Алексей Лосев

       В начале семидесятых годов прошлого столетия в главном корпусе Педагогического института на Малой Пироговской улице, дом один я нередко встречал гладкого и прямого старика в очках с толстенными стеклами и в черной шапочке. Он довольно проворно передвигался в сопровождении миловидной восточной женщины. Это была странная и заметная пара. У меня тогда было не менее сотни знакомых, и кто-то из них мне поведал:

     – Это Алексей Федорович Лосев – великий русский философ. Ему 80 лет.

     Для меня тогда 80 лет означало примерно то, что сегодня 150, и я спросил:

     – А что у него за тюбетейка на голове?

     – Ермолка. Он же антисемит.

     – А рядом с ним кто?

     – Дочь. Тахо-Годи. Прозвище…

     Старец меня заинтересовал, и я какое-то время спустя переговорил на эту тему со Светой Полковниковой – аспиранткой, которая вела семинарские занятия по старославянскому языку. Она числилась у нас в товарищах, будучи лет на пять старше, но разницы мы не чувствовали, поскольку были малограмотные балбесы.

     – Насчет философии не знаю, – сообщила мне Светлана Александровна. – Он – специалист по античности и преподает древние языки на кафедре общего языкознания. Шапочка – не ермолка, а скуфейка, – она понизила голос, – он же монах…

     – Откуда у монаха дети? – спросил я, проявив некоторую осведомленность.

     – Какие дети?

     – Ну, например, Тахо-Годи?

     – Аза?

     – Да. Если ее так зовут.

     – Аза – жена. А Тахо-Годи ее фамилия.

     – Никаких жен у монаха быть не может, – заупрямился я.

     Света даже растерялась и разнервничалась.

     – Первая жена умерла лет двадцать назад. Перед лагерем их афонский архимандрит постриг в монахи, они дали обет безбрачия… Ну, а Аза…

     – Тахо-Годи, – уточнил я.

     – Аза Тахо-Годи училась у него, и они начали встречаться еще …

     – При живой жене и обете безбрачия, – докончил я нагло фразу.

     Света вдруг пошла красными пятнами и сказала:

     – Кедровский, идите в аудиторию.

    – Мы уже на «вы»?

    – Уже…– она поправила очки в тонкой золотой оправе и отвернулась…

     Потом я много и долго овладевал знаниями. Где-то с третьего курса у меня обнаружилась неудержимая тяга к ним. Преподавал в школе, работал в Гостелерадио, там еще больше приходилось учиться, вел курс введения в философию в одном из первых советских колледжей. И сегодня могу с большим сожалением доложить, что ни великих, ни малых русских философов нет и не было в помине. После Иммануила Канта, а он скончался в 1804 году, философия перестала развиваться, хотя людей, именующих себя философами, особенно на Западе, полно. Нужен прорыв в каких-то иных областях, чтобы философия проросла новыми идеями…

     Официально Лосев считается крупным русским философом, однако его труды (иные по тысячи страниц и более) представляют собой подробные конспекты и переводы работ Платона, Аристотеля и так далее.

     В Юрмале в середине 80-х годов (Лосев еще был жив) я осилил, будучи в отпуске, два из восьми томов его «Истории античной эстетики». Эстетика – наука о прекрасном и вместе с этикой (наукой о нравственности) является составной частью философии. Лосев описывает массу артефактов, приводит чудовищное количество цитат. В итоге же создается впечатление, что за более, чем две тысячи лет, глобальных изменений в человеческом мышлении не произошло.

     Основу философии Алексея Федоровича составляют три взаимосвязанных темы – символ, миф и всеединство. В отличие от многих своих коллег (а он был знаком со всеми «знаменитыми русскими философами» первой половины 20 века) Лосев не видит особой разницы между материализмом и идеализмом, а ее и не должно быть, коли все во вселенной взаимосвязано.

     К безусловным символам относится слово, а оно может иметь большую физическую силу воздействия. Совокупность символов есть основа мифа. А всеединство символа, мифа и мироздания создает платформу для мышления. В мышлении же и присутствует окружающая нас действительность. Понятно, что даже эти несколько фраз потворствуют возведению огромного здания философии.

     Мировоззрение Алексея Лосева формировалось в православных кругах первых двух десятилетий прошлого века. Тогда была мода на имяславцев (имябожников), которые полагали, что произнесение священного имени как некой мантры производит реальную благодатную энергию. Особо это относилось к Иисусовой молитве.

     Коротко говоря, имяславие, которое сочетает в себе материальное и духовное, в той или иной степени повлияло на взгляды Лосева. Много позднее за эти взгляды, которые я уместил в полторы строчки, Алексей Федорович получил десять лет принудительного труда и отправился учетчиком на строительство Беломорского канала. Кара могла быть серьезнее, если бы Горький не убедил Кагановича, который подозревал Лосева в антисемитизме, что тот не антисемит, а сумасшедший… 

     Екатерина Пешкова – первая жена великого пролетарского писателя, с которой он развелся еще в 1903 году, – возглавляла в сталинском СССР организацию под официальным наименованием «Помощь политическим заключенным». То есть большевики признавали и этот термин, и эту организацию. Она была закрыта ввиду приближающейся Второй мировой войны, когда грань между политическими оппонентами, предателями, шпионами и диверсантами стала стремительно стираться. Екатерина Павловна добилась освобождения Лосева уже через три года…

     Алексей Федорович (и за это ему огромное спасибо) полагал, что смысл человеческой жизни заключается в неустанной работе. Причем, любой! Он не делил ее по степени важности. Сам Лосев никогда не сидел без дела и прожил долгую содержательную жизнь.

 Михаил Кедровский