ПИНГ-ПОНГ

 

1.

 

       Джеймс Тхо по лесенке поднялся на подиум. Они стояли друг напротив друга в праздничных оранжевых френчах и жевали свои крохотные веточки чая, чтобы отбить запах «белой мути». Один инспектор сдавал дежурство, а другой – Джеймс Тхо – принимал его. Церемония была краткой и формальной, учитывая особый день, в который это происходило. Тем более что уходивший со смены инспектор подиума надеялся еще успеть на Площадь Грядущей Победы к Гигантскому монитору и бесплатной лотерее.

 

       Само по себе словесное оформление сдачи дежурства было кратким: «Ответа на Ультиматум Понга по-прежнему нет. Информации о проведении чемпионата в каком-либо ином месте не поступало». Далее обычно шли: передача неиспользованных бумаг; ознакомление с предыдущими бюллетенями; указания сверху о том, что усилить – подачу, атаку или защиту; описание новых ударов, изобретенных в Научно-исследовательской лаборатории Понга.

 

       Сегодня ничего этого не требовалось, и два дежурных инспектора подиума, не мешкая, распрощались.

 

       Выходные и единственный праздник проходили относительно спокойно. Дядюшка Ченг уезжал отдыхать на Побережье, Инспектор Центрального Информациала если не уезжал, то часто не являлся, предпочитая заниматься другими делами. Если визирование поручалось заместителям, то они мало понимали в сути работы Главного приемно-передающего пункта, старались не вмешиваться и общение с ними не доставляло особых хлопот. Подборка материалов распространялась в усеченном и упрощенном виде с целью показать, что нигде ничего не происходит, кроме Побережья. А что происходило там, положено знать узкому кругу лиц, это понимал всякий. Что нужно показать, покажут на видео люди Доктора Ченга (он именовался не только Дядюшкой, но и Доктором Владимиром Чаосянем Ченгом).

 

       Рутинность и вялость происходящего утомляли Джеймса. Не зная, чем заняться, он несколько раз покидал свой заваленный бумагами пульт и заглядывал в зальчик для тренировок, которые полагалось иметь каждой организации, да и вообще на любом рабочем месте в Понге. Накануне он спал плохо и ему пригрезилась какая-то непробиваемая защита. Ему казалось, что соперник буквально вколачивает шарик в принадлежащую Джеймсу за сеткой территорию, а он упорно отражает самые коварные удары.

 

       Когда он впервые заглянул в зальчик, там на скамейках дремало несколько человек из нижних чинов. Они быстро пробудились, вскочили на ноги, почтительно поклонились три раза, как того требовал статус Джеймса Тхо, и без промедления исчезли.

 

       В зальчике стояло пять половинок столов, упиравшихся в стену. (Играть друг с другом считалось непозволительным развлечением). Чем мощнее игрок атаковал эту специальную стену, тем более решительно и непредсказуемо она отвечала. Джеймс позанимался, не утомляя себя, отработкой новой подачи с левой горизонтальной подрезкой, но ничего толкового не получалось. И он вдруг с грустью подумал, куда все это исчезнет и куда исчезнет он сам?.. Никогда никто не узнает о том, какая горькая печаль мучает его сердце.

 

       И в тот момент в зальчике появилась прекрасная Дженни (он именовал ее про себя Золушкой). Она была в спортивном обтягивающем трико. Не замечая присутствия дежурного инспектора подиума, Дженнифер Ван взялась усердно атаковать неумолимую и непобедимую стену.

 

       – Что же вы не пошли посмотреть на грандиозное зрелище? – спросил он.

 

       Дженнифер Ван посмотрела на него огромными карими глазами с поволокой, таинственая дымка исчезла и лицо ее просветлело:

 

       – Я не хочу любоваться на Великих Мастеров, господин Тхо, я хочу быть с ними. Ведь среди них только две девушки. Поэтому я стараюсь не отбирать у тренировок ни минутки свободного времени.

 

       Сердце Джеймса колотилась так, что он опасался, не услышит ли Дженни этот предательский стук.

 

       – С вашей стороны похвально, – кивнул он, ему с трудом удалось взять себя в руки, – но вам приходится здесь еще и тяжело трудиться.

 

       – С такой чудо-шваброй (она имела в виду новейший пылесос) это совсем не утомительно, – отвечала Дженни, вновь атакуя стену и отражая коварные отскоки.

 

       – Я бы мог отпустить вас под свою ответственность, – предложил Джеймс.

 

       – Не стоит того. Я здесь на своем месте, – она трогательно улыбнулась, поднимая мячик с пола, и он мог заглянуть в пространство между шеей и черной блузкой. Джеймс зашел в своих помыслах слишком далеко и заставил себя покинуть зальчик для тренировок.

 

       Оставалось полчаса до завершения дежурства, а Джеймс еще не знал, придет ли кто-нибудь из начальства просматривать и утверждать подготовленный им бюллетень «ДМ». И тут (надо же такому было случится) на подиум поднялся один из старших сменных бригадиров. Он был бледен как полотно. В дрожащей руке он держал флешку. Джеймс, надев очки, вставил ее в компьютер и прочитал с волнением следующее:

 

   

 

       «Сообщение Рейтер из Лозанны. Международная любительская ассоциация настольного тенниса (МЛАНТ) рекомендует провести очередной чемпионат мира в Понге.    

    

        МЛАНТ настоятельно просит понголезский режим и его диктатора принять это предложение.

 

        Ассоциация исходит из того, что подобное мероприятие в Понге будет содействовать разрушению стереотипов закрытого общества и проникновению в него плюралистических концепций».

 

    

       Мурашки пробежали по спине. Джеймс Тхо вздохнул глубоко несколько раз в попытке успокоиться. Дженни оказалась в тот момент рядом, но он даже не заметил ее присутствия. Возможно, это ее огорчило и, завершив уборку, она неприметно покинула подиум.

 

       – Спокойно работайте, – произнес он сдавленным голосом. – Никому ничего не говорите. Я доложу. И если это правда, господин старший бригадир, вас не забудут... Идите и размышляйте о тренировках. И пусть ваш шарик выбирает правильную траекторию.

 

       Это было традиционное обращение к подчиненным...

 

2.     

 

       Утро того дня, как ему припоминалось, было самым обычным. Те, кому положено, знали, что пришел ежегодный (а на этот раз юбилейный) праздник Ультиматума Доброй Воли (УДВ), но ответа от вома пока не поступало.

 

       Джеймс обычно выходил на дежурство заранее, шел пешком и лишь в самых крайних случаях пользовался общественным транспортным путепроводом. Дежурства были дневные и ночные, поскольку весь остальной мир – вом – бодрствовал круглые сутки.

 

       Он начинал поход на работу за два-три часа с бульвара Великих Мастеров, где по обеим сторонам дороги среди вишневых деревьев стояли бронзовые десятиметровые памятники Героям Понга. Единственное, что раздражало и отвлекало его от различных мыслей и забот, так это группы молодых современных людей, которые брели по бульвару, сосредоточенно подбрасывая шарик. Он должен был коснуться ракетки не менее тысячи раз. Такой прикол у них ценился высоко. Стук многих ракеток о шарик создавал вокруг трудно переносимый зудящий фон, однако ко всему постепенно привыкаешь.

 

       Джеймс Тхо шел на работу как на смерть. С некоторых пор ему самому стало удивительно подобное определение. Когда он переодевался в спецодежду, перебрасывался ничего не значащими словечками с коллегами, ощущение тревоги отпускало его на время. Но потом беспричинный страх брал над ним верх.

 

       Тхо знал о смерти немного, так как такого понятия в Понге не существовало. Был термин «положить ракетку на стол», но он предполагал что-то другое и загадочное. На английском справочном портале (не для общего пользования) он вычитал, что «смерть – остановка и прекращение деятельности всех функций организма». Действительно, во время дежурства казалось, что все функции прекращали свою деятельность, и одна главная мысль способствовала тому – не прозевать опасную информацию и не получить выговора от раздражительного начальства.

 

       Потом на другой запрещенной странице он прочел: «Смерть представляет собой личное отсутствие в текущем мире». И на Джеймса Тхо тогда сошло озарение: личное отсутствие в текущем мире есть почти всегдашнее его состояние на рабочем месте. Не прозевать и отсутствовать – тут было какое-то неразрешимое противоречие. Разве смерть есть великая сосредоточенность?..

 

       Когда Джеймс Тхо почти двадцать лет назад пришел в Отдел кадров Центрального Информациала, у него поинтересовались: владеет ли он иностранными языками?

 

       – Нет, меня учили только правильно писать и говорить на пинголезском.

 

       Его заранее предупредили прямо там же во время предварительного разговора перед официальным собеседованием, что так надо отвечать.

 

       «Неизлечимых болезней не бывает, есть неизлечимые люди»,– сказал как-то ему во сне или в сонном видении Монах, о котором речь впереди.

 

       Что же Джеймс мог сказать определенного по поводу небытия? Иногда на его глазах человек переставал шевелиться, как бы замирал.  Через час обычно приезжала команда на метромобиле № 10 и забирала его в подземный гараж. Затем сообщали, что этот сотрудник положил ракетку на стол, и никому не говорили, что с ним происходило дальше – то ли он все же каким-то образом где-то играл, то ли он вообще никаким образом уже не играл нигде. Вот и все.

 

3.

   

       За смену приходилось просматривать на мониторе не мене 600 страниц (такова была норма), отбирать из них 60, сокращать, редактировать, расставлять подготовленные материалы по позициям и включать в сборники. У него не было ни минуты свободного времени, разве что справить по-быстрому нужду.

 

       Он уставал так, что приходил домой и валился на кровать и ничего не делал, кроме самых легких тренировок для очистки совести.

 

       В утро того рокового и праздничного дня в тренировочной комнатушке, полагавшейся чиновнику его уровня, они играли молча и раздраженно. Соня не могла долго держать удар, обильно потела и утирала лицо полотенцем. Джеймс Тхо едва сдерживал себя, чтобы не сказать, о чем говорил ей уже десятки раз: что она ничего не умеет и ни к чему не способна.

 

       Сам же он думал о себе, что всегда был лучше всех. Ему не было равных во дворе, ему не было равных в классе и в университете. Потом, когда он пришел в Отдел кадров Центрального Информациала, ему сказали:

 

       – Получите ракету и приступайте к тренировкам.

 

       Вручили самую обычную и дешевую.Он спросил чиновника:

 

       – Зачем мне эта ракетка?

 

       – Она свидетельствует о классе вашей игры.

 

       – Да, но здесь негде играть, я не видел ни одного стола. Я уверяю вас, что очень прилично играю.

 

       – Это неправда. Ваша ракетка свидетельствует о том, что вы совсем плохо играете! Вам надо очень много тренироваться.

 

       Он тогда, много лет назад, посчитал, что чиновник издевается над ним.

 

       Джеймс и Соня вполне добропорядочные, исполнительные и трудолюбивые граждане, они тренируются даже больше, чем советует Инспектор Большой Буквы, но результатов нет. Годы идут, и белый шарик все меньше согласен повиноваться рукам и голове, теряющим сноровку и уверенность.

 

       Много людей, таких как они, но им дела нет до других. Бывают и совсем пропащие – бесформенные существа в серых грязных комбинезонах, – кто лишен всякого смысла. Они либо возводят новые глыбы из стекла и бетона, работают на золотых приисках, или, если не хотят этого делать, лазают по помойкам, их презренная цель – набить желудок. Среди тех же, кто существует осмысленно, вряд ли кому меньше везло, чем Джеймсу и Соне. Несправедливо и горько, но ничего не поделаешь.

 

       Так думали они за утренней игрой в тот роковой день , не говоря друг другу ни слова и отчаянно перебрасывая шарик через крохотную сетку на зеленом столе. Чтобы немного снять горечь и раздражение, Джеймс Тхо выпил на кухне чашку рисовой водки – «белой мути», закусил праздничным салатом из морских водорослей и отправился на службу, положив в нагрудный карман оранжевой праздничной униформы две крохотные веточки чая, отбивающего запах губительной отравы. В кошельке у него было два фантика – все, что ему могла дать Соня, а хороший обед в столовой Центрального Информациала стоил пять...

 

 

4.

 

       Джеймс открыл сайт «www. floor-sweepers conspiracy.com» (идиома на английском языке, обозначающая словосочетание «заговор никчемных»). Он надеялся там обнаружить какие-либо новые мысли Монаха, но их не оказалось.

 

      

       Принтерами располагали только дежурные инспектора подиума,  приходилось самому заправлять картриджи. Поэтому рабочая униформа Тхо – желтый комбинезон, куртка и фартук – имели весьма почерневший вид, будто он не выходил из забоя. Однако шахты в Понге давно не использовались в результате открытия нескольких золотоносных рудников. На них работали иностранцы и местные отморозки, которых не допускали к Игре, так как  они не признавали, что Пинг-Понг и настоящая жизнь есть одно и то же.

 

       Джеймс Тхо вспомнил свой последний разговор с Монахом, если, конечно, он происходил в реальности. Джеймс по извечной своей замотанности мог путать чтение писаний Монаха с подлинным общением. Возможно, этот страный человек представлял собой обычную галлюцинацию. Возможно, он как сладкий запретный плод фантастическим образом вошел в сознание Тхо прямо с сайта «Заговор никчемных» – единственного в воме, который публиковал высказывания Монаха.

 

       Это не кто иной, как Монах придумал слово «пингонет», которое стало теперь общеупотребительным и писалось с прописной буквы. Но можно ли серьезно относиться к его измышлениям? Действительно, самый мощный сервер, от которого искры летели во все стороны и который заполнял собой специальный ангар, находился лишь в Центральном Информациале. Действительно, устройство – блокатор вома – отсекало рядовых граждан Понга от всемирной паутины, вернее тех, кто не мог самостоятельно мыслить, кому нужны были наставники. Но была ли хоть какая-то правда в самом воме? Джимми сомневался.

 

       В нем сохранялась уверенность, что в Книге «Правильный Путь» Инспектора Бэ. Бэ. содержится только истина. Дотянуться до нее, дорасти до нее – вот в чем состояла задача. В Джеймсе не угасали намерения стать подлинным игроком с заглавной буквы. Однако от намерений до исполнения заповедей Игры пролегала дистанция огромного размера. Он признавался Монаху:

 

       – Я страшно устал. Я ни о чем не могу думать, кроме усталости. Как мне освободится от этого тяжелого недуга?

 

       – Кто тебя неволит?

 

       – Не знаю, господин Монах.

 

       – Ты же сам хотел стать чиновником высокого ранга?

 

       – А что мне было делать?

 

       – Пойти улицу подметать.

 

       – А Пинг-Понг?

 

       – Любые размышления об окружающем мире приводят к самооправданию, – говорил Монах и, помолчав, добавлял: – Не сравнивай себя, Джимми, ни с кем и будешь благонадежен для земли и неба. Не раздавай оценок, и усталость отступит. То, что создано, нельзя переделать по-своему. Любая переделка ведет к хаосу. Можно изменить только себя и этим подать пример другим. 

 

       По завершении своего нравоучения Монах, как бывало всегда, исчезал.             

    

       Удивительно, но измышления Монаха, появлявшиеся на «Заговоре никчемных», тут же переводились на пинголез и отправлялись высокому начальству под грифом «совершенно секретно». Потом в новостных компьютерных лентах Понга сообщалось в строку: очередные лживые высказывания Монаха. Без расшифровки содержания.

 

       Против чего протестовал Монах? Против отмены книг, газет, телевидения, радио, телефона. Против того, что Главный сервер выкладывал на местные компьютеры только «хорошо проверенную информацию», а e-mail  пользовалось лишь высшие чиновники. Все же Тхо не мог полностью доверять Монаху. Получалось, что тот не верит в прогресс. Значит, он догматик и консерватор. Инспектор Большой Буквы, конечно, прав, Монах это, скорее, развлечение.

 

5.

 

       Завершалась пешая прогулка, приближалось неизбежное и жуткое свидание с Центральным Информациалом. Перенестись туда можно было мгновенно, подобно песчинке, в пневматической капсуле по плексигласовой трубе, которые сплетали причудливые узоры между мрачными куполообразными зданиями столицы. Дополняли городской пейзаж вонзавшиеся в серое небо черные домны шарикоплавильного завода – самые высокие на планете Земля.

 

       Долгий путь создавал иллюзию, что соприкосновение с постылой и опасной службой отодвигается, и потакал кружению обрывков различных мыслей в голове. А Джеймс Тхо, дежурный инспектор подиума, считал себя философом и любил порассуждать о природе вещей в те минуты, когда рассудок не был поглощен неотложными делами и тренировкой. Однако известно ему было немного. В своем великом труде «Правильный Путь» Инспектор Большой Буквы писал, что древние знали, откуда произошел мир и куда он уйдет, но это не принесло им счастья. Сказано было достаточно, вопрос закрыт.

 

       Согласно Учению, Действительность состояла из трех подходов. Одного – неправильного, одного – промежуточного и одного – верного. Неправильный подход к действительности олицетворял собой «весь остальной мир». В воме начали с того, говорилось в великом труде Инспектора Большой Буквы «Правильный Путь», что ручку ракетки стали держать в кулаке, даже не оттопыривая указательный палец. Это привело к резкому снижению мастерства, утрате интереса к Игре и, как следствие, к деградации общества, которое стремилось лишь набить желудок, к умственному упадку.

 

       Сторонники промежуточного подхода жили когда-то в Понге. Они держали ручку между указательным и средним пальцами и подпирали лопатку ракетки – большим. В результате такого, не лучшего, способа мастерство их постепенно снижалось, помыслы отдалялись от Игры и интеллектуальный уровень падал. Инспектор Большой Буквы с «промежуточниками» мириться не мог, объявил им войну и изгнал с острова. Только тогда удалось полностью очиститься от ненаучных наслоений и встать на Правильный Путь.

 

       Идеальное гармоничное взаимодействие с ракеткой состояло в том, чтобы держать ее за ручку большим и указательным пальцами. Верный подход к Действительности давал неограниченные пластические, энергетические, технические и философские возможности. Правильный Путь вел, по сути, к Мастерству и , что важнее, к Счастью Мастерства.

    

       Монах пытался когда-то возражать и до сих пор продолжал оспаривать Бэ. Бэ.  Монаха всячески очерняли, однако по-прежнему писали с заглавной буквы. Иногда, когда Джеймс Тхо сидел во «Втором дыхании», после третьей чашки мутной рисовой водки, у него возникало искушение задать себе абсолютно крамольный вопрос: а не боится ли Монаха лично Инспектор Большой Буквы?..

 

       Дежурный инспектор подиума поднялся на арочный мост и побрел по нему на ту сторону к цели своего маршрута.

 

 6.

 

       Внизу уныло нес свинцовые воды Пинг. Моросил серый дождик, но зато воздух был самым чистым на земном шаре. Ибо, как в воме, наземных машин, выделяющих ядовитый газ, в Понге не было. Люди ходили в основном пешком по широким тротуарам, ездили в пассажирских капсулах в навесных плексигласовых пневмотоннелях, если спешили, а начальство использовало подземные метромобили, которые на улицах появлялись редко, предпочитая колесить по лабиринту подземных путей или находиться на подземных стоянках.

 

       Под мостом на набережной наблюдалось столпотворение. Пинголезцы строились в колонны и отправлялись на Площадь Грядущей Победы. Там Племянник Инспектора Большой Буквы Мартин Ли должен был торжественно включить Гигантский монитор для просмотра репортажа о подготовке Великих Мастеров к решающей схватке со всем остальным миром, которая постояно откладывалась трусливым вомом. По регламенту ожидалась также речь Племяника. Такова была традиция Дня Ультиматума, который отмечался сегодня в двадцать пятый юбилейный раз...

 

       И вот уже на Площади толпы молодежи, затаив дыхание, поедали глазами огромный экран, где за дюжиной зеленых столов сражались Будущие Герои Понга, готовые порвать любого соперника извне. Многие из молодых людей держали в руках электронную версию величайшего труда «Правильный Путь». Размахивать этими Книгами в знак протеста против политики внешнего мира было модно и всячески приветствовалось, как и накалывать на руки и предплечья тату из глубокомысленных высказываний Инспектора Большой Буквы.

 

       Джеймс Тхо прослушал и просмотрел на ходу по служебному комп-блокноту торжественную речь, чтобы быть в курсе еще до работы, не скажет ли Племянник что-либо нового или неожиданного.

 

       Мартин Ли поднял руку, и изображение на Гигантском мониторе остановилось. Он петушиным голосом прокричал, что уже в 25-й раз презренные вомовцы отказываются участвовать в чемпионате в Понге. Племянник Большого Инспектора назвал вомовских руководителей жалкой лицемерной шайкой.

 

       – Надо же, они испугались крохотного белого шарика, – в голосе Мартина звучал сарказм, – Эти подонки понимают, что Великие Мастера в два счета развеят в прах их глупое самообольщение...

 

       Толпа вопила от восторга, правда, слово «прах» ей было непонятно. В Пингонете потом торжественую демонстрацию мощи и единства будут гонять целый год до следующего праздника, но этот самый «в прах» вырежут...

    

       Четверть века назад, став руководителем Пинголезской Островной Державы, Инспектор Большой Буквы направил послание всему остальному миру (вому) с категорическим требованием провести международные соревнования по настольному теннису на исторической родине этой игры, дабы покончить с враждебностью и недоверием и окончательно выяснить, чье общественное устройство более прогрессивно. Документ назывался «Ультиматум Доброй Воли». Официального ответа до сих пор не поступало.

 

       После просмотра репортажа Мастер Мартин Ли, то есть Племянник Бэ Бэ, должен был, как всегда, бросить в толпу талоны на бесплатное угощение, на ракетки и другую спортивную экипировку. Пожилые (их на мероприятии присутствовало немного) тянулись к бесплатной водке, молодежь – к инвентарю и спортивной одежде. Однако до драки не доходило. Военные контролеры строго следили за порядком.

 

       Джеймсу хотелось оказаться там, на Площади, чтобы окунуться в общую радость и почувствовать коллективный восторг. Но он уже миновал мост и грусть сопутствовала ему. У него было в кошельке два фантика, тогда как только на стаканчик «белой мути» требовался один. У него были больные сосуды на ногах от частого курения. Сигареты чиновникам его уровня выдавались бесплатно.

 

       Врачи говорили, что скоро придется отрезать ступни в Доме временного наказания для нарушающих режим. А как же играть в Пинг-Понг?..

 

7.

 

       Недели две тому назад его остановила в нижнем холле Центрального Информациала Вера Чжи – идеальная девушка-гербарий с васильковыми наглыми глазами. Она работала в Службе Дядюшки Ченга Референтом. Холодно улыбнувшись, Вера как бы мимоходом упрекнула дежурного инспектора подиума в том, что его жена – Соня Тхо – стала подозрительно полнеть. Во-первых, резонно заметила Вера, это неприемлемо для спортивной журналистки, которая пишет о тех, кто подает мячики, то есть не самых последних людях, а во-вторых, это противоречит общепринятым этическим нормам.

 

       Лиловый френч Веры Джи украшали пять серебристых шариков, а у Джеймса на парадном оранжевом кителе их было только три. Джеймс и Референт Службы Противостояния вому заранее находились в неравном положении. Она, безусловно, была права и, возможно, высказывала скрытую симпатию, ибо для чиновника третьего класса, который ждет повышения, проблемы с женой становились серьезной помехой для карьерного роста.

 

       – Соня много и усердно тренируется, – заверил Джеймс. – Мы увеличим нагрузки и это пойдет на пользу. Мы уберем лишний вес, я сам проконтролирую…

 

       Сказать, что Джеймс расстроился, это – значит заранее преуменьшить значение случившегося. В тот вечер он героически держался и ничего Соне не сообщил о разговоре с Верой. Но на следующее утро во время тренировки все выложил в лучшем виде, как один он только и умел. Соня разрыдалась, а затем между всхлипами принялась обвинять Джеймса в никчемности, в том, что он сам не может по-настоящему приспособиться к Пинг-Понгу. Его постоянные неудачи, отсутствие продвижения по службе бесят ее, она ежедневно нервничает и поэтому совсем чуть-чуть поправилась – всего-то на один-два фунта...

 

       Здание Центрального Информациала имело форму огромного яйца. Полагали, что подобная конфигурация убережет его от двенадцатибалльного землетрясения и даже ядерного взрыва, если его эпицентр будет находиться не ближе тридцати километров.

 

       Лифты здесь двигались как вертикально, так и горизонтально, доставляя каждого пассажира в свое изолированное пространство. Таким образом, службы друг с другом не соприкасались, не было общих коридоров, а только два холла – внизу и на самом верху. Одни подразделения зачастую не знали о существовании других. В этом, казалось, бесконечном здании Тхо чувствовал себя песчинкой. Эта мысль потрясала его. Ему не хотелось, чтобы о нем думали так или совсем никак не думали. Монах называл это бессмысленной гордыней...

 

       Джеймс Тхо вставил в пропускное отверстие пластиковую карточку дежурного инспектора подиума и автоматические двери из прозрачной стали распахнулись бесшумно. Два военных контролера, похожие больше на механические существа, нежели на людей, изучили его карточку и разрешили ему пройти.

 

        В нижнем холле в такой же праздничный день он некогда повстречал Соню – тоненькую, как тростиночка, и одетую в белую блузку целомудрия. Она была моложе Тхо на восемь лет, и с тех пор, как они встретили друг друга, ровно восемь раз Земля облетела вокруг Солнца. Всего-то, а как много воды утекло. Джеймс вспомнил, как в первые месяцы, едва соприкасаясь плечами, они гуляли вдоль набережной Пинга, переходящей в горную дорогу, которая упиралась во Дворец Чемпионов. Как прекрасна была та дорога, плутавшая между сопками, поросшими гаоляном. Легкий ветерок ласкал их лица и его нежные объятия дарили им мгновения неземного счастья...

 

       В центре мраморного холла находился высокий малахитовый постамент, на котором расположилась платиновая скульптурная пара «Инспектор Большой Буквы и его Племянник Мартин Ли во время тренировки». Поговаривали, что теннисный стол, использованный в композиции, усыпан настоящими бриллиантами. Но это, безусловно, были наветы людей завистливых, не проявлявших усердия к Игре и не жалеющих сил на пустые разговоры. Золото в самом прямом смысле считалось в Понге презренным металлом. Оно, как утверждал Бэ. Бэ., убивает в человеке любое стремление к совершенству.

 

       Скоростной лифт поднял Джеймса на двадцать первый уровень, сдвинул влево на пятьдесят футов к сектору «Д», который целиком занимал Главный приемно-передающий пункт (ГППП). По секретным данным, в секторе «А» располагалась Служба Дядюшки Ченга, Брата Инспектора Большой Буквы.    

 

        ГППП играл в ЦИ не самую последнюю роль, о которой имели представление единицы. Сюда – и это являлось величайшей тайной – поступала вся доступная информация из вома, но далеко не каждому сотруднику разрешалось ею свободно пользоваться. Вернее, у каждого был свой круг вопросов и наблюдений и за строго очерченные пределы ему выходить не позволялось. Конечно, любопытство преодолевало преграды, но целостной картиной не владел никто.

    

 8.  

          

       В помещении Главного пункта пахло озоном от множества электроприборов. Своими непомерным размерами оно напоминало фантастический театр, где сцена располагалась посередине. От этого необычного подиума с обеих сторон тянулись длинные ряды столов, уставленных компьютерами различных модификаций. В ближней от входа половине находился отдел приема информации из вома и ее перевода на пинголез, в дальней – отдел передачи информации в Понг.

 

       Необходимые файлы с текстами приемщики и переводчики сдавали в электронном формате бригадирам. Те сортировали материалы, вырезали нужные фрагменты; отредактированный и вновь образованный файл старший бригадир перекидывал дежурному инспектору подиума. Дежурные (таковым на «капитанском мостике» наряду с двумя являлся Джеймс Тхо), согласно инструкции, переделывали «предварительный слепок», придавали ему пристойный и значительный вид и, наконец, формировали так называемые «цитатники» Главного приемно-передающего пункта.

 

       Официальных сборников было два. Один выпускали под грифом «ДОИ», второй – «ДМ». Первый – «Для обычных игроков» – верстался на подиуме самим дежурным инспектором и без визы начальства переправлялся на другую – передающую – половину, там он проходил электронную обработку и кодировку и через сервер Центрального Информациала поставлялся по общедоступным сетям рядовым пользователям. Основу этого сборника составляли газетные публикации из вома, оплаченные, по некоторым слухам, ведомством Дядюшки Ченга. Речь в них шла о развитии Пинг-Понга на Родине Игры и за рубежом.

 

       В том, что инициировались эти сообщения самим Понгом, не было, как считал Джеймс Тхо, да и многие другие, ничего зазорного. Для обыкновенного игрока главное – укрепить веру в правильности Пути и как можно больше тренироваться, а остальное – не столь существенно.

 

       Второй цитатник – «Для Мастеров» – рассказывал о богатой и лишенной смысла жизни в воме, о различных технических устройствах, просторном жилье, обильной пище, то есть обо всем том, что расслабляло тело и вело к деградации личности. Корректоры подиума тщательно вычитывали с экранов эти не для общего обозрения материалы, отправляли на принтер и дежурные инспектора на служебном лифте, который находился тут же на «сцене», везли бюллетень «ДМ» для визирования Инспектору Центрального Информациала или же его заместителям. После одобрения этот сборник через отдел передачи информации  распространялся в виде сброшюрованного текста по специальным сетям для особого списка адресатов, утвержденного Службой Противостояния вому.

 

       Мастеров уже не надо было воспитывать, так объяснял себе Джеймс Тхо содержание сборника «ДМ», возбуждать различными героическими примерами тягу к Игре. Для Мастеров это был пройденный этап. Им нужно было знать истинное положение дел, чтобы проникнуться отвращением к вому. Им нужно было хорошо изучить вом, дабы, если чемпионат когда-нибудь состоится, без сомнений и колебаний разгромить противника.

 

       Существовал и третий – совершенно секретный – бюллетень «ДВМ». О содержании его Джеймс знал совсем немного. Ему и не положено было. Сборник «Для Великих Мастеров», к коим относились Инспектор Большой Буквы, Мартин Ли – его Племянник, Дядюшка Ченг и еще два десятка человек, составлялся из особо возмутительных очерняющих Понг материалов.

    

       Военные контролеры относили их в Службу Противостояния вому, минуя подиум и его дежурных инспекторов. В ведомстве Ченга осуществляли корректировку «черных файлов», располагали их по ранжиру, а затем исключительно в печатном виде доставляли высокопоставленным получателям.

 

       О характере критики Великих Мастеров Джеймс мог лишь приблизительно догадываться. Но его домыслы не могли иметь никакого значения, поскольку мир Великих Мастеров был закрыт для непосвященных непроницаемой завесой.

 

       Случались технические накладки, и старший бригадир приносил Джеймсу что-либо из того, что предназначалось только Службе Противостояния вому. В одной такой клеветнической заметке, например, утверждалось следующее:

 

 

       «Жители Понга представляют из себя огромное семейство под деспотической властью богдыхана, который официально называется «инспектором большой буквы» и является единственным владыкой земли и отцом народа. Ему воздаются божеские почести и приносятся многочисленные жертвы ради наивной веры во всемогущество настольного тенниса.

 

       Законодательство Понга смотрит на членов сообщества как на детей, стремится приучить их к детскому образу мыслей, действует на них детскими средствами. Богдыхан управляет подданными посредством назначаемых им чиновников-инспекторов (нередко из числа родственников), которые разделяются на несколько классов и отличаются друг от друга количеством серебристых шариков на френчах. Каждый низший есть раб высшего. Все они обкрадывают друг друга, богдыхана и народ.

 

       Никто не смеет жить, как ему хочется, а должен существовать по предписанию: одежда, жилище, правила вежливости, определяющие число поклонов. Главное средство поддержания порядка в этом семействе взрослых детей – пресловутая игра в пинг-понг, которой заняты якобы все и которая доведена до абсурда, и награды шариками (читай: привилегиями) или наказания в виде запрещения участвовать в «жизнеутверждающей игре».

 

       Что означает последнее – порицание, экзекуцию, лагеря вразумления или исчезновение вообще – остается на сегодняшний день не выясненным из-за полного отсутствия достоверных сведений о происходящем в Понге.

 

       Если в либеральных и коммунистических системах человеку как творцу собственного благополучия отводится первое место, если в христианстве существует некая договоренность между Создателем и человеком и стимулом является не личное преуспеяние, а будущее блаженство, то в Понге господствует предположительно нечто, противоречащее человеческому здравому смыслу».

 

 

       Джеймс не имел возможности ни подтвердить, ни опровергнуть подобные суждения. Он не знал правды. Но он знал, что такое пропаганда. Под его опытной рукой вышеупомянутая сентенция приобретала иной вид и звучала примерно так:

 

 

       «Согласно недавней информации из вома, граждане Понга живут дружной и единой семьей. Искренняя любовь к Инспектору Большой Буквы, который открыл им, что единственный разумный смысл существования есть Правильный Путь совершенствования в Игре, объединяет и сплачивает все слои государства.

 

        От других сообществ Понг отличает четкая и продуманная организация, связанная с системой инспекторов, отвечающих за различные аспекты осуществления Правильного Пути. Все здесь подчинено (одежда, жилища, нормы поведения) совершенствованию в Игре, а оно в свою очередь порождает недостижимые для вома порядок и согласие.

 

        Наградой в этой удивительной системе управления является разумная счастливая жизнь неуклонного саморазвития. Единственное наказание - исключение из дружной семьи. Подобное наказание недоступно для понимания в воме, поскольку там, по сути, права личности нарушаются повсеместно и ежедневно».

 

 

       Джеймса за умение проделывать такие штучки ценили, но относились с подозрением, очевидно, не веря, что он в своих действиях и намерениях по-настоящему искренен...

 

       Тхо поднялся на подиум. Внизу за рядами столов сидели операторы и переводчики, вдоль проходов сновали бригадиры, военные контролеры охраняли секретную аппаратуру и следили за поддержанием творческой атмосферы. Лица были сосредоточены и не выражали никаких иных эмоций.

 

 9.

 

       Бригадир, принесший ту сенсационную информацию, от которой мурашки побежали по спине, поклонился и побрел вниз, опустив голову. Его рабочий комбинезон был не слишком свеж, а лицо – в глубоких морщинах. Может быть, он знал нечто большее, чем Тхо, может быть, он был умнее?..

 

       Джеймс понимал, что наступил его звездный час. Надо было продумать все до мелочей, чтобы сегодня же Инспектор Большой Буквы получил эту важнейшую новость. Дело заключалось не в любви к Инспектору, не в преклонении. Джеймс не мог испытывать подобных чувств, поскольку не был знаком с великим человеком, видел его лишь на экранах, портретах и воплощенным в монументах.

 

       Дело было в чувстве долга, в доведенном до совершенства прилежании, в невозможности исполнять свои обязанности плохо. Вероятно, оборотной стороной медали были уважение к самому себе, надежда на то, что тебя наконец-то заметят и произойдет долгожданное повышение по службе. И тогда Соня Тхо больше не будет тебя упрекать в недостаточном мастерстве, исчезнут ее уныние и связанные с ним проблемы.

 

       Необходимо было любыми способами донести до Инспектора светлую весть. И без лишних посредников. Но как такого добиться, Джеймс пока не мог придумать. Тут требовалась сверхнаходчивость.

 

      Тхо занялся обработкой информации, вычеркнул подоплеку, не нужную никому. Взять хотя бы слово «диктатор». В нем не было ничего дурного. В Древнем Риме, например, так называли человека, наделенного самыми большими полномочиями народа. Но каждый раз вдаваться в подобные объяснения, тем более ссылаясь на далекую Доигровую эпоху, не имело смысла.

 

       Джеймс не заметил, как ладони вспотели. Так он нервничал. Если не появится Инспектор Центрального Информациала, то куда идти, к кому обратиться? Доступа к прямой связи с Побережьем он не имел. Как-то Вера Чжи случайно проболталась (правда, она ничего не делала случайно), что в кабинете Дядюшки Ченга имеется специальная электронная почта, по которой депеши отсылаются исключительно на имя Бэ. Бэ. без посредников. Зачем она это сболтнула? Хотела похвастаться? Привлечь внимание к своей персоне? Неважно. Но как попасть в недоступный кабинет? А попав, показать, что эту новость раздобыл лично Тхо?

    

       Ходили слухи, что по-прежнему существует разговорная система (телефоны давно отменили, о скайпах им ничего не было известно), однако человеку его уровня такая система была абсолютно недоступна. Но даже если представить, что Джеймсу удастся добраться до разговорного аппарата, то он наверняка потеряет дар речи в разговоре с Великим Инспектором (тем более если он увидит его на мониторе). Это произойдет не от страха, даже не от безмерного уважения, а от простейшего опасения, что Инспектор Большой Буквы может неприятно быть удивлен тем, насколько ничтожный чиновник обращается к нему.

 

       Тхо несколько раз с надеждой поглядывал на обитую красным бархатом дверь в стене, примыкавшей к левой от пульта стороне подиуму. Руководитель Центрального Иформациала был человеком со странностями. Одна из них заключалась в том, что он любил внезапно появляться среди подчиненных, а не держать их подолгу в своей приемной, как другие чинуши...

 

       Удача улыбнулась Джеймсу. На пульте раздался звон колокольчиков и вспыхнула светло-синяя лампочка. Веселый голос Максимилиана Па произнес по громкой связи, которой разрешалось пользоваться внутри здания:

 

       – Милейший Тхо, я прибыл и жду ваших распоряжений.

 

       – Мастер Па, я не знаю, как сформулировать, но только что я получил весьма тревожную новость. Это – или какая-то провокация, или какая-то «утка».

 

       – Давай мы с ней, Джимми, разберемся, – бодро ответил Макс Па, – сейчас мы ее зажарим. Иду к тебе, дорогой.

 

       Джеймс никогда не ел жареной утки, ему вообще сейчас было не до еды…

 

10.

 

       Инспектор ЦИ отличался добродушием, ироничностью и некоторой болтливостью. Завистники распускали сплетни о его недостаточном рвении в Игре. Конечно, вслух из подчиненных ему никто не мог бы предъявить таких тяжких обвинений, а что думали на сей счет в закрытой касте Великих Мастеров, обычным игрокам было не ведомо.

 

       Поведение Максимилиана Па тоже было не совсем обычным: например, по выходным и даже в единственный в году праздник он позволял себе неслыханную дерзость – не надевал серебристую униформу и не ездил на метромобиле, что было обязательным для чиновника его уровня. Он жил довольно близко от здания Центрального Информациала в собственном доме с бассейном и красивым садом во внутреннем дворе. Нечего и говорить, что тренажерный зал у него был одним из лучших, там стояли автоматы, закупленные в воме и выстреливающие шариками. Всякому игроку хотелось бы с ними посоревноваться.

 

       Мастер Па зачастую предпочитал добираться до службы пешком с зонтиком-тростью в руке. В присутствии людей не своего круга он вызывающе курил сигареты, очень толстые, ароматичные, темно-коричневого цвета, а не обыкновеные – тонкие, набитые смесью дешевого табака и засушенных водорослей. Несмотря на негласное осуждение, позиции Макса Па оставались весьма прочными. И логическое объяснение этому могло быть одно: играл в Пинг-Понг он, несмотря на солидный возраст, превосходно. Соня в этой связи частенько говорила Джеймсу: посмотри – у него большой живот и руки трясутся, но, если бы ты умел играть, как он, у нас дела давно пошли бы по-другому.

 

       Па появился на подиуме в щеголеватом розовом с серыми обшлагами френче, пять шариков выдающегося игрока красовались в его петлице. Джеймс, вскочив с жесткого, обшитого дерматином кресла у пульта и поклонившись положенное число раз, протянул Инспектору Информациала перепечатанный и отредактированный текст, состоящий из нескольких бесценных строк о том, что следующий чемпионат должен пройти в Понге.

 

       Макс повертел бумажку в руке, уселся в неудобное кресло Джеймса и произнес самым небрежным тоном:

 

       – Это и есть твоя «утка»?

 

       – Да, Мастер Па.

 

       – Ну, так включай ее в бюллетень. Оповестим добрых пинголезцев о том, что их давние чаяния сбылись.

 

       Легкомысленный он был человек, но у Джеймса не хватало проницательности это разглядеть и уразуметь.

 

       – Мастер Па, согласно инструкции (я не спорю, может быть, она устарела), такая информация считается государственной тайной и мы должны в первую очередь поставить в известность Инспектора Большой Буквы. Это – очень хорошая новость. И если он не будет знать о ней первым, то, возможно, обидится на нас. Я смею говорить о «нас», поскольку без вашей визы и без упоминания своего имени в качестве чиновника, отвечающего за подлинность факта, я не могу дать этой информации хода и вынужден буду дожидаться Дядюшки Ченга. Как угодно будет рассудить ему и распорядиться ей, мне не известно.

 

       – Неужто ты полагаешь?..

 

       – Я и мысли такой не держу, – оправдывался Джеймс. – Но инструкция свидетельсвует о том, что первым должен быть оповещен о согласии вома на проведение чемпионата в Понге Инспектор Большой Буквы.

 

      – Но как добиться того, о чем ты говоришь?

 

      – Вы могли бы передать ему эту новость по разговорному аппарату.

 

      – Исключено, – вдруг с тревогой произнес Мастер Па, он принялся в раздумье прохаживаться по площадке перед пультом, нервно постукивая зонтиком-тростью по бетонному полу, покрытому искусственным истертым до дыр ковром.

 

      – Я должен получить на это разрешение Доктора Ченга.

 

      – Свяжитесь с ним, – предложил Тхо, ему также передалось возбуждение Инспектора ЦИ, и он в голове своей просчитывал различные варианты.

 

      – Я должен объяснить ему суть вопроса, а значит, как ты уверяешь, раскрыть государственную тайну. Он, правда, знает их уже столько, что они ему порядком надоели... Но идея первым оповестить Великого Инспектора – действительно разумна. Именно в печатном виде, с разрешением за моей подписью. Но как это сделать? – спрашивал самого себя руководитель Центрального Информациала.

 

        Благодушие Макса Па полностью улетучилось.

 

       – Я бы мог сейчас же отправиться на Побережье и захватить с собой эту новость, напечатанную на бланке Главного приемно-передающего пункта с моей визой, – размышлял он вслух с несвойственной  ему серьезностью. – Но досмотра мне не пройти. И тогда тайна станет всем известна.

 

       – На словах столь важные вещи не передаются, – сказал Джеймс Тхо после некоторого раздумья.– Так что и телефонный аппарат не поможет. Я был не прав.

 

       – Да, конечно, любые слова этот прохвост Ченг всегда сможет переиначить и обратить в свою пользу... Однако поездка займет много времени, и, кроме того, чтобы отправиться на Побережье, нужен предлог. Я должен на время праздника оставаться в Понге... Аудиенции также не всегда удается добиться.

 

       – У нас есть связь с Побережьем, но личного адреса электронной почты Большого Инспектора нет, только его канцелярии, – посетовал Тхо.

 

       – Я не уверен, пользуется ли он вообще компом, – разоткровенничался Максимилиан Па.– У Доктора Ченга имеется хороший аппарат в кабинете, но нам туда не войти, поскольку пароль мне не известен. Однако в приемной у него есть прибор, называемый фототелеграфом, – осенило Макса. – Я не знаком с его устройством, но он делает мгновенную копию с любого материала и отсылает ее тут же без проблем на сотни миль.

 

       – Согласно тайной инструкции, – продолжал рассуждать Джеймс, – если нам известно, что Инспектору Большой Буквы угрожает личная опасность, то мы должны идти к Дядюшке Ченгу и немедленно сообщить ему... Но вдруг оказывается, что его нет на месте. Здесь почти такой же случай...

 

       – Вот и ответ, Джеймс, – взволнованно сказал Мастер Па. – Вот и ответ. Но сумеем ли мы воспользоваться этим замечательным прибором? Там платформа для укладывания листа и две кнопки – для передачи и приема. Наверное, это не так сложно. Как ты думаешь?

 

       – Уверен, Мастер Па.

 

       – Хорошо, я подписываю бумагу и идем.

 

       Джеймс за разговором уже успел подготовить документ на бланке Главного приемно-передающего пункта. После короткого текста шли две строки: Информация принята точно и в срок инспектором подиума Джеймсом Тхо, виза получена от Инспектора Центрального Информациала Максимилиана Па. В самом низу были указаны время и дата, а также количество экземпляров – один.

 

       – Но у меня нет доступа в приемную Доктора Чаосяня Ченга. Я понятия не имею, как попасть туда, – признался Тхо.

 

       – Это моя забота, старина Джеймс, – повеселел Инспектор ЦИ и завизировал размашистой подписью бумагу, отпечатанную на бланке ГППП... 

 

       Приближалось самое важное: они приступили к осуществлению своего плана. Па и Тхо прошли в обитую бархатом дверь для начальства. За ней находился небольшой обитый вишневым деревом холл с лифтом, куда с трудом могли втиснуться два человека. Лифт этот передвигался, как и все прочие, по вертикальным и горизонтальным штольням. Но у него были свои, особые пути, недоступные простому смертному. Руководитель Центрального Информациала вставил в щель управления пластиковую карточку со специальным кодом и через некоторое время кабина бесшумно остановилась.

 

       У Макса была пачка подобных карточек на все случаи жизни. Створки стальных ворот автоматически распахнулись. Они очутились в таком же небольшом холле перед заветной дверью. Мастер Па обрел прежнюю уверенность, а вместе с ней – свойственное ему благодушие.

 

       – Если задуманное нами, дружище Джеймс, осуществится, то я гарантирую тебе вознаграждение за труды.

 

       – Какое же вознаграждение, Мастер Па? – осмелился спросить Тхо.

 

       – Вознаграждения бывают только за усердную тренировку и только в виде совершенствования в Игре, – усмехнулся Макс двусмысленно.

 

       После этих слов он неожиданно расхохотался.    

 

       – Я тебе расскажу одну притчу, молодой человек.

 

       Джеймс был уже не молод, седина серебрилась в его некогда черных волосах. Макс продолжал:

 

       – У большой реки жили два брата. Один отправился странствовать по вому, ведь дело происходило именно там. А другой – остался на месте и занялся обогащением, как и все в этой неправедной части планеты. Через двенадцать лет странник возвращается. «Чему ты научился, брат?» – спрашивает богач. Тот взял и перешел по воде, как по суху, на другой берег. Богач нанял лодку за одну монету и переправился вслед за ним. И выйдя из лодки, сказал своему брату: «Вот видишь: ты скитался по свету и страдал. А твои двенадцать лет учения можно оценить всего лишь в одну монету...»

 

 11.

           

       Они стояли перед дверью из красного дерева. Инспектор Центрального Информациала вставил очередную пластинку с кодом в узкое отверстие.

 

       – В этом здании я хозяин и могу входить в любое помещение без стука, – с некоторым самодовольством повторял Мастер Па.

 

       Но по встревоженному его лицу было видно, что он не совсем верит своим словам. Настроение его менялось каждую минуту.

 

       Дверь распахнулась, их взорам предстала просторная приемная, устланная богатыми коврами с мягким и длинным ворсом, уставленная дорогой мебелью. По стенам ее располагались стеллажи с книгами в прекрасных кожаных переплетах. Все они были различными изданиями великого труда «Правильный Путь» и печатались в воме за счет конторы Чаосяня Ченга.

 

       Внимание Джеймса Тхо привлекли стоявшие вокруг большого прямоугольного стола мягкие глубокие кресла. Казалось, сядешь в них, и тут же заснешь, и будут тебе сниться сладкие сны, а не безумные пируэты белого шарика. Неужели есть кто-то, кто может себе позволить сидеть целый день в таких креслах и не ходить на подтачивающую твои скромные силы ежедневную службу?..

    

       Джеймс Тхо прогнал греховные мысли. Были теперь дела поважнее. Они требовали сосредоточенности.

 

       – Где же аппарат? – спросил он тревожно.

 

       – Где-то тут, – подтвердил Мастер Па. – Там должна быть табличка «фототелеграф». Листок кладешь на специальную платформу текстом вниз и нажимаешь кнопку «пуск». Я могу открыть любую дверь, – вновь заявил он, пот стекал по его лицу струйками.

 

       В помещении царил тонкий аромат цветов лотоса. Вся прежняя жизнь осталась за невидимой чертой, она перестала существовать, она не имела, казалось теперь, никакой ценности.

 

        Дверь в кабинет Дядюшки Ченга стала медленно открываться. Невидимые чугунные коготки начали впиваться в сердце Джеймса Тхо.

 

       В приемной, к их ужасу, появилась Вера Чжи. Она была одета в серебристую блузку и длинную черную юбку. Этот вызывающий наряд (женщины ходили последние 25 лет только в брюках) нисколько не смущал ее. Она могла бы показаться даже привлекательной, если бы не чрезмерная худоба и эти изучающие вас беззастенчивые глаза василькового цвета.

 

12.      

 

       Максимилиан Па и Джеймс Тхо были в полной растерянности. Они чувствовали себя шкодливыми школьниками, проникшими без спросу в учительскую. Они не знали, как себя вести.

 

       После некоторой паузы Вера почти благосклонным тоном произнесла:

 

       – С праздником, Макс.

 

       Она сдержанно улыбнулась, во всем ее облике не было и тени волнения.

 

       – С праздником, Мастер Чжи, – пролепетал Па.

 

       Инспектор Центрального Информациала совсем сник и из уважающего себя чиновника превратился в обычного плаксивого немощного старика.

 

       – Здравствуй, Джеймс.

 

       – Здравствуйте, Мастер Чжи. – Тхо низко поклонился.

 

       – Раз вы здесь, значит Понгу угрожает величайшая опасность? – не без иронии поинтересовалась Вера Чжи.

 

       Они не нашли, что ответить.

 

       – Нет ли угрозы для жизни Великого Инспектора? – в ее вопросе звучало лукавство и сомнение.

 

       Они опять промолчали.

 

       – Зачем же вы пришли сюда?

 

       – Мы явились с радостной вестью, Мастер Чжи, – торопливо и сбивчиво стал объяснять Джеймс Тхо. – Мы принесли сообщение (и его завизировал собственноручно почтеннейший Макс Па) о том, что наконец-то, спустя двадцать пять лет, сбылись надежды всех лучших людей... – Джеймс перевел дыхание: – Вом вынужден был дать согласие на проведение чемпионата в Понге!

 

       – Да-а... – как-то неопределенно и загадочно отозвалась она.

 

       Затем Вера окинула оценивающим взглядом Джеймса с ног до головы.

 

       – Дайте сюда бумагу, – после паузы сказала она.

 

       Тхо протянул листок. Референт Службы Противостояния вому бегло пробежала его глазами и почти тут же вернула назад.

 

       От нее пахло несказанным ароматом каких-то нездешних цветов, и в этом запахе пряталась очаровывающая таинственность.

 

       – Мы хотели бы немедленно доложить об этой исторической победе Инспектору Большой Буквы, – вмешался Макс Па, который немного приободрился после того, как не заметил в тоне Веры враждебных ноток.

 

       – Зачем спешить? – пожала плечами она. – Сегодня праздник двадцать пятой годовщины Ультиматума и моя обязанность угостить вас чаем.

 

       У них не хватило духу отказаться и настоять на своем. Чай был густого темно-красного цвета, а не обычного бледно-желтого, и в нем не плавали тоненькие палочки. Они втроем уселись на крохотные пуфики за низким столом и пили этот чудесный напиток из маленьких, почти невесомых чашечек. Джеймс признался:

 

       – Я никогда не пил ничего подобного.

 

       – Это обыкновенный листовой чай, – сказала Вера.

 

       – А разве у чая бывают листья? – спросил Джеймс.

 

       Вера и Макс добродушно рассмеялись.

 

       – Я всегда думал, что он растет веником, – оправдывался Джеймс Тхо.

 

       – Какие у тебя красивые и сильные руки, – сказала Вера Чжи. – Ты, наверное, много и упорно тренируешься и совершенствуешься в Игре?

 

       – Стараюсь, Мастер Чжи. – Джеймсу захотелось спрятать руки за спину, но он не решился сделать этого, посчитав такой поступок дурным тоном.

 

       – Чего не скажешь о твоей жене, – неожиданно упрекнула его Вера. – У вас – красивая пара. Соню Тхо некоторые высокоспортивные деятели считают весьма привлекательной. Это создает проблемы и не доставляет радости.

 

       – А что случилось? – вмешался в разговор Инспектор ЦИ.

 

       Вера не удостоила его ответом. Она вновь задумчиво взглянула на Джеймса и произнесла небрежно, будто делает одолжение:

 

       – Ладно, так и быть я сканирую бумагу и перешлю Секретарю Большого Инспектора. Это единственное, что я для вас могу сделать. Точнее, для Джеймса. У него и так неприятности.

 

       – А что случилось? – повторил Макс Па, хотя беспокоило его совсем другое.

 

       – Отчего молодые женщины толстеют, Максимилиан?

 

       – От ослабления усердия? – попытался угадать Инспектор ЦИ.

 

       – Не совсем, Макс. Усердия им хватает... Впрочем, мы с вами не на собрании друзей Ультиматума, чтобы задавать глупые вопросы и получать глупые ответы. У Сони не все в порядке с нравственной стороной, а она ведь самый главный журналист – спортивный. Да будет вам известно, Мастер Па, Соня Тхо пишет о мальчиках и девочках, подающих мячики.

 

       Старику явно было не до этого и он не нашел, что ответить. А Джеймс, воспаривший на крыльях мечтательности, пропустил сказанное мимо ушей.

 

       Вера поднялась и снова забрала у Тхо драгоценный листок.

 

       – Было весьма приятно вместе с вами отпраздновать замечательный юбилей. Надеюсь, наша борьба увенчается успехом, почтеннейшие.

 

       По отношению к Джеймсу такое обращение было явным преувеличением. Они поспешили встать и откланяться.

 

13.        

 

       Джеймс Тхо вернулся на подиум, и чугунные когти неведомого зябко поглаживали его сердце. Он старался себя убедить, что все идет наилучшим образом, хотя могло обернуться и самым наихудшим.

 

       На подиум поднялся все тот же старший бригадир-вестник. Лицо его напоминало дешевую мятую серую бумагу. Жалкая улыбка не могла скрыть нечто, очень похожее на отчаяние. На этом изъеденном жизнью лице отразилось плохое питание, недосыпание, неослабевающее напряжение человеческих сил. Бригадир протянул Джеймсу пять фантиков – сумму для людей их круга вполне приличную.

 

       – Что это? – Тхо повертел небрежно бумажку в руках.

 

       – Те, кто внизу, – сказал бригадир, – надеются, что вы распорядитесь Информацией во благо Инспектора и что им ничего не угрожает.

 

       – Разумеется, – Тхо высокомерно оглядел старшего бригадира с ног до головы.– Разумеется, я передам эти деньги в Фонд Грядущей Победы...

 

       В ужасном смятении покинул Джеймс яйцеобразное здание Центрального Информациала. Догорал вечер, но праздник еще не кончился, зажигали бумажные фонари, иногда вспыхивали фейерверки-хлопушки. Джеймс брел среди веселья, организованного людьми Дядюшки Ченга, но оно ему казалось унылым. Вся жизнь ему теперь виделась одной большой скукой, которую с прописной буквы писать было нельзя. Джеймс ощущал себя крохотной букашкой, наполненной яркими и трагическими образами бытия. Домой идти не было никакого настроения, да и ноги сами несли его в другую сторону.

 

       Сказать Соне он ничего не мог. Возможно, завтра о том, что Ультиматум принят, будет знать каждый в Понге. Но сегодня – только трое: он, Макс Па и сам Инспектор Большой Буквы. Конечно, из-за «важности собственной персоны» Тхо забыл включить в список старшего бригадира, принесшего сообщение на подиум, неизвестного оператора, который его принимал. Неизвестного переводчика, который его переводил, а главное – Веру Чжи, так странно одетую и очень самоуверенную. Именно неожиданное появление Веры сильно беспокоило его.

 

       А как поведет себя самая неизвестная фигура – Секретарь Бэ. Бэ., которому должна быть отправлена драгоценная бумага, предугадать вообще невозможно. Мастер Па, еще более встревоженный и вспомнивший кое-какие детали, когда они возвращались от Веры, сказал Тхо, что отменит все планы и отправится немедленно на Побережье.

 

       Тревога букашки, наполненной яркими и трагическими картинами сущего, не отпускала Джеймса ни на минуту. Ноги несли его туда, куда он не хотел идти, но почему-то всегда и неизбежно шел. Дискуссионный клуб «Второе дыхание» располагался в прямоугольном застекленном павильоне, отгороженном от внешнего мира грязными прокуренными занавесками. Здесь собирались люди его сорта, то есть не самые последние чиновники, но и не самые первые.

 

14.

 

       Посторонних с улицы сюда не пускали. Никаких диспутов в клубе, предполагавшем обмен мнениями в непринужденной обстановке, не проводилось. Крохотная сцена с трибуной для ораторов на памяти Джеймса всегда пустовала. Тренировочная комната давно использовалась не по назначению. В ней оставляли на ночь тех, кто не мог самостоятельно передвигаться.

 

       В общем зале за длинными столами, где подавали «белую муть» и салат из морской капусты, отдававший ржавым железом, было многолюдно. Сидели так плотно, что чувствовали локоть соседа, но предпочитали молчать. Встречались «специалисты по шуму» (некоторые полагали, что нанятые), но они, говорившие много и громко, умели ничего не сказать. Вся радость пребывания во «Втором дыхании» состояла в постепенном неторопливом процессе отупения. Это было большим искусством, поскольку водка из рисового отвара имела свойство быстро ударять в голову. Пить ее не маленькими глоточками, а залпом, что сделал Джеймс, осушив сразу две чашки, считалось крайне неразумным. Тхо заказал тут же еще и третью чашку – сегодня он был богат как Крез.

 

       Лицо его после третьей порции превратилось в раскаленный чугун. И он, не отдавая отчета в своих действиях, вскарабкался на сцену и направился к трибуне, оставляя следы сандалий на покрытой толстым слоем пыли искусственной ковровой поверхности. Ноги у него подгибались, невидимые иглы кололи в самое  сердце. Перед ним развернулась пропасть, и он ощущал эту пропасть каждой частичкой своего организма. Голова его была заполнена густым нездоровым туманом. Он мог бы заплакать, но глаза пересохли от горячечного возбуждения.

 

       Наступила довольно продолжительная пауза.

 

       – Почтенные! – Джеймс попытался одарить присутствовавших самой светлой улыбкой, на какую только был способен, но получилась вымученная гримаса.– Почтенные, впереди, в ближайшие дни, нас ожидают великие перемены. Но прежде я намерен с вами поговорить вот о чем...

 

       Джеймс окинул помещение невидящим взглядом. Тусклый свет и в трезвом состоянии не дал бы ему как следует разглядеть лица. Он спросил:

 

       – Зачем надо было вести оборонительную войну с вомом из-за того, что там неправильно держат ракетку, помещая ручку целиком в ладонь?

 

       Ответа не последовало, в дешевом кабаке стало еще тише.

 

       Джеймс перескочил на другую, но тоже нехорошую тему о том, почему только один человек имеет монопольное право указывать, что писать с прописной, а что со строчной буквы? Нет никакой логики в том, что в словосочетании Площадь Грядущей Победы все три слова пишутся с большой, а «весь остальной мир» – все три с маленькой...

 

       Реакции со стороны «дискуссионеров» почти никакой не последовало, кроме того, что они на какое-то время перестали потягивать «белую муть» и курить сигареты из смеси дешевого табака и засушенных морских водорослей. Но это продолжалось совсем недолго.

 

       – Почтенные! – воскликнул Тхо с восторгом. – Я сейчас вам открою самую большую, самую великую и самую глобальную тайну...

 

       Он собирался выпалить ее одним духом, прежде чем сверзиться в бездну. Но тут окружающее дымное пространство предательски закружилось. Образовалась конусообразная воронка, которая втянула Джеймса в свои неведомые недра...

    

15.       

 

       Он очутился на равнине, которую сперва не узнал. Перед ним до горизонта расстилались золотые лоскуты рисовых полей. За спиной до синего купола неба возвышались серой стеной здания Понга. Вокруг стояла великая тишина. Потом ее робко нарушило тихое журчание прозрачного ручья.

 

       Над водой на зеленом бугорке под цветущей вишней сидел Монах в белой мантии. Лицо его было покрыто паутиной морщин, на грудь спадала остроконечная скрученная бородка. Темные глаза казались неподвижными.

 

       По стволу вишни ползали безобразные жирные гусеницы, которые на глазах застывали, превращались в куколки, из которых вылетали чудесные лимонные бабочки, устремлявшиеся к небесам. В ручье резвились головастики, похожие на сказочных золотых рыбок. Они росли каждое мгновенье, у них появлялись лапки, а хвосты отваливались, и прелестные создания становились безобразными угреватыми жабами, которые выползали на берег и скрывались в густой траве.

 

       Монах прекратил внутреннюю молитву и взглянул на Джеймса.

 

       – Ты уверен, что лучше многих играл в пинг-понг? А если его нет? – спросил Монах мягким, добродушным и спокойным тоном.

 

       – Чего нет? – удивился дежурный инспектор подиума.

 

       – Пинг-понга.

 

       – Что же тогда существует? – испугался Джеймс.

 

       – Подумай. Жизнь твоя чего-нибудь стоит, если ты знаешь ей цену.

 

        Джеймс Тхо в то мгновение осознал сказанное Монахом до самых глубин, и ему стало легко и спокойно на душе как никогда. Но видение исчезло, и он вновь очутился на полукруглой сцене  в прокуренном дискуссионом Клубе «Второе дыхание». Видимо, он не совершил роковой ошибки и не успел произнести роковые слова, потому что потерял сознание.

 

       Когда Джеймс пришел в себя, его стошнило на глазах у присутствовавших и он был с позором выдворен из павильона...

 

16.       

 

       Ночью он еле-еле приплелся домой, Соня открыла дверь их убогого бетонного жилища, увидела его серое лицо, поджатые губы и расплакалась.

 

       От слез Сони ему стало еще тяжелее. Он постарался успокоить ее. Он намекнул, хитро и пьяно улыбаясь, что перед ними теперь открываются самые замечательные перспективы. Они даже, видимо, смогут встретиться с самим Инспектором Большой Буквы, поскольку произошли удивительные вещи, о которых он сейчас рассказать не имеет права.

 

       И Соня поверила. Она вдруг стала строить планы, болтала про какой-то красный платок и золотистую блузку, которые она, сэкономив на необходимом, купит и наденет на эту встречу. Но затем Соня огорчилась из-за того, что подумает Великий Инспектор, когда она предстанет перед ним такой толстой?

 

       – Что ты вбила себе в голову эту глупость? – притворно возмутился Джеймс.– Если у тебя и есть какой-либо лишний вес, то не более трех фунтов. И никакой Инспектор этого не заметит при всем желании.

 

       – О, целых три фунта! – пробормотала растерянно она.– Разве этого можно не заметить?..

 

       Помолчав, она сообщила по секрету:

 

       – Я слышала, что одна ведьма продает богатым чиновникам специальных червячков из вома. Думаешь, откуда у Веры Чжи идеальная фигура? Наверняка, уплетает этих червячков за обе щеки. А они избавляют ее от лишнего веса.

 

       – Никакая не идеальная – просто букет костей, – возмутился он.

 

       Соне его слова понравились, и она ласково прижалась к нему, делая вид, будто не замечает, что он пьян.

 

       – Давай раздобудем тебе этих червячков,– благодушно предложил Джеймс.

 

       – О, это стоит много-много фантиков,– с горечью покачала головой Соня.

 

       – Я могу отказаться от ежедневного стаканчика «белой мути». Это – уже тридцать фантиков в месяц. Чашка морской капусты – еще пятнадцать фантиков ежемесячной экономии.

 

       – Ты не можешь отказаться от того, что положено чиновнику твоего уровня, – горячо возразила она, но потом сразу остыла, поймав Джеймса на противоречии:– Так сколько нам ждать встречи с Великим Инспектором? Не наврал ли ты?

 

        – Нет, клянусь тебе! – запротестовал Джеймс. – Говорю истинную правду – не держать мне правильно ракетку, если солгал!..

 

        Только он положил свою несчастную больную голову на подушку, как снова нужно было вставать. Ни душ, ни подобие чая не принесли облегчения.

 

        Разбитый, с ощущением вечного поражения, приплелся он к зданию ЦИ – гигантскому яйцу из стекла и металла, вмонтированному в гранитную раму величественного цоколя.

 

17.

 

       Трясущейся рукой вставил он пластиковую карточку-удостоверение в щель специального устройства, и прозрачные двери автоматически раскрылись.

 

       Охрана не обратила на него никакого внимания. У многих наблюдалась «послепраздничная депрессия».

    

       Буднично, погруженные в себя и свои заботы, проходили мимо люди, но никто из них ни о чем не догадывался. На скоростном лифте Джеймс поднялся как всегда на двадцать первый этаж и, миновав два пропускных устройства, очутился в знакомом просторном зале, где пахло озоном.

 

       Никто его даже здесь не собирался арестовывать. Бригадиры, переводчики, операторы, наборщики, будто ничего не произошло, при его появлении поднялись с мест, почтенно поклонились и стояли до тех пор, пока он не взошел на подиум. Джеймс Тхо пожал руку ночному дежурному инспектору и принял у пульта его отчет. Тот ни словом не обмолвился о вчерашнем сенсационном сообщении.

 

       Во время доклада и передачи дел оба они жевали чайные веточки, чтобы приглушить запах дешевого алкоголя.

 

       Из отчета явствовало, что за прошедшую ночь в средствах массовой информации вома имя Инспектора Большой Буквы упоминалось пятнадцать раз, но без связи с чемпионатом. Это было нормально и обычно. Джеймс устало уселся в спасительное кресло перед пультом, а предыдущий дежурный инспектор отправился в свою не известную никому жизнь, похожую на все остальные.

 

       Праздник завершился, Джеймс Тхо ожидал самого наихудшего. Старший бригадир, давший накануне Джеймсу взятку, с ужасом в глазах шепотом поведал, что на домашних компьютерах так и не передавали информации о поддержке вомом проведения первенства в Понге.

 

       Видимо, Великий Инспектор и его ближайшее окружение еще не выработали своего отношения к этому заявлению, успокаивал себя Джеймс, но тревога не покидала его. Хуже того, они могли принять инициативу вома за фальшивку и тогда роль Джеймса могла оказаться самой неприглядной.

 

       То ли от тревоги, то ли от тяжкого похмелья он обливался холодным потом...

    

       И вот – случилось. В двенадцать на подиуме раздался звон колокольчиков и загорелась лиловая лампочка. Все, включая переводчиков, бросив свои занятия, встали, вытянувшись в струну перед подиумом как перед кумирней, где горит неизреченный начальственный свет.

 

       Лиловый – был личным цветом Дядюшки Ченга. Он вызывал к себе дежурных инспекторов подиума крайне редко, Джемс ни разу так и не удостоился побывать в кабинете Инспектора Службы противостояния вому. Каждый такой вызов являлся событием особой важности...

 

18.       

 

       Вера Чжи встретила Джеймса в приемной как незнакомого человека. На лице ее не обнаруживалось никаких эмоций. Одета она на сей раз была, как и положено в будни: черный комбинезон и военная рубашка цвета хаки. Из украшений – только яркая лиловая полоска на рукаве.

 

       Доктор Владимир Чаосянь Ченг неуклюже ходил по паркетному полу стометрового кабинета, громко притопывая. У него болели ноги, кровь плохо поступала. Рассказывали, что во время гражданской войны, когда изгоняли «трехпальцевых», он прыгал в тыл врага с нераскрывшимся парашютом.

 

       В помещении не было никаких предметов, кроме уменьшенной мельхиоровой копии скульптуры играющих в Пинг-Понг Великого Инспектора и его Племянника Мартина Ли. Невидимые чугунные когти так скребли сердце Джеймса Тхо, что он не сразу заметил сидевшего на полу Макса Па. Слезы капали на парадный френч старика, дурацкий зонтик-трость валялся рядом.

 

       У Дядюшки было поразительно гладкое, плоское с заплывшими глазками лицо, а вместо носа – кнопочка. Его слова дышали гневом, хотя он говорил спокойно. Джеймс слушал, склонив голову, и дрожал.

 

       – Джеймс Тхо, напомню тебе, что любая новость должна быть проверена временем. Через неделю она выглядит надежнее, чем в первый день, через месяц мы сможем говорить, что она вполне вероятна, через год – уже не сомневаться в ее подлинности. Или ты забыл эту истину?.. Не могли сутки подождать, мерзавцы! – вдруг взвизгнул он и топнул больной ногой.

 

       Затем Брат Бэ. Бэ. прошелся немного по кабинету и неожиданно заговорил с неслыханной откровенностью, как будто рядом никого не было:

 

       – Из-за таких дураков, как вы, что нам теперь прикажете делать – менять летосчисление? Отменять вом? Приравнять Пинг-Понг к футболу?.. А ведь таковы предварительные условия вома. И вы об этом хорошо проинформированы в отличие от большинства наших сограждан, которые ничего не знают, кроме радости тренировки... Я скажу совсем прямо: где мы возьмем столько хлеба и шоколада? А тебе, глупец Тхо, наверное, и не ведомо, что такое хлеб и шоколад, поскольку ты ничего не жрал, кроме рисовых лепешек? А сколько потребуется еще всякой снеди , одежды, помещений, аппаратуры, военных контролеров! Ты хочешь, чтобы я дальше объяснял тебе эту сумму ужасных последствий?

 

       – Не надо, – пробормотал Джеймс.

 

        – Ладно, Джеймс Тхо. Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросил Ченг почти приветливо.

 

       – Ваше преподобие, я действовал на основании инструкции, которая, видимо, устарела. Я полностью признаю свою вину.

 

       – А ты должен был действовать на основании сердца, – отечески пожурил его Доктор Ченг. – Как ты мог беспокоить Великого Инспектора непроверенной информацией?.. Второе. Ты должен был действовать на основании скромности. Не возомнил ли ты, что такие важные события бывают запечатлены только на экране компьютера, а не являются предметом дипломатических переговоров?.. Со всех сторон было бы лучше, чтобы ты уничтожил эту информацию, никому не показывая, даже мне. Чтобы и у меня голова не болела. Да, по инструкции ты должен непосредственно информировать Великого Инспектора. В каком-то смысле для него это, действительно, угроза. Но, убежден я, не смертельная. Поэтому, прихожу я к выводу, ты, – он сделал паузу и в голосе его зазвучал металл, – обязан положить ракетку на стол. И скоро этот вопрос будет решен.

 

       – Только не это! Только не это! – громко зарыдал Максимилиан Па.

 

       – Молчи, старый болван!..

 

       Дядюшка Ченг не удостоил чудаковатого старика даже взглядом и продолжал:       

 

       – Вы уже вне Игры, дорогие инспектора, и я могу сказать еще откровеннее, даже больше, чем мне положено, поскольку никто из вас отныне не сболтнет лишнего. Ты должен понять, Джимми, что это просто идиотская шутка в интернете и таких глупостей там немало. Мы давно обо всем договорились с вомом. Никаких чемпионатов никогда не будет. Мы будем только трепаться о них. На сей счет было подписано соответствующее соглашение. Твой начальник об этом знал. Да-да, Макс. Но подзабыл, ибо у тебя, старина, старческий склероз.

 

       – Только не это, только не это!!! – вопил с пола несчастный Максимилиан Па.

 

       – Молчи, старый болван! – вновь одернул его Дядюшка Ченг.

 

       – Я не мог и помыслить такого, – с трудом выдавил из себя Джеймс.

 

       Во рту пересохло, горячие чугунные когти вцепились в сердце.

 

        – Вы по сумме содеянного заслуживаете наивысшей меры, – устало и холодно подытожил Дядюшка Ченг, – отлучения от Игры... Вон отсюда!

 

        Мастер Па пытался в безнадежной мольбе припасть к больным ногам Доктора Владимира Чаосяня, но тот брезгливо оттолкнул его.

 

        Джеймс помог старику подняться и выйти из кабинета. В коридоре Инспектор Центрального Информациала от бессилия потрясал кулаком.

 

        Вера Чжи укоризненно покачала головой, выглянув из дверей приемной...

 

19.        

 

       Возвратившись на подиум, Джеймс Тхо ощутил бессмысленность своего дальнейшего присутствия там, где он провел пару десятков многотрудных лет.     Наползали неведомые грандиозные события, по сравнению с которыми, чушью представлялась окружающая реальность.

 

       Он снял с себя некогда желтый, а теперь почерневший от пыли картриджей рабочий фартук и бросил его на кресло. Никому ничего не объясняя, он покинул здание Центрального Информациала. Ему никто не препятствовал.

 

       На улице он почувствовал в себе свободу человека, которому ничего уже не осталось, кроме как упасть в пропасть. Был солнечный день. На аллее, ведущей от Информациала к реке, он выпил два стакана бесплатной родниковой воды из автомата, и ему стало легче. В ясном небе летали птицы, большие и маленькие,  которых раньше он не замечал. Над цветами, кустарниками и деревьями кружили пчелы и стрекозы. Никогда так не было грустно и светло на душе.

 

       Джеймс бродил по городу как никогда долго в своей жизни, и его никто не преследовал. Наконец, ему подумалось, что Соня, должно быть, вернулась с работы, и он неторопливо отправился домой. Ни чем из того, что ему довелось пережить, Тхо не будет пугать ее. Так он решил.

 

       По дороге он размышлял, каким наиболее удачным способом, чтобы обошлось без истерик, сообщить ей, что ему, возможно, придется уехать. Так он представлял это себе. Так оно и вышло.

 

       Открыв дверь квартиры, на мониторе служебного компьютера в крохотной прихожей Джеймс сразу же обнаружил сообщение, написанное на официальном бланке с шестью серебристыми шариками. Не веря глазам своим, он прочитал:

 

 

                                                      ВАЖНОЕ УКАЗАНИЕ

 

       За выполнение задания особой значимости дежурный инспектор подиума Главного приемно-передающего пункта Центрального Информациала Джеймс Тхо награждается специальной командировочной поездкой на Побережье.

 

       Его Преподобие Доктор Владимир Чаосянь Ченг.

25-го года со Дня Ультиматума, 8-го месяца, 19-го числа.

 

       Примечание. Отправление сегодня (25,8,19; 20.00) от четвертой стоянки метромобилей Главного подземного гаража. Быть обязательно с женой.

 

       Подготовила Документ: Референт Службы Противостояния вому Вера Чжи.

 

 

       Прочитав, Джеймс закричал:

 

       – Соня! Соня! Иди сюда!

 

       Но никто не ответил.

 

       Времени совсем не оставалось. До отъезда было чуть более часа. Тхо суетливо принялся переодеваться, складывать какие-то необходимые вещи в авоську.

 

       Потом заглянул в тренировочную комнату, чтобы взять ракетки... Он увидел, будто вылепленную из воска, спящую Соню. Она висела на крюке от лампы над теннисным столом. Ему показалось, что тело Сони окружало легкое розовое облако, и призрачный моросящий розовый дождик едва касался зеленого поля, разделенного сеткой.

 

       У Джеймса Тхо потемнело в глазах, но он взял себя в руки, внушил самому себе, что ничего не случилось, схватил авоську с вещами и вышел из квартиры.

 

20.    

 

       Чиновнику метровокзала, проверявшему командировочные документы (они лежали в прихожей под монитором на тумбочке), на вопрос, где жена, Джеймс ответил, что приболела. И на него накатила волна тошнотворного страха.

 

       Чиновник мрачно покачал головой, но промолчал и пропустил его...

 

       Первая стоянка метромобилей обслуживала Инспектора Большой Буквы, вторая – его Племянника Мартина Ли, третья – Дядюшку Ченга. Во всяком случае, так говорили. Всего их в Главном подземном гараже было порядка десяти.

 

       Два военых контролера проводили Джеймса на четвертую, как и было предписано. Она, видимо, являлась наиболее престижной после трех главных.

 

       Стоянки представляли собой небольшие короткие перроны перед входом в тоннель. Гараж был изнутри облицован ставшими изумрудными от времени медными листами, что придавало ему сказочную торжественность.

 

       На своей платформе Джеймс, будучи совершенно один, сел на мраморную скамейку и принялся разглядывать уходивший в поднебесье куполообразный свод гаража. Там, где-то наверху, мерцали огоньки-звездочки. На Тхо были надеты праздничный оранжевый френч и такого же цвета брюки военного образца.

 

       Джеймс старался убедить себя, что ничего особеного не произошло и что Соня, плачущая от радости, каким-то образом будет ждать его на Побережье. Смущало только, что в бумаге не было сказано, что будет ждать. Там была лишь фраза «быть обязательно с женой».  Но зачем тогда он обманул чиновника метровокзала и тот ему поверил? Или сделал вид, что поверил?

 

       Ровно в назначенное время из черного тоннеля, шурша, выскочил Четвертый метромобиль – серебристый огромный жук на литых резиновых шинах с темными тонированными стеклами. Бесшумный двигатель работал от электропривода, протянутого по центру бетонного пути.

 

        Открылась овальная дверь кабины и водитель в стальной каске и стального цвета униформе, сняв перчатки с раструбами, взял бумагу с указанием Дядюшки Ченга, долго и внимательно разглядывал ее, потом, покачав головой, вернул Джеймсу. Двери салона мгновенно раздвинулись.

 

       Помещение для пассажиров было необычайно просторным – больше комнаты, в которой спали Соня и Джеймс. Полы были покрыты коврами с длинным ворсом. В салоне находились восемь обитых кожей удобных кресел, два стола, уставленные удивительных форм бутылками с необыкновенной пузырящейся водой. На подносе лежали янтарные шарики величиной с пинг-понговый мяч, они излучали, казалось, солнечный свет и под тонкой прозрачной оболочкой прятали густую сладкую и ароматную жидкость. Был здесь и напоминавший воск снег, который таял на глазах, но его он так и не попробовал.

 

       Джеймс ехал один. Когда Тхо уселся в кресло, двери тут же за ним закрылись, и метромобиль, сделав разворот, понесся прочь от Главного подземного гаража. Окна погрузились в ночь. Только по шуршанию литых резиновых колес и едва заметным колебаниям корпуса можно было почувствовать движение, а направление движения вскоре трудно было угадать – то ли мчались вперед, то ли назад. Возможно, вообще никуда не ехали – определить было сложновато...

 

21.    

 

       На главном перроне исполинского подземного вокзала – конечного пункта поездки – Джеймса встречал человек, одетый как пингвин.

 

       – Уважаемый Джеймс Тхо, я – четвертый администратор Побережья. Мне поручено сопровождать вас в нынешней почетной командировке. Разрешите мне взять вашу авоську, – торжественным тоном произнес «пингвин».

 

       – Что вы?! Ни в коем случае, почтенный! – ужаснулся Джеймс Тхо.

 

       – Во-первых, я не почтенный, не следует меня так называть. А во-вторых, гостям здесь не положено ничем себя обременять.

 

       Джеймс покорно передал авоську администратору.

 

       – Как же вас именовать, милейший? – спросил он, стараясь быть уверенным в себе, как и положено человеку его теперешнего статуса.

 

       – Просто администратор номер четыре.

 

       – Как называется то, во что вы одеты? – поинтересовался Джеймс.

 

       – Фрак, ваша доброта.

 

       Под исполинским куполом мерцало электрическое синее солнце на фоне желтоватого неба. Как пояснил встречавший, солнце было одновременно и часами в дневное время, а ночью превращалось в электрическую луну темно-багрового цвета. Платформы были облицованы белым мрамором, а вдоль них тянулись аллеи искусственных деревьев. Они были сделаны из драгоценных камней и стекла, собщил Джеймсу администратор.

 

       Впереди, за высокой позолоченной оградой, находился дворец, гранитно-кварцевый фасад которого заслонял собой все видимое пространство.

 

       Администратор собщил, что дворец противоположной стороной выходит к океану. Джеймс никогда не видел океана, но понимал, что это такое. На их пути не постречалось ни одного военного контролера, да и вообще ни одного человека.

 

       Широкие двери парадного входа раскрылись автоматически, и они окунулись в ослепительное царство белизны. Холл представлял собой пинг-понговый шар, увеличенный, согласно словам сопровождавшего, ровно в миллион раз.

 

       Серебристая ковровая дорожка напоминала висящий над молочной бездной мост, она была выстлана на прозрачном полу полусферы. Они подошли к арке из горного хрусталя, за ней устремлялся наверх эскалатор. Он стальным ужом втягивался внутрь большой янтарной площадки, от которой тянулись ввысь еще шесть эскалаторов. На третьем ярусе у  Джеймса Тхо закружилась голова, и он, привыкший к иным масштабам Центрального Информациала, перестал на какое-то время ориентироваться в происходящем.

 

       Отсек, куда его поместили, казался крохотным на фоне величественных внутрених пространств здания. Небольшой коридорчик заканчивался узким и высоким окном, за которым бушевали свинцовые волны и над которым проносились клочья бурых облаков. Здесь имелась лишь одна дверь.

 

       За дверью Джеймса ждали скромные апартаменты: прихожая, туалет, душ и спальня. Комнаты для тренировок не было. Но даже это жилище не шло ни в какое сравнение с бетонной квартиркой Джеймса и Сони. Стены здесь были обиты деревом, от которого исходил тонкий аромат. В спальне наряду со столом и двумя стульями находилась невообразимая кровать под шелковым балдахином.

 

       Администратор номер четыре попросил вещи на стулья не складывать и открыл платяной шкаф в стене, где висели черный костюм с белой рубашкой, какие носили в воме, о чем Джеймсу было известно из поступавших к нему материалов, и розовое платье с отделкой из речного жемчуга.

 

       – Одежда вашей жене не пригодится, я ее заберу с собой, – сказал «пингвин», снимая без смущения платье вместе с вешалкой. – А костюм я вам помогу надеть после того, как вы примете душ. Через час вам предстоит ужинать с Его Преподобием Мартином Ли. Тут есть некоторые столовые приборы, я постараюсь объяснить вам их назначение...

 

    

       Оставшись один, Тхо первым делом все же примерил пиджак, который ему оказался впору и напомнил смутно какие-то давно забытые сказки.

 

       Потом он занялся изучением чудесной кровати, мягкой и белоснежной, как пух тополя. Такая перина потворствовала чувству изнеженности и не годилась истинным спортсменам. Поэтому Джеймс с огорчением подумал, что, видимо, придется лечь рядом – на войлочном коврике.

 

       Он осмотрел туалет и душевую, потрогал накрахмаленные полотенца, бумажные салфетки, понюхал мыло с запахом луговых цветов, изучил флаконы с ароматной водой. Но больше всего его поразило висевшее над умывальником зеркало – то, чего он был лишен в Понге и о чем можно было прочесть только в тайных бюллетенях, распространяемых для руководства.

 

22.

 

       Джеймс  Тхо  впервые  встретился  с Мартином Ли лицом к лицу. Раньше он наблюдал за ним из толпы, теснимой военными контролерами на Площади Грядущих Побед. Племяннику  Великого  Инспектора  было  на  вид лет шестьдесят. И Джеймс  подумал,  что сам  Инспектор Большой Буквы,  наверное,  уже  глубокий старик и вряд ли встает с постели. 

      

       У Мартина Ли на макушке красовалась плешь, узкий лоб не создавал  впечатления  интеллектуальной  ограниченности. Одно веко у него  было  наполовину  опущено и казалось  безжизненным,  что  придавало его облику некоторую загадочность и отрешенность. Несмотря на  просторные  и  необычные  одежды, пошитые в воме, проглядывалась  очевидная  склонность  Племянника  к полноте и это делало его существом почти фантастическим.

      

       Он стоял у перил  просторного балкона,  который навис над манежем,  где  за  дюжиной  столов  тренировалась  команда Великих Мастеров. И именно отсюда велась трансляция на Гигантский монитор,  возвышавшийся над Площадью Грядущих Побед.  Джеймс  поклонился,  Племянник Бэ. Бэ.  кивнул небрежно и отвернулся,  продолжая наблюдать за игравшими внизу. Администратор номер четыре,  приведший  Тхо,  незаметно исчез.

      

       После продолжительной паузы Мартин Ли,  наконец, обратил свой  взор  на инспектора (или бывшего инспектора) подиума и сказал:

      

       – Добрейший Джеймс Тхо, я приветствую тебя!

      

       Джеймс почтительно склонил голову.

      

       – Наши идеальные девушки-гербарии, –  продолжал  Племянник,  и  улыбка расцвела на его загадочном  лице, –  похожи  на  воблу  к  пиву,  не  то, что твоя жена, Джимми.  Она  была  весьма  хороша.– Мартин  одобрительно почмокал толстыми губами.– Но Соня была  большая  недотрога, недотрогами быть нельзя.

      

       Тхо угодливо осклабился, хотя не знал, что такое вобла и пиво. Это еще больше  раззадорило толстяка Мартина, и он неожиданно прыснул:

      

       – Я никогда так не смеялся, когда дядя  рассказал мне, как ты,  Джеймс, героически  и  изобретательно,  несмотря на все препятствия, пытался передать ему известие о чемпионате по пинг-понгу.  Никогда  этой  ерунде не придавали столь важного значения...

      

       И он  от  смеха  схватился за круглый живот. Эта  приземленная ужимка никак не вязалась с величием его личности.

      

       – Заруби  себе  на носу, – Мартин  сделался  абсолютно серьезным, – вом  с нами заодно, мы не являемся врагами. Мы просто притворщики и  дурим  головы  другим.  Гордись, теперь ты владеешь наивысшей государственной тайной. Более того, вомовцы вас,  бездельников , кормят, одевают и  обустраивают, чтобы  вы не  отвлекались от  тренировок и  вели  себя тихо. В  обмен они получили наши золотые прииски в полную собственность. Кто  выиграл войну  за  независимость  и  что  такое  независимость – огромные  вопросы, Джеймс... И  еще.  Мне по-человечески грустно думать о поступке Сони. Это предательство. Это, – он подыскивал подходящее слово, – неповиновение! 

      

       Племянник надул и без того пухлые щеки. Здесь, на  балконе над манежем,  был  накрыт сказочный стол,  за который Мартин усадил Джеймса, и  у  того не хватило мужества отказаться. 

      

       Подавали  и убирали  три служителя, одетые как пингвины. Они работали проворно  и  бесшумно. Тхо  довольно  быстро  пьянел  от  крепкой  жидкости, прозрачной как вода, и Мартин ему начинал  казаться добрым товарищем.  

      

       Племянник  Инспектора  Большой Буквы  объяснял  Джеймсу  происхождение некоторых кушаний.  Например,  указывая  на темно-зелено-золотистые крохотные шарики, он  уверял, что это – зародыши рыб.

      

       Когда  осмелевший  Джеймс  заявил, что  мог  бы  сыграть не хуже, а то и лучше, чем Великие Мастера, которые  тренировались  внизу, Мартин не высказал никакого удивления, а лишь небрежно заметил:

      

       – Еще бы! Все они куплены в воме.

      

       Джеймс не придал этому замечанию значения или  просто  до него не дошел смысл сказанного. Раскованный и раскрасневшийся от выпитого, он предложил:

      

       – Давайте сыграем Мастер Ли, внизу ведь есть свободные площадки.  

      

       Племянник отрицательно покачал головой.

      

       – Я неплохо играю, я  всю  жизнь  упорно тренировался, – пытался Джеймс убедить Мастера Ли и даже уговорить его. 

      

       – Я не увлекаюсь игрой и, честно  говоря, даже не  умею  держать ракетку, – признался Племянник Инспекора Большой Буквы.

      

       – Как?! – Тхо не смог скрыть изумления.

      

       – Я не играю в пинг-понг, – повторил Мартин. – И никогда не играл. Но я предоставлю тебе такую возможность – сыграть. – Он внушительным тоном выделил последнее слово. – И очень скоро.

      

       Воцарилось неловкое молчание.

      

       – Есть вещи  поважнее  пинг-понга, – добавил он уже миролюбиво. – Например, когда за одним человеком, выполняя  все  его  прихоти,  ухаживают  сразу  три официанта.

      

 

23.      

 

       У Джеймса шумело в голове и ему послышалось «офицера». Кроме того, он не имел понятия, что означает слово «официант». 

      

       Все более пьянея, Тхо посчитал, что заслужил  право на откровенность со стороны Племянника, какой бы тот ни был важной персоной, и  спросил:

      

       – Что вас  и Великого Инспектора рассмешило  в  моей  истории? Мне было страшно,  но я надеялся и я страдал...

      

       Мартин Ли  взглянул  на  Джеймса с некоторым интересом и велел принести  ноутбук. С узким  чемоданчиком  ПК  на  балконе появилась та самая  (из  грез Джеймса) Золушка – Дженнифер Ван. На  ней  было салатовое коротенькое платьице из  шелка;  золотые  побрякушки  украшали ее шею, пальцы, запястья и уши. Она установила ноутбук на столе перед Джеймсом,  не сказав ни слова. 

      

       Вскоре на мониторе замелькали живые картинки. Приглядевшись, Тхо увидел не кого-нибудь, а себя. И бригадира, поднимающегося на подиум  с той  ужасной информацией о согласии вома на проведение  чемпионата в Понге.  И  Инспектора Макса Па, легкомысленно предлагающего включить эту информацию в бюллетень для всеобщего обозрения. И странное чаепитие с Верой Чжи. И взятку, полученную от подчиненных. И непристойную выходку в  Дискуссионном клубе  «Второе дыхание».  И  разнос у  Дядюшки Ченга.  И  чтение запретного вомовского сайта «Заговор никчемных». Там  было  все, что произошло с ним в  последние  дни, кроме его встреч с Монахом, кроме висевшей над столом Сони.

      

       – Я еще не дал команды выставить это посмешище в Пингонете и навряд ли дам, –  заявил высокомерно Мартин Ли.

      

       Тхо совсем не обратил внимания на  его  замечание. Горечь  подступила к  горлу от  увиденного. Он вдруг осознал, что  уже  не молод,  что  жизнь почти прожита  и растрачена по пустякам. 

      

       Джеймс  хотел  поделиться  этой  горечью  с Мартином,  но так ничего и не  успел   сказать  своему  новоявленному  приятелю,  потому  что  его глаза  встретились  с глазами Веры Чжи и ему показалось, что она понимает его.

      

       Дженни Ван тем временем унесла ноутбук и больше не возвращалась. 

 

       Референт Службы Противостояния вому была одета в черное с золотой нитью платье, отделанное серебристым мехом.

      

       На других  балконах, нависших  над  манежем, стали зажигать свечи. Там были  такие  же  столы,  которые  обслуживали  такие же служители-«пингвины». Разодетая в  дорогие вомовские наряды  и украшенная драгоценностями публика занимала места.

 

        Вера Чжи  приветствовала  Племянника  почти как равного и  благосклонно  кивнула Джеймсу. Он хотел встать  и  почтительно поклониться, но она властным жестом дала понять всю неуместность подобного намерения.

       –  Уже опять успел наклеиться, – не без доли презрения обратилась она  к  Племяннику Инспектора Большой Буквы.

      

       – Почему наклеился? – поинтересовался он вполне благодушно.

      

       – Глаза – липкие-липкие...

      

       Мартину показалось это смешным, и он, расхохотавшись, заметил:

      

       – У тебя очень злой язык, Вера Чжи. Дядюшка тебе многое прощает.

      

       – Джеймс – отличный игрок, смею тебя заверить, – переменила она тему, – и он не станет болтать лишнего. Я говорю о смягчающих обстоятельствах.

      

       Тхо почудилось, что она пытается заступиться за него.

      

       – Возможно, ты права, – задумался на секунду Мартин Ли, – но ему рано или поздно  придется доиграть до конца...

      

       – Пусть пока посмотрит на Великих Мастеров вблизи, – предложила она.

      

       Мартин не возражал.

 

24.

      

       Джеймс  с  Верой  довольно  долго спускались на попутных, как он их про себя называл, эскалаторах.

 

       Великие Мастера, к сожалению,  уходили на перерыв, когда они очутились на  игровом поле манежа. 

      

       Уже отключали часть яркого освещения,  предусмотренного для  трансляции на домашние компьютеры и для зрителей на балконах. Уборщики начали протирать  пластиковые полы.

      

       Подоспевшие служители  манежа с поклонами спросили у Веры,  неугодно ли  ей чего-нибудь.

      

       Она потребовала  не  известного  Джеймсу  напитка. Тут  же принесли две прозрачные чаши с шипучей пьянящей желтоватой жидкостью.

      

       – Я не сомневаюсь, Джеймс, что ты победишь, – сказала Вера и ласково погладила его по щеке.

      

       Он выпил и  чувство  собственной значимости   переполнило его.  Он  уже плохо   держался на ногах, то ли  от не понятно  откуда  свалившейся  на него  гордыни,  то ли от предательского напитка. Потом  ему трудно было самому себе объяснить  собственное  поведение. Собственное падение.

      

       Они неожиданно очутились в помещениях  под  манежем. Джеймс Тхо только помнил, как в голове у него вспыхивали заманчивые  образы  и  как он торопливо спросил Веру Чжи:

      

       – Что это такое?

      

       – Ступени, ведущие к омовению. Здесь удобно заниматься любовью.

      

       Она скинула с себя одежду, и то жалкое, что он  увидел, привело  его  в  невообразимое  и необычайное возбуждение...

      

       – Если бы ты, Джеймс, не нравился мне  как  мужчина, хорошо играющий  в  пинг-понг, я бы никогда и не подумала...

      

       Вера не договорила, в ее высокомерных глазах светилось самодовольство.

 

      

       Они покинули купальню  для свиданий,  находившуюся как раз под  игровым  манежем.  Дурман улетучивался, и  росли гигантские крылья страха,  стыда  и  отвращения  к себе.  Демонические крылья мерзко поднимали Джеймса в  холодную высь, аж дух захватывало.

      

       Тхо, дрожа от нестерпимого холода,  спросил  Веру,  есть ли  выход из дворца, она, зевая, объяснила ему,  как это сделать. И напоследок сказала:

      

       – Запомни, Джеймс, тебя никто не убьет, если ты сам себя не убьешь.

      

       У нее голос стал гортанным, как у вороны, но он уже не думал о ней и  о ее словах,  он побежал прочь...

      

       Не помня – как, он вырвался наружу  и  бежал, не  разбирая  дороги.  И военные  контролеры, охранявшие дворец, не тронули его. Он  перелезал  через какие-то изгороди, поднимался на холмы. Его обнимал ночной сумрак.

      

       Он зацепился за какую-то  корягу или  корень и упал, ударившись сильно головой. Удар озарил его как молния. 

      

       И он увидел вновь Монаха на берегу ручья в нескончаемый солнечный день.  И Монах  терпеливо  стал объяснять Джеймсу:

      

       – Здесь  нет  пинг-понга. Там,  в лесу,  в предгорьях,  есть полезные и питательные грибы, но нет пинг-понга. На горных лугах растут целебные  травы, но нет пинг-понга. Его нет ни в этом ручье, ни на этом дереве, ни в облаках, –  нигде.  Если поймешь,  то  с тобой будет  все  в порядке.

      

       – Со  мной  уже  никогда ничего  не будет в порядке. Я пропал, господин Монах,– в словах Тхо слышались нотки непреодолимого отчаяния.

      

       – Пойми,– повторил Монах, – пинг-понга нет нигде – ни в голубом небе, ни в полете птиц небесных, ни  в  журчащем  ручье, ни  в  перешептывающейся листве. Он существует только в твоем воображении. Это заблуждение придумал не ты, но ты и другие поверили в него и отгородились от подлинной жизни. 

      

       – Господин Монах, – Джеймс не  слышал своего  голоса,  но понимал,  что  Монах  слышит  его, – господин  Монах,  Мартин Ли  не  играет  в пинг-понг  и никогда  не играл.  Означает ли это, что он – святой человек?

      

       – Нет, он  много  хуже  тебя, Джеймс Тхо. Он знает, что пинг-понга не существует, что пинг-понг  – сон разума и использует свое знание для собственной корысти. Ему придется заплатить тяжелую цену за лицемерие...       

                             

25.

 

       Джеймс снова  окунулся  во  тьму,  а  когда очнулся, было раннее теплое утро. По изумрудной траве он вернулся к дворцу. И на душе было легко.

      

       Бригадир военных  контролеров любезно проводил Джеймса до площадки, где почти на самом верху находился  его  номер.  Соня  ворочалась  на  просторной белоснежной кровати. То она всхлипывала, то вскрикивала.

      

       Брюки Джеймса были в утренней росе, на них налипли травинки. Не обращая внимания на это,  он склонился над Соней и поцеловал ее. И Соня успокоилась и улыбнулась во сне...

      

       В дверь тихонько  постучали. Он  открыл, и  администратор  номер четыре  чуть ли  не с восторгом сообщил ему полушепотом: 

      

       – Милейший Тхо, вы будете сейчас представлены Инспектору Большой Буквы.  И вы, конечно, хотите увидеть его?

     

       – Да, – рассеянно сказал Джеймс. Он находился один в  пустом номере и  ему стало ясно, что Соня ему  всего лишь  пригрезилась...

 

       Тхо  провели  во  внутренний  зимний  сад,  окруженный высокой каменной стеной. На заснеженной площадке в центре  стоял  пинг-понговый  темно-зеленый стол. Главного Инспектора не было среди тех, кто здесь находился в ожидании. 

      

       Джеймс  узнал только троих –  Дядюшку Ченга, Мартина Ли и Дженнифер Ван,  кутавшуюся  в  норковую шубку,  остальные люди в толпе ему не были известны.

      

       Инспектор  Службы  Противостояния  вому  протянул ему ракетку и  сказал внушительно и сурово:

      

       – Играй.

      

       – Но с кем?

     

       – Посмотри на противоположную сторону стола, – властно продолжал Доктор  Владимир Чаосянь Ченг. – Посмотри на поле твоего соперника.

      

       Джеймс Тхо  пригляделся  и  увидел  покрытую  воском голову  Макса Па с  расширенными от ужаса и застывшими глазами.

      

       – Играй, – приказал Дядюшка Ченг.

      

       – Но это невозможно.

      

        – Тогда  сделай  вид, что  ты  играешь, и мы  понаблюдаем, как  у  тебя получится.

      

        – Но это невозможно.

      

        – Ты – глупец, Тхо, – продолжал  мрачным  и торжественным тоном Дядюшка Ченг. – У  разумного  человека  есть  два  пути: или стать высокопоставленным чиновником, и у тебя была такая возможность, или  тянуть  лямку  недоноска...  Ты думаешь, кто-то из нас отрезал   Максу голову?  Нет,  он  сам бросился под собственный метромобиль... Но  поиграть  тебе  в  свое  удовольствие  мы все-таки  дадим. Тут  есть один спортсмен  из  Европы,  который  желает  с  тобой сразиться. Конечно, отнюдь не безвозмездно. Что ж, мы готовы платить.

      

       Военный  контролер  положил  голову  бедного Максимилиана Па в прозрачный пакет и протер рукавом шинели то место на столе, где она  лежала.

 

       Военного контролера сменил  рослый  блондин  с  холодными голубыми глазами в шерстяном малинового цвета спортивном костюме.

      

       – Мне сорок лет, и я  не  могу на равных  соревноваться  с  этим молодым человеком, – сказал Джеймс Тхо, но сопротивление его было вялым.

      

       Карлик-толмач перевел блондину, и тот, наклонившись, чтобы услышать, раздраженно пожал плечами.

      

       – Это будет короткая и легкая игра, – успокоил Дядюшка Ченг. –  У  Великого Инспектора нет времени и сил смотреть целый поединок. Ты должен лишь  отразить  первые   пять  подач  твоего  соперника,  на  что  способен  любой истинный патриот Понга. Причем  условия заклада таковы, что  тебе не составит труда выполнить свою задачу. Вы  каждый  раз  будете  играть до трех ударов с каждой стороны.  Если ты их сумеешь отразить, победа – за  тобой.  Если он хотя бы раз сумеет сломить тебя, победа – за ним.

      

       Разодетая толпа  почтительно расступилась. Великий Инспектор выехал из-за  поворота  на кресле-каталке  с  дистанционным  управлением.  Не  толстый, рыжевато-седоватый, в  куртке с откинутым капюшоном, в очках в золотой тонкой оправе, с пледом на коленях, он совсем не напоминал дряхлого старика.

      

       Инспектор Большой Буквы приветливо  и  мудро   улыбался. Перед третьей подачей Великий Бэ. Бэ. произнес громко:

      

       – Поразительно, но в нашей  идее что-то есть.  Не  организовать ли нам  настоящий чемпионат?..

      

       Затем  он  спокойно  откинул   плед,  довольно  бодро  встал и зашагал самостоятельно прочь, на нем были джинсы и кроссовки.

 

       Было так холодно, что Джеймс не решился снять казенный пиджак, под которым была только белая рубашка на голое тело.

      

       Тхо  не  увидел  первого  удара, он лишь замах приметил и автоматически подставил  ракетку. Шарик, описав траекторию, едва задел край противоположной  стороны стола. Европейский мастер выругался.

      

       – Что он говорит? – спросил Мартин Ли у толмача.

      

       – «Сопля», – ответил крохотный переводчик.

      

       Вторую  подачу  Джеймс  отразил  уверенно:  шарик  резко  отскочил  на половину  противника, но  тот  еще  увереннее  погасил  и Тхо едва защитился,  успев  отбежать  метра на три  от  стола. Вместо  того, чтобы мягко и коротко подрезать,  и тогда Джеймс не успел бы  вернуться к площадке,  самоуверенный европеец  вложил все силы в решающий удар,  однако  со  своей позиции Тхо его легко парировал...  

     

       Третьей   подачи  Джеймс  не  увидел  вообще,  потому  что  обжигающая  невидимая рука с раскаленными чугунными когтями вырвала из его груди  сердце, и он упал замертво  на снег.

      

       Личный врач Мартина Ли констатировал смерть. Европейский мастер снова пожал плечами и стал что-то с досадой объяснять переводчику.

      

       Зрители молчали и через некоторое время неторопливо стали расходиться. Веры Чжи среди них не было...

 

      

      

       Джеймс Тхо вновь предстал перед Монахом,  который  только что  закончил  стирать подрясник в ручье и раскладывал его для просушки  на большом  гладком камне. Покончив со своим делом, он посмотрел на Тхо. Добрая  улыбка не покидала его лица.  Потом он  вынес  из пещеры, где находилась его келья, кусок белого холста и протянул Тхо.

      

       Пот градом  стекал  со лба Джеймса, и он  еще не  мог понять, как и что произошло с ним.  

      

       – Нам надо уходить отсюда, друг мой. Творец  не  унизит  сокрушенного  сердца. Ты  получил свою долю страданий  для  дальнейшего  обучения.  Игра закончилась,– сказал Монах.– Ведь это была только игра.  

      

       – Разве? – удивился Тхо.

      

       Монах не стал отвечать и продолжил:

      

       – Я  рад, Джеймс,  что  ты  вернулся.  Пора  тебя  переводить  в другую плоскость бытия. Там, где ты был, трудно понять устройство мироздания. Это и хорошо, но, с другой стороны, весьма скверно.

      

       – Почему хорошо, господин?

      

       – Потому  что  человек  не должен быть уверен в том, что он бессмертен, ибо он потеряет свободу стремиться к добру или злу, тогда – конец предвечному Замыслу и всему тому, что создал Сущий.

      

       – А почему плохо, господин?

      

       – Потому что выдумывать нечто вроде пинг-понга и верить в человеческие вымыслы еще хуже любого самого большого сомнения.

      

       – Так, значит, господин Монах, нет пинг-понга?

      

       – Нет, – ответил Монах.– Нет пинг-понга, нет  Инспектора Большой Буквы, нет  ни  малой, ни  большой буквы  в  том  смысле, что они одинаково  велики. Нельзя сказать, какая  из них самая главная.  Но  есть  люди,  которые  живут ложью,  которые респектабельность свою завоевали обманом. Они  уже  получили  свое и у них будут нелегкие дальнейшие превращения и путешествия. Так  задумано.

      

       – Кем?

      

       – Это тебе, Джеймс Тхо, еще предстоит узнать. Собирайся в дорогу.

 

                                                           ----------------

 

 

 

 

Михаил Кедровский
2017-04-01 12:07:46

---

Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения