Любочка

Как-то раз, теплым летним утром, вышел на лестничную площадку и от удивления застыл на месте – на широком низеньком подоконнике сидела девочка. Прямо перед ней в ворохе тряпья с важным видом восседала огромная кукла, а девочка кормила ее воображаемой едой из маленького блюдечка...

Но суть и детали увиденного осознал позже, а пока поразила необычность события – откуда в нашем лагере дети!.. Ведь все шесть лет маленькой жизни был единственным ребенком в зоне, где содержали немецких военнопленных (не считать же, в самом деле, младшего брата, который и говорить-то не умел). Здесь, в этом замкнутом мирке за колючей проволокой, я родился и жил, не видя никого, кроме взрослых. А тут сразу два ребенка, да еще таких, как я (поначалу и кукла показалась живой – она была с нас ростом, и, я слышал, как девочка ей что-то говорила).
– Ты откуда взялась?! – громко спросил кормящую девочку.
– Что ты кричишь? Разбудишь маленькую, – сделала замечание “мама”, – Я здесь живу. Вон там, – показала она на дверь, которая до сих пор всегда была заперта на ключ. Теперь же она приоткрыта, и оттуда доносились голоса.
– Это кто здесь воюет? – вышла из двери женщина, – Ах, похоже, наш новый сосед... Тебя как зовут, мальчик? – спросила она, поглаживая меня по головке.
– Толик! – сердито ответил ей, обидевшись, что незнакомая тетя назвала "новым соседом", в домике, где живу с самой зимы, – Я не воюю, а только спросил.
– Девочку зовут Любочка, а ее куклу – Дуся, – представила обеих настоящая мама.
– Так она не настоящая? – с удивлением посмотрел на Дусю. Женщина рассмеялась:
– Конечно, не настоящая. Это кукла, – пояснила она, – С ней можно играть. Любочка тебя научит. Играйте, а я пойду. Только не ссорьтесь. Лучше дружите. Любочка будет тебе подружкой, а ты ей другом.
– Хорошо, – пообещал ей, пытаясь понять смысл впервые услышанных слов – “подружка”, “друг”...

– Давай играть, – предложила девочка, когда ее мама скрылась за дверью, – Ты будешь папой, а я мамой. А Дуся будет нашей дочкой. Хочешь ее покормить? – протянула она игрушечную ложечку.
– Не хочу, – ответил ей, искренне сочувствуя Дусе, которая оказалась куклой, – Эта игра мне не нравится.
– Почему? – удивилась Любочка, – Очень даже хорошая игра... Дочки-матери. Я всегда в нее играю... А ты, какие игры знаешь?
Я никаких игр не знал, кроме той, в куклы, в которую однажды играл с большими девочками, и которая очень не понравилась, а потому лишь неопределенно пожал плечами. И тут увидел, что снизу по лестнице к нам поднимается мой приятель – переводчик гер Бехтлов.
– Гутен таг, хер Бехтлов! – радостно бросился к нему.
– Гутен таг, Толик, – ответил тот, – Что за девочка? – улыбнувшись, спросил он, кивнув в сторону новоявленной подружки.
– Это Любочка... Унд ди цвайтэ Дуся... Сиг ист нихт эхт, – представил ему обеих, отметив, что Дуся не настоящая. Немец рассмеялся:
– Ихь фэрштиэ... Мёхьтэн зи мит мир гин? – спросил он.
– Натюрлихь, – обрадованно протянул ему руку и вдруг увидел несчастные глаза подружки. Похоже, из всего разговора та поняла, что мы куда-то уходим, а она снова остается одна со своей куклой, – Любочка унд Дуся мит унс гин, кёнтэ? – попросил гера Бехтлова.
– Найн. Мэдхэн хабэн нихьтс цу тун ди цунэ, – обрушил он мои надежды.
Я искренне не понимал, почему девочкам нельзя с нами в зону, где живут мои друзья немцы, но твердо знал – если гер Бехтлов сказал “найн”, значит, действительно нельзя. Это не обсуждается.

В зоне я прожил все эти послевоенные годы. Лишь недавно мы переселились в наш маленький двухэтажный домик. Он тоже был за колючей проволокой, но уже не считался зоной с особым режимом. Правда, все это узнал гораздо позже, когда не стало на нашей улице никаких зон. А пока волновало лишь одно – как же тогда смогу познакомить мою первую подружку с давними друзьями, без ежедневного общения с которыми уже не представлял своего существования. Только в зоне по-настоящему весело, особенно по вечерам, когда солдаты играют на губных гармошках, поют песни, шутят и громко смеются. Смеялся вместе с ними и я, часто не до конца понимая смысла грубоватых солдатских шуток и смешных тирольских песен с их удивительными переливами.
Даже после переселения в зоне я проводил все свободное время. А оно, в мои шесть лет, было таким почти полностью. Разумеется, если не считать ночной сон, а также время на завтраки и ужины (обедал в основном с друзьями в их солдатской столовой).
– Дядя Вова, а почему девочкам нельзя ходить в зону? – спросил давнего друга нашей семьи старшину Макарова.
– Каким это девочкам? Где ты в нашем мужском заповеднике увидел девочек? – удивился тот.
– В нашем новом домике поселились сразу две: Любочка и кукла Дуся, совсем как живая.
– Ну, если как живая, тогда оно, конечно, да, – рассмеялся дядя Вова. Он был веселым и смешливым, почти как немцы, – А кто сказал нельзя?
– Гер Бехтлов сказал “найн”, – ответил ему.
– Ну, раз гер Бехтлов сказал “найн”, значит “найн”, – подтвердил дядя Вова.
– Но, почему-у-у? – захныкал я, чего никогда не позволял себе с гером Бехтловым.
– Почему-почему. Маленький ты еще... А впрочем, какой маленький... Я в твои годы уже всё знал про девочек, – рассмеялся он.
– Что знал? – удивился его словам, соображая, что такого мог знать дядя Вова, чего не знаю в свои шесть лет я, давно умеющий бегло читать и даже писать печатными буквами простые слова, а потому считающий себя вполне взрослым.
– Как тебе объяснить, – задумался мой взрослый друг, – Ну, вот, скажем, захочешь по-маленькому и пойдешь в наш страшный нужник, а как в дырочку попадешь, чтоб самому туда не загреметь? – рассмеялся он.
– Ну-у-у... Это я давно умею, – разочарованно махнул рукой, вспомнив детские страхи, когда меня приходилось держать на руках над пропастью, на дне которой плескалось целое озеро мочи и плавали громадные вонючие острова, украшенные обрывками газет с картинками и блестящими зелеными мухами. Так много всего, что в этой смрадной каше человеческих отходов можно было легко утонуть.
– А вот девочки не умеют. Они устроены по-другому.
– Как по-другому?! – искренне удивился я, так и не заметивший никаких отличий. Разве что девочки одеты в платьица и в дурацкие бантики на голове.
– А ты спроси у мамы, – отсмеявшись, “посоветовал” дядя Вова, слывший, как говорили взрослые, “большим охальником”. Он любил соленые анекдоты и сальные шутки. В компании ему за это доставалось, но все равно его все любили. Из окружавших меня взрослых он был самым молодым.

Я никогда не слушал подобных советов дяди Вовы, а потому сразу решил ничего не спрашивать у мамы. Но любопытство подогревало интерес. Оказывается, дело не только в платьицах и бантиках. Тогда в чем?..
Конечно, девочек я видел и до Любочки. Правда, такое случалось редко – только, когда мама брала меня в город. Да и дети нам попадались не всякий раз. Их было так мало в послевоенные годы.
Иногда мы бывали у наших знакомых – у тети Любы Линник. У той жили сразу две дочки, Надька и Любка, но они казались взрослыми, потому что ходили в школу. Эти две “дылды”, как называли их обе наши мамы, очень обрадовались, когда я впервые появился у них:
– Ой, какой карапузик! – подхватили они на ручки, как маленького, и давай тискать, – Так и хочется тебя съесть! – заявила одна из них. От страха даже заплакал.
– Вот дылды! Поставьте ребенка на место и не трогайте. Здоровенные вымахали, а ума нет! – отругала их тетя Люба.
В тот раз мне повезло. Дылды собирались в школу. Зато в выходной отыгрались. Они водили меня из комнаты в комнату и при каждом удобном случае норовили залезть в штанишки, чтобы потискать и там. Один раз ухватили так больно, что расплакался. Маме не сказал – обрадовался, что забрали у дылд.
И еще долго после тех неприятностей отказывался ходить к Линникам, но однажды мама настояла. Как же ликовали дылды!..
В тот раз они придумали другое развлечение. Нас с какой-то маленькой девочкой, которая, как и мы, была в гостях, усадили за детский столик и стали читать страшные сказки. Мы сидели, прижавшись друг к другу, и дрожали от страха. Пока одна дылда читала, другая соорудила “домик”, накрыв большой стол одеялом. В домике она постелила на полу “постельку” с настоящими подушками.
– А сейчас будем играть “в куклы”!.. Лезьте в домик, – отодвинув край одеяла, пригласила старшая дылда.
Все влезли под стол и расселись на мягкой постельке. Потом дылды сказали, что мы с девочкой должны “понарошку” спать. Меня уложили первым, закрыли глаза полотенцем, “шоб свет не мешал”, и пока ничего не видел, сняли штанишки вместе с трусиками.
– Ты что?! – вскрикнул, когда чья-то рука схватила хоботок.
– Молчи, а то хуже будет! – сердито предупредила дылда и принялась трепать его, как тогда, в выходной.
– Лежи тихо, мы только потрогаем, – прижала к подушке другая, когда попытался закрыться руками, – И не дрыгайся, а то сделаем больно.
Как больно, уже знал и больше не сопротивлялся, когда щупали, где хотели.
Когда, наконец, нащупались и сняли полотенце, в полумраке домика увидел девочку. Сидя на корточках, та с любопытством наблюдала, что делали старшие.
– А мне можно потрогать у мальчика хвостик? – вежливо заглядывая в глаза, спросила она дылду и протянула пальчик.
– Потрогаешь, когда вырастет, – шлепнув её по ручке, сердито буркнула та.
– Только другим местом, – добавила старшая и обе противно захихикали.
– А он вырастет?! – удивленно спросила девочка.
– Вырастет-вырастет... Только не хочет, – недовольным голосом ответила дылда, трепавшая непослушный "хвостик".
Я с удивлением посмотрел на хоботок, узнав, что он может расти, да еще, когда захочет!
– А как, чтоб захотел? – не унималась малышка.
– А мы ему зараз шось покажем, – ловко подхватила её старшая дылда, мигом стащила трусики и усадила голой попой прямо на мои ножки.
Девочка была невесомой, и не мешала. Тем более, внимание обитателей домика сосредоточилось на хоботке – все ждали чуда.
– А ты куда смотришь? – щелкнула по носу дылда, – Сюда смотри, – раздвинула она ножки девочки.
Я посмотрел, но ничего интересного не увидел – точно также было у меня, когда замерзал, и хоботок исчезал, а на поверхности оставалась лишь сморщенная кожица в складочках, совсем как у нее. Заметив, куда смотрю, девочка смутилась и сжалась в комочек.
– Смотри, як смешно, – сказала дылда, "разжала" девочку и потрогала её складочки. Малышка взвизгнула и закатилась "щекоточным" смехом.
А мне стало не до игры, потому что всегда боялся щекотки больше, чем боли. Съежившись от страха, заметил, что хоботок тоже спрятался, как от холода.
"Вдруг у меня пощекочет", – с ужасом глянул на то, что от него осталось.
– Не хочу играть!.. Хочу к маме, – с трудом одолев парализующий страх, заявил старшей дылде.
– Ух ты, какой!.. Цэ мы граемо... А ты кукла дурна... Лэжи соби тыхэсэнько, и не дрыгайся, а то нашлепаем, – хихикнула её сестричка и звонко шлепнула по попе.
– Я не кукла. Я мальчик, – обиженно возмутился несправедливому наказанию, и ещё, что обозвали незнакомым словом "кукла", да еще "дурна".
– Скажите, пожалуйста!.. Бачимо, шо не девочка... Кукла-кукла-кукла! – снова отшлепала младшая дылда. Хоть и не больно, но обидно. Хотел, было, заплакать, но вмешалась старшая:
– Хорош лупцевать! А то зовсим нэ выйдэ... Дрочишь-дрочишь, а толку... Краще сунь до сэбэ, враз пидскоче, – предложила она.
– Та ты шо?! – возмутилась младшая, – Давай ляльци... Хочь подывымось, як воно, – хихикнула она и дылды засуетились.
Девочке подложили подушку и усадили прямо над хвостиком.
– А мне не видно хвостик. Он уже вырос? – спросила любопытная куколка, ожившая после щекотки.
– Як торкнэ, видразу взнаешь, – хихикнула дылда.
– Меня?! А где?
– Где-где!.. Где щекотно.
– Ой! – заранее испугалась новой щекотки девочка.
"Ой!" – мысленно согласился с ней и закрыл глазки, чтоб ничего не видеть и не думать о щекотке. Даже обрадовался, когда дылда снова принялась тискать и трепать хоботок – пусть дрочит, сколько хочет, лишь бы не щекотала, как девочку.

– Кажись, пидскочив, – вскоре объявила та, а я вдруг отчетливо ощутил, как во мне что-то затикало, будто часы.
– Ага! Твэрдый! – подтвердила старшая, легонько ткнула в бок и потянула за хвостик, – А ну, пацанчик, помацай куклу этой штучкой, – подтолкнула меня снизу другой рукой.
Я поддался и тут же почувствовал, как угодил "штучкой" во что-то мокрое.
Пронзительно взвизгнула девочка, а мокрое шевельнулось. С испуга дернулся назад и тут же получил очередной шлепок:
– Зачем вылез?!
– Там мокрое!.. Шевелится и пищит! – рассмешил дылд.
– Ну, й шо з того!.. А ты торкай соби и торкай! Вот так!.. Вот так! – плотно прижав к девочке, показала, как надо "торкать", – Як лягну, давай сам... И не вылезай, а то получишь! Понял?
Я кивнул...
Дылды пересели, придавив с обеих сторон, а передо мной горой вздыбились их склоненные спины. Что творилось за той ширмой, не видел. Лишь чувствовал, как "дрочили" хоботок и "лягалы" в бок, чтоб "торкал" животик девочки. Когда делал что-то не то, или не так, дылды ругались и награждали звонкими увесистыми шлепками. Но уже привык и не обращал внимания...
Невидимая девочка тихонько хихикала, а дылды дружно смеялись: "Дывысь, очи закрыла, прыемно йий... Дужче! Дужче! Так йийи, так!" Похоже, игра им нравилась.
Только мне было не весело, а совсем наоборот – очень скучно. "Как плохо быть куклой", – размышлял в полумраке "домика", даже не пытаясь понять, что там делают зловредные дылды, – "Я не кукла... Я не кукла", – мысленно повторял и повторял, как заклинание, чтоб в темноте этого вертепа не уснуть и не обратиться "в куклу дурну"...
Очнулся, когда взвизгнула малышка, а меня снова шлепнули от души.
– Ты шо там пискнула, лялька? – все же поинтересовалась старшая дылда.
– Больно!.. Не хочу больше!.. Всё маме расскажу, – спутав их планы, захныкала девочка.
Малышку пересадили, и старшая дылда стала ее поспешно одевать, бормоча что-то на ушко.
– Шо сидишь?.. Одень пацана, а я эту успокою, шоб не протрепалась, – озадачила старшая дылда сестру.

Тихонько хихикнув, та положила вещи прямо на мой животик и стала одной рукой неловко натягивать штанишки, а другой, спрятанной под одеждой, опять прилипла к хоботку.
– Сначала трусики, – поправил ее.
– Правильно, – подтвердила дылда, вовсе не собираясь одевать, как надо.
– Ты шо копаешься? – заметив, озабоченно спросила старшая.
– Запуталась, – соврала младшая, не переставая дрочить бедный хвостик, давно обратившийся в нелепо торчащий колышек. Нет, он не вырос, как ожидали дылды, но так затвердел, что ему стало тесно в штанишках и он сам выскочил наружу.
И едва старшая, одев девочку, вылезла с ней из-под стола, младшая тут же, присев на корточки, устроилась надо мной на месте девочки. Не успел сообразить, зачем, дылда вдруг навалилась, будто собралась расплющить меня в лепешку. Носик уперся ей в грудь, а оборки платьица накрыли всё личико. Стало темно и душно.
– Ты что?! Ничего ж не видно! – испуганно крикнул ей.
– Хорош! У ляльки надывывся, – хохотнула дылда и заёрзала животиком, пытаясь вытолкнуть всё еще "тикающий" хвостик, застрявший у нее в чем-то мокром, – Штовхай сам... Як ляльку, – устав толкаться, шепнула она прямо в ухо и лягнула в бок.
"А вдруг затвердеет насовсем?! Как тогда писать?! А если в штанишках не поместится?! Как с таким ходить?!" – ужасался я, штовхая, меж тем, тяжеленную куклу.
– Всё-всё! Хорош! – слезла, наконец, дылда, – Давно б так!.. Никому не кажи, шо мы тут робылы. А то прыбью! – пригрозив кулаком, пообещала она.
– Не скажу, – сердито ответил ей, сообразив, что больше ничего не будет – игра окончена.
– Ладно, не сердись... Зато поиграл в куклы... Понравилось?
– Нет... Плохая игра.
Дылда хохотнула и, правильно одев, выпустила, наконец, из-под стола... Больше в доме Линников не был никогда... Но эта сцена под столом, эти голоса и даже ощущения детских страхов, – все до мельчайших деталей запечатлелось в памяти на всю жизнь.

Целый день загадка дяди Вовы не давала покоя, а когда поздним вечером вернулся из зоны, на лестничной площадке ждала Любочка:
– Такой ты, оказывается, друг, Толик... Ушел на весь день к своим немцам, а мы тут с Дусей скучали... Почему нас не взяли? – захныкала она, как маленькая.
– А ты спроси у мамы, – передал ей совет дяди Вовы.
– И спрошу... Обязательно спрошу, – продолжила ныть девочка.
– Не вздумай! – неожиданно осенило меня. Я вдруг представил, как Любочка заходит в длинный дощатый сарай, где на возвышенном месте, приспустив штаны, сидят на корточках десятка два немцев, как ее подводят к одному из отверстий в полу и как она падает туда в обморок, то ли от запаха, то ли от страха. Нет, к этому надо привыкнуть, – Слушай, ты по-маленькому в горшок ходишь, или так?
– Ну, конечно, в горшок, – смутившись, ответила подружка.
– А в зоне горшков нет. Там жуткий сарай, в полу дырки, а внизу какашки плавают. Утонуть можно... А еще там дядьки сидят без штанов, все видно, – расписал ей живописнейшую картинку лагерного нужника.
Любочка рассмеялась:
– Мы с мамой раз попали в такой... Жуть, – передернулась она, вспоминая пережитое, – А у мальчиков я уже видела!.. Совсем не такие! – удивила она, косвенно подтвердив слова дяди Вовы.
Но ведь я тоже видел! Вот выдумщики.
– Какие это не такие?! Я вот, маленький был, у девочки видел, и ничего не такого не заметил, – рассмешил Любочку.
Насмеявшись от души, та принялась просвещать меня в вопросах, которые до ее появления в лагере для меня просто не существовали:
– У девочек дырочки, а у мальчиков хвостики, – густо покраснев, выложила она главное откровение.
– Какие дырочки?! Какие хвостики?! У меня тоже есть дырочка. Иначе, откуда писать, – искренне возмутился, уверенный в истинности своих представлений о предмете невольного спора.
– Есть, – неуверенно подтвердила девочка, – Всё равно не такая... Не такая! Не такая! – дразнясь, запрыгала она мячиком.
– Где это ты видела у мальчиков? – обидевшись, спросил на всякий случай – а вдруг взаправду увидела что-то не такое, как у нее.
Меж тем, размышляя над откровением Любочки, мучительно пытался вспомнить, где мог видеть ее раньше. Еще утром личико девочки показалось знакомым, но ее имя так ничего и не подсказало, а за целый день вообще позабыл о существовании новой соседки. Зато сейчас, когда подружка была оживлена разговором, вдруг отчетливо понял, что встречались... Вот только где?.. Неужели у Линников?! Больше негде...
– Уже давно видела, – уверенно начала девочка, – Мы с мамой пошли в гости... А там большие девочки раздели мальчика и рассматривали под столом... У него был маленький хвостик! Сама видела!.. А они захотели, чтоб вырос... Но у них ничего не вышло.
Вот это да-а-а!.. Оказывается, теперешняя Любочка и есть та маленькая девочка!.. Я не стал ничего рассказывать подружке. Пусть это останется тайной. Зато вздохнул с облегчением – мои догадки оказались верными.
Что ж, у меня она рассмотрела, а с чем сравнить, у нее есть. Выходит, и спорить нам с Любочкой больше не о чем.
– А еще видела? – уже из любопытства спросил наблюдательную девочку, даже не ожидая ответа. Однако, та с готовностью продолжила:
– Ну, конечно... Те девочки взяли меня в кустики... Там были два мальчика... Они смотрели у меня, а девочки у них.
– Ну, и как, вышло?! – вдруг осенило меня.
– Я не смотрела... Стыдно, – ответила Любочка, и я знал, что сказала правду, – А когда выросла, еще видела... Только без девочек... И даже у большого мальчика! Вот! – похвалилась она.
– Врешь ты все, – на этот раз не поверил ей, особенно про большого мальчика.
– А вот и не вру!.. А вот и видела! – не согласилась подружка, снова попрыгав для убедительности мячиком.
– Подсматривала? – предположил я.
– Ты что!.. Я никогда не подсматриваю! – искренне возмутилась девочка, – Просто во дворе гуляла-гуляла, даже писать захотела... А те мальчики уже давно были в кустиках, а я не знала и там спряталась... А они схватили и хотели отлупить!
– За что?
– Сказали, их место намочила.
– Отлупили?
– Не успели. Я раньше заплакала... Они сжалились и согласились не бить... Если покажу дырочку.
– И ты показала? – обрадовался я – ведь так интересно оказаться на месте тех мальчишек, чтоб посмотреть, что же там все-таки у девочек.
– Ну, да, – тяжело вздохнула подружка, – Все равно, уже видели, – пояснила она и, помолчав, продолжила, – Такие противные эти мальчишки... Сразу давай трогать.
– Зачем?
– Сказали, ничего не видно... Надо растопырить.
– Понятно, – ничего не понял я, а подружка вдруг перешла на шепот:
– А потом повытаскивали хвостики и стали показывать и кривляться. Даже глазки закрыла, чтоб не смотреть... А они увидели, что не хочу с ними играть, сказали, тогда сами сделают, что хотят.
Любочка замолчала, а меня распирало от того, что узнал. Похоже, дядя Вова сказал правду, и девочки действительно устроены не как мальчики. Но из рассказа подружки представить это невозможно. Интересно, покажет, если попрошу?.. Мальчишкам же показала!
– Что сделают? – не удержавшись, все-таки спросил, тем более, не понял, что еще придумали те мальчишки. А Любочка, так и не ответив, продолжила:
– А они схватили и стали укладывать на травку, как маленькую... А я как завизжала, громко-громко!.. Прибежал большой мальчик и прогнал тех дураков... Хитренький такой!.. Взял за ручку и не пускает!.. А когда те ушли, сказал, все видел и расскажет маме, если не покажу, как мальчишкам... Пришлось показать, – тяжело вздохнула подружка.
– Зачем? Разве он ябеда? – предложил ей запоздалый выход.
– А я испугалась!.. Вдруг возьмет и расскажет.
– Эх ты! – стало вдруг обидно за подружку, – Ну, а потом?
– А-а-а, – горестно махнула ручкой Любочка, – Тоже вытащил хвостище и заставил смотреть... А я испугалась и заплакала.
– Чего испугалась? – удивился я.
– Да-а-а?! У него большой!.. И твердый, как огурец! – передернулась Любочка, мысленно переживая свое приключение.
– Подумаешь, большой!
– Да-а-а?! А он тоже захотел, как те дураки, – еле слышно добавила она.
– Что захотел? – не понял я.
– Ну, огурищем поторкать.
– Что поторкать?
– Дырочку, – застеснявшись, шепнула на ушко Любочка.
– Зачем?!
– А я знаю?! Сказал, все так делают. Даже взрослые! 
– Вот выдумал!
– А вот и не выдумал!.. Девочки тоже говорили... Это секрет!.. Про это даже маме нельзя говорить... Ты тоже не говори. Не скажешь? – озадачила она своими секретами.
– Ладно, не скажу... А у меня как огурец только по утрам, когда писать хочу, – не знаю, зачем, поделился недавним открытием.
– Правильно! – вдруг обрадовалась девочка, – Пока плакала, он чуточку поторкал и всю попку описал!
– Вот дурак! – невольно воскликнул, от души сочувствуя подружке.
– Зато так испугался!.. Сразу трусики одел и отпустил... И тоже сказал, чтоб никому не говорила, иначе прибьет!.. А так будет заступаться.
– Заступался?
– Не знаю. Мы уже в этот домик уехали на большой машине, – похвалилась подружка.
– Да-а-а, – только и сказал, удивленный ее жутковатым рассказом, даже позабыв о посетивших совсем недавно крамольных мыслях. Пока говорили, на площадке стемнело, и внезапно зажегся свет, – Может, домой? – спросил девочку, которую, оказалось, знал уже давно, и с которой только сегодня познакомился по-настоящему.
– Хочешь, покажу? – не ответив, загадочным шепотом вдруг предложила Любочка.
– Где? – тоже шепотом спросил ее, не представляя, как здесь можно спрятаться для столь важного секретного дела.
– Между дверей, – подсказала всезнающая подружка, – Там не видно. А кто пойдет, услышим, – пояснила она.
И мы тут же спустились в тамбур...
Любочка приспустила трусики, оставив их на одной ноге, и, скомкав, подоткнула подол платьица... Я смотрел во все глаза, но так ничего и не увидел. Ни хвостика, ни дырочки! Вообще ничего!
– Ну, и где твоя не такая дырочка? – насмешливым тоном спросил обманщицу.
– Здесь, – с готовностью улыбнулась Любочка, – Вот она!.. Я никогда не обманываю!.. Видно?
Я не ответил, потому что от изумления остолбенел и лишь с любопытством смотрел на совсем непохожее устройство девочек, пытаясь сообразить, что к чему...
Уже хотел спросить у Любочки, но тут где-то наверху звонким выстрелом щелкнул дверной замок. В одно мгновение мы с подружкой оправили одежду, выскочили из тамбура и помчались вверх по лестнице.
– Любочка, домой! – вышла на площадку ее мама, – Ну, как? Подружились? – спросила она. Мы дружно кивнули в ответ...

Наутро Любочку с Дусей застал на том же месте – на подоконнике.
– Будем играть в дочки-матери... Будем укладывать Дусю спать, – объявила подружка и стала раздевать куклу. Я смотрел с возрастающим интересом.
– А трусики снимать будем? – спросил “маму”, когда на кукле осталась только эта деталь одежды, а та вдруг занялась подготовкой постельки.
– Зачем? Я всегда сплю в трусиках, – объявила она.
– Давай, посмотрим, – шепотом предложил девочке.
– Зачем? У нее там ничего нет, – рассмеялась та, – Ну, ладно, смотри, – все же согласилась, заметив мое огорчение, и сняла с куклы последнее.
Раздвинув кукольные ножки, действительно ничего не обнаружил.
– Вот здесь должна быть дырочка, – показал девочке.
– Правильно, – подтвердила та.
– Давай посмотрим, как вчера, а то не рассмотрел, – предложил Любочке.
– Сейчас нельзя... Вот мама уйдет на работу, пойдем к нам.  Будем играть в ЭТО, тогда посмотришь, – сообщила она о каком-то загадочном “это”.
– Что за игра такая? – спросил ее.
– Мы с девочками играли. Я тебя научу, – пообещала она.
– А как в нее играть? И почему “в это”?
Любочка смущенно рассмеялась и запрыгала мячиком:
– Ну, доктор больному это смотрит, а потом лечит.
– Что “это”?
– Ну, дырочку.
– Дырочку?! А зачем её смотреть?
– Ну, как ты не понимаешь!.. Это понарошку – игра такая. Одна девочка “доктор”, а остальные – “больной”. Доктор смотрит, а потом делает укол.
– В дырочку?!
– Ну, да... Понарошку... И операцию делает... Тоже понарошку.
– И мальчики в это играют?
– Мы их не берем.
– Почему?
– Они противные... И так щекотно, а они хотят лечить, как больших девочек... Знаешь, чем?!
– Чем?
– Хвостиком!
– Хвостиком?!
– Ну, да! – рассказала, наконец, Любочка всё, что знала “об этом”...
Хорошо, в тот день гер Бехтлов не зашел за мной – так хотелось поскорее добраться до Любочкиной дырочки.
Наконец, мама ушла, и мы остались одни в запертой комнате. Любочка тут же принесла коробку с игрушками и стала раскладывать “инструмент”: тупые игрушечные ножи и вилки, деревянные ложечки от мороженого, какие-то катушки без ниток, из которых торчали прутики от веника и все подобное в том же духе, – целый набор.
– Снимай трусики и кладись на кровать, буду делать операцию, – “обрадовала” девочка.
– Может, кукле? – предложил ей.
– Кукле не интересно. Кладись, – настаивала она.
Пришлось подчиниться. Едва улегся, интерес девочки сосредоточился на хвостике. Как и дылды, она принялась рассматривать и тискать мои детали. А когда зачем-то прищемила яичко, взвыл от боли.
– Терпите, больной, сейчас отрежем, – сказала новоиспеченная медсестра, вряд ли поверившая в искренность моего крика.
“Чего доброго, отрежет”, – испугался, вспомнив о ее ножах.
А Любочка вдруг взяла катушку с прутиками и воткнула один из прутиков прямо в дырочку хвостика:
– Сперва сделаем укольчик, – пояснила она, когда дернулся от неожиданности.
– Все, уже выздоровел, – бодрым голосом сообщил ей радостную новость, – Теперь я доктор. Раздевайся, кладись, – приказал медсестричке, вскочил и стал одеваться, пока та растерялась от неожиданности.
– Трусики не одевай... Как сделаешь укольчик, пощекочи хвостиком, – попросила девочка.
– Дырочку?!
– Ну, да.
– Зачем ее щекотить? – удивившись, спросил подружку. И тут меня осенило – да это же та самая игра в куклы, в которую играли под столом!
– Для приятности, – уверенно ответила Любочка.
– Что ж приятного от щекотки, – не согласился с ней.
– Это сперва щекотно, а потом очень даже приятно! – со знанием дела поведала та.
– Да-а-а?! Тебя разве щекотили?
– Знаю, – не вдаваясь в подробности, коротко ответила подружка, мигом разделась и легла на спинку, разбросав ручки и ножки.
“Знаю, что знаешь”, – мысленно усмехнулся, припомнив, как она тихонько хихикала под смешки дылд, и сразу почувствовал, что хвостик превращается в огурчик. Тут же услышал радостный возглас Любочки:
– Вылечила-вылечила!.. Вырос!.. Не надо укольчик. Лезь! – пригласила она в постельку, – Давай, лечи меня хвостиком, – растопырила складочку.
Вот это да-а-а!.. Какая смешная дырочка! Прав дядя Вова – в нашем нужнике из такой не пописаешь... Не удержавшись, осторожно тронул пальчиком – точно, мокрая! Так вот, куда пихали мой хвостик дылды! Приложив огурчик, осторожно прижался к животику девочки и замер...
– Ты что застрял? – спросила подружка, – Щекочи! – подсказала она.
"Як лягну, давай сам", – мгновенно вспомнил уроки дылд.
– Ой!.. Не так сильно! – тут же убавила мой пыл Любочка...
Она не хихикала, как тогда под столом, но её личико быстро раскраснелось, а глазки закрылись, совсем как у Дуси. Похоже, ей и правда приятно от этой жуткой щекотки...
– Хватит-хватит! А то написаешь, – вдруг испуганно подскочила подружка.
– Да не хочу я писать! – с возмущением сообщил ей. Ведь в отличие от нее, так и не почувствовал никакой приятности...

А утром очередного дня Любочка с Дусей снова встретила меня на подоконнике.
– Играем в дочки-матери, – объявила подружка, продолжая кормить Дусю.  Завершив кормление, приступила к подготовке постельки.
– А мне что делать? – зевая, спросил “маму”.
– Ничего. “Папы” никогда ничего не делают, – со знанием жизни ответила та.
– Ничего не делать скучно. Мне такая игра не нравится.
– Тогда иди на работу. Папы всегда ходят на работу, – быстро сообразила Любочка.
Спустившись во дворик, увидел дядю Вову. Очень обрадовался встрече со старым другом.
– Где же ты вчера пропадал? – спросил тот.
– Играл с Любочкой и Дусей в дочки-матери.
– Кем же ты там был? Матерью или дочкой? – рассмешил дядя Вова.
– Папой, – со смехом ответил ему.
– Папой? – дурачась, удивленно переспросил тот, – Когда же ты успел, малец? Я вот два года женат, и то не папа. Или невеста с приданым?
– С каким приданым? – не понял его вопроса.
– С Дусей, – рассмеялся дядя Вова, и мы пошли в зону...
Друзья-немцы встретили радостными возгласами и вопросом, где пропадал.
– Пока вы здесь прохлаждались, ребенок в один день женился и стал папой, – периодически шутил дядя Вова, а гер Бехтлов переводил немцам его дурацкую шутку. Те смеялись, по очереди хлопали по плечу и пожимали руку. Скоро шутка надоела не только мне, и всё пошло, как обычно...
Вечером, вернувшись из зоны, первым делом столкнулся со сварливой “женой”:
– Ты где пропадал?! На какой работе?! Это же понарошку!.. А ты ушел к своим немцам на целый день. Оставил нас с Дусей одних, – сердито выговаривала девочка.
– У немцев хоть весело. А так, ты играешь, а я не знаю, что делать, – оправдывался, как мог, перед подружкой.
– Я не виновата. Такая игра.
– Давай играть в другую, – предложил ей.
– Чтоб играть в ЭТО, нужен мой ящичек, а он в комнате. Не пойду же за ним. Меня так поздно не выпустят, – вполне разумно рассудила девочка.
– Тогда пойдем вниз, посмотрим дырочку, – негромко сказал ей.
– У Дуси смотри... Я на тебя обиделась, – закапризничала подружка.
– У куклы? – переспросил ее, – У нее же ничего нет!
– Ну, и что! Смотри у куклы, – капризным тоном подтвердила девочка.
Что ж, у куклы, так у куклы. Уложив одетую Дусю, снял с нее трусики и уставился на воображаемую кукольную дырочку. И к удивлению, вдруг ощутил, как началось превращение хвостика в огурчик.
– Потрогай, Дуся, какой твердый, – дурачась, показал хвостик кукле.
Неожиданно заметил, как глаза подружки округлились от удивления:
– Толик, а почему твой огурчик не как у большого мальчика?!
– Почему это, не как? – искренне удивился я.
– У тебя кончик из кожи, а у него, как шарик, – выложила она свои наблюдения, которые для меня стали открытием.
Девочка тут же подлетела ко мне и стала ловко сдвигать с кончика покрывавшую его кожаную трубочку. К моему ужасу, оттуда показалось нечто розовое, действительно похожее на половинку шарика.
– А тут и дырочка есть! – обрадовалась Любочка, – Вот здорово! Надо и туда укольчик попробовать, – сделала она практический вывод, – Какой мягонький! – покатала она шарик пальчиками.
А огурчик вдруг напрягся, почти окаменев, но тут что-то резануло его, как ножом, заставив вскрикнуть.
Увидел испуганные глаза Любочки, а затем стремительно уменьшающийся в размерах хвостик, в недрах которого скрылись и покрасневший шарик, и такая внезапная боль.
– Я ничего не трогала. Я ничего не трогала, – повторяла и повторяла подружка.
– Ты не виновата, – успокоил её, – Просто я, наверно, еще не вырос, как большой мальчик.
– Вырастешь, – виновато улыбнувшись, ободрила девочка, – Хочешь, покажу, – шепнула она.
Я лишь отрицательно покачал головой...

Целую неделю скрывался у немцев в ожидании, пока ни утихнет боль, притаившаяся в самом чувствительном месте. И вот в одно прекрасное утро снова оказался в обществе Любочки и Дуси.
– Ты нас совсем забыл, Толик, – обрадовалась подружка, – Так мы будем дружить, или ты уже не хочешь? – печальным голоском спросила она.
– Я болел, Любочка, а сейчас поправился... Я с вами, – ответил ей и Дусе.
– Обманщик ты, Толик... К немцам каждый день ходил.
– Немцы меня не спрашивали, а дома, если б догадались, вызвали настоящего доктора. А что ему скажу? Что хвостик болит?.. Спросит, почему болит. Что тогда? Сказать, что ты кожу с него сдирала? Стыдно. Лучше потерплю, пока сам пройдет. Теперь вот прошел.
Что ж, мои объяснения были восприняты, дружба восстановлена. Вот только подружка больше не предлагала показать, а я и не спрашивал. У нас появилось множество других интересных занятий – я учил девочку всему, что знал и умел. На нашем подоконнике рядом с Дусей появились книжки, карандаши и бумага – Любочка училась читать и писать. А когда надоедало, мы пытались говорить с ней на языке моих друзей. Гер Бехтлов больше не заходил в наш домик, и мы с ним встречались только в зоне, где Любочку никто не знал, кроме него и дяди Вовы.

Стремительно надвинулась осень, в нашем дворике стало холодно и слякотно, а потом выпал снег и появились долгожданные сосульки. Мороженого в наше послевоенное время не было, и как нас ни ругали, нам его заменяли только они.
– Толик, смотри, на что похожа, – протянула как-то Любочка странного вида сосульку, поразительно напоминающую хвостик. Я посмотрел на нее, потом на подружку и понимающе усмехнулся, – Хочешь, покажу, – улыбнувшись, пошутила девочка, и мы вдруг дружно рассмеялись, вспомнив наш секрет совместных открытий этого удивительного волшебного мира.

 Анатолий Зарецкий

x

Иллюстрация к: Любочка