Гурман

Алексей закрыл последнюю страницу книги. Это были «Три мушкетёра» Дюма. Фильм показался ему интереснее. Такое бывало редко. Он любил книги. И в основном фильмы проигрывали. Но это повествование почитаемого автора показалось ему несколько нудноватым. Юноша был рад, что книжка закончилась. И пока даже не хотелось начинать какую – то новую. Хотелось как – то проветрить голову. А не пойти ли погулять? Это была идея.

- Мам, я пойду погуляю. – Одеваясь, он сказал это матери, читавшей в другой комнате.

Если бы она услышала подобную  фразу от другого ребёнка, то это не вызвало бы вопросов. Но она знала, что у него в девятнадцать лет нет ни друзей, ни девушки. С кем можно гулять в таком случае? Зачем? Где? Она знала, что он всё это ищет.

Дверь щёлкнула замком. И мать постаралась вновь погрузиться в чтение, хотя мысли были совсем о другом…

Алексей вышел из подъезда, не зная, в какую сторону пойти. Сделать такой выбор было для него, наверно, самым сложным. Просто потому что выбор был праздным, бессмысленным. Юноша ходил из дома в школу и наоборот. Так было раньше. Теперь появился институт. Ещё частенько была библиотека, где убелённые сединами женщины принимали его с дорогой душой. Он был очень ответственным и аккуратным читателем, за что ему разрешалось ковыряться даже в фонде редкой книги. Понемногу детская библиотека стала ему тесновата, и он перебрался во взрослую и уже там завёл себе подружек среди пожилых сотрудниц. Там были и молодые женщины, но их он стеснялся. Может туда зайти? Он зашёл – таки в читальный зал.

- Алёша! Здравствуй, мальчик!.. – Анна Петровна, источающая ароматы духов, модных по меньшей мере лет двадцать назад, и овсяного печенья, которое уничтожала втихомолку, благосклонно поглядела на него из – под больших очков с коричневой роговой оправой. Гостеприимно сунув ему в ладонь конфету, она поинтересовалась, что молодой человек хочет найти.

- Да не знаю, если честно… Только что закончил Дюма. Вышел прогуляться, но оказался рядом с библиотекой. Ну не мог же я не зайти.

- Это правильно!.. Это хорошо. – Анна Петровна усмехнулась и приглашающим движением показала на стеллажи.  – Ну поройся, мой сладенький…

«Какой я тебе мальчик?.. Какой я тебе сладенький? Сук – ка ты старая!» Алексей сквозь зубы шипел ругательства, не в силах сказать их собеседнице в открытую. Его жутко бесило, когда к нему так обращались.  Анна Петровна была бы искренне удивлена, узнав о такой реакции одного из своих любимых читателей. Она обращалась так к Алексею просто потому, что её дети и внуки уже выросли, а неистощимые запасы ласки требовали выплеска. Его же это нервировало потому, что ему казалось: в нём все видят подростка, ребёнка и не воспринимают как взрослого человека. Может дело не во внешности, но где – то внутри? Он задавал себе этот вопрос не раз, но никогда не мог дать себе вразумительного и чёткого ответа. «Ладно, чёрт с ней». Проглотив пилюлю, он заставил себя натянуть на лицо улыбку и ушёл вглубь стеллажей. Это было ещё одной привилегией,  полученной им в библиотеке. Мало кому из читателей разрешалось заходить в хранилище книг. Алёша взял одну книжку, другую, третью, но не знал, на чём остановиться. Анна Петровна испортила ему настроение, и теперь он думал совсем не о чтении.  Хотелось взять молоток и двинуть этой вонючей старухе по башке! Да, интересное зрелище предстало бы тем, кто пришёл бы сюда потом. Стояло лето. И сейчас огромный зал был пуст, не считая их. Шаги отдавались гулким эхом. Алёша задавил в себе соблазнительную мысль. Убить! Это желание возникло словно сполох костра в тёмной ночи, резко и ярко разгорающегося, если подкинуть хороших сухих сучьев. Как это будет выглядеть? Он в своей отутюженной розовой рубашечке с короткими рукавами и брюках со стрелками, маленький, которого путают со школярами, стоит с окровавленным молотком. Красные капли с него ложатся на малахитово – зелёные плиты библиотечного пола. Гм… Как будто кто веточку калины положил на еловую лапу… Сравнение пришло неожиданно.  Он был рад своему экспромту. Может в поэты податься? От этого стало даже немного весело. И напряжение внутри него как – то спало само собой. Он листал большой энциклопедический словарь. Взгляд упал на довольно – таки объёмистую статью «каннибализм». Он что – то читал об это недавно… Молодой человек порылся в страницах памяти. Ах… «Робинзон Крузо». Он познакомился с известным произведением Дефо пару месяцев назад. Это занятно. Он углубился в чтение.

- Алёшенька! Затих!.. Что – то нашёл – таки?

- Интересное?

- Да я всё о своём, о девичьем…

- Ах… Юморист! Ха – ха!.. – Анна Петровна театрально рассмеялась, отчётливо произнеся каждое «ха».

«Заткнись, тварь!»

Библиотекарша словно услышала этот ментальный посыл и оставила его наедине с книгой. Там было дано очень подробное описание явления, его  примеры и разновидности. Рассказывалась и о том, какое значение некоторые племена придавали поеданию людей. Они на самом деле считали, что, например, если съесть печень врага, то его сила перейдёт к тебе? Ерунда! Алёша отмахнулся от этой мысли и закрыл словарь, поставил его обратно на полку.

-Ладно, пойду я, Анна Петровна!

- Что – то ты сегодня быстро… - Он услышал это уже вслед.

Выйдя на улицу, он понял, что вновь вынужден слоняться без дела. В библиотеке хотя бы не просто так торчал. Что же? Куда теперь? Может  стоит вернуться домой? Начать читать что – нибудь новенькое? Мысль искушала. Тем более что до конца каникул оставался всего месяц. А потом снова будут институт, лекции. Снова  то же самое одиночество, но там оно будет ещё заметнее, потому что у него там нет ни друзей, ни даже близких приятелей. Хотя среди кого их заводить? Он учился на факультете филологии и на весь их курс из шестидесяти человек был единственным представителем мужского пола. Казалось бы: катайся себе как сыр в масле… Но и с ним девчонкам явно не повезло. На роль обаятельного ухажёра он явно не тянул. Вздохнув, Алёша пошёл куда глаза глядят.  Постепенно дорога вывела его на окраину города. Один он здесь ещё не бывал, но слышал, что где – то там за сосновым бором находится здание районного детского дома. Ему почему – то стало интересным увидеть детей, у которых кроме самих себя больше никого в этом мире не было. Ни отца, ни матери… Как это? В год? В три? В пять лет? Ты ещё ребёнок и в то же время уже взрослый. У самого Алёши была жива только мама. Отца не стало четыре года назад. Тот был хроническим алкоголиком и в конце концов покончил с жизнью… Но он уже взрослый юноша, а им ещё расти и расти. До детского дома можно было добраться по объездной дороге. Это был довольно долгий путь. И Алёше казалось, что пройдя напрямик через лесок, он окажется там намного быстрее. Было непонятно, отчего его так тянет к детскому дому. Он просто шёл вперёд, спотыкаясь об деревья и отводя их ветви, норовившие больно хлестнуть по лицу. Он сильно ошибся, полагая, что скоро дойдёт. Он шёл уже более получаса, а просвета среди деревьев всё ещё не было видно. Алёша даже пожалел, что так углубился в лес. Но не поворачивать же теперь назад?..  Наконец что – то мелькнуло среди древесной зелёной массы. Это произошло так быстро, что Алёша не успел проследить взглядом за этим движением. В том, что это было движением, он не сомневался. Он ясно видел жёлтый и красный цвета. И теперь их не было. Алёша замедлил шаги, осмотрелся. Никого не было. Двинувшись дальше, он увидел сетчатый забор. За ним играли дети. Это были ещё совсем малыши. Наверно, одежда одного из них мелькнула перед ним. Он наблюдал. Их никто не ждёт. Они никому не нужны. Для чего их родили? И для чего они живут? Наверно, они ещё слишком малы, чтобы обо всём этом задумываться… Тем более что это слишком сложный вопрос даже для того, чтобы на него мог ответить и взрослый человек, а не ребёнок. Наверно, ради всего этого вокруг. Стояла тишина, лишь иногда нарушаемая, хлопаньем птичьих крыльев или падением сосновой шишки. Здесь было удивительно спокойно. Ощущение очень нравилось ему. Хотя он понимал, что большинство его сверстников, если бы он кому – то о нём рассказал, покрутили бы пальцем у виска. Им в их девятнадцать - двадцать лет хотелось совсем другого. Веселья, буйства эмоций, ярких жизненных красок. Он снова был одинок. Его мысли прервал тихий шорох, раздавшийся откуда – то сзади. Змея! Первой мыслью, резанувшей мозг было именно это. Алёша в страхе оглянулся. «Трус!» Никакой змеи не было поблизости. А он уже чуть в штаны не наложил. Но метрах в двух от него рос кустарник. Он подошёл поближе к густым зарослям, снова услышал шорох и на это раз увидел уже знакомое сочетание красного и жёлтого цветов. В листьях быстро мелькнул босоножек. Детский босоножек! А ну – ка! Кто там у нас? Он запустил туда руку и нащупал ребёнка. Тот старался от него спрятаться, уползая поглубже в заросли.

- Иди сюда!.. Кому говорю?

Из кустов молча появился мальчик. Ему было не больше четырёх – пяти лет. Он стоял опустив глаза. Вот кого Алёша мог не стесняться и кто сам стеснялся его.

- Тебя как зовут?

- Юра Коняшкин…  - Мальчик заметно картавил. Вдобавок он был светловолосым, голубоглазым, его пухлые розовые щёчки говорили о том, что со снабжением в детском учреждении всё в порядке. Всё это показалось забавным Алёше и вызвало у него улыбку, как бывало у него в моменты, когда он видел симпатичного щенка или котёнка.

- А как ты здесь очутился?

В ответ малыш не глядя ткнул пальчиком в сторону уже знакомого сетчатого забора.

- Ну я понял… Ты там живёшь! А здесь – то как оказался?

- Под забором пролез…  - Всё так же картаво пробормотал Юра. Только теперь Алексей обратил внимание на то, что футболка малыша несла на себе следы ползания по песку.

- А зачем?

- Просто так. Интересно. – Мальчуган пожал плечами, и на его мордочке первый раз за всё время их разговора появилась застенчивая улыбка.

- Ну, тебя надо обратно отвести. Тебя же там ищут, наверно?

- Ни – и – и…

- Не хочешь?

Малыш энергично помотал головкой, отчего его золотистые волосёнки окончательно растрепались.

- Почему?

- Надя ругаться будет.

Надей, как видно, звали его воспитательницу.

- Бьёт тебя?

- Ага.

От ответа в груди молодого человека немного защемило. Ему захотелось сделать что – то хорошее для этого малыша.

- Что же нам с тобой делать? А, маленький? – Ну не идти же ему воевать с какой – то неведомой Надей? Он присел на корточки и распахнул руки для объятия, поманив Юру к себе. – Иди сюда.

Алексей показался себе в этот миг удивительно взрослым. Юра нерешительно помялся, а потом всё – таки подошёл. Алексей обнял Юру. Это маленькое существо было средоточием нежности. У Алексея вдруг появилась непреодолимая потребность вобрать её в себя. Живо всплыла в памяти недавно прочитанная им статья из словаря. Он прижимал Юру к себе всё крепче, не замечая, что тот уткнулся лицом ему в грудь и ему нечем дышать. Юра уже пытался оттолкнуть Алёшу от себя. Но у него ничего не получалось. Тот был словно в каком – то всепоглощающем трансе. Юра, задыхаясь, всё сильнее бился в железных тисках его рук, придушенно скуля. Всё было бесполезно. Алёша ничего не чувствовал, словно кот, всё сильнее и сильнее сдавливающий лапами горло пойманной ласточки. В конце концов Юра затих. А Алексей, ослабив хватку, склонился к тоненькой шейке ребёнка и приник к ней ртом. Сначала он словно пытался присосаться к ней губами, а потом начал медленно жевать передними зубами белую кожицу. Она была такой бархатистой… Почувствовав вкус крови, он стал активнее и уже проделал настоящую рваную рану под нижней челюстью своей нечаянной жертвы. Он пил эту кровь, словно утоляя жажду. Он запускал в рану язык, словно стараясь проникнуть в глубину этого совсем ещё недавно живого существа.

Алексей словно впал в забытье. И пробуждение было весьма банальным и прозаичным. Он упал на колени. В голень ему воткнулась колючка акации. Алексей взвыл от боли, отпустил тело мальчика и наконец увидел, что сотворил. Он смотрел расширенными от ужаса глазами на маленький трупик с изуродованной шеей и не мог поверить им. Он не мог этого сделать. Никак! Вдруг послышались голоса. Люди! Чёрт! Сейчас все увидят, что он наделал. Тюрьма…  И вся жизнь под откос. И свой пединститут он уже не увидит. Куда бежать? В том, что нужно бежать, у него тогда не было ни малейшего сомнения. Голоса раздавались уже ближе. Кто – то шел по одной из многочисленных тропинок, протоптанных здесь. Видимо, ходили здесь часто. Кроме детского дома здесь была еще психиатрическая лечебница, а за ней стоял какой – то склад. Ещё дальше виднелась воинская часть. Так что люди в этом леске не были большой редкостью.  Он последний раз посмотрел на маленькое, а тут ещё вдобавок как – то странно сжавшееся тельце мальчика. На шейке у него зияла развороченная рана. Теперь она пугала его своей темнеющей глубиной. Это было ужасно! Алексей, неловко пригнувшись, побежал с места преступления. И уже в движении беглец услышал протяжный истошный женский вопль. «Уби –и – и – и – или!!!!!». Мальчика нашли. Это само по себе заставило его прибавить ходу. Он бежал, бежал… Хотя вскоре стал задыхаться и перешёл на шаг. Приближаясь к городу, Алексей сошёл с тропинки и присел на поваленное дерево. Что делать? Он совершил зверское преступление. Он убийца. Вдруг он поймал себя на мысли, что ему не жалко погибшего ребёнка. А он просто беспокоится о своей дальнейшей жизни. Какая жизнь? До самой старости жить с этим камнем на шее? Вот что требовало решения. Его мучило не осознание того, что он загубил малыша, а то, что он, всегда такой благопристойный, любимый сын своей мамочки, совершил то, что опустило его ниже всех его обидчиков - одноклассников, которых он считал будущими алкоголиками, морфинистами и завсегдатаями тюрем. Но никто из них не совершил того, что сделал он. Почему он был в этом настолько уверен? Они для этого слишком… Он долго не мог подобрать нужного слова. Наконец определение само легло на язык. Они все открытые. Да, они издевались над ним, не стесняясь его, да и учителей, родителей. А он совершил свой поступок исподтишка. Но ведь не со зла! Он не хотел убивать… Всё произошло как – то само собой. Он находил всё больше доводов, стараясь оправдаться перед собой. В нём боролись стыд и страх… Что ж? Он позже решит, что с этим делать. А сейчас нужно было поскорее уносить отсюда ноги. Наверно, уже совсем скоро здесь будут милиционеры с овчарками… Ему сразу вспомнились все приключенческие романы, в которых рассказывалось о погонях за грабителями, убийцами. Он всегда был на стороне служителей закона и втайне желал стать одним из них, хотя трезво осмысливая то, каким было его здоровье, понимал, что это несбыточная мечта. А тут он сам стал одним из тех, за кем гонятся, кого ищут. Это было гнусно. Он осмотрел себя. На рубашке было несколько размазанных капель крови Юры. Хотя какой он к чёрту Юра?! Теперь он просто кусок мяса! Всё из – за тебя, ублюдок… Тем не менее, он осматривал себя дальше.  Вроде бы всё… Даже удивительно, как он умудрился не залить всего себя кровью. Лицо! Что с лицом? Он ощупал подбородок, щёки. На кончиках пальцев остались засохшие красные крупинки. Он послюнил руку и тщательно вытерся. Можно было идти. Он вышел из леса и осмотрелся.  Никого не было. Но что он скажет маме о подозрительных пятнах на рубашке? Ничего. Он её просто выкинет. И нет проблемы. Он снова поймал себя на мысли, что мелочно думает только о том, как будет жить дальше. Он уже давно мог бы быть дома, но умышленно делал крюки по улицам, что спутать след, если по нему действительно пойдут собаки. Заходил в лужи. Шёл по оживлённой трассе, из – за чего даже чуть не попал под машину. Хотелось верить, что не зря. Наконец он был дома. Алексей своим ключом открыл дверь квартиры, стараясь, чтобы замок щёлкнул не слишком громко. Может, мама спит? Он вошёл и прислушался. Было тихо. Начинало вечереть. И лёгкие сумеречные тени прятались по углам.

- Ма – ам… -  Он позвал шёпотом, чтобы проверить свою догадку. В ответ ничего. Спит. Он чуть слышно прикрыл дверь, оставив щель, потому что знал: когда её начинаешь притягивать, она дико скрипит петлями. Хотя бы ради этого надо было удосужиться смазать петли машинным маслом. Он быстро снял с себя выпачканную рубашку и спрятал её в ящик письменного стола. Вместо неё надел другую. Он только это и успел сделать до того, как в дверях мелькнула мать. Сонно она махнула ему рукой.

- Уже здесь? Как погулял?

- Да нормально…

- Сейчас ужинать будем…  - Зевнув, она прошла на кухню, откуда вскоре раздалось характерное шкворчание.

«Пока всё нормально»… Он подбодрил сам себя. Хотя сам понимал, что в этой ситуации ничего нормального не было.

- Сынок, иди ужинать!.. – Приглашение было мягким, но безапелляционным. Это Алёша знал точно. Поэтому нужно было идти. Выдохнув, он пошёл. 

Ели молча. Хотя обычно они разговаривали о чём – нибудь. Мать первой нарушила молчание.

- Ты чего такой?

- Какой?

- Ну какой – то не такой… - Не сумев дать более точного определения, она охарактеризовала именно так. Она часто его так называла, потому что он часто был «не таким». – Кто – то тебе что – то сказал? Или обидели?

Она вглядывалась с тревогой в его глаза.

- Да нормальный я. Никто мне ничего не говорил!

- Ну я же чувствую!.. Что, у меня глаз нет?

- Я обычный!

- Ну не хочешь – не говори!

- Мам… Мне девятнадцать лет. В таком возрасте уже детей рожают!

- Ну рожай. И не повышай на меня голос! Сколько раз уже можно говорить?

- Я не повышал!

- Я слышала!

Алёша зло посмотрел на неё. Теперь она будет молчать в ответ на его обращения к ней. Хотя как раз сейчас эта ситуация его радовала тем, что теперь она будет демонстративно не обращать на сына внимания и делать вид, что он ей чужой. И можно немного расслабиться, не опасаясь лишних расспросов.

Каждый сам помыл за собой посуду. Обычно и за него, и за себя это делала мама, но когда они ссорились, она предоставляла ему возможность поухаживать за собой. Она ушла к себе в спальню, а он улёгся с книжкой на диван. Алексей взял какую – то машинально с полки. Но смысл печатных строк не укладывался в мозгу. Что там происходит? В лесу теперь, наверно, всё облазили в поисках убийцы. Алексей поёжился, невольно ожидая, что в дверь вот – вот раздастся стук. Что же? Теперь всю оставшуюся жизнь скрываться? Он ведь не уголовник какой – нибудь… Но преступление совершил. И очень жестокое. Он негодяй? Да, именно так. Но как уйти от этого? Даже если его не найдут, как с этим жить? Опять же в нём говорил эгоизм: как его могут считать преступником? Это было унизительно. Какой же выход? Ведь он всё – таки убил. Сдаться! Эта мысль была диаметрально противоположной всем тем, что у него появлялись раньше. Она была просто парадоксальной! Зачем тогда было бежать? Алексей решил дождаться утра. И уж тогда… Что будет тогда, он не мог себе представить. Сейчас, когда он был дома, было легко рассуждать. Но что будет, когда придёт пора выполнять принятое решение? Он уснул. Хотя перед этим долго не мог заставить себя расслабиться. Вставал, выходил на кухню, смотрел вниз: не подъехала ли милиция… Хотя чего он боится? Завтра он сам к ним пойдёт. Ведь пойдёт? Былой уверенности уже не было. Минутный порыв правдолюбия прошёл и осталось лишь тяжёлое чувство на душе. Он ложился и снова вставал. Начала болеть голова. И потом он всё – таки провалился даже не в сон, а в забытье. У него действительно было ощущение, что он проваливается в какую – то чёрную глубокую тьму.

Утро солнечными зайчиками, отражающимися от стёкол, забралось ему под веки. Голова болела ещё сильнее. Он был как варёная сосиска. О!.. Как плохо… И ведь это ещё не всё. Проснувшись, он не сразу подумал о том, что произошло вчера. Сегодняшнее утро уже не такое, каким было вчерашнее. И так, как было раньше, не будет уже никогда. С этим нужно было смириться. Ах… Чего ему не хватало для счастья в жизни? Девушки не было? Старые обиды покоя не давали? Но у него были книги. Скорее всего он стал бы учителем. И всё, наверно, наладилось бы. А что теперь? Тюрьма. Он должен сдаться. Алексей боялся своим хождением по квартире разбудить мать, чтобы та не задавала лишних вопросов и не остановила. Он не знал, как она отреагировала бы, узнав о случившемся. Да, это была ещё одна проблема. Он торопился. Но в то же время умышленно тянул время. Долго складывал постель, умывался, чистил зубы… Хотя уже совсем скоро вообще ни для кого не будет иметь значения, чистые ли у него зубы и воняет ли из рта. В первую очередь это не будет больше важным для него. Может, за такие вещи вообще расстреливают… Он оделся и застыл в прихожей. Наверно, это его последние минуты в этой квартире. От жалости к самому себе на глаза ему накатили слёзы. «А того малыша тебе не было жалко, тварь?»  Он прислушался. Из спальни матери в утренней тишине раздавалось мерное дыхание матери. Что будет с ней после того как?.. Он вообразил себе: она сидит дома, не зная, что и подумать о том, куда мог подеваться её сын, с которым она хоть и поссорилась, но который был, всё же, её единственным любимым сыном. И вдруг к ней заявляются сотрудники уголовного розыска. Они поднимаются к ним на третий этаж, шумно разговаривая о том, что делали на выходных. Для них это привычная работа. Хотя преступление уже вызвало в городе резонанс. Городок – то ма – ахонький, скорее посёлок, хоть и с пятиэтажками. Они громко стучат в двери своими здоровенными кулачищами. Мать, заспанная, открывает дверь.

- Гражданка Горшкова?

- Да… А что? Что – то с моим сыном? Его Алёшей зовут.

- Верно. Ваш сын преступник. Он совершил жестокое убийство маленького мальчика. И сегодня сдался милиции. Собирайтесь… Следователю нужны ваши показания!..

Они говорят спокойно и безучастно. Сказывается многолетняя привычка. И это вконец добивает мать. Она падает в обморок. Её приводят в чувства, дают выпить воды…

Да, наверно, всё будет именно так.  Хм… Не самые лучшие мысли, если надумал идти в гости к этим самым сотрудникам. Тогда все лишние думки к чёрту! Стараясь не шуметь, он вышел в подъезд. Куда идти? В их управление? Или рассказать всё первому же попавшемуся милиционеру? Нет, нужно идти. Чтобы всё точно задокументировали… Но зачем ему это?! Какая ему разница, как там это всё запишут. Он всё равно попадёт в тюрьму. Ведь не освобождают людей от ответственности за их преступления только потому, что они об этом рассказали. Иначе все убийцы, насильники, грабители гуляли бы сейчас на свободе… Тюрьма – это не самый худший вариант развития событий. Действительно. Он подумал об этом только сейчас. За убийство, да ещё и ребёнка, его вполне могли и расстрелять. Это не давало покоя. Так поступали с теми, кто совершал и менее тяжёлые преступления. Его могут убить? Это было ужасно. Он вдруг забыл о вчерашнем детдомовце и представил себя лежащим на холодном бетонном полу какого – то полутёмного подвала, истекающим кровью от полудюжины полученных ран. Над ним стоял его последний конвоир и палач с дымящимся пистолетом. По стене, у которой он только что стоял, стекали тонкие струйки крови. Пули прошили его насквозь и пригвоздили к ней, оставив такие отвратительные следы. Рядом были другие. Но они уже высохли и побурели. Их было много. Интересно, сколько жизней всяких недочеловеков там оборвалось? И он станет одним из них? Возможно. Вот теперь его настиг дикий ужас. Ему было страшно настолько, что он, переходя дорогу, чуть не попал под машину.

-Куда прёшь, дурило?! – Грозя кулаком, негодующий водитель высунулся чуть ли не по пояс из окна автомобиля. – Совсем глаз нет, что ли?

Но Алексей не слышал ругательств. Он еле дошёл до мостовой и тут же плюхнулся на вовремя подвернувшуюся скамью. Ноги словно сами подкосились.

- Сынок! А, сынок? Тебе плохо? – Ошалелыми глазами он посмотрел в сторону, откуда словно сквозь вату доносился голос. Это была пожилая женщина.

- Нет, благодарю вас. Со мной всё в порядке.

- Да где ж тут порядок – то? Я же вижу – тебе плохо. Голову напекло, наверно?

« Голову напекло… Вчера, наверно, именно это и произошло». - Он сорвался со скамьи и пошёл, чтобы просто избавиться от этих её увещеваний. Казалось, что она орёт ему прямо в ухо.

-Да куда же ты, мальчик?

«Опять мальчик!.. Сука! Тварь! Ты тут ещё…» Он выбирал самые грязные слова, какие только знал. Он  готов был вернуться и от беспричинной обиды разорвать тётку на куски. Он оглянулся. Но глаза застилали слёзы. Она так и осталась стоять на том же месте. Алёша побежал. Быстро выдохся. Поэтому забежав за угол дома, уже пошёл шагом. На эти несколько минут он как будто забыл куда шёл.  Сдаваться в милицию. Вот куда! Ноги сами несли его во двор между двумя пятиэтажками. Он брёл по нему. Там играли дети, ходили мамочки с колясками. Было шумно, весело. Его чуть не сбили с ног.

- Простите! – Рыжий вихрастый мальчуган извинился и побежал дальше, голося и сверкая босыми пятками. А следом за ним пронеслась ватага преследователей, потрясая разномастными автоматами, собранными из деревянных реек и гвоздей. Алексей вышел из двора на улицу. Сейчас он уже не знал, куда шёл.

Слёзы высохли. Он немного успокоился. Но мозг продолжал, как и раньше, сверлить вопрос. Что делать?  Вся его вчерашняя решимость испарилась. В конце концов… Ведь этот мальчик, которого он… В общем он никому не был нужен. А сам Алексей может прожить жизнь так, как нужно, принести пользу людям. Да, поступок совершил низкий. Но он постарается своими другими поступками, уже хорошими, его искупить… Всё равно ведь уже ничего не исправишь? Он придумывал всё больше оправданий свой слабой воле и в итоге пошёл домой. Появилась иллюзия спокойствия. Но к сожалению для него это было временно. Когда он открыл дверь, то услышал шум. Мать, судя по всему, затеяла большую стирку и теперь разбирал грязное бельё, сложенное стопками в ванной комнате. Шумела машина. Она издавала равномерное гудение. Воняло грязной водой. Алексей не любил стирки, уборки. Ему хотелось помочь матери. Но той не нравилось, как он это делает, и отказывалась от его помощи, предпочитая всё делать самостоятельно. Но потом всё же предъявляла претензии, говоря, что он не хочет принимать участия в домашней работе.

- Так, а где розовая рубашка?

Он промолчал, сделав вид, будто не слышал её.

- Ты глухой что ли?

- Что?

- Где розовая рубашка, в которой ты вчера был?

Это конец!..

- Не знаю…

- Что значит «не знаю»? – Он опустил глаза, не зная, что сказать.

- Сюда куда – то положил. Он с озабоченным видом начал рыться в корзине, куда они складывали то, что было предназначено к стирке.

- Не ври! – Он понимал, что после этой фразы матери терять ему было уже нечего. Ей всё и всегда нужно было знать. Она видела, что сын врёт. И оставить это без внимания не могла.

- А… Вспомнил. – Не зная, на что надеется, он пошёл к своему столу, достал рубашку. Скомкав её так, чтобы кровавые пятна были внутри, он отдал её матери в руки, хотя знал, что она имеет привычку всё осматривать, перед тем как начинать стирать. Алексей ушёл в комнату и сел на диван, чтобы не видеть того, что должно было произойти. Но мать пришла сама.

- Алё- ёша! – Он прекрасно знал эту интонацию её голоса, раздавшегося сейчас из ванной. Голос был излишне мягок и вкрадчив, не предвещая ему ничего хорошего.

- Так, это что такое? – Она тряхнула перед его физиономией рубашкой.

- Рубашка. – Он с наивным взглядом пожал плечами.

- А ну покажи морду! С кем ты подрался? – Она тронула его за подбородок. Мать любила его, и это грубое обращение было просто средством заставить его выложить то, что он по её мнению скрывал.

Алёша по ходу разговора решал, что ему лучше говорить. Наверно, было лучше всё – таки сказать, что побили. Так он и ответил.

- С кем? Когда? – Мать не понимала, в чём дело, но чувствовала, что он что – то скрывает. В такие моменты её напору позавидовал бы и следователь госбезопасности. В школе его частенько мутузили. И она привыкла, что он прячет свои синяки, ушибы. Сам он со своими обидчиками справиться не мог. Силы духа не хватало. Но и стеснялся того, что на воспитательные беседы с одноклассниками приходила мать. Но здесь было что – то другое… Конечно. Ведь он уже вчера ходил в другой рубашке. И у него не разбиты ни губы, ни нос. Она покрутила его голову, желая убедиться в том, что всё цело. Всё и было целым. Тогда получается…

- Чья это кровь?

Он молчал.

- Чья это кровь, скотина? – Она с силой хлестанула его по лицу рубашкой. Одна из пластмассовых пуговиц слегка оцарапала щёку и, оторвавшись, укатилась под кресло. Он проследил за ней взглядом  и только после этого почувствовал боль.

- Ай… Ты мне чуть глаз не выбила! – Он возмущённо смотрел на неё, держась пальцами за место удара.

- Что это за кровь?! – Она ударила снова, уже сверху. Но удар пришёлся как раз по темени, самому прочному месту головы. «Господи, хоть бы он не изнасиловал никого…» Тогда это было её единственным желанием. Она не знала, что ей предстоит узнать нечто более ужасное.

- Ты будешь говорить или нет?

- Нет.

- Ха! - Она всплеснула руками и вышла из прихожей. Он посмотрел ей вслед. Мать стояла перед телефоном, приложив трубку к уху. Набрав какой – то короткий номер, она обернулась к нему. Динамик давал громкий звук. Поэтому Алексей ясно услышал, как оттуда раздалось: «Милиция! Дежурный Дериглазов, слушаю вас».

- Хорошо…  - Упавшим голосом он согласился всё ей рассказать. Мать положила трубку.

- Ну!

- Я убил. – Это прозвучало глухо. Как будто уронили полено на сырую землю.

- Кого? – Было видно, что мать явно не ожидала такого ответа и была ошарашена услышанным.

- Человека. Детдомовского мальчика. Ему лет пять, наверно. Было.

Мать молча смотрела на него и пыталась осмыслить услышанное.

- Как это? – Ей казалось, что сын бредит. – Ты убил человека?! Зачем?

Её взгляд был растерянным, а голос незаметно для неё перешёл в шёпот. А сама она села на диван. Хотя если бы его не было сзади, то она просто упала бы на пол. Ноги у неё подкосились.

-Я не знаю, как это получилось…

- Ты что, сумасшедший? Не можешь себя контролировать? – Она сделала акцент на последнем слове. Хотя теперь уже сама начала терять контроль над собой. Мать вскочила и схватила его за грудки, начала трясти, затем отвесила несколько увесистых пощёчин. Рука у неё была тяжёлой. Но  Алёша их словно не заметил, несмотря на то, что было больно. – Отвечай, гадина! Что за мальчик? Где?

-Вчера. В лесу.

- Ой – ой – ой… Боже мой! Какой позор… Воспитала зверя на свою голову.

В этот момент он понял со всей ясностью, что никуда бы он не пошёл сдаваться. И ещё пожалел, что ему не хватает выдержки и умения складно врать. Если бы он обладал этими способностями, то не было бы этого разговора с матерью. И он продолжил бы жить как и раньше. В этот момент он понял и то, что теперь уже не воспринимает вчерашнее убийство как нечто из ряда вон выходящее. Его заботило только одно – собственная жизнь, комфортная жизнь, такая, какой она была вместе с матерью. Но теперь, при взгляде на мать, ему стало ясно, что по – старому уже ничего не будет, даже если его не найдут. Мать сейчас сама пыталась сориентироваться, по какому пути ей дальше идти. Ей было стыдно за своего сына перед самой собой. А ещё она боялась того, что людям в городе станет известно, кто убийца. Городишко был маленьким. И сейчас, наверно, уже все стоят на ушах. Ирина Васильевна бросилась к себе в комнату. Алёша опасался, что она может с собой что – то сделать, наглотаться таблеток, или ещё что – нибудь в таком духе. Он пошёл за ней. Но был встречен бурной атакой, сопровождающейся гнусными ругательствами. Мать так говорила с ним, только когда действительно была вне себя. Перед его носом захлопнулась дверь. Скрипнула кровать. Он услышал, что мать легла. Матерные слова сменил плач навзрыд. Она выла или мычала. Было трудно определить это каким – то одним точным словом. Затем всё стихло. Алёша стоял за дверью и прислушивался. Были слышны какие – то шорохи, свидетельствующие о том, что мать жива. Но потом мать легла и всё как – то странно стихло. «Может уснула?». Он попробовал приоткрыть дверь. Мать захлопнула её с силой. Но скрипя, она всё – таки поддалась под его нажимом.

- Закрой дверь! – Металл в голосе Ирины Васильевны не оставлял надежд. В тот момент Алёша словно забыл об убийстве. Он просто хотел помириться с матерью.

«Пусть полежит…» - он сказал это сам себе и на цыпочках отошёл от двери. От всей этой ситуации ему даже стало несколько легче. Теперь об этом знает не только он, но и мать. Ирина Васильевна словно сняла часть груза с его души. И хотя не было пока известно, что она будет делать, он всё равно был рад тому, что всё так получилось. Сам бы он не смог рассказать о своей тайне. Алексей лежал на диване с книжкой в руках. Он начал её вчера, но из – за столпотворения мешавшихся в голове мыслей не смог одолеть и пары страниц. Чехов! Ему нравился Чехов. Интересно, что бы сказал сам Антон Палыч, узнав, что его строки читает убийца? Впрочем, почему бы убийцам и не читать Чехова? Читать сейчас умеют все… Но убийца, да ещё малолетнего ребёнка…  Ему снова стало стыдно. Сам – то Чехов не убивал. Алексей часто занимался самоедством. Он устал от всех этих мыслей и отложил книгу. Его потянуло в сон. Видимо, сказывалась полубессонная ночь, а вдобавок и сильный стресс. Он задремал, откинувшись на подушку. А Чехов, казалось, укоризненно смотрел на него сквозь свои круглые очки с глянцевой, но уже потёртой обложки. Ему снилась какая – то фантасмогория. Мать упрекала его в том, что он прогрыз дыру в горле Юры Коняшкина. А сам Юра был словно не из плоти и крови, а из молочного шоколада. Но был жив, улыбался и смущённо хлопал длинными ресницами. Внутри него ничего не было – как действительно в надкушенной шоколадной фигурке. Только тонкая стеночка, которую потом оборачивают ярко раскрашенной фольгой. А вместо фольги у Юры была кожа. Алёша и сейчас чувствовал, какая она мягкая, бархатистая, слегка розоватая. Там ещё стояла воспитательница из детского дома, наверно, та самая Надя.

- Ну что мне теперь с ним делать? – Молодая девушка, симпатичной внешности, но с какими – холодными словно металлические пуговицы глазами, не глядя на мальчика, показывала в его сторону. – Как мне его теперь сдавать на склад, как отчитываться? Платите штраф!.. Я из – за вашей неаккуратности выговоры не хочу получать от начальства!..

Было непонятно, на какой склад должна она была его сдавать и где сидит тот самый привередливый завхоз. Но Алёша подумал, он уплатил бы любой штраф, лишь бы об этом больше никто не узнал. Потом всё будто расплылось. Он проснулся и с горечью понял, что всё это было только сном. Штрафом тут отделаться не получится, а Юра никогда и никому улыбаться уже не будет. И… Да, его самого ждёт тюрьма. От осознания этого в груди защемило сердце. Ему снова стало себя жаль. В нём опять какой – то волной вдруг поднялась тревога. Было тихо. И это безмолвие как раз и настораживало. Ощущение это усиливалось ещё и оттого, что небо вдруг потемнело. Наверно, где – то шёл дождь и постепенно приближался сюда. В комнате сразу стало как – то мрачно. Хотя было всего лишь двенадцать часов дня. Он проспал чуть больше полутора часов. А кажется, что пять минут. Но почему так тихо. Он прислушался. Тишину нарушало лишь тиканье часов. Почему – то было тяжело дышать. Наверно, просто воздух был слишком душным. Но грудь сдавливало, словно он лежал под толстым одеялом, на которое навалили кирпичей. Он подумал, что стоит снова попробовать заглянуть к матери. Зачем? Помириться? Ха – ха! Как будто ему снова десять лет и он просто плохо себя вёл. Сложно попросить прощения у матери за то, что ты убил человека.  Причём тут она? Хорошо бы попросить прощения у самого убитого. Но для этого нужно самому отправиться в мир иной. Самоубийство! Эта мысль тонким лезвием холода скользнула между лопаток. И теперь уже он не замечал духоты. А ведь и в самом деле, зачем ему жить? Кому он нужен кроме матери? Его никто не любит. Это было правдой. Но тут же в нём поднялся эгоистичный протест: «Ведь если я родился, значит должен жить! Змей и крыс тоже никто не любит, но они же для чего – то живут?!» Он не подумал о том, что Юра тоже родился для того, чтобы жить. А может и подумал вскользь, но быстро подавил эту мысль, не дав ей развиться. Его немного покоробило своё же собственное сравнение с животными, которых он сам считал мерзкими тварями, к которым не хочется даже прикасаться. Но пример был действительно хорош. Поэтому он успокоился. Нет! Он должен и будет жить. С этой мыслью он подошёл к комнате матери. Постояв перед дверью он снова прислушался. Немного мешало мерное гудение холодильника, стоявшего здесь же в прихожей. Но обычно даже при этом постороннем звуке и закрытой двери он слышал её дыхание. Но сейчас было тихо как в склепе. С каким – то неясным предчувствием он нажал на дверь. Она не поддалась. Алёша нажал посильнее и вошёл в комнату. Мать не дышала. Рядом на полу лежал пустой тюбик из – под снотворного. Подойдя ещё немного ближе, он увидел на полу небольшую бумажку. Это был листок, вырванный из записной книжки: «Сын! Я тебя люблю.  Очень сильно! Но жить рядом с убийцей, скрывать это я не могу. Твоя мама». Теперь он всё понял. Чёрт побери!!! Он проспал смерть своей матери. Она была ещё тёплой, но уже не дышала. «Но! Но… может ещё можно её откачать?!» Он побежал к телефону и вызвал «скорую помощь». Сам пытался делать искусственное дыхание. Всё было тщетно. Когда приехали медики, он уже совсем потерял голову, но даже в таком состоянии он не забыл спрятать записку матери в карман брюк. Это было как будто насмешкой самой судьбы. Свои последние строки в своей жизни мать написала ему. Перед тем, как наглотаться этой дряни. И в этих строках был упрёк. Это упрёк будет преследовать теперь его все отпущенные ему годы. Это он понимал ясно. И ведь он убил не только вчера. Сегодня он убил свою мать. Да, это он её убил. Ведь зная мать, он не мог не понимать, что жить с этим камнем в душе она будет не в силах. И кого теперь волнует, что он сделал вчера это с мальчиком бессознательно? Значит это уже было давно в нём. Урод! Какой же он гнусный урод!.. Он упал на колени, уткнувшись головой ей в грудь.

- Ма – ама!.. – Он взывал к ней, словно надеясь этим пробудить её от вечного сна. То, что именно вечным он был, констатировала врач, наконец приехавшая и сходу пощупавшая пульс.

- Ну может как – то по – другому можно проверить? Послушайте её. Или может ей зеркало ко рту поднести?..

Словно желая его успокоить, врач, уже пожилая женщина, которая много понимала в это жизни, сделала то, о чём он просил. Потом она встала.

- Мальчик, твоя мама умерла.  – Затем, уже обернувшись к фельдшеру, она дала указание ему. – Вадик, позвони в милицию. Там в прихожей телефон стоит. Видел?

Это казалось странным. Но Алёша сейчас не заметил, как она к нему обратилась. Это обращение сейчас он не воспринял как обидное. Сейчас он действительно чувствовал себя мальчиком. Он ещё ребёнок! Хотя ему же девятнадцать лет! Как это может быть? От досады он стукнул кулаком в стену. Звук был гулким. Боль резко отозвалась в чудом не сломанных пальцах. 

- Ну, ну… Тихо, тихо, малыш!.. – Врач обняла его за плечи. За годы работы медиком она умудрилась не очерстветь. И каждый подобный вызов забирал у неё часть сердца.

- Я не малыш! Мне уже девятнадцать лет!.. – Словно сам себе сказал Алёша.

- Да… Уже взрослый парень. Ну а родственники есть?

- Есть…

-Ну вот и звони им…

Алёша ничего не ответил. Задумавшись, он молча смотрел в окно. Тучи куда – то подевались, и в окно снова заглядывало яркое солнце. Ах… Мама уже не увидит этого солнца. А эта… сука… Заботливая! А как обыденно она сказала этому своему холую позвонить по их телефону… Кто им дал право? Он вдруг подумал о том, что ждёт его уже в ближайшее время. Сначала будут похороны. Затем – поминки. Он вспомнил, когда был на последних похоронах. Это было всего – то пару месяцев назад. Тогда умерла одна из дальних родственниц. Она была уже довольно – таки старой женщиной, намного старше матери. Глядя на восковое лицо покойницы, лежащей в простом деревянном гробу, обитом бордовой тканью, Алёша поймал себя на мысли, что он испытывал в тот момент радость. Он любил мать и иногда задумывался о том, что она уже в достаточно серьезном возрасте, что она болеет, и был рад тому, что находится на чужих похоронах. Беда снова обошла стороной. Ну а теперь это всё – таки случилось. Мир не рухнул. Но он понимал, что какая – то часть жизни навсегда ушла от него. Теперь уж точно ничего не будет так, как раньше.

Всё, что происходило потом, он плохо помнил. Это было как сон. Началась взрослая жизнь.

Виктор опять выпил. Нет, нельзя было сказать, что он сейчас пьян в дымину. Но запах перегара изо рта и неестественная весёлость… Алёну, которой уже до чёртиков надоело видеть его в таком состоянии, раздражало даже это. Она уже действительно не в силах была понять, что это просто порочный круг. Мухин пьёт от её непонимания. Чтобы просто отключить голову и не слышать того, что она ему будет говорить. Но это сейчас она укоряла его в пьянстве. Раньше были укоры по поводу недостаточно большой зарплаты, старой машины. Но самым главным, в чём она его обвиняла, была принципиальность. Мухин был честным, он не сотрудничал с сильными мира сего. До Алёны просто не доходило, почему нельзя просто закрыть на некоторые вещи глаза. Виктор не брал взяток от высоких чинов, которые пытались таким нехитрым способом отмазать своих сынков, изнасиловавших девчонку в ночном клубе или сбивших пешехода, гоняя по городу без правил. Он не был моралистом, а просто старался хорошо делать свою работу, хотя иногда ему очень мешали в этом. Мухин был неудобным человеком. И он оказался между двумя огнями. С одной стороны его донимал Потапенко, которому на него жаловались обиженные злосчастным следователем. А с другой – была жена. Напряжение не отпускало, он нигде не мог расслабиться. Они жили в этом городе уже больше десяти лет. И эта война на два фронта началась почти сразу после переезда из Питера. Но он держался. Держался даже тогда, когда понизили в звании. Но всё больше претензий было от Алёны. Шуба, новая стиральная машина, путёвка в Турцию. Ей хотелось всего, сразу и побольше. Ей было без разницы, каким образом всё это можно было получить. Хотя не совсем. Она ведь тоже пыталась воздействовать на него в том же ключе, что и Потапенко. Тот пытался найти подход к Мухину через неё, дарил цветы, конфеты. Подобное отношение начальника к подчинённому было не типичным. Просто он понимал, что Мухин – единственный толковый следователь во всём районе. Почему он не поменял профессию? Виктор задавал себе этот вопрос не единожды. Но ответ даже не приходилось искать. Он ничего другого не умел. Почему не уехал обратно в Питер или ещё куда – нибудь? Ведь можно было даже перевестись. Сначала дело было в Олесе. Потом это стало привычкой. Ему стало страшно что – то менять. А вдруг где – то там ещё хуже? Да и переезд… Жена, ребёнок… Хотя в последние годы сама Алёна была уже и не против уехать из этой дыры, как она называла Кубанск. Наверно, это было просто слабостью духа. И наконец он начал пить. Это было не похоже на него. Но после тридцати пяти в нём как будто что – то сломалось. То, что заставляло его держать спину прямо. При нём остался его аналитический ум. И всё. Сначала он пил только по выходным. И на службе ничего не замечали. Но потом боязнь быть уволенным перестала его волновать. В ящике его стола всегда лежала начатая бутылка. На первый взгляд было удивительным, что Потапенко терпел все его выходки. Но Мухин был его собственным Шерлоком Холмсом. А со своими обиженными Мухиным друзьями он мог всегда договориться. Ведь всё равно принимались нужные им решения. Ну а этот ненормальный следачок… Это ведь такая мелочь. Пусть живёт. Дальше района всё равно никуда никакая информация не уйдёт. С Алёной было несколько сложнее. Она была не тем человеком, с которым можно было сесть и поговорить по душам. Её должны были понимать. Но сама она до этого не снисходила. Хотя именно это и могло бы стать для Виктора спасением. Мухин пил, устраивал скандалы. Алёна пыталась с этим бороться. Для этого у неё были свои способы. Но ей невдомёк было, что они только вредят. Она могла только поучать и упрекать. Снова и снова, снова и снова… Но это вызвало обратный эффект. Мухин имел спокойный характер. Но алкоголь пробуждал в нём агрессию. Он не кидался на всех с ножом. Не стрелял из пистолета по кошкам. Но в такие моменты с ним нужно было во всём соглашаться. Он становился шумным, старался кому – то что – то доказать. Алёне это было противно. Она была в своём уже достаточно зрелом возрасте ребёнком в душе и слишком эгоистична, чтобы относиться с пониманием к чьим – то слабостям. И всё же несколько лет, пока Мухин спивался, она терпела. До последнего скандала. И Алёна решила поздравить подругу с днём рождения. Наталья - так её звали – приглашала её вместе с Мухиным, но тот, как всегда, задержался на службе. Олеся осталась одна дома. И когда Мухин, придя домой, увидел, что жены нет дома – это в десять часов вечера – то – в нём заговорил Отелло. Он сидел и ждал на скамье у их подъезда. Звонок жене его раздраконил ещё больше. В динамике были слышны смех, мужской голос. «Ах ты ж сука…».

- Ты где?

- Витя, я скоро приду.

- Ну – ну… - Он услышал, как на другом конце провода положили трубку.

Жена действительно скоро пришла. Её пошёл проводить муж той самой подруги.

- О… Да мы не в одиночестве гуляем. – Мухин подошёл к жене и её провожатому и дыхнул им в лицо сивушными парами.

- Фу – у… Ну как всегда бухой… Не начинай. – Потом она обернулась к Николаю, который довёл её до подъезда. – Спасибо, Коль! Тут я уж сама…

- Алёнка, помощь не нужна? – Та в ответ помотала головой и зашла в подъезд.

- Ах, Алёнка…  - Прищурившись, Мухин пробубнил это и повернулся в сторону Николая, чтобы выразить ему своё неудовольствие по этому поводу. Но тот уже ушёл. Повернувшись в другую сторону, он увидел, что и Алёны нет. Он поднялся следом за ней и начал пинать дверь их квартиры. Но Алёна, испугавшись, что он захочет её избить, не открыла.

- Витя, успокойся! Проветрись, протрезвей.– Только это услышал из щели, которую давала дверная цепочка.

- Ах проветриться? Ты меня в собственную квартиру не пускаешь? Ла – адно… - Он последний раз гулко ударил дверь – так, что в её тонком металле осталась вмятина от каблука и с решимостью пьяницы начал спускаться вниз. Оказавшись во дворе, он задрал голову вверх и заорал во всю глотку: «Я этому козлу твоему ножки – то сейчас переломаю».

Он вспомнил Николая и где тот живёт. С Наташкой. Тут и недалеко совсем. Всё произошло быстро. Мухин заявился в полный дом гостей и сходу начал оскорблять хозяина. Николай терпел, но потом всё – таки врезал пьяному по челюсти. Это сработало, и Мухин убрался восвояси.А на следующий день Алёна попросила мужа уйти из семьи. Это было для него подобно смерти.

Алексей Петрович сидел в библиотеке за изучением анатомического атласа. Он рассматривал расположение органов, костей, мышц в человеческом организме. Горшков привык ко всему подходить обстоятельно. И даже резать человека он не мог просто так. Ему нужно было знать, как всё работает в человеке. Ему было интересно, как крепились мышцы. Он мог просто найти всю эту информацию в Интернете. Но у него быстро уставали глаза от свечения монитора домашнего компьютера. Да и рассмотреть всё на большом листе бумаги можно было лучше. Хотя он и сам не знал, зачем ему эти знания. Отрезать кусок мяса у человека можно точно так же, как и у коровы или свиньи. Атлас был старым, и все названия здесь были на латинице. Он учил этот умерший язык. Ещё в институте. Но уже успел давно его забыть. Со времени учёбы в институте прошло уже больше сорока лет. Больше сорока лет прошло с того дня, когда он первый раз убил. Если быть точным, то уже сорок пять лет. Но того мальчика он будет помнить, наверно, до самого своего конца. Это удивляло его самого, потому что в прошлом году он снова начал убивать. На его счету было уже одиннадцать человек. Он их похищал, а потом съедал… по частям. Но если первое убийство он совершил словно в некоем забытьи, то к этим, спустя столько лет, он подошёл вполне осознанно. Мысль о том, что питаясь плотью и кровью других людей можно продлить себе жизнь, появилась у него внезапно, но была чёткой и казалась незыблемой, не требующей доказательств. Не было у него и мук совести, хотя это его и удивило, поскольку он отличался изрядной долей самоедства. Уже на следующий день он вышел на охоту. Первой жертвой стала девушка. Казалось, что это было так давно… А ведь прошли всего около года. Просто после той первой охоты было много впечатлений… и новые жертвы.    

Будильник зазвонил бессовестно рано и громко. Голова раскалывалась после вчерашней попойки. Да, поспать пришлось не слишком долго. Сосед, старый алкоголик, Ерофеич ушёл от Мухина уже в третьем часу ночи. Виктор понимал, что выживший из ума маразматик – не лучшая компания. Но всё равно был рад, когда пенсионер приходил. Дверь у Мухина всегда была открыта. К следователю, да ещё с правом на ношение оружия, навряд ли кто – то сунулся бы не с благими намерениями просто так. Да и Виктору было всё равно. Жизнью он не дорожил, а богатств грабители не смогли бы найти в его съёмной квартире при всём желании. Поэтому Ерофеич сам входил в квартиру и отправлялся на кухню. Если Мухин не спал, то застать чаще всего его можно было именно там, уставившимся в старенький телевизор. Ему были абсолютно не интересны ни новости, ни тем более боевики, ни прочая муть, которую крутят вечерами. Но ему просто нечем больше было себя занять. И если в такой момент появлялся Ерофеич, то это было немалой удачей для обоих. Ерофеич получал бесплатную порцию алкоголя и собеседника, который на всё согласно кивал, что немаловажно в беседах, одурманенных винным духом. А Мухин, слушая пьяный бред соседа, имел возможность отвлечься от своих горьких дум о семье, которой стал не нужен. Вчера вечером всё прошло по традиционной схеме. Ерофеич пришёл, с многозначительным видом щёлкнул себя пальцем по горлу. Мухин согласно кивнул и вытащил из бумажника несколько банкнот, достаточных для покупки в соседнем магазине пары бутылок водки и незамысловатой закуски. Особым плюсом в таких добрососедских отношениях Ерофеич видел то, что Мухин, не задумываясь о ценах, предпочитал хороший алкоголь.

На бутылке вчерашней водки было чётко указано, что она «мягкая»… Вполне может быть… Но голова сейчас утром болела после неё совсем уж немилосердно. Да, у этих торгашей, видимо, свои понятия о мягкости… Может, пойло вообще было палёным?.. Это было бы обидно за такие деньги. Впрочем, какая разница? Ему на себя плевать. Вот только голова бы не болела…Он поднял своё большое тело с постели. При немалом росте он был жутко худым. Сказывался холостяцкий образ жизни. Уж хоть и были у него с Алёной, бывшей, весьма непростые отношения, но он всегда был накормлен. Теперь же… После ухода из семьи он всё перехватывал на бегу. Удивительно,  почему эти перекусы в дешёвеньких кафе и регулярные алкогольные возлияния ещё не стали причиной язвы или чего похуже. Хотя кто знает? Медкомиссию он проходил ещё в прошлом году.

Приглаживая на ходу свои светлые волосы, которые после пьяного сна больше напоминали пук соломы, Виктор прошёл на кухню. Пошарив рукой, он нащупал на столе полупустой блистер «цитрамона». Здесь же лежал и «алкозельцер» - вот за что нужно бы сказать спасибо миру науки. Напившись препаратов и постояв пару минут под холодным душем, Мухин вскоре почувствовал некоторое облегчение.

Нужно было поторапливаться. Потапенко, начальник отдела, не любил опозданий. Конечно, в отдельных случаях Мухин мог и послать своего руководителя куда подальше. Но, надо всё – таки отдать ему должное, делал это исключительно по уважительным поводам. Во всяком случае с его точки зрения. Так что хотя бы совесть была чиста. И Потапенко не просил его написать заявление об увольнении. Просто потому, что Мухин был единственным следователем в его подчинении, реально понимающим, что и как нужно делать. Сам начальник был вынужден обращаться к нему за помощью. Показатели раскрываемости были в норме. Только благодаря ему, следователю Мухину. Это всё, что волновало Потапенко. Чего ж скрывать? Иначе он сам лишился бы работы. Хотя что вообще может вызвать затруднение у следователя в этой дыре? На память Мухину приходили лишь несколько случаев, когда ему действительно приходилось поломать голову в поисках преступников. И это притом, что ему всегда дают самые сложные дела. Но, тем не менее, сейчас ему ссориться с Потапенко не хотелось. Служба – есть служба.

Машинально водя расчёской по волосам перед зеркалом, Мухин рассматривал собственное отражение. Ничего особенно приятного видеть не приходилось. Бледная кожа… Хорошо то, что ещё не красная с прожилками. Алкоголь ещё найдёт себе место для работы. Мухин полностью осознавал свою зависимость. Она была настоящей, и побороть её он не мог. Во всяком случае сейчас, когда он остался один на один с собой. Он размышлял об этом спокойно, как о чём – то постороннем. И вообще об этом всё можно подумать и вечером на пару с Ерофеичем… Мухин вышел из квартиры и спустился во двор к машине. Серебристая «девятка» знавала и лучшие дни, когда он за ней ухаживал. Но… Это было уже давно. В семейной жизни. В прошлой жизни, если выразиться точнее…

Виктор ещё не знал, как проведёт этот день. Возможно, сегодня поедут на обследование место какой – нибудь пьяной драки или разборок националистов с кавказцами, благополучно завершившимися чьим – нибудь смертоубийством. Ну хоть что – то интересное. Будет на что отвлечься… А может, просидит весь день у себя в управлении. Он быстро доехал.

Мухин, несмотря на весь свой образ жизни, каким – то непостижимым для всех образом умудрился сохранить трезвость ума, его цепкость и прочие качества, нужные человеку его профессии. И ещё он умел наблюдать – глазами, ушами… Это качество привил ему его ещё первый наставник в самом начале службы. И, наверно, вытравить его не мог никакой, даже самый крепкий, всё разлагающий алкоголь.

И, проходя через коридор, Виктор услышал разговор двух женщин средних лет, видимо ожидавших вызова к кому - то.

- Да Петровна извелась уже совсем… Андрюшка её никогда не чудил. Из школы всегда вовремя приходил. А тут пропал. Ну как третьи сутки пошли, она, бедная, совсем слегла…

- Ну понятное дело… Жалко мать. Ну а что сделаешь? – Шёпотом, но таким, что слышно было и Мухину, она добавила. – На органы забрали, наверно… А что? Ребёнок здоровенький…

- Что творится… Так ведь он уже не первый пропал.

- Да?

- Так в том – то и дело… Пропадают в основном дети, подростки. Говорят, объявилась банда целая. «Чёрные трансплантологи»…

- Не слышала…

- Да что ж они вам в новостях об этом расскажут?.. Ага… Держите карман шире! Сделать – то ничего не могут. Только проституток крышевать мастера, да деньги лопатой грести… Твари толстопузые. А тут на улицу с внуком выйти страшно. 

«Слава Богу, я не толстопузый»… - мысль мелькнула у Мухина в голове и заставила его легонько улыбнуться. Но подумал он в тот момент о другом. Если об этом уже судачат, значит, дело разрастается, а люди продолжают пропадать. Странно, почему до сих пор следственный комитет до сих пор ещё не занялся этим делом… Это было бы даже интересно.

Мухин вошёл в приёмную Потапенко.

- Наташка, планёрка началась? – молодая секретарша начальника посмотрела на него как на нечто, не слишком занятное.

- Да, уже все пришли.

Он постучал в дверь и вошёл в большой кабинет Потапенко.

- А… Вот и наш стахановец. Опаздываете, товарищ Мухин!.. Опаздываете… - Тон был официальным. Но вдруг его сменил более простой. – Побрился бы хоть, Витька…

Без подколов и придирок Потапенко обойтись был не в состоянии. Но… Уже по одному изменению обращения Мухин сумел понять: начальнику от него что – то нужно. Иначе бы небожитель не снизошёл бы к нему, простому рабу, со своего царского трона. Неужели он хочет ему поручить какое – то дело, которому не может дать ума сам? Пропажи людей? Как знать, как знать?..

- Итак, товарищи офицеры! Многие из вас, я думаю, слышали о том, что в городе пропадают люди…

«Да неужели… То самое дело!» - Мухин мысленно похвалил себя за проницательность.

- Конечно, половина из того, что болтают в народе, обычная ерунда. Тут вам и инопланетяне, и волки, утаскивающие людей в лес словно баранов из отары… Но… Люди действительно пропадают. На лицо пропажа уже восьми человек. Причём, это только те, о ком беспокоятся родственники… Восемь заявлений! И это всего за несколько месяцев… Согласитесь. Мы не Питер, не Москва… Что – то многовато для нашего города.     

Потапенко рассказал о деле. На это у него ушло не больше пары минут. Говорить ему, в общем – то, было и не о чем. Люди просто пропадали. Без причин и следов. И всё.

- Ну я тут не просто так разглагольствую… Эти дела объединены в одно… И уже оно передано нам как особо важное… Какие мысли по этому поводу, товарищи офицеры?

- Хреновые… - Раздалось со стороны Мухина.

- Мухин, соблюдайте субординацию… да и правила приличия пока никто не отменял. – Потапенко цыкнул с грустной миной на лице. – Ну, вот раз вы всё понимаете, то вам, как говорится и карты в руки.

Начальник передал ему папку с делом. Она была беспощадно тонкой – не было совершенно никакой толковой информации.

- Служу России! – Мухин привстал, отдал честь и демонстративно щёлкнул каблуками.

- Вит – тя… Ну сколько можно ёрничать? Взрослый мужик… А всё детство в жопе играет. Тем более что сейчас не до шуточек. Дело – то серьёзное.

Да, дело действительно было серьёзным. Уж с этим Мухин спорить бы не стал. Он согласно кивнул.

- Ну так что? Какие ещё у кого мысли – то?

- Опросить родственников…

- Проверить связи, может удастся найти что – то общее у пропавших…

Раздалось несколько голосов с разных сторон.

- О! – Потапенко удовлетворённо поднял указательный палец вверх и скосил глаза на Мухина. – Слышал? Люди конструктивно соображают, думают… Да только уже проверяли и опрашивали. А общее у них только то, что они куда – то подевались. Ладно, все свободны. Ты, Мухин, останься. – Потапенко в разговоре с Мухиным часто менял стиль обращения: то он был сугубо назидательно - официальным, то распекающим, а сейчас стал мягким и свойским. Значит, будет разговор по душам.

- Ну что скажешь, Витя?

Мухин помолчал несколько секунд.

- Сложно с ходу что – то конкретное сказать…

- А ты не с ходу. Ты подумай.

- Слышал, как тут бабы в приёмной о «чёрных врачах» чесали языками… Может и правда. Но откуда? Маньячина какой – нибудь? Ну не знаю… Что ещё может быть? пропадают они не сами по себе. Походить надо, поговорить, послушать.

- А ты узнай, Витя, узнай… Скажу тебе по секрету… - Потапенко оглянулся, словно опасаясь чужих ушей. Дело уже на контроле у губернатора. И если мы не отыщем того или тех, кто это делает… Боюсь даже представить, что будет. Ну, мы с тобой тут точно работать не будем.

«Ха! Нашёл чем пугать! Конечно, тебя турнут от кормушки! И дачу, и все квартиры отберут… даже на жену оформленные…». Эта мысль быстро пронеслась у него в голове. Она, видимо, была настолько явной, что Потапенко разглядел её след в глазах и лёгком изгибе губ Мухина. Мухин считал, что ему – то уж бояться нечего. Выгонят – так выгонят. А прикрывать задницу начальника ему хотелось меньше всего. О важности дела он как – то не задумывался. За годы службы в следственном комитете сердце его загрубело и привыкло к чужой боли. Тем более что часто он жертв преступлений считал самих виноватыми в том, что с ними случилось. Но всего этого он, конечно, полковнику не сказал.

- Я постараюсь, Петрович.

- Ну вот и славно. Ты ж пойми, Витя… Это не просто дело. Если мы их накроем… То… - Потапенко многозначительно помолчал, давая понять о всех благах, которые светят им если, дело будет распутано. – Ну а если нет, то страшно даже подумать, что будет. Сам видишь, уже бабы в очередях судачат об этом. Если так дальше пойдёт, мы на всю страну прогремим. Интернет сейчас хуже досужей бабы.

Они попрощались, и Мухин вышел.

Закрыв дверь, он не мог видеть, с каким облегчением вздохнул начальник, вытерев свою блестевшую капельками пота лысину. Напряжение спало. Потапенко знал: поручив дело Мухину, он наполовину проблему уже решил. Майор хоть и алкоголик, но следак отменный.

У самого же Виктора мысли были прямо противоположными. Он понимал страх шефа, чувствовал его зависимость от себя. Поэтому мыслей проявлять служебное рвение у него не было. 

Мухина, конечно, нельзя было бы назвать эгоистом. Во всяком случае раньше. Но после развода, потери связи с дочерью ему всё опротивело. К тому же он видел, что на службе его просто используют, потому что он умеет делать то, на что у самого Потапенко попросту мозгов не хватает. И ещё он часто считал самих жертв преступлений виновными в своих бедах. Ну например… Этот гопник… Как его?.. А! Вспомнил! Кисельников! Напал в подъезде на соседа… Горчинского. А тот оказался бывшим боксёром, сломал ему челюсть и несколько рёбер… То есть превысил пределы необходимой самообороны. Теперь, может быть, отсидит пару лет. Он же боксё – ёр… Да уж… Правосудие… Действительно, система российского правосудия нравилась ему с каждым годом всё меньше, раздражали её несовершенство и порой дикие ошибки авторов всех этих кодексов, мать их… Мухин понимал, что служба ему не нравится. И не мог понять, почему до сих пор не бросил её. Наверно, это просто привычка… Да и навряд ли с его нынешним настроением ему вообще хоть что – то может принести удовлетворение… Алкоголь был единственным средством… не решить проблему, но хотя бы забыть о них на время. Но он создавал новые. Это Виктор тоже понимал. С такими мыслями он шагал по коридору, держа в руках папку, полученную от Потапенко. Он посмотрел на неё. Они пропадают… эти люди. Интересно, живы ли они ещё…

Оказавшись один у себя в кабинете, Мухин позволил себе расслабиться. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Затылок всё ещё ломило. Проклятое пойло! Господи Боже…»Зачем я только пью?! В башку будто бур вкручивают…» В этот момент он готов  отпилить часть своей головы и выкинуть её на помойку. Ту часть, которая нестерпимо болела. Может быть, от этого была бы польза и другого толка. Вместе с мозгами он бы избавился от дурных мыслей. Не было бы всех этих переживаний. Как жаль, что это всё только бесплодные мечты… «Я больше не могу пить…» - такая мысль появлялась у него каждое утро после их грандиозных попоек с Ерофеичем. В последнее время он пил только с соседом. Но к вечеру боль постепенно проходила, голова прояснялась и он снова готов был влить в себя очередную порцию жидкого огня. Сейчас он тоже знал, что всё повторится по заведённому порядку. Поэтому нужно просто подождать немного… и выпить таблеточку цитрамона. К создателю этого допотопного препарата Виктор испытывал неподдельное чувство огромной благодарности. Цитрамон – его друг номер один в подобных ситуациях. Он выпил, наверно, не одну сотню таблеток за годы пьянства. Пить – то начал, ещё будучи женатым…

Надо было заниматься делом. Он принял обезболивающее, выдохнул и развязал тесёмки папки. Так… Заявления протоколы допросов… Вот, пожалуйста… Подросток пятнадцати лет не вернулся домой с занятий на спортплощадке. Женщина двадцати девяти лет добиралась из кинотеатра к пожилой матери и по пути куда – то испарилась… Студент профтехучилища двадцати одного года вышел в магазин из общежития и не вернулся. Действительно, между ними нет ничего общего. В этом Потапенко прав. Но что это даёт? Пока непонятно. Интересно, как у них со здоровьем было, если всёрьёз принять версию о «чёрных врачах»?.. Надо будет поднять сведения об этом в городской больнице. А что, если их воруют для кирпичных заводов в Дагестане? Навряд ли… в подтверждение этого ему попался протокол допроса матери пропавшего девятилетнего ребёнка. Кому нужен малолетний пацан? Толку от него на тяжёлом производстве всё равно никакого… Оставалась ещё одна версия, в которую ему верилось тоже с трудом просто потому, что всё происходило в глубокой провинции. Это мог быть маньяк. Но кто он? Псих, сбежавший из больницы? Может быть. Насильник, убивающий своих жертв? Тоже маловероятно… Эти обычно выбирают узкую специализацию. Охотники за женщинами. Педофилы… Но здесь совершенно разные люди! Чёрт побери! Если это маньяк, то что он с ними делает? Вопрос пока остался открытым. Мухин размышлял.

Мухин в задумчивости подрулил к подъезду пятиэтажки, где жили жена и дочь. Он знал, что приблизительно в это время возвращается с работы Алёна. Почему – то её не было – свет в окнах квартиры не горел. Он ждал уже чуть больше двадцати минут… Может уже прошла или где – то задержалась?.. Но последнее было не свойственно бывшей супруге. Она могла «погулять», но делала это аккуратно. Виктор даже не видел её нынешнего ухажёра. Ну а в том, что таковой имелся, сомневаться не приходилось. Алёна была слишком эгоистична по своей натуре для того, чтобы отказывать себе в маленьких плотских удовольствиях и уж тем более - просто знаках внимания. Мухин убедился в этом на себе и не один раз.

Вот и она… Зашла в магазин. В руках были пакеты с продуктами. А плечом она прижимала мобильный телефон к уху. Всё такая же красивая… зараза. Не та, что двадцать лет назад, когда у них всё только начиналось. Её красота стала более зрелой. Как роза, бутон которой распустился. Ветерок легонько теребил её золотистые волосы. Каблучки цокали по асфальт... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7