Гурман
Алексей закрыл последнюю страницу книги. Это были «Три мушкетёра» Дюма. Фильм показался ему интереснее. Такое бывало редко. Он любил книги. И в основном фильмы проигрывали. Но это повествование почитаемого автора показалось ему несколько нудноватым. Юноша был рад, что книжка закончилась. И пока даже не хотелось начинать какую – то новую. Хотелось как – то проветрить голову. А не пойти ли погулять? Это была идея.
- Мам, я пойду погуляю. – Одеваясь, он сказал это матери, читавшей в другой комнате.
Если бы она услышала подобную фразу от другого ребёнка, то это не вызвало бы вопросов. Но она знала, что у него в девятнадцать лет нет ни друзей, ни девушки. С кем можно гулять в таком случае? Зачем? Где? Она знала, что он всё это ищет.
Дверь щёлкнула замком. И мать постаралась вновь погрузиться в чтение, хотя мысли были совсем о другом…
Алексей вышел из подъезда, не зная, в какую сторону пойти. Сделать такой выбор было для него, наверно, самым сложным. Просто потому что выбор был праздным, бессмысленным. Юноша ходил из дома в школу и наоборот. Так было раньше. Теперь появился институт. Ещё частенько была библиотека, где убелённые сединами женщины принимали его с дорогой душой. Он был очень ответственным и аккуратным читателем, за что ему разрешалось ковыряться даже в фонде редкой книги. Понемногу детская библиотека стала ему тесновата, и он перебрался во взрослую и уже там завёл себе подружек среди пожилых сотрудниц. Там были и молодые женщины, но их он стеснялся. Может туда зайти? Он зашёл – таки в читальный зал.
- Алёша! Здравствуй, мальчик!.. – Анна Петровна, источающая ароматы духов, модных по меньшей мере лет двадцать назад, и овсяного печенья, которое уничтожала втихомолку, благосклонно поглядела на него из – под больших очков с коричневой роговой оправой. Гостеприимно сунув ему в ладонь конфету, она поинтересовалась, что молодой человек хочет найти.
- Да не знаю, если честно… Только что закончил Дюма. Вышел прогуляться, но оказался рядом с библиотекой. Ну не мог же я не зайти.
- Это правильно!.. Это хорошо. – Анна Петровна усмехнулась и приглашающим движением показала на стеллажи. – Ну поройся, мой сладенький…
«Какой я тебе мальчик?.. Какой я тебе сладенький? Сук – ка ты старая!» Алексей сквозь зубы шипел ругательства, не в силах сказать их собеседнице в открытую. Его жутко бесило, когда к нему так обращались. Анна Петровна была бы искренне удивлена, узнав о такой реакции одного из своих любимых читателей. Она обращалась так к Алексею просто потому, что её дети и внуки уже выросли, а неистощимые запасы ласки требовали выплеска. Его же это нервировало потому, что ему казалось: в нём все видят подростка, ребёнка и не воспринимают как взрослого человека. Может дело не во внешности, но где – то внутри? Он задавал себе этот вопрос не раз, но никогда не мог дать себе вразумительного и чёткого ответа. «Ладно, чёрт с ней». Проглотив пилюлю, он заставил себя натянуть на лицо улыбку и ушёл вглубь стеллажей. Это было ещё одной привилегией, полученной им в библиотеке. Мало кому из читателей разрешалось заходить в хранилище книг. Алёша взял одну книжку, другую, третью, но не знал, на чём остановиться. Анна Петровна испортила ему настроение, и теперь он думал совсем не о чтении. Хотелось взять молоток и двинуть этой вонючей старухе по башке! Да, интересное зрелище предстало бы тем, кто пришёл бы сюда потом. Стояло лето. И сейчас огромный зал был пуст, не считая их. Шаги отдавались гулким эхом. Алёша задавил в себе соблазнительную мысль. Убить! Это желание возникло словно сполох костра в тёмной ночи, резко и ярко разгорающегося, если подкинуть хороших сухих сучьев. Как это будет выглядеть? Он в своей отутюженной розовой рубашечке с короткими рукавами и брюках со стрелками, маленький, которого путают со школярами, стоит с окровавленным молотком. Красные капли с него ложатся на малахитово – зелёные плиты библиотечного пола. Гм… Как будто кто веточку калины положил на еловую лапу… Сравнение пришло неожиданно. Он был рад своему экспромту. Может в поэты податься? От этого стало даже немного весело. И напряжение внутри него как – то спало само собой. Он листал большой энциклопедический словарь. Взгляд упал на довольно – таки объёмистую статью «каннибализм». Он что – то читал об это недавно… Молодой человек порылся в страницах памяти. Ах… «Робинзон Крузо». Он познакомился с известным произведением Дефо пару месяцев назад. Это занятно. Он углубился в чтение.
- Алёшенька! Затих!.. Что – то нашёл – таки?
- Интересное?
- Да я всё о своём, о девичьем…
- Ах… Юморист! Ха – ха!.. – Анна Петровна театрально рассмеялась, отчётливо произнеся каждое «ха».
«Заткнись, тварь!»
Библиотекарша словно услышала этот ментальный посыл и оставила его наедине с книгой. Там было дано очень подробное описание явления, его примеры и разновидности. Рассказывалась и о том, какое значение некоторые племена придавали поеданию людей. Они на самом деле считали, что, например, если съесть печень врага, то его сила перейдёт к тебе? Ерунда! Алёша отмахнулся от этой мысли и закрыл словарь, поставил его обратно на полку.
-Ладно, пойду я, Анна Петровна!
- Что – то ты сегодня быстро… - Он услышал это уже вслед.
Выйдя на улицу, он понял, что вновь вынужден слоняться без дела. В библиотеке хотя бы не просто так торчал. Что же? Куда теперь? Может стоит вернуться домой? Начать читать что – нибудь новенькое? Мысль искушала. Тем более что до конца каникул оставался всего месяц. А потом снова будут институт, лекции. Снова то же самое одиночество, но там оно будет ещё заметнее, потому что у него там нет ни друзей, ни даже близких приятелей. Хотя среди кого их заводить? Он учился на факультете филологии и на весь их курс из шестидесяти человек был единственным представителем мужского пола. Казалось бы: катайся себе как сыр в масле… Но и с ним девчонкам явно не повезло. На роль обаятельного ухажёра он явно не тянул. Вздохнув, Алёша пошёл куда глаза глядят. Постепенно дорога вывела его на окраину города. Один он здесь ещё не бывал, но слышал, что где – то там за сосновым бором находится здание районного детского дома. Ему почему – то стало интересным увидеть детей, у которых кроме самих себя больше никого в этом мире не было. Ни отца, ни матери… Как это? В год? В три? В пять лет? Ты ещё ребёнок и в то же время уже взрослый. У самого Алёши была жива только мама. Отца не стало четыре года назад. Тот был хроническим алкоголиком и в конце концов покончил с жизнью… Но он уже взрослый юноша, а им ещё расти и расти. До детского дома можно было добраться по объездной дороге. Это был довольно долгий путь. И Алёше казалось, что пройдя напрямик через лесок, он окажется там намного быстрее. Было непонятно, отчего его так тянет к детскому дому. Он просто шёл вперёд, спотыкаясь об деревья и отводя их ветви, норовившие больно хлестнуть по лицу. Он сильно ошибся, полагая, что скоро дойдёт. Он шёл уже более получаса, а просвета среди деревьев всё ещё не было видно. Алёша даже пожалел, что так углубился в лес. Но не поворачивать же теперь назад?.. Наконец что – то мелькнуло среди древесной зелёной массы. Это произошло так быстро, что Алёша не успел проследить взглядом за этим движением. В том, что это было движением, он не сомневался. Он ясно видел жёлтый и красный цвета. И теперь их не было. Алёша замедлил шаги, осмотрелся. Никого не было. Двинувшись дальше, он увидел сетчатый забор. За ним играли дети. Это были ещё совсем малыши. Наверно, одежда одного из них мелькнула перед ним. Он наблюдал. Их никто не ждёт. Они никому не нужны. Для чего их родили? И для чего они живут? Наверно, они ещё слишком малы, чтобы обо всём этом задумываться… Тем более что это слишком сложный вопрос даже для того, чтобы на него мог ответить и взрослый человек, а не ребёнок. Наверно, ради всего этого вокруг. Стояла тишина, лишь иногда нарушаемая, хлопаньем птичьих крыльев или падением сосновой шишки. Здесь было удивительно спокойно. Ощущение очень нравилось ему. Хотя он понимал, что большинство его сверстников, если бы он кому – то о нём рассказал, покрутили бы пальцем у виска. Им в их девятнадцать - двадцать лет хотелось совсем другого. Веселья, буйства эмоций, ярких жизненных красок. Он снова был одинок. Его мысли прервал тихий шорох, раздавшийся откуда – то сзади. Змея! Первой мыслью, резанувшей мозг было именно это. Алёша в страхе оглянулся. «Трус!» Никакой змеи не было поблизости. А он уже чуть в штаны не наложил. Но метрах в двух от него рос кустарник. Он подошёл поближе к густым зарослям, снова услышал шорох и на это раз увидел уже знакомое сочетание красного и жёлтого цветов. В листьях быстро мелькнул босоножек. Детский босоножек! А ну – ка! Кто там у нас? Он запустил туда руку и нащупал ребёнка. Тот старался от него спрятаться, уползая поглубже в заросли.
- Иди сюда!.. Кому говорю?
Из кустов молча появился мальчик. Ему было не больше четырёх – пяти лет. Он стоял опустив глаза. Вот кого Алёша мог не стесняться и кто сам стеснялся его.
- Тебя как зовут?
- Юра Коняшкин… - Мальчик заметно картавил. Вдобавок он был светловолосым, голубоглазым, его пухлые розовые щёчки говорили о том, что со снабжением в детском учреждении всё в порядке. Всё это показалось забавным Алёше и вызвало у него улыбку, как бывало у него в моменты, когда он видел симпатичного щенка или котёнка.
- А как ты здесь очутился?
В ответ малыш не глядя ткнул пальчиком в сторону уже знакомого сетчатого забора.
- Ну я понял… Ты там живёшь! А здесь – то как оказался?
- Под забором пролез… - Всё так же картаво пробормотал Юра. Только теперь Алексей обратил внимание на то, что футболка малыша несла на себе следы ползания по песку.
- А зачем?
- Просто так. Интересно. – Мальчуган пожал плечами, и на его мордочке первый раз за всё время их разговора появилась застенчивая улыбка.
- Ну, тебя надо обратно отвести. Тебя же там ищут, наверно?
- Ни – и – и…
- Не хочешь?
Малыш энергично помотал головкой, отчего его золотистые волосёнки окончательно растрепались.
- Почему?
- Надя ругаться будет.
Надей, как видно, звали его воспитательницу.
- Бьёт тебя?
- Ага.
От ответа в груди молодого человека немного защемило. Ему захотелось сделать что – то хорошее для этого малыша.
- Что же нам с тобой делать? А, маленький? – Ну не идти же ему воевать с какой – то неведомой Надей? Он присел на корточки и распахнул руки для объятия, поманив Юру к себе. – Иди сюда.
Алексей показался себе в этот миг удивительно взрослым. Юра нерешительно помялся, а потом всё – таки подошёл. Алексей обнял Юру. Это маленькое существо было средоточием нежности. У Алексея вдруг появилась непреодолимая потребность вобрать её в себя. Живо всплыла в памяти недавно прочитанная им статья из словаря. Он прижимал Юру к себе всё крепче, не замечая, что тот уткнулся лицом ему в грудь и ему нечем дышать. Юра уже пытался оттолкнуть Алёшу от себя. Но у него ничего не получалось. Тот был словно в каком – то всепоглощающем трансе. Юра, задыхаясь, всё сильнее бился в железных тисках его рук, придушенно скуля. Всё было бесполезно. Алёша ничего не чувствовал, словно кот, всё сильнее и сильнее сдавливающий лапами горло пойманной ласточки. В конце концов Юра затих. А Алексей, ослабив хватку, склонился к тоненькой шейке ребёнка и приник к ней ртом. Сначала он словно пытался присосаться к ней губами, а потом начал медленно жевать передними зубами белую кожицу. Она была такой бархатистой… Почувствовав вкус крови, он стал активнее и уже проделал настоящую рваную рану под нижней челюстью своей нечаянной жертвы. Он пил эту кровь, словно утоляя жажду. Он запускал в рану язык, словно стараясь проникнуть в глубину этого совсем ещё недавно живого существа.
Алексей словно впал в забытье. И пробуждение было весьма банальным и прозаичным. Он упал на колени. В голень ему воткнулась колючка акации. Алексей взвыл от боли, отпустил тело мальчика и наконец увидел, что сотворил. Он смотрел расширенными от ужаса глазами на маленький трупик с изуродованной шеей и не мог поверить им. Он не мог этого сделать. Никак! Вдруг послышались голоса. Люди! Чёрт! Сейчас все увидят, что он наделал. Тюрьма… И вся жизнь под откос. И свой пединститут он уже не увидит. Куда бежать? В том, что нужно бежать, у него тогда не было ни малейшего сомнения. Голоса раздавались уже ближе. Кто – то шел по одной из многочисленных тропинок, протоптанных здесь. Видимо, ходили здесь часто. Кроме детского дома здесь была еще психиатрическая лечебница, а за ней стоял какой – то склад. Ещё дальше виднелась воинская часть. Так что люди в этом леске не были большой редкостью. Он последний раз посмотрел на маленькое, а тут ещё вдобавок как – то странно сжавшееся тельце мальчика. На шейке у него зияла развороченная рана. Теперь она пугала его своей темнеющей глубиной. Это было ужасно! Алексей, неловко пригнувшись, побежал с места преступления. И уже в движении беглец услышал протяжный истошный женский вопль. «Уби –и – и – и – или!!!!!». Мальчика нашли. Это само по себе заставило его прибавить ходу. Он бежал, бежал… Хотя вскоре стал задыхаться и перешёл на шаг. Приближаясь к городу, Алексей сошёл с тропинки и присел на поваленное дерево. Что делать? Он совершил зверское преступление. Он убийца. Вдруг он поймал себя на мысли, что ему не жалко погибшего ребёнка. А он просто беспокоится о своей дальнейшей жизни. Какая жизнь? До самой старости жить с этим камнем на шее? Вот что требовало решения. Его мучило не осознание того, что он загубил малыша, а то, что он, всегда такой благопристойный, любимый сын своей мамочки, совершил то, что опустило его ниже всех его обидчиков - одноклассников, которых он считал будущими алкоголиками, морфинистами и завсегдатаями тюрем. Но никто из них не совершил того, что сделал он. Почему он был в этом настолько уверен? Они для этого слишком… Он долго не мог подобрать нужного слова. Наконец определение само легло на язык. Они все открытые. Да, они издевались над ним, не стесняясь его, да и учителей, родителей. А он совершил свой поступок исподтишка. Но ведь не со зла! Он не хотел убивать… Всё произошло как – то само собой. Он находил всё больше доводов, стараясь оправдаться перед собой. В нём боролись стыд и страх… Что ж? Он позже решит, что с этим делать. А сейчас нужно было поскорее уносить отсюда ноги. Наверно, уже совсем скоро здесь будут милиционеры с овчарками… Ему сразу вспомнились все приключенческие романы, в которых рассказывалось о погонях за грабителями, убийцами. Он всегда был на стороне служителей закона и втайне желал стать одним из них, хотя трезво осмысливая то, каким было его здоровье, понимал, что это несбыточная мечта. А тут он сам стал одним из тех, за кем гонятся, кого ищут. Это было гнусно. Он осмотрел себя. На рубашке было несколько размазанных капель крови Юры. Хотя какой он к чёрту Юра?! Теперь он просто кусок мяса! Всё из – за тебя, ублюдок… Тем не менее, он осматривал себя дальше. Вроде бы всё… Даже удивительно, как он умудрился не залить всего себя кровью. Лицо! Что с лицом? Он ощупал подбородок, щёки. На кончиках пальцев остались засохшие красные крупинки. Он послюнил руку и тщательно вытерся. Можно было идти. Он вышел из леса и осмотрелся. Никого не было. Но что он скажет маме о подозрительных пятнах на рубашке? Ничего. Он её просто выкинет. И нет проблемы. Он снова поймал себя на мысли, что мелочно думает только о том, как будет жить дальше. Он уже давно мог бы быть дома, но умышленно делал крюки по улицам, что спутать след, если по нему действительно пойдут собаки. Заходил в лужи. Шёл по оживлённой трассе, из – за чего даже чуть не попал под машину. Хотелось верить, что не зря. Наконец он был дома. Алексей своим ключом открыл дверь квартиры, стараясь, чтобы замок щёлкнул не слишком громко. Может, мама спит? Он вошёл и прислушался. Было тихо. Начинало вечереть. И лёгкие сумеречные тени прятались по углам.
- Ма – ам… - Он позвал шёпотом, чтобы проверить свою догадку. В ответ ничего. Спит. Он чуть слышно прикрыл дверь, оставив щель, потому что знал: когда её начинаешь притягивать, она дико скрипит петлями. Хотя бы ради этого надо было удосужиться смазать петли машинным маслом. Он быстро снял с себя выпачканную рубашку и спрятал её в ящик письменного стола. Вместо неё надел другую. Он только это и успел сделать до того, как в дверях мелькнула мать. Сонно она махнула ему рукой.
- Уже здесь? Как погулял?
- Да нормально…
- Сейчас ужинать будем… - Зевнув, она прошла на кухню, откуда вскоре раздалось характерное шкворчание.
«Пока всё нормально»… Он подбодрил сам себя. Хотя сам понимал, что в этой ситуации ничего нормального не было.
- Сынок, иди ужинать!.. – Приглашение было мягким, но безапелляционным. Это Алёша знал точно. Поэтому нужно было идти. Выдохнув, он пошёл.
Ели молча. Хотя обычно они разговаривали о чём – нибудь. Мать первой нарушила молчание.
- Ты чего такой?
- Какой?
- Ну какой – то не такой… - Не сумев дать более точного определения, она охарактеризовала именно так. Она часто его так называла, потому что он часто был «не таким». – Кто – то тебе что – то сказал? Или обидели?
Она вглядывалась с тревогой в его глаза.
- Да нормальный я. Никто мне ничего не говорил!
- Ну я же чувствую!.. Что, у меня глаз нет?
- Я обычный!
- Ну не хочешь – не говори!
- Мам… Мне девятнадцать лет. В таком возрасте уже детей рожают!
- Ну рожай. И не повышай на меня голос! Сколько раз уже можно говорить?
- Я не повышал!
- Я слышала!
Алёша зло посмотрел на неё. Теперь она будет молчать в ответ на его обращения к ней. Хотя как раз сейчас эта ситуация его радовала тем, что теперь она будет демонстративно не обращать на сына внимания и делать вид, что он ей чужой. И можно немного расслабиться, не опасаясь лишних расспросов.
Каждый сам помыл за собой посуду. Обычно и за него, и за себя это делала мама, но когда они ссорились, она предоставляла ему возможность поухаживать за собой. Она ушла к себе в спальню, а он улёгся с книжкой на диван. Алексей взял какую – то машинально с полки. Но смысл печатных строк не укладывался в мозгу. Что там происходит? В лесу теперь, наверно, всё облазили в поисках убийцы. Алексей поёжился, невольно ожидая, что в дверь вот – вот раздастся стук. Что же? Теперь всю оставшуюся жизнь скрываться? Он ведь не уголовник какой – нибудь… Но преступление совершил. И очень жестокое. Он негодяй? Да, именно так. Но как уйти от этого? Даже если его не найдут, как с этим жить? Опять же в нём говорил эгоизм: как его могут считать преступником? Это было унизительно. Какой же выход? Ведь он всё – таки убил. Сдаться! Эта мысль была диаметрально противоположной всем тем, что у него появлялись раньше. Она была просто парадоксальной! Зачем тогда было бежать? Алексей решил дождаться утра. И уж тогда… Что будет тогда, он не мог себе представить. Сейчас, когда он был дома, было легко рассуждать. Но что будет, когда придёт пора выполнять принятое решение? Он уснул. Хотя перед этим долго не мог заставить себя расслабиться. Вставал, выходил на кухню, смотрел вниз: не подъехала ли милиция… Хотя чего он боится? Завтра он сам к ним пойдёт. Ведь пойдёт? Былой уверенности уже не было. Минутный порыв правдолюбия прошёл и осталось лишь тяжёлое чувство на душе. Он ложился и снова вставал. Начала болеть голова. И потом он всё – таки провалился даже не в сон, а в забытье. У него действительно было ощущение, что он проваливается в какую – то чёрную глубокую тьму.
Утро солнечными зайчиками, отражающимися от стёкол, забралось ему под веки. Голова болела ещё сильнее. Он был как варёная сосиска. О!.. Как плохо… И ведь это ещё не всё. Проснувшись, он не сразу подумал о том, что произошло вчера. Сегодняшнее утро уже не такое, каким было вчерашнее. И так, как было раньше, не будет уже никогда. С этим нужно было смириться. Ах… Чего ему не хватало для счастья в жизни? Девушки не было? Старые обиды покоя не давали? Но у него были книги. Скорее всего он стал бы учителем. И всё, наверно, наладилось бы. А что теперь? Тюрьма. Он должен сдаться. Алексей боялся своим хождением по квартире разбудить мать, чтобы та не задавала лишних вопросов и не остановила. Он не знал, как она отреагировала бы, узнав о случившемся. Да, это была ещё одна проблема. Он торопился. Но в то же время умышленно тянул время. Долго складывал постель, умывался, чистил зубы… Хотя уже совсем скоро вообще ни для кого не будет иметь значения, чистые ли у него зубы и воняет ли из рта. В первую очередь это не будет больше важным для него. Может, за такие вещи вообще расстреливают… Он оделся и застыл в прихожей. Наверно, это его последние минуты в этой квартире. От жалости к самому себе на глаза ему накатили слёзы. «А того малыша тебе не было жалко, тварь?» Он прислушался. Из спальни матери в утренней тишине раздавалось мерное дыхание матери. Что будет с ней после того как?.. Он вообразил себе: она сидит дома, не зная, что и подумать о том, куда мог подеваться её сын, с которым она хоть и поссорилась, но который был, всё же, её единственным любимым сыном. И вдруг к ней заявляются сотрудники уголовного розыска. Они поднимаются к ним на третий этаж, шумно разговаривая о том, что делали на выходных. Для них это привычная работа. Хотя преступление уже вызвало в городе резонанс. Городок – то ма – ахонький, скорее посёлок, хоть и с пятиэтажками. Они громко стучат в двери своими здоровенными кулачищами. Мать, заспанная, открывает дверь.
- Гражданка Горшкова?
- Да… А что? Что – то с моим сыном? Его Алёшей зовут.
- Верно. Ваш сын преступник. Он совершил жестокое убийство маленького мальчика. И сегодня сдался милиции. Собирайтесь… Следователю нужны ваши показания!..
Они говорят спокойно и безучастно. Сказывается многолетняя привычка. И это вконец добивает мать. Она падает в обморок. Её приводят в чувства, дают выпить воды…
Да, наверно, всё будет именно так. Хм… Не самые лучшие мысли, если надумал идти в гости к этим самым сотрудникам. Тогда все лишние думки к чёрту! Стараясь не шуметь, он вышел в подъезд. Куда идти? В их управление? Или рассказать всё первому же попавшемуся милиционеру? Нет, нужно идти. Чтобы всё точно задокументировали… Но зачем ему это?! Какая ему разница, как там это всё запишут. Он всё равно попадёт в тюрьму. Ведь не освобождают людей от ответственности за их преступления только потому, что они об этом рассказали. Иначе все убийцы, насильники, грабители гуляли бы сейчас на свободе… Тюрьма – это не самый худший вариант развития событий. Действительно. Он подумал об этом только сейчас. За убийство, да ещё и ребёнка, его вполне могли и расстрелять. Это не давало покоя. Так поступали с теми, кто совершал и менее тяжёлые преступления. Его могут убить? Это было ужасно. Он вдруг забыл о вчерашнем детдомовце и представил себя лежащим на холодном бетонном полу какого – то полутёмного подвала, истекающим кровью от полудюжины полученных ран. Над ним стоял его последний конвоир и палач с дымящимся пистолетом. По стене, у которой он только что стоял, стекали тонкие струйки крови. Пули прошили его насквозь и пригвоздили к ней, оставив такие отвратительные следы. Рядом были другие. Но они уже высохли и побурели. Их было много. Интересно, сколько жизней всяких недочеловеков там оборвалось? И он станет одним из них? Возможно. Вот теперь его настиг дикий ужас. Ему было страшно настолько, что он, переходя дорогу, чуть не попал под машину.
-Куда прёшь, дурило?! – Грозя кулаком, негодующий водитель высунулся чуть ли не по пояс из окна автомобиля. – Совсем глаз нет, что ли?
Но Алексей не слышал ругательств. Он еле дошёл до мостовой и тут же плюхнулся на вовремя подвернувшуюся скамью. Ноги словно сами подкосились.
- Сынок! А, сынок? Тебе плохо? – Ошалелыми глазами он посмотрел в сторону, откуда словно сквозь вату доносился голос. Это была пожилая женщина.
- Нет, благодарю вас. Со мной всё в порядке.
- Да где ж тут порядок – то? Я же вижу – тебе плохо. Голову напекло, наверно?
« Голову напекло… Вчера, наверно, именно это и произошло». - Он сорвался со скамьи и пошёл, чтобы просто избавиться от этих её увещеваний. Казалось, что она орёт ему прямо в ухо.
-Да куда же ты, мальчик?
«Опять мальчик!.. Сука! Тварь! Ты тут ещё…» Он выбирал самые грязные слова, какие только знал. Он готов был вернуться и от беспричинной обиды разорвать тётку на куски. Он оглянулся. Но глаза застилали слёзы. Она так и осталась стоять на том же месте. Алёша побежал. Быстро выдохся. Поэтому забежав за угол дома, уже пошёл шагом. На эти несколько минут он как будто забыл куда шёл. Сдаваться в милицию. Вот куда! Ноги сами несли его во двор между двумя пятиэтажками. Он брёл по нему. Там играли дети, ходили мамочки с колясками. Было шумно, весело. Его чуть не сбили с ног.
- Простите! – Рыжий вихрастый мальчуган извинился и побежал дальше, голося и сверкая босыми пятками. А следом за ним пронеслась ватага преследователей, потрясая разномастными автоматами, собранными из деревянных реек и гвоздей. Алексей вышел из двора на улицу. Сейчас он уже не знал, куда шёл.
Слёзы высохли. Он немного успокоился. Но мозг продолжал, как и раньше, сверлить вопрос. Что делать? Вся его вчерашняя решимость испарилась. В конце концов… Ведь этот мальчик, которого он… В общем он никому не был нужен. А сам Алексей может прожить жизнь так, как нужно, принести пользу людям. Да, поступок совершил низкий. Но он постарается своими другими поступками, уже хорошими, его искупить… Всё равно ведь уже ничего не исправишь? Он придумывал всё больше оправданий свой слабой воле и в итоге пошёл домой. Появилась иллюзия спокойствия. Но к сожалению для него это было временно. Когда он открыл дверь, то услышал шум. Мать, судя по всему, затеяла большую стирку и теперь разбирал грязное бельё, сложенное стопками в ванной комнате. Шумела машина. Она издавала равномерное гудение. Воняло грязной водой. Алексей не любил стирки, уборки. Ему хотелось помочь матери. Но той не нравилось, как он это делает, и отказывалась от его помощи, предпочитая всё делать самостоятельно. Но потом всё же предъявляла претензии, говоря, что он не хочет принимать участия в домашней работе.
- Так, а где розовая рубашка?
Он промолчал, сделав вид, будто не слышал её.
- Ты глухой что ли?
- Что?
- Где розовая рубашка, в которой ты вчера был?
Это конец!..
- Не знаю…
- Что значит «не знаю»? – Он опустил глаза, не зная, что сказать.
- Сюда куда – то положил. Он с озабоченным видом начал рыться в корзине, куда они складывали то, что было предназначено к стирке.
- Не ври! – Он понимал, что после этой фразы матери терять ему было уже нечего. Ей всё и всегда нужно было знать. Она видела, что сын врёт. И оставить это без внимания не могла.
- А… Вспомнил. – Не зная, на что надеется, он пошёл к своему столу, достал рубашку. Скомкав её так, чтобы кровавые пятна были внутри, он отдал её матери в руки, хотя знал, что она имеет привычку всё осматривать, перед тем как начинать стирать. Алексей ушёл в комнату и сел на диван, чтобы не видеть того, что должно было произойти. Но мать пришла сама.
- Алё- ёша! – Он прекрасно знал эту интонацию её голоса, раздавшегося сейчас из ванной. Голос был излишне мягок и вкрадчив, не предвещая ему ничего хорошего.
- Так, это что такое? – Она тряхнула перед его физиономией рубашкой.
- Рубашка. – Он с наивным взглядом пожал плечами.
- А ну покажи морду! С кем ты подрался? – Она тронула его за подбородок. Мать любила его, и это грубое обращение было просто средством заставить его выложить то, что он по её мнению скрывал.
Алёша по ходу разговора решал, что ему лучше говорить. Наверно, было лучше всё – таки сказать, что побили. Так он и ответил.
- С кем? Когда? – Мать не понимала, в чём дело, но чувствовала, что он что – то скрывает. В такие моменты её напору позавидовал бы и следователь госбезопасности. В школе его частенько мутузили. И она привыкла, что он прячет свои синяки, ушибы. Сам он со своими обидчиками справиться не мог. Силы духа не хватало. Но и стеснялся того, что на воспитательные беседы с одноклассниками приходила мать. Но здесь было что – то другое… Конечно. Ведь он уже вчера ходил в другой рубашке. И у него не разбиты ни губы, ни нос. Она покрутила его голову, желая убедиться в том, что всё цело. Всё и было целым. Тогда получается…
- Чья это кровь?
Он молчал.
- Чья это кровь, скотина? – Она с силой хлестанула его по лицу рубашкой. Одна из пластмассовых пуговиц слегка оцарапала щёку и, оторвавшись, укатилась под кресло. Он проследил за ней взглядом и только после этого почувствовал боль.
- Ай… Ты мне чуть глаз не выбила! – Он возмущённо смотрел на неё, держась пальцами за место удара.
- Что это за кровь?! – Она ударила снова, уже сверху. Но удар пришёлся как раз по темени, самому прочному месту головы. «Господи, хоть бы он не изнасиловал никого…» Тогда это было её единственным желанием. Она не знала, что ей предстоит узнать нечто более ужасное.
- Ты будешь говорить или нет?
- Нет.
- Ха! - Она всплеснула руками и вышла из прихожей. Он посмотрел ей вслед. Мать стояла перед телефоном, приложив трубку к уху. Набрав какой – то короткий номер, она обернулась к нему. Динамик давал громкий звук. Поэтому Алексей ясно услышал, как оттуда раздалось: «Милиция! Дежурный Дериглазов, слушаю вас».
- Хорошо… - Упавшим голосом он согласился всё ей рассказать. Мать положила трубку.
- Ну!
- Я убил. – Это прозвучало глухо. Как будто уронили полено на сырую землю.
- Кого? – Было видно, что мать явно не ожидала такого ответа и была ошарашена услышанным.
- Человека. Детдомовского мальчика. Ему лет пять, наверно. Было.
Мать молча смотрела на него и пыталась осмыслить услышанное.
- Как это? – Ей казалось, что сын бредит. – Ты убил человека?! Зачем?
Её взгляд был растерянным, а голос незаметно для неё перешёл в шёпот. А сама она села на диван. Хотя если бы его не было сзади, то она просто упала бы на пол. Ноги у неё подкосились.
-Я не знаю, как это получилось…
- Ты что, сумасшедший? Не можешь себя контролировать? – Она сделала акцент на последнем слове. Хотя теперь уже сама начала терять контроль над собой. Мать вскочила и схватила его за грудки, начала трясти, затем отвесила несколько увесистых пощёчин. Рука у неё была тяжёлой. Но Алёша их словно не заметил, несмотря на то, что было больно. – Отвечай, гадина! Что за мальчик? Где?
-Вчера. В лесу.
- Ой – ой – ой… Боже мой! Какой позор… Воспитала зверя на свою голову.
В этот момент он понял со всей ясностью, что никуда бы он не пошёл сдаваться. И ещё пожалел, что ему не хватает выдержки и умения складно врать. Если бы он обладал этими способностями, то не было бы этого разговора с матерью. И он продолжил бы жить как и раньше. В этот момент он понял и то, что теперь уже не воспринимает вчерашнее убийство как нечто из ряда вон выходящее. Его заботило только одно – собственная жизнь, комфортная жизнь, такая, какой она была вместе с матерью. Но теперь, при взгляде на мать, ему стало ясно, что по – старому уже ничего не будет, даже если его не найдут. Мать сейчас сама пыталась сориентироваться, по какому пути ей дальше идти. Ей было стыдно за своего сына перед самой собой. А ещё она боялась того, что людям в городе станет известно, кто убийца. Городишко был маленьким. И сейчас, наверно, уже все стоят на ушах. Ирина Васильевна бросилась к себе в комнату. Алёша опасался, что она может с собой что – то сделать, наглотаться таблеток, или ещё что – нибудь в таком духе. Он пошёл за ней. Но был встречен бурной атакой, сопровождающейся гнусными ругательствами. Мать так говорила с ним, только когда действительно была вне себя. Перед его носом захлопнулась дверь. Скрипнула кровать. Он услышал, что мать легла. Матерные слова сменил плач навзрыд. Она выла или мычала. Было трудно определить это каким – то одним точным словом. Затем всё стихло. Алёша стоял за дверью и прислушивался. Были слышны какие – то шорохи, свидетельствующие о том, что мать жива. Но потом мать легла и всё как – то странно стихло. «Может уснула?». Он попробовал приоткрыть дверь. Мать захлопнула её с силой. Но скрипя, она всё – таки поддалась под его нажимом.
- Закрой дверь! – Металл в голосе Ирины Васильевны не оставлял надежд. В тот момент Алёша словно забыл об убийстве. Он просто хотел помириться с матерью.
«Пусть полежит…» - он сказал это сам себе и на цыпочках отошёл от двери. От всей этой ситуации ему даже стало несколько легче. Теперь об этом знает не только он, но и мать. Ирина Васильевна словно сняла часть груза с его души. И хотя не было пока известно, что она будет делать, он всё равно был рад тому, что всё так получилось. Сам бы он не смог рассказать о своей тайне. Алексей лежал на диване с книжкой в руках. Он начал её вчера, но из – за столпотворения мешавшихся в голове мыслей не смог одолеть и пары страниц. Чехов! Ему нравился Чехов. Интересно, что бы сказал сам Антон Палыч, узнав, что его строки читает убийца? Впрочем, почему бы убийцам и не читать Чехова? Читать сейчас умеют все… Но убийца, да ещё малолетнего ребёнка… Ему снова стало стыдно. Сам – то Чехов не убивал. Алексей часто занимался самоедством. Он устал от всех этих мыслей и отложил книгу. Его потянуло в сон. Видимо, сказывалась полубессонная ночь, а вдобавок и сильный стресс. Он задремал, откинувшись на подушку. А Чехов, казалось, укоризненно смотрел на него сквозь свои круглые очки с глянцевой, но уже потёртой обложки. Ему снилась какая – то фантасмогория. Мать упрекала его в том, что он прогрыз дыру в горле Юры Коняшкина. А сам Юра был словно не из плоти и крови, а из молочного шоколада. Но был жив, улыбался и смущённо хлопал длинными ресницами. Внутри него ничего не было – как действительно в надкушенной шоколадной фигурке. Только тонкая стеночка, которую потом оборачивают ярко раскрашенной фольгой. А вместо фольги у Юры была кожа. Алёша и сейчас чувствовал, какая она мягкая, бархатистая, слегка розоватая. Там ещё стояла воспитательница из детского дома, наверно, та самая Надя.
- Ну что мне теперь с ним делать? – Молодая девушка, симпатичной внешности, но с какими – холодными словно металлические пуговицы глазами, не глядя на мальчика, показывала в его сторону. – Как мне его теперь сдавать на склад, как отчитываться? Платите штраф!.. Я из – за вашей неаккуратности выговоры не хочу получать от начальства!..
Было непонятно, на какой склад должна она была его сдавать и где сидит тот самый привередливый завхоз. Но Алёша подумал, он уплатил бы любой штраф, лишь бы об этом больше никто не узнал. Потом всё будто расплылось. Он проснулся и с горечью понял, что всё это было только сном. Штрафом тут отделаться не получится, а Юра никогда и никому улыбаться уже не будет. И… Да, его самого ждёт тюрьма. От осознания этого в груди защемило сердце. Ему снова стало себя жаль. В нём опять какой – то волной вдруг поднялась тревога. Было тихо. И это безмолвие как раз и настораживало. Ощущение это усиливалось ещё и оттого, что небо вдруг потемнело. Наверно, где – то шёл дождь и постепенно приближался сюда. В комнате сразу стало как – то мрачно. Хотя было всего лишь двенадцать часов дня. Он проспал чуть больше полутора часов. А кажется, что пять минут. Но почему так тихо. Он прислушался. Тишину нарушало лишь тиканье часов. Почему – то было тяжело дышать. Наверно, просто воздух был слишком душным. Но грудь сдавливало, словно он лежал под толстым одеялом, на которое навалили кирпичей. Он подумал, что стоит снова попробовать заглянуть к матери. Зачем? Помириться? Ха – ха! Как будто ему снова десять лет и он просто плохо себя вёл. Сложно попросить прощения у матери за то, что ты убил человека. Причём тут она? Хорошо бы попросить прощения у самого убитого. Но для этого нужно самому отправиться в мир иной. Самоубийство! Эта мысль тонким лезвием холода скользнула между лопаток. И теперь уже он не замечал духоты. А ведь и в самом деле, зачем ему жить? Кому он нужен кроме матери? Его никто не любит. Это было правдой. Но тут же в нём поднялся эгоистичный протест: «Ведь если я родился, значит должен жить! Змей и крыс тоже никто не любит, но они же для чего – то живут?!» Он не подумал о том, что Юра тоже родился для того, чтобы жить. А может и подумал вскользь, но быстро подавил эту мысль, не дав ей развиться. Его немного покоробило своё же собственное сравнение с животными, которых он сам считал мерзкими тварями, к которым не хочется даже прикасаться. Но пример был действительно хорош. Поэтому он успокоился. Нет! Он должен и будет жить. С этой мыслью он подошёл к комнате матери. Постояв перед дверью он снова прислушался. Немного мешало мерное гудение холодильника, стоявшего здесь же в прихожей. Но обычно даже при этом постороннем звуке и закрытой двери он слышал её дыхание. Но сейчас было тихо как в склепе. С каким – то неясным предчувствием он нажал на дверь. Она не поддалась. Алёша нажал посильнее и вошёл в комнату. Мать не дышала. Рядом на полу лежал пустой тюбик из – под снотворного. Подойдя ещё немного ближе, он увидел на полу небольшую бумажку. Это был листок, вырванный из записной книжки: «Сын! Я тебя люблю. Очень сильно! Но жить рядом с убийцей, скрывать это я не могу. Твоя мама». Теперь он всё понял. Чёрт побери!!! Он проспал смерть своей матери. Она была ещё тёплой, но уже не дышала. «Но! Но… может ещё можно её откачать?!» Он побежал к телефону и вызвал «скорую помощь». Сам пытался делать искусственное дыхание. Всё было тщетно. Когда приехали медики, он уже совсем потерял голову, но даже в таком состоянии он не забыл спрятать записку матери в карман брюк. Это было как будто насмешкой самой судьбы. Свои последние строки в своей жизни мать написала ему. Перед тем, как наглотаться этой дряни. И в этих строках был упрёк. Это упрёк будет преследовать теперь его все отпущенные ему годы. Это он понимал ясно. И ведь он убил не только вчера. Сегодня он убил свою мать. Да, это он её убил. Ведь зная мать, он не мог не понимать, что жить с этим камнем в душе она будет не в силах. И кого теперь волнует, что он сделал вчера это с мальчиком бессознательно? Значит это уже было давно в нём. Урод! Какой же он гнусный урод!.. Он упал на колени, уткнувшись головой ей в грудь.
- Ма – ама!.. – Он взывал к ней, словно надеясь этим пробудить её от вечного сна. То, что именно вечным он был, констатировала врач, наконец приехавшая и сходу пощупавшая пульс.
- Ну может как – то по – другому можно проверить? Послушайте её. Или может ей зеркало ко рту поднести?..
Словно желая его успокоить, врач, уже пожилая женщина, которая много понимала в это жизни, сделала то, о чём он просил. Потом она встала.
- Мальчик, твоя мама умерла. – Затем, уже обернувшись к фельдшеру, она дала указание ему. – Вадик, позвони в милицию. Там в прихожей телефон стоит. Видел?
Это казалось странным. Но Алёша сейчас не заметил, как она к нему обратилась. Это обращение сейчас он не воспринял как обидное. Сейчас он действительно чувствовал себя мальчиком. Он ещё ребёнок! Хотя ему же девятнадцать лет! Как это может быть? От досады он стукнул кулаком в стену. Звук был гулким. Боль резко отозвалась в чудом не сломанных пальцах.
- Ну, ну… Тихо, тихо, малыш!.. – Врач обняла его за плечи. За годы работы медиком она умудрилась не очерстветь. И каждый подобный вызов забирал у неё часть сердца.
- Я не малыш! Мне уже девятнадцать лет!.. – Словно сам себе сказал Алёша.
- Да… Уже взрослый парень. Ну а родственники есть?
- Есть…
-Ну вот и звони им…
Алёша ничего не ответил. Задумавшись, он молча смотрел в окно. Тучи куда – то подевались, и в окно снова заглядывало яркое солнце. Ах… Мама уже не увидит этого солнца. А эта… сука… Заботливая! А как обыденно она сказала этому своему холую позвонить по их телефону… Кто им дал право? Он вдруг подумал о том, что ждёт его уже в ближайшее время. Сначала будут похороны. Затем – поминки. Он вспомнил, когда был на последних похоронах. Это было всего – то пару месяцев назад. Тогда умерла одна из дальних родственниц. Она была уже довольно – таки старой женщиной, намного старше матери. Глядя на восковое лицо покойницы, лежащей в простом деревянном гробу, обитом бордовой тканью, Алёша поймал себя на мысли, что он испытывал в тот момент радость. Он любил мать и иногда задумывался о том, что она уже в достаточно серьезном возрасте, что она болеет, и был рад тому, что находится на чужих похоронах. Беда снова обошла стороной. Ну а теперь это всё – таки случилось. Мир не рухнул. Но он понимал, что какая – то часть жизни навсегда ушла от него. Теперь уж точно ничего не будет так, как раньше.
Всё, что происходило потом, он плохо помнил. Это было как сон. Началась взрослая жизнь.
Виктор опять выпил. Нет, нельзя было сказать, что он сейчас пьян в дымину. Но запах перегара изо рта и неестественная весёлость… Алёну, которой уже до чёртиков надоело видеть его в таком состоянии, раздражало даже это. Она уже действительно не в силах была понять, что это просто порочный круг. Мухин пьёт от её непонимания. Чтобы просто отключить голову и не слышать того, что она ему будет говорить. Но это сейчас она укоряла его в пьянстве. Раньше были укоры по поводу недостаточно большой зарплаты, старой машины. Но самым главным, в чём она его обвиняла, была принципиальность. Мухин был честным, он не сотрудничал с сильными мира сего. До Алёны просто не доходило, почему нельзя просто закрыть на некоторые вещи глаза. Виктор не брал взяток от высоких чинов, которые пытались таким нехитрым способом отмазать своих сынков, изнасиловавших девчонку в ночном клубе или сбивших пешехода, гоняя по городу без правил. Он не был моралистом, а просто старался хорошо делать свою работу, хотя иногда ему очень мешали в этом. Мухин был неудобным человеком. И он оказался между двумя огнями. С одной стороны его донимал Потапенко, которому на него жаловались обиженные злосчастным следователем. А с другой – была жена. Напряжение не отпускало, он нигде не мог расслабиться. Они жили в этом городе уже больше десяти лет. И эта война на два фронта началась почти сразу после переезда из Питера. Но он держался. Держался даже тогда, когда понизили в звании. Но всё больше претензий было от Алёны. Шуба, новая стиральная машина, путёвка в Турцию. Ей хотелось всего, сразу и побольше. Ей было без разницы, каким образом всё это можно было получить. Хотя не совсем. Она ведь тоже пыталась воздействовать на него в том же ключе, что и Потапенко. Тот пытался найти подход к Мухину через неё, дарил цветы, конфеты. Подобное отношение начальника к подчинённому было не типичным. Просто он понимал, что Мухин – единственный толковый следователь во всём районе. Почему он не поменял профессию? Виктор задавал себе этот вопрос не единожды. Но ответ даже не приходилось искать. Он ничего другого не умел. Почему не уехал обратно в Питер или ещё куда – нибудь? Ведь можно было даже перевестись. Сначала дело было в Олесе. Потом это стало привычкой. Ему стало страшно что – то менять. А вдруг где – то там ещё хуже? Да и переезд… Жена, ребёнок… Хотя в последние годы сама Алёна была уже и не против уехать из этой дыры, как она называла Кубанск. Наверно, это было просто слабостью духа. И наконец он начал пить. Это было не похоже на него. Но после тридцати пяти в нём как будто что – то сломалось. То, что заставляло его держать спину прямо. При нём остался его аналитический ум. И всё. Сначала он пил только по выходным. И на службе ничего не замечали. Но потом боязнь быть уволенным перестала его волновать. В ящике его стола всегда лежала начатая бутылка. На первый взгляд было удивительным, что Потапенко терпел все его выходки. Но Мухин был его собственным Шерлоком Холмсом. А со своими обиженными Мухиным друзьями он мог всегда договориться. Ведь всё равно принимались нужные им решения. Ну а этот ненормальный следачок… Это ведь такая мелочь. Пусть живёт. Дальше района всё равно никуда никакая информация не уйдёт. С Алёной было несколько сложнее. Она была не тем человеком, с которым можно было сесть и поговорить по душам. Её должны были понимать. Но сама она до этого не снисходила. Хотя именно это и могло бы стать для Виктора спасением. Мухин пил, устраивал скандалы. Алёна пыталась с этим бороться. Для этого у неё были свои способы. Но ей невдомёк было, что они только вредят. Она могла только поучать и упрекать. Снова и снова, снова и снова… Но это вызвало обратный эффект. Мухин имел спокойный характер. Но алкоголь пробуждал в нём агрессию. Он не кидался на всех с ножом. Не стрелял из пистолета по кошкам. Но в такие моменты с ним нужно было во всём соглашаться. Он становился шумным, старался кому – то что – то доказать. Алёне это было противно. Она была в своём уже достаточно зрелом возрасте ребёнком в душе и слишком эгоистична, чтобы относиться с пониманием к чьим – то слабостям. И всё же несколько лет, пока Мухин спивался, она терпела. До последнего скандала. И Алёна решила поздравить подругу с днём рождения. Наталья - так её звали – приглашала её вместе с Мухиным, но тот, как всегда, задержался на службе. Олеся осталась одна дома. И когда Мухин, придя домой, увидел, что жены нет дома – это в десять часов вечера – то – в нём заговорил Отелло. Он сидел и ждал на скамье у их подъезда. Звонок жене его раздраконил ещё больше. В динамике были слышны смех, мужской голос. «Ах ты ж сука…».
- Ты где?
- Витя, я скоро приду.
- Ну – ну… - Он услышал, как на другом конце провода положили трубку.
Жена действительно скоро пришла. Её пошёл проводить муж той самой подруги.
- О… Да мы не в одиночестве гуляем. – Мухин подошёл к жене и её провожатому и дыхнул им в лицо сивушными парами.
- Фу – у… Ну как всегда бухой… Не начинай. – Потом она обернулась к Николаю, который довёл её до подъезда. – Спасибо, Коль! Тут я уж сама…
- Алёнка, помощь не нужна? – Та в ответ помотала головой и зашла в подъезд.
- Ах, Алёнка… - Прищурившись, Мухин пробубнил это и повернулся в сторону Николая, чтобы выразить ему своё неудовольствие по этому поводу. Но тот уже ушёл. Повернувшись в другую сторону, он увидел, что и Алёны нет. Он поднялся следом за ней и начал пинать дверь их квартиры. Но Алёна, испугавшись, что он захочет её избить, не открыла.
- Витя, успокойся! Проветрись, протрезвей.– Только это услышал из щели, которую давала дверная цепочка.
- Ах проветриться? Ты меня в собственную квартиру не пускаешь? Ла – адно… - Он последний раз гулко ударил дверь – так, что в её тонком металле осталась вмятина от каблука и с решимостью пьяницы начал спускаться вниз. Оказавшись во дворе, он задрал голову вверх и заорал во всю глотку: «Я этому козлу твоему ножки – то сейчас переломаю».
Он вспомнил Николая и где тот живёт. С Наташкой. Тут и недалеко совсем. Всё произошло быстро. Мухин заявился в полный дом гостей и сходу начал оскорблять хозяина. Николай терпел, но потом всё – таки врезал пьяному по челюсти. Это сработало, и Мухин убрался восвояси.А на следующий день Алёна попросила мужа уйти из семьи. Это было для него подобно смерти.
Алексей Петрович сидел в библиотеке за изучением анатомического атласа. Он рассматривал расположение органов, костей, мышц в человеческом организме. Горшков привык ко всему подходить обстоятельно. И даже резать человека он не мог просто так. Ему нужно было знать, как всё работает в человеке. Ему было интересно, как крепились мышцы. Он мог просто найти всю эту информацию в Интернете. Но у него быстро уставали глаза от свечения монитора домашнего компьютера. Да и рассмотреть всё на большом листе бумаги можно было лучше. Хотя он и сам не знал, зачем ему эти знания. Отрезать кусок мяса у человека можно точно так же, как и у коровы или свиньи. Атлас был старым, и все названия здесь были на латинице. Он учил этот умерший язык. Ещё в институте. Но уже успел давно его забыть. Со времени учёбы в институте прошло уже больше сорока лет. Больше сорока лет прошло с того дня, когда он первый раз убил. Если быть точным, то уже сорок пять лет. Но того мальчика он будет помнить, наверно, до самого своего конца. Это удивляло его самого, потому что в прошлом году он снова начал убивать. На его счету было уже одиннадцать человек. Он их похищал, а потом съедал… по частям. Но если первое убийство он совершил словно в некоем забытьи, то к этим, спустя столько лет, он подошёл вполне осознанно. Мысль о том, что питаясь плотью и кровью других людей можно продлить себе жизнь, появилась у него внезапно, но была чёткой и казалась незыблемой, не требующей доказательств. Не было у него и мук совести, хотя это его и удивило, поскольку он отличался изрядной долей самоедства. Уже на следующий день он вышел на охоту. Первой жертвой стала девушка. Казалось, что это было так давно… А ведь прошли всего около года. Просто после той первой охоты было много впечатлений… и новые жертвы.
Будильник зазвонил бессовестно рано и громко. Голова раскалывалась после вчерашней попойки. Да, поспать пришлось не слишком долго. Сосед, старый алкоголик, Ерофеич ушёл от Мухина уже в третьем часу ночи. Виктор понимал, что выживший из ума маразматик – не лучшая компания. Но всё равно был рад, когда пенсионер приходил. Дверь у Мухина всегда была открыта. К следователю, да ещё с правом на ношение оружия, навряд ли кто – то сунулся бы не с благими намерениями просто так. Да и Виктору было всё равно. Жизнью он не дорожил, а богатств грабители не смогли бы найти в его съёмной квартире при всём желании. Поэтому Ерофеич сам входил в квартиру и отправлялся на кухню. Если Мухин не спал, то застать чаще всего его можно было именно там, уставившимся в старенький телевизор. Ему были абсолютно не интересны ни новости, ни тем более боевики, ни прочая муть, которую крутят вечерами. Но ему просто нечем больше было себя занять. И если в такой момент появлялся Ерофеич, то это было немалой удачей для обоих. Ерофеич получал бесплатную порцию алкоголя и собеседника, который на всё согласно кивал, что немаловажно в беседах, одурманенных винным духом. А Мухин, слушая пьяный бред соседа, имел возможность отвлечься от своих горьких дум о семье, которой стал не нужен. Вчера вечером всё прошло по традиционной схеме. Ерофеич пришёл, с многозначительным видом щёлкнул себя пальцем по горлу. Мухин согласно кивнул и вытащил из бумажника несколько банкнот, достаточных для покупки в соседнем магазине пары бутылок водки и незамысловатой закуски. Особым плюсом в таких добрососедских отношениях Ерофеич видел то, что Мухин, не задумываясь о ценах, предпочитал хороший алкоголь.
На бутылке вчерашней водки было чётко указано, что она «мягкая»… Вполне может быть… Но голова сейчас утром болела после неё совсем уж немилосердно. Да, у этих торгашей, видимо, свои понятия о мягкости… Может, пойло вообще было палёным?.. Это было бы обидно за такие деньги. Впрочем, какая разница? Ему на себя плевать. Вот только голова бы не болела…Он поднял своё большое тело с постели. При немалом росте он был жутко худым. Сказывался холостяцкий образ жизни. Уж хоть и были у него с Алёной, бывшей, весьма непростые отношения, но он всегда был накормлен. Теперь же… После ухода из семьи он всё перехватывал на бегу. Удивительно, почему эти перекусы в дешёвеньких кафе и регулярные алкогольные возлияния ещё не стали причиной язвы или чего похуже. Хотя кто знает? Медкомиссию он проходил ещё в прошлом году.
Приглаживая на ходу свои светлые волосы, которые после пьяного сна больше напоминали пук соломы, Виктор прошёл на кухню. Пошарив рукой, он нащупал на столе полупустой блистер «цитрамона». Здесь же лежал и «алкозельцер» - вот за что нужно бы сказать спасибо миру науки. Напившись препаратов и постояв пару минут под холодным душем, Мухин вскоре почувствовал некоторое облегчение.
Нужно было поторапливаться. Потапенко, начальник отдела, не любил опозданий. Конечно, в отдельных случаях Мухин мог и послать своего руководителя куда подальше. Но, надо всё – таки отдать ему должное, делал это исключительно по уважительным поводам. Во всяком случае с его точки зрения. Так что хотя бы совесть была чиста. И Потапенко не просил его написать заявление об увольнении. Просто потому, что Мухин был единственным следователем в его подчинении, реально понимающим, что и как нужно делать. Сам начальник был вынужден обращаться к нему за помощью. Показатели раскрываемости были в норме. Только благодаря ему, следователю Мухину. Это всё, что волновало Потапенко. Чего ж скрывать? Иначе он сам лишился бы работы. Хотя что вообще может вызвать затруднение у следователя в этой дыре? На память Мухину приходили лишь несколько случаев, когда ему действительно приходилось поломать голову в поисках преступников. И это притом, что ему всегда дают самые сложные дела. Но, тем не менее, сейчас ему ссориться с Потапенко не хотелось. Служба – есть служба.
Машинально водя расчёской по волосам перед зеркалом, Мухин рассматривал собственное отражение. Ничего особенно приятного видеть не приходилось. Бледная кожа… Хорошо то, что ещё не красная с прожилками. Алкоголь ещё найдёт себе место для работы. Мухин полностью осознавал свою зависимость. Она была настоящей, и побороть её он не мог. Во всяком случае сейчас, когда он остался один на один с собой. Он размышлял об этом спокойно, как о чём – то постороннем. И вообще об этом всё можно подумать и вечером на пару с Ерофеичем… Мухин вышел из квартиры и спустился во двор к машине. Серебристая «девятка» знавала и лучшие дни, когда он за ней ухаживал. Но… Это было уже давно. В семейной жизни. В прошлой жизни, если выразиться точнее…
Виктор ещё не знал, как проведёт этот день. Возможно, сегодня поедут на обследование место какой – нибудь пьяной драки или разборок националистов с кавказцами, благополучно завершившимися чьим – нибудь смертоубийством. Ну хоть что – то интересное. Будет на что отвлечься… А может, просидит весь день у себя в управлении. Он быстро доехал.
Мухин, несмотря на весь свой образ жизни, каким – то непостижимым для всех образом умудрился сохранить трезвость ума, его цепкость и прочие качества, нужные человеку его профессии. И ещё он умел наблюдать – глазами, ушами… Это качество привил ему его ещё первый наставник в самом начале службы. И, наверно, вытравить его не мог никакой, даже самый крепкий, всё разлагающий алкоголь.
И, проходя через коридор, Виктор услышал разговор двух женщин средних лет, видимо ожидавших вызова к кому - то.
- Да Петровна извелась уже совсем… Андрюшка её никогда не чудил. Из школы всегда вовремя приходил. А тут пропал. Ну как третьи сутки пошли, она, бедная, совсем слегла…
- Ну понятное дело… Жалко мать. Ну а что сделаешь? – Шёпотом, но таким, что слышно было и Мухину, она добавила. – На органы забрали, наверно… А что? Ребёнок здоровенький…
- Что творится… Так ведь он уже не первый пропал.
- Да?
- Так в том – то и дело… Пропадают в основном дети, подростки. Говорят, объявилась банда целая. «Чёрные трансплантологи»…
- Не слышала…
- Да что ж они вам в новостях об этом расскажут?.. Ага… Держите карман шире! Сделать – то ничего не могут. Только проституток крышевать мастера, да деньги лопатой грести… Твари толстопузые. А тут на улицу с внуком выйти страшно.
«Слава Богу, я не толстопузый»… - мысль мелькнула у Мухина в голове и заставила его легонько улыбнуться. Но подумал он в тот момент о другом. Если об этом уже судачат, значит, дело разрастается, а люди продолжают пропадать. Странно, почему до сих пор следственный комитет до сих пор ещё не занялся этим делом… Это было бы даже интересно.
Мухин вошёл в приёмную Потапенко.
- Наташка, планёрка началась? – молодая секретарша начальника посмотрела на него как на нечто, не слишком занятное.
- Да, уже все пришли.
Он постучал в дверь и вошёл в большой кабинет Потапенко.
- А… Вот и наш стахановец. Опаздываете, товарищ Мухин!.. Опаздываете… - Тон был официальным. Но вдруг его сменил более простой. – Побрился бы хоть, Витька…
Без подколов и придирок Потапенко обойтись был не в состоянии. Но… Уже по одному изменению обращения Мухин сумел понять: начальнику от него что – то нужно. Иначе бы небожитель не снизошёл бы к нему, простому рабу, со своего царского трона. Неужели он хочет ему поручить какое – то дело, которому не может дать ума сам? Пропажи людей? Как знать, как знать?..
- Итак, товарищи офицеры! Многие из вас, я думаю, слышали о том, что в городе пропадают люди…
«Да неужели… То самое дело!» - Мухин мысленно похвалил себя за проницательность.
- Конечно, половина из того, что болтают в народе, обычная ерунда. Тут вам и инопланетяне, и волки, утаскивающие людей в лес словно баранов из отары… Но… Люди действительно пропадают. На лицо пропажа уже восьми человек. Причём, это только те, о ком беспокоятся родственники… Восемь заявлений! И это всего за несколько месяцев… Согласитесь. Мы не Питер, не Москва… Что – то многовато для нашего города.
Потапенко рассказал о деле. На это у него ушло не больше пары минут. Говорить ему, в общем – то, было и не о чем. Люди просто пропадали. Без причин и следов. И всё.
- Ну я тут не просто так разглагольствую… Эти дела объединены в одно… И уже оно передано нам как особо важное… Какие мысли по этому поводу, товарищи офицеры?
- Хреновые… - Раздалось со стороны Мухина.
- Мухин, соблюдайте субординацию… да и правила приличия пока никто не отменял. – Потапенко цыкнул с грустной миной на лице. – Ну, вот раз вы всё понимаете, то вам, как говорится и карты в руки.
Начальник передал ему папку с делом. Она была беспощадно тонкой – не было совершенно никакой толковой информации.
- Служу России! – Мухин привстал, отдал честь и демонстративно щёлкнул каблуками.
- Вит – тя… Ну сколько можно ёрничать? Взрослый мужик… А всё детство в жопе играет. Тем более что сейчас не до шуточек. Дело – то серьёзное.
Да, дело действительно было серьёзным. Уж с этим Мухин спорить бы не стал. Он согласно кивнул.
- Ну так что? Какие ещё у кого мысли – то?
- Опросить родственников…
- Проверить связи, может удастся найти что – то общее у пропавших…
Раздалось несколько голосов с разных сторон.
- О! – Потапенко удовлетворённо поднял указательный палец вверх и скосил глаза на Мухина. – Слышал? Люди конструктивно соображают, думают… Да только уже проверяли и опрашивали. А общее у них только то, что они куда – то подевались. Ладно, все свободны. Ты, Мухин, останься. – Потапенко в разговоре с Мухиным часто менял стиль обращения: то он был сугубо назидательно - официальным, то распекающим, а сейчас стал мягким и свойским. Значит, будет разговор по душам.
- Ну что скажешь, Витя?
Мухин помолчал несколько секунд.
- Сложно с ходу что – то конкретное сказать…
- А ты не с ходу. Ты подумай.
- Слышал, как тут бабы в приёмной о «чёрных врачах» чесали языками… Может и правда. Но откуда? Маньячина какой – нибудь? Ну не знаю… Что ещё может быть? пропадают они не сами по себе. Походить надо, поговорить, послушать.
- А ты узнай, Витя, узнай… Скажу тебе по секрету… - Потапенко оглянулся, словно опасаясь чужих ушей. Дело уже на контроле у губернатора. И если мы не отыщем того или тех, кто это делает… Боюсь даже представить, что будет. Ну, мы с тобой тут точно работать не будем.
«Ха! Нашёл чем пугать! Конечно, тебя турнут от кормушки! И дачу, и все квартиры отберут… даже на жену оформленные…». Эта мысль быстро пронеслась у него в голове. Она, видимо, была настолько явной, что Потапенко разглядел её след в глазах и лёгком изгибе губ Мухина. Мухин считал, что ему – то уж бояться нечего. Выгонят – так выгонят. А прикрывать задницу начальника ему хотелось меньше всего. О важности дела он как – то не задумывался. За годы службы в следственном комитете сердце его загрубело и привыкло к чужой боли. Тем более что часто он жертв преступлений считал самих виноватыми в том, что с ними случилось. Но всего этого он, конечно, полковнику не сказал.
- Я постараюсь, Петрович.
- Ну вот и славно. Ты ж пойми, Витя… Это не просто дело. Если мы их накроем… То… - Потапенко многозначительно помолчал, давая понять о всех благах, которые светят им если, дело будет распутано. – Ну а если нет, то страшно даже подумать, что будет. Сам видишь, уже бабы в очередях судачат об этом. Если так дальше пойдёт, мы на всю страну прогремим. Интернет сейчас хуже досужей бабы.
Они попрощались, и Мухин вышел.
Закрыв дверь, он не мог видеть, с каким облегчением вздохнул начальник, вытерев свою блестевшую капельками пота лысину. Напряжение спало. Потапенко знал: поручив дело Мухину, он наполовину проблему уже решил. Майор хоть и алкоголик, но следак отменный.
У самого же Виктора мысли были прямо противоположными. Он понимал страх шефа, чувствовал его зависимость от себя. Поэтому мыслей проявлять служебное рвение у него не было.
Мухина, конечно, нельзя было бы назвать эгоистом. Во всяком случае раньше. Но после развода, потери связи с дочерью ему всё опротивело. К тому же он видел, что на службе его просто используют, потому что он умеет делать то, на что у самого Потапенко попросту мозгов не хватает. И ещё он часто считал самих жертв преступлений виновными в своих бедах. Ну например… Этот гопник… Как его?.. А! Вспомнил! Кисельников! Напал в подъезде на соседа… Горчинского. А тот оказался бывшим боксёром, сломал ему челюсть и несколько рёбер… То есть превысил пределы необходимой самообороны. Теперь, может быть, отсидит пару лет. Он же боксё – ёр… Да уж… Правосудие… Действительно, система российского правосудия нравилась ему с каждым годом всё меньше, раздражали её несовершенство и порой дикие ошибки авторов всех этих кодексов, мать их… Мухин понимал, что служба ему не нравится. И не мог понять, почему до сих пор не бросил её. Наверно, это просто привычка… Да и навряд ли с его нынешним настроением ему вообще хоть что – то может принести удовлетворение… Алкоголь был единственным средством… не решить проблему, но хотя бы забыть о них на время. Но он создавал новые. Это Виктор тоже понимал. С такими мыслями он шагал по коридору, держа в руках папку, полученную от Потапенко. Он посмотрел на неё. Они пропадают… эти люди. Интересно, живы ли они ещё…
Оказавшись один у себя в кабинете, Мухин позволил себе расслабиться. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Затылок всё ещё ломило. Проклятое пойло! Господи Боже…»Зачем я только пью?! В башку будто бур вкручивают…» В этот момент он готов отпилить часть своей головы и выкинуть её на помойку. Ту часть, которая нестерпимо болела. Может быть, от этого была бы польза и другого толка. Вместе с мозгами он бы избавился от дурных мыслей. Не было бы всех этих переживаний. Как жаль, что это всё только бесплодные мечты… «Я больше не могу пить…» - такая мысль появлялась у него каждое утро после их грандиозных попоек с Ерофеичем. В последнее время он пил только с соседом. Но к вечеру боль постепенно проходила, голова прояснялась и он снова готов был влить в себя очередную порцию жидкого огня. Сейчас он тоже знал, что всё повторится по заведённому порядку. Поэтому нужно просто подождать немного… и выпить таблеточку цитрамона. К создателю этого допотопного препарата Виктор испытывал неподдельное чувство огромной благодарности. Цитрамон – его друг номер один в подобных ситуациях. Он выпил, наверно, не одну сотню таблеток за годы пьянства. Пить – то начал, ещё будучи женатым…
Надо было заниматься делом. Он принял обезболивающее, выдохнул и развязал тесёмки папки. Так… Заявления протоколы допросов… Вот, пожалуйста… Подросток пятнадцати лет не вернулся домой с занятий на спортплощадке. Женщина двадцати девяти лет добиралась из кинотеатра к пожилой матери и по пути куда – то испарилась… Студент профтехучилища двадцати одного года вышел в магазин из общежития и не вернулся. Действительно, между ними нет ничего общего. В этом Потапенко прав. Но что это даёт? Пока непонятно. Интересно, как у них со здоровьем было, если всёрьёз принять версию о «чёрных врачах»?.. Надо будет поднять сведения об этом в городской больнице. А что, если их воруют для кирпичных заводов в Дагестане? Навряд ли… в подтверждение этого ему попался протокол допроса матери пропавшего девятилетнего ребёнка. Кому нужен малолетний пацан? Толку от него на тяжёлом производстве всё равно никакого… Оставалась ещё одна версия, в которую ему верилось тоже с трудом просто потому, что всё происходило в глубокой провинции. Это мог быть маньяк. Но кто он? Псих, сбежавший из больницы? Может быть. Насильник, убивающий своих жертв? Тоже маловероятно… Эти обычно выбирают узкую специализацию. Охотники за женщинами. Педофилы… Но здесь совершенно разные люди! Чёрт побери! Если это маньяк, то что он с ними делает? Вопрос пока остался открытым. Мухин размышлял.
Мухин в задумчивости подрулил к подъезду пятиэтажки, где жили жена и дочь. Он знал, что приблизительно в это время возвращается с работы Алёна. Почему – то её не было – свет в окнах квартиры не горел. Он ждал уже чуть больше двадцати минут… Может уже прошла или где – то задержалась?.. Но последнее было не свойственно бывшей супруге. Она могла «погулять», но делала это аккуратно. Виктор даже не видел её нынешнего ухажёра. Ну а в том, что таковой имелся, сомневаться не приходилось. Алёна была слишком эгоистична по своей натуре для того, чтобы отказывать себе в маленьких плотских удовольствиях и уж тем более - просто знаках внимания. Мухин убедился в этом на себе и не один раз.
Вот и она… Зашла в магазин. В руках были пакеты с продуктами. А плечом она прижимала мобильный телефон к уху. Всё такая же красивая… зараза. Не та, что двадцать лет назад, когда у них всё только начиналось. Её красота стала более зрелой. Как роза, бутон которой распустился. Ветерок легонько теребил её золотистые волосы. Каблучки цокали по асфальт, а в такт шагам легонько колыхалась полная, но не расплывшаяся до безобразия грудь. Мухина легонько царапнуло где – то внутри. Что это было? Зависть? Он завидует тому, кто бывает теперь с ней? Может быть… А может, просто сожаление о том, что всё безвозвратно потеряно и ничего уже теперь не поправишь. Алёна была не одна. Через секунду из – за угла дома появилась и дочь. Олеся в одной руке также держала один пакет… Господи, неужели они всё это съедят?! Или к ним придёт гость… Возможно. Хотя какая ему разница? Он теперь здесь никто! Но не хотелось с этим мириться. Поэтому он сюда и приехал.
- Алёна! – Виктор позвал негромко, но достаточно для того, чтобы женщина услышала. Та скосила глаза в сторону, откуда прозвучал голос. На лице сразу возникла злая гримаса, а в голосе, всего мгновение назад мило щебетавшем, появились жёсткие нотки. В глубине души Мухин был даже удивлён тем, что не заметила его сразу. Мухинскую серебристую «девятку» она знала прекрасно, даже больше того – она её просто ненавидела и не раз ею попрекала во время их бесчисленных словесных баталий, упирая на то, что если бы он мог правильно вести себя с начальством и идти иногда на уступки тем, кого старался посадить за решётку, то их жизнь была бы более комфортной, и ездили бы они не на «этом куске русского дерьма, а на нормальной машине», жили бы не в тесной «хрущёвке», а в большом уютном доме в пригороде с чистым воздухом... И прочее, прочее, прочее… Слов и поводов для ссор было много, но мысли Алёна всегда высказывала одни и те же, поэтому суть их на веки вбилась в голову Мухину.
- Милый, я тебе перезвоню…
Потом до него дошло, что она не заметила машину сразу только потому, что была увлечена беседой с каким - то мужиком. «Ах, милый…». Бывшая жена не желала травмировать дочь своими связями – её она действительно любила, хоть и по - своему, и в этом Виктор никогда даже не сомневался, но кольнуть Мухина шанс не упустила. «Да сколько можно думать об это стерве? Всё равно ты пришёл сюда только из – за дочери». Виктор попытался успокоиться и не подать виду, что жене удалось задеть его за живое. Он не спеша вышел из машины, негромко захлопнув дверь.
- Давайте помогу. – Мухин протянул руки к пакетам Алёны. Ненароком коснулся её ладоней и приблизился вплотную к лицу. Губы, руки… Уже не его! Он на них права не имеет. Эх – х… Как будто ножом ковырнул по свежей ране. А ведь уже и два года минули после того как они разбежались.
- Чего пришёл? – Пакеты из рук Алёна не выпустила.
- Просто… Поговорить. Давно не видел… Олесёнка… Вас…
- Ну? Увидел? Поговорил? Что дальше?
- Алёна…
- Ладно, пошли. – Она разрешила ему взять из своих рук продукты. – Не хочу, что весь двор завтра обсуждал твой пьяный бред.
- Алёна, я вообще – то сегодня на работе… - Он укоризненно взглянул на неё. И уже повернулся к дочери. - Ну а ты как, малыш?
- Он на работе… Когда тебя это останавливало? Урод…
Мухин смотрел на дочь, но всё слышал. Смолчал.
- Да нормально, пап. – Разговаривая с ним, она листала в смартфоне ленту социальной сети. Пакет мешал ей.
- Давай мне его сюда! Он коснулся и маленькой лапки дочери, попытался её ненамного задержать в своей широкой ладони. Но как только отпустил, Олеся сразу её убрала, даже не взглянув. - Ну а как в школе дела?
- Учусь. – Ответы были односложными, а их тон сам говорил за себя. Они шли рядом, но Мухин не видел её глаз, опущенных в смартфон. Мешала свесившаяся косая чёлка. Вообще Олеська была… такая… ещё ребёнок. Этот дурацкий макияж под готику или эмо… Чем там они сейчас ещё болеют?.. Но с другой стороны… С другой стороны, пока она эмо или готка, она его маленькая девочка. А уже максимум через несколько лет появится тот, кто её у него окончательно заберёт, кто будет с ней спать, делать детей, а потом может бросить… кому она будет варить борщи и ждать с работы… Ах – х… Хотя неужели, если говорить совсем уж честно, то уже сейчас не чужой ли он ей? Алёна напрочь отвратила дочь от него.
- Понятно… - Виктор не знал, как быть и что говорить, когда всем хорошо и без него. Дальше поднимались по лестнице в молчании. Может вообще не стоит идти дальше? Ну хотя бы пакеты им донесёт. Дошли и до квартиры. Алёна открыла дверь, вошла. Следом скользнула Олеся. Мухин застыл на месте, не решаясь двинуться следом.
- Ну заходи! Чего стал? Не будем же мы на пороге разговаривать?
Он теперь уже и не был уверен в том, что им есть о чём разговаривать. Бывшая – то была уверена в том, что общих тем нет и быть уже не может в принципе. Но пригласила. Мухин прошёл в кухню. Алёна поставила вариться кофе.
- Что хотел сказать? – Бросила она через плечо, гремя посудой. «Да, сегодня она действительно готовилась к визиту кого – то… И судя по бутылке шампанского и её горящим глазам, визит обещал затянуться до утра».
- Да всё то же. Хочу видеться с девочкой… Надеюсь, ты…
- Нет, я не буду против… - Она не дала ему договорить. Оба они понимали, что это было сказано для проформы. Алёна настолько глубоко заронила в душу дочери зёрна равнодушия по отношению к нему, что теперь ей можно было не опасаться большой теплоты от Олеси к отцу. Он стал для них обеих совершенно чужим человеком.
- Спасибо! Что ж? Пойду я… Ещё бы посидел, но мне ещё на работу нужно заехать. Да и гости у тебя, я думаю, будут…
- Да! Гость! – Её тон был издевательски довольным. Встреча с дочерью очень расстроила его, и он теперь утратил способность абстрагироваться и защищаться от невидимых атак бывшей жены. Алёна била на выбор. Это был ещё не нокаут, но нечто близкое к этому.
Он кивнул в ответ, хлопнул себя по коленям и пошёл. Не заходя в комнату к дочери, он крикнул ей из коридора: «Пока, Олесёнок!». Господи, до какой же степени он придурок?! Какой Олесёнок? Им она была десять лет назад. Теперь она сама другая, у неё свои, взрослые интересы. И это даже несмотря на то, что она – эмо или готка… Она для него потеряна. Теперь с этим нужно смириться и просто жить.
Жить. Жить… Он вышел из квартиры. Жить. Это слово занозой застряло у него в голове. А нужно ли ему дальше жить, если всё вот так?.. Мухин спустился к машине, погружённый в свои мысли. Если бы он поднял голову вверх, то увидел бы, что на него, улыбаясь, смотрит довольная собой Алёна.
Мухин не соврал Алёне, а действительно поехал на работу. Многие сотрудники уже разошлись по домам. Но некоторые также как он сидели в своих кабинетах. Навряд ли он торчали здесь потому что у них случился не совсем удачный разговор с женой. Они гнали дела. Мухин же поднялся к себе, закрылся на ключ и сел, поглядев искоса на сейф. Там лежал его табельный «макаров». Он редко брал его в руки в последние годы. Как – то так всегда получалось, что стрелять было не нужно. Переведясь в этот маленький захолустный городок, Мухин избавился от серьёзных дел, при расследовании которых ему могло бы понадобиться применить оружие. Питер! Да… Это другое дело… Там урки – беспредельщики однажды объявили на него охоту. Но это было так давно. Тогда всё удачно закончилось, хотя могло быть и по – другому. Неужели теперь всё потеряло смысл? Застрелиться сразу или сначала выпить для храбрости? Выпить! Значит, вопрос решён, очень скоро его не станет. Будет ли о нём кто – то жалеть? На свой вопрос он сам же моментально и ответил. Некому заниматься подобной ерундой. После сегодняшней встречи стало понятно, что даже дочери он безразличен. Хотя почему даже? Этого следовало ожидать…Следовало следователю… Он рассмеялся над игрой слов. Но это всё ненужная лирика. Он протянул рук к верхнему ящику стола, в котором лежала бутылка водки. Открыв его и сунув туда руку, он наткнулся на папку. Под ней лежало спиртное. Он отпихнул дело, вытащил водку и, подставив её под свет настольной лампы, посмотрел сквозь стекло. Да, чистая до прозрачности… Но пить ему почему – то не хотелось. Алёна наверняка была бы рада, застав его в таком состоянии, но и удивление от нежелания Мухина вскрывать непочатую бутылку было бы вполне искренним. Действительно, он часто пользовался этим средством, чтобы уйти от проблем. Но… Сейчас ему что – то мешало. Он не мог понять, пока не опустил взгляд на папку с тем делом. Она так и лежала, небрежно отброшенная его рукой. Он вдруг задумался о другом. В городе пропадают люди, а папка с этим делом служит ему только для того, чтобы прикрыть его пойло. Мухин не был слишком большим моралистом, но сейчас ему вдруг стало стыдно. Это была какая – то по – детски нелепая мысль. Ведь это всего лишь бумажки. Бумажки… С чужими судьбами. Начальник управления не особенно любил Мухина за его возлияния и несговорчивость, но даже не думал заставлять его писать заявление «по собственному желанию». Это всегда был его козырь в рукаве. Мухин мог распутать любое мало – мальски сложное дело. Конечно, таких было мало, всё больше они вели бытовые убийства, изнасилования… Но уже несколько раз Потапенко убедился, что механизм мышления Мухина совершенно не ржавеет. А может так на него воздействует именно спиртное?.. Как бы то ни было, но Потапенко и злополучное дело о похищениях людей поручил именно этому алкоголику. Хотя так до конца и не было пока ещё понятно, похищают ли этих людей или они пропадают сами по себе… Конечно, в последнее верилось с трудом. То, что это именно похищения, было гипотезой самого Мухина, а Потапенко к этому прислушивался. Тем более что и объяснить происходящее пока не представлялось возможным. Это всем казалось диким. Да, люди и раньше пропадали, пропажа одного человека за полгода даже для такого городишки как Кубанск всего в несколько десятков тысяч человек было делом не слишком значительным. Но сейчас, когда люди исчезают раз в одну – две недели… Это казалось чем – то из ряда вон выходящим, тем более потому, что жители друг друга знают через одного. Но если он, Мухин, прав, то кто же всё – таки как волк утаскивает людей? Эх, понять бы с какой целью он это творит… Или они. Куча вопросов. Они громоздились один на другом и не давали покоя. Мухин вдруг понял, что он отвлёкся от мысли о самоубийстве.
Ему стало жаль себя? Отчасти может быть… эгоистичная нотка промелькнула в его воспалённом мозгу. Или струсил? Нет, главным было всё – таки другое. Потапенко ведь не просто так поручил ему это дело. Действительно сейчас весь город в страхе, и этот страх уже никуда не спрячешь. Понятно, что о бессилии «органов» никто в новостях трубить не будет. Об этом расскажут друг другу сами люди. Соседи, родственники, друзья… Да разве и это главное – то, что снимут с должности его, того же Потапенко или даже мэра? Гм… туда ему и дорога. И так уже настроил домиков у моря и квартир в Москве… Потеря не большая. Нет, его волновало то, что ломаются чьи – то жизни. Это чьи – то дети, родители… Всё это время, что он живёт здесь, ему ведь по сути приходилось заниматься ерундой. Кто – то кого – то порезал с перепою, какая – нибудь девица слишком активно крутила задницей в ночном клубе, за что и получила в неё «заряд бодрости»… Во всём этом ковыряться нужно только потому, что это его работа. Но эти похищения… А в том, что это именно похищения, Мухин сомневался с каждым днём всё меньше. Значит какая – то тварь возомнила себя всесильным богом и взялась вершить судьбы? Но что это? Торговля органами? Угон в рабство? Ничего не ясно! Ясно только одно: уйти сейчас было бы в высшей степени подло. Ха – ха, может он просто боится пустить себе пулю в висок?! Но нет, Мухин мог честно ответить себе, что сейчас, когда он всё потерял, смерть ему не страшна. Тогда нужно доказать, что живёшь не зря. Без тебя прекрасно обходятся твои близкие…Так хотя бы пригодишься кому – то другому. В конце концов это даже просто интересно. Это настоящая работа. Впервые после отъезда из Питера пришло время действительно за кем – то поохотиться. И ведь этот кто – то рядом, ходит у тебя под носом. Прямо Агата Кристи постаралась, не иначе…
Мухин взял дело в руки, подержал немного в задумчивости – возможно это дело покажет ему, чего он на самом деле стоит. Развязав тесёмки, он начал просматривать документы. Заявления, заявления… Пишут в основном родители, вот чья – то жена. Люди просто исчезают без следа и всё… Они ни с кем не конфликтовали. Видимых причин для происходящего нет. И, тем не менее, их нигде не могут найти. Здесь самые разные люди. Женщины, мужчины, подростки… Стариков нет. Гм… Косвенным образом это подтверждает версию о «чёрных трансплантологах», да и работорговцы предпочитают, наверно, подопечных помоложе. В общем – то ничего это не подтверждает… Ещё один вопрос не давал Мухину покоя. Если эти нелюди действительно занимаются тем, о чём он подумал, то почему они выбрали именно Кубанск. Городишко махонький. Всё на виду. Да люди сейчас из дома нос просто так не высунут. Нелогично. Намного проще было бы всё это творить в мегаполисе. В соседних с Кубанском городках всё было спокойно. Надо бы завтра сделать запросы. Сквозняк через приоткрытую форточку пошевелил бумаги на столе. Мухин поднялся из – за стола, подошёл к окну, растворил его полностью и подставил лицо струям свежего воздуха. Вечерело, и он всё больше остывал. Это было приятно после жаркого дня. И если запросы ничего не дадут, значит это не любители заработать… А кто? Люди пропадают. И частенько. Значит кто – то им в этом активно помогает. Неужели маньяк? Это казалось смешным. Провинция. Кто ТУТ может быть маньяком? Здесь живут пенсионеры. Это говорит само за себя. Ещё есть обычные работяги, уважающие Бахуса. Офисный планктон… В Кубанске нет даже институтов. Если это маньяк, то откуда ему тут взяться? У местных жителей ход мыслей простой, сугубо практичный: заработать, накормить семью, иногда переспать с женой, ну а любители экзотики иногда могут развлечься с любовницей, выпить, посмотреть телевизор… Всё! Больше интересов нет. Другое дело – Питер… Там у людей и с фантазией всё в порядке, да и размахнуться есть где. Но эта тварь не в Питере. И всё же… Мухин вдруг понял, что он будет искать именно маньяка.
Очередь тянулась слишком медленно. А мальчик, сидящий на руках у молодой матери, успевшей занять место перед ним, плакал. И Алексей Петрович даже пожалел, что пришёл за продуктами в такой час. Как он сразу не сообразил, что сейчас обед и за пирожками и лапшой быстрого приготовления в супермаркет налетят стаи клерков и студентов. Ребёнок плакал. Он явно хотел спать. Скулёж этого маленького щенка раздражал сильнее, чем щебетание молодых девушек и парней, толкавшихся где – то сзади. Молодость его всегда злила где – то на подсознательном уровне. Ведь он сам хотел всегда быть молодым, сильным, не меть морщин и артрита. Но время не делало разницы между ним и другими. Он старел как и все. Он не мог видеть себя со стороны и оценивал себя не совсем верно. Ему казалось, что он задерживает старение. Хотя посторонние считал его просто молодящимся стариком. Они видели только вершину айсберга – знали, что он не употребляет алкоголь, не курит. Но ведь это не даёт возможности жить вечно? Иногда и ему в голову приходили мысли о том, что он зря идёт на риск, губит людей… Но потом обычно он всё равно решал продолжать в том же духе. Лелеял надежду. Хотя бы в чём – то соответствовать этим сопливым молокососам. Они не задумываются о ценности того, что имеют сейчас, но что постепенно будет таять с течением времени, особенно если они будут изнашивать организм табаком, водкой, наркотиками, плохой едой… Ха! Может быть так, что кто – то из них подохнет ещё раньше него. Но вот этот ребёнок сейчас его бесил сильнее, чем весь тупоголовый молодняк, вместе взятый. Он ныл, заливая своими бессмысленными слезами плечо матери и смотря прямо на него. «Розовый кусок молочного мяса! Заткнись!» Он мысленно послал ему эту фразу. Но карапуз его, видимо, не почувствовал. Мамочке было всё равно, что о ней и её крикливом малыше думают окружающие. Она не задумывалась о том, что кому – то мешает. В общем – то, в силу молодости, ребёнок был для неё просто живой и дорогой игрушкой. У неё должен быть ребёнок. Ведь она не хуже других. Правда, когда её спрашивали об отце, она старалась отмалчиваться, потому – что нагуляла его под хмельком в ночном клубе и даже с трудом могла предположить, кто стал папашей её чада. Она развлекалась в большой компании. Ей самой было не больше двадцати. И, дав кому – то жизнь, она считала себя центром вселенной. Ведь она мать! Люди же относились к этому вою снисходительно. Это же ребёнок. Что тут поделаешь?
- Идёт коза рогатая за малыми ребятами… - Горшкову слишком мешал ребёнок. Но не уходить же из очереди. Он уже скоро будет у кассы. Скандалить с этой девкой он тоже не мог. Тем более что он был для неё дядей Лёшей, которого она знала с детства. Алексей Петрович попробовал успокоить маленького ублюдка. И тот отреагировал, заткнулся. Хотя, может быть, он просто устал? Потому что ныл уже на одной ноте и слёз у него не было.
- Да успокойте же вы ребёнка! – У какой – то женщины в конце очереди, видимо иссякло терпение. Как раз в этот момент грудничок затих. – Ну слава Богу! Зашить всё надо таким матерям, чтобы рожать больше не могли. Как будто одна тут стоит.
Горшков был терпеливее. Девушка повернулась к малышу и увидела, что он гладит мальчонку по маленькой ручке и что – то приговаривает.
- Спасибо, дядя Лёша… Утихомирили его. – Она чмокнула малыша в пухленькую щёчку.
- Да всё хорошо, Машуля. Мы ж соседи. Должны друг другу помогать.
Девушка взяла свои продукты.
- Машенька, подожди минутку. Я вам помогу. Тяжело ж одной и ребенка нести, и продукты…
- Да ничего, дядя Лёша… Я привыкла уже.
- Подожди, подожди… - Он погладил малыша по его нежной кожице. И ему очень понравилось это ощущение. Она такая мягкая. Словно бархат. Настроение его переменилось.
Он нёс свои пакеты и её, а сама Маша держала на руках малыша. Идя рядом с девушкой и помогая ей, Алексей Петрович что – то говорил, сам себя не слушая, потому что это были какие – то дежурные фразы, и в то же время размышлял о том, зачем он это делает. Хотя в действительности он понимал, что его привлекает младенец. Его тянет этот розовый кусок мяса, пахнущий материнским молоком. Какая у него всё – таки кожа… Ах… К ней хочется прикасаться вновь и вновь. А потом погрузить зубы в эту молочную плоть! Горшков закрыл глаза, мысленно представив себе это действо. Просто он боялся себе в этом признаться, потому что это казалось ему неосуществимым.
Маша шла на шаг впереди, поэтому не могла видеть, какими глазами смотрел Алексей Петрович на малыша.
- Всё такое дорогое, дядя Лёша… Подгузники, питание, одежда… И вроде бы только покупала распашонки, а они уже маленькие… И деньги скоро заканчиваются. Не знаю, что буду делать. Я – то ведь его и не хотела, если честно…
- А как же так, Машенька?
Маша задумалась.
- Получилось так, дядя Лёша.
«А что, если сказать ей прямо сейчас…» Алексей Петрович был от природы трусоват, но в определённые моменты, когда видел что – то слишком соблазнительное для себя, то ему приходилось буквально сдерживать себя от необдуманных поступков. И сейчас был как раз один из таких моментов. «Да ну… Это уж слишком. Потом ещё заявится с полицией. К чёрту!»
Они вошли во двор. Маша с маленьким ребёнком жила одна. Мать умерла чуть меньше года назад. Самой же девушке, видимо, ещё не хватало зрелости, чтобы держать хозяйство в порядке, да и на работу с грудничком на шее её никто брать не хотел. Глядя на неё, Горшков сумел всё – таки понять, почему у него не получалось решиться признаться ей о своих желаниях. Ведь если он ей обо всём расскажет, то придётся спустить к себе в подвал и её. А потом… убить, съесть. Для него это было слишком трудно, потому что он знал её почти с пелёнок. Он помнил, как она бегала босоногая возле его двора, как возила котят, завёрнутых в некое подобие пелёнки и уложенных в игрушечную коляску. Он угощал её конфетами. И теперь… Трудно!
- Вот спасибо, дядя Лёша… - Взгляд девушки был грустным. – Сейчас положу его спать.
В голосе, которым она говорила о сыне, Горшкову послышалась какая – то дежурная безразличность, какая – то не родительская отстранённость. Алексей Петрович слышал разговоры соседей о том, что девушка этого малыша нагуляла. Ходили слухи и о том, что к ней в гости ночью приезжают мужчины. Зачем к одинокой молодой девушке могут они приезжать? Понятно же всем. Алексей Петрович и сам не раз ночью видел у её ворот автомобили и считал, что соседи правы. Но он Машу не осуждал. Она выживала как умела. И глядя на всё это, он наконец решился.
«Будь что будет» - Алексей Петрович выдохнул.
- Маша, а что ты скажешь… Что ты скажешь, если я тебе предложу продать твоего ребёнка. – Алексей Петрович словно слушал себя со стороны, и ему казалось, что это говорит не он. Хотя на самом деле у него просто поднялось артериальное давление и в ушах немного шумело.
- Дядя Лёша, ты что?! – Маша смотрела на него ошалелыми глазами.
- Да я пошутил, Машуля… Пошутил. – Он похлопал её по плечу. – Ну пойду я, наверно. Дождь скоро… А мне ещё во дворе убрать нужно…
Маша просто смотрела на него, ничего не говоря. Но Горшков понимал, что девушка не поверила в его отмазку о том, что сказанное им было просто шуткой.
Алексей Петрович спешно ретировался, тихонько прикрыв за собой калитку. Он пришёл к себе, сел в кресло и замер в ожидании. Он ждал полицию, разъярённых родственников, соседей… Ну почему он уже в таком возрасте остаётся настолько глупым, что позволяет себе быть настолько несдержанным?.. Часы тикали и мерили свободу. Может быть последние её мгновения. Именно так он и думал. Ну чего ему дался этот треклятый ребёнок? Но никого не было. Тем временем он проголодался. За домашними делами дикое напряжение, владевшее им, спало. Горшков даже подумал, что всё просто забудется. Но поздно вечером, когда уже стемнело, раздался стук в калитку. На секунду Алексей Петрович словно оцепенел, не зная, что ему делать. Но стук повторился. Нужно было открывать.
- Кто там? – Он спросил у пришедшего тоненьким фальцетом. От страха у него чуть не пропал голос. Немного успокаивало только поглаживание сопящей у ног Альфы.
- Это я, дядя Лёша… Маша.
- Что случилось, Машенька? – Он открыл калитку и старался говорить и вести себя так, словно не было днём никакого разговора.
- Дядя Лёша, я тут подумала… - Девушка явно не знала, с чего начать разговор, и, опустив глаза, поправляла складки на пеленке младенца.
«Неужели она хочет согласиться? Но в это невозможно поверить! Какая нормальная мать продаст своего ребёнка? Хотя… При таком образе мыслей в головах женщин у нас не было бы детских домов».
- Что же ты хотела сказать?
Маша выдохнула и прошептала едва слышно.
- Вы ведь не шутили тогда насчёт того, чтобы купить у меня ребёнка… Верно? Зачем он вам?
Алексей Петрович раздумывал над тем, какой ответ следует дать, чтобы не шокировать. Но и ему было понятно, что его просто не существует. И он тянул время.
-Машенька, зайдём в дом… Чего у калитки тут стоять? Сейчас чайку выпьем… и поговорим. Заходи. Давай, давай, не стесняйся.
Маша пошла за ним.
«Доверчивая… - Алексей Петрович слушал её шаги и соображал. – А чего это, собственно, я пристал к ней с этой покупкой? Можно ведь просто… тюк по маковке! И всё… Никаких проблем. Всё шито – крыто»
- Я же надеюсь, что ты никому о нашем с тобой разговоре никому не говорила? Верно, Машенька?
Девушка отрицательно покачала головой. Её почти школьные коротенькие русые косички качнулись в такт.
- Точно? – Он подошёл к ней, сидящей на табурете, и, посмотрев ей в глаза, приподнял своим сильным указательным пальцем её подбородок.
Он для неё всегда был дядей Лёшей, всегда улыбающимся, с белой бородкой. Но в тот миг, когда их глаза встретились, ей что - то почудилось. Как будто тень промелькнуло, а кожи коснулся скользкий змеиный хвост.
- Нет, никому и ничего… Так всё – таки зачем?
Горшков так и не придумал, что ей сказать. Но отступать было уже поздно.
«Да какая тебе разница? Могла бы жить, если бы была более равнодушной и не такой любопытной… Сама ведь сказала, что ребёнок не нужен».
Мысленно разговаривая с девушкой, Алексей Петрович машинально ходил по кухне, доставал печенье, ставил на стол банку с мёдом, разливал чай. Внешне все его действия выглядели совершенно спокойными, хотя внутреннее напряжение было предельным. Он выжидал. В какую – то секунду в руках у него оказалась увесистая глиняная сахарница. Она была пуста, поскольку Горшков не употреблял сахар, считая его воздействие на свой организм разрушительным. Он взял её в пятерню покрепче и, подойдя к столу, за который Маша в ожидании его слов села с ребёнком на руках, сделал движение, будто ставил посудину рядом с чашками, но в последний миг замахнулся и со всей силой опустил на голову несчастной. Он не собирался убивать, а хотел пока только оглушить, но Маша успела заметить его замах и немного отклонила голову. Но это было зря. Вместо темени, в которое целился Алексей Петрович, удар ребром сахарницы пришёлся точно в висок. Смерть была мгновенной. Девушка повалилась на пол. Ребёнок упал вместе с ней и заплакал.
«Что теперь?»
Ребёнок орал во всю мощь своих младенческих лёгких. А по полу растекалась кровь.
«Что теперь? Огреть по голове и этого крысёнка?» Почему – то он не мог этого сделать. Теперь он со всей отчётливостью понимал, что не сможет разделывать ни ребёнка, ни его мать. Они были слишком близки ему.
«Утоплю! Утоплю эту мелочь…»
Алексей Петрович не знал, как это делается. Он никогда не пробовал даже утопить щенка или котёнка. Горшков набрал таз воды и сунул туда орущего младенца. Он думал, что через несколько секунд всё закончится. Но было видно, что ребёнок крутит головой и хватает губами несуществующий воздух. Палач отвернулся в надежде, что надолго малыша не хватит. Но, повернувшись к нему вновь, он увидел, что тот всё ещё жив. Это его добило. Алексей Петрович вытащил ребёнка и вытер его личико.
«Что же мне с ним делать?!»
Ребёнок снова начал кричать. Алексей Петрович достал из холодильника пакет с молоком, вскипятил его, а затем немного остудил, попутно пытаясь укачать малыша. Пригревшись на его груди, тот начал понемногу затихать. Он посапывал и шарил своими маленькими ручками в бороде Алексея Петровича. Тому же было стыдно. Впервые за многое время он испытывал это почти забытое чувство к человеку. Да. Он лишил матери этот маленький комочек жизни. Конечно, Маша навряд ли стала бы матерью образцовой. Но лучше хотя бы какая – то чем вообще никакой. Может, она бы спилась через какое – то время. И её бы лишили родительских прав, а ребёнка отправили бы в детский дом. Но оставалась надежда на лучшее. А сейчас… Может, смерть была бы лучшим выходом для этого ребёнка? Его мысли хаотично метались в голове, мельтеша и сталкиваясь друг с другом. Вдруг приняв решение, он достал из шкафа шерстяное одеяло, укутал ребёнка и, сунув ему в ротик бутылочку, которая была в руках у Маши, пошёл к центральным улицам города. Было около десяти часов вечера. На тротуарах бродило много молодёжи. Это было и хорошо, потому что было кому заметить одиноко лежащего ребёнка и вызвать «скорую» или полицию… Но это было и плохо, поскольку лишало возможности незаметно уйти. Ему повезло оказаться в одиночестве возле одной из освещённых скамеек. На неё он и положил тёплый свёрток. Затем Алексей Петрович, оглядевшись, отошёл на пару десятков метров. Здесь была тень. Притаившись в безопасности, он стал наблюдать, ожидая, что кто – то из прохожих подойдёт к ребёнку. К той скамье приближалась молодая пара. Это были подростки. Пошептавшись, они прошли мимо. Затем, в противоположную сторону прошла женщина средних лет. Недоверчиво оглядев свёрток и решив не приближаться, она пошла дальше, но затем, услышав слабый младенческий писк, остановилась и подошла ближе. Алексей Петрович увидел, что она достала из сумочки телефон и начала куда – то звонить. Теперь можно было уходить. Дома ждал труп. Алексей Петрович убивал уже не первый месяц. И думал, что поборол в себе всякую жалость, сентиментальность. Но то, что произошло сегодня, полностью разрушило его представление о себе.
Придя домой, он выкопал могилу за домом. Ему повезло, что почти весь день поливал дождь и земля изрядно промокла. Поэтому глубина в пару метров далась ему довольно быстро. Он не претендовал на звание профессионального могильщика. Поэтому яма получилась не слишком ровной. Чтобы уложить Машу на дно, пришлось повернуть её на бок и подогнуть колени к подбородку.
«Хорошо ещё, что не успела окоченеть…» Алексей Петрович не знал, как следует вести себя в подобной ситуации. Поэтому он просто закидал труп девушки землёй и постарался его максимально утрамбовать. Хотя маленький холмик всё равно выдавал место тайного захоронения. Горшков постоял около него несколько минут, опёршись уставшими руками на черенок лопаты.
- Спи спокойно, Маша. Может, так оно и действительно лучше… Кем бы ты стала через пару – тройку лет? Прощай.
Дождь начинался снова. Поэтому он поспешил в дом.
Алексей Петрович ждал. Скамейка находилась не более чем в тридцати метрах от выхода из кинотеатра. Поэтому ему было очень удобно наблюдать за выходящими из зала. Эта идея пришла в голову Алексею Петровичу недавно, когда он проходил мимо. Рядом были городской рынок и множество магазинов, продававших бытовую технику. Все они закрывались обычно ещё затемно. Жилые одноэтажные дома стояли далеко. Да и судя по глухим заборам, их владельцы не привыкли высовывать свой нос по первому крику какой – нибудь девки, даже если он вдруг прозвучит, и бежать неведомо куда сломя голову. Он по достоинству это оценил. Место было весьма удачным для охоты. Итак! Теперь нужно было проявить терпение. Он вполне справедливо полагал, что в кино ходят чаще всего парочки. А ему нужен был одиночка. Или нужна! Это было бы предпочтительнее. С дамочкой проще договориться. Да и обычно женщины значительно легче. Но, тем не менее, какое – то шестое чувство, свойственное, наверное, многим маньякам, настойчиво держало его здесь, не давая уйти за добычей в другое место. А в том, что он её сегодня получит, сомневаться не приходилось. Ему нужно питание. Да и собачкам нужно что – то есть. Корм закончился, а лишних денег как раз и не было. Поэтому, как паук, он затаился. Выходящим из кинотеатра под яркий свет уличных фонарей охотник был не виден. К тому же и место его было в тени низко висящих ветвей ивы. Он сам назвал себя маньяком…Но ведь не маньяк? Кто он на самом деле? Сложный вопрос… Он бился над ним уже давно.
С наступлением вечера стало прохладно. И дышалось уже полегче. Но ему хотелось пить. Ждал он уже давно. И Алексей Петрович уже подумывал было сходить в одну из забегаловок, находящихся в соседнем квартале. Некоторые из них, в отличие от магазинов с телевизорами и холодильниками, работали круглыми сутками, заманивая своими ярко освещёнными окнами, таксистов, крейсирующих по городу в поисках пассажиров. Жаль, у него нет автомобиля. Это был, как видно, неплохой источник заработка. Но с техникой у него были довольно натянутые отношения… Хотя это всё лишнее. Стаканчик прохладного «нарзана» – вот от него бы трудно было сейчас отказаться. С этими мыслями он уже сделал шаг по направлению к чайной. До конца сеанса было ещё почти сорок минут. Он знал расписание. И хотя сеанс был последним, можно было надеяться, что до конца него из кинотеатра никто не выйдет. Если бы фильм не понравился, ушли бы раньше, а не стали бы смотреть половину… Значит, стоит подождать.
В этот момент дверь, к которой только что был прикован его взгляд, скрипнула. Так! Женщина! Ммм… Это уже интересно! Неужели его долгое ожидание здесь, на этом пронизывающем ветру, будет вознаграждено? Он прижался к дереву, стараясь себя не выдать. Дама спускалась по ступенькам и попутно рылась в своей чёрной сумочке, что – то ища. Ага! Телефон. Она нажала несколько кнопок и, приложив его к уху, заговорила. Голосок был молодым…
- Добрый вечер! Девушка, можно заказать такси к кинотеатру «Союз»? А… Куда ехать? Улица Тургенева, восемьдесят семь. Подождать? Хорошо!
«Да… Это просто замечательно, милая. Значит, никто не хочет тебя забирать отсюда». Он в мыслях разговаривал с ночной незнакомкой. Диспетчерша, с которой женщина беседовала, видимо, спросила откуда и куда той нужно ехать. Расстояние было небольшим. Девушка, судя по всему, просто не хотела идти пешком. Ну а сам Горшков по собственному горькому опыту знал, что таксисты обычно стараются не связываться с поездками на маленькие расстояния. Но всё же, если проявить терпение, то дождаться машину всё – таки можно… Вопрос для него теперь состоял в том, хватит ли у его курочки этого самого терпения или… Или она пойдёт пешком! Не хотелось нападать на неё у дверей здания. Можно было быть уверенным, что где – то здесь установлены камеры видеонаблюдения… Но становиться настолько публичной персоной было лишним. Горшков менжевался, понимая, что эта девица была бы лакомой добычей, и в то же время боясь свидетелей. Ах… Было бы славно, если бы в службе такси про неё и вовсе забыли. Вдруг женщина повернула назад и вошла в здание. Алексей Петрович от досады поскрёб ногтями ствол дерева, за которым укрывался. Теперь он не мог наблюдать за ней.
Но тут его снова окрылила надежда. Женщина вышла и, оглядевшись по сторонам, быстрым шагом пошла от кинотеатра! Прямо на него. Неужели не дождалась?! Тогда это просто фантастическая удача… И её нужно хватать за хвост. Женщина приближалась. Да, рисковая баба!.. Горшков не видел её, так как полностью спрятался за дерево. Оно было очень толстым, поэтому надёжно оберегало от чужих глаз. Но каблучки цокали в вечерней тишине всё чётче, а тень женщины, неслышно скользя по асфальту, если бы имела глаза, могла бы предупредить свою хозяйку об опасности. На беду их не было. Поравнявшись с деревом, женщина боковым зрением уловила какое – то движение слева. Этот взгляд был слишком запоздавшим. Одним сильным рывком Алексей Петрович подтянул женщину к себе. Она была такой лёгкой. Он даже подумал, что ему ненадолго её хватит. А ведь ещё собаки… Но начатое всё же закончил. Ударом ладони снизу в подбородок охотник лишил худышку сознания. Она не успела и вскрикнуть. Вот! Сейчас автомобиль и ему самому бы не помешал, чтобы доставить это мясо домой. Он взвалил свою жертву на плечо и быстро зашагал от дома к дому, останавливаясь при подозрительных звуках. Носит же ночью по улицам всяких отморозков! Его чувство негодования было абсолютно искренним, и Алексей Петрович не считал самого себя тем, кого было бы плохо встретить в тёмном переулке. Через опустевшие дворы пятиэтажек он постепенно выбрался на окраину города к своему дому. Если бы не малолетние хулиганы, болтавшиеся по подъездам, то его путь был бы намного спокойнее. А то ведь и самому можно ненароком по голове обрезком арматуры получить. И это в лучшем случае! О худшем ему не хотелось думать. То, что его могут поймать с поличным, казалось ему почему - то даже хуже пробитой головы. Он очень боялся попасть в тюрьму. Почему? Горшков не мог себе объяснить. Наверно, потому, что с детства ему прививали отношение к самому себе как человеку благополучному. А тут такое! Маньяк! Серийный убийца… Людоед!!! Снова это пришло на ум. Снова вспомнилось то, что сотворил когда – то ещё в юности. В сознании обывателей всё это выглядело чудовищным. Если бы они понимали то, что дошло в своё время до него!.. Тогда, наверно, всё было бы для Алексея Петровича намного проще. В такие моменты он даже не ответил бы, что дороже: жизнь или честь. Да и честь… Что это? Он запутывался всё больше в сумрачных лабиринтах своих мыслей и старался просто переключиться на какие – то другие мысли…
Путь получился долгим. С остановками на отдых и пережиданием опасности всё заняло больше двух часов.
Звонок раздался почти сразу после того, как Мухин вошёл в свой кабинет и только – только примостился за столом, не зная куда засунуть свою голову, раскалывающуюся после вчерашних возлияний. Чёрт! Все обещания, данные самому себе, пошли прахом. Он алкаш, и с этим ничего не поделаешь… Гм… Как будто кто – то в этом сомневался… Сомневаться в этом и наоборот верить в него мог бы только любящий человек. Таких у Мухина не было сейчас на всём белом свете. Он сунул руку в карман за начатым уже с утра блистером цитрамона…
Треск ещё советского телефона с диском вместо кнопок был громким и резким и острой болью отозвался в голове. В этот момент ему захотелось повесить, расстрелять и четвертовать того, кто сконструировал эту адскую машину, звеневшую на весь кабинет, а заодно и того, кто надумал его сейчас тревожить. «Потапенко опять что – то неймётся…» - мелькнула мысль. Только начальнику было без разницы, болит у кого – то голова или нет. Кроме него самого, конечно. Себя Валерий Петрович берёг. Поэтому ездил с товарищами из администрации на охоты, а потом отогревал своё холёное тело в баньке, стоявшей на территории лесничества в компании всё тех же городских начальников и их секретарш. И плевать, что банька стояла в городском бору… Конечно, звонить мог только Потапенко. Все же остальные знали, что в такую рань Мухина лучше не трогать. Вот через часок – другой, когда тот немного отойдёт, с ним можно и плодотворно работать. Он поднял трубку и осторожно приложил к уху.
- Алло! Мухин! – Ну точно. Он зачем – то понадобился начальнику. Мухину казалось, что тот прямо в ухо дышит ему запахом арбузного «холлса». Потапенко бросал курить и беспрестанно гонял во рту леденцы. Но в борьбе с вредной привычкой пока что терпел поражение. Впрочем, и леденцы покупать не перестал. Поэтому без них его себе представить уже было невозможно. Таким его сейчас видел и Мухин. – Ты меня слышишь?
- Слышу вас, товарищ полковник…
- Зайди! Поговорить с тобой надобно.
- Сейчас?
- Да, Витя! Сию минуту!.. – Голос был требовательным, но в нём чувствовалось что – то ещё. Испуг? Напряжение? Интересно, что это ему приспичило вызывать Мухина к себе так срочно. Может новые обстоятельства по делу об этом маньяке… Мухин поймал себя на мысли, что подумал об этом вполне определённо. А интуиции своей он привык доверять.
«Что ж, посмотрим…»
Пройдя через приёмную, он постучался в дверь.
- Да, войдите! – Гм… так и есть. Шеф был чем – то явно озабочен. – Садись, Витя! Думать будем. – «Ого! Как громко сказано…» - Уголки губ Виктора слегка изогнулись. К счастью, Потапенко этого не заметил, будучи слишком занятым своими думами.
- Витя, нужно будет дать развёрнутое интервью по этому, твоему делу… - Потапенко болезненно сморщился при этих словах. Сейчас он, видимо, вообще жалел, что пошёл работать в правоохранительную систему. Собственная дача, дорогой лимузин, возможность купить ласки большинства понравившихся женщин и подношения от чем – то обязанных ему людей - это, конечно, очень привлекательно для него. Но сейчас пришло время платить по счетам. Он чувствовал себя продавшим душу дьяволу. Его желания исполнялись, но теперь от него самого требовали почти невозможного. Нужно было раскрыть дело о похищениях. И немедленно. Иначе ему не то что не видать своего полковничьего кресла... Ему тогда и простым постовым в этом занюханном Кубанске не устроиться. А Мухин молчит. Сплавив ему дело, Валерий Петрович посчитал, что может спать спокойно. Но… Количество жертв растёт. Беспокойство людей тоже. Причём не столько произошло на самом деле, сколько придумали народные фантазёры. – Вообще что можешь сказать? Подвижки есть какие – нибудь?
Мухин вздохнул и рассказал о своих соображениях. Рассказ получился, к сожалению Потапенко довольно коротким.
- Я считаю, что работает маньяк. Трудно понять его мотивацию. Но это точно не «чёрные врачи»…
- Откуда такая уверенность?
- Нет уверенности, Валерий Петрович. Просто интуиция…
- Витя, сегодня будет эфир с нашим участием. Вот там ты и расскажешь о своей интуиции. Да нам яйца оторвут…
«Ну не нам, а тебе…» - подумал Мухин. Но вслух сказал другое.
- Расскажем о следственных мероприятиях, дадим наставления, как себя вести.
- Тебе не о следственных мероприятиях рассказывать и наставления давать, педагог ты мой… Людей надо успокоить! Иди отсюда! В телестудию едем в обед. Я зайду за тобой. Думай, что им сказать.
Разговор так ничем и не кончился.
Мухин снова вошёл в своё кабинет. Голова болеть не перестала. Скорее наоборот, поводов выпить из бутылки, лежащей в ящике стола, а потом закусить цитрамоном, только прибавилось. Успокоить людей… Почему этот старый мудак вечно всё перекладывает на него? Вопрос таки остался без ответа. Тем более что Мухин ворчал скорее для проформы, для самоуспокоения. Ему было не привыкать брать ответственность на себя.
Когда Потапенко без стука вошёл к нему, Виктор всё ещё раздумывал о том, что будет говорить. В том, что будет говорить именно он, сомневаться не приходилось. Ведь он же следователь, работающий по делу. Ему было не до конца понятно, обязан ли он вообще это делать. Виктор считал это нарушением следственной тайны. Но в их особом королевстве, коим являлся Кубанск, были свои юриспруденция и понятия о законности. Как сверху скажут, так и будет. Для них, тех, что сидят там, наверху, главное чтобы всё это не пошло дальше, чтобы город не стал «чернобылем», эдаким «бермудским треугольником», в который будут бояться ехать только потому, что там Бог знает куда деваются люди. А слухи уже ползут… При этой мысли Мухин злорадно ухмыльнулся. Он не задумывался о том, должно ли ему быть жалко этих людей. Для него это было просто новое дело на работе. А по отношению к работе он несколько очерствел. Всё дело было в количестве. Его чувство притуплялось понемногу. Он не стал злым, он стал равнодушным. Но даже это не мешало раскрывать ему дела.
- Ну? – Потапенко вопросительно заглянул ему в глаза. – Надумал?
- Надумал.
- Ну вот и умница! Знал, что ты не подведёшь… Потапенко не знал, что именно будет говорить подчинённый, но его тон показался ему уверенным. И эта уверенность передалась самому полковнику. Пока лимузин Потапенко осторожно катил по мокрому после недавно прошедшего дождя асфальту, оба молчали. Тишину нарушил водитель полковника, когда они подъехали ко входу в телецентр.
- Вас ждать, Валерий Петрович?
-Да, Миша! Ну съезди в цветочный павильон, возьми двадцать пять… Хотя нет. Возьми пятнадцать роз красных. Ну как обычно. Отвези на Комсомольскую.
Миша по – лакейски расплылся в понимающей улыбке и с готовностью кивнул. Вышли. «Мерседес» благообразно пукнул им под нос и умчался за красными розами.
- Ну что, пойдём? – было видно по всему, что начальник волновался, но тем не менее, не забывал о своей таинственной любовнице, живущей, как видно, на Комсомольской. Хотя даже в такой момент не смог удержаться от скряжничества и сэкономил на подношении.
- Валерий Петрович? А мы вас ждём!.. Я Элона, секретарь Анатолия Валентиновича… – подскочившая вдруг откуда ни возьмись секретарша директора телецентра мгновенно обласкала начальника взглядом и взяла его за талию, спрятавшуюся где – то под мундиром в глубине его довольно – таки объёмистых боков. На Мухина она взглянула бегло, опытным глазом оценив, что большого внимания он не заслуживает. Она уже видела его несколько лет, когда у него брали интервью на месте только что совершённого массового убийства. Вытянуть тогда из него получилось маловато. А он как был майором, так и остался. Алкаш чёртов! Если бы не бухал, уже бы и Потапенко подвинул с его кресла… Мозги – то ещё не все пропил. Но он был безнадёжен... Чувствовалось, что караулила Элона их давно.
- Анатолий Валентинович у себя!.. – о своём шефе эта длинноногая шатенка говорила подобострастно. Да, у Миши и Элоны была одна, довольно легко просматриваемая общая черта. Они просто расстилались перед своими шефами. Впрочем, наверно, это было общим для всех лизоблюдов. Интересно, Анатолий Валентинович сегодня уже задирал ей юбку? Скорее всего. Хотя шестьдесят с лишним лет от роду Анатолия Валентиновича оставляли вопрос открытым… Да, отличие между Мишей и Элоной есть и весьма существенное. Мухин знал, что в штаны к Мише Потапенко не полезет точно.
«Как же хорошо, что я алкаш и раздолбай… И от меня никто не ждёт всего этого» - Мухин не смог удержаться, чтобы не рассмеяться. В последний момент замаскировал свой сдавленный смешок кашлем.
- Что, Витя, простыл?
- Нет, нет…
- Вот это правильно, Витя… На тебя сейчас вся страна смотрит. Ну точнее весь Кубанск. А это уже, я тебе скажу, ого – го!..
«Ну да, откаты ты здесь получаешь ого – го! Тебя и трактором отсюда не вытащишь…»
Директор телецентра был человеком сугубо практичным и говорил только по делу.
-Валера, ну вы ж спецы… Сами знаете, что и как нужно сказать. Учить вас не буду. Глава только просил, чтобы было убедительно. Для всех! И для тех, кто это делает. Ну ты меня понимаешь…
Над ними быстро поработали гримёры.
Попутно Мухин и Потапенко читали распечатки с предполагаемыми вопросами, которые им будут задавать, и по ходу дела редактировали их, обдумывали ответы. Некоторые вопросы Потапенко убирал сразу, посчитав, что они могут быть опасными. Ни к чему было ещё больше будоражить население. Оно и так стояло на ушах. Листок с множественными зачёркиваниями и дописками ответов он передал Мухину. Остались в итоге одни лишь общие фразы. И как Потапенко собирается при этом быть убедительным? Зачем тогда здесь вообще нужен Мухин, если за него уже всё решили? Виктор покачал головой в раздумьях.
- Что тебе не нравится? – Потапенко заметил жест недовольства со стороны подчинённого и начал назидательно бурчать. – Витя, я понимаю, что загоняю тебя в угол. Говорить – то больше будешь ты… Но лишнего здесь тоже сказать нельзя будет. Ни единого слова. Чтобы не спровоцировать… Ну ты сам всё прекрасно понимаешь, и, думаю, даже лучше чем я. Хотя и я тут с тобой, в одной лодке. Нужно просто создать ощущение безопасности у людей. Ну ты же умница…
Да, таким Потапенко очень нравился Мухину. Именно таким! Интонация его голоса была почти просительной. Мухин на мгновение почувствовал себя властелином и садистом. Но это ощущение было мимолётным и абсолютно не нужным. Мухину было всё равно. Сейчас его, несмотря даже на то что была только середина дня, больше занимало предвкушение вечерних посиделок с Ерофеичем. Они уже перестали приносить то облегчение, которое он получал вначале. Алкоголь потерял для него былую чудодейственную силу ухода от реальности.
Перед самым выходом в гримёрную забежал Анатолий Валентинович.
- Так, ребя – ята… Забыл вам сказать сразу… Пенёк тухлявый... В студию же ещё будут поступать звонки от граждан!
Че – его? - Было видно, что Потапенко пока просто шокирован этим известием. Но буря уже собирается внутри и вот – вот выплеснется наружу. - Толик, ты вообще думаешь, что говоришь? Ты в своём уме? Сейчас тут такое начнут спрашивать… Что мы должны им отвечать?! – Потапенко просто потерял контроль над собой и в эти секунды, будучи в бешенстве, сам готов был стать кровожадным убийцей и растерзать несчастного директора телецентра. И даже через слой грима было видно, что его обычно бледноватые обвислые щеки начинают покрываться апоплексически багровыми пятнами. Смотря на него, видавшая многое за время своей работы в сфере телевидения, Элона испугалась, что сейчас Потапенко то ли убьёт её шефа, то ли сам умрёт от гипертонического криза. И уж в этот момент она с неподдельной надеждой смотрела на флегматичного Мухина, сохранявшего спокойствие памятника.
- Вам плохо? - Элона взяла Потапенко за руку, от которой тот отмахнулся словно от назойливой мухи и ненароком чуть не ударил её растопыренной ладонью по лицу. Потапенко продолжал сверлить взглядом телевизионщика.
- Валера, я, конечно, всё понимаю…
- Что ты понимаешь?! Ты понимаешь, что у нас будут спрашивать то, о чём нельзя говорить. Да и говорить толком не о чем. Вот это, То – лик, - по слогам произнеся имя собеседника, он потряс измалёванными его рукой листочками, - высосано из пальца! Но это безопасно. А если в телеэфире начнут говорить о том… О том, о чём нельзя говорить, Толик… То я тебе даю гарантию, мы в своих креслах и дня не усидим. И что получится? Показывать эту программу будет нельзя – глава её просто не разрешит показывать. И не показывать её тоже нельзя! Пойдут слухи, что мы боимся говорить, замалчиваем ситуацию… А нам и сказать толком нечего… - Выдохнувшись, полковник опустился на очень к месту стоявший здесь стул.
- Валера… - Видя, что напор Потапенко сошёл на нет, Анатолий Валентинович начал говорить снова. – Я – то всё это действительно понимаю… Но этого требую не я, а «глава». А ему сказали сверху! Вас же пригласили сюда не просто так! Кто – то капнул туда! – При этих словах он многозначительно ткнул торчащим указательным пальцем куда – то вверх. Мухин непроизвольно проследил за его движением, не ожидать увидеть там ничего, кроме обшарпанного потолка и старой люстры с висящей на ней серебристой паутинкой, потом также машинально их опустил. Его же начальник только сокрушённо закатил глаза под лоб.
- Ну и потом… Это всегда делается на такой программе. – Анатолий Валентинович набирал обороты.
- Ох – х… - Потапенко снова пожалел, что пошёл служить в систему МВД и когда – то давно, придя из армии, был отобран в школу милиции. Сейчас его карьера могла обрушиться просто в одночасье.
- Ну, время, время, Валера… Уже надо начинать.
Они все вместе направились в студию. Мухин понимал, что теперь – то уж точно отдуваться придётся ему одному. Начальник попросту спёкся.
Виктору было ясно, что они не обязаны это делать и вся затея изначально дурацкая, так как что – то рассказать, можно только выдав хотя бы часть конфиденциальных сведений. Ещё неизвестно, как это подействует на преступников…
Наконец они сели под камеры.
- Здравствуйте! – Им пожал руки субтильный прилизанный молодой человек в деловом костюме. Мухин как – то видел его на экране, неожиданно наткнувшись на местные новости. Тогда он произвёл на него впечатление говорящей вешалки для дорогой одежды. Значит, беседовать с ними и разбирать проблемы пропажи людей собирается вот этот хлыщ, который, наверно, гораздо больше знаком с правилами хорошего тона в ночных клубах, съёма там девчонок и употребления травки… Но в юридических вопросах он, скорее всего, обладает более скромными познаниями…
Началось…
- Здравствуйте, уважаемые телезрители! С вами снова я, Антон Мельников, и мы как обычно начинаем нашу еженедельную телепрограмму «Открытый вопрос». И у нас в гостях вы видите полковника Потапенко и… - Дальше следовало перечисление должностей и регалий Потапенко и Мухина. – Эти люди здесь неслучайно. Мы пригласили их для того, чтобы поговорить на довольно сложную тему… Ни для кого вовсе не секрет, что горожане обеспокоены пропажей нескольких человек. У нас не такой большой город, чтобы это прошло незаметно…
Мельников сделал довольно большое вступление к самой беседе.
- Валерий Петрович… Или вы, Виктор Михайлович… Скажите, что происходит? Могут ли граждане спать спокойно, без боязни выходить на улицу и отпускать туда детей, не опасаясь за них?
Мухин и Потапенко переглянулись, и последний легонько кивнул в знак того, что предоставляет право первого слова Виктору. Мухин мысленно усмехнулся.
- Если позволите… Я бы хотел сказать, что кубанцы не должны бояться. Это первое и самое главное. Осторожность – вот что я посоветовал бы проявлять.
- Что вы подразумеваете под этим?
-Я имею в виду то, что нужно свести к минимуму общение с малознакомыми людьми. Ну а если уж этого нельзя избежать, то быть внимательными при этом. Особенно это важно, если вы наедине или же в тёмное время суток…
- То есть, вы хотите сказать, что людей похищают… Кто? Зачем? - Этот сопляк пытался играть в матёрого журналюгу и бездумно шёл в атаку. Он вообще читал этот их грёбанный сценарий?!
- Сложно сказать… Но думаю, да.
- Кто же это творит и зачем? Почему это происходит именно у нас? Ведь здесь все друг у друга на виду. Ходят разговоры о том, что у нас орудует банда «чёрных трансплантологов»…
- Нельзя сказать наверняка. Но судя по заключениям наших экспертов – психологов, это не упомянутые вами «чёрные врачи»… Скорее всего, этим занимается один человек. И это маньяк. Что им движет и что после похищения происходит с его жертвами… Гм… Не берусь ответить прямо сейчас. Но думаю, что уже в ближайшее время мы снова встретимся в вашей студии и поговорим об этом. Скорее всего, это заурядный человек, который всего лишь на всего хочет самоутвердиться за счёт своих жертв. Думаю, на него не обращают внимания женщины или его гнобили в школе… И теперь он таким вот чудовищным образом борется с собственными комплексами. Мы напали на след. – При этих словах Потапенко жалобно – испуганно взглянул на Мухина.
Мельников также сделал удивлённую физиономию.
- Поясните!..
- Ну как вы можете догадаться, это тайна следствия… Но могу с уверенностью обратиться к этому человеку. – Мухин смотрел уже на камеру. - Я взываю к вашему разуму и прошу остановиться. Сдайтесь полиции. Это хотя бы немного очистит вашу совесть и облегчит наказание. Мы скоро придём за вами. Можете в этом не сомневаться. Так что будет намного лучше, если вы первым сделаете шаг нам навстречу! Ни к чему и новые жертвы! Ещё раз повторяю: мы скоро придём за вами! – Мухин ткнул указательным пальцем прямо в объектив телекамеры, словно там внутри и сидел воображаемый им преступник.
Дальше разговор потёк уже более спокойно, что – то начал говорить и Потапенко. Хотя всем, кто смотрел это эфир казалось, что главный здесь именно Мухин. Впрочем, на самом деле так это и было. У Потапенко даже поднялось настроение. Ведь пока всё шло более чем благополучно. Было непонятно, как на эту программу отреагируют зрители, но это ведь будет потом. Хотя какая ему разница, что там подумают зрители? Главное, что скажут глава района и губернатор. Правда эта мысль словно куда – то испарилась как облачко с летнего неба вместе с налетевшим ураганом, когда раздался звонок. Их было несколько. Спрашивали, когда да что… Были и подставные. Звонили и задавали заведомо безопасные вопросы. Но тут позвонил он, неизвестный.
- Алло!
- Да, говорите! Мы вас слушаем… -
- Это я!
- Кто - вы? – Ведущий мгновенно стал словно одними глазами и ушами. Внутренне подобрались и сидевшие рядом Мухин с Потапенко.
- Убийца.
- Мы правильно понимаем, что это вы похитили и убили восемь человек, которых разыскивают…
- Их больше… Значительно больше! Хотя для меня это всё незначительные мелочи.
- Мы вас поняли. Вы можете сказать нам, почему вы это делаете и чего хотите?
- Они провинились… - «Узнайте, откуда звонок!» - Потапенко засуетился, передавая под столом записку, хотя и ясно понимал, что если это реальный преступник, тот самый, которого они ищут, то навряд ли он оставит свой след. Но это всё – таки была надежда.
- Они были виновны. И я их казнил. Я хочу десять миллионов евро. Их должны положить в условленное место.
Потапенко закрутил рукой, обращаясь к Мельникову и показывая ему, чтобы он продолжал диалог в том же духе.
- Я вас по – онял… - Покосившись на Потапенко, Мельников снова обратился к своему невидимому собеседнику. – То есть вы хотите сказать нам, что, получив эту сумму, вы успокоитесь и больше не станете убивать людей…
- Послушай меня… Ты, плебей! Это дань мне за то, чтобы я иногда закрывал глаза на ваши грехи. – Голос был срывающимся и визгливым. Звонивший явно нервничал, хотя и старался не показывать этого.
«Соглашайся!» - Потапенко утверждающе кивнул.
- Хорошо! Откуда же вы хотите забрать деньги?
- Я подумаю и позвоню вам позже… - Послышались гудки.
Потапенко показал под столом Мельникову жест скрещенными руками, но так, чтобы больше никому не было видно.
- Уважаемые телезрители, мы просим у вас прощения. Но вынуждены прервать этот прямой эфир по техническим причинам…
Камеры выключились.
- Так! Быстро! Откуда он звонил? Слышался шум машин. Только бы не с улицы…
- Устанавливают, Валерий Петрович…
- Ну пошустрее… Что же вы телитесь!.. Ай – й… - Он досадливо махнул рукой и начал искать у себя в телефоне номер начальника узла связи. – Ага! Вот он…
Послав сигнал, он нетерпеливо ждал.
- Алло, Мишаня…
- Да я в курсе, Валера… Уже нашли мы твоего маньяка. – У полковничьего телефона был мощный динамик, и Мухин слышал всё, что говорил начальнику приятель того по бане и теннисному корту. Он посчитал последнюю реплику преждевременной.
- Автомат? Где?
- Да… Автомат… На Пушкина. Знаешь, где ресторан «Рандеву»?
-А… Понял. Это близко.
- Ну вот прямо через дорогу от него стоит кабинка…
- Спасибо, Миш! – Поблагодарив одного Мишу, Потапенко отключился и стал звонить другому. Он не знал, успел ли уже вернуться на место водитель.
- Алло, Миша! Ты где? А… У подъезда? Заводи! Он почти бежал по коридору, и Мухин едва успевал за ним.
Запрыгнув в машину, они помчались по указанному адресу. Да, действительно, всё так и было. Автомат стоял на краю тротуара, тянувшегося вдоль расписанной граффити пятиэтажки.
- Мда… Те, кто позволяют украшать свой дом вот такими художествами, вряд ли будут смотреть по сторонам в ожидании того, кто же сюда припрётся позвонить… Жила бы здесь в одной из квартир какая – нибудь досужая старуха… Нам было бы куда проще.
Мухин в свою очередь саркастически размышлял о словах шефа: «Да и вовсе ничего плохого нет в этих художествах… Хоть что – то яркое. Да и не позволять тут что – то рисовать должны как раз – то мы, а не жильцы».
Вернувшись с небес на землю, Мухин увидел, что Потапенко почти строевым шагом начинает обходить дом, чтобы попасть в подъезд.
«Ну да, нужно быть солидным! Как же целый полковник почтил своим присутствием простых смертных».
- Ну ты заснул, что ли там, Мухин?! Допинг нужен? Хрен тебе в зубы, а не допинг. Работать нужно!
Наконец постучались в одну из квартир. Открыл хмурый мужик пенсионного возраста в растянутой «алкоголичке», из – под которой совсем беззастенчиво выглядывали купола и кресты.
Сунув под нос ему удостоверение, Потапенко без церемоний ринулся в бой.
- Тебе видно телефонную будку из квартиры?
- Ну? – Мухин же сразу прислушался к голосу, стараясь освежить в памяти слышанный недавно разговор. Но нет, у этого из груди исходил почти бас. В студию же звонил обладатель фальцета.
- Что «ну»? Я тебе вопрос задал.
- Ну видно. Дальше что?
- Кого ты видел там за последние полчаса?
- А что?
- Слушай ты, гной! Я тебе вопрос задал… Или тебе почки промассировать? – Потапенко основательно завёлся.
- Да… Это вы можете… - Тон у урки был всё ещё строптивым. Но было видно, что он по опыту знает: сейчас он в слабом положении и сопротивляться нападкам охамевшего «мусора» бесполезно. Тем более, судя по всему, пришли не целенаправленно за ним. Просто он был старой закалки и придерживался определённых негласных правил уголовного мира, среди которых дурным тоном считалось помогать сотрудникам правоохранительных органов. Но он знал работу этой безжалостной системы не понаслышке. Поэтому продолжил так невежливо начавшийся разговор. – Мужик был.
- Какой мужик? Может ты?! – Уголовник, конечно, просто обалдел от того, что тут аж полковник юстиции рыщет в поисках какого – то неуловимого любителя поговорить с автомата, но помочь он действительно ничем не мог.
- Я не знаю. Просто видел какого – то мужика. Сказал уже десять раз…
- Надо будет – и двадцать скажешь! Ага!.. Как он выглядел?
- Да не помню я… Невысокий. В олимпийке, джинсах. Да и не смотрел на него. На кой он мне нужен?.. Чай не баба, чтобы на него заглядываться… Потом я вообще ушёл из кухни, а когда вернулся, его уже не было. - Уголовник, всего – то пару недель вышедший на свободу, чувствовал, что звонивший был очень важен для этого «мусора», и испытывал лёгкое злорадство от того, что тот сейчас мечется в бессилии.
- Может ещё кто – то мог его видеть? Кто ещё здесь?
- Да один я… - Уже снова начиная смелеть, проговорил любитель живописи на теле.
- Так, Витя!.. Идём в «Рандеву»! Должны же быть у этих барбосов камеры видеонаблюдения?! Должны! Ничего… Загоним эту тварь. От Потапенко не уйдёт… - Последняя фраза была сказана несколько вяловато и слышалась как просто поддержка самому себе.
Через несколько минут были уже в комнате охраны ресторана. Потапенко теперь терзал уже бритоголового громилу. Наверно, в некоторых ситуациях от него самого следовало бы охранять людей. Об этом говорили застарелые ссадины на кулаках и перебитый боксёрский нос. Но Потапенко было наплевать и на его кулаки, и на то, кому этот бугай сломал челюсть или руку.
- С ваших камер видно автомат на противоположной стороне дороги?!
- Потапенко взял с места в карьер, даже элементарно не поздоровавшись.
- Ну… Да.
- А ну покажи мне последние минут… Минут сорок! – Потапенко мучительно сморщился, услышав им же самим сказанную цифру. Прошло уж столько времени. Этот урод, который звонил им, сейчас уже может быть где угодно – хоть на ракете подлетать к Луне!
Даже непоколебимый крепыш был несколько ошеломлён такой прытью немолодого полковника. «Что у них там приключилось – то?!»… Поэтому он немедля начал показывать им запись. Качество съёмки было не очень хорошим. Да и немного далеко стояла телефонная кабинка. Но, тем не менее, кое - что разглядеть было можно. Действительно, был запечатлён довольно полный человек в джинсах и спортивной куртке. Всё! Но то, что звонил именно он, сомнений не вызывало. Больше по этому телефону не говорил никто.
- Ах!.. Если бы запись почётче… Хотя бы фоторобот можно было составить… - В ответ на эти слова словно очнулся охранник.
- Так чего его составлять? Я и так знаю, кто это.
Потапенко в удивлении от того, как же можно быть таким тугодумом и медлить с сообщением информации, вытаращил глаза.
- Ну! Чего молчишь? Кто этот... человек? – Полковник уже устал ждать.
- Да это местный дурачок. Он не работает нигде, получает пенсию по инвалидности. Директор его зовёт, когда надо листву в мешки собирать или покрасить что – нибудь. А что? Ему пятисотку дай, так он вокруг всё вылижет…
- Зовут его как? Живёт где?! – Чувствуя, что напал на след, Потапенко терял всякое оставшееся у него терпение.
- А… Да, сейчас вспомню! Я его привозил как – то… Так… - Лысая голова амбала в напряжении морщилась, переворачивая внутри пласты информации. Можно было подумать, что тот накачал мышцы не только на руках, но и на лбу, затылке… - По – моему, Ленина двести девяносто три!
«Родил наконец»…
- Ну вы не спутаете. Там такой гадюшник… Забор валится. Хатка – в чём душа только держится?.. Живёт – то он с мамкой. Больше никого. Помогать некому… Последний раз когда забирал его, он мне всю машину провонял. Не моется ж ни черта… Это рядом, через несколько кварталов от нас.
Потапенко уже не слышал жалоб, которые ему поверял нечаянный свидетель. Как не сказав слов приветствия, так и не попрощавшись, он, увлекая за собой Мухина, уже мчался по указанному адресу.
- Хоть бы «до свидания» сказали… Козлы…- Пробормотал бугай.
- До свидания! – будто услышав, сказал, оглянувшись, уже уходящий Мухин.
Охранник чуть не проглотил фисташку вместе со скорлупой. Нехорошо было называть людей с погонами на плечах козлами, особенно, если они могли это услышать. А они слышали? Но люди в погонах оставили бритоголового наедине решать свои вопросы.
Сказав Мише адрес, Потапенко в предвкушении потирал руки.
- Сейчас… Сейчас…
Мухин знал, о чём думает начальник. Как видно тот был уверен, что сейчас будет арестовывать жестокого убийцу, оказавшегося всего лишь на всего обыкновенным дебилом.
Мухин был настроен не столь оптимистично. Слишком много чего говорило против этого.
Тем временем добрались до нужного адреса. Точнее его самого как такового они даже не увидели. Таблички с номером не было. Но и без неё было понятно, что попали они туда, куда им нужно было. Облупленный, наполовину завалившийся забор давал возможность войти во двор без спроса. Двинулись к дому. Потапенко шёл словно ищейка по следу в радостном возбуждении. Мухин же только сейчас вспомнил, что они так и не спросили у охранника, как зовут того, кого они сейчас искали. За заборами соседних дворов было слышно кудахтанье кур, похрюкивание свиней, какие – то голоса, стук инструментов. Но в этом дворе стояла тишина. И от звуков, доносившихся извне она только резче била по ушам. Дом в середине двора был большим, на окнах висели резные ставни. Чувствовалось, что когда – то здесь жил умелый хозяин, друживший с руками и головой. Но теперь, его, видимо, нет. Поперёк дома шла неглубокая, зато вполне отчётливо видимая глазом трещина. Крыша прохудилась. Дерево на ставнях и наличниках рассохлось. Посреди всего этого было устроено что – то вроде клумбы. Мухин даже не смог бы назвать их. Его удивило другое. Здесь царила полная разруха, а кто – то выращивал здесь цветы, огораживая их примитивным заборчиком из старой тротуарной плитки. Понятно кто! Мать их фигуранта. Зачем? У них нет денег на ремонт, но она пытается как – то скрасить их жизнь. Хотя просвета в ней не предвидится… Ему стало как – то горько от осознания этого.
- Ну и «шанхай»… - Потапенко же испытывал просто чувство брезгливости к тому, что видел. – И где этот… Кстати, как его зовут, Мухин?
- Не знаю. Вы так торопились сюда, что мы и спросить забыли…
- Вот зараза… Кого ищем – то?.. И где он, мать его… Может в доме? Пошли в дом. – Потапенко как будто ожидал, что только стоит ему зайти по нужному адресу, как преступник с чистосердечным признанием в зубах, сам себя приковавший наручниками к какой – нибудь трубе будет смиренно ждать его. – Хозяева! Эй! Открывай!..
Он нерешительно взялся за дверную ручку. Он не боялся, что его ударит током, просто ему было противно что – либо здесь трогать.
- Надо не забыть руки потом помыть. Не хватало ещё подцепить у них тут какую – нибудь дрянь…
В этот момент Мухин сквозь не совсем чистое окно увидел лицо. Да! Лицо мужчины. Казалось, будто кроме глаз на его физиономии больше ничего и нет. Они были расширенными от страха.
- Петрович, он там.
- О! Замечательно! – Потапенко рванул дверь на себя, даже не заметив, как Мухин к нему обратился. Он терпеть не мог подобных фамильярностей по отношению к себе. Хотя сам частенько проявлял даже пренебрежение при разговоре с собеседником.
Дверь, скрипнув старым деревом, однако, не поддалась.
- Откройте, следственный комитет!
В ответ было слышно только молчание.
- Открой, скотина! Или мы ломаем дверь.
За дверью молчали. Было понятно, что задачу им облегчать никто не собирается.
- Ну что… ОМОН сюда что ли вызвать?.. Лазать самим тут по окнам, да двери таранить не хочется… Хотя может окно им всё - таки высадить? – Потапенко в задумчивости легонько пнул носком дорогого ботинка дверь.
В этот момент где – то сзади послышались шаркающие по земле шаги.
- Вы чего, сынки? – Раздался тихий голос из – за спины. К ним приближалась пожилая женщина. Она была в пятнистой форменной куртке, на плече которой был заметен след от споротого шеврона. Из – под шерстяной юбки неопределённого серо – бурого цвета выглядывали носы грязных кроссовок. На голове был намотан белый платок. На вид её было лет восемьдесят. Хотя от такой жизни она могла выглядеть на двадцать лет старше. Да, видимо, жилось ей несладко… Потухший взгляд выцветших старческих глаз ясно говорил об этом. Эту лирическую задумчивость Мухина прервал голос Потапенко, грубо прорезавший тишину.
- Так… Мать, твой сын где был в ближайшие час – полтора? – Потапенко, думая, что старуха скорее всего напрочь глухая, говорил довольно громко, почти кричал.
- Да не ори… - Почувствовав, что эти двое в форме пришли сюда явно не с добром, она сменила тон и заговорила твёрже, даже грубее, чего от него трудно было ожидать.
- Потапенко то ли сделал снисхождение на её невежливое обращение, то ли вообще был так поглощён процессом поиска, что не сказал ей об этом даже слова.
- Ну?
-Дома был.
- Ты это точно знаешь? А ты сама откуда идёшь?
В руках у той были авоськи с продуктами.
- И сколько ты туда – сюда ходила?
- А тебя оно колышет?!
- Ну вообще ошалел народ… - Потапенко недоумённо посмотрел на Мухина и уже, повернувшись лицом к старухе начал орать ещё сильнее. – Откры – вай дверь, су – укааааа!.. Иначе тебе сейчас ОМОН твою халупу по кирпичам разберёт… И безо всяких ордеров…
Мухину стало противно всё это наблюдать. Старуха была бессильна перед ними, здоровыми мужиками, даже если бы они не имели на плечах погон. Он это понимал. Ещё его не покидало чувство того, что всё происходящее совершенно бесполезно. Вспомнив глаза того затравленного зверька, который выглянул во двор через окно, Виктор интуитивно понял, что он убийцей быть просто не в состоянии. Кишка тонка… Большой опыт специфической работы на «земле» ясно говорил то же самое.
Но внутренний голос Потапенко, как видно, говорил совсем другое. Старуха открыла дверь, и он уже ворвался в помещение откуда был слышен грохот падающей мебели, кастрюль и ещё чего – то такого, что Мухин не мог охарактеризовать. Потапенко торопился позвонить главе района, своему начальству, губернатору… Всем! Чтобы снова было спокойствие. Чтобы погладили, сказали о том, какой он мастер своего дела. Снова посиделки в сауне в сосновом бору, девочки… Он уже забыл, когда последний раз с бабой нормально отдыхал. Только цветы и посылал своим дамам. Так… Было несколько раз с секретаршей на столе… Да и то в последний раз начальник ГУВД своим звонком не вовремя весь кайф поломал… Эх – х! Максимум через недельку махнёт на Бали. Он чувствовал себя ребёнком за пять минут до Нового Года. Это было нечто превосходное!.. Мало что могло сравниться с этим сладким предвкушением. Уже сейчас он возьмёт за руку этого урода!
- Ну где ты, тварь?! – Потапенко нетерпеливо рычал сквозь сжатые зубы, переворачивая кровати: «Как можно жить в таком сарае? От одного только нахождения здесь может крыша поехать. И начнёшь людей по углам ханырить…»
Он увидел у себя за спиной шедшего сзади Мухина и вопросительно поднял глаза. Мухин глазами же дал понять, что не видит разыскиваемого.
- Где он прячется?! – Он снова взялся за бабку. Та как раз подошла к ним, когда Потапенко после третьего круга, пройденного по дому снова остановился на кухне.
Старуха молчала, тупо смотря в пол. Чувствовалось, что она осознаёт тщетность своего сопротивления, но делает это из какого – то принципа. Чувство долга матери перед ребёнком? Даже если он преступник? Но она – то об этом не знает, для неё он самый лучший, даже вот такой, больной.
Потапенко и Мухин одновременно проследили за её взглядом.
- Подвал, мать его! Да? Он там. Ну точно! Как я, идиот, сразу сам не догадался?
Словно в подтверждение его слов на полу под старым, засаленным паласом легонько бугрилось. А сам он лежал не совсем ровно и со складками. Мухин приподнял его за край и они увидели широкую ляду, уводящую, судя по всему, вниз. Бугрилось же толстое кольцо, прикреплённое к её краю. Потапенко уже хотел потянуть за него, как вдруг осёкся. Неведомо откуда вдруг в душе возник мерзкий холодок страха. Подвал! Интересно, что там у них?..
- Оружие в доме есть? – А сразу ведь и не подумал… Хотя этого и не ждёшь, когда разыскиваешь дурочка, вполне мирного со слов знакомых с ним. Но ляда таила в себе неизвестность. Кольцо зловеще поблескивало.
- А ты проверь! – Ехидно прошамкала хозяйка дома, уперев руки в бока и почти наступая на офицера.
- Бабуль… - Мухин хотел что – то сказать, попытавшись успокоить женщину. Ему было её искренне жаль. Но его так и не успевший начаться умиротворяющий монолог прервал голос начальника.
- Что ты цацкаешься с этой… Такая же мразь, как её сынок – убийца.
- Что? – Женщина разом утратила весь свой пыл.
- Что – что? – Потапенко передразнил её. - Восемь человек грохнул! Вот что…
- Валерий Петрович… - Мухин попробовал вмешаться.
- Да отстань ты!.. Слюнтяй! Всё - открываем. Осторожно только! Оружие приготовь.
Сначала они хотели потянуть за кольцо, стоя за лядой сзади, но она была для это слишком широкой.
- Верёвка есть? – Полковник снова обратился к старухе.
- А ты поищи… - Пробормотала она чуть слышно.
- Ах ты ж… - Он занёс руку для удара наотмашь.
- Петрович! Товарищ полковник!..
- Да и ладно… Сама всё равно скоро сдохнешь!..
Потапенко разозлился и, присев на корточки прямо перед лядой, вдруг решившись, дёрнул за кольцо. Он ожидал получить заряд дроби в лоб или удар каким – нибудь штырём. Ничего этого не было. Откинув ляду, они увидели те же глаза.
- Иди сюда… - Потапенко поманил пальцем.
Но тот, кого они искали медленно помотал головой в знак отказа. Он стоял на дне подвал, держась за перекладины коротенькой лесенки, ведущей вниз.
- Иди сюда! – Повторил свой приказ Потапенко, уже добавив жёсткости голосу. Найдя предполагаемого преступника, он считал дело сделанным и немного успокоился, но теперь, не зная, как вытащить его на свет Божий, начал снова нервничать. Раздумывая над тем, что теперь делать, он решил просто поговорить с этим человеком.
- Как тебя зовут?
- А - андрю - юша. – Заикаясь выдал наконец собеседник. За то время, что они его искали, с Андрюшей произошла удивительная метаморфоза. По телефону с ними разговаривал, казалось, властный человек. Этот же в подвале был амёбой в человеческом обличье.
- Андрюша, значит… - Повторил Потапенко, непроизвольно копируя немного блеющий голос тот. А как фамилия твоя, Андрюша?
- Васю – юков - в.
- Да не волнуйся ты так, мой дорогой… Мы тебя не обидим. Сколько тебе лет?
Молчание. Видимо мужчина и сам этого не знал. Потапенко обратился к старухе
- Сколько лет вашему сыну?!
- Тридцать восемь… - Бабка расплакалась, судорожно закусив конец своего старого платка.
Андрюша, услышав снова грубость в голосе этого мужика и болезненные нотки в материнском, переменился в лице.
- Так… Андрюша… А ну давай вылезай… Чего ты там будешь сидеть? Там темно, сыро… - Полковник добавил елея в голос. Мухину было непривычно слышать его таким
- Н – ни – и – и – и… - Тот снова помотал головой.
- А там кры – ысы… Ты ведь боишься крыс? Да, Андрюша?..
Мужчина судорожно закивал. Страха в глазах стало ещё больше. Это порадовало Потапенко, нашедшего стопроцентную болевую точку.
- Ну вылезай. Там же кры – ы – ы – ы – ы – ы - сы… Мы не дадим тебя им в обиду, дорогой... – Сделав знак глазами Мухину, он протянул руки к Васюкову. Следом за ним Виктор ухватился за плечо Андрюши. Тот сначала сопротивлялся, но почувствовав себя загнанным, подчинился. И без того слабая воля покинула его. Они выдернули толстяка наверх и повалились вместе с ним на грязный дощатый пол. У Мухина возникло вдруг ощущение, что из бутылки вина вытащили с чпокающим звуком туго шедшую пробку. Да, только теперь было видно, что он невероятно толст. Рыхлый живот колыхался подобно свиному холодцу в рождественские праздники. Безразмерные ягодицы и щёки были очень похожи своей пухлостью и дряблостью. Рот был вымазан, как видно, в чём – то сладком и липко розовел.
- Где ты был сегодня? – Потапенко стал коленом на грудь Васюкову и сходу приступил к допросу.
- До – о – ма.
- Ну это понятно. А ещё где?
- Ни – и – где…
- Говори, сука!.. – Потапенко вспомнил бытность свою участковым и больно ударил лежащего под ним по почке. Хотя ожидаемого эффекта не получил. Для этого Васюков слишком заплыл жиром и при ударе лишь немного поморщился. Тогда полковник применил вещь, виденную им у уголовников. Больно ущипнув пальцами за верхнюю губу Андрюши, он потянул голову того на себя. – Говори!!!
Андрюша в этот момент горько пожалел о том, что поддался на уговоры этого злого человека. Мухин же теперь окончательно убедился в том, что всё это бессмысленно. Организовать несколько похищений или убийств тот был просто не в состоянии. А они были именно организованы. В этом не было сомнений. Никто ничего не видел. И жертвы пропадали без следа, словно испарившись в воздухе, даже из людных мест. Может Андрюша и звонил в студию… Голос был действительно похож. Хотя он, громкий, требовательный, хоть и срывающийся на визг, не очень гармонировал с тем человеком, которого они видели сейчас, растерянным, запуганным и едва не обмочившим штаны.
Потапенко, придя к выводу, что быстро он тут ничего не добьётся, вызывал машину, чтобы перевезти Андрюшу в отделение полиции. Закончив с этим, он повернулся снова к Андрюше.
- Ты у меня заговоришь. Ты, падла, у меня на себя все «висяки» города возьмёшь. Ну ты не беспокойся. Их немного. Ха – ха – ха! Ой… Устал я что – то… Возраст… Всё ж таки не мальчик. – Отерев на всякий случай рядом стоящий деревянный табурет ладонью, он грузно сел. Приходило успокоение. Где – то там вдалеке верещала мать подозреваемого. Всё равно. Рядом лежит его путь к продолжению сытой жизни, наполненной удовольствием, где всё для него. И это избавляло от ненужных сомнений. Он искренне так полагал. Он даже не принимал во внимание, что Мухин, на которого он возлагал все надежды в поимке преступника, смотрит на всё это скептически. Наверно, у Потапенко него тоже была лёгкая степень помешательства от одурения сегодняшним днём. Хотя это и далеко не целый день. Всё происходило очень быстро. Всё заняло – самое большее – пару – тройку часов. До него не доходило, что все его выводы о том, что преступник именно тот, кого он задержал, были необоснованны. В общем – то и выводов никаких не было. Он просто знал, что это преступник. И всё тут!
Наконец приехал полицейский «уазик», в который погрузили Васюкова под истошные крики его матери.
- Ну? Что думаешь? – Уже немного отойдя от эйфории, обратился Потапенко к Мухину, когда они вышли на улицу.
- Да не он это… - Спокойно и безапелляционно сказал Виктор.
- Что?..
- Слабак он… Звонил, думаю, он. Но не более того. Он просто взрослый ребёнок и хотел немного поиграть. И я думаю, настоящий преступник, который наверняка тоже смотрел этот прямой эфир, даже немного польщён тем, что уже находятся его подражатели. Но дело в том, что никто не знает, что на самом деле происходит…
Потапенко посмотрел на Мухина взглядом собаки, которая принесла охотнику добычу, но явно не ту, что он ожидал и потому оттолкнул – растерянно и недоумённо.
- Сами подумайте… Ведь похищения совершались скрытно и регулярно. Почти каждую неделю…
-Действительно? Я не… Ах ну да… Забыл. Конечно же я читал в деле.
- Хотя это всё и приблизительно. Я же говорю сейчас только о датах обращения к нам родственников и о датах, которые они называли…
- Ну – у – у… И? К чему ты ведёшь?
- Да это просто. Вы же видите, что из себя представляет этот Васюков… Предел его умственной деятельности – запомнить свои имя и фамилию. Он даже возраст свой не сумел назвать. Удивительно, что он знает такие слова… Плебей, доллар… Думаю, просто где – то слышал. А человек, который всё это творит, следит за временем. Я не думаю, что он как лунатик на автомате выходит на охоту на людей, не понимая, что делает…
- Да… Как обычно. Мухин, ты мне поломал всю версию. Заметь, уже готовую…
- Какую же?
-Всё! Уже никакую! – Раздражённо бросил полковник словно обиженный ребёнок.
- Товарищ полковник, нам же нужен именно человек, который на самом деле этим занимается, а не придурковатый Андрюша…Вы объявите его преступником, а он даже не сможет рассказать, что делал с людьми. Он не покажет трупы… Интересно, они вообще есть? Или это не убийства, а всё – таки просто банальные похищения в рабство?.. Как бы то ни было… Ничего не изменится. Всё это будет продолжаться. И тогда мэр и…
- И тогда мою старую седую задницу посадят на кол… - Печально вздохнув, произнёс полковник в ответ.
- По сути верно…
Потапенко болезненным взглядом сопроводил это замечание подчинённого, но уже ничего не сказал. Ехали в молчании.
- Значит, надо отпускать этого дебила. – Уже войдя в здание управления, выдавил из себя Потапенко.
- Допросить – то всё равно придётся…
- Э – эх – х… - Как на что – то, недостойное внимания, махнул рукой в ответ начальник и, сгорбившись, пошёл в свой кабинет, а Мухин отправился в столовую – от погони у него разыгрался аппетит. Уже отойдя на несколько шагов, он услышал возгласы Потапенко про чью – то мать и падших женщин – полковник налаживал работу, которую делали, судя по его недовольному тону, не совсем правильно… Да! Вот это было его. Усмехнувшись, Виктор свернул по коридору. Он мысленно вспоминал, всё, что было ими сказано, их реакцию на звонок Васюкова и размышлял о том, к чему это может привести. Если это медики или угонщики в рабство, то они, скорее всего, постараются затихнуть или передвинуться в другое место, видя какой здесь подняли шум. А если это одиночка? И тогда это маньяк… И здесь реакцию человека предугадать было невозможно. Он мог испугаться. Но если он мнит себя повелителем судеб, то с большим энтузиазмом возьмётся им это доказывать… И скорее всего так и будет. Значит, от всей этой затеи с телевидением в самом деле ничего хорошего ждать не стоит. Авантюра чистой воды! Да ещё и попахивающая должностным преступлением. Благо, что в этом отдельно взятом королевстве было можно всё. Но не факт, что его, Мухина, потом не привлекут к ответственности уже как обвиняемого в халатности… Все видели, что говорил в основном именно он. Впрочем, до себя ему было мало дела. Почему – то в нём проснулась жалость к пропавшим людям, их близким. А скорее всего жертвы будут, и в недалёком будущем. Возможно, что они будут спровоцированы именно этой злосчастной телепрограммой. Не самая лучшая перспектива вырисовалась… Было и ещё кое – что. В Мухине постепенно снова просыпался интерес к работе. Наконец было настоящее дело. И оно было ему пока не по зубам. Он искал, с какой стороны к нему подойти. Но пока безапелляционно проигрывал. Становилось досадно даже ему.
Размышлял и Горшков, сидя в кресле перед телевизором. Он был любознательным, всегда внимательно прочитывал все газеты от корки до корки и просматривал телевизионные программы, которые считал полезными для себя. По понятным причинам к таким он относил и местные «Новости», программу «Открытый вопрос». Как раз последнюю – то он и просмотрел только что и теперь раздумывал, как реагировать на увиденное. Он с большим интересом ожидал этой программы и даже подумывал о том, чтобы позвонить этим придуркам и брякнуть им что – нибудь эдакое… Но потом поменял планы. Тем более это выглядело бы нелепо после того, как это уже сделал тот сумасшедший. Считая абсолютно нормальным себя, Алексей Петрович, безошибочно определил психическое состояние звонившего. Этот маниакальный тон и бессмысленные требования… Горшкову действительно немного льстило, что на него смотрят как на некую константу. Но чтобы на него равнялись такие сумасшедшие… Нет! Этого ему не хотелось. Теперь весь город будет считать сумасшедшим его самого. И ещё этот следователь… Он предлагает преступнику сдаться правоохранительным органам. Это – де зачтётся мне как помощь следствию… Или как там сказал этот длиннобудылый?.. Забыл… А думал, запомнит. Возраст. С ним не поспоришь. Ну ничего. Он преподаст им урок хорошего тона и покажет, что не следует считать себя умнее других. Теперь он будет резать в этом стаде самых лучших овец. Если задуматься, то о чём свидетельствует вся их это говорильня?.. О том, что они могут только говорить и не имеют в руках ни одного козыря в игре против него. Значит можно продолжать в том же духе.
Алексей Петрович деловито спускался в потайной подвал, размышляя, о том, что же всё – таки будет готовить: гуляш или обычное жаркое. Он до той минуты ещё не пробовал мясо с рук. Кто знает, может быть оно окажется слишком жёстким? Хотя… Тут, наверно, всё зависит от возраста мяса. Но сейчас как раз жертва была молоденькой девушкой девятнадцати лет. Скорее всего, её мясцо должно быть нежным. Ну ничего, поживём – увидим. Зная, что там, в мертвенной тяжёлой тишине его ждёт очередная жертва, он вдруг почувствовал лёгкое напряжение. Сейчас эта молодая девка будет биться как рыба на сковородке. Нужно было её потуже привязать. Он собирался её распять на некоем подобии креста. Но проблема как раз в том и была, что как только он отрежет ей руку, Кристина станет свободнее с одной стороны и может не дать спокойно работать. Ай… Ладно, всё это ерунда. Всё равно будет так, как хочет он. Эта мысль вызвала умиротворённую улыбку на его лице, и губы растянулись под щёточкой усов, слегка пощекотав ими кожу. Горшков сжал зубы. Они были крепкими. Из них он ещё не потерял ни одного. А ведь как – никак шестьдесят четыре года… Это было предметом его особой гордости. Он считал, что это всё возможно благодаря его диете. Что ж, значит нужно продолжать. У него часто бывали подобные приступы лёгкой неуверенности, сменяющиеся мыслями о себе как о небожителе. Так было и в этот раз. Он даже начал мурлыкать себе под нос вполголоса: «Золотится роза чайная как бокал вина… Между нами дверь стеклянная, между нами тишина…» Он не был поклонником ни Маши Распутиной, ни Филиппа Киркорова, исполнявших сей хит. Просто, собравшись делать утреннюю зарядку, Горшков включил радио. И песня наложилась на ритм его движений. Она запала ему в мозг, и он непроизвольно начал подпевать. Потом он уже закончил со своими упражнениями, а этих исполнителей сменили множество других, но «роза чайная» осталась внутри него и теперь снова проявила себя. Напевая, он вошёл в подвал и щёлкнул выключателем. Всё было нормально. Его маленькое стадо было на месте. Девушка, плотью которой Горшков хотел почревоугодничать сегодня, сидела в углу, поджав колени к подбородку. А парень, которого он держал пока ещё для запаса, видимо вчера выбился из сил в попытках освободиться, что от усталости и сейчас не проснулся даже при зажжённом электрическом свете. Он спал на другом конце той же стены подвала, у которой сидела и эта милая пташка. Оба были прикованы за горло металлическим ошейником, который застёгивался закручиванием гайки на болт, продетый сквозь выступы на металлической пластине этого хомута. Сзади же было приделано прочное кольцо, от которого тянулась собачья цепь в самый угол. В углах Алексей Петрович прочно забил длинные костыли, вырвать которые было не под силу даже взрослому сильному мужчине, не говоря уж об этом сопляке, что сидел на цепи сейчас. Конструкция могла бы выдержать рывки мощного алабая. Руки пленников были свободны – даже при всём желании они не смогли бы снять крепёжные болты. Девушка, поняв, что сейчас займутся именно ею, заметалась и начала кричать. Крик был диким. От него проснулся её компаньон по заточению. Но она напрягала свои голосовые связки абсолютно зря. Глубина подвала, толстый слой бетона над ним, слой грунта и внушительные металлические пластины, которыми были обшиты кирпичные стены, полностью сводили на нет все её усилия.
- Ну, милая… Не голоси. Всё равно ведь ничего не поделаешь. Успокойся… - С последними убаюкивающими словами он изловчился и схватил её за длинные светлые волосы. Да… Зря он не подумал о том, чтобы связать руки скотчем этой дикой кошке. Пленница была как минимум килограммов на двадцать легче своего мучителя, но страх и ярость придавали ей сил. В те минуты она действительно боролась с ним словно зверь. Она пыталась своими тонкими пальцами выцарапать Горшкову глаза, но он, отпустив её волосы, быстро заломил худосочные руки за спину. Но это было зря. Кристина прижалась к нему и со всего маху ударила меня коленом между ног. У Алексея Петровича от боли сбилось дыхание. Эта стерва заставила его задохнуться. Он даже не смог закричать, а издал только лишь глухой кашляющий стон. Кристина почувствовала слабость в старике и продолжила атаку. Она цапнула Горшкова за мочку уха, стараясь его оторвать. Но зубы лишь клацнули по краешку плоти. Новая боль лишь подстегнула его. Нужно было сломать эту строптивую суку. Сейчас он не чувствовал к ней жалости, какую испытывал к остальным жертвам, говоря и себе и им, что происходящее – необходимость. Нет, он хотел её именно убить, хотя не собирался сейчас этого делать, ведь ему сейчас нужна была только её рука. На мгновение Горшков застыл, решая, что делать, а потом всем своим массивным телом ударил её, отчего девушка отлетела к стене и хорошенько стукнулась головой об стену. Перед глазами у неё всё поплыло. Сопящее лицо Алексея Петровича потеряло свои черты и, наверно, заняло собой весь подвал. Потому что она закачалась, водя руками по сторонам. Потом Кристина потеряла сознание и сползла по стене на холодный бетонный пол.
- Ух – х… - Он присел на корточки рядом с ней и облегчённо вздохнул. – Норовистая девка. Кто бы подумал… С виду такая тихоня. Симпатичная, даже жалко резать… Ну… Ладно. – Его злость по отношению к девушке куда – то ушла, когда она вот так мирно лежала и не сопротивлялась. Её сменила усталость. Но она появилась слишком рано. Сначала нужно было закончить дело. Он вытащил из дальнего угла помещения некое подобие креста. Наверно, на таком распяли Иисуса Христа. Алексей Петрович подумал об этом с лёгкой боязнью. «Он всё видит сверху… Ну а у меня какой выход? Горшков хочет жить. Не эта девка, так кому – то другому придётся отдать свою плоть». На этом его философствования закончились, он не стал углубляться в решение вопроса о том, почему ему кто – то что – то должен. Это разумелось само собой.
Алексей Петрович перенёс крест на пол рядом поближе к девушке и положил её на него. Брусья были достаточно толстыми, чтобы уместить её на себе. Она легонько застонала в забытьи.
- Что… Что вы де – елаете?.. – Но голос потерял былую силу. Поэтому Алексей Петрович не отвлекался на него. Её руки елозили по полу, пока он не привязал их. Наконец Кристина была зафиксирована. Теперь нужно было применить анестезию. Он подошёл к рабочему столу, стоявшему напротив входа в подвал так, чтобы до него не могли достать пленники и пошарил в одном из ящиков и вытащил оттуда бутылку водки. У него в кладовке стояли и несколько полуторалитровых пластиковых бутылок с чистым спиртом. Он считал медленным самоубийством употребление алкоголя. Но спирт был и остаётся удобной валютой, когда нужно было расплатиться за работу с каким – нибудь слесарем или бродягой, вскопавшим его небольшой огород. Вообще – то Алексей Петрович, хотя и не был мастером на все руки, физический труд любил и предпочитал копать сам, но иногда просто не успевал это сделать. Спиртом же оплачивались и услуги электриков, сварщиков, сантехников… Всё, что было связано с техническими знаниями, представляло для него, несмотря на его солидный возраст, по – настоящему тёмный лес. Уже только из – за одного этого Алексей Петрович был горд тем, что своими руками соорудил место для своих экзекуций. Хотя иногда спирт мне всё же пригождался и ему самому. Он настаивал на нём малину и в дни особой непогоды мог пропустить стопочку сего прогревающего напитка. Но этим всё и ограничивалось. Сейчас адское зелье, как он его называл, должно было стать инструментом. Он подошёл к лежащей на брусьях Кристине, внимательно посмотрел на неё. Было видно, что девчонка дышит – поверхностно, но постоянно.
- Умни – ица! Умница, умница… Моя девочка… Я сде – елаю всё быстро… - Алексей Петрович почти напевал. Он взял крест вместе с девушкой и поставил его на пол возле стены нижним длинным концом и поперечиной с привязанной к ней правой рукой Кристины. Голова же и левая рука оказались при этом в верхней точке конструкции. Это нужно было по его мнению для того, чтобы из тела девушки не вытекло слишком много крови. Конечно, он перережет ей важные артерии… которые потом прижжёт. Паяльная лампа была уже наготове. Но кровопотеря всё равно будет большой. Таким положением тела Алексей Петрович надеялся её хотя бы немного уменьшить. Он рассуждал об этом деловито и совершенно спокойно, словно забивал свинью. Мясники ему рассказывали, что для сохранения крови в теле животного после удара ножом в сердце нужно в рану воткнуть кукурузный початок. Да… Им было проще. Тут же понадобятся несколько иные средства… Он откупорил бутылку и раскрыл рот Кристине. Затем он влил в неё небольшую порцию обжигающей влаги. Девушка дёрнула головой, закашлялась от нехватки воздуха и расплескала большую часть.
- Да – а… Так не пойдёт. Рано я тебя поставил, - отложив бутылку, Горшков снова легко подхватил свою жертву и положил на пол. Потом зажав коленями голову, а пальцами нос, он начал заливать спирт в девушку, словно бензин в горловину автомобильного бака. Теперь дело шло намного лучше. Сначала светловолосая головка, несмотря на полубессознательное состояние после удара, пыталась как – то отстраниться, но потом движения становились всё слабее и слабее. Когда Алексей Петрович влил чуть больше полулитра литра, Кристина спала мертвецки пьяным сном. Слабенькая. – Вот так – то лучше…
Он отвесил ей пару лёгких пощёчин для того, чтобы окончательно удостовериться в произведённом им эффекте. Полнейшее беспамятство! Девушка даже не издала никакого нечленораздельного мычания.
Крест снова принял своё положение у стены. Он надел грязную робу, прорезиненный фартук и перчатки. Взяв со стола ножовку, Горшков примерился ею к руке девушки, решая где же всё – таки лучше сделать распил – выше или ниже плечевого сустава. Нет, всё – таки нужно пилить выше… Чуть – чуть выше. Он сделал первое движение по коже чуть повыше плеча. Острые зубцы оставили на ней лёгкий красноватый след. Алексей Петрович посмотрел на отметину и удовлетворённо кивнул сам себе. То, что нужно… Он провёл пилой по живой плоти с чуть большим нажимом. Из – под металла теперь выступили алые бисеринки. Ещё сильнее… Чётко проявился разрез! Кровь потекла несколькими тонкими струйками. Почти сразу он почувствовал сопротивление кости. Пила начала немного повизгивать.
- Так и затупить недолго!.. – Делая свою страшную работу, он в то же время раздумывал о том, чем лучше было бы работать при следующей ампутации с распиливанием костей. Соблазняла мысль о «болгарке». Её диск управился бы с такой работой, наверно, за полминуты. Во всяком случае в боевиках, где демонстрировались сцены пыток бандитами их несчастных жертв, это выглядело именно так. Но в кино всё легко и просто. На деле стены и даже потолок будут забрызганы кровью. Их нужно будет мыть… Нельзя же будет оставить это так. Почему? Он не смог бы ответить себе на вопрос. Он боялся вида крови? Нет. Ему было страшно за психику тех, кого он сюда притаскивал? Тоже нет. В глубине души он понимал, что ему просто противен беспорядок. И вот за него Алексею Петровичу было бы стыдно даже перед своими жертвами. Да, он маньяк, но не раздолбай! Он ма – а – ньяк? Это слово прозвучало в его мозгу применительно к себе не в первый раз. Было нечто подобное и раньше? Может быть. Горшков запутался. Ерунда. Он просто берёт своё! Он постарался успокоить себя. Но червячок сомнения, маленький, но въедливый, всё же продолжал своё дело. За этим внутренним диалогом с самим собой Алексей Петрович не заметил, как рука Кристины, отсечённая от тела сразу за плечевым суставом, осталась висеть лишь на нескольких клочках кожи. Но проведя пилой по ним несколько раз, он и их разрезал.
Так, теперь нужно было действовать быстро. Горшков откинул ампутированную руку и взялся за паяльную лампу, поболтал ею. Бензина было достаточно. Зажёгся огонь. Он не знал, пробудится ли Кристина из своего пьяного угара и на пару секунд замешкался в раздумьях. Может быть, стоило засунуть ей в рот кляп на всякий случай? Если она начнёт кричать, то может быть слышно даже наверху. Ведь огонь причиняет жуткую боль и способен оторвать ото сна даже мёртвого, а не то что пьяного… Сегодня всё почему – то шло не так. Но сейчас не время решать подобные дилеммы, если он хочет, чтобы она ещё осталась жива на какое – то время. Алексей Петрович поднёс огонь к ране, открывшей его взору вены и артерии. Девушка истекала кровью. Это снова его подстегнуло работать быстрее. Огонь начал лизать окровавленную плоть. Кристина тихонько подвывала. Послышался сладковатый запах горелого мяса. Говорят, что только человечина пахнет так. Вполне может быть! Но ему было всё равно. Он ведь никого не заставляет есть это, а готовит пищу для самого себя. Да, даже несмотря на более чем литр водки, принятый в себя Кристиной, она чувствовала боль. Теперь он мог уверенно сказать, что огонь причиняет боль большую, чем острое железо… Интересно, понадобится ли кому – то его знание? Навряд ли… Наконец всё было закончено. Можно было вздохнуть свободно и отправляться на кухню. Хотя нет…Он чуть не забыл приковать Кристину за шею! Выполнив и это, он с чувством выполненного долга отправился с женской рукой наверх.
В два часа дня жара на улице стояла невыносимая. От неё не спасали даже два мощных вентилятора, которые Алексей Петрович переносил из комнаты в комнату. Кто бы только знал, сколько раз он сам себе давал обещание следующим летом установить в доме сплит – систему. Но до следующего лета обычно находились другие, более важные статьи расходов. Поэтому он был вынужден плотно закрывать окна и занавешивать их плотной тканью. Это создавало некоторую прохладу и приятный для глаз Алексея Петровича полумрак. Но сейчас к нему должен был прийти ученик, мальчик одиннадцати лет. Люди в большинстве своём, а уж дети поголовно, любят, чтобы вокруг было светло. Вампиры, наверно, по тёмным углам мерещатся… Раздался ожидаемый им стук в калитку, и Алексей Петрович, сдёрнув ткань с кухонного окна, пошёл открывать. А малец пунктуален… Алексей Петрович ценил в людях это качество и отдал должное своему юному ученику. Вообще Горшков был не слишком – то рад гостям. Но что делать? Приходилось идти на компромисс с обстоятельствами. Ему нужны были деньги. А где их было взять ему, пенсионеру? Дополнительным источником заработка для него стало репетиторство. Он постоянно занимался с несколькими детьми русским языком. Имея репутацию толкового педагога, Горшков без труда находил нуждающихся в своих услугах детей. Точнее их родители сами к нему обращались. У кого – то было легкое предубеждение по отношению к Алексею Петровичу только потому, что он мужчина. Но Алексей Петрович не был рвачом, которых с избытком хватало в среде его коллег. Он брал за свои уроки меньше всех в округе. И жадность родителей в конце концов превозмогала все их соображения осторожности и прочее.
Мальчика, который пришёл к нему сегодня, звали Мишей. Он начал ходить к Горшкову не так давно. И тот предполагал, что их занятия продлятся и с началом учебного года. Он в это верил. Потому что этот Миша был одним из источников денег.
Хотя работать с Мишей было тяжело. Он сам рассказывал Алексею Петровичу, что он хорошо разбирается в математике, но вот что касается русского языка, литературы… Всё это было для него сплошными дебрями, пробиться через которые ему казалось чем – то совершенно нереальным. Горшков же видел причину в том, что мальчику всё это просто не интересно. Он даже книжек не читал. Как это может быть? Алексею Петровичу это казалось явлением совершенно диким. Но немного отстраняясь от ситуации и смотря на неё чуть более широко, он понимал, что дело не только в Мише, а в том, что так воспитана большая часть современных детей. Кроме компьютера и смартфона им ничего не интересно. Ничего! Ни спорт, ни книжки… «Куда катится мир?..»
- Ну что, Миша? Домашнее задание сделал?
- Да… Но у меня не всё получилось… Я хотел у вас спросить кое – что.
Алексей Петрович начинал просматривать записи в тетрадке, исписанной кривыми детскими каракулями и поверх них покрывал бумагу сплошь красной пастой. Было ясно, что Миша просто написал всё что называется «от фонаря». Могло показаться, что мальчик над ним издевается. Но тот просто не понимал, что говорит ему педагог.
- Смотри, причастия, имеющие приставку, пишутся с двумя буквами «н»… Правильно? Теперь выбери в этом упражнении, где нужно писать две «н», а где одну.
Миша начинал мучить упражнение самостоятельно. Но казалось, он загоняет иглы под ногти самому Горшкову.
В этот момент Алексеем Петровичем владело двоякое чувство. С одной стороны ему нужны были деньги, а с другой Миша, сам даже того не зная, раздражал его до крайности. И было ещё одно. Алексей Петрович остро чувствовал все запахи. А у ребёнка, видимо, были воспалены миндалины или имели место проблемы с желудком. Алексей Петрович этого не знал, но запах выводил его из себя. Поэтому у него даже на секунду не возникло никаких гастрономических образов, связанных с мальчиком. Алексей Петрович встал из – за стола, где сидел вместе с учеником, и прохаживался по кухне, напоминая Мише правила, которыми тому следовало руководствоваться. Но этот обормот ничего не понимал. Ну, нельзя же быть таким тупоголовым! Это просто невозможно. Они ведь пять минут назад разбирали с ним подобные примеры. Один в один. Просто поменялись слова. Миша что – то бормотал вполголоса, но Алексей Петрович ясно понимал, что всё это пустая трата времени. Наконец прошёл час. Можно было с чистой совестью выпроводить мальчишку.
Теперь же можно было подготовиться к ночной смене в школе.
Алексей Петрович не выглядел в глазах окружающих меня людей человеком импульсивным. Впрочем, те не знали и о его гастрономических предпочтениях. Как бы там ни было… А слова, сказанные этим следователем, больно укололи его в самое сердце. Как он там сказал?.. Ах, да… Заурядный… В школе гнобили… С бабами никак. В разговоре с самим собой Горшков не мог сказать ни слова против такого утверждения. Старательно забываемое и затираемое новыми впечатлениями, всё это вновь начало всплывать наверх. Несмотря на давность лет, эти воспоминания частенько мучили его. И сейчас был как раз один из таких моментов. Просто он был спровоцирован этим придурком в форме.
… ему тринадцать лет. Горшков Алёша. Он поправляет шарф на груди и застёгивает поверх него новое пальто. «Будь аккуратнее. Не трись об стены, потом не достираешься. И в снегу не валяйся… Заболеешь ещё…». Наставления матери действовали как красные флажки охотников на зверя – за них заступать было нельзя. Ему, мальчику, было бы довольно трудно объяснить причину такого восприятия. Вокруг него ведь мамы говорили детям всё то же самое. Но дети забывали об услышанном уже через пять минут после того как оставались без надзора. Он же - другое дело. Он ещё с детства пытался разобраться в самом себе. Он всегда себя контролирует, всё проверяет по десять раз. Главное, чтобы мама не ругала. С одной стороны это было удобно. Кроме уроков дома его не заставляли делать ничего. Когда же Алёша заболевал, – а это было нередко – наступала вообще райская жизнь. Мальчик мог сутками валяться в постели, читать книжки или просто смотреть в потолок. Раньше были игрушки. Но постепенно он их перерос, и предметы детства, ставшие не нужными, пылились в шкафу. Отдавать их кому – то было жаль. Он привыкал к вещам. Самым лучшим временем было начало болезни. Тогда можно было пользоваться всеми её плюсами. Главным же было то, что можно было не то, что не ходить в школу, а позволялось даже не делать уроки, заданные на дом. Но понемногу врачи и их снадобья выполняли свою задачу. Ему становилось лучше. Простуда (её различными видами он болел чаще всего) отступала, температура снижалась. И вот тогда мать бралась за своё. Она подходила в школе к его одноклассницам – отличницам и брала у них домашнее задание. Его – то он впоследствии и мучил. Это был целый ритуал. На столе расстилался большой лист ватмана. А уже на нём раскладывались тетради и учебники. В начале учебного года ватман всегда был девственно чист. И это печалило его, понимавшего, что всё только начинается. Целых девять месяцев. Наверно, это было совсем не случайным совпадением. Учебный год действительно можно было сравнить с беременностью. Вот только беременность бывает в жизни человека, женщины один – два раза. Больше – редко. Его же мучения повторялись десять раз из года в год с совсем крошечными передышками в три месяца. И этот белый ватман был ненавистен как символ начинающейся пытки. Он старался его понемногу разрисовывать, будто бы приближая финал, хотя и понимал, что занимается всего лишь самообманом…
Но сейчас он был здоров и уроки только что закончились. Алёша раздумывал, как без ущерба для себя и унижений со стороны сверстников попасть домой. Словно по закону подлости его дом стоял не более чем в двадцати метрах от технического входа школы, который иногда был открыт, но чаще всё же заперт. Его размышления о неразумном использовании работниками школы входов и выходов здания прервал одноклассник Летков. Он с улицы увидел Алёшу и понял, что тот уже готов выйти на улицу, но не делает этого только потому, что видит его, Леткова и нескольких товарищей того из параллельного класса.
- Горшок! – Они призывно махали ему руками.
- Выходи, Горшков! Чего ты? – С деланным удивлением они спрашивали, чего же одноклассник так долго стоит там, в школьном коридоре. А может всё – таки тот, технический, выход открыт? Он побежал, краем глаза подметив, что Летков лепил снежок и положил внутрь комок замёрзшего песка. Да уж, кроме как Алёше, это навряд ли кому могло предназначаться. Ему не пришла в голову мысль в ответ на бросок снежка огреть обидчика по голове портфелем. Он бежал извилистыми коридорами в полной уверенности, что следом идёт Летков, а может и вся их компания. Только бы эта проклятая дверь была открыта! Но нет! Чёрт побери! Она была закрыта на замок… Куда деваться? Алёша дёрнулся было на второй этаж. Но там негде было спрятаться. Он нырнул под лестницу. В пальто было жарко, шерстяной шарф противно колол вспотевшую шею. Вскоре послышались крадущиеся шаги.
- Лёха! Ну ты где? – Послышался голос Леткова.
Тварь… Он ещё и издевается. Алёша точно знал, что по имени, да ещё вот так, по – свойски, одноклассники называли его только, когда хотели сделать очередную гадость. В остальных же случаях они до этого не снисходили. Он старался дышать потише. Но то ли от страха, то ли от беготни в одежде по натопленному помещению это удавалось с трудом. Хотя и прятаться здесь было не самой лучшей идеей. Здесь было единственное место, где можно было укрыться от чужих глаз. Знали об этом все. Понятное дело, что и Леткову это было известно тоже. Вот он подошёл совсем близко…
Он затаил дыхание, смотря на ботинок Леткова, с которого стекала талая вода. Тот наклонялся вбок. Вот появилась довольная физиономия. Он кинул снежок. Алёша закрылся плечом. В него и попал снежно – песочный комок. Было в общем – то и не больно. Мелькнула мысль, что, может, следовало просто дать этому придурку кинуть в него свой снежок. И на этом всё закончилось бы… Должна же у всего быть мера? Хотя, скорее всего, к Леткову присоединились бы остальные… Он не знал, что делать. Но в душе ему не давало покоя осознание того, что какой – то хмырь позволяет себе над ним издеваться. Самым обидным было то, что он не знал, как с этим бороться. Ему было ясно только то, что нельзя позволять этого. Но как?! Этот вопрос озадачил его надолго. Он в силу своей детской неопытности не мог понять того, что таким своим пассивным сопротивлением только привлекает к себе ненужное внимание обидчиков. Он догадывался, что, возможно, нужно драться. А вдруг будет ещё хуже? Он не сможет победить, и тогда его будут бить каждый день. Он не задумывался над тем, что всех победить и невозможно. Одноклассники ждали от него просто самого шага к этому. Ему было жаль, что он понял это уже слишком поздно. Ещё он думал, о том, что скажет мама, увидев его синяки. Снова начнёт грозиться пойти в школу разбираться с его многочисленными противниками. Это был бы позор!.. Эти мысли текли у него в голове, пока мальчик шёл к выходу из школы в надежде, что та компания уже разошлась по домам. Всё – таки сегодня был последний учебный день недели, уроки можно было сделать завтра… Но, как раз поэтому, все они и торчали тут, в школьном дворе и носились как угорелые между деревьями с этими дурацкими снежками в руках. Гм… Они заняты своими играми. Может, им теперь будет не до он приоткрыл дверь и решительно шагнул за порог. Его как будто не заметили. Но когда он спустился по ступенькам со школьного крыльца, сзади раздалось улюлюканье.
- Горшо – ок! Ты вышел... Поиграем? – Это прокричал мальчишка из класса помладше. Это тоже его задевало. Он не может противостоять даже младшим. – Вслед окрику над моим плечом пролетел белый шарик.
Мальчишки не задумывались о том, чтобы специально обидеть его. Для них его реакция на происходящее была просто частью игры. Он действительно пришёл к пониманию этого, будучи уже взрослым. Но тогда, в детские годы, считал по – другому и думал, что ничего хорошего ему ждать от них не стоит, и побежал. А вот теперь они действительно превратились в стаю волков, догоняющих свою жертву. Впереди остальных преследователей был Шарипов. Бегун из самого Алёши был неважный. Он чувствовал себя зверьком, которого загоняют собаки. Но ведь от него требовалось – то всего лишь пересечь по диагонали спортивную площадку. Оказалось, что и этого много. Пальто стесняло движения. Сумка с наплечным ремнём, набитая учебниками и закинутая назад, гирей повисла там и больно била по пояснице. Шарф мешал дышать. Несмотря на всё это, он почти добежал до кирпичного забора, огораживающего его двухэтажку. И у самого входа во двор Шарипов, сделав подножку, завалил его на дорогу. Упав на него сверху, тот хватал горстями снег и растирал колючую влагу по лицу своей слабо сопротивляющейся жертвы. Алёша видел по – татарски раскосые глаза обидчика, которые довольно смеялись. Вдруг Шарипов спрыгнул с него и побежал обратно, толком не успев удовлетворить своё эго. Алёша не сразу понял, что в тот момент произошло. Оказалось, что просто отец, увидев всю эту картину из окна, поспешил к нему на помощь. Таких случаев было немало. И теперь спустя годы у него был богатый выбор того, что можно было вспомнить. Поработав, в том числе, и учителем, он понял, что во многом сам провоцировал такое отношение к себе, что советские дети были куда добрее и порядочнее современных. Но поделать с собой он ничего не мог. Даже спустя столько лет. Он не хотел самому себе в этом признаваться, но был довольно злопамятным. Временами злость снова закипала внутри. Её вызывали порой ни как не связанные с этим вещи как, например, эта чёртова программа!..
Алексей Петрович вернулся из прошлого в настоящее.
- Я покажу им всем, что я не заурядное бессильное ничтожество… Пусть видят, особенно этот длинный… Мухин. Нужно запомнить эту фамилию. – Он рассуждал так, собираясь на дежурство в школу. Ирония судьбы. Всего беды были связаны с этой школой. Но он учился в ней, потом работал педагогом, а теперь вот сторожит ночами… Вообще это было весьма удобно, давало небольшой заработок, при этом сохраняло массу времени. Его уважают и потому никогда не проверяют, на месте ли он. Хотя на самом деле частенько он оставлял свой пост и словно волк уходил в ночь за новой жертвой.
Алексей Петрович старался быть человеком пунктуальным и всегда приходил на работу вовремя. Положив в авоську полбулки хлеба и кусок тушёного мяса, завёрнутый в фольгу, он вышел из дома. Теперь он жил не так близко к школе как в детстве, и на дорогу требовалось потратить около пятнадцати минут. Идя по улицам с куском человеческой плоти в сумке, он испытывал нечто сродни сексуальному возбуждению. Да и мясо удалось действительно на славу: рука Кристины – его последней курочки, как он её называл – показалась ему удивительно вкусной в сочетании с овощами. Он улыбнулся сам себе. Злоба улеглась и уступила место умиротворённому спокойствию. На лице была улыбка. С ней он и вошёл в школьную раздевалку, где теперь ему как сторожу было определено место.
- Здравствуйте, Алексей Петрович! Как здоровье? – Уборщица Анастасия, его ровесница, хоть и была теперь со мной на равных, всё равно, как видно, не могла побороть своего почтительного отношения к нему как к учителю и всегда обращалась строго по имени и отчеству, не допуская фамильярностей вроде «Привет, Петрович!», какие позволяли себе его некоторые бывшие коллеги, будучи даже значительно моложе. Да, люди жестоки и беспардонны – такой вывод он сделал, анализируя свои нынешние отношения с педагогами, для многих из которых был наставником. Тогда чего уж ему с ними разводить китайские церемонии? Всё должно быть взаимно…
- Здравствуйте и вы, Анастасия Николаевна… - Улыбнувшись, он положил на стол, покрытый протёршейся на углах цветной клеёнкой стол, свою сумку. – Всё замечательно! Хотя жара немного донимала… Но в целом хороший день. И прошёл как надо. Встал, сделал зарядку, мясо потушил… - Он почесал затылок, будто что – то вспоминая, хотя на самом деле сделал паузу, просто подумав о мясе. – Огород вскопал, с учеником позанимался…
- Да вы прямо пчёлка, Алексей Петрович… - Заметила собеседница, покачивая головой. Сама же про себя вскользь подумала: «Вот мужик… И чего всю жизнь один прожил? Бабы ж, наверно, на шею сами вешались…». Он ясно прочитал это на её лице. Хотя никто не мог припомнить, чтобы он встречался с женщинами, а уж о супружестве и говорить не приходилось. Это вызывало дикий интерес у окружения Горшкова, особенно у его женской части. Тем более что он всегда был вежлив, дружелюбен и готов помочь. Всё это казалось им странным. Мало кто помнил его молодым, почти никто. Большинству людей, скорее всего кажется, что он, наверно, и родился таким: невысокий, плотный, седой, с небольшой бородкой и смеющимися глазами. Хотя постепенно появлялись новые герои, помоложе и попроще. И на него обращали уже поменьше внимания. Но для некоторых женщин он по – прежнему являлся неплохой партией, в частности для Анастасии. Её дежурство заканчивалось, и ей нужно было возвращаться домой. А там ждал доходивший от цирроза печени супруг. Василий – так звали её благоверного – что называется, испортил ей жизнь. Не дал доучиться в институте, сделал ребёнка, сам же почти сразу после женитьбы загремел за решётку – по пьянке ограбил вместе с товарищем стоявший по соседству продуктовый магазин. Обозлился на жизнь и дальше уже пошло по накатанной. Он имел несколько ходок в зону, но Анастасия не бросала его. Здесь были не любовь или страх остаться одной с малышом на руках, а скорее жалость. Так у них и чередовалось, а иногда и шло одновременно: её беременности и его отсидки. Когда Анастасия поняла, что совершила большую ошибку в жизни, было уже поздно. Эта самая жизнь уже подходила к своему логическому завершению… Теперь Василий умирал, и это было для неё обиднее всего. Он испортил жизнь и ей, и себе… И теперь, взяв всё что хотел, уходил как вор. Впрочем, вором он и был.
-Пожрать дай, старая!.. Опять где – то шлялась… - Окрик ослабевшего голоса встречал её сразу у дверей в квартиру. Они переехали туда после того, как дети выросли и большой дом стал не нужен, а понадобились деньги уже для их собственных семей. Да и справляться с хозяйством Анастасии было одной слишком уж тяжело. Впрочем, усталость была больше моральной, чем физической. Алексей Петрович как – то был в этой квартире, провонявшей запахом лекарств, дерьма и приближающейся смерти, помогал Анастасии донести сумки домой. Это было только один раз, и повторять это Горшкову не хотелось. Слишком тяжёлым было впечатление от увиденного.
- О!.. Уже и хахаля привела? Ну и блядь… - Смачно харкнув густой зелёной мокротой прямо на пол возле собственной кровати, Василий с обиженным видом отвернулся к стене, на которой висело затасканное панно, изображающее оленей в лесу. Когда – то такие были в большой моде. Когда – то давно. Но затем он повернулся, встал и, шлёпая босыми ступнями, пошёл на кухню.
- Чтоб ты сдох, тварь ненавистная... Пей своё проклятое пойло… И сдохни. – Сквозь слёзы прошептала женщина, когда проходя мимо, муж, от которого остались теперь только кожа, кости и огромный живот, задел её локтем. Это получилось случайно. Но Анастасия толкнула его в ответ. У Василия достало сил лишь для того, чтобы разразиться потоком отборной брани. А ведь ещё совсем недавно она боялась его жёстких кулаков. Теперь она желала ему смерти – чувства её мешались. Мыслями же она была вообще не здесь, а вместе с учителем. С той поры прошло несколько месяцев, муж всё ещё доходил. Алексей Петрович видел это и почувствовал ощущение некоей гадливости.
Сейчас же Горшков снова стоял рядом, и до него можно было дотронуться рукой. Но он был бесконечно далёким для неё. Алексей Петрович был для неё не сторожем. Она хотела уйти от всего, что её окружало уже много лет, к сильному, здоровому, трезвому человеку – именно таким она его и видела. Он ощущал всё это в её взгляде. Но… Для него это было всего лишь ещё одним приятным впечатлением сегодняшнего дня. Сегодня у него всё получалось. И он намерен был завершить этот день новой добычей. И она должна быть трудной и оттого прекрасной. С таким настроением он и проводил Анастасию.
Стоял июль и он приоткрыл окно для движения воздуха. Поэтому, даже не напрягая слух, уловил отдельные слова разговора. Это были подростки. Ага, вот это уже интересно.
- Не так!.. Руки держи уже…
- Ну не получается, Дэн…
- Ты мне надоел… «Не могу, не получается…» Ты тренироваться сюда пришёл или как баба ныть?
Свет в его комнатёнке был погашен, поэтому подросткам не было видно сторожа с улицы. Приникнув к оконному стеклу, он слушал разговор и наблюдал. Да, действительно там были двое подростков. Это были учащиеся этой школы. Дэн? Кто же это? Он ведь знал многих детей. Вспомнил! Это братья Толстиковы, Денис и Володя. Первый учился в десятом классе, он был уже и не подростком, а скорее юношей. А второй – в восьмом. Хорошие дети, добрые, да и оценки у обоих приличные… Но сейчас его больше занимало другое. Было бы просто чудесно сцапать одного из них. Но как? Их двое. С обоими ему не справиться. Алексею Петровичу не казалось чудовищным то, что он, порассуждав об ученических способностях мальчиков, сходу перешёл к мысли о том, чтобы их съесть.
Тем временем диалог между братьями продолжался.
- Пойду погуляю… - Сдавшись, с деланной ленцой проговорил младший.
- Эй! Куда пошёл? – Недовольно спрашивал Денис.
Володя дипломатично молчал.
- Спёкся!.. Слабак! – Пытаясь пробудить в брате чувство уязвлённой гордости, кричал старший. Но всё было тщетно.
Володя уходил, ни слова больше не говоря, зато высоко подняв руку с выставленным средним пальцем, означавшим неприличный жест.
- Козёл!.. – Уже вполголоса, скорее сам себе сказал Денис. Заниматься на турнике одному ему было не очень интересно. Не перед кем было продемонстрировать свои способности. Но Горшков решил прийти ему на помощь. Дождавшись, когда Миша скрылся за воротами школьного двора, он через запасный выход вышел на площадку, где был установлен большой, хотя и незамысловатый гимнастический комплекс. Тут были брусья, турник, рукоход… Подросткам этого с лихвой хватало. Да и не только им. «Покачаться» сюда приходили и взрослые. Это сейчас не совсем нравилось ему. Посторонние могли увидеть, как он беседует на отвлечённые темы с подростком наедине. Могла потянуться ниточка… В то же время это было и хорошо. Там, где бывает много людей, трудно потом искать улики. Да и подозревать в таком случае можно кого угодно.
Он не спеша приближался к Денису. Тот, увидев, что у него появился зритель, ожил и разом сделал пять подъёмов разгибом, после чего спустился с турника и теперь в ожидании похвалы искоса поглядывал на подходившего сторожа. Хотя и он, как и Анастасия, видел в Горшкове не сторожа, а педагога. Слишком сильна была привычка. Да и вёл себя тот с достоинством, не роняя себя. Во всяком случае старался. Поэтому у Дениса Толстикова образ Алексея Петровича Горшкова категорически не вязался с работой сторожа.
- Браво! Браво… Снимаю шляпу. – Сторож пару раз театрально хлопнул в ладоши.
- Здравствуйте, Алексей Петрович… - Денис смущённо улыбался, обрадованный тем, что снова не один.
- Как дела, спортсмен?
- Хорошо…
- За лето хоть не всё забыл?
- Пока ещё нет!.. – Рассмеявшись, ответил юноша. Настроение поднялось ещё и от воспоминания о том, что до конца каникул ещё больше месяца.
- Не помешаю тебе? – Спросил Горшков.
- Да ну! Что вы!.. - У Горшкова, даже несмотря на солидный возраст, была атлетическая фигура и отсутствие живота, обычно имеющегося у большинства пенсионеров. И юноше было интересно посмотреть, что же сейчас попытается изобразить молодцеватый старикан. Хоть и подтянутый, но всё – таки пенсионер. Денису он в свои шестьдесят четыре года казался настоящим стариком.
Надо заметить в очередной раз, что Алексей Петрович с детства был ребёнком болезненным и хилым до такой степени, что за всю свою школьную жизнь был на уроках физкультуры не больше десяти раз. Он не только простужался… У него болело сердце, прыгало артериальное давление. Его два раза ещё в младенческом возрасте парализовало, после чего он остался жив только благодаря матери. И даже родился он недоношенным с весом в два килограмма шестьсот граммов. Он заболевал, часто не ходил в школу по две недели, потом ему давали освобождение от уроков в спортзале. Освобождение – в этом конкретном случае слово было ну очень не подходящим по смыслу. Алёша Горшков не хотел освобождаться. Он дико завидовал своим одноклассникам, которые могли бегать, прыгать – в общем делать как раз то, что называлось пространным понятием «переносить физические нагрузки», то, чего его участковый врач Валентина Михайловна настоятельно рекомендовала избегать ему. Точнее рекомендовала она маме, Ирине Васильевне, а уж та воплощала советы специалиста в жизнь. Алёша и спустя годы помнил визиты Валентины Михайловны. На его постель мама застилала чистое бельё и устраивала не то чтобы генеральную, но всё – таки уборку. Потом наступал час ожидания.
- Ну, где она есть?.. – Маму ожидание утомляло.
Ему же было всё равно. Он читал или играл. Но чаще вместо игрушек выбирал всё – таки книги. Хотя мама частенько его урезонивала
- Ты можешь просто полежать? Больно… Сейчас врач придёт, пускай выписывает… Иди в школу. – Она знала, что пригрозить сыну школой надёжнее всего. Тот после подобного ультиматума закрывал книжку и укладывался на подушку, натянув одеяло под самый подбородок.
- Не укрывайся сильно… Вспотеешь. Потом протянет! Ещё хуже будет.
Наконец Валентина Михайловна являлась в нашу квартиру. Снимала пальто, но оставалась в обуви.
- Не снимайте, туфли, проходите!..
-Ну что вы… - Словно бы сопротивлялась женщина. Но туфель, однако же, действительно не снимала.
«Сука старая…» - В такие моменты мама думала, что они ведь понимают друг друга. Всё говорится только из вежливости.
- Что ж тут у нас… Здравствуйте, молодой человек! Как дела, Алёша? Та – ак… Ложку… Ротик пошире… – Крутила, прослушивала с глубокомысленным видом, прикладывая к груди и спине стетоскоп. – Ага… Хрипы. Ну не страшно, не страшно… Я тут выпишу… Посидит дома пока.
При этих её словах он испытывал настоящее ликование, с готовностью поворачивался, задирал рубашку пижамы и высовывал язык. За её спиной мама выдавала сведения о его температуре, стуле и прочих физиологических тонкостях, одновременно устанавливая раскладной стол. На плите уже закипал чайник и начинало подтаивать сливочное масло, источали сладкие запахи мёд или какое – нибудь варенье…
- Вот вечно вы что – то выдумаете, Ирина Васильевна… - Скрипучим голосом пыталась возмущаться врач, но всё же садилась за стол. Она вообще вся была какая – то скрипучая, худощавая. Тогда она, наверно, была моложе, чем он сейчас… И мама была моложе его теперешнего. Мама…
Он вернулся из прошлого в настоящее. Что это он вспомнил эту врачиху? А… Как же… Турник! Он снова нырнул в глубины сознания. Алёша долгие годы жил по довольно однообразному распорядку. Заболевал, выздоравливал, начинал ходить в школу… И очень часто в тот самый момент, когда освобождение от физкультуры должно было бы перестать действовать, мальчик заболевал снова… Простуды или вегето – сосудистая дистония повторялись чаще всего… Своего рода экзотикой были ветряная оспа или двухстороннее воспаление лёгких. В конце концов освобождение от физкультуры стало постоянным, чем была довольна мама и опечален сам освобождённый. Но постепенно он становился крепче и начал заниматься на этих самых турниках, возле которых стоял сейчас. Полноценными тренировками это назвать можно было ну разве что с большой натяжкой. Рядом, так же как и теперь, располагалась баскетбольная площадка. Поэтому программа его была такой. Он приходил с мячом, подтягивался десять раз самым простым для себя способом и шёл бросать мяч в кольцо и практиковался в этом довольно долго, по полтора – два часа. Ему это нравилось. Казалось, что от попадания по кольцу зависела его судьба. И Алёша испытывал её снова и снова. Потом он возвращался домой и по пути снова подтягивался десять раз. Через какое – то время отец, работавший на заводе токарем, подарил ему гантели, собственноручно выточенные и пронесённые через проходную… Разборные! Это само по себе было шиком в то время. Небольшие, всего – то восемь килограммов. Но тогда они казались ему очень тяжёлыми. Они и теперь, спустя полвека, стояли возле его постели. Он с ними иногда тренировался. У Алёши даже в аттестате об общем образовании не было записи с графой «Физкультура», но он втихаря укреплял своё тело, невзирая на косые взгляды матери. Та считала его нагрузки слишком сильными, предпочитая, чтобы он больше уделял внимания другим способам улучшения качеств молодого организма. По её мнению, «чёртовы железяки» было вредно поднимать для позвоночника и сердца, а куда полезнее было бы заниматься закаливанием и лечебной гимнастикой, имитирующей плавание. Плавать на самом деле было нельзя. И тут даже маме не требовалось ставить перед его носом запреты. Мальчик как огня боялся нырять после того, как переболел гайморитом. Это были последствия занятий в плавательном классе. Он был там старше всех на три – четыре года, и соседка, работавшая там тренером, считала, что в его ситуации это как раз то, что нужно. Но итогом были гнойный насморк и жуткие головные боли, от которых его смог избавить только врач. К нему мама отвела сына по большому блату. Свой страх он смог преодолеть уже будучи вполне взрослым человеком. Чуть позже, уже учась в институте, он одолжил у знакомого пудовую гирю и часами мучил её. Она – то и дала ему атлетический размах плеч. Но он продолжал оставаться котёнком в обличье тигра…
Алексей Петрович легонько подпрыгнул и повис на перекладине и без особого труда подтянулся пару раз.
- О – о – о… - У Дениса Толстикова, глядевшего на сторожа снизу, вырвался возглас вполне искреннего удивления.
- Да… Годы берут своё. К сожалению… - Он мог бы продемонстрировать и больше повторений юному спортсмену, но спрыгнул и улыбнулся. Нельзя было сейчас слишком утруждать себя. Силы могли ему ещё понадобиться для другого. Вдруг этот живчик окажется чересчур ловким?.. – Давай – ка ты теперь!
Денис снова начал поднимать своё тело. Да… Он, конечно, хорош. Парень над собой славно потрудился. Рельефные мышцы перекатывались буграми под загорелой кожей. Горшков испытал лёгкое чувство зависти, смешанной с чем – то ещё… Да здесь было и другое. Ему претило нападать исподтишка. Он уже запустил руку в задний карман джинсов и нащупал кастет. Он часто пользовался этим оружием, особенно когда нужно было оглушить свою жертву. Металл сначала холодил пальцы, но быстро стал тёплым. Пенсионер стоял за спиной у юноши. Что такое? Он понял наконец. Ударить сзади было всё равно что признать своё поражение в битве с молодостью, да и самой жизнью. Он не способен на что – то большее? Он стар? Да. Но дело не только в этом. Он трусил нападать, глядя в глаза противнику, способному дать ему должный отпор. За пятьдесят с лишним лет его жизни НИ – ЧЕ - ГО не изменилось. Он так и остался трусом, которого шпыняли одноклассники словно футбольный мяч или боксёрскую грушу.
- Семь… Восемь… - Денис считал вслух выполненные им повторы упражнения.
Приняв решение, он дождался момента, когда Денис начал очередной подъём к перекладине и, покрепче зажав железо, опустил его прямо на темя юноши. Тот рухнул на землю. Живой? Горшков наклонился к Денису и нащупал пульс на его шее. Жилка едва слышно, но отчётливо билась на шее жертвы. Шейка – то тоненькая!.. Ха – ха! Увидев, что полдела им было сделано, он немного успокоился и даже почувствовал лёгкий кураж. Так!.. Теперь нужно было как – то доставить это мясо домой. Не как – то, а тихо и оперативно! Он заклеил рот Дениса изолентой, связал руки бельевой верёвкой и, взвалив на плечи, отнёс его подальше от здания. Понатыкали тут этих треклятых камер видеонаблюдения, нормально и пройти нельзя. Слава Богу, хоть тот угол, где только что всё произошло, оставался в так называемой слепой зоне. Алексей Петрович усмехнулся, подумав о том, что подсознательно считает Бога своим благодетелем. Прав ли он?.. Чёрт! Как будто сейчас подумать больше не о чем! Ну!.. Теперь – то что? Мысль похитить этого юнца появилась в голове у него в общем – то спонтанно. И он не запланировал заранее, как будет действовать после того, как жертва будет в его руках.
Уже стояли сумерки. Но было ещё достаточно светло. День хоть и пошёл на убыль, всё же видимость была отличной, да и по улицам бродило много прохожих. Интересно, малыш скоро придёт в себя?.. Придётся приголубить его ещё разок… Так и получилось. Удар по голове снова отправил юношу в бессознательное состояние. Главное – не укокошить его! Иначе зачем всё это? Время текло словно тоненькая струйка из – под соединения плохо работающего водопроводного крана. Он хотел, чтобы время шло побыстрее – его томило ожидание похода домой с телом этого мальца на плечах. А с другой стороны Горшков очень болезненно относился к тому, что время уходит, а вместе с ним и жизнь. И тут никакие диеты с человеческим мясом не помогут. Иногда старик осознавал это ясно как то, что ему шестьдесят четыре года. И это отзывалось в нём острой болью. Тогда он гнал эти мысли от себя. Может вообще всё это не нужно? Похищать, убивать… Нет! Это просто мысли слабака, всё ещё живущего внутри него.
Из окна своей комнатёнки он наблюдал за происходящим на площадке. Через пару часов после того как Алексей Петрович поймал Дениса, в ворота постучались. Он ждал этого, но всё равно было немного страшно.
- Добрый вечер, Алексей Петрович! – На розыски отправилась вся семья. Здесь были младший брат, мать, немолодая уже женщина, хотя и сохранившая следы былой красоты. Пришёл и отец, который начал расспросы.
- Петрович! Ты нашего шкета не видал? – Худосочный папаша трудился слесарем в местном автобусном парке, вёл далеко не здоровый образ жизни с обильными возлияниями, чем поубавил здоровья не только себе, но и супруге. Его всё всегда не устраивало, то маленькая зарплата, то, что его не уважают собственные сыновья. Но сейчас он был явно обеспокоен происходящим. Тем более что уже разнеслась молва о похищениях в их захолустье нескольких человек. Он разговаривал со сторожем, чётко соблюдая социальную градацию. Если бы тот всё ещё был учителем у его сыновей, то он, конечно же, ни в коем случае не позволил бы себе подобную фамильярность. А так… можно. Тем более нимб над головой Алексея Петровича сохранялся только для женщин и детей. Влияла сила привычки. Но отец потерявшегося юноши на родительские собрания в школу не ходил и привык на своём предприятии к более простому обращению.
- Здравствуйте!.. – Участливо заговорил с ними похититель. – Как же… Видел его и брата… Ну потом ушёл. Наверху там прибрать нужно было. А когда вернулся, уже и не было никого. Ну я ворота и прикрыл. А то ходят всякие… Вы ж понимаете.
Да… Они понимали… Понимали, что их Денис пропал. Мать, до той поры державшаяся, начала плакать.
- На телефон не отвечает… - «Конечно не отвечает… Он выключенный у меня в кармане лежит, - злорадно подумал сторож.» - Ну мы и кинулись с отцом. Хотели всыпать ему. А тут… - Женщина не находила нужных слов.
- Ладно, пошли к ментам, мать!.. – «Ха! А ведь были совсем рядышком со своим потеряшкой…»
Горшков проводил их взглядом. Полицейские скорее всего отправят их домой. Он надеялся на это. Хотя… Известно о нескольких похищениях. Кто знает, как отнесутся к пришёдшим обеспокоенным родителям?.. Лишь бы никто сюда не пришёл, хотя бы в ближайшие несколько часов.
Наконец можно было идти! Два часа ночи показывали стрелки на его часах «Командирские». Они были своего рода символом для него. Это был сугубо мужской атрибут, который был призван подчёркивать мужественность их владельца. Ну а у него они выполняли роль скорее напоминания, что он мужчина и должен себя соответствующе вести. Глядя на них, он поправлял на своём истинном лице инфантильного слабака маску сильного, крепкого духом человека. В то же время он знал, что по – настоящему сильные люди добры, даже если бывают хмурыми и неразговорчивыми. Но эту золотую середину ему было соблюдать несколько затруднительно. Ведь ещё с детства он привык улыбаться. Но тогда, мальчиком, улыбался заискивающе, в надежде, что сегодня его не будут бить, а теперь у него на лице была постоянно изображена просто улыбка дружелюбия и снисходительности зрелого умного человека, много повидавшего на своём веку. Хотя стоило заметить, что когда он тащил на себе Дениса Толстикова, улыбки на его лице не было. Ему не от кого было таить своих эмоций. Поэтому его глаза шарили по сторонам будто у волка, схватившего из крестьянского хлева поросёнка, но застигнутого хозяином, который палил ему вдогонку из ружья. Он старательно обошёл камеры видеонаблюдения. Хм… В России на безопасность в системе школьного образования тратят, но довольно экономно. Одна камера была установлена прямо на парадные ворота. Поэтому пришлось перетаскивать тело через почти двухметровый бетонный забор, а потом перелезать самому. Повезло, впрочем, потому что его плиты были отлиты с выступающим узором. На него было удобно поставить ногу.
А этот шельмец весил добрых восемьдесят килограммов. Горшков позвоночником чувствовал всю тяжесть его мощного, тренированного тела. И похоже один из позвонков сдвинулся – таки с места. Позвоночник ещё с юности доставлял ему массу неудобств. И тогда приходилось обращаться к костоправам. Сейчас это называлось модной профессией: мануальный терапевт. Обращаться к такому специалисту ему приходилось регулярно. Обычно это происходило раз – два в течение года. Тот обычно укоризненно качал головой. «Что опять была тяжёлая штанга? Или боролись?» Он действительно посещал спортивные залы. Так что ему было чем похвастаться перед Денисом. Но сейчас его всё больше начинало беспокоить неприятное ощущение в спине. Ах чёрт! Снова придётся отдать из своего скромного стариковского бюджета полторы тысячи рублей этому крохобору в белом халате… Но, похоже, без него тут не обойдёшься.
А – а – а… - Пленник начал не вовремя стонать.
«Уже ведь почти дошли… Заткнись!»
- Сейчас голуба моя!.. Сейчас… Уже ско – оро. Придём домой… Там отдохнёшь. – Он ласково обратился к школьнику, кулём висевшему на нём.
Вдруг из –за угла, в тот самый момент, когда он подходил к перекрёстку, мелькнула тень. Она угловато выдвинулась на освещённом уличным фонарём асфальте. Похититель, влипнув в стену, взмолился почти вслух: «Господи, только не сюда».
И действительно, человек шёл по перпендикулярной улице и просто пересёк ту, по которой тащил свою неподъёмную ношу он. Горшков снова подумал о том, что Бог помогает ему. В тот момент он почти поверил в это. Дождавшись, пока прохожий удалится на достаточное расстояние, похититель тоже пересёк перекрёсток. На ходу подумалось: «Интересно, чего его носит, этого полуночника? »
Он подходил к своему двору. И чем ближе Алексей Петрович был, тем больше нарастало напряжение. Ещё только не хватало, чтобы его застали заносящим что – то посреди ночи в свои ворота… Его двор и дом ничем не отличались от других, стоявших рядом. Зелёные ворота из ребристого металлического профиля, за ними небольшой одноэтажный дом из двух комнаток с небольшой пристройкой для кухни и ванной. По нужде даже в самые лютые зимние морозы он был вынужден ходить в туалет, стоявший во дворе. Хотя… Какие здесь на юге морозы? Так… Баловство природы. В доме у него бывали иногда соседи. Он был гостеприимным хозяином. Но никто из них и подумать бы не смог, что у милого седовласого и вечно улыбающегося пенсионера дяди Лёши среди бочек с квашеной капустой расположен вход в потайной подвал для особых мероприятий. А тот выложен снизу доверху кирпичом, в который вделаны цепи для пленников . Кирпичные же стены сверху обшиты металлическими пластинами. Он от начала до конца сделал его сам. Точнее сказать почти от начала и до конца. А так как был на «вы» с любыми техническими тонкостями, то считал подвал настоящим произведением искусства, своим личным произведением. Ему помогали, но только в самых трудно выполнимых задачах. Всё было сделано несколько грубовато, но прочно. Выбраться оттуда без его согласия не представлялось никакой возможности. Понятно, что он такого согласия никому давать не собирался. Туда – то и нужно было ему попасть. Но пока он присел за высоким кустом самшита, росшим около двора. Ему не давало покоя какое – то странное, необъяснимое предчувствие. Он боялся подойти к калитке. Боялся чужих глаз. Хотя сейчас, когда вокруг все с наступлением темноты словно раки старались спрятаться в своих норах от длинных рук вездесущего похитителя, навряд ли можно было ожидать, что кто – то будет выглядывать случайных прохожих, забредших на их не самую многолюдную улицу. Но чем чёрт не шутит… Он превосходно изучил характер своих соседок и знал, что среди них были парочка досужих кумушек, которым, казалось, и маньяки были ни по чём. Те из – за своих заборов выглядывали, что за любовник пришёл в гости к Наташке, живущей через двор или что себе нагребли на распродаже Филимоновы, снимавшие большой дом напротив. Потом всё это становилось предметом обсуждения. Как раз этого общественного надзорного органа Горшков и боялся больше всего. Но вроде бы никого не было видно, и вокруг стояла тишина. Казалось, жизнь на улице вымерла. Это ощущение усиливал мертвенно – бледный свет луны. Другого освещения здесь к его превеликой радости не было. Фонари на столбах стояли нечасто, да и на тех хулиганы выбили лампы. Отчасти им помог и сам он, расстреляв «кобры» из пневматического пистолета. Хоть бы никакая псина сейчас не залаяла. С этой мыслью он наконец отделился со своей ношей от самшита и двинулся к своей калитке. Подойдя к ней вплотную, он огляделся ещё раз. Никого! Осторожно, стараясь не щёлкать механизмом замка, он поворачивал ключ. За забором послышалось сопение собаки. Карату не спится? Или Альфа так ретиво несёт свою собачью службу? Две немецкие овчарки были надёжными сторожами. Он их искренне любил и регулярно подкармливал человечиной. Наконец, можно было войти. Карат! Когда он чувствовал приближение ко двору чужака, то не заливался на всю улицу, а тихо ждал, что будет происходить дальше. Это было результатом дрессировки. Алексей Петрович потратил на это немало своих кровных. Пёс негромко, но довольно поскулил, почуяв хозяина, и лизнул его штанину.
- Карат! Собачура такая… Вечно ты всё обслюнявишь. Не до тебя сейчас… – Он, покосившись, прошипел своему четвероногому другу – действительно ещё с детства своими настоящими друзьями Алексей Петрович считал только животных. И, наверно, именно поэтому, осёкшись и сменив интонацию, добавил уже ласково. – Подожди, малыш! Потом мы с тобой поиграем! И я дам кусочек тебе тоже…
Он только что похитил человека, но корил себя за это мало, а вот за грубый тон при разговоре с собакой ему было стыдно.
Как Горшков ни старался, но профиль калитки гулко громыхнул в ночной тишине. На него откликнулась лаем соседская собака.
- Заткнись! Зараза… - Сокрушаясь о поднятом шуме, хозяин вошёл – таки в дом. Щелчок выключателя… Он в подвале.
…Электропроводка подвала была особой темой среди его воспоминаний. С этим у него ну никак не ладилось. Когда он задумал подземное строительство, то заранее начал изучать соответствующий раздел физики. Но всё было тщетно. Выполнив несколько самостоятельных попыток совместить эти хитроумные «минусы», «плюсы», «фазы» и «ноли» и получив несколько не слишком сильных, зато вполне ощутимых ударов током, он забросил это неблагодарное дело и начал искать другое решение. Оно пришло к нему само в виде бродяги Вовы. Вове было всего лишь немного за сорок, а он уже был вконец спившимся алкоголиком. Он сам построил дом в дачном посёлке, неподалёку отсюда. Но после того, как его за пьянство турнули с работы, то есть лишили регулярного источника доходов, его из собственного жилья выгнала и гражданская жена. В силу слабости характера он не смог ей ничем ответить и ушёл, хотя и грозился прийти и отправить её восвояси. В итоге же он поехал к родителям, живущим в ста сорока километрах отсюда, но по дороге решил немного погулять, развеяться. Тем более что выходное пособие целиком осталось у него в кармане – единственное, что не удалось отнять пронырливой сожительнице. Но и оно через несколько дней скитаний по рюмочным нескольких районов закончилось. Так он и оказался снова в Кубанске. Вова по простоте душевной сам всё это поведал Горшкову.
- Дядь! Тебе помощник не нужен? Ну там… Огород вскопать, забор поставить или ещё чего?.. – Это было первое, что услышал он от Вовы. Выглядел тот, мягко говоря, непрезентабельно. Красное лицо, густой перегар и фингал, полученный где – то в одном из многочисленных питейных заведений, где, очевидно, сиживал сей субъект. Образ дополняли куртка из кожзаменителя с вырванным на спине лоскутом, заношенные спортивные штаны с тремя белыми полосками и надписью «Adidas» и чавкающие водой лёгкие туфли, которые были надеты явно не по погоде. Пора – то стояла дождливая. Подобный персонаж никак не мог вызвать доверия у серьёзного человека, каким считал себя Алексей Петрович. У него, который всё подчинил правильному, здоровому образу жизни, хоть и с особой подоплёкой...
Но Вова постучался в ворота Горшкова очень вовремя. Тот как раз уже закончил обшивать стены нижнего подвала металлическими листами, которые потихоньку покупал, решив, что при решении своих задач без подвала ему никак не обойтись. Это потребовало немалых затрат. И ему даже пришлось взять в банке небольшой кредит, доступный ему как пенсионеру. В графе «цель кредита» указал строительство. Это было правдой. Хотя, узнав, какого рода строительство он затевает, менеджер банка была бы в шоке. Но ведь перед ней сидел милый седовласый пенсионер с бородкой и дружелюбно улыбающимися глазами. Вообще внешнее дружелюбие всегда было одним из его главных оружий. Оно позволяет подманить жертву поближе, войти в доверие. Да и подозревать такого человека в чём – то довольно сложно… Без подвала же ему не обойтись по той простой причине, что жертву нужно где – то держать, пока он ел по частям её мясо, а в конце концов убивал. А он всегда старался держать себя открыто, чтобы не привлекать лишнего внимания. К тому же постоянно кто - то приходит… Контролёры счётчиков, почтальоны, сотрудники собеса, члены Союза ветеранов труда, к коим относился и он благодаря своему учительскому труду, и прочая зараза, которую ему, хоть и матерясь про себя последними словами, но приходится пускать к себе в дом… Свою первую жертву он притащил сюда, когда этого потайного подвала ещё не было. Это была молодая женщина. И тогда Алексей Петрович натерпелся страху, и больше половины полученного мяса пришлось отдать собакам, потому что он не знал, как быть. Даже со ртом, под постоянным воздействием алкоголя заклеенным скотчем эта баба завывала так, что были моменты, в которые он не сомневался – сейчас к нему заявится наряд. После этого ему пришлось даже надолго прекратить только начатую охоту. Но именно после этого он и начал копать… Он любил тайны и теперь упорно создавал свою.
Подвал был готов и… Дальше нужно было привлекать специалистов. Но как в их маленьком городишке можно было сделать это скрытно? Да и как скромному пенсионеру объяснять рабочим, для чего ему понадобился подвал, да такой, чтобы всё было шито – крыто?
И когда вдруг как чёрт из табакерки появившийся Вова предложил свои услуги, он сначала отрицательно покачал головой. Но, посмотрев невзначай на свои руки, которые никак не могли помочь ему в важном деле, он обратился к уже начавшему уходить Вове.
- Эй!.. Мужчина!
Вова, голодный и продрогший на осеннем ветру, с готовностью кинулся назад.
- Да!..
Он ещё раз оценивающе оглядел его с головы до ног.
- Слушай парень… - Алексей Петрович сделал многозначительную паузу, во время которой Вова заискивающе смотрел на своего возможного работодателя снизу вверх, хотя был выше ростом, но так склонил голову, что оказался в положении подчинения. – Ты с электрикой – то дружишь?
Вот тут он попал в «яблочко»! Дело в том, что Вова работал именно электриком. Но его выгоняли из всех мест, куда он устраивался. И только за непреодолимую тягу к горячительным напиткам. Но он был в то же время настоящим профессионалом своего дела, грамотным, да ещё и с творческой жилкой. Поэтому он быстренько смекнул, что здесь можно поживиться и сразу поменял тон разговора.
- Да… Электрик высшего разряда я… А что вам нужно – то?
- Проводку в подвале мне нужно сделать… можешь? Ну и ещё кое – что по мелочи.
- Да легко! – Вова снисходительно хмыкнул. – Что за проблема?..
- Ага!.. Значит, профессией владеешь?
- Ну ты даёшь! Говорю же: специалист. – Они оба были слабыми людьми и чувствовали слабость друг друга, поэтому стали как два шахматиста, каждый из которых боялся начать предпринимать какие – то действия и тем самым подставить короля под удар. Но Вове особенно нечего было терять. Теперь он уже сам начал раскручивать хозяина. – Чего мастырить – то будем, дед?!
Алексей Петрович привык к другому обращению, поэтому его резанула по уху такая фамильярность. И в любой другой ситуации он бы рассердился на собеседника, позволившего себе это, и, может быть, даже попросил бы его быть повежливее. Но сейчас он был в безвыходной ситуации. Ему очень нужна была помощь, и этот алкоголик мог эту самую помощь оказать. А Вову тоже легко подцепить на крючок! Стоит только регулярно обеспечивать ему выпивку. Такой, наверно, может пить, даже не закусывая…
- Пойдём… - Горшков открыл калитку пошире и, поманив пальцем Вову. –Покажу.
Мы прошли в дом, спустились в подвал, но не тот, что был недавно вырыт, а тот, где он уже не один десяток лет хранил солёные огурцы и различные варенья. Здесь как будто ничего не изменилось. Он был верен своим традициям. Но посреди полок и бочек была видна другая ляда, из которой виднелась лестница, ведущая куда – то ещё глубже. Заглянув туда вниз и не увидев ничего кроме чернеющей тьмы и нескольких деревянных ступенек, Вова внутренне напрягся. Это было видно по его красноватой физиономии, которая приняла несколько озадаченное выражение и слегка побледнела. Зато хозяин наконец сумел взять себя в руки и ему это неплохо удавалась. Он вёл себя вполне естественно. Видимо, это позволило и алкоголику несколько расслабиться.
- Вот, видишь… Места маловато. А я хочу попробовать грибы выращивать. Мне нужно там проводку подвести…
Аха… Грибы! Хотя почему нет? Ещё не до конца пропитый мозг Вовы лихорадочно работал, анализируя и пытаясь понять, что на самом деле задумал этот старикан. Ну не маньяк же он в самом деле… Хотя копать подвал в подвале… Это было весьма экзотично. Такого ему видеть ещё не приходилось. Но манила надежда на деньги, тёплое жилище и – это было самым главным – выпивку. В крайнем случае это старпёра можно и ментам сдать. Что он ему – то сделает, здоровому мужику? Такие быстро сменяющие друг друга мысли сменяли друг дружку. Алексей Петрович читал по глазам Вовы. Как видно, он был не слишком большим хитрецом.
- Сколько?
- А… Да я же говорю… Немного. Два на шесть.
- Сколько платишь, дед? Работы ту – у –ут … - Вова сокрушённо покачал своей рыжеватой головой.
- Десять! И моя еда… Водка. - У Горшкова были сбережения, но ему не хотелось с ними расставаться без особой надобности. В тот момент он действительно думал заплатить этому мужику и всё. Только договорившись, Алексей Петрович понял, что отпускать его будет слишком опасно. Хотя что мешает его кокнуть? Ни – че – го! Ха – ха – ха!
- Яма – то готова?
- Го – ото – ова!.. – Нараспев ответил пенсионер, обрадованный появившимся шансом на быстрое выполнение задуманного. – Сам погляди! Вон лестница…
- Да чего я полезу туда сейчас? Сам же говоришь… Тебе виднее. - Вове необъяснимо, но вполне определённо не хотелось лезть в пахнущее могильным холодом подземелье.
-Ладно… Пойдём. Накормлю тебя… Голодным ты мало сделаешь… Стопочку налью. – Алексей Петрович почти по – отечески приобнял за плечо Вову. Но тому в прикосновении человека, безобидного на вид, да ещё вдобавок годившегося ему в отцы, почудилось, наверно, что – то змеиное в своей скользкости. И он постарался незаметно сбросить руку. У него было огромное желание уйти отсюда. Горшков понимал его чувства, потому что иногда сам испытывал их к самому себе. Но Вову слишком искушали блага, обещанные хозяином. Он остался.
Как бы то ни было, а уже в тот самый день работа кипела. Вове всё же пришлось спуститься вниз. И он был искренне удивлён той огромной работой, которую Горшков умудрился проделать. Ещё большим было бы удивление, если бы Вова узнал, что всё было выполнено в одиночку.
Поверить и вправду было затруднительно, поскольку Алексей Петрович сорвал в доме полы, углубил подвал почти на три метра, выложил стены внизу кирпичом, залил бетонный пол, стены обшил металлом. Особенно ему пришлось попотеть, чтобы распорки, установленные им, выдержали бетонный потолок тайной комнаты. Он старался делать всё скрытно. Но соседи видели то машину, привозившую ему кирпич, то самосвал с гравием или песком, то его самого, несущего арматуру.
- Вот мужик – то! Всё что - то строит, копается как мурашечка… - Иногда он слышал что – то подобное у себя за спиной.
Его эти замечания больше тревожили, чем радовали. Он боялся гостей, хотя правдоподобная версия для них и была заранее заготовлена.
Бетон потолка был армирован металлическими прутьями и сетками, получился крепким и даже выдерживал сорокасантиметровый слой грунта, который строитель - самоучка насыпал сверх него для лучшей звукоизоляции. Он ведь знал, как жертвы будут кричать от боли и ужаса. Они будут орать погромче тревожной сирены. Уже поверх этого всего этого Алексей Петрович уложил новые доски, обработанные морилкой, а на них поставил полки с маринадами. Могила внизу была небольшой, зато представляла собой настоящий бункер. Здесь можно было спрятаться при ядерном взрыве. А уж про незаметное содержание здесь людей и говорить не приходилось…
Оказалось, что Вова не успел ещё пропить все свои мозги. Это чувствовалось в его уверенных движениях. Работал он споро. Хозяин наблюдал за ним словно ребёнок за фокусником из цирка. В тоже время каждый из них думал друг о друге. Горшков размышлял о том, что будет делать с Вовой, когда тот закончит работу. Электрику же не давало покоя всё это сооружение. «Это ведь склеп! Для чего он грёбаному старому пердуну!?» Вова имел слишком простую натуру, чтобы скрыть эти свои мысли…
Почти за день работа была сделана. Оставались мелочи. Вове пришлось заночевать у Алексея Петровича в доме. Но спать в ту ночь не пришлось никому. Каждый только создавал видимость сна. Впрочем, они это делали не слишком хорошо и чувствовали, что их раскусили. Хозяин боялся, что Вова сбежит и разнесёт по всему белому свету о том, что здесь увидел. У Вовы же была некоторая доля уверенности, что он останется цел и невредим, пока не доделает всё до конца. Поэтому он даже тянул резину, хотя, наверно, мог бы выполнить всё ещё быстрее. Но всё равно он боялся, что уснув, получит удар ножом в сердце. Кто знает, чего следует ожидать от этого сумасбродного старикашки? Не спалось. Поэтому, когда Вова в очередной раз пошёл покурить на крылечке, с ним рядом на ступеньку присел и старик.
- Чего маешься, бродяга? – Алексей Петрович постарался придать своему голосу небрежный тон человека интересующегося ну разве что из вежливости.
- Да не идёт что – то сон… Может переел?.. – Тревожно произнёс собеседник, дыхнув ему в лицо водочным перегаром.
- Может быть!.. - Усмехнувшись, ответил он, хлопнув Вову по плечу. Надо же… Столько выпить и не вырубиться! Горшков, который был бы повержен в нокаут первым же стаканом, поражался тому, сколько сумел влить в себя его постоялец и при этом сохранить признаки рассудка. Боится! Очень боится. Интересно, в обычной ситуации он бы тоже сумел держаться или уже валялся бы под столом? – Может, выпить хочешь?
Вова посмотрел на него. В глазах стояло недоверие. «Выпить!.. Выпить… А вдруг этот старый прохиндей подмешивает в пойло какой – нибудь медленно действующий яд? Не кураре, конечно, что – нибудь попроще. Добавляет помаленечку крысину или ещё какой другой дряни… А как проверишь – то? Сам – то не пьёт!..»
- Давай выпьем, дед! А?
- Ну пей! Кто не даёт? Я не хочу…
- Да тоскливо одному пить, дед… Я ж не алкашура какой – то зачуханный, чтоб в одно рыло водку жрать…
- Ну да, конечно… - Горшков мысленно сыронизировал, но постарался не показать виду. - Но нельзя мне, понимаешь?.. Давление у меня…
- Да от рюмашки не будет тебе ничего. Не сорвёт у тебя клапана! Давай, дед!
- Не –ет, сынок… Боюсь я.
«Да, боишься ты… Но другого!» – Вова не сказал это вслух, но подумал.
- Сам – то чего не спишь, дед?
- Старость! Старые мало спят. Жить мало остаётся. Грех время на сон тратить. Наверно, потому и не спится. – Он сказал не свои мысли, а слышанные от соседей. Старым он себя на самом деле вовсе не считал. Сам же думал о том, что назвал этого пропойцу сынком. Он так обратился к человеку впервые в жизни и задумался о том, что мог бы действительно иметь детей. И тогда всё было по – другому. Сейчас бы его не трясло от страха в ожидании того, что же будет дальше. У него были бы жена, ребёнок, который родил бы ему внука… Он любил бы не только себя, но и ещё кого – то. И, наверно, он был бы счастлив. Он был бы таким же, каким все его знают сейчас. Добрый, умный, всем помогает… Только тогда он был бы таким не только снаружи, но изнутри. Горшков печально вздохнул, подумав обо всём этом.
- Чего вздыхаешь?
- Да так… Жизнь нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Или вот… Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок…
- Чего это тебя на философствования прорвало?
- Да это не я…
- А кто?
- Да так… Книжек ты в детстве, наверно, не читал.
Этим он Вову обидел самым настоящим образом. Выяснилось, что детстве Вова был весьма любознательным ребёнком. Он участвовал в олимпиадах по точным наукам, любил историю и был самым большим знатоком знаменательных дат в классе. Ему всё было интересно, и он был разносторонним. Вова ходил в походы, занимался лёгкой атлетикой и рукопашным боем. Но ещё в школе появилась тяга к выпивке. Это, наверно, бывает у очень многих подростков и у всех происходит по – разному. Кто – то остепеняется, кто – то уже к двадцати годам становится настоящим алкоголиком. Вову сгубил его же талант. Он был классным чертёжником и этим подрабатывал, когда учился в одном из техникумов Краснодара. К будущему электрику обращались со своими контрольными, курсовыми и даже дипломными работами студенты со всего города. Заработки у него были слишком солидными для молодого человека его возраста. Всё бы ничего, но он не мог ими правильно распоряжаться. Они давали возможность покупать спиртное часто и в большом количестве. Да и расплачивались часто водкой, дешёвым коньяком и прочей огненной водой. Родители молодое дарование навешали, но нечасто, считая его большим мальчиком. Потом были армия и работа в посёлке, дававшая большие деньги. Но их было некуда тратить кроме как на пьяную гульбу с друзьями. Потом были женитьба и переезд в соседний район, где он жил и работал. И всё бы ничего, если бы супруга тоже не любила выпить. Но она делала это более умеренно, поэтому у неё процесс деградации шёл значительно медленнее. Вова же был уволен с первого места, куда устроился сразу после переезда. Там он работал долго. И за него с водкой боролся начальник, он даже взывал к родителям, возил Вову на медицинские освидетельствования, посылал в наркологию… Но всё было тщетно. Надо заметить, что делал он всё это не от широты русской души или природного человеколюбия, а просто от того, что Вова был не только замечательным электриком, но мог починить то, что казалось невосстанавливаемым, владел компьютером и выполнял львиную долю работы своего шефа с технической документацией. И начальник держал алкоголика в штате, пока искал другого человека, который мог взять на себя хотя бы часть всего этого бремени. Но всё же, когда Вова на очередную комиссию, состоявшую из высоких чинов, дыхнул сивушными парами вырывающимися из желудка, его уволили без отработки. Потом были другое место, третье... Там он уже не задерживался на большое время. Но ещё ничего не казалось потерянным, пока кадровики тех предприятий, куда он приходил, не стали его выпроваживать сразу же после того, как открывали трудовую книжку. Хотя и наученный горьким опытом, он старался приходить на собеседования свеженьким как огурчик. Но вся его выглаженность не только в одежде, но, как казалось, даже в испитом лице, его угодливость в разговоре только подчёркивали собеседникам, что дела с ним лучше не иметь. В итоге работы не было, способности утоплены в стакане… Оставалась разве что любовь к книжкам. Конечно, это был ширпотреб. Вова был поклонником творений заурядных писателей - фантастов. Он находил что – то своё в битвах с инопланетянами, описаниях космолётов и неведомых галактик, придуманных, наверно, с похмелья… Эта исповедь Вовы вызвала в Алексее Петровиче горькое сожаление о потерянном человеке, у которого были все возможности прожить достойную жизнь. Он молчал, не зная, что ответить на этот монолог. Не прибавляло радости и то, что, если всё пройдёт, как он задумал с самого начала, Вове оставалось не очень долго смотреть на белый свет. Не хотелось его убивать. Но никакого другого выхода из этой ситуации Горшков не видел… Вова сам нарушил воцарившееся тяжёлое молчание.
- Я и сейчас читаю. – Обиженно протянул он.
- Да что ты говоришь? И что нравится? Толстой с Достоевским? Или так… «Спид - Инфо» потискать? Или всё же инопланетяне фантастические?
- Читаю, дед, читаю…
- Ладно, пойдём спать. Завтра ж ещё работать. – Алексей Петрович встал, слегка опершись на плечо Вовы.
- Пойдём… - Это было сказано столь уныло, что Горшков снова ощутил словно некий укол в сердце остававшейся ещё где – то в глубине него малюсенькой частичкой человеколюбия. «Чувствует он будто, что несдобровать ему, после того как работа будет сделана?.. Эх – х…» Старик досадливо помотал головой и снова тяжело вздохнул.
- Чего ты вздыхаешь? – Послышался вопрос сзади.
- Да ничего…
Вова в ожидании ещё каких – то слов уставился на хозяина дома. Но тот лишь демонстративно скрипнул диваном. Вова старался не спать, но усталость и алкоголь, бродивший по изношенным сосудам, сделали своё дело. Он так и заснул одетым, словно провалившись в какую – то мглу. Его мучили кошмары. Он ворочался и что – то говорил во сне. Иногда слышались всхлипывания. Проснулся постоялец совершенно разбитым. Было рано. «Живой!..» Дёрнулась мысль в плохо соображающем мозгу. Но, эйфория прошла так же быстро, как и появилась. Утро облегчения не принесло. Наоборот от созерцания серого дождливого рассвета за забрызганным каплями окном он почувствовал себя словно приговорённым к смерти и в последний раз ожидающим своего конвоира. Впрочем, и всё вокруг наводило на подобные мысли любого нормального человека, всё было серым: деревья во дворе, забор, небо. Внутри всё было в тон тому, что виделось во дворе. Наверно, ещё только часов пять - шесть. «Интересно спит… этот?..» Сам про себя Вова называл Алексея Петровича только так. Он тихонечко поставил ноги на пол и рывком поднялся. У – ух… Внутри стало до того муторно… Потому Вова прикрыл рот рукой и судорожно дёрнулся всем телом. Постояв недолго, он подавил чувство подкатывающей тошноты. «Палёнкой поит, гад…» Наконец придя в себя, попробовал сделать первые шаги и заглянул в соседнюю комнату, выполнявшую роль кухни и гостиной, где на тахте должен был лежать хозяин. Вову он здесь положить побоялся, вполне справедливо полагая, что тот может удрать, не дождавшись утра. Хотя никто не мешал вылезти через окно… Вова не сразу высунул голову. Ему, видимо, казалось, что Горшков только этого и ждёт, стоя за углом с кухонным ножом или сидя прямо на кровати по - турецки, как он привык, направив на дверной проём ружьё. Вова ружья не видел. Но кто сказал, что его нет? Он осмотрелся. В серости сумерек ему было не очень хорошо видно. Но он нашарил на комоде, стоявшем возле него, отвёртку, которую вчера положил здесь по забывчивости. Наконец выглянул. Но никого не было. В темноте лишь отчётливо белела простыня на хозяйской постели. Вова не слышал. Как Алексей Петрович тихонько вышел из дома
- Тьфу ты, чёр – рт старый!.. – Негромко выругавшись, Вова как будто взбодрился, и даже немного ослабил хватку пальцев, судорожно сжавших нехитрое оружие.
В этот самый момент дверь в дом открылась, жалостливо скрипнув плохо смазанными петлями и впустив в мертвенную тишину комнат шум дождя. Вошёл Горшков. И его постоялец немного растерялся. Алексей Петрович не удержал дверь, выхваченную порывом ветра, и ему пришлось повернуться спиной к Вове, чтобы её закрыть. Вова смотрел на эту массивную спину, обтянутую чёрным прорезиненным плащом, с которого стекали потоки воды, сжимая отвёртку и как будто смутно на что – то решаясь. Но длилось это долю секунды, а дальше было уже поздно. Алексей Петрович приблизился к газовой плите, налил из горячего чайника кипятку, от которого тут же пошёл пар и только после этого откинул капюшон, в котором напомнил Вове саму смерть. Для полной натуральности образа не хватало только косы.
- А… Не спишь уже? В такую погоду только и спать. Или работать будем?
Говорил Горшков, немного комкая звуки, потому что потихоньку тянул кипяток из стакана, взяв его двумя руками. Проклятый ливень! Несмотря на защиту плаща он всё равно промок. Но с человеческими потребностями не поспоришь. Так что в уличный туалет выйти ему пришлось – таки. Сколько раз он клял себя за безрукость и обещал себе провести канализацию в дом? Но Вова не догадывался, что ларчик просто открывался, и хитрый старикан всего лишь был в туалете. Он думал, что Горшков подготавливает ему какую – то хитроумную ловушку… Куда ходил «старый чёрт» в такой дождь? За эти сутки, проведённые здесь, мысли в голове Вовы, наверно, стали отличаться от тех, что были ещё совсем недавно. Он со всей ясностью теперь ощущал никчёмность своей жизни. Раньше он этого не замечал, хотя скорее просто создавал сам перед собой видимость этого. Но к полному пониманию ему помог прийти выбор, перед которым он поставил себя. Он надеется получить от Горшкова обещанные десять тысяч. Но в то же время почти уверен, что тот его просто так не отпустит. Ведь подвал, который там Вова обустраивает, совсем не прост, как об этом говорил Алексей Петрович Вове. Они оба это прекрасно понимали. И электрик с самого начала уразумел, что Горшков скорее всего постарается его прихлопнуть, возможно и в этом самом подвале… От Вовы исходили волны страха. «Можно ведь прямо сейчас пойти к ментам и всё рассказать. Но… Что конкретно можно сказать? Что у этого старого хрена потайной подвал? Это разве преступление? Нет… Всё становится понятно, если только подольше побыть с ним наедине, вот так как сейчас. Можно попытаться грохнуть его самого…» Но несмотря на всё свою духовную разложенность, роль убийцы была последней, в которой он себя мог бы видеть, отчасти как раз оттого, что был слаб духом. В большей же степени причиной тому были всё – таки отсутствие в нём даже малейшего чувства злобы. И… Как это? Убить человека! Это страшно. Но взглянув в глаза Горшкову, было страшно и оставаться. Может просто убежать? Но ведь сделал работу… Осталось – то чуть – чуть. А зачем ему деньги? Ответ на этот вопрос не пришлось искать долго, он пришёл как – то сам по себе: купить билет до родительского дома и водки, дешёвой, зато много!.. Что же? Десять тысяч или жизнь? Он был словно пёс, которого привели на живодёрню. Его подманивают, держа колбасу в одной руке, выставленной напоказ. Но зато за спину спрятана другая, держащая острый железный крюк. Вот блеснул его кончик. Это смерть!.. Решение дилеммы Вовой внутри себя прервал Алексей Петрович, считая, что как раз нужно пользоваться моментом, пока тот не определился.
- Эй, милок! Ты опять спишь, что ли? А может приболел? – Старик прикоснулся к нему рукой. Она действительно был разительно холодной по сравнению с его лбом. Горшков сам удивлялся, тому, что кожа у него была нежная и без обычных старческих пятен. Но Вове она была неприятна. Хотя что в ней такого? Просто рука! Он постарался сбросить с себя напавшее вдруг оцепенение. Что старик может ему сделать? Работа закончится, он получит свои честно заработанные и уйдёт отсюда.
- Да задумался что – то я…
- А… Позавтракаем, философ?
- Да не хочется что – то… Живот всю ночь крутит.
- Ну так таблеточку? Болеутоляющее.
- Само пройдёт. – Вова ответил безапелляционно и угрюмо.
- Ну мучайся, дурачок… - Горшков, наливая чай, искоса глянул на Вову. Тот молчал, смотря в пол перед собой.
Работал Вова также молча. Зато хозяин радовался как ребёнок. Во всяком случае всеми силами старался показать это.
- Горит! Горит! Ай… Красота какая… Ну теперь разбогатею на старости лет. Ну или хоть подзаработаю… Са – ам бы я тут ума не дал. - Восхищённо разводил он руками, стоя посреди подвала и любуясь на горящие в подвале лампочки. Он действительно был восхищён сооружением и талантом Вовы. Хотя теперь, понимая, что всё закончено, будучи человеком тщеславным и даже завистливым к чужим способностям, приходил к мысли, что можно было бы обойтись и своими силами. А теперь вот ломай голову, что делать с этим дегенератом.
Вова в этот момент прикручивал выключатель у входа в подвал, умело работая шуруповёртом. Куда теперь всё это девать? Он собирался соорудить ещё и бетонную лестницу. Но всё равно… Готовясь к строительству, Горшков приобрёл кучу инструментов, которые теперь, скорее всего лягут мёртвым грузом в сарае. Шуруповёрт, дрель, «болгарка»… Хотя последнюю, конечно, можно использовать так, как нужно ему. Он улыбнулся сам про себя. Это приподняло ему настроение. Он поймал кураж. Всё начало казаться проще. Он вдруг подобрал отвёртку и подойдя сзади к Вове, упирающемуся всей массой тела в инструмент, воткнул её прямо между лопаток.
- Всё! Бросай! Сам доделаю…
Вова как – то странно опал, продрав вращающимся металлом след на металлической обшивке стены и едва не раздробив сам выключатель. Горшков мельком глянул на него и мгновение успел порадоваться, что тот остался цел. Иначе нужно было бы снова что – то придумывать. Вова сполз грудью по стене и затем упал на спину, ещё глубже вогнав в себя узкую полоску закалённого металла. Это было похоже на то, как сползает махина снега с покатой крыши во время оттепели.
- Не успел… - Вова хрипнул и затих, выпустив струйку крови из уголка между губами. Лишь инструмент жалобно визжал, работая на полную мощность. От боли Вова судорожно сжал его рукоятку. Алексей Петрович подошёл и с усилием вытащил шуруповёрт из руки убитого. Стало непривычно тихо. Он посмотрел на лежащего Вову.
- Чай, сдать меня хотел… А может и убить старика… Нехорошо.
Но тот мало что мог ответить в своё оправдание. Убийца поразил электрика в самое сердце. Да вдобавок ещё и повредил позвоночник и спинной мозг. Этим можно объяснить такое его падение. Горшков неплохо знал анатомию, не зря изучал анатомический атлас… Хотя какая разница? Он решал, стоит ли ему есть своего гостя. Наверно, ведь у того весь организм пропитан алкоголем… Отдать собачулькам? Жалко отдавать им целое тело. Но всё же так, наверно, будет лучше. Сначала вот только закончить всё здесь. Инструменты убрать. А потом можно и заняться кормом для Карата и Альфы… Так! Что ещё?.. Вот интересно… Обратили ли соседи внимание, к кому в гости зашёл этот алкаш. Им же всё нужно. Кто пришёл? Зачем? А где сейчас? Ну – у… мои дорогие, вы туда навряд ли захотите.
Он закончил – таки с креплением выключателя, который не дал доделать Вове. Пришло умиротворение. Это было состояние, когда его ничто не беспокоило. Может, нечто подобное йоги называют нирваной? Скорее всего нет, конечно. Но он даже стал напевать себе под нос песенку. «Жил отважный капитан… Он объездил много стран…». Подметая с пола мусор, он словно мантру повторял эти две строчки из старой детской песенки…
Это было несколько месяцев назад. Он вернулся в реальность. Нужно было возвращаться в школу на дежурство. Возвращаясь в школу, он больше всего опасался, что эти затолошные родители снова придут к школе. И может даже не одни, а вместе с полицией. Остаётся надеяться на нерадивость служителей Фемиды… Конечно, в обычных обстоятельствах нет большого греха в том, что школьный сторож отлучился домой… Но сейчас это может просто показаться подозрительным. Но вроде бы тихо и никого. Отлично! Тем же путём, каким отсюда вышел, он и проник обратно. Всё, работа сделана. Денис лежал в подвале связанный и прикованный за шею металлическим ошейником. В приятном обществе молодой девушки. Да, Кристинка – то хороша. Хотя уже не совсем целая… Горшков был ещё вполне способен на подвиги как мужчина, но не пользовался своими жертвами для сексуальных утех, считая это унижением и их, и себя. Ему хотелось нравиться. Конечно, Дениса, наверно, испугает то, что у Кристины ампутированы обе руки и нога. Но в темноте этого не видно. Конечно, она может и сама ему об этом рассказать. Впрочем, это не так уж важно… Можно было бы, конечно, развязать его. Всё равно он в ошейнике. Их в подвале было два. Они были соединены с цепью, которая шла к длиннющему костылю, вбитому в угол. Алексей Петрович с самого начала хотел, чтобы всё было кованым. Поэтому пришлось обращаться к цыганам, торговавшим на центральном рынке. Когда старый цыган отдавал ему изделия, то ничего не сказал, но хитро поглядел в глаза. Только когда Горшков повернулся к нему спиной, он сказал на своём наречии сыну, стоявшему рядом: «Чёрный человек». Сам ты чёрный… Конечно, этот старик не мог даже догадываться, что одноклассником Алексея Петровича был их соплеменник, и его покупатель немного понимал их язык. И он был удивлён, когда Горшков обернулся. Он опустил глаза, почувствовав, что его слова были поняты. Испугался. Алексею Петровичу было непонятно, что могло навести его на такую мысль… Может быть, его голос или поведение… может, он немного суетился, озирался, бросал косые взгляды по сторонам. Ну а как бы кто – то другой вёл себя на его месте? Если бы его увидели в тот момент знакомые, бывшие ученики, то они бы увидели какого – то другого, нового для себя Алексея Петровича Горшкова, такого, каким его могли видеть только жертвы. Да и то, таким он бывал только в самые острые моменты. На его счастье никого из таких людей рядом не оказалось. Может цыган, чувствовал его энергетику? Энергетику убийцы. Хотя и сам по себе заказ наводил на некоторые мысли. Среди всего прочего ошейники, которые нельзя снять тем, кто в них закованы. Это явно не для собаки…
Но что бы там ни было, цыган постарался хорошо. Можно было спокойно оставлять пленников без присмотра. Алексей Петрович умиротворённо задремал на топчанчике, стоявшем здесь, наверно, ещё в те времена, когда ему самому до пенсии было ещё ох как далеко.
Ему снился какой – то фантасмогоричный сон. Он убегал по школьным коридорам. А за ним гнался со снежком в руках Летков, взрослый мужчина, но с лицом подростка. Бывший одноклассник орал ему в спину со взбешённым от погони лицом: «Где мой сын, сука?! Я тебя сейчас в асфальт закатаю». Хотя где он мог тут найти асфальт, было непонятно. Везде здесь были деревянные полы. Это было неважно. Всё затмевало дикое чувство паники, застилавшее ему и глаза, и разум. Сам он был уже взрослым, таким как сейчас. Бежать было очень тяжело. Его вдруг завалили на пол, перевернули на спину. Летков сидел на нём сверху и начал его дубасить кулаками по голове. А он лишь прикрывал голову руками, не пытаясь даже как – то примитивно отбиваться. Ставший вновь забитым подростком, Алексей Петрович чувствовал, что его снова победили. И ещё было чувство чего – то уже пережитого когда – то давно.
- Я не знаю… - Горшков словно ребёнок хныкал сквозь удары и только мотал головой.
- Врёшь, тварь! – Удар в челюсть последовал сразу за словами. Голова ударилась о дощатый пол. Появилась тупая боль в затылке.
- Я не…. Тяжело переводя воздух, Алексей Петрович проснулся. Видимо он действительно мотал головой и довольно сильно ударился затылком. Голова слегка кружилась. Шёпотом он выдыхал из себя слова. Но ему казалось, что он говорит очень громко – Я не знаю, уроды!.. Выкусите все!
Всё его спокойствие, с которым он так мирно уснул, куда только подевалось… Он встал, подошёл к холодильнику, который здесь милосердно разрешила оставить директор школы для нужд техничек и ночных сторожей. Запустив руку в морозильную камеру, Горшков поскрёб по стенкам. Благо, они были одеты в белую пушистую шубу. «Надо бы разморозить…» - мелькнуло где – то на задворках мозга. Он в любой ситуации старался всё делать «как положено». Алексей Петрович положил руку со снегом на голову. Тот начал таять, и тонкие, но холодные струйки потекли за воротник рубашки. Алексей Петрович встряхнулся словно собака. На такое сотрясение голова отозвалась неприятной тяжестью. Он отнял руку и посмотрел на неё. Крови не было. Что ж? Уже проще. Под ладонью нащупывалась разве что довольно отчётливая шишка. Ну это не беда! Он снова пошарил в морозильной камере. Уже опытный, постарался не трястись от холода. Могло быть лёгкое сотрясение. Да, ударился он очень прилично… Что поделать? В такой ситуации лучше всего помогает покой. Он постарается его себе обеспечить. Подвальные битвы с молодёжью придётся ненадолго отложить… Ну да не беда! Теперь они уже никуда не денутся. Главное – корми. Свинки… Он хихикнул в усы. Но тут же пожалел об этом, потому что даже такой лёгкий смешок вызвал несильную боль. Да. Скорее всего есть сотрясение, хотя и небольшое. Надо полежать немного. Профессиональные обязанности могут подождать. «Немного», конечно, растянулось до утра, когда будильник телефона начал реветь гимн Советского союза, установленный у него как сигнал на подъём. Было шесть часов утра. Он уже многие годы вставал в это время, даже в выходные дни. Ещё с детства он страдал нервными нарушениями. Больше всего об этом напоминала бессонница, мучившая его и во взрослой жизни. В какой – то момент ему пришло в голову, что нужно всегда вставать в одно время. Была надежда на то, что от усталости организм сам приучит себя засыпать при первой же возможности. И она вполне успешно оправдалась.
Он ощупал затылок. Шишка! Но, слава тебе, Госп… - Алексей Петрович осёкся на полуслове. Шишка была небольшая. Даже, наверно, не была заметной со стороны.
Будильник уже давно разбудил Алексея Петровича. И он наводил последние штрихи перед тем, как сдать школу тем, кто будет здесь днём. Делать – то в общем ничего и не нужно было. Выключить фонари, проветрить помещения, открыть ворота. Как раз когда он снимал с них висячий замок, увидел по другую сторону забора мальчишку. Странно было видеть его в такую рань.
- Привет! Ты чего здесь делаешь?
- Доброе утро… У нас практика.
- А – а… Так ведь ещё же только начало восьмого. Зачем так рано пришёл?
- А не знаю… - Мальчугана вопрос поставил в тупик. – Вот, проснулся и пришёл. Дома скучно было. И опоздать боялся.
- Ну что ж… Заходи, раз пришёл. Тебя как зовут – то?
- Мишка. В седьмой класс перешёл.
- Мишка… Миша значит, Михаил.
Мишка был забавным и чем – то действительно похож на медвежонка, маленький пухленький, с округлыми чертами лица.
- Мишка, Мишка… Где твоя улыбка? – Горшков напел знакомые слова, взглянув в лицо мальчику. Оно было не слишком весёлым, учитывая его возраст, когда человек должен быть не слишком отягощён жизненными проблемами. Казалось бы…
Мальчуган грустно улыбнулся.
- Чего ты такой квёлый? В школу, небось, не хочешь?
Юный собеседник утвердительно покивал головой.
- А почему?
Молчаливое пожатие плечами мало дало понять.
- Друзей скоро увидишь…
- У меня их нет.
- Вот как? Почему?
- Я толстый… - Мишка, сконфузившись опустил глаза.
- Это они тебе так говорят?
- Ага…
- Мишка… Знаешь, что я тебе скажу? У меня тоже в школе не было друзей. Меня обижали, обзывали по – всякому. Но сейчас я понимаю, что нужно было просто не обращать на них внимания. Ну а если уж совсем наглеют, то бей их – чем попало… Учебником, ранцем… Убить – не убьёшь, зато трогать уже тебя побоятся. – Алексей Петрович задумался и почувствовал, будто с его плеч скатился какой – то груз. Наверно, так всегда бывает, если рассказываешь кому – то о чём - то для себя тяжёлом. Ну и может его совет поможет?.. – Чаю хочешь? Пойдём, напою. Они проговорили до конца дежурства…
Наконец пришла смена. Можно было двигаться домой. Он шёл словно ребёнок, знающий, что дома ждёт подарок…
Памятуя об их последнем разговоре с бывшей женой и дочерью, Мухин испытывал теперь немалое напряжение в ожидании следующего. Тем более что тема для него была довольно – таки сложна. Убедить Алёну в чём либо было всегда сложно, ну а после того как их отношения стали из ряда вон плохими, он с трудом представлял себе, что ему нужно такого сказать, чтобы его поняли правильно. Наверно, с Олесей, больших проблем не было бы. Но вот Алёна… Это очень большое «но». Она наверняка постарается сделать всё поперёк, лишь бы не было так, как он считает нужным. Конечно, в чём – то он сам виноват, и в очень многом. Ну а кто сказал, что у него жизнь сахар или мёд?.. Он понимал, что подобные доводы годны лишь для самоуспокоения. И не более того. Что вообще обычно говорят в таких ситуациях? «Дорогие мои! Вам нужно уехать из города, потому что в нём орудует страшный маньяк…» Ага, как же… Они уедут. Может быть. Только сначала зададут несколько щекотливых вопросов. «На какое время уехать? Выпускной класс как – никак на носу… Куда уехать? Ты, пропойца вонючий, рассорил нас со всеми нашими родственниками… А зачем, собственно говоря, уезжать? Что за маньяк? Он ест людей живьём? Да что ты говоришь… А сколько ты выпил уже сегодня с утра? И почему ты его не поймаешь? Так же как и всегда ничего не можешь сделать?» Да. Такой тон разговора был вполне в духе Алёны. И она действительно может сказать ему насчёт съедения людей живьём. В этот момент в мозгу появилась не мысль, а даже какой – то её зародыш…Что, если это действительно рабочая версия и в городе завёлся маньяк – людоед? Она была вполне состоятельна. Ведь тел не находят. Не найдено ни одного тела! Но куда – то же они деваются. Это переключение на рабочий лад на какое – то время избавило его от печальных мыслей об отношениях с семьёй. Размышляя, он анализировал ситуацию. «Так, нужно будет прошерстить местную психушку, особенно их архивы…» Здорово! Хотя бы на какое – то время ему был ясен путь, по которому нужно было двигаться. Он не был уверен в результате. Но все остальные версии были проверены и перепроверены. «Чёрных врачей» здесь не было, на кирпичные заводы Дагестана людей тоже не увозили. Это было удивительно при коррумпированности руководства района. Но это было так. Мэр, глава района лично приложили руку к тому, чтобы узнать это доподлинно. Поэтому в результатах можно быть уверенным на все сто процентов. Хотя правильнее всё – таки сказать - на девяносто девять… С этими разожравшимися свиньями полностью нельзя быть ни в чём уверенным. Ведь деньги иногда творят просто настоящие чудеса с людьми и толкают их на такие поступки, которые кажутся на первый взгляд просто невозможными. А что? Найти никого не найдут. И что дальше? Ну попросят освободить занимаемые ими кресла… Ну так и что дальше? Они с огромным удовольствием пересядут из них в шезлонги, стоящие где – нибудь на пляже где – нибудь в Италии или – на худой конец - Болгарии. Уж наверняка купили себе по небольшой вилле где – нибудь там, за бугром… В этом сомневаться не приходилось. Но версия с людоедом была вполне себе состоятельной в любом случае.
За этими мыслями он не заметил, как к его машине подошла Олеся. Дочь тронула его за руку, которую он положил на опущенное стекло двери.
- Привет, пап!.. – Чуть помедлив она всё – таки поинтересовалась. – А ты чего тут стоишь? – Она сама его затронула, это было приятно.
- Да поговорить хотел…
- Олеся, ну мы пойдём! – Голос бывшей был неожиданным. «Мы?» Искорка ревности всколыхнула душу. Но она потухла уже в следующее мгновение. Да, это не было ошибкой. Рядом с Алёной шёл парень. Он был по меньшей мере лет на десять её моложе. Снова пакеты… За последнее время он видел её всего два раза и оба с баулами жратвы. Как можно умудриться запихнуть в себя столько всего? Сам он не смог бы съесть и половины этого, наверно, и за неделю. Хотя у него другие аппетиты такие, что за ним не угонишься. Жаль только, что никто не завидует. Олеся кивнула в ответ. – Хорошо!
- Да знаешь… Тут и мама тоже нужна.
- Ма – ам! Ты нужна папе!
- Ага! А спроси у него, больше ему ничего не нужно? – Она хотела было всплеснуть руками. Но они были заняты пакетами. Молодой человек при этом как – то свысока посмотрел на него, Мухина, и бросил собственнический взгляд на Алёну. Он забрал у неё продукты.
- Алёна, это разговор не для улицы. Всё слишком серьёзно. – Он говорил это, уже выйдя из машины и стоя перед ней. Он был намного выше её. Но Алёна уже успела подняться на порожки и взирала на него словно царица на надоевшего просителя. Всё получилось как и в прошлый раз. Он снова напросился к ним домой. Подумал вдруг, что его не покоробило это «к ним». Теперь это уже действительно не его дом. И присутствие здесь этого молодого жеребца является тому только лишним подтверждением.
- Серенький, пропусти. Я впереди пойду, дверь открою. – Она скользнула по его руке грудью и поцеловала в губы. Это было сделано демонстративно и нарочито пошло. Мухин знал, для чего это минипредставление. Она всё никак не может успокоиться и при каждом удобном случае старается ему показать, до какой же степени у неё всё замечательно. Все вместе они поднимались по лестнице. Это было унизительно. Но ничего поделать было нельзя. Ради того, чтобы сохранить жизнь дочери, Виктор был готов пойти на подобные жертвы и даже большие, чем эта. Но «Серенький»… Эх…
Оказавшись в квартире, он явно ощутил в ней присутствие другого самца. Здесь стояли его кроссовки. На вешалке красовалась куртка, которой здесь раньше не было. Под неё висели мужские же джинсы. Но не это было главным. Запах! Вот что сразу всё расставляло на свои места в понимании ситуации. Здесь теперь везде ощущался запах другого самца. Он понял, что этот самец живёт здесь постоянно. Это больно ударило по его самолюбию. Но он себя сдерживал, чтобы только не сорваться. Хотя это и давалось ему с огромным трудом.
- Ну что ты опять от нас хочешь? – Алёна сказала это с плохо скрываемой усталостью в голосе, когда они сели за стол в их маленькой кухне. А может она наоборот хотела её продемонстрировать…
- Послушай меня сейчас очень внимательно! – Алёна вскинула на него недоумённый взгляд, недвусмысленно говоривший: «Этот придурок смеет ещё что – то ей приказывать?». Она легонько усмехнулась. – Да… Дочь, и ты тоже… - Олеся отозвалась из комнаты и пришла. Было слышно, как переключает телевизионные каналы этот… новый друг семьи. Потом Виктор увидел, что тот в одних трусах вышел в прихожую и повесил на крючок свои брюки. Да, он чувствовал себя совершенно как дома и ничуть не стеснялся ни Олеси, ни тем более его. Да и ему было что показать. Не Аполлон, конечно. Но было видно, что он в хорошей форме. Хм… Подцепила куклу… Тело. Как всегда её привлекает только внешнее. Ведётся как ворона на золотистые фантики. Он постарался думать о бывшей жене и её «друге» презрительно. Но из этого мало вышло. К тому же Мухин понимал, что это просто в нём клокочет обида и, да, банальная человеческая зависть. Сам он был дистрофически худым, но даже при этом умудрялся иметь небольшой пивной животик. Он седеет, понемногу начинает лысеть, у него воняет изо рта, а по утрам шарашит давление… Всё так. Это мешало и сбивало с нужной мысли. Он как – то сразу забыл все слова, которые хотел сказать этим двум… женщинам. Да, Олеся уже вполне взрослый человек. Может, это даже и своего рода плюс в сложившейся ситуации… Она уже может сама принимать осознанные решения.
- Ну! Ты долго ещё будешь кота за яйца тянуть? Мне… мужа кормить надо...
«Муж?.. Уже?! Ах, ну зачем она так?.. Ну, можно же мягче». Но Алёна специально старалась побольнее его уколоть. И он это понимал.
- Вам нужно уехать из города! – Он не сказал эти слова, а скорее выдохнул.
- Чего?! – Такого поворота событий не ожидала даже бывшая жена с её буйной фантазией.
- Да. Это единственно возможный вариант вас обезопасить. Больше я, конечно беспокоюсь за Олесю…
- Ты можешь нормально объяснить мне, в чём дело?
- В городе похищают людей…
- А – а…
- Ты пришёл напомнить о том, что ты медийная личность?
- «Господи, какая же она дура…»
Он продолжал говорить.
- Я думаю, что это маньяк. Что он делает со своими жертвами, неизвестно. Но… Люди пропадают бесследно. И, думаю, сейчас он переключился на подростков, юношей, девушек. Именно поэтому я беспокоюсь об Олесе.
- Ты беспокоишься… И поэтому мы должны ломать свою жизнь… Ага.
-«О… Не просто дура, а самая большая из всех, что я знал…»
- Придурок, ты понимаешь, о чём говоришь? У Олеськи скоро начало учебного года. Выпускной класс. Что ей, вместо аттестата справку получить предлагаешь?
- Алёна, это же временно…
- Ну да, она энергично кивнула. Временно – беременно! Ой, Мухин, иди отсюда… Ты бы лучше вместо того чтобы беспокоиться, выполнял свои служебные обязанности. Вон… Даже по телевидению показывают. Умный, важный… весь такой из себя. Хоть и алкаш. Хотя бы служебные обязанности выполнял нормально, если не можешь справиться с отцовскими и мужниными…
Мухин сжал кулаки и побагровел.
- Не нравится? – Алёна бросила на него косой взгляд и продолжила издеваться. – Да, так и есть. Сейчас я это понимаю. – Она улыбнулась кому – то за его спиной.
Мухин обернулся. Этот хмырь Серенький стоял за его спиной, сложив на широкой волосатой груди свои колбасоподобные руки с проглядывающими венами.
- «Качок», - снова с оттенком презрительности сам себе сказал Виктор и снова посмотрел на Алёну.
- Ну и потом… Куда мы поедем? Из – за твоих психов, пьянок мы со всеми поссорились. Заметь, даже с теми, с кем были в очень хороших отношениях. – Она как будто подчеркнула слово «очень». – Ты творишь чудеса пьяного угара. А мне теперь просто стыдно перед людьми. Вспомни, что ты выкинул у Кудряшовых в Таганроге… - Это были их давние друзья, и он там действительно выкинул – с бодуна облевал полквартиры гостеприимных хозяев, пока шёл от комнаты, где они ночевали, до туалета. – А зачем полез драться с наташкиным мужем? Он меня просто проводил из гостей. Тебя же как всегда нет рядом. А такси вызвать не получилось… Но тебе же бесполезно что – то пытаться объяснять. Я даже рада, что он тогда тебе морду набил. Как мне было стыдно тогда… Если бы ты только знал. Пьяный, грязный… Пиджаком где – то стены обтирал. Пришёл он с кавалером жены разбираться. Идиот… Хотя бы протрезвел для начала. Честь тебе делает только то, что ты ему подлянку никакую не устроил… В общем всё, Мухин, иди. Я тебя прошу.
Он продолжал сидеть, думая, что можно сказать этой суке в качестве последнего аргумента. Но его напряжённый мыслительный процесс оборвала рука нового жильца квартиры. Серенький положил свою тяжёлую ладонь ему на плечо и показал глазами на выход.
- Что? Твой трахарь будет меня из моей квартиры выгонять? – Он вопросительно глянул на Алёну и сбросил ненавистную руку. Наконец его прорвало и он пошёл вразнос, высказывая всё, что накопилось в нём со времени прошлого разговора и добавилось сегодня. – Ты меня в чём – то берёшься упрекать? А ты сама чем лучше меня? Тем, что ты не бухаешь? Да, большое дело! Раньше ты хотя бы своих ухажёров домой не приводила. А сейчас этот малолетний козёл здесь живёт?
- Э! – Серенький наконец издал свой первый звук за всё это время. – Аллё, дядя! Следи за метлой! - Мухин посмотрел ему в глаза, задержавшись на них взглядом. Он видел, что грозным был только тон. В глазах же была нерешительность. Видимо, перспектива связаться со следователем молодого человека не прельщала.
- Такой большой… А боишься. Закрой рот, щенок. – В тот же момент Мухин подумал, что такой человек как Серенький может и со страху зарядить ему в зубы. А при его внушительном весе это может иметь плачевный результат для Мухина.
Но сзади скрипнула половица, а потом громко хлопнула дверь в одну из комнат. Серенький отступил. «Ушёл плакаться в подушку. Ха – ха - ха».
- Что ты за человек? Вечно всё портишь! Уходи, Витя! – В голосе Алёны послышались просительные нотки. Это была маленькая победа. Но своей главной цели он так и не достиг. Он спустился во двор сел в машину и повернул ключ зажигания. Мотор с чиханием заурчал. Но потом он выключил его. Нужно было подумать, решить, как быть дальше. Может через Потапенко попробовать кого – то закрепить за Олесей… В этот момент он пожалел обо всех своих ссорах с начальником. Он чувствовал что – то. Это было необъяснимо, но вполне осязаемо. Это было приближение беды. Но откуда она придёт?
Громко хлопнула дверь подъезда. Серенький с хмурым лицом прошёл мимо него, бросив на него короткий, полный бессильной ненависти взгляд и исчез за углом дома.
Гм… Конечно, вопрос о безопасности дочери остался нерешённым, но… Мухин отметил сам про себя, что его совсем недавнее желание напиться до чёртиков, чтобы забыться, незаметно сошло на нет. Он улыбнулся.
«Не хорошо людям делать плохо. Но иногда приходится…»
Алексей Петрович всего лишь пять минут назад был в прекрасном расположении духа. Но эта скотина Денис всё ему испортил. Но ведь, когда вчера вечером он уходил, всё было в порядке. Он вырезал у Дениса заднюю мясистую часть правого бедра вместе с ягодицей, прижёг – всё как положено. И оставил отходить после анестезии. Ах, Денис, Денис…Гнида, мразь!.. Теперь нужно снова начинать охоту. Горшков всегда называл свою жертву её полным именем. Мог иногда применить уменьшительно – ласкательные местоимения, но делал это скорее для того, чтобы просто немного успокоить перед очередной процедурой ампутации. Это было проявлением уважения и к ней, и к самому себе… Ведь он считал себя по – настоящему культурным человеком и не мог общаться как грузчик даже со своими вечно вырывающимися и норовящими укусить или чем – нибудь тяпнуть дурашками подопечными. Но Денис… Ну стервец! Его поступок кого угодно выведет из себя.
Поступок был, впрочем, вполне себе закономерным. Самоубийство! Оклемавшись после дозы алкоголя, влитой в него Горшковым, чтобы лишний раз не барахтался, Денис ощущал в теле дикую боль. Ещё его жутко тошнило. Он то и дело выкидывал из себя новые порции рвотных масс. Состояние было по – настоящему поганым. Но больше всего донимала не тошнота, а именно боль. В похмельном состоянии он ощущал её очень расплывчато, откуда то сзади. Как будто ему пониже спины положили здоровенную ядовитую медузу. Он слышал о таких. Его пугала ими мама, когда они были летом на пляже в Анапе. Их ни в коем случае нельзя было трогать, а надо было грести к берегу что есть мочи. Денис так до сих пор и не узнал, было ли это правдой или мамочка просто задурила ему голову, чтобы он не трогал руками «всякую гадость»… Но сейчас чувство боли было вполне реальным. Более того, от него всё сильнее хотелось лезть на стену, выть… Да просто сдохнуть было бы куда лучше, чем терпеть это. Руки его были свободны, он двигал ими как хотел. И ещё даже не открывая глаз, он нащупал бедренную кость, таз…Это было невозможно. Он открыл глаза и, сдирая кожу на горле, тесным ошейником, скосил глаза. Да! У него теперь действительно нет половины задницы! И части ноги. Он попытался подняться. Ревя от боли и опираясь на стену, он всё – таки сумел это сделать. Но работала нормально только одна нога, вторая же болталась как у марионетки, движениями которой управляет не слишком опытный мастер. Она только разгибалась, да и то лишь немного. Её сковала крепатура. Но согнуть её он теперь не мог вообще. Это было довольно странное чувство. Валентин никогда не задумывался над тем, как он ходит, садится, встаёт и какие мышцы при этом работают. Зато теперь он понял назначение некоторых. Хотя он несколько с этим припозднился, потому что кое – чем воспользоваться уже не сможет. Так получилось, что несколько дней заточения здесь, в этом подвале, он провёл в одиночестве. Видел он лишь старика, который приносил ему еду.
- Ешь, Денис! Хорошо ешь… А то так и похудеть можно. Да и помереть от голода… Это ни к чему. – Приговаривал он.
Оказавшись здесь, Денис терялся в догадках о том, что всё это значит, и зачем его похитили. Это ведь Алексей Петрович! Его бывший преподаватель! Но ему даже в самом кошмарном сне не могло бы присниться, что его попросту съедят. «Это ни к чему» - Горшков говорил себе, следя за тем, чтобы Денис не похудел.. Он любил и супчик понаваристее, и студень. Да и просто Алексей Петрович знал, что чем меньше жира на мясе, тем он суше, тем труднее его жевать. А он привык получать от еды удовольствие. И ему было совершенно безразлично, что думает по этому поводу сама еда.
Еда рассудила по – своему. Денис был не в силах сдерживать себя. Он стонал и кричал. Звукоизоляция здесь была превосходной. Поэтому Алексей Петрович не слишком беспокоился насчёт этого. «Это нормально. Всё – таки это была его нога…». Алексей Петрович привык к вою своих жертв, беспокоило его лишь то, что какой – нибудь нечаянный гость услышит подозрительные звуки. Впрочем, тогда можно было бы отправить в подвал и его. Поэтому он спустился к Денису уже на следующее утро.
Только теперь он понял, что был недостаточно предусмотрителен. Но… Если посмотреть на это с другой стороны, то как можно было угадать, что этот… Алексей Петрович мысленно подавил в себе желание выругаться последними словами… Как можно было угадать, что Денис откусит себе язык, порвёт вены на запястьях и подохнет от слишком большой потери крови? Что теперь с ним делать? Сколько часов он здесь пролежал. Не очень долго, но всё же… Несвежее мясо есть не хотелось…
Денис же и не предполагал, что заставит Алексея Петровича решать столь сложную дилемму. Он просто понял, зачем он здесь. Понял, что ему не вырваться. А мучения будут продолжаться, пока от его тела не останется ничего и будут работать жизненно важные органы. Он кое – как сполз по стене на пол. Значит, теперь ему остаётся только умереть. Денис философски относился к жизни и умел в любой, даже самой гадкой ситуации увидеть что – то хорошее. Но он не знал, что хорошее может быть в том, что происходит сейчас. Эта боль была всепоглощающей и раздирала на части… И выбор есть всегда. Но у него он очень скромный. Дать себя сожрать по частям или уйти из жизни сразу. Последнее было, конечно, куда лучше. Но как это сделать? Не может же он отравиться ядом собственной ненависти… Хотя сейчас в нём на ненависть и сил – то не было. Только боль! Если бы он имел здоровые ноги, то мог бы просто боднуть головой стену с разбега и сломать себе шею. Всё было бы решено. Но с этим он опоздал. Он скребанул пальцами металлическую стену. На ободранных костяшках выступила кровь. Кровь… Он выпустит кровь из себя. И хрен в зубы этому старому козлу! В любой другой ситуации такой ход мыслей показался бы Денису диким. Но сейчас ему было не сантиментов. Он попробовал укусить себя за запястье. Никогда бы в голову не пришло, что его озаботит прочность человеческой кожи. Он слышал о её крепости. И сейчас это вполне подтвердилось. На ней лишь остался полукруглый след от его зубов. Хотя просто нужно кусать сильнее. Не так легко оказалось прокусить собственную руку. Даже несмотря на то, что его лишили половины бедра… Он вцепился в руку, постаравшись нащупать зубами вены, пульсирующие под кожей, и изо всех сил рванул голову в сторону. На этот раз получилось лучше. Почему – он не почувствовал всплеска ожидаемой боли. Так… Что – то далёкое… На пол побежала тёмно - красная кровь. Подумалось – как вино… или вишнёвый сок. О Боже… До чего же глупо, подыхая на бетонном полу холодного подвала у какого – то выжившего из ума маразматика размышлять об оттенках собственной кровищи… Он рванул второе запястье. Получилось с первого раза. Он сел, опустив кровоточащие руки вдоль тела. Чувствовалось, как уходит жизнь, голова кружилась сильнее. Состояние было мерзким. Хотелось покончить с этим поскорее. Он вдруг вспомнил, что у японцев был такой способ самоубийства – откусить себе язык. Он выставил его наружу и попробовал сдавить челюсти. С этим было труднее, чем с руками. Тогда он ударил себя снизу рукой в подбородок. Мерзкий ошмёток шмякнулся ему на колени. Вот сейчас боль была такая, что её невозможно было описать. Рот быстро заполнялся кровью. Он выпускал её наружу. Всё вокруг было измазано ею. Красные круги плавали и в его глазах. Но это было просто от подступившей снова дурноты. Смерть всё больше заполняла его своим чёрным существом. Он уже не мог шевелить руками и ногами. Он смотрел на вход в подвал, ожидая, что там появится этот мерзкий старикашка и протянет его мучения. Он мог всё видеть, потому что Горшков почему – то не выключил свет, уходя отсюда. Потом дверная рама утратила свои геометрические очертания, превратившись в тёмную дыру, а вскоре всё целиком погрузилось во тьму.
Спустившись утром следующего дня в подвал, Алексей Петрович увидел Дениса в луже запёкшейся крови, перемешанной с блевотиной. Он понял, что его жертва от него ускользнула на этот раз, хоть и лишив себя жизни.
Он грязно выругался и от злости швырнул в стену фаянсовую тарелку с мясным рагу в томатной подливке. Рагу было приготовлено из ноги Дениса. Горшков, угостив, хотел таким образом отблагодарить его. Рагу получилось превосходным. Ну и всё равно ведь нужно чем – то кормить подопечных. Так пусть жрут сами себя. Ударившись о металл стены, тарелка рассыпалась на десятки острых осколков. Один из них оцарапал щёку Горшкова.
- Ах – х… ты ж… - Алексей Петрович выдохнул вместе с ударом.
Но… Злись или не злись… Тело здорового молодого парня, который, как и сам Горшков, не портил свой организм алкоголем и сигаретами, было упущено. Ведь он не станет есть мертвечину?.. Нет, не станет! Мясо должно быть свежим. С этим уже ничего нельзя поделать, поэтому нужно смириться и искать новую жертву. Для начала было бы просто замечательно всё здесь убрать. Жаль, что это не произойдёт само по себе. Он принёс тряпку и ведро с водой. Убрав всю эту гадость, которую выпустил из себя Денис, он размышлял, что же всё - таки делать теперь с трупом. Конечно, этот гад сдох ведь ещё совсем недавно… И может можно использовать часть мяса. Но нет… в глубине души он уже принял решение. Брезгливость победила. Скорее, здесь была даже не брезгливость, а принципиальное нежелание есть мертвечину. Только парное мясо! Отдать Дениса на прокорм собакам? Да… Карат и Альфа будут весьма рады… Он и так подкармливал их мясом и костями своих жертв. Но теперь им достанется почти целое тело. Придётся сделать именно так. Не пропадать же добру. Нужно будет только разрубить всё помельче. Вдруг кто зайдёт во двор. А тут глаз катается… Или Карат череп в зубах тащит… Бедный Йорик! Ха – ха – ха! От этого сравнения у Алексея Петровича резко поднялось настроение. Он любил почитать, но обращением к безмолвному черепу его воспоминания о Шекспире сейчас и ограничились. Из ящика стола он достал топор, садовые ножницы, шило и большую разделочную доску. Первым делом отрубив кисти рук, стопы и полностью обезобразив лицо, Горшков тщательно разделал тело. То, по чему Дениса могли опознать, Алексей Петрович сложил в большой чёрный пакет. Надо будет вынести это в лес и закопать. Можно, конечно, сделать это и здесь… Машка ведь лежит. Собаки не разроют? Ну ничего, об этом можно подумать позже. Может убрать и голову?.. А… Да ничего! Несколькими чёткими ударами мясницкого топора он развалил её на небольшие дольки. Они получились почти равными. Как апельсин! Да. Точнее грейпфрут. Он такой же красный. Пускай едят! С остальным телом было уже проще. Под металлом его инструментов жалобно трещали кости и суставы. Он натягивал связки, перерезая их ножницами. Они лопались как гитарные струны. Наконец всё было закончено. Алексей Петрович предполагал, что мяса должно быть больше. Когда он притащил сюда Дениса, тот весил около восьмидесяти килограммов. Всех похищенных он заставлял стать на весы. Они были, конечно, ещё советскими и допотопными, но работали вполне исправно. Да. Этот прохиндей наел почти семьдесят шесть килограммов «диетического и легкоусвояемого»… Горшков не забыл, что в первоисточнике под этим подразумевалось мясо кроликов. Но какая разница? Каждый диету выбирает по себе! Нервы! Денис был психованным, всё скулил… Вот и похудел. Алексей Петрович разложил мясо по пакетам, которые уложил в холодильник, и оставил пару порций собакам. Как раз пришло время их завтрака. Горшков поднялся из подвала в дом, а оттуда вышел во двор. Псы уже ждали. Получив от хозяина корм, они принялись за еду. Нужно было спуститься обратно, чтобы всё окончательно убрать. Уже уходя обратно, Алексей Петрович слышал довольное собачье урчание.
- А… Нравится? Понимаю! Мне тоже. – Улыбнувшись, Горшков ушёл. Он любил своих собак.
Выйдя утром во двор, Алексей Петрович, позвал собак. Он насыпал им в миски свежего корма. Но на зов откликнулась лишь Альфа. Он ласково потрепал ее по загривку. Та ответила, дружелюбно ткнувшись мордой в колени.
- А Карат где? Альфа! Где Карата потеряла? – Он говорил с собакой так, словно та его действительно могла понять. Затем начал звать уже самого Карата. Но вопреки ожиданиям пёс не появился на зов.
- Странно… Куда это он пропал? – Горшков обошёл двор и в самом дальнем углу, за сараем, наконец увидел пса. Теперь он понял, почему тот не откликался. – Каратик… Ты же мой дорогой пёс… Что случилось?
Карат не отвечал. Нос его был горячим. Да и по всему остальному было видно, что пёс чувствует себя очень плохо. Он лежал на боку, а вокруг его морды шерстинки были окрашены кровью. И Алексея Петровича больше всего пугало именно это.
- Вот ведь какая беда… Карат! – Но собака лишь скосила свой карий глаз и ответила тихим жалобным поскуливанием. – Сейчас мы поедем к доктору, мой хороший…
Путь был неблизким, так как ветеринарная клиника была одна на весь город и находилась на другом его конце. Нужна была машина. Но походив по соседям, Алексей Петрович ни к кому не достучался. Оставалось только вызывать такси. Но приехавший водитель, увидев, что у него за пассажиры, начал отказываться их брать.
- Вы что? Вы вообще серьёзно? Сейчас его стошнит или он обделается… А мне потом после этого машину отмывать… Нет, нет… Простите. Но берите другую машину… Хотя… вам все скажут то же, что и я. – Он уже повернул ключ в замке зажигания, и машина тихонько зарычала.
- Ну, пожалуйста… Я вас прошу. Пожалейте старика. У меня же никого нет, кроме собак. Ну хотите, я перед вами на колени встану. – Горшков действительно никого так не любил как Карата и Альфу. Среди людей у него друзей не было, зато этих двух овчарок он считал настоящими друзьями и ради спасения жизни Карата действительно был готов унизиться и встать перед этим толстомордым таксистом на колени, если бы это помогло. – Я вам десять цен заплачу. Помогите…
- Да что вы делаете? Взрослый же человек, всё – таки… - За пять минут до этого таксисту уступили дорогу. И он, философски размышляя по пути к дому Алексея Петровича, успел прийти к мысли, что «есть ещё нормальные люди и вообще нужно друг другу помогать». – Садитесь! Только собаку заверните в какое – нибудь покрывало… А то заблюёт сейчас всё сиденье мне…
- Хорошо, хорошо…
Наконец поехали. Горшков не заметил дороги, разговаривая с собакой.
Выгрузив Карата, он прошёл в клинику. Здесь его пропустили без очереди. «Удивительно, что никто даже не возразил…» Он подумал об этом мимоходом. На самом деле все ему встречающиеся просто видели в его глазах высшую степень отчаяния. Вышедший к ним ветеринар мельком оглядел пса, что – то многозначительно промычал, а потом дал указание внести Карата в кабинет.
- Ага!.. Так – так… - Это прозвучало угрожающе. У Алексея Петровича сжалось сердце.
Собачий эскулап ощупал Карата и сказал словно сам себе.
- Будем оперировать… Внутреннее кровотечение, видимо. – Затем он повернулся к Алексею Петровичу и обратился уже к нему с обстоятельными расспросами. – Так, собачка, видимо, что – то съела… нехорошее. Видите, на пальпацию реагирует болезненно… Думаю, что он проглотил что – то острое. Как думаете, что это может быть? Он у вас по улице сам не гуляет?
- Да ну… Что вы… Я всегда с ними хожу. Если только во дворе что – то нашёл, проказник…
- Понятно… - Ветеринар задумчиво пожевал губами. Хотя, судя как раз по этой задумчивости, понимал он пока мало. – Ладно, мы начинаем. Вы согласны, я надеюсь? – Он вопрошающе уставился на несчастного Горшкова, который ощущал себя стоящим перед Богом.
- Да… - Упавшим голосом проговорил Алексей Петрович. – Куда ж деваться?
- Деваться действительно некуда. Иначе мы всё равно его потеряем. - Это прозвучало буднично. Горшкову, ещё только вчера вечером резавшему человеческую плоть, такое отношение врача к животному показалось жестоким. Но он не мог ничего поделать. Обратиться за помощью ему было больше не к кому.
Карата увезли на каталке в операционную, расположенную по соседству за стеной. Алексей Петрович стал ждать. Минуты шли, но из – за плотно запертых дверей не было слышно ни звука. Наконец двери открылись, врач вышел. Горшков кинулся к нему. Поведение ветеринара показалось ему по меньшей мере странным.
- Простите... э – э – э… Алексей Петрович. Но ваша собака умерла. Труп вам скоро отдадут. Мне нужно идти.
«Куда это он так рванул? - Врач даже протянутую руку Горшкова словно бы стряхнул. - «Что он там нашёл у Карата?» Горькое сожаление оттого, что любимый пёс, друг, умер вот так, безо всяких предпосылок, уступило место тревоге. Горшкову уже было знакомо это чувство, с которым врач отклонил его рукопожатие. В этом жесте Алексей Петрович явно почувствовал отвращение к себе. Но почему?! Как раз в этот момент из операционной выходила молоденькая ассистентка врача.
- Девушка… милая, что с Каратом случилось?
- Внутреннее кровотечение. Осколком кости были повреждены внутренние органы… Ну да вы с Антоном Сергеевичем лучше поговорите…
Горшков в конце концов вышел на улицу так толком и не добившись никаких конкретных сведений. Нужно было подумать, как с собачьим трупом добраться до дома. Но на этот раз проблем с такси у него не возникло, может быть потому, что Карат был в герметичном пластиковом мешке, который был благополучно загружен в багажник. По дороге он думал о поведении медиков. «Что же там было внутри у Карата?»
Размышлял и Антон Сергеевич Корешков, ветеринар, оперировавший собаку. Он был неудавшимся травматологом, когда – то давно собирался лечить людей и даже успел проучиться пару курсов в мединституте. Но потом за прогулы и хамское поведение его выгнали из учебного учреждения. Это была юность. И тогда ему не хватало терпения, взрослости. Правда, скидки на это ему никто делать не собирался. Но без медицины он не мог. Тем более что имел к ней определённый талант. С тех пор прошло уже больше двадцати лет. И всё – таки он легко мог отличить человеческую кость от любой другой. Пищевод, а заодно и большую кровеносную артерию, собаки проткнул осколок как раз человеческой кости. Корешков, найдя причину тяжёлого ранения собаки, удовлетворил своё профессиональное любопытство и вначале отложил осколок, поскольку было не до него. Пёс, истекающий кровью, умирал на глазах. Но потом, когда Карат, несмотря на предпринятые меры, испустил последний вздох, Корешков вновь взял острый кусок в руки и внимательно рассмотрел его.
- Не может быть… Что за…
- Что вы говорите, Антон Сергеевич?
- А ну – ка, Таня… Подожди. – Он снова запустил руки в брюшную полость к собаке, вскрыл желудок. – его лицо сморщилось, когда он вытащил на свет ещё какие – то мелкие фрагменты. Взглянув на них более пристально, можно было понять, что это были не переварившиеся зубы. Человеческие зубы!
Кубанск имел население всего – то несколько десятков тысяч человек. И все они жили в напряжении. Родители боялись отпускать детей на улицу. Вечером редко можно было увидеть одинокого прохожего. Обстановка была весьма нервозной. Это чувствовал каждый. Соседи подозревали друг друга в самых страшных грехах. И когда и без того не в меру дотошный Корешков увидел найденные внутри собаки фрагменты, ему стало немного жутко. Хотя что могли значить эти части человеческого тела? Трудно было сказать. Это же не повод для того, чтобы посадить в тюрьму этого старикашку. Но где собака их нашла? Таков был ход мыслей ветеринара.
«Да чего голову ломать? Надо идти к ментам…»
Дальше дежурного полиции Корешкову вначале пройти не удалось. Тот без особого энтузиазма глянул на то, что принёс в полиэтиленовом пакетике Корешков. Но, посовещавшись с подошедшими коллегами, дежурный забрал пакет. Тот был отправлен на судебно - медицинскую экспертизу. А самого Корешкова заставили подписать кипу бумаг. Глядя на всё это, он подумал о том, что пришёл сюда не зря. Неужели старик действительно имеет какое – то отношение к похищениям. Но зачем они? Неужели для того, чтобы человечиной собак кормить? Бред какой – то. На этом участие Корешкова в истории с человеческими останками закончилось. А останки действительно принадлежали человеку. Хотя эксперты говорили об этом менее уверенно, чем пришедшй к ним ветеринар.
Мухину принесли заключение из судебно – медицинской лаборатории. Оно было об останках человека, принесённых каким – то ветеринаром. Но тот не воспринял их всерьёз. «Что это? Собака могла лазать где – нибудь по свалке и сожрать какую – нибудь костомаху… Даже точно утверждать, что это всё когда – то принадлежало человеку, эксперты не могут. И что делать с их заключением? В сортире задницу им подтереть… Но уж точно на основании этой бумажки никто не даст постановление на обыск у хозяина этой чёртовой псины… Ладно, пошлю на всякий случай к нему участкового… Для очистки совести.»
Участковый пришёл к Алексею Петровичу через несколько дней после того, как тот похоронил Карата. Настроение было паршивым. Не только из – за того, что собака умерла. Покоя не давало то, как с ним после операции общался ветеринар. Что он там нашёл? Этот вопрос он задавала себе без конца. Участковый ответил ему. Во внутренностях собаки найдены предположительно человеческие останки: фрагмент кости, зубы. «Ах Карат, Карат!.. Как же ты подвёл меня. Не надо было ему давать грызть эти кости…Я сам виноват. Но кто же мог знать, что так получится?.. Что же теперь?» Впрочем, участковый никак не проявлял по отношению к нему враждебности.
- Где гуляли с собачкой накануне того дня, когда всё получилось?
Горшков назвал много мест. Маршрут получился большим. И мест для поиска других возможных останков тоже было много. После ухода полицейского Алексей Петрович вздохнул с облегчением. «Предположительно! Значит, они ничего толком не знают! А ветеринар – то стервец… Вот почему он тогда так себя вёл. Эх, покромсать бы его самого… Но это будет слишком уж видной ниточкой ко мне. Нельзя его трогать.» На этом Алексей Петрович немного успокоился.
Мухин бегло взглянул на результаты опроса свидетеля Горшкова. Хмыкнув, он сунул документ в ящик стола. «Опять тупик!» Мухин даже не подумал об Алексее Петровиче как о возможном подозреваемом.
- Витя! – Голос Потапенко раздался сразу. Мухин не успел даже сказать своё обычное «Мухин, слушаю…» - Так, Витя, ты чем занимаешься?
- Ну как чем, Валерий Петрович? Похитителем… Да ещё тут убийство на Суворова… И так ещё по мелочи…
- Так! К чёрту мелочи, и «Суворова» туда же!.. Опрос кто по последнему похищению проводил?
- Да как обычно – из участковых кто – то…
-Во – от!.. А нам нужно не как обычно. Я надеюсь, ты сам это прекрасно понимаешь.
Мухин действительно всё прекрасно понимал, и даже лучше, чем начальник. И ещё лучше он понимал, к чему именно тот клонит. Ему сейчас, в тридцатиградусную жару, с неизменной головной болью, привычным следствием посиделок с соседом, придётся ходить по подъездам. Его многострадальная «девятка» уже успела достаточно нагреться под летним зноем. И когда он открыл дверь и машинально сел на водительское сиденье, то в один миг почувствовал себя в сауне. Пришлось сразу выйти. Иначе, казалось, его голова, одурманенная выходящими из его организма остатками алкоголя, могла запросто взорваться. Да, в чём – то Алёна всё – таки была права, когда материла его за отсутствие нормального автомобиля. Там хотя бы можно было ожидать наличие кондиционера. Но, открыв ещё одну дверь с противоположной стороны, Виктор, вместо покупки нового автомобиля просто проветрил старый. «Может пешком прогуляться? – Он задумчиво посмотрел на небо. На нём не было ни облачка, и оно голубело такой безупречно светлой чистотой, что было бесполезно надеяться на дождь. – Можно было бы, конечно… Но далековато.» Набрав в грудь побольше воздуха словно перед продолжительным уходом под воду, он запрыгнул в автомобиль. «Девятка» жалобно скрипнула всеми ржавыми частями своего дряхлого механического организма и утробно заурчала, когда он завёл двигатель. Покосившись на здание, он увидел в одном из окон секретаршу Потапенко. Та снисходительно смотрела на его «корыто». Впрочем, так смотрела не только она, но и всё управление. Всех мучил вопрос: «Куда он деньги – то девает? Ведь просто невозможно пропить всю зарплату следака, пусть даже и опального.» Хотя кто кроме сотрудников этого самого управления вообще знает, что он опальный? Зарплату – то ему государство платит. А в его глазах он ценный ищейка, старый и опытный служака. Улыбнувшись этой мысли, неожиданно явившейся в голову и немного приподнявшей ему настроение, он вырулил на дорогу и погрузился в шум дневного движения, которое было довольно – таки интенсивным, особенно если учесть, что Кубанск – не самый большой город. Затем он попытался собрать свои мысли о том, чем ему придётся сейчас заниматься. Что он имел? «Пропал молодой парень… Игорь Клименко. Сколько ему?.. Двадцать с небольшим, кажется. Пошёл с другом на тренировку в спортзал и домой уже не вернулся. Ни мать, ни девушка, ни этот самый друг, с которым они расстались в трёх кварталах от дома пропавшего, его больше не видели. Прошло уже четыре дня. Да, за это время с ним может произойти что угодно и оказаться он может тоже где угодно. Гм… Что ж? Начнём с матери!»
Мать, убитая горем, поскольку была наслышана о пропажах людей, взяла на работе отгул и лежала дома в постели. За ней ухаживала девушка Игоря. Очень кстати! Не придётся разыскивать ещё и её. Опросит обеих разом. Он представился и рассказал о цели своего визита. Потом ещё последовало продолжительное препирательство с девушкой.
- Послушайте, уважаемый… Я не совсем понимаю, о чём вы нас хотите расспрашивать. Ведь участковый уже к нам приходил и всё записал. Да только мы ведь ничего такого особенного и не знаем.
- Милая барышня…
- Я вам не милая барышня! – Она резко оборвала его. – Соблюдайте приличия.
«Приличия… Судя по её поведению, она и с матерью это пропавшего парня только ради приличия. Чем – то напоминает ему Алёну… Хотя понятно ведь чем – как видно, такая же сука… Действительно, навряд ли здесь можно что – то узнать.» Но всё же он отработал с ними до конца и даже сумел разговорить мать. Но толку было ноль целых хрен десятых, как любил говаривать в кризисные моменты Потапенко. У него самого был сейчас как раз один из тех самых кризисных моментов. Хотя возможности были ещё не все исчерпаны, и он только начал проводить опрос, было ясно, что это всё пустая трата времени. Да ещё это голова раскалывается. Сев в машину, он достал из кармана джинсов спасительный «цитрамон» и запил таблетку теплой минералкой. Хотя секретарша Потапенко и говорила ему о том, что пить «цитрамон» - прошлый век, да ещё и такими горстями. «И давление повышает, Вить, а оно у тебя с утра и без того повышенное…» К чёрту! От добра добра не ищут.
Теперь нужно было встретиться с этим самым другом, который шёл вместе с ним из спортзала. Расстались они недалеко отсюда. На перекрёстке улиц Красноармейской и Лермонтова. Понятно, что искать здесь что бы то ни было теперь уж точно было бы бесполезно. Здесь всё облазали эксперты. Хотя что они тут могли найти? На тот момент прошёл уже не один день. Здесь ездят машины, гуляют дети, собаки. Если что – то и осталось, то они это уже скорее всего утащили. Следы борьбы? Скорее всего они должны быть. Хотя полной уверенности в этом не было. Иногда достаточно щёлкнуть предохранителем пистолета, и человек, находящийся под его прицелом, сделает всё что только можно захотеть и даже больше… Да даже если эти следы и были, их уже давно раскатали проехавшие здесь машины. Опять тупик? Он решил ненадолго отложить встречу с молодым человеком и заглянуть к людям жившим в домах, стоящих рядом. Он питал надежды, что там живут исключительно пенсионерки, единственными развлечениями которых могли быть только телевизор и события, происходящие у соседей и на улице. Эти дамы обычно знают ВСЁ. И действительно, хозяйки нескольких частных подворий были как раз такими. Но, к сожалению, кроме прохладного хлебного кваса, ничего толкового они ему предложить не могли. Хотя и напиток пришёлся весьма кстати, показавшись ему божественной амброзией. Казалось, даже думать стало легче. А мысли его вяло шевелились в тяжёлой голове словно клубок ленивых удавов в тесном аквариуме. Никто ничего не слышал и не видел. Хотя нет, они слышали! Как за забором вчера в два часа ночи орала из динамиков «Бутырка». Другие были недовольны соседями, устроившими скандал, когда все уже легли спать. Но! Это всё было не то… Хорошо! Теперь точно нужно ехать к товарищу Игоря, Николаю Ковалеву. Выяснилось, что он работал продавцом – консультантом в салоне бытовой техники. Отпросившись у старшего смены, Ковалев вышел с Виктором на улицу и, только остановившись в закутке между зданием магазина и газетным киоском, стоящим по соседству, заговорил. Нервно закурил и извинился перед Мухиным.
- Вы уж простите… Я тут недавно работаю, а шеф у нас из бывших «ваших», всех проверяет и перепроверяет по миллиону раз. Ему без разницы, что вы пришли ко мне насчёт Игоря, везде видит мошенников... А тут вы… А мне сейчас без работы – край. Ну, вы меня понимаете.
Мухин согласно кивнул.
- Да в общем – то и сказать особенно нечего… Ничего, что я курю? – Не дожидаясь ответа, Ковалев затянулся, сделал недолгую паузу, после чего продолжил. – Мы с ним вместе расстались недалеко от его дома, на углу…
- Я там был. И эксперты. К сожалению, там ничего не удалось найти, никаких следов. Скажите, Николай, может он что – то рассказывал об угрозах, ссорах с кем – то?
- Да не было ничего такого. Он бы мне точно рассказал. Мы ж с ним ещё с пятого класса вместе. На великах гоняли и в школе вместе. Только я на год старше. Гм… Получается, что я его последним видел… Надеюсь, вы хоть меня не подозреваете ни в чём? Ну что я его… Того.
Виктор на долю секунды задумался, машинально вглядываясь в узор тротуарной плитки. В одном месте его строгую линию закрывала кем – то брошенная и тщательно растоптанная розовая жевательная резинка. И дойдя до неё взглядом, Мухин поднял глаза на собеседника, напряжённо следившего за его лицом.
- Нет. Мы вас не подозреваем. «Хотя почему ты такой психованный, мне было бы интересно узнать…» - Мысль мелькнула в голове скорее мимоходом, и он не стал её озвучивать. – Скажите, может он при вас договаривался с кем – то о встрече? Тогда в спортзале может с кем – то общался? Или с кем - нибудь гантель не поделил…
- Да общались мы в общем – то между собой. А гантель?.. Игорь спокойный был как слон, неконфликтный. Он бы вам сам любую гантель принёс… Да ну… Тьфу, чёрт возьми! Чего я хороню? Был, был… Есть!
- Ну конечно, будем на это надеяться. Как раз поэтому я сейчас с вами и разговариваю. «Ну или потому что ничего умнее придумать не могу…» А никто не шёл за вами?
- Не знаю… Да и темновато уже было. Шаги, вроде бы, чьи – то слышались, да и собаки сзади на кого – то лаяли. Ну вы ж сами понимаете… Мало ли на кого там можно было лаять.
Попрощавшись с Ковалевым, Мухин горестно покачал головой. Алиби, конечно, у этого сопляка нет. Но на серийного похитителя или убийцу он тоже не тянет. Слабак! В спортзал они ходят… Но ручонки – как две макаронины. А ведь среди похищенных и спортсмены были, и просто крепкие мужики. Конечно, при наличии оружия всё может быть. Но главное даже не это. Духа в нём маловато. К такому на улице подойдёшь, он тебе все свои карманы вывернет. Не только гантель отдаст. Ковалев, наверно, то же и о себе думает. Снова тупик. Что же делать? Он решил съездить в «Титан», где тренировались друзья.
«Мы за спорт!», «На пути к пьедесталу!», «Кузница чемпионов», «Мы за здоровую нацию!» - У Мухина при взгляде на эти лозунги, развешенные тут и там, появилось ощущение, что он попал в советское время. Но потом пришло понимание, что это только видимость. Просто у нас всё привыкли делать по старинке. Спорткомплекс был муниципальной детско – юношеской школой и включал в себя секции греко – римской борьбы, баскетбола, художественной гимнастики, что – то ещё, в том числе и популярную в городе качалку. Хотя муниципальным здесь было, пожалуй, только название. За всё остальное родителям приходилось платить, не говоря уже про взрослых клиентов. Но они же сами находили и оправдание этому: все так живут. Что ж… Если хотят, пусть находят. Мухина больше сейчас волновало, мог ли тут Клименко с кем – нибудь конфликтовать. Он вошёл в тренажёрный зал. Пахло здесь, конечно, ядрёно! И это несмотря на сквозняк, гулявший между дверью и раскрытым большим окном. Тем не менее, девицы в обтягивающих лосинах методично скакали на беговых дорожках и попутно ещё успевали стрелять глазками в молодых качков и не очень молодых «папиков». Здесь, как видно, была своя «ярмарка невест»… Но глянув мельком на Мухина, увидев его небритую физиономию, краснеющие прожилки на белках глаз и далеко не самую дорогую одежду, большинство из них сразу же отвернулись. Он обратился к инструктору, представился и показал ему фотографию Клименко, рассказал ему о своей проблеме.
- Вы его помните?
- Да, да… Вежливый такой молодой человек. Ну, а что он натворил – то?
- Ничего… Но вы, случайно, не помните, с кем он тут общался? Может с кем – то конфликтовал?
Инструктор запустил свой седой «процессор».
- Нет, ничего такого не было. Да и вообще он не скандальный. Да и куда ему скандалить? Его соплёй перешибёшь. Тут у нас та – акие ребята занимаются… -Инструктор многозначительно покачал головой. - Нее… Это не про него. По – моему, только с другом своим общался. Они вместе пришли.
- А есть тут те, кто в тот же день занимался?
Пожилой мачо, цокая языком, снова активировал «процессор».
- Да вот же… Лёха! Они с несколькими парнями вокруг него тут скучковались. Ну это обычное дело тут, когда он приходит. Лёха – это наша местная достопримечательность, звезда можно сказать.
Обернувшись, он поискал кого – то глазами.
- Лёша!
Мухин огляделся в ожидании «звезды».
К ним подошёл пожилой мужчина. Трудно было определить, сколько ему лет, но выглядел он так, как мог бы, наверно, выглядеть Сталлоне в фильме «Рэмбо - 8», если, конечно, такой когда – нибудь снимут. И тем не менее… Широкоплечий, сухой как вобла, но в общем – то этим его звёздность и ограничивалась. Во всяком случае внешне. Да если бы на него надели рубашку, он бы выглядел обычным пожилым мужчиной. Седой, с небольшой бородкой. Глаза – добрые. Даже как – то чересчур… Такого, наверно, обожают внуки. Тело и лицо выглядели как части разных конструкторов и не соответствовали друг другу. Мухин не мог понять, почему это вызвало в нём неприятное чувство. Глаза. У некоторых урок тоже добрые глаза. Но они без всякого зазрения совести воткнут тебе в печень отвёртку просто потому, что это делается по понятиям. Но Лёша, вроде бы относится к какой – то другой социальной группе. Подумав об этом, Мухин представился теперь и Лёше и спросил, помнит ли тот Клименко.
Тот мимоходом взглянул на фотографию.
- Да был, вроде бы, такой паренёк… Ну их тут много.
Ничего конкретного он Мухину не сказал, и тот в конце концов решил оставить его в покое.
- Хорошо… Простите за беспокойство.
- Да ничего страшного. Мы же всё понимаем… Служба у вас такая.
- Да, служба!.. Ну вдруг вы уж чего вспомните…
- Конечно, конечно! – Старикан улыбнулся своими «дедморозовскими» глазами. И снова Мухина кольнуло лёгкое чувство некоего… Трудно было дать этому чувству конкретное определение. Не страх, не отвращение… Что – то около. Как будто в темноте нащупал что – то мягкое, живое и тёплое. А в следующую секунду тебе в пальцы впиваются острые крысиные зубы. Даже не так! Это слишком сильно! Словно по руке мышь пробежала... Не страшно, но неприятно. Что такого в этом старике необычного? Ну, кроме фигуры, конечно. Хотя тоже непонятно, на кой человеку в таком возрасте рвать задницу в спортзале. Конечно, сам Мухин никогда не относился к «зожикам», и они всегда вызывали у него лёгкую степень недоверия. Человек, с которым ты не можешь махнуть стакан – другой, безусловно требует к себе особого отношения. Говорить при таком уж точно можно не всё. Он не боится, что у него развяжется язык, зато будет внимательно слушать тебя. Вот кому надо служить в «органах». Глаза это деда… В его глазах столько доброты… Как мёда в бочке. Она выглядит приторной. Хотя… Это всё, конечно, замечательно! Но ведь глаза к делу не подошьёшь… Он прибавил шагу и выезжая со стоянки спорткомплекса, раздумывал над своими следующими действиями. Никакого плана следственных мероприятий у него не было. Это плохо!.. Но к деду этому нужно приглядеться. Может, что – то в нём и есть… Виктор решил наведаться в «Титан» чуть позже. А ведь уже прямо сейчас нужно было подкинуть какую – то информацию Потапенко. Но ничего толкового сообразить по дороге до управления он не успел. Что ж… Не будет же он до конца дня сидеть в этой раскалённой машине, больше напоминающей жаровню? Он вошёл в здание управления Следственного комитета, надеясь успеть незаметно проскочить в свой кабинет. Но когда он уже почти поднялся к себе на этаж, как выстрел в спину прозвучал оклик.
- Майор! – Хм… Мало ли тут майоров ходит? Мухин продолжил подниматься наверх.
- Майор Мухин! – Это прозвучало почти угрожающе…
Мухин спустился.
- Ну что там выяснилось? – Потапенко буравил его взглядом.
- Э… Валерий Петрович…
- Что мычишь? – Потапенко прошипел и, оглянувшись, снова уставился на Мухина. – Вроде не школьник у доски… Узнал что – нибудь?
- Валерий Петрович…
- Обращайтесь по форме, товарищ майор!
- Тврщ полковник! Выполнен опрос возможных свидетелей! – Бодро начал Мухин.
- Та – ак!
- К сожалению он ничего не дал.
- Что – о? Ты угробил полдня на эти покатушки и ни – че – го – о?! Так, а ну давай – ка зайдём в кабинет. – Потапенко ураганом промчался мимо окаменевшей секретарши и исчез в кабинете. Мухин, хоть и нерешительно, но всё же вошёл следом.
- Что конкретно ты можешь сказать? Ты ведь всё равно с кем – то разговаривал, кто – то что – то сказал… Ну не может вообще ничего не быть! Мы ведь оба это прекрасно понимаем, Витенька, дорогой ты мой человек! – Конечно тон, каким Потапенко сказал эту фразу, вызывал у Мухина большие сомнения в искренности его обращения. Потапенко очень нервничал.
- Дед!
- Что?!
- Есть там один дед! Занимается в одном зале с этим Клименко. Странный он какой – то…
- Ну, так узнай о нём всё - ё – ооо!!!
Мухин вышел, тихонько притворив дверь кабинета, из - за которой было слышно, что Потапенко рассыпал что – то, наверно, сердечные таблетки.
Секретарша кинулась было к кабинету, но Мухин предостерегающим жестом её остановил.
- Неее… Солнышко, не надо. Только не сейчас.
Выйдя в коридор, он размышлял. Может зря он ему сказал про это качка? Глаза не понравились? Ну так и что же? Глаза Потапенко ему тоже не нравятся. Да и у самого него глаза с утра такие, что мама не горюй. Хотя что ещё остаётся. Дед – так дед!
Мясо варилось уже больше полутора часов, и Алексей Петрович вполне справедливо полагал, что скоро уже бульон из бедра Кристины будет готов. Само же мясо он хотел использовать для жаркого. Но, как назло, оно всё ещё было немного жестковатым. Горшков время от времени проверял степень его готовности вилкой. Он читал, что, то ли у страусов, то ли у каких – то других птиц мясо настолько жёсткое, жилистое, что его и вовсе невозможно есть. Хорошо, что с Кристиной дело обстояло не так печально. Хотя у неё ножки были тоже дай Бог каждому, она ими, наверно, много набегать успела, пока не попала к нему. Ну теперь – то никуда не убежит… Он сидел на табурете возле у газовой плиты, поглядывая на кастрюлю, следил, чтобы вода кипела не слишком сильно, и снимал серую пену, выступавшую на поверхность.
Наконец, мясо можно было вытаскивать. Куски, от которых исходил горячий пар, источали обычный на взгляд Алексея Петровича запах варёного мяса. Он укладывал их на сковороду, поливал сметанным соусом и был в предвкушении. В то же время нужно было успеть положить в кастрюлю с супом картофель, морковь и лук. Горшков не любил торопиться, поэтому порезал всё заранее.
Меньше чем через час Алексей Петрович уже ворошил в кастрюле с супом блестящим половником и наливал его себе в тарелку.
- Неплохо получилось… - Причмокивая, он облизывал ложку и рассматривал жёлтый кружок жиринки, оставшейся на дне тарелки. – Надо было идти на «Первый канал» вместо Макаревича и Урганта. Я бы им всем показал уроки готовки.
Пришла очередь второго блюда. Оно порадовало не меньше. Вопреки ожиданиям, мясо жевалось легко и было довольно сочным. «Хорошая девочка, - подумалось вдруг ему. – Не жирная, но и не сухая. Да и соус тоже не подкачал». Он вспомнил, что так делала мама: сначала использовала мясо для варки бульона, а потом жарила его. «Эх – х, мамочка! Знала бы ты, как я твои рецепты использую». Он печально улыбнулся сам себе – вдруг накатили воспоминания почти полувековой давности…
Настроение было снова превосходным. Вчерашняя хмарь ушла с души. С ранцем за плечами Алексей Петрович походил скорее на школьника из сказки Шварца о потерянном времени, чем на всамделишного пенсионера. Он представлял собой довольно занятное зрелище. Не самые дешёвые кроссовки, синий спортивный костюм, хоть ещё оставшийся с советских славных времён… Стоя на автобусной остановке, он размышлял о том, что будет делать сегодня на занятии в тренажёрном зале. Частенько его донимали несильные, а скорее тягучие боли в спине. Остеохондроз, протрузии и прочие прелести, которыми обычно обзаводятся старики к его возрасту. Хотя кто сказал, что он старик? Он стариком себя не считал. Совсем наоборот. И то, чем он сейчас будет заниматься, наверное, лучшее тому доказательство. Хотя все травмы, имевшиеся у него, он получил как раз – таки на тренировках. Ему врачи говорили, что он «мягкий»: кости, суставы, связки… Но разве он собирался останавливаться на своём пути? Нет, только вперёд. И ведь вдобавок он использует то, что мало кто себе может позволить. Он питается силой других людей. Уж какие там стероиды и анаболики? Смешно! Они не идут с его секретным методом ни в какое сравнение. Ведь это сила самой природы. И то, что он способен её взять… Это говорит о его избранности. Это не всякому по зубам. Кто – то и курице голову отрезать не в состоянии. А при виде крови падает в обморок. Ха! Барышни – институтки!.. Он улыбнулся сам себе, вспомнив, как вчера вечером готовил гуляш из руки Кристины. Да, всё – таки решение приготовить именно гуляш оказалось очень удачным. Он получился очень нежным. Даже сейчас у Алексея Петровича на языке возник нежный вкус тушёной плоти под томатным соусом. Может начать писать свою поваренную книгу? Интересная идея! Надо подумать. Хотя как объяснить издателям набор ингредиентов?.. Да, этот вопрос был сложным. Но в любом случае, вчера был очень хороший вечер. Причём он получил удовольствие не только от потребления еды, но и от самой готовки. Он резал мясо, а за окном в тон ему кроваво – красным закатом догорала суббота, предвещая сегодняшний ветер. Ну и чёрт с ним. Пусть дует. Зато остались приятные впечатления. Улыбка на его лице расплылась на всё лицо. Молодая женщина, стоявшая рядом, посчитала привычку улыбаться самому себе несколько странной, но по - философски сделала скидку: «Возраст… Хорошо будет, если у меня найдётся повод улыбаться самой себе в его годы…» От столь приятных воспоминаний Горшкова пробудил дико заскрежетавший тормозами «пазик», который уж в который раз подъехал раньше времени. Он мог появиться на остановке раньше или позже, обозначенного в расписании времени, но никогда вовремя. Из – за этого каждый раз приходилось выходить из дома на десять – пятнадцать минут раньше. Эх, Россия… «Немцем» здесь быть и делать всё как положено нельзя ни в коем случае. В задумчивости он вошёл в автобус, стал у окна. Почувствовав, что кто – то легонько коснулся его локтя, он повернулся в ту сторону. Какой – то парень, привстав, делал приглашающий жест и уступал ему своё место.
- Сидите, сидите, молодой человек! Я не хочу садиться… - Он гордо выпрямил спину – «… я не старикан дряхлый, чёрт вас всех дери… Как вы не поймёте! Я – здоровый мужик, мать вашу!..» и обеими руками взялся за горизонтальный поручень. Раздражение накрыло волной, и, наверно, тот парнишка, узнав о мыслях Горшкова, даже пожалел бы о том, что вообще обратился к нему. Но постепенно Алексей Петрович успокаивался, отрешённо уставившись в пустоту и снова погрузившись в свои мысли. Парень же, недоумённо хмыкнув и пожав плечами, уткнулся в экран своего смартфона. Вообще Алексей Петрович в таком состоянии «внутри себя» пребывал почти постоянно, за исключением контактов с людьми. Наверно, поэтому общение, разговоры выводили его из равновесия. Он всегда что – то планировал, о чём – то мечтал, размышлял… В тот момент он думал, что в «качалке» будет полно народу. Выходной день всё – таки… Худеющие молодые мамочки, пенсионерки, приходящие потрясти своими дряблыми телесами, «подснежники». Последние сильнее всего выводили его из себя. Радовало, что в эту пору, летом, хотя бы их не очень много. Молодые парни, на которых можно было пахать, начинали стягиваться в спортзал в феврале – марте с тем, чтобы привести себя в порядок к началу лета, чтобы потом засветить перед какой – нибудь малолетней красоткой свой пресс. Но чаще всего искомый пресс так и не появлялся, энтузиазм горе – спортсменов обычно падал с катастрофической быстротой. И они постепенно исчезали из поля зрения – до следующего февраля или марта. Тогда, начитавшись мотивирующих высказываний в социальных сетях, любители красоты вновь начинали верить в себя и свои неисчерпаемые силы и шли мучить тренажёры… Были и такие, что ходили туда круглый год, хотя это, впрочем, ничего для них не меняло, потому что они всё рано занимались ерундой, воткнув в уши наушники, из которых грохотал рок или бубнил речитативом рэп, и мучили гантель весом в пять килограммов. Или вездесущие «фитоняшки», позирующие для фотосессий рядом со штангой, о которой имели разве что самое общее понятие. Это ж надо так изогнуться, чтобы было видно и сиськи, и задницу, и белозубую улыбку во все тридцать два зуба. И хорошо ещё, если есть что показать… Но всё равно ведь в конечном итоге всё делается лишь для того, чтобы подороже себя продать… Господи, откуда столько идиотов и продажных шлюх берётся?! Горшков горестно покачал головой и посмотрел в окно. Надо же! За мыслями об этих «няшках», «халках» чуть не проскочил свою остановку. Невдалеке уже виднелась крыша спорткомплекса. Наконец снова душераздирающе скрипнули тормоза. Остановка. Он оплатил проезд, снисходительно махнув рукой водителю, протянувшему ему три рубля сдачи. Это доставило ему маленькое удовольствие. «Чем больше даёшь, тем больше получаешь» - он верил в этот принцип. И уже в приподнятом настроении он вошёл в здание, по – свойски поздоровался с инструктором, сунул плату за занятие и пошёл в раздевалку. Переодевшись, он придирчиво осмотрел себя в зеркале. Всё было хорошо. Но этих треклятых кубиков так и не было видно. А ведь был не «подснежником». В свои немалые годы он давал такого жару, что и молодые атлеты останавливали свои занятия, чтобы посмотреть что вытворяет «дедушка». «Ну ничего, дедушка вам всем ещё покажет…» Он шутливо погрозил зеркалу пальцем. Настроив себя на боевой лад, он вошёл в гремящее «Раммштайном» пространство огромного зала, уставленного предметами для истязания тела. Так он их называл…
Удивительно! Целая «поляна подснежников»… И он снова будет в качестве аттракциона и циркового медведя. Хотя временами это его раздражало, но в глубине души и тешило тщеславие и подтверждало его мнение о том, что порох в его пороховницах ещё не отсырел. Размявшись, он начал делать комплекс сразу из нескольких упражнений, подтягивался, жал в тренажёре, прыгал на скакалке и быстро набрал хороший темп. Переходя от одного снаряда к другому, он услышал вопрос и сразу понял, что обращаются именно к нему.
- Вы совсем не устаёте? – Опёршись на стойку для жима, на него вопросительно смотрел подросток. Упитанный подросток. «Очень упитанный, - отметил про себя Алексей Петрович. – Слишком жирная свининка»
- Пока ещё нет. –Коротко бросил он юнцу и двинулся дальше по проходу.
В конце тренировки он сделал «флаг дракона». Держа тело в струнку, он снова видел толстяка. Суть упражнения состояла в том, чтобы, лёжа на лопатках и держась за лавку обеими руками у себя за головой, поднимать весь низ тела вплоть до плеч. И наблюдая завистливый взгляд, он старался выпрямиться ещё сильнее. Закончив, он увидел, что за ним наблюдает половина зала. Обычное дело! Отерев лоб полотенцем, он поговорил о чём – то с инструктором. Тот был моложе его лет на десять, но форма у него была куда слабее. Всё! На сегодня программа – минимум была выполнена. За сорок минут он сделал больше, чем все эти жирдяи и дистрофики. С чувством глубокого удовлетворения он пошёл в раздевалку. Завтра нужно будет потеть снова. Он ещё не решил, что будет делать завтра. Может поколотит покрышку молотом, а может проплывёт несколько километров в бассейне… Это будет завтра. Сначала он сам себя послушает и поймёт, где что болит. После таких тренировок, как эта, когда на него глазели и он старался выжать из себя всё что было только можно, всегда что – то болело: то локоть, то колено, то спина… Он хоть и машина, но шестидесятичетырёхлетняя… Само тело ему об этом напоминало. Молча, зато безо всякого зазрения совести и попытки смягчить наказание за любовь к показухе. Ведь он действительно показушник. Он корил себя за эту слабость. Уж самому – то себе в этом можно было бы признаться честно и открыто. Хотя пока ничего нигде не болело. Может и обойдётся.
