Песни полей

      Колхозы... Сколько о них написано в книгах, рассказано очевидцами, показано в кинофильмах. Много было негативного, тяжелого, даже страшного. В сталинское время колхозы были похожи на обычные лагеря для заключенных - полное бесправие колхозников и ничем не ограниченный произвол властей, но в этих своеобразных лагерях жили не только взрослые, трудоспособные люди, но и старики, и дети, и инвалиды. Голод и холод, непосильные налоги и отсутствие самого необходимого - все это было и я это помню. Помню, как отец привозил летом пучки (борщевик) и мать варила похлебку, помню, как ели крапиву и болотный аир, помню, как мы с младшей сестрой - Ниной собирали весной на огородах, оставшуюся в земле мерзлую картошку и наша мама готовила из нее какое – то хлебово, от которого у всех болели животы. Помню и то, как от недоедания, а проще сказать от голода умирал мой единственный брат - Витя.    Но и в таких условиях люди в колхозах жили и работали, растили детей и справляли свадьбы.

          Все тяготы колхозной жизни испытали и мы - дети войны. Но детство у нас все - таки, было. Были и игры, и забавы: катались мы на самодельных коньках, бегали на лыжах, тоже самодельных, вместо санок использовали ледянки - старые, негодные тазики или большие чашки, облитые водой. На них мы с криком и гоготом мчались со снежных гор. С малых лет дети начинали трудиться: ухаживали за скотиной, возились в огороде, помогали, как могли, своим матерям и отцам, но отцы были далеко не у всех - война. С 8 - 10-ти лет работали уже в колхозе: возили силос и сено, помогали матерям и на фермах и на сушилке, пасли овец. Но больше всего нас привлекала работа на покосе по той, простой причине, что она была связана с лошадьми. Коней мы любили. Работа на покосе для нас была разная: самые маленькие возили копны, те, кто постарше трудились на конных граблях, старшие ребята работали на сенокосилках.

       Раннее, июльское утро; солнце еще не взошло. Я сплю на чердаке или, как у нас говорят, на вышке; в избе спать тесновато - семья у нас большая, да и душно. А здесь я сам себе господин, никто не мешает, разве что кот устроится рядом, он любит шляться по чердаку - то изловит мышь, то воробья, а то, глядишь, и голубя изловчится сцапать. Отец на быках уже уехал в М.Т.С., за горючим, мать давно ушла на ферму - она работает дояркой. Но вот она вернулась с фермы, подоила  корову, проводила ее в стадо и подошла к лестнице, ведущей на чердак.

- Вставай, сынок, пора идти, - кричит она мне.

- Угу, - отвечаю я.

             Мать опять занимается своими делами, а я поворачиваюсь на другой бок, натягиваю на голову одеяло - утро прохладное, и опять засыпаю. Через некоторое время мама взбирается на чердак, стягивает одеяло, толкает меня в бок и уже сердито говорит:

- Вставай, вставай, а то Мосей (Моисей - так звали нашего бригадира) явится за тобой сам - попадет нам обоим. Делать нечего - встаю, натягиваю штаны, спускаюсь с вышки, наскоро умываюсь, хватаю приготовленный мамой кошель - в нем кусок хлеба, два огурца и чекушка молока, и бегу на конюховскую (так называли у нас конюшню). Из соседних домов выбегают мои друзья - товарищи - Витька Григорьев, Юрка Казенников и Валька Васяев.

           А на конюховской нас уже ждут. Лошади запряжены, женщины и девчата сидят на телегах, мужики докуривают цигарки. Нас встречает сердитый бригадир.

- Опять проспали!

Мы, молча, залезаем на телеги. Поехали. Сонными выглядим не только мы,  ребятишки, но и девчата - они вчера вечером, после работы, ходили в клуб на танцы и времени на сон у них было мало. Но вот взошло солнце, день вступает в свои права, высоко в небе поют жаворонки, над дорогой летают ласточки; утренний воздух освежает и бодрит. Постепенно сонливость уходит, и девчата заводят песню, «Каким ты был, таким остался...» - кинофильм «Кубанские казаки» недавно вышел на экраны. Закончив песню, девушки о чем-то задумываются. О чем они думают? Наверное, вспоминают вчерашний вечер, своих деревенских ухажеров и мечтают о такой большой любви, о какой они пели в песне и какую видели в кино. Но песня вновь зазвучала - начинают петь женщины. Но у них других песни - «Я у синего моря родилась ...», «Сронила колечко», «Там, в саду при долине...».  Слушают песни мужики и даже не курят, притихли мы,  ребятишки, молчат и девчонки - они старых песни не знают да и петь так, как поют пожилые женщины, не умеют. Это какая - то особая манера исполнения: с подголосками, с вариациями, с растягиванием последних слогов, с добавлениями с каких - то особых звуков, вроде «ать», «ять». Нигде я подобной манеры исполнения не встречал. Я не специалист и не могу определить, что это за стиль. Могу только добавить то, что в 60 - е годы группа (своеобразный ансамбль) наших, деревенских женщин, в том числе и моя мать,  запевала (солистка), ездили в город Красноярск и их записывали на радио и телевидении. Сохранились ли записи? Не знаю. Измучены женщины работой и заботами, детьми и хозяйством, но звучит песня и, хоть на какое - то время, уходят печали и тревоги, а вокруг родные просторы: поля и луга, рощи и колки, холмы и озера и это все

                                               «... родное и близкое, от чего так легко зарыдать»    ) 

Много воды утекло с той далекой поры, много я ездил по стране и много я видел, но эта картинка из моего детства сохранилась в памяти навсегда.

                                       И мне вспоминаются девичьи косы,

                                       Лесные поляны, туман на холмах,

                                       Холодные росы, поля, сенокосы,

                                       Душевные песни, стога на лугах.  

     Вот и сенокосные луга. Подъезжаем к одному из сметанных накануне зародов. Около него лежат грабли, вилы и прочий инструмент. Недалеко, в низинке, стоит колесный трактор «Универсал». Конюх подгоняет лошадей. Мы их ловим и запрягаем в таскушки. Таскушка, или иначе волокуша - это нехитрое транспортное средство для подвозки сена к зародам. Двухметровая, поперечная, толстая палка, к ней прикрепляются 4-5 березовых или талиновых чащин, веревками все это привязывается к гужам хомута, хомут надевается на шею коня, на коня садится «водитель», копновоз - агрегат готов к работе.

     Сенокосная бригада разбивается на два звена; звено - это трое метчиков, три группы укладчиков сена на волокуши - женщины и девчата, трое копновозов. Трактор с граблями один на два звена. Каждый знает свои обязанности: метчики с большими деревянными вилами выбирают ровную площадку для зарода, женщины направляются к валкам, копновозы следуют за ними. И начинается работа: Груня Петрова, подпрыгивая на жестком, железном сиденье трактора, сгребает сено  в валки, девчонки и женщины укладывают его на таскушки, копновозы везут к зароду; один из метчиков втыкает черенок вил в землю, перед копной; лошадь дергает таскушку и копна остается около зарода - поезжай копновоз за следующей. Гудит трактор, снуют по лугу лошади с волокушами, покрикивают на ребятишек мужики, с шутками набрасывают на таскушки пахучее сено женщины и девчонки - кипит работа. Никто не подгоняет людей и знают они, что за свой труд получат сегодня по палочке - трудодню , а что за эти трудодни дадут осенью, никто не знает, бывало, что и нечего, но все работают на совесть. Между звеньями разгорается даже соревнование; мы посматриваем в сторону соседнего звена, они в нашу. Привычка к добросовестной работе у моих земляков врожденная.

- К нам кто - то едет, - кричит один из мальчишек.

     Все поворачивают головы в сторону деревни. В клубе пыли показывается бригадирский конь и поворачивает к нашему стогу. На дрожках сидит наш дядя Мосей, а вокруг него примостились пятеро солдат. Среди солдат сидит и командир, на каждом погоне у него по одной лычке - ефрейтор. Работа приостановилась: народ собрался около бригадира.

- Это что за женихи? - спрашивает одна из женщин.

- Эти женихи на помощь к вам приехали. Косить они будут в лугу, вручную. Сенокоска там не пройдет - кочки.

        В советское время было принято отправлять в колхозы школьников, студентов, рабочих с различных предприятий и даже солдат. Вот и приехали к нам защитники Родины во главе с «командующим» - ефрейтором. Женщины поправляют платки на головах, девчата прихорашиваются - не каждый день увидишь таких кавалеров, мальчишки рассматривают форму, погоны, ремни. Но бригадир дает команду, - За работу! - и все расходятся по своим местам. Бригадир, вручив солдатам косы (литовки) и показав место косьбы, уехал.

     Сенокосная  страда продолжается. Луг пестрит девичьими сарафанами, ситцевыми платьями и разноцветными платками женщин, сатиновыми рубахами мужиков и ребятишек. Стрекочут кузнечики, шныряют по траве ящерицы, спешат по своим делам суслики, а иногда из норы высовывает нос барсук; из соседнего колка слышен гомон скворцов – они, к большому огорчению женщин, объедают черемуху; высоко в небе продолжают петь свои песни жаворонки. Всякой живности на наших полях в то время было много. Куда все это делось? Сейчас не услышишь жаворонка, очень редко увидишь ласточку, нет уже и барсуков, мясом которых мои земляки лечили туберкулез. В 60-ые и 70-ые годы знаменитые самолеты АН-2 усердно поливали наши поля ядохимикатами, уничтожали сорняки. Уничтожали или не уничтожали они сорняки - я не знаю, но то, что принесли большую беду природе, это точно. К этому добавлялись химические дожди, приходящие из Кузбасса и, позднее, выбросы из труб Березовской ГРЭС. Внесли свою лепту и ракеты,размещенные в нашем и соседних районах. При их заправке испаряется и попадает в атмосферу гептил - очень ядовитое вещество. Гибнет картофель, желтеют и засыхают огурцы, помидоры и другие овощи. А как - же люди? Но кто и когда у нас думал о людях? Раньше на первом месте были государственные интересы, остались они и сейчас, а к ним добавилась еще и жажда наживы. Больная это тема.

      А между тем солнце показывает на обед - часов в ту пору ни у кого не было. Все уже порядочно устали; жарко, душно, кусают людей и животных комары и мошка, оводы и слепни. Не только мы - ребятишки, но и взрослые посматривают в сторону телеги с бочкой, около которой горит костер и копошится пожилая женщина. Это моя тетя Кристина. Она готовит обед для всей бригады; сколько я помню, именно она всегда была поварихой во время покоса. Уважали и любили ее люди, любил ее, конечно, и я. Трудная у нее была судьба. Вышла замуж за брата моего отца в конце 20-ых годов и вскоре семью раскулачили, но оставили в селе, отобрав и дом, и скот, и все другое имущество.

      Дядя Михаил вступил в колхоз и работал пастухом. В 37-ом году его арестовали как «врага народа»; поводом было то, что он обругал бригадира (это был не Моисей), найдя у него свой потерянный кнут. Заодно хотели взять и моего отца, но он был далеко - на лесозаготовках и как - то это дело заглохло. Тетка Кристина ничего о судьбе мужа не знала, жила одна, растила сына и только в 60-х годах выяснила, что Михаил погиб на Колыме в том - же 37-ом году. Такая судьба была не у одной моей тетки.

      Вот, наконец, мы видим, что наша повариха подняла тяжелую оглоблю; на оглобле трепещется «флаг»-мешок из-под картошки. Это означает, что обед готов. Народ направляется к обеденному стану  . Люди рассаживаются вокруг котла: на телегах, на оглоблях, на сене. Нам, копновозам нужно еще распрячь лошадей, отвести их в лог, где хорошая трава, и спутать; поить будем позже, сразу нельзя - они еще потные. Но вот усаживаемся и мы, достаем из кошелей домашнюю снедь и ждем, приготовленного моей тетей супа. В супе есть даже мясо, его выдают в колхозной кладовой. Стоит такой обед не дорого, но мы, ребятишки зарабатываем так мало, что по окончании покосных работ остаемся в долгу перед колхозом. Из лога подходят солдаты и устраиваются недалеко от нас. У них свои продукты - сухой поек, но повариха угощает супом и солдат.

        Не успели покончить с обедом, как видим - опять подъезжает бригадир, а с ним на дрожках сидит друг детей, да и не только детей,  дед Филипп. Дед Филипп - это наш деревенский «артист», худой, непоседливый, с тощей, острой бороденкой, похожей на шолоховского деда Щукаря. Про деда Щукаря мы уже слышали в школе, от нашей учительницы, Олимпиады Григорьевны. Дед Филипп привлекал нас тем, что мог часами рассказывать разные истории, сказки, всякую небывальщину и даже петь песни. Иногда нас, детей оставляли ночевать в бригадной избушке, чтобы мы могли утром подольше поспать. А чтобы нам не было скучно, с нами ночевал и дед Филипп. С ним скучно не было. Он развлекал нас, да еще как! Рассказывает, рассказывает свои страшные истории и сказки, причем с подробностями, в лицах, с показом, мы уснем, а он соскочит с нор, да как закричит своим старческим, хрипящим, но довольно громким голосом:

- Караул! Спасайтесь! Огненный змей летит!

Мы, как очумелые, подскакиваем, нечего понять не можем и не знаем, куда бежать. Дед довольный, молча, гладит свою бороденку и ухмыляется.

       Он пытался, и не безуспешно, разыгрывать даже своеобразные спектакли (постановки, как говорили у нас) и с нами, ребятишками, в избушке, и со взрослыми, на полевом стане. Вот и на этот раз он затеял какую - то постановку. Рассадил и расставил баб, мужиков, объяснил каждому его роль и спектакль начался... Я уже не помню ни содержания спектакля, ни того, как играли «артисты» и как с ними справлялся «режиссер», но я хорошо помню, что вскоре всех отвлекла другая «тема».

       Как я уже говорил, солдаты обедали в стороне от нас, «спектакль» они не смотрели. Мы, хоть и увлечены были дедовской постановкой, но все - таки заметили, что командир на кого - то покрикивает. Голос командира звучал все громче, а один из солдат вскочил и стал по стойке «смирно». Все забыли про «спектакль» и повернулись в сторону солдат.

- Ты растерял казенное имущество, и я тебя накажу. Вон видишь пшеничное поле? Обежишь вокруг него три раза,- кричал «главнокомандующий».

     Оказывается, солдат утерял где - то пилотку. И солдат побежал; дороги вокруг поля, конечно, не было, бежать  нужно было не менее двух километров. Притихла вся бригада, насупились мужики, заутирали платками глаза женщины. Завершил один круг солдатик, возвращается к командиру, и мы видим - он хромает, видимо, натер сапогом ногу.

_ Ах, ты и портянки наворачивать не умеешь, - шумит ефрейтор. - Беги дальше, да побыстрее.

- Нет, стой, - говорит наш бригадир и направляется к солдатам, за ним идут мужики.

- Ты что, паскудник, делаешь? У многих женщин сыновья в армии, что они подумают?

- Так ведь потеря имущества, армейская дисциплина, - хорохорится военный начальник.

- Мы тебе покажем дисциплину.

И показали... «Главнокомандующий» несколько дней ходил с синяками.

     Но сено нужно было убирать. Работа не ждет. И вновь мы снуем от валков  к зароду, от зарода к валкам;  женщины быстрым шагом идут вдоль валков  и на ходу бросают сено на таскушки, мужики поднимают вилами целые копны и забрасывают их на стог. Солнце палит, лошади уже в мыле; устали и люди.

- Перекур, - доносится крик от зарода.

     Мы, ребятишки, валимся с коней на сено, мужики закуривают. А женщины? А женщины собирают клубнику, она спелая и крупная. У каждой из женщин, семья, дети, всех нужно кормить. Вот и собирают они в каждую свободную минуту и клубнику, и смородину, и черемуху, а если нет ягоды, то рвут слизун (дикий лук), пучки (борщевик) и другие съедобные растения.

       За озером, над горами показались тучи. Нужно быстро завершить зарод; дождь может промочить его и сено испортится. Темп работы ускоряется; на зарод по веревке залезает опытный вершильщик. От него требуются и умение, и сноровка. Нужно так заделать бока, лбы, верхушку, чтобы зарод не «провалился» и чтобы дождь его не промочил. В руках у стоящего на верху мужика грабли, он ими принимает сено, укладывает в нужное место и покрикивает,

- Давай на лоб! На правый бок! Кидай в середину! 

Ну, вот все закончено. Покосное звено собирается у стога; подходят и солдаты. Девчата, усевшиеся кучкой под зародом, посматривают на них и начинают песню:

                                             Над рекой зарница догорала,

                                             Ветер стал над нивами кружить.

                                             Сибирячка друга провожала

                                             В армию советскую служить.      

     Девчонки своей песней хотят привлечь внимание незнакомых парней и, конечно, это им удается. Вечером на танцах знакомство продолжится, если командир позволит солдатам пойти в клуб.

- Что - то нашего главного начальника не видно, - замечает одна из женщин.

- Появится, куда он денется.

Большой начальник не заставил себя долго  ждать.   

    -Что это за собрание у вас? Почему не работаете? - зашумел наш бригадир, подъехв к зароду.  

- Так ведь, дядь Мосей, дождик намечается.

- Ну, ну. Ладно, уж.

Бригадир замеряет объем зародов.

- Норму сделали, даже больше.

- Мы же старались, работали.

- Молодцы, молодцы. Ребятишки, можете ехать домой на своих конях. Дед Роман приготовил для них овса. Но смотрите у меня, гонки не устраивать. Узнаю, надеру уши. Мы твердо обещаем не устраивать гонок, но знаем мы, да и бригадир знает - пустое это обещание.

     И вот лошади распряжены, сбруя уложена под зарод,подпруги подтянуты и мы уже все в седлах. Едем шагом - бригадир не далеко, все видит. Витька Григорьев, он самый старший из нас, дает команду: «Запевай «Варяга»». И мы запеваем. Солнце скрылось за тучей, повеял прохладой ветерок, по сторонам дороги «стоит пшеница золотая» и звучат одна за другой наши песни - «По долинам  и по взгорьям», «Там, вдали, за рекой», «Три танкиста». Поем мы не очень слаженно, зато громко. Поем и поглядываем вперед и назад. Никого не видно. Кони, хотя и устали, без понуканий ускоряют шаг и переходят на рысь - они знают, что в конюшне их ждет овес. Пора. Полетел наш эскадрон галопом. Крики, визг, гиканье. Пыль за нами кружится вихрем. Но деревня уже близко; дальше скакать опасно - увидит дед Роман, попадет нам. Успокаиваем лошадей, переходим на рысь, а затем и на шаг, спорим о результатах гонки; победитель хвастается своим быстроногим скакуном. В воротах конюховской нас встречает дед Роман.

- Опять гнали лошадей! Вон они ,какие потные. Вот я вас! Но нам некогда оправдываться. Быстро расседлываем коней, отводим их к кормушкам и бегом на речку. На ходу раздеваемся, прыгаем с берега в воду, плаваем, ныряем, кувыркаемся. Между тем туча закрыла небо, погромыхивает гром, становится темно. Пора домой. В окнах домов видны уже огни - горят керосиновые лампы; электричества у нас в ту пору не было. Гурьбой идем до деревни и расходимся по своим домам. Завтра увидимся снова. Если даже будет дождь, и на покос не поедем, дядя Мосей все равно найдет работу: возить силос, чистить на конюшне, подвозить зеленку на скотный двор. Дел в колхозе хватает.

                                           Дети знали работу колхозную,

                                           С матерями капались в земле;

                                           На работе и стали мы взрослыми,

                                           По родной разлетелись стране.    

Прошли годы и десятилетия. Многих ,моих друзей уже нет в живых; приезжаю я иногда в мою родную деревню и вижу, что она изменилась и совсем не в лучшую сторону: на месте нашей конюшни крапива и бурьян, исчезли не только некоторые дома, но даже целые улицы - Заречная, Поселенская; речка заросла камышом, осокой, рогозом, в ней уже не искупаешься. И люди в деревне другие, незнакомые.

                                           Не найти мне в деревне друзей,

                                           И знакомых встречается мало;

                                           Время мчится, жалей, не жалей,

                                           Все, что было, давно миновало.  

Но остались наши поля и рощи, холмы и озера, осталась память о нашем далеком, трудном, но все - таки, светлом детстве.

 2020.    В. Тихонов

 Тихонов Валентин Максимович