Простите
- Простите, вы не выпьете со мною водки? А то вот бутылку взял – оказалось много: захмелел уже с первой рюмки…
Это говорит мне совсем уже седой человек с орлиным носом и бровями вразлёт.
Я уже достаточно давно живу на земле, чтобы не растеряться в такой ситуации, потому что знаю: так бывает. Бывает, когда для человека не переносим он сам. Вот и бежит куда-нибудь. Чтобы людей вокруг много и чтобы никому до него дела не было. А там, в таком месте, если он его находит, вскоре становится ещё более одиноко. И хочется, чтобы кто-нибудь взглянул на тебя, а ещё лучше, если бы заговорил. Всё равно на какую тему. Лишь бы с тобою…
Люди же вокруг молчат и молчат, и обплывают тебя со всех сторон, словно ты коряга в аквариуме, а вокруг кишат беззаботные рыбки, решающие свои рыбьи проблемы, к которым ты не имеешь никакого отношения.
И тогда, отчаявшись дождаться, ты высматриваешь какую-нибудь, такую же как ты одинокую «рыбину», и заговариваешь с нею первым. Прямо с самой середины, будто вы давно уже знакомы и вместе пришли. Сидели вот, беседовали, а потом он (тот, кого ты выбрал) на минуточку вышел. А ты с нетерпением ждал его возвращения, чтобы продолжить. И, наконец, он вернулся. Даже – не совсем: он только ещё подходит, а ты уже продолжаешь, будто боясь, что за время, пока он отсутствовал, собеседник твой забыл, о чём вы разговаривали, и нашёл уже другую тему.
Так вот и мой новый знакомый, сразу же, даже представиться забывши, сразу продолжил:
- А у меня сегодня, знаете ли, - дата. Три года назад дочь умерла…
Потом, увидев, что я к нему повернулся и готов слушать, словно бы очнулся:
- Да! Меня Сергеем зовут. Сергеем Петровичем.
И протянул мне руку. Но, опять испугавшись, что я передумаю с ним разговаривать, тут же поправился, ещё не выпустив из своей широкой, но мягкой ладони мою:
- Но можно просто Сергей. Мы ведь с вами примерно ровесники, думаю.
В ответ я назвал своё имя, которого он, кажется, даже не расслышал, и тут же стал рассказывать дальше свою историю:
- Я сам-то доктор. Акушер-гинеколог. Говорят, даже, что хороший. Был хороший. Вот до этого самого случая с моей девочкой…
А я рассматривал его, рассматривал даже больше, чем слушал. Был он невысок, крепок и… слегка уже «широкоплеч в животе». Черты лица почти абсолютно правильные, но от возраста уже слегка сглаженные и поблёкшие. Вот глаза… Глаза были лучезарными какими-то, живыми и страстными и необыкновенно шли к его лицу. А от того, что говор его был заметно южным (я подумал ещё: Краснодар или Ростов… Нет, скорее,- Ростов), взгляд их был как-то уж особенно тёпел и доверителен. Постепенно я начал привыкать к его внешности, а потому стал больше слушать, чем смотреть. Он же продолжал:
- Она замуж так и не вышла. Жених её, Лёвочка, прямо накануне свадьбы погиб: сорвался со скалы. Он альпинистом был и решил сходить в горы «в последний холостой раз», как он сам говорил. Но Леночка моя всё равно решила рожать, потому что уже была беременна. А ещё, сразу после Лёвиной смерти, к нам приходили его родители и просили, чтобы она не избавлялась от ребёнка: если Бог сына единственного забрал, пусть внук вместо него останется.
И мы решили, что Леночка будет рожать. Мы с женою и с дочерью вместе.
Знаете, у нас, у врачей, так не принято, чтобы пациентами были твои родственники. Но тут – особый случай, а потому я даже не раздумывал, когда пришло время, а взял её сразу же в свой роддом… Всё, кажется, шло по плану. Но я, почему-то, всё равно волновался. Когда же её, дочку мою, в родильное привезли, заглянул ей в глаза и даже испугался. Она будто как-то … - он замолчал, подыскивая более верное слово, - будто… отстранилась как-то, словно со стороны на всё, что с нею сейчас происходило, смотрела…
Роды были долгими, изнурительными. Я не знал даже, сколько они длились…
Будто бы забыл всё, чему учился, что делал уже десятки, если не сотни раз. Одно, другое пробовал. И всё как-то бестолково и неправильно…
Потом же, когда я вновь в лицо ей глянул, прошептала, одними губами прошептала, без звука даже:
- Помоги мне, папа…
И замерла. И – всё. Глаз больше не открывала.
Потом уже стало ясно, что сердце у неё не выдержало, а потому спасти нельзя было ни её, ни ребёнка… Но я-то – отец. А потому спасти должен был. И не спас…
Теперь вот – совсем один. Жена так и не смогла после этого оправиться: и года не прошло после смерти Леночки, как она ушла за нею вослед…
Я с работы сразу же ушёл. Бояться потому что начал, руки тряслись. Теперь вот совсем один. Привык. Живу. Зачем только, понять не могу…
Монолог свой он договаривал, уже совсем не глядя на меня. А на последних словах встал и побрёл к выходу.
И был в этот момент похож на большую одинокую рыбу, которая плыла неведомо куда, а на препятствия не натыкалась только потому, что они словно бы расступались перед ними: перед отцом и его неизбывным горем…
14.11.2017
Олег Букач
2017-11-14 19:39:59
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru