Последний вечер.
Первый раз в просторный, апрельский лес, совсем маленького, четырёхлетнего Сашу привёл отец. Мальчику не понравился долгий переход через два рвскисших поля. Голые деревья показались ему колючими и злыми, а ветер, который их раскачивал, сырым и прилипчивым. Но что-то всё-таки зацепило и с тех пор он каждую весну встречал на их с отцом заветной опушке. Деревья, в обнаженности своей, стали трогательно беззащитными, а ветер, пропитанный запахом прелой, прошлогодней листвы, бодрящим и приветливым.
Лишь трижды пропустил Саша это весеннее свидание с лесом. Две весны он провёл на Северном флоте, а третью, прошлогоднюю, пролежал в Донецком госпитале, контуженный взрывом укроповской мины. Эта шальная мина залетела в их блокпост, убив всех находившихся там ребят, через несколько секунд после того, как Саша из него вышел. Случайность. Осенью девяносто третьего, когда неведомая сила погнала его в Москву, где он с сотнями других, озверевших, безоружных мужиков у телецентра пытался хоть что-то сделать, та же случайность убила пулемётной очередью бегущую в двух шагах перед ним молодую женщину. А семью годами раньше, та же случайность приказом командира БЧ отправила его в соседний, шестой отсек. А в его, седьмом, матрос-первогодок взял, да и бросил ком промасленной ветоши на укладку с регенеративными патронами. Несколько лет потом Саша подскакивал, увидев во сне отчаянно дёргающуюся ручку кремальеры.
А теперь... В конце декабря, возвращаясь с Донбасса, он понял, что застудил спину. Сначала боль была постоянной и нудной, но терпимой. "Пройдёт" - как всегда думал Саша, но через несколько дней пошли волны приступов такой силы, что без помощи врачей стало не обойтись. В поликлинике хирург отпасовал его терапевту, по совместительству исполняющему обязанности онколога, а уже через неделю Саша оказался в специализированном стационаре на другом конце области. Он был буквально контужен круглым словом онкология, которое услышал ещё дома, но здесь, в больнице, врачи взялись за него с такой энергией, что душевная рана от жуткого диагноза быстро забылась. Тем более, что врачи, к болям в спине, химиотерапией своей добавили поистине адские, невыносимые страдания.
Но саша выносил. Ему нужно было выжить, пусть даже не выжить, но до апреля дотянуть ему нужно было непременно, обязательно. Он сжимал до хруста кулаки, стискивал до страшного скрипа зубы, по его побелевшим щекам текли слёзы. Но иначе никак. Иначе не увидеть ему радостный простор своей опушки и не подставить лицо весёлому весеннему ветру.
Однажды утром, когда подошёл к концу курс уколов и капельниц, Саша проснулся от того, что ничего не чувствует. Ни мучительно тянущей, выворачивающей наизнанку боли в пояснице, ни жгучего огня в венах от химии, ни сводящей с ума тошноты, ничего. Его тело было лёгким, а сознание светлым. "Неужели умер? Да нет! Палата вокруг, соседи. Живой! Отпустила зараза! Жить буду! Дышать! Жить!" Заиндевевшую от постылой неопределённости душу охватил такой восторг, что Саша не удержался и заревел. Он рыдал в голос, несколько раз согнувшись и разогнувшись, сел в кровати, тёр кулаками распахнутые, горящие глаза, из которых ручьём текли по всхлипывающему, улыбающемуся лицу, счастливые слёзы. Саша даже не заметил, что разбудил спавших ещё соседей и переполошил мирно дремавшую медсестру. Он не замечал ничего. Он уже представлял себя в лесу. Радовался прозрачному небу, которое скоро скроется за шатром листвы и маревом июльской дымки. Предвкушал золотой листопад и долгие, прощальные осенние дожди. Всё это будет! Теперь всё это будет точно!
Через несколько дней, на обходе, врач сказал Саше, что ему необходима небольшая операция. Ничего серьёзного, почти формальность. Но формальность необходимая. Он сам лёг в палате на каталку, а через час, с той же каталки его, начинающего приходить в себя, переложили на кровать два молодых санитара.
"Ремиссия... слишком поздно... метастазы... от силы месяц..."-говорил незнакомый врач какой-то незнакомой, пожилой женщине. Мозг Саши был ещё скован наркозом, поэтому слова спокойно легли в белёсую пелену спящего сознания. Но сейчас, к вечеру, они всплыли в пряснившейся голове и взорвали душу своей чудовищной непоправимостью. "Как месяц...? Сейчас только февраль...Зачем они это сделали...?" Ведь он уже был здоров. Он собирался жить и строил планы. Кому понадобилась эта операция, лишившая его не только жизни, но и надежды? Как ему умирать и кто его будет хоронить? И где? С родителями, которым он даже самого простого памятника поставить не успел?
-Э, Саня, ты чё? - спросилсосед по палате
Саша, скованный безнадёжной жутью, был так бледен и неподыижен, что сосед испугался и позвал сестру.
-Что с вами? - так же испуганно спросила молодая медичка
-Наркоз отошел. Опять боли появились. - предположил сосед.
-Я ему сейчас укол сделаю. - заключила сестра.
Всех этих разговоров Саша уже не слышал. Всё стало ненужной суетой. Ведь всё равно не дожить. Он чувствовал себя обворованным, обманутым и обманом этим оскорблённым. И какая теперь разница, месяц, неделя или день? Уж лучше тогда быстрей.
Вдруг что - то произошло. Окаменевшее Сашино лицо почувствовало движение воздуха, а отвратительно белый потолок начал синеть. Нижний край потолка потемнел и Саша сразу понял, что он больше не лежит. Он стоит, стоит на свежем, упоительно прохладном ветру, а перд ним, как на фотобумаге, проявляется тысячи раз виденная, желанная картина. Синий цвет стал бездонным апрельским небом, а серая полоса, обретя детали, развернулась панорамой лесной опушки. Их с отцом, заветной опушки. Саша прищурился и сквозь навернувшиеся от ветра слёзы разглядел стоящую у ближних деревьев фигуру. Картина становилась резче и уже можно было разглядеть знакомый коричневый пиджак и две, висящие на согнутой руке корзины. Это был отец и по двум корзинам Саша понял, что он ждёт именно его. Бывшее каменным, Сашино лицо расползлось в широкую улыбку, он глубоко, с наслаждением вдохнул, и быстро пошёл вперёд, оставляя сзади и где - то внизу измученное болью тело.
Илларионов Виталий
2020-08-14 19:59:41
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru