Слишком умный

Герасимов не мог выписать цереброл всем просившим, не поступившись при этом своими принципами. Многие кандидаты казались ему непригодными: сильными, благородными и слишком умными. Поручиться за их здоровье после горошин цереброла было бы невозможно. Другие казались глупее, но не выдерживали простого научного теста на тугодумие. А третьих еще можно было принять за дурней. Но их сомнительное прошлое заставляло директора поёжиться. Позволять таким людям умнеть определенно не следовало.

Герасимов лично уговаривал умных забирать заявления из Школы. Со школьной же занудливостью твердил про церебральные катастрофы, дефолты мозга, параличи и госпитализации. Вспоминал истории, леденящие душу, показывал фото, запечатлевшие их. К неуверенным людям Герасимов подходил с лаской, называя их умными. И, наконец, исчерпав все средства, вызывал психологов. Но чаще ему приходилось звать охрану, и та выпроваживала просителей вон.

В иные дни Герасимов возвращался с работы за полночь. Времени на отдых у него не было. Каждый промах мог стоить ему будущего, как и пропущенный умник – лицензии Школе. Чтобы та продолжила работать, а не закрылась по решению Минздрава, Герасимов заставлял поступавших доказывать свою глупость с фактами на руках.

Но этой истории, наверное, никогда не случилось бы, если бы Герасимов выполнял свою работу без сучка и задоринки. Увы, отравления в время от времени случались. Новости о них подхватывала пресса. В дело сразу же вступало Министерство. Ожидать от него снисхождения не приходилось. После каждого отравления чиновники последовательно урезали квоты на цереброл.

Иногда Алексей Герасимов корил судьбу за невезение. Мозговая ли катастрофа в Гарварде, массовое поумнение в Намибии, кража лекарства в Индии, перепродажа его в Израиле, - все шло у Министерства в строку. Взгляды чиновников становились уже, выводы строже, а отношение к директору с каждым разом всё невыносимее. Герасимов задумывался о зависти, всюду находя ее признаки. Вверху сокращали выдачу цереброла с такой настойчивостью, как будто в глубине души расстраивались от мысли, будто кто-либо на свете может поумнеть.

Каждый раз, получая инструкции от Министерства, директор готовился к худшему. Но поздним августом 20.. года даже видавший виды ученый почувствовал себя скверно. В бумаге, взятой им из Министерства, значилось, что набор абитуриентов на учебу в Школе для дураков повысится. Однако других перемен не ожидалось. Количество препарата, выделяемого Школе, и, главное, число ее сотрудников решили оставить без изменений.

*

Первая мысль директора была о протесте. Нужно заставить уважать себя Министерство, иначе дела никогда не наладятся. В сердце директора будущее вселяло горечь. Стольких новых студентов придется пропустить через осциллографы, проверить на детекторе лжи и на эрудицию. Разместить в общежитиях, внести в базу. Развести по классам. Выслушать всё, что обычно несут дурни. И не получить за это никаких дополнительных денег? Просто взять поработать бесплатно? Увы, чиновники добивались именно этого. Директор заикнулся о жаловании, но оплачивать переработки наверху никто не хотел.

Голова у директора сразу же пошла кругом. Нужно было поставить в известность подчиненных. С новыми учащимися без новых стимулов явно не захотели бы работать младшие церебрологи. А сами студенты, не разобравшись, могли бы броситься старые на новых. Каждый из них и так норовил доказать свою глупость, чтобы выслужиться перед директором. Что же будет, если их станет больше? Ограниченная в деньгах Школа может не выдержать испытания на прочность. От стольких парней, запертых в одном месте, можно будет ожидать всего чего угодно.

Ах, если бы за общение с дураками платили пристойные деньги! Но даже в стране, веками мечтавшей избавиться от глупости, почему-то не хватало денег тем, кто учит людей.

Расшатанные нервы директор пробовал лечить самовнушением. Все еще могло обернуться к лучшему. Если бы немного повезло, некоторые студенты разочаровались бы в церебрологии и отчислились бы из Школы. Других можно было бы разубедить лично. Способы для этого имелись. Умных стоило бы напугать передозом, а глупых – наказаниями от Министерства. Ничем не примечательные дурни разошлись бы сами.. И тогда от разросшегося набора ничего бы не осталось. Главное было избавиться ото всей этой оравы. Ведь из большой толпы кандидатов выбирать невозможно: с этой задачей не справился даже Сэм Тимонс!

Мысль о великом ученом грела директору душу. Но разделить судьбу первооткрывателя, запутавшегося в дурнях, московскому церебрологу было не с руки.

*

Войдя в аудиторию, Герасимов поглядел на своих студентов без снисхождения. Будь его воля, половине бы он приказал бы разойтись восвояси, а другую отправил бы к психологам, специализирующимся на низкой самооценке. Некоторые парни заранее казались ему бесперспективными. Похоже, они где-то уже понабрались уму-разуму. Эти слишком умные в руках держали блокноты и гаджеты и, видимо, собирались записывать лекцию. Директора это смешило. Впрочем, среди продвинутых нет-нет, да и случались исключения. Стоило дать шанс каждому. А уж этих направило учиться Министерство, а оно обычно ничего не делало просто так.

Вид студентов на задних рядах вселял в директора больше оптимизма. Некоторые из них вели себя стрёмно: опускали голову и шевелили губами, но при этом не разговаривали друг с другом. Другие озирались и вжимали головы в плечи. Директору пришло на ум, что этих парней, может, били. Оставалось надеяться, что тогда же из них вышибли весь толк.

На средних рядах попадались люди, поставившие бы в тупик любого мозговеда. Науке нечего было сказать об этих лицах. Таких можно было встретить где-угодно: на улице и в подворотне, в офисе, на вокзале, даже в постели рядом с собой.

- Им тоже следует дать шанс, - жарко шептал Герасимов, – ведь именно такие обычно самые глупые и есть.

Когда студенты поднялись из-за парт, директор дал им знак садиться. Сам он терпеть не мог затяжек. Нужно было начать разговор с дисциплины. Дураки в этом смысле были обычными учащимися. Не видя перед собой строгого учителя, они сразу же начинали валять дурака.

- Хэй, парни! Я Алексей Герасимов, сегодня я за главного в Школе для дураков. Учиться сюда вас направило Министерство, самое важное из них - Минздрав. Смотрю я на ваши прикиды, костюмы, закосы и думаю, что наверху… ошиблись. Вы пришли учиться уму-разуму, а толку? У вас самих достаточно мозгов!

Герасимов выставил перед собой ладонь и легко качнул ей. Выслушивать возражения он не собирался.

- Я толком не знаком с вами. Может, вы меня еще и не подведете. Может быть, многие из вас достойны. Может быть, вы глупо тратите свое время. Может, вы пишете в Фейсбук. Может быть, вы пишете такое, что волосы встают дыбом! Может, вы делаете это прямо сейчас, пока к вам обращаюсь я, Герасимов. Ваш начальник. Может, вы вообще не зря сюда пришли. Но даже если это так, должен разочаровать вас. Всем вам лекарство для повышения ума не достанется. Хотите вы или не хотите, среди вас есть лишние дураки.

Герасимов сделал паузу, чтобы присмотреться, что будет дальше. Жизненный опыт подсказывал разные варианты. Иногда на этих словах начинался гомон. А в другой раз дураков постиг приступ гнева. Это было не особенно приятно. Интересно, что дураки принесли в своих портфелях? С задних рядов могли полететь стеклянные бутылки, например…

- Пока вы, парни, собираетесь с мыслями, я расскажу вам, что здесь важно . Многие уже просили у меня цереброл, - и не получили. Не получат его и многие из вас!

В зале молчали, Герасимова вариант с тихими дураками вполне устраивал.

- Перечислю вам тех, у кого со мной не вышло. Если вы узнаете себя, парни, то не надо толочь воду в ступе. Проваливайте отсюда прямо сейчас!

Ладонь, которой директор водил перед студентами, сжалась в кулак. Главный церебролог принялся загибать на ней пальцы.

- Студенты, желавшие поумнеть перед сессией. Работники, которых назвали тупицами. Домохозяйки, брошенные мужьями. Ученые, мечтавшие об открытии. Обманутые вкладчики. Разочарованные избиратели. Любители лотереи. Все они в разные моменты считались глупыми. И никогда ими не были. Я поднаторел над самооговорами. И никому из самозванцев провести себя не дам.

В зале молчали, но Герасимов чувствовал, что крепко держит аудиторию. Наступал торжественный миг, к которому он подготовился заранее. Церебролог обвел победным взглядом присутствующих и поднял указательный палец вверх. Хорошо было бы, если бы сейчас зачисленные расслабились и сказали бы что-нибудь ему в ответ.

- Я не выписал цереброл сотням парней, парни. Кто-нибудь из вас знает, почему?

Директор повторил те же слова, вложив в голос чуть больше силы. Ответа все равно не последовало.

- Хэй, не молчите, ребята. Это плохая идея. За умного сойти невыгодно никому из вас...

Легкий укол подействовал, и тут же один из зачисленных поднял руку. На вид это был молодой человек лет 26-ти, носивший толстовку с надписью «Сорбонна». Волосы его были неаккуратно пострижены, так что кверху утончались в два хохолка. Правую руку он упирал себе в бок, а в левой держал бутылку минеральной воды. Герасимов сразу отметил, что он даже не давал себе труда притворяться глупым - вел себя так, как будто ему вообще не нужен был цереброл.

- Вы не дадите всем цереброла потому, что он вреден для здоровья. Бюджетная контора не может себе этого позволить. Что же вы, станете яд раздавать обывателям, да еще за государственный счет?

- Раздаем яд? - вскинул бровь Герасимов. - Кто сказал вам такое? Антигосударственная пропаганда, может быть?

- Это общеизвестно. Лекарство расширяет сосуды мозга. Но нельзя растягивать природные волокна бесконтрольно. Химические соединения, впрыснутые в голову, запускают образование новых нейронных цепей только у тех, кто у кого они недоразвились в детстве. Напротив, у располагающих ими в нужном количестве начинается реакция распада. Мозговые клетки разрушаются из-за вмешательства со стороны в естественный ход вещей.

- А что происходит потом? - спросил Герасимов. Он уже знал, куда отправит студента, но хотел лишний раз убедиться в своей правоте.

- Многое зависит от количества препарата. У некоторых людей при передозе открывается второе дыхание. У тех, кто никогда не пел, - музыкальный слух. Программисты обнаруживают в себе способности к стихосложению. А поэты — к монотонному труду у монитора за копеечную зарплату. Режиссеры могут начать петь. Но, к сожалению, прежние способности при этом утрачиваются навсегда.

- Музыкальный слух вместо мозгов? Разве это не глупо: брать на себя такие риски и пробовать цереброл?

- Работникам умственного труда повышение ума невыгодно. Должен с вами согласиться. На профессиональных совещаниях им рекомендуют даже не задумываться на этот счет.

- Вы говорите, молодой человек, как ученый. Но разрешите обратиться к Вам с вопросом? Думаю, он будет последним. Какое Ваше полное имя? Я интересуюсь умниками: как вас зовут?

- Егор. Моя фамилия Борисов.

Герасимов что-то пометил у себя в блокноте.

- Здравые замечания, Егор. Спорить с Вами трудно. Вы слишком умный. Я еще не знаю, кому в этом зале полагается лекарство. Но можете мне поверить, Вас оно обойдет стороной.

Борисова грубая прямота директора смутила. Сбитый с толку и сконфуженный, он сел на место. Выглядела его пристыженная физиономия довольно глупо.

А Герасимов, поймав кураж, продолжал:

- Знаете, что бы я делал со слишком умными? Я бы поступал с ними строго. Прогнал бы их с занятий прямо завтра! Средства на Школу отчисляют налогоплательщики. Глупо тратить их в пустую.. Пробудите в себе совесть. Она ведь – вторая глупость. Совсем еще не поздно всем вам отправиться вон.

Но никто в аудитории не шелохнулся. Наоборот, Борисов снова поднял руку. Оказалось, что пары мгновений ему хватило, чтобы полностью прийти в себя.

- Меня прогнать нельзя, — выпрямился он, - и уходить я никуда не собираюсь. Я отобран для занятий самой Министерской комиссией. Вы не просто обязаны меня зачислить. Этого мало. По мере сил вам еще придется и воспитывать меня.

Герасимов закусил губу: так оно и было.

Церебролог знал, что последует дальше. Он заметил в руке у Борисова какую-то бумагу и сделал знак ладонью, чтобы тот не переходил к угрозам, то есть не разворачивал ее.

- Я знаю, что у вас есть с собой аттестация, и она выдана Министерством. Вы все, кто присутствует здесь, прошли экзамены на глупость. Не надо мне напоминать, чтобы я допустил вас до занятий. Я вынужден буду это сделать. Но обращаюсь к вашему здравому смыслу: уйдите подобру -поздорову. Вдруг вам достанется лекарство. Это же возможно. Если вы умный — от вашего мозга не останется ничего.

Дураки директору не отвечали. Это уже раздражало. Студенты могут уйти в себя, и тогда нельзя будет понять, кто из них глупый. Выбирать претендентов придется случайно – как Смиту и Тимонсу много лет назад.

Чтобы не повторить ставшую классической ошибку предшественников, нужно было добиться реакции из зала. Ради этого директор сделал вдох и попробовал изменить тон.

- Господа, не принимайте мои слова близко к сердцу. Быть может, вернемся к тому, с чего мы начали? кто-нибудь из вас хочет высказаться про глупость? Поверьте это совсем не страшно. Один из вас уже выступил, Егор Борисов. Вышло у него плохо. Но это значит только, что одним конкурентом стало меньше! Цереброл на шаг ближе для каждого из вас!

Как ни странно, этот глупый аргумент подействовал. Руки в зале стали подниматься.

Теперь Герасимов вел себя скромно, стараясь не спугнуть удачу, раз уж студенты сами согласились пойти у него на поводу.

- Всем лекарства не хватит. Скоро оно закончится. Вот поэтому его и не выдадут каждому! – выступил человек с грубым лицом.

- От вас все зависит, а вы не дадите нам всем из-за жадности, - послышался голос с задних рядов.

- Цереброл сперли!

- Денег нет на лекарство, — заявил еще кто-то.

Несколько дураков загалдели: принялись перебивать друг друга.

Один из ответов заставил директора улыбнуться. Технология производства цереброла не требовала особенных денег.. Проблема была в протестах общественности, сомнениях правительства и действиях Министерства. Но тот, кто рассуждал про дороговизну препарата, ничего не смыслил в деле. Герасимов решил взять на примету этого дурака.

- Да потому, что правительство не разрешает! - выкрикнул кто-то из первых рядов. Тут же ему зааплодировали. – Так его! Верно!

На задних рядах не отставали.

- Американцы против! - долетел до Герасимова голос с мест.

- Цереброл украли! - прозвучал еще чей-то очень тонкий голос. Эти слова Герасимова рассмешили.

Кто-то излагал свои мысли так невнятно, что изо рта у него выходили лишь отдельные звуки. Другие дураки шпарили с жаром, но несли отборную чушь. Герасимов радовался, заинтересованно вытягивал шею, но тревога оказывалась ложной. Да и чушь не была чушью. Оказывалось, что выступавший толком не понял вопрос.

- Черт побери, - Герасимов поморщился, как будто обжегся,— Вот где она, засада. Надо быть осторожнее. Парень не здорово слышит. С таким, как он, можно нарваться на неприятности. Вечная ошибка в церебрологии - путать теплое и мягкое. Смешивать между собой глупых и глухих.

Были и еще желающие ответить, но директора они больше не интересовали. Ради вежливости он выслушал нескольких, после чего сделал знак прекратить.

-. Верный ответ уже прозвучал, - со значением произнес он. - Я повторю его для тех, кто не расслышал. Тот, кто сказал, что правительство не разрешает, угадал мои мысли. К этой точке зрения у меня возражений нет.

В зале переглядывались. Никто не помнил героя. Дураки, разошедшись, вообще не обращали внимания друг на друга.

- Распределение цереброла не зависит от Школы, потому что лекарство нам поставляет Министерство. С каждым годом оно делает это все неохотнее. На этот раз лекарства всем выделено очень мало. Ни я, ни кто-либо из нас не может ничего с этим поделать. Потому-то все желающие точно не получат того, что хотят.

Неожиданно Борисов выпрямился и заявил, что знает еще одну причину, которую хочет озвучить лично. Директор только пожал плечами. Пусть умник высказывается, в конце концов, это уже было все равно.

Борисов стал объяснять, что побочные свойства цереброла до конца не изучены, и этот факт влиял на действия ученых. Массовые эксперименты с препаратом считались у них дурным тоном. Контрольные группы испытуемых намеренно делались маленькими. Всем дуракам не дадут лекарства, чтобы не рисковать их здоровьем. Если обнаружатся непредвиденные последствия, то лучше пусть их испытает как можно меньше человек.

Герасимов только пожал плечами. Откуда у Борисова эти сведения, директору было невдомек.

- Вы действительно умный. Не понимаю только одного: что вы делаете у нас?

Когда прозвенел звонок, на выходе из аудитории директора встречали младшие церебрологи. У Герасимова уже были наготове первые распоряжения: новый семестр стоило начинать с чистого листа.

- Вы следили за уроком? - спросил начальник своих подчиненных. – если так, у вас должны быть хлёсткие профессиональные замечания насчет дураков.

- Да, разумеется, мы смотрели через камеры, - замешкался школьный секретарь. – Но ничего особенного в этих лицах не нашли.

- Зато вы, по крайней мере, помните тех, кто дал самые глупые ответы. Мне нужны личные дела всех этих людей.

Секретарь уставился на директора вопросительно. Работник Школы с ходу не мог сообразить, о ком шла речь.

- Мне нужны дела тех, кто ответил, что на цереброл нет денег и назвал меня плохим парнем, - снисходил до объяснений Герасимов. – Именно они пока самые глупые. Если вы не отыщете для меня других кандидатур.

- Это значит то же, что и всегда? - спросила завуч Ольга. - нужно будет взять их с занятий и вызвать для личного разговора?

- Да, мы берем обоих парней в разработку. Но личного общения не будет. Нужно провести предварительную подготовку. Сначала переговорить с их родственниками, и притом без лишних глаз.

*

Добравшись до собственного кабинета на верхнем этаже Школы для дураков, Герасимов

включил монитор и распорядился, чтобы ему подали кофе .Рассчитывать можно было лишь на краткую передышку. Вечером того же дня директора ждало главное испытание: не встреча в Министерстве, перевоз лекарства в новые сейфы или угрозы непоступивших, (тем самым запоздало доказывавших свою глупость) – а заседание суда по делу о злоупотреблении церебролом, ответчиком по которому выступала Школа. Тяжба велась в окружной инстанции - и всерьез беспокоила Министерство. Сколько впредь станут выдавать лекарства, зависело от вердикта судей.

Обычно Герасимов не присутствовал на заседаниях — его подменяла старший завуч по церебролу Ольга. Женщина крутого нрава, она не терпела, когда ей перечили. Глупые студенты иногда набирались смелости и тайком жаловались на нее Герасимову. Тот оставлял их наскоки без внимания. Тогда кляузы отправлялись в обход него в Министерство и возвращались сверху. Директору приходилось составлять объяснительные записки и отправлять их чиновникам. Те потом подолгу передавали бумажки от одного стола к другому. Однако поссориться с подчиненной Герасимова не могло заставить даже явное неудовольствие вышестоящих.

- Почему вы кричите на студентов? Вы же учитель, - для вида отчитывал он подчиненную, зная, что никаких мер все-таки не предпримет.

- Как на них не кричать, они же дурни! - наливалась краской женщина. - Говорить с дураком можно и вежливо, тут я согласна, но в таком случае выйдет хуже: он поймет вас неверно.

У главного церебролога был другой подход к этому вопросу.

- На дурней нельзя орать, их нужно переучивать. Достаточно просто попробовать. Наша задача — найти тех, кого выучить невозможно, и именно таким и выписать цереброл.

Директор закрывал свою комнату на ключ и ставил Ольгу перед фактом: показывал ей жалобы, написанные учениками. Оба до хрипоты спорили, какие из этого следовали выводы. Было ли доносительство глупостью, зависело от того, хотел ли директор наказывать Ольгу. Если хотя бы в глубине души он рассматривал такую возможность, то ученики поступали совсем не глупо. Если нет, то только зря мутили воду.

В Школе на Ольгу не было управы, но на суде она едва отбивалась от обвинений. Многие видели в церебрологии угрозу для общества и хотели повесить на Школу для дураков замок. Некоторые подали иски против Герасимова, обнаружив какое-то неучтенное действие препарата. Сам директор считал, что истцы пострадали от самолечения. Но недовольных взяли под крыло в прокуратуре. Дело их стал вести московский прокурор Алексей О., а с тем шутки были плохи. Быстро разобравшись, куда вели нити, чиновник вышел на главную свидетельницу — Анну К. Так в деле появилась истица.

Ольга от ловких ходов прокурорского хваталась за голову. Как защищаться от чиновника, поднаторевшего в казуистике, она не соображала. Потому и удары сыпались на несчастную женщину со всех сторон.

- Что за мерзкий тип! Он даже не спорит со мной, а горазд насмехаться. Говорит: почему в Школе так много мужчин и так мало женщин? Разве это соответствует принципам равенства? Я ему: эй, ты! куда нацелился! Мужчина! Нечего считать всех женщин дурами! А он мне: раз вы так говорите о дураках, да с пренебрежением, с вызовом, значит, не уважаете дур и дураков!

Герасимов успел понять, что дело было серьезно. Так что просил Ольгу впредь осторожнее выбирать выражения на суде.

- Не поддавайся на провокации, пусть даже от прокурорского. Он только того и хочет. Но если нам хватит выдержки и спокойствия, судьи сами разочаруются в Алексее О.

Только одних слов не было достаточно. Приходилось еще и держать Ольгу за руку, иначе ближайшая помощница главного церебролога быстро выходила из себя.

- Он кричит, что мы растратили средства, а наш цереброл вреден, что чаша терпения всех вокруг давно переполнена. И скоро выйдет указ, что поставит наш препарат вне закона. А потом замолкает, и все кругом аплодируют. Никто не скажет ему, что он придурок. И тогда я понимаю, что поступила глупо. Не нужна мне никакая сдержанность. Я не должна была молчать!

Однако таков был Алексей О. Потому-то слава о нем вышла далеко за пределы этого повествования.

В глубине души Герасимова не волновало, что подумают о нем в прокуратуре. Дилетантам было не понять всю нежную красоту лечения — и оценить то, как мозговой импульс мощно вторгается, взламывая у умнеющего головной кортекс. Как прямые линии, казавшиеся дотоле образцом совершенства, вдруг изгибаются, превращаясь в непроходимые мозговые извилины. Но дело шло к обвинительному заключению; Анна К. умудрялась портить нервы церебрологам, даже находясь в больнице. Поговаривали, что по ее приглашению явятся свидетели и устроят скандал на заседании. Эти люди готовились к суду заранее. Школе для дураков они рассчитывали нанести удар с неожиданной стороны.

Директор задумчиво поскреб себе подбородок. Прокурор явно вызывал его на поединок, уклоняться от которого далее не следовало.

*

Прежде, чем отправиться в суд, Герасимов изучил все обвинения, выдвинутые против Школы за последние годы. Больше всего его заботили показания самой истицы Анны К. Женщину считали пострадавшей от цереброла, но в архивах Школы ее имя не значилось. Странная лакуна не поддавалась объяснению. Директор боялся за свою аттестацию в Министерстве, поскольку по закону должен был лично перезнакомиться со всеми, кому от его имени выписывали препарат.

Не найдя Анны в архивах, Герасимов навел справки о ней через Всемирную паутину. Результаты не радовали. На имя женщины сетевой движок находил ай-кью тест с результатом, заметно превосходившим среднестатистический. Дело грозило большим скандалом. Если Анне и правда вручили цереброл от имени Школы, то сделали это с нарушением правил. В голове директора не укладывалось, как его подчиненные могли предложить уже умной женщине дополнительно поумнеть.

Сомнения Герасимова разрешил более детальный поиск. Как оказалось, лекарство попало к Анне не напрямую, а с черного хода, что было более объяснимо. Цереброла был удостоен ее муж Дмитрий, со всеми основаниями записанный в Школу для дураков. Тот получил цереброл с соблюдением правил и сразу продемонстрировал признаки интеллектуального роста. Правда, умнеть ему все же не стоило: все портили его расшатанные нервы. Так или иначе, Анна пострадала не от лекарства, а от рук своего суженого Дмитрия К.

С этим студентом Герасимова связывали странные воспоминания. Директор помнил, как распорядился выписать ему лекарство. Сомнений в глупости Дмитрия ни у кого не возникало. Хмурый, он прибыл в Школу без предупреждения и сразу зашел с козырной карты. В руках у него было направление от ЧОПа, в котором он работал. Рекомендация от работодателя ценилась у церебрологов на вес золота. Как было не принять мнение начальника, если тот, не стесняясь посторонних, называл своего подчиненного дураком?

Директор изучил ходатайство, заверенное высокой корпоративной печатью. В охранном предприятии ругали, но не хотели избавиться от Дмитрия, ведь посетительницам нравилась его неброская грубость. Жаль, что держать ее под контролем у него не получалось. Каждый раз, когда парень ввязывался в спор с клиентами, дело могло закончиться дракой.

- Вас не любят на работе? - напрямик спросил директор, не зная, какого ждет ответа. Скорее всего, он просто хотел испытать дурака на искренность.

Дмитрий молчаливо оскалился. Потом с удовольствием сплюнул.

- Что Вы хотите сказать этим? - директор сыграл в психоаналитика.

- Думаю, что Вы правы, - сказал он же, чуть-чуть поразмыслив. - Я Вас понимаю. Ни в чем себе не отказывайте. Ведите себя естественно. Только, пожалуйста, ничего не ломайте и следуйте за мной.

У себя в кабинете Герасимов то изучал бумагу от ЧОПа, то буравил взглядом непокорного Дмитрия. В целом, от парня пришла заявка, которой можно было только позавидовать. Все претензии к нему касались исключительно глупости. Войдя в раж, охранник делался невыносимым. Требовал документы у всех, в том числе у сослуживцев. Запускал руки в чужие сумки. Отнимал неподозрительные вещи, так что у входов образовывались заторы. Заставлял несколько раз проходить через металлодетектор. Выбрасывал в урны флаконы с жидкостями и не пропускал никого с напитками за двери. Жалобы директору шли сплошным потоком. Таких охранников, как этот, за глаза называли мудаками.

В Школе парня приняли как родного. Охранник получил пропуск на лекции по льготной квоте. И хоть слушать их стал вполуха, на это все смотрели сквозь пальцы. Дмитрия даже просили не менять своих привычек. Чтобы он мог развернуть свою глупость, ему выделили место на первом ряду.

По завершении лекций Герасимов вызвал охранника для разговора. Встреча не заладилась с самого начала, хоть, с точки зрения церебрологии, и прошла успешно. Дмитрий пробовал грубить, распускал руки и облил директора кофе. Но скандала, на который так нарывался, не вышло. Герасимов даже не пробовал привести парня в чувства: наоборот, потирал ладони от удовольствия. Через неделю охраннику торжественно выписали лекарство и взяли подписку, что он обязательно его возьмет.

ЧОПовец умнел так быстро, как будто сошел со страниц пособия по мозговедению. Сосуды в голове парня расширялись, а новорожденные клетки намертво впечатывались в головную кору. Менялись связи между ними. Новые извилины соединились так резво, что Дмитрий скоро взглянул на мир другими глазами. Это был хитрый и злопамятный взгляд. То, что ранее у охранника не укладывалось в голове, отныне мучило его, не выходя из нее.

Обрадованному Герасимову нужно было лишь заполнять победные ведомости. К 15-му дню Дмитрий складывал длинные числа, к 20-му - самостоятельно выбрасывал мусор, к 30-му — полностью перестал ругаться матом, к 31-му - выключил спортивный канал телевидения. Герасимов докладывал обо всем Министерству, где труд ученого оценили по достоинству. Начальнику Школы выписали квартальную премию и дали понять, что Школа может рассчитывать на президентский грант.

Подспудная мысль все равно терзала Герасимова, несмотря на высокие награды. В инструкциях не разрешалось назначать цереброл людям, которые носят с собой оружие, в том числе и охране. Директор считал директивы Министерства излишней предосторожностью, но на нарушение их пошел с тяжелым сердцем. Время от времени закрадывалось подозрение, что чиновники могут начать расследование против него.

Понадобилась неделя, чтобы Герасимов кое в чем заподозрил Дмитрия. Парень менялся на глазах, но не всегда в лучшую сторону. Часто он глядел букой и проходил, не здороваясь, мимо преподавателей Школы для дураков. С некоторых пор запирался дома и терзал родственников, устраивая им допросы. Однажды охранник отыскал у своей жены пачку презервативов. В голове у него зажглась лампочка: отложив другие дела в сторону, Дмитрий принялся искать доказательства неверности Анны К.

Новое увлечение сделало Дмитрия угрюмым, а цереброл добавил изобретательности и коварства. Правдами-неправдами охранник добывал личные вещи Ани, забираясь в ее тайники и подсобки. В руки ему попадались то счета и записки, то противозачаточные таблетки, то чьи-то сходно стоившие подарки. Каждый факт охранник заносил в записную книжку, разросшуюся до уголовного дела. Пролистывая ее по утрам, Дмитрий чувствовал холодную ревнивую ярость. Настал день, когда парень уже не мог больше спокойно смотреть на свою жену.

Когда женщину увезли на «скорой» со следами побоев, мужа-охранника заподозрили в первую очередь. Сам он и не думал отпираться. Быстро выяснилось, что Дмитрию нужно выговориться. Собеседники отыскались. Вскоре в материалах дела всплыли и цереброл, и поумнение, и знаменитая Школа для дураков.

Герасимов не поверил своим глазам, когда курьер привез в офис церебрологов повестку с вызовом в суд. Однако щипать себя за коленку было поздно. Вслед за повесткой явились правоохранители из спецслужбы. Секретарю они заломили руки, а директора загнали в угол своими вопросами. Внятных ответов на них у директора не оказалось. Герасимов терялся от обвинений, что по его воле поумнел вовсе не тот дурак.

- Все вышло из-за Вас, - тупил силовик, сам немного похожий на охранника, – вы доставили нападавшему его главное оружие. Самое меньшее, в чем Вас можно заподозрить,- в халатном обращении с имуществом. Я, разумеется, имею в виду выделенный государством цереброл.

На лице Герасимова отразилось непонимание.

- Надо было отбирать ваших кандидатов тщательно, - правоохранитель снизошел до объяснений, при этом демонстративно скривив губы.

- Думаю, вы права не имеете вмешиваться в ход лечения. Делать это по закону могут только чиновники из Министерства, потому что именно они курируют цереброл.

Прокурорский только повел в воздухе пальцем. Специальная служба легко арестовывала любых чиновников.

- Тень наводят на плетень те, у кого нечиста совесть. Но здравый смысл никуда не денешь. Остался бы этот Дмитрий К. глупым - ничего бы не произошло.

- Чтобы сделать Дмитрия честным, умным и благородным, мы в Школе пробовали всё. И когда нас судят дилетанты… не понимающие химии препарата, то своим типично невежественным подходом ставят под угрозу будущность науки.

- В этом отношении не беспокойтесь. Экспертную проверку в Вашем учреждении мы еще проведем.

Прокурорский расхаживал по кабинету директора так свободно, как будто был у себя дома. А вскоре уютно устроился в одном из кресел и зажег сигарету. Некуривший директор едва заметно стиснул губы. Прокурорский поглядел вопросительно, но вскоре все понял. Неудобство подозреваемого его забавляло. Герасимов допустил, что это была проверка и напрягся. На всякий случай поднял голову, чтобы показать, что сдаваться перед лицом неприятностей не намерен.

Отвернувшись от собеседника, начальник Школы перевернул повестку. На оборотной стороне бумаги мелькнула тонкая пометка. Это было имя прокурора, вписанное кем-то поверх бланка. О человеке, стоявшем за преследованием Школы, Герасимову было известно самое главное: ничего хорошего встреча с московским прокурором Алексеем О. сулить не могла.

*

Здание окружного суда, где рассматривалось дело, напоминало Школу: невысокое, приземистое, с двумя большими корпусами-крыльями, которые соединял узкий переход. Но стоило покинуть одну школу ради другой, как из начальника Герасимов превращался в подчиненного. Под сенью правосудия никто не стал бы защищать церебрологов. А помощь требовалась постоянно: угадать, откуда посыпятся удары, директору было не под силу. Уже в фойе специалистов по дуракам разглядели родственники потерпевшей, откуда-то знавшие Ольгу. Герасимову пришлось закрывать собой помощницу, широко расставив руки.

Едва избежав стычки, оба преподавателя устремились в зал для заседаний, двигаясь как можно быстрее и по дороге не озираясь.

- Говорят, Анне К. стало хуже, - поделилась последними новостями Ольга. - Наверняка это использует прокурор. Думаю, прямо сейчас он покажет фотографии Анны присяжным.

- Странно было бы, если бы он этого не сделал, - буркнул Герасимов. - Парень обожает играть на публику.

- Как ты думаешь, для чего сюда привели родственников? Попробуют разжалобить зрителей? Может быть, и нам стоило пригласить Дмитрия? После всего он в жалком состоянии.

- Вряд ли. Парень как был дураком, так и остался. Лучшее, на что он способен, это сидеть тихо. В конце концов, именно в этом и должна состоять работа охранника, не так ли?

- Цереброл действует постепенно. Я уверена, что если сейчас Дмитрий раскаивается, то только потому, что лекарство глубже проникло в его мозг.

- Просто ему выписали недостаточно. Мы с тобой не рассчитали дозировку, как следует.

- Прокурор другого мнения. Он говорит, что лучше бы мы никому и никогда в своей жизни не выписывали цереброл.

На другом конце коридора показались родственники Анны К., и завуч с директором, не дожидаясь встречи с ними, юркнули в зал для заседаний. В широкой комнате, открывавшейся за дверями, место на возвышении уже было занято: на нем находился судья. Однако взгляды скрещивались не на нем. Поблизости готовился к речи московский прокурор Алексей Овальный. Заметив Ольгу, он приветствовал ее, Герасимову же крепко пожал руку, пообещав честное состязание перед жюри.

Однако директор Школы для дураков не ждал от Овального благородства, так что откликнулся только взглядом исподлобья. Прокурор столицы отвечал широкой улыбкой в 32 зуба, зная, что она всех раздражает. Ольга в такие минуты порывалась вскочить с места и выбежать куда-то. Директор дергал ее за рукав, чтобы привести в чувства и удержать рядом с собой.

Посторонним было не понять игру намеков, угроз и амбиций, развернувшуюся в зале. Надо всеми возвышался Алексей Овальный, смотревшийся превосходно: рослый, в расцвете сил, похожий на американца, широкоплечий мужчина, державшийся со всеми запанибрата. На нем была белоснежная рубашка, рукава которой он засучивал, выставляя на обозрение крепкие, чуть-чуть подернутые сеткой сосудов руки. Крупная голова завершалась острым волевым кадыком. Помимо манер, Овальный мог похвастаться и прекрасным образованием: окончил университет в Оксфорде.

Только Ольге смотреть на Овального было невмоготу. Заранее предчувствуя неприятности, женщина вжимала голову в плечи.

- Не бойся, - шепнул Герасимов Ольге. – если он соберется напасть на Школу, нам найдется, чем ему возразить.

- Я боюсь, что этот бокс окончится не в нашу пользу.

- Пусть только попробует ударить. Если размахнется, мы ответим ему вподдых.

В зал по одному заходили родственники Анны. Некоторые из них указывали на Герасимова пальцами и перешептывались. Встреча с противником действовала на них угнетающе: добродушие сразу пропадало с их лиц. А уж для Ольги они приберегли самую неприветливую гримасу, на какую были способны: щурились и начинали говорить на полтона тише. Под недружелюбными взглядами завуч высоко поднимала голову, подражая в этом своему начальнику. Но даже новичкам было заметно, что женщина просто не знает, как ей поступать дальше.

Овальный поприветствовал свидетелей, ради чего повернулся к Герасимову и Ольге спиной. Вблизи было заметно, что московский прокурор носил простые, купленные на Черкизовском рынке джинсы. Все знали, что именно в них он ездит по городу - на общественном транспорте. Прокурор показывал, что непритязателен в быту и борется с привилегиями. Герасимов в своем пиджаке сразу же почувствовал себя неловко.

Когда судья ударил колотушкой по столу, московский прокурор уже был во всеоружии: в руке держал листы с речью, а глазами косил в сторону зала, откуда ждал поддержки. Овального шумно приветствовали, зааплодировав раньше, чем он начал говорить. Ольге с трудом удавалось усидеть на месте, она постоянно порывалась вскочить. Герасимову приходилось разрываться между ней и прокурором. На всякий случай, чтобы приструнить подчиненную, директор дернул ее за рукав.

- Обвинение имеет право выступать первым, - шепнул он - Прошлый раз мы пробовали обратиться к судье вне очереди, и закончилось всё плачевно. Не повторяй прежних ошибок! Лучше всего будет начать эту встречу с Овальным с чистого листа.

Однако московский прокурор такого подарка делать не собирался: о последнем заседании он хорошо помнил. Начал Овальный с тех же упреков, какими уже не раз прижимал к стенке Школу для дураков .

- Я уже задавал Школе неудобные ей вопросы и, как все видели, ответов так и не добился. Сегодня мне не жаль повторить то же самое снова. Возможно, что результат будет лучше. Ведь к ответчикам присоединился тот, кто виновен больше прочих, - самый главный начальник дураков!

- Все его вопросы — это провокация, - убитым тоном произнесла Ольга. - Ни один из них никогда не касался сути дела. Это дилетантская попытка критиковать церебрологов за то, по каким принципам мы отбираем самых глупых. Учить ученых — разве это не смешно?!

Герасимов чуть заметно кивнул.

Московский прокурор замер, как статуя, а потом пошел в атаку, не обращая внимания ни на кого.

- У меня есть вопрос, не решив которого мы ни за что не сможем продвинуться дальше. Я думаю, мой интерес разделяет каждый из присутствующих. Дело в кадровой политике Школы. Почему цереброл назначают тем, кому он не нужен? В прошлый раз его дали охраннику: поумнев, такой мог сделаться только хуже. Его уголовные наклонности были очевидны. Прежде всего, он работал в ЧОП...

- Я протестую, - подняла руку Ольга, — вы оскорбляете сотрудников ЧОПов. Обвинитель разжигает ненависть к социальной группе людей по признаку их трудоустройства в охране... А ведь только профессиональная охрана своими силами защищает нас... от массовой безработицы в стране...

- Это слабый аргумент, - шепнул ей в ухо Герасимов. – публика согласится, скорее, с Овальным, чем с тобой.

В зале гудели. Прокурор отреагировал недоуменным пожатием плеч. Судья делать ему замечание не собирался. Пока зрители не замолкли, Овальный просто держал паузу, готовясь к следующему удару. В сторону церебрологов прокурор даже не поворачивал головы.

- Не будем спорить с фактами, они и так известны. Все в Школе знали, что Дмитрий К. - неотесанный детина. При себе он носил оружие, а значит, не делал тайны из своей тяги к насилию. Заподозрить неладное мог бы даже любитель. Скорее всего, парень нуждался в адреналине. Поэтому и записался в Школу, рассчитывая встретить там других кретинов. Но именно поэтому его и нужно было выбраковать сразу после поступления! Не каждый дурак имеет право получить лекарство, а только мирный. Критерии в этом вопросе очевидны. Люди, способные обходиться без насилия, не берут в руки пушки. Не бьют своих жен. Не служат в силовых структурах. Не дерутся. Не устраиваются в охрану. Но только такие, законопослушные и честные, имеют право на повышенный интеллект!

В зале зааплодировали. Волна одобрения поднялась прямо за спиной у Герасимова и тут же отозвалась сокрушительным рокотом в противоположной части зала. А потом наступил момент, когда рукоплескали почти все. Директор тревожно оборачивался туда-сюда, ёрзая на стуле. Концы с концами у него не сходились. Кто эти люди? Что они делали в зале? С Аннеой К. они не были знакомы. Тем не менее они выступили в ее поддержку. Лавина одобрения, накатывавшая со всех сторон, повергала директора в панику: заставляла думать, что он заранее проиграл.

Списавшись с подчиненными по Школе, Герасимов быстро выяснил, в чем дело. Оказалось, что у Овального были поклонники, которые ходили за ним на каждое слушание. Когда их набиралось достаточно много, они брали на себя контроль за происходившим. В зале сами собой начинались овации, не зависевшие от воли выступавшего. Хлопки увеличивались по мере того, как Овальный заводил публику. На этот раз, закусил губу директор, они были особенно громкими.

Московский прокурор, видя, что его поддерживает публика, находил всё новые источники вдохновения. Отклоняясь от первоначального плана, он выдавал на гора неожиданные доводы против Герасимова — и всеми силами прижимал того к стенке.

- Вообразите, что произойдет, если мы последуем предложениям Школы придурков. Будем

всерьез выдавать цереброл всем, кто этого попросит.. Контуженным участникам боевых операций. Преступникам. Сотрудникам тюрьмы в Гуантанамо. Представителям городского дна. Маньякам. Драгдиллерам. Охранникам. Психам. Сотрудникам ЧОПов. Телохранителям. Секьюрити. Бодигардам. Все они могут подать заявку на обучение в Школе. И, может быть, получить лекарство. Но как почувствуют себя после этого законопослушные граждане? Не воцарится ли в городе поумневший преступный элемент?

Последовали аплодисменты. Овальный, воспользовавшись передышкой, пригубил стакан с водой.

- Нормальная жизнь в нашем городе нуждается в защите. Говорят: выписать цереброл сумасшедшему — благородно. Нисколько. Никто не выиграет от снисходительности к злодеям. Нет оправдания попустительству придуркам. Исправить законченного кретина — невозможно. Никаким способом, и химическим в том числе!

В зале бурно зааплодировали. Овальный поднял большой палец вверх.

- Вынужден повторить еще раз то, что всем уже давно известно. Садисты остаются садистами, маньяки маньяками, а психи сумасшедшими, независимо от врачебного вмешательства. А если вдруг они умнеют, то от этого делаются опаснее. Ни к какому средству по повышению ума никого из них подпускать нельзя!

- Я с вами полностью согласен, — вступил в разговор Герасимов, - мой опыт ученого, которого вы, к слову, не имеете, полностью подтверждает всё вами сказанное.

- Прекрасно! - проигнорировал шпильку Овальный, - Рад видеть единомышленника, пусть даже и в лице главного обвиняемого. Но должен Вас спросить: если вы всё понимаете верно, то зачем выписали лекарство Дмитрию? Кто Вас заставил? Это сделали именно Вы, а не госпожа завуч. За цереброл по закону отвечает директор Школы для дураков.

Ольга не выдержала и вскочила с места.

- Решение мы принимали вместе! Потому что в Школе у нас — свободное обсуждение! А других кандидатов, которые заслуживали бы лекарства, не было вовсе. Тот, кто его получил, выглядел жалко. Имейте же сострадание и совесть. Он был запущенный и нелепый, так что заслуживал поумнения. Из-за простого милосердия. И никак не меньше его заслуживал, чем Вы!

- Мы изучили поведение охранника, - вмешался Герасимов. - И не обнаружили у него ни агрессивных намерений, ни преступных планов, ни следов душевной болезни, - ничего из того, на что Вы изволили намекнуть.

Прокурор только пожимал плечами.

- Этот аргумент я уже слышал - и нисколько ему не верю. Я думаю, что никто здесь его не примет. И при том у меня есть возможность на деле показать, что все было не так, как утверждает главный по дуракам.

Прокурор придавал особое значение последним словам, поскольку выделил их голосом. Аудитория правильно поняла своего оратора: приготовившись к чему-то важному, замолкла.

- Дамы и господа, прошу вас сейчас отложить все дела в сторону. Наступает самое важное в сегодняшней встрече. В прошлые разы прения с церебрологами прерывались именно на этом месте. На вопрос о наклонностях подсудимого мне отвечали, что они якобы были неизвестны. Но это же значит, что за кандидатом наблюдали недостаточно. Даже сквозь природную тупость можно было отследить признаки дикого нрава. Нужно лишь было приложить немного усилий. Господа ученые делали свою работу спустя рукава!

Герасимов почувствовал, что теперь уже и он, а не только Ольга, готов разозлиться. Но Овальный явно получал удовольствие от своего выступления и любые попытки перебить себя оставлял без внимания. Когда ему было нужно, он просто хамил Школе для дураков.

- Назначение цереброла - серьезная и ответственная работа. Чтобы выполнить ее успешно, требовалось наблюдать за Дмитрием К. неусыпно - днем и ночью. Смотреть за тем, что он делает и не в меньшей степени — чего делать не хочет. А если сведений не хватало, то следовало предпринять меры. Любым способом расшевелить его. Церебрологи же не сделали и половины работы, а потом заявили, что она была неподъёмной. Эта безалаберность не просто предосудительна. Она привела в больничную палату Анну К.

Герасимов взвился, как будто получил пощечину.

- Послушайте, но вы говорите о том, чего не знаете! Не разбираетесь в церебрологии и дилетантски оцениваете пределы ее прогностического потенциала. Занятия в Школе не инспектировали. В практике нашего лечения некомпетентны. Зато обманывая всех насчет своей квалификации, домысливаете факты, вводя в заблуждение уважаемое жюри!

- А кто разбирается, вы? - насмешливо поинтересовался Овальный, - Результат не на вашей стороне.

- Голословное утверждение дилетанта!

- Не кипятитесь. У меня есть в запасе аргумент, которого Вы не ждете. Так что в итоге все признают, что я прав в этом деле, а не Вы.

Овальный раскрыл ладонь, как будто ища примирения с директором. Но обернувшись назад, Герасимов понял, что истолковал этот жест неверно: московский прокурор обращался вовсе не к нему, а через его голову к своим сторонникам, находившимся в зале. Большинство из них, в том числе родственники Анны, заметно оживились. И зааплодировали снова. Овальный сложил ладони у себя над головой.

Чувствуя поддержку, московский прокурор позволил себе на какое-то время отклониться от темы: порассуждать о важности семейных уз, в том числе кровного родства. Почему-то особенно его интересовали гены.

- Генетика определяет благополучие человека, и при любом случае следует принимать ее в расчет. Возможно, церебрологам, чтобы найти правильного кандидата, не хватило какой-то части фундаментальных, при этом доступных и непрофессионалам знаний. Было бы намного лучше, если бы в университете они посещали бы дополнительные курсы вне своей области знаний, академическую безупречность которой можно поставить под вопрос.

Герасимов подумал, что его пробуют сбить с темы. Однако через некоторое время в словах Овального прорезалась логика, хотя и казалась она неприятной. Овальный проводил в жизнь мысль, что о людях можно полностью судить по их семьям. В родственниках у Анны преступников не было, зато те отыскались у Дмитрия. Если встать на скользкую почву допущений, предрасположенность могла влиять на жизненную стезю претендентов. Что станет с кандидатом после поумнения, настаивал прокурорский, можно было выяснить заранее, тщательно поработав с его семьей.

Родственники Анны К. зятя не жаловали, так что аплодировать начали раньше, чем прокурор закончил. Они уже, видимо, догадывались, куда шло дело. Не дожидаясь приглашения от Овального, свидетели стали подниматься с мест и рассказывать про родителей охранника. Истории эти пестрели подробностями, которые обычно не выносят на публику. Ольга, чувствуя, куда движется дело и как ловко его подталкивает Овальный, нервно закусывала губу.

Вскоре замысел прокурора стал ей окончательно ясен. Чтобы засудить Школу и наказать педагогов, Овальный доказывал высокому жюри их некомпетентность. Прокурорский отталкивался от своей дружбы с Анной. И сетовал, что церебрологи не познакомились с родней ее мужа. Так бы они узнали об охраннике что-нибудь важное, что перевернуло бы их взгляды на все сто.

- Так вот зачем он пригласил родственников сюда, – шипела завуч на ухо Герасимову. – И спелся с ними заранее. Они будут ругать свекров, а рикошетом эти грязные сплетни ударят по нам.

Овальный проводил свой замысел в жизнь, не отвлекаясь на замечания судей. Лимит времени по допросу свидетелей он нарушил трижды. Когда завершил речь последний из них, прокурор поднялся с места продолжил там, где ранее остановился, с чувством, что полностью разбил оппонентов. Судья, однако, не был в этом уверен: испуганно переводил взгляд то на Герасимова, то на Овального. Присяжные оживленно перешептывались.

- Опросив свидетелей, мы установили, что отец Дмитрия Карпова отбывал срок в тюрьме за побои. Школа для дураков должна была расследовать его случай. Но вместо этого допустила халатность: не обратилась даже за досье в прокуратуру. Попросту закрыла на наследственность глаза.

Раскрасневшаяся Ольга потянула руку.

- Его давно нет в живых, отца семейства. Зато я много раз разговаривала с его супругой, она светлый и адекватный человечек!

- А о муже у нее вы ничего даже и не спросили? - вытянул ладонь Овальный. – не очень-то благоразумно, с Вашей стороны.

- Она не желала говорить о супруге. У нее были причины. Они развелись.

Прокурор поглядел на Ольгу невозмутимо.

- Это ничего не меняет. Вы должны были поработать в архиве. В полицейском управлении. В пенитенциарных учреждениях. То, что было необходимо, вы вполне могли выяснить без ее слов!

Герасимов вмешался в разговор.

- Отец Карпова не воспитывал ребенка. Родители не разговаривали друг с другом. Повлиять на своего ребенка Карпов никак не мог!

- Я говорил о генах. Уровень интеллекта не зависит от воспитания! Он связан только и исключительно с наследственной структурой мозга.

- Это не так! - разозлился уже Герасимов, вновь почувствовавший, что Овальный ставит под сомнение его профессиональную квалификацию, - Я понимаю в этом гораздо больше, чем Вы. И если хотите, то прочитаю Вам лекцию. Тогда Вы, наконец, осознаете, что ничего не смыслите в цереброле... и в генетике и в воспитании людей.

Но выполнить свою угрозу Герасимов не успел. В дело вступил судья, ударив молотком по столу. Раскрасневшаяся Ольга опустила голову в ладони. Герасимов под конец тоже разозлился. Ему, как и напарнице, нужен был кто-то, кто бы его успокоил.

После того, как судья прервал речь директора, в разговоре поспешили принять участие родственники пострадавшей.

- А я Вам не верю, - заявила толстая женщина, представившаяся матерью Анны, - я думаю, что Вы взяли у Карповых деньги. Свекровь на все была готова ради сына. Совсем не удивлюсь, если она принесла вам хрустящие купюры в конверте.

- Это клевета, — старался держаться Герасимов.

- Я сама слышала, что она говорила о взятке. Я сразу всё поняла. Сколько было претендентов на цереброл, а выбрали-то всего одного!

- Прекратите сплетни, — произнес Герасимов громче,​ - Их сегодня уже было достаточно. Другие кандидаты не прошли по конкурсу. Вам это трудно понять, но они не были достаточно глупыми. Они не соответствовали стандартам Школы для дураков.

Церебролог сделал жест рукой, давая понять, что разговор окончен. Тут же выяснилось, что прокурор считал иначе.

- Не клевета, а всего лишь недоказанное предположение. Но рассматривать его сегодня не время. Достаточно других доказательств, которые мы уже привели.

Мать Анны К. обозленно уставилась на церебролога. Прокурор, пытаясь успокоить женщину, потрепал ее по плечу:

- Не беспокойтесь. Это дело мы просто так не оставим.

Тогда другие родственники Анны повскакивали со своих мест и побежали к Герасимову. Судья, которого испугали их лица, ударил колотушкой по столу еще раз, распорядившись перенести заседание. Решение это пришлось как никогда кстати. Сил защищаться у церебрологов уже не было. Потрепанные Ольга и Герасимов спешно покинули зал.

Завуч еле волочила ноги, дыша тяжело. Герасимов, ранее не сталкивавшийся с Овальным, быстрее пришел в себя.

- Это московский прокурор. Другого от него ожидать и не приходилось. Мы заранее знали, на что шли!

- Овальный - злодей!

- Нет, просто он не ведает жалости. В особенности к тем, кого считает прохвостами и пройдохами.

- Проходимцами и профанами!

- Прощелыгами и пронырами!

- Он любит похожие слова.

- Но мы ведь ни то и ни другое. - взмолилась Ольга. Мы не жулики. Не воры. За что в таком случае он нас?

- Скажем честно, - Герасимов преградил путь женщине, - Он просто принципиален. Мы не довели до конца свою работу. Прокурорский нашел слабину и вцепился в нас как бульдог.

- Ты обвиняешь меня? И всю Школу? И позволь мне спросить: если кто-то не сделал свою работу до конца, то неужели это была я?

- Я не обвиняю. Но вот о чем я подумал. Не следует повторять своих ошибок. Ведь впереди у нас родственники новых претендентов на цереброл.

Ольга пожала плечами. По ее мнению, все это было простым сотрясением воздуха.

- Я не ведаю жалости. Я кричу на всех.

- Этого мало. Овальный прав: яблоко от яблони не далеко падает. В родственников дураков нужно вцепиться бульдожьей хваткой. И не отставать пока не выясним, не держат ли они камень за пазухой.

- Я буду внимательно смотреть за всеми, - пообещала Ольга. - и если понадобится то орать на каждого. Чтобы они показали свое нутро.

Директор улыбнулся.

Ольга положила голову на плечо Герасимова. Тот ожидал этого и не отпрянул.

*

Эпизод 2.

- Лучшее, что мы можем сейчас сделать, — это полностью забыть об Овальном, - подвел итог Герасимов. Последние полчаса он потратил на то, чтобы успокоить Ольгу и почти добился желаемого.

- Выкинуть из головы, стереть из памяти, заняться тем, за что нам платят деньги, - поиском кандидатов на цереброл.

- Овальному мы тоже можем заплатить, и немало, если он победит, - напомнила Ольга.

Герасимов сделал пренебрежительный жест ладонью.

- Овальный не хочет денег. Ему нужно другое - унизить нас.

Вслух директор и завуч больше не вспоминали про прокурора. Но неприятная мысль все равно пробивала себе дорогу, пока они сами искали путь к дому студента Школы для дураков Гены. Директор запомнил парня во время лекции и предварительно, трижды скрестив пальцы, назначил кандидатом на цереброл. Однако теперь, после Овального, встретиться хотел уже не с Геннадием, а с его родителями.

Герасимов попробовал заранее представить себе семью студента, но сделать это у него это не получалось. Трудно было вообразить, что у такого парня, как этот, могли быть живые, из крови и плоти папа и мама. Логичнее было предположить, что Гена появился на свет иначе: при клонировании прежних получателей цереброла. Слишком уж явно огрехи генетического кода отпечатались на его лице.

Вел себя Геннадий под стать тому, как выглядел. На лекциях садился в первом ряду, надеясь, что его вызовут, а когда слова не давали, то говорил сам без приглашения. Дураки не возражали: обычно они не обращали внимания друг на друга. Но как-то раз директор дал себе труд прислушаться к парню и быстро потерял нить его рассуждений. Профессиональная интуиция заставила Герасимова заинтересоваться. Легко было представить, что бредни студента представляли какой-нибудь научный интерес.

На занятиях Геннадий, не переставая, тянул руку. На вопрос, почему нельзя выдавать лекарство всем и каждому, он вызвался отвечать одним из первых. Ответ поверг директора в размышления. Что-то в его учреждении было не ладно. Возможно, условия обучения в Школе казались парню скудными, лестница старой и еда в столовой опасной, но даже с учетом этого Гена делал неверные выводы. Отчего-то ему казалось, что на массовое производство таблетки у Министерства просто не хватает средств.

Мимо директора не прошло, насколько это глупо. Но тут же он заставил себя отказаться от поспешных предположений. Вопрос скудоумия был слишком деликатным. Неосведомленный человек мог оказаться кем-угодно – тугодумом, оболтусом или невеждой, - но вовсе не обязательно законченным дураком.

Потому когда церебрологи входили в подъезд дома Геннадия, уверенности в успехе у них не было. Чтение личного дела Гены не настраивало на оптимистический лад. Считать, что производство лекарства стоит дорого, мог лишь тот, кто ничего не слышал о цереброле. Такие обычно не метили в Школу и умнеть не собирались. Геннадий был из другого теста: прошел строгий отбор в Министерстве, где его проверяли на мотивацию. Результат был отличным. Однако как выяснилось, это была лишь половина дела. Парень ничего вообще не знал о цереброле, хотя и строил наполеоновские планы на него.

Озадаченный таким итогом, Герасимов досадливо махал рукой. В конце концов, глупостью можно было объяснить на свете все что-угодно. Как дурак Геннадий мог не читать книжек и ничего не слышать о цереброле. Опираясь на свое невежество, как на козырь, с легкостью сдать экзамены в Министерстве. Поступив в Школу для дураков, учиться в ней, не разбираясь в ее предмете. И тем не менее, несмотря на все недостатки, не терять шансы стать главным из дураков.

Герасимов ничего не имел против кандидатуры Гены. И все же, наученный горьким опытом, хотел посмотреть родственникам испытуемого в лицо.

Когда Герасимов и Ольга позвонили в квартиру, где жила семья Гены, дверь им отворили только на цепочку. В проеме мелькнуло лицо матери студента, представившейся Ниной. Женщина выглядела так, как будто редко выходила из квартиры. Завуч, всегда придирчивая к чужой внешности, посчитала, что бигуди намертво впечатались Нине в прическу. В кармане халата у нее скопились остатки недавней трапезы, отметил Герасимов. Не было похоже, что из комнаты вообще выносили мусор. Высунув нос из-за двери, родственница дурня сообщила, что посторонних у нее не ждут.

Герасимов и Ольга переглянулись: отказам клиентов они не удивлялись. Скорбные умом часто вели себя заносчиво. Тем не менее на уговоры они поддавались. Дураков было чем привлечь: церебролом. Как свойственно самым глупым, многие из них надеялись когда-нибудь кардинально поменять свою жизнь.

- Мы по делу Геннадия! – надвинулась завуч. - пропустите, у нас к Вам есть предложение. Мы бесплатно выписываем чудо-средство, позволяющее случайным людям поумнеть.

- Геннадия нет дома, — сказала Нина и сделала шаг назад от цепочки. Ей нравилось слово «бесплатно», но она не любила его в сочетании с «чудо-средствами».

- Это и хорошо, что его нет, - нам с ним самим говорить и не надо. Мы хотим повидать его родственников и только потом решить, кому выписывать цереброл.

Такая реплика только запутывала дело. Нина бросила на гостей взгляд исподлобья. Церебрологи обращались непосредственно к ней. Но лед между женщиной и преподавателями из Школы для дураков не таял.

- Мы решаем, кому назначить средство для укрепления ума, кому нет, - на пальцах объясняла Ольга, - обходим тех, кто значится в министерских списках. Дошли до Геннадия, хотим увидеть его родственников. Сейчас происходит самое важное: решается, кто получит лекарство, ваш сын или нет. Лично я, - добавила завуч для затравки, - считаю, что Геннадий может подождать до следующего года. Мне кажется, что он не так уж и глуп.

Эти слова и решили все дело. За дверью ойкнули. У Нины из рук выпала кочерга, которую церебрологи так и не разглядели: хозяйка ловко прятала ее за дверным проемом. Прежде чем выбросить металлический предмет, женщина проворно щелкнула им по цепочке, затвор открылся. Воцарилась неловкая пауза. Показывая дорогу, Нина развернулась к церебрологам спиной и скользнула в темноту.

- Что-то она скрывает, - шепнула Ольга, тронув носком туфли брошенную кочергу.

- Главное, бить нас она больше не хочет, - отвечал Герасимов. - С этой стороны мы в безопасности. А вот на другие неожиданности она еще вполне способна. Впрочем, бояться не стоит. В крайнем случае, кочерга теперь в наших руках.

Оба церебролога приглашения ждать не стали и сразу же вслед за хозяйкой ступили за порог.

*

Квартира Геннадия, считавшего, что три десятка упаковок цереброла Школе не по карману, была обставлена так скудно, что Герасимову и Ольге самим пришла в голову мысль о нехватке денег. Но если в прихожей о бедности напоминали старые ковры и деревянная плитка, то коридор оказался еще и тесным. Вещи, расставленные вдоль стен, громоздились друг на друга, отчего квадратные метры между ними, изначально скупые, еще более ужимались. По проходу, ведшему в комнату кандидата, двигаться можно было только боком. Результат не заставил себя ждать: в темноте Ольга споткнулась о ступеньку и едва удержалась на ногах.

Больше всего завуча Школы для дураков выводил из себя мусор. Из-за него даже шага нельзя было ступить, не натыкаясь на преграды. Герасимов и его подчиненная мыкались на ощупь, переступая через завалы журналов, пакетов и пластиковых бутылок. Идти лучше было, вообще не оглядываясь. Сверху кренились пачки обёрнутых в газетную бумагу коробок, а по краям заслоняли путь притиснутые к стенкам шкафы. Пробираться мимо них нужно было осторожно, чтобы не повредить шею. Церебрологи, твердо решив не сходить с выбранной дороги, все же предпочитали двигаться по ней по одному.

- Я бы навела здесь порядок!– шипела Ольга, ушибившая коленку обо что-то, - Если бы за этой квартирой следили, половину вещей уже давно бы снесли на склад.

Директор, легче переносивший неудобства, водил раскрытой ладонью перед лицом у подчиненной. Послушать его, церебрология требовала от испытуемых только естественности. Семья Гены имела право жить так, как считала нужным. Ее расслабленность играла любым исследователям на руку. Беспорядок был ценной уликой и даже отпечатком души Гены. Он безошибочно указывал, что хозяева квартиры – не зря числятся в списке возможных претендентов на цереброл.

Шедшая впереди Нина терпеливо старалась подслушивать. Но почти ничего не понимала в ученых разговорах и в какой-то момент вмешалась без повода. Женщине все равно нужно было вставить веское слово, раз она пустила церебрологов за порог. Глупость Гены и теснота жилища давно выводили ее из себя. Специалистов по неискоренимому идиотизму нужно было поставить в известность на этот счет.

- А как он разбрасывает продукты, которые я приношу ему на ужин! Он достает из холодильника и ест прямо на кровати. И если не доедает, то оставляет там же, среди одеял. Потом мне приходится разгребать всё это, - Нина подняла сморщенные руки, будто взывая Геннадия к ответу. – Вы говорите: «помойка». Но помойки, они не в квартирах, они в головах!

Лицо директора исказила легкая гримаса. Родители, навязчиво рекламировавшие глупость своих детей, его раздражали. В таком повороте беседы Герасимову чудился нечестный маркетинговый прием.

Оказавшись в комнате студента, директор сел на корточки и принялся исследовать пол. Находки были скромными, но показательными. Под простыней, свалившейся на линолеум, обнаружился пакет с грязным бельем, а в зазоре между кроватью и стеной - эротический календарик. Нина увидела его впервые. Женщина всплеснула руками и тут же предъявила на вещь права собственности: вытащила из зазора и развернувшись лицом к Герасимову, продемонстрировала как доказательство своей правоты.

- Видите, чем он занят! А вы ведь знаете, сколько моему парню лет.

Герасимов отвернулся. Нина была уж слишком предвзятой. Доводам родителей при определении глупости детей доверять было нельзя.

Стоило искать улики самостоятельно. В левом углу комнаты громоздился отборный хлам: пакеты, бутылки, носки, салфетки, рекламные стикеры, фотографии и газеты. Директор сразу обратил внимание на эту кучу предметов: поворошил их ладонью и извлек вырванные страницы какой-то книги. К художественной литературе он питал особую слабость. Так что отвлекшись от других обязанностей, попробовал для себя решить, глупо ли уделять внимание этим строчкам или нет.

Нина же терять внимание директора не собиралась. Видя, что тот отвлекся, выбралась из комнаты, но скоро вернулась с кипой бумаг, тетрадей и папок. Герасимов не хотел знакомиться с их содержимым, поскольку кое о чем догадывался заранее. Однако зажатый в угол среди чужого барахла, справиться с навязчивой женщиной не мог.

В руках у хозяйки были дневники Геннадия за среднюю школу. Герасимов считал показывать оценки спустя многие годы верхом церебрологической пошлости. Родители всегда носились с этими отметками как с писаной торбой, будто не признавая, что Эйнштейн, Дональд Трэш и нынешний президент США учились в школе с тройки на двойку. А кем становилис... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9