Виктор Заводинский Жанр прозы:

2 января 2017 Приключения

Задержать и доставить в Приморск. При попытке сопротивления или бегства разрешается стрельба на поражение.

— Ну так вот... Как ты стреляешь в тире, я видел, но приходилось ли тебе стрелять в человека?

— Нет.

— А в тебя когда-нибудь стреляли?

— Тоже нет.
— Тогда слушай меня внимательно... — Белых остановился у решетчатого металлического забора, ограждавшего выход на летное поле, и повернулся к Осокину с лицом жестким и бескомпромиссным.

— Как это ни покажется тебе странным, милый мой Игорек, но когда стреляют профессионалы, то живым, как правило, остается тот, кто стреляет первым. А мне нужен живой напарник, который прикрывал бы мне спину. Поэтому я открою сейчас тебе страшную служебную тайну. Она заключается в том, что мы не должны задерживать Мирзоева. Мы не должны даже пытаться его задержать. Наша задача — ликвидировать его. И желательно сделать это без всяких дурацких перестрелок и без попыток к бегству. Понятно?

- А почему же полковник не сказал этого мне сам? — недоверчиво спросил Осокин.

- Наверное, решил поберечь твою невинность, — пожав плечами, предположил Белых. — Не знал, как ты себя поведешь, получив приказ убить человека. В первый раз это не просто, ты мог и взбрыкнуть.

- А сейчас? Ты не боишься, что я сейчас взбрыкну?

- Сейчас поздно. Ты получил приказ «задержать» и обязан его выполнить или хотя бы попытаться выполнить. Но Мирзоев не из тех, кто безропотно даст надеть на себя наручники. Он обязательно окажет сопротивление, и тогда ты должен будешь попытаться его убить. Беда только в том, что он убьет тебя раньше. А я этого не хочу! И надеюсь, что ты тоже этого не хочешь.

— Так это что же, выходит, меня послали на убой?

Белых кисло поморщился.

- Не совсем так. Полковник попросил меня, чтоб я тебя опекал, под пули не подставлял... Но в нашем деле от всех пуль не убережешь, поэтому я и решил поговорить с тобой откровенно. Теперь, по крайней мере, ты знаешь, что стрелять надо первым, и тогда, может быть, останешься жив. Гарантия не стопроцентная, но на большее никто из нас не может рассчитывать, такая уж профессия.

- Ну, что ж, спасибо за откровенность,— мрачно, но искренне поблагодарил Осокин. — Тогда, может быть, ты мне еще скажешь, зачем мы должны его убить, этого Мирзоева? И почему так вдруг? Почему нельзя было сделать это в Приморске?

- А вот этими вопросами ты лучше себе голову не забивай, — с усмешкой ответил майор. — Особенно, когда нажимаешь на курок. Начальство пусть об этом думает, в тиши кабинетов, а нам с тобой — вредно. Вот однажды у меня в Анголе был случай...

И тут последовал занимательный рассказ о том, как группа наших «военных советников» получила задание ликвидировать одного чернокожего князька, сотрудничавшего с УНИТА, и как командир этой группы не вовремя стал решать для себя вопрос, гуманно ли убивать князька на глазах его домочадцев, в результате чего бравые советские «коммандос» потеряли инициативу и попали под пулеметы не менее бравых юаровских «солдат удачи». Таких рассказов у майора была уйма, Игорю было чему поучиться у своего наставника, однако тезис о том, что самое главное в его новой профессии — вовремя нажимать на курок, не казался ему бесспорным. Война с мафией — это не карательные операции в Африке, тут одной стрельбой ничего не решишь (да и там стрельба не дала ожидаемых результатов). А тут тем более — надо головой работать, надо внедряться в эту самую мафию. Но это, конечно, потом, по возвращении, а пока что надо выполнить приказ.

Прибыв в Сухуми, наши герои, позвонили по известному им телефону, отсутствующему в городском справочнике, и были приняты на одной из конспиративных квартир. Сухумский генерал, однокашник Тарасова по Высшей партшколе, уже получил из Приморска шифрограмму и любезно согласился оказать содействие в задержании опасного преступника. Из Лагиди был срочно вызван начальник тамошнего подразделения, красивый черноусый капитан Чантурия, который доложил, что специально Мирзоевым никто из его сотрудников до сего дня не занимался, но по данным МВД может сообщить следующие сведения. Мирзоев проживает в Лагиди уже больше года по временной прописке, снимая комнату у одинокой женщины. Нигде не работает, так как официально числится инвалидом второй группы, но справка об инвалидности, по всей видимости, фиктивная, купленная за взятку. Ведет крайне замкнутый образ жизни, хотя иногда выезжает на короткое время за пределы республики. Источники доходов неизвестны, но в чрезмерно больших тратах и в явных связях с местным преступным миром не замечен. Ночует, как правило, дома, ужинать предпочитает в ресторане «Парус», по утрам обычно ходит на пляж.

— Будем брать возле дома, — выслушав информацию, принял решение Белых. — Когда пойдет на пляж. Вряд ли он ходит купаться с оружием.

— Может быть, сделаем засаду с вечера? — с энтузиазмом охотника предложил Чантурия, которому еще не доводилось задерживать опасных преступников.

Белых с ужасом представил себе, как в саду под окном Мирзоева всю ночь будет сопеть и трещать ветками горе-оперативник и как ломанется по темноте убийца-профессионал, вооруженный автоматом и гранатами, и категорически покачал головой:

— Ни в коем разе! Если он что-то почует, будет гора трупов. По нашим данным, Мирзоев прекрасно владеет оружием. Его надо брать врасплох. Пусть ваши люди с утра пораньше начнут копать возле его дома какую-нибудь канаву и, когда Мирзоев выйдет, дадут нам знать по рации. Остальное уже наше дело.

Черноусый лагидиец с сомнением посмотрел на приморского коллегу.

- А вы сумеете взять его вдвоем?

- Сумеем, — не моргнув глазом, заверил Белых. Поскольку он не собирался брать Мирзоева живым, его план был прост, как кирпич, падающий с крыши. По сигналу «землекопов» он выйдет навстречу Мирзоеву, спокойно разойдется с ним на пустынной утренней улочке и, развернувшись, тут же расстреляет в спину. Осокин будет идти следом, шагах в двадцати, и вступит в дело в случае непредвиденных осложнений.
План был замечательный, но имел одно слабое, тонкое место: он предполагал, что ничего не подозревающий особо опасный преступник Мирзоев безмятежно проведет ближайшую ночь под привычным домашним кровом, а наутро, с пунктуальностью английского джентльмена, отправится на взморье принимать солнечные ванны. Увы, где тонко, там и рвется. Когда наши герои прибыли в Лагиди, обнаружилось, что Мирзоев в городке отсутствует. Обнаружилось также, что накануне вечером его видели в «Парусе»: он долго беседовал о чем-то с барменом Гиви Боридзе и его братом Сандро, а потом ушел, оставив почти нетронутым заказанный коньяк. Братьев дома тоже не оказалось, а их старая мать, строгая и замкнутая женщина в черном, заявила, что не интересуется делами своих сыновей и не знает, где они находятся.

 Жена Гиви Боридзе к показаниям своей свекрови ничего не добавила.
Игорю Осокину, при всем его малом опыте ведения оперативной работы, все это показалось очень странным. Улучив момент, когда им с Белых удалось остаться наедине, он поделился своими сомнениями со старшим товарищем.

— Не исключено, что кто-то из местных сотрудников работает на мафию и успел предупредить Мирзоева и его сообщников. Этот Чантурия даже не допросил женщин как следует!

— Поживем — увидим, — флегматично ответил бывший спецназовец. — Если через сутки эти абхазы не найдут мне хотя бы бармена, я всю их республичку на уши поставлю.

Гиви мотался по городу всю ночь, но к утру все было готово: машина «нива» с нотариально заверенной доверенностью, рюкзаки, карта и прочее. Сандро прихватил также свой цейсовский бинокль — подарок Сослана. На рассвете, ровно в пять, братья выехали из Лагиди и остановились на условленном месте, у моста. Было тихо и безлюдно, лишь одинокие машины проносились, как тени.

— Ну вот! — проворчал Гиви. — Сказал — в пять, а самого нету! — Он не знал, каковы планы Рената, сколь долгой получится поездка, и поэтому нервничал. Со дня на день он ожидал партию выгодного товара — импортных сигарет и жвачек — и боялся, что товар этот прибудет в его отсутствие и достанется кому-нибудь другому.

Сандро не успел отреагировать на его слова, так как в тот же момент из-под моста выскользнула фигура с сумкой через плечо. Сандро поспешно подался вперед и открыл правую дверцу. Ренат вначале осторожно опустил на пол машины плотно набитую увесистую сумку, потом сел сам.

— Поехали.

— Куда? — спросил Гиви.

— Пока прямо. Потом разберемся. Где карта?

Сандро подал карту. Гиви включил скорость.

Часа через четыре «нива» остановилась у ворот турбазы «Горный орел», в живописном ущелье, заросшем буковым лесом. Где-то неподалеку шумела невидимая речка, с ее верховьев тянуло бодрящим ледниковым холодком. Солнце только-только приподнялось над каменистыми верхушками окрестных гор, которые на самом деле не были настоящими горами, а представляли собой лишь предгорья Большого Кавкасиони.

— Посидите в машине, — сказал Ренат. — Я скоро вернусь.

— У тебя здесь кто-то знакомый? — спросил Гиви. Ренат не удостоил его ответом. Он выбрался наружу, сделал несколько энергичных махов руками и ногами, разгоняя застоявшуюся кровь, и направился к калитке. Сандро невольно залюбовался его мягкой кошачьей походкой.

Турбаза представляла собой ансамбль из десятка домиков, крытых красной черепицей, и большого двухэтажного здания, первый этаж которого занимала столовая, а на втором располагались административные помещения.

Ренат вошел в столовую и огляделся. Сотни полторы мужчин и женщин от восемнадцати и старше, кто в блузках, кто в свитерах, кто в пестрых рубашках — сидели за столами, покрытыми белыми скатертями, и, гремя вилками и ложками, поглощали нехитрый «орлиный» завтрак, состоявший из перловой каши, вареных яиц и салата из морской капусты.

Ренат остановил официантку, катившую тележку е грязной посудой.

— Девушка! Мне директор нужен.

Она взглянула на него оценивающе и небрежно кивнула в правый угол зала:

— Вон он сидит.

Ренат посмотрел туда и увидел лысоватого брюнета лет сорока пяти, одетого в «олимпийский» спортивный костюм. Брюнет сидел в компании двух молодых ярких блондинок и кучерявого верзилы, который был виден Ренату лишь со спины.
Ренат приблизился к ним. Все четверо посмотрели на подошедшего: женщины с интересом, верзила равнодушно, лысоватый начальственно-вопросительно.

— Я из санэпидстанции, — сказал Ренат, глядя прямо в лицо директора. — Крыс травим!

У лысоватого вдруг отвисла челюсть, глаза забегали.

— Пардоньте, я сейчас... — пробормотал он, не глядя ни на кого, и, поспешно поднявшись из-за стола, торопливо последовал за Ренатом, который уже развернулся и направился к выходу.

— Привет, Крыса! — сказал Ренат, когда оба оказались за пределами столовой, в пустынном холле, украшенном аляповатой мозаикой. — Есть разговор.
Лысоватый оглянулся на тонкую стеклянную дверь.

— Зачем кричишь так громко? — укоризненно произнес он. — Пойдем ко мне. Там потолкуем.

Они поднялись на второй этаж и вошли в небольшой кабинет, отделанный жженым деревом и украшенный большими турьими рогами. Ренат без приглашения опустился в кресло и закинул ногу на ногу. Лысоватый немного задумался, потом полез в холодильник и достал оттуда бутылку коньяка, полпалки салями, банку шпрот и большой ярко-желтый лимон.

— Ну и что тебе нужно? — спросил он, разлив по рюмкам, стараясь не выказать особого беспокойства. — Если тебя прислал Буба, так я перед ним чист, как вот этот благородный напиток, я ему ничего не должен.

- Не трясись, Крыса! — с легкой дразнящей усмешкой произнес Ренат, не торопясь наброситься на даровую выпивку и закуску. — Меня никто не может прислать. Я всегда прихожу сам.

- Я тебя не знаю!

- Это твое счастье. Те, кто со мной знакомятся, долго не живут. Про Турка слышал?

Крыса насторожился.

— Слышал. Его застрелили весной.

— А про Гурама из Поти?

— Он разбился на машине два месяца назад.

— Подумай о них на досуге — после того, как выполнишь мою маленькую просьбу.
 
Глаза Рената дохнули таким холодом, что Крыса чуть не примерз к креслу.

— Что тебе нужно? — пролепетал он.

— Мне нужно попасть в Сванети... — Ренат достал из кармана карту и, развернув, показал пальцем: — Вот сюда!

Лицо хозяина кабинета выразило недоверчивое удивление: такая простая просьба и такое грозное вступление!

— Ты на машине? — спросил он. Ренат утвердительно кивнул.

— Тогда тебе надо спуститься вниз и подняться по Ингурской дороге. Вот так! — Палец директора турбазы прочертил по карте изрядный крюк.

Реках покачал головой.

— Мне это не подходит. Мне надо напрямик.

— Но здесь нет дороги. Здесь горы!

— Я хочу через горы. Мне нужен проводник.

Крыса пожал плечами. Купив себе два года назад спокойное место директора турбазы, он до сих пор не мог привыкнуть смотреть на людей, ходящих пешком по горам, иначе, как на идиотов. Однако он не собирался интересоваться, зачем хочет идти через горы его незваный и, судя по всему, весьма крутой гость. Пусть идет, куда хочет. В чужие дела лучше не вникать. Крыса был сыт по горло делами, в которые в свое время втянул его Буба и от которых, как ему казалось, он откупился. И откуда взялся этот «крысолов»!

— Если хочешь — нет проблем! — заверил он как можно радушнее. — Я дам тебе проводника. Есть у меня один подходящий инструктор, хорошо знает те места. Что-нибудь еще нужно? Могу дать спальный мешок, пуховый. В горах ночью холодно!

— Дашь два мешка, — благосклонно кивнул Ренат. — Со мной кореш. А третий кореш поживет у тебя, пока я не вернусь.

— Очень хорошо! — покорно кивнул директор. — Пусть живет, не жалко.
Примерно через два часа турбазу «Горный орел» покинули три человека с объемистыми рюкзаками. Им предстояло подняться почти до самых истоков реки Цхенискали, бившейся в теснине ущелья, пройти сквозь сумрачную тишину буковых лесов, миновать строгий ельник, вечнозеленые заросли рододендрона и великолепие альпийских лугов, заночевать у подножья старой морены, под огромными немигающими звездами, и рано утром, задолго до восхода солнца, ступить на снежный галстук, круто взлетающий к перевалу. Путь был не слишком тяжел и не слишком опасен, но неопытный человек, без надежного проводника, имел немного шансов одолеть его без нежелательных приключений.

Гиви, как ему было велено, остался на турбазе. Но его продолжала мучить мысль о барыше, который он теряет, упуская партию заморских сигарет и жвачек. Он продержался двое суток, а потом сел за руль «нивы» и покатил вниз, рассудив, что к возвращению Рената и Сандро всяко успеет обернуться.

Возле дома его ждала засада.



Кладбище, на котором был похоронен депутат Ковальчук, начиналось сразу за автострадой и уходило в лес — с каждым годом все дальше и дальше. Никто за ним толком не ухаживал, никто не охранял, и тщетно было бы искать там хоть какие-то признаки цивилизованного порядка: не было ни пешеходных дорожек, ни номеров на могилах, ни чистоты. Оградка лепилась к оградке, старые металлические памятники и жестяные венки годами ржавели, сваленные на обочине разбитой лесной дороги. И только зеленые кроны деревьев скрадывали запущенность и убогость последнего пристанища жителей славного города Приморска.

Следователь Валерий Груздев и судмедэксперт Нинель Семеновна Субботина приехали на троллейбусе: с бензином в милиции была напряженка, и получить машину для выезда на эксгумацию не удалось. Зато Груздеву удалось предварительно дозвониться до директора кладбища и договориться насчет рабочих, которых одновременно можно будет задействовать в качестве понятых. В его практике это была первая эксгумация, и он немного волновался.

Могила Ковальчука находилась недалеко от дороги, за кучей старых автопокрышек, приготовленных на зиму для оттаивания грунта. Еще издали Груздеву бросилась в глаза неестественная, угольная чернота могильного холмика, резко контрастирующая с зеленью леса и с аляповатой пестротой соседних недавних захоронений.

— Кажется, нас ждет сюрприз... — произнес он с подчеркнуто озабоченным видом и с гордостью порадовался, то догадался захватить с собой не только фотоаппарат, но и следовательский чемоданчик с полным криминальным набором. Нинель Семеновна на его восклицание никак не отреагировала. Она занималась своим делом уже двадцать с лишним лет и видывала всякое. Что же касается рабочих копальщиков, то на их лицах обреченно-страдальческое выражение возникло еще полчаса назад, когда директор кладбища отрядил их в распоряжение следователя. Предстоявшая им работа не сулила ни левых денег, ни дармовой выпивки и расценивалась ими исключительно как наказание.

Внешний осмотр показал, что могила залита какой-то едкой жидкостью, бутыль с которой была кем-то разбита об угол металлического памятника. Осколки бутыли валялись тут же. Груздев сделал несколько снимков, собрал осколки в полиэтиленовый пакет, а в другой пакет сложил то, что осталось от цветов, покрывавших могильный холмик. Что касается человеческих следов, то их вокруг могилы было достаточно, но ни один из них не выделялся, все были основательно затоптаны.

— Судя по запаху, это серная кислота, — поморщившись, заметила Никель Семеновна.

 — Если она дошла до гроба, нас действительно ждет сюрприз.

— Это сколько же ее надо, чтобы дойти до гроба! — недоверчиво хмыкнул Груздев и тут же, сам себе возражая, промолвил: — Впрочем, могила свежая, земля еще не осела... Надо копать, там будет видно!

С копанием, однако, тут же вышла заминка. Рабочие уловили слово «кислота» и уперлись: такого, мол, уговора не было, чтоб в кислоте копать, — сапоги и одежда — не казенные. Они были, конечно, правы, тут требовалась какая-то специальная экипировка, но где ее взять?.. Пришлось Груздеву самому надеть брезентовые рукавицы и взяться за лопату, стараясь не думать о неизбежных последствиях.
Минут десять он колупал черную могильную насыпь, стараясь как можно меньше задевать ботинками и штанинами брюк влажные глинистые комья, потом молчаливо наблюдавшие профессионалы не выдержали.

— Слушай, начальник... — окликнул его старший из рабочих, небритый дядя лет пятидесяти. — Давай отойдем, разговор есть.

Груздев посмотрел на Нинель Семеновну, терпеливо приткнувшуюся к соседней оградке с раскрытым журналом «Октябрь» в руках, и, вздохнув, воткнул лопату в землю.
Отошли буквально на два шага, чисто символически.

— Так ты до вечера будешь мудохаться, — сказал дядя, кивнув в сторону едва разворошенной могилы и сделав сострадательное лицо. — Опять же корочки и костюм испортишь... Давай два пузыря, и мы выкопаем твоего мертвяка.
«Обалдеть! — подумал Валерий. — Я, милиционер, должен из своего кармана ставить этим алкашам две бутылки водки, чтобы сделать эксгумацию!.. Но, с другой стороны, новые туфли и костюм обойдутся существенно дороже, а копать все равно надо...»

— А один пузырь вас не устроит? — со слабой надеждой осведомился он.

— Один никак не устроит,— печально мотнув головой, ответил профессионал.

- Ну, хорошо. Только у меня ведь нету с собой.

- А ты съезди. Мы подождем.

— У меня и дома нет. Сами знаете, это сейчас дефицит. Так что либо вы верите мне в долг, либо я копаю сам.

Дядя задумался — можно ли верить в долг менту? — но после недолгого колебания вера в человека восторжествовала — ведь мент тоже человек! Следователь и копальщик вернулись к могиле, работа закипела.

Чем глубже становилась яма, тем сильнее делался характерный запах разложившейся плоти.

— Боюсь, что до гроба все-таки дошло, — заметила Нинель Семеновна и сочувственно посмотрела на молодого следователя.

Валерий уже и сам чувствовал, что выигрышный билет ему не достался. «И какой дурак притащил сюда эту бутыль? — спрашивал он себя. — А, может, и не дурак? Может, это сделано специально?.. Вот вскроем сейчас обугленный ящик, а там — разложившееся месиво! Косвенно это, конечно, сработает на версию убийства, но ниточка будет оборвана...»

Он попросил Субботину присмотреть за ходом раскопок, а сам решил прогуляться по окрестностям: не найдется ли еще чего интересного. Результаты не заставили себя ждать. Уже в шагах тридцати обнаружились осколки еще одной бутыли с кислотой, которая тоже была разбита о могильный памятник. Там же валялась бутылка из-под водки и половинка газеты двухдневной давности. Газета была сильно измята и замаслена. По-видимому, в нее заворачивали какую-то закуску. Имелись там и более-менее ясные следы — от трех пар мужских ботинок.

Валерий сфотографировал следы, собрал в пакеты вещественные доказательства. Затем он двинулся в сторону дороги, надеясь, что там ему встретится хотя бы один из трех следов. Ему повезло. Такой след довольно скоро попался на глаза, и, пройдя шагов пятьдесят в том направлении, откуда пришел след, Валерий увидел небольшую, но весьма живописную свалку, увы, характерную для наших пригородных лесов. Он увидел два холодильника с выдранными внутренностями, такого же качества стиральную машину, несколько окаменевших мешков с цементом, огромный ворох алюминиевой токарной стружки, кучу картонных коробок из-под рыбных консервов и... три уже знакомые ему двадцатипятилитровые бутыли с серной кислотой.
Версия выстраивалась идиотски простая, но идиотски скучная: какой-то мудак-хозяйственник решил избавиться от ненужной ему кислоты (может быть, разгребал подвалы, доставшиеся от предыдущего хозяина), а какие-то мудаки-алкаши вытащили отсюда две бутыли и расколошматили их на могилках (может быть, надеялись найти в бутылях спиртное, а может и просто так, из чистого хулиганства).

Груздев осмотрел бутыли на предмет отпечатков пальцев и таковых не обнаружил. Это было вполне естественно, ибо тот, кто знал, что в бутылях находится кислота, вряд ли стал бы хвататься за них голыми руками. А вот на осколках разбитых бутылей отпечатки должны быть и экспертиза это установит. Кроме того, брызги от кислоты почти наверняка должны были попасть на кожу и одежду тех, кто разбивал бутыли. Поэтому надо будет выяснить, не обращался ли кто-нибудь вчера или сегодня за медицинской помощью с кислотными ожогами.

Озаботившись такими мыслями, Груздев вернулся к могиле Ковальчука. Он подоспел вовремя: копальщики как раз дошли до крышки гроба. Ее состояние было плачевным, изъеденные кислотой доски расползались под лопатой, словно гнилой картон, вонь из-под них шла неимоверная.

— Шабаш, начальник! — сказал небритый дядя, вылезая из ямы и хватая синим ртом воздух. — Дальше — только в противогазе!

Второй копальщик, рыжеватый татарин лет тридцати, сидел на корточках поодаль и жадно курил.

— Да что уж тут и осталось? Веревки завести да поднять! — бодрым тоном попытался возразить следователь.

Дядя посмотрел на него мрачно.

— Куда их заведешь? Там весь ящик развалился.

Груздев посмотрел на Субботину. Медэксперт тоже покачала головой:

— Думаю, он прав, поднимать нет смысла. Ткани разложились, искать там нечего.

— Тогда я спущусь, посмотрю сам, — сказал следователь — В протоколе ведь надо что-то записать.

- Протокол — это не проблема, — усмехнулась Нинель Семеновна. — Я знаю, как выглядит труп, который облили серной кислотой. И знаю, как будет выглядеть завтра ваш костюм.

- Но я должен сделать хотя бы один снимок... — Валерий растерянно моргнул глазами и обратился опять к рабочим: — Вы не могли бы все-таки спуститься туда еще раз и раскрыть гроб? А я бы щелкнул отсюда, сверху.

Копальщики переглянулись.

— Уговорил! — кивнул старший. — С тебя еще полбанки.

Татарин отбросил недокуренный бычок и, встав с корточек, проворно спустился в яму. Напарник подал ему лопату.

Субботина раскрыла свою сумочку и, убрав туда недочитанный «Октябрь», достала стеклянную баночку с металлической крышкой на резьбе.

- Раз уж вы там, наберите немного ткани мне для анализа, — попросила она.

- Это мяса, что ли? — задрав кверху скуластое лицо, уточнил могильных дел мастер.

- Да-да! — чуть смутившись, ответила медик. — Оно должно хорошо отделяться.

Валерий почувствовал позыв на рвоту, но мужественно сдержался. Через несколько минут малоприятная процедура была завершена. Следователь сделал свои снимки, медэксперт получила свой материал для анализа. Рабочие начали забрасывать яму землей. Груздев присел на низенькую оградку соседней могилы и принялся заполнять протокол. Операция «эксгумация» благополучно потерпела фиаско.

Валерий прекрасно понимал, что ни его собственное начальство, ни прокурор не дадут теперь добро на продолжение расследования. Подозрение на убийство явно подтвердить не удалось, а возбуждать дело, опираясь только на пылкое воображение Любы Барановой, никто не станет. Незавершенных дел и без того выше головы. Прибыв в управление, он сдал фотопленку и вещдоки в лабораторию и отправился к Пивню.

— Ты никак с кладбища? — с ухмылкой спросил майор, глядя в мрачное лицо молодого коллеги. — Ну и как? Все спокойненько?

- Ни-че-го! — раздельно, по слогам, ответил Груздев и, плюхнувшись на скрипнувший расшатанный стул, рассказал о серной кислоте с «дикой» свалки.

— Очень занятно!— без особого восторга заключил начальник следственного отдела. — Похоже, что нас держат под колпаком и этот путь обрубили напрочь. Версия с алкашами — это, конечно, подставка, водочную бутылку и газету могли притащить туда из любой городской урны. Бьюсь об заклад, что на осколках тоже не окажется никаких отпечатков.

— Значит, и обожженных кислотой искать не имеет смысла?

— Разумеется. Здесь сработали люди очень неглупые.

— Что же будем делать?

— Будем идти другими путями. У нас есть два фоторобота, которые показывают, что «кавказец» твоей подруги Барановой и «кавказец», уничтоживший Бешеного Макса, по-видимому, одно и то же лицо. Сегодня наши ребята были в аэропорту — по другому делу, но я их попросил показать картинки сотрудникам досмотра. Один сержант — его фамилия Стенин — вроде бы узнал этого человека, но не смог вспомнить, когда и каким рейсом тот улетал. Поезжай в аэропорт и потолкуй с ним.

— Прямо сейчас?

— Конечно. Не хватало еще, чтобы он вообще все забыл. Тогда уж точно на этом деле придется ставить крест.

Груздев поднялся со стола и, сделав шаг к двери, в нерешительности остановился.

— Пал Михалыч!.. У вас случайно пары бутылок водки не найдется?.. Я там копальщикам пообещал: кислота и все такое... Одна у меня есть, а вот две где-то надо искать.

— А сигареты у тебя еще есть? — хитро прищурился Пивень.

— Сколько угодно! Вчера теща как раз еще посылку прислала, десять блоков.

— Давай тогда сделаем бартер: две бутылки водки на четыре блока сигарет.

— Идет! — радостно улыбнулся Груздев.



Когда Тину, на глазах у которой только что погиб ее жених, запихивали в «уазик», она находилась в состоянии, очень близком к истерике: кричала, царапалась, била руками и ногами. Однако двое мужчин в милицейской форме, занимавшиеся ею, справились со своим делом вполне профессионально. Тина не успела опомниться, как оказалась на заднем сиденье и руки ее были надежно стиснуты стальными дланями «стражей закона». На переднее сиденье сел Зураб. Машина тронулась.

— Ублюдок! — выкрикнула Тина. — Будь проклята твоя мать за то, что родила такого зверя!..

Зураб слегка поморщился и глянул на нее вполоборота.

- Видит Бог, я не хотел этого. Я только хотел показать ему, что он не достоин такой девушки. Ты же знаешь, испокон веку существует обычай: если из-за одной девушки сходятся двое мужчин, их спор решает поединок. Я не виноват, что твой жених оказался таким слабаком.

- Зверь! Зверь!.. — кричала Тина, продолжая рваться из рук своих безмолвных «конвоиров». — Я никогда не буду твоей! Лучше убью себя! А тебя убьют мои братья и братья Сослана! Они найдут тебя везде! Ты будешь прятаться, как хорек, будешь вздрагивать от каждого шороха, окружишь себя бандитами, наподобие этих, но тебя все равно убьют, как шакала!..

- Успокойся, Тина! — ласково улыбаясь, отвечал ей Зураб. — Возможно, я был несправедлив к твоему жениху, возможно, он действительно был неплохим человеком, но его уже нет, и с этим придется смириться. Рано или поздно ты все равно отдашь кому-нибудь свое сердце: почему же этим кем-то не могу быть я?.. Ты слишком долго жила в Москве, отвыкла от наших гор, от наших обычаев... Сейчас мы приедем в мое селение, я познакомлю тебя с родителями, с братьями и сестрами. Ты увидишь, какие это хорошие, чистые люди. Ты будешь жить там, как дорогая гостья, и, клянусь, я не прикоснусь к тебе даже пальцем, пока ты сама этого не захочешь.

Тина яростно мотнула головой.

- Никогда! Никогда этого не будет! Твои родители проклянут тебя, когда узнают, что их сын — убийца!

- Я не убийца, — спокойно возразил Зураб. — Я всего лишь ударил его. Он сам упал с обрыва.

- А Сандро? Почему твой человек стрелял в Сандро? Вы — милиция или вы — бандиты?

— Я накажу этого человека. Но он не в Сандро стрелял, а в воздух, Ты же видела: твой брат остался жив!..

...Были глубокие сумерки, когда «уазик» въехал в Чакру, родное селение Зураба Мадиани. Селение состояло из трех десятков двухэтажных домов, собравшихся вокруг снифа — крошечной круглой площади, как чуткие горные туры собираются вокруг солонца. К каждому дому примыкала мрачного вида башня, сложенная из черного сланца, наверное, еще в эпоху царицы Тамары. В такой башне, всегда имеющей запас продовольствия и воды, можно отсиживаться месяцами.

Набитые туристские тропы обошли стороной древнюю Чакру, и жизнь здесь текла по вековым традициям, лишь в малой степени завихряясь на водоворотах времени. Дважды в день сюда приходил автобус из Местиа, раз в неделю приезжала автолавка из Зугдиди. Горы окружали Чакру со всех сторон, и скальные их склоны были так круты, что снег даже зимой держался лишь на вершинах, срываясь в ущелья гремучими лавинами. Сейчас вершины горели, как свечи, облитые малиновым огнем заходящего солнца.

Дом Мадиани был самым большим в селении и, наверное, самым древним. Как и все остальные дома, он был построен из дикого, грубо обтесанного камня, вместо окон имел узкие бойницы и соединялся с башней потайным подземным ходом. Кроме Зураба в семье было еще три сына и две дочери. С родителями жили младший женатый сын и незамужняя дочь.

Прежде чем открыть дверцу машины, Зураб обернулся к Тине и сказал проникновенным, почти умоляющим голосом:

— Тина! Я об одном тебя прошу: не устраивай истерику, не кричи на все селение. Здесь к тебе никто не прибежит, у нас не принято вмешиваться в чужие дела.

Девушка презрительно посмотрела на него и ничего не ответила. Она и сама уже решила, что будет держаться как можно спокойнее, с достоинством. Тина слышала, что у сванов похищение девушек до сих пор считается в порядке вещей, а в прежние времена похищали и мужчин — для выкупа. В каждом сванском доме даже имеется специальное подземелье — для пленников. Криком тут действительно ничего не добьешься. А вот если притвориться, усыпить бдительность, то, может быть, через несколько дней удастся сбежать или хотя бы передать домой весточку, сообщить о своем местонахождении. Тина не сомневалась, что Гиви поднимет на ноги всю родню и друзей, что братья Сослана тоже примчатся из Цхинвали, едва лишь узнают о случившемся.

При свете карманных фонариков Тину провели темным коротким переулком, лязгнули запоры, скрипнули тяжелые деревянные двери, от которых пахнуло застарелой вековой копотью, вспыхнул неяркий свет, и она очутилась в сравнительно большом помещении — мачубе, в центре которого жарко горел очаг. Это был настоящий сванский очаг: с каменной плитой, на которой пекут лепешки, с древней кованой цепью, на которой висит медный родовой котел. Две женщины хлопотали у очага: молодая в темно-синем переднике и пожилая в глухом платье черного цвета, на головах у обеих были черные траурные платки. (Старший брат Зураба погиб осенью прошлого года — разбился в автобусе, упавшем с обрыва в Ингури, а траур в Сванетии носят двенадцать месяцев.)

— Здравствуй, мама! — сказал Зураб. — Я привез тебе невестку.

Пожилая женщина вытерла руки полотенцем, которое услужливо подала ей молодая, и молча подошла. Лицо ее было морщинисто и сухо, как у большинства горских женщин, глаза — прозрачны, как вода в ледниковых озерах. Откуда-то из полумрака появился и хозяин дома — белоголовый крепкий старик, одетый в домотканую рубашку с высоким воротником, подпоясанную тонким ремешком с серебряными бляшками, с длинной трубкой в руке.

- Здравствуй, отец! — поздоровался и с ним Зураб.— Посмотри, какую я привел вам невестку.

- Здравствуй, дочка!— сказал старый сван, глядя на Тину. — Как звать тебя?

- Он силой привез меня, — гневно сказала Тина. — Он убил моего жениха! Ваш сын убийца!

Стоявшие за ее спиной «конвоиры» уже не держали ее за руки, но запястья еще ныли от их железной хватки. Мать и отец озабоченно посмотрели на сына.

- Зурико! Что она говорит? — спросила мать. — Это правда?

- Это правда, — нехотя кивнул Зураб. — Я убил его нечаянно. У нас был честный поединок, я не хотел убивать.

Отец спросил его о чем-то по-свански. Зураб долго и эмоционально отвечал, порывисто жестикулируя. Потом старик сказал что-то жене, и она, подойдя к Тине, взяла ее за руку.

— Бедная девочка! Какое горе у тебя!.. Не бойся: здесь тебя никто не обидит... Малула!.. — обратилась она к молодухе. — Проводи нашу дорогую гостью в ее комнату. Пусть переоденется и отдохнет с дороги.

Тина хотела возразить: не гостья, мол, я, а самая обыкновенная пленница, хотела потребовать, чтобы ее немедленно доставили к ближайшему телефону, но Малула подошла и улыбнулась так по-родственному, так по-домашнему, что у Тины вдруг обмякло что-то внутри, слезы хлынули у нее из глаз. Она подалась к девушке, ткнулась лицом в ее мягкое плечо и зарыдала, вздрагивая всем телом.

— Пойдем, сестренка, пойдем! — повторяла Малула, гладя ее по спине. — Все будет хорошо!.. Такова наша женская доля...

Тина дала отвести себя на второй этаж, в маленькую комнатку с узким окном-бойницей, упала на жесткую деревянную кровать, украшенную затейливой резьбой, рыдания ее скоро перешли в неровные всхлипывания, а всхлипывания — в прерывистое сонное дыхание. Малула укрыла ее одеялом и вернулась вниз, где уже накрывался стол, где пахло жареным мясом и свежими хачапури, где младший брат уже разливал гостям араку, а мать, по древнему обычаю, собирала у мужчин оружие. «Ох, Зураб, Зураб, буйная голова! — думала при этом старая женщина.— Мало нам одного горя, мало нам траура по Бесо: принес ты беду пострашнее. Давно Чакра не знала кровной мести, давно не сидели мужчины в башнях. Придут теперь осетины, и польется кровь...»



Путь через перевал оказался труднее, чем это представлялось Ренату. Лето в этом году припозднилось, снег не успел сойти и маскировал трещины на леднике, а поскольку зимней крепости в нем уже не было, идти приходилось осторожно и медленно, связавшись веревкой (благо проводник был парнем действительно знающим и опытным). Мокрые ноги мерзли, солнце, отражаясь от снега, слепило глаза, хотелось пить, но талая вода не утоляла жажды, растрескавшиеся губы горели от нее еще сильнее.

Вместо запланированных двух дней переход занял три с половиной. Проводника они отпустили у первой травы, и, напившись чаю, он ушел по строчке следов назад, к снежному седлу, четко выделяющемуся на синеве неба.

— Хороший парень, — проводив его взглядом, заметил Сандро.

— Обыкновенный, — равнодушно возразил Ренат. — Ему заплатили, он сделал. Хороших парней на земле очень мало.

— Но, батоно Ренат...

Ренат глянул с легким раздражением.

— Слушай, перестань называть меня «батоно»! Мы на бой идем, там некогда будет говорить длинные слова. Да и не мальчик ты уже: в тебя стреляли, а теперь ты и сам будешь стрелять. Привыкай думать о себе, как о мужчине... Стрелять-то умеешь?

— Только из охотничьего ружья.

— Ничего, сейчас подучимся. — Ренат развязал рюкзак и начал доставать из него свой увесистый арсенал.

— Абрека я из тебя, конечно, не сделаю, но с пяти шагов ты у меня мазать не будешь. Если, конечно, хватит духу выстрелить в человека. В первый раз это очень трудно.

— В Зураба я выстрелю, — мрачно пообещал Сандро.

Полдня они потратили на тренировку. Ренат учил юношу правильно держать пистолет, правильно спускать курок, быстро перезаряжать обойму.

— Если придется стрелять в упор, ни в коем случае не отрывай руку от тела, не пытайся целиться. Прижимай пушку к бедру и пали в живот. Иначе выбьют, опомниться не успеешь. Раненого добивай, иначе он пустит пулю тебе в спину. На войне как на войне.

Еще, на всякий случай, он показал, как обращаться с израильским мини-автоматом «узи» и с гранатами типа «лимонка». Аллах милостив, но вдруг получится так, что малыш останется один и ему придется всерьез отбиваться.

- Как думаешь, у Зураба много людей? — спросил Сандро, глядя, как Ренат опять укладывает оружие в рюкзак.

- А что такое «много»? — спросил в свою очередь Ренат.— Сто волос на голове — это мало, один волос в харчо — это много. Если бы я шел один и моей задачей было просто убить Зураба, я сделал бы это независимо от того, сколько у него людей. Но я иду с тобой и отвечаю за твою жизнь и за жизнь твоей сестры. Если мы ввяжемся в открытый бой, у тебя мало шансов остаться в живых. А если мы загоним Зураба в ловушку, он может убить Тину. Сваны — народ гордый, от своего не отступаются.

- Так что же мы будем делать? Разве у тебя нет плана?

- Не знаю пока. Скажи, а она очень красивая?

- Кто? Тина?.. — Сандро недоуменно пожал плечами:— Не думал как-то... Она добрая! Два года назад у меня было воспаление легких… Она прилетела из Москвы и сидела возле меня ночами, хотя ей надо было сдавать сессию... А у тебя есть сестра?

Ренат покачал головой:

- Нет. У меня никого нет. Мой отец умер, когда мне было три года. Через два года умерла мать, и я жил у дедушки...

- А потом?

Ренат вскинул рюкзак на спину.

— Потом долго рассказывать. Пойдем! Нам надо успеть дойти до леса и поставить палатку.

Но вечером, у костра, Сандро опять спросил Рената, что было потом. Он слышал много разного об этом человеке, поговаривали даже, что он профессиональный убийца, а сегодня Сандро сам убедился, как великолепно Ренат владеет оружием. Но он не похож на убийцу, рядом с ним не страшно.

— Ты знаешь, есть сказка про сироту Ибрагима и завистливого лавочника? — так обратился Ренат к своему юному спутнику после долгого молчания.

— Не знаю, — ответил Сандро.

— Это наша сказка, азербайджанская. Ибрагим был мальчик, лет, наверное, пятнадцати-шестнадцати, почти как ты. Его родители умерли, и он отправился искать счастья. Он поймал райскую птицу, которая несла яйца необыкновенной красоты. Мальчик продавал яйца лавочнику и на эти деньги жил. Хорошо жил, друзей имел, пел веселые песни. Лавочник позавидовал и донес шаху. Шах забрал птицу себе во дворец, и Ибрагим опять пошел на поиски счастья. Он поймал вторую птицу, которая несла яйца еще более красивые, и зажил еще лучше. Завистливый лавочник опять донес на него. Когда так случилось в третий раз, Ибрагим взял отцовский кинжал и убил лавочника. Он завладел всем его богатством и стал жить, ни в чем не нуждаясь, стал очень богатым. Но счастье оставило его, сердце окаменело. Он не пел больше веселых песен, перестал любить друзей, и райская птица больше не попадалась ему.

Ренат замолчал, неподвижно глядя в костер, в хоровод пляшущих огненных саламандр. Сандро тоже некоторое время выжидающе молчал, но потом не выдержал и спросил:

— Неужели этим все и кончилось? Таких сказок не бывает!

— Ты прав, малыш, — кивнул Ренат, продолжая смотреть в огонь. — Это не конец. Птица все-таки явилась Ибрагиму. Она явилась ему во сне, и она сказала ему: «Твое сердце вновь станет живым, если ты освободишь принцессу, которую похитил злой джинн. Но помни: освобождая принцессу, ты не должен убить джинна и не должен убить кого-либо еще, иначе ты весь превратишься в камень...»

— Ну и как, удалось ему освободить принцессу? — поинтересовался Сандро, видя, что собеседник опять замолчал.

Ренат вдруг нахмурился, подбросил хворост в огонь и резко ответил:

— Не помню! Глупая сказка, не знаю, зачем начал рассказывать. Ложись спать. Завтра встанем рано. Спустимся к селению, будем смотреть, будем думать. Главное — узнать, здесь ли твоя сестра, не увез ли Зураб ее в другое место.

— Как мы сможем узнать? Ее, наверное, взаперти держат.


— Все в воле Аллаха. Ложись! Я еще посижу немного, подумаю.
Сандро послушно встал и пошел к палатке. Он уже почти уснул, когда со стороны костра послышались негромкие, певучие звуки молитвы:

Бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим!..
Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
Прибегаю я к Господу людей,
царю людей,
Богу людей.
от зла наущателя скрывающегося,
который наущает груди людей,
от джиннов и людей!
Когда сотрясается земля своим сотрясением»
и изведет земля свои ноши,
и скажет человек: «Что с нею?» —
в тот день расскажет она свои вести,
потому что Господь внушит ей.
В тот день выйдут люди толпами,
чтобы им показаны были их деяния;
и кто сделал на вес пылинки добра, увидит его,
и кто сделал на вес пылинки зла, увидит его.
Бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим!..



Все произошло именно так, как рассчитывал Ложечкин. Тайфун «Айрис» пришел и ушел, нагадив сколько смог. «Мэр» Толпышев с присущей ему энергией поднял рухнувшие опоры электропередач, залатал прорехи на размытых бурными потоками дорогах, выделил денежные пособия и жилье пострадавшим от наводнения. Депутаты тоже потрудились — составляли списки и подписывали соответствующие акты. За этими заботами пролетела неделя, а тут и подоспело очередное заседание сессии горсовета.

Толпышев едва пробежал глазами полученный при входе в зал проект решения, как его словно мешком по голове стукнули: на ногах устоял, но соображать на некоторое время перестал. А когда сознание вновь включилось, он сказал себе: «Ну и гад же Петя, ну и падла! Такой подножки я от него не ожидал. Это не по-товарищески!» И уж было от чего прийти ему в такое волнение. Еще вчера скакал он на лихом коне, еще вчера выступал на телевидении и заверял горожан, что исполком полностью владеет обстановкой, перечислял конкретные меры, которые уже в ближайшие дни будут приняты для улучшения снабжения города продовольствием и промышленными товарами, и даже по самой острой проблеме — по жилью дал некие гарантии, имея в виду привлечение китайских и корейских строителей, а теперь его хотят со скакуна пересадить на хромую, облезлую клячу, хозяина города хотят превратить в мелкого клерка, в мальчика на побегушках!..

Словно сквозь туман он смотрел на невозмутимое лицо Ложечкина, восседающего в президиуме, на его зама Мартынова, суетливо шелестящего бумажками, слушал речи депутатов, спокойно и деловито обсуждающих проект «кастрации» исполкома, и, постепенно выходя из состояния шока, с горечью думал, что все-таки недооценил он Петра Алексеевича Ложечкина, легкомысленно посчитал, что бывший первый секретарь горкома смирится с ролью свадебного генерала. Как можно было так бесшабашно ринуться в работу, в Дело, и забыть, совершенно, что этой страной все еще правит не Дело, а Интрига. Мало поварился в партийном котле, ох мало! Правильно говорят: на дураках воду возят. Пока дураки пластались, спасая город от стихии, умница Ложечкин хладнокровно обдумывал, как прибрать этот город к рукам.

В перерыве Толпышев подошел к председателю Совета и, бледный, как гашеная известь, произнес:

— Петр Алексеевич, это непорядочно! Этот документ мы должны были вначале обсудить с вами вдвоем.

— Сергей Кириллович, у вас устаревшие представления о методике принятия решений, — с вежливой иронией отвечал ему Ложечкин. — Это в горкоме мы с вами все решали кулуарно, вдвоем. А здесь, в Совете, все депутаты равны, все должны иметь одинаковые возможности для обсуждения.

— Но это ведь вы подготовили проект!

— Отнюдь. Я лежал в больнице, лечился. Бумаги готовил Мартынов, Он ведь у нас ученый, теоретик! По-моему, там не все удачно, кое-что надо подшлифовать, но в целом документ, на мой взгляд, полезный и своевременный. Ведь если создан Президиум Совета, у него должны быть и какие-то функции. Логично?.. Президиум должен разгрузить исполком, взять на себя часть его обязанностей.

— Но ведь он не обязанности берет, а права! — горячо возразил Толпышев. — Он берет права распоряжаться жильем, землей и открытием новых предприятий. У исполкома не остается никаких рычагов! Чем я смогу заинтересовать хозяйственника, чтобы он сделал что-то для города?

Ложечкин понимающе и сочувственно склонил к собеседнику тщательно подстриженную голову.

— Да. Тут вы, может быть, и правы. Хотя существует мнение, что дело исполкома — не распоряжаться, а исполнять распоряжения. Но вы можете выступить и высказать свое мнение. А там уж — как депутаты проголосуют! И вообще... — Бывший «первый» широко улыбнулся и похлопал по плечу бывшего «второго». — И вообще, дорогой Сергей Кириллович! Зря вы так болезненно все это воспринимаете. Идет естественный процесс становления демократии, депутаты не хотят быть статистами, хотят активно участвовать в управлении. Надо относиться к этому нормально. Не о правах и привилегиях надо думать, а о выполнении обязанностей. У меня, например, как у председателя Совета вообще нет никаких прав! У меня есть только обязанность: подписывать принятые депутатами решения. А вашей обязанностью должно быть — эти решения неукоснительно исполнять. Логично?

Толпышев посмотрел на него с ненавистью и, еще более побледнев, выпалил:
Если депутаты примут этот проект, я буду вынужден подать в отставку! Я не желаю таскать для вас каштаны!

- Я буду очень огорчен, — не моргнув глазом ответил Ложечкин. — Вы очень знающий и энергичный работник... Однако депутаты могут и не принять вашей отставки. Ведь вы так прекрасно проявили себя в борьбе с тайфуном!..

Проект обсуждали весь день, но принятие решения по нему — ввиду большой важности вопроса — перенесли на утро. А наутро Толпышев явился в сопровождении всей своей исполкомовской гвардии, со всеми замами, начальниками управлений и отделов. Мужчины были в парадных костюмах, дамы — в строгих, но не лишенных провинциальной изысканности нарядах. И Толпышев уже не походил на человека, стукнутого мешком. Его лицо горело лихорадочным румянцем и время от времени озарялось гордой, почти мефистофельской улыбкой.

Все ожидали, что Толпышев попросит слова перед голосованием. Но он не сделал этого, он гордо и внешне невозмутимо ждал результата.
Решение, как и рассчитывал Ложечкин, было принято подавляющим большинством голосов, под гром аплодисментов. Против голосовали только хозяйственники (директора предприятий), понимающие, что с этого дня рушится привычная система «ты мне — я тебе», прокурор Фалдин, с самого начала назвавший это решение незаконным, и редактор городской газеты Птах, которому «мэр» уже пообещал «волгу» и пару квартир для сотрудников редакции. И вот тут Толпышев попросил слова.
Он взлетел на трибуну почти тем же бравым соколом, что и месяц назад, когда выступал с благодарственным словом, когда его только что с блеском избрали — из одиннадцати претендентов, в первом же туре. Зал притих и приготовился услышать нечто интересное, и зал услышал.

— Мне очень жаль, уважаемые депутаты, что вы поддались на дешевую приманку, основанную на чьих-то личных амбициях, — звонким, но чуть-чуть дрожащим голосом начал Толпышев. — Решение, которое вы только что приняли, не прибавит вам власти. Потому что некому будет исполнять ваши последующие решения. Вы хотели уничтожить исполком, и вы его уничтожили...
И он зачитал коллективное заявление руководства исполкома об уходе в отставку.
Мартынов придвинулся к Ложечкину и негромко произнес:

— Кажется, мы перегнули палку! Он не один уходит, а всем гамузом.

— Все нормально, — едва шевельнув губами, ответил председатель Совета. — Идет естественный процесс. Большую часть этих людей депутаты все равно не утвердили бы в должности.

— А вдруг сейчас они испугаются, что город останется без власти, и не примут отставку?

— Ну что вы! Посмотрите в зал! Посмотрите в эти сияющие лица!.. Депутаты только сейчас почувствовали, что наконец-то обретают реальную власть, что пал последний бастион бюрократии. Они готовы сами решать все проблемы города. А исполком мы сформируем за три дня, это не проблема, свято место пусто не бывает.

Зал действительно принял отставку исполкома, и принял даже с большим энтузиазмом, чем само «судьбоносное» решение о перераспределении власти. Толпышев и его гвардия ушли посрамленные, а примерно через час в зале появился секретарь горкома Белопятов, и в президиум, к Ложечкину, поступила записка: «Петр Алексеевич! Необходимо переговорить. Жду Вас в фойе. Г. Ю.»

Ложечкин посмотрел в конец зала, увидел спину выходящего Белопятова и посмотрел на часы. До перерыва оставалось еще минут двадцать. «Пусть подождет, — сказал себе Ложечкин. — Пусть правильно ощутит свое историческое место».
Однако и в перерыве он не пошел сразу в фойе. К нему подходили депутаты, поздравляли с победой, он улыбался и скромно отшучивался. И, конечно, не обошел его вниманием и язвительный Птах, подпустив шпильку насчет того, что Толпышев проявил себя очень благородно, не расшифровав, чьи амбиции он имел в виду. Ложечкин и от него отшутился и только после этого неспешным шагом двинулся на поиски первого секретаря горкома.

Он нашел Белопятова одиноко и скованно стоящим у дальнего окна, чужого и ненужного в оживленной и шумной депутатской толчее.

- Добрый день, Герман Юрьевич! Я слушаю вас. — Ложечкин доброжелательно протянул широкую, крепкую ладонь.

- Добрый день, Петр Алексеевич! — невесело ответил Белопятов. — Ну и цирк вы тут устроили! Толпышев прибежал как в лихорадке... Ну ладно, вы с ним не сработались, это я могу понять. Но зачем же отправлять в отставку весь исполком? Кто же будет обеспечивать жизнедеятельность города?

- А кто их заставлял подавать в отставку? — пожал плечами Ложечкин. — Это Толпышев их взбаламутил, хотел оказать на депутатов силовое давление. К нему и предъявляйте претензии.

- Оба хороши! А поскольку вы оба являетесь членами горкома, мы вынуждены обсудить сложившуюся ситуацию на бюро. Прямо сегодня, в шесть вечера.

- Хорошо, — невозмутимо кивнул Ложечкин. — Давайте обсудим. Боюсь только, что депутаты будут возмущены вмешательством партии в деятельность Совета.

- Я вынужден! — виновато улыбнулся Белопятов. — Толпышев уже в обком побежал...

Заседание сессии Ложечкин закруглил в половине шестого. Кроме членов горкома на бюро присутствовал второй секретарь обкома Дегтярев — человек, недавно назначенный из Москвы, но уже известный своим властным характером. Фактически он уже был в обкоме первым человеком, а Пугин, после избрания председателем облсовета, служил ему лишь ширмой.

Обсуждение ситуации было недолгим, так как Ложечкин хладнокровно напирал на то, что идет естественный демократический процесс, а Толпышев просто не успевает перестраиваться. Толпышев кипятился и напирал на личные амбиции Ложечкина. Кончилось тем, что им обоим поставили на вид «за нарушение партийной этики», и, отпустив остальных членов бюро, Белопятов попросил Ложечкина задержаться для приватной беседы. Дегтярев тоже остался.

Разговор начал секретарь обкома.

— Ну, ладно, Петр Алексеевич, это все ерунда, — промолвил он в своей безапелляционной манере, строго глядя из-под резко очерченных, с изломом бровей. — С исполкомом ты сам разберешься. Расскажи лучше, что это за бизнес вы тут с Белопятовым придумали, за спиной у обкома?

Белопятов при этом виновато потупился, а Ложечкин подумал: «Ну вот, теперь и с этим долбаком придется делиться! И так всегда: один с сошкой — семеро с ложкой».
 
— Да что уж рассказывать! — спокойно усмехнулся он. — Герман Юрьевич вас уже во все посвятил. Если хотите присоединиться — милости просим! Только давайте сразу уточним: это дело не партийное, а частное, поэтому будем говорить как бизнесмен с бизнесменом. С каким паем вы хотите войти в нашу компанию?

На скулах Дегтярева заиграли желваки. Ох, с каким бы удовольствием он размазал бы по стенке этого наглеца! Еще вчера! Но что с ним сделаешь сегодня? Он председатель нового Совета. Советы идут в гору, а партия катится вниз. Но он не дурак, этот Ложечкин, чтобы не понимать, что у партии еще очень многое в руках, он прошел хорошую школу.

— Я не собираюсь с тобой торговаться, Петр Алексеевич, — сказал он, не меняя тона. — Но могу тебя уверить, что ты не привезешь из Японии ни одной таратайки, если я скажу «нет». Даже если при этом я уже не буду секретарем обкома, и даже если уже не будет ни обкома, ни самой партии.

— Я верю, — чуть подумав, кивнул Ложечкин. — Чего вы хотите?

— Я хочу, чтоб в вашей компании одним из коммерческих директоров был мой человек. И чтобы он обладал правом заключения валютных сделок. И чтоб никто не спрашивал, откуда у него валюта.

«Все понятно, — сказал себе Ложечкин. — Он хочет использовать компанию как насос для перекачки валюты. Интересно, откуда у обкома валюта? Или это не обкомовская, а из более высоких сфер?.. Ладно, Бог с ним, зачем я должен об этом думать? Я должен обеспечить своей семье достойное существование в рыночной экономике, а до партийных миллионов и миллиардов мне нет дела. Если эти фанатики мечтают о будущей работе в подполье, пусть мечтают, не стану им мешать».

— Нет проблем! — улыбнулся он. — Мы с Германом Юрьевичем как раз имели в виду, что все кадры должны быть людьми надежными, проверенными. Сами-то вы, Игнатий Кузьмич, какую марку хотели бы приобрести?

Тут непреклонное лицо секретаря обкома дрогнуло и взгляд скромно потупился.

— Об этом не надо, — ответил он чуть поспешнее, чем следовало, и тут же добавил:
— Об этом мы поговорим отдельно, в другой раз.

На следующее утро городская газета вышла с броскими заголовками: «Кризис власти!», «Как поссорились Петр Алексеевич с Сергеем Кирилловичем», «Незаконное решение депутатов».

«Собака лает — караван идет! — усмехнулся Ложечкин, пробежав глазами птаховские опусы. — Но работает, шельмец, оперативно, профессионально. Пальца в рот не клади!.. Ничего, и с ним рассчитаемся!»

Весь день он вместе с Мартыновым и несколькими членами Президиума занимался поисками кандидатур на должность председателя исполкома, лично ездил к нескольким крупным хозяйственникам и_неизменно получал вежливые, но твердые отказы. Никто не хотел брать на себя хлопотное и неблагодарное дело на тех фактически бесправных условиях, каковые задавало «мэру» последнее решение сессии. Домой Ложечкин вернулся поздно, усталый и как никогда озабоченный. Он и сам не ожидал, что так трудно будет найти замену Толпышеву.

- Ну, придумал ты себе заботу! — сказала Альбина, встречая мужа в прихожей и подставляя щеку для традиционного поцелуя. — Весь город гудит... Уговорил кого-нибудь?

- Пока нет, но есть еще кандидатуры, — как всегда, уклончиво ответил Ложечкин.
Тебе тут два раза звонил какой-то мужчина, не назвался... Может, хотел свою кандидатуру предложить? — Как всегда, Альбина чуть-чуть подтрунивала.

Ложечкин пожал плечами: мало ли кто мог звонить! Например, кто-нибудь из депутатов. Свой домашний телефон он безотказно давал всем желающим. Он не спеша переоделся, умылся. Альбина тем временем накрыла на стол — в гостиной, перед включенным телевизором. И тут раздался звонок.
Ложечкин снял трубку:

— Слушаю.

— Это Петр Алексеевич?

— Да. С кем имею?

— Вы меня должны помнить. Мы разговаривали с вами перед вашим избранием в председатели Совета возле вашего дома.

— Ах, это вы!.. — Ложечкин усмехнулся и, взяв аппарат в руки, опустился в кресло. — И что же вам угодно на сей раз? Хотите выразить мне свое неудовольствие по поводу отставки Толпышева?

— Бог с ним, с Толпышевым. Он оказался не так умен, как мы думали. Держаться за дураков — значит обрекать себя на убытки. А вот вы человек умный, в вас мы не ошиблись...

— Простите, а что это все-таки за таинственное «мы»? Могу я узнать хотя бы, как звать вас лично?

— Меня лично вы можете звать Иваном Ивановичем. А звоню я вам по поводу известной вам акционерной компании...

Ложечкин отвел трубку от уха и мысленно выматерился. Если бы не присутствие Альбины, он выматерился бы вслух. Только доморощенной мафии ему не хватало в компании!

— А идите-ка вы, Иван Иванович, к чертовой матери! — сказал он проникновенно, опять приблизив трубку. Альбина посмотрела на него настороженно и внимательно.— На этот раз вы меня ничем не запугаете. Делайте свой бизнес где-нибудь в другом месте. Я за свой пост не держусь: уйду с него в любой момент и только вздохну с облегчением.

Трубка помолчала, а потом вкрадчиво спросила:

— Да?.. А как насчет Ковальчука? Милиция, между прочим, подозревает отравление. Уже сделали эксгумацию...

Ложечкин почувствовал, как все тело его покрылось гусиной кожей, словно его обдали ледяной водой. Он быстро глянул на жену... Какое счастье, что она находится здесь, а не в другой комнате, иначе он должен был бы бояться, что она может снять трубку параллельного аппарата и услышать, о чем идет речь.

— Это не телефонный разговор, — промолвил он сухо. — Где я смогу вас увидеть?

— Меня вам видеть не обязательно, — спокойно ответила трубка. — Поговорите с вашим управляющим делами, с Полозовым. Он полностью в курсе.

— Тогда я не понимаю, зачем вы мне звонили? — искренне удивился Ложечкин. — Почему Полозов не мог сам со мной поговорить?

— А это чтоб вы лучше прочувствовали, чтоб настроились по-деловому. Всего доброго, Петр Алексеевич! Всех благ вам!

В трубке раздались короткие гудки. Ложечкин еще несколько секунд держал ее в руках, затем осторожно, словно некую взрывоопасную вещь, опустил на аппарат.

- Что-то очень плохое? — с тревогой спросила Альбина.

- Да так, средней паршивости, — ответил он и принужденно улыбнулся. — Не бери в голову! Это мои проблемы, тебя это не касается... И сделай милость: отключи телефоны! А то мне поесть спокойно не дадут.



Гиви Боридзе раскололся, как грецкий орех, угодивший под каменную ступню великана. К нему даже не пришлось применять физическое воздействие: хватило демонстрации красной книжечки с тиснеными литерами «КГБ». Он рассказал о похищении его сестры Тины, организованном начальником милиции Зурабом Мадиани, об убийстве жениха Тины Сослана и о Ренате Мирзоеве, который пообещал отбить Тину у Зураба. Умолчал он лишь о том, что идею похитить сестру подсказал начальнику милиции он сам, да еще, на всякий случай, «забыл» упомянуть о телефонном звонке в Цхинвали. Братья Сослана уже в пути, и кровная месть — их законное право. Он не сумасшедший, чтобы вставать на пути кровников. Они и так вправе предъявить претензии: ведь Сослан был его гостем и, следовательно, в какой-то мере, находился под его защитой.

- Что тебе известно об этом человеке, о Мирзоеве? — спросил Белых. — Почему ты обратился именно к нему? Вы что, большие друзья с ним?

- Какие друзья! О чем вы говорите! — испуганно воскликнул бармен, исходя мелкими каплями пота, густо выступившими на его круглом, упитанном лице. — Он у нас в «Парусе» часто бывал, платил хорошо, вот я и знаю его.

- А другие, значит, плохо платили? — усмехнулся на это Осокнн. — И поэтому вы решили, что именно он сумеет отбить вашу сестру, да еще в одиночку? — На прежней работе, в идеологическом отделе, Игорю в основном приходилось иметь дело с интеллигенцией, и он еще не избавился от привычки обращаться к собеседнику на «вы».

Гиви заискивающе улыбнулся обоим русским гэбэшникам и отдельно — третьему, грузину, который пока не проронил ни слова.

— Был, знаете, случай... Однажды у нас в ресторане местные ребята решили проучить наглецов из Адлера. Но тех было слишком много, и получилась большая драка. Мирзоев в ней не участвовал. Он спокойно сидел, кушал люля-кебаб, пил коньяк. Но когда в него попала бутылка из-под шампанского, пущенная кем-то из чужаков, он встал, и через пять минут драка кончилась. Потому что все адлерские легли. А Мирзоев спокойно расплатился и ушел.

— Сколько их было? — деловито уточнил Белых.

— По-моему, человек пятнадцать. Да, четыре столика — человек пятнадцать—шестнадцать!

После допроса, который велся без протокола, но под карманный диктофон, Белых и Осокин вышли на балкон, чтобы наедине обсудить план дальнейших действий. Балкон был длинный, во всю стену дома, с теплым дощатым полом. От дождя его защищал нависающий козырек крыши, от солнца — зелень близко подступивших деревьев. Спокойно и уютно было там, два плетеных кресла приглашали отдохнуть, на маленьком столике стояло большое блюдо, полное свежей черешни, клубники и чуть подвяленного прошлогоднего винограда. Ягоды принесла молчаливая молодая женщина, жена Гиви Боридзе: кушайте, уважаемые начальники! Ягоды — не взятка, ягоды можно попробовать. Тем более, что в Приморске с витаминами сейчас напряженка.
Осокин с удовольствием отправил в рот несколько огромных алых клубничин. Белых попробовал всего понемногу и отдал предпочтение выдержанной «изабелле».

— Судя по всему, — сказал он, беря в руки вторую гроздь, — Мирзоев уже находится в Чакре или где-то в ее окрестностях. Он не знает точно, там ли девушка, и поэтому некоторое время будет изучать обстановку...

— Девушку, скорее всего, будут держать взаперти, а сванские дома, как я слышал, — настоящие крепости,— заметил Осокин. — Как он сможет что-то выяснить?

— Наш подопечный — парень исключительно дерзкий и ловкий, — возразил майор. — Если он взялся за это дело, он его сделает. Поэтому разумнее всего отправиться в «Горный орел» и ждать там его возвращения.

— Пока мы будем ждать его в «Орле», он прольет в Чакре море крови, — возразил Осокин. — По-моему, нам; следует ехать прямо к Зурабу Мадиани и караулить Мирзоева там, возле Типы Боридзе, использовать ее в качестве приманки.

— В Чакру ехать надо, — согласился Белых, — но пусть туда поедут грузины. Пусть они сами воюют с собственной милицией, и пусть поднимут побольше шума, чтоб Мирзоев сообразил, что там ему непроханжа, и отвалил назад, на турбазу, где мы его и накроем... А до их крови какое нам с тобой дело! В этих горах кровь льется уже тысячи лет, каждый пацан с кынжалом ходит... Кровь тут не остановишь!

— А вдруг окажется, что девушки нет в Чакре? Вдруг Мирзоев узнает об этом раньше нас и двинется в другое место? В горах много троп и перевалов, а мы как идиоты будем сидеть и ждать его в «Горном орле»!

Белых посмотрел на напарника с явным неудовольствием. Логика в словах старлея присутствовала, но майору ужасно не хотелось лично влезать в эту дикую туземную историю с похищением и освобождением невесты. Ему приказано ликвидировать Мирзоева, и он должен сделать это, даже если небеса рухнут и земля расколется. Но Мирзоев и в самом деле может не вернуться на турбазу. Его могут ранить или отрезать от перевала и вынудить уходить другим путем... «Игорек прав, — сказал себе Белых. — В Чакру должны ехать мы с ним: конечно, вместе с грузинами. А вторую группу пошлем в «Горный орел», и пусть эта группа тоже движется оттуда в сторону Чакры: не спеша, в полной боевой готовности».

Через час из Лагиди выехали две «волги», «нива» и «уазик». Прекрасная, благоухающая Абхазия стелилась по обе стороны дороги, как будто рекламные глянцевые картинки сменяли друг друга. Ореховые рощи и мандариновые сады... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9