Бархатный сезон

Серия «Крым-криминал»                                            

 

БАРХАТНЫЙ  СЕЗОН

 

1. Срочный заказ

 

В августе от палящего солнца плавился асфальт, но и сентябрь, вопреки  прогнозам синоптиков, выдался сухим и жарким. Жизнь протекала привычно. Работу за письменным столом я иногда прерывал для того, чтобы выбраться на Бочарку и поудить рыбу, окунуться в бирюзовую прохладу воды.

Однажды, собрав удочку, спиннинг, садок, я готов был оставить свое жилище, но у порога меня остановил  телефонный звонок. Приглашали в местную мэрию, поэтому был вынужден  отложить приятный отдых на берегу и сменить экипировку.

“Зачем я ему понадобился?” — с этим засевшим в сознании вопросом я переступил через порог приемной. Женщина-секретарь, приветливо улыбнувшись, указала на дверь, в кабинет Ланцюга. С правой стороны за широким полированным столом я увидел плотного коротко стриженного рыжеволосого мужчину с круглым упитанным лицом и пухлыми, как у хомяка, щеками. За его спиной на древках свисали флаги, со стены взирал портрет президента.

— Прошу вас, Владлен Алексеевич,— приподнявшись из-за стола, произнес чиновник, едва я ступил на мягкий ворсистый ковер. В помещении с тремя десятками стульев и длинного стола для заседаний было прохладно и уютно. Работали два кондиционера, на окнах жалюзи и свет был приглушен. С противоположной стороны от стены находился мебельный гарнитур со встроенными телевизором, видеомагнифоном и холодильником. Хозяин кабинета приблизился ко мне, подал руку и я ощутил крепкое рукопожатие. Он жестом указал на мягкое кресло, а сам возвратился в свое кожаное. Внимательно, пристально посмотрел не меня, словно пытаясь проникнуть в мир моих мыслей. Затем его по-женски сочные губы изобразили улыбку.

— Владлен Алексеевич, я перед вами виноват,— произнес он вкрадчиво ироничным голосом.— Вы уж извините меня великодушно. Знаете столько важных дел с раннего утра до глубокой ночи. С интересными людьми некогда пообщаться.

— Вы, Ярослав Гордеевич, мне ничем не обязаны, поэтому не знаю о какой вине идет речь,— с недоумением пожал я плечами.

— Да как же, виноват на все сто процентов,— покаялся он.— Только недавно узнал,  что в городе живет известный писатель. Вы о себе по ложной скромности почему-то не напомнили, а мои аппаратчики прошляпили, не доложили, как положено. Но будьте, уверены, я с них взыщу, чтобы впредь неповадно было...

— Не в моем стиле обивать пороги высоких кабинетов,— ответил я.— Не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал. Вы уж, пожалуйста, никого не наказывайте.

— Эх, Жарков, милосердный вы человек,— вздохнул чиновник.— Именно таким я вас себе и представлял. Вы, писатели, поэты, художники — народ свободолюбивый, своенравный. Я вам по-доброму завидую, что вы можете себе многое позволить, а на государственной службе без железной дисциплины невозможно,  иначе не ты аппаратом, а он тобою управлять станет, превратит в  марионетку. Особенно сейчас в кризисное время нужна твердая рука. Подчиненные должны работать в поте лица своего. У чиновников ведь зарплата раза в четыре-пять выше, чем у простых  работяг на производстве.

— Значит, вы руководите методом пряника и кнута,— усмехнулся я.

— По другому и нельзя, сознание еще не достигло прогресса,— ответил Ланцюг. — А перед вами я испытываю вину за то, что не позаботился, не создал нормальных условий для творческого труда. Знаю, как сейчас туго живется прозаикам,  поэтам. Журналисты еще кое-как  перебиваются, пристроившись в коммерческие издания, а вот у писателей хлеб труден и горек. Издательское дело на Украине загублено, убыточно. Если бы не поставки книг из России, то и читать было бы нечего. Мало книг на украинском языке. Всего ноль четыре десятых книги издает в год на человека. Стыд и позор, а когда-то считались самой читающей нацией.

— Вы и об этом знаете? — с напускным удивлением сказал я.

— Такая у меня работа обо всем знать и иметь свое мнение,— не без гордости  заметил он. — Коль мне доверили этот пост, то я отвечаю за все, что происходит городе. Жаль, что только сейчас удалось познакомиться. Но лучше позже, чем  никогда. Постараюсь с лихвой компенсировать дефицит внимания к одному из представителей славной интеллигенции. Окажу и  материальную и моральную поддержку.

— Мне благотворительность ни к чему,— возразил я.— Привык честным трудом зарабатывать на жизнь.

— Владлен Алексеевич, не темните, не скромничайте,— усмехнулся Ярослав Гордеевич.— Знаю  о ваших жалких гонорарах.

— Откуда?

— Из налоговой администрации сведения предоставили. Поди, на бумагу, чернила и денег не хватает. А чтобы издать новую книгу, надо выложить не менее семьсот, восемьсот, а то и тысячу долларов. Да потом самому еще суметь реализовать  книгу и все равно себе в убыток. Дело писателя, как это было прежде работать за столом, а не за прилавком. Так ведь?

— Конечно, так, вы правы, — согласился я и добавил.— Для того, чтобы книга увидела свет,  необходима помощь спонсоров, меценатов, но они вкладывают  деньги в бизнес, сулящий гарантированную и высокую прибыль.

— Скупые и темные, не понимают великую силу и магию искусства,— посетовал он. — А насчет честного труда я вас поддерживаю. Сейчас бесплатно никто ничего не дает. Вы ведь знаете цену своего интеллектуального труда?

— Вполне, но сейчас он не востребован.

— Будет востребован,— лихо подхватил фразу чиновник. — Я предлагаю  вам интересную работу, срочный заказ. Денежное вознаграждение будет довольно щедрым. Таких денег вы и за  год не заработаете. У вас будут средства не только на вполне обеспеченную жизнь, поддержание физических и духовных сил, но и на издание новой книги. Подозреваю, что немало замечательных рукописей залежалось в вашем письменном столе.

— Предложение заманчивое, — ответил я, действительно ощутив интерес, поскольку  меня угнетала ситуация, когда готовые к печати рукописи накапливались, не имея выхода к читателям. Короткие в шесть-десять машинописных страниц рассказы  иногда удавалось опубликовать в газетах “С места происшествия” и “Керченский  рабочий», а вот романы и повести в пятьдесят-сто и более страниц, дожидались своего часа.

Ланцюг заметно оживился, уловив  неподдельный интерес в  моих глазах, продолжил, взяв со стола лист бумаги с записью.— Мой помощник Устюжин, я вас с ним познакомлю, даже стих сочинил о бедственном положении пишущей братии. Вот послушайте, как говорится,  и смех, и грех.

Он глубоко вдохнул воздух и, не отрывая глаз от записи, прочитал:

 

И не пишется, и не читается,

И не мил мне домашний уют,

Потому, что везде причитается,

Но нигде и хрена не дают...

 

— Ну, как, попал в “яблочко”?

— Точно подмечено,— улыбнулся я, вспомнив куцые  гонорары или отсутствие оных за опубликованные статьи, очерки, т.е. элементарное нарушение авторских прав. Но кому до того дело, если сплошь и рядом процветают плагиат и пиратство.

— Видите, какие талантливые люди меня окружают,— не без гордости заметил он.— Я бездарей не держу, на пушечный выстрел их не допускаю. А Устюжин, откровенно признаюсь, меня удивил. Я даже не подозревал, что он пишет стихи и очень удачные. А то ведь,  как говорят: сила есть — ума не надо. А у него и сила есть, подковы, как пластилин гнет, и  «масло в голове»,  надежный помощник, на десяток хваленных телохранителей его не променяю. Может, и породнюсь, у меня дочь Инга — невеста на выданье.

Он с явным самодовольством отложил в сторону лист бумаги с записью. Я, уже однажды слышавший эти стихи, не стал его разубеждать, что четверостишие принадлежит перу моего приятеля, журналиста полковника  милиции Юрия Павловича Меньшикова. Пусть и дальше восхищается способностями своего помощника. Чем бы, дитя не тешилось.

— Это деловое предложение,— повторил он, словно запрограммированный.— Было бы глупейшей ошибкой от него отказаться. Только из уважения к вашему писательскому таланту и искреннему сочувствию к трудному положению, я решил, что вы с поставленной задачей прекрасно справитесь.

— В чем ее суть?

— Вам предстоит написать книгу страниц на шестьдесят не меньше, больше даже желательно о моей кипучей деятельности на посту мэра города,— не  моргнув глазом, сообщил чиновник. — Для иллюстрации издания фотографиями и рисунками, красочного оформления обложки уже подобрана группа  фотографов и художник Глеб Верницкий. А вот текст за вами, но чтобы не сухой канцелярский, а красивый, образный. Конечно, Шолохова вам не превзойти, но в меру сил и таланта постарайтесь не ударить в грязь лицом. Ваш труд будет щедро оплачен.

— Щедро оплачен..., — в задумчивости произнес я и решил играть.— А где гарантии,  что меня не проведут, не кинут?

— Не к лицу писателю этот бульварный жаргон,— поморщился Ланцюг и нажал на  кнопку селекторной связи, услышал отзыв и строго приказал.— Артем Силантьевич ко мне с контрактом на издание книги «Живет ради блага людей».

“Уже и название придумали, видно срочно хотят сотворить этот бестселлер,— подумал я, сообразив, что издание книги является одним из средств  предвыборной агитации и  пропаганды, борьбы за симпатии и  голоса избирателей. А мое имя, хотя и по редким публикациям в прессе известно читателям. Поэтому кто-то  из избирательного штаба и надоумил его использовать этот резерв. Да, схватка за кресло мэра предстоит жаркая.”

В кабинет  вошел тридцатилетний мужчина с черной папкой в руке. Поздоровался со мною кивком головы и положил папку, предварительно развернув ее перед  начальником. Тот жестом велел ему присесть.

— У нас все на законных основаниях, мы ни какая-нибудь шарашкина контора, — промолвил он и подал мне фирменный лист с отпечатанным на лазерном принтере текстом. Я углубился в чтение, из которого понял, что договору-контракту мне поручается в течение месяца написать книгу с условным названием «Живет ради блага людей» о  жизни и деятельности Ярослава  Ланцюга. Определена выплата денежного  вознаграждения / гонорара/ в сумме 2000 / две тысячи долларов США. Указано,  что контракт после подписания обеими сторонами подлежит строгому исполнению. Сторона, нарушившая условия договора обязуется компенсировать ущерб в размере обозначенного гонорара.

— Хотя, Владлен Алексеевич,  я убежден, что талант должен быть голодным. Сытый, а значит и ленивый человек, чаще всего неспособен создать шедевр. Это касается литературы, живописи, музыки, скульптуры и других видов искусства, — многозначительно, менторским тоном заметил  мэр.  

— Вам что же, нужен шедевр? — усмехнулся я.

— Ну, что вы, я реалист, понимаю ваши потенциальные творческие возможности и поэтому на шедевр не рассчитываю, — признался он и, добавив металла в голосе, приказал. — Но из-под вашего пера должна выйти  настоящая вещь, большой очерк или документальная повесть о моих достижениях и заслугах. Имейте в виду, фуфло, халтура  не пройдут, у меня на нее стойкий иммунитет. Поэтому постарайтесь все сто процентов. Если потребуются словари  Даля, Ожегова, то я вас  этой  и другой энциклопедической литературой обеспечу?

— В этом пока нет необходимости. А заявка весьма серьезная,— вздохнул я. — Мне прежде не доводилось выполнять подобные заказы. Не знаю, справлюсь ли?

— Справишься, справишься. Это социальный заказ, горожане должны знать, как  много, не жалея сил и знаний я для них сделал,— с уверенностью произнес Ярослав Гордеевич, словно сам собирался стать автором шедевра.— За такой гонорар, что я приготовил, любой на вашем месте в лепешку расшибется, а  заказ обязательно исполнит. Деньги лишними не бывают.

— Не в деньгах счастье,— возразил я.

— А в их количестве,— натянуто улыбнулся он.— Я это понял, сидя в этом кресле. И чем их больше, тем лучше. Аппетит приходит во время еды.

— Должны быть разумные пределы. В могилу все равно не заберешь, ни особняки, ни машины и прочие богатства, — заметил я.

— Оставьте свой черный юмор,— осуждающе покачал он головой.

— В каком издательстве будет выпущена книга?

— Это моя забота. С издательством уже заключен договор, все полиграфические работы оплачены авансом,— ответил Ланцюг.

— Какой тираж?

— Сначала тридцать тысяч, а потом по мере потребности,— с самодовольством сообщил он.— Надеюсь, что эта книга прославит не только главного героя, но автора. Вы тоже, Владлен Алексеевич окажитесь в лучах славы. Одним выстрелом  убьете двух зайцев — и деньги, и слава. А будет валюте, значит и красивые женщины, приятный отдых, застолья, развлечения...

— Я— человек сдержанный в чувствах и потребностях, поэтому женщины меня интересуют,  поскольку постольку, как персонажи романов, повестей, — охладил я его пыл.

— О-о, мы этого не слышали, —  подмигнул он Устюжину.— Такой видный мужчина, в расцвете не только творческих, но и физических сил и вдруг  равнодушен к женщинам. Никому об этом не говорите, иначе сочтут за импотента. Ничто человеческой до последнего смертного часа  нам не чуждо, надо жить весело, полноценно, чтобы было о чем вспомнить  на старости лет. Вам сколько стукнуло, Владлен Алексеевич?

— Тридцать шесть.

— Вы еще так молоды и половины  жизни не прожили. Мне вот сорок пять, а чувствую себя юношей. Не отказывайте себе в земных радостях и удовольствиях. Жизнь коротка и после смерти небыль, тлен. Тем более, что писатель из  личного опыта и впечатлений черпает сюжеты своих произведений.

— Меня выручает сила воображения,— улыбнулся я.

— На одном воображении далеко не уедешь,— резонно заметил  Ярослав Гордеевич.— Для достоверности повествования нужны личные переживания, мысли, а не придуманные.

— Зачем вам книга? О ваших делах, каждом шаге и вздохе почти в каждом номере сообщает городская  газета, радио и телевидение?— поинтересовался я.— Вполне достаточно информации для популярности и авторитета.

— Недостаточно, — возразил он.— Для надежности надо использовать все резервы.  Газеты, листовки  живут один-два дня. Почитали и выбросили в мусорную урну или завернули хамсу и селедку. У людей короткая память. А книгу долго буду беречь, даже тогда, когда нас с вами на земле не будет. Мне ведь не все равно, какая останется память, добрая или плохая, злая.

— О человеке судят по его делам и поступкам, а не по количеству прожитых лет.

— Вот именно,— подхватил Ланцюг.— Поэтому я и хочу, чтобы обо мне шла добрая слава, а не досужие сплетни и слухи, мол, он главарь мафии и тому подобное. В городе есть,  кому распространять клеветнические слухи, порочить мое доброе и честное имя, чтобы вывести меня из равновесия, спровоцировать на скандал. Вы думаете, мне приятно, когда дикие невероятные слухи  доходят до  ушей моей девятнадцатилетней дочери Инги, когда на нее  указывают, что она дочь криминального авторитета. Жена к таким гнусным слухам привыкла, у нее стойкий  иммунитет, а вот у девочки душа ранима. Ее надо оградить от клеветы, раз и навсегда. Этой книгой мы заткнем глотки моим недругам, которые бы с удовольствием  сплясали бы на моей могиле гопака. Но я не скоро предоставлю им это удовольствие. Я им всегда отвечаю: не дождетесь! Пора из пассивной обороны переходить в атаку. И первым таким залпом будет книга.

— А вторым? — поймал я его на слове, заметив его налившееся кровью лицо, вспотевший лоб.

— Не будем так далеко загадывать,— решил он не раскрывать карты.— Мой арсенал еще не исчерпан.

— С положительной информацией о кандидате может выйти перебор, — напомнил я нередкие случаи в тактике предвыборной борьбы. — И тогда сработает эффект бумеранга, вместо поддержки, охлаждение.

— Это тоже не ваша забота. На меня работает группа специалистов, в том числе  зарубежных по избирательным технологиям, компромату, черному пиару. Ваше дело — книга. Она должна появиться в срок, не позже,  как через месяц. Могу вам сейчас в качестве аванса выдать до тысячи долларов, чтобы не испытывали дискомфорта и проблем?

— Нет, благодарю, — отказался я. — Никому никогда не был должен. Это неприятное ощущение быть в зависимости.

— Понимаю, понимаю, творчество требует свободы, вдохновения, полета мыслей, — усмехнулся он.— Раз так, то творите. За месяц срубите две куска. Рыбакам загранплавания за такие деньги приходится почти год в  штормовых морях и океанах болтаться, рискуя пойти на дно.

“Конечно,  о таком гонораре сейчас остается только мечтать,— подумал я. —  Прежде у автора не болела голова о том, будут ли распроданы его книги. Впрочем,  таких проблем не возникало, ведь книги были дешевыми и доступными многим гражданам и поэтому быстро раскупались. Гонорар выплачивался сразу же после издания книги. И тогда, действительно, рабочее место прозаика, поэта и драматурга было за письменным столом, а не за прилавком.

Я почувствовал, что Ланцюг пристально наблюдает за выражением моего лица и несколько смутился проницательного взгляда его маленьких въедливых зрачков.

— Вам  остается скрепить контракт своей подписью,— с нетерпением  поторопил он меня.— Вот вам ручка с золотым пером, смелее. Выпьем по такому торжественному случаю по бокалу шампанского или коньяка и вперед за работу, время не терпит.

— Все прекрасно...

— Вот и замечательно, — не дал он мне закончить предложение.— Вы — умный, деловой человек, другого ответа я от вас и не ожидал. Справитесь в срок, отвалю солидную премию, будете жить, как кум королю...

Он перевел дыхание, собрался с мыслями и продолжил:

— Возможно у вас, Владлен Алексеевич, есть недруги, а может и лютые враги, которые притесняют, угрожают, житья не дают, так вы не скромничайте, скажите. Я обеспечу вас охраной. Могу подарить вам газовый пистолет. Вам журналистам, писателям даже по закону для самообороны разрешено оружие. Все-таки профессия нынче опасная, связана с риском для жизни и здоровья. Острого печатного слова все боятся, как чумы.

— Да, слово способно и возвеличить, прославить и с таким же успехом ославить и больно ранить, если не убить,— согласился я.

— Вот посему я очень опасаюсь за вашу драгоценную жизнь,— с озабоченным выражением лица, мэр приподнялся с кресла и подошел к небольшому сейфу в углу кабинета. Нажал на кнопки кодового замка, открыл тяжелую стальную дверцу и обернулся ко мне с самодовольной улыбкой и шутливо, спросил. — Может, вам не газовый, а боевой вручить, конечно, не орден, а пистолет Макарова или ТТ? Здесь у меня стволы на любой вкус. Так что соображайте, пока не передумал.

Я увидел на полке тускло поблескивающие вороненой сталью пистолеты с рукоятками, рядом снаряженные патронами магазины и ответил:

— У меня к любому оружию скептическое отношение. Все, что направлено на уничтожение человека, всего живого в природе вызывает протест.

— Религия не позволяет брать оружие или пацифист по убеждению?— ухмыльнулся он.— В армии хоть служили, Родину-мать готовы защищать?

— Где она теперь эта Родина, бывший великий Союз канул в Лету, разве что Россия, которая остается надеждой и верой для русского человека,— вздохнул я.— А оружие мне вроде и не к чему. Для его ношения требуется разрешение органов разрешительной системы милиции. Я  не религиозный фанатик и не пацифист, верю в жизнь и здравый смысл. А с оружием хлопот не оберешься, придется пороги обивать да презенты делать.

— С разрешением на ношение проблем не возникнет,— заверил  Ланцюг. Закрыл дверцу сейфа,  возвратился в уютное кресло.— Милиция, прокуратура у меня в кулаке.

В подтверждение он плотно сжал короткие пальцы и чуть не грохнул кулаком по поверхности стола  и в следующий момент потянулся к телефонной трубе.

— Так мне позвонить полковнику?

— Нет, не надо,— остановил я его и пояснил.— Спасибо за заботу, но я человек  мирный, не конфликтный, никого шибко своими публикациями не задеваю. Герои моих романов, повестей и рассказов — вымышленные и если кто-то в них узнает себя, то это его личные проблемы. А с оружием могут возникнуть непредвиденные ситуации.            — Какие еще ситуации? — насторожился он.

— Не исключено, что кто-то из отморозков узнает о наличии у меня пистолета и постарается любым способом им завладеть. Так, сам того не подозревая,  могу стать объектом для нападения с непредсказуемыми последствиями. Поэтому  не вижу смысла подвергать свою жизнь и здоровье риску.

— Пожалуй, вам не откажешь в логике. Но, если вдруг понадобиться ствол либо какая другая помощь, обращайтесь в любое время суток. Устюжина и его бойцов по спортклубу “ Савмак” подниму среди ночи. Знайте, что в обиду не дадим. Мы своими людьми дорожим, не допустим беспредела.

— А что,  я уже ваш человек?

— Хотелось бы надеяться, что так,— мягко произнес он, а я успел подумать “мягко стелет, да жестко будет спать”. Ланцюг между тем продолжил:

— Наслышан, что писатели, поэты, художники — народ своенравный, строптивый, вольнолюбивый, не терпящий над собой власти, диктата, я полагаю, что вы не из  их числа, мы без проблем найдем  общий язык. Деловые серьезные люди всегда  сумеем договориться, не  доводя дела до абсурда, а отношения до вражды. Мы с вами прагматики, а не романтики, видим жизнь такой, какая она есть со всеми прелестями и пороками, а не через очки с розовыми стеклами. Так ведь?

— В принципе так,— согласился я и слегка подкорректировал.— Однако без романтики, поэзии и лирики жизнь теряет свое очарование и магию таинственности. Поэтому прагматизм не следует доводить до крайности. Всего должно быть в меру и прагматизма, и романтизма.

—  А вы,  хитрый  дипломат,— усмехнулся Ярослав Гордеевич. — Вам бы в МИДе советником работать или где-нибудь послом. Умеете излагать мысли тонко и виртуозно, никого не обижая, ни то, что некоторые дубины стоеросовые из моего окружения. Давно собираюсь провести чистку, избавиться от бездельников, интриганов и трепачей.

— Спасибо за оценку моих скромных достоинств, — ответил я. — Дипломатия, как и политика — это искусство компромисса, удел избранных. Делая временные уступки, они нередко одерживают победы, соразмерные с триумфом. — Мне импонирует, что у вас нет врагов, что никому не успели насолить, никому не перешли дорогу, — признался он. — А я вот не могу жить без врагов, без адреналина в крови. Тем более, что есть много желающих есть в это кресло. Недаром вождь мирового пролетариата говорил, что власть легче взять, чем потом ее удержать. Я боец по натуре, мне необходима схватка, ощущение опасности, чтобы быть в отличной спортивной форме. Выборы на носу и любая слабость, как физическая, так и интеллектуальная, на пользу моим соперникам. Поэтому по совету умных людей я и призвал вас под вои знамена. Вы об этом не пожалеете, щедро отблагодарю, в моих руках бюджет. Страна, как говорится, должна знать и ценить своих героев.

— Герой это вы, а я скромный раб пера и бумаги. — Не скромничайте, у вас божий дар. Не каждому дано, так искусно владеть пером, — возразил Ланцюг и обернулся к смиренно молчавшему Устюжину. — Вели Алевтине Федоровне устроить маленький фуршет. Это дело надо обмыть.

— Все прекрасно, но меня смущает несколько нюансов,— потянул я оборванную нить  предложения и увидел, как тень легла на его некогда добродушное лицо.

— Какие еще могут быть сомнения между деловыми людьми? — насторожился он,  жестом руки остановив у самой двери Артема Силантьевича.

— Во-первых, невозможность одностороннего разрыва договора. Ведь в этом пункте не учтен ряд обстоятельств,— заметил я.

— Каких еще обстоятельств!? — подался он вперед грудью в белой сорочке с выпирающим брюшком.

— Например, болезнь или неожиданная кончина автора. Получается, что его родственникам придется в таких случаях выложить две тысячи долларов. Это кабальное, неприемлемое условие, оно грозит автору полным разорением.

— Вы — крепкий мужчина в полном расцвете физических и творческих сил, — упрекнул меня Ярослав Гордеевич. — Поэтому никакие обстоятельства, а тем более болезнь и смерть не помешают. У вас будет отменное питание, идеальные условия для творчества. Хотите, работайте дома,  а если нет, то устроим вас  в престижный санаторий или дом творчества в Ялте? А если опасаетесь за свою драгоценную жизнь, то обеспечу охраной?

— Нет уж, я не привык к роскоши и достатку, а дома и стены помогают, — отказался я от предложения.— К тому же сытость и комфорт расслабляют человека,  делают его ленивым и флегматичным, не стимулируют вдохновение. Только те прозаики, поэты, живописцы и музыканты, за редким исключением, которым жилось тяжело, смогли создать шедевры мировой литературы и искусства. Без напряженного труда любой талант обречен на угасание.

— От вас не требуется шедевр,— с заметным раздражением сказал мэр. — Нужна добротная, убедительная по содержанию книга, чтобы горожане поняли, кто денно и нощно заботится о их благе, кто жертвует личным временем для решения их насущных проблем.            — Все же я предлагаю пункты о невозможности расторжения договора и обязательной компенсации исключить, — не уступал я.

— Однако, какой вы принципиальный,— угрюмо произнес он.— Хорошо, будь по-вашему. Теперь надеюсь все прекрасно?

— Слишком короткий срок для выполнения заказа, всего месяц, — посетовал я и  пояснил. — Понимаете,  художественное произведение, а  вы предложили большой очерк и повесть, строго по плану не пишутся. Необходим душевный настрой, вдохновение. Бывают такие периоды, когда за целый день, а то неделю ни одной строки из-под пера не выходит. В этот период идет накопление  информации, мыслей, наблюдений для рождения сюжета. А бывает, что в течение нескольких недель, месяца два рождается роман или повесть. Вдохновение, словно капризная женщина,  очаровывает тебя, а потом надолго оставляет. У каждого писателя своя творческая лаборатория, свой стиль. Попробуй-ка  поймай жар-птицу удачи.

—Время не терпит, выборы на носу. Некогда гоняться за  Василисой прекрасной  и жар-птицей, — грубо оборвал меня  Ланцюг.

—Через месяц  рукопись должна лежать на моем столе. Дорога ложка к обеду.

— Не все так просто, я должен вжиться в образ своего героя,— выдвинул я следующий аргумент.— Мне надо о вас узнать, как можно больше, характер, привычки, поступки, стиль работы, круг интересов и другие детали. А для этого надо почаще быть рядом, видеть вас в стихии работы.

— С этим проблем не будет, окунетесь в стихию, — заверил он. — Я— человек прямой, открытый. Мне  нечего скрывать, свой хлеб ем не напрасно.

— Не уверен, что оправдаю ваши ожидания,— признался я. — Писать романы, повести, рассказы  несколько легче, так как автор не ограничен в художественном замысле. А вот о конкретном человеке все должно быть документально правдивым,  точным, без всяких фантазий и домыслов. Дайте мне дня три для размышления, чтобы я мог взвесить свои творческие возможности. Смогу ли  написать, чтобы содержание вас устроило.

— Два дня,— не допускающим возражений тоном, разрешил он.— И имейте в виду, Владлен Алексеевич, на вас свет клином не сошелся. Есть немало желающих заработать на этой книге. Я мог бы даже объявить конкурс, но не стал этого делать.  Решил дать вам шанс поправить свое материальное положение.

— Почему бы вам не предложить этот заказ кому-нибудь из журналистов? — не унимался я. — Они пишут быстро, не дожидаясь вдохновения. Газета приучает  к оперативности.

— Знаю, я этих журналюг,— отмахнулся Ланцюг.— Пишут, конечно, быстро, иногда даже опережают события, заготовляя разные там “болванки”, сухим штампованным языком, как будто под копирку. А мне нужен сочный, яркий язык, чтобы за живое читателя брало и подолгу в сознании засело. Настоящая  литература, которую время не берет, как вино. Чем больше лет, тем крепче ценнее. Я убежден, что такую книгу способны написать только вы.

— Благодарю зн доверие, я подумаю, — пообещал я и направился к двери. Устюжин посторонился, уступая мне дорогу. Фуршет не состоялся.

Уже находясь в своей квартире, я задумался над предложением, довольный тем,  что не бросился сломя голову, а взял тайм-аут. “Может, действительно согласиться на этот заказ, хотя душа к нему не лежит, — подумал я.— Получив гонор я наконец то смогу успешно решить свои издательские проблемы. Слишком долго рукописи ждут своего часа. Надо издать уже написанное, наберется на две-три полновесные книги любовно-криминальных историй, сборники потешных рассказов  и стихов. Это сделает мое имя популярным, а иначе зачахну в безвестности. С другой стороны нет никакого желания попасть в экономическую зависимость чиновника. Придется ублажать его амбиции и капризы, теряя творческое имя, превратившись в мелкого придворного писаря. Настоящий писатель должен быть свободен в выборе темы, никто не смеет навязывать ему свою волю. Творчество не терпит  диктата и насилия. Но обстоятельства нередко довлеют над принципами.

 

2. Жестокий  стиль

 

На исходе второго дня, когда истекал отпущенный мне на раздумья срок, Ланцюг позвонил сам и напомнил. Я все-таки под его напором дал согласие на сотрудничество. На это решение меня подвигла не столько возможность заработать,  сколько творческий интерес к личности Ярослава Гордеевича,  азарт человека,  истосковавшегося по приключениям. Я интуитивно почувствовал, что могу оказаться в гуще событий,  которые,  возможно,  станут сюжетом, фабулой для увлекательной повести. Но в  целях подстраховки настоял на  том, чтобы договор был  заключен на мой литературный псевдоним Жарков. Он для гонора было заупрямился, но потом согласился, пожурив для острастки.

— Упрямый все-таки вы народ — писатели, творческая богема. Все норовите по-своему сделать. Нет на  вас никакой управы.

— Писатель тем и отличается, что у него свой взгляд на события, явления жизни и природы,— парировал я.— Он художественно осмысливает действительность.

— Если так, то пора вам вживаться в образ, — велел он. — Завтра в десять часа я провожу аппаратное совещание, поэтому прошу не опаздывать.

— Хорошо, я человек пунктуальный, — заверил я его.

—Это мне нравится, — похвалил он.— Больше всего почитаю дисциплину  и порядок.  Может вас все же устроить в какой-нибудь элитный санаторий? «Южный», «Россия» или «Ай-Даниль»?

— Нет,  я слышал, что сутки проживания в «Южном» обходятся в двести долларов,— поделился я информацией.— Поэтому обойдемся без лишних затрат.

— Чудак вы, Владлен Алексеевич, альтруист,— рассмеялся он.— Вам шикарный  отдых, ничего не будет стоить. Найду в бюджете статью расходов на представительские  цели, и выкиньте мысль о затратах. Считайте с моей стороны путевку, жестом доброй воли. Отдых в бархатный сезон — одно удовольствие. Море, солнце, женщины, пылкие курортные романы… Впрочем, вам нельзя отвлекаться и расходовать энергию и эмоции на красоток.

— Нет, никому не хочу быть обязанным, — твердо ответил я.

— Будь по-вашему, но я не снимаю этот вопрос с повестки дня. После того,  как выполните заказ, мы к нему возвратимся,— многообещающе заверил он.

На следующий день, без пяти минут десять,  я был в зале заседаний. Сел почти  в последнем ряду, чтобы лучше было наблюдать за происходящим. Сотрудники  аппарата заполнили кресла. При появлении Ланцюга в дверях дружно встали и,  устремив взоры, проводили его умиротворенными взглядами до стола президиума. Я тоже вынужден был подняться с места,  чтобы не выглядеть белой вороной. Опершись руками о стол,  Ярослав Гордеевич небрежным жестом велел всем присесть. Удостоверившись, что я на месте, он кинул головой и сообщил:

— Сегодня на нашем совещании присутствует журналист и писатель Жарков Владлен Алексеевич.  Поэтому прошу всех настроиться на плодотворную работу, вести себя корректно,  отвечать по существу, кратко и конкретно, чтобы у него сложилось благоприятное впечатление о плодотворной работе  сотрудников нашего аппарата. Отключить  всем мобилки, иначе конфискую и разобью. Отставить лишние разговоры.     Я почувствовал себя неловко, оказавшись в центре внимания. Но этот интерес быстро пропал.

— Итак, все ли на месте? Никто не опоздал? — он обвел беглым  взглядом притихших,  даже затаившихся сотрудников и обернулся к женщине-секретарю из протокольной части:

— Екатерина Павловна, доложите.

— Все, — тихо произнесла она и подала ему список сотрудников с пометками.  Ланцюг убедился в верности ее ответа и поднял, круглую,  словно шар голову.

— Мы собрались, чтобы обсудить текущие дела и проблемы. В который уже раз акцентирую ваше внимание на необходимости строжайшего соблюдения исполнительской  дисциплины. Все вы находитесь на государственной службе и поэтому должны четко и беспрекословно выполнять все мои указания  и распоряжения. Может у кого-то на  сей счет, есть свое мнение, предложения, возражения?

Зал молчал, покорно внимая словам оратора.

— Итак, начнем разминку,— он деловито положил пухлые руки на стол.— Надеюсь,  все готовы по своим курируемым отделам и службам держать отчет?

В ответ аппаратчики усердно, словно тараканы ночью, зашуршали бумагой, справками, туго соображая, кому на этот  раз отведена роль “именинников”.

— Максим Андреевич,— после трехминутной паузы и изучения лиц подчиненных,  поднял с кресла начальника отдела транспорта и дорожного  хозяйства. Тот стал, переминаясь с ноги на ногу, беспокойно кивая головой. Разгладил рукой по-цыгански черные усы, тяжело вздохнул.

— Что вы танцуете, как кавалерийская лошадь,— упрек его председательствующий.— Стойте смирно и не отвлекайтесь.

— Я весь внимание,— смутился Максим Андреевич.— Это у меня такая привычка, волнуюсь, нервничаю. О деле душе болит.

— Значит,  есть повод для волнения,— с явным удовлетворением заметил мэр. — Бог шельму метит. Я  редко ошибаюсь, знаю с кого спрос требовать.

— Не ошибаетесь, — согласился подчиненный, только бы польстить начальнику.— У вас профессиональная интуиция, опыт руководителя высокого ранга.

— Так вот ответь мне, каким транспорт с работы и на работу ездишь? — неожиданно спросил Ланцюг.

— Общественным. автобусами, троллейбусами,— отозвался Максим Андреевич, не ожидая подвоха.— Служебный автомобиль использую очень редко. Сами знаете, лимит бензина.

— А я думал ты на вертолете,— грубо оборвал его начальник.

— Почему на вертолете? — не понял тот.

— А потому что ты не замечаешь или не желаешь замечать в каком скверном состоянии дороги на улицах города, в выбоинах, колдобинах, как стиральная доска, по танкодрому, наверное, приятнее ездить.

—Дороги, как дороги,— пожал плечами Максим Андреевич.— Это же вам не автобан с четырехполосным движением.

— Не умничай, — повысил голос чиновник.— Ты знаешь из-за чего всегда Россия,  да и Украина страдала? Из-за плохих дорог и дураков. Намотай себе на ус. Пойми, я не о себе забочусь, на «Аudi» система амортизации надежная, а о простых гражданах. Каково им в переполненных автобусах в тесноте  и тряске. Такая поездка всю душу вытрясет. Рессоры лопаются, автобусы выходят из строя. Ты же у нас не только за  дороги, но и транспорт отвечаешь.

— Моя служба не виновата, — помягче, чтобы не вызвать на  себя гнев, произнес Максим Андреевич. — Ремонтники едва успевают дыры латать, асфальт укладывать. Водопровод, канализация то в одном, то в другом месте  рвутся. Да еще частники, владельцы пивных баров и других курятников самовольно норовят подключиться к водопроводу. Грунт оседает, отсюда и выбоины.

— О курятниках мы еще поговорим, хорошо, что напомнил,— заметил Ланцюг. — Даю тебе срок, месяц на устранение недостатков. Не выполнишь — полетишь с должности. Екатерина Павловна запишите в протокол мое предупреждение. Затем небрежным жестом велел Максиму Андреевичу присесть.

— А ты что скажешь, Наум Яковлевич? — поднял он седовласого, но не по годам прыткого начальника жилищно-коммунального хозяйства.— Почему твои подчиненные довели водопроводно-канализационную систему до такого плачевного состояния. Фекалии, всякое дерьмо город заливают. Вместо аромата роз и акации горожане вынуждены вдыхать зловония. Благо хоть морской ветер с пролива освежает, а бы совсем люди очумели.

— Ярослав Гордеевич, я ведь и раньше перед вами ставил вопрос ребром,— вздохнул Наум Яковлевич.— Требуется не текущий, а капитальный ремонт водопровода,  канализации, насосных станций, очистных и других  сооружений. На некоторых участках разводящие сети, которым уже четверть века, не подлежат ремонту, требуют срочной замены. Вы же знаете, какая агрессивная среда, изоляция не спасает, коррозия ест металл. Трубы не выдерживают давления, лопаются. Отсюда частые порывы, разрытия дорог...

— А ты не повышай давление, чтобы трубы не лопались, — посоветовал мэр. — Может, специально  вредишь, устраиваешь саботаж, чтобы настроить против меня людей? Так я поручу органам разобраться.

— Упаси Господь, что вы такое говорите, — встревожился Наум Яковлевич.— Если  я понижу давление, то до верхних этажей вода не дойдет. И без того жители сел Аджимушкай и Опасное страдают из-за дефицита воды. Доставляем ее  водовозками. Все инстанции жалобами завалены. Приходится из двух зол выбирать меньшее. Нужен основательный ремонт, большие капвложения, а не латание изъеденных коррозией труб.

— На это денег в казне нет, — хмуро отозвался мэр.— Мобилизуй свои внутренние резервы, если тебе, Наум Яковлевич еще дорого кресло, а то живо подыщу замену. Ты у нас уже три года, как на пенсии. Сядешь на голую пенсию, по-другому запоешь, узнаешь, почем фунт лиха. Подумай, как использовать артезианские скважины в Аршинцево и Баксы.

— Я вас понял,  можете не продолжать, — засуетился тот. — Постараюсь изыскать резервы. Я еще не стар, женщинам нравлюсь и чувствую в себе силы и энергию.

— Так и трудись, а не дремли, если такой энергичный. Не забывай засыпать я и укладывать асфальт. Запишите ему тоже срок, что и Максиму Андреевичу, по ликвидацию недостатков. Пусть сообща подумают, как выйти сухими из ситуации. Я бездельников на казенных харчах долго держать не буду. А теперь поговорим  о курятниках.

В зале воцарилась напряженная тишина. Взоры устремились на Ланцюга, гордом одиночестве восседавшего за столом президиума. “Да он ощущает себя в бюрократической среде, как рыба в воде,— подумал я.— Каждому дает понять,  что его судьба зависит от его настроения и воли. Не хотел бы я оказаться на  месте этих запуганных до энуреза аппаратчиков. Но, как говорится, каждому свое”.

— А куда вы смотрите, Клара Львовна?— поднял он с места начальника управления  торговли и бытового обслуживания полнотелую, коротконогую женщину с высокой  медно-рыжей прической—шиньоном, едва уместившаяся в кресле. Она со страхом и трепетом уставилась на него своими по-воловьи большими глазами. Оглянулась по сторонам, ища поддержки и сочувствия.

— Куда вы смотрите, поди, не барыня? — повторил он властно.

— На вас,— робко улыбнулась дама.

—  Я не икона, чтобы на меня смотреть, вы лучше исполняйте свои функциональные обязанности, — посоветовал он.

— Планы по товарообороту и внедрению новых услуг выполнены,— начала было отчитываться Клара Львовна, шевеля ярко накрашенными помадой губами.— Несмотря  на низкую платежеспособность  покупателей с поставленными задачами работники прилавка и сервиса успешно справляются...

— Да я не о том спрашиваю, проснись,— грубо оборвал ее чиновник.— У вас под носом, на  каждом шагу курятники-киоски, как грибы  после дождя, вырастают, а вы и бровью не ведете. Блошиные  стихийные рынки, антисанитария. Мало того, что портят архитектурный облик города, так еще и налоги в бюджет от прибыли не платят. Развели анархию, поэтому и казна пуста.

— Так это, любезный Ярослав Гордеевич не моему адресу критика и претензии,— облегченно вздохнула она пышным торсом.— Эти вопросы в прямой  компетенции архитектора, санэпидемстанции и налоговой инспекции, а моя забота — товарооборот, ассортимент.

— Ах, как вы изловчились стрелки переводить. Моя хата с краю, ничего не знаю, — осадил ее мэр.— С ними я еще разберусь, но и вы не должны оставаться в стороне. Попросили бы в ДРСУ бульдозер и сгребли бы к чертовой матери все курятники, я бы вас только поощрил за решительность. А вы ждете, пока гром не грянет. Гляжу, тяжелы вы стали на подъем, эко разнесло, словно на дрожжах. Всех заставлю спортом заняться и нормативы по легкой атлетике сдать. Обросли лишним мясом, жиром мозги заплыли, плохо соображают, поэтому и работаете вяло из-под палки.

— Какая из меня спортсменка в пятьдесят то лет,— едва не плача, прошептала Клара Львовна.— Разве что ядро или диск метать, на первых шагах удар хватит.

И густо покраснела, закрыв лицо белым в кружевах платочком. “Круто он взял ее в оборот,— подумал я. — Да и с другими не церемонится.

—Господа чиновники, если кого-то из вас не устраивают работа, мои законные требования — заявление  на стол и шагом марш на все четыре стороны.— сурово изрек , не про Ланцюг, явив к женщине милосердия.—Свято место пусто не бывает. Претендентов на каждое кресло хоть отбавляй. В шеренгу выстроились, не дождутся очередной вакансии. Может, кто-то недоволен, есть возражения?

Ярослав Гордеевич, на секунду-другую задерживая взгляд на лицах, зорко оглядел подчиненных и с удовлетворением произнес:

— Молчание — не только золото, но и знак согласия. А теперь живо по рабочим местам,  дорога каждая  минута. Шагом марш!

Я надеялся, готов был услышать следующую команду “ с песней”, как в армии,  но мэр  смолчал. Аппаратчиков из зала заседаний, словно ветром сдуло. Видимо, никто из них не рискнул замешкаться, дабы не попасть под горячую руку ретивого начальника. Он ведь мог нерасторопного задержать и дать ЦУ.

— Ну,  как, Владлен Алексеевич? — довольный собою, поинтересовался он у меня. — Поддал я им жару, теперь будут работать с энтузиазмом. Хотя бы раз в неделю им нужна взбучка, стимулятор, иначе обленятся. Не так ли?

Если бы он не призвал меня в союзники своей методы, то я бы, наверняка, и воздержался от комментарий негативного впечатления от совещания. Но Ланцюг намеревался услышать от меня лестный отзыв. Я выдержал паузу, собираясь с  мыслями и решая,  стоит ли мне откровенничать. Впрочем, я не его подчиненный, чтобы испытывать патологический страх за потерю рабочего места и другие неприятные последствия.

— Ярослав Гордеевич, я не вправе вмешиваться в дела вашей компетенции. У вас и без меня хватает советников,— начал я не спеша.— Но мне кажется, что вы жестоко обошлись с этой  начальницей управления торговли Кларой Львовной. Незаслуженно обидели женщину, задели ее внешние качества.           

— Не жестоко, а жестко,— с явным недовольством поправил он. — Вам бы, как литератору, следовало различать нюансы. Это мой стиль руководства. А вы предлагаете нянчиться с ними, играть в бирюльки. На шею сядут и кнутом погонять станут. Поэтому для пользы дела лучше, если этот кнут будет в моих руках. А требую строго с целью профилактики, чтобы на будущее неповадно было. Пора вам, инженеру человеческих душ, понять, что женщина, когда у нее нет веских аргументов в свое оправдание, прибегает к такому эффективному средству, как слезы, обмороки и т.д. Но Москва слезам не верит, я тоже. У меня эти штучки не проходят.

— Но все-таки она женщина, тонкое, ранимое существо. Надо было бы помягче,— не согласился я с его доводами.

— Для меня в аппарате нет разделения на мужчин и женщин. Есть сотрудники, призванные четко исполнять свои функциональные обязанности.

— Словно бездушные роботы, — усмехнулся я.

— Прошу не утрировать,— оборвал он.— Вы думаете, что меня вышестоящее начальство по головке гладит, комплименты нашептывает? Как бы, не так. По всей  вертикали власти  жесткие требования, иногда доходит до матерщины. Я со своими сотрудниками еще деликатно обращаюсь. За три с половиной года, которые я правлю, еще никто из них добровольно не подал в отставку, не написал заявления. Значит, их вполне устраивает мой стиль, конечно, не без закручивания гаек. Если президента допекли до такого состояния, что он срывается на брань и мат, я  имею в виду “кассетный скандал”, то нам, его подданным, и подавно не возбраняется. Крепкое слово быстрее доходит до сознания исполнителя. Сентиментальностью, сюсюканьем и заигрыванием с подчиненными любое дело загубишь, хорошей каши не сваришь.

“ Да, суровый кашевар,— подумал я с грустью.— Его похлебка в горле колом станет и когда-то терпение людей может лопнуть.”

—Все же люди заслуживают достойного обращения и уважения, — не отступал я. Он хмуро исподлобья взглянул на меня, словно впервые увидел и медленно  процедил:

— Вы , Владлен Алексеевич не отвлекайтесь на мелочи, не акцентируйте на них свое внимание. Быстрее вживайтесь в образ. Время не терпит. Наверное,  привыкли  писать по настроению, вдохновению, а для меня оно на вес золота. Книга должна быть написана в срок. Это вопрос принципа и долга.

 

3. Прелестное  создание

 

—Владлен Алексеевич! — ни свет, ни заря разбудил меня по телефону Ланцюг. — Вы  меня в работе видели?

— Да видел, имел такое счастье,— ответил я иронично, не зная, куда он клонит.

— Правда, хорош, убедителен, тверд, как кремень?

— Силы воли, твердости характера вам не занимать.

— Время такое, всех в кулаке надо держать, иначе дело не сдвинется с мертвой точки. Чиновник, бюрократ  ленив по своей природе, потому что в отличие от работяг на сдельщине, высокая зарплата ему гарантирована и нет смысла слишком напрягаться. Это, как в армии, солдат спит, а служба идет, — пояснил он. — Позвонил я вот по какому поводу. Приглашаю на рыбалку с  ухой и шашлыками. Заодно увидите, как в очень редких случаях, провожу свой досуг.

— Я планировал поработать над очерком,— произнес неуверенно, не испытывая желание часто общаться с заказчиком.

— Еще успеете поработать. Вы получите массу ярких впечатлений и положительных эмоций,  вдохновитесь на творчество, а не халтуру, — пообещал чиновник.— Даю  вам десять-пятнадцать минут на сборы. Машина будет ждать у подъезда.

— Что с собой взять? Рыбацкие снасти, провиант?

— Все есть, и харчи, и напитки, и снасти,— рассмеялся он.— Прихватите с собой плавки, если изъявите желание покупаться и позагорать. Яхта в нашем полном распоряжении.

— Яхта? Не слишком ли расточительно? — заколебался я. — Можно было бы обойтись весельной лодкой или с берега поудить, как я это делаю на Бочарке. За яхту ведь потребуют плату?

— Эх, Владлен Алексеевич, о чем вы печалитесь,— снова рассмеялся он.— И много  вы с берега наловите? Разве что с десяток мелких бычков, да зеленух. Мы с  вами не туземцы, чтобы натирать мозоли на веслах, заслужили отличный отдых, который  надолго запомнился. Не надо себе отказывать в земных удовольствиях. Если даже нам потребуются теплоход или катер, то по первому звонку предоставят. У меня с этим осечек не бывает, все в наших крепких руках. Ничего лишнего не берите. Главное— ваше присутствие.

Я отыскал свою походную амуницию — потертые джинсы, малинового цвета футболку, кепку и солнцезащитные очки. Взял с собой блокнот и ручку. Вдруг из разговоров удастся выудить россыпи народной мудрости, интересные  присказки, афоризмы. Пригодятся для очерка или других произведений. Сказывают,  что в свое время Шолохов в станице Вешенской устраивал праздники, нечто вроде сходов донских казаков с застольями, песнями и танцами. Десяток стенографисток / тогда еще магнитофоны, диктофоны были в диковинку / записывали  народный фольклор, шутки-прибаутки, пословицы, поговорки. Эти золотые россыпи казацкой мудрости и культуры писатель органично вплетал в яркую сочную ткань своих произведений. Так это было или нет, утверждать не берусь, но способ  достойный подражания. Вдруг Ланцюг и те, кто будет на  рыбалке, блеснут остроумием, либо поведают какую-нибудь интересную байку.

Когда я с пятого последнего этажа, где находилась однокомнатная квартира,  спустился в подъезд, то увидел черную “Аudi” с четырьмя переплетенными кольцами. Навстречу вышел водитель — коренастый мужчина лет сорока от роду.

— Вы писатель Жарков? — спросил он, я кивнул в ответ.— А меня зовут Георгием, Жорой. Хозяин велел доставить вас на причал. Все в сборе, яхта готова к отплытию. Прогуляетесь с удовольствием.

— Все, это кто? — спросил я, утонув в мягком кресле.

— Через пять минут будем на месте, увидите, — ответил он и тронул с места, уставившись через лобовое стекло на дорогу. Когда нерасторопные водители создавали помехи, Жора включал сирену и машины съезжали на обочину. «Аudi» свернула с улицы в переулок, а затем на набережную и остановилась у причала, метров на пятьдесят вдавшегося в залив.

С левой стороны на бетонных сваях,  прикасаясь голубого цвета бортом к подвешенным для амортизации старым черным шинам, была пришвартована трехмачтовая яхта. Паруса были опущены, но в туго натянутых канатах звенел норд-ост. На борту красовалось название “Пантикапей”. Я направился к группе людей, среди которых узнал Ланцюга и его помощника  Устюжина.

Они познакомили  меня с капитаном яхты бывалым рыбаком Петром Евсеевичем Шелестом. Он был в полосатой тельняшке и темно-зеленых шортах. Я прикинул, что капитану лет под шестьдесят, но выглядит он бодро. У него нордически суровое лицо, седые, а может просоленные морскими ветрами и волнами пышные усы. Ощутил его крепкое рукопожатие, заметив узловатые, жилистые руки.

— А эта юная леди, моя дочь Инга,— представил мэр стройную девушку.— Услышала, что среди  нас будет писатель, вот и напросилась на рыбалку, непоседа. Студентка, девятнадцать лет. Выше среднего роста  в белой блузке и фиолетовых джинсах. Милое овальное лицо, обрамленное каштанового цвета волосами. Она с нескрываемым любопытством взглянула на меня зеленовато-голубыми глазами, протянула изящную руку и, приоткрыв сочные нежные губы, произнесла:

— Инга.

— Владлен Жарков,— ответил я, почувствовав ее теплую ладонь, и задержал ее дольше обычного. Она не отняла, только загадочно улыбнулась.

— До сих пор бы, наверное, в постели дрыхла,— пояснил  Ярослав Гордеевич.— Но слово «писатель» на нее подействовало, как звук боевой трубы. Вот как вашего брата, Владлен Алексеевич, почитают и любят, даже зависть берет. Чиновников, бюрократов хоть пруд пруди, а писатель, довольно редкая и загадочная персона.  Так ведь, Инга?

— Ценю мастеров литературы и искусства,— дипломатично ответила девушка.— Они окружены аурой таинственности, а меня привлекают загадочные личности.

— Остальной экипаж матросы, машинист, радист, обслуга,— указал Ланцюг на нескольких бравых шоколадно загоревших ребят, снующих по палубе. Я обратил внимание на безупречный вид чиновников: белые сорочки, светлые брюки в “стрелочку” и итальянские туфли. Собрались, словно на светский банкет.

— Или я вас неправильно понял,— сконфузился я, окинув свое затрапезное простецкое одеяние.— Мы, кажется, собрались не в театр, а на рыбалку. Господа, где ваши удочки, спиннинги?

— Вы, что всерьез собираетесь рыбу удить?— на сей раз, удивился Ярослав Гордеевич.

— А как же в этом суть рыбалки, ее азарт и восторг.

— Вы меня удивляете. Без нас, есть кому рыбу ловить. Поди,  уже уха и шашлыки из краснюка готовы,— сообщил он. — Не царское это дело сидеть с удочкой, наша забота — дегустация и отдых.  Но, если вы желаете ощутить азарт рыбака, то ради Бога. Удочка или спиннинг у нас найдутся, так ведь, Петр Евсеевич?

— Верно, всегда при мне, на яхте, — отозвался капитан.— На досуге иногда забавляюсь. Коту Степке десяток-другой бычков промышляю. Не все же ему масленица  в виде заморских кормов в пакетах. Вот выплывем в Азов и там вы, Владлен Алексеевич обязательно отведете душу. А  в заливе бычков не густо. Ну, что, Ярослав Гордеевич, прикажите отчаливать?

С причала по мостику мы поднялись на палубу яхты.

— Отдать швартовые! — приказал матросам Шелест. На палубу полетели концы канатов, пойманные на лету ловкими матросами. Ровно заработал двигатель и яхта, взбурлив гребным винтом воду, отошла от причала.

— Хочу плыть под парусами,— через несколько минут, когда набережная с белой ротондой-беседкой и с домами на склонах горы Митридат отдалились, заявила Инга. Лазурная волна ласково плескалась и билась о корму судна.

— Как скажите, начальник?— обернулся капитан к Ланцюгу.

— С Ингой лучше согласиться, — улыбнулся он.

— Так бы и раньше, — просияли глаза девушки.— Зачем жечь топливо, когда есть паруса. С ними красиво, романтично.

— Поднять паруса! — приказал капитан  и  трое матросов бросились выполнять команду. Вверху, сначала на грот-мачте, а затем на фок и бизани захлопали белые  полотнище и, пойманный ими ветер, слегка накренил судно.

— Великолепно! — воскликнула Инга, запрокинув вверх голову к упруго зазвеневшим парусам.— Вот если бы еще алые, как у Грина...

— Но тогда пришлось бы Петра Евсеевича поменять на капитана Грэя, а вас,  Инга назвать  Ассолью,— напомнил я ей героев знаменитой феерии “Алые паруса”. Яхта,  словно ножом разрезала набегавшие от таманского берега волны. По правому борту остался мыс Ак-Бурун  и плоский остров Тузла с рыбацкими строениями. В отдалении виднелась в золотистой дымке солнца обрывистая желтовато-бурая полоса таманского берега. Где-то там юная контрабандистка чуть не утопила Печорина. Наша яхта пересекла маршрут дизель-электрохода, курсирующего между пристанями паромной переправы “Крым—Кавказ” и, обогнув мыс Екикале со старой турецкой  крепостью, вошла в Азовское море.

— Сейчас вместо легкого завтрака маленький фуршет,— сообщил Ланцюг, пригласив  в кают-компанию.— Вы, Владлен Алексеевич, поди не успели позавтракать?

— Увы, нет, даже чашку кофе не выпил, — ответил я.— Вы ведь меня по тревоге подняли.

— Оперативность в любом деле полезна, — улыбнулся он.— Лучше аппетит будет, сейчас наверстаете упущенное.

Спустились в небольшую кают-компанию с холодильником и телевизором. Инга помогла накрыть на стол: шампанское, коньяк, сухое и крепленое вино, пиво,  бутерброды с икрой и сыром, овощи, фрукты.

— Давай, Артем, разливай,— велел мэр Устюжину. — Начинай с шампанского.

Тот наполнил бокалы, но Шелест свой бокал прикрыл ладонью.

— Что ж ты, морской волк, не примешь на “грудь? — с укоризной взглянул на капитана хозяин.

— Я при исполнении, сухой закон,— отказался тот.

— Так и выпей сухое, или Алиготе. Для здоровья полезно, врачи рекомендуют.

— Разве что пиво “Петрович”, — согласился капитан.

— Уважаю людей твердых, принципиальных,— похвалил его Ярослав Гордеевич. Мы выпили шампанское, затем коньяк, закусили бутербродами с сыром, колбасой. Я наблюдал за Ингой. Ей явно не сиделось на месте, хотелось действовать.

— Айда, на палубу,  — весело предложила она, увлекая меня за собой. Я вопрошающе поглядел на Ланцюга.

— Чем бы, дитя не тешилось, — разрешил он, приподнявшись из-за стола.— Надо и нам  передохнуть, на свежий воздух, здесь душно.

— Петр Евсеевич,— тронул я за руку капитана.— Вы, кажется, обещали удочку и спиннинг?

— За этим дело не станет,— улыбнулся он в усы.— Не только дам удочку, но и проведу инструктаж, поделюсь опытом.

По трапу, следом за Ингой, поднялись на палубу. Капитан ушел  в рубку за удочкой.

— Я буду загорать,— сообщила  девушка, оказавшись со мною рядом. Она сняла с себя джинсы и блузку и осталась в оранжевом, словно  шляпка  подсолнуха,  купальнике. Он плотно облегал ее красивое стройное тело, невысокую аккуратную грудь, округлые бедра. От нее, от цвета купальника исходило знойное сияние. Я невольно любовался и она это почувствовала. Улыбнулась, взмахнула рукой, ловко подхватила ступнями пляжные тапочки, так как палуба яхты успела нагреться. Я ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Обернулся и увидел, как Ланцюг поспешно поднес к глазам бинокль. Наверняка, от него не ускользнул мой слишком откровенный взгляд на Ингу.

— А я буду ловить рыбу,— громко произнес я, заметив Шелеста с телескопической удочкой в руке.

— Я тоже,— с детским восторгом отозвалась девушка.           

— Но удочка одна, — вздохнул капитан.

— По очереди будем рыбачить. На спор, кто больше выловит, кому улыбнется удача,— нашел я выход из ситуации.

— Вот  приманка,— Петр Евсеевич подал консервную банку с мелко нарезанными  красными кусочками мяса и пояснил. — Это прежде бычок, когда его было вдоволь, ловился  даже на голый крючок, а нынче лучше его ловить на мидию, но бычок ее быстро сбивает, бисус не держит. Креветку тоже ловко с крючка снимает, особенно кругляк. А на кусочек мяса, не меняя приманку, можно с десяток бычков подцепить.

— Говорят, что в Азове и Черном море обитают несколько видов бычка? — подкинул я вопрос бывалому рыбаку.

—  Да, — охотно подхватил он тему, налаживая удочку. Инга устроилась в шезлонге, подставив под лучи солнца красивые длинные ноги с слегка загоревшей нежной кожей. На  лице очки с перламутровыми стеклами, на  прелестной голове — белая шляпка. Я уловил себя не мысли, что хочется прикоснуться к девушке, ласково погладить по бархатистой коже ладонью. Возможно, что   истосковался по женскому теплу и ласкам. Вся энергия и чувства уходят в творчество.

— Бычок, довольно интересный вид рыбы. В Бердянске ему недавно установили памятник,— неспешно продолжил рассказ капитан. —  В Азовском и Черном морях, в основном обитают пять его видов. Кругляк достигает двадцати пяти сантиметров. В зависимости от сезонности, он отличается,  как буц хорошо упитанный, кашник —  икряной, черныш — самец в брачном наряде и хляк — истощенный после нереста. Кроме того песчаник — белый бычок, травник —  зеленчак лиманский, подкаменщик — ратан. Обычный их размер до двадцати пяти сантиметров в длину. А самым крупным считается мартовик, или его еще называют жабой, кнутом. Он при весе восемьсот граммов достигает длины тридцати семи сантиметров. Кроме осетра и севрюги в Азове водится кефаль, пиленгас, керченская сельдь, барабулька, камбала-глосса, ставриде, сарган и разная мелкая рыбешка, хамса, килька,  тюлька, моллюски…

— Вам бы, Петр Евсеевич, на кафедре ихтиологии преподавать,— заметил я.

— А-а, этим делом есть, кому заниматься,— усмехнулся он добродушно.— Хватает и без меня специалистов в ЮгНИРО* и КМТИ* с учеными степенями  кандидатов и докторов наук. А у меня своя нынче кафедра по судовождению, вот эта великолепная  яхта. Я на ней себя чувствую Колумбом.

— Как это все интересно, — произнесла Инга.— Вы, наверное, и о других обитателях  морей и океанов многое знаете, о разных там приключениях?

*

— Да-а, довелось на своем веку всякое повидать. Ходил на судах «Керчьрыбпрома» и «Югрыбпоиска»,  промышлял  в Атлантике,  в  Индийском океане, не говоря уже о Черном и Азовском морях на, так называемом, тюлькином флоте, — улыбнулся  бывалый рыбак. Он  подал  мне удилище и я нацепил на оба  крючка по кусочку мяса.

— Здесь глубина метра три-три с половиной,— подсказал он.— Поэтому поплавок можно не регулировать. Клев вы почувствуете по дерганию удилища и напряжению лески.

И, действительно, едва свинцовое грузило успело достичь дна, как я ощутил  резкий клев. Вскинул вверх удилище, оно изогнулось, а леска напряглась и зазвенела, как тетива лука. Из водной зеленовато-желтой глубины серебром блеснул бычок— кругляк и затрепетал на палубе.

—  Ой, я тоже хочу,— девушка живо поднялась из шезлонга. Наклонилась гибким станом и подхватила в руки бычка с фиолетово-тусклыми зрачками. Я снял  его с крючка.

— С почином,— поздравил меня капитан и подал садок из мелкоячеистой зеленой  рыбацкой сети. Следующую рыбешку плоскую камбалу-глоссу со светлым брюшком мы с Ингой вытянули вместе. Я положил свою ладонь на ее теплую руку, держащую удилище, близко ощутил ее горячее дыхание и трепет тела. Мы так увлеклись рыбалкой, что за короткое время выловили более десятка бычков, две камбалы и серебристого длинного саргана.

ЮгНИРО — Южный научно-исследовательский институт морского рыбного хозяйства и океанографии

КМТИ — Керченский морской технологический институт.

— А почему не ловятся кефаль и пиленгас? — поинтересовался я у Шелеста.

— Э-э, это хитрая, осторожная рыба, —  лукаво подмигнул он. —  Она признает только особую наживку — морского червя. Его не так то просто достать. Опытные рыбаки добывают в лиманах и плавнях или в речке Приморской. Как-нибудь в другой раз припасу для вас эту наживку, —  пообещал капитан  и поднял садок. —  О-о, молодцы. Хватит на уху, да еще и коту Степке достанется. А этого малька отдадим чайке.

Он ловко подбросил мелкого бычка вверх и одна из нескольких чаек, поджидавших гостинец, сверкнув белым крылом,  на лету схватила рыбешку.

 —  Делу время, а потехе — час, — суровым тоном произнес,  появившись за моею спиною,  Ланцюг и велел неотступно следовавшему за ним Устюжину. —  Свяжись по мобильнику, все ли  у Ашота готово, а то засиделись мы здесь на якоре.

Артем Силантьевич достал из-за пояса мобильный телефон  «Pаnаsоnniк», вышел на связь и через минуту доложил:

— Заждались они нас, Ярослав Гордеевич. Все готово к приему гостей. Ашот начал было волноваться, не изменились мол, наши планы.

— Не изменились. Полный вперед, капитан! — приказал мэр.

— Я хочу порулить штурвалом,— попросила Инга.

— Это уже баловство, еще на мель яхту посадишь,— не разрешил он и девушка с  грустью взглянув на меня, поняла, что упрашивать бесполезно. Ярослав Гордеевич был чем-то озабочен. Я собрал удочку, смотал леску, чтобы ненароком кто-то не поранился о крючки. Из рассказа Шелеста  кое-что почерпнул для себя, значит,  не зря согласился на рыбалку. Да и знакомство с Ингой мне доставляло  удовольствие. Приятно было видеть рядом и общаться с этим прелестным искренним, по-детски восторженным созданием.  Яхта, оставив по левому борту бухту Булганак, а затем и бухту Рифов, взяла курс на мыс Зюк. В отделении в золотистой дымке виднелся мыс Казантип,  едва различимые корпуса  не построенной Крымской АЭС. Яхта, не поднимая паруса,  взяла курс  на берег, уверенно работая гребным винтом. С каждой минутой берег с сооружениями пансионата и  домами селения приближался. Инга выпросила у Ланцюга  бинокль и, приставив окуляры к глазам,  любовалась морским простором, сейнерами, уходящими на промысел.

— Хотите взглянуть? — обратилась она ко мне и,  не дожидаясь ответа, передала бинокль. В перекрестье координат я отчетливо увидел корпус пансионата и  причал с катером и несколькими весельными лодками. С нахлынувшей на сердце теплотой вспомнил, какую радость в далеком детство мне  доставил армейский бинокль, подаренный старшим братом Виктором. Для сельского мальчишки, увлеченного,  как и сорванцы играми в “войнуху”,  этот неожиданный подарок был настоящим  сокровищем, также как и кожаный ремень, сохранившийся до сих пор. Я редко  тогда расставался с биноклем, лишь иногда передавал  его смотревшим на  меня  с завистью ровесникам. Впечатления детства  всегда очень свежи и ярки, сохраняются до последних мгновений жизни.

4. Пикник  на  берегу

Яхта, сбавив обороты гребного винта, мягко причалила, коснувшись правым бортом обвешанного старыми шинами, железобетонной стенки пирса. Матросы бросили концы и  мы по мостику сошли на причал.

— Добро пожаловать, Ярослав Гордеевич, дорогие гости!— приветствовал нас плотно сбитый среднего роста смуглый кавказского типа мужчина, лет сорока роду.— Заждались вас, все глаза проглядел. Уха и шашлык остыл, вино прокисло,  водка, коньяк перегрелись, а вас все нет и нет.

— Не беда, Ашот Суренович,— пожал ему руку Ланцюг.— На наш век харчей и выпивки хватит. А у такого специалиста по шашлыкам, как ты, никогда проколов в организации банкетов-фуршетов не бывает. Ты в этих делах — самородок.

— Правильно говоришь, начальник, — дож похвалой отозвался Ашот и, окинув всех радушным взглядом, широким жестом пригласил.— Прошу, гостям всегда рады. Я так подумал, что лучше стол накрыть на свежем воздухе под шатром.

— Верно подумал. — одобрил хозяин.— Мне, Ашот, железобетонные стены на работе надоели. Сидишь в них, словно фюрер в бункере.

Все рассмеялись его неожиданному сравнению. Под стандартным летним шатром с четырьмя стойками и надписями на голубой ткани «Пепси»  находился стол, окруженный стульями.    

— Прошу, дорогие гости,— слегка склонившись, повторил Ашот Суренович.— Чем  богаты тому и рады.

А радоваться было чему — стол ломился от яств и разных напитков. Были на нем черная, красная и паюсная икра, балык, сыры и  колбасы, сало-бекон (любимое блюдо мэра),  различные  салаты, фрукты, лимоны, яблоки, апельсины, киви,  янтарно светящийся ранний виноград. Из напитков: водка “Союз-Виктан”, “Немиров” ,“Абсолют’ разных марок шампанское, сухие и крепленые вина, коньяк “Ай-Петри”, “Коктебель”, прохладительные напитки, нескольких сортов пива. Сервировка была прекрасной. Жаль было разрушать этот натюрморт. Словно уловив суть моей мысли, по-хозяйски устроившись во главе стола.  Посадил  меня справа, а Ашота Суреновича — слева, Ланцюг  провозгласил:

—  Молодец Ашот! Твой стол достоин кисти художника. Такую красоту грех  не запечатлеть. Давай-ка, Артем, сними нас видеокамерой. Всем минуту внимания.

Устюжин охотно запечатлел содержимое стола и нас на видеопленку.

— Спасибо, Гордееч, только вы и можете по достоинству оценить труд, —  встал Ашот и указал взглядом на стоящую возле треноги с закипающей в котле ухой женщину.— Это Наталья Васильевна постаралась, а я мастер по шашлыкам, а она универсал по кулинарии.

— Давайте к нашему шалашу, присаживайтесь,— пригласил женщину мэр.

— Я потом,— смутилась она и принялась колдовать над ухой.

— Господа! — поднялся Ланцюг, когда шампанское разлили в бокалы.— Прошу внимания. У нас прекрасный повод хорошо отдохнуть от дел праведных. Предлагаю выпить за наше с вами здоровье! Будет здоровье, значит,  будут счастью и другие блага.

Раздался звон хрустальных фужеров. Все дружно выпили и заработали вилками и ножами. Инга сидела рядом со мной и я ощущал ее вроде бы нечаянные прикосновения рук, локтей, округлого теплого бедра. Мы встречались взглядами и,  похоже,  ей нравилась эта безобидная игра. Я наполнил Ингин и свой бокал шампанским, но Ярослав Гордеевич, взяв  на себя функции тамады, властно остановил меня:

— Будет вам компот, женский напиток хлестать, от которого ни в одном глазу.  Наливай коньяк. Это сосудорасширяющее средство, будет лучший приток крови в мозг, яркие мысли и образы родятся. Мне известно, что некоторые из писателей,  перед тем, как взяться за перо, рюмку-другую пропускают и работа у них идти,  как по маслу.

— Предпочитаю писать на трезвую голову,— ответил я сухо Тем временем, Ашот,  освободив мой бокал от шампанского, наполнил его золотисто-шоколадным  напитком.

—  Уха поспела, велите подавать? — послышался голос Натальи  Васильевны. Ашот  вопрошающе посмотрел на Ярослава Гордеевича.

— Пожалуй, под коньячок славно пойдет,— ответил хозяин.

— А уха-то  необычная, тройная,— сообщил Ашот и поспешил на помощь к женщине. Они быстро разлили дышащую ароматом горячую уху по мискам. Такой вкусной ухи из осетра со специями мне еще не доводилось отведать. Наваристая, ароматная. Вообще я подметил, что под хорошую закуску можно выпить четыреста-пятьсот граммов водки и чувствовать себя вполне комфортно.

— Что, писатель, доволен, что я тебя вытащил из берлоги?— запросто  перейдя на “ты”, поинтересовался чиновник. — А то, ведь  живешь замкнуто, изолирован от общества, будто в колонии. Бурная жизнь  с ее земными прелестями  и радостями проходит мимо.

— Что ж поделаешь, у каждого своя планида,— усмехнулся я.

— Впервые вижу живого писателя!— с восторгом произнесла Инга.— Что вы ли написать? На какую тему?

— Десятка два романов, повестей и рассказов, не считая публицистику,— улыбнулся  ее почти детской непосредственности.— В основном на любовно-криминальную тему. Какая жизнь такие и романы.

— Замечательно! Я люблю читать остросюжетные детективы, дух захватывает,— призналась девушка и,  потянувшись ко мне с бокалом шампанского, смело заявила:

— Предлагаю выпить за писателя и его творчество!

— Вот так, Инга, непоседа. Ты всегда норовишь вне конкурса,— пожурил ее Ланцюг. — Опередила  меня с тостом. И как это, Владлен Алексеевич, так быстро смог тебя очаровать?

— Он интересный, загадочный человек,— призналась она. Все следом  за  хозяином дружно встали и выпили коньяк, а  Инга шампанское.      

— Вы мне дадите что-нибудь почитать? — попросила девушка, нежно и смело, глядя мне в глаза.

— Если у вас появилось такое желание, то охотно.

— Конечно.

— Художественная литература не только одно из моих увлечений, но и будущая профессия,— заметила она. — Я учусь на филологическом факультете университета. Русский язык и литература. Даже сама пыталась сочинять, но получалось по-детски наивно.

— Тогда мы с вами коллеги, родственные души, — улыбнулся я. — Литература, как жар-птица. Не каждому дано завладеть ее волшебным пером. Это и талант, и тяжкий труд. А почему вы, Инга, не на занятиях, ведь уже вторая неделя сентября на исходе? Отстанете от своих однокурсников, догонять нелегко.

— Ярослав Гордеевич, влиятельная  личность,— улыбнулась девушка.— Позвонил  ректору и  меня освободили от сельхозработ. Наверное, для вас не является новостью, что с наступлением осени студентов активно привлекают к сбору урожая  овощей, фруктов, винограда...

— Да, очень знакомая практика,— подтвердил я, вспомнив студенческие десанты  из  общаг в окрестные села. Днем — работа на плантациях и в садах,  а вечером до полуночи, а то и до утра дискотека и танцы, охота за местным красавицами, что кровь с молоком. Но об этом я скромно умолчал.

— Мне стало известно, что вы пишите книгу,— сообщил Инга.— Может, и мне посвятите несколько строчек? Все-таки рядом с героем обитаю.

«Она тоже не лишена тщеславия, наверное, в тщеславного отца пошла, — с грустью подумал я, но все-таки обнадежил.— Если так хочется, то напишу. Но для этого я должен вас хорошо узнать, образ жизни, духовный мир, устремления, девичьи тайны…

— Согласна, — с воодушевлением сказала она.— Общение с вами доставит мне удовольствие. А вот насчет девичьих тайн подумаю.

— Боюсь вас разочаровать,— скромно склонил я голову.— Вы, наверняка,  избалованная комфортом и роскошью  девушка с большими претензиями, а я скромный раб пера и бумаги. Живу чувствами и проблемами своих литературных героев.

— Вот и не угадали,— прошептала Инга.— Я обычная девушка, любопытная и компанейская. Считаю, что жить надо свободно и весело, не причиняя другим боли и вреда. Всем должно найтись место под солнцем,  чтобы было тепло и уютно.

— Мне нравится ваше кредо.

— Тогда давайте дружить, — обрадовалась она и подала мне свою руку. Я с трепетом  ощутил нежное прикосновение ее тонких пальцев. Мы успели выпить за здоровье гостеприимного Ашота Суреновича и кулинарное мастерство Натальи Васильевны. После чего Ашот, блестя черными зрачками предложил:

— А теперь отведайте мое коронное блюдо.

Почему-то вместо “фирменное” он назвал коронное? Наверное, потому, что звучит величественно. Он подошел к мангалу и принес шампура с нанизанными  на них кусочками ароматного мяса разделенных помидорами и луком. Стекали капли янтарного жира.

— Из краснюка, осетра и севрюги,— сообщил Ашот, вручая каждому по шампуру. Я снял кусочки мяса и приправу на тарелку. Инга и другие последовали моему  примеру и  только Ашот крепкими зубами уминал мяса с шампура. Наполнили рюмки  шведской черносмородиновой водкой “Абсолют”

— Выпьем за прекрасных женщин! Пусть большая, светлая любовь всегда озаряет их сердца!— произнес я с пафосом. Хмель начал меня разбирать.

— Эх, Владлен Алексеевич, вижу, ты неравнодушен к женщинам,— подначил меня Ланцюг.

— А разве можно быть к ним равнодушным, пока сердце стучит, — нашелся я с ответом.

— Браво, Владлен Алексеевич! — воскликнула Инга и захлопала в ладоши. Ее поддержала Наталья Васильевна. За этот тост мужчины выпили стоя. Наталья Васильевна тоже охотно выпила фужер  шампанского.

— Рыбы мы наловили? — неожиданно спросила Инга.

— Наловили, — ответил я, озадаченный ее вопросом.

— А теперь пора купаться. Девушка смело взяла меня за руку и увлекла на песчаный пляж с островками отшлифованной волнами разноцветной гальки. «Прекрасная фигура вполне сформировавшейся женщины, возможно уже испытавшей первые блаженства страсти, пьянящий восторг любви,— подумал я, следуя за прелестницей.— А нет ли в ее действиях  коварного замысла? Не приставил ли он ко мне свою дочь в роли очаровательной соблазнительницы, чтобы потом диктовать мне свои условия. Не задался ли  он целью сделать из меня своего придворного писаря-библиографа? Нет, с его стороны это было бы слишком цинично и подло по отношению не только ко мне, но к дочери. По раскованности, искренности  Инги, ее невозможно заподозрить в исполнении неблаговидной роли. Будь что будет, куда волна вынесет, так тому и быть. Чрезмерная подозрительность только во вред».

Девушка вошла в воду и смело нырнула в накатившую волну. В прозрачной воде, я увидел преломленное в лучах солнца ее гибкое тело в ярко-оранжевом купальнике. Я поплыл следом и догнал ее у красного буйка, обозначавшего границу  заплыва. Мы решили отдохнуть, повиснув на буйке, закрепленном ко дну тросом.

— А здесь змеи водятся? — спросила она, опасливо озираясь по сторонам.

— Нет. Их отсюда курортники выжили,— предположил я.— А  вот у мыса Змеиного, потому он так и называется, и на Бочарке довелось их наблюдать. Змеи охотятся на бычков и мелкую рыбешку, забираются в садки зазевавшихся рыбаков и лакомятся.

Я открыто с нежностью взглянул на девушку. И она, видимо, осознав власть своей красоты и очарования, не смутилась, а загадочно улыбнулась.

— Хочу побывать на этой Бочарке,— сказала она.— Там, наверное, дико и  романтично?

— Да,  укромное место, берег укреплен от размыва камнями, обросшими  мидиями и водорослями, но есть и удобные для купания участки, — пояснил я.— Интерес представляет старый полуразрушенный грот, а вблизи него в зеленом обрамлении камыша озеро, в котором водятся караси.

— Очень обожаю нетронутые уголки природы,— призналась она.— Там сохранилось разнотравье, полевые цветы...

— К сожалению, таких уголков становится все меньше,— заметил я.— Человек разрушает животный и растительный мир, созданный веками.

К берегу поплыли рядом. Инга, словно русалка, подплывала то с одной, то с другой стороны, на мгновение прикасаясь ко мне рукой, локтем или ногой. Эти,  вроде бы нечаянные прикосновения для меня были приятны. Похоже, что и девушку забавляла игра. Она вышла на песчаный пляж и капельки воды радугой засияли на ее теле. Перевалившее через зенит солнце быстро выпило всю влагу. Немного позагорали на теплом песке, но наше уединение было нарушено окриком.   — Писатель, Инга! Вас приглашают к столу,— позвал неожиданно появившийся Устюжин и, ревностно оглядев, произнес. — Ну, что порезвились, дельфин и русалка? Держитесь подальше друг от друга, а то, как бы чего не вышло.

Мы, переглянувшись, направились к шатру.

— На десерт, дын и арбуз,— произнес Ашот Суренович и подал Наталье Васильевне знак. Она принесла на круглом подносе аккуратно нарезанные скибы истекающего соком арбуза.

— О-о, гарный кавун! — с восторгом воскликнул Ланцюга.— У меня на родине в херсонских степях  кавуны растут. Солодки як мед.

На другом подносе Ашот подал разрезанную продолговатую туркменскую дыню с желтовато-ароматной мякотью. Я видел, как ровными цвета сахара-рафинада зубами Инга впилась в сочную мякоть арбуза, собирая черные семечки в ладонь.

— Правда,  вкусный? — спросила она.

— Да, замечательный арбуз,— согласился я.— Хорошо утоляет жажду.

— Вы напишите об этой морской прогулке?

— Возможно, впечатления яркие, — пообещал я.

Возвращались мы на закате. На море был легкий бриз. Солнце опускалось над  грядою Митридата и бросало отсвет на белые паруса яхты и они стали подобно гриновским.

— Сбылась, хоть и на короткое время ваша мечта,— обратил я внимание Инги на цвет парусов.

— Очень красиво, — обрадовалась девушка. Но вскоре солнце, когда мы приблизились к причалу, спряталось за грядою и паруса стали мраморно-белыми.

— Мне грустно с вами расставаться,— неожиданно призналась Инга.— С вами интересно беседовать на разные темы.

— Вы — очень утонченная, любознательная девушка,— ответил я.— Мне очень жаль, что эта встреча подошла к концу.

— Я вам позвоню, номер  узнаю у Ярослава Гордеевича.

— Не надо его беспокоить,— предусмотрительно заметил я. Вырвал из блокнота листок и  записал на нем свой номер.

— Извините меня за настойчивость, — прошептала она, спрятав листок в карман джинсов.

— Это естественная настойчивость. Я очень рад нашему знакомству, — признался  я. — Конечно, много времени занимает творчество, но порой бывает грустно от одиночества. А с такой очаровательной девушкой, как вы общение всегда приятно.

— Мне тоже. Но времени осталось немного, в конце сентября заканчивается  мой отпуск,— сообщила она.— Тогда снова учеба, конспекты, лекции, зачеты, экзамены...

—Ученье — свет, а не ученье — тьма, — с юмором и легкостью в сердце напомнил я, довольный тем, что время потрачено не напрасно.

5. Неожиданный  визит

Без четверти пополудни, когда я, сидя за письменным столом, убористым мелким почерком дописывал пятую страницу, неожиданно прозвучал настойчивый электрозвонок. Работа шла гладко, впечатления от рыбалки были свежи, и поэтому  я нехотя поднялся, отложив ручку в сторону. «Кого это нелегкая принесла, —  с досадой подумал я. — Наверное,  контролеры с РЭС по поводу проверки счетчика и уплаты за потребленную электроэнергию.

— Кто? — спросил я, подойдя к двери. “Глазок так и не удосужился врезать.

— Принимай гостей, Владлен. Если гора не идет..., — узнал я знакомый голос Ланцюга и на  мгновение замешкался. Затем открыл дверь.

— Ну, здоров творец,— переступив через порог, сказал Ярослав Гордеевич  и подал руку и с иронией произнес.— Мир и  достаток  твоим апартаментам.

За ним следом вошел Устюжин с увесистым пакетом.

— Не ожидал,  у меня извините, беспорядок,— пояснил, приглашая гостей в комнату. Позвонили бы по телефону,  предупредили. Я бы  приготовился.

— Решение заглянуть к тебе родилось по пути, экспромтом. Так ведь, Артем?— он поглядел на Устюжина. Тот в знак подтверждения кивнул головой.

— Значит,  так и живешь, черный хлеб жуешь, — мэр оглядел мое жилище и усмехнулся.— Конечно, лучше, чем в камере, но все равно ни ковров, ни хрусталя, ни приличной мебели. Главное, что нет решеток на окнах и постового за дверью. Спартанский быт.

— Меня вполне устраивает такой быт. Ничего лишнего, чтобы мешало,— ответил я. — Для творчества необходимы, кроме вдохновения,  стол, стул и  побольше бумаги.

— Скромные запросы, — Ярослав Гордеевич подошел к стоявшей на столе старой пишущей машинке. Нажал  пальцем  на  литеру и машинка отозвалась стуком и шумом съехавшей  каретки.

— Стучим, значит?

— Стучим, — повторил я.

— Пора бы обзавестись компьютером, сканером и принтером,— заметил он.— Солженицын со своей супругой, почитай, все его романы сами на компьютере набирали.

— Такая вещь мне не по карману.

— Ничего, будет и на твоей улице праздник,— заверил Ланцюг,  заметив мелко исписанный лист бумаги, спросил.— А это что?         — Рукопись, — ответил я сухо, так как дал себе зарок никого не знакомить с произведением,  пока оно не завершено и чуть мягче пояснил.— Мой почерк трудно разобрать. Это черновой вариант, требующий доработки и отшлифовки.

— Неплохо было бы еще до издания книги начать публикацию отдельных ее глав в городской прессе,— предложил он. — Это стимулировало бы  повышенный интерес  у читателей, послужило бы отличной рекламой для реализации тиража. Конечно,  часть книг будет подарена и роздана бесплатно.

— Хочу, чтобы повесть к читателю пришла не отрывками, а в полном объеме,— заупрямился я.

— Что ж хозяин-барин,— посетовал он и присел на табуретку, а Устюжин продолжал стоять, держа в руке пакет. Наступила пауза. Ярослав Гордеевич выжидающе смотрел на меня, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.       

— Сейчас минутку, я угощу вас грузинским чаем. Спиртным не увлекаюсь,— по-своему понял я его желание.       

— Чай, а тем более грузинский,  с баранками или лимоном будем пить в другой раз,— жестом остановил он меня и обернулся к помощнику.— Давай, Артем, выкладывай наше НЗ.

Устюжии молча подошел к столу и выставил из пакета узкогорловую бутылку коньяка “Коктебель”, палку копченой колбасы, баночку красной икры, три лимона  и батон хлеба. Попросил нож и быстро сервировал стол. Выпили по сто граммов коньяка. Я ломал голову над тем,  с какой целью пожаловал мэр. Не ради же,  праздного любопытства?

— Ты уже много страниц написал? — неожиданно спросил он.

— Страниц двадцать. Вы меня от стола оторвали.

— Тогда прости, извини, — приподнялся он.— Понимаю, что творчество — это дело интимное, все равно,  что любовь с женщиной. Не терпит чужого вторжения. Продолжай творить и не затягивай с этим делом. Раньше управишься, быстрее разбогатеешь.

— А куда все это? — я указал взглядом на стол с початой бутылкой коньяка нетронутыми бутербродами с колбасой и красной икрой.

— Это тебе гуманитарная помощь для поднятия тонуса,— улыбнулся Ярослав Гордеевич.— Не мешало бы в твоей хижине произвести евроремонт. Обои выцвели, потолок почернел, не жилье интеллигента, а захудалое КПЗ.

— Последний этаж, во время дождя и таяния снега крыша протекает, поэтому чернота  и сырость, сколько не забеливай, результат один,— пожаловался я. — От  жэка никакой помощи, как с козла молока.

— Закончишь книгу, пришлю мастеров из РСУ. Они из твоей берлоги конфетку сделают,— пообещал он. — А пока твори в тишине, чтобы никто не мешал.

Я промолчал и Ланцюг расценил это, как знак согласия. Уже у самого порога остановился, потоптался на месте и доверительно произнес:

— Завтра предстоит культурное мероприятие. После концерта скрипачей и пианистов, ансамбля спортивных бальных танцев будет банкет для избранных лиц. А затем сауна, красивые  женщины без предрассудков и комплексов. Надо тебе, затворник  иногда в светское общество выбираться, поближе к элите, туда, где жизнь бьет ключом...

— И все по голове,— пошутил я и он, похоже, оценил соль шутки, а я продолжил. — Инга тоже приглашена?

Вспомнил, что у нас  на завтра назначена встреча у театра Пушкина и поэтому решил проверить,  не передумали ли она, не отдала ли предпочтение культурному мероприятию.

— Нет, ей еще рано посещать такие мероприятия, гульки. Каждой ягоде свое время,— ответил он. — К тому же она сама не проявила интереса к  концерту, сослалась на усталость и встречу с подругой.“Под подругой она, конечно,  имела меня ввиду”,— подумал я с теплотой в сердце  и поспешил отказаться:

— Спасибо за  приглашение, как-нибудь в другой раз. Пока меня не оставило вдохновение, я намерен завтра поработать над рукописью.

— Значит, уже вжился в мой образ? — оживился он.

— Не совсем, но правильно сказал поэт Евгений Евтушенко: «Людей неинтересных в мире нет, их судьбы, что истории планет», — процитировал я.— Поэтому любого человека до конца познать невозможно. Надо съесть с ним не один пуд соли. А отразить основные черты его характера в динамике взаимоотношений с другими людьми вполне реально.

— Отражай, но не переусердствуй, а мы навестим художника Глеба Верницкого. Заказал ему портрет для обложки. Поглядим, как у него дело продвигается, дважды уже ему позировал.

Ланцюг и Устюжин исчезли за дверью и минут через пять я услышал, как от подъезда отъехала машина. Вышел на балкон и заметил  удаляющую “Аudi” черного цвета. Чем больше я узнавал Ярослава Гордеевича, чем сильнее сожалел, что опрометчиво позволил сократить дистанцию, перейти на “ты”. Но, что сделано,  то сделано. Возможно, возвратимся к статус-кво. Присел к столу, выпил граммов пятьдесят коньяка, но к рукописи душа  не лежала. «Значит,  Инга решила не посвящать отца в наши отношения»— подумал я  с удовлетворением. Усомнился я и в случайности визита, ведь кроме меня мэр решил облагодетельствовать и Верницкого, а заодно воочию, убедиться в бытовых условиях, пристрастиях своих исполнителей. Не такой он человек, чтобы действовать с кондачка. Поступает осмысленно с дальним прицелом, исподволь незаметно, словно липкой паутиной опутывая благотворительностью, чтобы поставить человека в экономическую зависимость. А затем можно будет потакать, как рабом. Нет,  Ярослав Гордеевич, этот номер у тебя не пройдет, мы тоже не лыком  шиты, кое-что в психологии понимаем. Не зря ведь когда-то назвали писателей “инженерами человеческих душ”, поэтому добровольно совать  свою голову в холопский хомут нет никакого резона. Затем мои мысли переключились на предстоящую встречу с Ингой.

Она, конечно, могла  бы  посетить

 концерт и  Ланцюг  ей бы не отказал, но девушка решила пожертвовать искусством ради встречи. Ко мне возвратились свежие впечатления от первой встречи  сначала на причале, а затем палубе яхты, купание в море. Похоже,  вдохновение возвратилось ко мне и боясь потерять детали встречи и ощущения, я сел за письменный стол. Послушное мыслям и руке перо заскользило по белому листу бумаги. К вечеру, когда багрово-огненный закат заглянул в мое окно, я  на одном дыхании написал две главы “Прелестное создание” и “Пикник на берегу”.

6. Прогулка  на  Митридат

Вечером за час до заката я с радостью увидел Ингу на ступенях у входа в драмтеатр. Она легко сбежала ко мне на встречу и нежная улыбка тронула ее пылкие губы, а глаза просияли тепло и доверчиво.

— Я думала, что вас соблазнили культурным мероприятием,— пожурила она меня за минутное опоздание.

— Виноват, — улыбнулся я. — Замешкался. Это недостаток многих писателей, им в ответственный момент всегда не хватает времени. Либо не могут оторваться от стола, находясь во власти своих героев и вдохновения. А что же вы, Инга, не пошли на мероприятие?

— А-а, знаю эти мероприятия. Заканчиваются застольем и всякими забавами, оргиями в сауне и гостевом домике,— махнула она рукой.

— У нас как программа?

— Хочу взглянуть на город и море с Митридата. Давно уже туда не забиралась, — призналась она.

— Я тоже там давно не был, разве что на День Победы,— ответил я. Не доходя до желтого здания картинной галереи, мимо старой школы-гимназии, которую почти два века назад посетил великий поэт А.С. Пушкии, мы по ступеням Большой Митридатской лестницы поднялись на одну из площадок с балюстрадой  и двумя грифонами по сторонам. Остановились, чтобы передохнуть. Отсюда открывалась часть голубого залива за Генуэзским молом, колокольня храма Иоанна Предтечи и другие строения. По блистающей в лучах солнца водной глади скользили небольшие яхты и виндсерфинги под парусами, белый след тянулся за водными мотоциклами.  Инга неожиданно спросила, кинув взгляд снизу вверх:

— А сколько здесь ступеней?

Вопрос застал меня врасплох. Я повторил движение ее взгляда и прикинул: — Наверное,  штук триста-четыреста наберется. Наверняка, побольше, чем в Потемкинской лестнице, что в Одессе на спуске к морскому вокзалу.

— Я люблю точность,— озорно рассмеялась она.— Не признаю приблизительности.

— Если так, то подожди меня здесь, а я снизу начну счет,— нашел я выход.

— А ты не устанешь, ведь нам предстоит крутой подъем. Сердце выдержит? — забеспокоилась девушка.

— Выдержит, ты меня окрыляешь,— ответил я и легко спустился вниз. С мальчишеским озорством открыл счет, поднимаясь наверх. Она приветливо помахала мне рукой, стоя у серого грифона.

— До этой площадки шестьдесят шесть ступеней,— сообщил я, взяв ее за теплую руку.

— Роковое число,— заметила она.

— Не надо придавать этому значения,— посоветовал я.— Магия чисел — это выдумка для людей слишком  доверчивых и суеверных.

— Возможно,— согласилась Инга.— Но без тайн  и мистики жить неинтересна.

— Вполне с тобой согласен.

— Забавный ты, готов выполнить любой каприз.

— Мне самому интересно узнать, сколько ступеней,— ответил я. — Итак, вперед на  вершину.

Мы продолжили подъем к устремленному в порозовевшее небо обелиску Славы с тремя пушками на пьедестале. Я считал ступени,  понимая, что как только мы достигнем вершины, она, улыбаясь, спросит: “Сколько?” По мере того, как мы поднимались вверх, все шире открывалась панорама города и  голубая чаша залива от мыса Еникале до Ак-Бурун. Свежий  ветер наполнял паруса. Его йодисто-бодрящее дуновение ощущали и мы с Ингой. С правой стороны за приткнувшимися к склонам горы черепичными и шиферными крышами зданий ЮгНИРО  и культурного центра была  видна набережная с беседкой-ротондой,  причалом и строениями водной станции, а далее медленно вращающееся колесо обозрения. По набережной двигались фигурки людей, по улицам мчался транспорт и до  самого таманского берега открывался широкий в золотистой дымке простор. По акватории пролива из Черного в Азовское море и в обратном направлении плыли  танкеры, сухогрузы, рыболовецкие суда...

— Прекрасный вид! — восторженно произнесла моя спутница. — Жаль, не догадалась взять фотоаппарат.

— Будь я художник, то ни не минуту не расставался бы с мольбертом,— заметил я.— Замечательные бы получились этюды.

— Как у Айвазовского?

— Нет, этого знаменитого мариниста вряд ли кому удастся превзойти,— возразил я. — К тому же всякое подражание — это всего лишь копия, которая хуже оригинала. Ценность художника, в том числе и писателя, в  его самобытности, в отличие от других. Бог меня обделил талантом живописца, иначе бы на всех этюдах и гравюрах я бы запечатлел твой нежный облик. В моих словах было столько искренности и жара, что она взгрустнула:

— Жаль, придется довольствоваться фото с помощью аппаратов “Кодак” или “Коника”

— Зато у меня бойкое перо, я создам твой словесный портрет,— нашел я выход.

— И опишешь наши отношения во всех подробностях?

— Не во всех. Должна же быть у нас заветная тайна, недоступная читателям,— заверил я ее.— И вообще прозаик чаще всего реализует художественный вымысел, создает образы персонажей, которые могут быть похожи на конкретных людей-прототипов. Но все-таки это не документальное, а художественное произведение и поэтому есть простор для фантазии, создания острых и даже опасных ситуаций для действующих героев...

— И убивает их,— с грустью продолжила она.

— Если это следует из логики событий, сюжета,— подтвердил я.— Но в реальной жизни драм и трагедий значительно больше, чем в романах, рассказах и других произведениях. Острый, захватывающий сюжет привлекает читателей.

— Пощади своих героев, не будь кровожадным,— не полном серьезе попросила она.

— Хорошо. Во всяком случае,  положительных героев и героинь буду щадить. Но знаешь, во время создания произведения наступает такой момент, когда персонажи перестают подчиняться породившему их автору, проявляют строптивость, начинают действовать самостоятельно в силу особенностей своего характера и развития событий, нередко алогично. Особенно это касается женщин, капризных и непредсказуемых. Наверное,  потому, что женщина — это уникальное создание, великая тайна природы, которая вряд ли когда-нибудь будет разгадана. Иначе угаснет огонь, очарование любви.

— А ты философ, Владлен. Тебя очень интересно слушать,  —склонив на бок прелестную голову, — произнесла Инга.

—Это мой любимый конек. Люблю поразмышлять на вечные темы,— признался я. — Однако нередко увлекаюсь. Прежде, чем написать рассказ, либо роман их надо пережить, пропустить через сердце.

— Значит все, что ты написал  на личном опыте?

— Почти, хотя не обошлось без вымысла.

— Тогда с тобой опасно общаться, — насторожилась она.— Ты ведь можешь такие сцены изобразить, что потом стыдно будет знакомым на глаза показаться. Наверное, должен быть предел откровенности?

— Должен, но милая Инга, ничто человеческое нам не чуждо.

— Пожалуй, мы увлеклись и я сбился со счета,— посетовал я.— Придется спуститься  к грифонам, где я насчитал шестьдесят шесть ступенек.

— Не волнуйся. В то время, как ты витал в облаках, я мысленно считала ступени, — хитро улыбнулась девушка.— Мы уже преодолели триста пятьдесят семь ступеней.

— Молодец,— похвалил я ее.— У тебя аналитический склад ума. А литераторы, журналисты, деятели искусства — народ бесшабашный, рассеянный, привыкший к вольностям. Хотя точность наблюдений, зоркость в  их творчестве очень  важны.

Не отвлекаясь больше на рассуждения, мы достигли площадки на вершине Митридата.

— Четыреста тридцать две ступени,— торжественно сообщила Инга и тут же озадачила меня вопросом.— А сколько их в Потемкинской лестнице?

— Не припомню,— напряг я память.— Когда-то знал во время пятилетней заочной учебы в Одессе. Бродил по Дерибасовской улице, сиживал с приятелями за кружкой пива в знаменитом “Гамбринусе”. Старею, видимо, память не держит факты

— Не напрашивайся на комплимент,— улыбнулась девушка.— Ты еще молод и энергичен. Бог с ними, со ступенями. Как-нибудь заглянем в библиотеку и узнаем.

— Конечно,  узнаем,— согласился я.

— Впрочем, я ведь скоро вернусь в Одессу и пересчитаю ступени,— пообещала Инга.— Мне часто приходилось с девчонками гулять по Потемкинской лестницы от площади с памятником Ришелье до морского вокзала. А ведь знала, вот девичья память.

— Знакомые места, — поощрительно произнес я. — Хотя мое учебное заведение было расположено в районе Аркадия, но во время сессий я проживал в центре города, в гостиницах “Пассаж”, “Спартак” и других, я ведь учился заочно на отделении журналистики в ВПШ и дважды в год наведывался в город белой акации. Тогда под таким названием проводились фестивали эстрадной песни. А для одесситов главные достопримечательности улица Дерибасовская и театр оперы и балета.

— И на улице, и в театре на спектакле «Жизель»  я побывала, — с озорством сообщила Инга. — А еще во Дворце спорта, где нередко устраиваются концерты и музиклы.

— А в пивбаре “Гамбринус”, где играет на скрипке старый еврей?

— Не довелось, хотя ребята и приглашали на пиво и осетрину. Но я к этому напитку равнодушна. А вот  шампанское и хорошее сухое вино обожаю, — призналась она.

— Появятся деньги, будут вино и песни! — с пафосом заверил я.

— Хорошо бы,— улыбнулась Инга. — Может, мне одолжить у Ярослава Гордеевича?

— Ни в коем случае, никогда не был альфонсом  и не хочу им быть,— возразил я. — Привык зарабатывать на жизнь честным трудом и не залазить в долги.

— Я тоже дорожу личной свободой и независимостью, — поддержала она. Инга огляделась вокруг. Запрокинула голову вверх, устремив взгляд к пику обелиска. Затем подошла и прочитала названия воинских частей, освобождавших  город в апреле 1944 года, а на мраморе стелы прочитала имена павших воинов.

Мы поднялись чуть выше к чаше потухшего из-за дефицита топлива Вечного огня. Я осторожно придерживал Ингу, стоявшую на огромном сером камне с мшистыми  накрапами празелени.

— А это что за развалины? — она обратила свой взор на приютившиеся внизу археологические раскопки.

— Древние городище,  некогда до нашей эры, могущественного Боспорского  царства, — пояснил я. — Двадцать шесть веков минуло с той поры. А там внизу за оградой остатки колоннады, раскопки Пантикапея, створ древнего колодца,  следы винодельни. Кстати,  название Пантикапей означает рыбный путь. Так что мы не напрасно тогда занимались рыбалкой. Это самый древний вид промысла.

— Сколько столетий, сколько человеческих жизней время унесло,— грустью произнесла она.— А ведь те,  неизвестные нам люди, любили, страдали, погибали  в сражениях...сотни тысяч, миллионы  канули в бездну.

— Да,— посочувствовал я.— На этой Митридатской горе в минувшую войну шли ожесточенные сражения, вершина и склоны до сих пор покрыты воронками, а железобетон дотов расколот искорежен авиабомбами и снарядами, хранят следы орудийных гнезд. Я указал рукою на едва различимую в сгустившихся сумерках геодезическую мачту-треногу — репер  и плиты железобетона на возвышенных участках гряды.

— Жизнь по своей сути трагична,— неожиданно прошептала она.— Ведь каждая секунда, каждый час приближают нас к роковой черте, к смерти, хотя мы и не хотим, особенно в молодости этого замечать. Едва родившись, человек начинает это печальное движение. Я не верю в загробную жизнь...

— Таковы законы природы и человек не в силах их изменить. Давай не будем о грустном, — попросил я.— Радуйся каждому новому дню, солнцу, морю, цветам и деревьям, пению птиц...

— Владлен, я тебе нравлюсь? — она приблизила ко мне свое милое лицо.

— Да, конечно, такая юная очаровашка не может не понравиться,— ответил я. — Иначе бы я сейчас сидел бы за письменным столом, разбираясь со своими виртуальными героями.

— Я это чувствую, — прошептала она.— Еще там, на яхте, ты не сводил с меня глаз. Признайся?

— Да, ты очень женственна и прекрасна.

— Тогда поцелуй меня,  — и смело прильнула ко мне своим гибким и упругим телом,  подставив губы для поцелуя. Я робко прикоснулся к ним. Но она,  пристав на носочки и обхватив мою голову теплыми ладонями, сладко впилась губами. Я ощутил хмельной вкус поцелуя и горячий трепет ее тела. Задохнулся от  нахлынувшей страсти.

— Инга, Инга,— прошептал я.— Давай не будем торопить события и совершать глупости.

Я с трудом разомкнул руки на ее тонкой  талии.

— Ты меня боишься? — улыбнулась она обворожительно.

— Нет, просто отдаю отчет своим действиям. Не следует поддаваться первым порывам страсти, чувствам, эмоциям, чтобы не пришлось сожалеть,— пояснил я. — Мужское дело не хитрое, а женщина — натура тонкая и очень ранимая. Я не хочу причинять тебе раны и страдания. Мы ведь еще не познали друг друга.

— Познаем,— рассмеялась она.

— Инга, а почему мы вдруг перешли не “ты”, не сговариваясь?

— Само собой получилось,— ответила  девушка и мы рассмеялись. Я не ощущал разницы в семнадцать лет, словно груз минувших лет свалился с плеч.

— Инга, уже поздно. Видишь все небо в звездах,— напомнил я.— Твои родители забеспокоятся, поднимут тревогу, полагая, что их драгоценную дочь похитили с целью выкупа. Ярослав Гордеевич милицию на ноги поставит.

— А-а, кому я нужна,— небрежно махнула она рукой.

— Не скажи, такая красивая, соблазнительная девушка,— возразил я.— Каждый  посчитал бы за честь завести знакомство.

— Ты тоже?

— К счастью мы уже знакомы, — улыбнулся я и посочувствовал,— Влетит тебе из-за меня от родителей.

— Я взрослая женщина,—  смело взглянув мне в глаза, ответила Инга. — И сама решаю с кем проводить время. Внизу морем огней, а их гирлянды отражались в заливе, словно серебро и золото на черном бархате, лежал ночной город. Доносились звуки музыки из открытых дверей и окон кафе, баров и открытых танцевальных площадок.  На освещенной фонарями набережной было многолюдно. Я взял девушку за руку и мы начали спускаться вниз.

— Я ни разу не была на Бочарке,— сообщила она.— Интересно, как там?  Меня всегда влечет дикий берег, нетронутая природа.            — Это место за Цементной Слободкой,  по берегу залива до мыса Ак-Бурун, где расположена старая крепость- форт Тотлебен. Берег там, действительно дикий, укреплен камнями, уходящими в море. Для купания  место не совсем удобное. На скользких, поросших водорослями и ракушками мидии камнях легко расшибиться или поранить ноги. А вот для рыбалки место прекрасное, укромное. Бычки под камнями прячутся, но я давно приноровился их оттуда выдергивать.

— Я хочу там побывать,— не отступала она.

— Когда? — поинтересовался я, радуясь возможности новой встречи с ней.

— В четверг, послезавтра.

— Хорошо, встретимся в девять утра возле музея,— предложил я. Она кивнула головой.  Мы довольно быстро спустились к подножию лестницы. Вдруг Инга загадочно-смущенно улыбнулась и вложила мою ладонь небольшой конверт.

— Что в нем? — удивился я.

— Мои откровения, девичьи тайны. Прочитаешь на досуге.

— К чему такая конспирация?

— Есть вещи,  о которых вслух не скажешь, — призналась она. По стене здания метнулась тень и из темноты вынырнул мужчина, в котором я узнал Устюжина.

— А-а, вот куда вы запропастились,— мрачно произнес он.— А я с ног сбился, раская по всему городу. Так-то вы усердно работаете над рукописью. При таких темпах вам и года будет мало.

— Зачем нас разыскивать? — фыркнула Инга.— Следите за мною, как за агентом  разведки, свободно вздохнуть не даете.

— Я то что? Гуляйте себе, тешьтесь хоть до утра,— ухмыльнулся он.— Но  Ярослав Гордеевич не велит.

— А вы господин Жарков не слишком зарывайтесь, а то возомнили из себя классика, — угрюмо продолжил Устюжии.— Имейте в виду, если с Ингой случится что-нибудь неприятное. Надеюсь, хорошо понимаете о чем речь, то не сносить вам головы. Мы из вас сделаем отбивную,  жаркое...

— О сексе что ли речь? — улыбнулась девушка.

— Догадливая, как кошка,— сверкнул он сердитым оком.

— Так это же очень приятное занятие,— рассмеялась она.— Главное таинство любви.

— Откуда ты знаешь? — встрепенулся Устюжин.— Наверное, успела испытать?

— От верблюда,— осадила его Инга. — Глупый вопрос. Из книг и кино.

— Ну, смотри, — погрозил он пальцем.— Я за твою невинность, девственность головой  отвечаю.

— Знаю, как ты отвечаешь, — оборвала его девушка.— Домогаешься, прохода не даешь, в близкие родственники набиваешься. Сам, поди не прочь «клубничкой» полакомиться?

— А хотя бы и так, — похотливо облизал Артем жирные губы, растянув их в лукавой улыбке.— Чем мы  с тобою не пара?  Ярослав Гордеевич был бы рад нашему браку. Я с ним говорил на эту тему. Он и даже твоя мама Вера Павловна, не против. Охотно бы нас благословили. Последнее слово за тобой, Инга?

— Вот и женись на Ярославе Гордеевиче, если он в тебе души не чает, а меня оставь в покое,— сурово взглянула она.

— Я крепкий, здоровый, породистый, ни какой-нибудь хлюпик-интеллигент,— продолжил он себя расхваливать. — Потомство будет здоровым и красивым. А главное, я богат. Будешь жить, как у Бога за пазухой, ни в чем не зная нужды.

— Кроме породы и богатства, надо иметь доброе сердце, а у тебя холодный камень за пазухой,— вздохнула она с досадой.

— Эх, Инга, Инга, ты не знаешь, какой я горячий и нежный,— возразил Устюжин и, не подумав, ляпнул. — Женщины от меня в восторге. Сами на шею вешаются.

— Отстань!— отрезала она. — Иди к своим бабам и забудь обо мне.

Я решил прервать, этот неприятный для меня диалог, чтобы оградить Ингу от его пошлых подозрений.

— Если вы, Артем Силантьевич, сделаете из меня отбивную, то вам кроме каратэ,  таэквондо и кикбоксинга  придется еще осваивать и литературное творчество,— ответил я спокойно, чтобы не обострять ситуацию.

— Освою, без проблем, — хмыкнул он.— Сейчас таких писак, как нерезаных собак. Кинь палку,  обязательно угодишь в поэта или прозаика. На вас свет клином не сошелся — за большие баксы любой писарь охотно роман сварганит.

— До свидание, Инга,— попрощался я, не желая далее общаться с Устюжиным. Она одарила меня нежностью своих теплых, как ночные фиалки глаз. Я легонько  сжал ее теплую ладонь и долго еще стоял на улице, провожая взглядом удаляющие фигуры: девичью тонкую и стройную и мужскую — плотно сбитую, кряжистую.

«Инга, Инга — милое создание, что день грядущий нам готовит? — подумал я со смешанным чувством радости и тревоги.— Теплым бризом вошла ты в мою жизнь. Теперь  я не представляю, как мог жить без тебя раньше. Что нас ждет впереди? Счастье, любовь, разлука или трагедия?»

Откровенно говоря, меня одолевало любопытство: какую тайну это прелестное создание решило мне поведать? Находясь в своем холостяцком  жилище, я  поспешно  распечатал конверт. На белом листке ровными рядами разбегались мелким бисером буковки. Был изображен  Купидон с ромашкой в руке, а  в уголке  сердечки, пронзенные его стрелами, что свидетельствовало об интимности любовного послания. С волнением в груди, я углубился в суть ее признания:

«Владлен,  мне необходима ясность в наших отношениях. Вот и пришлось прибегнуть  к такому банальному способу, как письмо... Я вам пишу, чего же боле... Смешно  и наивно, а может, наоборот — печально. Я  не знаю, смогу ли выразить все то, что чувствую. Но с помощью пера и бумаги попробую… Я очень люблю море. Мне нравится сидеть на берегу в одиночестве и просто смотреть вдаль, чувствовать запах и слышать шум волн. В эти минуты  забываются  все проблемы, заботы и чувствуешь себя по настоящему счастливым. Увы, такие минуты выпадают слишком редко. Будни и  быт съедают все. Чувства притупляются. И начинаешь понимать, что зачастую, ты не живешь, а играешь чужую роль, старую и, порой, бездарную. Что видят окружающие? То, как ты смеешься и дурачишься, молчишь или просто грустишь. А то, что в душе скрыто от людских глаз... К чему эти откровения? Да к тому, что вы смогли задеть в моем сердце  ту самую струну, которая  давно спрятана, даже от меня самой. Я не смею лукавить. В моей жизни уже написано несколько глав, сейчас чистая страница, но вряд ли я готова сейчас к… Я  не могу и не буду говорить,  что люблю вас! Хочу сказать только одно,  мне не хватает вас, ваших глаз, в которых я готова утонуть. От одной  мысли меня охватывает озноб и сразу бросает в жар. Я постоянно хочу ощущать прикосновение ваших  рук, хочу слышать голос и просто быть рядом. Что это? Новое чувство или просто страсть? Быть может... Ну и пусть. Что будет дальше и как быть? Я не знаю, но живу в ожидании новой  встречи. Инга”.

Это признание очень дорогого стоит, — подумал я с горячим трепетом в сердце и затаенной надеждой о предстоящей встрече.

7. Вызов  на  «ковер»         

Вечером, когда я допечатывал на пишущей машинке шестую главу, неожиданно приехал Устюжин и, едва я открыл двери, прямо с порога приказал:

— Собирайтесь, живо! Ярослав Гордеевич велел доставить немедленно. «Audi» у  подъезда. Возимся с вами, как с принцем датским. Был бы от этого прок.

— К чему такая срочность? — опешил я, недовольный тем, что меня оторвали от рабочего стола.

— Не знаю,— проворчал он.

— А нельзя ли отложить?

— Нельзя! — властно ответил он.

— Странно?  — вздохнул я, меняя сорочку.— Сбиваете с творческого ритма, не даете спокойно поработать от души. Из-за дурной головы и ногам  нет покоя.

— Видел я, как вы усердно трудитесь, обольщая Ингу, — ухмыльнулся Устюжин.— Смазливая девчонка. А вы, я гляжу, губа не дура, знаете в женщинах толк. Клаудию Шиффер вам подавай...

— А это мое личное дело,— оборвал я его.— С кем хочу с теми и общаюсь.

— Общайтесь, общайтесь, да только знайте меру, свое место. Каждый сверчок, знай свой шесток.

— Это что, угроза?

— Нет, дружеское предупреждение,— сухо ответил он.— Мой босс весьма  ревностно и сурово относится к ухажерам своей дочери. Она вам явно не пара. Подыскали бы себе богатую вдовушку с коровой или козой, по своему возрасту и катались бы, как сыр  в масле. У меня есть несколько  на примете, могу свести, если жизнь холостяцкая надоела и потянуло к бабам, а Ингу не тронь. Она тебе не по зубам, не твоего поля ягодка.

— Обойдусь без советников и сводников,— охладил я его пыл. Сохраняя спокойствие, взглянул на свое отражение в зеркале на стене в прихожей. Пригладил прическу, усы.— Пошли, если твоему боссу невтерпеж...

— Э-э, так не пойдет,— остановил он меня на пути к порогу.— Забирайте  свою писанину.

— Но повесть еще не готова и срок не вышел, осталась еще неделя,— сообщил я.

— Берите то,  что есть. Ярослав Гордеевич изъявил желание почитать, что вы там нацарапали.

— Написал,— поправил я его.

— Для меня без разницы, — пожал Устюжин  крутыми плечами. Я,  нехотя, выдвинул ящик из письменного стола и взял один из двух отпечатанных на машинке экземпляров. Затем плотно закрыл двери квартиры. Вместе с гостем по лестнице спустились в подъезд.

Черный автомобиль с немногословным Жорой быстро примчался к зданию из стекла и бетона. В сопровождении Устюжина,  словно под конвоем, я прошел в приемную, где перед монитором компьютера сидела  уже знакомая мне Алевтина Федоровна.

— Ярослав  Гордеевич свободен, ждет,— сообщила женщина, изобразив на лице официальную улыбку.

— Проходи, садись,— Ланцюг, сидя за столом, подал мне руку.— Не обессудь, что вызвал. Издательство меня торопит. Им нужен текст, чтобы создать композицию  книги. С фотографиями, иллюстрациями проблем нет. А текст пора сдавать в набор.

— Но вещь еще не завершена и сроки не вышли, — напомнил я о договоре.

— Что мне сроки? Чем быстрее, тем лучше.

“Спешка нужна при ловле блох,”— так подмывало меня возразить, но я благоразумно промолчал.

— Поэтому я так решил, — продолжил он.— Чтобы не было заминки, прямо, как говорится, с колес,  из-под пера отправлять материалы в издательство. Сколько ты сумел сотворить за три недели?  Я без энтузиазма подал ему скрепленные листы. Он словно ассигнации пересчитал их и хмыкнул:

— Не густо, двадцать шесть страниц, меньше половины запланированного. Чем же это ты занимался все это время? Следовало  страницы  по три-четыре в день писать и тогда бы справился с делом. Обленился, расслабился на казенных харчах.

— Времени было в обрез,— уклонился я от прямого ответа.

— Времени говоришь, не хватило,— недоверчиво поглядел он.— Меньше надо было с Ингой по горам шастать, искать приключения. Что молчишь, словно воды в рот набрал? За столом надо было трудиться в поте лица своего. Ведь договор дороже денег. В следующий раз на такой выгодный заказ не рассчитывай.

— Люди имеют право общаться.

— Гляди, Владлен Алексеевич, строго предупреждаю, чтобы с дочкой никаких романов, — с угрожающим видом произнес он, не сводя с меня тяжелого взгляда.

— Она взрослая девушка и вправе поступать по-своему...

— А-а, — остановил он меня жестом руки.— Сам ведь знаешь, женщина, что кошка,  живет не умом, а чувствами. Приласкай ее, приголубь, шепни на ушко нежное слово и она твоя.

— У вас богатый опыт обольщения, — усмехнулся я.

— Не злорадствуй,— оборвал мэр. — Общайся, экспериментируй с кем угодно,  но с Ингой этого не должно произойти. Ясно?

— Это вы Устюжину приказывайте, он у вас на службе, — огрызнулся я.— А я в телохранители к вам не нанимался.

— Тогда оставь девицу в покое, не обнадеживай и не обольщай,— сурово велел он.

— Самое великое благо, не капитал, не слава, не власть, а общение. А вы из своей дочери хотите сделать монашку, затворницу, лишаете ее свободы действий.

— Вот сентябрь закончится, уедет в Одессу, там и надышится свободой, а  дома будет вести себя так, как я велю,— повысил он голос.— Мне и ей подмоченная репутация ни к лицу. Я на виду у всего города и любой компромат оппозиция, мои враги используют на все сто процентов. Из мухи сделают слона. Мое право уберечь Ингу от дурных поступков, а твое — исправно выполнить заказ. Не в моем характере покупать кота в мешке. А ты пока полюбуйся фотографиями.

Я принялся рассматривать фото черно-белые, видимо из семейно альбома и цветные, недавно отснятые фотоаппаратами “Kodak” и “Nikon”. Снимки были расположены в хронологическом порядке. Наверное,  так и предполагались в качестве иллюстраций к книге. На пожелтевшем от времени глянцевитом фото Ланцюг   был изображен в младенческом возрасте, далее школьные годы и  студенчество в аудитории, в библиотеке, на природе. И самые свежие — в кабинете на фоне флагов и портрета президента, с телефонной трубкой в руке, среди детишек и рабочих на заводе, в кругу семьи...

Следующую фотографию я,  особенно долго рассматривал, потому что на ней вместе с Ярославом  Гордеевичем и его женой — пышнотелой блондинкой была изображена  Инга. В  белом  платье с кружевным воротничком и  доверчиво-нежной улыбкой  на милом лице. Лица ее родителей были строги и даже суровы, словно фотография предназначалась для паспорта или другого серьезного документа. Краем глаза я заметил, что по мере того, как Ланцюг  углублялся в чтение,  лицо его с пухлыми, как у хомяка щеками, мрачнело. Он тыльной стороной руки смахнул со лба пот и после этого поднял на меня гневный взгляд. Брезгливо бросил листы на стол. Стальная скрепка ослабла и они рассыпались.

— Тошно, противно,— процедил он сквозь зубы.— Дома дочитаю... Ну, спасибо, удружил, подсунул свинью, отблагодарил за хлеб, за соль. Это же не очерк о  добрых делах  мэра, а обвинительное заключение следователя. На кого ты работаешь, только  честно, как на духу?

— На правду,— я был готов к ответу.

— Газету коммунистов что ли? Кому она нужна эта твоя скандальная правда? — выпрямился он,  откинувшись на спинку кресла. Я промолчал, сделав вид, что не расслышал вопрос.

— Бархатный  сезон… Мг? — почесал он жирный затылок. — Причем здесь бархатный сезон? У меня не сезонная работа. Я тружусь в поте лица своего круглый год, даже в отпуске не был, хотя ужасно устал. Я  же тебе сам предложил  прекрасный заголовок “ Ради блага людей”. Зачем было выдумывать что-то экстравагантное. Бархатный сезон, мертвый сезон? Что это еще за глупые намеки?

— Бархатный сезон, потому что события происходят в сентябре. Разве не понятно?

— Это намек на праздную, беззаботную и разгульную жизнь, а я человек дела, хозяйственник. Политика у меня поперек горла, вызывает аллергию.

— Но ведь вы, по сути,  занимаетесь и политикой, без которой невозможна экономика, — возразил я и выдал классический аргумент. Еще Ленин свое время утверждал, что “Экономика — это концентрированное выражение политики”.

— Прежний вождь для меня теперь не авторитет,— мрачно заметил Ланцюг.

— Быстро вы сменили кумира, — упрекнул я его и продолжил.— Вы ведь уже сейчас еще до официального объявления о начале предвыборной кампании активно  занимаетесь популяризацией своей кипучей  на «благо» горожан деятельностью. Книга, буклет,  благотворительные акции, материалы в печати на радио и телевидение — все это мощный арсенал пропаганды и агитации с одной целью завоевать симпатии избирателей и сохранить за собою высокий пост.

— Это происходит само собой. Такой характер, специфика моей работы, — парировал он. — Я даже иногда прячусь от слишком дотошных и назойливых, как осенняя муха,  журналистов. Но они наседают, не дают прохода.

— Однако не забываете часто проводить пресс-конференции. Значит, плохо прячетесь, — возразил я. — В итоге получается, что другие кандидаты в сравнении с вами находятся неравном ущемленном положении. У вас под рукой и средства массовой информации и админресурс.

— Из твоего очерка получается, что я беспробудный гуляка и обжора, — закипал Ярослав Гордеевич от негодования — С такой характеристикой меня точно прокатят. Мол, объедаю бедных детей, сирот, стариков, инвалидов, бомжей… Транжирю бюджетные деньги на фуршеты и банкеты.

— Если прокатят, значит,  такова будет воля народа.

— Ты не писатель, а ремесленник, специалист по компромату,— взорвался он. — Твой  «Бархатный сезон» — зловредная вещь и подлежит немедленному сожжению.

— Рукописи не горят.

— Еще как запылает,  — пообещал он и предупредил.— Не вздумай этот опус разместить в Интернет-сайте.

— Это покушение на мою интеллектуальную собственность, — напомнил я. — Кстати, уголовно наказуемое деяние. Вы же, не захотите быть в центре скандала?

— Ладно, не будем горячиться,— сменил он гнев на милость, почувствовав твердость моего характера. — Некоторые главы тебе придется написать заново.

— Я не фантаст, а реалист. Что увидел, то и написал.

— Ты меня представил пьяницей и обжорой, который только тем и занимается, что  устраивает фуршеты-банкеты, и,  как деспот, распекает своих подчиненных,  слабых и нежных  женщин доводит до слез...

— Но это соответствует действительности. Есть магнитофонная запись. Он работают у вас из-под палки.

— Везде так, на производстве, в управлениях, министерствах, в коммерческих структурах, — парировал он.— Другого способа заставить человека, а тем более чиновника, работать нет. Они трудятся не за совесть, а из страха быть наказанными или уволенными. Ты же понимаешь, что неписано пером, не вырубишь топором. А вдруг твоя писанина попадет в руки моим врагам-соперникам? Ты  об этом подумал со своей правдой,  будь она неладна? Скандал, вынужденная отставка. Ну, писатель, ну Жарков, не ожидал я от тебя такой  пакости.

— Прошу впредь обращаться ко мне на “вы”,— резко оборвал я его, намереваясь покинуть кабинет. Но за спиной неожиданно вырос Устюжин. Видимо, он находился в смежной комнате отдыха и слышал наш диалог на повышенных тонах.

— Невелика птица,— ухмыльнулся Ланцюг. — Может Толстым или Шолоховым себя возомнил, так мы быстро на место поставим?

— Любой человек заслуживает уважения.

— Уважения? И это после  того, что написал?! — негодовал он.— Это же черт знает что?  Клевета, донос! Оскорбление представителя власти. Уголовщина, подсудное дело...

— Не вижу признаков состава преступления,— спокойно языком юриста заметил я.

— Те,  кому надо, увидят,— сухо пообещал он.— Гляжу я не тебя, Жарков, и поражаюсь. Казалось бы, взрослый человек и должен понять, что мне после напряженной работы по должности и рангу полагается полноценный отдых. Ты сколько  времени в сутки работаешь? Не за обеденным, а за письменным столом?

— По вдохновению,— ответил я.— Бывает, что четыре-пять часов, а то и десять, когда попадешь в струю романа или повести. Случаются и кризисные периоды, когда ни одной строки в сутки и кажется, что уже никогда ничего не напишешь. Ходишь,  опустошенный, как женщина после родов. Потом накапливаешь новый материал, появляется художественный замысел. Таков творческий процесс.

— Счастливый ты человек, — вроде бы  примирительно произнес он, немного остыв.

— Хочешь работаешь или дурака валяешь, ждешь вдохновения. А я себе не могу позволить этой роскоши. Каждые сутки, в выходные и праздники, как рабочая  лошадка,  пашу по десять-двенадцать часов. Поэтому имею я право хоть один, два раза в месяц выехать на природу? Снять стресс, пообщаться с полезными и интересными людьми. А ты этот и другие факты преподнес,  как злоупотребление служебным положением, как привилегии. Я же живой человек, а не робот-функционер. Ничто человеческое мне не чуждо, но я знаю, что делу — время, а  потехе — час.

— Но не за казенный счет,— возразил я.— А то получается, что не дано быку, то положено Юпитеру.

— Эх, писатель, мечтатель,— вздохнул он.— Ты безнадежно отстал от жизни,  живешь старыми представлениями, идеями социализма, а на пороге рыночная экономика, капитализм...

— Дикий, жестокий капитализм с метастазами криминала и коррупции,— не согласился я.

— Общество никогда не будет идеальным и равенство — это красивая сказка, которой политики ублажают сердобольных и наивных старушек,— усмехнулся мэр. — Некогда мне с тобой разводить дискуссию. Бесполезное занятие. То, что ты написал,  никуда не годится. Ни слова не сказано о моей общественной благотворительной деятельности, заботе о ветеранах войны, пенсионерах, инвалидах и сиротах, о моих заслуженных наградах, зато приплел рассказ об Инге. О ней то зачем?

— Она сама об этом попросила.

— Мало ли что капризной девице взбредет в голову. Ты я гляжу, парень не промах, жалуешься на большую загруженность творчеством, на дефицит времени, а сам тихой сапой Инге свидания назначаешь, весь вечер по горе Митридат, в  дотах и других укромных местах, подальше от глаз шастаете. Может,  и совокупляетесь, кто вас знает, это дело не хитрое, много ума не надо...

— Что вы такое говорите? Бред сивой кобылы, постыдитесь о своей дочери так отзываться, вы ей должны доверять, как отец,— резко  оборвал я его и почувствовал прилив крови к лицу, полыхнувшему румянцем.

— Доверяй, но проверяй— таков у меня принцип. А насчет кобылы и притом сивой, полегче. Ишь, смутился, как красна девица. Правда глаза колет, — угрожающе произнес он. — Не вздумай совратить Ингу. Загремишь у меня лет на десять в тюрягу за изнасилование. Повкалываешь в карьерах и на лесоповале, всякое желание отпадет на порядочных людей грязные пасквили сочинять.

Хотел я было послать его подальше, но Ланцюг, очевидно почувствовал, что  перегнул палку насчет подозрений в отношении Инги и понизив тон, продолжил, не сводя с меня своих оловянных зрачков. — Главы о заседании исполкома, нашем  знакомстве, прогулке на яхте и пикнике придется переделать заново. Даю на это два дня и ни часа больше.

— В лакеи к вам не нанимался и ничего переделывать не буду, — холодно произнес я.— Если не устраивает произведение, то возвратите мне  и на этом поставим точку.

Я протянул руку за  отпечатанным экземпляром.

— Нет, так не пойдет,— резко отвел мою руку в сторону Ярослав Гордеевич. — Теперь тебе придется выполнять наши условия, а не наоборот. Ты отдаешь нам оставшиеся экземпляры, рукопись и отпускаем тебя на  все четыре стороны.

— Произведение — моя интеллектуальная собственность и вы не имеете права  насильно его забирать. Это равнозначно грабежу,— не отступал я.

— Эх, Владлен Алексеевич, черт меня дернул с тобой связаться! — выругался Ланцюг.— Предупреждали  ведь знающие люди, что строптив и своенравен. Хотел помощь, а ты за все отплатил черной неблагодарностью.

—  Артем Силантьевич,— обратился он, к молчаливо взирающему Устюжину.— Поручаю тебе разобраться с Жарковым. Оставшиеся у него материалы, рукопись должны быть у меня. Договаривайтесь, как хотите, никто посторонний не должен знать ее содержание. Разговор окончен.

Я резко поднялся и по-английски, не попрощавшись, вышел из кабинета с единственным желанием больше никогда не переступать его порог. Хватит с меня одного творческого эксперимента, остроты впечатлений и вживания в образ героя.

8. Заманчивое  предложение

В две часа после полуночи меня разбудил телефонный звонок. Я приподнялся, приложил трубку к уху.

— Писатель Жарков? Владлен Алексеевич? — спросил незнакомый голос.

— Он самый, — отозвался я.— Почему столь поздно и с  кем имею честь?

— Это пока не важно. Извините за поздний звонок,— покаялся он.— Раньше не рискнул позвонить, так как не исключено, что ваш телефон прослушивается.

— Сомневаюсь, не такая уж я важная персона, чтобы круглосуточно держать на прослушке?

— Журналисты, писатели, занимающиеся публичной деятельностью, всегда для спецслужб представляют большой интерес, так как своими публикациями формируют общественное мнение, представляют собой оппозицию,— заметил он.

— Но сотрудникам службы безопасности запрещено заниматься политическим сыском,— напомнил я, ранее познакомившись с содержанием закона. — Они призваны бороться с оргпреступностью, коррупцией и прочими пороками, угрожающими безопасности державы.

— Запрещено, но президенту на стол регулярно поступает информация о политических противниках, а он дает силовым структурам задания по упреждающим мерам, — ответил он.— А после того, как вы решили написать очерк о Ланцюге, вы находитесь в центре внимания.

— Я взялся за это дело ради спортивного интереса, и сейчас сожалею об этом.

— У нас есть деловое предложение,— сообщил незнакомец. — Полагаю, что оно вас заинтересует, тем паче , что у вас с Ярославом Гордеевичем возникли недоразумения похожие на конфликт и вы нуждаетесь деньгах.

—В чем суть вашего предложения и откуда такая осведомленность о конфликте Топчием и моем финансовом положении? — недружелюбно произнес я и он понял это по интонации моего голоса.

—А вы не волнуйтесь, успокойтесь,— мягко посоветовал мужчина.— Речь пойдет об очерке или повести, написанной о бурной деятельности мэра. Надежный источник  сообщил, что он крайне негативно отнесся к ее содержанию, потребовал переделать и отказался выплатить обещанный гонорар. Кстати, какая вам сумма причиталась?

— Что ж ваш надежный источник не выяснил столь важную деталь?— упрекнул я.

—  Источник выяснил, но я хотел услышать от вас,— и помолчав, продолжил. — Хорошо, можете не отвечать. Вам полагалось кроме премиальных две тысячи долларов. Но вам за творческий труд не заплатили ни гроша. И не заплатят, не тешьте себя иллюзиями. Ланцюг не тот человек, который легко расстается с валютой. Запомните, чем человек богаче, тем жаднее, у него среди зимы снега не выпросишь....

Я промолчал, подозревая откровенный шантаж. Не исключено, что кто-то из  аппарата мэрии  проверяет меня, как себя поведу после конфликта. Интересно,  кто является осведомителем, источником, заслуживающим доверия? Впрочем, информация достоверна. Не приходится удивляться, ведь Ярослав Гордеевич своим жестоким стилем, унижающим достоинство подчиненных, многим насолил и настроил против себя.

— Так вот, чтобы ваш скорбный труд не пропал даром, предлагаем вам три тысячи долларов за рукопись,— продолжил незнакомец.— Во-первых, вы прилично заработаете. Мы умеем по достоинству оценить писательский труд. Будете жить припеваючи, без проблем и продолжать свое творчество. Во-вторых,  отомстите Ланцюгу за паскудное к вам отношение...

— Я не мстительный и не злопамятный.

— Вам,  как писателю следовало бы знать, что в криминальных кругах он известен под кличкой Монстр? Страшный тип. Через любого, кто встанет у него на пути, проедет танком и не содрогнется.

«Что ж вполне соответствует, —  подумал я.—  Были в городе и другие авторитеты с не менее экзотическими  кликухами. Но этот, похоже,  своей хваткой, жестокостью и непредсказуемыми действиями перещеголяет всех, если, конечно, конкуренты в ходе политической и криминальной борьбы за власть и сферы влияния не ухлопают».       — Кроме того он шизофреник, страдает симптомами паранойи. Страдает,  а может,  и наслаждается манией величия и красоты, упивается властью над людьми и оставляет метки на памятниках о своем пребывании на этой грешной земле. А теперь вот кроме газет захотел еще прославиться и в книге, но вы ему не угодили. Имейте в виду, он не только очень тщеславен, но и мстителен.

— Это уже клинический случай. Пусть им занимаются психиатры,— ответил я.

— Они перед ним цепенеют от страха, как кролики перед удавом,— сообщил незнакомец.— Никто не отважится поставить точный диагноз. А некоторые из прихлебателей даже льстиво убеждают его, что он гениален и здоровый,  как бык. Мол, резкие перемены настроения, с милости на гнев происходят из-за кипучей работоспособности и усталости.  После обеда он предпочитает часа три-четыре соснуть...

— Меня не интересует его режим,— хмуро заметил я.

— Он жлоб,— двинул мужчина еще один аргумент. —  Его обуял гордыня, уверенность в собственной непогрешимости и безнаказанности.

— Вам лучше знать.

— Против него было возбуждено уголовное дело по фактам крупного хищения и мошенничества.

— И каков результат? Доведено ли оно до суда и приговора?

— Увы, Ланцюгу удалось выйти сухим из воды. После того, как стал мэром, дело прекратили  из-за отсутствия состава преступления, спрятали в архив, а возможно,  что и уничтожили. Он вошел в касту неприкасаемых, которых вместо тюремной решетки главный мафиози  страны награждает орденами и медалями, потому как видит  в них себе подобных. Лишь опрометчиво, выехав  в дальнее зарубежье, чтобы снять похищенную валюту со счетов в банках, казнокрады попадают под карающий  меч  западной Фемиды. А в этой державе им все по барабану. Для уголовного розыска, следствия и суда они недоступны,  так как имеют сильных покровителей на  Олимпе власти, которым усердно отстегивают валюту. Такова криминально-клановая система.

— Типичный случай,— согласился я с его доводами.— Как говорится, в стае быть,  по-волчьи выть. Звездный час для преступников и всякого рода  мошенников.

Незнакомец замолчал, подыскивая убедительный аргумент и наконец выдал:

—  А вам известно, что Ярослав Гордеевич грубо нарушает законы “О государственной службе”,  “О борьбе с коррупцией”. Он, будучи госслужащим четвертого ранга,  занимается коммерческой деятельностью, имеет сеть магазинов, кафе, маршрутных такси, собирает дань с предприятий и фирм, лоббирует свои личные  корыстные интересы. Он за восемь лет кипучей деятельности столько  наварил “зеленых”, что вам и не снилось. У него маниакальная жажда власти. Сотрудников аппарата, своих подчиненных так замордовал, что они стонут и в глубине души его люто ненавидят. Он превратил всех в безропотных санитаров  по наведению чистоты и порядка. Если где-то в глухом углу увидит кучу мусора,  всех по тревоге поднимает на ноги.

— Коль терпят его  самодурство, значит,  достойны такой участи,— сказал я.

— Чиновники, клерки боятся потерять работу. Он ведь самостоятельных и строптивых не любит,— заметил незнакомец. — Вы, наверняка, знаете  поговорку: я — начальник, ты — дурак и,  наоборот, ты — начальник, я — дурак. Вот он, давая  абсурдные задания, требует беспрекословного подчинения и исполнения. И пока запуганные и затравленные люди метут улицы и белят бордюры,  Прохиндей  успешно отмывает грязные деньги. Покажите, вскройте его гнусное нутро. Он же скотина, под видом добровольно-принудительной благотворительности обложил поборами  руководителей предприятий, коммерсантов, объекты всех форм собственности. А те, чтобы не быть в  накладе, повысили цена на товары, продукты питания и услуги. Ведь никто не согласится работать и отстегивать хозяину на лапу  себе в убыток. И чем больше он обирает коммерсантов, а алчности, как  известно,  нет предела, тем круче они взвинчивают цены. В конечном итоге за  все его идиотские «новации» вынуждены платить и без того бедствующие, едва  сводящие концы с концами, простые граждане, горожане из своих карманов и тощих кошельков. Таким способом, опосредованно он запустил свои липкие руки в карманы всех горожан.

— Да-а, схема вымогательства и обогащения простая, но эффективная, — согласился я с его доводами.

— И это еще не все,— охотно продолжил он, почувствовав мою солидарность.— Кроме того Ланцюг обожает разного рода земельно-строительные работы по  реконструкции улиц, площадей, скверов, косметическому ремонту фасадов зданий, т. е. закапывая, похищает из казны дармовые деньги. И здесь ларчик тоже открывается просто. По фиктивным  документам в несколько раз завышаются  объемы строительно-монтажных и прочих работ, но никто не контролирует. Он и его ближайшее окружение, набивают карманы, барсетки валютой, поддерживая ушлого босса. Под дымовой завесой заботы, якобы о благе горожан, транжирит  бюджетные деньги, остро необходимые на решение приоритетных проблем.

— Это компетенция  правоохранительных органов, милиции, прокуратуры, службы безопасности,— оборвал я его, давно осознав простую истину, что сейчас за редким исключением,  при сложившейся политической и социально-экономической ситуации, валютно-финансовых процессах, нет руководителя, который бы не преступил закон. Одни  в меньшей, другие  в большей степени. Все зависит от доступа к  материальным ценностям,  нахрапистости, алчности и криминальных навыков. Мэр  тоже не из ангелов. Матерый и наглый.

— Правоохранительные органы находятся под его влиянием,— посетовал незнакомец. — А вы могли бы об этих нарушениях закона написать в  очерке. Прославились бы,  как смелый и честный журналист и  писатель.

— И разделил бы участь Георгия Гонгадзе, —  усмехнулся я.— Конечно, мог бы написать о злоупотреблениях. Но для этого, чтобы обезопасить себя от судебного разбирательства, необходимо иметь неопровержимые доказательства, документы, показания свидетелей,— Мы вам все предоставим,— оживился он,  решив, что нащупал слабое место.

— Нет, — охладил я его пыл.— Повесть написана и я не намерен что-либо переделывать. Это не в моих правилах. Обратитесь к независимым журналистам, если таковые, вообще существуют. Сейчас практически  все  работники масс-медиа  ангажированы, представляют интересы тех или иных политических партий, либо коммерческих, а то и криминально-клановых структур и групп. К тому же у Ярослава Гордеевича кроме недостатков есть и достоинства. Не забывая о себе, он немало сделал и делает для города. По его инициативе проводится реконструкция и благоустройство улиц, скверов, возводятся памятники. Он не лишен эстетического вкуса и задатков зодчего. К тому же президент не случайно наградил Топчия двумя орденами  “За заслуги”...

—  Ха-ха-а! Оказывается  вы  тоже  заблуждаетесь по поводу этой одиозной личности, — с явной досадой вздохнул незнакомец.— Я посоветовал бы вам внимательно прочитать роман  Марио Пьюзо “Крестный отец “. Так вот президент в нашем криминально-клановом государстве вполне претендует на роль главного героя, который, возможно, даже в подметки ему не годится. Ведь масштабы и влияние покруче.

— Роман о мафии мне довелось прочитать, поскольку сам пишу в этом жанре, — признался я.

— Тогда тем более,  вам не сложно понять за  какие “заслуги” президент раздает  должности, звания, премии, награды и прочие блага. Он поощряет своих подельников, щедро удобряет “малину”, чтобы снять богатый урожай. Вот увидите, едва он сойдет с  политической  сцены,  и многие тайные его деяния станут явными.  Разве что не подыщет себе приемника, который подобно тому, как российский  президент В.Путин бывшему экс-президенту Б. Ельцину не выдал “охранную грамоту”, списывающую все  преступления и прегрешения и обеспечивающую неприкосновенность личности. Даст Бог,  доживем до времен, когда перед Фемидой будут все равны: и президент, и министры ... и рядовые граждане.

— Но все же при Ланцюге город внешне обновился? — напомнил я.

— Это лишь видимая сторона медали, — заметил он. — Заведомо хитрый трюк. Красивые декорации, призваны скрыть истинное положение вещей. Благоустройством мэр занимается не из любви к городу, хотя нельзя исключить, что его обуяла мания величия и красоты. Есть такие амбициозные типы, с явными отклонениями от нормы.    — Тогда из-за чего? — поторопил я его с ответом.

— А потому, что любая большая стройка представляет самый лучший способ для  хищения бюджетных средств. Их сколько угодно можно закопать в землю, а вернее, положить в карман организатора. Никто, особенно в нынешних условиях бесконтрольности и вседозволенности, никогда не станет обмерять реальные объемы выполненных строительно-монтажных и других работ. Тем паче, что значительная их часть методом кнута и отчасти пряника выполнена бесплатно с использованием военнослужащих срочной службы и МЧС, студентов и школьников. Это ничто иное, как принудительный труд. Мне даже известно, что он пропагандирует тезис: учитесь трудиться бесплатно. Великие экономисты Адам Смит и Карл Маркс не додумались до такой степени эксплуатации наемного труда. Это шедевр новейшей политэкономии — заставить человека работать бесплатно без восстановления затраченной на труд энергии.

— Здесь он, конечно,  всех ученых заткнул за пояс, — согласился я, поощрив собеседника на дальнейшую откровенность.

— Сейчас Ланцюг оброс капиталом, влиятельными покровителями и криминальными связями, стал матерым, властным и циничным,— продолжил незнакомец.— А вначале карьеры мэра вел себя, как мелкий воришка и жулик.

— Что вы имеете в виду?

— Был случай и не единственный, когда он подменил подарок, купленный на бюджетные деньги одному из его подчиненных сотрудников. Он нагло, особо не тревожась о своей репутации, забрал себе новые наручные часы, а юбиляру вручил старые, поношенные.

— Ну, это самое примитивное жлобство.

— Вот именно, маниакально-болезненная алчность,— охотно согласился мужчина.— Не забудьте об этом написать в своем очерке. Я не вправе навязывать вам свои советы, но для полноты портрета вашего героя, а вернее,  антигероя, эта информация может пригодиться.

— Не исключено, — ответил я.— Благодарю за то, что вы меня просветили. Из подобных деталей, штрихов складывается образ, характер реального персонажа.  Хотя к действиям конкретных лиц  я отношусь критически-сдержанно, ведь идеальных людей в природе и  в обществе не существует. Главное, чтобы положительные качества доминировали над недостатками, пороками, чтобы добро преобладало над злом и торжествовала справедливость.

Мои рассуждения явно пришлись ему по вкусу и он охотно произнес:

— Кроме того,  у Ланцюга есть личные коммерческие интересы  в строительной фирме, выпускающей тротуарную плитку. Он ее закупает за бюджетные средства по сознательно завышенным ценам, а разницу вместе с подельниками крадут, то есть, пользуясь служебным положением, лоббирует свои корыстные интересы. Дай ему волю, он и гору Митридат обложит тротуарной плиткой  от подножия до вершины. А вы, как и большинство горожан, очевидно, наивно полагаете, что он сгорает из любви к городу, заботясь о побелке бордюров.  Он,  считая всех простаками, наваривает капитал, сооружает декорации, за которыми искусно скрывает истинные причины своих действий. Такие вот, Владлен Алексеевич, пироги.  Только вы можете вывести этого афериста на чистую воду. Местная пресса, телевидение и радио у него под колпаком. Из номера в номер, изо дня на день, поют дифирамбы, из-за опасения навлечь на себя гнев самодура. Вся надежда на вас.

— Нет, с аферистами и бандитами пусть борются милиция, прокуратура, служба безопасности, а у меня  литература. Надо успеть все  написать, что отображает наше жестокое время криминала, пороков и цинизма.

— Напрасно, напрасно вы отказываетесь, — посетовал  он и неожиданно озадачил меня. — Нам стало известно о ваших неформальных отношениях с девушкой Ингой. Что  может связывать юную красавицу со зрелым мужчиной? Думаю, что Ярослав Гордеевич, эту, мягко говоря дружбу, не одобрит.

— Это вас не касается! — возмутился я.

— Подумайте, Владлен Алексеевич над нашими предложениями, — спокойно отреагировал он. — Дня через два я побеспокою вас. Мы считаем вас человеком твердым и решительным. Поэтому не торопим. Предложение остается в силе. До встречи, творческих вам успехов. Связь оборвалась. Я долго не мог заснуть, размышляя над сутью диалога. Итак, это может быть проверка, провокация со стороны Ланцюга, чтобы узнать мою реакцию на заманчивое предложение. Но могут быть и его политические противники. Предстоящая борьба за власть, несмотря на демократические лозунги, будет жесткой и, возможно, кровавой, ведь речь идет о доступе к казне, земле и коммунальной собственности.. Не дав согласия, я поступил благоразумно. Главное выдержать паузу.

9. Ревнивая  фаворитка

— Погоди, душечка, зайди ко  мне в кабинет, есть деликатный разговор!— властно велела Антонина Гавриловна Кряка, положив свою тяжелую, словно из  чугуна,  руку на хрупкое плечо Людмилы Рудак — Я давно за тобой наблюдаю. Какая то ты слишком самостоятельная, независимая и неуправляемая. Мне это очень не нравится.

— О чем вы хотите поговорить? — с недоумением взглянула из помощницу мэра молодая симпатичная женщина.

— Обо всем и, особенно, об этике отношений,— сурово произнесла женщина и, грубо подталкивая, увлекла в свой кабинет, расположенный в рядом с приемной  Ланцюга и обставленный дорогой офисной мебелью и оборудованием, компьютером, кондиционером, телевизором «Тоmson», музыкальным центром и видеомагнитофоном, с вазами, амфорами и  цветами. Вся эта атрибутика признана была подчеркнуть значимость обладательницы кабинета, ее влиятельность на принятие решений, небескорыстное лоббирование интересов состоятельных бизнесменов, коммерсантов и прочего зажиточного торгово-посреднического люда, именуемого торгашами. Антонина Гавриловна по-хозяйски села за стол, положила на его полированную поверхность крупные руки с пальцами,  щедро унизанными  золотыми перстнями и кольцами. Выжидающе, словно следователь,  поглядела на сотрудницу. Та хотела было присесть в уютное с чехлом бордового цвета кресло, но хозяйка остановила ее окриком:

— Со мной принято разговаривать только стоя, поди еще не беременная? Или может уже успела подставиться?

—Так в ногах правды нет,— смутилась обескураженная грубым  намеком Людмила.

— А мне твоя сермяжная правда до одного места,— с завистью оглядела ее  стройную с тонкой талией фигуру Антонина. Длинные красивые ноги  в розовых ажурных колготках, прелестную голову с золотисто-пшеничным цветом волос, удачно гармонирующую с красным костюмом. “Да, такая красотка способна вскружить  ему голову и увлечь за собой,— с грустью подумала фаворитка. — И тогда моя песня будет спета. Необходимо срочно принимать радикальные меры для охраны своей территории и положения правой руки шефа”.

— Ты, что это, Людмила, вырядилась, как пава? Чуть ли не каждый день меняешь гардероб, из кожи лезешь и стараешься выделиться. Где твоя скромность? Не по средствам живешь Может щедрый спонсор появился?

— Вы тоже, Антонина Гавриловна, одеваетесь современно, не отстаете от моды при скромной официальной зарплате,— возразила Рудак. — Но я вам глупых вопросов не задаю. А, если вам так интересно, откуда у меня средства, то в отличие  от вас,  я экономлю на продуктах питания, поэтому нет лишнего веса, выгляжу стройной и изящной, а не бабой с лошадиной поступью.

— Ты со мной таким тоном не говори, а то живо выставлю за дверь, — повысила  голос Кряка. — Бери пример с других сотрудниц исполкома. Они скромны, незаметны, держатся в тени, не высовываются, почитают этикет, знают свое место. А ты возомнила себя топ-моделью. Смущаешь, провоцируешь мужчин. Наверное, специально это делаешь, чтобы потоптали, как курицу и потом был бы повод для шантажа. Запомни,  ты работаешь в солидном государственном учреждении, а не в борделе. Здесь тебе не  подиум для демонстрации не столько моды, сколько своих женских прелестей.

— А что, разве нельзя? — удивилась Людмила. — Я — молода, красива, даже очаровательна, и люблю со вкусом одеваться.

— Я тоже очень красива, но не кричу об этом на каждом перекрестке, — оборвала ее начальница.— Не смей больше появляться на службе в красных костюмах, блузках, платьях. Это мой любимый цвет, который очень приятен Ярославу Гордеевичу. Одевайся, как другие сотрудницы аппарата  в темные, серые цвета.

— А в белый можно? — потупила взор Рудак.

— Ты, что не целованная невеста в подвенечном платье? Еще фату на себя напяль и объяви, что  непорочная дева,— прижала ее холодным  взглядом Антонина. — Я ведь тебе  популярно и ясно  объяснила, что никаких ярких праздничных нарядов, ни голубых, ни розовых, ни оранжевых, а  только серый, мышиный, коричневый и черный. И чтобы просторного, а не приталенного покроя. Нечего тебе свои прелести выставлять на показ...чай. не на конкурсе красоты. Что это у тебя за такая экстравагантна прическа? Безобразная гуля, словно Пизанская башня.

— Нормальная, модная, — прикоснулась Людмила к золотым в завитушках локонам.

— Почему такой яркий, бросающийся в глаза цвет? Красишься что ли, блонд-викторией или локи?

— Нет, естественный, с  рождения. Я косметикой не злоупотребляю, ведь самая лучшая естественная красота лица и души.— Странно, тебе бы больше подошел каштановый или черный цвет. Попробуй перекраситься, изменить свой имидж.

— Я косметикой и красящими средствами не пользуюсь, предпочитаю оставаться блондинкой.

— Смотри, чтобы потом не пожалела. Обычно сотрудницы, что пониже меня должностью и рангом,  охотно следуют моим  ценным советам. Я ведь не из зависти, а по доброте душевной предлагаю, как лучше. Обладаю изысканным вкусом, потому что вращаюсь в светском обществе, среди элиты.

— У меня своя голова на плечах и в чужих советах я не нуждаюсь,— осмелела Рудак.

— Напрасно, напрасно.., — посетовала Антонина.— Прическа у тебя все же вульгарная, типа “ Я у мамы дурочка”. Зачем тебе эти завитушки, как у школьницы.  Ты еще косички заплети с бантиками и белый фартук надень или животик  обнажи с  пирсингом, чтобы мужики за тобой табуном бегали. Тогда уж точно всю работу чиновников парализуешь.

— Надо будет, заплету и обнажу. Женщина должна быть привлекательной, это нам  на роду написано.

Антонина Гавриловна неожиданно поднялась из-за стола и подошла к собеседнице, потянула воздух крупным носом:

— Что у тебя за парфюм такой дорогой?

— Духи  «Опиум».

—Ух ты, губа не дура! Не смей больше пользоваться Французскими духами и дезодорантами. От  них у меня и Ярослава Гордеевича аллергия.

— Что ж мне теперь перейти на “Тройной одеколон” или “Шипр” ,— возразила Людмила.— Я ведь не нищенка, а людьми мила.

— Советую пользоваться “Русским лесом”, “Сиренью”. Не дорого, зато оригинально.

— Это же мужские  парфюмы?

— А тебе,  какая разница?

— У них не тонкий, а резкий запах.

— Тогда вообще откажись от парфюма, — велела Кряка.— И поменьше всяких  драгоценных украшений — кулонов,  бус, сережек, браслетов,  чтобы никакой роскоши и помпезности. Запомни, Людмила, что скромность и простота украшают человека.

“Вот пристала, словно пиявка. А  ведь еще несколько лет назад, работая у6орщицей в морском порту, а затем машинисткой  в горисполкоме, Антонина едва  концы с концами сводила, ходила в обносках от секонд-хендон. Но когда Ланцюг  при поддержке  криминалитета поднялся из грязи  в князи и положил свой шальной глаз на машинистку,  приголубил и, несмотря на отсутствие высшего образования,  сделал своей помощницей,  она воспарила, найдя в шефе родственную душу,— припомнила  причину неожиданной карьеры этой грубой и необразованной фаворитки Рудак. Ее так и подмывало напомнить ретивой и ревнивой начальнице о ее социальном  происхождении, но Людмила, чтобы не обострять и без того неприязненные отношения, благоразумно промолчала, хотя невольно возникал вопрос: «А почему ты сама одеваешься в яркие цвета и сверкнешь в золоте, платине и драгоценных самоцветах,  как рождественская елка?» Между тем Кряка перешла к заключительной фазе профилактической беседы:

— Людмила, если ты неглупая женщина, то должна понять, что твои попытки завоевать симпатии у Ярослава и стать его фавориткой бесполезны, обречены на провал.  Ты совершенно не в его вкусе. Там, где я, Антонина,  прошла, другим женщинам делать нечего.

— Почему же вас тогда так раздражают и тревожат цвет и стиль моей одежды, прическа, духи и украшения? — поймала ее на слове Рудак.

— А потому, что рабочее место — это не театр, не концертный зал, ресторан,  музей или казино, где отдыхают и развлекаются состоятельные люди,  демонстрируя свою крутизну. На работе, будь добра,  четко выполняй свои функциональные обязанности, вкалывай, а не строй шефу глазки и не крути перед ним полуобнаженными  бедрами. Еще раз увижу этот флирт и вылетишь с работы, как пробка из шампанского.

— Антонина Гавриловна, но ведь существует трудовое законодательство, профком, призванные защищать права гражданина от чиновничьего произвола. К тому же вы не мэр и даже не начальник кадров, чтобы решать мою судьбу?

— Ха-ха! Не питай иллюзий,— барственно откинулась на спинку кресла. — Вспомни, милочка, кто в семье генерала главный? Жена! Так  вот, я у Ланцюга первый и единственно верный помощник и поэтому командую парадом. Кого захочу того и уволю и никакой  профсоюз мне не указ. Так что не перечь , а выполняй мои указания, для своей же пользы. А  вздумаешь ослушаться,  то жди  неприятностей. Выгоню по статье в трудовой книжка и тогда от тебя все будут шарахаться,  словно от прокаженной. У меня рука тяжелая.

«И поступь тоже», — с тоской подумала Людмила.

— Перестань строить ему глазки и вилять бедрами!

— Даже в мыслях такого не было.

— Ты не первая и не последняя, кто так говорит, а сами только и мечтают нырнуть к нему  в постель. Я уже двоих таких, как ты, молодых и красивых, из аппарата уволила. Сейчас на рынке бижутерией, косметикой и презервативами торгуют. Ты  же не хочешь стать безработной и опуститься до уровня алкоголички и уличной девки?       

— Не хочу. Упаси, Господь.

— В таком случае не высовывайся и не рыпайся. Держись в тени,  иначе подстерегу тебя, как газон.

— Я пойду, Антонина Гавриловна? — попросила уставшая стоять Рудак.

— Иди и заруби себе на носу, оставь попытки соблазнить Ланцюга своими прелестями, у него есть даме сердца, — предупредила Кряка  и небрежно указала рукой на дверь. И, едва та скрылась, подняла телефонную трубку, набрала номер и мягко произнесла:

— Ярослав, меня осенила гениальная идея, которая укрепит режим работы сотрудников аппарата, повысит уровень исполнительской  дисциплины и эффективность использования рабочего времени.

— Интересно, каким способом?

— Для женщин, нашего прекрасного пола, следует установить однотонный темный тип служебной одежды по аналогии с формой сотрудниц милиции и прокуратуры, чтобы они своими яркими нарядами не отвлекали мужчин от важных государственных дел, не вовлекали их в служебные  романы и интриги. И я на сто процентов уверена, что тогда производительность труда чиновников намного возрастет, больше будут плодить разных бумаг.

— Дельное предложение,— похвалил мэр.— Пока государство не способно, хотя и обещало, обеспечить  госслужащих форменной одеждой,  то  сами проявим инициативу. Готовь распоряжение и я его охотно подпишу.

— Спасибо за  понимание и поддержку,— обрадовалась помощница, хотя и была  уверена, что шеф ей не откажет.— Но для меня сделай исключение, так  как на всех представительных и культурных мероприятиях я нахожусь рядом с тобой, и поэтому  должна выглядеть красиво и стильно.

— Конечно, Тоня, для тебя никаких ограничений,— подтвердил он. — Ты вне конкурса.

На следующее утро на аппаратном совещании Кряка огласила распоряжение:

— В целях  повышения эффективности работы исполкома и его аппарата  всем сотрудницам,  не старше сорока  лет в рабочее время быть в брючных костюмах,  причем,  широких, как казацкие шаровары, чтобы своими прелестями не смущать и не отвлекать шефа  и других мужчин от  исполнения служебных обязанностей.

— Как же так? Мои габариты не позволяют носить брючные костюмы, —  зароптала одна из тучных женщин, не уступавшая по комплекции символу украинке Руслане  Писанке. — У  меня нестандартная фигуре и  в  брюках  я буду выглядеть, словно дубовая колода.

—  Только посмей ослушаться!— угрожающе предупредила Антонина Гавриловна. — Если страдаешь от избыточного веса, то  займись  лечебным голоданием  и закажи себе нестандартные брюки. А впрочем, это твои проблемы. Надо было диету  соблюдать, а не нажираться до отвала  варениками со сметаной. Мучные продукты в рационе способствуют ожирению и полноте. Займись спортом или активным сексом для сжигания лишних калорий.

— А как быть тем, кому за сорок и пятьдесят, кто готовится на пенсию?— подала голос одна из заведующих  отделом исполкома.

— Носите темные удлиненные платья и юбки. На ваши старые варикозные ноги все равно уже никто не посмотрит, — разрешила Кряка и с грустью добавила.— Мужики, это такие бабники, что в каком бы они возрасте не пребывали, заглядываются на молоденьких, стройных, тонких и звонких. Такая эта неисправимая порода  любителей “клубнички”. В солидном учреждении не должно быть служебных романов.  Никаких  соблазнов  и интриг, а  тем более интимных связей. Забудьте, что вы женщины,  у нас здесь  не бордель или казино и сауна, а солидная контора. Никаких различий по половым признакам, вы  — сотрудники и... баста!  Кто не согласен, может идти на все четыре стороны, где ждет безработица и нищета.

С мрачными лицами и  думами расходились женщины  по своим служебным кабинетам. Каждая из них с тоской думала о том, что придется  надолго припрятать обновы  ярких цветов  и стильных моделей до лучших дней, когда абсурдное  распоряжение будет отменено. Ни для кого не было секретом,  от кого исходила инициатива всех одеть в  коричневый или мышиный цвет, чтобы на этом скучном фоне  Антонина могла блистать звездой первой  величины в своих ярких и роскошных одеяниях при топорной и грубой фигуре.

Спустя пять дней, одна из молодых  сотрудниц и молодых мам Настя, отсутствовавшая на том совещании  из-за болезни ребенка, появилась в ярко-красной блузке, короткой юбке, поддерживаемой на округлых красивых бедрах широким поясом, с модной красного цвета сумочкой не ремешке, перекинутом через плечо.

— Что это ты, красавица писаная, приперлась, словно на конкурс красоты или в бордель!? — набросилась на нее в коридоре Кряка. —  Здесь тебе не подиум, ни коррида, чтобы красным цветом быков возбуждать и ногами  из-под мини-юбки мужиков соблазнять. Того и гляди, как на пляже в  бикини  заявишься и парализуешь всю работу исполкома.

От злости  и зависти не удержалась и грубо задрала рукой край юбки, обнажив белые трусики с кружевами.

— Уберите руки!— опешила Настя, взвизгнув. На шум собрались сотрудницы и сотрудники в костюмах мышиного, серого и коричневого цветов.

— Ты грубо нарушаешь распоряжение мэра, — попыталась ее усовестить, ища поддержки у собравшихся, заметила.— Видишь, все одеты скромно, как  подобает сотрудникам солидного учреждения и только ты  выбилась из общего строя.  Так не годится, Настя. Я тебя заставлю строго выполнять указания или здесь больше  твоей ноги не будет. Объявим вакансию и на твое  место не один десяток красоток прибежит.

— Что я нарушила? — недоумевала Настя. — Одеваюсь модно, современно, но ведь я молодая, а не древняя старуха?

— Другие тоже молодые, но одеваются и ведут себя скромно,— напомнила Антонина Гавриловна. — А ты  вообразила, что здесь все дозволено.

— Не вообразила.

—  Тогда почему перед Ярославом  Гордеевичем бедрами вертишь и задом виляешь? Выставляешь на показ свои  прелести? — пошла в атаку помощница  мэра.

— С чего вы взяли, что я соблазняю? У меня есть  муж и  ребенок, которых я  люблю и ни на кого не променяю,— пожала плечами женщина.

— Виляешь, словно стрипризерша,  что вокруг  шеста голая  извивается, — не отступала  Кряка. — Это не одна я  заметила. Ты ему чуть ли не на шею вешаешься.

— Больно мне надо, он ведь  почти старик и годится, если не в дедушки, то в отцы. Я своим  семейным  счастьем  жертвовать не собираюсь,— призналась Настя.

— Даю тебе полчаса на то, чтобы переоделась. Живо все по местам, здесь вам не цирк! — приказала Антонина Гавриловна и возвратилась в свой кабинет.

— Ярослав, ты что белены объелся? — с места в карьер озадачила она шефа, позвонив  ему по телефону прямой связи, хотя их и разделяло расстояние в  десять метров, через общую  приемную.

— С чего ты взяла, Антонина? И что за тон, может не с той ноги встала?— сурово ответил Ланцюг, стремясь обозначить дистанцию, соответствующую их рангам.

— А с  того, что ты, наверное сознательно без моего ведома и согласия принимаешь на службу в исполком очень смазливых телок,— перешла она в атаку.— Я подозреваю, что таким способом ты хочешь возбудить во мне ревность и разозлить.  Не надейся, ничего у тебя не получится, у меня характер стойкий, нордический.  Я твой злой умысел без труда разгадала. Эти твои  юные пигалицы целый день вертятся перед зеркалом, подводят ресницы, делают макияж, виляют бедрами и точат лясы,  да своими прелестями,  выставленными напоказ, чиновников от важных государственных  дел отвлекают.

— Что поделаешь, женщины для того и родятся, чтобы ими любоваться,— вздохнул  Ярослав Гордеевич.— Как говорится, если бы молодость знала, если бы старость могла. Каждой ягоде — свой срок.

— У нас здесь не модельное агентство, не бордель, а солидное учреждение,— напомнила помощница. — Когда освобождается вакансия, то следует объявлять  конкурс на ее замещение, а не принимать первых подвернувшихся по руку красоток с улицы Красных фонарей. Нужно отбирать грамотных специалистов, как требует инструкция. Причем, опытных специалистов со стажем работы не менее пяти лет, знанием государственного языка и навыками работы не персональном компьютере, а не вчерашних  развращенных студенток.

— Ты совершенно права, Антонина,— согласился мэр. — Но одно дело теория, всякие там инструкции, и другое — жизнь, практика. Все эти красивые девочки и женщины не с улицы, как ты заметила, а  являются дочерями или внучками влиятельных депутатов, чиновников  или бизнесменов, то есть нужных  для нас людей. Поэтому приходится считаться, вопреки инструкциям и прочим директивам. Чаще всего те, кто их принимает, спуская на места, сами же их и нарушают. А дурной пример, как известно, заразителен.

— Тогда все понятно, а я, грешным  делом подумала, что ты неравнодушен к юным созданиям и очарованиям. Ведь мужчины лукавят, когда называют своих жен или любовниц  единственной и неповторимой.

— Антонина, разве я похож на любителя нимфеток? — возразил он. — Не хватало мне еще скандальной славы. Итак, оппозиция и соперники наносят удары со всех сторон, обвиняя в коррупции  и казнокрадстве. У меня на интимные  приключения времени не хватает, да и не  мое это хобби. Главное обеспечить себе и семье солидный капитал, чтобы, как белые люди,  жить в свое удовольствие.

— Да, ты во власти “золотого тельца”, но и плотские удовольствия тебе не чужды. Как говорится, бес  в ребро, седина в бороду.— напомнила Кряка.

— Не волнуйся, мы с тобой теперь повязаны одной веревкой,  словно альпинисты при восхождении на Эверест, — произнес Ланцюг.— Общие дела и интересы сильнее, крепче даже любовных уз.

10. Палаточный  пикет

Утром, войдя в служебный кабинет, Ланцюг был удивлен и озадачен, когда подняв жалюзи, увидел, что на  площади перед зданием горсовета установлены три оранжевого цвета палатки. «Во, блин и до нас оранжевая революция из Киева  докатилась,— с содроганием подумал он. — Значит, предстоит затяжное противостояние. Но я не лыком  шит, выдюжу.  Пусть хоть до второго пришествия стоят, но из кабинета  меня никто не выкурит. Я им покажу, как говорил Никита Сергеевич, кузькину мать».

 Он внимательно вгляделся, стремясь распознать бунтарей и среди группы  и  мужчин и женщин распознал  неугомонную оппонентку Инну Челдаеву. В отличии от  других политических соперников — депутатов и руководителей нескольких предприятий, которых Ярославу Гордеевичу  легко удалось,  подкупив должностями,  другими благами, земельными участками, объектами недвижимости  коммунальной собственности, склонить на свою сторону, либо нейтрализовать,  эта авантюрная особа осталась неуправляемой и непредсказуемой, не склонной на компромиссы. “ И откуда она только взялась на мою голову,— с досадой подумал  мэр.— Надо было в самом  начале ее изолировать или ликвидировать. Теперь, когда приобрела скандальную  известность и у нее немало союзников и покровителей, это сделать намного сложнее. Радикальные действия получат широкий резонанс и скандал. Однако ее надо остановить, несмотря на поддержку активистов общественной организации “Прозрачная  власть”.

Он услышал тяжелые шаги в приемной, дверь открылась и вошла помощница Антонина — крупная блондинка. Ей, как особо приближенной фаворитке, разрешалось в любое время без предупреждения входить в кабинет шефа. Действовать раскованно, исходя из женской логики, без каких-либо табу.

— С  этой заразой надо что-то срочно делать,— заявила фаворитка.— Она  нагло компрометирует власть,  роет под тебя,  поднимает шум, а  операторы из ТРК «Черноморская» охотно снимают сцены и пускают в эфир. Промедление для нас очень опасно. Продажные журналисты разнесут весть о палаточном пикете по всей стране и тогда за  нас  круто возьмутся работники милиции и прокуратуры. В Украине после избрания президента Виктора Ющенко уже нескольких крупных деятелей посадили в каталажку, может и до нас очередь дойти. А если тебя снимут с  должности и, упаси Бог, возбудят уголовное дело и арестуют, то придет новый хозяин со своей командой и все мы посыплемся; как горох. Хорошо, если только изгонят, а то ведь посадят на нары.— Да,  ты права, новая метла по-новому метет. Церемониться не станут, — согласился Ярослав Гордеевич.  Он решительно подошел к столу и набрал номер телефона начальника управления городского хозяйства: И сразу взял быка за рога:

— Что это за цыганский табор перед зданием горисполкома? Куда ты смотришь, почему не принимаешь адекватных мер?

— Наверное,  отголоски, осколки оранжевой революции, что свергла режим Кучмы, — ответил Дуболом.— Сейчас по всей Украине эта политическая эпидемия. Бездельники бузят, а народу надо зрелищ.

— Я  не допущу в городе никаких революций, ни красных, ни оранжевых!— гневно заявил мэр. — Срочно приказываю тебе убрать палатки к чертовой матери и  разогнать толпу бездельников-злопыхателей, чтобы они не возбуждали общественность, не настраивали других граждан против меня и власти.

— С удовольствием бы выполнил ваш приказ,— произнес Дуболом.— Но они действуют в соответствии с законом. Заранее подали заявку на организацию митинга  и пикета против повышения тарифов на  жилищно-коммунальные услуги.  Я вас об этом ранее информировал. Демократия, ничего не попишешь. Милиция  вмешиваться не желает, лишь охраняет общественный  порядок.

Кто же знал , что они развернут  палатки и выставят лозунги с  требованиями о моей отставке,— оборвал его Ланцюг.— Рассчитывал,  что час-другой побузят и разойдутся. Пар выпустят.

— Увы, они, похоже, обосновались надолго,— вздохнул Дуболом. — По  моей информации намерены дежурить круглосуточно до тех пор, пока не удовлетворят их требования. Если же мои работники применят силу, то это будет расценено, как  насилие над демократией и тогда скандала  на всю Украину не избежать. Не будь смены власти в Киеве, то действовали бы решительно, а теперь приходится считаться. Надо проявить максимум осторожности, чтобы  себе не навредить.

— Ладно, — согласился с его аргументами мэр.— Найдем на  пикетчиков другую управу.

— Позвони председателю городского суда,— предложила Кряка.— Пусть он сам или прикажет кому-нибудь из судей  в срочном порядке принять решение о запрете пикета и тогда у нас будут все основания снести  палатки.

—Умница, — похвалил ее Ярослав Гордеевич и потянулся рукой к телефону. Набрала  номер и суровым голосом  велел.

— Господин судья, когда у нас в городе будут уважать законы?

— А что случилось,  Ярослав Гордеевич? — насторожился Барский. —  Может, возникли проблемы?

— Да, возникли. Перед исполкомом какие-то идиоты установили палатки. Срочно прими решение, чтобы их снять Эти бунтари подрывают почву, бросают тень на мой позитивный имидж. Завтра в город для изучения ситуации, связанной  с  косой Тузла,  прибывают народные депутаты Украины. Я не хочу, чтобы в киевских кабинетах власти обо мне сложилось негативное мнение. Ясно? Действуй!

— Так точно, Ярослав Гордеевич! Нет проблем. Решение суда будет принято в  срочном порядке,— заверил служитель слепой Фемиды, а в данном случае  очень послушной и зрячей, держащей в руках не весы, а валюту.

И слово свое судья, наделенный пожизненным  статусом,  сдержал — в спешном порядке было принято решение о свертывания палаточного пикета, несмотря на то, что Челдаева и ее соратники подали кассационную жалобу в  Апелляционный суд  республики. Поэтому вердикт  суда первой инстанции следовало приостановить. Однако спустя полчаса после вынесения судебного решения,  прибыла бригада дюжих  мужиков. Противостоять им не было сил и поэтому они быстро сняли палатки, прихватив при этом метлу и совок и погрузили в грузовик, по сути похитив чужое имущество.

Ланцюг и подчиненные ему чиновники ликовали — номер удался. У прибывших на следующий день нардепов, проведших с участием мэра совещание в конференц-зале, сложилось впечатление, что в городе тишь и благодать: улицы ухожены, газоны подстрижены. А то, что не работают предприятия, царит безработица и людей косит мор, / смертность в два с половиной раза превышает рождаемость / за красивыми фасадами не разглядишь.

Но радость Ярослава Гордеевича оказалась преждевременной. На следующее утро палаточный лагерь разросся у самого  парадного входа в здание городской ратуши.  А следующее утро палаточный городок разросся, подступив к парадным  дверям, а его участники приступили к активным действиям, войдя в здание.Едва представители делегации переступили порог приемной,  как из кабинета, расположенного с левой стороны, выбежала Кряка.  Она была начеку, ибо  до этого сквозь открытые жалюзи  бдительно наблюдала  за событиями и передвижениями пикетчиков перед фасадом здания.

— Вон отсюда, козлы вонючие! — угрожающе завопила она, встав посреди приемной и воинственно подперев руками крутые бедра. — Кто вам позволил, как вы посмели?! Это не шарашкина контора,  а солидное учреждение. Не нарушайте общий для  всех  посетителей порядок. Запишитесь на прием и через неделю шеф вас примет. А сейчас не мешайте ему заниматься исключительно важными государственными делами и проблемами города.

— Он уже ни мэр и не ваш шеф, — твердо заявил  представитель делегации. — Мы прибыли, чтобы официально ему об этом сообщить.

— Это, что еще за наглость?  Кто вы такие, чтобы здесь качать права? — возмутилась  Антонина Гавриловна.— Что за  бред сивой кобылы? Это натуральный произвол и беспредел, фантазии вашего воспаленного воображения.

— Реальность,  а не фантазии, — возразил представитель и пояснил. — После того,  как крымский  парламент подтвердил полномочия Ланцюга, как  депутата автономии, он в  соответствии с  вердиктом Конституционного суда о недопустимости обладания двумя представительскими  мандатами, автоматически лишился полномочий  городского головы. Поэтому должен передать свои функции секретарю городского совета.  Мы проконсультировались у прокурора республики и пришли к выводу,  что это единственно законный  выход из возникшей  правовой коллизии.

— Выкусите!  Не будет ни коллизий, ни ревизий, — Кряка ловко свернула фигуру из  трех пальцев и сунула ее под нос представителю оппозиции.— Никому своих  функций  Ярослав Гордеевич передавать не будет до очередных выборов. Вот, если  весной  он проиграет,  в чем я очень и очень сомневаюсь. Ведь у шефа самый высокий рейтинг популярности. Его уже шестой год  подряд признают лауреатом рейтинга. Целую коллекцию статуэток собрал. А у вас нет ни одной и не дождетесь, пока он правит городом.

— Знаем мы цену этой  «липовой»  популярности,— усмехнулся мужчина.— Он сам себя и  своих приближенных и  очень нужных  предпринимателей награждает. Мнение жителей города давно уже не принимается во внимание. Разделяет и властвует, возомнив себя  Наполеоном.

На шум  в приемную вышел Ланцюг и  с места  в карьер закусил удила, поняв, что оппозиция прибыла его смещать с трона.

— Что это за сборище?! — вращая зрачками и содрогаясь от гнева, закричал он. — Я  вас не приглашал. Здесь не место для митингов и  разборок.

— Ярослав Гордеевич,  я вызову наряд милиции?— спросила у разрешения помощница. —  Пусть они их повяжут и  посадят в КПЗ за нарушение правопорядка и попытку захвата власти. Это же террористы, у них на рожах написано, что хотят  совершить переворот.

— Погоди, Антонина,  милиция им во всем  потакает, — жестом остановил он помощницу. — Я с ними сам разберусь по-мужски, чтобы  другим неповадно было. Они не на того напали.

Мэр лихо подскочил к ближнему  из оппозиционеров и памятуя о навыках, полученных во время службы надзирателем в колонии, попытался свернуть шейные позвонки. Но тот  увернулся, сцепил руки противника.

Нападавший, словно ошпаренный кипятком, вбежал в смежную комнату отдыха. Завращал белками ошалевших глаз:

— Я это так не оставлю, всех  пикетчиков  и их покровителей  отправлю туда,  где Макар телят не пас! До чего додумались,  в мой кабинет без спроса, без предварительной записи на прием, минуя помощницу. Наглость высшей степени. Вы у меня, гниды демократии,  попляшите... Получили сроки за нападение на представителя власти.         Он рванул на груди  сорочку — белая ткань с треском разошлась по швам.            

— Что ты делаешь, Ярослав? —  услышал он за спиной взволнованный голос фаворитки. — Зачем портишь вещь? Белая сорочка тебе очень к лицу,  очень молодит несмотря на седины.

— Народ, что стадо баранов. Он жалеет обиженных и побитых, — ответил босс с  лукавством.— Пусть сложится впечатление, что на меня напали и жестоко избили и покажут по всем каналам телевидения. Я сейчас же проведу пресс-конференцию, чтобы журналисты, а затем и телезрители увидели, что со мной сделали варвары-пикетчики...       — Это ты здорово придумал! — восхитилась помощница. — Но для правдоподобия не хватает некоторых деталей, маленьких штрихов.

— Что ты имеешь в виду?

— В случае нападения и насилия у пострадавшего должны остаться ссадины, кровоподтеки, синяки  и другие следы грубого воздействия кулаками или твердыми  предметами.

— Что ты предлагаешь? Значит, я должен сам себя избить и поцарапать. Чего ради?

— Ради создания эффекта достоверности. Искусство, как говорится,  требует жертв,  — напомнила она любимое изречение актеров.— Однако можно обойтись и без экзекуции. Где здесь у тебя аптечка?

— Погляди, там в серванте.

Она достала аптечку,  взяла флакон с йодом, бинт и велела:

— Присядь и успокойся, я забинтую тебе голову.

— О-о, ты очень сообразительная женщина, я не ошибся, что назначил тебя своей помощницей, — отозвался он.

— Я не только сообразительная и умная, но и темпераментная,— ответила она с лукавой улыбкой. Он послушно опустился в мягкое кресло и она обмотала бинт вокруг его круглой, как глобус, головы, верхняя часть которой стала похожей на кокон тутового шелкопряда. Края бинта пропитала желтовато-бурым йодом. Отошла на несколько шагов, оценивающе поглядела на  босса.

— Давай наклею на щеку противомозольный лейкопластырь и виски смажу зеленкой, — предложила фаворитка. — Тогда будет полный порядок. Можно без страха идти под объективы  телекамер и к микрофонам.

— Нет,  это уже будет перебор, не поверят,— возразил Ланцюг. — К тому же  зеленка  плохо отмывается, а лейкопластырь может кожу лица  испортить, на которой,  моя бубочка,  мозолей нет. Лучше ты себе что-нибудь йодом или зеленкой смажь,  и я сообщу, что эти варвары не пощадили и женщину — напали на тебя в момент исполнения служебных обязанностей.

— Нет, дорогой, не стану я ради сенсации жертвовать своей уникальной красотой. Она стоит дороже этих политических разборок, — твердо промолвила и посоветовала. — А ты  перед объективами не улыбайся, изобрази печально-скорбное  выражение лица, чтобы поверили пожалели. Я бы на  твоем месте еще и слезу горючую пустила бы..        

— Никаких слез  и причитаний. Ни к лицу мне сырость разводить, — властно ответил  Ярослав Гордеевич. — Я хоть и пострадал  за идею, за  свои кровные интересы, но перед  избирателями  должен предстать волевым и стойким человеком, а не тряпкой,  о которую все, кому не лень, ноги вытирают. Я должен быть тверд, как гранит и  горд, как монумент.

Он взглянул на золотые наручные часы и засуетился:— Однако пора  в конференц-зал, а  то  пишущая братия разбежится, разную фигню состряпает и наши приготовления пойдут коту под хвост.

— Не разбежится, ради сенсации они, как папарацци,  готовы часами торчать в приемной,— уверенно произнесла помощница.— Вспомни, как ты прежде собирал пресс-конференции и опаздывал на полчаса, а то и более, чтобы показать, что по  горло занят неотложными  государственными делами, а тебя терпеливо ждали, не требуя ни извинений, ни объяснений.

— Чего придумала? Не по рангу мне перед этими моськами извинятся и кренделя  выписывать. Пусть будут довольны, что от первого лица снабжаю, причем бесплатно их ценной информацией. А мог бы потребовать часть гонорара, как это делают политики в странах Европе и  в США.  По сути, я их  кормлю, иначе им не было бы о чем писать, кого фотографировать и снимать на  видеокамеры.

— Да, ты самая популярная в городе личность, на каждом углу портреты на бигбордах, как в период предвыборной кампании.

— Если сам о себе не напомнишь, до  тебя никому нет деле,— резонно заметил  Ланцюг и поднялся с кресла, взглянул на свое изображение в  зеркале, покачал словно маятником забинтованной головой.— Словно в бою, на передовой побывал...

—Так оно есть,—ободряюще улыбнулась фаворитка.— В этой жестокой борьбе за  власть, за тепло и доходное место под солнцем и под луной все средства хороши. Не обманешь, пропадешь, как гнида или вошь... Однако, время не ждет, ваш выход, сударь. Чиновник вошел  в переполненный работниками СМИ конференц-зал с нацеленными на него объективами телекамер и фотоаппаратов. Решительно тяжелой поступью командора направился к центральному креслу президиума.

— Ужас, как человека избили, на голове нет живого места,— с удовлетворением  услышал  он истеричный возглас какой-то экзальтированной дамы.— За благие дела  и убеждения человек  страдает. Это похоже на политические репрессии тридцать седьмого года. Столь же тяжелой, лошадиной поступью за мэром прошла его помощница, а также и вездесущая мышка-норушка, личный пресс-секретарь. Плотно устроившись в креслах,  дамы расположились по обе стороны.  Ланцюг  обвел взиравших на него представителей масс-медиа холодным взглядом и, не дожидаясь вопросов, гневно произнес:       — Это беспредел, бандитизм! Они как гестаповцы ворвались в мой кабинет и избили. Не пощадили моих седых волос. Если бы не помощница, которая пришла на помощь, то убили бы или лежал бы сейчас в реанимации. Они компрометируют новую власть, лозунги Оранжевой революции, президента,  премьер-министра и других наших верных соратников. Так поступают только террористы. Я это дело так не оставлю, каждый, кто хоть пальцев прикоснулся  ко мне получит по заслугам. Они откопали томагавк, и я буду вынужден достать топор.

— Судя по сравнению, вы  считаете их индейцами,  а себя варягом, мессией, наводящим порядок? — спросила один из принципиальных журналистов.

— Да, они  дикое племя, не признающее никаких законов и норм поведения,— с азартом произнес Ярослав Гордеевич. — Поэтому покорители Америки, европейцы правильно сделали,  что почти истребили это дикое племя, а остатки загнали в резервации.

— Но ведь это истребление коренного  народа, геноцид, тем более, что среди этих  покорителей в  основном, были преступники, мошенники и авантюристы‚  бежавшие в поисках приключений и захвата  чужих территорий из  Старого света поэтому на их ныне преуспевающих их потомках  тяжкие грехи колонизаторов, рабовладельцев.

— Это история, пройденный этап и давайте не влезать в большую политику. Пусть американцы сами разбираются со своими проблемами,  — резко прервал он ее экскурс в историю .— Мы говорим  о конкретной ситуации, о попытке силового захвата власти в нашем городе. Пусть оппозиция не рыпается,  я избран народом и буду сидеть до конца срока.

— Какого срока, уточните, может тюремного за коррупцию и казнокрадство? — отчетливо произнес кто-то из журналистов.

— Здесь шутки,  ирония неуместны! — повысил голос мэр. — Ишь, распустились, демократию,  гласность им подавай! Я сию же минуту прикажу вывести провокатора  из зала, чтобы не отравлял настроение и не возбуждал  публику.  Вы обязаны объективно отражать происходящие события,  поддерживать действующую  власть, а не совать палки в колеса...

— Ярослав Гордеевич, получается неувязка, — прервал его тираду журналист.

— Какая еще может быть неувязка?— насторожился Ланцюг.

— По достоверным сведениям пикетчики появились в приемной, еще до того, как  вы прибыли на  свое рабочее место и вели себя вполне благоразумно, рассчитывая на откровенный диалог продолжил журналист . — Но вы отказались от диалога и сами  спровоцировали конфликт. Никто к вам даже пальцем не прикоснулся, все ограничилось словесной перебранкой.

— Вы подосланный, купленный писака. На этот провокационный вопрос я отвечать отказываюсь, Пусть он остается на вашей продажной совести.

— В таком случае,  чтобы все убедились, что вы,  действительно получили серьезные телесные повреждения, а этот факт милиция  отрицает, прошу разбинтовать голову,— продолжил строптивый журналист. В шумном зале  воцарилась тишина. Ярослав Гордеевич нервно заерзал в кресле.  На помощь пришла фаворитка:

— Категорически запрещено снимать повязку из-за угрозы обильное кровотечения и обширной гематомы.

— Кем запрещено? — не унимался дотошный журналист.

— Врачом.

— Покажите мне  того врача или медсестру, которые наложили швы и сделали  перевязку?

— Это врачебная тайна, — проворчала Кряка.

— Все ясно, комментарии излишни, — усмехнулся мужчина.

—  У кого еще будут вопросы? Ярослав Гордеевич на них охотно ответит?— приподнялась из-за стола пресс-секретарь.

— Я специализируюсь на подготовке материалов на криминальные темы,— сообщила красивая стройная блондинка с  миниатюрным диктофоном  в изящной руке.— Мне известно,  что в случаях нападения,  нанесения телесных повреждений, потерпевшие в обязательном  порядке  обращаются  за медпомощью, снимают побои. Получают направление на судмедэкспертизу  для привлечения  злодеев  к уголовной  ответственности. Была ли соблюдена эта процедура? Намерен ли потерпевший на общих  основаниях обратиться с заявлением в милицию или в  прокуратуру?

—  Деточка, лучше пишите о музыке, цветах, культуре, зачем вам этот жестокий криминал. Не ровен час, попадете какому-нибудь бандиту под горячую руку. А впрочем,  ваше дело, специализируйтесь на чем угодно, хоть на сексе,— резко оборвал ее Ланцюг.— Ты должна понять, что я не рядовой гражданин и поэтому считаю ниже своего достоинства обивать пороги всяких  экспертиз. Напишите правду о том, как избили  представителя власти на его рабочем месте и вы тем самым выполните свой гражданский долг. Если больше  таких глупых вопросов нет, а те все свободны.

Ярослав Гордеевич остался доволен тем, что  без потерь удалось отбить робкие поползновения  оппозиции, однако снимать повязку, дабы не быть разоблаченным, не рискнул. Несколько дней  ходил с забинтованной головой. Об этом инциденте я узнал от строптивого журналиста.

11. На  Бочарке

В десять часов утра мы встретились  в заранее условленном месте — в сквере Мира. На Инге были сиреневого цвета шортики, белая  футболка, на голове кепка.  Я, залюбовавшись ее стройным и упругим телом, тонкой талией, заботливо спросил:

— Ты легко одета, не холодно ли?

— Нет, молодая кровь греет, — отозвалась она и кокетливо улыбнулась. — Бархатный сезон  последний подарок знойного лета. Владлен, что  ты такое гениальное сотворил, что Ярослав Гордеевич злой и мрачный,  словно туча?

— Ему не понравилось мое произведение,— с грустью ответил я.— Не могу кривить  душой, подхалимничать, написал все как есть. А он хотел увидеть в себе идеального героя, но, увы, я не сказочник.

— Мне запретили с тобой встречаться,— вздохнула девушка.— Посадили под домашний арест и  Ярослав Гордеевич пригрозил выдать замуж за Устюжина, а я его патологически не переношу.

— Да, это серьезная угроза, я тебе очень сочувствую,— произнес я.— Надо им те подумать, как ее избежать. Мне этот лакей и самому неприятен, а уж тебе,  такой очаровательной и красивой девушке и подавно. А как тебе удалось вырваться из-под ареста?

— Ярослав  Гордеевич  запер входную дверь, но я хитрая. Воспользовалась  моментом, когда в комнате никого не было и выбралась через окно. Моя комната, к счастью, находится на первом этаже. Правда, от земли окно метра полтора. Я сиганула с подоконника на клумбу с цветами.          

— Ты же мог расшибиться, — посочувствовал я.

—  Посадка была мягкой. Да и не к лицу мне нарушить слово и не придти на свидание,— сказала Инга. — Я ведь сама напросилась, хотя для девушки эта вроде бы и не прилично.

—  Я  еще раньше хотел предложить сам, но не отважился побеспокоить такую прелестную девушку,— признался я.— Опасался,  что ты откажешь старому ловеласу.

— Старому-у? — рассмеялась она чувственно. — Ты импозантный мужчина с загадочным шармом в расцвете сил. Такие, как ты, не могут не нравиться женщинам. Я  удивляюсь,  почему какая-нибудь ушлая красотка,  тебя до сих пор не соблазнила?

— Сейчас красавицы охотятся за банкирами, коммерсантами,  депутатами и чиновниками, а что взять с  писателя бессребреника, — усмехнулся я.— Но спасибо тебе за добрые слова. Я их еще не заслужил, но готов  в поте лица отработать  аванс. Тем более, что  я чувствую себя  виноватым. Из-за меня у тебя неприятности с отцом, а, возможно,  и с матерью, хотя  женщины чаще  душевны и ласковы.

Я взял в свою руку ее изящную теплую ладонь и нежно погладил.

— С каким отцом? — подняла  она на меня свои голубовато-зеленые глаза, слегка улыбнувшись краешками губ.

— С Ярославом Гордеевичем? — удивился я ее встречному вопросу.

— Он отчим. У меня только мама родная, Верочка,— сообщила Инга.— А  отчима, чтобы не огорчать маму, терплю,  как досадную  неизбежность.

— Вот это новость! — со смешанным чувством радости и надежды воскликнул я.— Тогда это в корне меняет положение вещей.

— Каких еще вещей?— пристально взглянула она.

— Вернее характер наших отношений,— уточнил я.— А что же твой родной отец? Оставил семью?

— Да, оставил, навечно, — в ее глазах  затаилась  печаль и я  пожалел о вопросе. — Мой папа Сережа погиб в  дорожно-транспортном происшествии, когда мне не исполнилось и трех лет. Ему тогда было  всего лишь двадцать семь.

— Прости, я не знал и  не хотел причинить тебе боль,— и чтобы дальше не бередить рану, не стал выяснять обстоятельства трагедии, а лишь поинтересовался. — Значит у тебя другая фамилия, а не Ланцюг, что в переводе с украинского означает цепь?

— Инга Нечаева, приятно познакомиться,— подала она руку.— Отчим предлагал записать на свою фамилию, когда сошелся с матерью. Было это лет пять назад, но я категорически запротестовала. Мне очень дорога память об отце, я  на него похожа, как копия. Берегу его фото, а Ярослав Гордеевич мне сразу не понравился, слишком властный и барственный. Он меня раздражает и, только ради мамы,  я терплю его присутствие, сохраняю дипломатические отношения. Но осталось недолго, через неделю в университете начнутся занятия. Так что скоро буду паковать чемоданы.

— То,  что ты свободна от его семейных уз, прекрасно,— с неожиданной теплотой в голосе признался я.— Он не  вправе диктовать свои условия, а тем более  принуждать тебя к замужеству без любви, а по меркантильным расчетам.

— Ты, как писатель, мог бы и раньше догадаться, что я падчерица, ведь совершенно ни внешностью, ни характером на него не похожа,— слегка упрекнула Нечаева.— Ты же должен тонко чувствовать натуру человека.

— Принимаю критику,— согласился я.— Действительно,  не припомню случая, чтобы ты при мне или публично назвала Ланцюга отцом или папой. Наверное,  я старею и  утрачиваю зоркость,  наблюдательность и вкус к жизни. Для прозаика это непростительно.

— Полно на себя наговаривать,— мягко заметила Инга.— Я очень ценю людей не пустых и примитивных, а духовно богатых, интересных с шармом таинственности. В каждом человеке должна быть загадка, изюминка.

— Спасибо, будем считать этот комплимент авансом,— ответил я.— Вот тебе  шоколад за доброе слово, которое не только кошке, но и коту приятно, — скаламбурил я неожиданно для себя и подал ей плитку “Короны”.

В знак благодарности девушка кивнула и напомнила.— Мы, кажется, собирались на Бочарку, рыбу удить?

— Обязательно наловим бычков на уху и надерем мидии для плова, — по мальчишески задорно произнес я и, держа ее за обе руки, признался..— У тебя по нынешнему времени очень редкое и красивое имя.

— Ох, сколько я из-за него натерпелась, — вздохнула она.— В школе меня дразнил Дингой. Знаешь, ведь есть такое чудесное произведение «Дикая собака Динго или Повесть о первой любви»?

— Конечно,  знаю. Многие в детстве и юношестве зачитывались.

— Так вот ребята, порой,  доводили меня до слез,— продолжила она.— Я даже уговаривала маму, чтобы она поменяла свидетельство о рождении, заменив  мое  имя,  на  Анжелику или Инну, а теперь сама довольна, что не совершила тогда глупость. Это имя, как и жизнь дарованы мне матерью и отцом, в нем знак судьбы. Хотя это имя, в отличие от других, не богато на формы произношения. Кажется, единственное.

— Не может быть,— возразил я.— Ингочка, Ингуленок, Ингуша...

— Ну,  это ты лихо сочиняешь,— рассмеялась девушка.— И все же приятно, когда тебя называют ласково и необычно. Женщина ведь сначала любит глазами и ушами, а уже потом сердцем и телом.

— За нежными словами дело не станет. Это я обещаю.

— Так едем мы на Бочарку или продолжишь читать лекцию?— пожурила она, пряча шоколад в карман легкого бирюзового платья.

— Вперед! — скомандовал я, взяв  в одну руку свою походную сумку с провиантом,  а в другую спиннинг и бамбуковую удочку. для Инги, чтобы ей не скучно было на берегу.

Из сквера бы направились к ближайшей автобусной остановке, что поблизости  храма Иоанна Предтечи. Сели в подкатавший автобус маршрута № 6 и  минут через пятнадцать  сошли на конечной остановке  «СП “Мис». Далее мимо бочарного  завода прошли к Цементной слободке, миновали гаражи  и склады ППП “Югрыбпоиск”, нефтебазу,  с причала которой некогда заправлялись горючим сейнеры и другие рыболовецкие суда, ведущие промысел в Черном и Азовском  морях, в Керченском проливе.

По извилистой тропинке у заросшей камышом бетонной ограды, вышли на берег, усыпанный на мелководье серыми и выбеленными солнцем и солью камнями. Взорам открылась сверкающая в лучах солнца до самого мыса Еникале и ближнего Ак-Бурун голубая чаша залива. Виден был желтовато-бурый таманский берег, а акватории пролива  периодически проходили танкеры, сухогрузы и другие суда. В десяти-двадцати метрах от береге нависли холмы с кое-где обнаженными  после проливных дождей красновато-глинистыми  обвалами, и оползнями, съехавшими  к срезу воды, и изменившими рельеф берега.

Я взглянул на Нечаеву.  Ее взор был устремлен вдаль, на блистающий, серебрящийся морской простор.

— Что там? — указала она изящной рукой не возвышающийся мыс Ак-Бурун с впадающим в воду причалом и зданием казармы на склоне, выкрашенной в цвет охры. Территория,  изрезанная оврагами и с холмами и поросшая диким мелколесьем и кустарниками, была обнесена рядами колючей проволоки с мачтами вышек для часовых.

— Там, наверное,  запретная зона,— догадалась Инга, не дождавшись моего ответа и,  переведя  взгляд на различаемые над поверхностью воды ставники с сетями. Или  рыбаки промышляют?

— Скорее всего, браконьеры, — улыбнулся я.— Время даром не теряют, ловят пиленгас, кефаль, ставриду, камбалу или  краснюка. Ты права, раньше там,  действительно,  была запретная зона, располагалось несколько воинских частей, а ныне осталась одна, украинская и та скоро будет расформирована, останутся лишь саперы, которые разминируют акваторию залива. А вообще это очень живописное и уникальное место. Там среди оврагов и холмов  находится крепость Керчь с фортификационными сооружениями, казематами, тоннелями и подземными ходами к капонирам и береговым батареям, построенная по проекту знаменитого военного инженера Эдуарда Тотлебена во второй половине  девятнадцатого века. Эта крепость охраняла вход в Керченский пролив и в Азовское море от турецкого военного флота. Только подземных коммуникаций около четырех километров. Настоящий памятник военного зодчества.

— Интересно было бы там побывать. Я люблю все необычное и загадочное, связанное с историей, большими событиями и известными личностями,— призналась она.

— Я разделяю твои увлечения и интересы. В крепости мы обязательно побываем. Ее после окончательно ухода военных собираются передать в ведение местного заповедника. Более того,  есть знаток и по сути,  хранитель этого памятника Владимир Стародубцев, который за двадцать лет, начиная со службы в гарнизоне крепости, изучил ее досконально. Хотя для ученых и археологов там работы непочатый край и она сулит находки и открытия. Мы обязательно совершим экскурсию.

— Ловлю тебя, Владлен, на слове,  — тепло улыбнулась Нечаева и обратила взор вниз. Я  вовремя придержал ее за руку.

— Ой,  завалило дорогу,— остановилась Инга в  растерянности, глядя на вспученную оползнем с  глубокими трещинами почву.

— Это препятствие легко преодолимо. Следуй за мной. Завал произошел года три назад после обильных дождей. Если разрушительные процессы и дальше продолжатся такими же темпами, то лет через десять, пятнадцать прибрежный  ландшафт  измениться до неузнаваемости. Дай Бог,  доживем до этого времени. Ничего в этом мире нет постоянного и вечного.

— А любовь?

— Конечно, но безотносительно к конкретным лицам,— пояснил я.— Жизнь человека конечна и поэтому,  когда она угасает, то умирает и любовь. Печально, больно, но  такова суровая реальность и мы неспособны что-либо изменить. Сколько замечательных людей, сколько прекрасных чувств и пылких страстей кануло в бездну...

— Это ужасно!  Я пришла к выводу, что надо торопиться жить, ярко, солнечно, ибо нелепая случайность может ее оборвать, — призналась Нечаева.— Жизнь хрупка и недолговечна.

— Виноват, что затеял этот разговор,— покаялся я.— Давай не будем думать о  грустном. Ты — молода, красива, достойна чистой и светлой любви. Рядом с тобой я  тоже ощущаю себя юношей. Ты волшебница,  зеленоглазая колдунья.

— Добрая или злая?— рассмеялась она к моему удовлетворению, что удалось отвлечь ее грустных мыслей.

— Обаятельная,— отозвался я и поймал на себе ее теплый взгляд.

— Какой прекрасный вид! — произнесла она с восторгом.

— Здесь дикая, нетронутая цивилизацией природа, укромный уголок, Бочарка — мое любимое место,— признался я.— Она меня вдохновляет на новые творения. Кроме рыбацких принадлежностей я обязательно беру с собой блокнот и ручку  для записи мыслей, своих впечатлений от увиденного,  ярких и необычных образов и сравнений.

— А я тебя разве не вдохновляю? — обиделась Инга.

— Вдохновляешь и волнуешь,— ответил я.— Теперь у меня два вдохновителя: ты и Бочарка — гарантия  плодотворности, рождения романов, повестей и рассказов.

— Ты обещал мне дать что-нибудь почитать остросюжетное, криминально-эротическое,— напомнила Нечаева.— Страсть,  как люблю запутанные,  тайные истории.

— На рыбалке не место для чтения, — заметил я.— Но слово свое сдержу — подарю тебе книгу “Под знаком Скорпиона”. Прости, что выпустил это из внимания. А теперь давай выберем удобное место на берегу и займемся древним промыслом. А роман почитаешь на досуге. Мне очень жаль, что главная героиня Снежана погибла от рук бандитов. Некоторые читательницы предлагали ее оживить и написать вторую часть романа. Не знаю,  соберусь ли с духом.

— Может, и меня постигнет горькая участь твоей героини?— вздохнула Инга.

— Не знаю,— честно ответил я. — Жизнь непредсказуема. Но впредь я  стараюсь  своих героинь щадить. Мне больно, тяжело с ними расставаться, но логика событий, обстоятельства, порой преобладают над желаниями. Надеюсь, у нас  с тобой все будет благополучно.

— Дай Бог,— улыбнулась она в ответ.

Мы прошли метров двести вдоль берега по утрамбованной гравием дороге, ведущей в район крепости с  красновато-кирпичными зданиями казарм и других строений, с  вдающимся в море минным причалом. Затем спустились к срезу воды с камнями, поросшими зелеными и бурыми водорослями, с желтовато-песчаными оконцами на дне.         Солнце, плывущее в зенит,  припекало. Нечаева сняла о себя платье и предстала  в оранжевом купальнике. Я залюбовался ее словно изваянной  умелым скульптором,  великолепной в строгих пропорциях, фигурой. “Правда, хороша?” — спрашивали у меня глазами. Встав на поверхность плоского камня, она словно балерина,  повернулась по оси.

— Ты бесподобна, — похвалил я. Соединил три колена бамбукового удилища, а затем настроил свой спиннинг, присоединив катушку с леской. Сбросил с себя верхнюю одежду и в плавках забрался в воду. Надрал с  камней черные ракушки мидии. Собрал их в полиэтиленовый пакетик и  вылез на берег. Разбил несколько ракушек о камень и нежную желтую мякоть насадил на крючки. Подал удилище Инге и с шуткой наказал:

— Ловись рыбка мала и велика. И не зевай, мидия плохо держится на крючках, поэтому при поклевке сразу подсекай и поднимай удилище. Иначе бычок собьет наживку или затянет крючки под камни и тогда придется лезть в воду.

— Все ясно,— кивнула она головой и забросила леску с грузилом в воду. На поверхности заплясал поплавок из гусиного пера. Я взмахнул спиннингом, забросив грузило и крючки метров на семьдесят от берега. Закрепил удилище в камнях и стал наблюдать за Нечаевой. Я все чаще стал ловить себя на мысли,  что эта девушка с того момента,  когда впервые ее увидел все прочнее входит в мою жизнь. Меня восхищают и вызывают трепет ее милое овальное лицо,  зеленоватые глаза и нежные чувственные губы, изящная фигура и жесты. Импонировала ее рассудительность, осторожность и сдержанность в чувствах и действиях. Конечно, как и любой другой человек, а идеальных людей не существует в природе, она не лишена недостатков, присущих ее ровесникам. Но я стараюсь их не замечать и не придавать им большого значения. Меня умиляет ее трогательная привычка. В минуты задумчивости она накручивает на палец завитки своих волос. Это у нее получается так естественно, что мне доставляет удовольствие наблюдать за этой забавной игрой. Все это  за короткое время всплыло в моей памяти. Позабыв о спиннинге без колокольчика, я  наблюдал за девушкой. Успел увидеть, как поплавок ее удочки стремительно ушел под воду.

— Инга тяни! — с азартом воскликнул я. Она подняла удилище, но леска зацепилась. Очевидно,  бычок успел схватить приманку и спрятаться под камень. Она попыталась вытащить леску, но тщетно. Посмотрела на меня беспомощно.

— Погоди, сейчас отцеплю, — поспешил я на помощь. Не желая рвать леску и терять крючки и грузило, я полез в воду. Слегка сдвинул камень и потянул, почувствовав упругость лески и тяжесть на крючке. Своим острым жалом он впился в нижнюю губу бычка. Вытянутый из воды на сушу песчаник  бился хвостом и шевелил плавниками. Мне показалось,  что его темно-фиолетовых зрачках застыла боль. Я отцепил его и бросил в садок из мелкоячеистой, зеленой сети.

— Один         ноль в твою пользу,— сообщил я Нечаевой.

— Но это ты поймал,— возразила она и  крикнула.— Твой спиннинг сильно дергается. Того и гляди,  леска оборвется. Наверное, пиленгас или кефаль попалась.

— Пиленгас и кефаль на мидию не клюнут,— заметил я.— Им особую наживку подавай — морского червя. Его в речке Приморской или лиманах  добывают. Это кругляк резвится. Он мидию обожает.     Быстро, ощущая тяжесть улова, намотал леску на катушку и на  двух крючках  затрепетали два крупных серебристо-светлых кругляка. Прогноз оказался точным. Снял их с крючков и, нацепив мякоть мидии, запустил леску в море. Едва, описав в воздухе дугу, свинцовое грузило кануло в глубине, я услышал Ингин голос:

— Владлен, погляди, какую я красивую рыбу поймала.          

Я обернулся. Она держала на  леске и крючке рыбешку, переливающуюся в солнечных лучах, словно изумруд.

— Может,  она волшебная, как в сказке о рыбаке и золотой рыбке? Загадаем заветное желание,— предложила девушка.

— Это зеленуха. На вид красивая, диковинная, но обманчивая,— разочаровал я ее. Поэтому с волшебством и исполнением желаний  ничего не получится. Каждый человек — кузнец своего счастья.

— А жаль,— взгрустнула она и поинтересовалась. — А зеленуха съедобная?

— Считается сорной рыбой, но некоторые рыбаки ее вялят  под пиво и пока еще  никто не отравился. Как говорится, на безрыбье и рак рыба, — ответил я.— Отпусти ее с Богом, а нам и бычков будет достаточно.           

Инга аккуратно сняла рыбешку с крючка и опустила в воду. Через полчаса в каждом из наших садков было по полтора десятка бычков. Кругляк брался резво, я только успевал цеплять наживку, поглощенный  рыбалкой, а Нечаевой, наверное, наскучило однообразное занятие. Закрепив  в камнях удочку, она подошла ко мне.

— Владлен, ты так увлечен рыбалкой,  что не обращаешь на меня внимания,— упрекнула она, капризно поджав чувственные губы с перламутром помады.

— Прости, родная. Во мне, похоже, проявился азарт древних предков, добывавших себе пропитание охотой и рыбалкой. Это зов крови.

— Но он должен проявиться и в  другом, когда рядом с тобой молодая женщина, — с вызовом ответила она.

— Ты совершенно права, но тебе лишь кажется, что я равнодушен к женским чарам. Ты даже очень волнуешь мою кровь,— признался я к ее удовольствию.

— Вот видишь, я сама напросилась на комплимент, — рассмеялась Инга, заманчиво блеснув жемчужно-белыми зубами.

— Прости меня, дикаря,— обнял я ее за хрупкие плечи.— Рыбалка подождет. Все равно всех бычков  не выловишь, да и в этом нет смысла. Удим ради спортивного интереса. Давай лучше поплаваем, покупаемся, пока еще  вода теплая, а то ведь через день-другой налетит норд-ост, нагонит из глубины холодную воду. Уже не лето, а сентябрь почти на исходе...

— Давай, — охотно согласилась она и вдруг заколебалась. — Я ужасно боюсь змей. Они здесь водятся?

— Немного и они не представляют для человека опасности,— успокоил я. — У мыса Змеиного для них вольница. Тоже охотятся за мелкими бычками, крабами и другой морской живностью.

— Ну, что ж тогда рискну, тем более, что рядом будет надежный телохранитель, — заметила Нечаева. — Ты ведь должен доставить меня домой в целости и сохранности. Ты гарантируешь меня от неприятностей?

— Безопасность от змей и прочих злодеев гарантирую! — заверил я с мальчишеским  запалом  и  предостерег.— В воду входи осторожно, чтобы не поранить ноги об острые камни и ракушки мидии. В прозрачной  воде есть песчаные отмели, по ним и передвигайся к глубине. А лучше я тебя проведу.

Взял ее за руку и завел в прозрачную и еще теплую / градусов двадцать / воду по грудь. Мы поплыли рядам, от каменистого берега, от оставленных удочек с  блестящими лесками. Инга,  играючи, словно нечаянно прикасалась ко мне упругой грудью и тут же,  смеясь, отплывала. От этого прикосновения меня охватывало чувство влечения к женщине, кровь приливала к лицу.

— Инга, шалунья, не играй с огнем. Я ведь не бесчувственный чурбан.

— В воде не опасно, огонь сразу погаснет,— пропела она в рифму.

— Этому огню вода не страшна, — ответил я и она озорно рассмеялась. Я  заметил приближающийся студено-матовый  парашют медузы и велел.— Осторожно, Инга,  по курсу медуза. Ее прикосновение очень неприятно, кожа покраснеет и будет жжение. Нечаева отпрянула в сторону от медузы с фиолетовой окантовкой.

— На том берегу залива, что в районе металлургического комбината, — я указал взглядом на белые многоэтажные доме на противоположном  от Бочарки берегу.— Есть пляж Молодежный с беседкой на возвышении,  а воде скалы. Одна из них очень похожа своими контурами на бегемота. Если погода не испортиться и вода сохранит тепло, обязательно там побываем.

— Мне там приходилось  купаться,— сообщила она.— Но Бочарка мне больше понравилась, здесь тихо, безлюдно, лишь несколько рыбаков и те далеко на лодках. Будем встречаться здесь, чтобы ни Ярослав  Гордеевич, ни Устюжин не  смогли отыскать.

— Будь, по-твоему — согласился я, глядя  на три рыбацкие резиновые и дюралевые лодки  в отделении. —  Здесь, действительно, укромные места.

Минут через пятнадцать, поплескавшись и порезвившись  вдоволь, мы вышли на берег к своей одежде, походной сумке и удочкам. Нечаева ступила на мягкую  подстилку, из сухих  бурых водорослей. Выжала из волос воду.

— Ой, щекотно, — произнесла она, взглянув на ступни и икры своих стройных  золотисто-загоревших ног. — Какие-то букашки ползут по коже.

— Не бойся, это морские блохи, — рассмеялся я. — Они не опасны. Скачут как  поджаренные и питаются моллюсками мидий, рапана.

Инга смахнула блох рукой и поднялась на поверхность камня. Вытянулась в  струну,  будто демонстрируя свое совершенство и красоту. Грешным делом, любуясь каждой линией ее тела, я с завистью подумал о ее избраннике, который  завладеет ее сердцем, а затем и  полакомиться этим великолепным  телом, сулящим страсть и блаженство. По большому счету,  мужчинам только кажется,  что они выбирают себе жен  или любовниц. Все совершается наоборот. Видимо, это наследие матриархата, когда женщина была главой рода, племени. И в ныне сохранившихся диких племенах такое ее положение остается неизменным. Ведь на ней лежит самая главная миссия —  продолжение рода человеческого.

У самого берега одна за другой проплывали стайки мальков. Инга взмахнула  рукой и мальки рассыпались / инстинкт самосохранения /,а затем вновь сошлись в стайку и поплыли своим маршрутом, начертанным вечными законами миграции. В пятнадцати метрах от нас на камни опустилась белая чайка  с розоватыми лапками и клювом. Вошла  в воду, наверное, лакомясь мальками. Обычно эти птицы сопровождают рыбаков, опускаясь на воду поблизости от лодок. Нередко мелкую рыбешку рыбак отдает птицам, подбрасывая ее в воздух и чайки хватают с лета.

Метрах в тридцати от берега трудился неутомимый нырок. Он  надолго  погружался  в глубину в поисках добычи. Держался в радиусе двадцати метров. «Наверное,  нашел рыбное место»,— подумал я, поражаясь  извечной борьбе братьев наших меньших за существование. Людям бы такое упорство и жизнелюбие.  Эти существа живут по суровым законам природы, а человек все норовит перекроить на свой лад и зачастую, неудачно, нарушая  равновесие в природе и тем самым ухудшая среду своего обитания.

— Хочешь отведать деликатес?— спросил я девушку.

— Какой?

— Мидии. У нее очень вкусное, нежное и полезное мясо,— пояснил я.— Рекомендуется  для вывода из организма радионуклидов. Учеными ЮгНИРО  для этих  целей разработан медпрепарат “Биолан” и другие эффективные средства. Укрепляет иммунную систему, повышает жизненный тонус и потенцию.

— Ну, если повышают потенцию и  сексуальное влечение, тогда угощай, — заразительно рассмеялась Нечаева, одарив меня ласковым взглядом.

— В тихую погоду, чаще всего ранним утром и поздним вечером  мужики из Цементной слободки, кроме  мидий, их можно драть в любое время суток, промышляют еще и креветок-рачков. Передвигаются с большими сачками вдоль берега по мелководью. Пойманных  креветок  высыпают в ведро и сырую,  либо отваренную, предлагают гурманам. Креветка, как и речные раки,  ценится даже выше крабовых палочек, имитирующих вкус деликатеса.

— А мы сможем наловить креветок? — спросила Инга.

— Нет, для этого нужен сачок, да и море становится хмурым, погода портится, — ответил я, бросив взгляд  на сгустившиеся тучи.— ,  А вот мидии наберу сколько угодно, дери их с камней, не ленись. Вообще-то рыбалка — азартное дело. И не только я ею захвачен. Здесь частенько вечером  встречаю колоритного старика, бывалого рыбака. Так он  подальше  от глаз рыбинспекции промышляет пиленгаса, кефаль, как впрочем,  и другую рыбу, которая попадается в сети. Но самое интересное,  что этот почтенный старик, несмотря на свой возраст, а ему далеко за шестьдесят, вместо насоса надувает резиновую лодку своими легким.  А потом, когда стемнеет,  выплывает метром на пятьдесят от берега, выметывает  мелкоячеистую сеть с поплавками сверху и грузилами внизу. Таким образом, преграждает путь мигрирующей вдоль берега рыбе. Не знаю,  насколько богаты его уловы, но,  судя по тому, что он не бросает это дело,  хватает на ушицу, засолку и, возможно, для  продажи  на рынке. Ведь сейчас при мизерных зарплатах и пенсиях, каждый выживает, как может. Одним словом, игра стоит свеч.          — Так он браконьер,— догадалась Инга.

— Мелкий на фоне тех, кто сотнями тонн тралами и кошельковыми неводами  выгребает краснюка — осетра, севрюгу, судака, камбалу  калкан из Азовского и Черного морей. Но с крупных браконьеров, вооруженных сейнерами и быстрыми катерами, современным навигационным оборудованием и средствами связи, орудиями лова, как с гуся вода.— Почему? — огорчилась девушка.

— А потому, что у них есть высокие покровители в парламенте, правительстве и администрации президента, которым они поставляют краснюка и икры к столу на разные там банкеты-фуршеты, юбилеи и прочие питейно-развлекательные  мероприятия в соответствии с государственным и дипломатическим этикетом.

— Как зовут твоего старика-рыбака?

— Это не имеет значения,— ответил я нехотя. — Я не хочу, чтобы рыбинспекции вычислила его по имени или устроила на Бочарке засаду, чтобы показать, как усердно и эффективно борется с браконьерами, тогда, как матерые акулы остаются безнаказанными.

— Ты, что мне не доверяешь? — обиделась она.

— Доверяю, но знаешь, язык без костей, — ответил я. — Вдруг случайно проговоришься в кругу своей семьи и Ярослав Гордеевич натравит на старика рыбинспекторов. Не хочу брать не себя этот грех.  Старик долгие годы проработал на траулерах и сейнерах на промысле, измочаленный штормами и ветрами, рисковал жизнью, поэтому заслужил того, чтобы море его кормило, спасало от голода.

— Логично и убедительно, — согласилась Нечаева.

— Мы с тобой полакомимся мидиями. Как говорил Аркадий Райкин, специфический вкус, во рту тает. Присмотри за моим спиннингом, а я займусь ракушками.

— Желаю удачи! — подбодрила она меня. С полиэтиленовым пакетом я полез воду и через десять минут надрал с подводного камня килограмма три-четыре крупных ракушек. Очистил их от водорослей.

— Знаешь, кажется,  я проголодалась, — призналась Инга. — Из дому успела  прихватить только шпроты, два лимана и апельсин... Сам понимаешь, пришлось спасаться бегством.

— У меня есть припасы, с голоду не умрем. Зажарим мидии и бычки,— заверил я. — Море издревле столько поколений кормило, да и нас детей природы не обидит.

Ветер изменился, покрепчал и я увидел, как несколько рыбаков спешно погребли веслами и пристали к берегу. Осень прохладой напомнила о себе.

12. Гроза  и  радуга

Сразу потемнело, задул резкий норд-ост  и  море взбунтовалось. От дымчато-размытой линии горизонта, где затерялся таманский берег и коса Тузла, покатились  бочками волны с белыми гребешками. Они разбивались о  камни, окатив нас  солеными брызгами. Набросали на камни зеленые плети водорослей.

 Я обернулся, с  запада,  зависнув над Керчью, потонувшей в мареве горой  Митридат со шпилем обелиска, наползла свинцово-черная туча с рваными краями. Воздух был насыщен влагой, запахом озоне. Ослепительный зигзаг молнии на  мгновение расколол тучу, осветив зарницей залив. Затем до нашего слуха докатился раскат грома.

—  Инга, попали мы в переплет. Не только твой отчим, но и погода создает нам  препятствия, —  посетовал я, выбирая из воды и очищая от водорослей упругую леску спиннинга.

—  Это даже к  лучшему. Никому не придет в голову искать меня здесь в ненастье, —  заметила Нечаева и, последовав моему примеру, собрала удочку.

— Опытные рыбаки быстро узрели приближение грозы и пошабашили. А мы с тобой проглядели ненастье. Теперь придется под дождем время коротать.

— Ой, и я не догадалась зонтик прихватить,— вздохнула Нечаева, поглядывая на угрожающе сгустившееся небо.— Промокнем до нитки...

— До нитки? — усмехнулся я.— Да на тебе кроме купальника  нечего нет.

— На тебе тоже,— парировала она.

— Зонтик вряд ли поможет, какая мрачная туча наползает. Набухла от влаги, того и гляди,  обрушится на наши головы. Будет лить, как  из ведра. Понадеялись мы с тобой Инга,  на авось.

— Что же делать? — испуганно спросила она, слегка вздрогнув гибким телом.

— В ста метрах отсюда есть грот. Я там обычно скрываюсь от непогоды,— утешил я ее.— Собирай  быстрее вещи и живо за мной. Думаю, что гроза скоро пройдет. Ветер гонит тучи за Керченский пролив, на Кубань.

 Я взял походную сумку,  садок с бычками и пакет с мидиями, а Инга пакет своими вещами и второй садок.

— А как же спиннинг и удочка?— спросила она, видя что я их оставил на камнях

—  Ничего с ними не сделается. Здесь, кроме нас,  ни одной живой души. После грозы  продолжим рыбалку.

Я подал ей руку и помог подняться на  верхнюю часть каменистого  берега, поросшего жесткими кустиками с мелкими фиолетовыми соцветиями— одной из разновидностей диких дубков, произрастающих на Керченском  полуострове. Я несколько раз приносил букеты домой и они всю зиму и весну сохраняли свой первозданный вид, напоминая об осени и Бочарке.

Едва мы успели отойти метров на десять, как по придорожной траве зашелестели крупные капли дождя.

— Бежим! — я подал  девушке руку и сквозь плотную стену дождя  мы устремились к темному своду старого полуразрушенного дождями и оползнями грота. Я молил только об одном, чтобы там до нашего прихода не оказалось посторонних. И моя молитва, очевидно, дошла до Бога — никого не было. Мы забежали под каменный свод, сверху покрытый толстым слоем почвы

— Нас здесь не завалит? — встревожилась Нечаева, глядя, как по обвалившимся краям арки стекают мутные потоки воды.

— Может когда-то и обвалится, но не сейчас. Кладка довольно прочная — камни подогнаны друг к другу торцами и тем самым удерживают от обвала. На наш век  хватит.

 Между тем, неожиданно обрушившийся с неба ливень, словно какой-то гигант,  встряхнул и выжал всю тучу, цепями молотил по длинным стеблям растений, пригибая их к земле. Сбивал голубые, розовые и желтые соцветия.

— Точно такая же гроза застала  меня здесь в прошлом году,— сообщил я.— И случилось то в начале августа в день Ильн Пророка. Вот тогда  я поверил достоверность  поговорки: Илья Пророк — тепло уволок. Нынче такая же история. Над заливом стояла сплошная серая пелена, за которой спрятался город, ранее хорошо видимые жилые кварталы, портальные краны в морском торговом  порту,  словно огромные жирафы,  вытянувшие свои стрелы, колесо обозрения на  набережной  и другие строения вдоль голубой подковы бухты. Все кануло, лишь зарницы молний и глухие, словно удары по наковальне, раскаты грома.

 Я увидел, что Инга продрогла под прохладным дождем. Ее белые, как сахар-рафинад, зубы выбивали мелкую дробь. Она закуталась в платье, но оно не согревало.

— Чтобы не простудиться, надо выпить крепленого вина,— посоветовал я и достал из сумки бутылку массандровского белого портвейна. Охотничьим ножом открыл ее, налил в стеклянный стакан и подал девушке.

—  А ты? — спросила она, принимая вино.

— Я потом.

 Нечаева отпила  полстакана и передала  мне. Отломила плитку шоколада, закусила,  а часть протянула мне. Я выпил до дна, почувствовав, как теплая жидкость  разлилась  по телу. Нечаева заботливо, словно ребенку, положила мне в рот кусочек шоколада.

— Сейчас я разведу костер,— бросил я взгляд на обугленные камни таганка.— Согреешься и мы зажарим деликатес, мидии и бычки.

— Но у тебя нет спичек или зажигалки,— сказала она.— Ты ведь не куришь. Я ни разу не видела тебя о сигаретой или трубкой, хотя писатели, тот же Жорж Сименон‚  забавлялся табаком, коллекционировал трубки.

—  Не курю. Хоть от одного порока избавлен, но спички после того дня Ильи Пророка, когда пришлось продрогнуть, теперь ношу с собой,— ответил я.— Горький опыт всему научит.

—  Я тоже не курю, хотя подруги-студенты все время подбивают на дорогие сигареты типа  Пьер Карден.

— И правильно делаешь,— похвалил я.— Курение портит цвет лица. Оно у тебя свежее и нежное,  словно персик. Поэтому дорожи своей красотой и молодости не увлекайся косметикой. Естество превыше искусственного лоска, косметики, будь она даже от “Лореаль Париж”.

— Я так и поступаю, —  улыбнулась она, немного согревшись вином. — А какие у тебя, Владлен, пороки,  если конечно не секрет?

— Люблю иногда  выпить, когда деньги, скудный гонорар перепадает, —  ответил я.— Но это случается не часто. В нашей державе литература, писательское творчество неспособно прокормить. Но, когда деньги появляются за  публикации рассказов или судебных очерков в газетах “ С места происшествия”, “Керченский рабочий”, то не скуплюсь угощать добрых друзей

— И это все пороки? — удивилась она.

 — Пожалуй, все, а остальные мелочь,— сказал я, собирая сухой хворост, занесенный  ветром в грот. Отыскал несколько дощечек и расколол их ножом на щепки.

— А как насчет женщин, прекрасного пола? — продолжила Инга допытываться.

— Женщины —  это не порок, а физиологическая потребность,— возразил я.— Пока человек способен любить, он живет  и его жизнь полна смысла. А для человека творческого, имеющего отношение к искусству это особенно важный фактор,  ибо он живет в большей степени чувствами, эмоциями, чем разумом. Ему для  вдохновения  необходимы свежесть  и  яркость ощущений и впечатлений. Если он сам этого не испытает, то ничего толкового  написать, изобразить не сможет. Таковы тайны творчества.

— Значит ты исследователь, экспериментатор,  в том числе в вопросах любви и секса,— предположила она.

—  Пожалуй, ты права,— ответил я и пояснил. — Но в большей степени теоретик, так как не с каждой героиней романа, повести или рассказа ложусь в постель,  помогают сила воображения, художественный вымысел.

Я отыскал в сумке старую газету, скомкал и сверху положил хворост и щепки. Чиркнул по коробку спичкой, поднес огонек к бумаге и она занялась, оранжевые язычки пламени  лизали хворост.

— Сейчас сварганим мидии,— пообещал я и положил  сверху на камни лист жести. Ранее до  нас его кто-то использовал в качестве жаровни. Возле  горки пустых ракушек валялось несколько бутылок из-под водки и вина, полиэтиленовые стаканы — следы недавнего пиршества. И когда жест нагрелась, высыпал сверху черные ракушки.

— Пока готовятся мидии, мы продолжим  наш пир,— сказал я и достал из сумки второй стакан, нарезал и положил на застеленный газетой плоский камень, хлеб, открыл банку со шпротами. Инга подала лимоны и апельсины.

— О-о, нам от голода не суждено умереть,— пошутил я.— С такой закуской, еще мидии, мы можем до вечера здесь коротать. У меня  есть и бутылка  вина Каберне. Замечательный напиток.   

Нечаева присела рядом, протянула  красивые с круглыми коленями ноги. Я вроде бы нечаянно положил ладонь на ее красивое колено. Она не отстранилась и я, довольный ее покорностью, наполнив стаканы, предложил тост:

— За твое очарование.  Пожалуйста, до дна, чтобы счастья привалило полная чаша.

Мы выпили, а на жесте-жаровне зашипели ракушки мидии, раскрыли створки. Несколько готовых мидий я отодвинул лезвием ножа к краю жаровни.  Обжигая пальцы, отделил от ракушки и ворсинок бисуса мясо. Потом из второй, третьей, подождав пока остынет, подал  девушке.

— Пикантный вкус, —  похвалила она. Я вновь наполнил стаканы. Нечаева, согревшись вином и жаром от костра, сияла с себя платье,  развесив его для просушки. Я наблюдал за  ее плавными и точными движениями и в памяти всплыли, сочиненные несколько лет назад стихи. Нежно взирая на девушку, я с грустью произнес:

Судьба людей таинственна и странна.

И больно мне ту истину понять,

Что я родился  слишком рано,

А ты сумела к встрече опоздать...

— А вот и не опоздала, — улыбнулась она, уловив смысл.— Для мужчины возраст большой роли не играет, тем более, что ты в расцвете и физических, и творческих сил.

—  Рядом с тобой, Инга, я действительно чувствую себя бодро и молодо.

— Вот и прекрасно,— она встала и приблизилась к входу в грот, за которым  неистовствовал ливень. Подставила ладони под его звенящие струи и вдруг замерла. Ее внимание привлекло что-то необычное на кладке стены.

— Владлен, а мы здесь не одни нашли приют,— сообщила девушка.

— Кто же еще? Кого нелегкая принесла? — огляделся я по сторонам, никого не  обнаружив.

— Иди сюда,— поманила она плавным жестом руки. Я подошел и увидел на стене подобие выцветшей и засохшей маленькой шапки подсолнуха. В ячейках сот копошились, угрожающе жужжа, золотистые осы.

— Тоже спрятались от дождя,— улыбнулся я.— Не тревожь их, а то придется спасаться бегством. Разозлятся и начнут жалить, а это довольно болезненно. Лучше от них  держаться подальше. Здесь всем места хватит.

Одна из ос взлетела и закружилась над Ингиной головой. Я поспешно взял девушку за руку и увлек в глубь грота. Она доверчиво прижалась ко мне. Я бережно обнял ее за и с нежностью прошептал:         — Ты такая тонкая и хрупкая, боюсь, что переломишься, словно тростинка.

— Не робей, я гибкая и ловкая,— прошептала она,  стремясь раствориться во мне, запрокинув прелестную голову со смеженными от подступившей страсти веками.— Согрей меня, я очень озябла...

Она прерывисто дышала, подставив полуоткрытые пылающие губы для поцелуя. Потом неожиданно отступила на шаг и сняла с себя нижнюю одежду.

— Что с тобой?— смутился ее смелости, не в силах отвести взгляд от ее нежного соблазнительно-трепетного тела, от матово-белых округлых бедер с  темным мыском промежности,  ранее сокрытым от взора бикини Упругая грудь с лилово-коричневыми сосками слегка вздрагивала от волнения.

— Что же ты медлишь? — обиделась она, подавшись вперед.

— Вдруг кто-нибудь застанет нас врасплох,— попытался я найти оправдание своей нерешительности.

— Не бойся, никто в такую погоду сюда не сунется. Ты ведь сам об этом говорил. Мы здесь одни одинешеньки, — прошептала она, изнемогая от неутоленной страсти.— Я так долго ждала этого мгновения, так измучилась. Если бы ты знал сколько  провела бессонных ночей, мечтая о нашей близости, о слиянии рук,  губ и тел. Бери же меня, я вся твоя до последней клеточки, последнего дыхания. Или я не в твоем вкусе?

— Инга, ты восхитительна, — прошептал я,  наконец, решившись, ощущая фиалковый запах ее тела. Овладел ею жадно и страстно, истосковавшись по женским чарам и ласкам. Какое это блаженство — обладать женщиной. Ради этого стоит жить. Я бережно целовал маленькие родинки,  словно бисер, рассыпанные по ее трепетно вздрагивающему от угасающей страсти телу, на шее, возле соска, на животе у  паха.  Увидел бледно-синюю татуировку на бедре у темного мыска промежности и с удивлением воскликнул:

—  Что это за малявка?! Кто тебе ее нарисовал на пикантном месте?

—  Это не малявка, а кузнечик,— пояснила она и пропела.— Знаешь, есть  такая детская песенка: “В траве сидел кузнечик, совсем, как огуречик, зелененьким он был”и так далее.

—  Инга, почему тебе взбрело в голову мучит, такое прекрасное тело, портить бархатисто-нежную кожу?

— Наверное, дань моде, — улыбнулась она и после паузы выдала экспромтом. —  На всякий случай, если вдруг какой-нибудь сексуальный маньяк меня изнасилует и замучит, то по этой примете смогут опознать мое тело.

— Зачем ты о таких ужасах говоришь, выкинь из головы!— приказал я.

— Всякое в жизни случается, —  с грустью заметила Нечаева. Наши пути, будущее неведомо.

— Лучше бы ты увлеклась пирсингом.

—  Это для меня слишком дорогая забава. Бриллианты, золото, платина и даже серебро и самоцветы, пока не по карману. А клянчить деньги у отчима, не в моих правилах, —  ответила она.

«Самое прекрасное, самое сладкое чувство — обладание любимой женщиной. Это слияние в гармонии любящих сердец и тел, — подумал я. —  Что есть любовь? Вероятно, что люди никогда не смогут постичь глубинные таинства дарованного Богом  и природой чувства и получить ответ на вечный вопрос. Для каждого нового поколения людей, отдельного человека  любовь была и останется прекрасной тайной, неиссякаемым источником  наслаждения и блаженства. В этом смысле природа разумна и рациональна, ибо наделила все живое искусством воспроизводства для продолжения  рода. Причем, наделила этот процесс яркой гаммой приятных сладостных ощущений на пике любви— соитии. Если бы совокупление не доставляло наслаждения, духовной близости двух противоположных полов, то человечество выродилось бы  и  деградировало. Человек же, как разумное существо из волшебного дара любить и быть любимым извлекает для себя пользу, ибо в отличие от животных, живущих природными инстинктами, занимается любовью не только ради рождения и продолжения потомства, но и  ради удовлетворения своих сексуальных потребностей.

Гармония в отношениях между женщиной и мужчиной в яркости чувств и ощущений продлевает им годы жизни, сохраняя радость мировосприятия на этой грешной земле. Там, где нет светлого ореола любви,  там и жизнь серая и короткая  не в радость, а в тягость».

—  О чем ты задумался? У тебя какой-то отрешенный взгляд? —  прервала мои размышления Инга, возвратив в реальность. Я прижал ее прелестную голову к груди и с благодарностью поцеловал розовую мочку  маленького ушка с алой капелькой рубина в сережке.

Нежная с сияющими глазами она отдыхала у меня на коленях, обняв мою шею теплыми руками и прижавшись головою к щеке.

— Вот и обвенчаны мы с тобою грозой,— произнес я, поцеловав ее в мягкие послушные губы. — Теперь мы муж и жена и тебе предстоит поменять фамилию Нечаева на Жаркова. Милое, бесценное создание! Как я мог раньше жить без тебя?. — Владлен, я убеждена, что детей надо зачинать не в квартире ночью в темноте, а на лоне природы, в лугах среди цветов и трав при свете солнца и пении птиц, — с сияющими глазами произнесла Инга. — Тогда родятся здоровые, умные, красивые и жизнерадостные детишки.

  — Сама придумала?

 — Да, совершенно неожиданно пришли такие мысли.

 — Гениально! Надо бы обязательно использовать в своем романе, —  признался я. — Похоже, что ты мечтаешь о ребенке?

—Об этом мечтает каждая женщина, ведь это так естественно, это ее главное предназначение на земле.

—Ты мыслишь, как зрелая женщина.

— А я такая и есть, — улыбнулась Нечаева.

Неожиданно я ощутил смутное чувство вины и неловкости, словно совершил что-то постыдное, противоестественное. Но вскоре при воспоминании от случайно увиденной сцены оно истончилось. Во  время летней прогулки по Азовскому побережью я вышел  к живописному  урочищу, что в окрестностях рыбацкого поселка  Юркино, расположенного севернее Керчи. Это место по примеру бардов присмотревших район Борзовки, давно облюбовали  нудисты. Мужики, женщины их детишки, подростки средь бела дня под жаркими лучами солнца ходят в чем мать родила.  В понимании свободы, естества и единства с природой они превзошли даже  туземцев, дикарей, прикрывающих набедренными повязками или фиговыми листьями интимные, детородные органы. Обитатели  лагеря  дефилируют по территории совершенного нагими. При каждом  взаимном желании, а такое возникает часто при созерцании обнаженных золотисто-смуглых от загара тел, они совокупляются в разных позах и местах, полагая, что в урочище их никто не видит. Причем, забавляются  не только любители традиционного секса, но и геи,  лесбиянки. Их  сексуальные оргии, стоны и крики часто доносятся до края обрыва, с которого местные аборигены, особенно вездесущие  подростки и девчонки, с интересом наблюдают сцены страстных соитий. Идеальное место съемок  порнофильмов с ничего не подозревающими актерами и актрисами, как они сами полагают, беззаботными детьми природы под щедрыми и ласковыми лучами  крымского солнца. В тот раз я стал свидетелем динамично-темпераментной сцены,  любовной игры: обезумевший от желания самец, настиг обнаженную самку и вонзил  в ее нефритовые ворота свое упругое копье и этот акт совокупления сопровождается криками стонами до достижения пика наслаждения – оргазма.  Судя по тому, что женщина не кричала, не звала на помощь и не сопротивлялась, а лишь имитировала борьбу, ей эта гонка от преследования, а затем и процесс соития доставляли удовольствие. Она охотно со сладкими стонами и вскриками отдавалась возбужденному гонкой самцу. Они ощущали себя свободными от условностей, комплексов и предрассудков. На лоне природы по лучами ласкового солнца были охвачены радостью, блаженством  совокупления.                                                                                                       Только теперь после интимной близости с Ингой, причем по ее инициативе, я понял, что в этой спонтанной дикости, безумстве страстей есть своя прелесть, естество.

Мир  для меня  после любви, щедро дарованной Нечаевой, наполнился глубоким смыслом и новыми красками. Мы возвратились к своим рыбацким заботам. Волны,  набросав на прибрежные камни длинные плети водорослей, понемногу успокоились. С полчаса порыбачили и Инга , облокотившись  о мое плечо, сказала:

— Мне  пора домой пока мама и Ярослав Гордеевич не возвратились с работы, а то скандала  не удастся избежать. Я, конечно, не боюсь, но все же нарекания, мораль неприятно слушать.

— Да, пожалуй,  пошабашим. Я не хочу быть причиной твоих неприятностей.

— Давай попрощаемся  с морем,— предложила она.— В этом сезоне мне вряд ли удастся еще искупаться. Сентябрь, бархатный сезон на исходе.

—  Хорошее предложение. Для нас оно подобно ритуалу крещения или даже венчания, —  ответил  я и,  смело подхватив Ингу на руки, вошел в воду.

— Или отпущения греха, — продолжила она мою мысль.

— Любовь грешной не бывает,— возразил я. Донес ее, прижимая к груди как хрупкое сокровище до открывшейся среди темных подводных камней песчаной отмели  и опустил в набежавшую волну.       — У-у, холодная,— вздрогнула она. Вода, действительно была обжигающе  холодной. Очевидно, норд-ост нагнал  с пролива глубинные холодные воды, но я  сразу не ощутил. Меня согревало вино и нежные прикосновения  гибкого соблазнительного тела. Оно причудливо преломлялось и светилось в лучах солнца.

— Инга,  не хочу, чтобы ты простудилась,— произнес я с радостью принимая ее ласки, прикосновения бедер, губ и рук.

— Ты меня согреваешь,— рассыпался ее смех. Но все же минут через десять мы  вышли на мелководье. Видно было, как по дну, поросшим  зелеными и бурыми водорослями камням змеятся золотые блики солнечных лучей, резвятся мелкая рыбешка и боком передвигается краб.Мы вышли на берег и я собрал удочки, смотал леску.

—  О-о, ты настоящая рыбачка! — поднял я из воды Ингин садок.— Десятка два  бычков поймала. Если бы не помешала гроза, то, наверняка, улов был бы  больше.

 — Она нам не помешала,  а помогла,— поправила меня Нечаева, загадочно улыбаясь.— Если бы мы от дождя не спрятались в грот, то неизвестно, как бы обернулось дело. Это судьба.

— Спасибо тебе мое солнышко за нежность,— я обнял ее за плечи и привлек к себе, испытывая теплое чувство, искреннюю благодарность за блаженство, которым она меня так щедро одарила. Поцеловал ее в послушные влажные губы.

— Давай свой пакет для улова, —  велел я.— Сваришь уху или засолишь и завялишь бычки под пиво.

—  Нет, нет, — запротестовала она.— Мама и отчим сразу догадаются,  с кем я  была и чем занималась. Учинят допрос, замучают своими подозрениями. Поэтому весь улов забери себе. У тебя будет повод пригласить меня на уху, если, конечно, не  запрут меня за семью замками.

—  Ты права, не надо, как говорится, дразнить гусей,— согласился я с ее доводом и, окинув взглядом поросший цветами и травами склон холма, решил не с пустыми же руками нам возвращаться. Сорвал несколько жестких стеблей диких дубков с фиолетовыми соцветиями и преподнес их Инге.

— К сожалению, здесь розы не растут, но прими эти скромные полевые цветы.

— А ведь это тоже улика,— рассмеялась она, прижав к груди букет.

— Скажешь, что купила на рынке.

— Нехорошо обманывать.

— В данном случае это небольшой грех,— заметил я.

— Да, я грешница,— взгрустнула она.

—  Такова участь всех женщин, не кори себя, —  утешил я. —  Ты самой природой создана для любви и наслаждений.

— Не знаю,— ответила она,  взъерошив тонкими пальцами волосы на моей голове.— Не воспринимай все очень серьезно. Наша близость тебя ни к чему не обязывает. Будем жить в тайном гражданском браке. Сейчас это очень модно. Не будем, осложнять наших отношений и тем более посвящать в них посторонних. Женщина рождена для любви, для счастья, иначе, зачем приходить на эту землю.

 —  Возможно, ты и права, формальности нередко портят отношения,— согласился я.

—  Владлен, а почему ты до сих пор не женился?

— По молодости считал, что женитьба и семейная жизнь помешают моему литературному творчеству. Но, к сожалению, годы идут, а я не слишком то преуспел, ни славы, ни денег...— Зато ты сам добрый, интересный и очень приятен, как мужчина,— улыбнулась Нечаева. —  Теперь у тебя есть я, любящая женщина.       — Ты мне льстишь, —  словно ребенка погладил  ее по голове и продолжил.— После близости с тобой я понял, что, отдав предпочтение холостяцкой жизни, совершил большую ошибку, лишив себя земных радостей и удовольствий. А впрочем, кто может точно определить, в чем мы совершаем  ошибку или наоборот? Ведь есть такое понятие, как дуализм. События, явления, факты, поступки имеют двоякое, а то и многовекторное значение.

— Объясни, пожалуйста?

— Ведь, если бы я сейчас был связан семейными узами с другой женщиной, то вряд ли бы состоялась наша встреча. Поэтому, нет худа без добра.

— Я рада, что мы породнились и,  если не  юридически, то духовно,— призналась  она и доверчиво, слегка смутившись. —  Ты не обидишься, если я у тебя спрошу об одной интимной детали?

— После того,  что произошло между нами, не может быть запретных тем,— поощрительно ответил я.

— Знаешь, некоторым женщинам очень нравится, когда они не дают любовникам,  а те их берут силой,— сообщила она, удивив меня своей раскованностью. — При этом партнеры испытывают верх блаженства.

— Но ведь это же грубо, неэтично, похоже на насилие и принуждение к сексу, —  возразил я. — На грани мозахизма и садизма?          —  Зато естественно, как в дикой природе,— рассмеялась она.

— Откуда такие познания? Тебе приходилось испытать? — с чувством ревности вырвалось у меня и она, словно спровоцировав меня  на этот вопрос, поспешила ответить.— Нет, но очень хочу. Жизнь и без того коротка,  чтобы отказывать себе в удовольствиях.

Нечаева потянулась ко мне горячими губами и нежным обнаженным телом. Она отдалась с упоением, как перед долгой разлукой. Никогда еще обладание молодой, темпераментной женщиной не было столь желанным и восхитительным. В ее томных глазах истаивал медленно  угасающей страсти. Но, кажется,  я ошибся, ощутив новый порыв ее желаний.

— Ты  неутомима,— прошептал я в ее розовое, как хрупкая раковина, ушко с рубиновым  камешком золотой серьги.

— Я сладострастная,— призналась она.— И ты, как писатель должен знать, что женская похотливость сильнее  мужской. На этой грешной земле нет лучшего блаженства,  чем слияние  двух любящих сердец  и тел.

—  Ты открываешься для меня неожиданными гранями характера.

— Плохими или хорошими?

— Ты — естественна, женственна, а это главное,— ответил я. —  Перед твоими чарами невозможно устоять. А что Ярослав Гордеевич? Не домогается ли? Некоторые отчимы,  у которых прелестные юные падчерицы, этим даже очень грешат в тайне от постаревших жен.     — Еще чего не хватало, —  фыркнула Нечаева.— Если бы только посмел,  я бы ему  такой скандал закатила, на весь город  ославила и наступил бы крах его карьере. К тому же, как мужчина, он не в моем вкусе.

— Ты не из робкого десятка. Смелая и решительная.

—  В наше жестокое и циничное  время, только такой и надо быть, иначе затюкают, затопчут, — заметила она.— Внешняя нежность и мягкость должны быть прочными и недоступными для тех, кто не вызывает симпатий. Но ты не из их числа.

— Да, не из их числа, — подтвердил я, — Но, увы,  мой поезд стремительно приближается к последней остановке. По этому поводу даже  написал стихи:

Мне на земле отмерян малый срок,

Все чаще сердце подает сигналы.

Не написал я самых лучших строк.

Тех, для которых целой жизни мало.

—Не  играй с судьбой, не дразни ее, — встрепенулась Нечаева. — Имей в виду, что часто такие пророчества сбываются. —Чему быть, того не миновать, — вздохнул я. — У каждого на этой грешной земле своя планида

Мы, утомленные, но счастливые, проголодавшись, выпили еще по стакану бодрящего вина Каберне, закусили мидии и бутербродами.  Как я и предполагал, гроза также быстро прошла, как и началась. Тучи понесло на Тамань. Там сверкали молнии и слышались отдаленные раскаты грома. Небо было исполосовано темно-синими линиями. А у нас распогодилось  и посветлело. Выглянуло солнце из-за обрывков подсвеченных облаков  и над  заливом семицветной аркой засветилась радуга. Стали отчетливо видны  жилые здания на противоположном берегу залива, стрелы портальных кранов и обелиск на горе Митридат. На небесно-голубых волнах покачивались буйки, обозначающие фарватер движения к морским,  торговому и рыбному портам.       Собрав  вещи, мы вышли из своего убежища — грота, где отныне поселилась наша любовь. На подсохших, выпрямившихся стеблях травы бриллиантами засверкал стеклярус. В каждой капле отразилось сияние радуги. Казалось,  что сама природа  отмечает пиршество любви. С правой стороны от грота Инга увидела тропинку, устремленную вверх , и спросила:

— Куда она ведет?

—  К пресноводному озеру. Оно наверху, стоит только подняться на гребень.

— Может там рыбы вдоволь, а мы на бычках зациклились?

—  Только мелкие караси,  лягушки и головастики.

—  Почему мелкие?

— Потому, что нет  хищника, окуня, а  еще лучше щуки, чтобы карась не дремал, а вес набирал. От поддерживающих баланс среди особей, тоже есть польза.

— Щука и окунь и без того хороши,  в жареном виде или в ухе.

— Не спорю, — улыбнулся я  ее практицизму и тут же озадачил.— А кто, по-твоему,  главный хищник на земле?

—  Наверное, человек, —  ответила она и  после паузы пояснила. —  Он часто предпочитает мясные блюда. Нередко убивает себе подобных ради корыстных  интересов.

— Верно. Вегетарианцев не так уж и много,— подтвердил я. — Большинство гурманов  не отказывают себе в удовольствии отведать дичь и живность. Вот и мы отведали моллюсков, да и бычков постигнет же участь.

— Да, это ужасно,— вздохнула  Инга и поинтересовалась.— Я слышала, что трагически  погибшая в  парижском туннеле принцесса  Диана была убежденной вегетарианкой? Она протестовала против того, чтобы  люди употребляли в пищу животных, птиц, рыб — все, кто имеет лицо. Кроме того,  вела борьбу против применения пехотных мин. Жаль, что она погибла. Красивая, милая была женщина.

— Видимо,  у нее такая судьба, воля свыше. А может, и роковую роль сыграл роман  и помолвка с миллионером арабом Доди аль Файедом. Елизавета II  была против кровосмешения, связи британской короны с мусульманским миром. В этой трагедии слишком много тайн.     — Опасно, когда в личные отношения людей вмешивается политика,— заметила она с грустью.

—  Я с тобой согласен на все сто процентов. В жертву государственным интересам,  порой,  отдаются человеческие жизни, даже царственных особ.

— Владлен,  меня тревожит недоразумение, твой конфликт с отчимом,— призналась Нечаева. — Твоя жизнь может оказаться под угрозой. Ведь это тоже политика, хотя и на местном уровне.

— Ты полагаешь, что он способен на криминал?

— Не знаю, чужая душа потемки, — ответила она. — Но Ярослав Гордеевич очень упрям, властен и непредсказуем. Бывают вспышки гнева, когда чем-то  недоволен или кто-то его огорчит. Нельзя исключить с его стороны самые крайние меры. Устюжин, как преданный пес, готов исполнить любой его приказ. Тем самым, служа хозяину, он добивается моей руки и благосклонности. Поэтому я прошу, умоляю тебя, будь с ними предельно осторожным, лишний раз не раздражай и не навлекай на себя их гнев. Знай, что после интимной близости ты мне очень дорог и я не хочу тебя потерять.

— Спасибо за предупреждение, но без тебя я теперь не мыслю своей жизни, — ответил я на ее искренний порыв. —  Я не привык лукавить и, если до Ланцюга дойдет информация о наших близких отношениях, то серьезных событий и объяснений не избежать.

—  Ни он, ни мама об этом не узнают, —  заверила она. —  Это мое личное дело, с кем делить свою любовь и нежность.  Я — взрослая женщина и отдаю отчет своим поступкам и действиям.

—  Ты — великолепная, отчаянная женщина, —  я страстно привлек ее к себе. — Ты создана  для чистой и светлой любви. О, милое и нежное создание, я безмерно счастлив, что наши пути пересеклись, а судьбы слились воедино. Нет слов, чтобы выразить тебе свою признательность.

— Мне об этом говорят твои глаза,— прошептала Инга. Мы попрощались с Бочаркой и все на том же автобусе маршрута № 6 доехали до  остановки «Боспорская». Пешком вышли на набережную у фонтана. Море успокоилось, и простор распахнулся до самого горизонта с блистающим голубым плесом. Легкие волны плескались о  бетонную стенку набережной, а на сверкающей поверхности  залива скользили под белыми, подобными крыльям чаек, небольшие яхты и виндсерфинги, замерли несколько рыбацких лодок.

Мимо водной станции с сооружениями на сваях, вышкой для прыгунов спасательным катером, весельными лодками и катамаранами для прогулок, мы вышли к памятнику А.С.Пушкину, почти двести лет назад,  посетившего древний город. Поблизости строгими колоннами белела ротонда.

— Вот здесь под взором великого поэта мы и расстанемся,— сказала Инга.— Я  не хочу, чтобы нас выследил Устюжин или мы случайно не попались на глаза Ярославу Гордеевичу. Хотя они мне не указ, но все же нет желания навлекать на себя неприятности. Дальше я пойду одна.

Она приблизилась к небольшой скульптуре поэта, на фоне арки и прошептала:

 Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса —

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и золото одетые леса....

—Вот и осень пора разлук и ожиданий, —  вздохнула она.— Красное бабье лето с листопадом, туманами и дождями, первыми морозами. Жизнь коротка, как лето...

И в унисон ее тонким ощущениям из моей памяти всплыли есенинские строки,  и я не удержался от желания их озвучить:

О, возраст осени,  он мне

Дороже юности и лета,

Ты стала нравиться вдвойне

Воображению поэта...

— Красиво объяснились,— улыбнулась она, светлая и умиротворенная и вдруг печаль коснулась ее взора и Инга прошептала.— Мне не хочется с тобой расставаться ни на минуту, ни на секунду...

—  Ты словно читаешь мои мысли. Я хочу, чтобы ты была постоянно  рядом, но, увы, жизнь соткана из встреч и разлук. У меня по этому поводу еще в  далекой юности родились стихи, в которых  есть такая строка:  чем разлука на свете  длинней, тем и радость от встречи огромней. Но все же пусть будет меньше разлук.

— Я надолго запомню этот день,— с жаром пообещала она.

— Я тоже. Прекрасные мгновения не забываются.

—  Прими еще одно письмецо. Я  не доверяю почте. Прочитаешь на сон грядущий, —  заметила Нечаева и улыбнулась. — У меня тоже появилась тяга к эпистолярному  жанру,  поэтому не обессудь.

— Это прекрасно, будем создавать романы в соавторстве, — предложил я,  принимая  из ее теплых рук конверт. — И тогда слава и популярность нам будут гарантированы.          

Инга, не обращая внимания на гуляющих по набережной, смело поцеловала меня в губы и, выскользнув из моих объятий, быстро пошла к центру города Я проводил ее  долгим взглядом, с трудом  веря, что  это прелестное создание  даровано мне судьбой. Присел на скамью и распечатал конверт. Ощутил тонкий запах  духов, прелесть, написанных ее рукою ровных строк:

«Привет! Это опять я... Забавно получается очередное письмо. Не воспринимай  его, как новую информацию, как легкомысленное послание. Я просто решила изложить на бумагу те мысли, которые завладели моим разумом и сердцем. А у тебя появилась возможность прогуляться по дальним уголкам моей души  и узнать то,  о чем не хватает смелости сказать вслух. Чтобы я ни  делала, чем бы ни занималась, опять и опять мысленно возвращаюсь к тебе. Ловлю себя на том, что по нескольку раз  за вечер беру телефонную трубку, чтобы позвонить и услышать твой голос. Держу ее в руках и ложу на рычаг. А ведь так хочется услышать твой  голос. Чем дальше, тем сильнее я начинаю тебя бояться... или себя? Не знаю. Я боюсь, что ты  станешь значить больше, чем простое увлечение. Боюсь, что мое  сердце откроется тебе и тогда я больше не смогу без тебя. А ведь это вполне реально. Почему то уже сейчас я сильно скучаю по тебе, слишком  часто думаю тебе.

Я призналась тебе,  что вряд ли смогу еще раз полюбить и это правда. Мое  сердце испытывает жгучую боль, эту рану так  и не смогло залечить время. Только начинает потихоньку затихать, но я начинаю сама разрывать ее ногтями. Спросишь зачем? Да потому, что все случилось по моей вине. Я сама упустила шанс быть счастливой. Но сейчас речь не об этом. Просто я никогда не смогу себя  простить. Знаю одно, что мой разум не позволяет мне снова любить, потому что знаю — опять будет больно. Потерять родного человека очередной раз — это уже слишком. Поэтому в отношениях с тобой, я снова и снова сдерживаю себя.  Я мечусь между сердцем и разумом. Стараюсь,  как можно реже видеть тебя и  не могу. Стараюсь себе  внушить, что между нами ничего серьезного не может быть  и не верю себе. Ты появился в моей жизни и спутал все карты, смешал мои мысли, смутил и воспламенил чувства. Ты загнал меня в угол клетки, как  дикого беспомощного зверя. В моей  душе смятение.  е могу понять,  что я к тебе чувствую. Думала, что если познаю тебя, как мужчину, то остужу свой пыл и сразу  трезво смогу во всем разобраться. Но я ошиблась. Вместо того, чтобы остыть снова и снова  хочу тебя. Ты связал меня по рукам и ногам. Да и еще, я бы не хотела, чтобы ты  воспринял меня, как странницу, которая,  наконец  в пустыне набрела на оазис. Будем откровенны  друг перед другом — я не одинока и мне есть к кому пойти. Смело об этом могу заявить, но только тебе я  могу писать  такие откровенные письма. И только при встрече с тобой мое сердце встрепенулось. Я осмелилась поднять взор, чтобы посмотреть в твои глаза. И только ради того, чтобы снова увидеть твой теплый взгляд, ощутить твои руки, твое дыхание. Только для того, чтобы, как можно чаще быть с тобой рядом, я снова готова зализывать свои раны. Я хочу встать на ноги. Хочу быть с тобой, хочу тебя… О, Господи, не дай упасть мне снова».

Это письмо потрясло меня своей искренностью, отчаянием и болью. Я долго держал в руке лист, осмысливая содержание живых строк. Инга, Инга, ты светлой музыкой вошла в мое сердце и пленила своей красотой и нежностью.

13. Кража  рукописи

Двно подметил: когда все складывается хорошо,  жди неприятностей. Наверное,  правы астрологи, утверждающие, что жизнь это череда светлых и темных полос. А ведь я мог предвидеть, что ни Ланцюг, ни его ярые оппоненты, предлагая мне сделку, не успокоятся, пока не завладеют моим произведением. Но я слишком был увлечен Нечаевой и поэтому не удосужился поразмыслить над логикой их действий.

Тепло попрощавшись с Ингой, я  возвратился в свою квартиру. Открыл ключом дверь, переступил через порог, пребывая под сладким впечатлением от женских, хмельных чар и письма-признания. Прошел в комнату,  служившую мне и гостиной, и спальней, и рабочим кабинетом. Бросил взгляд на пишущую машинку и не увидел в каретке чистого листа. Не будучи суеверным, я по давней привычке, кем-то подсказанной, чтобы творческие замыслы и вдохновение почаще меня навещали, оставлял в каретке белый лист бумаги, как признак продолжения творческого процесса над романом или повестью.

Роман, действительно,  продолжился в реальности, причем с неожиданным для меня сюрпризом, на который способна отчаянная и прекрасная женщина, а вот лист бумаги исчез. Странная примета. Может,  я забыл оставить его в каретке?” — мелькнула спасительная мысль. По раздутой ветром, словно парус, шторе я понял, что дверь на балкон открыта. Откинул рукою полог ткани и увидел, что стекло разбита и под туфлями  противно захрустели осколки.

Вшел на балкон и посмотрел вниз. Конечно, злоумышленник, мог забраться на пятый этаж по водосточной трубе, хотя проще было бы забраться на крышу и уже оттуда по веревке спуститься на балкон. Но не затем же он проник в квартиру, чтобы выдернуть лист из каретки. Рукопись, отпечатанный экземпляр. Именно они из-за отсутствия ценных вещей, золота и валюты, могли заинтересовать похитителя.  Наверняка, жлобы анцюга потопталось. Он ведь на мое замечание, что рукописи не горят, самодовольно ответил, что еще как пылают. Хорошо хоть квартиру не подожги, а то ведь в таких случаях, чтобы замести следы, пускают “красного петуха”. Мол, короткое замыкание электропроводки и делу труба ни один сыщик не докопается.

Возвратился в комнату. Выдвинул верхний ящик письменного стола. Рукопись, черновики и отпечатанный экземпляр незаконченного «Бархатного сезона” исчезли. Лихорадочно задвигал остальными ящиками. Тщетно. Плоды моей трехнедельной работы, бессонных ночей, словно в воду, канули. Остальные вещи не тронуты. Чьих это рук дело? Кто заказал кражу? Мэр, но ведь у него есть первый экземпляр, хотя из опасений публикации, он намеревался завладеть всеми материалами. Не исключено, что это совершили его противники, добивавшиеся от меня торга  и сделки. Меня теперь слабо утешала аксиома, что рукописи не горят. Обязательно где-нибудь да всплывут. А нричастна ли к этой акции Инга? Может она специально увлекла меня подальше от города,  чтобы похитителя было достаточно времени для совершения кражи. Эта версия представлялась бы убедительной, будь Инга родной дочерью Ланцюга, но, увы, в своих чувствах и поступках со мною она была более,  чем нежной и искренней. Даже при большом желании, не обладая актерским талантом, такую сцену невозможно было так разыграть. К тому же, плата за обман слишком велика. Вряд ли бы Нечаева для неблаговидной цели согласилась использовать свои женские чары. Однако рукопись надо спасать.  С этой потерей я не мог смириться, а восстановление ее по памяти требовало терпения, без гарантии, что все будет написано дословно. Это подобно тому,  что невозможно дважды войти в одну и туже реку или обратить время вспять.

Сообщить о краже в милицию? Но без оценки стоимости рукописи, причиненного ущерба  вряд ли возбудят уголовное дело. Загвоздка в том,  что эксперты и смогут оценить произведение, поскольку не сохранился его текст, а мэр, наверняка,  не предоставит экземпляр, ведь в его интересах все оставить в тайне.  Поэтому у меня есть шанс оскандалиться. Хотя в данном случае скандал  может сыграть позитивную роль, вызван интерес к содержанию похищенной рукописи, т. е. сделав ей рекламу. Многие политики, те же Ельцин и Жириновский, именно,  благодаря скандалам сделали себе имя и карьеру.

Нет, милицию и прокуратуру пока беспокоить не буду. Для начала проведу  собственное расследование, но  без помощи Инги, как бы мне это не хотелось, видимо, не обойтись. Во всяком случае, мне через нее удастся установить, не причастен ли к краже ее отчим? Я изначально не питал больших иллюзий по поводу обещанного крупного гонорара, но все же обидно оставаться в дураках. Надо поторопиться до отъезда Инги. Тогда она уже ничем не сможет помочь. Я подошел к телефонному аппарату. Снял трубку и принялся вращать диск, на последней цифре палец замер. Не годится  время позднее, поэтому хозяин  или  Ингина  мама дома. Возьмут трубку и чем я объясню этот поздний звонок при  том,  что они запретили Нечаевой общение со мной. Нет, надо набраться терпения и самому дождаться Ингиного звонка. В том, что она позвонит, я не сомневался. Теплой волной меня окатили воспоминания. Словно наяву услышал ее нежные слова, увидел мягкие жесты и обворожительную улыбку...

Я не ошибся в своих предположениях. Утром, когда  Ланцюг  и его супруга  отсутствовали, Инга позвонила:

 — Доброе утро, милый. Как ты себя чувствуешь? — услышал я ее бодрый голос.

— Скверно. Здравствуй родная ,— ответил я.

— А что случилось? — тревожные нотки прозвучали в ее голосе.— Простудился, казнишь себя за вчерашнее? Не принимай близко к сердцу. Все прекрасно.

— Да, прекрасно, я тебе очень благодарен.

— Я тоже,— обрадовалась она.— До сих пор чувствую себя, как раю. Всю ночь не могла заснуть. Было ощущение, что ты продолжаешь меня обнимать. Так что же тебя огорчает?

— В то время, когда мы находились на Бочарке, у меня из квартиры похитили рукопись, — обреченно ответил я.

— Рукопись? Какая печаль, — посочувствовала она.

— Инга мне нужна твоя помощь.

— Я мигом приеду,— с готовностью отозвалась она.— Назови мне свой адрес.

— А удобно ли? — робко спросил я.

— Конечно, нас ведь гроза обвенчала, в радуга обручила,— напомнила она, и, интригующе рассмеялась и мне ничего не оставалось делать, как назвать свой домашний адрес. Надо бы приготовиться к ее приходу. Я заглянул в холодильник: сухое  вино Алиготе, две бутылки пива «Петрович» и  «Приятное свидание»’ сыр, немного рулета, два лимона, а на десерт — кофе. Я прибрал в комнате, создав видимость порядка.

Нечаева оказалась расторопной. Минут через двадцать я услышал трель звонка. Открыл дверь и она предстала в черной короткой юбке и сиреневой блузке с открытым смуглым животом. Через плечо на узеньком ремешке дамская лакированная сумочка.

— Здравствуй, это я , —просияли ее глаза и, привстав на носочки,  она поцеловала меня в щеку. Стерла платочком помаду.

— Очень рад тебя видеть. Ты легкая на подъем, проходи, — жестом пригласил я ее в комнату.— Ты только не пугайся, быт у меня скромный, лишних, не нужных вещей не держу, чтобы не стесняли движения на маленькой жилплощади. Богатств, золота, хрусталя, мебели не накопил, все средства тратил на книги..

— И крепкие напитки,— пошутила она.

— Этим не злоупотребляю, но для такого случая бутылка сухого вина припасена, — заметил я. Она вошла в комнату, где ветер парусом раздувал штору.

— О-о, хорошо, свежий ветерок, как на Бочарке, — заметила Инге.

— Вместо кондиционера,— усмехнулся я.— Стекло в балконной двери разбито. Через него и проник злоумышленник, выкравший рукопись.

Она отвернула штору рукой.

— Здесь,  наверное, остались отпечатки пальцев,— предположила она.— Тебе следовало бы пригласить эксперта-криминалиста. По отпечаткам вычислять воришку.

— Сомневаюсь, — усмехнулся я ее познаниям. — Наверняка, действовал профессионал и обязательно в перчатках. Его интересовала только рукопись, так как кроме книг у меня нечего брать. Да и те нынче не являются большим дефицитом, издательства в России работают на полную мощь А украинские националисты только возмущаются, что россияне от продажи книг ежегодно получают прибыль в двести миллионов долларов.

— Чем же я способна тебе помочь? — Инга присела за стол и тонким пальцем нажала на  литеру  «в». Машинка отозвалась стуком.

— У меня не осталось никаких записей «Бархатного сезона»,— сообщил я.— А утрата произведения для меня, что потеря ребенка. Ведь это плод моих мыслей, образов,  вдохновения. Я предполагаю, что рукопись и другие  материалы могли забрать по указанию Ланцюга,  либо его противники. Они выходили со мной на контакт и предлагали валюту. Я не согласился на компромисс. Здесь замешана политика. Ситуация весьма щепетильная.

— В каком смысле? — подняла Нечаева на меня свой взор.

— В таком. Если это сделали оппоненты Ярослава Гордеевича, то рукопись возвратить невозможно. Но рано или поздно без моего согласия и ведома они опубликуют ее, чтобы подорвать репутацию мэра и, возможно, это сделают в искаженном виде.

— В качестве компромата,— уточнила Инга.

— Ланцюг требовал от меня все материалы, но я отказался и у него остался только один экземпляр,— сообщил я. — Поэтому не исключено, что он  причастен к краже. Конечно,  не лично залез в квартиру, а поручил тому же Устюжину. — Он не мог этого сделать,— возразила женщина.

— Когда дело касается политики, борьбы за власть, доступ к бюджету и  другим благам, то все методы хороши,— напомнил я.— Цель, как говорится,  оправдывает средства для ее достижения. Во всяком случае, у твоего отчима  есть один экземпляр. Кстати, ты его читала?

— Нет. Ярослав Гордеевич не посвящает меня в свои служебные дела, а  в тем более в тайны. А я и не проявляю к ним интерес.—Инга, родная моя, солнышко,— я взял в свои руки ее теплые ладони.— Помоги мне возвратить этот, а возможно, и второй экземпляры. Вся надежда на тебя.

Она глубоко задумалась, затем подняла на меня свой нежный взор и прошептала. — Но это же элементарное воровство. Подумай, что ты мне предлагаешь?

— У меня нет другого выбора. А мое сочинение ему не нужно, он его забраковал и по сути,  незаконно присвоил, так как не заплатим обещанный  гонорар, — пояснил я.— Поэтому вынуждает идти на эту меру. И в этом нет ничего предосудительного, я хочу вернуть то, что мне принадлежит по праву, по авторскому праву.

Нечаева молчала, потупив взор, а я  почувствовал себя в роли насильника.

— Я, я  буду тебя на руках носить,— опрометчиво пообещал я, не подумав в  пылу азарта и в следующую секунду пожалел.

— А я думала, что ты меня любишь, а не исполняешь повинность?— обиделась она.

— Люблю, конечно люблю, ты мое прелестное создание, — поспешно ответил я, поцеловал ее в  полуоткрытые губы и почувствовал ответное движение.

— Не торопи меня, — попросила Инга.

— Прости, что заговариваю тебе зубы, — спохватился я. — оловья баснями не кормят. Пригласил гостью  и допекаю уговорами. Ты пока почитай, а я мигом накрою на стол.

Я подал ей книгу “Под знаком Скорпиона” и подшивку газет “С места происшествия” со своими публикациями.

— Может тебе помощь на  кухне? — предложила она, принимая книгу.

— Нет, отдыхай, я сам управлюсь, ты моя гостя, очень желанная и красивая.

— Ты так говоришь, как будто сюда не заглядывали другие женщины?

— Все это в прошлом, а мы должны жить настоящим и будущим, — уклонился я от прямого ответа и удалился на кухню. Принес бутылку холодного Алиготе, на тарелочках ломтики сыра и рулета, дольки лимона, присыпанные сахаром. Поставил на стол, отодвинув в сторону пишущую машинку.

— Скромный завтрак писателя,— улыбнулась она с легкой иронией, глядя на сервировку.

— Что Бог послал, тем и доволен. Мне чревоугодие претит, для творческого человека сытость, а с нею и лень подобны яду, — ответил я и открыл бутылку.

— Мы весь твой гонорар прогуляем. Бутылки придется сдавать, чтобы выжить до очередного скудного транша?

— Полагаю, что до этого дело не дойдет.— успокоил я ее.— Деньги для того и существуют, чтобы их тратить. Они должны по законам экономики находится в обороте, а не в кубышке или чулке.

— Ты живешь по-партански, как аскет, — окинула она взглядом мое скромное жилище.

— Это мой стиль, мой принцип — ничто не должно отвлекать от творчества. Нам и без того отпущено мало времени, чтобы его тратить бездарно.

— А я тебя вот отвлекаю,— взгрустнула она.

— Ты — приятное исключение и не отвлекаешь, а вдохновляешь,— возразил я.—  Не появись ты в моей жизни, никогда не родился бы «Бархатный сезон».

— Значит, я тебе нужна только для вдохновения, как Муза?

— Не только,— смутился я.— Это трудно объяснить словами, но когда  тебя нет рядом, я чувствую себя дискомфортно.

— Вот видишь, тебе необходим домашний семейный уют,— оживилась Инга.— А его способна создать только женщина. Так ведь?

— Тебе в логике не откажешь, — заметил я и предложил.— Давай выпьем еще, а то ни в одном глазу.

— огда наливай, — велела Нечаева.— Сухое вино очень полезно. Я разлил напиток по стаканам.

— Будь счастлива, Инга!

—Только с тобой,— ответила она весело и поднесла край стакана к губам. Холодное терпкое вино  прекрасно утоляло жажду. Инга съела  несколько долек лимона и, словно умная кошка,  с затаенной улыбкой наблюдала за мною.

— Ешь сыр, рулет,— посоветовал я, только бы нарушить молчание.

—Я сыта, дома поела, но голодна тобою,— она наклонилась ко мне гибким станом, овеяв тонким запахом духов и попросила.— Поцелуй меня, как тогда  в гроте.

Я не посмел ей отказать, потому что и сам испытывал в этом непреодолимо желание. Она села ко мне на колени, обняла теплыми руками за плечи и мы, хмелея не столько от вина, сколько от нахлынувшей страсти, долго не разнимали рук и губ, прислушиваясь к биению сердец.

— Погоди. Может это тебя утешит,— произнесла она с загадочно-нежным блеском  глаз и тонкими пальчиками расстегнула блузке, восхитив меня жасминовой белой упругой грудью с лиловыми сосками.

— Инга, мы с тобой слишком увлечены, азартны,— прошептал я, прижавшись губами к ее нежной коже.— Ты не боишься забеременеть?

— Чему быть, того не миновать, — ответила она, словно давно была готова к этому вопросу и тут же озадачила меня.— А ты разве не хочешь стать отцом? Я  рожу тебе сыночка или доченьку. Будет кому продолжить твое творчество.

— Каждый мужчина желает стать отцом,— заметил я. — Но не так скоро, я должен привыкнуть к этой мысли, подготовиться.

— Девять месяцев не так уж и скоро, приличный срок,— возразила она.— К тому же такая неожиданность очень приятная. Или я не права?

— Права, женщина всегда права.

— Тогда не робей, а будь добр,  раздень меня,— попросила она и я,  покорный ее воле,  с радостью снял с нее блузку, разомкнул “молнию” сбоку юбки и она сползла на пол, обнажив ее изящные бедра и стройные ноги.

—Ты — великолепна!— не сдержал я восторга и поднял ее на руки. Наши пылающие губы слились в долгом поцелуе. Затем я бережно положил ее на диван. Мы предались упоительно-сладким утехам, стараясь продлить их и испить наслаждение до самого донышка. В ее зеленовато-голубых глазах, как и тогда при первой близости в гроте, таял мед. Он разливался по нашим телам, заполняя  каждую клеточку.

—Ты — восхитительна, создана для любви, для нежности, — в пылу страсти шептал  я, целуя мочки ее ушей с золотыми сережками, сияющие глаза, влажные и пылкие губы, матово-лиловые соски. Инга слегка постанывала и я ощущал ее трепетно-горячее гибкое тело, изгиб бедер.

— Может, тебе больно? — спросил я, услышав ее стон со всхлипыванием.

— Мне очень сладко,— прошептала она, обвив мою шею руками. Когда мы,  устав от неги, разомкнули объятия, я вспомнил о кофе — из кухни повеяло ароматом. Я возвратился с чашечками горячего напитка. Подал одну Инге. Она благодарно кивнула головой.

— За тебе, моя прелесть,— провозгласил я тост, сдвинув чашечки.

— Ты неутомим, для мужчины это высшее достоинство, — сделала она мне комплимент.— Сам того не ведая, разбудил во мне женщину, пылкую и  сладострастную. Я даже не представляю, как буду жить без тебя, там, в Одессе?

— Все уладится,— успокоил я. — В твоем возрасте человек склонен к преувеличениям и влюбчивости, которая недолговечна.

—Не говори так,— обиделась она.— Ты мне очень дорог.

— Прости, больше не буду,— пообещал я. вонил телефон в прихожей. Встрепенувшись, Инга приложила палец к губам, словно кто-то мог нас подслушать. Впрочем, обнаружив кражу рукописи, я то не догадался тщательно проверить углы и укромные  места в квартире, ведь во время  моего отсутствия злоумышленник мог установить “ жучок” или другое подслушивающее устройство. Я не только для Ланцюга, но и его противников представлял интерес.

— Не снимай трубку,— велела Нечаева.— Я уверена, что это звонил Устюжин. Он такой настырный и наглый, что не приведи Господь. Обязательно сюда нагрянет. Перед Ярославом Гордеевичем за меня головой отвечает. Он знает, где ты живешь?

— Знает. Как-то однажды они неожиданно навестили, — ответил я.

—Тогда жди незваного гостя.

Женская интуиция ее не обманула. Минут через двадцать, когда мы допили сухое  вино  через приоткрытую дверь балкона послышался шорох шин, остановившегося автомобиля. Сдвинув край шторы, я бросил взгляд на участок у подъезда. Увидел черную “Аudi”, из которой вышел Устюжин. Он вскинул голову, обратив  взор на мой балкон.

—Явился  не запылился, — сообщил я Инге.— Ты оказалась права. Прикатил твой телохранитель.

—Меня  чутье не подводит,— улыбнулась она.—Что будем делать? Он ведь так просто не отстанет. Настроен агрессивно…

Сжавшись в комок, она в этот момент показалась мне беспомощной и слишком ранимой.

— Ничего, Ингочка, не бойся, прорвемся,— обнял я ее за плечи и она доверчиво  уткнулась лицом в мою грудь. И это прикосновение придало мне уверенность,  даже злость на Устюжина, который позволяет себе бесцеремонно вторгаться в жилище. Сосредоточившись, я приготовился к встрече. Прозвучал долгий электрозвонок, словно палец прилип к кнопке.

— Нас нет, не открывай,— прошептала Инга.

— Жарков, я знаю, что ты дома и не один! — крикнул Устюжин. — Я у слесаря из ЖЭКа  навел справку.

“Степан, прохиндей, сдал меня с церберу, — посетовал я в сердцах .— Видно, не удастся отсидеться.”

И в подтверждение моих мыслей он несколько раз сильно пнул ногами входную дверь, так что посыпалась штукатурка из-под косяка.

— Здоровый буйвол. Сила есть ума не надо,— произнес я, глядя в зеленые глаза Инги.— Разнесет дверь в щепки. Она ведь у меня из дерева, а не из стали. Он между тем не унимался, очевидно, решив любой ценой проникнуть в квартиру.  Вдруг Нечаева решительно поднялась со стула.

—А-а, пропадать,  так с музыкой. Рано или поздно все раскроется,— произнесла она с заметкой решительностью и задором и подала мне руку.— Пошли Владлен, мы никого и ничего не должны бояться.

—Совершенно верно, — поддержал я ее. Мы прошли в прихожую и я угрожающе крикнул:

—Уймись, Устюжин! Сейчас вызову милицию.

— Плевал я на твою милицию. Она у меня в кулаке, — огрызнулся он, но удары прекратил. Я отодвинул защелку и отворил дверь:

—Что надо, почему гремишь?

—А-а, и ты здесь, я так и знал. Попалась голубушка, — он попытался взять Нечаеву за руку, но она, гордо вскинув голову, отмахнулась:

— Не тронь меня  Убери руки!

— Ух, ух, какая  недотрога. Чем это вы здесь занимались? — он хотел пройти в комнату,  но я преградил дорогу. — Наверное, успел  ее распечатать? Это же моя девка. Я на Ингу давно глаз положил, оберегал ее невинность.

На его сытом холеном лице появилась похотливо-ехидная ухмылка. Он блуждающим взглядом скользил по нашим лицам.

— Тебе какое до этого дело? — смело ответила Инга.— Если уж такой любопытный и нетерпеливый, то скажу, что я жена Владлена Алексеевича.

—Жена-а? Инга, да ты наверное, пошутила. А как же я? — постная маска наползла на его лицо. Он судорожно достал из внутреннего кармана кожаной куртки мобильный телефон. Набрал номер и, услышав отзыв, сообщил:

— Ярослав Гордеевич, шеф, я их застукал. Инга находилась в квартире Жаркова. Пришлось почти брать штурмом. Не хотели открывать, но я их вынудил... Скверная новость, даже боюсь ее сообщить?

— Валяй, — велел Ланцюг.

—Инга легла под него,  отдалась.  Назвала себя женою Жаркова. Он ее распечатал и может быть оплодотворил?

— Женою писаря? —  повторил Ярослав Гордеевич.— Вот так удружила. А она тебе лапшу на уши не вешает?

— Вполне серьезно. Похоже, что без секса не обошлось. Диван разложен, постель смята, — ответил Устюжин. — Черт побери, все мои мечты и планы рухнули. Я так надеялся.

— Не скули, еще не вечер, — оборвал его мэр.— Передай аппарат Жаркову.

Артем  нехотя передал мне мобильник и я услышал металлический голос:

—Владлен Алексеевич, то что заявила Инга, правда?

— Да, мы с Ингой собирались вас проинформировать,— признался я и услышал его  напряженное дыхание. Он похоже сдерживал свои эмоции, чтобы не сорваться на крик.

— Вот что писатель, пригрел я тебя, как  ядовитую змею на груди, — сурово заметил он.— Срочно приезжай, есть разговор. Передай аппарат Устюжину.

Они продолжили диалог.

— Какие будут указания? — спросил Артем Силантьевич.

— Доставь  ко мне Жаркова.

— А что делать с Ингой?

— Отвези ее домой. С ней будет отдельный разговор.

—Я тоже поеду к Ярославу  Гордеевичу, — заупрямилась Нечаева.

— Нет,— сказал, словно отрезал, Устюжин.— Приказы хозяина не обсуждаются, а выполняются.

Конечно,  я мог бы наотрез отказаться от этой почти принудительной поездки, но понимал, что рано или поздно придется объясняться. Тем более, как мужчина,  обязан был облегчить участь Инги, смягчить удар приготовленный  Ланцюгом. Я чувствовал бы себя нашкодившим негодяем, спрятавшимся за спиной любимой женщины. Коль с нами такое произошло, то надо достойно выдержать все испытания.

Мы с Ингой устроились на заднем сидении. Я ободряюще взглянул на нее, взял  ее теплую ладонь в свою руку. Устюжин нагло следил за нами через зеркало в салоне  авто. Быстро  доехали и остановились у высокой ограды из белого силикатного кирпича с коваными из железа с затейливыми  узорами воротами. За ними возвышался двухэтажный особняк с флигелем под красной металлочерепицей с антенной-тарелкой.

— Не робей, держись с достоинством,— прошептала мне на ухо Инга и поцеловала в щеку. По злобному выражению лица, я мог только предполагать, что творится в душе Устюжина.

— Выходи, живо!— крикнул он.— Недосуг мне здесь торчать. Молодая жена, еще успеете натешиться в медовый месяц. Изображала из себя недотрогу, девственницу.. Все бабы— кошки!

—Полегче, Артем Силантьевич, не забывайтесь! — осадил я его.— Мы вам не обязаны давать отчет.

— Щас отчитаешься перед Ярославом Гордеевичем,— оскалился он. — Так врежет, что небо в овчинку покажется и я ему с большой охотой помогу. Под статью УК тебя подведем за совращение.

— Не так страшен черт, как его малюют.

Нечаева благодарно мне улыбнулась и вышла из салоне автомобиля. Устюжин резко вывернул баранку, круто развернул иномарку и лихо выехал на трассу. Перед  перекрестками  включил на полную мощь сирену и помчался на красный сигнал светофора. Водители, узнавая черный автомобиль с правительственным номерам послушно уступали проезжую часть, прижимались к обочине, снижали скорость. Остановились у адмииздания из стекла и бетона. Я вышел  и направился к парадному подъезду. Устюжин следом за мной, не отставая ни на шаг, демонстрируя функцию конвоира. Я спиной ощутил его неприязнь ко мне.

— В провожатых не нуждаюсь. Дорогу в кабинет Ланцюга хорошо знаю,— напомнил ему, замедлив шаг.— А то со стороны похоже на конвой.

— Ничего переживешь, привыкай к режиму на зоне, — хмуро ответил он.— Зато никуда не сбежишь. О  последствиях надо было думать, когда уложил Ингу в постель.

— Это не в моем характере. Никогда и ни от кого не бегал,— возразил я.— А что  до отношений с Нечаевой, то это тебя не касается.

— Касается. Еще не все потеряно, — в его была потухших глазах появился блеск. — Если Ярослав  Гордеевич согласится, то я хоть завтра готов жениться на Инге. Ты ведь с ней не расписаны, свадьбы и венчания  не было. А то, что она не девственница, так сейчас уже в двенадцать лет девки испорчены.

—И не мечтай. У нас будет ребенок,— сразил я его  первой возникшей сознании мыслью, только бы избавить Нечаеву от его домогательств.

— Ребенок? Успел таки,— с досадой  произнес он и замолчал, словно лишился дара речи. Через просторную приемную мы прошли в кабинет. При нашем появлении чиновник оторвал усталый взгляд от разложенных на столе бумаг, поднял тяжелую голову. Небрежно кивнул.

— Оставь нас наедине,— велел он Артему.— Если срочно потребуешься, то я позову. Далеко не отходи, будь начеку. Устюжин покорно склонил голову и вышел, плотно прикрыв за собой дверь

14. Призыв  к  компромиссу

— Ну что, творец, местная знаменитость? Будем и дальше враждовать? — проворчал и набычился,  сидя за столом в своем служебном кабинете, Ланцюг. — Тихой сапой соблазнил Ингу, растоптал нежный цветок.  Решил значит породниться? Как непутевый пацан, без благословения родителей невесты. Без откупного,  калыма,  хотя что с тебя возьмешь.  Однако ж за удовольствия, за мед  платить надо. Ну,  что молчишь, словно в рот воды набрал? Может я не прав, оклеветал непорочного  юношу? Мне Устюжин все доложил,  как полагается. Что ж ты Ингу,  девочку мою, испортил? Я ведь тебя предупреждал?

—Это наше с  Ингой Сергеевной Нечаевой личное дело, — терпеливо выслушав его назидательно-ироническую тираду, ответил я.— Она  взрослая женщина и вправе  сама распоряжаться своей судьбой. Я тоже далеко уже не мальчик, чтобы мною помыкали,  отдаю отчет своим поступкам и действиям. К тому же, не вам нас поучать, вы ей родня, как седьмая вода на киселе.

—Успел таки пронюхать, что я  для нее отчим,— с досадой заметил он.— Да, она Нечаева, но это не меняет сути дела, в том числе и вашего личного. Инга сидит у меня на шее. Я  оплачиваю ее учебу и прочие расходы. А теперь еще и тебя, нахлебника, норовит на мой семейный бюджет посадить. Ты что ли будешь ее содержать на жалкие гонорары? Сам не упускаешь возможности на халяву выпить и закусить. Ты охотнее работаешь  ложкой,  чем пером, а теперь еще и болтом…

— Мне ваше выпивка и закуска поперек горле. И прошу, чтоб без пошлостей.

— А дальше детишки пойдут, пеленки-распашонки...,— продолжил Ярослав Гордеевич, пропустив мимо ушей мою реплику.— Ведь для того, чтобы настрогать кучу детей,  большого ума не надо. Главное, что процесс приятный. Но заводить ребенка не спешите, Инге надо закончить учебу.

— Как-нибудь проживем без вашей опеки, — попытался я сбить с него барственную спесь.— Бывают ситуации и посложнее. Они только закаливают людей, делают их  выносливыми и твердыми. И впредь прошу обращаться ко мне на “вы”.

— Инга — женщина избалованная. Не привыкла себе отказывать в дорогих покупках и удовольствиях,— сообщил он.— Разорит тебя и сбежит. Не удержишь ты ее своими романами и обещаниями прекрасной перспективы. Есть единственное средство, способное удержать женщину — валюта, подарки, роскошь...

— А любовь? Взаимные чувства? — возразил я.

—Устаревшие представления,— вздохнул он укоряющее.— Плохо ты современную жизнь  знаешь. Нынче даже последняя дура не согласится жить, вернее прозябать с  милым в шалаше. Ты вот что, писатель, не бесись, возраст у тебя уже не тот, смири свою гордыню. Коль уж так с Ингой получилось, я тоже не доглядел: виноват, то мы с супругой, Верой  Павловной перечить вам не будем. Мы родному дитяти, да и тебе не враги. Но и ты будь покладистым и не лезь на рожон. Условие такое, сыграем  свадьбу по высшему разряду, я не поскуплюсь, это дело престижа. Гости будут только знатные и влиятельные, поэтому с дорогими подарками и широкими возможностями. Купим  вам новую квартиру от фирмы «Консоль»,  но и ты ответь добром на добро. Пойми ничего бесплатно не делается, за  все надо платить и обязательно валютой. Меценаты и альтруисты не скоро появятся. Давно бы пора понять, что мир жесток, а не тешить себя иллюзией, что все люди— братья. У каждого свой корыстный интерес. Вот и ты использовал Ингу для удовлетворения своих похотей. Такова природа человека.

«Да, такова твоя порода», — подумал я, но промолчал. Ланцюг сделал паузу и выжидающе поглядел на меня, но не дождавшись ответа,  продолжил:

— Какие еще могут быть претензии? Ты,  Владлен, хорошенько пораскинь мозгами. Мы живем в суровое и даже жестокое время, поэтому не до лирики и сантиментов. Петр I на костях Санкт-Петербург построил, тысячи людей в болотах и каторге сгноил, а ему нынче честь и слава. История все простила и даже возвеличила. Теперь он — великая личность, пример для подражания и кумир президентов. Вот я и стараюсь ему подражать..., хотя на моих руках крови нет.

— Не слишком ли усердно подражаете?— усмехнулся я. — Слишком недостижима цель,  чрезмерны амбиции. Во-первых, для сравнения с Петром Великим,  вы ни умом, ни ростом  не вышли.

— Ну, ты, паря, насчет ума полегче, я доктор наук, — метнул он в меня свой гневный  взгляд. — Могу расценить, как оскорбление личности с вытекающими отсюда последствиями.

— Свидетелей нет,— улыбнулся я.

— Идет запись разговора,— со злорадством заметил он, надеясь меня обескуражить,  но я невозмутимо ответил. — Если так, то вы обрели еще одно ценное качество — коварство. Поздравляю.

— Ладно, не паясничай, — насупился чиновник.— Я без злого умысла,  таковы правила, требования делопроизводства. Все официальные беседы обязательно надо протоколировать, в архив для потомков. Смахнув пыль, историки, архивариус потом по документам будут изучать наше интересное и смутное  время. Я бы мог для ведения записи пригласить стенографистку, но она бы смущала  тебя своим присутствием и откровенного разговора не получилось бы. Итак, извиняюсь, что перебил, продолжай.

—А во-вторых, — невзирая на его угрозу,  произнес я.— Петр I жил в эпоху дикого феодализма,  когда царили суровые нравы и сила кулака. Поэтому он другим  быть и не мог, таким его взрастило и воспитало время, ведь бытие определяет сознание людей и их поступки. Петр много полезного сделал для укрепления Российской империи, создал флот и армию для защиты ее рубежей от завоевателей и в этом его главная  заслуга перед потомками. И, кстати, умер он раньше времени потому, что с больными почками бросился в ледяную воду, спасая матросов. Никто из нынешних президентов не отважится на такой подвиг. Мы живем в ХХ 1 веке,  в цивилизованном обществе, в котором декларируется равенство всех перед законом. Так вот, невзирая на чины и ранги, каждый  обязан почитать эти законы и нормы морали  и этики, уважать людей, в том числе своих подчиненных. Требуя выполнения служебных обязанностей,  не оскорблять и не унижать публично или наедине их  человеческое достоинство.

— Довольно, будем меня  просвещать, как школьнику нотации читать. Мы и сами с усами, — грубо оборвал он, ерзая ягодицами на кресле.— Что же прикажешь мне с  тобой брататься, скатерть-самобранку накрывать? Хватит, было время и поил, и кормил, не все коту масленица. Никакой благодарности взамен, одни  неприятности. Ты в своем сочинении изобразил меня диктатором, тираном, монстр.

И запнулся, кровь прилила к его пухлым  щекам и, чуть умерив  пыл. — Что  будем  делать с твоей писаниной? Или тебе уже не нужен гонорар, куча валюты  подвалила?

— Не подвалила, чудес не бывает,— вздохнул я.

— Правильно, одобряю. Чудес не бывает.  Пора стать реалистом и прагматиком, а не наивным романтиком. Оставь свое донкихотство, глупое сражение с ветряными мельницами. Не поленись и переделай свой «Бархатный сезон»  в добротный  очерк под названием «Ради блага людей». Теперь ведь почитай, близкие родственники, должны работать на один  семейный котел. Если я удержусь в этом кресле, то и тебе, и Инге  от этого будет  выгода. Издадим массовым тиражом твои произведения.  Станешь популярным, пойдут  заказы  и валюта. Будешь с молодой очаровательной женой купаться в лучах славы и жить в свое удовольствие. Решите совершить свадебное путешествие в Париж, Рим или другой город, никаких проблем. Медовый месяц в дальнем зарубежье, как “новые русские”, чтобы на всю жизнь запомнился.            Я  не торопился с ответом, внимая радужным картинам, изображенным неуемной фантазией Ланцюга.

—Я не привередливый. Поначалу можешь называть меня по имени-отчеству,  если  непривычно перейти на обращение “папа”. А Веру Павловну обязательно величай мамой. Сам понимаешь, поди не в лесу родился, что любая теща к форме  обращения зятя, особенно,  восприимчива. И если ты ее назовешь мамой, то на все сто процентов тебе ее доброе и даже ласковое отношение обеспечено. Ну, что, творец ты наш, Казанова, договорились?

— Надо подумать,— решил  я потянуть волынку.

— Думай,— согласился мэр.— Но помни, что время — деньги. Выкинь из головы эту свою сермяжную правду. Кому она нынче нужна? Разве,  что старикам и старухам-маразматикам, живущим ностальгией о прошлом, о своей шальной и боевой молодости. Сейчас эпоха людей деловых, хватких и решительных. Тот строй,  общество и мораль никому не дано повернуть вспять. Не мучай себя и других напрасными сомнениями. Мы живем в период смуты и бардака, когда деловые люди, нередко из числа бывших зеков и чиновников любой ценой  накапливают  первоначальный капитал, отмывают “грязные” деньги, чтобы потом развернуться  и запустить в оборот бизнес,  легализовать капитал,  либо перекачать его за кордон.

— Но это же криминал. Валютно-финансовые махинации?!— возмутился я.

— Не я придумал такую политику,— парировал он.— Она исходит сверху, от президента и его окружения. А победителей, вернее олигархов, влиятельных депутатов и чиновников, не судят, а холят, как цыган коня. Если и случаются скандалы, то их стараются побыстрее погасить. Ни один еще матерый казнокрад и мошенник не попал за решетку. Вот и прислушайся к совету бывалого человека, съевшего в своем деле собаку. Мотай  себе на ус. Такая ситуация  типична для  всей вертикали и горизонтали власти. Не случайно Украина по масштабам коррупции занимает  третье место  в мире среди других государств.

— Благодарю за откровенность,  — произнес я, изобразив на лице дружелюбие.

— Благодарностью сыт не будешь,— ответил Ланцюг. — Давай-ка мы по случаю мирного исхода беседы выпьем граммов по сто-двести армянского коньяка десятилетней  выдержки.

Он потянулся к кнопке, чтобы вызвать секретаршу, но я остановил его:

— В другой раз, Ярослав Гордеевич. Мне надо хорошо обдумать ваше предложение.

— Как знаешь, хозяин-барин, настаивать не стану,— сказал он.— Хотя и нарушаем  добрую традицию. Дела, договоры принято закреплять тостами, иначе ненадежно. Не забывай, что теперь свадьба и будущее Инги и твое зависят только от твоего решения. Не упусти шанс выбиться в элиту, он выпадает нечасто.

Меня так и подмывало  спросить не причастен ли он к краже рукописи, но я сдержал  себя и, как показали дальнейшие события, поступил благоразумно. Давно пришел к мысли, что в сложных ситуациях и обстоятельствах не следует торопиться. Надо уметь выдержать паузу, не раскрывать карты и приберечь  козыри.  Соперник или оппонент не должны раньше времени узнать о твоих замыслах и  планах, дабы не принять упреждающие меры.

— И не забудь,— напомнил о себе Ланцюг , поучая.—  Я на тебя слишком  много затратил, а долг, как известно, платежом красен.           — Поди, не из своего кармана угощали? — парировал я.

— Из бюджета. Ну что,  доволен? Вырвал из меня признание,— ухмыльнулся он и тут же напустил на лицо суровость.— Прокурор,  следователь выискался. Если логически рассудить, то ты, Владлен Алексеевич мой соучастник. Поэтому  в худшем случае тебе сухим и чистым из  воды выйти не удастся. Свидетели есть, те же Устюжин, Ашот Суренович и его подруга Наталья охотно подтвердят, как ты пил и ел,  за обе щеки уплетая казенные харчи. Да и Инга,  при соответствующем внушении,  долго упрямиться не станет, даст показания.  Так что,  правдолюбец, любитель плотно поесть на дармовшину, ты у меня в кулаке.

— Эти расходы, по сравнению с другими теневыми делами, капля в море, — отозвался я на его шантаж.

—  И капли будет достаточно, чтобы привлечь тебя к ответственности,  причем,  уголовной, а не административной, — произнес он.— И вообще, Владлен Алексеевич тебе мой отцовский совет. Успокойся, пиши любовные романы, фантастику как Александр Грин, а в чужие дела не суйся. Если решил мне напакостить, то  это пустая затея. Плетью обуха не перешибешь.

— Обухом плеть тоже,— не остался я в долгу.

— Если вдруг заартачишься,— продолжил мэр.— То я сделаю все, чтобы твой брак с Ингой не состоялся.

—Вы не смеете. Это наше с Ингой сугубо личное дело,— повысил я голос.

— Смею. Выдам ее за Устюжина. Он давно добивается ее руки,— властно изрек Ланцюг. Такая перспектива меня огорчила, но я постарался сохранить  хладнокровие.

 15. Перед  разлукой

Прогуливаясь по обрывистому берегу Черного моря,  мы с Ингой оказались на высоком гранитно-кремнистом утесе. Внизу под нами в пятидесятиметровой глубине виднелась узкая полоса  желто-песчаного берега. На него накатывались блестя в лучах солнца  светло-бирюзовые волны и в воздухе с тревожными криками летали чайки и бакланы..

— В детстве во дворе дома на толстой ветке старой яблони сосед соорудил качели, — сообщила девушка. — Я очень любила на них раскачиваться. После занятий в школе мы с подругами устраивали этот аттракцион, потому что других развлечений в селе не было. Мальчишки меня сильно раскачивали   и сердце замирало от восторга, когда качели взлетали вверх, и от страха при падении вниз. Я хочу вновь испытать эти яркие ощущения детства, этот полет в бездну…

Инга поглядела на меня своими милыми зеленовато-синими глазами и попросила:

—Здесь удобное место не только для полетов на дельтаплане, но и для качелей. Давай испытаем экстрим?

 — Не шали, оставь свои фантазии. Это тебе не яблоня, а высокий утес и есть большой риск сорваться и разбиться насмерть, — сказал я и крепко прижал ее к себе, сцепил пальцы, мы ведь стояли всего в метре от края обрыва. Резкий порыв ветра мог сбить ее с ног. Я увидел небольшой камень-голыш и ногой столкнул его вниз. Досчитав до семи и сквозь рокот  волн  услышал глухой стук.

 — Владлен, ты меня не любишь, — обиделась  девушка.

— Люблю, — поцеловал я ее в солоновато-влажные, капризные губы.

— Докажи это, исполнив мою просьбу, — потребовала она.

— Рад, но невозможно, — развел я руками.

— Возможно. У меня в рюкзаке есть веревка из альпинистского снаряжения, — с загадочным блеском глаз сообщила Нечаева. Она так трогательно и искренне взирала на меня, что я не решился отказать.

—Уговорила, давай веревку.

Девушка проворно сняла с плеч рюкзак, достала моток прочной веревки длиною метров двенадцать. Один конец я закрепил на кожаном ремне, обвивавшем ее тонкую талию,  а второй на запястье своей руки. Инга осторожно спустилась на один из узких уступов, а затем смело оттолкнулась от гранитной стенки. Ее  изящное тело  засверкало в лучах солнца. Упираясь ногами в твердый выступ, и представив себя мифическим атлантом, я держал упругую, словно струна, веревку. До меня донесся восторженный голос Нечаевой. Ее стройное тело на фоне морской стихии раскачивалось все сильнее и сильнее. Она представлялась мне отважной воздушной акробаткой на стальной трапеции под высоким куполом цирка в лучах софитов. Амплитуда колебаний становилась все шире и зрителями этого опасного представления, кроме меня, были чайки, которые едва ли не касались крыльями ее невесомого тела. Птицы удивленно-тревожными криками оглашали простор. Возможно, что  Инга ощущала себя свободной птицей и поэтому на мою просьбу закончить игру ответила смехом.

И вдруг утес из твердой породы на моих глазах превратился в рыхлую из мокрого песка гору. Веревка резала его пластами, словно нож сливочное масло,  Я с ужасом увидел, как увеличивается проем, в котором раскачивалось девичье тело. Подобно Пизанской башне,  гора накренилась, а потом стала рушиться. Я физически ощутил свое падение среди сотен  тон зыбкого песка и с ужасом подумал, что он погребет под собой девушку. Веревка в моей руке потеряла упругость и тяжесть груза, а Инга исчезла из поля зрения.

В следующее  мгновение я вскрикнул и проснулся. Все еще скованный страхом, я подумал: "Что бы это значило?"

Потеряв всякую надежду возвратить рукопись, я прикупив у цветочницы три пурпурно-бархатистые розы и коробку шоколадных конфет “Ассоль” вечером прибыл  на железнодорожный вокзал. Вышел из автобуса  и перед фасадом на ступенях увидел Ингу. Она было все в тех же джинсах и в белой блузке, как в момент нашей первой встречи. Через правое плечо перекинута на ремешке дамская сумочка, а в левой руке небольшой саквояж. С милой  улыбкой на лице сделала шаг мне навстречу.

— Извини, родная, задержался,— обнял я ее за плечи и прикоснулся  губами к  теплой щеке.

— Я сама минут пять, как приехала, — сообщила она.— Отпустила водителя, что он  не мозолил глаза и не смущал нас. Поэтому ты правильно сделал, что опоздал. Нам свидетели ни к чему. Так ведь?

— Ты умница.— похвалил я и подал ей букет роз, книгу детективов и  коробку с шоколадом.— Это тебе, милая, чтобы разлука не была столь печальной и горькой, любовно-криминальный роман, чтобы скоротать время в пути.

— Спасибо, Владлен, — она поцеловала меня в  губы.

— Кто тебя подвез? — поинтересовался я.— Наверное, Жора?

— Нет, другой водитель.  Георгий вместе с Ярославом Гордеевичем спозаранку уехали Симферополь на  какое-то совещание. Откровенно говоря,  я обрадовалась этому обстоятельству и  воспользовалась ситуацией.

— В каком смысле?

— Подержи-ка,— она передала мне розы,  а сама достала из саквояжа  зажатые скрепкой листы бумаги с машинописным текстом.— Вот твое творение. Я нашла в ящике стола  в домашнем кабинете отчима. И успела перед отъездом на  вокзал прочитать. Ну, ты и даешь, все так подробно и откровенно описал.

Я принял из ее рук экземпляр, подметив, что это именно тот, который оставил  у себя Ланцюг. Значит рукопись, черновые заметки и еще один  машинописный  вариант, наверное,  похитили не люди мэра, а его оппоненты. Это круто осложнило ситуацию. Ведь они совершили кражу не для того, чтобы спрятать произведение в сейф,  а опубликовать его в  качестве компромата  против своего политического конкурента.

— О чем ты задумался, Владлен, очнись? Где ты витаешь? — Нечаева тронула меня  за руку.

— Прости Инга, что я посмел так искренне рассказать о Ярославе Гордеевиче и наших отношениях. Но ведь в  них нет ничего предосудительного и постыдного. Такова жизнь с ее радостями и печалями. Ты не обиделась?

Она не торопилась с ответом, лишь загадочно улыбалась.

— Если это не так, то скажи. Я готов исключить или переписать некоторые эпизоды, касающиеся наших интимных отношений,— пообещал я, в нетерпеливом ожидании ее мнения.

— Все правдиво и красиво, как в жизни, без пошлости,— произнесла она.— К тому же творчество не терпит чужого вмешательства. Поэтому пусть остается,  как есть, не будем ханжами и ревнивыми блюстителями нравственности. Их без нас хватает.

— Спасибо тебе за понимание и за риск. Ты сохранила роман, иначе бы мне  пришлось его переписывать, восстанавливать заново, а это очень рутинное занятие,— признался я.— Может мне все-таки  изменить имя героини.  Назову ее Анжелой или Дианой.

— Нет, это наша история, наша судьба, а из песни слов не выкинешь,— возразила Инга.— Когда я еще удостоюсь чести стать прототипом  романа. На старости лет будет что почитать, о чем вспомнить.

—У тебя, Инга, все еще впереди. Ты молода,  красива, очаровательна,— улыбнулся я. — Приедешь в университет и закрутит тебя водоворот: сессия, экзамены, зачеты, семестр, лекции в  аудиториях. Мне эта  студенческая стихия очень знакома. Новые поклонники, ночные свидания, цветы, кафе, рестораны  и забудешь ты горемычного писателя. А для меня этот «Бархатный сезон»  может оказаться последней лебединой песней. Слишком туго завязан узел.

— Никогда! — с жарам произнесла Нечаева, просияв улыбкой. Мне искренне  захотелось  в это поверить, согревала мысль о том, что еще могу нравиться такой прекрасной женщине, как Инга. Но я понимал, что первые очарования, хоть свежи и прекрасны, но мимолетны, непостоянны и мне стало немного грустно. Я взглянул на Ингу,  в ее голубовато-зеленые  глаза и понял, что в них тоже затаилась печаль. Видимо, мое  настроение,  вопреки тому,  что я не верю  в телепатию и другие чудеса, передалось и  ей. Конечно, я  не был безучастен к тому, как дальше сложатся наши отношения, сохраняться ли и на какой период сильные чувства, но я был  благодарен этому прелестному созданию за  радость любви и блаженство,  за жизнь, озаренную глубоким смыслом. До отправления поезда еще оставалось минут сорок.

— Инга, мне грустно и больно с тобой расставаться.

— Мне тоже, — ответила она.

—Твой отчим всюду за нами зрит и постоянно нас преследует,—  кивнул  я головой на большой щит бигборда, установленный на двух металлических стойках, с которого на нас взирал добродушно-ироничный облик Ланцюга с призывом:“ Дорогие избиратели! Голосуйте за отца города, он сделает вашу жизнь счастливой.”

Конечно, это не знаменитая “ Джоконда” или “Мона Лиза” Леонардо да Винча,  которая , если на нее долго смотреть меняет настроение от печального до магически таинственного, но тем не менее при тщательном рассмотрении портрета  Ярослава Гордеевича не трудно было распознать черты жестокости и коварства. Я поймал себя на мысли, что испытываю  острое желание запустить в портрет булыжником  и когда-нибудь это сделаю с уверенностью, что рука не дрогнет.

— Он и здесь не оставляет нас в покое,— продолжил я.— Нигде от него невозможно спрятаться.

— А на Бочарке,— с лукавствам произнесла Инга.

— Да, разве, что на Бочарке, подарившей нам радость любви, — согласился я с нежностью голосе и теплотою в сердце и предложил. — Давай спрячемся от его проницательного взора в каком-нибудь кафе?

— Давай, — согласилась она. В кафе было тихо и уютно и мы заняли свободный столик у окна, выходящего на перрон. Я заказал бутылку сухого вина “Монастырская изба”, бутерброды с сыром и по чашечке кафе с пирожным. Бармен штопором выдернул пробку и вместе с бокалами принес заказ на столик.

— Вино хорошее, болгарское, — оценила Нечаева.

— И символичное,— продолжил я .— “Монастырская изба”. Уйдем-ка мы в монастырь, я — послушником, а ты монашкой.

— Только при условии, что ты будешь садовником, а я одной из монашек, как в «Декамероне» Джованни Боккаччо,— рассмеялась она.— А, если серьезно, то я не понимаю людей, лишающих себя данных природой и Богом радостей  блаженства любви, обрекающих себя на затворничество.

— Они находят радость в служении Богу,— пояснил я. — А нам, грешникам, дорога  в монастырь заказана. Если мы,  конечно, не покаемся.

— Нам не в чем раскаиваться,— возразила Инга.— Если нашу любовь, наши чувства считать грехом, то тогда на земле нет праведников.

— Во общем, ты права, — согласился я с ее аргументом.— Если исходить из библейской притчи, то  не нашлось праведника, который бы 6росил камень в согрешившую женщину. Впрочем, что эта я тебя докучаю религией, поговорим лучше о чем-нибудь лирическом.       Я разлил вино  по бокалам.

—Так как ты студентка, то я тебе пожелаю традиционное: ни пуха, ни пера!— произнес я тост.

— К черту,— ответила она.— Учеба мне дается легко, поэтому проблем со сдачей экзаменов и зачетов не будет.

Мы выпили мягкий,  бодрящий напиток.. Закусили.

— В награду за усердие посвящаю тебе эти стихи,— сказал я и после паузы тихо продекламировал:

Лилией светишься  дивно,

Хрупкая, как лепесток.

Песня прекрасная — Инга,

Солнечный, первый цветок.

Сердце,  как в юности радо

Встретить, ликуя тебя,

Здравствуй, моя ненагляда,

Нежная песня моя!

—Красиво и тепло. Спасибо,— улыбнулась Инга и тут же поинтересовалась.— Это  ты сам сочинил или у кого-то позаимствовал?      — Конечно сам, ведь плагиат презираю,— скромно ответил я. — В юности и во время армейской службы писал стихи, публиковался в газетах. А началось все с  первой любви, прекрасной  и трогательно-наивной, поэтому и недолговечной Обычно все мальчишки, да и девчонки начинают плести, словно кружева, стихи под  впечатлениями от первой любви, от нахлынувших светлых чувств, надежд и ожиданий. Все им тогда видится чистым и непорочным в розовом цвете.  Время грез и чудесных роз.  Оно быстро проходит и поэзия уступает место суровой прозе жизни, борьбе за  достойное место под лучами благодатного солнца.

— А у тебя сейчас какая любовь? — неожиданно опросила Инга и замерла в ожидании ответа.

— Последняя, но самая  верная и надежная, — искренне признался я.

— Интересно,  что ты слагал в юности. Вспомни,  пожалуйста, я сгораю от любопытства.

— Стихи, пожалуй наивные, но искренние, как собственно,  и автор в ту золотую пору,— сказал я, вызывая из памяти, написанные лет двадцать пять назад  строки. — Для начала хотя бы эти, самые первые я уже и не помню. Время  вычеркнуло их из памяти, а блокноты с записями не сохранились.

— Прочитай, что помнишь,— попросила она.

— У нас экспромтом получи вечер поэзии, а не разлуки,— заметил я.

— Вот и хорошо, положительные эмоции полезны для здоровья,— улыбнулась она. — По наблюдениям медиков, люди добрые, умеющие прощать обиды, живут дольше, чем  злые, мстительные и жадные. Они сами того не ведая грызут свое сердце и укорачивают жизнь.

— Не  всегда так, — мягко возразил я.— Говорят, что добрых  и щедрых Бог раньше срока забирает на  небеса.. Хотя это тоже всего лишь версия. А стихи из далекого детства такие:

Ах,  все мы, мы все поэты,            

Когда нам шестнадцать лет.

И девочки наши одеты,

Как утро в лиловый цвет.

Их руки нежны  и воздушны,

А мысли — чисты и светлы.

Их души, как крылья послушны

Дыханию первой любви.

— Очень мило. Наверное, все девчонки от тебя были в восторге? — предположила Нечаева.

— Я  вел себя очень скромно. Тогда были другие нравы и отношения. Любовь  почитали,  как  святое и тайное, как запретный плод. А нынче все списывают на сексуальную на революцию. Отсюда легкая доступность секса, продажность. Чувства,  страсти низведены до низменных похотей. Секс превратился в прибыльный бизнес. И все это пороки буржуазной западной цивилизации, о которой писал еще Оноре де Бальзак и другие знаменитости,— посетовал я.

— Успокойся, общество, природу человека не изменишь, все построено на удовлетворении потребностей, а они беспредельны, — тронула она меня за руку. — Несмотря на пороки и зло, я все же уверена, что в мире больше красоты и добра, чем жестокости и пошлости. Будь не так, то человек и общество давно бы деградировали  и одичали.

— Пожалуй, ты права,  согласился  я с Нечаевой.— Возможно, я склонен к преувеличениям. В литературе этот прием называют гиперболой. Я тебя еще не утомил тебя своими рассуждениями?

— Вспомни еще что-нибудь из своих ранних творений.

Я покорился ее просьбе  и как в пору юности, почувствовал себя в ударе. Придал голосу мягкость и трепет, прочитал:

В хороводе веселом ромашек

Мне так грустно, и так светло.

Здесь под неба синею чашей

Детство милое протекло.

Здесь глядели в глаза невинно

Полевые цветы и опять

Мне хотелось странно и сильно

Средь цветов увидеть тебя.

Вот такую, как есть простую,

В чистом платье юной зари...

Я  цветы  осторожно целую,

Прикасались к ним руки твои.

— Прикасались к ним руки твои, — прошептала Инга. — У тебя таких нежных стихов, наверное, наберется  на сборник? Неплохо было бы их издать, напечатать.  Думаю, что они  понравились бы не только юным читателям.

— Есть  желание  издать избранное из того, что написано за долгие годы. Но  для этого необходимы средства. А их у меня пока нет,— признался  я.— Сейчас издают только тех, у кого есть капитал или богатые и щедрые спонсоры. Издательства в  Украине влачат жалкое существование. Готовы издавать низкопробные вещи, сомнительные мемуары,  анекдоты, только бы автор заплатил побольше денег.

— Это грустно, — вздохнула она.— Ты надеялся заработать у Ярослава Гордеевича, так ведь?

— Предполагал, но больших иллюзий не строил,— ответил я.— Изначально знал, что правда  редко кому приходится по вкусу. А по-другому, кривя душою,  писать не желаю и  не умею. Вот и не обломился мне гонорар. Но я не огорчаюсь такому повороту событий, потому что не это дело, никогда бы не встретил тебя. А ты для меня дороже всяких денег и прочих благ. Поэтому я не обижаясь на судьбу. Она меня щедро одарила твоею любовью.

— А меня твоею, — призналась Нечаева.

— Знаешь, Инга, я ценю человека не по содержимому его кошелька, банковского счета или имущества, особняков, дач, машин и прочее, а по наличию ума, интеллекта, а возможно и таланта,— продолжил я развивать мысли.

—Ты — неисправимый романтик,— заметила она.— Какой прок от ума, эрудиции и  даже таланта, если они не приносят ни денег, ни благополучия, ни славы. Ведь чтобы полноценно и плодотворно заниматься творчеством. литературой или другими видами искусства, автор  должен иметь средства для существования, хотя бы скромного. Сейчас в большом почете аскетически жесткие прагматики,  умеющие любыми способами добывать валюту. Именно они считают себя хозяевами жизни.

—Тебе в логике не откажешь,—согласился я.— Хотя женщины, чаще всего в своих  действиях и рассуждениях алогичны. Но среди тех прагматиков, о которых ты говоришь, значительная часть откровенных аферистов-мошенников. Чиновники, погрязшие в коррупции, создали для себя и себе подобных,  благодатную почву, условия для развития капитализма в  его изначальной дикой и преступной форме. О сути такого государства точно сказал француз писатель Оноре де  Бальзак: “ За каждым крупным состоянием кроется преступление.“ В тоже время  люди искусства, за исключением тех, кто обслуживает порочную власть,  не востребованы и влачат жалкое существование. Надеются лишь на то, что возможно, после смерти их творчество будет по достоинству оценено.

— Но ведь это слабое утешение,— вздохнула Нечаева и после паузы спросила.—  Ты по-прежнему пишешь стихи?

— Нет, это юношеское увлечение прошло. Теперь я далек от поэзии, лишь иногда сочиняю для приятелей и милых дам по случаю юбилеев  или других приятных событий. На первом плане из жанров суровая  проза:  романы, повести, рассказы,  судебные очерки. Нынешняя жизнь — сплошной  детектив с трагедиями, драмами, преступлениями и жертвами. Нам, к сожалению, выпало жить в жестокую пору преступного раздела собственности, первоначального накопления капитала, в период тотальной несправедливости, мошенничества и человеческих страданий.  У японцев  по этому поводу есть точное по мысли проклятие: Чтобы  вам жилось в эпоху перемен, когда старое рушится, а новое еще не создано.  В этом бардаке одни, подобные Ланцюгу,  жируют, а большинства граждан бедствует. В основном  люди честные, совестливые, не склонные к  воровству и лишенные хватательных и алчных инстинктов. Государству не нужны рабочие, учителя, ученые, художники,  философы, музыканты и писатели. Оно в лице президента покровительствует коммерсантам-ловкачам, бизнесменам, банкирам, политикам и чиновникам с сомнительными репутациями.

— Владлен, ты очень резок и категоричен в  оценках, — заметила Инга.— С такими твердыми  принципами очень тяжело жить. Ты обрекаешь себя на длительную борьбу с недругами и неизвестно,  кто в ней еще одержит победу. Помни, что посредственность, серость подлы, агрессивны и коварны.

—Спасибо, я это знаю. Но никогда перед власть предержащими не пресмыкался и впредь не намерен это делать. Лакейство — не моя ипостась. В любой ситуации человек должен сохранять достоинство и честь, только тогда он личность, а не марионетка  в чужих руках.

Внимая моим рассуждениям,  Нечаева тонкими пальцами открыла обложку книги  «Под знаком Скорпиона» и прочитала вслух мой автограф: “ Милой Инге от автора  на долгую память. Будь всегда любима и счастлива!”

— Благодарю тебя за подарок,— улыбнулась она.— Это очень трогательно, ведь не каждый день писатели дарят книги читателям. Теперь мне будет, чем заняться на досуге. О чем она?

— О журналисте, который вместе с возлюбленной Снежаной вступили в схватку к  криминалитетом. Девушка погибает от рук  бандитов.  В книге,  кроме романа,  повесть и несколько рассказов. Не буду пересказывать содержание, фабулу, да и времеии уже на это нет, иначе тебе будет читать не интересно. Скажу  лишь, что те, кто прочитал роман  посоветовали его продолжить. Им, как и мне, очень жаль главную героиню Ларцеву и они предложили ее воскресить.

— Зачем же ты ее  погубил? — упрекнула Инга.— Не замечала за тобой кровожадности?

— Такова логика событий. Я размышлял над этим предложением. Впрочем, если прочтешь и придешь к  выводу, что следует Снежану оживить, написать продолжение, то  я последую твоему совету. Пока я занят  работой над другими произведениями, но откровенно говоря, хочется окунуться в мир своей  героини, узнать ее судьбу.

—Узнать ее судьбу? — удивилась Нечаева.— А разве не автор сочиняет сюжет, героев, формирует  их характеры, определяет судьбу?

— Конечно, автор, — улыбнулся я.— Но с определенного момента повествования  герои, персонажи, как  и живые люди в реальной жизни, проявляют свой  характер, строптивость, действуют сообразно  логике событий, а нередко и это большей степени касается женских персонажей, поступают алогично. Литературные герои — те же  капризные дети и автор в  роли терпеливого и заботливого родителя растит, воспитывает и выводит их в люди. Впрочем,  у каждого писателя своя  творческая мастерская, свои  приемы и секреты в художественном осмыслении и отображении на бумаге окружающей его действительности, жизни современников. Заговорил  я тебя, Инга. Давай еще по бокалу, если не возражаешь?

— Не возражаю, — согласилась она.— Владлен, ты очень интересный рассказчик. Мог бы пользоваться успехом, преподавая на кафедре русского языка и литературы в университете.

— Возможно,  так и поступлю,— ответил я, разливая вино по бокалам.— Ты сообщи  мне,  если в твоем вузе появится вакансия, прилечу на крыльях. И тогда мы постоянно будем рядом. Писательский  труд нынче не  ценится, он приносит автору лишь моральное удовлетворение от реализации творческих замыслов.

— Я тоже в школьные годы пробовала писать, вела дневник, но дальше сочинений по литературе дело не пошло,— призналась она.— Не моя стихия, но настоящую литературу, классику, я ценю и обожаю.

— На классика не претендую, но возможно мои сочинения тебе понравятся, — скромно произнес я.— Во всяком случае я на это рассчитывают. Кроме трудолюбия и желания сочинять, необходима божья искра. Ты, Инга, не огорчайся,  у тебя  много других талантов и достоинств.. Ты красива и умна.

— Это от родителей, так сказать, наследственность, гены, а моих личных  заслуг немного.

—Ты — замечательная женщина,— развеял я ее сомнения.— Давай за это и выпьем.

— Поэтому в  «Бархатном сезоне»  ты и написал о наших отношениях,— поймала она меня на слове.

— Может быть они будут интересны и читателям.

Мы сдвинули тонко  зазвеневшие бокалы, выпили и я продолжил развивать мысль:

—Понимаешь, Инга, время жестоко, безжалостно и необратимо. Никому не дано его остановить и повернуть вспять. Лишь страницы романа сохранят для потомков  мир наших чувств, мыслей  и переживаний.. Ведь через несколько десятков  лет мы уйдем, превратившись в тлен и прах. Но прекрасное чувство любви, ее таинства останутся с теми, кто придет после  нас. Оно столь же сильно будет увлекать и восторгать их  в прекрасный миг слияния сердец, тел, рук, губ... Любовь — самое  бесценное сокровище, подаренное  природой и Богом человеку. Ради этого чувства, постижения  величия и блаженства  любви стоит жить на этой грешной земле. Любовь не должна превратиться в  товар, обыденность, средство купли, секс- бизнеса. В таком случае она потеряет свое очарование и таинство. Но  к сожалению,  десятки, сотни тысяч женщин вынуждены продавать свои тела, чтобы  не умереть с голода. Такова жестокая,  чуждая человеческой сущности,  реальность.

— Да, в мире много зла и несправедливости, насилия и цинизма, — с грустью произнесла Нечаева.— Поэтому надо дорожить каждым  счастливым мигом, каждым днем пребывания на этой земле, ведь неведомо, что может произойти завтра или через несколько часов, минут... Счастье очень хрупкое, словно хрустальная ваза. Ее легко обронить и разбить. А из осколков новую не склеить.

— Не грусти, милая,— я нежно  погладил ее изящную руку своей ладонью.  В этот миг мне вспомнилась Бочарка, ливень, старый грот, восторг  любви  и семицветие радуги над проливом. Очень захотелось уединиться, испытать блаженство  близости. Такое же желание я прочитал в Ингиных глазах, обволакивающе  нежном  взгляде. Но, увы, безжалостное время истекло, как песок  стеклянных часах.

— Инга, будь осторожна,— я взял ее руку в свою ладонь.

— О чем ты, Владлен? Разве мне кто-то угрожает? — она подалась вперед.

— К сожалению, да. После того, как ты спасла мой роман, подозрение падет на тебя. Прости, пожалуйста, что  втянул тебя  в это рискованное дело. У меня  не было другого способа возвратить произведение. Будь готова к неприятностям. Я помогу их преодолеть, ведь это моя вина.

— А-а, пустяки, как-нибудь переживу,— небрежно махнула она ладонью.— Отчим,  замороченный рутиной  проблем,  может быть и не заметит. У него столько разных бумаг, настоящий бюрократ...

— Нет, не пустяки. Обязательно заметит и даже очень быстро, сразу же,  как возвратиться из Симферополя  и займется расследованием.

— Почему бы тебе с ним не подружиться, хотя бы временно? Будь похитрее, дипломатичнее, ведь худой  мир лучше вражды.

— Конечно, лучше,— согласился я. — Но  не могу и не желаю поступиться своими принципами. Есть вещи,  в которых компромисс невозможен. Ярослав Гордеевич в грубой форме требует заново и в ином ключе переделать роман, а это посягательство на свободу творчества, на  мое мировоззрение,  мысли и чувства. Согласиться с его условия означает продать себя, свое имя, честь, достоинство. Этому никогда не бывать.

— Я восхищена  твоей принципиальностью,— улыбнулась она.— Хотя и понимаю, что с такими принципами тяжело жить.

—А я легких  путей и не ищу, противно приспосабливаться и лебезить перед толстосумами и власть предержащими бандитами.

— Ланцюг тоже бандит?

— Не лишен криминальных наклонностей и хватки,— смягчил я свой ответ.— Факт исчезновения экземпляра романа из его кабинета разозлит Ярослава Гордеевича  и подтолкнет к еще одному коварному намерению, ускорит развязку.

— К какому намерению?

— Инга, он собирается выдать тебя замуж за Устюжина.

— За этого дебила? Чтобы я нарожала ему таких же тупиц? Никогда и ни за что! Лучше, как Екатерина из “Грозы “ Островского сразу в омут.

—Топиться не следует, это признак  слабости. Надо срочно что-нибудь придумать адекватное.

— Я сообщу матери в письме или по телефону, что беременна от тебя, — нашлась Инга.

— Не поверят. Необходимы веские доказательства, справка от гинеколога.

— Ох, Владлен, почему ты в самый последний момент предупредил меня о его намерениях,— она с огорчением взглянула на часики с желтым браслетом на тонком  запястье. У нас до отправления поезда было более получаса в запасе. Мы бы могли уединиться. Здесь в пяти минутах от вокзала живет моя школьная подруга Амалия. Она бы все поняла и создала условия. Мы бы успели...

— Я не хотел тебя расстраивать, — посетовал я, огорченный своей нерешительностью. Инга права, надо было с первых же минут встречи поведать ей о реальных угрозах, а не развлекать стихами далекой молодости. Уединившись, испытанным способом решили бы проблему, обезопасил бы Ингу от притязаний.

— Зачать  ребенка — дело нехитрое, ведь во время близости мы не  предохранялись, — прошептала Нечаева, опасаясь. что нас подслушают.

— Нехитрое, но очень приятное,— улыбнулся я.

— А если так,— просияли ее небесно-голубые  глаза.— То тебе ничего не мешает  сейчас  же, пока еще есть время купить билет в мое купе и прокатиться до матушки Одессы. Пусть это станет прелюдией нашего свадебного путешествия и медового месяца. Соглашайся?

—Инга, мне стыдно признаться, но денег осталось лишь на то, чтобы оплатить этот скромный ужин. Гонорар из газеты обещают лишь на следующей неделе.

— Не отчаивайся, у меня есть деньги. Их у Ярослава Гордеевича  с избытком, — произнесла она.— Считай, что это лишь часть твоего гонорара за прекрасный роман. Я тебе обещаю, что ты не будешь разочарован.           

— В этом я не сомневаюсь, радость моя. Но я никогда не был и не хочу быть  нахлебником и альфонсом.

— Но это совершенно не так.

— К сожалению, так, —  упорствовал я.

— Деньги, что вода, не придавай им значения, а у нас любовь, чувства  — святое и вечное…

— Да,  святое и вечное, но, если я сейчас поеду за твой счет, то никогда не избавлюсь от ощущения ущербности и неполноценности. К тому же в твоем купе и да и в вагоне может не быть свободных мест.

— Главное для тебя сесть в поезд, а там разберемся.

— Как ты себе представляешь нашу поездку: ведь в купе четыре места? Обязательно будут посторонние люди?

— Мы переоформим билеты на СВ.

— Но это обычный, а не фирменный поезд без купе-люкс.

— У проводника всегда в резерве найдется парочка уютных местечек, стоит только хорошо заплатить. У меня и для этого найдутся средства.

— Инга,  это авантюризм.

— Но мы же должны в срочном порядке зачать ребеночка, иначе ты можешь потерять  меня навсегда?

— Пожалуй, ты прав, но для меня это так неожиданно. Где я буду жить а Одессе?

— В студенческом общежитии. Но кто меня туда пустит?

—Я снимаю квартиру недалеко от Дерибасовской. Она в моем полном распоряжении, хозяйка редко наведывается и то заранее предупреждает о  визите. Решайся?

— Понимаешь, Инга, здесь завязался тугой узел и я не могу срочно уехать. Это будет расценено, как дезертирство, трусость. Поэтому прости, я не готов.

— Очень печально,— прошептала она. — Мне кажется, что ты меня разлюбил, охладел, упускаешь последний шанс. Ты наверное,  из тех мужчин, кто добившись цели, овладев женщиной, теряет к ней интерес и намечает очередную жертву своих сексуальных пристрастий?

—Ты же знаешь, что это не так. Я тебя люблю и обожаю, — заверил я.

— Владлен, ты из-за своей нерешительности рискуешь опоздать,— сухо упрекнула Нечаева.

— Инга, давай не будем торопить события. Такие деликатные вопросы сгоряча  не решаются,— ответил я.

— Как знаешь, ты —писатель,  вершитель человеческих судеб, а я слабая женщина.

—Ты сильная и вместе мы с тобой выстоим. Я не хочу, чтобы главной  причиной, поводом для  зачатия и рождения ребенка стал конфликт с Ланцюгом. Слишком много ему чести. Ребенок должен стать венцом любви и он им станет.

—Спасибо, утешил, милый. Теперь я могу с легким сердцем отправиться в город белой акации.

—Только, ради Бога, не обижайся, — попросил я, ощутив в  ее голосе нотки упрека.

Из репродуктора донесся приятный голос дикторши, объявившей посадку на поезд. Оставалось семь минут. Мы допили почти остывший  кофе, оставив часть пирожного. Собрали вещи  и  вышли на перрон. Фонари бросали блики на блестящую поверхность вагонов, тротуарную плитку и стальные рельсы пути.

—Позвони, когда приедешь в Одессу, — попросил я, бережно прижав к ее себе, с  радостью ощутив на своих  губах ее сладостно- хмельной поцелуй. Мы долго, не  замечая  кондуктора и пассажиров, совершавших  с чемоданами, баулами и прочим багажом посадку в вагоны. Не разнимая  губ и рук,  мы отгородились от всего мира и  суеты букетом благоухающих роз. Сквозь бархат нахлынувшей страсти я услышал  голос  вагоновожатой:

— Молодые люди, поторопитесь, через три минуты отправление, —  донеслось до моего слуха  и я с грустью подумал, что молодыми людьми она нас назвала только благодаря  юному возрасту Инги. Видимо, вначале была озадачена, решив, кто расстается: отец с дочерью, или возлюбленные? Но отцы с  детьми, своими  чадами так пылко не прощаются, поэтому и назвала нас нейтрально «молодые люди». И все-таки это обращение согревало осознание того, что находясь рядом с Нечаевой, я  выгляжу вполне респектабельно.

—Инга, время на исходе, нас приглашают,— напомнил я, хотя она и сама поняла, что наступил последний миг разлуки.

— Спасибо тебе, Владлен за все,— улыбнулась она, направляясь к  двери вагона.

—Это я тебе безумно благодарен за очарование неожиданной любви, за бархатный сезон, за обвенчавшую нас Бочарку и радугу,— отозвался я.

— Желаю тебе на красивой ноте закончить «Бархатный сезон». А я тогда его обязательно дочитаю, а то в сердце осталось ощущение тревоги,  предчувствие беды.

— В жизни чудес  не бывает,— вздохнул я. — Поэтому романы в отличие  от сказок  редко имеют счастливый конец. Постараюсь тебя не огорчить.

Я помог Нечаевой  по ступеням  подняться в  тамбур вагона. Затем  увидел ее силуэт в освещенном квадрате окна. Она взмахнула рукою. Прозвучал прощальный  гудок и вагон поплыл. Устремив взгляд на окно, я ускорил  шаг по перрону. Но состав, набирая скорость и учащая стук колес, обогнал  меня, запечатлев в памяти Ингин милый облик и красные огни  последнего вагона. Как  больно ранит сердце это жесткое, как удар хлыста слово «разлука».

 Вдруг щемящее чувство тоски и одиночества охватило меня. Я представил  Нечаеву одну в  купе среди чужих незнакомых людей и мне стало до боли ее жаль. Словно наяву увидел ее грустные  глаза и услышал голос, умоляющий  меня купить билет и поехать с нею в Одессу. Черт побери,  мне действительно, порой,  не хватает решительности, здорового авантюризма и отчаянности, присущих молодежи. Ведь вполне мог бы проехать с нею хотя бы до Джанкоя, где предстоит пересадка. Это почти пять часов общения с дорогим сердцу человеком,  но я из-за сомнительных предрассудков упустил  этот прекрасный шанс. И теперь Инга,  печальная  и обиженная смотрит на редкие огни окрестных сел и  вслушивается  в монотонный стук колес. Как часто мы не дорожим дарованными нам судьбо минутами радости общения и как горько потом  в этом раскаиваемся. Кто знает,  ведь проводница  вагона могла оказаться доброй,  понимающе женщиной и создала бы условия для нашего с Нечаевой уединения. Но даже, если бы этого не произошло, я должен был прислушаться к  ее предложению  и согласиться.

Долго стоял на опустевшем перроне,  улавливая затухающий шум,  растаявшего в вечерних сумерках поезда. Остается утешать себя тем, что память запечатлела ее милое лицо  и глаза нежный голос и мягкие жесты рук, радость и восторг близости. Эх, Инга, милое, прелестное создание, все мы пассажиры одного экспресса, который уносит нас по магистрали времени в .. бездну. Одни из пассажир совсем еще юные и постарше  заходят в вагоны, другие — старые и немощные — выходят, чтобы уже никогда не возвратиться. Для них это последняя  станция. Жизнь скоротечна, как вспышка звезды, сорвавшейся с орбиты. Обретения и потери и несть им числа. В детстве жизнь представляется   вечной и долго длится летний день. А потом с годами приходит понимание бренности бытия, неизбежности старости, болезней и смерти. И мне вспомнились написанные много лет назад стихи. Они пришлись под настроение. И я, окинув взором опустевший  перрон, произнес вполголоса:

Острее время чувствую с годами,

Тревога появляется в  глазах,

Дым от костра, как голубая память,

Плывет к  нерасторжимым небесам...

Я  взглянул на свернутый в трубочку и зажатый  в правой руке недописанный роман, спасенный Ингой и подумал, что. взяв его из стола Ланцюга, она из-за меня навлекла на себя опасность. Возвратившись с совещания домой, Ярослав Гордеевич обязательно обнаружит пропажу.  Ему не  составит большого труда  вычислить, что роман похитила его падчерица. Нечаеву ждут большие  неприятности. Надо бы подумать, как отвести от нее подозрения. Набраться смелости или дерзости, позвонить и сообщить, что я  сам нашел способ для  возврата принадлежащей мне вещи, тем более,  что обещанного  гонорара  я за нее так и не получил.

С  юридической точки зрения был бы вправе обвинить мэра за присвоение им моей интеллектуальной собственности. Но как экземпляр из его тщательно охраняемого особняка попал в  мои руки?  Не мог  придумать ни одной подходящей правдоподобной версии. Впрочем, с какой стати  я настраиваюсь на то, чтобы оправдываться, ловчить? Пусть у него по этому поводу голова болит. Значительно хуже могут быть последствия того, что  рукопись и еще один машинописный экземпляр попал к его политическим  противникам.

После публикации в открытой печати, в прессе разразится скандал с непредсказуемыми  последствиями и тогда гнев обрушится на мою голову. Необходимо принять превентивные меры. Я презираю дезертирство  и трусость, но не исключено, что ради того, чтобы завершить роман, придется  покинуть город. Лишь  на короткий период, ведь  последующие, еще неведомые мне,  события должны войти в последнюю главу романа.

С этой мыслью, остро ощутив  холодок надвигающейся опасности, я сошел  по ступеням  с перрона и оставил территорию вокзала. Летящий сквозь  ночь поезд уносил от меня Ингу. А может уже ждут в темном подъезде дома? Да, заварил я кашу, ради творческого любопытства. Что день грядущий мне готовит?

 

 

 

ОПЕРАЦИЯ  « ЛИКВИДАЦИЯ »

1

—Вячеслав, Слава, тебе временно  придется оставить этот благословенный край, залечь на дно, затаиться, — посоветовал Халецкому его адвокат Арсений Оверук, когда они остались наедине в уютном офисе.

— Я нутром, кожей ощущаю, что запахло жареным, но спешка нужна при ловле блох. Надо осмотреться, и не впадать в панику, не показывать свою слабость,  а наоборот проявить твердость и силу духа,— обратил на адвоката крупную коротко остриженную с жестким,  как характер рыжим «ежиком» голову, вперив в него водянисто-оловянные  глаза Халецкий.— Может недельку-другую повременить? Гроза отгремит и все войдет в привычное русло. А, а? Что тебе подсказывает твоя интуиция, твой профессиональный нюх? Ты ведь знаешь эту милицейскую кухню, пять лет лямку следователя тянул, на что они способны. Может кого-то из генералов и полковников надо ублажить и валютой,  и хорошенькими девочками,  сауной и шикарным застольем ?  За нами не заржавеет. Самому то на хлеб с маслом и икрой хватает?

— Хватает,— усмехнулся Арсений.— Хотя сам понимаешь, что деньги лишними  никогда не бывают. Проклятая инфляция,  дополнительные, непредвиденные расходы… Мне ведь еще нет и сорока, плоть требует для поднятия тонуса.

— Что ж ты молчишь, скромничаешь,— укорил его Вячеслав.— Чаще наведывайся в наш «Салон красоты». Там девочки на любой вкус, обслужат по высшему разряду и бесплатно. Быстро поднимут твой жизненный и другой тонус, а то гляжу,  ходишь хмурый, неприкаянный. Я уж грешным делом, подумал, не обидел ли чем. Проявляй инициативу, ты ведь, почитай моя правая рука, служитель Фемиды.

— Как-то неудобно, они, эти девочки, хоть и смазливые и очаровательные милашки, но все же проститутки,— уныло заметил Оверук.— Трахаются с кем попало, еще какую-нибудь экзотическую заразу подцепишь.

— Ах, ты, какой  привередливый,— пожурил его Халецкий и пояснил.— Они обслуживают  только нужных людей из числа депутатов, чиновников и прочих влиятельных особ под строгим контролем врачей, поэтому никакого риска. К тому же у женщин на роду написано, природой предназначено доставлять нам удовольствие, блаженство,  которое они испытывают в не меньшей степени, чем наш  брат. Вот так то адвокат. Дожил почти до седых волос, а в желаниях, психике женщин не разбираешься. Ладно, это дело наживное, не нравятся  тебе девочки из нашего салона, ищи порядочных баб на стороне. Но это дело безнадежное, уж там  от бомжихи точно, какую-нибудь экзотическую заразу подхватишь. А чтобы жизнь тебе не казалась горькой и на лице сияла улыбка, прибавлю к твоему окладу еще двести долларов, так сказать на мелкие расходы. Идет?

— Спасибо, шеф,— сдерживая эмоции, отозвался Оверук.— Хмурый и озадаченный я потому, что обладаю достоверной информацией об опасности. Круг сужается  и на сей раз,  отбиться будет непросто,  если вообще удастся.

— Не хотелось бы мне оставлять дело, свой прибыльный бизнес,— с тоской голосе признался Халецкий.— Стоит только выпустить из рук бразды правления, как найдется в стаде паршивая овца - падло, которая  прихватит все мои объекты к своим загребущим рукам. Очень рискованно надолго оставлять свой бизнес. Может, обойдемся без командировки в теплые страны?

— Разделяю твои опасения насчет бизнеса и возможных перехватчиков, но сейчас у тебя реальный шанс угодить в руки милиции или прокуратуры. Похоже, что сухим выйти из воды, как прошлые разы, не получится, — Оверук покачал головой с русой косичкой на затылке и утонченными, почти женскими, чертами лица.— Я доверяю своему источнику, да и общая политическая и криминогенная  ситуация для нас неблагоприятна, а более того опасна.

— Источник— стукач Глухарь, что ли?

—Он самый, надежный, проверенный, стоит у меня на довольствии. Он сообщил, что на тебя и еще семерых  братков готовятся ордера на арест,— ответил адвокат.

— Да как они смеют! Я — депутат горсовета, у меня иммунитет неприкосновенности !— стукнул ребром ладони по поверхности стола Халецкий.— Мы что им мало отстегиваем? Зажрались. Да они за должности и звезды получают в несколько раз меньше.

— Отстегиваем не хило, шеф, но ситуация резко изменилась и не в нашу пользу, — ответил Арсений. — Президент из конъюнктурных соображений, дабы  вызвать к себе симпатии, накануне выборов лишил депутатов местных советов иммунитета. Таким образом, он решил в очередной раз продемонстрировать решительную и бескомпромиссную борьбу с оргпреступностью и коррупцией. Команда на захват, как понимаешь, поступила сверху из МВД, Генпрокуратуры, службы безопасности и их ведомственных главков. А на  каждого  из нас  сотрудники прокуратуры, милиции и службы безопасности уж давно, еще когда я служил под знаменами в органах, собирают досье, свежие оперативные материалы. Так на всякий пожарный случай, они  же должны отрабатывать свой хлеб. Вот этот пожарный случай, похоже, и наступил. Раньше нас не трогали, а для видимости  «борьбы» ,  только пасли в расчете на наши щедрые  взносы в их благотворительный фонд  «Правопорядок». А нынче, готовы  спустить  Церберов с цепи и скомандовать: Ату его,  ату!

— Да - а, невеселое дело,— почесал крутой затылок, потревожив толстую золотую цепь ( модный атрибут «новых» ) Вячеслав. — Может нам задобрить тех,  кто повыше с плетеными погонами и крупными звездами на мундирах?

— Полковника, майора местного масштаба еще можно соблазнить, а генералов вряд ли? — засомневался Оверук.— Во -первых, валюты не хватит. А во-вторых,  они люди осторожные, своим высоким положением и благами рисковать не станут. А мы сами, пойдя на такой шаг, только усугубим ситуацию. К «букету» прочих статей Уголовного кодекса с удовольствием пристегнут еще и дачу взяток должностному лицу. И еще раструбят в печати и на ТВ  о честности и неподкупности стражей правопорядка. А с нами  заплечных дел мастера быстро разберутся. Сначала в вонючем СИЗО помурыжат, поизмываются, а затем, чтоб другим неповадно было, устроят показательный суд над членами ОПГ. Либо в зависимости от обстоятельств, в камере ухлопают, инсценировав самоубийство. От их следует держаться подальше. Береженого Бог бережет. На днях в городе состоится выездное заседание с участием спикера крымского парламента, главы Совмина, прокурора республики и начальников главков МВД и СБУ. Источник сообщил, что на повестке дня вопрос об уголовной ответственности депутатов горсовета, причастных к криминальным деяниям  - рэкету , насилию и прочим темным делам. В поле зрения силовиков попали пока что девять наших братков. Это серьезный сигнал.

— Может, пронесет? — понадеялся Вячеслав. — Нет, не пронесет. Насколько сильны были авторитеты из группировок «Башмаки» во главе с Виктором, царство ему небесное, и «Сейлем», а не пасли их ни валюта, ни влиятельные связи в структурах власти. Того же  всесильного Воронка повязали, а севастопольского «папу» по ошибке за гибель Башмака замочили, — напомнил адвокат.

— Да, трудные времена наступили, опричники озверели, — вздохнул Халецкий.

— Шеф, я давно пришел к выводу, что человек — существо не благодарное, — продолжил Арсений. — Правильно говорят, если хочешь обрести  лютого врага, сделай человеку добро и он тебе отплатит подлостью.

— Это ты кого имеешь в виду?— насторожился босс.

— Мэра, головастика, кого же еще. Ведь до того, как ты его посадил в кресло директора центрального рынка,  а затем и мэра, его отовсюду гнали  в шею за мелкое и крупное воровство,  это у него в крови. В тот момент, когда ты его приютил  он был кирпалой, на своем старом  « мерсе»  занимался частным извозом, обдирал, как липку, доверчивых пассажиров. Нагло перехватывал их у других извозчиков, за что получал по тыкве, а следовало сломать хребет. До сих пор бы копейки шибал или кто-нибудь пришил бы за патологическую жадность. Благодаря  твоему доброму сердцу,  стремительно поднялся из грязи в князи...

— Сейчас это типичное явление. Бывшие уголовники становятся депутатами, министрами и даже претендуют  на высший пост. А что дальше?— с заметным раздражением спросил он.

— А дальше то, что это именно мэр натравил на тебя и  всех братков, ставших  депутатами горсовета, спикера, премьера, прокурора и  других силовиков Крыма, — ответил Оверук. — Вот они и прибыли для разгона с ротой бойцов из ОМОНа.

— Зачем ему это надо? Ты же знаешь, что он плакался, что бедный, как церковная мышь, и я  на  его выборы кучу бабок спалил, поставил  идиота на трон, посадил свинью за стол, а он и ноги на стол.

— А затем, чтобы укрепить свою личную власть и не быть у тебя и у других наших депутатов подкаблучником, а самостоятельно распоряжаться городской казной, не забывая о себе любимом.  Вам дает возможность удариться  в бега,  потому, как доведение уголовных дел до суда никому не выгодно. Он станет паханом, вершителем человеческих судеб в городе,  превратит его в свою личную вотчину,  усадив  на ключевые денежные должности своих сыновей, родственников и преданных лизоблюдов. Практика показывает, что так поступают подобные ему, типы с развитыми хватательными инстинктами.

— Да, к деньгам,  валюте и другим ценностям у него повышенный интерес, — согласился Халецкий.— Я заметил, что у него аж руки трясутся при виде долларов.

— Э - э, это только начало.  Когда ему никто не будет мешать, он развернется и еще наши коммерческие структуры пригребет, пользуясь твоим и других ребят отсутствием. У него же биография матерого ворюги, которому удивительным способом, за взятки  удалось несколько раз  избежать “колючки” и параши. В нем сошлись патологическая  жадность, алчность с манией величия и хамством. Ради личной наживы он и родную мать продаст.

— Может у него с психикой не в порядке, вялотекущая шизофрения?

— Головой об стенку не бьется, значит себе на уме. Вот с какой заразой  нас черт дернул связаться. Я предчувствую, что он еще немало нам крови  испортит.

— Что ж на ошибках учатся и мы не исключение , — с досадой ответил Вячеслав. — Чужая душа — потемки. Если вконец обнаглеет, заставим платить по счетам и с процентами.

— Пока  сила и власть на его стороне и мы вынуждены считаться с этим фактом. Согрели змею на груди и она, вместо благодарности норовит смертельно ужалить.

— Придет время и я клещами вырву у него это жало, — гневно сверкнув зрачками пообещал Халецкий,  которому очень не хотелось оставлять приносящее стабильную прибыль дело. Он остро ощущал тревогу.

— Конечно так, твоими устами  глаголит истина,— призадумался Вячеслав и вдруг ошарашил Арсения.— А не замыслил ли ты, мой друг любезный, пока я, как заяц, буду бегать по заграницам, заметая следы, прибрать мое дело, мои кровные бабки к своим рукам? Отвечай живо! Колись! Смотри мне прямо в глаза, не опускай голову.

— Слава, ну что ты такое говоришь? —  обиделся адвокат, выдержав пристальный и  проницательный взгляд Халецкого, а значит и неожиданный тест на преданность.— У меня и в мыслях такого никогда не было, я не претендовал и не претендую на  роль лидера, характер, деловая хватка не те. К тому же слишком опасно высовываться, лучше оставаться в тени. Меня вполне устраивает нынешнее положение, достаточно своей доли. Всех денег и благ все равно не загребешь и в могилу с собой не заберешь.

— Типун тебе на язык, не каркай и без тебя тошно на душе,— хмуро произнес  Вячеслав.— Смотри, философ, если только почувствую поползновения, не сносить  тебе головы. У меня нрав крутой, а жалость противопоказана.

— Моя голова тебе еще не один раз пригодится,— резонно заметил адвокат.

—То, что у тебя есть масло в голове, котелок хорошо варит, я давно убедился,— похвалил Халецкий.— Только не вздумай свой ум и хитрость против меня повернуть. Пощады не жди. Дюбель измен не прощает.

— Я себе, а значит и тебе не враг, так что будь спокоен,— заверил Арсений.

— Ладно, этот вопрос проехали , — поторопил шеф .

—Как прикажешь, но этот опасный период лучше и благоразумно пережить подальше от риска и греха,— напомнил о предмете разговора Оверук.

— Я люблю, даже обожаю риск, опасность,— воспрянул Халецкий. — Они возбуждают сильнее секса, обнаженного женского тела. Впрыскивают дозу адреналина  в шальную кровь …

— Это не тот случай, слишком высока цена. При лучшем исходе упрячут в тюрягу лет на пятнадцать, а  при худшем — пожизненно. И вся жизнь, все планы и мечты  коту под хвост,— нарисовал мрачную перспективу Арсений.— Поди не слепой, видишь, как в последние дни  менты, УБОП, прокуратура озверели. Поэтому пока не попал под их жернова, надо рвать когти и лучше всего в дальнее зарубежье, в страны Бенилюкс, либо ФРГ, Италию, Испанию, впрочем , куда твоя душа пожелает. Валюты наварил достаточно, проблем не будет. Отдохнешь там душой и телом, натреплешь холку, позабавишься с тамошними красавицами, хотя и наших там, хоть пруд пруди. Подпольный секс - бизнес работает на полную катушку. Живой товар из постсоветских республик и, особенно, из Украины, идет по конвейеру, без сбоев. Скучать не придется, понежишься на золотых пляжах, покутишь в казино и ресторанах.  А тем временем здесь пройдут очередные выборы в органы власти и борьба с криминалом схлынет. В общем, что мне тебя поучать, ты в этом деле собаку съел. Сам решай, ты хозяин – барин.

— Эх, Арсений, итак хохлы не от хорошей жизни по всему миру, как цыгане, разбрелись. Почитай, каждый четвертый за кордоном батрачит, а гарни дивчата, та жинкы на панелях мозоли натирают, ублажая бюргеров, сэров, пэров и прочих жирных котов, — вздохнул Вячеслав.

 —  Пусть о них совесть, если окончательно не атрофировалась,  у  чумного президента   болит, —  заметил адвокат. —  Тебе ведь ни батрачить, ни на панели работать не придется. Сам будешь  экзотикой наслаждаться, жировать и шиковать. Еще и в роли работодателя для своих очаровательных соотечественниц выступишь, за ласки и прелести спасая их от голодной смерти.

Спустя двое суток, за день до того, как был выписан ордер на его арест,  Халецкий  исчез, словно в воду канул. Улетел в Москву, а оттуда,  даже Оверуку не сообщил куда подался. «Я с тобой сам свяжусь по мобильному телефону, — пообещал он адвокату. — Не спускай глаз с наших партнеров-компаньонов, чтобы не кинули и наши объекты под свою «крышу» не взяли».

2

За десять минут до окончания рабочего дня в кабинете начальника налоговой инспекции Жебрака раздался телефонный звонок. Он безошибочно поднял одну из трубок в гирлянде разноцветных телефонных  аппаратов, приложил к оттопыренному уху и властно произнес:

— Слушаю.

— Добрый вечер, Леонид Дорофеевич,— послышался мужской, беспристрастный голос. Жебрак не счел нужным  ответить, стремясь вспомнить  кому из знакомых  мог принадлежать голос абонента.

— Не напрягайте память, мы с вами незнакомы,— посоветовал мужчина.— Но надеюсь, что это недоразумение вскоре будет исправлено.           

— Кто вам дал номер моего прямого телефона? Все звонки от посторонних идут через приемную, секретаря,— потребовал недовольный диалогом чиновник.

— Я не посторонний и вы в этом скоро убедитесь,— парировал его вопрос незнакомец.

— Как хотите, пеняйте тогда на себя,— сочувствующе вздохнул начальник и напомнил.— Знакомство с моим ведомством не каждому приятно. Связано со взысканием налогов,  штрафов, санкциями за сокрытие прибыли и неуплату, с возбуждением уголовных дел...

— Я знаю чем вы занимаетесь , чай не в лесу живу. В наших руках такое оружие, как налоговая милиция и вы любому коммерсанту может жизнь отравить, придравшись к какой-нибудь мелочи, бюрократической закавыке. Но сейчас речь не о том?

—  Тогда о чем? У меня нет времени на пустые разговоры.

— Я бы никогда не стал вас беспокоить, но вынужден это сделать по поручению Дюбеля.

— Дюбеля-я? Мг, кто он такой? Француз, или может строитель-кровельщик?— изобразил  недоумение Жебрак, хотя обладая оперативной информацией, отлично знал, что это кличка, находящегося в розыске авторитета Вячеслава Халецкого. «Надо же через посредника напомнил о себе,— посетовал он.— Ни доморощенные сыщики, ни спецы из Интерпола, похоже, мышей не ловят».

— Леонид Дорофеевич, мы с вами серьезные, солидные люди и нам не  пристало играть в “кошки - мышки”,— упрекнул его незнакомец.— Вы ведь прекрасно знаете, кто такой Дюбель. Будет вам ломать комедию и изображать из себя придурка.

— Почему я должен каждого знать? Он что известный политик, артист или художник? А с аферистами и мошенниками у меня один разговор – наручники и нары. Кто вы, собственно такой, чтобы меня поучать? Приличные люди, прежде, чем вести разговор представляются,— добавил  он децибелов в голосе.

— Знать вы его должны хотя бы по той причине, что уже три года незаконно проживаете в его особняке. Возникли юридические коллизии, проблемы, требующие разрешения,— сообщил мужчина.— Я к вашему сведению его адвокат, заслуженный юрист  Украины Арсений  Иванович Оверук.

— Заслуженный? За какие это подвиги, если не секрет?— удивился начальник ГНИ и, не сдержавшись  заметил. – Есть немало заслуженных  мудаков, получивших почести за лизоблюдство и сало.

— За  те же, за что и другим дают звезды и почетные звания,— отвел вопрос в сторону адвокат.— Речь пойдет о недвижимости и имуществе моего клиента,  которое вы  фактически присвоили и безвозмездно им пользуетесь. Пришло время за все платить. Социализм кончился, а до коммунизма не дожили,  опять в дикий капитализм провалились, поэтому  действуют законы рыночной экономики. Перед  ними все равны и президент, и депутат, и министр, и начальник  налоговой инспекции. Хотелось бы найти  с вами общий язык и не разрубить,  а развязать этот Гордиев узел.

— Это жилье, на которое ранее был наложен арест, я получил по решению горисполкома, есть ордер.— с досадой ответил Жебрак. — Считаю  вопрос, проблему  исчерпанными. Они не стоят выеденного яйца. Не выдумывайте никаких узлов.

— Особняк и имущество оцениваются, как минимум в сорок, а максимум в пятьдесят тысяч долларов,— сообщил Оверук.—  И не забывайте, что это чужая частная собственность, владелец которой мой клиент Вячеслав Михайлович Халецкий, находится за пределами города и страны, и решение горисполкома не законно. Оно будет опротестовано в прокуратуре и суде. Мой клиент всего лишь подозреваемый, не был осужден и поэтому в отношении его действует презумпция невиновности. А то, что на его заработанный честным трудом особняк и имущество был наложен арест, вовсе  не дает юридических оснований передавать, отчуждать его имущество  в собственность или  пользование другим лицам, а  не близким родственникам законного владельца.  Вы же сами  юрист и все отлично понимаете. Решение шито белыми нитками.

— А в чем собственно проблема? Пусть Халецкий приезжает  и мы без посторонних лиц разберемся и все полюбовно решим,— с раздражением заявил Жебрак.— Может, владельца то и в живых уже нет? Многие нынче за кордон уезжают  в поисках лучшей жизни, а некоторые и с концами, ни слуху, ни духу. Не исключено, что и твоего Дюбеля кто пристукнул, слишком он гонористый и горячий, а за граница таких боится и старается побыстрее избавиться. Они до смерти напуганы  «русской мафией» и не делают различий между украинской и  другими национальностями. Все, бывшие советские граждане, для них русские. Где гарантии, что вы меня не шантажируете? То-то и оно, на слово теперь никому нельзя  верить. Раньше человек без бумажки был букашка, а нынче тем более.

— Гарантии только на небесах выдают,— пошутил Оверук.— А у вас Леонид Дорофеевич  есть выбор.

— Интересно узнать какой? Дожился, раньше я диктовал условия, а теперь мне  предлагают выбор.

— Вы, либо покупаете особняк, моему клиенту срочно потребовались деньги, либо, заплатив за предоставленные услуги, жилье, прокат  имущества, немедля съезжаете, а особняк сдается в наем под офис или казино  другим состоятельным бизнесменам.

— Бандитам,— продолжил мысль налоговик.— А больше твой Дюбель ничего не хочет? Может ему и ключ от квартиры, где деньги лежат?

— Здесь шутки неуместны и Остап Бендер не причем. Давайте не будем доводить дело до скандала, разборок или абсурда. Мы ведь с вами живем, хочется надеяться не в диком криминальном, а в правовом государстве, где перед законом все равны и спорные вопросы решаются в судебном порядке. Впрочем, это не телефонный разговор. Нам необходимо срочно сегодня вечером встретиться. Мы люди культурные,  цивилизованные и надеюсь,  сможем договориться полюбовно, чтобы  ни  у одной из сторон не было друг к другу претензий.

— Я  — не гомосек, чтобы с тобой любовью заниматься,— отрезал Жебрак.

— Не в этом “голубом” смысле, а  по поводу решения с недвижимостью и имуществом. Рано или поздно этот вопрос возникнет. Поймите, мне и самому эта  проблема не доставляет радости, но я, как и вы, нахожусь  на службе и обязан  безупречно  выполнять свои обязанности по контракту с клиентом. Затяжка  дела, только обостряет его и может привести к  непредсказуемым, тяжелым  последствиям.

— Это что,  угроза, адвокат? — насторожился Леонид  Дорофеевич. — Имей в виду, я  высокое должностное лицо, находящееся при исполнении.

— Что вы, упаси Господь,— миролюбиво ответил Оверук.— Я только взываю к вашему здравому  рассудку. А за своего  клиента не ручаюсь, вы,  наверное,  знаете, какой он темпераментный и горячий, может пойти на любые действия. Мне неведомы его планы, если вы вдруг наотрез откажитесь от любого из предложения. Отбросьте амбиции, на время забудьте, что вы большой начальник, и мы найдем самое оптимальное, устраивающее обе стороны, решение. Называйте место и время встречи?

— Хорошо, — сдался Жебрак.— В восемь часов вечера в кафе  «Аист». Только, чтобы без “сюрпризов”, со мной такой номер не пройдет.      

— Вы тоже  постарайтесь прибыть на встречу без охраны, оружия и диктофона.  Разговор будет тет-а -тет. Нам свидетели не нужны,  поговорим наедине в отдельной кабинке.           — Кстати,  а почему я должен разговаривать с адвокатом, а не с Халецким?

— Я же вам уже пояснил, что его нет ни в городе, ни в стране. Он за тысячи миль от родины.

— А где конкретно?

— Очень далеко.

— А у вас есть документ о том,  что представляете его интересы?

— Не сомневайтесь, инициатива исходит от него. У меня в этом деле нет большого интереса. Разве, что скромный гонорар за юридические услуги.

— Скромный? Это сколько? —  проявил профессиональный интерес налоговик.

— Пока не получу коммерческая тайна,— ответил адвокат.— А в конце года обязательно задекларирую и предоставлю в налоговую инспекцию. Я законопослушный гражданин,  ни  ломаного гроша от государства не утаю.

—  Старо предание, да верится с трудом,— ухмыльнулся Жебрак и поспешно свернул разговор.— До встречи в «Аисте». Положил теплую трубку не рычаг аппарата и призадумался: «Итак, дело обретает неожиданный оборот, хотя следовало быть готовым к возникшей  проблеме. Адвокат прав в одном ее надо решать, чтобы над моей головой  не висел этот проклятый дамоклов меч. Надо обезопасить членов семьи, ибо действия  Дюбеля и оставшихся на свободе его подельников,  действительно, непредсказуемы. Об этом же мягко намекнул адвокат. Но решение должно быть самым рациональным и выгодным для меня. Никаких компромиссов с этой наглой братвой. Поглядим, кто еще будет  на белом коне, а кто под конем и раздавлен его копытами».

Жебрак почувствовал в себе азарт охотника, как боевой конь, заслышавший  зов походной трубы. Поднялся с  кожаного  кресла, размял затекшие  плечи и подошел к мебельной стенке. Открыл  дверцу серванта, где находились коньяк, водка, вино и другие напитки  — скромные презенты от влиятельных чиновников и налогоплательщиков. Налил в фужер пятьдесят граммов коньяка «Ночи Херсонеса» и с удовольствием, влил в себя, закусил плиткой шоколада.

Рука потянулась  снова к бутылке,  но мысль о предстоящей встрече остановила его от соблазна. «Довольно, голова должна быть ясной, а рука твердой. Надо быть готовым к любым  неожиданностям,— решил он.— Еще поглядим, чья возьмет? За мною сила, власть, государство, у которого я состою на службе. Они своего чиновника  в беде не оставят и в обиду не дадут. На всякий случай подстрахуюсь, но своих ребят напрягать не буду, да и навыков, опыта у них недостаточно». Он подошел к столу и по прямой линии связался с командиром подразделения быстрого реагирования  «Беркут». Услышал знакомый  голос майора, поприветствовал:

 —  Выручай дружище тут такое дело, Дюбель о себе дал знать. Его братва наезжает.

— Когда и  где?

— Сегодня в восемь вечера в  кафе-баре «Аист».

— Сколько их?

— Пока один, скандально известный адвокат Оверук. Да ты его знаешь, он сложные уголовные дела  берет, у бандитов на службе состоит. Сам назначил встречу,— сообщил Леонид Дорофеевич.

— А что же ты своих сотрудников не подключишь? — поинтересовался командир  «Беркута».

— Боюсь, что подведут, не хочу рисковать, а твои ребята-орлы уже не раз  в деле проверенные.

— Благодарю на добром слове,— ответил майор.— Будь спокоен, поможем.

«Если Оверук действует по поручению Дюбеля, то у них должна быть оперативная связь,— размышлял Жебрак.— традиционной, международной,  из опасения подслушивания и “жучков”, они вряд ли пользуются. Поэтому, наверняка, прибегают к услугам мобильной, спутниковой. Надо бы обязательно  через ребят в службе безопасности проверить. У них есть такое право плане оперативно-розыскной работы проверять переговоры подозреваемых лиц».

3

Между тем Оверук позвонил редактору коммерческой газеты «Рок» Розенко и,  заслышав приятный, почти певучий женский голосок, спросил:

— Марлена Юрьевна, это вы? Добрый вечер.

— Да-а, вы не ошиблись,— с  мягкими нотками ответила она.— Представьтесь,  пожалуйста. Мне ваш голос незнаком.

— Марлена Юрьевна, ваша газета выходит? — проигнорировал адвокат ее  просьбу.

— Выходит регулярно. А что есть претензии к ее содержанию или полиграфическому  исполнению, дизайну? Кто вы, иначе я прерву разговор?

— Претензий  нет, дизайн оригинальный, современный.

— Тогда в чем дело?

—  Рекламодатели не скупятся? Каково финансовое положение?

— Не скупятся,— невольно произнесла Розенко.— С кем я имею честь разговаривать? Вы из налоговой инспекции или милиции, а может из КРУ? К чему это инкогнито. У меня от компетентных органов нет никаких секретов, живем в дружбе и согласии. Почему я вам должна давать отчет о финансовом положении, раскрывать коммерческую тайну? Не исключено, что вы действуете по заданию конкурирующего информационно-издательского агентства.

— Почти угадали. Привет вам от Дюбеля, я его адвокат и действую по его личному поручению, — твердо металлическим голосом сообщил Арсений.

— А-а, от Дюбеля,— изменившимся тусклым голосом повторила редактор и пооткровенничала. — До меня дошла информация, что он погиб  в какой-то криминальной разборке в Испании. Грешным делом даже в редакции помянули раба божьего.

— Жив ваш крестник, только, похоже, что вы о нем позабыли и преждевременно похоронили. Может и к лучшему, долго и счастливо будет жить, есть такая примета,— заметил Оверук.— Халецкий жив и здоров, чего и вам, любезная и ненаглядная дама его сердца,  желает. Моего патрона, как главного учредителя газеты «Рок» очень волнует судьба издания и, особенно,   дивиденды. За три года, поди, много прибыли набежало?

— Знаете, мы едва концы с концами сводим,— потухшим голосом сообщила бизнесвумен,— Работаем по нулям, нечем сотрудникам зарплату платить, Подорожала бумага, пленки, полиграфические услуги, транспортные расходы. А  тут еще налоговая удавка, инфляция – стерва  ползучая. На грани банкротства, того  и гляди объявим о закрытии издания, тем более, что от учредителя нет помощи ни финансовой, ни моральной и политической. Без надежной «крыши», нынче бизнес обречен на крах.

— Вы любезная и очаровательная лиса,  кому-нибудь другому рассказывайте про банкротство и финансовую удавку,— грубо оборвал ее сетования  адвокат.— Не считайте меня последним лохом или дилетантом, я в издательском деле кое-что смыслю, довелось и в типографии,  и в редакциях поработать, поэтому не вешайте мне лапшу не уши, иначе я ее намотаю вашему супругу Леониду на рога. По этой интимной  теме  я располагаю  достоверной  информацией о некоторых пикантных деталях из вашей личной жизни, причем документальные доказательства.

— Не  шантажируйте меня,— с испугом попросила редактор, напряженно дыша в трубку.

— Ладно, пока не будем касаться этой деликатной темы,— согласился Арсений. —  Так вот, мадам, не похоже, что «Рок» находится на грани банкротства. Большая часть шестнадцатистраничного издания изобилует рекламой достаточно солидных, богатых процветающих корпораций, фирм, ОАО, ЗАО, ООО, МЧП  и прочих коммерческих структур, а также частными объявлениями о купле продаже и т. д.  и т. п. Тираж еженедельника с каждым месяцем растет. По всем, даже внешним признакам,  вы не бедствуете, а  шикуете. Поздравляю вас с недавней покупкой иномарки «Шкода-Фабио» темно-зеленого цвета.

— Я получила богатое наследство от дяди,— попыталась она защититься.

— Еще раз поздравляю. Наверное, от щедрого дяди, царство ему небесное, из США, Канады или Израиля,— с сарказмом подначил он ее. Везет же людям на богатых с хилым здоровьем родственников. Только я одинокий и безродный.

— Не язвите, — попросила женщина со слезами  в голосе. — Я пережила такое горе, что самому лютому врагу  не пожелаю. До сих пор успокоительное лекарство принимаю, а тут еще вы со своими приколами. Побойтесь Бога, все мы под ним ходим,  будьте милосердны и корректны.

— Дядя не такая уж близкая родня, чтобы убиваться,— заметил Арсений.— К  жизни и смерти надо относится по-философски,  как к неизбежной реальности, которую нам дано изменить. Не будем отвлекаться на посторонние темы, речь сейчас о дивидендах. Мой клиент должен получить сполна все, что ему причитается, как учредителю издания.

— Мы, узнав о его трагической гибели,  сменили учредителя и получили новое свидетельство о регистрации, — заявила дрогнувшим голосом Розенко.—  Уже в  ближайшее время еженедельник будет выходить под названием «Век». Зловещее и невезучее название «Рок» я давно мечтала поменять.

— Это ваша роковая ошибка. «Рок» принадлежит  Халецкому, а вы и все сотрудники редакции работаете у него по найму. В любой момент он может расторгнуть с вами контракт, —  напомнил адвокат. —  И этот непреложный факт будет легко доказан в суде. Мы выставим  такой иск, что пустим вас и вашего супруга-рогоносца по миру с сумой.

— Принадлежал, — робко  возразила редактор и осмелев, добавила.— Не угрожайте мне, найдется и на вас управа. Не цепляйте моего мужа, это наше личное дело.

— Срочно приготовьте мне все финансово-бухгалтерские  документы,— строго приказал Оверук.— Полный и подробный отчет за три последние года. И не вздумайте химичить, все до последней копейки проверю, в том числе и по линии налоговой инспекции через своего знакомого Леонида Жебрака.

— Мы слишком  много затратили средств на оказание благотворительной помощи ветеранам войны и труда, инвалидам, детям - сиротам, спортсменам и другим малоимущим гражданам,— сообщила Розенко.— Приходят, просят со слезами на глазах. Сердце кровью обливается, как таким отказать. Вы же знаете, щедрость моей натуры, сама не съем, а нищему отдам.

— Что-то я вас не пойму, Марлена Юрьевна, то вы жалуетесь, плачетесь в жилетку, что никакой прибыли, одни убытки, то налево и направо раздаете гуманитарную помощь, проявляете чудеса расточительности,— озадачил ее адвокат. — Прямо плюрализм в одной голове, а это ярко выраженный признак шизофрении.

— Будьте тактичны, тем более с женщиной,— упрекнула она.— Вы,  ведь юрист, а  не психиатр, чтобы ставить диагноз, я к вашему сведению молода, здорова, красива и вполне отдаю отчет своим словами действиям. Не вам меня осуждать и третировать своими придирками к каждому слову. Лучше скажите,  где сейчас Дюбель?  На этом или том свете?  Я сама хочу с ним переговорить. Он, в отличие от вас, человек интеллигентный и приятный во всех отношения. Войдите в  мое положение  и  все недоразумения будут сняты.

— Дюбель там же, где и ваш королевский пудель. Чарли, так кажется, его зовут?— съязвил Арсений, в тоже время дав понять, что располагает подробной информацией о  Розенко, ее окружении и контактах.

— Мой Чарли дома, значит и Халецкий тоже? — упорно допытывалась редактор в расчете, что адвокат невольно проговорится.

— За бугром, — твердо ответил Оверук и  настойчиво произнес.— Меньше  будете знать, спокойнее  спать. Все точка, готовьте документы. Приеду в любой момент без предупреждения. Такой мой стиль работы.

— Вы мне не указ, —  неожиданно сразила  его своей строптивостью Марлена Юрьевна.

—  Погоди, милочка , спрячь свои коготки и шпильки, — осадил ее Оверук.—  Поражаюсь твоей черной неблагодарности. Халецкий ведь не только учредитель издания, но и ваш работодатель. Вам  бы в ноги ему кланяться, а вы становитесь  в позу. Это не тот случай, когда удобно демонстрировать свои телеса,  она сгодится вам в других пикантных ситуациях.

— Фу-у, какая пошлость и бесцеремонность!— вспылила женщина.— Еще юрист, адвокат и претендуете на светское общество и манеры.

— А вы другого языка и не понимаете, чересчур светская дама,— не остался в долгу Арсений. — И учтите я на вас попусту время тратить не намерен. Вы не  одна должница Дюбеля и другие строптивцы рогами в землю уперлись. Придется им эти рога  обламывать, приводить в чувство. Короткая у людей память, быстро забывают, кому они обязаны за расцвет своего  бизнеса.

Розенко,  на сей раз,  молча  выслушала его нотации, соображая о том, как  и с чей  помощью,  отбить эту атаку. Ей очень не хотелось расставаться с крупной суммой валюты, которую она задолжала Халецкому, в расчете на то, что после того, как он исчез с горизонта, его песенка спета. Ан, нет, напомнил о себе бывший пылкий любовник или,  как сейчас модно величать, бой-френд.

«Ах ты, Марлена — зубастая мурена. Сладко напеваешь, да больно кусаешь, — вздохнул адвокат. — Обломаю я  твои  жемчужные  зубки  и тогда это будет твоя последняя песня».

4

Оверук, форсируя события по  выбиваю долгов, тем временем побеспокоил других партнеров по бизнесу.

—   Наум Давыдович,  привет вам от Дюбеля, — бодро сообщил он директору автостоянки  «Якорь».

— От Дюбеля? Я не ослышался?

— Нет, не ослышались, у вас отличный слух, как у сиамского кота.

— Значит, объявился, не запылился,— без энтузиазма произнес Треух.— Он же в розыске, как и другие братки и говорят, что приказал долго жить,  значит, дуба дал.

— Скорее ты, сам дуба дашь,— отрезвил его адвокат. —   Давеча проезжал мимо твоей автостоянки. Вижу, дела идут бойко. Обжился, чугунная ограда, несколько боксов, офис для охраны, а на площадках немало крутых навороченных иномарок, джипов. Большую деньгу зашибаешь, а делится, по-братски не хочешь. Поди, куска три-четыре Халецкому задолжал?

— Дак на ночь машины  редко кто оставляет. Никакой прибыли, налоги задавили  за землю и прочее, — посетовал Наум Давыдович.

— Довольно лить крокодиловы слезы,— оборвал его Оверук. —  Дюбель поручил мне проверить ваши финансовые дела и взыскать дивиденды.

— Это банкротство, крах, я не переживу такого удара,— застонал Треух.— И что Дюбелю неймется, жил бы себе за кордоном и не вмешивался в чужие дела.

— Вот ты как, Наум, запел. Значит, у каждого Абрама своя программа, как нас, славян простаков, вокруг пальца обвести. Не заблуждайтесь, меня на мякине не проведешь. Разберусь, ждите меня в гости,— строго велел адвокат.

 Набрал на мобильнике очередной номер телефона. Услышал женский отклик продюсера и художественного руководителя варьете  «Афродита» Маркиной.

— Мирра Ароновна, низкий поклон от вашего поклонника Дюбеля.

— А сказывали, что Славик трагически погиб в Аргентине или Мексике? Далеко же его занесло от землицы родимой. И на могилку некому будет сходить и цветы положить, зарастет сорной травой,— устало со скорбью  заметила она.

— Это “утка”, не верьте зловещим слухам,— посоветовал Арсений.— Кому-то очень хочется, чтобы Халецкий раньше времени покинул этот грешный мир. Не дождутся. Слава не в таких переделках побывал, прошел огонь, воду и  медные трубы и не сей раз фортуне не подведет. Мирра Ароновна, перейдем, как говорится, ближе к делу или телу. Дюбеля очень  интересуют дивиденды от шоу-бизнеса. Я знаю, ваше варьете, хорошенькие грациозные девочки пользуются большим успехом у богатой изысканной публики, у меломанов и любителей “ клубнички”.

— Ой, какие дивиденды? О чем вы говорите, Арсений Иванович,— простонала Мирра Ароновна и сквозь слезы продолжила. —  Едва концы с концами сводим, на хлеб и воду не хватает. Мои девочки часто болеют...

— Что ж они у тебя такие хлипкие? Какие на них напасти навалились?  Может жидкий стул?— посочувствовал Оверук.

— Да, всякие болячки, целый букет,  ОРЗ, грипп, а больше по женской части, —  посетовала Маркина. — Некоторые из более опытных и раскованных, что без комплексов и предрассудков, еще и в  «Салоне красоты» и в сауне массажистками  подрабатывают на жизнь. А там, сами знаете, какая  публика, да и соблазн велик. Если кто пожелает очаровашек и милашек, а у меня все красавицы, за двадцать-тридцать, а то и больше долларов, то разве какая дуреха откажется от такого приработка? Вот девочки ради лишних баксов и не берегут себя, рискуют здоровьем. И я их не осуждаю, это их личное дело, жизнь ведь нынче не сладкая. Кто, как умеет, так и зарабатывает.

— Так у тебя еще и этот бизнес процветает, а говоришь, что перебиваешься с воды на хлеб. Может с водки на хлеб? Ах ты, старая сутенерша? — упрекнул ее адвокат.

— Не груби, пожалуйста. Это очень редко бывает, я своих красавиц держу в строгости, забочусь о их морали, нравственности и главное репутации,— пошла на попятную, слишком доверившись поначалу, Маркина. — А потом, Арсений Ильич, сами посудите, все скудные доходы инфляция  съедает, дороговизна, а на спонсоров и меценатов никакой надежды. Иногда подкинут жалкие гроши, как кость  голодной собаке. Никто не хочет поддерживать искусство, растить и пестовать юные таланты, в собственном соку варимся. Ни тебе гастролей, ни фестивалей и конкурсов, а ведь мои девочки могли бы стать лауреата и дипломантами самых престижных фестивалей. Жаль на корню погибают будущие звезды балета и эстрады.

— Остановитесь,  Мирра Ароновна,— прервал ее Оверук, поняв, что Маркина прочно оседлала  любимого конька и если ее не сдержать, то еще час-два будет рассказывать, читать лекцию о проблемах искусства.— Я ведь не министр культуры, чтобы выслушивать ваши претензии. Славику необходима его доля в вашем бизнесе.

— Сейчас такая дороговизна, —   пожаловалась продюсер.— Большие затраты на костюмы, цветомузыку, музыкальный центр, аксессуары, косметику. Не могу же я девочек выпустить на сцену и подиум  в лохмотьях. Засмеют и тухлыми яйцами забросают.

—  Не преувеличивайся, не нагнетайте психоз. Зрители приходят в зал без яиц и к тому же ваши  девочки не сцене в неглиже выступают, почти обнаженные? Приходилось не раз наблюдать, — возразил  адвокат.

—  Сейчас прохладно, а  клуб не отапливается, приходится их одевать, как куколок, — не согласилась она с его аргументом.

— Не юлите, Мирра  Ароновна. Представьте мне полный финансовый отчет. И если вам трудно, не справляетесь со своими обязанностями, то катитесь на  все четыре стороны. Я найду достойную замену.

— Ну, что вы, Арсений Ильич так сразу с кондачка,— обиделась женщина. — Я подумаю над вашим предложением. Вы  меня  в самое сердце ранили. Отнимаете самое дорогое, моих девочек, которые для меня, что родные дочери. Так же нельзя. Не знала, что у вас такое каменное сердце, а на вид  любезный и интеллигентный человек. Вот как первое впечатление обманчиво. Жаль.

— Не обессудьте,  уважаемая Мирра Ароновна, но я выполняю свои обязанности, — сухо ответил Оверук. — А вы побыстрее думайте и помните, что на вас свет клином не сошелся. В городе много желающих занять ваше тепленькое и доходное место. Кому не позвонишь, все стонут, а поглядишь со стороны  —  живут в достатке и припеваючи,  как кум королю. Хитрить наловчились, жаба задавила, но мы с Дюбелем наведем порядок...

Маркина  ничего не ответила, лишь ощутила своей тонко ранимой душой, как над ней, над ее прибыльным бизнесом сгущаются тучи, и призадумалась о способах самообороны.

Оверук тем временем  позвонил на АЗС, в  несколько магазинов, аптек и кафе-баров и отовсюду услышал сетования по поводу убыточности бизнеса из-за высоких налогов, поборов на благоустройство улиц и скверов города, косметический ремонт фасадов, из-за наглости коррумпированных чиновников. «Да, прав Халецкий, надолго выпускать из рук дело, бразды правления, весьма рискованно,— подумал Арсений.— Трудно остановить или  догнать  стремительно  уходящий экспресс. Того, кто почувствовал вкус свободы и власть денег, непросто будет взнуздать, а тем более надеть на него хомут. Похоже, что без стволов и жарких разборок не обойтись. А жаль. Договариваться всегда предпочтительнее, чем  вести затяжные бои. Без крови, большого шума, а  значит и дополнительных  денежных потерь и наезда милиции, прокуратуры, видимо, не обойтись. Ну что ж Дюбель не из робкого десятка. Бог поможет,  прорвемся и вернем отбившихся от стада коммерсантов под свою «крышу».

Он сдвинул манжет белой сорочки и взглянул на циферблат часов  «Сейко» — пора  на встречу с Жебраком. Что  она сулит? Эта мысль вызвала у него смутное чувство тревоги.

—Что прикажете  еще заказать? Может виски, мартини? — поинтересовался Оверук,  демонстрируя кожаный  портмоне, туго набитый  купюрами.— Я угощаю, Леонид  Дорофеевич, воспользуйтесь моей щедростью, широтой души.

— Достаточно чашечку кофе,— равнодушно ответил  налоговик и пояснил.— Не обессудьте, я на службе. К тому же все деловые разговоры привык вести не трезвую голову.

— Для душевной беседы не помешают граммов сто—двести коньячка под знатную закуску, — возразил адвокат. — Врачи рекомендуют в качестве профилактики против инсульта и образования тромбов.

— Мне это не грозит, я  пью в меру и только по праздникам,— парировал он, решив с первых минут взять быка за рога.— О чем нам по душе разговаривать,  мы не друзья, не приятели?

— Ну, что вы так сразу в штыки,— упрекнул Оверук.— Или позабыли, что худой мир все же лучше хорошей вражды. Всегда есть шанс не обострять ситуацию,  а договориться к удовлетворению двух сторон.

— Меня, как должностное лицо, нагло и грубо шантажируют, а еще должен мило улыбаться и поклоны бить челом. Нет дудки! Я сам буду диктовать условия, а не Дюбель. Невелика  шишка, от горшка два вершка.

— Держите себя в руках, остыньте и успокойтесь,— попросил  Арсений, разливая коньяк «Коктебель» в фужеры.— Вы же сами отлично понимаете, что законным владельцем особняка и имущества является Халецкий и я,  как  его адвокат, доверенное лицо, добиваюсь только одного, чтобы восторжествовал закон и справедливость. Я  еще раз повторяю,  проблема решается просто, как в любом правовом, демократическом  государстве. Либо вы покупаете особняк со всем его содержимым,  либо срочно съезжаете,  предварительно  оплатив за все услуги, третьего не дано.

— А где твои доказательств, гражданин адвокат?— пошел в атаку начальник ГНИ, глядя на обильно сервированный блюдами стол с разнообразными напитками и закусками. Оверук явно намеревался поразить его своей состоятельностью.

— Для начала, Леонид  Дорофеевич, выпьем за успешное разрешение проблемы, — предложил Арсений,— и снятие напряжения. За раскованность и взаимное доверие. Ешьте, закусывайте, чувствуйте себя в своей тарелке. Это полезные, экологически чистые продукты, никакой там суррогат с красителями.

— Да, полезно, что в рот полезло,— усмехнулся неожиданно пришедшей на ум присказке Жебрак.— Но не будем заниматься обжорством, чревоугодием и обрастать жиром. Избыточный вес  провоцирует разные болезни, гипертонию, астму. Необходимо во всем знать меру, быть  сдержанным в своих, то числе порочных,  желаниях, аскетом. Это позволит надолго сохранить спортивную  физическую  силу, продлить жизнь.

— Полностью с вами согласен. Резвость, динамизм — признаки отменного  здоровья. Но иной раз надо расслабиться,  снять стресс,— заметил Оверук. — В нашей суровой жизни так мало праздников, одни серые будни, тревожные ожидания, смутные предчувствия и неопределенность. Порой не  знаешь, откуда ждать подвоха или коварного удара,  а ведь жизнь по своей сути и без того трагична, хрупка и  коротка.

— Вы философ, господин адвокат, —   польстил  Жебрак.— Однако к делу. У меня времени в обрез, служебные заботы на первом плане, а личные на  потом...

Выпили, молча закусили. Адвокат раскрыл, кожаную папку и показал титульный лист с гербом и печатью нотариальной конторы.      — Вот вам доказательства. Это генеральная доверенность на совершение купли - продажи особняка,— произнес Оверук и Жебрак успел рассмотреть дату. «Оформлена неделю назад в  1 - й государственной нотариальной конторе. Значит, бумагу сварганили по блату за мзду  в виду отсутствия Халецкого в городе, либо он все же тайно наведался для оформления документа», — подумал  налоговик, но вслух эту версию не обозначил.

— Недостаточно,— выразил он сомнение.— Не исключено, что это “липа”. Ныне компьютерная  полиграфия  достигла такого прогресса, что народные умельцы - самородки отлично наловчились изготовлять не только доверенности, паспорта и прочие документы, но и денежные знаки — доллары, рубли, гривны и даже евро...

— Достоверность доверенности легко проверить в нотариальной конторе,— резонно заметил Оверук.

— Но все же мне хотелось бы встретиться или переговорить с Дюбелем и от него лично, а не  от посредника, услышать подтверждение, обсудить варианты,— пошел не хитрость Леонид  Дорофеевич,  вместе с коньяком почувствовавших прилив сил и способность к оперативным не стандартным действиям. Он лишь на несколько секунд озадачил адвоката.

— Вы сможете вспомнить голос Халецкого,  интонацию?

— Пожалуй, да. Такие персоны, как Дюбель, долго не забываются, — признался Жебрак.

— Тогда минуточку потерпите,— Арсений вышел из кабины с мобильником, набрал номер и связался с  Дюбелем.

— Слава, хорошая весть, похоже, что клиент пошел на контакт. Мы с ним трапезничаем в твоем  «Аисте». Он изъявил желание услышать твой голос для достоверности сделки.

— Говоришь, что он созрел, тогда давай ему трубу,— велел Дюбель. Войдя в кабину, адвокат подал налоговику мобильник:

—Говорите, он на связи.

— Леонид  Дорофеевич,  моя “хатынка” и все имущество, за исключением некоторых ценным фамильных вещей, Оверук их изымет, оценивается в восемьдесят тысяч зелеными, но я из дружеских к вам чувств готов уступить за шестьдесят штук, — предложил Халецкий.

— Да вы, да ты… своем уме!?— вспылил Жебрак.— Откуда у меня, скромного чиновника,  такие большие деньги. Думаешь, если человек трудится в налоговой инспекции или в таможне, так у него валюты не меряно. У меня нет  печатного станка и  не предвидится и  пост министра финансов мне не светит.

— Это, уважаемый, ваши личные проблемы и прошу мне не тыкать, мы с вами брудершафт не пили,— строго отчитал его Вячеслав. — Если нет денег и не  можете их умом или  горбом заработать, то и живите по средства не лезьте  в чужие особняки и не мните своих баб на моей мягкой  мебели. Не устраивает цена, то будьте любезны завтра же съехать, за семьдесят  куском у меня его  с руками оторвут, а за аренду жилья и использование имущества,  надо бы проверить в каком оно состоянии, оплатите по счету моему адвокату Оверуку. Он подыщет состоятельного благоразумного клиента, который  не чета вам.

— И сколько же набежало по вашему счетчику? — поинтересовался Артем Дорофеевич, малость успокоившись.

— По самым скромным подсчетам за три года проживания более трех тысяч долларов и это,  имейте ввиду, без процентов,— ответил Дюбель.

— Хорошо я отпечатаю доллары или евро на ксероксе и передам их тебе по факсу. Ха-ха-а, шутка,— съязвил Жебрак.— Или по Интернету, модемной компьютерной сети. А если серьезно, Вячеслав, то возвращайся в родной город, хватит тебе на чужбине горе мыкать, как блудному сыну и получишь сполна и по максимуму. Мы люди солидные, в ценах знаем толк и не к лицу нам торговаться на рынке, подобно цыганам.

— Так ведь плакался, что у скромного чиновника денег нет? Даже этих вшивых гривен, не говоря уже о долларах или евро?

— Я возьму в банке кредит.

— А в залог что? Не мой ли особняк?

— Ну, что ты,— обиделся Леонид Дорофеевич.— Никогда не жульничал и впредь не намерен. Кредит мне дадут под честное слово, я ведь начальник высокого ранга.

— Держи карман шире,— ухмыльнулся Халецкий.— Загнут такие проценты. Я знаю, они ради прибыли родную мать не пожалею, посадят в долговую яму.

— Не посмеют, я ведь должностное лицо. Люди не глупые, отлично понимают, что замордую проверками и еще уголовное дело заведу. Нынче нет банкира, коммерсанта, у  которых не было бы рыло в пушку, каждый норовит обойти закон, найти в нем лазейку. Так прижму,  что небо в копейку, нет в клетку  покажется.

— Грозный и лукавый ты начальник, господин Жебрак,— заметил Дюбель.— Мягко стелешь, да жестко спать. Но я тоже воробей стреляный, меня на мякине не проведешь. Я, значит приезжаю в родной город, а ты меня здесь без всякого Интерпола и экстрадиции цап - царап и в СИЗО, на нары, баланду  хлебать и парашу нюхать. Этот номер у тебя не пройдет. А за границей я горе не мыкаю, здесь прекрасно и много ласковых женщин, наших землячек, которых я спасаю  от голода,  предоставляя валютную работу.

— Сутенерством что ль занялся?

— Это ниже моего достоинства, есть и другие прибыльные дела. Я почитаю законы чужого государства.

— Почему тогда деньги за особняк требуешь, если живешь в достатке и роскоши и бизнес твой  процветает?

— А потому, что деньги никогда лишними не бывают. К тому же вопрос принципа, не желаю выглядеть лохом, недвижимостью и имуществом  которого нагло пользуются чужие люди,— признался Халецкий.

— Я тебя понял, возвращайся и договоримся,— предложил налоговик.— Тебя никто пальцем не тронет. Безопасность я гарантирую. К тому же у тебя депутатская  неприкосновенность.

— Истек мой депутатский срок,  а с ним и иммунитет,— напомнил Вячеслав.— А другой срок, на нарах за  «колючкой»  я мотать  не собираюсь, тем более, что темных дел и вины за мною нет. Но их, конечно, могут быстро состряпать,  не перевелись мастера заплечных дел.

— Не трусь, тема утратила актуальность, да и срок давности.

— Хватит соловья баснями кормить, лапшу на уши вешать. Наличные деньги в долларах передайте моему адвокату Оверуку и баста без всяких там международных переводов через «Вестерн юнион». Да  и мой банковский счет вам неизвестен.

— Я сам тебе выставлю счет! — со злостью воскликнул  Жебрак  и связь прервалась. Он грубо пихнул аппарат в руки  адвоката. Вытер носовым платком вспотевший лоб и затылок.

— Убедились, что это Халецкий?

— Да, слышимость отличная, как будто рядом, а не за океаном,— отозвался Леонид Дорофеевич . — Прямо чудеса техники.

—А чему удивляться, спутниковая связь, прогресс стремителен,— поддержал  Арсений .— Японцы — ушлый и умный народ уже изобрели мобильник с дисплеем и  во время разговора абоненты на экране видят друг друга. Скоро и у нас такие аппараты в продаже появятся. Вспомните, что первые компьютеры еще лет десять назад были  в диковинку, а теперь в каждом офисе и не один, а комплексы. Но я полагаю, что голос Дюбеля  вы признали и без картинки?

— Признал,— вздохнул  и плотно сжал губы, чтобы не вырвалось «будь он неладен этот занозистый Дюбель!»

— Вы кому-то грозились выставить счет? На каком основании ? — подхватил нить оборванного разговора адвокат.

—А на том основании, что я фактически все эти три года, рискуя жизнью, обеспечивал охрану его имущества и территории в два гектара, иначе бы его,  после того, как Дюбель ударился в бега разнесли бы на новостройки и  дачи, садовые участки по кирпичику,— двинул свои аргументы  Жебрак.— Кроме того, я и моя семья ухаживали за палисадником, садом, виноградником и цветами. Только на содержание и корм сторожевым псам, немецкой овчарке,  ротвейлеру и доберману ушла уйма средств. Поэтому я выставлю вам встречный иск, чтобы мне оплатили все расходы по содержанию и охране особняка. В противном случае, буду настаивать о его конфискации в мою пользу. Ишь,  чего захотели вымогатели, аферисты. Я вам выставлю счет до последней копейки, вы у меня попляшите, голыми пущу по миру. Интерпол  подключу, привезут сюда твоего Дюбеля  в клетке и наручниках, как Емельку Пугачева. А то решил,  как  последнего лоха надуть и на белом коне въехать... Под  копытами его место, давно тюрьма плачет.

— Успокойтесь, Леонид Дорофеевич, не горячитесь, подумайте хорошенько,  на  хрена нам разборки,— сдерживал себя от ответной бурной реакции Оверук. —   Конечно, с валютой тяжело расставаться, но войдите в мое положение. Я тоже человек служивый, подневольный  и  должен  отрабатывать свой кусок хлеба с маслом и икрой.

— Напрасные труды и хлопоты. У меня ордер на  особняк и фактически решен вопрос о его приватизации вместе с подсобными постройками и земельным  участком. Поздно хватились, ваш поезд ушел.

Он с удовольствием увидел, как побледнело и вытянулось обаятельное лицо  адвоката. Он на мгновение о чем - то призадумался и неожиданно предложил:

— Если так, то давайте на посошок, не пропадать же добру и разойдемся без  камня за пазухой. Мне надо с Дюбелем обсудить непредвиденные обстоятельства.

«Обсудишь на нарах, возле параши», —   с ехидством подумал Жебрак и зло ответил:

— А пошел ты со своим посошком  подальше, если конечно, получится.

В этот момент в кабину ворвались два дюжих бойца подразделения быстрого реагирования  «Беркут»  в камуфляжной форме с автоматами Калашникова  наготове.

 —  Стоять! Руки за спину! — хором крикнули они. Заломили  руки Арсения за спину, сцепили наручниками.

— Эх,  вы же обещали без «сюрпризов»? —  укоризненно  покачал он головой.— Как после этого людям на слово верить?

— Обещать  не значит жениться,  —  со злорадством  напомнил Жебрак. — Не держи камня за пазухой, служба, присяга, долг.

Его порадовала мысль, что возможно, от Оверука удастся узнать точное место пребывания Халецкого. Каким способом, это уже зависит от оперативного мастерства сотрудников уголовного розыска и следователя.

— Колись, адвокат, все равно ведь за зубами тайну не удержись. Где Дюбель? В какой стране и городе? — велел Леонид Дорофеевич.— Оформлю явку с повинной.

— Дохлый номер, за мною никаких грехов и темных дел,— возразил Арсений.— Я  — адвокат и вправе оказывать юридические услуги кому бы то ни было, вы ведь сами понимаете, что справедливое объективное  правосудие невозможно без обвинения и защиты. И нет никакого повода, оснований для фальсификации уголовного дела. У меня достаточно знаний, опыта и авторитета, чтобы доказать, что оно шито  белыми нитками.

Осуждающе поглядел на недавнего собеседника , а потом на богато сервированный стол:

—Жаль обедню, такой вечер испортили.

—Будешь возникать, дам по печени и почкам,— пообещал один из бойцов и в знак подтверждения саданул  в спину твердым, как свинец плечом.

— Полегче. Сила есть ума не надо,— огрызнулся Оверук.

— Ладно, аккуратнее, чтобы без травм и увечий,— одернул беркута Жебрак и обернулся к адвокату.— Это тебе информация для размышления. Не слишком усердствуй, законник. Тоже мне прокурор выискался, защитник сирых и убогих.

— Это произвол. У вас нет никаких оснований для задержания, а тем более  ареста, — заявил Арсений и Жебрак вынужден был с ним согласиться.

— Сними «браслеты»,— приказал он бойцу  и тот послушно разомкнул наручники. Арсений размял затекшие кисти рук и пообещал:

— Это вам даром не пройдет.

— Лучше передай своему боссу, чтобы он не совался сюда носом.

— Обязательно передам при очередном сеансе связи,— пообещал адвокат.

— Впрочем, зачем  вам утруждаться и затрачиваться на переговоры, поди международная спутниковая связь не дешева? —  заметил налоговик. — Вы мне, любезный, назовите номер его телефона и я как-нибудь сам на досуге свяжусь с Халецким.

— У меня и у самого такая мысль была, но после того, что произошло, я вам  не доверяю,— процедил сквозь зубы адвокат.— Так значит  вы все-таки  знаете номер его телефона?           — Возможно, но Дюбель нередко шлет сообщения на пейджеру. К тому же я  не вправе  самостоятельно с ним связываться только в случае крайней  необходимости.

— Как в данном случае?

Но на этот вопрос Арсений счел благоразумным не отвечать, а Жебрак вдруг пожалел, что преждевременно перешел к активным действия. «Вспугнул, а следовало бы потянуть время и попытаться выяснить место пребывания Халецкого, ибо в этом деле главный фигурант  он. Оверук всего лишь посредник  и нет повода его вязать. Он действительно, хотя и состоит на службе у криминальных  авторитетов,  но выполняет свои профессиональные обязанности. Досадно, что хорошая мысль приходит опосля. Однако еще не все потеряно, дело поправимо. Подключу  специалистов, чтобы отследили откуда идут звонки на мобильник адвоката и сообщения на пейджер. Авось запеленгуем и с помощью Интерпола, возьмем, его, как говорится, тепленьким».

С такими соображениями он вместе с бойцами ПБР  «Беркут» быстро ретировался из кафе  «Аист»,  оставив адвоката  в глубоком раздумье за столом, заставленным  блюдами  и напитками. Но настроение и аппетит были подорваны.

6

—Петр Георгиевич, ну что там, твои орлы, что-нибудь пронюхали?— рано утром Жебрак  позвонил начальнику УБОП майору Кудлатому. — А что говорят связисты, перехватили ли разговор по спутниковой из дальнего зарубежья?  Через Интерпол потребуем его экстрадиции

— Какая к черту спутниковая, космическая связь и дальнее зарубежье! —   густым басом отозвался майор.— Халецкий  и этот ушлый Оверук разыграли спектакль,  лапши нам на уши навесили, чуть не кинули, как последних лохов.

— А что такое?

— По данным диспетчера  мобильной связи Дюбель во время переговоров находился  в радиусе города, поэтому необходимость в экстрадиции отпала. Осторожен, хитер и опасен, решил  действовать через этого шустрого продажного адвоката. Но мы тоже не лыком шиты, сами, как говорится, с усами.

— Что ты предлагаешь?

— Альтернативы нет. Судя по перехваченному разговору, Халецкий  настроен  весьма агрессивно и решительно. За время пока он отсиживался за кордоном произошел передел собственности и  сфер влияния и теперь никто  из бывших «дойных коров», которым он обеспечивал “ крышу” и охранные услуги,  жестоко отбив  конкурентов,  не желает платить ему дань. Все ощутили, что после того, как мы изрядно потрепали его братву, а часть полегла в  «разборках», Дюбель утратил  свою былую мощь и не способен контролировать ситуацию. И поэтому по оперативным данным, многие заинтересованы в том, чтобы он сгинул. Не исключено, что вскладчину, а это им обойдется намного дешевле, наймут киллера, что обезопасить себя от крупных неприятностей, т. е. по типичной, хорошо отработанной схеме, его ликвидировать.

— Так может им и не надо мешать, справятся и без нас?— воодушевился налоговик.— И тебе, Петр Георгиевич останется лишь констатировать факт гибели очередного авторитета и сверлить в погонах дырочку для очередной звезды.

— Мы всей пассивностью не должны поощрять беспредел и самосуд,— возразил Кудлатый. —   За обострение криминогенной ситуации еще никто звезд и наград не получал. Поэтому надо действовать не вяло и робко, а решительно и на опережение, пока еще есть в резерве время. Но оно может тут же улетучиться, как только Дюбель и Оверук догадаются, что мы их раскусили.  Халецкий  беспредельщик, рискованный и отчаянный, ему теперь терять нечего  и он  постарается потянуть за собой на тот свет побольше своих недругов. Опасность его возбуждает, как вид обнаженной женщины, как секс и он становится страшен. Тогда предугадать планы Дюбеля довольно сложно, если вообще возможно — действует вопреки здравому смыслу и логике. Его противникам доведется удариться  в бега, чтобы не закончить свой земной путь в лучшем случае на аллее почетных граждан под гранитными или мраморными памятниками, а в худшем с булыжниками на шеях в каком-нибудь заброшенном пруду или болоте или замурованными в бетон.

— Мрачную ты картину нарисовал, Петр Георгиевич, прямо мороз по коже,— вздохнул Жебрак.— Лично меня такая трагическая перспектива ни в коем случае  не устраивает, тем паче, что я вроде бы один из его злейших врагов. По его мнению, на халяву проживаю в  особняке и пользуюсь благами.

— Да,  у Халецкого есть все основания на тебя точить зуб,— подтвердил начальник  УБОП.— Тебе  еще рано, не время отправляться к праотцам. Еще мало пожил и женщин не всех полюбил. Ты ведь, сказывают, неутомим, как Гришка Распутин. Он от природы был таким стойким и любвеобильным. Ядом свой организм к живучести приучал, поэтому заговорщики и не смогли его быстро прикончить. А нынче человек очень хрупок, удавку на  шею и готов.

— Что предлагаешь?

— Пока мы с ним здесь будем разбираться, бери отпуск и махни с семьей куда-нибудь подальше,— посоветовал Кудлатый.

— Никогда трусом не слыл и не собираюсь.

— Тогда срочно обзаведись телохранителями, хотя, как правило, наемные киллеры чаще всего достигают своей цели. Охотник в более выгодном положении, чем его жертва. Большую роль играет эффект неожиданности.

— Ничего, прорвусь, не в таких переделках  пришлось побывать,— с оптимизмом произнес Жебрак.— Теперь, когда мы пошли ва-банк, нельзя выпускать из вида Оверука, который, как мне подсказывает моя интуиция, обязательно свяжется или встретится с Дюбелем для выработки  тактики действий.

— Само самой разумеется,  — подтвердил  майор.

— Хорошо, что ты меня поминаешь с полуслова,— похвалил Жебрак.— Тогда займусь его мобильной связью, отслеживанием звонков, а ты, Петр, будь добр, установили за автомобилем Оверука, его передвижениями наружное наблюдение, авось на кого-нибудь из подручных Халецкого и выйдет. Да толковым  ребятам поручи это дело, чтобы не “засветились”. Адвокат довольно ушлый и осторожный тип, нашу кухню отлично знает, одно время работал в органах, в экспертно- криминалистическом отделе. Поэтому топорную работу сразу распознает.

— Хорошо, я сам вместе со своими орлами займусь наблюдением,— пообещал Кудлатый. —  Не привык ребятами рисковать.

— Похвально, —   ободряюще заметил Леонид Дорофеевич.

7

«Необходимо срочно внести коррективы в тактику действий,— оставшись наедине,  подумал Оверук.— А для этого следует посоветоваться с Халецким. Но вот незадача, он из-за опасения, что его по телефонным  звонкам могут  “вычислить”, категорически, за исключением пожарных случаев, запретил с ним связываться по мобильнику. Значит, придется переговорить с глазу на глаз. Это даже лучше — гарантия, что не подслушают. Надо ехать,  время не ждет. Жебраков — этот старый мерин, не из тех, кто под угрозой опасности, будет  сидеть, сложа руки. Подключит к делу свою братву в милицейских погонах».

Арсений знал, что последние двое суток Дюбель обитал в доме одной из своих многочисленных любовниц — зеленоглазой двадцатисемилетней бестии Тамары  Чаусовой. Преодолев сомнения, решил потревожить их покой.

«Конечно, Вячеслав надуется, что нагряну без приглашения, но дело не терпит  промедления,— мотивировал свои действия адвокат.— Лучше прибуду я, чем  костоломы и коновалы из  «Беркута», когда будет поздно и останется одна перспектива — в СИЗО, на нары, кормить клопов, да колоться по поводу нераскрытых преступлений, убийств, вымогательств  и прочих деяний. Эта цепочка может и меня за собой потянуть, когда вскроются факты подкупа судей. Впрочем,  Дюбель не глупый и сам убедится в срочности встречи, ведь судя по грубым действиям  Жебрака в «Аисте»  и строптивости других должников, запахло жареным. Надо от уговоров и слабых угроз переходить к превентивным мерам, лучшая оборона — атака! Только действия не опережение гарантируют успех».

Оверук  полчаса на  автомобиле кружил по полуосвещенным и темным улицам города и, убедившись в отсутствии слежки, с погашенными фарами по узкому проулку со старыми строениями подъехал к добротному двухэтажному кирпичному зданию, возведенному для Тамары.  Однажды Халецкий  в пылу любви намеревался создать семью. Но вскоре на горизонте появились другие более молодые и красивые, изобретательные в любви пассии и отношения с Тамарой переросли в обычную сексуальную потребность.

Вячеславу было приятно ее общество, особенно хмельные жаркие ночи. Его вполне устраивал такая свободная любовь и в подарок за жилище, она щедро одаривала Вячеслава своей нежностью, не связывая с ним  будущее. В глубине  души, как и любая женщина, лелеяла мечту о “ благородном рыцаре на белом коне”, за которым будет надежно  и уютно”. Тамара  вполне резонно полагала,  помня о кровавых разборках в пик криминалитета, что такие как  Дюбель, хотя  красиво и в достатке, но долго не живут. Поэтому принимала его, как  временного сексуального партнера, с которым рано или поздно судьба сулит разлуку.

Арсений решил не рисковать и  проехал мимо, оставил машину на ближайшей автостоянке.     

Любовники  коротали время, лежа в постели у столика, заставленного закусками, шампанским, коньяком, винами и фруктами, цитрусовыми. Энергию,  затраченную в сексуальных утехах, они восполняли напитками, бутербродами с черной и красной икрой и другим лакомствами. В колонках музыкального центра трепетал голос Анжелики Варум о зимней вишне…

— Мне с тобой хорошо и уютно, —  призналась Тамара и  положила его широкую ладонь на свою пышную с коричневым соском грудь, впилась мягкими губами в его уста, требуя новых ласок.

— Эх, Томка, какая ты ненасытная и лукавая, —  усмехнулся Халецкий, ощущая  под  собой ее податливое, гибкое и знойное тело.

— Тебя так давно не было рядом,  я изголодалась и теперь готова сутками напролет  утолять этот голод, — прошептала она, с радостью осознавая, как он страстно овладевает ею. Подаваясь навстречу его плавным движениям.

— Все вы женщины, как кошки, кто погладит, приласкает тот и пользуется,— возразил Вячеслав. — Нельзя верить ни одному  вашему слову. Поди, во время  моего отсутствия не страдала, трахалась  с  кем попало?

— Что ты,  и в такой момент,— с обидой сквозь сладкий вздох простонал женщина и успела его кольнуть.— Сомневаюсь, что там, за бугром, где от проституток рябит в глазах,  ты вел себя, как евнух. Не одной  юбки, наверное, не пропустил?

— Молчи, я мужчина и мне секс  необходим для поднятия жизненного тонуса, — одернул он ее, сползая с горячего тела. — Для ощущения силы и власти.

— А  я женщина  и мне тоже ничто человеческое не чуждо,— не осталась Чаусова  в долгу. — Не хочу в свои молодые годы потерять вкус к жизни и превратиться в  фригидную, озлобленную на неудовлетворенность бабу.

Неизвестно во что бы вылился этот спор, но Дюбель уловил трель  электрозвонка.

— Кого это черт несет, на ночь глядя?— хмуро произнес он.— Лезут кому  только не лень в частную жизнь и в чужие владения. Толи дело за границей.

— Слава, не открывай,— велела она. —  Пусть считают, что никого нет дома.

— В  окне свет,— ответил он.— Ты бы, Томка, лучше завела собаку ротвейлера или питбультерьера, чтобы они  лаем отпугивали чужаков и предупреждали о незваных гостях,— сказал  Халецкий и упрекнул.— Или  может, жаба задавила, на харчи скупишься? Когда тихо во дворе, словно в гробу или склепе — это признак тревоги. Мертвая тишина  —  мой враг. Она меня угнетает и тревожит.

— А я не переношу собак,  запах псины, а вот кота  обязательно заведу.

— Иди к черту со своим котом,  от него одна  вонь, лишние хлопоты и никакого  проку!— вспылил он.

Настойчивый звонок повторился. «Кто бы это мог быть? — призадумался Дюбель.— О моем нелегальном пребывании в городе знают только Оверук и Тамара».

— Не отпирай, позвонят и уйдут,— прошептала женщина с испугом в глазах. —  Нам никто не нужен, у нас второй медовый месяц.

— Может, ты кому из подруг сболтнула случайно, что я в городе?— поинтересовался Вячеслав и,  взяв ее рукой за нежный подбородок, пристально поглядел  в глаза.— Убью, зараза, если через твой длинный язык менты меня выследили.

— Упаси Господь,  что ты несешь, Славик. Я себя веду как рыба, ни звука. Даже от собственной тени порой шарахаюсь, — взмолилась она.

— Ну, гляди,— он погрозил пальцем.— Я все же пойду, открою. Гнусно в твоих зеленых глазах выглядеть трусом. Мужчина обязан постоять не только за себя, но в первую очередь за женщину.

Чаусова потянулась на белоснежной постели, обнажив  верхнюю часть своего роскошного гибкого тела,  и тонкими пальцами уменьшила  звучание музыки. Тоскующий голос Анжелики умчался вдаль.

Халецкий поднялся с постели, облачился в атласный темный  халат. Сверху на крутые плечи накинул кожаную куртку. Достал из ящика тумбочки  пистолет Макарова, проверил снаряжен ли магазин, пересчитав восемь с золотистыми гильзами патронов и спрятал в карман куртки, предварительно сняв предохранитель и загнав один патрон в патронник.

— А оружие зачем? — испуганно  уставилась на него любовница.

— Затем, что я здесь с тобой не в бирюльки играю,— ответил он.— У меня, к сожалению, врагов  побольше,  чем друзей, поэтому готов к любым  неожиданностям. Слишком круто дело замешано, пощады  ни от кого не жди.

— Ой, Слава, боюсь я, — застонала  женщина, кутаясь в одеяло,  словно отгораживаясь от неприятностей. И зачем я только с тобой связалась  таким горячим и рискованным?

— Дура! Почему ты не говоришь, что с богатым и щедрым,— осадил он ее. — Держи себя в руках, нечего раньше времени оплакивать. Дурная  примета. И чего тебе собственно бояться. Твое дело бабье,  живи себе  всласть и сопи  в  две дырки, а у меня бизнес, конкуренты, противники. Давно должна своими куриными мозгами понять, что там, где крупный капитал,  там и криминал.

На несколько секунд умолк и поразмыслил:  «кто бы это мог быть?» Бросил взгляд на лежащий у изголовья мобильник и обрадовавшись найденному  выходу  из  ситуации, набрал номер телефона  Оверука. Услышал отчетливый отклик.

— Адвокат ты? Кто-то ломится к Тамаре, не ты ли?

— Кто  же еще,— ответил Оверук.— Уже  минут десять  торчу перед твоими воротами, палец к электрозвонку прилип.

— Ты, что обалдел? Я  же тебе велел не совать  сюда носа.— выругался  Дюбель, но несколько успокоившись.

— Дело  не терпит промедления, надо поговорить,— сухо отозвался Оверук и добавил. —  Это не телефонный  разговор, есть подозрения, что  нас засекли.

И пожалел о последней  фразе, понимая, что если их подслушивают, то раньше  времени раскрыл свои карты.

—Ладно,  иду открываю, а ты осмотрись, чтобы “хвост” не приволок,— предупредил Халецкий.

Арсений прошелся вдоль высокой  кирпичной  ограды с колючей проволокой на гребне. Тихо, как в полночь  на погосте. Сухо звякнули тяжелые засовы отпираемых  чугунных ворот и в их проеме показалась  плотная среднего роста  фигура Дюбеля.

—  Ну и жизнь в стране  сволочная, ни днем, ни ночью покоя, — пожаловался он. —  Даже мешают с Томкой вволю натешиться.

— Извини, но это вопрос жизни и смерти,— понурил голову адвокат.

— Если так и не преувеличиваешь, то  милости прошу к нашему шалашу, проходи,— жестом пригласил Вячеслав и поторопил. — Да, поживей, а то  маячим, как две мишени на стрельбище. Того и гляди,  под прицел попадем.

Он плотно затворил ворота, пристально взглянул на адвоката.

— Где твоя тачка? Или ты ползком пробрался?

— Припарковал на автостоянке, чтобы лишний раз глаза не мозолила,— ответил Арсений.— А по-пластунски пусть другие ползают, никогда трусом и падлой  не  был.

— Правильно, — похвалил Дюбель.— За эту гранитную твердость я тебя ценю и уважаю. “Хвост” за собой  не притащил?

— Нет, чисто. Проверил, около часа кружил по городу, закоулкам - проулкам. Там мало транспорта, точно бы обнаружил, если бы кто на хвост сел,— логично предположил он.

Небо над головой было низкое, затянутое свинцовыми  тучами, ни звезд, ни луны. Поздняя холодная осень.

Они поднялись в гостиную на второй этаж.

— Присаживайся поближе к камину,— велел Халецкий и крикнул в расположенную по соседству спальню.— Тома - а, Тамара-а! Встречай и угощай ночного гостя.

И тут же возвратился к Арсению, поинтересовался:

— Пить, закусывать, что будешь? Коньяк, шампанское, виски или бренди?

— Спасибо, Слава, я только,— адвокат взглянул на часы и продолжил.—  Два часа, как из-за стола. Сыт  по горло, душевная беседа получилась с этим  мудаком  Жебраком. Уперся рогом и ни в какую, да ты и сам, наверняка, понял,  что он за фрукт из разговора с ним по телефону.

— Да, гнусный тип,— согласился Дюбель.

— Не то слово,— вздохнул Оверук, устроившись возле жарко пылающего оранжевыми языками пламени на поленьях, камина. — Он же мне с костоломами из  «Беркута» устроил психическую атаку. Жлобы неожиданно ворвались  в «Аист»  и, угрожая оружием,  надели на меня наручники. Потом Жебрак  понял, что дал маху, без повода для задержания и ареста, и  велел освободить

— Да это серьезно. Значит, мосты для переговоров сожжены.  Они перешли к  решительным действиям, к силовым методам, — призадумался Халецкий. — Как в шахматах, необходим ответный  верный и сильный ход.

— Поэтому я тебя и побеспокоил среди ночи, прости,— заметил Арсений.

— Все верно, твои действия логичны и своевременны.

В гостиную грациозно вошла Чаусова в роскошном оранжево-палевом платье с широким разрезом декольте на высокой груди. Очаровательная  улыбка на  сочных губах,  золотистые локоны, спадающие на плечи,  удачно гармонировали  с цветом одеяния. Тамара знала толк в одежде,  поспевала за модой и поэтому одевалась со вкусом.

— А вот и я, мужчины. Заждались? —  озорством просияли ее глаза. Она открыла  дверцу серванта, где в зеркальном отражении гнездилось множество спиртных  напитков. — Что будете пить?

Арсений неопределенно пожал плечами.

— На сухую разговор не сложится, — сказал  Дюбель.

— Тогда чисто символически,— согласился Арсений. —  Шампанское  мускатное.

Тамара быстро со вкусом сервировала столик, словно всю жизнь только этим и занималась. При этом не забывала демонстрировать гибкость и изящность своего  пластичного тела, занимая то одну, то другую соблазнительные  позы, не отходя от адвоката.

Дюбель с явной ревнивостью перехватил слишком откровенный взгляд Оверука на прелести своей любовницы и Арсений, поняв, что допустил оплошность, навлек подозрение  на Тамару, с которой в отсутствии Халецкого тайно встречался. Спросил первое, что взбрело в голову:

— Откуда у вас, Тамара Анатольевна, такие навыки?

— Вы, Арсений Иванович, вроде бы с луны свалились и не знаете, что я четыре года работала официанткой  в  ресторане  «Роза ветров» и занимала  призовые места  в конкурсах на лучшего по профессии. Одно время они были в моде. Нехорошо забывать такие факты из жизни знакомых вам людей,— упрекнула она.

— Извините, столько неотложных дел, а голова не компьютер, чтобы все сохранять в памяти. Старею, наверное, первые признаки склероза,— покаялся он,  покорно склонив голову.

— Уж вам, мужикам, грех на судьбу жаловаться,— усмехнулась женщина,  присев  рядом с  Вячеславом  в кожаном мягком кресле.— Вы  всегда молоды, пока хочется и можется, а наш бабий век короток. Быстро отцветаем словно яблони или вишня и вы, без сожаления, лихо меняете нас, стареющих, на молодых и красивых, тонких и звонких, у которых  ноги  от шеи  и попка, как орешек.

— Ладно, Томка, будет тебе слезы лить, ты ведь знаешь, что за мной ты как  за каменной стеной, — приласкал ее рукой  сожитель.— Вот разберусь со своими должниками, сгребем кучу денег и отправимся путешествовать по экзотическим странам. Там вечное лето, море, солнце, пальмы, обезьяны, крокодилы  и масса развлечений.

— Скорее бы,— просияли ее зеленые кошачьи глаза.— А то здесь в глухой  провинции совсем закисла и зачахла, хочется полной грудью ощутить ветер странствий.

В подтверждение своих желаний, ладонями  мягко очертила свою высокую грудь,  не утратившую упругости и свежести.

— Потерпи немножко,— с неожиданной  нежностью произнес обычно сурово-угрюмый Дюбель. Аккуратно открыл шампанское и налил напиток в два  хрустальные  фужера, а свою рюмку наполнил золотистым коньяком.

— Давай за твердость нашей позиции и победу,— предложил он тост. Выпили, закусили, кто дольками лимона, кто шоколадом в вазочке, а Оверук бутербродом с черной икрой. Минут пять сидели молча,  работая желваками. Затем Вячеслав снова разлил напитки и поднялся с фужером.

— Второй тост, как принято у моряков, за женщин. За тебя Тамара, радость ты моя. Будь счастлива, но только со мной,— подчеркнул он. Мужчины выпили, как и полагается в таких случаях, стоя.

— Почему он не спрашивает о делах? —  недоумевал адвокат и вскоре понял,  когда Халецкий многозначительно взглянул на Тамару.

— Не буду вам мешать, я устала и,  если не возражаете, удалюсь в спальню, —   поднялась из-за стола  женщина.

— Не возражаем, —  ответил за двоих Дюбель.— Не обижайся, Томик, тебе лучше о некоторых вещах  не знать. Мы немного с Арсением покалякаем, а когда надоест, наскучит,  позовем  тебя?

— Будь, по-твоему,  мне ваши мужские тайны неинтересны,— изобразила она на лице равнодушие, хотя какая женщина не обожает тайны, чужие секреты. Тамара, не спеша удалилась и они проводили ее взглядами.

8

— Я не хочу посвящать ее в наши дела,— пояснил Халецкий, подавая адвокату раскрытую коробку с гаванскими сигарами.— И не потому, что женщины не могут держать тайн за зубами, а потому, что в случае задержания, ее в качестве свидетеля попытаются расколоть. И чем больше она будет знать о нашей деятельности, тем больше у нее шансов  загреметь на нары по статье за укрывательство сведений о преступлениях. Хотя с моей точки зрения мы занимаемся вполне законным бизнесом. За свои охранные услуги, обеспечивая  коммерсантам надежную «крышу» от наездов рэкета  получаем свои кровные. Но, к сожалению, у  сотрудников милиции,  прокуратуры и суда на этот счет своя позиция. Мы для них конкуренты.

— Бери сигару - то,— велел Вячеслав.— Крепкая,  зараза, мозги проветрит, лучше соображать станешь.

— Нет, — отвел коробку рукой Арсений.—  Я и так хорошо соображаю. У меня  свои,  легкий, дамские Пьер Карден с ментолом.

— О здоровье драгоценном заботишься?— иронично усмехнулся Дюбель. — Все равно  исход предрешен , жизнь — это непрерывное  движение к смерти. Такой вот парадокс. Чем больше прожил, тем ближе к гробу.

— Ты прав, Слава,  но лучше туда не торопиться,— заметил адвокат.— Эх, знать  бы, где упадешь,  и соломки бы постелил...

— Маковой?

— Нет, обычной, пшеничной с запахом лета.

— Сие нам не дано предвидеть,— вздохнул Халецкий, потягивая  толстую коричневую с золотистыми ободками сигару. Поплыл терпкий запах дыма. Оверук  скромно закурил тонкую сигарету.

— Докладывай, не тяни кота за я...,— деловито, откинувшись назад в кресле,  приказал Дюбель.

— Ситуация аховая, критическая,— в тон ему произнес адвокат.— Ссылаясь на драконовские налоги и убытки,  многие из наших партнеров отказываются платить, как ты давеча выразился, за “крышу”. Считают, что она у нас ненадежная, дырявая. А налоги действительно лютые, чиновники-бюрократы, депутаты хотят красиво жить вот и гребут под себя, тем самым, загоняя экономику, бизнес в тень. Но и фирмы,  которые мы курируем, не бедствуют. Ни одна из них еще не вылетела в трубу, не обанкротилась. Наоборот, развиваются,  расширяются, приобретают недвижимость, иномарки, офисную оргтехнику, компьютеры и прочее. Коммерсанты одеты  с шиком,  наели бычьи шеи и румянец на обе щеки.

— С кем ты разговаривал? Кто заартачился, уперся рогами в землю?— с заметным раздражением спросил Халецкий.

— Та же редактор газеты «Рок» Марлена Розенко. Заявила, что намерена сменить учредителя и название на новое. Мол, прежнее  зловещее, отпугивает  читателей и рекламодателей и поэтому нет прибыли.  Я в издательском деле  мастак. Просмотрел  несколько номеров  «Рока», так не свободного места — все забито рекламой, объявлениями, в том числе не брезгуют публиковать об интимных встречах сексуальных меньшинств — голубых, педерастов и любителей группового секса, всяких там клубов по интересам  «Ромео» и « Ночных фиалок»... Поэтому деньги к Розенко текут рекой, тираж довольно солидный.

— Да, деньги не пахнут,— выдал штамп Халецкий.— Поэтому нынче охотно печатают и эротику, и порнографию и прочие пошлости, лишь бы платили. Сделай  так,  чтобы очередной тираж «Рока»  полностью склевал “красный петух”, чтобы он сгорел на складе, не дойдя до читателей. И тогда Марлена  сама приползет к нашим ногам  и станет умолять взять ее заведение под нашу надежную охрану.

— Слава, но ведь у меня другая специализация, я поджогами никогда не занимался  и не намерен,— возразил  Оверук.— Мое дело защищать твои, наши  интересы в суде.

— Не заставляю тебя таскать канистры с бензином и поджигать фитили. Не принимай все в буквальном прямом смысле — Сведу  тебя  со своими “спецами” по этой части, а ты лишь вооружишь их сведениями и проконтролирует исполнение. Я  бы тебя не стал напрягать, но “штыков” у меня  осталось в городе мало, одни братки  полегли в разборках,  царство  им небесное, а  другие ударились в бега. Но не бойся,  на “мокрое дело” я тебя не брошу, не в моих правилах других подставлять.

— Кто еще удила закусил? — переводя дыхание,  потребовал ответ Дюбель.

— Владелец автостоянки  «Якорь».

— А-а, Наум Давыдович, жив курилка. Что ж он, сивый мерин, забыл, чем мне обязан, когда я его отбил от наших конкурентов, взял  под опеку,— возмутился Халецкий. — Вот она черная неблагодарность. Ну, он еще пожалеет. Шины  автомобилей на его автостоянке будут проткнуты и изрезаны и после этого никто со своим авто к нему не сунется. Поглядим еще, старый еврей,  чья возьмет? Слезы будешь лить и челом бить, как у Стены плача.

— Мирра Ароновна  из «Афродиты» туда же,— продолжил Оверук.— Жалуется,  что нет прибыли, варьете перебивается с хлеба на воду, девицы, мол хилые, часто болеют по женской части и поэтому не пользуются у клиентов спросом.

— Почему они болеют по женской части, не сказала?

— Проговорилась. Мол, без ее ведома, оказывают жеребцам интимные услуги,— ответил Арсений.— Тем и живут, чтобы не умереть с голодухи.

—  Ах, старая сутенерша, служительница муз, она и в советское время нелегально занималась сводничеством, содержала приток, за что и была осуждена на два года, но условно. Какая-то партийная шишка спасла ее, понятно за какую благодарность, от тюремной баланды  и места у параши, —  сообщил  Халецкий.— А теперь почувствовала свой звездный час. Она еще три года назад, когда я помог организовать варьете «Афродита», поставляла телок  под предлогом трудоустройства официантками, танцовщицами и массажистками  за кордон,  обогащая дельцов секс-бизнеса. Я ее разорю, доведу до ручки. Хоть и старовата, давно потеряла товарный вид, но вынуждена будет сама  пойти на панель, отрабатывать свой долг. На ней штук пять баксов повисло. Подбросим в ее клуб для начала дымовую шашку в разгар представления. Думаю, что такой спецэффект  убавит количество любителей «клубнички». И тогда вспомнит лукавая и коварная Мирра своего первого кумира.

Арсений понял, что именно себя Вячеслав имел в виду, говоря  о кумире,  ибо и свое время был одним из первых, кто произвел и обкатку владелицы  элитного и популярного в городе клуба, где шумно отмечают  праздники,  юбилеи, дни рождений, свадьбы, за исключением поминок, представители чиновничества и богемы. А в меблированных комнатах второго этажа, ошалевшие от сладострастия состоятельные мужчины и столичные  влиятельные гости, в антрактах между застольями и деловыми беседами  разминают  юных и вполне зрелых девушек и женщин на белоснежных простынях под завораживающие звуки  музыки.

— Пока ограничимся этими тремя персонами,— оборвал размышления адвоката его босс. — Что касается  мудака Жебрака, то он, наверняка, обезопасит себя и семью надежной охраной, поскольку сам пошел ва-банк. К этой операции необходимо серьезно подготовиться и выбрать наиболее удачный, гарантирующий успех, способ его физического устранения, нанять снайпера-киллера, или подорвать в автомобиле? На досуге подумаю об этом. Он из тех людей, патологически  жадных и упрямых, одержимых манией величия и хамства, с которыми невозможно договориться. Они обожают лишь шелест купюр крупного номинала и понимают только один язык — это звук автомата или винтовки. Ну, ладно вначале проведем акции против троих должников, а там пойдет волна  и другие станут как шелковые — сами принесут деньги на белом блюдечке с голубой каемочкой. Кажется так выражался Остап Бендер, турецко-подданный?

— Да, так, но мне больше нравится его другая фраза: «вам еще ключ от квартиры, где деньги лежат»,— с удовольствием процитировал Оверук.

— К черту это жулье, этих нэпманов, голова разболелась,— посетовал Дюбель.— Продолжим наше пиршество в обществе очаровательной женщины. Тамма-ра-а , Томочка ! Покажись, мы без тебя умираем.

В тоже мгновение появилась, словно  все время пока они разговаривали, она  с нетерпением ждала приглашение.

— И наговорились,  и накурились вдоволь,— укоризненно покачала она прелестной головой.— За своими делами в суете мирской не цените вы  секунды, мгновения  общения с любимыми женщинами, а ведь жизнь так коротка и хрупка, поэтому не отказывайте  себе в земных удовольствиях. Надо торопиться жить ярко и самозабвенно.

— Для того, чтобы не прозябать, милая, нужны деньги. Этой суровой повседневной прозой жизни мы и озабочены,— заметил Вячеслав.   

— Такой ваш удел, докажите, что вы  —  сильный пол, —   напомнила она.— А слабому, нам беззащитным  женщинам, самой природой предназначено дарить вам любовь, наслаждение и блаженство, продолжать род людской.

— Красиво, громко сказано, за это и выпьем, —  взял на себя инициативу Оверук,  вспомнив  сладость ласок еще недавно до прибытия  Дюбеля, дарованных ему этой знойной женщиной.

— Ты может еще с Томкой и на брудершафт выпьешь? — с подозрением пристально поглядел Халецкий  на адвоката.

— Не ревнуй, Слава, тебе роль Отелло не подходит,— уверенно произнес Арсений.— Тамара — царица, как и жена Цезаря, вне подозрений.

— Тем, наверное, и пользуется, наставляет мне рога,— ухмыльнулся он и угрожающе повысил голос.— Узнаю, убью, как последнюю стерву.

— Ладно, шеф, не заводись,  сейчас у нас дела поважнее,— придержал его за локоть адвокат. Тамара  обиженно сжала капризные губы и попросила:

— Дай и мне сигаретку. Успокоюсь, а то нервы расшатались пожаловалась она. Оверук протянул початую пачку Пьера Кардена и она взяла сигарету  кончиками длинных  холеных пальчиков. Сжала губами, очерченными  красной  помадой. Он поднес желтый язычок зажигалки. Чаусова  кивнула головой  и Арсений ощутил на себе ее зовущий и даже влекущий, обещающий блаженство, и в тоже время печальный, немного странный, словно невидящий его взгляд. Он неожиданно  ощутил непонятную, ноющую боль в сердце. «Какое-то наваждение, мистика. Наверное, за целый день переутомился»,  — объяснил он свое состояние и  вдруг возникло желание побыстрее оставить этот роскошный, но почему-то холодный, неживой, словно из него вытравили душу, особняк. Обрадовался, когда услышал очередную фразу Дюбеля:

— Программа намечена, цели ясны.

— Славик,  похоже, на то, что мы выставляем гостя из дома,— подала свой ласковый голос  Тамара. —  А на посошок забыли. Надо, как полагается, об этом  у Надежды Кадышевой даже замечательная песня есть.

— Правильно, ты у меня умница,— потеплел Халецкий.— На посошок, давай нальем дружок. Главные дела  порешаем  завтра, верно ведь говорят, что утро вечера мудренее. А ночью люди нормальные чем занимаются?

Он с нескрываемым вожделением  поглядел на Тамару, которая, как красна  девица,  неожиданно смутилась, и сам ответил на вопрос.— Любовью, сексом. Это единственное занятие и  наслаждение,  которое никогда не наскучит. Приятно  обладать красивой, молодой и очаровательной  женщиной. Слишком нынче наш антракт затянулся, не правда ли, Тома?

— Еще раз простите, что не вовремя и некстати,— галантно склонил голову Оверук.

— Хватит из себя изображать пай-мальчика,— одернул его хозяин.— Жизнь  такова со всеми своими прелестями, соблазнами и пороками. Только не подумай, что мы тебя выставляем. Можешь у нас заночевать. Хоромы шикарные, места еще на взвод хватит? Только вот женщину не обещаю.

— Нет, спасибо за гостеприимство, но я, пожалуй,  откланяюсь,— ответим адвокат.— Не хочу вас стеснять, мешать своим присутствием. К тому же у меня в квартире пес - боксер Чак без присмотра, надо покормить и выгулять. Поэтому, сами понимаете, хоть я и холостяк, но обременен заботами.

— Эх, Арсений,  аристократ со своими светскими манерами,— рассмеялся Дюбель и свободной от фужера рукой привлек к себе любовницу.— Ты слышишь, Том, что он говорит, что помешает. Да ни в коем случае, напротив, обеспечишь охрану и покой. Решай сам, вольному — воля.

«Вечный покой есть, кому обеспечить»,— эта нелепая мысль невольно пришла в сознание Арсения  и он ощутил мурашки на спине, но озвучивать ее не стал, чтобы скрыть тревогу предложил тост:

— За вашу любовь и успех нашего дела!

— Годится! — одобрил  Вячеслав. Они дружно сдвинули хрустальные фужеры с шампанским и коньяком. Арсений поспешно, словно опаздывал на самолет или поезд закусил,  чувствуя на себе странный, вызывающий  жалость от безысходности  взгляд Тамары. И он понял,  что эта женщина глубоко несчастна, живя и деля постель с Халецким. Она пленница, как канарейка в золотой клетке. Появилось по-детски наивное желание, открыть дверцу и выпустить певчую птицу на волю. Но адвокат понял, что это не в его власти.

— Спокойной ночи, —   пожелал он и на мгновение, чтобы Дюбель не приревновал  и после его ухода не устроил Тамаре скандал  при его горячем крутом нраве, задержал  на  ее лице  ласковый взгляд, словно попрощался. Женщина, заметно взгрустнувшая, обреченно отвела глаза в сторону и в этот момент они были не зелеными и веселыми, а стальными и холодными.

По мраморной лестнице спустились на первый этаж. Чаусова осталась в гостиной, а Халецкий провел запоздалого гостя до самых ворот. Он прощался, крепко сжав его узкую руку адвоката. Проводил долгим взглядом удаляющуюся по пустынной мрачной улице фигуру Арсения, пока она не исчезла в темном  проулке.

Еще несколько секунд  до рези в глазах всматривался в темноту, прислушивался к звукам, но ничего подозрительного не обнаружил.  «Тихо, как в гробу, глухо, как в танке», — подумал он, запер ворота на прочные засовы и,  проходя через покрытый бетоном двор, пожалел, что не успел обзавестись цепным псом, а лучше несколькими. «Все же спокойнее было бы на душе. Собачий лай был бы слышен в случае опасности,  а так приходиться рассчитывать на свое чутье и интуицию Ладно, сатана не продаст, Бог — не выдаст».

Он возвратился в гостиную. Тамара,  зная его нетерпение, горячий темперамент, успела снять платье и надеть нежный и прозрачный цвета морской волны бирюзовой  пеньюар.

— Наконец то мы один, сдыхались адвоката! — обрадовался Вячеслав. — Устал я от этих бесконечных проблем. Сейчас продолжим нарушенное пиршество любви.

Он подошел к столику вылил в фужер из бутылки остатки коньяка и выпил залпом, как водку. Закусил дольками лимона и бутербродом.

—  Может,  я уберу со стола?— неуверенно предложила женщина.

— Нет, нет, потом, утром, я сгораю от страсти,— возразил он.— А почему ты такая вялая? Ну,  ничего я тебя сейчас расшевелю. А может у тебя с Арсением, пока я там прятался, был бурный роман? То-то вы с ним за столом переглядывались, изображая невинность. Узнаю, сделаю его кастратом. Ты, наверное, пока я отсутствовал, под каждого ложилась, отдавалась, как кошка. И Арсений, поди, тоже тобою попользовался? — упрекнул он.

— Нет, тебя ждала и плакала, как княжна Ярославна, все глаза проглядела, —  подначила его Тамара. —  Ты там, за  бугром, тоже  время зря не терял. На евнуха и однолюба не похож, если даже здесь в «Салоне красоты»  молоденьких девочек под себя подминал. Это, кажется, у тебя называется «обкаткой»?

— Да, обкаткой. Производственная необходимость, все равно, что проба на золоте перед отправкой за рубеж, — признался он. —  Но ты меня, Томка, не зли своими упреками. Сейчас получишь гамму ярких и нежных ощущений.

Он  жадными глазами изголодавшегося самца пожирал прелести ее гибкого и смуглого от загара тела. Поднял ее на руки и положил на широкое ложе. Женщина послушно  распахнула жаркие объятия.

— Ты неутомим, как Казанова,— этим комплиментом поощрила она его действия.

— С такой прекрасной и умелой наездницей хоть в рай или  в ад, везде нас ждет  блаженство,— заявил он, заключая ее в крепкие объятия и ощущал трепетный  жар ее гибкого и упругого тела.

— Не будем туда торопиться, спешить, нам и здесь хорошо,— прошептала Тамара,  сладко простонав и с каждой секундой ощущая прилив страсти, неуемный азарт  овладевшего ею мужчины. Они забылись, растворившись  в любовных ласках. Потеряли счет времени и отгородились  от суровой реальности.

 9

Известное изречение: мой дом — моя крепость, в полной мере подходило особняку Халецкого,  в котором ныне проживал Жебрак. До того, как ударится в бега, Дюбель, предвидя кровавые разборки между враждующими криминальными группировками за сферы влияния и источники прибыли, а также оперативные мероприятия со стороны правоохранительных органов, дабы не быть застигнутым врасплох, по всему периметру бетонной ограды установил  круглосуточно действующие видеокамеры для наблюдения за подходами к объекту.

Во дворе держал без привязи свору собак бойцовских пород, начиная с ротвейлеров,  питбультерьеров и, завершая немецкой овчаркой, всего шесть особей, чтобы ни один укромный  уголок двора не оставался присмотра этих грозных волкодавов. Кроме того установил бронированную входную дверь, а на окна стальные, диаметром в три сантиметра  решетки, обеспечив особняк автономной охранной сигнализацией. Но теперь эти  технические и электронные средства обеспечивали безопасность Жебрака и его семьи,  живущей  на всем готовом, в условиях теоретически обоснованного коммунизма.

Дом одной из любовниц - сожительницы Халецкого Тамары Чаусовой, тоже  добротный и прочный, обнесенный высокой оградой, но без этих технических  прибамбасов. Хотя входная дверь была стальной и на окнах первого этажа решетки, однако второй этаж был уязвим. Балкон с выходом из спальни, Тамара не удосужилась остеклить, а Дюбелю в пик его всевластия  над  братвой до таких мелочей не было дела. Советовал, и  не один раз, завести во дворе собак, чтобы они отпугивали чужаков, но Тамара решила не обременять себя лишними заботами.

Утомленные сладострастными утехами, любовники крепко спали, разметав свои горячие тела на широком ложе, и не слышали, что происходило за стенами дома. Они продолжали купаться в теплых волнах эротических снов. Не слышали,  как двое мужчин в камуфляжной  форме и масками с прорезями для глаз, ловко управляясь с альпинистским снаряжением, сначала легко преодолели двух с половиной метровую ограду,  а потом по-обезьяньи быстро взобрались на балкон. Аккуратно вырезали фрагменты стекла в двери и движением скоб изнутри отворили двери в спальню. Мягко на  кошачьих  лапах, ступая по ковру,  прошли к двуспальному ложе. Один из них наклонился к  Халецкому, направив на него длинный ствол пистолета с глушителем. Внимательно вгляделся в черты лица и  кивнул головой, мол, он. Нажал  на спусковой крючок, раздался хлопок. Тело Халецкого дернулось. Он  успел  открыть глаза с замутневшими  и остекленевшими зрачками. На левой части груди, куда вошла пуля, вспузырилась алая кровь и  потекла  на белую, как снег простыню.

Тамара зашевелилась, простыня сползла с ее  высокой упругой груди и женщина открыла глаза, не понимая, что происходит.

— Ой! —  испуганно вскрикнула она.

— Свидетелей  не оставлять, —  это были последние слова, проникшие  в ее  сознание. Послышался хлопок и ужас навсегда застыл в  женских глазах,  а тонкая рука плетью повисла  вниз. Киллеры произвели еще по одному контрольному выстрелу и, не оставив следов, остеклив балконную дверь, спустились вниз и скрылись в темноте.

В шесть часов утра Арсения Оверука, по-холостяцки обитавшего в однокомнатной квартире стандартной девятиэтажки, подняла с постели продолжительная и настойчивая трель электрозвонка. «Кто бы это мог быть? — протер он глаза.— Если  Дюбель, то он непременно бы,  прежде чем приехать в такую рань, воспользовался бы мобильной связью. Хотя, кто его знает, из-за  опасения, что засекут звонок, и не рискнул бы.  Может,  случилось, что-нибудь срочное, чрезвычайное, вынудившее его на этот шаг?»

Адвокат прошел в прихожую  к входной двери и всмотрелся в «глазок». Увидел  троих мужчин и одного из них в милицейской  форме с погонами капитана.

— Кто?

— Открывайте, гражданин Оверук. Милиция, уголовный розыск! — прозвучал  властный голос и угрожающе предупредил. — Не вынуждайте нас взламывать дверь.

«Глупо отсиживаться и ждать, когда появятся амбалы и кувалдой разнесут дверь,— подумал Арсений.— А впрочем, кого мне опасаться. Вины  за мною  никакой нет, работаю адвокатом, защищая в суде граждан на законных основаниях. Если бы что-то серьезное, то тогда, повязали  и в  «Аисте» они бы меня не отпустили. Очевидно, решили взять на испуг,  психологически сломать, чтобы вытянуть информацию о Халецком. Но, дудки  не на того нарвались, я калач тертый».

После настойчивого дробного стука  по стальной поверхности двери, он  отворил и с неудовольствием на лице попросил:

— Тише, ребята. Взгляните, который час? Всполошите весь подъезд. Топорно работаете, все нормальные люди спят.

Едва Арсений переступил через порог, выйдя на лестничную площадку, как двое сотрудников угрозыска  заломили  его руки за спину и защелкнули на запястьях стальные наручники.

— Вот теперь полный порядок,— с удовлетворением потер ладони следователь  капитан Николай Турчак и с ухмылкой добавил.— Так это мы, по-твоему, ненормальные люди? Работа у нас такая всяких  гадов, насильников и убийц вылавливать, или позабыл? Давно ли и сам на нашей стороне баррикады находился?

— На вашей стороне из-за жалкого жалованья чуть ноги не протянул,— резонно заметил задержанный и повысил голос.— По какому праву? Я — адвокат. Это произвол, вы за самоуправство ответите. Я выставлю иск за  причиненный мне моральный ущерб и подрыв деловой репутации.

— А  по такому праву!— на повышенном тоне осадил его следователь.— Что вы, подозреваетесь в двойном убийстве гражданина Халецкого,  по кличке Дюбель,  и его сожительницы Тамары Чаусовой. Доигрался неподкупный защитник сирых и убогих, а на самом деле отпетых мошенников и разного  жулья.

— Это клевета, где  ордер на арест?

— Будет тебе ордер, а нам за раскрытие преступления орден,— в рифму ответил офицер.

— Какое убийство? Что вы несете? Каковы мотивы?— возмущался Оверук.— Халецкий  уже три года, как за кордоном, в бегах, а гражданку Чаусову я  не знаю, и знать не желаю. Это ваши пустые домыслы, без веских  доказательств и улик.

— Не лгите, вы же адвокат и обязаны знать, что за дачу заведомо ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность,— напомнил следователь.— Уже несколько дней, как Халецкий  находился в городе, но не  без вашей помощи минувшей ночью  вместе с любовницей  отправился  на небеса. Но до этого были зафиксированы ваши переговоры по мобильной связи. Мы  вас гражданин адвокат, просто «вычислили», это дело техники.

Оверук  понял, что именно во время связи, чего он особенно опасался, они  с  Дюбелем прокололись.

— Это слова, типичная уловка для простаков. У меня  железное алиби,— заметил он сухо, но без прежней уверенности.

— Дырка у тебя от бублика, а не алиби, —  усмехнулся Турчак.— А в нашем распоряжении видеосъемка скрытой камерой твоей вчерашней встречи  с Халецким. Отлично, а не топорно сработали ребята из наружного наблюдения. Они весь вечер, начиная от кафе «Аист» аккуратно тебя пасли. Ты,  связавшись с бандитами, утратил профессиональное чутье, нюх. Его  надо тренировать, а не по кабакам шастать.

— Допустим,— вяло отозвался Оверук, с горечью осознав, что не заметил  слежку  и тут же решил высветить, нащупать слабые места обвинения.— Кто вам сообщил об убийстве, в какое время оно совершено, каким способом и где орудие  преступления?

— Хитер-бобер. Заруби у себя на носу,  что ты уже не адвокат, а подозреваемый и здесь вопросы задаю я, — резко оборвал его капитан. — Во время следствия и суда, как и полагается по закону, будет обеспечена защита.

— Я сам себе адвокат, мне не нужен подставной защитник,— возразил Арсений.— У вас нет и  не может быть веских, убедительных  доказательств моей вины. Это черное дело, шитое белыми нитками,  в суде развалится, как карточный домик и суд оправдает меня.

—  Не тешь себя иллюзиями и пустыми  надеждами. У нас в ИЦ УВД сохранились  в банке данных отпечатки твоих  пальцев,— сообщил  Турчак. —  Так вот на месте преступления  криминалист провел дактилоскопию отпечатков пальцев на хрустальных фужерах. На двух из них отпечатки пальцев убитых тобою Халецкого и Чаусовой, а на третьем… твои. В пепельнице обнаружены окурки сигары и сигарет  «Пьер Карден» и я не сомневаюсь, что  на одной из них эксперт  обнаружит твою слюну. Это дело элементарное.

 «Вот черт подери, эта избалованная Тамарка, не удосужилась вымыть и просушить посуду, очистить пепельницу», — с досадой подумал адвокат и после паузы  произнес:

— Это все косвенные улики, на которые у меня есть объяснения. А где оружие преступления и заключение судмедэксперта о точном времени  наступления смерти, если таковая имела место, а не плод ваших версий с целью  грубого шантажа?

— Входные двери в дом не имеют никаких повреждений, а это значит, что  Халецкий и Чаусова  могли впустить  только человека,  которому доверяли. Это их и погубило. Сейчас нельзя никому доверять, — двинул еще один аргумент следователь. — Застрелив обоих, вы ушли.

Отсутствуют мотивы,— парировал Оверук.

— Халецкий  мог задолжать вам большую сумму денег за ранее оказанные юридические услуги,— предположил версию капитан.— И вы, не добившись расчета, убили его, а заодно и Чаусову, чтобы не оставлять опасного свидетеля. Это первая версия. Есть и еще одна. Убийство могло произойти на почве ревности. Нам достоверно известно, что у тебя,  после того как Дюбель подался в беге,   были очень близкие интимные отношения с Чаусовой. Вы их застукали в постели во время соития и хладнокровно застрелили, не забыв о контрольных выстрелах. В общем,  гражданин Оверук,  пока ты  будешь кормить клопов в СИЗ0 и охранять парашу, у нас будет возможность отработать эти и другие версии и одна из них, наверняка, станет главной. И мотивы  выявим,  и оружие отыщем. Пусть об этом у тебя голова не болит. А сейчас вперед в УВД,  там и расскажите, а лучше напишите  подробно, за что и как вы порешили двоих человек. Явка с повинной будет учтена при определении меры показания.

Адвокат  с тоской осознал, что угодил в западню, из которой не так-то просто, если вообще возможно, будет отыскать спасительный выход. Могут ведь, не доводя дело до суда, в камере СИЗО подвесить, имитировав самоубийство, а уголовное дело  спрячут в архив и делу — конец.

КАМНИ  ИЗ  « ОPEL »

1

— Как сквозь землю провалился, — повторял, войдя в кабинет вслед за старшим оперуполномоченным  уголовного розыска Василием Белозерцевым, худощавый,  неопределенного возраста мужчина в    потертом плаще.

— Кто провалился? Давайте по порядку, — майор сел за стол и жестом пригласил посетителя. Тот неуверенно присел на край стула, и Белозерцеву хватило нескольких секунд , чтобы изучить его лицо: острые скулы, впалые щеки, землистый цвет кожи, пересеченный морщинами узкий лоб, коротко остриженные волосы с налетом седины на висках. В глубоко запавших глазах застыла тревога. «То ли болен и страдает от безденежья, то ли пьет не в меру и без закуски, — подумал Василий. Незнакомец тем временем освоился и  понял, что надо спокойно посвятить офицера в суть дела.

— Я — Глеб Дятлов, временно безработный, — сообщил он. — Не хотел вас беспокоить, но здесь такое дело, что без милиции не обойтись. Ко мне из Курска приехал давний друг Толя Багишев и вдруг исчез, как сквозь землю провалился.

— Когда? — спросил Белозерцев.

— Трое суток назад. Я звонил его жене, сообщила, что домой не прибыл и никаких вестей от него нет.

— Цель его приезда?

— После смерти матери в городе осталась приватизированная двухкомнатная квартира, — пояснил  Дятлов. — У  Толи в Курске семья, хорошая квартира, и он приехал, чтобы продать эту приватизированную,  а на вырученную валюту купить автомобиль. Намеревался получить шесть-семь тысяч долларов.

— А не мог твой приятель увлечься какой-нибудь женщиной? Сейчас на панель многие устремились,  едва успеваем один притон накрыть, как другой появляется, — посетовал майор.

— Нет,  Толя насчет баб сдержал, однолюб. У него сын и дочка уже на выданье, — возразил  Глеб. — За ним грехи не водятся.

— Ладно,  не делай из мужика ангела, — улыбнулся Белозерцев. — О наших грехах одному Богу известно. Состоялась ли сделка купли-продажи? При каких обстоятельствах вы расстались?

— Он в вопросах торговли оказался, как и я, дилетантом, — сознался заявитель. — Сначала  он собирался обратиться в фонд недвижимости, но выяснилось, что там за услуги берут  большие проценты от суммы продажи, а ему не хотелось терять валюту. Тогда  я рекомендовал ему воспользоваться услугами посредника, который бы свел его с состоятельным покупателем за невысокий процент. Объявлениями о готовности оказать посреднические услуги пестрят все газеты.

— Могли бы обойтись и без посредника, — сказал майор.

— Мы накануне дали объявление в газету, но желающих приобрести квартиру за семь тысяч не нашлось. Толя очень торопился. Расстался я с ним в пивном баре, договорились встретиться вечером на следующий день. Я прождал допоздна, но он так и не появился.

— На квартиру вы к нему наведывались?          

— И звонил по телефон и приходил, никто не отвечает и не открывает, — ответил Дятлов. — Родни у него в городе нет.— У соседей интересовались?

— Да, на одной лестничной площадке живет старушка, так она тоже не знает, где он.

— Вам известны адрес, фамилия или телефон посредника?.

— Увы, — посетитель  развел руками. — Не успел, а может, не захотел посвящать меня, поэтому я не знаю, нашел ли он посредника.

— Да, задали вы мне задачу с одними неизвестными, — вздохнул Василий и предупредил.— Самостоятельных действий не предпринимайте. Если вдруг обнаружится ваш друг Багишев или станут известны новые обстоятельства его исчезновения или появятся какие-то подозрения, сразу же сообщите мне или дежурному по УВД в любое время суток. Поняли?

— Как не понять, — вымученно улыбнулся Глеб.

Василий велел заполнить анкету: адрес квартиры, номер телефона и другие данные, и Дятлов покинул кабинет. Его рассказ  озадачил Белозерцева. «Если Багишева не увлекла какая-нибудь красотка, то его отсутствие трудно объяснимо, — размышлял Василия. — Перед ним задача — быстрее и  выгоднее продать квартиру, на другие дела он вряд ли станет отвлекаться. Если он успел выйти на посредника, то надо выяснить три момента: кто посредник,  состоялась ли сделка и кто покупатель? Надо посоветоваться с Щегловым. Один ум хорошо, а два — лучше».

Белозерцев вошел в кабинет следователя и застал его за пишущей машинкой. Владимир заканчивал печатание обвинительного заключения.

— Заходи. Какие проблемы?

— Вся наша жизнь соткана из проблем — и собственных, и чужих, — улыбнулся Белозерцев. — Только на разрешение собственных времени не остается.

— Такая наша участь, мы — люди государственные, — изрек знакомый постулат Щеглов. — Выкладывай, с чем пришел. Ты по пустякам не заглянешь.

Василий кратко, по-военному изложил суть дела.

— На рынке недвижимости много криминального и тайного, — произнес следователь. — Ради завладения жильем мошенники не останавливаются ни перед чем. Существует множество вариантов для завладения чужой недвижимостью, квартирами, дачами, особняками и прочими объектами. Поэтому исчезновение Багишева весьма подозрительно. Не мог ли этот  Дятлов, к тому же безработный, оказаться наводчиком? За мзду навел на своего старого друга о петого мошенника. Проверь в  нашем информационном центре не  водятся ли за ним какие-нибудь грехи в прошлом, не наследил ли он?

— Дятлов  признался, что рекомендовал другу обратиться к услугам посредника, но не конкретного, а по объявлениям в газетах, — напомнил Василий. — Если Глеб каким-то образом причастен к исчезновению, то какой ему был резон заявлять в милицию? Не настолько он глуп, чтобы рубить сук,  на котором сидит. Наверняка,  он бы затаился.

— Оно, конечно, так, однако действия людей в экстремальной ситуации порой алогичны, — возразил Щеглов. — Во-первых, между соучастниками мог возникнуть конфликт — не сумели поделить добычу. Во-вторых, чтобы иметь алиби, один из них заявил в милицию в расчете, что следствие  пойдет по ложному пути.

— Но тогда он косвенно закладывает и себя, — высказал суждение майор.

— Возможно, но ты не сбрасывай со счетов и эту версию, — посоветовал Щеглов. — Обязательно проработай ее. Поступки, действия  людей, как и жизнь, многообразны. Будь не только психологом, но и философом.

— Хорошо, — согласился Белозерцев. — Как говорят ученые мужи, отрицательный  результат — тоже результат. Только в нашей работе важен фактор времени, поэтому на ложный путь лучше не скатываться.

— Я бы так категорично не судил, — мягко упрекнул его следователь.

— Меня осенила идея! — неожиданно с азартом воскликнул майор, уже собравшийся покинуть кабинет.

— Выкладывай, генератор идей, — велел Щеглов.

— Я продаю свою двухкомнатную квартиру. Публикую объявление в газете с обращением  к услугам посредника. Наверняка, клюнут на эту приманку.

— Понял твой замысел, — задумался Владимир. — Как на это посмотрит твоя жена?

— Она у меня умница. В оперативном деле знает толк.

— Есть одна неувязка, — оборвал его следователь.

— Какая?

— Ты сотрудник милиции, и коль скоро выйдешь на посредника, то он обязательно наведет справки, — справедливо заметил следователь. — Мало того, что может выудить информацию из жэка, спросит любого жильца в твоем подъезде. Учует неладное и слиняет.

— Да, уязвимое место. А жаль, неплохая идея, — огорчился Василий.

— Не падай духом, что-нибудь придумаем, — обнадежил Владимир. — В моем доме живет старый приятель, холостяк Алексей Иванович Чернов. Он находится в длительной командировке. Ключи передал мне, чтобы присматривал за квартирой. Возвратится нескоро. Мы за это время провернем операцию.

— Телефон в квартире есть?

— Да, — подтвердил Щеглов.

— А я все же побываю на квартире Багишева. Вдруг в нее кто-нибудь забредет. Если она продана, то должен заявить о себе новый хозяин, — предположил Белозерцев.

— Но она заперта. Как ты в нее проникнешь?

— У меня есть специалист, — загадочно улыбнулся Василий. — Наш старый знакомый по сейфам. Вспомни-ка!

— Неужто Клещ?

— Он самый, гражданин Тюрин, — ответил майор. — Жив курилка. С прошлым, завязал, нигде не засвечен. Пусть теперь на милицию поработает, и Бог его простит.

2

Белозерцев даром времени не терял. Получив у прокурора санкцию на обыск, он в полдень вместе с Тюриным отправился на квартиру Багишева по адресу, указанному Дятловым. Надеялся найти записку или какие-нибудь улики, проливающие свет на странное исчезновение  владельца жилья. К услугам Клеща приходилось и прежде прибегать, когда срочно надо было вскрыть сейф , либо зайти в запертое помещение, не повредив дверь. Ранее судимый за хищения и кражи, Тюрин среди своих коллег снискал славу самого умелого медвежатника. Сам он о себе давно уже не напоминал, видно, накрепко покончил с прошлым, иначе по «почерку» его легко было вычислить. Но ему льстило, что милиция о нем не забывает и ценит, как непревзойденного мастера своего дела. Он обрадовался встрече со старым знакомым Белозерцевым, которого знал еще лейтенантом, и согласился оказать услугу.

Когда прибыли на место, то Тюрин первым делом внимательно осмотрел врезной замок на двери, обитой дерматином.

— Аркадий, поди, навыки не утратил? — спросил майор и велел: — Постарайся аккуратно, чтобы не повредил замок и дверь.

— И навыки есть, и замок не сложный, щас попадете в хату, — пообещал Клещ,  перебирая словно четки на низке, персональную связку отмычек,  полученных Белозерцевым под расписку в УВД. Эта конфискованная у Клеща семь лет назад реликвия служила учебным пособием для экспертов-криминалистов,  молодых сотрудников угрозыска. Тюрин, прислушиваясь  к звуку, осторожно вращал отмычкой в отверстии замка и нажал плечом на дверь. Она отворилась.

— Я же говорил, товарищ майор, а вы еще сомневались, — как малое дитя, обрадовался пятидесятилетний мужчина. — Ловкость рук и никакого мошенничества. Не каждому дано...

— Это верно, молодец Аркадий, не забыл старое дело, как ювелир, тонко сработал, — похвалил Белозерцев и с тенью подозрения спросил: — Поди, промышляешь на досуге?

— Обижаешь, начальник. Я с этим делом завязал, — угрюмо ответил Клещ. — По молодости шалил. Отсидел свое, не без вашей помощи. А теперь все: руки хотят ради спортивного интереса, а голова не велит.

— Не обижайся, Аркадий, я так,  на всякий случай поинтересовался, — улыбнулся Василий. — Долго мне тогда пришлось за тобой погоняться...

— С прошлым покончено, — прервал недовольный напоминанием Тюрин. — У меня семья, внук растет, с прежними дружками не вожусь. От них одни неприятности.

— Я знаю, что ведешь нормальный образ жизни, — подтвердил майор.

— Да, имею благодарности. Премии дают,— не без гордости сообщил Аркадий. — Работаю  на механическом заводе, собираю  фирменные сейфы. Замки собственной  конструкции с секретами, ни один медвежатник не вскроет, разве что автогеном или взрывным устройством. Я в этом деле собаку съел. А вам эта хата зачем?

— Приятель в отъезде, попросил за квартирой присмотреть, а ключ потерял, — пояснил Белозерцев.

— Ключ? Пара пустяков, — усмехнулся Аркадий. — Я вам их десяток изготовлю, только придется замок снять.

— Нет, благодарю, Аркадий. Друг на днях возвращается, а у него есть ключ. Так что обойдусь.

— Как прикажете, товарищ майор. Вы знаете, где меня найти, — сказал Тюрин, подавая связку с отмычками.

— Благодарю за работу, — Белозерцев искренне пожал широкую ладонь.

— Разве это работа, одно баловство, — смутился Клещ и грустно улыбнулся. — Было время, как консервные банки, вскрывал сейфы. А щас грубая работа, одни подрывники, умирает  профессия.

Милиционер-водитель на «Жигулях» доставил Тюрина обратно на завод, а Белозерцев остался в квартире. Внимательно обследовал кухню, отметив на запыленном столе чашечку с недопитым, затянутым пленкой кофе и надкусанный зачерствевший бутерброд. Видимо, какое-то срочное дело сорвало Багишева со стула. В комнате и спальне взор привлекла старинная из красного дерева мебель  в стиле «ампир» . Но книг было немного, на полу старый потертый ковер, в углу телевизор «Славутич». Никаких признаков хищения. Тщетными оказались поиски записей или иных улик, указывающих на причину исчезновения Багишева. Лишь в прихожей майор  наткнулся на спортивную сумку с дорожными принадлежностями; электробритвой, полотенцем, мылом, зубной щеткой и пастой...

— Словно испарился, никаких признаков,— вздохнул Василий. Квартира находилась на пятом этаже, и Белозерцев не мог услышать, как к подъезду подкатил автофургон с надписью «Доставка мебели на дом». Несколько минут спустя, майор краем уха услышал скрежет ключа. Он нащупал в кармане пистолет. Дверь отворилась, и через порог перешагнул среднего роста плотный мужчина лет тридцати пяти, в очках  со связками книг в обеих руках. На голове у него была широкополая черная шляпа. Увидев Белозерцева в штатской одежде, незнакомец опешил и едва не выронил книги.

— Здрасте-е, — наконец вымолвил он. — Я — Толмачев Игорь, а вы, если  не ошибаюсь, Багишев Анатолий? Очень приятно, будем знакомы.

Белозерцев утвердительно кивнул головой, поняв, что Толмачев — покупатель квартиры, в глаза не видевший ее прежнего владельца Багишева. Наступила тягостная пауза. Игорь, видимо, робкий и стеснительный по натуре, неуверенно переминался у порога.

— Вы проходите, будьте, как дома, — пригласил Василий.

— Конечно, как дома, — обрадовался Игорь. — Это же моя квартира.

Пристально посмотрел на Белозерцева, желая услышать подтверждение, но майор промолчал.

— Посредник сказал, что вы, получив деньги, должны были съехать еще три дня назад, — недоумевал Толмачев. — Как же так? Я привез мебель, вещи... машина и грузчики во дворе. Некрасиво получается? Договор ведь дороже денег.

— Да, хорошего мало, — согласился Василий. — Простите великодушно, любезный. Неувязка произошла. Я действительно уже должен быть в Курске.

— В Курске? — удивился Игорь. — А Виталий  сказал, что вы уехали в Тель-Авив к богатой  теще-еврейке.

— Да, конечно, сначала в Курск, оформлю визу, а затем в Тель-Авив, на родину предков.— Вы на еврея не похожи, — пристально взглянул Толмачев.

— Обрусел малость, — на полном серьезе продолжил розыгрыш майор. — Но зов родной крови, голос предков — Иерусалим, Тель-Авив, Хайфа …

— Каждый кулик свое болото хвалит, — неуклюже посочувствовал Толмачев и, опасаясь, что тот обидится за такое сравнение, по спешно спросил: — Что же вас здесь задержало?

— Эта старинная мебель, — Белозерцев указал рукой на сервант. — От бабушки Сары и дедушки Ицхака по наследству досталось. Жаль продавать семейное достояние, но, видимо, придется. Может, с аукциона, как вы считаете?

Игорь  остолбенел и несколько секунд не мог вымолвить слова, лишь беззвучно шевелил  губами.

— Мебель, старинная... — упавшим голосом прошептал он. — Вы же мне ее продали вместе с квартирой за девять тысяч долларов. Можёт, у вас склероз? Разве Виталий не отдал вам деньги? Вот у меня документы на жилье, генеральная доверенность и полароидные снимки интерьера и мебели.

Василий взял документы, в генеральной доверенности значилась фамилия посредника Виталия Сергеевича Рахина, стояла подпись Багишева. Белозерцев решил, что дальше играть нет смысла и спросил в лоб:

— Вы лично встречались с Багишевым?

— А вы, вы разве не Багишев? — оторопел он и кровь прилила к его лицу.

— Нет, я сотрудник угрозыска, — для убедительности Василий показал удостоверение.

— Я хотел заранее осмотреть квартиру и мебель, но Рахин сказал, что это необязательно. Багишев, мол, слишком занятой и нервный человек и все дела перепоручил ему, — пояснил Игорь. — Показал мне снимки. Квартира и мебель мне и жене понравились, и мы совершили покупку. Что же теперь делать? Что я скажу жене? Она меня без ножа зарежет,  измором одолеет...

— Формально по документам вы владелец этой квартиры, — ровным голосом ответил майор. — Но советую пока воздержаться от вселения до выяснения обстоятельств купли продажи. Дело здесь нечистое. Меня тревожит судьба прежнего владельца. Прошу ключи. Мы квартиру опечатаем,  установим охранную  сигнализацию.

— Выходит, плакали мои денежки? — вздохнул Игорь, послушно отдавая ключи. — По родственникам и знакомым баксы собирал, в долги залез по самые уши...

— Это будет зависеть от многих обстоятельств, в том числе от достоверности ваших показаний, — ответил Белозерцев. — В ваших интересах сообщить мне подробности о посреднике — имя, адрес, телефон, приметы. Каким образом вы общались? Есть ли у него транс порт и какой? Манеры, характерные отличительные детали?

— Ему лет двадцать пять, среднего роста, плотного телосложения, одет в кожаную куртку. Адрес и телефон не знаю. Он сам находил меня, когда возникала необходимость. Приезжал  на иномарке серого цвета. Какой именно модели, затрудняюсь ответить. Я рассеянный...

— Ладно, продолжим разговор в отделе, — сказал Василий и вызвал по телефону дежурную машину. Толмачев тем временем отправил автофургон на прежнюю свою однокомнатную квартиру к жене, объяснив, как велел Белозерцев, что в новом жилье требуются ремонт и санобработка против тараканов и моли. Самым убедительным аргументом были моль и тараканы, поскольку жена пуще глаза берегла меховые изделия и ковры.

3

В УВД Белозерцев и Толмачев первым делом отправились в экспертно-криминалистический отдел (ЭКО), где с помощью фоторобота воссоздали на компьютере снимок посредника  Рахина. Идентичных снимков в памяти компьютера не было, и Белозерцев, сомневаясь в подлинности фамилии посредника, решил, что это залетный гастролер — специалист по продаже и обмену недвижимости, прибывший на сезонную работу, чтобы сорвать куш и слинять, как только запахнет жареным. Видимо, такой момент наступил. Теперь важно его выследить и заманить в ловушку, чтобы взять с поличным на месте преступления. В противном случае придется по крупицам собирать доказательства.

— О нашей встрече и разговоре никому ни слова, — наказал майор Толмачеву. — Для жены,  а женщины все любопытны — изложите версию о тараканах и моли. Годится?

— Да, уже передал через грузчиков, — согласился Толмачев.

— Из города в ближайшие дни никуда не выезжайте, — велел майор. — Вы мне потребуетесь не только в качестве потерпевшего, но и как свидетель для опознания посредника. Возможно, удастся возвратить вам валюту, если он ее не прокутил в казино или ресторанах..

— Как пацана вокруг пальца обвел, — возмущался Игорь. — Ну, мошенник,  жулик, средь бела дня ограбил. Я в долги по самые уши залез, с трудом наскреб валюту.

— Радуйся, что жив остался, — утешил  его Белозерцев. — Багишев Бог весть где. Может, уже душа отлетела на небеса?

— Ну и времечко, — тяжело вздохнул Толмачев и поспешно вышел  из кабинета.

— Володя, есть успехи,  — сообщил Василий по телефону Щеглову. — На квартире Багишева я встретился с покупателем, вернее, с новым владельцем этой квартиры. Он общался с посредником Рахиным. Фамилия ничего не говорит, явно вымышленная, но у нас есть фотопортрет, созданный по приметам. В базе данных компьютера идентичных нет.

— Тогда за чем дело? Рассылай ориентировки, объявляй розыск, и через день-другой мошенник в твоих руках, — посоветовал следователь.

— Не спугнем ли? — засомневался майор.

— Я все же хочу взять его в деле, чтобы доказательства налицо, и ни один адвокат не смог их опровергнуть.

— Значит, вызываешь огонь на себя?!

— Иду на встречу с посредником. Идея не должна погибнуть.           — Будь осторожен, держи в курсе событий.

4

Приманка сработала. В день выхода газеты на объявление откликнулись пять посредников. С интервалом в один час Белозерцев, находясь у телефона в квартире Чернова, назначил каждому из них конфиденциальную встречу в сквере у железнодорожного вокзала. Ему важно было вычислить потенциального мошенника, а для этого требовались общение и своего рода ненавязчивое тестирование собеседника. Белозерцев поочередно встретился с четырьмя из них. Но как только он выяснил, что посредники действуют вполне легально, имея лицензию и уплачивая налоги, интерес к ним пропал. Однако слишком настырному из агентов  пришлось отказать на том основании, что он, мол, передумал продавать квартиру. Лишь на следующий вечер состоялась встреча с  пятым посредником. На вид ему было не более двадцати пяти - тридцати . Среднего роста, широкий в плечах, кряжистый и, видимо, не обделенный физической силой, он протянул ладонь и крепко пожал руку Белозерцева.

— Мохов Савелий, — назвался парень.

— Чернов Алексей, — отозвался майор, назвав имя настоящего владельца квартиры. Савелий своими холодными оловянного цвета глазами испытующе поглядел на Василия, и тот намеренно отвел взгляд, чтобы тот уверовал в превосходство своей не только физической силы, но и характера.

— Лицензии у вас есть? — робко спросил Белозерцев.

— Нет, но ты, мужик не сомневайся, все будет о’кей, — заверил Мохов. — Я уже два года так работаю — и никаких проблем. Не хочу в это дело государство вмешивать, оно меня и так обобрало. И твои вклады в Сбербанке сгорели. А так обойдемся без налогов, тебе и мне больше достанется, незачем армию чиновников-бюрократов кормить. Взятки на каждом шагу требуют. Правильно я мыслю?

— Конечно, нам больше достанется, — с радостью согласился Василий и заискивающе спросил: — Какой процент?

— Пять процентов от суммы сделки, у меня твердая такса, — ответил тот с металлом в голосе. — Если за семь штук продам, то триста пятьдесят долларов мои. Я — не рвач, для меня  клиент дороже золота. Другие мною остались довольны, подарками отблагодарили. На деюсь, ты не жмот, устраивает?

— Устраивает,— кивнул головой Белозерцев.

— И еще одно условие, — взял инициативу в свои  руки посредник.

— Какое? — насторожился майор.

— Об этой сделке не должны знать твои родственники и посторонние люди. Понимаешь, утечка информации для нас совершенно нежелательна. Если прознают в налоговой инспекции  или в милиции, то оба пострадаем — взыщут штраф, последние штаны снимут.

— Я одинокий человек, у меня нет родни,— с тоской в голосе, уронив руки на колени, — сообщил Белозерцев и заметил, как радость сверкнула на миг в глазах Савелия.

— Без родни, конечно, скучно, — посочувствовал он, — но с ними хлопот немало. Может,  пришлось бы и долларами поделиться, а так все будут твои, до последнего цента. А были бы, скажем, дети, то обязательно потребовали бы баксы на кожаны, видики или мебель, а может, и из квартиры изгнали. Мне встречались бомжи с такой судьбой. А тебе, мужик, еще повезло. Богу молись, что со мной дело имеешь. Оформишь на мое имя генеральную доверенность, и я устрою все твои дела в самом лучшем виде. Мне надо взглянуть на твою хату, не возражаешь?

— Нет, товар, как говорится, следует лицом показать.

— Тогда за мной не заржавеет, — пообещал Мохов. — У меня на клиентов природный дар. Возьмем за твою хату по максимуму. Гляди, еще и премию мне отстегнешь, а? Не хило?

— Как постараешься, Савелий, — поддержал Василий. — А пока не будем делить шкуру неубитого медведя. Если отличишься, быстро найдешь состоятельного покупателя, чтобы не меньше семи тысяч мне чистогана , то и за мной не заржавеет. Я высоко ценю усердие. Поторопись, я в Москве покупаю квартиру, но недостает суммы. Не хочу терять выгодный вариант.

— О, Москва, столица, значит земляки! — с восторгом воскликнул Мохов. — В лепешку расшибусь для родного человека. Есть у меня на примете один денежный мешок — банкир. Приберегал я его для особого случая. Он хочет сделать подарок своей любовнице Марине. Старый боров. Жена, трое взрослых сыновей и туда же — увлекся двадцатилетней красоткой. Она в офисе его банка работает. Пусть тешатся, главное, из него побольше денег вытрясти. Я подключу к этому делу его кралю, и уж перед ее прелестями и капризами он не устоит.

— Смотри не переборщи, — предупредил Белозерцев. — Еще приревнует тебя к своей Марине.

— У меня любых баб хватает — и блондинок, и шатенок, и брюнеток,  было бы побольше долларов на шампанское, цветы, шоколад, подарки, и любая с радостью нырнет в постель. Появятся у тебя доллары, уступлю одну красотку. Знойная женщина. Она в варьете танцовщица. Пятьдесят баксов — и твоя.

— Ты еще и сутенером промышляешь, — сыронизировал Василий. — О девочках поговорим потом.

— Смежная профессия, — рассмеялся, оскалив крупные зубы, Мохов. — К тому же за мною право первой пробы, я, как играющий тренер. А что поделаешь, хочешь жить — умей вертеться. Рыночная экономика.

— Ты, кажется, хотел хату посмотреть, — напомнил посреднику майор.

— Ах, да, заговорился, — спохватился Савелий. — Такой я общительный человек. Едем.

Вскоре они были на месте, в квартире Чернова.

— Шикарно  живешь, Алексей, — скользнув взглядом по большой бронзовой статуе обнаженной нимфы, импортной мебели, заставленной хрустальной, фаянсовой и фарфоровой посудой, по радио и видеоаппаратуре и другим предметам роскоши, одобрительно произнес Мохов. — И к прекрасному полу не равнодушен.

— Хочешь красиво жить, умей вертеться,— ответил Белозерцев, погладив ладонью бронзовее изящное плечо статуи. — А женщин мы любим, пока стучит сердце.

— Да, хорошо вертишься, — поощрил Савелий.

— Выпьешь кофе? Крепких напитков не держу, — предложил майор.

— Нет, благодарю. Алексей, меня ждет еще один  клиент, — заторопился он. — Я обещаю тебе все устроить по высшему классу.

Белозерцев пожал протянутую руку, и Мохов поспешно скрылся за дверью, видимо, избегал встреч с людьми. «Квартира на него произвела впечатление своим интерьером, ценными вещами. — с удовлетворением подумал Белозерцев. — Того и гляди,  наведет домушников, чтобы пошерстили. Хватка у него железная. Лоб расшибет, только бы не выпустить из рук такую добычу. Следует ждать быстрой развязки. Поэтому максимум осторожности . Любая малейшая ошибка, оплошность чреваты провалом».

5

Белозерцев не ошибся в прогнозе. На следующий  день вечером — звонок. Василий нащупал пистолет в кармане. Взвел его. Осторожно открыл дверь — на лестничной площадке Мохов.

— Нашел клиента, — сообщил он.— Вместе с Мариной уломал банкира на восемь тысяч долларов. С тебя причитается, сработано чисто.

— Пока не потрогаю руками... — охладил его пыл Белозерцев.

— Скоро потрогаешь, — обнадежил Савелий. — Сам банкир занят, понимаешь. Для него время — деньги, дал вот аппарат, чтобы в квартире разных снимков нащелкал. Не хочет кота в мешке покупать.

— Взял бы с собой Марину. Для нее ведь квартира, ей и выбирать, — сказал майор.

— Я предложил ей. И она было согласилась поехать, но старый боров ей не позволил. Ревнует ее к каждому мужику, барбос, — с раздражением пояснил посредник. — Она,  конечно, женщина без комплексов. Сама дает повод, но разве удержишь на цепи, если женщина хочет, плоть требует …

Мохов достал из сумки фотоаппарат «Полароид-6ОО» и, выбрав удобные точки, сделал снимки гостиной, спальни, ванной, кухни, лоджии. Аппарат после каждой из съемок выдал из кассеты пять цветных снимков.

— Алексей, позируй, фото на память, — предложил Мохов.

— Ни к чему, я не тщеславен, — отмахнулся Василий. — Давай лучше я тебя щелкну для рекламы.

— Нет, — возразил Савелий. — У меня и без рекламы дела идут успешно. Теперь главное, чтобы им твоя  хатынка понравилась, чтобы не дали ход назад или не сбили цену.

— А что, и такое возможно? — прикинулся дилетантом Белозерцев.

— Редко, но вполне может быть, вдруг они параллельно прощупывают другие варианты, не исключено, что подвернется квартира и получше, и подешевле, поэтому куй железо, пока горячо, — объяснил он. — Ты  вот что,  зубы мне не заговаривай, а давай генеральную доверенность, и я все порешаю: тебе — доллары, им — квартира. Годится?! По рукам и баста!

— Генеральную доверенность? — непонимающе  переспросил Василий, видя, как нетерпелив и азартен посредник.

— Да, доверенность. Ты что, Алексей, с луны свалился? — рассерженно  произнес он. — Ты доверяешь мне право на совершение купли - продажи. Зачем тебе самому заниматься этой рутинной работой? должен же я отработать в поте лица свои пять процентов?

— Оно так, — засомневался майор, на миг  подумав о том, какова будет реакция Савелия, если он скажет, что раздумал продавать квартиру. Но он удержал себя от довольно рискованного соблазна поиграть на нервах посредника. Операцию надо довести до конца и сыграть свою добровольную роль.

— Лучше привози покупателей сюда. Здесь окончательно все и порешим. Я накрою стол, выпьем на посошок, как полагается.

— Ты что, не доверяешь мне? — в лоб спросил Савелий.

 — Я хотел, чтобы юридически все было безупречно.

— Тогда я умываю руки, только даром время на все потратил. Кто мне компенсирует убытки?

Белозерцев увидел, как лицо Мохова покрылось багровыми пятнами, а в глазах появилась злость. Он нервно смял  в  руках  кожаную кепку Василий понял, что перегнул палку.

— Погоди, не сердись, — улыбнулся он. — Не нравится мне эта излишняя конспирация, словно я не жилье, а ядерное оружие продаю. Получается, что я вроде и не владелец  квартиры. Покупателя я и в глаза не знаю, все за моей спиной совершается.

— На кой хрен он тебе нужен? — вспылил Мохов. — Ты что, собираешься с ним детей крестить? Все сделки так совершаются . Знал бы, что так обернется, плюнул бы на  все. Натолкнувшись на упорство Белозерцева, он на короткое время призадумался, видимо, прикидывая варианты, а затем в сердцах произнес:

— Будь по-твоему. Через пару часов жди гостей. Накрывай на стол, да не скупись.          

6

Мохов резко встал и вышел,  недовольно хлопнув дверью, оставив Василия наедине со своими мыслями. «Почему он не предложил мне поехать с ним? — рассуждал Василий. — Ведь именно по такому сценарию  должны бы развиваться события. Заподозрил неладное или согласился с тем, что дело прогорело? Последнее  на  него не похоже. Он мог и не церемониться и пустить в ход  пистолет  или нож. Или проявил неуверенность? Надо обсудить ситуацию с Щегловым».         Белозерцев набрал на кнопочном аппарате номер телефона и, услышав  голос следователя, сообщил:

— Сегодня вечером или ночью все должно решиться. Он потребовал от меня генеральную доверенность, но я отказал. Не знаю, правильно ли сделал?

— По логике вещей, получить с покупателей доллары он может в случае предоставления им подписанной тобою доверенности. В противном случае для завладения этим документом и освобождения квартиры для новых владельцев он должен был тебя ликвидировать, — предположил Щеглов. — Так что будь наготове. Не исключено, что он отправился за подмогой. Не уступив доверенность, ты подписал себе приговор. Когда он  приведет его в исполнение? Во всяком случае до появления  в квартире Чернова, нового владельца. Хорошо, что он у нас под «колпаком». Пока ты с ним вел светскую беседу  наши технари установили на его «Оpel - 20Е» радиомаяк. Я дал ориентировки на все посты ГАИ, патрульным экипажам ДПС, чтобы отслеживали все передвижения иномарки.

— Спасибо, ты мой спаситель, — поблагодарил майор. — А если бы я отдал ему доверенность?

— По этой доверенности он бы взял с покупателей всю сумму и улизнул восвояси, — продолжил рассуждения следователь.

— Слушай, а ведь не исключен и другой вариант, — направил разговор в иное русло Василий. — Давай отойдем от стереотипов мышления. С чего ты взял, что потенциальная жертва я, а не покупатель. Доллары ведь у покупателя. Они — главная цель, и интересуют Мохова больше, чем квартира.

— Тебе не откажешь в оригинальности,— похвалил Щеглов. — Возможно, для Мохова ты оказался крепким орешком  и он решил потрясти покупателя. Но с долларами добровольно никто не расстается. Чаще  всего их обладатели обречены, так как матерые преступники, а мы, наверняка,  имеем дело с таким, свидетелей в живых не оставляют.

— Ты прав — сейчас под реальной угрозой жизнь покупателя: Мохов пообещал привезти гостей, но, думаю, это уловка, чтобы выиграть время, — высказал соображение Белозерцев и попросил. — Запроси информацию у работников ГАИ по поводу «Оpel». Где он сейчас и кто в нем?

— Хорошо, я выйду с ними на связь, — пообещал следователь и через три минуты позвонил майору. — Сначала Мохов заехал в гараж, подсадил в машину крупного мужчину, очевидно, подельника, а затем возле стадиона в «Опель» сели высокого роста худощавый парень и девушка — жених и невеста, либо молодожены,  судя по их поведению. Не похоже, что Мохов везет их смотреть квартиру. Движутся в противоположном направлении к выезду из города. Работники ГАИ, не «засвечиваясь», следуют за ними. Пора и нам включаться в погоню. У поста ГАИ перехватим эстафету. Выходи к подъезду, дорога каждая секунда. Без нас могут наломать дров. Белозерцев быстро, как по тревоге, оделся и вышел к подъезду, у которого его уже ждали «Жигули».

7

За городом у поста ГАИ они перехватили   эстафету у госавтоинспекторов,  аккуратно следовавших за серым «Оpel». Короткий осенний вечер быстро угасал, плотно сгустились  сумерки и наступила ночь, безлунная и неуютная. Низкое небо обволокло набухшими  влагой облаками. Иномарка  двигалась  без  включенных  фар, а после того, как повернула с трассы, водитель погасил и габаритные огни. Очевидно, Мохову была хорошо знакома дорога,  ведущая в предгорье. Белозерцев и Щеглов также ехали без огней, выдерживая  дистанцию, чтобы не выдать себя и не потерять из обзора прибора ночного видения «Оpel». Благо, шум ветра заглушал гул двигателя.

— Тебе знакома эта местность? — спросил Владимир у Василия, дабы нарушить тягостную тишину.

— Лет пять назад с группой туристов мне довелось здесь путешествовать, — ответил майор. — Очень живописные места. Примерно в километре находится озеро, глубокое, даже летом вода прохладная, родниковая. Не туда ли Мохов  держит путь? Что он замыслил?

— Что-нибудь гнусное. Поэтому  надо быть готовыми к любой неожиданности, — сказал следователь, но Белозерцев и без того чувствовал, что столкнулся с матерым мошенником.

Вскоре появилось озеро, и «Оpel» остановился у крутого берега, поросшего кустарником. Щеглов притормозил «Жигули» в ста метрах, чтобы не вызвать подозрения и раньше времени не спугнуть Мохова. Минуты две из «Опеля» никто не выходил. Потом дверцы с двух сторон отворились. Двое мужчин вытащили с заднего сиденья третьего,  отчаянно упиравшегося ногами.

— Где  же девушка? — спросил Белозерцев. — Не похоже, что они ее по пути высадили. Может,  придушили?

Василий взвел пистолет, следователь также изготовил оружие.

— Вперед! — скомандовал Щеглов, и они на полной скорости в несколько секунд преодолели дистанцию, отделяв их от Мохова. Тот с подельником повалил на землю тщетно сопротивляющегося парня. Резкий свет фар выхватил эту картинку из темноты. От неожиданности все замерли.

— Помогите-е! — закричал долговязый парень, поднявшись на колени.

— Милиция! Всем лежать! Руки за спину! Стреляю без предупреждения! — приказал, выскочив на ходу из «Жигулей», Белозерцев. Мохов узнал его голос.

— Мент, выследил, но я... — зло процедил сквозь зубы Савелий, и в последний миг Василий увидел в его руке оружие. В момент выстрела майор пригнулся и почувствовал, как пуля острым жалом впилась в руку Мохов вскочил и по крутому склону, покрытому слежавшейся листвой, скатился вниз. Послышался плеск воды.

— Уйдет, сволочь! — крик Щеглова, успевшего замкнуть  наручники на запястьях подельника, сработал, как пружина. Превозмогая боль, Василий взбежал на край склона и выстрелил  на звук. Услышал вскрик, и плеск воды затих. Постоянные тренировки в тире не прошли даром.

— Кажется, я его завалил, но и он меня задел, — бросил на ходу майор и осветил фарами «Жигулей»  поверхность озера. В пяти метрах от берега плавала черная кожаная кепка.

Майор подошел к Щеглову, перед которым лицом к земле с заломленными за спину и скованными наручниками руками лежал подельник. На него  испуганно взирала девушка, с заплаканным лицом. Тушь от ресниц прочертила бороздки на ее щеках. Девушку трясло от пережитого. Долговязый парень бережно обнял ее за талию.

— Родная, милая, успокойся. Все кончилось хорошо, — уговаривал он ее и жаловался следователю. — Я — Валерий Фокин, а Люда — моя жена. Мы недавно сыграли свадьбу. Родители собрали доллары на покупку квартиры. Посредник Антон срочно приехал вечером, показал полароидные снимки квартиры. Нам с Людой она понравилась. Он говорит; берите валюту, поедем покупать хату, хозяин  готов и мебель уступить. Сколько, спрашиваю, а он отвечает — бери восемь тысяч, но пообещал уломать хозяина уступить за семь. Мы обрадовались и согласились. Люда сама напросилась поехать, и он не возражал. Сволочь, задушить меня хотели, а Люду изнасиловать. Этот козел, — Валерий бросил гневный взгляд на подельника, — уже в машине ее за колени и груди лапал, под юбку лез…

Люда, немного успокоившись, помогла Белозерцеву перевязать раненное плечо. Щеглов связался по радиостанции с дежурным по УВД и вызвал опергруппу с обязательным включением в ее состав аквалангиста или водолаза.

Белозерцев обошел «Оpel», открыл багажник. Среди зачехленной резиновой лодки, канистры с горючим и запасного колеса увидел три серых бордюрных камня и моток капроновой веревки.

— Вас не только хотели задушить, но и утопить, — сообщил Василий. — Для этого и приехали к озеру. Конечно же,  не рыбу ловить и уху варить. Все предусмотрели, мерзавцы.

Оцепенев от ужаса, молодожены смотрели на предназначенные им тяжелые «якоря». В этот момент они осознали всю хрупкость человеческой жизни. Люда надеялась, что ее оставят живой, натешатся и отпустят. Но теперь содрогнулась от мысли, что Валерий и она находились на волоске от гибели. Оба прониклись благодарностью к людям, вырвавшим их из страшных цепких объятий смерти.

— Возьмите себе доллары, — сгоряча предложил Валерий. — Они у Антона в портмоне. Он насильно их отобрал. Вы его вытащите из озера?

— Вытащим, а доллары вам самим сгодятся, — сказал майор. — Только впредь постарайтесь обойтись без посредника.

— Это Чиж виноват, втянул меня в мокрое дело, — заскулил прежде угрюмо молчавший подельник.  Обещал богатый улов. Все, мол, чисто будет, комар носа не подточит.

— Раскатал губы, — оборвал его Белозерцев. — третий камень в багажнике для тебя был заготовлен. Оружие у него какое?

— Пистолет Стечкина, — с готовностью ответил подельник и жалобно спросил. — Что со мной будет?

— Если впервые, то получишь срок за соучастие, а если на совести жертвы, то «вышка» обеспечена.

— Впервые, впервые, — завопил  мужчина. — Это все он, зверел при виде валюты. Я хотел давно с повинной...

— Поздно, — осадил его Василий. — Возмездие неминуемо.

8

К полуночи на УАЗе прибыли эксперт-криминалист, судмедэксперт и аквалангист. Вода была холодная, и  он надел снаряжение по верх шерстяного костюма. Спустился  под воду и, довольно быстро обнаружив тело, зацепил его за капроновый фал. Когда страшную находку подняли на берег, Щеглов и Белозерцев с удивлением увидели, что это труп женщины с привязанным к нему бордюрным  камнем. Точно таким, как и обнаруженные в багажнике «Оpel». Аквалангист намеревался побыстрее выбраться из холодной купели, но майор остановил его жестом руки;

— Это не то, должен быть мужчина в кожаной куртке. Прихватив конец фала, аквалангист,  нехотя погрузился в воду и вскоре стремительно вынырнул на поверхность. Поспешно снял маску и сообщил:

— Да здесь кладбище! Подводный некрополь…

Из воды были подняты еще два трупа, в том числе Мохова и неизвестного мужчины с бордюрным  камнем на шее. Пока аквалангист согревался на берегу водкой, отхлебывая ее из солдатской фляжки, судмедэксперт в резиновых перчатках обследовал  трупы, а эксперт-криминалист при свете автомобильных фар и фотовспышке  производил съемку.

— Вот так «улов»?! — вслух произнес Щеглов, подметив характерную деталь — бордюрные камни, привязанные к двум трупам. Мохов был убит выстрелом в голову. В его скованных судорогой пальцах был зажат пистолет, в магазине недоставало  одного патрона. Из кармана куртки извлекли портмоне с десятью тысячами долларов и записную книжку с адресами и телефонами клиентов, в их числе Платовой, Ксенофонтова, Багишева  и Чернова, загранпаспорт  на имя Чижика и паспорта — на Мохова и Рахина.

— Согрелся, браток? — участливо спросил Белозерцев у аквалангиста.

— Да, малость, — ответил тот, намереваясь снять снаряжение. — Вода, как в проруби, даже самый закаленный морж не выдержит.

— Не торопись, — остановил его Василий. — Не хватает одного трупа.

— Да сколько их там? — воздел руки к небу аквалангист.

— Не знаю, — ответил майор, — но одного точно не хватает. Мужчина лет тридцати пяти. Поищи-ка, будь добр. Понимаю, холодно, тяжело, жутко, но истина дороже.

— Ладно, не красна девица, служба есть служба, — согласился он и ,  спустя несколько минут,  вновь погрузился на дно озера.

— Ты был прав насчет третьего камня, — сказал следователь Василию. — Он, пожалуй, предназначался для Ступина. Управившись с Фониными с помощью Ступина, Чижик-пыжик  собирался и его отправить на дно, либо припрятать труп в другом месте, что завело бы следствие в тупик. Таким  образом Чижик  избавлялся и от свидетеля-соучастника, и от претендента на часть добычи. Не прояви ты изобретательности, и  он бы совершил очередное преступление.

— Мы оба постарались, — скромно отозвался на скупую похвалу Белозерцев.

По возвращению в город, далеко за полночь в комнате Ступина были обнаружены некоторые из вещей жертв. Под напором неопровержимых улик он сознался, что за плату помог Чижику расправиться со стариками и Багишевым. Это подтвердилось при следственном эксперименте.— Купля-продажа недвижимости — дело серьезное, но темное. Много вокруг него всяких мошенников  вертится, — с грустью произнес Щеглов. — Люди по своей  неопытности и доверчивости еще не один раз будут попадать в крепкие сети аферистов  и разбойников, рискуя  жизнью и имуществом.

— Эта печальная перспектива не сулит нам спокойной жизни. Надо быть начеку, поединок продолжается, — поддержал следователя Белозерцев. Прогноз оказался верным.

СПЕЦ»  из  ЗОНЫ

1

Утро для майора  Василия Белозерцева  и капитана Владимира Щеглова началось с  сообщения,  записанного в  единой книге происшествий ( ЕКП ), которую,  едва они появились в УВД, им подал дежурный,  майор Крупин.

— Для вас,  ребята, работа  подвалила, — произнес он ободряюще.— Пять  минут назад поступило это сообщение. Я успел  известить полковника Реброва и он отписал вам  разобраться. Вы появились вовремя, как говорят, на ловца и зверь. Машина  в вашем  распоряжении.

Василий  и Владимир  одновременно пробежали запись глазами: «В  7.50 от директора гастронома “Таврия”  Ледневой О.П. по телефону поступило заявление о том, что в помещение гастронома совершено  проникновение. Похищены товары, материальный ущерб уточняется. Из сейфа  взята дневная выручка в сумме 2718  гривен. Входная дверь и на замки не повреждены, сигнализация исправна,  но не сработала»

— Замки целы, сигнализация исправна?— с недоумением  произнес следователь Щеглов. — Может этой Ледневой кража померещилась? Есть натуры, особенно, среди женщин  с паническим характером. Поднимут шум,  запугают себя до полусмерти, а когда разберешься, то дело выеденного яйца не стоит. У страха глаза велики поэтому способны или ничего не видеть, или слишком преувеличивать.

— Она не похожа на психопатку, — возразил Крупин.— Нормальная, обыкновенная женщина.  Говорила спокойно, даже излишне хладнокровно.

— Тогда тем более странно, — засомневался старший оперуполномоченный  угрозыска Белозерцев и выдвинул версию. — Не имитация ли проникновения с целью сокрытия недостачи? В таких случаях под видом неисправной электропроводки, короткого замыкания пускают «красного петуха» и огонь уничтожает все документы, товар и улики.

— Не будем, Василий, гадать на кофейной гуще и делать поспешные выводы,— предложил Щеглов. — Разберемся на месте.

— Эксперта-криминалиста,— велел он Крупину.

— И кинолога с собакой,— добавил Белозерцев.

— С собакой пустая затея,— безнадежно  махнул рукой капитан. — Вряд ли она возьмет след. Это тебе не квартирная кража, в гастрономе столько запахов. Вот если бы по «горячим» следам,  тогда другое дело. А так только расслабим себя надеждой и упустим время.Василий не стал настаивать, зная скептическое отношение Владимира к использованию служебно-розыскных собак. Он больше полагается на знания, опыт  и интуицию. Поэтому кинолог старшина Криничный  лишь в редких случаях выезжал с овчаркой Пальмой на места преступлений. Сам кинолог не обременял себя заботами о дрессировке содержащихся  в вольере собак. В основном их использовали сотрудники вневедомственной охраны. Но оперработники  угро не отказывались  от услуг кинолога, были настроены на использование всех средств розыска в рамках УПК. Не случайно у них в большом  ходу поговорка: сыщика, как волка, ноги кормят. Характер работы следователя  несколько шире  и углубленнее. Он отрабатывает  версии на  основе информации, вещдоков и т.д., полученных от сыщика,  показаний  потерпевших,  свидетелей и подозреваемых, актов экспертиз и из прочих источников. Но следователь и сотрудник  угрозыска действуют в единой связке, как альпинисты. Раскрытие преступления — это тоже многотрудное и рисковое восхождение на вершину, требующее навыков, мужества и  физической закалки. В такую прочную связку соединила милицейская служба Щеглова и Белозерцева. И на сей раз и предстояло разгадать очередной криминальный ребус. Внешне сдержанные и хладнокровные, они были поглощены предстоящим делом. Появился эксперт-криминалист капитан Анатолий  Будченко и они выехали на место происшествия.

2

— Это  невероятно, это невероятно...,— несколько раз повторенной фразой  встретила подъехавшую опергруппу у гастронома Ольга Павловна Леднева.— Я вчера сама в 2I.15 закрыла дверь.  А перед тем позвонила на пульт  централизованной охраны. Поставили объект но сигнализацию. Все было  в порядке. Утром пришла, осмотрела замки,  контрольки невредимы.  Открыла дверь, прошла через зал в подсобку, а там... да вы сами все увидите…

Леднева — женщина лет пятидесяти с выкрашенной в  фиолетовый цвет копной волос, беспомощно развела руками. Ее полную фигуру плотно облегало велюровое платье темно-вишневого цвета. Вопреки возрасту, она  явно стремилась выглядеть, и это ей удавалось, моложе своих лет. Несмотря на утреннюю осеннюю прохладу была одета легко, не жалела косметики, дабы отдалить старость.

Ледневу обступили четверо продавцов с выражением огорчения и досады  на лицах. Они молча внимали объяснениям своей начальницы.

— Ключи были только у вас? — спросил Щеглов.

— Конечно у меня. По инструкции так положено, — ответила Ольга Павловна.

— И от сейфа?

— Да,— насторожилась женщина и ее лицо приобрело недоверчивое выражение. После паузы она пояснила:

— Я уходила вместе с Пасько и Тунцевой, они подтвердят. Правда,  Тамара, что это так?

— Да, —  хором ответили продавщицы. “Если допустить такую версию, что хищение совершено при соучастии Ледневой, что она  ночью открыла гастроном, то  без  сговора с  дежурным инспектором или его помощником на пульте централизованной, охраны дело не обошлось,— размышлял Белозерцев.— В противном случае факт  проникновения в помещение  зафиксировала бы  мгновенно сработавшая сигнализация. Охранники оперативно прибыли бы на место. Кроме того звуковой  сигнал поднял бы жильцов дома. Однако этого не произошло. Почему?”

Отработку этой версии майор  решил отложить на самый крайний случай, если другие не подтвердятся.Капитан Будченко, пока Щеглов опрашивал Ледневу и продавцов, тщательно осмотрел входную дверь, навесные замки и засовы, снял отпечатки пальцев.  Большие стекла витрины с датчиками сигнализации были целы. Никаких следов проникновения из вне, что его  глубоко озадачило.

Пройдя в торговый  зал сотрудники милиции внимательно,  метр за метром, осмотрели вымощенный  облицовочной плиткой пол, прилавки и стеллажи  в секциях бакалеи,  рыбной, молочной и вино водочной  и кондитерской продукции. Продавцы  во главе с Ледневой, словно а траурной процессии медленно шествовали за ними.

— Вы в подсобку, в подсобку загляните,— не выдержала  утомительной, дотошной  процедуры осмотра Ольга Павловна.— С этой полки взяты четыре бутылки коньяка “Коктебель” и три бутылки водки “Русская”, несколько пачек сига “Золотой пляж”, а в другой секции — колбаса, сыр, консервы и другие продукты для  закуски.

— Когда  вы только успели ревизию провести?— недовольный директорской напористостью, спросил  следователь.

— Так ведь это ясно  по пиршеству в подсобке,— резко ответила она,  а Владимир  счел благоразумным не накалять отношения. Ольга Павловна явно пребывала в  обычном для себя амплуа директоре, привыкшая к беспрекословному послушанию подчиненных.

— Уж  в своем гастрономе я отлично знаю, где что и сколько лежит, — продол она, упрямо встряхнув фиолетовой копной.

— В этом я  не сомневаюсь, Ольга  Павловна,— улыбнулся капитан.— Доберемся и до подсобки. В нашем деле поспешишь — людей насмешишь. Так что будьте спокойны.

 — Я  всегда спокойна и уверенна,— Леднева гордым взглядом окинула  своих подчиненных. В  взгляде Белозерцев  прочитал твердость и непогрешимость. “Либо за ней нет криминала, либо она волевая женщина, умеющая в любой ситуации держать себя в руках, владеть эмоциями. А возможно у нее надежный тыл, влиятельные связи в исполкоме и управлении торговли, своего рода «крыша»,”— подумал Василий.

В  продовольственных  секциях беглым осмотром, без ревизии невозможно установить объемы хищения, а вот  в винно-водочном отделе, судя  по следам, окаймленным тонким слоем пыли недоставало семь бутылок. Будченко  зафиксировал  этот  факт  фотосъемкой.   К нескрываемому удовлетворению Ледневой, они  вошли в подсобку. Посреди небольшого  помещения на опрокинутом вверх дном ящике  стояла недопитая бутылка коньяка, грубо нарезанный сыр и колбаса, вспоротая банка «Шпроты», валялись окурки и рассыпан пепел.

— Вот полюбуйтесь,— предложила  директор. — Мало того, что из сейфа деньги похищены, так еще и застолье состоялось. Вконец воры обнаглели, куда только милиция смотрит?

— Куда надо, туда и смотрит. Возле каждого магазина милиционера не поставишь, — ответил на ее упрек майор.

— Стакана не вижу, вы их не убирали?— спросил Щеглов, оставив без  внимания выпад Ледневой.

— Нет, ничего не трогала, как ваш дежурный велел.

— Наверное из горлышка пил или пили,— предположил Белозерцев. — До  стаканов ли в такая ситуации.

— По объему выпитого коньяка — четыреста граммов — преступников  могло быть  двое или один. Пока это невозможно точно определить.

Эксперт-криминалист  аккуратно закрыл пробкой горлышко бутылки  и положил ее в пакет  для экспертизы, рассчитывая на наличие отпечатков пальцев. В кабинете директора за взломанной  дверью находился громоздкий шкаф-сейф серийного производства с навесным развороченным замком на открытой дверце. Рядом орудие взлома — небольшой ломик, которым грузчики  вскрывают  ящики, сорвав металлическую ленту.

— Какую сумму похитили? — спросил следователь.

— Две тысячи семьсот восемнадцать гривен,— ответила  Леднева.— Вам, что дежурный не сообщил?

— “Кукла” была в сейфе?

— Нет.

— Почему?

— Тамара Пасько однажды нечаянно схватила куклу. — пояснила Ольга Павловна. — Руки оказались в красящем  порошке,  с большим трудом вывели.  С тех пор и не используем. Кто знал, что доберутся до сейфа.

— Сейф? — усмехнулся следователь.  Одно название. Только  ленивый  в него не залезет. Хранить в  нем деньги курам на смех. Почему не сдали выручку в банк?

— Инкассатор не прибыл, — сухо ответила директор.— У них то бензина нет, то оружие не пристреляно... Уехали на армейское стрельбище упражняться.

— Да, везде проблемы,— вздохнул Щеглов, оглядывая замкнутое пространство. Пока не было ответа на вопрос: каким образом совершено проникновение. Судя по расположению помещений, в подсобку можно попасть только через входную дверь,  либо выставив стекло витрины. «Не дурачит ли нас Леднева, прихватив выручку и инсценировав в деталях картину хищения,— правдоподобная  версия закралась в сознание следователя.— Это вполне можно было сделать перед закрытием гастронома. Женщины весьма изобретательны. Не приведение же, для  которого стены не преграда,  здесь побывало?»

Он пристально поглядел на Ледневу. Она не выдержала его проницательного взгляда.

— Вы, что меня в чем-то подозреваете? Как  вы посмели, по какому праву?— возмутилась она.

— Подозревать,  не значит обвинять,— холодно заметил Владимир.— Я все подвергаю сомнению. Доверяю только фактам. Пока у меня складывается впечатление, что проникновения  не было. Если кто-то из покупателей и затаился внутри перед закрытием гастронома, чтобы остаться на ночь, то все равно попытался бы выбраться  наружу и сигнализация сработала бы. А в случае ее отключения  было бы замечено на пульте централизованной  охраны. Как вы это объясните, Ольга Павловна, тем более, что подземного подкопа не обнаружено?

— Не знаю,— хмуро ответила Леднева.— Это ваши проблемы. У меня от своих кругом голова идет. Кто возместит ущерб?

Ощутив на себе тень подозрения, женщина  не была расположена к диалогу и откровенности, замкнулась, ушла в себя, обдумывая, кто из влиятельных знакомых помог бы отстранить  Щеглов от расследования этого дела. Он своей чрезмерной  подозрительностью не внушал ей доверия.

— Что за этими ящиками? — спросил  Белозерцев у ТамарыПасько,  когда они из директорского кабинета возвратились в подсобку.

— Глухая боковая стена и часть витрины, — ответила девушка. Василий и Будченко  отложили  в сторону несколько  ящиков  и проникли через образовавшийся  лаз. Продавец не ошиблась — в глухую стену подсобки примерно на метр от угла  выступала металлическая рама со стеклом витрины. То ли так было задумано по проекту, чтобы дневной свет проникал  в подсобку, то ли  строители при  монтаже здания допустили брак.  На  первом  этаже  размещался  гастроном, а на четырех — квартиры. Майор наклонился и увидел на стекле в углу едва различимую дугообразную, словно  паутина трещину. Ее верхний край находился ниже белого с голубым проводом датчика сигнализации.

— Взгляни, Анатолий,— пригласил он криминалиста. — Ты по этой  части мастак.

— Теперь все понятно, — обрадовался  капитан и,  стремясь обнаружить  на стекле отпечатки, присел на корточки.— Аккуратно сработано. Стекольных дел мастер действовал. Возможно кто-то из залетных, иногородних,  ведь рядом железнодорожный  вокзал. Щеглов,  наконец получивший разгадку способа проникновения в гастроном, не высказывал своей радости, зато Леднева, над которой  висела тень подозрения, повеселела.  Тут же проверили версию — на вынутый  угол вырезанного стекла включенная сигнализация не реагировала.

— Нашел-таки уязвимое  место,— сказал Будченко и подметил. — Отверстие небольшое,  узкое. Видать мал ростом и худой, как щепка.  Только такой и смог  пролезть. Среди таких и надо искать стекольных дел мастера.

3

По прибытии в  УВД  Щеглов  и Белозерцев i наметили план оперативно-розыскных  мероприятий. Будченко  быстро произвел дактилоскопию, но отпечатков  пальцев идентичных обнаруженным на бутылке из-под коньяка, ломике  и треугольнике  витринного стекла в картотеке не оказалась. Тем не менее это  позволило следователю сделать вывод, что в  проникновении участвовал один человек подростковой комплекции. В пользу этой версии был  и тот факт,  что если бы  в группе было два или более человек, то вряд ли бы они  ограничились хищение лишь семи бутылок спиртного. Постарались бы унести побольше, чтобы  отметить успех операции.

— Сообщники  могли  его  поджидать снаружи, на улице, не имея возможности из-за своих габаритов проникнуть в гастроном, —предположил Белозерцев.

— В таком случае проникший не стал бы распивать коньяк в одиночку, зная что его ждут,— резонно  заметил следователь. — На срезе стекла должны остаться волокна от одежды. Надо их исследовать, что даст возможность определить тип и цвет одежды.

— Я уже  распорядился на сей счет,— сказал Василий — Заодно поручил участковым поинтересоваться в мастерских и стройуправлениях резчиками стекла. Уж очень профессиональный срез,  тем более, что стекло техническое — четыре миллиметра. Видна рука опытного мастера. Может кто  из их братии признает своего коллегу по  почерку.

— Ты,  надеюсь, не раскрыл для чего надо? А то ведь проявят  солидарность и не сдадут своего.

— Нет, предупредил участковых, чтобы не посвящали в суть дела.

Три дня ушло на опросы работников стекольных  мастерских и бригад строительных управлений, но обнадеживающих результатов они не дали. Тем временем к  Щеглову поступил из лаборатории экспертно-криминалистического отдела  акт химической экспертизы волокон ткани, обнаруженных  на срезе стекла.

“Синтетика и 15 процентов хлопка. Темно-синий цвет, аналогичная ткань используется для изготовления униформ, — прочитал заключительный вывод следователь, глядя на Белозерцева. К документу был приобщен образец ткани, очевидно из имеющихся в коллекции лаборатории.

— Погляди,— Владимир  подал Василию лоскуток.— У школьников, воспитанников интерната форма коричневая. Может кто из  пэтэушников? У них какого цвета одежда?

Майор, оставив вопрос без ответа внимательно рассматривал ткань. Как скульптор для  чего-то разминал ее руками словно глину. Капитан не торопил его с  ответом. Вдруг лицо Василия  осветила улыбка и он уверенно сообщил:

— Из подобной ткани сшита форма контингента спецкомендатуры для условно-досрочно освобожденных лиц.  На прошлой неделе я ездил на машиностроительный завод, где возводятся  новые корпуса и видел там заключенных на разгрузке  металлоконструкций. Они и на других участках и в цехах работают, основном в качестве грузчиков, дешевой рабсилы.

— Не ошибся насчет формы?

— Держу пари,— с азартом предложил майор.

— Тогда объясни, как осужденный в ночное время мог оказаться в городе. Нарушил режим? Сбежал? — настаивал следователь.— В  таком случае  нас бы проинформировали, объявили тревогу. Масса ориентировок поступает по телетайпу о беглецах с “химии”?

— На этот вопрос нам  и предстоит ответить. Но согласись, версия вполне реальна,  — упорствовал Белозерцев.— Ты ведь и сам в курсе, как формировался контингент спецкомендатуры. За счет подобных ей. И конечно, сюда постарались сплавить самых отъявленных,  доставлявших проблемы, а не тех,  кто встал на путь исправления для адаптации перед выходом на свободу.

— Ты пожалуй прав, — согласился Щеглов,  вспомнив недавний инцидент на винзаводе, когда группа осужденных  из спецкомендатуры,  прибывшая на разгрузку угля, силой завладела тридцатилитровым  бидоном со спиртом и успела провести дегустацию. Только с помощью сотрудников ОМОНа, используя собак и слезоточивый газ “Черемуха” удалось подавить бунт и отбить опустошенный до дна  бидон. Инициаторов осудили  и  по этапу отправили в колонию усиленного режима. Таков контингент, готовый  к выходу на свободу. Здание  спецкомендатуры находилось  на территории машиностроительного завода,  что на окраине города в промышленной зоне, но ее обитатели время от времен напоминали о себе горожанам.

— Сейчас выясним,— Белозерцев  связался по телефону с дежурным спецкомендатуры.

— Капитан  Соловьев, замначальника,  — прозвучал  голос в трубке. Представившись, майор попросил. — Подскажи, если среди твоих подопечных умельцы по резке стекла?

— Есть, конечно, есть,— неизвестно чему обрадовался Соловьев, и не без гордости заметил. — У нас специалисты на любой вкус. Есть фармацевт, который  похищал  спирт и наркосодержащие препараты при изготовлении лекарств. Есть философ по кличке Диоген. Он  отбывает наказание за злостное уклонение от уплаты алиментов, детишек настрогал и в кусты, такая приятная философия. Есть гинеколог, практиковавший подпольные аборты, есть ветеринар, пытавшийся в качестве эксперимента скрестить свинью и барана. Есть кандидат физико-математических наук…

— Довольно, меня стекольщик интересует, — оборвал Василий словоохотливого и хвастливого балагура. — Много их у тебя?

— Что, майор, решил дачу остеклить?— не унимался  Соловьев.— Стекольщиков хватает, целая бригада, но один особенный — мастер экстра-класса. Рудый Яшка по кличке Рыжик. Работает на остеклении нового корпуса. Бригадир в нем души не чает. По его ходатайству начальник поощрил  Яшку  свиданием с родителями. Завтра  во время общего построения оглашу приказ, то-то обрадуется, малый.

— Почему малый?

— Ростом с подростка, но больно шустрый и сообразительный. Без проблем может в форточку пролезть.

— По какой он статье осужден?

— По 185 часть третья, — после короткой паузы сообщил  замначальника и, решив  блеснуть эрудицией добавил. —  За кражу с проникновением в жилище. Был осужден на четыре года, Через  месяц освободиться. Жаль будет терять такого спеца.

— Где сейчас твой Рыжик, чем занимается?

— На  занятиях в  вечерней школе, — ответил капитан. — Два  раза  в неделю Яшка и еще семь гавриков уезжают в город  в школу. Другим на образование наплевать, а Рыжик настырный, грызет камень науки. Далеко может пойти, вот только судимость биографию портит.

— Одиннадцатого  октября он тоже был на занятиях? — прервал  его тираду Василий и услышал  шелест перелистываемых страниц журнала, а затем голос Соловьева:

— Да, занимался с 18 до 23 часов.

— Капитан, а вы интересуетесь посещаемостью своих гавриков?— строго спросил майор.

— Это  не входит в мои функциональные обязанности,— также  холодно ответил тот.— Пусть у замполита об этом голова болит, у меня своих забот хватает. К тому же, майор, хоть вы и старше по званию, но не обязан  перед вами отсчитываться.

— Ладно, капитан, будь здоров, — пожелал Белозерцев и положил на рычаг аппарата  трубку. Щеглов без  пояснений постиг суть дела.         

— Вперед,  Володя! Не будем терять времени, — произнес  Василий.— Рыжик,  наверняка, уже  вышел на промысел. В  гастроном “Таврия” он уже не сунется, так как  наследил, а вот в какой-нибудь другой  продовольственный  магазин, точно. Почитает ритуал, для  него это своего рода хобби,  азартная игра.

— Сначала узнаем, отсутствует ли он на занятиях, — сказал следователь.— Может,  решил сделать тайм-аут, чтобы  передохнуть. Иногда злоумышленники действуют в пику логике.

Они быстро спустились вниз по лестнице. Поставив  в известность дежурного по УВД и вышли  из здания милиции. Прохладный порывистый  ветер гнал  по освещенному тусклым светом фонарей тротуару кленовые листья. Небо было плотно  затянуто будто шторами темными  тучами. Улица в этот поздний час была пуста. Редкие прохожие торопились на ночлег.

— Погода, как по заказу «домушников» и прочих джентельменов удачи, — заметил Щеглов, когда они сели  в УАЗ и  машина тронула  с места.

4

— Яков Рудый на месте? — спросил Белозерцев, когда на его стук в дверь  девятого класса в коридор  вышел  седовласый мужчина явно  пенсионного возраста  в очках на переносице.

— Отсутствует, — ответил учитель и с досадой признался. — Навязали на мою  голову этих лоботрясов. На занятия ходят через пень-колоду.  Как я их аттестую  в конце учебного года? Буду ставить  вопрос ребром перед директором школы об отчислении прогульщиков и двоечников. Пусть на месте в спецкомендатуре организуют занятия, а не портят мне процент успеваемости.

— А что с Рудым?

— Говорят его приятели, что Яшка чего-то поел,  живот свело, с унитаза не слазит, — ответил он. — А как на самом деле, неизвестно. Может волынит, саботажничает.

Проблема с гавриками так наболела, что  мужчина с трудом перевел дыхание.

— Одиннадцатого октября Рудый был на занятиях? — вставил вопрос майор.

— Тоже  прогулял,— ответил преподаватель и пристально посмотрел на Василия. — А вы,  кто такой, извините-простите?

— Знакомый Якова, — уклонился от прямого ответа Белозерцев, справедливо полагая,  что правдивая информация всполошит учителя.

— Знакомый? Ну и нашли в себе приятеля, — пожурил его   учитель и возвратился в класс.

— Рыжик на промысле,— сообщил майор, сев  в машину.— И в день хищения из гастронома “Таврия” его не было на занятиях. Вот бы узнать, какой  объект он сейчас шмонает?

— Сначала проверим наиболее крупные  продовольственные магазины на пути маршрута Рудого  из комендатуры  в город,— предложил Щеглов. — А потом займемся магазинами, что в  пригороде.

— Там в основном магазины старой постройки с зарешеченными окнами. Они  для него не с руки,— заметил Василий и сообщил.— Знаешь в чем ошибка экипажей ПМГ и охраны?

— В чем?

— Они ночью на полной скорости подъезжают к магазинам, освещая  фарами двери и  витрины. Проверили: замки целы,  сигнализация молчит и  вперед к  следующему объекту,— вслух рассуждал майор. — Это позволяет тем, кто проник вовнутрь, заранее  услышав шум затаиться. Мы поступим иначе. Не доезжая метров  пятидесяти до объекта, остановим машину, а дальше осторожно пешком.

— Разумно,  — поддержал Владимир.

Таким способом они проверили три продовольственных магазина. Когда подходили к витрине четвертого, Щеглов заметил, как на какой-то  миг из двери  внутри помещения, ведущей в подсобку,  на полу освещенному лампами дневного  света  скользнула тень.

— Есть, — прошептал он и придержал за руку Белозерцева. Они завернули за боковую, скрытую дикорастущим кустарником стену на стыке стеклянной  витрины  увидели срез стекла подобный выявленному в гастрономе “Таврия”. Почерк тот же, сомнений не было — Рыжик в магазине.

Белозерцев  возвратился к машине и по радиостанции связался с дежурным по УВД, который имел под рукой список фамилий директоров магазинов, номера их телефонов и домашние адреса. Попросил доставить на объект директор магазина  № 14 и предупредить дежурного на пульте  централизованной охраны, что в этот магазин совершено  проникновение. Минут через сорок госавтоинспектор доставил на ‘Жигулях” заспанную угрюмую женщину с мужеподобным, с крупными чертами лицом. Весь ее вид выражал недовольство и неприязнь. «Леднева в сравнении с ней ангел небесный,” — невольно подумал майор.

— Тише, не гремите ключами, — попросил  Василий, когда она открывала навесные замки и гремела задвижками.

— Ты мне не указ, командуй своей женой,— огрызнулась зав.магазином.— Она поди десятый сон видит, а тут ни днем, ни ночью покоя нет. Скорее бы на пенсию, а то в могилу сведут.

Майор промолчал, уверовав  в принцип,  что с глупой бабой лучше не связываться, другая бы наоборот поблагодарила, а эта ни до людей, ни до Бога. Он придержал металлическую дверь на упругой пружине. Приказав женщине оставаться у дверей, они осторожно пересекли торговый зал. Сквозь дверь подсобки  пробивался свет. IЦеглов резко толкнул ее плечам и она распахнулась. Перед их взорами  предстала уже знакомая картина. На опрокинутой верх дном бочкой перед початой бутылкой водки и закуской сидел низкорослый и щуплый со скуластым  худым землистого цвета лицом рыжеволосый подросток.

 “Действительно,  Рыжик. Вот уж  точная кличка не в  бровь, а в глаз”, — подумал Белозерцев. От неожиданности Павел замер, как манекен, потерял дар речи. Рука застыла с зажатым пальцами граненным стаканом. Его жалкий, затравленный вид  растрогал даже не склонного к сентиментальности следователя.

— Что ж ты, Яков,  взрослый человек, а сглупил?— с сожалением произнес Владимир.— Тебе ведь малость оставалась и полная свобода. А теперь лет пять схлопочешь. 

— Гражданин начальник, на хрен мне  свобода без гроша в кармане,— вспылил  Рудый. — Я  привык к зоне и крыша над головой, одежда, харчи по норме.  Моя маманя на свободе впроголодь живет, месяцами пенсию не платят... Вернусь я домой, ни работы, ни денег, что-нибудь стырю, тот же бидон или провода, чтобы сдать на металлолом за гроши и опять загремлю на нары…

Потом заметно сник и чуть слышно прошептал:

— Хотел стартовый капитал скопить. Из грязи в князи. Не вышло. Верно  наш Диоген сказал, что рожденный ползать летать не может.

— Это не Диоген сказал, а писатель Максим Горький,— поправил Щеглов, но  Рыжик вдруг на высокой ноте с азартом предложил:

— Вы, господа, паны, угощайтесь, здесь на всех хватит. Вам я, по рассказам нашего капитана Соловья,  знаю,  не шибко густо платят. Тоже держат в черном теле, чтобы злее были и усердно службу несли. Что не желаете разделить со мной последнюю трапезу? А я выпью, помирать, так с музыкой. Он залпом в  мгновение ока осушил стакан. Потянулся к бутылке, но Василий  крепко сжал запястье его руки:

— Довольно куражиться, Рыжик. Живо  выкладывай орудие преступления. Яков  понял, усмехнулся и вынул  из кармана  куртки руку. Разжал ладонь— тускло сверкнул острыми гранями кусок искусственного алмаза.

 

ЭЛЕГАНТНЫЙ  БЕЗ  В / П

1

Вероника Хмелева, поджидая утром на остановке автобус, роняла рассеянные взгляды на яркие афиши, зазывавшие  на шоу эстрадных звезд. Под занавес гастрольного сезона они заполонили приморский город. Но внимание женщины привлекли не громкие имена кумиров публики, а отпечатанное на пишущей машинке объявление. Вероника подошла поближе и вчиталась в текст: «Элегантный и красивый, атлетически сложенный мужчина 27 лет, с высшим гуманитарным образованием, без вредных привычек, Желает познакомиться с симпатичной одинокой женщиной  не старше 30 лет, увлекающейся художествен- ной литературой, для создания семьи. Прошу записать свой номер телефона». Номер одной из претенденток уже был записан женским почерком.

«Господи, мне уже двадцать девять. Перестарка, непорочная дева. Как быстро летят годы, — с грустью подумала Хмелева. — Вдруг это тот рыцарь, которого столько лет я терпеливо и безнадежно жду?»

Весь день мысли Вероники были заняты объявлением. «Надо хорошенько  приготовиться к встрече с  красивым и элегантным. Забежать после работы в «Салон красоты», сделать «химию» и навести макияж,— размышляла женщина. — Затем прибраться в квартире, вдруг он  пожелает взглянуть, как она живет, любая деталь может повлиять на его выбор. Не забыть бы насчет увлечения литературой, а книг у меня не густо. Он, наверное, большой интеллектуал, будет с кем ходить в театры и музеи, на выставки живописи. Только бы я ему понравилась. Неужели я недостойна любви и семейного счастья? »

— Одолжи мне на неделю четыре тома Набокова, — попросила Хмелева у работавшей рядом за компьютером подруги Марины, роскошной блондинки. По пути домой Хмелева прямо с работы заехала к подруге. «Хорошо, что претендент на мое сердце без вредных привычек, — подумала Вероника. — Хотя никто ведь не признается о злоупотреблении алкоголем, пристрастии к наркотикам или смене женщин, как перчатки. каждый хочет предстать в лучшем свете, поэтому доверяй, но проверяй, чтобы не надули,  как деревенскую дуру».— Даю тебе для возбуждения либидо  Камасутру, а для психоанализа  Фрейда и «Лолиту» Набокова о сладострастной нимфетке, — пояснила Марина. — Очень редкие, дефицитные книги, береги их, как зеницу ока.

— Обязательно, спасибо, — поблагодарила Вероника, принимая связку.

— Ради твоего удовольствия стараюсь, ведь женщина без страстного мужчины все равно, что скрипка без смычка,  никогда не запоет, —  изрекла постулат подруга. —  Тебе срочно нужен умелый и надежный смычок. Читай, изучай объявления службы знакомств, брачных агентств и себя презентуй. Не сиди  в четырех стенах на печи, ожидая калачи, никто их тебе не испечет. Под  лежащий, дремучий камень вода не течет. Не комплексуй, а внуши себе мысль, что ты красивая, очаровательная, умная и активно действуй. А то останешься старой девой в одиночестве и тоске, без сладости и радости — не жизнь, а прозябание. Мужики мало чем друг от друга отличаются, разве что наличием средств и темпераментом. При виде красивой и молодой женщины у них возникает одно желание — овладеть и насладиться. Исключением могут служить гомосеки и безнадежные импотенты. Но и они способны получить удовольствие посредством бесконтактного общения. А тебе нужен не представитель сексуального меньшинства, какой-нибудь извращенец, а нормальный, здоровый мужчина без вредных привычек для оплодотворения и рождения здорового с хорошей наследственностью ребенка. Одним словом, любовь любовью, а  производитель должен быть крепким без психических и прочих отклонений. Это для любовных забав сойдет любой, а деторождение — дело серьезное. Чтобы потом не пришлось с больным сыном или дочерью всю жизнь по больницам и аптекам ходить и горе мыкать.

Хмелева, кивая головой, внимала наставлениям опытной  в амурных приключениях подруге, менявшей мужчин, как перчатки. В довесок отдала  Веронике четыре тома Набокова  и три любовно-криминальных  романа.

— У тебя шикарная библиотека, — оценила Вероника, рассматривая на высоких стеллажах книги в потускневших и ярких переплетах.

— Это родительский капитал, — небрежно махнула тонкой рукой подруга. — Настоящие фанаты. Советовала им хоть часть старинных книг и икон продать за валюту, так и слушать не желают. Каждой книгой дорожат. Не дай Бог прознают, что я тебе одолжила. Ты смотри, не потеряй, иначе мне не поздоровится.

Хмелева обиделась и поспешно распрощалась с подругой. Благополучно доехала и сошла на своей остановке, объявления на прежнем месте не было, лишь ветер трепал обрывок. «Может, кто-то пошутил, а я себе много вообразила. Принц,  рыцарь на белом коне, вот дура, — с горечью подумала Вероника. Она коротала вечер у телевизора, когда раздался телефонный звонок. «Наверное, Марина, — предположила она, но мягкий мужской баритон в трубке заставил ее замереть от волнения.

— Добрый вечер, — произнес незнакомец. — Я — Роман. Вы сегодня оставили номер телефона на моем объявлении. Если не возражаете, то я предлагаю встретиться с вами наедине, как вас зовут?

— Вероника, — прошептала она. — Не, не возражаю.

— Прекрасно, — обрадовался он. — Назовите ваш адрес, Верочка.

Она, не скрывая волнение,  назвала.

— Через полчаса я у ваших ног, милая незнакомка.

Хмелева еще несколько секунд, словно под гипнозом, держала трубку, из которой доносились короткие гудки. Наконец пришла в себя, логически размышляя: «Поздний вечер, незнакомый мужчина, и я одна. Неизвестно, как он себя поведет. Может, маньяк или садист? Сразу потащит в постель. Не рискую ли я? Лучше было бы для начала встретиться в кинотеатре, кафе или другом людном месте. Но он застал меня врасплох, я даже не успела сходить в «Салон красоты». Но этот мягкий завораживающий голос вызывает доверие. Будь что будет, от судьбы не уйти».

На скорую руку она приготовила холодные закуски, но накрывать на стол не стала. Затем занялась собой, взбила пышную прическу, закрепив ее лаком, припудрилась и очертила перламутром помады губы, подвела тушью ресницы. «Хороша, соблазнительна», — подсказало ей сердце. Перемерила несколько платьев. Одно ей показалось слишком ярким, другое очень прозрачным, третье — коротким, едва прикрывавшим бедра. Остановила свой выбор на черном с золотым орнаментом на груди. Перехватила тонкую талию поясом, и сразу все линии тела стали выразительно мягкими, женственными.

Присела  перед трельяжем. На нее из зеркала глядела знающая себе цену очаровательная женщина, способная заставить учащенно биться мужское сердце.

— Теперь полный порядок, — улыбнулась она, довольная собой. – Хоть к принцу датскому на прием…

— Кто? — спросила Хмелева настороженно, когда отзвучала малиновая трель электрозвонка.

— Роман, — мягко отозвался красивый баритон, и она смело отворила дверь, пригласив высокого,  стройного мужчину в плаще кофейного  цвета и шляпе в квартиру. Он вошел в уютную прихожую. Задержал   ласковый взгляд на Веронике и с восторгом воскликнул:

— Верочка, вы  великолепны! Сражен наповал... Именно такой я вас себе и представлял...

— Какой? — улыбнулись она, покоренная его комплиментами.

— Красивой, стройной, изящной и наверняка темпераментной, — Роман непринужденно наклонился и поцеловал ее руку, затем преподнес букет алых роз.

— Вы достойны миллиона роз, о которых  поет Алла Пугачева, — произнес он с пафосом. — Но, увы, я не художник, чтобы нарисовать и продать  картины. Но и скромный ценитель изящной  словесности на красивые жесты  способен. Вероника, вы  мой ангел , моя судьба… Два имени в одном, редкое и очень  знаменательное явление. Вера и Ника. Мы должны быть дважды счастливы!

— Ах, Рома, мне бы  хоть одно женское счастье и наслаждение испытать, — вздохнула она, скромно опустив томно-печальные глаза.

— Испытаете, испытаете, Вероника, я вам гарантирую! —  запальчиво пообещал  гость и хотел продолжить: «Женщины от меня в восторге»,  но вовремя осекся.

Хмелевой пришлись по душе его светские манеры и горячий темперамент. В них не было даже намека на грубость и похотливость  мрачных, чаще всего пьяных субъектов, пожиравших ее взглядами на улицах города и отпускавших соленые и пошлые шутки. Роман снял плащ и с «дипломатом» в руке прошел в ярко освещенную гостиную. И здесь Вероника смогла его хорошенько разглядеть. Он создавал впечатление интеллигентного человека: привлекательная  внешность, русые волнистые волосы, высокий  благородный лоб, голубовато-серые глаза и чувственные губы. В его облике было что-то романтическое, что создавало особый приятный для женских сердец шарм.

— Вот мой презент на первый случай, — сказал Роман, водрузив на столик бутылку мускатного шампанского и упаковки сникерсов, два лимона и три апельсина.

— Располагайтесь, как дома, а я накрою на стол, — ласково предложила Вероника, ставя розы в хрустальную вазу. Роман огляделся, и его взгляд зацепился за книги на полках мебельной стенки.        —О-о, вы тоже ценительница словесности, — одобрительно произнес он, разглядывая тисненные корешки книг. — Выходит, Верочка, что мы с вами родственные души. Я вижу, что  вы неравнодушны к Фрейду и Набокову. Замечательные писатели.

— Подруга Марина дала мне почитать, — призналась Хмелева. — У меня скромная библиотека, а вот у ее родителей — настоящее сокровище, тысячи три томов соберется, есть редкие старинные и церковные книги, еще с девятнадцатого  и начала двадцатого веков.

— А где она живет?  — с азартом спросил Роман.  — Познакомьте меня с ней.

— Нет уж, у подруги   есть мужчина, и она его обожает, — возразила Вероника.

— Я не собираюсь за ней ухаживать, — успокоил он женщину. — Красивее вас я никого не встречал. И уже, наверное, никого не встречу. Это судьба, дарованная Богом.

От этого признания на нее повеяло нежностью и откровенным намеком на брачный союз. Окрыленная  надеждой, она вышла на кухню, а Роман тем временем разлил  шампанское по бокалам. В мгновение ока она накрыла на стол, положила белоснежные салфетки.

— За ваше счастье, Прекрасная дама! — провозгласил Роман тост. У нее в памяти возникла ассоциация с поэзией Блока. Искристое вино в обществе обаятельного мужчины вскружило ей голову. Она почувствовала  опьянение и нарастающий прилив желания.

— Вы женщина моей мечты, — горячо признался гость.

— Ой, не лукавьте, Рома, я не наивная девочка, — кокетливо рассмеялась она. — Лучше признайтесь, скольких вы обольстили женщин. Чем вы занимаетесь? Может, ловелас и альфонс?

— Я — искусствовед, редкая профессия, — с серьезным видом, не обидевшись, ответил Роман. — Театр, живопись, музыка, скульптура, архитектура, так сказать, художественное осмысление  действительности, это сфера моих творческих изысканий. Сейчас увлечен литературой. Кто-то же должен уберечь шедевры от стихии дикого рынка. Ради этой благородной  цели жертвую и талантом, и здоровьем. На очереди живопись. Я и сам сочиняю любовные романы...

— Как это интересно, — удивилась она. — У вас, наверное, богатый  личный опыт?

 — Нет, я не практик, а в значительной степени теоретик. Доверием , симпатиями женщин не злоупотребляю.

Вероника внимательно слушала его, слегка  наклонив  красивую голову. Его речь, мягкий голос  произвели на нее благоприятное  впечатление.

— Семья  не помешает вашему творчеству?

— Брак будет только на пользу,— заверил Роман.

— А  другие женщины откликнулись на ваше объявление? — она пристально вгляделась в его лицо. Искусствовед на  мгновение замешкался.

— Да, сейчас, к  горькому сожалению, очень много одиноких, невостребованных женщин, обделенных мужской любовью и нежностью, но вы первая, кому я по звонил. Теперь понял, что не ошибся, сердце подсказало. Тот, кто разбирается в искусстве, тот и в женщинах знает толк, — не без гордости отметил он. Она отлучилась на кухню, чтобы заварить кофе, а Роман тем временем наполнил бокалы.

— За твои нежные глаза, пылкие губы и ласковые руки, — выдал он очередной тост, когда она возвратилась в гостиную. Выпили.

 — Рома, а почему ты в своем объявлении не указал номер телефона? — спросила Хмелева, решив, наконец, удовлетворить свое любопытство.

— У меня нет квартирного телефона. Думаю теперь после встречи с вами, чтобы постоянно слышать чарующий голос, обзавестись мобилой,— ответил он и тут же добавил. — Может, это пока и лучше. Какая-нибудь другая женщина оказалась бы проворнее тебя, и нам не суждено  было бы встретиться. Я благодарен судьбе, что она свела меня с то  бой. Я чувствую, что ты  необыкновенная женщина. Завтра же куплю себе  мобильный.

— Надежная связь одно из важных достижений цивилизации, — глубокомысленно произнесла она.

— Выпьем на брудершафт, — предложил Роман пылко и, не дожидаясь согласия, властно привлек Веронику к себе, впившись долгим поцелуем. У нее в последний миг мелькнула  мысль отстраниться. «Уж слишком неожиданно и быстро развиваются события. Он может меня посчитать нескромной  и доступной  женщиной легкого поведения», — с опаской подумала Хмелева Давно не знавшая мужской ласки, она не в силах была отказать себе в удовольствии. Сладкая истома разлилась по телу, разбудив покоившуюся, месяцами неутоленную страсть.

— Я заберу тебя в Москву, — страстно шептал он. — Большой театр, Третьяковка, Арбат, балет, концерты, музеи ... Будешь жить, как у Христа за пазухой... Познакомлю тебя со знаменитыми писателями, поэтами, артистами, художниками и актерами. С политика лучше не связываться, там ложь и цинизм. Там все построено не на дружбе, искренности, а на меркантильных интересах. К черту политику. Да здравствует любовь! Чистая, светлая и бескорыстная. Любовь с первого взгляда, как у нас с тобой. Ты покорила мое сердце, я  — твой преданный Орфей, твой послушный раб!

 — А я – твоя раба. Раба любви, — пылающими губами прошептала Вероника. Для нее, заключенной в крепкие мужские объятия, в этот миг и красивая ложь ласкала ухо. Истосковавшаяся по нежности и ласке, она остро жаждала их. «Живи в свое удовольствие, без комплексов и предрассудков», — всплыл  из памяти совет подруги Марины и она покорилась ему.

— Обещаю тебе красивый роман и райское наслаждение, — заверил с шальным блеском в глазах Роман.

— Я не сомневаюсь, ведь не случайно тебя нарекли Романом, Ромиком, — заметила она. — Постараюсь удовлетворить твои самые пылкие ожидания, желания и надежды.

—Погоди, не здесь, — промолвила она трепетным голосом и поманила за собой в спальню. Там в полумраке  сбросила на палас, словно мантию, платье. Предстала перед его изумленным взором в очаровании женской красоты. За окном, в высоком небе замерцала одинокая  хрустальная звезда.

— Иди ко мне, Рома, — нежно и таинственно прозвучал ее голос. Он превзошел ее самые пылкие и страстные  ожидания и фантазии.

 2

Утомленная, с улыбкой на слегка припухших губах, Вероника спала крепко и долго, пока луч солнца, проникнув через окно, не разбудил ее. Проснулась, сладко потянувшись гибким телом, ощущая блаженство минувшей ночи. «А ведь Марина права, надо торопиться жить, не отказывая себе в наслаждениях. Похоже, мне с Романом очень повезло», — подумала Вероника и,  нехотя, открыла глаза.

— Рома-а! Роми-и-к! — позвала она ласково. Не дождавшись ответа, поднялась с постели, едва  прикрывшись халатом, желая вызвать в нем прилив  страсти, чтобы продолжить сладкие любовные утехи, восполнить холодные ночи тоскливого одиночества.

В гостиной на столике среди бутылки и  остатков закуски лежал белый листок с машинописным текстом. «Сладкая  моя, до свидания! Я взял у тебя на прокат несколько книг для научно- исследовательской работы. Жди, позвоню, только без паники. Крепко целуют Роман», — прочитала она.

— Вот так роман, на одну ночь, но какую безумную, — взгрустнула женщина, плотно запахнув на груди халат, будто в ожидании озноба.  Только после этого Хмелева  обратила внимание на книжные  полки. Словно выдернутые  из челюсти зубы на них отсутствовали собрания сочинений Достоевского, Бунина, Шолохова, Пикуля, Набокова. Та же участь постигла Фрейда, Хемингуэя, Фолкнера и три тома остросюжетных романов Чейза.

— Вот тебе и несколько книг, — огорчилась женщина. — Он что же, с мешком приходил? Наверное, в «дипломате» прятал. Что я скажу Марине? Ее Набоков и Фрейд тоже исчезли. Чувства досады и огорчения  в ней смешались с угасающим чувством благодарности Роману за доставленное наслаждение. Еще теплилась надежда, что он возвратится, и все образуется. «Но откуда взялся  машинописный текст? — повертела она в руке листок. — Значит, он все заранее рассчитал, а я то дура. Элегантный и красивый, без вредных привычек. Москва, Большой  театр… раскатала губы.»

Слезы обиды навернулись на ее глаза. Вероника в отчаянии вытряхнула из вазы на палас розы. Они сиротливо  рассыпались, как несостоявшаяся мечта.

— Что делать? — она обхватила руками голову. — Заявить в милицию? Так ведь засмеют и еще в  проститутки зачислят, на учет поставят.  Мол, под первого встречного легла …Нет уж, обойдусь без позора...

С утратой более двух  десятков книг она еще смогла бы смириться, но вскоре обнаружилась пропажа золотой цепочки с зодиакальным знаком Дева. Это ее разозлило. Лишь спустя трое суток после хмельной ночи Вероника, набравшись  смелости, пришла в милицию.

— Вы не первая и, наверное, не последняя, кто попал в сети ловкого афериста, — с грустью произнес старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Валентин Бельский.— Досадно, взрослая, красивая  женщина, а поверили жулику. Впрочем, ваша вина в том невелика. Он хорошо изучил психику одиноких женщин, страстно желающих обрести спутника жизни, и умело пользуется этим. Вам следовало сразу же обратиться  в милицию. Утешительное послание он вам оставил? Мол, «моя сладкая» ... иди нечто подобное?

Офицер пристально поглядел на Веронику. Она опустила глаза, смутилась, покраснела, но все же достала из сумочки листок и подала его майору. Он пробежал взглядом  текст, улыбнулся, еще более повергнув  ее в смятение.

— Все ясно, сценарий тот же, с высокой гарантией успеха. Я вас не осуждаю. Природа, чувства и темперамент женщины часто берут верх над разумом. Если женщина и совершает  ошибку, то сама горько за нее расплачивается, — участливо заметил майор. — Вот полюбуйтесь, не только вас соблазнил   этот ушлый «жених».

 Из папки уголовного дела он извлек два листка с машинописью. Текст был слово в слово такой  же, как и в оставленной ей Романом, записке, лишь в подписи  значилось Леонард,  Вольдемар  и теперь вот Роман.

— Возможно, потерпевших больше, но только трое из них, включая вас, заявили в милицию. Мотивы молчания других вполне понятны, боятся скандала, — сказал Бельский. — Процедура не из приятных. Но, увы, так устроена жизнь, за все приходится платить.

Хмелева подробно описала внешность «искусствоведа», его приметы. За исключением нескольких деталей одежды (он ее менял) они совпали с описанием, что ранее сообщили другие потерпевшие. Им аферист представлялся в качестве кинокритика и продюсера.

— Я могу надеяться, что вы  найдете и возвратите мне золотую цепочку  и книги? — спросила Вероника.

— Гарантии  нет, ведь неизвестно, как он распорядился краденым, — ответил майор. — Материальный ущерб, конечно, восполнит, а вот моральный... Впрочем, это прерогатива  суда. Но сначала его надо разыскать и задержать. С вами он еще мягко обошелся. у других  невест по восемь-десять полных собраний унес. У одной потерпевшей в качестве  довеска умыкнул золотые серьги с изумрудом. А вторая сама отдала пятьдесят долларов на свадебный подарок. Неужели он так соблазнителен, что женщины теряют голову? Или неутоленная плоть требует?

— Он своим обаянием или гипнозом магически действует на женщин. Прямо какое-то наваждение, потеря контроля над чувствами, — призналась она.

— И среди мошенников есть виртуозы, — улыбнулся офицер. — Они умело пользуются излишней доверчивостью и беспечностью людей,  усыпляют их бдительность и вершат свое черное дело.

— Теперь меня никто не обманет, — с жаром заверила женщина. — Один раз обожглась и на всю жизнь наука будет. Никого больше на порог не пущу.

— Зарекался кувшин по воду ходить. Эта присказка не только мужчин, но и женщин касается, — снисходительно улыбнулся офицер. — После бегства этого Романа какие-нибудь предметы остались?  Может бутылка из-под шампанского? — поинтересовался майор.

— Шампанское мы пили, но утром я бутылку  не обнаружила. Наверное, Роман унес ее с собой или выбросил в мусоропровод, — предположила она.

— А фужеры, из которых вы пили?

— Бокалы, — поправила она. — Роман оказался на редкость аккуратным. Всю посуду со стола отнес на кухню в мойку. Я все тщательно вымыла и протерла, — охотно сообщила Вероника.

— Напрасно, напрасно, — огорчился Валентин и пояснил. — На бокалах и другой посуде могли  сохраниться отпечатки его пальцев.

— Посуда в мойке была залита водой, — сообщила женщина,

— Тогда другое дело, — вздохнул майор. — Ваш «женишок» оказался не столь аккуратным, сколь осторожным, ловко замел следы. Но все же придется осмотреть вашу квартиру.

В знак согласия она кивнула головой и попросила:

— Отыщите этого бабника. Он похитил книги, которые  я одолжила у подруги.

3

Вместе с экспертом-криминалистом   Валентин тщательно осмотрел  квартиру Хмелевой и через час о результатах доложил руководителю опергруппы следователю капитану Владимиру Щукину.

— Объявилась еще одна жертва афериста, — сообщил он. — Я выезжал  на место происшествия. При осмотре  предметов отпечатков пальцев и других улик не обнаружено. Стреляный воробей. Легко обольщает женщин. И когда, устав от  сексуальных утех, они засыпают, исчезает бесследно, прихватив их имущество.

— Совершенно ясно, что это дело рук  одного мошенника, — согласился капитан. — На это указывают способ совершения преступления, предметы краж, записки.  Либо это фанатичный коллекционер художественной литературы, причем знаток, что попало не берет, не забывает и о золотых изделиях. Либо он шизофреник с обостренным чувством красоты. У  этой категории лиц бывают разные отклонения: у одних мания величия или преследования, у других — дар красноречия или неуемная жажда чистоты и порядка во всем. Они обескураживают и  магически  воздействуют на доверчивых людей. Надо его поискать среди клиентов психдиспансера.

— Я подключу к этому делу участковых,  — сказал майор.— А что с объявлениями афериста? Проверил?

— Подобных  в городе не обнаружено, — ответил Бельский. — Похоже на то, что он их сам сорвал, после того как клюнуло несколько женщин.

— Объявления, по словам потерпевших, также, как и прощальные записки, отпечатаны на пишущей  машинке, — продолжил вслух размышлять следователь. — Тексты идентичны и отпечатаны на одной машинке «Любава». А вот кому она принадлежит, осталось загадкой.

— Прежде в бытность КГБ, чекисты снимали образцы шрифтов с пишущих машинок. Теперь до этого никому нет дела. Множительной техники, компьютеров, ксероксов становится все больше. Попробуй  угадай, где что и кем сотворено, — заметил Валентин.

— Значит,  у нас нет крепкой зацепки, — подытожил следователь. — А надеяться  на то, что он еще раз развесит объявления, наивно, рисковать он не станет. Затаился, а возможно, и в другой город на промысел укатил. Проследи за ориентировками, поступающими из других городов. Вдруг он где-нибудь себя еще проявит.

— Может, нам предупредить легковерных женщин об аферисте через радио и прессу? — предложил Бельский.

— Я тоже об этом думал. Кого-то из женщин мы предостережем от притязаний, но ведь и сам он узнает, что за ним охотятся. Проявит осторожность, но вскоре, находясь на свободе, займется тем же. Спугнем его и только.

Майор задумался и по мере того, как светлел его взгляд, Щукин понял, что коллегу осенила идея.

—Клин клином вышибают. Верно? — улыбнулся он.

— Так. Объясни, будь добр.

— Надо дать встречное объявление, которое бы заинтересовало его. Причем официально через газету, телевидение или радио, — объяснил суть замысла Валентин. — Следует  учесть тот факт, что он неравнодушен к женским чарам. Во всех известных  нам случаях они не устояли перед соблазном и охотно отдались ему без всяких мыслей об отказе. Похоже, что  он  совмещает приятное с полезным, претендуя на лавры Казанова. Без общения с женщиной долго не выдержит и обязательно клюнет на приманку. Публичных домов у нас пока нет, в гостиницу или притон он не пойдет. Продолжит действовать  по накатанной колее.

— В этом есть соль, — одобрил следователь. — Кому поручим роль невесты?

— Руслане Ежовой, инспектору ИДН, — как давно решенное, предложил майор. — Молодая, красивая. Лучшей кандидатуры не найти. Живет одна, есть телефон.

— Необходимо ее согласие, — сказал Щукин. — Неизвестно, как он себя поведет в случае ее сопротивления? Не испортит ли девушку ?  Мы не вправе рисковать ее жизнью.

— Я подстрахую. Да и сама она из тех, кто себя в обиду не даст. Думаю, что не откажется от нашей просьбы.

4

Руслана Ежова, как Бельский и предполагал, охотно согласилась  сыграть роль невесты. Для незамужней девушки это представляло интерес. К тому же она давно мечтала проявить себя в серьезном деле. Сообща составили текст объявления: «Симпатичная девушка брюнетка, 22 лет, с высшим образованием, желает познакомиться е элегантным мужчиной не старше 30 лет, без вредных привычек, для серьезных отношений. Круг интересов: литература, музыка, живопись, спорт. Звонить с 18 до 21 по тел...»

Вскоре оно было опубликовано в городской газете и помещено под стекло доски объявлений. Стали терпеливо поджидать. На пятые сутки  приманка сработала. Находясь  рядом с Ежовой, Хмелева  среди голосов нескольких сексуально  озабоченных воздыхателей по параллельно подключенному  телефону узнала мягкий завораживающий баритон «жениха» и подала знак Руслане. Та назвала адрес и  назначила свидание на девять часов вечера. На сей раз, он назвался Арнольдом. Хмелева удалилась, чтобы не спугнуть гостя.

— Напитками не увлекайся, — велел Бельский Руслане, перед тем, как затаиться в засаде.

— Я только чуток, для конспирации, — ответила она.

Минут через сорок раздался звонок. Ежова открыла дверь — у порога высокий импозантный мужчина. Черная  кожаная куртка, в левой руке  «дипломат», в правой — красные  гвоздики.

— Добрый вечер, Руслана. Вы бесподобны, я сражен наповал, — сыпал он с порога  комплименты. — Именно такой я вас себе и представлял. Вы, вы... женщина моей мечты. Какое очарование, экспрессия и темперамент. Это вам, но вы достойны  большего ...

Он подал ей три гвоздики и галантно поцеловал руку.

— Милости просим, — плавным жестом пригласила женщина. Гость  вошел в гостиную. Скромная библиотека его разочаровала, зато висевшие на стене две картины — натюрморт и пейзаж — представляли художественную, а значит и коммерческую , как и было задумано,  ценность. В живописи  и иконах он был спец. Тихо пропел в предвкушении богатого улова. Водрузил на журнальный столик бутылку массандровского красного портвейна и попросил:

— Рустик, будьте ласковы, приготовьте закусить. Я обещаю вам изумительный сказочный вечер любви и надежды.

— Я в этом не сомневаюсь,  Арни. Вы такой модный и элегантный с интригующим прикидом, — подыграла она ему, обозначив мягкими движениями рук свои  изящные бедра.

Вышла на кухню, а он тем временем разлил вино по фужерам. Минуты через три Ежова  возвратилась со скромной закуской на подносе.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она, стремясь потянуть время.

— Я — художник. Меня хорошо знают московские корифеи Илья  Глазунов и Зураб Церетели, а уж другие средней руки живописцы и подавно, — с гордостью сообщил Арнольд. — Собираюсь свои  полотна выставить в Третьяковке,  а затем и в Эрмитаже, а там и в Париж повезу. Полагаю, что для ближайшего свадебного круиза на белом лайнере по морям и океанам нам лишние деньги не помешают?

— Конечно,  не помешают. Я мечтаю побывать в экзотических странах. Как это интересно. Слава, почет, большие деньги, красивые женщины,  — подзадорила его Ежова. — А у меня серые будни.

— Это вам не какое-нибудь фуфло, а произведения искусства, — понесло «художника». — Мне предлагают за них валюту. Но я не тороплюсь расставаться со своими картинами, они для меня, что родные  дети.

— Я вас, даже очень отлично  понимаю, — посочувствовала Руслана. – Ведь художник пишет свои картины сердцем.

— У вас на стене, — он бросил короткий взгляд на картины. — Разве это шедевры? Топорная работа, мазня недоучек. Если хотите, то я эти заберу, а взамен свои подарю.

— Не будем торопить события, утро вечера мудренее, — напомнила она.

— Не будем, — согласился он и предложил. — Давай выпьем  за твое очарование.

 Он сушил фужер, а Руслана, помня совет майора, лишь пригубила.

— Почему так скромно? — изобразил  он на лице недоумение. — Может, вы предпочитаете водочку? «Абсолют», «Охота»?

— Неохота, — улыбнулась девушка.

«Скоро будет охота, милашка. Страсть сильнее воли,— усмехнулся он. — Минут через десять сама в постельку  меня поманишь».

— За свое очарование тебе  грех  не выпить, — настаивал Арнольд. — Французы только потому долго живут, что пьют красное вино. Иначе бы давно вымерли, как мамонты.

Боясь заронить в его сознании подозрение, Руслана отпила не сколько глотков, ощутив хмельную сладость напитка.

— Вот так бы сразу,  — обрадовался он и с азартом пропел. — Пей до дна, пей до дна, милая, нежная  Рустик.

Почувствовав влекущую теплоту ее злато-карих  зрачков, его длинные словно у пианиста,  пальцы невольно потянулись к блестящим пуговицам ее лиловой блузки. «Она почти готова», — подумал Арнольд с радостью, предвкушая  блаженство обладания  женщиной. Интуиция его еще ни разу не подводила. Женщина, охваченная неожиданною для себя страстью, готова была уступить его вожделенным прихотям. — Стоять! — как снег на голову, обрушился на Арнольда  приказ, как раз в тот момент, когда он собирался взять Руслану на руки  и в спальне овладеть ее хмельным горячим телом. В следующее мгновение обернулся к двери и увидел нацеленный  пистолет.

— Пардон, ап-ши-бся, — запинаясь,  произнес  беспомощно опустив руки.

— Итак, гражданин кинокритик, продюсер, искусствовед, художник или, как вас еще величать, ваша песня спета, — произнес Валентин и велел Руслане. — Лейтенант Ежова, пригласите понятых.

— Ты, вы лейтенант? — удивился  «жених».

— Да, лейтенант милиции, — подтвердила девушка.

—Значит, как глупый селезень,  попался на подсадную утку, — с горечью признался он. Руслана — стройная, изящная, резво повернулась на высоких каблуках, и юбка взметнулась на бедрах, обнажив смуглые ноги. Мошенник  и сердцеед  похотливо облизнулся.

— Довольно, здесь тебе не стриптиз, — Бельский  защелкнул наручники. — О женщинах придется надолго позабыть.

В присутствии понятых из карманов задержанного были изъяты паспорт и водительское удостоверение на имя Вилена Борисовича Гайчука,  ключи от автомобиля и квартиры, клофелин и гормональное средство, стимулирующее у женщин сексуальное влечение. В «дипломате»  были обнаружены листки с отпечатанными на машинке объявлениями о том, что «элегантный и красивый без в / п … желает познакомиться с женщиной». А также прощальное послание: «Сладкая моя...Твой Арнольд». Вино из бутылки  и недопитого  Русланой фужера было взято для экспертизы, но майор не сомневался, что по тому, как воспылала страстью Ежова, в ее фужер он успел добавить биостимулятор. И не будь в засаде майора, финал мог завершиться в постели.

У подъезда их поджидал  вызванный по радиостанции «Тантал», милицейский УАЗ.

— Пардон, ап-шиб-ся, — словно заведенный бормотал любовник-аферист,  когда его  сажали в задний отсек  автомобиля.

— Теперь уж точно апшибся, — передразнил его офицер. — Будет  время основательно изучить Уголовный кодекс. Особенно статьи о краже и мошенничестве.

— Я не виноват,  женщины сами на меня вешались, тянули в постель,  — вздохнул он с досадой. — Заложили, дуры, дождался благодарности за любовь и ласку... Пусть теперь ждут до седьмого пришествия рыцаря на белом коне  и обливают слезами подушки в холодной постели…

— Ах, ты «страдалиц» на любовном ложе. Может еще  потребуешь с обманутых женщин компенсацию за моральный ущерб? — пошутил майор.

— О, прекрасная идея! — воскликнул Гайчук. — Примите встречное заявление о том, что стал невинной жертвой сексуально озабоченных с повышенным темпераментом женщин.

— Этот номер не пройдет,  не удастся волку укрыться за овечьей шкурой, — усмехнулся Бельский. На ближайшей автостоянке был арестован автомобиль «Порше», принадлежащий  Гайчуку. А на квартире, которую он временно снимал, были изъяты десятки томов похищенных книг. В их числе Фрейд и четыре тома  Набокова, не принесшие  Веронике счастья. Золотые изделия Вилен успел сбыть. В ходе очной ставки все потерпевшие безошибочно опознали в нем элегантного  и красивого ценителя словесности и обольстителя женских сердец.

АДАМОВА  &  К*

1

— Имей совесть, Евдокия,— встретил Олег Берестов на центральном колхозном рынке сорокалетнюю Евдокию Адамову.— Уж год прошел, как я одолжил тебе девятьсот пятьдесят долларов. Поди, за это время капиталы наварила. Я не требую с тебя проценты, верни хотя бы  мои кровные. Не вынуждай в милицию обращаться.— Какие- такие еще деньги? А ничего не знаю,  не ведаю?— сделала удивленные глаза Адамова.

— Ты за нос меня не води, — возмутился Берестов.— Расписку-то я сохранил. Давай по-хорошему все решим. Для меня баксы не лишние, потом, трудовыми мозолями достались. В России вкалывал до седьмого пота, олигархам дворцы строил.

— Меня это совершенно не касается, кому и что ты там строил, сам разбирайся, у меня от своих проблем голова кругом идет. Я тебе одно скажу,  нет денег у меня  валюты, сама, вишь, бедствую,— упорствовала Евдокия.

Месяц назад пятидесятитрехлетний Олег уже взывал к совести, но и тогда Адамова встретила его  в штыки, выразив на пухлом, как сдобная пышка, лице  негодование, а затем недоумение. Сейчас своей угрозой обратиться в милицию он озадачил ее.  После короткой паузы она смерила его, как у жабы, навыкате холодными глазами и досадливо бросила:

— Как ты мне надоел со своими  дойлерами, как горькая редька. Зануда, с тобой от тоски  легко околеть. Недаром  от тебя баба сбежала.

— Не твоего ума дело,— обиделся он и с металлом в голосе произнес.— Так я иду в милицию с заявлением?

— Не горячись,— остановила она его, хотя так и подмывало пожелать «скатертью дорога». —  Ладно, уж, приходи вечером к девяти. Последние от себя оторву, постыдился бы над  бедной женщиной иэмываться, ни стыда, ни совести... Проходу не даешь, все ноешь.

Окинула презрительным взглядом и пошла степенно вдоль прилавков, как утка, переваливаясь с ноги на ногу и покачивая крутыми бедрами под  кожаной  коричневой курткой. Луч солнца сверкнул на тяжелой золотой серьге, как гиря, оттянувшей мочку большого уха.

«Наконец-то я допек эту толстуху. Теперь куплю прицеп «Скиф» и новые шины для «Лады», старые совсем облысели, на поворотах заносит,— с удовольствием размышлял  Олег,  словно доллары уже покоились у него в кармане.— Ну, Явдоха, аферистка, впредь дураку наука будет. Сытая, наглая, с  головы до пят в кожу упакована, а плачет, что  бедствует, лжет, как сивая кобыла, и не краснеет. Турецким бархатом торгует, куры  денег не клюют. Я воробей стрелянный, меня на мякияе не проведешь. Все, получу доллары и баста — своя рубашка ближе к телу. Вокруг одни мошенники, того и гляди надуют. Та же Евдокия овечкой прикидывалась.

Если бы сам Берестов десять лет не провел в загранплавании на рыбном промысле, а  потом на  стройках в России, то совсем бы сейчас туго пришлось, влачил бы жалкое существование,  Собирал бы, как другие, бутылки на вокзалах или рылся в мусорных бачках.

Мысль о том, что вечером он будет с долларами, была как бальзам на его измученную душу. Он с трудом дождался времени и направился к двухэтажному дому за каменной оградой, где Адамова проживала с дочерью Лолитой — плодом ее шальной молодости. Ворота были заперты, а калитка слегка приоткрыта. Олег вошел. Во дворе под оплетенной виноградной лозой террасой стоял автомобиль, прикрытый оранжевой  тканью. Берестов прикинул по памяти контуры отечестенных авто и решил, что это иномарка. Профессиональный интерес подтолкнул его и  Олег сделал шаг к автомобилю, чтобы выяснить, что за модель. В этот момент из-за машины с лаем выскочил огромный, с теленка, черный дог. Натянул цепь, едва не схватив острыми зубами. Берестов вовремя отдернул руку, которой намеревался поднять край ткани.

На надсадный лай пса из  веранды с разноцветными витражами вышла Адамова.

— Фу, Гамлет! — прикрикнула она на дога и на ее широком монгольского типа лице расплылась вымученная улыбка.— Милости просим, Олег Давыдович.  Щас мы с вами, все решим по справедливости, по-братски…

— Чья это тачка? Какой марки? — спросил он, насторожившись, глядя ей прямо в  выпуклые глаза.

— А-а,— стушевалась Евдокия. — В марках я не разбираюсь. Один знакомый  приютил  машину на ночь. Гаража у него нет, а на аатостоянке раскурочат. У меня надежно,  Гамлет  любому грабителю  горло перегрызет.

— Я все же погляжу,  что за модель?

— Сдалась она тебе, не дразни  собаку,— схватила Евдокия его  за руку и повела в веранду. — Заходи, будь как дома, но не забывай, что в гостях. Чем  богаты, тому  и рады.

2.

В просторной, богато убранной, застеленной коврами комнате под хрустальной люстрой за столом,  заставленным спиртными напитками и закусками, сидели трое:  дочь Адамовой, двадцатичетырехлетняя Лолита, и два незнакомца — атлетически крепкие мужчины лет тридцати-тридцати пяти. Лолита была раскрашена косметикой, как пасхальное яйцо.

— Прошу к нашему шалашу и столу, повечеряем,— ласково пригласила  Евдокия и неловко пошутила. — Справим панихиду по долларам.

— Как пришло, так и ушло,— заметил Олег. Встретившись с колюче-злым взглядом скуластого, с раскосыми  глазами мужчины,  невольно попятился к двери. Берестов окрестил незнакомца  Азиатом.

— Я в другой раз зайду,— неуверенно произнес  Олег— У тебя, Евдокия, гости, не буду мешать вашей душевной компании.

— Нехорошо пренебрегать нашим обществом, обижусь,— встала грудью Адамова, загородив проход,— Может, угощением моим брезгуешь?  Рылом, поди, не вышел, а туда же с гонором.

— Не выпендривайся, мужик, — тяжело поднялся из-за стола и  подошел к Олегу Азиат.— Садись, как тебе хозяйка велит. Бабу надо слушаться, чтобы не осложнять себе жизнь. Я дважды не повторяю.

Угрожающе, хриплым голосом процедил на ухо и грубо подтолкнул Берестова  к столу, ногой подвинув стул. IIоняв, что сопротивление только разозлит их, Олег покорно присел к столу.

— Налей ему кайзера,— приказал круглолицый, с тяжелым подбородком напарник.

— Я не пью, — робко запротестовал Олег.— Цирроз печени, давно выбрал свой лимит.

— Клин клином вышибают,— возразил Азиат.— Щас, только телеграфный столб не пьет, потому что чашечки перевернуты. пей, не вынуждай с тобой нянчиться.

Олег нехотя отпил и отодвинул стакан в сторону.

— Закусывай, балычок, икра, — заворковала Адамова. Берестов робко насадил на вилку кусочек сала.

— Какие у тебя к хозяйке претензии? — навис над ним Азиат, дыша  в затылок спиртом.

— Задолжала она мне девятьсот пятьдесят  долларов, — чуть не подавился от неожиданности.

— Рэкетом, значит,  занялся? Валюту из бедной женщины выбиваешь? — возмутился Азиат. — Да я тебя с потрохами в ментовку сдам за рэкет и незаконные валютные операции. За такой бизнес лет на десять на нары загремишь, баланду хлебать и клопов кормить.

Берестов пытался возразить, взывал к Евдокии, но женщина была безмолвна и невозмутима, как памятник.

— Ах ты, падла,  значит, поел, попил и от винта,— распалялся Азиат.— Так, на халяву не пойдет. За все платить будешь, как в ресторане по рыночным ценам.  Никакой цирроз и  склероз  тебе не поможет.

— У меня ее долговая расписка,— прорезался голос Олега.

— Какая еще расписка? — оторопел Азиат. — Что ты нам на уши лапшу вешаешь и мозги пудришь.

— Так вот она,— Берестов достал из кармана листок бумаги и Азиат тут же резко выхватил ее из руки.           

— Лолита, живо неси бумагу и ручку?— приказал он. Той далеко идти не пришлось, так как письменные. принадлежности лежали на серванте. Берестов догадался, что их  приготовили заранее.

— Пиши  новую расписку, — сунул ему ручку Азиат.

— Ничего я не буду писать,— заупрямился Олег.

— Ах, ты, жлобина!— съездил его по затылку  ладонью Азиат и продиктовал по бумажке, незаметно переданной ему Адамовой. — Пиши, расписка. Я, Олег Давыдович Берестов, не имею никаких претензий к Евдокии Петровне Адамовой, выплатившей  мне долг в срок и сполна. Роспись и дата.

Острие шариковой ручки замерла на «не» и в этот момент- раздался щелчок и у подбородка Олега блеснуло лезвие ножа.

— Не ожидал я от тебя, Явдоха такого коварства, — с обидой в голосе произнес Берестов.— Но Бог шельму метит. Он тебе за все воздаст.

— Не каркай, сам меня достал своей постоянной нудотиной, — возразила она. — Ты мне еще моральный ущерб  обязан компенсировать, но я женщина добрая и тебе прощаю.

Он дописал расписку и швырнул ручку, угодившую в тарелку со студнем. Поднялся из-за стола,  намереваясь уйти.

— Ты паря, не нервничай,  полегче,— прижал его к стулу Азиат.— Нахамил, значит и от винта. Так не пойдет. А кто нам компенсирует моральный ущерб, испорченный ужин. У тебя, оказывается, есть  тачка «Лада». Зачем тебе на старости лет машина? Неровен час, в аварию попадешь, пора и о душе подумать.

— Поимей совесть,— вспылил Берестов, поняв к чему клонит Азиат.— У тебя же свое авто, а моя «Лада» старая, колеса лысые, прокладку и клапаны надо менять, хлопот не оберетесь.

— На запчасти  сгодится,— подал бас круглолицый.— Напишешь дарственную на имя племянника, единственного и любимого, которому ты доверяешь.

— Нет у меня ни племянника, ни племянницы.

— Зато есть дочь Лиза, красивая девочка семнадцати лет,— ухмыльнулся Азиат.

— Ее-то хоть не троньте,— встревожился  Берестов и бросил гневный взгляд на Адамову. — Все выболтала сорока, ни совести, ни стыда.

— Сам виноват, сдались тебе эти дойлеры,— гордо поджала она нижнюю заячью губу.— Не трогала я тебя, десятой дорогой обходила, так сам на пути камнем стал. Жил бы и дальше спокойно, так нет, жадность извела, до психоза меня довел, зануда, покушай теперь.

— Из-за  тебя маму кошмары по ночам замучили, — поддержала Лолита.— Старикан какой-то приходит и кричит: давай доллары! Отольются волку овечьи слезки.

— Это вы-то овечки?— вздохнул Берестов.— Шкуродеры. У вас среди зимы снега не выпросишь, за копейку удавитесь.  Чужое возвратить не хотите, а уж свое зубами и когтями выдерите.

— Ладно, будя, мужи языком чесать,— волевым жестом оборвал диалог круглолицый.— Если рогом упрешься,  хуже будет. Предупреждаю. Собирайся,  поедем. Погостил,  надо и честь знать.

— Куда поедем? — спроси Олег.

— На экскурсию по достопримечательностям города, к Царскому кургану, — мрачно ответил круглолицый.— Чтобы  не осложнять ситуацию возьмем  его на буксир.

Азиат понял, о чем речь  и пристегнул руку Олега к своей наручниками.  Глаза ему завязали плотной черной тканью и вывели через веранду во двор. Берестов услышал, как залаял Гамлет, но после окрика Евдокии затих;. Затем прошуршало  стягиваемое с машины полотно парашюта, щелкнула дверца. Азиат затолкал его на заднее сиденье. Заурчал мотор и. автомобиль  тронул с места. Олег  старался угадать направление движения, но тщетно. Азиат толкнул его в бок:

— Указывай, командир, конечный пункт.  У тебя большой выбор: квартира или морг?

Он точно назвал адрес дома Берестова с гаражом во дворе и для убедительности добавил:

— Мы о тебе все знаем. Если заартачишься, из-под земли до станем.

— За все ответите, — пообещал Берестов.

— У нас нет времени. Ты будешь писать дарственную? — Азиат ткнул его в бок стволом пистолета ТТ.— Или, может, тебе утюгом живот погладить? Отрастил трудовой мозоль, сгусток нервов на казенных харчах.

— У меня язва,— взывал к их жалости Олег, сознавая, что дело приняло крутой оборот и они не намерены шутить.

— Лучшее лекарство от язвы  пуля, —  рассмеялся довольный собой Азиат.— Она навсегда успокоит от боли. А потом займемся твоей Лизой. Ты что, ей враг, тебе не жаль родную дочь? Пойдет по рукам, стоит только начать.

Азиат назвал точный адрес квартиры бывшей жены Берестова, с которой он три года назад развелся. Пока добывал  на рыбном промысле  баксы,  она загуляла. Не верил пересудам, пока не застал на месте грехопадения на явочной квартире одной из ее подруг-сводницы. Ушел, оставив себе лишь «Ладу»,  а теперь и ее хотят умыкнуть. Но сейчас его больше тревожила судьба дочери: Не дай бог, эти кобели Лизу совратят. Пропала тогда девчонка.

— За дочку я вам горло перегрызу,— в отчаянием пригрозил он.— Пощадите, она совсем ребенок.

— В семнадцать-то лет, ребенок,— похотливо заржал Азиат.— Отстал ты, мужик, от жизни. Сейчас сексуальная революция, девки-скороспелки, сами на шею вешаются.

— Напишу я вам эту проклятую бумагу,— не выдержал Берестов.— Только отвяжитесь ради Бога. «Ну и стерва ты,  Явдоха, все этим подонкам выложила,— подумал он.— Подавилась бы она этими долларами, если бы знать, что все так обернется».

— Созрел клиент, — почти по-приятельски обнял Берестова Азиат и гнусаво прошептал на ухо.— Ты мужик здоровый, как бык, еще на одну тачку заработаешь, а пока походишь пешком, полезно, профилактика от гиподинамии. Давай рули к дому.

— Повязку-то снимите,— попросил заложник.

— Шустрый какой, потерпи. Все равно ночь.

Подъехали к одноэтажному дому Берестова, расположенному в тихом пригороде. Помогли ему отворить входную дверь и лишь в помещении сняли с глаз повязку.

— Пошевеливайся,— подтолкнул его в спину Азиат.— Водительское удостоверение, техпаспорт, ключи от зажигания и гаража, а потом дарственную.        

Олег, роясь в шкафу в поисках документов, попытался украдкой посмотреть в  окно, выходящее на улицу, чтобы,  если удастся, определить модель и цвет автомобиля.

— От винта! — разгадал маневр, дернул и резко ударил его в плечо Азиат.  Берестов едва устоял  на  ногах. Отдал Азиату техпаспорт на «Ладу», водительское удостоверение и связку ключей. Затем под диктовку  составил дарственную.

— Завтра заверим ее  у нотариуса, — сказал круглолицый,  пряча  бумагу во внутренний карман. Снова повязка легла на глаза Олега. Его вывели во двор, открыли добротный из бетонных плит гараж. Азиат завел голубую «Ладу». Прогрел двигатель и выехал за ворота. Берестов на ощупь попытался покинуть гараж, но его остановили.

— Заночуешь здесь,—  велел круглолицый. — Утром в нотариальной конторе заверишь дарственную и гуляй, Вася.

— От винта! — изрек Азиат и, обжигая пальцы, выкрутил электрическую лампочку под потолком и тут же разбил ее.— Энергию надо экономить, в стране дефицит.

Берестов услышал за спиной скрежет запираемых стальных ворот и скрежет ключа в навесном замке. Затем шум отъезжающей машины. Он сорвал с головы повязку,  но кромешная тьма по-прежнему окружала его. Попытка выбраться из гаража не увенчалась успехом.

3

Утром,  ни свет,  ни заря прибыли на его «Лада», с чужим номером круглолицый и Азиат. Отвезли его в нотариальную контору, где зажатый с двух  сторон, Берестов заверил дарственную на имя. не- ведомого ему племянника.

— Поедешь с нами, отметим это дело. Надо обмыть «колеса». Не каждый день такие подарки получаем, —  удержал Берестова Азиат, когда «даритель» хотел, наконец, от них избавиться.

— Пошли  к черту! — огрызнулся Олег.

— Зачем так  грубо, мы культурные люди, традиции почитаем. подарок полагается обмыть,— вмешался круглолицый, усаживая Берестова в машину. Знакомые наручники сковали его запястье, а на глаза наползла повязка.

Ехали долго и молча, как на похоронах. Сначала дорога была ровная и «Лада» мчалась быстро плавно, а потом свернули на проселок и  машину бросало на ухабах. Олег потерял счет времени.

— Приехали,— устало без былого азарта произнес Азиат, и машина остановилась. Он снял повязку. Свет заходящего солнца больно ударил по глазам. Берестов огляделся: незнакомая местность, мелколесье, овраг, поросший кустарником с листьями весенней акварели.

— Угощай благодетеля,— приказал круглолицый. «Тертые калачи,— подумал Олег. — За время общения так ни разу не назвали друг друга по именам и даже по кличкам. Очень предусмотрительны».

Азиат достал плоскую бутылку «смирновки», отвинтил колпачок:

— Давай, мужик,  хлобысни,  по-нашенски, из горла. А мы опосля тебя, не робей. — он насильно заставил его выпить.У Берестова  перехватило дыхание, он почувствовал, как гортань обожгло  денатуратом. «Надули, крохоборы»,— подумал он.

— Не обессудь, на закусон денег не хватило,— съязвил круглолицый, с удовлетворением наблюдая, как убывает водка из бутылки. Олег руками, сцепленными  наручниками, ударил по бутылке, и посыпались осколки, порезавшие не только Берестова, но и Азиата.

— Ах ты, гнида! — Азиат поспешно вытер окровавленную ладонь о куртку Олега.— Денег  на «смирновку»  не пожалели, а он всю обедню испортил,  пришить тебя мало.

Он порылся в кармане, достал нож, нажал на кнопку и, как жало, выскочило стальное лезвие:  

— Щас тебе будет харакири.

— Оставь,— приказал круглолицый.

— Нам мокруха  ни к чему.

— Порешим его и концы в воду,— ни унимался Азиат.— Здесь до берега три километра, не больше. Камень на шею и бычкам на корм, ни одна собака не найдет.

— Не горячись,— круглолицый забрал у Азиата нож. Берестова  разобрало и он равнодушно взирал на них, словно речь шла о ком-то постороннем.

— Вылазь, развалился,  как барин, весь салон испачкал кровью, — вытянул Олега из машины Азиат. — Полежи здесь, оклемаешься и катись  на все четыре стороны. Заявишь в милицию, тебе и твоей Лизке хана. Натешимся  и к праотцам. Ты понял,  морда твои пьяная. Пьешь, как сивый  мерин, не просыхая.

Берестов, едва держась на ногах,  кивнул головой.  К его ногам полетела разбитая в пятнах крови бутылка из-под «смирновки».

— Не поминай лихом,— пожелал  Азиат.— Пока проспишься,  мы будем далеко.

«Лада» круто развернулась и помчалась по старой заброшенной дороге. Через полчаса, когда солнце красным колесом закатилось за поросший мелколесьем холм, Олег,  собравшись с силами побрел в сторону уехавшей машины. Затемно вышел к трассе. Попытался  доехать на попутке, но водители,  заметив  в свете фар мужчину с неуверенной походкой и в окровавленной куртке, шарахались от него, как от чумного. Но у одного  из  них дрогнуло сердце  и он довез бедолагу до города. Берестов порывался заявить в милицию, но гнусавый голос Азиата,  засевший в памяти, страх за  жизнь Лизы охлаждали его пыл его.

4

Неделю спустя, отправив Лизу к дальним родственникам за тысячу километров и преодолев чувство страха, Берестов пришел в  милицию.  К этому решению его подтолкнул злорадствующий вид Адамовой, повстречавшейся  на рынке. В ее лупатых глазах застыла насмешка: «Ну что, выкусил? Плакали твои доллары и авто».

— Почему вы сразу не заявили? — упрекнул Олега старший оперуполномоченный угрозыска Василий Белозерцев, выслушав рассказ.— Упущено время, а значит и шанс.

— Оробел поначалу, товарищ майор, — понурил он голову. — За дочку опасался. Она у меня единственная. Угрожали снасильничать и убить. Эти зверюги,  на все способны.

— Вы запомнили место, где последний раз расстались?

— Смутно, но если приехать, то найду.

— Хорошо, сегодня же и отправимся, пока дождь не прошел.

 Берестов подробно описал приметы вымогателей и с помощью фоторобота удалось воспроизвести их приблизительные портреты. Из лаборатории ЭКО  Белозерцев позвонил следователю Владимиру Щеглову и изложил суть дела.

— Это не первый случай, — подтвердил следователь.— Наверняка, орудует группа, причем иногородних.

— Да, — согласился майор. — В нашей картотеке лица. воспроизведенные фотороботом, не значатся. Очевидно, залетные. Путем насилия, угроз и шантажа заставляют владельцев транспорта оформлять документы купли-продажи либо доверенности на право управления и дарственные на подставных лиц,— продолжил развивать версию Щеглов.— А затем перепродают автомобили в третьи или четвертые руки, запутывая следы. Одни потерпевшие помалкивают, опасаясь за жизнь. Другие, как Берестов,  заявляют с большим  опозданием.  Надо выяснять, какова в этом роль Адамовой. С нее попробуй распутать  клубок. Не желая  отдавать валюту, она обратилась за помощью к подручным.  Решила  таким способом проучить Берестова, чтобы другим кредиторам неповадно было. Постарайся узнать, нет ли еще пострадавших от нее. Заготовь объявление в газету и на радио.

— Будет сделано,— согласился Василий— А сейчас я с потерпевшим выезжаю на место  происшествия, которое еще предстоит отыскать, а затем надо осмотреть его  гараж. Возможно, они там наследили. После займусь Адамовой, чтобы раньше времени не спугнуть.

— Действуй, но осторожно, — благословил  Щеглов.— Держи меня в курсе. Один ум хорошо, а два лучше.

Из утомительного путешествия, занявшего почти три часа и более ста пятидесяти  километров пути в район Судака, Белозерцев привез разбитую бутылку из-под  «смирновки»  с видимыми, даже невооруженным глазом,  пятнами  крови и отпечатками пальцев. Эти вещественные доказательства, как ранее и куртка потерпевшего, были  сданы а лабораторию  для дактилоскопии и медицинской экспертизы. Эта находка — веская улика — вселила в  майора уверенность.

5

Утром патрульные милиционеры прямо с рынка доставили к нему в кабинет Евдокию Адамову.  Раскрасневшаяся от возмущения, пылкая, как самовар, она, едва переступив порог, пошла в лобовую атаку.

— Вы не имеете права! Среди бела дня, как воровку,  под руки у всех на виду.

— Вас ведь приглашали по-хорошему придти, а вы оказали представителям власти неповиновение и даже сопротивление, устроили на рынке базар, провоцировали других продавцов на митинг протеста, — спокойно пояснил Василий, привыкший к подобным реакциям  работников  прилавка.

— Мое дело торговля,  бизнес, покупателей отбиваете, — сказала Евдокия и  без приглашения тяжело опустилась на стул.—  Для меня время — деньги. Кто восполнит ущерб? Может, доблестная милиция?

— Я предупреждаю об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний,— оставил ее вопросы без внимания Белозерцев.— В противном случае вам грозит наказание — лишение свободы на срок до одного года или исправительные работы на такой же срок. Имейте это в виду. А теперь приступим к сути дела. Вы знакомы с Олегом  Давыдовичем Берестовым?

— Впервые слышу,— не задумываясь,  ответила она, поджав пухлые в яркой помаде губы и шмыгнув, раздувая ноздри, крупным носом с горбинкой.

— К нам поступило  заявление о том, что он одолжил вам девятьсот пятьдесят долларов и вы отказываетесь их возвратить.

— Он шизофренник, страдает манией величия и преследования,— театрально вздохнула Адамова и, порывшись в кармане кожаной куртки, достала  листок бумаги.— Неймется  ему,  клевещет на честных людей. Вот  документ, что он никаких претензий ко мне не имеет. Порочит  мое имя, оскорбляет достоинство. Вы долины  его привлечь и посадить  в КПЗ, как злостного анонимщика.

— Что-то не клеится у вас,  гражданка Адамова, — взял  в руки расписку майор.— То вы заявляете, что не  знаете Берестова, а то вдруг  предъявляете его расписку и  даете характеристику? Если вы с ним не имели никаких финансовых отношений,  ничего не должны, то для  чего вам понадобилась его расписка? Никакой  здравой логики?

Женщина стушевалась, лицо побагровело, и не дав ей опомниться,  Василий спросил:

— Вам этот, документ знаком?

Белозерцев  показал ей ксерокопию расписки, предусмотрительно снятую Берестовым.

— Ваш почерк?  Если отказываетесь, то проведем графологическую экспертизу.

От неожиданности  Адамова вздрогнула, но майор, сличив почерк заполненной её объяснительной, сказал:

—  Даже без графологической экспертизы, ясно,  что это ваша рука. Придется вам возвратить долг Берестову. И, кроме того, ответить за соучастие  в преступлении. Вам известны эти  лица? Назовите их  и укажите место пребывания.

Он показал ей снимки фоторобота. Растерявшись, она было утвердительно кивнула головой, но тут же возразила:

— Нет-нет,  впервые вижу.

— Где ваша  дочь Лолита?

— В Польше, товар добывает.

Белозерцев изъял у Адамовой расписку, написанную Берестовым, и объявил  о мере пресечения — подписке о невыезде. Постановление подписал  следователь Щеглов.

— У вас нет доказательств! Вы поверили какому-то проходимцу и пьянице, — шумела Адамова, покидая кабинет.— Я пожалуюсь прокурору. Он вам покажет кузькину мать!

И долго  в коридоре клокотал ее голос. Белозерцев связался по селектору с начальником уголовного розыска и попросил установить за Адамовой наружное наблюдение, для выявления ее связей.

6

Вооружив ориентировкой сотрудников угрозыска, ГАИ и ДПС, медвытрезвителя и ППС, участковых инспекторов и других работников милиции, Белозерцев в неброской штатской одежде — зеленоватой штормовке, обошел все оживленные места: авто и железнодорожный  вокзалы, колхозный рынок. В третий раз,  на взятом напрокат «Москвиче-2141»,  прибыл на рынок автомобилей. Припарковал его в ряду отечественных авто и иномарок и стал поджидать покупателей. Табличка на лобовом стекле «Продаю за 3000 долларов» служила приманкой. «Может, на сей раз повезет,— размышлял майор, ощущая под курткой портативную радиостанцию «Тантал», а на поясе пистолет Макарова. Щеглов с двумя оперативниками был наготове и не выпускал «Москвич»  из поля зрения. Покупатели с угрюмыми сосредоточенными лицами расхаживали среди автомобилей, разглядывали с деловым видом, открывали капот и багажник.          

— Ну,  ты и загнул три тысячи баксов, — наклонился к лобовому стеклу мужчина в теплой джинсовой куртке.  За такие бабки можно подержанную иномарку взять. Сбрось штуку, тогда возьму, иначе век тебе ее не продать. Цены на бензин выросли, а на авто будут падать, так как для многих личный транспорт превратился в роскошь и обузу.

— Правильно мыслишь, — заметил Белозерцев, внимательно разглядел мужчину — лет тридцать, скуластое лицо, раскосые азиатские глаза.  Очень похож на типа, ограбившего Берестова. Майор  решил потянуть время, чтобы окончательно убедиться, что не ошибся.

— Тачка совсем новая, с конвейера, всего  тысяча километров пробег,— твердо  сказал он. — Бери, не скупись. Двигатель экономичен, работает, как часы.

— От винта! — скомандовал себе мужчина и прошел мимо. Это характерное «от винта», запомнившееся  Берестову, отмело сомнения Василия. Он незаметно включил радиостанцию и, услышав отзыв Щеглова, сообщил:

— Клиент прибыл, выезжай.. Открыл дверцу и крикнул во след уходящему покупателю:

— Эй, мужик, куда же ты? Давай задний ход! Договоримся, я ни какой-нибудь рвач, могу сбросить тысячу, как просил.

— Это  другой разговор! — обрадовался раскосый и протянул широкую ладонь.— Тогда по  рукам!

— По рукам,  — согласился Белозерцев, обратив внимание  на мелкие порезы  на коже руки покупателя.— Вот ключи и документы, гони  валюту  тачка твоя.

— Деньги у брательника в дипломате, — сообщил раскосый. — Он здесь, щас я его позову. Не рискую сам вести сделки, могут, как последнего лоха кинуть.

— Это верно,— поддержал майор. — Зови своего братана.

Раскосый метров  на десять отошел от «Москвича» и подал знак рукой. Белозерцеву  этого хватило, чтобы связаться с Щегловым и предупредить:  их двое и, наверняка,  вооруженные.

Из дальнего угла рынка,  лавируя между автомобилями, прибежал высокого роста круглолицый верзила, внешность которого совпадала с описанием Берестова. В руке он держал кожаный дипломат. Они сели на заднее сиденье.

— Трогай! — на правах хозяина приказал круглолицый.

— Деньги вперед и машина ваша,— не вняв приказу, предложил Белозерцев.

— Не торопись, выедем из рынка, там и рассчитаемся,— велел круглолицый.— Здесь переодетые менты шныряют, придется и им за сделку отстегивать из твоей суммы. Поэтому нам по барабану, а тебе не выгодно терять сто-двести долларов.

— Ладно, будь по-вашему,— майор  выехал за территорию рынка и краем глава заметил, как в пятидесяти метрах  из-за поворота вынырнули «Жигули»  с Щегловым. Белозерцев резко сбросил ногу с акселератора и двигатель заглох.

— А говорил, как часы работает, не авто, а старая телега, — упрекнул раскосый,— Сбавь еще сотни три баксов.

— Карбюратор надо отрегулировать, — Василий  и вышел из машины, поднял капот. В этот момент рядом притормозили «Жигули», из которых  выскочили два сотрудника ПБР «Беркут» в  камуфляжной одежде, направили карабины на сидевших в салоне «Москвича».

— Выходи, руки за голову! — приказал Щеглов.— Проверка документов.

Белозерцев тоже демонстративно поднял руки, выразив крайнюю степень удивления на лице. Раскосый и круглолицый от неожиданности не успели оказать сопротивление. Стальные наручники ковал их руки. У задержанных  были изъят пистолет ТТ и два магазина с шестнадцатью патронами, наручники,  поддельные паспорта, заполненные и чистые бланки доверенностей,  дарственных,  в том числе написанная Берестовым..  Из дипломата так же изъяли  «куклу» с двух сторон оклеенную  купюрами. Ее, явно намеревались  всучить продавцу «Москвича»,  то бишь Белозерцеву.

На очной ставке  среди десяти  мужчин  Берестов опознал  вымогателей. Его «Ладу», перекрашенную в бежевый  цвет, удалось отыскать в Закавказье.  На сообщения по радио и  публикации в газете откликнулись несколько потерпевших, пострадавших от  изощренного коварства Адамовой. Она  занимала доллары, евро и рубли  у одних, пускала их а оборот, а когда те наседали, требуя возвратить долг, натравливала на них рэкет. Страх, угроза расправы сдерживали потерпевших от обращения в милицию. Обойдясь круто с  Берестовым, Адамова и подручные из ее компании явно переусердствовали и поплатились  за алчность. Евдокия  и соучастники предстали  перед судом и были этапированы  в  места не столь отдаленные. Но это мало утешало Белозерцева, ибо по опыту он знал, что освободившаяся от мошенников, вымогателей и насильников ниша долго пустовать не будет, а значит, надо быть в бойцовской форме. 

  ЗАЖИМ С  РУБИНАМИ

— Несчастный случай, безответная любовь, — с грустью произнес старший оперуполномоченный угрозыска  майор милиции Василий Белозерцев, внимательно рассматривая цветные фотографии. Никаких следов насилия. На первый взгляд можно было предположить, что девушка,  утомившись,  нежится на солнце. Но зеленые водоросли в спутавшихся волосах, безвольно раскинутые тонкие руки указывали на бездыханность тела. На левой руке поблескивали  часы.

— Не торопись с выводами, — заметил следователь майор милиции  Владимир  Щеглов. — Итак, ее обнаружили подростки-ныряльщики в девять часов утра в заливе у причала на глубине трех с половиной метров. Часы  «Чайка» на руке погибшей показывают 0.43. В этот момент они, очевидно, остановились из-за проникновения воды в корпус. Значит,  на дне она оказалась несколько раньше. Следов насилия и признаков ограбления нет. Кроме версий о несчастном случае, самоубийстве, возможна, версия и о преднамеренном убийстве. На некоторых участках причала нет ограждения, поэтому девушка могла оступиться, или кто-то ее сознательно толкнул. Надо знать мотивы. А для начала установить личность погибшей.

 — Два часа назад по радио уже прозвучало сообщение, — ответил  Василий. — В дежурную часть поступило несколько заявлений от родителей, дочери которых в прошлую ночь отсутствовали дома и еще не возвратились. Всех позвонивших я пригласил на опознание. Аквалангисты осмотрели дно, но никаких вещей не обнаружили.

За дверью кабинета послышались шаги и кто-то робко постучал.

— Войдите? — разрешил следователь. Среднего роста женщина с тревожным взглядом темно-синих глаз остановилась у порога:

—Я, Зоя Гавриловна Жигунова. Моя дочь Алена не возвратилась домой. Услышала по радио страшную весть, сердце так и обмерло. Все утро прождала ее, сразу не решилась заявить.

— Присядьте, пожалуйста, — Щеглов  жестом указал на стул. — И часто ваша Алена не ночует дома?

— Два или три раза было, — смутилась Зоя Гавриловна. — Говорила, что у подружки, да только я сомневаюсь. Роман у нее с одним парнем...

—  Зоя Гавриловна, посмотрите внимательно на эти фотографии, — Владимир подал ей три снимка. Лицо женщины побледнело. Фотографии выпали из рук.

— Доченька, Аленушка, — она беспомощно опустила голову.— Господи, за что мне такое наказание? Чем я перед тобой провинилась?

Скобин поспешно подал стакан воды и предложил:

— Может, вызвать «Скорую помощь»?

Женщина обреченно махнула рукой и прошептала.

—Теперь мне свет не мил. Где моя дочь? Я хочу ее видеть.

— Она в морге, на вскрытии, — ответил Белозерцев.

— Зачем вскрытие, не режьте мою девочку, — попросила она с болью в голосе.

— Так положено, Зоя Гавриловна, для выяснения причины смерти, — пояснил следователь. — Очень вам сочувствуем и хотим побыстрее докопаться до истины. Сама она погибла или ей кто-то помог? Будьте добры, ответьте на  несколько вопросов.

Он включил диктофон и подвинул его поближе к Жигуновой.

— У Алены, наверное, было много поклонников?

—  В последнее время за ней пытался ухаживать ее ровесник Миша Котельник. Он — наш сосед. Но Алена предпочла Сашу Черноярова, хотя он старше ее на восемь лет, а дочери недавно исполнилось восемнадцать.

— Сколько времени они встречались?

—Почти три месяца. Саша ей очень нравился, и она готова была выйти за него замуж. Он не торопился, все какие-то причины придумывал, мол, заработаю денег, куплю квартиру, тогда и в ЗАГС.

— Вчера они встречались?

— Она вечером ушла к нему на свидание. Как сердце чувствовало, уговаривала  ее остаться дома. Не послушалась...,— по щекам женщины текли слезы.

—  У Алены какие-нибудь вещи были с собой, например, дамская сумочка, косметичка или солнцезащитные очки?

— Нет, только золотая цепочка с крестиком и часы.

— Эти вещи сохранились. Вам их возвратят после окончания следствия, — пообещал Щеглов. — Скажите, ваша дочь умела плавать?

— Не умела, да и то сказать, от судьбы не уйти. Что на роду написано, так тому и быть.

— Чему быть? Поясните подробнее.

— То, что случилось. Когда Алене исполнилось три года, я повела ее к старой молдаванке, ясновидящей. К ней со всей округи народ валом валил. Кого от болезней излечивала травами  да молитвами, с кого порчу и сглаз снимала, кому судьбу предсказывала. Она карты раскинула и сказала, что муж от меня уйдет к другой, а дочь Алена сгинет. И смерть ее  будет от воды. Получается, что верно нагадала. Я хочу видеть доченьку, пожалуйста…

Зоя Гавриловна с мольбой глядела на офицеров. Белозерцев  по телефону вызвал дежурную машину и проводил Жигунову до подъезда. Когда он возвратился, следователь произнес:

— Не будем терять времени,  доставь ко мне Александра Черноярова. Скажи, мол, проверка паспортного режима.

*    *    *

Щеглов пристально поглядел на Черноярова, вошедшего в кабинет в сопровождении майора. Внешне привлекателен, правильные черты овального лица, темные волнистые волосы, спортивно сложен. «Наверняка у девушек  и женщин пользуется успехом»,— подумал следователь.

— У меня с пропиской все в порядке. Живу на квартире, оставшейся после смерти любимой бабушки. Имею право, режим не нарушаю, —  нетерпеливо произнес парень.

— Успокойтесь. Я вижу, у вас вчера был трудный день. Вид как после похмелья, — миролюбиво посочувствовал Владимир.

— Увлекся напитками и немного перебрал, — признался Чернояров.

— Повод, наверное, веский был?

— Случай банальный, — усмехнулся Александр. — Расстроился из-за своей девушки. Она закапризничала, ушла, а я тоже гордый, взял да с горя напился. Пивка бы сейчас холодненького, «Петровича» или «Оболонь».

— Да, пиво взбадривает, — по-дружески поддержал следователь.

— Почему вы поссорились?

— А-а, женские предрассудки, — досадливо вздохнул Чернояров. — Алена мне сообщила, что беременна  и аборт делать опасается, чтобы не остаться бесплодной. Считает, что это мой ребенок, хотя кроме поцелуев мы себе вольностей не позволяли.

— Беременна? — Владимир  с недоумением взглянул на Василия.

—  Да. Если вас это интересует, спросите у Алены. Не вижу в этом ничего предосудительного, женщина должна рожать, иначе человечество вымрет, как мамонты.

— Спросили бы,  да…,— майор подал ему фотографию. — Вы, пока единственный, кто общался с нею в последнее время. Нас интересуют подробности.

— Бог ты мой, Алена, что ты натворила? — произнес Чернояров,  и его руки  задрожали.

— Вы считаете, что она покончила с собой? — подал голос Белозерцев.

— Не знаю. Она сильно была огорчена беременностью и, наверное опасалась, что я ее оставлю?

— Беременность украшает женщину,— заметил следователь. — Почему же Алена испугалась вполне естественного состояния?

— Наши отношения не были официально оформлены, и это ее угнетало, — сообщил Чернояров  и, помолчав, добавил. — До меня за ней ухаживал Мишка Котельник, может и нагуляла? Он —  псих ревнивый, постоянно ее преследовал и клялся в любви. Предлагал мне отступиться, сулил валюту, да только я женщинами не торгую, не сутенер, как другие ушлые фраера.

— Получается, что Алена — женщина легкого поведения?

— Не-не знаю, но она уже не девочка. Сами понимаете, что я имею в виду.

— Отцовство будущего ребенка установить было бы несложно, — сказал Щеглов. — По идентификации крови, генетическому коду ДНК. Из ваших объяснений можно сделать вывод, что вас тоже не устраивала ее беременность и вы посоветовали  ей сделать аборт.

— У меня много было женщин, — вскинул голову Александр. — Все  обходилось без тяжелых последствий, до сих пор  живы и здоровы. Алена оказалась слишком вспыльчивой и непредсказуемой. Может, у нее наследственная болезнь. Я ей не грубил, пальцем не тронул. У меня есть свидетель.

—  Свидетель?

— Официант из кафе на набережной.

Спустя двадцать минут они на служебном УАЗе  прибыли на набережную, где разместилось уютное кафе.

— Я отлично запомнил этого господина, — указал на Черноярова вежливый официант. — Посетителей было немного. К тому же у меня хорошая зрительная память. Он появился с девушкой примерно в половине девятого вечера. Присели за тот крайний столик.

— Во что были одеты? — спросил  Владимир.

— Девушка — в легкое сиреневого цвета платье и белые босоножки. На руке часы, а на груди цепочка с крестиком. Запомнились ее удивительные глаза, бирюзовые, как море. Я даже ему позавидовал. А этот  господин был одет, как сейчас, только не хватает светло-коричневого галстука и золотого зажима с рубинами. Я подумал, что он преуспевающий коммерсант. Принес заказ: ей мороженое и пепси, ему — двести граммов портвейна и пиццу. У меня в блокноте все записано, но я и так запомнил.

— И долго они были вместе?

— Минут десять-пятнадцать. О чем-то разговаривали. Она в расстроенных чувствах, опрокинув на стол вазочку с остатками мороженого, выбежала из кафе. Он, явно огорченный ее уходом, заказал триста граммов лимонной  водки и два бутерброда. Так он просидел еще около двух часов. Пил, закусывал, курил. Видимо, надеялся, что она возвратится.

— В какую сторону выбежала девушка? — спросил следователь.

— На набережную, — ответил официант. — А что случилось?

— Девушка утонула в море.

— Очень жаль, — погрустнел он. Щеглов поблагодарил официанта за информацию. По пути в прокуратуру на одной из центральных улиц высадил Черноярова.

— Почему вы без галстука? — вдруг спросил его майор.

— Так ведь не в ресторан, а в прокуратуру повезли, — нашелся тот с ответом.

*     *    *

— Жених  очень  близко к сердцу принял гибель Жигуновой, — сообщил Белозерцев Щеглову при очередной встрече. — Напрасно ты ему читал мораль. Переживает, не в своей тарелке.

— Мораль никому не навредит, — заметил следователь. — А вот почему ты решил, что он взволнован гибелью Алены?

— Лейтенант Дзюба, наблюдающий за Чернояровым, доложил, что тот часами бродит по причалу. Всматривается е воду, постоянно курит. Несколько раз нырял  в том месте, где обнаружили утопленницу. Боюсь, что на почве переживаний он может умом тронуться. Надо бы его психиатру показать.

— Как бы ты себя повел, окажись на его месте? — неожиданно спросил Владимир.

— Пожалуй, не стал бы купаться в том месте, где найден труп. Жутковато, — признался Василий. — Хотя  каждый на трагедию реагирует по-своему. Может, для  Черноярова это особый ритуал прощания, памяти...

— Особый ритуал, говоришь. Странно все это, — сказал следователь. — К тому же у Жигуновой не было повода для суицида. Судмедэкспертиза не подтвердила версию о ее беременности. Хотя сексом она занималась  и  тут Чернояров не солгал.

— Ей могли поставить ошибочный диагноз в гинекологии.

— Я проверил. Она туда не обращалась.

Раздался телефонный звонок, и  Владимир  взял трубку прямой связи с дежурной частью.

—  Товарищ майор, только что наряд патрульно-постовой службы доставил с рынка двоих подростков. Они пытались продать одну золотую вещицу, — доложил помощник дежурного.

—Ну и что? Мало ли кто и чем нынче торгует. Пусть ими займется кто-нибудь из ИДН, — посоветовал Щеглов. — У нас своих дел по горло.

— Это те ребята, которые обнаружили утопленницу, — пояснил помощник дежурного. — Там, среди водорослей, один из них обнаружил вещицу.

— Ах так, тогда живо пацанов ко мне! — приказал майор. Минуты через три в кабинет вошел молодцеватый сержант с двумя ребятами. Вид у них был унылый. Сержант подал  Щеглову золотой зажим с вкраплениями рубина.

— Что ж вы, пацаны, утаили вещдок?— сурово спросил следователь, глядя поочередно на каждого из них.

—  Док на месте, там корабли ремонтируют, —  ответил один из них, не поняв  странный термин.

—  Да я не о том доке, — рассмеялся  Владимир. —  Речь о вещественном доказательстве, о найденном вами зажиме  с рубинами для галстука.

Хотели продать и чего-нибудь купить пошамать, — промолвил шустрый из них. Живот от голода свело. В интернате хреново кормят. Овсянка, пшенка и  перловка в меню, да чай без заварки и сахара.

— Пацаны, наверное, хотча пивка выпить, сигарету курнуть, или че покрепче? — усмехнулся майор, перейдя на их интернатовский сленг.

Подростки виновато опустили головы.

—Можете показать, где нашли зажим?

—  Покажем, только отпустите, — оживился один из ребят.

— Отпустим. А сейчас в машину и на набережную, — велел Щеглов. Официант даже с каким-то восторгом узнал золотой зажим с рубинами, ранее  увиденный на галстуке Черноярова. Подростки охотно показали место вблизи оконечности причала, где рядом с телом Алены в воде нашли вещицу.

— Так вот почему он здесь ошивался. Пытался отыскать улику, — резюмировал следователь. — Это главная причина его страданий. Будем брать Черноярова,  пока не ударился в бега.

*     *      *

—Стоять, Чернояров! Вы подозреваетесь в умышленном убийстве, —  приказал Щеглов, а Белозерцев для убедительности вынул из кобуры пистолет. Они застали Александра в подъезде дома.

— Вы эту вещь искали на месте преступления? — следователь показал золотой зажим с рубинами и заметил, как потускнел взгляд Александра.

— Это подарок Наины, — прошептал он побледневшими губами. — Где вы его нашли?

— Кто такая Наина? — спросил следователь.

— У нее отец банкир, а мать — директор коммерческой фирмы,— хмуро ответил Чернояров и в  сердцах продолжил:

— Наина — не красавица, но за ней будущее — капитал, а у Алены — ни двора, ни кола. Зачем плодить нищету? Я собирался жениться на еврейке, а с Аленой забавлялся ради удовольствия. Зажим она успела его сорвать рукой, — поздно я хватился пропажи. Она сама виновата, решила пошутить... Проверить меня на вшивость, пощекотать чувства и нервы, а они у меня не железные. Вот полюбуйтесь ее послание. Я нашел его сегодня в своем почтовом ящике. Целые сутки шло, хотя живем в одном микрорайоне. Она меня спровоцировала своим сообщением о ложной беременности. Такими вещами не шутят…

— Руки! — приказал Василий и защелкнул на его запястьях стальные наручники.

— Что меня ждет? — разомкнул  Чернояров губы.

— За умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах— лишение свободы от восьми до пятнадцати лет или пожизненное заключение, — ответил Щеглов.— Но меру наказания определит суд.

—Верно, говорят: от любви до ненависти  — один шаг, — с грустью произнес Белозерцев, сопровождая  задержанного к машине.

—А была ли любовь? — усомнился  следователь. — Для Алены  может и была любовь, но Чернояров  на ней «обкатку»  проходил, тренировался перед женитьбой на богатой невесте. Шальной капитал, который он не желал упускать и стал детонатором  преступления. Такова причинно-следственная связь.

Приглашение в «Клеопатру»

Соблазнил блеск  золота

Нелегкая  принесла  из  Сак  в Керчь тридцатичетырехлетнего  гражданина Грузии, прописанного в Тбилиси, курда Тедоре Худояна и его двадцатичетырехлетнюю «подругу»  жительницу  села Орехово, что в Сакском районе, Майю Лубок, тогда  нигде не работавшую, ранее осужденную  Сакским  райсудом по статье 108 Уголовного кодекса Украины за  уклонение от  лечения  венерической болезни к одному году лишения свободы, но условно с испытательным сроком  на один год. Суд проявил к ней гуманность.

Но как показали последующие события, эту снисходительность она расценила по-своему. Впрочем, ни черт, ни какая  другая нечистая сила здесь не причем. Они прибыли в Керчь с явными намерениями любыми способами пополнить свой бюджет, но не упорным трудом в поте лица своего.

В первый же день Тедоре вышел на разведку, заглянул в бар «Аромат», что  в здании гостиницы  «Керчь», и  познакомился с Полиной (по этическим  соображениям имя изменено). Видимо, общительный мужчина ей приглянулся, но расстались они,  не условившись о встрече. Между тем, Худоян, вместе с сожительницей, сняли  квартиру неподалеку, в одном из домов по улице Юных ленинцев.

К их услугам предоставили мебель, постельные принадлежности и другие вещи. Вскоре в кафе  «Аромат» и за одним из столиков он увидел Полину. Она поприветствовала его как старого знакомого. Он подсел к столу, за  которым Полина трапезничала с друзьями, выпил с ними. От его зоркого взгляда не ускользнуло, что пальцы женщины обильно унизаны золотыми кольцами и перстнями, на груди цепочка. Самоцветы  сверкали, словно огни рождественской елки. Слегка захмелевшая женщина слегка улыбнулась, излучая доброту и нежность.

— Мне очень повезло, что я вас встретил, — интригующе произнес Худоян и вдруг неожиданно предложил ей. — Приглашаю вас в бар «Клеопатра». Там хорошо, уютно, музыка, погуляем от души... Соглашайтесь и не пожалеете.

Она призадумалась: «Когда еще удастся получить такое предложение от обходительного ухажера. Нынче все больше альфонсов, норовящих на халяву выпить, закусить за счет слабого пола и еще в теплую постельку забраться. Эх, один раз  живем на свете! К тому же не похоже, чтобы  Тедоре  бедствовал».

— Соглашайся Полина, а то переду маю,— поторопил он, заметив ее нерешительность.

И женщина, второй раз видевшая  его, потеряв бдительность, не устояла перед соблазном.

— Хорошо, —  согласилась она, уловив загадочный блеск в темных глазах темпераментного  мужчины с таким  романтическим именем Тедоре. Они вышли из бара, Худоян быстро поймал «частника», чтобы отправиться в «Клеопатру». Но по пути неожиданно велел водителю остановиться  и, обернувшись к Полине, пояснил:

— Я накануне купался в море, намок, надо переодеться, Это займет немного времени.

— Мне тебя подождать? — спросила она, оценив его стремление выглядеть прилично.

— Пошли, поглядишь, как я живу, — предложил он, и она послушно последовала за ним.

Поднялись на пятый этаж и когда вошли в квартиру, в ней находилась Лубок. Гостья  в замешательстве остановилась у порога  — Проходи, проходи, не смущайся, будь как дома, — слегка подтолкнул женщину курд и велел, быстро понявшей ситуацию сожительнице.— Поди, Майка,  малость погуляй,  подыши свежим воздухом. Вот тебе деньги. Купи пойло, гулять, так с музыкой... Водиле отстегни пару гривен, чтобы не возникал. Мы остаемся здесь. Клеопатра — царица египетская нас подождет, никуда не денется.  С вожделением взглянул на Полину и заметил:

 — У нас своя, знойная жрица любви. Поглядим-поглядим, на что она способна?

Он подал Елене несколько смятых купюр:

— Мы же с вами собирались в «Клеопатру»? — подала свой робкий голос Полина.

— Раздевайся-я! Сама сейчас станешь Клеопатрой, дура безмозглая! — крикнул Худоян, смерив красотку цепким взглядом.

— Нет, нет, — не ожидавшая такого поворота событий, с испугом произнесла женщина и метнулась к двери. Но та оказалась надежно запертой.

— «Клеопатра» подождет, нам торопиться некуда, впереди целая ночь, — процедил Тедоре сквозь зубы, и она поняла, что теперь надежда только  на Бога и ангела-хранителя.

— Будешь упрямиться и кричать, останешься без золотых побрякушек, — пригрозил еще давеча деликатный ухажер. Полина поняла, что попала в западню и только тогда вспомнила о газовом баллончике, хранившемся в сумке. Дрожащими  пальцами вытащила его и попыталась  использовать, но Тедоре  вовремя заметил и выхватил его из рук.

— Ах, ты сука! — обозлился он, ударил ее и повалил на пол.— Не захотела по— хорошему, будет по- плохому.

Навалившись на свою жертву,  он  принялся сдирать с ее пальцев золотые изделия, сорвал с шеи цепочки. А их... колец, перстней, цепочек, кулонов оказалось довольно много. «Действительно у меня глаз- алмаз», — подумал Тедоре.— Высмотрел богатую добычу, не зря в Керчь с Майкой  махнули. Будет теперь на что от души погулять».

— Отпусти меня, — простонала женщина, ощущая боль в изодранных кольцами пальцах. Он ведь, сдирая золото, не церемонился. Закончив «очистку»  и оглядев объект недавнего обожания, чтобы ни чего из драгметалла не осталось на ее теле,  Худоян разорвал на полоски наволочку. Связал ими своей пленнице руки и ноги, включил в сеть электроутюг и, потрясая им, предупредил:

— Будешь себя плохо вести, поглажу, как простыню или наволочку. Я с тобой шутить не собираюсь.

Осознав реальность угрозы, Полина притихла. Послышался скрежет ключа в замке, и появилась Лубок.

 — Проверь, прочно ли я  ее связал? — приказал насильник  сожительнице. Она оторвала от наволочки еще несколько полосок и по крепче связала пленнице  руки.

— Веди себя хорошо и не упрямься, делай то, что он приказывает, — поучала она и без того насмерть запуганную женщину. — Те, кто себя плохо вел, плохо и кончили. Царство им небесное.

Майя  хотела завязать ей и рот, но Полина, ища сочувствия, взмолилась:

— Не надо, буду молчать.

 — Пересчитай золотишко,— приказал Тедоре своей сожительнице, и та с усердием принялась пересчитывать изделия, с радостью сообщив.— Пятнадцать штук.

— Годится, — отозвался он и бросил похотливый взгляд на связанную заложницу.

Секс  с дикой экзотикой

—А теперь займемся сексом. Сходи на кухню и принеси нож, — велел  Худоян сожительнице.

И когда та исполнила просьбу, он взял нож  и положил его рядом с собой. Затем вынудил Полину вступить с ним в орогенитальный контакт, заранее предупредил:

— Если вздумаешь укусить меня за то, получишь удар ножом. Дурную кровь пущу.

Она смирилась с насилием. Удовлетворив свою похоть, он развязал ей ноги и вступил с ней в интимную связь. После этого велел, наблюдавшей все эти  действия Майе, принести из кухни пустую бутылку из-под водки и засунул ее в  промежность, садистски  вместе с сожительницей, созерцая гнусное действо, Наконец, устав от процедуры глумления,  принес ручку и лист бумаги, развязал Полине руки и приказал:

— Пиши расписку о том, что заняла у меня тысячу долларов и оставила в залог свои золотые украшения.

Она написала, понимая, что отказ и упорство могут привести в ярость этого зверя, которому она так опрометчиво доверилась. В три часа ночи,  почувствовав прилив энергии, Худоян еще раз одарил женщину своей животно-дикой « нежностью». Странно, что это не вызвало у его сожительницы чувства ревности. Возможно, она успела пресытиться его дикими ласками. В это время  сердце сожительницы согревала золотая добыча.

 — Я очень устал от близкого общения с этой красоткой? Посплю, а ты гляди в оба. Глаз с нее не спускай, чтобы не сбежала,— велел он сожительнице. И та остаток ночи была начеку, как сторожевая собака, оберегая связанную по рукам и ногам жертву «экзотической» любви.  В сознании пленницы острой занозой засели слова, ведь перед тем, как заснуть, Тедоре  предупредил:

 — Если ты, стерва, будешь шуметь, кричать, соседей беспокоить, то залью тебе горло водкой и сброшу с балкона. Никто разбираться не станет. Решат, что по - пьяни  проститутка перепутала входную дверь с балконной и сиганула вниз головой.

Горькое похмелье

— Верните мое золото, — потребовала утром Полина, немного придя в себя от кошмарной ночи. Видимо и Худоян, опасаясь наказания за содеянное,  несколько охладил свой  пыл. Вспомнил, наверное, о том, что он  инвалид второй группы, а в Тбилиси у него двое несовершеннолетних детей и мать. Если и вспомнил, то запоздало.

— Ладно, давай разойдемся по мирному, не держи на меня зла, — примирительно произнес Тедоре, — Погуляли, так уж получилось. Надобно было в  «Клеопатру» поехать, но бес меня попутал. В другой раз обязательно свожу. Вот твое золото в сохранности, но не вздумай заявить в милицию. Убью и тебя, и твоего ребенка. Большую часть золотых изделий он возвратил Полине, оставив себе, видимо, за оказанные женщине интимные услуги или затраченную энергию, золотую цепочку стоимостью 200 гривен, золотое кольцо за  150 и газовый баллончик — 45 гривен.

  В этот же день, после  ухода Полины они  срочно сдали квартиру хозяину, на рынке успели продать цепочку за... 70 гривен женщине, опознавшей Тедоре и выступившей впоследствии в качестве свидетеля. Постралавшая, вырвавшись из плена,  немедля заявила о преступниках в милицию. Парочка изуверов была задержана на автовокзале. Они намеревались побыстрей слинять  из города. Худоян успел выбросить Полинину расписку, посчитав ее уликой, свидетельствующей о грабеже.

— Мне стало известно, что Полина — проститутка и когда она нагло потребовала с меня деньги за «услуги, то это меня очень расстроило и разозлило, — объяснил насильник  свои действия , надеясь вызвать к себе сочувствие.— Я ведь тоже на нее свою энергию затратил, поэтому мы квиты. Она вместо благодарности за доставленное удовольствие хотела отравить меня газом. Если бы не моя мгновенная реакция, то использовала бы газовый баллончик и я  бы попал в реанимацию. Я ее щедро угостил в кафе, потратив больше сотни гривен. Поэтому  кольцо и цепочку я взял в залог.

— Если вы ей доставляли удовольствие, то зачем держали нож под рукой и  угрожали им? — поинтересовался следователь.

— Чтобы она мне не сделала больно, не откусила … Вдруг она людоедка.

Когда этот же вопрос был задан и его сожительнице Лубок, то она, не моргнув глазом, пояснила:

— По просьбе Тедоре я принесла из кухни нож и бутылку водки, чтобы выпить и закусить, как полагается за знакомство с Полиной. А нож, чтобы порезать апельсины  на дольки. Мы ведь не жлобы, не злодеи, знаем, как гостей  встречать и чем угощать.Но в ходе расследования, тщательно проведенного старшим  следователем городской прокуратуры В. Беличенко, вина злоумышленников-гастролеров была полностью доказана.

Керченский городской суд под председательством Т. Мельник приговорил Т. Худояна,  совершившего «букет» злодеяний — изнасилование, удовлетворение половой страсти в извращенных формах, не законное лишение свободы, угрозу совершения убийства и грабеж —  к семи годам лишения свободы с конфискацией всего лично принадлежащего имущества. А соучастница преступления М. Лубок  осуждена на пять лет и три месяца лишения свободы и тоже с конфискацией имущества. Оценят ли они на этот раз гуманность правосудия, покажет время, но потерпевшей кошмарная ночь, наверняка, запомнится  надолго. Эта драматическая история, в который раз убеждает, что за излишнюю доверчивость к незнакомым людям, за беспечность и наивность приходится слишком дорого платить. Если не жизнью, то здоровьем, утратой имущества, драгоценностей. Злодеи, мошенники, аферисты и прочее жулье еще не перевелось, а, напротив, слишком  расплодилось. Поэтому будьте по-житейски мудры и бдительны. Это избавит вас от неприятностей, сохранит здоровье и жизнь.

НАРКОДЕЛЬЦЫ

Общеизвестно, что наркобизнес стоит на втором месте по прибыльности после продажи оружия и на третьем — проституция. Поэтому у граждан, решивших быстро поправить свое материальное положение и выйти, если не в наркобароны, то хотя бы в более менее состоятельных людей, очень велик соблазн заняться этим криминальным деянием. Их совершенно не тревожит тот факт, что, сбывая наркотические средства и, в первую очередь молодежи, они отравляют их организм, подрывают здоровье и коверкают судьбы. Главное для наркодельцов — прибыль, приятный шелест купюр в любых валютах разных номиналов. Вот и три представительницы прекрасного пола решили  «заработать» себе на жизнь и процветание таким сомнительным противоправным способом. А в итоге заработали путевку на тюремные нары.

Под чужим именем

В Керчи маковых и конопляных плантаций не наблюдается, разве что в укромных местах некоторые из ушлых граждан выращивают мак для приправы кондитерских, булочных изделий, бубликов и баранок домашнего производства (во всяком случае, бытует такая версия). Но и эти редкие экзотически опасные насаждения работники ОБНОН (отдел борьбы с незаконным оборотом наркотиков) стараются, владея оперативной информацией, своевременно выявить и ликвидировать. Ибо вокруг кустов в ожидании вызревания табунами блуждают жаждущие зелья наркоманы.

Знакомая с одним из принципов рынка, коль есть спрос, то будет и предложение, тридцатипятилетняя жительница г. Бершадь, что в Винницкой области, решила облагодетельствовать керченскую публику, охочую до одурманивающего кайфа. Малость знакомая с приемами конспирации, Людмила Ивченко, (фамилия изменена) разведенная, имеющая профтехобразование и несовершеннолетнего ребенка,  предпочла  действовать под чужим именем. Она подделала паспорт гражданки Украины, выданный Коропским  райотделом  УМВД Украины в Черниговской области на имя Казанцевой-Сюткиной. Вклеила в него свою фотографию, дополнив фрагмент гербовой печати.

С этой ксивой  Людмила курсировала на железнодорожном.и автомобильном транспорте между Бершадью и Керчью. Конечно же, не ради экскурсий и обозрения пейзажей сквозь стекла окон. В родном городе у неустановленных следствием лиц она приобрела 80 стаканов маковой соломки весом в 3 килограмма 833,28 грамма (аптечная точность). Поначалу хранила зелье у себя дома на ул. Кармелюка, 7, а затем,  выждав удобный момент, на маршрутном  автобусе и в поезде всю отраву перевезла в Керчь.

Подельники бездельники

В славном городе она быстро нашла соратников по бизнесу. Жилье, то бишь, крышу над головой,  ей  охотно  предоставила двадцатишестилетняя Назлы  Утадзе, также нигде не работающая. незамужняя и имеющая несовершеннолетнего ребенка. Прописана была Назлы в с. Марфовка Ленинского района, однако проживала в одном из домов в Керчи на улице Полевой.

— Ты бы оплатила мне вперед за проживание, а то денег на харчи нет, — попросила  она Людмилу.

— Грошей у меня  самой не густо, на шлях вытрачила, — схитрила щира хохлушка. — Дам я тоби  маковой соломки. Допоможешь продаты и получишь свои кошты. Добрэ?

— Хорошо, — согласилась Назлы, понимая, что за наркотик можно получить неплохие деньги. Людмила  щедро отсыпала ей 670,8 грамма соломки. Эту и другую  частьнаркотика весом 2085,6 грамма женщины спрятали во времянке.

Наличие маковой соломки навело Утадзе на мысль, что выгоднее будет из нее изготовить более сильный и дорогостоящий наркотик — ацетилированный опий и в таком виде его сбыть. Она без особого труда нашла «специалиста-алхимика» Сергея Гоняева.

—  Долю свою получишь, а заодно и меня научишь этому делу,— предложила она.

— А, дело нехитрое, — согласился он. — Было бы из чего, побольше маковой соломки — и дело в шляпе...

Не откладывая технологию в долгий ящик, в том же доме улице Полевой занялись алхимией. Из четырех стаканов маковой со (191,6 г) методом выпаривания изготовили 2,115 грамма сухого остатка ацетилированного опия. Из них 0,141 г достался «специалисту»  за труд, а остальные — 1,833 г. Назлы вскоре доставила в одну из квартир дома, что на улице Дубинина, где проживала сорокапятилетняя Светлана Онищенко, нигде не работающая и незамужняя. Визит оказался не случайным, поскольку Светлана в октябре прошлого года Керченским городским судом уже была осуждена за изготовление и хранение наркотических средств к одному году и шести месяцам лишения свободы, но с испытательным сроком на один год. Не оценила гуманность правосудия, продержавшись от соблазна менее полутора месяцев.

— Ты наверняка знаешь, кто употребляет наркотики? У меня есть опий, помоги сбыть, в накладе не останешься, свою долю поимеешь, — предложила Назлы.

— Конечно, знаю  страдальцев,  — призналась женщина.. — Давай свой товар.

И тут же без лишних расспросов приобрела 1,645 грамма ацетилированного опия. И заработала химлаборатория в доме на Полевой с участием все того же Гоняева,  дабы еще не обладающая ювелирными навыками и точностью Назлы не испортила изысканный продукт, его кондицию. Утадзе теперь встречалась со Светланой почти каждый день, канал по сбыту наркотиков заработал без сбоев. Четыре дня Ивченко реализовывала потребителям  отраву.  И объемы значительно выросли бы, если бы бурная активность наркодельцов  не привлекла внимание работников милиции. После полудня на квартиру к Светлане наведался подосланный сотрудниками ОБНОН оперативный закупщик «Петров».

— Продай наркоту, сил больше нет терпеть,  организм требует, — взмолился он, подавая ей шприц и смятую купюру в 20 гривен  с невидимыми для глаза пометками «Закупка». Получив свою долю в 0,086 г и 4 гривны на сдачу, он театрально поблагодарил спасительницу. Спустя несколько минут, нагрянули работники милиции, и Светлана с горечью осознала, что на последнем клиенте жестоко прокололась.

Взяли с поличным

 В квартире Онищенко были изъяты пять стеклянных флаконов с суммарным весом 1,097 грамма  сухого остатка ацетилированного опия. А у Назлы, которая также сбыла наркотик одному из клиентов Константину Л.  по месту жительства, то есть на улице Полевой, были обнаружены и изъяты растворы особо опасного наркосредства — концентрата маковой соломки — экстракционного опия, общим весом 58,48 грамма,  а также сухих остатков ацетилированного опия — 0,925 грамма.  В ходе  следствия и на заседании суда, находясь на скамье подсудимых, обвиняемые признались в совершенных деяниях.Людмила Ивченко:

— В декабре прошлого года я попросила у своего знакомого Казанцева-Сюткина паспорт его сестры. Подделала документ и использовала его при поездках в поезде и на автобусах. В Бершади у цыган купила  восемьдесят  стаканов маковой соломки, которую перевезла в Керчь. Познакомилась с Назлы, продала ей 14 стаканов соломки, а остальную прятали во времянке. В содеянном раскаиваюсь.

Назлы  Утадзе:

— 12 декабря прошлого года у меня остановилась, попросилась на ночлег Людмила, расплатившаяся маковой соломкой и предложившая ее реализовать. Я и сама употребляла наркотик. Вместе с Гоняевым приготовили ацетилированный опий, и я предложила Светлане Онищенко заняться его продажей. Она согласилась.

Светлана  Онищенко:

— Дважды Назлы  привозила ко мне на квартиру 10 и 15 мл.  ацетилированного опия, который я продала молодым людям. А 16 декабря она привезла еще 20 мл. Ко мне наведался незнакомый  мужчина со шприцем и деньгами, умолял продать ему опий, и я его пожалела. Вот дура, а оказалось, что  его сотрудники милиции  ко мне подослали. Выследили меня, кто-то им настучал, завистников хватает. Только дела пошли на лад…

Доказательств вины подсудимых было собрано более чем достаточно, и Керченский городской суд под председательством Светланы  Резниченко приговорил по совокупности совершенных деяний Светлану  к семи, Назлы — к шести годам и шести месяцам и Людмилу — к пяти годам лишения свободы. Всех с конфискацией личного имущества. Кроме того, решено взыскать в доход государства судебные издержки и расходы на проведение судебно-химических экспертиз по 240 гривен 10 копеек с каждой, а со Людмилы  дополнительно еще и 177 гривен 48 копеек, за проведение судебно-технических экспертиз (экспертиза паспорта).

Неистребимое стремление быстро заработать, причем любым, в том числе и заведомо преступным способом, обернулось для них долгими годами заключения. Будет достаточно времени подумать над смыслом жизни, трезво оценив свои деяния. А у те,  кто  занимается преступным бизнесом и еще на свободе, не повторить их опыта, ибо ждет та же незавидная участь.

Отравляя здоровье других людей, наркокурьеры и сбытчики коверкают и собственные жизни, ибо действует принцип бумеранга: добро возвращается добром, сторицей, а зло — злом. Поэтому не вредите другим, ради наживы, живите по законам совести и чести

И Н Ц Е С Т

О времена, о нравы! Цинично-дикая история, происшедшая в Керчи, свидетельствует о степени деградации личности, утрате морально-нравственных принципов, об отсутствии табу на посягательство на самое святое и сокровенное. Многовековая история человечества сохранила до наших дней немало фактов, связанных с аномалиями в сексуальных отношениях людей, в том числе инцеста (кровосмешение — половыми сношениями между близкими родственниками, что недопустимо не только с моральной, религиозной точек зрения, христианских заповедей и традиций, но и с медицинской, поскольку такие браки  чреваты рождением больных, уродливых детей, вырождением рода). Но чаще всего такие порочные отношения все же происходят по взаимному согласию между людьми. А когда сексуальное насилие ради сиюминутного удовлетворения плоти совершается против детей, причем их родителями, это уже слишком, на грани умопомешательства. Наверное, даже в животном мире нет таких прецедентов.

По амнистии — в семью родную

Повезло тридцатипятилетнему керчанину Ираклию Брусецкому (по морально-этическим  соображениям имена изменены), что, будучи осужденным Керченским городским судом за кражи, умышленное уничтожение индивидуального имущества граждан на три года лишения свободы, он по Закону Украины «Об амнистии»  по случаю  очередной  годовщины  независимости освободился на два месяца раньше срока  наказания. Возвратился в Керчь к жене Тамиле и десятилетней дочери Симе. Хотя и прибыл из-за «колючки», обогатившись негативным опытом от парящейся на нарах братвы, однако его появлению в семье обрадовались. Ведь в трудное безысходное время, когда многие повседневные заботы легли на хрупкие плечи женщин, настоящий мужчина — опора в семье, добытчик средств в семейный бюджет для более-менее сносной жизни. Ведь только у единиц роскошные коттеджи, виллы, навороченные джипы, «Мерседесы», капитал сомнительного происхождения. Большинство же граждан на фоне этих жирующих нуворишей, трансформировавшихся в олигархов, к сожалению, по-прежнему, на двенадцатом году «незалежности», бедствуют, прозябая в нищете. У Тамилы затеплилась надежда, что с возвращением Ираклия семья заживет, появится  достаток. Увы, супруг  вместо того, чтобы быть опорой, стал обузой и лишней головной болью. В течение года так и не удосужился устроиться на постоянную работу, да и какое нынче постоянство, когда один за другим предприятия объявляются банкротами и идут с молотка. К тому же у Брусецкого не было «ходовой» специальности, хотя, став на учет в городском центре занятости, мог бы получить навыки электрогазосварщика, кровельщика или слесаря, токаря, востребованных на производстве. Но он не стал утруждать себя этими заботами, предпочитая праздный образ жизни и горячительные напитки. Под  их воздействием раскрепостился  до такой степени, что посягнул на самое святое.

Повздорил с  женой

Однажды поздно вечером в октябре  притащился домой, как говорится,  на бровях.

— Опять ты где-то набрался? — упрекнула его Тамила. — О семье совсем не заботишься, нигде не работаешь, только бы самому наклюкаться до чертиков. Лучше бы, чем заливать горло, Симке на конфеты гривну-другую сэкономил. Дитя не видит от тебя ни лакомств, ни ласки. И когда только в тебе отцовские чувства проснутся?

— Проснутся, сейчас я не настроен на  этот разговор. Дождется еще твоя Симка ласок и нежностей. Хватит меня пилить, а то живо схлопочешь. У меня рука, что свинец, — отмахнулся он. — Давай лучше в карты сыграем. В подкидного дурака, и не вздумай отказываться. Ты моя законная жена и должна во всем подчиняться, иначе в семье порядка не будет.

Чтобы не доводить отношения до точки кипения, жена согласилась, в игру вовлекли и Симку. Резались в карты, а время текло, как песок в часах. Тамила взглянула  на часы — десять вечера, и заявила:

— Уже поздно, я пойду лягу, устала. да и вы не слишком заигрывайтесь, тоже ложитесь спать. Нечего электричество без толку жечь, денег на харчи не хватает.

— Я еще дочке кое-какие фокусы покажу. Меня им в зоне научили. ей будет интересно, — ответил Ираклий, пребывая в азартно-хмельном настроении. — А ты  шибко не дрыхни, будь готова к пиршеству любви. Плоть требует разрядки…

— Выкусишь, перебьешься, — возразила жена. — От  тебя, как из бочки  несет перегаром. Сначала протрезвись. Не беспокой меня, я очень устала, не до твоих телячьих нежностей.

— Ах, какая ты жестокая и холодная, не женщина, а бревно, — с досадой  произнес Ираклий. — Знал бы, что будешь держать на голодном пайке, лучше бы в зоне остался, там с братками веселее.

— Пап,  пап, покажи фокусы, — искренне обрадовалась девочка, а Людмила удалилась в спальню. Ираклий за годы отсидки в колонии наловчился умело манипулировать картами, демонстрируя разные фокусы, что вызывало в глазах дочери неподдельный восторг, а возможно, и гордость за отца. По тишине, царившей в спальне, он понял, что жена уснула и, судя по тому, как в штыки  встретила его предложение о соитии, лучше ее не беспокоить, ибо на  хмельные ласки рассчитывать не приходится. И тогда он оценивающе взглянул на Симу, словно впервые ее увидел .

«Пока я мотал срок, она подросла, да и последний год не прошел бесследно, — подумал он. — Сколько же ей лет?» И, вспомнив дату рождения, подсчитал — десять лет и пять месяцев.

— Пошли, Сима, во времянку,  чтобы не мешать маме, я тебе покажу еще один фокус, — пообещал он, тасуя  и пряча колоду  карт.

— Пошли, — согласилась девочка,  довольная тем, что скупой на ласки и  гостинцы, отец  уделил ей внимание.

Показал  « фокус»

Он завел дочку во времянку, что во дворе дома, и изнутри запер двери согнутым гвоздем. Включил свет, огляделся.

— Пап, а где фокус? — обратила она к нему взор.

— Раздевайся, Сима, — велел он.

— Зачем, пап?

— Потом узнаешь, снимай колготки  и  трусики.

Воспитанная в послушании родителям, старшим и несведущая в вопросах отношений полов, она повиновалась отцу. Сняла с себя колготки, трусики и предстала перед ним нагишом. Он с вожделением возбужденного самца пристально оглядел ее тело, пожирая глазами, ее еще несформировавшееся формы, едва обозначившиеся округлости бедер. Огорчился, что до полового созревания ей еще далеко, находится на стадии перехода от ребенка до девочки - подростка. И поэтому в полной мере, как со взрослой девушкой или женщиной, нахлынувшую страсть удовлетворить не удастся.

В нормальном мужчине и, тем более в отце, несмотря на алкогольный дурман, проснулась бы совесть, жалость к беспомощному ребенку, к родной дочери-кровинке  и внутренний голос воззвал бы: «Что ты делаешь, одумайся, это же твоя родная дочь?»

И, содрогнувшись от тяжести греха, он бы остановился, смирил свою похоть и сказал: «Прости, доченька, одевайся. Папа пошутил, наверное, слишком много выпил».

Но слишком неодолимым оказался для него соблазн, и он приказал:

— Ложись, Сима, на кушетку животом вниз. Не понимая, что он собирается делать, она послушно выполнила его просьбу. русецкий выключил свет и разделся сам. Смазал ей ягодицы детским кремом и...

— Па-п-а, мне больно, — простонала девочка и заплакала. — Не надо, я так не хочу.

—Потерпи, родная...Сейчас  нам будет хорошо, — произнес он ощутив прилив неутоленной страсти.

— Ираклий, Сима, где вы? — послышался голос Тамилы, которая, не найдя мужа и дочку в доме, вышла во двор... Услышала жалобный вскрик и стоны дочери  и забарабанила кулаками в двери времянки:

— Ираклий, сейчас же открой! Что вы там делаете?

Он прикрыл обнаженное тело дочери одеялом. Быстро надел на себя брюки и сорочку. Опасаясь, что Людмила поднимет шум, крик и сбегутся соседи, открыл двери. Тамила влетела вихрем и включила свет.

— Чем вы здесь занимались?

— Ничего особенного, играли с Симой, я ей показывал фокусы, — потупил он взор, немного протрезвев. Она увидела баночку с детским кремом. Подошла к кушетке и сдернула одеяло с обнаженной испуганной дочери. Рядом лежали колготки и трусики. Увидела смазанные кремом ягодицы и покраснение... Поняла все без слов и набросилась на Ираклия:  

— Что ты натворил, скотина, тебе жены мало? Это же твоя дочь, или ты от алкоголя совсем потерял разум и ослеп, не ведаешь, что творишь?

— Сама виновата, что не захотела мне дать, — ответил он и молча вышел из времянки. Спустя несколько минут возвратился, надел куртку, взял документы и растаял в темноте осенней ночи.

Остаток ночи, а деяние произошло в полночь, Тамила, утешая дочь, провела, терзаемая ненавистью, обидой и сомнениями, не решаясь что-либо предпринять. Ей просто в голову никогда не могло прийти, что Ираклий способен на такое... «Наверное, пристрастился в зоне таким способом с сокамерниками удовлетворять свои сексуальные потребности. С одной стороны, жаль малолетнюю дочку, подвергшуюся надругательству. А с другой, если заявить в милицию, то загремит Ираклий на нары,  откуда лишь год назад возвратился, — мучительно рассуждала она. — Все  же вроде не чужой человек — муж, отец дочери. Какой к черту отец, если ради удовлетворения животной страсти посягнул на целомудрие, здоровье своего ребенка».

Дождалась утра и со слезами в голосе сообщила о беде своему отцу, жившему отдельно:

— Пап, вчера ночью, когда я спала, Ираклий по пьяни изнасиловал Симу. Что делать, ума не приложу,  голова кругом идет? Посоветуй, как мне быть в этой ситуации?

— Вот урод, мерзавец! —  возмутился отец. — Ты еще от него нахлебаешься горя, давно следовало развестись и найти себе приличного человека. Гони его в шею! Срочно заяви в милицию, а внучку надо показать врачам. Это насилие может негативно отразиться на здоровье, неокрепшей психике девочки.

Отбросив все сомнения, женщина обратилась с заявлением в милицию  и оперуполномоченные угрозыска взяли в оборот Ираклия, который подтвердил показания жены и дочери, заметив, что не довел замысел до конца, жена мол своим криком помешала. При этом не испытывал ни стыда, ни раскаяния.

Сердце — не камень

Верно, говорят, что время лечит, боль притупляется, а женское сердце — не камень, способно прощать измены и даже насилие над собственным ребенком. Когда шок, потрясение от совершенного злодеяния прошли, Тамила и Ираклий (вот уж, действительно,  муж и жена — одна сатана) решили спасать ситуацию, а вернее, насильника от заслуженного наказания и очередной ходки за «колючку».Спешно начали менять свои первоначальные правдивые показания, оказывал влияние на Симу, мол, с девочкой ничего не случилось. Он играл с ней в карты, показывал фокусы и она, мол сама залезла к нему в постель и своим горячим телом соблазнила отца.  Намерение об удовлетворении сексуальной прихоти, может, и было, но не состоялось.

—  Я погорячилась, не разобралась, как следует и напрасно  сообщила в милицию, — посетовала Тамила. —  Ираклий осознал, исправился и в семье полный порядок

Увы, факты — упрямая вещь, и коль произошло социально опасное деяние, причем направленное против здоровья, нормального развития ребенка, то носитель зла должен быть наказан, вне зависимости от того, простила его жена, потерпевшая дочь  или  нет.

Из заключения судебно - медицинской экспертизы явствует, что у «потерпевшей обнаружен разрыв слизистой оболочки прямой кишки, который образовался в результате перерастяжения стенки прямой кишки, что возможно при попытке введения напряженного полового члена». Была проведена и психолого-психиатрическая экспертиза, в процессе которой Сима подробно рассказала о случившемся. У девочки имеются индивидуальные особенности личности, внушаемость неспособность сопротивляться,  доминирует поведение  «жертвы» и примитивность сведений в вопросах пола. Поэтому она не могла понимать характер и значение совершаемых с ней действий и оказывать сопротивление. Этому препятствовал малолетний возраст, религиозные установки — послушание родителям, которым во всем следует подчиняться.

За насилие — срок

Попытка Брусецкого выйти сухим из воды и содействие ему в этом со стороны Тамилы оказались тщетными. Керченский городской суд принял во внимание первоначальные показания всех участников процесса, заключения судебно-медицинских экспертиз и признал Брусецкого виновным, квалифицировав его действия по статье  156 части 2 Уголовного кодекса Украины, как совершение развратных действий отцом в отношении  малолетнего лица, а также по статье  153 части 2 УК , как удовлетворение половой страсти извращенным способом с использованием беспомощного состояния потерпевшей, совершенное в отношении  несовершеннолетней.

Суд  учел и тот факт, что подсудимый, являясь отцом потерпевшей, совершил в отношении нее развратные действия сексуального характера, способные вызывать физическое и моральное развращение малолетнего ребенка. При  этом констатировал, что по месту жительства подсудимый  характеризуется с отрицательной стороны, как лицо, нигде не работающее  и не принимающее мер к трудоустройству, злоупотребляющее спиртными напитками. Отягчающим вину обстоятельством является совершение им преступления в состоянии алкогольного опьянения.

Решено назначить максимальное наказание, предусмотренное санкциями соответствующих статей  Уголовного кодекса, ибо преступление, совершенное Ираклием, представляет повышенную общественную опасность, поскольку посягает на  половую свободу и неприкосновенность, нормальное развитие малолетнего лица. При этом подсудимый не раскаялся в содеянном, не испытывает сожаления, что своими преступными действиями создал возможность того, что в дальнейшей  в жизни его ребенка содеянное может отразиться  неблагоприятными последствиями. По совокупности совершенных деяний суд приговорил Брусецкого к семи годам лишения свободы. Адекватная расплата за цинично-дикие деяния, несовместимые с достоинством, моралью и обликом человека.

 

 Условные обозначения

АРК— Автономная  Республика Крым

Абдал —  городское кладбище в окрестностях Симферополя.

АКМ— автомат Калашникова, модернизированный.

Вещдок— вещественное доказательство.

 ГАИ— Государственная автомобильная инспекция.

 Жэк — жилищно-эксплуатационная контора.

ИВС — изолятор временного содержания.

ИДН — инспекция по делам несовершеннолетних

ИТК — исправительно-трудовая колония.

 ИЦ — информационный центр.

КГБ — Комитет государственной безопасности.

КРУ— контрольно-ревизионное управление.

ЛТП— лечебно-трудовой профилакторий.

МВД — Министерство внутренних дел.

МРЭО — межрайонное регистрационно-экзаменационное отделение.

ОБЭП— отдел борьбы с экономическими преступлениями.

ОПГ — организованная преступная группа.

 ПБР— подразделение быстрого реагирования.

 СБУ — Служба безопасности Украины.

СИЗО — следственный изолятор.

СТРМ— средний рыболовный траулер морозильный

ТТ — пистолет Токарева.

УБОП — управление по борьбе с организованной преступностью

УВД — управление внутренних дел.

Узи — автомат израильского производства.

УК—  Уголовный кодекс.

УПК — Уголовно-процессуальный кодекс.

Форос— поселок на Южном берегу Крыма.

ФСБ  —  Федеральная служба безопасности.

ЦОС — центр общественных связей.

СОДЕРЖАНИЕ

Бархатный  сезон (роман)…………………………………

1.Срочный заказ………………………………………………………

2.Жестокий стиль……………………………………………………..

3. Прелестное создание……………………………………………….

4. Пикник на берегу………………………………………………….

5.Неожиданный визит……………………………………………….

6. Прогулка на Митридат……………………………………………

7. Вызов на «ковер»…………………………………………………..

8.Заманчивое предложение………………………………………….

9.Ревнивая фаворитка……………………………………………….

10. Палаточный пикет………………………………………………

11. На Бочарке……………………………………………………….

12. Гроза и радуга……………………………………………………

13.Кража рукописи…………………………………………………

14. Призыв к компромиссу…………………………………………

15. Перед разлукой…………………………………………………..

Операция «Ликвидация» ( повесть)…………………………

Камни из «Opel»………..……………………………………

Элегантный без в/п………………………………………….

Адамова & К………………………………………………….

Зажим с рубинами……………………………………………..

Приглашение в «Клеопатру» (судебный очерк)…………

Наркодельцы………………………………………………..

Инцест……………………………………………………….

 

В  седьмой книге  серии «Крым-криминал»

Праведный  грех

роман

Детективы  Владимира  Жукова

из  серии  книг «Крым-криминал»:

 

ГОРЯЧАЯ  ВЕРСИЯ

 

*

ЭСКУЛАП

*

 

ЗАКЛЯТОЕ  МЕСТО 

 

*

ПРОЩАЙ, СНЕЖАНА

 

*

ВАМПИР

 

*

 БАРХАТНЫЙ  СЕЗОН

*

 

 ПРАВЕДНЫЙ  ГРЕХ

 

*

ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ  КРАСЕН

 

*

 

СПИКЕР & К

 

и другие  издания

 

 Литературно-художественное издание

 

Владимир  Александрович Жуков

Бархатный  сезон

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Владимир Жуков
2016-12-14 15:35:15


Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения

Рейтинг@Mail.ru