Гордость

Темнело медленно, но неотвратимо. Уже не осень, но все-таки еще не зима... Становилось по-настоящему холодно. Кругом пахло мокрыми заиндевелыми желудями, сгнившими грибами, подмороженным листом брусники и перепревшей хвоей. Все вокруг обволакивал мягкими полутонами запах отцветшего лилового вереска, утомившегося от летнего зноя и теперь ожидавшего долгожданных морозов. В кронах старых черных деревьев перекрикивались, будто обмениваясь тревожными новостями, взлохмаченные мокрые вороны, передавая беспричинное волнение и тревогу всему вокруг глухими отрывистыми криками. То и дело сновали взад-вперед по стволам сосен ловкие белки, ещё сытые, игривые, беззаботные.
В уже вошедшим в позднюю осень парке прогуливалась дама с огромной породистой овчаркой. Они медленно и торжественно, почти царственно, перемещались вдоль аллеи, как два роскошных круизных лайнера, равнодушно и бесстрастно собирая урожай восторженных взглядов и коментариев случайных прохожих. Дама была изысканно и дорого одета, пес - породен и безупречен в кожаном ошейнике с золотыми шипами. Они олицетворяли собой, желая того или нет, привычку к безусловному вниманию общества, благополучие и процветание, равнодушие и безучастность к неуспеху и всяким другим неприятным жизненным подробностям. Пес-по наивности и привязанности к хозяевам, к их образу жизни, а дама-так, по недоразумению случившейся в ее жизни экономической несуразности и нелепости - быть просто богатой.
Вдруг, ни с того ни с сего, так - по щелчку пальцев в тишине, из плоской обыденной реальности, как смутное видение из  темноты аллей, навстречу им возник даже не образ, а расплывчатый размытый карандашный набросок, какая-то графитовая серая пыль , размазанная по желтой бумаге,- старичок мухоморного вида в бесформенной кривой фетровой шляпе неопределенного цвета, нелепом пальто-балахоне с кое-где оторванными пуговицами. На поводке он вел малюсенького, тонкого, будто бы сделанного из горчичного, чуть ли не рассыпающегося на ходу пергамента, пса неизвестной миру породы — “двор-терьера”, как говорят в народе. 
Собака недоверчиво озиралась по сторонам – один ласковый, полный любви глаз – на хозяина, второй — строгий и недоверчивый — на овчарку и даму. 
Пес дрожал от ветра и страдал от ранней стужи. Он, размером с сумочку фирмы "Louis Vuitton" владельцы овчарки, был “ при исполнении” и, кажется, только это и удерживало его от падения при жестких порывах ветра - он едва стоял на тонких спичечных лапах. 
Его хозяин, погруженный в мысли о грустных и неисправимых старческих обстоятельствах: пустой квартире с кислым запахом лекарств, скисшем позавчерашнем молоке, чёрствой булке, онемевшем телефоне, о том, что все прошло, все кануло безвозвратно, и плохое, и хорошее, великое и ничтожное, трагическое и смешное, о том, что его мир больше никогда не окрасится безумной страстью, ни привлечет запахом греха, ни возвысит, ни бросит лицом в грязь. Беспрестанно кашляя, он щурился из-под запотевших от измороси маленьких черных очков. Он постоянно доставал огромный бесцветный застиранный платок и вытирал нос и то и дело поправлял загнутое порывом ветра то одно, то другое ухо собаки.
Дама с овчаркой несколько рассеянно, как уставший от исследования жуков энтомолог, приостановилась, и жеманно, как светская львица, оглядела, словно через старинный лорнет, эту пару - тощую собаку и плюгавого пожилого человека.
И, обнаружив смятение и тревогу в глазах старика, воскликнула тоном чудовищного великодушного превосходства: 
-Не бойтесь, пожалуйста, мой - не кусит!
Старик внимательно и изучающе посмотрел на нее, на овчарку и гордо и спокойно ответствовал, подтягивая на короткий поводок, поближе к своим рваным, забрызганным
желтой  слякотью башмакам, трясущуюся от холода крошку:

“Мадам, 
Ваш-то - нет, 
А вот мой - может! “

Тёмные силуэты пожилого мужчины и семенящего рядом дворового терьера-два бедных, никому не нужных сердца несуществующих друг без друга — величественно и неспешно удалились в глубину осеннего парка, и лишь шорох листвы запечатлел на мгновенье в холодном густом воздухе отзвуки тяжёлой поступи старика и маленьких невесомых отпечатков кожаных собачьих лапок. 
Последним летним лакомством для птиц в напоминание о скорой неотвратимой беспощадной зиме ещё пестрели остатки сморщенных от заморозков капли рябиновых ягод.
 

 Андрей Ланкинен

x

Иллюстрация к: Гордость