«Vive la révolution!». Полёт на воздушном шаре

– Опомнись, Огюст! Неужели ты впрямь собрался на небо? – говорила миловидная девушка своему молодому человеку, собирающемуся влезть в корзину воздушного шара. – Мой дядя Пьер крепко выпил как-то, – а когда он выпьет, ему всё нипочём, – и тоже пытался попасть на небеса: поставил длинную лестницу к крыше дома, а оттуда хотел вступить на облака. Так он так грохнулся, что земля задрожала! Три дня лежал без чувств, а придя в себя, стал заговариваться: ему казалось, что он падший ангел, и дядя просил прощения у Бога за то, что вступал в связь с земными женщинами. Наш кюре каждый день приходил, чтобы окропить его святой водой, и читал над ним молитвы, но только после того, как тётушка Лизетта свозила дядю в монастырь Святого Игнатия, и он там приложился к святым мощам, его помешательство прошло.

– Какую чушь ты несёшь, Жозефина! – с досадой отвечал Огюст. – Великий Вольтер доказал, что поклонение мощам это суеверие и обман народа, а Гольбах разоблачил всех святых как мошенников и шарлатанов. Ты умная девушка и должна это понимать, но никак не избавишься от предрассудков. Церковь многие века держала народ во тьме невежества, но свет просвещения рассеял эту тьму; наука открыла нам неведомые дали и сделала доступными для нас небеса. Мы знаем теперь, что небо это не какой-то там божественный эфир, а смесь кислорода, азота и прочих химических элементов. Тёплый воздух поднимается выше холодного, поэтому шар, наполненный тёплым воздухом, может подняться до самых облаков. Что тут удивительного? Удивляться надо лишь силе человеческого разума, для которого нет преград.

– Это верно, но всё же… Может, лучше тебе не лететь, Огюст? – нерешительно произнесла Жозефина.

– Глупенькая, – Огюст поцеловал её, – ты же знаешь, что я не могу не лететь. Я буду разбрасывать листы с текстом «Декларации прав человека и гражданина» из нашей Конституции, нести в народ идеи свободы, равенства и братства. Боюсь, как бы враги революции не помешали мне, поэтому и просил тебя никому не рассказывать об этом.

– Мой рот на замке, – Жозефина показала, как закрывает его на замок. – Я рассказала только тётушке Лизетте, нашим девушкам из швейной мастерской и женщинам на рынке, а больше никому ни-ни!.. О, мой Огюст! Ты, как апостол Пётр, будешь проповедовать перед народом! – она не выдержала и впилась жарким поцелуем в его губы

– Сравнила! – насмешливо ответил Огюст, высвобождаясь из её объятий. – Апостол Пётр проповедовал смирение и рабство, а я буду призвать народ разорвать путы, которыми его связали церковники и тираны. Какая ты глупая!

– То называешь меня умной, то глупой, – обиделась Жозефина. – Какой ты считаешь меня на самом деле?

– Ты очень умная девушка, но иногда говоришь глупости, – Огюст погладил её по щеке. – Это ничего: женщин запугивали и угнетали ещё больше, чем мужчин, но заря свободы пробудит женщину к новой жизни. Уже сейчас есть женщины-учёные, а в будущем, может быть, мы увидим и женщин-министров… Но хватит болтать; помоги мне погрузить пачки с «Декларацией» в корзину шара.

***

Первую остановку Огюст сделал в большом городе. Здесь уже действовал Комитет по освобождению, в который вошли наиболее активные граждане. Они восторженно встретили Огюста.

– Мы видим перемены! Перемены во всём! Перемены к лучшему! – с чувством восклицал один из членов Комитета. – Давно ли мы пребывали во мраке незнания и суеверий, и вот теперь мы воочию можем лицезреть величайшее достижение человеческого гения – воздушный шар, который поднимается к самым небесам, ранее считавшимися обиталищем одного только Бога! Знаменательно, что с помощью этого чуда техники мы получим и чудо свободной мысли – текст нашей Конституции. Давно ли мы стонали под гнётом деспотии, и вот теперь мы свободная страна, у нас есть Конституция! 

– Так и я о том же! Вы почти точь-в-точь повторили мои слова, сказанные перед отправлением из Парижа. Позвольте, я пожму вашу руку! – вскричал Огюст.

– Вот она! Это рука честного гражданина! – отвечал член Комитета, и они обменялись сильным рукопожатием. – Мы устроим праздник для всего города: мы созовём всех горожан на рыночную площадь, а вы подниметесь над ней и разбросаете листы с Конституцией. Затем будет фейерверк, музыка и танцы, – таким образом, люди навсегда запомнят этот великий день, – сказал член Комитета.

– А заодно прочтут и Конституцию, – добавил один из комитетчиков. – Наши граждане не приучены к политике и не умеют читать политические документы.

– Ничего, приучатся, – бодро сказал активный член Комитета. – У нас любой повар сможет заниматься политикой.

– Но у меня нет полного текста Конституции, – возразил Огюст. – Я взял с собой лишь «Декларацию прав человека и гражданина».

– Для начала и этого хватит, – сказал член Комитета. – Будем идти от простого к сложному, как завещал нам Декарт…

Праздник удался на славу. Весь город собрался на рыночной площади, так что пришлось убрать с неё торговые ряды, однако и это не помогло: не только площадь, но и все соседние улицы были заполнены ликующими толпами народа. «Свобода! Равенство! Братство!» – дружно повторяли тысячи голосов, а затем взрывались в едином крике: «Да здравствует революция!». Члены Комитета по освобождению под бурные овации взошли на трибуну, но, увы, пламенные речи комитетчиков не были услышаны в общем шуме, что, впрочем, нисколько не уменьшило восторг толпы.

Все ждали главного события – полёта на воздушном шаре. Вначале было объявлено, что шар поднимется прямо с рыночной площади, но затем решили из-за недостатка места и во избежание каких-либо неприятностей осуществить подъём за городской чертой, а уже затем шар должен был пролететь над городом.

Вечерело, а шара всё не было; люди начали волноваться.

– Где же этот шар? Говорил тебе, такого не может быть – мыслимое ли дело, подняться в небо! Не все святые удостаивались такой чести… Хватит болтать о святых – сколько можно повторять поповские сказки! Вот шар – это реальность: он в любой момент может подняться в воздух, и мы сейчас это увидим… Увидишь, как же, держи карман шире! Я сам за свободу, но нельзя нарушать божьи заветы: человек должен ходить по земле, а не летать по воздуху, – спорили двое горожан, а женщина, стоявшая рядом, прибавила к этому: – Да ты и по земле еле ходишь, проклятый пьяница! Какая я была дура, что вышла за тебя замуж! Чтобы тебя черти взяли, бездельник!

– А тебя никакой чёрт не возьмёт, – отвечал её муж. – Господи, может, ты её заберёшь? – вздев голову к небу, сказал он. – Хоть бы и на воздушном шаре?..

– Тише вы!.. Летит! Ей-богу, летит! – закричали люди вокруг них. – Где? Где?.. Да вот он, уже виден над крышами! Боже, какая красота – неужели это сделано человеком!..  Смотрите, он сбрасывает какие-то листки! Чего стоите, – хватайте их, это не просто так!.. Кто грамоте обучен? Читайте громко, чтобы все слышали… Дайте мне, я прочту: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Свобода состоит в возможности делать всё, что не приносит вреда другому». А вот ещё: «Забвение прав человека и пренебрежение к ним являются единственными причинами общественных бедствий и пороков правительств»… Что, так и написано? Так ведь и я всегда это говорил, а меня в тюрьму упекли – помните?.. Ныне такого не будет: тирания пала! Да здравствует революция!

Последние слова потонули в грохоте фейерверка; его вспышки осветили воздушный шар и Огюста в корзине, который отчаянно размахивал руками и кричал что-то.  

*** 

Вторую остановку Огюст сделал в провинциальном городке. Узнав о цели прилёта Огюста, мэр этого городка тут же пригласил воздухоплавателя к себе; разговор проходил за закрытыми дверями.

– Позвольте выразить вам моё восхищение, – сказал мэр. – Вы истинный сын своей Родины, который ставит благоденствие её граждан выше собственной безопасности. Разрешите мне обнять вас по-братски!

– Благодарю вас, – растроганно отозвался Огюст. – Как мы проведём наше мероприятие?

– Об этом я и хотел с вами потолковать, – мэр стал очень серьёзным. – Видите ли, не все в нашем городе разделяют идеи революции. То есть разделяют их почти все, но толкуют их по-разному. Есть такие, которые считают, что революция уже решила свои задачи и её надо остановить; однако есть и те, кто призывают к её продолжению. Я оказался между двух огней, и, что самое неприятное, у меня много врагов. Я уже давно нахожусь на своей должности; у меня есть завистники и недоброжелатели, которые утверждают, – вы подумайте только! – что я за это время порядком набил свой карман. Гнусная клевета! Я всегда радел о пользе родного города, и всякий может видеть, сколько я для него сделал! Однако сейчас образовалась партия, которая пытается поставить нового мэра; помимо обвинения в злоупотреблениях, меня обвиняют ещё и в том, что я якобы поддерживал прежнюю власть. Возмутительная ложь! Я всю жизнь был сторонником умеренного прогресса и осуждал тиранию – в душе я неизменно оставался приверженцем Конституции и закона. Вот это мы и должны показать на нашем мероприятии. Я тщательно продумал его план: вначале по улицам проведут «Несчастного»…

– «Несчастного»? – переспросил Огюст. – Это кто?

– О, это очень полезный для нас человек! – сказал мэр. – Мы обнаружили его два года назад, когда после известия о взятии Бастилии освобождали политических заключённых из местной тюрьмы. В одной из камер сидел косматый длиннобородый старик; он бормотал что-то нечленораздельное. Надзиратель сообщил нам, что это сумасшедший, который временами впадает в буйство, поэтому его держат прикованным, а посадили его  сюда по просьбе влиятельных родственников, которые предпочли, чтобы его считали политическим заключённым, а не помешанным.

Я сразу понял, что этот старик – находка для нас. Мы освободили его из тюрьмы и провели по улицам, говоря, что за выступление против тирании этого несчастного много лет держали в заточении в нечеловеческих условиях. Видели бы вы возмущение народа! Люди проклинали прежнюю власть, а меня чествовали как освободителя; за стариком же прочно закрепилось прозвище «Несчастный». С тех пор мы выводим его на каждое крупное мероприятие; я даже снял для старика жилище, где он содержится под хорошим присмотром.

– Но это обман: выдавать помешанного за жертву тирании! – возмутился Огюст. – Разве мало было настоявших жертв?

– С настоящими трудно договориться, каждый хочет чего-то своего, – со вздохом ответил мэр. – И потом, какой же это обман, если несчастный старик действительно просидел много лет в тюрьме в нечеловеческих условиях? Так что, если мы и обманываем, то совсем немного; я бы сказал – невинно.

– Не знаю, не знаю… – с сомнением покачал головой Огюст. – А что же дальше будет в нашем мероприятии?

– Дальше я скажу речь на площади перед ратушей. Смысл в том, что нужно соблюдать законы: раньше власть нарушала их, поэтому была незаконной, теперь мы соблюдаем законы и, стало быть, являемся законной властью, – охотно пояснил мэр. – У меня приготовлен и подарок для народа: это большой секрет, но вам я откроюсь, – вы ведь никому не расскажете до срока?.. Мэрия решила снизить пошлину на вино, а значит, оно подешевеет – представляете, как обрадуется народ? Ну, а после моей речи вы подниметесь на своём шаре и сбросите листы с Конституцией.

– У меня лишь «Декларация прав человека и гражданина», – сказал Огюст.

– Прекрасно, пусть будет «Декларация», какая разница?.. А уж после вашего полёта будут выступления акробатов и жонглёров из бродячей цирковой труппы, я с ними договорился, и раздача бесплатных угощений для всех собравшихся. Неплохо, правда? – улыбнулся мэр.

– Однако откуда мне взлетать? Если от ратуши, нужно освободить место на площади, – заметил Огюст.

– Вот об этом-то я не подумал! – мэр хлопнул себя по лбу. – Но всё к лучшему: место на площади? – отлично, мы освободим его! Мы просто не допустим туда крикунов, которые сеют смуту в городе: вход на площадь будет по пропускам. Сейчас же распоряжусь напечатать их и раздать надёжным людям! А остальной народ мы пустим на площадь чуть позже, когда начнутся выступления циркачей, – вот так никто не останется в обиде!

Вначале всё шло, как было задумано. «Несчастного» провели по улицам под  сочувственные возгласы горожан. Затем выступил мэр; его выступление, особенно в части, касающейся снижения пошлин на вино, было встречено с большим воодушевлением. Потом Огюст поднялся на воздушном шаре и сбросил листы с «Декларацией». «Всё, что не воспрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден к действию, не предписываемому законом... Всем гражданам ввиду их равенства перед законом открыт в равной мере доступ ко всем общественным должностям, местам и службам сообразно их способностям… Общество имеет право требовать отчета у каждого должностного лица по вверенной ему части управления», – громко зачитал мэр то, что было написано в этих листах, несколько поперхнувшись на последней фразе.

Однако после этого на площадь вдруг ворвались те самые «крикуны», которых он опасался. «Вот мы и потребуем у тебя отчёта!» – кричали они, пытаясь пробиться к трибуне. Между ними и сторонниками мэра завязалась потасовка, но Огюст не увидел, чем она окончилась: ветер уносил его шар всё дальше и дальше от города.

***

Третью остановку Огюст сделал в глухой сельской местности, вдали от больших городов. Шар опустился посреди поля; работавшие здесь крестьяне испуганно рассматривали его, не решаясь подойти близко.

– Зовите своих односельчан! Зовите всех, кто есть, у меня важные известия, – сказал им Огюст.

Крестьяне ушли, и Огюсту пришлось долго ждать, пока кто-нибудь появится. Между тем, ветер усиливался; шест, который Огюст вбил в землю, чтобы привязать к нему шар, гнулся и дрожал.

– Куда они запропастились?! – воскликнул Огюст. – Ещё немного, и могут вообще не приходить: они меня уже не увидят.

Наконец, показались крестьяне, – их вёл какой-то коренастый человек с давно небритым  лицом. Подойдя к воздушному шару, он нахмурился, указал на него пальцем и спросил безо всякого приветствия:

– Это что за штука?

– Воздушный шар, – ответил Огюст. – На нём можно подняться к самому небу.

– К самому небу, – с крайним неудовольствием повторил коренастый человек.  – Ясно: ты из тех умников, что в Бога не верят.

– Отчего вы так решили, и какое это имеет значение? – сказал Огюст, чувствуя, что дело принимает неприятный оборот. – Разве птицы не поднимаются в небо, а они ведь твари божьи.

– Ты птиц не трожь: они живут, как им Богом велено, – сурово возразил коренастый. – А люди бунтуют против Господа – особливо ваши, городские.

– Знаете, я не за тем прилетел, чтобы обсуждать вопросы веры, – начиная терять терпение, сказал Огюст. – У меня важные известия: у нас, наконец, принята Конституция!

– У кого, «у нас»? – подозрительно спросил коренастый. – И что это такое?

– Как, разве вы не знаете? – удивился Огюст. – Да ведь принятия Конституции хотела вся страна!

– Мы не хотели, – отрезал коренастый. – Мы же не хотели? – обратился он к односельчанам.

– Нет, мы не хотели. В первый раз слышим, – ответили они.

– Но в Конституции записаны все ваши права и свободы, а если её нет, или она не соблюдается, такое общество больное, – Огюст взял один из своих листков. – Вот: «Общество, в котором не обеспечено пользование правами и не проведено разделение властей, не имеет Конституции». Понятно?.. А вот очень важное: «Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может высказываться, писать и печатать свободно. Никто не должен испытывать стеснений в выражении своих мнений».

– Это не про нас: мы ничего не пишем, и нигде не печатаемся, у нас и грамотных-то почти нет, – злобно возразил коренастый человек. – А говорить можем, что хотим: рот нам никто не затыкает.

– Но послушайте, вы же наверняка видели, какой произвол творился при тирании, – не унимался Огюст. – Любого гражданина по велению власти, даже по её капризу могли   схватить, арестовать, бросить в тюрьму! Теперь всё будет по-другому, вот послушайте: «Вооруженная сила установлена в интересах всех, а не в частных интересах тех, кому она вверена». И далее: «Тот, кто издаст произвольный приказ, приведёт его в исполнение или прикажет его выполнить, подлежит наказанию».

– Дожили! Стало быть, теперь порядка не будет: хочешь – режь, хочешь – грабь, – недобро ухмыльнулся коренастый. – Слыхали, они и Бога отвергают, и власть тоже! Вот какую заразу нам ветер занёс, – сказал он односельчанам. – Раньше мы жили по обычаям, которые нашими дедами и прадедами установлены, а нынче вот такие болтуны и смутьяны всё разрушить хотят. Враги они наши, и Родине нашей враги! А ну, бей его, христиане, и шар этот проклятый рви в клочья, круши, ломай!

– Опомнитесь, что вы делаете?! О, святая простота! – завопил Огюст, запрыгивая в корзину воздушного шара. – Не троньте меня, говорю вам! Руки прочь! – он выдернул шест, к которому был привязан шар, и в одно мгновение ветер поднял его и понёс над полем.

– Держи, держи, хватай! Уйдёт, проклятый! – отчаянно закричал коренастый, но было  поздно.

– Ага! Не вышло! – захохотал Огюст. – Дурачьё! Думаете остановить прогресс? Не получится! Даже помимо вашей воли он вытащит вас к свету!

– Пусть улетает, – коренастый человек  погрозил Огюсту кулаком. – Его уносит к морю – там этому сумасшедшему и конец.

***

– Моя маленькая Жозефина! Он тебя бросил: улетел, и поминай, как звали. Ты не беременна?..  – говорила тётушка Лизетта. – Твой дядя Пьер тоже не хотел жениться на мне, тогда мой отец приставил к его груди вилы и сказал: «Ты женишься на моей дочери, негодяй, или я пронжу тебя, как сосиску на вертеле!». Женился, как миленький!

– Мой Огюст никогда меня не бросит, – отвечала Жозефина. – Он любит меня, а я люблю его.

– Э, много я таких историй слыхала! – скептически сказала тётушка Лизетта. – Чего же от него нет никаких вестей? Мог бы прислать хотя бы короткое письмецо.

– Откуда, как? – возразила Жозефина. – Он всё время летает на своём воздушном шаре. 

– Но когда-то он опускается на землю, отчего же не отправить письмо? – не соглашалась тётушка. – А может, он уже завёл себе кого-нибудь? Может, он не один летает на шаре, а с какой-нибудь девицей?

– Что вы такое говорите, тётушка! – сморщилась Жозефина. – Мой Огюст не способен на измену: он нипочём не изменит ни мне, ни революции.

– И ты туда же! – охнула тётушка Лизетта. – Революция, революция, – сейчас все болтают о революции! С ума посходили! Мы с твоим дядей Пьером прожили почти тридцать лет, и знать не знали никакой революции. И ведь неплохо жили: недавно кухню новую построили взамен старой.

– Ах, тётя, нельзя же всё мерить своей кухней! Слышал бы вас Огюст, он бы нашёл, что ответить, но и я вам скажу: революция – это повивальная бабка нового общества, она помогает ему появиться на свет, – важно произнесла Жозефина.

– Бог мой, где ты эдаких слов набралась? – засмеялась тётушка Лизетта. – Вот что значит влияние Огюста! Какие вы, девушки, доверчивые: что ни скажет милый друг, то для вас и истина.

– Огюст просто открыл мне глаза, а раньше я жила, будто слепая, – сказала Жозефина. – Свобода, равенство, братство – всё это были для меня пустые слова, а теперь я живу этим. Я и сама что-нибудь сделаю для революции, вот увидите!.. Мой Огюст вернётся, обязательно вернётся, и мы уже не расстанемся больше: он будет служить революции, а я помогать ему. Какое прекрасное будущее нас ждёт – да здравствует революция! – притопнув ножкой, крикнула она.

– Ну, тогда и я скажу: «Да здравствует революция», – улыбнулась тётушка Лизетта. – Дай-то бог, дай-то бог…

 Брячеслав Галимов