ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Жены и дети царя Ивана Грозного

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Про Кота

Автор иконка Андрей Штин
Стоит почитать Рыжик

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать ГРИМАСЫ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Автор иконка Сандра Сонер
Стоит почитать Самый первый

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Александр Кузнецов
Стоит почитать Памяти Майкопской бригады...

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Любившая мыслить экзистенциально

Автор иконка Владимир Котиков
Стоит почитать Ода матери

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать О тех, кто расстались, но не могут забыт...

Автор иконка Сергей Прилуцкий
Стоит почитать От добрых дел и мир прекрасней

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Ищу я женщину, которая ушла из сна!
Просмотры:  255       Лайки:  0
Автор Nikola Kuts

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




ВИЗЖАЛИ СКРЕПЫ


Николай Боровко Николай Боровко Жанр прозы:

Жанр прозы Критика
844 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
«Ураган таки сорвал крышу, визжали скрепы, гвозди вылетали…» Формально, конкретно это – о намерении Керенского больше не церемониться с коллегами по кабинету министров. Но ослепительная яркость этого обобщения явно относится ко всему революционному процессу марта 1917 года и во многом – к последующим событиям. Пастернак в «Докторе Живаго» применил ту же метафору – с России сорвало крышу, и мы оказались бродягами под открытым небом. Но красочная детализация этой метафоры Солженицыным впечатляет значительно больше. Скрепы, именно визжали

  ВИЗЖАЛИ СКРЕПЫ:

 

КРЫЛАТАЯ РАДОСТЬ НА ТВЁРДОЙ ОСНОВЕ СВОБОДЫ

 

(А.И.СОЛЖЕНИЦЫН «КРАСНОЕ КОЛЕСО»)

 

 

 

        Божья истина – как правда-матушка знакомой сказки. Выезжало семеро братьев на неё посмотреть и увидели с семи концов, с семи сторон, и, воротясь, рассказывали по-разному: кто называл её горою, кто лесом, кто людным городом. И за неправду били друг друга мечами булатными, все легли до единого, и умирая – сыновьям наказывали биться до смерти ж … А видели-то все одну и ту же праду, а не смотрели хорошо.        (А.И.Солженицын «Октябрь  1916»)

 

 

 

ТЫСЯЧИ ПРАВД

 

Профессор Горностаев: «Дорогой друг! Сколько люди придумали правд? Тысячи! И когда из тысяч маленьких правд  хотят сложить одну большую, это всё равно, что из тысяч крыс  сложить одного слона.    К.Тренёв  «Любовь Яровая»

 

        В.Вересаев упоминает, что Тренёв для своего профессора Горностаева взял многое у реального исторического лица генерала Н.А.Маркса и его злоключений в Гражданскую войну. Солженицын (далее ссылки на «Красное колесо» даю указанием тома 30-томника и страниц; в данном случае – 13:375; а эпиграф про народную сказку – 9:65)  упоминает генерала Маркса в «Марте 1917»: одесские газеты  сообщили, что начальник штаба округа генерал Маркс преподнёс красную розу одесской печати от «свободной армии». Возможно реальный Н.А.Маркс действительно говорил нечто подобное моей цитате из Тренёва. Возможно также, что Солженицын собирался в дальнейшем, когда дело дошло бы до 1919 – 1920 годов, вернуться к этому удивительному человеку с его необычайной судьбой в революции. 

 

*

 

      Вот и пишет Солженицын об этих «тысячах правд», об их столкновениях, начиная, конечно, с трагической, «столетней дуэли общества и трона» (А.И.Солженицын «Размышления над Февральской революцией»). Об удивительной эволюции, а то и о скачкообразном изменении этих «правд» (то, что считал правдой вчера, завтра, возможно, назову заблуждением, и наоборот). О том, как явная ложь нагло прикидывается правдой. Как правду во имя какой-то своей жалкой корысти бесстыдно клеймят «ложью». Загоняют правду в тёмный угол, затаптывают.

 

        Тётки Аглая и Агнесса Мартыновны пытаются вдохновить племянницу Веронику и её подругу Ликоню (её полное имя – Еликонида) великой, как им кажется, правдой «Народной воли». С восторгом цитируют Ф.Сологуба: «Славьте, други, славьте братья, / Разрушенья вольный мир» (из стихотворения ноября 1905 года). Веронику им удалось убедить, 1917 год она встречает агитатором в рабочем кружке крайне левого толка. А Ликоня упорно сопротивляется, цитирует в ответ «Выбор» Н.Гумилёва (1909): «Созидающий башню сорвётся, / Будет страшен стремительный лёт, / И на дне мирового колодца/ Он безумье своё проклянёт». И оттуда же «Разрушающий будет раздавлен, / Опрокинут обломками плит». Этой её цитатой завершается глава (8: 61-63). Предостерегающий релятивизм Гумилёва помог Ликоне устоять в этом диспуте, она осталась вне политики (может быть, - вне заразы обезьяней  политизированности: примитивной, поспешной, поверхностной, нерассуждающей и разрушительной).

 

*

 

      А название своего очерка я взял из телеграммы Ллойд-Джорджа князю Львову 11 марта 1917 года (14: 113): «Русский народ связал свою судьбу с твёрдой основой свободы … Великая война является войной за народоправство».  Уметь бы договариваться: свобода «от чего», «для чего» и в каких же границах - не беспредельная же, в самом деле? Контекст очень часто у Солженицына делает цитаты убийственно ядовитыми и беспощадно разоблачительными.

 

        Я добавил в заголовке лишь цветистую «крылатую радость» из обращения московских адвокатов к народу и войскам (14: 480). По их представлениям «крылатой радости» всеобщего праздника свободы противостоят лишь жалкие обыватели со своими мелкими обидами и ссылками на испытываемые неудобства. Ещё Сократ заметил, что истина сама по себе – лучшее украшение текста. Когда упражняются в красноречии, скорее всего, лгут, или, как минимум, срывают за чрезмерной пышностью речи неуверенность в своей правоте. Любопытная подробность – эти юристы не забывают послать на митинг (в защиту своего оратора) студентов «с хорошими кулаками».

 

        Выборный командир запасного батальона Семёновского полка, приветствуя 15 марта думцев, говорит, «укрепляя сам себя», что  «семёновцы теперь сорганизовались и являют силу, которая сумеет защитить свободу и счастье России» (14: 405). Что там останется от «сорганизованности», лишь только станет вопрос об отправке на фронт очередной маршевой роты?

 

 

 

Практически тогда же на солдатском митинге в прифронтовой полосе за призывом «железной стеной стоять в окопах за нашу демократическую республику» следует выступление «бешеного ефрейтора»: «Леворюция это значит, делай как народу надобно. А не как начальству! Это значит, делай каждый что хошь! «И страшен был он полубезумный», как ему дать «делай, что хочешь?» «Пёрла из него сила и злоба немереные». «А лицо у него было просто каторжное» (14: 416, 417).

 

*

 

          Теперь о «скрепах».

 

    «Ураган таки сорвал крышу, визжали скрепы, гвозди вылетали…» Формально, конкретно это – о намерении Керенского больше не церемониться с коллегами по кабинету министров. Но ослепительная яркость этого обобщения явно относится ко всему революционному процессу марта 1917 года и во многом – к последующим событиям. Пастернак в «Докторе Живаго» применил ту же метафору – с России сорвало крышу, и мы оказались бродягами под открытым небом. Но красочная детализация этой метафоры Солженицыным впечатляет значительно больше. Скрепы, именно визжали

 

 

 

ВОСХИЩЕНИЕ

 

Это великое счастье для читателя, интересующегося историей России (особенно – Февральской революцией), получить свободный доступ ко многим сотням важнейших документов эпохи (каким-то – целиком, каким-то в очень содержательных цитатах). Мало того, в самом документально-художественном тексте либо прямо называются, либо явно угадываются ещё многие сотни использованных источников. Как радует мощное взаимодействие художественного текста с документами! Как они взаимно обогащают друг друга, бросая ослепительный свет на описываемые события – и сразу ложь становиться ложью, демагогия – демагогией, надуманная «революционная» поза, стадные революционные кривлянья – так же становятся сами собой и т.д.

 

Эта уникальная эпопея занимает особое место и в российской историографии, и в историософском осмыслении описываемых событий. Она наглядно показывает, как много важного (такого, чего никак нельзя упускать из виду) неизбежно утрачивается при самом добросовестном, компетентном и талантливом описании умеренного объёма, когда дело касается таких многосложных эпохальных событий.

 

*

 

Приведу так же образцы того сочного, полнокровного языка, на котором написана эпопея, и на котором говорят её персонажи, как реальные исторические лица, так и литературные герои.

 

Первые впечатления юного царя от встречи с таинственным механизмом управления гигантским государством. «Никто не знает верно, что нужно делать, но все министры и множество их подчинённых успешно что-то делают каждый день».

 

Он же о предгрозовой ситуации 1904 года: «Газеты требуют разлития всеобщей свободе – до полного оскопления государства». 

 

Генерал Янушкевич – начальник штаба Верховного Главнокомандующего очень слабо разбирался в вопросах стратегии. На совещаниях такого рода он чувствовал себя «как Красная Шапочка в тёмном лесу».

 

«Саня был простак уже и до сложности». Саня – это Исаакий Лаженицын: под этим именем писатель ввёл в повествование своего отца.

 

Впечатление Сани о начале войны: «Тёмная бездна зинула перед Россией». Ну как тут можно было написать? Совсем заезженное «разверзлась», или громоздкое «вдруг открылась и зияет». Получается «зинула» - лучше. У Даля «зинуть» родственно глаголу «зиять». В современном языке сохранились варианты «разинуть» и «разиня».

 

«Громометальные парламенты».

 

А.И.Гучков: «В России всё есть, только не на своих местах».

 

Ленин, недовольный осторожностью Горького, который боиться распугать читателей ленинским радикализмом: «Этот гнусный святочный дед – Горький».

 

Умеренный анархист Ободовский (П.Пальчинский), мечтающий о том, как расцвела бы промышленность, если бы правительство не мешало: «Власть – это мёртвая жаба».

 

О Керенском: «Бег его речи опережал колченогую мысль».

 

Князь Борис Вяземский о Петрограде середины марта: «Судорожный алармизм». Он же после общения с Керенским: «Какой-то прыгающий выборный оптимизм». Сегодня в таком случае говорят «избирательный». Но оба прилагательных за последние 30 лет прочно связались с представлением об «избирательном процессе», «выборах».

 

«Нашатырное всеобщее ликование». Некий условный «народ», каким-то «нашатырём» вывели из обморочного состояния, в котором он пребывал.

 

Кареев и Бердяев поспешили опубликовать «Историю освобождения России». Историк Андозёрская (середина марта): «бердяйствовали едва ли не все светила».

 

Генерал Лечицкий о разложении армии революционной пропагандой (тоже – середина марта): «Теперь всё будет ссовываться и падать». «Ссовываться» - сдвигаться с места.

 

О рапорте генерала Савицкого (по-современному говоря – «телега» на Гучкова): «сколько можно уместить на бумажном листе без цветистого красноречия». Ещё раз сошлюсь на Сократа: «Истина лучшее украшение текста». Упражняются в красноречии – чаще всего – когда лгут.

 

О поступлении революционных газет к солдатам на позиции: «какой-то грандиозный сквозняк».

 

Гиммер при Нахамкисе (о них будем в свое время говорить подробно): «словно обезьянка на плече фокусника».

 

О начинающихся (в начале марта) «братаниях» с немцами на передовой «атмосфера оголтения».

 

 

 

 НЕВРЕДНЫЙ ЦАРЬ …

 

 

 

        Столетняя дуэль общества и трона не прошла вничью: в мартовские дни идеология интеллигенции победила – вот захватив и генералов, а те помогли обессилить и трон …Образованный слой перестал усматривать интересы национальной  борьбы («Размышления»)

 

 

 

        Камень преткновения современного государства первое препятствие социальной революции лежит в невозможности построить совершенный  закон при несовершенных людях … Старая русская власть была гораздо ближе к народу, чем интеллигенция. Она не только механически опиралась на народ. Она была со всем, что её окружало и ею питалось, частью русского образованного общества, сохранявшей связь со своей историей. Власть не в силах была заменить для народа образованные его слои. Власть не может восполнить отсутствие общественного мнения. (Валериан Муравьёв «Рёв племени»/ Сб. «Из глубины», М., 1918) 

 

      Невероятно трудно быть императором, да ещё в России (8: 335). Сопротивление событий (8: 341).  Советники не согласны между собой.  Мощное, хотя и неформальное влияние «высших сфер» практически во всех вопросах: великокняжеской семьи, всего высшего общества (8: 324).Полковник Воротынцев всякого насмотрелся в высших штабах армии: слишком многие заботятся совсем не о деле, а лишь о своём благополучии (9: 98, 99). Император был уверен, что Россию может сохранить лишь монархия, республика её погубит, так и император Вильгельм советовал (8: 326). Николай и говорил либеральным вождям: конституция вас всех первыми и сметёт. Совсем не хотели ничего об этом слышать! Трезвых было очень мало: «веховцы» (включая процитированного мной В.Муравьёва), «Звездочёт»  П.И.Варсонофьев и О.Андозерская из «Красного колеса» штуками считать придётся. Как набросились в 1909 году на М.Гершензона, решившегося сказать во всеуслышанье, что только царская власть защищает этих бунтующих либералов от народа, которого они совсем не знают! Какой бранью его осыпали!

 

*

 

 

 

«Невредный был у нас царь» - так вспоминают о нём солдаты, узнав о его отречении (13: 485). Полковник Воротынцев, увидев, как прощается царь с чинами Ставки, многое простил ему: «Христианин на троне! Слишком христианин, чтобы занимать трон!» (13: 602). Воротынцев, чаще всего, высказывает мысли самого Солженицына, особенно, когда речь идёт о боевых действиях, вопросах организации армии и о её революционном разложении. Однако в данном случае, в сопоставлении со всем обзором царствования (особенно – с тем, что касается внешней политики), Солженицын, видимо, несколько дистанцируется от своего героя. Может быть оставляет вопрос если не совсем открытым, то – достаточно сложным, не сводимым с сжатой формуле. Более решительно он дистанцируется от Воротынского, когда речь заходит о генеральском заговоре 1916 – зимы 1917 годов. Но когда речь идёт о прощании царя с чинами Ставки всё выглядит совсем иначе.  Слишком сложен мир, в котором приходится действовать царю. Сам он, как увидим далее, порой замечает, что действует не совсем по-христиански, например – во внешней политике. Оценка Воротынцева сиюминутна, проблему она никак не исчерпывает.

 

 

 

*

 

          «В вопросах внешней политики выбирать истинный путь непосильно уму человеческому» (8: 325). «Единственно правильный пцть открыт лишь Божественному Провидению» (8: 323(.

 

    Александр  III  отпустил 2 миллиона рублей одному предприимчивому буряту на мирное завоевание Монголии, Китая и Тибета. Николай добавил столько же на продолжение этой деятельности (8: 328).

 

Дремлющий в упадке Восток нуждается в сильной руке со стороны – от кого же как не от России? Очевидно, грандиозно замысленной задачей царствования Николая было распространить русское влияние и власть далеко на восток: взять для России богатую Маньчжурию, идти к присоединению Кореи, может быть, распространить свою державу на Тибет. Всё это мирными способами. Да никто там не посмеет против России (8:344). «А великий замысел и не может быть объяснен даже самому себе в нескольких словах. Он парит над просторами Азии, и в Тибете ли ему край, в Индии, или в Персии?» (8:345). «Когда можно не действовать, лучше не действовать, вместо крутых мер – золотую середину. По-христиански нельзя делать другому – Китаю того, чего не хочешь себе – России. А практически политика заставляет» (8:326). Это – о бесцеремонных действиях России в Маньчжурии.

 

Германский император всячески поощрял устремление России на восток (к этому ещё вернёмся).

 

Далее несколько подробнее рассмотрим две очень важные темы: 1) о некоторых факторах, приведших к революции 1905 года, но значение которых не всегда оценивается в должной мере; 2) о возрастании мощи России в последние 10-20 лет империи, черезвычайно беспокоившей германского императора.

 

*

 

Историк Андозёрская вспоминает 14 марта 1917 года о том, что за всё царствование Николая II монархическое чувство выветривалось в миллионах сознаний. «При светлой душе Государя, при его чистых намерениях, - как будто изощрялся он вести государственную власть – только и только к ослаблению. Не потому пала монархия, что произошла революция, - а революция произошла потому, что бескрайне ослабла монархия». И теперь мы можем брести – только в Погибель. «Но и к погибели можно идти по-разному. Образованное русское общество – толпилось к ней глупо, некрасиво и подло. Все как оглохли, как ослепли, перестали различать свободу и неволю. Ещё недавно какая была интеллигенция непримиримая, гневалась, выходила из себя по каждому промаху власти, просто звали, чтоб поскорее и пострашней грянула гроза, - и что вот все так сразу обарашились? А между тем и надо было бы сейчас всего лишь несколько громких голосов вразрез с улицей – но голосов, известных России, - и вся эта нетерпимость и оголтелость атмосферы могли быть смягчены мгновенно. Всего несколько – четыре, три, даже два крупных голоса! – но не оказалось на Руси ни одного такого мыслителя, ни такого писателя, ни таких художников, ни таких профессоров, ни таких церковных иерархов. Как же гремели и разоблачали раньше! – а теперь замолкли все или тянули в унисон» (14:459,460).

 

*

 

В своем обзоре 20 лет царствования (8:333-414) Николай II достаточно много и впечатляюще говорит о постоянно нараставшей враждебнсти общества к власти, я ограничусь одной, очень ёмкой и выразительной цитатой (8:346): «В том был корень всех бед, что как только русский гражданин получал хоть начатки образования – он тут же непременно становился врагом правительства,  и никак уже ни лаской, ни таской его нельзя было от этого уклонить». Всё это резко обострил неудачный ход войны на Дальнем Востоке. «Как будто солнце России раскололось и гасло». После Ляояна он стал читать в глазах собеседников то, что мы можем не победить.

 

На место убитого Плеве назначил министром внутренних дел либерального князя Свтополк-Мирского. Поначалу это приветствовали. Но очень скоро газеты снова заговорили о «многовековом искусственном сне России», о том, что «поражения идут от правительства». «Вокруг вся печать и все умеющие говорить стали требовать, немедленных, во время войны, преобразований власти» (8:363).

 

Об ограничении монарха заговорили сразу почти открыто вслух, а «революционные партии кликали России военное поражение и террор». Святополк не разрешил самозваный земский съезд, но они собрались в Петербурге «неразрешённо, а вместе с тем и открыто, выработали свои пункты, по которым правительство не имело бы никакой власти – тот-час распространили пункты по всей России» (8:364). Совещания эти, если не целиком, то в большей части происходили на квартире В.Д. Набокова на Большой Морской. Будущий писатель наблюдал это историческое собрание в свои 5 лет и вспомнил о нём в «Других берегах», включая и полицейского агента, прятавшегося в кладовке. Участвовало 34 земца. Умеренные, начиная с Д.Н.Шипова, оказались в меньшинстве. Верх одержали радикалы. Иван Ильич Петрункевич (и везёт же нам на этих Ильичей!) – глава «Союза освобождения», позже (1909-1915) глава Кадетов – говорил, что с этого съезда начинается революция 1905 года. С ним можно было бы и согласиться, но с одним очень важным уточнением. 

 

«Либералы не погнушались съехаться в Париже вместе с террористами и требовать уничтожения монархии» (8:364). Р.Пайпс («Струве-левый либерал») пишет об этом: «Монархический абсолютизм в России испустил дух после продолжавшейся год агонии, которая началась с так называемой парижской конференции оппозиционных и революционных партий в октябре 1904 года и завершающейся Манифестом 17 октября 1905 года» (на «октябри» нам тоже везёт). Он так и называл этот период «либералы у руля». В книге «Русская революция» (далее «Пайпс», номера книги и страниц по изданию М.2005) Пайпс называет конференцию «прелюдией» большого Земского съезда в Петербурге6-9 ноября 1904 года. К.Ф. Шацилло («К истории освободительского движения в России в начале XX в./История СССР, 1982, №4) описывая Парижскую конференцию, нисколько не опровергает это суждение Пайпса, хотя и пытается.

 

Полковник Акаси (до начала войны он был японским военным атташе в Петербурге) уже в первые месяцы 1904 года обсуждал с активным финским националистом К.Циллиакусом возможность объединения революционных и оппозиционных (либеральных) сил в России с помощью конференции, на которой они могли бы согласовать свои действия. Щедро финансировал финнов и других националистов, в том числе и саму конференцию. Финские и другие националисты предлагали от его имени финансовую помощь и революционным партиям самой России. Финский сенатор А.Мехелин сообщал об этой намечаемой конференции П.Струве в письме 5 марта 1904 года. Участвовали в конфенренции представители 8 партий. Из отказавшихся – самая крупная и влиятельная – РСДРП. Они сначала согласились 1 мая, а затем, в августе – отказались по настоянию Плеханова и Мартова. Основной мотив отказа – готовы бороться со своим правительством, но не готовы помогать японскому (как будто во время такой войны возможен такой баланс).

 

«Союз освобождения» был представлен П.Милюковым, П.Струве, П.Долгоруким и В.Я.Богучарским. Сам И.И.Петрункевич в конференции как бы не участвовал, поселился на другом конце Парижа, но со своими участниками конференции общался, её ход обсуждал. Эссеров представляли В.Чернов и хорошо нам теперь известный тайный сотрудник полиции Е.Азеф. ( Столыпин на заседании Думы 11 февраля 1909 года убедительно опроверг домыслы Лопухина о провокаторской деятельности Азефа в террористических актах 1904-1905 годов. До 1906 года он не был причастен к террористической деятельности и мог сообщать лишь сведения, полученные косвенно <8:189>). Так что полиция знала о ходе конференции достаточно много.

 

Конференция продолжалась 5 дней с 18 по 22 сентября (1-5 октября) 1904 года. Впишем эту конференцию в общее развитие отношений образованого общества с властью с середины 1904 года до начала 1905 года.

 

15 июня 1904 года террористом убит министр внутренних дел В.Н.Плеве. Общество восприняло его смерть с восторгом (История России. XX век. 1894-1939, под ред. А.Б.Зубова М.2009 <Далее «История»> с.122). Его сменил князь Святополк-Мирский. Царь согласился с предложением Мирского начать диалог с оппозицией. То, что левое крыло «Союза Освобождения» в середине сентября (начале октября) уселось за стол переговоров фактически с убийцами Плеве, было самым красноречивым из всех возможных ответов на мирные предложения Мирского. Либералы считали, что правительство уже слишком слабо, чтобы с ним стоило разговаривать. Его нужно было просто свергать, воспользовавшись его критическим положением.

 

В середине октября (начале ноября) состоялся упомянутый («II») съезд «Союза». Он призвал общественность к так называемой «банкетной кампании»

 

В начале декабря документы Парижской конференции были опубликованы в «Листке освобождения». Такие («странички») листки распространили по России в течение нескольких недель. В «Декларации» в первую очередь говорилось «о резком обострении политической борьбы в России». «С одной стороны быстрый рост оппозиционных и революционных сил, с другой – фактическая дезорганизация существующей власти и вырождение существующего режима делают вопрос о его ликвидации и насущным и своевременным». Вот так! Власть пора свергать! Это сформировано уже в середине сентября (начале октября) и лишь публикуется сейчас – к началу «банкетной кампании», чтобы знали, о чём и как говорить на этих банкетах. Теперь не только революционеры, но и либералы отказываются говорить с властью, даже если она согласится на свою «кастрацию». Этот листок, конечно, читали многие, кроме самих революционеров и левых либералов. О начале революции о том, что, нужно переходить к революционным действиям. Интересно, показали ли этот листок царю, или утаили, чтобы лишний раз его не расстраивать?

 

Одновременно подали в отставку Мирский (провал его политики примирения был достаточно очевиден) и великий князь Сергей Александрович, один из основных критиков этой политики. Царь каким-то образом уговорил их остаться на своих постах.

 

Вот на какой раскалённой сковородке разворачивались события января 1905 года. Здесь же обращу внимание на мину, которую эсеры и левые либералы заложили в 1904-1905 годах, и которая так ощутимо дала о себе знать летом 1917 года. Ни эсеры, ни кадеты не могли в 1917 году привлечь к ответу большевиков, сотрудничавших с немцами. Им сразу бы напомнили о сотрудничестве с японцами в 1904 году. А.В.Чернов, министр земледелия в правительстве Керенского успел и в 1904 году попользоваться японскими йенами, и в 1915-1917 годах – германскими марками.

 

*

 

К январю 1905 года Гапон стал самым влиятельным лидером русских рабочих. Поначалу он заботился лишь о благочестии паствы, но под влиянием земского съезда и широкой поддержки решений этого съезда общественностью решил, что рабочим следует также осмыслить своё политическое положение. Из его общения в ноябре-декабре 1904 года с членами «Союза освобождения» и родилась идея представить царю «петицию», поддержанную достаточно мощной стачкой. Гапон распространил в своих «собраниях» резолюции съезда «Союза». К 7 января в Петербурге бастовали уже 120 тысяч рабочих. Копии «петиции» Гапон разослал важным сановникам. Часто можно встретить утверждение, что петиция составлена в почтительном тоне и содержала лишь самые умеренные экономические требования. Она опубликована коло 60 лет назад. Легко убедиться, что и тон почтительно-слезливый лишь в начале, а про требования скажу чуть дальше. Уже на второй странице (задолго до середины текста) петицию не отличить по тону от типичных газетных передовиц радикального толка: «Наш народ, рабочие и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей». Они «довели страну до полного разорения», «ведут Россию к гибели». И указание: «Разрушь стену между собой и народом, и пусть он правит с тобой вместе». «Только народу известны истинные его нужды». Они требовали учредительного собрания «На основе всеобщих, равных и тайных выборов» И это – немедленно, во время тяжёлой войны! «Это наша главная просьба» (!!!). Далее следуют 17 конкретных указаний, что именно нужно предпринять (!) «Повели и поклянись выполнить эти требования» (!!!). Это – уже обращение победителя к поверженному противнику. С.Павлов (Опыт первой революции России. 1901-1907 гг. Академический проект.М.2008) так и называет главу: «Провокация 9 января». Это был величайший триумф «Союза освобождения» в его стремлении давить на правительство объединением своих «банкетов», своей печати, со студенческими волнениями, с рабочим движением, с бунтами в деревне, с террористической деятельностью эсеров (плюс к тому – с успехами японской армии и японского флота). Гапоновский союз с отставкой Зубатова совершенно вышел из-под контроля полиции. Перестали петь «Боже царя храни!», да и саму полицию не на все собрания пускали.

 

Правительство, находившееся, по Пайпсу, в «агонии», тем более – сразу вслед за падением Порт-Артура, - могло только отступать, вяло огрызаясь и нехотя убивая.

 

Горькие, Пешехоновы и пр. уже вооброжали себя новым правительством, которое сменит рухнувшую власть.

 

Тёмный, скользкий А.И.Матюшенский (Исповедь А.И.Матюшенского. За кулисами гапоновщины/Красная заря<Париж>, 1906,N2) – один из авторов петиции – о сути происходившего 9 января пишет, по всей видимости, достаточно адекватно. Петицию обсуждали в течение трёх дней “во всех отделениях «Собрания». Сердца людей “открывались для любви и единения с царём”. Получалось, что все они пойдут с жёнами и детьми. Не боялись – не могли же в них стрелять. «Я единственный знал, что стрелять будут. Я их толкал на бойню». Этого – жён и детей, люди не простят. Такой протест поддержат во всей России.

 

Разумеется, он не «единственный» знал, что стрелять будут. Специально так и сочинили петицию, чтобы у власти не было иного выхода.

 

*

 

Когда читаешь тексты, посвященные июлю 1914 года (в том числе в <8:397-414>, если – в отрыве от контекста), кажется, что большой войны можно было бы избежать, ограничившись малой, или хотя бы оттянуть её начало на более поздний срок (имейся у главного штаба план частичной мобилизации, не было бы недоразумений в переписки Николая с Вильгельмом и т.д.). Но неразрешимых противоречий у Германии с другими государствами накопилось слишком много, в том числе – и с Россией. Неразрешимых, но требующих немедленного решения. Сосредоточимся на том, что касается непосредственно России.

 

Германия ещё до воцарения Николая II отказалась от продолжения политики прочного мира с Россией, от наследия Бисмарка. Ответом явился тайный договор России с Францией, тайный, значит – против Германии. Он никак не мог долго оставаться тайным. Два императора обнимались, клялись в вечной дружбе, но настойчивое поощрение Вильгельмом восточной политики Николая, натравливание его на Англию, совершенно не было бескорыстным (8:326,327,328). Впрочем, Вильгельм открыто говорил Николаю, что его рано или поздно втянут «в самую страшную войну, какую когда-либо знала Европа» (8:328).

 

Но миссия России – защитить Европу от «жёлтой опасности», а Вильгельм обеспечит (тем не менее) надёжный европейский тыл (8:331).

 

А продвижение в Азии давалось России так легко! (8:336).

 

Саму дорогу Берлин-Багдад, получается, Германия строила, чтобы России легче было перебрасывать войска на Восток (8:336).

 

Во время войны с Японией Вильгельм настойчиво советовал не торопиться заключать мир, пока этот мир не будет достаточно хорошим для России (8:361).

 

Германию с давних пор беспокоило соседство сильной России. Советник германского правительства Р.Мартин (Р.Мартин. Будущность России.М.1906) писал: «Если бы сельское хозяйство России процветало, то Германская империя уступила бы ей в могуществе, с Эльзасом и Лотарингией скоро пришлось бы расстаться». «Над Софийским собором в Константинополе появился бы русский крест, Индию русские отняли бы у англичан» и т.д. Поэтому поражение России в войне с Японией и революция вызвали в Германии едва ли не больший восторг, чем в самой Японии. «Поражение России избавило Германию от необходимости воевать с Россией. Продолжение русской революции исключает на много лет Россию...из ряда влиятельных великих держав». Неплохо сказано советником правительства о «необходимости войны с Россией»!

 

Неожиданно быстрое развитие России, возобновившееся сразу по окончанию войны (оно началось в последние десятилетия XIX века) сново всполошило успокоившуюся Германию. В 1911,1912,1913 годах Россию постеили три очень высококомпетентных делегации из Германии. В 1912 году – под руководством профессора М.Зеринга. В неё входило 10 профессоров, 2 руководителя департаментов, 2 президента земель. В 1913 году руководил профессор Аугаген. Были потрясены. Пришли к выводу: если России ничто не помешает, то она через 10 лет станет самой сильной державой Европы. Такое развитие событий никак не устраивало германского императора (значит: надо этому развитию помешать!) В.В.Шульгин (“Дни”) так и пишет: «немецкие профессора бросили германскую армию на Россию».

 

О ТОЛСТОМ

 

Герои Солженицына то и дело вспоминают Толстого, говорят о нём, о его учении – критически. Причём это – не ошалелые безбожники – агитаторы, спешащие выкрикнуть очередное непотребство. Нет, это – серьёзные, рассудительные люди, нисколько не торопящиеся с выводами.

 

Начинает этот разговор гимназист Саня Лаженицын, подстерёгший Толстого во время его прогулки в яснополянском парке. То, что он ещё гимназист, никак не противоречит моим предыдущим замечаниям: он не по возрасту развит и очень убедителен в этом поразительном диспуте.

 

Юный Саня с ходу замахнулся на самый корень толстовства:

 

- Лев Николаевич, вы уверены, что не преувеличиваете силу любви, заложенной в человеке? Или, во всяком случае, оставшуюся в современном человеке? А что, если любовь не так сильна, не так обязательна для всех и не возымеет верха – ведь тогда ваше учение окажется... очень очень преждевременным? А не надо было бы предусмотреть какую-то промежуточную ступень с каким-то меньшим требованием и сперва на нём пробудить людей ко всеобщему благожелательству?

 

Но и на этом неугомонный искатель правды не остановился. Он продолжал дерзко полемизировать с пророком. Не согласился с ним, что зло в одном лишь невежестве. Старик ушёл, «обиженный за свою истину» (7:25,26). Он уже слышал нечто подобное, в том числе и от сыновей. Но, настаивая на своём, говорил с горькой усмешкой: «У меня платформа широкая, но я на ней один». А тут ещё бойкий гимназист критикует!

 

*

 

Лет через шесть в августе 1914 года (7:357,359) 22-летний Саня, уже окончивший два курса историко-филологического факультета Московского университета, в беседе со «звездочётом» П.И.Варсонофьевым сообщает, что порвал с толстовством. Саня и его друг Котя идут добровольцами в действующую армию (как студенты – они призыву не подлежали). С толстовством Саня порвал из-за отношения Толстого к государству. Ещё через два года,  в октябре 1916 года эта тема получит дальнейшее развитие.

 

*

 

«Генерал Благовещенский читал у Льва Толстого о Кутузове и сам в 60 лет, при седине, полноте, малоподвижности чувствовал себя именно Кутузовым, только с обоими зрячими глазами. Как Кутузов, он был и осмотрителен, и осторожен, и хитёр». И как толстовский Кутузов, он понимал, что никогда не надо производить никаких собственных, решительных, резких распоряжений, что «из сражения, начатого против его воли, ничего не выйдет, кроме путаницы, что военное дело всё равно идёт независимо, так, как должно идти, не совпадая с тем, что придумывают люди; что есть неизбежный ход событий, и лучший полководец тот, кто отрекается от участия в этих событиях». И вся долгая военная служба убеждала генерала в правильности этих толстовских воззрений (8:34). Сам Толстой недостаточно последователен как в оценке роли военного опыта и военной науки в реальных сражениях, так и в оценке роли Кутузова в Отечественной войне 1812 года. Месяца за полтора до Бородинского сражения полковник Мишо и генерал Паулуччи смогли убедить Александра I в том, что планы Пфуля и конкретно – оборона Дриссы – гибельные для русской армии глупости. Позднее о серьёзных недостатках Дрисских позиций писал в своей книге «О войне» ещё один участник этих событий К.Клаузевиц.

 

Перед самим Бородинским сражением Кутузов разместил какую-то часть своих войск на обратной стороне холма – скрытно от французов. Бенигсен вмешался, не говоря о том Кутузову – выгнал их на обозрение французам, и под обстрел французской артиллерией.

 

Значит, даже оставаясь в рамках одного лишь романа, мы можем утверждать, что существуют и важны, как военный опыт, так и военная наука. Что генералы могут быть хороши, а могут быть и не очень. Так и их решения, либо целесообразны, либо вредят.

 

Разумеется, Толстой не мог умолчать о тяжелом для Кутузова решении оставить Москву без боя (поддержал его один Барклай)

 

Но Толстой умолчал о важнейшем решении Кутузова, определившем весь дальнейший ход событий. Армия отходила от Москвы не по Владимирской дороге, что всем казалось единственно правильным, а по Рязанской (Наполеон был удивлён, Барклай решил, что старик рехнулся). Мало того, верстах в 20 от Москвы, оторвавшаяся от французских разъездов армия повернула на запад, в сторону Красной Пахры и Тарутина.

 

Чтобы быть Кутузовым одной полноты, и одной малоподвижности недостаточно. Генерал Благовещенский (и хитрость у него какая-то иная, не та, что у Кутузова), наврав штабу фронта о каких-то своих туманных «действиях», отступил со своим корпусом вёрст на 20, вместо того, чтоб поддержать корпуса Самсонова) и этим позволил немцам замкнуть смертельное кольцо.

 

Сколько же таких «толстовцев-даоистов» было среди генералов и чиновников высшего ранга!?

 

В марте 1917 года глава Временного правительства князь Львов будет рассуждать примерно также, как этот генерал, тоже при случае ссылаясь на Толстого.

 

*

 

Через два года после беседы со «звездочётом», в октябре 1916 года Саня Лаженицын (теперь он подпоручик артиллерист) сообщил о своём разрыве с толстовством бригадному священнику отцу Северьяну. На этот раз его аргументы были иными. Толстой отменяет такое привычное для христиан, как крест (и могильный и нательный) и само крестное знамение. В своей беседе они касаются трёх важных тем: ответственность Церкви за её действия против старообрядцев (в течение нескольких веков худшие притесняли и уничтожали лучших), «христианин на войне» и учение Толстого.

 

От первой темы отец Северьян уклоняется «заученной» фразой: «Церковь не может быть грешной». Вторую тему не комментирую, в ней можно попросту утопнуть. Отец Северьян, привыкший уже у себя, в Рязани к насмешкам со стороны образованной общественности (начиная с собственной семьи), особенно – от студентов, поражён, встретив офицера из студентов с таким образом мыслей, как у Сани.

 

Учению Толстого, в его богословской части отец Северьян даёт достаточно развёрнутую характеристику. Сам Толстой, можно сказать, совсем не христианин. Он типичный продукт нашего дворянского вольтерьянства. Комментирует отдельные стихи Евангелия, пренебрегая остальным текстом. Упражнения гимназиста, а успех колоссальный. Он уловил ветер претензий либеральной общественности к Церкви. Духовные поиски Толстого этой общественности совсем не интересны. Философы отвечали Толстому, но многие ли их читают? Толстой выбросил из Евангелия 2/3 содержания. Думает, что устремляет читателей куда-то ввысь, а в действительности скатывается по общественному склону вниз и тащит за собой читателей. Его учение – самый примитивный протестантизм. Взять от религии одну этику – это и атеистов устраивает. Толстой, когда писал романы, знал, что нами управляет умонепостигаемое. Начал проповедовать – и начисто забыл об этом (9:56,58).

 

*

 

Отец Северьян принимает мир таким, какой он есть. Мира без войн ещё не бывало за всю историю человечества. Никакие мудрые вожди, никакие благородные короли, ни церковь не смогли этого добиться. Ничего не получиться у социалистов, сколько бы они этого не обещали. Отсортировать какие-то осмысленные, оправданные войны тоже невозможно. Никакое государство не может жить без войны, это – одна из его исторических функций (9:61,62).

 

*

 

В том же октябре Саня Лаженицын пересказывает Коте содержание статья Е.Трубецкого о споре Толстого с Вл.Соловьёвым. В повседневном обращении многие тонкости христианства утрачиваются. Например: «кесарю-кесарево» – это не про одну лишь Римскую империю. Людям ещё долго не прожить без государства. «Государство, со всеми его недостатками, судами, войнами и стражниками – всё-таки меньшее зло, чем хаос» (10:238)

 

СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ВООБРАЖАЕМОГО

 

Р.Пайпс главу своей первой книги, посвященную «русской интеллигенции», открывает ядовитой фразой Ипполита Тэна, которую тот адресовал интеллектуалам французской революции 1789-1794 годов: «Нет ничего легче, чем совершенствовать воображаемое».

 

*

 

«О Русской революции будет написано столько лжи, как и о Французской. Из этой лжи вырастет опять какая-нибудь новая беда. Мы, современники русской революции (1917 года) знаем, какую роль в этом несчастье сыграло лживое изображение революции Французской. Поэтому в высшей степени важно для нашего будущего правдивое изображение того, что сейчас происходит перед нашими глазами» (В.Шульгин. Предисловие к книге «1920»).

 

Солженицын пишет о первых впечатлениях Шульгина утром 2 марта: «Душу заливало настроение Французской революции». Это сравнение «у многих на уме было уже вчера (1 марта) вечером, но сегодня захлёстывало с новой силой: из отдалённого хладнокровного читателя Шульгин был объят в соучастника – а может быть и в жертву? – тех, оказывается страшных, дней». В Таврический дворец «пёрли и пёрли… Чёрно-серо-бурая бессмысленная масса, вязкое человеческое повидло – бессмысленно – радостно заливая всё пространство дворца… Россия осталась без правительства, все области жизни требовали направления и вмешательства – но членам Думского комитета не только не оставлялось возможности работать, а даже находить друг друга и просто передвигаться по зданию. И обнаружил Шульгин, что у этой массы было как бы единое лицо, и довольно-таки животное. Он живо узнавал, что всё это уже видел, читал об этом, но не участвовал сердцем: ведь это и было во Франции 128 лет назад». «Молодёжь в группах пыталась петь марсельезу, на русские слова и перевирая мотив». А «Шульгин слышал ту, первую, истинную марсельезу и её ужасные слова: - Берите оружие, граждане! / Вперёд! И пусть нечистая кровь / Зальёт наши следы». «Уже тогда понятно было, что королевским окружением не кончится». А монархисту Шульгину в этот день прежде, чем отправиться в Псков – принимать отречение царя, предстояло брать петроградскую Бастилию: хотя там давно уже не было никаких узников, никто не хотел этому верить.

 

*

 

Пайпс, в сущности, пишет о том же, что и Шульгин, но чрезвычайно полезны его уточнения. Суждения о сходстве двух революций большей частью неосновательны, но тем большее впечатление производит их явное и единственное сходство: в обоих случаях лет за 10-20 до революции(в России – уже до первой попытки 1905 года)  - большое влияние чрезвычайно активных кружков радикальных итнеллектуалов (во Франции – включая кружок Д’Аламбера). И во Франции и в России эти кружки кипят ненавистью, в них господствует максимализм, крайняя нетерпимость к инакомыслию, изолированность от остального культурного общества и от самой жизни. Предпочтение к поиску простых решений сложных проблем, и как первоочерёдная цель – немедленное разрушение существующего уклада – до основания.

 

В России это – «социалисты» (эсеры и эсдеки) и близкое к ним крыло либералов. Именно их Пайпс называет «интеллигенцией», «русской интеллигенцией», «революционной интеллигенцией».

 

*

 

В связи со сказанным, совершенно необходим достаточно серьёзный разговор о терминологии.

 

В XXV томе энциклопедии Брокгауза и Ефрона (1894) статей «интеллигенция» или «интеллигент» нет вообще (не смогли договориться об их содержании? не пропустила цензура?). В их же «Кратком энциклопедическом словаре» 1907 года, когда предварительная цензура была отменена, «интеллигенция» определяется так: «люди умственного труда, образованные, живущие интересами политики, литературы и искусств». Так как «литература» и «искусство» стоят лишь на втором и третьих местах, а духовная жизнь и философия, например, вообще не упоминаются, определение очень близко к тому, как нам следует понимать «радикалов». «Интеллигенция» - их самоназвание, нагло ими присвоенное название, ранее применявшееся к уважаемым образованным общественным лицам, к элите образованного общества. Для полного совпадения недостает лишь требуемого от «самозваных интеллигентов» радикализма и категорического исключения из их рядов всех людей дела: учёных, врачей, юристов, предпринимателей, купцов, а также, священнослужителей, военных и чиновников.

 

Анекдотическая несообразность этого нахального самоназвания полностью раскрывает «Звездочёт» Варсонофьев в разговоре с Саней и Котей (7:372): «Вякий, кто имеет “ретроградские взгляды”… у нас не интеллигент, хоть будь он первый философ. Но уж студенты – непеременно интеллигенты, даже двоечники, второгодники и со шпаргалками кто».

 

*

 

Пайпс описывает эту категорию как «интеллектуальные силы революции» или «интеллектуалы, рвущиеся к власти». (почему не обозначить эти наименования по-революционному, аббревиатурами – ИСР, РВИ и обобщённо ИСРВИ), в общем – «рви» и «сорви».

 

*

 

27 декабря 1889 года Чехов писал А.С.Суворину о безумно-разрушительном влиянии его любимых писателей (из сегодняшних – лучших) П.Бурже (1852-1935) – на французов и Л.Толстой – на русских: « они служат злу, так как разрушают…компрометируют в глазах толпы науку…третируют с высоты писательского влияния совесть, свободу, любовь, честь и нравственность, вселяя в толпу уверенность, что всё это, что сдерживает в ней зверя и отличает её от собаки, и что добыто путём великой борьбы с природою, легко может быть дискредитировано «опытом», если не теперь, то в будущем… Они заставляют Францию вырождаться, а в России помогают дьяволу размножать слизняков и мокриц которых мы зовём интеллигентами». «Вялая, апатичная, лениво философствующая… непатриотичная, усталая, бесцветная…которая брюзжит и охотно отрицает всё, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать» (годом ранее, 30 декабря 1888 года Чехов в письме тому же Суворину, говоря об «Иванове», заметил: «Германия не знает ни разочарованных, ни лишних, ни утомлённых. Возбудимость французов держится постоянно на одной и той же высоте»). А 27 декабря 1889 года Чехов продолжает, как бы повторяет сказанное годом ранее: «Германия не знает авторов в роде Бурже и Толстого, и в том её счастье. В ней и наука, и патриотизм, и хорошие дипломаты, и всё, что хотите. Она побьёт Францию, и союзником её будут французские авторы».Чеову не могло прийти в голову, что Германия через 24 года столкнётся с Россией. Но косвенно он предсказал и поражение России, и вину в этом Толстого.

 

Этой, «гниющей интеллигенции» Чехов посвятил большую программную повесть «Дуэль». Начал над ней работать в конце 1888 года. В упомянутом письме Суворину 30 декабря 1888 года писал об «Ивановых»: «Они не решают вопросов, а падают под их тяжестью». Основную работу над повестью выполнил в начале 1891 года, сразу по возвращению с Сахалина. Герой повести Лаевский сам признаёт, что в университете (два курса юридического, остальные – на филологическом) «учился дурно, забыл, чему его учили». В этом отношении фон Корен, видимо, не наговаривает на него лишнего. Увёл жену у больного инженера – Надежду Фёдоровну (далее – “Н.Ф”), увёз её из Петербурга на Кавказ. Сам же признаётся: «бежали от мужа, а лгали себе, что от пустой тамошней жизни». Планы – по-толстовски жить физическим трудом – возделывать виноградник оказались очередной блажью. Разговаривать о «возвышенном» в этом захолустье не с кем. Так что, все надежды рухнули, недаром героиню зовут именно Надеждой. Вот и прозябают здесь уже два года. Теперь все мечты Лаевского – бежать. На этот раз от самой Н.Ф. – в Петербург – и там «говорить, говорить, говорить».

 

Образец достойного поведения, полезного члена общества – зоолог фон-Корен, умный, энергичный, физически здоровый, (Лаевский – эпилептик). Ему, как и Лаевскому, 28 лет. Он живёт грандиозным планом: через два года отправиться в путешествие – за восемь лет пройти берегом от Владивостока до устья Енисея! (Одним из побуждений, а может быть, и главным, - отправиться на Сахалин, думается, было у Чехова то, что он таким образом приобретал право критиковать «лишних людей», «жертв цивилизации» со всей беспощадностью. Заработал этот туберкулёз, пожертвовал двадцатью, а может быть и большим числом лет.

 

Фон Корен кипит всеми передовыми идеями конца XIX века, позитивизмом, верой в безграничные возможности науки и прогресса, социал-дарвинизмом (так и говорит: я зоолог и социолог, это одно и то же), ницшеанством, социальной инженерией. Без колебаний готов совершенствовать общество, используя опыт племенного животноводства. Так и говорит дьякону: когда захотите судить о нравственности, не обращайтесь к Книге и Гегелю. Он возмущается тем, как пренебрежительно судит о Спенсере Лаевский, говорит, что Лаевский не достоин даже целовать следы Спенсера. 

 

Лаевский, следом за Писаревым и поздним Толстым пренебрежительно высказывается об искусстве, фон Корену же дорога высокая поэзия.

 

Как ни различны фон Корен и Лаевский (с Н.Ф.), их объединяет недовольство существующим поряком вещей ( как говорил П.Струве – безблагодатное отщепенство от государства и враждебность к нему) Н.Ф. говорит – как можно заниматься букашками и козявками, когда народ страдает! Фон Корен же в ожидании обеда (каждый день!), полистав альбом с фотографиями, (долго!) целится из пистолета в портрет князя Воронцова (давнишнего кавказского наместника). Не мог же он, в самом деле – целиться в портрет Александра III !

 

Фон Корен говорит, что масса, особенно её средняя часть, с уважением относится к людям с университетским образованием.

 

Преодолев взаимную неприязнь, например – на идее научного преобразования общества, на «преодолении стихии» во всех её направлениях, на возможности оказаться в этом движении впереди всей планеты, фон Корен и Лаевский, опираясь на «среднюю часть массы», стали бы мощной социальной силой, теми самыми «ИСРВИ».

 

XX век поражает масштабами «социальной инженерии». Человеководы отбраковывали «лишних» по самым разным критериям.

 

В «Вишнёвом саде», так сказать – в гроб сходя, Чехов отправил «ницшеанцам», выше всякого разумения расплодившемся в России, своё грустное наблюдение: -это замечательный диалог Симеонова-Пищина с Петей Трофимовым: -Ницше…философ…величайший…знаменитейший…громадного ума человек говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно. –А ты читал Ницше? –Ну …мне Дашенька говорила». Эту сцену, саму по себе достаточно выразительную и ядовитую, заметно усиливает автоцитата всё из той же «Дуэли». Там добродушный доктор Самойленко аттестует чуть ли не всех своих знакомых, как ныне здравствующих, так уже отбывших в мир иной, одной и той же стандартной формулой: «величайшего ума человек».

 

*

 

Вечером 1 марта упомянутый Шульгин (на этот раз – о начале той ночи, о завершении которой говорилось там) с недоумением и тревогой наблюдает за формированием первого правительства новой, свободной России. Десять лет они неутомимо драли глотки на думской трибуне – требовали правительства «обличённого доверием народа». И вот теперь эти самые «обличённые доверием», кого же они пихают в правительство?

 

За малым исключением – какие-то ничтожества в роде В.Н.Некрасова, «полуникчёмные» люди! (12:435).

 

Ровно через неделю – вечером 8 марта В.Д. Набоков, о котором я уже упоминал в связи со II съездом «Союза освобождения», так же презрительно воспринимает это правительство, теперь уже действующее. Это – очень компетентная оценка – в сильные годы кадетской партии В.Д. Набоков – юрист высокого класса, входил в число 3-4 самых влиятельных лиц партии. В правительство из настоящих кадетских сил вошёл один Милюков. Государственных деятелей в правительстве всего два: Милюков и Гучков. А остальные – провинциальный Шингарёв, недалёкий профессор Мануйлов… Работоспособных кроме Милюкова и Гучкова, всего два (и то без блеска) : Шингарёв и Коновалов. У Керенского «юридических знаний – фунтовый кулёк, остальное – газетная демагогия». (Керенского просто смешно сравнивать с юристами такого класса как сам Набоков или Василий Маклаков – которые в правительство не вошли). Правительство смело взяло на себя ещё и законодательные функции, не имея в своём составе настоящих юристов. Как этот бесформенный ком министров покатится? (13:663) Чего стоит один премьер – князь Львов!

 

Шульгин уже 1 марта так и понимал – всё катится в пропасть! (12:435).

 

*

 

Когда Николаю II сообщили о заговоре Гучкова, он не стал принимать никаких мер в отношении заговорщиков. Не станут же они действовать во время войны, они же любят Россию! Гучков, Челноков, князь Львов!

 

Гучков думал о каком-то верхушечном перевороте, который не затрагивал бы слишком большого числа людей. Он знал, что охлос нельзя допускать к власти. Как осуществить такой переворот – не придумал. (будет ли охлос спрашивать, допустят его, или не допустят?)

 

Князь Львов, когда стал вопрос об одновременном отстранении от власти всех губернаторов (стало страшновато), привёл убийственный аргумент: «А Толстой говорил, что никакой власти не нужно».

 

Московский голова Челноков, видимо, находился в этом смысле, где-то между Гучковым и князем Львовым.

 

По-разному можно любить Россию, разными способами это демонстрировать. Не все подобные доказательства такой любви в равной мере убеждают.

 

С ЧЕГО НАЧИНАЛАСЬ

 

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ

 

««Стихийность» революции: В меньшевистской газете «Южный рабочий», издававшийся в Одессе прошлой зимой (1917-1918 Н. Б.), известный меньшевик Богданов рассказывал о том, как образовался знаменитый совет рабочих и солдатских депутатов: пришли Суханов-Гиммер и Стеклов, никем не выбранные, никем не уполномоченные, и объявили себя во главе этого, еще не существующего, Совета.» (И. А. Бунин «Окаянные дни»)

 

Богданов - очень надёжный свидетель. Многие видели, вероятно, фотографию, на которой Ленин играет в шахматы с Богдановым - на Капри, в гостях у Горского. Именно его громил Ленин в статье «Материализм и эмпириокритицизм». За 35 лет до Н. Винера Богданов уже писал о кибернетике в своей книге, только назвал её иначе «Тектологией». Заметно опередив свое время, да и опубликовал это лишь на русском языке. Он деятельно участвовал в работе описываемого Совета, был членом Исполкома, осуществлял связь ИК с тысячной рабочей секцией Совета. Так что историю формирования Совета он знал хорошо.

 

Подробный рассказ Солженицына о первых двух месяцах Совета, несомненно, свидетельствуют о том, что: а) всё было совсем не так и б) всё было именно так, как рассказал Богданов.

 

Сначала познакомимся ближе с двумя героями рассказа. Оба они - внефракционные социал-демократы.

 

Николай Николаевич Гиммер - сын Николая Самуиловича, необычный эпизод из жизни которого Л. Толстой положил в основу своей драмы «Живой труп». Так что Н.Н., получается, сын «живого трупа». Во время войны он - основной сотрудник горьковского журнала «Летопись», а с апреля 1917 года - горьковской же газеты «Новая жизнь». У Солженицына (14 : 156) Нахамкис (Стеклов), с презрением отзываясь об ИК в целом, говорит о Гиммере: «Только нефракционный Гиммер - голова комбинаторная, с острым соображением, вытаскивает идеи быстро, но по поспешности перескокам, и лишённый фигуры и силы , никак не козырял в вожди», «шёл к Нахамкису в подручные ... для проверки теоретического курса».

 

*

 

Известность самого Нахамкиса никак не соответствует его громадной роли в событиях 1917 года. О нём придётся сказать подробнее, опираясь в основном на развёрнутые повествования Солженицына (14: 151-160). Юрий Михайлович Стеклов ( Нахамкис, Невзоров, 1873 - 1941 ) - из богатой одесской семьи, начал революционную деятельность в 15 лет пропагандой среди одесских рабочих . В 1894 году сослан в Якутск. Там был призван в армию, оставаясь рядовым, даже руководил ротной школой. Освободившись от службы, через некоторое время бежал (что казалось почти невозможным). Помог офицер, сочувствовавший революционерам. 

 

За границей не бедствовал - отец не жадничал. Очень сблизился с другим одесситом - Парвусом (об этом - ниже). Следом за Парвусом, отправился в Россию, принял участие в революции 1905 года. Но успел побывать лишь на одном заседании Петроградского совета рабочих депутатов. Издал наполненную революционной страстью книгу, посвящённую его кумиру - Чернышевскому, по его словам, «первому русскому якобинцу». Ему подражал, как бы продолжая его дело.

 

До 1910 года был «Негласным направителем» (числился же – «секретарём») «С.-Д. депутатов III Гос. думы - там серенькие были - а он вёл их со всей широтой своего революционного кругозора.» В 1910 году за революционные связи его выслали за границу. Снова сошёлся с большевиками. В начале войны, воспользовавшись амнистией 1913 года, вернулся в Россию, стал чиновником «Союза городов» («Согора»). Под прикрытием этой организации с головой ушёл в подрывную деятельность, осуществляемую торговым домом Парвуса - Ганецкого.

 

Придётся привести необходимые сведения и о самом Парвусе. Гельфанд Израиль Лазаревич (Александр Львович, 1869 - 1924) - одессит, ставший видным социал-демократом и в России, и в Германии. Слоноподобный, бегемотоподобный, взял себе ироническое прозвище «Парвус» (лат. – «малый»). Его озарения сильно повлияли на идеологию социал-демократии двух стран, а затем и на советскую. Прежде всего: война порождает революцию, мировая война должна породить мировую революцию. Ему же принадлежит и идея «перманентной революции». Основная мысль, на которой настаивал Парвус в своём журнале «Колокол», издававшемся в Германии: Германия - твердыня социализма, победа Германии - победа социализма. Поэтому социалистам стран Антанты нужно требовать от своих правителей скорейшего мира без аннексий и контрибуций. И прежде всего это касается деспотической России. Сочетая приятное с полезным, Парвус развернул в нейтральной Дании широчайшую торговлю, как с воюющим, так и с нейтральными странами. Часть товаров доставлялась легально, часть - по фальшивым документам, остальные -контрабандой. Таким образом товары из Германии без помех попадали, в том числе в Англию, Францию и Россию. И наоборот - из этих стран в Германию. В России, в ходе этой торговли, искусственно (в документах) создавался профицит, который обналичивался и шёл на финансирование революционной деятельности. В начале 1915 года Парвус предложил германскому правительству грандиозный план - развернуть в России гигантских масштабов революционную агитацию и подрывную деятельность, вызвать этим революцию, что позволит Германии добиться от России скорого и выгодного для Германии сепаратного мира. План предусматривал, в числе прочего, вывести из строя (подрывом мостов и участием профессиональных диверсантов) железнодорожных магистралей в треугольнике Петербург - Москва - Варшава, сибирской магистрали и дорог на юго-западе России. Революцию он назначил на 9 января 1916 года. Из первого же миллиона марок, полученного Парвусом от германского правительства на реализацию этой программы, он отмусолил, как сейчас говорят, сколько-то и Троцкому с Мартовым и Ленину (из множества идей, генерированных Парвусом, любопытна, например, такая: социалистическая партия, придя к власти, может обернуть эту власть против народа, ликвидировать профсоюзы... ). 

 

Вооруженные этой информацией, мы можем вернуться к чиновнику «Согора» Нахамкису. Он принимает товары, поступающие от Парвуса из Копенгагена и от Гагецкого из Стокгольма. Образующийся при этом упомянутый «профицит» Нахамкис направляет на финансирование «революционных точек». Отмывание денег, поступающих от противника в поддержку революционных действий в России – по любым меркам тяжелейшее военное преступление. Рядом с Нахамкисом занимался чем-то подобным большевик Н.И.Подвойский. В начале 1918 года он будет одним из организаторов Красной армии. Деньги поступали и Нахамкису из «Сибирского банка» в Петрограде через большевика же Козловского. С апреля 1917 года тот же Козловский будет доставлять Немецкие деньги из того же «Сибирского банка» Ленину. Что же за разбойничье гнездо – этот «Согор»! Вроде бы доставляли в Россию медикаменты, в которых страна так нуждалась. Но на дне коробок с медикаментами находились контрабандные презервативы. Спрос на них с начала войны резко возрос, а цена (своих в России не производили) выросла моментально в 10 раз. Этот дефицитный товар реализовывали через «салоны красоты» (ещё один канал поступления немецких денег), одним из таких салонов владела жена Нахамкиса. Ворочая такими горами денег, Нахамкис и сам не бедствовал. 

 

Парвус хвастался (10:196), что именно он взорвал броненосец «Императрица Мария» (броненосец взорван на рейде Севастополь 7 октября 1916 года. Погибло около 300 матросов.) Заявление Парвуса звучит правдоподобно. Комиссия под руководством адмирала А.Н.Крылова допускала диверсию. Из рабочих, занимавшихся доводкой узлов корабля после ходовых испытаний, наибольшее подозрение вызывали пять путиловцев. А именно на Путиловском подрывная агитация агентов Парвуса была наиболее успешной. Так что деньги, которые отмывал Нахамкис, шли, возможно, не только на революционную пропаганду, но и на диверсии по плану Парвуса.

 

Близкий к Парвусу Нахамкис, должно быть знал что-то и о наиболее радикальном плане Парвуса в отношении России(10:194), который он сообщил германскому послу в Копенгагене:никакого сепаратного мира, воспользовавшись революцией, просто сравнять Россию с землёй, запретив не только армию и военнуюпромышленность, но и любую промышленность вообще. Таков Нахамкис, который неожиданно появился в Совете, в день зарождения Совета, но инициатором создания Совета быть никак не мог.

 

*

 

Всё было совсем не так, как рассказывал Богданов. Солженицын посвятил зарождению Совета специальную главу (552-557). Едва только 27 февраля начались серьёзные волнения, социалисты, минуя «орущую, стреляющую, полубезумную толпу», начали скапливаться к Таврическому дворцу. Первые добрались до него часам к двум дня. Были согласны: следует что-то противопоставить думским буржуям. Значит, используя опыт Парвуса и Троцкого, создать совет рабочих депутатов. Хотя самих рабочих тут пока нет, они, собравшиеся, и будут представлять интересы рабочих. Считали себя инициативной группой по созданию Совета. «Надо дерзать, в этом пафос великих моментов!». Подвалила освобождённая из тюрьмы группа Козьмы Гвоздева. Добавились Чхеидзе и Скобелев. Заняли две подходящие комнаты. Наметили обратиться с воззванием «Граждане!» (как говорилось в дни Французской революции): к рабочим, к населению, к солдатам. В том числе, просили население кормить революционных солдат, чтобы солдаты не зависели от своих командиров. Образовали соответствующую, продовольственную комиссию под началом Франкорусского. Явился Хрусталёв-Носарь, хотел возглавить этот Совет, как возглавил прошлый – в 1905 году – но его игнорировали. И вот – лишь после всего этого появился Нахамкис – Стеклов очень удивил: знали, что в военные годы он совсем отошёл от революционных дел. У жены – институт красоты на Большой Конюшенной. И выглядел никак не революционером – расхаживал в лучших костюмах, совсем буржуй. Дороден, высок, широк в плечах, рыжебород, красив, держался гордо. Вступил основательно, хозяйским шагом и сел к столу чуть ли не как председатель. 

 

Ведать обороной определили эсера Масловского - библиотекаря из Академии Главного Штаба, не офицер, но надёжный революционер.

 

А Гиммер добрался до инициаторов Совета ещё позже Нахамкиса, когда стемнело (11:557). У врат социалистического рая толпились солдаты с винтовками, рабочие, желая попасть в депутаты. Вратарь Эрлих требовал мандаты, но таковых ни у кого не было. Тем не менее, он кого-то записывал, такого снабжал красным бантом и впихивал в комнату заседания. Видимо, приходилось подходить упрощённо, как запорожцам у Гоголя: «В Христа веруешь? Проходи добрый казак». Гиммер с сомнением смотрел на тупые, неразвитые лица депутатов. Как не то, что – с их участием, но даже – при них, обсуждать сложные политические проблемы? (11:557).

 

Собрание открыли с девять вечера. Его явно брал в свои руки Нахамкис – сильный голос, уверенность. Выбрали исполнительный комитет: Чхеидзе председателем, Скобелева – заместителем, секретариат – Соколов, Шехтер, Панков, Гвоздев. А в рядовые члены ИК наибольшее количество голосов набрали Нахамкис, Гиммер и Козловский (11:623). От большевиков включили Шляпникова и Заруцкого. Позже попол... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2


13 октября 2018

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«ВИЗЖАЛИ СКРЕПЫ»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер