ОФИСНАЯ ЛЮБОВЬ

(Отрывок из романа «ВРЕМЯ ШАКАЛОВ»)
Михаил Ефимович Рзавец,за пятьдесят лет, бывший научный работник  Московского НИИ, после развала института записался на курсы охранников, отучился там две недели, получил удостоверение и его, как человека с высшим образованием и интеллигентной внешностью, послали охранять банковский офис - неподалеку от места жительства, что было весьма удобно. 
Работа в охране была востребована: наверное, миллионы прежних тружеников страны работали в охране, и Михаил уже не стеснялся своего нового положения, встречаясь случайно со знакомыми, посещающими этот банк. 
Его место было у входной двери, где он встречал посетителей и, при необходимости, подсказывал:  куда надо обратиться. На дежурстве он стоял в строгом черном костюме, белой рубашке и при галстуке, что редко позволял себе в бытность работы начальником сектора в НИИ, где продолжал, впрочем, числиться, не получая зарплаты.
 Дежурил он шесть дней в неделю с утра до вечера, через неделю и получалось, что половина месяца была совершенно свободна от работы: можно было бы получить какую-то квалификацию, например по компьютерам, где требовались специалисты, и была высокая зарплата, но Михаил обычно проводил свободную неделю на диване у телевизора.
 Щелкая пультом, он выискивал интересующие его передачи, а интересовали его путешествия и приключения с обогащением персонажей  в итоге преодоления придуманных трудностей – именно такие передачи и заполняли экраны телевизоров с утра и до глубокой ночи. Он заметил, что большинство интересных передач шло после полуночи и чтобы их смотреть, надо не идти на работу утром.
 Получалось, что эти передачи идут для безработных или обеспеченных бездельников и в этом был смысл: отлежав ночь у телевизора, человек просыпался на следующий день к полудню, туда – сюда и снова ночное бдение у экрана – некогда задуматься об окружающей жизни и своем месте в ней. Помнится, в СССР все передачи ТВ, кроме учебной программы, заканчивались до полуночи, любые фильмы и того раньше, поскольку вся страна работала созидательным трудом и ТВ обслуживало именно работающих людей. 
 Прошло несколько месяцев, наступила весна, и Михаилу инстинктивно захотелось перемен: за зиму одиночества он совершенно одичал. Пару раз приводил домой проституток с улицы, которых развелось во множестве, а где конкуренция там, по законам рынка, цены снижаются, и услуги проституток ценились довольно дешево.
 Но общение с женщинами, для которых секс – это работа, не приносило ему ни морального, ни физиологического удовлетворения: хотелось привычной близости с женщиной по взаимному согласию – пусть без так называемой любви, но по взаимности и скоро такой случай представился. 
В офисе банка работала уборщицей молодая женщина по имени Мария,  или, как её называли банковские служащие, Маша. Она, также как и Михаил, работала через неделю, с утра до вечера протирая пол влажной тряпкой, а утром, до прихода посетителей и служащих, протирала столы, стойки и мебель от пыли и грязи берущихся неизвестно откуда.
 Особенно много работы ей выпадало в ненастные дни, тогда  она дежурила у входа рядом с Михаилом и протирала пол буквально за каждым посетителем, поскольку управляющий  этим отделением банка не терпел даже малейших следов грязи, заносимой клиентами банка с улицы. 
Во время таких совместных дежурств у дверей, Михаил постепенно разговорился с Машей, незаметно они перешли на «ты» и, как принято среди русских людей, начали делиться своими заботами и радостями.
 Забот хватало, а радостей было немного. У Михаила радостей, кажется, не наблюдалось вовсе, а у Маши единственной радостью была её десятилетняя дочь. Маше было тридцать лет, окончила пединститут в соседней с Москвой области, во время учебы вышла замуж за старшекурсника и родила дочь. Учебу пришлось прервать и уехать с ребенком домой к матери, тоже учительнице, в маленький городок. 
Пока Маша занималась дочерью, её муж окончил институт и уехал в Израиль, даже не разведясь с ней, и пришлось оформлять развод заочно. Институт она всё же закончила и начала работать в своем городке учительницей литературы в профессиональном училище.
 Когда жизнь в стране переменилась, училище закрылось за ненадобностью новой власти, она осталась без работы, а на учительскую зарплату матери прожить было невозможно, как и найти работу.
 Оставив дочь на попечение матери, Мария приехала в Москву и с помощью подруги по институту, проживавшей здесь,  устроилась работать уборщицей в этот банк, где зарплата уборщицы в несколько раз выше, чем учительницы в районном городке и вот уже два года Маша работает здесь вахтовым методом: неделю работает, проживая в общежитии, а свободную неделю живет дома, куда уезжает закончив смену.
 В итоге получается неплохой заработок, хотя значительную часть приходиться отдавать за комнату в общежитии, которую она снимает вместе с такой же приезжей женщиной. 
Михаил скуповато и отрывками рассказал Маше и свою историю жизни, опуская подробности и делая упор на том, что живет один, имея комнату в квартире с пожилой соседкой.
 В обеденный перерыв, иногда, они вместе пили чай  с бутербродами в подсобном помещении офиса для обслуживающего персонала. Маша оказалась непосредственной провинциалкой  с отзывчивой и доброй душой, не приемлющей московского образа жизни, с её отчужденностью от судеб окружающих людей и стремлением добиться успеха за счет других.
 Она иногда жаловалась, что возвращаясь из дома, частенько застает в общежитии сожителя своей соседки, который живет там в её отсутствие: он выпивающий и она боится оставлять вещи, которые приходиться всякий раз увозить и привозить обратно. За общежитие она платит за месяц, а живет только две недели, что обходится дороговато, даже по московским меркам.
Слушая жалобы Маши на бесприютную жизнь в Москве, Михаил однажды предложил ей поселиться у него: места хватит и он непритязателен. Это предложение было равносильно предложению на сожительство, и Михаил не надеялся, что Маша его примет, но она, немного подумав для приличия, неожиданно согласилась и в этот же вечер прямо с работы они вместе уехали к Михаилу.
По пути он забежал в магазин, взял бутылку шампанского, кое-какой еды, торт и ввёл Машу в свою комнату. Соседки не было дома: она дежурила сутками консьержкой в доме для богачей, которых появилось в Москве уже достаточно много, чтобы заселяться в элитные дома с прислугой и дежурной на входе в подъезд.
Вместе они накрыли на стол, Михаил налил Маше шампанского, и она выпила за своё новоселье, очень удивившись на то, что Михаил не пьет даже шампанского. Тот в очередной раз объяснил свою аллергию на спиртное и и Маша больше не настаивала, однако сама осушила пару бокалов, чтобы скрыть своё смущение перед предстоящим ночлегом – диван в комнате был только один и , очевидно, что ей придется спать вместе с Михаилом, ну а что происходит, когда мужчина и женщина спят вместе им, взрослым людям, объяснять не приходится.
Михаил разобрал диван, застелил постель, погасил свет, оставив  настольную лампу и, приобняв Машу, подтолкнул её к дивану. Она выскользнула из-под его руки и попросила какую-нибудь рубашку, чтобы переодеться и принять ванную. Михаил порылся в шкафу и подал ей халат бывшей жены Саны, который он прихватил при переезде: этот халат был почти новый и выглядел как мужской, потому Сана его и не одевала.
 Маша взяла халат и ушла в ванную, а Михаил разделся, вышел на кухню и намочив полотенце, тщательно протер всё тело, чтобы удалить все запахи, накопившиеся за целый день дежурства, и вернувшись в комнату лег на диван ближе к стене.
Через несколько минут вошла Маша и сбросив халат, юркнула к нему под одеяло. Её тело было ещё влажным и пахло цветочным мылом – шампуни  у Михаила не было. 
 Михаил  прижался к её губам и нетерпеливо, но осторожно овладел ею – упругое женское тело забилось в его руках. Он долго не знал женщину, по видимому и Маша воздерживалась, и их близость закончилась быстрым взаимным оргазмом: настолько быстрым, что они не успели прочувствовать эту близость.
 Михаил сполз к стенке, а Маша, полежав немного в оцепенении, встала и  взяв халат ушла снова в ванную. Вернувшись, она скользнула под одеяло и прижавшись к нему, прошептала: - Ты не думай, что я так легко могу лечь в постель к мужчине. Просто я давно тебя приметила и ждала твоего приглашения – не самой же предлагать себя первой.
-Да, я тоже чувствовал твоё притяжение, - ответил Михаил, обнимая прижавшуюся к нему женщину, ставшую мгновение назад близкой и родной.
 Именно интимная близость роднит мужчину и женщину, а не какие-то сантименты и брачные узы: есть взаимное желание близости, значит эта женщина тебе родная.  Всё другое это разновидности проституции, даже в браке с детьми и неважно, оплачивается это деньгами или услугами, например, пропиской в Москве и квартирой, как это было у Михаила с Саной, о которой он почему-то вспомнил, обнимая новую и ещё незнакомую ему женщину.
От этих мыслей у Михаила вновь возникло желание близости и, поласкав податливое тело Маши, он вновь овладел ею, ощущая встречное стремление женщины к любовной близости. В этот раз, когда первый взрыв страсти прошел, и пришло сильное и ровное влечение, они долго и осторожно приспосабливались друг к другу, как бы изучая чувства и тело партнера, пока страсть не разгорелась вновь и не захлестнула их обоих в сладко – мучительном любовном  порыве.
 Потом, Михаил обессилено скатился к стенке дивана,  Маша благодарно прижалась к нему сбоку, полежала немного, вздохнула и нехотя направилась в ванную, чтобы выполнить необходимые процедуры, исключающие беременность – в эту свою первую ночь близости они не соблюдали осторожности, как и многие другие, вступающие впервые в совместные интимные отношения по взаимному влечению.
Когда Маша вышла, Михаил вспомнил, как однажды – ещё комсомольским активистом в институте, он добивался взаимности от сокурсницы, заманив её в комнату комитета комсомола, ключи от которой он взял у секретаря, объяснив откровенно для чего ему это нужно.
 Секретарь одобрил стремление своего помощника быть ближе к телу комсомолки и дал ключи с условием, что вечером Михаил сдаст ключи вахтеру на входе и не слишком поздно, чтобы не привлекать внимание и не вызывать пересуды.
На диване в комитете комсомола Михаил разбудил  страсть в комсомолке, и она уступила его домогательствам, попросив надеть резинку. – Какую резинку? - недоуменно спросил  он, снимая с себя пиджак и брюки. – Презерватив конечно, - ответила комсомолка, - надеюсь, у тебя он есть для такого случая? – Нет,- растерянно ответил Михаил. – Ну вот, как всегда нет, - укоризненно молвила комсомолка, - хорошо, что у меня есть,- и, порывшись в сумочке,  подала упакованный в пакетик контрацептив.
 Михаил, отвернувшись, попробовал приладить эту резинку, но ничего не получалось – он утратил мужскую силу и страсть к этой девушке. Та нетерпеливо подождала, лежа на диване, потом сунула ладонь ему в пах и, поняв в чем дело, встала и начала одеваться.
 Михаил смущенно смотрел на неё и стал одеваться тоже. Одевшись, девушка пошла к двери и попросила открыть её. Михаил нашел ключ, подошел к комсомолке и попробовал обнять её, что она с негодованием отвергла. – Не можешь, нечего девушек завлекать: тоже мне, ухажер нашелся,- язвительно сказала комсомолка и ушла, хлопнув дверью.
 Михаил остался один, сжимая в руке бесполезный презерватив. Так предосторожность девушки сыграла с ним злую шутку, погасив страсть. Потом, кстати, на одной вечеринке, Михаил снова подкатил к той особе и, подпоив её, добился своего, имея свой контрацептив, которые  с тех пор он постоянно носил в кармане – та минутная мужская слабость была вызвана неожиданностью предложения девушки, высказанного ему бестактно, спокойным и бесстрастным голосом.
Маша вернулась из ванной, легла рядом, прижалась и они уснули спокойным и умиротворенным сном.
Следующие три года Михаил прожил с Машей как примерный семьянин, но через каждую неделю совместного дежурства и совместной жизни, Маша уезжала домой и занималась подрастающей дочерью. Михаил, чтобы не оставаться целую неделю одному в праздном безделье, снова устроился на подработку грузчиком в тот же магазин, где у него была хорошая  репутация.
Зарплаты добросовестного грузчика и просроченных продуктов из магазина вполне  хватало на проживание с Машей, которую он тоже снабжал сумками с продуктами, при её отъездах домой.
 Основную свою зарплату охранника в банке, вполне приличную, Михаил менял на доллары и откладывал на счет, который открыл в своём банке на льготных условиях, которые банк  давал своим сотрудникам. Прошлая кража денег из квартиры научила его осторожности, и теперь он не хранил деньги дома.
 Михаил снова вернулся к мечте: поднакопить денег и обменять свою комнату на квартиру: пусть и однокомнатную, но чтобы без соседей.
Дело в том, что его тихая и спокойная соседка невзлюбила Машу с первого раза её появления на кухне, где она пыталась приготовить завтрак Михаилу после их первой ночи. Соседка как раз вернулась с дежурства и обнаружив на кухне постороннюю женщину устроила Михаилу скандал и заявила участковому милиционеру, что в квартире проживают посторонние люди.
 В тот же день, вечером, участковый навестил Михаила, проверил документы Маши и убедившись, что у неё нет московской регистрации, предложил Михаилу зарегистрировать свою знакомую – иначе он будет оштрафован, а Маша выселена из Москвы в течение трёх дней.
Регистрация – это не прописка в Москве в советские времена: Михаил написал заявление, и через два дня Маша получила регистрацию в его комнате, без всяких разрешений от соседки, что только добавило той злости. Отношения с Машей вполне устраивали Михаила, и он мечтал об отдельной квартире, чтобы кухонные свары с соседкой не перессорили его с Машей.
В первое совместное лето  они работали в обычном режиме без всяких отпусков, которые можно было конечно и взять, но с риском потерять работу: хозяева обычно ставили вопрос именно так – или в отпуск бессрочный, или работа без подмены и люди выбирали работу.
 Маша несколько раз предлагала Михаилу съездить вместе к ней домой и пожить целую неделю  у неё: мать и дочь им не помешают, там тихо, недалеко река, в которой можно купаться в хорошую погоду – вот и получится небольшой отпуск. Михаил отнекивался, ссылаясь на работу грузчиком в свободные недели, но в основном из опасения, что ему не понравится мать Маши или её дочь, что может расстроить их отношения.
Маша обижалась, считая, что Михаил боится как-то открыть их отношения и, обиженная уезжала домой одна, но возвращаясь и соскучившись, как женщина, получала удовлетворение, хорошее настроение и всё продолжалось по-прежнему.
В это время закончилась война в Чечне – закончилась позорной капитуляцией Ельцина перед бандитами, которым разрешено было грабить весь Кавказ и всю Россию. Тысячи людей находились в рабстве у чеченцев: это были пленные солдаты и местные русские жители, которые не успели убежать  со своей земли и подвергались насилию и унижениям вплоть до убийства – если не покорялись или заболевали. Ведь больных рабов, как и больных свиней  нельзя использовать.
Мать писала Михаилу, что приезжие чеченцы скупают у них в поселке дома и есть уже целые улицы заселенные этими пришельцами. На улицу вечером  стало страшно выходить, и были случаи убийств местных парней и изнасилований девушек, а милиция ничего не делает  и не ищет преступников, которые откупаются деньгами и продолжают бесчинствовать.
Михаил и сам уже обращал внимание, что рыночные торговцы в Москве – это, в основном, азиаты и кавказцы разных пород, в банках – евреи, в милиции много татар, а русские, как и он, служат в охране и на подсобных работах, потому что промышленное производство разрушено, и большинство научных учреждений закрылось за ненадобностью.
Под крики о прекращении войны в Чечне Ельцину удалось путем махинаций остаться у власти. Ренегат Зюганов, называющий себя коммунистом, в 1996-м году, как и поп Гапон в 1905-м году, увлек народ за собой и, обманув людские ожидания, смылся на задний скотный двор ельциноидов, где до сих пор смачно чавкает из кормушки, подставленной ему Ельциным за услуги в деле оболванивания людей.
Понимая всё это, Михаил спокойно продолжал свою мирную жизнь с Машей, считая, что его личные дела налаживаются. Ему в очередной раз удалось зацепиться за краешек благополучия, а там, дальше, под солнцем демократии все его былые невзгоды растают как мартовский снег и он снова станет уважаемым и успешным человеком, каким был в бытность свою начальником сектора в НИИ.
 Но в это раз рядом с ним будет не постылая жена Сана, а преданная подруга Маша, которая, может быть, станет и верной женой – если откажется от дочери, оставив её на попечение матери.
Такая спокойная жизнь, весь смысл которой заключался в работе сторожевым псом у дверей частного банка и медленном накапливании денег, с целью прикупить квадратных метров жилья продолжалась ещё два года, в течение которых Маша напрасно предлагала Михаилу съездить куда-нибудь вдвоём в отпуск, не оформляя его официально, а договорившись со сменщиками, чтобы они отдежурили за них рабочую неделю и тогда получалось три свободных недели отпуска.
 Михаил проявлял к её предложениям полную пассивность и отверг даже инициативу Маши съездить вместе к его матери, которая, как она знала, жила одиноко и неприкаянно, полностью забытая сыном. Михаил писал матери пару коротких писем в год и скупо отвечал по телефону, если мать звонила ему от соседки, жалуясь на одиночество.
 Кажется, что проще: приехать вместе с Машей к матери, представить Машу своей гражданской женой, как сейчас принято,  и обнадежить мать перспективой совместной жизни в недалеком будущем – как появится квартира, но Михаил не хотел делать этого.
Мать не знала об его работе  охранником – грузчиком и считала, что её сын успешно работает ученым  в Москве, пользуется почетом и уважением, имеет хорошую зарплату - только с квартирой у него никак не получается из – за глупой женитьбы в молодости. Узнай мать правду и тогда вся московская жизнь Михаила теряла смысл, а его московское существование не имело оправдания.
Прошла реформа денег, когда с купюр убрали по три нуля и люди ощутили, почти привычные прежде, цифры, доступные пониманию, а не миллионы и тысячи, с которыми приходилось идти в магазин , чтобы купить батон хлеба  за 5000 рублей. 
Получив зарплату новыми деньгами и пересчитав цены в магазинах, Михаил понял, что за годы демократии цена денег уменьшилась в 10000 раз и ничего: никто не взорвался и не призвал Ельцина к ответу за не исполненное им светлое будущее – думать об этом населению было некогда из-за постоянной заботы о выживании.
Михаил всё чаще и с тоской вспоминал работу в НИИ, когда были определенность и постоянство в его жизни: квартиру от института он бы давно уже получил и совершенно бесплатно; статус научного сотрудника -несравним с позицией охранника и грузчика; да и зарплата его, в пересчете на нынешние цены, была тогда значительно выше, чем зарплата охранника в банке.
- Видимо зря он поддерживал демократов десять лет назад, когда они рвались к власти, как говорится: от добра – добра не ищут, но ему не терпелось, тогда, быстро изменить свою жизнь и жить так, как его коллеги живут в Америке, что он видел во время командировки.
 Поманили его, как осла, морковкой и многих других тоже – вот и получил он своё место охранника у дверей банка: как говорят уголовники – место у параши. И теперь уже ничего не исправить, а надо жить и выживать здесь и сейчас и надеяться только на себя. Слава богу, есть здоровье и старость далеко,- думал иногда  Михаил, лёжа на диване, под нескончаемые песни и пляски, из включенного телевизора.
- Хорошо бы с Машей начать новую жизнь, только без её матери и дочери. Моя мать живет одна и ничего, почему бы и Машиной матери не пожить вместе с внучкой, а мы бы им помогали. С Машей бы жили здесь или в квартире, которую я скоро прикуплю, продав эту комнату  и поднакопив денег, которых почти хватает – если верить рекламе.
 С Машей жить вместе – это не с Саной прозябать: чуткая и отзывчивая женщина, поддержит и успокоит – с такой можно попробовать изменить своё положение охранника на более достойное меня место работы. Не зря же я был начальником,  пусть и небольшим, в НИИ, - продолжал мечтать Михаил в свободные минуты одиночества.
- Можно пристроиться в магазине менеджером по продажам, или в том же банке – если подучиться. Все эти купли – продажи для грамотного человека не представляют трудностей: основное здесь – это волчья хватка и бессовестность к людям, тогда успех не заставит себя долго ждать. 
Да, куплю квартиру, договорюсь с Машей и начну новую жизнь по нынешним законам: «Или всех грызи – или лежи в грязи»,- однажды и окончательно решил Михаил.
Он переговорил с администратором магазина и с управляющим отделением банка, где работал и они вполне благожелательно откликнулись на возможный переход Михаила из подсобных помещений магазина и вахты у дверей банка к более квалифицированной и оплачиваемой работе.
 Михаил был непьющий и сдержанный человек, почтительно относившийся к начальству, и именно эти его качества ценились в новой российской жизни.
Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает, и мечтам Михаила, в очередной раз не суждено было исполниться – грянул экономический дефолт страны-Россиянии: это когда долгов стало больше, чем денег и страна, так же, как и человек, стала не в состоянии возвращать и оплачивать долги.
 Ельцин и окружающие его ельциноиды, не умея создавать, а умея только грабить и разрушать, довели страну до полного краха, о чем и объявили торжественно, свалив, как всегда, вину за происшедшее на внешние обстоятельства и тяжелое советское наследие.
Банк, в котором работали Михаил и Маша, лопнул и закрылся. Оба они потеряли работу, а Михаил ещё потерял все свои деньги, что хранил в этом банке для покупки квартиры. В очередной раз, шакальи нравы частной предпринимательской экономики лишили его настоящего и будущего.
 В магазине, также, не удалось перейти на другую работу: торговая сеть, к которой принадлежал магазин, перестала расширяться и новых администраторов пока не требовалось.
Михаил впал в депрессию, понимая, что приподняться, как это называли дельцы, ему уже не удастся. Целыми днями, свободными от работы грузчиком, он лежал на диване в своей комнате, тупо глядя в экран телевизора, где скоморошья телетусовка продолжала беззаботно петь и плясать: по всем каналам одни и те же морды радостно отвлекали дорогих россиян от дел и безделий окружающей их реальной жизни.
Иногда ему страстно хотелось взять молоток и изо всех сил ударить по экрану ТВ, чтобы не видеть притворного веселья этих записных клоунов, певцов и танцоров.
 Правильно говорил его напарник – грузчик, хватив в обеденный перерыв стакан водки: «Смотрю в ТВ и думаю: если бы ударить топором по телевизору и этот удар достался бы тем, кто мелькает на экране, ей-богу не пожалел бы телевизора – вдарил от всей души!».
Маша настойчиво искала новую работу, возвращаясь поздно вечером, усталая и раздраженная, а потому, былой радости и спокойствия, как прежде, она уже не приносила, равнодушно подставляя Михаилу своё тело в минуты его желания, которое, впрочем, приходило уже нечасто и удовлетворялось без взаимности.
Осенью Мария нашла наконец работу воспитательницей, или как модно стало говорить – гувернанткой, к двум детям внезапно разбогатевшего нового русского, с проживанием за городом в большом коттедже в пристройке для прислуги. Маша сообщила Михаилу об этом во время очередного возвращения от матери  и дочери, с которыми уже успела обсудить свою новую работу. Михаил обиделся, что узнал эту новость последним, но промолчал.
- Я могу отказаться от этой работы, если ты решишься, наконец, жить вместе окончательно, признаешь мою дочь  и наладишь отношения с моей матерью, - сказала Маша, - ну и, конечно, тебе надо встать с дивана и искать более подходящую  и оплачиваемую работу, чем твоё положение грузчика. Я знаю, что ты способен на большее, только надо стряхнуть  твоё оцепенение и равнодушие к своей судьбе и тогда всё наладится у тебя и у нас вместе.
 Если ты не готов, то мне придется уйти окончательно, поскольку жить буду у хозяина постоянно, с двумя детьми: 4-х и 8-ми лет, за воспитание которых мне обещают приличную оплату.
На это место меня рекомендовал управляющий банка, который дружен с этим богатеем. Я думаю, что богатей будет иногда домогаться меня при отлучках жены, и придется уступать ему – особенно на курортах за границей, куда я буду ездить вместе со всем семейством.
 Я по глазам хозяина поняла его похотливость и свою будущую судьбу, но деваться некуда: дочь надо учить, матери помогать, а всё это требует денег – мужской опоры у меня нет, а ты, за три года так и не определился с нашими отношениями. Мою дочь я не брошу на содержание матери, а тебе, видно по всему, я с дочерью не нужна, - закончила Маша и вопросительно взглянула на Михаила, ожидая ответа на своё предложение.
Михаил смущенно отвел глаза в сторону и ничего не ответил на откровенное признание Маши. Она предложила ему свою семью и себя, откровенно сказав о своей будущей судьбе содержанки при богатом барине, но Михаил, как всегда в решительные моменты, растерялся и не нашел нужных слов и поступков.
Молчание затягивалось и, понимая это, Михаил стал мямлить какие-то слова о том, что надо подождать, может всё устроится и у него и у Маши с её матерью и дочерью, а пока можно и поработать немного с детьми у нового хозяина – может Маше кажется, что тот будет приставать к ней.
Маша,  молча и презрительно выслушала объяснения Михаила, потом собрала свои вещи, которых накопилось здесь достаточно, в две большие сумки, и ничего не говоря больше, пошла к выходу.
 Михаил хотел вскочить, остановить Машу, объяснить, как она ему нужна, что он согласен с её предложением, будет ей мужем, а её дочери – отцом, но растерялся, и опомнился только при стуке закрывшейся двери, понимая, что потерял Машу навсегда: так же, как он терял перед этим всех своих женщин - преданных ему и преданных им.
Целый месяц после ухода Маши, он не находил себе места, надеясь на её возвращение и ожидая её, но Маша не вернулась и даже не позвонила.
Года через четыре после ухода Маши в гувернантки, он решил отыскать её следы и, возможно, вновь наладить отношения, полагая, что дочь Маши уже подросла и вполне может жить с бабушкой. Он нашел адрес Маши и в выходной день, с утра, отправился в путь. Память его работала отлично и, приехав в городок её жизни, он быстро нашел пятиэтажный дом, у которого уже бывал, но так и не решился зайти вскоре после ухода Маши, и позвонил в  нужную квартиру.
Дверь открыла старая и сгорбившаяся женщина, по-видимому, мать Маши, но выглядевшая значительно старше её возраста, о котором ему как-то говорила Маша, и спросила, что нужно. Михаил ответил, что ищет свою знакомую – Машу, которая когда-то здесь проживала. Женщина пристально посмотрела на него и спросила: «Вас, часом, не Михаилом звать?» Михаил это подтвердил и женщина, устало повернувшись, пошла вглубь квартиры, пригласив Михаила пройти следом.
- Вам есть письмо от Маши, храню его, - сказала она. Михаил вошел и огляделся. Квартира была двухкомнатная и убрана ещё советской мебелью, когда учителя почитались и получали скромную, но вполне достойную зарплату и бесплатно квартиры от государства в первую очередь.
 Женщина открыла комод, порылась в нём и, найдя письмо, подала его Михаилу.
- Присядьте здесь и прочитайте, а остальное я вам расскажу после.
Михаил взял письмо в открытом конверте, вынул листок бумаги, исписанный знакомым ровным учительским почерком Маши, и начал читать, вглядываясь в расплывающиеся от внутреннего напряжения строчки.
«Здравствуй Миша!
Если ты читаешь это письмо, значит, я была права, полагая, что когда-нибудь, ты вспомнишь обо мне и захочешь найти.
 Жаль, что ты не остановил меня и не убедил остаться – тогда всё могло сложиться по другому, но я сама поспешила и не дала тебе времени подумать, зная твою нерешительность в сложных ситуациях. Я думала только о дочери и была готова на всё, чтобы её обеспечить, а в итоге сгубила дочь, себя и свою маму.
Хозяин, у которого я работала, был вор, как и все подобные ему предприниматели. Он присвоил себе завод в Москве и ещё какие-то  предприятия, потом продал их по частям и стал торговать автомобилями. От богатства, свалившегося ему на голову, эта голова потеряла разум: он пил и развратничал, но я всего этого не знала, когда согласилась идти в воспитатели к его детям от новой и молодой жены, которая живет с ним  только ради денег.
Я прожила у них всего неделю, когда жена уехала с детьми в Москву, на один день и хозяин напился, зашел во флигель, где я жила, изнасиловал меня, а потом заплатил за это. Жаловаться было некому: охранник и шофер, которые жили тоже во флигеле и всё видели – это цепные псы хозяина и выполняют все его указания и свидетельствовать против него не будут.
Пришлось смириться, но деньги хозяин платил, я знала куда иду и потому осталась ради дочери. Так прошло два года, денег я подкопила и осенью хотела уйти совсем, но не успела. Однажды, когда хозяйка с детьми уехала, а моя дочь гостила у меня, хозяин снова напился, заманил мою дочь в особняк и изнасиловал её, а охранник запер меня в моей комнате.
Дочь прибежала ко мне, я потеряла рассудок, схватила нож, выбралась через окно, пробралась в особняк и зарезала хозяина, который спал после пьянства и насильничества.
Меня схватили  охранник и шофер, потом  суд не стал разбираться, что да как, и мне присудили десять лет лагерей, куда я скоро и поеду. Дочка живет у мамы и что с ней дальше будет – боюсь и подумать.
Вот и вся история. Прости меня – тебя я простила давно и жаль, что семьи у нас не получилось.
Прощай, Маша.»
Михаил дочитал письмо, сложил его, сунул в конверт и поднял влажные глаза на мать своей Маши. Та сидела, нервно теребя фартук, который не успела снять.
- Где же Маша сейчас? - спросил Михаил.
- Нет больше Маши, умерла, - ответила  женщина, - когда её посадили, дочка Женя, которой не было ещё и шестнадцати лет, после того случая начала употреблять наркотики, бросила школу, денег нет у нас, и она ради наркотиков пошла по рукам. Потом, через полгода, наверное, уехала за границу – как бы в прислуги,  но знакомые сказали, что в проститутки и там её след исчез, неизвестно даже в какой стране она и жива или нет.
 Я об этом написала, сдуру,  Маше в лагерь и она повесилась там – так сказали мне, но я не верю. Там её и похоронили, а мне уже позднее сообщили. В прошлом году я навестила её могилку в поселке на Урале, где этот лагерь, поставила крест хороший. Теперь одна здесь доживаю: ни дочки, ни внучки нет.
 Я вас, Михаил, не виню – бог вам судья, но думаю, что ваша нерешительность, как писала дочь, сослужила плохую службу  и вам и моим девочкам, – закончила женщина и привычно заплакала.
Михаил поспешно простился и ушел, оставив мать Маши наедине со своим горем, разделить который он не сможет уже никогда.
 Возвращаясь домой, он снова и снова вспоминал тот уход Маши от него и понимал, что прояви он немного настойчивости и пообещай Маше мужскую заботу,  она, конечно, осталась бы с ним, а значит осталась бы жить. Да и его судьба могла сложиться по иному, но смерть отменить нельзя – пустыми воспоминаниями  и сожалениями здесь не помочь и, успокоившись, он уехал домой.

 станислав далецкий