Таких учителей теперь не делают

Сорок лет назад я пришёл работать в школу. Многое тогда было по-другому. Не стану говорить, лучше или хуже, чтобы не быть старым брюзгой, всех раздражающим своим вечным недовольством. Скажу только, что было не так…

Что именно «не так»? Много чего. И в числе этих многочисленных отличий от школы современной было вот какое. В первый год работы молодого учителя, окончившего институт, его не назначали классным руководителем. И считался он учителем-стажёром, к которому обязательно прикреплялся наставник из числа опытных учителей. Причём, наставник обязательно преподавал тот же предмет, что и стажёр, и часто бывал на уроках у своего подопечного. Потом эти уроки тщательно и в деталях анализировались.

Не помню уже, платили или нет за такую кропотливую работу наставникам, возможно, как многое в те годы, считалось это «общественной нагрузкой». Говорить о деньгах, о небольших зарплатах, раньше в учительской считалось просто неприличным, ибо школу те, кто работал в ней, по крайней мере, бОльшая часть из них, воспринимали как служение, высокую миссию, которую нельзя было опошлить материальным и корыстным.

Ну да я не об этом!

Я – о своей наставнице.

Надо сказать, что судьба моя профессиональная всегда складывалась удивительно счастливо. Мне доставались обычно хорошие классы. Среди учеников  никогда не было откровенных мерзавцев и подлецов. Даже если встречались классы академически слабые, это всегда были добрые, славные молодые люди, с которыми были доброжелательные и взаимоуважительные отношения.

Руководители школ большей частью были людьми тактичными и работать не мешали. Помогали чем и как могли.

А везение это  моё профессиональное началось, думаю, именно с Марии Фёдоровны – моей изумительной наставницы.

Была она тогда много старше моей мамы. Даже, скорее, по возрасту годилась мне в бабушки. И я с первого же дня почувствовал, что человек она совсем другого… формата и масштаба, если хотите, нежели все остальные, кого я встречал в жизни до этого.

Преподавать начала ещё до войны, закончив перед этим сначала женскую школу, а потом и учительский институт. Были когда-то в нашей стране именно такие институты. Худая, с чуть поникшими от возраста плечами, но всегда в тщательно выглаженном чёрном платье. С гладко зачёсанными волосами, собранными на затылке в безупречный валик, из которого не выбивался ни один волосок. Тёмно-вишнёвый маникюр, никакой косметики. Из украшений – лишь микроскопические золотые серьги  с тёмно-красными камешками и узенькое колечко с таким же камнем на руке.

Пахло от неё всегда так нездешне и благородно старинно, что всякий раз, когда мы садились рядом, чтобы разобрать очередной мой урок, на котором она присутствовала, у меня слегка начинала кружиться голова.

Было ей в ту пору, думаю, ближе к семидесяти, но только сейчас понимаю, что, помимо глубочайшего к ней уважения, был я ещё и влюблён в эту удивительную женщину. Скорее всего,- не я один.

В школе со всеми Мария Фёдоровна была на «Вы»: с коллегами, вне зависимости от их возраста, с учениками – тоже. И также, вне зависимости от того, в каком классе эти ученики  учились.

Школа платила ей тем же. С  Марией Фёдоровной здоровались все. Коллеги – разумеется. Но тот, кто работал или работает в школе, прекрасно знает, что ребята здороваются, большей частью, лишь с теми учителями, у которых учатся. Мария Фёдоровна была исключением. Её знали все, и все с нею здоровались. Когда говорили о ней, даже за глаза, то «Марь Фёдна» никогда не звучало, все абсолютно чётко артикулировали её имя и отчество.

Когда она анализировала мои уроки, то иногда вызывала у меня лёгкую досаду или даже раздражение тем, с какой скрупулёзностью говорила о каждом моём промахе и о каждой удаче. Порой мне казалось, что это лишь мелочи, которые естественно неизбежны в нашей живой работе, когда каждый урок это почти импровизация. Но Мария Фёдоровна убедила меня в том, что эти «импровизации» всегда должны быть досконально  п р о д у м а н ы.

Однако я готов был простить ей всю  въедливость и профессиональное занудство, когда она удостаивала меня чести быть приглашённым на её уроки…

Только там, сидя за последней партой в её классах, я до конца осознал всё величие и грандиозную мощь Достоевского, так и оставшегося для меня самым великим из писателей.

А на уроках по лирике Блока мне всегда казалось, что она – поёт, настолько невообразимо прекрасны были строки поэта в её исполнении. До сих пор помню её тихий, чуть даже сипловатый шёпот:

- Девушка пела в церковном хоре…

- Я ломаю слоистые скалы в час отлива на илистом дне…

- И в жОлтых окнах засмеются, что этих нищих провели…

Сейчас только, оборачиваясь назад, понимаю, что в огромной степени благодаря тому, что судьба подарила мне встречу с этим человеком, я стал… неплохим учителем.

Когда, спустя год, я уходил в новую большую перспективную школу, куда меня пригласили работать, прощаясь, Мария Фёдоровна сказала мне:

- Дорожите высокой миссией, которую несёте, мой дорогой. И помните, что в школе главное всегда – ребёнок, к душе которого вы прикасаетесь одним из первых…

Пишу эти строки и плачу над новостью, которая пришла сегодня.

Мария Фёдоровна умерла.

Ей было 96 лет.

До 85 она стояла за учительским столом…

Упокой, Господи, душу рабы твоея Марии свет Фёдоровны. Аминь…

19.11.2016

 Олег Букач