ДЕНЬ ЩЕКОТУНА

      Виталий ИСАЧЕНКО (Ильич)

                  ДЕНЬ ЩЕКОТУНА

               1.Дополдень

 В ту ночь я имел то антиотдыхновенно мелкий сон, то отвратительнейшую (вплоть до исте-е-ерики!) бессонницу... Откровенно говоря, к утру вымотался до изнеможения. Посему и поздний октябрьский рассвет меня ничуть не взбодрил, не обрадовал. Более того, предстоящий ненормированный рабочий день... Да провались все в тартарары!!! Глаз бы мой драгоценный и единственный на мир окружающий не зрил!!! Еще и (вдогруз к вышеозначенным обстоятельствам): понедельник, за окном липкий снегопад, кипяток(!) из горячей и холодной ветвей водопровода и... И-и-и... Жена-а-а(!!!), будь она неладна со своими изощренными до отвратительности капризами... Впила-ась(!) в мою пушистую душу будто зверски голодная моль в свежий валенок: пощекоти, мол, да пощекоти меня, Вениаминчик!..

 – Сколько ж можно(?!), ненасытная, – озвучиваю вполне резонное недовольство, – Да я тебя, эталон наглости, помимо интима до четырнадцатикратности в неделю щекочу!!.. Мне силы-то на работу надобны?!! Или все без остатка на твое удовлетворение?!.. Я ж тебя вчера на ночь дважды изощренно отщекотал! А тебе ведом ущерб сей процедуры для моей легкоранимой психики?! А?!.. Чего застыла, взгляд потупя?!.. В глаз. В гла-а-аз(!!!) мой единственный смотри, склочница отстойная!! Да за еду-у-у(!!), которую ты – клуша беспонтовая – готовишь, тебя не то что щекотать... Обозрева-а-ать(!!!) твой гнусный облик, кулинарка бестолковая, тошне-ехонько...

 – Козе-е-ел ты, Веня.., – затянула привычную песню Альбинка моя хитромудрая, – Живу, живу-у-у с тобою неприкаянной. Ни чувств, ни радости, ни обоня-яния-я-я!!.. Да чтоб тебя самого-о всю жизнь поголовно гомосексуалистические гомеопаты щекота-али-и-и! – ну... о гомеопатии-то у моей супруженции, похоже, ни малейшего представления... Одно слово – невежда!

 – Недомога-а-аю-ю, –  как можно жалобнее простонал я, – Вкалываю от зари до зари, а потом еще эта треклятая, изнурительная и беспощадная бессонница!..

 На службе щекочу, дома щекочу, на природу отдохнуть выберемся, и там то тебя, то твоих подружек с их хахалями щекоти!.. Осточерте-ели(!) эти групповухи в пух и прах до отвращения...

 А эти твои подруги со своими ухажерами, если по сути... Отпетые халявщики! Хотя бы кто-нибудь хотя бы разок мизерно за мои потуги заплатил!.. Жмоты!

 – С близких мне де-еньги драть?! – по-жабьи вытаращилась на меня Альбинка.

 – Ну и что-о? – несколько стушевался я, – Сегодня – близкие, завтра – дальние, а то и вовсе...

 – Что «вовсе»? – пуще прежнего насупилась несносная, – Договаривай уж.

 – И договорю, – твердо произнес я, – Сегодня – подруги, а завтра – врагини заклятые. Все течет, все изменяется. Нет в природе пожизненных подруг, а... А мужья пожизненные бывают! Отсюда, кто важней? Я или они?!

 А я, между прочим, инвалид! У меня, между прочим, рука протезная и глаз полимерный!

 – И что? – потупя взор, промямлила Алька.

 – А то-о! – произнес я и... И не нашелся чем продолжить...

 Подебатили мы с Альбинкой, подебатили, да и, облачившись в свою майорскую форму, отправился я на службу, демонстративно хлопнув входной дверью и вволю выматерившись шепотом...

 На выходе из лифта мой мобильник сыграл «Марш воинственных лесбиянок».

 – Ве-е-ень, – заканючила из телефона Альбинка, – Не обижа-а-айся, Ве-е-ень, на свою Толстопяточку!

 – Да ла-адно, – подоттаял я душевно.

 – Ве-ень, с Днем щекотуна-а! – объявила супруга, – Позабыл, поди, про свой профессиональный праздник?!

 – Позабыл, – признался я.

 – А я тебе к вечеру поляну накрою! – пообещала Альбинка, – Как там Куницын? Не заикается больше засранец об твоей отставке по инвалидности?

 – Да он пошутил тогда, – заворачивая за угол своей девятиэтажки, успокоил я, – Кто ж меня отставит?! Да такого щекотуна днем с огнем не сыщешь! – потешил я свое тщеславие, – Нет такого второго в природе! И это не я первым сказал, а наш бывший министр, категорично запретивший своим подручным даже заикаться о возможности моего увольнения по состоянию здоровья!

 – Верю, целую, обожаю! До вечера! – с придыханием проворковала Альбинка и, выдержав паузу, отключилась...

 Кстати, состоял я на тот момент в качестве щекотуна в штате отдела экзотических пыток центрального аппарата МПАХа (Министерства пресечения антигосударственного хулиганства). Когда-то злые языки отсекли от аббревиатуры начальную букву, и иные несознательные граждане стали втихаря дразнить нашу структуру ПАХом.

 По-первости-то мы выявляли этаких злоязычников и заманивали в наши застенки, где и задавали им зна-атную(!) трепку, прививая тем самым азы культурного поведения...

 Позже же, осознав, что за внеурочные воспитательные мероприятия никто не собирается доплачивать, наши штатные правдоделы дружно наплевали на дразнильную братию, трезвомысленно рассудив: а какая, дескать, разница между МПАХом и ПАХом?!.. Односвойственно... И служить сразу же сделалось на чуть менее обременительно.

 К слову, звались мы – представители пыточного ремесла – правдоделами потому, что на напряге психики и в поте лица добывали из подследственных твердолобо скрываемую ими криминальную правду-матушку...

 В то поганое утро я деловито шел по уютным коридорам цокольного этажа. Мой путь лежал в пыточную номер пять, уже седьмой год являвшуюся моим бессменным рабочим местом.

 Пыточная но-омер пять!.. Не как попало – не из последних, а пя-ятая(!) из па-ары со-отен...

 – Вениамин Дракулович, Вениамин Дракулович! – восторженно сбила с анализирующих мою самость мыслей выпорхнувшая из бокового прохода пигалица Светка – персональная барменша нашего куратора по инструментальным пыткам полковника Кувалдина, – Господин майор! Как вы сегодня прекрасно выглядите! Краса-авчи-ик! Не отщекоти-ите мою бабушку? – скомплиментировав, вопросительно оформила просьбу она... Она-а-а – Све-етка-а-а!..

 Если бы стянуть с нее камуфляж сержанта внутренней службы да облачить в белоснежное платье, да поставить нарасшарагу над канализационным люком, да запустить оттуда (из фекальной магистрали) под подол мо-ощный вентиля-я-ятор!!!.. Вылитая бы ретрокинодива Мэрилин Монро – тютелька в тютельку! Только красивее! И отчего говорят, что блондинки умственно отсталые?.. Ну и пусть даже так... Зато они обалденно приветливей остальных мастей!

 – Прямо сейчас твою бабуську отщекотать? – здоровой рукой молодцевато одернув полы мундира и приосанившись, осведомился я.

 – Да-да-да, – с трудом сдерживая порыв к телесному обласкиванию моей персоны, зачастила Светланка, – Если возможно, то сейчас. Изнемога-ает бабушка!

 – Тебя, красотуля, по первому сигналу экстренно бы всяко-разно в любое время дня и ночи отщекотал! – скомплиментировал я, – Но вот по поводу твоей бабу-уси.., – мои пальцы, защемив светланкин подбородок, замассировали его в темпе вальса, – Ужинала, завтракала, спиртное употребляла? Желательно поподробней.

 – Вечером – упаковка рыбьих пелеменей и пара жареных кам... кам-ба-лов или камба-лин ли... под поллитру виски безо льда и фунфырик бамбукового лосьона, утром – литра полтора огурцового рассола, стакан кумыса, грамм двести квашенной капусты и миска горошницы с изюмом... Да-а-а!.. Тушка тушканчика!.. Но не утром, а вечером...

 – Ну и меню-ю-ю.., – протянул я, – После этакого извращенного чревоугодия твоя бабуська в экстазе мне весь кабинет обгадит!.. Многосерийная клизма и залпом пять таблеток мочегонного! Без оной очистительной прелюдии о сеансе не может быть и речи!..

 – Вениамин Дракулович... Вен... и... ами-ин Драк-куло... в-ви-и-ич.., – попыталась разжалобить меня Светланка, но я был стоически непреклонен:

 – И пусть с хозяйственным мылом помоется старая карга! – командирски рокотал мой голосище, – И ногти подстричь, и наодеколониться... И вставные челюсти предварительно повынимать, чтобы ненароком не подавилась!.. Ну и жра-а-ать(!) твоя бабуся. Бездонная утроба...

 – Вениамин Дракулович, – Светланка наконец-то укараулила усталостью образованную прореху моего речевого полотна, – Здесь-то – посередь коридора – не мацали б... Сотрудники ходят, коллеги шляются, арестантов туда-сюда водят... Стеснительно как-то. А я ведь девица порядочная! Неловко мне, когда меня при хорошем освещении принародно выщупывают...

 – Ой! – отдернув руку, я искренне стушевался.

 И было отчего: увлеченный собственной складноречивостью, я и не заметил, как мои шаловливые пальцы, изначально по-товарищески разминавшие светланкин подбородок, переползли на ее левую бюстину. Вероятно, если бы объект пальпирования был обнаженным, я бы спохватился самостоятельно – без укорительного словоблудия со стороны ни к селу, ни к городу застеснявшейся пигалицы... Однако... Мое осязание оказалось введенным в заблуждение бронебюстгальтером листовой стали (аналог докевларового бронежилета), тельняшкой, курткой, хранящимися во внутреннем кармане оной документами и куревом, группокровной нашивкой, пестрым бантом политпартии «Любители госбюджета» и медалью «за Заслуги перед Вышестоящими»...

 – Миль пардон, миледи! – скорчил я из себя джентельмена...

 Да-а-а, вот как оно в жизни-то: при прекраснейшем освещении нашего подвального офиса шиш кого потрогаешь, а устроить для воцарения тьмы то же короткое замыкание... как-то совестно...

 Кстати, а почему испокон веков застенки традиционно обустраивались в цокольных этажах?!.. Нет чтобы на чердаках... Видать, подвал и метрически, и интерьерно, и антипобегно ближе к аду... А почему испокон веков правдоделы, как правило (за исключением, кончно, меня и еще немногих), из некрасивых?..

 – Дядя Веня! – похерила мои мыслительные изыски корчившая из себя недотрогу, – А это не моя бабушка пила виски с лосьоном и кумысом и кушала тушканчика с камбалою и горошницей.

 – А чья ж? – скорее рефлекторно, чем осознанно поинтересовался я.

 – Дя-ядя-я Ве-еня-я-я – вальяжно простонала Светланка, – Так это ж я-я! Я-я-я ж все это самое собственною персоною слупендила!

 – Ты-ы-ы?! – представив деваху с торчащей из ротика поджаристой тушкой костлявого тушканчика, я с отвращением передернулся.

 – А бабулечка-то моя кушает маленечко, – тараторила Светланка, – Она как привыкла в тяжелом детстве недоедать, так и по сей день диетничает! Да какая ей клизма, да какие ей мочегонные?! Она ж полноценно по-тяжелому оправляется только после великих обжорных праздников: Нового года, Дня рождения подводного ученого Жака Ифа Куста, Восьмого марта, Дней рыбака, танкиста или пчеловода... Ва-ау-у!!! Вениамин Дракулович!! – привлекая пристальное внимание прохожих, развязно проверещала якобы скромница, – С Днем щекотуна-а!!!

 – Чего-о-о? – не врубился в суть я, пораженный светкиной прожорливостью.

 – Так сегодня же второ-ой понеде-ельник октября-я-я!! – зацеписто повисая на моей шее, Светланка засосно целует меня в губы, – Сегодня ж День щекотуна – ваш професси-анальный праздник!! – перенацеливая губы на правый глаз, верещит будто с цепи сорвавшаяся и с дуба рухнувшая.

 – Не «а-анальный», а «о-ональный» праздник-то, – тужась скинуть настырную со своей шеи упертыми в ее бронированные груди натуральной и протезной ладонями, поправляю я.

 Наконец-то она освобождает мои телеса из своих страстных объятий... В ладонях у девахи мой полокотный и электроприводный леворучный протез!.. «Отломила, сучка!» – раздраженно мыслю я, – Вновь ремонтироваться!»

 Светланка, опешившая от неожиданного обретения, удивленно растягивает свой губастенький ротик в букву «о», и... И тут же, к моему неописуемому ужасу, из него выпадает мой полимерный правый глаз. Звякнув о паркет, кареокий инплантант скачет пинг-понговым шариком. «Высосала! Коза белобрысая!» – мысленно констатирую я.

 – О, мячик! – восторгается прохожий прапорщик-сопляк и тут же залихватским пинком усылает мой глаз вдоль по коридору. Звонким «цок-цоком» тот обозначивает траекторию своего рикошетного полета...

 Прикрыв ладонью опустошенную глазницу, я устремляюсь вослед своему ускакавшему оку. И настигаю оное, вножную перепасовываемое образовавшим круг офицерьем.

 Не было б среди резвящихся сослуживцев старшего по званию (полковника Грязнопятова), я б, образно выражаясь, задал перцу в их холеные подхвостки!.. Но... Волей-неволей приходится соблюдать элементарную субординацию...

 С трудом докричавшись до Грязнопятова, я убеждаю его, что пинать глазной протез товарища по службе вразрез с кодексом чести российского офицерства!

 – Отдайте Веньке мячик!! – гаркает уяснивший суть моих претензий Грязнопятов.

 – А он чьиво? Пырэватызыровал ево чито ли? Наша мьячыка! Мы нашыла, – огрызается лейтенант Членовредителидзе.

 – Отда-айте, сво-олочи, майо-ору гла-аз!!! – сиренит Грязнопятов.

 – Гы-ла-а-аз?! – опешивает Членовредителидзе, – А ми думаль – мьячыка...

 Подобрав, послюнявив во рту из гигиенических соображений и вставив в глазницу свой услужливо подопнутый грузином окоимитатор, я опрометью ринулся вдоль по коридору. Сзади доносились каблучный стукоток и аритмично умоляющий голосок Светланки:

 – Вен-ниам-мин Драк-кулович!! Ручо-онку-то свою возьми-и-ите!! Мне-т-то она куд-да-а-а?!

 – Туда-а-а! – с мысленной похабинкой выкрикнул я, но... Но, тормознув на мгновение, все же выхватил из дланей настигшей меня Светланки свой полокотный протез...

 – А когда мою-ю ба-абушку отщекота-а-аете?! – донеслось вослед мне, вновь несущемуся во весь опор.

 – За-автра-а-а! – дабы только отвязаться от назойливой блондинки без толики искренности пообещал я. И она – взбалмошная пигалица – тут же отстала и понуро побрела прочь. «А пошла-ка.., ты, со своею бабусей на...! – с матерной приправой мысленно напутствовал я, – Щекоти вас обеих бульдозером!»...

 День не задался изначально... Настроение – дрянь, предчувствие – мерзость, работоспособность – нулевка... Взять отгул за сверхурочные и нажраться вдрызг до опупения?!.. Глупо, бескультурно, однако ж... Зело облегчительно...

 Заскочив в пыточную номер четырнадцать, я застал в мрачном средневекового дизайна помещении полуобнаженного до затрапезных кальсон доходягу-правдодела Саню Лизоблюдова и слесаря по ПО (пыточному оборудованию) – дебелотелого, косматого и вечно неопрятного ударника еще коммунистического труда, с дефолтовских времен пенсионера Фекалия Гвидоновича Шурупова. В отблесках скупого каминного пламени мои соратники по службе тестировали древнерусскую пыточную дыбу.

 – Ну чаво-о? – покручивая веревочно соединенный с крюком бревенчатый ворот и пытливо вглядываясь в страдальчески скособоченный лик правдодела, подвешенного за запястья вывернутых за спину ручонок, меланхолично оглаживал свою окладистую седую бороду сизосливоносый Фекалий.

 – А-а-а-а!! – верещал блиставший всетельной испариной Саня. Его костлявые ножонки, опирающиеся на каменный пол лишь пальцами в вертикаль вытянувшихся ступней, страдальчески трепетали.

 – Дык чаво-о-о? – вставляя меж бородой и усищами папиросину, допытывался дотошный Фекалий.

 – Да ослабь ты, злы-ы-ыде-ень!! – взмолился Санек.

 – Дык хгавари-и-и жа. Скока можна проверя-ять-та? Как он-на-та? Ня люфтит, натяг хоро-оший?

 – Все норма-а-ально!! – неистовствовал Саня, – Рас-супо-онива-ай, старый перду-у-ун!!!

 – Эт ты зазря-я на ветерана обзывашься-та, – на пару оборотов крутнув ворот на натяг, проворчал Фекалий, – О-о-ой(!), зазря-я-я.

 – Ма-ама-а-а!!! – заблажел с хрустом в плечах оторвавшийся от пола Лизоблюдов.

 – Дык хгавари-и жа, – прикуривая газетную самокрутку от услужливо поднесенной мною каминной головешки, бубнил Фекалий, – Ня люфти-ит? А натя-я-яг?..

 – Все норма-а-ально-о!! – рыдал извивающийся на дыбе правдодел, – Опуска-а-ай!!! Обос-су-у-усь!!!

 – Так бы сыразу и сказа-ал, – сматывая с ворота веревку, проворчал Фекалий, – А то ни канкы-ретна да й ни канкы-ретна...

 Вскоре отцепленный от пыточного механизма Саня, обессиленно распластавшись на дощатой лавке, стонал и всхлипывал, проклиная маму Гвидоныча и тот день, в кой она его родила.

 – Ты эт, Шу-урик.., – докучал его лукаво подмигивавший мне Фекалий, – В акте-та на приемку работы распиши-ися.

 – В како-о-ом еще а-а-акте-е?!! – завизжал страдалец.

 – Хе, – укоризненно покачал головой Фекалий, – На рямонт дыбы заявку давал?.. Давал... Я отладил?.. Отладил... Робит?.. По те видать, чё робит... Распи-и-исыва-айса... А то щас вона с Веньямином Драку-у-улычем сызнова подве-есим... Как, Драку-улыч, а?.. Подвесим Сашку сызнова на дыбу?

 – Я вам, Фекалий Гвидонович, в этом деле не помощник, – демонстративно потрясая оторванным Светкой протезом и состроив извинительную мину, промямлил я.

 – От те й на-а, – густо пыхнув мне в лицо едким махорочным дымом, сокрушенно покачал патлатой головищей Шурупов, – От те й фокус-покус... А ну-к, дай-ка взыглянуть-ка...

 Я повиновался. Фекалий же, жадно вцепившись в мою искусственную полуруку, принялся вдохновенно ковыряться в ней ржавой отверточкой и щипать ее старехонькими именными пассатижами...

 Спустя минут пяток-десяток мой протез был прилажен к культе и выглядел вполне естественно. Более того, он еще и манипулировал: хватал, защемлял, крутил и натурально демонстрировал кукиш...

 Лизоблюдов, оклемавшись и приодевшись в алый форменный комбинезон, расписался на подсунутой Фекалием бумаге, при сем постанывая от последыбной боли и с неправдоподобной восторженностью благодаря за качественно выполненный ремонт...

 Мы присели к мясоразделочного дизайна чурбаку, на коем стояли поллитра марочного коньяка «Букет Колымы», три негигиеничного облика стакана и коробка с вялеными пиявками – данью моде на восточноазиатскую кухню.

 – Ве-еньш-ша, – опрокинув полустаканную дозу, вытаращился на меня Фекалий Гвидонович, – Ты эт чё-ё-ё?! Эт чё-ё-ё у тя из гла-азу-та торчи-и-ит?

 – А чему оттуда торчать-то? – недоуменно пожал я плечами.

 – А ты гля-янь! – услужливо протягивая мне карманное зеркальце, многозначительно произнес Лизоблюдов, – Ты глянь, глянь, глянь. Одуре-е-еть!

 Я взглянул и был несказанно шокирован: из границы меж глазным протезом и нижним веком торчала какая-то мятая бумаженция! На поверку она оказалась автобусным билетом со счастли-ивым(!) номером 777-777 (вероятнее всего, целлюлозная инородность была по оплошности внедрена мною совместно с суматошно засовываемым в глазницу окоимитатором, накануне того коллективно пинаемым в качестве коридорного спортивного инвентаря).

 По сложившейся еще в студенчестве традиции, я тут же съел проездной документ, позволив, правда, по чуть-чуть откусить Саньке с Гвидонычем...

 Старательно зафиксировав тщательно прополосканный в стакане с коньяком инплантант в его законной нише, я поблагодарил собутыльников за угощение, компанейство, сочувствие и содействие в щепетильной ситуации.

 Щедро выказав свою воспитанность, я направился к двери, от коей и пообещал в знак признательности выставить к вечеру ли-итру(!) огуречной настойки. Мое заявление всколыхнуло в душах Лизоблюдова и Шурупова неподдельную эйфорию... Притормозив на пороге, я услыхал приглушенный глас слесаря:

 – Чё те, сынок, еш-чё-ё осталося сремонтировать? Ш-щипцы для выдирания ноздрев, мясорубку и колотушку для сотрясания мозгов?

 – Ничего-ничего! – зачастил Лизоблюдов.

 – Дык в заявке-та ясным по белому накалякано.., – начал было слесарь.

 – Да ошибся я! – рьяно заоправдывался Санек, – Ошибся-ошибся-ошибся! По пьянке я заявку составлял! Ничего не надо ремонтировать! Все работает! Все как часики! Дыбу сделал, и – свободен!.. И на кой ляд вздумалось ее испытывать?! Все руки мне повыламывал. Како-ой, ёшкин кот, теперь из меня правдодел?! Хоть на больничный уходи...

 – А й иди-и, – посоветовал Гвидоныч, – Тока сказани, чё на голаледе у свово подъезда с мусорным ведерком шмякнулса да й ручонки-та из плечей повывихивал. А то ить за производственну-та трамву и миня, и начальство наше пыракуроры-та па головке ня погла-адють...

 Развеселившись от подслушанного диалога, я более-менее твердой походкой направился в свой кабинет.

 Однако, не пройдя и полпути, был перехвачен главным щекотуном нашего ведомства генерал-майором Грудастым. Этот вредина, откровенно говоря, и на йоту не соответствовал своей фамилии: казалось, что вся его телесность была перекачана в живот и морду... Этакий фигуристый графин с огромной пробкой, обтянутый мундиром и неуклюже ковыляющий на тонюсеньких вичках-коротышках. Заглазно иные дразнили его Ряхопузом. Разумеется, он об этом ведал. Думается, сие знание и подливало желчи в его манеру общения с подчиненными.

 – Снегопадов! – колыхая уложенными на златошвейные погоны щеками, изверг из своего губастого ротика Грудастый.

 – Я! – лихо козырнув под шапку-ушанку, отчеканил я.

 – Какого беса на планерке не был? – завел нудную волынку мой высокопоставленный начальник, – Почему тебе закон не писан? С самого Дня коробейника систематически, как и самые худшие из наших поганцев, трудовую дисциплину всяко-разно нарушаешь: то опаздываешь, то дрыхнешь на рабочем месте, то фантиками конфетными мусоришь, а то и песни вульгарные из японских мультиков напеваешь!.. А кто на прошлой неделе пьяному начальнику подотдела в конце рабочего дня дамскими духами обмундирование извонял и в портфель восемна-адцать(!) упаковок презервативов с конфискованным у вокзальной попрошайки бюстгальтером подбросил?!..

 – Клевета, – кривя душой, промямлил я, – Происки завистливых недругов. Не я это.

 – Не ты-ы-ы?! – изумился Грудастый, – А откуда тогда на бюстгальтере отпечатки твоих губ и ушей с ручными и ножными пальцевыми папилярами?

 – Прости-и-ите, – проныл я, – Пошути-и-ить захотелось.

 – Пошути-и-ить ему, видите ли, приспичило!! – вспылил мой моральный истязатель, – А семидесятилетний начальник подотдела до сей поры в травматологии с откры-ытым(!) переломом таза, а его восьмидесятилетняя супруга за причинение тяжких телесных под суровой статьей Уголовного кодекса в следственном изоляторе баландою кормится... Каково, представь, сейчас им – божьим одуванчикам?! А ведь готовились сыграть золотую свадьбу!..

 Да лучше бы ты ему насра-ал в портфель и во все карманы – от наружных до внутренних! Вот это б было весело!.. Вот я, помнится, нашему начальнику штаба.., – на сих словах Грудастый осекся и отвел смущенный взгляд. Из чего я сделал вывод, что он когда-то натуральным образом облегчил кишечник в карманы начальника штаба…

 – Никакого у тебя, Снегопадов, соображения и уважения к старшим.., – продолжил нравоучение главный щекотун, – Совсем от рук отбился! А еще такая светлая фамилия – Снего-па-а-адов! Фамилия-то белесая, а душонка чернявая... Как же тебе не стыдно?!..

 – Стыдно, господин генерал-майор! Мне о-очень стыдно! – солгал я, после чего, наигранно скуксившись, солгал повторно: – Я больше не бу-у-уду-у...

 – Нук-нук-нук! – мягко тараня меня пузом и буквально прожигая вдруг вспыхнувшим взором, азартно зачастил Грудастый.

 – Чего-о-о? – отступая на шаг, вымолвил я.

 – Пил?! – болезненно ткнув меня пальцем под ключицу, озвучил суть претензии Грудастый.

 – Никак нет, – засмущавшись, солгал я.

 – Да не юлил бы ты, Вениамин, – укорил генерал, – Не к лицу тебе, парень, юлить.

 Визуально же очевидно, что принял на грудь. Да и перегаром прет как из ресторанной помойки... Ла-а-адно. Прощаю. Иди уж. Но больше не употребляй. У тебя сегодня будет навалом работы...

 – С Днем щекотуна! – вприпрыжку припустив к рабочему месту, запоздало поздравил я.

 – И тебя с тем же, Снегопадов! – напутствовал Грудастый, – Хоть до обеда потерпи – не пьянствуй!

 – Ла-адно! – вполне искренне заверил я...

 И дернул же меня черт составить компанию Саньке с Фекалием! Ведь я же в служебное время практически никогда и ни с кем ни-ни – ни капли... А тут... Словно наваждение нахлынуло... И накатил-то всего-то ничего – граммов сто пятьдесят антистрессово, а во-о-они-и!

 Обстановка моего кабинета в те дни не блистала изыском: примитивные коричневого дермантина кушетка и кресло, гимнастические шведская лестница и конь, стриптизерский шест, обшарпанный кухонный стол... Все эти предметы интерьера были обильно оснащены средствами телесной фиксации: наручниками, ремнями, тисочками, веревочными петлями, пальцевыми, генитальными и черепными зажимами... В левом дальнем углу блистал новизной объемный аудио-видеозаписывающий блок производства российско-монгольской фирмы «Чугуняка-транзистор-овечка». В правом ближнем углу пестрел клавишами, кнопочками и плафончиками настоящий детектор лжи – плод совместных потуг подмосковного ООО «Веселый нанотехнолог» и сибирской артели «Справедливые табакокурильщики»...

 Мое облачение в белоснежные халат и тапочки совпало с окончанием влажной уборки. Всегда скромная буратиноносая пенсионерка Нелли Ивановна подхватила швабру, ведерко и тряпочки и, шлепком ладони по моей ягодице традиционно пожелав удачи, стремительной ласточкой выпорхнула за дверь. Шустрая старушенция...

 Когда-то еще девчушкой эта без малого столетняя любимица нашего коллектива начинала правдоделкой в мужском отделении секретной тюрьмы НКВД СССР, где влегкую выводила на чистую воду даже закаленных царскими каторгами соратников В. И. Ульянова-Ленина по революционной деятельности.

 С той далекой поры, в совершенстве освоив дзю-до, каратэ и джиу-джитсу, все пытала, пытала и пытала, не покладая рук, ног и головы... По ее стопам пошли дочка, двое внучек и пятеро правнучек, создав крепкую трудовую династию правдоделок-дознавательш...

 Отпив из трехлитровой банки подернутого молодой плесенью огуречного рассола, я в ожидании работы прилег на кушетку, с коей вскоре был поднят робким стуком в дверь. Спешно напялив белый поплечный и островерхий колпак с прорезями для глаз и рта (типичный головной убор средневекового палача, предназначенный для обеспечения инкогнито), я дал добро на вход…

 Двое облаченных в камуфляж конвойных примерно христового возраста, разнокалиберной телесности и тугомысленного выражения физиономий втолкали в кабинет облаченного в черную робу самозабвенно и дерзко матерящегося узника. Тот отбрыкивался всеми конечностями, грозя перегрызть наручники и впоследствии (привожу дословно) «отпидорасить всех волчар позорных!!!»... Сфантазировав этого причесочно оболваненного под ноль замухрышку, пытающегося в заснеженной лесной глуши в одиночку изнасиловать волчью стаю, я заливисто рассмеялся. Конвоиры подхалимажно подгыгыкнули.

 – Чего ржешь(?!!), фраер беспонтовый! – окрысился на меня узник, – Пыта-ать бу-удешь(?!!), падла ментовская!

 – Раздевайте, – кивнул я на забияку.

 – Догола или... как? – справился дородный сержант-конвоир.

 – Если догола, надо ж браслеты сымать, – помыслил вслух долговязый ефрейтор, – А он-то брыка-ается. Придется.., – на этом слове верзила неуклюже тычет в шею конвоируемого электрошокером. Доли секунды искротреска, и обмякший негодник кулем валится на пол. Конвоиры, с грехом пополам раскрыв наручники, принимаются раздевать своего подопечного. Действуют бестолково, ворчливо сваливая друг на друга вину за волокиту.

 – Новички? – присев в кресло, озвучиваю свою догадку, – Впервые?

 – Ну да, – смущенно признается долговязый ефрейтор, – Из охраны зоопарка сюды на повышенье переведенные...

 Со зверьми-то проще было: их же спервоначалу снотворными шприцами из ружья валют. А потом хоть льва, хоть крокодила хоть за хвост таскай... Хоть... свой пенис, к примеру, хоть бурому, хоть белому медведю в пасть засовывай... Вот бы и арестантов этак...

 – А зачем медведю... в пасть... твой (импортно выражаясь) пенис? – мысленно обозвав долговязого идиотом, недоумеваю я.

 – Ну ка-ак? – затяжно позевнув, произносит тот, – От ску-уки. Для поте-ехи... Но лично я энтим не занимался. Все больше через зрение на расстояньи наслаждался... Пока...

 Пока пьяный в дупель начальник нашей охраны не сплоховал: подумавши, что тигра дрыхнет от шприца, для-ради хохмы просунул ей сквозь решетку свою главную мужицкую примету. А она – тигра-то – дрыхла просто так – натурально... Глаз приоткрыла, удивилась, мурлыкнула да й... Чего ей человечий пенис даже и с прибамбасиками в придачу?.. На один жевок. Вместе с корневищами хищница-то начальнику откукурузила!..

 После того больше никто-о-о так не баловал... Здоровье-т хохота дороже... Да и стро-ого-на-астрого(!) приказом директора зоопарка запрещено было этак с хищниками баловать. Вплоть до увольнения...

 А наш обкусанный начальник-то охраны теперича евнухом в гареме председателя Комитета борьбы за нравственность прислуживает. Ему там сисяндры с жопендриями в рожу суют, а ему хоть бы хны – мычит как удав стеснительный...

 Лучше бы не тигре, а уда-аву(!) свою пипетку вставил... Говорят, ежель удаву регулярно по утряне на полчаса в пасть пенис вставлять, то размер энтого самого пениса в длину и толстоту быстре-ехонько(!) прибавляется. Как на дрожжах растет. А удав от энтого наоборот – тощает и укорачивается... И никто энто волшебство научно растолковать не в силах...

 Перво-наперво я приказал конвойным отпарить арестанта. Соответственно инструкции – для расширения мерцательного диопазона кожной чувствительности. Во исполнение сей процедуры за ширмой в дальнем углу моего кабинета имелась добротная чугунная ванна лежачей категории. Кто только в ней ни отпаривался(!!!): от зачуханных аграриев и искусствоведов до диссидентов-олигархов и маститых шпионов!.. И ухохатывались в сей купели, и истерили, и патриотические песни распевали, и...

 Один слюнтяистый экс-посол России в Шоколандии, даже не дожидаясь пыток, во всех грехах признался и отдушевно покаялся. Более того, добровольно выдал полтора мешка контрабандного шоколада и подтвердил факт своего членства в масонской суперложе «Вольные ассенизаторы»... Всяко было, всяко наблюдалось...

 Мой сегодняшний пациент, (по его же словам) в переносном смысле половонеравнодушный к так называемым «волчарам позорным», представлял собой побоищное поле на татуировочной почве: кровоподтеки, розгами вспаханные борозды-коросты, разноразмерные ожоги самых заковыристых конфигураций...

 Откровенно выражаясь, я залюбовался татушной галереей: погоны старшего прапорщика медицинской службы на плечах, трехконечные в кольцах (мерседесовские) звезды на коленях; Ленин, Сталин и Барак Абама на груди; серп и молот на маковке полового органа и замастыренный во всю спину фрагмент выступления женской российской сборной по фигурному ползанью на льду на Зимних Олимпийских Играх в Вата-на-Шампуре. Судя по живописной тематике, урка явно был из высшего командного состава российского уголовного сообщества... Мытарили же сего субъекта, по всей видимости, без опаски наследить на его кожных покровах. Исходя из чего, ему явно не светило возвращение к свободному бытию: либо пожизненка в казематах сверхсекретной подземки «Оптимистичный тугодум» или в шахтах уранового рудника «Плешивый хохотун», либо... огнестрельный плевок в мозжечок с последующей утилизацией в сернокислотной ванне-джакузи модели «ВОС-100» (в осадок стопроцентно)... С обличьем таких, чей суровый приговор был изначально предопределен внепроцессуально-конфиденциально и окончательно, в наших застенках не церемонились...

 Так вот... Совсем скоро из-за ширмы донеслись истошные вопли-протесты подготавливаемого к пыткам, и я без малейшего промедления поспешил туда... Моему одноокому взору предстало довольно-таки драматическое зрелище: конвоиры (пусть и неуклюже, но зело старательно) пытались втиснуть в ванну оклемавшегося от электрошока подопечного, тот же сопротивлялся с таки-им(!) неистовством, что, будь в моем кабинете тотализатор, я бы не задумываясь поставил всю наличность на него, а не на его укротителей. По-видимому, придя в себя, бедолага решил, что его хотят насмерть утопить, что и придало ему недюжинных сил и ураганной скандальности.

 Долговязый ефрейтор суетливо пытался усмирить арестанта электрошокером, однако опаска промазать всякий раз останавливала его блуждающую руку в изначалье пути. Попытки повторялись и повторялись, но электроды так и не достигали бунтующего тела...

 Наконец-то треск просигнализировал, что электропарализатор сработал. Однако... паралич обрел не бесновавшийся узник, а... сержант-конвоир: сопровождаемый покаянным ефрейторским «прости, Федор!», он рухнул в купель, придавив своей тушей ко дну объект тщетных карательных потуг...

 Теперь отмачивались уже двое... Из воды от моего потенциального подпыточного торчали лишь судорогами корежимые руки, от сержанта ж куда с добром поболее: затылок, загорбок, ягодичный двухолмовый остров и ботинки-берцы. В области погружения голов невольных купальщиков поверхность бурлила испускаемыми их дыхательными системами пузырями. Ефрейтор же, застыв с шокером в трясущемся кулаке, взволнованно бормотал:

 – Прости-и(!), Федя. Я не хотел! Промазал, Федя. Прости. Земля тебе пухом, божьего тебе гостеприимства. Как, Федя, думаешь: меня за тебя посадят?! И какой срок мне отвесят?!.. А если оправдают или дадут условно, я о твоей Людмилке добросовестно заботиться стану. Не оставлю вдову без поддержки. Будь уверен. Мое слово – кремень!..

 – Ты чего-о-о, ирод, горо-о-одишь?!! – стряхнув оцепенение и ринувшись к ванне, взревел я, – А ну-у-у спаса-а-ать утопленников!!!..

 С сержантом Федей мы провозились с пару минут. Его на удивление увесистое тело выскальзывало из рук словно гигантский обмылок...

 В конце концов, продернув под животом на удачу подвернувшийся под руку эспандер и протолкнув туда же в качестве рычага рогатую одежную вешалку-стояк, мы поимели успех: Федор, по-китовому сфонтанировав изо рта, сбрякал спиною об пол. Ефрейтор тут же, суетливо понажимав на грудину партнера, пылко впился своими губенками в его губищи (то ли искусственное дыхание, то ли победный ритуал, то ли...). Федор же, проблеяв взволнованным бараном, заключил раскоряченного над собой ефрейтора в крепкие объятья, чем и уложил того на себя вплотную.

 Я же, оторвав свой растерянный взор от конвойной парочки, перенацелил его на купель и... К неописуемому ужасу обнаружил, что узник не всплывает!

 Мне, ринувшемуся к терпящему бедствие, удалось выволочь его тело из водной среды в атмосферу на удивление споро – с первой попытки и без подручных средств... Да и процесс оживления отнюдь не притомил: несколько принудительных махов худомясыми ручонками спасаемого, с пяток интенсивных нажимов на его грудную клеть, десяток разбудивших мою брезгливость вдуваний изо рта в рот, и... Излившись и попузырив межгубно и ноздрями, судорожно откашлявшись и выгнувшись телом в дугу, узник задышал и ошалело выпучил глазищи...

 И тут оглушительно взвыла сирена, свидетельствуя об экстремальной ситуации в здании нашего ведомства. Подавив сиеминутный позыв к индивидуальной экстренной эвакуации, я воспылал милосердием к опешившим присутствующим. Мой внезапно обретший сталистость голос выдал план дальнейших действий:

 – Спокойствие! Уркагана в штаны и браслеты. Я – авангард, утопленники – ядро, ефрейтор – арьегард. Движемся правым эвакуационным путем вдоль горизонтального мусоропровода за угол – к преобразователю органических отходов в пищевые полуфабрикаты.

 – А почему я замыкающим? – с обидинкой в голосе осведомился ефрейтор.

 – Да потому, что ты в моей команде са-амый(!) надежный изо всех, – скомплиментировал я.

 – Не подведу! – зардев, заверил ефрейтор.

 – Пожар! Пожа-а-ар!! Гори-и-им!!! – под топот множества ног истошно проорал в коридоре какой-то паникер.

 – Без паники! – успокоил я свою команду, – Все не сгорим. Но... Поспешаем, поспешаем, поспешаем...

 Сборы составили лишь облачение изрядно приунывшего узника в неизвестно откуда взявшиеся голубые стринги и стразами обсыпанные позолоченные наручники. Я разоблачаться до мундира не стал, предпочтя эвакуироваться в белоснежных халате и куклуксклановского фасона колпаке: резонно ли засвечивать свою секретную для посторонних физиономию перед паршивого нрава уголовной особью?!..

 Вскоре мы в полном составе топтались в галдящей во дворе нашей шестнадцатиэтажки толпе эвакуировавшихся. Дым, как ни странно, ниоткуда из сверкающего знаменитыми чувашскими стеклопакетами здания даже и не просачивался, пожарные расчеты нигде не фигурировали... Помни-илось, что случившееся – всего-навсего учебная тревога. И не более. Однако ж.., всяческим «внезапным» ЧеэСовским проверкам непременно предшествовало заблаговременное предупреждение коллектива о характере и времени их проведения (дабы, как говорится, не ударить многоликой корпоративной физиономией во многокомпонентное корпоративное же дерьмо)...

 Я подошел к кучке правдоделов, разодетых в цветастые спецовки. Большинство коллег табакокурили сквозь прорези маскировочных колпаков.

 – Эт хто у вас, Дракулыч, таковский в стрингах расписной? – полюбопытствовал (судя по писклявому голоску) мытарь костоломного отделения Нежний Ласкоруков. Отвечать на сей вопрос, идущий вразрез с должностной инструкцией за номером 16-17, категорически запрещавшей всякое разглашение всяческих служебных тайн, было бы по меньшей мере опрометчиво. Посему я прикинулся не расслышавшим провокационность...

 Прервал затяжную паузу, в начале коей правдоделы дружно нацелили на меня прорези своих колпаков, самый шебутной из нашей когорты – специалист по внутренним органам старший лейтенант Гортаний Кишкодеров:

 – Да это ж Карандаш! – вдохновенно затараторил болтун, – Я его вчера мытарил. Кре-епкий орешек. Я у него через глотку печенку вынул! А он закусил желчный пузырь и... И молчит, и молчит, и молчит...

 – Та-ак уж и вы-ынул? Бре-е-ешешь! – заблеял капитан Елдаков – заведующий генитальным отделением, – Печень через рот не выдирается.

 – А через чего она выдирается?! – с трепетом в голосе поинтересовался новичок головоломного отделения – выпускник Пыточной академии имени Мойши Вурдалаченко Ятаганий Янычаров.

 – Да ни через что она не выдирается!! – гневнословно выкрикнул Елдаков, – И ни она, и ни другие органы через естественные отверстия неизвлекаемы. Кроме языка да прямой кишки, которые сами под пытками зачастую непроизвольно выпадывают. Неужели ты, Ятаган, в академии этому не обучался?!

 – Обуч-ча-ал-лся, – промямлил парень.

 – Брешешь! – укорил Елдаков, – Не обучался, хотя и, уверен, обуча-а-али(!) тебя, лентяя хронического... Вот какой была тема твоей дипломной работы?

 – Эт-то н-ну-у-у.., – заменжевался Ятаганий, – Ф-фактор массированного внутриноздревого воздействия дождевыми червями, голопузыми мохнолапами и мохнобрюхими гололапами в процессе вялотекущего дознания...

 – Перспекти-ивная(!) тематика, – многозначительно констатировал Елдаков, – Однако ж... Не по Сеньке шапка: не с твоею беспечностью этакую махи-ину(!) ворочать.

 – А почему «с беспечностью»? – встрял в разговор самый милосердный из правдоделов – вечно сопливый нытик Онаний Суходроков.

 – А потому что о-он(!) – бестолочь беспе-ечная-я!! – промаячив острием фиолетового маскировочного колпака на Ятагания, вскипел Елдаков, – Это ж на-адо до такого докатиться!.. Это в ко-ои(!)-то веки нашей конторе посчастли-и-ивилось(!) заполучить аж из самого-о(!) Зима-Баб-Две пару особей африканского перепончатого барабанщика... Ни ЦРУ, ни Мас-саду, ни англичанам не удалось... А наши сунули директору питомника стеклянные бусы и поллитру самогона с полубатоном фельдшерской колбасы, и на-ате(!) нам – пожа-а-алуйста(!): спаривайте да размножайте... А о-он-н!.., – будто поперхнувшись словом, разгневанный обличитель на чуть-чуть умолк, – А о-он!..

 Запустил вчера вечером эту племенную пару в слуховые проходы какого-то старого сморчка, подозреваемого в подготовке покушения на начальника провинциа-ального(!) отделения Пенсионного фонда. В одно ухо самца внедрил, в другое – бере-е-еменную(!) самку... Запечатал каналы жвачкою и поперся через дырку в стенке в женское отделение подглядывать!

 И чего, спрашивается, там (в женском отделении-то) интересного?!.. Я вот, к примеру, все детство с девчонками не водился. И по сей день не опускаюсь до сомнительных мероприятий с участием женского пола. Даже в ихнюю баню ни разочка ни краешком глаза не подглянул... А этот мерзопакостный бесстыдник!.. Ятаганий, правильно я в твой адрес формулирую?

 – Правильно, – склонив колпак долу, в упадническом тоне отозвался объект ялдыковских нападок.

 – Ну во-от.., – продолжил блюститель нравственности и порядка, – Насмотрелся сопляк сквозь стенку дыроватую хрен знает чего и хрен знает зачем.., вернулся, вызвал конвой и старикана вместе с барабанщиками в камеру спровадил... А они-то (африканские-то хищные насекомые) этому горе-террористу в барабанные перепонки барабанят да барабанят, барабанят да барабанят, а ему хоть бы хны!.. И какого лешего, спрашивается, было глухонемому в уши барабанщиков запускать?!..

 – Да-а-а! – многозначительно протянул мытарь-ветеран – прапорщик Мудрий Альбиносович Ветродуев.

 – И я говорю: «Да-а-а-а-а!», – на затяжном выдохе поддержал старшего возрастом и младшего по званию товарища по службе не на шутку возмущенный Елдаков, – А подследственные в камере жвачные затычки в ушах старикана узрели да и повыковыривали... А барабанщиков на хлебный мякиш выманили да в спичечный коробок упрятали...

 Еще не слыхали эту историю?! – на сих словах Елдаков сумбурно закрутил остроконечием своего наголовного колпака и по часовой стрелке, и против оной.

 Получив многоголосый отрицательный ответ, рассказчик продолжил:

 – Ну вот и... слушайте... А старший корпусной надзиратель Людмилкин вчера, как на притчу, ушными коликами маялся. У него ж частенько этакое случается: сто-оит употребить соленой селедки с малиновым вареньем, так и чуть ли не на стенку от болевых приступов лезет...

 Ну и обратился хворый к сокамерникам того деда-террориста: мол, закапайте, лишенцы, мне в уши лекарство... Ну они и услужили... А еще из озорства в каждое надзирательское ухо по уникальному перепончатому барабанщику падлы запустили и (как положено) ватой все это хозяйство закупорили...

 Насекомые же в опьяняющей лекарственной среде пришли в тако-о-ое(!) буйство, что Людмилкин от стука по барабанным перепонкам к полуночи впал в бешенство!..

 И невдомек ему, болвану, было, что не столько от варенья с рыбной солониной, сколько от барабанщиков мается... Терпе-е-ел, терпе-е-ел... Дотерпелся... Сегодня на рассвете увезли в психоклинику имени Леонардо да Винчи...

 Но гла-авная(!) беда в том, что медбрат нашей тюремной больнички Ряхус Колдунайнен (бегемот безмозглый!) перед отправкой затычки из ушей Людмилкина вынул и выползающих из слуховых каналов обкумаренных барабанщиков к ногтю!.. Передавил идиот насмерть! И его, и ее – бере-е-еменную!..

 Передавил и притащил трупики к нашему заведующему насекоморариумом Амебову: глядьи-и-и, мол, Альберт Дрозофилыч, какьи-их я нофых челофе-ечьих паразьи-итоф ф ушах Людмилкина научьно откри-и-ыл...

 А тот – Дрозофилыч-то – как увидал покойных племенных барабанщиков, так и... Инфаркт с инсультом друг за дружкой!..

 – Вот э-это(!) фо-окус-покус, – горестно вздохнул спец по щипательным пыткам лейтенант Ужимчик, – Теперь шиш нам, а не премиальные... Из-за какого-то засра-а-анца!.. А у меня-я-я автокреди-и-ит!!.. Да я его, этого па-а-адлу, свои-ими рук-ка-ами в лоскуты-ы-ы!! Где-е о-он(?!!), с-су-укин сы-ын!.. Что-о-о молчи-ишь(?!), поганый Ятага-ан!!..

 Ан все напрасно: след беспечного молодого специалиста Ятагания Янычарова на тот момент уже простыл в неизвестном направлении...

 – Убег он, по-видимому, – высказался доселе молчавший Максим Киловольтов – старший техник электродознавательного сектора (паяльники, кипятильники, пылесосы, миксеры, интим-вибраторы, доильные аппараты и прочая дребедень).

 – Оно и к лучшему, – прокомментировал Мудрий Ветродуев, – Сообрази-ительный(!) паренек. Будет с него толк.

 – К лучшему, к лучшему! – оптимистично поддакнул непревзойденный ябедник-фанатик младший сержант Павлик Морозов, – Будет с парня толк...

 Я начал мучительно зябнуть. Более всего ступнями, обутыми в вельветовые комнатные тапочки... Попрыгав, малость согрелся. Еще попрыгав, решил возвращаться к оставленным без присмотра подпыточному и конвоирам... Вослед донесся недовольный голосок Онания Суходрокова:

 – Я все понимаю. Но почему, однако, на мой вопрос нет ответа?!

 – На какой еще твой вопрос? – ответил вопросом на вопрос Елдаков.

 – Насчет беспечности, – уточнил Онаний, – Я же, спрашивая-то, имел ввиду: в чем грамматический смысл слова «беспечность»?.. А вы-ы-ы, Опупий Хмуроглазович, будто опупели – давай и давай баландою про Ятагания в наши уши фонтанировать.

 – Я тебе кто – энциклопедия(?!), чтобы всякую херню растолковывать! – возмутился Елдаков, – По всем эрудическим вопросам вон к нему – к Мудрию Альбиносовичу. Ты не гляди, что он с виду недоумок недоумком... Он все-е(!) знает. Он даже знает, отчего северное сияние и отчего среди кавказцев часто горбоносые, и отчего среди якутов завсегда глазами щелястые и в подавляющем большинстве физиономиями приплюснутые, и отчего индийцы из касты Сиси-Рама тощеногие и узкожопые...

 Да он даже медици-инский(!) кроссворд на гинекологи-ическую(!!) тему от буквы до буквы отгадал!.. Альбиносыч, растолкуй-ка молодому поколению «беспечность»... Не слабо? – на этих словах я застопорил удаляющий меня от теплой компании шаг и обострил слух.

 – Без проблем, – с уверенностью в голосе произнес Ветродуев, – Беспе-ечность – это... По-моему, или у Михаила Зощенко, или у другого какого-то юмористического писателя этот смысл описан... А может я и са-ам(!) (без них) докумекал...

 Вот когда, вроде бы.., начали в городах на паровое отопление переключаться.., ясен херес, первыми-то трубы в свои хоромы богатеи завели. И стали они людишек подряжать, чтобы за отпадением надобности печки на кирпичи курочить да из окошек, да через двери выкидывать... А остальные им завидовали и обеспеченными обзывали...

 Полеживают, значит, эти самые буржуины зимами напролет на диванах, семечки лузгают да в потолок шелухою плюются, да еще газеты читают и пьяными взглядами баб голых через увеличительные стекла на картинках разглядывают, да еще баб натуральных охмуряют и всяческим хитроумным извращениям подвергают... А чего, спрашивается, с жиру-то не беситься(?!), коли ни печек тебе, ни дров, ни угля, ни кочерги...

 И до тако-ой(!) стадии эти централизованно через трубы паром отопляемые обленились, что стали их обзывать уже не обеспеченными, а беспечными, имея ввиду их тунеядский образ существования...

 Понятие это дошло и до нас, в полной мере уже необратимо обретя статус разгильдяйских мышления и жизнедеятельности... А в те-е(!) времена.., – на сих словах, получив исчерпывающую (на мой вкус) информацию, я хмыкнул и шагнул в сторону троицы моих ближайших соучастников в экстренной эвакуации...

 Пришагав к теснейшим образом телесно сплотившимся тюремщикам и арестанту, я от их никудышного вида испытал искреннейшее сопереживание!.. Бедолаги исполняли зубами и прерывистым дыханием какие-то нервозные мелодии. Каждый свою, но практически в едином стремительном ритме. Телесный же фон так называемого Гортанием Кишкодеровым Карандаша досинел до тако-ой(!) густоты, что татуировки сделались практически непригодными к обозрению. Снижал визуальность и покрывающий тело мохнатый иней. А подернутые ледком стринги, как говорится, стояли колом.

 Страдалец при виде меня на какое-то время унял зубовный стукоток и, скорчив из физиономии образчик крайнего отчаянья, прорыдал:

 – Нач-ча-а-альни-ик-к! Вс-с-се-е ск-каж-жу-у-у! Ай-ай-да-а-а в-вы кы-кы-ка-аб-бин-нет!..

 – И-й-и под-дпы-пиш-шешь? – спросил ничуть не подсушенный после купели сержант Федя, чей камуфляж на момент разговора представлял ледяной монолит.

 – Под-под-под-под.., – отлихорадил Карандаш, – Фы-фы-все-е-е(!) под-пиш-шу.

 – И вс-се-все? А-а ко-ко-кон-нкры-ре-етней, – вытаращился на узника долговязый ефрейтор – наименее обледенелый из троицы.

  – Хо-хо-хо-о-оть чё, – по-видимому, не отыскав силенок на пространное речеизложение, Карандаш невольно блеснул лаконизмом.

 – И даже про то, как нашу мелкоядерную субмарину, выдав ее за корабль пустыни, узбекским рыбакам пропил; и про то, как све-ерх(!)секретный резиновый танк в домино турецким контрабандистам продул; и про то, как в швейцарский ломбард в обмен на монгольские тугрики пытался частично заложить госу-да-а-арственный золотой запас?! – прозвучал из-за моей спины грозный бас. Обернувшись, я оказался лицом к лицу со следователем по особо безнадежным делам подполковником МПАХа Пинайло Авсайдом Мазиловичем...

 Кста-а-ати!.. Давненько хотел пояснить причину неимоверно высокой доли среди наших сотрудников людей с чудными фамилиями, именами и отчествами... А все это из-за знойного неравнодушия предыдущего главы МПАХа к оригинальностям. Бывало, сто-оит сегодня ему мельком услыхать по отдельности чьи-то нетрадиционные имя, фамилию либо отчество или (к неопису-у-уемому(!!!) восторгу) уловить все это в триединой комбина-а-ации, и уже назавтра эксклюзивно именуемый человек подтянут в качестве кандидата на должность в нашей структуре...

 И сам-то министр звучал ого-го-о-о(!!!): Чебурекий Астероидович Черезанусвыпивайло!.. Эксклюзив! А ежели приплюсовать к вышесказанному феноменальную мозаичность его генеалогического древа, в коем и чукотские, и иудейские, и папуасские, и литовские, и арабские, и уйгурские, и украинские, и финские, и чувашские, и молдавские, и эскимосские, и даже (как подтвердила генетическая экспертиза) иноплане-етные(!) корни с ветвями... Чу-удо чу-удное-е!..

 Сейчас-то уже где-то с пятилетку как маршал Черезанусвыпивайло на заслуженном отдыхе, но, уверен, как и в былые годы, трепещет от уникальных ФИО...

 Прелюбопытнейшая, надо сказать, личность... В творческом-то спектре...

 Чем только он ни увлекался... В детстве обгорелые спички, этикетки от свиной тушенки и рыбью чешую коллекционировал.

 В отрочестве комбинировал птичий помет, скотский навоз и собственные какашки, получая из них с добавлением белка либо желтка муравьиных яиц оригина-альные(!) краски... Таки-и-ие(!) пейзажи вытворял... Закача-аешься!.. Особо впечатлительные любители изобразительного искусства даже в обмороки бухались. Иных из них потом через пары нашатыря в ноздри или внутривенную камфору приходилось в чувства возвращать... И никому было невдомек, чем это юный пионер Черезанусвыпивайло пейзажи да портреты вождей мирового пролетариата мазюкает.

 Это значи-ительно(!) позже, когда он уже секретарем школьной комсомольской организации функционировал, юные карьеристы-злопыхатели природу живописного материала раскусили-распробовали и внимание педагогического коллектива на ее нетрадиционность обратили...

 Исключили парня из рядов ВЛКСМ, а он погоревал, погоревал... И давай стихи на диалекте китайской народности Сунь-в-Пень сочинять... Языка, правда, нисколечко не знал. Но рифмовал, говорят, бесподо-о-обно! Даже несколько китайских филологов, по доподлинным слухам, от прочтения чебурекиевых виршей впали в длительную оптимистическую кому.

 Было и такое: листовки об аморальном поведении теоретиков марксизма-ленинизма кропал и ночами их в мужских отсеках дощатых общественных туалетов расклеивал. В женские не совался (то ли из-за стеснительности, то ли из каких-либо иных соображений)...

 И казалось, одна ему дорога – в политические заключенные... Ан не-е-ет!..

 Во время срочной службы в морской береговой охране увлекся браконьерством: тайком от командиров и сотоварищей ловил на удочку золотых рыбок и выпрашивал у них исполнения заветных желаний. Как ни пыжился, все без толку... Но-о-о...

 Однажды на рассвете на кру-у-упный крючок Чебурекия насадился ноздрею перебежчик, уплывавший в аквалангистском снаряжении в нейтральные территориальные воды, где его поджидала педальноприводная японская подлодка-малютка... И не какой-нибудь заурядный гражданин оказался в роли добычи, а всамделишный генеральный конструктор противотанковой твердосплавной ковырялки (позже, когда эта штукенция была принята на вооружение, советский солдат мог ею без особого труда за каких-то пятнадцать минут на-а-асквозь(!) проковырять лобовую броню среднестатистического тяжелого танка блока НАТО!)... Кто служил в сухопутных войсках СССР в восьмидесятых годах прошлого века, должен непременно помнить сие незатейливое, но су-упер(!)эффективное оружие, широко известное под аббревиатурой «РПК-45» (ручная противотанковая ковырялка длинною в 45 сантиметров).

 – Отпусти-и-и меня, матро-осик! – взмолился изменник Родины, – Любы-ые твои три желания исполню!

 – А слабо меня в комсомоле восстановить, орденом Ленина наградить и сделать офицером Комитета государственной безопасности?! – помараковав, осведомился Чебурекий.

 – Да нисколечко! – возликовал перебежчик, – Ты сперва из моей ноздри свой крючок-то вынь, а я тебе записочку к агенту японской разведки, внедренному в отдел кадров КГБ, черкну. Вот он и твои хотения претвори-ит(!) в жизнь.

 – Складно булькаешь, негодник, – сказал не по годам мудрый Чебурекий, – Я тебя с крючка сниму, а ты нырк, и поминай как звали!.. Нетушки-фигушки! Сперва маляву сочиняй, а потом уж я крючок выну.

 – Чую, обманешь, юноша, старшего по возрасту, – усомнился в искренности пограничника перебежчик.

 – А у тебя выбор-то есть? – наставляя на него собственноручно выстроганную из березовой доски корявую снайперскую винтовку, урезонил Чебурекий.

 – Нету, – признал свое аховое положение изменник.

 – То-то ж, – защелбанив пленнику в темя, высказался страж рубежей любимой Отчизны, – Пока малявы не будет, хрен(!) тебе, а не крючок из ноздри.

 – Да ка-ак(!) же я тебе в морской пучине напишу-то? – заныл терзаемый прибоем перебежчик, – Вы-ыпусти(!) тогда уж... хотя бы на сушу, дружище. Тем более, у меня хроническая морская болезнь.

 – И какого тогда беса, коль болтанку не переносишь, в ихтиандры заделался? – одновременно с неким укором и сопереживанием спросил Чебурекий.

 – Так из-за него, морского-то недуга, и пришлось эмигрировать подводно, – пробормотал выползающий на берег конструктор, – Хотели меня японцы в трюме рыболовецкого траулера из Владивостока вывезти, а я наотрез в отказ: «Да вы чего?! Я ж всю рыбу облюю и свою нервную систему изуродую! Поплыву сам по себе подводно: на глубине-то никаких тебе волн, да и для погранцов невидимо!»... Самураи возражать не посмели...

 И вот, то-олько я нырнул да разогнался, а тут ты-ы со своим поганым крючком!

 – Но-но! Полегче в выражениях-то насчет моего крючка! – разоблачая перебежчика из гидрокостюма и одновременно выволакивая его на берег, приструнил его Чебурекий.

 Дальнейшие события развернулись по гениальнейше простецкому сценарию... Пока отщепенец в свете поднимающегося над горизонтом Солнца посредством химического карандаша микроскопическим почерком увлеченно строчил на трехрублевой купюре так называемую маляву для японского агента, бдительный рыболов зарыл в песок его ласты (дабы не улизнул морским путем); незаметно изъял из желтого непромокаемого чемоданчика особо секретную проектную документацию по противотанковой ковырялке и ее опытный образец, пару кальсон с начесом, завернутый в провинциальную военно-морскую газету «Торпедная правда» шмат свиного сала и баночку с обувным кремом. Трофеи были без промедления прикопаны рядом с ластами...

 Когда конструктор завершил сочинительство, Чебурекий, прикидывающийся алчным до халявы индивидуумом, строго осведомился:

 – Про орден Ленина-то, дядя, упомянул?

 – А как же? – вопросом подтвердил присутствие в тексте оного упоминания перебежчик.

 – А про восстановление в комсомоле и офицерское звание?

 – Безусловно.

 – Та-ак... Адрес этого японского шпиона указал?

 – Не-ет.

 – Пиши.

 – А какой? Домашний или служебный?

 – Оба записывай.

 – Хорошо-о-о.

 – Пароль и отзыв написал?

 – Не-ет.

 – Ука-азывай! Что ж ты этак? Я к тебе всей распростертою душою, а ты ко мне хрен знает чем!!

 – Сбавьте тон, уважаемый, а то, неровен час, ваши коллеги – пограничники – услышат! – дописывая текстовую недостачу, предостерег беглый секретный конструктор.

 – Не услы-ышат! – громогласно заверил Чебурекий, – Тут на пять километров по береговому фронту только я... Напиши, чтобы этот шпион мне еще и денег дал...

 – На мороженку? – шутканул с подхихиком изменник.

 – Ты у меня тут повыража-айся! – отвесив задержанному оплеуху, с твердинкой в голосе выразился Чебурекий.

 – Не педагогично.

 – Чего-о-о?!

 – Не педагогично на прилежных руку поднимать.

 – Ишь... Приле-ежный... отыскался.., – с пренебрежением выдавил Чебурекий, – Ты, олух царя небесного, этому ворогу-японцу про де-еньги(!) мне в качестве откупного за предстоящий мой к нему шантаж пиши.

 – Сколько?

 – Пять... Нет – десять тысяч рублей в крупных купюрах!

 – Ого! Така-ая(!) сумма.

 – Сейчас еще и торгова-а-аться бу-удем?!! – насупив брови, с угрозой выкрикнул Чебурекий.

 – Нет-нет-нет-нет.., – затрепетал подлой душонкой иуда-конструктор, – Дело-то в том, что при э-этакой(!)-то сумме денежное вознаграждение автоматически переходит в разряд заветных желаний, кое в нашей ситуации уже четве-е-ертое! Но мы ж, молодой человек, договаривались всего-то о тре-ех(!) желаниях. Давайте уберем из перечня либо орден Ленина, либо офицерский чин, либо... повторное вступление в ряды ВЛКСМ. В комсомоле-то вы, поди, и без помощи японского шпиона без затруднений восстановитесь.

 – Да я-я тебя-я сейча-ас при попытке к бегству! – с прищуром нацеливая на задержанного цельноберезовый винтовочный макет, пригрозил Чебурекий.

 – Нет-нет-нет-нет.., – вписывая в купюру четвертое желание, залебезил предатель, – Не извольте нервничать!.. А от ствола вашей винтовки, извиняюсь, сучок откололся...

 – Ты это в качестве чего-о?!! – буйно возмутился Чебурекий, – В качестве доброжелательной подсказки или в смысле злобной издевки?!!

 – А давай, матросик, я тебе противотанковую ковырялку подарю и... дальше поплыву, будто мы с тобою вовсе и не встречались.

 – Что за хрень такая эта твоя ковырялка?! – заинтересовался бдительный матрос.

 – Ну это.., – озадачился изменник Родины, – Как же тебе попопулярней объяснить?..

 Вещь в хозяйстве незаменимая! Можно бронетехнику дырявить, можно и консервы в мановение ока вскрывать... А захочешь, так... хоть проруби для подледного лова расковыривай... Ты же, как посмотрю, заядлый рыболов?

 – Ага... Держи карман шире.., – осторожно вынимая из ноздри конструктора крючок, пробормотал Чебурекий, – Сидел бы я как придурок на берегу с удочкою, если бы не мечта наловить исполняющих желания золотых рыбок!.. И вообще, если хочешь, предатель, знать, я уху-то и за еду не признаю, а жареная рыба для меня... Что колючую проволоку жевать!.. А эту свою ковырялку-то пока-ажь... А ею можно картофельный урожай из земли выковыривать?!

 – Безусло-о-овно-о! – неописуемо льстиво взирая в глаза Чебурекия, дезинфецирующего невесть откуда взявшейся йодной ваткой сотворенный рыболовной снастью прокол ноздри, возликовал изменник, – Карто-о-ошку!.. Да за ми-илу душу!.. Хоть ее копай, хоть кедровые шишки шелуши, хоть женщину до феномена-альнейше-его-о(!!) бабского удовольствия доводи!.. Да будет вам, молодой человек, известно: заслуженные скульпторы Министерства обороны прапорщики-стройбатовцы Елизавета Муханова и Савелий Баламутов двумя опытными образцами моей «РПК-45» всего за полтора-а(!) часа выковыряли с натуры из огромной глыбы белого мрамора мою трехметро-о-овую(!!!) скульптуру в полный рост!

 – Нагишом? – поинтересовался Чебурекий.

 – Что «нагишом»? – растерянно захлопал веками конструктор.

 – Нагишом выковыряли? – сей вопрос вызвал заминку, прерванную высказыванием, насквозь пропитанным солью высоченной морали:

 – Да вы что(?!), молодо-о-ой челове-ек. Окститесь. Они же сове-етские(!!) мужчи-ина и же-енщина! Они же из женатых и заму-ужних! Они же обои... многокра-атные(!) юбилейные значкисты, пра-апорщики(!) и наконе-ец – чле-ены(!) КПСС. И вдруг... на рабо-очем(!) ме-есте безо всего... Вот была бы, к примеру, пара мужиков... Еще бы куда ни шло... А та-а-ак!.. Пошля-ятину, матросик, лепишь...

 – Что я леплю, не твоего, иудушка, ума дело! – возмутился Чебурекий, – Мне твои прапорщики в бубен не стучали! Я не про них, а про тебя-я(!) спросил: голым тебя из камня высекли или?!..

 – Выковыряли, молодой человек, – поправил конструктор.

 – Ну, выковыряли, – согласился впоследствии министр по пресечению антигосударственного хулиганства, – Голым, спрашиваю, выковыряли? Ведь из белого мрамора строго голомудых мужиков и голотитих баб испокон веков делали.

 – Пардон, молодой человек, за недопонимание относительно объекта вашего внимания, – извинился задержанный аквалангист, – Н-но.., одна-ако-о... Это ж по-ошлая ди-икость: гла-авного(!!) констру-уктора оборо-онного проекта из бе-елого(!!) мрамора без штанов и нижнего белья ваять!.. Мою ж скульптуру выковыривали не для банального баннопомывочного комплекса, а для молодежновоспитательного фигурирования на хоздворе секретного оборонного научно-исследовательского института имени академика Сенокосова «Нокаут империализму»!.. Кстати, мой светлый образ установлен рядышком с макетом тактической двухведерной баллистической клизмы «Кишкопуч» класса «земля – воздух – анус»!

 – Даже та-ак?! – поразился Чебурекий, – А моя фамилия – Через-а-анус(!)выпивайло...

 – Феномена-а-альная(!), безусловно, фамилия, – многозначительно констатировал перебежчик, – Явная родственность с «Кишкопучем»... Е-есть информация к размышлению...

 – А тебе не сты-ыдно?! – с неприятием в голосе прервал мыслительные потуги своего пленника Чебурекий.

 – Вы, молодой человек, по поводу чего? – осведомился тот.

 – Да я про это.., – запнулся на слове бдительный страж рубежей любимой Отчизны, – Я про то-о... Тебя, гада, по решению всенародно любимого руководства нашей Родины из мрамора выковыряли да на хоздворе на почетное обозрение выставили.., а ты ее (Родину-то) подло отпредательствовал!.. Подонок! А ну, давай-ка наконец и немедленно свою ковырялку! Я тебя, сволочь, прямо сейчас ею всяко-разно отковыряю!

 – В моем чемода-анчике она – ковырялка-то, – панически задрожав, вымолвил перебежчик, – Но прошу тебя, матро-осик... Не на-адо меня-я отковы-ы-ырива-ать! – последние слова сопроводились по-детски эмоциональными рыданиями...

 Возможно, мой рассказ покажется явной выдумкой. Ан... Сооружен он из достоверных фактов! Вплоть до мельчайших подробностей!.. Потому как почерпнут не из статьи «Подвиг матроса Черезанусвыпивайло», опубликованной в многотиражной газете «На страже побережья»; и не из отполированных редакторами ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8