ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Битва при Молодях

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Боль (Из книги "В памяти народной")

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Дворянский сын

Автор иконка генрих кранц 
Стоит почитать В объятиях Золушки

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать История о непослушных выдрятах

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Ялинка 
Стоит почитать Я не стану любимой...

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Как будто пленники дома

Автор иконка Владимир Котиков
Стоит почитать РОМАШКА

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Когда иду по городу родному... сонет

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Жутковато Игорево слово

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

про кума, куму и прожиточную суму...
Просмотры:  1808       Лайки:  0
Автор Хрящевский Александр Павлович

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Атомный век


Михаил Белозёров Михаил Белозёров Жанр прозы:

Жанр прозы Военная проза
1830 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Атомный векАннотация После Третьей мировой войны странный непонятные явления происходят на юге России. Все попытки разведать, что на самом деле вершится там, кончаются гибелью людей. В очередную «глубокую разведку» отправляется два экипажа под командованием старшего лейтенанта Берзалова. Постепенно открывается страшная картина захвата территории инвазивными захватчиками, которые заняли освободившееся место, откуда начинается «тихая» аннексия планеты.

Михаил Белозёров

 

asanri@yandex.ru

 

 

Атомный век

 

Роман

 

 

 

 

Любимой жене посвящается.

 

 

…проходят религия, мифологии, философии человечества, рассыпаются прахом, исчезают в пустыне. Они сменяются первобытным анимизмом, хаосом, исполненным враждебных человеку сил… Круг замыкается…

Игорь Иванович Гарин

(«Век Джойса» – «Атомный век»).

 

 

 

 

Глава 1

Дурные предчувствия

 

 

– Товарищ старший лейтенант!.. Товарищ старший лейтенант!..

Роман всплывал из сна, как из глубокого омута, как из той, прошлой жизни, в которой было всё совсем не так, как в этой, и поэтому просыпаться ему никак не хотелось. Снились ему мирный Питер и его жена Варя, которая погибла полтора года назад. По крайней мере, он думал, что она погибла. А во сне она была живая, улыбающаяся, с ямочками на щеках, они целовались, и её сосок под его руками стремительно твердел.

– Товарищ старший лейтенант!

– А?.. Что?.. Вашу-у-у Машу-у-у!.. – ещё не разомкнув век, он по привычке сел, как рассерженный индюк мотая головой. – Бур!.. Я же предупреждал!.. – начал выговаривать сквозь зубы. – Поднимать меня… – запнулся, всё ещё ухватывая край сновидения, – поднимать… – ощущения миров путались, цеплялись, явь ещё не в полной мере овладела его сознанием, – меня… в крайнем случае! – голос его свирепел по мере того, как он приходил в себя.

Однако между делом Берзалов также быстро просчитывал варианты: их атакуют, но это невозможно, особенно после недавнего боя, да и тихо в округе; приехал ротный или того хуже – командир батальона полковник Калитин; или просто явился старый друг – Славка Куоркис с бутылкой водки, но тот бы сам разбудил, а не посылал Бура, который, зная железный кулак Берзалова, что называется, лез на рожон. Значит, или Ашкинази, или Калитин. Ашкинази, если что, можно было культурно послать, а вот с Калитиным шутки плохи, тот их не понимал и был прямолинеен, как телеграфный столб, который может ненароком и придавить.

– Товарищ старший лейтенант… – Губастый Бур на всякий отступил на два шага и обиженно замер, показывая всем своим видом, что он человек подневольный и в тонкостях отношений с начальством не разбирается – не положено по уставу.

– Ну что тебе Бур?.. Тако-ой сон перебил! – уже более определённо высказался Берзалов, одной рукой нащупывая под койкой берцы, другой снимая со спинки куртку.Чего надо-то?..

Глупо было выказывать свои чувства, но Варенька снилась ему всего-то третий раз за полтора года, и он даже обижался на себя за то, что так редко. Любил он её и не мог забыть. Кирочная, пять, квартира восемь. Четыре пролета по широкой лестнице со скрипучими перилами. Он даже помнил голубиный запах парадной и каждую ступеньку, третья во втором пролёте – с выщербиной. Вот и теперь с замиранием сердца он взбежал на второй этаж, привычно споткнулся на третьей ступеньке и с трепетом распахнул дверь, не удивившись, что она не заперта, потому что спешил, потому что там, за ней, было его счастье, к которому он так долго стремился. И Варя – его вечно-счастливая Варя с копной мелких кудряшек, в которых тонули ладони. А запах! Он готов был вдыхать его вечно, но больше всего ему хотелось увидеть её глаза – милые, родные и любимые! И на тебе – припёрся этот несносный Бур и всё испортил.

– Извините, товарищ старший лейтенант… – ещё обиженнее вытянулся Бур, боязливо косясь на Берзалова, как курсант на швабру, на его приплюснутый боксёрский нос без хрящей, на брови в шрамах, на деформированные уши, которые внушали трепетное уважением. – Пленных притащили… Ага...

– Ну и подождали бы пленные… – упрекнул его Берзалов с железным тембром в голосе, ловко зашнуровывая берцы. – Чай, не пряники, не зачерствеют… – хотя понимал, что пленных надо допрашивать тёпленькими, когда они ещё в шоке и в душевном трепете.

– Ранен один… – доверительно поведал Бур, – того и гляди окочурится… ага...

Ко всему прочему Бур был крепеньким, плотным блондином с бесцветными глазами, в которых таилась искушенная солдатская смекалка. Благодаря этой хитрости за полтора года он умудрился не дослужиться даже до звания младшего сержанта. Всегда сам по себе, всегда где-то в уголке, как тень, правда, исполнительный, но без инициативы, а это настораживало: то ли больной, то ли убогий? Филонил при первом удобном случае, пререкался или просто ворчал под нос. Пару раз уснул в карауле, за что был нещадно наказан. С тех пор к нему доверия не было. Впрочем, Берзалов быстро привык к его сладковатому запаху хитрости. Чёрт с ним! – давно махнул на него рукой. Может, это у него такая форма самозащиты? Может, он по-другому не может? Бывают же в природе идиоты со смещенным центром сознания. Все люди в душе хотят выглядеть честными, но не у всех это получается. Иногда выгоднее быть ловчилой. Авось выживет. Однако мы философствуем, как о постороннем, подумал он о себе и усмехнулся.

– А-а-а… – с тяжестью в душе сказал он, больше не обращая ни на что внимания. – Ну веди-и… Сусанин… – разрешил он великодушно, застегивая на ходу куртку и подхватывая автомат. Разгрузку с рожками, как и бронежилет, он не взял, полагая, что скоро вернётся. Лишнюю тяжесть тащить ни к чему. Не в поле, чай, идём. Он бросил в рот подушечку мятной жвачки, которую им выдавали в пайке. – Вперёд!

Глубокий ход из землянки вывел их под крепостную стену, и Берзалов как всегда покосился на её крутые бока: хорошо, что у наших противников нет ни артиллерии, ни танков – даже одного завалявшегося, потому что выстрела достаточно, чтобы засыпать проход и землянку заодно. Надо перенести, надо перенести, подумал он чисто рефлекторно, в который раз откладывая это безотлагательное дело – место было весьма и весьма удобным: на холме, в окружении старых-старых рвов, которые, благо, за триста лет не засыпали отцы города – руки не доходили. Их головотяпство обернулось пользой – теперь это самый мощный узел обороны правого фланга, с настоящей обсыпкой укреплений в десять метров толщиной, с бетонированными входами и со стальными бойницами, глядящими за реку. Обойдётся, как всегда, подумал он, следуя за крепеньким, но юрким, как ящерица, Буром, который терпеливо сносил его крутой нрав, потому что старший лейтенант был суров, но справедлив, и о нём говорили: «Хоть и ворчун, но свой мужик, этот не сдаст и не бросит, а вытащит и спасёт, если что, конечно…»

Они спустились, от ячейки к ячейке, к подножию холма. За спиной остались развалины древней крепости и Высоцкого монастыря, от которого возвышалась одна лишь голубая звонница да золоченый крест, торчащий косо и обречённо. Брустверы окопов давно поросли лопухами да полынью, и Берзалов запрещал обновлять их, чтобы не демаскировать позиции, а требовал таскать землю в мешках и ссыпать в овраг, за что командиры отделений на него обижались, но Берзалов был непреклонен. «Лень им, видите ли! Да вы мне потом спасибо скажете!» – увещевал он их. Но однообразная окопная жизнь и долгое сидение на одном месте, подтачивали не только дух и не только у Берзалова. Солдаты становилось неряшливыми и теряли чувство опасности, некоторые бегали в самоволку, а один даже умудрился завести роман в Серпухове и собрался жениться. Поэтому Берзалов каждый день гонял всех «по тактике и по уставу», а через день устраивал «инженерные работы» – заставлял удлинять окопы и укреплять их досками, а ещё соорудил баню, чтобы не вшивели, и даже привёз из города спортивные снаряды, которые разместил в бывшей трапезной. Организовал секцию бокса и сам же тренировал желающих два раза в неделю, учил солдат не бояться ударов, привыкать к ним. В общем, не давал никому засохнуть, нагружал вверенный ему взвод по полной программе. Но всё было напрасно: народ дурел, потому что не было явного противника, а против своих кому воевать охота? Поэтому и творили самые разнообразные глупости. Должно быть, радиация действует? – напрасно гадал Берзалов. Лёгкий намёк на всеобщий кретинизм и помешательство – все ждали «второго удара» Америки. А его всё не было и не было. Хорошо хоть не разбежались, как стадо обезьян, а служат, как умеют.

Пленных притащили из-за реки в запасную пулеметную ячейку. Были они мокрыми, несчастными, изголодавшимися, больными и худыми, как щепа. У одного, чёрного, бородатого, с наглыми глазами в спине была дырка, и он харкал кровью. В душе Берзалова ни с того ни с сего возникло дурное предчувствие. Ох, как он не любил это дурное предчувствие. Как он его ненавидел – всеми фибрами души. Сколько раз он попадал из-за него в переделки, правда, к счастью, всегда и везде выходил без единой царапины, но с твердым намерением больше никогда не искушать судьбу. Хотя ещё в училище о нём ходили легенды, мол, Ромка – тот человек, которому во всём везёт. Бывают такие люди, встречаются в природе. Уникумы. Один на сто миллионов, а может, и на миллиард. Человек, с которым никогда не происходит ничего дурного. Даже в спорте. Если бы только от меня зависело? – порой суеверно думал Роман, разматывая бинты и снимая перчатки после очередной победы. Если бы знали, как это тяжело даётся. Тренер неизменно ликовал, публика неистовствовала. И только один он подозревал, в чём залог удачи – в ангеле-хранителе, которого он называл Спасом. Почему именно Спасом, он и сам не знал. Просто Спас, на русский манер. Догадывался, что, может, ошибся при медитации, в те времена, когда ещё занимался восточными философиями и был приверженцем Будды. Но потом и это ушло. Стало не до умствований, а Спас остался, и конечно же, он с ним не спорил, а всячески старался ублажить, предугадывая повороты его настроения, а настроение у него было примерно такое же, как и Берзалова. Неужели судьба снова приготовила подарок? Главное об этом не думать, а то начну бояться. Ну, Боже, пронеси меня и на этот раз!

– Суки… – словно между делом сказал прапорщик Гаврилов, – Игнатьева подстрелили… дурилки картонные!

– Игнатьева! – воскликнул Берзалов, с угрозой посмотрев на пленных. – Вашу-у-у… Машу-у-у! Что за дела-то?!

– Мы их мирно окликнули, а они, дурилки картонные, хватились за автоматы…

– Гады… – беззлобно согласился боец по фамилии Рябцев с жутким шрамом, пролегающим от уха до рта, что делало его улыбку похожей на оскал сатира. – Мы им, товарищ старший лейтенант, поесть хотели дать, а они-и-и… ух!.. вроде как не русские, – и с угрозой замахнулся на пленных.

Теперь чаще стреляли, чем разговаривали, потому что всем всё осточертело: политикам – политика, военным – война, народу – голод, а всем вместе – то, что называется одним словом – атомный век, со всей вытекающей из этого безысходностью. И никто не хотел объединяться, все хотели быть первыми и самыми главными над всеми.

– Отставить-ь-ь… – лениво сказал Берзалов. – Разберё-ё-мся…

Раненому было всё до лампочки, похоже было, что ему и чёрт не страшен. Второй, похожий на студента, в чёрной спецовке, без воротника, явно сдрейфил, хотя и не подал вида, но Берзалов почувствовал, что от него волнами исходит горький, полынный запах неуверенности и страха.

– Да вы не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, – так же между делом успокоил его прапорщик Гаврилов. – Легко подстрелили, его уже штопают.

Это была любимая поговорка старшего прапорщика Гаврилова. Любую процедуру, мало-мальски связанную с медиками, он называл штопаньем и латанием, не очень вдаваясь в суть медицинских терминов. Лицо у него было обыкновенное – рязанское, с носом-картошкой, кожа в складках, посеченная мелкими трещинами. На левой скуле, под ухом, белый шрам.

– Точно легко?.. – Берзалов так пристально посмотрел на пленных, что у молодого по лицу пробежала судорога, а глаза стали белыми-белыми, как у больной собаки, волна же запаха сделалась невыносимой – горько-кислой, на грани отвращения.

– Точно, йодом смажут, и будет, как новенький, – простодушно пообещал Гаврилов, улыбаясь при этом обезоруживающе, как няня в детском садике.

Берзалова это только бесило. Такая была натура у старого, испытанного жизнью пограничника, прибившегося к бригаде в одну из декабрьских ночей. Шёл он аж от самой южной границы, а как дошёл, одному богу известно – на одной воле. Но дошёл, без ног, без пальцев, и пошёл бы дальше в родной Псков, да Пскова больше не было, и стало быть, идти ему было некуда, вот он и остался. Подлечили ему гангрену, подштопали, подлатали, как он любил выражаться, кое-что отрезали, совсем малость, и направили в третий взвод под командование Романа Георгиевича Берзалова, как к самому боевому и удачливому офицеру.

– Это меняет дело! – сказал Берзалов звенящим голосом. – Вашу-у-у… Машу-у-у! Значит, мы вас сразу не убьём! – пошутил он, но так, чтобы они ничего не поняли. Свои поняли, а больше никто ничего не понял. Пусть трясутся от страха, разговорчивее будут.

Убивать пленных, конечно, никто не собирался, но последнее время стычки приобрели ожесточенный характер по многим причинам, и главная из них та, что девяносто пятая отдельная гвардейская бригада специального назначения держала оборону очень удобного района в излучине между реками Нара и Протва, и вся Заокская низменность была перед ними, как на ладони. К тому же здесь находились огромные склады росрезерва, а значит, город Серпухов был лакомым кусочком во всех отношениях – старая-старая крепость ещё времён монголо-татарского нашествия. Ан, пригодилась! Во-первых, Серпухов не зацепила ни одна из ядерных атак, во-вторых, кастровые пещеры в округе дали возможность спрятаться всему личному составу, а в-третьих, первые полгода, когда радиация была особенно опасна и губительна, ветра дули совсем в другую сторону, и район в этом плане считался более-менее благополучным. Вот и образовался недалеко от Москвы своеобразный оазис, огромный треугольник с почти равными сторонами: Тула, Серпухов, Калуга. Первая послевоенная зима выдалась снежной и ветреной, всех радионуклидов вымела, размела по лесам, по болотцам и погребла в реках под толстым слоем ила. Поэтому и выжили случайно, поэтому на что-то ещё и надеялись. Лотерея, счастливый фантик! Судьба на фоне атомного века! Геннадий Белов, у которого всегда водился медицинский спирт, со знанием дела объяснял: «Происходит естественный отбор генотипов людей, устойчивых к радиации. Что из этого выйдет, одному Богу известно. Может быть, через сто лет возникнет хомо-радиоактивнус, которому не будет страшная любая атомная бомба? Кто знает?» Тираду эту он обычно произносил под стопку спирта. Хорошо получалось – главное, со вкусом.

В душе Берзалов соглашался. Но когда? Когда этот «хомо» возникнет? Когда все передохнут? Уже были времена, когда погибшие плыли по Оке вереницами, а увечные умирали по городам и весям. Похоронные команды с ног сбивались. Долгие месяцы приходилось ходить и воевать в противогазах, даже спать в них. Самым большим дефицитом стали негашеная известь и хлорка. Геннадий Белов только и делал, что ворчал: «На сегодня хлорки... три бочки извели…» Всё это Роман вспомнил в мгновение ока, прежде чем принять окончательное решение: в штаб не тащить, допрашивать надо здесь, в окопе, пока ещё не очухались.

– Откуда топаете, дядя?! – спросил он у бородатого, который лежал на дне ячейки и тихо, через силу стонал.

От него пахло давно не мытым телом, огромным-огромным несчастьем и ещё чём-то, чего Роман понять сразу не мог. Ну да, конечно, полем, лесом, кострами и вшами – это всё понятно. Трагедией века – тоже, теперь все несчастные и потерянные, но ещё чём-то – гордостью, что ли, за которой стояла сила. Ага… – сделал вывод Берзалов, хотя конкретно мысль не сформулировал. Обычно пленные гордостью не пахли, они были подавлены и ужасались своей судьбе, поэтому они пахли горьким-горьким запахом страха. А этот стойко пах грецкими орехами. Откуда они такие? – удивился Роман и даже хмыкнул, мол, ничего не понял, но приму к сведению.

– Откуда шли? – ещё раз спросил он и присел перед бородатым.

У того изо рта стекала сукровица, и он периодически размазывал её по клокастой бороде.

– Так я тебе и сказал, – покосившись, как на идиота, ответил бородатый, через силы кашлянув так, что изо рта вылетел сгусток крови.

– Что, гордый, что ли? – осведомился Берзалов.

– Гордый… – выдавил из себя ответ бородатый, исходя смертельным потом.

Дышал он тяжело и хрипом. Чувствовалось, что он вот-вот отдаст богу душу.

– Ну и подохнешь! Погоди-и… – Берзалов словно невзначай остановил фельдшера, который уже приготовился сделать противошоковый укол. – Скажи, откуда и куда, и мы станем друзьями. Здесь у нас жратвы навалом… отъедитесь… отдохнёте… Город, однако…

– И что, отпустишь? – насмешливо спросил бородатый и посмотрел взглядом обреченного человека.

– Вашу-у-у… Машу-у-у! – беззлобно выругался Берзалов и поднялся.

Конечно, не отпустим, а перевоспитаем и сделаем нашим, с былым восторгом подумал он, русские друг друга не убивают. Зачем нам гражданская война? Мало нас осталось. Кот наплакал. Приходят такие идиоты и демонстрируют вселенскую тупость. Кто их так кодирует? Выжить еще надо. А если мы будем друг друга убивать, то никого не останется на радость нашим врагам. На это и рассчитано. Только с каких пор я стал мягкотелым? О истинных врагах, затеявших Армагеддон, думали редко. Американцы за океаном давно стали неким абстрактным понятием. Притихли, как мыши. Может, их нет уже? Два медведя в одной берлоге не живут. Может, они точно так же вымирают, как и мы? Кто знает? Об этом даже не говорили, тема неактуальная. Не имело смысла гадать на кофейной гуще. Подохли, ну и чёрт с ними. Куда важнее объединить и возродить страну. А Америка подождёт. Будут силы, ещё вломим, думал Берзалов. Но сил вломить явно нет, иначе бы мы видели пуски ракет да и вообще – продолжение банкета. Значит, будем делать ракеты, а если не ракеты, то что-нибудь попроще. На какое-то мгновение он отвлёкся, думая об этих самых ракетах и представляя, как они полетят над Европой, чтобы поразить врага в самом его сердце – Вашингтоне. Сладостная картинка несколько секунд грела душу, потом его отвлекли.

– Товарищ старший лейтенант… – попросил фельдшер, показывая на шприц, который держал в руках. – Помрёт ведь...

– Что жалостливый?! Жалостливый?! Вашу-у-у… Машу-у-у! – Берзалов поймал себя на том, что не верит даже самому себе, что стал заводиться по малейшему поводу – оттого, что всё понимаешь, но ничего не можешь сделать, словно попал в порочный круг страха. Нервы ни к чёрту, выжить, видать, хочу, трушу, а ещё с Варей не дали пообщаться... архаровцы… страна… идиотская война без конца и края… – Ладно, делай свой укол, – сказал он, – и тащите его в госпиталь. Да… охрану выделить, а то удерёт ведь. Слышишь, Гаврилов?..

– Зачем охрану? – удивился фельдшер. – Он еле дышит.

– Выделить, и всё! – приказал Берзалов, который не любил неожиданностей. – Если что, поможет тащить.

– Есть выделить, – равнодушно отозвался прапорщик, даже не повернув головы. – Жуков!

– Я! – поднял голову боец из соседней ячейки, который вообще, похоже, спал, потому что стал отчаянно зевать и тереть глаза.

Ох, наведу я порядок! – подумал Роман, ох, наведу! Боец этот был славен тем, что имел большой чуб и был похож, как близнец, на поэта Есенина. «Ты не родственник?» – часто спрашивали у него.

– Пойдёшь с санитарами!

– Есть! – радостно отозвался боец, похожий на Есенина.

– Да смотри мне там!.. Знаю я тебя, дурилка картонная!

– Есть смотреть, – ещё радостней отозвался боец, потому что не надо было торчать в окопе, а можно было с толком и культурно провести время в городе, может даже, в кино забежать, если девки в канаву не утащат.

Чёрта-с два, подумал Берзалов, напьётся, скотина! Но приказа не отменил. Всех подозревать – себе дороже, глаз и нервов не хватит.

– А можно мне тоже, товарищ прапорщик?.. – в наглую попросился боец с мелкими гнилыми зубами, которого звали Петр Морозов.

От подобной дерзости Берзалов только заскрипел зубами. Распустил Гаврилов отделение! Распустил! Сейчас отправлю всех на «губу»!

– Нельзя, – как показалось Берзалову, с сожалением ответил Гаврилов, а то бы отпустил и Морозова, на лице которого лежала печать лихого человека, и должно быть, из-за этого, а ещё из-за рискованности в характере Гаврилов чаще других брал его с собой.

Прапорщик Гаврилов сидел по-турецки на бруствере среди лопухов, глядел на луга за рекой, откуда они притащили пленных, и, казалось, не участвовал в допросе из-за того, что всё-всё понимал. А ведь первые минуты – это те самые первые минуты, когда любой расколется, даже будь он из гранита. Этот не раскололся. Значит, готов был к подобному повороту событий. Из своих, из армейцев. Кому же он служит, если молчит, как партизан? Должно быть, на крепком крючке, раз такой упёртый. Не пытать же в самом деле? – ломал голову Берзалов. Хрен с ним, не нашего ума дело. В штабе есть кому допросить. Там костоломы найдутся подурнее наших архаровцев.

Прапорщик был старым – в представлении Берзалова – целых сорок пять лет. Из Пскова. Женат, или, точнее, был женат. Район тот пограничный накрыло в первую очередь, наверняка никого из живых не осталось, вот и он зачерствел душой похлеще Берзалова. Но делал свою работу надёжно и верно, как робот. Разведка и поиск с его участием – сплошное удовольствие. Берзалов ходил с ним не раз, имел честь удостовериться. Даже он, казалось, проникнувшийся ремеслом до глубины души, и то нашёл, чему поучиться – старой русской школе единоборства. Золото, а не человек. Снимал «на шёпот» караульного, в упор уходил от пули, мастерски умел «вязать» хоть десятерых. Берзалов, который до сих пор думал, что это всё русские народные сказки, только дивился до глубины души. Чтобы заниматься этим, сумасшедшим быть не обязательно, но не помешает. А для чего живёт прапорщик, непонятно. Цели в жизни нет, идей нет. Коптит, как и все, небо, поэтому и смурной. Может, от радиации? А еще обижается на Берзалова. А чего на меня обижаться, думал Берзалов. Я тоже человек подневольный. Дали приказ, я выполняю: «Не пущать прапорщика в поиск, предоставить товарищу прапорщику недельный отпуск со всеми вытекающими из этого удовольствиями!» Кто же против? Да всей душой! А он геройствует каждый день, изводит себя. Смерти ищет. Кому от этого выгода? В ночь сходил, притащил пленных, показывает, какой везучий и умелый. За пленных, конечно, большое спасибо, а за остальное надо было бы взгреть первостатейно, да как-то язык не поворачивается, потому что человек ходит по лезвию, живёт делом, а не животом или чинами, и денег не просит, а от военной работы, в отличие от других, не отлынивает. Вот какие у нас люди! Побольше бы таких сумасшедших! И гражданская война не страшна.

– Вы, Федор Дмитриевич-ч-ч... – он начал цедить слова сквозь зубы, не разжимая челюстей, – должны у меня отдыхать. Я вам что приказал?!

– Что?.. – терпеливо вздохнул прапорщик, невозмутимый, как рептилия.

– Командировал вас в город, освежиться, вдохнуть цивилизацию. А вы?! – Его тяжёлый взгляд переполз с далёких ив на Гаврилова, физиономия которого была сродни камню у дороги. Тонкий шрам белел у него под ухом.

– А что я? – невинно спросил прапорщик, делая удивленное лицо.

Вернее, он думал-то, что оно удивленное, а оно, скорее, было у него хитрое, как у пятнадцатилетнего пацана.

– Вот именно, что?! – не сдержавшись, воскликнул Берзалов. – Приказы командира надо выполнять безукоризненно! – и добавил уже в сердцах: – Вашу-у-у… Машу-у-у!

– Есть, безукоризненно, – как эхо, отозвался Гаврилов, но даже не поменял позы, то есть он не боялся и не раболепствовал, а отвечал в соответствии с установками внутри себя. А установки были такими, какие приводят в преждевременной смерти. К бабке не ходи. Погибнет ведь, как-то неожиданно догадался Берзалов, в самые ближайшие дни, до лета не дотянет. Но прапорщик всем своим видом показывал: «Может, я не хочу дожить наравне со всеми до старости, может, мне этого и не надо, а это уж, извини, моё полное моральное право – умереть в бою от шальной пули или холодного штыка».

– Знаете, что?! – вспылил Берзалов на крутых обертонах, и подумал, что не стоит его здесь, при всех, строить Гаврилова и напоминать о дисциплине.

– Что?.. – на этот раз он удосужился повернуть голову так, чтобы видеть своего непосредственного командира краем глаза.

«Ну что ты можешь со мной сделать, – читалось в нём. – Послать на передовую, в окопы или отлучить от любимого дела? Ах, да, я забыл, ещё есть гауптвахта. Так я этого всего нахлебался, ещё когда ты не родился».

– Ничего… – сказал Берзалов. – Потом поговорим… – пообещал он, не намереваясь пускать всё это на самотёк, но потихонечку стал остывать.

До такого возраста я не доживу, думал он почти уныло, по нашей жизни-то. И действительно, госпиталь в городке был переполнен облученными. В первое атомное лето первого атомного века каждый день хоронили по сотне и более человек, через полтора года уже – по одному-два, в основном, конечно, гражданских, потому что они не были обучены, хуже были экипированы, не принимали цистамин[1], которым пичкали военных, часто рисковали почём зря. Теперь пошли те из них, кто получил относительно малые дозы, но всё равно заболели. Через год заболеют те, кто облучился ещё меньше, и так до бесконечности, пока все не вымрут. Арифметическая, то бишь геометрическая прогрессия наоборот. Были и такие, которые облучались по глупости, забредая на радиоактивные территории или употребляя в пищу отравленные продукты или воду из неизвестных источников. Говорят, что якобы у верховного командования есть страшно дефицитные американские таблетки, которые моментально выводят радикалы из организма, и якобы таблетки эти помогают людям, схватившим даже смертельную дозу. Но это не про нас, думал Берзалов, мы люди простые, окопные, нам и цистамин подойдёт. Судьба нас, видать, пока миловала. И не умнее мы, и не счастливее, а просто везучие. Планида, ничего не скажешь, мать её за ногу.

– А ты чего молчишь? – раздраженно спросил Берзалов у второго пленного. – Юпитин, развяжи ему руки! И дай спирта!

– Товарищ старший лейтенант…

– Дай, дай… – со смыслом посоветовал Берзалов. – Хуже не будет. И хлеба дай, если есть.

– Он, дурилка картонная, Игнатьева ранил… – напомнил прапорщик Гаврилов.

Он произнёс это равнодушно, скорее для проформы, перекладывая на плечи старшего лейтенанта последствия его решений, в том числе и чисто с моральной точки зрения: «Надо б было наказать по всей строгости». Однако Берзалов не обратил на его слова никакого внимания. Вернее, он-то, конечно же, обратил и даже подумал, что Федор Дмитриевич имеет права на своё суждение, но в данной конкретной ситуации следовало разговорить пленного, тем более, что сержант Игнатьев, по его же словам, ранен легко и через пару-тройку дней встанет в строй.

– Студент, что ли?.. – спросил Берзалов беззлобно, чтобы наладить контакт.

– Ага… – односложно ответил пленный, давясь хлебом. – Педагогический… – добавил он с набитым ртом, едва двигая языком.

– Ха! – с презрением отреагировал Юпитин и скорчил отвратительную рожу, которая как нельзя лучше подчёркивала его рязанские корни, а ещё отражала целую солдатскую философию: мол, чего с пленным возиться – никчёмный человечишка, даже стрелять не умеет, такого ни кормить, ни поить не надо, тем более спиртом угощать.

Но Берзалов не стал вникать в мысли и поступки старшего сержанта Игоря Юпитина, командира второго отделения, человека, в общем-то, вдумчивого и предсказуемого. Его интересовало другое, то что было продолжением утреннего сна. «Педагогический» – это звучало, как привет из другой, мирной жизни, которая никогда не вернётся. Все это понимали и все старались проникнуться настоящим моментом, чтобы не сойти с ума. Только это плохо получалось. Человеку нужно прошлое, он так устроен. Однако теперь этого прошлого ни у кого не было. Оно было разделено на мирную жизнь – такую желанную, о которой вспоминали с трепетом и пиететом, и на атомный век, которому не было видно ни конца ни края, потому что он только-только начался. И все, кто сейчас живёт, его конца не увидят, да и какой может быть конец после Третьей мировой? Только очень плохой. «Хана нам всем», – считали многие. Вот народ и дурел потихоньку. Ну и голод, конечно, извечный спутник этого самого атомного века.

От пленного пахло маргаритками, и Берзалов удивился, что этого никто не замечает. Человек пахнет маргаритками! С чего бы это? Но разведчикам по нынешним временам, похоже, было всё равно. На то они и разведчики, чтобы ничему не удивляться.

Пленный с жадностью глотнул спирта, даже не закашлялся и снова вгрызся, как кролик, острыми зубами в краюху чёрного хлеба. Кадык на его худой шее ходил вверх-вниз, вверх-вниз. Он держал краюху двумя руками, как человек, который не ел лет десять. В бровях и из-под шапки над ушами виднелись белые яйца вшей.

– Мы… мы… – промямлил он, – последнее время одной крапивой питались.

– А куда шли? – спросил Берзалов.

– На юг, – очень даже по-деловому ответил пленный.

Язык у него заплетался.

– Куда-а-а… на юг?

– А я что знаю?.. – осмелел он. – Фомин…

От пленного даже не «фонило». Дозиметр, встроенный в часы, показывал меньше нормы облучения, всего-навсего двадцать девять микрорентген в час. Значит, знали, где идти, удивился Берзалов.

– Бородатый, что ли?...

– Ага… ничего не говорил… Идём себе, и всё… А водица есть?.. А то у меня фляжка…

Берзалов вопросительно посмотрел на старшего сержанта Юпитина, у которого на лице появилось выражение, которое ассоциировалось с известным русским выражением, когда человека посылают куда подальше.

– Дай… дай… – приказал Берзалов, – не жадничай.

Юпитин поморщился, но отстегнул от пояса фляжку и брезгливо протянул пленному.

– А откуда идете?

– Из Великого Новгорода…

– Вашу-у-у Машу-у-у! – невольно воскликнул Берзалов и понял, почему от бородатого пахло гордостью. Проникся он, ни за что ничего не расскажет. Накачали их и перековали идиоты политики, которые жаждали только одного – гражданской войны. Берзалов видел таких и называл их фанатиками. Глаз у них не было – одна гордость. Впрочем, я тоже фанатик, даже ещё больше, чем бородатый, только я за единую Россию, подумал он.

– Ну да… – покаянно сказал пленный, всем своим видом показывая, что он не в ответе за отцов-политиков, которые провозгласили республику и отделились от Москвы, которой уже не существовало.

– Лейтенант, – словно проснулся Гаврилов. – Да он вам сейчас такого напоёт… Я совсем забыл, дурилка я картонная, мы у них карту взяли...

– Какую карту?.. – безмерно удивился Берзалов и моментально стал свирепеть. – Вашу-у-у… Машу-у-у! – О самом главном ему докладывают в самую последнюю очередь. Ох уж этот Гаврилов! Ох и пограничник! Отправлю в самый глубокий тыл! – безжалостно решил Берзалов.

– Да шпионы они, – ещё раз ожил Гаврилов. – Чего здесь гадать-то? К бабке не ходи! Дурилка я картонная! А карта необычная, со значками. У обычных бойцов карт не бывает!

«Вот какой я, – говорил он всем своим видом, – а ты меня в отпуск!» «Да не я, – хотел возразить Берзалов, – а командование, точнее, командир батальона Калитин, а почему, не знаю, из-за жалости, что ли? Лично я бы не жалел, потому что это унижает бойца». Но, конечно же, он ничего не сказал, потому что это было лишним, ненужным, потому что просчитывалось на подсознании. Всё и так встало на свои места: лазутчики из Великого прощупывают оборону, а то, что они такие голодные, так кто сейчас сыт? За тем и пришли. Может, вообще, от маршрута отклонились и случайно попали в лапы Гаврилову?

За последний год сепаратизм расцвёл таким буйным кустом, что все друг от друга моментально отложились, в том числе и от Москвы. Москва осталась как символ. Не было Москвы больше. Погибла Москва. Вот все и кричали: «Мы центр! Центр!!! Нам и подчиняйтесь!!!» И Великий, и Нижний Новгород, и Ростов Великий, и Казань, даже Вологда не удержалась! Но о Москве помнили и говорили: «Возродите, тогда вернёмся и начнём всё сначала». Другие же твердили, как заклинание: «Хватит единовластия, пора жить по-новому». А как, и сами не знали, зато талдычили, как свою идею-фикс: «Каждый сам за себя». Все, кто чувствовал в себе единение с Москвой, назывались с тех пор московскими. Но были ещё и великоновгородские, нижегородские, рязанские, ярославские и прочие по мелочи. Слава богу, что не было ни калужских, ни орловских, ни курских, не потому что районные города лежали в радиоактивной пыли, а потому что они не утратили чувства единения, из-за бедности, из-за унижения, из-за боли. Даже мурманские заявили, что они с Москвой. Астрахань – одномоментно ставшая центром политической жизни, потому что на неё не упала ни одна бомба, объявила себя столицей Хазарского царства и, судя по всему, жила себе на отшибе припеваючи: налоги не платила и ела свою рыбку да чёрную икру. Даже еретические Харьков и Донбасс в новый атомный век объявили о своём тяготении к Москве. А вот что там стало с Дальним Востоком и с Сибирью, никому не известно. Приходили самые противоречивые вести: то ли бьются ещё наши с китайцами, то ли захватили те исконные русские земли. Сибирь же лежала неизведанной территорией, и её надо было осваивать заново. Что там и как там, никто толком ничего не знал.

– Да ну вот же… – Гаврилов сделал вид, что ему всё равно, что там думает и что скажет старший лейтенант, и протянул ему офицерский планшет.

– Что ж ты молчал? – упрекнул его Берзалов.

– Так вы же не спрашивали, – обиженно сказал Гаврилов и отвернулся, как показалось Берзалову, с презрением.

В голове у Берзалова появился тот самый противный звон – предвестник вспышки ярости. Он уже хотел было одернуть прапорщика, может быть, даже наорать на него, но в последний момент, сам не зная почему, сдержался – не к месту было и не ко времени. Он мельком взглянул на карту и в сердцах воскликнул:

– Карта как карта! У меня точно такая же!

– Такая, да не такая, – с упреком ответил прапорщик Гаврилов.

– Ну и что в ней особенного? – с трудом сдерживаясь, спросил Берзалов. – Что?!

Звон в голове стал таким нестерпимым, что хотелось треснуть себя по темечку. Когда тебя в течение десяти лет бьют по голове, ещё и не такое случается.

– Ну во-первых, карт несколько, одна аж до Азовского моря.

– Согласен, – упёрся Берзалов. – И что?

– А то, что, зачем им такие карты, раз они топали за жратвой?

– Ерунда! – безапелляционно заявил Берзалов. – Подумаешь, карты!

Он чувствовал, что не прав, что карты не могли просто так попасть в планшет к Фомину, что его, Берзалова, понесло, но ничего с собой уже поделать не мог. В действительности, карта их района была несколько иной. В отличие от его карты, на ней были показаны более подробно зоны радиоактивного заражения. На других картах к тому же в окрестностях Железногорска, Белгорода и Харькова были показаны танки или, возможно, другая тяжёлая техника. Но Берзалов уступать не хотел.

– А вы у него спросите, – усталым голосом предложил Гаврилов. – Спросите…

Действительно, подумал Берзалов, чего я напал на Федора Дмитриевича, и поостыл.

– Говори, куда прётесь?! Говори быстро! – дёрнул Берзалов пленного за рукав.

Пленный ещё больше испугался. Тонкая шея в воротнике беззащитно дёрнулась.

– Так-х-хх… – потерял он голос, глаза у него стали белыми-белыми и дыхание сделалось прерывистым.

– Говори, паскуда! – заорал Берзалов, давая выплеск бешенству.

Пленный выронил недоеденный хлеб в грязь:

– Не знаю!.. Ей богу! Фомин всё…

– Так, встал! Вашу-у-у… Машу-у-у! – Берзалов передёрнул затвор. – Сейчас я тебя расстреляю к едрёне-фене, как шпиона и врага России.

И снова, на этот раз основательно и безоговорочно, дурное предчувствие охватило Берзалова. Всё, капец, подумал он. Погибну ни за что ни про что.

– А вы, Федор Дмитриевич-ч-ч... собирайте манатки и отправляйтесь-ка в расположение госпиталя! Я вам приказываю. Явитесь, – Берзалов взглянул на часы, – двадцать четвертого мая, в восемь ноль-ноль. Выполнять!

При госпитале было что-то вроде санатория, там можно было отъесться и отдохнуть. С женщинами пообщаться, хотя, наверное, Гаврилова они уже не интересовали.

– Есть выполнять… – неохотно, по-стариковски, поднялся Гаврилов.

– Ну вот… – с облегчением спрятал улыбку Берзалов. – Это другое дело…

Ему показалось, что прапорщик Гаврилов всё-всё-всё понимает в этой жизни и поэтому презирает его за трусость, за несдержанность. Если бы я ещё что-то мог сделать, подумал он устало и махнул на всё рукой.

 

***

Берзалов только-только успел отправить в штаб бригады пленного, докладную записку и карты, а также план действия по демонтажу древней стены, когда явился Славка Куоркис. Притащил рыбца – две штуки, и домашнего, то бишь ротного пива, которое варилось в большом секрете от командования, иначе пришлось бы делиться. К тому же сахар он доставал с помощью длинного и сложного ряда комбинаций, составляющих большую военную тайну, и Куоркис этим гордился. Берзалов даже не спрашивал: если от тебя что-то скрывают, значит, есть веская причина.

– А водки нет? – он покосился на знакомый бидон, который для маскировки был выкрашен в зелёный цвет.

Он всё ещё не отошёл после разговора с Гавриловым и чувствовал, что судьба хитро обвела его вокруг пальца, но не понимал, как, а главное – в чём? Что-то от него ускользнуло, оставив в руках холодный, мерзкий хвост неудовольствия. Вот это неудовольствие он и переваривал. А ангел-хранитель, Спас, привычно помалкивал. Если в течение суток не дёрнет, гадал Берзалов, значит, пронесло. Но другая его половина говорила, что не пронесёт, что снова придётся доказывать свою удачливость. А он устал это делать. Сколько можно? Надо и меру знать. ****

– Водка с утра – дурной тон, – заметил Славка Куоркис и обезоруживающе улыбнулся, блеснув белыми-белыми зубами.

Славка никогда не курил и не пил крепкого чая. Чёрный, высокий, гибкий, как хлыст, он был большим сердцеедом, но с наступлением тяжёлых времён поумерил свой пыл, иначе можно было влипнуть в историю, а историй этих у него было великое множество, ещё с суворовского училища. Помнится, на последнем курсе он завёл бурный роман с десятиклассницей из двести пятьдесят второй школы напротив, а полугодом позже лечился от дурной болезни. У Берзалова, в отличие от Славки, таких подвигов не было. Был он однолюбом и ничего с собой поделать не мог. К тому же он занимался спортом: вначале бегом, а потом – боксом в ЦСКА, и времени у него всегда было в обрез. А потом появилась Варя, и на последнем курсе Рязанского института ВДВ он женился. И не жалею до сих пор, думал он. А чего жалеть-то?

– Ну если дурной тон, то давай по пивку, – согласился Берзалов и потянулся к рыбцам, которые пахли так умопомрачительно, что рот моментально наполнялся вязкой слюной.

Рыбцы были отменные: не сухие, и не сырые, не солёные, не пресные, с каким-то пахучими специями. Во взводе у Куоркиса один умелец прекрасно солил и коптил рыбу. Несколько раз майор медицинской службы Трофимов под предлогом радиоактивности пытался прикрыть лавочку, но стоило ему удалиться с конфискованными карпами, как умелец снова брался за дело, благо река была под боком. Да и радиации в тех рыбах было кот наплакал, почти что в норме. Каких-нибудь сорок-пятьдесят микрорентген. Чепуха! Главное было не употреблять икру и внутренности, а всё остальное вполне съедобно. Все так думали, и ещё никто не умер от этой самой радиации, к девкам в город разве что меньше бегать стали. Так что из двух зол приходилось выбирать меньшее.

– Знаешь, что я тебе скажу… – Берзалов одним движением разорвал рыбца вдоль позвоночника, отделив спинку от брюшка, и принялся сдирать серебристую чешую. Чистить таким образом рыбу его в своё время научила Варя, которая в детстве жила под Астраханью и могла дать любому знатоку по части рыбы сто очей вперёд. – Надоело мне всё. Хочется, чтобы наконец что-то случилось. Большое, огромное, как… как… В общем, ты меня понимаешь!

Тревога на некоторое время оставила его, он почти забыл о ней, как можно забыть о ноющей ране, и вдруг в памяти всплыл самый первый бой: Илья Павлович – первый его тренер, выставил Берзалова, тогда ещё десятилетнего, против крупного, сильного, а главное – великовозрастного бойца. Тогда я целых тридцать секунд летал по воздуху, вспомнил он, но с ринга не ушёл, а махался до последнего. Было во мне что-то, что я уже подрастерял.

– Понимаю, – согласился Куоркис, – не один ты мучаешься. Вся бригада на ушах стоит. Правда, от той бригады остались жалкие слёзы. – Давай выпьем за тех, кого с нами нет: Генка Серомаха, Иван Савельев, Колька Бурлюнов…

– А я к чему? – понимающе кивнул Берзалов. – Мы здесь так и вымрем, как мамонты. Главное, чтобы был какой-то смысл. Москвы-то нет…

– Её здесь заложат, – важно сообщил Славка Куоркис.

– Где?! – безмерно удивился Берзалов, потому что ничего не слышал о подобном проекте.

Славка Куоркис пах запахом друга, тонким, как ландыши в лесу, и с ним можно болтать на любые темы, кроме разве что его любимых женщин. Это было табу. О своих похождениях Куоркис, как истинный джентльмен, естественно, не распространялся. Обмолвится двумя словами, не называя имён, мол, такая-то черноокая или блондинка с осиной талией, и снова молчок.

– Ну здесь, – чуть кисло пояснил Куоркис, мол, чего взять с непонятливого. – Есть такая идея. Заложить здесь, в ста километрах, а потом по мере возможности перенести в Москву.

– Это правильно, – обрадовался, не зная почему, Берзалов, и хотя идея показалась ему сомнительной, он воодушевленно добавил: – Пусть через сто лет, но перенесём!

– Раньше, – уверенно сказал Куоркис. – Гораздо раньше.

Они с глухим звоном сдвинули бокалы.

– Там, поди, радиация тысяча рентген? – усомнился Берзалов и отхлебнул пиво.

– Может, чуть поменьше, но примерно так же, – согласился Славка Куоркис. – Однако судя по испытаниям ядерных бомб на атоллах Тысячелетия, она падает значительно быстрее, чем люди думали. Французы тоже постарались со своими термоядерными и тоже воображали, что оставят после себя радиоактивную пустыню на тысячу лет, а через два десятилетия на островах уже селились птицы и появились аборигены, а крысы так те вообще размножились до невероятных пределов. Так что не всё так очевидно, как кажется.

Видно, Славка в штабе наслышался подобных вещей и вдохновился, с сомнением подумал Берзалов, в институте их учили совершенно обратному – радиация, она и Африке радиация.

– А как новую столицу назовут? – спросил он. – Новая Москва? Или, может, Москва-на-Оке?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Куоркис и тоже хорошенько приложился к своей кружке. – Главное, чтобы была Москва. Бренд, – сказал он, вытирая с чёрных усиков пену. – Нет, я не против… Политика тоже нужна, но как бы я ей не доверяю. Дашь какому-нибудь охламону власть, а он заведёт тебя в дебри и спасибо не скажет, а потом же тебе мозги будет парить, что ты неверно его понял.

Берзалов насторожился:

– Какому охламону? – он разорвался рыбца на длинные полоски: мясо отдельно, позвоночник отдельно, плавники отдельно. Рыбец был прозрачным, янтарным. Жирные ребрышки Роман сунул в рот принялся их жевать, а кости складывал на край старой, ещё довоенной газеты.

– У начальства есть какие-то таинственные планы. Не могут они без верховной власти, понимаешь?

– Это понятно, – согласился Берзалов. – Все хотят хоть какой-то определенности, хотя зачем нам кто-то сверху? Мы сами с усами. У нас генерал, зачем нам президент?

– Э-э-э… – миролюбиво протянул Славка Куоркис, – не понимаешь. Президент нужен. Генералов много, а президент – один. Изберём Турбаевского президентом, и баста!

Действительно, зачем нам чужие дяди, которые тут же приберут склады росрезерва и оружие к рукам. И останемся мы на бобах, с полным безразличием согласился Берзалов. Великий Новгород вещает за республику и подминает под себя север по старой памяти ещё древних времен. Екатеринбург тоже не слабак, готов прикарманить нефтеносные районы. А что делается восточнее, где газ и руда? Дураков разделиться хватает. Сядут такие князьки по областям и начнут войну за свои интересы. На Россию им наплевать, главное, набить карманы. Но мы-то как можем повлиять?

– Ха! – с лёгким превосходством ответил Куоркис, – политика – дело тонкое. Политикой должны заниматься политики, они для этого созданы.

– Может, да, а, может, и нет, – ответил Берзалов. – Может, наш генерал тоже на что-то годится?

– Три дня назад к нему приезжала целая делегация из центральных районов, – стал ему объяснять тонкости Куоркис. – Мол, хотим объединиться, да объективных причин к этому не видим. Вот если вы пройдёте огнём и мечом по центральным и северным областям, Нижний нагнёте, сотворите порядок на Вологодчине, только после этого мы подхватим у вас власть.

– Нашли дураков, – высказался Берзалов, совершенно не замечая иронию в словах Славки Куоркиса.

– И я о том же, – живо кивнул Куоркис, и они снова чокнулись.

– Ну а что Турбаевский? – гнул своё Берзалов. Интересно ему было, хоть какие-то новости в их страшно тоскливой жизни.

– Сидит думает, – безразлично пожал плечами Славка Куоркис.

– Откуда у тебя такие сведения? – усомнился Берзалов и внимательно посмотрел на Куоркиса.

Какой смысл во всём этом копошении, если американцы нанесут «второй удар»? Опомнятся. Сделают пару десятков ракет и нанесут самый последний удар. Апокалипсический. Самый последний и самый-самый смертельный, от которого уже никто не оправится. И ни куда-нибудь, а именно по девяносто пятой отдельной гвардейской бригаде специального назначения. Больше не по кому. Жизнь под дамокловым мечом давала свои результаты – никто не дышал по-настоящему, то есть будущим, а всё больше – одним днём, робко заглядывая в завтрашнее утро. Ощущение бессмысленности любых деяний овладело всеми. «Второй удар последний», – говорили все и обречённо смотрели на пустое небо. Поэтому Берзалов с надеждой и спросил Славку Куоркиса, вдруг он хоть что-нибудь знает, хоть какой-нибудь намёк на определенность. Если воевать, так воевать, может, десант послать в Америку, а если жить – то дальше, но только не так, как сейчас.

– Информаторов надо иметь, – похвастался тот и обезоруживающе улыбнулся белозубой улыбкой.

– Тебе бы в штабе бригады служить, – похвалил его Берзалов.

– Э-э-э… – кисло среагировал Куоркис, – не моё это дело…

– Ну да, – с иронией согласился Берзалов, полагая, что Славке с его талантами только там и место.

Куоркис был в своей стихии – дай ему порассуждать, он и не такое наплетёт. Лучше ни о чём не знать, спокойнее жить буду, думал Берзалов. Не успели Третью мировую проиграть, как новую затеваем, только теперь между собой, за власть, за территории. Эх, народ, народ… – дивился Берзалов, нет тебе покоя.

Штаб бригады находился в Туле, не в самом городе, конечно. Связи со штабом бригады у взводов не было. А это значило, что Славка Куоркис надыбал канал информации. Разумеется, он об этом ничего не скажет, но вестями делиться будет. Однако Куоркис неожиданно разоткровенничался:

– Есть там у меня приятель в узле связи. Тарасова помнишь?

– Юрку, что ли? – удивился Берзалов и едва не поперхнулся пивом. – Так он же?..

– Ну!.. – радостно блеснул зубами Куоркис и возбужденно втянул в себя воздух.

– Помню, конечно! – так же восторженно воскликнул Берзалов. – Постой, постой, он же артдивизионом командовал?!

От гибели бригаду спасло то обстоятельство, что её перед самой войной, буквально за несколько дней, сняли из-под Владикавказа и перебросили под Старый Оскол в сосновые леса, где сохранились укрытия ещё со времен отечественной войны. Видно, в Генеральном штабе решили прикрыть центральные районы страны с юга на случай десанта противника. Только того десанта не случилось. Этот десант по слухам уничтожили ещё на подходе, ещё в воздухе, на границах СНГ, превратив за одно пол-Европы в радиоактивную пыль. Теперь оттуда второй год ни слуху, ни духу. Одни радиоактивные ветра и дожди. Тоже проблема. Рано или поздно придётся туда переться и смотреть, что там творится, но до этого надо навести хотя бы видимость порядка у себя дома, со своими генералами и политиками.

– А теперь в связи, – многозначительно поднял свои чёрные брови Куоркис.

Любил его Роман за это – за удаль и дружеский трёп, была в их взаимоотношениях какая-то теплота, а это по нынешним временам большого стоит. Разучились люди понимать друг друга, всё выгоды ищут.

– Я не знал… – признался Берзалов, потягивая пиво, после второго бокала оно казалось ему горьким.

– И не мог знать. Его только две недели назад назначили.

– А-а-а… – вспомнил Берзалов. – Хромова в госпиталь положили.

– Точно, – согласился Славка Куоркис. – Хромов в тяжелом состоянии.

– Что сказал Тарасов? – спросил Берзалов, не потому что не хотел обсуждать положение капитана Хромова, а потому что в этом вопросе всё было оговорено раз двадцать и все невольно только ждали смерти Хромова.

– Тарасов сказал, что грядут большие перемены. Что восстанавливается связь с другими боеспособными группами. Что якобы в Белгородской области наблюдается активность. Что будут делать новую структуру армии, и что в этом деле нам отводится ключевая роль. Но имей ввиду, что я тебе ничего не говорил. – Славка заржал радостно, совсем, как в летних лагерях, где проводились сборы.

– Ага-а-а… – глубокомысленно согласился Берзалов и налил себе ещё.

С одной стороны, это означало – прости-прощай спокойная окопная жизнь. Конечно, их не для этого готовили столько лет. Правда, есть мнение, что они своё уже отдали – для тех, кто больше всего устал. С другой стороны, после сумятицы мировой, после стольких смертей и полутора лет неурядиц хотелось собраться с духом и мыслями, ощутить хоть какую-то опору под ногами. Видать, кто-то торопится, понял Роман, очень торопится, не даёт нам передышки. Может, враги зашевелились. Нам-то неизвестно.

– Вот так-то! – со значением произнёс Славка Куоркис, и они чокнулись, а потом махом осушили по бокалу и налили ещё.

К генерал-лейтенанту Турбаевскому Семёну Аркадиевичу уже не раз посылали ходоков от самых разных партий из Тьмутаракани, которые, в отсутствии к ним интереса, медленно, но уверенно шли ко дну. Действовали по старым демократическим меркам. Они-то и хотели склонить бригаду на свою сторону. Имея за спиной такую силищу, можно было забыть о ржавой демократии и запросто вершить новую историю страны, которая хоть и пережила мировую катастрофу, однако шевелилась по окраинам. За последние время таких делегаций было три, и все тянули в разные стороны: одни говорили, что надо делать столицу в Великом Новгороде, другие, что – в Нижнем Новгороде, третьи – вообще не хотели ничего делать, им нужны были автоматы и пушечное мясо. Бригаде же не хватало тяжелого вооружения. Это было её Ахиллесовой пятой. Но с другой стороны, бригаде ВДВ несказанно повезло, потому без этого тяжелого вооружения, а тем паче без атомного оружия, её не бомбили и не искали на огромной территории страны, да и дислоцировалась она в глуши. А теперь тяжёлое оружие было крайне нужно. Все понимали, что без тяжелого вооружения долго не продержаться, что рано или поздно появится диктатор, который не мытьем, так катаньем отобьёт хлебное место. И тогда пиши пропало. Вон и великоновгородцы зашевелились. Поняли наконец, что без баз, на одних идеях народовластия далеко не уедешь. Пусть даже эти идеи и самые радикальные, что толку от них, если брюхо пустое.

– Ты чего такой смурной? – спросил Славка Куоркис, выбирая кусочек повкуснее.

– Да понимаешь, – ответил Берзалов, – предчувствие у меня нехорошее. Мне бы этот день пережить да ночь продержаться без тревог и проблем. Душа устала. Варя сегодня приснилась, как живая… смеялась…

– Не расчесывай, само пройдёт, – посоветовал Куоркис. – Не узнаю друга Романа. Раньше ты готов был бежать, куда пошлют, а теперь?

– А теперь устал. Старым стал. Тупик какой-то. А главное, дороги не вижу.

Они оба не обратили внимания на тонкий, как гудение комара, звук вертолёта. Мало ли какие вертолёты по каким надобностям летают.

– Ну это ты брось, – уверенно сказал Славка Куоркис. – Что значит, дороги? Я слышал, – зашептал он, почему-то оглядываясь на вход в землянку, – группа на восток идёт, аж за Урал. Понял меня?..

– Понял, – поморщился Берзалов. – Расширяем ареал. Турбаевскому все карты в руки.

– Дело даже не в Турбаевском, – таинственно заметил Славка Куоркис и снова блеснул своей белозубой улыбкой.

– А в ком?! – простодушно удивился Берзалов.

– Ну ты наивный! – воскликнул Славка Куоркис. – Цивилизация за год прирастает на пятнадцать процентов по всем параметрам!

– Сейчас уже ничего не прирастает, – уверенно ответил Берзалов.

– Что ты! – воскликнул Славка Куоркис. – Ещё как прирастает! Мы просто не знаем!

Берзалов на мгновение смутился под его напором и, чтобы скрыть свои чувства, чокнулся с Куоркисом и присосался к бокалу. А потом налил себе ещё и сунул в рот вкусное ребрышко, которое отдавало горечью. Даже другу необязательно знать его слабые места.

– Так что… выходит, появился новый Ленин или Сталин? – наивно осведомился он.

– Вот видишь, ты всё понимаешь без намеков, – обрадовался Славка Куоркис, видя в происходящем какой-то таинственный, а главное, очень увлекательный смысл. Роман Берзалов этого смысла не видел. Трудно было уловить смысл в хаосе. Нет, конечно, я понимаю, думал он, для этого дела союзники нужны, а тем более армия, которая подчиняется уставу. Без устава мы – никуда. И страны не будет. Но с другой стороны, душа, она ведь не этого хочет, не страну возрождать, а – счастья, личного, простого, человеческого. Варя, вот! Этот простой и ясный вывод был для него целым открытием. Целую минуту он тупо смотрел в пол землянки и думал, думал, думал о ней, о не сложившейся жизни. Хотя у кого она теперь сложилась? Атомный век – одним словом. Славке вон хорошо – под каждом кустом ждут с распростертыми объятьями. Счастливому и на воде сметана, тяжело думал Роман, невольно завидуя легкости друга. А я так не могу. Полюбить я должен женщину, по-лю-бить!

– Ты чего? – всерьез испугался Куоркис.

– Да так… – встряхнулся Берзалов. – Плохо мы живём, Слава, тоскливо, можно сказать. Воевать надоело, стрелять надоело.

– Согласен, – ответил Куоркис, заглядывая ему в глаза. – Но заживём лучше. Даже не сомневайся.

– А хватит нам жизни? – усомнился Берзалов c неподдельной тоской в голосе.

Славка Куоркис с испугом посмотрел на него ещё раз и авторитетно заверил:

– Хватит! Какие наши годы?! Ещё детишек нарожаем и на твоей свадьбе плясать будем. Ну извини, извини! – исправился он, заметив, как заходили желваки у Романа.

С высоты их двадцати пяти лет жизнь казалась им безмерно длинной. Где-то там далеко впереди ещё только маячил тридцатник, а сороковник вообще был как в тумане, не говоря уже о пятидесятилетии, до которого надо было ещё дожить. Шансы, судя по всему, были ничтожны, можно сказать, в минусовой степени.

– Ты главное, много не думай, – наивно, он со знанием дела, посоветовал Славка Куоркис. – Вредно нам думать, мы военные. Нам приказали, мы выполнили.

– Это точно, – охотно согласился Берзалов, давно сросшийся с армией позвоночником и не помышляющий о другой жизни. – Жить вообще вредно, опасно для здоровья.

– О! – обрадовался Славка Куоркис оптимистичным речам друга. – Давай за всех нас, за то, что ещё живые и умирать не собираемся, – предложил он.

– Сплюнь, – посоветовал Берзалов и потянулся за своим бокалом, в котором успела осесть пена.

Только они чокнулись, только закусили соленым рыбцом, как требовательно затрезвонил зуммер полевого телефона. Ну всё, с холодеющим сердцем понял Берзалов, не пережил я этого дня. Дёрнула меня судьба, не отвертишься. А может?.. Ещё надеясь непонятно на что, он поднял трубку:

– Старший лейтенант Берзалов слушает.

– Роман Георгиевич, – услышал он знакомый голос Калитина Андрея Павловича. – В двенадцать ноль-ноль я жду вас в штабе батальона.

– Слушаюсь, – ответил Берзалов и выразительно посмотрел на Куоркиса. – Кончился праздник, Слава, начались будни.

Куоркис всё понял:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – сказал он. – Попили пивка... – и с сожалением посмотрел на бидон, который они даже не ополовинили.

 

 

Глава 2

Сборы и волнения

 

Берзалов успел ещё побриться, сменил куртку, в которой не стыдно было появляться перед высоким начальством, и с тяжёлым сердцем отправился штаб батальона. Чувствовал он, что судьба готова круто изменить его жизнь. Ну что же, думал он, не зря меня этому учили и не зря я пережил третью мировую, быть может, для того чтобы совершить… этот самый… как его… подвиг? Ох, устал я что-то от этих подвигов. Ох, устал…

Штаб находился в Бутурлино, в старом, но хорошо сохранившемся монастыре с глубокими подвалами. Главное, что эти подвалы были сухими и чистыми. Здесь было электричество, от которого Берзалов с лёгкостью отвыкал на позициях. Да и вообще оказалось, что цивилизация – вещь хрупкая. Стоило её как следует встряхнуть, как она рассыпалась, словно стекляшка. В этом плане тот, кто быстрее привык обходиться малым, имел больше шансов выжить.

Роман Берзалов с детства жил далеко не в тепличных условиях, и керосиновые лампы для него не были в новинку. Он происходил из семьи военных. Дед был армейским разведчиком, воевал в отечественную, дошёл от Каспия до Берлина, трижды был ранен – штыком, гранатой и пулей, дважды контужен – в плечо и в голову. Роман его плохо помнил. Помнил, что он все время кашлял и долго умирал от болезни легких. Отец служил в ПВО, и вся сознательная жизнь Романа прошла на севере в гарнизонах, где финские домики утопали в снегах по крышу, где вокруг были одни голые скалы и где минимальные удобства считались вполне приемлемыми на фоне сурового климата и ограниченных ресурсов. Электричество подавалось только днём, генератор, который беспрестанно тарахтел на весь поселок, выключался в двенадцать часов ночи. Но порой и этой роскоши не было, и свечи, и трехлинейные лампы с закопченными стеклами были в ходу. А ещё в ходу были фонари самых различных модификаций: и длинные, и плоские, и с цветными стеклами, и с динамкой внутри – жужжи, не хочу, пока рука не устанет. А ещё у него была куча знакомых собак на сеновале и щенок по кличке Рекс. Хорошее было у него детство, камерное – в крохотных гарнизонах, где не было обычной городской шпаны и где в библиотеках пылились редкие книги. Однажды он до них таки дорвался и долгими ночами читал под одеялом с фонариком. Впрочем, библиотек тех хватало ненадолго – Роман проглатывал книги одну за одной, как пирожки. А ещё он научился отлично бегать на лыжах и даже в метель отыскивать дорогу домой. Летом же отец вывозил семью на юг, чаще всего в Геленджик, где они всегда останавливались по одному и тому же адресу, Киевская, 19, у Булгаровых, людей добрых и сердечных. Неделю Роман ходил по городу, как варёный. После прохладного и влажного севера находиться под жарким южным солнцем было настоящей пыткой. Он даже не загорал до того состояния, как остальные отдыхающие, потому что был блондином, только волосы ещё сильнее выгорали и становились, как снег, а кожа слегка темнела лишь на плечах. Так что когда они возвращались домой, обычно в конце августа, никто бы не сказал, что мальчик отдыхал на юге. Однако тёплое море одарило его умением хорошо плавать, а главное – нырять с маской, что потом ему весьма пригодилось в жизни.

Наверное, они бы так и жили – полярной зимой на севере, а летом – на юге, но всё кончилось в седьмом классе. Отец был направлен советником в одну из южных стран, мать поехала с ним, а Роман угодил в Санкт-Петербургское Суворовское военное училище, где его приняли с распростертыми объятьями. Опыт жизни в гарнизонах весьма и весьма ему пригодился: во-первых, он был не избалован и привык всегда действовать самостоятельно, а во-вторых, таких мальчиков из отдаленных гарнизонов было весьма много.

В те годы страна находилась в тяжелом положении, потому что страны НАТО формировали ПРО[2], и Россия прилагала титанические усилия для сохранения баланса сил. Система ВКО[3] была чисто оборонительной, а стратегические наступательные силы оказались скованными договорами СНВ. И видно, этого баланса не хватило, раз америкосы затеяли войну. Хотя, судя по всему, их экономика рассыпалась, как карточный домик. Так что, похоже, третья мировая была предопределена не военными амбициями противника, а его неуверенным положением в мире: мол, пока есть силы, надо воевать. А то потом и сил не будет – Россия окрепнет настолько, что воевать будет себе дороже, а пока есть шанс уцелеть в третьей мировой и даже расцвести на её пепелище. Разумеется, США принялись за Россию со всем тем лицемерием, на которое всегда были большие мастера. Умасливали на всяческих саммитах обещаниями и лестью и тут же с безмятежным видом подкладывали «свинью» в виде самых разных провокаций, дабы шантажировать Россию, держать её на коротком поводке и беззастенчиво вешать обвинительные ярлыки. Потом уже оказалось, что все их «перезагрузки» гроша ломаного не стоят. Политическое шарлатанство, ограничение маневра России, расшатывание власти с помощью продажной оппозиции – вот те иезуитские принципы которые были положены в основу политики США. Говорили одно, обещали другое, делали третье, втайне готовясь к войне. Слава богу, наши не прозевали, думал Берзалов, но от этого не легче. Все предстоит начинать сначала. Кстати, идеи о постъядерной зиме оказалась мифом. Первое атомное лето, действительно, было холодным и дождливым, но это во многом и помогло смыть с поверхности земли радиоактивные осадки. Правда, эпицентры ядерных взрывов были недоступны, но по словам тех немногих, кто специально был направлен туда на разведку, жизнь там зарождалась в виде полчищ крыс и тараканов. Баяли также, что там появились мутанты. Но это оказалось досужим вымыслом фантастов и неврастеничных натур.

На поле рядом с монастырём стояли два вертолёта Ми-17. Их-то и слышали они со Славкой Куоркисом, когда пили пиво. Значит, кто-то прилетел по мою душу, решил Берзалов и не ошибся. Его встретили начальник штаба батальона подполковник Егоров, его заместитель Якушев и подполковник Степанов из штаба бригады.

Берзалов сразу же уловил их нервозный запах. В каждом из них он отличался всего лишь степенью этой нервозности. Сильнее всех «благоухал» Егоров, к его обычно спокойному запаху роз примешивался резкий, почти отталкивающий запах скипидара. Несомненно, что его душа вошла в противоречие с приказом, привезенным из штаба бригады подполковником Степановым, который тоже нервничал. Но не из-за тревоги за жизнь старшего лейтенанта Берзалова, а из-за того, что ему здорово намылил голову никто иной, как командир бригады Турбаевский, и теперь почему-то карьера подполковника целиком и полностью зависела от него – старшего лейтенанта Берзалова. Однако, естественно, подполковник Степанов об этом ничего не сообщал, поэтому его запах был с хитринкой, чуть приторный, правда, не такой, как у Бура, мягче, не бурный, а стойкий.

Кто из них троих пах меньше всего – так это майор Якушев, который, будучи ни рыбой и не мясом, всю ответственность с лёгким сердцем перекладывал на Егорова. И какой бы приказ ни привёз подполковник Степанов, он согласился бы с любым, даже если бы в нём говорилось, что во имя победы надо положить всю бригаду. Посему пахло от него очень романтически – библиотечной пылью и… клопами… – мелкими, бурыми, кровавыми.

– Лейтенант, подойдите к столу, – попросил подполковник Степанов.

Берзалов сделал два шага вперёд и увидел, что на столе, наряду с другими картами, лежит та самая, которую он сегодня утром отправил в штаб бригады. Должно быть, она и стала той, последней каплей, которая переполнила чашу под названием судьба, а точнее, та самая, которая, должно быть, уточнила общую картину, творящуюся в головах начальника штаба бригады и генерал-лейтенанта Турбаевского.

– Основная твоя задача, – сказал подполковник Степанов, – разведка и ещё раз разведка. Самая настоящая глубокая разведка. У нас нет никаких данных в южном направлении. Вернее, они конечно, есть, но надо проверять и ещё раз проверять, а потом уже….

Берзалов очень удивился. Он полагал, что уж южное-то направление как раз разведано лучше всего, потому что, считай, под боком, каки... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10


29 апреля 2017

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Атомный век»

Иконка автора Editor7Editor7 пишет рецензию 6 июня 22:03
Толковый текст. Читаю. БЛагодарю Вас!
Михаил Белозёров отвечает 6 июня 22:56

Спасибо.
Перейти к рецензии (1)Написать свой отзыв к рецензии

Просмотр всех рецензий и отзывов (2) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер