Митридат Евпатор

       Митридату было под шестьдесят, когда он начинал третью решающую схватку с Римской Республикой периода заката. Он был крепок и энергичен не по годам, на его курчавой голове не имелось ни единого седого волоска. Повелитель Понта (буквально «царь морской») казался удивительно подвижным для человека значительного роста. Государь обычно приветливо улыбался, его речь на греческом была чиста, он свободно цитировал Гомера. Ничто в нем не выдавало признаков кровожадности. Держава его располагалась по южным, восточным и северным берегам Черного моря, по средиземноморской прибрежной линии Малой Азии. Он патронировал всех морских пиратов того времени и подчинил себе их главаря адмирала Гераклиона…

       Столица Понтийского царства находилась на востоке от Вифинии, в области, называемой Пафлагония. Город располагался на мысе в срединной части южной границы Черного моря. Как передает Плутарх, Синопу основал сподвижник Геракла по имени Автолик, который ходил вместе с древним героем в поход на амазонок. Автолик отбил это тогда еще небольшое поселение у сирийцев. А те, по преданию, ведут свой род от Сира – сына Аполлона. Женой же этого Сира была Синопа. По другой версии, портовый город был основан греками-колонистами из Милета в седьмом веке до Рождества Христова. Как бы то ни было, летописи свидетельствуют, что Синопа со сто восемьдесят третьего года до новой эры являлась столицей Понта. Известно также, что, когда город принадлежал еще грекам, здесь родился знаменитый Диоген – тот самый, который впоследствии жил в бочке и разговаривал с Александром Македонским. Однажды Диогена захватили в плен и продали в рабство, что тогда могло случиться с каждым. На невольничьем рынке он попросил глашатая: «Пожалуйста, объяви, не хочет ли кто купить себе хозяина?»

       Пригороды Синопы – до стен крепости и дворца – состояли из глинобитных лачуг. Митридат Евпатор как знаток чаяний простых людей жаловался своим гостям-иностранцам, что глина – материал никуда не годный. Она растрескивается уже в первый сезон после постройки жилища, в щели забиваются ядовитые змеи и скорпионы. Глиняную постройку летом разрушает засуха, зимой – дожди, а весной и осенью – северные ветра.

       – Если победим римлян, – заявлял он своим подданным, – то каждому бедняку построим дом из тесаных камней…

       Жестокий, злопамятный, убивший жокея за то, что тот посмел победить его на скачках, Митридат презирал людей, поскольку они существовали для того, чтобы подчиняться его воле. Митридат VI Евпатор верил в судьбу и предсказания астрологов. Уверяют, что при его рождении на небосклоне появилась яркая звезда. Он считал, что благородство, бескорыстие и жалость – выдумки слабых. Царь руководствовался единственным принципом, от которого он никогда не отказывался: при малейшем сомнении и подозрении – убивать. Митридат верил, что сущность человека бессмертна, тело превращается в воск, а душа покидает старые одежды. Он верил в учение Митры и считал себя его посланником на земле. Глупец он был или безумец? И то, и другое. Но кто вам сказал, что не глупцы и безумцы распоряжаются судьбами народов при Высшем попустительстве?..

       У высоких и прочных стен величественного Митридатова дворца, откуда открывался великолепный морской пейзаж, на подвесном мосту царскую повозку-армамаксу обычно окружала зловонная и растерзанная толпа. Правда, кое-где среди лохмотьев и рубищ попадались одеяния из золотой парчи и плащи, усыпанные драгоценными камнями. То были царские чиновники, спешившие на вечернюю поверку. Некоторые из них – несусветные богачи, которым завидовали бесчисленные простодушные невольники, – могли быть сегодня казнены. И без всяких на то причин. Правда, в связи с прибытием какого-нибудь важного гостя казни обычно заменялись попойкой, причем сам властелин, сидевший на серебряном троне, делал за вечер не более двух-трех глотков самого дорогого хиосского вина.

       Обычно Митридат просыпался еще до первых лучей солнца в одной из двенадцати спален своего сказочного дворца, где даже двери были окованы чистейшим золотом и украшены алмазами. Чрезмерность богатства потакала воровству, которое все же до поры до времени оставалось незаметным. Спал царь очень мало, как почти все любимцы удачи, и каждый раз менял место ночлега, опасаясь предательства. Собственно, предательство родного сына и погубило этого сильного, беспокойного и не очень умного человека с густой каштановой бородой, которая стала символом противопоставления себя тогдашнему безбородому Риму. Штат внешней охраны состоял из тысячи головорезов, внутренней – из ста. Многие стражники состояли с царем в тех или иных родственных узах. За стенами дворца, за глубоким рвом в прилегающем районе жили также свои люди с семьями – родственники охранников и обслуживающего персонала.

       Все, что находилось под дворцом, все угодья в округе были изрыты сложной системой подземных ходов, убежищ, тайников, темниц и пыточных камер. Митридат, когда бывал не в отъезде, пытал своих мнимых и очевидных противников лично. Он любил вести допросы. Переводчиков не требовалось: царь, как утверждают, знал не менее двадцати языков.

       Рано утром повелитель Понта обычно направлялся во внутренний дворцовый сад с фонтанами, бассейном, диковинными ручными животными, птицами в золотых клетках на деревьях, с экзотическими растениями в бронзовых кадках. Здесь он обязательно встречал первые лучи солнца, как требовал культ Митры, и выпивал свою всегдашнюю чашу молока. Тираны в повседневности неприхотливы. Другое дело, что они всегда наверстают в чем-либо другом. Люди, сопричастные этой обыкновенной чаше, были тщательно подобраны, прошли множество проверок. Доказать свою невиновность владыке, который убежден, что все виноваты перед ним, естественно, невозможно. Поэтому контингент постоянно обновлялся. Одни уже отправились на тот свет, а другие ждали своей очереди, ибо такая жизнь хуже всякой смерти. Пишем же о том, поскольку прошлые и нынешние тираны одним миром мазаны и как две капли воды похожи друг на друга.

       После разговора с солнцем и чаши молока Митридат посещал жен и наложниц. Любовью, если появлялось желание, он предпочитал заниматься с утра и в спешке…

       О дурных вестях царю сообщать было не принято. Неприятное преподносили в форме притч и иносказаний, и зачастую суеверный монарх даже не требовал уточнить, что сие означает.

       Звездочеты о новом противостоянии с римлянами объявляли ему следующее:

       – В древних манускриптах записано, что люди, сочувствующие светозарному делу Востока, были атакованы дерзким полководцем из царства тьмы. Самый богатый князь полночной державы подкупил того, кто думает, что господствует на море...

       «Сочувствующие люди» означало серторианцев – римскую оппозицию, ушедшую в результате Гражданской войны в Испанию, хотя, конечно, «светозарное дело Востока» их мало волновало. «Дерзким полководцем из царства тьмы» являлся Лукулл. «Самым богатым князем полночной державы» считался Красс. Гераклиону – пиратскому адмиралу – оставалось лишь думать, что он «господствует на море», поскольку «морским царем», как уже говорилось, был сам Митридат, который понимал из услышанного, что ему не предсказали ничего радостного, но отпускал звездочетов с миром…

       К услугам тирана всегда были готовы с десяток экипажей. Никому заранее не было известно, в каком из них он предпочтет отправиться на прогулку. Иногда он выбирал открытую двуколку, которой управлял самостоятельно. Он мчался по городу в окружении сотни кавалеристов с обнаженными кривыми мечами. Зазевавшиеся прохожие не могли рассчитывать на снисхождение. Трупы с улиц убирала дорожная команда. Религия понтийцев запрещала прикасаться к покойникам, и их подцепляли специальными крюками и забрасывали на телеги. По утрам узкие улицы были пустынны и обходилось без жертв.

       Сопровождавшие его верхами свита и советники не знали покоя. То монарху нужна была карта с походами Александра Великого, то он просил зачитать ему донесения агентов из Испании, то требовал проверить исполнение смертного приговора, объявленного им в прошлом месяце. И все это происходило по ходу безостановочного движения. Одни специалисты тут же объясняли ему, где проходят границы земной тверди, другие – давали развернутую рекомендацию относительно похода на Рим через Грецию, Альпы или Сицилию. Он выслушивал затем последнюю боевую сводку о сражениях в Малой Азии. Если его что-то интересовало, он придерживал четверку породистых лошадей, если нет, убыстрял бег, осложняя задачу подчиненных.

       Тех, кто выражал ему несогласие – имел дерзкий взгляд или нечетко изъяснялся – тут же на ходу секли розгами. Однако окружавшие в его самодурстве видели глубокий смысл, не могли допустить мысли, что великий государь может ошибаться. Всему, что бы он ни вытворял, придавалось таинственное и мистическое значение. Митридата Евпатора Понтийского редко покидали абстрактно-маразматические грезы. И он был уверен, что их навевают ему боги и поэтому опрометчивые поступки – не про него. Возможно, так оно и было: успех и везение почти всегда были на его стороне…

       Солнце медленно пробиралось к зениту. Вокруг шла своим чередом жизнь. Бродили люди, обремененные повседневными заботами. Галдел на центральной площади базар, к которому со всех сторон лепились глинобитные лачуги. А над всей этой обыкновенной нищетой возвышался царский дворец из вавилонского бело-розового камня. Митридат погружался в свои ребяческие думы, не замечая ничего вокруг. Тяжелое покрывало балдахина было опушено, и он не мог видеть, как фанатики из его подданных, пробившись сквозь оцепление, целовали царскую повозку и даже след от ее колес. Никто их не принуждал. Они верили, что таким образом смогут в одночасье избавиться от бед и заручиться значительными льготами на небе.

       Уместно будет рассказать, как одевался достославный владыка. Поверх чешуйчатых золотых доспехов он носил тирский порфировый плащ. Его голову (разумеется, не на поле боя) украшала гиацинтового цвета тиара персидских царей. Опоясан он был широким плетенным из золотых шнуров ремнем, на котором в дорогих ножнах покоилась акинака – короткий кривой меч. На левом плече у него висел миниатюрный колчан с отравленными стрелами и небольшой арбалет китайского производства. Это мощное и самое современное оружие китайцы изобрели совсем недавно. На левом запястье Митридат носил серебряный браслет Луны, на правом – золотой браслет Солнца. Шаровары его были украшены изумрудами…

       Смертельная схватка с римской цивилизацией была его навязчивой идеей, целью его беспокойной, полной смертельного риска жизни. И под эту идею он подводил своеобразную идеологическую базу, о чем можно судить по указам и воззваниям государя. Рим, но его мысли, являлся той темной силой, которая рождена на погибель человечеству. И дело не в том, что римляне – лицемеры и грабители – хотят господствовать над всеми. Самая главная опасность проистекала из того, что они несут земному кругу ядовитое семя неуважения к человеку, не почитают отдельную и неповторимую личность. А как же может быть иначе, если римляне управляют государством толпой в триста, а теперь даже в шестьсот так называемых «сенаторов»?! Они своего самого способного вождя, выдающегося политика Суллу могли запросто называть – и не в мыслях своих – «пятнистой свиньей». Какая мораль будет в такой стране, где обыкновенный торгаш, римляне их называют «всадниками», может претендовать на высшую должность консула?

       Митридат кипел от негодования, размышляя об этом. Какой будет порядок, если собрание народа – Комиций – будет постоянно вмешиваться в решения собрания знати – Сената? Да не будет порядка! Такое государство неизбежно само себя разрушит. На Апеннинах и воюют между собой последние шестьдесят лет. В том, что римляне погибнут, нет сомнения. Но лжеучение о государственном устройстве, где власть не у государя, а у глуповатых граждан-квиритов, неустанно распространяется по свету. И ограждать от этого лжеучения человечество придется долго и упорно, убеждал себя понтийский властитель…

       На узкой пыльной улочке в двух кварталах от дворца по распоряжению царя проводилось выездное совещание. Тут же были посланы гонцы за недостающими визирями и тайными советниками, и те, не мешкая, явились. Охрана вместе с прислугой постелила ковры, установила трон и скамьи, выгнала жителей из близлежащих домов и взяла район в тройное оцепление.

       –  Зря я содержал на море стольких ничтожных головорезов! – негодовал Митридат.

       Подданные склоняли головы, силясь понять, к чему он ведет.

       – Они похожи, – продолжал в бешенстве монарх, – на бесполезных попрошаек. Но важно другое: они совершили духовное предательство! Ведь все они поклоняются нашему всемогущему Митре, чьи интересы среди вас поручено отстаивать мне. Нет, скорее всего, Гераклион и его подручные просто безбожники!

       Никто толком не мог уразуметь сказанного. Еще до совещания Гераклион – пиратский адмирал – был лучшим другом царя и никаких известий о его предательстве не поступало.

        – Им трудно было уберечься, – продолжал Митридат немного спокойнее. – Они бок о бок живут с гнусными римлянами. Надо было оградить их, запретить всякие контакты. По этому поводу я сегодня же издам указ. Да, мы знали, что главный поборник греха Лукулл, надоумленный нашим злейшим врагом Крассом, заключил сделку с пиратским адмиралом. Мы знали, что они поддерживают связи уже давно. И не пресекали их, ибо надеялись, что единоверцы одумаются. Я не предполагал, что до таких пределов может дойти в своем коварстве Гераклион. Мы примем меры, чтобы отступника покарать, дабы и другие, только вставшие на этот путь, извлекли надлежащий урок. Какие последуют предложения?

       Наступило тягостное молчание. Подданные напрягали умы, чтобы постичь непостижимое. Что конкретно нового натворил Гераклион со своими приспешниками, оставалось загадкой. Приближенных охватил леденящий душу страх. Им была известна свирепость хозяина, который умертвил собственную мать и не пожалел одного из сыновей.

       Молчание прервал начальник галльской наемной дружины Биотит:

       – Мы не понимаем, о чем ты ведешь речь, о великий государь!

       – Бестолковость я могу простить только чужеземцу, – буркнул царь, не удостоив верного слугу взглядом.

       Многие с надеждой и мольбой устремили взоры на Фарнака – сына царя, провозглашенного им наследником.

       – Ну, что же вы?! – топнул ногой монарх.

       – Государь, – выдавил из себя наследник, – я полагаю, надо предоставить слово мудрейшему Менофану.

       Старший визирь помертвел лицом.

       – О величайший царь царей, – начал он, не ведая, куда вывезет язык, – нам не следует сейчас трогать Гераклиона. Во-первых, мы не должны показать противнику, что мы владеем его замыслами. Во-вторых, опытный и ловкий морской разбойник может нам пригодиться как посредник в будущих переговорах с Римом. В-третьих, уничтожив Гераклиона и порвав связи с пиратскими бандами, мы ослабим свои позиции на море и нанесем урон нашей разведке в царстве зла.

       Менофан вещал наугад, готовясь к немедленной расправе. Но царь не велел трогать его и погрузился в раздумье.

       – Правильно, – после томительной паузы заявил он.

       Послышался нескрываемый вздох облегчения.

       – Ты рассудил весьма здраво, Менофан. Ты вовремя охладил мой гнев, требующий расправы над предателями вопреки доводам разума. Я предчувствую, что так мы и поступим... Какой же казни в будущем заслуживает эта пожилая жаба?

       Новый вздох облегчения прошелся по рядам соратников. Они оживились. Кто-то предложил отрезать Гераклиону то, что ниже пупка, кто-то – залить глотку расплавленной медью, кто-то – выколоть глаза. Выбор был не богат.

       Последнее слово, как всегда, осталось за властителем, и он изрек:

       – Гераклион заслуживает самой ужасной казни, которую еще не придумали ни люди, ни боги. А пока они этого не сделали, верхом здравомыслия будет оставить сего бандита и отступника в покое...

       О деле на военном совете не было произнесено ни слова…

       В последующие отпущенные ему сроки Митридату редко удавалось пожить в Синопе. Дело войны превратило его в бродяжку. Царя чаще видели в крепости Талавры, где в тайных подземных хранилищах, в ящиках из бронзы и железа, были спрятаны несметные сокровища. Порою он появлялся в Евпатории – городе его имени, основанном им. Здесь он предавался мечтам о нападении на Италию через Альпы, изучая опыт Ганнибала и Спартака, о чем сообщает Аппиан. Но этим планам не суждено было осуществиться. Фарнак при поддержке римлян поднял мятеж и арестовал отца в Пантикапее (нынешней Керчи). Тот, выбрав удачный момент, приказал рабу заколоть себя мечом. В шестьдесят третьем году до Рождества Христова тело шестидесяти восьмилетнего Митридата было передано Помпею, который к тому времени, уничтожив Гераклиона, разрушил основные пиратские гнезда. Великий римский полководец распорядился похоронить Митридата VI со всеми почестями в царской усыпальнице в Синопе. Понтийская держава вскоре рухнула навеки вечные, от нее до наших дней почти ничего не осталось.      

13-14.05.2019

 Михаил Кедровский