ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Анастасия Денисова
Стоит почитать "ДЛЯ МЕЧТЫ НЕТ ГРАНИЦ..."

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать День учителя

Автор иконка Сандра Сонер
Стоит почитать Самый первый

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать Возвращение из Петербурга в Москву

Автор иконка станислав далецкий
Стоит почитать В весеннем лесу

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка  Натали
Стоит почитать Я лишь благодарю

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Пусть день догорел — будет вечер?...

Автор иконка Сергей Елецкий
Стоит почитать МЕДВЕЖЬЯ РУСЬ

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Монологи внутреннего Париса

Автор иконка Анастасия Денисова
Стоит почитать Цени и создавай

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Любви мужской хочу
Просмотры:  231       Лайки:  0
Автор Nikola Kuts

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Остановки (роман)


Коля Коля Жанр прозы:

Жанр прозы Драма
4584 просмотров
0 рекомендуют
2 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Остановки (роман)Роман-новелла, семь новелл семикнижье, связанные между собой внутренним расследованием обстоятельств жизни. Нет крови, нет погонь, одни вопросы...

 

ОСТАНОВКИ

(роман)

Юле, Глебу, Александру и Владимиру с покаянием посвящаю.

 

Акт Первый. Остановки.

Часть первая

 

У кого крошки изо рта валятся, тот скоро умрёт.

Спи, Сашенька, не реветь!   Спать, Сашенька, не реветь!
В двери ломится медведь.
Лют и страшен этот зверь!
Он ломает нашу дверь.
Спи, Сашенька, ни гу-гу! Спать, Сашенька, ни гу-гу!
Вон ещё несёт Ягу!
С толстой палкою, клюкой. С толстой палкою-клюкой
Аж-ин страшно мне самой!
Спи, Сашенька не реветь! Спать, Сашенька, молодец!
Под полом лежит мертвец!
У него-не как у нас,
Две дыры за место глаз.

Поздней осенью я решил уехать. На ночном вокзале было непривычно пусто. Пахло все так же, как и много лет назад, когда я впервые приехал в Город – запах поездов, странствий,  надежд. Теперь, уже неосуществимых никогда. Поезд стоял на первой платформе, и редкие фонари лениво качали выпуклыми тусклыми глазами под ветром и дождём. Пока я шёл вдоль омертвелого состава к своему вагону, дождь превратился в снег первый снег… колючий и нежный, как рот ребёнка, едва наполненный пригоршней белого пляжного песка. Двери вагона были ещё закрыты, и я курил в кулак моля о том, чтобы оказаться в купе одному. Ведь если не сбываются надежды, то, может, хоть сказки сбудутся. Ну, или одна.

Комната. Сыро и холодно, это даже не ощущение шкуры, а ощущение видимого. Много комнатных растений и живых цветов. С потолка свешивается серпантин новогоднего дождя, повсюду бумажные фонарики, маленькие ёлочные игрушки.  Вечер. За окном слышно, как иногда проезжает трамвай. За стеной надсадно кашляют, а потом тихий смех.

Безумные дни. Хотя почему безумные? Обычная после праздничная неразбериха. Кто-то продолжает праздновать. А я? Я, как обычно, «не по-детски» грущу. Сегодня не вклиниваюсь ни во что. Голова предательски отказывается работать - нет, не с похмелья! Скорее оттого, что последние два дня я провела в полном одиночестве. Тупо смотрела телевизор, либо просто валялась в полудрёме на диванчике. Искристые идеи, как не пыталась их в себе вызвать, отказывались посещать мою некогда ясную голову. А сейчас? Что я делаю сейчас? Вновь безответственно трачу своё драгоценное время. От нечего делать… просто сидя дома одна и глядя на виолончель.

Виолончелистка - худая, высокая, красивая.  Она сидит в тесной комнатке на диване, курит и рассматривает подушечки пальцев на левой руке. На ней зелёный свитер, серые джинсы и тёплые носки. Звонит  мобильный телефон. Виолончелистка читает сообщение. Ещё звонок. Читает. Звонок. Читает. Отшвыривает от себя мобильный в сторону. Поднимается, подходит к стоящей в открытом кофре виолончели,  вынимает инструмент. Тушит сигарету. Достаёт смычок, трубочку канифоли и тряпочку, подкручивает, протирает, трогает колки, прислушивается, печально улыбаясь, смотрит на сползшую резинку подставки. Замирает, вздохнула, выдох начался, и двинула смычком от фа... Пододвигает ногой маленькую табуретку,  прикручивает шпиль - проводит смычком по струнам. Опять прислушивается... Сыро... Звонит телефон - мелодия отличается  тональностью, но, впрочем, узнаваемо, другая. Виолончелистка играет, не обращая внимания на звонок, который то смолкает, то снова звучит. Доиграв, она убирает виолончель в кофр. В обратном порядке: сначала смычок ослаблен, потом канифольный бочонок с тряпочкой в кармашек, а... Ставит кофр в угол. Открывает шкаф, вынимает чёрные джинсы, чёрный свитер, чёрные колготки, чёрный бюстгальтер. Переодевается. Звонок телефона. Виолончелистка берёт телефон: «Да…?»

Долго слушает, не дослушав, выключает: «Достал…»

Виолончелистка надевает ботинки, короткую дублёнку, берёт сумку, выключает свет, выходит. На стене горят зелёным светом цифры часов: часы 21:00.

В тот день, совершенно замечательный своей морозной солнечностью, когда сердце невольно сжимается от окружающей красоты белого, когда внутри звучат колокольчики, а из глаз катится слеза счастья, в большой квартире на улице Мистичурина было тихо. В дальней комнате, забравшись с ногами на стол, стоящий напротив трёхстворчатого окна, уткнувшись лицом в ладони, сидел мальчик лет шести. Худенькие плечи его, слега подрагивали, а на столешнице поблёскивали капли влаги.

Так вечер переходит в ночь, а ночь светлеет, на улице появляются дворники и собачники. Так и мы часто просыпаемся не от того, что выспались, а от того, что кто-то будит. Лучше всего, если будить будет кто-то родной, близкий. Хотя и это не значит ничего. Особенно если просыпаешься не по своей воле, когда сны, смешанные с реальностью, на поверку оказываются просто продолжением яви.

Мальчик поднял голову и посмотрел в окно, там сквозь раскачивающиеся ветки деревьев, чертящих свой вечно-меняющийся колдовской рисунок, виднелась уходящая вдаль россыпь домов, редкие запятые прохожих и прямая стрела уличного фонаря с прикреплённой табличкой автобусной остановки. Шоркнула дверь, он  прищурил глаза и увидел отражение вошедшего в комнату ребёнка, мальчика лет пяти. Тот постоял в нерешительности, осторожно прикрыл за собой дверь, потом прошёл через комнату к другому окну, упёрся руками в подоконник и выглянул на улицу.  

Когда смотришь в это окно, то видишь лишь маленький край двора, натянутую верёвку, на которой постоянно сушится бельё - и летом, и осенью, и зимой, и даже весной. В левом углу поворот асфальтированной дорожки с кустарником. В правом углу – часть гаража и соседний дом, ограждение из сетки и крытая беседка, в которой днём восседают бабушки, а по вечерам собираются молодёжные компании - они пьют пиво, курят, громко разговаривают, преувеличенно размашисто машут руками и смеются по любому поводу.

Затем мальчик спрыгнул на пол и подошёл к столу, залез на него через стул и сел рядом с тем, кто так и не шевельнулся. Глянул в окно, потом заметил капли влаги на столешнице и только после этого посмотрел старшему брату в глаза. Мальчики сидели на столе, скрестив ноги, неуловимо похожие и совершенно разные, светловолосые, худенькие, смотрели молча друг другу в глаза, а за окном в это время начал падать снег. Старший мальчик вынул из кармана смятый листок бумаги, развернул его и начал читать вслух. Он читал медленно, но без ошибок, как самый прилежный ученик или обычный талантливый ребёнок.

«Сашенька с Днём рождения тебя сынуля! Я очень по тебе скучаю, но главное слушайся Бабушку и Дедушку! Всегда люби и оберегай Маму! Помогай им во всём и береги Вову. Не обижай его и не мучай Глеба, ему тоже не всегда легко с тобой. Ну, я думаю, ты мальчик умный и поймёшь всё правильно.… Надеюсь, увидимся, и я смогу тебе объяснить, почему мы теперь живём в разных местах.… А пока тебе в подарок сказка».

Мальчик сделал паузу, а затем продолжил:

«В одном маленьком московском дворике жила-была ледышка. Когда-то она была частью самой огромной сосульки, свисавшей под водосточной трубой. День за днём, ночь за ночью она росла и однажды, отколовшись от сосульки, стала самостоятельной ледышкой. По ночам, когда дети и взрослые расходились по своим уютным квартиркам, маленький дворик оживал. Изящные сосульки танцевали с весёлыми снежинками под хрустальный перезвон зимних мелодий. Вальяжные сугробы делились друг с другом новостями, кривобокие снеговики внутри ледяной крепости играли камешками в шахматы. Освещённый каток искрился снежной пылью, и мелкие ледышки катались по ровной глади, выписывая пируэты, а ближайшие деревья восторженно хрустели ветками особенно удавшимся и красивым па фигурного состязания. Но как только во дворе появлялся человек, снежное веселье замирало в ожидании, как замирает плёнка проектора, остановленного на секунду. А надо сказать, что в этом дворе жили два брата, одного звали Жажа, а второго – Боба. Были они капризными, неугомонными и часто плакали. Более капризным и плаксивым снежные обитатели двора считали Жажу. Он был хитрым, жадным, часто обижал брата, особенно когда родители этого не видели. Кидался тяжёлыми снежками, ломал крепости, которые стоил Боба, ставил подножки на катке, толкал в сугробы, отбирал варежки и закапывал их в снег – в общем, всячески хулиганил. Снежный двор видел все это, но никак не мог защитить Бобу от старшего брата. А больше всех жалела Бобу ставшая недавно Самостоятельной ледышка, которая недавно сама была маленькой и как никто понимала мальчика.

Однажды днём, улучив момент, когда рядом никого не было, Самостоятельная ледышка сказала Бобе, что они могут дружить. Мальчик обрадовался – у него во дворе появился настоящий друг, к тому же не просто друг, а волшебный, необычный – Ледышка, которая умеет разговаривать тонким звенящим голоском! И, когда родителя позвали братьев домой, Боба не смог расстаться со своим новым другом. Пронеся Ледышку в дом в кармане, Боба спрятал её в холодильник. Бедная ледышка! Всю ночь ей пришлось спасаться от нападок замороженных продуктов и атак злобной наледи. Но утром, когда Боба достал её из ставшего камерой пыток холодильника, она не успела рассказать своему другу о ночном кошмаре. Потому что Жажа увидел Ледышку у своего брата и отобрал её! Боба заплакал так, как не плакал даже тогда, когда Жажа отнимал последнюю конфету.… Прибежали родители, которые никак не могли понять, что произошло, а когда Боба сквозь рыдания сумел им объяснить – они забрали Ледышку у Жажы. Боба бегом отнёс её на улицу и спрятал. Тем же вечером, когда дети и взрослые разошлись по своим вечерним делам, Боба сделал из ледышки прозрачную Звёздочку, самую прекрасную из всех, каких только можно представить. Он повесил её на нарядную пушистую ёлку, стоящую во дворе и святящуюся по ночам разноцветными электрическими огоньками, даря ощущение праздника. И с тех пор только Боба мог видеть, как веселится снежный двор, и слышать все, о чем поют и разговаривают его обитатели.

Когда же Боба вырос и его стали называть Владимиром, то он выбрал для себя работу дворника и каждую зиму собирал ледышки, делал из них хрупкие фигурки и украшал ими ёлку. Он заливал каток, а вокруг лепил крепости и снеговиков. Когда же снега было особенно много, Боба создавал фигуры сказочных, волшебных, но всегда добрых персонажей. И все дети в этом маленьком дворе были веселы и счастливы, а взрослые обязательно улыбались, попадая в этот двор. Даже Жажа, которого все теперь звали Александром, стал добрее и иногда помогал своему младшему брату украшать двор».

 

Кто скоро засыпает, тот недолго проживёт.

Баю - баю - баюшки,
Да прискакали заюшки,
Люли - люли - люлюшки,
Да прилетели гулюшки.
Стали гули гулевать,
Да стал мой милый засыпать.

Объявили посадку, и я толкнул дверь вагона. Надеясь на «авось». Сработало – и дверь открылась внутрь, чернея провалом зева. Я был первым пассажиром в этом вагоне. В моем купе на столе стояла минеральная вода, лежала пачка печенья и толстая газет и журналов – почему-то за прошлый год. До отправления поезда оставалось ещё двадцать минут. Ждать не то же самое, что возвращаться. Возвращающийся счастливее ждущего – у него предчувствие встречи – а у ждущего, может, уже не хватило сил и встречающего ждёт просто записка …

Записка на столе хуже всего – и руки опускаются, мёрзнут и дрожат, и в голове бухает колокол – НИЧЕГО, НИЧЕГО, НИЧЕГО уже нельзя сделать.… Именно так потом из возвращения превращаешься в превращение, и так бесконечно… словно и не жил. И только тогда начинаешь понимать -  «Всё что было – было».

Комната. Утро. Стук в дверь. Возня там, за дверью.

 - Эй! Открывай!

Снова стук.

Привет, мой мальчик. Прилетели хорошо. Здесь всё странно. Скучаю и люблю. На месте оказалось всё по-другому. Живём на квартире в Чинжу, под Пуссаном. Напиши мне. Целую.

Виолончелистка приподнимает голову над подушкой, на щеке полоска от складки наволочки. Словно поднимаемая за ниточки, невидимым кукловодом, садится на край диванчика. За Виолончелисткой виднеется мужская спина. Стук... Затем дверь несколько раз пнули.

- Хорош спать!

Мужчина слегка поворачивает голову в сторону двери.

- Тсс…

Мужчина поворачивается обратно.

Виолончелистка натягивает зелёный свитер на голое тело, подтягивает ноги к себе, берёт две сигареты, подкуривает, протягивает их обе, не оборачиваясь, мужчине. Он садится за спиной Виолончелистки. В коридоре раздаются удаляющиеся шаги.

- Есть хочешь?

- Это кто был?

- Муж.

- И куда он пошёл?

- За ключами на вахту.

- Шутишь?

- Нет.

Мужчина быстро встаёт. Торопливо одевается. Виолончелистка со спокойным интересом наблюдает за ним.

- Значит, не хочешь.

- Что?

- Ничего.

- Ты пошутила?

- Подожди немного и узнаешь.

- Ненормальная. Ладно, я пошёл. Сегодня увидимся вечером?

- Может быть.

Мужчина осторожно открывает дверь, выглядывает, затем быстро выходит. Виолончелистка тушит вторую сигарету, включает музыкальный центр. «Renguin cafu orchestra». Улыбается. Поднимается, включает электрический чайник, берёт полотенце, шампунь и выходит. Музыка громче, её перекрывает другой звук, звук воды в душе, засасываемой в слив.

 Из темноты доносится голос. Из сказанного можно разобрать лишь часть.

«Ты лежишь на спине в темноте…Ты появился на свет 14 сентября…Ты помнишь таким, как ты есть…»

Уже слышно прерывистое дыхание. Голос, словно терзающий чьи-то нервы. Он звучит на протяжении всей жизни, лишь изредка прорываются разборчивые фразы…

Мальчик держит руку матери, и они сворачивают на шоссе. Шагов через сто поворот с дороги, и начинается  долгий подъём по направлению к дому. Идут молча, окружённые неподвижным воздухом лета. Уже поздно. Ещё шагов через сто, над гребнем леса, показывается солнце.

Мальчик смотрит на синее небо, потом заглядывает в материнское лицо и спрашивает: Не дальше ли оно гораздо на самом деле, чем, кажется?

Мать молчит. Через несколько шагов, мальчик снова заглядывает в лицо матери и спрашивает: «Не кажется ли оно гораздо ближе, чем на самом деле?»

Мать отшвырнула руку ребёнка и резко оборвала: «Отстань!»

Голос: «Для поддержки компании нужна определённая  умственная деятельность. И вовсе не обязательно блистать. Даже, чем меньше блистать - тем лучше. До известной степени».

Принимал роды доктор с косматыми, седыми усами и затравленным взглядом. Отец срезу после завтрака отправился в горы, захватив с собой оленину и бутерброды с яйцом. А теперь он лакомился ими, глядя на море из-под прикрытия огромной скалы. В сумерках отец входит в дом с чёрного хода. Столкнулся с горничной.

- Ну?

- Ещё нет.

Тогда отец с гримасой отвращения бросается в стоящий в глубине сада сарай. Хлопнул дверцей автомобиля, и забрался на водительское сиденье. Отец, было, отправился снова к морю, но машину его догнала горничная и в свете луны крикнула на все окрестности: «Кончилось!»

Тощий старик, тащится по узкой просёлочной дороге. Единственные звуки в тишине – его шаги. Вот старик запнулся у края канавы и, остановившись, зашептал: «Теперь уже по два шага на метр. Столько-то, начиная с зари, прибавить к вчерашним… Позавчерашним… Прошлогодним…. Запрошлогодним.  Совсем из других времён, а, в общем, таких же. Огромная сумма в милях. В десятках миль. Земной шар можно обвить сколько раз?» Рядом останавливается отец.

Голос: «Да, я помню…»

Старая нищенка топчется у большой садовой калитки. Почти слепая. Хозяйка сада слегка ни в себе. Мальчик подъезжает на крошечном велосипеде. Слезает. Впускает нищенку.

- Спаси тебя господи, милок.

Голос слабеет.

Высоко над морем. Внизу запрокинутое лицо отца.

Он кричит: «Прыгай! Ну, не бойся!»

Из воды, стоя в одежде, машут руками мать, отец, доктор, нищенка, хозяйка дома, мальчик.

Голос: «Ты был когда-то. Тебя не было никогда. Ты когда-нибудь был? О, никогда не быть! Снова будь».

Ладонь. Линии этой ладони. Медленно загибающиеся пальцы, или раскрывающиеся, если были сжаты. Линии ладони старого человека. Глаз, заполняющий всё пространство. Медленно опускается пелена. Поднимается. Сплошной зрачок. Вытаращен. Застлан. Оголён. Снова застлан. Опять оголён.

Голос: «Ну, а если бы он всё-таки заговорил?

Хоть еле слышно. Как бы это оживило общение! Ты когда-нибудь снова заговоришь. Да, я помню. Это был я. Это я тогда был».

Мальчик один в саду. Мать на кухне готовит угощение: чай, бутерброды. Мальчик подглядывает из-за куста, наблюдая, как идёт мамина подруга. Маленькая, тощая, скучная.

Мать: «Он играет в саду».

Мальчик взбирается на самую верхушку огромной пихты. Отдыхает. Прислушивается. И – вниз… огромные ветки, иглы… Минуту мальчик лежит ничком. И – снова на дерево.

Голос: «И – ничего. Нет. Увы. Ничего. Дрожь смутного света, последние судороги. Бессильные потуги ума. Обречённые потуги…»

Школьный класс. За последней партой – мальчик. Из окна на него смотрит отец в пальто, когда-то зелёном, снизу доверху задубевшем от грязи и старости. Ботинки в тон. Больше одежды не видно. Вечер. Учитель диктует: «Где-то на дороге от А до Я. Или, скажем для реализма, на милой старой просёлочной дороге, неизвестно где. На давно непроезжей дороге от А до Я. У края канавы, свесив голову и считая, сколько раз уже пошло обвить земной шар…».

Слева от канавы горы. Впереди – выгон. Справа, чуть позади, стоял отец.

Голос в темноте: «Чей это голос спрашивает?

Кто спрашивает: Чей голос спрашивает?

И отвечает: чей-то, не важно, голос того, кто всё это воображает.

Кто спрашивает, в конце концов: Кто спрашивает?

И, в конце концов, даёт приведённый выше ответ?

Пауза. Если это не иной голос. Которого нигде не найти. И негде искать. Самый непознаваемый. Безымянный. Распоследнее лицо. Я. Ш-ш-ш… не надо о нём…»

Свет без солнца, без облаков. Мальчик взбирается по склону к своему тайнику, среди дрока. Над морем высятся горы.

Дохлая крыса.

На мокром деревянном полу, лежат ноги. Они соединены вместе. Пошевелилась левая. Чуть приподнялась и опустилась правая. Левая легла на правую. Через пятнадцать секунд правая легла на левую. Ещё через пятнадцать секунд ноги вернулись в первоначальное положение. Теперь уже видно руки. Правая сжимается и разжимается. Левая отгоняет муху.

Отец сажает ёжика в картонную коробку, которую и ставит в пустую кроличью клетку. Подсвеченная снизу дверь. К косяку прислонился мальчик в отцовском зелёном пальто. Ног не видно, полы пальто на снегу. Лёгкий стук неплотно закрытой двери.

В беседке сидит старик и листает журнал. Рядом мальчик болтает ногами. Старик хмыкает. Мальчик, подражая ему, тоже хмыкает. Некоторое время молчит, затем старик снова хмыкает, а мальчик прижимается лицом к плечу старика и закрывает глаза. За стеклом окна стоит красивая девушка. Она замечает мальчика и улыбается. Мальчик с закрытыми глазами тоже улыбается. Голая мужская нога от бедра до пальцев. За ней виднеется женская нога в чёрном капроновом чулке. Улыбающиеся накрашенные губы через вуаль. Красивая обнажённая женская грудь. Мальчик переводит взгляд на живот и чуть касается его пальцами. Мальчик открывает глаза и поднимает лицо от плеча красивой девушки, та печально улыбается. У каждого рука тянется к паху другого.

Голос в темноте: «Но ведь ещё есть другой. О котором ни-ни. Создающий химеры, чтобы умерить химерами собственное небытие. Ш-ш-ш… не надо о нём.» Пауза, и снова в ужасе: «Не надо!».

Запрокинутое лицо красивой девушки с закрытыми глазами. Мать открывает клетку и достаёт коробку с ёжиком. С любопытством пытается заглянуть внутрь и в ужасе роняет коробку. Серая каша, вонь, нервы.

Отец качает колыбель. Отступает, чтобы ребёнка увидела мать. Та что-то бормочет новорождённому, невыразительно, без малейшего признака любви.

Красивая девушка лежит на спине под осиной, уткнув подбородок в ладони. Поворачивает к нам голову. Длинная чёрная прядь свешивается на лицо.

Девушка шепчет: «Послушай-ка листья…».

Шуршат падающие листья. Они постепенно покрывают девушку, падая сначала медленно, а потом сплошным. Там, где лежала девушка, теперь только куча листьев.

В темноте кто-то ползает по полу. Падает. Снова ползает. Падает. Звенит разбитый фужер.

Отец собирает листья в кучи, и мальчик поджигает их. Дым.

Голос матери из-за дыма: « Господи, да откуда же ещё чужой запах? Откуда так мерзко потягивает?».

Накрытый к ужину стол. Никого нет. По полу пробегает крыса.

Берег. Вечер. Угасающий свет. Мать стоит спиной к морю. Шум моря – единственный звук. Стихает, когда медленно отползают волны, нарастает, когда они оно снова накатывают на берег. Мать опирается на большое бревно. Ладони на толстой складке коры. Чуть дальше виднеются полы зелёного пальто, края ботинок, увязших в песке доверху. Тень бревна на песке, только его, пока не исчезнет. Беззвёздная, безлунная ночь.

Голос в темноте: «Твои глаза смотрят на часы. Но вместо того, что бы определить ночной час, они провожают секундную стрелку, которую то догоняет, то обгоняет тень от падающего света лампы. Лампа освещает часы. На 60 секунд и на 30 секунд тень скрыта под стрелкой. От 60 секунд до 30 секунд тень обгоняет стрелку, причём расстояние увеличивается до максимума на 15 секунд и далее опять сходит к нулю на 30 секунд. Когда тень отстаёт от стрелки, расстояние увеличивается до максимума на 45 секунд и оттуда снова уменьшается до нуля на 60 секунд. Лампа чуть наклоняется. Тень исчезает под стрелкой на 50 секунд и на 20 секунд. Через некоторое время всё темнеет».

Через окно светит низкое солнце, и перебрасывает через весь пол тень: чью-то и непогашенной лампы. И разных других предметов. На деревянном полу разбитый фужер в луже красного вина. На постели, скукожившись, сидит, покрывшись с головой простынею, мальчик. Звук разбитого фужера. Простынь медленно сползает, руки ребёнка опускаются на колени. Поднимается голова. Начинают распрямляться ноги. Откидывается корпус. Мальчик ложится на спину и закрывает глаза.

Голос в темноте: «С каждым напрасным словом ближе к последнему слову. И насколько же лучше наконец-то потерянный труд. И молчание…. И ты – как всегда…»

 

Яркие индивидуальности не выносят громкие звуки.

Баю-баюшки-баю,
Мою милую лю-лю,
В няньки я к себе взяла
Ветра, солнце и орла.
Улетел орёл домой,
Солнце скрылось под горой,
После ветер трёх ночей
Вернулся к матушке своей.
Ветра спрашивала мать:
Где изволил пропадать?
Волны на море гонял,
Золоты звезды считал?
Я на море волн не гонял,
Золотых звёзд не считал,
Малых деточек улюлюкивал!

Когда сидишь один в вагоне, то кажется, что это сон. Непривычно тихо и пусто. Если закрыть глаза, то сразу впадаешь в тёплую дремоту, мелькают обрывки прошлого, перемешанные с отрывками из книг и фильмов, неуловимые звуки далёкой виолончели вызывают слёзы и сжимают сердце, губы начинают дрожать и не хватает воздуха.

Судорожно вздыхаешь и открываешь глаза, пытаясь понять, где ты? Там, в вязкости мучений и сладких нег или в реальности пустого купе с тусклым светом ночника?

По окну стекают капли от растаявших снежинок. Звучит голос по вокзалу о начале посадки… и, успокоившись, снова прикрываешь веки и склоняя голову. И опять накатывает мелодичный гул, и прошлое тянет тебя к себе настырно и нежно, как тянет к гибели тело ушедшей жены, которую любишь и помнишь даже спустя долгое время, как помнишь и первые всплески любви.

В комнату заглядывает молодой парень, в руках у него пакеты, он заходит, оглядывает пустую комнату.

На столе две рюмки, пепельница, тарелка с нарезанным сыром и колбасой, солёные огурцы и банка варенья, на чайной ложке мёд и бумажный флажок мужских трусов. Парень садится на стул возле окна.

Только что прочитала твоё письмо. Теперь аж руки дрожат - разволновалась. Пиши мне чаще. Здесь всё оказалось не совсем так, как нам говорили, но где наша не бывала! Трудно, но ко всему привыкаешь. На третий день я уже ем с помощью палочек. Есть и приятные моменты, но как представлю, что это будет продолжаться почти девять месяцев, становится грустно. Я тебя люблю мой мальчик.

Коротко пискнул мобильный телефон. Парень берёт трубку, нажимает кнопки, читает. Кладёт телефон на место. Встаёт, прибирает на столе и вынимает из пакета апельсины, виноград, бутылку шампанского, бутылку водки, апельсиновый сок, копчёную курицу. Курицу ставит в микроволновую печь, нажимает кнопку старта, не замечая, что СВЧ не работает. Снимает с себя куртку, приглаживает волосы, присаживается за стол, придвигает пепельницу на расстояние вытянутой руки. Смотрит на окурки, вытряхивает пепельницу в мусорный мешок возле двери. Снова мобильный телефон. Парень приоткрывает дверь, прислушивается, закрывает дверь, берёт телефон, читает. Кладёт мобильник на место, садится за стол, закуривает.

В комнату входит Виолончелистка, волосы у неё мокрые. Она смотрит на Парня, кивает ему головой, вешает полотенце на обогреватель. Выключается чайник. Кивает на  микроволновку.

- Она не работает. Чай будешь?

- Не только...

- Я так сопьюсь.

- Да ладно тебе.

- Сколько времени?

- Два, без десяти.

- Я бы чего-нибудь съела, наверное.

Смотрит на микроволновку.

- Твоё любимое блюдо.

- Курица?

- А кто это был? – Парень смотрит на пепельницу.

- Для тебя это имеет значение?

- Нет.

- Тогда зачем спрашиваешь?

- А как же муж?

- Раньше ты об этом не спрашивал.

- Раньше было раньше.

- Я не хочу...

- А о чём хочешь?

- Мне нужно заниматься.

- Уйти?

- Хочешь?

- Зачем ты так?

- Давай лучше выпьем.

- Что ты за человек?

- Я не человек.

Парень открывает водку, наливает в две рюмки. Достаёт курицу, разламывает её на две части и кладёт на тарелки. Виолончелистка натягивает серые джинсы, тёплые носки и садиться за стол.

- Давай сегодня напьёмся?

- А как же муж?

- Ты его не любишь.

- С чего ты взял?

- Если бы любила, ты бы ему не изменяла.

- Ну что ж, давай напьёмся.

Чокаются.

- За Новый Год!

- Ты понял?

- Я, осколок.

- Я проморгалась. За Новый.

В то время мы снимали дачу на станции со странным названием «Красная школа». У меня были слабые лёгкие, и жить в городе было не возможно, а и потому родители снимали дачи, я не все их помню, но эту не забуду никогда. Пустые раскачивания верёвочных качелей, натянутых между сосен. Кора, шелушено пахнущая смолой, превращалась в кораблики по весне, когда стаявший снег, накопившись в полуовраге, прорывал кучу прелых листьев и устремлялся в речушку под странным названием Лета.

Это казалось вечным и удивляло, что любимые прошлолетние сандалии уже были тесны и натирали кровавые мозоли, которые нужно было прикрывать подорожником, содрав пергаментик шкурки повреждённой кожи, но предварительно поплевав на него и пописав.  Любимое развлечение в полузимней одежде.

Дотерпев до прохода смоляной лодочки к пруду, выскочить на ещё крепкий лёд, лечь лицом вниз и дышать, пока не станет видно мутную воду под кварцевой матовостью застывшей воды. И там, уже. Позже. Поднявшись, оглядываться окрест в надежде, что на том, противоположном берегу, там, где находились другие дачи, встретится отдалённый всплеск краплака шапочки девочки по имени Лена.

Именно в эту полузимнию весну моя старшая сестра решила меня воспитывать  в мужестве. Предварительно выпытав из меня историю нашей тяжкой двухлетней любви с Леной, она сказала, что мужество – это именно то, что может покорить сердце любимой. Она сказал, я сделал.

Я до сих пор благодарю того человека, который пожертвовал своей жизнью ради меня, даже не подозревая об этом. Попав под электричку и тем самым заставив моего отца вернуться домой. Отца, увидавшего молчаливую точку – это я тонул в огромном зеркале посреди Леты. Отец поймал  меня, погрузившегося в безвоздушность речки уже почти до самого дня, он выхватил меня, и, прижав к своему форменному офицерскому мундиру, помчался к дому, молча и остервенело, как, наверно, раньше он мчался на всех врагов народа. Я почти не чувствовал его, только шептал: «Лето, Лета, Лена», и что-то горячее капало на мою мёрзлую щёку, то ли капли пота, то ли слёзы отца.

И уже позже, закутанный в шали матери, поджариваемый горчичниками и огнём камина, я грезил. И грёзы были, как плавные взмахи крыльев улетающих прочь снегирей – стремящихся к холодным и бескрайне белым далям, к которым теперь и уношусь я, уже спустя почти полвека.

Сестру наказали тем, что она была лишена вечерних прогулок. Хотя  она-то и была больше всех испугана. И даже умирая, когда я сжимал её высохшую руку, она шептала: «Прости за Лету…» А мне слышалось: «за Лену…»

Да и это всё такое полусонное, спитое, как чай, и выветрившееся, как запах из старой забытой пивной бутылки с остатками губной помады, которую я до сих пор храню. Их много, осколков и кусков прошлого, которые я перебираю по вечерам, под запах сигарет «Ява» и под звуки рассыхающегося дерева дачи, уже готовой рухнуть, но ещё молодящейся от того, что я жив.

Не сумерки крылатых страниц снов, полуяви быта, сходного с разделом пайки и чернил на питание, и не питие держат меня тут, а нечто подобное тому, что я как-то увидел сломленную ветвь вишни на улице – случаем пробыв в городе, и проходя мимо, так же мимо подумав, но вспомнив о ней, на следующий год, когда проходя чужим двором, так же заметив склонённую к гильотинической земле ветвь – Зелёную и цветущую.

Ах.… Это всё лишь понимание того, что ничего путного за свой век, отпущенный мне, я не совершил, кроме осеменения барышень и чернил на бумаге, а теперь уже на строк на мониторе….

Отчего же снежные взмахи соснововедных ветвей мне ближе, чем электрический сон компактдисконосителей или им подобных; почему шелест исписанных в полубреду детских тетрадей в клеточку мне роднее замаха убежавшего на керогазе молока? Или стук мёрзлой земли о дерево – это обязательно закопанная в глинозём в далёком городке мама?

Чуждо и глухо на даче среди роскоши снега, когда рядом только полу дряхлый пёс – некогда доберман, с течением времени все более напоминающий ротвейлера из-за количества складок и тупости морды; и оставшийся последним осколком выпавшего зуба. Ранящего язык воспоминания того, ещё первого пса…

Ах.… Эти странные игры астматических букв перекуренных табачных листьев и опорожнённых рюмок друзей, чьи отпечатки я тщетно пытался сохранить не только в памяти, но и, складывая хрусталь и стекло их в чемоданы, и, когда этих чемоданов с разнокалиберными рюмками накопился целый чулан, я их вынул, расставил рюмки на столе, и наполнил…  Мне допить из них, осталось лишь чуть-чуть…

 

Мозговой тип дыхания – указывает на близкий конец.

День растает, ночь настанет,
И придёт в наш дом

Еле слышными шагами
Дрёма – добрый гном.
Он вокруг раскинет полог
Звёздно-голубой,
И рассыплет пёстрый ворох
Сказок над тобой.
Сказки слушая украдкой,
Замурлычет кот.
До рассвета от кроватки
Дрёма не уйдёт.

Комната, обклеенная афишами от пола до потолка – вместо обоев. Вместо зеркала – гримировальный столик, старинный, из тёмного дерева, большой. Такие же древние шкаф и кровать. Стол, покрытый скатертью, горящая лампа, раскрытая книга и очки. В углу напольные часы.

На стуле, возле окна, курит Женщина лет сорока-пяти. На руке видна полупрозрачная голубизна наколки «Лето». Она стоит с выпрямленной спиной и пускает дым в форточку, стряхивая пепел в небольшую серебряную пепельницу. На подоконнике стоит стеклянная фигурка маленькой девочки – одна рука поднята вверх, а вторая откинута вбок и назад. Женщина тушит окурок. Часы бьют семь раз. Слышно, как где-то далеко прокричал электрический поезд.

Комната. На столе горит большая свечка. Вечер. Виолончелистка играет на флейте, пытается, не получается, раз за разом играет один и тот же мотив.... Ю. Доцауэр сочинение № 69.

Мой мальчик! Я скучаю и думаю о тебе. Пиши мне, пожалуйста. Твои слова поддерживают, они мне очень нужны. Скучаю по твоим рукам и губам, по кранику. По тому, как ты смотришь на меня. Я пока не могу писать много, вот когда стану печатать побыстрее.…Хотя я же глупая и пишу всё время глупости. Правда, всё произошло странно. Ты неведомо откуда появился и полностью изменил мою жизнь, которую я теперь не представляю без тебя. Ты мне нужен! Я тебя очень нежно целую. Краник целую ещё нежнее. Пиши. Твоя Кореянка.

- Ну да. Сей этюд, предназначен для совершенствования техники левой руки. Развивает беглость пальцев на основе различных форм движения, смене позиций. Двойные ноты, аккорды, полифония, использование ставки, трель, тремоло, флежолеты.

- У тебя хорошая память.

- Это не единственное моё хорошее качество.

- У нас есть ещё что-нибудь выпить?

- Нет. Сходить?

- Как хочешь.

- Что с тобой происходит?

- Ничего. Не обращай внимания, я просто хочу выпить. Так ты сходишь?

- Что взять?

- Возьми водки и шоколадку.

- Ладно, я мигом. Ты только никуда не уходи.

- Мне некуда идти.

Парень поднимается. Обнимает сидящую Виолончелистку, целует её в губы. Надевает куртку. Выходит. Пискнул мобильный. Виолончелистка встаёт, кладёт виолончель на табуретку, берёт мобильный. Читает. Пишет ответ. Кладёт мобильный на стол. Плачет. За окном прогромыхал трамвай. Виолончелистка встаёт, открывает балкон. Ветер развевает тюлевую занавеску. Виолончелистка возвращается в комнату, берёт с полки свадебную фотографию, смотрит. Телефонный звонок.

- Да. Привет. Спасибо. Нормально. А ты как? Не знаю. Да, скорее всего в начале марта. Визу в Москве делать надо будет. Не волнуйся. Хорошо, вышлю. Сколько? Хорошо пришлю. Ты вообще без копейки? Зачем тогда тратишься на смс? Не кричи. Я же сказала, нормально. Я тоже тебя люблю. Пока.

В комнату возвращается Парень. Застаёт окончание телефонного разговора.

- Всё взял. Муж?

- Муж.

- И как он тебя оставил одну?

- Он поехал деньги зарабатывать.

- И как?

- Меня нельзя оставлять надолго одну.

- Я бы тебя не оставил.

- У тебя же есть девушка.

- Есть.

- Тогда что ты ко мне ходишь?

- Тебе неприятно?

- Я всё равно не буду с тобой спать.

- Глупая ты.

- Знаю. Мне это постоянно муж говорит.

- Я не о том.

- А я о том.

Стук в дверь.

- Да.

В комнату входит Девушка. Ей не больше двадцати лет. Она дорого и со вкусом одета. В руках у неё ключи от автомобиля, с брелоком сигнализации, и пакет.

- Привет.

- Здравствуй. Я не помешала?

- Привет. Раздевайся.

- А я торт принесла.

- Нда.

- Ты за рулём?

Девушка кивает головой.

- А я думала ты дома.

- Ты опять?

- Я бы, наверное, водки выпила.

- Лучше чай.

- Я же просил. Хватит за мной следить.

- Я не следила.

- Перестаньте. - Виолончелистка берёт чайник и выходит с ним.

- Я знала, что ты к ней пойдёшь.

- Мы просто друзья.

- Я вижу. - Кивает головой на небрежно застланную постель.

- Не говори глупости.

- Если ты не любишь меня, так и скажи.

- Она замужем.

- Ну и что?

- Ничего.

Парень вынимает из пакета водку, шоколадку. Снимает куртку.  Девушка тоже снимает шубу, вынимает из пакета торт, коньяк и коробку дорогих конфет, две пачки сигарет, складывает всё на столе рядом с водкой и шоколадкой. Возвращается Виолончелистка. Она ставит чайник. Садятся за стол. Парень разливает водку.

- Ну?

- За нас!

- За вас!

- За нас!

Пьют. Звонит телефон. Парень вынимает свой мобильник.

- Да. Что? Хорошо. Не волнуйся. Я сказал, сейчас буду. Всё.

- Что случилось? – Девушка с тревогой заглядывает ему в глаза.

- У отца инфаркт. Дай ключи.

- Я с тобой.

- Не надо. Давай.

Девушка протягивает ключи. Парень берёт куртку, забирает ключи и убегает. Короткая пауза.

- Ты спала с ним?

- Нет.

- Ты же замужем.

- И что?

- Как можно?

- Мы просто друзья.

- Честно?

- Он тебя любит, просто.… Впрочем, не важно.

- Нет, ты договаривай.

- Выпьем?

- Выпьем.

Виолончелистка разливает водку.

- Ты такая красивая. За тебя.

Пьют. Звонит мобильный. Виолончелистка берёт трубку: «Да. Здравствуй. Не ждала.

Что? Шутишь?

Нет, хочу.

Когда?

Я через неделю домой еду, сына проведать.

Что?

Дней через пять. Хорошо. Только обязательно позвони, когда возьмёшь билет. Ну, раз обещала - будет. Ничего не надо. Да договорюсь.

На сколько? Думаю что не дорого. Конечно, хватит. Об этом при встрече поговорим. Спасибо. Пока».

- Сколько времени?

- Рано ещё.

- Я пойду.

- Куда?

- Домой.

- Да ладно, сиди, тачку поймаешь и спокойно доедешь. Ты документы на вахте оставляла?

- Нет.

- Можешь у меня остаться, если что.

- Если что - что?

- Ничего. Ну, пьём?

- Пьём!

Виолончелистка встаёт, закрывает дверь на ключ, подходит к музыкальному центру.

- Чичас я те суперскую музыку поставлю! «Madar».

Маленькая Стеклянная Девочка стояла высоко на полке. Она была дорогой и красивой, и на всех смотрела свысока. Она так нравилась себе, что даже всплакивала иногда, от умиления. А уж когда её осторожно, в редкие торжественные моменты, снимали с полки и показывали восторженным гостям – тут уж её гладкое прозрачное тело переливалось разноцветными искрами.

«Я похожа на алмаз» - думала Стеклянная Девочка, и её крохотное сердечко замирало от восторга.

А надо сказать, что в этом доме жили ещё другие красивые и замечательные вещи, и чуть ли не каждую неделю их становилось всё больше и больше. И всё это потому, что Хозяином и этого дома, и этих замечательных вещей, и даже Стеклянной девочки был известный Коллекционер. Он любил красивые и обворожительные вещи и, тщательно подбирая, создавал свою коллекцию из стекла и фарфора. Собирал он, в основном, только фигурки, чаще всего одиночные, и никаких парных фигурок, или даже жанровых сценок,  у него не было. Всё это происходило от того, что Коллекционер жил один.

Как-то поздним вечером, когда уже почти все фигурки уже проснулись - они оживали только ночью - раздались знакомые шаги Коллекционера. Это было неожиданно, потому что в это время Хозяин стеклянных фигурок обычно сидел в другой комнате у камина, читал книгу, курил трубку, и попивал зелёный чай.

Фигурки едва успели замереть, как открылась дверь, и зашёл Коллекционер. Он был в пальто, шарфе и шапке, и на плечах его ещё сверкали снежинки. Подойдя к полке, на которой царствовала Стеклянная Девочка, Хозяин бережно достал фигурку и поставил на стол. Полюбовался, погрел руки своим дыханием и только после этого осторожно достал из внутреннего кармана коробочку. Открыл её и… вынул ещё одну Стеклянную Девочку. Поставив фигурки рядом, он любовно переводил свой взгляд с одной на другую, и, непонятно от чего, вздыхал, шмыгал носом и даже немного прослезился. Единственное, но принципиальное отличие между фигурками было одно – они зеркально отражали друг друга. У одной, той, что только что принесли, вверх была поднятой левая ручка, а у Стеклянной Девочки с полки – правая. И так во всём. Даже складочки прелестных платьиц были – зеркальны. Коллекционер ещё раз шмыгнул носом, убрал коробочку в карман и поставил Стеклянных девочек на полку лицом друг к другу. У двери он обернулся, улыбнулся им, выключил свет и вышел, осторожно прикрыв за собой высокую дверь.

Две Стеклянные Девочки смотрели друг на друга во все глаза. Если первая была, скорее, ошарашена тем, что есть ещё такая же, как она, то вторая, Новенькая, никак не могла вспомнить, где она видела своё отражение. Ведь совсем недавно она ещё стояла за витражной панелью в магазине, где продавали самые изысканные и старинные вещи. В этом магазине, надо вам сказать, среди других изделий из фарфора и стекла она не пользовалась особенной популярностью, и всё потому, что была небольшого роста и прозрачной. Девочка даже страдала от такого не внимания, и от этого ей становилось грустно, и она незаметно плакала, сокрушаясь о том, что появилась на свет такой невзрачной.

Постепенно, привыкая к тому, что всю свою долгую жизнь ей придётся провести в одиночестве, она начала разговаривать сама с собой. От этого её считали неуравновешенной и странной. Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания и окончательно отгородиться от насмешек, Девочка стала фантазировать. Оказалось это так забавно и приятно, что она перестала говорить сама с собой и предалась мечтам. И в этих мечтах она увидела свою сестрёнку. Смутная радость, промелькнула и исчезла, как облачко. И с тех пор Девочка стала представлять себе свою сестрёнку, добавляя в образ все новые детали. А ведь не зря говорят, что самые светлые мечты, чаще всего, сбываются.

«Вот и сбылась моя мечта, у меня появилась сестрёнка», - Девочка вздохнула и улыбнулась Маленькой Стеклянной Девочке.

 

Качество времени – мера траты жизненных сил в определённый промежуток времени (например: прожить один день как год).

Ветер горы облетает, баю-бай,
Над горами солнце тает, баю-бай,
Листья шепчутся устало, баю-бай,
Гулко яблоко упало, баю-бай,
Подломился стебель мяты, баю-бай,
Жёлтым яблоком примятый, баю-бай,
Месяц солнце провожает, баю бай,
По цветам один гуляет, баю-бай.

Уже полчаса как покинул Город, в котором я умер. За окном темнеет, а в купе пусто, я включил ноутбук и выбрал фильм.

Комната. Девушка и Виолончелистка лежат на диване. Девушка обняла Виолончелистку и прижалась к её груди. Виолончелистка гладит Девушку по волосам.

Радость моя, мой мальчик! Не переживай за меня. Просто в ночь с 15 на 16 мы вообще не спали. В 9 вечера поехали в Сеул на ночной шопинг, поскольку сегодня мы уезжаем на неделю в другой город с концертами. Из Сеула сегодня вернулись только в 8 утра. В 21.15 мы в офисе, и через полчаса поедем. Не знаю, смогу ли завтра тебе позвонить Моя радость, пожалуйста, не волнуйся так за меня! По поводу твоего приезда: приехать лучше летом, а сейчас не вовремя. К сожалению, я не диктую свои условия. Скучаю по тебе очень-очень. Береги себя!

- Я не думала, что это так приятно.

- Тебе понравилось?

- Я теперь лесбиянка?

- Конечно.

- А как же твой муж?

- А как твой парень?

- Получилось, что я ему  изменила?

- Получилось.

- Я хочу выпить.

Девушка поднимается и, голая, подходит к столу.

- Тебе налить?

- Да.

Виолончелистка встаёт, и тоже голая, садится за стол. Закуривает. Девушка хихикает. Молча пьют.

- Оденься, замёрзнешь.

Виолончелистка встаёт, подходит к шкафу, вынимает серый свитер, протягивает его девушке. На себя Виолончелистка надевает зелёный свитер.

- Как странно ты его надеваешь.

- Мне так удобно.

- Я тоже хочу попробовать. Покажи ещё раз.

- В другой раз. Давай есть торт.

Старый, жёлтый китаец с жидкой косичкой, крутит ручку шарманки и улыбается, когда в шапку-ушанку падают монеты и купюры. Спустя некоторое время Китаец заходит в лавку антиквара. Из неприметной дверцы появляется Абрам Штоц.

- Гамарджоба.

- Гамарджоба.

- Рогоро хар?

- Ара мишавс.

Ставит шарманку. Прицепляет к ней ценник. Вынимает из-за пазухи тряпицу, разворачивает, достаёт деньги, отсчитывает. Отдаёт Абраму Штоцу. Штоц пересчитывает деньги, что-то записывает в тетрадку и отсчитывает несколько купюр, возвращает их китайцу, вздыхает, выходит из-за стойки, и выглядывает на улицу. Прочищает нос в мелко идущий снег. Закрывает дверь. Переворачивает табличку, на ней написано «Closed». Возвращается за стойку, достаёт из-под прилавка две чудесной работы рюмки. Наполняет их тёмно-вишнёвой жидкостью из огромного, зелёного стекла, бутыля. Молча чокаются, переглядываются, выпивают, смакуя. Китаец протягивает купюру и идёт к выходу.

Из-за поворота выруливает сверкающий от влаги чёрный, довоенного образца, «опель». Неслышно прокатывается вдоль витрин и останавливается напротив антикварной лавки, чуть наезжая шинами на тротуар. Шофёр – офицер в немецкой форме – выходит из автомобиля, открывает дверь, раскрывает зонт и помогает выбраться с заднего сидения полной женщине в огромной шляпе, с закрытым вуалью лицом… Китаец удивлённо оглядывается на Штоца. Штоц смотрит через стеклянную дверь на улицу. Видит машину. Выходит из-за стойки и открывает дверь.

Женщина: «Шпрехен зи дойч?»

- Найн. Нихт ферштейн.

- Варум?

Абрам Штоц недоумённо смотрит на китайца. Китаец непонимающе пожимает плечами и выходит на улицу под мелкий, моросящий снег.

Снег только что закончился. Под навесом несколько стульев, поставленных на стол… Кафе закрывается. Открытая терраса под навесом. За одним из столиков сидит последний посетитель – старик китаец. На столике перед ним чашка с кофе, бутылка тёмно-зелёного стекла и папка с торчащими из неё грязно-белыми листами. Китаец что-то напевает, какую-то старую грузинскую колыбельную, и осторожно дорисовывает карандашом портрет девочки на фоне прибывающего поезда и машущей из окна женщины. А из-за стойки, в глубине кафе, смотрит на улицу белобрысый мальчуган в круглых очках с сильной диоптрией. Из кафе выглядывает хозяин – добродушный толстяк, Хосе. Он протирает поверхность стойки и смотрит на китайца.

Мальчик закрывает книгу, зевает, и поднимается по скрипучей лестнице. Заходит в свою комнату. Раздевается. Ложится поверх одеяла и вновь раскрывает книгу – репродукции Дюрера. Из окна комнаты мальчика видно огибающий гору поезд. Белёсые клубы дума уносит в сторону.

Купе поезда. Когда поезд слега притормаживает на повороте, из окна купе видны на возвышенности три девичьи фигурки, которые застыли в «античных позах». Девочки, скосив глаза, следят за исчезающим поездом. После того, как он скрылся, девочки «отмерли».

1-я Девочка:  «Завтра центральной фигурой буду я».

2-я Девочка: «Нечестно так. Мы же решили, что будем каждый раз разыгрывать, кто будет центральной фигурой».

3-я Девочка: «Побежали, мы уже опаздываем».

Девочки торопливо снимают с себя импровизационные туники, дешёвый стеклярус, гребни, накладные волосы. Складывают всё в сундучок, в котором полно всевозможных тряпочек и украшений, ставят его в яму возле ракитового куста и накрывают сундучок листом дёрна. Убегают.

Китаец, подслеповато щурясь, смотрит на приближающийся поезд. Лязгают буфера, скрипят тормоза, и скоро вагоны экспресса стали. Клубится пар, почти все окна вагонов тёмные, затянутые шторами. Из вагонов никто не выходит. Звонит колокол. Вагоны вздрагивают и начинают движение. Вскоре последние огни мигают длинным мазком и исчезают. Старик смотрит в противоположную сторону. Дежурный по вокзалу, в чуть великоватой форме, подходит к китайцу. Останавливается рядом, закуривает.

- Гамарджоба.

- Гамарджоба.

- Рогоро хар?

- Ара пэри.

Дежурный протягивает китайцу серебряный портсигар. Китаец берёт папиросу. Закуривает. Они молча курят в свете жёлтого фонаря на краю ночной платформы.

Ранее утро. По узким улочкам двигается женщина в тёмном платье. Она толкает перед собой тележку. Иногда женщина она останавливается, и тишину нарушает её мелодичный голос: «Мо-ло-о-о-ко-о-о…Ке-е-е-фи-и-ир…». На одном из поворотов улочки виден проезжающий «опель».

Лёгкий утренний туман. К берегу приближается пловец. Выбирается на берег, делает несколько приседаний, снимает шапочку, и приглаживает волосы, поворачивается к нам. Это Абрам Штоц. Растирается полотенцем, быстро одевается. Берёт прислонённый к валуну велосипед, выкатывает его на дорожку и уезжает, накручивая педали, исчезнув в тумане.  Слегка скрипит седушка.

Теперь уже понятно, что за Абрамом Штоцем наблюдают из чёрного «опеля», скрытого невысокими порослями акации. Немецкий офицер опускает бинокль, поднимает стекло, и оборачивается к сидящей на заднем сиденье женщине. Что-то ей говорит. Женщина кивает головой, и машина трогается с места. Уже возле самого городка «опель» обгоняет раскрасневшегося Абрама Штоца, прибавляет скорость и теряется в узких улочках.

Хосе выглядывает из своей комнаты, тихо проходит к комнате мальчика. Заглядывает. Мальчик спит. Хосе прикрывает дверь, возвращается в свою комнату, и через несколько секунд оттуда выскальзывает женская фигура в тёмном платье. Она проходит через чёрный ход. Выходит во двор, берёт тележку, уходит по узким улочкам. Иногда она останавливается и выкрикивает на распев: «Мо-ло-о-о-ко-о-о… Ке-е-е-фи-и-ир…»

Мальчик закрывает окно. Садится за стол, вынимает листок, на нём нарисованы молочница и отец. Подрисовывает молочнице рога и хвост.

Штоц опаздывает. Он мчится по пустым улицам, чуть притормаживает на поворотах. На одном из поворотов он не рассчитывает скорость, скользит покрышками по мокрому асфальту. Вылетает на тротуар и врезается в тележку молочницы. Опрокидывает тележку, женщина падает, и на асфальт льётся молочная река. Женщина испугано кричит. Штоц поднимается, извиняется, помогает подняться женщине, протягивает ей несколько купюр. Виновато улыбается и уезжает на вихляющем  «восьмёркой» велосипеде.

Китаец открывает ставни. Смотрит на улицу. Далеко, в конце переулка мелькает велосипедист. Китаец оборачивается, оглядывает комнату. Пустую, с протёртой циновкой в углу, пожелтевшей фотографической карточкой на стене, рядом с отрывным календарём. Подходит к нему, отрывает листок с обведённой красной тушью цифрой. Следующая цифра так же обведена красным.

Центральная площадь городка. Церковь с канализационной решёткой перед входом. Постепенно площадь заполняется горожанами, в основном это женщины, они в длинных чёрных платьях. Некоторые женщины с детьми. Мужчин мало, поэтому огромная фигура Хосе выделяется особенно живописно. Он только что шёл по улице с сыном, который,  воспользовавшись тем, что отец разговорился с какой-то женщиной, внезапно куда-то исчез. Хосе улыбается и щурится на солнце, проскользнувшее сквозь крыши домов.

Мальчик уверенно спускается в подвал. Проходит длинными коридорами и открывает дверь, обитую тяжёлыми железными листами. Темно. Слышится журчание воды. Мальчик поднимается по вбитым в стены скобам, и замирает, смотрит вверх, сквозь прутья канализационного люка.

Мелькают ноги. Под подолами виднеется белоснежное женское бельё. Мальчик хихикает в ладошку и поправляет сползающие очки.

Чёрный «опель» никак не может одолеть крутой подъём. Добирается до самой вершины и медленно соскальзывает вниз. Набирает обороты и снова устремляется вверх. Наверху стоит Женщина с прикрытым вуалью лицом. Она даже не смотрит в сторону машины. Внезапно у неё начинается приступ кашля. Она откидывает вуаль. Прижимает ко рту платок. Теперь видно её лицо. Она изменилась, но её можно узнать – это она на фотографической карточке, висевшей на стене в комнате китайца. Женщина отнимает платок от губ, и спокойно смотрит на красное пятно на нём.

Старик китаец поднимается по крутому подъёму, по которому совсем недавно пытался подняться чёрный «опель». Преодолев подъём, старик подходит к серому особняку. Останавливается, оглядывается и видит огибающий гору, чёрный авто. Поворачивается к обвитой зеленью калитке и открывает её.

Огромный светлый вестибюль. Где-то в глубине угадывается, мраморная лестница. К старику подходит монахиня. Что-то шепчет старику на ухо. Лицо старика меняется.

В углу пустого зала ожидания дежурный по вокзалу играет на рояле. На пустой платформе старик китаец со свёрнутой циновкой под мышкой. Ожидает прибытие поезда.

Панорама по платформе. Скамейки. Фонари. Колокол. Рельсы. Дорога с промелькнувшим велосипедистом. Появившийся дым от паровоза медленно подползающего. Деревья. Вокзал. Касса с табличкой «Closed».

 

Многие раненые перед смертью зевают.

Бай-бай, бай-бай,
Поди, бука, на сарай,
Поди, бука, на сарай,
Коням сена надавай.
Кони сена не едят,
Все на буку глядят,
Баю-баюшки, бай-бай!
Поди, бука, на сарай,
Мою детку не пугай!
Я за веником схожу,
Тебя, бука, прогоню,
Поди, бука, куда хошь,
Мою детку не тревожь.

Мимо приоткрытой двери купе ходили пассажиры, озабоченные и весёлые, юноши и барышни, счастливые и умирающие, красивые и опустошённые, все со своим грузом пошлого, тайной неведомого будущего и смутным «сейчас». Так пьяница шарит в кармане в тщетном стремлении отыскать не хватающий на бутылку рубль, так дети, строя в песке города, видят иное. Так наши фантазии переплетаются с услышанными историями, так осень растворяется в зиме, а та, колдуя, обостряет запахи.

Для меня первый запах – это запах эпидемии, которая разыгралась в детских садиках нашего городка, где начинал служить мой отец. Первый запах – кислый хлеб, смоченный в уксусе и запах жара потного, от того, что он капает на почесночную корочку. Не болел только я. Я облизывал железные предметы на улице, оставляя прилипнувшими на морозе куски языка, и, после уже, когда я встретился с логопедом, он качал головой,  глядя на мой изъязвлённый язык, заглядывал моей матери в глаза, прикасался рукой прозрачной и извращённой к её шерстяному колену.… И я настырно произносил «Л» вместо «Р», несмотря на все ухищрения металлических предметов, засунутых мне в рот, и скороговорок, которых я не мог произнести от того, что не понимал их смысл. И туда же запах металла во рту, уже позже отражённый, во время, когда я пытался выпасти денег при помощи медных пуль и скобок в челюсти от их слома.

Ах.… Спасает только удивительный запах носок, которые пахнут остро и пряно, а вот недавно они перестали пахнуть, и я понял, что я уж не  сильный. Сила – это активный запах…так, и мои барышни пахли пряно и разно, и даже закрыв глаза, я вспомнил.… Как раз, едя в метро, слепнувший от снега Кара-Дага нашёл по запаху свою барышню, к которой не подошёл, а, только прищурив глаза, наблюдал, как она тёрла край уха об его жесткость небритой щеки. Хотя тогда не было на это моды. Забыл, это был мой друг.… Он умер от рака.

Раннее утро. Пустая комната. Открывается дверь, и входят Виолончелистка и Мужчина лет 40. В руках у них сумки и пакеты. Раздеваются.  Мужчина вынимает из пакетов закуски, сок, фрукты, из рюкзака две бутылки водки. Виолончелистка достаёт из сумки банку с огурцами, банку с грибами и остатки домашних пирожков.

- Я сейчас накрою.

- Где тут у вас душ?

- Пойдём, я покажу.

- Ты хоть рада, что я приехал?

 -Рада, разве не заметно?

- Не особенно.

- Это просто я с дороги притомилась, сегодня всю ночь не спала.

- И сегодня вряд ли получится. Ну, пошли? Показывай…

Я за тебя начинаю очень сильно переживать! Родненький, пожалуйста, береги себя, не тоскуй так сильно! Я очень хорошо знаю, что такое ждать. Легче, когда сама куда-нибудь уезжаешь. Гораздо тяжелее ждать на месте. Жизнь словно останавливается. Ничего не хочется, никого не хочется видеть…. Это жуткое состояние, и всё же, прошу тебя, береги себя! Ты боишься, что наша встреча может стать для меня всего лишь приятным воспоминанием - это не так!!! Сейчас на расстоянии, я понимаю, как сильно ты мне нужен, как страстно я желаю нормальной, человеческой жизни. Хочу семью, которая не была бы раскидана по всему миру, как сейчас. Иногда я думаю о своей жизни, и она представляется мне совершенно никчёмной…. Миленький мой мальчик! Так много хочется тебе сказать, но не нахожу слов…. Наверное, когда мы встретимся, я вновь буду много молчать…. Я не умею писать. Если бы у меня было побольше времени, я бы, наверное, сочинила тебе длинное-предлинное письмо, но сейчас мы не в Чинджу, и я не знаю, когда получится залезть в инет в следующий раз. Вот и сейчас вырвала полчасика в местном офисе… Я тоже постоянно думаю, о тебе и сильно скучаю. Но, слава Богу, зачастую мне скучать некогда, а то я тоже бы начала постепенно терять башню. А сходить с ума - большая роскошь! Я не могу себе этого позволить. Не расстраивай себя попусту, у нас всё получится. Я тебя нежно-нежно целую. Краник целую… Очень хочу, чтобы ты дождался меня. Вспомни, ты сам говорил, что я как будто в армии. А представь, как матери ждут своих сыновей. Я помню, как сильно тосковала по сыну, когда уехала в Город, как считала дни, а потом эта боль действительно притупилась, и это страшно, это меня сильно пугает. Я не хочу такое снова испытать. Нежность моя, я о тебе думаю


Виолончелистка возвращается, раскладывает закуску по тарелкам, ставит всё на пол, на доску, переодевается. Возвращается Мужчина, вешает полотенце на обогреватель. Открывает банки.

- Я сейчас… - Берёт из шкафа полотенце, выходит.

Мужчина закуривает, оглядывается, рассматривает фотографии на полке, ставит бутылки с водкой поближе к балкону. Кидает на пол свёрнутое одеяло и подушки, садится, скрестив ноги, закуривает, смотрит на дверь. Звонит мобильный телефон.

- Да. Нормально. Будет время, позвоню. Всё. Отбой.

Мужчина открывает водку, наливает. Возвращается Виолончелистка, она вешает своё полотенце рядом с полотенцем Мужчины, присаживается на пол.

- Ну, за приезд!

- За приезд!

Пьют.

- Какая же ты всё-таки красивая, я даже не подозревал.

- Ты же видел фотографии.

- Это не то. А чего ты начала дёргаться, когда я на вокзале тебя коханул?

- Я смутилась.

- Тебе было неприятно?

- Приятно. Просто я к тебе ещё не привыкла.

- Мы в ответе за тех, кого опустили. По печени?

- По печени.

Мужчина разливает. Чокаются.

- За Шевелёву!

- А это кто?

- Не важно.

- За Шевелёву.

Пьют.

- Может музон, какой поставить?

- А ты что любишь?

- Джорджа Уинстона.

- Я такого не знаю.

- А ещё музыкант.

- Всего знать не возможно.

- Тогда ставь на своё усмотрение.

Виолончелистка протягивает руку к музыкальному центру. Включает. «AL Di Meola» World Sinfonia.

Старая провинциальная библиотека. Утро. Серый, больше похожий на туман свет вползает сквозь запылённые окна. Растекается, погружая бесконечные стеллажи в свою призрачность и зыбкость. На столе, возле окна, стоят стакан с ложкой и фигурка маленькой стеклянной девочки. Ложка начинает слегка вибрировать – звук нарастает вместе с шумом приближающегося поезда, и фигурка стеклянной девочки, словно ожив, слегка двигается. Когда звук достигает максимального звучания, в дверной замок вставляется ключ. Три поворота и щелчок. В комнату заходит Женщина лет сорока, она стряхивает капли дождя с зонта, складывает его и проходит к окну. Смотрит на стекло, и какое-то время следит за стекающими каплями. Открывает форточку. Уходит за стеллажи, успевая провести рукой по корешкам книг, едва касаясь их пальцами, словно что-то наигрывая на струнах.

Одни любят звук виолончели, иные - апельсины, другие ходить на похороны, а кому-то нравится  смотреть, как гуляют дети. Каждому из нас чего-то не хватает. У меня не хватает  чая, у соседа чашки, у соседки сахара, но мы можем объединиться. А этого не происходит, потому что мы не знаем друг о друге. Всегда у кого-то незнакомого есть что-то, о чём мы не знаем, но ищем. И чаще всего поиски бесплодны. Так бесплоден  поиск смысла жизни. Его просто нет. В юности кажется, что всё понятно и хочется просто повзрослеть, стать самостоятельным. А когда им становишься, оказывается, что это не так. Что самостоятельность сродни обречённости – словно плывёшь в ванне – вода, течение – а вокруг борта. Что у каждого свой стиль плавания. Что кто-то просто не умеет плавать. Что кто-то боится воды. А кто-то пьёт её по утрам, когда жажда, когда жарко, когда плохо, или хорошо – зависит от ситуации. И при этом все врут. Врут не специально – по необходимости. О которой даже не задумываются. О которой не думают. О которой, даже один на один, не всегда признаешься. Но всё равно – кто-то любит апельсины больше, чем рульку или прикосновение к тени любимого человека в виде посещения социальной сети.

 

Проскания – видение будущего.

Спи, сыночек мой, усни,
Люли, люшеньки, люли.
Скоро ноченька пройдёт,
Красно солнышко взойдёт.
Свежи росушки падут,
В поле цветушки взрастут,
Сад весенний расцветёт,
Вольна пташка запоёт.
Люли, люшеньки, люли,
Ты, сыночек, крепко спи.

Постепенно в вагоне все угомонились. Я всё, как и ранее, был в купе один. Застелил постель, переоделся, достал пошлую и сексуальную варёную курицу, её нарождённых детей, сваренных вкрутую, картофель, хлеб, бутылку водки. Закрыл дверь на замок и попробовал открыть окно в слабой надежде, что его ни запечатали на зиму. Окно открылось. «Ява» – неизменная подружка.

Зачем и куда я еду? Для чего сорвался, отключил телефон, никому не сообщил о своём отъезде? Хотя кому сообщать? На работу? Приятелям?

Это всё осталось там, за границей платформы номер один. На вокзале. На том маленьком, полузабытом людьми вокзальчике, откуда я шагнул к счастью, оказавшемуся самым жестоким и гибельным. А ведь любое счастье заканчивается, а терзания, сомнения, вопросы, попытки понять – что произошло, почему и зачем – останутся до того момента, пока я не выйду на своей конечной станции. До неё совсем недалеко – всего несколько часов пути, несколько часов, в которые уместилась вся моя жизнь.

Вечер. Горят свечки. Мужчина и Виолончелистка сидят на полу, облокотившись спинами о диван. Мужчина сворачивает самокрутку, отдаёт её Виолончелистке. Курят.

Отправила письмо и решила посмотреть твой новый почтовый ящик - моё письмо уже там! Доставлено мгновенно. Значит твоя почта, которую ты шибко хвалил, совсем никуда не годится. Я сейчас так обрадовалась, что с письмом всё ладненько. Миленький, нежный мой, ещё раз повторюсь, не терзай себя так, ну побереги ты себя хоть чуть-чуть. Ну, всё, мне пора. Обнимаю тебя, мысленно прижимаюсь к тебе и замираю…

- Слушай, может мне лучше не ходит в гостиницу? Давай я останусь у тебя? Я ведь не оставлял документы на вахте.

- Оставайся. Ты когда обратно?

- Билет на первое. А тебе когда на работу?

- Второго.

- Ты хорошая. Спасибо что ты есть.

- Я обычная.

- Ага. Расскажешь о своём муже?

- Он хороший человек, просто не умеет устраиваться в жизни. Он уже два месяца в Ленинграде.

- Я бы от такой барышни никуда не уехал. И что он там делает?

- Пытается устроиться на работу.

- А в Городе, что, у него не было работы?

- Была, да сплыла.

- Ты его любишь?

- Уже нет.

- Почему уже?

- Долго объяснять.

- Ты ему изменяла?

- Было.

- Он знает?

- Нет.

- А зачем ты это делала?

- Меня нельзя оставлять долго одну. Да и в последнее время мы с ним практически не спали.

- А со мной будешь актироваться?

- Да.

- У меня никогда не было ещё ничего с барышнями, которые замужем.

- А ты жёнам изменял?

- Нет.

- У тебя такой замечательный голос.

- Он не такой, как по телефону?

- В жизни он звучит ещё лучше.

- Тогда выпьем?

- Выпьем. Я в последнее время часто пью.

- Мне с тобой хорошо.

- Мне тоже. Ты так понимаешь меня. У тебя всё просто, ясно, ты словно читаешь мои мысли.

- А зачем усложнять?

- У меня всё так запутано. Муж в Ленинграде. Сын у родителей. Я в Городе. Денег нет.

- Ты мне нравишься.

- Ты мне тоже.

- Можно я поцелую твою ладошку?

- Можно.

Мужчина целует ладошки Виолончелистки.

-Мне никто не целовал ладошки.

Мужчина снимает с ног Виолончелистки носки, целует ей пальчики, ступни ног, и смотрит девушке в лицо. Виолончелистка вздрагивает.

- Тебе неприятно?

- Приятно. Просто мне никто не целовал ноги.

- Даже муж?

- Даже муж.

Мужчина надевает носки на ноги Виолончелистки. Разливает водку.

- Последняя бутылка. Который час?

- Одиннадцать.

- Может, сходим в магазин ещё за нектаром?

- Тебя не пустят обратно.

- Не будет наглостью попросить тогда сходить тебя? Тут же рядом.

- Хорошо.

Виолончелистка встаёт, быстро переодевается.

- Ты вкусная.

- Это шампунь.

- Только не ходи долго. Мне тебя не хватает.

- Я быстро. Что взять?

- Возьми две водки, сок и что-нибудь на своё усмотрение.

Мужчина протягивает Виолончелистке бумажник.

- Я пока диван разберу. Бельё где?

- В шкафу. Не скучай. Я быстро.

Уходит. Мужчина отодвигает стоящие на доске закуски, вытряхивает из пепельницы окурки. Разбирает диван. Достаёт бельё. Стелет. Звонит мобильный телефон. Мужчина вынимает из кармана джинсов два мобильника, оба молчат. Оглядывается и замечает мобильник Виолончелистки. Мужчина кивает головой, берёт рюкзак, достаёт из него чёрную майку с надписью на спине ФСБ, чёрные шорты, чёрные носки, переодевается. Натягивает вязанную чёрную шапочку. Подходит к дивану, нюхает бельё. Садится. Закуривает.

Вокзал. Окрестности. Бесконечные поля. Уходящие за горизонт деревянные столбы с проводами. Через поле приближается мужчина, он катит рядом с собой велосипед со спущенной камерой. К багажнику прикреплён укрытый тряпкой ящик. На мужчине выцветшая форменная тужурка железнодорожника, светлые брюки, засаленная фуражка. У одного из столбов он внезапно останавливается, хватается за сердце и оседает, скользя рукой вдоль столба. С трудом вынимает пузырёк с валидолом. Пытается открыть. Пузырёк, открытый, выпадает, и в талую воду высыпаются белые таблетки. Мужчина нашаривает одну и кладёт её под язык.

Панорама по вокзальчику. В кадре, на платформе, появляется мужчина с велосипедом. Проходит мимо колокола, тихонько трогает его, прислушивается к мелоди... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18


29 июля 2015

2 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Остановки (роман)»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер