Царь Петр и море
(Из повести "Первый император").
«Петр чувствовал такое отвращение к воде, что дрожал и бледнел при виде ручья» (здесь и далее цитируются подлинные документы и мнения современников Петра, историков и исторических личностей).
Петр не мог терпеть воды, кроме той, что ставят на стол, да и в этом случае он предпочитал пить шнапс, уксус и оливковое масло, употребляя воду лишь по потребности своего тела.
Почему Петр не переносил воды – неизвестно. При этом, Петр не переносил не собственно воды, которую пил, как и все люди, а прикосновения воды к телу.
Может быть, кровь степняка-хазара, что проявилась в его душе и теле через столетия, передала ему свою неприязнь к обширным пространствам воды, столь непривычных в степных просторах Причерноморья, а может быть при рождении вперед ногами он чуть не задохнулся от околоплодных вод, и лишь маленькая головка, ускорив рождение, спасла его от удушения, оставив инстинктивную боязнь воды, но результатом было отвращение Петра к прикосновению воды, отчего он избегал умываний, не посещал бань и никогда не купался в морях, озерах и реках, вследствие чего не умел плавать.
Отвращение к открытой воде привело Петра к страсти строительства лодок и кораблей, которые вставали преградой между ним и водой, давая чувство защищенности от воды.
Корабль покоряет воду, следовательно, человек на корабле тоже покоряет воду и потому Петр пристрастием к кораблям тоже покорял водные просторы, строительством кораблей преодолевая свое отвращение к воде.
Еще в детстве, по его требованию, Петру построили ботик, на котором он плавал по Москва-реке, командуя гребцами и подстегивая их плетью, если гребцы сбивались с ритма, и ботик начинал раскачиваться, угрожая перевернуться и утопить незадачливого капитана.
Потом, на другом ботике, уже на Плещеевом озере, Петр продолжил обучение кораблевождению, мечтая о постройке больших кораблей, где он будет дальше от воды, не рискуя, что корабль перевернется или утонет.
Большие корабли царь Петр увидел в Архангельске, куда совершал поездку перед Азовским походом. Там он увидел впервые голландские и английские торговые корабли, которые заходили в Архангельск по торговым делам, и решил, что впредь он будет создавать флот Московского царства по образу и подобию европейских кораблей, особенно голландских торговых и английских военных.
Потерпев неудачу в первом Азовском походе из-за собственной трусости, Петр отнес это поражение на счет отсутствия кораблей и ко второму Азовскому походу приказал настроить кораблей в Воронеже, откуда по Дону эти корабли могли опуститься вниз к Азову и этим обеспечить успех взятия Азова, отогнав турецкий флот.
За зиму было построено два больших корабля по голландскому образцу и голландскими мастерами и десятки парусно-гребных галер, для чего вырубались дубовые леса.
Этот флот принял участие во втором Азовском походе Петра, но подойдя к Азову и увидев турецкий флот, Петр, как у него водится, «проявил осторожность и отступил так далеко, что лишь на второй день получил известие, что казаки на легких челнах, без всякого приказа атаковали турецкий флот и нанеся ему поражение зажгли и захватили несколько кораблей, заставив остальные отступить от Азова», обеспечив этим успех второго Азовского похода Петра.
После захвата Азова, корабли в Воронеже продолжали строиться, уничтожая леса и, наконец, в результате Прутского похода, когда войско царя Петра было окружено турками и победитель продиктовал свои условия, «Азовский флот сгнил, так ни разу и не вступив в бой с неприятелем».
Остатки флота были сожжены по Прутскому договору, в результате которого Россия на полвека лишилась выходов к Азовскому и Черному морям, но Петра это уже не интересовало, ибо он обратил свой взор на Балтику и затеял строительство кораблей уже на балтийских берегах.
«Петр вовсе не создал русский флот, и, если бы на свете существовала справедливость, именно об этом повествовали бы все учебники».
«… рыболовецкий и торговый флот в Московии XVIII века был. Поморские лодии-кочи добирались до Англии и Шпицбергена, а могучие каспийские бусы ходили в Персию и Азербайджан».
«Испанский галеон, легко ходивший через Атлантику, не на много лучше снаряжен, и уж, конечно, не крупнее каспийского буса… кто, собственно мешал Петру совершенствовать русский флот, не уничтожая его?»
Но Петр, совершив путешествие в Европу, уверовал, что все европейское лучше российского. «Московский флот приказано было уничтожить и его не стало. После этого на Каспийском море долгое время не было никакого флота – ни торгового, ни военного».
Та же история случилась и с поморскими кочами на Белом море – их тоже приказано было уничтожить, применяя для торговли лишь корабли голландского образца постройки, а поскольку таких кораблей еще не было в достатке, то вся торговля с заграницей через Архангельск стала осуществляться в самом Архангельске, где иноземные купцы скупали за бесценок российский лес, пеньку, ворвань, меха и прочие товары, грузили их на свои корабли и увозили всю прибыль в свои страны, где эти товары продавались уже по настоящей цене.
Петр, испытывая пристрастие к кораблям и возомнив себя капитаном, наращивал строительство кораблей по голландским образцам, которые закупил в Европе, однако «Все флоты, построенные Петром, сколочены в ударно короткие сроки из сырого леса… и представляли собой еле держащиеся на поверхности воды плавучие гробы».
Строительство таких кораблей «выливалось в такую копеечку, что плавучий гроб из сырого дуба со сроком службы в пять лет получался как бы отлитым из золота».
«… все российское военное кораблестроение сконцентрировалось в Петербурге. Здесь каждый год, взамен потерянных и сгнивших, собиралось большое количество разных гребных судов. Но это были небольшие примитивные конструкции»
Строились и большие корабли, но уже за год до смерти Петра: «из всех огромных 70-90 пушечных линкоров, во множестве построенных «царем-шкипером» на выколачиваемые из нищих мужиков последние копейки, в море из базы всего только несколько раз выходил только один. Остальные сгнили».
Через два года после смерти Петра на всем флоте не осталось корабля, пригодного для отправки посольства в Англию.
Через два десятилетия, фельдмаршал «Миних, занимаясь укреплением Кронштадта, докладывал, что в Кронштадтской гавани лежат кучами ветхие военные суда, которые остается выкинуть и истребить как ни к чему не годные, но для этого потребуется чрезвычайное множество рабочих рук».
Для примера: «В английском флоте, громившем Наполеона под Трафальгаром в 1806 году, были суда, помнившие времена Петра».
При этом, на постройку кораблей Петром I уходило «от четверти до трети госбюджета». «Мужики на строительстве умирали, как мухи, но им на замену из центральной России шли тысячи новых…».
Однако же, были у Петровского флота и победы. Одна из первых случилась так:
«25 апреля 1703 года Петр вместе с Шереметевым с 25000 войска подступил к крепости Ниеншанц… После сильной пушечной пальбы комендант полковник Ополев, человек старый и болезненный сдал город, выговорив себе свободный выход. Между тем шведы, не зная о взятии Ниеншанца, плыли с моря по Неве для спасения крепости. Петр выслал Меншикова с гвардией на тридцати лодках к деревне Калинкиной, а сам с остальными лодками тихо поплыл вдоль Васильевского острова под прикрытием леса».
Следует отметить, что Петр, как всегда за ним водится, подъехал к крепости позже, когда вопрос о сдаче был уже решен.
«Затем вся это армада с 25 тысячами войск накинулась на два шведских судна с двух сторон».
«Событие это, по-видимому, незначительное, чрезвычайно ценилось в свое время: то была первая морская победа».
Почему, однако, эта победа считалась морской, не ясно: ведь со стороны русских флот здесь не участвовал, а только десантные лодки - других кораблей в то время на Балтике со стороны России не было.
За эту победу «Петр, носивший звание бомбардирского капитана вместе с Меншиковым пожалован был от адмирала Головина орденом Андрея Первозванного».
Сам Петр, в письме к Апраксину с гордостью говорил о «сей никогда не бившей виктории».
О каких-либо крупных сражениях больших кораблей петровского флота неизвестно. Галерный флот Петра успешно нападал на прибрежные шведские поселения, грабил и сжигал их дотла, наводя ужас на жителей своей жестокостью. Противодействовать шведский флот этим разбоям не мог в силу своей малочисленности: «15 линейных кораблей, 3 фрегата и отряд гребных судов», тогда как петровский галерный флот насчитывал сотни галер, место нападения которых было невозможно предугадать.
«Петровские галеры, прикрываясь прибрежными отмелями», могли совершать лишь мелкие разбойничьи нападения на прибрежные шведские селения и плохо защищенные маленькие городки. Но «бороться с линкорами и фрегатами противника не могли. Русский же парусный флот солидно выглядел только на бумаге».
«Русских галер более всего опасались англичане и датчане».
Ярким сражением Петровского флота считается Гангут.
Шведский флот стоял возле острова при полном безветрии, когда петровские галеры выгребли из-за острова, внезапно столкнувшись со шведами.
Апраксин, командовавший флотом кинулся в бега. «Бегство выглядело слишком поспешным, просто паническим… А потому шведы не успели даже хотя бы приблизительно прикинуть количество фелюг врага, опрометью кинувшегося наутек».
«Они и выделили в погоню за беглецами из всего своего флота аж целый фрегат и несколько гребных «джонок» петровского типа, построенных, судя по всему, исключительно для войны с мелким петровским корсарством, за что и были наказаны: у пустившегося наутек неприятеля в наличии оказалось «99 галер и скампавей с 15 тысяч войск».
«Причем Петровское воинство насчитывало 16000 личного состава, у шведов же было всего 941 человек». В плен был взят шведский контр-адмирал.
Это случилось 27 июля 1714 года. «Петр I высоко оценил победу русского флота у Гангута, приравняв ее к победе под Полтавой в 1709 году и учредив спец. медаль в память о сражении».
После Гангутской битвы, русский флот отправился к Аландским островам, что навело ужас на Швецию, поскольку Аланд находился только в 15 милях от Стокгольма.
Царь с небывалым торжеством возвратился в «парадиз» и был в Сенате провозглашен вице-адмиралом. Однако военные действия 1714 года кончились неудачно. Апраксин с галерным флотом много потерпел осенью от бури, причем потонуло 16 галер, а людей погибло около 300 человек.
И здесь нет упоминаний о больших кораблях флота, на постройку которых уходили громадные деньги и изводились дубовые леса.
Через 6 лет история, подобная Гангуту повторилась у сражении у острова Гренгам.
«Как только русские суда стали выходить из-под прикрытия острова Реджер, они были атакованы шведскими кораблями. Используя малую осадку галер, Голицын стал уходить от неприятеля».
«Четыре шведских фрегата, увлекшись погоней, вошли в узкий пролив, где не могли лавировать и слабо управлялись, в азарте преследования шведы сами загнали себя в ловушку».
«Фрегаты «Венкерн (30 пушек) и «Шторфеникс» (34 пушки) сели на мель. Два других фрегата, «Кискин» (22 пушки) и «Данскерн» (18 пушек) попытались вырваться в открытое море, но неудачный маневр флагманского линейного корабля не позволил им это сделать».
У петровских «птенцов» было: «90 гребных судов, более 300 пушек и 10941 десантник».
«Шведы, таким образом, потеряли: «103 человека убитыми и 407 чел. пленными».
Потери шведов, даже при нескольких севших на мель кораблях, весьма незначительны.
«Так почему же убиение ста трех шведов поименовано некоей морской баталией?»
«Всего лишь потому, что ничего и приблизительно тождественного за все двадцать лет этой самой нами извечно расхваливаемой войны Петра на море не то, чтобы не случалось, но и случиться бы никогда и не смогло. Ведь двадцать петровских мародеров закономерно удирали от одного шведа, выступающего в окрестностях Балтийского моря в роли хозяина».
Как разительно отличаются победы петровских войск на Балтике, от побед русских моряков под командованием адмирала Ушакова на Черном море против турецкого флота, спустя столетие от Петра. Ушаков меньшими силами громил превосходящего противника, тогда как петровские «птенцы» при участии Петра обычно убегали от врага, имея при этом, численное преимущество в людях и вооружении.
Окончив войну со Швецией, Петр I успел отметиться в морских делах и на Каспии.
«Течение обстоятельств влекло Петра к намерению поживиться для России за счет Персии».
«Вахтанг (грузинский царь) уговаривал русское правительство воспользоваться крайним положением Персии и со своей стороны обещал 40000 войска».
«Петр, на уговоры, сулящие обеспечить его славой в веках в качестве некоего всех и вся завоевателя, ощутив полную от своих несметных полчищ беззащитность этой, на тот момент слабой державы, принять участие в грабеже милостиво согласился:
«Весной 1722 года Петр отправился в путь к Каспийскому морю: при нем находились Екатерина, Толстой, Апраксин».
«18 июля Петр с пехотою в 22000 и 6000 матросов пустился на судах по Каспийскому морю по направлению к Дербенту; конница шла туда же сухопутьем (регулярной русской конницы было 9000; кроме того 40000 казаков и калмыков и 30000 татар).
«К грузинским войскам присоединились восставшие местные крестьяне. Вахтанг VI сообщил Петру, что он идет в Гонзак, чтобы там присоединить к своим войскам армян.
Вскоре к войскам Вахтанга в местечке Чойлак, недалеко от Гонзака, присоединился прибывший из Карабаха восьмитысячный отряд».
Итого получалось 155-тысячное войско, однако же: «Петр проводил чрезвычайно осторожную и осмотрительную политику», а потому: «обострившиеся отношения с Турцией, а также нехватка провианта вынудили Петра I прервать поход».
«То есть опять сбежать. Но на этот раз уже свалив не на нехватку пороха, а на отсутствие достаточно количества провианта…». Но, указывая на действительную причину этой очередной позорной ретирады Петра, которой он дополняет бегство от Софьи, и из-под Нарвы, по дважды из-под Азова и Гродно, позорную сдачу в плен на реке Прут:
«В Карабахе для встречи войска Петра были сделаны большие приготовления; 60 тысяч пудов зерна, 10 тысяч голов крупного рогатого скота и разные продукты». Так что не от голодухи сбежал Петр, но от несварения в желудке – ввиду возможности выступления против его потешного воинства войска настоящего, пускай хоть бы турецкого – ему все равно от кого драпать.
Однако, в отсутствие Петра, оставшиеся войска заняли Баку, и Турция решила, что пусть лучше России достанутся эти земли, чем Персии и «по договору с Персией от 12 сентября 1723 года к России перешли Дербент, Баку, Гилян, Мазандаран и Астрабад».
На этих землях «поселенцами, по предположениям Петра, должны были быть армяне, которые давно уже побуждали русского государя к овладению прикавказским краем». Так что не для русского человека Петр старался ухватить эти земли.
Был еще один эпизод в морской деятельности Петра, когда летом 1716 года он возглавил объединенный флот России, Англии, Голландии и Дании.
Поболтавшись с месяц возле берегов Швеции, не встретив шведского флота и не решившись на десант, объединенный флот союзников безрезультатно возвратился в Данию, однако, в честь этой морской прогулки Петр приказал выбить медаль: «на которой царь был представлен окруженным трофеями с надписью «Петр Великий, Всероссийский, 1716 год», а на другой стороне был изображен Нептун, владеющий четырьмя флагами с надписью: «Владычествует четырьмя».
Даже из пустого безрезультатного дела Петр всегда находил повод для собственного восхваления, впервые сам себя назвав Великим.
На этом и заканчиваются победы петровского флота, основанного будто бы царем впервые на Руси.
Однако, «как-то побывав на русском Севере, Петр усмотрел «старомодные» корабли и строжайшим указом повелел строить новые исключительно на «Голландский манер»…, а буде кто станет делать после сего указу,… тех с наказанием сослать в каторгу, и суда их изрубить».
Суда же эти, допетровской постройки были: «поморская лодья, водоизмещением до 500 тонн».
Каспийский бус «бус был огромным судном водоизмещением до 2000 тонн»
При этом каравеллы, на которых Колумб доплыл до Америки, не имели водоизмещения более 270 тонн.
Запретив строительство традиционных судов для русского Севера и Каспия, Петр подорвал основы отечественного кораблестроения и в итоге, когда дочь Петра – Елизавета взошла на трон, ей не досталось в наследство от отца ни одного военного корабля.
«Так что ни о каком российском флоте, появлению которого мы якобы обязаны «гению Петра» говорить просто не приходиться. Наструганные им в неимовернейших количествах фелюги сгнили в пресных водах Невы, даже не дожив до царствования его дочери.
Кроме строительства ненужных кораблей у Петра была еще и страсть к устроению водных путей, по которым корабли могли бы перемещаться по рекам из одного моря в другое, для чего он затеял строительство многочисленных каналов.
Прежде всего, Петр желал устроить проход судов к Ладожскому озеру, а через него в Неву и далее в Петербург, но «суда прежде подвергались многим опасностям на бурном и каменистом Ладожском озере, которого волны ежегодно поглощали тысячи барок и оттого Петербург претерпевал недостаток в самонужнейших потребностях».
«Во избежание этого Петр Великий повелел устроить обводной канал».
«Когда в 1718 году начали рыть обводной канал от Волхова к истоку Невы, строительство поручили Меншикову. Кончилось тем, что около семи тысяч рабочих умерли от голода и болезней».., 2 миллиона рублей, выделенных из казны исчезли неведомо куда, а канал при жизни Петра так и не был построен».
«реку Иловлю, текущую в Дон от Волги… в 1702 году трудились перекопом соединить, но за неудобностию оставили».
Для Вышневолоцкого канала, по указу царя «было собрано до 6000 рабочих. Государь уехал, приказав деятельно продолжать работы». Малость поденной платы в то время доказывается тем, что издержки на работы канала в 1704 году составили менее 3000 рублей» и получается по полтиннику на рабочего в год, поэтому они и мерли как осенние мухи от голода и неустройства. Сто лет позднее, даже декабристы на каторге зарабатывали в месяц около рубля.
Но чувство жалости к людям или простое человеческое сострадание были вовсе не знакомы Петру, всецело поглощенного, как ребенок, своими фантазиями и забавами, но все его замыслы и поступки рождались из воспаленного воображения самодержца, которому никто не смел перечить, чтобы не лишиться головы: на расправу царь Петр был быстр и решителен по любому поводу и без него.
«А потому и набирали каждый год новых рабочих: здесь еще 6 тысяч, на строительство С-Петербурга еще 200 тысяч человек, на строительство Таганрога, Воронежской и Астраханской верфей и т.д.»
«Для обеспечения заводов рабочей силой, Петр отдавал деревни и целые волости в заводские крестьяне – называя вещи своими именами, в крепостные рабы…, люди бежали с заводов на Дон и на Север…, их ловили, били кнутом, ссылали, клеймили, заковывали в кандалы, вешали для устрашения прочих. Виселица с трупом разной степени разложения стала обычной частью пейзажа заводов и мануфактур (как и «строек века», разумеется). Рабочие в Воронеже на вопрос царя, какие, мол, будут пожелания, попросили одного: снять трупы с виселицы: «А то, как ветер с той стороны, и кусок в горло не лезет».
«В 1719 году, когда устроенные казною сооружения по каналу (Вышневолоцкому) начинали уже приходить в разрушение, Новгородский мельник Михайло Сердюков (из Калмыцкого рода) подал Государю прошение о дозволении ему производить Вышневолоцкие работы на свой собственный счет, что ему и было позволено. «Новым указом 25 мая 1722 года существовавший с 1720 года акциз в пользу казны уничтожен, а Сердюкову для поддержания сооружения предоставлено право взимать сбор с каждого проходящего через шлюз судна, дано право безденежной рубки в казенных и частных лесах…, дозволено пользоваться всею землею в окрестностях В-Волочка, даны Сердюкову большие права и преимущества и сверх того выдана ему двадцатитрехлетняя привилегия на содержание питейных домов, и взимание канцелярских сборов и пошлин». (Как это все похоже на приватизацию государственной собственности в России случившейся спустя три столетия после трудов преобразователя, «когда Россия молодая, в бореньях муки обретая, мужала с гением Петра».
И при царе Петре и триста лет спустя, государственная собственность, принадлежащая всему народу, передавалась всяким мошенникам и проходимцам, иностранцам и инородцам для их личного обогащения за счет русского народа.
Так Петр сажал на шею русскому человеку, крестьянину и ремесленнику, не только иноземцев, но и инородцев.
«При этом, Вышневолоцкая система необходима только для провоза наших продуктов из внутренних губерний к границе; для обратного же пути существуют сообщения кратчайшие и более приспособленные к цели, каковы Мариинская и Тихвинская и «потому доставка грузов в Архангельск даже из Москвы обходилась втрое дешевле, нежели в Петербург».
Таковы результаты "славных дел" царя Петра на море и на суше.
станислав далецкий
2018-08-06 10:57:24
Русское интернет-издательство
https://ruizdat.ru