Обратно домой он любил ходить пешком. Хотя и через полгорода, но спорткомплекс располагался на горе, поэтому шагать приходилось только вниз. Он исходил вдоль и поперёк все улицы на пути своего следования и уже знал самый короткий путь домой, но иногда и любил сделать приличный крюк, чтобы увидеть что – нибудь новенькое. К тому же это было полезно и в другом отношении. Можно было присмотреть себе новую добычу. Хотя нужды в этом пока и не было. Ведь в подвале его ждал ещё не начатый им этот пацан, этот Клименко. Хотя одно название что пацан!.. То плачет, то кусается. Надо же. То Кристинка… Чуть ухо ему не откусила. А этот за палец тяпнул так, что искры из глаз посыпались. А ведь он ему и больно – то не делал, просто покормить хотел. Ну, кто виноват в том, что теперь пришлось его связать? Сам виноват. Брыкаться не нужно было… Дорога заняла почти час. Конечно, в этом был и один вполне ощутимый минус. Он натёр стопу. Что за обувь сейчас делают?! Чёрт побери! И теперь бегать завтра он точно не сможет. Но сейчас его больше волновало другое. Что знает чёртов следователь?.. Он вспомнил тот вечер.
Он после тренировки зашёл в раздевалку. Там уже были два этих парня. Тоже переодевались. Клименко рядом с ним укладывал свою сумку, прыгал на одной ноге, надевая джинсы. Он был так близко, что Алексей Петрович сумел разглядеть белесые короткие волоски на руках молодого человека. «Как у подросшего цыплёнка!». – мелькнула мысль. Вслед за нею пришла и другая. «У него молодое мясо и, наверно, так же как и у молодой курицы, нежное… Жаль, что их двое. Что делать со вторым? Слишком много возни.
- До свидания! - Быстро переодевшись и смирившись с принятым решением, вышел в коридор.
- А… До свидания!
Парни остались в раздевалке. Наверно, Клименко благополучно дошёл бы до своего дома. Но на его беду у Горшкова развязался шнурок на кроссовке. Сколько раз уже Алексей Петрович давал себе обещание прийти домой, укоротить их... Но обычно он возвращался домой, держа в голове уже какие – то другие мысли, весьма далёкие от кроссовок, и вспоминал о них только тогда, когда приходилось в очередной раз споткнуться. Он присел на одну ногу, занятый своим делом. В этот момент мимо него, разговаривая о чём – то своём, прошли друзья.
«Ч – чёрт!». Он не мог себе этого объяснить, но не зная почему, пошёл за ними, держась от них метрах в двадцати и стараясь идти потише. Он на что – то надеялся. На что? Втайне он ответил себе на этот вопрос. Должны же они где – то разойтись по домам. И это будет его шансом… Они свернули с хорошо освещённой оживлённой улицы в проулок. Ага, уже лучше! Лишь бы он не нырнул быстренько в свой двор. Вдруг товарищи, шедшие вдоль заборов частных подворий, остановились. У Горшкова, шедшего на расстоянии, была возможность незаметно спрятаться. Он притаился за деревом и наблюдал за происходящим. Молодёжь похлопала друг друга по плечу и… Один пошёл прямо, а другой свернул направо, пересёк дорогу и скрылся за поворотом. Так! Кто куда? В свете одного из нечасто поставленных уличных фонарей Алексей Петрович сумел увидеть, что свернул как раз «цыплёнок». Это он был в той цветастой рубахе с попугаями на пальмах. Горшков быстро, но как можно более тише, метнулся следом. Вот он, «цыплёночек»… Горшков мысленно потёр руки и прибавил шагу. Конечно теперь можно было быть уверенным, что будущая жертва услышала его шаги. Но Клименко даже не оглянулся. Что ж? Можно надеяться на то, что парень, посещающий «качалку», не боится ходить по тёмным улицам и не будет глазеть по сторонам… Горшков догнал молодого человека. И достал складной нож. Он ему очень нравился, тем более что Алексей Петрович отвалил за него немалые для пенсионера деньги. Почти шесть тысяч рублей! Но, конечно, он того стоил. Никакой пластмассы. Только высококачественная сталь. Хотя его и огорчило то обстоятельство, что товары популярной немецкой марки производились в Китае. Китай! Чёрт вас возьми. Всё, что относилось к этому слову, доверия у него не вызывало. Категорически. Но, наверно, из любого правила бывают исключения. В данном случае Горшков был благодарен китайцам. Нож его ещё ни разу не подвёл. Резать прямо здесь он, конечно же никого не собирался. Он был просто удобен своим тяжёлым металлом для того, чтобы садануть им хорошенечко по голове. В одном кармане джинсовой куртки у него был нож, а в другом баллончик. Баллончик… Удобная вещь. Хотя ею не везде можно пользоваться. Человек ослеплён, ему больно. Но ему это не мешает орать во всю глотку. Ну и опять же, у Алексея Петровича вызывали лёгкое недоверие предметы, действие, которых он не мог объяснить, от которых всегда можно ждать сюрприза. Он привык подходить к делу основательно, чего бы оно ни касалось. Поэтому он специально уделял время и таким тренировкам: быстро вытащить нож, кастет, газовый баллон. И когда он в очередной раз вытащил такую вот пшикалку и нажал на кнопку, вместо ожидаемой струи пены из сопла вырвался какой – то едва заметный плевок. Хорошо, что это была всего лишь тренировка. Потом оказалось, что наполнитель баллона со временем слёживается и его хотя бы иногда требуется перетряхивать. Всё приходит с опытом… И сейчас этот самый опыт подсказывал ему выбрать более надёжное средство.
Горшков уже начал заносить руку с ножом для удара, когда парень оглянулся. В глазах был испуг. Вот ведь как… Всё – таки он его испугал – раньше времени. Это было нехорошо…
- О! Привет! – Алексей Петрович постарался создать удивление на своём лице. – Где бы ещё встретились…
- А!.. Это вы? Тоже где – то здесь недалеко живёте?
- Да… - Он медлил с ответом, так как не очень хорошо был знаком с расположением здешних улиц. – Тут, за углом. – Он понимал, что сам себе ограничил время для нападения. Хотя может «цыплёнок» и сам обитает где – нибудь рядом.
- Странно, я тоже живу здесь, но вас не видел ни разу… - Парень, будто пытаясь вспомнить что – то, скосил глаза на пенсионера. Но в этот самый момент Алексей Петрович поднял руку повыше и со всей силой опустил торец ножа на темя жертвы. Этого оказалось достаточно. Игорь мягко опал на землю и лежал не шевелясь. Фуххх… Алексей Петрович перевёл дыхание. Ну и хорошо. Скорее всего, ещё пару минут, и было бы уже поздно. Было тихо. Но не может же быть настолько тихо, чтобы не было слышно, как дышит этот пацан. Уж не переборщил ли он с силой удара?.. Алексей Петрович нащупал артерию на шее парня. Жилка едва дрожала. Но всё – таки она бьётся. Жи – ив курилка!.. Горшков завернул руки парня за спину, связал их тонкой бельевой верёвкой, также поступил с ногами, заклеил ему рот скотчем. Вот оно лишнее подтверждение тому, что все самые необходимые вещи нужно носить с собой. Он мысленно похвалил сам себя. Но теперь осталось самое, как говорится, сладкое… Нужно было как – то доставить мясо домой. Идти предстояло через весь город. Да, вот об этом он не подумал вообще! Может и не стал бы тогда ничего затевать. Ну и что с того? Скоро уже наступит глубокая ночь. Сейчас уже около десяти часов вечера… Было уже достаточно темно. Жаль, что летом темнеет так поздно. Вообще – то было бы неплохо, чтобы темно было всегда. Тогда можно было бы охотиться постоянно. Так… Это всё пустые мысли. Нужно идти. Потихоньку, осторожно… Но двигаться. Он уже привычным движением взвалил парня себе на плечи. Тот издал лёгкий стон. «Ничего… Скоро дойдём». Было непонятно, кому он это сказал. Вообще он часто разговаривал сам с собой, добавляя при этом, что сами с собой разговаривают только сумасшедшие. Себя он таковым, конечно, не считал. Он дошёл до первого угла. Ноша была совсем лёгкой. «Да, парень! Тебе ещё ходить и ходить в «качалку»… Ну уже не пойдёшь. Хотя может зря я тебя схватил?.. Ай… К чёрту. Раз начал, надо доделывать до конца». Алексей Петрович высунул голову из – за угла. Никого! Можно идти дальше. Совсем скоро он добрался до той улицы, на которой стоял спорткомплекс. Да, здесь всё было несколько сложнее. Тут ездили машины, да и пешеходы шастали туда – сюда… Ну делать нечего. Оглянувшись по сторонам и не увидев на дороге машин, Горшков побежал. Автомобили – то были. Но красные стоп – сигналы одного светились далеко справа, а слева не было вообще никого. Выйдя из тени и очутившись на эти секунды под светом мощных уличных фонарей, Горшков почувствовал себя словно голым на школьном медосмотре. И снова спасительная тень!.. Он запыхался. Но дыхания ему не хватало не столько от бега, сколько от страха. И это ведь только одна из таких улиц. Впереди их ещё десятки. Что с ним? Ведь он уже не первый раз делает это. Ведь он – ужасный похититель, которого боится вся округа. Наверно, всё дело было в расстоянии. Оно пугало его больше всего. Прежде он хватал людей намного ближе к дому. «Может вообще бросить его?.. Но тогда он всё расскажет. Сунуть ему нож под ребро! Так ведь жалко!.. Свежее молодое мясо…» Такой диалог он вёл сам с собой, даже не замечая, что идёт, всё приближаясь к своему логову. Ноги сами несли его и выбирали путь. Он думал о своём, но глаза зорко следили за происходящим вокруг, а уши чутко ловили каждый шорох. Он шёл по безлюдным улицам. Вокруг были частные дома. Поэтому здесь не было не то что детей, которых родители предусмотрительно загнали домой, но и молодёжи, которая позволяла себе погулять подольше и предпочитала многолюдные площади в центре города. Дорога пошла под уклон, и идти стало значительно легче. Вот это уже здорово! Горшков улыбнулся сам себе. Вдруг раздался голос впереди. Затем звук заводившегося автомобильного мотора. Алексей Петрович юркнул со своей добычей в придорожные заросли. Крапива! Ах, чёрт! Залегли. Лучи света, качаясь из стороны в сторону, освещали дорогу. Машина изрядно подпрыгивала на ухабах. Дорога в этом районе города была девственно чиста от асфальта. Это подтверждала отбрная матерщина, которой сопровождал свою езду водитель автомобиля. Она была такой же разухабистой как и сама гравийка. «Хоть бы не сломался не дай Бог…» - доброжелательно подумал Алексей Петрович. Конечно, его доброжелательность была вызвана только одним – свидетели сейчас нужны были Алексею Петровичу меньше всего. «Проехал!» - Горшков позволил себе передохнуть. Он оглядел свою добычу. Живой! Дышит, и даже открыл глаза. В темноте отчётливо блеснули их белки. Парень попробовал что слабенько промычать.
- Ыу – у – у – ы!..
- Ы – ы! – Алексей Петрович шёпотом передразнил его и с силой приложил его затылком об землю. Парень начал скулить. – Тьфу, зараза… Как пёс тявкаешь. - И за этим снова последовал удар, уже значительно сильнее первого.
- А – а – ах… - Глаза закатились. Всё, затих. Стало тихо и всё вокруг. Автомобилист – полуночник давно уже скрылся из виду. Во дворах рядом тоже ничего не было слышно. Как жгла эта проклятая крапива!.. Нещадно! Он встал и снова взвалил себе на плечи «кабанчика». Теперь нужно идти всё время прямо. Прямо и прямо! Горшков перебрался через линию железнодорожного пути. Но это всё ерунда!.. Самое трудно было ещё впереди… Через три квартала он должен был подойти к железнодорожному тоннелю. А за ним… За ним начинался очень оживлённый участок города. Главная улица, местный Дом культуры… Надо почаще отдыхать! Торопиться ему некуда… А там и шалопаи эти с улиц уберутся по домам. Лишь бы в тоннеле никто не попался. Местечко уж больно узкое… Останавливался, отдыхал, снова шёл и снова отдыхал. И чем ближе подходил к тоннелю, тем всё меньше уверенности у него было. И он сам начал тянуть время. Хотя и понимал это. Ну, вот и тоннель! На фоне темноты ночи его прямоугольный провал, очерченный контуром побеленных бетонных блоков, густо чернел. Ему не хотелось туда идти! Как же не хотелось! Да и как идти? Сбоку параллельно дороге, отделённый каменным ограждением, проходил узкий тротуар для пешеходов. Узкий – это слово, которое давало слишком мало понимания об этом. Горшков с пустыми руками проходил по нему почти впритирку. В сантиметрах от левого плеча шершавилась стена. И двоим разойтись на ней было всегда проблемой. А сейчас он с добычей… Алексей Петрович вплотную подошёл к тоннелю. Ещё удивительно, что за последние десять минут он не встретил здесь ни одной машины. Конечно, уже почти два часа ночи. Из – за тяжести ноши и осторожности продвигался он довольно медленно. И всё же. «Этим молодым олухам вечно не спится. Они катаются на папиных автомобилях, ну или на своих… Хотя опять же купленных за папины деньги. Или мамины. Да и кроме них должны быть молочники, хлебовозы… Так! Шустрее!» Он подогнал сам себя. И как раз, когда зашёл за ограждение, темноту тоннеля прорезал луч света. Машина была где – то на подъезде. Горшков мигом скинул с себя парня. Затонированная легковушка проехала, гремя негритянским рэпом, чуть не оглушившим его в узком пространстве. Алексей Петрович поморщился от отвращения. Это было далеко от творчества его любимых исполнителей. И даже в минуту опасности он не смог забыть об этом. Но надо идти! Он попробовал поднять Игоря. Кстати, откуда он знает, что того зовут Игорем. Наверно, представились друг другу. Он и забыл. Главное, чтобы он сам не сказал никому ничего лишнего о себе. Поднимать его здесь было довольно неудобно. К тому же пенсионер уже изрядно устал. И бесчувственное тело и без того словно ставшее кулём с песком, никак не желало подниматься.Он попробовал тащить волоком. Дело пошло легче. Мимо проскочила ещё одна машина, на этот раз какая – то «газель». Рыча и надрывно кашляя она скрылась за спиной. Ширина тоннеля была то всего – навсего не больше четырёх - пяти метров. Но они показались ему марафоном. Что бы он делал, если бы кто – то шёл навстречу? Вопрос так и остался без ответа. Наверное, убил бы. Но пора было выходить. А это было не менее страшно. Горшков вышел из спасительной тени и огляделся. Никого. Снова Игорь лежал на плечах. Быстрая перебежка через дорогу. Снова в кусты… Вот теперь можно немного перевести дух. Ха – ха! А ещё говорят, что добро побеждает зло. Но ведь он минут пятнадцать шел по участку улицы, где можно встретить очень много людей. И никого. Алексей Петрович не строил иллюзий и отдавал себе отчёт в том, что он - живое воплощение зла. И, тем не менее, судьба благоволила к нему. Почему? Может он и не зло вовсе? А просто кто – то вроде санитара леса и убирает из общества ненужных людей. Придурок старый! О чём ещё можно подумать в центре города рядом с похищенным тобою человеком?.. Ну, хотя бы как безопаснее добраться до дома! Впереди была главная улица. Вот, перейти её было для него сейчас сродни тому, что для других переплыть на байдарке через Тихий океан. Хотя откуда он мог это знать? Ведь он не плавал через океан. Он усмехнулся. Смех был нервным. Смешно, пройти – то оставалось уже всего несколько кварталов. Да и уверенности должно придавать то, что до сих пор ему в полной мере сопутствовала удача. Хотя она бывает коварной змеёй и просто заманивает тебя в сети. Всё же Алексей Петрович пошёл вперёд. На его пути лежал небольшой рыночек. Он представлял собой несколько больших павильонов. Понятное дело, что сейчас торговцев там не было. Зато в металлическом вагончике, стоявшем на его пути, был пост ночной охраны. А эти псы могли иногда выходить на обходы. Правильнее было бы сказать, что они должны были это делать. За это они зарплату получают. Впрочем… Впрочем, он ведь тоже, работая сторожем, получает зарплату, а сам занимается чем угодно, только не своими обязанностями. Он спит, ходит домой… И ничего. Остаётся надеяться, что и здешние охранники не лишены некоторой доли обыкновенного человеческого разгильдяйства. Ну кто из нас без греха? Он понимал, что просто себя успокаивает. И всё равно шёл вперёд. Вот поравнялся с тем самым зелёным вагончиком. Там стояла мёртвая тишина. Молодцы! Теперь перед ним была непосредственно сама Красная, главная улица. Там и сям слышались голоса. Молодые парочки шлялись из одного конца в другой. Вот одни прошли. Здесь нельзя было задерживаться. Но и идти вперёд прямо сейчас было самоубийством. Вот к нему приближался ещё кто – то. Невдалеке стояли несколько машин. Оттуда доносилась музыка. Придурки! Не дают людям спать. Им везёт оттого, что жилая пятиэтажка стоит на противоположной стороне улицы. Слишком далеко для того, чтобы им кто – нибудь уже опустил кирпич или цветочный горшок на крышу. Он вернулся немного назад и положил Игоря за углом продуктового магазина, на его счастье не круглосуточного, иначе и здесь бы паслось стадо алкоголиков, мучающихся бессонницей. Алкоголь у нас не продают в такое время. Но ведь все понимают, как у нас исполняют законы. Он снова отвлекается на ненужные мысли. Алексей Петрович вышел на мостовую, посмотрел по сторонам. Рядом никого не было. Только мимо проползал «утюжок» в юношеском стиле посаженной на асфальт «приоры». Мимо. Ни – ко – го! Он схватил своё мясо. Вперёд, вперёд! Горшков быстро перебежал улицу и юркнул во двор той самой пятиэтажки, жителям которой так искренне сочувствовал. Теперь такими дворами можно было почти беспрепятственно добраться домой. Почти – это значило, что всё – таки оставался риск напороться на какую – нибудь засидевшуюся компанию. Но почему – то в нём жила уверенность, что после такого долго пути всё сложится удачно. Должны же когда эти балбесы и спать ложиться! Уже ведь третий час стоит… Надежды Горшкова оправдались. Сквозь дворы «хрущёвок» он прошёл в кварталы частных домов. И вскоре очутился на своей улице. Он прибавил ходу и наконец был у себя во дворе. Алексей Петрович спустил Игоря в подвал, надел на него ошейник и развязал. Пусть отдохнёт. Теперь можно было и самому вздохнуть спокойно. В тот момент он сам себе дал обещание, что больше никогда не будет искать себе жертву так далеко от дома. Это было слишком уж рискованно. Его могли схватить миллион раз. Ну жалеть – дело ненужное и бесполезное. Зато он получил богатый опыт. Просто теперь будет более предусмотрительным.
…это было три дня назад. А теперь «доберман» уже роет землю носом в спорткомплексе. Что может знать? Что может дать ему какую – то догадку. Ничего. На людях ведь он с Игорем только обменялся обычными словами. «Привет», «пока»… Больше ничего. Но всё равно где – то внутри душу ему точил червь сомнения. Интересно, этот следак… Как его? Мухин!.. Он занимается всеми делами о пропажах людей. «Где я успел засветиться?» Его просто опрашивал милиционер. Тьфу, полицейский!.. Хотя ему это вообще безразлично… Хуже сажать от этого они не стали. Удивительно, как они всё это ещё не связали с похищением Дениса… Алексей Петрович впервые за всё последнее время подумал вдруг, что ему страшно. Страшно было встретиться лицом к лицу, с человеком, который охотился на него. Горшков уже успел привыкнуть к той мысли, что он всесилен, он царь и бог. Всё это никак не вязалось с мыслью о том, что ему придётся сидеть в одной тюремной камере со всякими отбросами общества. Мало того, он получит всеобщее людское порицание. Сейчас – то он был для всех Алексеем Петровичем, бывшим педагогом, во всех смыслах, так сказать, приятным мужчиной… Хотя много ли он потеряет?.. Ведь он действительно всесилен. Он царь и бог. Он забирает те жизни, которые считает нужными для себя. К тому же… Если его и арестуют… Хоть это и маловероятно… Но всё ж таки допустим такую нелепую возможность. Ему скоро шестьдесят пять лет! Чего он не видел в этой жизни? Чем его можно испугать? Ненавистью людей? А что в конце концов значит для него ненависть этих людишек? Они не способны на то, что делает он. Непонятно, на что они вообще способны. Он познакомился с чужой ненавистью ещё в далёком детстве. И давно научился ненавидеть сам. Можно даже сказать, что он овладел этим искусством в совершенстве. Ведь это действительно настоящее искусство ненавидеть людей, уничтожать их, но при всём том быть ими уважаемым и любимым. Хотя к чёрту их любовь и уважение. Они нужны были ему намного раньше. Лет сорок – пятьдесят назад уж точно… А сейчас ему всё равно. И кроме себя ему никто не нужен. Так что пусть «доберман» роет землю. Можно будет устроить даже своего рода соревнование… Алексей Петрович вспомнил интервью, которое давал Мухин несколько месяцев назад и какая злость вскипела в нём тогда. Тогда этот следак его оскорбил. Теперь же он смог пообщаться с ним лично. Алексей Петрович испытал явное чувство превосходства. В свои почтенные годы он выглядел куда лучше своего противника. Какой – то тощий, нечесаный. Да, как видно, и бухнуть не дурак… И вот экземпляр будет его ловить?! Ха – ха – ха… Горшков снисходительно рассмеялся. А что если… Что, если повысить ставки? Начать охоту на семью этого следователя Мухина! Интересная идейка! Ведь должна же быть у него семья. Да, как видно, он алкаш. Но ведь и у таких субчиков есть жены, сёстры, братья, дети… Понятно, что его какая – то женщина должна была ещё и родить. Но скорее всего у неё уже давно закончился «срок годности». Такую старую «курицу» и не разваришь как ни старайся. А ведь самым смаком будет именно сожрать особенно близкого для этого Мухина человека. «Что ж, господин Мухин… Вы сами напросились. И на вас начата охота. Точнее сказать на вашу семью.» Сам Мухин Горшкову не был нужен, не представляя для него особого интереса. Его убийство лишало смысла всю игру. Хотя, скорее всего, это привлекло бы сюда краевых следователей. А то может, и москвичи бы приехали разбираться, что случилось с их коллегой – алкашом. Может быть, даже было бы и интереснее. Кто знает? Надо подумать. Ну а пока нужно выяснить всё про Мухина. Он раздевался и уже строил планы на завтрашний день. Для начала нужно выяснить, где живёт объект. «Да, узнав, что он стал для кого – то объектом, Мухин бы изрядно удивился. Всё – таки привык, наверно, считать объектами других людей.»
Уже на следующий день после встречи с Мухиным Алексей Петрович примостился на скамеечке метрах в пятнадцати от Следственного комитета. Было ещё рано. Он ненавидел шляпы. Но сейчас посчитал нужным надеть именно этот головной убор, потому что он закрывал значительную часть лица. «Когда же приедет этот длиннобудылый?..» Мухина пока не было. Уже скоро должно было быть восемь часов. Он вообще собирается сегодня работать?! Когда – то за пять минут опоздания расстреливали… В Алексее Петровиче заговорило искреннее негодование человека, выросшего в Советском Союзе. «Ага… Вот и он! Откуда он вышел?» Горшков увидел серебристую мухинскую девятку и по достоинству оценил её затрапезный вид. И вот на этом он ездит? Уж лучше как я – пешеходом… Но это всё ненужные мысли. Как узнать, где он живёт? Вот задачка на миллион… Не сядешь ведь в такси и не скажешь: «Езжай за ним!». Тем более, любой таксист пошлёт подальше, когда увидит, за кем надо ехать.
Прошло ещё три дня. А Горшков всё ещё не знал, как же ему вычислить адрес Мухина. Хотя мало вычислить его адрес. Нужно, чтобы ещё и его семья жила там. Он бросил свои бесполезные посиделки возле здания Следственного комитета. Тем более, это могло быть и опасным. Ни к чему было засвечивать свою физиономию лишний раз. Да и вообще весь этот антураж: шляпа, низко надвинутая на глаза, газета… Всё это больше подходило скорее для какого – нибудь советского фильма про шпионов. Нужно было какое – то другое решение. И его вдруг осенило. Ему помог слепой случай. Он всегда следил за своим здоровьем и регулярно проходил осмотры у врачей. Сказать эскулапы ему ничего особенно интересного не могли. Кроме болевших время от времени суставов и спины, ему было не на что жаловаться. И это его чрезвычайно радовало. Но он всё равно ходил к врачам, делая это скорее для очистки совести, чем из желания что – то лечить. Алексей Петрович всегда заказывал талоны на приём по телефону. И когда он открыл телефонный справочник и начал листать его в поисках нужного номера, его глазам предстали не только организации города, но и обычные жители. И рядом с номер телефона был указан адрес. Правда, там не были указаны номера квартир… Если эта тварь живёт в многоквартирном доме, это несколько осложнит задачу. Но какая это мелочь. Ну – ка. Он поискал нужную фамилию. И чуть не подпрыгнул от радости. Вот он – Мухин В.М. «Теперь ты мой, дорогуша…» Горшков как – то сразу позабыл, зачем вообще взял это справочник. Через полчаса он был уже во дворе нужного дома. Морозова, 30. От увиденной пятиэтажки у него всё же немного поубавилось энтузиазма. «Ну, ничего, подождём!». Он поискал глазами серебристую машину, на которой в прошлый раз видел Мухина. Её нигде не было. Ну это и понятно. Мухин же работает. «Ну, ничего, ничего… Я буду приходить сюда каждый день и найду тебя и твой выводок. Надеюсь, что он у тебя есть». Он понял, что пока здесь ловить нечего, и решил прийти ближе к вечеру. «Главное, чтобы он никуда не съехал. Всё – таки справочник был издан четыре года назад, и сведения, указанные в нём, могли устареть».
Но и к вечеру – ничего. «Неужели всё это дохлый номер?» Он пришёл и на следующий день, и потом. Не было ни Мухина, ни его колымаги! Он ходил сюда уже две недели, садился с утра где – нибудь на лавочке с газетой и время от времени поглядывал на тех, кто выходил из подъездов. И сидел так до вечера. С ним уже начинали здороваться, принимая за нового жильца. Алексею Петровичу это не нравилось. Могли возникнуть ненужные вопросы. «А вы откуда?», «А вас как зовут?» Он начинал нервничать, и нужно было срочно что – то решать. К тому же он понимал всю бесплодность этой своей идеи, вначале казавшейся такой прекрасной. Ведь он считал дело уже сделанным. «Да, не говори гоп…». Но он всё равно продолжал ходить к тому дому. Так прошли почти две недели. И за это время он обратил внимание на одну девочку - подростка. По виду это было исчадие ада. Она явна была подвержена влиянию молодёжных субкультур. Как они там себя величают? Алексей Петрович вечно забывал эти западные словечки… У неё были насыщенный тёмный макияж, одежда в тон ему, кольца, пронзавшие уши, нос… Гадость какая… Словно обезьяна! Печальная обезьяна. Да, у неё были грустные глаза. Впрочем, это вполне соответствовало всему её образу. Но было видно, что эта грусть не наигранная. Ну сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? Неудачная первая любовь? В общем – то она и не девочка вовсе. Девушка! И в ней было что – то такое… Она удивительным образом напоминала ему Мухина. Неужели это след? Она была такой же высокой и худой. У неё было такое же слегка вытянутое лицо. Но это не главное. Выражение лица! Вот что их объединяло. Или ему это только кажется? И он выдаёт желаемое за действительное? Нужно с ней как – то наладить контакт. Хотя что может объединять её, такую молодую, и его, старика. Ну вот опять! Он вовсе не старик! Сколько раз он будет это себе говорить? И когда он увидел её в очередной раз, то ноги сами подняли его со скамьи. Он пошёл за ней следом. Нужно узнать, как её зовут. Что делать? И Алексей Петрович вдруг в одну секунду решил разыграть целый спектакль перед этой девчонкой. Так как захватить её и тащить к себе в берлогу среди бела дня он остерегался, считая это в высшей мере безрассудным и даже опасным, то решил узнать о ней всё хитростью. Его план был примитивен, но казался Алексею Петровичу действенным. Он просто упадёт перед ней в обморок, словно от сердечного приступа. Она, если не имеет камень вместо сердца, просто не может ему не помочь. Главное, чтобы рядом никого не было… Тогда у неё не было оправдания для того, чтобы пройти мимо несчастного старика. Кроме неё помочь больше некому. Он шёл за девушкой следом. И вскоре они оказались на малолюдной улице. Вокруг были сплошь частные дома. Всё залито солнцем. Ни сзади, ни спереди никого не было. Эх – х… Была бы это ночь… Тогда можно было бы действовать совсем по – другому. Но… Нет – так нет. Зато самое время для маленького театрализованного представления. И плевать, что зритель у него только один. Горшков обогнал девушку и прошёл вперёд ещё несколько метров. Пора! Он остановился, картинно охнул и, прислонившись к чьему – то деревянному забору, сполз по нему. Зелёная краска на его досках выгорела на солнце и облупилась. Засохшие кусочки попали за шиворот рубахи и теперь противно кололи кожу на вспотевшей спине. Вообще в такую погоду и в самом деле можно рухнуть от приступа или солнечного удара. Он, поморщившись, приложил правую руку к сердцу. Другой же рукой шарил вокруг будто в поисках чего – то.
Горшков наблюдал за девушкой краешком глаза и видел, что та по инерции сделала ещё несколько шагов, покачивая головой в такт тому, что лилось у неё из наушников. Но потом она остановилась и замерла. Испуг? Нерешительность? Незнание, что нужно делать в подобной ситуации? Алексей Петрович не ожидал такой реакции. Эта девка, видимо и хочет помочь, но не знает, как это сделать. Что ж? Тогда нужно помочь ей самой!
- Воды! – Он постарался придать голосу как можно более страдальческий тон и прохрипел это так, что, наверно, сумел бы выдавить слёзы из глаз каменной статуи, а не то что этой юной особы. Теперь уж она всё – таки подбежала к нему и присела рядом на корточки.
- Что с вами? Вам помочь?
- Воды! У меня лекарство в кармане…
Алексею Петровичу крупно повезло, что всё получилось именно так. У него действительно было лекарство в кармане. И действительно оно было предназначено для сердца. Обыкновенный панангин. Это не то, что принимают при острых сердечных приступах. Но откуда этой малолетней девахе знать такие подробности? Итак, у него был панангин, а у неё была вода. Девушка порылась в сумочке, достала начатую полулитровую бутылку минералки. Затем склонилась к нему и начала обшаривать его карманы в поисках таблеток. Горшков успел почувствовать запах её волос, нежность кожи. Да, она не успела ещё себя испортить до конца. Она не чета своему папашке. Он почему – то был уверен в этом, хотя даже не знал её имени. К сожалению, прикосновение было слишком недолгим. Да и всё испортил скулящий из её наушников «Сплин»… «Выхода нет…». «Да идите вы к черту, уроды! Вас вот такие малолетки только и слушают… У вас выхода нет, зато у меня есть!». Девушка очень волновалась и, откупорив тюбик, чуть не рассыпала таблетки на тротуар. Наконец он принял лекарство, вздохнул и прикрыл глаза. Но даже с закрытыми глазами он чувствовал на своём лице её беспокойный взгляд. «Если это даже действительно дочка Мухина… Может не стоит её… как всех? Жалко…» Вопрос возник у Алексея Петровича внезапно и он был к нему совсем не готов. Убить того, кто тебе помог? Это было слишком сложно даже для него. Он решал эту сложную дилемму, девушка же думала, что он отходит после приступа.
- Вам получше? Давайте «скорую» вызовем! – Она тронула его за плечо.
Нет!.. Вот как раз «скорая» здесь была бы совсем лишней.
- Не надо «скорой», дочка!.. Не надо. Спасибо тебе, дочка! Я сейчас посижу чуток. Лекарство подействует, и мне станет лучше… Всё будет хоро – шооо… - Он шумно вздохнул. Но не от сердечной боли, а оттого, что не знал, как ему быть. Это было нечто новое для него. Ему никогда до этого момента не было жаль своих будущих жертв. Чёрт побери! Что с ним такое происходит? Он стал старым сентиментальным хлюпиком? Он не смог ответить и на этот вопрос. Сейчас они разойдутся, и Алексей Петрович никогда не узнает, дочь ли она Мухина. Горшков мысленно сжал себя в один кулак. Может, она просто чем – то похожа. Конечно, это осложнит ему жизнь, и тогда весь этот спектакль был разыгран зря. Но… Его сердце будет спокойно. А даже если это и его дочь… Ведь это просто один из вариантов. Не обязательно же её… Так! Всё! К черты эти самокопания. Много мыслей только мешает!
- Дочка, а тебя как зовут – то?
- Олеся.
-Олеся, Олеся, Олеся… Живёт в белорусском Полесье… - Он вполголоса напел слова старой песни.
- Да… А вас как зовут?
- Алексей Пе… - Он осёкся. «А что если она скажет своему длиннобудылому папаше? Можно ведь было назваться просто дядей Лёшей…» Как это смешно прозвучало в его мозгу. Да и слишком сильна была привычка представляться по имени и отчеству. Но, как бы там ни было, а заднюю включать было уже слишком поздно. – Алексей Петрович.
- А фамилия твоя как? Я о тебе заметку хочу в газете написать. О том какая у нас в городе молодёжь. Всё пеняют на вас, молодых. Что, мол, и такие, и сякие… Да, в семье не без урода, как говорится. Но есть и вот такие славные детки…
- Да какая ж я детка? Я уже в одиннадцатый класс перешла…
- Умница… И что ж потом будешь делать?
- Не знаю… Наверно, выберу что – нибудь связанное с компьютерами.
- Да… Компьютеры сейчас наше всё… Так как же тебя по фамилии – то?
- Олеся Мухина! Поэмы только про меня не пишите. А то ещё в школе засмеют.–Девушка весело рассмеялась.
Алексей Петрович ей улыбнулся. Но внутри себя не знал, радоваться ли ему или печалиться. Значит, это действительно она. Что делать с этим знанием, было ему непонятно. Опершись на забор, он встал на ноги.
- Спасибо тебе, моя дорогая!.. Спасла старику жизнь… - Горшков снова вздохнул.
- Давайте я вас провожу! – Она отряхнула его задницу от придорожной пыли, в которой старик вывозился, когда симулировал приступ.
- Не – ет, дочка… Спасибо тебе! Мне уже лучше стало… Ступай с Богом! Ты золотой человечек, помни… У тебя душа добрая.
Олеся наконец оставила Горшкова в покое и пошла дальше. Алексей Петрович смотрел ей вслед. Она, видимо, почувствовала этот взгляд и, оглянувшись, улыбнулась и помахала рукой. Он улыбнулся в ответ. Всё получилось. Горшков не только вычислил семью следователя, но и то, где она живёт. Да вот только радости ему от этого не было никакой. Это чувство было для Алексея Петровича совершенно новым в его жизни похитителя и убийцы. Что же теперь делать? С одной стороны можно начинать готовить атаку на гнёздышко это любопытного ищейки. А с другой… Кого он там может найти? Жену? Скорее всего. И вот эту девчурку. Хотя самого Мухина он там ни разу не видел. О чём это может говорить? О том, что он с женой в разводе? Да… Скорее всего. Этим можно объяснить его отсутствие по этому адресу. Он мог уйти из семьи и… благородно оставить квартиру своей бывшей и дочери. Что же тогда получается? Благоверная – то ему не особенно и дорога. Мать, отец… Ну их он может искать до скончания века… Если они вообще живы. Ах… Чёрт побери! Всё опять сходится на этой девочке. Он размышлял обо всём этом, шагая к себе домой. Ему было стыдно носить брюки, в которых он валялся на тротуаре. Да и вообще… Теперь можно было взять маленький тайм – аут, чтобы хорошенько подумать и принять решение. Но чем больше Алексей Петрович думал об этом, тем решимости у него становилось всё меньше. Эххх… Горе от ума! Классический случай… Хотя зачем вообще ввязывать в это дело девчонку? Только для того, чтобы потешить собственное самолюбие и показать Мухину, что такое душевная боль? Он постарался вспомнить поточнее слова, сказанные тем во время интервью, как тот тыкал пальцем в объектив камеры. Злоба всколыхнулась в нём с новой силой. Он будет сильным и сделает всё как задумал. Несмотря ни на что!
Олеся много где успела побывать, прежде чем попала домой. Сидя вместе с Алёной за ужином она вдруг рассмеялась.
- Представляешь, мам… Сегодня жизнь одному деду спасла!..
-Это как? – Алёна удивлённо, погружённая в просмотр ленты новостей социальной сети, подняла на неё удивлённые глаза.
- А вот так!.. Иду по Пушкина. Ему плохо стало. Вокруг никого. Ну я ему помогла.
- Как?
Олеся задумалась.
- Да в общем – то ничего особенного. У него таблетки были от сердца. Я ему воды дала. И посидела с ним, пока ему лучше не стало.
Алёна задумчиво сделала глоток и чая и после паузы снова обратилась к дочери.
- Ты потом сама хоть не пила из этой бутылки?
- Да пила… А что такого – то?
- Ну как что? Вот дурочка малолетняя… Дылда выросла здоровая… А мозгов…
Олеся смотрела на неё обиженно – вопросительно.
- Ну чего ты на меня смотришь как Ленин на буржуазию? Может он туберкулёзник какой? Или сифилитик… Попробуй потом выведи эту дрянь… Ох…
- Да обычный дед, мам… И одет прилично.
- Ага… Конечно.
Алёна помолчала, а затем, полистав записную книжку смартфона, начала звонить какой – то знакомой.
- Светик! Привет, моя зайка… - Голосок Алёны ещё полминуты назад бывший язвительным теперь словно сочился елеем. Она объяснила Светику проблему, которую по её мнению поставила перед ней дочь. – Ага! Ага… Хорошо! Завтра она подойдёт. Целую в щёчку, милая. – Алёна умышленно громко чмокнула своими полными губами в динамик гаджета и нажала кнопку отбоя.
- Завтра в восемь утра подойдёшь к Светке… Ну ты её помнишь. Работает медсестрой в регистратуре в городской поликлинике. Рыжая… - Елей снова куда – то исчез.
- Ха – ра – шо!.. Только зря ты это всё… Он ещё всё фамилию мою спрашивал, да как зовут… Говорит, в газете про тебя напишу…
Алексей Петрович продолжил свои дежурства у дома, где жила Олеся Мухина. Правда, с учётом личного знакомства с девушкой, теперь ему приходилось хорониться в стороне. Но в то же время нужно было наблюдать за подъездом. Нужно было, чтобы она оказалась здесь вечером, в тёмное время суток. Поэтому и приходил сюда уже после семи - восьми часов вечера. Он успел неплохо изучить распорядок её дня.
Так снова прошёл не один день. Алексей Петрович снова начал нервничать. У него уже не было сомнений в том, стоит ли ему похищать Олесю. Она была ему нужна. Но она не гуляет вечерами, чёрт возьми… Что за молодёжь пошла. Видимо, у неё нет парня. Впрочем, в этом он её понимал и даже несколько жалел. В томительном ожидании прошли ещё три дня. Он даже не знал, здесь ли Олеся. Но какое – то шестое… Или двадцать шестое чувство подсказывало ему, что зде - есь! Здесь она, птичка его… И вдруг, на исходе четвёртого дня, когда Алексей Петрович сидел на выбивалке для ковров, установленной в глубине двора, скрипнула дверь нужного подъезда. Со своего места, Горшков прекрасно её видел. Олеся! А ведь он уже сидел здесь сегодня просто так, уже почти ни на что не надеясь. Ну почему этот день должен быть удачливее других? Он даже не знал, дома ли его объект, потому что приходил, когда уже темнело, чтобы не привлекать к себе лишние взгляды. Было начало десятого вечера. И сквозь лёгкие сумерки Горшков видел, что девушка что – то несёт в руке. Это был какой – то чёрный пакет. Когда она свернула к огороженной площадке с мусорными баками, он всё понял. Девушка сама того не зная, решила ему помочь. Всё – таки! И подождав, пока Олеся зайдёт за загородку, он двинулся следом, впопыхах доставая кастет из кармана джинсов. Надо же! Столько просидеть тут и не сделать это раньше. Проклятая железяка зацепилась острым уголком за ткань кармана и никак не хотела вылезать наружу. Алексей Петрович со злостью рванул оружие на себя. Раздался отчётливый треск тонкой ткани. Чё – ёрт!.. Это длилось доли секунды, но они показались Горшкову вечностью. Но вот он вплотную приблизился к помойке, стоявшей в десяти - двенадцати метрах от его наблюдательного пункта. Амбре здесь стояло просто дьявольское… Удивительно, что девка там так долго возится. Выйдя из – за угла, Алексей Петрович понял, ему просто очень крупно повезло. Олеся сидела на корточках и листала какую – то книжку. Так, она ещё и книгоманка!.. Это и вправду удивительно для Алексея Петровича. Подсматривая за девицей, он пришёл к выводу, что она кроме своего смартфона в руках больше ничего, наверно, и не держит. А вот на тебе! Книжки она читать любит. Только этим можно объяснить то, что человек берёт руками то, что другие выкинули на помойку. Горшкову было это знакомо. Он сам не раз, проходя мимо помоек, обращал внимание на книги, которые за ненадобностью кто – то выносил к мусорным бакам. Невысокая стопка какого – то книжного старья стояла на краешке бетонного основания, на котором помещались баки. Что – то Олеся отложила в сторонку. А что – то листала. При свете уличного фонаря, конечно, читать ей было не слишком удобно. Но название на обложке можно было разглядеть вполне. Да и понять содержание, если слегка напрячь глаза. Глаза – то молодые, не то, что у него. Пойдут в его коллекцию… У Алексея Петровича в подвале среди маринадов стояла банка с заспиртованными глазами. Их белки так интересно отражали солнечный свет, когда он открывал ляду. Хотя сколько раз давал себе зарок убрать их подальше?.. Мало ли кто может зайти в тот, верхний подвал… Ну да ладно… Это всё потом! Горшков тихонько подходил к девушке. Ему удалось приблизиться почти на расстояние руки. Так она была поглощена изучением «макулатуры». Но Горшков не заметил яичную скорлупку. Она на удивление оказалась целой. Её никто не растоптал. Зато она предательски хрустнула под его правой ногой. Алексей Петрович замер, впал в некое подобие ступора. Хотя самое время было действовать. Олеся повернула голову в его сторону и молча смотрела. Он встретился с ней взглядом.
- А – алексей… э – э… Петров – в – вич?! Вы?.. – У неё как будто пропал голос, и она могла только шептать.
Наконец Горшков очнулся и бросился к ней. Он одним махом оказался рядом и, повалив её на землю одной рукой, другой закрыл ей рот. Но она всё равно успела вскрикнуть.
- Узнала? Молчи! Сука малолетняя… - Олеся расширенными от испуга глазами смотрела на спасённого ею старика. Теперь он, конечно, утратил былое обаяние. Девушка ровным счётом ничего не понимала.
Алексей Петрович несколько раз ударил девушку головой об асфальт помойки и торопливо оглянулся. Кастет – то и не пригодился. Зря только суету навёл. Никого… Где – то далеко в вечернем полумраке были слышны голоса детей, игравших в «войнушку». Среди этого многоголосья выделялись несколько взрослых голосов.
- Глеб! Не бери эту гадость в руки! Она же укусить может! А ну брось, скотина малолетняя!.. – Это прозвучало требовательно. В ответ было слышно что – то нечленораздельное. Затем – несколько шлепков. И – душераздирающее «уууаааааааааааааааа»!..
-Вот суки! Детям давно уже спать пора… А их всё выгуливают. Что за воспитание? Что за родители пошли, твою мать?! – Алексей Петрович пытался успокоиться. Рядом были люди, и он не знал, как ему выбираться из центра города с телом девушки. Оставалось надеяться, что Олеся пришла сюда последней. Хотя время было ещё не слишком поздним. Может, кому – то и ещё приспичит? Он вновь глянул на девушку. Не зря ли он затеял эти игрушки? Всё – таки дочь следователя… Тут уж Мухин будет стараться на всю катушку… Но… пути назад уже не было. Нельзя же теперь её просто вот так взять и отпустить? Она тут же всё расскажет папочке. Горшкова волновало, успела ли она с ним поделиться мыслями о том, как спасла милого старичка от смерти и как потом он всё выпытывал у неё фамилию… «Хотя даже если сказала, то мало ли у нас в городе Алексеев Петровичей? Ой… Да она и не запомнила, наверно, ничего. А если и запомнила, то уже через полчаса забыла. Это же современная молодёжь…» Алексей Петрович словно от назойливой мухи отмахивался от мысли о ниточке, которая может к нему потянуться.
Тем временем он перетащил тело Олеси в самый тёмный угол этого закутка и сидел там с ней в молчаливом ожидании. Сколько оно продлится, это самое ожидание? Вот в чём вопрос!.. Лишь бы никто из БОМЖей сюда не припёрся… А то ещё примут за конкурента, начнут территорию делить. Это будет совсем некстати. Алексей Петрович поступил очень предусмотрительно, перебравшись с Олесей поглубже. За три часа, которые он тут проторчал, мусор принесли несколько человек. Последним даже приехал один автомобиль, из которого выгрузили несколько больших чёрных мешков, забитых под завязку, судя по тому, как тяжело они бухались в мусорные контейнеры. Когда верх стены здания котельной, стоявшей здесь же, рядом, под которой примостился Горшков, осветили автомобильные фары, у него душа ушла в пятки. Он уже даже успел представить себе, что скажет отцу похищенной девушки. Ведь это же он приехал. Кто ещё? Да, скорее всего вместе с семьёй он не живёт. Но ведь есть же её мать, которая обеспокоилась долгим отсутствием дочери и… позвонила этому длиннобудылому. По - другому быть не могло. Но… Автомобиль подъехал и, скользнув желтизной света прямо по месту, где был Горшков, развернулась багажником к помойке. Так, видимо, хозяину авто было сподручнее выгружать то, что он там привёз. Алексея Петровича спасло то, что он прятался за кучей здоровенных диванных подушек. Наконец, последний мешок был выгружен. И машина умчалась, громко газанув на прощание. Видимо, ночной автомобилист был весьма доволен. За вывоз мусора – то будут платить жильцы этого дома. Так решил Алексей Петрович. Главным было другое. Наконец вокруг воцарилась тишина. Где – то вдалеке на улице был слышен шум машин. Но здесь было тихо. Можно было попробовать выходить из укрытия. Идти – то было вовсе и не далеко, если сравнить с другими его мероприятиями. По сравнению с этим парнишкой из спорткомплекса Олеся досталась ему малой кровью. Можно и так сказать. Хотя, конечно, нужно было ещё попасть домой. Но он прошёл эти четыре квартала, отделявшие его от безопасности действительно быстро. Ха! Не зря он прогуливал свои дежурства… Да и сейчас, освободившись от свое ноши, он шёл в школу. Настроение было хорошим. И даже очень. Пришлось, правда, просто связать Олесю по рукам и ногам. Не было свободных ошейников. Вот ведь как постояльцам в его гостинице не хватает мест. И какие постояльцы?! Интересно, что теперь запоёт этот Мухин… Наверно, теперь его отстранят от дела. Да, обычно так поступают с сотрудниками органов, которые могут относиться пристрастно к делу, которым они занимаются. Во всяком случае, так бывает в кино. Как бывает в жизни, Алексею Петровичу было сложно судить. Хотя логичен именно такой ход событий. Интересно, кто же тогда будет заниматься этим делом? Вообще для Горшкова была удивительна вся эта ситуация… Интервью… Не скрывая лиц и фамилий… Если бы не оно, Алексей Петрович ничего бы не знал. И Олеська спокойно бы жила себе и, возможно окончила школу... Ну и что там дальше обычно по сценарию… А так… Они же натурально подставились. Интересно, для чего они это делали? Что это было? Бравада? Голыми руками возьмём этого сумасшедшего придурка, да шапками закидаем? Так? Или они просто хотели этим показать, что всё под контролем? Это действительно говорит о том, что они не знают, что им делать дальше. «Это у меня всё под контролем…» Алексей Петрович окончательно успокоился.
В тот вечер, когда Горшков похитил Олесю, Алёна была в гостях со своим молодым другом. И дома она появилась далеко после полуночи. Алёна пришла домой одна. Будучи слегка под шофе, она не обратила внимания на необычайную тишину, царившую в квартире. Ночью и должно быть тихо. Но не было слышно даже дыхания обычно спящей в это время дочери.
Утром Алёна проснулась как обычно. В соседней комнате зазвонил будильник дочери. Алёна всегда вставала раньше дочери. Но сегодняшнее небольшое опоздание ведь было простительно…
- Олесь! Поставь чайник! Пожалуйста… - Был уже восьмой час, и давно нужно было собираться на работу, а она всё отлёживала бока. Так не хотелось вставать, и голова немного побаливала. «Может, стоит даже посочувствовать Мухину… Он – то её, горькую, лакает изо дня в день…». Она уткнулась лицом в подушку. Та была такой манящей… Но нужно было вставать, красить глазки, пить чай и… вперёд. Кстати, чай… Где там чай? – Олесь! Ты встала уже? Чего молчишь? Чего будильник не выключаешь?
Звон продолжался. В ответ было молчание.
-Олеся, ну что ты молчишь? «Где она есть? Всё ещё спит что ли?» - Она недовольно подняла голову и, помотав ею из стороны в сторону, попыталась сбросить с себя пелену сна. Спустив ноги на холодный ламинат пола, она накинула короткий шёлковый халатик, попутно бросив взгляд на большое трельяжное зеркало. На голове, конечно, черт – те что… И следа не осталось от вчерашней пышной причёски… Но фигура… Фигура в её почти сорок всё ещё ого - го! Попа, ножки… Была бы мужиком, сама бы себя захотела. Ах! Женщина шлёпнула саму себя по ягодице. И, взбодрившись таким нехитрым образом, вышла из спальни.
- Олеся… - Она заглянула в гостиную, где на диванчике обычно спала дочь. Но и там её не было. Выключила будильник. «В кухне может быть?» Но оттуда не было слышно звуков закипающего чайника. «Ушла? А куда в такую рань?»
«Так… Где телефон?» - Алёна была не слишком беспокойной матерью, но решила, что мухинское «помешательство» на вездесущем похитителе взрастило свои побеги и в её сознании. Поэтому в последнее время дочь обычно не уходила из дому без предупреждения. «Параноик чёртов!.. Начнёшь тут собственной тени бояться!..» Она негодовала, но машинально продолжала искать свой телефон. «Вот! Наконец…» Женщина нашла нужный контакт и послала кнопку вызова. «Ну и…». Она звонила дочери, сидя на тумбочке в прихожей. И её даже слегка подкинуло, когда сзади на полированной деревянной поверхности вдруг заёрзало что – то и послышалась какая – то готическая мелодия. Телефон Олеси был здесь. А с ним она была почти неразлучна. Без него она могла разве что выскочить с пакетом мусора на помойку, да и то не всегда. Значит она всё – таки здесь? Это становилось загадочным. А загадок Алёна не любила. Меньше чем за полминуты она обошла всю квартиру. Дочери не было. Ну может, она действительно вышла вынести мусор? Хотя чего бы в такую рань? А вот захотелось! Сейчас придёт. Её ключей от квартиры тоже не было. Успокоившись, Алёна сама пошла на кухню ставить чайник на огонь. «Это ж надо! Мелочь просто вышла с мусором. А она тут уже чуть ли не в розыск решила подавать! Ха!.. Вот дур - ра старая. Истинная правда – блондинка!»
В ожидании прошли пятнадцать минут. «Ну сколько ты там ходить – то будешь? Ёклмн…» Алёна снова начинала нервничать. Чайник уже закипел. Она налила кипятка в кружку, бросила в него пакетик чая. Сев на табурет, она машинально подёргивала за ниточку. Отхлебнула, но сделав первый небольшой глоток скривилась в гримасе отвращения. Горький. Это был не чай, а что – то подобное тому, что пьют зэки – ей Мухин рассказывал, давно, ещё в молодости. «Так! – Алёна хлопнула ладонью по столу. – Где она может быть? Телефон на месте, вещи для выхода в город тоже вроде бы… Значит, она вышла куда – то недалеко.» Алёна как была, в халате, бросилась в подъезд. «Здесь нет! Ну я тебе покажу… Попадись, зараза мелкая.»
Алёна мысленно подбирала слова, которые хотела сказать дочери. Но выскочив из подъезда, она её не увидела. «Мусорка? А ведь в помойное ведро так и не додумалась заглянуть…» Крутя головой во все стороны, она дошла до огороженной листами ребристого металлического профиля площадки, где стояли баки. «Никого… И что это значит? Может она просто вышла погулять… Хотя Мухин же с неё сто раз обещание взял не выходить из дому, не предупредив меня…» Она торопливо пошла назад. Вернувшись в кухню, Алёна первым делом пошла к мусорному ведру. Оно действительно было пустым. Значит, Олеся действительно вышла вынести мусор. И… пропала. Да что за бред она несёт? Мелкой – Алёна так часто называла дочь – нет всего… А кто знает, сколько её действительно нет дома? Может, она и дома не ночевала… «Ах, что за…» Нужно было звонить Мухину и рассказать ему всё как есть. Но как это сделать? Бывший за дочь просто порвёт её на кусочки. Собравшись с духом, она всё же позвонила Мухину.
- Да! – Голос Виктора звучал не слишком приветливо. Впрочем, это ей было и понятно. У него – то, наверно, голова болит посильнее, чем у неё самой. Он ведь тоже вчера не чай пил… - Ну говори! Чего в трубку сопишь? Что – то случилось?
- Слу – училось? – Алёна сумела наконец проблеять.
- Что? Олеся?
- Да – а…
- Ну что ты там резину тянешь?! Что с Олесей?
- Пропала… - Виктор ни разу за всё время, что знал Алёну, не слышал её голос таким жалобным – «Значит, что – то действительно стряслось. Эта сучка просто неспособна чувствовать себя виноватой, а тут такой тон…» Он как был в домашней футболке и спортивных штанах помчался к Алёне. Уже через двадцать минут он знал всё, что могла сказать бывшая жена. Это было сильным ударом для него. Мухин на несколько минут даже растерялся, и Алёна это заметила.
-Мухин! Витечка, миленький! – Она опустилась на колени и так подползла к Виктору. – Найди её, пожалуйста! Ты ведь найдёшь её, да? – Алёна с надеждой заглядывала ему в глаза. Мухин сомневался в том, что это её естественная реакция. Может Алёна ползает на коленях и льёт слёзы только потому, что это ожидаемо в подобной ситуации… Но сейчас некогда было об этом думать.
- Смотреть за ней надо было лучше! А не с молодыми мальчиками трахаться… - Он сбросил её руки со своих колен, в которые женщина уцепилась так, как будто это могло что – то решить. – Нам ничего не известно! Когда она вышла из дома, куда… Если бы ты была внимательной матерью, - на последних словах он сделал акцент, - может вообще бы ничего не произошло… Но раз так…
- Работать надо лучше! И отцом, мужем нормальным быть… - Она бросила ему в лицо эти слова упрямо посмотрела снизу вверх, но потом, осёкшись, замолчала.
- Живо вспоминай, не видели ли вы кого – то подозрительного. Может лицо какое – то слишком часто мелькало рядом… Я не знаю, что это могло быть. На улице, может, к вам кто – то подходил…
Мухин наконец совладал со своими эмоциями и пытался наметить хотя бы мало – мальский план действий. Он выжидательно смотрел на Алёну.
- Ну что ты на меня вылупился? Не было ничего такого… Да мы и бываем – то где - то с ней вместе очень редко…
- Может она что – то рассказывала…
- Рассказывала, рассказывала… - Алёна морщила лоб. – Да не было ничего такого! Ну разве что был какой – то дед…
Виктор оживился.
-Что за дед?
- Да не знаю я толком ничего… Просто она шла за каким – то дедом. У того сердце, вроде, прихватило. Олеська ему помогла, лекарство ему из кармана вытащила, дала воды из своей бутылки. Я больше об этом беспокоилась. Вдруг он «тубик» какой – нибудь… Ну или ещё что – нибудь в таком духе… Я её даже анализы заставила сдать. Ну там всё в порядке оказалось. Да там ничего такого – то и не было… И прошло уже несколько дней.
- Ага… Как выглядел дед? Что он ей говорил?
- Да дед как дед, обычный в общем, с бородкой… И одет прилично. Всё, говорит, фамилию и имя у неё спрашивал… Хотел в газете о ней написать. Кто у нас их сейчас читает?..
- Она сказала ему фамилию?
- Не знаю, Витя… Наверно, сказала. Ну я бы сказала… Жалко что ли?
- Да, не жалко… А он ей себя назвал?
- Ну не знаю. Она мне толком ничего не рассказывала. Так, посмеялась… Да и всё.
- Ну а ты, наверно, не особенно – то и слушала…
- Ой, ладно… Только не начинай. Сам – то отец с большой буквы! Всем папашам пример… - Агрессия Алёны то угасала, то вспыхивала с новой силой. – Иди к чёрту, козёл… Дочку лучше найди… - Последние слова прозвучали уже почти просительно.
- Ладно! Мне ехать нужно… - Резко повернувшись, Мухин вышел из квартиры. Разве мог он всего лишь несколько лет назад представить себе, что эта квартира будет ему чужой? Что любимая женщина станет врагом? Что, наконец, ему придётся бегать по всему городу в поисках дочери, попавшей в лапы… «В чьи же лапы ты попала, девочка? Если бы знать…» Мухин быстро спустился и сел в машину, но не знал, куда ему ехать. Ему не было видно, но Алёна стояла за занавеской и наблюдала за ним. А он прокручивал мысленно их диалог. «Дед… Дед… Снова какой – то дед. Надо найти того… спортсмена и наведаться к нему… Ну а дальше – то что? Вряд ли стоит ожидать, что, даже если это он, то похищенные сидят у него где – нибудь на виду и пьют на кухне чай. Что ему предъявлять – то? Ему никто даже постановление на обыск не даст… Это возможно только после суда. И то – под вопросом. А пока всё это будет происходить… За это время можно много всего сделать. Хотя не факт, что дед держит людей у себя дома. Вообще как это возможно? Он же не на острове живёт?» Мухин рассуждал о старике как о преступнике словно для него этот вопрос был уже решённым. «А если это не так?» Просто имея даже слабенькую иллюзию уверенности, было как будто легче продолжать работу.
Тем не менее, Мухин всё же решил сосредоточиться на таинственном старике и разыскать его. Заведя автомобиль, он поехал домой. Нужно было её заехать домой, переодеться… Он чувствовал, что нужно торопиться. «Кто знает, где сейчас Олесёнок? И что с ней там делают?»
Войдя в здание Следственного комитета, он сразу же услышал от дежурного: «Товарищ майор, вас товарищ полковник искал».
- Да, спасибо! «Удивительно, что Потапенко ещё не позвонил ему ни разу». Мухин заглянул в телефон. Он ошибся: Потапенко звонил, и не один раз. Но все пропущенные звонки приходились как раз на время, когда он слушал, что ему рассказывала Алёна. Телефон остался дома. «Потапенко… Может он как – то повлияет на получение постановления? Хотя, конечно, это полный беспредел. Я сам им возмущался. Да… Пока жареный петух в жопу не клюнул…» Ему в пору было хоть монетку бросать. Он не знал, как войти к начальнику. Он вошёл в приёмную и спросил у секретарши: «У себя?».
- Ага.
Но в следующую секунду Виктор понял, что вопрос был лишним. Из – за закрытых дверей послышались вопли Потапенко.
«Он психопат. И ему нужно лечиться.» Мухин ждал, когда крики закончатся. Наконец всё стихло, слышно было только какое – то невнятное бурчание. Открылась дверь. Большая голова с буравчиками глаз высунулась наружу.
- О!.. Милостивый сударь!.. А вы никак на службу надумали явиться? Твою мать, ты почему на звонки не отвечаешь?! Я тебе битый час пытаюсь дозвониться. Оглох что ли? Или ещё и ослеп вдобавок? Почему на совещании не был? Опять вчера бухал?.. Как ты мне уже надоел, если бы ты только знал, Мухин… - Всё это говорилось уже наедине, когда они прошли в кабинет, и Мухин прикрыл за собой дверь.
Потапенко уселся в своё кресло.
- Чего молчишь? Что по похищениям? Что по твоему деду?
На последнем разносе, который ему устроил Потапенко, Мухин только пообещал ему и себе вплотную заняться тем стариком. Это было несколько дней назад. Но дело мало сдвинулось с места. Через администрацию спорткомплекса он узнал данные этого человека, потом послал запрос уже в информационную базу МВД. Но оттуда ничего интересного не пришло: родился, окончил школу, институт, работал учителем в местной школе… заурядный в общем – то человек. Да и возраст… Куда такому похищать молодых сильных парней? Мухин закинул справку в ящик стола и стал тогда в тупик, не зная, куда ему двигаться дальше.
- Да нет ничего по деду… И тут ещё одна проблема.
- Что ещё?
Виктор молчал.
- Что ты стоишь как в штаны насрал, Витя?
- Олеся пропала.
- Э – э – э… Твоя Олеська?! – Потапенко вытянул руку в сторону на уровне высоты столешницы, обозначив рост Олеси.
- Да… Только она уже не такая, - Мухин повторил жест Потапенко и поднял руку на уровень своего плеча.
- Эге – ге… - Было видно, что для Потапенко это сильный удар. Мало того, что его самый башковитый следователь не может поймать тех, кто похищает людей, так ещё и у него самого похищают дочь. Это уже, откровенно говоря, был перебор. – Сдавай дело…
- Что? - Виктор не сразу понял смысл того, что ему сказал начальник.
- Дело, говорю, сдавай… Садись вот, пиши заявление на отпуск… Ну сам знаешь. Чай не маленькая деточка… Что ж мы делать – то будем? – Этот вопрос полковник пробубнил уже себе под нос.
- В -лерий Петрович! А кому я дело – то сдам? Вы смеётесь что ли? Кто тут этим будет заниматься? Вы что ли? – Мухину сейчас было всё равно, и он даже не заметил своей дерзости по отношению к шефу.
- Валерий Петрович, Валерий Петрович! – Потапенко передразнил Мухина. - Кому надо, тот и будет заниматься! В край буду звонить! Тут всё слишком далеко зашло. Пускай приезжают и помогают. Ну что ж? Может уволят, может посадят… Но дочку твою мы должны вытащить. – Для Мухина было неожиданностью слышать подобные слова от начальника.
- Да, - Мухин печально вздохнул. – Если она жива ещё.
- Стоп, Витя, стоп! Вот этого уж точно сейчас не нужно… Может ты слишком близко подошёл к ним… Ну к этим упырям. И это попытка на тебя воздействовать? А что такого? Способ стар как мир, но в действенности ему не откажешь. Да… Подумай.
- Не знаю… К чему я подошёл…Требований – то мне никто не предъявлял, так что…
Мухин ушёл, оставив Потапенко в задумчивости.
С этой минуты он официально был в отпуске без содержания. Отпуск был на неопределённый срок. Идя по коридору, он размышлял: что дальше? Куда идти? За кем гнаться? К чему он мог близко подойти? У него в голове была пустота. Не о чем было даже думать. Никаких зацепок, конкретных подозреваемых. Мысленно он уже в миллионный раз перебрал все возможные варианты. Ничего! Последним, кого он рассматривал, был тот дед. Дед… А что, если он всё – таки как – то связан с этим делом? В спортзале был дед. И С Олесей контактировал дед. Седой, с бородкой… Описание совпадает… Ну а дальше то что? Он придёт к этому старпёру и попросит его показать, где у него похищенные? Идиотизм! В таких случаях можно просто послать человека куда подальше и тем закончить разговор. Так – то! «А какой другой выход?» Ну просто поговорить – то с ним можно. Мухин зашёл к себе в кабинет и достал справку о старике. Потапенко потребовал сдать все материалы по этому делу ему, но Виктор успел сделать копии всех документов – так, на всякий случай. «Алексей Петрович Горшков. Шестьдесят четыре года. Так – так… Всю жизнь проработал в школе учителем русского языка и литературы… Ага… Наверно, книжки читать любит дедуля… Женат не был. Странно. Весь такой из себя положительный. А чего ж с бабами не сложилось? Ладно, скоро мы с тобой побеседуем, наш дорогой спортсмен…» Виктор снова кинул взгляд в ящик и увидел протокол опроса, который проводил участковый с собачником, который притащил в ветеринарку псину с «предположительно человеческими останками». Фамилия собачника была Горшков. Документы были получены им в разное время, и он не связал их. Да и вообще заключение судмедэксперта и протокол он проглядел так, мельком. Но теперь… Мухин уточнил адрес, по которому был прописан Горшков и словно на крыльях полетел туда. «Что ему сказать? Наверно, можно попробовать ещё раз расспросить его о Клименко. А если эта тварь действительно похитила Олеську… Должен же он чем – то себя выдать. Сомнительно, что он не знает, чья Олеся дочь».
Алексей Петрович спускался в подвал, на ходу проговаривая то, что он скажет Олесе. Ему было очень тяжело. Он сумел её похитить и притащить сюда. Но как её теперь есть, он не имел ни малейшего понятия. Она спасла ему жизнь. Да, это было всего лишь спектаклем, который он для неё разыграл. Но она – то об этом не знала… И сжалилась. Тьфу! К черту все эти сопли!
Спуск в подвал представлял собой обычную лестницу, состоящую из одного, но достаточно длинного марша. Горшков до самой смерти, наверно, не смог бы забыть, сколько крови и пота она ему стоила. Чтобы соорудить эту лестницу, по которой можно было бы нормально ходить, не держась ни за что руками, пришлось сам подвал сдвинуть немного от места будущей ляды, прорубить проход к нему в толще земли, обложить его тонким слоем кирпича, установить деревянную опалубку, укрепить конструкцию арматурой и уже только после всего этого заливать формы для ступеней бетоном. Одно только это позволяло Алексею Петровичу гордиться собой. Всё было сделано топорно, но прочно. Горшков по пути ощупывал стены вокруг себя. Он смог сделать вот это всё! И что? Разве всё это было зря? Всё сломает какая – то банальная жалость? Хрен уж там! Он сожрёт эту девку и даже не поморщится! А то, что она ему помогла… Это вполне ожидаемый поступок заурядного человека. Он на секунду остановился в темноте перед входом в подвал, где лежали трое пленников. Тихо. Не слышно даже ничьего дыхания. Уж не поубивали ли они там друг дружку, чтобы избавиться от мук телесных?! Горшков нащупал выключатель справа от входа и заглянул внутрь помещения. Если бы сюда заглянул кто – нибудь посторонний, то его, наверно, вырвало бы прямо на пол. В этом можно было не сомневаться. Но Алексей Петрович отреагировал более спокойно. Хотя картина напоминала кадры из самых жутких голливудских триллеров. В каждом из углов было по пленнику, сидящему на цепи. А у верстака лежала Олеся. Руки её были туго связаны за спиной, а потом притянуты к связанным же ногам. Девушке в таком положении было очень тяжело дышать. Но Алексей Петрович об этом не задумывался. Не хватало ещё, чтобы она поднялась наверх и навела там шороху. Она – то и была сегодня его главным блюдом. Точнее её нежные бархатистые щёчки. Это было довольно удобно. Хотя бы сегодня можно будет обойтись без большой кровопотери и работы с обжигающей паяльной лампой. Олеся поняла его намерения и замычала, начала крутиться и бросать молящие взгляды по сторонам. Но помощи – то ждать было неоткуда. Такая глубокая тишина в подвале и царила, потому что пленники услышали его шаги и молили Бога только об одном: НЕ МЕНЯ, ГОСПОДИ!!! Поэтому они чуть дышали, боясь своим дыханием привлечь взгляд мучителя к себе. Они понимали полную собственное бессилие и безнадёжность положения, в котором оказались волею судьбы. Олеся же ещё надеялась на чудо. Ведь это она помогла деду тогда, несколько дней назад, когда ему стало плохо. Неужели он её не узнаёт? Так ведь нет! Он сам спросил её, узнала ли она его. Но зачем она ему? Это какой – то кошмарный сон! Ведь наяву такого быть просто не могло! Она верила в то, что люди не могут быть настолько жестоки. Тем более к тем, кто сделал им добро. Поэтому она билась как рыбка, надеялась на… Он не могла чётко сформулировать, на что же конкретно надеялась, лёжа связанной по руками и ногам в этой злополучной холодной яме. Олеся пыталась уверить себя, что стала для этого сумасшедшего старика кем – то более близким, чем все. Более близким, чем вот эти люди, закованные в цепи. У девушки вообще нет ни рук, ни ног. У парня всё вроде бы было на месте. Ведь со своими так не поступают? Это было для неё одним из жизненных аксиом, в которые она верила с детства. И так – это как? Отрезать от человека по куску… И что потом? Старик что, людоед? Это вообще никак не укладывалось в голове? Он сумасшедший? Как видно так…
Алексей Петрович перешагнул через лежащую на полу Олесю к верстаку, где у него лежали инструменты и небольшой запас обезболивающих. И уже поставив вторую ногу на пол, подумал, о том, что нарушает свои же правил. «Что если бы он сейчас извернулась как – то и сшибла меня с ног? Я бы грохнулся на пол. Может разбил бы голову… Что тогда? Она могла бы подползти к Игорю или Кристине… Кристина ей мало чем могла помочь, а вот Игорь сумел бы развязать. И тогда сме- ерть! Им терять нечего. Тьфу, чёрт. Привидится же всякое…» Он живо представил себе картину собственного убийства. От этого ему стало страшно. Алексей Петрович понимал, что люди вокруг испытывают к нему сильнейшую ненависть, но до него это всё равно не доходило полностью. Как так? Это же он! Алексей Петрович Горшков, добропорядочный гражданин, он помогает бедным, подаёт нищим… Он, чёрт побери, бездомных собак и кошек кормит, а на уколы для одной бродячей псины целых восемь тысяч извёл. Хотя эта зараза всё равно подохла… Бес с ней! Как его можно ненавидеть?.. Ну да, он их ест, конечно… Но ведь у него просто нет другого выхода… Если не они, то другие должны будут умирать. «Слишком много мыслей!» Горшков приготовил укол обезболивающего для Олеси. Щёки! Сегодня он возьмёт её щёки. За столько времени своего человекоедения он так и не удосужился их попробовать, отдавал Карату и Альфе. Брезговал, хотя и не мог, взять в толк почему. А ведь мясо там должно быть нежным. Конечно, это доставит Олесе одну большую проблему. Она не сможет нормально питаться. Как можно есть, например, суп, когда он просто выливается у тебя изо рта. Может, у Кристинки отрезать? Всё равно скоро её убивать придётся. Горшков задумчиво посмотрел на Кристину. Та, заметив пристальный взгляд Алексея Петровича, в сильнейшем приступе страха задрожала. Её тело после нескольких недель пребывания в этой камере пыток превратилось в куцый обрубок. Не было больше ни тонких рук, ни длинных ног. Мышцы на спине были срезаны. Тело превратилось в сплошной комок постоянной дикой боли. Это боль не прекращалась. Хотя бывали и вспышки, когда старик отрезал от неё новый кусок. Она понимала, что смерть была бы для неё избавлением от мук и единственным выходом. Понимала, что это, наверно, произойдёт очень скоро. На ней просто осталось слишком мало мяса. И просто… этот ад продолжался слишком долго – она, не видя солнца, потеряла счёт дням, проведённым здесь. Кристина даже желала себе смерти. Но вот сейчас, когда Алексей Петрович взглянул на неё, она оцепенела от ужаса в ожидании новой крови, новых ожогов. Чёртов сумасшедший не мог придумать ничего умнее, чем просто прижигать кровоточащие раны. Горшков отвернулся от нее и, взглянув на Олесю, кивнул сам себе, словно подтверждая что – то. Кристина в этот момент испытала смешанное чувство облегчения от того, что сегодня её не будут резать, и сожаление от того, что мучения продолжатся.
Алексей Петрович не знал, почему решил резать всех подряд, а не ел одну жертву до конца. Он испытывал странное возбуждение, когда понимал, что может сегодня отрезать кусок от одного человека, а завтра от другого. Он король над ними, их пастух, а они всего лишь его безропотные овцы. Они не могут ему сделать ровным счётом ничего. А то, что они мучаются от боли?.. Ну что ж поделаешь? Им просто не повезло. Когда – то не везло ему, а теперь им. Хотя сам себе объяснял это просто нежеланием есть лежалое мясо.
Алексей Петрович прыснул струйкой ультракаина и повернулся к Олесе. Зря он боялся. Девчонка была крепко связана. Он наклонился и вонзил укол ей в скулу. Да, было бы неплохо иметь под рукой нормальный наркоз, какой дают при операциях, а не заниматься этими извращениями. Да только кто ж ему даст такие возможности? В каком – то смысле бутылка водки может считаться даже куда более лучшим анестетиком, чем все эти хитрые придумки. Придётся снять у неё с лица липкую ленту. Как он сразу об этом не подумал? Хотя можно и так! Алексей Петрович так и оставил Олесю со ртом, заклеенным скотчем, под которым в рот был воткнут кляп из тряпки. Он не знал где проходят лицевые нервы и потому вонзил иглу шприца наугад.
Алексей Петрович мысленно укорил себя за то, что не удосужился заглянуть в интернет и найти там хотя бы общее понятие о том, куда нужно колоть. «Ай… Была – не была! Авось получится». Но не получилось. К его превеликому сожалению. Он не учел ещё одного фактора – психологического. Когда Олеся поняла, что с ней сейчас будут делать, она завопила так, Горшков чуть не оглох. И ведь это с кляпом во рту! Что ж тогда будет, если его снять? Но, подумав немного, он всё же решил, что освободить рот девушке всё же придётся. Он напоит её спиртом как всех остальных.
- Подожди чуть –чуть, милая… Сейчас всё сделаем… - Алексей Петрович поднялся в верхний подвал за бутылкой спирта.
У Олеси от собственного крика так заложило уши, что она какое – то время ничего не слышала. Иначе ей было бы слышно, что слабым голосом проговорила из своего угла Кристина.
- Сейчас вернётся… Наверно, за пойлом пошёл. – Её Алексей Петрович часто поил, даже когда не занимался ею. Он делал это просто для того, чтобы она не кричала от боли. Горшков уже не задумывался о том, сколько в ней алкоголя, как это было с Вовой, которого он решил не есть. Игорь, сидевший у противоположной стены подвала, был цел. Алексей Петрович ещё не трогал его. Но пленник понимал, для чего он здесь, понимал, что его ждёт и со страхом смотрел на Горшкова, когда тот входил в подвал. Но нет, и сегодня снова не он. Игорь с облегчением выдохнул, когда увидел, что Алексей Петрович занялся Олесей. Ему было искренне жаль молоденькую девушку. Но страх убивает в людях всё самое лучшее: гордость, сострадание, человеколюбие. Поэтому он порадовался, когда Горшков склонился со шприцем над Олесей. Но вот что – то явно пошло не так, как задумывал Алексей Петрович. «Только не ко мне!!!!!» Игорь понимал, что не может приказывать хозяину дома, но пытался сделать это хотя бы мысленно. Алексей Петрович снова спустился в подвал. Уже с бутылкой. Нет, сегодня он будет резать именно Олесю.
Олеся появилась здесь несколько дней назад. Точно Игорь не мог знать, потому что утратил чувство времени. - Кто здесь? – Подал голос Игорь, когда за Алексеем Петровичем, только что притащившим девушку, захлопнулась ляда.
В ответ было раздалось только нечленораздельное мычание. «Наверно, девушка. Судя по голосу так.» Чуть дальше был слышен ещё один слабый голос. Это была Кристина. Её Игорь уже узнавал в темноте. Темнота была их теперь постоянным спутником. Это раньше Игорь не любил темноту. Но теперь, после пребывания в этих застенках, он поменял к ней своё отношение. Потому что когда здесь зажигался яркий свет, приходил чёртов старик. Он доставал свои жуткие инструменты. И тогда начинался ад. Кровь! Она брызгала, натекала целыми лужами. Старик их затирал. Пытки сопровождались криками. Его самого Алексей Петрович не трогал, зато отрезал руку и ногу у Кристины. Это было настолько ужасно, что в это было невозможно поверить. Но в это нельзя было не верить. Игорь видел всё своими глазами. Это не кошмарный сон. Всё происходит наяву. И это ждало его. Но вот старик приволок кого – то ещё. Это давало какой – то шанс… Шанс на что? На то, что его оставят в живых? Нет, на это надеяться не приходилось. Была просто возможность пожить на несколько дней подольше. Может даже на несколько недель больше. Хотя что это могло изменить? Может разогнаться и треснуться об стену головой со всей дури? Игорь не знал, что ему пришла в голову мысль, когда – то посетившая и Дениса, также находившегося здесь. Он не мог знать, как сильно это огорчило Алексея Петровича. Но у Игоря не было решимости, которую имел его предшественник. Тот уже понял, что не увидит солнца своими глазами и что терять уже нечего. Игорь же ещё на что – то надеялся. Но новая жертва этого старика… Может он отвлечётся на неё? Он не знал, что Алексей Петрович действительно решил доесть Кристину, а уже потом приступить и к нему. Ну а олесины щёчки… Горшков хотел себя немного побаловать. Их кожа показалась ему такой нежной… Как можно угадать ход мыслей маньяка? Игорь успокоился, только когда увидел, что Алексей Петрович сдирает с лица Олеси скотч, вынимает изо рта кляп, а затем пытается разжать её рот, чтобы влить в неё порцию спирта.
Алексей Петрович опрометчиво засунул в рот девушки указательный палец, желая оттянуть хотя бы кожу губ, но та укусила его до крови.
- Вот ведь зараза!.. Сучка малолетняя… Ишь ты… Что за девки пошли? Чуть что, так сразу кусаться! Ну я тебе покажу как меня кусать. – Олеся зря укусила Горшкова. До её укуса остатки собственной совести не позволяли ему действовать с полной отдачей. Но своим укусом девушка словно убила всю его жалость по отношению к ней. В один миг. Она это поняла уже в следующую секунду. Потому что Горшков отвесил ей увесистую пощёчину. Затем он открыл бутылку, из которой пахнуло спиртом, сел на неё сверху и зажал голову коленями.
- Ну как? Теперь тоже попробуешь укусить, а? Жри, тварь! Ментовское отродье… - Он уже отработанным движением зажал ей нос и начал заливать в рот алкоголь. Девушка начала кашлять, когда огненная жидкость пошла не в то горло. Лицо покраснело, а на глазах выступили слёзы. Алексей Петрович понял их по - своему.
- А… Образумилась? Делаешь вид, что стала хорошей девочкой? И чего я вечно с вами цацкаюсь? Жёстче с вами всеми надо, жёстче… - Он вспомнил процесс откармливания гусей на французской ферме. Там их готовили специально для приготовления фуа – гра – особого блюда из гусиной печёнки… Так вот там с пернатыми особо не церемонятся. Берут его, понимаешь ли, и засовывают в горло трубку. И через неё заправляют гуся кормом. Прямо как машину на заправке!.. Вот как надо… Пока Алексей Петрович размышлял о прелестях французской кулинарии, Олеся продышалась и настороженно смотрела на него, обездвиженная его коленями. Он опустил на неё глаза. – Ну что? Получше стало? Продолжаем?
Не дожидаясь ответа, он снова зажал девушке нос в ожидании момента, когда она откроет рот для вдоха. Но та сквозь зубы процедила вопрос.
- За что вы меня мучаете? Что я вам сделала плохого?
«Ну вот, опять сбила мне весь настрой». Он отставил бутылку, даже забыв её закрутить крышкой.
- Я вам помогла, когда вам стало плохо… Может, нужно было сделать что – то ещё? А я не… И вы обиделись? – Олеся допускала даже самые нелепые гипотезы и тыкалась наугад. Ответа повелителя судеб, которым он здесь был для всех, ждала не только Олеся. В слух и зрение целиком превратились Игорь и Кристина, точнее тот кусок, что от неё остался. Повисла тяжёлая тишина.
- Понимаешь… деточка? Твой папа меня очень сильно обидел. – Горшков задумался и не сразу расслышал, что ему задали вопрос.
- Папа? А что вам сделал мой папа? Он следователь… - Олесю упоминание об отце озадачило, и перед ней сразу возникла тысяча предположений, кому и как мог насолить её отец. Это не казалось чем – то сверхъестественным. Всё – таки профессия её отца предполагала появление у человека недругов. – Он преступников ловит…
Последняя фраза была сказана зря. Потому что Горшков вновь начал собираться с силами.
- Он меня оскорбил. Бросил мне вызов. Я его принял. – Он постарался сказать это максимально твёрдым голосом.
- А… Так это ты тот самый… Который похищает…
- Угу… - Это неловко сформулированное Олесей определение, данное ему, окончательно восстановило силы Алексею Петровичу. – Ну теперь, когда ты всё поняла, хватит трепаться. Спирт выдыхается. – Он с новой силой зажал голову девушки коленями. Та попыталась взбрыкнуть. Отчаяние придало её движениям мощи. Но Горшков держал крепко. Он снова захватил пальцами тонкий девичий нос. Но Олеся опять только растянула губы и дышала сквозь зубы. Они мешали ему просунуть горлышко бутылки в рот девчонки.
«Зубы! Я тебе покажу зубы!» Он опять поставил бутылку на пол и потянулся к верстаку. Было неудобно, но всё же сумел достать молоток.
- Открывай рот! – Это прозвучало ультимативно.
В ответ Олеся попыталась отрицательно помотать головой. Получилось не очень, но Горшков всё понял. Олеся крепко сжала веки. До неё не доходило понимание того, что с человеком могут обращаться настолько жестоко.
- Ну как знаешь. – Он коротко тюкнул.
Удар был слабым, но причинил девушке дикую боль, расплющил губы. Раздался стон. Но злополучные зубы были на месте. Алексей Петрович стукнул в то же место по центру рта, но уже чуть сильнее. Раздался хруст. Такой не спутаешь ни с чем. Горшков пальцами очистил образовавшееся отверстие от осколков зубов.
У Олеси сквозь сжатые веки выступили слёзы. Ей было больно не столько от ударов, сколько от понимания того, что с ней смогли обойтись вот так, как с… Она даже не могла дать этому определения. По её мнению, так нельзя было поступать даже с животными, не то что с людьми. Алексей Петрович, впрочем, понял её слёзы по – своему.
- Ну – ну… Милая, не плачь!.. Сейчас тебе полегчает… - Он сунул ей в рот всё ту же бутылку. Олеся не сопротивлялась. Поэтому он больше сосредоточился на том, чтобы девушка не захлебнулась. Наконец она отключилась, и можно было резать. Но как? Он наметил остриём ножа первый контур. Получается что – то слишком маловато. И чего их так нахваливают? Когда Алексей Петрович стал углубляться в тему каннибализма, он изучил много соответствующих материалов на просторах интернета. Там часто попадались рассказы людоедов именно о щеках и о том, как они нежны.
- Ну может и нежны… Кто ж спорит? Но мяса здесь явно маловато будет. Может ещё что - нибудь у кого – нибудь оттяпать? – Алексей Петрович беседовал сам с собой вслух. За ним водилась такая привычка. Поэтому его рассуждения слышали Кристина и Игорь и при словах «ещё что - нибудь» постарались вжаться в бетон подвала. – Ай… Ладно, настроя нет.
Он вернулся к щёкам и взрезал кожу лица. Резать по кругу было довольно неудобно. Он этого никогда не делал. Голову целиком отдавал на растерзание собакам, оставляя себе на память только лишь глаза жертв. Да и то иногда. Их и так набралось уже больше половины трёхлитровой банки.
- Гм… А ведь ещё и язык есть… Конечно, не говяжий. Но всё же… Значит, надо будет попробовать. – Алексей Петрович пожалел, что нельзя сделать этого прямо сейчас – он слышал о том, что в языке сходятся крупные артерии. Но как останавливать сильное кровотечение во рту, не представлял. Тут паяльной лампой не обойдёшься. Ну и ладно… Кристинку будет забивать, тогда и попробует её язычок. А сейчас – щёки…
Он с усилием протащил по молодой коже лезвие. Она сразу развалилась.
- Хорошо идёт! Нож здорово наточил…
Алексей Петрович поднялся с олесиными щеками в одной руке и ножом в другой, взвесил полученные кругляши и покачал головой. Он глядел на безобразные окровавленные раны, сделанные им на молодом девичьем лице, но сожалел совсем не о них.
- Ну, этого не хватит даже на один зуб. Придётся и вам немножко расщедриться, мои дорогие… Он по очереди посмотрел на Кристину и Игоря. Положив щеки и снова взяв бутылку, он перешагнул через слабо стонущую Олесю и направился к Игорю.
- Ну что, дружочек… Ты понимаешь, чего я от тебя хочу?
Игорь, в страхе вжавшись в угол, отрицательно помотал головой.
- Игорёк! Как же ты можешь не понимать? Ты же всё сам только что видел. Мне нужны твои щёки. А ещё вот той молодой дамы… - Он ткнул пальцем в сторону Кристины. Алексей Петрович разговаривал с парнем, стоя пока в отдалении, опасаясь удара ногой снизу. – Ты ведь не будешь капризничать?
Игорь снова помотал головой.
- Вообще невежливо это… С тобой разговаривает человек намного старше тебя, а ты слова сказать не можешь… Ну, видно, молодёжь вся такая сейчас. Ладно, открывай рот. Для тебя ж стараюсь… Чтобы тебе не больно было.
Он подошёл ещё чуть ближе. Игорь не проявлял признаков опасности. Взгляд был всё таким же затравленным. Горшков подумал, что парень сейчас был похож на него самого в школьные годы. Он также надеется обойтись малой кровью. «Но на самом деле сейчас я отрежу от тебя один кусок мяса, потом ещё, ещё… И так до конца. А вот если бы ты сейчас попытался вцепиться мне в глотку… Может быть что – то и вышло бы. Но, видимо, не один я слабак, а есть и другие. От этого не легче. Но задачу для меня уж точно упрощает».
Горшков подошёл к лежащему Игорю вплотную и сел перед ним на корточки, выставив вперёд нож. Он был и без того сильнее парня и знал это. Но как знать? Отчаяние иногда придаёт сил.
- Пей! – Игорь взял бутылку и начал поглощать оставшийся там спирт. Тогда Алексей Петрович понял, что молодой человек сломлен и для него абсолютно безопасен. А вот спирта не хватило. Игоря основательно развезло. Но он был всё ещё в сознании. Пришлось сходить за новой бутылкой.
- А – атпууу – стит – тттии меня… В Гималаи! Ха – ха – ха!.. Ой… Плохо как!.. – От уже принятого алкоголя Игоря мутило. - Ну что я вам сделал? Зачем я вам? Жрите кого – нибудь другого… Вы ведь для этого похищаете людей, режете их… ик… то есть нас… - Алкоголь не усыпил Игоря, зато развязал ему язык. У него прибавилось смелости. Алексей Петрович на это не обращал внимания – телом Игорь уже не владел, а это было главным. Горшков усадил парня на бетонный пол и сунул ему открытую бутылку в руки.
- Давай, пей Игорёк! Ещё немножко…
- Н – не хочу!.. Ну, пожалуйста… Ну что вы такой приставучий?
Вместо ответа Алексей Петрович прижал его голову к стене и сам влил в Игоря новую порцию алкоголя. В конце концов тот всё – таки потерял сознание. И можно было приступить к работе. Алексей Петрович уже опытной рукой срезал у парня щёки. «Да, у него – то они были помясистее, чем у этой девки. Так… Теперь очередь Кристины…» Кристина сразу поняла его замысел и ждала, когда он к ней подойдёт, слушая пьяный бред Игоря.
- Что, милая? Дождалась? Я видел, что ты меня ждёшь… - На самом деле Алексей Петрович скорее чувствовал спиной её взгляд. – Пей!
Кристина не могла сесть, встать. Ей нечем было взять эту проклятую бутылку. Поэтому Алексей Петрович мягко приподнял её голову и поднёс горлышко бутылки к губам. Кристина открыла рот.
- Да… Ты хорошая девочка. Скажу тебе честно… Я тяну тебя больше всех. Ты, наверно, это поняла.
У Кристины при этих словах из глаз потели слёзы.
- Ну!.. Мы так не договаривались! Что вы всё сырость разводите?.. – Он погладил девушку по когда – то красивым волосам. Когда Алексей Петрович её похитил, они были чёрными, пышными. Но за несколько недель плена они где – то поседели, а где – то вообще выпали. А остатки даже помыть негде было. Поэтому от них шёл своеобразный душок, почувствовав который Алексей Петрович поморщился и отвернулся на секунду. Кристина тем временем опьянела. Горшков уложил её на пол и завершил начатое.
- Всё! Отдыхайте, милые… А я пошёл.
Он сложил мерзкие кругляши вместе. Всё равно получилась совсем тоненькая стопочка.
- Как оладушки… - Горшков рассмеялся сам себе и вспомнил, как мать жарила оладьи. Они действительно были вкусными. Хотя Алексей Петрович уже и забыл, когда ел их в последний раз. «Жареное! Да ещё с таким количеством масла… Такая еда забирает слишком много здоровья…» Мысли Алексея Петровича переключились на другое. Как жарить оладьи из теста, он знал. А вот что делать с этим… - поднимаясь по лестнице из подвала, он снова глянул на человеческое мясо – он не знал. «Потушить… Главное же – не испортить! А то всё зря будет.» От размышлений его отвлёк звонок, висевший у калитки.
- Чёрт побери! Ну, кого там принесло? Может уйдут? – Он поднялся наверх, и закрыв ляду, через форточку прислушивался к тому, что происходило за забором. Но тот, кто пришёл, по – видимому, и не думал уходить. Был слышен разговор.
- Да он дома… Вы звоните сильнее! – «Ага… Это Семёновна… Вот стерва старая! - Алексей Петрович в сердцах сплюнул. – Оно тебя вообще колышет? Кто там дома, кто не дома? Сука колченогая… Ну я тебе покажу, почём куры в Магадане».
Алексей Петрович не знал, почём куры на Дальнем Востоке и сказал поговорку скорее, чтобы себя взбодрить, нежели собираясь действительно сводить счёты с престарелой соседкой. «Кто же там всё – таки ломится?» Вот что не давало покоя. Сплошной металлопрофиль забора не давал возможности разглядеть пришедшего. «Ну… Скажи что – нибудь!» Горшков не понимал, почему он так боится. Но его охватило всепоглощающее чувство тревоги. Прошло пять минут. А гость всё ещё не уходил. Семёновна продолжала с кем – то разговаривать. Но голоса этого кого - то не было слышно. Настораживало его настойчивое желание увидеться.
Виктор за несколько минут добрался от управления до дома Горшкова. Посидев с минуту в автомобиле, он выдохнул и вышел. Нажав на кнопку звонка, Мухин прислушался. Тихо! Он позвонил повторно. Но результат был тот же самый.
- Да вы звоните, звоните… - Голос раздался сбоку. Из соседнего двора выглянула всезнающая старушенция, которая утверждала, что хозяин дома никуда не отлучался.
- Вы к Алешке… А по какому делу?
Мухин досадливо покосился на бабку: «Вот досужая… Хотя, может, оно и к лучшему?»
- Гражданка! – Он вытащил своё удостоверение и сунул ей под нос. – Как вас зовут?
- Тамара Семёновна я… - Наконец выговорила бабуля, своей речью показав, что не так давно имела дело с инсультом. – Да я ж без очков не вижу ничего… Хотя и в очках не очень…
- Я из… След… Министерства внутренних дел!.. – Поимая, что действует не совсем легально, Мухин предпочёл скрыть свою принадлежность к комитету.
- А… Ну да, да… - Старуха продолжала подслеповато щуриться на его «корочку», хотя оба они понимали тщетность её усилий.
- Тамара Семёновна, скажите, а Алексей Петрович всегда один живёт? Никого у него не бывает?
- А… Да один… Всю - ю жизнь. Сколько я его знаю. А я тут всех знаю…
- Замечательно… А шумов у него вы никаких не слышите? Может, крики бывают?
- Ой! Да Бог с вами, товарищ милиционер… Ему и ссориться – то не с кем. А мужик – то золотой! Верно вам говорю, мил человек… В прошлом году вот всё что – то строил там у себя, кирпич возил, бетон заливал…
«Вот даже как…»
- А что строил – то, Тамара Семёновна? Да я сама не видала… Вроде бы в доме что – то перестраивал. Так сейчас Алёшка выйдет… Сам вам всё и покажет. Ну, мне идти надо, товарищ милиционер. – Сморщенная мордочка, обрамлённая большим цветастым платком, скрылась за деревянной калиткой.
«Гм… Алёшка!» Самому Мухину Горшков казался стариком. Но его соседка была, как видно лет на двадцать старше. «Так, скоро минимум пара ближайших кварталов будет знать, что к «Алёшке» оттуда приходили… Ну, ничего! Если это он, то пусть понервничает. Строил в прошлом году… Так и началась вся эта канитель в прошлом году. Жаль, бабка не знает, когда и что он строил… Но в любом случае интересный старикан…» Мухин настойчиво позвонил уже в четвёртый раз. Вообще подобное поведение можно было бы назвать беспардонным. Но Мухин о таких мелочах не задумывался никогда, а в те часы его подобные мысли не могли посетить в принципе.
- Дома он… - Мухин это чувствовал. Но почему не открывает?.. Вдруг, откуда – то из глубины двора послышался скрип открываемой двери.
Алексей Петрович решил, что лучше узнать самому, кто так настойчиво пытается к нему попасть. Он скинул прорезиненный фартук, который надел для прошедшей экзекуции, пригладил волосы, осмотрел себя и вышел из дома. Отрезанные щёки остались лежать на тарелке возле газовой плиты.
Он шёл к калитке в страхе, чувствуя, что явились к нему совсем не с добром. Мухину по другую сторону забора было не легче. Он не имел никакого конкретного плана и, слушая шаги приближающегося хозяина дома, второпях придумывал вопросы. Главным же образом ему хотелось снова посмотреть на этого розовощёкого старикашку, на его лицо. Ведь он же должен в конце концов занервничать, если ему начать задавать всякие наводящие вопросы… Так, поворот ключа… Калитка открылась. Мухин сказал себе: «Вот и он! Бородка белая – белая…»
Мухин и Горшков встретились лицом к лицу. Это была их первая встреча наедине.
- Здравствуйте, Алексей Петрович! Прошу прощения за беспокойство… Нужно задать вам пару вопросов. Вы меня помните? Я – следователь Мухин.
- Да не очень, если честно… Напомните, пожалуйста. – Алексей Петрович деланно наморщил лоб.
В эти минуты мозг каждого из них работал на пределе мощности. Каждый из них пытался прочитать мысли стоящего напротив.
- Мы разговаривали с вами в спорткомплексе по поводу Игоря Клименко. - Мухин внимательно наблюдал за лицом собеседника.
- А!.. Ну конечно. – Дед заулыбался. – Вы искали того пропавшего паренька… Ну и что же? Нашёлся?
- Нет, не нашёлся… - Мухин напряг память: «А ведь я, по – моему, не говорил ему, что Клименко пропал… И инструктору сказал, что мы просто ищём этого человека… Странно».
Пока Мухин рассуждал с самим собой, Алексей Петрович улыбался ему, но в то же время сверлил его взглядом. Заметив это, Виктор снова обратился к Горшкову.
- Скажите, а ничего нового вам не припомнилось?
- Нет… Рассказал вам всё, что знал. Да я и знал – то немного… - Он с сожалением развёл руками. Мухин видел, что старик нервничает. Но дальше – то что? Он понимал, что сейчас его последний шанс, и больше их у него не будет. Нужно было идти ва – банк.
- А Олесю Мухину вы знаете? Где она сейчас? Это моя дочь. Вы ведь знаете её? Я уверен в этом. Тому подтверждение – оперативные данные. За вами давно наблюдают, Алексей Петрович.– Мухин нёс полную околесицу, которую любой нормальный человек воспринял бы как бред. Но, зная, что Олеся в беде, он готов был на стопроцентные безрассудства. И это действительно сработало После слов Виктора с Горшковым на глазах произошла метаморфоза. Нервы не выдержали. Он опустил глаза. Мухин очень внимательно следил за ними. Пальцы хозяина сжали край калитки с такой силой, что побелели как снег.
- Я не знаю… никакой Олеси… Я думаю, что мы закончили наш разгов…
Мухин не дал ему договорить.
- Нет, старый ты хрен! Мы не закончили, а только начали… Где моя дочь, тварь? – Виктору стало ясно, что преступник перед ним. Он коротко ударил Алексея Петровича в солнечное сплетение, отчего тот сразу же задохнулся и скорчился. Мухин толкнул его во двор и, оглянувшись, закрыл за собой калитку.
- Что вы делаете? Я буду жаловаться… - Мухин знал, что никто никуда жаловаться не будет. Да ему в те минуты было всё равно. Неизвестно, откуда у него взялись силы, когда он волоком втащил Горшкова в дом. Хотя и сам Алексей Петрович уже утратил и те остатки воли, которые он имел и мелко перебирал ногами, помогая Мухину.
- Ну что ты молчишь? Мы ведь оба знаем, что это ты! Я одного не понимаю, зачем тебе понадобилась именно моя девочка. Объясни, су-ука!
- Ты сам виноват… - Алексей Петрович наконец восстановил дыхание после пропущенного удара.
Это было сказано очень тихо, но Виктор всё – таки услышал.
- Что – о? Говори быстро! Где моя дочь, ты, старый говнюк!
- Ты меня оскорбил. Ты сам это знаешь, я думаю.
- Ах… - Мухин понял наконец. Всё дело в том чёртовом интервью… Он убьёт и Потапенко, и этого грёбанного главу, и всех этих пузатых дармоедов… Но это потом. – Где Олеся?!
- В подвале.
Мухин не ожидал этих слов. Он всё ещё в душе немного сомневался, что это именно Горшков тот самый неуловимый похититель. Он всё ещё сомневался в том, что его девочка попала в чьи – то грязные лапы.
- Где? Что ты с ней сделал?
- Да почти ничего… - Алексей Петрович усмехнулся в усы и лукаво поглядел снизу вверх на Виктора. Он удивлялся собственным эмоциям. Страх словно куда – то исчез. В тот момент ему было всё равно. И когда в бешенстве подлетевший к нему Мухин врезал ему носком ботинка по челюсти, он просто отключился, но даже не пытался уклониться от удара.
Мухин открыл ляду подвала и спустился вниз. Но здесь было пусто. Не считая, конечно, бочек с капустой, банок с вареньями. Среди них он увидел омерзительную трёхлитровку, почти заполненную какими – то белыми окатышами. Они скользко поблёскивали в скудном свете, проникавшем через небольшое отверстие. Приглядевшись и поняв, что это такое, Мухин задержал дыхание, чтобы сдержать рвоту. За время службы следователем он успел повидать всякое, но это… повергло в шок даже его. Глаза! Он видел перед собой вырезанные человеческие глаза. Значит он на правильном пути. Но Олеся! Где дочь? Он перевернул весь подвал верх дном. Но здесь Олеси не было.
- Упырь! Ты там очнулся? Я сейчас тебе утюг на жопу положу! Тогда ты мне, наверно, скажешь, куда ты её дел? «Зря я его вырубил» - В ответ молчали.
Мухин постарался сосредоточиться и внимательно обшаривал взглядом подвал – сантиметр за сантиметром. Это не могло занять много времени, просто потому, что подвал был не слишком большим по площади. Здесь негде было спрятать людей. Не в бочках же он их засолил? Мухин повалил их. Но там были только квашеная капуста, огурцы, мочёные яблоки. «Кулинар херов!..» Мухин был вне себя. Никого нет. Он в задумчивости опустился тазом на что – то. Это была деревянная перегородка, отделявшая часть подвала. Там, за небольшим заборчиком была навалена картошка. Было странно, что перегородка в высоту – сантиметров сорок, а слой картошки не превышал и четверти этой величины. Мухин разгрёб корнеплоды и тут же увидел угол тесно подогнанной второй ляды. «А вот и кольцо! Интересно, он там не очухался?» Был риск казаться запертым здесь. Но сомнение посетило Мухина лишь на долю секунды. Он потянул за кольцо и увидел перед собой глубокий спуск. «Ого!..» Мухину приходилось видеть подобные сооружения. Это было лет пятнадцать назад в Ленинградской области, когда он ещё только начинал службу и побывал в тайном схроне вооружённой банды, грабившей банки. Но там были несколько здоровых мужиков. А тут – один бесноватый старик?.. Мухин начал спускаться, ведя руками вдоль кирпичных стен. Всё здесь было фундаментально. Наконец он подошёл к какому – то проходу, чернеющему сплошной теменью.
- Э – эй! Есть тут кто – нибудь? Олеся, ты здесь? - Из темноты послышалось какое – то мычание. Виктор продвинулся чуть дальше. Да, там определённо кто – то был. Мухин вошёл в помещение. Здесь был странный сладковатый запах. Точнее смесь нескольких. Кровь, гниение и что – то ещё… Виктор привычно пошарил по стенам. Секундой позже до него дошло, что он сделал это «на автомате». Но правой рукой он действительно нащупал выключатель. Он задержал на нём пальцы, не решаясь нажать на кнопку. Но, в конце концов, ради этого он сюда пришёл. Свет ослепил его, и он сперва зажмурился. А потом увидел, что стоит посреди довольно вытянутого помещения с бетонным полом и стенами, обшитым металлом. В одном конце, прикованный к цепи, лежал парень - Игорь Клименко, судя по имевшейся у него фотографии, в другом – какой – то обрубок человека, когда – то бывший женщиной. Но он коснулся всего этого взглядом как – то вскользь.
Мухин наконец увидел Олесю. Он испытал тогда несколько чувств одновременно. Он нагнулся над ней и услышав её пропитанное алкоголем дыхание, понял, что дочь всё – таки жива. Но то, в каком она была состоянии… Виктор развязал её туго стянутые впившейся в мышцы верёвкой руки и ноги. Спирт!.. Сколько же этот урод сумел в неё влить? Мухин был настоящим алкоголиком. Но это же его дочь… Главным же образом он пытался осмыслить то, что Горшков успел сотворить с лицом девушки. Для Мухина не было в его жизни ничего дороже Олеси. Он хорошо помнил, как встречал Алёну с дочерью из роддома, как пеленал малышку. Он помнил, как она взрослела. Её по - детски пухленькие щёчки постепенно принимали более зрелую форму. И что теперь? Теперь их просто нет! Он подхватил Олесю на руки и вынес её наверх. Он забыл обо всех предосторожностях, даже не подумал о том, что Горшков может встретить его наверху с оружием в руках. Если он очнулся, конечно.
Алексей Петрович очнулся. Но он не стоял над лядой с молотком наготове, чтобы огреть Мухина по голове. Ему было всё равно. Он чувствовал удовлетворение от содеянного. Очнувшись после удара Мухина, Алексей Петрович спокойно ждал того, что должно было произойти дальше. Теперь он мог умереть и не видел в этом ничего страшного. Он наконец смог самому себе честно признаться, что с самого начала делал это только лишь для удовлетворения самолюбия и добился своего. Убитые и искалеченные им люди не были перед ним виноваты. Им просто не повезло оказаться у него на пути. И они ответили за все его обиды. Это было несправедливо, но он об этом не задумывался.
Виктор положил Олесю на диван и кинулся к Алексею Петровичу.
- Что ты с ней сделал, мерзавец?
- Ну а ты разве не видишь?
- Где её… её щёки?
- Да вон там на тарелочке… В кухне. Правда, там не только её щёчки. Ну ты поищи, поищи… - Издевательский тон человека, изуродовавшего его милую девочку добил остатки благоразумия Мухина.
- Ах ты ж тварь… Ты над нами издеваешься. – Если бы обида касалась только его, Виктор мог бы это стерпеть. Но Олеся… Он нанёс старику один удар по голове. Тот ждал его, но и не пробовал защититься. Он снова потерял сознание и упал. Удары продолжались до тех пор, пока Мухин не выдохся. Вместо головы Алексея Петровича теперь было сплошное кровавое месиво. Мухин в запале даже не заметил, что Горшков перестал дышать. Он умер. А Мухин всё бил, бил, бил. Ярость клокотала в нём будто злой лесной пожар. С каждым ударом он словно выливал из себя все придирки Алёны, выговоры Потапенко, тягостные воспоминания и злость, которую он копил в себе и подавлял уже долгое время. На мгновение ему показалось даже, что всё плохое позади. Но оглянувшись и увидев дочь, он понял, что это не точка, а всего лишь запятая. Он вызывал «скорую», полицию…
Усевшись прямо на пол возле забитого старика, он уставился в стену. Он не знал, что ему делать со всем этим, как помочь дочери. Произошедшее было выше его понимания. Мозг словно отключился от мощнейшей перегрузки, и в голове царила абсолютная пустота. Не было даже обычного желания утопить остатки сегодняшнего дня в алкоголе. Пробудило его из этого состояния завывание сирен. Поднявшись «на автомате», он пошёл встречать медиков и подъехавших следом патрульных. Слава Богу, теперь он с этим не один на один…
Сергей Чекунов
2018-12-20 17:39:57
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru