Тайная любовь моя

Слушай, Афанасич, а ты не хочешь на полигон слетать? – предложил как-то коллега, ведущий инженер Рабкин, – Тут Мазо летит на пуск разгонного блока. А заодно, говорит, можно съездить на новый стенд. Его уже построили. Скоро макет “Бурана” повезут. Хоть прикинем, что к чему, и пропуска оформим. Так ты как?

– С удовольствием, – ответил ему, – А то уже почти пять лет не был на полигоне.

И вопрос был решен.

 

По завершении командировки, уже перед самым отлётом в Москву начальник сектора Мазо устроил нам с Рабкиным экскурсию. Часам к двум ночи автобус доставил нас в район эвакуации стартовой команды, и часа три мы дрожали от ночного холода, согреваясь легкими пробежками. Наконец, прибыли наши орлы из стартовой команды и минут через двадцать под крики “Ура” ракета «Протон» с нашим разгонным блоком благополучно стартовала.

– Афанасич, как мы с тобой пролетели, – возмущался Рабкин, – Взрослые мужики поехали смотреть на этот детский сад. Лучше бы выспались. А так только кости проморозили, – ворчал он.

– Прими пленочку, Виктор Семенович, и успокойся, – предложил кто-то из стартовой команды.

Вскоре напринимались все. И дорога в тридцать километров пролетела в один миг. Веселье по поводу успешного пуска продолжилось в комнате Мазо.

День прошел в праздной суете. На следующий день мы дружно улетели в Москву, оставив на полигоне добровольного заложника Рабкина.

 

А дома ждало потрясение.

— Ты знаешь, Толик, Валя умерла. Завтра похороны, — сразила с порога жена. Сжалось сердце от мелькнувшей догадки. И все же, а вдруг? Мало ли Валь на свете.

— Какая Валя? — спросил со смутной надеждой.

— Сашина жена. Он сегодня приезжал, — обрушила она эту самую надежду. У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах.

Неужели нет больше женщины, которую в своих мыслях никогда не звал иначе, чем моя Королева, моя Валя-Валентина? Неужели никогда больше не увижу ту единственную, при редких встречах с которой всегда щемило сердце, напоминая о нашей короткой, но такой яркой и чистой любви? Ту, которая все еще помнила мои стихи, подаренные ей тем летом, знала их тайный смысл и столько лет хранила надежду на счастье? Я не мог в это поверить.

Так внезапно навалилось горе, которое предстояло пережить одному, не разделив его ни с кем, как и нашу на двоих тайну.

 

Мы не вечны с тобою,

Как и все на Земле.

И дано нам судьбою

Раствориться во мгле.

 

Он однажды погаснет

Этот мир золотой,

Где нам выпало счастье –

Горечь жизни земной.

 

Эти строки — первое, что пришло в голову после того, как всей душой осознал горечь утраты. «Она не захотела жить, она ушла по своей воле», — вдруг пронзительно, до боли застучало сердце.

— Отчего умерла? — спросил после длинной паузы, просто так, чтобы не молчать.

— Отравилась. Выпила смертельную дозу снотворного. Пытались спасти, но не смогли, — сообщила жена детали, которые лишь подтвердили страшную догадку.

 

В ночь перед похоронами периоды короткого забытья сменялись явью, в которой не хотелось быть. Картины сна, созданные воображением, смешивались с картинами воспоминаний, выдаваемыми памятью, и воспаленные мысли метались между радостью былого и горем настоящего. А все вперемешку холодным клинком пронзала единственная мысль: «Ее, как и Людочки, больше нет. Теперь она тоже фантом в моей израненной душе».

— Вставай, лежебока. Все дрыхнешь, — вдруг пропел надо мной знакомый до слез голос-колокольчик, и с меня мгновенно было сорвано одеяло.

— Валька, ты, в своем репертуаре. Разве можно так со спящим? — мгновенно вскочил на ноги, — Как ты здесь оказалась? А мне сказали, ты умерла.

— Кто тебе сказал такую чушь? Ты разве видел меня мертвой?

— Нет, но твой Саша вчера сказал.

— Он такой же мой, как и твой. Друг называется. Он бы рад меня убить, а я вот взяла и к тебе сбежала. Он меня витаминами хотел отравить. Три раза в день по таблетке, и так из года в год. Какой организм такое выдержит? Ладно, Толик, пойдем купаться, пока он не пришел. Всю жизнь только нам мешал.

— Куда купаться, Валя? Ночь за окном. Как мы в лес по темноте пойдем? Да и холодно еще в пруду купаться.

— Что с тобой, профессор? Какой лес, какой пруд? Тут целое море под боком. Разве ты забыл наши вечера на море?

— Ничего я не забыл, — ответил любимой и открыл глаза. Реальность задушила морем слез, соленых, как морская вода, которая больше никогда не примет в свои объятия наши разгоряченные молодые тела, прекрасные в своей наготе.

 

— А ты помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросила Валя. Мы сидели вдвоем в беседке, где уже не было картежников. Все давно разошлись, как в тот самый первый вечер.

— Валечка, конечно, помню. Ты вышла вон из того подъезда. Такая юная и красивая, как цветочек.

— А разве я сейчас не красивая?

— Валечка, ты всегда была красивой. Такой и останешься в моей памяти, как Людочка.

— Толик, зачем ты все время напоминаешь о сопернице? Мне это неприятно.

— Валечка, какие вы соперницы? Мы с тобой полюбили друг друга, когда я уже пять лет страдал от неразделенной любви и больше двух лет даже не видел Людочку. Ты вырвала меня из бездны уныния, вернула к жизни, вселила уверенность. И не было между нами никого. А когда мы встретились через три года полной неизвестности, ты была замужем, а Людочки уже целых два года не было на свете. Да и что вам теперь делить, если вы обе лишь фантомы в моей скорбящей душе.

— Толик, что ты меня хоронишь? Успеешь еще. А пока я живая. Хочешь убедиться, поцелуй меня, как тогда в Бердянске, — ласково улыбаясь, смотрела на меня Валя-Валентина, молодая красивая девушка, какой увидел ее тем памятным вечером в городе у моря.

Я протянул обе руки к моей Королеве и неожиданно наткнулся на ее безжизненный взгляд, как тогда в Ленинске, а в ее руке блеснул пистолет.

Проснулся в ужасе, какого не испытал даже тогда, когда точно в такой же ситуации угрожала реальная опасность. И снова суровая действительность всей тяжестью навалилась на мою душу, оплакивающую любимых.

 

***

Мой день прощания с родным городом перед дальней дорогой, подходил к концу. С друзьями попрощался еще в выходные. Поезд завтра вечером. Двое суток в пути, и я у порога новой, неведомой жизни.

Дома ждала новость:

– Твой друг, Саша Бондарь, заходил. Ждал тебя полдня, так и не дождался, – сообщила мама, – Представляешь, он женился. Жена просто красавица. Из Тульской области привез. Она тебя знает. Говорит, вы встречались в Бердянске, когда с Сашей ездили в Крым. Кстати, ехать тебе придется не вечером, а утром. Они поменяли твой билет, так что поедешь не один, а с ними в одном купе.

– Мама, а его жену не Валей зовут?

– Точно, Валей. Значит, ты ее знаешь?

 

Да-а-а. Валю я знал. Но каков Санька? Ни слова, ни полслова. Уехал после выпускного вечера в месячный отпуск, который нам предоставили перед тем, как должны вместе отправиться по распределению, а приехал с опозданием, да еще с женой! Конечно, в том, что женился, ничего особенного не усматривал. Очень много наших ребят женились на пятом курсе, а еще больше – перед самым распределением.

Удивило, что женился именно на Вале – на Вале-Валентине, как я ее когда-то звал.

И припомнились события трехлетней давности.

 

Мы окончили второй курс. И решили повторить наше путешествие по Крыму, которое так понравилось в прошлом году. Тогда стартовали из Бердянска. Теплоходом добрались до Феодосии. А оттуда отправились вдоль побережья, останавливаясь ненадолго в понравившихся местах. Планировали добраться до Севастополя. Но за Симеизом был ящур, и дальше нас не пустили. Мы вернулись в Ялту, а затем теплоходом – в Бердянск.

В этот раз наше путешествие провалилось. Несколько суток пытались взять билеты на теплоход. Отстаивали гигантские очереди, записывались в какие-то списки, отмечались, – но все усилия оказались напрасными. Хотел, было, вернуться домой, но и это оказалось проблематичным. На единственный поезд до Харькова билетов тоже не было. И мне пришлось воспользоваться гостеприимством Сашиных родителей и провести в Бердянске целых три недели.

 

Мы быстро освоили режим отдыха у моря. Ежедневно, обычно прямо с утра, отправлялись на один из пляжей. Вначале на городской – привыкали к солнцу. Потом, когда привыкли – на многочисленные загородные пляжи. Иногда отправлялись на день-другой на Бердянскую косу. Эта узкая песчаная полоска суши выходила далеко в море. Выбирали подходящее место вдалеке от основной массы купальщиков, ставили палатку, готовили еду на походном примусе и дни напролет купались и загорали. А вечерами, чуть ни до полуночи, слушали бардовские песни под гитару, исполняемые многочисленными туристами-“дикарями”.

Две недели отдыха пролетели незаметно.

Тот памятный день, в начале третьей недели, был полон приключений. Собирались всего на день, а потому для начала забыли палатку. А ближе к вечеру я заплыл так далеко, что потерял ориентиры. Плыл, как обычно, в открытое море, лежа на небольшой автомобильной камере, работая ластами и руками. Отплыв, как можно дальше, пытался представить ощущения моряка дальнего плавания, который месяцами не видит ничего вокруг, кроме бесконечных морских просторов. Не знаю, сколь долго развлекался таким вот образом, но, оглядевшись по сторонам, вдруг не увидел своего главного ориентира – нашей палатки, всегда заметной даже на низком берегу песчаной косы. Как же упустил, что именно сегодня она осталась лежать в прихожей. Покрутившись на месте, внимательно осмотрелся – вокруг по всему горизонту лишь морская гладь и никаких зацепок! Попытался встать на камеру. Результат тот же. Плохо, что, отплывая, не отметил положения солнца относительно берега. И что теперь?

Я качался на волнах, напряженно вглядывался в горизонт, изредка поглядывал на раскаленное светило и мучительно вспоминал, как оно располагалось, когда плыл от берега. Очень скоро сообразил, что лучше всего не суетиться, оставаться на месте и ждать помощи или счастливого случая.

Я болтался в море уже довольно долго. Возможно час, а возможно – гораздо дольше. И чудо вдруг явилось в образе небольшого теплоходика. Не раз видел, как такие же ходили мимо нашей стоянки, курсируя вдоль береговой линии. Не размышляя, рванул наперерез хода этого судна. Оно двигалось довольно быстро и вскоре пропало из вида, но курс к берегу проложен. Теперь только вперед! И через полчаса бешеной гонки мелькнула, наконец, тоненькая полоска суши. Еще минут через сорок попал на берег. С трудом разыскал перепуганного Сашу и его приятеля. И мы одними из последних покинули бердянскую косу.

 

Домой попали позже обычного, переполошив Сашиных родителей, так и не дождавшихся нас к традиционному семейному ужину.

Как гость, оказался не у дел, порученных Саше в наказание за опоздание, и после ужина вышел посидеть в беседке, расположенной в уютном дворике, образованном Г-образным зданием и самодеятельными сарайчиками-гаражами.

Обычно мы приходили сюда вдвоем и сидели допоздна. Здесь было гораздо приятней, чем в душной квартире. Подходили и уходили разновозрастные ребята и даже мужчины – жители дома. За две недели узнал практически всех. Играли в карты, или неторопливо обсуждали все, что угодно: футбольные матчи, новые фильмы, вышедшие на экраны города, цены на местном рынке и прочее. Словом, коротали время, отдыхая от дневного пекла сердцевины приморского лета.

Вот и в тот раз скучать в одиночестве не пришлось – беседка была полна завсегдатаев вечерних посиделок. И, дождавшись своей очереди, включился в азартную игру "на вылет".

Вдруг ребята оживились и дружно оторвались от карт. Невольно глянул в сторону, куда смотрели все, и увидел на редкость красивую девушку. Похоже, она вышла из нашего подъезда и направлялась к нам. Когда же она медленно поплыла мимо беседки, все наперебой затарахтели свои приветствия: "Валечка, с приездом! Иди к нам! Надолго приехала? Не проходи мимо. Заходи". Она с удовольствием отвечала каждому, но шла, не замедляя шага. Похоже, ей нравилось быть в эпицентре мужского внимания, но в тот вечер было не до нас.

Неожиданно, взглядом капризной девчонки, давно привыкшей к восторженному признанию ее достоинств всеми, без исключений, она посмотрела на меня и остановилась:

– А я вас не знаю, – без тени смущения обратилась ко мне незнакомка, которую, давно понял, звали Валей.

– Обратное меня бы удивило, – нарочито равнодушным голосом ответил ей, исподтишка наблюдая реакцию, – Я бы подумал, что знаменит настолько, что меня узнают незнакомые люди, – без всякой цели начал легкий флирт с девушкой, которая показалась забавной своей бесцеремонностью, не принятой в моем родном городе.

 

– А вы кто, если даже немножечко знамениты? – с неподдельным интересом спросила Валя, вошла в беседку и уселась прямо передо мной на место, которое ей мгновенно уступили.

– Профессор, – в шутку представился “липовым погонялом”, доставшимся с незапамятных времен полукриминального детства, – Сокращенно, можно звать Проф, только с большой буквы и без точки в конце слова, – обескуражил еще и явной белибердой. Она на минутку замолчала, очевидно, соображая, что еще спросить.

– А зовут вас, как? – решилась, наконец, Валя на следующий вопрос.

– Я так понимаю, милая девушка, вы хотите со мной познакомиться, – продолжил я словесную дуэль, – К сожалению, свои визитки оставил дома. Поэтому зовите меня Проф, а по-простому профессор Толик, – в общем, как вам удобней. А вас, слышал, все зовут Валей. Считайте, познакомились, – решительно протянул ей руку.

Она, в ответ, улыбнулась и очень изящно подала свою небольшую ручку. Есть контакт! Что дальше? Вульгарное рукопожатие? Нет уж! А сердце уже забилось в предчувствии чего-то невероятного. Не удержавшись, наклонился и поцеловал. Почему, так и осталось загадкой. Никогда не целовал ручки женщинам. Возможно, подвигло профессорское звание. Возможно, но Валя нисколько не удивилась моей выходке и отнеслась к ней, как к должному. Неожиданное знакомство с красивой девушкой, проявившей ко мне столь очевидный интерес, подняло настроение, вызвав желание подурачиться.

– И что же вы здесь делаете, профессор Толик? – спросила Валя, из чего сделал вывод, что все-таки поняла, что шучу.

“Что ж, не дурочка, хоть и красивая”, – подумал, пытаясь меж тем определить ее возраст.

– Изучаю бассейн Азовского моря, путем погружения собственной персоны в его мутные воды.

Валя рассмеялась. Смеялась она откровенно, от души, но все же чуточку кокетничая.

– И давно изучаете?

– Вот уж две недели.

– Заметно. Хорошо загорели, – отметила она.

Я, правда, удивился, как это она разглядела загар в полумраке беседки, освещенной слабенькой электрической лампочкой.

– Скорей разгорел, чем загорел. До приезда в Бердянск уже был шоколадным – целых пол-лета загорал. А здесь стал замечать, что чем больше загораю, тем светлей становлюсь. За две недели из шоколадного стал светло-золотистым.

– А вы откуда приехали?

– Из Харькова.

– А я только сегодня из Тульской области, – сообщила Валя.

 

Я вдруг обратил внимание, что ребята, сидевшие в беседке и скучавшие оттого, что мы не включаем их в диалог, постепенно разошлись. Да и время позднее. Мы остались вдвоем, но прежде спешившая куда-то забавная очаровашка не уходила. Назревало импровизированное свидание с красивой девушкой, расположенной к общению.

– Завидую. У вас отдых еще впереди, а мне через неделю уезжать. Кстати, Валя, мы, похоже, ровесники. К тому же давным-давно знакомы. Почему бы не перейти на “ты”? Идет?

– Идет. А ты где остановился? – мгновенно сориентировалась Валя.

– У Саши Бондаря. Знаешь такого? Я вижу, ты всех знаешь. Откуда, если только приехала?

– Я каждый год здесь отдыхаю, у родственников. А они тебе комнату сдают, или койку?

– Ничего не сдают. Я тоже в гостях. Мы с Сашей учимся вместе. Собирались, как в прошлом году, в Крым, но не получилось. Вот и пришлось закуковать в Бердянске. Здесь тоже ничего. Хоть и плохонькое, но море.

– Значит, ты тоже военный, как Сашка, – констатировала Валя, – А вы уже летаете? – вне всякой логики спросила она.

– В каком смысле? Разве Саша говорил, что в летчики готовится?

– Форма у вас летная. Вот и подумала. Спросила как-то, а он что-то невразумительное промычал. Так и не поняла. А вы уже летаете, или только учитесь?

– Форма действительно летная, а вот летал только на планере, да и то очень давно, когда еще шестнадцать было. В семнадцать поступал в училище летчиков, но не прошел медкомиссию. Небо для меня закрылось. Даже из аэроклуба выставили. Теперь летаю, как пассажир.

– С вами все понятно, товарищи военные. “Думала, летает, а он там подметает”, – пошутила Валя, процитировав слова известной частушки, и замолчала. Молчал и я, так и не сообразив, к кому относились ее слова – ко мне, или к Саше, и что она вообще хотела этим сказать, – Толик, извини, само вырвалось. Хотела немного развеселить... Ты всегда такой серьезный?  – после продолжительной паузы спросила девушка.

 

– Валечка, это я должен тебя развлекать, но тоже не знаю, как это делается. Сегодня вот разговорился, а так уже много лет с девушками не общаюсь. Дисквалифицировался.

– Почему? Разве у тебя нет девушки? Ты, вроде, парень нормальный и даже забавный.

– Была у меня подружка. Дружили с детских лет. Подросли, понял, что нравится, как ни одна другая. Думал, и я ей не безразличен. Мне шестнадцать, ей четырнадцать, но мне казалось, той весной мы чувствовали одно и то же. Мы простились до осени, как влюбленные. Увы, за три месяца, пока летал в Крыму, что-то в её жизни изменилось. Когда вернулся в Харьков, она разом порвала все отношения, даже дружбу, причем, без всяких объяснений. Пять лет прошло, а я её забыть не могу. Ощущения, словно потерял что-то самое главное в жизни. Такая вот грустная история.

– Что она особенная, эта девушка? Или других мало?

– Валечка, таких привлекательных, как ты, я за свою жизнь встретил только двух. Одна из них – это моя Людочка, а вторая – Наташа Фатеева. Ты должна ее знать. Она во многих фильмах снималась. Людочка мне нравилась с детских лет. Мне кажется, я бы ее любую полюбил, потому что она есть. А девушек, красивых как ты, все любят.

– Ты считаешь меня красивой? У нас в Тульской области таких навалом.

– А ты в этом сомневаешься? Ты, Валечка, редкий цветочек.

– Спасибо. А Людочка красивая?

– Очень. Когда с ней ходил, чувствовал себя, как на витрине – на нас все смотрели, даже оборачивались.

 

– А с Фатеевой как познакомился? Она же известная артистка. И живет в Москве.

– Когда познакомился, она еще была никем и жила в Харькове. Просто, ее отец работал с моим. Они к нам в гости приезжали. Наташа тогда только поступила куда-то. Взрослые говорили, будет артисткой. Она мне тоже взрослой показалась. Но потом, когда стала с нами играть, увидел, что ненамного старше меня. Она нам сказки рассказывала. Как радио... Валечка, расскажи лучше о себе.

– Да, рассказывать, Толик, в общем, не о чем. Это у вас с Сашкой интересная жизнь. Выучитесь, офицерами станете, а то и генералами. А я, что. Никуда не поступила. Работаю, где придется. Жду чего-то, а чего, не знаю.

– Да, ладно тебе, Валечка. Поступишь еще. И дождешься наверняка. От ребят, похоже, отбоя нет, и на танцах, думаю, королева. Не иначе.

– Ну, Толик, насмешил. Какие ребята! Какие танцы! Меня туда калачом не заманишь. А ты, говоришь, танцы.

– Да-а-а?! Удивила ты меня, девушка-красавица. У тебя хоть парень есть? Или сама по себе, как я?

– Знаешь, Толик, я еще никому не рассказывала. Моя история куда безнадежней, чем твоя. Кстати, издали он так похож на тебя. Я как глянула на беседку, чуть ни упала от страха. Хорошо, ребята со мной заговорили. Еле успокоилась.

– Чем же я тебя так напугал?

– Не ты... Думала, призрак. Он же погиб год назад, мой парень. А здесь никогда не был, и вдруг явился.

– Кошмар. Неужели мы с ним похожи?

– Еще как! Не были вы так похожи, разве заговорила бы с незнакомым парнем. А тут, как удар током. Так захотелось узнать, кто ты, откуда, зачем ты здесь. Я же по делу шла, да так и осталась здесь с тобой.

 

– Я тебя понимаю, Валечка.

– Спасибо, Толик. Знаешь, после него смотрю на всех, как на пустое место. У нас в области, девочки хорошие, а ребята какие-то пришибленные. Много пьющих. Он был не такой. Вот и не могу забыть, совсем как ты свою любовь. А всем кажусь веселой пустышкой.

– Не обижайся, поначалу так и подумал. А ты, оказывается, совсем другая. Удивила. Такой же однолюб, как я. А это так грустно. Особенно, когда вокруг толпы счастливых людей. Может, слышала такие стихи? “Ты одинок средь сотен тысяч лиц. Ты одинок без сотен тысяч лиц”. Это про нас с тобой. Вот и я сочиняю стихи. Такие же печальные. Особенно, когда настроение соответствующее.

– Ты сочиняешь стихи? Прочти хоть одно, пожалуйста.

– Валечка, не могу их читать вслух. Лучше напишу, а ты прочтешь.

– Толик, пожалуйста. У меня настроение подходящее, чтобы слушать.

– Ладно, Валечка. Только, если собьюсь, не смейся, – и я, как школьник, плохо выучивший домашнее задание, собравшись с духом, прочел почти без запинок:

 

Моя любовь с годами не проходит –

Она сильна, как в юности далекой.

А кровь весной все также бурно бродит.

Душа кипит, зовет мечтой высокой.

 

И пусть известно, встреч уже не будет,

Хоть я о них по-прежнему мечтаю.

А чувств ее нисколько не разбудит

Судьба того, кто от любви страдает.

 

Но каждая весна приносит в сердце бурю.

В груди пылает светлая надежда,

Что та, которую давным-давно люблю я,

Со мною будет снова, как и прежде.

 

Все эти мысли душу раздирают,

Мечты о счастье, о любви красивой.

Но сердца лед напрасно только тает,

И жизнь становится совсем невыносимой.

 

Пусть ранняя весна мне бури не приносит.

Лишь болью отзовется ветер мая

В душе остывшей, что любви не просит,

В душе, что счастья больше не узнает.

 

– Ну, Толик. Ты поэт! А еще, пожалуйста.

– Что ж. Еще, так еще. Раз уж осмелился. Никогда не слышал, как они звучат.

 

Плачь без слез, душа моя,

Плачь с отчаянья и боли.

Я живу на свете зря

Жизнь страдания и горя.

 

Плачь, что нет нашей любви,

Что один, как ветер в поле.

Плачь, что нет уже в крови

Чувств, бушующих, как море,

 

Что когда-то счастлив был,

Но тобою все забыто –

Все, чем я дышал и жил.

Все разбито. Все разбито.

 

– Толик, а у тебя есть не грустные? Пожалуйста.

– Таких нет, Валечка. Кстати, одно бодренькое всё же припомнил.

 

Светит яркое солнце весеннее,

Превращая снега в ручейки.

Позабыты печали осенние,

Вновь хорошими стали деньки.

 

Чем хорошими? Даже не знаю,

Только радости сердце полно.

Словно снег, грусть-тоска моя тает,

Что тревожила душу давно.

 

Не хочу тосковать и грустить.

Все изрядно уже надоело.

Начинать надо снова жить,

И пора приниматься за дело.

 

Все равно, что прошло – не вернешь,

Только душу тоскою изгложешь.

Горькие слезы напрасно прольешь,

Но помочь уж ничем не поможешь.

 

Так вперед в эту бурную жизнь!

Лишь вперед и вперед, без оглядки!

Ведь и так коротка эта жизнь,

Чтоб так глупо играть с нею в прятки.

 

Светит яркое солнце весеннее,

Звонкой песней звенят ручейки.

Позабыты печали осенние,

Вновь счастливыми стали деньки.

 

– Толик, знаешь, если бы мне дарили стихи, я с таким парнем хоть на край света пошла. А Людочка твоя, скорей всего, не любила. Так, показалось вам обоим.

– Нет, Валечка. Я видел ее глаза. Они не обманывали. А о стихах она ничего не знает. Так, царапаю для себя, что в голову приходит. Ты – первый человек, который их услышал, да еще в моем никудышном исполнении.

– Как не знает? Немедленно придумай, чтоб прочла!

– Была мысль. Только как, если она даже говорить со мной не захотела. А два года назад они переехали. Куда, не знаю. Да и стоит ли искать? Что изменится?.. Когда стихов будет много, да еще научусь сочинять настоящие, попробую публиковать. Может, прочтет однажды и поймет, как крепко я её любил. А может, посмеётся надо мной.

– Толик, да ведь это месть! Только запоздалая. А вдруг она уже будет замужем. Твои стихи не оставят её равнодушной. Подумай.

– Валечка, не хочу больше думать. Что будет, то будет. Пять лет думал, и всё впустую. Надо менять свою жизнь, а я не могу забыть то, чего давно нет, да и, если честно, боюсь разочарований. А ты, “немедленно придумай”. Что придумать, Валечка?

– Толик, откуда я знаю? Сама с такими же комплексами. Пробуй. Ты – мужчина.

– Знаешь, Валечка, встретить бы девушку, похожую на Людочку, или на тебя. Пожалуй, рискнул. А так.

– А я сама на себя похожа, – вдруг кокетливо улыбнулась Валя.

 

– Валька, а ты занятная девчонка! С тобой не соскучишься. Но, мы с тобой друзья по несчастью. А потому не хочется ни тебя разочаровывать, ни в тебе.

– А ты рискни. Сочини мне стихотворение, и увидишь, – шутливым тоном, но, мне показалось, не без серьезных ноток, предложила Валя.

– Эх ты, Валя-Валентина. Профессор излагает свои умные мысли и сомнения, а молодая красивая девушка шутит с глупым профессором. А вдруг он действительно рискнет?

– Я не шучу, Толик. Кстати, как ты меня назвал?

– Валя-Валентина. Так, выскочило.

– Знаешь, меня еще никто так не называл. Мне понравилось. А все эти Валечки, Валюши с детства валенки напоминают. Из-за этого не люблю свое имя. А Валя-Валентина, здорово!

– Конечно, здорово. Почти как Эрих Мария Ремарк.

Валя-Валентина рассмеялась.

– Жду стихи, – напомнила она, когда мы, наконец, распрощались на лестничной площадке.

– А я думал, ты давно спишь, – удивился Саша, открывая дверь, – Где пропадал?

– Представь, задремал в беседке – там так хорошо было сегодня.

 

Ночью приснился странный сон, навеянный, очевидно, морским приключением, вечерним знакомством и его нежданным продолжением.

Я лежу на пляже бердянской косы. Ко мне медленно приближаются, словно плывут по песку, две греческие богини – Людочка и Ирочка. Они все ближе и ближе. Все отчетливей вижу их красивые, но суровые лица. Они смотрят на меня в упор, с укоризной.

Неожиданно рядом со мной возникает Валя. Она смотрит то на меня, то на приближающихся девушек. Она видит мое смятение.

– Толик! – вдруг хватает за руку Валя, – Не смотри на них, они же не настоящие! Они были такими пять лет назад, а сейчас это видение, мираж! Посмотри на меня! Я здесь, я рядом, и тоже красивая! Смотри! – кричит она, и вдруг быстро снимает купальник.

Без одежды она выглядит фантастически. Я не могу оторвать взгляда от Вали-Валентины. А она смотрит на меня так загадочно.

Но мне надо бежать от нее!

Как можно быстрее и дальше!

Не знаю, почему, но так надо.

 

С трудом бегу по зыбучему песку, рыбкой бросаюсь в воду, ныряю, долго плыву под водой. Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь и всплываю.

В нескольких метрах от меня, как когда-то на харьковском водохранилище, стремительно летит четверка распашная. На веслах, что с моей стороны – Людочка и Ирочка. Они ничего не видят, лишь изо всех сил налегают на весла.

Меня видит рулевой. Это Саша. Но он не реагирует. Кричу ему: “Человек по курсу! Суши весла!” Он смеется сатанинским смехом и вещает громовым голосом: “Ты предал свою любовь! Ты приговорен к смерти!” Весла моих подруг уже занесены над головой.

В ужасе просыпаюсь. Я лежу на мокрой подушке и мокрых простынях. Липкая духота жаркого лета. Комнату озаряют всполохи далекой грозы.

 

Я пришел в себя и долго лежал недвижно, переживая фантастические, но необыкновенно реальные видения сна. Наконец, снова задремал. Сновидение повторилось один в один. И снова испытал ужас приговоренного к казни. Не спалось.

Я лежал и думал обо всем, что еще не случилось, но может случиться. Я чувствовал себя накануне.

Сами собой пошли стихи. Они родились в полчаса.

 

ВАЛЯ-ВАЛЕНТИНА

 

Мы не вечны с тобою,

Как и все на Земле.

И дано нам судьбою

Раствориться во мгле.

 

Он однажды погаснет,

Этот мир золотой,

Где нам выпало счастье –

Горечь жизни земной.

 

Пусть порою, бывает,

Тот душевный разлад

Нас с тобой заставляет

Оглянуться назад.

 

Но надежда на счастье

В каждом сердце живет,

И в любое ненастье

Оно лучшего ждет.

 

И в награду бывает

Перекресток судьбы,

Где зимой расцветают

Среди снега цветы.

 

Только в зимнюю стужу,

Когда холод в крови,

Распахни свою душу

Навстречу любви!

 

Мне не хотелось включать лампу на столике. Дождался, пока рассвело, вырвал листок из какой-то Сашиной школьной тетради и записал стихотворение.

Утром схватил ведро с мусором и медленно пошел с ним в сторону беседки. Я смотрел на нее и вспоминал вчерашний разговор с Валей-Валентиной. Было это, или нет? А может, это мираж, как в том жутком сне? Может, мы оба просто развлекались от скуки пустого вечера? Нет, она была искренней, хотя изредка кокетничала, как любая, знающая себе цену красивая девушка, привыкшая быть центром внимания.

Я услышал скрип открывающейся двери подъезда и легкие шаги. Еще ничего не увидев, сразу понял – это Валя-Валентина. Что же будет дальше?

– Доброе утро, профессор Толик, – раздался ее бодрый мелодичный голосок.

– Доброе утро, Валя-Валентина. Вас не мучили кошмары этой душной предгрозовой ночи?

– Нисколько. Я прекрасно выспалась и сейчас в хорошем настроении. Толик, а почему снова на “вы”?

– Валечка, но вас же теперь двое – Валя и Валентина, это все равно, как Эрих и Мария – брат и сестра одноименного писателя Ремарка.

Валя рассмеялась. Похоже, у нее действительно хорошее настроение. А еще, мне показалось, она поджидала меня. Уж очень быстро вышла.

– А я сюрприз приготовил, – подал Вале свернутый вчетверо листочек со стихотворением, – Прочти и сожги, если пустое. Только прошу, прочти сейчас.

Валя вошла в беседку. А я пошел выносить мусор. Когда вернулся, она пристально смотрела на меня. Ее взгляд был точно таким, как во сне. “Сейчас начнет раздеваться”, – мелькнула шальная мысль, и я непроизвольно рассмеялся. Валя застыла в изумлении.

 

– Толик, с тобой не соскучишься. Я в восторге от подарка. За ночь такое сочинил. А ты смеешься.

– Валечка, не за ночь, а всего за полчаса. Я его почти столько же записывал. А благодарить надо тебя. За то, что ты есть, Валя-Валентина. Ладно, а то нас заждались с пустыми ведрами. Пойдешь сегодня на пляж?

– Не знаю. Боюсь, сгорю за полчаса, пока ты будешь сочинять мне очередное произведение и светлеть на солнышке.

– Ну, Валя-Валентина, ты даешь. Придется расстараться. Жди очередной сюрприз.

И мы расстались, как оказалось, ненадолго. Пока шла подготовка к традиционному завтраку, удалось уединиться.

Первое послание воспринято положительно. Второе должно быть размышлением о вариантах развития наших с тобой, Валечка, отношений.

Это белое, или черное. Взлет, или падение. Счастье, или горе. Реальность, или мечта. Явь, или сон. Это две звезды на пустынном небосводе моей одинокой жизни – угасающая, что была, и взрывающаяся на ее месте новая звезда, вспыхивающая светом надежды на обновление. И еще до завтрака я записал:

 

Надежды нет, но на пустынном небосводе

Взошла одна, Последняя Звезда.

Что ты несешь мне – счастье или горе,

Успокаивающие навсегда?

Вспыхнешь ли ты Новою Звездою,

Или погаснешь в черной тишине?

Станешь ли ты явью – не мечтою,

Или останешься во сне?

 

Я все успел. После завтрака мы с Сашей вышли во двор, и пошли, как всегда, в беседку. Там уже сидели завсегдатаи и играли в карты. Вскоре вышла Валентина. Повторилась картина вчерашнего вечера.

Но появился новый герой. Я видел, как засуетился вокруг Вали Саша. Стало ясно, что у меня есть соперник, который еще на месяц останется здесь после моего отъезда. Конечно, главное действующее лицо – Валя-Валентина. Но я, похоже, за двенадцать часов с момента нашего знакомства, успел больше, чем Саша за все время, которое Валя проводила в этом городе. А впереди у меня еще целых пять дней. Нет, Саша, ты мне не соперник.

Посуетившись минут пятнадцать, Саша вдруг подошел и сказал, что Валя приглашает нас обоих в кинотеатр.

Сидеть в душном зале и смотреть какую-то американскую галиматью, вместо того, чтобы наслаждаться солнцем и морской водой? Ну, нет.

– Причем здесь я? – на всякий случай изобразил искреннее удивление, которое Саша, не знавший ничего о ночном разговоре, принял за чистую монету, – Идите вдвоем. Не очень хочется терять последние денечки. Дорогу к морю знаю, так что все в порядке. Не обижусь.

Саша ушел на переговоры. Они стояли в стороне и что-то бурно обсуждали. Вскоре он вернулся в беседку и сказал, что Валя очень просит. Зал с кондиционером. Это, хоть и дороже, но намного удобней.

Пока Саша говорил, Валя улыбалась мне издали. Улыбнувшись ей в ответ, сказал Саше, что согласен на культпоход при условии, что всех приглашаю я.

Переговоры продолжились. Я видел, что Валентина смеется. Махнул ей рукой, она махнула в ответ. Когда подошел, Саша представил Валю. Мы обменялись рукопожатием в честь нашего знакомства, оба делая вид, что видимся впервые.

 

Театр действительно порадовал приятной прохладой. Она началась прямо в фойе. Я выдал Саньке денег, и пока он покупал билеты, передал Вале очередное творение. Она тут же с интересом прочла.

– Толик, и когда ты только успел? – удивилась девушка.

– Много ли времени мне надо, если у меня снова есть Муза. И эта Муза ты – Валя-Валентина. Интересно, о чем вы так бурно дискутировали с Сашей, если не секрет?

– Да так, разговор ни о чем. Знаешь, Толик, у меня все в голове перевернулось после нашего разговора, а особенно после твоих стихов. Имеют ли значение все остальные разговоры и предложения, которыми окружена с утра до вечера. Единственное, что беспокоит – он же не даст нам встретиться вечером, как вчера. От него не избавишься. А ты, что думаешь?

Я не успел ответить, подошел Саша, и мы прошли в зал. Валю усадили между нами. Она оказалась слева от меня. Как только начался фильм, и в зале стало темно, ощутил прикосновение ее руки, которую она потихоньку, незаметно от Саши, протянула мне, при этом, вполоборота развернувшись к нему. Ручка была мягкая, как подушечка. Я с удовольствием погладил ее, почувствовав ответную нежность Вали-Валентины.

А когда Саша что-то уронил, и начал суетиться в темноте зала, пытаясь это нечто достать, рука Вали быстро взяла мою и решительно поместила на грудь. Я ощутил округлость женских прелестей этой странной, явно влекущей в свои сети девушки. И как маленькая безмозглая мошка, угодившая в красивые совершенные тенёта, уже не мог сопротивляться. Меня охватило небывалое чувство. Ничего подобного со мной еще не было. Я ласкал её грудь легкими прикосновениями, ощущая нежную податливость и девичью упругость. И не было сил остановиться, настолько волшебными были женские чары. Я ощущал, как иногда вздрагивает и напрягается в ответ на мои ласки Валя-Валентина. И это еще больше втягивало меня в вечную, как мир, сказку и быль отношений мужчины и женщины.

Я уже не видел, что происходило на экране. Мне хотелось, чтобы поскорее настал вечер, мы остались с Валей одни, и тогда смог бы ей сказать то, что касалось только нас двоих.

 

Мы вышли из прохладного кинотеатра на раскаленную улицу. Саша пытался втянуть нас в обсуждение только что просмотренного фильма, но, похоже, не только я смотрел на экран, не видя ничего. Когда Саша постепенно рассказал нам сюжет просмотренного нами фильма, и рассказывать стало нечего, все замолчали. Мы молча шли по дорожке парка. Валя изредка поглядывала в мою сторону, неизменно одаривая очаровательной улыбкой. Я улыбался в ответ.

– Тебе понравилось? – обратился к Вале с двусмысленным вопросом.

– А тебе? – с кокетливой улыбкой ответила она вопросом на вопрос.

– Это было прекрасно. Я навсегда запомню этот кинотеатр и нас, очарованных сюжетом потрясающего фильма.

– Я тоже в восторге. Очень хотелось бы повторить.

– Да, фильм что надо, – врезался в разговор Саша, – Но, завтра пойдет другой фильм. Я видел новую афишу. Может, сходим? – предложил он. Мы с Валей рассмеялись. Он посмотрел на нас с удивлением.

– Хорошая идея, – разрядил я обстановку, – Значит, с пляжами покончено. Отныне только кино. Хоть немного отдохнем от жары.

Обсудив программу завтрашнего дня, снова замолчали. Было очевидно, что кто-то из молчаливо бредущей троицы явно лишний. И тут меня осенило. Я стал пересказывать любимые сюжеты из школьной жизни и нашего рукописного журнала. Валя и Саша непрерывно смеялись. Через полчаса мы уже были обычной шумной компанией веселых молодых людей.

 

И вот он настал, долгожданный вечер. Завсегдатаи беседки на своих местах. Как всегда, в центре внимания – колода карт. Похоже, нервничаю не только я. Саша тоже периодически поглядывает на двери подъезда, откуда ожидается выход королевы двора – Вали-Валентины.

И вот она на сцене. Оживление публики, не участвующей в карточной игре. Но неожиданно сценарий нарушен. Валя не пошла к беседке. Она остановилась у подъезда и, подав знак “следуй за мной”, медленно пошла к выходу на улицу. Незаметно встал, вышел из беседки и пошел вслед за девушкой. Саша в этот момент раздавал карты и, кажется, не заметил моего маневра.

– Добрый вечер, королева, – быстро догнав, поприветствовал Валю-Валентину новым титулом.

– Добрый вечер, профессор. Не ожидала такого эффекта, но оказалось, все удалось, как нельзя лучше. Ты наблюдательный. Заметил. А то пришлось бы возвращаться. А там, не дай бог, Саша увязался. Толик, я так рада, что все получилось, – щебетала Валя.

– Саша в тот момент увлекся картами. Валечка, а что у тебя с ним?

– Он один из моих верных поклонников.

– А много их у тебя?

– Со счета сбилась. Если бы ты знал, Толик, как трудно быть хорошенькой девушкой. Есть, конечно, свои преимущества. Особенно, когда встречаешь хороших людей. Всегда готовы помочь. А в остальном – сплошные минусы. Просто пройти по улице, и то страшно.

– Валечка, я тебя понимаю. Какие планы на вечер? Кстати, у нас юбилей – мы с тобой знакомы ровно сутки. Как отметим?

– Только сутки? Толик, мне кажется, мы знакомы всегда. Давай, пойдем к морю. Там прохладней. А то я за эти бесконечные сутки так устала от жары. Хорошо, в кинотеатре немного отдохнула. А то и до теплового удара недалеко с непривычки.

– Что ж, идем к морю, Валя-Валентина. Море и небо – моя слабость. С детства обожаю. Столько книжек перечитал. Грезилось, как наяву. А действительность оказалась еще прекрасней, – и мы, взявшись за руки, неспешно двинулись в сторону моря.

 

И вот мы у моря. Набережная освещена, но стоит спуститься на узкую песчаную полоску пляжа, и ты становишься невидимкой. Впереди – чернильная мгла в полмира. Сзади – набережная, как на ладони. А тебя не видно. Ни с моря, ни с суши. Чем ни невидимка?

У моря чуть прохладней. Но волны нагретого воздуха временами достают и здесь. Мерный шум накатывающих на берег волн создает особое настроение – умиротворения и стабильности.

– Как же здесь хорошо! – с восторгом отметила Валя-Валентина, – Здравствуй, море! Я снова на твоем берегу. Толик, я всегда так приветствую море, когда приезжаю. Слушай, давай искупаемся. Так хочется поскорей начать пляжный сезон.

– Валечка, с удовольствием. Вот только чую, без солнышка обсохнем лишь к утру. Как думаешь, нас не хватятся среди ночи?

– Толик, мы с девочками здесь всегда купались вечером. Ну, в общем, без ничего. Место тихое. Со стороны не видно. Рискнем?

– Конечно, рискнем! Правда, я не девочка. Сам не ведаю, на что способен. Не боишься?

– Толик, ты подарил мне стихи. Они лучше любых объяснений. Теперь только позови, профессор. С тобой мне ничего не страшно.

 

Разговоры в сторону. Быстро разделся, не глядя на Валю, бросился в теплое море и поплыл от берега. Плыл, не оборачиваясь, пока ни услышал характерный плеск воды. Значит, Валя уже в море. Судя по всплескам, она плыла ко мне. Развернулся и поплыл к ней. Со стороны моря видимость была лучше, и сразу разглядел силуэт плывущей девушки. И вот мы встретились. Здесь неглубоко. Я доставал дно пальцами ног. Валя – вряд ли. Не сговариваясь, обнялись и рассмеялись.

– Вот и попалась, русалочка – негромко пугнул, чтобы объятия не затянулись.

Сработало. Валя свернулась в клубочек и, с силой оттолкнувшись от меня ногами, мгновенно оказалась в трех метрах.

– А вот и нет! Попробуй, поймай! – заигрывала она.

Я бросился в погоню. Мгновенно нагнал и обхватил девушку сзади так, что снова, как в кинотеатре, почувствовал ее прелести, не защищенные одеждой.

– Теперь не вырвешься! – торжествовал победу.

А Валя и не хотела вырываться. Не удержавшись, поцеловал ее куда-то в шею. Она вдруг ловко выскользнула, и крепко обняв, сама поцеловала меня в губы. Резко оттолкнувшись, как и в первый раз, снова оказалась на расстоянии.

Меня впервые в жизни поцеловала девушка! Это было выше моих сил. Эмоции переполняли. Набрав полные легкие воздуха, надолго нырнул, с тем, чтобы незаметно отойти как можно дальше и немного успокоиться от прикосновений к этому удивительному творению природы – прекрасному женскому телу.

Мы уже были на мелководье, почти у берега, поэтому, отталкиваясь от дна, ушел под водой на приличное расстояние. Вышла луна, и неожиданно стало светло. Когда вынырнул, Валя стояла в полосе прибоя и напряженно вглядывалась в море. Я видел тревогу в ее позе и в суетливых движениях рук. Какой же дурак – так напугать девушку! Быстро поднялся из воды, окликнул и, не стесняясь наготы, стремительно рванул к ней. И вдруг остановился, остолбенев от увиденного. Передо мной один в один была картина моего сна! Валя-Валентина смотрит на меня тем же загадочным взглядом, и она без одежды.

 

А она вдруг бросилась ко мне, крепко обняла и начала целовать, целовать, целовать. Я не ждал в ней такого бурного темперамента. Скорее всего, ее состояние было вызвано страхом, который только что испытала. А сейчас меня целовала красивая девушка, которая была совсем не безразлична! И мы забылись в долгом поцелуе.

Когда очнулись – от заливающего все вокруг яркого лунного света было светло, как днем. На море серебром переливалась лунная дорожка, а ко мне нежно прильнула соблазнительная красавица-русалочка. И нас видно, как на картине Куинджи.

Мы быстро оделись. Жаль, под одеждой скрылась хрупкая незащищенная русалочка. Зато взамен предстала уверенная в себе королева двора – улыбающаяся Валя-Валентина. Она оглядела меня с ног до головы придирчивым взглядом собственницы, улыбнулась, и мы потеряли счет времени в жарких поцелуях.

Мы могли бы целоваться до утра. Но нас ждал двор. Я обнял Валю за талию, и мы медленно вошли в душный город. Перед входом во двор поцеловались на прощанье.

– До свидания, профессор. Спокойной ночи и крепких снов.

– До свидания, моя королева. И тебе спокойствия и сладких сновидений.

Я вошел во двор, стараясь не привлекать внимания, обошел беседку и вошел в нее как бы из глубины двора.

– Ты куда исчез? – мгновенно среагировал Саша.

– Сходил, искупнулся тут неподалеку. А то с этими фильмами мы и о море позабыли.

– Меня бы позвал, вместе искупнулись.

– Да ты до сих пор от карт оторваться не можешь.

Но, Саша неожиданно вскочил, бросив карты, потому что через двор к подъезду направлялась Валя-Валентина.

– Валя, подожди, – крикнул он ей.

– Саша, извини, спешу. До завтра, – ответила она ему и всем нам, и, помахав ручкой, скрылась в подъезде. Правильно сделала, потому что ее мокрые после купания волосы выдали бы нас с головой.

 

И вот я снова в духоте комнаты лежу на мокрых простынях и подушках. От впечатлений прошедшего дня совсем не хочется спать. Эта девушка за сутки перевернула мою жизнь. Она дала надежду. Она явно не любительница курортных романов, а чистая открытая девушка из русской провинции, где женщины ведут себя так, когда любят по-настоящему – в полную силу.

Я всегда представлял свою жизнь в образе маленького, незаметного червячка, ползущего по огромному, раскидистому дереву возможностей. Вот дополз до первой развилки. Назад пути нет. Путь один – только вперед. Свернув на очередную ветку, навсегда отсекаешь возможность прожить другую жизнь – жизнь на соседней ветке. И чем выше, тем меньше возможностей. А вот и близкий конец моей единственной ветки, которую выбирал всю свою убогую червячью жизнь. И вкусные плоды где-то в стороне. И к ним уже не попасть никогда и ни за что. А я всю свою единственную и неповторимую жизнь питался одной недозрелой кислицей.

Я не должен упустить эту девушку, которая честно и открыто предложила дружбу, а если позову, откликнется и на более высокие отношения. Я стою у развилки – маленький незаметный червячок.

А еще представлял себя этаким полезным растением, произрастающим среди себе подобных благородных, но хлипких растений и своры могучих сорняков. Всем нам одинаково светит солнышко и поливает дождь. Но от полезных растений есть прок, а сорные, бесполезные, лишь снижают плодородие земли.

 

Валя-Валентина. Я узнал тебя молоденькой девушкой, но уже пережившей горе. Много лет знал зрелой женщиной. Ты была такой, как я. Ты всегда была готовой выпрыгнуть из несущегося поезда, или прыгнуть без парашюта с самолета. Нам с тобой, чувствующим всеми силами души, нечего терять в этом мире, если нет большой любви, или великой цели.

И вот сейчас мы с тобой – два маленьких червячка – на развилке дерева жизни. Один миг – и мы двинемся по одной и той же ветке. Этот же миг – и наши пути разойдутся навсегда.

И я решился. На третий день нашего знакомства предложу тебе не дружбу, а мою любовь. Только так, а не иначе. Уверен, ты нисколько не удивишься. Мне кажется, ты готова к подобному предложению.

А теперь надо подумать, что же еще отразить в стихах, адресованных только тебе. Мне вдруг надоело сочинять, откровенно обнажая страдающую душу. А что, если попробовать сочинить стихотворение-ребус?

С виду обычное стихотворение, но зашифрованный смысл которого будут знать только двое – мы с тобой. И я придумал два таких стихотворения. Я решил создать традицию. Одно стихотворение утром, второе – днем.

 

Луч солнца в последний раз

С улыбкой взглянул на поля,

Но пробил урочный час,

И во мрак опустилась земля.

 

Еще долго пылала заря,

Полмира от тьмы заслонив,

Словно отблеск минувшего дня

И привет от бушующих нив.

 

А когда догорела она,

Миллионами солнц неземных

В небе вспыхнула звезд тишина,

Как привет от миров иных.

 

Это стихотворение ты получишь утром в беседке, куда наверняка придешь. А второе – в кинотеатре, перед началом сеанса.

 

Я иду по весеннему полю,

Надо мною бездонное небо.

Вихри света, почувствовав волю,

Льются щедро на полосы хлеба.

Их прозрачные нежные травы

Чуть колышет задумчивый ветер,

А вдали зеленеют дубравы,

Размышляя о будущем лете.

 

Я не буду расшифровывать смысл стихотворений. Об этом знали только я и моя королева – Валя-Валентина.

 

Второй день, как две капли воды, был похож на первый. Мы втроем отдохнули от жары в кинотеатре. А вечером нам с Валей снова удалось сбежать, причем, гораздо проще. Она ушла из дома заранее, и весь вечер двор напрасно ждал ее выхода. Моего ухода никто не заметил.

И снова было купанье под луной. Мы плавали по лунной дорожке. Мы горячо целовались и в море, и на пляже, и в парке. Мы наслаждались счастьем обретения надежды. Когда утром и днем рассказал Вале тайный смысл подаренных ей стихов, она обняла меня и поцеловала. Это стало нашей тайной. А перед расставанием сказал, что завтра хочу сообщить ей нечто важное для нас обоих.

Мы простились с Валей, в твердой уверенности, что завтра будет такой же счастливый день, будут кинотеатр и море. Но мы не знали, что жестокая судьба уже занесла свой меч, приготовившись разрубить едва наметившиеся связи двух одиноких сердец, ищущих, и, кажется, нашедших взаимную любовь.

 

Валя ушла домой первой. Через полчаса, побродив немного по городу, подошел я. Саша встретил сообщением, что в пять утра за нами заедет машина, и мы должны помочь доставить мебель нашему сокурснику Толику Панченко. Он живет недалеко от города, но придется заночевать, вплоть до послезавтра. Спросил о Вале, с которой договорились об очередном посещении кинотеатра. Саша сказал, что он ее только что предупредил. В театр пойдем послезавтра.

На следующий день мы выполнили все, о чем просил Толик. Мы доставили мебель на берег гигантского лимана. Где-то в зарослях располагалась обитаемая суша, с домиками, садами, огородами и виноградниками.

С берега мы грузили в катер один или два предмета мебели. Катер уходил и вскоре возвращался за следующей партией. Работа была нетрудной, но отняла много времени. Последним рейсом катер доставил нас на место, и мы постепенно перевезли всю мебель в дом на ручной тележке.

Работу завершили ближе к вечеру. И вот нас пригласили отобедать. Огромный стол стоял посреди своеобразного дворика, образованного пространством между двумя беленькими украинскими хатками. Сверху дворик перекрыт часто натянутой проволокой, по которой вилась старая виноградная лоза. Мы сидели в тени виноградных листьев, а над нами висели крупные гроздья спелого винограда. Трудно даже представить, сколько его там было.

Стол ломился от блюд украинской кухни. Но центром пиршества были запотевшие бутыли виноградного вина домашнего приготовления. Увы, этот благородный напиток разливали не в тонкие бокалы, которых он, несомненно, достоин, а в обычные граненые стаканы.

 

Вино просто великолепное! Но Толик сразу предупредил, чтобы не налегали. Если понравимся его отцу, тот угостит нас самым лучшим своим продуктом. Мы расстарались. И вскоре Толик, по указанию отца, уже шел в винный погребок. Это было нечто. Восторг! Вечер удался.

Уже на закате сходили к морю освежиться. Я увидел гигантский песчаный пляж, который протянулся вдоль берега на несколько километров. И на всем пляже оказались только мы втроем. Я наслаждался этим вечером у моря, но было немного грустно без моей королевы. Удивительно, но всего после двух суток общения с этой удивительной девушкой уже не мог без нее обходиться.

Валя-Валентина. Что ты сейчас делаешь? Вспоминаешь ли глупого профессора Толика? Жалеешь ли, что сегодня не будет наших заплывов по лунной дорожке? Не будет праздника резвящихся дельфинов, прекрасных в своей наготе. Не будет страстных поцелуев, от которых закипает кровь и дурманится голова, и о которых всего двое суток назад даже не помышлял, смирившись с участью обреченного на одиночество человека. Не будет разговоров, которые захватывали неожиданными поворотами, и которые открывали новый мир – мир женской души, таинственной и непредсказуемой.

Ты научила меня многому, о чем даже не догадывался. Научила сохранять чистоту отношений даже в интимной обстановке. Научила не сдерживать чувств и отдаваться им со всей страстью души. Ты окрылила меня, так явно определив и подчеркнув мои достоинства, которых в себе даже не подозревал. Ты вселила веру в свои силы, подорванные пятью годами самоотречения. Ты подарила надежду.

 

Утро встретило неприветливо. Сверкали молнии, гремел гром, лил тропический ливень. Море штормило. А это означало, что мы в ловушке. Пока шторм не кончится, катер в море не выйдет.

Плохая погода продержалась два дня. На третий засияло солнышко, но волны все еще были большими. Назревала опасность, что вообще опоздаю на поезд.

На поезд все же успел, а вот встретиться с Валей-Валентиной не удалось. К тому времени, когда добрались до дома, до отхода поезда оставались два часа. Мы зашли попрощаться, но дома никого не оказалось. Уезжая, оставил записку для Вали со своим адресом. Но ни одного письма от нее так и не получил.

 

Когда Саша вернулся после каникул в училище, спросил, как там Валя, но он сказал, что после моего отъезда ее не видел. К ним в беседку она больше не заходила, и, похоже, с утра до вечера пропадала на пляже. Мою записку он передал. Ее адреса в Тульской области, конечно же, не знал.

И я снова попал в полосу душевной депрессии. Мне стало понятно, что отныне каждый из нас – двух одинаковых существ, встретившихся на миг на развилке дерева жизни, – уже двинулся в путь, но каждый по своей ветке.

 

А потом захватили другие события. Я пережил самую большую трагедию – смерть любимого человека. Эта трагедия заслонила весь остальной мир. Я на время стал глух и слеп, не замечая ярких красок бушующей жизни, не слыша ее призывных звуков. Мир стал серым и безрадостным – пустым.

Иногда вспоминал короткое летнее знакомство. Но теперь, через несколько лет, оно уже действительно представлялось курортным романом.

И единственное, чего никак не мог понять, почему Валя не написала ни строчки по моему адресу, почему не сообщила свой адрес через Сашу. Ведь не мог я так ошибиться в ней, а главное – в искренности ее чувств тогда, тем летом. Это все равно, что ошибиться в самом себе.

Что ж, завтра мы встретимся с тобой, моя королева. Но чего мне ждать от встречи с замужней женщиной? Скорее всего, просто посмотрим друг на друга с разных веток дерева жизни, пока эти ветки не разошлись за пределы видимости.

 

Мы пришли к вагону первыми. Меня провожали родители и братья. Все бодрились, только мама периодически пускала слезу.

– Ладно, мама, не расстраивайся. Что вы меня на фронт провожаете? – пытался успокоить, хотя у самого тоже было тяжело на душе, – Время пролетит незаметно. Глядишь, скоро в отпуск приеду.

– В этом году уже точно не увидимся, – снова всхлипывала мама.

– Ничего, этот год через пять месяцев закончится, – подбадривал ее.

Больше всего не люблю всевозможных проводов. Куда лучше – встречи. Все довольны, все улыбаются, все тебе рады. Скорей бы ребята подошли. Может, станет веселее. Их-то еще в Бердянске проводили. Они в пути вторые сутки.

И вот, наконец, появились. Впереди Валя-Валентина, сзади с вещами Саша. Увидели нас. Мне показалось, Валя слегка пополнела, в глазах появилась твердость, уверенность. Зато Саша шел какой-то пришибленный, сразу напомнив тульских парней, о которых когда-то рассказывала Валя.

“А отчего им не быть пришибленными, если ими такие вали командуют”, – закружилась в голове очередная дурацкая мысль, которая развеселила настолько, что невольно рассмеялся.

– Профессор в своем репертуаре, – услышал знакомый мелодичный голосок. Наши провожающие немного приободрились.

– Ну, здравствуй, королева, – протянул руку Вале-Валентине, – Так вот черепаху за водкой посылать – может вернуться через целых три года, – начал словесную дуэль с единственным человеком, который сейчас интересовал.

– Здравствуйте, профессор, – протянула ручку Валя, совсем, как в тот первый день нашего знакомства. Как и тогда, взял ее в свою и поцеловал. Поднял глаза и вместе с очаровательной улыбкой, увидел в ее глазах каких-то чертиков, – Я так тогда и подумала, что пока вы весь погребок не осушите, оттуда не вернетесь, – быстро нашлась она.

Я больше не мог сдерживать чувств, увидев так близко ее сияющие глаза и губы, которые когда-то целовал. Обнял ее и трижды поцеловал, но совсем не в щечки, как это принято по-русски. И снова почувствовал что-то давно забытое, и еще отметил, что она отвечала на мои короткие поцелуи.

– Валечка, а откуда ты про погребок знаешь?

– Саша рассказывал.

– А что еще он тебе рассказывал? – задал ей вопрос, который, конечно же, не надо было задавать второпях. Но когда спросил, меня вдруг осенило. А может, именно так развивались события, в результате которых наши червячки разошлись на развилке дерева жизни, – Ладно, давайте располагаться, потом будет много времени для разговоров, – освободил Валю от ответа на вопрос.

Предложил провожающим выйти из вагона, чтобы ребята расположились в купе. Выходя из купе, поприветствовал Сашу, стоявшего с вещами у входа.

Интересно, видел ли он детали нашей встречи с Валей? Скорее всего, нет. Да, собственно, все произошло быстро и в рамках приличия. Может, так поздравил её с замужеством. Кстати, я их вообще не поздравил. Впрочем, правильно сделал. Стоит ли поздравлять, если мне это неприятно. Не от души будут поздравления. Валя все еще что-то испытывает ко мне. Это очевидно. Она отвечала на поцелуи, а могла бы просто подставить щечку.

“Нет. Это путешествие будет непростым”, – думал, двигаясь по проходу к выходу из вагона.

Мы постояли у вагона, я распрощался с провожающими, и за минуту до отхода поезда прошел в купе. Мои нервы были на пределе. Скорей бы уезжал этот поезд. Наконец, он тронулся. Мы втроем долго махали провожающим, но вот колеса бодро застучали на выходных стрелках. Путь в никуда начался.

 

В купе мы были втроем. Четвертый, очевидно, подсядет где-нибудь на первой же остановке. Ехать почти двое суток. Дорога до Волги давно знакома. Смотреть особо не на что. Но придется. Пусть молодожены обустраиваются.

Вышел из купе. Встал у окошка. Мысли скакали горохом. И все они были какие-то мелкие, гадкие. Чего я собственно хочу? Узнать, каким способом меня разлучили с Валей? Ну, узнал когда-то подобную правду от подруги Людочки. Я и сам ее вычислил еще до того, как узнал. У подруги лишь уточнил детали. Мне что, стало легче? Нет. Та подлость обошлась в пять лет страданий. И не только мне. Оказалось, Людочка тоже страдала. Тогда мы, по крайней мере, вновь обрели то, что у нас похитили – нашу большую любовь. И мы были счастливы полгода, пока трагическая судьба ни разлучила нас навсегда.

А что сейчас? Допустим, узнаю причину, по которой три года назад Валя не стала мне писать. Может, она так и не узнала адрес, потому что Саша не передал мою записку. Может, Валя передала записку со своим адресом, а Саша опять-таки сподличал. Возможны другие варианты. Все возможно. А что дальше?

Надо ли мне стать причиной крушения молодой семьи только для того, чтобы торжествовала справедливость? Кто я такой? Допустим, Валя узнает, что Саша подлец. Ей будет больно. Она будет винить себя в том, что не разобралась в этом человеке. А он уже ее муж. И она вдруг сообщит ему то, что он и сам о себе знает. Но он будет защищаться, все опровергать. Разлад в семье. Ради чего? Какая в том великая цель?

Смолчать? Сделать вид, что ничего не было? Но ведь было. Валя была инициатором нашего бурного романа. Я лишь оказался тем человеком, которого она искала. Стечение обстоятельств, и все разрушено. Нас разделили три года неизвестности. Она снова искала. Но ведь нашла. Это я никого не искал. Это я все на том же месте, раздавленный горем.

Что ж, я не стану ничего выяснять. Я не буду никого обвинять. Предоставляю это право тебе, моя королева.

 

Я знаю тебя, как самого себя, потому что мы одинаковы. Тебе захочется узнать правду. Уже по первым минутам нашей встречи через целых три года понял, что ты не забыла два бурных дня нашего романа. Ты наверняка хранишь мои стихи. Ты знаешь тайну, о которой знаем только мы с тобой. Ты будешь искать правду. И ты узнаешь, как было разрушено наше будущее. А потом думай. Здесь все просто. Журавль, или синица. Думаю, ты выберешь журавля. Но это будет только твой мучительный выбор. Ты никогда не упрекнешь меня за него. Я буду ждать тебя, моя королева. Но я не буду помогать тебе в неблагодарном деле установления истины. Разбирайся во всем сама.

Из купе выглянул Саша.

– Толик, что ты там стоишь столько времени? Иди к нам. Валя приглашает.

– Саша, отдыхайте, пока к нам четвертого не подсадили. А я пока в окошко посмотрю. Места знакомые. Давно не видел. Так что не переживай. Вале привет.

Прошло часа два, а я все стоял и размышлял. Неожиданно вышла Валя в красивом халатике.

– Привет, профессор.

– Здравствуйте, ваше величество.

– Толик, а если без шуток? Хочешь, поговорим? Или оставим все, как есть, без объяснений?

– Валечка, мне не до шуток. Вчера, когда услышал о жене Саши, которую зовут Валя, и которая знает меня по Бердянску, чуть с ума не сошел. Я не знал, как себя вести, когда увижу тебя.

– Неужели совесть замучила? Не хочешь, не отвечай. Я не обижусь. Но, пожалуйста, расскажи все, как есть. Мне бы хотелось понять. Я уже не та девочка, что три года назад. Но, знаешь, как гадко себя чувствовала тогда? Ты даже не представляешь. Идет?

 

– Идет, Валечка. Мне скрывать нечего. Хотя, мне почему-то показалось, ты сразу разобралась во мне, в первый же вечер. И совесть моя чиста. Я ни в чем тебя не обидел ни тогда, ни сейчас. Задавай вопросы. Готов ответить. Заодно и сам постараюсь понять.

– У меня всего три вопроса. Что ты хотел мне тогда сказать? Почему вы не вернулись в город, как собирались? Почему не ответил на мою записку, которую передала с Сашей? Вот и все, пожалуй.

– Валечка, я полюбил тебя с первого взгляда. Это же очевидно. Моё сходство с твоим парнем, которого ты любила, давало надежду. А когда ты сказала, только позови, сомнений не осталось. Ты нужна мне, Валя-Валентина. Я люблю тебя. Стань моей королевой. Вот что хотел сказать тебе тогда, в наш четвертый вечер, который , к сожалению, так и не настал.

Валя слушала с напряженным вниманием, серьезно и сосредоточенно. Я видел, какие сильные чувства бушуют в ней. И когда произнес слова любви, из ее глаз потоком хлынули слезы. Она закрыла лицо руками и быстрым шагом ушла в сторону вагонного туалета. Я, было, ринулся за ней, но понял, что лучше остаться на месте.

 

Минут через пятнадцать Валя вернулась. От слез не осталось следов, но, похоже, волнение ее так и не покинуло.

– Толик, а почему Люда тебя не провожала? – вдруг задала она вопрос, который шокировал. Откуда она узнала, что мы с Людочкой восстановили отношения? Она не знает, что Людочки давно нет. Не логично.

– С Людочкой, Валя, я попрощался вчера. На кладбище.

– Почему на кладбище?

– Она умерла два года назад.

– Толик, прости, я не знала.  Саша сказал, что у вас все в порядке. Я и подумала, что именно это ты хотел мне тогда сказать. Но это уже было после Сашиного письма. А в те дни я так ждала именно тех слов, которые ты сказал сейчас. Любая девушка их ждет. А потом, представь мое состояние, когда получила назад свою записку и Сашино сообщение.

– Валечка, давай по порядку. Ты меня запутала с этими записками. Давай я спрошу, а ты ответишь. Идет?

– Ты прав, Толик. Я уже ничего не понимаю. И мне жаль Людочку.

– Валечка, скажи, в тот день, когда я уехал, Саша передал тебе мою записку с извинениями и моим адресом?

– Никакой записки он не передавал. Когда встретила его вечером и спросила о тебе, сказал, что с трудом отправили домой и теперь волнуются, потому что ты так и не протрезвел. Я удивилась, но расспрашивать не стала. Думала, напишешь и объяснишь, что у вас случилось, но письма не было.

 

– Валечка, а кому и куда писать? Ведь, кроме того, что ты Валя из Тульской области, я о тебе до сих пор ничего не знаю. Кстати, домой уезжал таким же, каким стою перед тобой сейчас, моя королева. А перед отъездом мы с Сашей подошли к вашей квартире, но у вас никого не было, и тогда написал и отдал Саше записку для тебя.

Валя напряженно слушала и, похоже, делала какие-то выводы.

– А теперь отвечу на второй вопрос, – продолжил я, – Я не смог вернуться, потому что на море был шторм, и мне сказали, пока волнение не стихнет, катер в море спускать нельзя. Что еще я мог сделать? Разве только броситься вплавь.

– Толик, а ты знал, что на берег давно проложена тропинка, по которой можно ездить на велосипеде, а не только ходить пешком?

– Откуда? Меня доставили на катере. И никто не сказал, что есть другой путь из той морской ловушки. Ведь когда уговаривал дать лодку, могли бы сказать, что можно просто уйти. Не сказали.

 

– Толик, в принципе, все ясно. Пожалуйста, последний вопрос, хотя и здесь, мне кажется, полная ясность.

– Валечка, твою записку Саша мне не только не передал, но и вообще о ней ни разу не упоминал. Кстати, когда он сообщил тебе, что у нас с Людочкой наладились отношения?

– Кажется, в конце года. Он написал, что ты даже не взял мое письмо, потому что у тебя восстановились отношения с твоей девушкой.

– Валечка, но ведь я его спрашивал о тебе в конце августа, когда он вернулся из Бердянска. Он мог ничего не рассказывать, а просто передать твою записку. Но не передал. А потом, очевидно, не знал, что с ней делать. И когда через три месяца узнал мою новость, его осенило. Его можно понять. Он боролся за твою любовь.

– Толик, я думаю, любовь была у нас. Настоящая. А здесь все как-то так. Годы идут, а ничего не меняется. Провинциальный городок. Одни и те же пьяные морды. А тут зимой приезжает принц в лётной форме и предлагает руку и сердце. Кстати, я спросила о тебе. У меня еще теплилась надежда. Но, он сказал, у тебя все в порядке. И я приняла его предложение. А теперь, перед отъездом, расписались.

– Значит, он был у тебя зимой? – спросил ее с удивлением, вспомнив, что в разгар зимней сессии Саша действительно куда-то уезжал. Когда спросил, он отмахнулся. Сказал, очень надо. Как ни странно, его тогда отпустили, – Валечка, но ведь он знал, что Людочки давно нет. Я тогда у него и у ребят занимал деньги на похороны. Потом целый год отдавал.

Валя вдруг снова заплакала и ушла в туалет. Из купе выглянул Саша.

– Ты один? А где Валя?

– Наверно, в туалет пошла. А там очередь, – ответил ему. На душе было гадко.

 

Вернулась Валя. Она была какая-то потухшая Она молчала. Молчал и я. Вот, придурок, ты и получил свою правду. Выяснил детали. Было плохо только тебе. Теперь плохо человеку, которого любишь. И это еще не конец приключений. Вот она, голая правда.

– Толик, а ты любил Людочку, когда вы снова встретились?

– Валечка, я любил ее всегда. Это же так очевидно из стихов, которые тебе читал. Кстати, именно они вернули нашу любовь. А ее подруга сама призналась в том, что разрушила наши отношения, – и я рассказал Вале ту историю, подчеркнув, что и наша оказалась точно такой. Валя слушала внимательно, не перебивая. Но чувствовалось, ей хочется задать какой-то очень волнующий ее вопрос. Наконец, я замолчал.

– Толик, а меня ты и вправду любил, когда хотел сказать те слова? Где любовь, а где одни слова?

– Валечка, это же так очевидно. Людочка – моя первая и самая большая любовь на всю жизнь. Она мечта. Она невеста из любимой песни о Родине. Она самое святое, что у меня было и есть. А ты, Валечка, мой первый поцелуй. Ты – мои первые объятия с девушкой, созревшей для любви. Ты – русалочка в лунном свете. Ты – наши игры дельфинов на лунной дорожке моря. Ты – реальность, которая могла бы осветить всю мою жизнь. Вспомни, мои стихи, а особенно их скрытый смысл. И если бы сказал тебе те слова, я сказал бы их искренне, потому что любил только тебя. Но все равно Людочка осталась для меня первой любовью. А ты знаешь, что такое первая любовь.

– Толик, а ты разве никогда не целовал Людочку?

– Только однажды, когда простился с ней навсегда.

– Толик, прости. Мне очень жаль эту девочку.

 

Мы молчали, утомленные трудным разговором, прояснившим, наконец, все, что мучило нас обоих долгих три года.

– Толик, давай сбежим. Просто сойдем на ближайшей станции, и вернемся домой, – вдруг предложила Валя.

– Куда мы сбежим, Валечка? Нас отловят. Тебя вернут в горницу хозяину, а меня отправят пороть на конюшню. А вообще, Валечка, мне кажется, нам обоим место в психушке, – ответил ей, даже не подозревая правильность диагноза.

– А если серьезно?

– Валечка, всерьез этот вопрос даже рассматривать бессмысленно. Мой долг прибыть на место службы. У тебя такая же обязанность – прибыть туда же с мужем. Решения можно принимать после того, как устроишься на новом месте. Все остальное – авантюра.

– Толик, я жду от него ребенка, но ты знаешь, я уже этого не хочу.  Я ему еще не говорила, и сделаю все, чтоб он ничего не узнал.

– Валечка, по-моему, ты поступаешь плохо. Подумай сто раз, прежде чем принять решение. Не обостряй отношений. Время само расставит все на свои места. Не надо торопить события. Я всегда буду рядом. Рассчитывай на меня. Но я никогда не встану между вами. Я приду к тебе, моя королева, только когда станешь свободной, какой была, когда мы встретились. Если, конечно, к тому времени захочешь быть со мной.

Валя вдруг обняла меня и крепко-крепко поцеловала. Похоже, она только что простилась со мной. Моя королева. Моя Валя-Валентина, потерянная и вновь обретенная тайная любовь моя. Мы были с ней одни в длинном коридоре купейного вагона, и никто не мог нас видеть в тот момент. Но, мне кажется, если бы он был полон людей, ничего не изменилось. Потому что мы видели только друг друга и наши глаза, полные слез.

“Я мужем ей не был. Я другом ей не был. Я только ходил по следам”, – крутилась в голове строчка из какой-то забытой песни.

 

***

Колеса застучали на входных стрелках – мы подъезжали к какой-то станции. Немного успокоившись, Валя вернулась в купе, а я прошел в тамбур. Едва поезд остановился, вышел из вагона и немного прогулялся по перрону. Похоже, мы уже в России. Вроде бы все, как у нас, но изменился людской говор. От женщин, закутанных в платки и одетых в те же бархатные зипуны и широкие темные юбки, уже не слышалось призывное: “Йды но сюды, хлопче. Ды, який гарный кавун. Бач, вин хоче стрыбнуты до тэбэ. А твойи гроши до мэнэ”. Точно такие женщины уже хвалили свой товар на чистом русском языке. Мне, всю жизнь прожившему на Украине, это резануло слух.

“Куда и зачем я еду? Может, и в самом деле, отстать от поезда и вернуться домой?” – мелькнула шальная мысль.

 

В нашем купе появился новый пассажир – мужчина чуть старше нас. Он не сводил глаз с Валентины, и тарахтел без умолку. Постепенно выяснилось, что он возвращается в Ленинск из отпуска. Мы “признались”, что едем туда же, по распределению. Он несказанно обрадовался, словно выиграл в лотерею, и сообщил, что его будут встречать друзья, так что они доставят всех нас в город и помогут устроиться в гостиницу. Приедем поздно, и в незнакомом городе это будет нелишним. В общем, я видел, как безотказно действовали женские чары уже не моей королевы.

Мне вдруг снова стало грустно и одиноко. Впрочем, это было обычное состояние с тех пор, как потерял Людочку. Я забрался на верхнюю полку и постарался уснуть.

На какое-то время впал в забытье. Неожиданно увидел Людочку. Она смотрела на меня, счастливо улыбаясь, как в тот самый день, когда назвал ее своей невестой. Мы сидели рядышком, держась за руки.

– Любимый, – обернулась ко мне Людочка. Я насторожился, потому что между нами никогда не было такого обращения. В повседневной жизни мы не бросались словами, которые были святы для обоих, – Я спасла тебя от этой женщины. Держись от нее подальше. Она опасна.

Я вскочил, едва не свалившись с полки. Сердце колотилось так, что, казалось, выскочит из груди.

 

Я никогда не верил ни в какие приметы. Точно также не верил и в вещие сны. Я знал, что они – продукт моего воображения, воспаленного переживаниями последних дней, связанных с отъездом, и сегодняшним, точнее вчерашним, непростым разговором с Валей.

Но почему мое воображение разыгралось именно в этом направлении? Значит, именно так подсознательно воспринимал все, что со мной происходило в последнее время. И мне надо в этом непременно разобраться.

Почему Людочка хотела спасти меня от Вали, которая ничем не угрожала и не могла угрожать? Мы всего лишь, спустя три года, выяснили, наконец, причины, которые разрушили наши отношения, едва возникшие, но, несомненно, дорогие для нас обоих. И все.

Это ничего не изменит в моей жизни, за исключением того, что больше никогда не смогу доверять Саше, которого все годы нашей учебы считал другом. Нет, я не порву с ним отношений, поскольку будет страдать Валя, а мне этого не хотелось. В этой семье моим настоящим другом будет только она. Но, с данного момента только другом, без всяких “если”. Она, похоже, это представляет точно также. Вчера она простилась со мной, как с прошлым, которое ей дорого, но которое нельзя нести в будущее, не рискуя потерять настоящее.

Когда Валя спросила, кого же все-таки любил, ее или Людочку, я сходу очень убедительно и, по-моему, даже красиво, ответил на вопрос. А как на тот же вопрос отвечу себе?

Может, именно здесь истина, которая ржавым гвоздем засела в моем подсознании, а я ничего не замечаю? Может, потому и совершаю нелепые поступки, вопреки своей натуре? А ведь это действительно путь к саморазрушению.

 

Людочка, любимая. Кто же окружал нас с тобой, называясь друзьями и подругами, которым мы доверяли сокровенное?

Твоя подруга украла у нас пять с половиной лет нашего счастья. Взамен мы получили разочарование и ровно столько же лет душевной боли и страданий.

Наша любовь возникла из взаимной симпатии и многолетней дружбы. Она была логическим продолжением чистых и ясных отношений детских и юношеских лет. Мы знали друг о друге все. Мы оба были разговорчивыми и любознательными. Мы обсудили столько всего, спорили, соглашались или не соглашались, но в этих спорах научились главному – находить взаимопонимание.

Наша размолвка была ловко подстроена твоей подругой, оклеветавшей меня. Но любовь была такой неизменной, что и ты, и я хранили ее столько лет, как святыню. И стоило развеяться туману непонимания, мы без колебаний и сомнений устремились друг к другу, готовые вместе преодолеть все трудности, в том числе и твою болезнь.

Наша первая любовь стала большой любовью навсегда. И только смерть разлучила нас. Прощаясь, ты оставляла меня жить. Ты уже чувствовала, и, возможно, даже знала, что видишь меня в последний раз, и благословила пройти мой жизненный путь без тебя. И я должен прожить эту жизнь за нас двоих, оставив светлую память о тебе.

Но были годы нелепой размолвки, а отсюда – годы невыразимой тоски одиночества и отчаяния от невозможности что-либо исправить. Не месяцы, а годы. Годы взросления. Годы стремительного развития. Мы менялись внешне и внутренне, сохраняя неизменной только песню первой любви. Нам было плохо в эти годы. И чем дальше, тем хуже. Мое состояние отражено в моих стихах. Ты сразу все поняла, едва прочла:

 

Все ушло вместе с первой любовью.

В жизни радости нет давно.

Но теперь мне уж все равно –

Свыкся я с постоянною болью.

 

Все равно мне теперь, как жить.

Не могу ни к чему стремиться.

Никогда мне уже не влюбиться –

Я тебя не могу забыть.

 

И со временем боль и страдание

Тихая грусть заменила

По любви, что когда-то остыла,

И обманутым ожиданиям.

 

На душе лишь тоска и холод.

Мне весна не приносит счастья.

Мне по сердцу теперь ненастье

И отчаянный зимний холод.

 

Ну, зачем ты, весна, разбудила

Чувства уже уснувшие.

Вспомнил я дни давно минувшие,

Дни, когда ты со мной дружила.

 

Как легко тогда было дышать,

Как манила вдаль жизнь неизвестная.

Где ты, юность моя беспечная,

О которой теперь лишь мечтать.

 

А сейчас на душе и тоска, и смятение.

Отчего-то ночами не спится.

Нет, не хочет с тем сердце смириться,

Что потеряна радость весенняя.

 

Верить хочется, время придет,

Снова радостно сердце забьется.

Только нет. Никогда не придет.

Что прошло – никогда не вернется.

 

Людочка, ты искала похожего на меня. И не нашла. Я не искал никого. Валя сама нашла меня, когда я был на самом дне отчаяния от безответной любви моей. Ведь я не знал, что ты страдала не меньше. Я не мог об этом узнать, потому что сначала ты просто избегала меня, а потом оказалась в другом конце города, а я в казарме.

Мы уже не могли встретиться случайно. И все эти годы в нас обоих жила обида и боль потери. Без тебя, любовь моя, я чувствовал себя на краю бездны, разделившей нас:

 

Бездна страшная передо мной –

В жизни себе места не найду,

Потому что верен лишь одной,

Лишь одну тебя люблю, одну.

 

Хочется забыть тебя, забыть,

Чтобы сердцу стало все равно.

Как эту любовь к тебе убить,

Все забыть, что было так давно?

 

Для чего я мучаю себя,

Столько лет страдаю и грущу?

Все равно мне не вернуть тебя,

Светлых дней уже не возвращу.

 

Валя сделала невозможное – она вселила надежду. И я бросился в этот омут головой. За два дня нашего бурного романа я излил на нее всю ласку и нежность, которая по праву должна была достаться тебе, первая любовь моя.

Я обнимал и целовал ее так, как хотел обнимать и целовать тебя. Я был искренен в своих чувствах, потому что видел в ней человека, пережившего горе безвозвратной потери и страдающего от одиночества, как я.

До нашей встречи оставались какие-то три месяца – ничто, в сравнении с пятью годами страданий. Но если всего три дня моего заточения на острове полностью разрушили наши с Валей отношения, то три месяца это достаточно большой срок, чтобы найти выход.

Ехать в Бердянск к Валиным родственникам, и просить их связать нас, – это, пожалуй, единственное разумное решение из тех, что приходили в голову. Но, мог ли я уехать куда-либо на несколько дней, связанный по рукам и ногам воинской службой? Нет, конечно. Разве что самовольно.

А в ноябре месяце я стал самым счастливым человеком, потому что мы вновь обрели друг друга, первая любовь моя. И если в это время в моей жизни вдруг появились три Вали, они были бы мне безразличны.

А после того, как потерял тебя навсегда, я духовно умер вместе с тобой. Мне уже не нужен никто.

 

Твоя подруга Ирочка оказалась на моем пути очень вовремя. Иначе, не зная ничего о тебе, уже в зимние каникулы наверняка предпринял бы попытки поиска Вали. И, думаю, непременно нашел, и в Тульской области оказался бы за год до появления там Саши.

Но все сложилось, как сложилось. Изменить ничего нельзя. Тогда где же опасность, о которой ты предупреждаешь? Я ничего не могу понять.

Устав от бесплодных размышлений, снова провалился в сон. Не знаю, сколько спал, но думаю, не более получаса, а может, и всего-то пару минут. И снова видел сон с Людочкой.

– Любимый, я не знаю, почему ты не догадался, – глядя в глаза, сказала она тревожным тоном, – Всё просто. Отвергнутая женщина опасна. Она готова убить не родившегося ребенка. Она точно также может убить тебя.

 

Я мгновенно проснулся. Сердце било в набат.

Какую чушь подсказывает мне мое подсознание! А здоров ли я? С высоты своей полки долго пристально вглядывался в спящую Валю. Уже рассвело, и в купе установился полумрак. Лицо Вали-Валентины, как всегда, красивое и умиротворенное, словно и не было у нас никакого разговора вчерашним вечером.

“Она уже выяснила все, что ее мучило эти годы. Теперь она успокоилась. Успокоилась ли? Или, как и я, просто устала от этой бесконечной дороги? И почему она – отвергнутая женщина? Может, потому, что не захотел с ней бежать, когда предложила? Но ведь я правильно все разъяснил. А может, она не понимает, что правильно, а что нет? Для нее правильно, это когда поступают, как хочет она. А чего, собственно, она хочет? И хочу ли этого я, любовь моя?”, – как в какой-то лихорадке или в полубреду размышлял, трясясь на верхней полке купейного вагона, неотвратимо влекущего навстречу неизвестности.

 

После Саратова поезд свернул на юг. Потянулись незнакомые места. Я покинул спальное место, умылся, пока не проснулся вагонный народ, и снова встал у окошка, где вчера вечером мы с Валей-Валентиной вели трудный разговор.

В свете разгорающегося дня все выглядело не столь бесперспективным. В конце концов, мы едем не в строевую часть, несущую боевое дежурство, а туда, где творится история. Мы сможем не только наблюдать запуски ракет, о которых сразу становится известно во всем мире, но и участвовать в них. А это, безусловно, вдохновляет.

Вышла Валя-Валентина.

– Доброе утро, королева.

– Доброе утро, Толик, – подчеркнуто вежливо ответила Валя.

Что ж, больше я не профессор. Понятно, что королевой ее звать тоже не следует. Барьер установлен. А может это видимость барьера? Пока не знаю. Но шутить не буду.

– Как спалось во время форсирования Волги?

– А что, уже проехали?

– Да, Валечка. Ехали минут пятнадцать по мосту. Зрелище потрясающее, особенно для тех, кто впервые пересекает такие мощные преграды. Обь и Енисей, конечно, более серьезные реки, из тех, что видел, но и Волга под Саратовом впечатляет.

– Жаль, не удалось посмотреть.

 

Уже во второй половине дня добрались до Аральского моря. Поезд остановился на станции с таким же названием. А море заглядывало даже в окна вагонов. Торговля шла с размахом. Рыбы видимо-невидимо – и свежей, и вяленой. А главное, относительно дешевой. Вот только, зачем она мне, если ни к чему не лежит скорбящая душа.

Лишь море не смогло оставить равнодушным. Казалось, до него можно добежать, броситься в его волны и плыть-плыть-плыть, пока хватит сил. Чёрт с ней, с воинской службой. Но, нет же – отыщут, накажут, заставят служить дальше. Или не отыщут? Ласковое море скроет меня навсегда, а его обитатели помогут исчезнуть так, что ни за что не отыщут, даже косточек.

– Толик, садись скорей, а то без тебя уедем! – вдруг крикнул с подножки человек, которого все пять лет учебы считал своим другом, а оказалось, как в песне, “и не друг, и не враг, а так”.

В последний раз взглянул на море, даже не подозревая, что вижу его таким действительно в последний раз. Что, проезжая эту станцию через два года, вместо морской глади обнаружу все те же приаральские Кара-Кумы, да остовы ржавых морских посудин, которым до воды уже не добраться никогда.

 

Поздним вечером высадились на станции Тюра-Там. Темень непроглядная. Освещено лишь неказистое приземистое здание станции. Нашего попутчика действительно встречали. В кузове грузовика, крытого тентом, поместились все, вместе с вещами.

Ехали недолго. Минут двадцать езды, и нас выгрузили на главной площади у центральной гостиницы.

Выходной провели, изучая город и его достопримечательности. Одного дня хватило на все. Город Ленинск понравился. Тогда он еще строился, причем, бурными темпами. То был город молодежи и детей. Стоял август, и было жарко, как в печке. Повсюду продавали газированную воду и не только в стаканах, но и в пивных кружках, и мы ходили от одной точки к другой. Позже узнал, что в жару лучше поменьше пить, да и то желательно подсоленную воду.

 

Наконец, получил назначение. Завтра с утра должен быть на службе. Жить буду при части, то есть, увы, не в Ленинске, а на площадке 113, почтовый ящик Ленинск-8. А в городе останутся только женатые офицеры с семьями. Валя с Сашей тут же получили ордер на однокомнатную квартиру в новом доме.

Помог молодоженам перевезти вещи в их новое жилище. Они там и остались, а я вернулся в гостиницу, где предстояла еще одна, последняя ночь на пути к новой жизни.

Наутро отправился к месту назначения – на площадку 113. Это в тридцати-сорока километрах от города. Площадка выглядела странно: все здания были, как после мощного урагана. Повсюду кучи битого стекла, пустые глазницы окон. На мой вопрос о причине погрома, попутчики ответили, что это результат недавнего взрыва ракеты на стартовом комплексе, что в четырех километрах отсюда. Я присмотрелся к башням и увидел, что одна из них действительно искорежена и покрыта копотью. Около второй башни белела гигантская ракета.

Меня распределили в часть, которая проводила летные испытания ракеты Н1. Это была самая мощная космическая ракета-носитель страны – аналог американской ракеты “Сатурн 5”, обеспечившей высадку космонавтов на Луну. К сожалению, Главный конструктор Королев С.П. не успел довести проект до этапа летных испытаний. А без него работа шла трудно, если не сказать больше – безнадежно плохо.

Часть уже провела два аварийных пуска. Вторая запущенная ракета взорвалась прямо на стартовом сооружении. И “правый старт” потом восстанавливали несколько лет.

Меня назначили начальником бортового расчета и поселили в гостинице части прямо на площадке. И завертелась карусель бесконечных нарядов. Я бы навсегда утонул в том водовороте, если бы не моя специальность.

 

***

Трудно быть женой ракетчика —

Жизнь ракетчика не сладка —

Каждый день с утра до вечера

Муж на стартовой площадке.

 

Еще бы не трудно! А если сутками, неделями, месяцами? Да и не только на стартовой площадке.

Прошло больше двух недель, а я так ни разу и не попал в Ленинск, или, как здесь говорят, «на десятку». Меня, молодого офицера, не обремененного семьей, старались определить в самые непопулярные наряды — в выходные. Так случилось и в тот раз.

В пятницу объявили наряд на патрулирование улиц Ленинска.

И вот нас, несколько офицеров части и вдвое больше бойцов, автобусом доставили в комендатуру. Мне достался самый удаленный маршрут — в районе, где жили Валя и Саша. Тогда же узнал, что этот район из-за отдаленности называют «Даманский» — по имени острова на Амуре, где произошел известный пограничный конфликт с китайцами.

Меня так и подмывало сразу же навестить молодых. Узнать, как устроились на новом месте. Но, подумав, отложил визит на вечернее время. В светлое время суток патруль виден издалека, но точно также заметно и его отсутствие на маршруте.

Когда стемнело, проинструктировал бойцов, и направился в знакомый подъезд. Дверь открыла Валя. Она радостно бросилась на шею и крепко расцеловала, словно долгожданного любовника. Сердце вдруг съежилось от невыносимой тоски.

Валя впервые видела меня в форме, да еще в парадной и с оружием, и теперь критически оглядывала с ног до головы.

— Тебе очень идет форма, — отметила она. Меня, как кнутом, хлестнула эта фраза. Три года назад то же самое сказала Людочка. От горестных воспоминаний едва не расплакался. Весёленькая бы вышла картина — мне сказали комплимент, а я в ответ пустил слезу.

— А где Саша? Что-то он не спешит меня встречать.

— А он сегодня на дежурстве. Вернется завтра после обеда. Раздевайся и проходи.

«Да, теперь понятно, почему ты так бурно встретила. Пора бежать, а то мало ли что. От тебя теперь можно всего ожидать, тайная любовь моя», — размышлял, припомнив свои недавние сны и пророческие предупреждения Людочки.

— Валечка, я на минутку. Меня бойцы ждут в вашем подъезде. Хочу только узнать, как вы устроились. И все.

— Ну, вот. А я тебя так ждала, Толик. Ничего, подождут. Проходи, сам увидишь. Вот мебель купили. Здесь это, оказывается, не проблема. Пришли и сразу всё купили, без всякой очереди, — сыпала Валя своими новостями, — Я тебя без ужина не отпущу, — вдруг заявила она.

Пришлось снять портупею с оружием, китель и сапоги. Вешая портупею, рефлекторно вынул из пистолета обойму и сунул в карман. Пока раздевался, Валя ушла на кухню. Раздевшись, прошел в комнату. Комната уже выглядела по-иному. Не то, что в первый день, когда мы с Сашей благоустроили её самодельным столом и стульями, наспех сколоченными из каких-то ящиков, которые нашли у ближайшего магазина. Осмотрев комнату, прошел на кухню.

— Валя, только чай. Я поужинал в комендатуре, — соврал ей, с тем, чтобы сократить визит в столь неподходящей обстановке. Меня давило смутное предчувствие беды. А вдруг кто-нибудь из офицеров обратит внимание на моих бесхозных бойцов? А вдруг они сами что-нибудь замыслят? Да мало ли, чего можно ждать от малознакомых людей. И это ожидание фатальных неприятностей не давало покоя.

— Знаешь, Толик, а я тебя сегодня не отпущу, — вдруг безапелляционно заявила Валентина.

— Ну, Валька, ты выдумщица. Долго думала? Я же на службе. Меня мои бойцы ждут в подъезде. И что это тебе в голову пришло? — негодовал, вдруг почувствовав себя заложником какой-то бредовой идеи.

— Толик, я хочу, чтоб у нас с тобой был ребенок, — прояснила, наконец, свой замысел Валя.

— Ну, ты даешь! У тебя же будет ребенок. Что ты выдумала?

— Того ребенка уже не будет.

— Как это?!

— Ты что, маленький? Мне надо тебе объяснять? Я твоего друга еле выношу после того, как узнала правду. Меня ничто не радует. Ни эта мебель, ни тряпки, ни золотые побрякушки. Я все решила.

— Валя, я не столь стремительный, как ты. А потом мы уже все обсудили в поезде. Если все так, как ты сказала, подай на развод. Но я буду с тобой только, когда ты снова станешь свободной. Роль твоего любовника не для меня. Я уважать себя перестану, если приму твое предложение, — объяснил ей свою позицию. И вдруг с ужасом осознал, что, отказывая Вале-Валентине, только что поставил ее в положение отвергнутой женщины, которую следует опасаться.

 

— Напрасно ты так, — сказала она отрешенно, словно внезапно ушла в себя, сосредоточившись на какой-то важной мысли. На нее было больно смотреть — бессильно опустив руки, она мрачно смотрела в одну точку. Ее побледневшее лицо стало каким-то чужим, неузнаваемым. Я никогда не видел ее такой и поскорее прошел в комнату, чтобы прекратить неприятный разговор.

Минут через десять почти неслышно вошла Валя. В руке у нее был мой пистолет. Даже не взглянув на меня, она встала в дверях и молча разглядывала оружие.

Еще не успев оценить ситуацию, интуитивно почувствовал опасность и быстро ощупал карман. Обойма на месте. Но она могла взять ту, что в кобуре. «Если она не знает, как обращаться с оружием, вряд ли догадалась. А вдруг, знает. Что предпринять? А может, это моя судьба — выход из моего тупика?» — лихорадочно соображал, не двигаясь, и стараясь не выдать волнения.

Может это ее успокоит? В ее намерениях уже не сомневался.

А Валя умело передернула затвор и направила пистолет прямо в грудь. Она стояла напротив, метрах в трех. Промахнуться невозможно. Дальнейшие события развивались, словно в замедленном кино. Я отчетливо видел, как палец начал нажимать спусковой крючок. Мельком глянул в глаза. Они не выражали ничего. Впечатление, что спит с открытыми глазами, а мысли где-то далеко-далеко. Сообразив, что выстрел неизбежен, резко крутнулся, интуитивно уменьшив размер мишени. В тот же миг услышал металлический щелчок, который показался выстрелом. Прыжком бросился вперед и едва успел подхватить Валентину — она рухнула, как подкошенная.

 

Я положил ее на кровать и принялся искать аптечку. Мы покупали ее здесь, в Ленинске, когда меня искусали комары. Я знал, что там должен быть нашатырный спирт. Точно, есть. Увы, она не реагировала даже на нашатырь.

Быстро привел все в порядок. Отыскал ключ от квартиры, захлопнул дверь и спустился к бойцам.

— Вот незадача, — сказал им, — Пришел в гости, а хозяйке стало плохо. Придется подождать, пока придет в себя. Пойдемте со мной.

Я открыл дверь, повесил ключ на место, провел бойцов на кухню, и предложил пока выпить чаю. Благо все было готово.

Прошел в комнату к Вале. Она по-прежнему находилась в забытьи. Снова попробовал нашатырь. Она отшатнулась, но не проснулась. Примерно через час мне, наконец, удалось ее разбудить.

— Толик? — как ни в чем не бывало, спросила Валя, — Почему ты здесь? Что случилось? — удивилась она. Я удивился не меньше. Похоже, она ничего не помнила.

— Ничего не случилось, — ответил, соображая, как себя вести. Начал смутно догадываться, что с ней не все в порядке. Но что это болезнь, мне и в голову не могло прийти, — Ты пригласила меня в гости, а сама неожиданно уснула.

— Давно? — спросила она с интересом, из чего сделал вывод, что ничего не помнит о своих проделках с оружием. Похоже, в тот момент действовала на автопилоте.

«Совершенная машина для убийства, или самоуничтожения», — мелькнуло в голове.

— Да уже больше часа, пожалуй, — ответил ей. Валя встала, было, с кровати, но тут же снова села, постепенно приходя в себя.

— А кто там, на кухне? — вдруг спросила, очевидно, услышав какие-то звуки.

— Мои бойцы. Привел сюда, чтоб не обнаружили на улице. Ты как себя чувствуешь?

— Нормально, — неуверенно ответила Валя.

— Тебе что-нибудь нужно? А то нам пора на службу.

— У меня все в порядке, — вяло ответила Валя, — Раз надо, идите.

Мы распрощались, и я на несколько месяцев исчез из этого райского уголка, где в тот вечер меня могли бы запросто прихлопнуть, как какого-то комара, даже не заметив.

 

Ночью, лежа на жестком топчане комнаты отдыха, размышлял обо всем случившемся. И не мог понять, что произошло с Валей. Неужели мой вполне разумный ответ мог вызвать у нее шоковое состояние? Как мне теперь к ней относиться? Что еще можно от нее ждать? Надо ли мне все это?

Три года назад, когда мы только познакомились, все было иначе. Мы оба страдали от одиночества. Я от неразделенной любви. Она от своей потери. И нас обоих тянуло друг к другу. Но тогда мы оба были свободными.

Остались ли у меня какие-то чувства к Вале сейчас, спустя три года после нашего романа? На этот вопрос у меня не было твердого ответа. Она мне, несомненно, нравилась. Она привлекательна. Но любить ее так, как любил Людочку, не смогу никогда. Не смогу даже так, как любил ее три года назад. Потому что потом была наша с Людочкой большая любовь и большая трагедия. Моя душа опустела, умерла со смертью Людочки. Ее еще долго надо возвращать к жизни, если это вообще возможно. И, мне кажется, это сможет сделать только девушка, которая хоть чем-то напомнит мне Людочку. Валя другая. Она, как я. А сейчас ее просто не понимаю. И она не свободна. А то, что предложила, выходило за рамки моего представления о морали. Тайная любовь это не любовь, а нечто иное. Очень верно предупредила Людочка: «Держись от нее подальше».

 

***

Уже через месяц меня освободили от всех нарядов и приставили к ракете. Я оказался на виду – в эпицентре событий. Как губка впитывал все, что узнавал в процессе круглосуточной посменной работы, и через два месяца уже ничем не отличался от моих сменщиков. Но глубокой осенью макет сняли со старта и вернули в МИК для доработок.

Мне удалось удержаться в составе технической элиты – отныне я вел все занятия по специальной подготовке.

Напряженная работа не давала расслабиться, но в номере гостиницы, где оставался наедине с собой, на меня тяжким грузом наваливалась тоска одиночества. В конце концов, поступил как все – присоединился к одной из многочисленных пьющих компаний.

Зиму почти не заметил – она пролетела в тщетной суете бесконечных нарядов и в пьяном угаре однообразных вечеров и выходных дней.

А на излете зимы у меня появилось свое дело. Мне поручили сделать спецкласс с тренажерами для подготовки боевого расчета. В той работе почувствовал себя главным конструктором. Да собственно так оно и было – я руководил коллективом единомышленников, и все мои решения были окончательными. В сжатые сроки мне пришлось разобраться с алгоритмом работы всех бортовых и наземных систем и создать имитаторы этих систем. Это творчество увлекло настолько, что отдавал ему все мое время и всю душу. И все получилось. Системы и агрегаты работали, как часы.

– Так бы настоящие функционировали. Ракета давно бы летала, – заявил командир части полковник Ширшов, председатель конкурсной комиссии.

В конкурсе к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина мы заняли первое место. Меня, как победителя конкурса, наградили юбилейной медалью.

 

А потом произошли события, которые радикально изменили мое представление о работе и, соответственно, мое к ней отношение. Мы уже с месяц работали с макетом на старте, когда узнал, что наш спецкласс полностью уничтожен. Оказалось, накануне прибытия какой-то комиссии командование решило скрыть следы воровства, которое велось в части с размахом. Списанным имуществом, якобы уничтоженным при взрыве ракеты, нагло торговали. В Куйбышеве был пойман и изобличен некий начальник цеха. А потому командование приказало срочно закопать в степи все, что сохранилось с правого старта и было припрятано для продажи. Никто не стал разбираться в происхождении деталей электроники, и нашу самодельную аппаратуру спецкласса сломали и выбросили заодно. Я был морально раздавлен.

 

По рекомендации командира части взял отпуск. Мне действительно нужен был отдых от всего этого идиотизма армейской жизни.

Назавтра поехал на десятку с тем, чтобы купить подарки родителям, братьям, друзьям. Ближе к вечеру зашел на Даманский – к Вале с Сашей. Я не видел их вместе почти девять месяцев.

Встретили хорошо. Валя уже откровенно ждала ребенка. Она сказала, что собирается ехать домой, и вернется назад уже с малышом. Когда сообщил, что собираюсь в отпуск, вопрос ее отъезда был решен моментально. Но у Вали возникла очередная бредовая идея – женить меня на своей подруге.

– Все складывается замечательно, – заявила она, – Ты доставляешь меня в Тульскую область, а я тут же знакомлю тебя с ней.

– Валя, ну нет у меня никакого интереса знакомиться. Я домой хочу. Я просто устал.

– Я тоже устала, но готова приложить все усилия, чтобы вас поженить.

– Не хочу жениться, а хочу учиться, – выдал ей негатив известной “мудрости”.

– Не спорь со мной, я лучше знаю, что ты хочешь, – нахально заявил домашний деспот.

– Да, с тобой спорить бесполезно, – отметил, вспомнив ее агрессию, – Валя, а как ты себя чувствуешь после нашей последней встречи? – спросил ее, вдруг поняв, что задал глупейший вопрос. Саша, к счастью, даже не обратил на него внимания, очевидно, думая, что наша последняя встреча была, когда я помогал их переселению.

– Нормально, – ответила Валя, – Это, когда ты заходил со своими солдатиками, а я уснула? – спросила она. Я облегченно вздохнул. Во-первых, о своих художествах она, похоже, ничего не помнит. Во-вторых, она рассказала Саше, что я заходил. И не один. Значит, мне теперь нечего опасаться – ни Валиных очередных выходок, ни Сашиных подозрений.

“Пожалуй, поеду с ней. По крайней мере, до Москвы. А значит, лучше лететь самолетом”, – решил я.

Мое предложение лететь самолетом до Москвы, было принято с энтузиазмом.

 

Через три дня снова оказался на Даманском с вещами. Как ни странно, Валя, хоть и была собрана в дорогу, отнюдь не торопилась. Она с поразительным спокойствием намеревалась еще распивать чаи.

– Валя, пора выходить, а то нам еще надо доехать до центра и пересесть в автобус, который идет в аэропорт. Он нас ждать не будет, и рейс у него всего один – к нашему самолету.

– Ничего, успеем. Сейчас только попьем чаю, тогда поедем.

Естественно, мне было не до чая. Потом долго ждали автобус до центра. Нервничал, похоже, только я. Сладкая парочка была спокойна, как удав.

Ну, и, конечно же, когда добрались до места пересадки, нам сказали, что автобус в аэропорт только что ушел. Площадь была запружена людьми. Был какой-то местный праздник. Мы с чемоданами и сумками наперевес бросились через толпу с тем, чтобы попробовать поймать попутку в сторону аэропорта.

И, о счастье, увидели, что где-то вдали медленно движется наш автобус, пытаясь, как и мы, пробиться.

Все завершилось благополучно. Саше удалось, бросив вещи, перехватить автобус, и вскоре мы с Валей, загруженные, как верблюды, добрались до заветной цели. В аэропорт попали вовремя.

 

И вот уже самолет пошел на посадку. Как всегда, при взлете и посадке, смотрел в иллюминатор. Лишь Вале было не до хорошего. Поразило обилие зеленого цвета. Только после пустыни осознаешь, в какой же красоте мы живем! Кое-где в лесных массивах еще виднелись островки снега. Все это было так удивительно для нас, уже месяц пребывавших в лете.

И вот мы с Валей в аэропорту Внуково. Ждем выдачи багажа. На нас все обращают внимание. Понятно, этому мы обязаны только Вале. Даже в ее положении она выглядела великолепно. В руках у нее был огромный букет необычных тюльпанов. И еще мы резко диссонировали своей летней одеждой и великолепным, не по сезону, загаром на фоне массы бледных, одетых в мрачные куртки и плащи людей.

– Откуда вы? – с таким вопросом к нам обращались десятки любопытных, – Какие яркие цветы! Где вы так успели загореть?

Валя с удовольствием купалась в эпицентре всеобщего внимания.

– Какая прекрасная пара! – громом прозвучало где-то позади нас. Моя спутница обернулась и вдруг прямо в людном зале расцеловала меня так, словно я действительно был ее любимым мужем. За что мне всё это, тайная любовь моя?!

 

Получив багаж, мы с Валей поскорее утеплились. Оба чувствовали легкий озноб, попав через три часа полета из тридцатиградусной жары весенней пустыни, в московскую весну с ее относительно теплым, но влажным воздухом. По небу плыли белые облака. Периодически проглядывало солнышко. Московская весна нам нравилась. Оказывается, постоянное голубое небо может так же сильно надоесть, как и постоянная серость без проблесков солнца.

Мы взяли такси до вокзала, и вот уже мчались по шоссе, наслаждаясь видами весеннего подмосковного леса. Кое-где белели кучки бело-серого тающего снега. Особенно нравились белые березки. Они нас просто умиляли.

Валя охала и ахала, любуясь мелькающими красотами. Водитель же посмеивался над ее восторгами, откровенно любуясь симпатичным личиком моей возлюбленной.

 

И вот мы на вокзале. Мы уже так отвыкли от такой гигантской толпы, от всей этой вокзальной сутолоки, что чувствовали какую-то усталость.

Вскоре электричка доставила нас в Тулу. Теперь предстояло несколько часов ждать автобуса до Валиного городка. А Валя вдруг обнаружила каких-то знакомых, которые ехали домой из Москвы. Знакомые, оказывается, жили в соседнем доме. Валя тут же стала расспрашивать их о своих родителях и знакомых, включая подругу.

Выяснилось, что подруга неделю назад уехала в какой-то городок. Валя, конечно же, расстроилась. Я же, наоборот, облегченно вздохнул. В конце концов, мы с Валей пришли к выводу, что не судьба. Соседи клятвенно пообещали, что доставят Валю прямо ее родителям. Я распрощался с Валей и ее новыми попутчиками, потому что хотел попасть в Харьков хотя бы поздним вечером, а не ночью.

 

В отпуске и сразу после него долго и мучительно размышлял о будущем. Было очевидно, что спецкласс – это самое большое мое техническое достижение. Другой такой случай, вряд ли представится. Остальная моя работа – это выполнение несложных операций по обслуживанию ракеты. В перспективе – контроль выполнения подобных операций, а в более отдаленной – организация обслуживания в целом. И это все?! Скорее всего, да.

Вывод был очевидным. Армия – основное препятствие на пути к моей цели. И я сделал решительный шаг – подал рапорт об увольнении.

В один из выходных съездил на десятку, чтобы встретиться с Сашей. Он работал в главном управлении и мог дать кое-какую информацию. А заодно хотел узнать, как дела у Вали.

Оказалось, совсем недавно у Вали родилась дочь. Саша собрался в отпуск, а после отпуска привезет Валю с дочерью сюда. Он попросил меня на время его отпуска пожить в их квартире и заодно поухаживать за цветами. Согласился. Через неделю проводил Сашу в аэропорт и взял ключи от квартиры. Как же измучился в тот месяц. Приходилось вставать намного раньше, чем обычно. Потом долго стоять в очереди, чтобы позавтракать. Потом – целый час езды в мотовозе. Вечером все в обратном порядке.

 

Наконец, пришла телеграмма от Саши. Он сообщил дату приезда семьи. Просил встретить. Моя каторга подходила к концу. И вот я на станции Тюра-Там в ожидании поезда.

Подошел поезд. Открылась дверь вагона. На площадке стояла улыбающаяся Валя со свертком в руках. Сзади выглядывал озабоченный чемоданами Саша, и суетилась проводница, безуспешно пытающаяся поднять площадку, на которой уже стояла Валя.

– Лови! – неожиданно крикнула та и бросила мне сверток. Все видевшие это ахнули. Мне удалось поймать ребенка достаточно мягко. Девочка даже не проснулась.

– Валька, ты сумасшедшая. А если бы я случайно отвернулся в это время?

– Не отвернулся бы, – самоуверенно заявила Валя, спускаясь из вагона. Я подхватил ее одной рукой, потому что было высоковато до низенькой платформы, где стоял. Она тут же ловко поцеловала меня в щеку.

– Поздравляю, – передал ей девочку.

– Спасибо. Могла быть твоей дочкой, – негромко сказала Валя, наклонившись ко мне и по-прежнему радостно глядя мне в глаза и улыбаясь. Что-то екнуло, но взял себя в руки, вспомнив тревожные предупреждения Людочки.

– Саша, бросай чемоданы! Я теперь все смогу поймать, – крикнул ему.

Меня оставили переночевать, тем более что утром Саша собирался ехать на нашу площадку.

Ночь выдалась жаркая. Девочка, непривычная к таким условиям, периодически плакала. Валя всю ночь громко разговаривала, пыталась встать и куда-то идти. Саша ее успокаивал. Что у них там было, так и не понял. Понял только, что не выспался. Хорошо, что с сегодняшнего дня снова буду жить на площадке.

– Что вы там с Валей выясняли всю ночь? – спросил у Саши по дороге на мотовоз.

– А ты слышал? – испуганно спросил Саша.

– Больше, когда девочка плакала. Такую перемену климата взрослому тяжело перенести, а ребенку и подавно. Кстати, как дочку решили назвать? – перевел разговор на другую тему.

– Валя хочет назвать Олей.

– Хорошее имя. Оля. Коротко и ясно, – прокомментировал я.

 

***

С подачи рапорта об увольнении началась моя многолетняя борьба с бездушной бюрократической машиной государства. Куда только ни писал свои просьбы и жалобы – главкому ракетных войск, министру обороны, главе государства – стандартный ответ с отказом получал от одного и того же виртуального лейтенанта Макарова. Все эти годы он так и оставался все в том же скромном звании. И ничего не происходило. Ничего. Это убивало.

 

Все лето и осень прошли в бесконечных работах с макетом. А зимой вновь вереницей потянулись тоскливые вечера и выходные дни.

И лишь с приходом весны часть зашевелилась. Начались бесконечные смотры и проверки. Но я так и не дождался их завершения – меня направили в МИК для приемки летного изделия. Вскоре ракету вывезли на старт, но вместо подготовки к пуску начались ее доработки прямо на стартовом сооружении. Для меня это мало чем отличалось от привычных работ с макетом. Через полтора месяца таких работ мы уже забыли, для чего в конечном итоге вывезли ракету. Казалось, что ее, как и макет, вскоре снимут и увезут в МИК.

Но доработки все же провели, и начались контрольные проверки систем ракеты. Шли недели, а проверки упорно “не шли”. “Управленцы” тихо сходили с ума от бесчисленных отказов электроаппаратуры. Но всему приходит конец. Началась подготовка к пуску. В тот раз мне пришлось устранять неисправность во время заправки ракеты. За двенадцать минут до пуска мы с коллегой и приданным нам для связи радистом последними покинули старт.

Увы. И этот пуск оказался аварийным. Ракета ушла со старта, но через несколько секунд полета развалилась. Зрелище аварийного пуска было впечатляющим. Но это была картина гибели того, что многим из нас уже представлялось почти живым существом, с которым за время работы сроднились и которому сочувствовали. А потому в тот день у многих ракетчиков на душе было тяжело.

 

В июне семьдесят первого года я женился, что еще больше осложнило мне жизнь. К счастью, жена разделяла мои устремления, иначе с мыслями об увольнении из армии пришлось бы расстаться. Ведь семья – это ответственность не только перед самим собой, но и перед теми, кто тебе дорог.

К моему удивлению, естественные изменения в моей личной жизни были восприняты родителями “в штыки”. Им не понравился мой выбор. Но они не одобряли и дружбы с Людочкой, которая была для меня всем. Мне кажется, родителям не подошла бы никакая невестка. Но Татьяна уже стала моей женой и ждала нашего ребенка. Тем не менее, наш отпуск был превращен ими в ад. Неожиданно “масла в огонь подлила” Валя, которая появилась в Харькове, когда огонь уже затухал.

Это произошло за три дня до нашего отъезда. Утром проснулся оттого, что неожиданно услышал знакомый голос Вали-Валентины.

“А она здесь, откуда?” – успел подумать, прежде чем с нас с Таней вдруг бесцеремонно было сорвано одеяло.

– Вот они, голубчики. Спят еще, – зазвучал ее колокольчик прямо надо мной.

– Валя, ты, с ума сошла? Так недолго инфаркт имени миокарда получить. Какими судьбами в наших краях?

– Решила поступать в юридический на заочный. Надо же хоть чем-то полезным заниматься. Не все же мне в детском садике работать. Можно будет у вас остановиться на время экзаменов?

– Валя, это не ко мне вопрос. Ты маму видела? Кстати, кто тебе дверь открыл?

– Твой брат, а мама уже в сад уехала. Но, думаю, уговорю ее без проблем. Так что теперь буду жить с вами под одной крышей.

Я и не сомневался, что Валя уговорит, кого хочет. Говорила она только со мной, причем так, будто рядом с нами больше никого не было. Таня от такого внимания к своей особе просто сделала вид, что спит.

 

Валя еще пощебетала, потом взяла какие-то документы и попросила Володю показать ей, где расположен ее будущий институт. Володя, похоже, был доволен возможностью прогуляться с симпатичной дамой. Наконец, красивая парочка нас покинула.

– Что это за нахальная особа? – спросила Таня.

– Жена Саши, который был на нашей свадьбе.

– У него такая красивая жена? – удивилась Таня.

– Ты считаешь ее красивой?

– Очень красивая. А красивым все прощается, даже нахальство.

Вечером красота Вали начала порядком надоедать. Мать крутилась только около нее. Они разговаривали, как старые подруги. Конечно же, Валю пригласили всегда останавливаться только у нас. Всякий раз, когда будет сдавать сессию. В том, что Валя поступит, никто не сомневался.

– На тебя только посмотрят, сразу примут, – восторгалась мама, – А дочку куда дела?

– К матери отвезла. Пусть пока с бабушкой побудет. А то сейчас в Казахстане самая жара.

Я чувствовал, что Таня понемногу выходит из себя. Она попыталась поучаствовать в женских разговорах, но подруги не обратили на нее никакого внимания. Это было похоже на заговор. Вот о ком, оказывается, предупреждало меня подсознание. Вот она – отвергнутая женщина, которую мне надо опасаться. Похоже, этот союз подруг, ведущих борьбу за меня, может действительно сыграть против меня.

– Вот бы мне такую невестку. Красивая, умная, все при ней. И высшее образование обязательно получит. Не сомневаюсь, – уколола мать.

– Могла бы и заполучить. Интересно, что бы ты тогда говорила? И при ней действительно все, включая мужа и ребенка. Но, у всех свои недостатки, – выдал загадочную фразу, из которой мать, похоже, ничего не поняла.

 

Знала бы мама, что еще пять лет назад ее мечта могла бы легко осуществиться, не сложись обстоятельства моей судьбы так, как они сложились. Я вышел на крылечко немного подышать остывающим после жаркого дня воздухом. Неожиданно почувствовал, что рядом кто-то стоит, и этот кто-то явно не Таня.

– Размышляешь? Раньше надо было думать. Предлагала тебе познакомиться с подругой, а ты скорее в Харьков, – напомнила мне события годичной давности Валя.

– Валечка, зачем мне твоя подруга? Да и тебе все это зачем? Я и тогда не понимал твою блажь, а сейчас тем более не понимаю.

– А я сдам экзамены и махну недели на две в Бердянск. Очень хочу к морю, – мгновенно сменила тему будущая студентка, – А ты помнишь наше море? – взглянув на меня в упор, вдруг спросила Валя-Валентина.

– Я все помню, Валечка. Эти наши дни не забуду никогда, – искренне ответил ей. Наши взгляды встретились.

– Толик, бросай все. Поехали в Бердянск. Я готова бросить все, чтобы начать сначала, – очень искренне и эмоционально вдруг сказала Валя-Валентина.

– Валечка, ты упустила свое время. Я все тебе сказал, когда мы ехали в Казахстан. Ты была не свободна. А сейчас мы оба не свободны. У тебя муж и ребенок. У меня жена и мы ждем ребенка. Сколько людей мы сразу сделаем несчастными, если вдруг забудем о них. Не надо ничего менять. Останемся друзьями. И не будем грустить о прошлом. Оно в нашей памяти и в моих стихах. Ты их еще не забыла?

– Я их всегда вспоминаю, когда мне грустно. Ладно, иди, а то тебя там хватятся. Будут неприятности. А я еще немного постою.

О чем в тот вечер думала отвергнутая женщина, не знаю, но уже на следующий день и до самого отъезда для всех нас начались кошмарные денечки.

 

Утром подозвал испуганный отец и предложил выйти поговорить на крыльцо.

– Слушай, ты не знаешь, что с Валей? – спросил он, едва вышли из квартиры.

– В каком смысле? – не понял вопроса.

– Знаешь, она нас с матерью сегодня ночью так напугала. Вдруг встала и начала ходить по комнате, а глаза закрытые. Мы ее окликаем, а она не отвечает, или отвечает невпопад, будто сама с собой разговаривает. Мы ее с большим трудом уложили. А через некоторое время снова начала ходить. Мы перепугались ни на шутку. Мало ли что ей в голову взбредет. Так всю ночь и не спали с матерью. А вы ничего не слышали?

– Ничего. Но у меня был случай, похлеще ваших ночных приключений, – ответил отцу и рассказал, опуская ненужные подробности, как Валя чуть было не воспользовалась моим пистолетом. Отец был потрясен, – Слушай, а ты зайди на работе к вашим медикам. У вас же есть психиатры. Может, что узнаешь, – посоветовал отцу. Неожиданно вышла Валя и вежливо поприветствовала нас.

– Я вас сегодня ночью не беспокоила? – спросила она.

– Чем? – выразил недоумение отец, – Ничего, мы давно привыкли к гостям. В тесноте, не в обиде. Это тебе, может, неудобно спать в таком большом коллективе?

– Да нет, что вы, я выспалась нормально, – успокоено ответила Валя.

Вечером отец сказал мне, что, по мнению медиков, Валя очень серьезно больна. И во время обострения болезни она может быть опасна как для себя, так и для окружающих.

 

А еще днем я стал невольным свидетелем нелепых поступков, а затем и предметом нападок уже двух “сумасшедших”. Стоя на крыльце, вдруг услышал разговор матери с любопытствующими соседями, происходивший в присутствии Вали.

– Моя невестка, – представила она Валю соседям, – Собирается в институт поступать. Умница, красавица, – расхваливала мать достоинства своей лженевестки. Валя молча улыбалась очаровательной улыбкой, ничем не опровергая этот несусветный бред.

– Гарна жинка, – восторгались соседи, – Щастя, та диток побильше, – желали “нам” всего хорошего добрые люди.

– Она уже ждет ребенка, – сообщила мать новость, не имевшую к Вале никакого отношения, а та продолжала смущенно улыбаться, изображая святую невинность.

Я был взбешен беспардонным враньем матери, не терпящей, по ее словам, любой лжи, даже в мелочах. Интересно, в качестве кого мать представила соседям Таню? Конечно же, в качестве подруги лженевестки. Но, кому и зачем это нужно?

Я намеренно остался на крыльце и всем видом дал понять, что слышал их бредовый разговор с соседями. И они это поняли. И приняли вызов.

– Я хотела его с такой девушкой познакомить. А он не захотел. Да я бы сама за него пошла. Хоть сейчас. Бросила бы все. А он не захотел, – проходя мимо меня, как мимо пустого места, жаловалась матери лженевестка.

– Ничего. Я все усилия приложу, чтобы их развести. Чем она его околдовала? Да и ребенок наверняка не его. Она сама сказала, что у нее жених был. Видно сделал ребенка и бросил, а этот дурак подобрал по наивности, – вторила ей мать, стараясь побольнее задеть меня за живое.

“Какие дикари. Какая больная фантазия. И как быстро спелись. Какой слаженный дуэт получился. А для чего? Чтобы портить мне жизнь? И это родная мать. И это женщина, которая чуть ни стала моей женой. И обе вроде бы любят, но готовы уничтожить меня и морально, и физически. Бред. Полный бред”, – думал, стоя на крыльце старенького домика в родном городе.

 

***

После отпуска выяснилось, что квартиру в Ленинске мы сможем получить только в порядке общей очереди. А пока нам разрешили поселиться в гостинице части, но в платном “элитном” номере. В декабре проводил Таню в аэропорт. Она улетела домой в Москву, а я снова остался один, наедине со своими невеселыми мыслями.

Мое одиночество скрасил мой новый сослуживец Саша Дудеев, с которым мы постепенно сблизились, интуитивно ощущая родство душ.

В январе семьдесят второго года родилась дочь Светлана, а в марте я впервые увидел наше сокровище. Было известно, что жить с ребенком в гостинице части запрещено, поскольку она находится в опасной зоне. Но в предоставлении квартиры нам окончательно отказали. И я с новой энергией продолжил безнадежную борьбу за увольнение из армии.

Очевидно по команде сверху, ко мне, наконец, проявили интерес спецслужбы и политорганы. Меня начали вызывать в свои кабинеты эти странные люди и информировать, какие кары меня ждут, если буду настаивать на своей вполне законной просьбе.

И накануне праздников нежданно-негаданно получил свое первое взыскание. Так уж случилось, что после возвращения из Москвы, так ни разу и не попал на десятку. Зачем?

А в конце апреля, в перерыве очередного собрания офицеров подошел к командиру части. Просто хотел спросить, на что надеяться, когда отказали в главном – в праве на жилище.

Но, едва произнес первую фразу, новоиспеченный полковник Ананич вышел из себя. Сделав вид, что не расслышал вопроса, заявил, что я одет не по форме: у меня отсутствует знак об окончании училища и вызывающая прическа.

– Знак утерян на маневрах. Дубликаты не выдают, – пояснил ему, – А прическа сформировалась из-за беспрерывных дежурств. Я уже месяц не могу попасть в парикмахерскую.

– Меня ваши объяснения не интересуют. Трое суток ареста за плохой внешний вид. Доложите начальнику группы, – выдал свой вердикт Ананич.

 

“Да-а-а... полковник Ширшов, хоть и мучил нас плоскопараллельными брюками, но до причесок и значков не опускался. Да и с офицерами так не разговаривал. Мог выслушать объяснения”, – думал, отходя от злополучного места.

– Что случилось? – подошел майор Суворов.

– Да вот, напросился на взыскание. Хотел спросить у Ананича насчет жилья, а получил трое суток ареста за плохой внешний вид.

– За какой такой вид?! – искренне рассмеялся Суворов.

– За плохой.

– Да, формулировочка, – заключил Суворов, – Ведь смеяться будут. Ладно, не расстраивайся. Не бери в голову, – посоветовал он.

 

И вот уже тепло распрощался с сокамерниками, и вышел, наконец, из тесного полуподвала на волю – в пыльный и раскаленный на солнце город Ленинск. Но душевное состояние было таким, словно у меня выросли крылья. Только ради этого, хоть и короткого ощущения свободы стоило отсидеть мой маленький срок. И я живо представил, что чувствуют, выходя на волю, люди, отсидевшие в заключении не сутки, а годы...

Денег на рейсовый автобус не было, а мотовоз на площадку шел лишь через три часа. Решил сходить на Даманский, не особо надеясь застать дома Валю или Сашу. Просто надо было как-то скоротать время.

Валя оказалась дома. Я не видел ее почти год. Внешне она совсем не изменилась. Выяснилось, она недавно сдала сессию и перешла на второй курс. Проездом была в Москве, где останавливалась у Тани.

– Видела твою королеву. Уже сидит на подушке. Взгляд серьезный-серьезный. На тебя маленького похожа. Я в Харькове у твоей мамы видела фотографию. Один к одному.

Рассказал Вале о своих текущих делах и планах, связанных с моим увольнением из армии. Удивил ее, когда сообщил, где находился еще этим утром. Мы разговаривали, как старинные друзья. Словно не было между нами ничего такого, что когда-то заставляло трепетать наши сердца и совершать нелепые поступки. Мы ни словом не обмолвились о ее странном поведении в Харькове, когда она так откровенно поддержала бескомпромиссную позицию моей матери в отношении себя и Тани.

 

Что ж, Валя-Валентина, похоже, ты переменилась за этот год. Ты стала прохладней ко мне. Вот только стала ли, или это лишь ловкая маскировка с тем, чтобы усыпить бдительность? Ведь, конечно же, ты понимаешь, почему я не был у вас целый год.

Но, так ли это, или эти предположения – лишь плод моего воображения, воспаленного мимолетным ощущением мнимой свободы. Действительно, Валя-Валентина, нужен ли я тебе такой, каким стал – этаким витязем на распутье. Чем я займусь, если вдруг уйду из армии? Ведь буквально все придется начинать с нуля. И столько трудностей впереди. Пережить их со мной сможет только Таня. А ты? У тебя сейчас, похоже, все в полном порядке. И вряд ли ты, бывшая моя королева, сможешь позволить себе такое падение, отказавшись от стабильной благополучной жизни.

В прихожей Валя вдруг обняла и поцеловала меня так, что все предыдущие мысли мгновенно улетучились. Нет, она все еще помнит наши два дня и три вечера в Бердянске. И, похоже, как и я, никогда не забудет.

 

К вечеру уже был на площадке.

– Где ты был? Тебе тут телеграмма два дня назад пришла, – проинформировала администратор гостиницы Тоня, Лошадиная Голова.

– В тюрьме, Тоня. Что за телеграмма?

Телеграмма была от Тани. Она сообщала о своем визите на пять дней и просила оформить пропуск.

– И как ты рискнула оставить Светланку с бабушкой? – спросил Таню, едва остались одни в гостиничном номере Ленинска.

– Сама удивляюсь. Но бабушка с ней управляется не хуже меня. Она сама меня отпустила. А не надеялась на себя, ни за что бы ни согласилась с ней остаться, – пояснила Таня.

И только гораздо позже, когда эмоциональный подъем напряженного дня, наполненного многочасовым перелетом и нашей долгожданной встречей, пошел на убыль, Таня все же призналась, что соскучилась по дочери еще в самолете. И вообще не представляет, как сможет когда-нибудь оставить Светланку на целых три месяца командировки.

– Я тебя понимаю, Танечка. И очень удивился, когда получил твою телеграмму. Конечно, рад, что ты прилетела, но лучше, если бы было наоборот, – согласился с женой, – Хорошо, у меня в запасе еще целых две трети отпуска. Но нельзя же нам встречаться только в отпусках и в командировках. Нет, надо как можно скорее уходить из армии.

Мы еще долго обсуждали наши проблемы, и уже в конце нашего разговора Таня все же рассказала об истинной причине своего визита. Конечно же, она не собиралась лететь сюда и ждала меня в отпуск, тем более ждать-то оставалось всего два месяца. Смуту внесла Валя, когда останавливалась у них.

– Смотри, Танька, отобьют его у тебя. Пока ты здесь с ребенком, он там один. Сама знаешь, желающие всегда найдутся, – подбросила информацию к размышлению доброжелательная подруга. Мысль показалась интересной и моей теще. А потом эта мысль уже не выходила у Тани из головы. И тогда она решилась навестить меня, чтобы хотя бы таким образом сократить время нашей разлуки.

“Да-а-а, Валя-Валентина. Значит, именно тебе я обязан неожиданным подарком? И кто же они такие, эти желающие разрушить мою семью? Уж не ты ли сама? Да-а-а. Судя по всему, ты еще не успокоилась и продолжаешь жить в иллюзорном мире несбыточных надежд. Значит, тебе не так уж хорошо в этой жизни, Валя-Валентина. Мне жаль, но, увы, я больше ничем не могу тебе помочь, моя королева, тайная любовь моя”, – размышлял, не в силах уснуть в духоте раскаленного за день гостиничного номера.

 

***

А накануне отъезда Тани мы навестили Сашу Дудеева. Он находился в психиатрическом отделении госпиталя, куда его определило командование полигона после ряда дисциплинарных взысканий. Саша сказал, что его, скорее всего, комиссуют по болезни, которой у него разумеется нет. И это, похоже, единственный способ уволить из армии офицера.

Уже в отпуске, размышляя над словами друга, придумал способ, как обойти непотопляемого лейтенанта Макарова. Из отпуска вернулся с надеждой.

Но время шло, а никакой реакции на мой откровенный шантаж не было.

Постепенно снова впал в состояние глубокой депрессии. Меня мучили ночные кошмары, которые не давали отдыха в период между бесконечными круглосуточными дежурствами. Мои нервы были на пределе. Почти месяц спал по два-три часа в сутки. Но в этот раз рядом со мной не было никого – ни жены, ни друзей. И в пустые вечера и бессонные ночи я умирал от бесконечной тоски.

И вот стало известно, что на полигон прибыла комиссия ЦК КПСС. Никто не знал цели ее визита. Но в период работы комиссии командование уже не смогло проигнорировать очередной рапорт об увольнении – он был зарегистрирован.

В итоге я, как и Дудеев, оказался в палате психиатрического отделения госпиталя.

Несколько вечеров подряд я рассказывал свою «Программу КПСС» пациентам Ивана Ивановича.

 

Начал с нейтральных тем, не касающихся вопросов власти.

 

Конечно, я не помнил свой труд до деталей. Фактически пересказывал его содержание, зачастую фантазируя прямо по ходу изложения материала.

Тема кристаллической жизни оказалась самой благодатной. На моих вечерах кроме больных присутствовали даже наши санитары. Вопросов море.

К тому же материал излагал уже с учетом данных, почерпнутых из книги Норберта Винера «Кибернетика», а также из других источников.

Вскоре, как и ожидал, информация о моих вечерах дошла до Ивана Ивановича.

— Я слышал, вы тут народ по вечерам развлекаете? Говорят, все даже телевизор позабыли, — сказал он мне как-то во время обхода, — Зайдите ко мне через полчасика, — то ли попросил, то ли приказал Иван Иванович.

Через полчаса был в его кабинете.

— Что это вы там толковали насчет кристаллической жизни? Это как, на полном серьезе, или какой-то ход с вашей стороны? Я-то вас воспринимаю как нормального человека, но ваши мысли слушают всякие люди. Хотелось бы в этом разобраться, — пояснил цель своего вызова Иван Иванович.

— Я изложил одну из гипотез, основанных на логике здравого смысла. Ведь если существует органическая форма жизни, почему не допустить существование ее неорганических форм. Важно лишь, чтобы подобные организмы имели подобные функции. И почему, например, вместо белковых тел, состоящих из множества клеток, не представить аналогичную структуру, состоящую из множества кристаллов. Эти кристаллы могут быть даже искусственно созданными человеком — вроде тех, что используются в вычислительной технике. А дальнейшее — дело рук самой техники. Самообучение искусственного разума и самовоспроизводство искусственных форм жизни дадут толчок к их стремительному развитию. На каком-то этапе все может выйти из-под контроля человека, когда такое искусственное создание превзойдет его по скорости и точности мышления, а также по устойчивости к внешним воздействиям. И тогда неизвестно, за кем будущее, если эти формы жизни вдруг начнут конкурировать, — завершил я краткий экскурс.

— Что ж. Вроде бы все действительно логично. А что говорят по этому поводу ученые? — поинтересовался Иван Иванович.

— Основатель кибернетики Норберт Винер полностью разделяет то, что я вам только что изложил. Более того, он предупреждал человечество о потенциальной опасности создания искусственного разума, и предлагал методы, как снизить реальную опасность. Но человек — странное создание. Всегда найдется кто-то, кто захочет выйти за пределы дозволенного, — удовлетворил я любопытство психиатра. Выслушав меня, тот задумался.

— Знаете, эта ваша кристаллическая жизнь — очень хорошая гипотеза для нашей с вами проблемы. У меня уже есть предварительное заключение о вашем психическом состоянии. Но, материалы для него основаны лишь на анализе ваших стихов и на наблюдениях за вами. Чувствую, для комиссии это может оказаться маловато. Скорее всего, попросят еще понаблюдать. Добавить после этого что-то еще в ваше дело будет сложновато. Вам все это надо? — проинформировал Иван Иванович.

— Я вашу задумку понял, Иван Иванович. Вам видней. Но, раз спрашиваете, значит, есть проблема. В чем она?

— В вашем поведении и в ваших действиях. Они не должны противоречить гипотезе, потому что в противном случае вас легко признать симулянтом. А потому я пока опасаюсь включать в мои записи наблюдений информацию о ваших лекциях, хотя это очень заманчиво. И свидетелей куча. Есть и такие, что непременно «заразятся» вашей идеей.

— Иван Иванович, понимаю, о чем вы говорите. Вашу литературку почитывал для общего развития, а потому в курсе проблемы. Говорите, что делать, и все будет в порядке.

— Почитывали? А где вы ее брали? Она же для служебного пользования.

— Иван Иванович. Проблемы не было. Я же к любой литературе допущен.

— Да? Интересно, интересно. Значит, все-таки готовились к кристаллической жизни? Хорошо. Это облегчит нашу задачку. Можно будет гораздо быстрее выйти на комиссию. Может даже на следующей неделе. Значит, кристаллическая жизнь наше светлое будущее? Ну, что ж. Договорились, — завершил встречу психиатр.

С утра снова вызвали к Ивану Ивановичу. Без объяснения причины тот запретил вести беседы. Так и не удалось дойти до самых интересных вопросов моей «Программы КПСС». И, похоже, вряд ли еще когда-нибудь представится такая возможность.

«Где ее еще излагать, как ни в сумасшедшем доме», — только и успел подумать, выходя в общий коридор психиатрического отделения.

Уснул лишь под утро. Неожиданно увидел Валю. Она стояла в беседке во дворе Сашиного дома в Бердянске и с нескрываемым удивлением смотрела на меня. Я шел к беседке с пустым мусорным ведром, совершенно не понимая, зачем туда иду. Я видел Валю молодой девушкой, какой она была тогда — много лет назад, когда состоялось наше свидание, но, почему-то ясно осознавал, что она давно замужем и у нее растет дочь.

— Профессор, — обратилась та ко мне, — Как это ты ухитрился столько лет морочить людям голову какой-то кристаллической жизнью? Все тебе верили. Даже я поверила. А ты оказался заурядным сумасшедшим. Теперь тебя исключат из института и поместят в психушку. Твою кафедру закроют. А я еще хотела выйти за тебя замуж.

 

«Как меня можно поместить в психушку, если я уже там?» — подумал, при этом, ясно осознавая, что Бердянск и Ленинск все же слишком удалены друг от друга, и я не могу быть там и здесь одновременно.

— Кто тебе это сказал, моя королева? Я абсолютно нормальный человек. И медкомиссия завтра лишь подтвердит истину.

— А если ты нормальный, завтра же тебя посадят в тюрьму, как симулянта. Ты уже не сможешь закончить свои исследования, профессор, — с огорчением посмотрела на меня Валя-Валентина.

«О каких исследованиях она говорит? В каком институте, и на какой кафедре я работаю? Я же служу в армии и живу на полигоне. Тогда откуда она знает о моей тайной работе? Похоже, Саша ей все рассказал. А он узнал об этом в своем управлении — их особисты давно за мной следят. А раз она все знает, зачем скрывать. Поздно. И я должен срочно вернуться в госпиталь», — лихорадочно соображал я.

— А я их уже закончил. Смотри, — закатав рукав рубашки, оголил руку. Она блеснула мелкими, переливающимися в лучах лунного света кристалликами. Резко ударил по бетонному столбу, и тот рухнул, переломившись в месте удара, — Куда меня посадят?! Я разнесу их тюрьму в щепки! Я уже не человек! И я свободен!!! — громко прокричал и, неожиданно для себя, с фантастическим ускорением почти вертикально взмыл в небо.

 

Я стремительно несся в ночном небе — вроде бы даже в кокпите планера, но, точно зная, что никогда не летал на планере ночью, да еще на такой скорости. И теперь даже не представлял, как можно определиться с маршрутом, не видя ни одного ориентира на земле.

— Я укажу тебе правильный путь, — вдруг услышал голос Людочки и увидел прямо перед собой ее дивные глаза, словно две путеводные звездочки в темноте ночи.

«Все, спасен», — успел подумать, прежде чем проснулся.

 

Сердце колотилось от головокружительного полета. Еще не успел опомниться от сновидения, а душа вдруг затрепетала в предчувствии наступающего, очень важного для меня дня.

«Ну и планер — это даже не реактивный самолет, а настоящая ракета. Вот это сон! Оказался бы вещим», — размышлял, понимая, что моя судьба решится уже сегодня.

— У вас все в порядке. Вас комиссовали, — обрадовал Иван Иванович прямо с порога. У меня не было слов. Просто присел на стул. На меня навалилось какое-то ощущение полного опустошения, как всегда после завершения тяжелой многомесячной работы

В день, когда выписали из госпиталя, мир улыбался мне яркими красками весны.

Я медленно шел по весеннему Ленинску с блаженной улыбкой. “Сбылась мечта идиота – отныне ты идиот со справкой”, – крутилась застрявшая в голове фраза.

 

До станции добрался без приключений. Встречные старшие офицеры только с удивлением поглядывали на меня, но среагировать не успевали – я шел достаточно быстро. Хотелось успеть глянуть, где теперь обитают Валя и Саша.

Быстро нашел дом и квартиру. Не надеясь ни на что, позвонил. Неожиданно послышались шаги, и дверь открыла Валя. Она посмотрела на меня с нескрываемым удивлением, почти так же, как в моем сне.

– Тебя выпустили?!

– Нет, Валечка, чудом удалось сбежать. Даже шапку впопыхах потерял. Меня преследуют американцы. Хотят украсть секрет кристаллической жизни, – уже по привычке нес чушь, наблюдая за реакцией Вали. А она менялась от откровенного страха, промелькнувшего в ее глазах, до недоверия, выразившегося в легкой мимолетной улыбке, и, наконец, до ее обычного смеха-колокольчика.

– Ну, профессор, ты в своем репертуаре, – смеялась Валя-Валентина.

– Давно ты меня так не называла, Валя-Валентина, – мгновенно среагировал я.

Она тоже с удивлением посмотрела на меня и вдруг быстро обняла и поцеловала.

– Что они с тобой сделали? – вдруг совсем, как Людочка, спросила она, глядя в глаза и не выпуская из объятий.

– Валечка, меня комиссовали. Так что месяца через полтора-два смогу покинуть эти края навсегда, – ответил, осторожно высвобождаясь.

– И ты оставишь меня здесь одну?

– Почему одну? С мужем и дочерью. Кстати, это ты направила Сашу навестить меня? А почему сама не пришла?

– Я хотела, но не решилась. Почему-то панически боюсь этих заведений. Они внушают мне страх.

– Вот бы и посмотрела. Ничего особенного. Мы с Таней Дудеева навещали, когда он там лежал. А ты, почему не на работе?

– Я уже не работаю в детском садике. Надоело.

– Есть какие-то планы?

– Да вот хочу поучаствовать в конкурсе местного телевидения. Приглашают кандидатов на должность диктора. Репетирую отрывок для конкурса. Хочешь послушать? – сообщила свою новость Валя. Конечно же, согласился, хотя понимал, что на мотовоз уже не успею.

 

Каким-то нарочито театральным голосом Валя прочла новостную статью из газеты. Ужас. Это было так непохоже на нее.

Внешние данные у Вали, несомненно, на должном уровне. Здесь она вне конкуренции. И провалить ее можно единственным способом – таким вот нелепым чтением.

Кто ее так учил читать? Кто бы он ни был, это явный недоброжелатель. Я сказал Вале все, что думал по этому поводу. А потом предложил свой вариант.

– Валечка, попробуй представить себе эту статью настолько интересной, что тебе вдруг захотелось прочесть ее еще кому-то, скажем, мне. И ты прочти ее так, чтобы и я проникся таким же интересом. А для этого у тебя должен быть блеск в глазах и особая интонация заинтересованного в передаче информации человека. Думай о статье, а не о том, как будешь выглядеть на экране. Забудь о камере. Выглядеть будешь, как всегда, великолепно. Помни о том, что я тебе сказал, и у тебя все получится. А теперь прочти сначала.

Эффект был ошеломляющим. Валя это почувствовала.

– Я две недели мучусь, репетирую, а тут за один раз все получилось. Ну, теперь это место мое. Где же ты раньше был, профессор? – радостно щебетала Валя.

– В дурдоме, Валя-Валентина. Я же говорил, – ответил ей и вдруг почувствовал, что это моя последняя встреча с женщиной, которая однажды могла бы стать моей судьбой.

Стало грустно. И я заторопился на автобус. Встречаться в этой квартире еще с кем-то, кроме Вали, не хотелось.

“Что ж, прощай, Валя-Валентина, тайная любовь моя. Удачи тебе”, – мысленно попрощался с ней, а вслух пообещал зайти перед отъездом, но, при этом, твердо знал, что не сделаю этого ни за что.

 

Но прошел месяц томительного ожидания перемен, а ничего не менялось. Я изнывал от неприкаянности и чувствовал, что еще месяц, и снова потребуется помощь психиатров. А приказа об увольнении все не было и не было.

И мне нестерпимо захотелось попасть на место падения ракеты – туда, где находилась почти вся наша команда. Захотелось проститься с моими товарищами по службе и еще – со своей молодостью, которая, я это чувствовал, уходила от меня вместе с армейской службой.

Но это путешествие в центр пустыни едва ни стоило жизни. Волей случая, поисковый отряд, с которым я отправился за обломками ракеты, заблудился. Вертолетчики нашли нас на третьи сутки, когда мы, высушенные беспощадным солнцем пустыни, уже умирали от обезвоживания.

Я сбежал из госпиталя, куда нас доставили вертолетами, и с трудом добрался на свою площадку. На следующий день мне сообщили, что приказ подписан. Я уволен из армии. Я добился цели, к которой стремился более трех лет, а радости, как ни странно, не было. Те три дня в пустыне что-то во мне надломили.

И вот за два дня из раскаленного ада среднеазиатской пустыни я переместился в зеленый рай умеренно теплого московского лета.

 

Я по ветру пущу

Пыль растоптанных дней,

Как на крыльях, домой

Полечу налегке.

Напоенные счастьем

Свободы моей,

Песни новых стихов

Зазвучат по весне.

 

Нежной зеленью встретят

Родные края –

Я давно уж забыл

Цвет зеленых полей –

Там, в цветущих садах,

Под журчанье ручья

Встречу утро грядущих

Бесхитростных дней.

 

Всего год назад, сочиняя эти строки, я именно так представлял себе мгновение моего освобождения из добровольного рабства. Но все оказалось как-то буднично и не столь романтично, как в стихах. И лишь когда взял на руки и обнял мою маленькую доченьку, сердцем ощутил, что в моей жизни действительно произошли радикальные перемены.

 

***

Конференция в институте космических исследований, куда направили в качестве представителя нашего головного КБ, оказалась так себе.

В обзорных докладах “ученые” обобщили и систематизировали все, что давным-давно было опубликовано в отраслевом журнале “Вопросы ракетной техники” и даже в открытой печати. Во всех секциях обсуждали одно и то же – американскую программу “Шаттл”. В первый же день решил, с меня хватит. Ничего нового здесь невозможно услышать в принципе. А потому записался сразу в несколько секций с тем, чтобы не ходить больше никуда.

 

А дома ждал сюрприз. На пороге встретила улыбающаяся Валя-Валентина. За два года она лишь похорошела. В серой майской Москве ее загар казался экзотикой. К тому же за время работы на телевидении она, похоже, приобрела профессиональные навыки ухода за собой. В общем, передо мной стояла куколка. И эта куколка, я чувствовал, была по-прежнему неравнодушна ко мне.

Да-а-а. Этот сюрприз похлеще шабаровских приключений на той нелепой конференции. “Бог с ними, с многоразовыми изделиями американской ракетной техники. Устрою себе завтра выходной”, – решил, глядя в сияющие глаза красивой женщины, которую, не признаваясь самому себе, вот уже много лет втайне любил.

– Ну, здравствуй, профессор, – обняла и расцеловала Валя-Валентина, а я стоял, как болванчик, не в силах произнести ни слова – позади Валентины в проеме двери своей комнаты стояла оторопевшая теща и в упор смотрела на нас недовольным взглядом.

– Все Татьяне расскажу, – наконец, проворчала она.

– Тетя Тоня! Мы же с Толиком давние друзья, – удивленно обернулась к ней Валя.

– Знаем мы таких друзей. И мужу твоему расскажу, если приедет, – не унималась теща.

– Так-то, Валя-Валентина. Жесткий контроль. Покой нам только снится, – наконец, хоть что-то смог сказать ей.

– А ты откуда такой нарядный? – уже не обращая внимания на тещу, потащила меня в большую комнату Валя, – Красавец, – прокомментировала она мой внешний вид, оглядев со всех сторон.

– С конференции. Сегодня первый день. Еще завтра и послезавтра.

– Что за конференция?

– Да так, ерунда. Заместитель Генерального поручил поскучать три дня в Институте космических исследований. Завтра не пойду. Устрою выходной.

– Да-а-а. У тебя, судя по всему, все в порядке.

– Как сказать, Валя. Не все так просто. Воюю, как всегда. Ты-то как?

– Да вот еле-еле тебя разыскала. Бросил меня одну среди песков. Обещал зайти перед отъездом, да так и не зашел. Два года тебя искала. Представь, мы уже два года с тобой не виделись. Бред, как ты говоришь.

– Это точно. Все же, ты-то как?

– Работаю диктором с твоей легкой руки. Уже веду свои передачи. Не так давно, например, вела концерт Розы Рымбаевой. Ее у нас открыли – в Джусалах. Голос – чудо. Привезли к нам, отмыли, приодели. Я ей часть своих платьев отдала. Спела у нас, отправили в Алма-Ату. Теперь гремит на весь Союз. Так что работа интересная. Но это только работа. А так – тоска. Представляешь, Дема с Рыжей уехали. Его приняли в военно-дипломатическую академию. Одни мы остались. Ну, ничего. Вот сейчас сдам все за четвертый курс. Еще годик, и юридическое образование в кармане. Тогда приеду к тебе жить. Не выгонишь?

– Ну, Валька, ты даешь. Живи, сколько хочешь. Только договаривайся сама, как в Харькове. Я-то здесь в примаках живу – на птичьих правах. Да и обложили со всех сторон, сама видела.

– Слушай, пошли в лес сходим. Он же у вас вроде рядом, тетя Тоня сказала.

– Валечка, это уже только с Татьяной, иначе будут неприятности.

– А может, надо, чтоб они были? – вдруг шепотом спросила Валя и так на меня посмотрела, что сердце вдруг сжалось от невыразимой тоски. Перед глазами неожиданно возник образ Людочки, на фоне которого Валя, при всем своем совершенстве зрелой женщины, необратимо потускнела.

– Валечка, устал от всего этого невыносимо, – ответил вполголоса. А потом рассказал ей о нашем путешествии в Харьков и о выступлениях матери, которая все никак не успокоится и пытается активно вмешиваться в мою личную жизнь.

– Так тебе и надо. Твоя мать – мой союзник. Я довольна. Приеду в Харьков, вынесу ей благодарность.

– И ты против меня?!

– Я за тебя, Толик. Только ты этого не понимаешь. Поймешь, но будет поздно. Время уйдет безвозвратно.

 

Наконец, пришла с работы Таня. Женщины встретились, как лучшие подруги, а Таня смотрела на Валю с неизменным восхищением. Вскоре они ушли поболтать на кухню. Вокруг кухни тут же кругами заходила любопытная теща. Чуть позже туда перебралась и Светланка. А я остался в гордом одиночестве и в растрепанных чувствах.

– Толик, собирайся, идем в лес! – неожиданно скомандовала жена. Что ж, в лес, так в лес. Валю можно понять – после пустыни в лес тянет, как магнитом.

Мы медленно шли по широкой дорожке, ведущей в сторону пруда. Валя с наслаждением вдыхала лесные ароматы и восхищалась обилием зелени. Два года назад на той же дорожке я испытывал точно такие же чувства.

Валя шла между мной и Татьяной. И хотя женщины по-прежнему продолжали свой кухонный диалог, не вовлекая меня в разговоры, Валя часто поглядывала в мою сторону, одаривая очаровательной улыбкой. Я молча улыбался в ответ, стараясь держаться на пионерском расстоянии. Несколько раз она попыталась взять меня за руку, но я ловко высвобождался.

Вдруг вспомнил Бердянск и точно такую же прогулку втроем, когда вместо моей жены был Саша – в ту пору всего лишь один из поклонников Валентины. Но тогда мы с ней любили друг друга, и не было препятствий, которые мешали соединить наши судьбы. Была лишь досадная помеха в лице Саши, который никак не мог понять, что он лишний в той троице.

А что теперь? Рядом со мной шла красивая женщина, которая легко могла заморочить голову любому. Увы, Валя-Валентина. Ты для меня – лишь давным-давно спетая песня. Яркая, красивая песня. Эту песню можно вспоминать с теплотой и нежностью, ее можно даже попытаться спеть заново, но ее невозможно повторить теми же голосами, что исполняли впервые.

Я вдруг почувствовал, что в какой-то степени даже благодарен Саше. Ведь если бы не он, похитивший мою Валю-Валентину, я так бы никогда и не познал мою самую большую любовь.

 

Горечь, горечь – вечный привкус

На губах твоих, о страсть.

Горечь, горечь – вечный искус

Окончательнее пасть.

 

Эта песня долгое время рвала душу в минуты отчаяния, когда я искренне пытался забыть мою Людочку с другими девушками. Как правило, это случалось на вечеринках, где вначале старательно изображал бурную веселость, а затем, напившись, впадал в состояние жуткой меланхолии, всей душой ощущая свое безнадежное одиночество на чужом празднике жизни.

И тогда выбирал самую некрасивую девушку в компании и начинал страстно ухаживать за ней. К счастью, попадавшиеся мне девушки оказывались необыкновенно чуткими и, поддавшись вначале, как правило, быстро разбирались в моих чувствах. И мы расставались искренними друзьями, поскольку чувствовали одно и то же – горечь разочарования.

 

Валя была не той породы. Она из племени покорителей. Она королева. Я это сразу почувствовал, и уже с первого вечера нашего знакомства она стала моей Королевой. Она вполне реально могла бы стать моим счастьем на всю жизнь. Но, мне кажется, она так никогда бы и не затмила в моей памяти Людочку. Потому что Людочка была для меня всем – она была моей жизнью.

Так-то, Валя-Валентина. Уверенная в себе, ты внушила такую же уверенность и мне. Вскоре я вернул мою Людочку. И мы были с ней счастливы. Пусть недолго.

 

– Толик, я ее боюсь, – неожиданно сказала Татьяна вечером, когда Валя ушла ненадолго в ванную.

– Почему? – не понял я.

– Ты знаешь, она по ночам разговаривает сама с собой, а иногда вскакивает и разгуливает по комнате. Я сразу замерзаю. Мне холодно от ужаса. Мало ли что ей в голову взбредет?

– Не беспокойся. Я сплю чутко. Тебе бояться нечего. Многие люди говорят во сне, – попытался успокоить жену, хотя и помнил, что сказали отцу врачи, когда он описал им ночные похождения Вали.

В ту ночь Валя нас не побеспокоила. Похоже, устала с дороги и от московских впечатлений, а потому спала, как убитая.

С утра втроем отправились на прогулку по Москве. И где бы мы ни были, народ смотрел на Валю во все глаза. Простенько одетая, она меж тем была неотразима.

Я тоже был в ударе. Рассказывал о московских достопримечательностях, много шутил. Валя с интересом слушала рассказы и смеялась шуткам своим смехом-колокольчиком, еще больше привлекая внимание окружающих.

– Да-а-а, Валька. На тебя все смотрят, как на артистку, – восторгалась Таня, – Мы на твоем фоне – пугала.

– Скажешь тоже, – ответила довольная похвалой Валя, – Кстати, где ты такой костюмчик купила? Мне бы такой тоже пошел.

– Это Толик сшил.

– Толик? – удивилась Валя.

– Да. Сначала матери сшил платье, потом Светлане целых два, а теперь вот мне.

– Ну и ну. Профессор, не ожидала от тебя таких талантов. И на Свете, и на тете Тоне платья очень даже смотрятся.

– Пусть шьет, раз купить не в состоянии. Тоже мне профессор кислых щей. Даже денег заработать не может, – неожиданно с какой-то злостью выдала Татьяна, конечно же, не знавшая ничего о воровской кличке, которая постепенно трансформировалась в мое прозвище “профессор”, известное только друзьям.

Я вздрогнул, как от удара хлыстом. А Валя впервые посмотрела на меня с такой улыбочкой, что так и не понял, насмешливой она была, или сочувственной.

“Все теперь матери доложит”, – подумал с досадой и, как выяснилось позже, не ошибся. Настроение резко упало, и я замолчал до самого конца нашей прогулки.

 

– Как жаль, что она больна, – сказала вечером Татьяна, когда мы уже проводили Валю на харьковский поезд, – Такая красавица и такое несчастье. А ты мог бы в нее влюбиться? – обуреваемая ревностью, задала она провокационный вопрос.

“Не только мог, но и до сих пор влюблен”, – чуть ни крикнул с досады за ее насмешку по поводу платьев и денег, но вместо этого промямлил:

– Я не влюбляюсь в жен друзей. К тому же она не в моем вкусе. Да еще с такой серьезной болезнью.

– Действительно у нее серьезная болезнь?

– Серьезней не бывает, – ответил ей и рассказал все, что знал от отца. Больше жена никогда не ревновала к Вале. Она по-прежнему восхищалась ею, но чаще сочувствовала.

 

***

А всего через полгода, по возвращении из очередной командировки меня ждал очередной сюрприз – вместе с женой и дочерью в прихожей встретила улыбающаяся Валя-Валентина. Оказалось, она уже в Москве целую неделю.

– Все, Толик, мое терпение лопнуло. Не хочу больше жить в Ленинске. Все надоело – жара, казахи, даже работа надоела. Не тот масштаб. Как-то поговорила с людьми из Центрального телевидения, сказали, будут рады, если к ним переведусь. А как? Саша ни кует, ни мелет. Ты вот взял и ушел из армии. А он не хочет. Переведись, говорю, в Москву. А сама не верю, что ему это когда-нибудь удастся.

– Ну, ты, Валька, даешь. В Москву. Сюда только по большому блату переводят, – попытался охладить ее пыл.

– Сама знаю. Но мне на телевидении подсказали. Ты, говорят, сама съезди в Перхушково и поговори с военным начальством мужа. Они только на тебя посмотрят, сразу поймут, что таких людей надо переводить в центр. С твоей внешностью, знаешь какую карьеру на телевидении можно сделать. А им будет лестно, что они не только с тобой знакомы, но ты им обязана... В общем, Толик, решила рискнуть.

 – Валька, ты в своем уме? – взорвался я, – Какой дурак это тебе насоветовал? Ты даже не представляешь, насколько рискуешь. Вспомни генерала Войтенко. Наверняка наслышана о его услугах – как и за что он устраивал на работу офицерских жен. Рискуешь нарваться на такого же генерала. Он тебе наобещает. Свое получит, а ничего не сделает. Ты готова к таким подвигам? Я тебя не узнаю, Валя-Валентина.

– Толик, по-моему, ты преувеличиваешь. Ну, знаешь ты одного генерала. Что они все такие? Есть же среди них порядочные люди.

– Валя, порядочные может и есть, но мало. Да и с какой стати им хлопотать? Никакой логики. А вот мерзавцы сразу кинутся помогать. Правда, только на словах. Отчего не помочь, если дурочка сама дается в лапы. В общем, Валя, выбрось свои планы из головы. Никто тебе не поможет, а вот воспользоваться твоей наивностью могут.

 

Мне казалось, я говорил убедительно. Валя, конечно же, расстроилась – ведь это была основная цель ее поездки в Москву.

Все эти дни мне было некогда, а Таня взяла отгул на работе, и женщины дня два утюжили московские магазины. На третий день застал дома только жену. Оказалось, Валя с утра уехала-таки в Перхушково. Мы с волнением ждали ее весь вечер – она вернулась за полночь сама не своя. Решили не тревожить расспросами. Уложили спать.

 

Рано утром вышел на кухню. Валя с мрачным видом сидела в гордом одиночестве.

– Что так рано? – спросил ее.

– Да я почти не спала. К тому же привыкла вставать по казахскому времени.

Я молчал. Надо будет, расскажет сама, что вчера случилось. А что случилось, уже не сомневался.

– Толик, ты бы отправил жену к этим дикарям, если бы догадывался о последствиях? – неожиданно нарушила молчание Валя.

– Валя, я тебя предупреждал. А со своими проблемами привык разбираться сам.

– Ты оказался прав. Какие мерзавцы! – возмущенно произнесла Валя и снова умолкла. Я меж тем приготовил кофе и по-прежнему молчал в ожидании откровений, – Думала, меня убьют, – после паузы выдала она совершенно невероятное предположение.

– Что за ерунда? – невольно вырвалось у меня.

– Если бы, – снова замолчала Валя. Похоже, она все еще была под впечатлением от пережитого кошмара, – Знал бы ты, сколько унижений вынесла, прежде чем добралась до большого начальства. В лицо смеялись. Жена приехала просить о переводе мужа в Москву. Без всяких оснований. Просто очень захотелось. Ну, не дура? Пусть, думаю, смеются, лишь бы записали на прием. Оказалось, самое страшное впереди. Все эти генералы и полковники сволочи!

– Ладно, Валя, не мучай себя. Давно знаю, на что они способны.

– Вряд ли. Представляешь, выставил помощника, который все записывал, и стал откровенно домогаться. Спрашиваю, вы с ума сошли? А ты, говорит, нормальная, что с такими просьбами обращаешься? Твой муж тебя сюда направил, он нормальный? На что ты рассчитывала, спрашивает, неужели такая наивная, что думала, тебе задаром такую услугу окажут?

– Валя, и ты все это слушала? Встала бы и ушла.

– Как?! Он мой пропуск и документы забрал, а дверь на ключ запер. Не согласишься, говорит, силой возьму. Такая сволочь! Молчать, говорю, не стану, ответишь по закону. А он смеется, по какому закону? Ты, говорит, даже из гарнизона не выйдешь, просто случайно попадешь под грузовик, раздавит в лепешку, никакая экспертиза ничего не установит.

– Ничего себе!

– Я в слезы, а ему того и надо. Подошел, вроде успокаивать, а сам лапать начал. Ну, думаю, влипла. Боров здоровый, задавит. Ладно, говорю, дай хоть в туалет сходить. Выпустил, только с помощником, чтоб не сбежала. Иду, плачу, а навстречу какой-то генерал идет. Спрашивает, что случилось? А я уже ответить не могу, со мной истерика.

– Еще бы!

– Привел в свой кабинет. Воды налил. Суетится, о чем-то спрашивает. А я от страха ответить не могу. И воду боюсь пить – мало ли что подмешал. Постепенно пришла в себя. Успокоилась. Рассказала, что случилось. Пиши, говорит, заявление, посажу мерзавца. Нет, думаю, тогда уже точно живой не выпустят. Может, они тут все заодно.

– Это точно. Наверняка у них такое не впервые. Для них главное, чтоб в милицию не написала. Пойдут разбирательства. А так, бумажку порвал и все. Ничего не докажешь.

– Я ему так и сказала. Бессмысленно, говорю, писать. Свидетелей нет, доказательств нет. Соображаешь, говорит. В общем, принесли мне мою одежду, сумочку, документы и на машине довезли до станции. Дождалась электричку, а сесть побоялась – увидела, как несколько военных вошли. Мало ли, сбросят по дороге.

– Ну, это уже перебор.

– Толик, да я от страха рассудок потеряла. Села в какой-то автобус, доехала до центра. Там взяла такси и в соседний городок, а оттуда до другой станции. Еле дождалась электричку, замерзла. В общем, съездила на свою голову.

– Это точно.

– Никогда себе не прощу.

– Валя, забудь, как страшный сон. Это система. На словах одно, а на деле. Выбрось из головы этот перевод. Пусть Саша суетится. А ты – только еще куда-нибудь вляпаешься.

– Как выбросишь. Я в этом Ленинске уже жить не могу. Все уехали. Одни мы остались. Еще немножко, и о Центральном телевидении можно забыть.

– Ищи другой выход, – посоветовал Вале-Валентине.

Весь день она не выходила из дома, ходила по комнате сама не своя. А на следующий день улетела в Ленинск.

 

Но уже через полгода, когда вернулся из очередной командировки, дома меня встретил цыганский табор. В комнатушке тещи разместились гости: Валя с Сашей и Ольга. А сама теща с кошками перебралась к нам.

– Не беспокойся, Толик, на днях мне обещают комнату, – проинформировал Саша. А неожиданно смутившаяся Валя, наспех поприветствовав меня, спешно удалилась на кухню.

– А я и не беспокоюсь. Непременно дадут.

– Ну, как же. Стеснили мы вас.

– В тесноте вне обиды. Чем хоть будешь заниматься в своем НИИ?

– А кто его знает. Главное, из Казахстана вырвались. Еле дождались приказа.

– Валя, а у тебя какие планы? – поинтересовался, когда она, наконец, появилась в комнате.

– Нет у меня никаких планов, Толик, – ответила она.

– А телевидение?

– Кому я там нужна, – удивила Валя, которая, казалось, давно жила этой целью и бросилась в свое авантюрное мероприятие решительно и бесповоротно только ради нее.

Меня не покидало ощущение, что всю неделю, которую они прожили у нас после моего возвращения из Харькова, Валя избегала любых разговоров со мной. Что-то ее угнетало. Казалось, она так и не отошла от того потрясения и теперь жалеет, что тогда в состоянии депрессии сообщила мне много лишнего.

Может, Саша даже не знает, что она ездила в Перхушково? Тогда не исключено, что Валя опасалась, как бы я случайно ни выдал ее тайну. А возможно, она подумала, что после перевода Саши я уже не поверю в ее версию событий. И тогда кто она теперь в моих глазах?

Не знаю, о чем могла думать в те дни Валя-Валентина, но только чувствовал, что ей плохо, и долгожданный перевод мужа в Подмосковье не принес ей счастья. А осуждать ее. Кто я такой? Скорее всего, такой же сумасшедший, готовый поставить на карту все ради достижения заветной цели.

А наши девчонки были на седьмом небе. Они носились по всей квартире, оглашая ее веселым смехом. Они с грохотом катали кошек в игрушечной детской коляске вместе с толпой кукол или, притаившись в одном из углов комнат, играли в какую-нибудь девчачью игру. Их разница в возрасте совсем не чувствовалась. На время они стали подругами.

 

Но вскоре цыганский табор откочевал на новое место жительства – Саше предоставили временное жилье.

А на работе меня ждали лишь технические условия, которые можно было разрабатывать не спеша. Словом, период, продолжительностью в год, который своими событиями вымотал мою душу и тело, похоже, завершился. Можно было, наконец, передохнуть перед новым броском в неизвестность.

– Слушай, Афанасич, – подошел ко мне Миша, вернувшийся с полигона, – Ты как-то говорил, что знаком с телевизионной дикторшей. Та, которая в Ленинске передачи ведет. Это которая Валентина.

– Ну, да, знаком. А что?

– Ты знаешь, что она учудила?

– В Ленинске?

– А то где. Представляешь, объявила, как обычно, программу передач, а потом понесла такое. Прощайте, говорит, дорогие телезрители. Я навсегда уезжаю в Европу и больше никогда не вернусь в ваш Ленинск. И дальше в том же духе. Тут же выключили звук и дали заставку. Не знаешь, что с ней?

– Не знаю, – соврал ему, – А дальше что?

– Да ничего. Прошли слухи, что она заболела или даже чокнулась. Но больше ее по телевизору не показывали.

Вот это да. Что же тогда с ней случилось, с Валей-Валентиной? Неужели она не понимала, что такой поступок – это конец ее телевизионной карьере?

Наверняка понимала. Обязана понимать. Тогда зачем она это сделала? С какой целью? Неужели от радостного известия можно было настолько потерять голову? Вряд ли. Ведь Саша сообщил мне о переводе еще в свой первый приезд, весной. Она, конечно же, узнала об этом раньше меня. А за месяцы ожидания приказа острота ощущений падает, я знаю. Что же тогда? Я долго размышлял, но никак не мог понять причину ее сумасбродного поступка. Эх ты, Валя Кузнецова – кузнечик своего несчастья.

 

***

В новой двухкомнатной квартире, которую в конце концов получил Саша, мы были всего пару раз, да и то года два назад. Не помню, почему, но нас не было на новоселье. Периодически заезжавшие к нам всем семейством Бондари несколько раз приглашали приехать посмотреть их новое жилище.

И однажды мы собрались. Конечно же, нас не ждали. Да и мы не собирались задерживаться надолго. Квартира, как квартира, но Таню поразила огромная лоджия.

– Вот видишь, люди едва в Москву перебрались, а уже такая квартира, – не преминула уколоть жена, – Какая лоджия! А у нас даже балкона нет. Тебя только успевают вычеркивать из списков на жилье, – выговаривала она. Я не понимал, в чем моя вина, а потому та поездка окончилась ссорой.

После этого мы долго воздерживались от визитов к новоселам. Но однажды Валя настояла. К тому был повод. Давний приятель Саши, наш однокурсник Дёма собирался в длительную командировку в Соединенные Штаты. Последний раз мы виделись с ним еще в Ленинске.

Теперь, по прошествии времени, не жалею, что согласился, хотя и представлял, что все будет, как в прошлый раз – ссоры с женой не избежать.

В тот вечер Валя была неотразима. Ее необыкновенную красоту подчеркивало великолепное вечернее платье – остатки телевизионного прошлого, как позже определила она. Моя Таня и Рыжая, жена Дёмы по имени Людмила, которую так почему-то никто не звал, выглядели на фоне Королевы курочками-пеструшками.

 

Но если Тане было не привыкать, то между Валей и Рыжей, которая оказалась дамой с амбициями, вскоре разгорелось своеобразное соревнование.

Для начала Рыжая умело организовала наших дочерей, и девчонки весь вечер были заняты какой-то игрой, не докучая взрослым.

А за столом она вдруг перехватила инициативу у Вали. Рыжая мгновенно сервировала стол по-своему, заявив, что перед зарубежной поездкой их этому специально обучали, и делать надо именно так, а не иначе. Валя была обескуражена такой бесцеремонностью...

Похоже, их много чему научили, и едва мы сели за стол, Рыжая с Дёмой стали демонстративно перебрасываться между собой фразами на английском языке. Простыми бытовыми фразами из раздела “В ресторане” карманного разговорника, но бегло, уверенно. Эффект был потрясающим. Валя и Таня молча смотрели на них во все глаза, видя в них чуть ли ни иностранцев, с которыми тогда мало кто из нас общался. Именно в тот момент я почувствовал, что в моей Королеве что-то надломилось.

Похоже, лекции по правилам приличия оба “иностранца” прогуляли, хотя, скорее всего, дело было совсем в другом. Рыжая в тот момент показалась мне типичной стервой, а ее Дёма – типичным подкаблучником.

– Спик рашн, плиз, – обратился я к новоиспеченным “американцам”. Будущие “дипломаты”, конечно же, сделали вид, что не понимают причину моей просьбы, ведь они, якобы, никому не мешают, но все же перешли на русский.

 

Прекратив упражняться в английском, они тут же затеяли светскую беседу на окололитературные темы. Разумеется, “беседовала” все та же подготовленная к зарубежной поездке парочка. Остальные вынуждены были молча выслушивать высказываемые ими с улыбкой превосходства умные мысли о восточной поэзии. Краешком уха я как-то слышал, что Рыжая писала стихи и даже отсылала их в редакцию, правда, безрезультатно. Понятно, что и в этом направлении Валя, конечно же, не могла с ней конкурировать, несмотря на свой опыт телеведущей. Она в очередной раз потеряла инициативу хозяйки вечеринки.

Мне снова пришлось вмешаться и слегка осадить самоуверенную литераторшу, блеснув почерпнутыми когда-то у Дудеева познаниями. Рыжая попыталась, было, спорить со мной, но смолкла, едва я принялся читать наизусть и комментировать рубаи Омара Хайяма. Жаль, что она не предложила после этого тему импрессионистов. Слышал, что этому их тоже учат, как и беседам на околомузыкальные темы. Было бы, где разгуляться...

А вскоре женщины уединились, и я был лишен возможности помочь моей Королеве. Пока мы мирно беседовали о своем, Рыжая, похоже, успешно самоутверждалась в женском коллективе.

 

Наконец, весь этот спектакль окончился, и нас собрались провожать на электричку. Неожиданно для всех, Рыжая с Дёмой подошли к черной “Волге” с блатными номерами и распахнули дверцы, приглашая нас на задние сидения.

– Это ваша машина? – поразилась Валя.

– Нет, служебная, – честно ответил Дёма, тут же съежившись под укоризненным взглядом жены.

– А как ты поедешь, если неслабо выпил? – спросил его.

– Эту машину не остановят, – уверенно заявил тот, многозначительно показав рукой на номера, дающие ему это превосходство над нами, простыми смертными, к тому же безлошадными.

– Все равно ты, Валечка, самая красивая, – шепнул Вале-Валентине, когда прощался. Она благодарно улыбнулась. Если бы знал тогда, что в последний раз вижу мою Королеву в самом расцвете ее красоты и в состоянии относительного благополучия.

 

Дома вместо ожидаемого скандала жена удивила решительным осуждением поведения Рыжей и искренним сочувствием к Вале.

– Не думала, что у красивых такие же проблемы, как у нас, бледных поганок, – заявила она, – Эта рыжая стерва так завела Валю, что на ней лица не было.

– Чем, интересно?

– Да всем. И зарплату ее Дёма там будет получать в валюте, а остаток в чеках. И жить они будут в апартаментах. И танцевать она будет с принцами и королями. И весь мир увидит, в отличие от нас.

– А вы и уши развесили, – рассмеялся я.

– А что не правда? – начала заводиться жена.

– Само собой. Дёму разве послом направляют? Нет, рядовым клерком с рядовой зарплатой. Валюту им, конечно, дадут, но для местного потребления. Сюда привезут только чеки, если что останется от Дёминой зарплаты. Рыжая, конечно же, весь срок просидит без работы. А апартаменты – это просто меблированные комнаты, или квартира, а не то, что вы там себе нафантазировали.

– Квартира? – удивилась жена.

– Не веришь, посмотри в словаре, – успокоил ее, – Обыкновенная квартира с казенной мебелью. В ней Рыжая и проскучает все три года их командировки. Вспомни, что Люба рассказывала. Их из городка выпускали только толпой и только по магазинам. И это в социалистической стране. А этих в Америке вообще не выпустят. Мало ли какие провокации. Ну, пару раз свозят на экскурсию. Путешествовать они будут. Как же.

– Пожалуй, ты прав. Любаша там действительно от скуки помирала. Дни считала до конца командировки.

– Надо же придумать такое! С королями танцевать. Жены послов об этом не мечтают, а кто такая Рыжая? Да и королей в мире раз, два и обчелся. И что, все они мечтают с Рыжей потанцевать? Полный бред. И Валя из-за всей этой чуши расстроилась? – удивился я.

– Еще как. Она красивая. Могла бы найти себе такую пару.

– Какую такую?

– Ну, как Дёма, например.

– Что Дёма, такой уж красавец?

– Да нет, но в Америку попал.

– Да он не в Америку попал, а в военно-дипломатическую академию. И попал туда лишь потому, что отец Рыжей большой начальник. А женился бы на Вале, жил бы до сих пор в Ленинске, или в лучшем случае в Сашиной квартире в Болшево, – рассмешил жену.

– Почему именно в Сашиной? – все еще смеясь, спросила она.

– Потому что Валя ему этот перевод устроила. Устроила бы и Дёме, а может, и нет, – ответил ей, внезапно представив себя на месте Саши. Никогда бы я не отпустил мою Королеву в Москву хлопотать за меня. Думаю, Дёма тоже.

 

Примерно через неделю Валя заехала к нам. К сожалению, в тот день я задержался на работе, и она меня не дождалась. Зачем приезжала, неизвестно, но очень удивила Татьяну неожиданным признанием.

– Знаешь, что мне Валя о тебе сказала? – спросила жена.

– Откуда?

– Не поверишь. Сказала, что давно влюблена в тебя. Что скажешь?

– А что я должен сказать? – спросил жену, чувствуя, что краснею, как мальчишка.

– Ничего не говори. По тебе видно, – вполне дружелюбно отметила Татьяна, – Могу уступить, – тут же выдала она свое обычное провокационное предложение.

– Глупости, – ответил жене. Что ещё мог ей ответить?

“Бедная моя Королева. Зачем же ты сделала это бессмысленное признание? Столько лет продержалась, а тут не выдержала. Что с тобой, любовь моя?” – долго размышлял в тот вечер.

После того откровения Валя больше к нам не приезжала. Изредка заезжал Саша, когда бывал в Москве. Надолго не задерживался. О Вале рассказывал сдержанно, двумя-тремя фразами. От него как-то узнали, что та устроилась работать юрисконсультом в нотариальную контору, расположенную недалеко от проходной нашего предприятия.

Татьяна навестила ее буквально на следующий день.

– Ну и контора, – рассказала она в столовой, – Теснотища. Народу прорва. Бедная Валька. С ее красотой и образованием работать в таком заведении!

– А где же ей работать, если на телевидение не взяли? По крайней мере, по специальности, – заметил ей, чувствуя, как скверно вдруг стало на душе. “Вот тебе, Валечка, и Москва”, – надолго застряла в голове глупая фраза.

– Да-а-а. Ей не позавидуешь, – посочувствовала тогда Валентине жена.

 

Неожиданно, не пробыв в Соединенных Штатах и года, вернулся из командировки Дёма с семьей. Об этом по секрету сообщил Саша. Что случилось в Америке, он не знал, или не хотел рассказывать, но сказал, что у Дёмы большие неприятности.

Татьяна, вскоре навестившая Валю, узнала от нее гораздо больше, чем рассказал Саша.

– Ты был прав. Апартаменты действительно оказались обычной квартирой. Рыжая, как ты и предполагал, сидела дома и занималась хозяйством. Один Дёма куда-то ездил. Ни с кем она там так и не подружилась. Как и Люба, тихо помирала со скуки в городке. Очень обрадовалась, что их командировка окончилась досрочно, – пересказала она то, что услышала от Вали.

– Что я говорил! А то Америка. Дёму работать направили, а не на экскурсию. Ну, и как там Валя? – не удержавшись, спросил жену.

– Ты знаешь, не нравится мне ее настроение. Чудная она какая-то стала. Вот, говорит, разведусь с мужем, и буду менять свою жизнь. Как это, спрашиваю? Снова, говорит, стану Кузнецовой, тогда меня сразу на телевидение возьмут, – пересказала жена какой-то немыслимый бред, – А что, могут взять?

– Не думаю, – ответил ей, – Заполнит анкету, и все встанет на свои места. Да к тому же, ее уже давно знают. Фамилия в ее деле не имеет никакого значения.

 

Заехавший через пару месяцев Саша рассказал, что Дёму направили служить во Львов. Рыжая с ним не поехала, осталась с дочерью в Москве. Устроилась на работу в ТАСС. До отъезда Дёмы они часто заезжали к ним. Теперь изредка заезжала по выходным только Рыжая.

С появлением Рыжей Саша надолго исчез. Вскоре вместе с нотариальной конторой исчезла и Валя. Примерно на полгода наши контакты прекратились полностью. И лишь ранней осенью восемьдесят второго Татьяна, случайно попавшая в Болшево, решила зайти к Вале, хотя и не рассчитывала застать ее дома.

Валя оказалась на месте, но в каком виде!

– Я ее даже не узнала сперва. Думаю, что за женщина? Растрепанная, в какой-то рваной майке, босиком. Ты что, спрашиваю, спала? Нет, говорит, я всегда так хожу.

– Ну, и что? Она же тебя не ждала. А почему она не на работе?  – спросил жену, больше удивленный этим фактом.

– Я тоже спросила. Бросила, говорит, ту работу, да и не нужна она мне. Я, говорит, развожусь с Сашей и уезжаю отсюда.

– Ну и ну! – не удержался я, – Теперь понятно, почему они оба исчезли.

– Да ничего не понятно, – возразила Татьяна, – Она уже давно об этом разводе твердила. Тут дела похуже. Твой друг, оказывается, тот еще тип!

– В каком смысле?

– В прямом. Как только Валя заявила о разводе, он начал ее потихоньку травить.

– Что значит травить? – удивился, предполагая, разумеется, моральную травлю и не понимая, как это можно делать потихоньку, если все стало очевидным, – Конечно же, он не обрадовался. Представляю его настроение, – попытался оправдать его реакцию.

– В том то и дело, что он травит ее какими-то таблетками.

– Какими таблетками? А зачем она их пьет, если знает, что это отрава?

– Какими, неизвестно. Ей говорит, что витамины, а сам их не пьет. А когда Валя отказалась, стал тайком подмешивать их в пищу. Она теперь боится есть дома, или ест только то, что приносит сама до его прихода. Мы с ней даже чай пили без сахара, потому что он мог и туда что-то подмешать, – несла какую-то чушь Татьяна.

– Типичная паранойя, – определил состояние Вали, – А почему она ни заявит, куда следует, или хотя бы ни сдаст подозрительную пищу на анализ?

– Ей запретило начальство, – огорошила жена.

– Какое начальство? Она же не работает, – чуть не прокричал ей.

– Сашино, – убежденно ответила Татьяна. Мне вдруг показалось, что схожу с ума. Татьяна несла полный бред, подобный тому, который часто слышал в коридорах психдиспансера. Но она выдавала все это за рассказ Валентины. Слушать что-то подобное дальше было бессмысленным.

– Танечка, в первый же выходной едем к ним. Попробуем разобраться на месте, если это возможно, – решительно заявил жене. Она не возразила. Я облегченно вздохнул. Слава богу, Татьяна здорова. А моя бедная Валя-Валентина? Что с ней?

 

***

Выходных ждать не пришлось. В ночь с пятницы на субботу раздался звонок в дверь.

– Кого это несет среди ночи? – недовольно заворчала жена, – Наверно твои из Харькова или, того хуже, из Кораблино. Только там такие ненормальные.

Заглянул в дверной глазок. За дверью стояла Валя-Валентина.

– А я к вам. Не выгоните? – спросила она с порога.

– Заходите, – пригласил ее и прижавшуюся к ней сонную дочь, – Как вы добрались, Валечка? Электричкой?

– На такси, – улыбаясь, ответила Валя, – Мы к вам насовсем, Толик, – огорошила она. Сделал вид, что не расслышал.

– Ладно, проходите, – пригласил ранних гостий. На шум вышла Татьяна, выглянула удивленная теща.

– Что случилось? – спросили они в один голос.

– Принимайте гостей, – радостно улыбаясь, вошла Валя, ведя за руку дочь. В руке у Ольги был портфель, у Вали не было даже обычной дамской сумочки.

И никто тогда не предполагал, что началась заключительная фаза трагедии молодой красивой женщины, которую любили все, даже не подозревая о ее страшной болезни, заведшей в тупик, из которого она не смогла найти иного выхода.

На часах было начало четвертого, а потому, отложив все расспросы до утра, уложили гостей и легли сами.

– Надолго они к нам? – спросила Татьяна.

– Откуда я знаю? Думаю, завтра наверняка заявится Саша, все уладится, и гости разъедутся, – предположил я ход развития событий.

 

Утро не привнесло ничего нового. Саша так и не появился. По квартире носилась радостная Валентина, заражая оптимизмом даже Татьяну. Жена повеселела, но неопределенность ситуации ее, похоже, угнетала. Да и теща, поблескивая глазками, так и норовила хоть что-нибудь выведать.

– Слушай, поговори с ней, – настаивала жена, – Узнай ее планы.

– Тебе проще, – сказал ей.

– Не в меня же она влюблена, – съехидничала жена.

Пришлось решиться на переговоры.

– Что случилось, Валечка? Расскажи, если хочешь, – зашел в маленькую комнату, где Валентина на какое-то время осталась одна.

– Ничего не случилось, Толик. Ты же хотел, чтоб я ушла от Саши. Теперь я свободна. Все хорошо. Осталось тебе освободиться.

– Валечка, что ты выдумала? У нас семьи, дети. Какая свобода?

– Я тебя понимаю, Толик. Поступай, как знаешь. А я к этому типу не вернусь, – вполне здраво ответила Валентина. Расспрашивать о причинах семейной ссоры не хотелось. Они давно очевидны. В выдумки с таблетками я не верил.

Интересоваться планами гостьи в первый же день посчитал неэтичным.

 

Неожиданно позвонил Саша Дудеев. Он приехал в очередную командировку и снова поселился в гостинице “Академическая”. Мы не виделись с лета восьмидесятого года. Тогда Саша приехал к нам в субботу. Конечно же, обсудив новости, мы зациклились на литературе. Он читал мне свои новые стихи. Мне же по-прежнему нечем было ответить.

– Толечка, пиши, ты же можешь, – убеждал он. Я как всегда лишь смеялся.

А потом Саша рассказал о своем коротком знакомстве с Владимиром Высоцким, когда он возил его в горы, где спускал на санках по горнолыжной трассе. Под впечатлением от стремительных, захватывающих дух спусков, Высоцкий стал обращаться к своему отчаянному рулевому не иначе как по прозвищу “Красный Волк”, присвоенному Саше за его ярко-красный спортивный костюм.

После катаний на морозце под яркими лучами горного солнца они оказались в жаркой русской бане, наполненной ароматами разнотравья. Красный Волк и в этом знал толк.

Насыщенный впечатлениями день завершился радушным азиатским застольем с цветистыми тостами и, конечно же, непринужденным разговором двух поэтов с особенным, романтическим восприятием мира.

Саша не рассказал, читал ли он свои стихи Высоцкому, или так и не решился. Все зависело от того, сколько выпили. Думаю, выпили немало.

– Будешь в Москве, заходи по-простому, Красный Волк, – прощаясь, сказал Саше поэт, оставив ему московские координаты.

– Толечка, завтра мы обязательно должны быть у Володи. Ты сам увидишь, что он за человек, – уговаривал пьяненький Саша.

– Не выдумывай, Санька, – возражал ему, – Он приглашал тебя, а не меня. Иди один.

– Один не пойду. Вот посмотришь, вы понравитесь друг другу. Почитаешь ему свои стихи. Уверен, он будет в восторге. Не возражай, Толечка, – долго уговаривал друг.

– Санька, ты пишущий поэт, а у меня все в прошлом, – отбивался я.

– Поэт не может быть в прошлом. Пушкин разве не поэт? – смеялся Саша.

В конце концов, я сдался. “Как знать, может, вернется вдохновение”, – подумал тогда.

– Все, завтра прямо с утра едем к Высоцкому, – твердо решили, разливая остатки спиртного.

 

– Ну, что, собираемся? – со странной улыбочкой спросил Красный волк за завтраком, поднимая первую рюмку.

– Санька, – ответил ему одним словом, отчаянно махнув рукой.

– Я так и знал, – рассмеялся тот, – Ты, пожалуй, прав. За Высоцкого, за великого поэта, – провозгласил он первый тост. Мы выпили.

В день смерти поэта Саша позвонил мне из Фрунзе:

– Толечка, какие же мы дураки. Почему тогда не поехали к нему? А теперь мы уже не поговорим с ним никогда. Ты хоть понимаешь, Толечка, что это значит?

– Понимаю, Саша, – тихо ответил, мгновенно представив страшную бездну, навсегда разделившую меня с моей любимой Людочкой. Ведь что бы я ни делал, сколько лет ни прожил, мне никогда больше не заглянуть в ее бездонные глаза, отражавшие Вселенную. Разве только во сне.

– Ни хрена ты не понимаешь, – раздался в трубке голос Саньки, и связь оборвалась.

 

– Толечка, а мы сможем посетить могилу Высоцкого? – спросил Саша в телефонном разговоре после того, как объявил о приезде в Москву.

– Вряд ли, – ответил ему, – У нас гости.

– Может я не вовремя?

– Саша, ты всегда вовремя, – успокоил его.

Суббота прошла как обычно. Девочки играли в куклы, взрослые занимались делами. Валя периодически пыталась помогать Татьяне по хозяйству. Таня вежливо отказывалась принять помощь, ссылаясь на законы гостеприимства. Валя смеялась своим чудесным смехом-колокольчиком, и женщины затевали свой обычный треп, который с интересом подслушивала теща, скрываясь за выступом коридора. Вечером все дружно смотрели телепередачи. Утомленные приемом ночных гостей, мы относительно рано легли спать.

Проснулся от стука закрываемой входной двери. “Что такое? Уж ни Валя ли начала бродить, как в Харькове?” – мгновенно подскочил с постели.

– Что случилось? – проснулась и Таня.

– Кажется, Валя куда-то ушла, – ответил ей.

– Я боюсь, – спряталась с головой под одеяло жена.

– За нее надо бояться. Одевайся, – скомандовал ей. Кажется, подействовало. Она встала с постели.

Быстро оделся, прошел в прихожую и включил свет. Осторожно заглянул в маленькую комнату. На диване спала только Оля. Вали действительно не было. Не было на вешалке и ее верхней одежды. Слава богу, ушла одетой, но куда и зачем? На часах около трех.

Одевшись, мы с женой вышли на улицу. Несмотря на поздний час, то здесь, то там возникали одинокие фигуры, спешащие куда-то. Мы бросались навстречу, но напрасно. Прочесали всю округу вплоть до Ярославки. Вали не было нигде.

Вернулись домой проверить, а вдруг вернулась. Не вернулась.

– Вы откуда? – удивилась проснувшаяся теща.

– Гуляли, – коротко бросил ей.

– Ночь на дворе, а они гуляют, – запричитала теща.

– И еще пойдем. Хотите с нами? – предложил ей.

– Что я с ума сошла? – резанул хаос мыслей вопрос тещи. “Бедная Валя. Она больна. Болезнь подняла ее с постели. Надо искать, пока ни найдем”, – решил я.

– Пошли, – сказал Тане, и мы снова вышли на улицу.

Уже второй час мы бессмысленно кружили вокруг дома, пугая одиноких прохожих и осматривая подряд густые заросли кустарника и все потайные закоулки, где в принципе могла бы устроиться на ночлег больная женщина.

Мы уже подходили к дому, чтобы еще раз проверить, не вернулась ли Валя, как вдруг у нашего подъезда притормозило такси, оттуда кто-то вышел и направился к двери.

– Валя! – обрадовано крикнул я. Фигура остановилась. “Слава богу”, – воздал хвалу Всевышнему.

– Ты где была? – бросилась обнимать беглянку Татьяна.

– Что вы так переполошились? – ничуть не удивилась, увидев нас, Валентина, – Мне надо было съездить на Главпочтамт, отправить телеграмму, – поразила та ответом.

Выглядела она как обычно. Ничто не выдавало болезни, кроме, разумеется, времени суток, избранных ею для столь безобидного, казалось, дела, вызвавшего такой переполох.

– Какую телеграмму? Почему ночью? – продолжала возмущаться Татьяна. Я же молча наблюдал за их разговором, пытаясь оценить ситуацию.

– Срочную телеграмму Кирилову и Леонтьевой. Вы разве не знаете, что они поженились? – удивилась Валя, – Я их поздравила. Пришлось ехать в центр, чтобы успеть, – пояснила она. “Все. Приехала”, – екнуло сердце. Сомнений уже не было. Валя больна и больна серьезно. А Таня, удивленная лишь необычным сообщением, продолжала свой допрос.

– Кто такие эти ребята? Почему мы должны их знать, и разве нельзя было поздравить днем? – забросала она вопросами довольную успешно выполненным делом Валентину.

– Ты что, не знаешь дикторов телевидения? – удивилась та, – Как только мне сообщили, я тут же помчалась, чтобы быть первой. Это же очевидно.

– Кто тебе сообщил? Зачем тебе быть первой? – не успокаивалась Татьяна.

– Ладно, девочки, хватит разговоров. Пошли спать. Уже почти утро, – незаметно толкнул в бок Татьяну.

– Правильно, – согласилась Валя, – Завтра слушайте радио.

– Какое радио? – шепотом спросила жена.

– Потом расскажу, – так же шепотом ответил ей.

 

– Мне надо с ней поговорить, – сказал жене, когда вошли в квартиру и разбрелись по комнатам.

– Завтра поговоришь, – ответила жена.

– Завтра будет поздно. Она может ничего не вспомнить о своих проделках.

– Да ты что! Тогда иди, – разрешила она.

– Валечка, ты не спишь? – постучал в дверь маленькой комнаты.

– Заходи, Толик. Я знала, что ты придешь, – улыбнулась укутанная в одеяло Валя, – Замерзла немножко, – пояснила она.

– Сейчас согреешься. Может, чаю горячего?

– Спасибо. Я уже почти согрелась. Спрашивай. Ты же для этого пришел?

– Точно, – нерешительно подтвердил ее догадку. Я смотрел на нее и ни о чем не хотел спрашивать. Но делать нечего, Валя смотрела на меня с нескрываемым интересом. И я все-таки решился на тот трудный разговор, – Валечка, из твоих пояснений Тане я не увидел смысла в твоем поступке. Ты не хочешь ничего рассказать? Если нет, я пошел спать.

Задавая вопрос в таком виде, я заведомо посчитал ее больной. Я был бы счастлив, если бы своим ответом она разубедила в этом. Увы. Этого не случилось.

– Хорошо, Толик, – немного подумав, ответила Валя, – Я расскажу тебе то, что не должна рассказывать никому. Ты знаешь, почему я это делаю, – сказала она и замолчала.

Все. Надежды рухнули. Я уже знал, что будет дальше. Нечто подобное все еще помнил из литературы по психиатрии. Внимательно выслушав ее бред, сделал вид, что поверил всему. Я старался сдерживать себя, не задавать лишних вопросов, которые могли спугнуть “пациента”, заставить его замкнуться. Я невольно оказался в роли врача-психиатра.

И слушая исповедь Валентины, мучительно искал тот единственный путь продолжения разговора, который заставит ее усомниться в правильности своих умозаключений, потому что твердо знал, переубедить больного невозможно.

– Валечка, а ты знаешь, что мозг состоит из двух полушарий? – задал ей вполне невинный вопрос, на который она, конечно же, знала ответ.

– Знаю, – слегка настороженно ответила Валя.

– Так вот, Валечка, я где-то читал, что иногда каждая из половинок может вести себя вполне самостоятельно. Они могут даже общаться между собой. И тогда человек может видеть вполне реальные сны. Одна половинка что-то показывает, вытаскивая это из подсознания, а вторая смотрит как фильм то, что человек в действительности никогда не видел. Я часто видел такие сны, особенно в детстве. А ты видела?

– Конечно, видела, – ответила она, восприняв, разумеется, все, что ей сказал. Что ж, можно двигаться дальше.

– А представь, что будет, если человек не спит. Ведь в этом случае он может слышать голоса и даже видеть давно умерших людей, которых в жизни никогда не видел, – и я рассказал Вале о том, как мы оказались в пустыне, и как реально увидел девушку в старинных одеждах, говорящую на незнакомом языке. Она была очень похожа на мою маму, но я точно знаю, что никогда не встречал ее прежде.

Я видел, что Валя внимательно слушает и, похоже, пытается примерить мой рассказ на свой случай. Развивать мысль дальше было опасно, и я замолчал. Мне показалось, она задумалась.

– Так может, я сама себе даю команды? – неожиданно спросила Валя. Я чуть, было, не подпрыгнул от радости. Так быстро добиться результата. Это казалось невероятным.

– Не знаю, Валечка. Тебе видней. Давай спать, – постарался переключить ее внимание. Сомнение посеяно. Теперь дело только за ней.

 

***

Мы проснулись от звонка в дверь. На пороге стоял Саша Дудеев.

– Это так вы меня ждете! Спят до сих пор! – деланно возмутился он. Мы обнялись.

– Саша, раздевайся и проходи на кухню, – пригласил его. Друг с удивлением посмотрел на меня.

– Что у вас за гости такие, что друзей на кухне встречаете?

– Сашенька, гости действительно не простые. Одна, похоже, подруга по несчастью, – ответил ему и рассказал все, что знал и предполагал. Саша был испуган не на шутку.

– Толечка, это же очень серьезно. Что ты там сделал. Ты же дилетант. Ее надо срочно в больницу, – уговаривал он меня.

– Санька, это мы с тобой понимаем. Но как ты ее направишь, если она здесь не прописана? А домой возвращаться не хочет. У нее проблемы с мужем, – рассказал ему и об этом, – Я думал, он утром примчится, а его до сих пор нет.

– Ну, так поехали, поговорим с ним. Он же должен понять, что это не шутки, – предложил Саша.

– Это кто там шумит? – вышла на кухню Татьяна с подглядывающей как обычно из-за угла матерью. Они обе поприветствовали моего друга, которого всегда принимали с радостью.

– Валя уже проснулась?  – спросил жену.

– Кажется, – ответила она, – Пойди, посмотри. Саша, проходи в комнату. Мы уже встали, – пригласила она.

– Танюш, мы с Санькой сейчас съездим в Болшево. Вале о нашей поездке ничего не говори, – попросил ее.

– Вот хорошо, – обрадовалась она, – Хоть бы они помирились.

 

Зашел к Вале. Она и Ольга уже были одеты и сидели на убранном диване.

– Привет, девочки. Как спалось?

– Привет, Толик. Нормально. А кто там, на кухне? – спросила Валя.

– Друг из Киргизии заехал в гости. Кстати, ты его знаешь. Он служил в Ленинске, а потом комиссовался. Саша Дудеев, – напомнил ей.

– Как же, помню, – неожиданно обрадовалась Валя, – Веселая компания собралась. Пациенты дурдома, – громко рассмеялась она странным, не своим смехом. Я не знал, что сказать, а уж, тем более, что делать.

– Валечка, ты подумала о том, что я тебе рассказывал ночью? – попробовал переключить ее внимание на продуктивное направление.

– А что ты мне рассказывал? – удивленно посмотрела на меня Валентина, – Я же спала ночью. Когда? Что-то не припомню, – снова ужаснула она.

– А ты помнишь, куда ездила ночью? – спросил ее так, на всякий случай.

– Куда я могла ездить ночью, Толик? Ты меня пугаешь, – стала вдруг серьезной Валя.

– Я иносказательно, Валечка. Что ты так переполошилась? Идите, готовьтесь к завтраку, – предложил гостьям.

 

После завтрака мы с Санькой незаметно исчезли и отправились в Болшево.

– Приехали? – спросил мрачный как туча Саша, ничуть не удивившись нашему визиту, – Я так и думал, что она поедет к вам, – косо взглянул он на меня, словно именно я был причиной его несчастий.

– А куда ей еще ехать ночью с ребенком? – спросил, раздраженный его догадливостью.

– А мне все равно, куда, – удивил нас равнодушием к судьбе своих близких отец семейства.

– Тебе все равно, куда увезли твоего ребенка? – возмутился Санька.

– Ребенок с матерью. А вот мать, – махнул он рукой.

– Ты хоть представляешь, что с Валей? – уже не сдерживая эмоций, спросил его.

– А мне плевать, – последовал ответ, после которого возникло желание немедленно уйти из этой когда-то благополучной квартиры и никогда больше там не появляться. Молча развернулся к выходу.

– Тебе наплевать, что твоя жена серьезно больна? – придержав меня рукой, подключился Санька.

– Чем она больна, – то ли спросил, то ли выразил недоверие к сообщению Саньки обиженный муж.

– Ты сам давным-давно знаешь. А сейчас у нее обострение болезни. Она фактически недееспособна, а с ней ребенок. Между прочим, твой ребенок, – взяв себя в руки, обрисовал ему сложившуюся ситуацию.

– Мы с ней разводимся. Пусть суд решит, дееспособна она, или нет, – продолжил тупой упрямец, ослепленный чувством оскорбленного самолюбия.

– Ты сам решил, что вы разводитесь, или она так решила? – спросил его в надежде все же развернуть разговор в продуктивном направлении.

– Она решила, а я не стал возражать. Мне надоели ее капризы.

– Она уже ничего не может решать в ее состоянии. Понимаешь ты это, или нет? Она уверена, что ты ее травишь какими-то таблетками. Что на это скажешь? – пошел я в атаку.

– Какими таблетками? Что она выдумала? Это витамины!

– Теперь тебе все понятно? Или рассказать, что она устроила сегодня ночью?

– Понятно, – мгновенно сник Саша.

– А если понятно, собирайся, поехали.

– Я не поеду. Впрочем, вы езжайте, я приеду позже, – решил он.

Мы молча вышли из негостеприимной квартиры и двинулись на станцию.

– Думаешь, приедет? – спросил Санька.

– Надеюсь. Хотя, как знать. Я впервые видел его таким бестолковым.

 

Ближе к вечеру Саша все же появился. Выглянувшая на звонок Валя, едва увидев его, быстро заперлась в маленькой комнате.

– Ну, вот. Зря приехал, – огорченно сказал он, когда Валя, в ответ на его просьбы открыть дверь и поговорить, не произнесла ни слова.

– Идите в большую комнату, – предложил я гостям, – Санька, поговори с ним, – попросил Дудеева, надеясь, что тот сможет объяснить Саше, что причина их размолвки – болезнь Вали, только она и вряд ли что иное.

Мне же предстояла задачка сложнее – уговорить Валю объясниться с мужем.

– Валечка, открой, пожалуйста, дверь. Я хочу поговорить с тобой, – попробовал установить контакт с затворницей. Неожиданно дверь открылась:

– Входи, Толик. Неужели ты подумал, что я не захочу говорить с тобой. Я только с тобой и хочу говорить. Потому и приехала к тебе, а не уехала домой в Ефремов.

– Валечка, почему ты не хочешь объясниться с Сашей? Он приехал, значит, ему есть, что сказать, – обратился к ней, едва вошел в комнату.

– Мне не о чем с ним разговаривать, Толик. Мы все сказали друг другу дома. Я ушла от него насовсем. Ушла к тебе, если ты это до сих пор не понял, – повергла в шок своим признанием Валентина. Она говорила разумно, как женщина, принявшая непростое решение. И если бы ни ее нелепые поступки накануне, мне было над чем задуматься. Ее ответ загнал в тупик.

– И все же, Валечка, выслушай его. Ты вольна поступать, как знаешь. Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь, пока не выгонят нас обоих. Но поговори с ним, – еще раз попросил Валентину.

Мы сидели рядом, и я говорил все это искренне, глядя ей в глаза, потому что вдруг почувствовал, что эта больная женщина настолько дорога мне, что готов пожертвовать всем ради ее благополучия. В тот момент мне показалось, что только моя поддержка поможет ей преодолеть болезнь. И мне уже было все равно, что будет потом, когда тайное станет явным.

Мы молча сидели, глядя в глаза друг другу, как когда-то, много лет назад в Бердянске, когда яркой молнией вспыхнула наша любовь. Я не знаю, сколько мы так просидели.

 

– Зови его, – спокойным тоном вдруг попросила Валентина.

Я вышел из комнаты и пригласил испуганного Сашу. Их разговор был коротким. Минут через пять они вышли вдвоем и стали собирать Ольгу.

– Ей завтра в школу, – хмуро пояснил Саша, – Мы завтра с ней приедем, – пообещал он, одеваясь. Валентина молчала, и, судя по всему, домой ехать не собиралась.

Вскоре они уехали. Заторопился в гостиницу Санька. Перед отъездом сказал, что сделал все, что мог, и кажется, сумел убедить упрямца не спорить с больной женой.

Утомленные бурными событиями, мы рано легли спать, и та ночь прошла без приключений. С утра, когда теща и Валя еще спали, мы с Таней уехали на работу.

Вернувшись с работы, не обнаружили Валентину. Зато теща встретила радостной улыбкой:

– Забрали ее в Кащенко. Приехал Саша с врачом и двумя санитарами. Валя их как увидела, рассмеялась. Это, говорит, за мной. Врач с ней поговорил, потом она оделась, и они уехали, – с порога сообщила она новость.

Она еще долго рассказывала Татьяне какие-то подробности, но я уже не слушал. Тяжелое предчувствие камнем навалилось на мою душу. Я вдруг почувствовал себя то ли предателем, то ли соучастником преступления. Именно в тот момент появилось ощущение, что случись беда с моей Королевой, этот камень уже никогда не снять с души.

 

***

Все время, пока Валя была в больнице, у меня не хватило духа ее навестить. После всего происшедшего мне не хотелось встречаться с Сашей, даже для того, чтобы узнать, куда ее определили. Разыскивать самостоятельно не представлялось возможным – навалились министерские события.

К тому же, неожиданно для меня, против посещения решительно высказалась Татьяна:

– Она что, твоя родственница? Выпишут ее, съездим к ним в Болшево. А туда пусть ездит Саша. Он ее муж.

Саша меж тем больше у нас так и не появился. Понятно, что ему хватало забот о дочери и больной жене. К тому же я представлял, что ему могла наговорить Валя в запале семейных ссор.

 

Валю выписали лишь весной. Они тут же появились у нас всем семейством, буквально через день после возвращения Вали из больницы. Если бы знал, что то была наша последняя встреча.

Они приехали без всякого предупреждения. Было уже за полдень выходного дня, а потому Татьяна тут же принялась готовить стол из того, что мы накануне успели принести из магазина.

– Развлекай гостей, – отправила она меня с кухни. Кого развлекать? Девочки тут же ушли в маленькую комнату. Туда же вскоре переместилась теща. Немного посидев с нами, за ней перебрался и Саша. Мы с Валей остались вдвоем.

Я смотрел на нее и не узнавал. Внешне то была прежняя Валя, но бледная, осунувшаяся, сникшая, как срезанный цветок в красивой вазе, но без живительной влаги. В ней ничего не осталось от Королевы. Она словно померкла душой.

Односложно отвечала на мои вопросы и ни о чем не спрашивала. Не звенел как всегда в разговорах ее голосок-колокольчик, не услышал я больше и ее смеха-колокольчика. Я рассказывал ей о своих непростых проблемах. Она внимательно слушала. И все.

Наконец, решился спросить о том, что меня действительно волновало. И Валя спокойно назвала свой диагноз, рассказала, чем и как ее лечили. Ничего нового – все тот же болевой шок и транквилизаторы.

– Как же ты, бедняжка, все это выдержала? – посочувствовал ей.

– Рожать труднее, – вяло ответила она.

Вскоре сели за стол. Разговоры не клеились и шли в основном вокруг малозначительных новостей. Никто ни словом не обмолвился о бурных событиях осени, когда Валя была не в себе. Но тогда она излучала счастье освобождения от чего-то гнетущего! Теперь же создавалось впечатление, что моя Королева вновь оказалась в той же тюрьме, которая без решеток и оков крепко удерживала в кабале самое ценное – человеческую душу.

– Прощай, профессор Толик, – впервые улыбнувшись, тихо, только для меня, произнесла прощальные слова моя Королева, подставив щечку для поцелуя. Я поцеловал ее и тут же столкнулся с взглядом, полным тревоги и, мне показалось, какой-то невысказанной боли, – Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь, – тихо добавила она, и на ее ресничках появились слезинки. Бедная моя Королева, Валя-Валентина.

Я не ответил, боясь расплакаться. Наше прощание так напомнило нечто подобное, что уже было однажды в коридоре купейного вагона поезда, несущего нас навстречу неизвестности. Но тогда впереди у нас была жизнь и хоть и слабая, но надежда. А теперь лишь камень на душе и ничего, кроме смутного ощущения надвигающейся беды.

 

Вот она эта Беда. Она сквозила в распахнутой настежь входной двери осиротевшей квартиры и в хмурых лицах снующих в ожидании чего-то незнакомых людей. Я увидел проскочившего куда-то Сашу. Мы с Таней двинулись, было, за ним, но остановились в коридоре, потому что в комнатах, казалось, не протолкнуться от беспорядочной суеты каких-то сборов.

Я увидел тихо плачущую пожилую женщину, одиноко сидевшую на диване среди всей этой суеты, и сразу понял, что это ее мама, потому что больше не плакал никто. Вскоре ее подхватили под руки два крепких мужичка, и стало понятно, что все устремились на улицу. Там уже стоял небольшой автобус и крытый тентом грузовик.

Вскоре автобус был заполнен до отказа. Татьяна успела войти с какими-то женщинами, а меня не пустил решительного вида мужчина с зычным полковничьим голосом – по-видимому, распорядитель.

– Мне надо, – сказал ему так, что тот сразу все понял и не стал задавать никаких вопросов.

– Лезь в бортовую, – сказал он и махнул кому-то рукой, – Пропусти.

Я влез в кузов, где расположились четверо бойцов с лейтенантом, а в углу стояли венки и лежали лопаты. У меня защемило сердце.

Ехали недолго. Вскоре машина остановилась, и все молча выпрыгнули через высокий борт кузова, а я остался один, наедине со своими мыслями. Все происходящее казалось мне кошмарным сном, где стоит лишь проснуться, и не будет этой машины с венками и лопатами, и исчезнут незнакомые люди, готовые выполнить порученную им страшную, по своей сути, работу. Очнувшись от этой нелепой мысли, вдруг осознал жуткую реальность бытия и весь ужас происходящего.

Меж тем борт открыли, и четыре крепких бойца подняли на уровень кузова закрытый гроб. По инерции, почти не осознавая, что делаю, подхватил его за торцевую часть, обращенную ко мне и, пятясь, пронес вместе с бойцами в глубину кузова.

Бойцы и лейтенант влезли ко мне, борт закрыли, и мы снова поехали.

– Жалко. Такая красивая, – сказал один из бойцов, – Что, интересно, с ней случилось? Совсем еще молодая.

– Говорят, покончила с собой, – ответил лейтенант, и все замолчали до самого кладбища.

 

Я смотрел на гроб и не верил, что там лежит женщина, с которой всего три недели назад мы сидели за столом и говорили о наших проблемах. “Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь”, – вспомнил ее последние слова перед нашим расставанием. Что же случилось с ней в такой короткий промежуток времени? Неужели она снова стала слышать голоса, которые отдавали ей команды к исполнению?

Я представил, как она боролась с этим раздвоением сознания, страшась этого состояния, осознавая его и не в силах побороть.

Бедная моя Королева, Валя-Валентина, тайная любовь моя. Только мы с Дудеевым смогли распознать твой страшный недуг, потому что сами нередко находились у такой же черты, не преступая ее. Почему же ты выбрала этот самый простой, самоубийственный путь? Мог ли я предотвратить твой выбор? Мысли, мысли, мысли.

Лишь здесь, у твоего гроба, я вдруг осознал, что не только мог, но и должен был принять твое безумное предложение сойти с поезда и вернуться домой вдвоем. Наша жизнь сложилась бы иначе, потому что мы любили друг друга искренне и чисто. И нет мне теперь оправдания.

Машина остановилась, открыли борт, гроб сняли и понесли к могиле. Я выпрыгнул из кузова. Люди из автобуса присоединились к процессии, а я все стоял и стоял, не в силах сдвинуться с места, придавленный неимоверной тяжестью своего запоздалого прозрения.

Я так и не решился пойти со всеми, чтобы проститься с тобой, моя Королева, потому что не захотел увидеть тебя мертвой.

“Прощай, профессор Толик”, – вспомнил твои прощальные слова, когда гроб уже почти скрылся среди деревьев, и мысленно ответил, – “Прощай, моя Королева, Валя-Валентина. Я помню тебя живой”.

 

К автобусу подъехали две легковушки. Ко мне подошел все тот же зычный полковник-распорядитель.

– Что уже закончили? – спросил он, очевидно про похороны.

– Не знаю, – ответил ему.

– Пойди, посмотри, – скомандовал тот водителю второй легковушки, – Ты Сашин друг? – спросил полковник. Я кивнул, – Ясно. Ты, Дёма, садись в автобус. Бортовая пойдет в часть, – скомандовал он, приняв, очевидно, за Дёму, и пошел к лесу, откуда уже появились люди из похоронной процессии.

Я вошел в автобус. Вскоре он начал заполняться людьми. Вошла Татьяна:

– А ты как здесь оказался? – удивилась она.

– Я на той машине, – показал ей на грузовик, – Меня в автобус не пустили.

– Да я так и поняла. Здесь было как сельдей в бочке.

Меж тем маму Вали с ее сопровождающими и Сашей посадили в легковушки, которые тут же уехали. Немного погодя, тронулся и наш автобус.

Вскоре мы снова оказались у распахнутой двери Сашиной квартиры.

– А-а-а, Толик, – остановился около нас пробегавший Саша, – Вы пока погуляйте. Вы во вторую смену. Сейчас! – бодро крикнул он кому-то, выглянувшему в коридор, и чему-то улыбаясь, не спеша пошел в комнату.

– Слушай, у Сашки все дома? – покрутила жена пальцем у виска, – Такой день, а он чуть ли не радостный носится. Вот я умру, и ты тоже таким будешь? – неожиданно налетела она.

– Сам удивлен. Такое впечатление, что только Валина мама переживает, – ответил ей, проигнорировав последний вопрос.

 

Мы вышли на улицу. Там стояли еще несколько человек, среди которых были и оба мужичка, сопровождавших Валину маму.

– Извините, вы случайно не Толик? – обратился ко мне один из них.

– Да, – ответил ему.

– Николай, – протянул тот руку для знакомства, – А это Виктор, – показал на второго, – Мы братья Валентины, – представил он себя и брата. “Потрясающее несходство”, – мысленно отметил я.

Я пожал им руки и выразил наши с женой соболезнования.

– Пойдем в комнату, Толик. Мама очень хотела с тобой поговорить, – пригласил Николай.

Мы поднялись в квартиру, и зашли в маленькую комнату, где отдыхала мама Валентины. Ребята представили ей меня.

– Толик, – обняла женщина и расплакалась. Немного успокоившись, она объяснила, почему хотела непременно поговорить со мной.

Ее рассказ я слушал с большим интересом, потому что узнал много нового о Вале и ее семье, о ее детстве и юности, о ее планах и несбывшихся мечтаниях, и, наконец, о страшной болезни, убившей ее.

Дочь делилась с матерью, как с подругой, всеми своими секретами, а потому оказалось, что в этой семье меня заочно знали с того памятного лета шестьдесят шестого года.

– Какой же счастливой она вернулась тогда из Бердянска, – рассказала мама, – Она читала мне твои стихи и очень долго ждала твоего письма. Я утешала ее, как могла. Забудь, говорю, мало ли парней на свете. Нет, всегда отвечала она, он такой один. А потом появился Саша. Что он там наговорил о тебе, не знаю, но Валька долго была сама не своя. Вышла замуж, поехали они в Ленинск, и вдруг присылает письмо, где написала обо всем, как оно было у вас на самом деле. А что уже поделаешь. В отпуск приехала. Мы тогда вас вместе ждали, Валя телеграмму прислала, что летите вдвоем, а приехала одна. Снова не судьба. А потом ты уехал из Ленинска. Как же она переживала. Так захотела в Москву, что на все была готова. Вот тебе и Москва. На телевидение не взяли, на работе плохо. А там эта Рыжая со своей черной магией. И сгубили мою доченьку, – заплакала она.

Тогда я не обратил внимания на слова “черная магия”. Сказаны они были мимоходом, и мне ни о чем не говорили. В ее рассказе меня заинтересовало лишь упоминание Рыжей.

В тот день мама лишь рассказывала. Ей надо было выговориться, растворить в том рассказе-воспоминании о дочери материнское горе. Все самое интересное узнал гораздо позже. А пока нас пригласили в большую комнату помянуть Валю-Валентину.

 

Моя следующая встреча с родными Вали случилась меньше, чем через неделю – в день, когда по традиции отмечают девять дней.

Меня встретили как давнего знакомого и тут же усадили рядом с мамой, сидевшей за столом между братьями Валентины. В день похорон нам так и не удалось поговорить обстоятельно, а потому она, похоже, решила не терять времени на поиски встречи со мной.

– Как же так случилось, Толик, что не уберегли мою доченьку? – спросила она, когда все переключились на трапезу и соответствующие случаю застольные разговоры.

– Мне кажется, Саша просто не понимал, что она больна, – ответил ей и рассказал о бурных событиях, предшествовавших больничной койке в психиатрическом отделении.

– Да нет, Толик. Саша давно знал о ее болезни. У Валечки она наследственная.

– Я знаю, – подтвердил очевидное.

– Откуда? Разве Валечка или Саша тебе что-нибудь говорили? – удивилась мама.

– Нет, конечно. Узнал случайно еще в первые наши месяцы в Ленинске, а потом, года через два, в Харькове, – и я в деталях рассказал ей, что тогда произошло, а главное, что сказали моему отцу врачи, когда узнали об этих деталях. Мне показалось, что вовсе не удивил ее своим рассказом.

– Красавица моя, – всплакнула мама, – Вся в деда. Тоже был красивый и такой же несчастный, – пригорюнилась она. Помолчав, продолжила, – Все от деда взяла и красоту свою, и болезнь эту тоже. Валечке нужен был человек, который ее понимал, а главное, который был бы ей дорог. Когда у нее все хорошо, она как все. А как какая неприятность, жди приступа. Чуть переволнуется и ночью говорит-говорит, а иногда даже вскакивает и бежит куда-то. Дед, тот всю деревню обегал, а потом ляжет, где придется, и спит до утра. Но никому никогда зла не причинит. А вот Валечка меня удивила. Толик, а ты, когда видел ее в последний раз? – вдруг спросила она.

– Сразу после больницы. Они с Сашей и Олей заезжали к нам.

– А до болезни ты часто у них бывал?

– В этой квартире всего два раза. Сразу после новоселья, и когда нашего однокурсника провожали в Америку. А так Валя с Сашей иногда к нам заезжали, когда бывали в Москве, но за полгода до Валиной болезни совсем пропали. Мне было не до хорошего – работа, командировки. А вот жена съездила, навестила, но уже слишком поздно. Они собрались разводиться. А через день Валечка к нам примчалась.

– Толик, а ты ничего не слышал о черной магии? Валечка или Саша тебе ничего не говорили? – удивила она неожиданным вопросом.

– Нет. А что они мне должны были говорить? – недоумевая, спросил ее.

– Да нет. Ничего, – ответила она и, похоже, потеряла интерес к этой теме.

И я долго еще рассказывал ей подробности, как познакомился с Валей-Валентиной, как вспыхнула наша любовь, как нелепо складывались наши дальнейшие отношения. Мама слушала внимательно, не перебивая, но я чувствовал, что она уже давным-давно знала все это от своей Валечки.

 

***

Прошло около месяца от даты печальных событий.

– Слушай, тут Сашка заезжал, – сообщила мне как-то жена, – Напомнил, что скоро сорок дней Валентине. Странный он какой-то. Неужели сумасшествие заразно? – предположила она.

– Выдумаешь такое. А что случилось?

– Представляешь, приехал радостный такой. Вчера, говорит, с Валей разговаривал. У нее все в порядке. Он рассказывает, а у меня мороз по коже. Ну, думаю, и этот умом тронулся от горя. Валя мне тогда рассказывала, с чего у нее все началось, – я насторожился.

– Что началось?

– Да все ее неприятности. Сначала похороны Сашиной мамы, потом еще кто-то из родственников умер. А тут, говорит, на работе направили оформить завещание. Приходит, а там труп. И так дня три подряд. Ну, и пришлось ей бросить работу. А дома Саша со своими таблетками. Слушай, как бы и он в дурдом не загремел, – обеспокоилась жена. Вспомнив, как вел себя Саша в траурные дни, я задумался.

И снова за столом оказался рядом с мамой и братьями Валентины. В этот раз можно было не сомневаться, что все они относились ко мне по-родственному. Одновременно видел их недовольство странным поведением Саши.

– Знаешь, Толик. Так и подмывает морду набить за все хорошее, – сказал кто-то из братьев, заметив его очередную выходку, – Так ведь рассыплется, а ему еще Ольгу воспитывать.

Уже в конце поминок мама все же не удержалась и рассказала, что слышала от Вали о странном увлечении мужа и его друзей, вернувшихся из Америки.

– Валечка мне тогда рассказала, что жена этого Дёмы, Рыжая, привезла какую-то книжку про черную магию. И вот они все ее прочитали и начали что-то там делать, как написано. И представляешь, говорит, мамочка, у меня стало получаться лучше всех. Как рассказала, меня ужас охватил. Что же ты, говорю, доченька, делаешь? Мы же православные, а ни нехристи какие. Зачем тебе это надо? А зато, говорит, я с дедушкой говорила. Как, спрашиваю, ты можешь с ним говорить, если он давно помер? По той книге, говорит, с мертвыми можно разговаривать. Страх какой, – разволновалась она так, словно Валя рассказала ей весь этот бред только что, а не несколько месяцев назад.

– Да тут Саша недавно мою жену напугал, когда рассказал, что он с покойной Валей говорил. Она подумала, он с ума сошел от горя, а выходит, той ерундой до сих пор занимается, – вдруг осенило меня.

– Да они пусть занимаются, чем хотят. Они здоровые, а моя Валечка именно после этого стала слышать голоса. Угробили они ее этой магией.

– Похоже на то, – мрачно согласился с ней, вспомнив нашу ночную беседу с Валей после ее побега на Главпочтамт.

Я вдруг ясно представил, что произошло, когда Дёма и Рыжая вовлекли Сашу и Валю во вроде бы безобидное занятие снобов – сеансы спиритизма. Они, психически здоровые люди, просто развлекались от скуки, а вот бедняжку Валю, страдающую наследственным заболеванием, это неизбежно привело к катастрофе. Мог ли об этом догадываться Саша, знавший, как оказалось, о болезни Вали? Вряд ли. Он ведь не читал литературы по психиатрии.

И я рассказал маме о том разговоре, когда Валя сообщила мне “страшную тайну”, что она радиоуправляемый биоробот, который должен исполнять команды какого-то центра. И еще рассказал, как попытался внушить ей, что не какой-то центр, а она сама себе выдает те команды, и Валя в конечном итоге согласилась со мной, но к утру напрочь забыла и о нашем разговоре, и о своем ночном путешествии.

– Вот видишь, Толик, ты все понял, и Валечка тебя поняла. А этот умник сам подбросил больной жене такую книжку. Мало того, мне сказали, эта Рыжая зачастила к Валечке, когда она вышла из больницы. Кто знает, чем они занимались. Ну, не могла моя Валечка сама на себя руки наложить. Все эта магия проклятая, – расплакалась мать, потерявшая дочь.

 

Переговорить с Сашей удалось лишь месяца через три, когда он, как обычно, заехал к нам по дороге из Москвы в Болшево.

Он сам затеял тот разговор, когда понес какую-то чушь об астральной связи с Валей, которая в данный момент, якобы, успешно преодолевает какие-то “чистилища”, прежде чем ее определят на постоянное место жительства в одной из сфер.

Выслушав весь этот бред, сопровождавшийся научной терминологией, понял лишь одно – Саша не сумасшедший, а увлечен вновь входившими тогда в моду учениями Рериха и Блаватской.

Начитавшись привезенных Дёмой книг об оккультизме, он возомнил себя медиумом. На здоровье, заблуждайся, сколько хочешь. Меня же интересовало лишь одно, понимал ли он, что творил, когда вовлекал во все это Валентину?

И я сделал вид заинтересованного человека. Сколько же чепухи узнал в тот день, мысленно содрогаясь от смеха. А Саша с сияющими глазами фанатика все рассказывал и рассказывал о каких-то сферах, в которых обитают сущности, или, по-иному, очищенные души бывших людей.

Узнал я и как он выходил в астрал для связи, и как отыскивал там кого-то.

– Все это требует большой концентрации мысли. Отвлекаешься от всего, расслабляешься, входишь в транс, а потом все идет само по себе, – заикаясь от волнения, ответил Саша на мой вопрос, – сущности сами тебя находят. Меня как-то нашел мой предок, который жил четыре тысячи лет назад. Его звали “Тургай” и он был убит стрелой, – с гордостью сообщил он потрясающую новость, почерпнутую из астрала.

– А как вы говорите? На каком языке? – с серьезным видом продолжил я допрос.

– В том-то и дело, что в этом обмене нет языка. Мы обмениваемся мыслями.

– То есть, ты хочешь сказать, что сам формулируешь то, что воспринимаешь из астрала? – задал ему вопрос-ловушку.

– Ну, да! – тут же попал в нее новоиспеченный медиум, – Ты все правильно понял!

– Еще бы, – с гордостью ответил ему, – А голоса сущностей ты слышишь, или нет?

– Голоса слышала только Валя, – неожиданно проговорился “медиум”, – А мы ничего не слышали, – честно ответил он. “Вот оно!” – мысленно воскликнул я, но не стал пока развивать допрос в интересующем меня направлении.

– А как же вы все-таки фиксировали обмен мыслями, если фиксировали?

– Запросто! – воскликнул профессионал бесед с загробным миром, – Я держу в руке карандаш, и он сам, помимо моей воли, записывает ответы сущностей, с которыми установлена мысленная связь, – радостно пояснил он.

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то водит твоей рукой помимо твоей воли?

– Совершенно верно! – попался Саша в очередную ловушку.

– Саша, а скажи, пожалуйста, – продолжил я, – Как ты различаешь, когда ты пишешь сам, а когда пишут за тебя?

– Запросто! – глянул он с видом превосходства, – По сути ответа. Он содержит то, о чем я до ответа даже не подозреваю.

– Саша, а тебе не приходило в голову, что эти ответы идут не из астрала, а из глубин твоего подсознания, то есть, по сути, от самого себя? – попытался я сокрушить устои его новой религии.

– Этого просто не может быть! – с искрой в глазах уверенно заявил фанатик.

– Почему?!

– Потому что мы все делаем строго по правилам и предписаниям, – ответил типичный догматик веры.

– Ну, тогда, конечно, да, – поддержал его.

Круглый идиот. С таким идиотизмом вряд ли подумаешь о других людях, даже близких. Как же! Ты вышел в астрал, ты поднялся над людьми, ты можешь знать прошлое Человечества в деталях. Интересно, а как насчет будущего? Наверняка и здесь есть перспективы, иначе, зачем весь этот огород?

– Саша, а свое будущее можно узнать у сущностей? – смиренно спросил я “гуру”.

– А как же! – оживился тот, – Не только свое, но и всего Человечества! – уверенно заявил новоявленный Пророк. Вот это да! Да только от осознания своего величия можно свихнуться. Ведь если о будущем все известно, то облегчается и поиск пути к нему. А когда знаешь направление, о чем еще думать, зачем суетиться. И Саша продолжил потрясать, – А о себе я уже давно знаю все. Умру я в девяносто восьмом году от инфаркта. А до этого года мне ничто не угрожает. Так что я теперь спокоен, как удав.

– Потрясающе! – закончил я познавательную беседу.

Пусть заблуждается, решил я. Это помогает ему не воспринимать свое горе как реальность. Тем лучше. Не стоит даже намекать, что своим безрассудством он сам разрушил свое семейное счастье. Правда, с его “познаниями” восточного мудреца, мне кажется, он и поныне счастлив. Весь его сияющий вид буквально кричит об этом. А что же Валя? Это теперь всего лишь сущность, с которой можно общаться, когда захочешь. Все совсем как в реальной жизни. И ничего не изменить. А тогда, причем здесь скорбь?

Что ж, похоже, это лишь мой удел всю оставшуюся жизнь оплакивать мою Королеву, мою Валю-Валентину.

 

***

– Тут твой друг приходил, только что уехал, чуть-чуть не дождался, – сообщила жена, едва приехал с работы, – Что так поздно?

– Вводили в ЭВМ закон управления. Уйти было нельзя, пока все ни кончили, – пояснил ей причину задержки на целых два часа, – Что за друг?

– А ты что, позвонить не мог? – продолжила выяснять отношения Татьяна, для которой даже десятиминутная задержка давно была поводом для допроса с пристрастием. Мои объяснения, что просто медленно шел, не воспринимались, потому что ходить с работы должен, по ее мнению, непременно быстро.

– В зале, где машина, телефона не было, а возвращаться не хотелось. Сразу побежал на электричку. Кстати, завтра тоже, скорее всего, задержусь. Работа есть работа. Так кто же все-таки приходил?

– Работа, работа. Платили бы еще за такую работу, а то пашешь-пашешь, а получаешь, как наш монтажник третьего разряда, – ворчала жена. Спрашивать, кто приходил, расхотелось. Какая разница. Надо будет, скажет, подумал и не ошибся, – Сашка приходил, – выложила она, наконец, новость.

– Дудеев? – обрадовался неожиданному приезду друга.

– Почему Дудеев? Саша Бондарь. Он же твой друг, – ответила Татьяна. Я промолчал.

 

Был когда-то другом, потом приятелем, а вот кто сейчас, после того, как не стало моей Королевы? “И не друг, и не враг, а так”, – вдруг ясно возникли в памяти слова Высоцкого. Как точно сказано. Вот это поэт! Жаль все-таки, что мы с Дудеевым упустили возможность познакомиться с ним ближе.

Сколько же я сам упустил их, этих самых возможностей. Сплошные потери. А теперь вот Валечка Кузнецова. Именно Кузнецова. Язык не поворачивается называть ее по фамилии мужа. Так что пусть отныне станет для меня Валечкой Кузнецовой – Кузнечиком, как ее звали школьные подружки.

Вот и год прошел, как нет тебя на свете, миленький мой Кузнечик, а я почти ежедневно, лишь закрою глаза и отвлекусь от суеты повседневности, так и вижу твои реснички в слезинках и слышу твои прощальные слова, полные тревожного предчувствия: “Я не выдержу все это еще раз, Толик. Я боюсь”.

Чего же ты так боялась, Валечка, что тебя не остановил даже страх смерти? Как мне понять тебя, чтобы не мучили угрызения совести, что я сделал что-то не так, когда ты искала у меня защиты и не нашла ее? Ведь вполне очевидно, что тогда ночью ты пришла именно ко мне, пусть не в здравом уме, зато с твердым решением уйти от мужа. А чем ответил тебе я?

А что еще мог сделать в той двусмысленной ситуации? Ведь я сразу понял, что ты не в себе. Но ты была так счастлива, потому что после стольких лет приняла непростое решение. Осознавала ли ты его до конца? Думаю, даже несмотря на болезнь, да. Вот только я осознал все слишком поздно, потому что видел в тебе не женщину, освободившуюся от липких семейных пут, а тяжело больного человека, нуждающегося в помощи психиатра.

Ты возбужденно говорила, шутила, вовсю звенел твой смех-колокольчик, распугивая ночную тишину. И было трудно понять, где балагуришь ты, а где вещает твоя болезнь. С радостной улыбкой ты вдруг сообщила, что дни твои сочтены и твоя смерть неизбежна. Чья смерть? Я с удивлением смотрел на тебя – женщину в расцвете зрелой красоты, сияющей светом любви, обращенным ко мне, своему избраннику – и не верил, не мог поверить. Нелепая мысль больного человека, подумал тогда и попробовал переменить тему.

Ты мгновенно почувствовала мои сомнения и продолжила свои фантазии. Ты заявила, что не страшишься близкой смерти, и просила не плакать на твоих похоронах, а радоваться твоему освобождению. Ты рассказывала об этом так спокойно, так убедительно, без тени страха перед неизбежным, что я, под влиянием столь эмоциональной речи, забыл о твоем состоянии.

А вдруг ты не фантазируешь? Вдруг твой муж действительно задумал месть? Ведь травил же он тебя какими-то таблетками, как ты рассказала моей жене.

Это единственное, что пришло в голову. И решение встретиться с ним, понять его намерения, возникло именно тогда, когда смутно ощутил реальную опасность, угрожающую тебе. Саша Дудеев лишь поддержал меня.

И что же мы сделали? Пригласив его в твое убежище, мы фактически вернули тебя мужу, а уж он без колебаний сдал тебя психиатрам.

Прости, мой миленький Кузнечик, за невольное предательство твоего доверия. Мог ли тогда предположить, что все кончится именно так, как ты предсказала.

Предсказала ли?

 

А вдруг это вовсе не твое видение судьбы? Вдруг кто-то, коварный и жестокий, под видом сокровенных знаний смог внушить тебе роковую мысль, которая и сформировала твое гибельное решение, которое показалось неизбежным и совсем нестрашным? Кто же тот злодей, уничтоживший тебя, и что толкнуло его на невиданную подлость?

Прежде всего, это точно не твой муж. Мне кажется, он и сам околдован всей той бессмыслицей, которой вы занимались. Он давно уже косвенно предъявил свое алиби – сперва странным поведением в дни похорон и поминок, а затем несокрушимым фатализмом осла, якобы ведающего, когда с него сдерут шкуру, а потому уверенного, что до той поры с ним ничего не случится.

Тогда кто? Впрочем, какая теперь разница, если ты, мой миленький Кузнечик, стала лишь воспоминанием в моем воспаленном разуме. И все же. Как сохранить рассудок, если жизнь бьет по голове, и с каждым разом все больней и больней?

Черная магия. Эти слова я услышал от твоей мамы. Она слышала их от тебя, а потому совершенно уверена в причине твоего ухода. Может, действительно, именно здесь разгадка? Как знать. Если бы я верил во всю эту белиберду. А так – черная магия, белая магия – для меня это что-то вроде марксизма-ленинизма, пустого словоблудия без практического смысла.

А пока я лишь вспоминал наши разговоры, когда мы сидели друг против друга и пытались понять, что же происходит и что нас ждет впереди.

– Знаешь, Толик, меня завербовали, когда я ездила в Перхушково, – начала Валя свой рассказ, когда решила “открыться” мне.

– Кто тебя завербовал, Валечка, и с какой целью? – попробовал достучаться до ее разума, ослепленного болезнью.

– Если бы я знала, – удивила та своим ответом.

– А как ты узнала, что тебя завербовали? – задал следующий целевой вопрос.

– Мне сообщили об этом.

– Кто сообщил?

– Не знаю, Толик.

– Он разве не представился? Ты подписывала что-нибудь? Подписку о неразглашении, например, или что-то в этом духе?

– Нет. Я вообще никого не видела, – снова удивила Валентина.

– А кто же с тобой разговаривал?

– Не знаю. Я была одна в комнате, но со мной говорили.

– По радио?

– Не знаю, Толик. Но я все отчетливо слышала.

– Ну, и какую задачу тебе поставили, если не секрет?

– Никакой. Сказали, что мной будут управлять.

– Каким это образом?

– Не знаю, но с тех пор меня начали инструктировать, и я даже выполнила несколько заданий.

– Расскажи подробней, если можно. Кто и где инструктировал? Что за задания?

– Не знаю, Толик. Задания передают телепатически. Это уже давно не секрет. Мной как бы управляют, подсказывают, что делать. Задания пока простые. Приезжаю, куда скажут, и считаю, сколько людей вошло и сколько вышло за час.

– А как передаешь информацию?

– Никак. Они же всё видят моими глазами, – ответила Валя. Я задумался, сохраняя серьезное выражение лица.

 

А пока понял лишь одно – спусковой механизм болезни был запущен именно во время той нелепой поездки в Перхушково, когда она просила генералов перевести мужа в Москву. Стресс, который ей довелось пережить в тот день, не прошел даром. Конечно же, она рассказала мне не обо всем, что с ней произошло. Хотя и того, что поведала, хватило бы с избытком даже здоровому человеку. Я знаю, как умеют запугивать полковники, а ведь генералы произошли именно от этих тварей.

Пережитый ужас остался в каждой ее клеточке, в повседневных мыслях и в глубинах подсознания, но разрушительный процесс начался. Наследственная болезнь, малозаметная в размеренной жизни, получила мощный толчок к развитию. И первое ее проявление – несанкционированное обращение к телезрителям Ленинска, обрушившее ее карьеру диктора.

А что потом? Неустроенный быт временной квартиры в Болшево, случайная работа в подмосковном захолустье вместо Центрального телевидения. Новая квартира? А тут Дёма с Рыжей, отбывающие в Америку отплясывать с королями.

Наконец, скучная работа в тесноте нотариальной конторы и череда смертей близких. Кто такое выдержит?

– Толик, ты меня не слушаешь, – капризно зазвенел голос-колокольчик.

– Слушаю, Валечка, очень внимательно, – отвлекся от размышлений.

– Не одна я такая. Эти кагэбэшники многих зомбировали. И не только простых людей, но и многих министров. Даже Леонид Ильич уже под их влиянием.

– Валечка. Откуда ты это знаешь?

– Знаю. Они сами мне рассказывали, да я и сама замечаю. Многих своих узнаю издалека. Мы сразу обмениваемся особыми сигналами. А Леонид Ильич уже давно радиоуправляемый. Ты заметил, как он говорит? Он, может, и не хочет говорить, а челюсти сами ворочаются, и он произносит то, что надо кагэбэшникам.

– Валечка. Отключи сигнализацию и поспи немного. Я защитный экран поставлю, чтобы они тебя не достали, – попробовал успокоить мою гостью способами, ей понятными. Так и случилось. Весь день она была спокойной, такой, какой бывала всегда.

 

***

– Вы к Саше? Проходите, – открыл нам дверь кто-то незнакомый, – Раздевайтесь и проходите в комнату.

– А, это вы? Привет. Раздевайтесь и проходите, – выглянул озабоченный Саша. Из кухни доносился бодрый женский щебет и даже, мне показалось, сдержанный смех.

– Сашка, куда же ты? Иди сюда, помоги, – тут же утащила его назад в кухню моложавая дама средних лет.

– Ну, Сашка, похоже, утешился, – мрачно прокомментировала Татьяна, – Все вы, мужики, одинаковые, – сердито взглянула она. Я промолчал.

В комнате уже расположились несколько человек. Как обычно, ни одного знакомого лица. Не было Валиной мамы и братьев. Впрочем, знакомое лицо все же мелькнуло. Татьяна тут же оживилась.

– А я вас знаю, – обратилась она к миловидной женщине со знакомым лицом, – Вы диктор из Ленинска, – сообщила она ей. Та улыбнулась в ответ:

– Уже не диктор. Мужа перевели сюда, в Болшево. Теперь без работы. А с Валечкой мы несколько лет вместе проработали. Так жалко. Как узнала, поверить не могла, – рассказала она свою историю.

Похоже, она тоже не знала никого из присутствующих, да и они ее. А потому минут через десять я увидел их с Татьяной уединившимися и увлеченно беседующими о чем-то своем.

Я же неотрывно смотрел на большое фото в траурной рамке и вспоминал самые светлые мгновения нашей молодости. Вспоминал без грусти и сожаления, почти так, как ты просила меня тогда, миленький мой Кузнечик, тайная любовь моя.

 

– Предлагаю всем желающим съездить в Ивантеевку на кладбище, – сделал странное объявление вошедший в комнату Саша, – Машины нет. Поедем своим ходом, – дополнил он.

“Желающих” оказалось человек шесть. Остальные, то были соседи Саши, поспешно разбрелись по квартирам.

Довольно быстро доехали до Ивантеевки, а потом долго ждали подходящего автобуса. И вот мы оказались там, откуда год назад двинулась процессия. Я стоял на том же месте, как тогда, и чувствовал, что физически не могу двинуться дальше.

– Идите, я вас догоню, – сказал Татьяне и ее новой подружке и остался на месте.

И вот маленькая процессия оказалась там, где я в последний раз увидел гроб с твоим бездыханным телом, миленький мой Кузнечик. “Прощай, профессор Толик”, – вспомнил твои прощальные слова и мысленно, как тогда, в день похорон, ответил, – “Прощай, моя Королева, Валя-Валентина. Я помню тебя живой”.

– Ты куда пропал? – спросила Татьяна, когда группка вернулась.

– Да так, немного прихватило. Пока разыскал туалет, вы уже вернулись.

Неожиданно увидел Дему с Рыжей. Оказалось, они приехали прямо на кладбище, машиной. Захватив часть людей, Дёма обещал вернуться за остальными.

Мы долго брели в сторону Ярославского шоссе, и были уже почти у цели, когда появилась машина Дёмы.

– Дёма, что за магией вы занимались? – спросил его уже за столом. Тот посмотрел на меня с удивлением и даже, мне показалось, с испугом.

– Кто тебе рассказал? Сашка?

– Нет. Мама Валентины.

– А она откуда знает? – со странным беспокойством спросил отставной дипломат-разведчик.

– Думаю, от Вали, – ответил ему. Он, казалось, вздохнул облегченно.

– Чушь какая-то. Придумаешь такое, Толик, – отмахнулся Дёма, – Люда, собирайся, поехали, уже поздно, – тут же обратился он к жене.

– Что так рано? – удивился Саша, но парочка была непреклонна. В этот раз подвезти нас никто из них не предложил, хотя нам было по дороге. Рыжую после тех поминок я так больше и не встречал, а с Дёмой мы увиделись лет этак через двенадцать в гостинице при посольстве Украины.

 

– Саша, что за магией вы занимались? – спросил его, когда почти все разошлись, а женщины отправились на кухню мыть посуду.

– Кто тебе рассказал? Неужели Дёма? – испуганно спросил он. Я кивнул, – Странно. Теперь понятно, почему он сбежал, – вслух размышлял Саша.

– Что вы так переполошились? Не побегу же я вас закладывать. Просто интересно, что это такое.

– Да сразу не расскажешь. Целая книга.

– А ты в общем. Да и на книжку интересно взглянуть.

– Сейчас покажу, – подошел он к книжной полке. Саша вынул несколько книг, с тем, чтобы достать нужную в глубине полки, – Странно. Ее здесь нет, – вдруг удивился он и стал вынимать с полки все книги подряд. За ними тоже ничего не было.

– Саша, не ищи. Она наверняка у Дёмы, – вдруг осенило меня.

– Не может быть. Зачем? Мог бы сказать, – рассуждал он, складывая вынутые книги на полку.

– Просто догадался, что ты мне покажешь. Перепрятал, или взял с собой, – предположил я возможные варианты действий бывшего разведчика, – Ну, да ладно. Нет, так нет. Ты мне скажи, по той книге можно предсказать судьбу конкретного человека?

– Не только предсказать, но и повлиять можно, – рассеянно перебирал книги Саша.

– Я так и думал, – вырвалось у меня.

– Что думал? – переспросил он.

– Да непонятно. Как можно предсказать, если потом взять, да изменить предсказанное на иное. Логики нет.

– Какая логика! Там сплошная мистика, – оживился Саша.

– Саша. Ты же материалист, а веришь во всю эту чушь. И Дёма туда же. Не понимаю я вас, коммунистов. Я, беспартийный, и то не верю, а вы. Непонятно.

– Ты просто ничего не знаешь, Толик. Мы все тут ничего не знаем. Какой там материализм! Обо всем материальном забудешь, когда почитаешь. А если еще попрактикуешь. Какая там религия! Им и не снились такие возможности. И науке все это нисколько не противоречит. Ты бы почитал, сразу понял, – начал обращать в свою веру Саша.

– Как же я почитаю, если Дема книгу изъял?

– Он вернет, – уверенно заявил начинающий маг, – Я тут свою книгу решил написать, – вдруг удивил он.

– О чем? Там же все написано, ты сказал.

– О своих путешествиях в параллельные миры. Столько всего узнал. Ни в одной книге ничего подобного нет.

– В книгах по психиатрии есть, – рассмеялся я.

– Зря смеешься. Я вот сегодня утром с Валей разговаривал. Как это возможно? Скажи, если знаешь? – вдруг рассердился он.

– Не знаю. Но хотел бы узнать, – успокоил его.

– Это хорошо. Мне кажется, ты бы смог написать. А я. Не писатель я, к сожалению, – безнадежно махнул рукой Саша.

 

Магическую книгу он мне так и не показал. Была ли она вообще та книга? Как знать. Лет пятнадцать Саша периодически сообщал мне, что пишет свою, как и задумал. Иногда он, как тогда, предлагал и мне подключиться к творческому процессу. Но всякий раз, когда просил его показать рукопись, Саша менял тему.

Бедненький мой Кузнечик. Как же некстати появилась на твоем пути эта парочка со своей магией и оккультизмом. Она смогла заморочить голову твоему мужу, а уж тебе и подавно. Но, кто же из них “предсказал” твою скорую смерть и уверил тебя настолько, что ты сама в это поверила? Дёма? Вряд ли. Не мог он погубить такую красоту. Рыжая? Тоже не могу утверждать. Я слишком мало ее знал.

– Мама, а что случится, если бабочка умрет? – спросил как-то маму маленький сын.

– Ничего не случится. Только бабочки больше не будет, – ответила мать.

И вот уже столько лет нет тебя в этом мире, миленький мой Кузнечик.

Анатолий Зарецкий
2019-02-27 14:20:20


Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru

Выйти из режима для чтения

Рейтинг@Mail.ru