1.
- Алина, пойдём гулять, - предложила мама.
- В деревне гулять негде, - сказала я.
- Как это... как это негде?! - возмутилась бабушка.
- В деревне всего один магазин, - сказала я. - В нём мы уже были.
Папа рассмеялся и посмотрел на маму хитро.
- Твоё воспитание!
Бабушка тоже рассмеялась. А дедушка улыбнулся, зачем-то затылок почесал и провозгласил:
- Зато, у нас природа!
- Собирайся! - скомандовала мама моей нерасторопности. Добавила сердито: - Руки не забудь помыть!
- Это для того, чтобы я природу не замарала? - спросила я.
Бабушка и папа снова рассмеялись. А дедушка погрустнел отчего-то и пробурчал:
- Эх, все бы такими марателями были, как ты!
- Я не маратель, - сказала я. - Я девочка. Я марательница.
Отчего-то дедушка усы улыбкой распушил.
- Андрей, и ты прогуляйся, - тепло посмотрел он на папу.
- Дрова доколю, можно будет и бездельем помаяться, - улыбнулся папа.
- Что, сам не справлюсь! - возмутился дедушка. - Сила в руках есть ещё!
- В городе отдохну, - махнул папа рукой. Он посмотрел на маму улыбчиво. Очень-очень улыбчиво посмотрел и сказал: - Около речки погуляйте, за холмом. Там места самые красивые...

2.
Ко мне тихо подкралось удивление. Стало щекотать любопытством. Стихи сами повылазивали.

Жук жужжал, жал, жал.
Жук мал, мал, мал.

Их хотелось повторять до надоедливости. Я бы ещё и ещё их скороговорила, если бы в голову не влезла другая мысль, более прилипчивая.
- Жук, где твоя мама? - спросила я.
А моя мама сказала:
- Это не жук, это шмель.
Слово было смешным, мохнатым и ш-ш-шмельшным.
- Шмель-шамель, - сказала я и чихнула.
- У тебя нос в пыльце - сказала мама.
- Пыльца - это что? - спросила я.
Мама всей красотой своей улыбнулась и сказала:
- Это такие маленькие, желтые зёрнышки, которые в середине цветов находятся.
А у меня стихи повылазивали:

Жук жужжал, жал, жал.
Жук пыльцу собирал.

- Жуки пыльцу не собирают, - сказала мама, вытирая мой нос носовым платком.
- А кто собирает? - спросило моё любопытство.
- Пчёлы. Они летают от цветка к цветочку. Пьют нектар, который в цветах находится.
- А заче-е-ем?!
- Они из нектара и из пыльцы мёд делают.
Я поняла, что моё стихотворение неправильное. И тут же, другое стихотворение, ужасно наглое, прогнало то, неправильное:

Жужжит жук
Не от скук.
Он маму может только выж-ж-жуж-ж-живать,
Потому что жук.

Я хотела его запомнить, но Забывайка объявился. И всё вынапридумыванное спрятал. И правильно сделал. Иначе, чем бы я про остальное думала.
- Мам, а как цветы разговаривают? - спросила я.
- Подожди, - сказала мама. И стала играть в бормоталочку: - ...может только выжужживать, потому что жук.
- Мам, в тебе тоже Забывайка живёт? - спросила я.
- Подожди, не мешай! - сказала мама. И снова стала играть в бормоталочку: - ...в тебе тоже Забывайка живёт. А как цветы разговаривают?
- Мам, когда я выучу все-все буквы и научусь писать, тоже стану за тобой следом ходить и каракулить в тетрадке твои слова.
А мама сказала:
- А вот специально выгибаться ни к чему.
А у меня выпалилось:

Выгибаться, разгибаться,
Загибаться, извиваться,
Извиваться, загибаться,
Разгибаться, выгибаться...
- Не смотрите так!
Пока!
То - зарядка червяка.

Мама ахнула. Мама рот раскрыла. Присела, на колено тетрадь положила и карандашом стала Забывайку гнать. А я дальше пошла. Поляна всё не кончалась и не кончалась.
- Далеко не уходи! - крикнула мама.
- Я не далеко! - крикнула я. - Я ведь ещё не спряталась!..

3.
- Алиночка, вот это лук, а это сорняки. Сорняки нужно выдёргивать, а лук оставлять.
- А сорняки жить хочут? - спросила я.
- Не хочут, а хотят, - строго сказала мама.
- Хочут, - заулыбалась бабушка. - Вот только, на одной грядке с луком им не ужиться.
- Я их должна убивать?
- Не убивать, а полоть, - сказала мама.
- Уничтожать! - Бабушка так взмахнула рукой, словно в ней была сабля.
- Но они же живые, жить хочут, - растерялась я.
- Не хочут, а хотят! - более строго повторила мама.
- Я не буду полоть, - сказала я. - Я не могу убивать!
- Да что ты, внученька, это работа такая, - округлила глаза бабушка.
- Это плохая работа! - сказала я.
Тут дедушка подошёл.
- Нечего ребёнка третировать! - сказал, улыбаясь сурово. - Я ей другое задание дам. Вон, цветы пить хочут. Возьми-ка леечку, полей их. Благодарностью отзовутся, красивше будут.
- Не красивше, а красивее, - сказала мама, но не очень строго. - И не хочут, а хотят. Вы чему ребёнка учите?
А дедушка пробурчал:
- Ты бы неправильности в другом месте поискала...

4.
Я подслушивала.
- Анна, - позвала маму бабушка.
- Да, мама!
- Налей кваса кружку, отнеси Андрею.
- Хорошо, мама!
- Подожди, я кофточку тебе купила. Одень-ка!
- Сейчас, квас отнесу и...
- Нет, - перебила бабушка, - сейчас одень! И вот что, обними его, прижмись.
- Он же потный весь!
- Пота не бойся. То мужицкий пот, от работы. Он сладкий самый.
- Но... зачем?!
- А затем, доченька, что на пот его хочу я наговор старинный сделать. Чтобы ты у него одной единственной была, на всю жизнь. Чтобы любовь ваша, как яблоня по весне, всю жизнь цветом радости распускалась. Чтобы радость эта солнышком ласковым для внучки и внука были.
- Для какого внука?! - рассмеялась мама. - В планах нет!
- Пора бы уже, пора, - ласково сказала бабушка. - Один ребёнок - не ребёнок. К тому же, боюсь я, как бы вы Алину вниманием не избаловали.
- Мам, а ты что, умеешь... колдовать?! - поселился в голосе моей мамы страх.
Бабушка помолчала чуть, заговорила:
- Травы знаю, лечить ими многое что могу, а от заговоров подальше стараюсь держаться. Не доброе это дело, даже если с добрым словом творимое. То, что сделать хочу, не колдовством называется, а ведованием. Наговор тот силу сильную имел, когда ещё христианства на Руси не было, а теперь и того могутнее. С древности его род мой хранит, из поколения в поколение передаёт. И, без хвальбы скажу, в роду нашем ни гуляний на стороне женатых и замужних, ни разводов, ещё не было... Ну, будешь одевать?!
- Не знаю.
- Решать тебе. Знай, доброе дело грехом не может быть. А если есть грех, на себя возьму. И вот ещё что, о том тоже не могу не сказать, наговор этот не только Андрея присушит, но и его для тебя сделает единственно любимым, до самой его смерти.
- Он и так для меня единственный! - рассмеялась мама. - Других мужчин для меня попросту не существует.
- Это хорошо. Хуже было бы, если бы притворство в тебе жило. Против воли твоей идти, душу ломать, и есть грех.
- Я согласна, мама!
- Так слушай! Как обнимешь мужа, как можно быстрее ко мне иди. Как наговор прочитаю, запомни его. С раза единого запомни.
- А если записать?
- Нельзя его записывать. Он живым духом в душе твоей должен поселиться. Повторить могу, но силу от этого теряет. А он и во внучке захочет добротой отозваться. И в детях, которых следом родишь. И в детях детей твоих.
- Я постараюсь.
- Кофточку с час потом не снимай. Мне её отдашь. С рук в руки. Я простирну её. Сама простирну. В том тоже хитрость есть. С ней опосля тебя ознакомлю.
- Хорошо, мама!
- Давай-ка, поторапливайся! Неровен час, дед возвернётся.
- А где он?
- В магазин я его послала, за печеньем для Алины...
Я тихо-тихо, как мышка, вышла из сена... - ой, из сенок! В ограду вышла. В воротную щель подглядывать стала за улицей.
Там папа дрова колол. В его мускулах бугры бугрились. Кожа - словно маслом смазана. Только это никакое не масло было. Пот.
Мама из дома вышла. А из ограды на улицу выбежала. А я нос в доску вдавила, чтобы глазу лучше виделось.
- Уработался, добрый молодец! - смеясь, сказала мама. - От тебя пар валит, как дым от трактора!
- У-у-у! Квас! - заулыбался папа. - Вот спасибо!
Папа квас выпил, а мама обхватила его руками и за ухо укусила.
- Что ты?! - закричал папа. - Я же грязней трубочиста!
- Ой! - вскричала мама. - У меня молоко на плите!
И убежала в дом.
Я вышла на улицу. Папа стоял и улыбался, как бабушка говорит, до ушей самых. Он меня не сразу даже заметил. А когда заметил, и мне улыбнулся.
Я подождала немножечко, чтобы у папы от кваса пота добавилось. Подошла.
- Пап, присядь! - попросила я.
Он хотел меня поцеловать в щёку, а я обхватила его шею руками. И прижалась к нему, крепко-накрепко. За ухо укусить не успела. Папа оторвал меня от себя. На землю поставил.
- Я же грязней паровоза! - весело смеясь, сказал он.
- Ой! - вскричала я. - Я куклу забыла покормить!
И убежала в дом.
- Бабушка, бабушка! - крикнула я, вихрем врываясь в кухню. - На мне тоже сладкий пот папы. Я его тоже обняла. Я его тоже всегда-всегда буду любить!..

5.
Я выучила новое смешное слово - фляга.
Если в слове этом поменять местами буквы “я” и ”а”, оно станет словом “флаг” с буквой ”я” на конце.
- Дедушка, у тебя флаг есть? - спросила я.
- Зачем тебе флаг?! - удивился он.
- Есть, или нет?!
- Нет.
- Жаль, - горестно вздохнула я. - Иначе мы бы по воду ходили с флагом.
Я ещё не слышала такой смех дедушки. Удивилась. Он странно смеялся. Словно букву “ы” старался выговорить, но какие-то бульканья мешали.
Я снова за верёвочку повезла тележку с колёсиками, с флягой на ней, к ещё одному новому слову, которое называлось “колонкой”. А дедушка шел сзади и смехом булькал. Помолчит-помолчит и побулькает. Помолчит-помолчит и побулькает.
Я продеклу... продекле... продекламировала, вот:

В слове фляга
Спрятан смех
В нём от флага...

Дальше не вынапридумывалось. Два слова противных, ”рыбий мех”, стихотворение испортили.
Дедушка на столбе кнопочку нажал. Колонка заурчала, вода полилась из большой и толстой изогнутой трубочки во флягу.
Обратно тележку за верёвочку вез дедушка.
Флягу он унёс в маленький домик. Я боялась в него заглядывать.
- Дедушка, а дедушка, а кто там живёт?! - спросила я, когда он вышел с пустой флягой.
- Это баня, - сказал он.
- Она так много воды пьёт?! - удивилась я.
- Да, уж! - покачал головой дедушка. - Потаскать изрядно приходится.
- Она страшная?! - округлила я глаза.
- С чего бы ей страшной быть? - улыбнулся дедушка.
- Она... она больше динозавра?! - испуганно спросила я
- Хм... - почесал дедушка затылок, - какую смог, такую срубил.
- Срубил?!.. Ты её ранил?!!!
- Кого?!
- Баню!
Дедушка не ответил. Ему снова в затылке почесать захотелось.
- А как она, такая большая, в таком маленьком домике умещается?! - спросила я.
- Кто?
- Ба-а-аня!
И тут дедушка захохотал. Громко так, раскатисто.
Бабушка из дома выбежала, уставилась на него, в испуг играя. А дедушка, как только смеяться устал, пересказал наш разговор. Бабушка тоже посмеялась. А потом сказала:
- Ай да внучка! Ай да молодец! Деда смеяться научила! Пойдём, покажу тебе баню.
- Я боюсь! - сказала я.
- А нет там ничего страшного, - добрым голосом заговорила бабушка. - Баня - это маленький домик с большой печкой. В бане моются...

6.
- Мам, а как ты меня мыть будешь? - спросила я. - Здесь ванны нет.
- Сначала я тебя парить буду, - улыбнулась мама. - Ложись на полок... Да не на пол! Вот сюда, на доски ложись!
Мама что-то сделала, печка зашипела сердито.
- Мам, мне страшно, - сказала я. - И страшно-страшно жарко!!!
А мама приказала:
- Ложись на живот!
Она взяла много веток с листьями и стала меня ими бить. Я терпела-терпела и заплакала.
- Что с тобой, Алина?! - обеспокоилась мама.
А я прокричала:
- Ты нехорошая!!!
- Алина, что с тобой?!
- Я не делала плохого! - крикнула я. - За что ты решила меня бить такими многими розгами?!!!
- Алина, да ты что... ты и в самом деле подумала... Ой, Алиночка, бить тебя я не собиралась!
- Ты меня била! Била!!!
- Да нет же, нет! Эти ветки называются веником. А веником парятся. Стукают по телу и получают удовольствие.
- Розги не могут быть удовольствием!
- А веник может! Я тоже парюсь. Влезаю на полок и стукаю себя веником. Иногда папа меня стукает. А уж как папа парится, знала бы ты! Я от жара прячусь, на лавочке сижу, пригнув голову, а он веником лупит себя изо всех сил и смеётся от радости.
- Правда? - спросила я, вытирая ладошкой слёзы.
- Правда, - серьёзно ответила мама.
- Честное-пречестное?!
- Я подтверждаю, - сказал голос папы за дверью. - Я в городскую баню редко хожу, а деревенскую - обожаю!
- Подслушивать нехорошо! - крикнула я.
- Я не подслушивал, - ответил папа. - Я в предбаннике сижу, чтобы в полотенце тебя завернуть и в дом унести. - И сказал строго: - Анна, ополосни Алину водой и давай сюда. Рано ей ещё париться.
- Я не маленькая! - обиделась я. - Мам, ты постукай меня ещё немножечко. Я тоже хочу знать, какие радости в венике прячутся?!..

7.
Бабушка и дедушка были уже не красными - наверное, остыли.
Папа хотел забрать у них какой-то первый пар, но дедушка сказал:
- Первыми в баню пойдём мы. Нам на стол собирать, гостей дорогих привечать.
Гости дорогие - мама и папа. У мамы серёжки и те золотые, а у папы есть машина и работа плистижная - вот! А у меня только котёнок Кузя и попугай Гоша есть. И игрушки... Братика и того нет.
Папа с шумом втягивал в себя чай из блюдечка и блаженничал:
- Ох-х-х, хо-хо! Хор-р-рош-ш-шо-о-о!
Мама поглядывала на папу влюбчивыми глазами и осторожно, морща нос, пила чай из белой чашки.
Вот они - красными были. И бесстыдно потели. И полотенца мокрили лицами. А я остыла, уже. И, наверное, была не совсем красная.
- Анна, что же ты, без варенья то? - засуетилась бабушка. - Воду то одну, что дуть?!
- Сахар - сладкая смерть! - рассмеялся папа.
- Сладкая - не сладкая, а килограмма два лишних я у вас набрала - загадочно сказала мама. - Неделю придётся на огуречной диете сидеть.
А дедушка с непонятностью подружился.
- Русская женщина должна быть в теле! - сказал он. И добавил: - Вот радость - костями стучать!
Бабушка на него взглянула строго и мне ещё стакан молока налила.
- Пей внученька, пей! Молочко деревенское, вкусное!
- А у нас в городе молоко городское, - сказала я.
- Разве же ваше молоко с деревенским сравнится, - покачала головой бабушка.
- Не сравнится, - сказала я. - Городское в пакетах, а это в кувшине... А пакеты кто, корова делает?!
Мама руку к комоду протянула, тетрадку схватила и раскрыла, чтобы снова Забывайку карандашом гнать. Папа улыбку серьёзностью захотел воспитывать. Бабушка за живот схватилась, чтобы не мешал смеяться. А дедушка сказал:
- Ребёнок оторван от жизни.
- Я не оторвана, - ответила я. - Я ещё не совсем знающая. Я уже целых четыре с половиной года не учусь в первом классе.
- Простительно, - улыбнулся дедушка.
Со взрослыми трудно разговаривать. Самого простого не понимают. А если понимают, стараются сделать непростым.
Стихи сами повылазивали. Я их не в слух проговорила, продумала:

“Оторвать у папы серьёз,
У мамы - разумение,
У бабушки, хохот до слёз,
У дедушки - бурчание,
Всё равно, что у мишки лапу...
Отчего-то хочется плакать!”.

Стихотворение это я и сама не поняла. Оно пришло откуда-то, из вдохновения. Важное очень. И значительное. И мучительное.
Я его отдала Забывайке.
И тут, мне спать захотелось, очень-преочень. Глаза сами закрываться захотели. И даже тогда закрываться не расхотели, когда папа меня с курами сравнил. Он сказал:
- Алинка носом клюёт.
Мне уже ничего не хотелось, даже обижаться.
Мама отнесла меня в другую комнату, положила на кровать, поцеловала и прошептала влюбчиво:
- Спокойной ночи, моё солнышко!..

8.
Мы в город ехали.
Мама играла со мной в большие слова.
Если бы маме не любилось играть в большие слова, я бы не играла. Мне больше нравится придумывать смешные слова. Или с теми возюзюкаться, которым нравится быть смешными. А мама всё хотела и хотела, чтобы я пополняла какой-то ларный запас, искала вдохновение и упражняла воображение.
Со мной большие слова дружить не сразу хотят. Царапаются радушием... ой, не так сказала! Они равнодушием колючатся!
Мама называла слово и ждала, что я скажу. Я старалась придумать, что скажу. А она объясняла не так, как я повынапридумывала. Но иногда то, что я сочиняла, мама просила меня не забывать.
- На этом можно строить забавные и интересные ассоциации, - говорила она. - Если у тебя будет своё внутреннее видение слов...
Я не всегда её слушала. А если слушала, то не спорила. Если с мамой спорить, она непонятливостью объясняется. А если не возражать, улыбаться начинает и перестаёт говорить так много слов, которым не хочется во мне жить.
Мимо нас промчалась высоченная и длинная машина с нарисованной красной бутылкой на боку. На бутылке набросаны были синей краской очень холодные капли крупной воды.
- Большегрузный, - сказала мама.
- Это слово я знаю, - обрадовалась я. - Мне Сашка деревенский про удочку всё рассказал. Даже дал порыбачить. Я две маленьких рыбки поймала.
- При чём здесь рыбалка?! - удивилась мама.
- Ты разве не знаешь, что на удочке болтается нитка прозрачная? - спросила я. - Её леской зовут!
- При чём здесь леска?! - ещё больше удивилась мама.
Я объяснила, для её непонятливости:
- Когда на леске будет прилеплено большое грузило, удочка будет большегрузной.
Папа смеялся, пока громкие хохотунчики в нём не кончились. Затем ещё немного посмеялся, пока тихие и маленькие хохотунчики не кончились. А потом сказал, не поворачивая головы:
- От твоих уроков у Алины в голове будет сплошная каша.
- Гениальная каша! - заявила мама. И сказала смешное:- Не отвлекайся, следи за дорогой!
- Иначе дорога может украсть у машины каждый провороненный километр?! - спросила я.
Мама хмыкнула, а папа захохотал. Сначала он очень хорошо посмеялся. Затем, хорошо посмеялся. И сказал:
- С вами, того и гляди, в аварию попадешь!
Мама замолчала.
Я вспомнила все каши: гречневую, манную, гороховую, пшённую, макаронную... Гениальную не вспомнила. Сплошную тоже не вспомнила.
А потом я наблюдала за мошкой-крошкой. Она ползала по стеклу, не боясь скорости.
- Пап, а пап! - позвала я.
- Папа ещё не опытный водитель, - строго сказала мама. - Когда он за рулём, ему не стоит мешать.
Я молчание продолжила. Я для молчания дорогу сделала, ровную и прямую.
- Ты о чём хотела спросить? - посмотрел на меня папа через зеркальце.
- Я?!
- Кто же ещё?!
- Ну-у-у!.. Пап, а пап, а почему твои родители деревенские, а мои городские?!
Папа молчал-молчал и машину остановил. И взорвался. Смехом взорвался. А когда ему надоело смеяться, ко мне повернулся.
- Откуда в такой маленькой голове столько каверзных вопросов?! - улыбаясь, спросил он. - Я бы до шутки такой за всю жизнь не додумался!
А у меня повырывалося:

У утки,
Какие могут быть шутки?!..

- Алина!!! - отчего-то рассердилась мама. - Вот уж не ожидала от тебя такого!
А папа обидчивостью покрылся. На маму посмотрел каким-то особым, плохим взглядом и сказал:
- А ведь она не свои слова высказала! Что же ты со мной, тупым таким, живёшь?!
А мама посмотрела на него каким-то особым, растерянным взглядом и сказала:
- Это недоразумение. Ни о чём подобном я никогда с ней не говорила.
Я хотела спросить, чего мама от меня не ожидала, но тут обнаружила, что стихи потерялись. Я их искала, а они всё больше терялись.
Дальше ехали в молчаливости.
И тут я вспомнила, что папа в детстве толстым был, неповоротливым и букву “р” не выговаривал. Воспитательница его слово “кря” заставляла повторять. А в нём жило ужасное и ужасно упрямое слово “кля”. Дети его стали “уткой” дразнить и глупым... Мне бабушка об этом рассказала. По большому секрету.
Когда поняла, отчего папа обидчивостью покрылся, стихам надоело в прятки играть. Открылись. Я их сразу же запомнила.
- Пап, а пап, - сказала я.
- Слушаю, - сказал он чужим голосом.
- Пап, те слова я не для обидчивости сказала. У меня стихи такие захотели повылазивать.
- Какие, такие?! - сердито спросил папа.
Я выпалила:

Каковы для утки
Шутки?!
Коль утята захотят,
Унырнуть на дно пруда
Она может без труда.
Для неё ведь ерунда
Унырнуть на дно пруда.

Мама прижала меня к себе и сказала таким тоном, словно я уже выросшей была.
- Извини, Алина.
А я сказала важные слова:

Чтобы в мире людям жить
Всем всех надо извинить.

Папа в зеркальце заулыбался. У него так глаза заблестели, словно плакать ему захотелось от какого-то счастья.
А мама закричала:
- Останови машину!
- Зачем?! - растерялся папа.
- Я тетрадь в багажнике оставила!
А я сказала:
- Эти стихи не надо тетрадить. Я их крепко накрепко у Забывайки отобрала... Мам, а мам, а когда мы снова к бабушке и дедушке поедем?!
- Месяца через два, - улыбнулась мама. - Сейчас, когда папа машину купил, мы в деревню часто будем ездить.

9.
Нас Кузя встречал. Хвост вверх тянул, словно рыбак удочку. Мордочкой ноги мне гладил. Сказать что-то хотел, но у него только мурлыкалось.
- Бедненький, - сказала я. - Ты у нас покинутым стал.
- Никакой он не покинутый, - рассмеялась мама. - Мы ему еды на три дня оставили.
- Ему не еда, ему я нужна, - сказала я. - Мам, давай у попугая клетку попросим. Кузя в клетке будет в деревню ездить.
- Приедем и квартиру не узнаем, - сморщила нос мама. - У Гоши любимое занятие обои рвать.
А у меня повырывалося:

У котёнка столько бед,
У котёнка мамы нет,
У котёнка папы нет.
У котёнка вся семья - это я!
Его любить не перестану,
Для него - я мамой стану!

Мама к сумке бросилась. Тетрадку карандашную искать. А моё стихотворение ещё не кончилось. Я ведь главного не сказала:

Кузя для меня не будет плох,
Даже если в деревне наловит блох.

Мама и это записала.
- Умница ты моя! - сказала она. - Вот только, последние две строчки желательно переделать.
- Их нельзя переделывать, - сказала я. - В них важнее важнючего наважнючено!..

10.
- Мам, а мам, пошли гулять!.. Ма-а-ам, по нас магазины соскучились!
- Сейчас, минуточку. Вот только ещё одну мысль за хвост поймаю...
- Они что, у тебя котёночные?!!!
А мама засмеялась.
- Ой, Алинка, с тобой не соскучишься!
- Мам, а мам, а что ты делаешь?
- Книгу пишу. О тебе.
- А зачем?
- Чтобы ты, когда вырастешь, не забыла своё детство.
 

К О Н Е Ц.

 Владимир Кочкин

x

Иллюстрация к: НЕ ЗАБЫТЬ ДЕТСТВО.