LOS ABUELOS I
Ведь, собственно, ты – парадокс сплошной.
Ты это то, в чем с силою одной
Нуждаются и праведный и грешный:
Один, чтоб злу всегда сопротивляться,
Другой, чтоб злу всецело подпадать.
Все для того, чтоб Зевсу повод дать
Премило над обоими смеяться.
«Фауст», Иоганн Вольфганг Гете
– Порой я вспоминаю некоторые моменты из своей жизни, порой и те, в которых все от меня как-то даже зависело – обычно начинал свою речь Юрий Никифорович, сидя в компании жены своей зимним домашним вечером перед телеэкраном, или теплым летним утром на скамейке у подъезда.
Он всегда начинал свою речь таким, либо крайне похожим образом, слабо ухмыляясь своим мыслям. Начинал ни стого ни с сего, и на протяжении всей речи будто бы ни к кому не обращался, однако то и дело поглядывал на свою супругу, заискивая в ней одобрения слов своих.
А Жанна Федоровна, как и обычно, без лишних эмоций, но всегда с заинтересованным видом слушала мужа своего, лишь изредка помогая ему, припомнить то или иное событие их, казалось, мимолетной и уже прожитой жизни.
Жизни, которая вчера была светлым будущим, а сегодня стала бессмысленным прошлым.
Жизни, в которой сейчас так и не наступило.
Вот и сегодня вели они все ту же беседу, сидя бок о бок на твердой и скользкой скамье полупустого больничного коридора. Коридор этот был таким же старым и таким же желтым, как и сами супруги.
Они были следующими на прием к доктору, однако доктор в кабинет не приглашал.
– Я помню, как мне предложили ехать в Казахстан, в аспирантуру – но, я не поехал тогда. Мне предложили должность главного инженера –продолжал Юрий Никифорович.
– Тебе предложили должность заместителя главного инженера, Юра – участливо, но без лишнего напора правила Жанна Федоровна.
Даже не обладая этой информацией, сидевший с ними на соседней скамейке, мог достоверно определить, что супружеская чета представляла собой людей из общества образованного и даже интеллигентного. Это было во всем: мерном полушепоте беседы их, в мягкостивзглядов и тонкости черт, в постановке речи, как будто выдернутой из старой советской киноленты, но главное - в правильностипроизношения.
Это нельзя было не отметить. Отсутствие свойственного этому региону акцента резко выделяло их из окружающих, даже сам коридор, казалось бы, если бы и говорил, то говорил бы с этим акцентом.
Вдруг Юрий Никифорович прервал свой рассказ, и после секундной паузы, взглянул на Жанну Федоровну растерянно, будто только очнувшись от глубокого сна:
– А тебя как… зовут? – едва шевеля губами, промямлил он.
– Ну вот, опять двадцать пять. Снова у тебя там все набекрень – ничуть не удивившись, сухо, как бы даже, констатировала Жанна Федоровна – Я твоя жена – Жанна.
– Жена? А как твое имя?
– Жанна, это такое имя. Похоже на слово жена.
– А, стало быть. Что-то я совсем – наигранно хихикнул и махнул рукой Юрий Никифорович.
В глазах его читалось смущение и все та же растерянность. Он хотел видом своим показать, что все прекрасно помнит и соображает лучше многих. Но конечно это было совершенно не так.
– Мы с тобой познакомились, когда ты был на пятом курсе политехнического университета, а я училась на четвертом курсе в педагогическом. Не точтобы я в тебя была влюблена, но ужочень настойчиво ты за мной ухаживал – начала со спокойную улыбкой, Жанна Федоровна, расставляя акценты, будто декламирует речь заученную и неоднократно произнесенную –у тебя был друг Саня Васицкий. Ты помнишь Саню? Он и теперь к тебе порой заходит. Вы вместе жили в общежитии. Он тогда ухаживал за моей подругой Галей, правда, нехорошо потом поступил, бросил ее, обидел. Вот они-то нас и познакомили. Мы тогда все к Гале пришли на день рождения.
– Ия тебя позвал жениться – с видом знатока, пытался реабилитироваться Юрий Никифорович.
– Да, Юра, ты сделал мне ну очень оригинальное предложение. Мы сидели на занятиях, не помню, что за пары тогда были. У нас преподавал еще профессор очень строгий мужчина, тоже уже не помню его фамилии. Но очень строгий. А тут вы с Саней залетаете в аудиторию, оба красные, видать бежали. И говорите, можно, мол, такая-то студентка (это я, то есть) выйдет в коридор к нам на минутку. «Вопрос жизни и смерти»– говорите. Особенно Саня упрашивал. Профессор тот от эдакой наглости даже возразить не успел – Жанна Федоровна скрипуче хохотнула, – Выхожу, стало быть, на коридор, а ты меня к окну подвел и говоришь: «Выходи за меня замуж!». Я сначала и не поверила, думаю: «Вот,дурни!». А потом подумала… Подруги все замуж к тому времени начали выскакивать. Вот так оно и сложилось.
Юрий Никифорович молча смотрел в пол, мягко улыбаясь и едва покачивая головой, будто действительно что-то припоминал, или просто делал вид.
– А свадьбу помнишь, Юра? Свадьбу? Как мы поженились,помнишь?
Не сбрасывая блаженной улыбки своей с лица, Юрий Никифорович медленно оторвал взгляд от пола. Он посмотрел на супругу виновато так, как смотрят поройсобаки на своих хозяев, силясь понять, в чем причина их печали. Он посмотрел на нее так и едва заметно покачал головой – «Не помню».
- А тебе ведь все хуже, Юра…
И Жанна Федоровна принялась рассказывать про их свадьбу, заблаговременно начав на всякий случай снова с истории их знакомства.
Но рассказывая ее второй раз за это утро в ее повествовании не было уже того тепла, которое она пыталась донести в нем с первой попытки. По всему было заметно, что она в какой-то мере поникла или просто устала.
Они уже больше часа сидели в желтом коридоре.
Доктор выходила из кабинета в компании некой старушки, дряхлой уже совсем, едва передвигавшей ноги. Доктор уводила ее за угол вероятно в другие желтые коридоры, с такими же кабинетами, выстроившимися вдоль стен, и возвращала ее обратнов свой.
– Я веду человека на ВКК – голосом похожим на звук гитарной струны, потревоженной вне объятий аккорда, отвечала доктор на вопрос Жанна Федоровны – Ждите, Вас пригласят.
А потом зычное эхо гуляло по коридору.
Жанне Федоровне не терпелось покинуть эти стены и снова оказаться вих двухкомнатной «сталинке». Да и Юрий Никифорович не был в восторге от такого времяпрепровождения.
– Если бы я сейчас пришел домой, я бы сразу лег на свой диван и поспал бы маленько, – усмехнулся он.
Про свой диван он помнил всегда, и это радовало Жанну Федоровну.
–Ты вчера не выспался, оно конечно.Опять приходил к тебе этот твой Дима, не дал поспать днем ни тебе, ни мне.
–Дааа, приходил… –продолжал улыбаться Юрий Никифорович, как бы, вспомнив о чем-то хорошем.
– Ой, чего улыбаешься-то, ворует он у тебя деньги, а ты и доволен.
–Неееет, он не ворует.
Юрий Никифорович имел при этих словах такой вид, будто снисходительно объяснял, что-то сидящей подле него маленькой девочке, объяснял что-то доступное только ему как взрослому, как вроде он уже все решил и точно знает, что делает и что говорит.
– Он только деньги у тебя вытягивает, видит, что у тебя с головой не все в порядке и вытягивает. Зачем ты ему всё деньги даешь?
–Обещан большой выигрыш,– в момент этот местами блаженное лицо Юрия Никифоровича исказилось в острой улыбке, глаза колюче заблестели.
–Большооой выигрыш! – повторял он.
–Да какой там, подсовывает тебе лотереи, что бы твои деньги забрать.
– Это мои деньги! –все также тихо, но довольно резко перебил Юрий Никифорович –Мои!
– Да твои, конечно…
– Будет выигрыш, ни с кем не поделюсь, ни копейки тебе не отдам, потому, что я сам их приобрел, сам выиграл.
Жанна Федоровна молчала. На попытки вернуть мужа к сознанию, казалось, у нее сегодня просто не было сил.
– Обещан большой выигрыш! – предвкушая и ликуя, повторял Юрий Никифорович.
Дверь кабинета открылась, его пригласили на прием.
***
Когда Юрий Никифорович вернулся с профилактического осмотра в городскомпсиходиспансере, он действительно лег спать на свой старый диван.
Ему снился сон и во сне он видел, как, сидя на большом слоне, покрытом чешуей, он крепко сжимает лотерейный билетик.
Спина слона круглая и покатая, шкура слона скользкая и слизкая. Он то и дело соскальзывает с нее чуть не до земли, но, взбрыкнув ногами, забирается назад и крепко-накрепко сжимает двумя руками за уголки желтый в зеленой окаемке билетик.
Продолжая держать его одной рукой, дабы не уронить, и, взбрыкивая ногами, дабы не скатиться со слона, он пробует стереть второй рукой заштрихованное поле на билетике, отчистить от позолоты заветную клеточку.
Пытается вспахать своим толстым,пожелтевшим от старости ногтем поле чудес размером в 5 см.
Он пробует открыть окошко, за которым его может ждать прекрасное, за которым его когда-то ждало прекрасное, за которым его могло ждать прекрасное.
Рука его тверда, она не дрожит. Но сколько же она весит? Пудов сто? Он тяжело водит ею, будто открывая и закрывая крючковатым пальцем своим здоровую чугунную дверь. Но вот под позолотойпоказываются долгожданные цифры.Он видит их изгибы, но не понимает их значения. Сморит на них, но не может их прочесть. Однако он уже знает, он точно знает, что это именно те самые цифры – цифры, с помощью которых он, наконец, получит свой обещанный выигрыш, тот самый большой куш.
Его разбудил затяжной звонок в дверь: «Каммм-поммм». Он ждал его и услышал еще до того как он прозвенел. Как раз тогда, когда перед ним открылась последняя необходимая цифра и все шары были по лузам, уже тогда он услышал скрип кнопки звонка под давлением на нее указательного пальца.
Когда, очнувшись ото сна, он сел на диван, не расчесанный - как есть, Жанна Федоровна с равнодушным, но вполне приветливым видом завела в комнату молодого человека по имени Дмитрий.
Вот уже который месяц Дмитрий в волонтерском порыве приносил Юрию Никифоровичу лотерейные билеты.
Был он в этом крайне услужлив, впрочем, не брезговал и процентом за доставку. Процент был не малый - три стоимости билета плюс чай с ватрушками от Жанны Федоровны.
Поздоровавшись с Дмитрием, Юрий Никифорович с заговорщицким видом вышел в другую комнату и через минуту вернулся оттуда со старой лакированной шкатулкой, на крышке которой блестел потертый рисунок Кремля.
Присев и поставив шкатулку себе на колени, он извлек оттуда остатки своей пенсии, перетянутые тоненькой красной резинкой, и отсчитал оттуда нужную сумму денег для Дмитрия. Онотсчитал такую сумму, что осталось в резинке всего пару купюр.
- Ну что большой куш? Хе-хе-хе! Уже пора, наверное! – смеялся Юрий Никифорович совсем как дитя, заглядывая в лицо Дмитрию.
- Обязательно! Никифорович! А как иначе!
И снова раздавался жизнерадостный мужской смех, один молодой ровный, другой старческий с надрывами.
И лишь в старой кухне сидела над разрезанной пополам луковицей Жанна Федоровна. По морщинистым щекам ее бежали теплые старушечьи слезы. Бежали и никак не могли остановиться. Лицо при этом было ровное, как прежде, когда она терпеливо рассказывала с утра своему мужу в желтом коридоре психодиспансера историю их жизни.
Это было спокойное лицо: вот вроде проходила мимо и решила подсесть, поболтать с милым дедулей; вроде резала лук, а тут и слезы ручьем.
Когда на кухню придут пить чай мужчины, ее Юра поймет, что она плачет от лука, Дмитрий же подумает, что странно было резать лук, когда подаешь чай с ватрушками. Но какая к черту разница, что подумает Дмитрий.
Ян Князев
2016-09-03 13:17:20
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru