Муслим и Гамамелис

       В праздник Крещения 1967 года мама нагадала нам, что мы переедем на новую квартиру. Предпосылок выбраться «из грязи в князи» было очень мало. У нас была комната в 30 метров на четверых в огромной коммунальной квартире на Малой Пироговке. Я лично никаких шансов не видел: норма в те годы составляла три квадратных метра на одну душу. Однако моего отца неожиданно назначили инспектором по науке в Комитет Народного Контроля при ЦК КПСС и Советском правительстве (неожиданно для нас, он был скрытен). И почти сразу же предоставили трехкомнатную квартиру в новом совминовском доме неподалеку – на Комсомольском проспекте, в Несвижском переулке. Переехали мы весной.

       Первым в необычное жилище на одиннадцатом последнем этаже запустили кота темно-леопардового окраса – помесь сибирской кошки и сиамца. Звали его Жулька, хотя он не жульничал нисколько.

       Мать постоянно болела. Ее, как и всю нашу семью, из районной поликлиники перевели сразу же на Сивцев-Вражек, где располагалось главное медицинское учреждение Четвертого управления. Там кто-то из терапевтов пропагандировал гомеопатию и новомодное средство от недугов, связанных с током крови, под названием «гамамелис». И папа предложил дать соответствующую кличку коту для тренировки памяти, да и по случаю приличного дома. Солидным жильцам – солидные имена.

        Гамамелис даже для кота отличался особым своенравием. Не обладая крупным и внушительным сложением, он никого не боялся и имел привычку раз в месяц (может, и чаще) удаляться для моциона на улицу. Причем, он спускался сам, и консьержка ему открывала двери, но по возвращении с прогулки взял себе привычку, чтобы его поднимали на лифте, и терпеливо ждал подходящей оказии, не обращая внимания на упреки дежурившей по элитному дому женщины.

        К прихотям Гамамелиса жильцы вскоре привыкли и доставляли его по назначению – и правительственный повар, и подруга дней суровых Константина Устиновича Черненко, и наш сосед – лысый парикмахер из Верховного Совета, который почему-то красил губы помадой. (Ни о чем таком дурном мы тогда не подозревали).

        Поздней осенью 1969 или 70-го года случился незабываемый эпизод. Я был дома один после студенческой пирушки. В полдень раздался звонок. Я выскочил в одних трусах в тамбур – небольшой холл на две квартиры с двустворчатыми дверями из непрозрачного ребристого стекла. За ними находилась просторная площадка, ведущая к двум лифтам. Двери эти не запирались, а защелкивались на «собачку». Я увидел силуэт за стеклом и спросил:

         – Кто там?

         Тогда обычно не спрашивали, а просто открывали дверь («Мосгаза» уже не боялись), но я был не одет.

          – Это Муслим, я привез Гамамелиса.

          Я приоткрыл створку двери:

          – Простите, я голышом. Большое спасибо.

          – Ничего-ничего.

          Потом я подумал: да ведь это Муслим Магомаев. Но без всякого восторга. Просто удивился, откуда он тут.

          Я относился к тем юношам, которые о себе много понимали, правда, не ведая, в какой области их «выдающиеся способности» проявятся. К оперным певцам и особенно артистам балета у меня было отношение скептическое – от недостатка культуры и образования. Я ни разу к тому времени не посещал Большого театра. Иногда ходил на Таганку и в «Современник».

          Меня тянуло к бродяжничеству, я подчас не приходил ночевать. Мама, если не лежала в больнице, редко покидала квартиру, подменяла порой консьержку. Поэтому она первой проведала, что ровно под нами живет пожилая азербайджанская пара. Он – постпред Баку в Москве, она не работает, а Муслим Магомаев – их племянник, но обитает у них время от времени.

           С 23 часов двери нашего элитного пристанища запирались до утра, и в дом можно было проникнуть, лишь позвонив в специальный звонок и доказав, что ты свой. Как-то ночью мне и Муслиму (впрочем, я его вообще никак не называл, он – меня тоже; я-то знал, как его зовут, а он только знал, как зовут Гамамелиса) пришлось встретиться на крыльце под козырьком.

           – Не пускают? – спросил я.

           – Спит, наверное, или пошла к кому-нибудь в гости.

           С консьержками случалось и такое.

           Муслим курил (он почти всегда курил, когда я его видел). Я хотел прикурить от его сигареты, но он достал спички из кармана черного плаща (он был без шапки, а шел снег). Магомаев заправски крутанул коробок, зажег спичку и как свечку поместил ее в кольце, образованном большим и указательным пальцем левой руки.

           Газовых зажигалок тогда у нас еще не было (во всяком случае мне об этом ничего не известно), но бензиновые у зажиточных или просто взрослых людей были обычным делом. Будучи уже народным артистом, он вполне мог завести себе платиновую зажигалку, но, видимо, фокус со спичками ему нравился больше.

           Еще раз тот же фокус Магомаев мне показал у магазина «Синтетика» на Комсомольском проспекте. Это было одно из самых достопримечательных мест в нашей округе.

           Помню, как однажды нижняя внутренняя площадка за входом в подъезд заполнилась букетами цветов высотой в полтора метра. Это затем повторялось, но не часто. Магомаев жил наездами. Синявскую я здесь ни разу не встречал…

          Я навсегда расстался с этим домом в 1974 году, переехав с женой и сыном на окраину. Отец нас покинул еще раньше, оставшаяся половинка семьи разменяла квартиру примерно десять лет спустя…

          Мама долгое время обвиняла меня в гибели Гамамелиса. А было так. Все куда-то уехали, а я на три дня загулял. Говорят, что Гамамелис приходил дважды, но никого не заставал дома. Потом консьержка нашла его мертвого в вентиляционной теплой трубе. Была лютая зима. Чувство вины иногда обжигает меня.

          Запомнилось вот еще что. Моя сестра в юности уверенно шагала по комсомольской лестнице. От райкома ВЛКСМ ездила в знаменитый «Орленок», где подружилась с одной странной девушкой.

          Эта девушка из «Орленка» (назовем ее Юлей) приехала в Москву поступать в театральное училище. Остановилась она не у нас, но заходила. Мне она казалась довольно миленькой, рассказы ее нас сильно забавляли.

          Юля при встречах с моей сестрой обязательно делилась подробностями своего умопомрачительного романа с Муслимом Магомаевым. Подружки пили чай на нашей большой кухне, и, когда я заглядывал, гостья умолкала. Но потом перестала стесняться и моего присутствия – ее ум целиком поглощала любовная интрига.

          В какой-то особенно солнечный день Юля с восторженно-загадочным видом сообщила нам, что идет на решительное свидание с Муслимом.

          Мы (бес попутал) проводили ее до лифта и поинтересовались:

          – И куда же ты теперь?

          – На улицу Горького. (Такое название тогда было у Тверской).

          – Проще было бы спуститься этажом ниже и позвонить в дверь...

          Юля покрылась пунцовыми пятнами, села в кабину лифта, и мы ее больше никогда не видели…

          Всем городам и весям певец предпочитал Москву и Подмосковье. Муслима нельзя было приручить или чего-то заставить делать вне его желания, как и Гамамелиса. Это их сближало, они симпатизировали друг другу.

          У Магомаева был Божий дар. Если бы Гамамелис умел говорить, он поведал бы больше.

19.06.2014

 Михаил Кедровский