ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Лошадь по имени Наташка

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Возвращение из Петербурга в Москву

Автор иконка Сергей Вольновит
Стоит почитать КОМАНДИРОВКА

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Боль (Из книги "В памяти народной")

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Шуба

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Не разверзлись

Автор иконка Максим Говоров
Стоит почитать «Не жду тебя „

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Толку, сидя, кроить оригами? -

Автор иконка Владимир Котиков
Стоит почитать Осень... сентябрь

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Вредные советы №1

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Бегущие по огню


Виктор Заводинский Виктор Заводинский Жанр прозы:

Жанр прозы Приключения
3305 просмотров
1 рекомендуют
8 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Бегущие по огнюНачало лихих 90-х. Рэкетиры пытаются "крышевать" молодой бизнес, убивают брата главы кооператива. Разобраться с бандитами приглашают киллера-одиночку азербайджанца Рената, который считает себя воплощением ангела смерти. Неожиданно в действие вступают КГБ и местные депутаты...

Часть первая. Меч Азраила

 

Ваню Малинина, более известного в городе под именем Ваня Франт, убили средь бела дня, возле собственного дома.

Он вышел из серебристого «вольво» — как всегда небрежно-элегантный, пахнущий французским одеколоном — и едва успел захлопнуть за собой дверцу, как к нему подскочили два молодца с рыбьими глазами и, выхватив из-под курток пистолеты, всадили каждый по две пули. Убийцы тут же нырнули в поджидавшую их машину и умчались, а Ваня остался на асфальте: с широко раскрытыми глазами и удивленным выражением лица.

В свои тридцать с небольшим лет Ваня много чего перепробовал: валил сибирский лес, ловил океанскую рыбу, гонял такси в большом городе, сопровождал грузы на железной дороге и даже разводил кроликов. Иногда у него случались немалые деньги, но они тут же таяли, словно айсберг, случайно занесенный течением в тропические воды, и в душе оставалась неутолимая тоска по иной, настоящей жизни, подсмотренной сквозь замочную скважину голливудского киноэкрана. И лишь три года назад, когда двоюродный брат Серж предложил принять участие в создании кооператива «Меркурий», Ванина душа встрепенулась, и внутренний голос сказал: «Вот и пришло твое время, Франт! Этот мир еще будет прекрасен».

Кооператив начинал с автосервиса, но очень скоро завел собственные швейные и обувные цеха, занялся посредничеством и торговлей. Многое зависело от личных контактов, и вот тут-то раскрылись таланты Вани Франта. Он мотался по стране, ловя конъюнктуру и соря деньгами, легко заводя друзей и еще легче — подруг, свежеиспеченный нувориш, счастливый советский бизнесмен в первом поколении. Он любил красивую одежду и красивых женщин, и никому не желал зла. Фирма шла на подъем, жизнь улыбалась, и вдруг — бац, бац! — четыре пули. За что?..
Хоронили Франта на старинном Монастырском кладбище.

Серж сидел в приземистом черном «мерседесе», рядом с водителем. «Мерседес» полз на самой низкой скорости, бампер в бампер с идущим впереди автобусом-катафалком, который вез в своем чреве лакированный гроб, срочно изготовленный по специальному заказу. За «мерседесом» следовала внушительная кавалькада — преимущественно из «тойот», «ниссанов», «мазд» и других иномарок. Все водители были в черных очках и черных перчатках, все дружно давили на клаксоны: разноголосый душераздирающий вой плыл над колонной, двигаясь вместе с ней в сторону кладбища. Прохожие на тротуарах испуганно замедляли шаг, встречные машины жались к обочине. Кладбище находилось в центре города, на бугристом, открытом всем ветрам холме. Когда-то там и в самом деле стоял кирпичный монастырь, населенный чернорясной бородатой братией, и по святым праздничным дням тянулись туда странники и богомольцы, а навстречу им струился, растекаясь над городом, золотой перезвон колоколов. Но в тридцать втором братию погрузили в бездонный трюм парохода и отправили в неизвестность, а в тридцать девятом и сам монастырь благополучно рванули как памятник религиозного культа. За десятки прошедших с тех пор лет город стиснул кладбище со всех сторон, и захоронения там практически прекратились. Исключения делали лишь для тузов. Например, в прошлом году похоронили секретаря обкома.
Серж не знал, кто и каким образом оформлял разрешение на захоронение секретаря обкома. Скорее всего, разрешения никто и не спрашивал. Просто приехал какой-нибудь чин с холеной мордой, прошелся по центральной, мемориальной части и оставил устное ЦУ. Первые на этом свете, партийные боссы не сомневались в своем праве первенствовать и на том. А вот кооператор Серж получил разрешение совершенно официально. Он пришел к директору в сопровождении трех накачанных амбалов и очень вежливо попросил. Тот подумал, подумал и подписал бумажку. Умные люди уже начали понимать, что наступают новые времена, что хозяевами жизни становятся вчерашние плебеи и что с ними лучше не ссориться. Ване уже безразлично, где лежать, но Сержу это не безразлично. Город должен запомнить похороны первого кооператора. А те, кто его убил, должны увидеть, что имеют дело не со слабаками...

Сын уборщицы и грузчика винно-водочного магазина, Серж рано окунулся в жестокую простоту человеческих отношений, рано узнал вкус крови на разбитых губах и притягательную власть улицы. Болезненно гордый от природы, он легко взрывался, едва лишь ему казалось, что кто-то покушается на его честь. Такая горячность привела его однажды в лагерь для малолеток, а потом и во взрослый — усиленного режима, и судьба его сложилась бы совершенно однозначно, если бы вскоре по вторичному выходу на свободу, он не познакомился с сероглазой Машей, которая, несмотря на свои юные восемнадцать лет, училась уже на втором курсе института торговли.

Отца у Маши не было, а мать-инвалид получала мизерную пенсию. Маша жила на стипендию, а одеваться ухитрялась на сорок рублей, которые зарабатывала мытьем полов. Каким-то внутренним чутьем Серж сразу и безошибочно понял, что смысл его жизни заключается в том, чтобы сделать эту девушку счастливой, и еще он сказал себе, что его дети не будут жить в такой убогости, в какой вырос он сам. Он запретил Маше мыть полы и устроился клепальщиком на котельный завод, где за адскую работу платили сносные деньги. Но, к сожалению, деньги не решали всех проблем. Во всяком случае, те деньги, которые Серж был в состоянии заработать. Главной проблемой была квартира. Своего жилья у завода не было, а исполкомовская очередь топталась на месте, как корова на болоте. Пока не было детей, можно было обходиться частными углами, но когда родилась первая дочь, Серж оставил завод и пошел слесарить в ЖЭУ: там платили унизительно мало — сто двадцать рублей в месяц, но зато сразу давали двухкомнатную квартиру, а через пять лет — и ордер на нее. Чтобы прокормить семью, ему приходилось сшибать шабашку, но он не допустил, чтобы Маша перешла на заочное, и день, когда она получила диплом, стал днем Великого Праздника, на который были приглашены все друзья.

Когда вышел закон о кооперации, Серж сразу понял: это — для него. Без образования, с тюремным прошлым, на что он мог рассчитывать в традиционной системе, на любом госпредприятии? На вечную и бесправную роль «гегемона», на рабскую зависимость от любого начальства, на нищенскую пенсию в конце пути? Кооператив сулил удивительное — независимость и уверенность в будущем, и Серж, давно грезивший стать хозяином собственной судьбы, одним из первых кинулся в неизведанную реку предпринимательства. Маша к тому времени родила вторую дочь, и для счастья своих девочек Серж был готов насквозь пропахать землю.
Сами похороны много времени не заняли. Люди «Меркурия» не умели произносить длинные и складные речи. Общее настроение выразил член правления Коля Бык, последний, кто видел покойного живым.

— Франт был такой пацан!.. Такой пацан!.. За ним никогда не ржавело! Последнюю рубашку мог с себя снять и отдать... Я бы тех сволочей, что его замочили, собственными руками задушил! — И он потряс над головой могучими кулаками.
Речей было мало, но было много рвущей душу музыки. Лучшие трубачи города честно отрабатывали уплаченные им деньги. У «Меркурия» все должно быть по высшему разряду.

Ванина мать плакала беспрестанно, то припадая мокрыми щеками к холодному лицу сына, то поднимая глаза к равнодушным небесам и вопрошая истошно: за что ей выпала такая кара, за какие смертные грехи?.. Ее поддерживали под руки две дочери, две полногрудые быстроглазые молодицы. Материнское горе — самое безысходное. Друзья помянут и займутся делом, сестры утешатся с мужьями, а ей сыночка не вернет никто.

Маши на кладбище не было. Сразу же после известия об убийстве Франта Серж отправил ее с детьми в дальнюю деревню, к родителям одного из надежных друзей. Началась война, и наиболее уязвимое место следовало прикрыть в первую очередь.
Но вот уже смолкла музыка, и застучали молотки. Прощай, Ваня! Прощай, братишка!..
Серж бросил в яму горсть каменистой земли, гулко ударившейся о крышку гроба, и отошел в сторону, уступая место парням с лопатами. Возле него сразу возник Толик Свербилов, губастый, большеухий малый, в руках у которого была объемистая сумка, наполненная бутылками с водкой и бутербродами.

— Выпей, шеф! — сказал он, протягивая Сержу граненый стакан. — Пусть Франту земля будет пухом.

Серж выпил, откусил бутерброд. Сухой, жесткий, как картон, сервелат с трудом прошел в горло. Толик достал из сумки еще несколько стаканов. Начали подходить люди.

— Кто за рулем, не увлекайтесь, — предупредил Серж. — Менты только и ждут, к чему бы прилупиться.

— Менты сегодня в штаны наложили! — хохотнул какой-то молодой из новеньких. — Ни один «луноход» на дорогу не вышел.

Серж посмотрел на него — коротко стриженного, налитого мышцами, одетого в «фирму» — и горько усмехнулся.

— Дай Бог, чтобы ты в штаны не наложил, когда тебя пристегнут наручниками к батарее и отметелят сапогами.
 
Парень сразу сник, а к Сержу, лавируя между людьми, пробрался невысокий человек в синей куртке с множеством молний и фасонистой «штатовской» кепочке с большим козырьком. Это был Мишаня Царев, который третий день кружил по городу, пытаясь напасть на след убийц. Он кивнул многозначительно Сержу и тут же повернул назад, к выходу с кладбища. Серж немедленно последовал за ним. Они остановились на просторной площадке возле могилы героев девятьсот пятого года.

— Узнал что-нибудь? — спросил Серж.

Вместо ответа Мишаня расстегнул одну из бесчисленных молний и достал из кармана сложенный вчетверо листок. Серж развернул и прочел:

«Серж! Ты оборзел и за это наказан. Если не хочешь повторения, готовь лимон сразу и двести штук каждый месяц. Срок — неделя. И не вздумай шустрить — закон тебе известен». Подписи не было.

— Откуда это? — спросил Серж.

— Какой-то рокер бросил в окно машины, когда я стоял на перекрестке, возле ломбарда. Красная «ява» без номера, черная куртка, на морде щиток — не разглядишь. Там была пробка, и он ушел, между машинами.

На скулах Сержа заиграли желваки.

— Это Бешеный Макс!.. За мужиков нас держат! Стричь хотят, как баранов!..

Рэкет процветал в городе уже больше года. Вначале это были разрозненные, соперничающие между собой группки молодых наглецов, вооруженных кастетами и нунчаками, безнаказанно обиравшие шашлычников и торговцев цветами. Потом, после нескольких междоусобных битв, они объединились под жесткой рукой матерого уголовника по фамилии Максимов и в короткое время обложили данью практически всех кооператоров и индивидуалов. Кое-кто пробовал найти защиту в милиции, но результатом он имел еще более жестокие налеты и увеличение дани. «Меркурий» держался лишь благодаря тому, что в нем подобралось много крепких парней, способных постоять за себя и за свои деньги. Но все до поры до времени.

— Об этом пока никому, — сказал Серж, убирая бумагу во внутренний карман пиджака.

 — После похорон поедем в «Салют». Там будут поминки, и там же соберем правление. Надо обсудить.

— Думаешь, придется платить? — мрачно спросил Мишаня. — Такие бабки!

— Я ничего не думаю! — нахмурился Серж. — Я сказал: надо обсудить.

«Салют» был самым шикарным рестораном города, не самым большим, но самым престижным. До революции он назывался «Континенталь», принадлежал купцу Савостееву, и на его обустройство было истрачено более семи миллионов золотых рублей. Каждый из пяти главных залов олицетворял одну из пяти частей света, мебель, посуда, украшения для их отделки доставлялись сюда морем и сушей с лучших фабрик и мастерских мира. Купец Савостеев жил не одним днем. Своим наследникам он хотел оставить не только деньги, но также имя и репутацию. Сегодня его наследники обитали не то в Канаде, не то в Австралии, посуда почти вся перебилась, мебель — чинена-перечинена, но вот — поди ж ты! — какой-то дух в этих залах еще остался. Именно сюда тянет уважающих себя деловых людей, в уют старинных гобеленов и мореного дуба, а не в зеркальные стены современных кабаков, похожих на типовые аэропорты.

По случаю поминок весь «Салют» был откуплен «Меркурием». Во избежание эксцессов на входе дежурили ребята с обрезами под оттопыренными пиджаками.
Правление собралось в укромном кабинете, отделанном в строгом европейском стиле: дубовый паркет, полированный стол, тяжелые стулья с высокими спинками, канделябры, мраморный камин. На столе, покрытом крахмальной скатертью, стояли закуски и пузатые графинчики с водкой. Обстановка как нельзя лучше соответствовала серьезности момента и значимости того решения, которое предстояло принять.

Кроме Сержа (и покойного Вани Франта) в правление входили Коля Бык, Мишаня Царев и Юрик Цыбульский — надежные ребята, поверившие в возможность выбиться из грязи в князи. Самым образованным из них был Юрик: он проучился три года на филологическом факультете университета и был отчислен за увлечение Ницше. Год назад в правление ввели экономиста — на правах советника. Его подыскивали тщательнее, чем подыскивают невесту для наследника знатного рода, и остановились в конце концов на молодом парне Саше Хмелько, который с отличием закончил Московский институт имени Плеханова и работал плановиком в городском управлении коммунального хозяйства. Голова у парня варила, с его приходом дела «Меркурия» пошли в гору. Его ценили, ему хорошо платили, но Серж не знал, как поведет он себя, если дело дойдет до драки.

Серж начал с того что предложил выпить за упокой Ваниной души, за его светлую память. Потом показал записку, подброшенную в машину Царева.

— Хрена им моржового, а не башли! — взревел Коля Бык и известным жестом продемонстрировал величину «моржового хрена» — по локоть. — Не для того мы горбатимся!

— Суки! — сверкнув фиксой, сказал Мишаня. — Я, грехом, думал, что Ваню шлепнули из-за какой-нибудь шалавы — была у него такая слабость, а они просто решили на нас страху нагнать. Надо сделать налет на этого Бешеного Макса и размазать его по стенке!

Юрий Цыбульский, чей предок очутился в Сибири за участие в Варшавском восстании, с чувством произнес:

— «Никогда в жизни не пресмыкался я пред сильными». Так говорил Заратустра, и так скажем мы. Мы ушли из одного рабства не для того, чтобы отдаваться в другое. И дело тут не в деньгах, дело в принципе.

— В деньгах тоже, — возразил Саша-экономист. — Миллион мы могли бы наскрести, но выплачивать двести тысяч ежемесячно — это крах. У нас не останется ни на развитие, ни на социальный фонд. Не будет ни детского сада, ни жилья...

Идея собственного детского сада возникла одновременно с возникновением «Меркурия». Серж и его друзья хотели видеть своих детей здоровыми и счастливыми, хотели дать им больше, чем получили когда-то сами. Уже готов был проект — с крытым бассейном, гимнастическим и музыкальным залами, уже подобран был участок в пригороде, в тихой санаторной зоне. Там же впоследствии собирались заложить и школу-пансионат. Планировалось и строительство жилых домов улучшенной планировки: в таких жили городские тузы и блатники.

— И еще я хотел бы кое-что уточнить, — продолжал Саша, кротко глядя сквозь тонкие стекла очков. — Насколько я понимаю, мы имеем дело с мафией. Сумеем ли мы размазать их по стенке?

— Мы создадим свою мафию! — жестко ответил Серж. — Я не любитель крови, но когда меня бьют, я всегда даю сдачи.

— Кто такой Бешеный Макс?

— Однажды мы с ним сидели в одной камере. Теперь он большой вор в законе!

— Бандюга и гоп-стопннк! — прорычал Бык. — Ему хоть за копейку человека шлепнуть, хоть за миллион — разницы нет.

— Сколько у него людей?

— Основнухи — человек тридцать, — ответил Мишаня. — Остальные — шпана пузатая.

— Тридцать вооруженных мафиози!.. — Хмелько скептически покривился. — Я восхищаюсь вашей отвагой, джентльмены! Похоронная контора будет иметь с вами хороший бизнес.

— Дело добровольное, — зло бросил Серж. — Ты можешь в нем и не участвовать. Можешь вообще выйти из игры.

— Это как же? — с иронией спросил Саша. — Может быть, дать объявление в газете: «А. Хмелько выходит из кооператива «Меркурий» и просит рэкетиров его не беспокоить»? Ну уж нет! Когда я к вам шел, я просчитывал и такой вариант. И я был бы последним подонком...

Сержу стало неловко: ни за что ни про что обидел парня.

— Ну ладно, Сань, извини! Просто во мне все кипит. У меня все время Ваня перед глазами... Да я бы три миллиона отдал, чтобы его воскресить!

Их диалог прервал Юрик.

— Панове! Давайте ближе к делу. Нам объявлена война, и если мы не хотим сдаваться, мы должны воевать. Франта не вернуть, но те, кто его убил, должны умереть.

— Именно так! — подтвердил Серж и оглядел собравшихся.
 
— Я готов задавить их своими руками! — в пятый раз за день сказал Коля Бык.

— Для этого их, как минимум, надо найти, — резонно заметил Саша Хмелько. — У нас мало времени.

— Да уж! — хмыкнул Юрик. — Они сейчас небось на такое дно легли — локатором не достанешь!

— Возможно, через пару дней я их запеленгую, — подумав, сказал Мишаня. — Есть один ход.

— А дальше? — не сбавляя критического тона, спросил Саша. — Допустим, мы их нашли. Как вы себе представляете реализацию ваших планов отмщения? Кто это сделает? Не Коля же, в самом деле!

— А почему нет? — обиделся Бык.

— Потому что в этом случае кооперативу придется оплачивать еще и твои похороны. Тут нужны профессионалы! Мафия в поддавки играть не будет.

Все замолчали, переваривая последнюю фразу. Итальянский фильм «Спрут» показывали по телевизору совсем недавно. Трупов там было предостаточно. Несмотря на профессионализм Каттани.

— У меня есть такой человек, — вдруг сказал Серж.


Просторный зал Дома народных собраний, где шестой день шло заседание сессии городского Совета, гудел, как высоковольтный столб в сырую погоду. Только что закончилось тайное голосование по выборам председателя. Счетная комиссия прямо за столом президиума, на глазах депутатов, подводила итоги.
Председательствующий, директор крупнейшего в городе завода, чтобы не терять зря времени, зачитывал запрос, поданный депутатом Ковальчуком, активистом местного Комитета гражданского действия. Запрос касался выставки японских товаров, которая проходила в городе в мае прошлого года. Доступ на выставку был очень ограничен (только по пригласительным билетам), а после ее окончания все экспонаты — телевизоры, холодильники, персональные компьютеры и прочий ажиотажный дефицит — были раскуплены неким таинственным кругом лиц, причем по весьма умеренным ценам.
Закончив чтение запроса, председательствующий посмотрел на Ковальчука, стоявшего у микрофона в боковом проходе, и с отеческой улыбкой спросил:

— Простите, товарищ, а в чем тут, собственно говоря, криминал? Насколько я знаю, все было законно и официально.

— А в моем запросе и нет ничего о криминале, — спокойно ответил Ковальчук, молодой, крепко сложенный брюнет с ранней залысиной на лбу. — Я хочу всего лишь гласности. Этого хотят мои избиратели. И если все было законно, то почему я почти год не могу получить никакой информации по этому вопросу?

Тут со своего места поднялся городской прокурор Фалдин, представительного вида блондин с породистыми темными бровями.

— Если позволите, я внесу... э-э... некоторую ясность. Действительно, Виктор Сергеевич не в первый раз поднимает этот вопрос. И похоже, что там действительно не всё так уж законно. Э-э... Месяц назад в прокуратуре заведено соответствующее дело и начато следствие...

— Фамилии вы можете назвать? — спросил Ковальчук.

— Пока не закончено следствие, я не имею права называть... э-э... какие бы то ни было фамилии. Может быть, эти люди ни в чем… э-э... не виновны.

— Очень остроумно! — усмехнулся Ковальчук. — Не удивлюсь, если следствие не закончится никогда...

Петр Алексеевич Ложечкин, сорокалетний крепыш с ухоженной каштановой шевелюрой и волевым подбородком (первый секретарь горкома партии), слушал эту перепалку вполуха, в подчеркнуто расслабленной позе, с безучастным выражением лица. «Далась Ковальчуку эта выставка! — мысленно говорил он себе. — Ну, купили люди то, чего нет в магазинах! Дефицита все равно на всех не хватит. Гласность — всего лишь новый опиум для народа, выход для эмоций. А победит в этой кутерьме не тот, кто громче кричит, а тот, у кого крепче нервы. Сегодня девиз дня: спокойствие и только спокойствие!»

Сидевшая рядом с ним светловолосая молодая женщина, медсестра по специальности, прикоснулась к его ладони и тихо охнула:

— Бог мой! Какая у вас рука холодная!

Он посмотрел на нее с вежливо-признательной, но сдержанной улыбкой.

— Все нормально, Любовь Андреевна! Главное, чтоб сердце было горячее.

Ложечкин уже почти всех депутатов знал по имени-отчеству, хотя в этом, демократическом созыве большинство людей было абсолютно новых, не встречавшихся ему ранее ни на собраниях хозяйственного актива, ни на партийных конференциях. Память у него была прекрасная, тренированная, имена и лица укладывались в ней с первого раза, словно в ячейки безотказной ЭВМ. Еще Карнеги заметил, что для любого человека приятнейшей в мире музыкой является звучание его собственного имени. Карнеги был тонким психологом, он знал, как завоевывать людские сердца.

— Волнуетесь? — сочувственно спросила женщина, и он понял, что она имела в виду итоги голосования, которые вот-вот должны были объявить.

— Не волнуются только покойники, — с шутливой суровостью ответил Ложечкин.

На пост председателя Совета претендовало трое: кандидат экономических наук Мартынов, прокурор Фалдин и секретарь одного из городских райкомов Гусаров. По прикидке Ложечкина, никто из них не имел реальных шансов на победу, во всяком случае, в первом туре.

Вчера вечером Ложечкину позвонил Пугин, первый секретарь обкома. Пугина уже избрали главой областного Совета, чем он был нескрываемо горд и что позволяло ему журить Ложечкина: не владеешь, мол, обстановкой, даже не выставил свою кандидатуру. Пугину легко журить, у него Совет ручной, послушный, большинство депутатов из районной глубинки, которая еще не раскачалась. А здесь, в городе, в «парламентарии» хлынул политизированный интеллигент, мнящий себя новым гегемоном, совестью нации. Эти демократы так взвинтили обстановку на сессии, что за неделю едва-едва удалось принять повестку дня и регламент. Они пришли бы в восторг, если бы первый секретарь выдвинул свою кандидатуру, и задробили бы ее с радостным визгом. Нет уж! Надо выждать, пока улягутся страсти.

Существовала и еще одна причина, по которой он не рвался в бой. Будучи профессиональным политиком, Ложечкин осознавал эфемерность лозунга «Вся власть Советам!» Ему было ясно, что реальная власть, скорее всего, окажется в руках председателя исполкома: там, где аппарат, информация и деньги. Поэтому Ложечкин больше примерялся к этой, вроде бы второстепенной должности, хотя и первую не сбрасывал со счетов.

Подсчеты голосов наконец-то закончились, и на трибуну вышел председатель счетной комиссии, молодой красавец с черными усами, гордым взглядом и аристократической фамилией Голицын, электромонтажник с судоремонтного завода.

— Голоса распределились следующим образом... — торжественным, щекочущим нервы тоном начал он. — Мартынов: за — тридцать три, против — сто тридцать...

«Ну вот, один уже отпал, — облегченно подумал Ложечкин, ничуть не меняясь в лице. — Его подвел чрезмерный радикализм. Точнее — чрезмерное желание выглядеть радикалом. Из партии он, например, вышел одним из первых в городе. Наш депутат хоть и зашевелился, но еще не дорос до столичных стандартов. И уж совсем мало кто понимает, что такие, как Мартынов, лишь хорохорятся, изображают из себя борцов-бессребреников, а потом все равно пойдут на поклон к сильному».

— ...Фалдин: за — пятьдесят семь, против — восемьдесят-шесть...

«И прокурора не избрали! Ну, его-то и не должны были избрать. Он ограничен, это видно невооруженным глазом. Но голосов он набрал больше, чем Мартынов. Люди напуганы всплеском преступности и наивно полагают, что прокурор защитит их лучше, если встанет во главе Совета».

— ...Гусаров!.. — все с той же театральной торжественностью продолжал председатель счетной комиссии, и Ложечкин непроизвольно напрягся. Кандидатура Гусарова была ему наиболее неприятна. По его мнению, Гусаров был типичным популистом, этаким Ельциным местного масштаба, сделавшим себе имя на демонстративной борьбе с обкомом под лозунгами «Демократической платформы». Не дай Бог, если он выйдет во второй тур!..

— ...за — сорок пять, против — девяносто восемь.

Увы! Произошло именно то, чего не хотелось Ложечкину. Гусаров обошел Мартынова и вышел во второй тур. А во втором туре к нему уйдет изрядная доля мартыновских голосов, в этом можно было не сомневаться.

...На пути в раздевалку к Ложечкину подкатился редактор городской газеты Птах: румяный, кругленький, пышущий неугасимым внутренним жаром.

— Ну что, Петр Алексеевич, завтра изберем Гусарова? — спросил он с ехидной улыбкой.

Не замедляя хода, Ложечкин пожал плечами:

— Почему обязательно Гусарова? Фалдин тоже сильная фигура.

 - Скажите кому-нибудь другому, — фыркнул Птах. — Фалдин не наберет голосов. Это ясно из элементарной арифметики.

 - За ночь арифметика может измениться.

 - Вряд ли она изменится сама. Надо что-то делать. Уверяю вас, демократы не будут сидеть сложа руки.

Ложечкин и сам понимал это. Демократам очень хотелось победить, очень хотелось избрать Гусарова. Хотя мало кто из них знал Гусарова достаточно хорошо. Дилетанты, они еще набьют себе шишек со своей эйфорической доверчивостью.

— Не мне вас учить, — промолвил первый секретарь с той же спокойной улыбкой, с какой полчаса назад шутил со светловолосой медсестрой. — Это ведь вы печатали на Гусарова компромат перед выборами! Если он станет председателем Совета, вы можете перестать быть редактором, не говоря уж о прочих мелочах. Так что у вас впереди целая ночь!

Демократично отстояв в гардеробе, он надел плащ и шляпу и вышел на улицу. Там было уже темно и по-апрельски зябко. В пятне света у входа кучковались депутаты: курили, спорили, размахивали руками. Чуть в сторонке высокий очкарик Гусаров терпеливо склонился к насупленному бородачу Мартынову и что-то ему втолковывал. Наверное, приносил искренние и глубокие извинения по поводу того, что он, а не Мартынов, вышел во второй тур, и убеждал в необходимости консолидации.
На Ложечкина никто не обратил внимания, и, бросив еще раз взгляд на долговязую фигуру Гусарова, он направился в сторону перекрестка, натужно мигающего желтым глазом светофора.

Его дом находился недалеко отсюда, в трех кварталах. Это было очень удобно — жить в центре города: на работу и с работы он ходил обычно пешком, и для здоровья полезно, и никто не упрекнет в злоупотреблении служебным транспортом. Пугина как-то спросили (в прошлом году, на встрече с рабочими): «Почему вы ездите на работу в машине? Ведь от вашего дома до обкома меньше одной трамвайной остановки!» — «Я пробовал ходить пешком,— ответил сей мудрый политик. — Так уже на второй день меня начали останавливать разные просители. А на третий день я добирался до работы целый час, на каждом шагу об людей спотыкался!»  Об людей он, понимаешь, спотыкался!..

На ходу обычно хорошо думалось, в ритм шагам рождались четкие, стройные мысли. Но сегодня ничего путного Ложечкину в голову не приходило. Первое лицо в партийной иерархии города, он сегодня как никогда ощутил, что власть, такая привычная и почти неограниченная, вдруг выскользнула из рук. Еще совсем недавно он мог решить любой вопрос хоть среди ночи, и решить так, как считал нужным. Достаточно было поднять телефонную трубку или, в крайнем случае, собрать бюро. Мужчины с орденскими планками, рыдали как дети, получая выговор с занесением, а уж угроза лишения партбилета была страшнее смерти. А сейчас?.. Сейчас хоть пленум собирай! Тот же Гусаров скорее выйдет из партии, чем снимет свою кандидатуру, и если Птаху действительно удастся что-то придумать, это будет фантастика.

Войдя во двор своего дома, Ложечкин едва не столкнулся с незнакомым мужчиной в черных очках и надвинутой на лоб тирольской шляпе.

— Извините, Петр Алексеевич, — сказал мужчина.— Я бы хотел с вами поговорить.

— Простите, но у меня нет времени, — уверенным тоном ответил Ложечкин и попытался обойти незнакомца. — Приходите завтра на сессию.

— Это очень срочный разговор, — возразил тот, загораживая дорогу.

Тут Ложечкин заметил в глубине двора приземистую машину иностранной марки, а возле своего подъезда — спортивного кроя фигуру. Оглянулся — еще одна фигура под аркой, через которую он только что прошел. В желудке заныло, и вспомнился пистолет, аккуратненький восьмизарядный ПСМ калибра 5,45, уютно лежащий в глубине служебного сейфа. Зачем он не лежит в заднем кармане?.. Впрочем, выстрелить в человека Ложечкин все равно бы не смог.

— Что вам от меня нужно? — спросил Ложечкин.

 - Ничего, — ответил мужчина. — Вам не надо нас бояться. Мы хотим вам помочь.

— Я и не боюсь, — сказал Ложечкин, с трудом удерживая предательскую дрожь в коленках. — И я не нуждаюсь в помощи.

— Нуждаетесь, мы знаем. Мы знаем, что вы хотите стать председателем городского Совета. Нас ваша кандидатура устраивает. Вы спокойный, разумный человек, с вами можно договориться. Вы не станете рубить сук, на котором сидите.

— Простите, а кто это «вы»? — спросил он, осмелев, так как понял, что бить и грабить его не собираются. — И почему вы уверены, что со мной можно договориться?

— Потому что мы знаем о вас кое-что. Например, как вы стали депутатом, несмотря на то, что на ваш избирательный участок пришло меньше половины избирателей. Или каким образом вы приобрели японский видеомагнитофон... Вы нормальный человек с нормальными человеческими слабостями.

«Уж не КГБ ли это? — вдруг подумал Ложечкин. — Откуда такая осведомленность? Да нет, люди из ГБ не стали бы устраивать спектакль в подворотне. Они просто пришли бы ко мне в кабинет. Значит, это мафия! Свято место пусто не бывает. Стоило партии чуть-чуть отойти от власти, и вот, пожалуйста, откуда что взялось! Однако на уголовника этот тип не похож, речь у него вполне интеллигентная».

 - Так что же вам все-таки нужно? — опять спросил он.
 - Нам — ничего, — мягко нажав на слово «нам», ответил человек в очках. — А вам нужно, чтобы Гусаров не стал председателем. И мы это сделаем. Завтра утром он снимет свою кандидатуру.

 -Там есть еще Фалдин, — возразил Ложечкин, невольно втягиваясь в игру.
 -Прокурора не изберут, вы знаете это отлично. Хотя нас устроил бы и прокурор. Но вы нас устраиваете больше. Вы умнее.
 --А если меня не изберут?
 -Если мы вам поможем, то изберут.
 -Вы так могущественны?
— Пока еще не очень, но кое-что уже в наших силах. Завтра вы убедитесь.

«А Птах будет уверен, что Гусарова убрал он, и раздуется от гордости, как футбольный мяч, — мысленно усмехнулся Ложечкин. — Мы там дебатируем, состязаемся в перетягивании каната, а в это время из подворотен выходит третья сила и все решает за нас».

— Так-так... — сказал он, стараясь придать голосу как можно более небрежный, независимый тон. — Значит, меня вы решили сделать председателем Совета... Ну, а кого вы сделаете председателем исполкома? Если, конечно, это не секрет.

— От вас не секрет. Скорее всего, это будет Толпышев. Вы с ним сработаетесь, не правда ли?

Толпышев?.. Эта информация заслуживала интереса. Толпышев был вторым секретарём горкома. В отличие от Ложечкина он имел большой производственный опыт и к тому же до прихода в горком два года проработал первым замом председателя горисполкома, то есть знал дело изнутри. Если он действительно выдвинет свою кандидатуру, то тягаться с ним будет бесполезно. Значит, надо вышибать Гусарова и становиться председателем Совета, других вариантов нет.

— Ну ладно, — нахмурился Ложечкин, пытаясь сохранить хоть видимость привычного достоинства. — Пошутили, и хватит. Дайте мне пройти!

— Теперь — пожалуйста! — усмехнулся незнакомец и сделал приглашающий жест рукой. — Спокойной ночи, Петр Алексеевич! Приятных сновидений.

Стараясь выдержать ровный, непринужденный шаг, Ложечкин дошел до своего подъезда. У входа никого не было. Он взялся за старинную чугунную ручку и, пересиливая вновь накатывающийся животный страх, открыл дверь. Подъезд тоже был пуст.
 
Ложечкин подошел к лифту и нажал кнопку. Кнопка оранжево мигнула, где-то наверху тихо взвыл мотор, зашелестела спускающаяся кабина. Секунды тянулись невероятно долго, и каждую секунду дверь подъезда могла открыться и кто-то мог войти. Очень хотелось оглянуться, аж всю спину свело, но Ложечкин опять пересилил себя. Кабина замерла, дверцы разъехались. Он вошел внутрь и нажал кнопку своего этажа. Дверцы съехались, пол под ногами дрогнул... И только тут Ложечкин почувствовал, что весь покрыт липким, холодным потом.



«Море. Лагуна. Дети танцуют ламбаду...»
Томные звуки шлягера тягуче плыли над пляжем, который был по-весеннему пуст и неуютен. Свежий бриз гнал на берег крутую холодную волну, трепал обрывки пожелтевших прошлогодних газет и выцветший флажок на мачте лодочной станции. Апрельское солнце висело высоко, но в этом году оно что-то никак не могло набрать силу, и по-настоящему тепло было только под высокой стеной лодочной станции, на маленьком пятачке, укрытом от ветра. Там стояли два деревянных решетчатых лежака. На одном лежал черноволосый человек в оранжевых плавках, на втором находились его одежда и никелированный стереофонический «Шарп»: именно он и был источником музыки.

Человек лежал лицом вниз, подложив руки под голову. Он был хорошо сложен. Рельеф прекрасно развитых мышц подчеркивался бронзой загара, а два коротких белесых шрама — под левой лопаткой и. чуть выше поясницы — свидетельствовали о том, что этот человек далеко не всю свою жизнь провел на пустынных пляжах.
Музыка кончилась. Не поднимая головы, человек протянул руку к магнитофону, щелкнул клавишами и, дождавшись, когда перемотается пленка, включил снова:

— «Море. Лагуна. Дети танцуют ламбаду...»

В дальнем конце пляжа, огороженного низким заборчиком, появились двое: светловолосый мужчина лет тридцати и кавказского типа юноша лет восемнадцати. Мужчина был одет в короткую куртку-варенку, юноша — в серый свитер и белую нейлоновую ветровку. Они шли размашистым шагом прямо к лодочной станции, к лежакам, виднеющимся у подветренной стены.

- Точно ли он здесь? — спросил на ходу мужчина.
- Должен быть, — пожал плечами юноша.— Маг слышите? Он тут уже неделю загорает. А по вечерам сидит в «Парусе». Там клипы прикольные и девочки на выбор. Там было бы лучше... Он не любит, когда к нему приходят... Да, это точно он!

 -Ничего, — уверенно возразил мужчина. — У меня к нему очень срочное дело. Ты мне здорово помог.

 -Вы его друг?

—  Я друг его друга.

Лодочная станция приближалась, звуки музыки делались все громче, фигура человека на лежаке рисовалась все отчетливее.
Когда до цели оставалось шагов десять, юноша вдруг взял своего спутника за локоть и остановился.

— Ближе я не пойду. И вам не советую.

Мужчина посмотрел на него с оттенком досады, но послушно остановился.

Человек на лежаке выключил «Шарп» и не спеша повернул голову.

— Ты умница, малыш,— сказал он, останавливая взгляд на юноше. — Я видел тебя в «Парусе»...

— Я Сандро, брат Гиви!

— Здравствуй, Сандро!

— Здравствуйте, батоно Ренат!

— Кто это с тобой?

— Вы ему нужны. Гиви просил отвести его к вам.

Черные, жесткие глаза замерли на мужчине.
— Здравствуй, Ренат! — широко улыбнувшись, сказал Юрик Цыбульский. — Меня прислал Серж, Серж Брагин. Мне нужно потолковать с тобой.

Ренат поднялся с лежака, посмотрел на него внимательно и кивнул:

— Подойди!

Юрик приблизился.

Ренат молниеносно взмахнул ногой, и Юрика словно кувалдой ударило в солнечное сплетение. Дыхание остановилось, в глазах померкло, тело сделалось невесомое...
Когда Юрик очнулся, Ренат сидел на лежаке и, спокойно глядя на него, курил сигарету. Сандро терпеливо стоял поодаль, с лицом вежливым и безучастным.

— Зачем ты так? — укоризненно спросил Юрик. — Я ведь от Сержа!

— Чтоб уважал! — улыбнувшись одними губами, ответил Ренат. — Познакомились — теперь можно и потолковать... Ступай, малыш! — кивнул он юноше. — Передай привет Гиви!

— До свидания, батоно! — Сандро почтительно склонил голову. — Не сердитесь на брата. Он не хотел вас тревожить, но этот человек очень просил.

— Я не сержусь. Иди! Этого человека прислал мой друг.

Сандро еще раз сказал: «До свидания!» — и, не взглянув на все еще лежавшего на песке Юрика, повернулся и быстро зашагал прочь.

— Можешь встать, — разрешил Ренат. — Как звать?

Юрик поднялся, отряхнул с брюк пыль. Каждое движение отдавалось тупой болью под ребрами.

— Юра, — сказал он. — Юрий Цыбульский.

— Ну, фамилия мне без надобности, — усмехнулся Ренат. — Ее для прокурора прибереги... — Он докурил сигарету и сильным щелчком послал окурок в пространство. — Как там Серж поживает? Что у него стряслось?.. Да ты садись, садись! Больше не трону. — Он кивком указал место, рядом с собой.

Юрик осторожно присел на край лежака. Такого «гостеприимства» он не ожидал: хорошо, если внутри ничего не отбито.

— У Сержа застрелили братишку, — сказал он. — Очень нужна твоя помощь.

 -Кто застрелил? — деловито спросил Ренат. — Менты? Фраера? Урки?

 -Рэкетиры. У нас кооператив, а Серж — председатель. Вот они и решили его пугнуть. Требуют миллион сразу и двести тысяч каждый месяц. Если через неделю не выложим, пришьют еще кого-нибудь. У Сержа две дочки...

 -Серьезные у вас дела, — задумчиво произнес Ренат и начал одеваться. — Расскажи-ка подробнее: кто убил, как и где.

Юрик рассказал все, что было известно. А известно, было не так уж много.

— Стрелков вы уже нашли? — спросил Ренат, затягивая ремень на брюках.

Юрик покачал головой.

-Пока нет. Но наши ребята землю роют, сегодня-завтра найдут.

-А времени, значит, осталось пять дней?

-Пока долетим, останется четыре.

Ренат сунул ноги в кроссовки, застегнул замки-липучки.

-Четыре дня?.. Ничего, нормально! Четыре дня — четыре трупа. Нормально!.. Приличная «пушка», надеюсь, у вас там найдется?

-Думаю, что найдется, — не совсем уверенно ответил Юрик.

 -Думаешь или найдется? — жестко переспросил Ренат. — Свою я в самолете не провезу.

 -Конечно, найдем, — поспешно поправился Юрик. — Не знаю, что ты понимаешь под приличной...

— Сейчас объясню. — Ренат посмотрел на него снисходительно. — Самое главное, чтоб «машинка» была пристреляна и не давала сбоев. Второе — калибр: чтоб дырку сделать серьезную. Третье — скорострельность... Из отечественных я предпочитаю «стечкина».

— А что это за система? — удивился Юрик: он считал себя знатоком оружия. — Я даже не слышал о таком.

— Это редкий пистолет. Калибр — 9 миллиметров, обойма — двадцать патронов. Бьет как одиночными, так и очередями. В общем, почти как маузер, только в два раза меньше.

— А что ты скажешь насчет «нагана»? — спросил Юрик. — Говорят, по безотказности ему нет равных.

— Говорят правильно, — усмехнулся Ренат, надевая серую, с крупной пластмассовой молнией куртку. — У него не бывает перекосов, потому как — барабан! Но барабан надо крутить курком, нет самовзвода, низкая скорострельность. Опять же перезаряжать вспотеешь: патрон за патроном... Нет, когда по тебе бьют из автоматов, «наган»— пустая игрушка! Лучше уж «макарыч». Еще понадобится кое-что по мелочи, но это мы там уже на месте обговорим... И еще для ясности... — Ренат, уже весь одетый, подхватил с лежака кассетник и строго посмотрел на Юрика. — Я работаю не за деньги, но деньги за работу беру. У меня такса: десять тысяч. Четыре человека — сорок тысяч.

— Такса разумная, — кивнул Юрик. — Я бы даже сказал — скромная. По нынешним временам сорок «штук» — не деньги.

— С меня хватит. Я же сказал: работаю не за деньги. Я сам решаю — подходит мне дело или нет. Я не наемник! Если решу, что нет, — не возьму и миллион
.
— Тоже разумно,— согласился Юрик. — Не в деньгах счастье! Но почему ты говоришь: четыре трупа? Три — я понимаю, это стрелки плюс Бешеный Макс. А кто четвертый?

— Как это кто? — Ренат посмотрел на него с недоумением, как на человека, не понимающего самых очевидных вещей. — А драйвер? Это у прокурора водила может сойти за свидетеля, а у меня, извини, счет другой! Были на деле втроем — все трое и отвечают!

— А ты круто-ой!—с уважением протянул Юрик.

 -Я киллер! — с достоинством ответил Ренат. — Я очищаю землю от накипи, восстанавливаю справедливость и наказываю зло. Нож не может быть тупым, иначе это не нож, а простой кусок железа. Пуля не может быть легкой: иначе это не пуля, а птичий помет. Киллер не может быть мягким, потому что он — и нож, и пуля!.. Однако хватит болтать! — Он взглянул на часы. — Когда самолет? Билеты готовы?

Самолет вылетал через четыре часа. Билеты купил Гиви.

— Какие деньги? О чем ты говоришь? — возмутился он, раздувая толстый живот, когда Юрик попытался с ним расплатиться. — Франт был золотой человек — мир его праху! Одной чачи мы с ним сколько выпили!.. И как у тех негодяев рука поднялась?.. На вот, передай Сержу! — Гиви сунул Юрику запечатанную пачку пятидесятирублевок. — Это от меня на поминки.

Летели без приключений. Ренат был неразговорчив, почти всю дорогу спал. Просыпался только тогда, когда стюардесса приносила еду. Однако даже во сне он не выглядел расслабленным, походил на сжатую, готовую к действию пружину.
«Да, нож должен быть острым, пуля должна быть тяжелой, — размышлял Юрик, глядя на чеканный профиль киллера. — В цельности этому парню не откажешь. У него есть своя философия, своя логика, свои принципы. И, наверное, он скорее умрет, чем от них отступит. Но где гарантия, что однажды он не ошибется, не перепутает добро и зло?..»

Из самолета они вышли порознь, чтобы Ренат до времени не засветился. Юрик сел в ожидавшую его машину и поехал к Сержу, Ренат же купил в киоске карту города и, не торгуясь, взял на площади перед аэропортом первого же «частника».

Было раннее утро. Солнце уже встало, но висело низко, и тени от деревьев и столбов мелькали, били по глазам. Ренат достал из сумки черные очки и надел их.

— Как тут у вас жизнь? — спросил он небрежно, не глядя на водителя.

Хозяин машины, кряжистый мужчина средних лет, с седым ежиком волос на круглой голове, откликнулся сразу, словно ожидал этого вопроса.

— Разве это жизнь! — ответил он с досадой. — Дороги разбиты, в магазинах ни черта нет, на базаре мясо — два «чирика»... Дочка замуж выходит, как свадьбу играть — ума не приложу!

— Ну-ну, не прибедняйся отец! — усмехнулся Ренат.— Тележка-то кормит. На приданое, небось, скопил?

Обладатель ежика осторожно покосился на пассажира. Кто его знает, что это за тип такой любознательный, да еще без багажа, с одной пижонской сумочкой. Может, какой-нибудь грабитель-гастролер.

— Э-э, этой тележке дай Бог себя прокормить! — со вздохом ответил он. — Бензин стоит почти как пиво, запчасти идут по пять номиналов, да и то не достанешь... Недавно на полчаса машину без присмотра оставил — переднее стекло как корова слизнула! Хорошо, было запасное. Так я теперь нарочно в нем трещин наделал, чтоб больше не зарились. — В правой части лобового стекла и в самом деле имелось несколько небольших, аккуратных трещин. — Опять же — налоги!..

— Ну а как рэкетиры, донимают? — все с той же небрежностью поинтересовался Ренат.

Водитель опять покосился: может, это из милиции или как раз по налоговой части?..

— Докатилась и до нас эта зараза... — осторожно начал он. — Сам я с ними не сталкивался, но платить приходится. У нас тут что-то вроде кооператива, так мы сбрасываемся... А куда денешься? Они ж приходят и бьют тебе стекла, фары, режут резину... Одному нашему и машину спалили! Лучше уж деньги отдать.

— Я слышал, у вас тут недавно одного кооператора застрелили, — вполне натурально зевнув, промолвил Ренат.

— Это которого на Монастырском кладбище хоронили? — оживился водитель, уже почти уверенный, что имеет дело не с грабителем.

— Не знаю, — пожал плечами Ренат. — Я краем уха слышал.

— Да он такой же кооператор, как я египетский фараон! — возмущенно воскликнул «адам козлевич» образца девяностого года. — Миллионами, говорят, ворочал. Откуда у честного кооператора миллионы? Это уже мафия, у них и законы мафиозные. Не поделили что-то, вот его и пришили. Как в Сицилии!.. Его хоронили знаешь как? Одних машин было штук пятьдесят — и все иномарки! Растянулись по городу и гудят!.. Причем все — в черных очках и в черных перчатках. Мафия!

«Узнаю Сержа! — с усмешкой подумал Ренат.— У него всегда была склонность к эффектам».

— Пижоны это, отец, а не мафия! Настоящая мафия сидит в кабинетах и правит такими дураками, как мы с тобой.

— Может, и так, — уклончиво согласился водитель. — С этой перестройкой ничего уже не разберешь... — И меняя тему, спросил: — В городе-то куда тебя везти?

— Потом скажу, — лениво ответил Ренат. — Сначала хочу покататься, посмотреть... Говорят, у вас город красивый. — Он достал из сумки карту, развернул и, заметив, что водитель опять насторожился, добавил: — Я журналист, спецкор.

— А, журналист! Тогда понятно! — облегченно просиял мужчина.

«Черта лысого тебе понятно, хрен с колесами!» — подумал Ренат и, откинувшись на высокую, мягкую спинку, прикрыл глаза.

Часа через два, изрядно покружив по городу и получив кое-какое представление о театре будущих действий, Ренат вышел на малолюдной улочке и позвонил Сержу из автомата.

— С прибытием! — обрадованно сказал Серж. — Сейчас к тебе подъедет «тойота-королла» и отвезет на «хату». Там обо всем поговорим.

Машина подъехала минут через десять: приземистая, спортивная, цвета морской волны.

— Мишаня!— представился водитель, юркий на вид мужичок в синей кепочке с золотым орлом и в джинсовой куртке с множеством молний.

Ренат молча сел в машину. «Тойота» бесшумно рванула с места и помчалась в сторону южного края города.

— Стрелков мы уже нашли, — сообщил Мишаня. Его задело, что друг Сержа держится с ним, как с простой «шестеркой», ему хотелось показать, что он в «Меркурии» тоже не на последних ролях и полностью в курсе событий. — Юрик сказал, что тебя еще и водила интересует...

— Это вас он должен интересовать, — невозмутимо ответил Ренат. — Ведь это в вашем парне дырок наделали.

«Тойота» въехала во двор панельного пятиэтажного дома и остановилась возле подъезда. Там уже стояли две машины: «мерседес» и «тойота-марк-II».

— Приехали! — сказал Мишаня. — Ребята уже здесь.

Ренат вышел и мрачно огляделся. Ничего подозрительного в глаза не бросилось.

«Серж определенно опупел! — подумал он раздраженно. — Из похорон цирк устроил, и сюда съехались, как на свадьбу!»

В квартире их ожидали Серж, Юрик и — Ренат едва не застонал, словно от приступа зубной боли, — еще один новый человек: широкоплечий здоровяк, отрекомендовавшийся мощным басом: «Коля Бык!» В большой комнате на столе стояли три бутылки водки и закуска: буженина, красная рыба, отварная картошка, соленые огурцы, парниковые помидоры, жареные куры.

Серж сердечно обнял друга.

— Рад тебя видеть, Ренат! Будь как дома. Паршивый у нас повод для встречи, лучше б его не было... Сколько лет мы не виделись?

 -Однако лет восемь, — прикинул Ренат. — Как один день. Но пить не буду, извини. Потом выпьем, после дела.

 -Ты все такой же строгий?
— Потому и жив. — Ренат поймал на себе изучающий взгляд Юрика и усмехнулся. Он знал многих людей, чья жизнь глупо укоротилась оттого, что они не вовремя позволяли себе расслабиться. Пуля быстра, она не прощает ошибок. — Послушай, Серж... — сказал он, опять глядя на того, по чьему зову пролетел через полстраны. — У меня к тебе пара слов, с глазу на глаз.

Все сразу насторожились. Коля Бык, резавший хлеб, так и замер с ножом в буханке.

— Здесь все свои, Ренат! — с улыбкой ответил Серж. — Это мои друзья, у меня нет от них секретов.

На скулах Рената заиграли желваки.

-У меня есть секреты, — сказал он.

Серж пожал плечами:

-Ну что ж! Давай выйдем.

Они вышли на кухню, и Серж плотно притворил дверь.

-В чем дело, Ренат? — спросил он с недоумением. — Зачем ребят обидел?

-Ты лучше скажи, какого дьявола вы все сюда приперлись? — понизив голос до свистящего шепота, вопросом на вопрос ответил Ренат. — Мне нужна чистая «хата», а не притон, куда съезжаются подозрительные мордовороты с чемоданами жратвы и водки. На хрена, например, здесь этот вышибала Коля Бык?

Серж смутился. Он уже отвык от жесткой бесцеремонности того мира, из которого вышел, того мира, где на улыбку отвечают ударом, а на искренность — подножкой, где недоверие — закон, а нож — лучший аргумент в споре.

-Извини, но я думал дать тебе Колю в охрану...

-В охрану!.. — усмехнулся Ренат. — За кого ты меня, принимаешь? Единственное, что мне требуется, это «пуш ка». Ну и, конечно, чтоб кто-то навел меня на клиентов.

— «Пушка» будет завтра. Честно говоря, я был уверен, что у тебя есть своя.

— У меня-то есть, — кивнул Ренат. — Но как бы я ее привез на самолете, с теперешним-то шмоном?.. И что за система?

— «Макаров», как ты сказал. Юрик завтра обеспечит. А Мишаня покажет тебе стрелков... Так что, как видишь, все люди здесь по делу. Не гоношись! Больше о тебе никто не знает.

-Куда уж больше! — покривился Ренат.— Ладно, замнем. Но завтра приготовь другую «хату». Не исключено, что мне вообще каждый день придется менять адрес. Боюсь, что дело будет жаркое, особенно, когда дойдет до пахана. Вы тоже ушами не хлопайте! Семью, надеюсь, ты спрятал?

 -Спрятал,— ответил Серж, и его сердце кольнула тревога. — Хотя, конечно, не на луну.

-Вот то-то! — назидательным тоном сказал Ренат. — Об этом думай, а о своей безопасности я сам позабочусь.

Когда они вернулись к столу, бутылок с водкой там уже не было. Но к еде никто не притрагивался — ждали.

 -Не обижайтесь, мужики! — миролюбиво сказал Ренат.— У нас с Сержем еще старые секреты. К сегодняшнему делу это не имеет отношения.

 -А мы ничо! — улыбнувшись за всех, пробасил Коля. — Садись к столу! С дороги-то небось проголодался?


...Оставшись один, Ренат запер дверь — там оказалось два накладных замка — и бегло осмотрел квартиру. Судя по многочисленным заморским сувенирам, таким как большой кокосовый орех, деревянная африканская маска, японская кукла и китайский веер, здесь жил человек, неоднократно бывавший за границей, скорее всего, моряк. Наверное, он и сейчас находился в очередном плавании, оставив ключи Сержу или кому-то из его приятелей.

«А вот и он!» — сказал себе Ренат, увидев за стеклом серванта цветную фотографию, на которой был запечатлен улыбающийся парень в пробковом «колониальном» шлеме и рубашке с коротким рукавом, стоящий на фоне индийского храма. И затаенная зависть вдруг кольнула сердце. Когда-то, давным-давно, в наивные детдомовские годы, Ренат тоже мечтал стать моряком, зачитывался замусоленными книжками о кокосовых островах и летучих рыбах, о прекрасных шоколадных мулатках...

Но звезды расположились иначе, выстроили иную схему: драки, колония, жестокий беспредел, в котором выживает сильнейший. Ренат выжил и стал киллером, исполнителем приговоров, жутким ангелом смерти. Его боялись, как язычники боятся грома, о нем рассказывали кровавые, легенды, он слыл неуязвимым и вездесущим. У него не было ни дома, ни семьи, ни постоянных привязанностей. Холодный супермен-одиночка, он не испытывал потребности быть любимым и без сожаления расставался с женщиной, как только она ему приедалась. На всей земле было лишь два-три человека, которых он мог назвать своими друзьями, но и тех он не видел годами, а увидев, не знал, о чем говорить. Он жил в другом измерении, за чертой, словно пришелец с другой планеты.

...Перед тем как лечь спать, Ренат тщательно, на все шпингалеты, закрыл балкон, еще раз проверил замки на входной двери и поставил в прихожей два стула — один на другой, — чтобы был шум, если кто-то попытается войти.
Спал он чутко и без сновидений, как зверь.



Ложечкина разбудил голос жены Альбины:
— Что-то ты, Петя, сегодня заспался. Я ухожу, завтрак на плите. Вставай, коммунизм проспишь!

Альбина работала в гидрометеорологическом техникуме, преподавала математику и физику, занятия у нее начинались в восемь утра. К партийной деятельности мужа она относилась иронически, и тем больше, чем выше он поднимался, резонно считая, что партсекретарь это не профессия, а чем выше поднимаешься, тем больнее падать. С ней можно было бы и согласиться, особенно теперь, когда вдруг отменили шестую статью Конституции, но как бы она, интересно, запела, если бы ее муж превратился в простого инженера, если бы их дом перенесся в какой-нибудь семьдесят-веселый микрорайон, между ТЭЦ и городской свалкой, если бы лечиться пришлось в занюханной районной больнице, где даже не знают, как выглядит одноразовый шприц, и где годами стоят в очереди на вставку вульгарных металлических зубов, если бы ее дочь училась не в престижной школе с англо-китайским уклоном, а в обычной двусменке, среди дебилов, наркоманов и начинающих сексуальных маньяков. Какая другая карьера, кроме партийной, обеспечила бы Ложечкину и его семье такое качество жизни? Статус первого секретаря горкома примерно соответствует статусу генерала или академика, но вы попробуйте станьте в сорок лет генералом или академиком! Нет уж! Если бы Ложечкину пришлось вновь выбирать жизненный путь, он сделал бы тот же выбор. А то, что сейчас приходится пересаживаться в другое кресло, это нормально. Коммунист должен быть гибким.

Ложечкин встал, сделал легкую разминку, потом с полчаса поработал на тренажере, принял ледяной душ, тщательно выбрил волевой подбородок.
Дочь была в школе, она ушла еще раньше Альбины. В пустой и просторной квартире, по которой можно было ездить на велосипеде, громко и мелодично тикали настенные часы. Вчерашнее приключение казалось дурным, неправдоподобным сном. За последний год многое изменилось в этом мире, многое перестало удивлять, но что «теневики» могут открыто прийти и предложить свои услуги первому секретарю горкома партии, — это уж было слишком. Этот деятель в тирольской шляпе держался так, словно уже не существует ни прокуратуры, ни КГБ, словно первый секретарь уже не в состоянии показать когти. Ничего ведь не стоит разыскать этого «конспиратора» и пришить ему статью, судья бы нашел — какую. Но, на его счастье, Ложечкин не станет делать такую глупость. Потому что понимает, что опора на КГБ и прокуратуру уже не перспективна: надежнее опереться как раз на «теневиков». Да и не так уж страшны эти самые «теневики». Это просто предприимчивые люди, которым бюрократическая система мешала реализовать свой потенциал, заставляла уходить в подполье. (Ты же и мешал, дорогой товарищ Ложечкин!) А теперь только они и способны подхватить рушащуюся экономику, не дать ей полностью развалиться. Не завтра, так послезавтра страна все равно перейдет к рынку, от этого уже никуда не деться, и тогда именно бывшие «теневики» станут самыми уважаемыми фигурами, именно в их руках окажется реальная власть, а вовсе не в руках Советов и прочих официозных органов. Поэтому надо быть реалистом и тихо радоваться, что именно на тебе остановили свой выбор эти деловые ребята.

Ложечкин плотно и с аппетитом позавтракал, просмотрел газеты и ровно без четверти десять вышел из дому. Рабочий день городского Совета начался прямо с голосования. В бюллетенях, заготовленных с вечера, по-прежнему значились две фамилии — Гусарова и Фалдина. Ложечкин, который уже почти убедил себя во всесилии своих новых покровителей, испытал глубокую досаду: Гусаров не снял свою кандидатуру! Неужели все так и пойдет прахом? Неужели этот выскочка и популист и впрямь станет городским головой?..

Птах подскочил к патрону с побитой улыбкой.

— Петр Алексеевич! Ей-богу, я не виноват. Я сделал все, что мог.

Первый секретарь повернул к нему непонимающее, надменное лицо.

 -О чем это вы, Валентин Юрьевич?

-Как о чем? — растерялся Птах. — О Гусарове. Я разговаривал с ним, вывалил ему такие компроматы!..

 -И совершенно напрасно. Гусаров — вполне достойный человек.

Сбитый с толку Птах заморгал глазами, а Ложечкин отошел к окну и, положив бюллетень на подоконник, аккуратно вычеркнул из него обоих «достойных» людей. «Что это за страна! — подумал он с невольным вздохом. — Даже мафию не могут толком организовать».

Когда председатель счетной комиссии, «гегемон» и красавец Голицын направился к трибуне, Ложечкин вдруг почувствовал, что руки опять становятся ледяными. Слава богу, медсестра Люба отсела сегодня подальше, и никто не мог догадаться, чего стоит ему внешнее спокойствие. Чуть повернув голову, Ложечкин нащупал глазом бледный профиль Гусарова. Тот сидел далеко, у самого края зала, и тоже выглядел спокойным. «Отважный парень! — с невольным уважением подумал Ложечкин. — Сидит себе и поплевывает и на Птаха-колобка и на мафиози в черных очках. Видать, и в самом деле нет за ним серьезных грехов, не на чем его зацепить. А может, просто пошел ва-банк? Я-то могу отсидеться в горкоме, партия не один день еще будет агонизировать, а уж Гусаров лишится должности на первой же конференции: обком не простит выпадов в свой адрес. Пост в Совете нужен Гусарову, как китайцу рис. Нынче в Совете — сто шестьдесят два депутата, значит, достаточно набрать восемьдесят два голоса...»

— ...Голоса распределились следующим образом... — звонко объявил Голицын. — Фалдин: за — пятьдесят четыре, против — девяносто четыре. Гусаров: за — восемьдесят один, против — шестьдесят семь. Таким образом, никто из претендентов на должность председателя городского Совета не избран!

Сразу несколько волн прокатилось по залу: удивления, досады, разочарования. Гусарову не хватило одного-единственного голоса! Одного-единственного!..
«Ну что ж! — удовлетворенно усмехнулся Ложечкин. — Значит, не судьба. Бодливой корове Бог рогов не дал. Хотя... Хотя еще ничего не потеряно, у Гусарова еще есть шансы. Согласно нашему регламенту, за который так долго и упорно бились демократы, при новых выборах могут выдвигаться старые кандидатуры. Принцип «табула раза». Можно не сомневаться, что именно это и произойдет».

Ложечкин не ошибся, произошло именно это. После получасового обмена мнениями сессия приняла решение: не откладывая в долгий ящик, опять запустить процедуру выбора председателя. Демократы, разумеется, выдвинули Гусарова; консерваторы, не мудрствуя лукаво, опять бросили в бой прокурора. Ситуация складывалась патовая, но «болото» могло качнуться и отдать один-два голоса в пользу сильнейшего: надо, мол, в конце концов кого-то избрать!

К Ложечкину подсел председатель народного контроля Полозов, седовласый ветеран партии, большой знаток закулисных игр.

— Петр Алексеевич! Я слышал, вы хотите и дти на исполком, но есть информация, что туда будут двигать Толпышева. У него больше шансов. Не подумайте, что я вас учу, но, пока не поздно, вам надо баллотироваться на председателя Совета.

Ложечкин с интересом посмотрел в лицо ветерана. «Вот как! У тебя тоже есть информация?..» Он всегда догадывался, что народный контроль повязан с организованной преступностью, но теперь убедился на факте. «Что же вы, голубчики, Гусарова не убрали? Тщательнее надо было работать, ребята, тщательнее!» Но сказать вслух он ничего не успел, потому что неожиданно для всех слово попросил Гусаров.

Быстрой, энергичной походкой он прошел на трибуну, поправил очки и сказал хорошо поставленным голосом:
 
— Уважаемые депутаты! Я благодарен тем, кто меня выдвигал, и тем, кто за меня голосовал. И я очень сожалею, что мне придется вас разочаровать...
В зале сделалось очень тихо, разом смолкли обычные посторонние шепотки и разговоры, все напряглись: что за сенсацию собирается выдать человек, которому остался один лишь шаг до председательского кресла?

— ...Дело в том, — продолжал Гусаров с ровностью хорошо заведенного механизма, — что мне только что передали записку следующего содержания: «Дорогой товарищ Гусаров! Нам стало известно, что твои сторонники вчера вечером обходили некоторых депутатов по домам и предлагали по сто рублей, если те проголосуют за тебя. Надо было предлагать больше. Если необходимо, мы готовы оказать тебе финансовую помощь. Доброжелатели».

Зал взорвался возмущенными голосами:

— Анонимка!

— Анонимки не рассматриваются!..
 
Гусаров поднял руку и, дождавшись, когда крики утихнут, сказал:
— Я не знаю, кто это написал, и не собираюсь доказывать, что я не верблюд. Я не желаю быть игрушкой в чьих-то политических играх и поэтому снимаю свою кандидатуру!

Зал оцепенел. Гусаров быстро спустился с трибуны и, ни на кого не глядя, вернулся на свое место. Руки Ложечкина стремительно теплели. «Потрясающий ход! — изумленно думал он. — Это даже лучше, чем если бы Гусаров снял свою кандидатуру еще утром. Теперь акции демократов полетят вниз со скоростью свиста».

— А вы знаете, Сергей Тимофеевич... — негромко промолвил Ложечкин, чуть подаваясь к внимательному уху председателя народного контроля. — Пожалуй, я соглашусь.

— Ну и слава Богу! — спокойно кивнул тот, как человек, заранее уверенный именно в таком ответе.

— Надеюсь, выдвигать будете не вы? — спросил Ложечкин.

— Разумеется. Вас выдвинет человек из демократов. Все будет в лучшем виде.
Полозов поднялся и не спеша направился к своему месту, утирая лицо большим носовым платком.

Минут сорок зал выплескивал свои эмоции, Демократы убеждали Гусарова не обращать внимания на анонимку и забрать самоотвод. Консерваторы говорили: «Нет дыма без огня!» — и призывали признать самоотвод. Один проницательный депутат заметил, что вся эта история выглядит так, как будто Гусаров сам придумал анонимку. Гусаров отмалчивался.

«Да, я был не прав! — самокритично сказал себе Ложечкин.— Наша мафия работает не хуже итальянской. И без капли крови».

Председательствующий позвонил в колокольчик.

— Товарищи, давайте подведем итог. Самоотвод сделан, и сколько бы мы по этому поводу ни дискутировали, результат не изменится. У нас есть кандидатура товарища Фалдина, и если не будет других предложений, я предлагаю приступить к изготовлению новых бюллетеней — и к голосованию.

И вот тут из первого ряда поднялся известный борец за экологию Пузырин. Известность он получил тем, что во время предвыборной кампании устроил голодовку на центральной площади и, щеголяя свежей щетиной, собирал подписи под требованием остановить строительство атомной электростанции, которое, на самом деле, уже и так остановили из-за обнаружившейся сейсмичности региона.
Голодовку он прекратил, как только стал де... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9


2 января 2017

Кто рекомендует произведение

Автор иконка Дмитрий Выркин



8 лайки
1 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Бегущие по огню»

Иконка автора Дмитрий ВыркинДмитрий Выркин пишет рецензию 19 января 17:28
Прекрасный сюжет и содержание! Читал с большим удовольствием!
Перейти к рецензии (0)Написать свой отзыв к рецензии

Просмотр всех рецензий и отзывов (1) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер