Борьба за женщин - 2

От автора                                                       

     События, описанные в предыдущей повести, происходили во времена одного из относительно непродолжительных глобальных потеплений, ха-рактерных для последней ледниковой эпохи (специалисты называют ее Вюрмским оледенением). Продолжалось оно четыре-пять тысяч лет. Затем ледниковая эпоха вернулась. Но через восемь-девять тысяч лет ее опять прервало неожиданное глобальное потепление, которое продолжалось еще меньше, чем предыдущее, – приблизительно две-три тысячи лет. К этому времени относятся события нашего нового повествования.                      

1                                                           

     На большой зеленой опушке высокого хвойного леса поблизости от из-вилистой речушки стояло с полсотни шалашей, покрытых кожами живот-ных. То было стойбище первобытных людей племени номариев. Их кону-сообразные нехитрые жилища теснились вокруг широкой круглой площад-ки, темнеющей голой землею, с островками редкой затоптанной травы. В центре этой площадки чернело большое кострище. Посреди него горел ма-ленький костер. Номарии владели способом добывания огня путем трения. Но дело это было хлопотное. Поэтому они предпочитали все время под-держивать небольшой огонь, который легко превращали в большой, если требовалось приготовить пищу или обогреться. Еще вчера здесь пылал огромный костер, на котором жарились туши добытых на близлежащей равнине лошадей. Сейчас их кости лежали в кучах по краям площадки, сме-тенные туда после завершения общеплеменного пиршества. Если в бли-жайшие дни охота окажется неудачной, то эти кости люди будут доглады-вать, а если удачной, то выбросят их за пределы стойбища, где они станут поживой собак и волков, которые часто появлялись вблизи селения в надежде на такую добычу. Площадка эта служила не только местом приго-товления пищи, общих трапез, но также местом разного рода племенных сходок, советов и даже празднеств, которые, правда, в те далекие времена, то есть тридцать тысяч лет назад, были лишь зачаточной формой содержа-тельных, красочных, увлекательных праздников гораздо более позднего времени, когда стали развиваться искусства и верования у первобытных людей современного типа. 
     Сейчас на площадке было многолюдно. Здесь стояли или сидели на кучах хвороста, а то и просто на земле десятки людей: мускулистых мужчин, в од-них только набедренных повязках из звериных шкур, а также длинноволо-сых, с висящими грудями, женщин. Были тут и подростки – девочки и маль-чики. Они выделялись среди остальных юной, еще не огрубевшей наружно-стью. Выделялись также иные мужчины и женщины, которые не считали нужным хоть сколько-нибудь прикрывать свою наготу: несмотря на возраст, они так и не обрели ни чувства, ни понятия стыдливости. Несколько в сто-роне резвилась тоже совсем нагая детвора.
     Среди людей этого племени выделялись и те немногие из них, что имели белую кожу и светлые волосы, тогда как номарии преимущественно были смуглые, черноволосые или темнорусые. Когда немногим более ста лет назад кроманьонцы, а номарии были кроманьонцами, пришли в здешние края, то есть в центральную Европу, они столкнулись с местными жителями – неандертальцами, а точнее с тремя родами небольшого племени туканов, оказавших им упорное сопротивление. Гораздо более многочисленные, рослые, да и воинской смекалкой несколько превосходящие их, кроманьон-цы одолели аборигенов. Всех побежденных врагов, как убитых, так и пле-ненных, по своему обыкновению, они съели. Этой страшной участи повезло избежать лишь нескольким женщинам, которые понравились номариям-мужчинам. Те взяли их в жены. Смешение крови повлияло на внешность не-которых кроманьонцев следующих поколений. У одних неандертальские черты проявились незначительно, у других несколько более заметно, у тре-тьих сильно.
     Почему же смуглы были европейские кроманьонцы, жившие в описыва-емое нами время? Как известно, предки современных людей вышли из се-веро-восточной Африки. И поначалу вряд ли уступали смуглостью эфиопам. По мере продвижения в глубь Евразии они, особенно те из них, что осваива-ли территории в северном направлении, несомненно, становились светлее, насколько позволяла степень воздействия солнечных лучей. Прежде, чем начать заселять центральную Европу, кроманьонцы приблизительно две ты-сячи лет жили в восточной Европе и, конечно, успели неплохо освоиться в ее довольно суровых природных условиях. Однако этого времени недостаточ-но для того, чтобы заметно изменилась пигментация кожи и волос. «Насто-ящими белыми» европейцами кроманьонцы стали гораздо позже.   
     Завершая описание облика номариев, добавим, что волосы на голове у многих были перехвачены на уровне лба тесемочкой из волокнистой коры дерева, у некоторых собраны и стянуты узелком на затылке, откуда спадали в виде конского хвоста. Грудь многих мужчин и женщин украшали бусы из зубов убитых животных.
     Некоторые мужчины держали в руке копье. Копья других лежали на зем-ле, в ногах людей. Все номарии, представители сильного пола, считались охотниками и воинами. Поскольку войны случались редко, а охотиться при-ходилось часто, то их преимущественно называли охотниками. Никто сего-дня не собирался идти на охоту, поскольку немало мяса осталось еще от вчерашней ловитвы. Но людей везде и всегда подстерегала опасность напа-дения хищников. Поэтому ради собственной защиты и защиты женщин и де-тей мужчины старались не расставаться хотя бы с основным своим оружием, копьем, и держали его если не в руке, то где-нибудь поблизости, в то время как прочее их вооружение, дротики, палицы могли находиться в другом ме-сте, обычно в жилище, дожидаясь, когда хозяин возьмет их на охоту.
     Событие, которое собрало здесь соплеменников, для большинства было малозначительным. Но оно вносило некоторое разнообразие в скучную жизнь стойбища. Многие пришли, потому что видели в нем хоть какое-то развлечение для себя, другие – с ними за компанию. Но также для многих событие это имело очень большое значение, для тех, кто надеялся взять се-годня в жены красивую девушку. Ее сейчас собирались выдать здесь замуж. Это и было то событие, которое привлекло сюда людей.
     Невесту звали Каной. Фигура этой девушки обрела уже явные женские формы, причем весьма соблазнительные. Мужчины заметили это не сего-дня. Они бы раньше начали спор за нее, если бы не страх перед могучим, грозным вождем Гераном: только он мог решить кому достанется сопле-менница, которой пришло время отдать себя мужчине. Самых красивых он, конечно, брал себе. У него было пять жен. Но после того, как взял Элину, вскоре всех их раздал другим мужчинам и перестал быть многоженцем. С тех пор прошло почти два года, но ничто не свидетельствовало о том, что красавица Элина хоть сколько-то утратила свою безраздельную власть над ним. Поэтому многие мужчины надеялись заполучить сегодня Кану. Однако те, у кого, казалось, имелось шансов больше остальных, вообще не могли надеяться на это. То были самые молодые охотники: среди номариев неукоснительно соблюдался закон, разрешающий им брать в жены только женщин, которых уступали гораздо более старшие мужчины. А они уступа-ли, конечно, лишь менее красивых и молодых. Но принявшие в свои объятия таких невест юноши, почитали себя истинными счастливцами, а вынужден-ные продолжать терпеть тяготы холостой жизни их менее удачливые сверст-ники завидовали им. Стоит заметить, что подобный закон еще в двадцатом веке существовал в некоторых племенах австралийских аборигенов. 
     Уж коль речь зашла о возрастных группах номариев, то надо сказать, что самому старшему мужчине было сорок два года, а самой большой долго-жительнице только что исполнилось тридцать восемь лет: соотношение воз-раста у первобытных людей было не в пользу женщин, наверное, потому что условия, в которых им приходилось жить, были слишком беспощадны для женского здоровья. Тем не менее женщин в первобытных кланах было обычно больше, чем мужчин, поскольку тех много гибло на охоте, а порой и в военных столкновениях между племенами.
     Ясноглазая светловолосая Кана глядела на всех с радостью. С особенной гордостью смотрела на еще незамужних сверстниц. Она была уверена, что жених ей достанется красивый, один из тех, неясные, сладостные грезы о ком, в последнее время стали волновать ее начинающую расцветать жен-скую чувственность.
     Рядом с невестой стоял вождь. Он был рослый, широкоплечий. Правда, мускулатура его не выглядела столь уж внушительной. Но все знали, что он очень силен, гораздо сильнее любого из соплеменников. Загорелое не-сколько удлиненное лицо его обрамляли курчавые пряди темно-русых во-лос и такая же борода. Строгие серые глаза глядели с сознанием своего ве-личия, с сознанием значительности происходящего события и значительно-сти своей главной роли в происходящем. Стоял он, выпятив грудь, с атлети-ческой стройностью.
     Вот Геран взял огромной ручищей руку невесты, которая казалась ма-ленькой и хрупкой в сравнении с нею. Понимая, что наступает решающий момент все женихи стали приближаться к ним. Вождь остановил взгляд на одном из них. Это был коренастый, на очень волосатых кривоватых ногах человек, с гривой грязных спутанных волос на большой голове и обветрен-ным некрасивым сильно выдающимся вперед лицом. Звали его Дуил. 
      Геран неслучайно остановил свой выбор на нем. Дуил часто, гораздо больше остальных ублажал его лестью. Правда, делал это безыскусно, слишком прямолинейно, так, как подсказывал ему малоразвитый перво-бытный ум, однако ум хитроватый, способный предвидеть немалую выгоду от лести. Впрочем, вождь нисколько не превосходил его интеллектом. По-этому получал удовольствие и от такой лести. Лесть тонкая, завуалирован-ная была ему неведома. Он бы ее и не понял. Подобно многим другим лю-дям, обличенным властью, Геран не мог устоять перед всесокрушающей си-лой упорного подхалимажа и наградил льстеца поистине щедро. 
     – Ты, – указал он на Дуила.
     Тот подпрыгнул и вскричал от восторга, в то время, как остальные женихи разочарованно, недовольно и даже возмущенно загудели. Он поспешил к невесте. При этом радостно широко улыбнулся, обнажив большие желтые, как у лошади зубы. 
     – Нет! – вскричала Кана: Дуил явно не был из тех, о ком она мечтала. Но к мнению невесты тут никто не собирался прислушиваться. Геран грубовато подтолкнул ее к жениху. Восторженно-похотливо зарычав, тот схватил ее, поднял на руки и быстро понес прочь отсюда, не взирая на то, что девушка, отчаянно сопротивляясь, била его кулачками и брыкалась розовыми точе-ными ножками, удары которых, правда, попадали только по воздуху.
      Петляя среди островерхих темно-коричневых жилищ, Дуил быстро шагал к своему шалашу, находящемуся на краю стойбища. За ним поспешно сле-довали молодые холостые охотники. Они надеялись, что счастливый из-бранник на радостях отдаст кому-нибудь из них старшую жену. Так обычно поступали многие мужчины, которым удавалось обзавестись новой супру-гой. Правда, жадность, ревность Дуила могли пересилить радость удачи. Кроме того, ему не очень трудно было прокормить свой гарем с детьми: при дележе охотничьей добычи Геран щедро наделял его семью мясом. Так что Дуил вполне мог и не отдать ту, которую возжелали сейчас юноши.
     Придя к своему шалашу, тот снова зарычал восторженно-похотливо и скрылся с Каной за завесой из звериной кожи, прикрывавшей вход. Юноши остановились перед ним. Стоя в ожидании, они с вожделением воззрились на эту завесу, понимая, что там, за нею, происходит сейчас то, о чем они так долго мучительно мечтают.
     Подошли три жены Дуила. Старшую звали Кухрила. Она была рослая брюнетка, тридцати семи лет от роду. Ни формами, ни живостью цвета кожи своего тела она ни чуть не уступала гораздо более молодым подругам по гарему. Однако обветренное, обожженное солнцем лицо покрывала сеть морщинок, делавшая его некрасивым, почти старческим. Контрастным и странным казалось обрамление такого лица черными как смоль нисколько не тронутыми сединой густыми волосами. Впрочем, лицо второй, двадцати восьмилетней жены Дуила Татилы, тоже обветренное, обожженное солн-цем, выглядело почти столь же увядающим. Третья же его женщина, семна-дцатилетняя Ламина, отличалась от них юной, нежной красотой. Она была женой Герана. После женитьбы на Элине он отдал ее своему любимцу Дуи-лу.
     Конечно, когда подошла Кухрила, юноши перевели свои вожделенные взоры на нее. Кроме одного, по имени Кэсиан. То был рослый, крепкого сложения белотелый молодой человек. Он имел большую рыжеватую пыш-ную шевелюру, широкое красивое лицо и жидковатую пока, в виде пушка, бородку.
     Необычайно бледный Кэсиан глядел на завесу входа в шалаш широко округленными, словно безумными глазами, как глядит человек, готовый со-вершить отчаянный, чрезвычайно дерзкий, страшный поступок.
     Татила и Ламина смотрели на юношей взглядами, явно выражавшими ин-терес к ним как к мужчинам. В то же время в глазах их можно было заметить затаенную тоску. И причину этой тоски можно было угадать по этим же гла-зам: конечно, женщины весьма сожалели, что еще не скоро им доведется познать таких молодых. На старшую подругу по гарему, имевшую шансы се-годня стать женой кого-нибудь из них, они поглядывали с завистью.
     – Смотри-ка, Кухрила, какие женишки к тебе пожаловали. Молоденькие, – произнесла Татила, и в голосе ее прозвучали и эта зависть, и та, упомянутая нами, тоска.
     – И правда, смотри-ка, как копья свои навострили, охотнички молодые, щ – рассмеялась Ламина.
     – На изготовку взяли, – хихикнула Татила.
     Обиду на свою незавидную участь, оставившую им возможность искать любовные утехи только в объятиях грубого постылого мужа, они принялись вымещать на этих же самых юношах, которые им так нравились, осыпая их язвительными похабными шутками: конечно, и в те далекие времена пред-ставительницы слабого пола были весьма остры и не сдержанны на язычок.
     Молодые люди старались не обращать внимания на эти колкости. Они не отвечали, потому что Татила и Ламина были замужними женщинами. При обмене подобными репликами легко было обидеть собеседниц, а многие мужчины обиду, нанесенную его жене или женам часто воспринимали как личную со всеми вытекающими из этого последствиями, которые никогда не могли быть хорошими для юноши. Его крепко поколачивали. При этом он не имел права защищаться и даже, если был очень силен, ему все равно прихо-дилось терпеть побои. Не смел давать отпор потому, что знал, что противни-ку сразу придут на помощь все «старшаки». Так звали всех охотников, кото-рым было двадцать два года и более. Костяк этой группы составляли очень сильные мужчины в возрасте от двадцати двух до тридцати одного года, в возрасте, являющемся, как известно, самым оптимальным для физических возможностей, что, кстати, проявляется и в наше время, например, в спорте. Именно эти воины-охотники поддерживали незыблемость издревле устано-вившихся законов племени, конечно, более выгодных в первую очередь для них самих. Молодыми же воинами-охотниками считались номарии мужско-го пола, не достигшие двадцати двухлетнего возраста. Каждый год им нано-силась на правое бедро татуировка в виде короткой полосы. Тот, кто нано-сил ее, обладал замечательной памятью и хорошо помнил кому когда делал очередную метку. Поэтому никто не надеялся схитрить и собственноручно добавить себе лишнюю полосу. Кроме того, за подобную хитрость полага-лась смертная казнь. Количество этих полос не позволяло ошибиться в определении возраста. Молодые имели право вступать в силовое противо-борство со «старшаками» только в дружеских состязаниях. Лучшее, что их ожидало в других случаях, это жестокое избиение. Однако чаще дерзких юношей убивали. Молодые охотники всегда жестоко карались, если хотя бы немного осмеливались переступить за рамки, которые определяли их поло-жение в обществе соплеменников.
     Кухрила придирчивым оценивающим оком осматривала юношей, желая выбрать жениха получше. Приглядела себе двоих, наиболее красивых. Стала испытывать сильные колебания, не зная кого предпочесть. Наконец остано-вила выбор на Кэсиане. От избытка радости в ожидании большого счастья забыла, что только муж мог решить кому подарить надоевшую жену. Обыч-но мужчины отдавали ее сразу, как получали в руки невесту. Другие лишь после того, как удовлетворяли страстное желание первого обладания новой супругой, от нетерпения не в состоянии обращать внимание на что-либо дру-гое. Почти всегда отдавали жену кому-нибудь из холостых молодых охотни-ков. Таково было правило, призванное, как бы сейчас сказали юристы и по-литики, смягчить положение бесправной части населения, ущемленной, до-бавим мы, в самом главном.
     Кухрила вдруг вспомнила, что лишена права выбора жениха, а также то, что когда Дуил взял Ламину, то не пожелал расстаться ни с нею, ни с Тати-лой. Она пришла в сильное уныние, которое быстро сменилось возмущени-ем, принимающим, как мы знаем, у иных женщин довольно крутые формы. Кухрила видела, что Дуил явно не торопится давать развод. Ждать не входи-ло в ее планы: ей слишком не терпелось отдаться поскорее молодому кра-савцу. К тому же она почти не сомневалась, что Дуил и после того, как насы-тится девственницей, снова не пожелает изменить ее семейное положение.  
     Кухрила перешла к решительным действиям. Она порывисто отбросила рукой завесу, нагнулась и вошла в жилище. Завеса упала за нею, снова за-крыв вход. Изнутри раздались крики разгневанной жены, обрушившей на мужа лавину упреков и ругательств, сопровождавших требование сейчас же выдать ее за молодого охотника. 
     Хотя женщины тоже являлись бесправной частью местного населения, к их бунтарским поступкам «старшаки» относились куда снисходительней, чем к юношеским. Правда, строптивых жен мужья, конечно, били. Порой нещадно «учили уму-разуму». Тем не менее семейные ссоры отнюдь не бы-ли редкостью. Причем часто женщинам даже удавалось доказать свою правоту. И вот благодаря чему. Выше уже говорилось, что жизнь стойбища протекала однообразно и скучно. Семейные же скандалы, конечно, чужие, развлекали многих. Едва они вспыхивали, как сразу становились всеобщим достоянием. Ведь стойбище было небольшим, шалаши стояли близко друг к другу, а тонкие покровы их лишь немного приглушали звуки. Кроме того, номарии значительную часть времени проводили вне жилищ. Так что и ссо-ры тоже происходили часто вне их, у всех на глазах. В те времена еще отсут-ствовало понятие такта. Поэтому люди, не стесняясь, лезли не в свои дела. Семейные же чужие ссоры наблюдать страсть как любили. При этом почти всегда вмешивались в них. Впрочем, какое-то право на это они все-таки имели. Потому что все номарии в той или иной мере были родственниками. Например, Кана приходилась Дуилу троюродной племянницей. Такое вни-мание к семейным распрям в основном имело положительное значение. Соплеменники, как правило, брали на себя роль третейских судей. В те вре-мена много важных понятий у людей отсутствовало. Однако понятие спра-ведливости уже имелось. Правда, далеко не всегда удавалось отстоять ее. Но вот в разборе семейных конфликтов она часто торжествовала. Помня об этом, а также о том, что его жадное, ревнивое намерение противоречило обычаю при обретении юной невесты отдавать старшую жену кому-нибудь из молодых охотников, Дуил согласился уступить Кухриле. Особенно спо-собствовало этому опасение, что скандал, который, конечно же, привлечет много любопытных и потребует сколько-то времени на спор с ними, выну-дит отложить наслаждение «брачной ночью».  
     Он вышел из шалаша, щурясь от света, недовольным взглядом окинул женихов Кухрилы. Дуил решил отомстить ей за непокорность и испорченное начало «брачной ночи». Грубо и сильно до болит схватил ее руку выше лок-тя и толкнул Кухрилу одному из молодых охотников, самому некрасивому из них, который был к тому же ростом намного ниже ее.
     – На, Каил! Твоя будет! – хрипло рявкнул он.
     Каил в первый момент даже растерялся и недвижимо стоял в изумлении, словно боясь поверить в неожиданно свалившееся на него большое счастье. Кухрила несколько разочарованно посмотрела на него сверху. Потом улыб-нулась и нежно положила ему на плечо руку. Каил просиял, издал радост-ный звук, напоминающий то ли рычание, то ли мычание и вдруг подхватил невесту на руки как пушинку и побежал с нею к своему жилищу. И можно было бы удивиться тому, что маленький, тщедушный на вид человек так легко несет большую женщину. Но удивительного в этом ничего не было: первобытные мужчины, все, какой бы рост они не имели, были силачами. К тому же немало сил Каилу прибавляла радость. И надобно заметить, что не-веста не брыкалась и не била его кулаками, как, Кана Дуила, а, напротив, ласково обвила его шею руками.
     Дуил хотел поспешить к своей новой жене и повернулся, чтобы войти в жилище, но произошло неожиданное: Кэсиан вдруг схватил его за плечо и гневно-предостерегающе произнес:
     – Не ходи туда. Не ходи к ней. Понял?! – Развернув его обеими руками к себе лицом, проговорил тише, но внушительнее и взволнованней. – Не ходи к ней. Кана не для тебя. Не для тебя. Понял? 
     – Как это не для меня?! – опешил Дуил. И спросил дрогнувшим голосом, явно оробевший. – А для кого, для тебя что ли?
     – Нет, конечно, не для меня… И не для меня тоже.., – вздохнул Кэсиан. Она такая..., она такая…, такая хорошая.
     – Да, она хорошая. На нее приятно смотреть. У нее красоты много. А у ме-ня красоты немного. Но Геран ее дал мне. Его воля, – сказал Дуил.
     – Да у тебя..., да у тебя язык, как у суки или как у волчицы. Они щенков лижут, а ты Герана. Вот он тебе и дал Кану.
     Дуил понимал, что столкнулся с явным проявлением бунтарского поведе-ния одного из молодых охотников. Как уважающий себя «старшак», он дол-жен был немедленно подавить этот бунт. По крайней мере хотя бы реши-тельно начать это делать – товарищи придут на помощь. Но тогда придется принять на себя первый бунтарский силовой натиск, который обычно бывал самым яростным и опасным. Кэсиан, как упоминалось выше, был крупный и мощный. Кроме того, Дуил видел, что он вне себя от гнева, а, значит, может пойти на особенно решительные, на отчаянные действия. Рядом стояли еще семь молодых охотников, от которых вполне можно было ожидать, что они поддержат товарища, поскольку, несомненно, тоже таили обиду и озлоб-ленность на «старшаков». Тех же еще никого не было поблизости: подходи-ли пока только почуявшие назревающий большой скандал женщины, обыч-но более скорые в таких случаях. Именно поэтому Дуил вместо того, чтобы сейчас же попытаться поставить на место дерзкого юнца, вступил в разговор с ним, стал доказывать свою правоту, чем унижал свое достоинство «стар-шака». Однако язвительное замечание Кэсиана взбесило его. Он, как это было свойственно людям того времени, сразу вылил эмоции в действие – нанес мощный удар кулаком в челюсть обидчику.     
     Удары первобытных бойцов были ничуть не слабее ударов хорошо трени-рованных современных боксеров, но приемы бокса, конечно, им были не-ведомы. Вот почему Дуил ударил с замаха. Кэсиан легко мог бы отбить удар или уклониться. Но он, хоть и вышел уже далеко за рамки, отведенные ему законом племени, все же прилагал усилия оставаться в них. Поэтому ничего не предпринял для своей защиты и всей тяжестью своего могучего тела рух-нул на жилище, соседнее с жилищем Дуила, и, конечно, провалился в него. Половина ветхого строения развалилась, накрыв его кожами и обнаживши-мися из-под них еловыми ветвями.
     Это падение вызвало у всех окружающих дружный хохот. Смеялись жен-щины, дети и те «старшаки», которые уже успели подбежать. Этот смех вполне мог спасти Кэсиана: порой непростая ситуация, переходя в смешную, как бы исчерпывает себя, по крайней мере значительно смягчаются ее по-следствия. И в самом деле, Дуил чувствовал себя вполне удовлетворенным: он приобретал славу победителя, уверенно и очень эффектно покаравшего бунтаря. Никому из всех, от души смеявшихся «старшаков», не пришло и в голову чинить расправу. «Он уже получил свое», – подумали иные. Удар, который современные комментаторы спорта назвали бы великолепным, вразумил и Кэсиана. Он вдруг осознал, что натворил – как далеко зашел, поддавшись вспышке сильной ревности из-за девушки, на которую по зако-ну племени не мог иметь никаких прав. У него сейчас было достаточно шан-сов избежать не только гибели, но даже побоев. Но в благополучно разре-шавшееся дело, как это нередко бывает, роковым образом вмешалось одно обстоятельство – из-за завесы, прикрывавшей вход в жилище Дуила, выгля-нула хорошенькая головка. Увидев ее, Кэсиан понял, что Кана, несомненно, наблюдала за происходящим, слегка отодвинув край завесы, и, конечно же, видела его позорно-смешное фиаско. При мысли об этом молодой охотник вообще перестал соображать. Он быстро яростно раскидал руками зава-лившие его кожи и ветви и вскочил на ноги. Его словно подняла какая-то мощная звериная неукротимая сила. Она заставила его, сжав кулаки, ри-нуться на Дуила. 
     Одновременно с Кэсианом из полуразрушенного сооружения выскочила кудлатая разгневанная домохозяйка. Визжа и бранясь, она стала требовать от мужчин идти выяснять отношения подальше отсюда, указывая при этом на поле, которое начиналось всего в нескольких шагах от ее пострадавшего жилища: место, где разыгралось описываемое нами драматическое собы-тие, находилось на краю стойбища.
     Дуил и Кэсиан отошли немного от шалашей и стали драться. Никто из «старшаков» не спешил приходить на помощь Дуилу. Слишком они верили в очень большое его превосходство над противником. Поэтому решили не мешать ему собственноручно покарать юнца, осмелившегося затеять с ним ссору. В то же время рады были посмотреть на любимое ими зрелище – ку-лачный бой.
     Поначалу Дуил, и правда, убедительно доказывал свое явное превосход-ство. Кэсиан еще не пришел в себя от первого удара, отправившего его, го-воря языком современных спортивных терминов, «в тяжелый нокдаун» (но не нокаут, полностью оглушающий бойца не менее, чем на десять секунд).  Выражаясь тем же самым языком, он «плавал», то есть неустойчиво дер-жался на ногах, бил невпопад, не успевал вовремя загораживаться руками от ударов. Дуилу удалось «провести еще несколько неплохих ударов в голо-ву противника», как бы сказали сейчас комментаторы боксерских состяза-ний. Хотя эти удары не потрясли Кэсиана так, как первый, но тоже были до-вольно сильными. После одного из них тот потрогал ушибленную челюсть. Со стороны выглядело так, словно он проверяет на месте ли она. Это снова вызвало дружный всеобщий хохот. Из толпы, окружающей дерущихся, раз-давались злые, веселые крики:
     – Давай-давай, Дуил, всыпь хорошенько щеглу желторотому!
     – Так, чтобы кровью блевал!
     – Чтоб не забывал свое место!   
     – И, чтоб другим не повадно было!
     – Бей-бей его! Вот так! Вот так! Чтоб не вздумал больше идти против наших обычаев! 
     Не смотря на свое очень тяжелое положение, Кэсиан все же удержался на ногах и даже сумел оправиться от продолжительного полуоглушенного со-стояния, которое усугубляли новые достигающие цели удары противника. Едва он пришел в себя, как преимущество Дуила сразу кончилось. «Ход по-единка резко изменился не в его пользу», – сказали бы все те же коммента-торы. Все ахнули, когда увидели вдруг, что Дуил лежит на земле. Причем, в том, что он находится в нокауте, усомниться было невозможно.
     Даже и теперь никто не спешил на помощь Дуилу. Но уже по другой при-чине, нежели раньше. «Да, а ведь этот Кэсиан, и правда, силен очень, раз победил такого хорошего бойца, да еще после того, как еле стоял на ногах. Да разве мало было других случаев, убеждавших, что он очень силен?! Если на него, Кэсиана, напасть, он срубит кого угодно – вон, кулачищи какие! А со временем он станет только сильнее. Уж не ждет ли его будущее нового во-ждя?! А новые вожди всегда жестоко мстят тем, кто когда-то нанес им оби-ду». Такие мысли смутили «старшаков». Поэтому они медлили.
     Но не медлил Геран. Он выхватил копье из руки стоявшего рядом охотни-ка, и, бросившись на Кэсиана, пронзил им его насквозь. Юноша вскрикнул и схватился руками за древко копья, которое сразу обагрилось до его ладо-ней. Кровь обильно потекла по животу и ногам молодого охотника. Геран отпустил древко, и, Кэсиан упал на колени, потом – на бок. Он умирал мед-ленно и тяжело. Жизнь никак не хотела оставлять молодое сильное тело. При этом большими, блестящими, черными глазами он с мольбою смотрел на соплеменников так, словно надеялся на их помощь.  
     Дуил очнулся, встал на ноги и, набросившись на лежащего в луже крови Кэсиана, принялся яростно бить его руками и ногами. Остальные «старша-ки», словно только и ждали этот поданный им пример, и тоже набросились на умирающего и стали также избивать его. Жестокое избиение сопровож-далось яростными возгласами:
    – Против наших обычаев вздумал пойти, собака!
    – Вишь ты, Кану ему захотелось!
    – Ух ты, гад ползучий! Смерть тебе!
    – Всех вас надо, щеглов желторотых, уму-разуму учить! Чтоб не наглели!
   Кто-то крикнул:
    – Бей их, молодых! Всех их бей! Хватит им на нашей шее сидеть! Только и думают, как наших жен в кустах где-нибудь подмять!
   Сразу несколько «старшаков» поддержали его:
   – Правильно! Правильно! За ними разве уследишь, за этими поганцами! Я чую, моя брюхата от кого-то из этих мерзавцев! Не иначе! Ух, гады!
   – Бей их! Бей их всех! Сколько можно терпеть этих гадов!
   – Ух, морды собачьи! Смерть вам! Смерть вам, гнидам, как и этому ублюд-ку!
   – Смерть молодым! Смерть молодым! Бей их всех! 
     С огромной яростью «старшаки» набросились на молодых охотников. По-ложение последних значительно усугубило то, что все они оказались без-оружными: охваченные страстным желанием заполучить Кухрилу, они за-были взять свои копья, лежавшие на площадке, где горел костер. Впрочем, многие «старшаки» тоже оставили там оружие. Это спасло жизнь большин-ству молодых охотников. Отчаянно защищаясь, они размашисто, мощно ра-ботали кулаками. Шестеро пробились из плотного гибельного окружения и бросились бежать в поле. Одному не повезло: его, как и Кэсиана, пронзили копьем. Чуть не погиб от копья и другой молодой охотник. Его звали Лумом.       
     Это был один из тех номариев, которому достались ярко выраженные неандертальские черты. Он имел белую кожу, светлые волосы, массивные надглазные дуги, несколько скошенный подбородок. У него были характер-ные для палеонтропов мощные телосложение и крепчайший ширококост-ный скелет с большой бочкообразной грудной клеткой. Лум унаследовал от неандертальцев невысокий рост – 165 см, впрочем, для них самый высокий. Среди номариев он был одним из самых низкорослых.
     Первых двух напавших на него, Лум сбил с ног мощными ударами кула-ков. Третий набегал на него с копьем, взятым наперевес. Молодой охотник увернулся и сумел схватить левой рукой древко посередине. Кулаком пра-вой оглушил и этого противника. Не успев перехватить копье острием впе-ред, четвертого ударил тупым концом в грудь, да так сильно, что пробил ему грудную клетку. Он так и не узнал, что ночью этот человек скончался от полученной страшной раны. Двое нападали сзади, но увидев в руках моло-дого охотника копье, обращенное острием к ним, отпрянули в стороны, освободив ему путь к спасению. Лум проскочил между ними и бросился бе-жать в поле.
     «Старшаки» устремились в погоню за молодыми. Все мгновенно промча-лись через речушку, вода в которой едва ли доходила до колена и побежали по зеленой равнине, уходящей к мягко голубеющей в дали гряде гор. Одна-ко преследователи не могли состязаться в скорости с юношами и стали быстро отставать. Трое по охотничьей привычке метнули копья в удаляю-щуюся цель погони. Два копья пролетело мимо. Правда, одно из них едва не попало в юношу. Проскользнув над его плечом, оно воткнулось перед ним в землю. Он успел его ловко схватить и побежал дальше. Все же третье копье настигло цель. Вдруг один молодой охотник стал как вкопанный, громко вскрикнув от боли, широко раскинув руки и прогнувшись назад. Из спины его торчало древко. Убойная сила смертоносного снаряда, снабженного острым как игла костяным наконечником, была такова, что он, пронзил его насквозь. Снова издав крик, но уже глухой и хриплый, молодой охотник беспомощно взмахнул руками и пал назад, отчего копье, упершись тупым концом в землю, еще больше вышло из груди, совершенно красное от кро-ви. Еще раз вскрикнув, он повалился на бок.
     «Старшаки» словно только и ждали, чтобы еще был убит один из моло-дых охотников. Их ярость нашла выход в драке, убийствах, быстром беге. Они начали успокаиваться. Все сразу перешли на шаг и неспешно подошли к пронзенному копьем. Окружили его. Владелец копья, упершись ногой в грудь несчастного, вытянул копье из него, причинив ему неимоверные му-чения, потомучто древко было отнюдь не гладкое. Но у умирающего хвати-ло сил только на то, чтобы тихо простонать. Из открывшейся раны стала обильно, почти фонтаном, изливаться кровь. Удивительно быстро поблед-невшее молодое худощавое тело содрогалось в конвульсиях. Поразивший его охотник, торжествующе стал потрясать над головой своим смертонос-ным оружием. С окровавленного копья капала кровь. Он радовался и по-хвалялся так, словно сразил на охоте большого зверя или убил на войне вра-га. Остальные «старшаки» радостным шумом выражали одобрение. Все вы-глядело так, будто они, и правда, победили воинов какого-то вражеского племени. Возвращались в стойбище торжествующе шумя, возбужденно об-суждая запомнившиеся моменты драки. Такая радость, вызванная распра-вой над молодыми соплеменниками, объяснялась тем, что один из них по-кусился на самую ценную для них привилегию, касавшуюся распределения юных невест. Это же толкнуло и на жестокие действия.

2

     Убегавшие молодые охотники, убедившись в отсутствии погони, остано-вились и сошлись в одном месте. Они негодовали на Кэсиана, которого счи-тали единственным виновником постигшей их беды. Растерянно смотрели юноши на родное стойбище. Оно находилось от них на расстоянии восьми – десяти хороших бросков дротика. Зоркие глаза хорошо видели хаотично расположенные островерхие жилища, казавшиеся отсюда игрушечными, фигурки людей, столпившихся на краю селения и наблюдавших за проис-шедшим на их глазах драматическим событием. Под яркими лучами солнца стойбище отчетливо выделялось на фоне елового и соснового леса, не-сколько затемненного при боковом освещении.
     Соплеменники встретили «старшаков» отнюдь не как победителей. По-трясенные случившимся они огорченно-осуждающе безмолвствовали. 
     «Старшаки» взяли за руки, за ноги Кэсиана и другого убитого юношу, от-несли их за шагов сто от стойбища и бросили в траву. Если бы те были людь-ми чужого племени, номарии их, конечно же, съели. Но сородичей этот народ уже с давних времен не употреблял в пищу. Поэтому пришлось столь-ко хорошего, с точки зрения каннибалов, мяса отдать на съедение зверям.
     Никто не подошел к убитым, чтобы оплакать их и проститься с ними. Ро-дителей погибшие юноши лишились еще в детстве (далеко не всем в те вре-мена удавалось дожить до возраста, когда дети их становились взрослыми). Менее же близкая родня не решалась подойти к мертвым, опасаясь разгне-вать главенствующих в клане «старшаков», только что вновь подтвердивших свою свирепую репутацию. 
     Находясь уже в стойбище, «старшаки» некоторое время еще продолжали воинственно шуметь. При этом многие кулаками и оружием грозили ушед-шим от погони молодым охотникам. Те, конечно, поняли, что изгнаны из племени. Такое наказание считалось самым суровым после казни: изгнан-ники обрекались на мучительную борьбу за жизнь, в ходе которой, как пра-вило, довольно скоро погибали: или от когтей хищных животных, или от го-лода. Но это правило было верно только для тех случаев, когда в изгнании оказывался один человек. Даже у двоих оставалось немало шансов выжить. А уж пятерым вообще можно было особенно не беспокоиться за свое буду-щее. Все же для наших изгнанников постигшая их кара была весьма тяжкой. Почему? Об этом пойдет речь в дальнейшем.
     Самое разумное было уйти подальше от стойбища, откуда исходила не-малая опасность, и поскорее заняться обустройством нового места житель-ства, а главное, поиском пропитания. Вчерашнее пиршество было столь обильно, что молодые охотники долгое время утром не хотели есть. Но сей-час, а близилась уже середина дня, желание пищи появилось и было все сильнее. Но даже оно не могло заставить их уйти отсюда. Одна из причин этого крылась в привычном образе мыслей и поведения. Юноши хотя и бы-ли уже велики и могучи телом, но сознание их в какой-то мере еще остава-лось детским. Они привыкли, что в детстве часто наказывали и прощали за баловство, что какая бы вина ни была, всегда со временем все о ней забыва-ли и снова относились к ним совершенно также, как и прежде, словно ника-кого плохого поступка и не было совершено. Им казалось, что и теперь должно быть подобным образом. В самом деле, разве они не понесли уже наказания? Понесли. Заслуженно или нет, это уже другой вопрос. Раньше тоже не всегда наказывали справедливо. Надо только немного подождать. Страсти в племени поулягутся.  «Старшаки», конечно, сменят гнев на ми-лость. Они же уже дали выход ярости. После этого они всегда «хорошими» становятся. Через некоторое время можно будет вернуться в стойбище. Жизнь снова пойдет своим обычным чередом, как будто ничего плохого и не случилось. 
     Все же не все изгнанники оказались не способны оценивать действитель-ность и смотреть в будущее реалистично и серьезно.
     – Есть хочется. Идти охотиться надо, – сказал долговязый мощный детина по имени Хорр, а по прозвищу Кривой. Из-за детской шалости он лишился глаза и с тех пор к нему пристала эта кличка.
     Его предложение нашло понимание у товарищей: было совершенно ясно, что не приходится рассчитывать на остатки вчерашнего пиршества.
     – Но у нас только два копья, – заметил Мард, коренастый юноша с ран-ними залысинами на висках и густой, как у зрелого мужчины бородою.
     – Можно пойти в лес, сделать палицы, – предложил Лум.
     – Разве хорошие сделаешь без рубила или резца? – ответил ему Хорр.
     – А зачем нам рубило, резец, если у нас Зубан есть? Он какую хочешь вет-ку или сучок перекусит. Получше рубила справится, – рассмеялся Молон. Лицо его имело явные неандертальские черты, но во всем остальном это был типичный кроманьонец.  В своей шутке он явил образчик грубого пер-вобытного юмора, который, впрочем, кому-то казался весьма остроумным. Неслучайно раздался дружный хохот. Не смеялся только один из юношей. Шутка товарища вызвала у него совершенно иную реакцию. Он вспылил и чуть не бросился на Молона с кулаками. При этом оскалил свои огромные зубы. Именно этим зубам он и был обязан своим обидным прозвищем, ко-торое товарищи в общении с ним употребляли едва ли не чаще его настоя-щего имени Куж.  Даже для неандертальца такие зубы были бы слишком ве-лики. Они, конечно, являлись признаком атавизма, который, однако, припи-сывать родству с пленными неандертальскими женщинами было бы не справедливо: номарии тоже когда-то были палеонтропами.
     – Да он не только ветку или сучок – он ствол дуба перегрызет, – сквозь смех проговорил Хорр.
    Куж и на него готов был броситься с кулаками. Такое бурное проявление обиды и негодования позабавило друзей. Они продолжали смеяться. Неожиданное веселье на некоторое время облегчило тяжелое душевное со-стояние, в котором находились изгнанники.
     И тут они увидели, что от стойбища к ним идет женщина. Молодые охот-ники быстро разглядели, что это Напима, мать Молона. Он один из них имел еще живую мать. Ей посчастливилось увидеть своего сына в возрасте охот-ника, потому что родила она его в четырнадцать лет, а ему посчастливилось выжить, хотя дети столь юных матерей, как правило, не выживали в труд-нейших условиях жизни первобытных людей.
     «Нас простили! Ее послали нам сказать, чтоб возвращались!» – подумал с радостью каждый изгнанник, как только увидел Напиму.
     Она шла торопливым шагом и скоро приблизилась. Это была женщина тридцати двух лет. Как у большинства номариянок такого возраста, лицо ее выглядело почти старческим. Впрочем, его непривлекательность, значи-тельно скрадывали пышные густые черные волосы. Отвисшие груди болта-лись при быстрой ходьбе. Кожа на опавшем от последней беременности жи-воте была некрасиво сморщена.
     – Простили вас! Меня послали сказать вам! – услышали молодые охотни-ки то, что так желали услышать от нее. Однако следующие слова ввергли их в большое уныние: – Они вас зовут на совет. Но вы не ходите. Это, конечно, заманка. Они вас хотят убить. Вам лучше уйти отсюда подальше.
     Изгнанники стояли безмолвно, совершенно подавленные.
     – Но вы не унывайте, родненькие. Не пропадете – вас вон сколько. Вам и медведь не страшен. Охотиться умеете. Не пропадете. Правда, у вас только два копья. Ну ничего, сделаете себе копья. Настоящие. Научитесь камни сечь. Видели, как Хон и Кохолт работают. Когда детьми были, так помнится, вас от них за уши оттащить нельзя было – все смотрели как они работают. Они тоже не умели, да научились. Вон какие вещи делают теперь, – Напима указала пальцем на наконечник копья, которое держал Лум. – И вы научи-тесь. А пока не научились, на огне копья острите. Это любой может.
      – Да мы из костей острия делать будем. Это проще, чем из камня. Они еще острей получаются. И легче их, чем кремневые, делать, – сказал Молон.
     – Конечно, я и говорю – не пропадете. Но вам отсюда уходить надо. И охотиться надо. Ночь еще далеко. Но лучше не терять время даром. Может, еще успеете мяса добыть, – говорила женщина.
     – Как же быть теперь?! – схватился руками за голову Мард.
     – Ой, да что же ты так …?! Я ж говорю, не пропадете! Не сокрушайся ты   так! – начала Напима успокаивать его, но тут же умолкла, увидев каким взглядом он на нее смотрит. Это был взгляд муки и страсти.
     – Напима, а пойдем с нами! Пойдем, милая! – вдруг сказал Мард.
     Его поддержали другие юноши:
     – Правда, Напима, пойдем!
     – Пойдем с нами! Ты нам так нужна!
     – Что мы без женщины делать будем?!
     – Мы тебя защищать, беречь будем!
     – Самые лучшие куски мяса давать будем!
     – Ты говоришь, мы не пропадем. Как же не пропадем – без женщины? Ес-ли ты, правда, не хочешь, чтобы мы пропали, то пойдем с нами, – аргумен-тировал свое предложение Мард. Оно не понравилось только Молону: тот желал избавиться от надоевшей ему опеки матери, понимал, что безопаснее жить ей будет, конечно, в стойбище, а, главное, не хотел ее видеть наложни-цей своих друзей.
     Все более поддаваясь нахлынувшему жару похоти, Мард взял Напиму за руку. Женщина отдернула ее. Она удивленно взглянула на него и на других молодых людей. Затем посмотрела доброжелательно-понимающе, но с усмешкой.
     – Дураки, – произнесла женщина и улыбнулась жеманно. Повернулась и пошла прочь отсюда, к стойбищу. И шла она так, как никогда не ходила – осанисто, слегка повиливая бедрами, походкой «от бедра» как бы сказали сейчас. И было на что посмотреть, потомучто, как говорилось выше, перво-бытные женщины быстро увядали лицом, но не телом. С пронзительной тос-кой смотрели юноши ей вслед. Мысль о том, что теперь навсегда придется расстаться с надеждой на обладание женщиной была невыносима.
     «Что это я…? Что это нашло на меня?» – вдруг подумала Напима и пошла как обычно. Но даже в этой ее самой обыкновенной походке было слишком много того, что вызывало в молодых людях сильнейшее вожделение, дур-манило им головы, необычайно влекло их недоступной сладостной тайной.    
     Но вот Напима остановилась, повернулась и бросилась обратно. Теперь лицо ее было сильно покрасневшим, сморщенным гримасой страдания, став еще более старческим и некрасивым.
     Вернувшись, она схватила в судорожные порывистые объятия сына и с плачем стала умолять его беречь себя, быть осторожным на охоте, главное, не охотиться на хищников, зубров и вепрей, в борьбе с которыми так часто гибли охотники. 
     – Иди, иди, мать… Не пропаду, не бойся, – недовольно, смущенно бурчал Молон, мягкими движениями высвобождаясь из ее рук и отстраняясь. 
     Наконец тягостное прощание, наводившее на всех еще большее уныние, завершилось, и она снова пошла к стойбищу. На этот раз в ее походке не бы-ло и намека на эротическую завлекательность. Напима шла несколько семе-нящим шагом, как-то немного боком, ссутулившись и понуро свесив голову. Сразу было видно, что она сломлена горем.  
     Но даже после того, как узнали о коварном намерении соплеменников, молодые люди не ушли. Они настолько привыкли подчиняться Герану и другим «старшакам», что совершенно не способны были брать инициативу в свои руки, принимать самостоятельные решения в сложных обстоятельствах.
     Уже устав стоять на ногах, юноши сели на землю. Трава еще не выросла высокой и можно было, сидя в ней, видеть стойбище. С тоской смотрели они на родное селение, ставшее теперь чужим, враждебным. Там, казалось, уже забыли о них, о происшедшем. Между шалашами неторопливо двигались фигурки людей. В речушке, протекающей невдалеке от крайних жилищ, рез-вилась малолетняя детвора. В шагах ста от нее по колено в воде ходили два подростка с гарпунами. По всей видимости, рыбы не было: никто не исполь-зовал свое оружие по назначению. Вскоре на берегу появились четыре под-ростка. Они подошли к купавшимся детям и приняли участие в их веселье. Но было похоже, что большие парни обижают их. Один из обиженных маль-чуганов побежал в стойбище. Скоро оттуда пришла женщина с ребенком на руках и стала что-то говорить хулиганам. Те ушли на другое место и затеяли там возню между собой, очень напоминающую борьбу, любимую игру не только номарийских мальчишек, но и взрослых мужчин, которой они часто развлекались, когда не было необходимости идти на охоту. В это время один из юных охотников за рыбой с радостным криком выскочил на берег и побежал в стойбище, гордо держа горпун острием вверх, на котором трепы-халась не малых размеров рыбина.
     Увиденная сцена отдыха детей племени живо напомнила нашим изгнан-никам их детские забавы, то прекрасное время, когда они тоже вели безза-ботную, интересную, полную радости жизнь. Сейчас странным и непонят-ным казалось то, что им тогда хотелось скорее повзрослеть, стать охотника-ми: они и не подозревали, что у взрослых так много серьезных проблем. Даже годы позднего отрочества и юношества, которые отнюдь не были лег-кими, а, напротив, вынудили познать тяжелейшие испытания, с которыми сталкивались начинающие охотники, познать унижения жестокого беспра-вия, сейчас, в их нынешнем незавидном положении, тоже казались счастли-выми. С особой остротой они ощутили и окончательно поняли, что какая-либо связь с родным племенем, тем прекрасным миром, в котором они жи-ли, навсегда порвана. Мысли об этом привели их в еще большее уныние.
     Вдруг они увидели, что Напима к ним снова идет из стойбища. Они не со-мневались, что она возвращается, чтобы еще раз проститься с сыном. Друзья стали подсмеиваться над ним:
     – Гляди, Молон, мать опять к тебе топает. Никак расстаться с тобой не мо-жет.
    – И как она с тобой на охоту не ходила? 
    – И что она отказалась идти с нами, непонятно? 
    – Да, и правда, непонятно. Ты бы всегда у нее на глазах был. Всегда бы она тебе сопли вытирала.
    Эти обидные реплики задели Молона. Желая показать приближающейся матери, что не рад ее возвращению, он сел к ней спиной. 
      Сказанное подошедшей Напимой явилось для изгнанников большой неожиданностью.
     – Ох, и дура же я, дура! Ошиблась я, родненькие мои! Неправду вам ска-зала! Они ведь и в самом деле простили вас! – говорила женщина. – Они разрешили вам вернуться. Но…, но только тем, кто приведет с собой жен-щину.
     От изумления все молодые охотники вскочили на ноги. «Откуда же мы возьмем женщин?!» – хотели воскликнуть они, но тут же поняли, что имеет в виду Напима, и удивились, что эта идея им самим не пришла в голову. Несомненно, «старшаки» решили на Совете отправить их похищать чуже-племенных женщин. Следующие слова Напимы подтвердили эту догадку. Но как смогут они, совсем молодые охотники, справиться с такой сложной задачей? Всем известно, что мужчины любого племени защищают своих женщин с необычайной храбростью. К тому же защитников этих будет много больше, чем их, номарийских похитителей. Да дело, вообще, может и не дойти до борьбы за женщин. Другие племена живут очень далеко отсюда. Маленькая группа людей может стать по пути жертвой нападения хищников или умереть вследствие невозможности добыть пропитание. Даже, если и удастся добраться до чужого племени и завладеть желанной добычей, то нет никакой уверенности, что они смогут благополучно вернуться с нею в родное стойбище. Не хотят ли «старшаки», отправляя ненавистных им мо-лодых охотников на столь трудное, опасное задание, все же погубить их, из-брав такой способ, за неимением возможности расправиться с ними обыч-ным образом? 
     Юноши снова приуныли.
     – У нас же нет оружия! – сокрушенно воскликнул Хорр.
     – Сейчас принесут вам, – ответила Напима. Она полуобернулась назад и кивнула в сторону стойбища. Потом добавила: – Пятеро «старашаков» пой-дут с вами. Дурни – за иноземками собрались. Красивых хотят. Наши 
бабы им не такие. Ишь ты. Думают чужие лучше.
     Молодые охотники разглядели на фоне далеких шалашей пять идущих сюда фигурок мужчин. Зоркие юноши увидели, что это отнюдь не те люди, общество которых им было бы приятно. Однако, узнав, что с ними пойдут «старшаки», молодые охотники обрадовались и воспрянули духом. Ну, те-перь они не пропадут! Правда, кольнула мысль, снова придется подчинять-ся им, терпеть бесправие.
      Юноши вспомнили то, что не раз слышали от соплеменников. Говорили, что лет двадцать назад номарии уже ходили за чужеземками. Ушли двена-дцать человек. Вернулись только пятеро. Зато каждый привел с собой по красавице. А один даже – две. Самая красивая женщина племени Элина, жена Герана, ради которой он отказался от остальных своих жен, была доче-рью одной из этих пленниц. 
      Пожелавшие принять участие в рискованном путешествии мужчины по-чти приблизились. Они несли копья, палицы, дротики, не только свои, но и юношей, и снаряжение, какое номарии обычно брали в дальние охотничьи походы: кожаную суму, средних размеров, в которой находились два запас-ных кремневых наконечника, кремневый резец, а также подстилку из олень-ей кожи, довольно широкую, свернутую в скатку. Этот рулон спиралевид-ными витками стягивала лыковая веревка. Другая лыковая веревка, только гораздо шире, была привязана к нему так, что могла служить лямкой, поз-воляющей носить скатку, как сумку на плече.       Кому-то может показаться удивительным, что древнейшие охотники брали с собой в дальний путь для ночлега подстилку. Конечно, первобытные люди были чрезвычайно вынос-ливы, неприхотливы, закалены. Тем не менее уже тогда наши предки стре-мились обеспечить себе некоторые удобства и умели сделать это в той мере, в которой позволяли условия и возможности. В самом деле, зачем спать на сырой, холодной, жесткой земле, когда можно лечь на мягкую подстилку? Может показаться удивительным и то, что приближающиеся мужчины смог-ли найти в стойбище оружие, принадлежащее именно изгнанным и прощен-ным юношам, ведь не были же подписаны дубины, копья, дротики. Конеч-но, нет, но соплеменники были настолько близки друг другу, настолько ча-сто привыкли видеть кто что имеет, что носит, что эти идущие сюда охотни-ки, или сами знали, или им подсказали сородичи, какое нужно взять ору-жие. 
     Такую же, наполненную тем же самым суму, и такую же скатку, взятые для молодых охотников, каждый «старшак» нес на другом плече. Вместе с их оружием они сбросили это им под ноги.       
     Не будем описывать внешность подошедших, поскольку вначале повест-вования уделили достаточно внимания облику номариев и недавно набро-сали зарисовки портретов изгнанников: эти «старшаки» походили на них. 
     Трое молодых охотников изъявили желание не ходить в чужедальние края, а вернуться в стойбище и стали просить «старшаков» подарить им жен. Надежды просящих были небезосновательны. И правда, легко было пред-положить, что мужчины слишком мало любят своих женщин и охотно усту-пят их, раз, чтобы найти им замену, собираются пойти в далекое, чрезвы-чайно опасное путешествие. Юноши надеялись обрести счастье и получить право снова жить в родном племени, раз обладание супругой – условие разрешения вернуться. Но «старшаки» разочаровали их, сказав, что на вре-мя своего отсутствия уже отдали своих женщин друзьям.
     Охотники стали совещаться куда идти. Одни предлагали отправиться на запад, в места обитания «чомо» – так номарии называли неандертальцев. Другие утверждали, что лучше пойти на юг или восток, где можно найти племена «ногано» – так номарии называли людей своей расы. Выбор пер-вых основывался на мужском вкусе, весьма распространенном и в наше время. Женщины «чомо» вполне соответствовали этому вкусу: они имели плотное телосложение, крутые, аппетитно выпяченные формы. Желавшие идти на запад ссылались также на большое практическое преимущество их предложения. Ведь жен неандертальского происхождения в случае необхо-димости можно было съесть, тогда как чужеземку расы «ногано», ставшую женой номария, есть было непринято – законы клана это не позволяли де-лать. 
     Представлявшие противоположное мнение в споре представляли и иной вкус мужчин, тех, кому больше нравятся женщины, характеризуя которых в наше время принято говорить: стройные, изящные, длинноногие. Именно такими преимущественно и были кроманьонки.
     Звавшие идти на запад помимо выше упомянутых имели еще один весьма веский довод. Они говорили о малочисленности неандертальских кланов, способных, как правило, выставить десять-пятнадцать воинов, вдобавок весьма малорослых, а, значит, уступающих в силе мужчинам ногано. Не по-требуется подкрадываться к стоянке, выслеживать, подстерегать женщин, уходящих из племени с какой-либо целью. Можно будет также обойтись без засад и других хитрых уловок. Достаточно будет просто открыто напасть на племя, перебить мужчин и завладеть желанной добычей.
     На выборе западного направления настаивали двое «старшаков», идти на юг или восток звали трое. В споре не участвовали молодые охотники. Их мнение никакого веса не имело и представителей главенствующего сосло-вия клана не интересовало. Если бы европейская демократия тогда была более развита, то совещающиеся приняли бы решение, основанное на жела-нии большинства. Но верх в споре одержало меньшинство, те самые двое мужчин, чей вкус кому-то, возможно, покажется более соответствующим эротическому, нежели эстетическому восприятию женской внешности. Они обладали весомым аргументом, производящим на первобытных людей са-мое большое впечатление. Короче говоря, они просто были физически силь-нее своих оппонентов. Правда, никто не собирался применять силу при об-суждении, но мужчины испытывали невольное уважение к более сильным и, если и спорили с ними, то все равно уступали. Что же касается европей-ской демократии, то ее зачаточные формы, несомненно, уже тогда суще-ствовали. Это проявлялось, например, в частых проведениях общеплемен-ных сходок, советов «старшаков». Однако система принятия решений, как мы убедились, еще не была достаточно совершенной.
     
 3
    
   Определившись в какую сторону идти, охотники за женщинами, не теряя больше времени, двинулись в путь навстречу приключениям.
     За двадцать восемь дней, к тому моменту, когда события нашего повест-вования, снова начали бурно развиваться, они значительно удалились от родного стойбища, но были еще далеко от территории обитания неандер-тальцев. Им бы удалось преодолеть гораздо большее расстояние, если бы не необходимость много охотиться, чтобы прокормиться в пути.
     За эти двадцать восемь дней во взаимоотношениях наших путешественни-ков произошли такие поразительные изменения, что в них трудно поверить. «Старшаки» совершенно отказались от своего главенствующего положения. От их повелительного, спесивого, пренебрежительного отношения к моло-дым охотникам не осталось и следа. Между спутниками установились по-настоящему дружеские отношения. Что же явилось тому причиной? «Стар-шаки» быстро поняли, что оказались в условиях, совершенно отличных от тех, в которых жили в племени. С ними не было могучего Герана, авторитет которого служил главным оплотом утверждения господства «старшаков». Численное преимущество тоже не было сейчас на их стороне, а в своем си-ловом превосходстве над молодыми охотниками они отнюдь не были уве-рены. Даже более того, двоих из них они немало побаивались – гиганта Хора и, как ни странно, низкорослого Лума. Не раз «старшаки» с удивлением наблюдали, как тот в силовых забавах юношей одолевал в борьбе всех, да-же того же Хора. В беге же, правда, только на самые короткие дистанции, измерявшиеся от одного куста до другого и равные приблизительно девя-носта и ста пятидесяти метрам, он вообще не оставлял никаких надежд сво-им соперникам, побеждая с очень большим отрывом от них. Сородичи часто подбивали самых сильнейших борцов и бегунов племени, а ими были «старшаки», вызвать его на состязание. Однако те отнюдь не торопились это делать.  Юноши не допускались к участию в силовых забавах «старшаков», а если допускались, то только в случае, если кто-то из последних сам желал вызвать кого-нибудь из молодых охотников на состязание. Конечно же, это делалось не с целью соблюсти возрастные категории, как, например, в со-временном спорте. Нет, просто «старшаки», слишком опасались, что обна-ружится силовое превосходство какого-нибудь молодого охотника над те-ми, благодаря кому в основном держалось господство «старшаков» в пле-мени, опасались, что это придаст ему дерзости, которая подтолкнет к не-подчинению им и пренебрежению другими законами. Однако, если дей-ствительно появлялся юный богатырь, способный одолеть сильнейших му-жей, а тем более вождя, то какие бы ни существовали правила, придуман-ные для того, чтобы он не узнал об этом своем превосходстве, со временем оно все равно становилось очевидно и ему самому и окружающим, пото-мучто не одни только состязания выявляли и показывали всем истинные мужские качества, но в не меньшей мере и охота, а охотились «старшаки» и юноши вместе. Чтобы обезопасить себя и выгодные им устои племени, «старшаки» торопились принять такого молодого охотника в свое привиле-гированное сословие. Поэтому появлялись восемнадцатилетние и даже семнадцатилетние «старшаки». Их называли «гераями». Как правило, имен-но они со временем становились вождями племени. Был «гераем» и Геран. Мог бы стать «гераем» и Лум, но ему не везло. Дело в том, что охота нома-риев преимущественно была чрезвычайно энергетически затратна. Особен-но часто они применяли такой способ, который называли «гонялками». За-ключался он вот в чем. Охотники делились на пять групп, которые распола-гались по кругу на расстоянии двух-трех километров друг от друга. По сути, это была ловушка. Она раскидывалась там, где уже находились животные, или с очень большой вероятностью должны были скоро появиться. Охотни-ки умело скрывались в густой растительности. Группа, к которой животное оказывалось ближе, чем к остальным, старалась незаметно подкрасться к нему на расстояние досягаемости броска дротика, чтобы завершить охоту в самом ее начале. Однако животное редко подпускало к себе настолько близко, поскольку такая ловушка располагалась, как правило, на открытой равнине, где довольно трудно было долго продвигаться незаметно. Вспуг-нутое животное бросалось прочь от людей и уже через несколько секунд не оставляло им никаких надежд в состязании на скорость. Но на сколько чело-век уступал четвероногому существу в быстроте, на столько же превосходил его по уму, придумавшему эффективные способы охоты. Нет, он не соби-рался состязаться в скорости с полным сил животным. Люди гнали его, уме-ло направляя в сторону соседней группы охотников. Те появлялись из своего укрытия, когда гонимое животное проносилось невдалеке мимо. Продол-жать гон была их очередь. Эту своеобразную эстафету они передавали тре-тьей группе, третья – четвертой, четвертая – пятой,    та – первой. Животное было вынуждено преодолевать неоднократно страшный для него губитель-ный круг, теряя скорость и становясь более досягаемо для дротиков. Изощ-ренная выдумка людей обеспечивала им выигрышное положение – пока одна группа гнала животное, остальные отдыхали. В конце концов, охотники догоняли изнуренное животное и поражали его своим смертоносным ору-жием или же, загнанное, оно падало и тоже становилось их добычей. По-добным образом люди порой охотились даже на целые стада оленей, косу-лей, овец, козлов, лошадей. Конечно, такой способ охоты требовал очень хорошего умения бегать длинные дистанции. Все мужчины-номарии были отличными, как бы сейчас сказали, стайерами и марафонцами. (Примеча-ние: стайерами называют бегунов, состязающихся на дистанциях от двух до четырнадцати километров, марафонцами – состязающихся на сверхдлинные дистанции – двадцать, тридцать километров и более). Естественно, что ком-плекцией своей они очень походили на современных спортсменов этих ква-лификаций – были сухощавыми. Правда, имели значительно более разви-тую верхнюю часть тела. Лум же обладал, как уже говорилось, мощным те-лосложением. Оно, конечно, было довольно массивно. Люди с таким тело-сложением, как правило, не могут хорошо бегать длинные дистанции. Ис-ключительно выносливый, Лум все же умел их хорошо бегать. Но не так хо-рошо, как соплеменники. Обычно он бежал последним. Зато никто другой не мог так близко, как он, подкрасться к животному и, неожиданно появив-шись из укрытия, пока намеченная жертва не успела опомниться, стреми-тельным спринтерским рывком сократить расстояние между собой и ею, чтобы сделать ее более легкой мишенью для своего дротика или копья. Од-нако номарии редко охотились таким способом, потому что были мало удачливы в нем. А когда охотились, то дротик Лума обычно первым насти-гал спугнутое животное. После этого оно сразу замедляло шаг или останав-ливалось, чтобы через несколько мгновений рухнуть, испустив дух. Это поз-воляло другим охотникам осыпать его дротиками. И потом никто из «стар-шаков» не соглашался признать, что главная заслуга в этой добыче принад-лежит молодому охотнику. Кроме того, всегда находился кто-то из них, кто нагло утверждал, что именно его дротик первым поразил животное. Лум же, с детства воспитанный непрекословить «старшакам», не смел оспорить тако-го лгуна. Когда охотились на медведя, наш герой думал, что появилась воз-можность показать всем свою силу, свою смелость. Но всех желающих вый-ти один на один с мохнатым свирепым великаном оттеснял большой люби-тель охоты на медведей Геран, потомучто победа над грозным повелителем леса очень поднимала авторитет мужчины среди соплеменников, а о своем авторитете среди них вождь проявлял немалую заботу.
      Чтобы сэкономить силы для преодоления больших расстояний, наши пу-тешественники использовали именно тот способ охоты, в котором Лум был как раз столь успешен. Почти всех животных, которых сумела взять эта груп-па охотников, добыл именно он. Часто Лум даже просил соплеменников оставаться на месте, поскольку убедился, что без них ему удается намного ближе подобраться к животным. С каждой новой добычей авторитет нашего героя среди товарищей возрастал. Особенно авторитет его возрос после вот какого случая.
     Однажды, когда они шли долиной, вдруг появились и окружили их очень крупные свирепые лесные волки. Стая оказалась на редкость большой: в ра-за три превосходила численность охотников. Если бы она напала, то поход наших путешественников скорей всего здесь бы и закончился. По всей ви-димости, волки эти еще никогда не сталкивались с людьми и не знали какую опасность представляют палки с острыми камнями на конце в их руках: ина-че вряд ли бы приблизились к такой большой группе охотников. Все же пока они не нападали, а только угрожающе яростно рычали, оскаливая свои страшные клыки: поначалу хищники испытывали некоторую нерешитель-ность, ожидая, как часто бывает в таких случаях у волков, когда кто-то из них первым набросится на врага – тогда и остальные все сразу набросятся. Как правило, роль смелого бойца, увлекающего личным примером стаю в атаку, брал на себя вожак. Лум знал это. По особенно крупным размерам одного волка, и по тому, как к нему жмутся некоторые явно боязливые сородичи, он угадал кто вожак. Наш герой решительно опередил его, метко метнув дротик. Дротик вонзился волку в бок. Лум устремился к тяжело раненому хищнику и добил того копьем. Стая, услышав жалобные скулящие визги сво-его вожака и, увидев его поверженным, пришла в ужас. Бросившись прочь от людей, волки скоро скрылись в ближайшем лесу.
     К девятнадцатому дню похода все попутчики Лума, даже «старшаки», стали относиться к нему как к своему предводителю, хотя сам он отнюдь не стремился к лидерству, а тем более к власти над другими. Но они явно же-лали видеть в н... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10