Ковыль на ветру (Без харизмы)

Выл ветер. Стегал поземкой. Качал фонари.  Подгонял прохожих по улице. Они беспомощно ежились, пытаясь подставить воротники, спины, капюшоны. Ветер пел, усмехался, торжествовал, веселился. Гудел проводами над головой.

Я видел лишь черный асфальт  сквозь стоптанный, серый снег. Чьи-то спешащие ботинки, края курток, кожаные перчатки, сумки, разноцветные шарфы. Ветер торопил, подгонял, не давал поднять глаз от асфальта. Съёжившись, шел вперед…

- Веруй в Христа! Веруй! – кричал хриплый голос. Звенел колокольчик...

Монах стоял под фонарем. Его длинные волосы и заиндевелая борода разметаны ветром. Сутулая фигура в черной рясе и колпаке выделялась на фоне ярко освещенной витрины. Его голос, его вера, его колокольчик распространяли тишину в окружающий мир  гудков, смешков, вскриков, ругательств, мельканий, людей. Он смотрел перед собой, звонил и верил:

 - Веруй в Святую церковь! Веруй!

«Веруй, - отозвалось в душе, - веруй! Русской верой надо жить. В церковь ходить. Пост соблюдать - а ты… Когда в церкви был? Когда пост соблюдал?»

 - Чти Библию! Книгу книг!

«Ты Библию не открывал ни разу, не то чтоб читать… Чтоб завтра на исповедь. К отцу Роману на исповедь, и покреститься! Твоя вера поможет тебе. Бог поможет тебе. И нормально все будет».

 - Веруй! – колокольчик вдруг зазвенел с бешеной силой, а охрипший голос монаха говорил. – Пред  ликом твоим, пред взглядом твоим – скрепляю веру. Вторю: славься истая вера - вера православная! Славься Библия! Славься Святая церковь!

Колокольчик слабо тренькнул, ударяясь об асфальт. Мир вновь наполнил людской гомон, скороговорка рекламы, свист и гудки машин. Я, напряженно всматриваясь, искал, куда делся монах. Позади пустая улица, впереди дорога. Некуда ему деться. А колокольчик катался по асфальту, слабо позвякивая.

«Куда ж он подевался? Как провалился… - думал. – Верить… Нести веру. Заблудшим. Раскаявшимся. Ходили же наши войска под ликом Спасителя. Вывести из тьмы на свет… Очиститься  самому. Почему бы и нет?.. И нормально все будет». Ветер хлестал и хлестал: то по одной щеке, то по другой, то в спину. «Вот, блин!» - успел подумать, натыкаясь на кого-то. Толкнув плечом, но сохранив равновесие, развернулся. Увидел девушку с живыми, чуть грустными глазами и ямочкой на подбородке. Я смущенно пробормотал: «Извините». Она была в спортивном костюме и со сноубордом за спиной. Улыбнулась мне в ответ. Хотела что-то сказать. Но ветер уже утащил меня дальше.

«Девушка… Куда она? Я… да, нести веру. Нести добро людям. Таким, как эта девушка. Нести веру. Нести свет», - ветер все дул и дул в спину сильнее и сильнее, быстрее и быстрее, и вдруг исчез. Я очнулся от мыслей и поднял глаза: впереди рекламный плакат, на котором счастливые мама и малыш что-то радостно уплетают.

«Есть-то как хочется…  борща, например. Наваристого, чтоб запах мяса и ложка стояла… нет, нельзя пост ведь… Или щей … нет. Начни с себя. Возроди Русь! С поста и веры начинается возрождение её!» Ветер все злее и злее. Торопил, кружил в водовороте снежинок. Я увидел золото крестов на куполах церкви. Сказал: «Стоп!». Захотел перекреститься. Очень – очень. И ветер начал наблюдать, замерев.

Я медленно, нарочито торжественно вынул руку из кармана куртки и стал креститься, проговаривая: «Во имя Отца! И сына! И Святаго…»

 - Верить? – раздался из-за спины резкий, громкий голос. – Церкви? Для них вера – работа. Прихожане – источник дохода. Так почем опиум для народа?

Перед глазами промелькнуло: отец Роман, открывающий ногами двери в храме, разговоры батюшки по мобильнику на недуховные темы во время исповеди.

- Библия? Ха! Её придумал человек! – восклицал голос. - Бог дал веру – человек извратил её и записал.

И снова вспомнилось: в прошлом году бродячий монах стал проповедовать в портале нашей церкви, у нашего батюшки аж лицо позеленело. Прибежал, ругался матом, взашей вытолкал из храма.

 Одна вера. Один Бог. Одно дело!

 - У бога нет лица. Его придумывает иконописец, – продолжал голос. - У каждого свой любимый святой. Ему и молятся. Иногда путают святого и бога. Бывает. Тогда почему бы не повесить в церкви «Черный квадрат» Малевича, и ему не молиться?

Я обернулся. Двое. Один высокий, с грубыми, крупными губами, носом картошкой и второй - хрупкий, тонкий,  женственный.

«Бога нет… - стучалось в голове. – Нет. Без веры я – снег!»

- Где был бог, когда тебе было очень плохо? – издевался высокий. -  Почему в мире столько смертей? Бедных? Обездоленных? Сумасшедших? Не знаешь? Это божий промысел. Точнее, на все воля божья.  А ты смирись… А ты молись, чтоб быстрей пришел хищник. Тьфу… Иллюзия слабых для поддержания сил.

Я двинулся, чтобы опровергнуть, разуверить, доказать, но ветер не дал: со всего размаха бросил мне снег в лицо. Асфальт исчез под ногами,  и я грузно повалился в сугроб, потеряв равновесие.

Лежал, дышал, выпускал пар в небо. Ветер подхватывал и уносил его, завывая в проводах.

«Значит, Бога нет… - подумал я, пробуя на вкус фразу. – Нет, – воскликнул я и ударил кулаками в сугроб. - Что ж такое… всю жизнь мотает туда-сюда: верю в бога – поношу его. Священника встречу – в крестный поход иду. Атеиста встречу – церкви сношу. Ладно хоть буддиста еще не встретил… Во что я верю? Без чего я – снег? Чего я хочу? Борща и глинтвейна.  Мотает меня, как ковыль на ветру… себя понять надо. Свою веру отыскать. Свой стержень в себя вставить. И нормально все будет. Или всю жизнь поклоняться чужой вере…»

И ветер смолк. Снег летел отвесно. Снежинки, попадая в дыхание, прерывали безмолвное падение и начинали метаться. «У них тоже нет стержня», - устало улыбнулся я.

 Дмитрий Носков