Поход в театр

"Жоя, Жоя, иди сюда, Бека плачет" - не выговаривая букву "з" кричал маленький племянник, появившись на крыльце двухэтажного дома, в котором квартировала семья моей сестры Иды и её мужа Саши.
Бекой мы называли маленькую дочурку сестры, полное имя которой было - Берта, но в силу того, что племянник был слишком мал, чтобы полностью его выговорить, мы сократили его до того вида, в котором оно звучало в его исполнении.
Пусть побудет Бекой, пока Шурик не вырастет и не научится выговаривать все буквы правильно. При мысли о племянниках, я невольно улыбнулась - до чего же они забавные и каждый день преподносят новые сюрпризы!
Дом был деревянный и старый, и пока я поднималась по рассохшимся ступеням на второй этаж, они успевали пожаловаться мне своим скрипом на все невзгоды.
"И почему мы плачем?" - ласково заворковала я, войдя в комнату. "Таким красивым девочкам нельзя плакать, а то глазки будут красными, носик - сопливым, а мама поругает меня за то, что я плохо смотрела за нашей куколкой" - приговаривала я, беря на руки спелёнанную племянницу.
Рука сразу почувствовала мокрое и причина беспокойства малышки стала понятна. "Вот сейчас мы тебя помоем, переоденем и всё будет хорошо!" - не переставая разговаривать с крохой, я распеленала её, подмыла тёплой водой, вытерла мягким полотенцем и положила на кровать обсохнуть.
Погода была тёплая и не было причины опасаться, что она замёрзнет.
Шурик, старший брат Беки, весело играл с мальчишками во дворе, малышка спокойно лежала на кровати и исследовала пухлый большой пальчик на правой ножке.
Убедившись, что с моими подопечными всё в порядке, я спокойно пошла на кухню замочить мокрые пелёнки.
Лето в этом году было сухим и тёплым. Муж моей сестры - военный в скором времени должен был уехать в летние лагеря под Вологдой на учения.
Я жила с родителями в Харовской, на железнодорожной станции неподалёку от Вологды. Отец работал машинистом на тепловозе, а мать трудилась на скотобойне, что давало ей возможность приносить домой  отходы мясоразделочного производства: требуху, копыта, рубец, кишки и тому подобное. Из этих продуктов она искусно готовила всякие вкусности, что, собственно, и спасло не только нас, но и нашу немногочисленную родню от голода во время войны.
Летом, на каникулах, меня отправляли к сестре - по хозяйству помочь, за детишками малолетними присмотреть, и, как говорится, на людей посмотреть и себя показать. У нас на станции народу было мало, да и до школы, возле которой жили мои подруги, нужно было добираться километра два - три пешком, поэтому, на дорогу времени уходило много, а свободного времени почти не оставалось.
Сестра с мужем жили в доме, который населяли семьи сослуживцев Александра. В основном это были люди культурные и воспитанные, поэтому, их культура поведения наложила свой отпечаток и на обстановку на общей кухне, где царили чистота и порядок.
Я замочила мокрые пелёнки и вернулась в комнату. Малышка уснула. Перенеся её в кроватку и накрыв легкой простынкой, чтобы не замёрзла, я выглянула в окно на резвящегося во дворе племянника.
Убедившись, что с ним всё в порядке, открыла дверцу шифоньера, чтобы выбрать платье, в котором можно бы было пойти в театр. Увы, никакой нарядной одежды у меня не было и выбирать было не из чего: в шифоньере на плечиках висели всего два моих платья. Одно из них было почти новое, но совсем не нарядное - ситцевое с невзрачным мелким цветочным узорчиком. А второе - хотя и крепдешиновое, но изрядно поношенное и вылинявшее, перешитое из платья моей матери ещё времён её молодости.
Прошлой зимой мне исполнилось четырнадцать лет, но я до сих пор ни разу не была в театре. Моим родителям это было ни к чему, а сестра всего три года назад обосновалась в городе и два предыдущих летних периода как раз совпали с её, последовавшими одна за другой, беременностями.
Теперь она устроилась на работу, а я летом исполняла у неё роль няньки.
В остальное время, когда я уезжала к себе в Харовскую на учёбу, детей сестры нянчила Христина - молодая девушка, которую им рекомендовала крёстная маленького Шурика.
Христина была очень доброй и ласковой, поэтому племянник к ней крепко привязался и сильно плакал, когда его нянечка уезжала летом в деревню помочь родителям в полевых работах.
В шифоньере висели и платья моей сестры - такие красивые и новые, пошитые из дорогой ткани. В общем - одно заглядение!
Ида была красивой молодой женщиной, высокой и стройной, с большими синими глазами и пушистыми каштановыми волосами.
Она делала себе завивку и от этого её лицо с тонкими чертами становилось ещё привлекательней.
Муж её любил и баловал - это, как говорится, было заметно невооружённым глазом. Сразу после женитьбы он одел её с ног до головы в самое красивое, что можно было достать в Вологде.
Да и как не любить такую красавицу!
Я отличалась от сестры, как земля от неба.
Во - первых, Ида была похожа на мать, которая происходила из, сначала обедневших, а затем высланных за революционную деятельность на Север, польских дворян и несла в себе отпечаток чопорности когда - то довольно знатного рода.
А, во - вторых, сестра умела понравиться, преподнеся себя в самом выгодном свете. И неудивительно, что при встрече произвела на своего будущего мужа такое сильное впечатление, что он со всех ног поспешил узаконить с ней отношения.
Ида умела сводить с ума противоположный пол, в отличие от меня. Парни совсем не обращали на меня внимание рядом с сестрой, а, ведь, у нас с ней была совсем небольшая разница в возрасте - всего несколько лет.
И почему я уродилась похожей на отца, а не на маму? И хотя глаза у меня тоже были синими, а волосы каштановыми, но чертами лица и строением тела я сильно отличалась от сестры, унаследовав от отца припухлое лицо и обильные веснушки, усыпавшие не только его, но и всё моё тщедушное белокожее тело.
Сестра смеялась: "Подожди, вот подрастёшь и выведем твои веснушки, исчезнут все до одной, как миленькие!"
Но я никак не подрастала, оставаясь ниже её на пол - головы и от этого испытывала рядом с ней чувство ущербности. "Ну, почему я не такая, как она?!" - эта мысль не давала мне покоя, заставляя по ночам тихонько вслипывать в подушку от собственной ущемлённости.
В коридоре раздался шум - это возвращались со службы жильцы нашей коммунальной квартиры.
Я закрыла дверцу шифоньера, с грустью поняв, что одеть мне в театр нечего.
В этот момент открылась дверь и на пороге появилась возбуждённая Ида. "Нууу" - протяжно сказала она: "А я думала, что ты уже собралась".
Я недовольно посмотрела на сестру и пробубнила: "Я не пойду в театр..." Сестра с оторопевшим от неожиданности видом недовольно воскликнула: "Как это не пойдёшь? На спектакль московского театра и не пойдёшь? Да что с тобой такое приключилось?"
Продолжая дуться, я пробормотала: "Мне одеть нечего." Сестра  всплеснула руками: "Как это - нечего?! Я тебе ещё вчера сказала, чтобы ты взяла любое из моих платьев!"
Как она не понимала, что мне неудобно появляться перед её мужем и их знакомыми в её одежде. Получалось, что я оборванка какая - то, что у меня нет свох приличных вещей.
"Я не хочу одевать твои вещи" - пробубнила я обиженно и сестра вдруг посмотрела на меня понимающе и даже с сочувствием. Она подошла к шифоньеру, покопалась в вещах и достала откуда - то из глубины его недр небольшой свёрток.
"Это тебе!" - отрывисто сказала она и сунула свёрток мне в руки. "Раз не хочешь одевать моё - носи своё!" - заключила она и вдруг звонко рассмеялась: "Ну, чего же ты ждёшь, разворачивай!"
Я неуверенно развернула свёрток и увидела платье.
Оно было таким красивым и воздушным, шифоновым, собранным в талии и широким - прешироким книзу, розовым с белыми красивыми искусственными цветами, прикреплёнными у выреза.
Я, ничего не понимая, уставилась на сестру: "Это мне?" Сестра перестала смеяться и теперь мягко улыбалась: "Тебе, тебе! Саша из командировки привёз, из Москвы. Мы собирались подарить его тебе к концу лета!"
Так вот какой царский подарок ожидал меня за летнюю помощь сестре! Я радостно кинулась ей на шею: "Спасибо! У меня никогда не было такого!" Ида осторожно придержала меня со словами: "Собирайся быстрей! Саша будет ждать нас на улице через двадцать минут - ты же знаешь, как у него всё чётко, как по часам. Поэтому, нам нельзя опаздывать!"
Платье нужно было проутюжить и я кинулась за утюгом, чтобы успеть хоть немного разгладить складки на сгибах.
А сестра побежала за соседкой с первого этажа, чтобы та посидела с малышами. 
То и дело плюясь водой и обжигая пальцы рук, я, как могла, проутюжила платье и натянула его на себя. Именно натянула, потому что у Саши был глаз, как алмаз и платье село на меня, как влитое. Оставалось обуть туфельки и причесаться.
Когда сестра увидела меня при полном параде, она всплеснула руками и воскликнула: "Да ты - красавица!" Потом достала маленький флакончик духов и протянула его мне: "Красная Москва!" - гордо сказала она, и, увидев мой восхищённый взгляд, добавила: "Подушись, у них такой приятный запах!" Подобной роскоши у меня никогда не было и я принялась рассматривать изящный флакончик, но сестра поторопила: "Нам пора!".
Оставив детей на попечение пожилой женщины, мы быстро спустились по старой лестнице и выпорхнули под тёплые лучи заходящего солнца.
Я никогда не забуду тот летний вечер, когда мы втроём шли по набережной реки, которая протекает через весь город, в театр, находящийся на левом берегу.
Нам пришлось перейти на другую сторону по большому деревянному мосту с необычными опорами, похожими на потемневших от времени великанов, застывших посередине реки под тяжестью непосильной ноши. Опоры были сделаны в виде четырёхугольных башен и поэтому мост всегда напоминал мне крепость. Глядя на него, я часто мечтала о далёких временах благородных королей и отважных рыцарей, представляя себя то прекрасной принцессой, то отважной разбойницей, в зависимости от сюжета моих фантазий.
Солнце уже садилось и его лучи окрашивали всё вокруг мягким золотистым сиянием, в котором открывающиеся виды города выглядели  загадочно и празднично.
Я шла в театр в первый раз в жизни. Настроение у меня было необычное. Предвкушение чего - то неизведанного тревожило и возбуждало.
Я то и дело невпопад хихикала, слушая рассказ мужа сестры о политической обстановке в мире. Но они лишь снисходительно посматривали на меня, понимающе переглядываясь между собой.
Река зачаровывала своим течением. Проходя по мосту, я заглянула вниз, опершись на перила и не заметила, как букетик ромашек, который я собрала по дороге, выскользнул из рук. Течение стремительно унесло его под мост, как - будто река только и ждала подобного подарка.
Неожиданно я увидела под мостом что - то большое и серое. Вскрикнув от неожиданности, я схватила сестру за руку и подтянула её к перилам.
"Смотри, смотри!" - восклицала я: "Там человек!"
Да, это было тело человека, который пыталось удержаться на плаву. У него не особенно это получалось, потому что его голова то и дело погружалась в воду, а руки, при этом, торчали над водой.
"Да он тонет!" - воскликнула Ида, резко обернувшись к мужу. Но Саша уже стягивал с ног офицерские сапоги. Ещё мгновение - и его гибкое тело, ладно обтянутое военной гимнастёркой, туго перехваченной ремнём, ласточкой мелькнуло в воздухе и скрылось в воде.
Тонущий человек уже полностью погрузился под воду и Саше пришлось несколько раз нырнуть, чтобы, наконец, вытянуть его на поверхность.
Человек не шевелился и Саша, гребя одной рукой, поплыл вместе с ним к берегу. А мы с Идой бежали всед за ним по мосту. Огорошенная случившимся, я совершенно забыла о театре, о моём прекрасном новом платье и вообще обо всём на свете. Я ещё никогда не видела утопленников и любопытство во мне боролось со страхом того, что, увидев его, я не смогу избавиться от ночных кошмаров.
Мама рассказывала мне, что, если посмотришь в лицо утопленнику, то он будет являться к тебе во сне и тянуть за собой на дно. Поэтому мне было одновременно и страшно, и интересно взглянуть на утонувшего.
Но, когда мы подбежали к Саше, я увидела совсем не синее лицо с запавшими глазами, как мне описывала мама в своих страшных рассказах, а вполне привлекательное и молодое, которое под сильными нажимами Сашиных рук, выплёвывало из себя мутную воду с тиной.
Поняв, что несостоявшийся утопленник спасён, я сразу вспомнила о театре, о своей прекрасной обновке и горестно провозгласила: "А как же театр? Мы в него не пойдём?"
Ида растерянно переводила взгляд с меня на Сашу, потом - на спасённого им парнишку, и опять на меня. Мы с ней не знали, что делать.
Но Саша знал! Убедившись, что его подопечный самостоятельно дышит, он взял у Иды сапоги, натянул их на ноги и побежал к дороге. Через некоторое время он вернулся  и подхватив парня на руки, отрывисто бросил нам: "Там - машина, я отвезу его в больницу. Идите в театр."
Плохо соображая, что нам дальше делать, мы побежали за ним следом. Но мелкий песок мешал быстрому передвижению на каблуках и когда мы добрались до обочины, грузовик уже отъехал.
До начала спектакля оставалось сорок минут. Ида в задумчивости посмотрела на часы и сказала : "Идём в больницу!"
У меня перехватило дыхание: "А как же театр?" Слёзы обиды и разочарования готовы были выплеснуться из глаз наружу. " Мы успеем." - обнадёжила меня Ида и, схватив за руку, потащила за собой по улице.
В приёмном покое мы дождались Сашу, и когда он вышел, уставший и мокрый, я поняла, что никакого театра не будет.
Но как же я ошибалась! Внимательно посмотрев на моё понурое лицо, Саша вдруг улыбнулся и сказал: " А ну, не вешать нос! Ещё никто не объявлял об окончании Марлезонского балета! Мы идём в театр!"
И тут  я вдруг поняла, почему его так любят солдаты, сослуживцы, мои мама с папой и все наши родственники. Уставший и промокший, пробыв целый день на службе, он заботился не о себе, а о нас.
Когда человек не задумываясь делает добро, оно возвращается к нему обратно. Тогда я не думала о законе бумеранга, да и не знала о нём, даже не задумываясь о смысле жизни.
Но, так и есть - добро возвращается добром. Это закон, и спасённая кому - то жизнь может обернуться спасением кем - то жизни тебе или твоим близким.
Мы попали в театр. Не к началу спектакля, а к концу первого действия, но попали. Шофер, который привёз Сашу со спасённым им парнишкой в больницу, оказалось, никуда не уехал и дожидался новостей о здоровье утопленника. Он - то и предложил отвезти нас домой. Там Саша переоделся в гражданскую одежду и мы бегом отправились обратно в театр, купив по пути огромный букет цветов.
Даже не знаю, чем на меня больше произвёл впечатление этот день: долгожданным спектаклем и торжественной обстановкой в театре, новым красивым платьем или смелым поступком Саши.
Тогда впечатления нахлёстывали друг на друга, перемешиваясь в сумбурный калейдоскоп, и мне, простой девчонке, было трудно вычленить из них что - то особенное. До того момента жизнь у меня текла тихо и незаметно, радуя совсем неприметными для других событиями.
Поэтому, только спустя годы я смогла по - настоящему оценить тот день и выделить из него то, что на протяжении всей моей жизни давало мне силы жить и преодолевать трудности. Любовь и милосердие - вот то главное, что больше всего поддерживает в трудные минуты и придаёт смысл нашей жизни.
Потом мы узнали, что спасённый Сашей парнишка - беспризорник. Такой же, каким был и он сам, потерявший родителей во время сильного голода в 1921 году. Таким же скитальцем без дома и родных. Саше повезло, он попал в детский дом, затем - в военное училище, в котором выучился и стал офицером, красным командиром - мечтой многих мальчишек нашей, тогда ещё молодой, страны.
Спасённому им - тоже повезло, Бог дал ему шанс жить дальше. Только, похоже, что он избрал для себе очень скользкую дорожку. До нас потом доходили слухи, что этот парень занимается тёмными делами.
Но, тем не менее, своё доброе дело он тоже сделал. Когда Сашу арестовали, а Иду уволили с работы и она бедствовала, именно он оставлял в её кладовке в полуподвале их дома, большие пакеты с едой. И это продолжалось до тех пор, пока она не уехала из Вологды к нам в Харовскую. Он тоже спасал их от голода, так же, как за год до этого Саша спас его от смерти. Но это было потом.
А пока что мы стояли на ночной улице перед театром после спектакля и я сбивчиво делилась впечатлениями обо всём увиденном и благодарила Иду с Сашей за их чудесный подарок, в котором я чувствовала себя такой счастливой. Мысль о тонувшем парнишке весь вечер не покидала меня, но заверения сестры, что с ним всё будет хорошо и, что завтра мы его обязательно навестим, успокаивали и наполняли гордостью за, пусть и косвенное, но участие в его спасении. Что бы с ним было, если бы я не заметила его в воде?
От переполнявших меня чувств я крепко обняла сестру, счастливые слёзы невольно потекли из глаз и попали ей на шею.
Ида прижала меня к себе ещё крепче и ласково прошептала: "Ну, перестань, дурочка, а то и я сейчас заплачу. Какие наши годы - ещё лучше платья поносим..."
Мы стояли обнявшись и даже не могли себе представить, что долгие годы у нас не будет таких красивых платьев. Что её замечательный муж совсем скоро попадёт под репрессии и загремит по 58 статье УК РСФСР. Что Берточка умрёт от дифтерии, не дожив и до годика. 
И, что всех нас ждут страшные пять лет кровопролитной войны, даже после окончания которой мы ещё долго не сможем носить такие дорогие платья. А пока что мы были просто счастливы...

 Изольда

x

Иллюстрация к: Поход в театр