Владислав Жанр прозы:

20 мая 2015 Драма

Дед Хасан

Владислав Ильдарханов



Дед Хасан



Когда человек проходит, проезжает мимо кладбища и видит могилы, он мало, возможно и вовсе в зависимости от возраста его не задумывается, что ждет его? Он живет, а их нет, как будто никого не коснется из них смерть, словно внушили: суждено вечно жить на земле ему; а теперь он здесь. Где он, и что с ним?



1

Городская суета изначально, когда я начал что-то понимать от моего рождения, останавливая свой взгляд, предоставлен самому себе, все это уже тогда, как и сейчас, волновало меня: как старые люди печальны, сварливы, угрюмы и редко счастливы, светлые, жизнь каждый миг любящие и, кажется, есть такие которые за нас переживают, как немыслящих, делающие и повторяющие одно и то же, как и они, когда-то в эти годы. Но многие, не имеют иного представления о жизни; что-то упустили, где-то не так сделали, и все это без духовного, даже в старости, нет в них духовного; только тело состарилось, а все мысли, чувства оставались таковыми и, имели мира сего, как и тогда и сейчас убеждение, что мир окружающий их должен быть именно таким, и иным он не может быть. И кто-то скажет жаль - а что это жаль? То же самое что и жалит, жалостью. У всех она разная; абсолютно разнообразные виды жалости у людей, у одних это вид беспомощности, и, других этот вид вызывает омерзение, доведенные действия до абсурда против старости, которые заявляют - что им мучиться, сделать укол и дать другим жить спокойно, не от того что эта болезнь мучает их так невыносима а даже и потому - что за смысл жить дальше. Другие строят им, фантазируя, различные учреждения, где за ними смотрят, любят, ценят; мы все только ублажаем себя собственными своими мыслями: какие чуткие, в отличие от других добрые, это мы для них все устроили. И сами того не замечаем, что становимся такими, и что о нас так же будут думать - но мы особенные, мы всегда будем молодыми; даже здесь есть свое социальное положение

-молодой - богатый, старый - нищий. Что может молодой? Молодым можно быть до пятидесяти лет пока есть здоровье, и что может старый; многое молодой и ничего старый?

Это преступление лишать в старости, пожилого человека старости, это равноценно как в детства, лишить ребенка детства.

Люди теряют свое духовное начало, отдаваясь полностью миру материальному; меря, мерой мира материального, так же и жизнь духовную; заменяя истинные догматы догматами вымышленными, полностью соответствующие времени - прогрессу. Такое чувство, что все готовы говорить немощному от болезни в старости человеку: а кто тебя жить заставлял, а раз сам желание изъявил жить, так живи сам и другим жить ни мешай. Что-то мрачное, скажут те, кто снова включил свою фантазию, строя для них комфортные учреждения. От этих наших совершенных фантазий мы придумываем себе так же и духовное, извращая истинную жизнь духовную, понятиями мира материального. Не на старость нужно себя обеспечивать, а относиться к пожилым людям так, как хотел человек не старый, чтоб к нему именно так относились в старости. Старость - это только вид мудрости, но в мире, где все так бешено, они немощны. Можно видеть чудо, как старость от помощи, глаза их расцветают, продлевают жизнь в старости. Старость - это я, ибо юность и зрелость неизбежны, как и сама старость.



Город на меня влиял негативно, можно мягче, мало комфортно удовлетворял мою жизнь. Комфорта мне не хватало именно в человеческом, в понятии отношения доброго - взгляда человека, мы все так и думаем, по крайней мере, многие. А что мы сами для этого делаем? Идем и ждем, кто бы нам улыбнулся, и мы в ответ на эти улыбки взаимно ответили им так же. И никто, совершенно, ни я; все абсалютно в другом и полностью, отданы во власть - суждения, осуждения.

2

Как и было мною уже сказано, родился я в городе, учился, дружил, среди жилых массивов старинных красивых зданий, парков, улиц, крыши своего дома, на которой всегда любил провожать солнце, и так надолго здесь оставался , что рассвет встретить мне удавалось очень редко, я просыпался поздно, когда солнце раньше меня вставало. Улицы очень люблю, только старые, особенно в дни зимние воскресные, когда на них спокойно, малолюдно, вечером. На деревьях белыми облаками смотрят, богоугодные чувства зимы. Снег рыхл, но, ступая по нему, он подталкивает нежно ступни ног моих. Когда вступаешь на такую улицу, то чувство в душе своей ты можешь сравнить, когда входишь (при в ходе) в храм Божий. На душе светло и миролюбиво, в это время ты любишь всех. Старые, милые окна домов смотрят как исцеляющие иконы в храме Бога, так и хочется остановиться возле каждого и попросить мира, уюта для человечества. И идти дальше, проходя мимо нерукотворной тишины, с чувством греха молить Бога, чтоб не дал свернуть с этого пути, идти бесконечно. Слышно, как где-то завывает ветер, к которому прислушиваешься через свою душу, он только так бывает тебе понятен, как сразу же хор неба и земли тебя наполняет и, это чудное песнопение раздается повсюду и, те, кто улыбаются таинственно при встрече, кажется, слышат так же все это.

Родители мои не так давно покинули меня, они именно так и прожили всю жизнь, любили и ушли с разницей полгода, как мне было тяжело без них, говорить не буду, нет, это не то, что бы было больно вспоминать мне, просто я думаю, что это сугубо лично моё - святое.

3

Наступало лето,и сезон отпусков был близок. Все мои знакомые, в том числе и я, искали возможности провести время отпуска на море, или же за границей, где так все по-другому и не похоже на нашу Россию. Я лично до недавнего времени поступал так же и думал глупо, что это экзотично, в понятии нашем это так же и престижно, но после поездок и возвращения своего обратно домой видел, как только и было, что разговоров: кто где провел свое время, и какой он молодец, чем дальше, тем дороже, и сколько звезд отель, в котором он пребывал во время своего отпуска. Говоря так, человек следит за окружающими себя людьми, за реакцией , результат которой должен выражать зависть, за выражением лиц; там, где это не стоит, он говорить не станет.

После очередного своего отпуска я почувствовал, что потерял еще больше сил, до отъезда за границу, я чувствовал себя лучше. Решение этого сезона было сделано мной еще зимой, что поеду по нашему региону и буду присматривать себе место для строительства дома или же, что было для души моей больше угодно; дом мне хотелось приобрести старый, но в понятии старый, пригодным вполне для жизни. Да, это деревня и эта мечта влекла меня с детства.

4

Время моего отпуска выпало мне на середину июля до пятнадцатого августа, до этого времени я решил, что давно должен был осуществить и претворить в жизнь раньше. Место, которое мне хотелось найти, должно быть с речкой и, естественно, рядом с лесом, не нарушаемые стандарты, которые я определил еще в детстве, оставались в силе и не имели обратной силы.

Это место мною было отыскано быстро, я отъехал всего сто тридцать четыре километра, да, согласен, что для многих покажется далеко, но именно такое расстояние я представлял себе от города. Я христианин и поэтому мне хотелось найти деревню с церковью, лучше с церквушкой, маленькой, деревянной, с старым священником, у которого можно было бы коротать вечера в маленьком уютном его доме и вести беседы о вечной жизни и стараться, исполнить все это на деле, после нашего временного пребывания на земле, смерти. Да, эта деревня мною была найдена, но здесь не было речки, леса, и проходила с деревней рядом дорога; но есть красивая белая церковь с голубыми куполами, и священник, старый, от которого исходит запах ладана, тепло от слов и улыбки. Притягивало ходить к такому батюшке на службу; не знаю, может, это предрассудок, но я, как мне кажется, если чувствую духовное тепло от священника или монаха, мне от одного его присутствия становится на душе легче, а когда с ним заговоришь, и после его благословения пойдешь туда, где снова иная жизнь, труд его молитвы, которой он молит Господа, отдашь не осознавая, не сопротивляясь своим поступкам.

5

Батюшку белокаменного храма звали отец Евгений. Выслушав меня, мое желание найти такое место, он посоветовал мне проехать дальше, в другую деревню; эта была татарская деревня. Поблагодарив отца Евгения и взяв у него благословения, я отправился в эту деревню, в напутствие мне батюшка сказал, что там живут добрые неиспорченные цивилизацией люди. Он попросил, что если будет не трудно зайти и передать деньги деду Хасану, который вспахал ему землю под картофель, но отказался от денег и уехал, когда отец Евгений пошел за деньгами, чтоб заплатить деду Хасану. Деньги мне не хотелось брать, предложить свои, а эти оставить на нужды храма, я не много растирался: поехал дальше, обещая приехать завтра на праздник - «Явление иконы Божией Матери во граде Казани», праздник престольный - храм отца Евгения в честь Казанской Божией Матери.

По спидометру автомобиля решил замерить, если это будет не так далеко, знать, сколько идти или же пробежаться до деревни, на Литургию в церковь. Расстояние между деревнями семь километров. Деревня была в низине и, если бы я поехал с противоположной стороны, то путь мой был бы вознагражден этой деревней, которая была что-то вроде оазиса среди бескрайнего поля, морщинистого с не глубокими оврагами, заросшими кустарником и травами. Действительно, справа стоял смешанный лес: сосны, березы, липы, а вдоль деревни и за деревню уходила в даль речка, она отражала солнце тонкой линией и, как будто сговорившись с солнцем, слепило, и не видно, как далеко речка уходит в поле, и все это на синем фоне, с белыми облаками. Мне показалось, что это место единственное в мире, где еще не вступала нога человека, неизвестного жителям деревни, они не поймут, если я начну говорить, как живут люди, и не поверят, что там где-то действительно они так живут. Там без меры, здесь в меру, там искусственное, здесь природное - от Сотворения, в этом месте теряет свою власть логика, мышление, здесь трудился не дар Божий, здесь трудился Сам Бог; для меня дар Божий - это тот дар, который оберегает труд Божий, хранит его; и нет границ для добра, зла никогда нет, с этого места, где я стоял, было смотреть на это чудо завороженно.

6

Домов в этой деревни было около двадцати двух или трех, возможно было и больше, но не намного , сколько сосчитал их примерно. Три улочки, это уже после я узнал, потому как сверху казалось, что их нет вовсе, дома были так разбросаны, что не имело малейшего присутствия понятия улиц. Въехав в пределы деревни, я задумался, где можно было бы мне остановиться и, вспомнив, что нужно отдать деньги, переданные отцом Евгением деду Хасану, желал, встретить кого-нибудь и спросить, где живет он. Заборы были все живым забором ; вишневые, малиновые, смородиновые и при желании невозможно увидеть кого- либо за ними, если там и был кто-то. Решил остановиться, зайти и спросить где живет дед Хасан. Вдруг вижу, идет навстречу мальчик. Что мне стало в нем интересно, это все в нем; лицо его было исполнено , как мне кажется того чувства, что он находился в нереальности мира сего, потому его взгляд не касался моего присутствия, по дороге, по которой направлялся он. Он был весь в себе и от себя, он здесь, может быть, и не на земле. Мальчик возможно общался с другим миром, и этот мир рядом с ним, вокруг него не видимо для меня. Я и не думал его спрашивать, я боялся нарушить в нем жизнь, что так занимала его. Но когда мальчик сравнялся с моей машиной , он не ожиданно вдруг от неё отпрыгнул, не успел ничего сказать ему, наверное, я сам стал частью мира его и только после быстрой реакции , как только он увидел меня, очнулся сам.

- Здравствуй, ты ведь здесь живешь?, мальчик стал боком проходить мимо меня, спросил его, кого ищу.

-Деда Хасана знаешь, где он живет?

Мальчик приободрился, будто дед Хасан был пароль , и вид его лица принял совсем иной взгляд, как на своего он смотрел, я лишь долго отсутствовал здесь, и он просто не узнал меня, со временем изменилось мое лицо, а сейчас вспомнил и даже пожалуй рад мне.

-Дед Хасан? - удивленно переспросил, - это мой дед. Мальчик говорил с акцентом, что и не удивительно - деревня была татарская, скорее, это я говорил не чисто и вторгся, заранее не изучив, доставлять неудобства своим незнанием языка. Мальчик развернулся назад и, не говоря ни слова, пошел, как я понял, показывая мне дорогу. Я пошел за мальчиком, который, видно снова не был рядом со мной, но точно помнил , что мне нужно было видеть его деда. Не много пройдя , мы встали у живого забора, который был вишневым. Оглянувшись и добрым взглядом осмотрев меня, мальчик открыл калитку, которую бы я не нашел с первого раза, вошел за ним следом. Двор предстал просторный. Справа стоял длинный сарай, за ним высокий навес, под которым стоял трактор, должно быть, им дед Хасан и вспахивал землю отцу Евгению. Я остался стоять посреди двора, а мальчик, пока я осматривал пределы , что меня окружало, должно быть, вошел в дом, потому как не заметил, куда он пошел, но это меня только забавляло, вернее грело мою душу, сказкой, в которую попал.

На пороге дома показалась фигура, не было видно, потому как солнце слепило лица человека. Я задумался: солнце не дает сразу видеть , как будто оберегает всех живущих этой деревни. Голос пригласил меня в дом и, подойдя ближе, я увидел удивительного человека и протянул ему руку. Почему удивительного? Потому что никогда не встречал такого лица: волосы его были белоснежны, лицо в морщинах, глаза распахнутые, они были именно такие от его постоянного расположения доброго, от внутреннего к внешнему, любящего все живое, и эта любовь, я уверен, была взаимна.

7

Я представился - Игорь. Ему представляться не надо, его как будто я знал раньше. Я к вам, дед Хасан, от... не успел договорить; он пригласил меня в дом. Его голос был тихий, и совсем нет акцента. Мы вошли в дом; слева стояла печь, посередине стол, который был накрыт, справа на стене висели фотографии, чуть выше над ними картина, должно быть, эпохи Возрождения; стол уставлен выпечкой, которой пахло по всему дому, слева и справа стола большие лавки, мощные, возможно, дубовые. Я прошел к столу и увидел: из-за печи их не было видно, были еще комнаты. Комнату, которую заметил сразу , как вошел, была кухней, оттуда именно и доносились ароматы татарской кухни, точнее, выпечки, дополнение ко всему, что я увидел. Из той комнаты, не было никакого сомнения, что там кухня, вышла женщина, жена деда Хасана; немного выглядела моложе своего деда, дед Хасан представил мне свою половину Разалия. Мы сели за стол. Дед Хасан сел напротив меня и стал спрашивать своим взглядом, что меня привело к ним. Про деньги, которые мне дал отец Евгений, предать деду Хасану, я забыл , как только его увидел, то есть я про них помнил, но понял, что он их не возьмет, обидится на меня, а мне лично не хотелось с этого начинать наше с ним знакомство, если конечно суждено такому случиться.

-Я, дед Хасан, хотел бы у вас в деревне купить дом или же построить новый, - неуверенно начал я разговор.

-Дом - это хорошо, - ответил дед Хасан, - а что так, в деревне, в городе стало плохо?

-Я давно, мечтаю о доме в деревни.

-Вижу: ты любишь больше тишину а, там, в городе, тебе не так уж хорошо жить?

-Родился я в городе, но больше любил бывать в парках, в садах, которые у нас, естественно, в городе, есть. Сейчас на этих местах, где были сады, - новые дома, офисы, нет ничего общего с тем, что было раньше, может быть они стали лучше, для других; мало что от того осталось, хорошо, что запахи люди не меняют, они такие же, как в детстве.

Бабушка принесла чак-чак, беляши, чебуреки, самовар на столе, был старинный и, видимо, даже фамильный. На столе царило изобилие, из всего попробовал все, и открыл для себя, что также помимо чак-чака, который любил и вкусом своим превосходил, что пробывал до него; все, что было на столе, чай я не пил такой никогда, пах он так, как пахнет здесь все - вишней, малиной, смородиной. Дед Хасан, как выяснилось при нашем общении, работал до выхода на пенсию учителем русского языка и литературы, вот и речь его без акцента. После чая, вернее обеда, мы вышли на двор.

8

Солнце стояло высоко в небе, время от времени дул слабый ветерок, доносивший запах с округи, со всего, что только было на его пути, и в мыслях возрождались забытые воспоминания о времени безобидном, светлом. Дед Хасан спросил курю ли я, ответил, что нет.

-Пойдем за дом, там можно посидеть в тени и поговорить, - приглашал дед Хасан.

Я пошел за ним. За домом стояла беседка. Беседка с колоннами, как и сама она небольшого размера, всегда привык видеть их большими, но в этом миниатюре была своя изюминка вкуса; по кругу резная, покрашенная: крыша - в голубой, колонны - в белый цвет. За домом в беседке ветерок дул прохладный; открывался вид на поле, за которым сразу же начинался лес: расположившись поудобнее, мы смотрели в сторону леса.

-Как сейчас Игорь, живут люди в городе? - начал разговор дед Хасан. Но голос его был наполнен смысла; сам знаю, как там.

- В городе все живут, чтоб только отдать все силы жизни. Человек тюбик, который давят. Один вспылил в себе, другой в себе выдержал своим видом, что считается человек психически уравновешенный, а тот, кто вспылил внешне, опасен для общества, кто выдержал неведомо нам, может ненавидеть до самого страшного, аморального, все ненавидящего состояния, опухоль тоже внутри человека, явная лишь для самого человека угроза, но это не заразно для того, кто рядом, а там эта болезнь как (чума), язвы наружные отталкивают человека отовсюду гонят, общество его презирает, а язвы эти всего лишь эмоция, с которой начинают судить о человеке, нежели совершенная угроза внутри человека, в рамках сочувствия, спокойствия видимого играющего, и это притворство наглое, в человеке все время совершенсвуется. И счастье, что это за счастье, каждый хочет показаться красивым, и что все у него в жизни прекрасно, а если бы оказаться невидимым и посмотреть на человека после этого подиума, кого там увидишь? Слезы наворачиваются, от сострадания. Человек с человеком, ненавидят человека.

-Да, - сказал дед Хасан. - я посмотрел на него: лицо его исполнилось печали, потери. Все подтвердилось, - тихо сказал он, что, видимо, не желал, чтоб я слышал.

-Что подтвердилось, дед Хасан, - переспросил его.

-Кто ты?

Я недоумевающий смотрел на деда Хасана, он встал, сверху на меня глядел.

-Я не понял вашего вопроса, - дед Хасан?

И также оставался сидеть на своем месте, потому как его вопрос имел совершенно иной смысл. Глаза его были наполнены слез, голос не менялся, он говорил с болью.

-Кто ты, добрый или злой,

- взглядом своим добавил; неужели ты не понял, о чем я тебя спросил.

9

Он пошел, но шаг его был медлен, он обернулся и тихо, как только может говорить человек спокойно, ответил - ты добрый вместо меня, на свой вопрос мне, потому как сам я не знал, что ему ответить. Дед Хасан, добавил: пойдем смотреть дом.

-Какой дом?

-Самый настоящий. Я встал , пошел за ним. Миновав двор, мы вышли. Перейдя улицу, в моем понятии это никак не ассоциировалось с улицей, это больше походило на широкую тропинку, мы также, так должно быть, в этой деревне, сразу с первого раза человеку, попавшему сюда, не заметил бы калитку, в которую мы прошли, в живую изгородь. Вышли на широкий двор, где посередине двора стоял дом. Дом выглядил, на мой вгзляд ему было что-то около трех лет, не больше, опыта у меня в этом нет оценивать возрост дома, но видя резные окна, крышу, крыльцо и, все это благоухало свежим деревом, пахнущим резко, что кажется каждый определил бы это. Я ошибся на один год, дом был построен два года назад. Дед Хасан, к моему удивлению, строил его один, прибегая к помощи соседей, в местах строительства, где требовалось сила поднять тяжесть.

- Я строил этот дом для моего сына, который уехал в город и там остался. Думал, что вернется, но ошибся, город его съел полностью, даже сердце сына, он не оставил мне. Мальчика, это мой внук, он от первого брака сына, я забрал от него. Приехав как-то к нему в гости, думал на одну неделю, уехал на другой день, чему он и его жена были счастливы моему решению. Здесь мой внук живет в безопасности , я рад, что он со мной.

- А он знает, что вы построили ему такой дом?

- Знает. Как узнал, сразу приехал; радость была большая у меня и у матери в тот день, ну думаю, план мой удался, но радость сменилась сразу на гнев, как он только стал говорить, сколько может стоить денег такой дом. Этим летом вместо него приехал ты, тебе и жить в нем.

- Но все-таки жить здесь стоит денег, - начал я говорить. Тут дед Хасан остановил меня, посмотрел в мои глаза, сказал, что не надо,

- Игорь, я начинаю только привязываться к тебе и не хочу так потерять тебя.

- Пойдем в дом, посмотришь как там. Я стоял, смотрел, как он входит в дом, у меня слезы текли, я отвык , только родители доносили мне эту любовь к человеку, а после, когда их не стало, я все забыл, только вера доносила до меня эту любовь временно, потому как после выхода из храма все это пропадало, о истинном понятии человека; да кто может знать это, дед Хасан и еще несколько, среди которых меня не было. Расположение в доме было точно таким же как в доме деда Хасана, только в нем было все новым и, вместо выпечки, пахло деревом. Здесь нет благ цивилизации: это телевизор и тому подобные вещи и, конечно, все, что нужно, для жизни человеку, в доме было, так что жить можно. Он посмотрел вопросительно строго, чтоб видимо сразу отбить для него больные мои вопросы . Дед Хасан сказал, что кушать приходить будешь к нам, не говори ни слова, так мне и бабке моей приятно сделаешь, гостей мы с ней очень любим.

10

Время, было пять часов вечера. Дед Хасан пригласил меня в беседку пить чай. Самовар на столе кипел. Стол был также полон еды, как и в доме, во время нашего первого чаепития. Пили чай , глядя на все: на лес, поле с бабочками, перелетающими с одного места на другое, и с разным, наперебой, стрекотанием насекомых: провожали день своим неведомым нам обрядом, просили чтоб Господь послал день новый.( Всякое дыхание да хвалит Господа). Я ждал какого-нибудь снова, интересного, имеющего смысл вопроса деда Хасана. На этот раз сидели молча долго; мы наслаждались; я был влюбленным, а дед Хасан любил все это давно, когда меня еще не было, на земле. Поле, которое простиралось пред нами, было вспахано, но не засажено.

-Вот видишь, - наконец-то начал говорить дед Хасан. И я уже предчувствовал от его слов что-то, что действительно заслуживает внимания.

- Вот видишь поле, - что скажешь про это?

- Поле как золотое отрожает солнце, -ответил я.

- Смотри теперь на небо, что скажешь про небо?

-Небо, задумавшись, повторил я; голубое или точнее светло-голубое.

-Нет, мой друг, небо это бесценно, нет ничего такого, на что на земле можно бы было это обменять, да и вся земля не имеет такой цены, даже несколько таких, все равно небо будет бесконечно дороже всего. Земля - это золото, про которое мы можем сказать, сколько оно весит, небо - не измеряется в цифрах; вот смысл слов - бесценно. Как думаешь, или не так?

-Я думаю, что это так.

-Я хотел прочесть тебе одну мою вещь,я еще не надоел тебе?

-Нет, дед Хасан, мои глаза говорили ему , что я нашей встречи сильно рад. Дед Хасан посмотрел на меня, взял в руки, она рядом на лавке лежала с ним, тетрадь, очки со стола, нашел страницу, что он мне хотел прочесть, губы его шевелились, он видимо перечитывал написанное им, сказал: -вот, Игорь, слушай.

«...Она также, страшно грешна, повторяет детоубийство, до самоубийства её самой, давят этим грехом люди в глаза, что убила родившегося ребенка своего. Страх и риск, внушаемый обществом, людьми, которые ее окружают, свой взгляд, от наблюдения ; что ребёнок - это обуза в молодости и, нет возможности стать счастливой а, главное, одной тяжело. Ей не скажут при встрече - иди к нам мать святая, мы все любим и славим тебя, она родила жизнь новую, голоса раздаются от счастья человека новому человеку, появившемуся в мир с рождения, окружившие ребенка - мечта. Все не так, все как есть - ничего за душой нет, вздумала, нищету плодить, сама еще как ребенок, отец где ребенка? Рожаешь? Сама и расти, поучают, ненавидят и дальше хуже. Идет и делает - тяжкий грех, внушили ей - нет смысла, нет желания рожать, растить, выбросить жизнь и, свою следом за ней - страшно!»

-Это правда; я стал говорить сразу, как только понял, что дед Хасан закончил читать. Люди говорят, что сила в правде, вот она правда, и что, где здесь сила - одна немощь. Все видят правду, но о правде говорят мало, кто ее хочет, да и что такое есть правда в этом мире, где все материально, где только тот, кому выгодно стирает совершенно понятие правды, и строит собственную выгодную ему правду; у каждого своя и каждой со своей правдой. Довести правдой человека до самоубийства, это уже не правда, это злорадство. А знаете, дед Хасан, я не вижу для себя счастья, счастья в жизни семейной, если только это жизнь материальна - она ужасна; если она духовна, то эта жизнь – бесценна. Это то, что не купить, ведь то, что не купить, все бесценно, дед Хасан?

-Это правда Игорь. Человечеству нужно поменять свои ценности на бесценное, переключиться от материального на духовное. Кто живет духовно, тот смотрит на них с сожалением, и объяснить им поменять образ свой жизни они не в силах, а если не переключиться, они сожрут друг друга, это и доказывать не нужно, это все на глазах явно.

Дед Хасан снял очки, отложил тетрадь, прежде чем обратить свой взгляд на меня, он смотрел в поле, прошло около миниту.

За эту минуту, так было всегда в церкве, от состояния души у меня потекли слезы, и дед Хасан в это время повернулся ко мне, сказал.

-Спасибо, Игорь, я не ошибся, ты добрый. Если я был тем измерением его понятия- добрый, тогда кто он, если я, добрый?

- Ты завтра идешь на праздник?

- Праздник? - повторил я, - а, точно, Господи, ведь завтра праздник «Явление иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани», я и забыл. Конечно, обязательно. Дед Хасан удовлетворенно-спокойным, сияющим от седины и морщин, от светлых своих глаз сказал мне,

-Я рад. Пойдем спать, тебе завтра утром рано вставать.

Он пошел, я сидел и смотрел, как уходит он.

11

День празднования « Явления Казанской Божьей Матери во граде Казани» был воистину благодатный. Встал я в шесть утра и, только открыв глаза помолился, был сразу же готов идти, бежать что есть сил моих в храм. Но времени было предостаточно, чтобы умыться, сделать гимнастику на свежем воздухе и, совершенно не думать о том, что я могу опоздать в такой важный для меня день. Выйдя из деревни, я немного задержал свой взор на картине, которая открывала поистине красоту этого края: все описание, что предстало, было исполнено чувства, вечно живого, всегда поющего и неумолкающего царства. Я был только тем, что вторглось в пределы этой жизни, но не нарушало его закона, а так как я и не представлял и не знал своей роли, наблюдали, присматривались - смогу ли я, примут ли они меня, как пройду испытательный свой срок, ведь столько раз они доверялись нам и мы, все время обманываем надежды их, но они не держат на нас зла, они верят, что мы можем быть другими, добрыми для них. Все кружилось вокруг меня, что подтверждало: все идет благоприятно, я их устраиваю, но что будет дальше? И с этим чувством , в душе , направлялся на праздник. Я поднялся на высокую гору; оттуда даже можно было видеть купол и крест храма, я решил бегом спуститься с горы, и был уверен, что машина времени здесь и она позволит мне вернуться, в мое детство. Я устремил в свой бег, всю свою жизнь, я чувствовал, что что-то хранит меня, и со мной не случится несчастья; радость овладела мной , и воздуха поток подхватил меня под руки, я закричал, мне казалось, что это не мой крик, кричал ребенок. Мы, не взрослеем – грубеем. Я спустился с горы.

Храм встречал меня. Народу было много, я решил найти отца Евгения, отдать обратно ему деньги, так как дед Хасан, безусловно, не взял бы их, обиделся на меня. Описывать праздничную Литургию не буду, но то, что всегда сочеталось молитвой в моей душе, это когда я осеняю себя знамением креста, и как и что происходит в то время во мне. Как тянется все живое на земле к солнцу, так и человек тянется к свету знамению креста в Храме Бога, кланяться, каяться в грехах своих - расцветает он.

12

Пальцы рук человека выпрямившись, похожи на лучи света чистого , белого, готовые сотворить знамение, помощь ближнему, прославляя своего Господа, и, вянут они, тускнеет свет, прячется он, чернеет, несут только боль, ненависть, когда сжимаются в кулаки; теряют красоту свою, радость ближнего своего, навлекают гнев Божий на себя за нарушение заповеди Его. Литургия меня обновила , как будто облако носило меня, мне лишь только нужно было не шевелиться, не упасть с него; главное ничего дурного не подумать ни о ком, не раздражаться, иначе можно, с облака упасть, и облако из-под тебя исчезнет так же как и появилось, во время Литургии, в храме. После, как закончилась праздничная Литургия с выносом иконы Божьей Матери и крестным ходом вокруг храма, все вышли из церкви и окружили отца Евгения. Много было к нему вопросов, что каждый, кто задавал ему свои вопросы я видел, разрешенное лицо, которое мучило неизвестное что-то, вдруг стало ясно, что все не так страшно, когда доверяешь себя всецело Богу. Я сидел на камне, рядом с храмом, видимо после ремонта, реставрации храма. Отец Евгений, народ, его окруживший, когда сменялись ростом люди, видел меня, и взгдяд его говорил мне, дождись, не уходи, мне нужно поговорить с тобой. Я, щурясь от солнца, чтоб снять с него сомнение, отвечал ему так же: я обязательно вас дождусь. Народ до последнего от батюшки расходился, и он уже может говорить со мной.

-Ну, здравствуй, Игорь, как тебе деревня?

-Слава Богу.

- Я так и думал, что тебе там понравиться.

-Да вот, батюшка, деньги деду Хасану, я не решился отдать, чувствовал, что этим обижу его.

- Он такой человек.

- Какой, батюшка?

Отец Евгений улыбнулся, добавил: - Чистый.

Точно чистый, - подумал я, - ведь вот оно слово о деде Хасане, безусловно, чистый, ведь как снаружи, так и внутри себя он именно чистый, и слова другого о нем быть не может. Отдав деньги отца Евгения и от себя, взяв благословение, отправился обратно, сказав батюшке, что пойду домой. Отец Евгений улыбнулся с словами - за все слава Богу!

- С Богом, Игорь.

До деревни я добрался быстрее, испытательный срок я прошел успешно, природа не обращала на меня внимания; мы стали одним целым. Войдя на двор, я встретил бабушку Разалию, мы поздоровались. Она сказала, что дед Хасан за домом, в беседке. У меня было желание, я хотел заговорить, но не знал, о чем можно завести разговор с бабушкой Разалией. Деда Хасана, нашел как и сказала бабушка, в беседке. Он меня ждал. Увидев меня, встал, обнял, спросил, как все прошло , как отец Евгений, я ответил, слава Богу, поблагодарив его за заботу. Стол был накрыт, и мне ничего не оставалось, как только налить себе чая и вприкуску с чак-чаком наслаждаться, что уже произошло со мной в этот день, наблюдая за дедом Хасаном. Он писал что-то, и это что-то его волновало, спустя некоторое время, было им дописано - не слабо, потому как он потирал свои ладони, и по нему было видно, что он готов читать.

-Игорь, ты меня прости, что я вот так нагружаю тебя разными своими мыслями, но ты потерпи еще немного, после я вообще от тебя отстану, мне больше некому читать это. Я поспешил его успокоить, что все, что он мне читает , его мысли, я считаю, за честь и, наша с ним встреча, не иное, как - подарок судьбы.

-Спасибо Игорь, за добрые слова.

- Вот такая вещь, но название для нее я не придумал, я подумал, что ты, мне поможешь с этим, как все это определить словом.



«...Они гибли все - за наше с вами будущее, за нашу сегодня жизнь в мире. И каждый из них с последним вздохом, выкрикивал из груди, ради этого они отдавали свою жизнь. - Да Будет Мир! Вживлялось во все, что только способно нести жизнь в тебе в небе и на земле; умирая знали, что жизнь их отдана за святое что есть самое дорогое - у людей. Мы не имеем права - причинять им боль, то что вложено в нас, в каждого с рождения - жить в мире, не забывать, чтить память - Бесценность! - Чистое Небо! Восклицать сердцем своим всегда в ответ им - Миру Мир!

Люди прислушайтесь в этот День, замрите в весенней тишине, и услышите вы, как раздаются вам - наши живые, ясные голоса, как восклицаем мы радостно вам -Да Будет Мир! В ответ от вас мы не услышим ваши голоса, мы слышим, как ваши сердца бьются в груди, стук которых отвечает не болью, которая была в нас тогда в те тяжелые и страшные для всех времена, вы отвечаете нам сердцем, благословенным своим, живущим в мире, не ведая страха- Миру Мир! Да Будет Мир! - Миру Мир! Да Будет Мир! Миру Мир! Да Будет Мир! - Миру Мир! Память - незабвенная повторяет! Всегда! Всегда! Всегда!»

Дед Хасан читал, с таким выражением, что даже сбил дыхание, покраснел, видно, что последние слова он дочитывал на одном дыхании.

-Ну как, что скажешь, Игорь?

- Я думаю, что в творчестве любого человека, понятие мыслить, и как он мыслит , определяет на что он способен, выразить так, что бы тронуло всех, донесло до каждого, поменяло его до этого мышление, убеждения.

-Нет слов, дед Хасан, лично меня тронуло.

-Как думаешь, назвать, твое представление?

- «Помни всегда, поведай другим». Выдержав паузу и отпив из пиалы глоток чая, дед Хасан посмотрел на меня, как будто обдумывал, стоит ли еще со мной об этом говорить.

-Игорь, я вот иногда задумывался, если в тот момент, когда две армии стоят друг против друга в поле, и вот-вот должен начаться бой, до его начала, за полчаса, выносят два огромных полотна картин каких-нибудь великих художников на самую середину; они станут идти друг на друга и уничтожат, как ты думаешь, эти картины или что-то произойдет, перевернет в них? Картины дорогие, но жизнь человеческая..., дед Хасан остановился, желая, как я понял, знать мое мнение об этом.

- Думаю, дед Хасан, что среди них ценителей высокого искусства не так много, полководцы с обеих сторон прикажут вынести эти картины с поля: одна у одного, другая картина у другого, и у каждого стимул победить будет, потому что там, на той стороне поля, картина, которую он с может захватить. Трофей. Или же картины никто убирать не станет, а полководец прикажет, кто повредит картину, того я лично пристрелю, и будет наблюдать за боем, чтоб знать, если что, кто - повредит великое полотно, творение человека, но не думая, а творением самого Бога. Я слышал где-то, что искусство - это еще реабилитация одного народа перед другим. После, человеческого безумия, многих лет, возвращают награбленное. Сегодня, если смотреть на то, что происходит на земле в жизни людей, то нужно говорить чуть об ином, но смысл все время один. Сейчас люди часто говорят о конце света, об Апокалипсисе. Не подозревая, что он наступил для некоторых людей, да он и не прекращался никогда на земле, только это не тот Апокалипсис, а вернее сказать пред-Апокалипсис. Это ведь не метеориты астероиды, летящие из космоса разрушающие землю, это люди убивают людей. Это невозможно объяснить детям, что происходит, почему их калечат, убивают, сбрасывают на них бомбы. Так и во время Апокалипсиса никто никому объяснить не сможет, почему они гибнут. Если хочет человек это испытать, поезжай туда, где одни якобы уничтожают зло и испытай пред-Апокалипсис. И главное - они говорят, а сами в это не верят, что Апокалипсис настанет. А он настанет, потому что одни, живя спокойно, не могут жить так вечно, когда других убивают; они своим оружием обеспечили себе безопасность, своему народу, истребляя другие народы, у которых нет таких гарантий, но гарантия, как известно не вечна. И одновременно , не на отдельные народы, а все абсолютно жители земли будут испытывать ужас, когда наступит Апокалипсис. И мы тогда узнаем насколько, совершенно все беззащитны. Мы так и будем мучиться, потому что зло хотим злом победить, мы ведь только выдумали, внушили себе что действуем, как будто только ради добра и от имени его.

Это зло, о котором я говорю, что сейчас происходит на земле; это больше похоже на избиение сильного слабого пред ним. Ваши слова, дед Хасан, вечная память тем, кто отдавал жизнь свою ради нас, спасая жизни своим близким, родным; а близкие родные - это кто? Это мы - неблагодарное поколение, люди не хотят это помнить, им надо все самим испытать, весь ужас войны, только потом они станут ценить мир после испытанного на себе зла. Бомбя население арт- авиа обстрелом, это если можно так выразиться, малая модель гибели всей планеты. Кто дал право убить нашу планету? Собственная выдумка, элементарное личностей отдельных решение; от зла собственного переходящие - в зло мировое. Как легко говорят , там нужно наладить мир! А какой ценой этот мир; убивать мирное население ; так если бы они испытали на себе летящие бомбы разрывающиеся рядом с ними, и убивали на глазах у них близких, они тогда искали бы другие способы решения этого вопроса - как там устроить мир. Чаша весов еще просто не переполнена, когда она будет полна через края, тогда и произойдет, обратная реакция в страдания для всего человечества; за наше - покорное молчание в бездействии. У них самих идет в стране война, которую они не могут остановить, воображая из себя миротворцев земли. Они, сильные, так сказать, мира сего приходят в свою пустыню, где их разум упирается в границы, который не может мыслить дальше, единственное, как им кажется правильное решение и иного не может быть - это война, решить этот вопрос путем мира - это значит перейти за границы, вопреки всем законам необходимости, принудительности.

Для них власть, в которую надо наиграться, а потом передать другому. - Все правильно Игорь, ты все верно сказал, ничего не меняется в этом мире. Наш разговор долго продолжался в беседке, нас можно было видеть, и если кто нас видел и остался бы наблюдать за нами, подумал, что мы ненормальные, неадекватные люди. Мы переходили от одного к другому, смеялись, задумывались, не замечая повышали голос, когда касался разговор мира, наши лица менялись, должно быть также меняется мир и, кто-то наблюдая нашу землю со стороны, может сказать, что мы здесь все ненормальные; на одном конце земли люди радуются, на другом людей убивают. Люди чувствуют в себе инстинктивно позывы добра, в основное время они обязаны быть добрыми, если не хочешь быть признан сумасшедшим.

Дед Хасан как-то странно говорил намеками, но эти намеки было сложно улавливать анализировать, нет, это не то, что он говорил я не понимал, а именно выражение лица, мимика и тон его слов, проходили через призму взгляда, он устремлял его в сторону и выражал , как мне показалось, свое прощание. Куда он собрался, вот этого я не мог понять, а спросить не решался, было еще сомнение, что это только мне кажется.



-Знаешь, Игорь, вся проблема наша в том, что мы не верим в лучшего человека, то есть мы его запоминаем тем когда-либо что-то совершившим, даже малое зло человеку, и это мы храним свидетельствуем о том другим и не как иным человеком, а если вспомнить Диогена. Диоген проходил часть своей жизни с фонарем, искал честного человека; и все время своего поиска , на одни зеркала натыкался. Сначала радовался, что нашел, после всматривался и, что это было? Отражение собственное его. И снова один и снова ищет, несчастный Диоген; среди кого он жил? Люди лучше бы работали больше над собой, так нет, они будут работать над другим, не замечают, забывают в этом себя и, главное, они теряют свой облик, и думают, что они такими должны быть. Я верю в лучшего человека, нет неправильно я говорю, все люди лучше меня, и, когда я так думаю, мне становится легче жить и дышать.

-Видишь, Игорь, на обеих ладонях линии, ты думаешь это линии моей судьбы, нет, - это шрамы, следы от веревки, которою мы всю свою жизнь тянем-затянем, да только вот выпрямиться не можем, а я не так давно избавился от этой веревки и увидел, как мы живем страшно.

Дед Хасан обратил лицо кверху и, там как будто искал кого-то и благодарил за то, что открыл ему глаза.

Значение мира материального, назначения в нем человечества

не имеет значения; я должен знать самое худшее, потому как лучшее будет худшим; это не для меня, это, я понял и об этом сейчас говорю, тебе Игорь.



13

Пространство темнело. Дед Хасан встал, я встал за ним, он обнял меня, крепко прижал к себе, я вспомнил своего отца, все так же как происходило сейчас, было у меня с отцом; от деда Хасана пахло пшеницей, полевыми цветами, запахом жизни, я не могу этого знать, но что-то внутри меня говорило, что именно так пахнет жизнь. Он смотрел в мои глаза , прижал снова к себе, также как и до этого крепко прижал и тихо, пронзая все мое существо, необъяснимым теплом, от которого легко на душе, сказал:

-Пойдем спать, сынок, завтра мне рано встать.

Я пришел в свой дом , не мог уснуть, мучила и, не давало мне покоя, мысль, странного прощания с ним, может быть и странного не было ничего,я судя по всему, прочувстовал смысл, иначе, что происходит в мире, о другом на минуту нельзя думать. Это порядок, алгоритм, который тебя переиначивает , ты начинаешь думать по другому, зачем ты живешь , зачем тебе куда-то бежать, если в тебе и был такой вопрос, то в этом месте есть на него ответ .

Я стоял у окна университета, осознавал, что не сплю, видел ясно, как корни проникают сквозь потолок и окна деревьев; они большие, уверенные в себе корни. Что это могло значить? Возможно то, что пройдет время, твоего поколения и еще быть может нескольких поколений , на крыше здания, от пробудившихся сердец вырастет дерево, плоды которого никто не станет рвать, и корни деревьев разрушат здание. И этому придет конец. Как звучит бесполезно слово «этому», которое касается здания университета и, по касанию разрушает здание, обличая его немощную внутреннюю сторону взглядом на все прошлое, что преподавалась и вывело от трудов теоретических и практических - в жизнь. И как звучит настоятельно, что-то не понятное абсурдное в словах человеку и в то же время расцветает его сердце, который и был, что его только и вели эти науки: этому тебя нигде не научат, к этому ты должен придти сам. Пробудившись от сна, я не понимал, что это приснилось, анализируя свой сон , до этого подобного никогда ничего не снилось, и вопросы эти как вчера перед сном меня не мучили. После того, как дед Хасан меня обнял, что-то вдруг изменилось, и я стал думать о том, о чем должен был всегда думать; все поменялось, перестроилось внутри меня, за ночь, возможно он дал мне что-то свое, поделился со мной. Я отправился к деду Хасану рассказать свой сон. Войдя в дом, я встретил бабушку Разалию, которая переливала что-то из одной посуды в другую, это был квас, и, которая, как только меня увидела, сразу же пригласила за стол. За завтраком бабушку Разалию спросил, где дед Хасан? На что она отвечала: не знаю, Игорь, - я встала в шесть утра, его уже не было дома, он, наверное, ушел куда-нибудь в поле, в лес; в последнее время он стал часто уходить , но уходил всегда при мне и брал немного еды, а сегодня ушел очень рано и ничего как смотрю не взял с собою, значит скоро придет. Поблагодарив бабушку Разалию за завтрак, я предложил свою помощь, на что она ответила , что ничего не нужно, только добавила, - приходи кушать. Выйдя из дома, я встретил Рамиля, он собирался на речку рыбачить.

-Хочешь, пойдем со мной?

После обильного завтрака мне не хотелось идти на речку, я подумал, что еще успеем порыбачить.



-Нет, Рамиль, в следующий раз друг, хорошо?

-Хорошо.

Рамиль вышел со двора, скрывшись от меня за живой изгородью. Я шел к себе: медленно, вдумчиво делая каждый свой шаг, остановился, на лицо капал мелкий дождик, я выставил перед собой руку смотрел на ладонь, как капли , от солнца на ладони отражались, словно от зеркала. Присев на лавочку возле дома, решил войти в дом и прилечь, мне казалось, что я не выспался; глаза мои тяжелели и голова плавно желала опуститься на подушку. Было интересно, что сейчас мне приснится, а в глубине души, я желал, чтобы мне ничего не снилось.

14

Они шли веселой толпой быстрей, как только окликнул их сзади голос. Все засуетились и шедший впереди, не оглядываясь на остальных, быстро судорожно говорил: не смотрите назад! Голос, не прекращаясь, всё так же звал: человек, человек, человек! Вдруг один из толпы не выдержал, оглянулся и, удивленный увиденным, сказал идущему впереди толпы. Да он и не нам кричит! Тогда кому же? Вон тому нищему, вышедшему из леса.

-Человек? Он, человек? - с презрением в голосе сказал выступающий вперед.

-Тогда кто же мы, - вопросом со всех концов толпы стали раздаваться голоса, взирая свои взгляды на того, кому доверились они?

-А мы, гордо подняв голову, он смотрел пустыми глазами в небо, - лидер ответил - сверхчеловеки!

И толпа снова ринулась продолжая своё веселье, разбрасывая также направо и налево - свое безумие. Я открыл глаза, не был удивлен , это становилось в порядке вещей, было только единственное неудовлетворенное чувство, почему так мало приснилось. Время было шесть вечера. Так много прошло времени за такой короткий сон. Выйдя из дома, направился к дому деда Хасана, мне хотелось его видеть и говорить с ним о том, что мне снилось. Только успел вступить на двор, как вдруг запах жареной рыбы овладел моим обонянием. Было не трудно догадаться, рыбалка Рамиля увенчалась успехом, доведенный до конца приготовлением бабушки Разалии, о котором говорил только один запах так и ведомый им, как гипнозом. В доме деда Хасана я не увидел, бабушка Разалия, видя мой озабоченный вид, сказала, что он еще не пришел, но я вовремя, сейчас будет ужинать. Рамиль смотрел на меня, улыбался, повторил слова бабушки, сейчас будем ужинать.

С начала я подумал, что он меня укоряет, за то что я не пошел с ним, но сразу же покаялся, видя старание, озабоченность, он сам подавал рыбу, и добрый его взгляд, как бы говорил мне: ты для нас дорогой гость. Поужинав, напившись чая, мы, еще немного времени сидели за столом. Бабушка Разалия мне рассказала, как она познакомилась с дедом Хасаном и как тронула ее его необычность, которой не могла объяснить, но чувствовала,что это тот самый человек, с которым она готова соединить свою жизнь. Рамиль смотрел то на бабушку, то на меня, переводя свой взгляд;все - это его дед, которого он любил больше всех. Поблагодарив бабушку Разалию, Рамиля за ужин, проведя рукой по голове Рамиля, как бы извиняясь перед ним за свой помысел, что он меня укоряет, я вышел. Прогулявшись по широкой тропинке, прошел на свой двор, я по-другому не мог выражаться, чувствуя себя как дома; понятие «не забывай, что ты в гостях» выветрилось из меня до последней капли, зашел в дом и снова лег. Почему, что целый день и делаю, что сплю, можно было объяснить так: это восстановление сил.

Удивление при слове «нет», когда « нет» говорит правду, от забвения, умилением собственной жизни. С необходимым минимум для цивилизации, без цивилизации максимум жизни. Я начинаю понимать , что в меня вкрадывается именно это, а не иное, которое несет собой еще не яркое, но уже для меня понятное чувство страха, перед неясным моим существованием, которое мне здесь открывалось. Вдумчиво размышляя с постепенным наплывом мыслей, чувствовал, как мой затылок погружался в пучину подушки, и мне не оставалось ничего больше, как закрыть глаза и уснуть в ту же минуту.

Последний человек земли шел по дну высохшего океана. По его скалистой, каменистой, песчаной пустыне. Идя по его дну , он брел как безумный, хотя безумный в это время то же самое, что и умный - различия между ними не будет. Перед ним стоял наполовину, правая его сторона была опущена чуть ниже левой, в песке сундук. Открыв его, замок сундука за время проведенного своего существования на дне океана имел только название замка, без труда. Там находилось доверху золото, бриллианты, украшения; хлопнув крышкой сундука, которая тут же превратилась в прах, он побрел дальше; ему хотелось плакать, опустил голову , он шел шатаясь влево-вправо остановился, его качало, не от ветра, от чувства страдать, которое его переполняло; закрыв лицо обеими ладонями, он опустился на колени, отняв ладони от лица , лицо было залито слезами, с хрипом, с полным непониманием, простонал - и ради этого, он с ненавистью оглянулся в сторону сундука, они потеряли все, что было живого на земле, все, что только могло давать всем жизнь. В воздухе также веяли слова, не потерявших еще до конца своих сил, последних, предпоследних людей земли - и ради этого они потеряли все. Страх бесконечный вселялся в камни, в песок, которые говорили языком ветра, содрогая все, не живое на земле стоном, который издавала сама смерть - нет больше живого на земле! Сон также меняется, неожиданно как жизнь человека, когда он задает себе вопрос ; я и не мог такого представить, что у меня так будет в жизни. Я ехал в своем автомобиле, по незнакомой окрестности города и, не мог точно сказать, мой ли это город. Ничего абсолютно мне не напоминало о нем по той дороге, по которой я направлялся куда-то; было чувство, что домой. Слышу удары; иду пешком; вдруг слева стал виден центр города, в котором живу, смотрел удивленно и говорил сам себе, что этой дороги я не знал раньше, от которой так рядом центр города. Удары все нарастали, я подхожу к огороженной территории деревянным забором, за которым забивали в землю сваи под строительство дома. Перед забором, спиной к забору ко мне лицом, стоит дед Хасан, счастливый, улыбается. Спрашиваю его, повышаю голос, сквозь громкие удары ,- Где вы были весь день, мне нужно с вами поговорить.

Дед Хасан отвечает:

-Строю, Игорь, дом, для своего сына.

15

Я просыпаюсь, не понимаю, что происходит, осознаю, что кто-то стучится в дверь дома и слышу, голос Рамиля, которой меня зовет, дядя Игорь. Встаю, иду к двери, стук прекратился, не доходя до двери метра, рука машинально потянулась ее открыть, как вдруг стук в окно, в первое от угла начала дома, усиленно стучал Рамиль, там у окна стоит кровать, на которой я сплю, также взывал, звал меня , дядя Игорь, откройте. Мне нужно было просто открыть дверь и выйти. Я не проснувшись до конца, пошел к окну, к тому, в которое стучал Рамиль узнать, что случилось. Подойдя к окну, как только увидел меня, Рамиль не оставаясь стоять на месте у окна, видел как он направляется обратно в сторону двери. Окон было пять, Рамиль у каждого окна останавливался на мгновенье. Мне показалось, что поезд уходит. Я в вагоне, он на перроне словно провожал меня и не успел сказать что-то важное мне. Интонация его голоса была трагична и кажется несла с собой обильные слезы, которых я, не видел; время было три часа ночи. Открыв дверь, Рамиль плакал, подошел к нему, обнял его, он весь дрожал и ничего не смог сказать внятно; от слез ему не хватало воздуха, от переволнения неверия, потрясения. Что так тронуло ребенка? Он пытался снова что-то сказать, вбирая в себя воздух, протянул руку в сторону дома.

-Что случилось, что-то с дедом? Рамиль опустил голову. Он не с мог сказать в которые сам не верил слова , это никак не укладывалось в голове ребенка, что дед Хасан - умер. Рамиль думал, что мы на земле живем вечно. Я сорвался с места, Рамиль бежал за мной. Не помню, как пробежал двор и очутился в доме, в который вошел тихо,в комноте слева, горел тусклый свет. Непривычно плакала бабушка Разалия, здесь не было ни крика,ни безумного плача, что только может являться ревом человека, потерявшего близкого человека; плач бабушки Разалии был тихий, что не вяжется никак с плачем потери, почему непривычный - это как пение. Бабушка Разалия, должно быть, в этом пении вспоминала прошлое, плач её, точно родник, который вот- вот засохнет и, он будто из последних сил, засыхать не хочет. Дед Хасан лежал на постели, и мне показалось, что он, немного, было на это похоже, улыбается. Как? Одна и единственная мысль, которая в эту минуту меня беспокоила: могло случиться с ним. Он не должен был так уйти, со мной не поговорив, я ждал его сказать ему так много и, вдруг, его нет, нет, нет, этого не может быть, так не должно быть, - сверлило меня. Страшно стало мне от мысли, что надо было поговорить со мной, а потом хоть куда иди, или умирай. Я как будто учился у него, делать инструмент и не успел, когда сделал показать ему, учителю, как звучит он, его не стало, но его инструмент я слышал, он звучит гораздо лучше, чем мой - чистый, свободный , неповторимый. Я присел на стул, смотрел на него. Бабушка Разалия знала, что это я и, не поворачивая головы, стала рассказывать мне как не стало его.

-Он пришел где-то в час ночи, лег, не поел, даже не попил чая, сразу. Я его не спрашивала, где он был, завтра сам все расскажет, он всегда любил делиться впечатлениями со мной. Прошло где-то около получаса, как он лег, дышал ровно, как всегда дышал, и вдруг как-то необычно мне показалось вобрал сколько возможно воздуха, ему как будто его не хватало, это уже потом я поняла, выдохнул и, тишина, он больше не сделал ни одного вдоха. Я его зову - Хасан, Хасан, а он молчит, не отвечает мне. Снова стала плакать бабушка Разалия; мне было больно в душе, моему сердцу. Всегда так издевается влияет, не человеческая мысль, которая заставляет в себе повторять, нашептывает, глядя в глаза - «все, больше никогда не увидишь его, больше никогда не будешь говорить с ним» наблюдает, как несчастное, бессильное существо как снаружи, так и внутри себя убивается от горя, доводит, человека до уныния; смеется, хохочет, это можно слышать, когда человек не плачет, не рыдает, а словно это и не человек - безумствует. Этого не было, здесь это понимают, что век человека обрывается и что обрыв происходит внезапно, а в старости многие смиряются - с смертью, с ожиданием смерти. Я не помню сколько времени просидел, рядом с дедом Хасаном. Я встал, положил свои руки на плечи бабушке Разалии, я должен был, еще раньше подойти к ней и, как-то, пусть даже так молча, она понимала, она все понимала, сочувствовать ее горю, которое было, не в такой как в ее мере, но мера эта была и моего горя. Она, не оборачивалась, положила свою руку на мою и тихо прошептала:

-Ты добрый, Игорь.

-Я пойду, выйду.

-Да, да, конечно, иди.

Рамиль встретил меня когда я выходил из дома, как и раньше у него эта улыбка, должно быть, кто- то ему открыл, что слезы - это не выход, что дед Хасан при жизни только добро вселял людям, и уж прошу вас, не надо его оплакивать слезами, лучше улыбкой осветите его память. Я прошел к себе в дом, подошел к кровати и, увидел на столе тетрадь деда Хасана. Откуда она здесь, кто принес ее мне? Стал прокручивать в памяти с самого начала, с того момента, когда лег, и вдруг вижу одеяло, которым я точно помню, что не накрывался - было жарко, одеяло лежало на столе, сложено, аккуратно, а тут оно лежит на постели так, когда человек встает, не поправляя. Он был здесь, дед Хасан, когда я спал, он укрыл меня одеялом; мне стало больнее, открыл заложенную страницу дедом Хасаном, начал читать.

Притча

Зима. Крестьянин шел дорогой через лес в свою деревню, не велика была его обуза: сумка через плечо хлеб в сумке семье, одно желание: быстрей добраться до дома. Звезды проявлялись на небе, и тишина предвещала покой мертвый, мороз крепкий. Крестьянин шел в глубине леса, в том серединном его пути, в котором мысли меняются от потока сил в теле

- половина пути осталось и надо собраться силами дойти, отдаваясь полностью мыслям о голодной семье. Не спит и темный страх человека. Вдруг как призраки ниоткуда, разбойники окружили крестьянина по дороге.

Оборванные, в лохмотьях, они стояли с ножами вокруг своей добычи; в пище, по их лицам, они не испытывали нужду, в одежде, напротив, испытывал их мороз. Крестьянину было предложено снять с себя одежду , он замялся, тогда ему приказали и подступили ближе к нему с ножами; хотя и одет он был не намного их лучше. Сумка была сдернута с плеча, проверена, и оказалось, что там только хлеб, который крестьянин нес семье, умирающей с голоду. В одной рубахе, в подштанниках и лаптях, он стоял пред ними и смотрел, как делят нищую одежду его. Сумка была выброшена в сторону крестьянина; таким образом, отдана была ему со словами: мы хлеб не берем, хлеб - это святое и, с этим, мало доступным смыслом, также пропали, как появились на дороге.

Крестьянин стоял, страх овладел им, и только после, как пришел в себя, побежал, в надежде согреться. Что для разбойников было святое так и осталось для для него тайной; то что им было не нужно , для них святое, хлеб они отдали , в том в чем они испытывают нужду, для них нет ничего святого. Добрался крестьянин до деревни, принес семье хлеб, неизвестно, но точно мы знаем верно, что мороз был в ту ночь сильный и, путь лежал его до деревни неблизкий. Я обдумывал слова, написанные дедом Хасаном; хлеб - святое, в нем нет нужды, роскоши всем хочется больше, в этом нет ничего святого, только чтоб это было, любыми средствами любой ценой.

16

Напротив моей машины стояли два автомобиля, должно быть, приехал сын, которому сообщили по телефону, что отца не стало и, возможно, родственники от него узнали, приехали. Только я ступил на двор, но дальше идти не решился, задал себе вопрос - кто я там? Я, никто для них. Человеческое тепло и добро - это, конечно редкость, и я был одарен теплом , как мне кажется слишком; а сейчас, это личное и там должны быть только родные люди. Путник, который подумал остановиться на ночь в этом дворе и увидел, что здесь горе, не стал бы беспокоить этих людей, а прошел бы дальше, на другой двор, соседний. Я решил сделать также, только не на другой двор, а уехать сразу и, возможно, солнце уже вставало, остановится на этот день у отца Евгения. Когда я еще стоял и только что хотел идти, меня увидел Рамиль, остановился, он шел в сторону сарая и, с таким же как при первой встрече с ним встретился с его загадочным устремленным взглядом; мир его был полностью в недосягаемости моей. При первой нашей встрече он открыл мне дверь в этот мир, теперь, он же и закрывал ее; я улыбнулся ему на прощанье, улыбкой, благодарной за все.

У меня столько раз здесь текли слезы, и это только может об одном говорить, что мы не камни, мы живые, чуткие духом люди, пусть и падшего естества, но не погибшей до концы человеческой, до предела чувственной, жизни. Облако кого-то мне напоминает, кого?, да, конечно, его; он ушел, он шел по золотой земле, постепенно вступая вверх на, не имеющей цены, такие как он прожившие именно такую жизнь, не завидуя никому, не осуждая никого и помогая, не гордясь этим никогда, на бесценное, как и он сам, и вся жизнь его - небо. Что-то мелькало, что-то объезжал, на что-то обращал внимание, что-то было по дороге, по которой ехал. Как проехал дорогу, не заметил как, доехал до церкви. Вздрогнул, телефон зазвонил, который молчал, столько времени; высветилось имя Артем на экране телефона, с которым я общался, работал.

-Алло, здравствуй, Артем, как дела, что делаешь? - начал бодро, чтоб не задавал мне своих глупых вопросов, на которые он был способен.

-Я, дружище, в Испании, где мы с тобой в том году отдыхали, сам-то ты где отдыхаешь, куда отправился, - рассказывай?

-Я в России.



- А куда поедешь, время отпуска уходит?

--В Россию,

- Куда, не понял, в Россию? Да ответь где ты, толком, значит, ты где-то отдыхаешь? Раз в Россию собрался ехать.

-Прости, я не могу говорить, да и плохо что-то слышно тебя.

Я отключил телефон, больше не хотел говоритиь ни с кем, он вернул меня со своей манерой говорить туда, куда, у меня было желание не возвращаться жить. Дождь, Господи, пошел дождь, я был ему так рад , что сразу же вышел из машины, как будто только слышал о нем с таким интересом рассказывающих мне людей, которые сами видели дождь и своим взглядом словно говорили они: ты еще молодой, у тебя столько будет еще в жизни дождей, но никогда как будто не видел сам дождя. Солнце в дождь казалось мне таким не земным, оно и есть небесное светило, но здесь на земле мы можем говорить только словами земными, выражать свои чувства только ими, язык неба нам не доступен, и на все, на что мы не обращаем внимания, когда в отчаявшимся человеке вдруг солнце потеряло для него смысл; сначала говорим об этом словами земными, которые нужно исправить и, дать жизнь словам своим другую, иную, связанную с небом, только и только в этой жизни происходит перелом в сознании человека в сердце, ему становится понятен язык неба, что это за язык, который доступен всем людям совершенно? - это молитва. Я пошел к церкви. Церковь была закрыта. Я это знал. Дождь омывал меня, дождь был теплый. С правой стороны от церкви светит солнце, мне не хотелось выпускать солнце из виду, я опустился на землю, облокотился спиной к храму, головою. Подняв голову в небо, я стал как будто окружен небом в небе, белой стеной церкви. Правой рукой стал гладить стену храма, я сочувствовал и сострадал, к дополнению дождя у меня потекли слезы, и слова, которые в ту самую минуту во мне рождались - Лучше объяснять стене; она молчит, благоговейно во всем соглашается со мной, никогда ни спорит, а главное, нервы целы, сердце не болит. Я буду учиться у стены. Они ненавидят, кричат

- молчу, что им сказать? Прижался к стене - она что-то сказала мне, я что-то ответил, сказал стене. Больше молчим - чем говорим. Ты как будто молишься в дождь, в снег, в любой мороз, при любом ветре стоишь. Смиренная, кроткая стена; что за постриг у тебя, стена? Святая; ты всё

-хранишь у земли, что есть самое Святое - на земле. 2012 год.

P.S

Он полетел, летит в небо, никогда не упадет, он далеко,- на земле умер.

 Владислав

20 мая 2015