А.С.Стрекалов
Б о л о т о в
И
БОГОРОДИЦК
МОСКВА 2016
“Велико есть дело смертными и преходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел должную славу и, пренося минувшие деяния в потомство и в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила”.
М.В.Ломоносов
1
Сохранилась легенда, что когда-то давным-давно, в 60-х годах XVIII столетия, Екатерина II, только-только получившая тогда Престол Государства Российского из рук гвардейцев-заговорщиков и решившая проехаться - в порядке ознакомления! - по свалившейся на неё Империи в сопровождении любезного её пылкому сердцу Гришеньки Орлова, одного из главных участников заговора по свержению Императора Петра III, - Екатерина посетила в ту первую поездку по стране и мою родину, располагавшуюся на южной окраине тогдашней Московской губернии, по соседству с Куликовым полем. Проезжая по нашим местам, она, по преданию, остановилась передохнуть на левом крутом берегу небольшой речушки со странным и смешным названием Уперта, на развалинах древней сторожевой крепости Богородицк, что с середины ХVI столетия надёжно оберегала Москву от набегов крымских и ногайских татар, а потом постепенно выродилась и пришла в негодность.
Старожилы утверждали, с жаром пересказывая друг дружке и собиравшейся вокруг них детворе доставшееся в наследство предание, что, выйдя тогда из кареты, Екатерина будто бы была прямо-таки очарована красотой, что царственным её очам открылась, поражена и покорена ею, до дрожи внутренней доведена, до оторопи. Противоположный пологий берег, куда упал её зоркий и расчётливый взгляд и где задержался надолго, был сплошь неказистой, но необычайно густой и живучей травкой богородкой покрыт словно дорогим паласом и медленно поднимался вверх на многие сотни метров, образуя этакий расплющенный холм с идеально-ровной поверхностью, или книгу огромную, на природной подставке лежавшую, ежели на метафоры переходить, видимую с высокого берега совершенно отчётливо, до мелочей - до кустиков, рытвин и бугорков и всех её насельников-обитателей. Там беспорядочно были раскиданы ветхие избы крестьян, почерневшей соломою крытые, меж которыми вольно разгуливали с гордо поднятыми головами сытые куры и гуси, а поблизости мирно паслись коровы, овцы и лошади возле воды, дремали под прибрежными кустиками животами вверх одинокие бородатые пастухи, жители деревушки. Всё было мило, компактно, уютно; всё лежало перед тобой как на волшебном блюдечке. До всего, при желании, можно было бы докричаться, грозно помахать рукой.
А какая была широтища вокруг! воздух целебный и терпкий! какое раздолье душе! Как кружилась и звенела, наверное, у молоденькой Катеньки её прелестная белокурая головка, обдуваемая со всех сторон ядрёным российским ветром, как стучало и больно билось о грудь растревоженное любовью и нахлынувшим счастьем сердце.
«Надо же, какие у вас в России чудные бывают места! - дивилась притомившаяся в дороге императрица, изумлённо оглядываясь вокруг прищуренными маленькими глазками. - Какие Мать-Природа выкидывает иногда диковинные коленца!… У нас в Германии таких или похожих мест и в помине нет: там у нас душно и тесно…»
Но не одной лишь окрестной красотой древней русской земли польстилась тогда Екатерина, не одним только воздухом и водой одурманилась-опьянилась. Сметливая немка, по-видимому, быстро и по достоинству оценила необычайную выгодность тех Богом обласканных мест, сообразив, что ежели тут вот, к примеру, где она со свитою остановилась, построить усадьбу, а на противоположном пологом берегу расселить крепостных крестьян, - то тогда дом каждого барского холопа будет виден как на ладони. Выходи на балкон раз от разу и за всеми приглядывай, не зевай. Ни старост не нужно будет, ни управляющих с бургомистрами, ни других каких дармоедов-надсмотрщиков, жуликов и прохиндеев по преимуществу, за которыми самими нужен глаз да глаз, которые тебя в два счёта обведут-объегорят, по миру пустят с сумой, да ещё и посмеются вдогонку... А тут они и даром не нужны, лишними будут: тут она и сама управится со своим хозяйством. Сиди себе только – и смотри с балкона или в окно, не ленись, примечай заинтересованным взглядом все недостатки и упущения. Никто и ничто не скроется от тебя: всё будет соблюдено и учтено в лучшем виде.
«…А что, Гришенька, - покусывая розовые губки в задумчивости, мечтательно обратилась она (по легенде) к сопровождавшему её красавцу и великану Орлову, второму своему советчику-фавориту, которых потом было у неё без счёта, - а ни построить ли нам здесь небольшой домик в два или три этажа - для забав-пикников, для охоты?… Вот уж где был бы нам с тобою простор, майн герц, где нагулялись бы вволю…»
Стоявший рядом Орлов, вероятно, замер от неожиданности, соображая в уме, какие выгоды для себя можно было бы выжать из этой высочайшей затеи. За строительством новой усадьбы для императрицы сразу же увиделись ему огромные, не ограниченные никем и ничем кредиты и соответствующие масштабу стройки барыши, до которых Григорий Григорьевич, как известно, был большой охотник.
«…Воля ваша, матушка, - пожав плечами, тихо сказал тогда он, хитро улыбнувшись чему-то. - Приказывайте - построим».
А сам про себя подумал, наверное: «Нам, гвардейцам, ведь всё равно: что ломать, что строить - лишь бы к рукам прилипало…»
Сказано - сделано. Тут же на привале, будто бы, был подписан Высочайший указ о закладке нового екатерининского дворца с прилегающей к нему деревней, который сопроводился очередным лихим кутежом с поцелуями, песнями, плясками под гитару. После чего подгулявшую Катеньку стали всем миром запихивать в карету. Легенда гласит, что, залезая, она об подножку споткнулась неловко и обронила при этом свой царственный веер, который, на землю упав, так интересно раскрылся, что лучи его перьевые дружно разбежались в сторону предполагаемого на том берегу поселения, будто бы улицы собой обозначив, что в будущем будут в нём.
«Посмотрите! посмотрите! - закричала хмельная императрица, обожравшаяся питательной русской снедью, медовухою дармовой, душистыми блинами с икрою, - посмотрите на мой веер все! О, майн гот! это судьба! Вот вам и план, господа, будущей застройки… Слышишь, Гриша?! слышишь?! - стала щепать она за ляжки и за бока усевшегося рядом с ней фаворита, на валявшийся веер показывая, который не успели поднять. - Вот так и построишь наше с тобою гнёздышко, именно так! Это непременное моё условия…»
Так и построили новую усадьбу для Екатерины: на крутом отвесном берегу дотоле мало кому известной в России речки Уперты, на месте развалившейся Богородицкой крепости со временем возвели величественный двухэтажный дворец на высоком цокольном этаже, украшенный лёгким бельведером и смотровой площадкой на крыше. Западный фасад дворца в центре был отмечен полукруглым выступом, определившим овальные залы здания. Восточный же тыльный и плоский фасад с массивной входной дверью украшал портик из четырёх тосканских колонн, поддерживавших балкон второго этажа, для отдыха предназначенный, для чаепития. В усадебный комплекс входили также возвышавшаяся позади здания и кирпичной дворцовой ограды башня-колокольня с шикарными въездными воротами и Казанская церковь, расположенная неподалёку и выполненная, как и сам дворец, в стиле раннего классицизма. Всё это проектировалось и сооружалось начинающим столичным архитектором Иваном Егоровичем Старовым, летом 1773 года заложившим первый камень в основание Богородицкой усадьбы. Речку перед дворцом, по его же плану, решено было перегородить плотиною, предварительно расширив русло в заранее определённом месте. В результате чего образовался приличных размеров пруд под окнами возводимого екатерининского особняка, в котором белокаменный красавец-дворец отсвечивался как в зеркале по утрам и вечерам, при восходе и закате солнечном, как бы удваиваясь, увеличиваясь в размерах в эти чарующие моменты и являя с противоположного пологого берега картину прямо-таки чудесную, сказочную.
Но построить дворец было лишь половиной дела. Для хорошей усадьбы и дорогая оправа требовалась - сиречь величественный и благоухающий парк, который, с одной стороны, не уступал бы лучшим паркам Европы, Москвы и Петербурга - это было обязательное условие - и, одновременно, подчёркивал и удесятерял красоту самого дворца, придавал ей особенный колорит и ни с чем не сравнимую прелесть… Но для этого, опять-таки, надёжный, грамотный и искусный человек требовался - с задатками большого художника, дизайнера и агронома, - талант и творческий потенциал которого были б сравнимы с талантом самого зодчего Старова, архитектора хотя и молодого, но раннего, с большими задатками и амбициями, молодым задором: а другому б и не доверили никогда возводить покои для самой императрицы… И таким человеком стал в итоге выдающийся русский учёный и агроном и, одновременно, великий гражданин и патриот своей Родины, Андрей Тимофеевич Болотов, который в то время, когда строительство дворца было в полном разгаре, исполнял обязанности управляющего Богородицкой волостью…
2
Андрей Тимофеевич! Уникальнейшая личность в истории! Умница! Светлая голова! Талантище каких поискать! Самородок во всех своих начинаниях и ипостасях, непревзойдённый новатор и генератор идей! Великий подвижник и труженик! Сверкающий бриллиант в короне Российской науки и просвещения, наконец! Фигура для России воистину знаковая и незаменимая, которая хотя и не видна теперь обывателю из-под толстого слоя исторической пыли и шелухи, но которая до сих пор Дело своё хорошо знает и делает, поверьте!
При желании здесь и ещё можно было бы с десяток подобных определений привести - и все они были бы точны и правильны, все к месту. Хотя бы потому уже, что был Андрей Тимофеевич из той редкой и малочисленной, к сожалению, породы людей, с рождения Богом отмеченных, трудами которых матушка-Русь из века в век держится и живёт, духом которых крепится и пребывает. Хотя порою и не догадывается об этом, принимает посмертные дары светочей-богоносцев российских как должное.
Это всё не пустые слова, не досужая выдумка автора, стремящегося-де искусственно героизировать и обожествить, высоко приподнять над землёй своего кумира и земляка, и самому потом в лучах его славы погреться. Болотова не надо ни приукрашивать, ни лицемерно “раскручивать” и возвеличивать посредством всемогущей рекламы, дешёвыми и пошлыми комплементами награждать, приписывать ему чужое или несуществующее, - он в этом нисколечко не нуждается. Это участь других - бессовестных, жуликоватых, пустых, бездарных и бесталанных… Ему же, первооткрывателю и первопроходцу, “пахарю”-труженику с молодых лет, гению и провидцу не нужны “одежды” с чужого плеча, когда его собственный “гардероб” трещал и трещит до сих пор от “добра” нажитого.
Посудите сами, читатель, почувствуйте и по достоинству оцените упорство и работоспособность, природную волю и труд, глубинную веру и оптимизм, и дар бесценный, великий этого удивительного человека, родившегося 7 октября 1738 года в небогатой дворянской провинциальной семье в селе Дворяниново (в то время Московская губерния, ныне Тульская область), в 14 лет оставшегося без родителей, сиротой по сути. Казалось бы, всё - конец: на жизни собственной и карьере ему, беспризорному малолетке, провинциалу без связей, чумазому деревенщине надо было бы ставить после этого крест. Ведь участь сирот во все времена печальна и беспросветна - это общеизвестно. Лишившись живительной семейной поддержки и опеки, они в основном очень быстро опускаются на социальное дно, спиваются там и гибнут, не оставив ни памяти по себе, ни семьи, ни тем более дел добрых, богоугодных, с которыми и жить не совестно, и умирать не страшно.
С Болотовым же ничего подобного не произошло - даже и близко. Вот что удивительно-то и что более всего в его биографии поражает. Наоборот - раннее сиротство его будто недюжинной силою наградило, что перешла к нему от рано усопших родителей и сделала Андрея Тимофеевича богатырём - духа и веры в первую очередь, потенциала творческого, невиданного. Человеком, внёсшим неоценимый вклад в развитие отечественного естествознания и культуры, ставшим основоположником всей русской сельскохозяйственной науки по сути, которая агрономией зовётся. Это главное, что его всегда отличало и что про него непременно надо помнить и знать - про его дух могучий и несгибаемый, а также бурлившее через край неиссякаемое новаторство и подвижничество.
Ни одного дня с тех пор он не просидел просто так - без чтения и науки, без напряжённой интеллектуальной работы, которой он посвятил в итоге всю свою долгую 95-летнюю жизнь, которая его самого и Россию прославила. Книги он читал страстно, запоем с раннего возраста, скупал их в огромных количествах повсюду, не расставался с книгами никогда, до последних дней своих, собрал огромную личную библиотеку в несколько тысяч томов по разным тематикам. Они были для него всегда источником мудрости и вдохновения, и помогли ему стать одним из образованнейших людей своего времени, подлинным энциклопедистом по сути, французским и немецким не чета. Это ему-то - фактическому самоучке. К концу жизни Андрей Тимофеевич сумел накопить такие богатейшие и ценнейшие знания, которые разве что М.В.Ломоносову были доступны, первому русскому академику, с которым его теперь всё чаще и по праву сравнивают.
Диапазон его творческих интересов был необычайно широк - от агрономии и медицины, сугубо естественных дисциплин, до философии и истории, литературы и искусства - дисциплин сугубо гуманитарных. Он был не только замечательным исследователем в различных областях естествознания и сельского хозяйства, но и выдающимся литератором, критиком, переводчиком, художником, архитектором и топографом, первым русским физиотерапевтом и гомеопатом наконец. А историкам - настоящим, глубоким, историкам-патриотам в первую очередь, а не либералам и пустозвонам - он известен также как автор удивительных по колоритности языка и богатой насыщенности фактическим материалом автобиографических записок.
А ещё Андрей Тимофеевич сумел создать своё собственное видение и понимание мира, свою жизненную философию так сказать, основанную на принципе согласия с самим собой и окружающей действительностью. И вся его долгая и чрезвычайно богатая и насыщенная в творческом плане жизнь явилась олицетворением этого наиважнейшего принципа…
Ну а теперь если непосредственно к содеянному им перейти - то прямо-таки дух захватывает, когда пытаешься даже бегло, не вдаваясь в подробности и детали, объять и объяснить всё то, что было создано, разработано и написано им, оставлено нам в наследство; за что каждый грамотный русский человек, элементарного научно-образовательного чутья не утративший, духовного зрения и здоровья, должен бы быть обязан и благодарен Андрею Тимофеевичу до скончания дней своих, по гроб жизни что называется. Химия и физика, биология и медицина, агрономия и агротехника России обильно попользовались за его счёт, продвинулись и ушли вперёд многочисленными трудами его, многолетними мучительными раздумьями и наблюдениями.
Живя после отставки в деревне почти безвыездно - сначала в родовом Дворяниново (1762-1774), потом в Богородице (1776-1796), потом опять в Дворяниново (1796-1833), - будучи сельским жителем по натуре и великим учёным-естествоиспытателем по духу, он ежедневно до глубокой старости ставил там опыты:
- по изучению улучшенных приёмов обработки почвы;
- уходу за сельскохозяйственными культурами;
- применению удобрений, внедрению новых культур и разведению плодовых деревьев;
- активно разрабатывал приёмы мелиорации и агротехники в зависимости от зональных почвенно-климатических условий,
- о чём сразу же и сообщал в “Трудах Вольного Экономического общества”. Чтобы находки его агрономические делались достоянием всех.
Своей кристаллизацией и систематизацией агрономия русская обязана именно ему, именно он впервые разработал проблему замены зернового трёхполья выгодной системой земледелия с введением травосеяния. А капитальный труд его “О разделении полей” (1771) стал первым в России руководством по введению севооборотов и организации сельскохозяйственных территорий.
При описании приёмов ухода за лугами и способов их коренного улучшения Андрей Тимофеевич первым указал на взаимодействие почв и растительности, обусловливающее изменение травостоя лугов и их хозяйственной ценности, первым обратил внимание россиян на абсурдность распространённого в народе мнения, что на наших чернозёмах удобрение является излишним… Как агроном и ботаник, Андрей Тимофеевич дал первую классификацию сорных растений по биологическим признакам и разработал эффективные методы борьбы с овсюгом и другими сорными травами.
Теперь трудно найти раздел сельскохозяйственной науки, который не основывался бы на исследованиях и наработках Болотова, если вообще возможно. Что убедительно доказывают современные его биографы. Его перу принадлежит первое на русском языке печатное руководство по морфологии и линнеевской систематике растений (напомним, что до этого все немногочисленные научные труды в после-петровской период русской истории были либо на французском, либо на немецком языках, то есть не доступны широкому кругу читателей). Он же впервые в мире исследовал, обосновал и оформил основные принципы научной гомологии.
Одним из первых, опять-таки, Андрей Тимофеевич выступил с критикой “водной” теории питания растений. Ему же принадлежит разработка для Центрально-Нечернозёмной зоны России основных научных приёмов удобрения полей, а также ряда других крайне важных элементов агротехники. То есть первая научная идея преображения почв Нечерноземья принадлежит ему.
Слова “впервые” и “первый” без конца пестрят в его жизнеописаниях, буквально не сходят с их страниц, превращаются порой, как и травы, в сорные. Как садовод, он первым среди русских и мировых учёных разработал основные принципы научной помологии и описал множество (более шестисот) сортов яблонь и груш. Он также активно проводил работы по различным видам плодоводства: технике прививок, размножению яблонь отрезками корней, выведению новых сортов и размножению их, рациональному размещению плодовых деревьев, уходу за ними и садом в целом. В работах Болотова можно также с интересом и пользой прочесть о возделывании и переработке картофеля - второго русского хлеба, существовавшего в его времена в основном на барских клумбах, - о введении культуры трав, корнеплодов, овощных растений, осеверении южных плодовых деревьев и многое-многое другое, о чём и не догадываются современные специалисты-аграрии. Он колдовал вокруг злаков, первый внедрил в центральной части России южные помидоры, распространял полезнейшую для простого народа северную смородину. Всё практическое садоводство базируется по сути на открытых Андреем Тимофеевичем закономерностях биологии роста и развития плодовых и ягодных растений. А в лесоводстве широко используются до сих пор разработанные им методики лесоразведения и лесопользования.
Как учёному-ботанику, повторим, Андрею Тимофеевичу принадлежат ценнейшие описания сорных, лекарственных и культурных растений. Он изучил и описал различные формы цветков, приспособления растений к опылению, роль насекомых в опылении, факторы, благоприятствующие или мешающие опылению; описал многие плоды, семена, приспособления семян к распространению. В статье “О семенах” он высказал правильные мысли о значении количества пыльцы для оплодотворения и о причинах стерильности растений.
Был Андрей Тимофеевич и великим селекционером, на сто лет опередившим Мичурина. В работе “Опыт над яблочными семенами” он говорил о распространённости естественной гибридизации и рекомендовал использовать формы, возникающие путём свободных межсортовых переопылений, как исходный материал для создания отбором и воспитанием новых сортов плодовых, то есть впервые в общей форме высказал идею гибридизационно-селекционного метода, научно разработанного и обоснованного впоследствии мичуринской школой биологов. Здесь стоит отметить ещё, что Андрей Тимофеевич и сам создал целый ряд новых сортов овощных и плодовых культур, которые подробно описал и зарисовал в собственных сельскохозяйственных журналах и книгах.
Как учёный-селекционер и великий биолог одновременно, Андрей Тимофеевич обнаружил у яблони явление дихогамии - разновременного созревания тычинок и пестиков обоеполых цветков - и первым в научном мире (задолго до Шпренгеля) правильно оценил это явление как важнейшую предпосылку для перекрёстного опыления. Он первым заметил также преимущества перекрёстного опыления, предвосхитив по сути то важнейшее обобщение в биологии, что позже получило название “закона Найта-Дарвина”.
Вёл Андрей Тимофеевич и постоянные метеорологические наблюдения - вот уж воистину всеохватным и вездесущим был этот удивительный человек. Так, его «Книжка метеорологических замечаний» содержит ежедневные наблюдения за погодой на протяжении 52 лет. Представляете терпение его и сроки! Сын Болотова Павел передал их в Академию наук, где они были впоследствии напечатаны как ценнейший источник и где хранятся теперь в Библиотеке АН в Петербурге. Подобных наблюдений и за столь продолжительный период времени в России до него не делал никто: Гидрометцентр с огромным штатом сотрудников мог бы ему позавидовать.
А.Т.Болотов много занимался и вопросами техники, был великим инженером-механиком и инженером-гидравликом, предложив народу русскому различные конструкции новаторских сельскохозяйственных орудий, гидротехнических устройств, установку для выработки крахмала.
Его можно назвать и первым русским врачом-физиотерапевтом, потому что именно он начал первым лечить при помощи электричества некоторые заболевания человека, для чего собственноручно сконструировал и построил специальную электрическую машину…
В особом ряду деяний Болотова стоит его научно-просветительская деятельность. В течение долгой и прекрасной в творческом плане жизни непрерывно занимаясь самообразованием в области философии, истории и естествознания, Андрей Тимофеевич изо всех сил пытался образовать при этом и свою страну, причём самые широкие слои её населения. Так, на протяжении десяти лет (1778-1789) послепетровская крепостная Россия получала в готовом виде начатки знаний и элементарные понятия о достижениях русской и мировой науки из многочисленных печатных трудов Болотова, его увлекательных рассказов и бесед, живым доходчивым языком написанных, которые он без устали выплёскивал на страницы популярных тогда журналов «Сельский житель» и «Экономический магазин», единственным автором и анонимным составителем которых фактически был он сам… Туда же он помещал частенько (помимо “Трудов Вольного Экономического общества” - издания элитарного и малодоступного) и собственные естественнонаучные открытия, великодушно желая сделать их достоянием всей страны, всего русского, обученного грамоте люда.
И если журнал «Сельский житель», выходивший еженедельно, просуществовал всего год (1778-79) и потом был закрыт по решению издателя, которого интересовала только большая прибыль. То в 1779 году, познакомившись и подружившись с Николаем Ивановичем Новиковым, ведущим книгоиздателем того времени, Болотов начинает публиковать свой новый журнал - «Экономический магазин» (1780-1789), который, в виде приложения к «Московским новостям», выходил вплоть до ареста Новикова и позволил Андрею Тимофеевичу уже по-настоящему раскрыться как незаурядному писателю-публицисту. За это время им было подготовлено и издано 40 полноценных томов этого журнала по 400 страниц каждый (а вместе с «Сельским жителем» 42 тома), и каждый том содержал богатейший материал по научно-практическим основам сельского хозяйства. Даже и современных учёных поражает порой необычайная глубина и правильность позиций, которые занимал тогда Болотов по многим вопросам. Что уж говорить про его современников, для которых его журнальная публицистика была воистину бесценной.
Современники, надо сказать, свиньями неблагодарными не были и по достоинству оценили Болотова-учёного: с 1766 г. он - член Вольного Экономического Общества, которое наградило его поочерёдно золотой и серебряной медалями; с 1793 г. - член королевского саксонского Лейпцигского экономического общества; а с 1821 г. - почётный член Московского сельскохозяйственного общества. Его высоко ценили президент Российской Академии наук того времени Андрей Андреевич Нартов и замечательный наш издатель, критик и писатель Николай Иванович Новиков. А это всё были люди передовые, грамотные во многих вопросах, которых, как стреляных воробьёв, на мякине было не провести и не купить на подделку дешёвую, второсортную.
И ещё обязательно надо упомянуть в связи с этим, коль уж была затронута эта тема, что журналы, выпускаемые Болотовым, содержали большое количество рисунков и акварелей, единственным автором которых был он сам. Вообще же, рисование занимало огромное место в его жизни - он был добротным художником помимо всего прочего, таланту и мастерству которого позавидовали бы многие сегодняшние раскрученные кумиры-холстомараки. Так, отправляя в «Труды Вольного Экономического общества» свои статьи, Андрей Тимофеевич неизменно сопровождал их собственными иллюстрациями. Когда же после смерти Екатерины он вернулся на постоянное жительство в родное Дворяниново, оставив службу и должность управляющего Богородицким уездом, то там, на родине, он закончил работу над капитальным трудом - «Яблочных книгах», - состоявшим из 8 увесистых томов. И к этим рукописным томах прилагались ещё и - внимание! - 3 тома акварельных рисунков, будущим российским учёным-ботаникам и селекционерам в дар и посильную помощь. Берите, мол, люди добрые, пользуйтесь на здоровье! Не жалко!… Всё это о том говорит, что работу уже достаточно престарелый учёный проделал тогда титаническую, описав и зарисовав в итоге 661 сорт яблок и груш. И ещё прибавьте сюда, что созданию книги предшествовало огромное количество опытов…
В плане гуманитарном, к которому мы теперь переходим, Андрей Тимофеевич одарил Россию и россиян своими изумительными по простоте, глубине мысли и красоте слога автобиографическими записками “Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков” в 29 частях - без сомнения лучшей русской прозой того стародавнего времени, что охватывает исторический период с 1738-го по 1795-й год включительно и содержит ценнейший фактический материал для характеристики быта, нравов и качества русской общественной жизни той далёкой и уже почти забытой эпохи. «Записки» как уникальный исторический и литературный памятник имеют исключительное значение при изучении русской истории и, пожалуй, являются единственным источником мемуарного характера, столь полно и широко освещающим различные аспекты исторического и культурного развития России во второй половине XVIII века. В этом отношении их вполне можно со «Словом о полку Игореве» сравнить: значение обоих памятников для русских и зарубежных историков и культурологов одинаковое.
К написанию своих удивительных мемуаров, наивных порой, но всегда искренних и правдивых, Болотов приступил в 1789 году. Пережитое - а видел он очень и очень многое - стало основой его длительной и многотрудной литературной работы. Сам автор из природной скромности полагал, что историю своей жизни он пишет не потому, что в ней были какие-то необычайные и неординарные события. Он только лишь хотел зафиксировать для потомков те происшествия, которые показались ему интересными и значительными. «Не тщеславие и не иные какие намерения побудили меня написать сию историю, - признавался он в предисловии, - мне во всю жизнь досадно было, что предки мои не оставили после себя ни малейших письменных свидетельств… Писал не в том намерении, чтоб издать в свет, а единственно для удовольствования любопытства моих детей и тех моих будущих потомков, которые похотят обо мне иметь сведения…»
Таков был главный, стержневой лейтмотив, писательский пафос, если хотите, всего огромного по объёму произведения: не славы и денег ради, а исключительно для пользы дела, для удовлетворения законного любопытства детей и внуков к деяниям своих отцов. И только: ничего личного, как говорится, и ничего корыстного… Завершённые в 1816 году, мемуары в максимально-полном своём варианте (на который впоследствии опирались и ориентировались все последующие редакции) увидели свет лишь в 1870-1873 годах, то есть через 40 лет после смерти автора (хотя отдельными частями «Записки» начали издаваться с 1839 года). Вышли они 4-томником в Приложением к журналу «Русская старина»; к печати были подготовлены М.И.Семевским, который предварил текст «Записок» вступительной статьёй… Второе сокращённое издание в 3-х томах в России вышло уже в 1931 году. И всё. Более главная книга Болотова в царское и советское время не переиздавалась.
А жаль. Ведь автор всю душу в неё вложил, все накопленные знания, опыт. И ни разу не погрешил против истины - ни разу!!! Великое достижение писательское - отсутствие лукавства и позы, чему у него многим нынешним графоманом и рифмоплётам неплохо было бы и поучиться!
При жизни рукопись самолично была им аккуратно переплетена в отдельные тома и по обыкновению снабжена рисунками. Умер Андрей Тимофеевич спустя 17 лет после завершения своих «Записок». РРрРаботу над мемуарами отца продолжил уже сын его, Павел Андреевич, а потом и внук, Михаил Павлович, добавившие к отцовским и дедовским черновикам свои собственные впечатления и наблюдения…
Итак, из болотовских «Записок» историки и литераторы многих поколений россиян благодарно и с большою пользой для себя черпали бесценные сведения:
- о жизни и быте дворян и их помещичьем хозяйстве, а также о нравах и воспитании дворянской молодёжи второй половины XVIII века;
- о подвигах русской армии в бессмысленной и ненужной нам Семилетней войне (напомним, что молодой Болотов был участником, пусть и пассивным, первого похода против Пруссии в 1757 году);
- о кровавом дворцовом перевороте 1762 года, свергшем с Престола и лишившем жизни Императора Петра III;
- о чумном бунте и широкомасштабной крестьянской войне 1773-1775 годов - реакции народной на переворот, - и нешуточной панике дворян во время той войны, зверски расправившихся потом - за панику и утробный страх! - с лихим предводителем, Пугачёвым Емельяном Ивановичем, выдававшим себя за убиенного Императора и оттого получившим в народе такую поддержку (Андрею Тимофеевичу даже довелось увидеть казнь Пугачёва на Болотной площади);
- о настроении русской вельможной знати в годы Французской революции конца XVIII века и ещё о многом-многом другом,
- черпали и не переставали удивляться глубиной болотовского духовного зрения, его подкупающей житейской мудростью, опытом, психологической примечательной цепкостью, что особенно ценно и важно в любом сочинении и во все времена. Ничто не укрылось, казалось, от всевидящего ока мемуариста, ничто не прошло стороной мимо резвого его пера, не кануло бесследно в Лету.
А если прибавить к этому, что Болотов, как писатель, отличался ещё и завидным для рассказчика качеством - обладал богатым образным мышлением и мог ярко и динамично представить событие и потом в точности переложить его на бумагу, - то можно легко понять, какой популярностью пользовались его «Записки» в России среди самых широких слоёв населения после выхода в свет в начале 1870-х годов. Даже в романах и повестях того времени редко можно было найти столь захватывающие описания и сюжеты.
Да что говорить про “мелкотравчатых” и посредственных историков-летописцев и сочинителей, или простых обывателей бесталанных, когда даже и сам граф Л.Н.Толстой - уж на что был умелец и чародей, непревзойдённый кудесник слова, мало кого признававший за ровню себе, - и тот прочитал и высоко оценил их. Это Толстой-то!!! с его гордынею непомерной и дьявольским самолюбием!!! Однако ж вот не поленился и познакомился, потратил время и силы, назвав «Записки» «хорошими картинами прошлого века»...
Отечественная война 1812 года также нашла своё отражение в исторических записках Болотова («Магазин достопамятных и любопытных бумаг», «Отечественник…»). В них, помимо выписок из официальных документов и собственных его рассуждений о тех или иных событиях того героического периода русской истории, Андрей Тимофеевич собрал и поэтические произведения, созданные не только титулованными, но и молодыми никому не известными авторами, посвящённые эпизодам войны и воспевающие мужество и героизм простых русских солдат и мудрость их командиров. Кто любит и ценит поэзию - может их почитать и почерпнуть для себя много изящного и полезного.
Что удивительно, не обошёл Андрей Тимофеевич вниманием и самых маленьких жителей страны, создав в Богородицке первый в России детский театр, просуществовавший 2 года (1779-1781) и имевший в репертуаре около 20 пьес, самим же им и написанных.
В Богородицке же, про который рассказ впереди, усилиями Болотова были открыты пансион для благородных детей и волостное училище.
Екатерининская эпоха, в которой он прожил ровно половину творческой жизни, была у нас в России периодом повального увлечения философией. И Болотов не отстаёт от веяний времени, пишет свою знаменитую «Детскую философию, или нравоучительные разговоры между одной госпожой и её детьми» - добротно и умно составленный новый русский учебник для детей - учебник универсальный! - по которому не одно поколение мальчиков и девочек нашей страны овладевало впоследствии азами современных научных познаний, вплотную подступало к ним. Эта книга явилась первой в России антологией рассказов, предназначенных для чтения вслух и обсуждения, каковыми были в советское время знаменитые хрестоматии, если кто ещё помнит их, кто по ним учился. Как всегда, Болотов и здесь остаётся практиком и даёт необходимые пояснения молодым матерям в их многотрудном деле обучения и воспитания подрастающего поколения. Его «Детская философия» - это откровение не только для людей его века, но и для нашего. Она абсолютно точно соответствовала названию - потому что учила детишек и родителей мудрости, охватывала в самых общих чертах основные мировоззренческие проблемы и содержала фактические научные знания! Скажите: много ли существует учебников в наше время, которые могут похвастаться этим - учить правильно мыслить, работать и жить?...
Великими были Дары, ниспосланные Господом этому добродушному и великодушному, и на удивление скромному человеку. Велика была и отдача - знак глубочайшей почтительной благодарности за Божий всепобеждающий и всеисцеляющий Дар, дающий разум человеку, волю и жажду жизни. По масштабу содеянного и понятого, запалу творческому, плодовитости Андрей Тимофеевич разве что своему старшему современнику уступал, Ломоносову Михайле Васильевичу. Ну так с тем в России и по сию пору рядом даже и близко поставить некого, да и за её пределами - тоже.
Болотов был пожиже. И поскромней - это правда. Но всё равно это был учёный и человек если и не ломоносовского покроя, то ломоносовского понимания задач отечественной науки и просвещения - уж это-то абсолютно точно, и никакому сомнению не подлежит. Поэтому его, не боясь ошибиться, можно смело поставить с М.В.Ломоносовым в один ряд - и назвать их обоих «воплощённым образом России XVIII века»...
3
Можно представить, как удивится внимательный и дотошный читатель, услыхав такое, ухмыльнётся вдогонку и скажет мысленно, а может даже и вслух, дочитав до конца рассказ про жизнь и творчество первого русского агронома, учёного-естествоиспытателя и просветителя-энциклопедиста: «Что-то уж больно много тут всего наговорено, неправдоподобно много! Загнул, наверное, автор по природной фантазии своей, перелил через край, сравнив никому не известного отшельника тульского с самим Ломоносовым! Да ежели он, этот Болотов, и вправду такой талантливый и плодовитый был, как тут про него написано, - чего же тогда про него в России никто и ничего не знает-то?... Да нет же, конечно, чушь это всё! бред и выдумки авторские! - добавит потом с лёгкой грустью. - Просто, умеют и любят эти писаки чахоточные своих земляков до небес поднимать, из мухи слона делать».
Упрёк или вопрос такой со стороны недоверчивого читателя отчасти справедливым будет - это понятно. И надо на него отвечать. Иначе всё сказанное выше и вправду многим покажется вздором, бурной фантазией авторской или же историческим анекдотом, байкою псевдонаучной, которую не поймут и не примут всерьёз солидные мудрые люди, которую быстро забудут…
Так вот, ответ автора будет следующий. Литература по Болотову и вправду крайне бедна: это есть твёрдо-установленный факт, который не обойдёшь и от которого никуда не денешься. На сегодняшний день имеется всего-то с пяток серьёзных научно-исследовательских работ, посвящённых Болотову как личности и как писателю и учёному.
До Октября Семнадцатого, если говорить строго и при этом большими весами литературу и историю мерить, были лишь две такие работы, заслуживающие пристального внимания своей объективностью и глубиной, и научной добросовестностью, главное:
- монография Е.Н.Щепкиной «Старинные помещики на службе и дома. Из семейной хроники 1738-1762». (Спб, 1898 г.), где автором, помимо прочего, достаточно подробно рассматривается ранний период жизни А.Т.Болотова - до 1762 года включительно;
- великий Александр Блок, будучи ещё студентом, написал реферат «Болотов и Новиков» (1904 г.), где им скрупулёзно и тонко были рассмотрены мировосприятие и литературная деятельность Андрея Тимофеевича с учётом его нравственной позиции и умственного развития.
Пожалуй, и всё. Иных глубоких исследований в досоветский предреволюционный период по сути и не было-то, если не считать за таковые:
- краткую биографию Болотова в «Земледельческом журнале» в 1838 году (автор - С.А.Маслов);
- краткие биографические сведения о Болотове (авторы - Н.А.Полевой и А.В.Дружинин), написанные в качестве предисловия к первым публикациям мемуаров Андрея Тимофеевича (1839 и 1858 гг.);
- вступительную статью М.И.Семевского, предварявшую текст «Записок» (1870 г.);
- крохотную заметку о Болотове в «Энциклопедическом словаре» Ф.А.Брокгауза и И.А.Эфрона (Спб., 1890 г.);
- две небольшие автобиографические статьи о Болотове в вышедшем в 1897 году «Критико-биографическом словаре русских писателей и учёных» (авторы Е.Н.Щепкина и С.Н.Венгеров), -
заметок, дающих некоторые поверхностные представление о жизни и деятельности тульского гения-самородка, но не более того. Душу они не цепляют, не воспламеняют разум.
Почему такое происходило - понятно. Россия начиная с середины XIX века, со времени смерти Императора Николая I - точнее, была беременна Революцией. Поэтому прославлялись и тиражировались, поднимались на щит люди, звавшие народ к бунту, к разрушению национальных и государственных устоев, к топору. Декабристы, Желябов, Софья Перовская, Нечаев со своим «Катехизисом революционера» (главным девизом которого, главным лозунгом были известные всем слова: «нравственно всё, что служит делу революции»), боевики-петрашевцы, готовившиеся убить Царя, террористы «Земли и воли» и «Народной воли», с азартом и лёгкостью отправлявшие на тот свет при помощи револьверов и бомб всех неугодных чиновников-патриотов, - всё это были «святые», занесённые в синодик русской Революции и потом канонизированные историками. «Святые» и «мученики» с пистолетами и динамитом в руках. «Святые» от ненависти! Убийцы-«мученики»! Безжалостные маньяки и упыри, одержимые разрушительным бесом, блистательно описанные Достоевским сначала, а потом и идеологами-черносотенцами, предрекавшими, что революционеры погубят Россию, или же подведут к опасной черте, за которой - пропасть! Они-то, «бесы», и были тогда властителями и героями дум, кумирами всех модных российских писателей, издателей и молодёжи. Им посвящались многочисленные газетные и журнальные статьи; про их жизнь и дела сочинялись восторженные биографии, на которых потом воспитывались целые поколения россиян, готовых последовать их примеру, пойти им вослед очертя голову. И началось такое всеобщее безумие и помешательство с декабристов. Именно они, стоявшие первыми в этом «героическом» революционном ряду, внесли в российскую политическую жизнь страшный вирус - «психоз крови»…
А.Т.Болотов был уже тем ненавистен Интернационалу и революционным бесам, что психозом этим никогда не страдал. Наоборот, был убеждённым консерватором-антиреволюционером по духу, считавшим, что самые правильные и самые надёжные изменения суть те, которые происходят в сердцах и душах человеческих. Изменись в первую очередь сам, - с рождения верил Болотов, - стань лучше, умнее, добрее, великодушнее и терпимее к окружающим. И этим ты изменишь мир - в лучшую сторону разумеется… Точно так же, к слову, и Пушкин потом считал, и Лермонтов, и Гоголь со славянофилами и Достоевским, и все державники-патриоты русские, которых черносотенцами прозвали и демонизировали через литературу и СМИ за одно лишь то, что они громогласно предупреждали Россию и россиян о страшных последствиях и неисчислимых бедах, которыми обернётся для них надвигающаяся Революция.
Революционеры же считали и считают иначе: что окружающий дольний мир, изначально порочный и греховный по какой-то странной причине, несправедливый, неправильный и несовершенный, можно поменять только лишь одним, крайним и радикальным, способом - взорвать, уничтожить его, залить кровью неугодных и непослушных, устроенных не так как они, мудрые, правильные и всезнающие. И тем спланированным социальным взрывом расчистить место для нового, лучшего мира, куда более гуманного и справедливого на их «просвещённый» взгляд, более демократичного и прогрессивного. Революционеров, если совсем коротко, можно с врачами-хирургами в этом плане сравнить, которые не умеют и не любят долго и нудно лечить, которые могут только безжалостно рвать на куски и по живому резать.
Болотов же был «терапевтом» (по медицинской классификации если определять). Взрывать, убивать и резать не было его стезёй и его призванием. Категорически!
Поэтому-то он на дух не переносил, например, ядовитого пересмешника и богохульника Вольтера и вольтерьянство в целом, считая их самыми опасными на земле, самыми для человечества вредными, задолго до В.Гюго поняв ту простую и достаточно очевидную в общем-то истину, что «пока будут Вольтеры – будут и Мараты», сиречь кровожадные разрушители-упыри, революционеры сугубые, яростные, ниспровергатели всех возможных основ и устоев, порядков и государств, люди, живущие за чужой счёт, питающиеся чужим горем, страданием, кровью. Вольтеры готовят почву Маратам, умело забираются в души людям, головы ловко дурят, набивают разрушительной дрянью мозги. Они идеологи и вдохновители всех социальных потрясений и смут, прошлых, настоящих будущих, они - главные бесы-ниспровергатели, закопёрщики и творцы, они - истоки. Мараты же - лишь исполнители, тупая грубая рабочая сила в умелых и ловких руках «прорабов» всех революций и «перестроек».
А.Т.Болотов, повторимся, был ярый их антипод - был творцом-созидателем по натуре, великим строителем-тружеником и миротворцем; а значит убеждённым противником любых революционных пожаров, государственных переворотов и катастроф, любых захребетников-паразитов, откуда Вольеры и им подобные деятели и черпают без устали революционные кадры. Поэтому не только с жаром проповедовал основы христианской морали в своих многочисленных произведениях - главной и единственной, на его взгляд, надёжной защитницы от Революции, - но и жил и дышал по заветам Христа, твёрдо верил, что благополучие всякого человека зависит исключительно от его «добрых или худых дел», которые к каждому так или иначе возвращаются в течение жизни.
Вообще же, если мировоззрения его вкратце коснуться, миропонимания, то можно с уверенностью сказать, что был он человеком глубоко религиозным, глубоко верующим с рождения, твёрдым сторонником и поборником известного нравственного закона - «Не убий!» - единственно стоящего и надёжного из всех, и безусловно Божественного происхождения, неукоснительно следуя которому, можно относительно мирно жить и сосуществовать на земле, чего-то путного и полезного добиваться. То есть религия, вера и нравственность, по его убеждению, находятся в тесной взаимосвязи и взаимозависимости, образуют Божественную симфонию, имя которой - Жизнь… Поэтому-то любые сомнения, считал он, пусть даже самые искренние и благожелательные, в истинности христианского вероучения подтачивают основы нравственности, что с неизбежностью ведёт сначала к моральному упадку современное общество, а потом и к Революции, что сродни катастрофе, к итоговой Смерти.
Именно и только лишь по этой причине он к вольтерьянству и вольтерьянцам резко отрицательно всегда относился, богохульникам и христопродавцам упёртым, считая, что они все лукавцы и клоуны, одной достаточно пошлой идейки рабы. И под видом поиска «правды» сознательно подтачивали и ниспровергали нравственные основы общества, вносили в души простых трудяг-обывателей смуту, мерзость и грязь! А это было недопустимо: для сторонника твёрдого порядка и дисциплины Болотова это был самый страшный грех, хуже и гаже которого и быть ничего не может…
Далее обратим внимание вот ещё на какой крайне важный момент в биографии Андрея Тимофеевича, что повлиял самым существенным образом на его посмертную бесславную судьбу, тотальную засекреченность и безвестность. В «Записках» он настойчиво подчёркивал не один раз свою непричастность к масонству и негативное отношение к его учению, что было истинной правдой с его стороны, абсолютной и чистосердечной, а не желанием выгородиться и оправдаться перед правительством, начавшим гонения на вольных каменщиков после Французской революции 1789 года, то есть как раз в период работы над мемуарами. Чистосердечность Болотова в этом вопросе не подлежит сомнению и подтверждается таким общеизвестным фактом из его биографии, как то, например, что многие годы Андрей Тимофеевич дружил и сотрудничал с Н.И.Новиковым, главой российских масонов в екатерининскую эпоху, долго и тесно общался с ним, - но масоном так и не стал в итоге. Хотя эти люди, масоны, достаточно активно вербуют повсюду своих сторонников из народа: это общеизвестно. Вероятно, Николай Иванович, досконально изучив его, даже и не делал попыток приобщить к тайному братству своего талантливого редактора, понимая, что бессмысленно и бесполезно это, что не станет Андрей Тимофеевич ничьим рабом, не пожелает поступиться свободой.
И с Г.Г.Орловым похожая наблюдалась картина, фаворитом Екатерининским и главным участником заговора 1762 года. Григорий Орлов ведь тоже ярым масоном слыл, что было делом естественным и понятным для историков-конспирологов, ибо все заговорщики - масоны по определению, а все масоны - потенциальные заговорщики; масоны и заговор против национально-ориентированных властей - это слова синонимы. И главари декабристов (пытавшиеся заменить Монархию Республикой) являлись масонами: Пестель, Рылеев, Трубецкой, Муравьёв, - и лидеры Февраля Семнадцатого, идейные их последователи, во главе с адвокатом Соколовым, автором Приказа№1, которому, Соколову, беспрекословно подчинялись все - и Львов, и Милюков, и Гучков с Керенским, - тоже, заметим себе, масоны. Вольными каменщиками самых высоких степеней были и господа либералы из окружения Горбачёва и Ельцина, что остервенело рушили Советский Союз под самыми благородными лозунгами, а потом порабощали и грабили “освободившуюся” Россию, делали её аграрным и сырьевым придатком Запада, каковым она и остаётся до сих пор. Это всё факты общеизвестные, и автор Америки здесь не откроет. Упаси Бог!
Так вот, Григорий Орлов, познакомившись с Болотовым ещё в Кёнигсберге (апрель 1758 - март 1762 гг.), за 4 года крепко подружившись с ним, на вечеринках частенько называя его при всех даже и своим братом, в итоге в заговор против Императора Петра III Болотова так и не втянул и масоном не сделал. Хотя в период подготовки к свержению Государя (март-июль 1762 года) его, Орлова, закадычный дружок Андрей служил уже в Петербурге в должности флигель-адъютанта барона Н.А.Корфа, назначенного генерал-полицмейстером северной столицы, и мог бы, при такой-то должности, много пользы заговорщикам принести.
Но Григорий Григорьевич за помощью к Болотову не обратился и в планы заговора не посвятил, почувствовав видимо гнилым и продажным нутром (как и Н.И.Новиков после), что Андрей Тимофеевич - человек абсолютно не их круга и убеждений, не революционер, не любитель заговоров и насильственной смерти. И от предложения всенепременно откажется, не захочет кровью руки марать, - что было истинной правдой…
Он ведь и Пушкин, если прямую аналогию провести, таким же пацифистом и миротворцем был, приверженцем самодержавного строя, монархии и порядка. И любые выступления против государства и власти воспринимались им крайне негативно, если не сказать в штыки. Поэт, и это общеизвестно, был также лично близко знаком со многими декабристами и даже масоном числился в молодые годы: мода тогда такая была! Но, тем не менее, заговорщиком так и не стал в итоге в декабре 1825 года. И не потому, дескать, что его не было в Петербурге - ерунда это всё, отговорки масонские, хитромудрые! - а исключительно и только лишь по одной простой причине: что имел с декабристами что называется разные «группы крови», жил с ними в разных мирах. Хотя и посвятил им по горячим следам восторженное стихотворение, не разобравшись в сути... А когда разобрался, когда с Николаем I встретился и поговорил, - он уже другое про декабристов писал, резко отрицательное и негативное. И это тоже общеизвестно, тоже опубликовано, хотя и не широко. Но про пушкинскую критику и неприязнь декабрьского вооружённого восстания, как и нравов тогдашнего петербургского великосветского общества в целом либералы наши лукавые даже и не упоминают - это для них табу. Правда в либерально-масонских кругах не в почёте…
Болотов с Пушкиным - и это главное, что роднит обоих, - были людьми глубоко-верующими, богобоязненными и высоконравственными. Убить человека, сознательно лишить его жизни, дарованной каждому смертному Господом Богом, да ещё и находясь при этом в твёрдой памяти и рассудке, - нет, это было для них ни при каком условии не приемлемо: замахнуться на Замысел и Волю Творца!!! Для них-то - Божьих посланников!!!
И убеждёнными масонами оба не могли стать (Пушкин лишь поигрался в масонство по-молодости и неискушённости, но быстро одумался и отошёл). Потому что при всех очевидных преимуществах этой бесовской и хорошо законспирированной организации: уверенность в завтрашнем дне, немалые деньги и слава, над миром власть, - ты гарантированно теряешь свободу, становишься пешкой в чужой игре, безмозглым и бессловесным винтиком огромной и абсолютно бездушной карательно-разрушительной машины. А если совсем откровенно - становишься мирового еврейства рабом, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Потому что масонство с первого дня плотно поддерживается и контролируется Сионом, задача у которого во все времена одна, простая и понятная, достаточно ярко выраженная: создавать идеологические химеры из века в век с целью сокрушения всех крепких национальных структур ради торжества одной, наднациональной - Единого Мирового Правительства…{1}
Становиться же рабами евреев для патриотов и гениев русских было бы смерти подобно. Духовное рабство и подчинение - не для них. Они все как один лишь Господу Богу хотели служить. И служили!!! И совесть им ни за что не позволила бы Божью службу и веру на золото поменять, на Мамону и мировое господство. Ибо совесть собственную - неумолчный Глас Божий в душе - все они пуще евреев с первого дня боялись. Эту последнюю ценность, с рождения чувствовали они, не следует предавать и продавать ни в коем разе и ни под каким видом. Ибо это значило бы приносить Господа Бога нашего в жертву земному могуществу и интересам…
Вот это-то и были те два великих смертных греха перед Интернационалом и Революцией: отвержение пересмешника и мирового пакостника Вольтера, гуру нашей либеральной интеллигенции, и непринятие масонства ни под каким видом, - за которые людей сразу же заносят в чёрные списки и держат там до скончания веков. За это уже многие достойные граждане поплатились. И ещё поплатятся не раз… Поплатился и Болотов, разумеется, - своим тотальным замалчиванием и непризнанием главным образом. И долго, как представляется, будет нести этот свой тяжкий посмертный крест…
Были у Андрея Тимофеевича и другие грехи - помельче, которые тоже славы в либерально-революционных кругах ему не прибавили.
Так, например, он крайне отрицательно воспринял Французскую Революцию в 1789 году, автоматически занеся себя в стан консерваторов-реакционеров, душителей “братства”, “равенства” и “свободы”. По его глубокому убеждению, Революция эта и последовавшие за ней «критические времена» для Франции и Европы - результат отпадения «черни» от веры, приведший к массовому психозу сначала, а потом и безумию. Что, в свою очередь, пробудило самые низменные человеческие инстинкты со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И пламенным патриотом России, Родины своей милой, Болотов всегда был, да ещё и с ярко выраженным русским национальным началом. И не скрывал этого, не желал скрывать, что без конца и без устали проявлялось в его творческой деятельности учёного, писателя, литературного критика и драматурга. Андрей Тимофеевич в обширных трудах призывал соотечественников, опираясь на западные культурные достижения, всё ж таки не идти бесконечно и тупо по чьим-то просвещённым следам, а создавать свою собственную русскую национальную культуру, глубоко веря в то, что Россия обладает для этого достаточным творческим потенциалом, доказанным и проверенным временем! То есть думал и писал то же самое по сути, к чему чуть раньше него призывал и Ломоносов в своих исторических изысканиях, которыми Михайло Васильевич мечтал “приучить русских людей не только гордиться своей историей, но и советоваться с ней, извлекать из неё поучительные уроки”. А уроки прошлого, на его взгляд, были и славные и героические.
И знаменитый Ломоносовский «Гимн русскому гению» о том же, который теперь золотыми буквами высечен на белом мраморе у дубовых входных дверей в вестибюле Главного здания Московского Университета на Воробьёвых горах и который вся образованная Россия обязана назубок знать, хоть ночью кого разбуди:
«О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих,
И видеть таковых желает, каких зовёт от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободрены
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать».
Этот бессмертный набатный призыв Ломоносова к соотечественникам, исполненный глубокой веры в них и саму Россию, через А.Т.Болотова потом подхватил Г.Р.Державин («Французить нам кончать пора! На Русь пора!») и Н.М.Карамзин: «Хорошо и должно учиться. Но горе человеку и народу, который будет всегдашним учеником. Мы никогда не будем умны чужим умом и славны чужой славою». От Державина и Карамзина этот священный огонь подхватили Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Тютчев, славянофилы, Данилевский с Леонтьевым и многие-многие другие славные сыны-патриоты нашей страны, ответственные за чистоту и свет народной души, крепость народного Духа!...
4
Итак, до Революции 1917-го года А.Т.Болотову, ввиду указанных выше причин, были посвящены всего-то две небольшие, но достаточно качественные работы (всё остальное - контуры биографии, творчества, или вообще штрихи, ничего не дующие ни уму, ни сердцу). Существенно, что одна из них, как уже отмечалось выше, была написана Александром Блоком, который, будучи сам поэтом и мыслителем первой величины, деятелем пушкинско-лермонтовского ряда, безусловно не стал бы тратить время и силы на мелкоту: он, как известно, выдёргивал из небытия на свет Божий фигуры даровитейшие и знаковые.
И в этой связи уместно будет Пушкина ещё раз вспомнить, намеревавшегося в своё время биографию Ломоносова написать - не по заказу, а по зову сердца, - и через неё прославить великого сына России, которым поэт был очарован и покорён как незаурядной личностью и разносторонним учёным, несгибаемым мужественным человеком плюс ко всему, пламенным патриотом своей страны, бившимся за неё насмерть. Он долго и упорно работал над жизнеописанием Михайлы Васильевича, собирал по архивам материалы, удивительно ярких и мудрых рукописных набросков после себя целый ворох оставил про жизнь и судьбу светлого русского гения, которые теперь историки и критики наши наперегонки выдёргивают из пушкинских черновиков и наперебой цитируют. Жаль, что не написал, остановился на половине пути, поняв вероятно, что не родился он, увы, ни историком, ни биографом, что не под силу ему эта достаточно долгая и кропотливая работа…
Но, однако же, к Болотову вернёмся и скажем, что в советское время, время победы и торжества Революции, большевикам-победителям, казалось бы, и вовсе не должно было быть никакого дела до первого русского учёного-агронома и летописца. Ведь все они были сугубыми интернационалистами-космополитами, вершителями и пропагандистами мировой революции, её неистовыми апологетами и апостолами, этакими российскими «Маратами и Робеспьерами на троне», до ужаса свирепыми и беспощадными. И патриоты-черносотенцы всех мастей и оттенков (каковым Андрей Тимофеевич и являлся) были для них априори кровными врагами, представителями иного, враждебного лагеря, которых они ненавидели лютой ненавистью, не задумываясь уничтожали по законам революционного времени, ставили к стенке, живых, а мёртвых вычёркивали из памяти, из истории. Патриотизм в первые 20 лет советской власти вниманием и почётом не пользовался, наоборот - выжигался в нашей стране калёным железом.
Для Болотова же - вот уж диво так диво! - было сделано редкое исключение большевиками, которое тяжело объяснить с точки зрения логики и здравого смысла. В 1931 году в Москве и Ленинграде печатается и выходит в свет Второе сокращённое издание «Записок» в 3-х томах уменьшенного формата. Да ещё и в престижнейшем издательстве «Academia» (под обшей редакцией А.В.Луначарского и с вступительной статьёй С.М.Ронского). Зачем? для чего? - непонятно.
Может, в разгар Коллективизации (Революции на селе, сопровождавшейся беспросветным ужасом для жителей русской деревни, повальным грабежом и голодом, и обильными потоками крови) захотели руководители-большевики показать всей крестьянской России, в каких невыносимых условиях она жила при Царях и при единоличном хозяйствовании? Что только-де сплошная коллективизация способна была выправить катастрофически-нищенское положения труженика села, да и страны в целом? И для этой-то цели и понадобились как раз «Записки» Болотова - чтобы с их авторитетной помощью подтвердить и доказать народу всю правоту слов и дел лидеров партии и государства при осуществлении ими своих широкомасштабных реформ, вздыбивших в очередной раз Державу?
Может и так. Как знать. Косвенным подтверждением данного авторского предположения, во всяком случае, могут служить выдержки из предисловия Ронского «Болотов и его время», сопроводившего Второе издание мемуаров, в котором редактор запечатлел следующие любопытные историко-литературные пассажи:
«Крепостная Россия XVIII века вызвала яркую характеристику иностранца Жана Бенуа Шерера, который в своей книге о русской торговле (1788 г.) пишет следующие строки:
“Там нет ни буржуазии, ни купечества в собственном смысле этого слова, исключая духовенство и военное сословие, - всюду мужик, в сущности говоря, раб”.
Записки Андрея Тимофеевича Болотова, в настоящее время переиздаваемые, дают исключительно яркие картины, рисующие поместное хозяйство и быт эпохи!»
Или такие ещё:
«Несмотря на свою редкую по сравнению со средой культурностью, Болотов тем не менее представляет собой законченный тип жестокого помещика-крепостника.
В «Записках» повсюду разбросаны эпизоды его расправы с крепостными, расправы, плохо прикрываемые либеральными сожалениями и душеспасительными богобоязненными вздохами.
Гуманный на словах, Андрей Тимофеевич то и дело приказывает пускать в ход розги, усердно полосует батогами спины строптивых или же чем-либо не угодивших «подлых» людей, прибегает даже к чисто средневековым изощрённым пыткам… В свете этих жесточайших расправ плотно надетая на Болотова маска поверхностного либерализма сползает, и пред нами появляется зоологическая рожа дикого зверя, дающая яркое представление о невыносимом режиме эпохи, цепко державшем в своих лапах даже такого передового человека, как Болотов».
С «зоологической рожей дикого зверя» и «невыносимым режимом эпохи» Ронский явно переборщил, многократно перегнул палку, пытаясь подобным оголтелым и наглым враньём, граничившим с поношением, как бы убить двух зайцев сразу: и концы в воду спрятать, и перед Судом Истории обелиться. Уж более дикой и свирепой рожи, в какой предстали его соплеменники-большевики, и более гнусного и кровавого режима, что они в России устроили в первые 20 лет пребывания у власти было и придумать трудно: ужасы европейского Средневековья и Инквизиции - детские шалости в сравнение с большевистским Красным террором, аналогов которому в мировой истории нет и, вероятно, не будет.
Но, как бы то ни было, а вступительная статья Ронского именно к высказанной автором версии исподволь читателей и подводит: нарисовать при помощи болотовских «Записок» апокалипсическую картину прошлого - не много, не мало. То есть использовать забытые мемуары в сугубо пропагандистских корыстных целях - в качестве ширмы для собственных кровавых дел. Иного объяснения, во всяком случае, автору на ум не приходит…
Существует и другое косвенное доказательство того, что большевистские вожди и партийные идеологи не были в восторге от Болотова как человека, как сугубого черносотенца-почвенника - тем более, хотя и вынуждены были переиздать его главный литературно-исторический труд в собственных интересах. Переиздать-то переиздали - отлично! Пятёрку им за поведение! Но перед тем, как «Записки» выпустить в свет массовым тиражом, они всё же решили подстраховаться, и автора-патриота, чьей помощью они намеревались воспользоваться, решили в идеологическом дерьме густо вымазать и во вранье. «На всякий пожарный» - как говорится, чтобы «каждый сверчок знал свой шесток».
Для этого в 1928 году, за три года до планируемого выпуска болотовского трёхтомника, в Москве вышла книга В.П.Шкловского «Краткая и достоверная повесть о дворянине Болотове» (М., 1928), написанная в духе и традициях того переломного во всех смыслах времени: всё старое чохом обгадить и очернить, всё новое, интернациональное и революционное, чохом же возвеличить. И всё это ловко так потом обозвать пресловутым классовым подходом и классовой ненавистью. Просто и удобно - не правда ли? Вся прошлая история Царской России вообще, и XVIII век в частности, по мысли Шкловского и его идейного последователя и собрата по крови и по перу Ронского, - это наиотвратительнейшее дерьмо. И люди, что проживали и творили тогда, и Болотов в их числе, самые что ни на есть мерзопакостные и дерьмовые.
Здесь хочется обратить особое внимание читателей на ключевое слово в названии книги - «достоверная», - что было сущей наглостью и цинизмом с авторской стороны, ибо ничего достоверного и правдивого в сей пошлой книжке невозможно было и днём с огнём отыскать - при всём, так сказать, желании. Одна сплошная ненависть к Болотову и чернуха, и карикатурный образ учёного, не имеющий ничего общего с реальным персонажем русской истории кроме фамилии. Сей литературный пасквиль, строго говоря, и книгою-то назвать нельзя: просто набрал В.П.Шкловский, еврей по национальности, собственной харкотины в рот и сплюнул её на бумагу. И потом крючковатыми пальцами туда-сюда растёр, да ещё и грязно выругался вдогонку: вот, мол, тебе, получай подарочек, сука! знай наших!... Вот и вся «краткая и достоверная повесть» по сути, которую ввиду этого и в руки-то противно брать, которая замарает руки…
И в этой связи ещё и вот какую край... Читать следующую страницу »
Страница: 1 2