Подарок Деда Мороза Часть 1

Удивительное всё же чувство – одиночество. Ведь мы очень редко встречаемся один на один с самим собой: кругом люди, много людей.
Нас никто не запирает в замкнутом пространстве, нет также запретов на общение, а мы страдаем, да ещё как, даже иногда в своей семье, потому, что чувствуем свою ненужность.
Мы теряем связь с окружающим миром, внушаем себе навязчивую мысль, что нас никто, совсем никто не любит и не понимает, что все-все притворяются и лгут. Всему виной негативный опыт.
Если у тебя много дел, тогда ещё ничего. Про одиночество вспоминаешь лишь в минуты,   когда внезапно подкрадывается чёрная тень меланхолии. Намного хуже, если свободное время нечем занять.
Вероника Красавина тосковала не слишком часто, у неё был сын, маленький Коленька, светлоголовый боровичок полутора лет у которого болезненно прорезался тринадцатый зуб.
Тягучая пустота начинала терзать её в те несколько часов, когда Коленька засыпал, когда все домашние хлопоты иссякали. Смотреть телевизор или читать было тягостно, потому, что там вопреки её личному опыту люди жили, а она просто существовала.
У героев произведений что-то происходило, менялось; они искрили энергией, эмоциями, влюблялись и ненавидели, искали и находили счастье. Переживать за кого-то, не за себя, было невыносимо больно.
В жизни Вероники никаких перемен, тем более любви и благополучия, не намечалось.
Жили они с сыном более чем скромно на средства от перевода с трёх языков, редактирования и составления технических текстов.
Коленьке мама всё же умудрялась что-то изредка покупать, чаще ношеное, но добротное, а сама… сама обходилась обносками совсем древними.
На лето у Вероники были две пары добротной обуви, а на зиму только стоптанные с поломанной молнией холодные сапоги и старенькое пальто, к которому она приметала подстёжку из синтепона от старой куртки.
До Нового Года оставались считанные дни. Нужно было принять важное решение – купить малышу валеночки в подарок или что-нибудь вкусненькое на стол. Денег на то и другое не хватало.
Вероника не роптала.
Жизнь не баловала её, если не считать двухкомнатной квартиры, которую чудом не отняли, когда родители погибли в нелепой аварии, спровоцированной водителем, у которого на полном ходу перестало биться сердце.
Тогда ей помогла сестра отца, но не просто так (ушлая была тётенька). Родственница  бессовестно отжулила папин автомобиль, дачный участок и гараж, но опекала Веронику до совершеннолетия, дала возможность получить образование.
Девочка выросла покладистой, даже слишком: никому и ни в чём не могла отказать. Вероника всем сопереживала, каждому стремилась помочь, даже в ущерб себе.
Именно это свойство характера сыграло с ней дурную шутку.
Тогда девочка закончила учиться в институте, устроилась на первую в своей жизни работу. Тётка получила, что хотела и тихо исчезла из её жизни. Больше они никогда не встречались.
Вероника шла домой с первой настоящей зарплатой, тратить которую было невыносимо жалко, потому, что количество желаний было огромным, а сумма доступных для воплощения мечты средств совсем маленькой.
Несмотря на это, настроение было приподнятое.
Тут незнакомый дядечка поскользнулся на накатанном ребятнёй пятачке льда, да так сильно грохнулся, что Веронике показалось, будто у него треснул череп.
Человек в чёрном пальто не вставал. Никого в этот поздний час на улице не было. Пришлось помогать.
Вероника оттащила пострадавшего к стене дома, усадила. Оказалось, что это юноша чуть старше её, только крупный, мускулистый.
Девочка легонько хлопала его по щекам, дула на лицо. Человек не подавал признаков жизни. Она хотела уже бежать к телефону автомату, но юноша очнулся.
– Ты кто, – спросил он, снял шапку и охая потрогал голову.
– Вероника, – неуверенно пропищала она, – сейчас вызову вам скорую.
Рука парня была в крови, видно сильно ушибся.
– Обойдёмся без скорой. У тебя платок есть?
– Сейчас принесу, я живу рядом, вон в том доме.
– Умыться позволишь? А йод, бинты у тебя есть?
– Нет, я одна живу.
– Ладно, ничего страшного. А аптека далеко?
– Аптека рядом. Я сбегаю.
– Не суетись, возьми деньги.
– У меня есть, – крикнула Вероника и сорвалась спасать мир.
Прохожего звали Семён, ему было двадцать три года.
– Можно я у тебя переночую, – скорее сообщил, исключая возможность отказа, чем спросил Семён, когда Вероника обработала рану, потом напились чая с сушками, – поздно уже, темно, а у меня голова кружится.
Отказать девочка не смогла. Так Семён и остался у неё.
 На работу он не ходил, ничего про себя не рассказывал, но это могло быть следствием травмы. Зато готовил вкусно, когда было из чего.
Потом были поцелуи, объятия, сбивчивые объяснения в пламенных чувствах и то, что заставляет делать природа любого и каждого, кто ощутил силу энергии интимного прикосновения и дыхание страсти, посылаемой не только избранным.
Вероника боялась последствий, но уступила. Так было устроено её восприимчивое сознание, что отказывать в искренней просьбе, тем более такому обаятельному, такому нежному, а вдобавок травмированному юноше она считала невежливым.
 Семён был ласковым, целовал страстно. Манипуляции, которые он производил с телом девочки, были на удивление вкусными. Особенно ей нравилось, когда Семён долго-долго нежно водил руками и губами по её обнажённому телу, которое было благодарно отзывчивым.
Внутри просыпались сладкое томление и блаженная нега, от близости юного мужчины и его пряного запаха сбивалось дыхание, набухали и трепетали соски и низ живота, отчего Веронике всегда становилось невыносимо приятно, но очень стыдно.
Растекающееся по клеточкам чувственное наслаждение заставляло напрягаться и ждать, когда произойдёт главное.
Семён будто чувствовал, чего Вероника ждёт. Стоило ей подумать, какое действие именно сейчас сделало бы её предельно счастливой, как любимый (мысленно она называла его именно так, чувствуя себя замужней, семейной женщиной) приступал именно к этой интимной процедуре.
Он и заканчивал ласкать её чувственное тело именно в тот момент, когда терпеть наслаждение не было больше сил, когда по телу начинали курсировать штормовые волны экстаза.
Вероника застывала, переживая сильнейшие эмоции, Семён ждал, пока она успокоится, после чего продолжал возбуждать немыслимыми ласками, пока любимая не выплёскивала густую влагу, и лишь тогда начинал доставлять удовольствие себе.
Иногда девочку настолько захлёстывала энергия избыточного наслаждения, что она теряла сознание, порой кричала, не в силах безболезненно перенести пик страсти, но чаще мычала, сглатывая ручьём текущие слёзы счастья.
Впервые в жизни она была по-настоящему довольна жизнью, несмотря на то, что так ничего и не знала про Семёна, который вёл себя как настоящий муж с единственной непонятной странностью – он упрямо избегал разговоров на денежные темы, бессовестно пользуясь теми скудными дарами, что приносила в дом Вероника.
Девушка считала этот факт незначительным: если мужчина молчит, значит, тому есть причина, которую лучше не тревожить.
Вероника никогда не была скаредной, тем более теперь, когда у неё был любимый. Она заботилась о том, чтобы Семён был сыт, чтобы одет был в чистое, но отчаянно экономила на себе. Эту малую жертву девушка сочла умеренной платой за спасение от неприкаянного одиночества, от которого давно устала.
Однажды солнечным весенним утром Вероника проснулась оттого, что подушка рядом с ней оказалась пустой. Она испугалась непонятно чего, сердце сжалось в интуитивном предчувствии зловещей неизбежности, хотя причин для беспокойства не было.
– Зря ты проснулась, Вероника, – спокойно сказал впервые за месяцы совместной жизни одетый в верхнюю одежду Семён, – хотел уйти тихо, незаметно, чтобы ты не особенно расстраивалась. Мне пора домой, теперь можно. Не расстраивайся, тебе же было хорошо со мной. Теперь у тебя есть опыт интимной жизни. Ты замечательная женщина, даже слишком. С твоими внешними данными захомутать мужика – пара пустяков. Не грусти и прощай.
Человек, которого она считала супругом, вышел, не оборачиваясь, а Вероника растерянно хлопала ресницами, набухающими влагой, не в силах понять, что происходит.
Она ещё верила Семёну, надеялась, что он шутит, что сейчас развернётся, поднимет на руки, отнесёт в спальню...
Не развернулся, не поднял, не понёс. Исчез навсегда, унеся с собой сладкое счастье.
Спустя три недели Вероника обнаружила, что беременна.
Жизнь опять сделала крутой вираж, совместив радость материнства с потерей социальной ориентации.
Опять пришлось приспосабливаться, учиться жить ещё скромнее.
Если бы не Коленька, Вероника могла сойти с ума. Пережить потерю любимого было гораздо труднее, чем смерть родителей. Она повзрослела, стала сентиментальной, плаксивой и очень нервной.
Особенно сильно уязвимость и незащищённость девушка почувствовала в конце беременности, когда поняла, что помощи ждать неоткуда, а средств и сил, чтобы выжить самой и вырастить ребёнка, не было достаточно.
Отчаяние и душевная боль заставили сосредоточиться. Вероника выжила, приспособилась и в принципе была довольна жизнью.
Вот только Семён…
Его образ упрямо стоял перед глазами, а бренное тело тосковало по интимным ласкам. Он был первым мужчиной в её жизни.
Вероника научилась посылать молитву мирозданию с просьбой вразумить Семёна, рассказать, что у него растёт замечательный сын. Она всё ещё ждала своего  удивительного мужчину, без которого жизнь потеряла смысл.
Женщина механически выполняла нескончаемую работу по дому, растила сына и чего-то ждала.
Она стала взрослой, но всё ещё верила в сказки.
– Нужно погулять с Коленькой, – подумала Вероника, – мальчику необходим свежий воздух. Не хочу, чтобы он вырос неженкой. Вот только ботиночки…
Даже с тёплым носком ноги ребёнка замерзали в них минут через двадцать, едва сын успевал разыграться. Увести его с площадки было непросто.
– Валеночки бы ему. Бог с ним, с праздничным угощением. У бога дней много, в следующий Новый год повезёт больше – куплю вкуснятины. Всё же, как было бы здорово встретить бой курантов с Семёном, а потом…
У Вероники сладко заныло во всём теле, до того чувствительно, что пригрезились его руки на животе, на груди.
Женщина усилием воли отогнала наваждение, принялась одевать сына. Хорошо хоть шубейка у малыша настоящая – цигейковая, и рукавички ручной вязки из домашней овечьей шерсти.
Накануне нового года темнело рано. Детей на площадке не было. Это и хорошо, никто не будет толкать Коленьку, отбирать лопатку. Если замёрзнут ножки, можно побегать. Правда шубейка длинновата, специально на вырост купила.
Вероника поиграла с сыном, но быстро устала.
В институте была секция любителей горнолыжного спорта, за городом база. Вероника тоже увлеклась слаломом. На беду на одном из спусков она неловко упала, повредила коленный сустав, теперь страдала от боли.
Долго играть с малышом мама не могла. Коленька увлёкся, копал и копал свежий снег, складывая из него пирамидки.
Сзади была скамейка. На неё Вероника и решила присесть, пока сын не начал капризничать.
Она знала, сколько шагов до скамеечки, поэтому уверенно двигалась к ней спиной, не спуская глаз с Коленьки. Когда упёрлась ногой в твёрдое – присела, но опустилась на что-то мягкое.
– Странный способ знакомиться, – произнесла мужским голосом скамейка, – впрочем, я не прочь продолжить общение. Присаживайтесь рядом. Места достаточно.
Вероника вскочила, вскрикнула, – как вам не стыдно приставать к женщине… с ребёнком! Что вам нужно на детской площадке?
– Больше нигде нет скамеек. Мне сегодня лихо. Если вам не противно и не страшно знакомиться в темноте на улице, могу сообщить, что зовут меня Антон. Я немножечко пьян, есть уважительная причина. Но вы не назвали своё имя. Представьтесь, если не сложно.
– Вероника… Матвеевна. Красавина я.
– Я заметил, что красавина. Вы мне сразу приглянулись, Вероника Матвеевна. Не пугайтесь, я не клею вас, очень поговорить хочется с живым человеком. Сегодня мне предоставили полную свободу, помахали ручкой… а нужна она мне или нет, та свобода, не спросили. Вот, если интересно, свидетельство о расторжении брака. Не сошлись, говорит, характерами. А ещё недавно клялись друг другу в вечной любви, намиловаться не могли. Странно это всё. Шли вместе, шли, а в середине пути оказались по разные стороны гармонии.
Речь мужчины была плавной, правильной. Его мелодичный голос, подобный тому, каким читают проповеди, вызывал беспричинное доверие.
– Почему бы не послушать человека, которому явно плохо, – подумала Вероника, привыкшая помогать и спасать, – пусть уж выговорится. Он ведь не о себе говорит, о той, что обидела.
Вероника давно заметила, что только чужую жизнь можно рассказать своими словами. О себе по большей части как о покойнике – или хорошо, или никак. А ещё усвоила, что проще всего, чтобы успокоить человека, внимательно слушать, изредка кивать, иногда  поддакивать и не задавать вопросов.
– Вы замужем? Впрочем, о чём это я, вы же с ребёнком.
– Вот и нет, я мать одиночка, но какое это может иметь значение лично для вас? Вам нужно выговориться, я внимательно слушаю.
– Право не знаю причину моего любопытства, но раз уж вы одна, понять меня будет намного проще. Я её любил. Инициатором развода стала жена. Захотела по щучьему велению стать владычицей морскою. У её нового френда серьёзный бизнес. Только не понимаю я, не по-ни-ма-ю, как можно променять любовь и доверие на деньги?
– Не вы первый, не вы последний, – вставила женщина, которой тоже почему-то невыносимо захотелось исповедаться, – надо мной тоже посмеялся человек, которого я искренне любила. Полгода жил на мой более чем скромный доход, в стоимость своего проживания дополнительно включил право на оплодотворение и был таков. Даже спасибо не сказал. Простите, я вас перебила, просто запамятовала, что мужчины не слышат, точнее не слушают женщин, что они чувствительны лишь к своим проблемам, которые вываливают на свободные уши, чтобы утилизировать боль.
– Нет-нет, продолжайте, очень интересно. Вы не утратили чувство юмора, это хорошо. Горсть сарказма, чтобы остудить мой эгоизм, вполне оправдана. Я же ничего не знаю о вас. Расскажите.
Вероника внимательнее присмотрелась к Антону. Скорее всего, мужчина был немного моложе её. Весьма представительный, насколько можно было рассмотреть его внешность в сумерках, одет не очень скромно – скорее всего, вещи из дорогого бутика.
А какой изумительный аромат окутывал его вместе с Вероникой и всей скамейкой, просто отпад.
Даже запах алкоголя не мог перебить изысканные нотки его парфюма.
– Уже закончила жаловаться, выговорилась. Если честно, я благодарна вам. Мне просто необходимо было с кем-то поделиться своим несчастьем. Теперь мне намного легче.
– Не поверите, Вероника Матвеевна – моё настроение тоже поднялось на пару октав. Вам удалось убедить меня, что нет нужды переоценивать величину неприятностей. Если невеста уходит к другому…
– Я думаю несколько иначе. Всё отдала бы, чтобы папа Коленьки к нам вернулся. Да, он негодяй, но что я про него знаю? А если его поведение обосновано вескими причинами? И потом, он же не знает про сына.
– Стокгольмский синдром, желание, во что бы то ни стало оправдать обидчика, чтобы успокоить уязвлённое эго. Простите, а как понимать вашу странную фразу – вы действительно ничего не знали про мужчину, с которым жили, которому позволили сделать себя мамой?
– Я была счастлива настолько, насколько это возможно. Разве мне было дело до его биографии, когда весь мир сосредоточен в одной точке, центр которой – он, Семён, – раздражённо выкрикнула Вероника.
– Забавно. У вас такой удивительно мелодичный  голос, когда сердитесь. Вам говорили о том, насколько женственна  и очаровательна ваша мимика? Я вами откровенно любуюсь. Как жаль, что не встретил вас раньше.
– Когда были женаты? Пытаетесь меня соблазнить? Думаете, секс с доверчивой глупышкой подействует на вашу боль подобно транквилизатору? Не утруждайтесь. У меня был хороший учитель. Я женщина доверчивая, но не настолько, чтобы растаять от вашего грубоватого обаяния. Считаете, что я способна поверить в вашу искренность на том лишь основании, что вы оплакиваете увечье любовных иллюзий? Я готова выразить вам сочувствие, заслушать историю катастрофы, предоставить свои свободные уши, не более того. Излагайте кратко, иначе я усну.
– Вы такая красивая. Почему судьба сочла правильным направить вас по дороге разочарования и душевных страданий? Несправедливо это. Однако я склоняюсь к тому, что случайности не случайны. Вам обязательно повезёт, можете мне поверить. В такие глаза нельзя не влюбиться. Пусть это буду не я, какая разница, с кем вы станете счастливы. Сегодня я не могу работать волшебником, но кто знает, кто знает. Вас преследуют материальные трудности, я правильно понял?
– Почему вы так решили? У нас всё необходимое есть, нам ничего не нужно.
– Да-да, я заметил, что ваши сапоги требуют ремонта, что у вас пальто не по сезону, что…
– Это всё, что вы заметили? И ничего позитивного?
– Я наблюдательный, меня сложно обмануть. Издержки профессии. Не обижайтесь. Вы в любой одежде – королева.
– Хватит исполнять арию влюблённого гостя. Я про себя всё знаю. Нам с Коленькой хватает того, что имеем. Так что там не так с вашей преждевременно скончавшейся любовью? Пора уже расставить точки над и.
– Побеседовав с вами, я начал сомневаться, что любил и был любим. Вот вы, Вероника Матвеевна, вы уверены, что любили своего Семёна?
– Увы… не любила, а люблю. Если бы Семён пришёл, сейчас, сию минуту, клянусь, никогда бы не напомнила ему… о его слабости. Я сильная. Извините, нам с Коленькой пора. У сына холодные ботиночки, в них быстро застывают ноги. Не хватает ещё застудить ребёнка. Мне и без того забот хватает. Приятно было побеседовать. Не унывайте. Думаю, ваша жена не раз пожалеет о нелепом поступке.
 – Секундочку, Вероника Матвеевна. Можно записать ваш телефончик? Вы такая отзывчивая, такая добрая. Не хочется расставаться на трагической ноте. Оправлюсь и обязательно позвоню.
– Записывайте. Вы мне тоже симпатичны.
– Простите, не могу записать, – Антон показал отмороженные руки, – забейте в мой смартфон, он в правом кармане. Я обязательно позвоню.
По непонятной причине, у Вероники спёрло дыхание, застучало в висках.
Она ждала, с утра до вечера каждый день вздрагивала от посторонних звуков.
Антон не звонил.
Вероника сочла жестоким его поведение. Незачем было обещать!
Пушинка легковесной, непонятного происхождения надежды взлетела при расставании с отмороженной руки Антона, таинственным образом поселилась внутри её тела и немедленно начала расти.
Чего только Вероника не делала, чтобы выбросить из головы факт случайной встречи: медитировала, применяла технику самовнушения, психотехники, усвоенные в те нелёгкие дни, когда пыталась справиться с истерическими состояниями после странного исчезновения Семёна – Антон эмигрировал в центр сознания и уверенно обживался в нём.
Несколько минут отвлечённого разговора и такая реакция. Вероника накручивала себя, всё больше и больше внушая неоправданную симпатию к мужчине, о котором она знала ещё меньше, чем о Семёне.
Он не звонил и не звонил, но изводил своим присутствием где-то внутри, или снаружи, но не рядом.
Вероника сделала генеральную приборку, перестирала и перегладила всё, даже то, что и без того лежало в чистом отделении, перебрала фотографии, документы, перечитала письма, потом начала то же самое по второму кругу.
Ей было лихо. Женщина чувствовала – если Антон не позвонит, случится истерика, которая может испугать Коленьку.

 Валерий Столыпин

x

Иллюстрация к: Подарок Деда Мороза Часть 1