Амалий и его лохматый друг

Первая глава:  Ночные страхи

   Душный вечер, в комнате и округ дома, перешёл для десятилетнего Амалия в ночь кошмаров, а началось с того, что отчим пасынка, валявшегося в простудном жаре, поколотил его пса Рилея, лишь за то, что домашний волкодав-двухлетка стал подвывать, чувствуя страдания маленького хозяина. Отчим – знатный гражданин  Акко и единственный  ювелир, всегда хорошо относился к пасынку: обучал своему ремеслу, развил в Амалие способность понимать животных, и вдобавок мальчик уже умел бегло читать латынь и сносно по-гречески. Заболел Амалий исподволь  быстро, с поминутно растущим жаром.

   Когда все разлеглись по лавкам, поочерёдно: мать, отчим и лакей-альбинос, на дрёму больного накатил кошмарный  бред. Длился он не долго, но для Амалия он был словно вечность. Когда громкая тьма бреда рассеялась, мальчика охватил такой жар, что насквозь мокрая сорочка через пару минут высохла. Стало лучше, даже легче, чем закатным часом, когда стремительно развивалась болезнь. К мальчика вернулась способность размышлять, вдобавок наблюдать за бликами, отбрасываемых мутно горящим фитилём в керамическом лотке с маслом. Обида на отчима рассеялась, горевшее тело мало-помалу остывало до дневной температуры, и Амалий впал в забытье. Сон стохастичный, поначалу спокойный, постепенно, как бы неуклюже, втягивал в себя не ясную тревогу, которую дремлющее сознание мальчика боялось идентифицировать. Мальчик намеренно не принимал повтора. Не удалось! Бред, такой же ужасный, с оглушительным рокотом, опять навалился на Амалия, ослабев лишь с вершины басов.  Высвобождение из лап жара опять повторилось, и мальчик, не дойдя до порога, стал писать бессильно долго, со стонами, ведь сутки таких позывов не было, а выпил он множество пиал маисового кваса.

   Лишь когда он опустил сорочку, в отблесках серой тьмы увидел мать с бечёвкой, вдвое сложенной, на расстоянии трёх локтей от него. Первый удар пришёлся по спине, второй оставил след на  ключице:

    -Гад, ты что не знаешь, что малую нужду законно справлять за порогом! – звонко проорала она, перетянув плетью мальчика в третий раз.

   Последующие удары сдуревшей мамаши Амалий принимал руками, совсем не ощущая боли, с немедля возникшей ненавистью поглядывал на мерцающее лицо палача. Не могла, ох, не могла она перенести этих взглядов, поэтому попыталась засунуть голову сына меж колен, перенеся ослабевшие удары бечёвкой на голую попу мальчика.  Нет, не удалось ей зафиксировать голову Амалия, который неимоверным усилием напрочь вырвался, выпрямился и, уже не отступая и не мигая ресницами, глядел в её бегающие глаза. Отступив к лавке, на которой бредил Амалий, мать тяжело опустилась на её краешек, выронив орудие наказания.

   Амалий, на негнущихся ногах, откинул полог дверного проёма и зашагал в сторону пляжа  Средиземного моря, через заросли лаванды, показав Рилею слабым взмахом руки следовать за ним. Они, то споро, то степенно двигались в сторону Хайфы, а мальчик понаслышке знал, что путь до маяка будет долгим. Амалий, не обув при бегстве воловьи шлёпанцы, тщательно выбирал дорогу между прибрежными камнями,  обходя сплетения сухостоя, пока не принял довольно-таки неожиданное решение: зашёл по плечи в рябь моря, хотя плавать он не умел, и стал с головой погружаться в пучину неразличимого дна, немедля выбрасывая струи солёной воды из носа и рта при выныривании, не обращая внимания на кружившего вокруг него волкодава.

   Восход друзья встретили на ногах, сделав ни одного привала… После лечения морской водой Амалий шёл к цели без остановки, органично преодолевая боль в боку. Только в дельте реки Киссон Амалий сел на валун, покрытый мхом, и опустил гудящие ступни в студеную воду. Восстановилось дыхание, отошла резь в правом боку, вернулась способность здраво размышлять. Рилей отсутствовал долго – видимо искал в дельте реки пропитание. Когда пёс улёгся у ног Амалия, мальчик по-настоящему ощутил голод. Трудно поднявшись на ноги, Амалий двинул вверх к маяку.

   Смотритель маяка радушно принял беглецов, накормив мальчика тёплыми маисовыми лепёшками. Запив обильную пищу горячим травяным настоем, икая, Амалий пошёл справлять обе нужды в глинобитную уборную, в двадцати локтях от маяка.

Глава вторая: Обживая обитель

   Второй летний месяц, в год начала царствования Ирода Агриппы 1-го, выдался душным и не дышащим ветрами, но последующий день для беглецов на маяке Питиима был вкрадчиво весенним, несмотря на мелкие смерчи. Вчерашний день ушёл у Амалия на перемену одежды: из льняного полотна, любезно предоставленного Питиимом, он соорудил хламиду, обметав края кроя и укоротив под свой рост – тяжка была работа даже для ловких пальцев Амалия. Позвать-то позвал с утра смотритель музея их на рыбалку, но когда мальчик осмотрел  килевую плоскодонку,  сообразил, что и троим  на ней будет тесно, отчего ему пришлось остаться, вдобавок одному есть холодный ужин, а Рилей прежде  наловил перепелов, принося к маяку лишь перья.

   Третий день прошёл в трудах до самого вечера. Амалий, увидев, что рыбак знает лишь прямой узел, научил Питиима вязать узлы петлями на сетях, что ремонтировались с утра. Следующие три дня Амалий посвятил вырезанию инструментов из кипарисовых заготовок для вязки новой сети

   Со следующего утра беглецы провели в совместных трудах  после отъезда Питиима  в коммуну ессеев, приловчившись  к синхронным движениям: Рилей  то держал большую петлю, когда хозяин орудовал планкой и челноком, то поочередно принимал инструменты, именно когда Амалий, сбросив ряд новых ячеек сети, расправлял её в сторону грузил из прибрежной гальки, не давая  растущей сети  запутаться.  По завершению работы, друзья расположились  рядом с ручьём дельты Киссона, наблюдая за мутной Луной и россыпью мерцающих  звёзд. В этой положении  их и застал смотритель маяка. Спешившись, Питиим кинул мальчику кожаные калигвы и две пары фибул для хламиды Амалия. Долго не надевал новую обувь мальчик, лишь позже объяснив Питииму причину своей неблагодарности:

   -Чулки - галифе, рифленая подошва, достойно широкие шнурки – такого и у моего отчима никогда не было, а он один из самых богатых граждан Акко! Кланяюсь, Пити, кланяюсь! – тут же неуклюже  вскочил Амалий, отвешивая руками поклоны.

   - Это что в ручье? Не новая ли сеть? – остановил руку мальчика рыбак.

   -Ах, да! Я замочил её, чтобы узлы в ячейках не развязывались и не кашлатились.

   -Умница! Ты с лихвой заработал эти калигвы,-  осклабился во всю ширь рта, до этого  не улыбчивый, смотритель маяка.

   -Хорошо, но без Рилея я бы не справился.

   Следующий летний месяц уже не был столь душным, поэтому выходы в море участились, конечно, без Рилей, хотя в восстановлении повреждённых сетей он всегда принимал участие. Один раз они, тоже без Рилея, съездили на арбе, под ослиной тягой, на меновый базар в коммуну ессеев, купив за недавний  богатый улов два богатых пояса с серебряными тренчиками.

   В Северной Иудее два разговорных языка были в ходу: эламский и финикийский. Ассириец Питиим владел обоими, поэтому к середине осени Амалий обучил его и греческому. Резко наступавшую осеннюю тьму троица встречала у костра на пригорке за маяком, где Амалий рассказывал греческие мифы о богах и героях Олимпа, изредка соскакивая на латынь. Питииму особенно нравились шалости Зевса, а двенадцать подвигов Геракла он воспринял  критически, хотя расчистку Авгиевых конюшен смотритель назвал лучшей историей из мифов и белых стихов, рассказанных Амалием за два последних осенних месяца.

  В эти же месяцы одиннадцатилетний трудяга вносил новшества в плетении сетей, упрочняя и комбинируя размеры ячеек. Заработав новыми сетями и деньги, они за два статира купили четыре овцы, для которых пастухом стал раздобревший волкодав.

   Наступила ровная субтропическая зима,  ночи стали приносить стылость, поэтому мужчины уже ужинали не у костра, а в верхней полукруглой комнате с винтовой лестницей, ведущей к масляному костру маяка. Как-то мальчик, переводя легенду о Нарциссе  на финикийский, испуганно вздрогнул из-за оглушительного лая Рилея.

Питиим, ровным шагом подойдя  к оконному проёму, подняв кожаную занавеску, успокоил Амалия:

   -Это шлюп Харифа причалил.  Он каждые полгода привозит жалование и оливковое масло для маяка. Разгрузим палубу?

   Беззубый вестовой из Иоппии, кроме денег и масла, предложил для выгрузки три мешка маисовой муки, смолу для лодки и киаф белого вина, размером в две головы Питиима. Всё было сложено в подсобке под лестницей, кроме тяжёлого киафа с вином, который доверили Амалию перенести в комнату наверху.

   Вино Амалию не понравилось -  ещё кислее кваса, хотя он всё же цедил его, пока приятели не напились до отключки. Весёлый по натуре  Хариф рассказывал и серьёзные истории смешно, так как постоянно мешал финикийский с арамейским, то вставляя гласные, то наоборот. На рассвете шлюп отплыл в порт отгрузки.

Глава третья: Бегство от налаженного быта

   Начало 38 года по юлианскому календарю выдалось не по зимнему тёплым и сухим, что позволяло вылавливать рыбу, не углубляюсь в просторы Средиземного моря. По вечерам на пригорке за маяком всегда по вечерам горел костёр, подле которого Питиим выслушивал истории Амалия, за ужином и на ночь. Сегодня Амалий подробно поведал о семи музах античной Греции, особо выделив Милету – покровительницу литературы прозаической, затем враз перешёл на трагедии Эсхила, пытаясь доходчиво в лицах передать драматургию пьес. Начало трагедии «Артемида» было лёгким и даже весёлым, но всегда когда в повествование вмешивается Гера, происходят события злюще неприятные. Главная героиня трагедии Весна, творящая пером белый стих, прославляющий Диониса, полюбила телесно этого бога веселья и вина, вступив в конкуренцию с сестрой Аполлона Артемидой, дочерью Зевса и богини Лето. Весна была сестрой Артемиды, рождённой Летой от смертного. Дионис и Артемида были славны тем, что помогали смертным, образцово помогая в земледелии и виноградарстве, но Дионис, пленённый красотой Весны, затеял веселье лишь с ней, отгородившись от этих забот на острове Крит, забыв и о жене своей Ариадне. С тех пор на земле одичал виноград, завял плющ, и люди забыли о веселье. Не раз к Дионису являлась Артемида, не давая ему, успокоится в неге, но ласки Весны зачёркивали обещания Диониса вернуться к людям. Пришлось сестре Аполлона и Весны обратиться к гневливой Гере, фасонно объяснив жене Зевса, как нежные руки Весны удерживают Диониса в пещере на острове Крит. Недолго думая, Гера призвала Гефеста, единственного бога на Олимпе занимающегося физическим трудом, но кузнец отказался лишить рук Весну, так же пленённый её красотой. Пришла пора и девственнице Артемиде повлиять на Гефеста, так же помогающего людям в науках и ремёслах. Смогла всё же она склонить кузнеца к делу, предложенной жестокосердечной Герой. Таким образом, Весна осталась без рук, которые и удерживали Диониса. Питиим, внимая повествованию Амалия, до самого конца был на стороне Весны, но обдумав трагичный конец, согласился с кознями Артемиды и Геры. Выслушав на следующий день ещё одну трагедию, Питиим попросил Амалия преподносить ему более весёлые пересказы. Тогда мальчик перешёл к комедиям Аристофана, начав с пьесы «Мир». Престарелый виноградарь Тригей узнаёт от Гермеса, что в доме богов поселился Полемос-война со слугой Ужасом, забросав пещеру камнями, где томилась богиня мира Ирина, с целью погубить греческие города в войне и вражде. Тригей с помощью односельчан освобождает Ирину, а вместе с ней молодых девушек Жатву и Ярмарку. Завершается комедия свадьбой Тригея и Жатвы и большим пиром. Каждый вечер Амалий рассказывал комедии Аристофана: «Осы», «Лисистрата», «Всадники», «Лягушки», научившись разбавлять пьесы, не только лицедейством, но и собственными выдумками, периодически переходя с греческого на финикийский.

  Последний зимний месяц был уловистым, поэтому Амалий у ессеев приобрёл новую хламиду и свитки басен Эзопа. Амалий с трудом понимал подводные течения басен легендарного философа, но кое-что ему объяснял Питиим, уже сносно владеющий греческим. Так с Эзопом они и вошли в раннюю весну. Прошло пару недель, и начались весенние ливни, почти без разрядов молний. Более трёх раз в неделю лили промозглые дожди, не давая Амалию с Питиимом покидать маяк, лишь Рилей пас овец ежедневно.

   Наступившее, после дождливой весны, благостное лето зачастую повергало Амалия в уныние. Его тяготило тесное общение с Питиимом, а  также желание оказаться в большом поселении, чтобы грамотой зарабатывать деньги и уважение. В конце июня появился шлюп Харифа, когда Амалий твёрдо решил покинуть доброго смотрителя маяка. Ни Харифа, ни Питиима уговаривать долго не пришлось. Смотритель дал на дорогу мальчику три статира и пожелал хороших людей. Равнинный порт Иоппия находился на впадении реки Яркон в Средиземное море, где приходилось Амалию с Рилеем привыкать к многолюдию.

 Гетера Волшебная