Ах, эта родинка!

Ах, эта родинка!

(рассказ)

 

Вдали зеленый глаз семафора, на миг погаснув, сменился на красный. Пригородный поезд всего в пять пассажирских вагонов Харьков-Граково, в народе прозванный «трудовым», потому что возил железнодорожников к местам их работы, стал притормаживать на полустанке. Я стоял у окна, любуясь красотой проплывающего мимо пейзажами родной Украины. На душе было так радостно и спокойно. Почему бы не радоваться? Позади три года службы в ВДВ, или попросту дисантуре. Это был дембель, впереди у меня была долгожданная гражданка, о которой мы с моим другом Максимом так мечтали все эти годы службы. Мы с ним познакомились еще в учебке, и с тех пор стали как братья. Сейчас я ехал к нему. Семья его жила в небольшом городке под Харьковом, и он меня пригласил погостить к себе. По сути дела, после службы мне возвращаться было некуда. Отец погиб еще в первые годы войны, нашу хату разбомбили немцы. Там погибли мать и младшая сестра Аленка. Меня спасло то, я вместе с мальчишками, пытались добывать еще оставшуюся на колхозном поле картошку. Тогда меня приютила тетка Оксана, сестра матери. У нее было своих еще двое детей Маша и Галя. Так с ними я и рос. Мужа ее, милиционера убили бандиты еще в 46-м геоду. За год до того, как меня призвали в армию, тетка повторно вышла замуж. С ее новым мужем мы как-то сразу не поладили. Мне не нравилось, что он много пил и грубо обращался с теткой, которая мне была теперь как родная мать. На этой почве мы с ним часто ссорились, но тетка, чаще всего, принимала его сторону. Поэтому ехать туда сейчас мне не хотелось. А когда Максим пригласил меня погостить, я с радостью согласился.

 

Пока я придавался воспоминаниям, поезд совсем замедлил ход. Вдруг мое внимание привлекло какое-то движение за окном. По дорожке вдоль железнодорожной насыпи в метрах пятидесяти от железнодорожного полотна изо всех ног мчалась девчонка в коротком светлом платьице. Ее преследовали два здоровых парня. Расстояние между ними сокращалось с каждой секундой. Вот первый в падении схватил ее за ногу. Она упала лицом вниз и сразу же перевернулась на спину, отчаянно отбиваясь руками и ногами.

 

Подоспевший второй толстый верзила схватил ее за руки и отвел их за голову. Первый навалился на ей на ноги и стал рвать платье на груди и задирать подол юбки. Кровь ударила мне в голову. Мне представилось, что моих сестренок Машу или Галю так могли насиловать эти идиоты. Я как был в тельняшке без берета и гимнастерки выскочил из вагона. Благо поезд уже почти совсем остановился. Что бы преодолеть это расстояние до них у меня ушло всего несколько секунд. Сидящий верхом на девушке был ко мне спиной. Используя инерцию движения, я носком солдатского сапога врезал ему в задницу с такой силой, что он перелетел через своего напарника, перевернувшись через голову и рухнул на спину. Второй быстро вскочил и выхватил откуда-то ни то армейский нож, ни то финку, и сразу принял боевую стойку. Видимо, парень был не промах. Но не зря нас учили три года в десантных войсках, как без оружия вести бой с вооруженным холодным оружие противником. Сделав вертушку в воздухе, я ногой с разворота врезал ему сапогом по голове. Удар пришелся в левую скулу и был такой силы, что противник рухнул на бок, уронив нож. Я схватил этот нож и забросил его далеко в траву.

 

 Потом я подошел к девушке. Она продолжала еще лежать, вся сжавшись, судорожно закрывая грудь краями разорванного платья и натягивая подол юбки на колени. Тут только я ее рассмотрел. До чего же она была хороша! Даже сейчас, смертельно перепуганная, с разбитым в кровь носом и лицом, перепачканная грязью, она была прекрасна. Светлые, слегка вьющиеся волосы, большущие широко расставленные голубые глаза, на белой, словно мраморной коже лица делали ее на редкость привлекательной. Такую увидишь - не пройдешь мимо, не оглянувшись. Девушка смотрела на меня обезумившими от страха глазами, вначале видимо приняв меня за очередного насильника. Но потом до нее дошло. Взгляд ее изменился, в глазах появилась надежда и робкая радость. Она поняла, что я не ее преследователь, а спаситель. Я помог ей встать. Она продолжала стыдливо закрывать грудь обрывками платья и запахивать рваный подол. Слезы продолжали катиться из ее голубых прекрасных глаз. Достав из кармана носовой платок, я осторожно вытер грязь и кровь с ее лица и разбитого носа. Вытирая лицо, я обратил внимание на характерную темную родинку или мушку на верхней губе у левого крыла носа. Обычно модные женщины наносят сами такие мушки то ли для красоты, то ли для пикантности. Но это была необыкновенная мушка, не в виде точки, или круглого темного пятнышка, а в виде запятой, только хвостиком повернутой кверху. Острыми коленями зажав подол платья между ног, одной рукой она прикрыв грудь, а другой взяла у меня платок и стала сама вытирать слезы и оставшуюся грязь на лице. На вид ей можно было дать лет шестнадцать-семнадцать, но сейчас заплаканная и насмерть перепуганная она казалась совсем маленькой девочкой. Мне стало ее жалко до слез. Это событие не осталось не замеченным. Пока поезд еще стоял, из вагонов высыпала целая куча зевак, поглазеть на необычное зрелище. К нам уже направилось несколько мужчин. Мои противники, пока еще лежащие и приходящие в себя, заметив это движение, дали деру.

 

Один бежал, одной рукой держась за больной зад. Удар видимо пришелся по копчику, а второй прижимал руку к больной щеке. Возможно, там были выбиты зубы или даже сломана челюсть. В это время паровоз дал короткий гудок, и все пассажиры полезли обратно в вагоны. Поспешил к своему вагону и я. Сзади я услышал ее голос:

 

- Зовут то тебя как, герой?

 

- Петром кличут. А тебя-то как?

 

Ответ ее потонул в протяжном гудке паровоза, и до меня донеслось только окончание ее имени «…рина». Мне удалось догнать уходящий поезд, я успел вскочить на подножку последнего вагона. Потом пришлось идти через весь поезд к своему вагону, благо их было всего пять. И только в поезде я вспомнил, что мой носовой платок так и остался у нее. Мне было немножко жаль его. Будь это простой платок, я бы и не вспомнил о нем. Но это был подарок. Мне его прислали в посылке мои двоюродные сестрички. На нем были трогательно по-детски вышиты петушок и две голубки с каждой стороны, и надпись: «Не забывай своих сестричек Петя-петушок. Маша и Галя». С детства все меня дома так и звали «Петя-петушок». Я шел по вагонам, а на меня поглядывали пассажиры и перешептывались между собой. Нельзя сказать, что я чувствовал себя героем, я считал, что каждый порядочный человек должен был поступить именно так, но мне все-таки было приятно их внимание. В нашем вагоне Максим встретил меня с упреком:

 

- Ну что, герой освободитель? Было из-за чего бегать? А если бы отстал от поезда?

 

- Было. Ой, девка-то хороша! Я таких еще не встречал. А эти козлы могли ее изуродовать. А если бы я и отстал, то сколько тут осталось ехать?

 

- Да километров двадцать…

- Макс, что для нас сейчас двадцать километров? Ты вспомни, как мы бегали по сорок, да еще и с полной выкладкой. А адрес твой я знаю. Нашел бы…

 

- Ну, теперь, как пишут в романах, она должна найти своего спасителя и обязательно выйти за него замуж, - иронизировал Максим.

 

- А ты знаешь, я бы и не против, такая красивая девушка. А ведь эти паразиты могли ее изнасиловать, а она потом могла, черт знает что, сделать с собой.

 

- Брось ты. Сейчас от этого не кончают с собой… Теперь уже не модно девственницей оставаться до восемнадцати лет. Знаешь, как говорится, изнасилованная девушка в шестнадцать лет может покончить с собой, изнасилованная женщина в тридцать лет постарается поскорее забыть этот неприятный инцидент, а в сорок-сорок пять будет считать это интересным приключением в ее жизни.

 

- Макс, я не узнаю тебя. Мне ты всегда казался возвышенной натурой, даже стихи писал, а тут такие циничные заявления слышу от тебя.

 

- Да я это так, может, я завидую тебе, что это ты сделал, а не я. У меня духу не хватило. Я понимал, что мне нельзя отстать от поезда. Меня на вокзале уже ждут. А ты хоть адрес ее спросил? – переменил тему Макс.

 

Я задумчиво отрицательно покачал головой.      - А имя?

 

 

Я рассказал ему, что имя ее я не разобрал. То ли Ирина, то ли Марина, то ли Катерина.

- Ну и шляпа же ты… А еще десантник, - ворчал друг. - Будем рассуждать логически. Вряд ли девушка при знакомстве вдогонку крикнет тебе «Ка-те-ри-на», скорее всего, просто «Катя». Так же, пожалуй, и Ирина. Думаю, что это все-таки Марина. Ну что толку сейчас гадать? Где ты ее теперь найдешь?

 

С этим я с ним согласился, тем более, что поезд уже подходил к вокзалу. Макса приехала встречать вся его семья. Отец с матерью, дедушка с бабушкой, сестра и две племянницы. Семья была дружной, и они очень любили своего Максима. Были цветы, объятия и даже слезы, слезы радости. Я стоял в сторонке и по-доброму завидовал Максу. Наконец, освободившись от объятий, он вспомнил обо мне. Тогда он представил меня своей семье.

 

- Это Петр Зименко. Мы с ним теперь как братья. После того, как он мне спас жизнь, когда я падал, запутавшись в стропах парашюта, а он, рискуя жизнью, подхватил меня в воздухе, и мы вместе спустились на его основном и запасном парашютах. С тех пор я его считаю своим братом.

 

Я стоял, смущенно улыбаясь. Тогда его отец, крупный седеющий мужчина подошел ко мне, обнял меня и дрожащим от волнения голосом тихо сказал:

 

- Спасибо тебе, сынок. Поехали с нами. Теперь наш дом – это и твой дом. Нам Максим писал о тебе, что у тебя никого не осталось из родни. Пусть мы будем и твоей родней, - при этих словах он обнял меня за плечи и повел к остальным. В это время уже вся семья грузились в микроавтобус.

 

Около месяца я жил у них, отлучившись всего на несколько дней, чтобы съездить к тетке и там стать на учет в своем военкомате. Там я застал всю ту же картину: дядька Иван продолжал пить и издеваться над теткой. Маша и Галя жили в интернате и учились в техникуме в Белгороде.

 

Затем отец Максима помог мне устроиться на работу, и я переселился в общежитие завода, где работал. Семья долго не хотела меня отпускать. Но мне было неудобно долго пользоваться их расположением. И в общежитии я чувствовал себя куда свободнее. Еще на службе мы с Максом решили, что после демобилизации будем на следующий год поступать в институт. Долго мы спорили, в какой именно. Сошлись на Харьковском университете. Я собирался поступать на машиностроительный факультет, а Максим на химический. Он меня уговаривал поступать с ним, на химический, но я химию не любил, да и знал ее хуже, чем математику и физику. За годы службы и эти знания у нас солидно повыветрились, поэтому весь год до поступления нам пришлось серьезно готовиться. Хотя у нас было преимущество перед остальными абитуриентами. Отслуживших в армии, брали в институт без конкурса, достаточно было сдать экзамены даже на одни тройки. Но ведь и тройки нужно было заслужить. Поэтому вечерами после работы мы собирались вместе, запирались в комнате и «грызли гранит знаний», иногда засиживаясь до полуночи.

 

В перерывах между занятиями мы делали «лирические отступления». Мы вспоминали дни нашей службы, сослуживцев, командиров, мечтали о будущей студенческой жизни. Макс мне рассказывал о своей девушке, с которой он дружил еще до армии. Теперь они встречались по выходным. Остальные вечера у нас были заняты подготовкой к институту. Макс часто спрашивал меня, почему я до сих пор не познакомился ни с одной девушкой, хотя их здесь было хоть пруд пруди. Парень я был заметный, рост у меня был почти 190, широкий в плечах и хорошо физически развит. И лицом был не дурен. Единственно, что его портило – это шрам от ожога на левой щеке, полученный еще в детстве. Я замечал, что девушки на меня украдкой бросали косые взгляды, и на танцах, которые я редко посещал в заводском клубе, на «белый» танец шли приглашать меня целой гурьбой. Но ни одна из них мне не нравилась. В памяти у меня крепко засела то ли Ирина, то ли Марина, девушка со светлыми волосами и с удивительной родинкой в виде запятой на левой щеке. Но где ее теперь найдешь? Один раз еще осенью я в тайне от Максима съездил на ближайшую станцию и пешком прошел к тому полустанку, где я ее увидел. Откуда она тогда шла и куда? Вблизи было два села, и в каждом домов по двести. Где ее искать? И как о ней спрашивать, когда я не знаю ни ее фамилии, ни даже точно имени?

 

В наших «лирических отступлениях» я часто в разговорах с Максом возвращался к той встрече, вспоминая все новые подробности того события и подробно описывая девушку. С тех пор, как я первый раз рассказал Максу о родинке на ее лице в виде запятой, он ее непременно теперь называл ее только «Запятой», несмотря на мои протесты и шутливые угрозы. Иногда она мне даже по ночам снилась, о чем я даже делился с Максом. Макс пытался меня урезонить.

 

- Ты что, до сих пор мечтаешь о своей Запятой? Брось, тебе ее не найти. Посмотри вокруг сколько девчонок! Выбирай любую.

 

Я вроде бы соглашался с ним, но мысли о ней меня не покидали. Дни летели за днями, проходили недели, месяцы, занятые работой и подготовкой к институту. Постепенно мысли о ней стали уходить на второй план. Подготовились мы с Максом к институту хорошо, и вступительные экзамены сдали успешно, я даже получил две четверки.

 

И началась студенческая жизнь. Я вам скажу, что в пятидесятые годы уже прошлого века жизнь студентов была не самая легкая. Не зря бытовало определение «бедный студент». Это прилагательное прочно приклеилось к этому слову. Те, кто учился хорошо, получали стипендию. Но и ее едва хватало на неделю жизни. Без помощи семьи прожить было очень трудно. Мне помогать было некому, приходилось выкручиваться самому. Хорошо хоть на товарной станции можно было подрядиться ночью разгружать вагоны. Поработаешь так ночку, глядишь, и на неделю прожить хватит. Но после такой работы на лекциях просто спишь.

 

Жили мы с Максом в общежитии в одной комнате. Как и в годы службы делили последний кусок хлеба, последний стакан крупы. Конечно, выручал нас отец Макса. Каждый месяц он привозил нам мешок картошки и большой кусок сала, так что совсем голодать нам не приходилось. А вот на развлечения и девушек денег катастрофически не хватало. Последнее меня как-то не особенно волновало. Если заводилась какая-то денежка, я предпочитал скорее пойти в театр, чем на танцы. Красивых девушек на нашем факультете не было, машиностроительный факультет был скорее больше мужским. Туда идти предпочитали девушки, мягко говоря, не очень красивые. Ни одна из них не могла даже сравниться с моей Запятой. Я ловил себя на мысли, что теперь и я ее так называю.

 

И на втором курсе случилось чудо: я вновь увидел ЕЕ. А случилось это так. Ранним весенним утром я возвращался к себе домой в общежитие после ночной работы на станции. На Пролетарской площади я стоял в ожидании своего трамвая. Один за другим подходили вагоны, но все не моего маршрута. Подошел очередной, и остановился напротив меня. Я поднял голову и усталым сонным взглядом провел по окну вагона. И вдруг, словно вспышка озарила мой мозг. Сонное состояние испарилось мгновенно. По ту сторону трамвайного окна сидела она и смотрела на меня в упор. Я узнал ее сразу, мне даже не потребовалось рассматривать подробно ее лицо, мушку-запятую. Но в это время двери трамвая зарылись, и он двинулся, набирая скорость. Я сделал несколько шагов вслед за ним, но он быстро удалился. Не отрывая взгляда от ее окна, я не успел заметить даже номер ее маршрута, по которому она уехала. И, как назло, на заднем стекле не было трафарета с номером маршрута. Я стал спрашивать стоящих рядом пассажиров, ожидающих своего трамвая, какой это был номер, но они только пожимали плечами.

 

Так я снова потерял ее. Несколько месяцев подряд я по утрам ходил на эту остановку и глазами обшаривал каждый проходящий мимо трамвай. Но она больше на глаза мне не попалась. Но я не сдавался. Теперь я был уверен, что она тоже находится в Харькове, и мы обязательно должны будем встретиться.

 

И вот окончен институт. Макс получил направление в город Сургут на нефтеперерабатывающий комбинат, а я остался в Харькове работать на машиностроительном заводе, где стал сменным инженером. Через год мне завком выделил комнату в коммунальной квартире. Мне уже шел двадцать восьмой год. Пора было задуматься о семье. Юношеские мечты найти свою Запятую становились все нереальнее. Несколько раз я пытался встречаться с девушками и женщинами, но ни одну из них я не мог представить своей будущей женой. С Максом вначале мы часто писали друг другу письма, но постепенно переписка стала затухать, и дальше мы стали ограничиваться только открытками к каждому празднику. Но чувство дружбы мы не теряли, и всегда были уверены в том, что если кому-то из нас потребуется помощь, друг откликнется немедленно и окажет эту помощь. И вот как-то в конце лета неожиданно пришло письмо от Макса. Он писал, что уже полгода как женился. Жена его тоже из Харькова. Они планируют в начале осени поехать по путевке в Крым, а по пути они заедут в Харьков на пару дней повидать ее родителей. И ему хотелось навестить меня. Это известие очень меня обрадовало, я уже очень соскучился по своему другу. Я тут же ответил ему, что с нетерпением жду его в гости, но чтобы он обязательно дал телеграмму, чтобы я смог его встретить в аэропорту.

 

И за неделю до его приезда у меня разболелся коренной зуб, да так, что весь свет мне стал не мил. Флюс был такой, что пришлось перевязать полотенцем всю щеку. Никакие домашние средства мне не помогали, боль была такая, что я не спал несколько ночей. Пришлось идти к зубному врачу. До этого у меня никогда зубы не болели, и я всегда с какой-то опаской по пути домой проходил мимо зубоврачебной поликлиники. Но сейчас меня туда погнала необходимость.

 

В приемной к врачу сидело несколько человек. Я занял очередь за бабкой. Она оказалась разговорчивой, хотя мне было не до нее. Она говорила:

 

- Марина Сергеевна такой хороший доктор. Хоть и молодая, но такая внимательная, так хорошо все делает. Я у нее лечусь уже второй год. Все зубы сделала мне, как новые, и совсем не больно. Я даже дочке сказала про нее, и она ездит сюда к ней с другого конца Харькова.

 

Бабка продолжала все еще говорить, но я ее уже не слушал, отметив про себя, что доктора зовут Марина Сергеевна. Когда подошла моя очередь, на двери я увидел табличку «М.С. Тороненко». С опаской вошел я кабинет. Встретила меня медсестра и усадила в зубное кресло. Сказала, что доктор сейчас подойдет, а пока она ополоснет мне рот и сделает обезболивающий укол. Укол хотя и назывался обезболивающим, оказался довольно болезненным. Она сказала мне, чтобы я отрыл рот и не закрывал его до прихода врача. Так я и сидел, запрокинув голову с открытым ртом. Вошла врач, боковым зрением заметив ее по белому халату. Она подошла к медсестре и они о чем-то с минуту поговорили. Потом она подошла ко мне:

 

- Ну что у нас здесь?

 

Профессиональным взглядом, в первую очередь, посмотрела мне в рот, нагнувшись ко мне, чтобы лучше все рассмотреть. И у меня перед глазами в каких-то двадцати сантиметрах появилось ее лицо в очках в тонкой золотой оправе. И первое, что я увидел – это была слегка припудренная родинка над левой верхней губой в форме перевернутой ЗАПЯТОЙ. Меня словно обожгло. Это была она! Я узнал ее сразу. И она заметив во мне какую-то резкую перемену, немного отодвинулась и перевела взгляд с моего рта на лицо.

 

Затем нежно прикоснулась пальцами к шраму от ожога на моей левой щеке, и еле слышно одними губами прошептала : «Петр… Боже мой, это ты». Я, продолжая сидеть с открытым ртом, только сумел кивнуть ей в знак подтверждения ее догадки. Медсестра с удивлением посмотрела на нас. Что-то было непривычное в поведении доктора и пациента.

 

Что и как происходило дальше, я помню слабо. Как она удаляла мне, больной зуб, как промывала рот и закладывала ватку, едва помню. Я был под действием обезболивающего лекарства. Единственное, что я хорошо запомнил это то, что провожая меня из кабинета, тихо шепнула: «Дождитесь меня в приемной, я скоро. Я хочу вам что-то важное сказать».

 

Я сидел в приемной у ее кабинета рядом с двумя оставшимися очередниками на прием, и весь сиял от счастья. Наконец я нашел ее! Как могло так случиться, что она была рядом, а я ни разу ее не встретил? Сколько раз я проходил мимо этой поликлиники и не знал, что она работает здесь. Марина… Значит, Макс был прав, когда мы вычисляли ее имя. Марина Сергеевна… Теперь уже взрослая женщина, а я ее все помню семнадцатилетней девчонкой. По мере того, как заканчивалось действие лекарства, эйфория моя начинала исчезать. Появились сомнения. А если она замужем? Тогда, в лучшем случае, на что я могу рассчитывать? На то, что она пригласит к себе домой и представит мужу: вот мол мой спаситель. Когда мне было семнадцать, он спас меня от насильников. Может, пригласят на ужин, выпьем с ним бутылку водки, из вежливости пригласят навещать их. А на что я вообще рассчитывал, столько лет разыскивая ее? Что она сразу кинется в мои объятия? Она, может быть, просто забыла тот неприятный случай. Но она сразу же вспомнила меня. И как она прошептала «Петр…». И зачем она попросила меня подождать ее? Что она мне хотела сказать? Действие заморозки заканчивалось, и боль в челюсти все усиливалась, но я не замечал ее, увлеченный своим мыслями.

 

Время тянулось бесконечно долго. Наконец, в ее кабинет вошел последний пациент. Мое напряжение ожидания достигло предела. Я сам себе не верил, что нашел ее. Мне казалось, что с последним пациентом она работала больше часа, хотя на самом деле, прошло не более пятнадцати минут. И вот он вышел. Минут через пять вышла и она, и убедившись в том, что я ее дождался, быстро пошла на выход. Я последовал за ней. Когда мы вышли из здания поликлиники, на улице было уже совсем темно. Только пройдя мимо светящихся окон поликлиники, мы остановились в неосвещенной части улицы и стали лицом друг к другу. Я взял ее за плечи и придвинул к себе и только и сумел тихо сказать:

 

- Марина, как долго я тебя искал…

 

 И она мне ответила:

 

- Я даже сама себе не верю, что ты нашелся. Я тоже долго искала тебя» Мы, не сговариваясь, сразу перешли с ней на «ты», словно давным-давно знали друг друга. Потом мы долго, бесконечно долго, бродили по ночному городу и говорили, говорили, говорили. Я рассказал ей, как безрезультатно столько лет искал ее, и как увидел ее в трамвае и снова потерял. И, наконец, она, набравшись храбрости, задала вопрос, который волновал ее с первой минуты нашей встречи:

 

- Ты не женат?

 

 Я отрицательно покачал головой.

 

- И не был?

 

- Нет. А ты замужем?

 

Она некоторое время молчала, словно испытывая мое терпение. Для меня ее ответ значил очень много.

 

- Нет. Сейчас нет, но была. Целых четыре месяца. На последнем курсе я выскочила замуж за однокурсника. Но через четыре месяца мы оба поняли, что совершили ошибку и мирно, без скандалов разошлись. Остался только штамп в паспорте да его фамилия.

 

И тут меня как будто подменили. Откуда и взялась уверенность и решительность. Уже твердым мужским голосом я сказал ей.

 

- Последнее мы исправим скоро. Фамилию ты сменишь еще раз. И раз я тебя уже нашел, то не позволю тебе исчезнуть снова. Больше я тебя никуда не отпущу. И даже согласия твоего спрашивать не буду. Я не хочу всю оставшуюся жизнь снова искать тебя.

 

При этих словах она крепче прижалась к моей груди, и я нашел ее губы, и мы долго целовались у какого-то подъезда. В перерывах между поцелуями она все шептала «Мой Петя-петушок, теперь мой, нашелся». Меня это удивило, откуда она знала мое детское имя? Этим именем меня звали только мои двоюродные сестрички. Потом она резко отстранилась и решительно сказала:

 

- Пойдем ко мне, я недалеко уже здесь живу.

 

 Оказывается, что все это время мы медленно шли к ее дому. Тихо прошли мы в ее отдельную комнату в коммуналке и тихо закрыли за собой дверь.

 

Когда она зажгла свет, я вдруг вспомнил, что она хотела в поликлинике мне сказать что-то важное, и напомнил ей об этом. Тогда она подошла к книжному шкафу и с полки сняла какую-то толстую книгу и развернула ее. Между страницами лежал свернутый вчетверо носовой платок.

 

- А у меня есть для тебя подарок, Петя-петушок.

 

И я узнал свой носовой платок, который тогда на полустанке остался у нее. Она его до сих пор хранила. Тогда до меня дошло, откуда у нее это «Петя-петушок»

 

Потом была ночь любви, если это можно было назвать ночью с 4-х до 7 утра. Уже потом, отдыхая, лежа в постели, я спросил ее: « Ну со мной все понятно. Я встретил такую красивую девушку, что забыть ее не смог, потому так долго и искал тебя. А почему искала ты меня? Хотела вернуть платок?

 

Она мне ответила:

 

- Глупенький, ты не понимаешь. Каждая девочка с детства мечтает о принце на белом коне, или на худой случай, о рыцаре, который появится и избавит ее от страшного дракона. И таким рыцарем для меня оказался ты. Большой, красивый, благородный, словно ангел небесный явился с неба и уничтожил моих обидчиков. Ты спас меня. Могла ли я тебя забыть? И как символ надежды, что я тебя встречу, я хранила этот твой платок.

 

И с тех пор мы с ней больше не расставались.

 

Встречать Максима мы решили в моей квартире. Появление хозяйки вкорне преобразило мою холостяцкую квартиру. Появились занавески на окнах, портьеры, скатерти, хорошая посуда. И самое главное, медицинская стерильная чистота. За день до его прилета все было готово к приему гостя. Марина приготовила роскошный обед, мне удалось в заводском буфете достать дефициты, которых в магазинах не купишь. Встречать их в аэропорт поехал я один. Встретил я их в зале ожидания. Мы долго с Максом не виделись, и я едва узнал его. Он сильно пополнел и стал выглядеть очень солидно. Жена его Ольга была почти на десять лет младше его и выглядела рядом с ним почти совсем девочкой. После объятий и восторженных возгласов они сообщили мне, что времени у них в Харькове не так уж много, поэтому она сразу поедет к своим родителям, а Макси ко мне. Потом они встретятся и поедут в Граково к его родителям. По дороге домой Максим рассказывал мне о себе, об Ольге. О себе я пока молчал, решив сделать Максу сюрприз.

 

Когда мы вошли в квартиру, Марина была еще на кухне. Мы устроились на диване, продолжая беседовать. Максим в это время распаковывал чемодан, доставая подарки. В комнату вошла Марина. Я представил ей Максима.

 

- Марина, познакомься, это Макс, о котором я тебе столько рассказывал. Он мне как брат родной. Макс, это моя жена Марина.

 

Макс неуклюже поднялся с дивана, чтобы пожать протянутую руку, но, взглянув ей в лицо, вдруг застыл на месте. И вместо слов «Очень приятно», почти завопилу:

 

- Запятая!!! Ты таки нашел ее! Ну, Петруха, ты даешь!

 

 Затем пожал ей руку, внимательно разглядывая ее, и, повернувшись к другу, сказал:

 

- Да, теперь я понимаю тебя. Такую можно искать всю жизнь.

 

Вот так и закончилась наша необычная история дружбы, поисков и любви. А жизнь продолжалась.

 

Клин, осень 2014 г.

 

 

Киевский Вадим Аркадьевич
2019-07-11 12:57:08


Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения

Рейтинг@Mail.ru