Сделка
В Афганистан, в одну из периферийных, Богом забытых, армейских мотострелковых бригад прилетели из самой Москвы два еще не старых гражданских человека: тележурналист Сереженька с большим блокнотом в руках и оператор Толик в диковинной безрукавке, облепленной множеством карманов, и c огромной кинокамерой в руках. В поездку были они командированы не кем-нибудь, а самим Центральным телевидением всего Союза Советских Социалистических Республик.
В соединении, для которого подобный приезд был в диковинку, этому факту очень обрадовались. Командиры, начищенные до блеска, облившиеся одеколоном "Шипр" так, что дохли все пернатые в округе, встречали необычных гостей прямо на взлетной полосе небольшого военного аэродромчика. Чуть ли не собственноручно, пыхтя от усердия, снимали гостей и их баулы с рампы самолета и усаживали в армейские машины, надраенные по этому поводу словно хромовые сапоги к строевому смотру.
Уже в бригаде, в ритме бодрого встречного марша, гостей закормили сытным обедом, плавно перетекшим в ужин, состоявшим из десятка блюд и разносолов, включая и местную афганскую кухню.
Две наиболее смазливые и безотказные медицинские сестры из бригадного медсанбата, спешно переквалифицированные по случаю "высокого визита" в официанток, призывно покачивали бедрами и усиленно изображали падших профессиональных женщин, о которых они имели весьма ограниченные представления. Такие знания ими были почерпнуты исключительно из советских фильмов, бичующие капиталистические пороки.
Девицы делали гимнастические выпады вперед, демонстрируя глубокие вырезы спереди. "Официантки" призывно улыбались, и все подливала "огненную воду" в фужеры гостей, невзначай касаясь их наиболее выдающимися частями своих тел. Но самоуверенные москвичи к местным дивам остались холодны. Тем самым вызвали в них стойкую ненависть и лишний раз подтвердили девушкам непреложный армейский закон: все столичные мужики - козлы и уроды.
В итоге, поняв, что "вариант номер раз" почему-то не срабатывает, отцы бригады, следуя запасному и всегда беспроигрышному "варианту номер два", в четыре руки привычно и по-старинке накачали телевизионщиков ледяной водкой. Да так, что она обратно попросилась в бассейне, куда, в качестве непременного атрибута всех застолий, окунули очумевших от подобного воистину царского приема телевизионщиков. После чего дюжие бойцы из разведроты на руках отнесли уже ничего не соображающих москвичей баиньки. А прапорщик Данилыч - местный доморощенный банщик и ответственный за чистоту бассейна и прилегающей к нему территории - матерясь и проклиная "московских мудозвонов, у которых болты ниже колена, а пить до сих пор так и не научились", всю ночь "устранял безобразия, причиненные нестроевой сволочью".
Но когда отцы-командиры на следующее утро узнали, что гостей по-прежнему не интересуют собственно будни бригады, а на их фоне, крупным планом, чеканно, в самом сердце кадра, суровые и монолитные фигуры начальников - очень расстроились. Прямо выразить нельзя, как огорчились. Журналисты, казалось, так и не поняли крайне изящных, словно каменные истуканы на острове Пасха, и прозрачных, точно лист танковой брони, намеков командира бригады и начальника политического отдела, кого необходимо снимать в первую очередь, о ком следует говорить, прежде всего. Тем более что проворный политработник уже и речь заготовил, всячески стараясь подсунуть ее гостям. На ознакомление и согласование, так сказать.
Сереженька с Толиком вежливо кивали опухшими рожами, похмеляясь дармовым ледяным пивком, со всем тактично соглашались, но по-прежнему рвались в самую гущу боя, постоянно задавая один и тот же вопрос, с которым они и впали накануне в бессознательное состояние: "Когда же мы будем снимать боевые действия, войсковые, так сказать, операции, бои наших чудо, понимаешь, богатырей?" Этим Сережа с Толенькой, сами о том не догадываясь, приводили в необычайное внутреннее смятение двух доморощенных сценаристов-баталистов.
Отцы бригады оказались в очень затруднительном положении. А по правде говоря, в такой ситуации, в которую они раньше за все долгое время службы ни разу не попадали.
В Кабуле "отцы отцов" искренне, от всего сердца, глядя прямо в глаза, пообещали важным птицам от журналистики следующее: "Прилетите в бригаду - идите куда хотите! Делайте, что пожелаете! Снимайте где и что душе угодно. На боевые?! В первых рядах? Ну, конечно же! В чем вопрос!? У нас же гласность и перестройка. Новое, так сказать, мышленье. И автоматы дадим! Да что там автоматы - еще и по гранатомету каждому! Вместе с пистолетом Стечкина для бесшумной стрельбы! Стреляли из Стечкина? Нет!? Обязательно постреляете. Вместе с разведчиками на секретном задании. Сейчас звякнем туда и все уладим!"
Действительно - тут же, как только закрылись за журналистами массивные двери, "звякнули". В самом деле - моментально все "уладили".
Приказ был по-военному ясен и корректен:
"Журналюг беречь. Глаз с них, оглоедов, не спускать. Все, что угодно: стрельба на полигоне из всех видов оружия; бабы; водка; бассейны и парилки, но никаких боевых. Ни-ка-ких!
И не дай Боже телевизионщики по пьянке в бассейне утонут, себя подстрелят или же на какой-нибудь вашей дежурной шлюхе что-нибудь подцепят... Смотрите, мужики, не проколитесь. Не сносить тогда не только головы, но и собственных погон!
Насчет журналистов распоряжения из Генерального штаба и самого Главного военно-политического управления, и вы, товарищи офицеры, если что - за все ответите! Что, если все равно проситься будут!? Да вы что, охренели там? Маленькие что ли!? Уже яйца седые, а все тупые вопросы ставите, точно молодые лейтехи, службой задолбанные. До старших офицеров дослужились, на повышение стремитесь, а понять ничего не можете. Или что, в военный отдел Центрального Комитета партии на ковер хотите!? Оттуда все указивки в армию идут.
Короче, действуйте по обстановке, но чтобы орлы эти остались довольны! И сняли все как надо! Да, и смотрите, чтобы никто из ваших архаровцев ничего по пьянке лишнего не сболтнул. Никого из непроверенных и близко к ним не подпускать. А всех правдолюбцев ваших отправить на хер на боевые. Подальше от бригады. Нет боевых!? Да вы совсем опупели, если не понимаете ничего. Немедленно спланировать и отправить. Собрать весь сброд перестройщиков-правдолюбцев и подальше в горы. Подальше! Пусть сидят там, трескозвоны эти, пока журналюги в Кабул не вернутся".
После такого вот "короткого, ясного и корректного" приказа комбриг с заместителем по политической части пришли в неописуемый ужас и зачесали в репах. А шкрябать поседевшие раньше времени головы было от чего - явный страх ясно был слышен и в голосе большезвездного "инструктора" из Кабула. И приказ был совсем не похож на те пустые угрозы, на которые начальство не скупится, но, как правило, остывая, никогда не исполняет. А затем и вовсе забывает о них.
Полковник с подполковником надолго задумались.
Если "залетных" выпустить хоть на маломальские боевые и с ними, не приведи Господь, что-нибудь случится, пусть даже легкая царапинка по телу пробежит - прощайте должности и погоны, здравствуйте унизительная высылка в Союз с резким понижением в должности и перспектива до увольнения в запас ходить в вечных "задротах".
Смерти солдат или офицеров были делом привычным, почти обыденным. Как ни крути - доля их такая на войне: убивать других или же погибать самим. Но журналисты - иная стать! С ними ничего не должно случиться. Это, кстати, начальники и сами понимали без всяких подсказок из Кабула.
А потом - ну, разве можно москвичам показывать бойцов и младших офицеров, павианов этих, за пределами бригады? В ареале, так сказать, их привычного обитания, где они не такие приглаженные и наутюженные, как в еженедельной образцово-показательной телевизионной программе про военных "Служу Советскому Союзу", а взаправдашние - с рожами в пыли и латаной форме, которая абсолютно не соответствует установленным образцам, но зато такая удобная для боя. Да за эти пыль, копоть, матерщину, да разномастную в пятнах и заплатах одежку бойцов и офицеров командиров бригады уж точно в пыль сотрут. С костями сожрут начальнички, не поморщатся, и запьют все это дело минеральной водичкой "Боржоми", которую им услужливые официантки ставят во время обеда на столы, покрытые свежими скатертями.
Но если гавриков этих, сволочь эту нестроевую с блокнотиками в руках, мариновать в бригаде, то ведь они непременно в Москву стуканут, именно в тот самый Центральной Комитет партии. Отцы бригады прекрасно знали о существовании в нем такого вот ма-а-а-аленького, неприметненького Отдела, перед которым, правда, седые маршалы по струнке маршируют, точно молодые лейтехи на выпуске в училище. А что самое отвратительное - так в Отделе этом такая же сволочь нестроевая сидит, которая в войсках ни дня не служила и все выводы об армии делала, почитывая газетку "Красная звезда" или же поглядывая все ту же передачку "Служу Советскому Союзу". Стоило бы кому-нибудь в том волшебном отделе встрепенуться и будущее у полковника с подполковником - прямиком в "народное хозяйство" без всякого выходного пособия и пенсий.
По всему выходило, что не взлет вверх намечался, а стремительное пикирование вниз, причем штопором, да так, что мордой в грязь, после которой до смерти не отмоешься.
Короче говоря, ситуация с приездом журналюг со всех сторон выходила гадская и шефы бригады уже не раз с тоской думали: "Ну, почему вы, ребята, куда-нибудь в другое место не отправились!? У нас и климат жаркий, и болезней всяких экзотических - море разливанное...".
Но комбриг с замом были мужиками тертыми, настырными, за собственное благополучие в армии боролись и поэтому заранее приготовленную программу пребывания гостей на их базе проводили с ослиным упорством, надеясь, что какие никакие местные экзотические штучки отвлекут все-таки ребят от их такой непродуманной затеи.
А программа, кстати говоря, была для телевизионщиков не слишком обременительна, очень приятна и даже с некоторыми элементами риска. Правда бытового. Но кто в этом разбирается? На войне - все опасность, что водку в модуле пить, что по горам на духов охотиться, что в бассейне с женщинами, пышущими жаром, плескаться.
Приезжим предлагались:
- встречи с руководством бригады;
- беседы с особо отличившимися орденоносцами - солдатами и офицерами;
- посещение парка боевых машин соединения;
- управление этими машинами под руководством опытных офицеров;
- демонстрация трофейного оружия и документов;
- участие в открытых партийном и комсомольском собраниях;
- стрельба из всех видов оружия, включая американское;
- постоянное расслабление в личной бане комбрига;
- дегустация пяти сортов водки;
- испытание на прочность медицинским спиртом;
- круглосуточное общение с местными вакханками из медсанбата, волевым решением комбрига переквалифицированных в официанток.
Программа пребывание журналистов разрабатывалось отцами бригады так детально, как никакая боевая операция ранее не продумывалась. Учитывались малейшие нюансы. Задействовано было множество людей, начиная от полковников и заканчивая солдатами. Инструктажи проводили лично командир бригады и начальник по политической части, много раз повторяясь и четко требуя скрупулезного исполнения вышесказанного.
К чести Вооруженных сил в частности и советских людей вообще, народ в бригаде необычайно мобилизовался, дисциплинировался, указания командиров схватывал на лету и немедленно - быриком - бросался их выполнять. И двигал им скорее не страх перед гневом начальства, а непременное желание доказать, что и у них здесь, на отшибе жизни, тоже умеют гостей встречать, что они не глубинка какая-нибудь замухрыжная, а отличная бригада, где все как у людей.
Однако москвичи отвергли все пункты программы с негодованием. "Клятые журналюги" по-прежнему требовали только одного - войны и крови.
Обескураженные начальники бригады не догадывались, что, отправляясь в командировку, москвичи просто мечтали попасть именно на боевые действия, в гущу самого боя, отличиться там, убив нескольких душманов, и вернуться в Москву с орденами на груди. Причем, если оператор Толик, как легендарный Теркин, был согласен, в итоге, и на медаль, то пухленький Сереженька рассчитывал исключительно на орден, справедливо полагая, что в дальнейшем даст он возможность пролезть ему в телевизионное начальство.
Вот за эти мифические награды телевизионщики и давились, не понимая, что процедура получения наград вообще-то долгая, и что иногда ордена вручают родственникам посмертно, а их обладателей транспортируют на кладбище, пусть и под завывание воинского оркестра.
Стремительный перелет из заснеженной Москвы в благоухающие тропики сыграли с москвичами недобрую шутку. Ребята, окидывая взглядом загадочные горы и диковинные чащобы зелени, слушая пение экзотических птиц, и журчание близлежащей реки, так и не поняли, что попали на самую настоящую войну. Они не догадывались, что спокойствие и умиротворение призрачны, ненадежны и в любой момент могут обернуться лавиной огня и смертями многих людей из бригады.
Москвичи упорно настаивали на поездке, в душе понимая, что ее уже точно не будет. Командиры сопротивлялись, надеясь на то, что капля камень точит и журналюги, в итоге, сломаются. И только после настойчивого желания Сереженьки, косящегося на телефон, немедленно поговорить с Кабулом, начальник политотдела бригады с дежурной натянутой улыбкой, нехотя согласился говорить о боевой операции.
Выставив увальня Толика за дверь и оставшись один на один с подполковником, ушлый Сереженька, хитровато подмигивая, противно дергая головой и постоянно пряча глаза, предложил подполковнику сделку. Журналисты едут на боевые, после которых немедленно получают орден с медалью, а бригада за это, в первую очередь, включая начальство, "имеет хорошую "картинку" по ЦТ, не говоря уже о "синхронах" комбрига и начпо".
Выслушав подобное предложение, политработник внутренне расслабился, и в душе его радостно зазвучали военные марши. Прежние страхи о том, что кто-то из Кабула пытается подсидеть его, подполковника, заслав в бригаду журналюг, покинули политработника, а цепкий ум тут же выдал ему триста сорок пять вариантов благополучного использования складывающейся ситуации в корыстных карьерных целях.
В итоге, два карьериста обо всем четко договорились, скрепив данные друг другу слова рукопожатием. Правда офицеру пришлось перед этим долго убеждать журналиста, что ордена и медали так сразу не даются, есть на это специальная процедура, которая требует времени от полугода и больше. Нетерпеливый Сереженька настаивал на пяти месяцах, в свою очередь, убеждая начпо, что его синхрон в десять минут по центральному телевидению дело просто невыполнимое, и подполковник, в конце концов, не министр обороны и даже не начальник главного военно-политического управления всей Советской армии.
- Лады, - сказал рыхловатый подполковник, по инерции недовольно покосившись на телефон, - Завтра же поедете в кишлак. Он, кстати, самый надежный форпост народной власти в уезде. Вокруг - сплошь вражеская территория, - голос офицера треснул, словно одиночный выстрел, - Предупреждаю - дорога не просто опасная, но очень и очень страшная. За последние три месяца никому из наших не удалось туда прорваться. Но если вы по-прежнему настаиваете, то завтра попытаемся еще разок. Подумайте. Не тороплю с ответом...
Сереженька толстым мотыльком запорхал по небольшому кабинету, тут же сообщив, что времени для раздумий им не надо, что они именно настаивают и ничего нисколечко не боятся.
- Пойдете с боевым опытнейшим офицером, - подвел итог подполковник и посмотрел на москвича так, словно прощался с ними навсегда.
Мстительный политработник не собирался прощать свои предыдущие страхи гастролерам и решил по возможности свести с ними счеты, справедливо полагая, что за орден и медаль можно и побояться до смерти несколько часов.
После того, как окрыленный телевизионщик вылетел из кабинета, подполковник снисходительно хмыкнул, закурил и вызвал замполита первого батальона майора Малькова - чрезвычайно шустрого и пронырливого офицера, который исключительно в силу этих качеств постоянно занимался организацией "технической" - спирт, водка, девочки, шашлыки, баня, пиво - стороны приемов начальством бригады различных комиссий из Кабула.
Внимательно выслушав усталого, задерганного начальника политического отдела, искушенный майор понимающе улыбнулся: "Сделаем, товарищ подполковник! Все будет, как в Лондонах и Парижах!". Правда, западнее Шепетовки Мальков нигде не бывал.
- А что если в Ганихейль махнуть?- с ходу предложил сообразительный майор.- Дорога спокойная, тихая, ехать недалеко. А еще там боевые машины сожженные лежат, ну те, которые афганцы тащили к себе в корпус, да, в итоге, и бросили.
- Мысль, - оживился подполковник.- Давай. Там уж точно ничего не случится. Да и картинка, - офицер тут же выдал недавно усвоенный профессиональный журналистский термин, - выйдет знатная. Давай! И чтоб покраше все там было. Покраше!! Боевито так!!
На следующее утро восемь чистеньких бронетранспортеров, усыпанные сверху отутюженными и начищенными пехотинцами, цепочкой подползли к контрольно-пропускному пункту и замерли в ожидании Сережи и Толика.
Мальков озабоченно расхаживал вдоль машин, хмурился и вскидывал левую руку к подбородку, глядя на минутную стрелку.
Сидевший на первой машине "наблюдатель" - курносый солдатик - громко прошептал: "Идут, товарищ майор!"
- Становись, - протяжно взвыл Мальков, не оборачиваясь.
Проинструктированные накануне всеми возможными командирами солдаты посыпались на землю, гремя оружием. А Мальков продолжал, убыстряясь:
- Р-р-равняйсь! Смир-р-рна! Слушай боевой приказ! Приказываю....
Майор медленно тонул в военной терминологии. Журналисты подобрались, посерьезнели и пожирали Малькова глазами.
Затем майор споткнулся, замолк на мгновение и уже тоном старшего товарища продолжил:
- Теперь, как говорится, два слова без протокола. Опасное дело нам предстоит, мужики! Дорогу блокировали банды Муслима, Исмаила и Мехмеда. Цель их ясна - не дать прорваться нашему подкреплению. А там, в окружении, бьются с врагами мужественные защитники народной афганской власти. Вчера вновь гремели выстрелы, пылали машины, и потоками лилась кровь. Афганские, так сказать, товарищи, так и не смогли пробиться к Ганихейлю. Имеются многочисленные жертвы...
Майор выдержал скорбную паузу. Лица бойцов стали напряженнее. Гости начали переминаться с ноги на ногу. Мальков, следивший краем глаза за москвичами, уловил их замешательство и немедленно прибавил драматизма:
- Только убитыми двадцать шесть человек, раненными - девяносто четыре, про оторванные руки и ноги не говорю...
Журналисты позеленели.
- Письма оставили родным?
Строй мгновенно согласно закачал головами.
Москвичи побелели.
- А вы? - обратился к ним Мальков.
- Да мы...как то... в голову не приходило...
- Немедленно пишите, - вспыхнул замполит,- пишите, только покороче. Есть бумага? Отлично. Даю вам минуту.
После того, как совершенно обалдевшие журналюги что-то скоренько намалевали на листочках трясущимися руками и Мальков отправил писульки с посыльным в штаб, прибавив, что непременно отправить их в случае гибели, замполит продолжит инструктаж:
- Товарищи представители телевидения пойдут со мной. Не исключаю возможности нападения на мою головную машину. Возможен будет подрыв. Приказываю всем - на выручку не спешить. Немедленно отходить на базу. Мне лишние жертвы не нужны. Будем биться в одиночку. Вернее, драться будут те, кто к этому моменту будет в состоянии держать оружие. Правильно я говорю?
Мальков крутанулся к гостям.
Помертвевшие журналисты окончательно опешили, судорожно стирая пот со лбов.
- По машинам, - заорал Мальков, не давая опомниться залетным.
Два обмякших потных тела закинули в бессознательном состоянии в чрево боевой машины и колонна уверенно рванула из бригады.
Бронетранспортеры миновали соседнюю бригаду спецназа, выползли на разбитую асфальтированную дорогу и принялись бойко наматывать ее себе на колеса. Колонна миновала горушку слева, оставила справа от себя огромные, сверкающие на солнце, резервуары. Яркая зелень исчезла. Чередой пошла сухая выгоревшая земля.
Понимая, что дольше томить в духоте и полутьме журналистов невозможно, Мальков позволил им высунуться в люки, предварительно напялив на них каски.
- Такая благодать недолго, - заорал майор, охватывая руками пространство вокруг себя. - Почему благодать? Здесь воевать невозможно. Все как на ладони. Дальше рощи пойдут. Вот это да! Тогда держись! Видите, справа гряда гор. А за ней вершины. Да, да, которые снегом покрыты. Точно видите? Это Пакистан.
Камера скользила, повинуясь руке майора. Оператор морщился и все пытался усмирить каску, которая норовила сползти на лоб. От Толика не отставал и Сереженька, который умудрялся делать какие-то пометки в блокноте и сражаться с непокорной каской. В итоге, они признали свое поражение и хором взмолились:
- Ну, можно их снять, хоть на минуточку?
- Ни в коем случае, - испуганно заорал Мальков. - Это вам кажется, что рядом никого нет. На самом деле есть. Духи в земле сидят, в кяризах. Их там, как чеснока в хорошем шмате сала. Басмачи за дорогой смотрят, а в руках у них "Буры". Убойная сила - шесть километров. Бьют без промаха. А на вас у них специальный приказ.
Журналисты поникли и дружно бросились усмирять скачущие каски.
- Метров через четыреста вправо смотрите. На обочину. Увидите результат вчерашнего боя. Авиаторы с рассветом на съемку сегодня летали. Я снимки видел. Мрак, - прокричал майор.
Вскоре показался остовы двух боевых машин пехоты, лежащих с незапамятных времен. Толик даже вспотел, снимая до тех пор, пока груда металла не исчезла за поворотом.
Не успели москвичи порадоваться такой удаче, про себя пожалев, что не валяется рядом огромное количество трупов, как заорал не своим голосом замполит:
- В броню! Скорее вниз!
Последнее, что увидели, ныряя в машину, журналисты - это были надвигающиеся на дорогу со всех сторон густые зеленые деревья.
В жаркой утробе бронетранспортера тесно и душно. Движения скованны и пот по лицу.
Звенел металлом голос Малькова. Трещал переключатель приема и вызова. "Третий? Я первый! Как обстановка? Обстановка спрашиваю как? Заметили группу передвигающихся духов? Да, замаскированы под мирных жителей! Да, за деревьями прячутся и в кяризах прячутся! Держите на прицеле! Да! Понял! Нет, стрельбу не начинать! Что? Безоткатное орудие? Два? И гранатометы? Если будут нас жечь - сразу уходите! Приказ ясен!?"
- Ох, и жаркая может быть ситуация! - заорал замполит, глядя на сжавшихся журналистов, которые схватились руками за каски и сильнее пытались натянуть их себе на уши. - Сейчас гранаты приготовлю. Потом, когда заваруха начнется, вам отдам. Вы тогда не затягивайте. В случае чего - прижимаете к животу и за кольцо дергаете. Тогда уже точно - кишки наружу и тело в ошметки. Лучше самим, в таком случае, подорваться, чем без сознания в плен попасть. Нас то они сразу убьют, а вас, журналистов, мучить будут, издеваться. Нет, тут уже лучше наверняка. Сразу. Представляете, как духи охренеют - за вами живыми охотились, а получили бесформенные куски мяса, железом нашпигованные. Фигу им, а не советских журналистов!
И Мальков радостно захохотал, постоянно щелкая тангентой.
Сереженьку внезапно вырвало. Смрад ударил в ноздри солдат. Толик икнул пару раз и последовал примеру коллеги. Солдаты, задыхаясь, отпрянули от журналистов, стараясь тянуть воздух ртом, а не ноздрями.
- Огонь!!! - заорал Мальков, надеясь, что запах пороховых газов хоть как-то нейтрализует чрезвычайную вонь и пусть чуть-чуть, но приведет в чувства москвичей.
Дружно ударили автоматы и пулеметы, но Сереженька с Толиком этого уже не слышали, так как были они без сознания. А бойцы все лупили и лупили по деревьям, задыхаясь от вони и мстительно представляя, что расстреливают в эту самую минуту они пассажиров, принесших им столько неприятностей.
Полдня убил в Ганихейле Мальков на то, чтобы хоть как-то привести в чувство журналистов, отпоить их зеленым чаем, дать выспаться в теньке на армейских матрасах и отмыть командирский бронетранспортер, столь основательно загаженный храбрецами из Москвы.
В бригаду армейская колонна вернулась лишь в сумерках.
Вытянувшийся в струнку Мальков, четко доложил командиру бригады о том, что в ходе прорыва к Ганихейлю, произошло боестолкновение, в котором особенно отличились "прикомандированные представители средств массовой информации". Переминающиеся с ноги на ногу рядом с Мальковым, москвичи, больше похожие на побитых собак, чем на бравых солдат, оживились и стали с интересом слушать майора.
- Боестолкновение? - слишком картинно удивился комбриг.
- Сражались? Отличились? - обрадовался начпо.
- Так точно, - серьезно подтвердил Мальков, - с вражеской стороны даже убитые ими имеются. Разведчики проверили.
Все это время Сереженька с Толиком думали, что офицеры над ними смеются, но, глядя на их торжественно-значимые лица командиров, подумалось журналистам, что может и в самом деле они сражались и даже кого-то убили. Если посудить, то они помнили стрельбу, громкие и рваные команды, а затем снова стрельбу. А может они и в самом деле стреляли?
- Сражались, товарищ подполковник, - звенящий от радости Мальков рассеял последние сомнения москвичей и окончательно укрепил их в героических поступках, - еще как сражались! Отдайте их к нам в батальон! Просто отменные командиры!
- К столу! - радостно заорали комбриг с начпо, глядя, как розовеют щеки журналюг и выпячиваются их груди.
В тот вечер веселье у комбрига особенно удалось. Мальков постоянно рассказывал о прошедшем бое, от стопки к стопке прибавляя подробностей. Комбриг и начпо шумно восхищались мужеством приезжих. А Сереженька с Толиком раз сто нестройно затягивали - "с лейкой и блокнотом, а то и с пулеметом", но постоянно сбивались на этой строчке, так как присутствующие офицеры требовали стоя выпить за боевое крещение и то, что двумя десятками сдохнувших духов больше стало.
К финалу беспорядочного и разнузданного застолья, закончившегося, как обычно в бассейне комбрига, где Сереженьку с Толиком ласково поддерживали все те же официантки, превратившиеся в полуобнаженных нимф, наши герои знали о себе следующее:
- в ходе боестолкновения с неустановленной бандгруппой в районе населенного пункта Ганихейль журналист Центрального телевидения Сергей Анатольевич Прилепко заменил контуженого пулеметчика и кинжальным огнем отсек от дороги душманов, которые в этот момент занимались ее минированием, уничтожив при этом более десяти басмачей, среди которых находились и наемники из Пакистана, тем самым, позволив советской колонне прорваться к осажденному Ганихейлю;
- в ходе боестолкновения с неустановленной бандгруппой в районе населенного пункта Ганихейль оператор Центрального телевидения Анатолий Николаевич Журов огнем из стрелкового оружия подавил расчет безоткатного орудия в количестве пяти человек, тем самым, ликвидировав опасность уничтожения сил и средств мотострелковой бригады.
Знало об этом и все руководство бригады. Более того, именно в этот вечер Мальков заполнил наградные на журналистов, а комбриг с начпо тут же их подписали, запив все это дело с журналистами водкой.
Так что к полудню следующего дня проснулись Сереженька с Толиком не только в объятиях боевых подруг, но и полностью уверовав в то, что они отчаянные герои, достойные наград. Правда, все дальнейшие съемки предпочитали делать ребята исключительно на местном полигоне, режиссируя происходящее в лучших традициях широкоформатных батальных фильмов а ля Бондарчук.
Надо признать, работа у них вышла знатная - в самом ЦК ее негласно отметили. Ну, а после ее выхода на экран - все проснулись героями - Сереженька, Толик, комбриг, начпо и даже Мальков, которому ребята позволили мелькнуть в фильме секунд на шесть.
Орденоносец Сереженька тут же прополз на три ступеньки вверх к телевизионному Олимпу и стал ездить теперь в командировки только на загнивающий Запад.
Толик с медалью метнулся в профком, где прочно уселся на путевки и дармовую жратву из закрытого распределителя.
Командира бригады лично отметил в своем приказе министр обороны, повысив в должности до командира дивизии.
От министра не отстал и начальник военно-политического управления, спешно переведя теперь уже полковника политработника в Москву.
Мальков совершил вообще головокружительную карьеру. Не имея академического образования, он занял место начальника политического отдела бригады, заочно поступив в академию в этом же году.
Что же касается шайки "перестройщиков-правдолюбцев" спешно отправленных из бригады на отдаленную заставу перед приездом журналистов, то о судьбе их мало что известно. Говорят, что один из них по дурости подорвался на мине, потеряв ногу, а другой загнулся от брюшного тифа, на который наложился еще и гепатит в самой тяжелой форме.
Олег Блоцкий
2019-02-11 15:16:42
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru