Оборотень
Как-то пришлось мне встретиться в купе пассажирского поезда с высокой полноватой женщиной, которая работала в транспортной прокуратуре.Дорога была неблизкой, и я попрасил Анну Петровну Крушенко рассказать о каком-нибудь интересном случае из ее прокурорской практики.
-А что вы подразумеваете под словом "интересный"?- спросила она.-Прокуроры в погонях не участвуют. Впрочем, вот история которая произошла на одном из транспортных заводов Украины.
На этом заводе должность инженера отдела технического контроля занимал некий Николай Николаевич Хешко. Человек этот, судя поего рассказам, много пережил. Воевал, в сорок втором был ранен, попал к партизанам. В одной из боевых операций его снова ранило. В госпитале он первым делом продиктовал письмо жене, жившей когда-то на юге. Вскоре пришел ответ. Короткий, сухой. Жена, Валентина Ивановна, оказывается ещё год назад получила извещение о его смерти, и недавно вторично вышла замуж. Просила простить её.
Зная все эти обстоятельства, заводчане глубоко сочувствовали Николаю Николаевичу. Хешко получил квартиру, в том же доме, что и я. Иногда по утрам мы встречались на автобусной остановке. Более половины пути ехали вместе. Незаметно у нас установились вполне приятельские отношения.
А однажды мне позвонил Степан Андреевич Лукьяненко, председатель профсоюза завода. Я знала Лукьяненко много лет: он был близким другом моего покойного отца, часто бывал у нас дома.
Его звонок меня очень обрадовал-последнее время мы не виделись. Но концовка разговора меня удивила. Степан Андреевич сказал, что хотел бы встретиться со мной по одному щекотливому делу.
Разумеется, в тот же вечер я была у Лукьяненко.
Закурив трубку, он стал ходить по комнате. Я знала-это первый признак его волнения. Случилось же вот, что. Накануне Степана Андреевича вызвал к себе директор. В кабинете уже находились главный инженер и начальник отдела кадров. Речь шла о назначении Хешко начальником отдела технического контроля. Вообще-то особых дебатов тут не возникло.Директор коротко проинформировал собравшихся о том, что нынешнего начальника переводят на работу в министерство, а начальник отдела кадров сказал, что по своим деловым качествам Хешко вполне подходит на эту должность.
И вот тут-то Лукьяненко, пожалуй даже неожиданно для самого себя, выразил сомнение: мол, не тот человек Хешко, не чистая у него душа.
-Но почему же-Степан Андреевич?- удивилась я.- Ведь Вы же считаете Хешко знающим инженером.Авторитетен, характеристики в порядке.
Лукьяненко поморщился.
-Бумага-то, Аннушка, в порядке. И в знаниях Хешко я не сомневаюсь. И горе его понимаю. Удивляет только, что он об этом слишком много говорит. И не просто говорит, а и бумаги соответствующие по поводу и без повода показывает. Взять хотябы случай этот с квитанциями... Разговорились мы с ним на днях о том, о сём и о войне, конечно. Ну, я врзьми и спроси, знает ли он что-нибудь о семье, помогает ли ребятишкам? Ведь дети-то не при чём. Стал он опять на измену жены жаловаться. Мол, нет для него ничего святого при живом муже с другим живёт, а от помощи отказывалась. А потом и говорит: "Хоть я с ней и не переписываюсь, а детей не забываю. Каждый месяц деньги перевожу". И вынимает из жилетного кармана пачку почтовых квитанций, аккуратно перевязанных розовой ленточкой. Смотрите, мол...
Степан Андреевич помолчал.
-Ерунда как будто, а вот смутили меня, Аннушка, квитанции эти. Уж коли человек от души это делает, то расписки в ленточки не пакует. А тут вроде как на всякий случай, для убедительности. Впрочем, пожалуй, прав директор сомнения мои, действительно чушь...
Сколько не думала я о Хешко, не находила в его истории ничего необычного. Война разрушила немало семей, и случаи, похожие на драму Хешко, конечно, же были. Мне полказалось естественным и то, что жена Николая Николаевича, не испытывая материальных затруднений, отказалась от его помощи. Что же касается квитанций, то, в конце концов, каждому свойственны те или иные слабости.
И всё-таки решила при первом удобном случае переговорить с Николаем Николаевичем. Поверьте, не подозрение, а, скорее, желание хотя бы морально помочь человеку двигало мною.
Случай вскоре представился. Как-то утром мы вновь встретились на автобусной остановке. Николай николаевич сообщил, что вечером в заводском клубе выступают известные артисты из Киева. Хешко обещал помочь с билетоми. Вечером мы встретились в клубе.
Концерт он слушал как-то отрешенно. Мне стало жаль этого сломленного невзгодами мужчину. И когда мы вышли из клуба, я отважилась на трудный разговор. Однако на сей раз Хешко отвечал сухо и односложно. Да, он сделал всё от него зависящее, чтобы вернуться в семью, и не его вина, что это не удалось. Переписывается ли он с детьми? Нет.
Было ясно, что говорить на эту тему ему неприятно. Я не стала настаивать. Но те скупые фразы, которые я услышала, меня потрясли. Жестокость матери, пытающейся заглушить в детях чувство привязанности к отцу, выглядела чудовищной.
Вот тут-то и возникло что-то похожее на подозрение. Что же это за монстр-бывшая жена Хешко? Ведь он перед ней не виноват. Не по- женски это Конечно, всякое бывает, но...
Видимо, сыграло свою роль женское чутьё. Именно как женщине мне стало интересно познакомиться с Валентиной Ивановной, бывшей женой Хешко. Адрес её установить было несложно. Я сделала запрос в райвоенкомат, откуда Хешко призывался в армию. Валентине Ивановне я написала большое письмо, отнють не служебное. Прошла неделя, другая, но ответа не было. Впрочем, я особенно не надеялась: что для "такой" моя, с позволения сказать, "лирика"?
Вскоре пришёл ответ из райвоенкомата, но в нём всё соответствовало тому, что я уже знала о Хешко.
Прошла еще пара недель, и вдруг как-то утром секретарь,тдоложила, что в приемной меня ожидает женщина, назвавшаяся Валентиной Ивановной. Через несколько минут в кабинет вошла невысокая, хрупкая женщина.
Судорожно комкая носовой платок, не замечая бегущих по щекам слёз, Валентина Ивановна рассказывала. По её словам в 1942 году она действительно получила извещение о смерти мужа. Но надеялась на чудо. Именно поэтому её так потрясло полученное почти через год письмо от мужа, написанное не им. Коротко он сообщал, что потерял руку, находится в госпитале и прощается с ней навсегда, так как полюбил другшую женщину, спасшую ему жизнь, что ое не забудет своих обязанностей перед детьми и просит не искать с ним встреч. Обратного адреса не было. Вслед за тем стали приходить переводы. На всех переводах указывались разные почтовые отделения. Вот так и стала Валентина Ивановна вдовой при живом муже. Поплакала, конечно, один месяц. И вылились вместе со слезами остатки желания хотя бы увидеть когда-то дорогого человека. Трудное было время, и если бы не дети, не прикоснулась бы к постылым переводам. И вдруг это письмо с упрёками? ... И в чём? ...Я была поражена. Зачем, однако, Хешко понадобилась эта страшная ложь? Выйдя в другую комнату, я позвонила Лукьяненко:
-Хешко на работе? Под любым предлогом вызовите его к себе и продержите до моего приезда. Я мигом...Ничего не сказала я Валентине Ивановне, куда и зачем мы едем. Дело принимало такой оборот, что мог понадабиться и прокурор, то есть я.
Когда мы вошли в кабинет к Лукьяненко, он о чём-то живо спорил с Николаем Николаевичем. Мои чувства передать трудно, но самообладание Хешко, признаться, просто ошеломило.
Поздоровавшись, он равнодушно скользнул взглядом по моей спутнице, и как ни в чём не бывало, продолжал спор. Но ещё поразительнее было поведение Валентины Ивановны, даже не вздрогнувшей при виде этого человека. И тут, извинившись перед Хешко, я попрасила Лукьяненко выйти на несколько минут в коридор. Вместе с ним вышла и Валентина Ивановна. С трудом здерживая волнение, я спросила у неё, знаком ли ей этот человек. Она подняла на меня усталые глаза:
-Вижу его в первый раз...
...Крушенко умолкла, подошла к окну, приподняла верхнее стекло. В купе пахнуло сыростью вечера.
-Ну, а потом что?- прервал я томительную фразу.
-Потом? Потом следствие, суд. Всё как положено. Словом, было установлено, что под именем Николая Николаевича Хешко скрывался преступник, по образованию железнодорожник, в начале войны осужденный за крупное хищение государственной собственности. Воспользовавшись эвакуационной сумятицей, он бежал из колонии. Как-то у случайного знакомого добыв документы офицера Хешко, сумел пробраться к партизанам, соврав, что его разветгруппа наскочила на засаду. Через некоторое время, раненный шальной пулей, он был самолётом отправлен в тыл. Выписавшись из госпиталя, прежде чем приняться за старое (а послевоенных грехов вскрылось за ним немало), он решил обезопасить себя от нежелательной встречи с семьей погибшего. И надо сказать, оказался неплохим психологом... Правда, перестарался... Да и прокурор оказался женщиной,- улыбнулась моя спутница.
Дмитрий Выркин
2015-12-16 21:30:10
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru