зеленые человечки

                                                                       ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ

                                  

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

                       

             Как прекрасен пьяный человек! Вот он лежит, обмочившись, с полуспущенными штанами в собственной луже на пешеходной дорожке. Любой прохожий, брезгливо обходя его, обязательно испытает чувство гордости. За себя! Не за него. И в то же время понимает, что этот лежащий - самый счастливый человек на земле.

              Кто более свободен в этом мире? – тот, кто идёт с постылой   работы домой, и каждый день исправно тянет   свою лямку, несёт занозистый свой крест и выплачивает непомерный  оброк, или же тот, кто, не ведая забот, вольготно раскинулся на заплёванном полу?
           Пусть он презираем, гоним со всех работ.  Одинок и неказист. Но это именно он, в своем пьяном бреду, взял Бастилию, Зимний. Воевал с Чапаевым в одной дивизии,  был лично знаком с русским писателем Липатовым, написавшим повесть про алкоголиков под названием «Серая мышь».            

            Пьяный человек всегда преследуем. За ним неустанно охотятся демоны с орлиными головами. Они подкарауливают его, когда он, с трудом волоча ноги, возвращается с тяжелого дневного запоя на ночлег. Они валят его на землю, выкручивают руки, опоражнивают карманы, а затем волокут в свой ад. Там они пытают его до утра, чтобы узнать у него "Военную Тайну", но никогда ещё ни один узник им её не открыл, и поэтому мы все ещё пока живы.
           А утром, трясясь от злобы, демоны выгоняют героя из ада назад, под холодное и ненавистное им утреннее солнце. Кто из вас, трезвенники, хоть раз видел небо над вытрезвителем? Никто, ибо не для вас было перенесено туда это небо. Перенесено непосредственно из утерянного рая.
         Трезвый человек лжив и прагматичен. Он продаст родину и зарежет младенца, если это будет для него выгодно. Пьяный человек сделает тоже самое, но... бескорыстно, а протрезвев, содрогнётся от ужаса.
          Если целуются двое пьяных мужчин, это не значит, что они готовы вступить в брак - это просто означает, что они искренне любят и уважают друг друга. Может ли трезвый человек всей душой полюбить первого встречного мужика, с которым знаком всего лишь полчаса? Да никогда!
          И совсем уж прекрасным пьяный человек становится в пору глубокого похмелья. Похмелье поверхностное несёт с собой лишь тошноту и головную боль,   доступные  и   непьющим людям. Глубокое же похмелье, кроме всего прочего,  сопровождается ещё столь же глубоким постижением непрочности окружающего мира, встречей с зелеными человечками, в народе называемой «белочкой». Глубоко похмельный человек осторожно ставит ногу на асфальт, зная, что под тонким его слоем находится бездонная яма, ведущая в никуда. Он героически фокусирует взгляд и этим удерживает от распада и исчезновения окружающий его мир, населённый ничего не подозревающими людьми. И он один во всём мире всё это видит и осторожно несёт  в себе. Несёт как крест, который ему вручило человечество.
             И что? Поставят ли ему за этот подвиг памятник? Повесят ли на грудь его   медаль? Нальют ли стопарик вожделенной водки, в конце концов? Нет, не нальют.  Лишь осудят публично.

            Безразличие к судьбам таких людей вызывает и безразличие к своим близким, своей родине. Пьянство - порок, болезнь, в конце концов. Бездушие  - вот враг человечества и главная болезнь общества.

            Повесть об этом.

 

ЗЕЛЕНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

 

 

Ты при всех на меня накликаешь позор:
Я безбожник, я пьяница, чуть ли не вор!
Я готов согласиться с твоими словами.
Но достоин ли ты, выносить приговор?
 

                                                                                                          ОМАР ХАЙЯМ

                                              

                                               Глава первая

           

            Этот день был копией предыдущего. Впрочем, как и все с начала нынешнего года.

А, что случилось в Новый год?  Вовка нервно потер рука об руку, шмыгнул носом и попытался вспомнить. В голове реальность переплеталась с видениями, хронология событий не выстраивалась в логическую цепочку. Мешало то тревожное чувство страха и необъяснимой опасности, которое в последнее время постоянно присутствовало в нем.

                        … Новый год, новый год.   Это же наряженная елка игрушками и мишурой, кукла маленького Деда  Мороза под ней и кульки с подарками для них, троих братьев и двух сестер! Откуда это? Ах, да – из детства. Они с братьями и сестрами всегда с нетерпением ждали этот праздник. Мать готовила что – нибудь вкусненькое, а дед, хитро прищурясь, поглядывая на детвору, варил в  миске сироп из комочков сахара, который заливался в формочки и впоследствии  превращался в петушков на палочке.

            Поздно вечером вся семья садилась за стол встречать Новый год. Дед  наливал в рюмки самогон: себе, отцу, матери. Им, ребятне, морсу. Затем поздравлял  с  праздником, все чокались – выпивали. Мужики крякали от захватившего их спазма, самогонка была градусов по 80, и дружно закусывали. Пацаны, подражая взрослым, тоже изображали, что пьют алкоголь и жмурились, выпивая морс. Это, казалось им, было  по – взрослому. Когда на столе уже не оставалось съестного, кроме квашеной капусты и соленых огурцов, детвора получала от родителей вожделенные кульки с подарками, сладкие петушки и, изображая нетрезвых,  шатаясь, шли спать на печку. Засыпая, слышали пьяные разговоры старших, мат, песни про бродягу и кудрявую рябину.

            Спустя какое – то время, они, деревенские ребятишки, стали собираться в лесу, чтобы «попировать». Для этого кто мог, воровал дома брагу, которую в больших количествах ставили родители. Она была в деревне расплатой за все: подвозку дров и сена, выделение места под строительство дома и т.д. Зарплата, как известно, в деревне была мизерная.

            Из дома волокли продукты: мясо, картошку, соленья и варенья. Варили так называемую «шулемку» из всего. Затем разливали брагу по стаканам, выпивали, крякали, занюхивали корочкой хлеба и по - взрослому вели разговоры. Притворялись пьяными, ругались между собой, мирились. Пели песни. Возвращаясь, изображающие особо опьяневших падали на обочину дороги, их поднимали трезвые девчонки, подставляя дружеское плечо. В общем, копируя взрослых. Так начиналось вхождение в  пьяную жизнь Вовки Гаврикова.

            … Но встреча  этого  Нового года был совсем не похожа на те, далекие,  всплывавшие в памяти. Запой начался недели за две до знаменательной даты. Он, предчувствуя алкогольное голодание, затарился под завязку: купил два ящика водки. Бутылки по сложившейся традиции рассовал по  потаенным местам, чтобы  потом как бы невзначай находить их по мере необходимости. Это была такая игра с самим собой. Часто забывая в пьяном угаре, где спрятана бутылка, случайно обнаруживая ее, искренне радовался находке и с удовольствием выпивал.  Если регулярное опохмеливание можно назвать удовольствием.

            Пить начал в одиночестве: понимая, что спиртное, может когда  – нибудь кончиться. А один он мог регулировать  количество выпитого  и оставшейся водки. Знал,  что через неделю пьянка уже превратится в постоянное желание выпить. И отсутствие водки может вызвать ломку, судороги и страшную головную боль. Еще трое суток проходило в угаре беспробудного поддержания тонуса. Затем наступала черная полоса, когда очередные сто граммов лишь на короткое время вводили в забытье, превращая затем  состояние организма в пытку, от которой невозможно было спрятаться.

            Когда в доме заканчивалась водка, тогда выпивал очередную стопку, прихватывал последнюю бутылку с собой  и устремлялся в местную больницу.  Там у него начинался очередной приступ,  и врачи его  срочно отправляли в райцентр на машине «скорой помощи». По дороге Вовка тихонько приканчивал заначку спиртного и абсолютно невменяемым, попадал в неврологическое отделение, где его привязывали к кровати и ставили капельницу – выводили из запоя. На третий или четвертый день он приходил в норму: начинал понемногу  употреблять бульон, по ночам спать.

            Но одновременно с этим наступало время белой горячки. Вначале снились кошмары – его кусали собаки, змеи, он тонул в дерме, у него гнили руки, ноги, тело. Затем появлялись они – зеленые человечки!

                       

                                  

           

            Первый раз он их увидел  неожиданно. Однажды ночью ему в собственном доме удалось наблюдать очень странное явление. Зеленые человечки были высотой примерно полметра. Они появлялись из стены, точнее, из  оконного проёма и пересекали окно по подоконнику, уходя в противоположную стойку оконной коробки, где и исчезали.

Когда появились вновь, Гавриков попросил одного остаться и поговорить. Правда, диалог был несколько странный: говорил человечек, но излагал Вовкины мысли, чаяния, мечты. Затем он пожелал излить свою душу и выбалтывал  сокровенные тайны.  Они тоже удивительно были похожи на его, Вовкины. Одновременно с воспоминаниями картины прошлого воскресали  в голове, сменяясь ряд за рядом, точно войска на параде.
         В этот момент человечек  полностью владел  мыслями, распоряжался словами, подкреплял их примерами из его  жизненного опыта.

Вовка уже не мог остановиться. Он  был в ударе!
Мозг работал четко. Каждая мысль сидела в своей клетке, готовая вырваться наружу, словно узник, ждущий в глухую полночь сигнала к побегу. И каждая мысль была, как откровение, точная, четкая, образная. Позже он понял – они с человечками  повязаны на всю оставшуюся жизнь. Почему так случилось? Объяснение одно –  это  сила водки и зеленых человечков. Ведь это они изощряют Вовкин ум, нашептывают ему роковые истины, освещают серость   бытия багряными лучами прозрения. Без них  жизнь теряла смысл.

            Впоследствии они появлялись с регулярным постоянством и стали частью его жизни. Тайной,  о которой он никому не рассказывал. И был горд  этим: человечки есть только у него! Только он может общаться с ними!

            … В тот раз все закончилось как обычно -  больничной палатой со стальными,  запирающимися на замок дверями и решетками на окнах. Через неделю, врач, лечивший его, как – то обыденно, глядя в сторону, сказал:

            – Парень, ты дошел до предела. Если и дальше будешь пить, сдохнешь в психушке или дома под разговоры с зелеными человечками.

            – А вы откуда…, – Вовка с удивлением посмотрел на нарколога.

            – Это прописная истина, молодой человек. Каждый алкоголик дружит с ними, потому что, они - неотъемлемая часть  конца человеческой жизни пьющего. Воспаленный мозг воспроизводит именно их для контакта. Почему? Науке сие не известно.

            Именно обыденность диалога потрясла Вовку до глубины души. Он впервые задумался о своей жизни и смерти. В прострации больной находился всю последующую неделю. Затем решил: надо что – то делать. И главное – попытаться бросить пить.

           

                                               Глава вторая

           

            … Вовка Гавриков, очнулся от воспоминаний и с удивлением обнаружил себя сидящим на лавочке у клумбы цветов. Огляделся вокруг и тихонько рассмеялся. Да ведь  он пациент Дома инвалидов и уже пять лет  живет здесь. Пять лет ни грамма спиртного. Ему очень нравится это последнее пристанище. Отдельная комната, чистая постель, четырехразовое питание, врачебный контроль за здоровьем  – разве мог он мечтать об этом в той запущенной, полупустой однокомнатной квартире в деревянном доме. Где в углу стояла кровать с никогда не стираным бельем и столом на кухне, вечно заваленным остатками еды - закусью, как они, алкоголики - собутыльники называли  ее. 

             Вовка снял с себя рубаху и подставил свое худосочное тело ласковым лучам июльского солнца. Последнее время он любил загорать здесь, на лавочке. Вернее дремать и одновременно вспоминать свою прожитую никчемную жизнь.

            …После окончания восьмилетки надо было куда – то устраиваться на работу. В колхозе, где они жили, таким  была одна дорога – на скотный двор разнорабочим. Вовка этого не хотел и подал документы в лесотехнический техникум. Мать, узнав об этом, всплеснула руками:

            – На какие шиши там жить – то будешь? Нам с отцом вас не потянуть, ведь еще четверо в доме, одеть, обуть надо. Ладно, хоть своя скотина есть. Все, какая ни какая, помощь. Но наличных денег не хватает.

            – Да там стипендию дают – двадцать рублей в месяц. Картошку из дома буду брать. Проживу. – Вовка уже мечтал, как выберется из этой деревни, будет общаться с другими людьми.

            Он представил себя в роли ухажера белокурой девушки, у которой обязательно должна быть пышная грудь… и задохнулся от счастья.

            Учеба давалась легко. Вовка быстро вписался в студенческую жизнь. Природная стеснительность постепенно исчезала, он стал общительным, разговорчивым. Появились друзья. Вот только с девчонками как – то не ладилось. Ну не мог Гавриков,  как его однокурсники, непринужденно подойти к понравившейся девушке и запросто завести беседу по пустякам. Очень хотел, но пересилить застенчивость не получалось.

            - А ты шарахни стаканчик красного винца местного разлива, - заметив его нерешительность по отношению к слабому полу, посоветовал товарищ,  живший с ним в одной  комнате, – сразу станешь смелым, и все бабы твоими будут.

             Вовка промолчал, но на заметку взял совет. На очередном осеннем балу, который был организован по поводу успешного окончания картофелеуборочного сезона, предварительно выпив два стакана местного вермута, оказался вполне осознано. Хмель незамедлительно ударил  в голову. Вихляющей походкой он  подошел к болтавшей с подругой блондинке и пригласил ее на танец. К удивлению, та согласилась. А когда девушка прижалась своим горячим телом к нему, у Гаврикова окончательно поехала «крыша».  Он напросился проводить Катю, так звали его знакомую, домой.

            О чем они говорили, Вовка не помнил. Главное, что Катя не оттолкнула, когда полез целоваться, хотя делал это неуклюже и торопливо. Девушка непрерывно хохотала, делала вид, что уклоняется от поцелуев, но непременно натыкалась на юношеские  губы. Ее груди то и дело оказывалась в ладонях парня…

             Домой он летел на крыльях любви, не видя дороги. В комнате были уже все сокурсники по комнате. Гавриков  уселся на кровати, небрежно закурил, и как бы ненароком похвастался ребятам о состоявшемся рандеву. Все одобрительно стали его хлопать по плечу и предлагать обмыть это дело. А Вовке казалось, что ему подвластны все женщины мира. Он небрежно достал из потайного карманчика, который пришила мать, червонец и кинул на стол.

            - Кто побежит?

             Деньги мгновенно исчезли в кулаке товарища, который согласился «сгонять за бормотухой», так студенты звали между собой вермут, производимый на местном спиртзаводе.

            Дальнейшее Гавриков помнил плохо. Он опрокидывал вино стакан за стаканом, смачно рассказывал корешам о своих любовных подвигах, нещадно привирая и выдавая желаемое за действительное.

            Утром, болея с похмелья, проверив карманы, ужаснулся – денег не было ни копейки. Хотя  недавно самолично прятал в потайных местах двадцать пять рублей мелкими купюрами. Соседи по комнате, видя его метущийся взгляд, сбросились по рублю и молча, положили на край стола. Вовка с благодарностью, взял деньги и поплелся в столовую. Предстоящую неделю ему придется питаться на тридцать копеек в сутки. А это полпорции горохового супа, макаронный гарнир и чай. В выходные он обязательно съездит домой и привезет картошки и квашеной капусты, которые спасут до стипендии от постоянного голода.

            Это было началом его студенческой жизни. Он регулярно стал употреблять спиртное. Когда кончались деньги, приспособился продавать привезенные из дома продукты. Выпив бутылку или две вина, ему уже не хотелось есть. А это тоже была экономия.  С девчонками же он встречался только, «приняв на грудь». Некоторым это не нравилось, и он легко с ними расставался. От тех же, кто делал вид, что не замечает его опьянения, Вовка получал «любовь» и  непомерно хвастался своими победами друзьям.

            Так продолжалось три с половиной года. За время учебы он уже забыл, когда был трезвый. С утра сидел на лекциях, автоматически слушал преподавателей, отвечал на их вопросы. Периодически делал курсовые, сдавал экзамены, встречался с девушками. Но каждый вечер регулярно покупал вожделенную «бормотуху» и кайфовал.

            Это еще не было болезнью. Он не «болел» с похмелья, молодой организм с трудом, но справлялся с алкоголем. Единственное, что изредка его беспокоило – ночные судороги на ногах. Поначалу было страшно и больно. Но Вовка научился быстро справляться с этой проблемой: несколько уколов иголкой в икры, и все приходило в норму.

            После защиты дипломной работы, получив направление в леспромхоз на Севере, он решил начать новую жизнь. Это означало – бросить пить, жениться…

            Благими намерениями выстлана дорога в ад. Получив по распределению место инженера по лесфонду, с желанием приступил к работе. Но  на новом месте Гавриков трезвым продержался недолго. Первая получка была поводом обмыть новую должность среди инженерно – технических работников  лесопункта.  Когда непосредственный начальник предложил выпить за молодое пополнение в лице Вовки и строго проследил, как тот выпивает спиртное, все вернулось на круги своя. Назавтра он выпил уже привычную бутылку вина, зайдя между штабелями, и приступил к своим обязанностям. Через месяц на него уже косились сослуживцы: кому нравится общаться с постоянно поддатым человеком? Вскоре Гаврикова перевели мастером на нижний склад.

            … По громкоговорящей связи объявили обед, и Вовка отправился в столовую – там его ждал вкусный борщ, паровая котлета и персиковый сок.

            Послеобеденный отдых у молодого человека был традиционен – лежа на кровати, он фантазировал и ждал, когда к нему в гости опять придут его верные друзья – зеленые человечки! Фантазировал, о новых встречах, беседах, спорах… Но, к сожалению, они не приходили. И хотя Вовка понимал, что его друзья - фантомы, несуществующая плоть,  не хотел в это верить. Ведь если их нет, то нет и двадцати лет его жизни, когда водка была смыслом жизни.

             Вовка точно помнил, что впервые осознал свою зависимость в тот момент, когда все его тело скрутила судорога. Каждый мускул, каждая клеточка болела так, что было темно в глазах, а крик захлебывался, где - то внутри. Наружу вырывалось лишь рычание зверя, который прячется в человеке так глубоко, что сам он узнает об этом только вот в такие моменты. Когда жизнь и смерть сливается воедино.

Так случилось после недельного запоя. Причем, это уже не было то легкое опьянение, которое он испытывал раньше, после бутылки вина или стакана водки. Сейчас ему требовалось постоянный,  пусть небольшой, но допинг через каждые полтора -  два часа. И только водки. Перерыв был смерти подобен. Его корежило. А в тот роковой момент, как назло, кончилось спиртное. Магазин же открывался через час. Вот тогда – то понял: если  хочет оставаться живым, в доме  всегда должна быть водка.

Жил Гавриков в однокомнатной квартире леспромхозовского четырех-квартирного дома. Ее он получил как молодой специалист. Обустраивал по остаточному принципу.  Деньги – то, в основном, уходили на выпивку и самые необходимые продукты: мясо к которому привык еще в деревне, хлеб, крупа и сахар. Мебели как таковой не было, не считая старенького шифоньера, подаренного соседями, одного стула со сломанной ножкой, стола, сколоченного местным столяром, железной кровати с постельными принадлежностями, выделенными матерью в одну из поездок в родительский кров. Кухонная утварь -  ложки, вилки, кружки тарелки и кастрюля - была украдена из рабочей столовой. Единственной гордостью Гаврикова был цветной телевизор и музыкальная стереосистема с множеством дисков, пластинок, аудиокассет – единственное, на что он не жалел денег.

В одежде Вовка был неприхотлив. Старенький костюм еще со студенческих времен, несколько рубашек, пара свитеров. Да и она была практически не востребована – он никуда не ходил по вечерам и выходным, в райцентр выбирался редко. Поэтому повседневной одеждой для него была рабочая спецовка. Летом - резиновые сапоги, комбинезон, куртка. Зимой – валенки, ватные брюки и куртка, шапка. Тем более, что эти вещи считались привычными и удобными в поселках, находящихся в глубинке нашей необъятной страны, где  не было нормальных дорог, домов культуры, больниц, спортзалов.

Внешне, на людях, Вовка держался. Ну, попахивает от парня спиртным, так адекватен же. Никто не догадывался, что он научился жить по им же выработанным правилам. А они заключались в следующим. Утром выпивал полстакана водки, слегка закусывал и шел на работу.  К этому времени его уже сняли с мастеров за то, что пьяный заснул в штабелях пиломатериалов, и грузчики чуть не придавили пачкой досок. Он уже год как трудился пилоточем на шпалорезке . Через два часа работы прятался в туалете, торопливо доставал бутылку, срывал зубами пробку и делал вожделенные два больших глотка «с горла». Таких глотков за рабочую смену делалось восемь – до окончания трудового дня.

Потом он первым срывался, не общаясь с товарищами по бригаде домой, быстро добирался до квартиры, не раздеваясь, выпивал припасенное с утра спиртное из кружки и неподвижно сидел несколько минут на единственном колченогом стуле. Ждал, пока алкоголь начнет благоприятно действовать на организм.

Почувствовав прилив энергии, неторопливо готовил себе нехитрый ужин, как правило, состоящий из наваристого бульона, отварной говядины и  батона -  сказывалась деревенская натура и любовь к натуральным продуктам. Неспешно садился за стол, наливал граммов пятьдесят  водочки и выпивал медленными глоточками, смакуя вкус алкоголя.  Затем включал телевизор и смотрел новости. Снова выпивал положенную себе норму и начинал слушать  музыку. Сначала громко, наслаждаясь удивительными звуками, потом, убавив громкость, ложился на кровать, закрывал глаза и в полудреме кайфовал.

О, господин Кайф! Каким же разным ты можешь быть. И приятным, слегка расслабляющим. Веселящим, вызывающим эйфорию возбужденности. Он делает человека подобревшим, разговорчивым и добрым для откровенной болтовни и общения.

Но ты бываешь и по-настоящему страшным. Валящим с ног, пробуждающим в человеке жестокость, раздражительность, гнев и ярость. Коварный Кайф делает человека смешным, жалким, убогим.

 Безжалостный Кайф, доводящий до белой горячки, развлекается показом  спектаклей с участием чертей, монстров, чудовищ и всякой прочей нечестии.

Организм чутко подавал сигнал об окончании допинга. Вовка вставал, принимал «дозу» и  ждал. Ждал появления своих друзей. Но они почему – то не приходили в такие ночи. Зато под утро, в полудреме,  в воспаленном мозгу возникали видения.

 …Вот он парит в небе. Ему тревожно. Вдруг откуда – то сбоку налетает черный ворон и пытается выклевать глаз. Вовка сопротивляется, но, понимая бесполезность, обреченно подставляет лицо птице. От удара в лоб появляется боль в височной кости, и он просыпается.

 Холодный пот пропитал всю подушку. Гавриков  нервно закуривает прямо в кровати и глубоко затягивается. Сигарета быстро заканчивается. Он тушит ее в блюдце, которое заранее поставил рядом. До утра еще пара часов. Не включая свет, решительно  подходит к столу  и наливает в стакан «две бульки» водки. Снова сигарета. На этот раз смакует дым, курит медленно и окончательно приходит в себя.

Сквозь окно смотрит на улицу. Оказывается, он не заметил, как наступила зима. И выпавший снег – белый. И узоры на стекле такие красивые, как в детстве. Непроизвольно прижался лбом к холодному, гладкому стеклу. В голове что – то щелкнуло, и очень захотелось спать. Добрел до своей лежанки и рухнул на нее, как подкошенный. Через минуту – сон.

… Райский сад. Воздух благоухает от запаха роз, яблонь и почему – то черемухи. Гавриков ложится на мягкую траву -  кайфует! Неожиданно появляются огромные собаки и рвут его тело, руки, ноги. Их окровавленные пасти все ближе и ближе к горлу. И нет сил что – то предпринять. Он понимает:  это конец. Закрывает глаза. Вдруг на щеке вместо клыков оказывается большой таракан и ползет прямо в зрачок. Вовка вскакивает, брезгливо сбрасывает его с себя и яростно топчет ногой, пока насекомое не превращается в пыль.

В себя приходит медленно, осмысливая виденное. На кухне споласкивает лицо холодной водой и непроизвольно смотрит на пустую бутылку. В голове одна мысль: вспомнить, где лежит спрятанное спиртное. Наконец, его осеняет! Не глядя, сует руку в валенок, стоящий рядом с умывальником, достает вожделенное питье.

Начинается новый день…  В обеденный перерыв, Вовка, как обычно, приняв «норму», блаженствовал, сидя на лавочке.

- Ну что, опять в одиночестве прозябаешь? – Послышался женский голос.

- Ляля, ты как всегда вовремя, садись, вместе порадуемся солнышку, первому снегу, снегирям,  – Вовка узнал молодую вдовушку – соседку, которая последнее время стала подавать ему знаки внимания. Она работала поваром. Когда – то они жили в одной деревне. Гавриков даже был влюблен в нее той юношеской любовью, которая остается на всю жизнь светлой и непорочной.

Три года назад ее муж, водитель лесовоза, пьяный попал в аварию, год провалялся в больнице и тихо умер. Для Ляли это был страшный удар. Она, безумно любила мужа. Женщина с горя ушла в запой. Затем был монастырь. Служение послушницей. И только недавно она вернулась в поселок,  в мирскую жизнь.

Ляля стала работать поваром, радоваться жизни, обращать на себя внимание как на женщину. Не было только личной жизни. Сколько ночей она проплакала в подушку от одиночества – несчесть. На Вовку обратила внимание от жалости.  Он тоже был одинок. Видела, как спивается молодой мужик, как когда – то она…

 И вот, преодолев стеснительность, Ляля решилась на отчаянный шаг: напроситься к Иванову в гости. А там… как судьба решит!

–  Я не против,, только от тебя сивухой прет – невмоготу сидеть рядом. Бросал бы ты это грязное дело. Ведь нормальный мужик, а перед водкой пасуешь. Жениться тебе надо.

– Надо, наверное. Да кто пойдет? Бабы, как на прокаженного смотрят. Вот ты бы согласилась быть моей женой?

– Запросто! Бросай пить,  и завтра же перееду к тебе, - женщина серьезно смотрела на Вовку.

– Обманешь, – выдохнул Гавриков, –  зачем я тебе такой?

– Какой? – Вопросом на вопрос, поинтересовалась Ляля.

– Ну, некрасивый, вечно пьяный…, наверное, противный.

– А ты перестань быть таким, ну попробуй хотя бы…

– Ты, ты приходи сегодня вечером ко мне, пообщаемся.

– Хорошо, – смущенно улыбаясь, Ляля отряхнула у него с плеча несуществующую хвоинку.

Вовка вздрогнул от этого прикосновения и почувствовал такое блаженство, которое не испытывал никогда.

Вдруг, лицо Ляли омрачилось:

–  Вот, черт, забыла совсем. Мне же сегодня надо к матери съездить.  Лекарство отвезти. Ты не обижайся. Завтра вечером встретимся, – игриво окончила она свою речь.

…После работы Вовка летел домой на крыльях любви. С порога схватил ведро, налил воды, взял тряпку, решив навести порядок в давно уже неприбранной квартире.

 Нет, надо начинать с грязной посуды, которая скопилась на столе, плите, полу. Включил электрический чайник. Наклонился за засохшей от времени кастрюлей с макаронами и увидел в валенке початую бутылку водки. «Стопарик накачу для здоровья, - уговаривал себя, - и все!» Рука потянулась к емкости, схватила ее и резко поднесла ко рту. Сделав привычный глоток (на одну бульку), бережно поставил бутылку обратно. По телу разливалась приятная истома.  Гавриков присел на стул. Задумался… 

Через несколько минут очнулся от свистящего шипения чайника. Встряхнул головой, налил воду в большую миску, принесенную соседом с холодцом на Новый год, и с остервенением стал тереть грязные тарелки и кружки.

Вдруг энергия от глотка «живительной влаги» внезапно закончилась, и руки бессильно бросили щетку. «Ладно, еще одну  «бульку» сделаю, чтобы закончить уборку и на этом завязываю», - решил  он, прикидывая, сколько водки осталось в бутылке.  Но, не контролируя уже себя, глотнул два раза. «Авансом», - вяло подумал Вовка.

Потом трижды пытался закончить начатую уборку, и трижды она заканчивалась победой спиртного. Наконец, он сдался и прилег на кровать. Нет. Он не спал. Это нельзя было назвать сном, скорее всего,  полудрема во сне. Тем более, что Иванов в таком состоянии попытался, как ему казалось,  решительно и честно пообщаться с Лялей.  И это  было реальностью. Как и разговоры с зелеными человечками.

 

ВОВКИНЫ ФАНТАЗИИ

 

– Знаешь, после разговора с тобой я все время нахожусь  под его впечатлением. Причем, сам не пойму, почему, но душу мою раздирают противоречия. А причину не найду. Вот такой я идиот – все время копаюсь в себе, пытаюсь понять людей, правильно оценить обстановку…

            Да, давай вначале объясню, почему я решил поговорить с тобой. Просто при личной встрече всего не скажешь, не изольешь душу так, как хочется – стесняюсь. А еще хочу тебе подробнее рассказать, как жил все эти  годы без тебя. Вернее, поведать о своей жизни без прикрас, объективно и правдиво. Ведь не секрет, каждый хочет рассказать о себе с этакой удалью, приукрасив или чуть-чуть подправить свои поступки. Я же попытаюсь быть откровенно честным перед тобой. Заранее предполагаю, что не все тебе может понравиться в моем жизнеописании, увы… терпи.

            Ты можешь меня спросить: почему я сейчас это делаю? Почему именно тебе рассказываю?

 А просто выговориться захотелось. Именно сейчас, когда я нахожусь в том состоянии, когда могу честно все рассказать,  и ничего не боятся. Почему тебе? Потому, что у меня воспоминания о той далекой девочке только целомудренно светлые, чистые. Это то, что  на протяжении многих лет помогало мне не скатиться  на дно, не стать уголовником, сволочью, в конце концов.  Я стал просто  пьяницей. А это, поверь мне,  было несложно.  

            Итак, приступаю к исповеди. Ты помнишь, как я провожал тебя в районный центр на учебу в кулинарное училище? Ну, провожал - это сильно сказано. Я тихонько зашел в вагон и сел через несколько купе,  так, что было тебя видно. Почему я не подошел к тебе? Стеснялся. Так и доехали до города. Там, у вокзала, я издали смотрел на тебя и опять боялся подойти. Это было выше моих сил. И ты ушла…  Наверное, это и есть первая любовь!

             Потом у меня много будет девушек, женщин, просто баб, с которыми я никогда не стеснялся разговаривать, развратничать. Но только в подпитии. Причем делал это легко и виртуозно. Они практически не оставляли в моей памяти никаких ассоциаций и воспоминаний.    

В своей жизни я любил только двух женщин – тебя, моя первая и несбыточная мечта, и сокурсницу. Это  очень милая девочка, с которой я целовался до одури, ночами торчал у ее дома, поджидая, когда она выйдет ко мне, заваливал полевыми цветами. Звали ее Катя. С ней я познал горечь отвергнутого – она вышла замуж за местного парня, объяснив мне, что  любит другого.

 А недавно я  нашел ее через общих знакомых. Несчастная женщина, у которой не сложилась личная жизнь: муж умер в молодости, сын, кроме пива и дивана, ничего не знает. Ему 20 лет, не женат и навряд ли будет. Озлобленная на весь мир, она тихо доживает свой век, ничем не интересуясь и завидуя всем. И хотя в душе я немного злорадствовал, (как же, бросила хорошего парня, вот и получила несчастную судьбу) мне было искренне жаль ее. Я был благодарен ей за все, что связывало нас в юности. Ведь это тоже было искренне и честно.

… Очнулся Вовка, когда за окном уже светало. В квартире был знакомый бардак, у кровати валялась пустая бутылка. А на стене солнечными зайчиками было написано: «Мы придем скоро».  Долго лежал и вспоминал, что нагородил Ляле в пьяном сне. Да, до такой фантазии и вранья Вовка еще никогда не придумывал доходил! Усмехнулся: до чего доводит любовь!

С  трудом поднялся и поплелся к умывальнику, вспоминая свой монолог, посвященный женщине. Странно, но казалось, что Ляля только что покинула его обитель. Вовка даже запах ее духов чувствовал в комнате…

Прошел на кухню, к мешку с картошкой. Влажной рукой нащупал в нем очередную бутылку. Достал и автоматически налил «две бульки» в кружку. Выдохнув, выпил. В организме медленно, но верно устанавливался баланс сил: водочных и естественных. В какой – то момент ему стало стыдно перед Лялей, потому, что не навел порядок в квартире, потому что опять не выдержал и сдался на милость пагубной привычке.

На работу пришел с твердой мыслью, что выпьет сегодня последнюю чекушку, которую прихватил с собой,  и завяжет. Тем более обещал Ляле. В обеденный перерыв в столовую не пошел – было стыдно. Он отправился на свою лавочку, предварительно «булькнув» свою дозу. Нервно закурил.

Ляля сразу поняла состояние Гаврикова.

–  Что, не получается? – То ли участливо, то ли горестно поинтересовалась она.

–  Сегодня да, – Вовка старался не смотреть на Лялю, – дай мне неделю. Наведу в квартире порядок. Сам отойду от пьянки. Только ты приходи по вечерам проведать меня… и контролировать.

Ляля молчала, потом повернулась и пошла прочь.

В этот вечер Гавриков долго сидел перед телевизором, не видя программу, не понимая, что показывают. Он был в прострации. Бутылка водки стояла непочатая на столе, и не было сил ее открыть.

 В дверь постучали. Вовка торопливо спрятал спиртное в валенок:

            –  Да, да, войдите.

На пороге сосед: –  Брат, выручай, дай похмелиться, а то моя «змея» спрятала бутылку и не отдает. Поколотил,  бесполезно – умрет, а не отдаст.

Гавриков долго смотрел на соседа, не понимая его слов. Затем в голове что – то щелкнуло. Страстно захотелось выпить. До боли в желудке. Он торопливо достал заначку, не глядя, плеснул по стаканам.

–  Будем, – и, не чокаясь, выпил.

Сосед оприходовал свою дозу. Хотел что – то сказать, но Вовка, молча, показал на дверь. Тот покорно вышел из квартиры.

В этот раз уборку он начал с пыли. Ее накопилось столько, что пришлось несколько раз менять воду в тазу. Затем пришло время пола. Гавриков вспомнил, как мать скоблила дома его металлической щеткой. Применил ее рецепт, хотя пол был когда – то покрашен. К полуночи он победил грязное покрытие, под названием пол.

Мокрый до нитки, усталый, но очень довольный собой, Вовка подсел к столу.  Теперь он заслужил вожделенные «две бульки». Из музыкального центра неслась старая песня пятидесятых годов. Она так отозвалась в душе, что рука опять потянулась к бутылке. «Тем, более Ляля уже не придет»,- успокоил себя. Проделав знакомую процедуру, решил помыться.

С удовольствием плескался в корыте, специально купленном для этого. Сменил нательное белье. Налил тарелку супа, сваренного три дня назад, «булькнув» еще раз, принялся за еду. То ли от усталости, то ли от обильной пищи, прямо за столом задремал.

«Надо еще постельное белье поменять, - подумалось, – а-а, завтра поменяю», и Вовка рухнул в кровать.

Ляля оказалась в его постели как – то обыденно: он повернулся на левый бок и уткнулся в ее плечо. Удивления не было. Тем более, оно такое теплое, такое родное, что он потерял на какое – то время дар речи. Женщина сладко спала. Но это не смутило Вовку. Он закрыл глаза и  продолжил свой мысленный монолог для Ляли.

 

ВОВКИНЫ ФАНТАЗИИ

 

… Душа просит опять говорить и говорить с тобой. Тем более, что ты еще продолжаешь колебаться над моим предложением жить вместе. Знаешь, у Есенина есть великолепные строки:

«Берега, берега. Берег этот и тот.
Между ними река моей жизни.
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны.
Там, на том берегу, что течет по судьбе,
Свое сердце тебе я оставил.
Свое сердце навек я оставил тебе,
Там, куда не найти переправы…»

Это не пафос, это просто констатация факта. Жаль только, что во временном отрезке нашего детства и юности. Все мои помыслы тогда были о тебе. Черт возьми, они и сейчас о тебе, только уже в другом измерении, но такие  же светлые и чистые.

            Я часто вспоминал тебя. Даже нет, скорее фантазировал на тему «ты и я». Какие только мысли не вились в моей дурной голове. Сознаюсь, даже иногда хвастался якобы совершенными различными подвигами  ради  тебя перед  друзьями.

            Ты, знаешь, я ведь и в армии отметился. (Только не говори об этом никому –  военная тайна). Служил в армейской конрразведке шифровальщиком. Служба, как говорили у нас в части, блатная, но и серьезная. Как - никак была большая ответственность – шифровки - то были секретными. Но  не это другое прельщало меня в этой работе. Служили так: сутки на боевом дежурстве, в кабинете, куда никто не мог зайти, даже офицеры. Это давало возможность писать письма, мечтать, думать о приятном. Вторые сутки – развозил корреспонденцию по начальникам на автомашине, которую тоже никто не имел права останавливать. А это давало мне возможность  появляться, где я захочу. Третий день назывался отсыпной.

 Вот здесь я отрывался по полной – уходил в степь, если это была весна или лето, собирал забайкальские цветы, просто лежал на траве, закрыв глаза, и мечтал… Обо всем. Понимаешь, я никак не мог разделить вас, тебя и Катю, в своем сердце. Вы были для меня одним целым. Понимал, что так не должно быть, по ничего поделать с собой не мог. Конечно, об этом я никому не рассказывал, все оставалось внутри меня. Поверь, это было ужасно и сладостно приятно…

После моей  службы приехал домой к родителям в колхоз. Отдыхал целый месяц.

А однажды в свой выходной купил билет на поезд и, никому не сказав ни слова, уехал на Север. (В то время здесь начинались открываться новые леспромхозы).  На работу взяли быстро. Ну как же!  Парень имеет средне -  техническое образование, холостой.  В общем, через месяц  я бродил по сибирской тайге, отводя лесосеки, проектируя лесовозные дороги и т. д. 

Ах, память, память. Что же ты с нами делаешь? То ли возвращаешь радость жизни, то ли издеваешься, как бы говоря, что ничего уже не вернешь и не переделаешь. Помнишь, у Гайдара был рассказ «Горячий камень»? Там внук нашел камень, который нужно было закатить на гору, чтобы вернулось прошлое. Он предложил это сделать своему больному, израненному деду. Но тот отказался, мотивируя тем, что не хочет другой биографии.

А я бы поменял. На любую, только бы не повторилась моя проклятая пьяная жизнь.

 Мне иногда кажется, что каждый из нас прожил совсем не ту жизнь, которая предназначалась. Наши семьи, родители, конечно,  сыграли большую роль в нашей дальнейшей судьбе. Но это только верхний слой айсберга. Хотелось убежать от нищеты, неурядиц? Стать самостоятельными? Доказать, что ты тоже не дурак в жизни и что – то понимаешь в ней? Конечно все так, но… и не так.

Я не хочу  принципиально обсуждать образ жизни наших родителей. То, что им досталось по жизни, не поддается никаким правилам. И если они вели себя не так, как нам хотелось, то это ни о чем не говорит.

            Ну  а то, что ты рано вышла замуж,  тоже объяснимо. Молодость! Хотелось чего- то большого, светлого…  А тут на тебя смотрят влюбленно, говорят ласковые слова… И самое главное – все это впервые. Ну и плюс юношеский максимализм, мол, сама все знаю, не учите и т.д.

            Мне кажется, что кроме меня, сегодня тебе никто правды не скажет (да  при твоем резком характере…). А   если бы судьба подарила нам больше встреч, любви, то земля вставала  дыбом от наших отношений! Я это точно знаю. Мы бы с тобой по пять раз на день ругались и десять раз мирились, да так, что все вокруг были бы в курсе.

             Ты права на сто процентов в одном – мы действительно разные люди. Разные по характеру, темпераменту, имеем не схожие представление о жизни.  Все так. Но это и говорит, что это тот самый идеал влюбленных…

 Вовка приподнялся и… с ужасом увидел, что рядом с ним лежит зеленый человечек, самодовольно лупает глазами и пускает детские пузыри изо рта! Мозг отказывается  что – либо понимать.

–  А ты воспринимай все как есть, –  человечек перебирается на подоконник, –  тебе же важно выговориться, и не важно, кому.

Вовку тошнит. Он вскакивает с кровати и бежит к ведру. Его выворачивает наизнанку. Отдышавшись, тупо смотрит перед собой. Очень хочется снова спать.

Пробуждение обычное: головная боль, липкий пот, слабость. Опасливо осматривается по сторонам – никого! Слава Богу! Пора на работу.

 

 ГЛАВА ПЯТАЯ

           

…В комнату постучали. Миловидная медсестра принесла вечернюю порцию таблеток. Вовка покорно запихивает их в рот и запивает водой. Усмехнулся. Ему вспомнилось первое пребывание в наркологической клинике.

            Лечится его  отправила Ляля. Посмотрев на беспомощность Вовки перед спиртным, Она отправилась пошла к директору предприятия. и в ультимативной форме потребовала направить Гаврикова на лечение от алкоголизма. У того глаза на лоб полезли от удивления:

            – Ты что это, Ляля, замуж вышла за него? С чего бы такая забота? Да, и не могу я силком заставить…

            –  А вы ультиматум ему предъявите. Мол, не вылечишься от пьянства – уволю! Спасать надо парня, а то замуж… Вышла бы, да болезнь его мешает,-  закончила она смущенно,-  мой – то тоже по пьянке погиб. Да и я, сама, чуть не спилась. Чума это.

            Уговорила Гаврикова она сразу. Вовка был готов к такому развитию событий. Тем более, быть уволенным  он не хотел – кто бы еще взял его на работу?

            В клинике ему запомнился заведующий, он же лечащий врач – нарколог и большой настенный плакат на котором крупным шрифтом было стихотворение неизвестного поэта:

Ко мне вчера пришли сегодня белки,
Державшие подмышкой кирпичи.
Их странные какие-то проделки
Изрядно озадачили в ночи.

Одна писала на обоях что-то,
Взяв уголёк у печки на полу,
Другая напугала до икоты,
Царапая когтями по стеклу.

Я никогда не слышал столько мата.
Ругались белки хуже алкашей.
Ну а потом они громили хату,
Чуть самого не выгнали взашей.

Проснулся весь в поту. Уже светало.
Забрезжил серый день в моём окне.
Так хорошо и так спокойно стало.
Вот только слово «жопа» на стене осталась…

- Алкаши!  Этот стих написал ваш предшественник – алкоголик. Поэзии никакой, но смысл есть. Вы сегодня «жопа», как индивидуум. Вы здесь для того, чтобы над вами производили опыты. Как над мышами. Кто выживет – вылечится. Станет опять нормальным человеком. Нет – туда ему и дорога. Плакать, я полагаю, по вам никто не будет.

             Это произвело потрясающее впечатление. Особенно на Гаврикова. Он очень хотел жить.

            Основное лечение состояло в трудотерапии: мужики по 12 часов вкалывали на лесопилке, вечером принимали таблетки. Перед выпиской нарколог собрал их в одной комнате, где перед каждым стояли уже алюминиевые тазы. Всем предложили съесть по три капсулы с лекарствами. Затем он заставил их выпить по стакану водки. И начал громко говорить, поливая головы алкоголиков спиртным:

–  Вам противно пить водку, она отвратительна, вонючая, похожа на блевотину, которой вас рвет! Вы ненавидите ее. И всегда, как только почувствуете запах водки, вы тут же начнете блевать. Где бы вы ни находились. Даже в постели с женщиной. Вы и ее облюете! Чтобы не стать посмешищем перед бабами, вы бросите пить водку!     

Всех сидящих начало тошнить. Некоторые падали в обморок. Врач их пинал ногами, давал подзатыльники, заставлял смотреть других на это. Хватал куски блевотины и мазал лица присутствующих. И орал, орал про их никчемность,  необходимость бросить пить спиртное, и всех их  фотографировал. Последнее, что помнил Вовка – это как нарколог обещал отправить фотографии по месту жительства.

Из комнаты Вовку вытащили санитары. Он был весь в дерьме, блевотине, моче. Он был не человек… Придя в себя, Гавриков с ужасом думал, что  о его состоянии узнают знакомые, Ляля. «Лучше повеситься, - подумал Вовка,-или нет, пить больше не буду». И от мысли о спиртном, его опять начало тошнить…

 По приезду в ставший уже родным поселок, он первым делом отправился к Ляле.

– Вот, вернулся. Завязал. Тебе спасибо. – Вовка от смущения не знал, куда встать.

– Надолго? – Ляля была серьезна, как никогда.

– Не знаю, - честно выдохнул мужик, – попробую навсегда.

Вечером женщина  первый раз переступила порог квартиры бывшего алкоголика.

Казалось, солнце стало  ярче и горячее, люди стали добрее и понятнее, а Вовка с Лялей самой влюбленной парой в поселке. Они не расставались ни на минуту. Да и зачем? Работа – вместе, досуг тоже.

В однокомнатном «гдездышке» все дышало любовью, блистало чистотой и порядком. Теперь у Гаврикова было трехразовое питание, заботливо приготовленное женой.

            А как они проводили ночи!  С их приближением сна на Вовку всегда зазывно смотрели Лялькины   глаза цвета  васильков. Ее добрая и чистая душа страстно хотела любви. От этого можно было сойти с ума, и Гавриков страстно увлекал ее в кровать, целуя шею, маленькие,  твердые груди, упругий живот. Нежная, как лепестки роз, кожа и ласковая улыбка женщины вводили его в такое состояние, что он терял чувство времени. Любовные утехи могли продолжаться до глубокой ночи и вновь начинаться с раннего утра.

            Утром, с легкой синевой под глазами, Ляля готовила завтрак, а Вовка продолжал нежиться в кровати и думать: за что же его наградила судьба таким счастьем. Мысленно поблагодарив Бога за это, он вставал. Начинался новый день!

            В первый же отпуск семейная пара отправилась на море…

             

                                               ГЛАВА ШЕСТАЯ

 

            В Доме инвалидов  наступает личное время. Можно посмотреть телевизор в актовом зале. Почитать книгу в библиотеке или просто пообщаться с другими обитателями этого богоугодного заведения. Была здесь и молельная комната – общаться с Богом приветствовалось. Вовку же еще с юности тянуло к фотографированию. В свое время он приобретал множество фотоаппаратов, начиная от примитивного  марки «Любитель», «Смены» всех типов до «Зенита», микроформатного  «Вега» (шпионский!) и «Киева». Одно время Иванов (?) даже подрабатывал на съемке фотографий на документы жителям поселка.

            Поэтому по вечерам  он брал «фотик» и шел в парк, расположенный неподалеку. Там выбирал разные ракурсы берез, кустов акации, просто пеньков и снимал их на пленку. Много кадров тратил на своих сожителей. Старался застать их в непринужденных позах, естественных движениях.

Порой бывает так, что неожиданный щелчок фотоаппарата может придать фотографии удивительный характер.

            Таких фотографий  у Вовки было множество. Он ими очень гордился  и, при случае обязательно показывал людям.

            Надышавшись свежим вечерним воздухом, Гавриков шел в помещение и ложился спать. Зеленые человечки должны были вот – вот появиться: обещали! Нет, он понимал, что уже не пьет более пятнадцати лет, что человечки - его больное воображение. Но за много лет общения с ними настолько привык общаться с ними, что иначе и быть не могло.

            Задремал. Он не заметил, когда они появились. Поэтому, видимо, обиделись за это невнимание и стали таскать его за волосы. Зеленая  рука человечка начинает тянуть сквозь стену, за которой он находится. Вовке  больно, но  он не может ни кричать, ни двигаться,  пальцы на ногах онемели.   Хочется крикнуть – не может,  даже веки его бездвижны, все тело, как в коконе. Вовка бился об стену, вернее, не он, его били. Хотели сквозь стену протащить.  Он хочет  позвать на помощь, не получается.

             Тогда Иванов (?) мысленно сдается и соглашается на все его их условия. В тот же момент силы возвращаются, тело опять подвластно. И самое главное, он уже по ту сторону стены, где ждут его старые друзья – зеленые человечки.

            – Ты  чего это от нас нос воротишь? Думаешь, пить бросил,  и на этом можно расстаться? –  выдохнуло зловоньем  Вовке в лицо неземное чудовище. Сейчас он имел форму фаллоса. Зловонье исходило из того самого места, через которое происходит зачатие человека. И это было особенно противно. – Думаешь, мы ничто, иллюзорная пыль? Считаешь наш мир вымыслом или придуманный пьяными бреднями, воспаленным мозгом алкоголика? Ошибаешься! – Он медленно двигался по столу на котором находились приписанные Иванову (?)  лекарства и специально своей головкой плевал на каждую таблетку или в микстуру.

            Вовка попытался сбросить ненавистного монстра со стола, но только зашиб кисть руки. Человечек ехидно засмеялся:

            – Что, больно? Пройдет. Так вот, ваш мир несовершенен: полон негатива, пьянства. Злоба, ненависть и равнодушие царят в нем. У вас каждый выживает сам по себе. Если человек споткнется, то его обязательно подтолкнут еще, чтобы он упал. А когда упадет, окружающие постараются втоптать его в грязь, чтобы он уже не встал, не состоялся как человек. Вы возводите бандита в ранг избранных, лишь за то, что он презрительно разрешил вам жить, одарил тринадцатью сребренниками. Ваши люди радуются чужому горю и ненавидят счастливых. Вы сумасшедшие.

            Мы равнодушны ко всему земному. Это в нашем мире все естественно, красиво, спокойно и благодушно. Мы всегда придем на помощь больному, поможем нуждающемуся, посоветуем сомневающемуся. У нас нет алкоголиков, как нет и немощных. Мы мыслим глобальными категориями и презираем вас.  Единственное, что мы не можем, это размножаться. Поэтому периодически появляемся в вашем отравленном наркотиками мозгу, чтобы управлять и телом, и душой человека. Чем больше будет на земле людей с ненормальной, с вашей точки зрения, психикой, тем больше нас! Мы нормальные, а вы нет! Это вас надо запереть в психушки, дома инвалидов и престарелых. – Зеленый человечек по мере своего монолога наливался упругостью и в конце речи выплеснул на Вовку тугую струю спермы, пахнущую блевотиной – таким знакомым запахом алкоголику. Гавриков задохнулся от этого и на время отключился.

            Очнулся от тихого шума прибоя моря. Он медленно плыл в ласковой воде, обволакивающей все его больное тело. Болела каждая косточка, каждая жилка. Но Вовка знал: ему надо доплыть вон до того буйка, мерцающего на горизонте. Зачем? Не важно. Главное доплыть. А когда он коснулся кромки буйка, кто – то больно ударил его по голове и он опять потерял сознание.

Гаврикова осторожно теребят  за плечо:

–  Больной, просыпайтесь. У вас веки дрожат, значит пришли в себя, – Вовка с удивлением обнаружил себя в больничном блоке. Странно ныло за грудиной, и трудно было дышать. Рядом молоденькая медсестра деловито меняла флакон с физраствором в капельнице. Огляделся – понял: находится в реанимации. На свой молчаливый вопрос: как сюда попал, медсестра, ласково погладив его по руке, ответила:

            – Инфаркт у вас дяденька. Вы уже не дышали. Хорошо дежурный врач вашего заведения в этот момент проходил мимо. Услышал хрип, заскочил в вашу комнату… В общем, заново вы родились через пять минут, после того, как наступила клиническая смерть. Так редко бывает. Видно, Бог хранит вас, – она истово перекрестилась, – слава Богу!

            «Так вот она какая, смертушка! Как буек на реке! – больной слабо усмехнулся, –  и до него надо доплыть… Ухватился я за кромку, но небесные силы разрешили еще немного пожить – оттолкнули?»

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 

А море они с Лялей очень любили. Каждый год бывали на юге. Даже когда с финансами было туго. Брали кредит и мчались на морской песочек. Вовка закрыл глаза и представил себе то благодатное время…

В первый же отпуск молодая семейная пара отправилась на юг. Ну, не совсем семейная. Ляля категорически отказалась регистрироваться в ЗАГСе.

– Если у нас все по - настоящему, то и штампа в паспорте не надо. А случись чего – не поможет.

 И все время твердо стояла на своем.  Вовка  в конце концов  махнул рукой – и впрямь, не в штампе счастье. Оно вот рядом на песочке лежит и загорает.

Время в отпуске летит быстро и незаметно. Все дни молодые купались, фотографировались, где только можно, да и где нельзя, ездили по экскурсиям, бродили вечерами по набережной, вдыхая морской воздух. Даже темные южные ночи были ими любимы, потому что несли  нескончаемый поток любовных утех и полной раскрепощенной свободы секса. Загорелые, счастливые, они возвращались в свое гнездышко, так ласково звали свою однокомнатную  квартирку на Севере.

… Гавриков захотел пить. Во рту было сухо, шершавый язык, казалось, распух и не помещался. Тело враз ослабло и покрылось потом. Знаком показал девушке, что хочет воды. Она внимательно посмотрела, как пьет больной воду и сделала пометку в медицинской карте, прикрепленной к спинке кровати.

Процедура сдачи анализов Вовке была знакома не понаслышке. За свою пьяную жизнь он проделывал это неоднократно. Поэтому на лишнюю пробирку с кровью, которую ловко наполнила медсестра, не обратил внимание.  А утром когда пришел, поинтересовался:

– Что, лишнюю дурную кровь выкачиваете?

– Дурную? – Вопросом на вопрос ответил медик. – Это как посмотреть. Анализ показал, что у вас диабет последней стадии, вас на инсулин придется «подсаживать», выражаясь современным языком.

Гавриков вновь покрылся потом:

– Это что, каждый день уколы ставить?

– Обязательно, иначе кома… и летальный исход. – Врач деловито заполнял историю болезни. – С печенью у вас тоже не все гладко…  Про сердце я уже молчу. Сами понимаете: инфаркт - это сигнал.

Весь день Вовка молчал, глядя в потолок. Не реагировал, даже когда сообщили, что с кровати нельзя вставать целых две недели, а «утку» и «судно» ему будет подавать санитарка по первому зову. Это вконец доконало мужика. Ночью он решил добровольно расстаться с жизнью. Да и какая это жизнь – существование.

… Почти пять лет пролетело, как один день. Вовка был настолько доволен своей жизнью, что не обращал внимания на различные бытовые мелочи. А они копились, как тот нарыв, который когда – то должен был лопнуть. Но при созревании ныл все больше и больше.

Началось с, казалось бы, пустяка: уже не готовились праздничные ужины при свечах, походы в кино сменились посиделками у телевизора, любовные ласки становились все реже и больше по обязанности. Половой акт Ляля прерывала досрочно, не давая возможности зародится маленькой жизни. Вовка это чувствовал сердцем: Ляля все откладывала с рождением ребеночка. Вначале отшучивалась, мол, еще в свое удовольствие не пожили, затем маленькой жилплощадью. А когда Гавриков поставил вопрос  ребром, помолчав, бросила:

– Боюсь. Еще родится урод, какой - нибудь. Ты  ведь алкоголик, хотя и бывший. Да и где гарантия, что не запьешь еще? Поэтому, кстати, и регистрироваться отказалась.

Если бы она просто ударила его, наконец, плюнула в лицо или рассмеялась, Вовка бы стерпел. Но Ляля умудрилась перечеркнуть всю их совместную жизнь, вернуть его в то скотское состояние, когда уже ничего не оставалась святого в жизни

Всю ночь он провел на лавочке, любовно сколоченной им рядом с домом, на которой с Лялей частенько сидели вечерами и мечтали о своем счастливом будущем. Которое в одну минуту рухнуло от неосторожного слова.

Утром, молча позавтракав, не сказав друг другу ни слова, они отправились на работу. И тут Гавриков сорвался. В магазине, промямлив что – то про гостей, не глядя продавцу в глаза, попросил, бутылку водки.  Та, понимающе кивнув головой, протянула спиртное. Запрятав водку во внутренний карман, двинулся по привычному маршруту. На «автомате» проработав до обеда, Вовка не пошел в столовую, а завернул  к почти забытому штабелю бревен, где он всегда «добавлял две бульки» спиртного. Автоматически Машинально открутив пробку, сделал большой глоток… Вкуса  не почувствовал, как не почувствовал и того тошнотворного запаха, который преследовал его последние годы. Подождал пока спиртное «улеглось» в желудке. Прислушался… Ура! Живой!

Теперь, он смело сделал еще «две бульки». С наслаждением закурил. Впервые за многие годы сигарета показалась вкусной. Мысли полностью отсутствовали. И вдруг ему стало так хорошо, как не было никогда!

          В этот момент Вовка безумно любил  мелодию ветра, всегда разную, никогда никем не спетую, солнце – жгучее и нежное одновременно, небо – его глубину и безграничность. Восторгался чириканьем воробьев, живших тут постоянно. Обожал начавшийся дождь, потому что после него будет радуга. Перестал  ненавидеть людей, ведь все они такие разные и похожие одновременно. Простил свою Лялю… Она, она поймет его, должна понять, ведь он ее любит больше жизни.

            Смена пролетела незаметно, как не никто не заметил, что Гавриков «под градусом». По дороге домой он затарился несколькими «чекушками», которые заботливо спрятал под лавочкой возле дома.

            Ляля сразу поняла состояние Гаврикова, но не подала виду. Собрала ужин и удалилась, как она сказала Вовке, к соседке, обсудить новую выкройку на платье.  Даже прихватила с собой крой материала, купленный ими в Крыму. Поддатому мужику это было на руку (никто не помешает принять еще несколько «булек»), хотя он понимал, что Ляля заметила его «распечатывание» спиртным.

… За годы совместной жизни  Вовка впервые проснулся на полу. Ляля тихо посапывала на кровати. Он выбрался из - под одеяла, заботливо укрывшего сожителя женщиной, и выскользнул на улицу. Нашел «чекушку», приложился к ней и, отдышавшись, вернулся в квартиру. Ляля по – прежнему спала. На работу они уходили раздельно.

 Так продолжалось месяц. За это время Вовка совсем забыл первопричину ссоры,  мысли его были направлены только на выпивку. А когда в очередной раз он «затаренный» вернулся домой, вещей Ляли не обнаружил. В оставленной записке она сообщала, что ушла жить на старую квартиру. Гавриков с облегчением вздохнул и, уже не прячась, выставил бутылку «Юбилейной» на стол. Собрал закуску, налили в стопку спиртное, включил на всю громкость музыкальный центр и с удовольствием выпил…

В эту ночь зеленый человечек был вежлив, как никогда. Он деловито прошелся по квартире, заглянув в каждый угол, каждый закуток, порылся в платяном шкафу, вытащив оттуда кружевные трусики Ляли. Примерил на себя и презрительно кинул их в помойное ведро.

– Ну что, семейная жизнь кончилась? Убедился, что она не стоит того, чтобы убиваться о ней. Это я о твоей сожительнице. Она даже не захотела от тебя ребенка! Ты для нее мусор, отброс общества. Так что не жалей. Каждый должен жить своей жизнью, отпущенный ему богом. Так, кажется, ты говорил в прошлой нашей беседе? Все верно. Сейчас тебе хорошо, и это главное сейчас!

Гавриков завороженно слушал своего старого друга. Тот, усевшись на кромку стола, бесстыдно начал колупаться во влагалище, неожиданно появившемся у него. Вовку затошнило, и он со всей силы запустил в бесстыдника стопку. Хихикнув, человечек исчез, оставив после себя приторный запах вагины. Уронив голову на стол, пьяный захрапел.

…Ляля появилась ожидаемо. Она деловито собрала со стола грязную посуду в раковину, начисто вытерла стол, устало села на стул и обречено  собралась слушать оправдательную речь сожителя. И Вовка на удивление себе действительно заговорил:

– Долго собирался духом высказать  тебе всю правду о наших отношениях, но какая – то сила останавливала. Но после последнего нашего разговора все встало на свои места – отлегло от сердца. Ляля, мы действительно разные люди и не подходим друг другу. Присмотрись – вокруг мир такой прекрасный, добрый. А ты самая лучшая женщина на свете. (Это ты повторяй каждое утро, когда проснешься). И тогда все будет у тебя  хорошо.

             Ляля,  ну и черт с ним, что не судьба нам быть вместе. Но разве то, что мы все – таки нашли друг друга через столько лет, разве не счастье? Пусть горькое, несбыточное, но счастье! Да, навряд ли мы в будущем будем вместе. Сознаемся честно – время ушло. Да и возраст дает о себе знать – болезни, травмы. Я ведь понимаю, что  тебе нужен сейчас другой мужчина – сильный, здоровый – хозяин в доме, отец твоих будущих детей. Да и силу мужскую имел бы ого – го! Я же могу только этому завидовать. Нет, я не обижаюсь – понимаю: мое время ушло. Кесарю – кесарево, алкоголику – алкоголево. Ты правильно поступила, что ушла от меня. У тебя вся жизнь еще впереди, у меня – заканчивается. Каждому свое. Спасибо тебе за то счастье, которое ты мне дала.

             Ляля встала и пошла к выходу. Ей тут же на руки прыгнул человечек, взасос ее поцеловал и начал расстегивать на ней блузку, чтобы вцепиться своими грязными ручками в ее белоснежную грудь. Как только дверь за ними захлопнулась, опять появилась ненавистная зеленая мордочка, нагло подмигнула и  исчезла. Было невыносимо больно на сердце.

             С этой ночи Вовка ушел в длительный запой, который закончился новым посещением лечебного заведения. Там Гаврикова отвращали от выпивки уже гипнозом.

            … Дождавшись ночи, Гавриков  достал из – под подушки  заранее приготовленный пластиковый пакет. Деловито проверил – не пропускает ли воздух. Выдохнул из себя что есть силы и быстро надел пакет на голову, обвязав его приготовленным шпагатом вокруг шеи.

            … В этот раз он собирал клюкву на болоте. Как всегда со своим старинным зеленым другом. Они дружно бросали ягоду в одно ведро. Человечек был доволен. Это Вовка чувствовал. Он беспрекословно подчинялся ему. И когда тот полез в топь, не задумываясь, пошел за ним. Человечек провалился и постепенно уходил в трясину. Вовка бросился его вытаскивать и тоже стал погружаться в зловонную жижу. Так они и скрылись одновременно в болоте. Воздух перестал поступать  в легкие, и Гавриков потерял сознание.

            В окно ярко били солнечные лучи. Они резали глаза. Мужчина замотал головой, прячась от них.

            – Слава Богу, приходит в себя! – Послышался голос  медсестры, – Что же ты, дяденька, так нехорошо поступаешь. Мы тебе один раз жизнь спасли, а ты во второй раз сам решил покончить с собой. Грех это. Вовка медленно открывает глаза и видит перед собой расстроенную девушку.

            «Действительно, зачем я так поступил, вот мудило, - запоздало подумал он.-  Ведь я так люблю жизнь. Люблю ее такой, КАКАЯ она есть. Временами очень жестокой, а иногда счастливой. Иногда она с улыбкой, а временами со слезами... Но больше люблю ее, потому что она дана мне Богом... Она – моя, одна и неповторимая. А я дурак!- подъитожил Гавриков. «И так осталось – то всего ничего жить, после инфаркта, так нет – еще сокращаю свое существование на земле. Нет, определенно – дурак!»  – и Вовка некстати улыбнулся медсестре.

Вот так он всегда виновато  улыбался людям в белых халатах, когда они в очередной раз откачивали его от белой горячки, боролись за то, чтобы бросил пить. Сколько раз это было? Пять, десять пятьдесят раз? Сколько лет он злоупотреблял? Гавриков не считал. Только  однажды после очередного «зашития» и гипноза лечащий врач предупредил:

– Это финал. Пить больше не сможешь физически. И даже не потому, что сразу сдохнешь. Ты исчерпал себя. Как мужик ты полный ноль. Можешь только носом спускать, а глазами трахать. Работать  у тебя нет сил. Так что дадут группу по состоянию здоровья, и доживай свой век в Доме инвалидов. Иначе умрешь под забором, как многие из таких,, как ты.    И еще, первые три года ты будешь равнодушен к спиртному, затем лет пять ненавидеть тех, от кого будет пахнуть водкой, и только потом ты просто будешь презирать пьющих, но терпеть как тараканов, клопов и прочую нечисть. 

– А как же мои друзья – человечки? – поинтересовался больной, – они ведь не отстанут от меня!?

– Ты не думай о них, не давай повода. Отстанут они. Ты им не интересен станешь, – врач усмехнулся. – Они живут в твоем воображении. Преследовали тебя потому, что ты был один на один с ними. Сейчас же о них ты рассказал людям. Зелененькие не любят, когда становятся предметом обсуждения. В этом случае их исключительность подвергается опасности, и они не идут на контакт.

            Из больницы Вовка вернулся тихий и испуганный. В поселке его не узнавали: вечно пьяный, склочный, он стал совершенно другим – добрым, набожным и совершено больным человеком. Однажды по дороге домой из больницы повстречал Лялю. Она шла под руку со статным мужчиной. Она улыбалась, слушая его, одновременно гладя большой живот, выпирающий из – под пальто. Остановилась. Поздоровалась. С жалостью посмотрела на бывшего возлюбленного и гордо пошла дальше. К своему женскому счастью. К материнству и любви.

            Через неделю инвалид второй группы Гавриков оформил документы в социальной службе, сдал свою однушку администрации поселка и переселился  на постоянное место жительства – в Дом инвалидов.

            Звонок директору богоугодного заведения раздался в середине рабочего дня.

            – Это из больницы вас беспокоят. Больного Гаврикова мы выписываем. Больше держать его здесь бесполезно. Сердце полностью выработало свой ресурс. Так что забирайте. Ему осталось не больше недели. Если есть родственники – сообщите, – лечащий врач, устало откинулся в кресле, – да, интересный был пациент. Какие сказки рассказывал про зеленых человечков – заслушаешься. Был бы талант, написал бы настольную книгу для пьющих. Как учебник. Да, интересный был пациент, – еще раз подчеркнул нарколог.

            … На улице мороз и снег. Поздно рассветает и  быстро темнеет. Тоска… «Я не люблю зиму, мне осень ближе к сердцу. Осенью можно побродить по лесу, полюбоваться природой, помечтать, подумать о будущем.  Осенью спокойно на душе»,–  думает умирающий.

Сердце разрывается от безысходности. Вовка  лежит в своей кровати, в отдельной комнате, которую ему выделили после выписки и тихо слушает любимые мелодии молодости.

 Перед глазами возникает студентка Катя – первая его любовь, погибшая много лет назад. Вовка рад встрече.

– Представь себе, Катя,  мы скоро встретимся. Вначале засмущаемся, а потом – рассмеемся, почему – то. Затем будем долго, долго смотреть друг на друга, пытаясь узнать прежние черты лица, узнать тех, юных и безалаберных молодых людей. Потом будем долго –долго разговаривать. Я тебе расскажу про свою жизнь, про своих друзей – зеленых человечков. Ты – поведаешь о себе. Нам будет хорошо и интересно друг с другом. А потом мы пойдем гулять по лесу. Вдвоем. Нам ведь никто будет не нужен, правда, Катя?!

Хоронили Владимира Петровича Гаврикова за счет государства. Родственников на похоронах не было.
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

           

           

 

             

           

           

           

 

.

 

 

 

 

 

 

 

ПЬЯНЫЕ РАССКАЗЫ

 

ПРИТЧА

 

Жил – пил Федот, и иногда, когда ему было очень плохо, он размышлял, а не болен ли он? Но заканчивать пить и менять жизнь он не собирался. И пошел он по людям, которых он точно считал алкоголиками, спросить, как они до такой жизни докатились.

Первым встретился ему Вася, про которого Федот думал, что он точно алкоголик, так как иногда спал в подъезде.  Он спросил его:

– Ты, Вася, алкоголик, как докатился до жизни такой?

– А я и не алкоголик, ну и что, что я в подъезде иногда сплю, ноги до дома не доводят. Вот Иван из соседнего дома - точно алкоголик, потому что раз в квартал в психушке лежит.  

Пришел он в наркологическое отделение, нашел Ивана и спрашивает:

 – Ты, Ваня, алкоголик, как докатился до жизни такой?

 – Да никакой я тебе не алкоголик, просто нервишки с такой жизнью пошаливают. Вот в соседней палате Колян лежит – точно алкаш.  Жена с детьми к другому ушла, квартира пустая, все пропил. Когда я до этого дойду, то  тогда надо будет  обязательно завязывать.

Подошел он к кровати Коляна и говорит:

 – Ты,  алкоголик, как до такой жизни докатился?

 – Да какой я тебе алкоголик, просто отравился сильно. Гады, дерьмо всякое продают. Вот есть у меня друг Гриня, вот тот алкоголик: все пропил мебель, батареи, двери, а потом и саму квартиру, теперь бомжует. Когда я до этого дойду, то надо будет обязательно завязывать.

Пошел искать Гриню. Нашли его в подвале. Тот лежит, трясется, еле дышит. Он его спрашивает:

 – Ты,  алкаш, как докатился до жизни такой? - А он чуть слышно, шепотом ему отвечает:

 – Да никакой я   не алкоголик, просто…  -  хотел еще что-то сказать, да захрипел и умер.

Так  и не нашел Федот  настоящего алкоголика. Не узнал, как  можно докатиться до жизни такой…  Да и сам вскорости помер после очередного запоя.

 

ПИЛИ, ПЬЕМ И БУДЕМ ПИТЬ             

 

                … В нашем государстве в советское время было принято периодически бороться с пьянством. Это выражалось в ограничении времени продажи, запрете продавать алкоголь около школьных и студенческих заведений. Наконец, подвергали вырубке виноградники и ликвидации заводы по производству спирта. Апогеем этой кампании было обязательное чтение лекций, в основном врачами – наркологами, на тему вреда потребления алкоголя советским народом. Это считалось общественной нагрузкой по линии профсоюза или КПСС.

           Раз в квартал эту лекцию эти истины по местному районному радиоузлу излагал один из врачей местной поликлиники. Радиоаппаратура того времени была довольно таки примитивная: микрофон, подсоединенный к радиоточке, и тумблер, который фиксировал включение и выключение микрофона. Куратором этого «СМИ» была местная молоденькая радиожурналистка.

                Монотонным голосом доктор минут сорок объяснял слушателям вред пьянства, проблемы, связанные с этой пагубной привычкой, виды наказания за употребление спиртного в рабочее время и т.д.

                … Прочитав последний абзац о вреде алкоголя, о последствиях пьянства, лектор, захлопывая папку с текстом, облегченно произнес в микрофон:

                - А вообще –то советский народ пил, пьет и будет  мы пили, пьем и будем пить!

                Журналистка, пытаясь вырвать микрофон из рук врача,  с ужасом страшным прошептала:

                - Микрофон, микрофон выключите!

                Поняв, что опростоволосился, мужчина районный Айболит обреченно произнес:

                - Народ не обманешь, он все знает!

                Вскоре радиоточку закрыли.

 

НЕМНОГО ВЫПИЛ

 

Отец  алкоголем не злоупотреблял. Но богатырское здоровье в молодости  позволяло многое. Однажды, будучи в хорошем  настроении, он рассказал   случай. Его  товарищ  после  работы пригласил в гости.  На столе стояла трехлитровая банка чистого спирта.

- Спирт разводить будем?- спросил друг.

- Зачем портить добро,- резонно заметил отец.

  Хозяин дома  налил   по граненому стакану. 

Папка залпом выпил спирт и запил его водой. Спустя полчаса, повторил эту процедуру  еще раз.

- Все, хватит! Пора  домой.

 В избе мама накормила  мужа  ужином, уложила спать. На работу рано. Тут неожиданно спросила: «Ты, вроде, выпивши?»

-Есть маленько! - сознался отец.

  Если б  тогда  жена знала, что два больших  граненых стакана спирта равняются почти трем бутылкам водки…,- ахнула бы от удивления.

            В  пожилом  возрасте  папка водку в чистом виде не любил. Если пил, то настоенную на лесных ягодах. Рюмку, другую – и все!

           

 

            МЕДОВУХА

 

В поселковый магазин  завезли карамель. Местная продавщица, распечатав  несколько ящиков, ахнула: конфеты представляли  из себя бесформенный расплавленный кусок сладкой продукта.  массы  Хранились   в ненадлежащем состоянии.  О случившемся женщина тут же по телефону сообщила начальнику ОРСа.  Что делать?

- Не паникуй!- успокоил он продавщицу.- Подъеду, решим проблему.

И, правда, вечером все определилось. решилось.

-Из сладкого продукта мы  сделаем  медовуху,- сказал начальник ОРСа. – Я уже договорился с поваром рабочей столовой. У него есть  рецепт напитка.

…Весть о том, что в воскресенье  в ларьке будут продавать  хмельной напиток из конфет, быстро разнеслась по поселку.   В очереди стояли  не только  мужики, но и бабы. Первая  бочка ушла, что называется, с молотка. Прикатили вторую. Желающих отведать  хмельной напиток  «медовухи» становилось все больше. Повторно у ларька замелькали известные в поселке любители  и любительницы спиртного.

Лихо на улице заиграла гармошка. Послышались пьяные голоса  сельчан, затем -  песни и частушки.  Двести двадцатый квартал загулял!

- Живо сворачивайся,-  забежав в ларек, приказал начальник ОРСа  киоскёрше.- Директор голову с меня снимет, когда узнает, что завтра половина рабочих народа не выйдет на работу. Будут опохмеляться.

- Как же я закрою торговлю?- взмолилась женщина. – Мужики в один миг снесут не только  торговую точку, но и меня пришибут!

Наконец, медовуха товар закончился. Киоскерша вздохнула с облегчением.

- Все! Торговля ая точка закрывается!- объявила она мужикам. Расходитесь по домам.

-Еще чего? Пойдем в магазин за водкой,- резонно рассудила очередь.

…Вечером соседа Сашку жена привезла домой на телеге. Местный конюх  Миша Кульматов  помог.   Потом он еще долго развозил любителей медовухи по квартирам, они не могли своим ходом добраться до родного очага.

 

ПРО БОРЬБУ С ПЬЯНСТВОМ

           

По дороге в командировку  узнал, что подешевела водка. Не поверил. В последние годы правления Брежнева  цена спиртного только повышалась. К 1983 году бутылка доходила до пяти с половиной рублей. Коньяк – до девяти. ( В семидесятые, например, «Московская» стоила - 2,87, «Пшеничная»- 3,62 «Столичная» – 4, 12.)

            Народ не унывал, дескать, пили и будем пить. И вообще, «передайте Ильичу, нам и десять по плечу».

            При кратковременном пребывании на посту Генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко никаких изменений не произошло. Трудно было себе представить, чтобы сменивший его Юрий Андропов мог позволить себе пойти на попятную. Оказалось, позволил. В магазинах появилась  водка с зеленой наклейкой по цене 4,5 рублей. Люди ее быстро окрестили «Андроповкой».

            При Михаиле Горбачеве борьба с алкоголем приобрела  уродливые формы. Появились талоны на спиртное, началась вырубка виноградников, стали закрываться  спиртовые и пивоваренные заводы. Население в массовом порядке принялось за  брагу и самогон. Они стали жидкой «валютой» в решении всех житейских проблем.

            Рассказывали, что от борьбы за трезвость однажды пострадал даже первый секретарь райкома КПСС в соседней области. А дело было так. Спиртное там , как и по всей России, стали жестко лимитировать. Всюду ходили патрули, выискивая праздно шатающихся и выпивших. За водкой выстраивались громадные очереди, случались драки. Продажа всего спиртного была на контроле у руководителей регионов, которые сами тоже страдали от этого.

            … Пятница. Конец рабочего дня. Первый секретарь усталый, но довольный рабочей неделей возвращается домой.  Очень хочется расслабиться. Строго наказывает своему личному водителю привезти ему две бутылки водки от начальника отдела торговли (у того всегда есть заначка) и привезти на квартиру. Причем, не дай бог, кто - нибудь увидит – уволит сразу. Шофер сделал все, как приказывали.

            Первый закрылся на замок, зашторил окна, выключил свет, разделся и лег в кровать, укрылся одеялом, чтобы его никто не видел и там выпил водки…

            Наутро проснулся в … вытрезвителе. Стучит в дверь, вызывает дежурного:

            - Почему я здесь? Пил – в квартире, под одеялом. Никто не видел.

            - Все правильно, Иван Иванович, но после того как  прикончили вторую бутылку водки, вы отправились в гастроном в одних трусах, и там требовали еще одну бутылку, мотивируя тем, что вы самый главный в районе человек…

            Уволили партийного босса  по – тихому.

           

БАБКА – ПЬЯНИЦА

 

В нашем поселке все работающие мужики много и с удовольствием по выходным пили. Стаканами. То ли  тяжелый физический труд тому способствовал, то ли суровые климатические условия Северного Урала. В эти тонкости никто не вдавался. Но стиль жизни у многих выработался такой: в воскресный день никак нельзя без бутылки водки. А там - как карта ляжет. Ложилась она всегда в масть. За первой бутылкой следовала вторая, третья…

Начальство не делало из этого трагедии. Знали, все без исключения рабочие завтра выйдут на работу, смену, причем, каждый будет трудиться по – стахановски. Но при всей многообразной тяги к спиртному, сельчане не любили алкоголиков, всячески их осуждали. Поэтому появление в поселке вечно пьяной пожилой женщины, не осталось незамеченным.

Любопытные навели справки. В списках рабочих, приехавших по вербовке, она значилась под фамилией Пичугина. Работала истопником в конторе. Занимала маленькую комнатушку в бараке для семейных. Более подробных биографических данных узнать не удалось.

Местные видели утром бабку, когда шла на работу и вечером, когда покупала в магазине бутылку водки. Так было ежедневно. Люди душещипательных разговоров с ней не вели, по возможности, сторонились. Не пристало с пьющими женщинами заводить дружбу. Через полгода Пичугина примелькалась, к ней привыкли. Наиболее языкастые приклеили кличку «бабка – пьяница». На это она не обижалась. При встрече, если была навеселе, всем улыбалась и грозила пальцем невидимому собеседнику.

В день получки бабка была щедра. Угощала выпивкой всех. Действо обычно происходило перед закрытием магазина. У прилавка появлялась Пичугина в расстегнутой фуфайке и хрипло командовала:

– Продавец, всем, кто тут есть, желаю налить по стакану пиздянского! – Так пренебрежительно она называла «Советское шампанское»

– Пять бутылок хватит? – выставляла на прилавок продавщица.

– Может, хватит, а может, и нет! Как Бог подскажет. Но давай пока столько.

            Женщина брала бутылки в охапку и ставила на пол. Затем вынимала        несколько стаканов и раздавала желающим. Вскрыв емкости, наполняла тару. Некоторые   из присутствующих отказывались от угощения, но большинство пило принимало  с удовольствием. За здоровье!   Свое и бабки – пьяницы!

Чем еще запомнилась она? Своей матерщиной и трудолюбием. Раньше всех зимой вставала и шла на работу.

– Бабка – пьяница уже раскочегарила печки, – говорили люди, показывая на дымы из труб административного здания лесопункта, - первые во всем поселке.

Летом Пичугина работала уборщицей, выполняла обязанности курьера. Друзей у нее по - прежнему не было, никто с ней водиться не хотел, хотя отдельные граждане с удовольствием откликались на ее предложение распить вечером бутылочку «пиздянского».

Простился народ с бабкой – пьяницей в феврале. После аванса. Она выпила лишнего и, не рассчитав силы, замерзла по дороге в барак. Помочь ей никто не смог. По темну в поселке не ходили.

 

БОСТОНОВЫЙ КОСТЮМ

 

Леспромхозовские мужики и бабы жили от получки до получки. Зарплаты низкие, подсобного хозяйства были только у небольшой части населения, семьи многодетные. Поэтому справить, скажем, более – менее приличное пальто или костюм для большинства было событием. Вначале нужно было накопить необходимое количество денег. Потом в один из выходных побегать по комиссионным магазинам и местному рынку в поисках нужной вещи. Повезет – купишь. Нет – вернешься ни с чем. После войны в отделах рабочего снабжения кроме ширпотреба ничего выдающегося было не купить.

… Семья Кости Семеняка, вальщика леса, на отпускные деньги купила на рынке костюм. Красиво пошитый. Бостоновый. Через день весь поселок знал об этой обнове. Многие соседи перебывали в доме Семеняков. Цокали языками, завидовали: не всем позволял достаток приобрести такую вещь.

Население поселка – люди рабочие. Так, что «парадную» одежду надевали обычно по случаю государственных праздников и Нового года. Остальное время ходили в  чем придется. Кто носил спецовку, кто домашнюю робу, а кто и военной формой обходился. У бывших фронтовиков она к тому времени еще сохранилась.

Свой бостоновый костюм Костя надел по случаю Первомая. Прошелся по улицам, зашел в магазин, клуб. Все, с кем встретился, по достоинству оценили его обнову. После обеда с женой отправился к соседу. Попраздновали на славу. К вечеру пошли домой. И хотя выпито и съедено было много, проходя мимо магазина, Костя попросил жену купить бутылку «Зубровки».

– Обойдешься, и так целый день пил в три горла, – бросила она мужу. Костя обиделся:

– Не купишь?

– Не куплю!

– Пожалеешь!

– Еще чего!

И тут Семеняк неожиданно спрыгнул с тротуара. Пошатываясь, подошел к луже, которая рыжим пятном блестела рядом.

– Купишь «Зубровку»? – еще раз спросил он жену.

– Нет!

– Тогда смотри! – Костя решительно шагнул в грязь.

– Ты что делаешь, ирод! – закричала баба. – На тебе же новый бостоновый костюм.

– Ну и пусть! – Семеняк сделал еще несколько шагов вперед.

– Купишь?

– Ни за что!

– Хорошо! – Костя присел на корточки, – если не купишь бутылку, сяду в костюме в жижу. В гробу я видел твой бостон, – предупредил он жену.

– Люди, посмотрите, как этот изверг издевается надо мной! – заорала на всю улицу женщина. - Все отпускные деньги истратили на костюм, а он – на тебе – в раз изговнять хочет!

Возле Семеняков стали собираться люди. Одни подбадривали Костю, мол, не сдавайся, держи марку. Другие, наоборот, осуждали его поступок.

– Костян, будь мужчиной! – кричали мужики.

– Изверг! – орала супруга: и не выдержала, – не садись, дома есть «зубровка»! бутылка.

– Поздно! – мужик лег в лужу.

– Молодец, Костян! Так и надо учить баб.

Жена завыла в голос. Нахохотавшись вдоволь увиденным спектаклем, все стали расходиться по домам. Семеняк истуканом сидел в луже.

– Вылазь! – женщина шагнула в грязь, стала тащить его за рукав.

– Уйди! Терпеть ненавижу!

Костя с трудом поднялся и, не отряхиваясь, побрел домой. С бостонового костюма струйками стекала жижа. Чуть позади, причитая, семенила жена.

 

БАСКО ПОГУЛЯЛ

 

На лесопункте, наверное, не было человека, который  бы не любил громкие застолья, особенно - свадьбы. На ней можно от души попить водки, поесть вкусненького, поплясать и поорать песни. Гульба продолжалась обычно сутки, но с размахом. Если с вечера молодых  чествовали приглашенные, то к утру – все, кто появлялся в доме жениха и невесты. Никто уже не помнил, в том числе и родители, был ли зван на торжество тот или иной гость.

О сервировке столов в таких случаях нужно сказать отдельно. У каждой тарелки обязательно стоял граненый стакан и бутылка водки или самогонки. Рюмки не приветствовались. Этот натюрморт дополняли блюда с холодцом и винегретом. Как только гость расправлялся с емкостью налитым и съедал холодец, ему тут же ставилась новая бутылка, но уже с вареной картошкой и соленой рыбой.

Помню, справляла наша семья свадьбу старшей сестры. Торжество пришлось не только на воскресенье, но и красный день календаря. Поэтому гуляли два дня. Было добросовестно съедено и выпито все, что приготовили родители. Даже бидон браги не устоял, который обычно предназначался для уличных прохожих.

Но это было не главное. Родственники, гости, друзья молодых все сделали для того, чтобы строго были соблюдены свадебные традиции. Это не только приколы, шутки и матерные частушки, посвященные жениху и невесте, но и шествие ряженых по улицам с гармошкой, что придавало свадьбе особый колорит.

Отдельная тема разговор –  опоздавшие на торжество гости. Их на нашей свадьбе оказалось несколько человек. У каждого была уважительная причина. Виктор Поливцев, холостякующий шофер, например, не успел к столу, потому что задержался в рейсе. Костя Ткачев: электрик – был в командировке. А Виктор Маракулин, технорук лесопункта, просто перепутал время. Эти люди сразу стали в подвыпившей компании предметом пристального внимания.

– Витьке штрафную! – протянул граненый стакан водки Иван Руселик. – Давай, за молодых!

– Поесть бы сначала…

– Потом!

– Поздравляй!

– Поздравляю, –  растерянно произнес Поливцев, пытаясь в гудящем улье человеческих голосов разглядеть жениха с невестой.

– Пей!

К Ивану присоединились соседи.

– Пей до дна. Пей до дна. Пей до дна, – скандировали они.

«Штрафник» встал, сделал глубокий выдох и залпом осушил стакан.

– Молодец! Уважил!

– Занюхай, – Руселик протянул корочку хлеба.

Поливцев взялся было за тарелку с квашеной капустой, но тут неожиданно появился тамада.

– Опоздавшему санкции! За молодых! – и всучил гостю новую порцию.

– Да я… только что…

– Тогда за родителей!

Выпить пришлось опять. В голове у Витьки зашумело, пред глазами стало двоиться. Он попытался попасть вилкой в капусту, но не смог. Его стало клонить набок. Потом ему налили еще и еще..

Через полчаса со счастливой улыбкой на лице аккуратно он сполз под стол. Через час его, как безымянную личность, затолкали под лавку. Здесь он никому не мешал. Примерно такая же участь была уготована и остальным «штрафникам», только в разных вариациях.

После свадьбы местные мужики и бабы дали событию отличную оценку. А Витька Поливцев всем рассказывал, как баско погулял.

 

 

                                   ГУЛЯНКИ ПО - СОВЕТСКИ

 

Хочется  рассказать, как в советское время отдыхал народ в маленьких поселках, разбросанных по всей нашей необъятной Родине по большим праздникам. Это 1-е Мая, Пасха, 7-е ноября. 

Итак, красный день календаря…  В начале Компании собирались в барачных комнатах, домах. Затем весь барак перебирался к кому-то одному, а из дома – в другой. В результате вся улица оказывалась в одном месте. Брага и самогон лились рекой. Закуска была самой распространенной: квашеная капуста, соленые огурцы, грибы, жареная или вареная картошка. Кто побогаче – выставлял отварное мясо или котлеты, холодец.

Ближе к вечеру в разных концах поселка раздавались крики, шум, мат, женский визг. Из какого-то дома или барака вываливалась пьяная толпа, где обязательно был некто, у кого до пупа разорвана рубаха или майка, лицо в крови. Толпа уже плохо помнила, кто, кому и за что въехал в рожу. Однако, в финале битыми оказывались, как правило, жены.

Одна из таких, по имени Мальвина, постоянно пряталась от пьяного мужа у нас в подполье. Прибегала независимо от времени года в одной комбинации и сразу же прыгала под крышку подвала. Проходило часа два-три, за  ней никто не приходил. Тогда просила мать пойти посмотреть как там “ее мужик” себя чувствует. Тот как всегда спал, и женщина тихонько возвращалась домой.

Всю следующую неделю поселок гудел от слухов – кто как погулял, хорошо ли угощал, не разбавлял ли самогонку водой, и не настаивал ли брагу на табаке или курином помете. Синяки, шишки, ссадины в счет не шли. В основном “разбор полетов” женщины проводили в магазине, а мужики за игрой в домино или карты.

 

«МЫ ИЗ БРЯНСКА»

 

Так представились четыре брата – косая сажень в плечах, молодые и красивые - знакомясь с молодежью поселка. Особенно среди них отличался старший – Иван, в дальнейшем ставший мужем моей сестры. Она, семнадцатилетняя девушка, без памяти влюбилась в него. Несмотря на ворчание родителей создали семью.

Иван оказался домовитым мужиком. Устроился лесником.  Это была престижная должность. Но вскоре, «благодаря» ей  же стал алкоголиком. В семье начались разлады: кому нужен вечно пьяный муж. Со временем стал начал распускать рук, жена в ответ вызывала участкового милиционера. В общем, пришло время, когда семья распалась. Иван подался на Север осваивать новые земли, но каждое лето приезжал к бывшей супруге на сенокос.

Запомнился последний его приезд. Мы, братья, тоже всегда помогали с заготовкой сена сестре. Появление Ивана нас порадовало: скорее закончим. Вечером собрались  за столом. Бывший зять был на удивление трезв. Разговор как - то не клеился. Нас больше волновали встречи с девушками, танцы. Вскоре собрались уходить. Иван вышел провожать. Прощаясь со мной, с тоской в голосе сказал:

– Знаешь, мне уже 40 лет, а до сих пор, как неприкаянный: нет ни кола, ни двора, ни семьи настоящей. И все водка проклятая. Ты запомни это.          

Он вскоре уехал и больше я его уже не видел. Иван «сгорел» от пьянства спустя год. Я в это время служил в армии.

           

«ДЕРЬМОВАЯ» САМОГОНКА

 

Во времена горбачевского сухого закона, когда спиртное добывалось с великим трудом, позвонил старинный друг из соседнего города.

            -- Слушай, есть возможность достать пару ведер патоки. Это такие сладкие отходы от производства меда. Завезли на леспромхозовскую ферму. Коровам в корм будут добавлять для увеличения надоев молока. Говорят, из нее брагу отменную варят. Надо?

-- Конечно, тем более, что сахар сейчас по талонам дают – всегда не хватает. А с водкой совсем завал – вечные очереди с драками за лишнюю бутылку и постоянная проблема: где достать талоны на ее приобретение.

Заправляя во флягу компоненты: воду, дрожжи и патоку вместо сахара, попробовал ее на вкус. Оказалась сладкая, но чуть солоноватая.

Через три недели позвал кореша, бывшего военного, пробовать готовую бражку. В знак уважения к гостю, налил ему полный ковш. Тот с шумом выдохнув, присосался к емкости, но тут же, закашлялся и выплеснул содержимое.

-- Ты что мне подсунул, ее же невозможно пить! Соленущая до невозможности.

Дедуктивным методом выяснили, что в патоку для вкуса добавляли соль – коровам она необходима, и они ее любят. Недолго думая, решили перегнать брагу на самогонку, справедливо полагая, что соль выветрится при процессе выгонки вожделенного продукта. Выпросили у знакомого аппарат для перегонки и приступили к священнодейству.

Первачок накапал быстро. Чистый, как слеза. Смущал только запах самогонки – приторный, похожий на застоявшееся амбре в туалете. Зажав нос, выпили. На удивление напиток оказался на вкус приемлемый да и крепостью обладал приличной. После четырех стопок кореш попытался запеть, затем стал рассказывать свои байки из армейской службы – верный признак его кондиции.

Перегнав всю брагу на самогон, на задах огорода я вылил оставшуюся барду. Смутила гуща: уж очень она походила на коровье дерьмо. Позвонил другу, поделился сомнениями.

-- Не хотел тебе сразу говорить, но придется. В патоку, чтобы ее не воровали работники фермы, действительно добавляют настоящее коровье дерьмо. Но на качестве самогона это совсем не отражается. Ведь, правда? – извиняюще закончил он свой монолог.

Чертыхнувшись, я положил трубку.

Однако произведенный спиртной напиток очистил йодом, затем закрасил клюквенным соком. Вид стал вполне презентабельный, но запах не исчез. Разлил по бутылкам и спрятал в укромное место.

Но долго стоять самогонке не пришлось. Поводом послужило приказание супруги срочно сломать старый сарай и на его месте воздвигнуть новый. Это ли не повод попробовать ее сбрызнуть это дело с друзьями!? Быстро созвонился с друзьями ними и договорился обо всем. На вопрос, чем буду расплачиваться, Бодро ответил:

-- Классной самогонкой.

На том и порешили.

Приступив к работе, мужики постоянно переводили разговор на  предстоящую выпивку. Я отшучивался, намекая на приятную неожиданность.

После выполнения первой части работы, слома старого сарая, наступил обед. Жена, как и полагается, приготовила закуску и неожиданно выставила  давно припрятанную бутылку водки! Чтобы ее больше не беспокоить, расположились возле разобранного сарая на бугорке: и дома, и на природе. Развели небольшой костерок. Лепота!!!

Пропустили по стопке, второй…, плотно закусили,  вся бригада уставилась на меня с немым вопросом. Не понять друзей было невозможно, и я отправился за заначкой. Но когда наполнил емкости для приема спиртным, у помощников странно сморщились лица, и они, зажав носы, стали поносить меня всякими непотребными словами. Дескать, вот сюрприз так сюрприз – дышать нечем от запаха самогонки, хуже, чем в туалете.

Я оправдывался, как мог, объясняя, что на вкус и крепость ей цены нет, что другого ничего больше не будет. В общем, уговорил выпить по первой. Намахнув, все остервенело стали заедать солеными огурцами.  Следом пошла вторая, третья…

Через некоторое время мои предположения о крепости напитка подтвердились.  один из помощников попытался запеть, второй – пустил слезу, вспомнив своих умерших родителей, третий все пытался мне объяснить, что я не прав, угощая их такой вонючей самогонкой. При этом, не забывал подливать себе и другим спиртное.

Спустя еще час я понял, что рабочий день можно считать оконченным. Все работники практически не могли стоять на ногах. При этом мой сосед все время пытался шагнуть в костер, бормоча, что он Джордано Бруно, коллега по работе на производстве – наизусть громко читал «Слово о полку Игореве», его напарник у всех выспрашивал, как ему попасть домой, чтобы жена не заметила, что он немного выпил. Так прошел первый пробный день самогонки из патоки.

Наутро супруга ехидно поинтересовалась о помощниках: когда помощники придут заканчивать начатое. Молча проглотив ее колкости, я аправился в огород с благим намерением начать строительство пресловутого сарая.

Ближе к обеду появились и они. вчерашние помощники. Хмурые, молчаливые, скупые на слова, они приступили к работе. Быстро и остервенело сколотили сарай и улеглись под березой в тени.

Я ждал и дождался!  Из - под березы раздался страдальческий голос соседа.

-- Ну, где там твоя вонючка? Неси уж, сил нет больше. Только поставь налитую стопку на пригорок, а я с подветренной стороны попытаюсь к ней подобраться бежать и выпить. Может, полегчает….

Все присутствующие, закусив губы от смеха, наблюдали за происходящим. Затем последовали его примеру. К вечеру, заплетающимися голосами доложили хозяйке о выполненной работе и разошлись по домам.

На следующий день я не нашел своей заначки, а у жены спросить, куда она делась, побоялся…

 

                        ОБЛОМ НЕ СОСТОЯВШАЯСЯ ПЬЯНКА

 

Смешное событие, связанное с выпивкой, произошло во время учебы в техникуме, где я обучался лесозаготовительному производству.  

Воскресенье. В общаге, где мы жили, почти никого: многие разъехались на выходные по домам (жили недалеко в деревнях и поселках района). Скучно. В комнате нас четверо. Сашка Титов, самый старший среди нас студент, предлагает:

– Давайте сбросимся на бутылку.

Все дружно стали выворачивать карманы. Бутылка водки стоит три рубля 62 копейки. Выкладываем на стол мелочь, которую я пересчитываю, чтобы набрать нужную сумму. Сижу спиной к двери, поэтому не замечаю, что в комнату входит директор Скоморовский. Насчитываю ровно 3,62 рубля (ровно столько стоила пол-литровая бутылка водки в то время) и, не поворачиваясь, протягиваю горсть мелочи, как  думаю, однокурснику, соседу по комнате Юрке Дмитриеву:

– Дуй в магазин, здесь на бутылку водки.

– Давай, – слышу голос директора, – я сбегаю.

От неожиданности теряю дар речи…

 

                               ИЗ ПЕСНИ  СЛОВ  НЕ  ВЫКИНЕШЬ

 

Наша  районная газета всегда была легка на подъем. Никогда не раскачивалась, если надо было поддержать ту или иную политическую кампанию в стране. Добросовестно организовывала отклики граждан на все съезды партии и комсомола, Пленумы ЦК КПСС, сессии Верховного Совета СССР. Заметки, корреспонденции, репортажи на эти события обычно ставились на первую полосу газеты.

Писали ли мы сами о своих чувствах и переживаниях труженики Севера? Конечно, нет. В редакции было железным правилом: каждый журналист обязан был подготовить несколько откликов на любое политическое событие в стране. Под своими материалами в этих случаях мы ставили фамилии  передовиков производства, начальников цехов, директоров производств, комсомольских или партийных вожаков. Такие заметки и корреспонденции  наш редакционный «диссидент» Володя Фомичев обычно называл «взвизгами».

Без промедления газета  включилась и в борьбу за трезвый образ жизни, развернутую партией и правительством в середине 80-х годов прошлого века. Была заведена рубрика «Пьянству – бой!». На страницах газеты регулярно выступали врачи, наркологи, писатели, публицисты. Да и мы сами почем зря клеймили отдельных выпивох – производственников. В основном доставалось рядовым рабочим. Влияли ли наши публикации  на читающую аудиторию - неизвестно. Зато уверен знаю точно: из-за отсутствия спиртного на прилавках магазинов  и среди управленческого аппарата районной администрации были такие, которые кто темными зимними вечерами гнали самогон.

На бескрайних просторах России слыло хорошим тоном, когда тот или иной «специалист» узкого профиля, угощая своим продуктом товарища, эксклюзивно делился эксклюзивным рецептом его приготовления. Именно тогда махровым цветом расцвела мораль двойных стандартов. С одной стороны, мы отчаянно пропагандировали трезвый образ жизни, с другой – вовсю поступались  партийными принципами демократического централизма. Спиртное для каждого из нас стало «жидкой» валютой. За одну - две бутылки самогона решался любой вопрос коммунальных и дачных проблем, ремонта квартиры и т.п.

В ногу с трудящимися страны шли и сотрудники нашей газеты. Я долго воздерживался от соблазна сконструировать змеевик для самогонного аппарата, но охотничьи и рыбацкие заботы  ускорили это дело.

Решил сначала попробовать себя в виноделии. Помню, купил шесть трехлитровых банок виноградного сока, вылил их в двадцатилитровую бутыль, плотно закупорил отверстие. Вывел в банку с водой из бутыли резиновую трубку из нее, чтобы отходили газы брожения. Тешил себя мыслью, что у меня получится отличное виноградное вино. Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает. С спустя несколько дней заметил: виноградный сок  стал покрываться подозрительной пленкой.

– Закисает жидкость, – пожаловался я соседу. – Что-то не хватает в консистенции…

– Сахара не хватает, сахара, – лаконично заключил товарищ. – Не жадничай! Высыпь пару килограммов «белой смерти» в бутыль – и будет  все нормально!

Я  последовал совету товарища, знающего человека, однако дополнительный сахар не дал желаемого эффекта. Сок продолжал закисать.

 Своими невеселыми мыслями я поделился с товарищами по работе. Никто исчерпывающего ответа дать  мне не мог. Посоветовали позвонить в лесокомбинат, в котором работники готовили березовый сок и проконсультироваться. Там знают все. Сказано – сделано. По городскому справочнику нашел номер телефона главного технолога комбината. Позвонил. Без обиняков поведал о своем горе. Главный специалист, посмеявшись, сказал, что виноградный сок забродить не и может. Он пастеризован.

– Что же делать теперь? – обратился я к главному технологу лесоводу.

– Ничего делать не нужно. Засыпьте в бутыль стакан сухих дрожжей. Будет вкусная брага. Потом перегоните  ее – получится прекрасная чача.

Делать было нечего. Я  последовал совету  винного специалиста. Шире проделав в крышке отверстие для  стравливания газов, поставил бутыль в таз.

 Всю ночь на кухне бурлило, свистело, ухало. В квартире стоял тошнотворный дрожжевой  запах. К утру через отверстие в  крышке  все дрожжи вытекли в таз. Неожиданно позвонил в дверь сосед.

– Бражкой балуешься?

– Дрожжи текут, поэтому такой запах…

– А ты растопи пачку сливочного масла и залей его в емкость. Масляная пленка не даст пузыриться дрожжам. Я давно использую этот прием. Опробовал на сто процентов. Как только бражка созреет, масляную пленку соберешь ложкой – и в унитаз. Гони  чачу на здоровье!

– Почему я до этого не додумался? – корил я себя.

Собрав выползшие в таз дрожжи, я  вылил их обратно в бутыль и поехал на работу. Через час в кабинете раздался звонок. Звонила соседка этажом ниже.

– У меня капает с потолка. Наверное, труба отопления  у вас проржавела, – кричала она в трубку. Приезжайте быстрее.

– Сейчас буду.

На счастье редакционный уазик оказался на месте. Через десять минут был возле дома. На лестничной площадке, возле своей квартиры, застал соседей. Они оживленно обсуждали сложившуюся ситуацию.

…Отчетливо ощутил характерный запах дрожжей. Но почему его не учуяли товарки, – загадка!?

 «Если сейчас открою дверь квартиры, обязательно кто-нибудь из соседей заглянет ко мне в коридор, и тогда секрет моего производства станет достоянием не только жильцов дома, но и парткома, – молнией пронеслось у меня в голове. – Последствия ожидают быть самыми печальными: вся страна идет в ногу, борясь с пьянством, а рядовой литсотрудник газеты –  нет».

Пришлось идти на  хитрость. Извинившись, сказал, что забыл ключи от квартиры на работе. Соседи заохали. Но через минуту соседка снизу сообщила, что капанье  с потолка  у нее прекратилось.

– Наверное, слесари перекрыли воду, – сделала она заключение.

Соседки  тут же разошлись по своим  квартирам. Я – юркнул к себе на кухню.

Боже, мой! Такого кавардака не видел никогда. На кухне в оконной раме были выбиты стекла.  Весь пол был залит бурой вязкой жидкостью. Колоритное зрелище венчало огромное масляное пятно на потолке. Часть виноградной бражки «ушла» соседке. Десять литров осталось в тазу.

Целый день я боролся  с последствиями взрыва, тщательно выскабливая  с потолка масляное пятно. Стеклил на кухне раму. Причиной взрыва стало масло, забившее дренажное отверстие.

Кое-как навел я порядок на кухне. Однако  до конца совладать с масляным пятном на потолке так и не смог. После побелки оно назойливо проявлялось вновь и вновь. С ним расстался,  только когда переехав на другую квартиру. А тогда на очередную рыбалку пришлось  покупать у  соседа  трехлитровую банку самогона. Не вышел из меня винодел.

Как-то эту   историю  я  рассказал знакомым рыбакам-любителям. Среди них был райисполкомовский  чиновник. Так вот он сказал:

– В браговарении ты был не одинок… Вот у меня был случай… – и он поведал следующую  байку.

– Я находился в отпуске. И вот с трехлитровой банкой бражки выдвигаюсь к гаражу. Мужики подрядились за хорошую выпивку отрегулировать движок моего «Москвича». Возле райкома партии неожиданно встретился с секретарем партийной организации. Он затащил меня на партийное собрание хотя я находился в отгулах. Кворум ему подавай! Повестка дня – самая популярная в то время: «Борьба с пьянством – долг коммуниста».

Вот сижу я в парткабинете и слушаю, как друзья-коммунисты клеймят позором устойчивый пережиток капитализма – пьянство. Непроизвольно пошевелил ногой портфель, в котором стояла бражка. Под ногами послышался слабый хлопок. От брожения с банки слетела полиэтиленовая крышка. В кабинете запахло сладковатым дрожжевым запахом. У меня от испуга холодный пот покатился по спине. Не дай Бог, сейчас узнают, что  пришел на партсобрание, да еще с такой повесткой дня, с сивухой.  Конец моей партийной карьере.

Сидящие  коммунисты в зале стали водить носами. Первый секретарь, не выдержав, сказал сидящему у окна  товарищу:

– Закройте створку в окне. Тянет с улицы, как из помойной ямы. Надо объявлять субботник по очистке  города от мусора.

Команда начальника  была выполнена. Но уже никто не принюхивался к точившемуся из моего объемистого портфеля аромату.

 

ДЕНЬ НАРОДНОГО ЕДИНСТВА

           

             Приказ отправиться контролировать ход выборов в отдаленный поселок был ожидаем: в райкоме партии в то время я курировал социальные вопросы малых народностей. В паре с Григорьичем, который  был членом избирательной комиссии, нас направили к хантам на вертолете. Через пару часов лета винтокрылая машина доставила  в хантыйскую акваторию. Здесь нас уже ждали.

            – Ну, пошли волеизъявлять  гражданскую позицию наших националов, –  подтолкнул меня в спину товарищ.

            Я взял в руки переносную избирательную урну, опечатанную и закрытую на маленький замочек. Он –  тяжелый, пузатый портфель. Тронулись к избушке, в которой  ждали избиратели.

            … Их было шестеро: слепая старуха, лежащая на топчане у маленького окна, три ее сына и две молодые женщины. У всех была одна фамилия – Каурваевы.  Семья чинно сидела на кровати и неотрывно глядела на портфель. Я недоуменно посмотрел на товарища.

            –  Ставь урну на стол и раздай бюллетени присутствующим, – сказал Григорьич, – и  неторопливо  достал из портфеля несколько бутылок водки и закуску.

             Ханты с интересом наблюдали за напарником. Вот он налил полную кружку водки и поднес ее одному из мужчин. Тот, понюхав содержимое, передал кружку  матери. Старуха приподнялась, взяла кружку двумя руками и стала медленно цедить спиртное. Все, затаив дыхание, наблюдали за хантыйкой. Выпив до дна, женщина опустила бюллетень в урну, услужливо поданную сыном, и откинулась на подушку. Через минуту она уже спала.

            Наступила очередь сыновей. Каждому Григорьич подносил полную кружку водки и тут же государственный документ оказывался  в ящике под замочком с печатью. Охотно выпили спиртное и молодые женщины…

            Затем семья приступила к обеду. К трапезе были приглашены и мы. На столе опять появилась водка. Но уже хозяев.

            – Голосование прошло успешно, поздравляю семью с всенародным праздником! – торжественно произнес Григорьич. Кружка опять пошла по кругу.

            Через час мы попрощались и направились к вертолету.

            – А почему сын первую кружку подал матери? – поинтересовался я у коллеги.

            –Это знак уважения. У них же до сих пор матриархат. Женщина – главная в родовой общине. Хотя это и не афишируется.

            … На другой день доложили руководству района о том, что выборы в национальном поселке прошли организованно: проголосовало сто процентов избирателей.

 

ДЕСЯТЬ РУБЛЕЙ АВАНСОМ…

 

Васька Распутин был закоренелый пьяница. Нет, он не прогуливал на работу, не валялся под забором в винном угаре, не бил жену, будучи в подпитии. Распутин просто был постоянно поддатым. Проще -  спиртное в его организме не исчезало никогда.

Деньги на выпивку Васька умел добывать виртуозно. Почему «добывать»? Да потому что его жена небольшую зарплату плотника в детском саду получала за него в кассе уже несколько лет лично. По прямому распоряжению заведующей детским садом.

Плотник занимал в долг под проценты – давали (кто же не любит получить больше, чем давал). Отдавал Васька всегда в тот день, когда обещал отдать… Но для этого занимал уже у другого и т. д. Получалась эдакая финансовая пирамида, которой он ловко манипулировал. В экстренных случаях просил под будущую работу у заемщика. И всегда  держал свое слово. А мастер Васька был отменный, это знала вся деревня.

В этот злополучный понедельник Распутин пошел к соседке облагородить наличники на окнах. Но то ли вчера был перебор спиртного, то ли сработал накопленный годами в организме алкоголь - наличники получились кривые. Ко всему Васька не мог держать в руках  инструмент – была всеобщая слабость. Просить похмелиться у хозяйки не имело смысла, идти по деревне и искать, у кого бы перехватить необходимую сумму  не было сил. А выпить надо  срочно – сердце тревожно трепыхалось и периодически останавливалось. В душе появилась  тревога, вызывающая липкий, неосознанный страх.

Распутин отрешенно сидел на чужом крыльце, бездумно уставившись в одну точку. Сквозь нескончаемый шум в голове (она уже давно  болела от постоянного давления) услышал голос председателя исполкома сельсовета, распекающего соседа за неубранный мусор около дома. В мозгу стала рождаться мысль, которая усилием силы воли формировалась в конкретную идею. Наконец, он вспомнил то, ради чего его мозг так титанически работал: за копание могилы для умерших  сельсовет выделял десять рублей – приличные деньги, если брать во внимание, что бутылка водки стоила два рубля восемьдесят семь копеек.

Плотник медленно приблизился к народному избраннику и, глядя в сторону, прокашлявшись, изрек:

- Слышь, Иваныч, исполком точно выделяет червонец на похороны?

- Конечно, такое решение приняли депутаты сельсовета. На большее средств нет.

- Каждому покойнику? – продолжал гнуть свою линию Распутин.

- Каждому. А тебе – то это к чему? Вроде бы все твои, слава Богу, живы – здоровы.

- Живы, да не совсем, - философски отпарировал Васька и без дальнейших уточнений продолжил, - выдели мне десятку авансом, я расписку напишу, что получил. А могилу мои сами выкопают. Ей Богу выкопают! А то, вроде бы, деньги будут выделены  когда помру мне , а получат их родственники – несправедливо, как считаешь?

Председатель тупо уставился на просителя, пытаясь найти в его просьбе нечто такое, за что тому стало бы стыдно. …И к своему изумлению не смог этого сделать. Он четко вспомнил, что в решении исполкома было записано: «Выделять на копку могил умершим сельчанам по десять рублей». Промычав вначале  в ответ что – то нечленораздельное, он выдохнул:

- На это надо новое решение о выделении денег на копку могилы живым покойникам…

Поняв, что стал уже пороть ахинею, достал из кармана вожделенную купюру, вложил ее в руку изумленного Распутина:

- Забери, только уйди с глаз моих, а то я за себя не ручаюсь, - и быстро сам пошел прочь от Васьки.

Плотник был в шоке.

 

ГЕОРГИЕВСКИЙ КАВАЛЕР

 

Был у нас дед Пелевин. Сколько ему лет никто точно не знал. Говорили, что воевал еще в первую мировую войну. Ходил босиком в любую погоду, но в телогрейке и шапке. Еще дед Пелевин никогда не брился, поэтому борода у него была густая, длинная, практически закрывающая все лицо, и белая.

Любил он выпить. В день выдачи пенсии покупал две чекушки водки, которые в народе называли «мерзавчиками». Одну выпивал дома. В карман телогрейки ставил вторую и выходил на улицу беседовать с людьми. Причем, был всегда в гимнастерке, на которой поблескивали Георгиевский крест и две медали «За отвагу». Поверх ее - неизменная телогрейка. Надета она была так, чтобы были видны награды.

Путь  традиционный – до продовольственного магазина. По дороге останавливался с каждым встречным и беседовал. Дойдя до конечной цели, укрывался в укромном закутке на задворках, где принимался за вторую чекушку. Мы, пацаны, любили наблюдать за дедом, как, не спеша, он снимал шапку и клал ее на землю. Доставал из кармана «мерзавчик», ставил рядом. Из другого кармана появлялся хлеб, репчатый лук, спичечный коробок с солью, соленый или свежий огурец. Спиртное принимал только из «горла». Брал корочку хлеба, макал лук в соль: жевал. После второго глотка откусывал огурец, после третьего опять хлеб с луком и т.д. Когда в четвертинке оставалось на пару глотков, затыкал ее бумажной пробкой, прятал в шапку. Оставшуюся закуску заворачивал в обрывок газеты, клал опять в карман. Некоторое время мурлыкал под нос какую – то песню, затем ложился на землю, положив под голову шапку, в которой были остатки водки, и засыпал.

Сколько раз мы пытались выкрасть чекушку из шапки, но увы… Даже будучи очень пьяным, дед Пелевин никогда не терял бдительности. В самый последний момент он просыпался и, незлобно ругаясь, отгонял нас, приговаривая:

–  Ну, варнаки, что надумали! Старого кавалера обворовывать. Не выйдет!

Допивал остатки и возвращался домой.

 

ФРОНТОВЫЕ

                       

                        ЗАСПИРТОВАННЫЙ МЕРТВЕЦ

 

           Их батальон морской пехоты уже 20 дней оборонял этот южный город, который впоследствии войдет в понятие «малая земля», благодаря «дорогому Леониду Ильичу». Атаки и артобстрелы были почему-то только днем. Ночью наступала томительная тишина и мучила жажда.

           Пронесся слух, что на окраине города, недалеко от их позиций на территории какого-то предприятия нашли бассейн с пресной водой. Днем подойти к нему невозможно, а вот в темноте шанс был.

           Они оба были с Урала. И оба воевали еще с финской. Поэтому боевой опыт и стаж на войне как бы само собой подталкивал их отправиться к бассейну. Не посылать же этих салаг, которые  на передовой-то всего несколько месяцев. Обвязавшись фляжками и бутылками, они нырнули в неизвестность. К своему удивлению, добрались быстро и без приключений. Бассейн блестел водной гладью. Подползли. Напарник заматерился. У берега плавал труп солдата. Мелькнула мысль, что могут и их грохнуть. Превозмогая отвращение, оттолкнули мертвеца от борта и стали наполнять фляжки содержимым из бассейна. Стоял, как им казалось, приторный запах, видимо,  из-за трупа. И все-таки, что-то было не так. Что? Понять не могли, поэтому, закончив работу, быстренько отправились в обратный путь.

           Их встречали как героев. Помогали отвязывать фляжки, бутылки. Кто-то с жадностью отвинтил пробку и сделал большой глоток. Поперхнулся и выплюнул.

           – Вы что принесли?

           – Неужели вода испортилась? Там труп плавал чей-то.

           – Какой труп, какая вода! Спирт это!

           Моряки загалдели, засуетились, но грозный рык офицера остудил их пыл. Фляжки и бутылки сложили в одну кучу под контролем санинструктора. Хотелось попробовать нежданный подарок, но командир был суров – скоро подойдут катера, чтобы они смогли эвакуироваться, какой уж тут спирт.

           Земляки ничего не просили. Просто переглянулись и отошли в сторону. Достали спрятанную фляжку и по очереди приложились к ней. Потом еще и еще раз. По телу распространилось тепло, в голове зашумело. И когда раздалась команда грузиться, автоматически заскочили в катер. Приткнулись на корме и мертвецки заснули.

           Очнулся один из них солдат в воде. Вокруг крики, взрывы. Их бомбил самолет. Товарища рядом не было. И он поплыл неизвестно куда. Рассвело. Вокруг бескрайняя морская гладь. Потом все было, как в замедленном кино. Матрос отдыхал на спине, затем плыл, опять отдыхал. Была снова ночь, и снова был день. Сознание то становилось ясное, то куда-то исчезало. Его несли на руках, везли в машине. Пришел в себя только в больничной палате. Когда объяснил, откуда он, у врачей округлились глаза. Оказалось, в воде  был около трех суток.

Когда раненого спрашивали, как остался в живых, отвечал:

            – Спирт помог, – а перед глазами плавал труп солдата в бассейне, который они небрежно оттолкнули от борта и не вытащили на сушу.

 

                                               ЗАГРАДОТРЯД

 

           Эти солдаты пользовались дурной славой на фронте. Заградительные отряды существовали везде, где воевали солдаты бойцы из штрафных батальонов. В их обязанности входило расстреливать отступающих штрафников, если вдруг атака «захлебывалась». Об этом хорошо знали те, кто первыми врывались в окопы противника. Зла не держали, понимали: так надо, потому что наступать с одной винтовкой на двоих, ползти или лежать в открытом поле, когда пыль вокруг не успевает оседать от артиллерийских взрывов на землю, никакой смелости не хватит. И многие в панике бежали под пули своих соотечественников.

           …Они вошли в этот небольшой городок через пару часов после того ,как его атаковали штрафники. Выждали, чтобы удостовериться – немцев нет. Двигались группами. Вначале город казался пустым, но чем глубже проникали на улицы, тем явственней было видно – город жив. То здесь, то там мелькали люди, которые при виде военных торопливо прятались в подворотни или в дома. Затем стали появляться штрафники (они были без знаков различия), шныряющие по улицам в поисках то ли недобитых фашистов, то ли чего-нибудь стоящего и нужного для них в данный момент. И что странно, многие из них были навеселе, а то и вообще пьяны. Наткнулись на такую группу штрафников: они в руках несли кто котелки, кто ведра, – в общем, емкости чем-то наполненные емкости. Поинтересовались, что это? Оказалось, спирт. Его было много на железнодорожной станции в цистерне. Слух о нем разнесся уже по всему населенному пункту, так же как и то, что охранялся он символически - пьяным солдатом. Не сговариваясь, повернули к вокзалу, на ходу изыскивая подходящие емкости. У цистерны мирно посапывал часовой, рядом из дырки текла живительная влага. Наполнили все, что можно было, и двинулись искать свою роту, вернее, место, где ее штаб мог располагаться. Нашли, доложили командиру о происшествии. Похвалив за сообразительность, капитан приказал подыскать соответствующее жилье, в котором можно не только отдохнуть, но и переночевать. Надвигалась ночь.

           Отдыхали тихо, но основательно. Вначале пили разбавленный спирт, затем чистый. Чем все кончилось, никто не помнил. Очнулись ночью, спали вповалку в каком-то частном доме. В кромешной темноте, кряхтя и чертыхаясь, капитан по рации расспрашивал позывной «Пион», где  они находятся, далеко ли немцы, кто впереди, сбоку, сзади? В общем, полную дислокацию.

           Послышалось бряцание кружек, глубокий выдох и риторический вполне закономерный вопрос – утверждение.

           – А ведь немцы могли вырезать нас простыми ножами. Это надо же было так нажраться.

           Война продолжалась, и будет она длиться еще два года. Но этот случай

запомнился надолго – ведь как просто, по собственной глупости, можно потерять самое дорогое – жизнь!

 

                                   ДЕНЬ ПОБЕДЫ

 

           В палате он создавал много шума: то кипятил в кружке чай, приглашая всех присоединиться к нему, то начинал разговаривать громко, не выбирая выражений, то ревизировал свою тумбочку, разыскивая колоду карт. которой впоследствии играли в «тысячу». В общем, был находился в центре больничной жизни. Судя по разговору, он вроде бы был участником Великой Отечественной войны, но специфический блатной жаргон, присутствовавший в его речи, смущал, позволяя предположить, что войну он провел в местах не столь отдаленных.

           …Его откровенный монолог о жизни солдата, а потом зека случился как бы само собой. Просто возник предмет разговора. Им оказалась война. И назавтра было 9 мая – День Победы.

           – Мне сразу не повезло: попал во 2-ю ударную армию под командованием Власова. Воевали, а вернее сказать, выживали трудно. Поверишь, вместо боевых, выдавали деревянные гранаты, покрашенные в черный цвет. Винтовка была одна на отделение. Повезет, убьет твоего товарища, может, и достанется тебе боевое оружие, нет – будешь ждать следующего боя, и если тебя не убьют, то…

Был вторым номером у пулемета «максим». Да, вот пришлось подержать это чапаевское оружие в руках. В общем, через несколько дней боев я был уже экипирован по полной программе. Но тут убили моего первого номера и, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, отправили меня на переподготовку в тыл. За это время армию объявили предательской,  оставшихся в живых солдат отправили на переформирование. Так я оказался уже на Ленинградском фронте. Трижды был ранен, валялся по госпиталям, кормил вшей в окопах. Всякое было. К концу войны оказался недалеко от Берлина. А когда объявили об окончании боевых действий, решили с корешами широко отметить это знаменательное событие. Выбрали небольшой магазинчик в городе, взломали двери и стали пьянствовать прямо в помещении. Через какое-то время потянуло на девочек. Их нашли в соседнем доме. Они не отказывались, кажется, даже довольны были. На третий или четвертый день (все происходило в пьяном угаре) проснулись, а спиртное кончилось. Полезли за ликером, там в основном ликер был, такой сладко-приторный. Тут нас и прихватил военный патруль. Как уж так получилось, не знаю. Однако, приписали нам по полной: самовольный уход из части, грабеж и разбой гражданского населения, изнасилование. Видимо, кому-то нужна была показательная кампания. Впаяли всем по совокупности – по 10 лет, лишили наград и званий (жаль медаль «За отвагу») и отправили этапом в далекий город Лабытнанги, что  у Ледовитого океана. Вот так я отметил День Победы. Отсидел полностью. Вскоре залетел опять на 7 лет и тоже по пьяни. Получил инвалидность. Вот с тех пор – или по подвалам, или теплотрассам бичую. В перерывах отдыхаю в больнице, когда невмоготу. Ни о чем не жалею. Жизнь прожил, а хорошо или плохо – не мне судить. Это дело божье.

           Он ловко одной рукой, вторая отсутствовала, выдернул из-под матраца колоду карт:

            – Сыграем, что ли? – и стал раздавать карты.

 

                                               БАНКЕТ

 

           Он появился на банкете, когда убеленные сединами и одетые в праздничные наряды, увешанные орденами и медалями дедушки и бабушки, уже чинно сидели за столами, уставленными различными яствами, которые они не только видели впервые, но и не слышали никогда их названия. Одет человек был в телогрейку, которые сейчас никто не носил, ботинки на липучках, явно чужие, и вязаную шапочку. Возраста был неопределенного в силу грязного, давно небритого лица и нестриженых волос. К нему торопливо подошел организатор празднеторжества, чтобы выяснить причину появления непрошеного гостя.

           Было видно, что гость пьян. Не отвечая на вопросы, он подошел к крайнему столику, налил в пластмассовый стаканчик водки и выпил. Возмущению представителя власти не было предела. Он пытался произнести обличительную речь, но его остановил старик, сидящий за этим злополучным столиком.

           – Отстаньте от него! Это тоже участник войны. Сосед это бывший мой. Уже несколько лет как живет то в теплотрассах, то на дачах, в общем, бомжует. Из дома ушел – семейные неурядицы. Кстати, два ордена Отечественной войны у него. Первой и второй степени. Офицером был на фронте. А пить-то стал последние годы. Так пьяный, наверно, и помрет…

           Он налил в стакан еще водки, подал фронтовику. бывшему солдату. Тот, пьяненько улыбнувшись, выпил. Бутылку с остатками спиртного поставил в карман и, ничего не сказав присутствующим, вышел на улицу, где его ждали товарищи по жизни, такие же, как он,  бомжи.

 

                                                                                                                      АРМЕЙСКИЕ

 

                                   СОЛДАТСКАЯ  СМЕКАЛКА

 

           Всем известно, что солдатская смекалка всегда помогала в суровой воинской жизни. Будь то в служба, на отдых или в других какие-то экстремальные условиях ситуации.

           Сержант Вотюков обладал владел этим качеством в совершенстве. Он первый освоил отдых под днищем автомашины, имитируя ремонт двигателя или ходовой части. Делал это довольно просто и в то же время оригинально: стелил под машину бушлат, залазил под нее, привязывал руки к кардану и спокойно засыпал. Если его тревожил офицер, недовольно бурчал, что мешают заниматься ремонтом, тогда как командир роты требует, чтобы радиостанция была через пару часов готова к выезду. Вылазил перепачканный солидолом и грозился пожаловаться капитану. А когда его оставляли в покое, повторял свой трюк.

           Однажды Его смекалка стала впоследствии легендой, передаваемой солдатами из призыва в призыв.

           В предпраздничные дни офицерский состав круглосуточно бдил на предмет приобретения спиртных напитков рядовым и сержантским составом. Он выражался в повальном шмоне личных тумбочек, каптерок, всяких укромных уголков в казарме, столовой и т.д. Кроме того, по приказу командира части резко сокращалось число солдат праздно шатающихся по гарнизону около магазинов. Военный патруль постоянно курсировал по «Шанхаю» – району, где проживало гражданское население и была возможность приобретения самогона или браги. В общем, командование пыталось свести это пагубное деяние явление к минимуму.

           Но сержант Вотюков все-таки умудрился приобрести пару бутылок водки. Однако, подходя к КПП, понял, что тайком пронести не удастся: тут дежурил не только командир роты, но и начальник штаба майор Дубинкин. Выход из создавшегося положения  сержант нашел  даже быстрее, чем у него созрел окончательно план. Он на ходу сорвал пробки с бутылок, обхватил за горлышко каждую ладонью  и бесстрашно двинулся к проходной.

           Проходя мимо майора, он сделал вид, что пытается отдать честь офицеру, но поскольку руки были заняты бесценной ношей, повернул голову вправо, как положено в таких случаях, и строевым шагом прошел мимо.

           – Что несешь? – строго спросил Дубинкин.

           – Водку, товарищ майор, – бодро отрапортовал Вотюков, покрываясь испариной.

           – Ну-ну, пошути мне еще, что это? – майор расслабился.

           – Дистиллированная вода для аккумуляторов, – сержант продолжал автоматически двигаться в сторону автопарка к радиостанции.

           Когда скрылся в кунге, Здесь он обессилено опустился на топчан.

           – Пронесло, – только и вымолвил.

           А укромное место, куда была спрятана водка, у него было отменное. Тайник никто не мог обнаружить.

 

                                   ВРАЧИ ТОЖЕ ЛЮДИ

 

           Младший сержант Серега Верещагин в роте связи был телефонистом. Нет, не тем, что сидел за коммутатором и соединял абонентов, а тем, кто обслуживал телефонные линии: восстанавливал порванные, сломанные или вышедшие из строя столбы, ремонтировал телефоны в квартирах и т.д. Все это давало ему право гулять по гарнизону, где угодно и когда угодно, что позволяло считать службу в армии чуть ли не работой на гражданке. Отсюда знакомств у Сереги было много, что среди офицеров, их жен и прочих гражданских лиц. Частенько он мог придти в расположение части подшофе, а иногда и на ушах – угощали ведь по-русски, от души - за восстановленную телефонную связь.

           Везло Сереге – он ни разу не попался начальству на глаза в непотребном виде, поскольку приходил тогда, когда, как правило, в расположении   части офицеров уже не было. Но однажды, видимо, поверив в свою неуязвимость, приперся днем, в разгар рабочего дня. С виду младший сержант был здоровый детина, под два метра ростом, поэтому определить выпивший он или нет, было трудно. Но тут, видимо, перебрав, ему стало плохо,   выпитое и съеденное на халяву полезло наружу. Ароматный запах привлек не только гарнизонных собак, но и проходящего мимо дежурного по части старшего лейтенанта Курского. Увидев солдата, блевавшего на угол казармы, унюхав знакомый запах (офицер сам частенько грешил выпивкой) поинтересовался, где это тот так нажрался.

           – Кто? Я? – Верещагин вытер лицо рукавом. – Никогда. Это я рыбными консервами отравился в обед. Видимо, были несвежие.

           Дежурный по части обалдел от такой наглости, хотя мелькнула мысль, что действительно в обед кормили окунем-терпугом в томатном соусе. Да и рвало сержанта именно этими же отходами. Но сивуха… ее запах он не мог ни с чем спутать. Может быть, он и простил бы сержанта, если бы тот честно  все рассказал или, по крайней мере, повел себя не столь нагло.

           – Ты что мне заливаешь! – взвился старший лейтенант. – Я что не вижу, в каком ты виде, еле на ногах стоишь!

           – Нет,– уперся телефонист, – отравился.

Вокруг уже собрались любопытные. Отступать ни тому, ни другому было некуда.

           – Хорошо, – Курский сделал паузу, – пойдешь в медпункт и принесешь справку, что ты трезв.

           Серега не возражал и отправился туда, куда его направили. Через некоторое время он вернулся и торжественно вручил офицеру бумажку, где черным по белому было написано, что алкоголя в крови не обнаружено.

Старлей не верил своим глазам.

           – Не может быть. Где взял справку? Небось, спер ее в медпункте. Пойдем снова туда.

           В медсанбате их встретила миловидная женщина, представившая дежурным врачом.

           – Да, действительно, младший сержант отравился рыбными консервами. Ему сделано промывание желудка и сейчас  ничего не угрожает, но дежурному по части надо внимательно следить, какими продуктами кормят солдат, – свою речь лейтенант медицинской службы категорично сопровождала укоризненным взглядом и категоричностью. – Я доложу об инциденте вашему командиру части, – добила она Курского.

А Серега, сделав страдальческое лицо, отправился спать, т.к. ему прописали постельный режим.

           На протяжении всей нашей службы старшего лейтенанта подкалывали, как это он опростоволосился, отравившегося консервами не отличил от пьяного вдрызг сержанта. И он периодически приставал к Верещагину.

           – Ну, сознайся, ведь ты был пьяный? Я не мог ошибиться. Сивухой перло со всех дыр!

           Но последний был непоколебим. Отравился и точка. Так продолжалось до дембеля младшего сержанта. Провожая нас на железнодорожный вокзал (а мы уезжали первой партией) Курский взмолился:

           – Серега, сознайся, ведь ты был пьяный? Чего уж там, ты же домой едешь, а то я умом тронусь.

           – Эх, лейтенант, – Верещагин панибратски похлопал его по плечу, – ведь врачи тоже люди, им ласка нужна, да и мужик иногда.

           С этими словами полез в машину, отвозившую нас далеко от места, где провели мы два незабываемых года. А лейтенант медицинской службы, как признался нам Серега уже в поезде «Пекин – Москва», была его подругой, мечтавшей выйти за него замуж и уехать из этого забытого богом места.

Но это уже другая история.

 

                                   ЧТОБЫ НЕПОВАДНО БЫЛО

 

           Рядовой Дмитриев был пойман с тремя бутылками водки, которые он прятал под гимнастеркой, прямо на КПП части. И поймал его никто иной, как капитан Золотухин, по прозвищу – Лоб Федорович. То ли Санька был самонадеянный, то ли капитан был бдительный, но факт остается фактом: водка была изъята и предъявлена общественности в лице солдат и сержантов, в данный момент находящихся рядом. А так как капитан любил проявить себя перед народом, то и тут решил провести показательное зрелище.

           – Значит так, Дмитриев, бери спиртное и пошли на спортплощадку, будем физкультурой заниматься. Да так, чтобы неповадно было водкой увлекаться.

           Ничего не понимающий неудачный выпивоха, собрав бутылки в охапку, поплелся за офицером на спортплощадку, состоящую из турника, брусьев, каната и щитов с кольцами для баскетбола. Капитан отмерил 10 шагов и приказал Дмитриеву:

           – Бери бутылку с водкой и бросай ее в щит, да так, чтобы она разбилась. – Смотри! – И он с размаху запустил одну из них в цель. щит. Осколки стекла и запах спиртного тут же распространились по округе.

           – Давай, теперь ты, – Лоб Федорович самодовольно хмыкнул, – не стесняйся.

           Санька взял бутылку, размахнулся и бросил ее в щит. Та, не долетев до цели щита, упала на землю, не разбилась.

           – Ты чего, сил что ли нет или водку жалко?

           – Конечно, жалко, – Дмитриев исподлобья взглянул на Золотухина.

           – Давай, подбери  и кидай снова.

           Солдат поплелся за бутылкой и когда взял ее в руки, вдруг резко сорвал пробку и стал большими глотками поглощать содержимое. Лоб Федорович, оторопело смотрел на Саньку, опустошавшего бутылку. Пока он соображал, Дмитриев допил водку и под хохот собравшихся, подбежав к третьей бутылке,  метнул ее в щит. Та разлетелась вдребезги.

           – А это чтобы вам не досталось, – пьяно захохотал он.

           Семь суток гауптвахты от имени командира части он отсидел полностью. Работал на строительстве капониров. Только над капитаном все посмеивались – опять Лоб Федорович отличился. «Чтобы неповадно было», –  передразнивали его сослуживцы. А солдаты одобряли поступок Дмитриева: зачем национальный русский напиток уничтожать таким варварским способом.

 

                                               МУРАВЬИНАЯ КУЧА  

 

           Полевой учебный центр  находился  в 30 километрах от города. Это был обычный солдатский городок со всеми военными атрибутами: казармой, классами, стрельбищем, спортивной площадкой. И все же одна особенность у него была. Вокруг не было забора. То есть, конечно, он был, но совсем не такой, какой мы привыкли видеть в своей альма-матер – железный, двухметровый. Здесь он представлял собой метровой высоты столбики с проволокой. Скорее, для обозначения границ городка, нежели охраны личного состава и имущества. Так что ни для кого это сооружение не было преградой.

            В  километре от него находилось небольшое село. Туда и бегали в самоволку солдаты за самогоном. Зараза, вкусным. Народная тропа, что называется, не зарастала. Однако пьяных среди нас никто никогда не видел. Рота знал меру.

           …Этот уникальный случай произошел в последний день нашего пребывания на учебном пункте. Валерка Гусев – наш  здоровяк, попросил одолжить три рубля. Ему и Лешке Андрейцову уж очень захотелось отметить последний день пребывания на полигоне. Но денег у них не было. Из конфиденциальных источников они узнали о моей денежной заначке от полученного недавно гонорара за статью в дивизионной газете. С  настойчивостью следователей стали уговаривать ее отдать. Много не просили – всего три рубля. Обещали, что через неделю возместят убыток вдвойне. Я не хотел им одалживать деньги. Нужны были самому. Ребята не сдавались.

           Неожиданно в голову пришла шальная мысль.

           – Валерка, дам трояк, но за определенное представление.

           – Согласен, – сразу согласился Гусев.

Знаешь муравьиную кучу, что стоит  у дороги?

           – Конечно.

           – Так вот. Если сядешь на нее голой задницей и просидишь десять минут – деньги твои.

           Наш разговор тут же стал предметом споров. Одни утверждали, что в этом проблемы нет. Надо только не шевелиться на муравейнике. Мол, тогда насекомые будут вести себя спокойно, не покусают. Другие наоборот: всячески отговаривали от не обдуманного поступка. Но тем и другим было интересно, чем закончится, образно говоря, представление. Я вытащил из кармана гимнастерки вожделенные три рубля, показал окружающим.

           – Готов отдать. Начинай, Валерка!

           Гусев посмотрел на муравьиную кучу, обошел ее вокруг, как бы примеряясь к предстоящему рекорду, затем озабоченно сказал:

           – Только б муравьи  не полезли в глаза и уши.

           – А ты их обирай,    если устремятся в неположенное место. Садись!

           – Садись, садись, – с хохотом стали выкрикивать сторонники шоу. зрители.

           Валерка повернулся в пол-оборота, в долю секунды ловким движением руки расстегнул  брючный ремень, и его белая задница аккуратно коснулась муравьиной кучи.

           На мгновение  смех и шутки прекратились. До последней секунды никто не верил, что Гусев решится на этот поступок.

           – Вот это, да! – только и могли вымолвить ребята. – Человек слова!

           Прошла минута, другая. Все молча наблюдали за происходящим.шедшим. Затем  наперебой возбужденно заговорили, засмеялись, засуетились. Один только наш герой сфинксом замер на куче. Однако это нисколько не озадачило насекомых. Они с завидным упорством облепляли его гимнастерку, шею, лицо. Валерка кряхтел, сопел, осторожными движениями рук смахивал их.

           У одного солдата в руках защелкал затвор фотоаппарата.

           – Ставь выдержку на 60, снимок будет контрастнее – стали  советовать мальчишки. парни.

           – Нет. Надо на 120. Лучше открой  диафрагму на полную…

Боец делал снимок за снимком, меняя каждый раз светосилу фотоаппарата.

           – Все! Наконец-то, – сказал он, – пленка закончилась. Снимок исторический получится.

           Истекала последняя минута испытаний. К этому времени наш герой, похоже, освоился с нестандартной обстановкой, стал даже отвечать на реплики товарищей.

           – Время истекло, – я показал ребятам на часы.

           Гусев поднялся. Но натягивать штаны не спешил. Сел в траву, зачищая  одежду от насекомых.

           – Держи! – я протянул ему деньги. – Заработал честно.

Ни на кого не глядя, тот взял  смятую трешку, положил ее в карман гимнастерки. Через минуту, прихрамывая, пошагал к казарме. Следом семенил Леха Андрейцов.

            – Вот гульнут теперь, – то ли с завистью, то ли с сожалением  сказал им вслед Васька Сехин, любитель горячительного.

 

РЫБАЦКИЕ

 

СПОР

 

В прошлые времена на  речку мы добирались, как придется. Если повезет, с оказией. Нет – добираешься на перекладных. Приходилось ездить на бортовых, грузовых, даже на лесовозных машинах. Частенько шли пешком. Что поделаешь – рыбацкая страсть!

… На этот раз нам с Григорьичем, моим соседом и страстным рыбаком,  повезло. Знакомый водитель  согласился взять нас с собой до самой реки. Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает.  На полпути порвался ремень вентилятора в двигателе. Запасного не оказалось. Что поделаешь – русское «авось», оно везде в России «авось». Куковали на дороге час, когда на трассе появился уазик. В нем ехал секретарь райкома. Он курировал нашу газету. Не сговариваясь, все трое мы упали перед машиной на колени, взмолились:

– Возьмите!

Его водитель начал, было, ворчать, мол, куда посажу такую ораву, но партийный босс  был другого мнения:

–  В тесноте, да не в обиде. Садитесь!

 Разговор в машине, как обычно, зашел о рыбалке. Кто и сколько поймал? У кого была самая крупная рыбина? Как – то так получилось, что самыми ярыми спорщиками в машине оказались секретарь райкома и наш заместитель редактора. Они пытались выяснить, кто из них удачливее  на рыбалке? В итоге заключили пари: кто больше сегодня поймает рыбы, тот и выиграет. Проигравший выполняет его любое желание.

На берегу произнесли тост «с полем» и остограммились. Через десять минут  разбрелись по речке в поиске уловистых мест. Клев был хороший. Правда, крупной рыбы было немного. Тем не менее, секретарь райкома остался доволен. Его пайва быстро наполнялась добычей. Так незаметно прошло несколько часов.

Возвращались к машине затемно. Недалеко от нее, около лунки, в полушубке из волчьего меха спал замредактора. Рядом  валялись удочка и пустая  бутылка из-под  водки.  На снегу лежали с десяток окушков и ершей.

Партработник посмотрел строго на напарника  спящего и глубокомысленно произнес:

– Если бы он не устал, наверняка, бв обловил. Но спор все равно проиграл, поэтому на следующей рыбалке будет бурить нам всем лунки.

– В следующее воскресенье  опять возьмете нас с собой? – недоверчиво поинтересовался я.

– А куда деваться? Должен же журналист отработать проигрыш.

На очередную рыбалку  для нашего зама мы с товарищами приобрели аж две бутылки спиртного…

 

                        НЕЧАЯННАЯ ВСТРЕЧА

 

 Середина июля – самые теплые дни в Западной Сибири. Мы на этот раз  расположились на луговой полянке, в устье небольшой протоки – и рыбалка рядом.

          Во второй половине дня,  выбрав плав поглубже, начали сплавлять сеть. Через полчаса подсчитали улов. Он хотя и оказался не ахти какой: три язя и две небольшие нельмы, однако на уху и малосол хватало. Поэтому дальнейшую рыбалку решили оставить на утро. Развели костер, включили транзисторный приемник. Полилась окрест легкая музыка. Под нее Григорьич и начал священнодействовать у костра.

– Сегодня  уха  будет по – хантыйски, – поставил он  в известность.

– Это как?

– Узнаешь!

Я стал внимательно наблюдать за напарником. Вот он очищенную рыбу  порезал на большие куски, тщательно промыл их и стал отдельно  колдовать над потрохами. Рыбий пузырь, молоки, кишки, ополоснув, положил в кипящую воду. Добавил лаврушки. В последнюю очередь бросил в бурлящее варево рыбу. Картошку не крошил. По его глубокому убеждению, если ее положить, уха не получится. Рыбный суп будет.

 Когда все было готово, дед выложил в отдельную миску  вареную рыбу и круто посыпал ее солью. Юшку с потрохами разлил в большие кружки. Рыбу  мы ели, запивая ароматным наваром, под песни,  раздающиеся из транзистора. предусмотрительно прихваченный мною.

Вечером я первый забрался в палатку и захрапел. Во сне приснились женщины. Они сидели у нашего костра  и смеялись. Когда я открыл глаза, женские голоса не исчезли, они явно были рядом. Не доверяя слуху, высунул голову из палатки. Ба! Рядом с Григорьичем сидели две женщины. Я тут же выбрался из палатки и подсел к ним. Молодухи  наперебой стали объяснять мне, что два дня назад их мужья уехали на рыбалку. В какой – то момент им стало скучно, вот они и поплыли к своим рыбакам. Проходя мимо нашего стана, услышали музыку. Решили посмотреть, кто это ночью  на берегу таежной речки так веселится.

– Вот познакомились с Григорьичем – хороший мужик, водки налил! – сказала одна из них

Мы стали расспрашивать их: откуда они, где работают. Так за разговорами и просидели до утра.

– Надо хоть с часок поспать, – сказал украдкой напарник. Проводи гостей...

Пришлось молодухам намекнуть, что  загостились. С большой неохотой подружки  оставили нас.

            Перед обедом пошли снимать сети. Поймали два мешка  сороги.

            – Не зря с женщинами провели ночь, – улыбался Григорьич.

            На берегу  тут же занялись засолкой пойманной рыбы, сушкой сетей.  За делами не заметили, как прошел день. Решили остаться еще на одну ночь. Тем более, что спиртное еще не кончилось. Вечером, по обычаю, включили транзистор.

            - Опять баб накличишь, – заворчал Григорьич. - Отдохнуть не дадут.

            Слова напарника оказались пророческими. В полночь затарахтела у берега моторка. В свете костра мы узнали наших старых знакомых. С ними были еще две женщины.

            – Мы вам своих подружек привезли. У них тоже мужики куда – то подевались.

            – Своих – то не  нашли?

            –  Зачем?  Сами найдутся.

             Пришлось вновь организовывать гостям закуску и выпивку.

            – Я тебе говорила, что мужики добрые, – толкнула в бок подружку знакомая  хантыйка, – давай помогу водку разлить по кружкам, – и она по – хозяйски стала руководить застольем.

 Так прошла еще одна ночь: с музыкой, песнями, интересными  рыбацкими рассказами. К утру,  водка  закончилась.

            – Подождите, мы сейчас сгоняем  в поселок за спиртным и вернемся.

Не дожидаясь  ответа, подружки сели  в лодку и тут же исчезли за поворотом.

            – Слава богу, отвязались,– облегченно вздохнул  дед, – давай домой собираться.

            Через полчаса мы благополучно причалили к лодочной станции. К своему удивлению, здесь опять наткнулись на  знакомые лица.  Увидев нас, женщины бросились к нам:

            – А  мы к вам собрались. Вот уже затарились, –  показали рюкзак с водкой и продуктами.

– Что будем делать? –  я посмотрел на Григорьича.

            – Как что? Конечно, гулять! Нельзя обижать женский пол!

            Возвращались на старую стоянку двумя лодками. Праздник продолжился. Мы в компании веселых женщин ловили рыбу, варили уху, слушали музыку, пели песни. Расставались, словно родные, клялись  встретиться снова. К сожалению, больше своих товарок не встречали. А жаль. Веселые были бабы.

 

 

СУДЬБУ НЕ ОБМАНЕШЬ

 

В июле, что называется, на Оби «мертвый сезон». Рыба не ловится. Отметав икру, она жирует на заливных лугах. Зная об этом, товарищ то и дело нашептывал мне, что де на песчаных косах нет – нет, да попадает морская нельма. Морской ее называют местные жители, потому что в это время она  из бассейна Карского моря идет  в наши края на нерест. Наконец, я не выдержал:

            – Уговорил!

            … Прошли  острова «Овечки», «Аист».  На Оби все рыбные места называются оригинальными именами. Например, «Овечка», «Аист», «Турпан».

            С высоты птичьего полета они действительно похожи на животных и птиц. Неожиданно на крутояре увидели  в тальнике лодку. На ней виднелся мотор «Хонда – 60». Очень мощный лодочный мотор.

            – Вот это фокус, – присвистнул я, – как же ее угораздило?

            Причалили к берегу. Поднялись в гору. То, что мы увидели,  напугало и насмешило нас: за рулем сидел вдрызг пьяный мужик. Все лицо его было в ссадинах и крови. Увидев нас, он жалобно выдохнул:

            – Мужики, снимите меня отсюда. Меня черт затащил сюда, - немного подумав, добавил: – нет, скорее водка. Помню – плыл, затем поворот к острову… и очнулся уже здесь. Заберите бутылку у меня, а то выкинуть самому сил не хватает.

            Мы помогли бедолаге стащить лодку  на воду и с чувством выполненного долга забрали у него спиртное. Не прощаясь, тронулись дальше.

             – Плохое начало, – ворчал Григорьич, – не будет нонче рыбалки.

            Так оно и случилось. Первым же сплавом сели на задеву. Пока снимались, порвали сеть. Вторым  сплавом собрали, казалось, весь мусор, который был в реке. В результате почти всю ночь напролет трясли провязы. Наконец, сети вычистили, но к утру так умаялись, что легли спать прямо на берегу под корягой.

            Проснулись часа через два. Быстро попили чаю и снова  на плав… Однако день, видимо, был не наш. До вечера промаялись безрезультатно. Григорьич, расстроившись совсем, предложил двигать в сторону дома.

            – Может, выспимся сначала, – возразил я ему, – ведь толком уже вторые сутки без сна.

            – Ерунда, – отмахнулся старый рыбак, – бывало и по три ночи не спали и ничего. Сейчас по соточке накатим и махнем на лодочную. Как раз успеем  к утреннему поезду. Сейчас белые ночи, так что все будет нормально.

            Спорить с товарищем  не стал. Быстренько сгоношили стол, налили заработанные сто граммов, закусили и –  в обратный путь. Вначале весело переговаривались, шутили, пытались даже петь песни. Но усталость брала свое: глаза слипались, руль слушался плохо. В какой – то момент я на секунду закрыл глаза и тут же почувствовал удар о берег. Посыпалась земля, мотор заглох. Чертыхаясь, выбрались из лодки. На дне полно земли, лобовое стекло разбито вдрызг,  дыра выше ватерлинии. Стараясь, не глядеть друг на друга, до утра чистили плавсредство. Наконец, усталые легли отдохнуть.

            Проснулись, когда солнце клонилось уже к закату. Приготовили обед. Я достал остатки водки и вопросительно посмотрел на Григорьича. Тот, молча забрал у меня бутылку и вылил содержимое в костер. Я опять не возражал.

             Проплывая мимо «Овечки», не сговариваясь, повернули голову в сторону аварии коллеги: берега.  Там никого не было.

            – Да, бутылка – то оказалась и нам лишней, – резюмировал Григорьич, – всегда почему – то думаешь, что несчастный случай может быть только с соседом, а не с тобой. Ан, нет! Судьбу не обманешь.

            Эту заповедь я  усвоил на всю жизнь.

 

СИБИРСКИЙ АИСТ

 

Весной отправились по протоке в сор, где ловился неплохой карась и было кормовое озерцо, куда всегда садились утки отдохнуть – сезон весенней охоты еще не закончился. Взяли знакомого, который очень хотел побывать на обских просторах. Место было обжитое: останавливались там несколько раз.  Смастерили стол, установили таган, расчистили территорию под палатку.

Обустроились, поставили сети и разошлись по скрадкам попытать удачу в охоте. К вечеру стало ясно, что утятиной полакомиться не удастся. Стаи летели ходом – то ли были уже напуганы другими охотниками, то ли присмотрели другое озеро. Довольствовались ухой из пойманных карасей и домашними припасами, которые обычно берем в дорогу на первое время.

Поскольку дел оказалось немного, решили расслабиться по русскому обычаю. После очередной рюмки, Григорьич завел свою коронную байку о прошлой жизни, когда рыба сама выпрыгивала из воды в руки рыбаков, дичь можно добыть прямо в собственном огороде, а люди были все бессребренники. Чуть позже, обидевшись, что его плохо слушают, отправился проверять сети. Вернулся на гребях – мотор никак не хотел заводиться.

Виновато пробормотав, что утро вечера мудренее, залез в палатку и захрапел. Почертыхавшись, мы тоже забрались отдыхать, понимая, что в данное время ничего изменить не можем.

Утром не обнаружили деда в палатке.

– Чай, небось, готовит. Чувствует вину за вчерашнее, – толкнул меня в бок сосед.

Однако,  у костра Григорьича не было. Не было его и около лодки: подумалось – ремонтирует мотор. Сонное состояние быстро улетучивалось. А когда я не обнаружил его и в скрадке, заволновались. Конечно, ничего плохого не предполагали – тот слыл опытным таежником и бывал в ситуациях покруче. Но все же выстрелив из ружья, стали ждать.

Совсем рассвело. Оглядываюсь вокруг –  все как обычно. Тот же бор напротив протоки, блестит на утренней зорьке поверхность озера, одинокая береза покачивает свои ветки, на которых набухают почки. Стоит банка, наполненная за ночь березовым соком.  Поднял глаза на макушку дерева, там много лет пустует громадное гнездо местной достопримечательности – орлана белохвоста. 

Гнездо показалось мне не таким, каким должно быть. Подойдя поближе,  не поверил себе. Свернувшись калачиком в нем сопел… Григорьич. И это на высоте более трех метров!

– Дядя, ты чего там - яйца высиживаешь? – поинтересовался я.

Сопение прекратилось.

– Вы так храпели, что сбежал, – как ни в чем не бывало, спускаясь на землю, промолвил пропавший.

– Как же ты залез туда?  И зачем?

– Бзик у меня такой – на дерево тянет, когда разнервничаюсь, – по секрету поведал он, – поэтому частенько сплю у дерева, а тут гнездо такое манящее…

Вскоре отремонтировали мотор и спокойно вернулись домой.

 

ДРУГ НАВЕК

 

 За два дня  рыбалки добыли по рюкзаку  белорыбицы (так Григорьич называл ценные породы рыб) и  несколько мешков налима. 

 С вечера из нельмушных голов и хвостов  сварганили  котелок ухи, но одолеть его  не удалось. Много! Утром остатки ухи дед взял с собой в лодку.

– Пригодится, если задержимся в дороге, –  резюмировал он.

Плывем на лодке вдоль луговой стороны  Оби. На берегу неожиданно увидели мужика с  двумя закидушками. Рядом  стоял шалаш из веток. Мы подошли к берегу.

.– Мужик, слышь, хочешь ухи из нельмы? Осталось полкотелка. Выливать жалко.

Рыбак недоверчиво посмотрел на нас – откуда такая благотворительность?

– Тащи емкость.

Рыбак мигом принес  трехлитровый бидончик, и  наше варево  благополучно перекочевало в его посудину.

– Ребята, у меня выпить есть, может, по рюмке? Мы были не против.

Через  полчаса стали, друзьями навек.

–  Вася, – так звали новоиспеченного знакомого, – может, налимов возьмешь?

– С  удовольствием. А то за целый день ничего не поймал.

– Забирай  мешок.

– Серьезно? Вот это подарок. Да я, я …, – от избытка чувств рыбак не мог ничего сказать.

– Теперь три дня буду пировать, а  дома   рассказывать, как налимов на закидушки ловил.

Расстались  друзьями навек.

 

 

Борис Карташов
2015-05-07 19:35:56

---

Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения