Тайна Медной горы

Тайна Медной горы

***

Маруся бежала, не разбирая дороги, не чувствуя боли – ни в босых ступнях, ни в покалеченном запястье левой руки – очевидно, вывихнутом и все еще туго сжатом браслетом наручников. Влажные от ночной росы ветки больно хлестали ее по голым плечам и по лицу. Она рефлекторно зажмуривалась всякий раз, когда удары приходились по глазам.

Выскочив из дома, где ее не ждало ничего кроме мучений и смерти, Маруся не знала, куда точно ей нужно направиться. Выскочив за дверь, кинулась в заросли, думая лишь о здоровенном мужике, который остался в избушке и которого не мог надолго задержать удар бутылкой по голове. И теперь, движимая животным чувством самосохранения, Маруся все дальше и дальше углублялась в раскинувшийся на горе лесочек, в те места, которые казались ей наиболее заросшими. В голове было одно – скрыться от преследования, забиться под поваленное дерево или в яму и там дождаться восхода солнца.

Маруся хотела верить: утром она спасется. Убийцы… а как она поняла, мерзавцев было двое… прекратят ее искать. Или хотя бы будут вынуждены действовать с большой осторожностью. Ведь их смогут заметить люди: город с широкой полосой частного сектора находился совсем рядом. Да, городок нельзя было увидеть из избушки, где Маруся провела ужасные часы своего заточения. Не был он хорошо заметен с речного пляжа, где прошли ее последние перед похищением счастливые минуты.

Когда Маруся с   Максом – своим возлюбленным – ехали на отдых, то увидели в пути большое стадо коров и пастуха верхом на серой лошади, за которой, забавно семенил жеребенок.

Утром коров снова выгонят на выпас. А значит, у нее будет шанс добраться до стада: прокрасться в высокой траве или же добежать с криками. Пастух ее услышит, увидит. И даже если похититель и его подельник окажутся поблизости, это будет уже неопасно. Если пожилой пастух побоится вступиться за нее, преследователи не рискнут ловить ее на его глазах, а уж тем более – убивать.

Маруся даже думать не хотела о том, что подонки решат разом избавиться и от нее, и от нечаянного свидетеля… хотя это страшное предположение все же мелькнуло в ее голове: как-никак она была женой прокурорского работника и за годы совместной жизни наслушалась от мужа о всяких ужасах.

Женщина остановилась, чтобы отдышаться и оглядеться. Видимость была очень слабой из-за тумана и плотных облаков, затянувших небо. Кроме того, Марусю подводило зрение. «Слепышок» – так называл ее муж из-за минус шести на обоих глазах, и она полностью соответствовала этому ласковому прозвищу: без очков была беспомощной. Поэтому, просыпаясь, первым делом надевала очки или линзы. В то злополучное утро она надела линзы. А позже, в палатке взялась менять их на другие – с голубым оттенком, которые делали еще более насыщеннее натуральный цвет ее собственных глаз. Одну она так и не успела надеть, а другая вылетела в тот самый миг, когда ворвавшийся внутрь мужчина ударил ее кулаком в лицо.

…Маруся остановилась, опершись о кривое высохшее дерево, и подслеповато огляделась вокруг. Нужно было восстановить сбившееся дыхание.

– Курить тебе надо бросать, подруга, – обратилась женщина шепотом к себе, как она это всегда делала, попадая в сложные ситуации. – В фитнес-зал начать ходить или хотя бы в бассейн. Это что же ты: тридцать пять лет, а после небольшой пробежки пыхтишь, как столетняя старушка?

Немного отдышавшись, Маруся продолжила двигаться дальше, пробираясь уже практически на ощупь, и скоро буквально уперлась в почти отвесный склон. Дальше идти было некуда... Но женщина не успела испугаться из-за этого, поскольку тут же получила более вескую причину для паники.

Из-за облаков выглянула луна, и ее бледный свет безжалостно показал Марусе: лесочек, в потемках показавшийся ей почти непроходимой чащобой, на самом деле – не такой уж и густой. Он неплохо просматривался почти насквозь. Сквозь него даже ей, с ее плохим зрением, было видно край поля, которое она пересекла, сбежав из страшного домика. А сам-то он, домик, очень далеко? Маруся не знала.

Женщина почувствовала себя глупым домашним хомячком, нечаянно выбравшимся из клетки и загнанным кошкой в угол. И словно в подтверждение этого сравнения – вспомнился последний телефонный разговор с мужем.

– Ну что, Игорек, не ожидал, что я наберусь мужества уйти от тебя? Что я вообще от тебя смогу куда-то деться? А я – смогла. Смогла! И что теперь? Начнешь охотиться за мной, как кот за мышкой?

– Ты не мышь, дорогая, ты – хомячиха, – ответил ей Игорь тем самым мягким полунасмешливым тоном, который так зацепил ее в первый день знакомства, так нравился ей в первые годы супружества, и который стал ей столь ненавистным впоследствии. – Мышь – умный зверь, вырвавшись на волю, она наверняка знает, куда бежать и как прятаться. Хомяк же – другой: он привык к человеку и дармовой кормежке. Когда он оказывается вне клетки, то сам едва понимает, куда топает. Главное – зачем. Сбежавший хомяк помается-помается, а потом сам вернется к хозяину. Если, конечно, его кошка не сожрет.

– Я не вернусь к тебе. Обещаю!

– Сама, конечно, нет. Но ты захочешь, чтобы я тебя нашел и вернул. Будешь счастлива, когда это случится.

– Что ты натворила, подруга, а? – снова заговорила с  собой женщина, стуча зубами от холода. – Зачем сбежала? Подала бы на развод – делов-то! Хотела побольнее своего любимого Игоря уколоть, неприятностей ему устроить! Без пяти минут прокурор области, уважаемый человек, в момент превратился во всеобщее посмешище: жена умчала невесть куда с молодым любовником, в милицию надо обращаться, розыскное дело заводить. Всплывет, что у него вторая семья, что он законную супругу измучил ревностью. Начнут его обсуждать, осуждать… Глупость же самая настоящая! Кто его осудит? В его среде вторая семья – обычное дело… Коллеги ему посочувствуют только, а друзья семьи тебя же дурой и назовут. А кто ты, в самом деле, если не полная идиотка? Наворотила дел сгоряча. Вот и расхлебывай теперь!

– Так разве ж я знала, что оно так вот обернется? – плаксиво ответила себе Маруся. – Кто вообще мог такой ужас предвидеть? Что теперь? Скажи!

Хладнокровная Маруся ничего не ответила Марусе перепуганной, и последней пришлось выбирать из двух зол меньшее.

Женщина побоялась повернуть назад, ей была невыносима мысль о том, что она хотя бы на несколько метров окажется ближе к домику, из которого ей чудом удалось вырваться. Вскарабкаться наверх она не могла. Поэтому двинулась вдоль крутого склона. Она вновь заговорила с собой. Теперь умная Маруся ругала Марусю-глупышку за выбор яркого белого купальника, который преследователи могли легко заметить в темноте. Она щурилась, пытаясь разглядеть яму или нишу в горе, чтобы забиться внутрь, отсидеться до утра.

Теряя от страха здравомыслие, Маруся уже была готова укрываться в норе и сутки, и двое. Мерзнуть, обходиться без воды и пищи. Если прятаться достаточно долго – тогда те, от кого она сбежала, устанут ее искать. Может быть, решат, что жертва добралась до города, сообщила о  похищении, испугаются и сами кинутся в бега. Тогда она выйдет наружу…

Внезапно Маруся увидела черное пятно глубокого проема в горе и одновременно услышала приглушенные мужские голоса. Где-то совсем рядом!

Женщина не поняла, о чем они говорят. Но сам их звук плеткой подхлестнул ее. Упала на четвереньки и, обдирая кожу на коленках, поспешила к спасительной черноте. Едва успела погрузиться в нее, как к горе вышло двое мужчин.

– Вот здесь, здесь движение было. Куда эта дрянь могла деться? – спросил один.

– Скорее всего, сидит где-то за валуном. Или в пещерку какую забилась. Давай поглядим, – ответил второй.

Мужчины двинулись вдоль горы: один – вправо, другой – влево. Маруся отчетливо слышала, как к ее укрытию приближается человек, и сама – шаг за шагом – углублялась в темноту. Ох, как она боялась ощутить спиной стену пещерки! Женщина боялась издать даже легкий звук, понимая, что слух идущего по ее следу уловит любой шорох. В тот миг, когда из-под ее ног внезапно ушла земля и с шумом осыпалась вниз, беглянка на несколько секунд потеряла сознание от ужаса и не сообразила, что и сама она падает вместе с килограммами породы.

Придя в себя, она увидела вверху слабое пятно фиолетового ночного света и поняла: она находится глубоко под землей. Маруся пронзительно завизжала от ужаса, завопила: «Помогите! Пожалуйста, помогите! Я здесь!». На несколько мгновений преследователи показались ей меньшим кошмаром, чем перспектива остаться в яме, из которой она не сможет выбраться самостоятельно.

В эту самую минуту наверху решалась ее судьба.

– Что делать будем – вытащим ее наружу или подсветим фонариками да пристрелим? – высокий, крепко сложенный мужчина обращался к невысокому приятелю.

Крепыш двинулся было внутрь пещеры, но невысокий одним лишь движением руки остановил его.

– Куда? Уверен, что следом за этой шлюшкой под землю не улетишь? – ответил он на удивленный взгляд подельника. – Я бы туда не стал соваться. Да и как ты ее вытащишь? Скорее всего, это левая шахта. Там метров десять вниз. А то и больше.

Мужчина оскалился, прикусил верхнюю губу, а затем приоткрыл рот и несколько раз с силой толкнул языком верхний правый клык, словно желая убедиться, что зуб крепко стоит на месте. Не поворачивая головы, оглядел пещеру из-под белесых бровей.

– А что, много сюда народу шастает? – спросил он здоровяка, все еще не глядя на него.

– Да нет, не особо.

– Не особо – сколько человек за неделю?

– За неделю? Ну ты выдал! – хмыкнул крепыш. – Пару раз заблудшая парочка забрела по весне, а сейчас – осень уже.

– Так сюда никто не ходит?

– Кому ходить-то? Болотца же рядом. Скотину не гоняют, детей не пускают. За ягодами-грибами севернее…

– Значит, не особо…

Второй моментально понял, куда клонит его приятель.

– Точно! Вход в пещеру и так не шибко заметен. Завалим камнями и оставим шлюху внизу.

– Не завалим, а завалишь. Сам накосячил – сам и разгребай. Собственно, главное шумоизоляцию до утра обеспечить. Девка голос сорвет уже на первом часу – не оперная дива. Вдобавок, внизу – холодно и сыро. Говоришь, ты ей руку сломал…

– Сломал-сломал, сам слышал, как кость хрустнула…

– Вот-вот. Простудится, ослабеет. Если все хорошо пойдет – воспаление легких словит. Без воды, еды, лекарств, день-другой – и труп.

– Потом можно вернуться, достать ее и зарыть, – предложил здоровяк. – У нее под ногтями моя кожа. Освободил одну руку, хотел ее к койке прицепить, а сучка извернулась и мне всю морду разодрала.

– Неженка! Если бы не кинулся кровь смывать, она бы не сбежала.

– Так я ж ее бутылкой по затылку приложил. Вырубил. Кто ж знал, что она так быстро оклемается? Блин, этой же бутылкой мне врезала…

– Хватит ныть! – приказал невысокий. – Случилось – как случилось. Остынь. Не найдут ее здесь. Нету тела – нету дела. А когда гниение свою работу начнет, так и тело особенно делу не поможет. Все! Начинай камни  таскать.

Когда дело было завершено, низкорослый снова подал голос.

– Ты мне вот что скажи, друг дорогой, какого черта ты эту бабу сцапал? С прошлого раза месяца полтора прошло. Да и не похожа она на обычных шлюшек, которых не сразу хватятся. О чем думал?

– Не удержался. Ты бы ее видел. Карсотуля такая и – одна на берегу.

– Смотрю, ты последние мозги пропил. Сам же сказал, она еще в машине про мужа-зампрокурора орала. Фамилию назвала. Как ты сказал – Звягинцев?

– Ага. А что, слышал про такого?

– Слышал-слышал. Мужик он – зубастый. Со связями. Скоро областным прокурором станет. Вот в самом деле! В избушку какого хрена ее потащил? Ткнул бы ножом и бросил. Не понимал, какой шухер поднимется, когда ее приятель в ментовку кинется, что начнется, когда муж-рогоносец о похищении узнает?! Тут такое начнется… Звягинцев ведь не успокоится, пока свою бабу не найдет, хотя бы в виде трупа.

– Раз уж я ее поймал, что, просто так прирезать надо было? Попользоваться что ли было нельзя?

– Кретин! Ладно, пора по домам.

***

– Игорь, Игорек, – шептала Маруся с надеждой в кромешную темноту. – Ты же ищешь меня? Ты ведь меня найдешь? Ты же обещал. Ты прав: я буду очень рада, когда это случится. Клянусь: я сама попрошу у тебя прощения, никогда не упрекну за измену. Хочешь, останусь с тобой? Хочешь, уйду и ни на какое имущество претендовать не буду? Только сына мне оставь. Больше ни о чем не попрошу.

Игорек, ты, наверняка, уже выяснил, откуда я звонила. Найдешь Макса. Он скажет, где видел меня последний раз. А там, на месте, следы шин, ботинок. Это же все – хорошие улики, правда? Ты же всех ментов на уши поставишь. Найдешь домик, куда меня привезли. Догадаешься, куда я могла убежать. Меня будут искать волонтеры, а главное – спасатели с собаками. Они обязательно возьмут след.

Игорек, ты организуешь все это. Ты ведь – умный, целеустремленный. Ты меня не бросишь в беде! Не оставишь мать своего единственного ребенка!

Беглянка расплакалась.

– Спаси меня, Игорек, спаси! Во имя всего хорошего, что между нами было! Во имя нашей любви! Ведь ты любил меня, я знаю…

Женщина говорила и говорила, боясь замолчать и остаться один на один с темнотой.

– Макс, почему ты такой упрямый? – упрекала она друга, с которым сбежала от мужа. – Я же говорила: мы вполне обойдемся без коньяка – шашлык и с пивом хорош. Нет, уперся, как осел: я быстро туда-обратно, погрейся пока на солнышке, в речке поплавай…

– Прости меня, малыш! – обращалась к сыну, которого ради поездки на природу с новым возлюбленным отвела в дорогой развлекательный центр на весь день. – Я была уверена, что вечером вернусь и заберу тебя… Но тебя не выгнали на улицу – отвели в милицию, а ты уже большой, двенадцать лет. Конечно же, ты назвал имя мамы и папы, домашний адрес… папину должность… С ним сразу свяжутся. Он тебя заберет…  Господи, что он тебе про меня наговорит! Но ты пойми, я не могла больше терпеть. Бесконечные любовницы – одно, а вторая семья – уже другое. Как больно мне было, малыш, когда я узнала! Как больно!

Маруся дальше разговаривала – с мужем, сыном, другом, родителями, подругами, умерший несколько лет назад бабушкой – объясняла причины побега, описывала его детали и делилась планами на будущее. Она не заметила, как начало мутиться ее сознание. Лица людей, к которым она обращалась, все ярче и ярче всплывали в ее воображении. Порой женщине казалось, что она видит каждого в поглотившей ее черноте. Порой ей казалось, что она слышит ответы.

– Тебе нужно держаться, подруга, – наконец, сказала она самой себе. – Не знаю, сколько придется сидеть здесь, но ты справишься. Ты – сильная девочка. Попробуй уснуть: во сне время проходит быстрее.

Маруся улеглась, свернувшись калачиком, зажмурилась и изо всех сил постаралась ни о чем не думать. Сон не приходил. А может быть, и приходил, но, похожий на полубредовое забытье, практически не отличался от лихорадочного бодрствования.

Время от времени женщина поднималась на коленки и начинала ощупывать земляную стену, пытаясь найти участок, по которому она могла бы взобраться наверх. Вообще-то, она уже успела проделать это после того, как фиолетовый свет наверху сменился полной чернотой. И убедилась: отвесная стена вокруг нее не оставляла ей надежды подняться. А тоннель, узкий вход в который она нащупала, не обнадеживал ее, а только пугал. Она не хотела углубляться в него. Внутри ее могло завалить, она рисковала заблудиться и тем самым только усложнить работу спасателей.

…У Маруси поднялась температура: сказались босая пробежка по холоду и лежание на голой сырой земле. Силы таяли. Вновь и вновь начиная движение по кругу, она уже не могла понять, всю стену она ощупала или нет. Прошло еще какое-то время – несколько часов или суток, Маруся уже не могла понять – и в очередной раз, выйдя из топкого жаркого забытья, она уже не нашла в себе сил двигаться.

И тогда на нее снизошло спокойствие, на гране полного безразличия к своей судьбе. Маруся вспомнила себя маленькой девочкой, которую папа учил плавать. Высокий кареглазый брюнет, он осторожно поддерживал ее за плечи и подбадривал: «Работай руками, держи голову над водой, дыши. Вот так. Вот так. Помни малышка, если ты чувствуешь, что не можешь больше плыть, то есть небольшая хитрость – переворачиваемся на спину, расправляем плечи, расслабляемся и лежим на воде. Вот так! Молодец! Вода тебя держит. Чувствуешь? Пусть тебя потихонечку несет теплым течением, а ты - отдыхай».

Женщина увидела над собой голубое небо и пушистые облака, ощутила нежную прохладу воды, услышала отцовский смех. Она позволила себя отдаться во власть волн, которые не причинят ей вреда, если она сохранит спокойствие.

Вдруг, Маруся ощутила ласковое прикосновение к щеке. Открыла глаза и прямо перед собой увидела лицо женщины. Большие зеленые глаза с сочувствием смотрели на нее.

– Не страшись, моя хорошая. Погоди немного, и все будет кончено, – приятным голосом сказала незнакомка.

Жар, недомогание, страх как рукой сняло. Маруся облегченно вздохнула: она спасена, ее отыскали. Она осматривала женщину в круге слабого, невесть откуда взявшегося, света. И удивилась: незнакомка была одета не как спасатель или милиционер – в белую рубаху с широкими рукавами. Она была необычайно красивой: высокий лоб, чистая кожа, огромные глаза, полные губы, густые медные оттенка волосы, заплетенные в толстую тугую косу. От женщины исходил непонятный, но очень приятный аромат.

Красавица протянула Марусе воды – не во фляжке, а в расписном деревянном ковшике. Потянувшись к ковшику, Маруся увидела, что ее собственная рука – в таком же белом рукаве. Маруся глянула на себя и ахнула: когда ее саму успели переодеть в белое платье?

– Что со мной? Когда мы уйдем отсюда?

– Скоро, скоро, – успокаивала ее женщина.  – Ты попей.

– Ты… вы – кто?

– Зови меня Хозяйкой.

– Я сплю? – догадалась Маруся. – Это сон?

– Нет, моя хорошая. Ты умираешь, – улыбнулась незнакомка.

По щекам Маруси потекли слезы.

– Что ты? Что ты? Плакать-то зачем? – по-доброму засмеялась Хозяйка. – Не нужно. Не страшись. Смерть для таких, как ты и я, – благо, избавление.

– Но мой сынок? Что с ним будет?

– Не страшись, – снова сказала ей Хозяйка. – Просто поверь мне: все будет хорошо.

Она легко поднялась и потянула за руку Марусю.

– Пойдем со мною. В мой дворец. К моим девушкам. Только сначала...

Женщина надела на шею Маруси зеленые бусы. Каждая бусина – в форме ягодки крыжовника.

– Малахит, – пояснила Хозяйка. – Нравится? Это – твой оберег и знак, что теперь ты – со мною.

На душе Маруси стало радостно. Она доверчиво последовала за красавицей, назвавшей себя Хозяйкой.

***

– Привет, молодежь! Чем могу помочь? – мужчина неопределенного возраста, одетый в черную футболку и черные линялые джинсы, обратился к группе молодых людей, вошедших в темный холл его гостиницы. Владельцу отеля можно было дать на вид и пятьдесят, и шестьдесят: седой, морщинистый, но при этом – открытое и доброжелательное лицо. Улыбка добавляла ему молодости и даже ребячливости. Выражение гнева или брезгливости его, однозначно, заметно бы состарило.

Трое парней и девушка с любопытством рассматривали просторную комнату: стены, обшитые деревянными панелями и увешанные картинами-иллюстрациями сказок Бажова; обшарпанную стойку ресепшена, стилизованную под старину; потертые кожаные диванчики.

Изящная голубоглазая блондинка оценивающим взглядом окидывала малахитовые статуэтки, расставленные там и сям.

– Кстати, будет лучше, если вы, красавица, затушите сигарету, – мужчина указал вверх через плечо большим пальцем левой руки на плакат на стене рядом с доской для ключей: толстый рыжий кот, брезгливо прикрыв лапой нос, взирал на переполненную окурками пепельницу.

Девушка недовольно скривилась и почти обиженно сказала:

– Мы забронировали у вас четыре номера. Не в сезон. Внесли вперед всю сумму. Так что вы, уважаемый, могли бы и повежливее разговаривать с постояльцами.

– Я – сама вежливость, – ответил хозяин гостиницы и снова улыбнулся. От улыбки его лицо помолодело лет на десять. – Я веду себя так со всеми гостями. Тем более, что понятия «сезон» и «не сезон» здесь нее существует – не курорт у моря. Люди едут круглогодично. Не толпами, конечно, но постоянно. Те, кто хотят здесь жить с удовольствием, не курят в холле. Подымить можно в номерах. Нормальная вытяжка, кондиционеры. Да и просто окно открыть можно или на балкон выйти. Охота травить себя никотином – пожалуйста.

Девушка открыла было рот, чтобы поставить мужчину, показавшегося ей наглецом, на место, но стоявший рядом с ней парень – высокий хорошо сложенный брюнет лет тридцати с собранными в хвост длинными густыми волосами – спокойно взял из ее пальцев дымящуюся сигарету  и метко направил ее в мусорную корзину.

Блондинка бросила на спутника гневный взгляд, но сдержалась и не произнесла ни слова, лишь покрепче вцепилась тонкими пальчиками в ремень своего рюкзачка.

– Едва ли стоит превращать знакомство в ссору из-за сущей чепухи, – парень погладил девушку по щеке, и гневная гримаска на ее лице сменилась смущенной улыбкой.

Парень протянул для приветствия руку хозяину гостиницы.

– Меня зовут Глеб, это Егор и Сергей, а вот эта шикарная леди – Оля. Обычно она не такая колючая, но уж очень вымоталась в дороге: пока ехали к вам, у нас то одна машина глохла, то вторая. Наверное, высшие силы не хотели нас сюда пускать. А вы, если я правильно помню, Семен Александрович Матвеев. Верно?

– Верно, но лучше зовите меня Санычем. Меня все хорошие люди так называют. Именно так хороших людей от плохих отличаю. И будем на ты. Терпеть ненавижу официальности, церемонности. Не при царском режиме живем. Зачем истязать себя всякими условностями, говорить друг другу: ах, извольте, да пожалуйста-мерси, – мужчина пожал руку Глебу, а затем – Егору и Сергею. Оля невольно хихикнула, но все же демонстративно отвернулась, делая вид, что ее неимоверно заинтересовала одна из картин.

– Так вы – те самые ребята с ю-туб канала «Непознанное рядом», которые хотят снимать у нас фильм про Хозяйку Медной горы? Ждал вас только завтра, но ничего: номера уже подготовлены, место для обоих ваших джипов в гараже освобождено. Комнаты – на втором этаже, а гараж покажет мой помощник и по совместительству зять Мишаня.

Семен Александрович кивнул сидевшему в углу на диванчике парню.

– Кто у вас водители? – спросил тот гостей. – Айда за мной! Поставим машины.

Егор с Сергеем вышли за Мишаней.

– Эта ночь – за счет заведения, – продолжил Семен Александрович, – и ужин тоже.

Глеб подал ему документы и, пока хозяин вносил в журнал необходимые записи, завершил вступительную часть:

– Мы заплатим за все: и за ужин сегодня вечером, и за дополнительную ночь в стенах «Большого Полоза», и за ваше интервью для нашего канала, и за все остальное. В общем и целом я уже говорил о том, то нам нужно, когда общался с тобой по телефону, Саныч. Детали давай обсудим прямо сейчас. Хорошо? Не поздно?

– Почему нет? У меня все равно старческая бессонница. Пройдем в мой кабинет.

***

– Присаживайся, Глеб, – Семен Александрович, кивнув в сторону стула, пододвинутого к рабочему столу, который выглядел так, будто его взяли со склада списанной мебели. На столе стояли две большие керамические кружки, источающими почти хмельной аромат кофе.

Глеб уселся на стул и, пощелкав языком, поменял кружки местами.

– Вот это номер! – хмыкнул Саныч. – Тебе осталось лишь сказать: «Отведай ты из моего кубка!». Что, мальчик, боишься, что я тебя отравлю? Шикарного клиента, посетившего мою скромную гостиницу не в сезон?

Бледно-голубые глаза с усмешкой смотрели на Глеба. Тот пожал плечами.

– Ты, кажется, накапал в мою кружку немного коньяка… да-да, чтобы я согрелся. Понимаю. Но мне нельзя. Совсем. Ни капли.

 – Вот как? Почему?

– Закодированный.

Семен Александрович сел на свое место и поправил на носу очки-половинки.

– Давай-ка, Саныч, я начну.

Глеб раскрыл перед собой ежедневник.

– Итак, четыре номера на четыре дня и место в гараже для двух джипов – имеется, – начал парень. – Идем дальше: пятеро граждан, утверждающих, что встречались с Хозяйкой Медной горы, и готовых рассказать на камеру о подробностях своего общения с ней. Ты говорил, что проблем не возникнет.

– Уже готово. Все пятеро прямо-таки рвутся дать интервью крутому ю-туб каналу. И ни один из этих ценных свидетелей мистического явления ранее не светился в других передачах. Правда, тебе придется дать им несколько подсказок: у вас, наверняка, есть свой сюжет, своя главная идея, в русле которой должны идти словесные излияния. Парни готовы подкорректировать свои воспоминания в угоду мистической правде. А еще придется – скажу прямо – их отмыть: трое – вылитые бомжи-бомжами, накормить их, то есть заплатить за комплексный обед, который я им предоставлю, а также пообещать выпивку. Договариваемся на берегу – поить их в «Большом Полозе» не позволю. Дашь им денег – и пусть зенки заливают где-нибудь в другом месте. Дружеский совет: на водку им отстегнешь, только когда съемки закончишь, – а иначе они раньше времени наугощаются, и ты их трезвыми уже не увидишь.

– Отмоем, накормим, будет нужно – одежду прикупим, за интервью заплатим, а после съемок – на водку дадим.  Без вопросов.

Далее: опытный проводник, который проведет нас по пещерам и шахтам и поможет организовать съемки под землей. Нашел такого? И чтобы проблем с местными стражами порядка не возникло.

– Обижаешь, начальник. В твоем распоряжении будет лучший местный сталкер – Евгений Волков… Женька – мой хороший друг. По совместительству – командир роты нашей патрульно-постовой службы. Его ребята вас еще и охранять на месте съемок будут.

– Полицейский-сталкер? Забавно. Разве полицейским такое разрешается?

– Да уж, необычное увлечение. С другой стороны, чем ему, молодому-холостому парню, развлекать себя? Кроме того, это его личное увлечение. В его личное время. То, что он из него и подработку делает, так если рекламу  фамилией и номером телефона в газете не давать, кто ж ненужный узнает? По ценам – лишнего не возьмет. Но никаких интервью давать не станет. Сам понимаешь. Кроме того, расписку напишите, что – в случае чего – сопровождающие не несут ответственности за ваши увечья. Не переживай: проводник он опытный, если будете его слушаться – ничего плохого с вами не произойдет.

– Визит на выставку в вашем музее…

– С заведующей, Верой Серафимовной, я уже договорился. Внеплановая экспозиция организована.

– Оперативно сработано.

– Вера Серафимовна то же самое сказала, когда ты на следующий день после ее письменного согласия на сотрудничество перевел ей деньги на два ноут-бука и музыкальный центр. К слову, она все купила – уже в музее стоит. Ни копейки в карман не положила. Девочка живет выставочным залом. Выставка получилась – на загляденье. Реально. Она даже специальные баллоны-освежители по залу расставила. Чтобы чувствовался аромат хвои…

Для вас проведут персональную экскурсию. Верочка, я уж могу ее так называть, мы с ней сто лет знакомы, выразила готовность провести для вас дополнительные экскурсии. Если с первого раза отснять все, что нужно, не получится.

– Вот и славно. Теперь подходим к самому важному. Твое интервью. Читал вопросы?

– Читал. Вас интересуют мифы о Хозяйке, истории о фриках, которые приезжают сюда, спускаются в пещеры и шахты и чего-то там видят с пьяных или просто перепуганных глаз. А еще – исчезновения молоденьких девчонок двадцатилетней давности. Ничего нового. Во время съемки «Сватки провидцев» у меня все то же самое спрашивали. Конечно, для вас это расскажу другими словами… Ничего что я ваших уважаемых подписчиков фриками назвал?

– Ничего-ничего. Мы и сами их так называем. Кто еще в мистическую чушь на полном серьезе верить может? Как кандидат наук и практикующий психиатр, авторитетно скажу: призраков и всякое такое могут видеть только люди с нестабильной психикой. Чем сильнее отклонение – тем ярче видения и интереснее рассказы. Если же у кого на нестабильность накладывается алкоголизм или наркомания – такой персонаж сразу может в медиумы подаваться.  А другие, те, которые в это верят, – просто любители ужасткиков в документальном стиле…

– Мокьюментари стайл, – продемонстрировал Матвеев свои познания в современном языке.

– Идеальный стайл для любителей быть обманутыми.

Саныч засмеялся, чуть не поперхнувшись своим напитком.

– Ну, так хотя бы честно.

– Вот мы и подошли к самому важному, Саныч. К тому, о чем я тебе не говорил. Мне нужно не простое интервью с упором на серию нераскрытых похищений. Это можно легко получить, пообщавшись со следователем, например. Нет, мне нужен откровенный разговор. Эксклюзив. Чтобы ты рассказал то, о чем не упоминал ни в «Криминальной летописи России», ни в «Тайне за семью печатями», ни в «Под покровом секретности», ни – тем более – в «Схватке провидцев». Этим ребятам, насколько я знаю, ты не просто отказал в комментариях о личном, но еще и пригрозил: в случае давления – выставишь их гоп-бригаду за дверь и устроишь так, что ни один алкаш ничего им здесь не расскажет, а местные менты не дадут им на километр к заброшенным шахтам подойти. Я правильно тебя процитировал?

Семен Александрович молча отхлебнул кофе.

– Вижу, Саныч, ты уже понял, что я хочу от тебя услышать, и мне то же самое приготовился выдать. Не спеши. Сначала подумай о том, что на деньги, которые я тебе заплачу, ты запросто приведешь в порядок свою замызганную гостиницу. До пяти звезд не дотянешь, но – как минимум – сантехнику в порядок приведешь. Судя по тому, что я видел в номере Ольги…

Семен Александрович не спускал с Глеба наполнявшихся злобой глаз.

– Пойми меня правильно, Саныч. Сказки Бажова, городские легенды, рассказы фриков и даже цитаты из дела двадцатилетней давности, – наполнить передачу таким контентом не Бог весть какая заслуга. Наш канал не занимается тупым пересказом того, о чем другие раз пятьсот вещали. Мы даем реальный эксклюзив. Отсюда – несколько миллионов подписчиков, высоченные тарифы на рекламу. Отрывки из наших передач даже центральные каналы не цитируют без демонстрации логотипа «Непознанного».

Сюда я ехал именно за твоей историей. За историей человека, который лично участвовал в розыске девчат, пропавших при весьма подозрительных обстоятельствах. Мне нужен рассказ про мужчину в капитанских погонах, чья собственная дочь оказалась жертвой мерзавцев, личности которых до сих пор не установлены. Про человека, жизнь которого пошла под откос из-за того, что называют проклятием Хозяйки.

– Если бы ты, мальчик, сразу…

– Ты бы отказал, Саныч. Я это знал. Догадаться было несложно, тем более, что я – немного умею разбираться в людях. Сдержись, помолчи минуту. Озвучу свой главный аргумент. Помимо денег. Спустя двадцать лет, в течение которых ты, очевидно, каждый день вспоминал, обдумывал, анализировал, твои показания смогут дать толчок для нового расследования. Может, ты озвучишь нечто такое, что даст новую зацепку. Нечто, что лично тебе кажется сущей мелочью.

Твоя дочь и другие девочки… Может быть, для них это – последний шанс на правосудие. Шанс, не буду врать, не ахти какой, но все-таки… Повторюсь: у нашего канала огромная аудитория – за три миллиона подписчиков перевалило. За все время его существования представители правоохранительных структур семь раз запрашивали у нас черновые съемки передач. Трое преступников вычислены. Двоих удалось взять. Доказать вину. Сегодня сидят.

– А третий?

– На момент выхода передачи уже умер. От старости. Подумай, Саныч, – вновь попросил Глеб. – Подумай! Речь не о хайпе. По крайней мере, для тебя. Ну, а деньги тоже пригодятся.

Семен Александрович задумался.

– Я – не наивный дурачок… двадцать лет в погонах и поверь: способен понять, что дело – висяк.

– Такое я слышу постоянно, но… Еще раз: двое утырков, веривших в свою безнаказанность, сидят за решеткой. Вспомни свою девочку. Разве она бы не хотела, чтобы ты дал ей шанс на правосудие?

Саныч недовольно скривился.

Глеб вынул из ежедневника снимок и сунул его под нос владельцу «Полоза»: с фото на мужчину взглянуло девичье лицо – смеющееся лицо его дочери.

– Откуда у тебя?

 – Копия снимка из уголовного дела. Это – тоже.

Глеб – словно карту из колоды – выложил перед Санычем еще один снимок – обгорелого трупа.

– Узнаешь? Он бы тоже хотел получить шанс на справедливость.

Саныч печально хмыкнул.

– Я этих людей и без твоих картинок помню.

– Это тоже помнишь?

Парень извлек из кармана небольшой зеленый малахитовый диск с выгравированной ящеркой.

– Все оттуда же, оттуда, – предвосхитил Глеб вопрос своего собеседника.

Саныч взял в руку диск, оказавшийся дешевеньким женским кулончиком, и тут же выронил его на стол, словно простенькая вещица обожгла ему ладонь. Он даже тихонько охнул. Глеб сделал вид, что не заметил этого.

– Так, что? По рукам?

Мужчина сначала пожал плечами, затем подумал и, наконец, кивнул.

***

Было уже за полночь. Матвеев не ушел в свою комнату. Снова заварил себе кофе. Щедро влил в него коньяку.

Оставленный Глебом на столе кулон то и дело притягивал взгляд Саныча. От вещицы как будто исходили невидимые волны некой энергии. Матвеев несколько раз брал ее в руки, потом швырял на стол. В итоге засунул подвеску в карман линялых джинсов.

Глеб сразу не понравился Санычу. Парень выглядел, на его взгляд через чур породистыми, через чур самонадеянным, даже высокомерным, хотя держался по-простому и вежливо. Благодаря почти двадцати годам оперативной работы мужчина мог легко и практически безошибочно определять суть любого человека. В госте он сразу увидел самоуверенного типчика – одного из тех, кто народился на свет с золотой ложкой во рту. Получил отличное образование, достиг профессиональных высот – благодаря небедным и, скорее всего, высоко поставленным родителям. Саныч охарактеризовал бы его, как одного из тех, кто железобетонно уверен, что он всего достиг сам: своими мозгами, волевыми усилиями и самоотверженным трудом. И смотрят на тех, кто оказался менее успешными в жизни, свысока. Саныч не любил таких. Тем не менее, взаимодействие с Глебом обещало быть финансово выгодным. А дела в его маленькой гостинице, действительно, шли не очень. Сам он как мог крутился-вертелся, стараясь сохранить средней уровень благополучия. Хорошо, что помогал зять. А дочка уже пару лет назад переехала в областной центр, нашла там работу и приезжала к отцу и мужу все реже и реже – по выходным и по праздникам, если не было других дел. Однако, он на нее не обижался… то есть обижался не сильно…

Но не только легкая неприязнь к парню, который казался Санычу незаслуженно обласканным судьбой, оказалась причиной его неожиданного волнения.

Разговор с самонадеянным молодчиком, владельцем ю-туб канала, внезапно пробудил в мужчине воспоминания, которые он когда-то невероятным усилием воли похоронил в глубинах своего сознания. Он даже не ожидал от себя, что именно теперь, спустя столько лет, он способен так живо вспомнить былую боль…

Алина… дочь его жены от первого брака. Он всегда считал ее своей собственной девочкой. Супруга даже порой пеняла ему на то, что он любит ее больше родной дочки Инны…

Ему было за тридцать, когда он встретил Аллу. Влюбился с первого взгляда, как мальчишка. Почему, за что – он и сам не знал. Один взгляд карих, почти черных, глаз – и он понял: пропал. Известие о том, что у любимой есть ребенок от первого брака, его даже порадовало. Мужчина не мог не заметить, женщина относится к нему без особых восторгов. Значит, будет рада, что его не напугало наличие ребенка. Саныч легко находил с детьми общий язык и был уверен: ему удастся понравиться дочери Аллы. Это заставит ее получше присмотреться к ухажеру. Ему казалось: даже если Алла выйдет за него замуж просто по расчету, банально увидев в нем подходящий матримониальный вариант, то со временем она обязательно его полюбит. Он все для этого сделает.

Саныч очень старался, но – увы! – Алла так и не полюбила его по-настоящему. Он не мог этого не замечать, но был счастлив лишь от того, что она живет с ним, заботится о нем, хранит ему верность, родила ему Инночку. Пусть в последние годы их брака Алла, будучи неизлечимо больной, срывала на муже свои обиды на жизнь и первого мужа, страх приближающейся смерти. В течение невозможных месяцев, пока Матвеев не мог смириться со смертью супруги, он был готов отдать хоть правую руку, хоть левую ногу за возможность вернуться в любой день их совместной жизни – пусть даже в день, наполненный истериками и слезами Аллы. Снова пройти через приступы ее гнева, агрессии, выслушать потоки несправедливых обвинений и грязных оскорблений – все лучше, чем видеть на фотографии лицо близкого человека, который уже никогда не будет рядом.

Через год после смерти жены, вернувшись домой после поминального обеда в столовой, мужчина убрал подальше все альбомы с семейными фотографиями. Видеть лица родных, ушедших в мир иной, было для него невыносимой мукой. Страданиями, которые – а он это осознавал – обязательно отправят его на тот свет и не дадут поставить на ноги младшую дочь.

Постепенно образы увядающей от возраста и страшной болезни Аллы и взрослой Алины стирались из памяти Саныча, оставляя лишь лица молодой цветущей женщины и маленькой смешливой девочки.

…

– А вот и он. Знакомьтесь: Алина… Семен Александрович… Дочка, ты можешь называть его дядей Семой…

Женщина слегка за тридцать с плохо скрываемым волнением представляла дочери своего друга. Мужчину, за которого она собиралась выйти замуж.

– Мама, мама, а я его знаю! – выкрикнула десятилетняя девочка. – Это тот самый милиционер, который снял нашего Ваську с дерева. Я тебе рассказывала, помнишь?

Мужчина, присев за столик в кафе-мороженного, пристально взглянул на девочку, и его лицо расплылось в радостной улыбке.

– Точно, малышка! Мы, действительно, знакомы: ты пыталась стащить с дерева черного котенка, а я тебе помог. Да-да, ты еще называла свое имя: Алина. Но я и подумать не мог, что эта вот симпатяшка – дочка моей любимой женщины…

– Сема! – смущенно одернула его Алла Петровна.

– Да ладно тебе! – отмахнулся Семен Александрович. – Мы ведь уже – семья. Я-то, дурак, волновался перед встречей: боялся – приведешь с собой какую-нибудь глупую заносчивую особу. А тут – моя старая знакомая!

Девочка звонко засмеялась.

– Ты мне сразу понравился!

– Ты мне тоже, малышка. Ну, так как, будем знакомиться поближе? Я уже заказал тебе шоколадное мороженное и апельсиновый сок, маме – клубничное мороженное и коктейль, себе – кофе. Не люблю сладкое. Куда пойдем потом – в парк или в кино? Приказывай, моя принцесса!

Алла Петровна выглядела ошарашенной.

– Не переживай, милая, – обратился к ней Семен Александрович и снова заговорил с девочкой: – Если хочешь, называй меня Санычем. Меня так все хорошие люди называют.

Потом наклонился к уху  Алины и громким шепотом, так, чтобы Алла тоже слышала, проговорил:

– Если захочешь назвать папой – буду только рад. Собственно, это не важно, ты уже и без того – моя дочка.

Он ни капли не кривил душой. Может, потому что Алина и Алла были похожи, как две капли воды. Нежность, который Семен Александрович испытывал от одного взгляда на избранницу, распространился и на девочку. Все те черты, которые он так обожал в Алле, он моментально увидел и в маленькой Алинке. Всю ту искреннюю привязанность, которую он так мечтал получить от супруги, он в итоге получил от этой девочки.

***

– Восход будем снимать во-он оттуда. Егорушка, бери дальний план, чтобы природы в кадр побольше попало. Серега, твоя задача – отснять, как солнце будет над контуром горы появляться, чтобы светило красиво получилось. Ну чего копаемся, ребята? Пропустим рассвет – завтра снова ни свет ни заря вставать придется.

Оля расхаживала по полянке на берегу реки. Одетая в комбинезон защитного цвета и берцы, она выглядела потрясающе. Упакованные в джинсы и плотные ветровки парни возились с камерами и треногами, настраивали оборудование.

– Помолчи, женщина, не мешай! Все в лучшем виде сделано будет, – пообещал Сергей. – Текст повтори, чтобы не запинаться перед камерой. Не то Глеб опять пригрозит логопеда в команду нанять.

– Смотри как бы для тебя дефектолога не наняли, умник, – по-доброму отшутилась Оля, – чтобы он помог тебе мелкую моторику улучшить.

– Зачем тебе светило снимать понадобилось, деточка? Ты у нас сама – солнышко ясное! – вступил в разговор Егор.

Язвительный тон не обманул девушку: слишком явным было восхищение в карих глазах оператора. Она подошла к нему и приобняла за плечи.

– Да знаете вы, знаете, что я вас люблю, – нараспев протянула девушка. – Ой, Егорушка, ты же уже привык к тому, что я всегда нервничаю в первый день съемок, разве нет? Ведь первый день – он трудный самый. Как он пройдет – так и вся командировка сложится. Лучше успокой меня, скажи: не переживай, наша лапочка, все будет хорошо.

Она звонко чмокнула Егора в плохо выбритую щеку, а затем принялась тереть след парламутровой помады клетчатым носовым платочком.

– Надо тебе на двадцать третье февраля бритву подарить, от щетины ничего не оттирается. Ну и ладно! Давай тогда поярче сделаю!

И она – с очаровательной улыбкой – снова поцеловала оператора.

– Олечка, лапочка ты наша, все будет хорошо! – снова заговорил Сергей. – Иди цветочки пособирай. Только помолчи. Хоть минуточку.

– А ты не ревнуй, бука! Не ревнуй, я и тебя поцелую!

Девушка вприпрыжку подбежала к Сергею, одарила поцелуем и его. Парень изо всех сил попытался изобразить неудовольствие, но не выдержал – засмеялся.

– Первая боевая готовность! – продолжала командовать Оля. – Мальчики, включаем камеры!

Над горой начала заниматься заря.

– Началось! Началось! – девушка по-детски радовалась восходящему солнцу. – Мальчики, красота-то какая! Красоти-ища! С этих кадров и начнем фильм. Можно я в прицел посмотрю? Можно?

Оля кинулась было к камерам, но оба оператора одновременно выставили назад руки. Девушка замерла на месте.

***

– Хозяйка Медной горы, Данила-мастер, его верная Екатерина, а также другие герои знаменитых сказов Павла Бажова, – они жили в этих краях, гуляли здесь, любовались вот на эти горы, – стоящая перед камерой Ольга широко развела руки в стороны, обращая внимание зрителей на окружающий ее пейзаж. – Сегодня мы – в Екатеринбургской области, в районе знаменитого Гумешевского медного рудника, где раньше добывали карбонат меди, известный нам под названием малахит. Прекрасный поделочный материал, который и сегодня высоко ценится – из него делают сувениры, украшения, картины. Мы помним, что из него был изготовлен таинственный каменный цветок.

Не сводя глаз с объектива и обворожительно улыбаясь, Оля начала медленно идти вперед, вещая с сексапильной хрипотцой в голосе:

– К середине двадцатого века гумешковое месторождение было выработано. Но эти горы не остались забытыми, потому что персонажи сказов Бажова внезапно – не побоюсь это слова – ожили. А именно – их главная героиня – Хозяйка Медной горы. Она словно сошла со страниц любимыми нами с детства сказок. Стала появляться в округе, заговаривать с людьми. Нет-нет, не думайте, что я шучу. На нашем канале нет места нелепым шуткам и необоснованным высказываниям. Множатся рассказы тех, кто, так или иначе, сталкивался с Хозяйкой. Первые очевидцы молчали из опасений, что им не поверят. Боялись, что их назовут ненормальными. Но когда самые смелые заговорили, оказалось, что видевших Хозяйку не так уж и мало.

Время от времени жители расположенного поблизости городка Зеленоградска, действительно, сталкиваются с непознанным. На склонах этих гор замечают белую женскую фигуру, словно попавшую в наш мир из параллельной реальности. К некоторым припозднившимся грибникам или рыбакам женский фантом подходит близко, с иными даже заговаривает. Слово «фантом» я использую условно. Свидетели говорят, что женщина выглядела как живая. Она заговаривала с ними, шутила. Лишь спустя время люди догадывались, что общались с Хозяйкой.

Но продолжим. Всякий раз появление того, что я наазову фантомом, становится предвестником чего-то плохого. Порой – только для самого свидетеля, а порой – для всего города. Но об этом – чуть позже.

Слухи о фантоме хорошо известны не только в округе, но и далеко за пределами области. Десятки любителей побродить по старым шахтам – официальным и так называемым левым – приезжают сюда каждый год. Парни и девушки спускаются в заброшенные штольни, бродят по лабиринтам пещер. Одни хотят лично увидеть таинственную женщину, заснять гостью из страны теней на фото или видео. Другие мечтают обнаружить сокровищницу Большого Полоза. Помним о таком персонаже сказов Бажова? Добивались ли все эти люди успеха, спросите вы. Отвечу честно: не знаю.

Наш канал не доверяет неподтвержденным россказням, каким бы авторитетным в своих кругах не являлся рассказчик. Не собираемся мы и ковыряться  в террабайтах цифровой съемки, залитых в интернет, чтобы определить, какие из роликов, на которых можно увидеть женский призрак или гиганского змея, – настоящие, а какие представляют собой шедевры компьютерной графики. Мы предпочитаем провести свое собственное расследование. Тем более, что повод для него имеется: не просто городские легенды, а настоящее уголовное дело.

Я не шучу. Двадцать лет назад Зеленоградск пребывал в страхе: родители боялись отпускать дочек в школу, в кружки, к подружкам в гости. А все потому, что одна за другой здесь пропадали молоденькие девушки. Все они были в возрасте до восемнадцати лет. Все были красавицами. И не одна, выйдя в один далеко не прекрасный день из дома, больше никогда не вернулась к маме и папе. Люди в погонах искали маньяка-убийцу или же поставщика красавиц в индустрию секс-рабства. Напрасно. Судьба пропавших девчат до сих пор покрыта мраком тайны.

Оля прищурилась. Ее голос стал жестче:

– Для многих жителей Зеленоградска причина неудачи была очевидной. Люди считали, что девочек похищали не существа из плоти и крови: их, дескать, забирала в свои чертоги Хозяйка Медной горы. Мол, скучно стало ей одной ходить по шикарным малахитовым хоромам.

Полицейские лишь отмахивались от этих слухов, не обращали внимания на свидетельства очевидцев, которые утверждали: перед каждым похищением на горе возникал белый женский образ.

Но вот от чего не могли отмахнуться стражи правопорядка: в комнатах пропавших девчушек были обнаружены странные малахитовые украшения – одинаковые зеленые подвесочки с нехитрой гравировкой в виде маленькой юркой ящерки. Да, говорили, что такие подвесочки – не редкость в здешних магазинах и все же…

Изучив все факты и данные, мы задались вопросом: оказались ли десятки показаний очевидцев появления женского фантома лишь плодом истерии, вызванной страхом за юных жительниц провинциального города? Другой вопрос: не сыграли ли похитители девчат на городской легенде, подбрасывая в личные вещи пропавших подвесочки?

Может быть. Очень даже может быть. Но давайте задумаемся, хотя бы на миг: вдруг сами сказки Павла Бажова, были написаны на основе действительно имевших место фактов? Таких, что не укладывались в рамки реалистической картины мира? Таких, которые проще было назвать прекрасной выдумкой? Что если существа, вдохновившие Бажова, существовали в реальности? Что они однажды решили скрыться от глаз людских и многие годы никак себя не проявляли? Что если теперь они – по неизвестным для нас причинам – активизировались? Что если фантом, ставший прототипом Хозяйки Медной горы, по каким-то причинам вновь вышел в мир живых людей?

Сегодня мы попробуем разобраться в этом!

Произнеся последние слова, Ольга замерла на несколько секунд так – как будто кто-то поставил ее на паузу, а потом с шумом выдохнула и снова, прекратив выглядеть сексапильно-загадочной, превратилась в милашку-хохотушку.

– Ну как, мальчики?

– Как всегда блестяще! – прокомментировал Сергей. – Только ты забыла про один вопрос.

– Какой?

Оля подбежала к джипу, на капоте которого лежала ее матерчатая сумка, вытащила из нее листки со сценарием и принялась их перебирать.

– Чего ты плетешь? Я все вопросы озвучила! – возмутилась она.

– Нет-нет, ты самое главное забыла: «Какой диагноз можно поставить людям, верящим во всю ту чушь, которую я сейчас несу?».

Парни расхохотались.

Девушка сначала надула губки: «Да ну вас!», а потом не выдержала и тоже засмеялась.

Тут к ним подъехал второй джип. Глеб вышел наружу.

– Что, ребята, успешно отсняли восход и первую сцену? Нормально получилось? – спросил он.

– Ага, – ответила Оля. – Еще нужно природу побольше поснимать: луг, речку, к горе съездить, вон на то пепелище… оно хорошо в кадре смотреться будет. Глеб Васильевич, мне операторы на весь день нужны. Пусть всякую траву крупным планом поснимают, камни, речку, волны. Ящерка там, змейка, если попадутся… А потом, я еще ту часть не записала, где педалируется идея причастности Хозяйки Медной горы к пропажам девушек… доказательства… версию о том, что она – призрак жестоко убитой женщины… Ну, мы же все это обсуждали, Глеб Васильевич. И закат – лучше тоже прямо сегодня… Вдруг потом погода испортится.

– Не испортится, Ольга Андреевна, не испортится. Я же делал запрос в метеослужбу.

Девушка напряглась: перед тем, как отправляться в командировку, она попросила Глеба, чтобы он отдал ей на откуп натурную съемку, предоставил ей возможность проявить себя. Ей хотелось доказать коллективу студии: она – полноправный член команды, который достоин уважения благодаря своим профессиональным качествам, а не из-за своей помолвки с боссом. Хотелось привезти максимально большой объем материала, чтобы никто не бухтел: из чего перебивки делать, как местный колорит передать, на фоне чего исторические отсылки давать?

Глеб невольно улыбнулся, увидев тревогу в огромных голубых глазах своей избранницы. Как сейчас его любимая Оленька была похожа на маленькую девочку, которой папа не хочет купить обещанную куклу!

– Конечно, Ольга Андреевна, конечно. Я помню твои креативные предложения. Я же сразу поддержал их. Но есть один момент. Меня немного беспокоит Саныч. Контракт-то он подписал. Только что.  Но лучше с интервью не затягивать: уж очень он нервный мужик. Давай, я прямо сегодня сделаем запись, и я ему деньги переведу. Даже побольше, чем изначально обещал. Когда сумма на счет капнет, он уже задний ход не даст.

Так что, ребята, собирайтесь: прямо сейчас заберем Саныча, вместе с ним съездим в выставочный зал, на подготовленную для нас выставку. И сразу же… я настаиваю: сразу же… поедем в гостиницу и запишем его интервью. Егор, ты меня слышал? Мы – за Санычем и в выставочный зал, а ты – готовь кабинет для записи. Чтобы этот офицер советской закалки после выставки очухаться не успел: только вошел – и сразу за микрофон! И Ольга на него – со своими вопросами…

– Зачем его вообще в выставочный зал тащить? – спросил Сергей. – Только место в машине будет занимать.

– Для накала эмоций. Его эмоций. С нашими-то все в порядке. Заведующая зала звонила: сказала, что в ходе подготовки экспозиции ее девочки нашли какой-то очень интересный экспонат. Санычу, как человеку, участвовавшему в расследовании, будет очень полезно его увидеть.

– Что за экспонат? – спросила Оля.

– Мой хороший, пусть это будет сюрприз, который сподвигнет тебя на экспромт. Ты особенно хороша своими экспромтами.

***

– «Малахитница» – так называется выставка в музее Зеленоградска, открывшаяся за три дня до нашего приезда, – рассказывала Ольга, проходя вдоль ряда картин. – Мы не могли упустить такого превосходного шанса поближе познакомиться с образом главной героини нашего сюжета. Среди экспонатов – малахитовые картины, поделки из природного камня. Все они изображают Хозяйку Медной горы.

Девушка остановилась перед картиной из каменной крошки. В обрамлении широкой деревянной рамы – статная женщина в зеленом сарафане и кокошнике.

– Перед людьми Хозяйка представала либо в виде пленительной красавицы с шикарной косой, лежащей неподвижно, либо в виде зеленой ящерки, – продолжила Ольга. – На первый взгляд, оба воплощения – милы и даже трогательны.

Однако немного было желающих встретиться с владычицей Медной горы. О чем говорят легенды? Те, о которых мы читали в сказах Бажова. Помните? Худому с ней встретиться – горе, и доброму – радости мало. Старики говаривали, что Хозяйка – жестока и бессердечна. Не терпит она жадности в людях. Но перед чистыми сердцем мастерами готова распахнуть свои сокровищницы, рада помочь им повысить искусность. В качестве главного испытания Хозяйка дает сложные задания. Как Даниле-мастеру.

Заказ Хозяйки – превосходный повод проявить себя. Да не всякий мастер берется за выполнение: каждый школьник знает историю о том, как Данила-мастер чуть с ума не сошел. И даже сегодня далеко не каждый готов поддаться искушению последовать зову творческого порыва, навеянного Хозяйкой. Иной искусный мастер, художник, поэт, писатель, почувствовав внезапное вдохновение на тему Медной горы, тут же примется воплощать в жизнь навеянные сказами Бажова идеи. Начнет с энтузиазмом, а потом остановится, задумается, да и бросит…

Оля замерла, давая Сергею закончить эту часть съемок. Потом подошла к другой стене выставочного зала и опять продолжила.

– Вы спросите меня, дорогие мои зрители: «Почему же ты, Оля, рассказываешь нам обо всем этом в настоящем времени? К чему это твой  презент симпл?». Ответ прост: вспомните мой рассказ о пропавших девушках…

– Стоп-стоп-стоп!

Глеб, все это время стоявший в сторонке вместе с Матвеевым, захлопал в ладоши и выступил вперед.

– Здесь нам нужно прерваться.

– В чем дело? – Сергей оторвался от экрана своей камеры.

– В чем дело? – эхом отозвалась Ольга.

– У меня небольшое предложение.

– Надеюсь, рационализаторское? – со смехом спросил Саныч, который наблюдал за съемкой, как взрослый – за глупой детской игрой.

– Что? – не поняла Оля.

– Он шутит, Ольга Андреевна, шутит, не берите в голову, – Глеб с легкой укоризной улыбнулся Санычу. – Когда я предварительно просматривал экспозицию, то заметил одну интересную картину. Она выполнена маслом, но думается мне, идеально подойдет для перехода к главной части выпуска. Она находится в соседнем зале.

– Вера Серафимовна, – обратился он к директору выставочного зала, – проводите нас?

– Конечно, за мной! – позвала всех Вера Серафимовна – миниатюрная коротко стриженная брюнеточка, выглядевшая настолько девичьи-молодо, что ей бы больше подошло обращение Верочкой. Неудивительно, что Матвеев назвал ее девочкой.

– Саныч, пошли с нами! – бросил через плечо Глеб, направляясь к широкой арке, ведущей в смежный зал.

Вера Серафимовна процокала на высоченных шпильках к завешенному простыней полотну. Оля встала рядом. Сергей установил камеру. Глеб кивнул оператору, давая команду начинать съемку, и сдернул с картины белое полотно.

– Картина «Медной Горы Прелестница» была написана десять лет назад, – защебетала Вера Серафимовна, очевидно следуя заранее полученным инструкциям. – Ее автор – Виталий Вячеславович Кошкин, один из наших городских художников. Он преподавал историю в местном колледже, а в свободное время занимался живописью. Один из лучших наших пейзажистов. «Прелестница» – единственный портрет, написанный им. Виталий Вячеславович утверждал, что увидел этот образ во сне. Женщина пришла к нему, когда он выехал на этюды к горе и остался заночевать в машине.

Сон был очень похожим на явь. Прелестница постучала ему в лобовое стекло. Сначала художник принял ее за настоящую женщину, которая заблудилась. Она была одета в современную одежду: синюю маечку и джинсы. Вот как здесь, на картине. А когда историк покинул автомобиль, то увидел, что она – прозрачная. Но Кошкин не испугался встречи с призраком. Он рассказывал, что сразу ощутил – от нее не исходит никакой опасности. Спросил, что она от него хочет. Та ответила: ее прислала Хозяйка, ей нужно, чтобы Виталий-мастер… именно так она его и назвала… написал ее портрет, но не показывал свое творение никому в течение десяти лет. Художник уверял, что после этих слов женщина перестала быть прозрачной – выглядела совершенно реальной.

Женщина сказала, что не может позировать художнику, что не позволит ему сделать фото. Он должен был лишь внимательно ее осмотреть, чтобы как следует запечатлеть ее в своей памяти. Она также попросила Виталия Вячеславовича, чтобы он получше рассмотрел ее руки. Кошкин рассказывал, что на запястьях у нее были кровавые следы – как от кандалов или наручников. Потом она поцеловала его в губы, и художник проснулся – в салоне своего автомобиля.

В личной беседе Виталий Вячеславович уверял меня, что ни на миг не подумал, что это был просто сон. Сразу понял: он только что пообщался с женщиной из другого мира. Но страха не испытывал. Наоборот: ощутил невероятный творческий подъем. А еще – с его же слов – он был убежден, что за создание этого портрета его ожидает некая большая награда. Он тут же завел машину и помчался домой. В течение суток был создан этот – не побоюсь громкого слова – шедевр! Вам нравится? Я вижу, какое впечатление она на вас производит, Оля… Ой, что это с вами?

– Господи! – бормотала Ольга, которая заметно занервничала, как только с картины было сброшено покрывало, но изо-всех сил пыталась держать себя в руках. Теперь же эмоции взяли верх. – Господи! Глеб! Глебушка! Ты это видишь?!

На глазах у изумленных сотрудников музея, едва не сбив с ног Саныча, она кинулась к жениху. Тот подхватил ее и прижал к себе.

– Спокойно, Ольга Андреевна! Не надо так кричать!

– Но Глеб! Глеб!

– Тише, я тоже это сразу заметил. Думал, показалось, но судя по твоей реакции…

– Какое «показалось»? Милый…

– И все же спросим профессионала. Саныч, нам с Ольгой это мерещится, или кошкинская «Прелестница»…

– Похожа, – растерянно проговорил Матвеев, не сводя глаз с полотна. – Одно лицо. По крайней мере, такой я ее запомнил по фотографиям… Звягинцева… собственной персоной…

Ольга ошарашенно переводила взгляд с Глеба на владельца гостиницы и обратно. Не менее изумленно выглядела и Вера Серафимовна.

– Серега, сюда! – распорядился Глеб. – Сейчас весь этот чудесный рассказ о призраке и художнике в исполнении Веры Александровны ты запишешь еще раз – на фоне портрета. Потом отдельно отсними сам портрет. С разных ракурсов. И еще в движении: чтобы создался эффект, как будто Прелестница следит глазами за зрителем. Сразу мне покажешь, если иллюзия будет неполной – переснимешь.

Вера Серафимовна, повторите, пожалуйста, ваше повествование на камеру. Не упустите ту часть истории, о которой вы мне рассказали раньше: что Кошкин сейчас лечится в Израиле и что деньги на терапию ему были выделены тогда, когда он потерял всякую надежду. Что художник верит, что возможность поездки в дорогую иностранную клинику стало наградой Хозяйки за создание портрета. И извините нашу ведущую. Она – впечатлительная, как и все блондинки.

Вера Серафимовна закивала головой. Сделала вид, она совершенно не удивлена реакцией ведущей модного ю-туб канала.

Теперь Саныч наблюдал за происходящим взглядом хищника, сидящего в засаде.

– Кошкин честно исполнил наказ призрака, – продолжала Вера Серафимова свой рассказ, пока Оля в объятиях Глеба по глоточку осушала бутылочку с минеральной водой. – Картина «Медной Горы Прелестница» десять лет находилась в мастерской художника. И о странной встрече никому не рассказывал, даже горячо любимой супруге, от которой, как он сам признавался, у него ни до ни после этого случая не было никаких секретов.

– Вера Серафимовна, почему Кошкин открыл эту тайну вам, позволил предать ее огласке? – выкрикнул вопрос Глеб.

– Виталий Вячеславович сказал, что эта женщина снова посетила его во сне и сказала, что время пришло, что он должен передать свою картину в городской музей. Чтобы ее экспонировали в выставочном зале. И даже сама предложила название для полотна – «Медной Горы Прелестница».

– Во и славно. Сейчас Ольга Андреевна, окончательно придет в себя, и мы займемся рассказом о нашем главном криминальном экспонатике.

– Я пришла в себя, Глеб, пришла! – Ольга стало стыдно за свое поведение, и она просительно смотрела на жениха.

Глеб погладил девушку по голове и зашептал ей что-то на ухо. Услышав слова парня, Оля застыла на месте.

– Серьезно? Почему… хотя бы за час… я же…

– Ты справишься, малышка. Я в тебя верю.  Направь все свои эмоции в кадр. Чтобы зрители вот также вопили друг другу: «Господи! Ты это видишь?!».

– Угу…

– Не «угу», а «ага».

Оля заулыбалась. Глеб оставил ее и подошел к Сергею.

– У нее руки дрожат. Слезы на глазах. Это хорошо. Это – самое главное. Бери крупным планом.

***

– Нет, это не дефект съемки… у меня на самом деле дрожат руки… дрожат губы… я, действительно, едва сдерживаю слезы… Для меня самой этот экспонат – верх неожиданности… И сейчас объясню, почему…

Ольга судорожно сглотнула, стараясь вернуть себе спокойствие.

– Готовясь к этой командировке, я тщательно изучала документы, оказавшиеся в распоряжении нашей команды… в том числе, и материалы уголовных дел… фотографии пропавших… их личных вещей… я запомнила каждое лицо… каждый предмет…

Отправляясь в Зеленоградск, я была готова ко многому, даже к встрече с призраком в старой шахте или пещере. Что ж, я действительно увидела нечто сверхъестественное, но не в шахте, не на склоне ночной горы… на картине Кошкина я увидела… нет, не фантома, а лицо реальной женщины… Марии Звягинцевой, которая была одной из пропавших… двадцать лет назад… Предпоследней пропавшей…

Оля глубоко вздохнула и продолжила, уже без пауз:

– Мария Звягинцева не была похожей на других исчезнувших: ей было тридцать пять лет. Она не была уроженкой Зеленоградска: приехала сюда на отдых с молодым другом. Пропала среди бела дня – с дикого речного пляжа, где находилась их палатка. Мария – единственная женщина, которую можно было сразу и совершенно точно назвать жертвой похищения: в палатке была обнаружена ее кровь, имелись следы борьбы. На песке у реки остались следы автомобильных шин.

В причастности к ее похищению подозревали ее… молодого друга Максима Степанова. Он отрицал вину. Утверждал, что за ними якобы следил некий мужчина на черной иномарке. Больше ничего правоохранителям узнать от друга Марии Звягинцевой не удалось. Он покончил с собой в изоляторе временного содержания.

Поскольку типаж Звягинцевой не соотносился с типажом пропадавших несовершеннолетних девушек, ее дело было выделено в отдельное производство. В итоге оно тоже осталось нераскрытым.

Через два месяцев после исчезновения Марии Звягинцевой пропала еще одна девочка. Таким образом, общее количество похищенных… да, мы будем называть их именно так, составило шестнадцать человек, с Марией – семнадцать.

Причем, семнадцатой стала приемная дочка одного из оперативных сотрудников, ведущих расследование серии похищений…

Оля сделала еще один глубокий вдох. Ее речь пошла более гладко.

– С этой девочкой, Алиной Матвеевой, связан еще один экспонат сегодняшней выставки, который вызвал у меня шок. Этот экспонат изначально не входил в список предметов, готовящихся к экспозиции. Сотрудники музея сами увидели его, когда, готовя выставку, развернули ткань, покрывающую полотно «Медной Горы Прелестница». Что-то звякнуло об пол… это было… вот…

Глеб подошел к Ольге и вложил в ее дрожащие ладошки широкий серебряный браслет. Потом вернулся к камере и кивнул девушке – продолжай!

– Такой браслет был на Алине Матвеевой в день ее исчезновения. Мы можем с большой долей вероятности утверждать, что у меня в руках – именно он. Посмотрите внимательно. На нем – следы грязи и, кажется, крови… Как он оказался завернутым вместе с картиной? Об этом мы сейчас мы можем только догадываться. Конечно, после того, как вещица побывала в руках музейных работников, в моих руках, сложно надеяться, что на нем могли бы остаться отпечатки пальцев тех мерзавцев, которые похитили девушку. И все же сразу после завершению съемки мы уберем его в пластиковый пакет, надеясь сохранить следы преступников. Надеемся, что находкой заинтересуются правоохранители. Мы будем рады, если на счету «Непознанного» будет еще одно раскрытое дело.

– Все! Достаточно! – прекратил съемочный процесс Глеб.

Подошел к Оле, убрал в пластиковый пакет дрожащий в ее руках браслет. Сама девушка выглядела так, будто бы была готова рухнуть в обморок.

– Ты справилась, малышка, прекрасный экспромт. Я знал, что у тебя получится. Вера Серафимовна, можете дать нашей ведущей чаю?

– Нет-нет, Глеб не нужно! – попросила Оля. – Дай воды. И все. И поедем. Милый, я ведь сделала все так, как надо? Да? Нужный накал эмоций достигнут?

– Идеально, детка, идеально.

…

Через час они уже находились в кабинете Семена Александровича. Пока они оставались с Глебом только вдвоем, Матвеев не скрывал ярости.

– Знаешь, что мальчик, я уже пожалел, что согласился сотрудничать с тобой, – процедил он сквозь зубы.

– Понимаю, Саныч. Понимаю. Но я уже скинул тебе деньги. СМС-ка пришла?

– К черту деньги!

– Да ладно!

На миг на лице Глеба промелькнуло брезгливое отвращение. Санычу стало противно: парень, выросший на всем готовом, которому еще жизнь не успела настучать по морде ссаной тряпкой, который не знает ценности денег, и думает, что «на мели» – это невозможность купить новую тачку, а не вопрос «чем кормить семью»… и этот самый парень смеет презирать его... за что? За то лишь, что он вынужден думать о деньгах!

– Ты что, пацан, берега попутал? – прорычал он. – Ты со мной в какие игры играешь? Тот браслет, который ты показал в музее… он ведь ни хрена ни из воздуха взялся: ты же сам его притаранил, ты же сам кому-то из специалистов Верочки денег дал, чтобы она его к картине положила… Здесь я и без тебя разберусь. Уж я выясню, какая из ее дурынд на твои бабки купилась… Не сомневайся!

Но браслет… даже если он – подделка… Кто тебе реально его передал?! Отвечай! Имей в виду, сопляк: если сейчас погонишь мистическую пургу – забирай свои деньги назад! Ни слова тебе не скажу. Но куда надо наберу – прямо сейчас тебя в отдел полиции отвезут для приватной беседы. Ну!

– Браслет прислал один из подписчиков нашего канала, пожелавший остаться анонимным…

– Вырубай режим идиота, пацан! По-хорошему прошу. Пока.

– Это правда,  – Глеб ничуть не был смущен таким оборотом разговора. – Браслет пришел по почте после того, как мы озвучили тему сюжета, который мы собираемся подготовить.

Саныч перевел дух. Он пристально посмотрел Глебу в лицо. Спокойствие и легкая улыбка молодого человека обескуражили его. Обескуражили настолько, что он смог справиться с гневом. В голове мелькнуло: «Он реально не соображает, в какое дерьмо вляпался».

– Ты действительно не понимаешь, что происходит? Тогда ты – просто кретин. Псих! Услышь меня, молодой идиот: тот, кто тебе передал этот браслет, – связан с похищениями! Дошло до тебя или нет: скорее всего, с тобой связались преступники! А ты вместо того, чтобы пойти с этой штуковиной в полицию, устроил балаган, залапал возможную улику. Время потерял! Верочке я еще выскажу за то, что она тебе в этом помогала!

– Это то, о чем я тебе говорил, Саныч: новые улики, новый толчок для расследования. И да: мне нужна будет твоя помощь, чтобы понять, как лучше использовать браслет и информацию, которую мои ребята нарыли. Вечерком я к тебе зайду – поболтаем.

– Да ты в своем уме?!

– С утра вроде бы был.

– Так, прямо сейчас вся ваша гоп-бригада…

– Тихо-тихо-тихо! Ты же сам хочешь разобраться во вновь открывшихся обстоятельствах?

Саныч зло сплюнул на пол. Заскрипел зубами.

– Вот-вот! – Глеб поднес к лицу мужчины указательный палец. – Именно это настроение. Этот подъем. Они нужны. Они превратят твое выступление в интервью на миллион. В прямом смысле. Саныч, ты не представляешь… как я повышу тарифы на рекламу под вот такое твое лицо!

…

– Главное интервью этого выпуска!

Оля, одетая в черный блестящий комбинезончик, накрашенная под гламурную кису, восседала в кресле напротив Саныча.

– Наш герой – Семен Александрович Матвеев. Двадцать лет назад он – в числе других оперативных сотрудников – занимался розыском пропавших девочек. Его собственная дочка стала семнадцатой исчезнувшей. Его коллега, лучший друг Валерий Петров, трагически погиб при невыясненных обстоятельствах, предположительно, после того, как вышел на след похитителя или похитителей.

Сегодня Семен Александрович, которого мы – по его настоянию – будем называть Санычем, расскажет нам о ходе поисков, расследования. А главное – развеет мифы о причастности Хозяйки к исчезновению девочек. Или же – наоборот – придаст этим мифам статус реальных фактов.

– Саныч, начнем с общеизвестного. Просто чтобы ввести наших зрителей в курс дела.

– Все это случилось двадцать с лишним лет назад. Вы, как я понял, ведете отсчет от последней пропажи. Девочки в возрасте до восемнадцати лет, как это говорится, уходили из дома и не возвращались. Сначала эти факты никто не связывал в серию, но после пятой пропажи дела были объединены. Девочки были одного типажа: несовершеннолетние, высокие, кареглазые, натуральные брюнетки, в теле – не худышки. Кроме того, еще все они были – из неблагополучных семей.

Матери-алкоголички не могли даже точно назвать дату пропажи дочерей. Знаете, как они нам сообщали? Где-то с неделю моей нет… вдруг что случилось. Пропажу иных вообще инспекторы по делам несовершеннолетних выявляли. В ходе рейдов, профилактических мероприятий, плановых визитов в состоящие на учете в семьи. Понятно, что и в этих случаях мы не имели точной даты исчезновения. Соответственно, были потеряны первые сутки для розыска. Сначала были заведены единичные розыскные дела. Мы предполагали, что девушки просто уезжали в другие города для работы в… фирмы, предоставляющие эскорт-услуги. Собственно, все пропавшие, кроме двух последних, подрабатывали проституцией.

– Но потом взгляд на проблему изменился…

– …к нам обратилась семейная пара: мужчина утверждал, что некто напал на его дочь, которая возвращалась от бабушки – буквально из соседнего дома. Подвыпивший мужчина ждал дочь, курил на балконе и увидел, как внезапно ей путь перегородила машина, из нее вышел высокий парень в темной одежде и схватил девочку… Перепуганный отец поднял крик, выпрыгнул со второго этажа… Был бы трезвый, ноги бы переломал… парень бросил девчонку и уехал…

Наши были на месте происшествия уже через несколько минут. Действовали как надо, но результата не было. Собственно, что там могли сообщить – изрядно нетрезвый свидетель и до истерики перепуганная потерпевшая? К тому же девочка была, как это сейчас говорится, ребенком с особенностями психического развития. Темная девятка… да такие машины в каждом дворе стояли… люди не особо жаловали платные автостоянки.

Но был и большой плюс: на месте мы обнаружили зеленую подвеску с ящеркой. Чтоб вы понимали, в личных вещах нескольких пропавших были такие же цацки. Эта вещица, а также ряд других улик, и помогла посмотреть на десяток розыскных дел в одно производство, переквалифицировать дело в «похищение человека». Главной версией было: девчонок похищают в секс-рабство. Мы предполагали, что в нашем городе действуют исполнители. Как минимум, двое. В одного провернуть похищение сложновато.

Также думали, что эти исполнители были местными. Сами понимаете: в условиях маленького города чужак, приезжий, чей-то гость сразу бы привлек внимание. По нашей версии, некто, кто был для девчонок хорошо знакомым, а может быть даже – своим в доску, приглашал их для приятного времяпрепровождения. Этот человек выглядел настолько своим, настолько безопасным, что девочки безо всякой опаски отправлялись с ним, например, на загородную прогулку. Он был настолько вне подозрений, что они даже не считали нужным кому-то сообщить о предстоящей поездке.

А дальше – дело техники: эти дурехи хоть и выглядели зрелыми не по годам, но по сути своей оставались детьми, запугать их было легко парой оплеух и демонстрацией холодного оружия. Самых бойких могли сломать избиением или изнасилованием. Покорности в несколько часов вполне хватило бы, чтобы связать девочку, запихнуть ее в багажник авто и довести ее до «покупателей» – ребят из какой-нибудь организованной преступной группы. Они, очевидно, вывозили девчат за пределы муниципалитета или области. Иначе как нам тогда было объяснить, почему пропавшие так нигде и не засветились, даже в виде трупов? Я сейчас в общих чертах объясняю.

Послушайте, я наверно, говорю немного нескладно. Может быть… перезапишем, чтобы…

– Саныч, мы предупреждали вас, что главное интервью даем без монтажа. Не переживайте: все нормально. Расскажите, как вы работали с девочкой, которой удалось спастись от похищения?

– Мы применяли нестандартные по тем временам методы. Я даже с разрешения отца наблюдал за ходом занятий с психологом. Сказал родителям: сотрудники местного центра для проблемных детей не поймут, что именно в поведении девочки, которая толком рассказать о пережитом не способна, может оказаться важным для расследования. Собственно, им было важно помочь девочке психологически восстановиться. Рисунки, музыка, игры в группе… вот такую забаву я и наблюдал. Дети играли во что-то вроде догонялок. Психолог включила музыку и нарспев читала стишок. По его завершении ребята должны были убегать от водящего. Там была такая фраза: «Серый волк под горой не пускает нас домой!». И вот когда прозвучала фраза, девочка вся затряслась, заплакала…

– Этот факт не был отражен в официальных документах. О нем вы раньше не говорили.

– Верно, не говорил. И верно – не отразился. И вам интересно – почему. Объясняю: в городе уже заговорили про Хозяйку Медной горы, что это она имеет отношение к пропажам девочек. Я понимал: до истерии, до паники – всего шаг. А тут девочка визжит, услышав «под горой»… Хотелось хоть немного оттянуть то время, когда в отдел милиции косяком потянутся неадекваты со всей округи с визгами о призраках. Ведь придется на беседы с ними людей выделять, время тратить. Понятно, что это рано или поздно произойдет, но пока еще можно было хоть более или менее спокойно работать.

– Расскажите подробнее о подвесках. Правда ли то, что они – крайне необычные?

– Бред полнейший! Дешевые поделки!

– Но…

– Оля, если вас в целом устраивает, как я говорю, то не перебивайте, пожалуйста! Я – не мальчик, двадцать лет в погонах! Кстати, очень не люблю словесный пинг-понг. Предпочитаю говорить прямо – что думаю, без виляний. Вам нужна была моя честность. Получите! На здоровье!

Прекрасно понимаю, к чему вы ведете, что хотите от меня услышать: подвески в вещах каждой пропавшей, белый женский призрак на склонах гор, сталкеры в старых шахтах… и вывод – Хозяйка забирала пропавших к себе. Нет! Нет и нет! Никакой мистики! Ни один злой дух не сотворит той мерзости, на которую способен среднестатистический человек!

За фантомы – не знаю, сам не наблюдал. Да и как мне их увидеть – уже сколько лет больше трех рюмок за раз не выпиваю! В шахты не спускался. Мозгов хватало херней всякой не страдать… Но вот подвески те в руках держал. Скажу больше: я еще и покупал такие же подвесочки – в соседнем городе.

– Как?

– Быстро, просто и дешево. Проехался по магазинам, которые могли быть в зоне доступа преступников. Нашел сувенирную лавку, где продавалось такое барахло. Набрал штук двадцать. Все, что было в наличии. Сложил их в банку из-под кофе, поставил на рабочий стол, и когда какие-нибудь журналисты или просто не дружившие с головой граждане спрашивали, что я думаю про причастность Хозяйки, брал – и высыпал перед ними эти вот… сокровища Медной горы.

Кстати, такая же хренотень продавалась и в других магазинах. Да у меня зарплаты бы не хватило все это выкупить. Конечно, мои ребята поговорили с продавцами, даже получили зацепку. Некая Валентина… держала притон… приобрела как-то десяток таких подвесок. Но эта информация никуда не привела: Валька сквозь крокодиловы слезы клялась и божилась, что все ее девочки – сплошь совершеннолетние и пришли к ней работать по зову души и сердца: ни одну она не тащила силком, и к каждой относилась, как к родной дочери. А подвески? Тут совсем уже дичь. Представляйте, нашлись извращенцы, которые хотели заняться интимом с девушками из Медной горы. Валентина купила десять штук… все они нашлись у ее девочек… Да, бизнес-то мы ей обломали, но розыск вновь зашел в тупик.

Могу предположить: что такая подвеска оказалась в вещах у третьей пропавшей случайно… да-да, у первых двух их найдено не было… и это стало известно похитителям, и они на этом сыграли. Чтобы поднять мистическую шумиху, спровоцировать свистопляску сумасшедших.

Итак, я вам говорю: Хозяйка Медной горы – сказочный персонаж. Не надо вешать на нее всю это дерьмище. Девочки исчезали не из-за нее. Истерия, поднявшаяся в городе, только мешала. То и дело – звонки: на горе кто-то ходит, в лесочке кто-то кричит, плачет. Машины патрульно-постовой службы без конца гоняли туда-сюда. Сотрудники ППС неделями дома не появлялись.

Сколько реально больных людей в отдел милиции со всей округи приходило! Я сам чуть не рехнулся. Из-за одной бабки, которая меня поджидала на выходе из отдела, чтобы рассказать, что ее сосед трупы пропавших девочек у себя в шкафу держит, пару раз через окно с другой стороны здания удирал. Но в целом, не буду врать: мы с ребятами выслушивали каждого, хотя бы в первый визит. Все надеялись, а вдруг среди словесной шелухи промелькнут реальные свидетельства.

– В случае со Звягинцевой нормальный свидетель имелся.

– Нормальный? Думаете? Ну, это как посмотреть. Это был парень, с которым она приехала к нам на отдых.  Да, на учете у психиатра или нарколога он не состоял. Но вот вел себя, как самый настоящий дурак.

С порога начал кричать: Спасите-помогите-караул! Орал как резаный, но толком ничего объяснить не мог. Добились от него, что «моя Маруся пропала». Приехали к реке, давай осматривать палатку, в которой он ее оставил на часок в одиночестве… дескать, собирались на шашлыки, а коньяк в номере гостиницы оставили… за бухлом поехал… романтик, мать его...

Мы все делали по инструкции. Действовали аккуратно, внимательно, а этот, нормальный свидетель, как вы его называете, вел себя откровенно по-хамски. Едва отдышался – принялся пальцы гнуть: у моей подруги муж – зампрокурора области Звягинцев, да я ему все расскажу о том, как вы тут еле шевелитесь, едва ноги передвигаете, никуда не едите, не бегаете, не ищите ни хрена. Да он вас всех раком поставит. Я ему: мальчик, судя по тому, что ты с прокурорской супругой у реки отдыхал, раком стоять тебе придется!

В голове даже мелькнуло: может, ничего страшного и не случилось. Может, Звягинцев просто разыскал жену, дал ей в торец по-семейному, да и увез. Но нет: сумочка с документами гостинице осталась.

Но после осмотра места происшествия… когда нашли там чертову цацку, понял: похитители отступили от схемы. Звягинцевой было тридцать пять лет… и вот тогда я осознал: ни о каком секс-рабстве речи не шло, ни одной из похищенных не осталось в живых, да и Звягинцева – не долго ей…

– Почему?

– Отступить от схемы, пойти вразнос – напасть на женщину среди бела дня с риском нарваться на случайных свидетелей… так не ведут себя расчетливые поставщики живого мяса, для которых на первом месте – бабло. Так может поступать человек, опьяненный кровью… Который действует не ради денег, а ради… удовольствия… издевательств… и убийства… Никак иначе. Поверьте мне, я знаю: за двадцать лет на всякое насмотрелся...

Саныч грустно усмехнулся.

–  Теперь давайте поговорим о вашей приемной дочери.

– Просто дочери, Оля! – огрызнулся Саныч, едва ли со злобой, больше с усталостью. – Просто дочери. Я всегда считал Алинку своей собственной дочкой. Удочерил ее сразу после того, как женился на ее матери. И когда родилась наша общая девочка – Инна – никогда не делал разницы между девчатами.

– Алина попадала под общий профиль пропавших девчат?

– К сожалению, да.

Саныч с заметным усилием придал своему лицо покер-выражение. Каждая фраза давалась ему с трудом.

– Алинка росла замечательной девчонкой: веселая, умная, общительная, училась хорошо, кружки посещала, стихи писала. Но вдруг… ей было около четырнадцати лет… как с цепи сорвалась. Прогулки допоздна, сигареты, спиртное… первой это заметила жена моя Алла. Мне не сразу сказала. Надеялась самостоятельно ей мозги вправить: разговорами да уговорами. А сам я и не замечал: почти круглосуточно на службе…

Сначала думал: ничего страшного, обычная придурь подростковая… пройдет… но не проходило – только хуже становилось… стала пьяной домой приходить… потом – дома не ночевать… ребята из патрульно-постовой сколько раз звонили: твоя Алинка опять в хламину пьяная в таком-то кафе сидит… Стыдобища! Задерживали ее, да… уговорил начальника отделения по делам несовершеннолетних на учет не ставить… Ремня всыпать обещал, в комнате запереть… И это было. Все было. У меня сердце разрывалось на части: Ну, опомнись же, девочка моя маленькая! Доча, ты же жизнь себе ломаешь!

Через несколько секунд тягостного молчания Оля задала вопрос, желая оживить интервью:

– А что Алина отвечала?

Саныч потер ладонью подбородок, закусил большой палец, а потом выдал самое горькое и обидное свое воспоминание:

– Ты мне – не отец!

– Что вы почувствовали, когда узнали, что она пропала?

– Злобу. Только злобу. Вы поймите, Оля, поймите: серия исчезновений несовершеннолетних, в довесок – похищение жены зампрокурора. Мы неделями домой не приходили. И тут звонит жена и плачет: Алинка ушла из дома и не появляется. Эх, как же я психанул. Разорался…

Это сейчас я понимаю, что Алинка – идеально под профиль подходила, но тогда… тогда… я ведь как думал: пропавшие – прошмандовки, сами такой образ жизни вели, что на преступников нарвались… а Алинка – она же не прошмандовка какая-нибудь, не наркоманка, не алкоголичка. Она же моя дочь, она же не проститутка… не была ею… хотя, потом я уже не был в этом уверен…

Из груди Саныча вырвался тяжеленный вздох.

– Разорался, – повторил он. – Запретил Алле в милицию обращаться. Сказал, что до выслуги не доработаю, если выяснится, сколько раз я ее отмазывал… а это бы выяснилось… К тому времени проверяющих в отделе больше, чем оперов, было… Сказал: очередной хахаль даст под зад коленом – она и вернется… Через два дня пришел домой – помыться, да переодеться, заглянул к ней в комнату… а там – на столе – подвеска лежит…

Еще одна тягостная пауза.

– Когда вы поняли, что искать ее бесполезно? – снова спросила ведущая.

– Как только увидел подвеску. Оля, дорогая моя, не надо так верить тому, что вы видите в сериалах: на раз раскрывается всякая бытовуха – мужик тычет собутыльника ножом или там разборки на почве ревности…

Если психопат… а психопаты бывают очень и очень умны… спланирует преступление детально, то найти его – крайне сложно. Наверняка, вы знаете, что большинство серийных убийц попались случайно… на незапланированном преступлении. Увидев подвеску, я понял, что ее похитили – не просто опьяненные кровью мерзавцы,  а психопаты. И все сразу стало ясно.

– В одном из интервью вы сказали, что вашего напарника Петрова могли убить похитители девочек. Вы до сих пор уверены в этом?

– Для начала, давайте-ка обойдемся без слова «напарник». Не американский детектив пересказываем. Валерка был моим другом. Уверен, что он что-то стоящее нарыл по этому делу, кого-то заподозрил. Никому не сообщал о своих соображениях. Почему мне не сказал? У меня на этот счет есть лишь одно, но очень страшное предположение: наверное, заподозрил знакомых мне людей и не хотел, чтобы я перестрелял их из табельного. Вот это меня и гнетет. Что если я все эти годы встречаю тех, кто похитил и убил мою дорогую девочку, здороваюсь с ними, при случае поздравляю с праздниками… руки пожимаю…

– При каких обстоятельствах вы нашли тело Петрова?

– Было воскресенье. Мы дежурили. И вдруг Валерка подорвался: дескать, жена звонила, срочно зовет. Что-то там сделать надо. А через пару минут жена в отдел звонит: дескать, собирается ее муж домой возвращаться на этой неделе, чтобы не забыть, как семья выглядит? Я аккуратненько поузнавал: гаишники видели, как он за город выезжал, к своей избушке… старый частный сектор почти до горы доходил, но потом люди массово стали в город переезжать. Какие-то постройки сохранялись, но там уже никто не жил. Но некоторые оставили себе эти домики: используют навроде сарайчиков, гаражей. Валерка прадедов домик сохранил.

Я сразу понял, что он туда поехал. Идеальное место, чтобы незаметно с кем-нибудь встретиться. И тоже отправился. Сердце неладное почувствовало… когда приехал – он был еще теплый. У меня перед глазами потемнело. Не в себе был. Показалось, что кто-то за кустами прячется. Палить начал. Потом сел за руль, все окрестности объехал. Думал хоть что-то найти – бесполезно.

– После его гибели пропажи девочек прекратились.

– Скорее всего, преступники поняли, что сделали непоправимое: убили жену зампрокурора, дочь замначальника угро, а в завершение – и сотрудника милиции. Не буду кривить душой: если бы этих тварей взяли – они бы до утра не дожили.

– Удалось ли обнаружить в домике какие-либо улики?

– Нет: избушка, в которой был убит Петров, была сожжена.  Подожгли, когда я уехал… Значит, они все-таки были поблизости, а я – одуревший от злобы – не заметил их…

– Семен Александрович, насколько мы знаем, некоторое время отрабатывалась версия причастности к похищениям самого Валерия Петрова…

– Меня тоже отрабатывали… Что вас так удивляет, Оля? Нет, это понятно… Понятно…Он никому не говорил – ни о том, чего нарыл, ни о том, кого конкретно заподозрил. Собственное расследование – это ведь только предположение. Пусть и очень вероятное. А так… возможно, он получил по своим каналам какие-то сведения незадолго до своей гибели… ну, это все догадки.

По сути же… по сути, сотрудник милиции – идеальный похититель: знает, каких девушек не будут сразу разыскивать родители; запросто пригласит жертву в машину, а девочка – спокойно сядет к нему в авто без подозрений; постоянно в курсе того, как ведется следствие; и легко может подкинуть цацку в вещи очередной пропавшей.

А я… ну, все знали, что мы были близкими друзьями… где гарантия, что я ни о чем не догадывался… Но эта версия не подтвердилась. К счастью для меня. Я не шучу: и так ситуация была – хоть волком вой. Старшая дочка пропала и, скорее всего, погибла. Жена умирала от онкологии – несколько операций и химеотерапии ничего не дали. Если бы еще выяснилось, что мой друг, которого я считал братом, на похоронах которого рыдал, оказался убийцей… Я бы этого уже точно не перенес.

– Вы были отстранены от дела и через несколько месяцев уволились со службы, не доработав до выслуги. Если первое – логично: все-таки вы были отцом пропавшей и не могли быть объективным…

– …второе – тоже логично. По крайней мере, для меня. Я впал в апатию. Ничего нужно мне не было. Жить не хотелось. Алинка и Валерка перед глазами стояли. Все думал: если бы я сразу встревожился, хотя бы ребят из патрульно-постовой попросил поискать ее по барам да кафешкам… только водкой и мог эти мысли заглушать… запил одним словом. Уволился…

– Ваша жена…

– Алле оставалось совсем немного. Я очень хотел, чтобы она умерла по возможности спокойно. Когда мне было сорок, я дал себе слово никогда не врать. Просто понял, что ложь – глупо и мерзко, ее нельзя ничем оправдать. А ей наврал: сказал, что мне слили информацию – Алинку видели в одном из интим-салонов областного центра. Дескать, живая она. Когда-нибудь обязательно вернется.

– Она вам поверила?

– Не сразу. Как-то раз разбудила меня среди ночи. Бухнулась передо мной на коленки. Плакала, просила правду сказать. Повторил я ей свою байку. Тогда  она сунула мне под нос нательный крест своей матери: дескать, поклянись на святом. Я поклялся. Ну а что, в Бога-то все равно не верил. Как в него верить, когда с твоей дочкой такое случилось? Но Алле стало легче.

Саныч криво усмехнулся.

– Ну что, Оленька, получили вы свой эксклюзив?

Оля проигнорировала вопрос и продолжила интервью.

– Давайте поговорим о браслете, который мы сегодня нашли в городском выставочном зале.

– Давайте, Оля, давайте, – зло хохотнул Саныч. – Он, действительно, очень похож на то украшение, которое было у Алины. Это я наверняка знаю: сам покупал на день рождения.

– Вы можете точно сказать: это именно тот браслет?

– Очень похож. Там, на внутренней стороне, царапина; крайняя завитушка погнута, и на ней стекляшка расколота. Так что, да. Очень похож. Возможно, именно он. Но только – возможно. Я на этом слове настаиваю. И мне не нравится, что вы утверждаете, что он был у моей дочери в момент ее похищения. Ведь со стопроцентной вероятностью этого утверждать нельзя. Украшение было в числе вещей, которых мы не нашли. Если допустить, что Алина и в самом деле взяла с собой браслет, а потом, например, обронила, будучи нетрезвой, расплатилась им за выпивку или за такси. Как вариант – оставила ее у какой-нибудь подружки. Правда, никто из ее приятельниц и собутыльников не сознался, что она хоть день-два жила у них.

– Может, побоялись сознаться?

– Уверяю вас, девочка. Они не побоялись бы сознаться. Ни в коем случае не побоялись бы. Особенно, когда я приходил к ним уже после увольнения – злой и пьяный. Куда страшнее им было бы попытаться водить меня за нос.

– Но если допустить, что это – тот самый браслет и что он был на Алине в момент похищения, что из этого следует?

– А то и следует, моя дорогая! Именно то и следует, о чем я так громко разговаривал с вашим самоуверенным и не вполне адекватным красавчиком-боссом. Или вы не слышали?

– Наши подписчики не слышали.

– Если допустить все то, что вы хотите допустить, то выходит, что некто, кто причастен к похищениям и убийствам, решил с вами поиграть. В кошки-мышки, например, в прятки, ну, или – в жмурки. И если вы думаете, что в этой его игре вы исполняете роль кошки или другого водящего, то – очень ошибаетесь.

– Кто это может быть?

– Не знаю. Не имею ни малейшего понятия.

– А если все же за всем этим стоит Хозяйка Медной горы?

– Вы, Оля, снова пытаетесь направить нашу с вами беседу в мистическое русло?

– Наш канал называется…

– Да плевать мне, как он там называется, ваш канал, – Саныч улыбался как-то странно. Улыбка его была беззлобной, но  от нее у Ольги мурашки побежали по коже. Так улыбается человек, который видит страшную и безжалостную суть некоего совершенно безобидного и даже забавного с первого взгляда явления. – Если за этими поигрульками стоит некий бестелесный фантом – Хозяйка Медной горы или мертвый маньяк – то вам, ребята, очень сильно повезло. Спросите, почему? Так я уже говорил: ни один призрак не способен на ту жестокость, которую с удовольствием практикует самый обычный человек.

История с браслетом и странной картиной, конечно, добавит вашему каналу просмотров, рекламодателей. Деньги, потраченные на командировку, вы однозначно отобьете, еще и в прибыли останетесь. Здесь – без вопросов. Но как вы думаете, Оля, сколько дополнительных лайков и репостов соберет новый выпуск передачи, если она завершится рассказом о гибели или пропаже кого-то из вашей бригады? Кстати, вы в ней – единственная девушка.

Оля побледнела, а Семен Александрович продолжал:

– Как это здорово прозвучит в финале выпуска: «Так что же случилось с нашей очаровательной ведущей? Стала ли она еще одной жертвой маньяка или превратилась в новую подругу Хозяйки Медной Горы? Как вы считаете, наши дорогие подписчики?».

Саныч перешел на ты.

– Ну что, девочка, весело тебе, интересно? А вот мне будет интересно, какими словами и клятвами твой жених будет мать твою убеждать, что ты – еще живая, то ты – еще вернешься к ней. Когда-нибудь. И сколько пройдет времени, прежде чем она поймет, что он ее обманывает.

– Моя мама умерла.

–  Значит, ей повезло: не станут ей кошмары сниться о том, как извращенцы глумятся над ее девочкой.

Саныч устало потер ладонями лицо.

– На этом и закончим нашу беседу. Во всяком случае, с меня – хватит. И послушайте моего доброго совета: отнесите эту вещицу в полицию и честно расскажите, при каких обстоятельствах она была найдена или прислана.

…

В камине сухо потрескивали дрова. Саныч полулежал на истертом кожаном диванчике, лениво глотая коньяк прямо из бутылки. Глеб сидел напротив на все том же обшарпанном стуле.

– Успокоился? – спросил он владельца «Большого Полоза».

– Да, мальчик, успокоился. Успокоился. Да, таких интервью у меня еще не было. Собственно, не понимаю, за что именно ты мне заплатил большие деньги. Ведь ничего особенного я твоей подружке не рассказал. Неужели психов, подписанных на твой канал, так уж порадуют мои личные излияния про пропавшую дочь, про мою собственную реакцию на ее исчезновение… Напугал твою Олю. Нахамил даже. Да и сам на эмоции вышел. Но, честно говоря, правильно сделал, что напугал. А тебя, мальчик? Тебя напугал?

– Не особо.

– Ну да, ну да. От страха не трясешься. Вижу. С другой стороны, тебе-то с чего дрожать? Ты же под профиль похищенных не попадаешь. Для начала, пол у тебя не тот…

– Послушай, Саныч: сюжет выйдет где-то через месяц. Мы уже уедем из Зеленоградска.

– Дорогой ты мой человек Глеб Васильич, ты реально не осознаешь, в какую задницу попал. Ну как же, как мне объяснить, чтобы до тебя наконец-то дошло, а? Двадцать лет – срок большой, но все же – не столетие. У тех, кто стоял за исчезновениями девчонок, вряд ли начался старческий маразм. Навыки похищения, убийства со временем не теряются, шлифуются только. Тем более… что такое похитить и убить глупую девчонку? Не черт знает какое великое искусство. Подумай сам: для чего похититель и убийца отправил вам браслет. Для похихикать? Для того, чтобы передачку вашу идиотскую поинтереснее сделать? Статейку интересную в газетке или в интернете почитать? Поиграть он захотел. Поиграть. А вот какая цель у него – тут уж заранее не угадаешь. Что касается меня, то из меня Вольф Мессинг – фуфло китайское. Уж больно много дерьма в жизни видел: только плохое в голову лезет. Однако, как показывает практика, чаще сбываются именно наихудшие предположения.

– Мы, конечно же, обратимся в полицию. Уверен, что они быстро определят, кто прислал нам браслет, а дальше…

Саныч глухо засмеялся и еще раз отхлебнул из горлышка.

– Определят. И того, кто посылочку отправил, установят. Будет это какой-нибудь полубомж, который чистосердечно признается, что за пару бутылок горячительного сходил в пост-офис… так бы сказала твоя любительница английской речи Ольга Андреевна? Он будет рьяно сотрудничать со следствием. Сообщит, что выглядел тот парень совершенно обычно: высокий, в темной куртке, темных джинсовых брюках и темной вязаной шапочке, натянутой до бровей. И не было у него никаких особых примет. На этом все и кончится. Для полубомжа. А для вас – скорее всего, продолжится.

– Саныч, пока ты еще не окончательно опьянел, спрошу: ты уверен, что твой друг Валерий не был причастен к похищениям?

– Конечно. Как в себе. Но чем дальше, тем больше убеждаюсь: преступник… непосредственный исполнитель… он был где-то совсем рядом. Он был одним из тех, кто знал о том, кто из девочек состоял на учете в отделении по делам несовершеннолетних, был склонен к бродяжничеству, занимался проституцией. Один из тех, кто легко мог найти предлог, чтобы зайти в комнату к похищенной девочке и подбросить цацку.

– Сотрудник милиции?

– Вовсе не обязательно, Глеб, вовсе не обязательно. Сотрудник соцслужбы, журналист, педагог… да-да-да, девочки учились в нашем техникуме… один на весь город… Но вот ведь загвоздка: как через сито всех перетрясли и не нашли ни одного человека, который бы светился сразу у всех. Или хотя бы – у меня…

– Ты пытался выяснить, кто конкретно мог подкинуть кулон?

– Не то слово. В итоге оказалось, что младшая как-то бегала в ближайший магазинчик, а ключ от квартиры не нашла по сумкам и дверь просто прикрыла. Не запирала. Но тогда совсем дерьмо получается: Алинка ведь стопудово сказала этим сволочам, чья она дочь, и они не отпустили ее, не убили, представив смерть, как суицид или несчастный случай. Напротив – продолжили игру, пасли мою квартиру, выжидали возможность подбросить кулон. Это означает, что похитители действовали – главным образом – из любви к искусству. Да, они, скорее всего, поставляли девчонок банде извращенцев, но действовали ради собственного удовольствия. Я об этом говорил во время интервью твоей Оле. Желание соблюсти ритуал было сильнее страха попасться. То есть, исполнители – это были реальные психопаты с высоким уровнем интеллекта.

Ты у нас – кандидат наук? Значит, не дурак. Но едва ли ты умнее их. Едва ли, мальчик.

Саныч в несколько глотков покончил с остатками спиртного в бутылке и отшвырнул ее в дальний угол.

– Про все это нужно будет рассказать в следующем интервью. Ты же понимаешь.

– Расскажу обязательно. А теперь иди спать, чудо-блоггер. Мне надо еще подумать.

…

– Я так и знала, что ты – в своей берлоге, Саныч. Я тебе чайку принесла – с чабрецом и малиной.

Четырнадцатилетняя Алина в простенькой пижаме зашла в крохотную комнатку, двумя руками держа большую черную кружку. Саныч сидел на диванчике, тыкая пультом в сторону маленького телевизора.

– Не знаешь, почему эта чертова штуковина не работает? Телек включился на этом поганом канале и – ни туда, ни сюда пролистать не могу, а я футбол хотел посмотреть.

– Батарейки сели. Я еще днем заметила. На тумбочке новые. Давай заменю.

– Я сам.

Алинка поставила кружку на тумбочку, то есть – на табуретку, стоявшую у диванчика. Вскарабкалась на диванчик, за спину отчиму и обхватила его сзади за плечи.

– Здорово тебе влетело, Саныч. Не переживай. Мне тоже досталось.

– Тебе-то за что?

– За то, что уговорила тебя пойти со мной на поэтический вечер в библиотеку. Ты слушал мои стихи, а не смотрел спектакль, на котором выступала Инка. Младшенькая дико расстроилась. Мама как обычно встала на ее сторону. Все как всегда.

– Ну, вот. Теперь каналы нормально листаются.

– Саныч, как ты это выносишь: крики, истерики?

Мужчина пропустил вопрос дочери мимо ушей.

– Футбол вот-вот начнется. «Динамо»-ЦСКА. Будешь смотреть со мной? Время есть? Уроки уже успела сделать? Если нет – ничего страшного: от «двоек» еще никто не умирал. Поболеем за наших: пусть наваляют армейцам как следует.

– Ты и дома-то редко бываешь: все на службе. А она у тебя – не сахар. Как придешь, так мать тебе нервы выматывает. Прячешься здесь – в своей комнатушке. Наверное, уже пожалел, что выкупили смежную однушку. Надо было квартирку в другом конце города брать.

– Так ведь удобно: предбанничек – общий коридор, две кухни, две ванной, плюс – дополнительная спаленка. Сама же сюда подружек водишь. Скоро совсем выселишь меня из моей берлоги.

– Я лучше сама к тебе переберусь. Прикинь, она даже меня с дипломом за первое место на конкурсе не поздравила. Сказала, что нечего визжать от восторга из-за куска цветного картона. Я ей: «Мам, мне предложили стихи для ежегодного городского альманаха написать», а она мне: «Кому твои вирши нужны! Библиотека на тебе очки набирает, ее директор премии получает, а ты и радуешься, как последняя дура!». А ведь я – самая молодая поэтесса, которой это предложили.

Алинка обиженно засопела. Саныч прекратил делать вид, что не слышит ее злых слов о матери. Он похлопал девочку по лапкам, сцепленным у него на груди.

– Ох, не до стихов сейчас нашей маме, девочка моя. Сама знаешь: болезнь снова проявилась. Страшно нашей маме. Очень страшно. От страха она и кричит, и плачет, и ругается. Надо с терпением к ней относиться, с пониманием. Нет у нас с тобой человека родней и любимей.

Алинка всхлипнула.

– Все равно мне обидно. Ужасно обидно. Ей не до меня совсем. Ей вообще никогда до меня никакого дела не было.

– Ну, ты это зря. Когда я ее замуж позвал, одно-единственное условие поставила: если дочка тебя нормально примет – пойду, а нет – значит, нет. Вот и выходит, дочка, что именно тебе я обязан своим семейным счастьем. Да ты не плачь. Поедет в больницу, пройдет новый курс лечения, поправится, и тогда закончится ужас. Об этом надо думать, а не об обидах на человека, который сам себе не рад.

Алинка положила голову на плечо Санычу.

– Ты все время на работе. Ты не знаешь, что тут происходит. Я в этом ужасе каждый день живу. Чуть что не по ней – сразу орать начинает. То посуду я плохо помыла, то с Инкой плохо погуляла. А эта мелкая говнюшка видит, что мать за нее заступается, и специально мне всякие подлянки устраивает.

– Алин, она же еще совсем ребенок. Подожди лет пяток – вы с ней лучшими подружками станете. Будете шушукаться, секретничать, мальчиков обсуждать. Ты советы ей будешь давать, как с нами, мужиками, себя вести нужно. Мама еще и ворчать начнет: совсем про меня забыли, только друг с дружкой и общаетесь.

– Ага, сам-то в это веришь?

– Конечно, верю. Вот мама выздоровеет…

– Она по-другому говорит: «Вот я умру – вздохнете с облегчением»! И не только это, между прочим: «Вот околею – порадуешься, но недолго. Папка новую бабу в дом приведет, она тебе устроит небо в алмазах. Шлюхам, с которыми твой любимый папочка зависает типа на работе, и свои дети не нужны, а чужие – тем более. А ты, между прочим, даже ему чужая».

– Ну-ну-ну, это уже совсем полная чушь. Сама же знаешь: ты мне – не чужая, ты – дочка моя.

– Саныч, можно я тебе вопрос один задам? Только ты мне честно ответь. Обещаешь?

– Конечно. Я никогда не вру. Давай свой вопрос.

Девочка прошептала, почти касаясь губами уха Саныча.

– Ты когда-нибудь матери изменял?

Тот захохотал, ухватил Алинку, перетащил ее через свои плечи и уложил так, что ее голова оказалась у него на коленях.

– Тоже мне – секретный вопрос! Подготовка-то какая, я уж подумал, что ты собралась что-то на самом деле страшное спросить. Слушай, малышка: никогда! Ни разу. Даже мыслей не возникало.

– Почему?

Девочка смотрела на него по-взрослому серьезно.

– Когда ты сама влюбишься, то поймешь, почему.

Саныч смотрел на Алину с нежностью. Пощекотал ей живот. Девочка заливисто расхохоталась.

– Я так рад, что могу обращаться с тобой, как с малышкой. Пока тебе еще это нравится. Однажды придешь домой, приведешь с собой какого-нибудь Пашу или Сашу, Мишу или Гришу. Вот, мол, папа и мама, мой жених, теперь только он имеет право меня щекотать, щипать и вообще трогать.

– Не приведу, – буркнула Алинка.

– Приведешь-приведешь, куда ты денешься! Надеюсь, это случится не очень скоро. Хочется, чтобы ты подольше оставалась моей маленькой девочкой. Хотя ты даже в пятьдесят будешь для меня малышкой.

Алинка погладила его по щеке.

– Саныч, я тебя люблю!

– Почему ты не называешь папой?

– Потому что ты – Саныч. И потом, если я тебя стану называть тебя как-нибудь иначе, то как ты будешь знать, что я – все еще хороший человек?

…

Изрядно пьяный Саныч усилием воли отогнал от себя обрывок воспоминания о дочери. Вот уже столько лет он не позволял себе думать об Алле, Алине. Но теперь, после диких происшествий уходящего дня и бутылки спиртного, было невозможно удержаться от тягостных воспоминаний.

Перед глазами всплывали сцены, когда-то радовавшие, а теперь вызывающие острую боль: он с женой и старшей дочкой катаются на карусели, едят мороженное, смотрят мультфильмы, встречают Новый год за накрытым столом. Смех Аллы и Алины зазвучал в его ушах… Вот они с Алинкой забирают Аллочку из роддома, он впервые берет в руки младшую дочку.

Вот втроем гуляют в парке. Сущие мелочи ярко всплывали перед его мысленным взором: золотой кулон на груди у жены, плетеный ободочек на голове Алинки, серебристая лента в волосах Инночки…

«Саныч, гляди – моя грамота за конкурс! Послушай мое новое стихотворение!» – зазвучал в его голове щебет Алины и тут же сменился злым визгом: «Замолчи! Хватит учить меня жизни! Ты мне – не отец!».  «Сема, я даже и не думала, что буду так сильно любить тебя», – раздавался ласковый шепот Аллы. Он знал, что она хранит в шкафу портрет первого мужа, который утонул в местной речушке; знал, что она говорит неправду, что она не любит его, но был ей благодарен даже за ложь… и тут же поверх звучал плач: «Семушка, заклинаю всем, что для тебя свято, скажи правду: она жива?».

Лицо жены, излучающее радость… и оно же – осунувшееся, желтое, с закрытыми глазами, церковным платком на лбу… Алинка – с гордостью читавшая свои стихи в ожидании его одобрения, и она же – плюющая ему в лицо обидными словами. Инночка – ласково обнимающая его за шею и она же – испуганно жмущаяся к нему на кладбище…

Мужчина запрокинул голову вверх, с силой зажмурился, пытаясь не дать вытечь слезам наружу. Но в уголках глаз все равно выступила влага.

Саныч застонал, как от нестерпимой физической боли.

…

– Как Матвеев? Получится его еще на одно интервью раскрутить?

Оля сидела на кровати, поджав ноги.

– Куда он денется? – кивнул Глеб. – Раз деньги обратно не перевел и первое интервью дал, то дальше – он твой. Не переживай, зайка, он уже согласился. Завтра, как проспится – снова возьмешь его в оборот. Между прочим, он уверен, что он тебя напугал. По-моему, здесь он заблуждается. Не стал его разубеждать. Хай думает, что получил над тобой преимущество.

Оля покраснела.

– Не особенно-то он заблуждается. Отсмотрела видео. Там в конце заметно, что я побелела, как последняя дура…

– Малышка, ты же знаешь: из центрального интервью мы ничего не вырезаем. Но для тебя – в качестве предсвадебного подарка – можно сделать исключение.

– Не стоит. Сначала да – я захотела вырезать концовку, но посмотрела несколько раз и поняла: она нагнетает саспенса.

– Тогда в качестве подарка держи вот это, – Глеб вынул из кармана бархатистую коробочку и подал ее невесте. – Белое золото и гранат. Как тебе?

Оля радостно ахнула, извлекая серьги. Тут же вдела их в порозовевшие от удовольствия ушки.

– Глеб, давай поговорим о том, что случилось сегодня в музее.

– Не хочется. Устал уже от рабочих разговоров.

Оля разочарованно вздохнула. Но по опыту она точно знала: слово «нет» у ее жениха всегда обозначало четкий отказ.

– Ну, хорошо. Тогда давай спать. Ты пойдешь к себе? – с надеждой спросила она. Очень хотелось, чтобы Глеб провел ночь с ней. Но парень покачал головой.

– Пожалуй, да, малышка. День оказался очень напряженным. Хочется побыть одному. Не против?

Оля была против. Очень против. Однако не хотела портить настроение Глебу бесполезными просьбами. Она еще раз погладила ушки с новыми серьгами, подчеркивая своим жестом – как сильно ей понравился подарок. Глеб улыбнулся, чмокнул ее в щечку. Он был признателен, что девушка, чья слегка погрустневшая мордашка, все же выдавала разочарование, дает ему возможность поступить по-своему.

– Спасибо за понимание, детка. Я очень его ценю. Хочешь, посижу здесь еще минут пятнадцать?

– Хочу. Я лягу спать, а ты расскажи мне сказку. Ту самую.

Девушка забралась под одеяло и свернулась калачиком. Глеб прилег рядом, обнял ее и заговорил красивым глубоким голосом. Говорил он гладко, словно книжку читал:

– Сейчас никто и не помнит о Полежаевке, а ведь раньше большое село было, богатое. Местные к фабрике приписаны не были. Хлеб растили. Старый барин, Архип Петрович, человек добрый и справедливый, особо людей не забижал. Сын его, Арсений Архипыч, науки уважал. За границей учился, в столице несколько лет жил. Как вернулся к родителю, так все мечтал школу для простых людей отстроить и больницу. Сначала сам учительствовать думал, но потом решил Анютку, приемную внучку пастуха Митрофаныча, грамоте обучить, чтобы она потом читать да писать местных ребят учила.

Правда, старому Митрофанычу это не нравилось. Оно и понятно: нечего девке с барчуком молодым встречаться. Чего хорошего с того выйти может? Хоть Арсений Архипыч к Анютке приходил только когда дед ее дома был, хоть и убеждал, что, дескать, не думай, ничего плохого на уме у меня нет, а Митрофаныч все же побаивался. Думал поскорей Анютку замуж отдать. Правда, жениха путящего для бесприданницы найти нелегко. Кому сноха нищая нужна?

…тут помер Митрофаныч. Случилось это вдруг: утром забрал коров на выпас, а к вечеру не привел. Побежали его искать и нашли – у лесочка: видать, как прилег подремать на травку, так там и остался…

Схоронили его, а тем же вечером дня в избушку Анютки пришел гость незваный да нежданный – Кузьма Прохорович Коробейников. Без стука зашел. Дверь тихо открыл, девка ажно вскрикнула от испуга, как увидела его.

– Здравствуй, девонька! – молвил Кузьма Прохорович. – Ну-ну, не боись, я по делу к тебе заглянул.

Анютка прижалось спиной к печке, во все глаза смотрела на Коробейникова.

– Совсем одна ты осталась теперь. Никакой заступы нет. Пропадешь ведь. Домишко твой на окраине. Случись что – до людей не докричишься. Эдак любой охальник войти может, да обидеть тебя. Не устережешься. А жить чем станешь?

– Арсений Архипыч звали в усадьбу – барыне молодой прислуживать. Говорит, ей нужна умная да ловкая девушка. Пойду, наверное.

– Пойдешь, конечно, куды ж тебе деваться-то, – согласился Кузьма. – Да ведь девка ты умная, понимаешь, поди, чем услужение у барыни молодой обернется. Еще дед был жив, барчук все на тебя заглядывался, да родитель его, Архип Петрович, царствие ему небесное, баловства с сельскими девками  не одобрял. Таперича-то, после смерти отца своего да деда твоего, молодой барин посмелее будет. Чуешь, об чем гутарю?

У Анютки слезы на глазах выступили.

– Заступа нужна тебе, девонька, заступа.

– Где ж найти ее, дядя Кузьма?

– С тем я к тебе и заглянул. Пойдешь за Антоху моего – будет тебе заступа. Да не красней, не красней! Заглядываешься на него, а уж он на тебя – и того больше. Еще б не заглядываться: ишь, какая ты – хоть и рыжая, да ладная, шустрая, хозяйственная.

Анютка не верила своим ушам. Коробейников – мужик богатый. Мельницей владел. Хотя несколько лет назад посыпались на него несчастья: мельница сгорела, скотина почти вся пала. Правда, мельницу он отстроил заново – но новая меньше, чем старая была. Уже не так много людей к нему зерно на помол везли…

Все же, одним из первых на селе был Коробейников. Никто не сомневался, что сможет он вновь подняться. Особливо ежели сына удачно женит и приданное хорошее за снохой возьмет. Могла ли Анютка представить, что к ней такой человек с разговорами о замужестве придет?

– Прежде чем сватов засылать к тебе, бесприданнице, об одном спрошу. Гутарил тебе дед про пещеру с сокровищами Большого Полоза? Ой, как ты зарделась – говорил, значит. Карту показывал? Вижу по глазам, показывал. Вот карта эта – приданным твоим стать должна. Без нее мне другую жену сыну выбирать придется.

Анютка покачала головой.

– Деда сказывал, что сокровища Полозовы одни лишь горести да слезы приносит. Учил, что карту можно из тайника взять, только если совсем тяжкая беда нагрянет. Сказывал…

– Знаю я, что он тебе сказывал! – засмеялся сквозь кашель Кузьма Прохорович. – Отец его с маткой с хлеба на квас перебивались. Но однажды у старого Митрофана деньжата завелись. От села ничего не скроешь: прознали люди, что он начал в горе камень несказанной красоты добывать да в город мастеровым продавать. Большие деньги ему за то платили. Большие. Дом отстроил, хозяйством обзавелся, скотины прикупил. А откуда камень? Под хмелем изрядным шепнул отцу моему – дескать, пещеру с сокровищами Большого Полоза нашел, карту нарисовал, чтобы дороги не забыть. Да недолго отец с маткой Митрофаныча радовались. Однажды ночью пожар у них приключился, сгорело все: дом, сараи, скотина погибла… Дед твой осиротел: мать с отцом, братья, сестры,  – все в огне померли. Митрофаныч чудом жить остался: у тетки в городе гостил. Село говорило: то Большой Полоз отомстил за покражу из сокровищницы своей.

Митрофаныч из нужды и не выбрался боле. Жены не завел: ни один захудалый мужичок не согласился бы дочь за него отдать – ну как Большой Полоз и дальше наказывать его будет? Так он, как состарился, тебя, сиротину, вот приютил: совсем одиноко ему жилось. Но мой отец, царствие ему небесное, всегда мне говорил: помяни мое слово, Кузьма, Митрофаныч в отцовском тайнике нашел карту и заново припрятал. Держит ее рядышком, а попользоваться боится. Трусоват он был, дед твой. Я вот не из эдаких. Не побоюсь. Да и совсем уж мне тяжко стало, как большая мельница сгорела. А малая что? Не тот от нее доход, не тот. Привык я, девонька, к тому, что Коробейниковы – первые люди в Полежаевке…

Кузьма Прохорович покряхтел с обидой и продолжил дальше.

– Теперь как оно оборачивается, а? Дела плохо идут. Год-другой – совсем Коробейниковы силы потеряют. Но как знать, может, и не потеряют?

Глаза Кузьмы Прохоровича хищно блеснули.

– Коли получится маненечко сокровищами Большого Полоза поживиться, так я мельницу мою больше сделаю. Опять ко мне народ со всей округи ездить будет. Барыш пойдет!

– А как Полоз мстить начнет?

– Бог не выдаст – свинья не съест. Не боись: ни тебя, ни Антошку я в пещеру полозову не поведу, коли что – на меня гнев его падет. Суждено помереть – так помру. Пожил я достаточно. Зато с подспорьем полученным род Коробейниковых окрепнет. Внуки мои, правнуки первыми в Полежаевке останутся.

Подумай, девонька. Подумай хорошенько. А назавтра приходи, как солнышко зайдет, к большому белому валуну у горы. Знаешь ведь, где он?

Анютка знала. И в назначенное время пришла, куда сказано было.

Оля медленно погружалась в сон. Уже много раз слышанная сказка все тише и тише звучала в ее ушах. Голос Глеба становился все глуше и тише. История, известная ей до каждой запятой, оживала перед глазами, превращаясь в яркий фильм.

Невысокая рыжеволосая Анютка, озябшая в простенькой кофтенке поверх сарафанчика, испуганно озиралась, стоя у большого валуна. Кругом темно, тихо. Лишь филин проухал где-то вдалеке. Когда же придет Кузьма Прохорович?

Тут шорох в кустах раздался. Вышел к ней… но не старый Кузьма, а барин молодой.

– Знал, что ты будешь здесь. Знал! – сказал Арсений Архипыч, хищно глядя на девушку. – Поди-ка сюда…

Похолодела Анютка от ужаса, но тут у горы и Кузьма Прохорович появился. Торопливо подошел к снохе будущей. Встал между ней и барином.

– Не спеши, не спеши Арсений Архипыч. Охолони маненько! Быстрый какой! Отступи на шаг.

Едва девушка успела облегченно вздохнуть, как дядька Кузьма страшные слова сказал:

– Перво-наперво, отдай мне то, что за девку обещал.

Барчук вынул из-за пояса тяжелый кошель и швырнул его в руки Кузьмичу.

– Держи! Здесь хватит тебе на новую мельницу.

– А на лошадей?

– Хватит с тебя! Без того девка моя, как и ты, твой сын, как и вся Полежаевка.

Забурчал недовольно Кузьма Прохорович:

– Так-то верно оно: все мы твои, батюшка-барин. Верно. Так ведь сам ты хотел, чтобы все шито-крыто было, чтобы слух не пошел, что ты сироту обидел. Чтобы никто не узнал, что барин ученый и добрый, который школу и больницу построить обещал, девку испохабил. Али думаешь, мне любо сноху порченную в дом брать?

– Ишь ты! – рявкнул барчук. – Ладно, держи!

Швырнул мужику второй кошель.

– Благодарствую, барин! – подобострастно сказал Кузьма Прохорович и отступил в сторону. – Благодарствую! Токмо ты…

– Чего еще?

– Не зашиби девку! Что село скажет, коли бабы увидят, что лицо у ней – битое.

– Не зашибу. Не для того она нужна мне.

– Дядя Кузьма! Принесла я дедову карту, – заплакала Анютка. – Не отдавай меня! Хоть Антошку пожалей! Каково ему будет прознать, что я…

– Карта мне особо и не нужна таперича, – ответил ей Коробейников, но сверток, протянутый дрожащей рукой, все же взял. –  Коли хозяйство и без сокровищ полозовых поправить выйдет, то зачем головой рисковать? В тайник уберу. На черный день.

Понимая неизбежность несчастья, Анютка закрыла лицо руками.

–  За Антоху не переживай. Не прознает он ничего, – пообещал с мерзкой ухмылкой старый Кузьма. – Как Арсений Архипыч натешутся – иди ко мне на двор. Я тебя дождусь, на сеновал сведу, а потом свого Антона за чем-нибудь пошлю туда. Он сегодня с гуляний поздно придет, выпимши будет. Так ты его приласкай. Приласкай! Опосля барина ужо будешь знать, как это делается. Чего Антоха спьяну-то разберет? А там и я зайду, да еще и плеткой сына отхлещу за то, что до свадьбы не дождался.

Кузьма Прохорович толкнул Анютку к молодому барину и скрылся в кустах.

…до крови укусила девушка ладонь, зажимавшую ей рот. Охнул Арсений, ослабла его рука – вырвалась несчастная. Кинулась прочь. Барин – за ней.

Удалось Анютке скрыться за деревьями. Молодой барин мимо пробежал. Девушка начала прокрадываться в другую сторону. Еще чуть-чуть и  выйдет на тропку. Уж тогда убежит домой. Не догонит ее тучный барин.

– Здравствуй, красавица! – прозвучало совсем рядом.

Вздрогнула Анютка, на голос обернулась. Перед ней стоял незнакомый мужчина – по виду барин, уже хорошо в летах, одетый странно для здешних мест: зеленый кафтан, высокие зеленые сапоги. Глядел он по-доброму, но было в его глазах непонятное что-то, от того девушке – и без того перепуганной – и вовсе не по себе стало.

– Вот ты где! – раздалось за спиной. Появился Арсений.

Анютка взвизгнула и кинулась к незнакомцу.

– Защити меня, добрый человек!

– Ты кто таков? – удивленно спросил Арсений Архипыч. Красивое холеное лицо выглядело безобразным из-за гримасы звериной злобы и звериного же вожделения. – Шел бы ты отсюдова подобру-поздорову, старый человек. Неровен час – покалечу.

Парень поднял с земли корявый сук, замахнулся.

– Не трожь его, не трожь!

Анютка выскочила вперед, загораживая собой мужчину.

Сама оторопела от того, что сделала. Хозяин же перед ней, барин. Зарыдала Анютка.

– Да неужто вы, Арсений Архипыч, посмеете старика тронуть?! – плакала девушка. – Он же в отцы вам годится! Что бы батюшка ваш сказал, как бы знал?

Арсений аж с лица спал. Побелел весь. Губы задрожали от ярости.

– Больно мой папаша с вами носился. Вон оно что выходит. Девка немытая перечить смеет. Ну, погодь! Погодь! Сей часпришибу твого заступника, а потом с тобой погутарю…

– Аспид ты подлый! – выкрикнула девушка.

Незнакомец вдруг рассмеялся и мягко отодвинул девушку в сторону.

– Ишь, какая бойкая! – произнес он. – Кто бы мог подумать? Зато знаю я, что с обидчиком твоим сделать надобно. Аспид, говоришь? Будь по-твоему.

Блеснули желтым его глаза, направленные на молодого барина, и рухнул тот на земь, обернувшись шипящим, извивающимся змеем.

Обмерла Анютка, а незнакомец перевел свой взгляд на нее. Ой, не человеческие глаза у него были, не человеческие…

– Давно я наблюдаю за тобой, красавица. Уж больно ты мне по нраву пришлась. Сюда пришел, чтобы замуж позвать. Не смотри, что я не молод уже. Хорошим мужем тебе стану. Станешь хозяйкой в чертогах моих. Обещаю: навечно тебя в гору не заберу, разрешу, когда захочешь, наружу выходить – на солнышко любоваться, с людьми разговаривать.

– Кто ты? – спросила шепотом Анютка.

Незнакомец не ответил прямо, но продолжил свою речь:

– Неволить не стану: не хочешь за меня – возвращайся к Кузьме Прохоровичу. Передай: Большой Полоз разрешает ему в сокровищницу свою заглянуть. А еще предупреди: коли он, али кто из его домочадцев обидит тебя, не сносить ему головы.

Вспомнились девушке наглые да злые речи Кузьмы Прохоровича. Покачала она головой.

– Тогда иди ко мне, красавица.

Мужчина протянул Анютке руку, и она вложила в нее свою ладошку. Из рукава ее жениха на краткий миг вынырнула маленькая змейка…

Не вернулись домой в ту ночь ни Анютка, ни молодой барин. Арсения Архипыча, правда, через недельку в поле заприметили: бродил – оборванный, отощавший, едва живой от испуга. Говорил, что Большой Полоз его в аспида обратил за мысли поганые да за дела злые. Что ж, заблажил, совсем ума лишился. Молодая барыня его в город забрала. Говорили, лечили его лучшие доктора, да ничего не помогло. Так и остался на всю жизнь сумасшедшим. А вот что с Анюткой сталось – про то никому в Полежаевке неведомо…

…

Глеб лежал на спине на неразобранной кровати, повернув лицо к окну, из которого на него взирала почти полная луна. Он спал.

Среди ночи парень раскрыл глаза. Рывком вскочил с постели. Метнулся к окну. В темноте виднелась гора. С возвышения, на котором находилась двухэтажная гостиница – сквозь жиденький лесочек – можно было разглядеть ее основание. Глеб впился глазами в ночной пейзаж. Словно искал что-то взглядом. Внезапно его лицо озарилось по-детски счастливой улыбкой. Глеб склонил голову набок, наблюдая за чем-то, что его очень радовало. Парень провел руками по спутанным волосам и облегченно вздохнул. По его мутным глазам сложно было понять: продолжает ли он грезить или же видит в темноте что-то реальное.

…

– Итак, уважаемые, работаем следующим образом: я вас по очереди подзываю, задаю вопросы. Пока отвечаем, смотрим на меня, на камеру голову не поворачиваем. Говорим внятно, четко. Без мата. Руками не размахиваем. Слезы, если таковые появятся, не утираем. Пока все не отстреляются – никто не уходит: ждать можно во-он там – у машины. Термос с чаем и бутерброды приготовлены, курить разрешается, но если от кого запах спиртного замечу – оплату прощу сразу всем. Деньги получите после съемки. Пообедаете у Саныча. Потом – каждому дополнительно на ящик пива. Куртки и джинсы, которые мы вам для съемок купили, оставляете себе.

Ольга строго давала указания пятерым мужчинам, которые еще с утра выглядели весьма неприглядно, но теперь – отмытые и одетые в приобретенные для них вещи – смотрелись вполне себе прилично.

– Теперь по существу. Рассказать нужно – первое: о том где, когда и при каких обстоятельствах произошла встреча с Хозяйкой; второе – как она выглядела; третье – что она говорила о пропавших девушках; четвертое – что она говорила лично про вас, какие давала советы, предостережения, предсказания; пятое – каким образом все это сбылось. Волноваться не нужно: если вдруг повествование зайдет в тупик, я вам дам подсказку наводящими вопросами. Лирические отступления приветствуются. Чем больше подробностей о своих встречах с Хозяйкой Медной горы вспомните – тем лучше. Все понятно?

Свидетели мистических явлений дружно закивали.

– Еще одно. Прошу всех запомнить: Хозяйку вы видели…

Оля запнулась, подняла глаза вверх, пытаясь вспомнить, но в итоге сдалась, пав жалкой жертвой девичьей памяти.

– Глеб Васильевич! – крикнула она жениху, который в это время стоял в сторонке и – судя по отсутствующему взгляду – был глубоко погружен в свои мысли. – Глеб Васильевич, можно вас на минуточку?

– Да, Ольга Андреевна. В чем дело?

Глеб очнулся от своих дум, подошел ближе.

– Где они люди видели фантом? – смущенно спросила она. – Извините, я забыла…

– Ничего страшного,  – улыбнулся ей парень и обратился к мужчинам: – За лесочком, во-он на том склоне. Понятно?

– Не особо, – ответил один из них. – Туда никто не мотается. Там же рядом болото. Какого бы черта я туда среди ночи поперся? Кто мне поверит?

– Не переживай, люди и не такому верят. Но вопрос, действительно, хороший. Предлагаю ответ – один для всех: рыбачил на речке, вдруг словно позвал кто-то. Не голосом позвал. Как бы мысленно. Страшно стало, но пошел. Как будто кто-то за руку взял и повел. Вот примерно так – но своими словами. Запомнили?

Мужики переглянулись. Глеб вздохнул.

– Ольга Андреевна, вы с каждым перед началом интервью это дело обговорите, чтобы не звучало, как под копирку. Или свое что придумайте. В озвученном мною ключе. Хорошо?

…

Он появился в «Большом Полозе» около часу дня, когда в гостинице не было никого, кроме Семена Александровича и Мишани. Переступил через порог с опаской, как будто ожидал, что его прямо сейчас выгонят взашей. Возможно, предварительно отпинав. Невысокий худощавый мужчина лет около пятидесяти с небольшим рюкзаком за плечами. Вошел. Откашлялся. Осмотрелся.

Саныч его сразу узнал.

– Ба-а-а, кого я вижу! Тебе, мужик, в прошлый раз приключений не хватило? Желаешь продолжения банкета?

 – Как я вижу, здесь ничего не поменялось. Все как и раньше. И хамство твое, Саныч, все такое же.

– И друзья у меня – все те же, – согласился Матвеев. – Один из них, помнится, тебе еще тогда проблем пообещал. Если бы ты не смылся, оставив здесь половину своих шмоток, то он бы тебе обязательно обеспечил несколько лет за решеткой. Скажи спасибо, что тебя сразу не закрыли, когда с травой поймали. Думаешь, тебя пожалели? Вовсе нет: не захотели на постояльца моего заведения дело заводить. Но такое везение один раз в жизни выпадает. Теперь с тобой нянчиться никто не будет…

– Теперь я без травы. Даже без спиртного…

– Не перебивай меня, мужик! И Санычем меня называть не смей. Меня так только хорошие люди называют.

– Помню-помню. Только я здесь – по делу. У вас в городе работает команда из «Непознанного», которая сюжет про Хозяйку Медной горы снимает. Эти ребята в твоем «Полозе» остановились.

– Тебе-то какая забота?

– Хочу в передаче поучаствовать.

– Чего-чего?

– Сбавь обороты, Семен Алексендрович. На фига ты пылишь?

Гость поморщился. Ему было неприятно просить об услуге человека, приятель который пять лет назад чуть было не отправил его в места не столь отдаленные. Выбора все же не было.

Мужчина заговорил вежливо, даже просительно.

– Зачем скандал устраивать? Я приехал трезвым. Нормальным. Никакой дури с собой не привез. С деньгами. За номер заплачу. Буянить не стану. Никаких хлопот со мной не будет. Ну, в конце-то концов, чем я тебе помешаю, если с ребятами из «Непознанного» поговорю, интервью Ольге Александровой дам?

– У тебя что, диагноз какой-нибудь по психиатрической части? Или ты – просто идиот? Почти что мой ровесник. Вон – башка вся седая, кольцо обручальное, а туда же – как пацан сопливый херней всякой страдаешь: за призраками гоняешься.

Мужчина вздохнул. Саныч с удовольствием наблюдал за тем, как в визитере борются гордость и желание остановиться в «Полозе». Ох, как хотелось ему послать Матвеева в хорошо известном направлении, наговорить ему гадостей, но грубость закрыла бы ему двери отеля.

– Я вовсе не идиот. Писатель я. Много лет темой мстительных духов занимаюсь. Говорил же тебе пять лет назад. Прибор изобрел, который стопроцентно выявляет паранормальную активность. Места у вас здесь –знатные. Помню, как ночью отправился к горе, и стрелка как с ума рехнулась.

– Не клевещи на стрелку свою. Ты тогда осовел от травы. Как ты к горе уходил – честно говорю – не вспомню уже, чего там прибор твой вытворял – понятия не имею, но вот отлично помню, каким ты, мужик, обратно вернулся: глаза – оловянные, язык – заплетался, сам – еле теплый.

– Ладно, товарищ начальник. Теперь я в завязке, сказал же. Деньги есть: хочу номер в «Полозе» снять. С блоггерами пообщаться. Думаю, кое-что из моих наработок им пригодится.

Саныч снизошел до одолжения.

– Хорошо. Давай паспорт.

…

– Тему вы знатную выбрали, ребята. Классную тему. Здесь однозначно замешан мстительный дух. Скорее всего, Хозяйка – это фантом замученной девушки, которую убийцы сбросили в одну из левых шахт. Была она из простых – потому-то потом и помогала мастеровым. И злой не была. Помнишь, как в сказе: жене Данила подсобила деньжат подзаработать.

Вот, посмотри: я тут сделал выборку цитат из сказов Бажова, где о ней говорится…

Глеб умело изображал на лице крайнюю степень заинтересованности, хотя ему было дико скучно. Он уже неоднократно сталкивался с людьми, которые неимоверно интересовались мистикой и с головой погружались в свои изыскания. Парень знал: главное – не обидеть, выслушать, проявить сочувствие и согласие, восхититься. В конце концов, такие граждане при демонстрации неуважения моментально превращались из поклонников канала в хейтеров. Кроме того, всегда оставался шанс, что инициативный мистик, и в самом деле, может оказаться полезным для передачи: его россказни можно было представить в виде частного мнения или же – показаний очевидцев.

С другой стороны, Глеб понимал, что Саныч, который крутился поблизости, именно заинтересованности от него и ждет. Не зря же Матвеев позвонил ему на сотовый чуть ли не с воплями:

«Вот, пацан, кажется, началось, о чем я тебя предупреждал – продолжение поигрулек! В «Полоз» приехал один псих, который уже здесь был. Пять лет назад. Почти день в день. Я его хорошо запомнил, гаденыша. Накурился травы и шастал по горам. Говорил, что Хозяйку найти хочет. Тогда его, укуренного, Женька Волков, тогда еще заместитель командира патрульно-постовой, у горы нашел. Моих связей хватило, чтобы шум не поднимать. Дело мое не особо хорошо шло. Уголовка на постояльца не нужна была. Но ты понимаешь, мальчик, понимаешь? Он приехал сейчас. Сейчас! С твоей командой повидаться хочет. Заметь: твоей красавице интервью дать. По имени и фамилии ее называет. Возраст у него – под пятьдесят.

Чуешь, к чему клоню? Чуешь, мальчик? В то время, когда девчонки пропадали, ему лет тридцать было. Я мог бы Женьке прямо сейчас позвонить, но так не пойдет. Чего предъявить этому мужику? Ничего! Только напугаем. А в разговоре с тобой он, может, что интересного расскажет. Ты с ним поговори – за жизнь, за мистику, за остальную придурь, а я рядом побуду, понаблюдаю. В таких ситуевинах куда важнее, как человек себя ведет, а не то, о чем он языком мелет. Он уже в столовой сидит. Тебя ждет».

– …вот эта цитата, по моему мнению, самая показательная. Ты тоже так считаешь?

Глеб не слышал, какую именно фразу зацитировал ему странный мужчина, но не растерялся.

– Удивительно, как я сам этого не понял. Ведь столько раз сказы Бажова читал. А ты самую суть ухватил.

– Вот-вот-вот, – удовлетворенно зачастил мужчина, который представился Глебу Борисом Алексеевичем. – Все же на самой поверхности лежит. Только не каждый замечает, потому что как думает? Сказка – она сказка и есть, а если какая правда в ней заключена, то – скорее всего – в глубину запрятана. Исследователи язык изучают, подтекст ищут, смысл скрытый, а настоящий смысл весь – как на ладони. Надо только рассказчику довериться. Что касается конкретно данной цитаты – так ее значение мне жена подсказала. Она у меня – девка умная. Кстати, со мной хотела ехать к вам, но ей с работы отпроситься не удалось.

– Повезло тебе: жена твое увлечение разделяет. Не пилит: чего на всякую ерунду деньги и время тратишь!

– Что ты! Она же сама на мистике повернута. На этой теме с ней и сошлись. Девчонка молодая, двадцать лет у нас с ней разница в возрасте. Но меня не напугало: как понял, что родственную душу встретил – без раздумий замуж позвал. Однако мы отвлеклись. Я тебе сразу скажу, Глеб, я свой фильм про мистических духов снимаю. Как только закончу – свой канал открою. Материала много набрал. С удовольствием поделюсь, только ты…

– Если что твое используем – обязательно сообщим, у кого взяли, не переживай. Рекламу сделаем – будь здоров.

– Спасибо. Послушай, Глеб, а можешь меня сейчас на место съемок свозить? Саныч сказал, что твои ребята как раз у горы работают. Мне бы пригодилось. Я же – писатель. Я тебе говорил?

Глеб кивнул.

– Поехали. Выходи. У отеля – джип. Подожди меня около него.

Когда за Борисом закрылась дверь, Глеб подошел к Матвееву.

– Зря ты распереживался, Саныч. По виду – мужик прост, как три копейки. Не тянет на психопата.

– Ты, Глеб Васильевич, психопатов по книгам изучал и в больницах видел. И говорили они тебе только то, что ты хотел услышать и что им самим не повредит, а я парочку вживую наблюдал. Поверь: ни один из них с первого взгляда маньяком не выглядел. Кстати, на твоем месте я бы теперь за Олей получше приглядывал. Здесь я тебе помогу. Пока вы разъезжаете – в ее номер врежем дополнительный замок. И дело, конечно, не мое, но тебе следует теперь ночевать с ней в одной комнате.

– Ты прав, Саныч, дело это – совершенно не твое. Хотя совет хороший. Последую. Только и ты меня послушай: попридержи свое недовольство. Чего ты вокруг нового гостя круги нарезаешь, как белая акула вокруг тюленя? Чего смотришь на него, как солдат на вошь? Пусть мужик расслабится. Зачем ему чувствовать, что ты его в чем-то подозреваешь. Веди себя, как владелец отеля, которого волнует исключительно доход.

…

– Стой, останови!

Глеб нажал педаль тормоза.

– В чем дело?

Глаза Бориса стали серьезными. Мужчина вытащил из кармана пачку сигарет и принялся ее нервно разминать, рискуя превратить содержимое в табачную крошку.

– Знаю я, Глеб, знаю, что выгляжу, как псих, как лох, лопух. И без меня тебе хватает придурков, которые мечтают на твой канал попасть. Возишься со мной только потому, что тебя Матвеев попросил. Он уверен: я не просто так сюда заявился, а с задней мыслью.

Послушай, друг, у меня никаких задних мыслей нет. Потому-то и приехал прямо в «Полоз», где ты остановился. Не стал в другом месте жилье снимать. Не стал на тебя секретно выходить. Чтобы ты не думал, что я что-то скрываю, дрянь какую затеваю. В таких вещах быть откровенным очень важно. От маленького вранья – большое недоверие.

Послушай, Глеб, она обещала, что девочка моя, Ксюшка, козла своего бросит, если я помогу… Не понимаешь меня?

– Почти ничего.

– Можно закурить?

– Кури.

Борис почиркал зажигалкой и затянулся.

– Я давно мистикой интересуюсь. Рассказы пишу. Подход у меня к делу – прикольный, хоть и – признаю – не слишком оригинальный. Беру за основу некую городскую легенду или просто сказку, перекладываю ее на новый лад. Змей-Горынич превращается в гигантскую рептилию, Соловей-разбойник – в мужика, заполучившего инопланетное звуковое оружие… Неплохо получается. Народу нравится. Молодежь меня читает. Меня публикуют. Деньги платят неплохие. Человек я – не бедный.

– Рад за тебя. Что дальше?

– Много лет жил для себя, в свое удовольствие. А что? Парень холостой, не бедный. Куда захотел – туда и рванул, что в голову пришло – то и вытворил. Ни перед кем не отчитывался, никому ничего должен не был. Ни одна баба мною не командовала, мозг не выносила. Хотя, по правде, на баб-то мне не особо везло. С кем близко не знакомился – так сначала лапочка такая: и восхищалась мною, и книжками моими зачитывалась, и по городам-весям со мной ездила, и на пристрастие к водочке внимания не обращала. А потом – гайки завинчивать принималась… Приходилось рвать отношения. Однако мне всегда легко было бабу бросить. Даже нравилось. Грешным делом думал, что никогда не встречу свою половинку. Вдруг – бах: Ксюха! Не то, чтобы красавица неземная, а я – попал.

Борис выкинул окурок в окошко. Прикурил новую сигарету.

– Люблю я ее, сил нет. Когда узнал, что у нее другой завелся, собрал вещи, ушел… Как мужик советской закалки, ключи от квартиры ей оставил. Жена все-таки законная. Гордо так ей вылепил: «Квартиру на тебя перепишу! Заработала! Теперь валяй – с другими на жизнь зарабатывай, если найдутся желающие». Она рыдала, кричала: «Милый не уходи!», а я – «Мне с тобой теперь присесть по большой нужде на одном гектаре противно!». Гордо ушел… и назад на брюхе приполз через неделю.

Мужчина беспомощно улыбнулся.

– Не могу я без нее. Не могу. Умираю просто-напросто. Ей тоже мой уход нелегко дался. За ту неделю, что я водку с горя жрал и с собой боролся, почернела вся, исхудала. В ноги мне кинулась, так рада была. Прощения просила… Простил, конечно. Рад был простить. Еще и сам виноватым себя называл: типа, она – девчонка молодая, а я ей мало внимания уделял. Новый медовый месяц у нас наступил, все хорошо пошло, а потом – через год – новый мужик.

Чего уж там, зашифровалась она нехило. Боялась, не хотела, чтобы я узнал. Боялась, что я снова уйду. Насовсем уже. Так ведь я все равно понял. Сперва почувствовал, потом – понял, потом – выследил. Хватило ума вида не подать. К чему новые скандалы? Все равно уйти от нее навсегда не смогу.

С тех пор живу, как в аду. Делаю вид, что не замечаю ничего, не догадываюсь… на душе – словами не передать… боюсь, она меня бросит…  Не стану без нее жить. А она пообещала, что если я тебе помогу, то и Ксюха со мной останется, и ты мне с каналом поможешь.

– Ты о ком сейчас?

– О той женщине, которая мне приснилась. Она – мертвая, я знаю. Только не совсем обычная она, у нее есть возможность выходить в мир живых. Дела какие-то решать. Я подробностей не выспрашивал: меньше знаешь – крепче спишь.

Теперь Глеб действительно заинтересовался.

– Вот с этого места – давай-ка, Борис, поподробнее.

– Когда я ее первый раз увидел – это было здесь, пять лет назад. Приехал набраться впечатлений, чтобы написать книгу о Большом Полозе… ну, типа, реликтовый змей… типа где-то жил… потом ушел под землю, а потом выполз… Извини, путанно говорю. Мне письменная речь куда лучше дается. Мне и мой куратор в издательстве всегда говорит: «Кончай, Борька, мне своими словами сюжет пересказывать – лучше опиши свою идею в двух-трех абзацах».

Так вот, приехал я в Зеленоградск, чтобы побродить у Медной Горы. Впечатлений поднабраться. Блин, повторяюсь. Потерпи, Глеб, пожалуйста. Заселился в «Большой Полоз». Тогда он еще хуже выглядел, чем сегодня. У Саныча, видать, дела получше пошли…

– Поближе к делу.

– Ага. Тогда – сразу к сути. Чего скрывать, взял с собой травы. А что? Под травой впечатления – сильнее. Бывает, и привидится что-нибудь интересное или приснится. Я это все – в строку. Такие вещи – как раз самые изюминки… Такого просто так не выдумать: только под кайфом и только на том месте, где сюжет твоей книги произойти должен…

Понимаю-понимаю. Еще ближе к сути. Пять лет назад, ага… Приперся поздним вечером к горе, покурил как следует. Погода была – классная. Остался на ночь. Луна была – загляденье: круглая, красноватая почему-то. Бродил по лесочку и у самого склона, на траве полеживал. Ну, и курил не переставая. Понимаешь, мне тогда писательство тяжело давалось: вроде придумаешь хороший сюжет, а вот на бумагу переложить – никак. В трех абзацах – отлично смотрится. А как начинаешь до нужного объема тянуть – труба: персонажи картонные выходят, слова одни и те же повторяются… на дурь надежда и оставалась…

И вот тут она появилась – молодая симпатичная бабенка в синих джинсах и маечке. Откуда взялась – черт ее знает. Я прикемарил маненько. Даже уже образы какие-то видеть начал: змей здоровенный, который в мужчину в зеленом кафтане превращался… бродил вокруг… с ящеркой, которая у него на рукаве сидела, шептался… Открываю глаза – красотка ко мне приближается. Даже за продолжение видений сначала ее принял. А она подошла вплотную, заговорила со мной. «Привет! Можно я тут с тобой немного побуду?».

Бабенка сказала, что с мужем поцапалась и пошла прогуляться, чтобы развеяться. Я – человек не злой. Травки ей предложил. Она не взяла. Посмеялась только. Разговорились.

Я ей, как последний идиот, выложил все про себя: что книгу пишу, что деньги нужны ипотеку гасить, что творческий кризис накрыл, что с женщинами у меня туго. Помню, как сказал: «Мне и без любви хорошо». А она мне в ответ: «Без любви всегда плохо. Но не переживай, все у тебя будет: и книжка, и женщина».

Предложила мне прогуляться до старого пепелища: типа вид старой сгоревшей избы меня на хороший сюжет наведет. Отправился за ней. Вернее сказать – поплелся, трава еще толком не отпустила. Пришли к избушке. К тому, что от нее осталось.

И там в пыли – смотрю – браслет лежит, а рядом – кулончик зеленый. Причем, оба лежат так, словно их совсем недавно положили таким образом, что никак нельзя не заметить. Я офигел: что за ерунда? Взял браслет, подвесочку. Бабенка спрашивает: «Как думаешь, Борис, чьи они?». Знаешь, у меня в голове мелькнуло: мы же с ней не знакомились, откуда она мое имя знает? Именно – мелькнуло. Появилась мысль – и тут же исчезла. Я даже не успел удивиться, как следует.

«Да мало ли, – отвечаю. – Девчонки какой-нибудь. Молодежь забрела в развалинах посидеть, страшные байки потравить под пивко – про вампиров да оборотней, так у кого с руки и слетел». Засмеялась: «В здешних местах вампиры и оборотни не водятся. Здесь волк водится. Поможешь убить волка?». Я совсем офонарел: ладно, я чушь мог сморозить, а она – не курила.

А дальше… Ты – не поверишь. Хотя, может, именно ты и поверишь. «Какого волка?» – спрашиваю, а сам – осматриваю избушку. И в этот самый момент в голову пришел сюжет – реально бомба. Стою, обдумываю и понимаю: классная книга получится. Через минуту спохватываюсь: что же я замер, как идиот? Переспрашиваю: «Какого волка?». Молчок. Оборачиваюсь – нет нигде той бабенки. И следы на пепелище: мои – есть, а ее – нету…

Е-мое, мурашки по телу побежали с мыша величиной. Протрезвел махом. Выскочил из избушки, браслет под рубаху сунул, подвеску – в карман, помчался к «Полозу» и по пути напоролся на мента этого, приятеля Саныча. По мне видно было, что я курил. Плюс запах. В общем, наподдавал мне тот парень от души, сказал, чтобы я утром выметался из гостиницы. Но я утра дожидаться не стал, схватил сумку, сунул в нее браслет, кулон…. и на автовокзал. На первый же автобус билет купил, который из Зеленоградска уезжал. В голове одно – смыться и под статью за наркотики не загреметь.

– Браслет и кулон, говоришь?

– Те, которые я тебе прислал. Это я был, Глеб, я. В личку тебе написал, что у меня классные вещицы есть для твоей новой программы. Помнишь, сопроводиловку: «Убей волка». Специально написал, чтобы теперь тебе сказать… как пароль, что ли.

Она меня попросила прислать. Та бабенка. На ту же ночь, как я про твою новую передачу узнал, приснилась. Не страшно мне было совсем. Хоть и понимал, что покойницу вижу. Посмеялись с ней даже. «Я ведь обещала тебе, – напомнила она, – что и книжка будет, и женщина любимая. Так вот еще раз обещаю: жена твоя любовника бросит, верной тебе на всю жизнь  станет, если ты мне поможешь».

Потом – инструкции дала. Так по-деловому, словно не призрак, а мой редактор. Слушай, Глеб, я обнаглел, конечно, но… ведь я сюда приехал как раз за тем, чтобы ты понял, что это именно я браслет прислал. Чтобы ты мне с продвижением канала помог. С женой хорошо. Беременна она у меня. Сам понимаешь: дите родится – дополнительный доход не помешает. К тому же она, Ксюха моя, ведущей хочет быть. Не подумай: бабенка та мне разрешила к тебе приехать. Ни в жизнь не рискнул бы без ее позволения сюда сунуться.

Глеб выглядел как ребенок, нечаянно узнавший, что навороченный телефон, который он выпрашивал несколько месяцев у родителей, уже лежит в шкафу и дожидается Нового года, чтобы стать подарком. Парень аж потер руки от удовольствия.

– Как откроешь свой канал – кидай ссылку, если что путное получится, обязательно своим подписчикам порекомендую. Шучу. Путное – не путное, в любом случае порекомендую подписчикам. Даже привязку к своему каналу сделаю, чтобы в рекомендациях твои ролики всплывали. Как роликов побольше наберется – обзор хвалебный сделаю. Будет нужен совет – всегда обращайся. Бонусом – поделюсь своими съемками.

– По рукам! Ну, теперь, отвези меня в город. Это я для Саныча сказал, что жажду на твоих съемках побывать. На самом деле, я хочу побродить, посмотреть, как он за пять лет изменился.

…

Борис с явным удовольствием разместился на кровати в гостиничном номере – прямо в ботинках и обложившись со всех сторон всем необходимым: пепельницей, двумя пачками сигарет, зажигалкой, сотовым телефоном, узкими скетч-буками и остро заточенными карандашами, механической точилкой. Он любил делать первые наброски будущих книг вручную. Записывал от руки на лицевых сторонах листочках, не придерживаясь сквозной линии сюжета: куски текста из начала текста, из середины из концовки.  Зарисовывал героев своих рассказов. Кстати, Борис неплохо рисовал – все-таки в юности с отличием закончил художественную школу. Порой – накидывал аккорды песен, музыкальных композиций, которые, как ему казалось, подходят к описываемому им событием. Пока заносил аккорды на бумагу – мурлыкал мелодию, звучавшую в его голове, себе под нос. Опять же – по молодости лет увлекался бардовской песней.

На этот раз творческий процесс обещал стать особенным. Борис планировал записать – пусть и на разных листах – один солидный кусок будущей книги. Текст, навеянный на него прогулкой по Зеленоградску.  Покусывая губы в предвкушения самого сладкого и любимого в своей работе, он распахнул первый лист нелинованного блокнота

«Город встретил меня приветливо, как старого знакомого. Нет, не просто приветливо – с нескрываемым восторгом. Как встречает некогда горячо любимого мужчину все еще любящая женщина. Сама почти не изменившая, она даже не заметила, что объект ее романтических волнений постарел, подряхлел. Для нее он – все тот же молодой и привлекательный, полный сил парень. Он для нее – по-прежнему дорог. Он для нее дорог, хоть она и прекрасно понимает, что он – далеко не идеален, не ангел. Более того, она знает обо всех секретах своего возлюбленного. Неприглядных, некрасивых, грязных, страшных тайнах. Но именно своей темной стороной возлюбленный очаровал ее во время их первой встречи. Темная сторона завораживает ее и теперь. И она – ни на миг не задумываясь – поможет ему проявить свою темноту, дать волю внутреннему зверю, столько долгих лет томившемуся на строгом поводке, в металлическом наморднике вынужденной цивилизованности. Она сделает это, отдавая себе отчет в том, что он – выгуляв своего внутреннего монстра – снова покинет ее и больше никогда не вернется. На следующий визит у него уже не достанет… нет, не смелости, просто сил. Хотя… как знать? Как знать? А вдруг? Хм.

Город обнимал меня зеленью уютных улочек, улыбался сияющими витринами магазинов, подмигивал солнечными зайчиками. Он почти что вербально приветствовал меня, ласково мурлыкал мне на ушко: «Добро пожаловать!». С надеждой интересовался: «Ты ведь не просто так приехал ко мне? Ты снова подаришь мне прежнее наслаждение? Ты опять заставить меня дрожать от возбуждения, заставишь подчиниться своей воле? Опять подаришь мне экстаз на грани боли?». Заискивающе спрашивал: «Позволишь принять участие в подготовленном тобою действе?».

Я шагал по улицам настоящим хозяином. Глядел в лица прохожих, спешащих по своим делам, и ловил кайф от того, что они меня не узнают. Не могут узнать. Но при этом каждый из них знает о том, что я сделал, навестив город в прошлый раз. Мои деяния наложили неизгладимый след на всю историю города. Это не просто след – он сравним со шрамом, который никогда не заживет до конца, не рассосется. Да, пока он зарубцевался. Но в этот визит я срежу нежно-розовую полосу кожи с верхушки шрама, воткну острый нож в плоть, раздирая ее в месте первого разреза. Так будет больнее».

Листок закончился. Борис не стал перелистывать начатый скетч-бук. Схватил новый. Подточил карандаш. Продолжил с нового места.

 «Ничего не вдохновляет так, как наблюдение страдания, причиненного тобою. Смотреть на человека, который перестал быть собой, которого перекорежило от того, что ты сделал, – что может быть более воодушевляющим? Что может сильнее поднять самооценку? Вот он стоит перед тобой – весь такой герой положения. Гавкает на тебя, хамит, считает, что перед ним – полный чмошник. Что он может запугать тебя. Ха-ха! А глаза… глаза – как у трупа. А лицо – лицо старика. А в каждом движении, жесте – надлом.

Откуда все это: мертвые глаза, старческое лицо и все прочее подобное? Ведь двадцать с лишним лет назад – когда этот мужик тебя видел в первый раз, о чем сейчас благополучно запамятовал, – ничего в его внешности не предвещало того, что он превратиться в глубоко несчастного старика. Отнюдь. Все в его внешности и речи говорило о том, что он станет веселым старым пердуном, любящим поглазеть на девочек в коротусеньких юбочках и потравить пошлые анекдоты. Остроумным живчиком, до усрачки радующимся появлению в зоне доступа любой пары свободных ушей, чтобы влить в них до тошноты надоевшие престарелой жене и взрослым дочкам (а возможно, уже и внукам-внучкам) истории о своем героическом милицейском прошлом.

Так откуда его надлом? Как откуда? Оттуда. От тебя. Это ты обеспечил мужику сию метаморфозу. Ага. А он стоит перед тобой и строит из себя сильного и властного самца.

Ё-мое, как приятно подыграть ему! Сделать вид, что ты – смущен, растерян, напуган. Обратиться к нему с просительными нотками в голосе. Робко подать ему руку и с пониманием вздохнуть, закивать в ответ на его игнор: да-да-да, уважаемый, я осознаю, что не достоин мужского приветствия, рукопожатия.

Говорят: все то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее. Вранье! Все что не убивает – надрывает тебя. Человек и дальше живет с надрывом. Чего им восхищаться, чего ахать-охать «Он не сломался, выстоял»? Какой у него выбор? Разве что – не жить…

С тобой, типа сильный мужик, произошло именно это: ты не помер. Двадцать лет назад ты выбрал  жизнь. Что же ты выберешь теперь, а?».

Борис входил в раж. На его лице появилось выражение надменности, жестокости. Он схватил новый блокнот.

«Но вот в одно я верю. Одно я знаю точно. Второй прямой удар в черепушку заставит тебя серьезно задуматься над вопросом: «Стоит ли жить теперь?». Опер, советский офицер, двадцать лет в погонах… ты прошляпил собственную дочь. А теперь – теперь ты прошляпишь еще одну девочку. Нет-нет, я не уже буду стол милостивым: ты сам найдешь ее тело. Увидишь его. И никогда больше не развидишь. Ты думал: твое несчастье в том, что не смог похоронить своего ребеночка, что не можешь прийти к дочуре на могилку, что не знаешь, где лежит ее тельце? Ошибаешься, дорогой, ошибаешься. Ты будешь называть счастьем свое прежнее неведение. Начнешь завидовать тем, кому не придется лицезреть своих мертвых детей».

Периодически втыкаемый в механическую точилку карандаш быстро становился все короче и короче. Борису нравилось это. Доведя письменную принадлежность до двухсантиметрового размера, он аккуратно убрал его в специальную сумочку и взял другой карандашик.

«Никогда не понимал удовольствия убивать. Садизм и насилие – это просто – фу! Ничего больше. Нормальный человек ни за что не захочет в такое ввязываться. Запугивать девчонку, избивать, насиловать… выслушивать «Дяденька, не надо!»… силком получать то, что приносит удовольствие только когда осуществляется по взаимному согласию… Само убийство – как оно грязно, непоэтично. Сколько отнимает сил – душевных и физических!

Куда как приятнее – найти исполнителя, наобещать ему безнаказанности, обеспечить всем необходимым для похищения и убийства, подыскать подходящее место. А потом – просто наблюдать за происходящим, собирать чужую боль – ладошками. Купаться в ней. Пьяные слезы и истерики мамаш-алкоголичек – сама по себе отличная тема. Но куда как приятнее – страх, ужас, наполняющий маленький городишко. Напитывающий его как свежий прохладный сок спеющее яблоко.

Он, город, в этой истории – на моей стороне. Он наслаждается этим ужасом. Хмелеет от него. Хмелеет вместе со мной. Вместе со мной радуется, когда я, обеспечив себе идеальное алиби на каждый эпизод похищения, прогуливаясь вечерком, вежливо и даже запинаясь от робости, спрашиваю «Сколько времени?» или «Пожалуйста, скажите, как мне пройти к ближайшей трамвайной остановке?» одиноких молодых женщин и шугаю их своими вопросами. Он, город, вместе со мной наслаждается, наблюдает, как испуганно крадутся по улицам запоздалые прохожие женского пола».

Еще один блокнот раскрыт.

«Я вернулся к тебе, мой город. Я к тебе вернулся! Я не разочарую тебя. Все будет, как и в прошлый раз. Ты же помнишь, как в прошлый раз было здорово? Особенную прелесть добавило убийство жены высокопоставленного служителя закона. Вот уж что добавило нам с тобой адреналина, так добавило! Ведь тогда я пережил высшее наслаждение – пройти по самому лезвию, по самому краешку! Быть в миллиметре от разоблачения – и выйти сухим из воды. До сих пор захватывает дух, как я об этом вспоминаю!

Потому-то, дорогой город я снова вернулся к тебе – именно к тебе. Заключил в объятия именно тебя, а не те городишки, где все прошло без сука и задоринки. Где полудурки, согласившиеся стать орудиями, пешками в моей игре, благополучно закрыли глаза, увалившись мертвецами в одну яму с убитыми ими девушками. Понимаешь? Теперь нас ждет такой же экстаз: мы проведем задуманное под носом у погрязшего в паранойе отставного опера, практически перед камерами молодых искателей приключений на свои задницы».

…

– Мальчики, я все понимаю: я – всего лишь женщина, тупая блондинка и не могу понять ваши глубокие мужские мысли, я вообще не имею права спорить с мужчинами. Однако мое терпение и чувство юмора – на исходе.

Одетая в свободного покроя комбинезон цвета хаки, Оля стояла у подножия горы. У большого поросшего мхом валуна. Светлые волосы были собраны в хвост. Макияж – вечерний. Она уже успела выкурить с полпачки сигарет, буквально прикуривая одну от другой, в ожидании начала съемок. Но Егор с Сергеем все еще копались. Сначала возникли проблемы с одной камерой, затем – со второй. Ребята даже толком не могли понять, в чем проблема. Создавалось впечатление, что техника вздумала зажить своей жизнью и усложнить работу команде. Парни возились с настройками, меняли аккумуляторы, вновь и вновь подносили белый лист то к одному, то к другому объективу – чтобы выровнять баланс белого цвета, старательно делая вид, что не замечают, как Оля психует.

Девушка понимала, что операторы делают все возможное, но ее терпение таяло с каждой минутой. Понемногу ее слова поддержки сменились подколами, откровенными издевками. В конце концов, она повысила голос, что свидетельствовало о том, что она уже вплотную приблизилась к последней черте своего терпения.

– Мне скажет кто-нибудь уже, я правильно стою или нет?

– Олечка, заинька, не кипишуй, главное: чтобы мы правильно стояли. Окажи посильную помощь – дай минуту тишины, – прозвучало ей в ответ.

День клонился к вечеру, и после многочасовых съемок вся команда была реально на нервах.

– Если я замолчу, вы вообще на землю ляжете и уснете. Мой голос вас хоть в сознании держит.

Оля ворчала, но, тем не менее, не двигалась с места и не меняла позы.

Егор и Сергей продолжали возиться с камерами.

– Мальчики, вы что, специально время тянете? Вы себя российскими футболистами возомнили, да? – не унималась Оля.

– Ни в коем случае, Олечка, у нас не такие зарплаты, как у отечественных мазил, – почти огрызнулся Егор. – Ты можешь закрыть рот и досчитать мысленно, например, до ста?

 – Что так скромно-то?! Может, до миллиона?

Голубые глаза девушки полыхнули фиолетовым огнем. Егор понял, что его ответил слишком грубо. В конце концов, это была их с Сергеем вина, что они столько времени не могут начать съемку. Парень попробовал перевести грозой надвигающийся скандал в шутку:

– На такой подвиг тебя не хватит, солнышко. У красивых блондинок силы воли нет, она в базовых установках отсутствует. Но «до ста» нас вполне устроит.

– А меня не устроит! Не устроит! Я уже молчу, что меня стаи комаров атакуют, как монгольские орды Рязань!

– Ой, не зря наша ведущая историю в универе изучала! – поддержал коллегу Сергей. – Ой, не зря! И пятерку на экзамене ей не за красивые глаза поставили, а за высокий уровень знаний!

– Конечно, за красивые глаза наша Оля получила бы – десятку, не меньше. Оля, тебе в универе ставили десятки?

– Судя по всему, лично вам – в тех местах, где вы учились, – выше трояков ничего получать не удавалось, – Олю понесло. Ее вообще раздражали вечные шуточки ребят на тему ее высшего образования. Тем более, что она и сама очень переживала, что из-за смерти мамы и необходимости самой себя содержать, она была вынуждена перевестись на заочное отделение. Совмещение работы и учебы негативно сказывалось на втором, что дико раздражало ее внутреннюю перфекционистку. – Ты, Егорушка, если я правильно помню, медбрат по первому образованию – так может быть анализы у камеры возьмешь? А Сергей, как дипломированный юрист, пусть… ну, я не знаю… права технике зачитает? Давайте-давайте – исполняйте свою работу на десяточку!

– Зая,  ты молодец: у тебя прекрасно получается не мешать нам, но попробуй помолчать еще немного потише, а? – Егор предпринял еще одну попытку успокоить девушку.

– Пока что воздух того цвета, которого надо, слегка сиреневый, – не унималась Оля. – Еще чуть-чуть и сумерки наступят. Тогда съемку на завтра отложить придется. Это значит…

– Все! – Егор победно перевел глаза с камеры на Олю.  – Готово! Даже камера капитулировала перед твоим напором!

– Так в чем там проблема-то была?

– Если честно, я и сам не особо понял. Но как дипломированный программист – по второму образованию – скажу тебе так: работает и ладно! Кончай бухтеть, а то спугнешь.

Потер ладони и обратился к Сергею.

– Ты это… давай ее чуть-чуть туда… то есть левее… от меня левее…

Сергей подошел к Ольге и потянул ее левее за поблескивающий стразами тонкий ремешок, перетягивающий талию.

– Еще шажок, – командовал Сергей. Оля подчинялась. – Еще один. Да нормальный шажок, блин!

– Э-эх! – Оператор поднял девушку за талию и переставил ее, как манекен еще левее.

– Ага, вот так. То что нужно. Все, начинай. Три… два… один…

Выражение раздражения и усталости на лице Ольги в одну сменилось сексуальной загадочностью.

– Друзья мои, внимание! Перед нами – то самое место, где очевидцы встречались с фантомом женщины, которую мы будем называть Хозяйкой. Именно сюда ее таинственный голос манил припозднившихся мудаков… Блин! Егор! Сережка! Это все из-за вас!

 Оля начала ругаться отборным матом, но ее тонкий голосок потонул в пучине хохота. Егор даже зааплодировал.

– Задолбало все меня! Задобало! – кричала Оля. – Егор, ты какого черта лысого телефон не отключил?! Он у тебя в кармане светится. Меня отвлекает! Чушь всякую несу! Неудивительно: на мне живого места нет – вся изжаленная. Здесь не комары, а скорпионы летающие! Я парочку прихлопнула, так слышала, как хребет хрустит.

– Зайка, солнышко, – давясь от смеха, увещевал ее парень. – Ты сейчас – в кои-то веки нормальные слова произносишь! Правдивые и правильные. Адекватные. Мудаки! Мудаки они и есть! Сигареты мои сперли, будто бы им не хватило того блока на рыло, которые я им купил!

– Все, хватит! – Оля уже готова была расплакаться. – Завтра доснимем. Темно уже.

– Нет-нет, мой золотой! Сейчас – то, что надо! – не унимался Егор.

– Правда, Оль, сейчас – то, что надо. Потерпи еще чуточку, как вернемся, съемку отсмотришь и сама же поймешь – самое то, – поддержал коллегу Сергей. – Только не двигайся. Иначе мне опять тебя придется на руках носить, а для этого – у тебя другой мужик имеется. Давай, давай, Оля. С того места, на котором остановилась. Перестань скулить: ты же – классная ведущая. Не плачь, моя хорошая. Нас тоже комары искусали.

– Давай, начинай заново: прямо с мудаков! – снова хохотнул Егор.

Оля взяла себя в руки. Выдержала несколько секунд паузы, в течение которой вновь вернула своему лицу выражение загадочности и сексуальности.

– Именно сюда ее таинственный голос манил припозднившихся рыбаков. Гора, лесочек, эта местность – довольно живописная при дневном свете – пользуется дурной славой среди жителей Зеленоградска. Сюда не ходят по ягоды и грибы, сюда не приезжают на романтический отдых влюбленные парочки. Совсем рядом – болотце, откуда налетают полчища комаров. Я на своей собственной шкуре убедилась: эти кровососы по своей свирепости запросто уделывают летающих тварей из кинговской «Мглы». А еще в болотце – старая гать, прогнившая почти насквозь. На нее наступать страшно. Но самое главное – по крайней мере, для нас, – то, что с этой стороны горы современные сталкеры обнаружили несколько так называемых левых шахт. Люди рыли их, чтобы самостоятельно искать малахит, а порой – чтобы найти легендарную пещеру Большого Полоза с несметными сокровищами.

Девушка сделала незапланированную паузу. Ее голубые глаза от злости аж заискрились.

– Сережа, дорогой! Возьми пример с Егора: выключи уже телефон! Выключи! Честно предупреждаю! Еще раз у тебя засветится карман, так я вытащу у тебя трубку и отправлю твоей девушке пару СМС от имени твоей любовницы!

– Оля, ты не знаешь имен – ни моей девушки, ни моей любовницы!

– У тебя столько пассий, что ты и сам в их именах путаешься! Любое назову – не ошибусь. Вот так! Проняло, наконец! Итак…

Оля сделала глубокий вдох. Зажмурилась. Когда она открыла глаза, то снова выглядела экранной дивой.

– Глубина таких шахт порой достигает тридцати метров, а длина исчисляется километрами. Поговаривают, что до сих пор в этих пещерах лежат тела тех, кто был засыпан, задохнулся… и не только. Друзья мои, в страшное крепостное время, когда человеческая жизнь стоила дешевле, чем… чем…

Девушка снова выругалась матом и выкрикнула со злостью на радость операторам:

– Чем сейчас рубль!

– Браво! Браво! – загоготали парни.

– Хватит ржать! Не на конюшне! Да, я забыла! Забыла! Подайте сценарий! Живо! Сергей, куда подорвался? Спринтер, блин! Встань на место! Вспомнила я. Да.

Пауза на перевоплощение.

– В то страшное крепостное время, когда человеческая жизнь стоила дешевле гроша ломаного, сколько сельских красавиц, ставших жертвой развратных барчуков и простых бандитов, нашли последнее упокоение в таких вот шахтах? Как знать, не стал ли дух одной из несчастных красавиц, принявших страшную смерть, тем самым фантомом, который и оказался прообразом Хозяйки Медной горы? Нет, серьезно: разве живой человек может жить и в глубинах горы, и в человеческом мире?

Много раз до сегодняшнего дня мы оставались на ночлег в старых заброшенных домах, ночевали на кладбищах, но – признаюсь честно – никогда я чувствовала настоящей опасности. Сейчас же мне кажется, что сам воздух напитывается не только темнотой и ночными звуками, но и тревогой. Кажется, что за нами кто-то внимательно следит. Поэтому более полно обследовать эту местность будем завтра – когда взойдет ласковое солнышко.

Друзья мои, а ведь за нами и в самом деле наблюдают!

Пауза.

– Егорушка, сейчас акккуратненько – валун справа от меня. Там ящерка. Бери крупным планом. Молодчина, вот так. Серега, выжди минутку и потихонечку подойди к ней. Да не тягай камеру. На телефон сними с другого ракурса. Блин, включай его быстрее. Зачем вообще выключал? Вдруг Глеб позвонит? Чего вы оба еле шевелитесь – как мухи сонные. Мальчики, вы меня сегодня окончательно уморить решили, да?

…

Глеб издалека заметил приближавшийся к месту съемки полицейский УАЗик. Он сразу понял, кто к ним едет и не ошибся.

– Вечер добрый! Очевидно, ты – Глеб, тот самый большой босс от Интернета. Мне Саныч описал тебя так: симпатичный парень, внешность – как бабам нравится. Это – фраза из его любимого кино. Он вообще любит старые фильмы цитировать.

– Я уже заметил. Как и то, что я ему не особо нравлюсь.

– Так он – и не баба вовсе.

Молодой майор добродушно смотрел на Глеба.

– Саныч сообщил, что ты приехал со своей гоп-компанией. В первый день я на сутках был, не мог к вам наведаться. Отоспался после дежурства, думал, что завтра с утра в гостиницу загляну, проведу для вас экскурсию. Чтобы вы поскорее закончили свои съемки здесь и свалили из Зеленоградска. Но тут он звонит: блоггеры его не послушали и на ночь глядя к горе сунулись. Да еще новый идиотик подъехал. Странный такой идиотик. Думаю, лучше подскочу на минуточку, гляну: все вы еще живы-здоровы. Или уже кто-то потеряться успел?

– А что, были прецеденты?

– Чего же спрашиваешь? Сам же про потеряшек передачу снимать собрался. Где твои ребята?

– У горы. На склоне. Судя по всему, заканчивают уже. Не переживай, Евгений Романович: по пещерам без тебя лазить не станут.

– Легко тебе говорить, не переживай: если кто куда денется, ты будешь в уютном отеле слезы лить и руки заламывать, а я с ребятами по округе носиться в режиме двадцать четыре на семь. А уж отписываться за вас, любителей непознанного, – Лев Толстой в мои года не писал такого.

– Ты, как я посмотрю, тоже – любитель цитат.

– Так ведь с Саныча с детства пример брал. Он говорил тебе, что был мне практически за отца, приютил меня, когда сестра пропала, а мать спилась совсем, воспитывал?

Вообще-то не люблю про личное незнакомым людям рассказывать. Но тебе этот момент обозначу, чтобы ты понимал: Саныч – практически моя семья. Поэтому я не позволю его цеплять. По крайней мере, безнаказанно. Он когда сегодня звонил – еле языком ворочал. Интервью это ваше и браслет. Из колеи мужика выбили. Правда, он обещал, что еще пару рюмах закинет и до завтра в себя придет. В общем, послушай меня, дорогой гость нашего города: если Саныч с утра еще хоть каплю добавит – я пойму и сразу же вашу команду отправлю туда, откуда она прибыла. И тебе самому будет лучше, если уберетесь подобру-поздорову.

Глеб резко повернулся к собеседнику. Евгений метнул на него проницательный взгляд и удивился: парень, которого он ожидал увидеть наглым и самоуверенным, выглядел озадаченным.

– Ты здесь человек новый. Мы для вас, выходцев из больших городов, кто-то навроде туземцев. Думаете: повертеть любому из нас блестящей монеткой перед носом – так мы любую свою боль на люди вытряхнем.

– Вовсе нет. Я же объяснил ему: наша передача может дать толчок…

– …новому расследованию, позволит найти следы девочек. Возможно. Только я не верю в это.

– Почему?

– Наверное, ты меня не поймешь. Ты вообще в своей жизни терял хоть что-нибудь дороже ключей от новой тачки?

– Мы для вас, жителей провинции, кто-то навроде зажравшихся буржуев с советских плакатов: настоящей жизни не знаем, простых человеческих радостей-горестей не понимаем? И никаких серьезных потерь не знаем, сестер и матерей не хороним?

Евгений было усмехнулся, но в глазах Глеба мелькнула настоящая боль.

– Ты прав, парень, извини, меня занесло, – сказал он уже мягче. – Но будем реалистами: если бы пропавшие девчонки выжили, ну неужели не смогли бы хоть какую весточку о себе подать? За столько-то лет. Да, все они были неблагополучными с точки зрения закона, но я их почти всех знал. Не от хорошего они из дома уходили. Любили они, пусть не родителей, но братьев, сестер, бабушек, дедушек. Понимали, каким горем для них станет их исчезновение. Пусть и отвязные были девчонки, и понятия можно-нельзя у них четкостью не отличались, но все они любили родных. Заботились о них. Моя сестра меня и младших братьев кормила, одевала-обувала как могла. Разве я, сопляк совсем, понимал тогда, откуда у нее деньги, во что она ввязывалась, с какими подонками дело имела?

– Ты сам в милицию обратился, когда она пропала?

– Началось интервью? Нет, со мной такие штучки не пройдут. Твои ребята точно ни в какую пещеру не полезут?

– Не полезут.

– Хорошо, что ты уверен. По делу: тебе какая пещера нужна для съемок? Определился уже? Если нужно, я подскажу. Есть такие, куда соваться нельзя – небезопасно. А из тех, куда можно, есть такие, куда ребята из «Схватки провидцев» не лазили. Они, между прочим, вообще лазить не хотели. Кстати, я прикололся: сказал, что внутри змеи кишмя кишат, пауки. Видел бы, как они перепугались. Больше половины этих экстрасенсов вообще из автобусика своего выходить не захотели. Вот честно – не вру: их потом на хромокее снимали.

– Слушай, а ведь ты молодой еще, Жень, и уже майор. Ничего что я – на ты?

– Все нормально: не показания друг другу даем, – улыбнулся полицейский. – Бывают такие командировки, Глеб, во время которых новые погоны можно получить досрочно.

– Вместе с сединой?

– Заметил? Глазастый ты, однако, – рассмеялся Евгений. – Про это я тебе точно рассказывать не буду. Про пещеры поговорим. Значит, конкретных предложений нет?

– Наоборот. Есть. И очень конкретное.

– Отлично. Завтра прямо с утра тебя устроит?

Глеб кивнул.

– Заеду в «Полоз». Проведаю Саныча. И если он будет в норме – отправимся на место. Возьму с собой пару ребят. Выберешь пещеру. Сначала мы сами спустимся. Потом вашим поможем. Кого из этих троих под землю отправишь?

Навстречу им уже двигались Оля с операторами.

– Там посмотрим.

– Ясно.

– Все прошло нормально? – обратился Глеб к Оле. – Что-то долго вы там возились.

– Еще бы и дольше провозились, если бы я этих копуш не подгоняла,  – ответила она, кивнув в сторону парней.

– Да так подгоняла, что несколько фраз вырезать придется.

– Ничего, пленка не кончится. Кстати, знакомьтесь: это – Евгений Волков, тот самый лучший в мире сталкер, о котором нам говорил Саныч.

Женя оценивающим взглядом окинул Ольгу, та, почувствовавшая себя неловко, невольно сделала шаг назад.

– Не пугайся так, не укушу, – улыбнулся парень. – Я совершенно безопасный. Тем более, что Саныч предупредил, что ты – невеста большого босса.

– Я и сама кого хочешь покусаю, – ответила девушка.

Через полчаса они были уже в отеле. Встретивший их Саныч, конечно, был пьян, но выглядел гораздо трезвее, чем Евгений ожидал его увидеть.

– Что, молодые люди, ужинать будете? – поинтересовался он. – Могу предложить яичницу с сосисками. Сейчас скажу Мишане, пожарит.

– Меня-то угостишь? – похлопал его по плечу Женя.

– О чем речь, Волчок! О чем речь! Предупредил бы, что приедешь, так я бы лично твоего любимого борща наварил.

– Так ты еще и кулинар, Саныч? – спросила Оля.

– Ой, девочка, на твои вопросы я сегодня отвечать уже не буду. Ты из меня за два интервью всю душу вынула. Кстати, Глеб… Гле-еб, тебе завтра к часу дня в отдел полиции надо зайти. Прямо начальнику. Наш Артем Данилович сам с тобой поговорить захотел на предмет, откуда у тебя странный браслет взялся. Лично побеседовать захотел. Никому не доверил. Так что приготовься к интервью. Возможно, на камеру. Спроси его – пользуясь случаем – даст ли он тебе копию съемки для твоей передачи.

Евгений приобнял изрядно поддатого мужчину за плечи.

– Саныч, давай я тебя в спальню отведу. Тебе бы отдохнуть.

– Ты, Волчок, заведи себе подружку и лапай ее на здоровье. А меня нечего.

– Пошли-пошли.

Женя уже практически поволок Саныча в его комнату, уговаривая его, как маленького ребенка. В спальне уложил его на диван.

– Поспи. Тебе реально надо отдохнуть.

– От чего отдохнуть? От чего? – бормотал мужчина. – От того, что мне девчонки мои мерещиться начали? Как наяву их вижу. Вот недавно совсем Алинка сидела вот здесь, прямо на полу, и все спрашивала: «Саныч, почему ты меня не нашел? Почему?». А Аллочка около нее стояла, крест материнский мне протягивала, упрекала: «Ты же обманул меня. Обманул. А ведь на святом клялся! Меня Алинка на том свете встретила, обо всем, что с ней эти уроды делали, рассказала. Послушай, я и тебе все расскажу!».

– Перестань, Саныч, мало ли что приснится после того, как ты бар опустошил!

– Легко тебе говорить: перестань! – раненным зверем рычал Саныч. – Она же говорить начала. Я уши затыкал, чтобы ее не слышать!

– Саныч, ты ведь столько лет даже мысли об их смерти гнал, а тут – интервью, картина, браслет.

– Вот в браслете и дело все. Понимаешь, Волчок, это ведь ее браслет. Ее! А кто его этим дурачкам прислал? Кто? Не говори, что не соображаешь, к чему я виду. Придурок этот… Борис… заявился… С какого черта? Не говори, что просто совпало! Не верю я в подобные совпадения.

Не  совпадение это никакое. Я кожей чую. Тот игрун, который браслет этим идиотикам отправил, он ведь не с блоггерами – со мною поиграть захотел. Меня он на зуб проверяет. Я… двадцать лет в погонах… опер… офицер… дочку не уберег… а если теперь у меня прямо под носом еще одну девчонку похитят… эту дуреху белобрысую… что мне тогда делать? Какой я тогда к черту опер… Скажи, Волчок, какой я к чертям собачьим опер, если сразу же не понял, то Алинка моя… не просто так исчезла…

Саныч попытался встать с дивана, но рухнул обратно и тихо расплакался, зажав рот ладонью.

– Саныч, перестань. Нельзя так.

– Я ведь этим идиотам главного не сказал. В главном не признался, – сквозь глухие рыдания давил из себя мужчина. – Когда Аллочка мне про Алинку… про то, что она столько дней дома не ночевала… Ты знаешь, Женька, как я успокоил ее?

– Саныч…

– Пошалавится с недельку и вернется. Так и сказал. Прямо этими словами. И знаешь, что самое страшное: мы с ней, действительно, от этих слов успокоились.

…

Уже порядком стемнело. Алина сидела на заднем сиденье джипа, куталась в балахонистую вязаную кофту, теребила браслет на руке. Она дико сердилась на Глеба за то, что он не захотел… нет не поехать с ней – просто составить ей компанию, побыть с ней.

К черту бар! К черту прогулку! Ей и самой не особо хотелось куда-то переться на ночь глядя. Сидеть в незнакомом месте, слушать невнятную музыку, жевать чипсы, глотать алкоголь… Бр-р-р! Она хотела провести время с Глебом. Только поэтому она мякнула про «развеяться»...

Именно – мякнула. Другого слова-то и не подобрать: заранее знала, что он откажет. Ее жених – не особый любитель вечерних прогулок, ночных заведений. Разве она этого не знала? Знала. Робко озвучивая свою просьбу, девушка хотела только одного – чтобы он сказал что-то вроде: «Зая, я ужасно устал. Так не хочется никуда ехать, даже шевелиться лень. Давай лучше посидим в номере, посмотрим кинишку». Услышала лишь первую часть: «Зая, я ужасно устал. Так не хочется никуда ехать», а дальше последовало – «Прогуляйся сама, возьми с собой кого-то из операторов. Можно даже сразу обоих. Отдохнете. Расслабитесь. Сейчас кину тебе денюжку на карту». И посмотрел на нее с видом человека, угадавшего самое потаенное ее желание, – с чувством исполненного долга и в ожидании радости. У Оли хватило сил изобразить удовольствие. Достало выдержки сказать «Спасибо, Глебушка!», благодарно поцеловать его в щеку и с довольным видом отправиться наряжаться для выхода в свет. Ага… у нее даже хватило сил игриво помахать рукой боссу, усаживаясь в машину. На этом ее волевой потенциал закончился. Как только авто отъехало от «Полоза», Оля надулась, нахохлилась и сердито отерла ладонью помаду с губ.

Егор сидел за рулем, кидая на Олю настороженные взгляды и опасаясь, что она может обрушить на него накопившееся недовольство – и за через пень-колоду проведенную вечернюю съемку у горы, и за комариные укусы, и за нагловатое поведение молодого майора, и за все остальное.

Он злился. И причиной недовольства стало то, что его снова избрали в качестве носового платка, жилетки, громоотвода… игрушки-антисстресса.

В любви один целует, а другой – только подставляет щеку… Егор отлично знал, что это – ложь. Эвфемизм, прикрывающий циничную правду: в настоящей любви один выкачивает силы другого, пьет его кровь, а этот самый другой, влюбленный, – с готовностью подставляет шею для укусов. Нет более жестокого и циничного существа, чем человек, который твердо уверен в своей исключительности, жизненной необходимости для другого. Для нелюбимого, но любящего. Он уподобляется вампиру, для которого чувства, эмоции, само существование любящего не имеет ни малейшего значения. Он воспринимает любящего как источник жизненного ресурса, не больше. Беззастенчиво пользуется им, а потом – просто уходит, когда жертва высосана до последней капли.

Когда женатый мужчина, не получая от любимой жены привязанности и уважения, находит на стороне дуреху, которую угораздило втрескаться в него по уши, он вовсе не собирается разделить с ней жизнь, стать ее мужем. Нет, он раз за разом приходит к ней, как вампир в ночи. Говорит о том, как она ему нужна, как ему тяжело дается семейная жизнь, как он мечтает однажды разорвать опостылевшие узы и жениться на новой избраннице. Эти слова сродни до дыр истертой в кино и книгах просьбе «Впусти меня!». Они действуют на дуреху, как гипноз кровососа. И она раз за разом впускает энергетического вампира в свою жизнь. Дает ему напиться своей крови. Набраться от нее жизненной силы. Одурманенная гипнозом, она прибывает в уверенности: то, что возлюбленной выбрал своим кормом именно ее, а не какую-то другую женщину, говорит об искренности его чувств. Ей доставляет удовольствие кормить его. А потом хищник уходит к якобы не любимой и никогда не любившей его женщине – чтобы рядом с ней тратить свои силы. Чтобы быть с ней благодаря полученной от дурехи энергии. Благодаря полученной на стороне подпитке он держится рядом с женой, которая ему действительно нужна. Которая сама является вампиром – уже для него. Когда же у дурехи кончаются силы, энергия, кровь, когда она больше не в силах верить обещаниям, ждать исполнения «Мы обязательно будем по-настоящему вместе» и терпеть это ожидание… он просто исчезает… просто потому что ему больше нечего от нее взять… Ему ее ни капельки не жалко. Он о ней даже не вспоминает. Как не помнит каждую конкретную упаковку от лапши быстрого приготовления. А потом… потом он шепчет «Впусти меня!» на ушко другой… И дурехе крупно повезет, если она сможет скоро оправиться от романа с вампиром. Хорошо, если найдется, кому ее поддержать. Хорошо, если ее не добьют «мудростями»: ты же знала, что этим все и кончится; ты же понимала, что так и будет; чего ты вообще хотела; сама виновата.

Женщины, не получающие от обожаемых мужчин достаточно любви, ни чуть не лучше. Ни на микрон не милосерднее. Такие же вампиры. Такие же кровососы.

Егор самолично убедился в этом. Он влюбился в Олю в первый же день ее работы в студии. И тогда же, в самый первый день, он заметил, какими глазами она смотрит на Глеба. Егор не собирался сдаваться. Ведомый заблуждением, что любовь можно заслужить, он окружил Олю заботой и даже воспринял быстрое попадание во френд-зону, как первый успех. Девушка держала его на дистанции, но он – ослепленный сильным чувством – воспринимал ее вежливость, дружелюбие, открытость для общения как начало сердечной привязанности. Он провожал ее домой после затянувшегося рабочего дня. Опекал ее в командировках. Приглашал ее в кино. Привозил ей овощи-фрукты с родительского огорода: "Возьми, пожалуйста, Оль, урожай выдался – самим слишком много, всем родным-соседям раздаем». Шутливо жаловался на одиночество по вечерам в доставшейся от бабушки по наследству «трешке». Егору казалось: еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… и девушка, как минимум, даст ему шанс. Ведь понятно, что он сможет стать для нее идеальным спутником жизни. Симпатичный парень, не дурак, не пьет, по бабам не шарахается, всерьез настроен на создание семьи. Он будет хорошим мужем. Но кончилось тем, что в один прекрасный день Глеб объявил коллектив о том, что они с Олей собрались пожениться…

От этой новости у Егора потемнело в глазах. Он почувствовал себя растоптанным, размазанным об стену. Была огромная боль. Но обиды не было. Собственно, на что ему было обижаться? Понятно, что красивому богатому Глебу он однозначно не мог составить конкуренцию. Он моментально осознал это. Ругал себя за глупость, самонадеянность. Впервые со времен студенчества напился. Но смог взять себя в руки. Пообещал себе жить дальше. Однако не получилось. Очень скоро его накрыла вторая волна надежды.

Егор посчитал, что будет лучше, правильнее что ли, если он продолжит дружеское общение с Олей. Но уже безо всяких там… А сама Оля… она вела себя так, будто такое поведение Егора было совершенно естественным. Ее дружелюбие, готовность поболтать, даже пообщаться вне работы ничуть не изменилось. Они даже стали еще более близки – прямо-таки превратились в закадычных друзей… практически – подружек.

Прошел месяц-другой-третий со дня объявления о грядущей свадьбе, и Оля сама пригласила Егора посидеть после работы. Пригласила, чтобы по-девичьи поделиться с ним своей бедой: с Глебом ей тяжело, ей холодно. Девушка рыдала на груди у Егора: «Ты не представляешь, как я его люблю, но не знаю, насколько меня хватит. Он – вечно ледяной, отстраненный. Я – вымотана. Мне плохо!». А он гладил ее по голове, утешал, как мог: «Малышка, все образуется. Все будет хорошо. Вот увидишь. В конце концов, если ты однажды поймешь, что он – не твой человек, ты всегда сможешь от него уйти». Оля успокоилась, утерла слезы, заулыбалась. Они выпили винца, посмотрели кинокомедию. Егор отправил ее домой на такси, а сам остался в своей квартире – счастливый, воодушевленный. Окрыленный надеждой: любимая разочаровалась в своем избраннике, она начала понимать – он ей не подходит. Совсем скоро она поймет: Глеб – такой, какой он есть, он не изменится, а значит – глупо ожидать от него тепла, значит – нужно выбрать того, кто готов дарить тепло.

И завертелось… Оля и Егор оставались друзьями. Оля очень ценила своего друга. И время от времени жаловалась ему на Глеба… А он… он снова и снова слушал, утешал… Каждый раз, приглашая Егора на такие посиделки, Оля сама назначала день и время встречи, даже не задавая вопросов, удобно ли ему, не занят ли он. Нередко бывало, что она просто ставила его в известность – «Егор, я к тебе сейчас приеду». Нередко – командовала: «Жду тебя через полтора часа в нашей кафешке. Мне очень нужно поговорить с тобой». На него ее слова действовали, как «Впусти меня!». И он впускал…

Сначала он был счастлив каждый раз, когда она обращалась к нему. Потом – когда силы начали иссякать – ему делалось больно. Ужасно больно. Но он не мог отказать. Он уговаривал себя, повторяя, как мантру «Что делать? Я ведь ее люблю». Потом мантра перестала помогать. Егор начал ненавидеть себя за безволие. А однажды смог задать себе вопросы: Разве Оля не понимает, как он к ней относится? Разве не жестоко держать его рядом, в пределах постоянной досягаемости, буквально на расстоянии вытянутой руки, не давая ему возможности отдышаться, оклематься от своих чувств, начать жить своей собственной жизнью? Прошло еще какое-то время, когда он смог ответить на эти вопросы утвердительно.

Однажды вечером, Оля позвонила ему: «Егорушка, я сейчас к тебе подъеду?», а он соврал: «Извини, я сейчас не один. У меня девушка». Она извинилась и повесила трубку.

Он не спал всю ночь. В голове крутились мысли одна глупее другой: что Оля теперь начнет его игнорировать, подставлять по работе. Что ему придется уволиться. Но все произошло иначе. Наутро Ольга так искренне поздравила его с тем, что у него появилась девушка, что он обрел личное счастье! Даже попеняла на то, что он не рассказал ей о такой хорошей новости раньше. В тот день всплыло несколько косяков, допущенных Егором во время предыдущей командировки. Монтажер и звукооператор принялись наезжать на него. Оля жестко заступилась.

– Знаете что, мы – команда! – заявила она. – Успехи у нас – общие и неприятности, косяки – тоже общие. Так что нечего бочку друг на друга катить. Вылезли недочеты – будем исправлять вместе. А за ошибки друг друга грызть нечего. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

Ольга осталась Егору хорошим другом, искренним человечком. Она по-настоящему расстроилась, когда ему пришлось сказать, что он расстался с этой девушкой. Надо же было как-то прикрыть ночную ложь и избавиться от выдуманной пассии. Когда же у него закрутился настоящий роман с бывшей сокурсницей, Оля снова за него порадовалась. И тогда Егор понял: вампиризм в любви – дело обычное.

Конечно, есть действительно бессовестные люди, которые беззастенчиво пользуются чужой привязанностью, которые держат безнадежно влюбленных на крючке, скармливают им крупицы надежды. Таким не стыдно и по морде съездить за их выкрутасы.

Но гораздо больше тех, которые даже не подозревают о своем вампиризме. Они действуют без злого умысла, не держа в голове никаких выгод, не получая удовольствия от чужих страданий. Такой вампир вообще не осознает причиняемого им страдания, будучи уверенным, что одурманенный его гипнозом человек – счастлив просто быть с ним. Они идут к донору, влекомые лишь собственной неконтролируемой жаждой настоящей любви, тепла.

Для Егора стало очевидным, что Оля видела в нем только друга и считала, что ему и самому нравятся полудевичьи посиделки с ней. Она была уверена, что он и сам получает от них удовольствие. В конце-то концов, во время их задушевных разговоров разве не открывал он ей тех своих тайн, о которых даже не намекнул бы никому другому? Даже под дулом пистолета. Разве она не поддерживала его? Ведь именно она отговорила его бросать заочную учебу, по-сестрински настояла, чтобы он получил-таки диплом программиста.  

Мог ли Егор обижаться на Олю после этого? Конечно, нет. Простить ее за нелюбовь было легко. Но вот до конца разлюбить ее было куда как сложнее! Отправляясь в очередную командировку, Егор всякий раз боялся: если Оля, движимая жаждой тепла, эмоциональным голодом, опять обратится к нему за поддержкой – он не сможет устоять, он снова подставит шею…

Сидя за рулем, парень обещал себе: он больше не позволит обращаться с собой как с подружкой. Всего один разговор тет-а-тет на очень личные темы – и он опять заболеет Олей. Ну уж нет! Слишком сложно далось ему избавление от страсти. Что ж, он не станет совать голову в петлю: познакомится с девушкой на вечерок… ведь это еще не измена его возлюбленной, которая ждет его дома, – просто выпить пивка со случайной знакомой, потанцевать… а в присутствии третьего лица Оля не станет рассказывать ему о своих душевных метаниях, не будет жаловаться, не скажет слов, провоцирующих его на то, чтобы вновь пригласить ее в свою жизнь.

Егор лишь боялся, что Оля начнет свой задушевный разговор уже в машине. Он понимал: она реально до этого дозрела. И без того не отличавшийся романтичностью и эмоциональностью Глеб в течение последних двух недель становился все более и более отстраненным. Порой создавалось впечатление, что его вообще не волнует подготовка к командировке: обычно внимательный до въедливости, он рассеянно слушал предложения, пропускал грамматические и стилистические ошибки в проекте сценария. Готовый сценарий лишь бегло просмотрел, лишь буркнув «Пойдет!». Спокойнее обычного воспринимал возникавшие в дороге проблемы. Слова упрека не сказал, когда выяснилось, что ребята забыли взять запаску, что в суматохе оставили в студии пару новеньких запасных аккумуляторов для камеры. Ни капли не нервничал, когда на подъезде к Зеленоградску у них заглохла сначала одна машина, затем – вторая. Нетрудно догадаться, что и в личных отношениях с Олей Глеб стал холоднее обычного. Естественно, Оля не могла не распереживаться. Да и сейчас – вон как она распсиховалась из-за того, что жених не захотел провести с ней вечер: сидит со злющими глазами, как воплощение вселенского зла, щелкни рядышком зажигалкой – взорвется! Только бы не начала сейчас плакать! Только бы довезти ее до этого чертого бара!

На счастье Егора девушка не собиралась откровенничать с ним, она погрузилось во внутреннюю беседу с Глебом. Мысленно высказывала жениху все то, что не решалась сказать открыто. Не решалась, зная, что ни к чему хорошему это не приведет: приключится ссора, ее обиды и претензии Глеб филигранно отразит неопровержимыми логическими аргументами и шутками, и она – в который раз! – ощутит себя глупой девицей, которая сама не знает, чего хочет, расплачется и начнет просить прощения… Он возьмет всю вину на себя, дескать, детка, я сам – идиот: ты – молодая романтическая девочка, а я не могу дать тебе и капельки мелодрамы, но обещаю, что буду стараться.

Они помирятся. И она будет рада примирению, осознавая, что проблема, мучающая ее, никуда не денется. Ее недовольство, ее боль, притихшие на время обязательно вернутся.

– Неужели так трудно понять, что я хочу просто побольше времени проводить с тобой, – мысленно обращалась Оля к Глебу. – Я же ведь столько раз тебе говорила об этом. Столько раз просила! Тебе проще подарить мне безделушку, букет цветов, кинуть на карту денег, чем лишний раз подержать меня за руку, посидеть со мной в обнимку. Я же не прошу многого. Даже не настаиваю, чтобы ты со мной при этом разговаривал: сиди себе рядышком со мной и думай о своем, а я у тебя под крылышком притихну, послушаю твое дыхание. Мне хватит. Но ты даже такую малость не хочешь мне дать! Не хочешь! Не хочешь!

В груди Оли пульсировала физически непереносимая боль. Серьги, браслеты, подвески… девушка с радостью отдала бы их за одно лишь нормальное проявление любви со стороны жениха. Проявление чувств, к которому она привыкла. Будучи красивой и харизматичной, она привыкла к более бурным и красивым признаниям. Помнится, один мальчик выложил у нее под окном горящими свечами слово «Люблю!»; а другой во время защиты реферата в университетской аудитории, выдал: «Начать свою речь я хочу с самого главного – Оля, я обожаю тебя!». Молодой аспирант-преподаватель вложил в ее зачетку валентинку. Всего и не перечислишь! Но главное – каждый из множество ее поклонников… каждый! смотрел на нее с щенячьей преданностью. Был готов ради нее на любой красивый и глупый поступок: спеть серенаду под дождем, провести ночь перед ее входной дверью, устроить дуэль с соперником… А Глеб… он был всегда ровным, спокойным… практичным и прагматичным. Однажды она сказала ему это, а он только пожал плечами: «Малышка, ты реально хочешь, чтобы я, как болван, вытаптывал тебе слово «Люблю!» на снегу? Я же замерзну».

Ну, пусть… ну, ладно… не надо свечей под балконом, не надо ночевок на лестничной клетке… Но почему он не смотрит на нее с немым восторгом? Почему не ревнует? Почему не совершает мелких глупостей, свойственных нормальному влюбленному парню? Обычному влюбленному в нее парню! Вот сейчас, сегодня… Не поехал с ней, не предложил побыть вместе: хочешь, зая, в бар – езжай на здоровье, а я лучше лягу пораньше спать, я устал!

– От чего ты так устал?! – криком кричал ее внутренний голос. – От чего?! Я не меньше тебя работала, но у меня хвалило бы сил обнять тебя и погладить тебя по голове, убаюкать тебя, а потом – уйти в свою спальню и не докучать тебе своим присутствием.

Оле не хватало тепла. Сколько раз, сколько раз она, желая увидеть настоящую страсть, желание в его глазах, натыкалась на ледяную стену физически осязаемой отстраненности. Мужчина, ради которого она, не задумываясь о последствиях, была готова и умереть, и убить… нет, он ее любил… в этом она не сомневалась… вернее, она изо всех сил пыталась в этом не сомневаться… но он не хотел быть таким, каким она жаждала его видеть…

– Почему, Глеб?! Почему?! Почему ты такой бессердечный?! – обращалась Оля мысленно к жениху. – Ведь я тебе столько раз говорила: я хочу, чтобы ты стал более эмоциональным, чтобы ты ярче проявлял свои чувства. Разве это так трудно – обнять меня на улице, поцеловать меня при людях? Разве это так трудно – сказать: «Зая, никуда я тебя не пущу – побудь со мной!». Разве я так много прошу? А что случится, если я скажу: «Глеб, нам нужно расстаться»? Ты пожмешь плечами? Скажешь: «Что же, это твой выбор», да?

Если бы Оля была такой, какой она выглядела со стороны – а она это понимала – гламурной кисой, ценившей только подарки, слабая эмоциональность избранника ее бы не задевала. Но она жила чувствами. И ей было холодно рядом с тем единственным мужчиной, с которым она хотела провести всю свою жизнь.

– Я ведь влюбилась в тебя с первой встречи, практически с первого взгляда. А ты… ты… по тебе никогда не было видно, что ты в меня влюблен… холодный взгляд, спокойный голос… Ты меня любишь, да. Другой причины, по которой ты меня выбрал, я не вижу… Иначе бы ты просто не терпел мои требования стать теплее, мои периодические истерики. Просто нашел бы беспроблемную девчонку, которая, нацепив на себя очередную подаренную тобой дорогую безделушку, радостно поскакала бы в бар веселиться. Или бы позвал замуж не меня, полунищую сироту, а дочь состоятельных родителей, подходящую тебе по статусу, способную составить нормальную «партию». Но почему ты не показываешь мне свои чувства?! Это – невыносимо! Невыносимо!

Оля погрузилась в воспоминания. Она познакомилась с Глебом, когда еще училась на журфаке. Узнав о вакансии на канале «Непознанное рядом», записалась по телефону на собеседование.

Встречу ей назначили в кафешке при дорогом спортивном центре. Как же Оля волновалась! Надела самый лучший костюм… Настроилась на строгие и каверзные вопросы. И даже не сразу поняла, что молодой человек, подсевший к ней за столик, – ее будущий начальник.

А он и не выглядел большим боссом: высокий парень в линялых драных джинсах, простенькой борцовке, открывающей красиво подкачанные загорелые руки. Густые каштановые волосы, слегка растрепанные, красивыми волнами спадали по плечам. И да – дорогие часы, дорогая обувь, идеальные зубы. Оля приняла его за состоятельного завсегдатая фитнес-клуба, прервавшего тренировку ради чашечке кофе.

– Добрый день, милая девушка! Будем знакомы?

Оля нервничала, ожидая встречи с потенциальным работодателем. Белозубый кентавр вызвал у нее злость.

– Не в этой жизни, красавчик, – надменно ответила она. – Я здесь – по очень важному делу. Так что, как там сказал Шекспир, – гуляй Вася!

 – Ух ты! – нахал широко улыбнулся. – А ты не похожа на девушку, разбирающуюся в хорошем кино, больше – на ту, которая целыми днями зависает на бьюти-блогах. Кстати, я тоже очень люблю фильмы Леонида Быкова. Второе «кстати» – меня зовут Глеб и ты, раз уж сюда пришла, все-таки именно меня и хотела увидеть. Но очевидно, ожидала, что я буду выглядеть более серьезным и солидным. Как ты выглядишь, я знал – к резюме было фото приложено. Ладно, я сам виноват. Представлюсь: Глеб…

Оля ужаснулась, что только что нахамила большому боссу. Занервничав еще больше, слишком резко обернулась к подошедшему официанту. Высокий стакан с апельсиновым соком звякнул об пол и разлетелся вдребезги.

– Ничего-ничего, – принялся успокаивать ее парень. – Сейчас тебе принесут тебе новый сок.

Он снова улыбнулся Оле. Его глаза посмотрели на нее – нет с сочувствием, ни с симпатией… нет, в его глазах отразилось его полное понимание… понимание всего…

Именно так Оля описывала это потом – и в своем дневнике, и своей лучшей подруге. Она даже не могла толком объяснить, что конкретно она подразумевала под этим «понимание всего». Глаза – насмешливые, но не злые; холодные, но добрые… Древний сфинкс, для которого во вселенной нет никаких тайн. Огромный тигр или медведь, который может разорвать в клочья любого, но не сделает этого без веской причины. В его глазах была сила, мудрость…  чертово понимание всего…

Глеб улыбнулся, и в этот момент Оля поняла: она больше себе не принадлежит, она далее собой не распоряжается. У нее появился… Хозяин.

Глеб что-то спрашивал – о книгах, фильмах, любимых предметах в универе, политических взглядах, она – отвечала. Прямо, не лукавя – как будто ее искренность проверяли на детекторе лжи. И после каждого ответа ощущала, что сказанное ею – нечто невнятное, корявое, глупое…

К горлу подкатывал комок слез. Она уже не думала о получении работы, которая так была нужна ей, студентке-заочнице, полгода назад похоронившей единственного родного человека – маму и оставшаяся без поддержки, без помощи. Как сказал ей отец? «Олечка, ты же – уже взрослый человек, ты же понимаешь, что я всегда помогу тебе, но содержать тебя у меня нет возможности: своя семья, свои дети». Она ответила, что да, понимает. Что еще она могла сказать? К чему бы это привело, кроме скандала с припоминанием: «Твоя мать приперла меня животом к стене. Брак с ней была жуткой ошибкой. Но разве я был плохим отцом? Не платил алименты?». А когда вторая жена отца, увидев Олю на пороге их квартиры, с неохотой впустила ее внутрь и сразу взяла быка за рога: «Девочка, ты же понимаешь, у нас нет лишних денег. Дети учатся в школе. Им нужны репетиторы. Я сама не работаю. Папа тебе сможет дать немного, но не надо злоупотреблять его великодушием». Она тоже сказала, что да, понимает. И уехала домой. Она едва сводила концы с концами, считала копейки, покупала одежду исключительно на распродажах и в секонд-хендах. Не каждый день до сыта кушала. Подрабатывала, как могла. Мечтала о нормальной работе.

И вот теперь, глядя на Глеба, Оле хотелось плакать вовсе не от риска получить отказ в трудоустройстве, а – от осознания: вот сейчас собеседование закончится, парень встанет и уйдет. Навсегда. Она больше никогда его не увидит. Может быть, позже, став журналисткой, она напросится к нему на интервью, а он даже ее не узнает. Другого варианта быть не может. Богатый породистый красавчик и она – в приобретенном на распродаже костюмчике… они – из разных миров. Не поверила своим ушам, услышав:

– Так как, Ольга, сможешь приступить завтра?

– В смысле? Как – завтра?

Глеб вскинул брови.

– Собственно, я на это и рассчитывал. Но если тебе неудобно, то обязательно подожду. Сколько нужно дней?

– Нет-нет! Я – готова… я – завтра… Да… просто…

– А-а-а, – протянул парень. И Оле показалось, что он догадался насчет ее внезапной влюбленности. Ей стало стыдно. Она залилась краской. – Извини, я не сказал: как только увидел, какая ты острая на язык, сразу понял – ты мне подходишь. В общем, завтра – добро пожаловать. Захвати документы. Оформим трудовой договор, все дела… Так, мне пора… Увидимся на работе. А если к тебе после меня подсядет какой-нибудь хлыщ – гони его. Не хватало еще, чтобы новенькая сразу в декрет ушла.

В тот же день Оля рассталась со своим парнем, сменила в социальных сетях статус на «свободная». Обеспечив себя диетой из геркулеса на воде и воды из-под крана, купила дорогие джинсы и ежедневник в кожаном переплете. Она надеялась, она хотела надеяться, что у нее получится заинтересовать собственной персоной своего начальника, заставить увидеть в ней не только подчиненную, но и умную симпатичную девушку.

Работа ей сразу понравилась, и с каждым днем нравилась все больше и больше. И так же – с каждым днем – надежды на личную, мужскую симпатию со стороны Глеба таяли. Он всегда был вежливым, дружелюбным, но не было в его глазах и поведении ничего такого, что хоть сколько-нибудь можно было интерпретировать – даже при очень большим желании – как влюбленность.

Через три месяца Глеб снова пригласил ее в кафе. В то самое, где произошла их первая встреча.

– Счастливое место, – объяснил он. – Именно здесь я заполучил лучшую ведущую для своего канала. Предложил тебе место, и ты сказала «да». Теперь снова надеюсь на положительный ответ. Ты выйдешь за меня замуж?

Влюбленная по самую макушку, Оля чуть не упала со стула. Отправляясь на встречу, она ожидала делового разговора и мечтала хотя бы немного приблизиться к границе френд-зоны. А тут…

– Ты – хорошая девушка: порядочная, добрая, умная, целеустремленная и – очень красивая, – Глеб говорил так, словно озвучивал текст сценарного черновика для следующей передачи. – У меня есть квартира, машина, неплохой заработок. Канал – это развлечение. Основной доход приносит работа в клинике. Я же психиатр. Семью содержать смогу. И да – я влюбился в тебя с первого взгляда.

Последнюю фразу он произнес, как школьник, который, доказываю у доски сложную теорему, под самый конец вспомнил самую главную формулу.

Оля не знала, что и сказать.

– Если ты не хочешь, это никак не отразится на твоей работе. Если нужно подумать – думай, сколько заблагорассудится.

Вдруг его вечно самоуверенный и спокойный взгляд изменился: в глазах появилась тревога, страх и… любовь… Да, Оля была готова поклясться: это был взгляд влюбленного мужчины!

– Да, – согласилась она. – Только должна тебе сказать: я не могу иметь детей…

– Не проблема. Я тоже не могу. Возможно, когда-нибудь мы дозреем до усыновления.

В глазах снова отразилась тревога.

– Я не настаиваю: не дозреешь – не нужно. Не вопрос!

Оля внезапно поймала себя на сравнении: точно таким же голосом и тоном Глеб утверждал сметы дополнительных расходов команды на командировки.

– Раз ты согласна, тогда – вот!

Парень взял ее руку и надел на безымянный палец массивное кольцо белого золота.

– Нравится?

Оля кивнула.

– И вот еще.

Перед белоснежным блюдцем с еще не тронутым шоколадным пирожным легла банковская карта.

– На расходы. А сейчас – извини – мне нужно идти. Увидимся завтра в студии.

Уже через полчаса девушка могла бы подумать, что вся эта сцена с предложением руки ей придумалась, приснилась, привиделась, но – кольцо… но – карта…

– Уже тогда… тогда было понятно, что ты – не умеешь любить, – снова мысленно обращалась Оля к Глебу, невидящими глазами уставившись в окно автомобиля. – Разве так делает предложение нормальный мужчина? И вот не надо мне говорить про большого старого черепаха!

Снова всплыло воспоминание. Она, вся заплаканная, трясущаяся после только что утихшей истерики, сидит на коленках у Глеба, который глядит на нее с сочувствием. В его глазах – так очаровавшее ее понимание всего.

– Зая, я прекрасно понимаю, почему ты плачешь, – уговаривал он ее. – Тебе не хватает тепла и ласки. Моя забота, мое желание стать твоим мужем – недостаточное для тебя доказательство любви. Ты хочешь, чтобы я уподобился одному из тех мальчиков, которые у тебя были раньше. Я понимаю. И ты мне об этом постоянно говоришь. Но я так не смогу. Не из вредности. Просто у меня вообще нет таких ярких эмоций, которые нужны тебе. Я такой сам по себе. Холоднокровый. Как крокодил. Нет, как большой, старый на твоем фоне и – надеюсь – мудрый черепах, который согревается от солнца. Иначе никак. Оля, ты – мое солнышко. От тебя мне тепло. Понимаю, что это нечестно. Но это так. Я сделаю все, чтобы тебе было со мной хорошо, дам тебе все, что смогу: верность, преданность, честность. Понадобится – умру за тебя. Но, зайка, если я начну изображать из себя романтика, то ты поймешь, что я не искренен, и тогда будет еще хуже.

Он утирал ее слезы.

– Пожалуйста, не бросай меня. Без тебя мне будет очень плохо…

И он посмотрел на нее с такой болью. Оля запомнила этот взгляд. Он давал ей сил верить в искренность чувств избранника в самые тяжелые минуты. Но порой даже такое воспоминание не помогало…

…

Они подъехали к бару. Оля сделала глубокий вдох – прямо как перед началом съемки – и превратилась в гламурную кису, жаждущую развлечений.

Однако вечер не заладился с самого начала. Едва они с Егором уселись за столик со своими коктейлями, как парень принялся плотоядно разглядывать окружающих девушек. Конечно, он не был кавалером Ольги, но она ожидала, что он хотя бы сделает вид, что они – пара. В конце концов, они же пришли в бар вдвоем. Мог бы и притвориться! Но нет. Он явно хотел получить от вечера максимум удовольствия и – по возможности – подцепить себе девчонку для приятного времяпрепровождения. Это было заметно с первого взгляда.

Оля попала в почти уже забытую для себя среду – в ту среду, в которой ценность и успешность любой девушки определялись лишь одним фактором: наличием у нее влюбленного парня. Красивая, вполне обеспеченная, самостоятельная, Оля ощутила себя полной неудачницей на фоне девушек, обжимающихся с ухажерами. Одетые по последней провинциальной моде девчонки вокруг нее – как назло – обнимались, целовались, танцевали медляки. И все они – как показалось Оле – смотрели на нее. Смотрели свысока, с полным осознанием своего превосходства над ней – неместной девчулей, спутник которой виляет хвостом перед каждой юбкой и всячески демонстрирует свое к ней пренебрежение. Одна из девушек, проходивших мимо, оглядела Олю с ног до головы, а затем – как Оле вновь показалось, демонстративно – обхватила своего парня за шею и расхохоталась. В этот момент Оля ощутила жуткий приступ удушающей зависти. Раньше с такой вот завистью, совершенно не белой, на нее смотрели одноклассницы, сокурсницы, просто незнакомые девицы, когда она в компании очередного безумно влюбленного кавалера демонстрировала себя королевой. И вот теперь она почувствовала себя серой мышкой, которая пришлепала в кафе или на вечеринку в надежде, что на нее западет какой-нибудь паренек. И которая, увидев настоящую красотку, поняла: у нее нет никаких шансов.

Теперь Оля вообще не могла оценивать ситуацию объективно. В каждом взгляде ей мерещилась насмешка. Егор же, как назло, отправился к барной стойке и принялся флиртовать с барменшей. Это было уже слишком!

Оля стянула вязаную балахонистую кофточку, оставшись в простенькой полупрозрачной футболке. Вытащила из волос заколку. Светлые волосы по-русалочьи рассыпались по худеньким молочно-белым плечикам. Подперла подбородок кулачком – на тонком изящном запястье красовался массивный браслет белого золота, на безымянном пальчике – широкое обручальное кольцо, тоже – из белого золота.

Так Оля почувствовала себя гораздо лучше – вовсе не убогой недолюбленной недоженщиной на фоне девчонок, купающихся в объятиях и ласках.

Она вцепилась зубами в пластиковую соломинку, принялась яростно тянуть коктейль, изо всех сил пытаясь ощутить подъем настроения. Не работало…

– Добрый вечер, Ольга Андреевна!

За ее столик присел Евгений Волков. Ему очень шел голубой камуфляж. Молодой человек выглядел строгим, но в прищуренных синих глазах прыгали веселые чертики. В уголках узких губ притаилась лукавая улыбка.

– Чего ты тут сидишь – вся такая молодая и шикарная? Кто вообще отправляется в гордом одиночестве в ночной клуб, будучи красивой девушкой? Разве что – пару себе поискать или приключений на пятую точку.

– Я здесь не одна. С Егором. Развеяться решили.

– И где он, твой сопровождающий?

– Отошел на минутку.

– Напрасно. Подожду его. Потом с вами посижу. Пока вы местным колоритом напитываетесь.

– Ты следил за нами, да?

– Глупости какие. Чтобы командир роты патрульно-постовой службы за кем-то самолично следил?

– Ну да, слишком мелко для тебя.

Евгений неопределенно пожал плечами.

– А время на такую мелочь, как мы, тратить не жалко? Охота пасти нас – как тупых баранов?

– Какая самокритичность! Но по сути – верно. Обвешаться золотом, забыть про бюстгальтер, напялить прозрачную майку и заявиться в ночной клуб – разве это умно? Мои ребята это заведение под постоянным вниманием держат. Как приезжую девочку здесь заприметили – сразу же мне сообщили.

– Что, товарищ майор, выставите нас отсюда?

– В свободной стране живем: душа просит отдыха – кто ж вас выставит? Я – с вами. Времени жалко, конечно. С другой стороны, лучше с вами здесь побыть, чем проблемы разгребать. В том случае, если к тебе – красивой и едва одетой – кто-нибудь пристанет, а твой худосочный оператор а тебя вступится. Или же если местным девочкам не понравится твой надменный взгляд, и они вздумают с тобой поговорить по душам. Ты, Оленька, вообще представляешь, сколько у меня мороки будет, если тебе или твоему кавалеру по голове бутылкой заедут?

– А ты сам, майор, не подкатить ли ко мне решил?

– У меня шансов нет. На фоне твоего жениха я – полный лузер. Да и крутить с тобой на глазах у брата – неудобно как-то.

Волков махнул рукой. К нему подошел паренек лет двенадцати – с не по годам взрослыми глазами.

– Присаживайся, Владюш. Вместе красавицу из большого города покараулим.

Мальчик послушно уселся на свободный стул.

– Когда мать в отношении самого младшего лишили родительских прав, я опеку оформил, – пояснил Евгений. – Теперь вот с собой таскаю, если дома один сидеть не хочет. А что? Пусть привыкает: может, из него полицейский получится. Оля, а твой сопровождающий, как, давно отошел?

– Недавно совсем. Но я не удивлюсь, если он уже где-нибудь девчонку кадрит.

– А-а-а, – протянул Волков. – Тогда – ладно. Кстати, мой Влад подписан на ваш канал. По несколько раз каждый ролик посмотрел.

Паренек смутился, даже покраснел. Олю это тронуло.

– Правда?

– Да.

– Ой, как здорово! Хочешь, мы тебя на съемки возьмем? Посмотришь, как мы сюжеты снимаем.

– Ну, не знаю.

Было заметно, что Владюша был бы рад согласиться, но посмотрел на старшего брата – в надежде на его «добро».

 – Конечно, Владюш, – кивнул Евгений. – Когда еще такой шанс представится? Слушай, Оль, нигде не вижу… как его? Егор? Сергей?

Девушка завертелась на стуле, оглядывая зал бара. А Волков уже давал по рации команду кому-то из своих осмотреть мужской туалет.

Через минуту к нему подошел молоденький прапорщик. Сказал ему что-то на ухо.

– Вот ведь черт! – выругался Евгений. – Все, Оля, выход в город завершен. Твой друган словил-таки по башке. Телефон у него отжали.

– Где он?

Волков поморщился, очевидно, сдерживая стандартный зарифмованный ответ.

– Пошли со мной. Отвезу тебя в отель к Санычу. Владюш, айда в нашу машину. Леша, займись этим охотником за приключениями. Я скоро буду.

– Но…

Оля хотела рвануть к мужскому туалету, но майор удержал ее за локоть. По красноречивому взгляду девушка поняла, что настаивать на своем – бесполезно. Она решила поехать-таки в «Полоз», разбудить жениха и босса, вернуться в бар – уже вместе с ним. Он-то не позволит командовать собой!

В дверях они столкнулись с Глебом.

– Твою же мать! Еще один любитель ночной жизни! Разворачивайся, любезный. Тут и без тебя весело.

– Егор трубку выключил. Что произошло?

Глеб взял Ольгу за руку и притянул девушку к себе.

– На него напали. Телефон отобрали, – Оля осмелела. – Мне не разрешили его увидеть. Я хотела…

– Где он?

– Где-где, – выдохнул Волков. – В туалете. Мои ребята им уже занимаются. Слушай, парень, забирай свою даму и езжай в «Полоз». Нечего здесь толпиться только мешать будете. Как мы закончим, сам завезу его в отель. Все! Передал тебе невесту – из рук в руки – и пора уже делом заняться. Моего Влада довезете до дома?

– Без вопросов. Оля, пошли.

…

– Глеб, – подала голос Оля, когда они, сопроводив Влада до квартиры, направились в гостиницу.

– Ну да: я отправился за вами. Егор обещал отзваниваться. А я собирался посидеть в машине часа полтора, пока ты отдыхаешь.

Что тебя удивляет? То, что я за тебя волнуюсь? Между прочим, лично я был лучшего мнения о боевых навыках нашего Егора: все-таки какой-то там пояс по каратэ.

– И так будет всю жизнь, да? Ты собираешься контролировать каждый мой шаг? Может, маячок мне под кожу вошьешь?

– Оля, ты чего сейчас хочешь: ссору устроить или напряжение из-за сложного дня на мне сорвать?

Лобовые вопросы обычно выбивали у Оли почву из-под ног. Она была бы даже рада сцене ревности, бурному выяснению отношений. Чему-то такому, что показало бы: Глебу не все равно, что с ней происходит.

Парень словно прочитал ее мысли:

– Ну, да, я сначала не хотел ехать сам, но потом передумал – решил тебя подстраховать. А сидеть в баре вообще настроения не было. Хотелось одному побыть. Думал: в машине в одиночестве посижу. Если бы все пошло гладко, то я бы отъехал от клуба за минуту до того, как вы из него выйдите. Вернулся бы в «Полоз» раньше вас. Ты бы ничего не узнала. Разве это не говорит о том, что мне не все равно, что с тобой происходит?

Крыть было нечем.

– Зайка, сцена ревности с битьем посуды тебе бы больше понравилась?

Оля засопела.

– Сама подумай, малышка, где бы я взял посуду для битья? Саныч, хоть и пьяный, а все равно не пустил бы меня в кухню к своим тарелкам. Магазины уже закрыты.

Девушка всегда оказывалась бессильной перед юмором Глеба. Она потерла ладошками лицо, чтобы скрыть невольную улыбку.

Глеб остановил машину. Отстегнул ремень безопасности. Развернулся к невесте.

– Ах ты, сучка ты крашена! Ах ты тупая блондинка! Кошка блудливая! – прорычал он, в комедийной манере изображая приступ гнева. Глаза его смеялись. – Чего удумала, поганка такая? Решила рога престарелому жениху наставить? Вот паразитка! Я же еще с прошлого раза не спилил. Как считаешь, легко ли мне на голове красоту лосиную таскать? Тяжесть ведь. А у меня, человека пожилого, спина больная.

Оля рассмеялась сквозь слезы.

 – Так лучше? – поинтересовался Глеб. Погладил девушку по голове. – Заюш, малышка, ты же знаешь: я – не самый эмоциональный в мире человек. Уж поимей снисхождение к своему большому старому черепаху.

Предлагаю следующее: доберемся до твоего номера, включи на ноуте что-нибудь романтически-слезливое… что хочешь… Вместе посмотрим. Ты поплачешь. Успокоишься. Идет?

Оля вздохнула. Что ж, так или иначе, а этот вечер Глеб все-таки проведет с ней.

…

– Обидно, обидно, обидно… Ну, да ладно, – Борис продолжил свои записи. – Сегодня я мог бы начать действовать. Девчонка с тощим полупавликом отправилась в ночной бар. Ага. Я сразу понял: можно попробовать. Еще не сделать дело, но уже подготовиться к нему. Поработать на доверие блондиночки. Все прошло бы идеально. Пробить шины машины, на которой она со своим оператором приехала в клуб. Потом поохать-поахать рядом и предложить девочке довезти ее до отеля. Пацан-то от дорогой машине никуда бы не ушел. В дороге – разговор по душам: за жизнь, за семью… фотку супруги беременной показать, радостью о будущем отцовстве поделиться. И вот уже девочка бы мне доверилась. Я бы стал для нее не незнакомым фриком, а практически приятелем. В следующей раз села бы в машину спокойно, без подозрений, без опасений. Но нет. Не сложилось. Жених выехал следом за ней. Ревновал, может быть… да не важно сейчас. Главное, что я его морду заметил до того, как выбрался из своего авто, чтобы шины джипу резать.

Ничего-ничего. Надо подождать. Случай будет. Конечно, мой напарник может и просто похитить эту молодую бестолковую дуру, пока я бы находился в гостинице, ругаясь с хозяином из-за плохой уборки в номере и донимая напарников белобрысой красотки болтовней о мистической чепухе. Отличное алиби. Но все же… на этот раз мне захотелось провернуть похищение самому. Подумалось, что так будет лучше. С другой стороны, лучшее – враг хорошего. Куда более умные люди палились на экспромтах. Так что – наверное, даже лучше, что на этот раз не повезло.

…

Следующий день пошел не по плану с самого утра. Сначала Глеб объявил своим, что до спуска в пещеру он должен съездить в отдел полиции. Ребята явно были недовольными: это сколько времени уйдет! Они попытались его отговорить: за тобой не приехали, повестку не прислали, чего подрываться-то? Мало ли что вчера пьяный хозяин «Полоза» говорил – это же не официальный вызов в полицию!

Глеб никого даже слушать не стал. Он вообще выглядел так, как будто обращенные к нему слова понимает через раз. Собрался и поехал. И до своего возвращения к горе отправляться запретил. Перечить ему никто не стал: какой смысл тратить силы на препирательства, когда босс уже все решил, руководствуясь советами тараканов в своей голове? Как известно, аргументы личных тараканов – они всегда самые убедительные. Ольга надулась и уселась перед телевизором. А парни расположились в столовой, набрали безалкогольного пива и уткнулись носами в свои планшеты.

Вернулся Глеб около полудня. В сопровождении Евгения Волкова, который выглядел несколько озадаченным. На вопрос Саныча «Как там прошло?» он лишь неопределенно пожал плечами и махнул рукой.

Честно говоря, Евгений не ожидал, что разговор начальника отдела полиции с владельцем модного ю-туб канала пройдет в теплой, почти дружеской атмосфере. Его удивило, что Артем Данилович радушно встретил Глеба в приемной. Выделил ему сорок минут. В присутствии Евгения он поговорил с Глебом на отвлеченные темы: как дела, как жизнь, как погода, как тебе наша природа? С непроницаемым лицом Евгений наблюдал за этой беседой ни о чем, во время которой даже не была затронута тема про возможную улику – браслет. Он понимал: начальник оставил его в кабинете не просто так. Он продемонстрировал командиру патрульно-постовой свою лояльность Глебу. Дал ему понять, что Евгений должен – в роли проводника – оказать съемочной бригаде максимальную помощь. Проводив Глеба до двери, Артем Данилович задержал Волкова у себя на несколько минут и практически по-дружески посоветовал ему:

 – Ты, Жень, захвати с собой еще пару ребят – помимо своих сталкеров. Пусть побудут с вами, понаблюдают. А то – мало ли что?

Это «мало ли что» порядком насторожило майора.

Полковник объяснил:

– Не думаю, что там произойдет нечто детективное. Я о другом. Знаешь же, что у нас в области опять девчонки пропадают. Пока что рано говорить, что там – криминал, или что новые исчезновения как-то связаны  с теми, что были двадцать лет назад. Но все же… города, откуда эти красавицы, возможно, сами сбегают, от Зеленоградска не так уж далеко. На местных сайтах со вчерашнего дня шум стоит – приехала на съемку команда популярного мистического ю-туб канала. Вера Серафимовна постаралась: растрещала в местных СМИ, что знаменитые блоггеры посетили ее новую выставку, где произвела фурор картина с изображением пропавшей женщины в образе подруги Хозяйки Медной горы. Я с ней уже поговорил, объяснил популярно и доходчиво: напрасно она такую рекламу своему выставочному залу делает. Она, конечно, поняла, что поторопилась…

Евгений сохранял невозмутимое лицо, хотя – как и весь город – знал: Вера Серафимовна и Артем Данилович уже много лет связаны крепкими узами более чем близкой дружбы.

– Я уж не стал слишком на нее наезжать. В любом случае: дело уже сделано. Про съемочную бригаду многим стало известно. Если вдруг… я подчеркиваю – вдруг… Саныч позвонил мне не из-за паранойи, если его подозрения по поводу браслета хоть сколько-то обоснованы и мы имеем дело со злоумышленниками, то очень может быть: кто-то из них нарисуется, закосив под поклонника их канала, журналиста или под обычного зеваку. Так что пусть твои ребята просто посмотрят повнимательнее: кто припрется к месту съемки, какие вопросы задавать будет. Хорошо?

Волков кивнул.

Когда они подъехали к «Полозу» – Волков на личному УАЗе, а Глеб – на джипе, настороженность майора усилилась.

– Слышал, Оля пригласила твоего брата к нам на съемки, – сказал ему Глеб. – Не думаю, что это хорошая идея. У меня такое предчувствие, что сегодня веселого на съемках будет мало. Но ты с ним можешь приехать к нам в студию – когда у тебя будет выходной или отпуск. Там он посмотрит, как делается передача.

– Обойдемся как-нибудь.

Когда они вошли в гостиничный холл, Оля и операторы выглядели так, как будто с утра сидели на канцелярских кнопках или стояли коленками на гречке. Девушка была готова тут же кинуться к машине, но Глеб предложил сначала перекусить, после еды он еще с полчаса листал сценарий, потом – еще какое-то время ковырялся в планшете. Его лицо было спокойным, движения – ленивыми, почти сонными.

– Глеб Васильевич, мы сегодня вообще поедем на натуру? – не выдержала Оля. Парень ответил не сразу. Несколько секунд смотрел на невесту, будто бы пытаясь понять, о чем именно она его спрашивает.

– Конечно, зайка, о чем речь!

Ольга оторопела: раньше Глеб не допускал подобных обращений в присутствии коллег.

– Да ты не переживай: картинка будет – отвал башки! – отстраненно пообещал он. – Сегодня все равно не закончим. Многое придется завтра доделывать.

Девушка впала в ступор.

– А может, и не придется. Может, и так хватит, – размышлял вслух Глеб. – Знаешь, мой золотой, я вот теперь даже подумал: того, что снимем сегодня будет вполне достаточно. Ты уж поверь.

Пообещав это, он зачем-то поднялся в свою комнату, спустился минут через пятнадцать и наконец-то дал команду выезжать.

– Ты со своими следуй за нашей машиной, – сказал он Жене. – Мы подъедем куда надо.

Добравшись до места, Глеб с пугающей окружающих уверенностью и указал на едва заметное углубление в горе, заваленное большими камнями.

– Женя, пусть твои ребята уберут эти валуны. Там будет пещерка. Осторожнее – внутри левая шахта. В нее мы и спустимся.

– Сначала мы спустимся.

– Хорошо.

…

– Слушай, Жень, а почему тебя Саныч вчера Волчком назвал? – спросил Глеб майора.

– Меня так в детстве называли за то, что борзый не по возрасту был.

Евгений наблюдал, как его ребята завершали последние приготовления к спуску в шахту. Вокруг них суетились Егор и Сергей. Глеб  сидел на стволе поваленного дерева. Оля стояла поодаль и взволнованно наблюдала за женихом.

– Смотрите, чтобы я в кадр не попал, – в очередной раз строго предупредил парней Евгений. – Повторяю: ребятам, которые в полиции не служат, ничего не будет, если они свои распрекрасные лица в твоей передаче увидят, мое начальство, по крайней мере, не расстроится, если на них полюбуется. Я – другое дело.

– Да, понял я, понял, не переживай. А почему…

– Ты мне вопросы не задавай. Лучше сам скажи: как догадался, что за этими камнями пещера, а внутри – шахта? Про свидетелей-алкашей не гони: они мне по-честному рассказали, как интервью давали твоей красотке. Все их откровения о ведениях – со слов блондиночки. Сама же она, если опять же верить алкашам, у тебя спрашивала, где они типа призрак типа видели. Ну?

– Если скажу, что во сне это место увидел, поверишь?

– Не-а. Выдай что-нибудь поправдоподобнее.

– Видение мне было. Сон мистический.

Евгений сплюнул.

– Не умеешь ты врать, Глеб Васильевич. Какие видения-приведения? Не верю. Может, тебе перед съемками передачи кто-то наколочку кинул, а? Чтобы ты знал, где искать? А может, ты уже и знаешь, что мы там найдем? Что-то мне подсказывает, что ты знаешь и что ничего хорошего мы там не увидим. Ты же понимаешь: если что-то интересное будет – я же тебя сам в отдел отвезу.

– Само собой. Видишь, я уже сумку с сухарями приготовил.

Женя пощелкал языком.

– Вот и парень ты, вроде, неплохой. А не нравишься мне. Дико не нравишься. Саныч вроде бы тебе объяснял: если у тебя есть информатор, который тебе точную информацию о преступлениях сливает, то лучше не темни – сообщи все, что о нем знаешь. Психи – не лучшие партнеры для игр, особенно, когда жизнь на кону.

Глеб грустно улыбнулся.

– Слушай, может ты – того… по чьей-то указке в это дело ввязался. В расследование. Это бы многое объяснило. Я ведь про твой канал много читал. Про троих маньяков, которых ты помог вычислить, ты Санычу не наврал. Он только поэтому тебя не выставил до сих пор. Только ты пойми: никакая шишка в следственном комитете и даже в ФСБ тебе безопасность не обеспечит, если зверье, на которое ты вышел, игру с тобою затеяло.

Стоявшая в сторонке Оля опасливо слушала разговор. Да и сам майор заметно нервничал.

– У меня чуйка на дерьмо, Глеб, – признался вдруг Евгений. – И чем я с тобой больше сейчас говорю, тем сильнее у меня предчувствие: что-то нехорошее произойти должно. Прямо сейчас. Сделаем так: мои ребята вниз идут, я остаюсь с вами.

– Боишься, что мы убежим?

– Если бы. Такой оборот только бы упростил ситуацию. Боюсь, что кто-то из вас пропадет – да вот хоть блондиночка твоя.

Евгений уселся на большой валун, который его ребята оттащили от входа в пещерку. Осмотрелся, оценивая, есть ли возможность приблизиться к месту незаметно. Поморщился.

– Так, блоггеры, все подошли сюда и уселись на попу ровно. Тебя это тоже, касается, девушка.

Егор, Сергей и Оля вопросительно посмотрели на Глеба. Он кивнул им, и они выполнили приказ майора.

– Ребята, – обратился Евгений уже к своим. – Отправляйтесь вниз. Долго не задерживайтесь. Спустились, осмотрелись и тут же обратно. Об увиденном – мне шепотом на ухо.

Через полчаса, прошедших в полной тишине, из пещерки вышел один из парней.

– Женя, сюда, – подозвал один из них.

Майор подошел к нему, они о чем-то пошептались. Евгений направился к Глебу. Тот смотрел на него в напряженном выжидании.

– Ты это искал?

Женя вручил ему телефон. Парень впился взглядом в экран, где мелькали картинки отснятого в шахте видео, через пару секунд его лицо приобрело землистый оттенок.

– Всей вашей кодлой – ко мне в машину. Поедем в отдел.

– Не пойдет, товарищ майор. Вызывай своих сюда. Работы у вас много: осмотреть шахту, а еще – гать, которая отсюда недалеко. Там с краю можно найти следы захоронений. Кто-то в болоте ковырялся, чтобы зарыть… кого-то.

– Тебе что в моем приказе непонятным показалось, Глеб Васильич? Всей кодлой – в отдел, – Волков злым голосом отчеканивал каждое слово.

– Не пыли, командир. Не пыли, – Глеб говорил предельно вежливо, но безапелляционно. Ни я, ни мои ребята отсюда никуда не денутся. Более того – снимать будут. Набери начальнику отдела. Прямо сейчас. Он тебе подтвердит, что нам это разрешено. Тем патрульным, которых ты расставил, как вы это называете, по периметру, скажи: пусть сюда подходят – никаких незванных гостей не будет. А пока мы ваших дожидаемся, один из тех ребят, которые сейчас под землю спускались, даст интервью Оле. В подробностях расскажет, что он там внизу увидел. Давай не будем препираться. Просто позвони начальнику отдела. Могу сам набрать. Он ждет звонка. Ну, чего ты, майор, на меня глядишь, как кот-сфинкс на мышку?

Волков отошел в сторонку. Сделал звонок. Вернулся.

– Мне сказали, что я не должен мешать тебе снимать. А ты не должен мешать нам работать. И комментарии тебе в другом месте давать будут. Ни с какими интервью к сотрудникам при исполнении не приставать.

– Не вопрос. Только твои сталкеры, которые вниз спускались – они не сотрудники полиции. Так что этот запрет на них не распространяется. Хочешь – уточни. Пусть парень дает интервью и сбросит то видео, которое он тебе показывал.

– Подожди.

Евгений снова отошел. Сделал еще один звонок. Снова вернулся к Глебу.

– Не вопрос. Курить будешь?

– Не откажусь.

– Глеб, ты же бросил! – попыталась одернуть его Оля. – У тебя же получилось!

– Значит, зайка, и в следующий раз получится.

Волков поднес к сигарете Глеба зажигалку. Закурил и сам.

– Думаешь, они там, под гатью? – спросил он. – Моя сестра и дочка Саныча.

– Уверен.

– А эта женщина, которую я тебе на видео показал, кто она?

Глеб глубоко затянулся.

– Звягинцева.

– Тот браслет…

– Алины Матвеевой.

– Уверен?

– Да.

– Он у тебя откуда?

– Прислал поклонник канала. По его личности я в другом месте все комментарии давал.

– Ладно. Послушай, я Санычу сам про находку расскажу. Ты не лезь.

…

За окном уже стемнело. В кабинете хозяина «Полоза» находилось трое мужчин: Борис сидел на кожаном диванчике. Евгений стоял напротив него. Саныч восседал на столешнице и курил.

Волков вел расспрос.

– Борис Алексеевич Васин. Правильно?

– Так точно.

– Журналист и писатель. Специализация – мистика, ужасы, городские легенды. Правильно?

– Можно и так сказать.

– В нашем городе – повторно. Второй раз. Не ошибаюсь?

– Не ошибаешься, начальник.

– Употребляешь наркотические средства. Верно помню?

– На учете у нарколога не состою. По два-два-восемь не привлекался.

– Это – не твоя заслуга, козел, а наша недоработка, – влез в разговор Матвеев. – Если бы пять лет назад…

– Придержи коней, Саныч, – металлическим голосом осадил его Васин. Он глянул через плечо на хозяина «Полоза». Их взгляды встретились. И они не уступали друг другу в жесткости. Куда делся тот неуверенный в себе и готовый заискивать мужчина, которого Матвеев с таким удовольствием оскорбил при встрече!

Волков мягко хлопнул Бориса по плечу.

– Хватит в гляделки играть!

Тот нехотя и медленно отвел взгляд.

– Еще вопросы, товарищ майор?

– Двадцать лет назад не ты ли в Зеленоградск из областной газеты приезжал, чтобы про пропажу девочек статью написать?

– Не я.

Евгений сглотнул. На его лице несколько раз двинулись желваки.

– Послушай, любезный, ты ведь тогда в ней работал. Я наверняка знаю: всего лишь один звонок знакомой журналистке…

– Надеюсь, хорошенькой и влюбленной в тебя по уши?

– Не без того.

– Познакомишь? Хотя ладно: зачем мне чужая бабенка? У меня жена – красавица.

– Любезный, не спеши. Подумай хорошенько. Может, тебя все-таки тогда к нам командировали, а ты просто запамятовал? За давностью-то лет. У журналиста крутой областной газеты столько поездок – разве упомнишь каждую? Ничего в голову не приходит?

– Приходит, но все не то, что тебе нужно.

– Врешь! – рявкнул Саныч. – Врешь, гад! Я помню.

– Чего ты помнишь? – надменно бросил ему Борис, не поворачивая головы.

– Бородку твою козлиную!

– Что ты заладил: козел, козлиная? Ты – кто вообще: офицер двадцать лет в погонах или зэка два десятка лет по тюрьмам?

Матвеев задохнулся от возмущения. Вскочил на ноги. Сжал кулаки. Сделал шаг в сторону Васина. Но смог остановить себя.

– Правда, Саныч, возьми себя в руки, – Евгений встал на сторону Бориса. – Дай с человеком нормально поговорить. У меня и без того день нервным выдался. А судя по тому, что мы под гатью нашли, дальше нервов еще больше потребуется. Не усугубляй. И без того тошно.

Волков извлек из папки три скетч-бука и разложил на столе перед собеседником.

– Посмотри вот на это.

– Ёлы-палы, – с досадой выдохнул Борис. – Уважаемые! Если бы вы двое вежливо попросили меня ознакомить вас  моим творчеством, разве ж я бы отказал? Терпеть ненавижу чужим людям черновики показывать, но для вас бы обязательно исключение сделал. С хера ли вы, уважаемые, лазили по моей комнате, рылись в моей сумке?

– Ты тоже, Борис, в руки себя возьми. Поаккуратнее, хорошо? Не в пивнушке с алкашней сидишь. С майором полиции разговариваешь.

– Так ведь у нас с тобой практически дружеская беседа, а не допрос.

– Пока не допрос. Пока, – снова рявкнул Матвеев.

– Саныч! – рявкнул Евгений.

Волков брезгливо перелистывал исписанные и изрисованные листочки.

– Я в литературе – не силен, но твои записки меня заинтересовали. Других они тоже могут заинтересовать. Если вдруг всплывет, что ты, Борис, двадцать лет назад был в Зеленоградске. Общался с сотрудниками милиции. Хотел вместе с ними на осмотр квартир пропавших девочек. Расспрашивал о тонкостях ведения следствия, об уликах, подозреваемых. Тебе все равно придется объяснять.

– Да нечего здесь объяснять. Пишу новую книгу. О маньяке. От первого лица. А двадцать лет назад, как раз летом, я – и в самом деле – много общался с людьми в погонах. Фамилия Копылов тебе знакома?

Волков потер мочку уха.

– Предположим.

– Ну так вот. Сними меня на свою мобилу, кинь Копылову фото и спроси, кто я и где был в интересующий тебя период времени. Номерок подсказать?

– Замри.

Волков сделал фото и молча вышел из комнаты.

– Что происходит? – не мог угомониться Саныч. – Объясни, мужик. Я жду.

– Подождешь, – бросил ему Борис. – И так ты мне, старый параноик,  весь кайф обломал. Тема – клевая. Настрой был – что надо. За один вечер столько отписал. И как отписал! Загляденье! Имей в виду: если хоть одного листочка в своих блокнотах не досчитаюсь – в суд на тебя подам. Я камеру в номере установил. Выходя из номера, включал ее. Чего таращишься? Я же знал, с каким порядочным человеком дело иметь буду. Заранее подготовился. Прими к сведению: запись передается на мой планшет и сохраняется. Это – на тот случай, если сейчас полезешь мою камеру срывать. Видео идеальное получится.

Евгений вернулся. Теперь он смотрел на Васина с удивлением и уважением.

– Извини, Борис Алексеевич, – Волков протянул руку писателю. – Сам понимаешь: ситуация – непростая. Я не мог не задать тебе вопросов. Кстати, привет тебе от Копылова.

Евгений достал из своей папки еще несколько скетч-буков. Сложил их стопкой и пододвинул  их Борису.

– Забирай черновики. Ваяй из них свой шедевр.

– Океюшки! Когда будет издан – вышлю тебе экземплярчик с автографом. Поставишь на полку. Можешь не читать. Не обижусь.

– Читать точно не стану. Как такой бред вообще в голову может прийти может? Никак в толк не возьму. Книга от имени мразотнейшей скотины… Это ведь еще додуматься нужно! А ведь ты такие статьи писал… Копылов говорил, как ты…

– Писал, – согласился Борис. – И своими глазами видел все то, о чем писал. Знаешь, призраки, реликтовые хищники, маньяки – не такие уж они и кошмарные… на фоне того, о чем я тогда…

Волков еще раз протянул руку Борису.

– Правда, извини, – снова сказал он.

– Ничего. На твоем месте я ты тоже вопросы задавал такому, как я. Вполне вероятно, что и по морде бы даже зарядил пару раз.

– Ну, это – лишнее. Послушай моего доброго совета: завтра съезжай из «Полоза». Гостиница у нас в городе – не особо хорошая. Но одна моя знакомая квартиры посуточно сдает. Попрошу – она тебе скидку сделает. А то мой друг – нервный в последнее время. Ты для него – как красная тряпка для быка. Саныч, я специально при тебе говорю.

Матвеев чуть не подавился сигаретой.

– Итак, Борис, завтра я за тобой заеду.

– Спасибо, Евгений. Но не нужно. Для писательства здесь – идеальная атмосфера.

– Как знаешь.

– Саныч, проводи меня до машины.

…

На улице Волков попросил Семена Александровича:

– Успокойся, Саныч. Ты мне поверь: ни при делах этот мужик. Алиби у него – конкретное. И вообще, он – молодец.

Матвеев сплюнул.

– У него и про алиби там записано…

– Знаешь, Саныч, никогда не думал, что посоветую тебе такое: прими на грудь рюмашечку или сколько сам захочешь. Успокоиться тебе надо. Завтра я обязательно про того журналиста, который в Зеленоградск двадцать лет назад приезжал, все разузнаю. Но, по-моему, это тоже никуда не приведет.

– Получается, этот псих – вне подозрений? Так что ли? Женька, он же – реальный псих, – не сдавался Матвеев.

– Согласен – псих. Но быть психом – не преступление.

Саныч озадаченно смотрел на Евгения.

– Послушай меня, Волчок, – его голос звучал просительно. В любой другой день это обязательно тронуло бы Евгения, но не сегодня. – Всего одну минутку послушай. Всего одну. Только очень внимательно. Разреши…

– Не разрешаю, – раздраженно перебил его Волков. – Ты сам меня послушай внимательно: ты и так дел набарагозил. Если Борис видео из номера в сеть выложит – хана твоему маленькому бизнесу. Твои клиенты увидят, как ты по сумке у постояльца шуруешь, и махом нафантазируют, что у них уйма ценных вещей исчезла, пока они у тебя жили. Согласен, уголовных дел не будет. Однако слухи – пойдут. А ты – по миру. В общем так: как старший по званию, приказываю тебе, товарищ капитан, отправляться к себе и лечь спать. К писателю сдвинутому – даже не подходить. Приказ ясен? Ясен! Исполняй!

Волков подмигнул Санычу и уселся в машину. Матвеев похлопал ее по капоту…

…через минуту Саныч пинком распахнул дверь в номер Бориса. Прошествовал в центр комнаты и развернулся лицом к проблемному постояльцу, в глазах которого уже не было ни испуга, ни заискивания.

– Камера включена? – прорычал Семен Александрович.

– Да, – с вызовом ответил Борис.

– Вижу, блефуешь. Почти профессионально. Щегла какого-нибудь запросто бы одурачил. Так вот. Советую включить. И не выключать. Даже на паузу не ставить. Потому я – подчеркиваю – я сам… подозрений с тебя, говнюка, не снимаю. Я тебя сугубо по своим каналом пробью – будь уверен. И если что – имей в виду: санкции, постановления мне не нужны. Я тебя, сволочуга, своими же собственными руками… под твоей собственной камерой… придушу… поверь: сил хватит!

Борис невольно сделал шаг назад.

Саныч злорадно улыбнулся.

– Ты скажешь, что тебе не страшно, что ты за всю свою жизнь журналистскую на такое в горячих точках насмотрелся, что мне не снилось, что – бла-бла-бла. А я тебе скажу: это я – кто забыл про опасения и страх. После того, как узнал, что дочка моя в вонючем болоте двадцать лет пролежала. Вообще ничего не страшно! Из-за чего мне переживать вообще? Младшая дочь – взрослая, замужняя. В областном центре живет. Мужа мечтает к себе перетянуть. Мишане здесь нравится. Пока. Если я тебя придушу, а потом руки на себя наложу, молодежь не пропадет. Продадут эту халабуду – я про «Полоз» – за сколько смогут. Проживут. В отличие от твоей молодой бестолковой женушки, у которой – школьный аттестат и ни дня рабочего стажа, зато беременность на позднем сроке.

Борис снова отступил. Его уверенности поубавилось.

– Ты ведь ничего женушке не оставишь. У тебя долгов – на троих хватит. Начал бизнес – и не пошло, правильно? Теперь вся твоя надежда – на книжки говенные для идиотов. А если ты сейчас кони двинешь? Что жена твоя и ее детеныш жрать будут? Баба твоя даже квартиру в наследство принять не сможет, чтобы долговые обязательства прицепом не прихватить.

Борис побледнел.

– Все это я выяснил без особого напряга – сделал несколько звонков, пока утром привычное время на толчке сидел. Теперь возьмусь за тебя всерьез. Если что – не пожалею.

…

– Выпей, парень, легче станет.

Артем Данилович пододвинул Глебу рюмку водки.

– Давай-давай, друг. Первую – не закусывая, потом – еще парочку. Уже как пойдет. Хочешь – вот огурчики, колбаска, пепси-кола. Выбирай, что на тебя смотрит.

– Я не пью.

– Зря. С такой работой, как у тебя, на грудь принять – не грех.

Глеб покачал головой.

– Мне нельзя. Совсем.

Артем Данилович набил трубку и закурил, рассматривая Глеба, как экзотическую зверюшку – с равной долей любопытства и недоверия. Словно молодой человек вытворил нечто такое, что никак не вязалось с его внешним видом и характером.

– Твои-то ребята знают, чем ты на самом деле занимаешься, или ты их того… вслепую?

– Знают, – ответил Глеб так, словно речь шла о чем-то настолько само собою разумеющемся и очевидном, что даже не стоило уточнения.

– Храбрые они у тебя ребята, отчаянные. Девчонка-то понятно: влюбленная дурочка ради своего мужика в петлю с радостью залезет. Ну, а мальчишки… Не побоялись – молодцы! С таким характером им только в полицию. Вот серьезно, я бы без разговоров в патрульные взял или в участковые. Для начала.

Полковник задумчиво посасывал трубку.

– С одной стороны, молодцы, конечно. А вот с другой, не знаю даже. Своему бы пацану конкретно наподдавал, если бы узнал, что он в дерьмище такое влез двумя ногами. Ну, а если бы какой красавец дочку мою на подобное геройство подбил, лично бы в обезьянник отправил. Чтобы посидел и подумал о своем поведении. Так ведь на твои игры в розыскников еще и деньги немалые уходят, верно?

Глеб беззвучно засмеялся:

– Нас богатых не поймешь.

– Верно.

Артем Данилович снова окинул Глеба внимательным профессиональным взглядом.

– Не нравится мне, парень, твое лицо. Нездоровое лицо. Ненормальное. Как будто ты – псих и прием таблеток пропустил. И глаза мне твои не нравятся. Глаза – особенно.

– Оно и понятно, начальник: я же не баба, чтобы тебе нравиться.

Это должно было прозвучать дружеской фамильярностью журналиста, ощущающего себя главным в сложившейся ситуации или – как минимум – равным по значимости пожилому полковнику. Но вызванная усталостью и достигшая предела отстраненность сделали голос Глеба ровным, совершенно бесцветным. И фраза, сказанная им, стала фразой прожженного урки, демонстрирующего менту: нечего с ним шутки глупые шутить.

– Ясно, – сказал полковник. Сказал больше себе. – Тогда слушай: мои парни отвезут сейчас всю вашу компашку в отель к Санычу. Ему я уже позвонил, предупредил, чтобы он вас не дергал расспросами и лучшую выпивку из своего личного барчика предоставил. Мальчишкам-операторам уж точно пригодится. Имей в виду: набухиваться можно только в «Полозе». Хоть до поросячьего визга допейтесь. Но за порог – ни ногой. Я у самого дома до завтра патрульную машину выставлю. Тому из вас, кто захочет продолжить возлияния в городе, придется отправиться в отдел. До утра точно. А там – как пойдет.

Артем Данилович потянулся к телефону внутренней связи, нажал несколько кнопок. На той стороне трубку не взяли.

– Молчит наш Волков. Наверное, из кабинета вышел. Наберу еще раз через минуту. Куда ему деться-то? Ему еще долго в отделе дневать-ночевать придется… как, собственно, и всему офицерскому составу…

Тут дверь кабинета начальника отдела раскрылась. Без стука.

– Разрешите, – бледный полицейский сделал несколько шагов внутрь и замер. Он выглядел растерянным, ошарашенным.

Подполковник резко поднялся со своего места.

– Что?!

У полицейского дрожали губы. От ужасной догадки полковник побелел.

– Кто?!

– Командир… Там, у горы… В своей машине, – мужчина пытался докладывать, как положено, но голос его дрожал. – Самострел…

– Женька? Волков? Ты уверен? – полковник метнул взгляд на телефонный аппарат, буквально несколько секунд назад подтвердивший отсутствие командира роты за рабочим столом.

Белый как полотно полицейский только кивнул.

Артем Данилович стиснул зубы и громко втянул воздух ноздрями, едва сдерживая охватившие его эмоции.

– Этого красавчика с его командой – к Санычу. Немедленно. Предупреди: спиртного не давать, закрыть по номерам. По обе стороны «Полоза» – по патрульной машине до моего распоряжения.

– Ты лучше, парень, спать не ложись, – предупредил он Глеба. – Я к тебе заеду пару вопросов задать.

– Нет, товарищ, полковник. Так не пойдет: моих отправляй в «Полоз», а я поеду с тобой.

– Что?

– Я поеду на место происшествия.

– Ладно, только никаких…

– Это – без вопросов.

…

Темно-коричневый УАЗ-патриот Евгения Волкова поблескивал в бледном лунном свете как дорогой гроб. Раскрытые нараспашку обе передние двери выглядели устрашающе – словно приглашая живых в царство мертвых.

Женя полулежал на водительском сиденье. Левая рука покоилась на руле, правая сжимала табельный пистолет. На правом виске чернело пулевое отверстие. В широко раскрытых глазах застыло радостное удивление. Можно было подумать: в последнюю секунду своей жизни майор увидел нечто неожиданное и очень приятное.

Артем Данилович осторожно подошел к автомобилю. Капитан и Глеб следовали за ним.

Полковник осмотрел тело своего подчиненного. Рукой подозвал капитана.

– Еще раз и  внятно: как вы обнаружили Волкова.

– Мы держали оцепление у горы и подходов к гати. Никого из гражданских не было. Где-то часа полтора назад услышали звук выстрела с этой стороны. Я вместе с лейтенантом Шевченко выдвинулись на звук. Подходя к краю лесочка, увидели машину командира – он стояла вот так с раскрытыми дверями. Но ближе подходить не стали.

– Почему?

– Командир был живой и здоровый. Мы его увидели своими глазами. Он стоял у машины... он был с девчонкой…

– С какой еще девчонкой?

– Я ее не узнал. Какая-то соплюшка. На вид не больше двадцати – в дурацком белом сарафанчике наподобие ночнушки. Командир держал ее на руках, кружил, целовал… Мы подумали, что у него… ну, свидание…

– Чего?

– Свидание у него, подумали. Мало ли? Мужик он молодой, неженатый. Знал, что все равно тут целую ночь куковать, вот и пригласил девчонку. Чего в его личную жизнь лезть? Мы с Шевченко не стали подглядывать. Потихонечку развернулись и ушли.

Но здесь такое дело: мы видели, что командир был одет по гражданке – в белую рубашку навыпуск. Я еще удивился: Волков так обычно при исполнении не одевался.

Вот. А через часок я снова к его машине выдвинулся. Аккуратненько. Все-таки вы могли подъехать или еще кто из отдела.

– Ага, не хотели, чтобы вашего командира кто-то на свиданке в служебное время спалил?

– Ну да. Думал: гляну по ситуации. Если ничего такого не происходит, то можно…

– А все уже произошло? Да, заступник?

– Смотрю: командир в машине один. Одетый по форме. Не в белой рубашке. Подошел ближе, а  там…

– Авто осмотрели уже?

– Нет. Вас ждали.

– Ты что, умник, порядка не знаешь? До прибытия экспертов ничего лапать нельзя, даже если здесь трое меня будет!

– Так точно.

– Что – так точно?! Перчатки есть?

Капитан надел на руку перчатку. Прошарил по салону, умело избегая кровавых следов. Дернул бардачок – наружу вывалился браслет, засветившийся на съемках видео на выставке.

Артем Данилович матерно выругался.

– Эй, красавчик! – окликнул он Глеба. – Иди сюда – чего за спиной топчешься? Посмотри осторожненько – ваша игрушка? Только руками не хватай… Давай, шустрее! Не заставляй ждать!

Никто к нему не подошел. Артем Данилович обернулся: Глеб стоял, обхватив голову руками. Он пьяно пошатывался, бормоча что-то себе под нос. Полковник приблизился к парню, который будто бы и не понял, что к нему только что обратились. Прислушался.

– Зачем ты? Зачем? Зачем? Как же это глупо! Глупо!

Артем Данилович недовольно постучал себя кулаком по подбородку.

– Так, ясно. На одного героя в нашей команде меньше. Алексей, отвези его в «Полоз». Патрульным у гостиницы передай от меня: пусть стоят до моего распоряжения. Отдельно передай – никаких киношек на планшетах и уж тем более никаких баб!

…

– Ну, здравствуй, Иван Игоревич! Здравствуй! Заходи. Присаживайся. Ты здесь – уже свой, так что давай без стеснений.

Саныч широко улыбнулся и пригласительным жестом указал гостю на кожаный диванчик. На рабочем столе хозяина «Большого Полоза» дымилась кружка с кофе. Вторая стояла на деревянном подлокотнике дивана. Семен Александрович излучал такую радость, словно к нему на огонек заскочил старый друг, с которым ему в свое время довелось пройти и огонь, и воду.

– Мишаня к жене уехал. Только завтра вернется. Чудо-блоггеры спят, приняв по пять капель. Данилыч будет ворчать, но я им выдал бутылку водочки, – продолжал Саныч. – Красавица-ведущая, правда, не пила, но зато с час курила на балконе. Только потом утолклась. Никто нас не услышит, не увидит. Никто нам не помешает.

Глеб преспокойно прошел к диванчику, не выразив ни малейшего удивления. Уселся. Стащил с волос черную резиночку, передвинул волосы на правое плечо. Уперся раскинутыми руками о кожаную спинку.

– Я знал, Саныч, что ты меня ждешь.

Семен Александрович много повидал за свою жизнь людей, которые умеют мастерски показать выдержку, презрение к опасности, но на самом деле неимоверно слабы характером. Он видел таких насквозь. Ему всегда доставляло особое удовольствие ломать их веру в свою крутость, демонстрировать им их собственное ничтожество. Сколько таких крутых великовозрастных самцов после непродолжительного разговора с ним в оперском кабинете превращались в перепуганных подростков, начинали исповедоваться, давить на жалость, а то и рыдать.

Ожидая встречи с самодовольным сынком богатенького и влиятельного отца, он предвкушал подобный психологический поединок и заранее досадовал, что противостояние окажется недолгим. Он уже видел, как пацан, задиравший перед ним нос, заставивший его вывернуть душу наизнанку, превратится в сопливого мальчонку: растеряется, примется объяснять свои мотивы, оправдываться… Однако в движениях, взгляде, голосе Глеба было нечто такое, что заставило мужчину удержать при себе заранее подготовленную колкость «Что-то ты не шибко уж удивлен услышать свое настоящее имя и отчество. Я и то обалдел, когда выяснил, кто ты». Поэтому только презрительно хмыкнул.

Следующая фраза Глеба прозвучала ответом на пропущенную реплику:

–  А чего удивляться-то? Выяснить настоящее имя человека, имя на руках его паспортные данные – никакая не сложность. Тебе – даже с остатками твоих связей – ничего не стоило Жеглова в розыскном умении обставить.

Саныч ответил в тон собеседнику, все еще глядя на него сверху вниз с пренебрежительной улыбкой.

– Не надо. Не перехваливай. До Жеглова мне далеко. Он за такие мелочи даже и не взялся бы. Когда твоя девчонка на выставке развизжалась, то лишь дурак не догадался бы, что Звягинцева для вас – не просто одна из жертв. Что лично для тебя, как спонсора, владельца мистического канала, это дело – очень личное. Кстати, сам-то ты, Иван Игоревич, интервью по этому поводу записывать будешь? Расскажешь о том, как папка вторую семью завел, как мамка – в отместку ему – из дома с молодым любовником сбежала, потерялась? Или не барское это дело: душевную боль перед камерой изливать?

Глеб смотрел на Саныча с невозмутимостью удава. Это раздражало Семена Александровича. Но злило его не само спокойствие.  Он знал: даже видимость невозмутимости, его демонстрация нелегко дается в стрессовой ситуации. Ему не составляло труда за секунду определить глубину равнодушия. И теперь он видел: у парня она – не напускная. Он выглядел, как человек, наблюдающий за тем, как распутывается клубок невероятно сложных, диких обстоятельств и связей. Внимательно следящий за тем, как переломанные, перекрошенные детальки мудреного паззла складываются в цельные кусочки, а те – в свою очередь – в полную картину. В заранее предугаданную до мелочей картину.

Санычу и самому было прекрасно знакомо чувство, когда под влиянием внезапно открывшихся фактов, свежих улик, новых свидетельств догадки, построенные на косвенных уликах, неточных данных и чутье, подтверждаются, становятся неоспоримыми версиями.

Если бы мужчина не выяснил наверняка, что его гость никогда не был сотрудником правоохранительных органов, то решил бы, что перед ним – его коллега. Но он не собирался отступать. Не таких ломал.

– Вообще-то, мальчик, это ты здесь в сыщика играешь. Судя по всему, уже придумал и свой главный вопрос, и мой ответ на него, и свою финальную реплику. Наверное, мне стоило тебе подыграть: изобразить удивление, растерянность, испуг, непонимание. Но когда мне исполнилось сорок, я дал себе слово никогда не врать, даже в мелочах. Как ты знаешь, я лишь однажды его нарушил, но ситуация – согласись – была исключительная…

Саныч не планировал столь долгого вступления. У него была привычка: пошагово просчитывать каждый предстоящий неприятный разговор или же чреватую неприятностями ситуацию. Он молниеносно прикидывал все возможные варианты развития событий. В голове складывались в четкую сеть логические цепи из многочисленных «если», «то» и «иначе». Таким образом, с наступлением момента икс он был во всеоружии, а при появлении новых вводных заранее подготовленные логические цепи могли сливаться, разъединяться, в доли секунды уточняя схему поведения. Мужчина очень гордился  этим своим умением, появившимся у него еще в детские годы, отшлифованные за годы оперативной работы. Благодаря ему он редко попадал впросак.

Предстоявший разговор с Глебом он тоже предварительно разложил по полочкам. Обмозговал каждый его виток и определил для себя маркеры, по которым он сможет понять, насколько сильно его слова зацепили молодчика. Когда с одному ему слышным хрустом треснет скорлупа самоуверенности и невозмутимости Глеба, когда наглость и самодовольство сменятся сомнением, желанием получить объяснения и жаждой спрятаться от жестокой реальности. Вот тогда Саныч и планировал, изрядно помурыжив так раздражавшего его мальчишку, снизойти до успокоения, объяснения.

Но теперь Саныч увидел, что напротив него – человек с не менее сильной волей, чем он сам. Но у него все еще оставалось преимущество – как у инициатора разговора, обладателя однозначно недоступной оппоненту информации. Он не преминул этим воспользоваться.

– Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет – сам.

Саныч хмыкнул. На Глеба это не произвело никакого впечатления.

– Раз, парень, ты стесняешься задать свой вопрос, то я озвучу его за тебя. Итак, ты хочешь меня спросить: «Знал ли ты, Саныч, что Евгений Волков был причастным к похищению девочек, в числе которых была, между прочим, и твоя собственная дочь?».

Губы Глеба скривились. Саныч переставил кофейную чашку на стол, затем ухватил за спинку обшарпанный стул, выволок его из-за стола, стукнул им об пол перед собеседником, развалившимся на диванчике. Уселся верхом, сложив локти на спинку. Этот прием неизменно работал с задержанными: доминирующая поза, контакт глазами и понимающий взгляд. Глеб вскинул брови.

Довольный произведенным эффектом, Саныч продолжил:

– Конечно, я знал об этом. Знал наверняка. На сто процентов.

Глеб снова скривился, мотнув головой, будто бы отгоняя назойливую муху.

– Погоди ты башкой трясти, мальчик! Погоди. Да, я очень быстро догадался, что Волчок был замешан в той истории. Но понимаешь, Ваня… или лучше – Глеб?

Парень пожал плечами.

– Ну, Глеб так Глеб, – снисходительным тоном сказал Саныч. – Пойми мальчик: быть замешанным в преступлении и являться его соучастником – две большие разницы.

Саныч начал объяснение, как мудрый и терпеливый учитель приступает к повторяемому в трехсотый раз разбору сложной темы для старательного, но абсолютно не одаренного ученика.

– В то время Волчок был совсем пацаненком: едва-едва двенадцать лет исполнилось. Отец – неизвестный герой, мать – алкоголичка, в доме – вечный пьяный притон. Старшую сестру он одновременно и любил, и стыдился. Чего бы он потом ни говорил, но он точно знал, каким ремеслом она деньги добывает. Городок у нас и тогда маленьким был: все всё друг про дружку знали, находились шутники, готовые поддеть мальчишку профессией сестренки. Тем более, что хахалей девчонка нередко в квартиру приводила. Многих из пропавших девчонок Женька тоже знал. Мою Алинку – так наверняка. Она с его сестрой дружила… то есть – вместе моталась.

Саныч горько вздохнул, направил на Глеба пристальный взгляд, оценивая, заслуживает ли он дальнейшей откровенности.

– Мальчишка про многих сестренкиных знакомиц, таких же оторв, знал: кто из дома, где пьяный кильдым стоит, на недельку-другую слинял, кто у кого пожить остался. Если предположить, что однажды в его жизни появился некий старший товарищ, который начал его прикармливать, делами его интересоваться, суммами небольшими помогать… этакий папа-заменитель… то вот такому старшему товарищу он мог бы в обычной болтовне и обронить, какая девочка загуляла при в свинью упившейся мамане, не способной заметить, что дочка из дома свистанула. К тому же, именно он и нашел цацку в шмотках своей сестры, а еще – в комнате ее подружайки, пропавшей немного позже. Все выглядело естественно: сестра с ним в одной квартире обитала, а в квартиру подружки он явился, чтобы с ее брательником повидаться. Что если побрякушки ему передал тот самый папа-заменитель, объяснив: так надо – это лентяев-ментов подтолкнет поактивнее его горячо любимую сестру искать?

Я с Волчком говорил про это. И знаешь, он сказал, что был у него такой вот друг. Сожитель его тетки, командировочный. Следов сожителя не нашлось. Спросишь, почему я из мальчишки показания с языком не вырвал? Все просто. Во-первых, к этой мысли я пришел, когда пить бросил. Во-вторых, я очень быстро просек: урод пацана использовал втемную. Не осознавал Женька, кем на самом деле был тот хороший дядька. Но присматривать за Волчком я стал: прикармливал, приваживал. Все думал, если мерзавец вернется, то обязательно на него выйдет – за информацией или содействием… мало ли?  Но вишь, как дело обернулось: Женька так искренне на мою фальшивую ласку откликнулся! Как голодный уличный котенок. И я полюбил его за привязанность. Потом… чем больше проходило времени, тем вернее я понимал: нет, не знал мальчик, что невольно стал соучастником похищения сестры и каких-то других девчонок. А еще я понял, что ему жизнь спас: если бы я его из той среды не выдернул, то преступник мог убрать его, как ненужного свидетеля. Это ведь я устроил Женьку в нормальный интернат, с моей подачи Данилыч похлопотал, чтобы паренька в ведомственный институт приняли на бюджет.

Глеб снова мотнул головой.

– Молчишь, мальчик? Другое хотел от  меня услышать? Предвкушал, как я примусь пьяные слезы по щекам размазывать? Слепым глупцом себя называть?

Глеб провел ладонями по волосам и снова принял прежнюю позу.

– Теперь у тебя на языке вертится второй вопрос, Глеб Васильич. И опять молчишь. Вот он: «Когда ты понял, что Евгений Волков был не просто слепым орудием в руках подонков?». И вот мой ответ: сегодня, когда узнал о находке.

Тогда все и сложилось. Женька лазаньем по местным пещерам занялся сразу же по возвращении из института. Все вокруг облазил. А пещерку эту – с телом твоей матери – не обнаружил. Почему? Хороший вопрос. Скорее всего, не хотел обнаруживать. Идиотов по пещерам водил. Артем Данилович смотрел на увлечение подчиненного сквозь пальцы. Кабы кто из приезжих или местных фриков заблудился, он бы первым по шапке получил, тонны бумаги на объяснительные бы перевел. Новые потеряшки – кому они нужны? А так – без Волкова никто под землю не лазил. Женька точно знал, куда любителей погоняться за призраками вести можно, а главное – куда их вести нельзя. Он угрожал тебе, что ни в одну пещеру не пустит? По глазам вижу, что угрожал. Наверняка, предлог подходящий нашел: что-то типа «Если Саныч запьет, я тебе устрою!». Но главное…

Саныч поскреб затылок.

– Главное, сегодня, пока тебя не было… он… ладно, скажу как есть: к твоей невесте в комнату наведывался. Я случайно увидел, как он осторожненько так выходил из ее двери. Сначала подумал: дело молодое, всякое бывает. Компаний тут много гостило: на кобелизм я уж насмотрелся. А то, что ему твоя девчонка приглянулась, сразу заметно было.

В общем, приметил я его и – чтобы не смущать – свернул на другую лестницу. Спустился вниз – а Оля там. И зачем Волчок в ее номер наведовался? Не затем ли, чтобы тот самый браслет забрать, который тебе неизвестный игрун прислал? Тот самый, который в его машине нашли? А какого черта он ему понадобился, браслет-то? Но если предположить, только лишь предположить, что вещица – не поддельная, что на не могли остаться пальчики?

Саныч снова почесал голову.

– Зачем ему стреляться? Так ведь расследование теперь возобновится. Его странное сталкерство весьма заинтересует следаков. В протоколах записано, что он два кулончика нашел… Плюс: та не дружившая с головой потерпевшая про волка лопотала. А ведь его прозвище – Волчок. Что там еще всплывет, если примутся его алиби проверять…

Внезапно Глеб прервал излияние Семена Александровича.

– Нет-нет, Саныч! Все это – косвенное. Все это – не о чем. И вообще, не о том ты говоришь. Я другое хотел у тебя спросить.

Парень поморщился, как от зубной боли.

– Зачем ты убил Женю? Не как убил, я это и без тебя знаю, а именно – зачем?

– Ты чего несешь, пацан?

– Прекрати разыгрывать свой спектакль: надо очень постараться, чтобы повесить на Волчка похищения. Двенадцатилетний мальчишка из неблагополучной семьи… Даже если  он и трепанул что-то кому-то по глупости… И разве он реально обязан был по всем щелям в горах лазить? Хреновые у тебя доказательства, товарищ начальник. Любой адвокат средней руки разобьет их в пух и прах. Но ты его убил. Мастерски. И суицид симитировал тоже мастерски. Хотя… эксперты, скорее всего, выявят странности… но речь не о том…

Мужчина вцепился в край стула.

– Ты не увидел оставленную моими ребятами в кустах машину. Да-да-да, они по моему распоряжению оставили тачку на ночь. Кто бы забрал –  полицейские машины туда-сюда то и дело ездят. Их-то Оля и захотела заснять. Потому и видеорегистратор оставили включенным. У Жени в машине громко играл приемник. Поэтому ты и не услышал звук нашего мотора.

Саныч нервно оскалился, но через несколько секунд справился с нахлынувшими эмоциями.

– Хорошо. Я скажу. Ты прав, Глеб Васильич, абсолютно прав. Для дела те доказательства, что я тебе перечислил с такими понтами – ерунда полнейшая. Но мне плевать: достаточно, что для меня они – стопроцентные. Видел, как Женька выходил из номера твоей Оли. Потом она сказала мне про пропажу браслета. Вот тогда для меня все и сложилось. Я знал, куда поедет Волчок. Проехал за ним. Подошел к нему. Спросил: знал ли он, что именно тот добрый дядя, теткин хахаль, девчонок похищал. Что это он похитил и мою дочь, и его сестру. Он смутился. Всего лишь на миг. Но мне этого хватило. Спросил в лоб: помогал ли он похищать мою дочь? А он… расхохотался мне в лицо и сказал: «Я не только помогал ее похищать. Я еще ее трахал!». Думаю, он хотел вывести меня на эмоции. Чтобы я на него кинулся, чтобы он меня типа зашиб. Тогда бы он подкинул мне лежавший в бардачке браслет и… Ну, а дальше? Дальше ты видел, раз уж смотрел запись на видеорегистраторе. Понимаешь…

Саныч замолчал. Молчал и сидевший с закрытыми глазами Глеб. В тишине прошло чуть больше минуты. Наконец, парень кивнул и прошептал: «Понятно, тогда понятно». Затем открыл глаза и снова обратился к хозяину «Полоза».

– Ты спросил его «Ну как, успел чпокнуть симпотную блоггершу?», а он тебе ответил «Ты что, Саныч, с ума сошел?».

Саныч вмерз в стул.

– Ты ехал его убивать. Ты попросил подержать в руках табельник: типа захотел вспомнить, как это – быть вооруженным ментом. А потом выбил его из колеи своим дурацким вопросом.

Теперь молчал Саныч.

– Второй мой вопрос ты тоже не угадал: Петрова было так же легко убить?

Мужчина встал, пнул стул, попятился к столу. Сел на него, задев кружку с уже остывшим кофе. Ощупал ее, словно искал предмет, чтобы запустить в собеседника. Но потом выпил холодный горький напиток, отер ладонью губы.

Он потерял главенство в этом разговоре. Мальчишка, которого он недооценил, держал его за горло. Запись видеорегистратора – сильный аргумент. А откуда Глеб знал и об убийстве бывшего друга, было непонятно. Однако от этого его хватка не сделалась слабее. Мужчина понял: ему придется признаться и уже не предлагать сосунку покровительство своего авторитета, а добиться его сочувствия и – следовательно – молчания.

– Убивать Петрова было гораздо легче. Я сделал это на одном дыхании. Когда вошел в ту избенку, увидел его полуголого и свою Алинку – нагишом на кровати. Еще теплую…

***

Перед глазами Семена Александровича всплыла картина двадцатилетней давности. Его друг Валерка Петров – полуголый и взъерошенный – колотит себя кулаком по груди.

– Саныч! Я не знал, что она – твоя дочь! Не знал! Ведь когда я ее последний раз видел, она сыкухой совсем была! Если бы она сказала… сказала… разве бы я ее тронул?! Не стреляй!

***

– …когда я в тот день отправился его искать, то был уверен: ему нужна помощь. Мог ли я предположить, что… а когда увидел… все это… я был к этому не готов… на столе валялась его смятая рубашка, а поверх – ремень и табельник в кабуре. Схватил ствол. Сразу решил: убью. Хотел лишь выяснить, кто его подельник. Под дулом пистолета человек делается послушным, искренним. Сказал, где тела прятал. А стоило только произнести «Кто помогал?», как этот скот завопил: «Волчок! Волчок! Женька!». Я не смог выспросить больше.

Саныч тяжело дышал, заново переживая убийство того, кого считал другом.

– Петров выдал: «Да она сама в машину залезла. Цену назвала. Я подумал – обычная шлюха». Я выстрелил.

Мне хватило меньше минуты, чтобы понять, как поступить, как отвести от себя подозрение в убийстве Валерки. Отнес Алинку к гати… пострелял по кустам из своего пистолета… поджег дом… поездил, как ты говоришь, туда-сюда… в голове было одно: лишь бы Аллочка не узнала, что нашей девочки больше нет, лишь бы не умерла раньше срока… прекрасно понимал, что ей меньше года осталось… но дальше одного дня с ней потерять не мог… даже одного дня…

А про Женьку я почти правду сказал. До сегодняшнего дня был уверен – пацана вслепую использовали. Про теткиного хахаля тебе сейчас наврал… Это да…

Голос мужчины оборвался. Он изо всех сил пытался сдержать слезы. Справившись с чувствами, он заговорил дальше – уже глуше.

– Претворяться перед Аллочкой было несложно. И рыдать на похоронах Петрова легко было – Алинку мертвую вспомнил и аж зашелся в истерике. Это был единственный шанс оплакать ее… мою маленькую девочку… дочку…

Глеб резким движением скрестил руки на груди и вновь перебил собеседника.

– Но все-таки она назвала тебя папой.

Саныч вздрогнул, как от удара.

***

– Зря ты примчался сюда, надо было до вечера дождаться, – полуголый Петров и одетый по форме Саныч шагали к дому избушки.

– Зря? – буркнул Семен Александрович. – Ты себе это скажи. Только-только поутихло с прокурорской бабой, а ты уже новую девчонку приволок. Чего неймется? Какого черта вразнос идешь? Пусть совсем спокойно станет.

– Не удержался я, не удержался, каюсь, – притворно оправдывался Петров. – Так ты увидишь девку – сам поймешь: брюнетка, все при ней, бойкая. Сперва даже угрожать начала. Типа отец ее – крутой. Я не стал дослушивать: крепко ей врезал. Зубы выбил. Наверное, даже челюсть сломал. Только бормотать могла. Зато теперь не покусает. Отец крутой. Уж кто круче Звягинцева-то? И тому умыться пришлось.

Валерий захохотал. Саныч неодобрительно скривился.

– Я ее уже обломал. Первый раз – прямо в машине. Не утерпел. И два раза здесь. В последний раз обошлось без криков-писков. Все сделала, как сказано было. Я ее уже на койке расположил. Как чувствовал, что ты появишься. Предупредил эту шлюшку, что ей придется еще одному горячему парню понравиться. Она все поняла.

Нагая девочка, с грязным мешком на голове была пристегнута за руки к железной кровати. Надеть на голову мешок – это Петров придумал. Он уже давно заметил: если девчонке надеть на голову мешок, она сильнее пугается, скорее смиряется со своей участью – побыть пару-тройку деньков развлечением для двух взрослых дядей. Охотнее верит: наигравшись, они ее обязательно отпустят домой под ее честное слово никому ничего не рассказывать.

Саныч плотоядно окинул глазами нагое тело и причмокнул языком.

– Вижу: угодил! – засмеялся Петров.

– Еще бы! Ух ты какая сочная!

Он принялся ощупывать грудь девушки.

– Ладно, не пропадать же такой шлюшке даром. Поотовариваем ее – а там смотри: перерыв.

Он встал и принялся расстегивать рубаху. Стащил ее с себя. На груди обнажилась наколка в виде оскаленной волчьей морды. Сдернул с головы девушки мешок и…

– Какого, мать твою, хрена?! – завопил Саныч.

– Ты чего?

Петров ошалело глядел – то на изменившегося в лице подельника, то на девушку с разбитыми в кровь губами, распухшим от плача лицом. Она смотрела на старшего мужчину с выражением одновременно ужаса и надежды.

– Саныч, миленький, – умоляюще забормотала она, плохо выговаривая слова из-за выбитых зубов, – забери меня домой. Я не скажу маме… честно. Никому не скажу. Никогда.

Кошмарная догадка обрушилась на Петрова.

– Алинка? – едва выговорил он и замер с раскрытым ртом, не находя слов.

Все последующее произошло очень быстро. Семен Александрович метнулся к столу, выхватил из кобуры пистолет и направил ствол на напарника. Глаза Валерия расширились и побелели от испуга.

– Саныч! – завопил он. – Я не знал, что она – твоя дочь! Не знал! Ведь когда я ее последний раз видел, она сыкухой совсем была! Если бы она сказала… сказала… разве бы я ее тронул?!

Саныч едва переводил дух.

– Ты же сам… сам говорил, что нам нельзя дружить семьями, друг к другу в гости ходить… где бы твою Алинку еще мог встретить, сам подумай. Патрульные ее знали: для тебя ее из ночных кабаков выдергивали… инспекторы по делам несовершеннолетних… а я… откуда я… Саныч, не надо!!!

Саныч спустил курок. Петров рухнул на пол. Теперь Семен Александрович навел ствол на приемную дочь.

– Саныч, миленький, – заплакала она. – Я все поняла: ты – спас меня… Да, этот урод меня похитил, а ты – спас… Я так и скажу всем… Я ведь твоя маленькая девочка! Я люблю тебя! Папа!

Последнее слово слилось со звуком выстрела…

…

Глеб с презрением смотрел на Матвеева.

– Ты когда-нибудь видел призраков, Саныч?

Странный вопрос вывел хозяина «Полоза» из ступора.

– Ты о чем, пацан? – спросил он хриплым шепотом.

– Настоящих призраков. Не во сне и не тех, каких показывают в кино и в передачах наподобие нашей. А я их вижу – но только когда перестаю пить свои таблетки. Ко мне приходит мама. Мне это нравится. Правда, она уже давно не появлялась. Но сегодня… сегодня – обязательно.

Саныч ошарашенно смотрел на Глеба.

– Твоя Алина… она уже здесь. Благодаря браслету смогла появиться. Очень хотела, поучаствовать в казни. Говорит: «А ведь я его любила!» Да, Саныч, да. Она ведь влюбилась в тебя. С девочками-подростками такое случается. Алинке было сложнее: она же знала, что ты не родной отец. Первые охи-вздохи, мечты – на фоне чувства вины перед матерью и стыдом перед тобой… «Ты мне не отец» – так она пыталась обратить твое внимание на себя.

Волчок тоже здесь. И тоже требует мести. Он – очень на тебя зол. И за то, что ты его убил, и за то, что над его сестрой издевался со своим корешем, и за то, что врал ему. А уж обманщик ты – великолепный. Что верно – то верно. История про Петрова и Волчка звучала вполне убедительно. Но только Женька сам объяснил мне: о том, как ты его убил, – на месте преступления; а за что – уже здесь. Говорил мне на ухо, пока ты свою слезливую историю напевал.

Несколько лет назад ты попросил его найти тебе бригаду, чтобы тебе подвальчик сделали. Иногороднюю – чтобы подешевле и чтобы местные поменьше в твои дела лезли. Волков подогнал. И забыл. Чего уж в голове чужие хозяйственные дела держать? А не так давно случайно встретил одного из бригады. На мелкой краже взяли. И тот, надеясь на сочувствие задержавшего его мента, напомнил, дескать, я твоему другу, начальник, два подвальных помещения оборудовал. Волков даже не сразу задумался над этим – «два». Про одно он знал. Ты ему говорил – под всякие там домашние заготовки. Волков сначала вроде и значения не предал. Долго не придавал. Волчок еще и на себя злится. Зачем перед встречей с Борисом спросил, для чего тебе второй подвал понадобился? Ведь без задней мысли спросил. Совсем нечаянно вспомнил и брякнул – для того, чтобы разговор поддержать.

Говорит мне сейчас: «Напрасно спросил. Напрасно. Еще бы чуть-чуть и я сложил бы два плюс два. У Саныча появился новый подвальчик – и девчонки снова пропадать стали. Правда, в соседних городах, но все же… Потом еще мелькнуло: он же сам меня натравил на того придурка, который книжки идиотские пишет».

Смотришь на меня, Саныч, и думаешь, откуда мне это известно. В машину с включенным видеорегистратором ты поверил. А в то, что я призраков вижу, что они со мной разговаривают, рассказывают мне что-то, о чем-то просят, – не веришь ни черта. Психом считаешь.

– Да ты и есть псих.

– Можно и так сказать. Шизофрения. Кстати, твой подарок: первые признаки появились, когда ты и твой подельник убили мою мать. Когда она пропала…

– Так, ты реально сумасшедший, мальчик. Призраки… Женька-Волчок… Алинка… ты думаешь, тебе кто-нибудь поверит?

– Не в том суть, чтобы мне кто-нибудь поверил. Не в этом дело. Главное, что сегодня – ровно двадцать лет со дня смерти мамы. И уже через несколько минут – то самое время, когда Хозяйка Медной Горы пришла за ней. И она скоро появится здесь.

– Кто? Хозяйка?

– Нет. Моя мама. И ей не нужны официальные доказательства. Она ведь отлично знает, как оно все на самом деле было. Ей нужен ты.

– Ты бредишь, пацан!

– На твое несчастье, нет, Саныч. Нет! Но вот те две девочки, которые сейчас заперты в твоем подвальчике, они – да, бредят.

Саныч побелел настолько, что даже и без того светлые глаза стали одного цвета с бескровной кожей лица.

– В том самом втором подвальчике, о существовании которого совсем недавно узнал Волчок. Но ему было невдомек, что прямо сейчас в этом погребке сидят две молоденькие девчонки… шлюшки, как ты их называешь. Ты и твой Мишаня. Вы собирались после нашего отъезда прикончить их и отнести их тела к горе, зарыть под гать, но из-за шумихи, вызванной сегодняшними находками, наверняка, передумаете. Ты же любишь просчитывать наперед, Саныч. Всегда любил. И поэтому заранее придумал, где закопать трупы. Верно?

Эх, ну и мразь же ты! Знали с Мишаней, что приедет съемочная бригада, а от похищения отказаться не смогли. Вам, сволочам, это задора прибавляло или же зятек вразнос пошел, как Петров тогда, а тебе деваться было некуда?

Сегодня девчонок освободят из заточения. Они спасутся. И, конечно же, опознают и тебя, и твоего зятя…

Саныч вытянул из-за спины пистолет и направил его на Глеба.

– А вот здесь ты заблуждаешься, сопляк. Откуда бы ты не узнал про подвал и про шлюх, тебе меня не победить. В тюрьму я не пойду. Пущу себе пулю в лоб – и вся недолга. Но сначала тебе мозги вышибу.

– Здорово! – захохотал Глеб. – Реально здорово! Еще и ствол! Неужели ты, старый козел, думал, что напугаешь им меня? Стреляй!

Бахнул выстрел. Пуля впилась в потолок. Саныч с удивлением смотрел на оружие, на свою руку. Он был уверен, что действительно ощутил толчок в локоть. Глеб продолжал хохотать.

Саныч завопил и снова нажал на спусковой крючок. Вторая пуля тоже вошла в потолок. И снова – он был готов поклясться, что его кто-то подтолкнул. В ту же секунду он четко почувствовал ледяную хватку на своем горле. Его душил кто-то невидимый, но очень злой и сильный. И тут он увидел их троих: Женьку, Звягинцеву и свою Алинку.

Девочка смотрела на него злорадно и кровожадно. Парень пожирал его злющим взглядом и чего-то бормотал. Саныч понял, что именно Волков душит его. Женщина взволновано глядела на Евгения: ей не нравилось то, что он делал.

…

– Женя, прекрати! Ты же его убьешь!

Голос Звягинцевой звучал мягко. Она уговаривала молодого майора.

– Того и добиваюсь, – ответил ей Волков. – Он заслуживает смерти. Сволочь какая! Издевался над моей сестрой, над Алинкой, над другими. Тебя на верную гибель бросил. Забыла? Столько лет мне врал. Я ведь его, как отца родного, любил. Готов был любого за него порвать.

– Нет-нет-нет! – не унималась Звягинцева. – Его нельзя убивать.

– Чего-чего? Ты предлагаешь его простить? Отпустить? Может быть, еще и помочь ему выпутаться? Ты это предлагаешь?

– Не говори ерунды! – со злостью откликнулась Алинка. – Его нельзя прощать! Он убил меня. Убил! Сам! Выстрелил, глядя мне прямо в глаза. А до этого – он меня лапал. Но ты не спеши. Его надо наказать посильнее, а не просто придушить.

Евгений выдохнул. Ледяная хватка на голове Саныча ослабла. Он в ужасе разглядывал призраков, не в силах ни оправдываться, ни просить пощады.

– Женечка, ну что такое – смерть, а? – Маруся объясняла Волкову совершенно очевидную для себя и для своей юной подруги идею. – Переход в небытие. Другого ему по ту сторону не уготовано. Но ведь переход – он такой короткий. Тебе достанет минуты, чтобы отправить его в черную пустоту. И то – в самом лучшем случае. Несколько секунд страха, отчаяния, боли – и все! Подумай, Волчок…

– Не называй меня так! Меня теперь тошнит от этого прозвища:  он меня им наградил. Он!

Призрак майора сжал кулаки.

– Не надо нервничать, Женечка, – торопливо назвала его по имени Звягинцева. – Успокойся! Задумайся: разве несколько секунд… разве они могут сравниться с тем, что пережила я… да что я! … с тем что, пережили девочки, которых этот урод со своим подельником держал в заточении? Каждая несчастная терпела унижения, насилие, побои… исполняла прихоти жестоких извращенцев в надежде, что ее потом отпустят. Они плакали, умоляли о пощаде. Они обещали молчать, не рассказывать никому о том, кто их похитил и что с ними делали. И с каждым часом они все сильнее и сильнее осознавали: их убьют. Долгие часы ужаса, ожидания смерти – вот что они пережили. А ты хочешь просто убить эту мразь за несколько секунд.

– Что сейчас чувствуют те две девочки, которые сидят на цепи в оборудованном звукоизоляцией подвале с заклеенными скотчем ртами? Подумай, Женечка! – выкрикнула Алина. – Да, их спасут. Но ты подумай, подумай: они же теперь внутренне покалечены! Как им теперь жить с такими ужасными воспоминаниями?

– Двадцать лет он – жил! Жил! Ел, пил, развлекался как мог. А такие, как мы, гнили в земле. Любившие нас люди… вот мой сын – на грани безумия. И как – этому извращенцу всего минуту страданий и страха за все его художества? Разве это справедливо? По-моему, нет. Раз уж ты наказать его хочешь – то к чему такой… жест милосердия?

Евгений был готов согласиться.

– Но что с ним делать, если нельзя убивать? Думаете, если мы просто оставим его в покое, если его арестуют и посадят, то он будет мучиться от угрызений совести? Нет у него совести.

– Мучиться будет, – кровожадно улыбнулась Маруся, – но совесть здесь будет ни при чем.

– Что же будет «при чем»?

– Инсульт.

– Инсульт! Инсульт! Инсульт и паралич! – Алина радостно захлопала в ладоши и залилась хохотом. – Вот чего он заслуживает. Привыкший быть важным, значимым, уважаемым, властным, он будет лежать пластом, ходить под себя и ощущать свое полное бессилие. Даже задницу самостоятельно подтереть не сможет.

А эта говнюшка, Инка, не будет за ним ухаживать – я ее знаю! Она вздохнет с облегчением: она ведь боится, что отец с мужем устранят ее с случае чего, как свидетеля. Она ведь однажды слышала стоны ночью, пока они еще звукоизоляцию до ума не довели. Спустилась вниз, подвальчик нашла. Внутрь зайти не смогла, но подозревать родню любимую начала. Потому в другой город и уехала. Она боится отца. И мужа боится. Он к ней приезжает в гости, а она боится, что он догадается о ее подозрениях и придушит ее самою. Поэтому радостно открестится от обоих. С мужиком своим разведется, когда его посадят.

Что же до Саныча… где таких, как он, одиноких и болезных держат? В каких-то там специальных заведениях, где он особо никому нужен не будет. Маруся, сделай ему инсульт! Сделай прямо сейчас! Только надо, чтобы мозг не полностью погиб. Чтобы этот старый козел еще долго прожил, чтобы ощущал свое бессилие. Прочувствовал его. Как я, когда на той койке лежала…

Евгений рассмеялся.

– Всегда знал, что вы, бабы, злее нас, мужиков. Женская месть – самая страшная. Но, девочки, мне ваша задумка нравится – двумя руками за!

– Не будем терять времени, – Маруся выступила вперед и вперилась в Саныча взглядом. – Испытай всю ту беспомощность, на которую ты обрекал своих жертв!

Саныч ослеп от жуткой боли в голове. Мешком рухнул на пол, захрипел, застонал.

…

Глеб не видел призраков, обсуждавших судьбу Матвеетва. Он с нетерпением наблюдал за Санычем: за его ужасом, за тем, как он рухнул на пол. Глеб знал: после расправы над мужчиной – какой бы она не была – для него начнется самое интересное. Когда затих последний хрип, парень рывком соскочил с диванчика и принялся озираться по сторонам. И без того моложавое лицо выглядело совсем юным – почти детским. Юный гномик, ищущий в сказочном лесу волшебную фею.

На плечо Глеба мягко легла рука. Он резко развернулся. Та, кого он столько ждал, стояла перед ним. Она была такой, какой он ее видел в день их последний день: в голубеньких джинсах, светлой маечке и проглядывающим через нее белоснежным купальником.

– Мама! – счастливо выдохнул Глеб. – Мама, мамочка!

Они обнялись. Маруся была для него не призраком, а реальным существом из плоти и крови, с легким горьковатым запахом духов, теплой кожей.

– Мамочка, ты пришла! Ты пришла!

Они взялись за руки и уселись прямо на пол друг напротив друга. Глеб целовал ее ладони.

– Мамочка, я так рад! Так рад!

– Ванечка, мой хороший, – ласково говорила сыну Маруся. – Любимый мой сыночек. Как же я по тебе скучала, как же я мечтала хоть разочек еще обнять тебя. Я должна тебе так много сказать, попросить у тебя прощения. Малыш!

– Мама, я сделал все, как ты хотела. Ты рада?

– Ты – молодец. Я тобой горжусь. И мне очень жаль, маленький. Жаль, что заставила тебя перестать принимать лекарства, что поставила под угрозу твой бедный рассудок.

– Ерунда.

– Нет, не ерунда, Ванечка, не ерунда. Но однажды, когда у тебя появится свой ребенок и ты поймешь, как глубока родительская любовь, ты спросишь себя: «Зачем она сказала мне перестать пить таблетки? Зачем заставила меня приблизиться к безумию? Как она могла подвергнуть меня такому риску?».

– Нет, мама, что ты! Никогда!

Маруся погладила сына по щеке. Он двумя руками ухватился за ее ладонь и кивнул: ладно-ладно, я буду молчать, я буду на тебя смотреть, буду тебя слушать.

– Я была единственной погибшей, у которых был ребенок. Ребенок с психическим заболеванием… не обижайся, малыш, я говорю тебе правду…  Ох, Ванечка, твой разум стал единственно возможным проводником. Художник, которому я явилась, и Борис… они попались Хозяйке в нужный лунный цикл, в нужном месте, будучи в наркотическом опьянении. Но они оба перестали употреблять наркотики после встречи призраками. Хорошо, что с помощью Бориса удалось передать тебе браслет и кулончик. Эти вещи и картина… все это помогло вывести убийцу из равновесия. Расколоть его эмоциональную броню. Заставить его вспоминать о том, что он сделать. В них была заключена нужная энергия, способная пробудить в нем нужные эмоции: без всего этого он бы и дальше смог скрываться от загробного воздействия за броней своей непроницаемости. Он ведь уверил себя в том, что не виноват в смерти дочери. Он даже мысли о ней не допускал. Ни раскаяния, ни страха – к нему было не подобраться. Ты же сам знаешь: влиянию потусторонних сущностей доступны только люди с нестабильной психикой.

Мы должны были покарать его вдвоем – я и Алина. Она очень хотела. А Женя… его возможности еще сильны… до девяти дней…

Был еще один интерес. Уже личный. Хозяйка обещала, что даст мне возможность помочь тебе. Ведь это не я свела тебя с ума. Когда я к тебе пришла первый раз, твое состояние уже ухудшилось. Кризис все равно бы наступил. Но у меня возник шанс разговаривать с тобой, успокаивать, а главное – помочь тебе примириться с изменениями в семье. Помнишь, маленький, я тебя уговаривала не сердиться на папу, не злиться на его новую жену? Быть хорошим, послушным мальчиком. Я понимала: твое спокойствие, благополучие, твое будущее, – все это зависит от того, сможешь ли ты смириться с новой ситуацией, принять мачеху. Папа не собирался тебе ничего объяснять. Это – совершенно в его характере: не думать о проблемах близких и верить, что их переживания, горести – чушь и блажь и должны решаться сами по себе. Зоя, не имея собственных детей, очень хорошо тебе относилась, это верно. Но если бы ты из-за обиды превратился в злобного, обиженного ребенка, она бы не смогла стать для тебя хорошей.

И ведь это я убедила тебя постоянно принимать лекарства. Пообещала, что однажды приду и скажу, когда можно будет перестать. Пообещала, что после того, как ты поможешь разоблачить преступника, я снова явлюсь тебе, и мы сможем поговорить.

– Ма-ам, ну давай не будем о делах! Давай поговорим о нас с тобой. Я хочу так много тебе рассказать, так много о чем тебя расспросить.

– Хорошо, Ванечка, хорошо.

Глеб прижал материнские ладони к своим щекам…

…

Прошло полчаса. Сын разговаривал с матерью и не слышал, не замечал ничего вокруг. Не видел, как через открытую дверь на него смотрит полицейский. А другой сотрудник держит за плечи Олю, которая пытается войти в комнату. Чуть дальше топчутся Сергей, Егор и проснувшийся от шума Борис. Оля кричит, зовет жениха по имени. Надрываясь, срывая голос.

Наконец, до него издалека донеслось ее протяжное, наполненное слезами: «Гле-еб! Глебушка!».

Парень обернулся на этот звук, и разглядел девушку, которая выглядела как мутная дрожащая голограмма.

– Зайка, не отвлекай, – несколько раздраженно откликнулся он и даже отмахнулся. – Как менты приедут, скажи: пусть посмотрят хорошенько цокольный этаж… там одна дверь в подвал, а чуть дальше – другая… пусть поищут. Там это… пусть ребята на сотовые поснимают… пригодится… А сейчас – не мешай, пожалуйста.

Сын снова устремил глаза на мать.

– Мама, а можно сделать так, что ты меня заберешь к себе? Просто мне так тяжело без тебя, что просто сил нет.

– Нет-нет, сынок, даже не проси! Тебе на роду написана долгая жизнь. Я вообще не имею права вмешиваться. Ты же не хочешь, чтобы твоя мама стала убийцей? А то, что тебе без меня плохо, тяжело, так потому, что ты меня еще не отпустил. Ты еще не понял, что меня больше нет, малыш. Это – обратная сторона медали. С одной стороны, я помогла тебе смириться с новой семьей, попросила помочь наказать убийцу, а с другой –  мои появления не давали тебе отпустить меня.

Маруся вновь погладила сына по голове.

– Малыш, я умерла. Серьезно, мой мальчик.

Глеб зажмурился и замотал головой, как ребенок, не желающий больше есть кашу.

Маруся обхватила голову сына ладонями и проговорила ему прямо в лицо, стараясь придать своему голосу максимальную убедительность.

– Меня больше нет, Ванечка.  Ты меня больше не увидишь наяву… Пожалуйста, не прекращай принимать лекарства. Пойми: я не приду к тебе, даже если ты меня не послушаешь…

– Мама!

– Я умерла, малыш. Теперь, когда я выполнила свою миссию, я уйду в другой мир. Тебе будет проще смириться с этим, когда мое тело похоронят, когда ты впервые встанешь перед моей могилой…

– Мама!

Маруся обняла сына, начала целовать его голову.

– Ванечка, ты порадуйся за меня: я покину пространство между мирами. Обрету покой. Прошу тебя, милый: стань счастливым. Воспитай своего ребенка счастливым человеком.

– Какого ребенка, мама? Мне же нельзя. Я не отважусь на детей с моим-то диагнозом. Я и Оле это сказал. Кстати, она сама не может. Какие дети?

– Брат Жени Волкова. Вы станете ему замечательными мамой и папой.

Маруся еще раз поцеловала сына в затылок.

– Мне пора, Ванечка.

– Мама?

– Я должна уйти.

– Но мы же еще не обо всем поговорили… Я же еще…

Женщина стала терять плотность, превращаться в призрак, растворяться в воздухе.

– Мама! – закричал Глеб. – Мама! Нет, не уходи! Так нельзя! Побудь со мной еще немного! Мама!

– Я люблю тебя, сыночек! Люблю тебя. Всегда любила и всегда буду любить…

Она исчезла…

Глеб закрыл лицо руками и зарыдал в голос.

– Мама! Мама! Мама!

В дверях появился Артем Данилович. Ему достаточно одного лишь взгляда на заходящегося в плаче Глеба.

– Все ясно, – бросил он через плечо лейтенанту. – Вызывай кого надо.

– Он говорил, что в доме есть какой-то второй подвал. Надо там посмотреть.

…

В ту ночь никто не спал. Подвал, о котором говорил Глеб, был обнаружен, в нем нашли двух закованных в цепи девочек-подростков в полубредовом состоянии. Егор успел сделать пятиминутную съемку на телефон, пока сотрудники полиции не заперли его самого в номере. Сергея и Бориса постигла та же участь. Оле позволили остаться около Глеба и дождаться приезда врачей. Поняв, что ее возлюбленный перестал разговаривать с призраком матери, Оля пыталась вернуть его в реальность: гладила его по плечам, звала по имени. Но парень смотрел на нее невидящими глазами и бормотал что-то непонятное. То и дело принимался беспомощно плакать.

Артем Данилович первое время не обращал внимание на разворачивающуюся перед ним сердечную драму. Был занят другим.

– Алексей Михайлович, моя личная просьба, – разговаривал он с начальником отдела полиции областного центра, где в это время находился зять Матвеева. – Этого парня нужно задержать на двадцать четыре часа. Под любым предлогом. Вдруг он вздумает позвонить Матвееву. Вдруг насторожится. В бега кинется. Не собираюсь тебя учить делать твою работу. Но я бы взял с какого-нибудь информатора сведения, что этот Мишаня наркоту толкает. С утра будут уже все бумаги. Пока пусть его просто задержат. Отправят в изолятор временного содержания. Пусть следят за ним, чтобы ничего с собой не сделал.

В похищениях он стопроцентно замешан. Что же касается убийства моего командира ППС – еще сложно сказать. Нет, не самострел. Это точно: мне эксперт предварительно четко сказал – не суицид: баллистика не та, пороховых газов на руке нет, все дела…

Потом Артем Данилович попытался поддержать Олю.

– Все кончится хорошо, девочка, – сказал он, едва ли сам веря в свои слова. Но надо же было хоть как-то ее успокоить. Еще одного человека с нервным срывом ему не хватало! – Твой жених увидел, как из пещеры достают тело его матери, а потом – еще одного убитого. Чего удивляться, что у него кукушка полетела. Кто бы тут в здравом уме остался?

Полковник успокаивал девушку, но ему и самому было очень тяжело: перед глазами стоял мертвый Волков.

– Что-то подобное с ним раньше происходило?

– Понимаете, у него с детства была подвижная психика, – объясняла Оля. – Когда его мама… пропала и не нашлась, отец не сказал ему, что она, скорее всего, умерла… была убита… Отец хотел, чтобы мальчик сначала смирился с тем, что мамы больше нет рядом. Глеб думал, что она просто… убежала, понимаете? А потом мама стала приходить к нему по ночам. То есть – не по-настоящему приходить, а ему виделось, что она к нему приходит… маленький впечатлительный мальчик скучал по маме, а ему никто не объяснял… у папы – новая жена… понимаете?

– Понимаю.

– Видения были настолько яркими, что Глеб считал: мама прокрадывается к нему тайком, потому что папа ей не разрешает навещать его. Она с ним разговаривала о его жизни, давала советы, сказку рассказывала… про Хозяйку Медной горы. И однажды Глеб попросил отца разрешить маме приходить к нему днем. Тогда и выяснилось, что у него срыв… тогда его отправили на лечение. Неофициально. Он мне об этом в общих чертах рассказывал… Вы же понимаете, что и сейчас это должно быть – неофициально. Глеб – сам врач-психиатр. Нельзя допустить, чтобы…

– Понимаю.

Артем Данилович вздохнул: отец Глеба заранее его предупредил – если поиски дадут серьезные результаты, если парень на них как-то необычно отреагирует, то…

– Зачем тогда отец разрешил ему вообще в это дело ввязаться? – спросил он. – Зачем рисковал единственным ребенком?

– Игорь Сергеевич, папа Глеба, не верил, что мы реально сможем нечто серьезное нарыть во время командировки. Он мне говорил, что одного лишь хотел: пусть Глеб побудет здесь, осмотрит места, где мама пропала, и сможет смириться с ее гибелью.

– Почему он по паспорту – Глеб Васильевич?

– Так это еще лет десять назад… я точно не знаю… какое-то серьезное дело, которое его отец разбирал… решили изменить его имя, фамилию и отчество… я не знаю подробностей… я почти вообще ничего не знаю… Скажите, вы такое… у людей видели? Люди быстро вылечиваются?

Сердце Артема Даниловича дрогнуло от жалости. Заревая блондиночка напомнила ему его собственную жену в молодости. Сколько раз ему приходилось врать ей: дескать, да, все будет хорошо; да, я уволюсь; да, милая, я буду очень осторожным! Полковник не стал думать, насколько в этот раз обоснованы его слова. Просто сказал:

– Быстро, Оля, быстро. Простой срыв. Пару дней – и будет как новенький.

…

Игорь Сергеевич, весьма привлекательный, несмотря на немолодой возраст, мужчина, торопливо проглотил одну за другой три таблетки успокоительного. Собирался следом вытряхнуть на ладонь и четвертую, но жена – Зоя – отобрала у него пластиковую баночку.

– Хватит с тебя! – строго сказала она.

Бывший прокурор области, а ныне – преуспевающий юрист, владелец компании, кивнул: он и сам понимал: с него на сегодня достаочно таблеток. Первую он выпил еще днем, когда ему сообщили, что обнаружены останки, предположительно, его первой супруги. Еще пару – после разговора с сыном. Глеб рассказал, что нашел тело матери, что силовики – по его наводке – обнаружили массовое захоронение. Кроме того, он пообещал, что вечером позвонит опять – сообщит еще об одной находке. Какой именно – даже не намекнул.

Первое сообщение стало для Игоря Сергеевича больше удивительным, чем шокирующим. Когда сын попросил его содействия в организации и финансировании командировки, во время которого он хотел узнать правду о судьбе матери, он не отказал ему. Помог деньгами, задействовал свои связи, чтобы парню дали зеленый свет на всякие там розыски и съемки. Помощь оказалась даже более основательной, чем он сам ожидал. Близкий друг добился того, чтобы команде Глеба дали возможность принять участие в расследовании – в раскрытии группировки, поставляющей живой товар в секс-индустрию: в городах неподалеку от Зеленоградска вновь стали происходить пропажи неблагополучных девочек. События были так похожи на то, что творилось двадцать лет назад. По задумке силовиков, бригада блоггеров, разыскавших – пусть и под мистическим соусом – улики могла заставить похитителей занервничать, как-то проявить себя. Сам Игорь Сергеевич в такой расклад не верил. Ознакомившись с материалами дела, которое раскручивали его недавние коллеги, он не был склонен считать, что действуют поставщики живого товара. Скорее всего, в пропажах девушек были виновны какие-нибудь садисты.

И вообще, его несколько обескуражило желание сына ввязаться в это дело. Глеб никогда раньше не говорил ему, что хочет найти останки матери. Никогда не расспрашивал отца о ней. Создавалось впечатление, что после срыва, случившегося в детстве на почве стресса, и пребывание в психиатрической лечебнице, он вообще забыл о давнишней трагедии, считал исчезновение матери следствием какого-то несчастного случая.

Известие об обнаружении других тел заставило Игоря Сергеевича выпить еще одну таблетку. В голову закралось подозрение: сможет ли сын справиться с ситуацией, в которую попал. На всякий случай он позвонил на сотовый начальнику отдела полиции Зеленоградска и уже напрямую предупредил: если вдруг у парня случиться нервный срыв, если он начнет заговариваться, галлюцинировать, то оказанная ему помощь не должна быть официально зафиксированной.

Теперь же, когда Артем Данилович отзвонил ему сам – с сообщением о том, что в отеле обнаружены две похищенные девочки и что Глебу, который вывел преступника на чистую воду, понадобилась помощь психиатров – Игорь Сергеевич окончательно потерял душевное равновесие.

– Хватит! Того что выпил – вполне хватит, чтобы до утра проспать, – настаивала Зоя. – Утро вечера мудренее.

– Да-да, ты права, – согласился Игорь Сергеевич. – Все будет хорошо. Глебу оказали необходимую помощь. Завтра уже буду в Зеленоградске. Заберу его.

– Иди спать дорогой.

Звягинцев послушно отправился в спальню, разделся и улегся на походную кровать. Это спальное место всегда казалось ему куда удобнее и уютнее любого дивана. Пообещал супруге уснуть.

Закрыл глаза и погрузился в полную темноту. Через несколько минут темнота немного посветлела – из-за ночника, стоявшего включенным на кровати. Игорь Сергеевич начал засыпать: перед глазами всплывали неясные образы: Зоя, Глеб, его невеста… и тут он увидел лицо первой жены.

Маруся!

Она смотрела на него спокойно, с мягкой улыбкой на молодом красивом лице.

– Ну вот мы и нашли тебя, девочка моя, – мысленно сказал он жене. – Скоро вернем в родной город. Хоть на кладбище, а все-таки... Вот где и завершится твое маленькое приключение с побегом из дома. И зачем ты затеяла его, маленькая? Какая же ты все-таки у меня глупенькая и наивная…

Он вспомнил, как раньше подшучивал над супругой: «Эх, Маруся! Я ж с тебя тащуся!».

Мужчина улыбнулся женщине. Она улыбнулась ему в ответ. В сердце ее бывшего мужа разлилась теплая нежность. Он был растроган и уже приготовился услышать «Спасибо!», но вместо этого Маруся засмеялась:

– Нет-нет, Игорек, я не собираюсь тебя благодарить! Еще чего! Ведь из-за твоей подлости я попала в передрягу. Я за другим к тебе пришла.

– Ты хочешь о чем-то меня попросить? – оторопел Игорь Сергеевич.

– Попросить? Ну и самомнение у тебя. Нет-нет, Игорек: не попросить – потребовать.

Маруся снова улыбнулась. Но теперь от ее улыбки повеяло нешуточной угрозой. Так улыбается убийца своей жертве, понимая, что ей от него никуда не деться. Усилием воли Игорь попытался проснуться.

Женщина рассмеялась. Теперь ее вид стал безжалостным, жестоким.

– Твои таблетки, Игорек, обеспечили тебе крепкий сон. Если бы еще парочку проглотил – так я, может, и не совладала бы с соблазном забрать тебя с собой. Ладно-ладно, не пугайся. Ты мне на этом свете еще пригодишься.

Игорь Сергеевич недоумевал: почему призрак бывшей супруги ведет себя так нелогично – где благодарность, где пожелание счастья?

– Тебя нашли. Тебя похоронят. Чего тебе еще надо?

– Спокойствия, мой дорогой, спокойствия мне надо. Мне его так не хватало в семейной жизни. Не поверишь: на всем протяжении нашего брака я ни одного дня не была полностью уверена в том, что ты меня любишь. То и дело буравил мне мозг один вопрос: зачем же ты на мне женился, если каждая мелочь в твоем поведении кричала – ты запросто можешь обойтись без меня?

– Прекрати, Маруся! Что за бред? Спокойствия тебе хочется? Пожалуйста. Лично сорокоусты за упокой заказывать буду.

– Перестань! Сорокоусты, свечки – мне это не поможет! Чтобы успокоиться, я должна точно знать: с нашим Ванечкой все хорошо.

– Ты говоришь так, словно я сам этого не хочу. Насчет сына не нервничай. Ваньку вылечу… Кстати, ему больше нравится имя Глеб.

– Для меня он все равно будет Ванечкой.

– Как хочешь.

– Верно, Игорек, верно: теперь все будет так, как я хочу. Пойми, дорогой, от того, что ты сейчас приведешь его психику в нормальное состояние, принципиально ничего не изменится. Не понимаешь?

– Нет.

– Видишь ли, он не умеет по-настоящему любить. Скажу иначе. Он не умеет выражать свои чувства. Нормально обращаться себя с дорогим ему человеком. Он ведет себя, как ты: не умеет дарить душевное тепло. Ты никогда не умел этого – не умеет и он… Не у кого было научиться.

– Маша, ты что, явилась отношения выяснять?

– Еще чего! Отношения выясняют, когда хотят их спасти. Это – не наш с тобой случай. Дело в нашем сыне. Он выглядит бесчувственным. Ведет себя, как бесчувственный. Девушка, без которой ему больно дышать, до ужаса страдает от его холодности. Сколько еще она продержится? Год-другой, а потом начнутся проблемы: может, она запьет, может, изменять ему начнет… мало ли… Она уже сейчас – почти истеричка…

Несмотря на страх, который внушал призрак первой жены, Игорь ощутил брезгливое отвращение. Как он ненавидел разговоры про холодность, неумение проявлять чувства, про «больно дышать»! Сколько раз Маруся подступала к нему с такими претензиями! Не было бы их, так он…

– Не оправдывай себя, Игорек! Ты бы и без моих разговоров заводил любовниц! Но твои похождения меня больше не волнуют! Меня беспокоит другое. То, что Ванечка, повторяя твои привычки, неизбежно разрушит свою жизнь. Когда Оля разобьет ему сердце, не выдержав его внешней холодности, он окончательно погрузится в безумие. Послушай меня: твоя задача – научить его проявлять эмоции.

– Чего-чего?

– Сейчас ты уже не так занят, как раньше. Ты сможешь брать его на рыбалку, на охоту, проводить с ним время – как отец с сыном. Пить с ним чай на кухне. Можно и пиво. Но ничего более крепкого. Смотри у меня! И разговаривать. Смотреть с ним фильмы и разговаривать. И во время простого и искреннего общения ты сможешь, наконец, рассказать ему о том, что произошло между нами с тобой. Признаться: ты виноват в том, что он остался без матери. Потихонечку Ванечка научится быть… нехолодным.

– Что за ерунда? Глеб – уже взрослый человек. Его психика, эмоциональность уже сложились. Если его девчонка хочет больше романтической ерунды, то пусть найдет более поэтичного парня. Бросит его – Глеб найдет другую…

– Он не найдет другую. Он – однолюб. Он просто нырнет в безумие и больше из него не выберется. Игорек, ты думаешь, что разговоры и общение – слишком простое решение. Но оно, действительно, очень простое. Настолько простое, что я никак в толк не возьму, почему ты до него раньше не додумался. Послушай, человеку в любом возрасте нужно сердечное тепло. В любом возрасте он сможет измениться, когда увидит правильный пример. Авторитетный пример. А ведь он уважает тебя, любит. Считает хорошим отцом.

– Ты пришла ко мне из-за такой чепухи? Серьезно?

– Чепуха, ерунда, бред… как же меня тошнит от этих слов! Ты не слышишь меня, Игорек. Не понимаешь. Для тебя общение с сыном – чепуха. Но я не собираюсь тебя убеждать или переубеждать, просить. Нет, Игорек, я здесь – чтобы требовать.

Если ты в первый же день, когда Ванечка вернется домой, не начнешь разговоры, встречи и прочую, как ты говоришь, чепуху, то очень пожалеешь.

– Ты что, девочка, угрожаешь мне?

Маруся рассмеялась – искренне и счастливо: наконец-то муж ее понял!

– Вот именно, Игорек! Вот именно!

Теперь уже Игорь не смог сдержать смеха.

– Будешь приходить ко мне во сне?

– Чем не вариант?

Мгновенно облик Маруси изменился. Мужчина увидел скелетированный труп – с проросшим на щеках мхом, с копошащимися в разложившейся в грязь плоти личинками. В нос ударил отвратительный запах мертвечины.

Игорь вздрогнул.

– Как тебе, милый? – хрипло спросила его покойница. – Нравится? А так?

Она наклонилась к мужу, делая вид, что собирается его поцеловать. Мужчина закричал от ужаса.

Страшный призрак вновь превратился в Марусю, которую он привык видеть при жизни.

– Вот в таком-то виде я и начну являть  твоей новой жене. Пока не сведу ее с ума. И ты останешься один.

– Ты не посмеешь! Зоя – она не при чем. Ты же понимаешь.

– Конечно, понимаю, Игорек. Но и ты должен понять: если я была вынуждена рисковать рассудком своего родного ребенка, то уж психическое состояние бабы, которая влезла в мою семью, я поставлю под удар легко и даже с удовольствием.

Но это еще не все. Я разрушу твой бизнес. Поверь: я смогу. Ты останешься еще и нищим. Если же ты решишь переиграть меня – наложить на себя руки, то я обеспечу тебе инсульт. Я умею. Ты превратишься в инвалида, в прикованного к кровати калеку. Но интеллект останется достаточно сохранным, чтобы страдать, наблюдая, как твоя ненаглядная женушка сходит с ума.

Игорь в оцепенении осознавал: Маруся говорит правду, она – без тени сомнения – исполнит свою угрозу.

– Согласись, Игорек: гораздо проще исполнить мое требование – начать по-отечески сердечно общаться с Ванечкой. Открою тебе маленькую тайну: моя сила – она ведь не из ниоткуда берется. Она происходит из безумия Ванечки. Я ведь смогла прийти в мир живых, провести в него других призраков, привязанных к волку, только потому, что рассудок моего сына ослабел. Гарантируй Ванечке душевное спокойствие, научи его выражать свои чувства – и я не смогу выйти из небытия, навещать тебя и твою жену. А значит, и навредить вам не смогу. Подумай об этом, Игорек. Крепко подумай.

Игорь с ужасом и недоумением взирал на Марусю. Это все еще была она – его первая жена, мать его единственного сына, женщина, которую он знал в совершенстве – мог перечислить все родинки на ее теле и мог со стопроцентным попаданием предсказать ее реакцию на любую ситуацию. И одновременно перед ним была абсолютно незнакомая женщина: насмешливо искривленные губы, выжидательно приподнятые брови, злорадный блеск в глазах. Белоснежные крупные зубы добавляли ее облику хищничества, кровожадности. Игорь никогда не видел такой свою Марусю – зачастую глупенькую, порой недальновидную и наивную, временами истеричную, но всегда добрую и послушную.

Огромные голубые глаза злорадно смотрели на Игоря. Ноздри женщины-призрака гневно подрагивали. В жизни, в той самой жизни, в которой она была не бестелесным созданием, а существом из плоти и крови, ей никогда не удавалось настоять на своем, убедить мужа в своей правоте. В их паре, в их семье Игорь был прав всегда.

Был прав, когда сразу после свадьбы запретил ей общаться с подружками: «Детка, у тебя по дому столько дел, а еще мы ребеночка собрались заводить. Какие теперь могут быть девчоночьи посиделки? Какие кафешки, милая?». Он был прав, когда – подарив жене золотые часики в честь получения ею красного диплома – заявил: «Работать-то ты все равно не будешь, отличница. Твое дело – за домом смотреть, мужа обихаживать, мамочкой хорошей быть. Ну что ты надулась, глупышка? Миллионы женщин о такой  жизни только мечтают: ни тебе офисной суеты с восьми до пяти, ни тебе идиота-начальника». Он был прав, когда в воспитательных целях по неделям спал в своей комнате, оборудованной под кабинет, и когда по месяцу жил в оставшейся после бабушки квартире. «Ты должна понять, – объяснял он супруге тоном, которым обычно убеждал нарушителей закона в необходимости полного признания в преступлении, – я так поступаю вовсе не потому, что хочу тебя оскорбить. Но ты никак не возьмешь в толк: я устал от твоей беспочвенной ревности, от скандалов, от слез. Ты не оставляешь мне выбора. Как еще мне донести до тебя – дома мне нужен покой? Нервотрепки вполне хватает на службе». И был железно прав, когда в ответ на ее претензии по поводу вскрывшейся измены заявил: «А что ты хотела? Мне не хватает положительных эмоций. От тебя я ничего не получаю кроме криков. Не нравится? У тебя два варианта: поменяй поведение с мужем или же разводись. Но имей в виду: я не мальчик сопливый – бухаться в ноги, просить остаться, каяться и плакать не собираюсь. У тебя будут алименты. У меня – другая семья».

И вот сейчас Маруся ликовала: муж был в ее руках и никак не мог отмахнуться от ее требований.

Игорь заскрипел зубами.

– Ну как, Игорек, каков будет твой положительный ответ?

Ненависть ослепила мужчину настолько сильно, что на несколько секунд перед его глазами померк свет…

Когда же картинка вернулась, Игорь увидел, что Маруся – не одна. Рядом с ней – незнакомая ему женщина, одетая в сарафан. Она обнимала Марусю за плечи, ворковала ей:

– Зачем ты так? Зачем? Я же тебе объясняла: иначе надобно.

Маруся плакала.

– Но так – нечестно. Нечестно! Он осквернил мою любовь. Он издевался надо мной. Столько лет… столько лет я считала себя дурой, неблагодарной, плохой, никчемной… из-за него… из-за него… он не любил меня, не ценил, только пользовался… и погибла я…

– Но все же, сбежать из дома – был твой выбор. Не муж тебя похитил. Не муж тебя убил, – продолжала увещевать ее незнакомка. – А насильно мил не будешь. Ты ведь сама убедилась в этом. Он не смог насильно любить тебя так, как ты хотела. Не сможет насильно любить и Ванечку. Ты же не хочешь, чтобы он выполнил твой приказ из-под палки. Ты же хочешь для Ванечки настоящей, искренней отеческой любви. Подумай о сыне. Переступи через себя, через свой гнев, через свою обиду и боль. Поверь: я бы так и сделала. Ты – сможешь, Машенька. Сможешь.

Маруся кивнула и исчезла. То есть – исчез злой, упрямый и непримиримый призрак.

Игорь увидел себя в своем рабочем кабинете в прокуратуре. Стояло раннее утро. Он еще не успел приступить к работе. Сидел за столом и рассматривал фото дочки Василисы. В голове вертелась мысль, не дававшая ему покоя в течение последнего года: «Это – неправильно! Как же это неправильно!». Ему, который – в силу профессиональных обязанностей – своими глазами неоднократно наблюдал фиаско законности самой ужасной несправедливостью виделись не слишком мягкие приговоры убийцам и насильникам, а смерть его дочери: разве это допустимо – чтобы четырехлетняя девочка умерла от лейкемии?! Как несправедливо – чтобы не знавший жизни ребенок «сгорел» за несколько месяцев! Женщина, с которой он так и не успел оформить брак… она так и не стала его женой. Они не смогли пережить горе. То, что казалось ему самому искренним чувством, погибло вместе с ребенком, было убито выяснениями: кто больше виноват в смерти маленькой Васенки – чьи гены оказались миной замедленного действия, кто проморгал первые симптомы безжалостного недуга, кто меньше боролся за угасающую жизнь?

Игорь ласкал портрет дочурки взглядом. Вспоминал ее слова… пусть не последние, но самые для него болезненные: «Папочка, ты ведь спасешь меня?».

И тут в дверь кто-то по-кошачьи поскребся. Совсем молоденькая девушка, смущаясь и волнуясь, переступила порог его кабинета. Такие же светленькие волосенки, как у его дочки. Такие же большие голубые глаза. И такая же беспомощность в каждом движении.

– Вы – Игорь Сергеевич Звягинцев?

Одетая в простое прямое платьице до колен. Со смешным, почти школьным портфельчиком в руках. Смой с бледненького личика косметику – так девушка легко сошла бы за старшеклассницу.

– С утра был таковым. А что?

– Я – Мария Мишина. Я – на практику. Меня направили к Вам. Вам уже сказали, что я приду?

Маленькая щупленькая полудевушка-полуподросток, она мялась у двери, теребя тоненькими изящными пальчиками бусы из бисера.

– Заходи, Мария Мишина, не стой столбом. Отчество-то у тебя есть, практикантка, или как?

– Мария Александровна Мишина.

– Звучит солидно. А документы при себе?

Девушка суетливо полезла в портфельчик. Игорь невольно улыбнулся. Решил ободрить ее шуткой.

– Что тебя сподвигло связать свою жизнь с прокуратурой, Мария Александровна?

– Я… это… вот…

Практикантка подняла на него глаза, пытаясь сформулировать мысль, и, не глядя, выудила то, что наощупь показалось ей паспортом. Протянула это что-то Звягинцеву.

– Думаешь, она мне пригодится? – хмыкнул Игорь.

– Ой!

Девушка залилась краской, увидев, что подала старшему помощнику прокурора города прокладку.

– С другой стороны, если ты настаиваешь…

– Это не паспорт, – только и смогла выговорить практикантка.

– Я вижу.

На глаза девушки навернулись слезы.

– Эх, Маруся, я ж с тебя тащуся! – Игорь подмигнул ей и засмеялся. Она засмеялась в ответ…

Когда он в нее влюбился? В тот самый момент, когда ее скованные неуверенностью черты расслабились, когда он увидел, какая же она красавица. Когда понял: его Васенка могла бы стать именно такой, если бы судьба позволила бы ей повзрослеть.

Игорь Сергеевич невольно залюбовался Марусей из прошлого. Ее облик снова начал меняться – как будто в кинохронике – она становилась старше.

Вот она – в стильном бордовом брючном костюме на их первом свидании.

– Игорь Сергеевич, извините. Я не сильно опоздала?

– Как официально. Давай уже на ты переходить: мы ведь не при исполнении.

Маруся смотрела на него с таким обожанием! Он был для него героем. Как и для своей дочери. Ее восторг вдохновлял его, воодушевлял. Благодаря хрупкой девочке, которая не могла скрывать своих чувств к нему, Игорь снова ощутил себя молодым, заслуживающим простого человеческого счастья. Он был готов еще раз начать нормальную жизнь – без одиночества, без самообвинений, без исключительно служебных мыслей. Для него, всегда столь ценившего свою свободу, вопрос официальной женитьбы даже не возник.

И как Маруся была хороша в белом свадебном платье, которое он ей купил, хотя большого празднества они не устраивали – посидели с родителями и самыми близкими друзьями в кафе, а потом – махнули вдвоем на недельку на море.

Маруся в черном купальнике, подчеркивающем изящность ее девичьей фигурки… Она не умела плавать… Она испуганно хваталась за него даже на маленькой глубине.

– Игорек, а если меня съест акула, ты сильно расстроишься?

– Акула тебя не съест, малышка. Она подавится твоими косточками. Какое в тебе мясо-то? Живот – и сразу позвоночник!

Игорь Сергеевич увидел новую сцену из прошлого.

Маруся с округлившимся животиком под сатиновым комбинезончиком. Маруся с годовалым Ванюшкой на руках. Уже не такая счастливая, не такая лучистая.

– Игорек, может, ты не поедешь с друзьями на рыбалку? Побудешь со мной на выходных?

Ее огромные глаза легко наполнялись слезами. Это выглядело так мило, трогательно… Ему это нравилось… да, нравилось… Игорь только теперь осознал, как часто он допускал резкости, как часто обижал ее по мелочи лишь для того, чтобы снова увидеть ее влажные глаза… Он ведь не думал о том, как ей было больно в такие моменты. Не хотел об думать.

Теперь постаревший Игорь Сергеевич понял: да, он просто не хотел думать о боли молодой жены. Еще одно воспоминание разбудило в нем чувство вины.

Маруся с загнанными несчастными глазами. Все еще такая же по-девичьи худенькая и изящная, но уже – с видом сорокалетней одинокой истерички.

– Игорь, я так больше не могу! Не могу! Я целыми днями – в четырех стенах. Ты – всегда занят. Почему мне нельзя устроиться куда-нибудь на работу? Хотя бы на полставки?

– Какие полставки?! Ванька то и дело болеет. Кто его будет на лечение возить, по кружкам водить? Ты – мать или кто?

– Тогда почаще будь дома!

– А кто семью содержать будет?! Маша, прекрати свои вечные визги! Меня от них уже наизнанку выворачивает! Можешь ты понять или нет: я домой возвращаться не хочу – как представлю, что ты опять меня пилить начнешь!

Снова – смена кадра.

Маруся – осунувшаяся и злая.

– Мне звонила твоя подруга. Сказала, что вы уже полтора года – практически муж и жена. Храбрая. Наглая. Не в пример тем девкам, с которыми у тебя – как ты утверждал – просто разовый секс. Она просила меня не мешать вашему счастью. Говорила, что ты со мной – только ради сына. Просила отпустить тебя, не удерживать в браке одним лишь чувством долга…

– А знаешь, Маруся, в чем-то она права: мы с тобой были счастливы года два – не больше. С тех пор, как у тебя по нарастающей пошли претензии, требования, скандалы – уже сто раз пожалел, что женился на тебе. Запал на чукотскую наивность, на молодое тело. Надо было сообразить, что у тебя за душой – ничего. Ты – тупая идиотка. Вместо того, чтобы обеспечивать мне быт, стать хорошей женой и матерью, строишь из себя Анну Каренину! Кто я тебе? Каренин? Вронскиий? Кто там еще в книге был? Чей образ ты на меня напяливаешь? Нет, женушка, я – нормальный мужик! Да, у меня были подруги. А что ты хотела? Мужик всегда ищет на стороне то, чего не хватает в семье. Не нравится? Грубо? Зато – правда. Надо было раньше тебе все это высказать. Глядишь, мозги бы на место встали.

Из глаз Маруси потекли слезы. Она раскрыла рот, но не смогла выговорить ни слова. Губы задрожали. Руки сжались на груди в немой мольбе – Хватит!

Внезапно Игорю стало легче. Гнев утих. Ее беспомощность, ее боль, слезы – в который раз – придали ему сил и радости. Он даже снизошел до того, чтобы утешить жену.

– И чего ты боишься-то? Развода? Не надо. Разводиться не собираюсь. У меня впереди – повышение. На работе пашу, как вол. Ни малейшего желания нет тратить силы и время на всякие глупости. От тебя много не прошу – только спокойствия. Сделай так, чтобы я, приходя со службы домой, видел только любовь и заботу.

Ужас и боль на побелевшем и снова ставшем детском личике Маруси. Торжество в душе Игоря: ух, как ее пробрало! Значит, ей не все равно. Значит, она его все еще любит. И – новая волна радости. У них еще есть шанс на нормальную семью! Конечно же, Маруся извлечет урок из случившегося. Переосмыслит свое поведение. Исправится. А он сразу после повышения повезет ее на море. Новый медовый месяц все окончательно исправит.

И чтобы уже наверняка успокоить свою маленькую глупенькую Марусю, Игорь взял шутливый тон:

– Не переживай, маленькая. Я Зое прямо завтра с утра дам отставку. Обещаю: она нас больше не потревожит. На этом все – других подруг у меня не будет. Честно. Ну, а ты… если тебе из-за моей занятости не хватает внимания и секса – заведи себе молодого парня. Пусть он тебя поразвлекает.

Теперь, глядя в помертвевшее лицо Маруси сквозь толщу времени, Игорь Сергеевич понял, как сильно он ее тогда ранил.

– Маруся, Марусенька, – обратился он к ней. – Я же пошутил. Это же была – просто шутка. Я думал: ты поняла. Ты должна была понять, что я говорил не всерьез.

Маруся его не слышала: их разделяли двадцать лет…

Он все еще видел ее застывшее лицо. И практически одновременно видел в нем лицо своей дочери. В его голове жутким дуэтом прозвучало: «Папочка, ты ведь спасешь меня?» и «Спаси меня, Игорек, спаси!».

Не менее жутким пришло осознание: он все время подспудно видел в Марусе повзрослевшую дочь, он – не желая отказаться от полюбившегося образа – не давал жене взрослеть, ограждал ее от жизни, привязывал к себе. И его все устраивало, когда ему было нужно безоговорочное детское обожание. Когда же ему понадобилась зрелая поддержка, он стал требовать от жены взрослости и самодостаточности. Он злился на то, что в ней всего этого нет… мстил ей за отсутствие того, что он сам же и уничтожил…

И снова – убийственный дуэт: «Папочка, почему мне так плохо?», «Игорек, мне так больно!».

– Маруся, прости меня, – прошептал Игорь. Разделявшее их время не позволило ей его услышать.

– Маруся! – Игорь перешел на крик. – Девочка моя, прости меня! Пожалуйста!

Лицо Маруси помолодело. Исчезли морщинки, в глазах засветилась радость. Игорь увидел ее – совсем юную. Именно такой, какой она впервые появилась в его жизни. Только без тени смущения. Излучающую счастье. Она стояла в широком ромашковом поле. Одетая в длинное широкое белое платье – словно с чужого плеча. С венком из полевых цветов на голове. Венок тоже был ей великоват. Маруся придерживала его руками, чтобы не уронить.  Она шагала и шагала вперед – по направлению к горизонту, разделявшему белизну поля и голубизну неба. Хохотала, то и дело оборачиваясь к мужу. Он четко увидел ее молочно-белое лицо, бледные тонкие губы, огромные ярко-голубые глаза. Рядом с ней шла незнакомая женщина в сарафане.

Игорь понимал: перед ним не воспоминание, он видит призрак своей жены. Она уходит от него. Уходит навсегда…

Но ведь ради чего-то она приходила... чего-то просила… он не помнил, чего именно… но ведь – просила! Игоря наполнила щемящая, почти болезненная любовь. Не воспоминание о былом чувстве, а самая настоящая любовь.

– Маруся! – завопил вслед девушке Игорь. – Маруся! Марусенька! Что тебе нужно? Я сделаю все, что скажешь! Все выполню! Только скажи еще раз! Прости, я забыл, о чем ты просила!

Маруся снова обернулась к нему и выкрикнула:

– Ты вспомнишь, Игорек! Проснешься – и вспомнишь! Вспомнишь мою просьбу. Только ее суть. А все остальное – так и останется забытым. Наш ночной разговор, мои слова – они тебе теперь без надобности!

– Прости меня! – снова завопил Игорь.

Но Маруся уже отвернулась и пошла все дальше и дальше, медленно растворяясь в нежной небесной голубизне…

…

Егор вел машину, заткнув уши наушниками и развернув зеркало в салоне так, чтобы сидевшим на заднем сидении было понятно – он не видит их. Выглядящий как человек, страдающий от глубочайшего похмелья, Глеб рассеянно смотрел в окно. Прижавшаяся к жениху Оля, гладила его по плечу, по груди, по торсу. Парень изредка поворачивал на нее голову, морщился, словно стараясь хоть что-то сказать ей. Но подбор слов давался ему с трудом. Зато глаза… Оля никогда не видела таких глаз у своего возлюбленного. Смертельно раненный щеночек на последнем издыхании, безнадежно больной ребеночек в неверии исцеления… большой мудрый черепах, вытащенный из расколотого панциря… реальная любовь, реальная боль, реальная жажда сострадания… Сколько раз Оля умоляла, упрашивала Глеба проявить настоящие эмоции! Сколько упреков, криков, скандалов употребила, чтобы увидеть настоящие чувства своего жениха… Если бы она только знала, если бы только могла предположить, что увидит именно такое! Нет, она бы не просила его стать более эмоциональным. Она была бы счастлива его вечному спокойствию, ироничности и даже внешней холодности! Сейчас она отдала бы все на свете за то, чтобы Глеб вдруг расхохотался и – как обычно – обратился к ней полунасмешливым тоном: «Ну, что ты так распереживалась, зая? Было бы из-за чего шум поднимать!».

– Все хорошо, Глебушка! Все хорошо, – шептала девушка. – Не переживай. Скоро будем дома. Твой папа – едет прямо за нами. Он уже договорился с кем надо. Тебя подлечат.

Глеб кивал. Снова пытался что-то сказать. И снова не находил слов.

– Ты молчи, милый. Молчи.

– Она сказала… сказала, что больше не придет ко мне, – кое-как выговорил Глеб.

Оля понимала, что он говорит о матери.

– Она не хочет, чтобы ты держал ее здесь…

– Да-а…

– Но она любит тебя. Ты же знаешь.

– Да-а…

– Раз она так сказала, значит, ей нельзя возвращаться. А ты вернись, Глебушка. Вернись ко мне, мой большой мудрый черепах!

Оля вспоминала Глеба в привычном для него состоянии души. Теперь она была уверена: она любит его именно таким, именно таким он ей дорог. А еще ей то и дело вспоминался Владюшка – брат Жени Волкова, в одной комнате зеленоградского реабилитационного центра она провела несколько дней: оставаться в «Полозе», ставшего местом преступления, было нельзя, а на съемную квартиру идти не хотелось. В общем, отец Глеба договорился… как всегда…

Осиротевший мальчик так трогательно заботился о ней – словно пытался скрыться за заботой о малознакомом человека, пусть и связанным с историей гибели его брата, от мыслей о своей собственной трагедии. Оля внезапно почувствовала ответственность за этого ребенка: он не должен воспитываться в казенном доме!

– Вернись ко мне, Глебушка, – уговаривала она жениха. – Вернись, пожалуйста!

– Да-да, конечно, – язык парня заплетался. – Да-да, зая, конечно.

Он засыпал. Уронил голову Оле на плечо и ровно задышал. Укачанная ровным движением машины, погрузилась в сон и девушка. Ей привиделась мама Глеба – такая, какой она видела его на фотографиях.

– Он вернется, Олечка, – пообещала ей Маруся. – Он обязательно вернется. Куда же он от тебя денется-то? А про мальчика этого – не забывай.

Девушка очнулась. На несколько мгновений ей показалось, что она все еще видит лицо женщины отражающимся в окне автомобиля… Оля осторожно поцеловала Глеба в плечо, боясь разбудить, и призрак, увидевший проявление ласки к своему повзрослевшему ребенку, улыбнулся и исчез.

Марина Дегтярёва
2021-07-27 16:08:34

---

Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения