1
Судьбе было угодно познакомить меня с удиви- тельным человеком – Магдалиной Брониславовной Вериго. Шел 1985 год. Я, брошенный женой, не имея возможности трудиться по профессии, работал на почте. Работа эта довольно тяжелая и требующая немалого внимания. Нужно расписать газеты, разобрать письма, журналы и успеть на единственную машину, которая доставляла почту по участкам. Если ты не успевал, то нёс огромные мешки на себе. Удовольствие не из лучших. А потом почта – это женский коллектив, бесконечные крики, скандалы, грубости.
Кроме писем и газет нужно было разносить пенсию. А это занятие опасное. Были случаи, когда убивали почтальонов.
И вот, холодея от ужаса, я отправился разносить пенсию. Моя наставница Раиса Ивановна пре- дупредила меня – Даю тебе Веригу! Я обычно хожу к ней сама, но в этот раз посылаю тебя, чтобы ты познакомился. Тебе понравится! Ты же у нас поэт…
И я отправился. Обошел весь участок и в самом конце направился к таинственной незнакомке. Позвонил в дверь … на пороге показалась хрупкая старушка с напудренным лицом, напоминающая больше фарфоровую статуэтку. А где же Раиса Ивановна – спросила она. Я объяснил, что Раиса Ивановна не смогла придти и послала меня, я почтальон. Старушка пригласи- ла меня в дом и сразу же предложила чая. Я огляделся. Небольшая квартира была до потолка заставлена антиквариатом, повсюду стояли столики, вазы, комоды, бюсты. Хозяйка села за великолепный стол работы Буля, а мне предло- жила занять дубовое кресло со львиными головами.
2
Удивлению моему не было конца. Откуда здесь в советское время, в простой хрущёвке живёт такой человек? Хозяйка стала расспрашивать меня о семье, о работе. И печально покачав головой сказала – Какой приятный у Вас голос, что Вы делаете на почте? Я пораженный, сразу стал говорить о Буле, о рококо, о Ренессансе. – Вы художник и эстет, я полагаю! Вы так много знаете об искусстве! Приходите, буду рада с Вами побеседовать.
Вернувшись на почту, я радостно рассказал своей наставнице о встрече. – Вот и хорошо, заходи к ней. Если тебе не трудно, заноси ей иногда продукты, что попросит, а то теперь некому. Тебе будет интересно, а ей большая помощь. На том и порешили.
Я стал к ней приходить. Готовить, убираться, помогать. Она платила мне небольшое жалованье. Вечерами мы пили чай и подолгу разговаривали. Она рассказывала о своей жизни, о Блоке, об Ахматовой, о большевизме. О том, как жгли усадьбы, книги, картины. О жизни до революции, о Париже! И конечно читала много стихов своих и других поэтов. Показывала свои картины и подробно о них рассказывала.
*
Видела она очень плохо и ходила по комнате на ощупь. Однажды она взяла морской бинокль и стала меня разглядывать.
-Ба, да вы красивый человек! У вас фламандская бородка и чистое лицо, не от мира сего…
Через год она произвела меня в экономы. Я занимался благоустройством квартиры. Появились гобеленовые шторы, тюль, Новые подушки, одеяло, рассада на балконе. Обновился гардероб – вечерние платья, одежда на каждый день. Солнце радостно засияло сквозь вымытые окна, квартира наполнилась весной и жизнью. Магдалина Брониславовна была довольна.
3
-Ну наконец-то!- восклицала она, Наконец-то я избавилась от паутины и пыли! А то я уже начала превращаться в мышь!
В серую, гардеробную мышь!
*
Показывая картины она называла себя футуристом, авангардистом, модернистом. –Это русский модерн, русский авангард, понимаете? Но советская власть называла нас формалистами. –Я художник, а не художница. Художница – звучит по-женски, ущербно и обидно. Художник звучит гордо и уверенно!
Ахматова говорила –Я поэт! А я говорю –Я художник!
Она много говорила о Аристархе Лентулове, о Роберте Фальке, о Павле Филонове.
-Чистый супрематизм – это не моё! Мне ближе обнаженное, открытое чувство. Я не хочу совсем убивать красоту, сокращать её, превращая в символ, в условность, как у Василия Кандинского. Лентулов хорош, но больно уж холоден – много математики и вычислений. Мне приятней Роберт Фальк и полный восторг у меня вызывает Павел Филонов!
*
Из дома постепенно исчезали старинные вещи – вазы, комоды, скульптура. Когда я однажды спросил –Куда это всё делось?
Она ответила с грустью –Ах, любезный, на что-то надо жить.
Больше всего я боялся приходящих антикваров, понимая какой опасности она себя подвергает. Но, слава богу, всё обходилось без последствий.
До меня к ней ходил какой-то «реставратор». Этот человек перепортил много редких вещей. Когда я увидел, что он наделал, то пришел в ужас. Он просто пользовался слепотой старого человека и брал деньги за форменное издевательство над вещами. С моим появлением этот дилетант исчез.
*
С появлением цветочной рассады, Магдалина Брониславовна стала выходить на балкон. И, подходя к дому, я её часто видел среди бегоний и настурции. И теперь она с гордостью говорила – Я была в саду! У меня теперь есть мой венецианский сад! Пойдемте пить чай в саду…
Мы сидели на балконе и смотрели на заходящее солнце.
Знаете, милый друг, я стала лучше видеть, потому утром смотрю на солнце. Солнце меня лечит.
Я слушал её и удивлялся – насколько ясно и трезво рассуждал этот человек. Человек из другого времени, из другой эпохи, из другой России.
*
-Когда был жив отец, у нас была другая квартира. В центре города, просторная, с высокими окнами и потолками. У отца были большие коллекции египетских вещей из нефрита, кварца и оникса. Был великолепный Анубис из нефрита двухтысячалетней давности, он потом бесследно исчез. Отец коллекционировал редкую мебель. Было даже кресло из версальского дворца.
Много картин русских художников, настоящий Репин, Шишкин, Сомов.
-После смерти отца я жила там несколько лет, но один человек из академии наук очень хотел туда заселиться. Он писал жалобы на меня много лет и меня решили выселить. Обидно! После этой квартиры мне дали какую-то халупу. Настолько маленькую, что я много лет спала на ящиках с книгами. Это было похоже на склад, потому что распаковать что-то не было никакой возмож- ности. Я долго ходила по каким-то кабинетам, то к этому, то к тому. И вот, наконец мне дали эту хрущобу! Это конечно не версальский дворец, но куда ни шло. Как вы думаете? Хотя и здесь всё стоит друг на дружке.
И знаете, я никогда не питала страсти к золоту и к дорогим украшениям. В это трудно поверить, но поверьте, в моём доме до сих пор нет ни одной вещи из золота. Ни одной! Странно, не правда-ли? А ведь я женщина. Странная женщина… Я больше люблю камни, минералы – нефрит, малахит, агат.
*
Временами она сидела в безмолвии, высоко подняв голову, куда-то далеко всматриваясь и прислушиваясь к чему-то. И долго пребывала так, глубоко погрузившись в свои мысли, а потом, слегка вздрогнув, возвращалась обратно, ощутив себя снова здесь, в своей маленькой, полутёмной комнате.
И вдруг, неожиданно, в полный голос начинала читать строки стихов:
Весну открыть! Себя открыть!
И вдохновенно окна мыть!
-Я вижу эту весну! Смеющееся, лазурное небо! Разлившееся вокруг солнце! Это тридцатые годы. В те годы был такой необыкновенный подъём. Какая-то пьянящая радость! Мы были молоды, дерзки, неугомонны. Этот энтузиазм бил ключом. Хотелось свершений, побед, успеха. Это я сейчас понимаю, что радоваться было абсолютно нечему. Нас обвинили в формализме и истребляли, как сорняки на свекольной грядке.
Одного за другим, бесследно, навсегда, навечно…
*
Как то она мне сказала – А знаете, почему мне с Вами так удобно? (Она всегда говорила необычные, старые слова). А потому, что Вы романтик. Но Вашему романтизму не хватает деятельности. Вы много знаете, правильно говорите, но нужно практическое движение. Нужно ежедневно строить здание своего искусства. Каждый день, по кирпичику. Я тоже романтик, но я труженик. А Вы философ-теоретик. Вы говорите интересные вещи, но не записываете это. Изучили технику живописи, а сами так мало пишите. Серьёзно занимаетесь искусствоведением, но никак это не отражаете. Так нельзя! Воплощайте себя в конкретных делах – пишите, выставляйтесь, публикуйтесь, выступайте, общайтесь!
*
Однажды я спросил её не хочет ли она поисповедываться и причаститься. На что она отреагировала довольно эмоционально, картинно подняв руку -О, нет! Нет! Я прожила всю свою жизнь без этого и сейчас не стоит начинать. Это не значит, что я безбожница, социалистка. Нет. Я не мешаю это делать другим и уважаю их чувства, но сама этим заниматься не хочу. И довольно об этом. Я замолк и больше об этом не спрашивал.
Продолжение следует...
Издание 2015 г. Все права защищены.
Историческая справка.
Магдалина Браниславовна Вериго(1891 – 1994 гг) – русский поэт, художник, преподаватель, эссеист, дочь известного физиолога Б. Ф. Вериго, ученика Сеченова. В поэзии придерживалась школы акмеистов. Дружила с А. Блоком, А. Ахматовой, И. Северянином, М. Кузьминым, С. Есениным, В.Маяковским и др.
В Шахматово имела имение по соседству с Блоками. В живописи воплощала традиции юного русского авангарда. Училась у Николая Рериха, переписывалась с Е. Блаватской.
Стихи регулярно издавались в ведущих русских издательствах.
Картины никогда не выставлялись и в выставках не участвовали.
До последних дней вела активную творческую деятельность, почти совсем потеряв зрение. Прожила невероятно долгую жизнь -103 года.
Флор Известный.
28 октября 2016
Иллюстрация к: Флор Известный о Магдалине Вериго