Слишком умный

Директор от нее отмахивался: выбирать между ними он все равно не собирался. Как-то раз отвечал, что оба стоят друг друга. Как настоящей женщине, неопределенность Ольге была не по нутру.

- Не знаешь, кого выбрать, - выбери подобрее. Об этом говорит весь наш опыт. Главное, чтобы поумневший не натворил потом бед.

- Это в тебе Овальный говорит, а не опыт. А я так отвечу: будешь искать тут благоразумного — никого не сыщешь. Уж кого-кого, а добряков среди наших дураков нет.

- Ну, так и нет? А если и нету, то так есть же кто-нибудь.. не такой злобный? Тот, кто ругается матом меньше, тот, наверное, и добряк.

Герасимов насупился, сравнивая между собой мента и укурка, вспоминая, что от каждого из них только что слышал. Наконец, тяжело выдохнул, дав понять, что принял решение.

- Если выбирать между этими двумя придурками, то тогда мент.

.

*

Усилия директора по поиску дураков окупились под конец рабочего дня, когда на удачу уже трудно было рассчитывать. В сгустившихся сумерках среди конкурсантов зажглась новая звезда: модель Эльза. Герасимов полностью проникся ее яркой, резкой глупостью, которую толкали по жизненной колее мощные волны спонтанности. Подкупало и то, что с девушкой было легко обращаться: чтобы вывести ее из себя, хватило сообщить, что цереброл достанется блаженному Арсению Михайлову. После этого всё пошло, как по маслу.

Директор и сам не понимал, почему модель приняла его слова близко к сердцу. Только они вскрыли давно сочившуюся рану. Раньше девушка возмущалась, что ни на что не годного Сеню, не зарабатывающего денег, еще не выгнали из Школы, теперь пришла в ярость, узнав, что он-то и получит из рук Герасимова цереброл.

Изучив фото Арсения, Эльза объявила, что мальчик - задрот со всеми вытекающими из этого прискорбными последствиями. А когда Герасимов взялся настаивать, что задротам цереброл и показан, чтобы они, наконец, нашли себе женщин, грубо и резко оборвала разговор. С подступившей волной гнева манекенщица справлялась хуже, чем полицейский: держать себя в руках ее не учили. Эльзе казалось, что ее обокрали, она знала виновного и, не особо задумываясь о последствиях, потребовала у Герасимова вернуть всё назад.

Перво-наперво, она сообщила ему все, что думала о церебрологии как о науке и самом директоре как преподе. Потом пришла очередь Школы, не умевшей ценить свое сокровище – цереброл — и раздававшей его не по делу. А затем девушка почувствовала, что ее душит ярость, столь сильная, что объяснять ее вовсе не нужно. Чтобы выразить гнев, Эльза сняла с ног туфли и демонстративно выбросила их прочь, не сопроводив эту выходку никакими словами.

Герасимов отдавал себе отчет, что студентка вела себя, скорее, странно, чем глупо. Тем не менее он продолжал смотреть на нее, затаив дыхание. Бранясь на директора, она ступала по тонкому лезвию бритвы. Стоило ей взять фальшивую ноту или дать повод считать, что все это время она притворялась, - как ее судьба тут же решилась бы. Директор немедленно выгнал бы соискательницу вон.

Но пока Герасимов просто получал удовольствие от глупости поступка. Так грубить человеку, от которого зависишь, требовало отваги. В этом было что-то аскетическое, шедшее от принятого в древние эпохи самопожертвования. Пренебречь опасностью в одном затмевающем всё порыве ради бессмысленной цели мог только совершенный идиот.

На глазах директора жизнь изгибалась в тисках причудливой логики, которую он сам для себя и создал. С каждым новым словом девушка неумолимо двигала себя в первые ряды претендентов на лекарство, сама нисколько не догадываясь об этом. Не понимая, по каким критериям оценивают ее поступки, модель выставляла одновременно напоказ и тугодумие, и бескорыстие, и тоску по справедливости и убежденность - и добивалась цели: делалась фаворитом. Герасимов ценил незамутненность, которую редко встретишь у пресных претендентов на лекарство. Натыкаясь то тут, то там на ее приметы, Герасимов чувствовал на кончиках пальцев подступавшую дрожь.

Впечатления распереживавшегося директора дошли до катарсиса, когда Эльза, высказав все, что накипело, резко развернулась к двери, и обнаружив перед собой ступеньку, сделала неосторожное движение бедром. Фривольный жест вышел у Эльзы не нарочно. Но все равно начальник Школы для дураков, придавленный выплеском гормонов, распластался в кресле. Только тогда Эльза, выдержав паузу, наконец, хлопнула дверью. Звук от этого крепкого удара еще долго стоял у директора в ушах.

Впрочем, стоило Эльзе скрыться из виду, как в комнату вошла Ольга, следовавшая за конкурсанткой по пятам. Завуч вращала глазами, как охотничья собака, напавшая на след. В разреженном воздухе она чувствовала измену. Помощница вела себя так, как будто подозревала, что студентка, слегка раздетая, пряталась где-нибудь в шкафу. Не найдя ничего подозрительного, завуч развернулась к Герасимову и уставилась ему в лицо, как сыщик. Оно сразу же показалось ей противным: слишком лоснящимся и довольным.

- Я подслушала, что наговорила эта выдра и думаю, что ты заблуждаешься, если думаешь, что она действительно дура. Ты большой специалист по дуракам, но мужчинам, а женщины – это особое дело. Говорю тебе, что ты ведешься на простое притворство. Ее ужимки это плохое актерство. А косметика не выдерживает никакой критики. Как и одежда. Фигура. Голос. Поверь моей интуиции, назначать ей цереброл - недопустимо. Это все равно, что сдаваться с поличным Овальному!

Директору ревность Ольги показалась смехотворной.

- Она не выдра, - поправил Герасимов —. И не сука. Я бы сравнил ее с другим животным.. Судя по длине ног, росту и особенно объему головы она, скорее, антилопа. Стремительная и гордая, так что многие в саванне откровенно завидуют ей...

- В Африке люди охотятся на антилоп. А в Школе для дураков, наоборот, антилопы на людей, - отрезала Ольга.

- Послушай,- Герасимов потянулся в кресле – Ты, может быть, думаешь отказать ей в лекарстве из-за ее плохого характера? Мы действительно поступаем так с гопниками и с ментами – пусть лучше они не умнеют. Но труженицы эротической сцены – другое дело. Если они станут умными, то никому не навредят…. а может быть, и помогут…. Сделают чью-то жизнь разнообразнее. Лично мне кажется, что сегодня она выступила прекрасно. А если это с твоей стороны ревность – Герасимов понимающе покосился на подчиненную, - то только что она обозвала меня, и знаешь, кем?

- Даже понятию не имею. Ну, скажи мне.

- Импотентом. Разве не глупо?

На лице у Ольги проступило странное выражение, которое Герасимов не смог разложить на составные части.

- Ты, может быть, еще и рассмеялся в ответ? – ни с того, ни с сего спросила она.

- Так конечно, - Герасимов не почувствовал подвоха, - до сих пор, как видишь, и смеюсь.

Ольга, однако, была полностью серьезна. Зазевавшийся директор и не заметил, как она сделала шаг вперед и расправила прическу, а руки уперла в бока. В первое мгновение он подумал, что это была угроза: помощница хотела донести до него, что очень-очень недовольна. В ожидании неприятной сцены Герасимов выпрямился на кресле и придвинул ноги одна к другой. Тем временем верхняя пуговица с блузки Ольги под верным движением ее пальцев сорвалась с застежки и ударилась об пол.

Ольга была старше Герасимова, и потому ему никогда не приходило в голову, что она смотрит на него снизу вверх не потому, что он ее начальник. Но теперь она взирала на него так, как будто начальником и подчиненной они больше не были.

За креслом не было ничего, кроме стенки. Прижатый к ней директор соображал, что ему делать дальше. Меньше всего он мечтал о сексе с Ольгой. В этот миг он чувствовал себя глупее любого из своих студентов. Нужно было остановить наступавшую женщину, блузка которой упала на землю, но что было делать? Что можно было ей сказать?

Герасимову не пришло в голову ничего другого, кроме как бросить «прости» и, не поднимая глаз, ретироваться. Всё заняло считанные мгновения: он поднялся на ноги и, не оборачиваясь, быстрыми шагами бросился к выходу. Грубых слов в спину церебролог не услышал. Ольга даже не пробовала задержать его и не ругала, а только бросила яростный взгляд на дверь, после чего присела и закрыла лицо ладонями. Только что упавший на землю бюстгальтер так и оставался лежать на полу, пока женщина, едва дверь за Герасимовым захлопнулась, не сдавила его каблуком.

*

Эпизод 7.

Хотя Герасимов и готовился к худшему, на следующее утро Ольга повела себя так, как будто ничего не случилось. Объяснения, которые заранее заготовил директор, ей были неинтересны. Герасимов ловил на себе ее тяжелый взгляд, сочившийся откровенной неприязнью, и ежился. Однако же события развивались так стремительно и приняли столь неприятный оборот, что скоро вытеснили из памяти всё остальное. Герасимову и Ольге стало не до их несостоявшегося секса.

Встречи, проведенные Герасимовым накануне, не прошли бесследно, но их результат директора не обрадовал. Глупость модели, впечатлявшая поначалу, заходила слишком далеко и ставила под угрозу порядок в Школе. После слов Герасимова красавица затаила зло на Михайлова и приступила к мести. Видя, как в чужие руки уплывает ее счастье, девушка подбила своего парня исправить положение: «поговорить» с Арсением, чтобы тот забрал свои документы из Школы для дураков.

Как и предполагал Герасимов, студенты знали обо всем заранее, поскольку втайне переписывались по почте. К сожалению, никто из них не сообщил администрации, что готовятся неприятности. К полной неожиданности для директора, парень Эльзы объявился у Школы, накричал на охрану и потребовал, чтобы к нему вывели Сеню. Избавиться от хулигана удалось, только когда его вывели за ограду. Когда же Михайлов сам вышел за нее, то немедленно оказался в ловушке. Парень Эльзы выбежал из засады и перегородил путь Арсению прямо за школьным двором.

То, что случилось далее, не укладывалось в голову даже привычному к глупости директору. Когда парень Эльзы напал на тихоню, никто и не попробовал вмешаться. На помощь не пришли нанятые Герасимовым охранники, соцработники и смотрители, Сам мальчик был себе не защитник. Сеня мог закричать, позвать на помощь или дать дёру, но вместо этого вернулся в здание, нашел Василия Михайловича и вручил ему заявление об отчислении из Школы для дураков.

Герасимов обхватил голову руками, пытаясь прийти в себя от такой чуши. Однако же очень скоро со всем смирился. Картина перед его глазами медленно, но верно прояснялась, позволяя понять, что двигало Михайловым. Причина крылась в воспитании. Арсений был слишком послушным мальчиком, никогда не имевшим собственного мнения. Его отыскали, накричали, угрожали – он пошел, послушался и сделал.

Может быть, директор и готов был признать потерю претендента, но Ольга отказываться от своих планов не собиралась. Ходя вокруг да около директорского кабинета, она рвала и метала, требуя крови Эльзы. Герасимов то ступал на цыпочках, то шарахался от подчиненной, не зная, как быть дальше. Дверь он запер на ключ, но безопасности от этого не прибавилось. Спрятаться от Ольги за семью замками пристыженный директор даже и не рассчитывал.

В глубине души Герасимов сознавал, что отказать помощнице не сможет. За несколько часов он подвел ее уже дважды. В последнем случае он проявил обидную церебрологическую некомпетентность. Так дело могло дойти не только до серьезной ссоры, но и до жалобы чиновникам в Министерство. Выбора не оставалось, кроме как искать компромисса с подчиненной.

- Ты права, — Герасимов встал на неровный путь оправданий, - С самого утра я хотел сказать тебе то же самое после вчерашней... ночи. Считаю, что нам с тобой нужно помириться. Эта девушка, Эльза, для цереброла не подходит. Она распускает руки. Пусть даже не свои, это неважно. Какое дело, кому принадлежат руки. Главное, что она распоряжается ими, как заправский гопник в бюстгальтере.

У директора все не выходило справиться со своими эмоциями, потому и извинения выходили натужными. С надеждой выписать цереброл Эльзе после всего сказанного приходилось расстаться. Но директор если и хотел скрыть свою досаду, то у него выходило скверно.

- И все-таки, что ни говори, жаль что так вышло. Эльза была прекрасна. А ее глупость мила и наглядна. О ней было легко писать в отчете для Министерства. Там помнят о квоте, установленной для женщин. Феминистическое движение встало бы на нашу сторону. Давно лекарство не давали дамам. А они нуждаются не меньше мужчин. Останови мы выбор на Эльзе, нас бы сегодня хвалила пресса. И вдобавок у нас уже давно был бы одобренный сверху кандидат на цереброл…

- Но брать в расчет одну только глупость невозможно, - менял тон директор, понимая, что иначе Ольга разозлится. – Многим людям, увы, лучше оставаться глупыми. . Если забыть о душевных качествах претендентов, дело быстро пойдет в тартарары. Охранник Карпов был худшим кастингом в моей жизни. Но память о нем заставляет меня собраться.Еще одна такая ошибка, как с этим типом,и никаких кастингов у нас больше не будет. Школу закроют. Явится Овальный и повесит на нее амбарный замок.

Ольгу радовало, что директор шел на попятную, Ковать железо нужно было, пока горячо, так что она предложила начальнику немедленно исключить Эльзу. А когда Герасимов сослался на Министерство, без которого такие вопросы не решались, потребовала вернуть в школу Арсения Михайлова и заранее договориться, что цереброл достанется именно ему. Крыть главному церебрологу было нечем.

- Стоит присмотреться к Сене, – проводила свою линию завуч - как станет ясно, что другого кандидата нам просто не нужно. Мальчик показал себя так, что можно смело считать его ебанько года. Такой застенчивый и хилый, что защитить себя, видите ли, не может. Каждая только и норовит его обидеть. В этот раз Эльза напала на него первой, это видела вся Школа. Ну, так миссия церебрологии – помогать потерпевшим! Может быть, он научится защишать себя от баб!

- Подумай, Алексей! – напирала голосом Ольга. - Всем станет лучше, если парень –задрот поумнеет! Может быть, тогда он перестанет сдаваться под напором обстоятельств. Наступит день, и из него вырастет мужчина. Тем более, что рисковать отравлением от передоза церебролом в этом случае не придется. Задел слишком серьезный. Если Сеня испугался, имея такого папашу со всеми его деньгами, можно не сомневаться, что он законченный дурак.

Герасимов кивал головой, то и дело вжимая ее в плечи. Желания спорить у него не возникало. Тем более, что мысль вернуть Михайлова в Школу казалась ему вполне разумной. Сам он время от времени испытывал такое желание. Кого-то из кандидатов все равно нужно было выбрать. И если Эльза волею судьбы выбывала из гонки, то в ход легко мог пойти Сеня. На этой кандидатуре со взволнованной подчиненной вполне можно было бы и заключить компромисс.

Однако стоило церебрологам договориться о кандидате, как новая проблема оставила позади все прочие. Можно ли было вернуть блаженного парня обратно? Повторному зачислению студентов мешал бюрократический порядок. Легче было отменить отчисление Арсения, чем принимать его заново. Но и с пересмотром уже изданных приказов были проблемы. Так или иначе, но взять назад свое заявление Сеня мог только сам.

Разобравшись, что к чему с бумагами, Герасимов гневно сплюнул.

К формальной стороне дела придраться было невозможно. Арсений подал заявление по собственному желанию, Василий Михайлович по собственной глупости его принял. Бюрократический механизм в одночасье был приведен в движение. И одной воли директора, чтобы остановить его, уже не хватало. Такими полномочиями его не наделили чиновники из Министерства для дураков.

Ольга тоже знала, что Сеню ждет отчисление, но сдаваться не собиралась. В ее глазах это была страшная несправедливость. Лекарство само шло к парню. Достаточно было просто сидеть на месте. И только собственная глупость мощно выталкивала Арсения из собрания дураков.

С семьей Михайлова церебрологи были знакомы и в наличии у нее средств не сомневалась.. Михайлов-старший мог выделить своему сыну охрану или за деньги нанять целый отряд полиции. Можно было бы найти и другой выход из положения. Например, подкупить Эльзу. Только Сене не хватало воображения и, как истинный дурень, выкрутиться из передряги он не смог.

По этому поводу Герасимов не смог обойтись без мрачных размышлений. Логика мироздания у него на глазах делала петлю. Арсений Михайлов не собирался принимать цереброл, и Школе для дураков как кандидат, может, был не так важен. Гораздо лучше смотрелась бы Эльза. Несмотря на это, лекарство само шло к нему в руки. А он отказывался от него, не объясняя, в чем дело. И благодаря этому, становился к нему еще ближе, несмотря на отсутствие интереса. Держа цереброл на расстоянии вытянутой руки и отказываясь лечиться, Михайлов наглядно демонстрировал, что, в отличие от многих, он действительно дурак.

Размышления педагога прервал секретарь Василий Михайлович, переступивший порог учительской. Выглядел он не менее пристыженно, чем директор перед Ольгой. Главный церебролог и его помощница, уставшие от сомнений, развернулись к подчиненному в поиске ответов, но тот помочь им был не в состоянии. Помощник принялся каяться, беспомощно разводя руками. На эти руки все сразу обратили внимание. В них мелькало заявление на отчисление, только что поданное Арсением Михайловым.

- Мальчик топтался на входе, - рассказал обо всем Василий, - но войти решился, подошел ко мне и вручил бумажку. Я и не думал, что должен его удерживать. Странно, конечно, что дурак покидает нашу Школу. С другой стороны, такое уже не раз случалось. Это же его глупый выбор, в конце концов…

- Я боюсь, чиновники из Министерства не назовут этот документ бумажкой, - директор мял заявление в руках без какого-либо уважения, - Наоборот, они примут его всерьез и немедленно признают Арсения отчисленным. С легкой душой дело сдадут дело в архив, а мы, как всегда, останемся с носом. Я не знаю, кто этого дурака надоумил, но бумагу он составил, как надо.

- Может быть, еще не поздно вернуть все обратно? Найти Сеню и уговорить его забрать заявление из Школы? Мальчик растерялся, его смутили посторонние, а это нечестно. Надо отыскать его и объяснить, что он в безопасности с нами! Нельзя все пускать на самотек, иначе гупым придется признать кого-нибудь умного – нагнетала обстановку Ольга.

Василий Михайлович затряс головой, давая понять, что не согласен. Арсений, по его мнению, ни за что бы не вернулся. В благоразумие парня младший церебролог не верил. Втолковать это Ольге, впрочем, было невозможно.

- Мне этот мальчик показался мрачным.… задерганным и нервным. Только молчал и упирался. Казалось, что еще чуть-чуть, и он заплачет. А когда я взял его бумажку, он выдохнул с облегчением, выбежал из комнаты, сам не свой… можно конечно было бы позвать охрану... но я думаю, удержать его ни у кого не вышло бы…

Герасимов поник, а Ольга на этих словах оживилась. В голосе помощника ей послышалась надежда.

- Если Сеня сам был не свой – это еще не страшно! Это значит, что его напугал парень Эльзы. Пройдет день-другой, и мальчуган вернется . Но нужно и самим не сидеть сложа руки, а поскорее разыскать его, пока кто-нибудь еще его не напугал.

Василий Михайлович пожимал плечами. Более ничего о Михайлове от него было не добиться.

Директор, обведя взглядом подчиненных, понял, что они ждут от него решения. Хотел он или нет, а дело выходило на уровень Министерства. Отношения с тем всегда находились в ведении директора, и переуступать своих прав он никому не собирался. Чтобы не лишиться авторитета, Герасимов должен был вмешаться и расставить все точки над ï .

- Василий Михайлович, - церебролог напустил на себя решительный вид, как делал всегда, когда раздавал распоряжения, - немедленно задержите делопроизводство по заявлению Арсения. Мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы вернуть мальчика обратно. Некоторое время придется делать вид, что никаких бумаг нам не поступало. В том, что Сеня у нас дурак – сомнений ни у кого не возникает. Никто ничего не заподозрит, если он так и останется студентом Школы для дураков...

Василий Михайлович кивнул, но на Герасимова поглядел исподлобья. Самоуправство, исходившее от вышестоящих, его раздражало. Чтобы нарушить устав, усердному служаке требовалось особое распоряжение руководства. Секретарь получил указание, но ждал продолжения разговора. Так что он поднял голову на директора и уставился ему прямо в глаза.

Герасимов выписал полную индульгенцию для чужой совести, особенно не колеблясь.

- Возьмите отпуск за свой счет, Василий Михайлович. И ничего не бойтесь. Перед Министерством мы сделаем вид, что сегодня вы не работали. А если Эльза напишет жалобу и скажет, что Арсений должен быть отчислен, а мы его покрываем, то ничего путного доказать она не сможет. Откуда ей знать, приняли ли вы бумагу? Что состоялось между вами и студентом? И не отговорили ли вы его? Ваш отгул заверим прошедшим днем, так что подкопаться ни у кого не выйдет. А когда ваше временное самоустранение завершится, Михайлов уже успеет вернуться в Школу. Мы сумеем отыскать его, поговорим с ним по-родительски и покажем, что даже для самого глупого и заблудшего человека всегда имеется дорога назад.

*

Чтобы убедить Арсения, что он совершает ошибку, в которой еще раскается, Герасимов, Ольга и Василий Михайлович отправились в дом на Кутузовском проспекте, где уже побывали в начале семестра. На этот раз миновать пост охраны было нетрудно: прежнего его смотрителя уволили за грубость с посетителями. Ольга не отказала себе в удовольствии смерить сменщика надменным взглядом. Тот держал себя очень тихо: стоял, вдавив живот и положив голову на грудь.

- Мы специалисты-церебрологи, занимаемся теми, кто умнеет, идем к Арсению Михайлову, скоро он станет умным, - пообещал Герасимов.

Охранник встрепенулся и вжал голову в плечи. Всем своим видом он давал понять, как уважает академическую науку.

Дверь Михайловых, как и в сентябре, открыл отец Арсения Сергей Сергеевич, не успевший забыть директора и Ольгу. Самого студента дома не было. В начале года церебрологи и не настаивали на встрече, но с тех пор многое переменилось. Не найдя Сени, оба уставились на хозяина так, как будто в чем-то его подозревали. В любом случае, возвращаться назад с пустыми руками они не собирались.

Директор Школы для дураков, убедившись, что Арсения нигде нет, серьезно испугался.

- Мы в Школе следим за успеваемостью наших учеников, нагружаем их контрольными и заданиями, пичкаем знаниями, но дома они ничего не делают. Некоторые после наших занятий не проводят вечера дома, а шляются, где Бог пошлет. Как мы ни бьемся, ничего не можем с этим поделать, - пожаловался Герасимов.

- Вы что, не следите за Сеней? Отпускаете его на прогулки? Где он у вас бродит, по городу? Как, вы смотрите на это сквозь пальцы? Почему вы позволяете все это, по легкомыслию? – набросилась на отца семейства Ольга.

Герасимов подыскивал подходящее слово для Арсения, но, смутившись, что перед ним отец мальчика, отступился.

- Все может закончиться плохо, парень у вас рассеянный и … гуманитарный. Если что, не принимайте мои слова близко к сердцу. Это я Вам как гуманитарий гуманитарию говорю.

- Если кто-то в этом виноват, то не я, - с ходу отрезал отец семейства. – я с самого начала был против. Будь моя воля, то я оставил бы его дома. Но психологи решили, что держать мальчика взаперти невозможно. Это родительская тирания и неприемлемый бесчеловечный подход.

- Но и оставлять его одного тоже - недопустимо! - всплеснула руками Ольга, защищаясь от психологов. - Если кто-нибудь обидит парня, вы даже не узнаете об этом. Может случиться непоправимое. Я бы на вашем месте уже давно установила слежку за ним.

Хозяин досадливо махнул рукой, как будто где-то уже слышал эти глупости. Принимать их в расчет он не собирался.

- Сеня, может, и дурак, но заманить его в западню никому не удастся. Сколько раз его куда ни звали, - он никогда не отвечает. Ни на чьи слова не оборачивается. И даже не смотрит, когда проходит мимо. Не касается руками. Найдись такой хулиган, чтобы окликнуть Сеню, мальчик не повернет в его сторону головы…

- Но на него могут напасть, и не окликая! Наброситься без предупреждения, вот и все!

- Кому он особенно нужен? – состроил усталое лицо Михайлов.

- Многим нужно, чтобы его не было, - тихо, но уверенно произнесла завуч.

- Мы хотим серьезно поговорить с Сеней, - начал объяснять Герасимов. – поверьте, у нас к нему срочное дело. В Школе только и разговоров, что о вашем парне, притом не только у преподавателей. Места не находят себе и студенты. Есть, например, девушка Эльза, у нее проблема. Она очень хочет извиниться перед вашим сыном.

- Мы бы так не перепугались, если бы дело не касалось цереброла, — перебила Ольга, - но времени остается очень мало. Мы готовы завершить отбор претендентов на наше лекарство досрочно. К сокращению испытаний благосклонно отнеслись в Министерстве. Выписать лекарство вашему мальчику мы намерены уже на днях…

От этих слов Михайлов не очень-то плавно переместился в кресло. Затем провел ладонью у себя по лбу.

Делегации из Школы для дураков понадобилось полчаса, чтобы ввести предпринимателя в курс дела. Известие, что Арсения били, Сергея Сергеевича всполошило, зато перспектива выдачи лекарства обрадовала. Растерявшийся, но мотивированный родитель сообщил, что свяжется с сыном немедленно, задействовав все средства. Жаль, что их у него почти не оказалось. Хоть отец и принялся названивать на несколько телефонов одновременно, ни по одному из них сын не ответил.

Заподозрив неладное, мужчина бросился к дверям шкафа, заставив церебрологов расступиться по пути. На пыльных полках за их спинами хранились ценности, едва запертые на декоративный ключ. За мутными стеклами шкафа сгрудились кредитные карты, драгоценности, банкноты и ключи от квартир, офисов и дач. Глава семейства принялся рыться в своем богатстве со смутным видом подозрения на лице. Не прошло и пары минут, как он уже обнаружил пропажу. Деньги были на месте, но недоставало чего-то важного: ключи Сеня аккуратно выгреб и уволок с собой.

С такой добычей на руках Арсений Михайлов был свободен, как птица. Скрываться он мог в любом угле, принадлежавшем Михайловым: везде перед ним были открыты двери. Ничто не мешало Сене менять пристанища под влиянием случайного порыва. Если вдруг парень поддавался панике, то дело худо: он мог переезжать из одной квартиры в другую, скрываясь от Эльзы и ее качка.

Михайлов-старший сразу весь как-то посерел от тревожных мыслей. Вскоре это уже он подгонял церебрологов, а не они его.

- У моего сына однажды был удар… Приступ. Криз. Произошло нечто неординарное. Однажды Сеня ударился головой о стол …

Ольга понимающе кивнула. Вся сцена как будто мелькнула у нее перед глазами.

- После этого всё у нас пошло вверх дном. Парень добрался до своей комнаты и вмиг заперся. Как мы ни били в дверь, он не открыл нам. Вызвали полицию. Сеня стоял на пороге, глотая комки в горле. С большим трудом удалось убедить его поесть…

Любящий отец обхватил голову руками.

- Черт вас всех побери, если он запрется снова! Просто черт вас за это побери!

В голосе Михайлова прорезались угрожающие нотки.

- Этот ваш качок за всё в ответе! Это он довел Сеню до истерики. А вы вместе с Ольгой должны были быть рядом! Вы должны были быть вместе с Сеней. Я думал, что отдал сына в Школу для дурней. А получилось, что в школу к дуракам…

Герасимов выдержал на себе непростой взгляд Михайлова, потом оба опустили головы. Хозяин портить отношения с преподавателями не собирался. Сговорились на том, что уладят разногласия по дороге. Герасимов и Михайлов вместе отправились на поиски Сени, по возможности не глядя друг на другу в глаза.

В машине, за рулем которой был сам Михайлов-старший, Ольга взахлеб расхваливала мальчика-недоумка. Герасимов кивал, кося глазами куда-то в сторону. Иногда хозяин автомобиля поворачивался к своим гостям и закатывал сцену. Ольга в таких случаях с готовностью поддакивала ему. Директор поначалу не понимал, в чем дело. Время от времени он прикидывал, что в случае чего отбиваться пришлось бы одновременно с двух сторон.

- Мальчик - лучший из кандидатов, – ныла в ухо завуч, - Он добрый; из хорошей семьи и безобидный. У него прекрасные гены: за это отвечает папа. Если Арсений поумнеет, то будет законопослушен как школьник. Заплатит налоги, как Михайлов-старший. А тих будет, как сам был недавно! Овальному к нашему выбору будет носа не подточить.

Директор и так не собирался возражать, а тут просто махал рукой безо всякого удовольствия. В конце концов, он решился пустить дело на самотек.

- Можно выдать ему лекарство досрочно, - пообещал Герасимов. - А модели сказать, что она отчислена. Только перед этим, прошу тебя, отыщем Сеню. Вернем парня в Школу и потом избавимся от тех, кто нам больше не нужен…. И если хочешь, я напишу рапорт чиновникам об этом вместе с тобой.

Ольга кивнула головой. Только одно ее не устраивало: допускать директора до устранения Эльзы из Школы для дураков она не собиралась.

- Я сообщу девице лично, - Ольга высоко задрала шею. - От твоего имени, что ты ей недоволен. Что это ты, а не кто другой, приказал отослать ее подальше. Что услышав про нее, ты вообще впал в ярость. И еще, я скажу ей, что бывают такие дуры, что их выгоняют из Школы для дурней. Потому, что никому нельзя распускать руки! Нам нужны законопослушные дураки!

Герасимов безадресно кивал головой, и ему казалось, что вот-вот Ольга от него отстанет. Завуч действительно замолкала, однако легкой езды не получалось. Михайлов-старший, отвлекаясь от движения, продолжал доискиваться до правды. В глазах у директора блуждали бедовые огоньки, не на шутку пугавшие директора. Как и Касымов месяц назад, Михайлов вообще не глядел на дорогу. Заметивший это директор настороженно косил на окно заднего вида. Судя по выражению Михайлова, отражавшегося в нем, церебрология и ее преподаватели нравились ему все меньше.

- Этот тип, о котором вы говорите. Хулиган. Расскажите о нем подробнее, - командовал насупившийся отец.

Ольга открыла рот, но Михайлов быстро прервал ее.

- Не мне. Я уже понял. Расскажите о нем полиции. Расскажите во всех подробностях. Вы еще не сделали этого? Если вы не возьметесь, то я сам на него донесу.

- Не вмешивайтесь в дела Школы! Парень никуда не денется! У него не останется повода допытываться до Сени! – протестовала Ольга.

Михайлов только поджимал губы. Следовать советам церебрологов он не собирался.

- А если он все равно продолжит преследовать Сеню? Кто тогда за это ответит? Вы? Или может быть, Школа хочет получить иск?

- Мы отчислим девушку, и хахаль ее уберется. За это уж точно не беспокойтесь. Все проблемы эта чертова Эльза заберет с собой!

Отец Сени качал головой: он чувствовал подвох, но не мог себе уяснить, в чем дело. От подступавшей неуверенности Михайлов ерзал на месте все мучительнее и сильнее. Конец поездки не доставил удовольствия никому из ее участников. Герасимов, Ольга, Михайлов, каждый по своим причинам, заметно нервничали. Дорога казалась им нескончаемым бедствием.

Когда делегация Школы для дураков и отец семейства прибыли на новую квартиру, страхи Михайлова передались директору и завучу. Дверь с трудом поддалась их напору: церебрологам пришлось навалиться на нее совместно. Замок на проверку оказался проржавевшим, но чинить его никто так и не собрался. Важнее всем показалось то, что мальчика не было на месте.

По затхлому запаху и разбросанным тут и там старым рекламным афишам Ольга определила, что в квартире давно никто не появлялся. Михайлов был того же мнения: он хмуро прочертил пальцем пыльный след на трюмо, направился к балкону, заглянул в ванную комнату и вернулся назад, потрясая кулаками. Заговаривать со своими попутчиками он не собирался, считая это ниже своего достоинства. Убедившись, что оставаться в квартире и далее нет смысла, Михайлов пустил в ход силу: выдворил попутчиков за двери, после чего захлопнул дверь за собой.

Не прошло и получаса, как церебрологи добрались до бабушки и дедушки Сени,. но и там не добились результата. Пожилые люди выложили как на духу, что внук у них появлялся, но поделиться своими тайнами не собрался. Некоторое время он мялся, а потом ни с того ни с сего скрылся за дверью. Где искать его, старшему поколению было неизвестно.

- Едем по последнему адресу, - упавшим голосом сообщил родитель, приободрявшийся только при мыслях о мести. - Если его там нет, то пощады от меня не ждите: ни вы, ни все, кто попадется под руку. Я напишу в полицию. Я напущу юстицию. Я пущу в ход все, что мне о вас известно. Вы говорили «Овальный»? Это именно то, что мне нужно. Если понадобится, то я отправлю послание и ему…

Всю дорогу Михайлов-старший извивался в своем водительском кресле, вместе с ним извелась Ольга, и дошел до белого каления директор. Ссоры не приключилось лишь потому, что попутчики большую часть времени молчали. У двери они обменялись недовольными взглядами. Ко всеобщему облегчению, та отворилась после первого звонка. В ее проеме, бледный и взъерошенный, поросший щетиной, стоял Арсений.

*

Лучший кандидат на цереброл, какого за весь семестр смогли отыскать Герасимов и Ольга, предстал перед ними в самом жалком виде. Одетый в пиджак и рубашку, Арсений все равно выглядел оборванным и помятым. Дорогая одежда повисала на мальчике комками, выдававшими правду о событиях прошлой ночи. Сеня спал в верхней одежде и, вполне возможно, не в своей кровати.

Во взгляде мальчика отпечаталось потрясение, не дававшее собраться прочим мыслям. Сеня смотрел на лица гостей с печалью, как будто при всем желании не мог сосредоточиться на них. Обведя вошедших несмелым взглядом, мальчик отвернулся назад и замер, смотря на прихожую. Хозяин квартиры Михайлов-старший хорошо знал, что делать: вежливо оттолкнул сына с прохода, после чего пригласил церебрологов внутрь и закрыл дверь.

Герасимов, Ольга, отец семейства ворвались в прихожую, ни на секунду не теряя Арсения из вида. Под их вопросительными взглядами парень побрел в свою комнату, сел на кровать, и, закутавшись в свитер, отвернулся к окну. За раскрытой форточкой шел снег, мягкие хлопья которого повисали на ветках и, обрываясь, падали вниз - на тротуар и дорогу. Где-то на белой корке, успевшей покрыть землю, отпечатались первые следы. Вдалеке играли дети.

Зачарованный мальчик глядел на них, не отрываясь, и снег, как будто по его желанию падал и падал быстрее, наворачивая на тротуар промозглые хлопья. Церебрологи не знали, с чего начать: как заговорить с Сеней. Директор Школы для дураков обошел диван с трех сторон и уперся в стену. Мальчик даже не повернул в его сторону голову.

Вторым за дело взялся Михайлов-старший. Молчать с тем, кто всегда молчит сам, он считал потерей времени.

- Пойдем в школу, - серьезно предложил отец. – тебя там ждут-не дождутся. Настолько, что, как ты видишь, - учителя пришли сюда со мной. Поэтому, если ты хочешь, мы можем учить тебя и тут.

- Я не хочу, - чуть слышно отвечал Арсений. – И учиться больше никогда не буду. Я не вижу в этом никакого смысла. Я не хочу в Школу. Когда я ходил на уроки, мне было страшно. Потом грустно. Я не понимал, для чего это нужно. С какой стати вообще изучать глупость. А когда я расплакался, что мне никто не отвечает, появился этот парень. Он занес надо мной кулаки, и я разревелся. Но когда он остановил кулак у меня перед головой, то я испугался. Я попробовал убежать, но оступился. И тогда я понял, что он меня не отпустит. И если не уйду из этой школы, то он ударит меня всерьез…

Михайлов-старший смерил Герасимова взглядом, в котором читалась ненависть, и повернулся к церебрологу спиной. Лицом к лицу с сыном, отец коснулся его лба и провел по нему рукой. Другой рукой Сергей взял локоть Сени. Некоторое время оба молчали. Заминкой воспользовалась Ольга. Женщина прошмыгнула к кровати Арсения и вынырнула у директора из-под рукава.

- Не будь трусом! Покажи, чего ты стоишь! Подойди к этому типу и скажи ему, что он обознался: что ты такой же мужчина, как и он!

Арсений втиснулся в угол кровати. Давать сдачи он не собирался. Больше всего ему захотелось куда-нибудь бежать, не озираясь. К несчастью для него, деваться было некуда. За окном шел снег, белой сплошною стеною, похожей на простынь. Через его завесу не было видно ни домов, ни улиц, ни человеческих фигур.

Директор Школы для дураков воспользовался заминкой, чтобы попытать счастья снова.

- Этот тип, с которым ты подрался, он не Брюс Уиллис. Не супермен и не герой. И не верзила. Как по мне, он мудила. Таким мудакам, как он, мы не дадим спуску. Покажем ему, где раки зимуют. Искупаем его в снегу этой зимою. Так что бить его тебе уже не придется. После этого он тебя не побеспокоит. Только, пожалуйста, больше не разговаривай с ним!

Михайлов ткнул Герасимова локтем в живот, отодвигая от кровати Сени, чтобы директор не портил мальчику настроение. Главный церебролог покрылся густой багровой краской, но под давлением обстоятельств вынужден был смолчать. Зато в ответ он наступил родителю на ботинок.

- Этот хулиган говорил тебе что-то? не слушай! Отворачивайся и закрывай уши! Не забывай, ты услышал все это не где-нибудь, а в Школе для дураков!

- Не ругайте Школу, - прошипел Герасимов. – по крайней мере, не делайте этого при Сене. Видите, он сам не свой сегодня. Еще немного, и он забросит учебу.

Но Михайлов-старший сбавлять обороты не собирался. Похоже, он собрался всерьез выкручиваться за счет церебрологов. Правда, мальчик не обращал на отца никакого внимания: только сидел, положив голову на колени, и глядел на снег.

- Вот вы говорите, ерунда. - прервал молчание Сеня, - а я из вас никому не верю. Вы никогда не говорите правду. А вот тот парень, он слов на ветер не бросает, он резок. Он пообещал побить меня, и если получится, то побьет.

- Это всего лишь гопник. Он может обещать все что-угодно. Они всегда обещают, потому что кидалы. Если ты захочешь, он пообещает тебе исправиться. И жить законопослушно. Полиция поймает его и заставит пообещать!

- А я все равно ему верю, - упрямо произнес Сеня,– я заглянул ему в глаза раз и навсегда и поверил. Да и если разобраться, то выбора мне не осталось. Во что еще верить? В то, что выпив лекарства, я сумею поумнеть?!

В ближайшие полчаса стало ясно, что сбить Сеню с глупой мысли не удастся. Парень был напуган не на шутку и при любом случае твердил про хулигана. Все доверие к старшим, заложенное в нем с детства, сдавало под напором недавно пережитого. Услышав о возвращении домой, Арсений мелко затрясся под одеждой. После этого ни отцу, ни церебрологам он не позволил дотронуться до себя.

Директор всеми силами пробовал исправить положение. Он готов был на что-угодно: усилить охрану здания, изменить расписание, переписать учебный план и даже переутвердить его в Министерстве. Как кандидата на цереброл Герасимов был согласен терпеть Арсения даже в обморочном виде. Только самого парня все эти улучшения не интересовали.

Продолжать учебу Михайлов-младший ни за что не соглашался. Он отнекивался от церебрологов и то и дело отворачивался к стене. Иногда он высоко задирал подбородок. Однако долго продержаться в такой позе у него не получалось. Как только речь заходила о качке, Сеня становился собой прежним. Мальчик впивался в кровать пальцами и содрогался всем телом. В глазах его мелькал лютый ужас.

- Если я останусь у вас, он снова встретит меня и побьет, - твердил Арсений, не принимая никаких возражений, – так что я и дальше намерен прятаться именно тут, в надежном месте. Подальше от тех троп, которыми бродит Гопник. Только в этом случае он меня никогда не найдет.

- Дома у нас такое место. Мы найдем охранника, который защитит тебя ото всех хулиганов. Если захочешь, мы наймем тебе охранником кого-угодно. Возьмем в наём квартального начальника полиции. Он из тех, кто всегда согласен на дополнительный доход.

Арсений механически вращал головой, на которой застыли масляные глаза. Возражения родителя его не интересовали. Он не желал ничего слушать.

- Гопник обещал, что доберется до меня, и ругался так сильно, так грязно, что я думаю он уже в пути, - только и твердил он себе под нос.

- Если он придет к нам домой, тут-то его и накроют. Охранник встретит у ворот! – увещевал папа.

В глазах у Арсения потемнело, как будто он поймал себя на какой-то очень неприятной мысли. В любом случае, слова отца явно пришлись не к месту.

- Теперь у нас в доме другая охрана, Они пропускают внутрь любого хулигана. Я уже не раз убеждался, что они открывают двери перед кем-угодно, кто бы ни пришел!

Ольга и Герасимов переглянулись. На лице завуча читалось разочарование.

- Старый охранник был придурок, - тихо произнесла Ольга, - но сбрасывать его со счетов не стоило. Теперь я думаю, что охранять Сеню должны настоящие козлы.

- Послушай, - затеял новую попытку Герасимов. - Мне пришла в голову идея. Такого ты, наверное, еще не слышал. Тебя в школе ведь никогда не били? Не хватали за руки, не тырили деньги? Не ударяли чем-нибудь тяжелым по голове?

Арсений водил взглядом по комнате. На странные вопросы он отвечать не собирался.

- А раз ничего ужасного с тобой не случалось, то ничего ужасного с тобой и не будет. В жизни обычно резких перемен не происходит. Каждый день со всеми происходит, в сущности, одно и то же. И если тебя никогда не били, то, разумеется, и в дальнейшем не побьют.

Герасимов выдохнул и чуть-чуть надкусил нижнюю губу.

- Дело ведь еще в том, что мы с тобой живем в России. Обстановка у нас давно переменилась. Уже много лет никто никого не бьет и не кошмарит. Не калечит, не вымогает и не обманывает, особенно через телевизор. Тем более ничего из этого не происходит в нашем городе Москве…

Мальчик растерянно мигал глазами. На лице его отразилось робкое подобие доверия.

Директор вгляделся в студента, и кое-что его смутило. Иногда мальчик поворачивался к окну, и тогда выражение его лица менялось. В глазах то и дело вспыхивали искорки страха, а зрачки подозрительно сужались. И хотя когда парень оказывался лицом к лицу с Герасимовым, наваждение проходило, но и тут получалось не без подвоха. Мальчик ни с того, ни с сего начинал глядеть с хитринкой, и в глазах у него проступала какая-то затаенная надежда.

Директор, не смущаясь ничем, всё пытался завладеть вниманием Сени.

- Пойми, в России все переменилось в тот момент, когда мы оставили позади коррупцию. У нас на счету структурные реформы, которые раз и навсегда упразднили тоталитарные институты. Генеральным прокурором стал известный борец с жульничеством - Овальный. После этого любое взяточничество в России полностью сошло на нет…

- Овальный, - вдруг оживился Арсений. – А вы знаете, я про него слышал. И судя по тому, что я слышал, я ему верю…

Директор поднял палец кверху. Хорошо было то, что прокурор вызывал у Сени одобрение. Стоило поддержать разговор на его тему и посмотреть, что дальше будет. Чем черт не шутит, может быть, удастся войти к нему в доверие. Остальное уже не имело значения. Все средства годились, лишь бы удалось вернуть Сеню назад…

Директор сделал над собой усилие.

- Я Овальному верю!! - протянул он.

Арсений улыбнулся. В воздухе как будто налилась волна взаимной приязни и протянулась между директором и Сеней. Пробуя курсировать на волне, Герасимов повторил свое «верю» еще несколько раз.

- И я ему верю, Сеня! Ты мне не поверишь, как я ему верю! А поэтому давай верить вместе.. И тогда все будет у нас в порядке— у всех, кто верит. Мы выпишем тебе лекарство. И ты поверишь, что оно пойдет тебе на пользу. Ты выпьешь его ночью.– и почувствуешь исцеление верой. В одночасье ты сделаешься веселым и сильным.. Таким же умным, как все мы… и, кроме этого, еще таким же взрослым, как и мы.

Герасимов продолжал осторожно двигаться вперед, ориентируясь на настроение Сени.

- В первый день, в который ты проснешься после цереброла, жизнь повернется к тебе не торцом, как ранее, а лицом. На многие вещи тебе предстоит посмотреть другими глазами. Может быть, тебе вообще не понравится наша Школа. И тогда по решению Министерства тебя переведут в другую. Уроки и задания там будут интереснее. Это будет Школа для взрослых. Ее называют университетом. И если там ты пересечешься с этим парнем, с которым ты сейчас повздорил, то сможешь поквитаться с ним без особенных проблем.

Канатоходец-директор, однако, допустил ошибку: настроение Арсения после этих слов переменилось. Парень помрачнел, потому что мысли о качке вызывали у него ужас. Стоило мальчику представить себе их новую встречу, как видеть никого на свете ему больше не хотелось. Уныние и разочарование перевешивали всё.

- Я не хочу с ним встречаться. Потому что я знаю точно. После этого он от меня не отстанет. Он так и сказал мне: «я не отстану». А я ему верю. Он найдет мой адрес. Он сделает все, что от него зависит. Если понадобится, он ворвется прямо сюда…

Герасимов попробовал сменить тему.

- А как же Овальный? Ты же ему веришь? И тому, что у нас всё будет в порядке, тоже, разве нет?

Но Арсений, насупившись, сидел молча. Ничего другое, кроме качка, его больше не интересовало.

В следующие полчаса Михайлова-младшего оставили на попечение Ольги, которая пыталась успокоить мальчика, пока двое мужчин в стороне обсуждали свои планы. Порадовать друг друга им было нечем. Чем дольше они наблюдали за Сеней, тем больше их мнения сходились, но в них не было ни грана оптимизма. Зато измученные оба, Михайлов и Герасимов помирились между собой.

- У Сени панический приступ. С ним это бывало и раньше, - в устах Михайлова это звучало не как диагноз, а как приговор.

Герасимов кивнул головой. В его движениях чувствовалась какая-то обреченность.

- Вы позволите моему охраннику проходить с ним в Школу, чтобы Арсений не боялся? - слегка поддавил голосом Михайлов-старший. Он все равно хотел выбить себе какие-то преимущества.

- Могу сделать исключение. Если Сене это пойдет на пользу. В этом вопросе я доверяю Вашему мнению как отца.

- А полицейский наряд? Можно ли договориться об этом? Вы пустите полицейских охранять дураков?

- Ваши люди в форме? В нашей Школе? Но наши дурни. Вы не понимаете их психологии. Они подумают, что вы придете их бить.…

- Может быть, тогда мы просто уведем его из Школы? И станем учить в одиночку. Я разрешу проводить лекции дома. Я согласен за это доплатить…

Герасимов затряс головой.

- Невозможно. Против этого Министерство. По регламентам Министерства работа учителей за пределами Школы строжайше запрещена…

Михайлов понимающе скривил губы.

- Министерство глупости Российской Федерации. Регламенты, выпускаемые им, нарушать никому нельзя.

Тем временем Арсений продолжал беспокоить опекунов. Пока Герасимов и Михайлов разговаривали, парень вырывался из рук завуча, которая при любом случае вновь усаживала его на кровать. Церебрологи время от времени оборачивались к нему, но, видя, что все в порядке, снова отвлекались на свои разговоры. Тем временем Сеня за их спинами начинал свое представление заново.

- А как насчет бультерьера? Можно провести к вам собаку? Это мирный и очень ласковый пес…

Герасимов невольно скривился. Животных он не любил.

- Арсений, судя по тому, что я видел, не должен быть в восторге от собак…

Отец студента неодобрительно повел пальцем в пустоте.

- С животными Сеня играет постоянно. Он чешет их за ухом, дергает их за нос и гладит против шерсти. Для него так поступать вполне нормально. Он же не понимает, что с ними можно делать, что для него опасно, а что нет.

- Да, это действительно глупо. Но с другой стороны, на свете много есть животнолюбов-дураков…

- Так вы согласны или нет? Пустите бультерьера? – не сходил со своего Михайлов.

- Дайте минуту на размышления. Я – директор. Но другие дураки могут принять мое решение в штыки.

Директор сообразил, что полицейский наверняка будет в восторге от собаки. Зато торчок, скорее всего, разозлится. Так можно было даже довести его до белого каления. С научной точки зрения, это было бы интересно. Раньше директор легко поставил бы эксперимент, ничем особенным не рискуя. В конце концов, студента, если он проявит агрессивность, вполне можно было бы признать негодным для цереброла и выгнать из Школы для дураков. Однако теперь кандидатов становилось все меньше, и опыты с ними казались Герасимову неуместными. Взвесив все за и против, он скептически закачал головой.

- Пожалуй, школы, такие, как наша, не для животных. Ваш питомец будет пугать людей, если только дать ему волю. Наверняка он станет носиться в коридоре на переменах. И спровоцирует дураков на глупость, которую невозможно предсказать…

- Зря Вы упираетесь. Ну, а если все же не хотите, тогда может быть и кое-что похуже собаки. Я приду сам. Обещаю, что мало не покажется. Меня-то вы, господин директор, не выставите вон?

- А вот с этим не будет никакой проблемы, - с облегчением пообещал Герасимов. -

В любой момент выпишу вам пропуск хоть куда.

- Почему Арсений все время смотрит в окно? - пожал плечами директор, которого вдруг заинтересовала эта тема.

- А может быть, ему просто жарко. Давайте откроем окно.

Морозный воздух ворвался в комнату, остудив директора, отца семейства и завуча Ольгу. Все они, не сговариваясь, замолкли. Арсений воспользовался этим, чтобы высвободить руки и заняться пультом: на экране телевизора враз замелькали движущиеся картинки. С облегчением Ольга отвернулась, поскольку юноша явно отыскал себе дело. Она уже давно нуждалась в передышке, и ее пугал разговор директора и родителя. Меньше всего завучу хотелось бы, чтобы без нее решилось будущее Школы для дураков.

Повод для разговора с мужчинами у нее нашелся сразу же. Когда завуч приблизилась, оба обсуждали новый проект папы: вольный проход в школу для группы санитаров. Директор давал согласие впустить их, но настаивал на том, чтобы медики оставались во дворе, наблюдая за учащимися через окна. Михайлов пробовал выбить для них право присутствия на занятиях. Завуч оказалась сторонницей компромисса: работников больницы можно было переодеть уборщиками, и впустить, не смущая дурней.

За разговором все трое не заметили, как готовилось что-то странное. В буре звуков уже давно чего-то недоставало, как будто из нее изъяли какую-то важную мелодию. В причине наступивших перемен никто не мог разобраться, но каждый чувствовал себя немного неловко. Между тем смутная тревога понемногу охватывала всех.

Звуков убавилось потому, что собирался с силами замолкший Сеня. На цыпочках мальчик подобрался к окну, растворил его наотмашь и, последний раз оглянувшись на комнату, бросился вперед.

Послышались крики, взрослые кинулись за Сеней, но подоспели поздно. Мальчик лежал, распластавшись, на крыше подъезда. Михайлов в угаре готов был спрыгнуть за ним, но Ольга вовремя удержала родителя за руки. В нескольких шагах от нее Герасимов с трудом сохранял самообладание. Он теперь оставался за главного и занялся самым главным - вызвал врачей: не специалистов из психологической консультации, на которых он рассчитывал, а других докторов из числа тех, с кем никому не хотелось бы иметь дела, - карету скорой помощи и службу психиатрического диспансера.

*

Эпизод 8.

Директор остановился на самом простом способе привести нервы в порядок: смотреть на падающий снег. На Тверской третий день бушевала метель, так что охранники Школы для дураков сами взялись за метлы и приступили к уборке. Иногда студенты выходили во двор, но было их меньше обычного. Директор не досчитался не только Арсения Михайлова, но и другого ученика - торчка Альберта. Обоих подхватила метель, но обошлась с ними по-разному: Арсению спасла жизнь — юноша, прыгнув с балкона, угодил в сугроб, а вот Альберта не пощадила. Полицейский нагнал наркомана за оградой здания и на виду у охраны приложил в челюсть. Молодой человек, брезговавший здоровым образом жизни, не выдержал удара и, обессиленный, рухнул на снег.

Студенты повздорили, пока Герасимова не было на месте, так что директор не смог бы вмешаться, и все равно он чувствовал себя виноватым. Заторможенный, но послушный мент был еще и туповатым — без чего не угодил бы в Школу – и иногда вел себя, как ребенок. Главному церебрологу следовало понимать, с кем он имел дело. Услышав, что наркоман должен получить цереброл вместо всех, мент тотчас поверил на слово. И решил поквитаться с Альбертом, на которого давно уже имел зуб .

Злость на торчков копилась у полицейского еще с юности, но за годы в полиции перешла в стойкую ненависть. На собственном опыте правоохранитель убедился, что нарки способны на любую подлость. Пожиратели дури обманывали врачей и простых граждан, не говоря уж о его сослуживцах, работниках полиции. Не ведая стыда, наркоманы жульничали и крали ради новой дозы. Иногда они опускались еще ниже, до вымогательства. Теперь один из них сорвал государственную кампанию по выдаче цереброла, введя в заблуждение директора. Убеждать Герасимова выписать лекарство кому-либо другому полицейский не решился, склоняясь перед его авторитетом ученого. Но и оставлять несправедливость без наказания не собирался. А просто решил взять дело в свои руки.

О драке между студентами директору сообщил секретарь Василий Михайлович, встретивший Герасимова на входе в Школу. Представить себе худший момент для разговора было невозможно. Главный церебролог и без того чувствовал себя разбитым. На телефон ему названивал Михайлов, перемежая упреки и угрозы. Держаться у директора выходило туго. Неугомонный родитель чувствовал слабину и останавливаться не собирался.

Едва оправившись от сцены с сыном, отец семейства накинулся на Школу.. Во всех своих бедах он обвинял церебрологов. Юристы Михайлова собирали бумаги, готовясь подать жалобы в суд. Ограничиваться ими родитель не собирался. Михайлов планировал тайно встретиться с прессой и организовать утечки, а еще угрожал Школе переаттестацией. Герасимов значился в планах Михайлова особо. Директору родитель обещал мужской разговор по итогам семестра.

В таких условиях о продолжении учебы для Арсения не могло быть и речи. Алексей Герасимов скрепя сердце вычеркнул парня из списка претендентов. Вслед за ним вылетела из Школы его обидчица Эльза. За девушкой вверх тормашками отправился полицейский. После недавней драки рассматривать его кандидатуру стало невозможно. Очная ставка охранников в кабинете у Герасимова лишила мента последних шансов. Оказалось, тот шел на торчка во всеоружии, угрожая ему дубинкой. Иметь дело с задиристым парнем церебрологам не позволялось. Взрослым людям, ведшим себя агрессивно, умнеть было категорически нельзя.

Сотрудники Школы, не сговариваясь, встали на сторону Герасимова. Сторожа обвиняли друг друга в попустительстве, объясняя, почему началась драка. Но когда дело доходило до мента, в показаниях они не разнились. Каждый считал, что тот ввел их в заблуждение. Охранники так и не поняли, был мент на отдыхе или при исполнении. На торчка он пошел с такой невозмутимостью, что оба, не раздумывая, расступились перед ним.

Не встречая противодействия, мент сбил Альберта с ног, приложил по ребрам и селезенке, а потом нанес сокрушающий удар по почкам. Безнаказанный, убрался восвояси, и только после этого в Школе догадались вызвать полицию.

У правоохранителей сомнений по поводу случившегося не было. Все, как один, полицейские вступились за своего сослуживца. От директора потребовали помочь показаниями. Возражения не рссматривались, так что, в конце концов, Герасимов покинул управление, хлопнув дверью.

- Зря вы так, — осторожничал Василий Михайлович, - можно сказать, взяли и нагрубили полиции. Честно говоря, с этими типами лучше было бы помягче. В любой момент они могут назначить нам проверку. Изучить, как идут дела в коллективе и действительно ли доволен каждый дурак.

Директор раздраженно резал воздух руками. Возражения Василия Михайловича его не убеждали. По всему было видно, что церебролог решил пойти на принцип.

- Я лучше обращусь к Овальному или сам отправлюсь к правозащитникам. А может быть, запишу обращение к президенту или в Организацию объединенных наций. Но только не пойду на поводу у коррупционеров. В московской прокуратуре я частый гость. Меня помнит Овальный. С его помощью мы остановим не только жуликов, но и козлов...

После того, как претендентов убыло, в аудиториях поселилась смертная скука. Занятия продолжались по расписанию, но прежнего огонька на них не было. Под грузом неудач Герасимов терял веру в свои силы. Не зная, как учить дальше, он смотрел на дурней как на наказание. К черту пошли годы педагогической практики. Директора настигал мучительный кризис профессионального призвания.

Ну, как после всех неудач было и дальше трудиться с недоумками? делать все, чтобы цереброл не достался умникам? Думать, кто тайком распускает руки? Вскрывать тайные пружины глупого поведения? размышляя о работе, директор кусал себе локти. Ни на один из этих вопросов ему ответить было нечего.

В раздражении Герасимов решил плыть по течению, отложив в сторону свои провокации. Каждый день он читал лекции, как будто отбывал номер перед чиновниками из Министерства. Отступления больше не позволялись. Дураки слушали вполуха, поглядывая в сторону. Раньше бы директор осадил их какой-нибудь колкой фразой или спровоцировал на выходку. Теперь рисковать у него желания не было.

Скучные академические часы тянулись в неотопленном и пустом зале.

Только Борисов записывал что-то в тетрадку, а другие не делали и этого. Отношение директора к умному парню менялось. Что ни говори, а к занятиям он был подготовлен лучше всех других дураков.

Борисов поднимал руку и задавал вопросы, как будто всерьез хотел что-то выяснить. Это любопытство грело душу директора. И если парень хотел добраться до истины, то имел на то полное право, как любой недотепа. Вопросы его были, тем более, невинными. По крайне мере, на фоне того, что творили другие дураки.

Борисов тоже почувствовал, что отношение к нему изменилось. Ветер дул ему в спину. Уверенный в своих силах, парень расправлял плечи пошире, чтобы была видна надпись «Сорбонна». Продемонстрировав, что он учился в этом ВУЗе, Борисов задавал какой-нибудь каверзный вопрос.

Видя, что остальные студенты расслабились, парень пробрался на первый ряд, где, кроме него, больше никого не было. Оттуда он повадился глядеть на Герасимова, изучая его то с любопытством, то с явным снисхождением. Иногда взоры лектора и студента пересекались.

- Я давно хотел спросить, господин профессор, - сказал Борисов , - но повода для этого у меня не было, - Почему повышение интеллекта всегда совершается так коварно? Никогда оно не идет рука об руку с моральным прогрессом личности. Что ни говори, умные люди не особенно нравственны. А те, кто, благодаря церебролу, все-таки умнеют, остаются такими же моральными уродами, как и были всегда.

Герасимов, понявший, что от него хотят услышать, потянул паузу.

Тема нравственности была запутанной, и рассуждать на нее не хотелось. Это была неприятная тема. У церебрологии были, конечно, ответы на любые вопросы. Но давать их следовало так, чтобы новых реплик не последовало, а дискуссия по возможности прекратилась.

–- Вот Вы, Егор, иногда говорите, что окончили Сорбонну, - начал Герасимов. - И, честно говоря, я вам верю. Как и всякий человек, вы имеет право на фантазию. А как выпускник Сорбонны, должны разбираться еще и в психологии.

Как вы понимаете, разум и сфера чувств у обычного человека почти не пересекаются. Ум хочет одного, а сердце - другого, и поделать ничего невозможно. Вы как неглупый человек всё это знаете, пусть и записаны в Школу для дураков.

В университете вас учили, что противоречие между долгом и чувством пронизывает всю личность. Ученые давно нашли этому объяснение. За чувства и мысли отвечают разные участки мозга. Иногда разум побеждает эмоции, но случается и обратное. В этом случае мы сталкиваемся с проблемой. Можно усилить ум, но подсознание - невозможно. Самое понятие прогресса к этой сфере неприменимо. Интеллект пациента – величина переменная, а вот повлиять на сформированный годами характер не в силах никакой цереброл.

Отвечал директор, делая большие паузы, и, возможно, не особенно убедительно из-за остановок. Всё потому, что разум у него самого в тот момент расходился с сердцем. Директор силился понять, что Борисов делает среди глупых. Могло ли выйти так, что его присутствие – это просто глупый розыгрыш? Но в таком случае Борисова бы не пропустило Министерство. А что, если оно сплоховало? Было ли такое возможно? Директор знал, что ответить. В случае ЧП ответственность можно будет спихнуть на руководство. При необходимости даже затеять с чиновниками административную тяжбу и повлиять на кадровые перестановки в Министерстве. А пока просто забыть про всё остальное и наслаждаться общением с собеседником, которого действительно интересует цереброл.

Тем более, что другие студенты воспринимали любые попытки учить себя как оскорбление. На самого директора они глядели исподлобья. Герасимов хотел понять причину их мрачных мыслей. Как-то раз он засек, что у него за спиной обменивались записками. Нужно было выяснить, о чем сговаривались студенты, пока еще не сделалось слишком поздно.

Когда учащиеся вышли за порог аудитории, директор разобрался, в чем было дело. На помощь пришла система слежения, опробованная Ольгой. Студенты о шпионаже не догадывались, и, чуть директор за порог, раскрывали друг другу свои души. За закрытыми дверьми они обсуждали Арсения и Альберта, и сходились на том, что во всем на свете был виноват Герасимов.

С чьей-то руки в Школе стали ходить очень глупые слухи. Борисову передали, будто директор довел блаженного парня до самоубийства, накричав на него у себя в кабинете. Выпускник Сорбонны пересказывал эту сплетню без зазрения совести , как будто сам был глупым. От него чушь услыхал Василий Михайлович, - и, что особенно задело Герасимова, поверил.

- Вы ведь вчера повздорили с Арсением, а потом он попробовал свести счеты с жизнью? –тихо спросил секретарь Школы, как будто речь шла о преступлении. Говорил Василий Михайлович, слегка потупясь, пряча при этом не только глаза, но и руки.

– Я, разумеется, не настаиваю, что между этими вещами есть связь… - тут же пошел на уступку Василий. – А просто хочу восстановить картину событий. Все-таки Арсений был и мой ученик.

- Сеня не вешался, - покраснел от гнева Герасимов. - И я никогда не кричал на него. Это было бы странно. И непедагогично. Просто однажды… я и сам этого не понимаю. Что-то стряслось с Сеней. Он подошел к окну, растворил его и сделал шаг вперед, туда, в темноту, на снег…

- Я Вас не обвиняю, - снова сдал назад секретарь Школы. – И если хотите знать мое мнение, то целиком верю. Но полиция считает иначе. Она рыщет вокруг и вынюхивает что-то... Как я недавно узнал, всё из-за того парня. Разумеется, полицейского. Только он их волнует. Они хотят ваших показаний, чтобы оправдать его, своего коллегу, и потому разыскивают хоть какой-нибудь компромат на вас.

- О них самих ходят слухи. Полицию обвиняют в коррупции, о чем всему городу хорошо известно! Скажите им, что мы, в Школе дураков, тоже в курсе. Если что, с прокурором Овальным у меня давно уже есть личный контакт.

- На вашем месте я бы не ссорился с ними, - еще дальше отступал секретарь. – ведь с прокурором мы уже поссорились. Полиция просит у вас показаний, чтобы вытащить своего сослуживца на свободу. Честно говоря, я их понимаю. Если вы будете им отказывать, они ополчатся против вас…

- Ссоры не избежать! – рявкнул директор и ударил кулаком по столу, в... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9