ДОБРОВОЛЕЦ

                                    Разрыв

Июльским днем  1914 года, Иван Петрович Домов: учитель городского училища города Орши, дворянин, прогуливался вдоль берега Днепра, размышляя о своей жизни.

Осенью ему должно было исполниться  29 лет и, к этому возрасту, он успел окончить учительские курсы, поработать земским учителем в дальнем селе, затем окончить учительский институт в городе Вильно и уже два года поработать учителем в городе Орше, проживая, без венца, с девицей Надеждой – тоже учительницей в женской прогимназии, которой этой весной исполнилось двадцать два года.

С девицей этой он сблизился на последнем курсе института, хотел даже жениться, но выяснил, что Надежда, в семнадцать лет, имела до него годичную связь с сорокалетним мужчиной: художником по профессии,  развратником по призванию и негодяем по натуре.

Иван этого греха Надежде не простил, но и оставить девицу на произвол судьбы не решился, из дворянского благородства, а потому предложил ей жить вместе, невенчано, до появления ребенка и только тогда заключить брак, на что Надежда немедленно согласилась. Иван расценил согласие Надежды как проявление её хороших чувств к нему, но оказалось, что ошибался - девушке просто некуда было деваться: она была сиротой, воспитывалась теткой, не знавшей как избавиться от племянницы и, в случае отказа от Ивана девице Надежде оставалось два пути по жизни – или возвращаться к своему растлителю художнику, который непременно её бросит через год – другой, или уехать одной на учительство в отдаленное глухое село, где и прожить жизнь в одиночестве среди темных и дремучих крестьян. Оба эти пути Надежду не устраивали, вот она и согласилась на сожительство с Иваном.  

За два года сожительства ребенка зачать не получилось, и они продолжали жить в греховной связи, причем Надежда имела неосторожность несколько раз, обидно, напоминать Ивану о своем девичьем грехе, что погасило у него нежные чувства к этой девице, оставив лишь холодную привычку.

Вот о дальнейших своих отношениях с Надеждой и планах на будущее Иван и размышлял, отвечая кивком головы на приветствия редких прохожих, большинство из которых знали учителя в лицо.

За прошедшую зиму Иван много занимался историей московских князей, изучая книги, заказанные ещё в Петербурге, и заказывал себе новые через братьев, и на их основе написал приличную, по его пониманию, статью о том времени. Эту статью он собственноручно напечатал на пишущей машинке, имевшейся в училище, задерживаясь иногда допоздна, и возвращаясь домой лишь поздним вечером, вызывая справедливые нарекания Надежды, считавшей его исторические изыскания пустым делом, не имеющим практических перспектив.

 Иван давно уже не посвящал Надежду в свои замыслы, общаясь с нею лишь на бытовые темы, ибо ещё ни одного раза ему не удалось отстоять свою позицию при расхождении мнений по любому вопросу, а такое расхождение имело место всегда.

Статью свою Иван послал почтой в Московский и Петербургский университеты и с нетерпением ждал ответа, который задерживался.

Весною этого рокового года, международная обстановка в Европе чрезвычайно обострилась, и две мощные военные группировки Антанта и Тройственный Союз обменивались жёсткими нотами, обвиняя противную сторону в ущемлении своих прав. Тройственный союз в составе Германии, Австро-Венгрии и  Италии обвинял стороны Антанты: Англию, Францию и Россию в ущемлении своих прав в торговых и политических делах, а Антанта обвиняла Германию в необоснованных притязаниях на ведущую роль в мире.

В газетах откровенно писали, что дело добром не кончится, и будет война великая и кровопролитная. Царь Николай Второй желал своей реабилитации за позорно проигранную войну с Японией, и охотно участвовал в нагнетании страстей, не имея для этого ни военных, ни экономических, ни политических оснований, кроме личных амбиций недалёкого ума человечка.

Иван, зная положение в России из газет, где иногда прорывались слова правды, надеялся, что войны не будет, а если она и начнётся, то позднее, когда ему удастся перебраться в Москву или Петербург, где преподаватели университетов и институтов, как и прочие учителя, имеют третью категорию на мобилизацию в армию, до которой дело не доходило даже в Японскую войну.

В июне занятия в школах закончились, и учителя получили законное право на летний отдых. Надежда требовала от Ивана немедленной поездки в Минеральные Воды, чтобы поправить своё женское здоровье, но Иван медлил, ожидая ответа на свою научную статью, а в случае положительного ответа, он собирался немедленно отправиться в любую из столиц, чтобы заняться своим трудоустройством.

 Неожиданно Надя получила письмо от подруги Баси, которая писала, что вышла замуж за своего майора, и хотела бы приехать на недельку, чтобы повидаться. Если Надя согласна, то пусть телеграфирует ей, и Бася мигом обернётся, да и езды-то всего несколько часов поездом.

Приезд этой подруги Ивану был неприятен, поскольку он справедливо полагал, что Бася знает о позорной связи Надежды с пожилым ловеласом, но свое согласие на приезд Баси он дал, чтобы не ухудшать отношения.

Надя, скучавшая в провинциальном городе без близких подруг, моментально дала ответ и через два дня, именно сегодня, уже встречала подругу Басю на вокзале, пока Иван Петрович прогуливался вдоль Днепра, а закончив прогулку возвратился домой, поджидая Надежду и гостью.

По прибытию поезда Надя с трудом узнала в даме, сошедшей с поезда, свою бывшую подругу – так она изменилась лицом, одеждой и манерами. Это была уже не блудливая содержанка с порывистыми движениями и грубоватым словом, а светская дама с мягкими манерами и плавной речью.

 Надежда подивилась вновь, как замужество благоприятно сказывается на женщине, если это замужество не в тягость ни ей, ни мужчине. Бася слегка пополнела за эти два года, что не виделись, но эта полнота придала округлость формам тела и смягчила черты лица, не испортив внешнего облика в целом, а лишь придав ей шарм и привлекательность, свойственные уже не девушке, но молодой женщине в цветущие годы жизни.

Подруги приветливо расцеловались, носильщик подхватил увесистый чемодан, который  Бася, как и любая другая женщина, набила вещами, будто приехала в гости на месяцы, а не считанные дни.

- Наденька, дорогая, как я рада видеть тебя вновь, - зажурчала Бася, подхватывая Надежду под руку и направляясь с перрона на пристанционную площадь, где дежурили извозчики в ожидании седоков. – Понимаешь, я замужем всего два месяца, но живу с майором, Виктором Степановичем, как тебе известно, уже три года.

 Он сказал, что скоро будет война, он уйдёт воевать, и не дай Бог убьют, тогда я останусь без его содержания, а будучи женой, буду получать пенсию.  Вот мы и поженились, на всякий случай, ради пенсии, - рассмеялась Бася. - Замужество придало мне спокойствие и уверенность в положении, и я даже несколько пополнела за эти два месяца, правда, совсем немного, и платья всё ещё мне впору. Ты, надеюсь, тоже замужем за своим учителем Иваном, мы же почти одновременно выбрали себе своих мужчин в спутники жизни? – вопросила Бася, усаживаясь в коляску к извозчику.

- Нет, мы с Иваном живём в гражданском браке, - ответила Надежда, указывая кучеру, куда следует ехать. – Детей нет, на войну ему не идти, как учителю, поэтому и венчаться нет причин. Если я настою, конечно, брак будет заключён, но не хочется мне настаивать, нужно, чтобы мужчина сам решился, без принуждения, так мне кажется, - слегка солгала Надя, объясняя причины своего безбрачия.

- С твоим Иваном можно хоть всю жизнь прожить без венчания: он надёжный и однолюб, не то, что мой Виктор Степанович: стоит ему уехать в полк на пару недель, так начинает там мять кухарок и маркитанток, потому что не может прожить и трёх дней без женского естества, - снова засмеялась Бася. Мне его похождения теперь не в тягость, а как бы пост от супружеских обязанностей.

Женщины подъехали к дому, кучер занёс чемодан на крыльцо, откланялся, получив щедрую мзду за проезд, и отбыл в поисках седоков, а подруги вошли в дом, где их встретил Иван.

 На вокзал, встречать Басю, он не пошёл, потому что эта подруга жены была ему неприятна по причине своего знакомства с бывшим любовником Нади, о чём сама Надежда однажды проговорилась. Тем не менее, у себя дома Иван встретил Басю вполне приветливо и гостеприимно. Надежда выделила Басе свою комнату, гостья разместилась там, переоделась с дороги в домашнее платье и вышла к обеду, который в честь её приезда проходил в гостиной под опекой экономки Даши.

 Бася оживлённо рассказывала о своей жизни в Вильне за минувшие два года, Иван интересовался, что изменилось в городе его студенчества за это время, и обед проходил в непринуждённой обстановке. Под конец Бася огласила новость:

- Да, я совсем забыла сказать, что в поезде мне стало известно о мобилизации в армию. Наш царёк, Николашка, как его называет мой майор, объявил о мобилизации в армию, значит, действительно будет война с немцами. Майор говорит, что армия не готова к войне и следует ожидать поражения, как и в японскую войну. Остаётся надеяться, что до наших мест война не дойдёт, и нас не коснётся, а мой майор уцелеет, и мне не придётся получать за него пенсию. Лучше быть при муже, чем вдовой в холодной постели, - рассмеялась Бася.

После обеда все трое пошли прогуляться по городу, чтобы показать гостье свою жизнь в провинции. Показывать, собственно говоря, было нечего: на вокзале Бася уже была по приезду, потому прошлись до Днепра, постояли на берегу неширокой здесь реки, потом прошлись к центру города, минуя храм, куда Бася попросилась зайти, чтобы поставить свечку за свой благополучный приезд, что и было исполнено.

 Хозяева тоже поставили по свечке за то, чтобы не было войны, и это делали многие прихожане, которые прослышали уже о мобилизации и горячо обсуждали эту новость возле храма, в лавках и трактирах, мимо которых проходили учителя со своей приезжей гостьей Басей.

 Вернувшись с прогулки все разошлись на отдых, чтобы вечером вновь собраться на веранде за чаем и продолжить общение во взаимных рассказах о жизни за два года, промелькнувшие с момента отъезда учителей из Вильны в этот маленький городок.

 Бася посочувствовала Надежде, что ей приходиться жить в этом захолустье, на что Надежда поделилась планами Ивана на переезд в столицы, которому теперь может помешать война. Иван вполне серьёзно отнёсся к началу мобилизации по указу царя, и объяснял женщинам, что если военная машина приведена в действие, то остановить её будет трудно, если вообще возможно.

- Всё террорист этот виноват, Гаврила Принцип, что убил наследника австрийского престола Фердинанда в Сараево, - воскликнула Бася, повторяя слова своего майора о причинах возможной войны.

- Война назревала и без этого убийства, - возразил Иван. – История показывает, что если есть противоречия между странами, особенно между властителями, тогда война неизбежна, а повод всегда найдется. Интересно, что король Англии, кайзер Германии, царь России, да и австрийский император находятся в близком родстве между собой, и тем не менее готовы на войну, не жалея своих подданных, лишь бы утвердить свои амбиции, невзирая на жертвы. Можно ожидать, что если война будет кровавой и затяжной, то народы этих стран сметут своих властителей путём переворотов или революции, как это было после русско-японской войны в 1905 году.

Тогда царь Николай уцелел чудом на своём троне, но грядущая война, судя по всему, будет более кровавой и Николашке придёт конец, а с ним и всему роду Романовых, - предположил Иван, но дамы с ним не согласились.

 – Хватит, Иван, пугать Басю своими предсказаниями, - как всегда возразила Надя, противореча мужу и показывая Басе свою власть над Иваном.- Император Николай Второй порядочный семьянин, заботится о дочерях и больном сыне, а ты его изображаешь кровожадным упырем, жаждущим народной крови.

Иван хотел возразить жене, что в управлении государством нужны совсем другие качества, чем семейная добропорядочность и смирение перед царицей, Александрой Федоровной, немецкой принцессой, что подмяла царя Николая под свой каблук, но вспомнив вовремя, что Надю ему ещё ни разу не удавалось переубедить, промолчал и, закончив чаепитие, откланялся Басе и ушёл в спальню на ночлег, оставив дам одних обсуждать свою жизнь и женские новости, накопившиеся у подруг за два года разлуки.

Ночью Иван внезапно проснулся от ощущения одиночества. Нади рядом действительно не было. Часы на стене показывали полночь, в полумраке летней ночи за окном, светившейся отблеском звёзд и народившегося полумесяца. Ивану захотелось пить, и он, встав с постели, прошёл на кухню испить холодного квасу. Проходя мимо комнаты Баси, он, услышав приглушённые голоса подруг, доносившиеся из-за неплотно прикрытой двери, невольно остановился, прислушиваясь в разговор.

- Как у тебя, Наденька, обстоят дела по женской части с Иваном? – спрашивала Бася свою подругу. – Получать удовольствие от близости с мужем – это то немногое, что остается нам, замужним женщинам в семейной жизни. Я к своему майору вполне приспособилась, иной раз даже кричу под ним от полноты женских ощущений, сливаясь с ним в оргазме, потому и вышла замуж, ну и, конечно, ради своего содержания за его счёт, - откровенничала Бася без всякого стеснения.

- А у меня бывает по-всякому, - вздохнула Надя,  - когда забудусь, и Иван без комплексов, то всё получается,  а если Иван напряжён со мною после какой-нибудь мелкой ссоры, то ничего у меня не выходит, и я воспринимаю своего мужа вполне равнодушно и без женской страсти. Мешает мне опыт любви с первым мужчиной воспринимать Ивана всегда страстно: часто и невольно я  сравниваю их между собой и всегда кажется, что с Димчиком мне было слаще и чувствительнее, как женщине, чем с Иваном, - открылась Надя своей подруге.

- Зря ты так относишься к мужу, - возразила Бася, - я тоже не сразу приспособилась к майору, у меня и до него было несколько мужчин, правда, без любви, как у тебя, а первым был отчим, который меня фактически изнасиловал, может потому я долго не могла войти во вкус женских ощущений под мужчиной. Потом научилась своего мужчину, с которым сейчас, воспринимать как единственного, забыв обо всех до него, и дело сразу пошло на лад! Нам, женщинам, надо не получать удовольствие от мужчины, а самим брать это чувство, участвуя без всякого стеснения в интимном деле, и помогая мужчине полнее почувствовать женщину: тогда всякий раз и ты будешь получать удовольствие, - поучала Бася.

От услышанного Надиного откровения, Иван замер в оскорблении своего чувства любви к ней, а Надя продолжила разговор на интимную тему с ещё большим откровением:

- Я часто вспоминаю своего любовника Диму, которого ты, Бася, хорошо знаешь. Кажется, что я должна его ненавидеть за то, что соблазнил меня, заставил сделать аборт, и потом все равно обманул и бросил, и сейчас невольно мешает мне в воспоминаниях жить дружно с мужем, но подумаю о нас, и мне ничего не жаль. Если бы можно, я, наверное, всё повторила бы с ним. Всё плохое с ним забылось, в памяти остались лишь воспоминания о страсти и полученных женских удовольствиях, которые кажутся слаще, чем нынешние отношения с Иваном.

- Какая же ты дура, Наденька! - возразила Бася, - Я говорила тебе, чтобы ты забыла своего Диму, если хочешь быть счастлива с Иваном. Мужчина в браке чувствует, как жена к нему относится  в постели и ощущает полностью ли ты отдалась ему или, не дай Бог, вспомнила под ним кого-то ещё, что был до него. Тогда мира и согласия в такой семье не будет, даже если и дети пойдут.

А помнишь, Надя, как мы с тобой в один день изменили своим мужчинам незадолго до твоего отъезда в эту глухомань? Я тогда всю ночь кувыркалась с офицером Дмитрием Нащокиным, что пытался ухаживать за тобой, но успокоился в постели со мной, хотя какое это спокойствие, когда всю ночь я была под ним – пять раз он без устали в меня входил. Как вспомню, аж зубы ломит от воспоминаний о его настойчивости в любви: вот что значит молодой и оголодавший без женской ласки подпоручик.

Я тогда прибежала к тебе следующим днём, вошла без стука, дверь не заперта, гляжу, а ты со своим Димой на кровати в неглиже дремлете: у Димы только бородка и причинное место из-за тебя виднеется – так ты его прикрыла своим телом.

- Это случайно вышло, не хочу вспоминать, - осадила Надежда свою подругу, - сама не знаю, как ему опять удалось уговорить меня, опомнилась, а он снова, как в первый раз, уже на мне и во мне. Ну а дальше известное дело: женское тело победило женский рассудок и предалась я любовному занятию с ним напоследок со всей своей страстью к этому делу. Потом с Иваном мне эта прощальная любовь с Димой часто мешала почувствовать его ласки в постели и получить полноценный оргазм, как сейчас принято называть любовный экстаз в интимной близости.

- Ладно, хватит о наших грехах говорить, скажи-ка лучше, Бася, что вы решили со своим майором насчёт детей. У нас с Иваном пока не получается зачатие, я даже думаю не повредил ли мне тот аборт от Димы у старухи-повитухи.

 Нынче собирались вместе с Иваном ехать в Минеральные Воды, чтобы подлечиться там. Иван хочет ребёнка и тогда готов идти под венец, а я всё никак. Может он не способен сделать дитя, но как это узнать, если здесь даже врачей приличных нет, - рассуждала Надя, но Иван не смог дальше слушать бесстыжие речи подруг, обсуждающих своих мужей и любовников, и вернулся к себе в спальню – пить ему, после услышанного, расхотелось.

Иван лег ничком на кровать и, едва не плача, злобно скрипел зубами. От известия об измене Нади и её былой беременности с любовником, он испытывал чувство омерзительного отвращения, как если бы воспользовался чужим, грязным носовым платком, вытирая своё лицо этим платком с чужой и липкой слизью и лишь потом заметив свою ошибку.

 Оказалось, что все его отношения с Надей от начала и до сего времени были именно такой ошибкой – она была и осталась для него чьей-то чужой женщиной, волею случая оказавшейся с ним рядом по жизни, но никогда вместе. Теперь он уже не сможет быть с ней рядом и не хочет иметь детей от этой женщины, значит, надо уходить, но куда и как?

- Идти к Днепру и утопиться что ли? – размышлял Иван, потирая сухие от бессонницы глаза. И тут он вспомнил о начавшейся мобилизации в армию. Он не подлежит призыву как учитель, но может пойти в армию добровольцем, и пусть начнётся война и его там убьют враги, всё одно это лучше, чем жить с женщиной, которая изменила тебе до тебя, изменила при тебе и продолжает в мыслях изменять тебе сейчас, что ещё хуже, чем физическая измена.

Надя вернулась в спальню, когда слабая заря начинала разгораться на летнем небосводе.

Иван притворился спящим и отодвинулся к стене, ощущая, как от женского тела на него веет холодком вместо привычного тепла: – значит, чувства к этой женщине остыли окончательно,- решил он, пытаясь заснуть, но безуспешно. Лишь под утро он забылся тяжёлым и беспокойным сном и проснулся через два-три часа, чувствуя себя совершенно разбитым, будто всю ночь занимался тяжёлой физической работой.

 Надя спала спокойным сладостным сном невинной девушки, причмокивая во сне и даже капельки слюны стекали из полуоткрытого рта по пухлым чувственным губам на примятую подушку. Белая тугая грудь с розовым соском высвободилась из под ночной рубашки и спелым яблоком свисала в бок, просясь в мужскую ладонь, которая должна её возвратить на место.

Зрелище спящей жены всегда приводившее Ивана в умиление, на сей раз не вызвало в нём никаких чувств, кроме брезгливости.

- Как ей удавалось все эти годы так умело притворяться любящей меня женщиной, что даже при неприятных воспоминаниях об её прошлом, я продолжал любить и желать эту женщину, - удивлялся Иван, осторожно перебираясь через спящую Надю и направляясь вон из спальни, чтобы глотнуть свежего воздуха на крыльце, ибо атмосфера в спальне казалась ему душной и давящей грудь.

На дворе было раннее утро. Стайка серых кур, возглавляемая щеголеватым петухом, выискивала зёрна на поросшей короткой травой территории двора, кое-где зияющей бурыми проплешинами голой земли. Этих кур завела Даша, утверждая, что ухода за собою они почти не требуют летом, но всегда можно забить одну птицу, если вдруг нагрянут гости или затеется какое-либо торжество. Иван никогда не перечил затеям Даши, считая, что эта женщина лучше его знает, как вести домашнее хозяйство в маленьком городке.

 Огород при доме тоже был засажен и обихожен стараниями домработницы и к середине лета на столе уже постоянно была зелень и кое-какие овощи с собственного огорода. Даша ещё не пришла хлопотать на кухне, и Иван спокойно присел на крыльцо, согреваемый восходящим солнцем и размышляя, как ему поступать дальше, чтобы записаться в армию добровольцем. Это своё решение он считал окончательным и теперь искал пути его осуществления.

- Надо ехать в губернский город Могилёв, и там уладить дела с армией, а потом известить об этом Надю, но без скандала и ссоры. Просто скажу ей, что мне стало известно об её измене и аборте от любовника, поэтому ухожу на войну, а она пусть живёт, как хочет: здесь или вернётся к тётке в Витебск – это её дело.

 Возможно, я потом пожалею о своём решении, но обнадёживать её не буду: пусть идёт как судьбе угодно – ведь дал Бог услышать откровенную беседу двух блудливых подруг. Не встал бы ночью, так бы и жил в счастливом неведении относительно чувств Нади к себе, - тоскливо думал Иван, наблюдая, как петух зорко следит за своим гаремом кур, подзывая их ласковым клёкотом к найденному зёрнышку и топча их поочередно, чтобы не ходили пустыми без яйца.

         Утро разгоралось жарким светом восходящего солнца, пришла Даша и начала хлопоты в кухне, готовя завтрак хозяевам и их гостье, а Иван всё также неподвижно сидел на крыльце, решая, когда ехать: сегодня или отложить на завтра. Наконец, он решил ехать завтра, придумав себе дело в Витебске по поиску нужной исторической книги в тамошней городской библиотеке.

         - Когда мне собирать завтрак, - недовольно спросила Даша, - пора бы вставать хозяйке и гостье, солнце совсем высоко.

         - Не буди их, Даша, ради Бога, пусть поспят, - осадил Иван домработницу.  – Они вчера до самой ночи болтали между собой, пусть теперь выспятся, а мне торопиться к завтраку тоже не спех.

         В десятом часу, потягиваясь, на крыльцо вышла Надя, как ни в чём не бывало, поцеловала Ивана в щёку и занялась приведением себя в порядок. Вскоре показалась заспанная Бася, проследовала за Надеждой, и через полчаса все трое сидели на веранде, поглощая завтрак, сготовленный тотчас Дашей на скорую руку.

          Она поставила всем яичницу с ветчиной, творог со сметаной, морс, а на столе для желающих был нарезан сыр, стояла масленка с маслом, вазочка со свежим клубничным вареньем, блюдо с оладьями и плетенка с плюшками, что Даша испекла ранним утром, и потому была недовольна поздним выходом женщин к завтраку – плюшки успели остыть и по мнению домработницы стали не так вкусны, как с пылу с жару.

         После позднего завтрака хмурый Иван, сказался занятым в своем кабинете по работе, а Надя, не понимая плохого настроения мужа, предложила Басе прокатиться на извозчике по городу, чтобы осмотреться,  потом прогуляться по местным лавкам и пусть Бася сравнит товар в лавках с городскими магазинами Вильны.

           Так и поступили: Иван ушёл к себе в кабинет, а женщины прошли к вокзалу, где наняли извозчика и поехали по городу. Вернулись они к позднему обеду, весьма довольные своей прогулкой и Бася даже купила себе несколько вещиц местных кустарей, довольно хорошо сделанных, в том числе пару кружевных воротничков, которыми Бася любила украшать свои платья.

         За обедом Иван сказал, что ему крайне необходимо съездить на день-два в Могилёв, чтобы порыться в тамошней библиотеке по своим историческим изысканиям, пока война не началась.

         Надя не возражала, но потом, наедине, высказалась Ивану, что он уезжает, видимо,  из-за Баси. Иван в резкой форме высказался, что ему неприятно видеть женщину, которая в курсе отношений Нади со своим любовником и сама, судя по всему, не без греха.

         - Вы уж тут без меня обсуждайте свои прежние похождения, а меня увольте от этих неприятных мне отношений с твоей подругой.

         Вечером Иван собрал саквояж для завтрашней поездки, молча попил чаю с женщинами и сказав, что ему надо выспаться перед поездкой, ушёл в спальню на ночлег. Немного погодя к нему пришла Надя, желая по-женски в постели проводить мужа в дорогу, но Иван отказался от любовных упражнений, сославшись на усталость, чем чрезвычайно обидел Надю, которая тотчас ушла к подруге обсуждать непонятные им иногда поступки мужчин. Иван, приняв решение, успокоился и быстро уснул, не почувствовав даже прихода жены поздней ночью.

         Утром Иван быстро позавтракал, подхватил саквояж, и, не прощаясь с Надеждой, которая ещё спала, пошёл на вокзал, сел в поезд до Могилёва и через два часа прибыл в губернский город. Не мешкая, пока не передумал, он отыскал комендатуру и спросил, где здесь мобилизуют в армию. Дежурный помощник объяснил Ивану, что мобилизация по Могилёвской губернии, согласно высочайшему указу его императорского величества не объявлялась, а добровольцев оформляют уездные воинские начальники.

           Иван пожалел, что уехал сгоряча и не разобравшись на месте, но делать было нечего и надо возвращаться домой. В этот день возвращаться ему не хотелось, он погулял по городу, зашёл в трактир перекусить, потом снял номер в гостинице при вокзале и провёл там беспокойную ночь под паровозные гудки прибывающих и уходящих поездов.

          Утром следующего дня Иван позавтракал в буфете, и через час уже ехал попутным поездом к себе в Оршу. Возвратился он аккурат к обеду, когда две подруги уже сидели за столом, продолжая свой бесконечный разговор ни о чём, который всегда так раздражал Ивана, привыкшего к немногословию.

         - Что так рано вернулся, дорогой? – спросила Надя, - или уже успел начитаться своих исторических книг, - поддела она мужа при подруге Басе, желая показать, кто в этом доме настоящий хозяин.

         -  Нет, дорогая, не сумел начитаться книг, - в тон ей ответил Иван, - библиотека оказалась закрытой на неделю из-за мобилизации. Я прошёлся по магазинам книжным, но и там не нашёл ничего интересного, переночевал и вернулся попутным поездом, чтобы успеть к вашему важному разговору за обеденным столом, - добавил он с издёвкой.

          - Как вам, Бася, наша провинциальная жизнь? Не наскучила ещё после губернского города? И пойти здесь некуда и людей культурных мало - скука страшная, по словам Нади. Но надо кому-то и здесь жить. Вот и мы с Надей уже два года здесь, и ничего, плесенью не покрылись, учим детей грамоте и прочим наукам, а за новостями следим из газет, что доставляют проходящие мимо поезда уже на следующий день из столиц.

          Так что отстали мы в провинции от столичной жизни всего на день, но в Вильне, как мне помнится, отставали на два дня. Вот и получается, что мы здесь живём впереди вас, Бася, на целые сутки. Такая, понимаете ли, наша провинциальная жизнь, - ехидно закончил Иван своё выступление перед гостьей.

         -Отстань, Иван, от Баси, - осадила его Надя, - занимайся своей историей и не вмешивайся в женский разговор. Вы, мужчины, не понимаете, как важно нам, женщинам, пообщаться разговором, особенно после длительной разлуки. Вам это кажется пустяком, а для нас это сама жизнь. Не зря же говорится, что женщина любит ушами, а мужчина глазами. Поэтому помолчи и люби нас глазами, если хочешь, конечно. Бася сказала мне, что мужчина всегда хочет, но не всегда может, а женщина всегда может, но не всегда хочет, - прыснула Надя со смеху от этой прибаутки.

         Иван последовал совету своей невенчанной жены и обедал молча под разговор подруг о том, как изменится мода, если начнётся война, и обе пришли к выводу, что женское платье не удастся переделать под форму, но цвета определенно будут не такие яркие, как сейчас.

         Отобедав, Иван ушел в свой кабинет, а гостья занялась осмотром и примеркой гардероба Надежды, и этого занятия им хватило до самого вечера.

         В этот вечер Надежда пришла в спальню пораньше, сразу вслед за Иваном, разделась и юркнув под простыню, которой укрывался Иван из-за летней жары,  начала ластиться к нему, домогаясь супружеской близости. Иван, ощущая рядом горячее женское тело, помимо своей воли возбудился желанием, но вспомнив услышанные откровения этой женщины, сдержал свой чувственный порыв и отвернулся к стене, сославшись на усталость после дороги. От мужского отказа, Надежда расстроилась, обиделась и прямо спросила: - Ты что, избегаешь меня?

         Она сунула руку мужчине в пах и продолжила, - вот и дружок твой соскучился по моей подружке, но хозяин не хочет устроить им свидание, а почему, неизвестно. Видимо, он не любит больше свою Наденьку!

         - Да, больше не люблю, - вырвались невзначай у Ивана жестокие слова. – И дай мне спать спокойно, а выяснения оставим на потом, когда уедет твоя подруга по совместному разврату, как это следует из ваших разговоров, - раздражённо ответил Иван, и, взяв подушку ушёл спать к себе на диван в кабинете, оставив Надю в тревожных размышлениях о переменах в настроении Ивана, что произошли с приездом сюда подруги Баси.

         - Видимо, Иван случайно услышал наши откровенные разговоры о прошлом. Бася так бессовестно рассказывала о своих похождениях, что Иван и меня зачислил в её напарницы, поэтому и злится. Ничего, пройдёт время,  он успокоится, и будет всё по-прежнему.

           Надо будет сказать ему, что у меня есть подозрения на беременность, тогда Иван сразу сменит гнев на милость, а после я скажу ему, что мои подозрения не сбылись. Главное затащить его на себя в постели, а после Иван со своим благородством никуда не денется. Решив, что так и будет, Надя спокойно уснула сном праведника.

         На следующее утро Иван, встав спозаранку, ушёл оформляться в армию, и женщины, проснувшись позднее, уже не застали его дома.

         - Что-то вы спали сегодня в разных комнатах, - удивилась Бася. – Мой майор спит отдельно лишь в дни моей женской немощи, а остальное время ему вынь да положь доступ к женскому телу, невзирая на моё настроение.

         - Мой Иван, напротив, человек настроения. Чуть – что, он прекращает наши супружеские отношения, особенно, если вдруг вспомнит про мою прошлую любовную связь с Дмитрием, - объяснила Надя. – Он обидчив, но отходчив. Не обращай внимания, Бася, на наши размолвки. Милые бранятся, только тешатся, как говорится в народе. Пройдёт пара дней, и Иван будет у меня рядом в постели.

          Зря я ему сказала про свою любовную связь с Дмитрием: надо было соврать что-нибудь насчёт потерянной невинности случайно, а я ему объявила про любовника чуть ли не с гордостью, вот Иван с того времени и бесится иногда, особенно если чем-то расстроен по другим обстоятельствам. Скажи лучше, Бася, как у тебя в этом отношении с майором? Он не ревнует к твоему прошлом, как мой Иван?

         - Так не к чему ревновать, - гордо ответила Бася. – Я не дура, как ты, и ничего ему не сказала о своих прошлых связях. Призналась, будто невинность потеряла случайно с заезжим студентом на вечеринке в загородном доме, утратив бдительность после выпитого шампанского: мол было это только раз и не больше того. Затем изобразила, что впервые почувствовала себя женщиной только с ним, и потому мой майор спокоен насчёт моей чести и своей репутации, даже не догадываясь, какие ветвистые рога украшают его голову. Умнее надо быть, подружка, в отношениях с мужчинами и никогда не рассказывать о наших женских грехах в прошлом.

          Боюсь, что добром твои отношения с Иваном не кончатся. Вдобавок он дворянин, и знать, что его женой пользовался до него какой-то мещанин-художник, ему вдвойне неприятно из-за дворянской спесивости. Ребеночка тебе надо заводить, Надя, да побыстрее, пока твой Иван окончательно не закусил удила, - закончила нравоучение Бася за завтраком на веранде, где их никто не мог услышать.

         - Не получается насчёт ребенка, - вздохнула Надя, - и к врачу местному идти стыдно, чтобы проверится. Как потом ему в глаза смотреть при встречах на торжествах, если он меня всю видел?

         - Съезди к тётке своей в Витебск и там  покажись врачу, - подсказала Бася. – И Иван твой ничего знать не будет, и врач этот больше тебе на глаза не покажется.

         Верное слово говоришь, Басенька, так я и сделаю, - воодушевилась Надя. – И тётку проведаю, и врачу покажусь, пожалуй после твоего отъезда и соберусь к тётке. Ты когда собираешься в обратный путь?

         - Завтра и собираюсь. Мне майор дал четыре дня на эту поездку, боится, что война начнется и ему придётся уехать на фронт, не попрощавшись со мною в постели, - хохотнула Бася. – И Иван твой смотрит на меня волком, будто я положила тебя в кровать к твоему козлу Диме.

           Видимо, это про тебя, Наденька, говорится: любовь зла – полюбишь и козла. Твой Дима и есть вылитый козел,  а ты, дурочка, запустила этого козла в душу к Ивану, как ему после такого известия не бесится? Тут любой мужик взбесится.

         В это время Иван, не слыша разговора подруг, заходил в кабинет уездного воинского начальника, что располагался в здании комендатуры неподалёку от офицерского собрания, где Иван частенько бывал с Надей на балах и праздниках.

         Полковник, всмотревшись в посетителя, встал из-за стола и, вышедши навстречу Ивану, дружески подал ему руку. – Вы, насколько я припоминаю, новый учитель в нашем городском училище. Слышал о Вас хорошее, да и жена у вас красавица. Что привело вас, человека мирной профессии, сюда к нам, накануне большой войны?  Как вас величать изволите? – спросил полковник.

         - Иван Петрович, - отвечал учитель, – А вас? – А меня Иван Никитович, - видите, мы тёзки по имени. Так с чем вы пришли сюда?

         - Пришёл я насчёт моей мобилизации в армию, - объяснил Иван Петрович.

         По Могилёвской губернии, высочайшим указом его императорского величества мобилизация не объявлялась, а как учитель, вы являетесь призывом третьего разряда, и даже, если будет указ о дополнительной мобилизации, до вас вряд ли дойдет очередь. В стране столько простого народу, что учителя не призываются. Ступайте домой, учите детей грамоте и жену свою успокойте, - видимо, она волнуется за вас, вот и послала выяснить насчет мобилизации. – успокоил полковник учителя.

         - Нет, вы не поняли меня, Иван Никитович, я хочу добровольно пойти служить на благо Отечества, - возразил Иван полковнику.

         Иван Никитович от удивления даже присел на гостевой стул, что стоял сбоку стола.

         - Что за напасть гонит вас в армию, Иван Петрович, от учительства, от красавицы-жены? Выбросьте эту патриотическую блажь из головы. Скоро будет война: большая, кровавая, и по моим понятиям, длительная. Понадобится много солдат, желательно грамотных, - это и будет ваш фронт, Иван Петрович, учить солдат грамоте, а в окопах вам не место. Одумайтесь пока не поздно, это я вам как солдат, прошедший японскую войну, говорю. Не жаль себя, так о жене подумайте, каково ей будет жить одной, коль вас убьют на войне.

         - Я настаиваю, Иван Никитович, чтобы меня призвали в армию, как вольноопределяющегося, хотя и не ведаю, что это значит, но так в газетах пишут о добровольцах, - упорствовал Иван Петрович.

         - Хорошо, - поморщился полковник и позвонил в колокольчик. Вошёл посыльный, которому он приказал отыскать дело Домова Ивана Петровича для призыва в армию добровольцем. Через несколько минут посыльный принёс тоненькую папочку, на которой крупными буквами было написано: «Домов Иван Петрович, призыв по третьему разряду».

         Полковник открыл папку, просмотрел несколько листков, лежащих в ней и, вздохнув, закрыл папку.

         - Еще раз прошу вас, Иван Петрович, хорошенько подумать о вашем решении идти в армию добровольцем. Вы, с высшим образованием, пойдёте служить простым солдатом. Вместе с неграмотными крестьянами будете жить в грязи и холоде, подчиняться малограмотному унтер-офицеру тоже из крестьян и ради чего? Чтобы попасть под пулю немцу или австрияку?  Не понимаю я такой глупости. Может у вас нелады с женой, и вы бежите от неё? – высказал полковник свою догадку и потому, как Иван Петрович опустил глаза, понял, что попал в точку.

         - Поймите, дорогой, ссора с женщиной пройдёт, а если нет, то можно разойтись, церковь сейчас разрешает развод, а вот с армией, коль попадёте туда, разойтись уже не получится до демобилизации или по увечью: других путей нет.

          Или в крайнем случае, идите на офицерскую подготовку в школу прапорщиков: будет та же служба Отечеству, но офицером, чему вам, потомственному дворянину, более пристало быть, чем солдатом. Идите домой, Иван Петрович, подумайте на досуге, посоветуйтесь с женой и приходите завтра, если ваше решение будет окончательным. А коль передумаете, то приходить и вовсе не понадобится, и никто вас за это не осудит, да и я одобрю такое решение.

         Всего хорошего, прощайте, - закончил полковник, и Иван Петрович, поклонившись, вышел вон.

         - Совсем человеку мозги набекрень баба сдвинула, коль под пули решился идти, - с сожалением подумал полковник, глядя вслед ушедшему учителю. – А ведь придёт он завтра сюда, чует мое сердце, что придёт: так направлю-ка я этого добровольца - поневоле в обоз, подальше от пуль и снарядов, когда война начнется, - решил воинский начальник и пошел обедать домой, где его ждали жена и две дочери-подростка, одна из которых училась у Надежды, но полковник в школу не ходил, и учительницы своей дочери не видел.

         Когда Иван вернулся домой, он застал Басю за укладкой чемодана.

         - Собираюсь в обратный путь, Иван Петрович, - со всей возможной приветливостью сказала Бася. – Мой майор отпустил меня на несколько дней всего, чтобы я успела проводить его в полк, который перебрасывают ближе к границе с Германией. Хорошо Надежде: вас как учителя в армию не призовут, и она всегда будет при муже, а нам, офицерским женам следует надеяться только на везение, что мужа не убьют и не покалечат на этой войне, которая ещё не началась, но уже разлучает людей. С подругой по учёбе я повидалась, теперь вы, вместе с Надей, приезжайте ко мне в Вильну - квартира большая, и город вам знаком, Иван Петрович.

          Вы получили там образование и свою жену Надю встретили, значит будет вам интересно побывать в наших местах снова, - закончила речь Бася, продолжая упаковывать свои вещи.

         Иван помог Басе закрыть чемодан, плотно забитый вещами, которые женщине так и не пригодились в этой поездке и прошел к себе в кабинет собирать книги и вещи, чтобы с оказией отослать их домой к отцу, если придётся уйти на воинскую службу.

         В дверь постучали и вошла Бася, застав Ивана за сборами книг. Иван вопросительно посмотрел на девушку, но та, не смущаясь, присела на диван, положила ногу на ногу, как простая девка, и завела разговор:

- Иван Петрович, дорогой, прошу вас не обижать мою подругу Надю своими подозрениями и ревностью. Она совсем глупая по жизни, но любит вас искренне и пропадёт, если вы ее оставите без своей опоры. Мы, девушки, делаем иногда опрометчивые поступки, но быстро их забываем, если нас не корить этим. Недаром говорят, что память коротка, как у девушки, если человек забыл прошлое. Поверьте мне, что Надя вас искренне любит и хочет взаимности, но вы иногда отталкиваете её от себя напрасными упрёками. Я желаю вам жить дружно и поддерживать друг друга в эти трудные времена, что уже наступают. Обещайте мне не сердится больше на мою подругу по пустякам.

- Значит, это пустяк, что Надя изменила мне со своим бывшим любовником, о чём вы так мило беседовали за неплотно закрытой дверью? - раздраженно ответил Иван,- и вы этому были свидетелем. Я на вас, Бася, не в обиде, у вас свой муж есть, а с Надей как-нибудь сам разберусь, без ваших советов. Прошу меня извинить, мне надо навести порядок в книгах, - закончил Иван и продолжил перекладывать книги с места на место, показывая гостье свою занятость.

Бася вышла, прикрыла дверь, а Иван бросился на диван, в ярости теребя подлокотники.

Бася пошла к Надежде, которая лежала в спальне по причине наступившего женского недомогания и рассказала подруге о своём разговоре с Иваном.

- Мне кажется, что он что-то задумал, - предупредила Бася подругу. – Жаль, что у тебя сейчас дни воздержания: нет ничего лучше мириться с мужем, как заманить его в постель и отдаться полностью, тогда мужчина становится послушным и добрым, и семейный мир сохраняется. Ты, Наденька, будь с Иваном поласковее, глядишь, он и откажется от плохих мыслей и намерений.

За ужином все собрались за столом, прощаясь перед завтрашним отъездом гостьи. Иван был молчалив и сдержан, и женщины напрасно старались поднять ему настроение, вспоминая истории из своих встреч между собой и Иваном в городе Вильне. Иван из приличия нехотя улыбался, думая о своём завтрашнем решении уйти в армию и потому веселых проводов Баси не получилось. Иван, сказавшись усталым, ушел к себе в кабинет, обещая проводить завтра Басю до самого поезда, а женщины остались за столом, тихо обсуждая поведение Ивана и возможные его намерения после подслушанного разговора об измене Нади два года назад.

- Я думаю, что всё обойдётся, - успокаивала Бася свою подругу, - куда Ивану деться из этого городка? Здесь дом, достаток и женщина, которая попросит прощения, и он простит ей глупый поступок. Ты попросишь прощения у Ивана? – спросила Бася, и не ожидая ответа, продолжила свои рассуждения:

 - Скоро война, как говорит мой майор, и я привыкла ему верить, а в войну надо сидеть дома и не высовываться: дома и стены помогают, да и некуда твоему Ивану уезжать. Дома у отца в селе, ему с образованием там делать нечего, а в губернию или столицы ему в войну не устроиться. Будь тихонькой и ласковой с мужем, как побитая собака: всё наладится, и я ещё на крестинах ваших детей спляшу и спою, и Бася чистым голосом запела:

Миленький ты мой,

Возьми меня с собой,

Там, в краю далеком,

Буду тебе женой…

Она спела эту песню до конца, Надя сидела молча, глотая слёзы, а Иван в своём кабинете освободился от ярости, продолжая складывать книги, но не отказавшись от своих намерений. На ночлег Иван остался в своем кабинете.

Утром он сходил за извозчиком, подогнал коляску к дому, вынес чемодан, погрузил женщин, и вся троица поехала на вокзал, чтобы успеть к проходящему на Вильно поезду, которым собиралась уехать Бася. Поезд прибыл вовремя, подруги расцеловались, Иван пожал руку Басе, паровоз дал гудок, лязгнули вагоны, и поезд увёз Басю к её дому в Вильне, и больше Иван никогда не видел эту женщину и ничего не слышал об её судьбе. Грядущая война разделила его и подруг навсегда.

         Оставшись одни на перроне, Иван и Надежда молча пошли рядом, направляясь к своему дому. Надежда попыталась взять Ивана под руку, но он отстранился, и женщина больше таких попыток не делала. Подойдя к дому, Иван открыл калитку, пропустил Надю во двор, и, сказавшись занятым делами, ушёл прочь.

         Он снова оказался у полковника и попросил быстрее решить его дело о добровольном призыве в армию. Полковник Иван Никитович, поняв, что учитель не отказывается от своих намерений, вызвал к себе писаря, который выписал представление о зачисление Домова Ивана Петровича рядовым в 10-й обозный батальон, располагавшийся в Витебске.

         - Не позднее, чем через неделю, вам надлежит явиться в штаб батальона для зачисления в строй. Если не явитесь - это не будет считаться дезертирством, поскольку вы доброволец и не принимали ещё присяги. Советую вам, Иван Петрович, ещё раз хорошенько подумать и остаться дома, - вы гораздо нужнее учителем здесь, чем рядовым в обозе.

          Если надумаете служить, то оденьтесь попроще, возьмите свой паспорт и немного денег. Вам выдадут обмундирование, а свои вещи вы можете отправить домой почтой за счет казны. Желаю вам, всего хорошего, - закончил полковник, вручая предписание Ивану Петровичу.

         Иван взял бумагу, пожал полковнику руку и вышел на улицу: дело сделано, и теперь отступать от задуманного поздно. Осталось собрать вещи и объясниться с Надеждой: - Объяснюсь утром, перед отъездом, чтобы не видеть её слёз лживых и лицемерных, - решил Иван, не будучи уверенным в правоте своего решения и твёрдости намерений перед женскими слезами, перед которыми, из истории известно, многие великие люди меняли планы, чем иногда губили и себя, и своих женщин.

         Вернувшись домой, Иван нашел в чулане котомку, куда положил смену белья, носки, мыло, бритвенный станок и книгу историка Соловьева по Древней Руси. На этом сборы закончились,  Иван вышел во двор, сел на крыльцо и наблюдал за копошащимися курами, разгребавшими пыль в поисках зёрен или козявок и червячков. – Вот и я, устав разгребать грязь прежних отношений Надежды, покидаю этот двор, чтобы пройти испытания, очиститься и, возможно, вернуться сюда с другими представлениями  о жизни и отношениях с женщиной, которая останется здесь одинокой, но не по моей вине. Я терпел, сколько мог, но терпению моему пришел конец, и я отправляюсь в странствия, чтобы через лишения изменить свою жизнь.

         Всё, решение принято, пусть и ошибочное, и назад дороги мне нет, - закончил Иван свои размышления, и пошёл собирать документы для отъезда.

Надежда тем временем лежала в спальне, прислушиваясь к шагам Ивана в соседней комнате и не зная, как к нему подступиться с мировой после того, как он случайно узнал об её измене.

- Пусть Иван поступает, как хочет, - решила Надя, - подумаешь, уступила разок бывшему любовнику на прощание, а Иван устроил из этого трагедию. Я же с другими ему не изменяла, и люблю его: не так, как Диму, по-другому, но все же, люблю. И что он всегда недоволен моим прошлым! Надоело слушать его упреки! Путь будет, что будет, я прощения, как советовала Бася, у него просить не буду, и тащить в постель тоже, хотя мне пока и нельзя этого делать по известной причине женского недомогания.

Вечером Иван ужинал в одиночестве: Надя из спальни вышла на минуту, прошлась в туалет, попила морсу и снова скрылась в спальне, не дав мужчине повода к примирению или объяснению.

- Не понимает она меня, не чувствует моего настроения, не пытается приспособиться к моим взглядам. За два года совместной жизни Надя не стала мне духовно близкой, чтобы и мыслить и чувствовать одинаково, как бывает между родственниками, а жена, по-моему самый близкий родственник мужчине после его матери, - размышлял Иван на кухне.

Спать Иван ушел к себе в кабинет и долго ворочался без сна, ожидая, что Надя придет, приластится к нему, оправдается, и он отбросит саму мысль об уходе в армию, на войну, но так и не дождался.

Утром Надя вышла к завтраку мрачной и неопрятной, и молча пила чай, даже и не пытаясь разговорить Ивана, который, судя по измятому лицу, тоже провёл бессонную ночь.

Закончив завтрак, Иван попросил Дашу уйти к себе домой: мол, хозяевам надо обсудить дела, а к обеду Даша может вернуться. Домработница охотно выполнила пожелания хозяина, и Иван с Надеждой остались одни.

- Послушай, Надя, что я скажу, - начал Иван свою прощальную речь перед женой.

- С приездом Баси я случайно услышал ваш разговор, из которого следует, что ты мне изменила со своим бывшим любовником и постоянно помнишь его. Это известие окончательно лишило меня насчет иллюзий в наших отношениях. Ты и раньше, неоднократно, вслух и молча давала мне поводы для ревности относительно своего прошлого, но я терпел, в надежде, что пройдёт время, и всё забудется.

Простить я, конечно,  не смог бы, но забыть вполне вероятно и с твоей помощью. Но измене твоей нет ни прощения, ни забвения. Особенно оскорбительно для меня то, что мерзавец, ничтожество и полный козёл, со слов Баси, твой любовник, сохраняется в твоей памяти, мешая нам жить спокойной и счастливой жизнью.

Мало того, оказывается ты делала от него аборт, а потом продолжила жить с ним, пока он не выкинул тебя вон. Может поэтому у нас и нет детей, что мое семя не дает в тебе потомства и отвергается твоим лоном, привыкшим к семени этого мерзавца, или ты повредила себя этим абортом  и не можешь больше иметь детей, но мне от этого не легче.

Женою ты мне так и не стала. Ведь жена – это не запись в церковной книге о браке. Жена, по моему мнению, которое тебя никогда не интересовало, это любовница, мать и друг в одной ипостаси, как господь един в Святой Троице: Бог-отец, Бог-сын и Святой дух.

Как любовница, ты была мне близка первые полгода наших отношений, пока я не догадался, с твоей помощью, что со мною в постели ты постоянно думаешь и мечтаешь о своем совратителе.

Материнской заботы и участия я от тебя тоже никогда не ощущал: может быть в силу твоей молодости и отсутствия опыта заботы и переживаний за своих близких, а ближе мужа у женщины могут быть только дети, которых у нас, к счастью, не завелось.

Дружеского взаимопонимания, единства мыслей, взглядов и поведения, я от тебя тоже никогда не имел и потому по всем этим ипостасям, женою ты мне никогда не была и уже никогда не станешь – слишком поздно.

Разные мы с тобою, Надя, нет ничего у нас общего: ни любви, ни чувств, ни мыслей, и потому судьбы наши тоже должны быть разными и не можем мы идти дальше по жизни вместе.

У меня в душе сейчас нет других чувств к тебе, кроме чувства печальной ненависти. Печальной, потому что не сбылись мои надежды на взаимную любовь без оглядки в прошлое, а ненависть вызывают твои воспоминания и твое нежелание или неумение понять меня и приспособиться к моим чувствам, поступкам и мыслям. Правы крестьяне, которые юных девиц, как ты, имевших мужчин до мужа, называют порченными для семейной жизни, но я не поверил народной мудрости. Я так больше жить не хочу и не могу. Нам следует расстаться.

Я не такой, как твой любовник, который использовал тебя и выбросил, как ненужную вещь, поэтому ты останешься здесь, а я уйду. Поскольку идти мне некуда, то я ухожу в армию добровольно. Уже получил предписание и сегодня, вернее, сейчас, уезжаю в Витебск, в свою часть. Говорят, что скоро начнется война, так по мне лучше быть убитым на войне, чем жить вместе с тобой и твоими проклятыми воспоминаниями.

Деньги и всё, что у нас есть, я оставляю тебе: меня в армии будут содержать на казённый счет. Дом этот тоже останется за тобой, - я уже договорился со смотрителем училищ. Живи, как сможешь, и как захочешь. Может, на войне я одумаюсь, тогда напишу тебе письмо, но ты вольна в своих поступках: живи одна, найди другого дурака, вместо меня, или возвращайся к своему Диме, который тебе так дорог, что ты изменила мне с ним при первой возможности.

Оставайся, а мне надо идти на войну, - закончил Иван, встал, зашёл в кабинет, взял приготовленную котомку, надел учительский китель и молча прошел к калитке, ожидая, что Надежда окликнет его, бросится за ним, повиснет на шее, будет по-женски рыдать и умолять остаться, простить её дуру за неосторожные  поступки и слова, но Надя сидела, как каменная, в столбняке чувств, и Иван, громко хлопнув калиткой, ушел от когда-то любимой, а теперь ненавистной женщины на войну - всю грязь и кровь которой ему предстояло испытать.

Потом, вспоминая этот свой поступок, он бесполезно сожалел о содеянном безрассудстве, которое по своим последствиям было схоже с безрассудством интимной связи Надежды с её любовником: также, как и девушка, он, мужчина, совершил непоправимое, расплачиваясь за него потом всю оставшуюся жизнь. О Надежде он больше никогда не слышал, разделенный безжалостной войной, случившейся вскоре после его ухода из дома, из семьи и из привычной мирной жизни.

                                                  Начало службы

27 июля 1914 года Иван Домов прибыл в штаб 10-го обозного батальона в городе Витебске для прохождения воинской службы по предписанию Оршанского уездного воинского начальника, как вольноопределяющийся.

Штаб батальона располагался неподалёку от железнодорожных пакгаузов в приземистом кирпичном домике, дорогу к которому указал ему помощник коменданта вокзала.

Начальник штаба, штабс-капитан Мозовецкий, как он представился вновь прибывшему штатскому, невысокий полноватый офицер лет сорока с лицом цвета битого кирпича, взял предписание Ивана, прочитал его, попросил предъявить остальные документы и, ознакомившись с ними, встал из-за обшарпанного стола, за который присел, знакомясь с документами, и стал нервно прохаживаться по комнате, что служила ему кабинетом.

- Послушайте, Иван Петрович, - обратился офицер к учителю, - из предписания следует, что вы добровольно идёте на воинскую службу рядовым, хотя имеете высшее образование и не подлежите призыву в солдаты как учитель. Не буду расспрашивать о том, что за нелёгкая понесла вас в солдаты: ура-патриотизм или житейские обстоятельства, но как пожилой офицер, многое повидавший на своём веку, должен выразить вам своё удивление этим опрометчивым поступком.

Война с германцем начнётся со дня на день и будет долгой, кровавой и жестокой. Мы, обозники, знаем хорошо состояние снабжения армии: оружия мало, снарядов, патронов и запасов продовольствия  хватит на месяц-другой военных действий, а дальше  голыми руками воевать придётся. Германия, напротив, хорошо подготовилась к войне, и уповать на доблесть русского солдата, как показала война с Японией, где я участвовал, не приходится.

 Вот и подумайте хорошенько, Иван Петрович, кому и зачем вы нужны на этой войне рядовым солдатом? У нас обозный батальон, солдаты сплошь неграмотны и умеют управлять лишь лошадьми да носить мешки и ящики, и как вы себя будете чувствовать среди них: дворянин и с высшим образованием в окружении тёмных и примитивных крестьян, которых помимо их воли призвали в солдаты?

Одумайтесь, пока не поздно! Вас в часть ещё не зачислили, присягу царю вы не принимали и можете спокойно вернуться домой: ничего в этом дурного не будет. Обстоятельства, что повергли вас пойти в армию, рассеются, и будете, как и прежде, учить школяров грамоте: стране нужны грамотные солдаты, чтобы умели обращаться с оружием и понимали приказы командиров, а не тёмное стадо бессловесное, которое куда погонят – туда и пойдёт.

Когда зачислим вас в штат, примете присягу – тогда обратного хода не будет, и придётся вам служить до конца войны, иначе будете дезертиром.

Мой совет: берите свои документы, возвращайтесь домой или куда в другое место, коль из дома бежали, и работайте учителем, а войну и без вас есть кому воевать – слава Богу, народу в России хватает, и недостатка в солдатах не предвидится. Если затянется война, то идите на офицерские курсы и будете потом участвовать в войне  офицером – это много лучше, чем сермяжным солдатом: и патриотизм свой удовлетворите, и общаться будете среди своего сословия, а не с быдлом. Подумайте пока здесь, а я схожу на станцию в буфет выпить чарку водки и перекусить, - закончил капитан свою речь, надел фуражку и вышел вон из штаба, не попрощавшись, оставив бумаги Ивана Петровича на своём столе.

Возвратившись через час,  Мозовецкий застал Ивана Петровича, сидящим возле стола, на котором продолжали лежать бумаги новобранца.

Усевшись на своё место, штабс - капитан вновь перечитал бумаги и, отложив их в сторону, повторил своё предложение:

- Ну что, Иван Петрович, последний раз спрашиваю: уходите отсюда назад в свою прошлую жизнь, или я буду оформлять вас на действительную воинскую службу? Отвечайте немедленно!

- Не для того я ушёл из дома, чтобы спустя неделю вернуться назад, как побитый щенок, - гордо ответил учитель. – Оформляйте в солдаты, война покажет, кто из нас прав!

- Что же, вольному – воля, - вздохнул капитан. – Коль вам не терпится понюхать портянки в солдатской казарме, пусть будет по-вашему. Сдаётся мне, что уходя в добровольцы, вы убегаете от женщины, хотя в бумагах обозначено, что вы холост. Если бежите от женщины, то убегали бы в Сибирь, в глухой край, я не сюда, в казарму. Из глухомани всегда можно вернуться назад, а из  казармы лишь по демобилизации или, не дай Господи, по смертоубийству от германца. Вы хоть с лошадьми-то управляться умеете? Батальон наш гужевой: лошади и телеги – наше оружие.

Иван честно ответил, что с лошадьми ему дела иметь не приходилось, и капитан, почесав затылок, вдруг посветлел лицом и торжествующе воскликнул: - Я гляжу по бумагам, что у вас хороший почерк письма. Будете здесь подле меня писарем, мне как раз требуется ещё один: в преддверии войны много грузов начало приходить, а где перевозки, там и бумаги, и штатные писаря уже не справляются. Оформляю я вас, Иван Петрович, грузчиком в напарники к вознице 49-го транспорта, а служить будете в штабе писарем.

 Всё, кончено! Я внёс вас в списки батальона, вот вам направление к каптенармусу, идите, получайте обмундирование, определяйтесь с местом в казарме, и завтра к девяти часам извольте прибыть сюда для прохождения службы. И с завтрашнего дня никакой вы не Иван Петрович, а рядовой Домов, и, обращаясь к офицерам, извольте говорить «Ваше благородие».

 Впрочем, до присяги неловкости в обращении будут вам прощаться, но после присяги извольте действовать по уставу – штатские вольности в армии не допускаются и выбиваются как пыль из ковра. Вестовой проводит вас, куда следует, - закончил капитан оформление Ивана Петровича в солдаты и, кликнув вестового, приказал проводить новобранца в казарму, поставить на довольствие и обмундировать.

Пути к отступлению от принятого решения идти в армию закрылись, и Иван пошёл вслед за вестовым начинать свою солдатскую службу, которую выбрал добровольно, лишь бы сгинуть прочь от своей сожительницы Надежды, которая так и не стала ему женой. Не захотела или не смогла – какое теперь это имело значение?

Несколько дней прошли в обустройстве начинающего солдата: Иван подогнал солдатскую форму, учился наматывать портянки в сапоги, маршировал вместе с другими новобранцами на батальонном плацу, разучивая строевой шаг, повороты и развороты, чтобы подготовиться к церемонии присяги, но так и не успел обучиться строевой подготовке: первого августа Германия объявила войну России и все строевые занятия прекратились - сбылись предсказания Мозовецкого.

Через три дня поспешно прошла процедура принятия присяги новобранцами, и Иван приступил к своим обязанностям писаря при штабе обозного батальона.

Война была объявлена, боевые действия начались, но до границы с Германией от Витебска было далеко, и обозный батальон занимался привычным делом: снабжал ближайшие воинские части имуществом, продовольствием и боеприпасами, и пополнял запасы на воинских складах, разгружая воинские эшелоны, начинающие прибывать в приграничные с Восточной Пруссией губернии - первые удары немцев начались именно с этого направления.

Русская армия через три дня после объявления войны перешла в наступление на Восточную Пруссию и поначалу действовала вполне успешно, но командованием две армии были направлены по расходящимся направлениям, образовался разрыв фронта, немцы ударили во фланги, и 2-ая армия генерала Самсонова потерпела жестокое поражение: два корпуса были окружены и взяты немцами в плен.

 Первая армия под  командованием генерала Ренненкампфа с боями отошла на исходные позиции – так началась и закончилась безрезультатно и с большими потерями людей и вооружения для русской армии Восточно-Прусская операция. Вновь, как и в Русско-японскую войну, героизм русских солдат оказался бессильным против невежества и бездарности царских генералов, что и привело к поражению в первоначально успешном наступлении.

 Требовались подкрепления, и обозный батальон, где служил Иван, начал активно перебрасывать в повозках воинские грузы для изрядно потрёпанных русских войск. Впрочем, к самой границе, припасы доставлялись армейскими обозами, которые и обеспечивали снабжение частей, разгружая воинские эшелоны на ближних к границе станциях, поскольку склады боеприпасов опустели уже через две недели после начала военных действий: царская армия по снабжению оказалась совершенно не готовой к военным действиям на Северо-Западной границе Российской империи.

Рядовой Домов начал исправно нести свою воинскую службу писарем при штабе обозного батальона, так как больше ни к чему не был пригоден в связи с отсутствием воинской подготовки и неумением обращаться с лошадьми, которые составляли тягловую силу батальона.

За первые дни службы Иван сошелся в дружеских отношениях с другим писарем в штабе – малороссом Барсуком Николаем Андреевичем, который просил называть его просто Миколой. Этот Микола из-под Житомира тоже был вольноопределяющимся и подался в армию после ссоры с отцом, пожелавшим оженить сына на местечковой дочери лавочника-жида, который давал за неё хорошее приданое. Но у Миколы на селе была готовая краля, и он пошёл против воли отца в надежде, что война будет быстрой и победной, вольноопределяющихся после победы демобилизуют, и он вернётся домой бывалым солдатом, уладит отношения с отцом  и женится на своей Олесе.

Иван Петрович, которого Микола называл просто Петровичем, постепенно втягивался в солдатский быт, ежедневно убеждаясь в справедливости слов офицеров, что отговаривали его от добровольничества в армию, где придётся служить вместе с неграмотными солдатами из крестьян, с которыми у него, дворянина, нет и не может быть общих интересов, кроме общей казармы, столовой и общего построения утром на плацу. Даже поговорить в свободную минуту с этими солдатами Ивану Петровичу было не о чем: солдатской жизни он не знал, и солдаты эти, бывшие совсем недавно крестьянами, с недоверием относились к нему, прослышав, что в прежней своей жизни Иван Петрович был учителем и дворянином.

- Наверное, убивец, этот дворянин, которого спрятали здесь в солдатах, чтобы не отсылать в острог: солдатская служба та же тюрьма – ворчали однополчане, обсуждая непонятное для них появление Ивана Петровича в казарме простым солдатом.

 Первые дни Иван Петрович пытался объяснить солдатам свой поступок стремлением участвовать в войне, чтобы победила Россия, но этим  вызывал ещё большее недоверие бывших крестьян: кто же по своей воле пойдёт в солдаты, покинув дом и семью? Малахольный этот дворянин, не иначе с головой у него худо - решили солдаты, продолжая сторониться Ивана Петровича, и ему поневоле приходилось общаться только с Миколой, который прослужив всего месяц, уже раскаивался в своём поступке, поняв, что война будет долгой и его Олеся, не дай Бог, найдёт себе другого суженного.

Иван Петрович тоже осознал уже опрометчивость своего добровольства в армию, куда вход свободный, а выход лишь с победой над немцами, увечьем или героической смертью среди лошадей и повозок в обозном батальоне.

Писари в штабе батальона старательно заполняли разные бумаги на перевозку грузов и по этим бумагам обозники развозили грузы для действующих армий, не приближаясь, однако, к линии фронта.

- Как же замутило мне мозги известие об измене Надежды, что я не раздумывая и не слушая уговоров бывалых офицеров, попёрся в армию добровольцем, лишь бы не видеть эту ненавистную женщину, - частенько думал Иван Петрович, укладываясь на свою кровать в казарме и вдыхая смрадный запах солдатских портянок, развешанных на голенищах сапог для сушки.

- Видно, это польская дурная кровь, что немного есть в нашем роду, по словам отца, ударила мне в голову и подвигла меня на уход от женщины в армию. Правду говорят, что ложка дёгтя портит бочку мёда – так и малая толика польской крови лишила меня рассудка.

 Казалось, чего проще: уехать в Москву к брату Станиславу, устроиться на службу учителем в гимназию, заняться наукой, наконец, и забыть свою несложившуюся любовь к падшей женщине, так нет же, назло ей ушёл в армию добровольно, и теперь вместе с сермяжными солдатами из обоза ночую в казарме, а днями пишу в штабе пустые бумажки. Если так будет продолжаться долго, то и вовсе можно умом тронуться, - думал он, засыпая под переливистый храп сослуживцев.

Война шла где-то далеко на западе, в Польском королевстве, обозный батальон возил грузы со складов в эшелоны и обратно, и даже отголоски сражений на фронтах не доносились сюда, в Витебск, живущий обычной жизнью губернского города.

Как-то в воскресный день Иван Петрович вместе с Миколой, взяв увольнительные записки в город, зашли в фотографию и сфотографировались на память о солдатской службе. Фото получилось удачным, и Иван Петрович, заказав несколько штук, выслал фото отцу, ещё одно – тётке Марии. Хотел было послать и Надежде, но передумал: ни к чему ей знать, где он и что с ним. Не стала разыскивать его, не приехала, не попросила прощения, значит, он ей не нужен и правильно сделал, что ушёл от этой женщины с поганым прошлым.

Иногда у Ивана Петровича возникала мысль попросить увольнительную у штабс-капитана дня на три и съездить в Оршу: может быть, Надя попросит у него прощения, и он простит её, но тут же в нём просыпалась уязвлённая гордость,... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7