Как же я вас ненавижу...

Узкая тропинка извивалась под ногами и ускользала змеёй вглубь зарослей буйно разросшихся сорняков. Фиолетовые и жёлтые полевые цветы сменялись небольшими участками мака, пламенеющего в лучах летнего заката. Мелкие камушки тихо шуршали под ногами, своим шумом разгоняя невзрачных ящериц, весь день гревшихся на солнце, разморенных летним зноем и туго соображавших в какую сторону удобнее бежать. Я без труда поймала одну из зазевавшихся ленивиц и крепко зажала большим и указательным пальцами в области шеи за туловище, чтобы юркой ящерке не удалось цапнуть меня за руку. Приблизив к лицу заострённую мордочку с выпуклыми немигающими глазами, рассмотрела странное существо, пытаясь обнаружить признаки паники и страха. Но крошечная рептилия замерла в моих руках, не изъявляя признаков жизни. "Ах, ты - тварь!" - неожиданно накатил приступ неконтролируемой ярости. "Тебе всё равно? Так получай!" - почувствовав, как лицо исказила гримаса внезапной ненависти к бесстрастному существу, с силой дёрнула ящерицу за хвост, который без особого сопротивления отвалился. От неожиданности мои руки разжались и выпавшая жертва без промедления исчезла в густой траве.
От разочарования я разозлилась ещё больше. Как они смеют болтаться у меня под ногами! Мерзкие маленькие ублюдки, беспечно прогревшиеся весь день на солнце, как смеют они совершенно не реагировать на меня, как будто я - пустое место? Даже такие твари не обращают на меня внимание, не боятся и не спешат убегать.  Оторванный хвост, крепко стиснутый в руке, не приносил облегчения. Что хвост? У ящерицы он отрастёт через неделю, максимум через месяц, не велика потеря! Раздражение перерастало в спазматический приступ хохота, который прорывался, надрывая внутренности и горло странными утробными звуками. Ненавижу! Как же я вас всех ненавижу!
Почему все решили, что могут всё решать за меня? Почему ни одному идиоту не придёт в его дурную башку такой простой вопрос, а чего же хочу я сама, о чём думаю, мечтаю, чем хочу заниматься, кем хочу стать? Почему меня считают неживой куклой, которой можно распоряжаться по собственному усмотрению? Одевать в немодную, некрасивую одежду, обувать в старомодную обувь без каблука, а ещё лучше - в кеды. Как прекрасно: девочка ещё долго не почувствует себя девушкой, болтаясь, как пацанка - шалопайка, в мальчуковой обуви, да и в одежде, не сильно отличающейся от мужской - мальчишеских шортах и дешёвых джинсах с самой обычной белой футболкой без рисунка. Эх, как хочется поддать носком этого самого кеда в запавший бок бродячей собаки со слипшимися клочками шерсти и свисающими с них комками грязи. Но нет, я воспитанная девочка Таня, у меня две бабушки - учительницы, одна - пения, другая - психологии и методики дошкольного воспитания, которые любят подчёркивать мою "взрослость" называя меня полным именем, как будто это должно внушить мне особую ответственность и обязательность по отношению к ним, к школе, ко всему взрослому миру, который смотрит на меня презрительно и высокомерно, считая единственной своей обязанностью бесконечные поучения о том, что хорошо, а что плохо, что можно, а что нельзя. Как хочется скрутить и показать смачную комбинацию из трёх пальцев всем этим напыщенным умникам, возомнившим себя таковыми из - за прожитых, часто впустую, долгих лет и получивших при этом в вечное пользование массу возрастных болячек.
Как - же мне надоели эти старые дуры. Не меньше их надоел и дед, уже два десятка лет занимающийся строительством нашего дома и облагораживанием приусадебного участка. Из - за этого строительства и кредитов на него, мне было отказано в детской радости обладания теми вещами, которые в избытке имелись у соседских детей. Вместо велосипеда я гоняла по улице на старом ржавом самокате, вся в поту, с отваливающимися от усталости ногами и руками, стараясь не отставать от приятелей, восседавших на новеньких великах, играла в войнушки игрушками, позаимствованными у соседских мальчишек. А кукол... Кукол у меня вообще не было. Был старый плюшевый мишка, доставшийся по наследству от мамы, и всё, на остальное у бабушек и дедушки не было денег.
Старые скряги и лицемеры, как же я ненавижу их! Отстраивать дом, на всём для меня экономя, и одновременно внушать мне, что этот дом строится для моих тёти и дяди, проживающих в Москве и Питере, что они - хорошие и послушные дети дедушки и бабушки, а моя мама - непослушная дочь и поэтому пусть заботится обо мне сама, раз умудрилась принести меня к ним в шестнадцать лет "в подоле", а потом и совсем подкинуть на воспитание, сбежав с залётным гастарбайтером и родив от него близнецов: мальчика и девочку.
Близнецов я очень люблю, как люблю и свою непутёвую мамочку. Она иногда, пару раз в год, появляется у нас дома со своими "вторыми" детьми. Но оставлять их у нас бабушка ей не разрешает - наверное боится, чтобы мама и их им не подбросила.
Тогда мама забирает меня на пару дней к себе - на больше её гастарбайтер не разрешает. Я смотрю за малышами, готовлю, убираю, мою посуду и всё время прошу мамочку забрать меня к себе насовсем, обещаю быть очень послушной, быть самой - самой лучшей дочкой на свете, а потом слушаю, как она униженно просит своего мужа позволить мне остаться с ними, робко уговаривая его выделить и мне вместе со спальным местом в их двух смежных комнатах, маленький кусочек личного счастья. Сначала он молча слушает, потом начинает недовольно пыхтеть, потом громко хлопает ладонью по столу и раздражённо провозглашает, что всё, тема закрыта, ещё один лишний рот ему не нужен. Мама возвращается к нам, тайком утирая слёзы, от неё пахнет вином и дешёвыми сигаретами, она пытается улыбаться и шутить, но её слова путаются и получается совсем не смешно, а очень грустно и от этого хочется плакать.
Гастарбайтер из соседней комнаты зовёт её спать и она покорно бредёт к двери с опущенной головой, как побитая уличная собака. Потом из - за двери раздаются возбуждённые мужские крики на незнакомом языке, звонкие шлепки и глухие удары, захлёбывающееся повизгивание гастарбайтера и всхлипывания мамы. Затем всё затихает и через время слышится только раскатистый мужской храп. Мама выскальзывает из - за двери помятая, растрёпанная, часто с синяками на лице и руках, молча садится рядом с нами и прижимает к себе по очереди, гладит, шепчет ласковые слова. Как - то я спросила, зачем она живёт с ним. И пообещала убить его за то, что он её мучает. Она сильно испугалась и ответила, что я глупая и ничего ещё не понимаю. И что ей очень хорошо с ним. Маме я не верю - ну как может быть хорошо с человеком, который тебе причиняет боль и вызывает слёзы. Как же я его ненавижу и уже давно решила для себя, что когда - нибудь обязательно убью эту тварь!
Задумавшись, я даже не заметила, как очутилась возле чужого двора. За частыми кустами сирени открывались грядки, на которых краснели крупные ягоды клубники, а маленькая девчонка, ползая на коленках, медленно срывала их, складывая в эмалированную миску. Из дома раздавались громкие голоса взрослых, один из которых, судя по визгливости, принадлежал матери девочки, другой, грубо выкрикивающий матерщинные ругательства, по - видимому, отцу. Пьяные родители вывалились во двор и стали звать девчонку, требуя, чтобы та принесла им клубнику. "А... Закуски не хватило!" - злорадно подумала я и в тот же момент уши пронзил истошный визг пьяной женщины: "И это всё?" - возмущённо вопила она, склонившись над девчонкой: "И это всё, что ты нам собрала?" Пьяный отец, неуверенно держась на ногах, и хватаясь растопыренными руками за стены дома, тоже подошёл к дочери и заглянул в миску. И тут случилось то, чего я меньше всего могла ожидать: взрослый мужик занёс ногу и со всего размаха пнул по миске с клубникой. Крупные ягоды цветным салютом разлетелись в разные стороны, девочка заплакала. Мужчина размахнулся второй  раз и пнул, как паршивую собачонку, собственную маленькую дочь. "Что вы делаете?" - неожиданно для себя громко крикнула я: "Я сейчас вызову милицию!"
"А ну проваливай, а то и ты сейчас получишь!" - зычно закричала в мою сторону пьяная баба, в то время, как её муж, запинаясь на каждом шагу, пытался приблизиться ко мне. Но на мой крик из соседнего дома выбежала пожилая женщина и, схватив грабли, накинулась на пьяниц, за ней спешил и старик. "Наверное, родственники." - подумала я, наблюдая за тем, как горе - родители, прикрываясь от ударов руками, выскочили на улицу. Старики кинулись к малышке, которая обхватив руками живот, неестественно скорчилась среди грядок, бережно подняли её и понесли в дом. Когда они скрылись из вида, я разомкнула стиснутую ладонь и увидев на ней расплющенный хвост ящерки, о котором совершенно забыла, тихо прошептала: "Как же я вас всех ненавижу!.."

 Изольда