - до хренотени!  К кому не зайди - все одинаковы!..

2.1871 год. Вечер трудного дня. Графин, гостиная, свеча… Разговор ведётся на французском языке. Софья Андреевна, отложив в сторону вышивание и стирку:

   -Ну, граф, у Юсуповых и  Княжпогостных-Трындычевских тоже в семействах  одинаковый  с т р э с с   (с т р э с с  был тогда новое слово, употреблявшееся только уникумами), однако, мон шер, лечиться семейства отправились в разные места…

3.1872 год. А. Энгельгардт   в приватной беседе с Л. Н. Толстым, находясь весьма под - шафе,  сообщает:

   -У Крамского  намедни   был. Ох, и бедлам у него в доме! «Шато Латур»  не нашлось, представляете, граф?..

 

      Вот! Фёдора и остальных мало кто помнит,  а Льва Николаевича с этой фразой  аж   несколько раз экранизировали! И даже впихнули в школьную программу! А, кажется, одно и то же говорили… Осмысление и компоновка - вот главнейшие критерии писательского таланта! А не трубка,  гелевая ручка и пятьдесят граммов, как ты думаешь…  Что толку самому придумывать! Возьми по гениальной фразе у каждого - вот тебе и шедевр на заданную тему. За Фёдора с Софьей, правда, немного обидно, никаких отступных…

      Да и это, «отобранное» у других,  надобно так компоновать,  чтоб - бах!  под  дых!   по мозгам!  Чтоб люди глянули на твоё «творение» и ахнули: «КЛЕТЧАТЫЙ!» А иначе - какой смысл? Иначе - чего браться- то?  Водичкой сладкой поить?.. Ну, что, смогёшь так?

      В кинушке - там малость  попроще. Мне так кажется. Там не словом, так жестом или взглядом …. тронуть можно. Помнишь, какие глаза у Быкова в «Добровольцах» на подводной лодке? Или в «Аты - баты…» перед танком?.. А у Шиндлера, что на коленях прощения просит у спасённого им же народа?.. Да что я говорю!? Вспомни «Ликвидацию»… Племянника вспомни!   Поганец,  слюнтяй, вражина! Дядька его домой гонит, на смерть, точнее, а жалко - до слёз! Да и дядьку… тоже как- то…ей- ей жалко! Глаза эти, руки…

      А  ежели  сюда ещё и музыку добавить гениальную!!!

      Да, с кинушкой попроще…  А вот одним «глаголом жечь сердца»… Хотя, есть же «Умом Россию  не понять…» и «Я помню чудное мгновенье…». Ну, а чего, попробуй…  Жаль, конечно, что тебя не Василием нарекли… И батя не Макаром был…

      А, с другой стороны, ты мне такой- то дурак как- то даже роднее и дороже…   Дерзай!

      А-а, вот ещё что…   Не обязательно в погоне за «изюминкой» всё доводить до крайности! А то у тебя… гротескно (правильно написал?) всё. Если волна- то в цунами переходит.  Ежели   любовь- то с битьём посуды.  Сами- то  хоть раз с Надюхой били? А чего пишешь тогда…   Ну, а если ячмень- то обязательно смертью кончается! Совсем  сбрендил?  Ружья пытаешься всем на ковры навешать…

      А смерти- то, Вовка, и нет! Жизнь есть! Вечная! Разная, но единая. Потому и вечная, что единая! Возродимся, умирая… Вернее - не умирая… Я - собакой какой- нибудь… А ты - пусть кустом бузины, ладно? Или сирени…  Встретимся в будущем - я на тебя оправляться не буду! Ни- ни! УзнАю – и не буду!

      Или: я - собака, а ты - хозяин! Блох у меня вычёсываешь. Или роды принимаешь  (хи - хи). И любишь, как Ульку.

      А если даже не встретимся, то, всё – равно - жить будем. Другие «Вовки» и «Степанычи» попадутся на пути. Нет, не то я говорю. Встретимся! Без обсуждения. ЕТС!

      Втяни ноздрями запахи навоза…»

 

      -Сам втяни,- буркнул недовольно Вовка, закрывая «поминальник». –Пол- книжки, гад такой, исписал…   Для него, что ль, заводили?.. И стержень кончается…   Лишь бы бумагу измарать! Накатал напоследок,  писака.  Дорвался до бесплатного,  буддист несчастный. Перерожденец…   Фиг  я в следующие разы дневник оставлять буду! На порядочность надеешься, думаешь: почитает, подскажет, а он…   На чужих закорках в вечность попасть хочет! Ни стыда, ни совести у человека. Больше меня накатал! Ох, я тебе сейчас и выскажу! Сам напросился!

      Владимир вышел на обрыв.

      Степаныч сидел внизу, прислонившись спиной к валуну и  пялился  на реку.

      Вовка шмыгнул носом и, засунув «поминальник» в карман штормовки, начал бочком спускаться, цепляясь за корни деревьев. Степаныч даже не обернулся, будто и не слышал шума за спиной.

     -Ну? Чего напрягся? Стыдно стало за свою  писанину?- язвительно начал Вовка, оттирая извазюканные штаны. – Встретимся, говоришь?..-

      Степаныч молчал. Смотрел открытыми глазами на реку - и не дышал.

 

 

      …Ни как тащил Степаныча наверх по крутому глинистому берегу, ни как орал, зовя ребят на помощь, ни как делали тому массаж и искусственное дыхание - ничего этого потом Вовка не помнил. Лишь отрывками возникали в памяти то бегущий   куда- то в сторону испуганный Лёшка, то трясущийся Плюм, то Сашка Жедяев, льющий Степанычу воду на затылок. И ещё постоянно хлопал на ветру полог палатки. И моросил мелкий- мелкий дождь. Он собирался на лице Степаныча крупными каплями и скатывался на землю. И в открытых глазах тоже были дождинки. Потом Володька закрыл эти глаза испачканной ладонью, и на щеках и на лбу Степаныча появились грязные полосы. Они смывались дождём, и лицо светлело и становилось чистым

      Тяжело  дыша  подбежал Лёшка.

      -Я «скорую» вызвал! Прикатит сейчас  из  Кропачёво! Серёжку на дороге оставил, покажет, куда ехать! Блин, только на горе связь поймал! Как он?- Лёшка протиснулся к  лежащему  Степанычу.

      Никто не ответил.

      Сашка вообще сидел поодаль. По щекам текли слёзы, а он этого не замечал. Смотрел тупо в одну точку и губы шептали, не останавливаясь: «Сука, сука, сука…» И сжатый тяжелый кулак всё давил и давил напитанную дождём землю. И сидел у костровища постаревший разом Толя.

      С реки, из  - под обрыва, послышалось бренчание гитары, смех, голоса.

      -Эй! Земляки! Степаныч! Догоняйте! Хватит спать! Эй, земляки! Догоняйте! До встречи! Живём, Челяба!

      И Никола беззвучно заплакал.

      А вход в палатку ветром - хлоп- хлоп, хлоп- хлоп...

   

 

  

  

  

 

 

 

       Г Л А В А   8,  последняя.

 

     «БЕЗ  НАЗВАНИЯ»

 

 

 

 

      Смеркалось.

      Солнце, спрятавшись за соседними крышами, уже не освещало, а наоборот - затемнило лица  сидевших в комнате.

      Свет не зажигали. Лишь у фотографии Степаныча неярко горела свеча.
      Уже разошлись все пришлые, кто был с ним дружен или просто знаком. Много было людей. Очень.

      Дарья с Ленкой в десятый раз перемывали посуду. Остальные молча - кто где - сидели в просторной гостиной, ждали. Они ещё не садились за стол, не поминали. Торопиться уже было некуда…

  

      Неслышно вошла Валентина. Глаза на потемневшем за эти дни лице казались неестественно большими и пронзительными.  Седая  прядка выбилась из - под траурной косынки.

      -Ребята, больше, наверное, никого не будет. Давайте садиться…  И можно - я собак выпущу?..

      -Выпускай,  конечно…  Дочурки- то ушли?

      -Да. Я и Сашку с ними отправила. Спать ему пора.

      -Ну- у, если всё…   Давайте тогда к столу, ребята, а?

      В который уж раз за день расставили посуду, придвинулись, расселись.

      -Свет, может, выключим?

      -Не надо, Надь… Видно пока…   Давайте так посидим.

      Налили.

      Валентина встала и долго- долго молчала. Даже глаз не поднимала. Мяла и мяла в руках налитую рюмку, и молчала.

      -Он, вообще- то, старался никогда о смерти не говорить. А один раз сказал…- заговорила она, наконец. – У меня, говорит, на похоронах немногие будут плакать. Потом… по домам… может быть поплачут. А на кладбище Толя будет плакать… Сашка, Ленка… Дашка ещё будет… Да братишка… А остальные- потом…   Никогда больше об этом не говорил. Не знаю, что тогда на него нашло…   Поругались даже… Вот, вспомнилось…

      Она подняла глаза на ребят.

      -Давайте помянем.

      Встали все и выпили. Даже Дашка, не бравшая никогда в рот спиртного.

      -Ешьте, ребята, пока горячее…   Ешьте.

      Все склонились над тарелками.

      -А Аркаша где?- встревожилась вдруг Валентина, увидев пустой стул. – Он же был на кладбище!?

      -Придёт сейчас. Насчёт памятника договаривается. Не волнуйся, придёт…

      Снова налили.

      Встал Николай. Все смотрели на него, а виделся, почему- то, Степаныч. Похожи они были, очень похожи.

      -Вот… Знали бы- не поехали… Братишку потеряли…- Он глотал слова вместе со слезами и руки его тряслись. –Жить бы…   Любил он жить… Потеряли вот…

      Нельзя было на это смотреть. На горе всегда страшно смотреть. Женщины заплакали. А Никола стоял, рука его тряслась, и он все пытался сказать что- то связное и важное про брата! Не получалось. Он сел, так и не выпив и не договорив, уткнулся лицом в Лёшкино плечо.

      -Помянем,- тихо сказал Серёжка, и опять все выпили. Лишь Никола никак не мог оторваться от Лёшки.

      -Валя,- сзади неслышно появился Аркадий, обнял ту за плечи. –Извини, задержался…   У тебя там собаки закрыты. Выпустить?

      -Выпусти. Забыла я…   И не покормила, и не гуляла…

      -Сиди! Покормлю…

      -Аркаша, садись. Я сам покормлю,- поднялся Володька, похлопал по пустующему рядом стулу. – Помяни Степаныча.

      Аркаша пригладил остатки волос на голове, поднял рюмку. Посмотрел на фотографию друга.

      -Я что хочу сказать… Смерть- это всегда нелепо… всегда не ко времени… А здесь- Степаныч…  Сами знаете, кем он для каждого был… Валь… ребят… я не хочу о нём, как о мёртвом, говорить! Нет его с нами…   Да бред это сивой кобылы! Пока помнить о нём будем - он всё время с нами! И советует, и шутит, и молчит…  Да что я вам говорю, сами всё знаете! Обняться, руку пожать - это, конечно…- Аркадий тяжело вздохнул. – Здесь уж ничего не поделаешь… Ты куда, Валя?

      Валентина отчего- то засуетилась, встала, поставила рюмку.

      -Я сейчас, сейчас…   Подожди, Аркаша.

      Вышла из комнаты. Немного погодя следом вышла Надежда.

      -Куда же я её положила?- Валентина шарила по стеллажам в комнате мужа. – Господи, да куда же я её положила?!

      Вовка сидел на диване и недоуменно на неё смотрел. Здесь же сидела Рика, так и не прикоснувшись к еде. Плюм с жадностью долизывал остатки корма из чашки.

      -Валюша, что потеряла?

      -Да, Господи, Степаныч кассету просил передать всем, если вдруг что…  Накаркал, дурак…- Валентина заплакала, но искать не перестала. – Господи! Ну, куда же я её положила- то?!

      Кассета нашлась на Плюмовской подстилке.

      -Пойдём, Володя, пойдём! Потом прогуляешься с собаками.

      Валентина утянула Володьку за собой, к ребятам.

      -Вот,- сказала она. –  Он просил передать всем. Давно ещё говорил, полгода назад, наверное, говорил…   Вспомнила…

      Все так и не садились, не выпили, ожидая Валентину.

      -Извини, Аркаша. Иначе бы опять забыла.

      -Давайте. За него.

      Помянули. Сидели, ели и  молча  поглядывали друг на дружку.

      -Чего молчите?- Вовка был на взводе. За грудиной что- то тревожно тряслось, и стало тяжело дышать. Будто воздух откачали из комнаты. – Будем слушать?- Опять все промолчали. – Ну, я тогда несу магнитофон.- Сходил в комнату Степаныча, принёс магнитофон, вставил кассету.

      И так все молчали, а здесь тишина повисла, как в барокамере.

      Шум лентопротяга.

      Кто-то откашлялся.

      И - голос Степаныча…

 

      «Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, мои родные! Здравствуйте, бродяги!»…

 

      Зарыдала в полный голос Валентина, замотала головой.  Черная  косынка сбилась назад, упала на пол, а она всё не могла успокоиться, истерично всхлипывая в полный голос. Будто смеялась. Страшно смеялась.

      -Не надо! Не надо сейчас слуша – а - ать!

      Надежда выключила запись. С трудом оторвали Валентину от стула,  увели в спальню отпаивать пустырником.

      Минут через пять Надежда вернулась, налила воды в стакан.

      -Как там она?

      -Мы пока с ней посидим. Не ждите нас, поминайте… Вов, не забудь про собак.

      Надежда вышла.

      Сумерки  сгущались  и сделалось совсем темно. И тихо.

      -Я не понимаю, почему тогда Рика не выла, не лаяла…   Говорят, собаки очень остро смерть чуют. Заранее даже…

      -Значит, не чуяла смерти…   Спала, может…

      -А, может, и не было смерти…

      Опять замолчали в темноте. Лишь пламя свечи слегка подрагивало.

      -Мужики, давайте послушаем Степаныча. Пока Вали нет…   Да и девчонок тоже…

      Кто- то поднялся в темноте и налил всем в  первые  попавшие под руку рюмки. И включил магнитофон.

 

      «Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, мои родные! Здравствуйте, бродяги!

      Вот уж, наверно, не ожидали, да? Не пугайтесь, ребята, я коротенько. Здесь, на кассете, написано «длительность одной стороны- 45 минут».  Ну, на полтора- то часа  вас хватит. Ежели  всей компанией да под водочку… О, стоп, пришел кто – то! Подождите, открою…» 

      Зашаркали шаги. Захлопали двери. Невнятный бубнёж и приглушенный лай. Опять шаги. И  смешок Степаныча:

      «Эт, Вовка, ты пришел с Улькой. Я вас к Валюхе с Плюмом послал на кухню. Ты, как обычно, опять голодный. И бесцеремонный, как танк: Рика- и та ноги обтёрла…

      Так вот, ребята… Я вам песенки свои любимые немного попою, ну, и говорить чего - нибудь буду… Бог его знает, когда ещё свидимся…»

      Стуки. Звякание гитары. Фон. Видимо, микрофон передвинули в сторону. И песня.

               «…Знать бы всё, что нас ждёт наперёд,

                 Только это не жизнь- тяжкий плен.

                  Посмотри: дождь – бродяга идёт.

                  Сам не знает – куда и зачем…»

 

      Вовка залпом выпил налитое. Тихонько поднялся, поманил собак и вышел из квартиры.

      Двор был пуст и темен. В ночь с понедельника на вторник людей тянуло в сон. Даже уличные фонари горели через один.

      Вовка присел на песочницу. Собаки, повозившись в кустах, подошли к нему, улеглись у ног.

      Закурил. В голове уже немного шумело от выпитого и пережитого. Он вдыхал ночной, пахнувший нагретой пылью и железной дорогой воздух и ни о чем старался не думать.

      Гасли окна в домах. Он  поднял глаза: в Валиной спальне тускло желтел ночник. Поднял глаза ещё выше, на чернильное небо. Звёзды безразличными тусклыми  светлячками висели над ним. Мерцали, пульсировали. Даже те, умершие за миллиард лет до этого летнего понедельника. Но не падали. А до Леонидов было ещё целых девятнадцать долгих счастливых лет.

      Он докурил.

      Поднял Плюмку на руки. Погладил Ульку- Рику.

      -Идёмте, ребятишки. Степаныч что – то сказать хотел…

      Они зашли в квартиру. Володька разулся. На цыпочках, стараясь не шуметь, прошмыгнули мимо спальни, остановились у открытой двери кухни.

      А навстречу, немного хрипловатым, несильным голосом Степаныча неслось:

              «Жаль, что неизбежна смерть,

                Но возможна сатисфакция:

                Уходя, оставить свет

                В тех, с кем выпало прощаться…»

        Вовка окаменел. Комок в горле всё рос и рос, не давая дышать. И лишь слёзы всё капали и капали на спящего на руках Плюмку и сидящую у ног Ульрику фон Модус. Из дома Алленс.

 

 

 

 

                                     К О Н Е Ц.  E N D.                     

 

                                                                               

  

 

 

 

   

                            

 

 

 

 

Потапов Владимир
2015-07-14 21:10:10

---

Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения