От редактора

Для меня этот “роман” начался с компьютерного послания, полученного от друга-однокашника в начале 2019 года: “Я тут нашел старую потрепанную тетрадку тридцатилетней давности, – сообщил он, – Моя тетя болела полиартритом и многие годы была прикована к постели. Тогда, спасаясь от постоянных болей и вынужденного одиночества, она написала много чего хорошего. Никто из окружающих и не подозревал об её увлечении литературным творчеством. Только сын постоянно подтрунивал: “Что ты, мама, там шкрябаешь? Никто никогда читать не будет”. Мне кажется, Анатолий, тебе бы пригодились её рассказы”.

А вскоре Леонид прислал по электронной почте отрывок из рассказа его любимой тёти. Нет, это оказались вовсе не вымученные на закате жизни воспоминания больного человека. Это, мне кажется, настоящая литература.

“Спасибо, Лёнчик! “Тетрадка” понравилась. Язык хороший у твоей покойной тетушки”, – без промедления и вполне искренне ответил ему.

Уже через неделю пришел полный рассказ “Настенькино счастье” с припиской друга: “Толик, ты первый цензор. Тётя ждет “удара” с того света. Правда, когда прочёл жене, сказала, нормально. Знаешь, женщины вряд ли скажут правду”.

Пришлось подтвердить: “Привет, Лёнчик! Твоей тётушке нечего стыдиться – рассказ, конечно, любительский, но... Разумеется, кое-где надо править. Сообщи имя и фамилию автора. Опубликую в своём сборнике”.

Ответ не заставил ждать: “У неё  есть ещё пара рассказов. Правда, с моей скоростью печати придется пахать полгода. К примеру, роман “Янина” моя покойная мама набирала на машинке с каких-то листочков из школьных тетрадок. В итоге вышло на 256 листов формата А4. Потом знакомые женщины читали запоем. На печатном экземпляре указан автор – Данилюк Наталья Генриховна. Остальные без подписи”.

Так я, Анатолий Зарецкий, такой же “писатель-любитель”, с удивлением узнал, что тётушка писала не только рассказы, но и более масштабные произведения, в том числе на украинском языке.

Понятно, что племянник с детства боготворил свою несомненно талантливую тётю – Наталью Генриховну Нараевскую. Он помнил её ещё совсем молодой жизнерадостной женщиной, не унывающей ни при каких обстоятельствах. Именно она открывала ему этот волшебный мир, от нее, по его словам, он узнавал, порой, больше, чем от родной матери. Обе женщины были участницами драмкружка, популярными исполнителями главных ролей во многих пьесах. Мама Леонида замечательно декламировала, а тётя на слух играла на любом инструменте: будь то бандура, гитара, скрипка, гармошка, аккордеон, а то и вовсе интеллигентное пианино. Да и пела великолепно, голос мягкий, завораживающий – совсем как у Анны Герман. Мама играла только на мандолине и только вальсы, зато оставила сыну на память несколько красивых мелодий собственного сочинения, правда без нот, исключительно на слух. Музыкального образования у сестёр не было.

Личная жизнь тёти не сложилась, точнее, она была исковеркана, как и у множества людей её круга. Выйдя очень рано замуж за молодого директора школы, свободно владеющего тремя языками, она и не подозревала, что на всю оставшуюся жизнь получит позорное клеймо “жены врага народа”. Её репрессированный муж, Борис Нараевский, так и скончался в 1956 году на лесоповале Магадана, а его верная жена так никогда и не узнала, что он давно реабилитирован, и ей, как невинно пострадавшей, положено пожизненное пособие. А, вместе с тем, её нигде не брали на работу, а если и брали, то исключительно на тяжелую и низкооплачиваемую. Чтобы как-то выжить, она копала огороды людям, штопала мешки для сахарозавода, собирала и сдавала бутылки. Тем и жила, пока не потеряла трудоспособность по болезни.

“Какая замечательная тётя! Жаль, что так нелепо сложилась её жизнь. Впрочем, а у кого она сложилась лепо?” – написал я тогда Леониду.

И понеслось, поехало:

– “Итак, дорогой Леонид, я уже прочел обе новеллы. Что могу сказать. Произведения в духе времени. Вряд ли основаны на подлинных событиях, но правдоподобны. Язык изложения неплохой, Тётушка много читала. Обилие диалогов. Можно сказать, изобилие. Чуть дополнить описаниями, и всё заиграет по-иному. Роман пусть еще полежит немного. Лучше понабирай. Не ленись, дружище. Память о трудах тётушки достойней лени”;

– “Есть у неё ещё рукопись на украинском языке под названием  “Повість про Варку” на  250 листах. Мне труда не составит набрать именно на украинском языке даже со своей корректировкой, но нужно ли это?”

– “Набирай на украинском. Я всё детство и юность читал на украинском. Мне было без разницы. Зато в библиотеке не стоял в очереди за книжкой – просто читал ее на украинском”;

– “Кукулечка кука, ве мне серце стука.

Глупе тен кавалер, же с посагем шука.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля,

Же с посагем шука.

Это выдержка из романа “Янина”. Эту песенку я с детства знал и до сих пор мелодию знаю. Думаю, что перевод с польского для твоего понимания не потребуется”;

– “Какая чудесная “Кукулечка”! Эту песню тоже знаю с детства. Мы ее пели в школьном хоре, правда, на русском языке. Замечательная песня”;

– “Толя, я помню, ты говорил, что тетушка неплохо “фурычит” в разговорном жанре. Для оценки отправляю повествовательный жанр”, – как-то раз сообщил Леонид и ведь действительно прислал замечательное описание местности в районе села Казимировки.

Едва прочёл, ответил без промедления: “Привет, Лёнчик! Критиковать считаю бестактным. Подправленный вариант пришлю”. Но, как в народе говорится, “обещанного три года ждут”, и Леонид не выдержал: “То ли текст большой, то ли... Да это не столь и важно. Вспомнил своё детство и не только – вдруг вспомнил польский язык. Пару книг когда-то прочёл вслух для тёти, но писать на бумаге не пробовал. “Проше поведзиць, а тёця панна? Панна, дзецку, панна. Правда, было дзецко, але бардзо давно”. Хе-хе-хе!!!”

Эх, мне бы так вспомнить! Ну, хоть что-нибудь о своих великих польских предках. А то ничего, кроме сведений из интернета, да сухой справки от друзей брата из Польши. Фамилия наша, конечно, звучная. Да ещё с красивым родовым гербом! Увы, это девичья фамилия нашей мамы и чудом сохранивших её немногочисленных родственников, всю жизнь мечтавших навсегда забыть своё дворянское прошлое. А теперь это мой литературный псевдоним. Мельчают потомки.

И вот, наконец, продолжение диалога:

– “Здравствуй, Толик! Ты передал все то же, ничего не исказив, только более компактно и доступнее для понимания. Я твою коррекцию вставлю в основной текст с удалением старого повествования”;

– “Привет, Лёнчик! Ни в коем случае! Ничего никуда нельзя вставлять. Оригинал – это авторский текст, который не подлежит правкам. А далее формируется текст “под редакцией”. Редакторов, кстати, может быть сколько угодно, а вот автор всегда один. Вот. Жду продолжения банкета”;

– “Принято к исполнению! Чем дальше набираю текст, тем больше переношусь в своё далекое детство – плывут воспоминания, которые не затрагивались на протяжении 60-ти лет. Не знаю откуда, но вдруг всплыло: “То не штука забиць крука... А то штука голо дупо забиць ежа”...”.

Что ж, есть контакт, дружище Лёнчик. Есть нечто, нас объединяющее и с тобой, и с твоей удивительной тётей – странная, на первый взгляд, любовь к чему-то заоблачному – к почти незнакомой великой Родине наших далеких польских предков.

Вот он передо мной – авторский текст романа “Янина”. Я прочел его за одну ночь. Но, откуда столько информации у автора, всю жизнь прожившего в ином социальном обществе и никогда не бывавшего в стране, где живут и действуют его герои. Развитое “писательское” воображение? Не думаю, что только это. Мне кажется, есть-таки некая генетическая память, позволяющая извлечь из глубин подсознания то, что невозможно постичь разумом. А ещё воспоминания родителей и всех тех, кто ещё что-то помнил о былом и делился своим духовным богатством с жаждущими постичь и понять.

Когда мне было около пяти, в мои сны впервые прорвался и ужаснул фрагмент чьей-то жизни. С той поры и лет до семи страшный сон повторялся довольно регулярно, пока не выучил его наизусть, до мельчайших подробностей. Но, самое удивительное, в том сне ощущал именно себя, а не стороннюю личность. Окружавшие говорили на незнакомом языке, но я их понимал. То был не немецкий язык, потому что в свои пять лет нисколько не удивился – тогда я свободно общался на этом языке. Позже понял – то был то ли польский, то ли чешский.

Казнили какого-то человека. Я видел все до мелочей и мог подробно описать любую деталь трагической сцены. Меня окружали люди в удивительно красивой одежде, украшенной мехами, птичьими перьями и еще чем-то ослепительно сверкающим на свету. Стройными колоннами стояли солдаты в невиданной до того железной одежде. Очень много солдат. Только в руках у них были не автоматы, как у охранников лагеря немецких военнопленных, где я родился и прожил до шести лет, а очень длинные палки или громадные, как у нашего повара, ножи. Не могу сказать, какого возраста был во сне, но, думаю, далеко не пятилетним ребенком.

Помню ужас, который охватил, когда бедняге отсекли голову и подняли за волосы. Я видел искаженное страхом смерти лицо казненного, его обезглавленное тело и вздувающийся кровавый пузырь на месте головы. В пять лет я не мог знать подобных подробностей. Такого не показывали даже в фильмах, тем более, свой первый фильм увидел лишь в семилетнем возрасте.

Откуда, от какого предка досталась эта генетическая “зарубка” о пережитом когда-то потрясении? Не знаю. Но, я болел чужой болью много лет подряд – всякий раз, когда неконтролируемая во сне память подбрасывала мне, малолетнему ребенку, те жестокие события далекого средневековья.

Болел ли чем-нибудь подобным наш автор – Нараевская Наталья Генриховна? Несомненно. Я так думаю – Анатолий Зарецкий.

Об авторе

Наталья Генриховна Нараевская (Кетлинская) родилась в городе Каменец-Подольский в 1909 году в польской семье агронома.

Ранняя смерть отца лишила семью былого благополучия и вынудила переехать в Винницкую область.

В 16 лет Наталья вышла замуж за перспективного молодого директора школы Бориса нараевского, в 19 родила сына. Но, в суровые 30-е годы муж внезапно был объявлен “врагом народа” и репрессирован. В 1956 году он умер на лесоповале Магадана, не дождавшись реабилитации.

С малолетним сыном на руках, Наталья Нараевская, вероятно, так и осталась без средств к существованию, если бы не сестра, которой удалось устроиться статистиком на завод за мизерную зарплату, да и то “по блату”. Саму же Наталью с клеймом “жены врага народа” ни на учебу, ни на достойную работу не брали вовсе.

Сестер спасал лишь их покладистый характер, врождённый оптимизм, да самодеятельный драмкружок, в котором обе блистали своими несомненными талантами.

Однако, вынужденная непосильная физическая работа постепенно подорвала здоровье Натальи Генриховны, и безжалостные хронические болезни навсегда приковали к постели.

И что теперь делать, если делать нечего, а изнурительные боли, как и бесконечные бесплодные мысли, не дают уснуть. А так хотелось, чтобы в памяти потомков остались чудесные рассказы её бабушек и тётушек о чьей-то совсем непохожей жизни, что когда-то кипела в чужой теперь стране, которая испокон веков была Родиной их предков, язык которых Наталья Генриховна не утратила до самой своей смерти в 1992 году.

Она так и не заметила, как стремительно и безвозвратно промелькнула её жизнь, когда вдруг безнадежно захотелось поделиться всем, что в итоге от неё осталось – отпечатанным на машинке романом “Янина”, да горсткой рассказов, разбросанных по обрывкам школьных тетрадей.

Глава 1. Молочные сёстры

День выдался особенно хорошим. Вчера прошёл дождик – тихий, безветренный – зелень и цветы оттого стали еще краше. Вдали, километров эдак на пять, раскинулось село Казимировка. Оно утопало в садах, и повсюду, куда ни глянь, виднелись лишь соломенные крыши с мазаными дымоходами.

А возле красивого дома небольшого поместья одиноко стояли две девушки-ровесницы, лет восемнадцати, не старше. Одна – черноглазая брюнетка с приятной улыбкой и добродушным выражением симпатичного личика. Другая, чуть повыше – сероглазая тёмно-русая красавица с вьющимися от природы густыми волосами, двумя тяжелыми косами спускающихся едва ли не до колен. Выражение её одухотворенного лица постоянно менялось от доброжелательного до строго повелительного, и обратно. Обе девушки отличались отменным телосложением.

С наслаждением вдыхая свежий воздух, они неспешно двинулись к саду и остановились на пригорке, любуясь красотой окружающей природы.

Немного постояв молча, та, что пониже, обратилась к подруге:

– Панна Янина, вы поедете сегодня кататься на своём Дружке?

– Конечно, поеду, а ты почему спрашиваешь?

– Панна Янина, мне тоже хочется покататься.

– Так в чем же дело! Бери своего любимого коня Норку или Цытру и поедем. Как раз хорошо получится. Сейчас десятый час, до обеда еще четыре часа, мы с тобой как раз успеем покататься. Заедем в село к деду Матвею, он обещал дать майского мёда, и займемся приготовлением к столу на обед.

– А что сегодня будет? Кто-то на обед приедет, раз вы должны сами на стол накрывать?

– Ты тоже будешь мне помогать.

– Хорошо, с удовольствием, но кто же у вас такой уважаемый будет, что вы лично должны смотреть за хорошо поданным обедом?

– Ты разве забыла, что у нас во всех флигелях расположился отряд пограничников, и тётушка Агата пригласила их на обед? Я, конечно, хочу, чтобы всё было красиво, поэтому надень свое темно-красное платье, оно тебе очень к лицу.

– А я разве тоже буду сидеть за столом?

– Конечно, будешь. А почему ты спрашиваешь, разве тебе не положено?

– Ну, конечно же, не положено.

– Почему это не положено?

– Очень просто. Вы хозяйка в своём имении, а я только дочь служанки.

– Служанки-служанки! Ты ведь знаешь, Зося, что я той служанке, твоей матери, жизнью обязана, и она, твоя мать, мне также дорога, как моя родная. А ты мне молочная сестра, и больше не говори , что чужая.

– Спасибо вам, панна Янина, большое спасибо.

– Постой-постой Зося, а почему ты вдруг стала говорить со мной на “вы”, да ещё панна Янина? Это что, какой-то новый каприз или насмешка?

– Что вы, панна Янина, разве я посмела бы над вами насмехаться, да еще в глаза?

– Ну, тогда объясни, почему ты вдруг стала ко мне так обращаться?

– Это потому, что мама мне сказала, чтобы я вам говорила “вы”. Она сказала, что я вам не ровня. Я, конечно, согласилась потому, что это правда.

– Слушай, Зося, я тебе только что сказала, что ты моя молочная сестра, твоя мама выкормила меня грудью, и она мне, как мать. Ведь я её называю мамой и люблю, как родную, и тебя люблю. И знай, я всем с тобой поделюсь, что у меня есть.

– Как всем?

– Так! Всем, что у меня есть.

– И даже дадите – ой, забыла – и даже дашь мне Норку?

– Не только Норку, а всё тебе дам, всё поделю пополам: дом, скот, поле, деньги, – словом, всё.

– Яня, что ты говоришь? Кто тебе это позволит? Во-первых, ты еще несовершеннолетняя, а во-вторых, тебе твоя тетя не позволит. Ну, и твой опекун, Заремба, тоже не позволит. И я сама не хочу пользоваться твоей добротой. Хватит с меня и того, что ты ко мне хорошо относишься.

– Ну, так слушай, Зося! Через два года мне будет двадцать лет. Это значит, что я буду иметь право распоряжаться своим добром, как захочу. И я уже настолько взрослая, что знаю, как мне поступить. Давай, лучше, я тебя поцелую, и на этом закончим.

Девушки обнялись и стали прохаживаться по садовой аллейке. Сад , конечно, небольшой, но в нем царил строгий порядок. Аллейки аккуратные, ровненькие, песочком посыпанные, по бокам кусты смородины и крыжовника.

Гуляя по одной из аллеек, девушки задержались напротив кустов смородины, что росли красивым полукругом, и разговорились о своем, не заметив, что среди кустов, прямо на травке, давно уже уселись два офицера и теперь с интересом слушали их разговор.

– Яня, а ты видела солдат-пограничников?

– Нет, не видела, а что там интересного, солдаты как солдаты. А ты видела?

– Да, видела.

– Ну, и как? С рогами и копытами?

– Нет, не с рогами и не с копытами, а всё же интересные, в особенности, офицеры.

– А как же ты их видела? Ходила к ним?

– Ну, что ты, Яня? Разве я бы пошла к солдатам? Я их из окна видела.

– Ну, ладно-ладно, не обижайся, а лучше расскажи, какие они? Наверно, волосатые, глазастые, губастые.

– А вот и нет! Наоборот, очень красивые. Один светло-русый парень, а другой – тоже высокий, стройный и черный, как цыган. Знаешь, он смуглый, а волосы кудрявые и брови, как нарисованные. Знаешь, такой мужчина! Ух, какой! Даже не знаю как тебе лучше его описать. Вот, как придут на обед, сама увидишь.

– Э-э-э, я вижу, ты уже влюбилась по уши.

– Влюбиться я так скоро не могла, но, говорю тебе, что это ух! Мужчина.

– Ну, хорошо, в обед посмотрим, а теперь давай побежим вон туда, к той кривой яблоне, а от неё в эти кусты. Кто скорее добежит, та и влюбится в ух! Мужчину. Ну, раз, два, три, побежали! Только не обманывать!

И девушки побежали наперегонки, а офицеры все это слышали и с большим интересом ждали, что будет дальше, к какому кусту девушки добегут, и что они будут говорить. Они и не знали, что кусты были намечены именно те, за которыми они сидели.

Янина добежала первой, но оказавшись чуть впереди Зоси, зацепилась ногой за ветку, и повалилась прямо в объятия ух! Мужчины. А Зося рухнула следом, почти на неё. На мгновение девушки оторопели от неожиданности, да и мужчины тоже. Светлый мужчина поднялся первым (он оказался в сторонке от главных событий), и помог подняться Зосе. Янина вскочила самостоятельно, но когда еще невольно рвалась из удержавших её от опасного падения цепких рук чернявого мужчины, услышала, как тот удивленно, но не без бахвальства сказал:

– Ты погляди, Густав, пташка сама залетела мне в объятия.

– Я вижу, вы слишком уверены в своих успехах. Не залетела бы эта пташка в ваши объятия, если бы знала, что вы сидите в её кустах, как вор.

Чернявый красавец не ожидал такого жёсткого ответа, несколько смутился, но быстро поднялся, вытянулся в струнку, как перед начальством, и извинился:

– Прошу прощения, мадемуазель, я больше без вашего разрешения в сад не пойду. Вы меня простите?

– Да, ладно уж вам, ходите в сад, сколько душе угодно, только не подглядывайте и не подслушивайте девушек, потому что это некрасиво.

– Еще раз прошу прощения! Разрешите идти?

– Разрешаю, и до свидания.

Девушки ушли. Одна с поднятой головой, гордая, а другая с каким-то сожалением в глазах. Выйдя из сада, Зося сказала подруге:

– Яня, зачем ты его так отчитала?

– Как это зачем? А ты что же хотела, чтоб я осталась в его объятьях и млела от восторга?

– Ну, уж млела, не млела, но ты видела, какой он красивый?

– Вот именно, Зося, что он знает о своей красоте, и потому такой самоуверенный. А ну их, пошли в конюшню, а то не успеем к обеду, и тётка будет недовольна.

Офицеры, издали немного понаблюдали за удаляющимися девушками, и после длительной паузы заговорили:

– Ну, что, Роми, как тебе девушки, нравятся? Которая из них краше?

– Трудно сказать, обе хороши.

– Но всё-таки, которая красивее?

– Конечно, русая красивее. Только мне не нравится её надменность. Видно, что она о себе высокого мнения. Я таких не люблю. Но, ничего, она все-равно будет в моих объятиях, и притом сама ко мне придёт.

– Мне кажется, Роман, вы по характеру похожи друг на друга, и на сближение друг с другом повода не дадите из-за своего упрямства. Ну, а я этим воспользуюсь, и девушка будет моей. Она мне чертовски нравится. Что ты на это скажешь?

– Скажу, что будет моей. Могу с тобой держать пари, на что хочешь.

– Хорошо, держим пари, моя шашка, твой пистолет. Идет?

– Идет! По рукам!

Так, разговаривая, офицеры вошли в свой флигель и принялись прихорашиваться, готовясь блеснуть на званом обеде.

Девушки тем временем заехали к пасечнику, деду Матвею. Тот сидел на бревне и что-то строгал. Увидев девушек, поспешно встал, открыл ворота и поприветствовал приезжих:

– Здравствуйте девочки, здравствуйте мои красавицы! Подождите, я только закрою ворота и помогу вам слезть с лошадей.

– Вот, чего не хватало, чтобы ты нас с лошадей ссаживал. Что мы больные или маленькие?

И, привязав лошадей к забору, девушки принялись целовать деда, приговаривая:

– Здравствуй, наш хороший родной дедушка. Дай бог тебе здоровья, долгих лет жизни, чтобы ты был у нас посаженным отцом на свадьбе. Ведь у нас нет своих отцов, ни у меня, ни у Зоси. Хорошо, дедусь, будешь?

– Хорошо-то, хорошо, барышня дорогая. Но тебе будет стыдно меня за отца приглашать. Я ведь простой крестьянин, а ты барышня.

– Ой, дедушка, как мне надоело, что вы все зовете меня барышня, да барышня. Когда я уже буду вашей? Разве мой отец был князь или граф? Он был такой же, как и вы. Только мой дед сумел нажить денег, по-умелому вести хозяйство, прикупил земли, построил лошадиную ферму и выучил моего отца. А отец меня научил, дал образование, ну и на маме, культурной и образованной, женился. И таким вот способом я стала барышней. Но происхождения-то вашего, и не чуждайся меня, дедушка Матвей. Хотя ты родной дед Зоси, но будь и моим дедом. Ведь у меня никого нет, правда. Одна тетка, но и та со странностями. Если бы не мать Зоси, то, наверно, я или уже давно умерла, или была бы такой, как моя бедная тётя. Ей, моей тёте, только кажется, что она ведет хозяйство, а фактически хозяйство ведет Зосина мама, Павлина Вишневская и Петро Бондарык, наш управляющей. Ну что, дед, будешь меня чуждаться и отталкивать от себя? – и Янина, обняв деда, склонила свою головку деду на грудь и заплакала, вспомнив по рассказам и фотографии свою покойную мать. Отца она хорошо помнила. Когда тот умирал от чахотки, ей было восемь лет. Перед смертью отец позвал её, лежа уже в постели, и сказал:

– Доченька, ты уже большая настолько, что поймешь меня. Если я умру, то помни, будь для тёти Агаты хорошая, и конечно, во всем будь хорошая, но слушай только свою молочную мать и Петра Бондарыка. Они честные и добрые люди. Я им оставляю свое хозяйство и тебя. Они помогут тебе учиться и стать хорошим человеком.

Девочка понимала, что отец скоро умрет, об этом она не раз слышала. Она выслушала всё, что говорил отец, с минуту помолчала, а потом внимательно посмотрела на отца и тихо спросила:

– Папа, ты скоро умрешь и пойдешь к моей маме? Да, папа?

– Да, детка, пойду к маме.

– Папа, а там, где моя мама очень страшно?

– Нет, моя дорогая Яничка, если человек добрый, честный, ему даже очень хорошо, а если человек подлый, жадный, завистливый, тому на том свете будет плохо. Но ты, моя дочка, будешь хорошей. Правда, доченька, правда?

– Да, папа, я буду слушать мою молочную маму и дядю Бондарыка.

Ночью, отец Янины, Кароль Раевский умер. Девочка не плакала, только сидела у ног отца целых два дня и после похорон тоже сидела у той же кровати. Так сидя, дремала, а проснувшись и очнувшись от дремоты, все глядела и глядела на подушки, на которых лежал отец. Она его видела в своем воображении. Четыре дня девочка ничего в рот не брала, и кто его знает, чем бы это кончилось, если бы Павлина Вишневская не увела её в село, к своему отцу, деду Матвею. И вот, вспомнив все это, Янина и всплакнула на груди старика.

– Полно, девочка, успокойся, не надо плакать, никто от тебя не отворачивается, не отталкивает. Наоборот, я очень рад, что ты сама перед нами не гордишься.

– Дед, а дед, ты знаешь, что мне сейчас сказала Яня? – отозвалась вдруг Зося

– А что, Зосенька, у тебя есть какие-то сомнения насчет нашей к ней доброжелательности?

– Нет-нет дед, совсем не то.

– А что же, наконец?

– Яня сказала, что поделит всё своё хозяйство и имущество со мной пополам.

– А-а-а, это дело серьёзное. Янина еще молодая, несовершеннолетняя. Надо, Яничка раньше подумать, чем обещать.

– А я, дедушка, всё передумала, и в своё время сделаю, как обещала.

– Ну, ладно девочки, пока что-то, когда-то будет, садитесь за стол, угощу свежим медом. Вот понюхайте, как пахнет.

Девушки с наслаждением поели свежего меда с пшеничным пухленьким коржом, запивая козьим молоком.

– Какое у тебя, дедушка, все вкусное и как у тебя приятно посидеть. Только нам уже пора возвращаться домой к обеду, а то тетка будет нервничать. Знаешь, к нам сегодня на обед придут неожиданные гости.

– Неожиданные? – переспросил дед – Что, может быть сваты к которой-нибудь из вас?

– Нет, дедушка, не сваты, а вчера к нам заехал маленький отряд, из сорока душ пограничников. Вот тётя и догадалась, пригласила ихнюю старшину сегодня на обед, а сама не может управиться. Вот поэтому мы и спешим. Второй раз приедем надолго, а может быть, тебе надо что-то сделать, то мы сделаем. До свидания, дедушка, мы скоро приедем.

– До свидание, дорогие девочки, счастливой вам дороги, буду вас ждать.

Дед смотрел и смотрел вслед удаляющимся, пока они не скрылись, потом сел на завалинке под своим домом и подумал: “Хорошая дочь покойного Раевского. Хоть бы её кто не испортил, не сбил с правильного пути. И правильно она рассудила, что хочет поделиться своим имением с моей внучкой. Правда, невелико то хозяйство, но сколько надо крестьянину, чтобы был одет, обут, сыт, – вот и все его счастье. Да ладно, проживем – увидим, как говорится”.

Девушки возвращались домой веселые. Шутили, вспоминали утреннюю встречу с пограничниками и даже спели шуточную песенку. Зося первой начала петь. Янина подхватила, и так всю дорогу они то пели, то шутили:

Кукулечка кука, ве мне серце стука.

Глупе тен кавалер, же с посагем шука.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

Же с посагем шука.

Кукулечка кука, коло мего ганку.

Сёнде и помысле о своем коханку

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

О своем коханку.

Кукулечка кука коло моей кухни.

А кто мне не коха, нех му серце спухни.

Ку-ку, ку-ку, тра-ля-ля, тра-ля-ля

Нех му серце спухни.

– Ха-ха-ха, Яня, ну скажи, кому?

– Ну, кому же, кто тебя не любит, не кохает.

– Только бы не спухло чернявому офицеру, – сказала Зося.

– Вот ему-то и надо, чтобы спухло.

– Ой, Яня, почему ты такая к нему жестокая?

– Да, я, Зося, совсем не жестокая, он даже и мне немного нравится. Только я тебе говорила, что он задавака, а от таких мало толку. А вот блондин, видно, скромный, деликатный, и поэтому мне лучше нравится. В общем, сегодня за обедом посмотрим.

Глава 2. Офицеры

Стол был накрыт на пять персон. Убедившись, что всё готово к приему гостей, девушки ушли в свою комнату одеваться.

– Яня, ты какое платье наденешь?

– Думаю, это, рябенькое.

– Ну, нет, только не это, ты в нем выглядишь, как курица-цесарка.

– Ну, и что, надену это платье, на лицо наляпаю черных крапинок в тон платью. И когда выйду к гостям, закричу, как цесарка, жалобным протяжным голосом, а потом широко расправлю юбку, как индюк хвост, надую щеки и загулькую, как он: гулю-гулю-гулю.

– Ха-ха-ха! А это ещё зачем? – смеясь, спросила Зося, – Вот если бы ты в самом деле так сделала, гости бы перепугались. Подумали, что ненормальный дом и люди в нем живущие. Они бы сразу от нас удрали.

– Ну, и подумаешь, Зося, что за беда. Пусть бы удрали.

И девушки принялись дурачиться, изображая испуганных гостей, с криками убегающих со званого обеда.

Тетка Агата, проходившая через коридор, услышав те громкие крики, вбежала в комнату девушек и остолбенела, увидев Янину в старом пестром платье и её лицо в странных черных пятнах:

– Ох! Несчастье мое! Янка, что с тобой? Павлина! Павлина! Иди сюда скорее! Где же ты, Павлина? Ой, несчастье моё, ой, горе моё. Это же оспа. Где градусник? Надо измерить температуру. Ой, Павлина, надо немедленно вызвать доктора.

В комнату девушек влетела испуганная причитаниями хозяйки Павлина и взволновано спросила:

– Что такое? Кому и зачем доктор? Где и у кого оспа? Пани Агата, в чем дело, скажите, пожалуйста, толком.

А девушки, учинившие переполох, задыхаясь от душившего их смеха, закрыв лица руками в изнеможении повалились на кровать. В отличие от тётушки Агаты, Павлина сразу сообразила, что девушки проказничают. Она сняла руки с лица у одной, потом у другой, увидела этот маскарад и рассмеялась:

– Пани Агата, девицам доктора не надо, я их сама вылечу.

– Ты? А как?

– А вот так! Всыплю обеим березовой каши в некоторое место и будут здоровые. Вы посмотрите, никакая это не оспа, а Янина сама себя зачем-то разукрасила. Наверно, к приезду кавалеров.

Сказав это, Павлина вернулась на кухню, а тётя Агата постояла еще немного в недоумении, поняла, наконец, девичьи шутки, сплюнула с досады, и ничего не сказав, ушла.

Девушки, окончив свой туалет, пошли в столовую, уселись на диван и, чтобы не было скучно ждать, в сотый раз занялись альбомом.

– Яня, как тебе нравится этот парень на фото? Это кажется твой первый жених, а может, десятый?

– А, Павлик. Ничего, славный парень, только не десятый, а первый.

– Почему ты не захотела с ним гулять?

– А почему ты, Зося не захотела с Франеком гулять?

– Потому что, когда Франек разговаривает, у него брызги изо рта летят. Однажды, когда с ним разговаривала, у меня за минуту все лицо стало мокрым.

– О, таких надо особенно опасаться. Очень хорошо, что ты в него не влюбилась. За редкозубых нельзя выходить замуж.

– А почему за редкозубых нельзя? Ты что-то заешь?

– Конечно, знаю, и даже наверняка.

– Ну, так скажи.

– Э-э-э, скажу после.

– После чего?

– После обеда, когда наши гости уйдут.

– А что общего имеют гости с этим вопросом?

– Ладно уж, скажу. А вдруг ух! Мужчина тоже редкозубый?

– Ну, так что, пусть будет. Ему всё сойдет.

– Сойдет-то сойдет. Но, представь себе, что ты в него без памяти влюбилась и вдруг, хорошо не подумав, выходишь за него замуж. Только знай, все редкозубые очень влюбчивы и очень изменчивы. А ты, вдобавок, страшно ревнивая. Ну, и что получится. А получится, что ты не успеешь даже лица отмыть после разговора с мужем, а он уже ушел из дома. Ты хватаешь. что подвернется под руки, и давай бегать от дома к дому и колотить окна милашкам своего мужа. Вот чем опасны редкозубые мужья.

Зося рассмеялась от души, то поднимаясь, то приседая на диване.

– Ах, Янка-Янка, ну, ты плетешь, как из книги читаешь. Ты бы лучше сказки писала, фантазии у тебя хватает. А, между прочим, это наверно ты сама влюбилась в ух! Мужчину.

– Почему это я?

– Потому, что больно на него нападаешь.

Вошла тётя Агата с недовольным лицом.

– Слушайте, девушки, нехорошо так громко смеяться. Вдруг, войдя в коридор, молодые люди, услышат и подумают, что вы плохо воспитанные барышни.

Девушки тут же приняли приличный вид, сели на диван и продолжили смотреть альбом, извинившись перед теткой, поскольку она была права.

Минут через десять послышалось осторожное шарканье ног в коридоре, и в дверь постучали.

– Пожалуйста, входите, – пригласила одна из девушек.

Офицеры вошли, и начались взаимные представления, начиная, конечно, с тетушки Агаты. Элегантно шаркнув ножкой и позвякивая шпорами, первым представился ух! Мужчина:

– Роман Зарыцки.

А за ним и второй:

– Густав Маревич.

При знакомстве офицеров с барышнями Янина вдруг выпалила:

– Ах, знаю-знаю, что вас зовут Густав, ещё с самого утра.

– А ты откуда знаешь? – вмешалась в разговор тетя Агата.

Янина спохватилась, что поступила опрометчиво, объявив всем, что знает имя офицера Маревича, но, собравшись, вышла-таки достойно из весьма щекотливого положения:

– Ай, тетя, разве я не говорила, что занимаюсь хиромантией? Как только увидела пана Густава утром издалека, сразу узнала, как его зовут.

– Какое безобразие, какая ещё хиромантия? Почему я не знаю, что ты занимаешься какой-то чепухой?

– Тетя-тётя, пожалуйста успокойся, я больше не буду.

Но тётка не унималась и продолжила укорять племянницу:

– Так может ты знаешься с этим призраком, что живет в крепости?

Гости тут же заинтересовались словами тёти и спросили почти одновременно:

– А что это за крепость, и что за призрак?

– Да уж лучше её спросите. Она, как сядет на своего любимого коня, то облетает полсвета. Это не девушка, а настоящий сорванец, да еще и эту учит разным штукам.

Первым отозвался Роман Зарыцкий, перебивая поток слов пани Агаы.

– Шановна пани, это же хорошо, что девушка такая отважная. Не боится никаких мнимых призраков.

– Да, по вашему хорошо, а по моему ужасно гонять на таком буйном коне, да в придачу придумала еще какую-то ворожбу.

– Ах, тётя, дорогая, – обнимая тётку, сказала Янина, – Гости еще даже не сели, а вы уже наговорили им обо мне такой ужас, что они испугаются и убегут от нашего обеда.

– Ах, простите, пожалуйста, прошу вас, садитесь. Ну, девочки, садитесь и вы и приглашайте гостей, а я пойду на кухню.

В это время вошла Павлина с супницей в руках, пани Агата вынула из шкафа холодную закуску, бутылку превосходного домашнего вина, и обед начался.

Густав встал из-за стола, откупорил бутылку и наполнил всем рюмки. Пани Агата подняла свою рюмку и предложила выпить за новое знакомство.

Вторую рюмку пани Агата предложила выпить гостям, за что они пожелают. Поднялся Роман и предложил, обращаясь ко всем:

– А я пью за то, чтобы панна Янина приколдовала нас обоих к этому дому.

– Правильно, Роми, правильно, я с тобой согласен, – поддержал его Густав.

– Что, не боитесь колдуньи? – спросила Янина.

– Ой, нет, ничуть не страшно, – сказал Густав, – С такой колдуньей я пошел бы на край света, куда бы она ни приказала, но лучше было бы остаться в этом доме.

Роман промолчал, но про себя подумал: “Ну, уж нет, брат ты мой, она тебе не достанется, она будет моей”.

Так в шутках и разговорах прошел первый обед в маленьком поместье Раевских. Офицеры ушли в свой флигель, довольные обедом и хозяевами.

– Ну, как тебе нравится обед и хозяева? – спросил Густав.

– Да, Густав, мне нравятся девушки и даже пани Агата, хотя она, очевидно, немного со странностями. А вообще хорошо в этом доме, чувствуешь себя как-то свободно, непринужденно, хоть и хозяйка этого дома совсем молодая. Интересно, откуда эти селяночки получили воспитание и неплохое образование? Я заметил в одной комнате фортепиано, кто-то из них, похоже, играет. Наверно, пани Агата. В таком случае потанцуем с девицами.

– Да, конечно потанцуем. Только я тебя, Роман, прошу об одном: не ухаживай за Яниной, ухаживай за Зосей. Это тоже неплохая девушка.

– Вот как! ты мне приказываешь с кем гулять?

– Да нет, Роми, не приказываю, а прошу.

– Знаешь, Густав, в таких случаях не просят и не приказывают. Кому с кем нравится, с тем и гуляют. А девушка сама выберет, кто ей нравится.

– Да, Роман, ты прав во всем, но все же.

– Что, все же?

– Ничего.

И так, поспорив из-за девушек, братья разошлись, кто куда.

С приездом военных, дом в маленьком поместье оживился. Пани Агата, несмотря на свои сорок пять, словно помолодела. Для домашних это стало заметным. Стала лучше одеваться, следить за прической, надевать разные украшения.

Вечером послали старого слугу Юзефа пригласить офицеров на ужин, но во флигеле тот никого не застал. Офицеры куда-то уехали и вернулись поздно. В доме уже все спали, и первый вечер обошелся без гостей. Девушки тоже куда-то исчезли. Пани Агата не дождалась их на ужин и легла спать, приготовившись основательно выговорить девушкам за самовольную отлучку. Впервые они куда-то ушли, не сказавшись ни тётке, ни молочной маме.

А девушки, узнав, что кавалеры на ужин не придут, ушли в сад и там, расположившись среди кустов, провели весь вечер в разговорах и мечтаниях. В саду их окутала уютная тишина, нарушаемая лишь стрекотом кузнечиков и сверчков. Девушки мечтали, каждая о своем, и разговаривать не хотелось. Первой заговорила Зося.

– Какая ты, Яня, счастливая.

– Интересно, в чем ты видишь моё необыкновенное счастье? – спросила, пробудившись, как ото сна, Янина, – Неужели в том, что у меня есть это маленькое хозяйство, а у тебя его нет? Ведь я тебе ясно сказала, что мы нашим хозяйством поделимся.

– Ах, Яня, да я совсем не о том думаю Хотя и то, о чем думаю, тоже глупо и не стоит говорить.

– Может, и глупо, но раз начала говорить, скажи, рассудим вместе, глупо или умно. Знаешь, говорят, одна голова – хорошо, а две – еще лучше.

– Я, Яня, подумала, только без зависти, какая ты счастливая, что такая красивая, умная и смелая.

– Ну, знаешь, Зося, если это так, я не виновата. Этот дар природы ни у кого не отняла, и, мне кажется, я им не злоупотребляю. Я поняла, на что ты намекаешь. Тебе понравился Роман Зарыцкий, а он на тебя не обращает внимания. Но, согласись, я тоже не обращаю на него никакого внимания, даже обращаюсь с ним немного грубовато. И так буду всё время, и в конце концов он поймет и от меня отстанет.

– Нет, Яня, не отстанет.

– Что значит, Зося, не отстанет? Я не теленок и не лошадь, чтобы меня на веревке увести.

– Да, не теленок и не лошадь, но все равно он от тебя не отстанет. Ты не видела, как он на тебя смотрел? Мало говорил, больше молчал, и только на тебя глядел такими горящими глазами. Ты его не хочешь, а я хочу. Да только, что сделаешь, силой не заставишь.

– Ничего, Зося, я его скоро отошью, и он к тебе повернется. Всё у вас наладится. И как мы можем судить, увидев этих людей в первый раз?

Утром, когда все сошлись на завтрак, пани Агата была очень вежлива со всеми, и девушек в присутствии гостей уже не бранила.

– Почему, господа, вы не пришли на ужин? Я посылала Юзефа, он сказал, что вас не было, – спросила пани Агата.

– Большое вам спасибо, уважаемая пани, но нас действительно не было. Мы с братом прогулялись на лошадях, – ответил Роман.

– И где же вы были? – поинтересовалась пани Агата.

– Да так. Немного поездили по вашим полям. Красивые посевы, чувствуется хозяйская рука.

– Да. Это наш управляющий так хозяйничает. Хороший он человек, без него мы бы пропали. Ну, садитесь, пожалуйста, завтрак остынет. А на обед, пожалуйста, не уходите никуда, – предложила пани Агата.

– Уважаемая пани Агата, мы после обеда уедем.

– Уедете? Куда?

– Будем разъезжаться по своим домам.

– По своим домам? А куда и откуда вы едете, если не секрет, скажите?

– Нет, пани, никакой не секрет. Наш маленький отряд служил на границе три года без отдыха, а три года на границе это целая вечность. И вот, за нашу старательность и, так сказать, храбрость, отпустили нас на два месяца домой на отдых.

– А далеко вы держите путь?

– Да, пани, довольно далеко, в Краковское воеводство.

– Вы что, из одной местности?

– Почти что все. Мы с Густавом из-под самого Кракова, из села Малая Тарновка. Мой брат Густав имеет в Тарновке свою маленькую собственность.

– Нет, Роман, и твоя собственность тоже.

– Ну, Густав, какая там моя. Ничего там моего нет, и нам не на чем там сидеть вдвоем.

– Как же так? – отважившись заговорить, спросила Зося, – На том сидеть и жить, Вы же, я слышу, братья. Так почему же одному всё, а другому ничего?

– Ах, уважаемая панна Зося, там действительно не на чем жить, и мы братья, но очень далекие, как говорится в пословице, “десятая вода на киселе”. Или еще говорят: “Квас-квас малиновый, семь раз наливочный” – вот такие мы братья.

– Тогда, если не секрет, почему же вы до сих пор вместе жили? – спросила до сих пор молчавшая Янина.

На голос Янины у Романа глаза засветились как-то особенно, и он поспешно ответил только ей:

– Знаете, панна Янина, когда мы с Густавом были подростками, а наши родители жили по соседству, появилась эпидемия оспы. Люди в нашей местности повымерли, мало кто остался в живых. В моем доме из всей семьи остался один я, а у Густава в семье остались только он и его отец. Тогда и начались наши бедствия.

Тут Роман замолчал и посмотрел на Густава.

– Ну, что же ты замолчал, говори дальше, – сказал Густав.

– Разве это обязательно? – переспросил Роман.

– Я знаю, Роман, ты из деликатности не хочешь о моём отце плохо говорить, но теперь, какая разница.

– Кончай, Густав, если хочешь. А я свое сказал.

– Ах, нет-нет, господа, если это для вас неприятно, так и не надо. Наше любопытство мы можем умерить, – поспешно сказала Янина.

– Да нет, панна Янина, это дело прошлое, и я могу сказать.

– В общем, когда мы с моим отцом и братом остались только втроем, тогда и стали бедствовать. Знаете, как в доме без женщины тяжело, прямо невыносимо. Вот мы так мучились-мучились и стали продавать всё, что нам казалось лишним. Наконец, мой отец впал в уныние и начал потихоньку пить. В общем, пропил все, что еще осталось в доме, а потом пропил всё имущество Романа, поле, скот, дом, и, наконец, сам умер. Было нам тогда всего по восемнадцати, а руководить нами некому. Мы с ним советовались-советовались и решили пойти добровольцами в пограничный отряд.

– А дом и поле ваше, что с ними случилось? Вы их тоже продали, уходя на военную службу? – спросила пани Агата.

– Нет, домишко наш до сих пор стоит, никто его не трогает. Правда, в плачевном состоянии, но всё еще стоит. Вот теперь мы поедем и отремонтируем дом и всё приведем в порядок, – закончил Густав свое повествование.

– Вам надо обоим жениться. Вам нужна хозяйка, – сказала пани Агата.

– А кто согласится идти в такое запущенное хозяйство? – засомневался Густав.

– Почему вы так думаете, пан Густав? За вас любая девушка замуж пойдет. Вы оба с братом, паном Романом, такие красивые симпатичные люди, – сказала пани Агата.

– Спасибо вам, дорогая пани, за комплимент и большое спасибо за приют. Нам уже пора отправляться в дорогу, – ответил Густав.

– Не спешите, пан Густав, погостите. Перед вами еще два месяца. Знаете, мы рады, если к нам кто-нибудь заходит. Мы живем далеко от города. Здесь, правда, хорошо, но такая глушь, – предложила пани Агата.

– Спасибо за приглашение, но мы не одни. Сорок два человека это такая орава. За недельку мы опустошим все ваши припасы, – сказал Роман, но после минутного раздумья добавил, – Хорошо, мы останемся еще на пять дней. Это и для нас хорошо, отдохнем перед дорогой, а она у нас длинная. Только разрешите поохотиться в вашем лесу. Кажется, там много дичи. Будет, чем нас кормить.

– Хорошо, пан Роман, Вы это правильно придумали. Как ты скажешь, Янина?

– Конечно, хорошо. Дичи у нас много. – согласилась Янина.

На том и порешили. А пани Агата была так довольна согласием гостей остаться ещё на пять дней, что поспешила в кухню и велела кухарке приготовить шоколад на молоке и испечь пончиков. Правда, положив руку на сердце, следует признаться, что пани Агата всё это делала не без расчета. Она уже представила, что эти два офицера вполне подходящие мужья девочкам, И хорошо, что оба ничего не имеют. Тогда бы не увезли жен, и все остались бы здесь, на месте.

Дом в маленьком поместье Раевских небольшой, но спланирован и меблирован со вкусом. Окна оторочены кружевными занавесками и бордовыми бархатными портьерами с золотистой бахромой. Такая же обивка на диване, мягких стульях и точеной полированной этажерке, на которой вольготно разместилась стопка толстых альбомов в сафьяновых и бархатных переплетах. Стены украшены прекрасными картинами известных итальянских художников.

А в светлом коридоре, ведущем на большое крыльцо – целая галерея картин с видами гористой местности Швейцарии и Германии. Свет на картины льется через стену, застекленную от потолка и почти до самого пола. 

А на фронтальной стене галереи – огромная картина, на которой изображена неприступная крепость на скале. Лишь с одной стороны к ней тянется узкая извилистая дорога-змейка. По обеим сторонам дороги – каменный забор, шириной в полтора метра. Полукольцом обнимая скалу, несет свои воды довольно широкая в этом месте река. По левой стороне картины виднеются горы, местами покрытые пятнами лесных массивов. Над рекой парит орел, расправив могучие крылья и вперив взор в группку горных козлов, пьющих воду и не видящих грозящей им опасности. А по правую сторону, прямо у реки, раскинулось утопающее в зелени село. Это и есть та самая Казимировка, о которой шла речь в начале повествования, и где жил пасечник Матвей – Зосин дед.

Когда вошли в гостиную, лучи солнца на закате осветили комнату, и все поневоле прищурили глаза. На минуту показалось, что мебель движется – то куда-то уплывает, то опять становится на место. Все уселись спиной к тому окну, откуда проникали лучи. Вдруг Зося вскрикнула:

– Яня-Яня! Смотри!

– Что такое? На что смотреть?

– Смотри, Яня, – побледнев, растерянно продолжила Зося, указывая на картину, – Пастух по полю ходит и на тебя смотрит. Вот-вот, поднял свой кнут, а теперь опустил.

Все посмотрели на картину, которая висела справа на стенке от двери.

– Ой, Зося, что ты фантазируешь. Никакой там пастух не ходит и на меня не смотрит.

– Но, я ясно видела, как вижу вас.

Все посмеялись над фантазией Зоси, а Густав сказал:

– Панна Зофия, вы о чем-то мечтаете, и потому вам так показалось.

– Уж не думаете ли вы, что я мечтаю о каком-то пастухе? – обиженным тоном спросила Зося.

Во время этого разговора Роман подошел к картине, несколько минут внимательно смотрел на неё и вдруг сказал:

– Да, панне Зосе действительно показалось, что пастух движется. Там за столом должна быть где-то вода, ветер водой и ветками сирени колышет, и все это с красными лучами солнца отразилось на картине, и она как будто ожила.

Зосе сразу стало легко и радостно оттого, что именно Роман её оправдал.

– Спасибо вам, пан Роман, что выручили, а то действительно посчитали бы меня фантазеркой.

Солнце окончательно село, в комнате все встало на свои места.

– А кто играет на пианино? – спросил Густав.

– Мы все трое немножко бренчим, но тетя Агата лучше нас играет.

– Сыграйте нам что-нибудь.

– Хорошо, только вы нас не очень критикуйте.

– Да какой из меня критик, я в музыке не разбираюсь. Вот Роман, другое дело, он музыкант, его остерегитесь.

– Вот как! – воскликнула Зося – Тогда вы, пан Роман, садитесь и сыграйте нам. Лучше мы вас послушаем.

– Панна Зося, я играю на флейте.

– Тогда принесите вашу флейту.

– Панна Янина, пока Роман принесет флейту, вы нам что-нибудь сыграйте.

– А что же вам сыграть, пан Густав?

– Песенку, в которой такие слова:

Если кохаш мне сердечне

То ми серце дай.

Если кохаш мне статечне

То ми рончки дай.

Ой не дам ци мего серца

Бом другему дала.

Ой не дам ци моей рончки

Бом юж йо звензала.

Пошедл Янек в свят широки

Шукаць лепшей доли

И не зналязл, бо он кохал

Тылько едне Оли.

– О, знакомая песенка, – воскликнула Зося, – Давай, Яня, сыграем в две руки и споем.

Девушки сели за пианино, зазвучала музыка, девушки запели нежными приятными голосами. Вошла пани Агата и спросила:

– А где пан Роман? Что, уже ушел отдыхать?

– Роман сейчас придет, он ушел за своей флейтой. Сейчас будет вас очаровывать своей серенадой. Это такой хвастун.

Последние слова Густав сказал вполголоса, чтобы услышали только девушки. Реплика девушкам не понравилась, и Янина спросила:

– Пан Густав, почему вы о своем брате так плохо отзываетесь? Он вам сделал что-то неприятное? Чем-то вас обидел?

– Да нет, просто он хвастун, задавака, и я его не люблю за это. Но это всё пустяки, не стоит больше говорить.

Вошел Роман и прерванную песню продолжили вместе с флейтой. По окончании, пани Агата захлопала в ладоши и похвалила:

– Хорошо у вас получилось. Я и не знала, что флейта и пианино гармонируют.

– Пани, если вы меня одобряете, я вам сыграю еще и наш походный марш.

– А что я вам говорил? – пользуясь тем, что Роман отошел к столу и вынул из кармана свою маленькую книжечку с нотами и искал свой любимый марш, шепотом сказал девушкам Густав.

После музыки пани Агата пригласила гостей в столовую и, только уселись, вошла Павлина, неся на подносе в кофейнике ароматный шоколад и целую гору свеженьких пончиков. Девушки подскочили и помогли все это расставить на стол. Янина представила Павлину:

– Наша с Зосей мама, Павлина Василевская.

Офицеры поднялись и почтительно поклонились, поцеловав Павлине руку. Они поняли, что эта женщина пользуется в доме уважением. Чтобы сделать девушкам приятное, гости стали хвалить пончики.

– Пани Вишневская сама пекла такие вкусные пончики? – спросил Роман.

– Да, сама. Кухарке некогда, и я сама пекла. Я давно служу у господ Раевских и многому научилась.

– Мама, милая, ты у нас не служишь, а вместе с тётей Агатой ведете хозяйство, – сказала с досадой Янина.

– Да-да, Яничка, милая, конечно, с пани Агатой хозяйничаю. Ты уж прости меня, что не так выразилась. Знаешь, я женщина простая, ты уж меня извини.

Еще поговорив о том, о сем, гости пожелали доброй ночи и ушли.

– Ну, что скажешь Яня? –- спросила Зося.

– А что мне говорить? Знаешь, мне твой Густав категорически не нравится. Сразу видно, что это ядовитый человек. Ты, Яня, в него не влюбляйся, лучше полюби Романа. Я тебе говорю, что это ух! Мужчина. А Густав исподтишка ябедничает.

– Зося, а тебе Романа не жалко? Ты же его любишь, а мне предлагаешь.

– Да что с того, что он мне нравится, если я ему не нравлюсь. Полюби его Яня, полюби. Он этого стоит.

– Нет-нет, Зося, он мне не нравится, а что Густав его критикует, возможно, он того стоит. И при том, как мы можем судить, если их не знаем, а за два дня человека не узнаешь.

– Может и так, – вздохнула Зося, – Спокойной ночи, я уже сплю.

Девушки направились в спальню. Зося накрылась летним одеялом и тут же уснула, а Янина долго еще не могла уснуть. Она думала над словами подруги. “А в самом деле, почему Густав так старается выпятить недостатки своего брата? Правда, он ему далекий брат, почти чужой, но раз они вместе росли и такое горе перенесли, только от этого уже можно породниться. Нет-нет, Густав прав, наверно Роман ему крепко насолил, раз тот ему мстит таким способом. Правда, если присмотреться, Роман очень привлекателен, а Густав даже некрасивый. Разве что ростом хорош, стройный и все. А если гоняться за красотой, то это тоже ни к чему”. Так рассуждая, Янина не заметила, как уснула.

Глава 3. Страсти в поместье Раевских

Завтрак прошел оживленно, пани Агата рассказывала о своем хозяйстве, о прошлых временах и еще много о чем.

– Да, я все время о своем хозяйстве, а теперь вы нам что-нибудь расскажите.

– Мы уже всё о себе рассказали, наша юность прошла неинтересно, – сказал Густав.

– Ну, а на службе?

– Служба наша тоже монотонная, – отозвался Роман, – Не о чем рассказывать, ходишь по одной дорожке взад-вперед. От этой ходьбы голова кружится. А вот мы с Густавом хотим вам что-то предложить.

– Пожалуйста, предлагайте, мы послушаем, – оживилась пани Агата.

– Вчера наши солдаты ходили в лес и говорят, там такая красота, столько грибов, хоть косой коси. И мы оба подумали, а что, если бы мы все поехали в лес?

– Как все? Девочки, я и Павлина? Вы так сказали? – уточнила пани Агата.

– Да, вот именно. Всем семейством, и на целый день.

– Да, это хорошо, очень интересно, что-то вроде маленького пикника. Но там ведь звери, а женщины боятся зверей, – обеспокоилась пани Павлина.

– О. пани, с такими солдатами, как мы, вам нечего бояться. – отозвался Густав.

– Ну, что вы на это скажете, девочки? – спросила пани Агата.

Девушки запрыгали, заплясали.

– Тетенька, милая, да это же очень хорошо! Правда, Зося? – воскликнула Янина.

– Ты еще спрашиваешь! Конечно, хорошо. Мы поедем на наших лошадях верхом, а тетя и мамочка в телеге. Заедем в лес далеко-далеко, где мы еще не были. Да, в таком случае присядем, посоветуемся, что мы с собой возьмем, – возбужденно заговорила Зося.

– Ничего такого особенного брать не надо, – сказал Роман.

– А что же будем есть, сырые грибы? – спросила Зося.

– Нет, зачем есть сырые. Вы посмотрите, как устраиваются военные в дороге. В лесу есть дичь, в реке рыба. Возьмем большую кастрюлю, сковороду, немножко любой крупы, соль, хлеб, немножко постного масла, несколько тарелок, нож. И пикник получится богатейший. Да, что я еще забыл сказать, если у вас есть холсты, возьмем и сделаем палатки, а если нет, сделаем из веток. Это на случай дождя, – продолжил Роман.

– Хорошо, пойду к пану Бондарыку и спрошу, имеются ли у него холсты, а вы уж, девочки, развлекайте гостей, – сказала пани Агата.

– Хорошо, тетя, постараемся, – ответила Янина.

– Я предлагаю пойти в сад. Хорошо? – предложила Зося и первая направилась к выходу. Все последовали за ней.

– Я, например, с удовольствием посмотрю ваш сад. Мы с Густавом знаем только несколько кустов злополучной смородины, где я с вами так нелепо пошутил, за что попал к вам в немилость, кажется, навсегда. Не так ли, панна Янина? – спросил Роман, с тревогой и нежностью глядя на Янину.

Янина чуть порозовела, потом быстрым взглядом окинула Романа, и порывисто ответила вопросом:

– А как, в такой ситуации, я должна была поступить?

– Да, это верно, я на вашем месте поступил бы также. Но, не пора ли меня простить? Разве такой уж смертельный грех я учинил? Панна Янина, как мне искупить свою ошибку? – смущаясь, проговорил Роман и во время этого разговора, взяв руку Янины, трижды поцеловал и прижал к груди, глядя ей в глаза и дожидаясь ответа.

Осторожно высвобождая руку, Янина, наконец, ответила:

– Пан Роман, я уже давно об этом забыла, ведь то была смешная шутка. Мы с Зосей посмеялись и давно забыли.

– Говорите, забыли, а все-таки простить не можете, -– заметил Роман.

– Да нет же, нет, – уверила Янина.

– Если так, подарите мне что-нибудь в знак прощения, – попросил Роман.

– Что же вам подарить? У меня ничего такого нет, а кольца вам дать не могу, – отбивалась Янина.

– Почему же кольца не можете подарить? Слишком дорогая вещь? – настаивал Роман.

– Нет, не в ценности заключается подарок, а в том, что кольцо, говорят, символический подарок, – пояснила Янина.

– Вот как! Первый раз слышу. Тогда сорвите незабудку своей рукой и подарите мне, я буду её всегда носить. Говорят, незабудка символ надежды и долгой памяти. А вдруг она когда-то счастье принесет, – мечтательно произнес Роман.

– Дай бог вам счастья, пан Роман. Желаю от души. Вот вам два стебелька, чтобы вы нашли достойную подругу и были счастливы всю жизнь.

– За пожелание спасибо, а подруги у меня не будет.

– Решили пожизненно остаться на военной службе?

– Нет-нет. Нам с Густавом уже давно надоела военщина. Через год мы демобилизуемся.

– А потом, что будете делать? Вернетесь домой, отремонтируете ваш домишко, поженитесь, и будете счастливо жить?

– Нет, панна Янина, домой я не вернусь, потому, что его у меня нет.

- Тогда будете жить у вашей будущей жены? Ведь многие так живут,– невольно подсказала Янина.

– Нет, панна Янина, я никогда не женюсь, потому что, кого я люблю, тот меня не хочет, а других не хочу я.

– Почему же вы такой принципиальный?

– Это не принцип уважения, панна Янина, а веление сердца.

Кто знает, до чего бы они договорились, если бы им не помешал Густав. Зося, как могла, придерживала его возле себя, из сил выбивалась, но он ее почти не слушал, отвечал невпопад, потому, что все его внимание было обращено на идущих сзади. Он то оглядывался, то прислушивался к их разговору, и временами подпрыгивал, услышав, о чем они говорят. Наконец, не выдержал, и оставив Зосю, догнал Янину и Романа. Покраснев от злости, он сквозь зубы сказал:

– Вы полагаете, если мы будем идти черепашьим шагом, то хоть к вечеру увидим этот сад?

– Не увидим, так не увидим. Приедем ещё раз и посмотрим, – ответил Роман.

– Господа, вы спорите? Что это значит? Если причиной оказались мы с Зосей, тогда до свидания. Пошли, Зося.

– Яня, не пойдем. Пан Густав и пан Роман при нас поспорили и пусть при нас помирятся. Тогда я спокойно уйду.

Густав опомнился и попросил у девушек прощения.

– Какая вы, пани Зося, умница. Вы боялись, что когда уйдете, мальчики подерутся? Извините, я немного вспылил. И ты, Роман, извини, я что-то сегодня раздражен.

– Тебя, наверно, утром бешеная муха укусила. Да, Густав?

– Может, и так.

– Вы на реке были? Река у нас довольно далеко.

– Разве это далеко? А вода чистая, прозрачная, видно, как рыба плавает, дно каменистое, я с таким наслаждением искупался.

– А, это вы были, наверно, у брода. А крепость издали видели?

– Конечно, видел. А что это за призраки в крепости живут? Помните, панна Зося, вы тогда вспоминали? Расскажите, пожалуйста. Я люблю всякие легенды слушать.

– Я многого не знаю. Вот если бы дедушка мой рассказал, он много знает. Он вообще эту местность знает хорошо, все уголочки.

– А если бы он с нами завтра на пикник поехал, как вы думаете, он согласится?

– Ой, это же прекрасно. Давай, Зося, поедем к нему и спросим.

– А если мы с вами поедем, он не испугается?

– Конечно, нет. Я знаю, дед будет рад. Ведь он тоже был когда-то солдатом. После обеда поедем.

В саду на другой аллейке показался мальчик. Когда он увидел, что его заметили, помахал рукой, призывая к себе. Но, Зося громко позвала его к себе:

– Стасик, Стасик! Иди сюда.

Мальчик прибежал и, глядя во все глаза на военных, сказал девушкам, теребя в руках свою старую фуражку:

– Пани сказала, чтобы барышни шли домой. До обеда осталось два часа, и надо приготовить стол.

– И что еще сказала? – спросил Роман.

– Да ничего такого. Я только слышал, как она говорила пани Вишневской; “И чего они лазают в этом саду до сих пор? Можно уже в Варшаву сходить и вернуться”.

Все засмеялись, а Роман стал его выспрашивать:

– А что пани еще сказала?

– А я больше не скажу, что она говорила.

– Почему же, почему? Скажи, Стасик.

– Не скажу потому, что вы все смеетесь.

– А если я тебе дам пять грошей, скажешь? – настаивал Роман.

Мальчик посмотрел на монету, поднял вверх брови, и с пренебрежением сказал:

– Пхи, какая невидаль, пять грошей. Панна Янина иногда дает мне целый злотый.

– О, какой ты дорогой! В таком случае и я дам тебе злотый.

Мальчик покрутил головой и сказал:

– Теперь уже и злотый не поможет. До свидания, меня ждут.

И мальчик убежал, только пятки мелькнули в траве.

– Резонный парень. Чей он? – спросил Роман.

– Одного из наших конюхов. Мальчик действительно смекалистый, я его часто посылаю куда-нибудь.

Уже третий день пограничники гостили в поместье Раевских. Был четверг. Два предыдущих дня Роман Зарыцкий был молчалив. Всё это время говорил за обоих Густав. Зато сегодня Роман был оживлен и разговорчив, за столом ухаживал за дамами, много шутил. Янина с интересом смотрела на него, старалась понять, отчего он так переменился.

Зато Густав буквально выходил из себя. Не в силах скрыть злобы, он то покусывал губы, то хрустел пальцами. За столом крутился на стуле, ерзал туда-сюда. Даже пани Агата обратила внимание. Когда кончился обед, Густав, сославшись на головную боль, ушел. После его ухода пани Агата спросила:

– Что с паном Густавом, он болен? Вы не знаете, пан Роман?

– Не знаю, пани, он с самого утра психует. Наверно, на левую ногу встал. А может его змея ужалила. Но вы не беспокойтесь, пани, с нами, людьми, всякое бывает.

– Пан Роман, вы это серьезно говорите? Змея укусила пана Густава, или вы шутите? – пани Агата с вытаращенными глазами смотрела поочередно то на офицера, то на девушек, которые давились от смеха, стараясь скрыть это от тетки.

– Уважаемая пани, не беспокойтесь, я, конечно, пошутил. А Густав не больной, он здоров, как вол. И голова его совсем не болит. Просто хандрит с самого утра.

– Но, какая-то причина есть, что он нервничает? Вы, наверно, знаете, а не знаете, спросите, – обеспокоилась пани Агата.

– Я его уже спрашивал. Так он на меня бросился, как тигр, чуть на куски не растерзал. Так, что больше я к нему не пойду.

– Да, вы правы. Я сама его спрошу, когда он придет на ужин. Бедный мальчик, что-то его мучает. Да, девочки, позаботьтесь о нем, развлеките его, – сокрушалась пани Агата.

– И не подумаю. Еще чего. Буду я капризных солдат развлекать, – сказала Зося, когда пани Агата вышла из комнаты.

– Зося, а что случилось? Злость пана Густава на тебя перешла? – спросила Янина.

– А может, Густав вас чем-то обидел? – добавил Роман.

– Нет, меня лично он не очень обидел. Но своим поведением, мне кажется, он всех обидел. И развлекать его, я не намерена.

– Да, сегодня день недоразумений. Один вы, пан Роман, вопреки всему, веселый. Чем это объяснить? – спросила Янина.

– Вы дали мне веселье.

– Я?!

– Да, вы мне сердце согрели своей рукой, и оно радуется.

– А разве я вам напрашивалась?

– К сожалению, нет. Я сам эту лечебную руку себе на грудь положил, и это было хорошо. А вот если бы она сама, по своей воле, легла, я был бы по-настоящему в раю. Панна Янина, сделайте меня счастливым, – попросил Роман.

– Этого я не могу.

– Почему?

– А разве можно сразу двоих любить?

– А вы уже кого-то любите?

– Кажется, да.

– О! Если это тот, о ком думаю, поверьте, не надо. Вы крепко потом пожалеете, – с грустью в голосе сказал Роман.

– Может, и пожалею, – рассеяно, словно сама себе, ответила Янина, немного помолчала, но тут же улыбнулась, – Извините, пан Роман, мне пора.

– А можно мне вам помочь? – предложил вдруг Роман ей и вошедшей к ним Зосе.

– По хозяйству? – рассмеялась девушки.

– Можно и по хозяйству. Солдат не тот пан, что только языком. Он много чего может руками: и убраться, и постирать, и обед приготовить... И даже детей нянчить, – смеясь, добавил он после паузы, – Этому его жена быстро научит, если, конечно, она у него будет.

– Ну, если солдат такой всезнающий, вот вам хлебница, хлеб, доска и нож. Ну, что, управитесь? – спросила Янина.

– Что за вопрос, конечно! Только для этого дела голову надо повязать косынкой и передник надеть. Найдется у вас? – спросил Роман.

– Конечно, сейчас я вам принесу, – сказала Зося и умчалась.

Прибежав в кухню, она попросила у матери косынку, и не дождавшись разрешения, сама сняла у неё с головы, а чистый передник вынула из шкафа.

– Ты чего так спешишь? К обеду еще целый час. Не бегай так, а то опрокинешь ведра. И зачем тебе понадобился передник?

– Ой, мама, это пан Роман попросил. Он нам помогает. И говорит, что нехорошо так к хлебу приступать.

– Так это ты ему несешь?

– Да, мамочка, ему. Ой, мама, если бы ты знала, какой он интересный, а Янка, дура, его не любит. Ты понимаешь, полюбила этого рыжего. Ну, что ты ей скажешь.

– Видишь ли, Зося, кому что нравится. На вкус и цвет товарища нет. Ну, иди-иди, а я через минуту приду и посмотрю, каков он за женской работой.

Когда Зося ушла в кухню, к окну подошел солдат, держа в руке красивый, весь в цветах, платок. Окно было открыто, и отсалютовав всем воинским приветствием, он сказал, обратившись к офицеру:

– Пан капитан, солдат Бренчик ходил без вашего разрешения в село, и там взял этот платок. ... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14