Три Тараса

                Украина - это моя вторая родина. Там жили мои предки по материнской линии, там и сейчас живут мои родственники. Я думаю о них постоянно: что с ними, как они там? Но встретиться по известным причинам пока не могу. А душа тоскует. Эта повесть была написана в начале двухтысячных.

                                                             Деду моему, Скороходу Петру Алексеевичу, посвящается.                 

                                                                                              1.

                      Проснулся Тараска оттого, что приснился ему сон. Бегают они, будто, с матерью по берегу реки, смеются и камешки в воду бросают. А мать такая красивая, молодая и очень веселая, как на фотографии, что лежит в бабушкином альбоме. Подбегают они к самой воде, а вода холодная, прозрачная, все дно просматривается. И вдруг, смотрит Тараска, выходят из реки водолазы. Огромные, страшные, с автоматами наперевес. А это вовсе не наши водолазы, а вражеские. Идут они цепочкой, прямо на Тараску с матерью надвигаются. Вдруг выходит вперед высокий человек, руки, словно крылья, размахнул, волосы развеваются. А это вовсе не водолаз, а Тараскин отец. Он смеется и подбегает к матери. А Тараске страшно. Хочет он крикнуть матери, чтоб убегала, а голоса у него нет…

                         Тут Тараска и проснулся. Поднял голову, прислушался. Тихо в комнате. Сел Тараска на постели, успокоился немного, опять прислушался к ночным звукам. На печке дед заворочался. Попыхтел, покряхтел, ругнул спросонья «бисову душу», долго так чертыхался, пока с постели не подала голос бабка:

                     -Чого цэ ты, батько? Мабудь, трэба що?

                    -Видчипысь! – отозвался дед и опять проклял несчастную «бисову» душу.

                    Тараска выпрыгнул с постели и звонко пошлепал босыми ножками к печке. Забрался к деду на полать, подлез под горячее ватное одеяло и прижался щупленьким своим тельцем к стонущим дедовым мощам. Дед и успокоился.

                    Тараска всю свою жизнь от рождения, если не считать того времени, которое он пробыл в скитаниях, жил у деда с бабкой. Ни матери у него нет, ни отца. Вернее, они где-то там есть, раз дед все время повторяет, когда о них заходит речь, что они «обретаются в длинных бегах». Но Тараска их ни разу в жизни не видел. Только на фотокарточках. А еще Тараскину мать часто по телевизору показывают. Она все время что-то говорит: то в толпе людей, то с трибуны, то в комнатах. В телевизоре мать шибко красивая. И на фотокарточке тоже. Отец тоже красивый. Тараска иногда залезает в бабушкин  комод, достает из альбома родительские снимки и любуется изображениями.  А еще Тараска вырезал из газеты материн снимок и спрятал в ящик стола.

                    А деда Тараски в Гайдуковке все зовут по-разному. Его товарищи, такие же, как и он сам, старики и их сморщенно-скрипучие старухи, бывшие дедовы подруги, уважительно величают деда «Кобзарем». Потому что зовут деда Тарас, и потому что умеет  спивать разные жалостливые песни. Особенно, когда выпьет стопку-другую. Летом по вечерней зорьке на дедовой завалинке соберутся все гайдуковские старики и, ну, спивать «Сонце низенько». Дед Тарас шибче всех. Вот потому и Кобзарь.

                   Хуторские мужики и парубки зовут деда «Головой», потому что, во-первых, дед Тарас действительно когда-то был головой колхоза «Червоный прапор», а, во-вторых, прозвали его «Головой» за умение толково и справедливо разбираться во всяческих несуразностях тяжелой сельской жизни.

                   Дивчата и молодички зовут деда «Галушкой», потому что у деда фамилия такая: Галушко. А почему дед не обижается на это прозвище, так это потому, как в Гайдуковке полхутора – Галушки. И нынешний голова хозяйства тоже Галушко, и тоже родом из Гайдуковки.

                   Ровно столько, сколько примечателен старый Голова-Галушко, неказист его дом. По правде, дом его вовсе не дом, а обыкновенная хата с земляными полами и соломенной крышей. Единственная хата в Гайдуковке, старая, как и сам дед. Стараниями бабки Ганны хата во все времена смотрится чистенько и аккуратно. А летом так и вовсе из-за шторы зеленого палисадника выглядывает своим белым ликом и отражает ослепительные лучи солнца. Тогда она совсем не походит на старушку, а, наоборот, ее выгоревшая светло-русая соломенная копна  делает ее озорной девчонкой-подростком.

                    Вот в этой низенькой и завалюшней хате, спрятавшейся в гуще вишен и яблонь, прямо в самой середке единственной хуторской улицы и живут Галушки: дед Тарас, бабка Ганна и восьмилетний внук их Тараска.

                    Тараска ловко пристроился на печке возле деда. А когда пристроился, удовлетворенно вздохнул и подумал, какой он хитрый человек. Ужасно хитрый. Другой раз на печку дед его ни за что не пустил бы, потому что Тараска  «рыбу» иногда « ловит». А так он и на печь залез, и деда успокоил.

                    Тараска зовет деда «дидуню». Его так все хлопцы называют. За добрость. Это он с виду такой хмурый и важный. А вот если нужно кому лодку из старой «кразовской» камеры смастерить или свистульку из камыша, то Тараскин  дидуня это без всяких лишних слов организует. Но и без всего этого Тараскин дед – самый лучший дед в мире. Когда старый Голова принимается рассказывать про войну с фашистами, собрав у себя на завалинке хлопчиков, тогда и начинается настоящий театр. Посреди сцены сам Голова с длинной, изогнутой лебедем, трубкой, ибо какой же он Тарас без трубки? Рядом, положив лохматую головенку деду на колени, сидит, не шелохнувшись, его внук Тараска. С другой стороны лупит на деда большущие глазенки соседский приятель Тараски  Пашка-Таракашка.   Таракашка   потому,   что  сам  он  весь коричневый, как  таракан. И очень быстрый. Это он только тут, возле деда, такой смирный. Пашкин отец – самый настоящий негр из какой-то там африканской страны. И Пашка – тоже почти что негр. Но это не мешает ему быть в приятельских отношениях со всеми своими голопузыми сверстниками. Тем более, летом, когда под воздействием солнышка, воды в речке и горячей пушистой деревенской пыли, которой хоть пруд пруди посередь дороги, все обретают единый  коричнево-пыльный оттенок. Вокруг вышеуказанной группы сидят, стоят и даже лежат прямо на траве остальные участники представления. Едва дидуня раскрывает рот для очередного повествования о своих подвигах на войне, как все начинают действовать. Вмиг возле дедовой хаты появляются разведчики, связисты и командиры, которые все вместе лихо швыряют в кусты воображаемых фашистов-террористов. И вовсе неважно, если в спектакле перемешиваются порой времена, эпохи, события и герои. Разве это имеет какое-нибудь значение? Тут главное – героический подъем, жажда подвига.

                                                                                              2.

                     А  старый Тарас так и не уснул больше в эту ночь. Хоть и затих на печи. Это он нарочно притворился, чтоб не потревожить ненароком сладко сопящего внука. Вишь, как прижух воробушек, прилепился прямо к сердцу. Старик осторожно сунул свои жесткие усы в лохматый Тараскин затылок. Пахнут волосенки-то, бисова душа, как чудно! То ли свежей соломой, то ли солнышком, то ли выстиранным бельем. А то, гляди, и все вместе. Бабка вечером долго кочевряжила внука в ушате, отмывая дневную пыль. Дед потихоньку вздохнул и прижал внука к груди.

                   Какой тут сон пойдет? Раны стонут, хвори мучают, а тяжкие думы и вовсе житья не дают. А думы все об этом ненаглядном хлопчике. Как с ним быть? Что, если дед Алхас откажется от своих намерений, да и не примет дытыну? А они, ведь, с бабкой дюже старые сделались.  А ну, как ненароком перекинутся? Куда ж он тогда денется? Будет один-одинешенёк по всяким казенным домам горе мыкать. Хотя и у них тут какое житьё? Так. Не житьё, а доживание. Пенсии, что им со старухой выписали, хватает только на уголь и дрова, чтоб зимой не померзнуть. За свет еще платить надобно. Надумали эти городские чиновники ещё драть налог за хату. Когда ещё, после войны, сам, своими руками поставил мазанку, сам и сад посадил, и колодезь вырыл. А теперь за свое же добро чужим людям плати.  Не иначе, свет перевернулся! Слава Богу, добрые люди помогают, кто чем. Да и родственники, дай Бог им всем здоровья, не забывают. С нового урожая Василь Галушко мешок зерна прислал, да муки, да масла канистру. От, баба теперь пирожки стряпает.

                     Малый Тараско до пирожков большой охотник! Ему бы в школу определиться. Виданное ли дело: целый год по майдану в Дуванке прогарцувал. А другие в школе всякие науки усваивали в это время. И то правда, что Тараска не просто бегал, а гроши зарабатывал. «Я, - говорит, - диду, до школы трошки зароблю, щоб и книжки було за що купувать, и одёжку».

                      «На все гроши нужны, - подумал дед. – Присылают мало, да и то не каждый месяц. А трэба…». Тяжело вздохнул дед. У других во дворе хозяйство: то свинка, то скотина какая. А у них с бабкой какое хозяйство? Так, тьфу! Срам один, а не хозяйство: кур десяток, да кот Соломон, да в будке Серко. Толку от него нуль. А тоже в миску заглядывает, чума огородная! Скорей бы уж Тараска вырастал!

                     Старик шумно запыхтел и заворочался. Ноги нудят, житья от них нет! Но лучше уж ноги, чем думать о том, о чем дед не позволял себе думать никогда: о скорой своей смерти. Еще в войну научился гнать дурные мысли. Сколько раз умирал. А как подберется косая, скажет себе: «Э-э, нет, брат, я еще поживу! А ты, старая с косой, геть видсилля!» - и мысли все враз долой. И поплетется смерть прочь.

                    И всегда получалось не думать о смерти. А теперь нет. Тараскина сиротская участь заставляла думать  и будоражила душу. «Мы с бабкой помрем, - думал старый Голова, - а батько  да маты хлопчикови десь ушились. Куда малому податься? Одному в хате куковать?» И крутится на печи старик, и мучается горькой думой, потому как пропащий Тараскин батько – никто иной, как родной дедов внук, урожденный Галушко. И тоже Тарас. Это сын Петро его так в честь деда назвал.

                    Стало быть, малой Тараско, вот этот, который свернулся калачиком подле сердца, - это уж правнук. Тарас номер три. А внук, бисова душа, в каких краях обретается? Неужто, ни разу беспутное сердце его не повернуло дурную голову в сторону Гайдуковки?

                     И вспомнил дед Тарас, как приехал его внук девять лет назад в Гайдуковку. Это еще до раздела с Россией было.

                     Встретил дед внука пышно. Закатил веселье, аж гай зашумел! Пришли все Галушки, и  гайдуковские, и дуванские: все родичи. И сам председатель колхоза Василь Галушко. Это сейчас он хозяин фермерского хозяйства. А тогда он был головой  огромного колхоза-миллионера. Одних молочно-товарных ферм в колхозе  было пять. Да свиноферма, да конюшня, да мехмастерские, да сад  в 15 гектар, да пшеничные поля, да огороды – все  в колхозе было. И свои специалисты, и магазины, и ликарня собственная, и детсад, и школа, и клуб на  четыреста мест. И все это богатство старый Голова, Тарас Галушко,  как  с фронта возвернулся, так тридцать  лет бессменно и поднимал. А потом уж Василь на смену стал. Василь  толковый мужик и упертый. Весь в деда Тараса. Потому что племянник. Старый Голова сам и обучал племянника всем премудростям руководящего дела.

                         Василь никогда не забывал своего  пестуна. Вот и  в хату новую сколько раз норовил Голову с бабкой Ганной переселить. Даже ругался по-страшному и грозился дедову мазанку бульдозером разнести. А дед Тарас уперся: не пойду в новую – и точка!  Хата, дескать, дорога, как память. Теперь и пожалел: малому Тараске этакая рухлядь  останется. Ни жить в ней по-человечески невозможно, ни продать, ни обменять. А Василю уж нынче где  для стариков новую хату взять? Еле-еле концы с концами сводит в своем фермерстве. Спасибо, что хоть харчи подбрасывает!  Малой Тараско когда сам пошел ножками, Василь телевизор старикам справил. Сам приволок в хату, сам же и антенну по-над трубой  приладил.

                      И Пылып Галушко старого Голову не забывает.  У него тоже хозяйство. Пылып деду огород и пашет, и засевает, и убирает по осени. Так что у деда с бабкой  и в это  проклятое лихолетье в погребе и картошка, и цыбуля, и всякие соленья бабкиного производства  не переводятся.

                      А уж тогда, когда внук Тарас к деду в хату  привьюжил, Голова  шибко справно жил. Да и сам, к слову сказать, был покрепче, и бабка Ганна еще прыгала, ровно цапа. Тарас-то приехал в аккурат летом. Потому  справлял дед встречу во дворе. Хлопцы  вытащили из хаты столы. Да сосед Петро стол доставил. А скамейки уж так соорудили, из досок. Фонарь прямо от столба протянули. А внучатый племянник завклубом Иван Галушко притащил свою гармонь. И пошла плясать губерния! Аж на утренней зорьке расползлись гости. Последний Иван Галушко со  двора ушился с гармонью под кренделем. А молодой Тарас старикам объявил:

                     -Я у вас тут, деда, поживу маленько. Захворал я. А врачи велели в деревню податься на молоко, фрукты, свежий воздух, ну, и всякое другое.

                     -А що за хвороба, внучок? – поинтересовалась бабка.

                     -Да так, на нервной почве, - отмахнулся внук.

                     -Ну, на нервной,  так на нервной, - сказал Голова. – Якщо трэба, так и живи. Пущай, раз молоко и фрукты, и всякое другое. Этого добра у нас навалом. И места в хате для тебя завсегда готовое. Хоть всю жизнь. И нам весельше будет.

                    Насчет молока и фруктов бабка Ганна шибко все наладила: через месяц Тарас раздобрел, загорел, прожилки под рыжим пухом попрятались. А что касается всякого другого, то тут хлопец сам справил. А что? Дело житейское. Молодой, сам собой видный, справный, погулять, поплясать душа требует. В городе, видать , не до плясок было: вон, какой тощий да хлипкий приехал. А тут село. И тебе воздух, и кущи, и всякие звезды-месяцы. Да еще дивчата по-над хатою завьюжились. Прямо срам один! Тарас-то, конечно, парубок, да, к тому ж, дюже ловкий. А все-таки приставать к хлопцу срам. Тоже, свиристелки  бесстыдные: то одна до хаты прилетит, то другая! Бабка им понадобилась, как же!

                  А Тарас ровно пивень перед ими! Чего удумал, стервец. В аккурат по-над забором соорудил  перекладину на двух столбах и по утрам, когда обыкновенно дивчата и молодички выгоняют  коров в стадо, принялся выпендривать на этой вертелке свои куролеса. Покрутился этак неделю, а потом в клуб  на танцы подался.

                   Как он там, в клубе прохлаждался, то ни деду, ни бабе Ганне не ведомо было. Только гульба гульбой, а в селе в самую страду, ежели ты не хворый да не старый, бездельничать грех. Срамота и распущенность!  И стал дед к внуку с разговорами подбираться. Дескать, не гроши твои нужны, а перед людьми стыд: здоровый парубок, а без работы гарцует.

                   -Ходы до головы прямо, - сказал. – К Васильку Опанасовичу. Пущай до комбайна ставит, або на ток.

                    Отправился внук в контору, а дед сел на завалинку и возмечтал, как в праздник Василь Галушко пожмет старому Голове руку, а потом чокнется стопкой с горилкой и объявит прилюдно: « Спасибо, диду, за хлопца, за то, что род наш здоровый и добрый не посрамил внук твой».

                    Но вопреки ожиданиям старика молодой Галушко выпросил себе самую, что ни есть, срамную работу. Такую, что и грех вспомнить. Подрядился этот байстрюк гонять с хлопцами по майдану мячи. Оно и мячи, конечно, можно, если после работы. А этот – вместо работы. С малыми дитями гонять, хай йому грец! Пенял дед внуку, ругался и плевался. Заставлял бросить пустое занятие. И даже ходил сам к племяннику, председателю Василю. Но своего не добился.

                    -Надо, -сказал Василь, - чтоб и с дитями кто-нибудь вожжался.

                     Осенью, правда, перевел Тараса в школу на физкультурную должность. Насчет школы дед спорить не стал. Школу он уважал: деток учить – дело почетное и важное. И, хотя какой из внука учитель, но все-таки среди умных людей стал обретаться.

                      «Среди  умных людей обретался, а ума, видать, не набрался!» - мысленно заключил дед и медленно, кряхтя и чертыхаясь, стащился с печи. Натянул портки и двинулся в сенцы.

                         Уж рассветало. Надобно работу справлять. Вот и бабка загремела сковородками. Воды теперь понадобится, да керосину, да то, да сё. Тоже уж дюже старая стала: ведра из колодца вытащить не может. Не бабка, а так только, одна видимость осталась. Ровно что и может, так это пыхтеть и браниться.

                       Охладившись ковшом воды, старый Голова выбрался за порог. Чудно на улице! Над хутором рассвет занимается. Из-за молочно-розоватой дымки у горизонта важно выкатывается солнце. Багрово-золотистые лучи его разрумянили верхушки деревьев и блестящие железные крыши домов. Хорош будет день!

                       Щурясь и ухмыляясь в усы, дед с удовольствием повертел головой, подставляя солнышку то одну щеку, то другую. Тут он обратил внимание на следующую картину. К  Серковой миске, только что наполненной остатками густого борща, самым подлейшим образом  воровски подбирается старый  кот Соломон, расстрига и бандит высшей марки. Голова терпеть не мог этого кота. И было, за что. Мало того, что Соломон этот – вор и тунеядец, так он еще и  хитрый наглец, какого и в целом свете не найти. Вокруг пальца он может обвести хоть самого черта, не то, чтобы этого простофилю Серка. За ум и хитрость кота и прозвали Соломоном. А пакостит он вовсе не с голодухи, потому что голодным никогда не бывает, а из любви к искусству .

                      И вот этот бандитский Соломон без стыда и совести крадется к чужой миске в то  время, когда простодушный хозяин её безответственно шляется по соседским подружкам. «Каков подлец, а!» - мысленно возмутился старик. Он осторожно снял с ноги черевик и с силой швырнул им в кота. Раздался дикий вопль. Соломон задрал хвост и прыгнул на забор. Но не удрал, а забрался на столбик забора и, облизываясь, стал ждать, когда дед уйдет. Дед плюнул в сердцах и действительно пошел в сарай за ведрами.

                      -Черт скаженный! – рассердился на кота. Все настроение спортил, сатана бисова!.

                                                                                                    3

                        Именно в то самое утро, когда старый Голова так самоотверженно сражался с бандитом Соломоном, только двумя часами позже, от центральной усадьбы кооператива «Мрия», которая сельчанами звалась попросту Дуванкой, в сторону Гайдуковки торопко трусил довольно важный  человек.

                        И этот человек был Тараскин отец и одновременно собственный  внук деда Тараса. Какие ветры завеяли этого человека в Дуванку, ведомо, пожалуй,  одним  лишь  ветрам,  да  еще  некоторым  авторитетным  людям. А только как раз вчера ввечеру обнаружился он собственной персоной в центре Дуванки на том самой месте, где собралась в кучу вся дуванская культура: магазины, клуб, бытмастерская и веселый сельский шинок, который по-современному гордо именовался баром. В этот самый шинок сходу и направился новый гражданин. Но не шибко, потому что был конец дня, и с внутренней стороны стеклянной двери уже повисла табличка с надписью: «Закрыто».

                              Но эта табличка висела просто так, нарочно. Для тех, кому, вдруг, вздумается проверять что-нибудь. Ну, и еще для тех, кто ничего не понимает. А кто понимает, то вовсе не смотрит на всякие таблички и заходит в шинок. Подсаживается за стол к приятелю, который только того и ждет, чтоб ему составили компанию. Потому что своих денег у него уже не осталось, а на тарелке все еще скучает консервированный зеленый помидор, а в глотку эту несчастную сироту без сильно действующего средства никакими судьбами не протолкнуть.

                           Веселый гражданин, Тарас Петрович Галушко, умел всегда все понимать. Он толкнул стеклянную дверь и тут же, прямо с порога, увидел человека, необходимого для того, чтобы скоротать длинную, скучную ночь. Но он и виду не подал к тому, чтобы возбудить у человека хоть какое-нибудь подозрение во внимании к его персоне. Ткнув портфель подмышку и глубоко засунув руки в карманы, гражданин вальяжно подкатил к буфетной стойке и нахально уставился на буфетчицу, вытаскивающую в это время из-под стеклянной витрины ценники.

                       -Не торгую! – небрежно бросила буфетчица, не глядя на посетителя.

                       -Понятно, - сказал гражданин, вытащил из кармана сотню и положил на стойку.   -Мне беленькой грамм сколько-нибудь и что-нибудь закусить.

                       Получив через минуту необходимое, гражданин так же вальяжно двинулся к столикам, к тому человеку, которого заприметил с порога. Но тут откуда-то сбоку он услышал удивленный возглас:

                      -Тю! Та хиба цэ Тарас?

                      Тарас оглянулся и за одним из столиков увидел человека, вскочившего к нему навстречу. Вот тебе на! Завклубом Иван! Собственный родственничек!

                       -Здоровеньки булы, братушка! – облобызал Тараса Иван. – Яким шляхом до нас? Сидай, Тараско, хай тоби грец! Та розмовляй скорийше, як цэ тэбэ занесло до нас?

                       Тарас поморщился. Встречаться с Иваном не входило в его планы, потому что  нужно иметь крепкие нервы и выдающиеся способности, чтобы суметь скоро отлипнуть от этого человека без ущерба для своего здоровья.  А времени у Тараса на все про все было мало. Он молча налил водки в свой и Иванов стаканы:

                         -Давай выпьем! За встречу!

                         -Оце добре! – с готовностью подхватил Иван.  Мгновенно осушил стакан и подставил к бутылке вновь.- Наливай ще!  Выпьем за батькив наших, як водится. Життя нам воны дали,  выгудували, навчилы, а мы их, ровно  худобу, геть, долой  побираться да помирать кинули. Грех це, скажу тебе, братушка!

                         -Да ладно тебе скулить!  Не нашего ума дело!  - перебил его Тарас.

                         -А чьего?  Батьки наши, между прочим. Старость  батьков  своих мы должны  устраивать. Их сыны, а не закордонные доброхоты.

                        -А ты что не на работе? – спросил  Тарас, имея в виду вечернее время.

                        -Го-го-го! – зареготал Иван. – На работе! Так я давно уж не завклубом. – Придвинулся к Тарасу и обволок перегаром:

                        -Нету клуба, братушка!  И меня нету.  И  колхоза нету. Ничего нету.. тю-тю! – Выругался и ковырнул вилкой по пустой тарелке. Оглянулся по сторонам и прошептал заговорчески:

                        -Тут у нас, Тараско, такэ смуття зробылось, не можно  и балакать!  Шо было, все уплыло. Геть, долой, як метлой!  А шо осталось, то растащили до последнего гвоздя. И в Гайдуковке тож самое. Мы теперь с Гайдуковкой  закордонны соседи: в Гайдуковке  москали живуть, а у нас тут  хохлы.

                      -Ты что мелешь? Какие в Гайдуковке москали могут быть? – удивился Тарас.

                     -А такие, - пояснил Иван, - шо Гайдуковка до России отошла, а мы в Украине остались. А по мосту кордон провели. Так  что и выходит, шо там уси подряд москали зробылись, а у нас в Дуванке  остались хохлы.

                     -Чушь какая-то! – сказал Тарас. – Наши родичи тоже, выходит, москалями заделались?

                    -Ага! – кивнул головой Иван. – И Василь Галушко москаль, и дед Тарас с бабкой Ганной москали, и  Пылып – уси  как есть. Все москали и оккупанты, если верить нашим горлопанам з  Киеву.  А мы благородные дуванские хохлы кажен день просекаем кордон, шоб у  «проклятых» гайдуковских москалей позычить трошки грошей та харчей, та шмоття всякого, або нужда замотала до невозможностев. У нас тут, если кто и живет по-божески, так  бывшие конторские. А кто голова у нас, ты знаешь?  Алхасов Рустам, вот кто!  Он з Кавказу всю родню сюда затащил. Вот эта родня нами всеми тут и заправляет.

                     Про Алхасова Тарас не удивился. Он знал, что бывший ветврач  бывшего колхоза теперь  директор и, по существу, основной владелец так называемого кооператива «Мрия». Собственно, именно к этому Алхасову Тарас Галушко и намылился с визитом. Но про свои планы болтливому Ивану Тарас, естественно, ничего  не сказал. Он вообще тут объявился неофициально, так сказать, инкогнито. А потому вовсе никому не нужно знать, какая забота его сюда загнала.

                      А Иван, конечно, не преминул полюбопытствовать, надолго ли на сей раз Тарас пожаловал в родные места  и что собирается делать. Но тут буфетчица принялась их выгонять, поскольку  пришло время закрывать заведение.

                   -Ходым до закутка! – предложил Иван.

Шибко не хотелось Тарасу идти куда-нибудь с Иваном, но  где-то ночь надо было коротать. Так что ничего и не оставалось, как терпеть Иваново гостеприимство.

                   -Куда идем? – спросил Тарас, когда они вышли из бара.

                   -А ты хиба забув наш закуток?

                  -Ты ж сказал, что уже не завклубом.

                  -А никто не завклубом. И клуб не клуб, а шут знает что. Но я туточки сторожую, да на весилля музыку справляю.

                   Клуб оказался на замке. Иван пошел к кинобудочной лестнице и пошарил под ней в бурьяне.

                  -Вот она тут, серденько! – радостно потряс огромным амбарным ключом и двинулся к массивной клубной двери.

                    Забрались в помещение. Из клуба неприятно понесло смесью сырой плесени и дохлой крысы.

                   -Фу, какая гадость! – не удержался Тарас.

                   Зашли в директорскую. Ничего в ней не изменилось за истекшие после Тарасового исчезновения девять лет. Те же серые стены, старые шкафы с потрепанными журналами, колченогие стулья, на одном из которых громоздился обшарпанный футляр от баяна, который валялся тут же, возле вороха смятого театрального белья, густо пробитого молью и крысами. В углу на пыльной тумбочке – гора из приемников, магнитофонов и других звукопроизводящих  установок  эпохи царя Гороха, пришедших в совершеннейшую  негодность. От всего этого хламья разносилась тошнотворная болотная вонь.

                   У Тараса создалось впечатление, что Иван и не уходил никогда из этого  так называемого кабинета, в котором он чувствовал себя по-хозяйски уверенно. Усевшись за стол, Иван заговорчески подмигнул Тарасу и извлек изнутри стола стопочки и литровую банку, закупоренную полиэтиленовой крышкой.

                  -Вот мы сейчас и раздавим! – хихикнул он и налил из банки в стаканы. – Ну, кидай по маленькой!

Тарас выпил и удовлетворенно крякнул:

                  -Хар-рошая, стерва!

                  -Эт наша! – похвастал Иван. – Сам гнал. У меня на горище целый завод!

                  -И много у вас этим занимаются? – спросил Тарас, кивнув в сторону банки.

                 -Чем? – не понял Иван.

                -Ну, производством.

                -А-а, ну, эт смотря где. Якщо в Гайдуковке, так там этим не промышляют. У нас отовариваются. А в Дуванке только ледащий та болящий не занимается. А як, по-твоему, гроши зароблять?

               -Как? Работать надо. Землю сеять, коров доить.

               -Ага! Ты-то сам в своей жизни много наробыв?

               -Я не сеятель. Каждый должен заниматься своим делом.

               -Ну, и чем же ты, к примеру сказать, занимался?

               -Да уж не сидел без дела.

              -Я представляю, - сказал Иван и захохотал.

              -Ты что? – обиделся Тарас. Вскочил с места, намереваясь немедленно уйти отсюда.

              -Не сердись, братику! – удержал Иван. – Я не хотел обидеть. Ну, представил, как ты продуктивно робишь этих самых маленьких ребятенков. Хиба ты в этом деле не специалист?

             -Ну, ты ври, да не завирайся!

             -Да, ладно, не скромничай! Хиба я сам не такий? А скажи лучше, старина, ты хоть считал их когда-нибудь?

             -Кого?

             -Да хлопцев усих, которых настругал за свою жизнь? Один такий байстрюк щодень стрибае по майдану.

             -Что ты пристал, ей-богу? Давай лучше выпьем!

             -Оце добре! Давай! – Иван опять наполнил стаканы. – За що выпьем? За батькив пили. За дитэй ты не хочешь. За жинок? Ни! Хай им грець! За них не будем.

            -Давай, за Украину, - предложил Тарас.

            -О! За ридну неньку нашу Украйну! – согласился Иван.

Выпили, зажевали полтавской колбасой, которую Тарас предусмотрительно прихватил из бара.

            -А мы за що с тобой балакали? – поинтересовался Иван.

            -За Украину, - ответил Тарас.

            -Ну? – опять спросил Иван, звучно икнувши.

            -За Украину, - повторил Тарас и добавил, - заметь, брат, за самостийну Украину.

             -А это как, за самостийну?

             -А так, что  Украина теперь  вольная и свободная.

             -От кого свободная?

             -От москалей, чума ты дремучая! Всех москалей надо гнать с Украины взашей.

             -Чого ты за них вцепился, як блоха собачья? Воны ж нам родня.

             -Какая родня? В гробу я видал такую родню! Хай  москали отправляются в свою Россию. Нет им места на нашей земле, оккупантам проклятым!

             -Шо-то я ничего не пойму, за що ты балакаешь? – непонимающе уставился на Тараса Иван. – Яки оккупанты? Маты твоя ридна хиба оккупантка? Або тетка, Василькова жинка? И моя маты? Мабудь, що воны наших батькив оккупировали?

            -Да ты не передергивай! Я же про другое толкую, - перебил Тарас. – При чем тут наша родня, если я тебе про политику.

            -Так и я же про политику, шоб ее разорвало! – опять икнул Иван. –  Шановни господари политики её придумали та нам заместо грошей сують под нос, а таки дураки, як ты, повторяють. Орете, губошлепы, про самостийность, а Алхасовы з Кавказу  наше сало жрут, горилку пьют, дома наши разоряют, а жинок  наших рабынями своими роблят. Шо цэ за политика такая? Ты подывысь, шо з нашей Дуванкой зробылось? Слухай, Тарас, а ты, часом, не с агитацией сюда прикатил? –  уставился Иван на Тараса.

             -Не-е, - успокоил его Тарас. – Я по своим делам. Ну, а если б и с агитацией, это что, преступление?

            - Цэ паскудное дило, якщо против своих агитировать, - сказал Иван. – А я розумив, шо ты за хлопцем своим приехал.

           -  За каким хлопцем?

           -  Як, за каким? За твоим. Шо у старого Головы живе.

           -  Откуда у них мой хлопец появился? – удивился Тарас.

           - Тьфу! Да ты шо, з горища свалился? Кажу тебе: твой хлопец у деда живе. Весь твой портрет с головы до ног. Только маленький.

           -Да откуда ж он взялся, этот портрет? – взвился Тарас, вмиг протрезвевши.

          -Ну, брат, тебе это лучше знать, - хихикнул Иван и добавил. – А что касается дидов твоих, так им голопуза твоего Марго подбросила. Родила, дидам скинула и ушилась десь.

         -Как,  ушилась?

         -Так, ногами!

         -Тарас поднялся и пошел к двери.

        -Куда же ты? – встрепенулся Иван. – Погодь! Горилка-то як?

        -Иди ты!.. – огрызнулся Тарас и выскочил вон.

                                                                                            4

                 -Чтоб тебе повылазило! – ругнулся Тарас, выбравшись из темного клубного коридора прямо в колючие кущи терновника. Шарахаясь и чертыхаясь, потащился во мраке вдоль заборов, возбуждая дуванских собак. Брел, сам не зная куда. Наконец, остановился, осмотрелся, защемило в груди. «Что за бредь этакая? – подумал. – Хлопец… у стариков…  портрет какой-то?.. Ах, да, мой портрет… Марго подкинула». Добрел до какой-то скамейки и сел. И тут же у него за спиной по другую сторону забора забрехала собака.

              -Чтоб ты  сдохла! – от всей души пожелал ей Тарас. Потом нехотя встал и побрел назад, к центру дуванской цивилизации.

              Выходя на дорогу, оглядел освященную фонарями окрестность. Памятные места, черт возьми! Сколько он тут нашастал с девчатами! Всю округу вдоль и поперек прочесал. Эх,  чудная жизнь тогда была! И главное, девки-то сами липли. А он что? Он же не дурак. Пойдет после вечеринки провожать какую, так и примется  про свою загадочную натуру да про  высокие чувства заливать. А та и развесит уши, губы раскатает. Дуры девки! Что еще можно сказать?

               Любил ли он когда-нибудь по-настоящему? И что она за штука такая – любовь? Когда приходит она в жизнь твою, если  вообще приходит? Может, это когда в груди защемит от прикосновения дивчины, и заколотится сердце при мысли, что сейчас ты ее поцелуешь? Или, может, когда вскакиваешь ты, как обалденный, с кровати утром и бежишь на работу, зная, что там, именно в том месте, сейчас ты увидишь ее? И тебе легко с ней и трудно. И ты сам не свой, и мысли у тебя не твои, и душа, потому что весь ты и весь твой мир принадлежит ей. Но если это любовь, то почему так мгновенно улетучивается она от тебя, едва ты после упорной борьбы, наконец, обретаешь свое счастье? Да и счастье ли это – минуты блаженства? А потом? А потом, в лучшем случае, скука. И желание искать новые ощущения. Только уже с другой. Что это за жизнь такая, черт возьми?!

                И любви никакой никогда не бывает. Есть только одно желание и потребность совокупления. Секс, одним словом. И все! А всякие там брехни про чувства и прочие чертовщины умные люди придумали для романтических идиотов. Чтоб обуздать естественное стремление человека к свободе. Человек не свободен, когда он с кем-нибудь связан. А если он не свободен, то тогда, получается, он живет хуже любого животного. Поскольку животное не связывает себя какими бы то ни было узами. Всякое животное живет вольно. У него нет чувств и совести. «Это, что же, выходит, я как животное?» - мысленно ужаснулся Тарас. Но тут же заставил себя успокоиться. «Нет, я человек, потому что у меня есть правила и честь. И я держу обязательства».

                Размышляя и спотыкаясь, добрел Тарас до порога дома для приезжих. Как и девять лет назад в этом заведении заправляла все та же бабка Горпына, суровая и мощная женщина. Теперь от её мощности остались разве что мощи. Как ни странно, а Тараса бабка признала сразу. Словно вчера только виделись.

               -Чому запозднився, соколик? – поинтересовалась она.

               -Ивана встретил.

               -А чого вин до сэбэ не взял?

               -Он заблудился.

              -А-а, ну, ходым в хату! Бо ты, чую, сам трошки заблукал, - прошамкала Горпына и повела Тараса в дом.

             -Дытыну зустрил, чи як? – спросила она, провожая в комнату.

             -Нет еще, - отмахнулся Тарас и подумал: «Хорошо, что Иван сказал, а то, представляю, как бы я сейчас выглядел в своем неведении». Тарас прошел в маленькую чистенькую комнатку для приезжих. В доме у Горпыны всегда было чистенько и уютно: бабка еще та чистюля.

                Тарас оглядел комнату и усмехнулся: надо же, будто и не было этих девяти лет. Все так же и на том же месте: деревянная односпалка, тумбочка, два стула и стол. Возле двери вешалка, а на кровати два полотенца. Тарас швырнул на стул портфель и взял полотенце в намерении принять, наконец, душ. Но тут он вспомнил, что в этом доме нет ни душа, ни крана. Есть только рукомойник в коридоре. Остальные удобства во дворе. «Деревня», - подумал Тарас, повесил полотенце назад и решил не умываться вовсе. Не хотелось опять встречаться с бабкой Горпыной.

                Но она сама выросла на пороге, удерживая впереди себя большущий поднос с чайником, чашками и прочими чайными причиндалами.

               -Чуешь, соколик, я тут тебе повечерять принесла, - заворковала она. – Мабудь, горилкою Иван угощал, а шоб поснидать, не позаботился?

               -Да ладно, бабуню, спасибо! – улыбнулся Тарас. – Я шибко и не голоден.

Но угостился с удовольствием и завидным аппетитом.  Горпына уселась напротив. Подперла кулаком щеку и сочувственно уставилась на Тараса.

               -Видкилля ты, внучок? – наконец, спросила она, заметив, что Тарас уже достаточно насытился.

               -Из Киева.

               -Кажуть, шо там бьються, як у гражданскую.

               -Врут все, бабуню. Ну, кто там, скажите мне, биться может?

               -Та я ж у телевизоре бачила, шо деруться за власть.

               -Так это разные политические партии.

                -Нащо уси эти партии? Була одна партия, и все найкраще було. Жили, як людыны. А эти бисовы диты понаставили кордонов, усих рознялы. Що Россия, що Украйна – едына земля, и народ едын був. Там родычи, тут родычи. У менэ дочка на Кубани живэ. Вона, шо, ворог Украйне? От уси те, кто цэ учинил, от, они и есть самые настоящие вороги. Колысь до войны я до Москвы поихала. Меня з колхоспу послали за молоко, що я  з коров надоила. Там таких, как я, со всего Союзу було много народу. До всех уважение и почет, в гостиницу  поселили. Такэ чуднэ! Гарно, чисто у гостинице. Я  и  згадала тоди, шо приеду до дому, такую у колгоспе зроблю. А тут война. Своя хата сгорела. В овраге от немца хоронились. Не приведи господь!

    Старуха перекрестилась трижды:

                 – Якщо не москали, не угнали б немца. Як скоты жили б. Так нащо незалежность? Вид кого? Вид родычей? Кажи, нащо эти прокляты володари кордон  посередь мосту поставили? Мы теперь через кордон, як диверсанты, друг до друга шныряем. Летом по ричке забродом, а зимой по лёду. Кому гарно за  то?

                                                  5.

                   Тарас ничего не ответил. От всего выпитого, съеденного и услышанного за вечер его сильно клонило ко сну. Бабка Горпына это заметила и поспешила удалиться, так и не получив никакого ответа на мучащие её вопросы. Тарас кое-как разделся и устало рухнул на кровать. Но чудное дело! Едва он коснулся головой подушки, как сон пролетел мимо. Всякие воспоминания повалили толпой в душу.

                  Он вспомнил свою первую встречу с Марго. В Дуванском клубе. Надо сказать, что в самом начале своего жительства  в Гайдуковке Тарас не жаловал Дуванский  клуб. Гайдуковский был и ближе, и  роднее. Тут, почитай, вся родня ошивалась. А в Дуванке один только Иван Галушко, завклубом.  А что касается дивчат, то их и в Гайдуковке на Тарасову душу хватало с лишком.

                  Но  как-то, ближе к середине августа, пришел Иван Галушко к Тарасу в гости. Выпил малость дедовой горилки, а потом и говорит:

                 -У нас в клубе такая чудная краля объявилась: пальчики оближешь. Только она до сэбэ никого не допускае. Хлопцы, як пивни, до нее навкруг, а вона очами водэ и смиеться. Не иначе, сатана.

                -Откуда объявилась? – небрежно спросил Тарас.

                -Та до батька приихала, Алхасова Рустама. Вин у нас ветврач. Або грузин, або армян: шут его знает! З Кавказу, в общем. И вона до його з Кавказу дэсь прикатила.

               -А чего она там, на Кавказе, делала, если она его дочь?

               -Так  её маты  там живэ, вона з Алхасовым давно в разводе. А тут у него другая жинка. От дочка до батька и приихала.

              -Надолго?

              -А я знаю? Но  така краля, така  цыпа, не можу передать!  А тоби пара. В самый раз, ей-богу! Приходь в нидилю до клуба, та й  сам подывысь.

                Тарас и пришел в воскресенье в Дуванский клуб на танцы. Не, не пришел – явился. Словно Христос народу. Вальяжно, этак, ступил на танцевальную площадку. Иван даже музыку специально вырубил, чтоб Тарас при полном внимании и тишине продефилировал  по кругу. Ну, Тарас важно подгреб к эстраде, возле которой толпилась стайка авторитетных хлопцев.  Поздоровался за руку с каждым, потом подкатил к дивчатам. И сходу прямо к Марго: ручку локотком кверху  подает:

              -Битте, дритте, фрау-мадам! – И  кивает Ивану, чтоб запускал музыку.

              -Не танцую! – фыркнула Марго, вздернув плечиком.

              -И правильно делаете, сударыня! – сказал Тарас, вовлекая Марго в круг. – С посторонними танцевать категорически не рекомендую.

             -А вы разве не посторонний? – выпучила Марго глазки.

             -Я Тарас Петрович Галушко, - ответил Тарас.

             -И этот Галушко, - улыбнулась Марго. -  У вас тут, что ли, все Галушки?

             -Не все, но многие. Гайдуковка – это, к вашему сведению, родовое имение Галушков.

             -Серьезно? – удивилась Марго.

             -Очень даже может быть, - опять уклончиво ответил Тарас.

            -Но вы-то сам не местный.

             -Почему вы так решили?

             -Говорите по-русски. Да и, вообще, выглядите не так, как деревенские.

             -Все правильно! Я москвич. Но я точно Галушко. Завклубом Ивану  троюродный братец.

             -А в Москву как попал?

              -Я там родился и вырос. А  если вы хотите спросить, как я попал сюда, то отвечу сразу: здесь я на побывке у деда. Отпуск у меня академический.

               В отношениях с девушками у Тараса было правило: не давать им открывать рот для лишних вопросов и болтовни. В разговоре он сам любил держать инициативу. Это служило верным залогом к успеху. Впрочем, Тарас и без того пользовался успехом у женского сословия. Если вечером он нацеливался на какую-нибудь особу, ночью она была уже его. Это правило, естественно, не было нарушено и на сей раз. Хотя на этот раз инициатива оказалась, скорее всего, у Марго. В общем, она сама  его  себе выбрала. По крайней мере, они оба так думали.

               Весь вечер Тарас не отходил от Марго и танцевал только  с ней. А после танцев, разумеется, пошел провожать. И она сразу же повела его к реке, в сторону моста. Почти всю дорогу молчали. Около моста Марго остановилась и повернулась лицом к шедшему сзади Тарасу:

              -Давай,  к реке спустимся!

              -Давай, - согласился Тарас.

Когда подобрались к самой воде, она осторожно приблизилась к Тарасу и уставилась прямо в очи.

             -Я тебе нравлюсь? – наконец, прошептала она.

             -Очень! – так же шепотом ответил он.

             -Тогда  почему ты меня не целуешь?

              Он молча привлек ее к себе и жадно впился в ее пылающие губы. И почувствовал, как она с такой же жадностью ответила ему. Тут же у моста, дрожа и извиваясь от страсти, они и совокупились. И Тарас был в восторге от  Марго. Такого искусства и мастерства в любви он еще не встречал. Изнемогая от блаженства, он думал в тот момент лишь о том, чтобы эта восхитительная ночь не кончалась никогда.

              Следующую ночь Тарас и Марго провели в любви и согласии у Алхасовых в саду. Это место оказалось для них настолько удобным, что и все последующие ночи любовники без устали коротали здесь. Из гостеприимного алхасовского сада Тарас отчаливал на рассвете, ревниво проводивши взглядом возлюбленную, которая с осторожностью кошки бесшумно исчезала в густой огородной траве.

              Август уже показывал свой хвост, когда Тарас твердо решил положить конец постыдному подполью. «Или бросать надо все, или жениться!» - сказал  он себе и вознамерился то же самое сказать Марго. Их очередная встреча должна была состояться в дуванском  клубе. Погода затеялась шибко прохладной для утех на природе.  Да и оттянуться захотелось по-людски  в нормальных условиях. Пришлось посвящать в свои любовные дела Ивана.

              -Ох, Тарасик, непотрибно цэ дило, кажу тоби, - сказал Иван.

             -Тебе казенного места жалко? – обиделся Тарас.

             -Та хай йому грец, тому мисту! Тебя жалко! Прознае батько  дивчины, голову звернэ. Вин же азиат. А у них яки законы? Сам знаешь. И дывиться не станет, як пулю в лоб, або ножом из- под куста. И балакать не захочет.

              Но Тарас уж настроился на встречу. Да и поговорить с Марго серьезно вознамерился. В общем, после танцев решил в клубе с возлюбленной поразвлечься.

              Танцы были в полном разгаре, а Марго все не появлялась. Тарас взволновался. Конечно, Марго – не подарок, и опаздывать любит, как и всякая женщина. Но не настолько же? Не выдержав, Тарас  вышел из клуба и пошел к алхасовскому дому навстречу девушке. Подошедши к соседнему двору, остановился и пристально всмотрелся в алхасовский двор, чтоб ненароком не столкнуться в темноте с самим Алхасовым. И тут он скорее почувствовал, чем услышал исходящий от алхасовской калитки приглушенный полушепот. Тарас застыл, прильнув к стволу дерева. Теперь он точно не только слышал, но и видел, как какой-то тощий сморчок самозабвенно тискал Марго. А она не противилась, не вырывалась, а, наоборот, похоже, сама льнула к парню. Наконец, пара разлепилась.

              -Пойдем в хату, Михась! Мои  в  Харьков  уехали, - услышал Тарас.

              -А вдруг приедут? – трусливо пробасил парень.

              -Не приедут. Да если б и приехали, так у меня своя комната. Они туда не суются. А я так хочу тебя, Михасик!

              Они опять надолго слились воедино, потом калитка тихо скрипнула, и любовники скрылись во дворе.

              Нет, Тарас не плакал, не рвал на голове волосы и, тем более, не посыпал ее пеплом. Он тихо вернулся в клуб, забрался в Иванов кабинет и надрался вдрызг, опрокинув на грудь всю горилку, оказавшуюся на ту пору у Ивана в столе.

              На следующий день Марго отыскала его тут же, в клубе. Шел фильм, и Тарас сидел, как обычно, в последнем ряду возле какой-то белобрысой особы.

             -Ты меня ждешь? – мелодично пропела Марго ему прямо в ухо.

             -Я смотрю фильм, -  уклончиво и лениво ответил Тарас.

             -Ну его! Пошли лучше ко мне! У меня отец с мачехой  уехали в Харьков на неделю.

             «Знаю», - подумал Тарас и чуть было не сказал вслух, но вовремя остановился. Молча встал с места и пошел вслед за девушкой.

               В эту ночь он не любил ее. Молча, грубо и долго, словно животное, он удовлетворял свою страсть. Впервые за время своей интимной связи с ней он откровенно ее насиловал. А потом, искусавши до крови грудь и шею, хорошенько избил. Она не сопротивлялась, не кричала, а молила о прощении и клялась, что любит его только одного, и никого другого. Но ему было уже все равно.

               Через два дня он пришел работать в школу физруком. Каково же было его изумление, когда среди учениц выпускного класса он увидел Марго. Марго школьница?! Эта стерва ко всему прочему еще и несовершеннолетняя?

                Вот тогда-то он и испугался по-настоящему.  Первое время ему повсюду мерещилась свирепая азиатская рожа Алхасова Рустама. В клубе Тарас не появлялся, по улицам старался не шастать понапрасну. Но Марго про свою связь с Тарасом никому не рассказала. На уроках у нового физрука поначалу вела себя, как все остальные. Потом вообще перестала посещать уроки физкультуры. Тарас на это дело закрыл глаза, выставляя оценки Марго заочно. А когда первородный страх  поубавился изрядно, молодой преподаватель опять повел себя весело и безмятежно. Свободных совершеннолетних девиц и в Дуванке, и в Гайдуковке было достаточно. Которые уступали сразу, которые поначалу кочевряжились, а были и такие, которые сами в постель звали. Впрочем, Тарас ни одну из них ни разу не обидел. Обходительный он был, сказать к его чести. Девственницы, девицы, уже познавшие грех,  и даже женщины со стажем – все принимали его с дорогой душой и полным самозабвением, хоть и знали о его непостоянности.

                Перед самыми октябрьскими праздниками возле порога гостиницы бабки Горпыны, где последнее время проживал Тарас, чтоб быть поближе к работе, молодому человеку преградила дорогу Марго.

               -Стоп, приятель! Тормози! – сказала она тихо.

               -Чего надо? – спросил Тарас и дрогнул, взглянув в ее прекрасные очи.

              -Поговорить надо.

У Тараса ноги подкосились от нехорошего предчувствия. Похоже, что Марго неспроста подвалила.

              -Ну, ладно, пошли в хату! – Тарас первым зашел в дом, снял со щитка ключ и направился к своей двери.

              -У меня будет ребенок, - сказала Марго, когда они вошли в комнату.

             -Не понял. Что будет? – Он действительно не сразу все понял.

             -Ребенок будет, - повторила Марго и добавила, - Твой ребенок.

             -То есть, как ребенок? – пролепетал Тарас и сел прямо на кровать. – Почему ребенок?

             -Потому что ты, Тарас Петрович Галушко, учитель физкультуры, меня изнасиловал.

             -Погоди, как изнасиловал? Мы же с тобою целый месяц в любви и полном согласии кувыркались по твоему огороду. Ты вспомни, разве не ты сама под меня завалилась?

            -Нет, ничего такого не помню. Я помню, как ты меня бил и насиловал. Но я об этом пока еще никому ничего не рассказала. Решила сначала поговорить с тобой.

            -А почему со мной? Ты, насколько я знаю, многих удовлетворяла. Собирай всех в кучу и разговаривай.

             Марго гневно сверкнула очами и резко взмахнула рукой, намереваясь отвесить Тарасу хорошую оплеуху, но он успел перехватить ее руку.

            -Что ты от меня хочешь, Марго? – миролюбиво спросил он.

            -Не знаю. Я знаю только, что у меня будет твой ребенок.

            -Постой, но ведь от него еще можно избавиться.  Это  же очень просто.

             Марго нервно вздернулась и рассмеялась:

             -И как это ты себе представляешь, я должна избавиться? Где? В районной больнице? Да у меня же отец ветврач. Стоит мне появиться на пороге больницы, как тут же отцу позвонят.

             -Ну, может, у вас там, женщин, есть способы и без больницы?

            -Другие способы – это криминал. Кто за это возьмется?

             Тарас задумался. «Вот это влип! Уж влопался по самую макушку, - не на шутку труханул он. – Что же делать-то? Я бы и рад помочь».

             -Вот и помоги. Обязан! – сказала Марго. Тарас похолодел: «То ли я брежу, то ли она мысли мои читает».

             -Ну, хочешь, я женюсь на тебе! – решительно заявил Тарас. Но Марго только брезгливо отодвинулась от него:

             -Жениться надумал! А школа? Ни мне теперь не учиться, ни тебе  не работать.

Теперь Тарас окончательно сник.

             -Слушай, Тарас, - тихо спросила Марго. – Ты можешь меня увезти отсюда?

            -Что? Увезти? Куда?

            -Ну, туда, в город. Откуда ты приехал. Ты же в Москве, кажется, постоянно живешь? Вот и поедем в Москву. Там и поженимся, если хочешь.

            В Москве, в Москве, конечно, он живет. Вернее, жил и учился. В институте. Ходил на лекции, семинары, зачеты. Сдавал экзамены. Вечерами  играл в ансамбле  в кабаке. Сначала ударником, потом, когда пианист ушел, пересел на клавишные. Развлекал народ вечерами. А ночами  с компанией таких же головорезов, как и сам, этот народ грабил. Вылавливали на улице какого-нибудь одинокого прохожего и заставляли выворачивать карманы. Потом, конечно, попались. Отец хорошего адвоката нанял.  И  в суде парню зачли полное раскаяние и чистосердечное признание. Да еще хорошую характеристику отец в институте добыл. В общем, легко отделался: дали два года условно. Из института, конечно, вытурили. А родственники посовещались и решили отправить горе-студента в ссылку. В деревню к деду. Дед спуску не даст, решили. А чтоб не конфузить парубка, заявили старикам, что, дескать, болен внучок: поправка здоровья требуется.  И вот теперь эта потаскушка ждет, что он приедет с нею прямо в Москву. Да еще с беременной. И что он родителям напоет? Встречайте, отец и мать, исправился на воле?

               Но ведь и тут оставаться нельзя. Не дай бог, обнаружится все! Заметут вмиг! Как пить дать, заметут. Припаяют изнасилование и растление несовершеннолетней. Да еще добавят первый срок. Господи! Да ведь это же полжизни на зоне чалиться придется! «Тикать надо, Тарас!» - сказал себе Тарас мысленно. И тут же успокоился. Теперь надо как-то успокоить Марго.

              -Ты права, Маришка, - сказал Тарас после некоторого раздумья. – Нам надо с тобой в Москву ехать И как это мне самому не пришла такая идея? – Ласково полуобняв Марго за плечи, Тарас добродушно посмотрел ей в глаза:

             -Ты не волнуйся, дорогая! Все будет хорошо. Но тебе нужно немного подождать. Всего несколько дней. Ты же сама понимаешь, что мы не можем прямо так сразу взять и уехать. Мне надо рассчитаться, позвонить в Москву и договориться с родителями. К тому же, в Москве после всех этих августовских событий не совсем спокойно. В общем, пока я все со всеми формальностями налажу, ты потихоньку собирайся. Но лучше будет, если ты пока отцу ничего не скажешь. Вот как распишемся, так  и сообщим ему. – Он нежно погладил ее по голове, притянул к себе и поцеловал в губы.

               -Не переживай ни о чем. Я все улажу. А за мной не бегай, я сам  за тобой приду. Жди! – сказал ей на прощанье и проводил  за дверь.

               А  через день Тарас исчез из Гайдуковки. Деду с бабкой оставил записку, чтоб не тревожились и не искали: уехал домой. Навсегда. Намерен окончательно устраивать свою жизнь. А еще просил, чтоб не сообщали никому, если кто спросит,  московский адрес родителей.

              Старики поняли все. Адрес родителей сообщать никому не стали. Но,  когда  Алхасов и его  кавказские родственники узнали обо всем, они отыскали в Москве Тарасовых  родителей  и  поступили  с  ними  по  закону  гор.  Самого Тараса, к его счастью, в Москве  не было. Так что до него месть горцев не добралась.

              Как ни странно, однако старого деда Тараса Галушко и бабку  Ганну  алхасовская родня не тронула. Из-за Тараски малого, вероятно. Он к тому времени уже у них обретался. А может, по другим  каким причинам, кто знает?

                                                                                            6

                 И вот теперь выяснилось, что Марго все-таки родила. И у него, у Тараса Галушко, оказывается, имеется родной сын. Но почему этот сын у деда? А Марго? Почему Марго не поставила его в известность? Впрочем, тьфу, как не... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3