Egor Koshko Жанр прозы:

7 марта 2019 Приключения

раним дружбу. Если цереброл подействует, я первый заключу Вас в объятья. Всегда говорил, что Ваше мнение как специалиста для нас очень ценно. Хотя несмотря на Ваш оптимизм, меня гложат сомнения. Сколько я ни смотрю на этого Карсона, не могу понять, умнеет он или нет.

 

 

*

 

- А вот это в самом деле плохо, - Смит оторвался от монитора, чтобы смерить Сэма оценивающим взглядом, в котором поубавилось уважения. – Глядите, Карсон снова потянулся к бутылке.

Уже полчаса Фред не находил себе места: полосовал пятками пол своего социального жилища от одного края комнаты до другого, останавливаясь у стола, шкафов и холодильника. Открыв морозильную камеру, парень не позарился ни на что из съестного, зато потянулся к пивной бутылке —пенившейся жидкости было на донышке — и залпом осушил ее. Этого безработному из Бруклина показалось недостаточно. За занавеской он нашел еще одну флягу, изучил ее содержимое и тут же выбросил: она оказалась пустой!

 

Злость прочертила кривую морщину на лбу Фреда, когда тот не сумел обнаружить других пивных банок. Прошлым вечером он сложил их за занавеской, и вот теперь они пропали! Для надежности Карсон проверил дважды, губы его неприлично шевелились. Только разве мог парень себе представить, что напитки, несовместимые с экспериментом, были конфискованы ЦРУ!

 

Так или иначе, мириться с потерей Карсон не собирался. Не прошло и пяти минут, как он сложился в три погибели перед санузлом, припоминая, что прятал пиво в этом укромном месте тоже. Говард Смит взирал на происходившее через экран, не скрывая своего отвращения. Иногда црушник порывался выключить его.

 

Церебрологом Тимонсом владели те же чувства. Тот флегматично замечал, что испытуемый прекратил глядеть в окно. С научной точки зрения, это значило, что гипотеза о пробуждении абстрактного мышления у Фреда Карсона не оправдывала себя.

- Если так пойдет и дальше, эксперимент не завершится ничем хорошим, - констатировал Смит. - Карсон останется тем, кем и был, — пропойцей, алкоголиком из Бруклина, безнадежно потерянным членом общества. Не стану Вас обвинять. Вы сделали все, что от Вас зависело. А я все-таки выскажу свою теорию. Она простая и ненаучная. Этот Карсон — законченный м-к.

 

- Я не был бы так уверен, что в данный момент он ищет, чем опохмелиться. Это только Ваше предположение, - попробовал защититься Тимонс.

 

- Мое? А чем он занят? Что можно искать в холодильнике, не трогая продуктов? Что еще бы Вас там заинтересовало?

 

- Следы работы ваших парней. Вы ведь там порылись и перевернули все вверх дном, как обычно.

 

Смит фыркнул.

 

- Вы пересложняете всё, Тимонс, - но жизнь не терпит демагогии. И не дает денег яйцеголовым. Вы увидите всё сами. Этот случай – ясен, как раскрытая книга.

 

Карсон тем временем заглядывал под кровать. Камеры, установленной спецслужбой, он не заметил, а бутылок, которые когда-то там водились, и след простыл.

 

От внимания полковника эта неудача не укрылась.

- У него ЦРУ под кроватью, а ему невдомек, - пригвоздил Смит, - Вам, дорогой Сэм, этот парень не пара. По крайней мере, желания найти во всем тайный смысл у него точно нет.

Решение Карсона одеться и спуститься на улицу, службист принял за подтверждение своих слов. Прежде чем выйти из жилища, Фред достал бумажник и медленно пересчитал банкноты, спрятал их мятую пачку назад и сделал контрольный хлопок по карману. Сумма, которую отсчитал Карсон, вызвала у црушника подозрения, граничившие с уверенностью: в деньгах он разбирался хорошо.

- Парень сейчас отправится за виски! Не раз я встречался с пьянчугами и точно знаю, что в винной лавке продают и почем.

Тимонс готов был спорить. Он считал, что Фред проводил сложные арифметические расчеты: не украли ли у него деньги точно так же, как только что алкоголь.

 

- Сейчас парень пойдет в ближайшую забегаловку и купит себе спиртного. Я и не сомневался, что этим все закончится. Не найдя бухла дома, он отправится за ним на улицу. Поначалу я раздумывал, не забрать ли у типа деньги, но потом отказался от этого. В конце концов, мы живем в Америке, а здесь уважают частную собственность. Парень имеет право. Так что если он хочет, то пусть выпьет! Только на Вашем месте, Тимонс, я бы тоже выпил что-нибудь с горя. Валерьянку, например.

 

- Еще неизвестно, что именно он купит, - отбивался Сэм. – Как всегда, есть варианты. Я бы на его месте, например, приобрел ружье.

 

- Ничего не выйдет. Ему не хватит.

 

- Тогда одежду.

 

Смит скривился.

 

- Если вы думаете, что мы не сможем следить за ним, когда он переоденется и сбросит микрокамеры, то вы явно недооцениваете ЦРУ.

 

Путь Фреда Карсона лежал по бедным улочкам мимо развлечений Бруклина, все как одно депрессивных, с точки зрения Сэма, и негодных по нравственным причинам, по мнению Смита. Тимонс с тихой радостью примечал, что его пациент пропустил две опасные остановки, у которых мог задержаться: первую и вторую винные лавки. Этой отрадной новостью церебролог поделился со Смитом, но не произвел на него особенного впечатления. Полковник лишь с легкой досадой пожимал плечами.

 

- Что вы знаете об этом типе? А вот нам, например, хорошо известно, в каких местах Нью-Йорка, что и когда именно он пьет.

 

Пусть Смит и не переставал твердить об алкоголе, Тимонс в глубине души надеялся, что покупать спиртное Фред не будет. Для человека, только что пробудившегося к новой жизни, это было бы очень глупо. Однако ум Карсона проявлял себя вяло, так что Сэмюэлу приходилось нервничать. Когда испытуемый зашел в супермаркет, оба спорщика сжали кулаки в карманах, как перед началом боксерского поединка. Смит всей душой стоял за то, что подопытный не выдержит и возьмет виски. Тимонс –верил, что всё ограничится соком. К истине оказался ближе церебролог: Карсон приобрел упаковку чипсов и колу, открыл их и принялся есть на ходу.

 

Запас фастфуда оказался для Фреда удачным приобретением. Не обращая внимание на прохожих, он продолжил путь по Бруклину и добрался до Манхеттена, после чего отправился гулять по побережью. Время от времени он закупался снедью и двигался далее, но шел, как будто в тумане, не разбирая перед собой ни пути, ни дороги, заходя в переулки и тут же выныривая из них. Смит, насупившись, следил за его зигзагами по карте и тихонько ругался про себя. За плечами у полковника был опыт слежки. Сотрудник спецслужбы верил, что может предсказать, куда направится Карсон, как и любой другой подозреваемый. Когда прогнозы не оправдывались, Говард ворчал, что Фред потерялся в мегаполисе, а вовсе не поумнел.

 

Полковник по своей привычке быстро перешел в нападение. По словам Смита, разгадка таилась в химической формуле цереброла. Лекарство могло действовать на нервную систему, приводя пациентов в повышенное возбуждение. В таком состоянии им ничего не стоило двигаться без остановки. О силе воли это не свидетельствовало и, как следствие, не указывало и на прогресс интеллекта. Тимонс с таким объяснением не соглашался. Чувствуя, что мяч на его стороне, церебролог обвинял начальника в игнорировании главного факта: того, что волшебное лекарство не мытьем, так катанием, но действовало на того, кто его принял.

 

Коротая время за мониторами, Тимонс и Смит обменивались недружелюбными взглядами. Полковник глядел на подопытного как на нарушителя закона, а на ученого как на возомнившего о себе хлюпика. При любой возможности Смит демонстрировал, кто на проекте был главным: усаживался в кресло у первого экрана и не пускал церебролога даже смотреть себе через плечо. К услугам службиста был лучший ракурс: наблюдать испытуемого с камеры, установленной на лацкане пиджака. Вынужденный довольствоваться видом с пуговицы, Сэм косил взглядом, чтобы заглянуть Фреду в лицо, но Говард Смит демонстративно загораживал ему обзор спиной. В такие минуты Смит напоминал президента Дональда Трэша: крупного мужчину, не признававшего себе равных. Тимонс жался к краю, как Майкл Кеплер, нелюбимый президентом сотрудник Госдепа. Чувствовать себя обойденным было обидно, но на лучшее место под Солнцем церебролог рассчитывать пока не мог.

 

Следить за испытуемым с того ракурса, который оставался Сэму, было неудобно: картины на экранах быстро менялись, работа камеры, установленной на пуговице, время от времени сбивалась. При резком развороте Фреда, менявшего маршрут, на экран попадали то Манхеттен, то Атлантика. Церебролог сетовал на ужасные условия работы, а еще больше на Смита, не понимавшего сути эксперимента. Из-за начальника нарушалась церебрологическая практика: ни познакомиться с парнем, ни заглянуть ему в душу ученому так и не дали. .Но и без этого Тимонс не сомневался: перед ним был кто-угодно, только не заурядный алкоголик.

 

 

С точки зрения Сэма, поворот в поведении Фреда вписывался в последние данные науки: цереброл перебрал в его голове связи, перезапустил нейронные сети, дал мощный импульс лобным долям, а от них к глазам. Даже издалека было видно, как те загорелись. Сэмюэл пробовал объяснить это цру-шнику, но разговор не задавался: службист отворачивался и отказывался слушать. А вскоре на его улицу неожиданно пришел праздник.

 

- Ах, вот оно что. Я предупреждал об этом заранее. Вот! Он купил бухла и выпьет! Вот-вот, ей-Богу! Сэм! Смотрите! - Смит не смог усидеть на месте. Точь-в-точь вылитый Трэш, офицер вскочил со своего места и принялся приплясывать. Воспользовавшись заминкой, Тимонс подобрался к главному экрану и заглянул в него. Последовал вздох разочарования.

 

На глазах у церебролога Карсон откупорил бутылку, сделал несколько глотков из горла и

на секунду потерял равновесие: снова обрести его он смог, только схватившись за выступ стены. В руках у Фреда действительно был виски.

 

*

 

- Мы должны договориться с вами кое о чем важном, - уже совсем без злости заметил Смит. На лице его, скорее, отразилось облегчение. - У меня нет ни времени, ни желания следить за этим делом. Последние три часа убедили меня в безнадежности самого предприятия. Но поскольку это Ваш бизнес, то, конечно, Вы имеете право продолжить. Только я Вас предупреждаю: Центральному разведывательному управлению не нужны ни смутные предположения, ни догадки. Важно одно: доказательства того, что испытуемый действительно поумнел.

 

После вчерашней неудачи церебролог чувствовал себя не в своей тарелке. Теперь он беспомощно кивал, давая понять, что на всё согласен.

 

- Аргументы должны быть четкими, ни у кого не вызывать сомнений и обладать практической ценностью. Они должны быть американскими, Сэм!

 

Смит был хозяином положения. От одного только полковника зависело, продолжится ли работа над церебролом или нет.

 

- Я собираюсь принимать отчеты об эксперименте на регулярной основе, лучше всего по понедельникам. Вы будете приходить на работу в 9 утра и сразу отсылать их мне.

 

- Почему в начале недели? - выдавил из себя Тимонс, – что к этому времени можно обнаружить?

 

- А разве Вам самому не очевидно? В конце недели Карсон будет пить. А по понедельникам Вы станете докладывать мне об этом.

 

«Он не станет выпивать», - хотел возразить церебролог, но не почувствовал уверенности, и голос его дрогнул. Да и стоило ли спорить? При разговорах со Смитом ученому казалось, что тот лишь иногда говорил серьезно, а остальное время тратил на насмешки. Закрадывалось и подозрение, которое ни подтвердить, ни опровергнуть было невозможно. А что, если полковник подменил препарат? И вел дело к провалу? И всё - просто потому, что не поладил с ним, с Сэмом? И все же теория заговора не выдерживала столкновения с действительностью: никакого интереса мешать науке у ЦРУ не было.

 

В личный кабинет Говарда Смита, полковника отделения по Особым угрозам ЦРУ, Тимонс пришел с опережением срока, уже в четверг, и в руках держал длинный перечень достижений Фреда. Успехи эти казались ученому бесспорными и при этом практически ценными — ровно такими, каких добивалась спецслужба. Тимонс постарался сделать всё, чтобы тщательно обосновать каждый из своих пунктов. Факты подкреплялись ссылками на сделанную скрытой камерой видеозапись. Смит взял бумагу и погрузился в чтение.

 

- Хорошо, что есть видео, - одобрил он, - ценю Вас за деловой подход. Если продолжите так и дальше, то мы еще вполне можем сработаться с Вами.

 

Однако добравшись до конца списка, безопасник изменил свое мнение. Былая благожелательность испарилась, как будто ее не бывало.

 

- Может быть, Вы сейчас смеетесь надо мной? Или не можете предложить ничего лучшего? Вы правда считаете это достижениями? Или может быть, как сноб из университета вы считаете — ЦРУ за дураков?

 

- Я сделал всё, как мы договаривались, и могу подтвердить, что, пока я следил за Карсоном, с ним происходили важные вещи - отвечал Сэм, у которого задрожал голос. - краткое изложение я и предлагаю в этом письме.

 

- Как бы вы сами определили перемены? Без этих ваших канцелярских фраз?

 

- Как большой прогресс Фреда в адаптации к окружающему миру, в частности к США.

 

- Ничего подобного в Вашем донесении нет!

 

Сбитый с толку Тимонс принялся зачитывать вслух свои пункты, надеясь, что полковник все-таки сменит гнев на милость.

 

- Фред начал переливать алкоголь в бутылки из-под газировки, чтобы не привлекать внимания полицейских. Это в некотором роде достижение, поскольку позволяет выпутываться из всевозможных передряг.

 

- А я бы назвал это не достижением, а продолжающимся алкоголизмом. И никакого успеха тут и в помине нет.

 

Сэму захотелось поспорить.

 

- Алкоголизм здесь ни при чем: мы говорим о развитии ума. Пьянство для этого не помеха. Умнеть можно, даже если вовсю продолжаешь пить.

 

Полковник отрицательно покачал головой. Уступать по этому пункту он не собирался. В Техасе, откуда Смит был родом, ценился здоровый образ жизни.

 

- Послушайте. Я думал, что мы поняли друг друга. А оказывается, я ошибся. Значит, придется повторить Вам еще раз. Хотя в преподаватели вполне моли бы податься Вы, а не я. В здешнем околотке все знают, в чем проблемы этого Фреда. Он не может выбраться из безработицы, нищеты и алкоголизма. Пьет, побирается и намерен продолжить в дальнейшем. А Вы мне пишете, — Смит без удовольствия ткнул в середину списка, — «перестал употреблять самый дешевый виски». О чем Вы умолчали? Да о том, что он продолжает пить!

 

С ответом Сэм не нашелся. Полковник, очевидно, не ценил полумер.

 

- Этого мало. Вот Ваш четвертый пункт. Он тоже ничего не стоит. «Фред стал возвращаться домой позже, чтобы не нарываться на хулиганов». Но нам в ЦРУ хорошо известно, что парня много раз били. С тех-то пор он и начал прятаться по ночам. Так выдрессировать можно даже собаку. Никакой заслуги цереброла в таком поумнении нет...

 

- Пролистайте к началу, - вдруг добавил твердости в голос ученый. - Лучше всего к пункту первому. Тогда многое встанет на свои места.

 

Полковник неожиданно последовал совету: потянул пальцем вверх и, не особенно вникая, прочитал первую строчку: «нашел себе работу». Выражение лица Смита при этом поменялось, но признавать, что он потрясен, полковник не стал.

 

- Работу! - надавил голосом Сэм, - нашел себе работу! Вы слышите? Настоящую работу, такую, как у нас всех!

 

- Я пропустил это, мой взгляд зацепился за другое слово, - нашел отговорку Говард.

 

- Неважно, почему это случилось, - Сэм старался быть снисходительным, - главное то, что вы полностью ошиблись. И теперь, кажется, признаете это.

 

- Я прочитал «фастфуд» и подумал, что дальше смотреть не нужно. Что в фастсфуде может быть хорошего? Фред устроился в какую-то забегаловку, ну и что?

 

- В Америке любой труд почетен. А «забегаловка», как Вы говорите, - прибыльный бизнес. Американские забегаловки открыты повсюду в мире!

 

Полковник непроизвольно поморщился. Чувствовалось, что он не в восторге от этого.

 

- На вещи можно посмотреть и с такой точки зрения, - признал он. - Это патриотично. Хотя честно говоря, я терпеть не могу фастфуды. Но сейчас не буду с Вами спорить. Посетим этот беззвездный ресторан в пятницу вечером. И тогда уж посмотрим, каких успехов Фред Карсон добился и что там почем.

 

 

 

*

 

- Я должен во всем убедиться лично, - начал разговор полковник, встретивший Сэма, как и условились, на станции нью-йоркской подземки, - Случалось, я попадал в разные передряги, и всё из-за того, что  пренебрегал осторожностью.  С тех пор я усвоил, что самые важные вещи нужно проверять лично. Даже имея дело с людьми, которым можно доверять, вроде Вас.

 

Сэм выжал из себя улыбку. Юмор Смита никогда не казался ему уместным.

 

- Вроде Вас и Карсона, который не проработал последние несколько лет ни часа, - отрезал полковник.

 

Церебролог обычно списывал сарказм Смита на его скверный характер. Подтверждения тому, что полковник не умел быть великодушным,  поступали постоянно.  Карсон заведомо умнел, но Смит отказывался признавать очевидное, уходя при необходимости в глухую оборону. То службист рассуждал, что трудоустройство на плохую работу не требовало ума, а только выносливости. То ставил успехи под сомнение при помощи словесной эквилибристики. Иногда он утверждал, что ни одно действие не может обойтись без последствий, и если бы Фред поумнел, это первыми заметили бы его сослуживцы…  На свою беду Сэм заявил, что так и вышло.  Полковник отреагировал мгновенно: потребовал отправиться и расспросить их.

 

Службиста едва удалось задержать у двери: он собирался идти на поиски один, отведя Сэму роль статиста. Встревоженный церебролог побежал за Смитом следом, не собираясь оставлять судьбу эксперимента в руках ЦРУ.

 

- Стойте! Соблюдайте договоренности! Остановитесь!  вы что-нибудь разнюхаете, а потом сделаете далеко идущие выводы. А я даже не смогу вмешаться, чтобы защитить свое лекарство. Как создатель препарата, я имею право отправиться с Вами! Я обещал давать ЦРУ консультации! Именно я директор по технической части Bioscience!

 

Полковник, отсмеявшись, похлопал Тимонса по плечу.

 

- Не бойтесь, Сэм. Если кому и нужно опасаться, то не Вам. Пусть лучше дрожат эти парни из фастфуда! Я вытащу свое удостоверение, рявкну, что на расследовании, а потом спрошу: «Эй! выкладывайте все на чистоту. Что это за тип, которого вы взяли на работу, Фред Карсон? Как такое вышло? Есть ли у него опыт? разве не видите, что его никуда не брали уже несколько лет?»

 

- И какой ответ Вы собираетесь на это услышать?  - Сэму искренне было интересно, -  Хотите, чтобы он потерял работу из-за Вас?

 

- Меня заинтересует любой. Главное, чтобы разговор был по делу. Я хочу разобраться, какие у них впечатления от парня. Пора подтвердить кое-какую версию, которая давно уже просится у меня на язык.

 

У Сэма планы Смита вызывали опасения, унять которые было нечем. Не дай Бог, тот возьмет за шиворот работников ресторана. Спорить с собой он не позволит, а стесняться в средствах не будет. Последствия от выбитых силой показаний для церебрологии могли бы быть катастрофическими.

 

Конечно, Тимонс сделал все, что от него зависело, чтобы разубедить Смита:  попробовал  внушить полковнику, что тот нарушает этику эксперимента, зря тревожит посторонних и пытается подогнать данные под заранее сделанный вывод… Однако Смит оставался непреклонен: у дверей забегаловки решительным жестом остановил ученого и зашел внутрь один, пообещав вернуться через полчаса.  Возвратился  он   быстрее,  сильно повеселевший.   Бросив взгляд на его лицо, Сэм сразу приготовился к плохим известиям. Зато довольный Смит  панибратски похлопал ученого по плечу.

 

-   Мне не понадобилось и 10 минут, как  я во всем разобрался,  Теперь в деле Фреда для меня нет никакой загадки. Он как был дураком, так и остался. Если не возражаете, могу с этим поздравить и Вас.

 

- По-моему, вы крепко заблуждаетесь на этот счет. И я уж не знаю, что Вам тут ясно. Вы идете против данных науки, и не только церебрологии, но и статистики. Мы уже давно фиксируем изменения в его поведении. Составили график и таблицу. Парень растет над собой, как умалишенный. Как только умалишенный может начать расти, возвращая ум. И я не понимаю, что Вы можете на это возразить.

 

- Очень многое. Мой козырь - заработная плата, жалование, баксы. Давайте на чистоту: здесь плохо платят, в этом фастфуде. Тимонс, о чем вы думаете, когда слышите про умный поступок?

 

 Сэм попытался уклониться от абстрактного вопроса, не желая ввязываться в игру слов.

 

-   Не может быть, чтобы вообще не платили, это же Америка.. — выдавил из себя он.

 

- Нет, вы все-таки отвечайте. Какой поступок, по-Вашему, – умный? Жалованье в этом кабаке не превышает размер соцвыплат, права на которые, трудоустроившись, Фред лишился. По-вашему, это умно — наниматься на работу за просто так?

 

У приунывшего Сэма всколыхнулась в душе старая обида.

 

- Вообще-то, это не его вина, а наша. Что некоторые получают зарплаты, не дотягивающие до самого минимума.  Что мы в Америке так не любим социализм, что не заботимся о бедных. Строим общество только для некоторых, а не для всех.

 

- А знаете, Сэм, я вырос в Техасе, и, будь моя воля, от вашей социалки  камня на камне бы не оставил.

 

  - А что делать  с безработными? На улицу их?

 

- На общественные работы, как обещает наш президент Дональд Трэш.  Пусть отрабатывают свое пособие. Но пока этого не сделано, важно другое. Обращаюсь к вам как к яйцеголовому. Признайте, поступки Карсона были глупыми и остаются. Вы бы вели себя по-другому на его месте. А он ничего не добился за эти дни.

 

- Позвольте спросить - неужели Вы об этом и напишете в своем отчете? Заявите Стоуну, что  моё лекарство так и не подействовало? Опуститесь до искажения фактов? Скажете, что парень остался глупым? И в итоге закроете лабораторию, производящую цереброл?

 

-  Именно так. Вернее, я собирался. Не догадаетесь, что остановило мою руку. Из Ваших писем я узнал, что Карсон начал писать стихи - и неожиданно для себя задумался.  Такой непоэтичный человек, как я, размышлял о высоком, пока шел на работу. Мысль о лирике заставила меня терзаться сомнениями, как в давно прошедшей юности… С одной стороны, от стихов никакой пользы. За них не дают девушки.  Я проверил это лично. С другой...  что-то стряслось с этим парнем, если он ощутил в себе чувство ритма.   Просто так в испитом мозгу не родится ничего, даже идея, как заработать пять баксов.  В конце концов, я знал Фреда… и его возможности тоже.

   Я размышлял долго —и пришел к  выводу, что должен быть честен. В конце концов, я давал офицерскую присягу. Надо признать, что-то ускользнуло от моего внимания. С дураком произошла перемена. Нужно только правильно описать, что случилось. Возможно, «поумнел» - не то слово. Вы, Сэмюэл, интеллектуал. А я практик.  Вас интересуют мысли, меня - вещи. Поэтому  сойтись во мнениях  нам с вами не удается. Но возможно, мы просто называем по-разному одну и ту же вещь...

 

- Если, как вы заметили, мозг принялся работать по-другому, то значит и человек стал умнее! Как иначе? -  с надеждой в голосе возразил Тимонс.

 

-  Любым образом,—   отвечал Говард. - Бывает все что-угодно. Мозг может свернуться в трубочку. Или дернуться набекрень, как у ученых. Или можно просто  перебрать с церебролом. Да мало ли что возможно.  Ясно одно: результата Вы не добились.  Только  сворачивать Ваш проект я не собираюсь. Я распорядился провести еще один эксперимент и финансировать его за счет бюджета. Цереброл — не безнадежная затея. Его исследование по-прежнему представляет интерес для безопасности США.

 

- Еще эксперимент? - выдохнул Тимонс, не зная, радоваться ему или плакать и не представляя, что будет дальше.

 

-  Подождите немного времени, джин уже выпущен из бутылки. Скоро у меня не останется от Вас секретов, Сэмюэл.

 

 

*

 

Эпизод 3.

 

Говард Смит расхаживал по комнате для наблюдений и потирал руки. Оказавшись за спинкой стула Тимонса, перестал сдерживать свои чувства: с неожиданно подступившей нежностью потрепал церебролога за плечи.

 

- Вот теперь, наконец, — то, что надо! Вы добились своего, парень! Будь я на вашем месте, то уже бежал бы за шампанским!

 

Сэм только пожал плечами.

 

- Нашему новому испытуемому я выпить не предлагал бы. Так уж он воспитан, что не согласится.

 

- Чувство противоречия — ваше шестое чувство, - фыркнул Смит. - Даже когда спорить, между нами говоря, не в Ваших интересах.

 

- Мои интересы — это интересы науки, - возразил Тимонс. Полковник ЦРУ откровенно раздражал его.

 

- И что же они диктуют, эти интересы?

 

- Пока ничего. Или, если хотите, - осторожность. Я не замечаю никакого прогресса.

 

- Сэмюэл, протрите глаза! Шампанского!

 

У Тимонса не отложилось в памяти, когда они с безопасником поменялись ролями, оставшись непримиримыми противниками, как и раньше. Наверное, это произошло сразу после того, как новый испытуемый Гамаль Абдул Хан обратился к руководству своей зоны с необычной просьбой. Но все-таки позже того, как церебролог вообще узнал об Абдул Хане, как и о месте, где проводились эксперименты, — секретной тюрьме ЦРУ в Окленде.

 

Возмущенный Тимонс наскоро объявил Говарду Смиту, что считает безнравственными любые испытания на людях в местах заключения. Меньше всего ему нравились опыты, проводившиеся тайно. Смит только хмыкнул: права человека давно набили ему оскомину. Тогда Тимонс пригрозил, что снимет с себя ответственность за работу. Говард нашелся: пообещал, что повысит жалование. Взгляды схлестнулись. Смит мягко улыбнулся. Было заметно, что в этот раз его интересовала не только покорность Сэма, но и его одобрение.

 

- Напомню, Сэмюэл, что было всего неделю назад, - наставительно вытягивал ладонь цру-шник, - Тогда Вы обвиняли меня в том, что я ставлю преграды на пути науки, стремясь погубить Ваше лекарство. Но вот теперь я перешел на Вашу сторону и открыто защищаю прогресс. Кажется, это Вам снова не по нутру.

 

- Я рад, что Вы хотите дать церебролу шанс, но опыт, который был проведен, сам по себе ничего не значит. Вы говорили, что запланировано несколько экспериментов. Что же, прекрасно. Может быть, сразу обратиться к следующему из них?

 

- Каждый эксперимент стоит бюджету США немалых денег. На этот мы уже изрядно потратились, - в голосе Смита чувствовалась досада. – За расходы придется отчитываться перед Трэшем. Какие результаты еще необходимы, чтобы мы с Вами заключили мир?

 

- Я участвую в проекте только ради прогресса, поэтому спрашивать, что мне нужно, неверно. Не говорите «мне», говорите «науке». Наука же требует доказательств, ее возражения криком заглушить нельзя.

 

На экране мужчина в грязной холщовой одежде растянулся на зеленом ковре, совершая третью из числа обязательных для мусульманина молитв. Потом он встал на ноги. Раздался крик муэдзина, записанный на радиоприемник.

 

- По-моему, этот парень поумнел, - пожал плечами безопасник.

 

 

*

 

Происходившее с Гамаль Абдул Ханом приводило полковника в восторг с первых часов эксперимента, когда   испытуемый — не отдавая себе отчета  — проглотил две горошины цереброла.  События разворачивались ровно так, как  заранее нарисовал их себе  полковник. Хан ни в чем не отклонялся от ожиданий: сначала изменился в лице, щеки его свела судорога, но шок продлился совсем недолго. Не прошло и десяти минут, как парень полностью пришел в себя.

 

Оглядевшись по сторонам, он попросил, чтобы ему принесли молитвослов и четки. Сотрудники ЦРУ не заставили его ждать. Особенно не церемонясь, Хан узнал у них, в какую сторону юг, переспросил у сокамерников-мусульман, так ли это, повернулся к охране спиной и принялся молиться. Пережив потрясение, заключенный не стал законопослушным, зато заново открыл для себя веру своих предков -  ислам.

 

Ни у кого не оставалось сомнений, что Аллах внял его молитвам. Не вдаваясь в объяснения  (но по согласованию со Смитом) администрация перевела арестанта в отдельную камеру, где оставила наедине с самим собой. Мусульманин промолился весь вечер, не обращая внимания на гомон других зэков. Время от времени, услышав бранные слова, он, не стесняясь, сплевывал. А когда на ужин принесли мясную баланду, есть ее отказался: демонстративно вымыл в бульоне руки. Выходка сошла с рук. Как будто в качестве вознаграждения на следующее утро  парню принесли главную книгу всей его жизни – Коран.

 

Привыкший к обманам Смит навел справки, не был ли Хан истово верующим и ранее, чтобы оценить масштаб произошедшей перемены.  Результат обнадеживал. Пакистанец не значился в списке, поданном руководству тюрьмы штатным имамом, и не приходил на совместные молитвы правоверных в карцере. Кроме того, оказалось, что Абдул Хана задерживали в нетрезвом состоянии. Это снимало многие вопросы: благочестивому мусульманину  употреблять спиртные напитки категорически воспрещалось.

 

Смит с замиранием следил, как преступник отказывался от вредных привычек под влиянием новой веры. Целыми днями Абдул держал пост  в надежде, что  братья-мусульмане передадут ему кусок халяльного мяса с воли. При наступлении  месяца Рамадан отказывался от воды и пищи. А в один из дней подрался, чтобы сорвать  неприличную картинку, повешенную кем-то на стену. В тюремной администрации хотели принять меры, но эпизод попал на контроль к Смиту.  Тот посмеялся и предложил улучшить условия содержания для Хана.

 

В том, как проходил эксперимент, Смита устраивало все, кроме необъяснимого упрямства Тимонса. Тот ни в какую не желал признавать, что испытуемый становился хоть чуточку умнее. Сохранялся риск, что церебролог даже не подпишет акт научной экспертизы. Чтобы сломить сопротивление Сэма, средства имелись, но прибегать к ним полковнику не хотелось. Оставалась надежда, что церебролога удастся переубедить лаской.

 

-  Послушайте, Тимонс, мы с вами видели одно и то же, и мы оба – умные люди. Хан  проглотил цереброл,  и жизнь его теперь течет иначе. То, что произошло, соответствует всем ожиданиям от лекарства. И что же я вижу? Вы игнорируете успехи, достигнутые Вашими же усилиями, и говорите «нет»!

 

   - В какую сторону  его жизнь изменилась? - выкатил губу Тимонс, - Ускоренную деградацию я в расчет не беру.

 

-  В  лучшую! - огрызнулся полковник, не любивший, когда с ним говорили в таком тоне. -  У нас в Техасе всегда рады, когда беспутный парень начинает ходить в баптистскую или в методистскую церковь.

 

- От поумневшего парня, которого я представляю себе, можно было бы ожидать гораздо большего. Например, покупки учебников. Если сверяться с моим планом, мы не добились почти ничего.

 

Полковник Смит позволил себе ехидство.

 

- Как признавали вы сами, экспериментов над людьми в церебрологии до сих пор не проводилось.  Так откуда вам знать, что считать успехом, а что нет?

 

- Каждому вполне достаточно своего личного опыта. Все мы помним с детства, как умнеют люди. Самое меньшее, у них ширится кругозор. Человек распрямляется, поднимается физически и духовно. А потом я включаю экран и  вижу коврик для молитвы и человека, согнувшегося на нем.

 

- Этого мало? - недоуменно поднял бровь полковник, - чтобы научно зафиксировать духовный рост?

 

Ученый фыркнул.

 

- Кто-угодно Вам скажет, что это не рост, а всего лишь обычный для его культуры религиозный обскурантизм.

 

- Я, кажется, понимаю, в чем дело, Тимонс, - полковник откинулся на спинку кресла, уголки его губ скривились. Во взгляде службиста можно было почувствовать даже не гнев, а явное пренебрежение обо всем догадавшегося человека, -   У меня давно родилось это подозрение, но только теперь я полностью уверен.   Коврик, четки, ладони, — не зря вы упомянули обо всем этом. Дело не в религии и не в атеизме. Общий знаменатель гораздо ближе - это исламская культура. Признайтесь мне как Вашему руководителю, Вы просто заскорузлый исламофоб?

 

Мысль о ненависти ко всему мусульманскому никогда не приходила к Сэму в голову, но о тех, кто испытывает страх перед Востоком, ему рассказывали.  Эти люди были на слуху, но  уважением  в обществе не пользовались. В кругу ученых им не пожимали руки. Мысль о том, что на деле им владеет постыдное чувство превосходства белых над всеми остальными, легла на душу Сэмюэла тенью. Мелькнуло подозрение, что он давно не был у психоаналитика: подсознание, подобно океану, скрывало в себе чудовищ. Мог ли он, Сэм, сам того не зная, оказаться расистом? Нужно было защитить свои честь, достоинство и академическую репутацию, чтобы никакой двусмысленности не оставалось.

 

- Вы умеете добиваться своего, полковник, - сквозь зубы признал Тимонс. - Даже не знаю, как Вам это удается. Я попробую быть максимально объективным. Давайте включим экраны и посмотрим на испытуемого еще раз. Может быть, я что-то не рассмотрел в нем, и Вы правы, а я нет.

 

Однако ничего нового мониторы, установленные в комнате слежения ЦРУ, не показали: Гамаль Абдул Хан продолжал молиться в направлении Мекки, не зная, что слежение за ним ведет камера полковника номер 1. Та, установленная на стене,  показывала происходившее в анфас, позволяя сотруднику ЦРУ заглядывать испытуемому в лицо. У офицера спецслужбы этот трюк вошел в обиход. Смит не брезговал возможностью изучить человека, который сам не мог его видеть. Чувство превосходства, возникавшее при этом, льстило полковнику, и он улыбался.

 

Зная, что Хан отвешивал поклоны точно в его сторону,  црушник не менял своего положения в кресле, а, наоборот, растягивался в нем еще шире.  Смешно становилось даже Тимонсу, но тот сдерживался, думая в такие мгновения об исламофобии.  Может быть, он в самом деле испытывал замешанное на чувстве собственного превосходства пренебрежение? Или ни в грош не ставил мусульманскую культуру? Следовало хорошо в себе разобраться. И если найдется грязная мысль, то не потакать ей, а повести борьбу с самим собой. Брать пример следовало с вышестоящих. Хоть даже со службиста. Полковник Смит, на которого бросил взгляд исподлобья Сэмюэл, никакого напряжения не испытывал.

 

- Вы точно уверены, что он умнеет? – спросил оробевший ученый у безопасника.

 

- Нисколько не сомневаюсь. И вы тоже скоро убедитесь.

 

Сэм Тимонс положил голову на кулак и задумался. Молитва на экране продолжалась.

 

 

 

*

 

Когда стало известно, что Гамаль Абдул Хан через администрацию тюрьмы оставил заказ на   покупку книг, эта новость  обрадовала  сразу и  Говарда Смита, и Сэмюэла Тимонса. Полковник давно ждал  возможности доказать, что Хан кое-что  смыслит и за пределами молитвенного коврика. Ученый тоже был доволен: он связывал с книгами свои последние надежды.   Сэм  хватался за мысль, что мозг испытуемого все-таки вырос, а значит, неизбежно проявит себя в стремлении к учебе. Нужно было только проверить, что развитие мозговой коры действительно набрало ход. Ученый собрался провести вечер, следя за тем, как парень погрузится в чтение. И надеялся вернуться к полковнику с утешительными известиями.

 

Но стоило Сэмюэлу хоть пол взгляда бросить на пакистанца, как все надежды пошли прахом. Книги, заказанные Ханом,  были не из тех, что охотно продают в магазинах. Многие из них лучше было бы никогда и не ставить на прилавки. В большинстве  речь шла об исламе, и к вере в них подходили однобоко. Упоминались не мир, любовь и толерантность, не доверие к неверным, а в основном шахиды и всё, что с ними было связано.

 

Читателем заключенный тоже был чудаковатым. Тимонсу казалось, что он слишком близко к сердцу принимал прочитанное. За книгой парень проводил считанные мгновения и вскакивал, вскидывал руки, как будто доказывая самому себе что-то важное. Не зная удержу в своей страсти, он расхаживал по камере, повторяя что-то из усвоенного и пугая Тимонса громкими речитативами. Прижухнувшись, церебролог спрашивал себя, не станет ли новый верующий распускать руки, если выпустить его на свободу.

 

Как-то раз ученый задал этот вопрос полковнику, но тот отвечал что-то невнятное сквозь зубы. Смит в последние дни стал молчалив и все чаще заглядывал в смартфон, через который вел переписку со своим начальством. Полковник перестал подшучивать над Сэмом, и даже глядел на него с уважением. А вскоре на экранах замелькали какие-то незнакомые люди.

 

Лица их Тимонса озадачивали, но церебролог твердо дал обещание не поддаваться страхам.

 

- Мусульмане живут в других условиях, чем мы, и их нельзя мерить нашей меркой. Именно из подобного дилетаннтизма и рождается ненависть к исламу.

 

- Бандитские же рожи, - неожиданно процедил Смит. – и неважно, в каких условиях они живут.

 

- Бандитские? – Сэм от удивления открыл рот. - Я не согласен. Я бы сказал, мужественные и твердые в своей вере. И к тому же, не стоит обращать внимание на их лица. Главное в мусульманине — это его душа.

 

- А я бы обратил. Профессиональная привычка. Поглядите, как он смотрит в Вашу сторону. Ничего не стесняется. Так стоит и зырит на Вас.

 

Сэмюэла это тоже удивляло. За время в ЦРУ он привык, что может следить за испытуемыми, сколько считает нужным, а те не в состоянии даже понять, что происходит. Мысль эта наполняла скромного церебролога чувством собственного превосходства ничуть не меньше, чем маститого полковника. Однако в последние часы привычный порядок изменился. Подопытный и его друзья сами внимательно глядели в сторону Сэма, как будто по какой-то причине тщательно рассматривали его.

 

- Как выходит так, что они смотрят в мою сторону через камеру?  Что бы они ни делали, они не могут увидеть нас!

 

- Зато они могут увидеть саму камеру, особенно если она спрятана не так уж и хорошо, как я хотел бы, - безо всякого удовольствия заметил Смит. - Пора смириться с неизбежным: уже давно они догадываются про нас..

 

- Тогда нужно поменять камеру! Руководство экспериментом ведь на Вас?

 

- Он молится в эту сторону, заметил камеру, пока клал поклоны, - коротко ответил Смит. - что с ним ни делай, а молиться он все равно будет сюда.

 

Но вскоре уже не оставалось сомнений, что друзей Гамаль Абдула интересовала камера, а не молитва. Сначала один из парней взгромоздился на стол и повел рукой прямо перед объективом. Затем второй, пришедший ему на помощь, выключил свет. Изображение на экране погасло, и не только у Сэма, но и на главном табло, отведенном Смиту. Прошло всего несколько минут, и из строя вышли вообще все камеры, а табло подернулось сетью помех.

 

В такой ситуации оставаться на месте полковник не имел права.  Он нащупал табельный пистолет, и не оглядываясь назад, выбежал из зала, как на спецзадание. Тимонс остался у экранов один, пялясь в паутину помех и пытаясь разобраться в том, что случилось.

 

Узнать этого толком так и не вышло. Когда полковник Смит возвратился, в подробности вдаваться не собирался. - Нам понадобится еще один эксперимент, - глухо сказал он. - теперь уже последний. Эти парни, кажется,  сбежали от нас.

 

Признания своей вины церебролог от полковника не дождался.

 

- Я всегда говорил, что добром это не кончится, - Сэм перешел в атаку, Црушник быстро пресек ее.

 

- Кончится? – побелел полковник. – Еще чего. Мы не пришли ни к какому выводу. И я думаю, моей вины тут меньше, чем Вашей. Я не получил от Вас консультации в том, что касается скорости поумнения мозга. Цереброл — трудный участок работ. Признайте это. Планировали Вы или нет, а Ваши эксперименты продолжаются!

 

 

 

 

 

*

 

 

Эпизод 4.

 

- Времени у нас остается мало, потому одним человеком не обойдемся, — офицер ЦРУ зыркнул на церебролога, давая понять, что его возражения в тот день были неуместны, - и за дело примемся там, где законы США не действуют. За границей страны.

 

Тимонс вжал голову в плечи. И все же от того, чтобы уколоть его еще раз, Смит не удержался.

 

- Где прав и свобод поменьше. Что доставляет мне особенное удовольствие.

 

Сэм присвистнул, соображая, что в словах Смита было от шутки, что от бравады, а c чем следовало считаться на самом деле. Чувствовалось, службист был напряжен больше обычного и над чем-то размышлял, — можно ли сделать вывод, что он не шутит? Сэм поежился от этой мысли, отдавая себе отчет, что от его мнения теперь уже ничего не зависит.

 

Приходилось радоваться, что полковник вообще ставил его в известность — прежде всего, о месте, куда на этот раз отправят таблетки цереброла. В латиноамериканской стране ЦРУ отыскало тюрьму и наняло заключенных для того, чтобы проверить на них действие прорывного средства. Столь скудной информации ученому было недостаточно, чтобы вынести мнение об эксперименте, но большего добиться не удавалось. Bioscience повезло даже меньше, чем Сэму: спецслужба вообще перестала информировать компанию о судьбе ее разработки.

 

- Мне споры с вами порядком надоели, - сообщил Смит, не испытывавший угрызений совести за провал с Абдул Ханом, зато, по-видимому, порядком разозленный, - бесполезное сотрясение воздуха, совершенно бесплодно. - Все, что я усвоил от Вас, сводится к тривиальным двойным стандартам. Кому это интересно? Одни поступки подопытных вам нравятся, а другие нет. Вот и вся Ваша наука! Спорить о том, что происходит на экранах, мы больше не будем: деловые американцы не толкут воду в ступе. Дело решит количественный метод. Я отобрал 300 заключенных, обеспечил подходящие условия для работы. Дело останется за малым.

 

- Вы собираетесь дать цереброл целой группе? - решил уточнить Тимонс. Мысль о массовом эксперименте с участием непроверенных людей казалась ему неправдоподобно дилетантской. Однако таких идей и стоило ожидать от Смита, а возможностей возражать ему не оставалось.

 

- Вот именно. Массе людей, а не одному человеку. С самого начала это был единственный выход. Споры об одиночках можно вести вечно и не прийти ни к какому результату. Зато с большой оравой подопытных мы гарантированно добьемся успеха. Сами же эти парни не догадаются ни о чем.

 

- Следует предупредить всех этих людей, иначе подло, - выдавил из себя Сэм. Хотя никакой надежды в свои слова больше не вкладывал.

 

Смит посмотрел на ученого как на чудака.

 

- Может быть, Вы о чем-то забыли? Но мы вмешались в ваш бизнес с единственной целью: чтобы информация о нем не утекала. Вы же предлагаете нам раскрыть свои планы всему свету. Сообщить трем сотням человек об эксперименте — все равно, что крикнуть об этом на перекрестке. Как человек, защитивший диссертацию, вы не можете быть тупицей. Вы ведь не защищались в области гуманитарных наук?

.

- Я так и знал, - подпустил яда Тимонс, — я всегда знал, с кем имею дело.

 

Полковник тяжело выдохнул.

 

- Повторяю Вам, Сэмюэл, еще раз. Испытуемые — не американцы. На экранах совсем не наша Родина. Вместо нее - секретная тюрьма в Латинской Америке. Колумбия — опасное место. Связи с ней — ненадежны. Вы могли бы сказать что-нибудь другое, что-нибудь патриотическое, и тогда бы всерьез удивили меня. Например, заметить, что в страну вылетели наши парни, и они рискуют своими жизнями! Завтра может произойти все что-угодно. Например, переворот в столице. Что с ними тогда станет? Но вас интересуют только грязные латиносы, угодившие в собственную грязную тюрьму. Уверяю Вас, Сэм, если им не нашлось места в Колумбии, то уж наверное это произошло не просто так.

 

- Это как-то говорит об их глупости? - не сдавался Тимонс.

 

- А о чем же еще, по-вашему? Для начала они не разобрались в законах, потом позволили себя поймать...

 

- Колумбия действительно опасна? - спросил невпопад Сэмюэл, - Эти парни поумнеют...пораскинут мозгами... и что тогда?

 

- Задайте этот вопрос колумбийцам. Считайте, мы просто свезем к ним партию радиоактивных отходов. За социальную стабильность за рубежом мы не в ответе. Слишком умные – не подарок, особенно для нас, силовиков. Припоминается, в Колумбии уже была революция. Но это значит, что они должны быть наготове. В крайнем случае, у колумбийцев есть мачете.

 

С мониторами, расставленными в комнате для слежения, в одно мгновение произошла перемена. Подобно порыву ветра, на них ворвалось изображение, сильно пострадавшее в пути: картинка, основательно подернутая паутиной помех. Пусть даже переданная с трудом, она все равно не теряла силы и обаяния и потому достигала своей цели: давала зрителям почувствовать колумбийские джунгли. В Нью-Йорке шел снег, а в кадре цвели пальмы, взмывали птицы и мелькали дурно одетые люди. Многие из них выглядели испуганными. Приглядевшись, Тимонс удостоверился, что некоторые привязаны к соломенным матрасам, ворочались на них и кричали от боли.

 

Ждать чего-то другого от ЦРУ церебрологу не приходилось.

 

- Цереброл - мирное средство для повышения интеллекта, — выпалил Тимонс, - Как вы довели дело до явного преступления? То, что я вижу в кадре, напоминает мне наркотическую ломку.

 

- Колумбийцы их били. Три часа назад им выдали таблетки, но некоторые отказывались их брать.

 

- Я бы на их месте тоже отказался. Просто заподозрил бы что-нибудь неладное, если бы на меня наставили пистолет.

 

Смит только пожал плечами. Ничего предпринимать он не собирался.

 

- А все-таки посмотрите, какая там теснота, скученность и как грязно. Их нужно расселить хотя бы из гигиенических соображений, если уж Вы не хотите иметь ничего общего с гуманизмом.... - настаивал Тимонс.

 

- Несколько дней они потерпят. А потом что-нибудь придумают сами. Будет уже неважно. Если поверить Вам, мы даем им самое главное — башку! А если нет, то что ж, от плацебо еще никто не умирал.

 

- А я все-таки думаю, лично Вы перед ними виноваты,— набрался храбрости Сэмюэл, - за то положение, в котором они оказались. У меня есть даже одна очень ясная догадка на этот счет. Испытуемые лежат тесно для того, чтобы удобнее было снимать их на камеру и вести трансляцию. Распорядиться об этом могли только те, кто настраивал сигнал, - Ваши подручные или Вы.

 

- Ничего подобного. И трансляция здесь ни при чем. У колумбийцев нет другого места. И не доказывайте мне, что Колумбия — большая страна. Это только на карте. Она устроена не по-американски. Где-то места много, а где-то мало. В столице и в тюрьме места у них никогда нет.

 

Какое-то возражение вертелось у Сэмюэла на языке, но сформулировать его не выходило.

 

- Кто бы тут ни был виновен, расселить всех этих людей точно необходимо. По самым корыстным причинам. Они могут взбунтоваться... а могут и сговориться, поумнев.

 

 

- На этот счет приняты меры, - отвечал Смит. - Впрочем, любые планы чего-то стоят, только если есть кому привести их в исполнение. А американцев на месте недостаточно. Вот видите, даже Вы можете подать мне полезный совет, Сэмюэл. Пожалуй, стоит перезвонить в Колумбию.

 

Распорядиться о звонке оказалось проще, чем сделать его. Видеосвязь не работала. Едва только полковник взял в руки мобильный, как изображение на экранах погасло. На починку ушел час. Когда сигнал вернулся, людей на экранах было в половину меньше. Они лежали на матрасах и читали книги, отчего службист неприязненно повел носом. Сэм поначалу решил, что полковник не любил художественную литературу как непрактичное занятие. Однако вскоре выяснилось, мысль Смита пошла в другом направлении.

 

- Лучше вглядитесь в экран, Сэм, - Смит толкнул в бок ученого, — По-моему, вы уже давно отвлеклись от дела. А ведь Вам за что-то платят зарплату. Вам не кажется, что парни слишком быстро умнеют? Я вижу новые лица. Такие перемены мне не по духу. Над нами попросту смеются. Выражение лица еще может измениться, но не размер черепа. Подсадных уток на своем эксперименте я не потерплю.

 

Но разобраться в хитросплетениях колумбийцев не позволили новые неполадки с картинкой: та как назло еще раз погасла. Смит стал звонить в Колумбию, но оператора камеры почему-то не было на месте. Полковник не думал сдаваться. В молчащую трубку посыпались угрозы добраться до самого главного и показать на примере, что означает дисциплина. Потом спецслужбист долго разговаривал с кем-то из коллег по-испански, и с другим собеседником по-английски, на этот раз кратко. Когда Смит, наконец, бросил трубку, то сил у него хватало только на то, чтобы выругаться.

 

- Эти злодеи, южноамериканцы, не умеют работать. Запомните, Сэм, и вы все, сторонники равенства. Когда-нибудь Вы убедитесь в этом сами. Но что бы эти парни ни думали про себя, я их заставлю. Разгильдяйство не пройдет, а вздумавшие наплевать на меня – мои любимые жертвы. Я сам на них с удовольствием наплюю.

 

Только все угрозы Смита, даже взятые вместе, не позволяли починить картинку. Изображение то появлялось, то гасло, а потом в какой-то момент позвонили уже самому Смиту, и тот затих. Гробовое молчание полковника испугало даже Тимонса, почувствовавшего к офицеру что-то вроде сострадания. Изображение сделало свой последний выбор: окончательно сошло на нет.

 

Зато что-то явно произошло за пределами зала. Крики поднялись в соседних комнатах, и оттуда стали прибегать люди. Они проскакивали через зал для слежки и спешили куда-то вглубь подвала, поднятые неясной тревогой. Смита быстро поставили в известность: что-то сообщили в наушник, и офицер выбежал из зала, как ужаленный. Сэм даже не успел спросить, в чем дело, но вскоре новости достигли и его ушей.

 

- Парень, ты что здесь сидишь? - кто-то ткнул ученого в спину, — Поднимайся и проваливай! показа сегодня не будет. Эти ублюдки заняли нашу базу в Колумбии. Всю нашу секретную тюрьму, черт возьми!

 

- Что значит - базу? - выдавил из себя Тимонс. – Какую тюрьму? Она разве наша?

 

- Гражданский? - снисходительно посмотрел собеседник. - Я объясню тебе как гражданскому. Место, которое ты смотрел. Его заняли. Теперь там, наверное, большая драка. Может, и неплохо бы последить за ней на видео. Я бы даже подключился к трансляции с попкорном. Но сейчас нам не покажут никакого кино.

 

- Как заняли? - лупцевал ресницами Тимонс, - Кто занял? Кому она нужна? В душе его теплилась надежда, что если и произошла ошибка, то, по крайней мере, цереброл из-за нее не пострадал.

 

Однако разуверивать новичка никто не собирался.

 

- Латиноамериканцы не умеют работать! Даже если платишь им деньги. В особенности они не умеют работать на нас, - пробурчал собеседник. И тут же скрылся в соседнем помещении.

 

В отчаянии ученый кидался ко всем, кто пробегал мимо, пытаясь выяснить хоть что-либо про свое изобретение, но никто не желал иметь с ним дела. Время от времени Тимонсу доставались тычки: пытаясь добыть информацию, Сэмюэл мешался в проходе. Иногда усилия ученого вознаграждались: до него долетали обрывки информации. Из уст в уста передавали про Владимира Энгельса, но эрудит Сэм своим ушам не верил: он знал, что это два разных человека.

 

Пытаясь встроиться в движение, охватившее камеру для слежения, Тимонс сам начал выкрикивать слова наугад.

 

- Этот парень, Энгельс, он занял базу? - спрашивал церебролог, пытаясь добиться ответа хотя бы от кого-то. Однажды голос раздался из-за спины.

 

- Латиносы. Террористы. Леваки. Герилья имени Ленина и Энгельса. Они заняли базу. А теперь самое главное – проваливай!

 

- Мое лекарство?

 

- Оно у них.

 

Тимонс сел на скамейку. Мимо пробежал, спеша из одной комнаты в другую, Смит.

 

- Где цереброл? - спросил уже без особенной надежды ученый, - Что с ним?

 

Но Говард Смит, полковник отдела по особым угрозам, Сэма не заметил: ускорив шаг, пробежал мимо бывшего напарника, не оборачиваясь и даже не глядя в его сторону.

 

 

*

 

 

Эпизод 5.

 

Колония «Ляоцзян» в окрестностях города Баошаня вовсе не напоминала базу ЦРУ, затерянную в колумбийских джунглях, поскольку по своему назначению была трудовой. Преступникам в ней не позволялось есть хлеб попусту: под бдительным надзором партии они трудились целыми днями, производя мягкие игрушки, детскую одежду и средства гигиены для продажи на рынке. За работу отвечал начальник Ван, державший связь с Пекином, расположенным за тысячи километров к северу. К югу лежала Мьянма.

 

Годы, проведенные в должности, приучили начальника к здравому смыслу партии, поэтому звонок, раздавшийся июльским днем 20NN года по особой красной вертушке, предназначенной для разговоров с центром, прозвучал для Вана как гром среди ясного неба. Всё после этих тревожных звуков стало рушиться, - и карьера тюремщика в первую очередь.

 

Не будет преувеличением сказать, что начальника тюрьмы испугал сам собеседник. Ответственный Ван знал всех ведавших детскими товарами наперечет, и к каждому имел свой собственный, проверенный годами подход. Но голос настойчивый и властный, не оставлявший сомнений: человек, которому он принадлежал, считал себя вправе приказывать, - разговаривал с ним впервые. Это значило: детскими игрушками в Пекине занялись совсем другие люди.

 

Одно то, куда повел разговор собеседник, заставило видавшего виды Вана вздрогнуть. Пекин приучил, что интересуется товаром - сохранностью, себестоимостью, износостойкостью, но зато никогда не вмешивается в производство. Партию интересовала только коммерческая выгода: все остальное оставалось на усмотрение директора. Пока Ван приносил деньги, он мог располагать своими подопечными так, как считал нужным.

 

Тем больше забеспокоился Ван, когда понял, как изменилась политика центра. Речи о работе больше не было, зато с уст начальников слетело требование повысить безопасность. Задавать уточняющие вопросы тюремщик не решился. Время для этого ему показалось неподходящим. Подчиняясь, он выставил усиленные посты охраны и принялся ожидать дальнейших распоряжений, даже не догадываясь, в какую сторону они его заведут.

 

Ван не сумел бы добиться своего положения — стать начальником цеха по производству игрушек, затем департамента по выпуску детской продукции и, наконец, крупной тюрьмы, занятой тем же самым, если бы не был деятельным чиновником. Распоряжения, пришедшие из Пекина, он выполнял без сучка и задоринки, хотя мысли о том, куда клонит партия, при этом никуда не девались. Из столицы не переставали названивать. Красная вертушка дребезжала каждые два часа, наполняя сердце начальника священным ужасом.

 

Главный по тюрьме надеялся, что хоть однажды звонок раздастся из другого места. Например, с братского предприятия — пионерского лагеря по пошиву кроссовок или из центра по пересадке органов, только что наладившего тесные связи с тюрьмой. Но голос оставался все тем же - опасным, неизвестным, не связанным ни одной ниточкой с бизнесом Вана. Оставалось лишь одно: соглашаться. Но и этого могло оказаться недостаточно. Ожидается ли проверка? Не станут ли во всеуслышание критиковать знаменитое китайское качество? Не было ли жалоб от иностранцев? Если проверка товара состоится, то все-таки кто ее поведет? Ван выдохнул. Ответов на эти вопросы у него не было.

 

Вечер и большая часть ночи ушли у тюремщика на борьбу с нервами. Но как ни старался он успокоиться, перебить скверные предчувствия не получалось. Поседевший на службе, Ван хорошо знал бюрократическую машину. Просто так она не крутила шестеренками. Если же кто-то целенаправленно приводил ее в движение, то остановить машину после такого толчка было чрезвычайно непросто.

 

В учреждении, которое Ван возглавлял, изъяны имелись, а это значило, что договариваться с проверяющими придется. В ход конечно пойдут уловки. Можно будет прощупать собеседника намеками, отвлечь соблазнительными предложениями, и так незаметно сбить с цели. Только пока и этого не выходило: на перемену тона в Пекине не шли.

 

Ван честно пробовал навести мосты со своими новыми собеседниками. Несколько раз он спрашивал о приеме товара и подводил разговор к показателям на рынке. Говорил о полученной прибыли и обещал усилить эксплуатацию работников. Но партия как будто на время забыла о бизнесе. Ван поежился, вспоминая про Мао, любившего простых и грубых парней и не уважавшего бизнес. При мысли о том, что старые времена могут вернуться, как будто холодный ветер подул начальнику в лицо.

 

Вскоре главный в Ляоцзяне уже не сомневался, что стоило ждать беды: кто-то наверняка намеревался снять его с должности. Голова тюремщика раскалывалась от предположений, ни одно из которых, скорее всего, не соответствовало действительности. Возможно ли, что он слишком сильно увлекся бизнесом? Не вышло ли так, что высокие кабинеты интересует Мьянма? США размещают в соседней стране свою базу. Может быть, в ответ мобилизуют всех вокруг, включая и тюрьмы?

 

- Ну, и пусть мне поставят на вид непонимание воли партии, – злился Ван, раскачиваясь на стуле. - В этом можно обвинить кого-угодно! Никто не знает, куда повернет партия завтра! Зато я знаю этих проверяющих, — все они жулики! Пусть только сунутся и даже найдут в работе тюрьмы какие-нибудь накладки. Все это неважно. Я договорюсь со всеми. А если вдруг меня прижмут к стенке, то останется верный выход: деньги. Главное только не нарваться на засаду. Партия ведет борьбу с коррупцией и, предлагая взятку, можно запросто угодить впросак.

 

На единственную у тюрьмы автостоянку - больше ревизорам прибывать было некуда - начальник Ван приехал заранее и провёл половину часа в нервном ожидании. Делегация из столицы добралась с большим опозданием, на единственном автомобиле, и без подобавшей команды сопровождения. Отвыкшему от бедности Вану машина показалась подержанной. На автостраде пекинских чиновников вполне можно было бы перепутать с обычными автомобилистами. Начальника тюрьмы это встревожило: проверку проводили спешно, да вдобавок еще и тайно.

 

Наружу через дверцу машины вышел упитанный мужчина в черном пальто, похожий на Ким Чен Ына. Посланец представился Бао Ганом, инструктором столичного Оргбюро.

 

- О моем приезде объявлять не надо, - сразу же сообщил он. - Мое дело — провести линию партии на месте. Остальной работой займетесь Вы лично. Только не допускайте осечек. В Пекине надеются на Вашу оперативность и исполнительность и совершенно не рассчитывают на то, что Вы можете нас подвести.

 

- По специальной связи я разговаривал с товарищем из столицы, его звали Гэ Хун, - начал было докладываться Ван.

 

- Про Гэ забудьте. Как и про всю Вашу прежнюю работу. Дело поручено мне. А курирует операцию — китайская секретная служба.

 

*

 

То, что наказывать за прошлые дела его не будут, а, может быть, даже повысят, начальник Ван разобрался довольно быстро. Но вывод, который из этого следовал, не давал оснований для оптимизма. Снять с должности и посадить могли за будущее, а это не менее опасно. Правда, в таком случае все зависело от него самого, от Вана.

 

Вслед за Бао из столицы прибыли люди в штатском, представлявшие главную в стране спецслужбу. Всюду, куда ступала их нога, начинала кипеть работа. В стены, потолки, полы неутомимо ввинчивались маленькие камеры. Тюрьма переводилась на режим внешнего слежения, контроль за которым отдавался Пекину. Начальник тюрьмы сразу почувствовал себя не при делах. Сам он сновал то тут, то там, пытаясь запомнить местоположение камер, но взять в толк расстановку не получалось. Хуже того, бесцеремонные службисты отлавливали директора и указывали ему на дверь.

 

Понурый Ван возвращался в бараки для заключенных, где зэкам не было дела до проверки. Тюремщик давно хотел снизить им довольствие, но сознавал, что время выбрано неудачно. Ради этих парней Пекин и пускался во все тяжкие. Лучше было, наоборот, покормить их напоследок: кто знает, может, их спросят о содержании в тюрьме?

 

Однако миндальничать с заключенными в Пекине, похоже, не собирались.

 

- Вы дадите ничтожным мужам таблетки, - заговорщическим тоном произнес Бао, - А мы будем следить по видеосвязи. По нашему приказу Вы тоже будете пронзать их своим орлиным взором. И обязуетесь принять меры, которые потребует от Вас Партия. Жалкие мужи ни о чем не догадаются. «Лишь бы их всех скопом не расстреляли», - только и успел подумать Ван.

 

О том, в чем состояли меры, Бао не распространялся, а Ван счел за лучшее не спрашивать, хотя с какого-то времени не сомневался, в чем дело. Речь шла о научном эксперименте, в ходе которого все арестованные наверняка испытают немалые страдания, а потом отправятся туда, куда им и полагалось, - к Марксу. С моральной точки зрения, у Вана возражений не было. И все же получалось, тюрьма скоро недосчитается многих рабочих рук.

 

- Если зловредных мужей завтра не станет, то передадут ли мне новых заключенных? - напрямик спросил тюремщик, соображая на ходу, что нарушил правила тактичности. Такую бесцеремонную просьбу стоило бы смягчить какой-нибудь быстрой уступкой. - Новые люди будут необходимы для скорейшего выполнения Плана, - пояснил Ван.

 

Услышав о Плане, Бао Ган выдавил из себя жидкий смешок.

 

- Планы партии поменялись. Больше — запомните — не надо говорить о Плане. Нелепо думать, будто у Партии всего один план. Это значит – недооценивать Партию. Что же касается заключенных, то им не станет хуже. Партия отвечает за это.

 

Голос чиновника неожиданно стал тише, как будто Бао решился доверить Вану какую-то страшную тайну. Усиливая впечатление, пекинец полностью перешел на шепот.

 

- Но если вдруг им станет лучше, Ван, запомните, лучше, Вы должны будете сразу доложить нам об этом. В таком случае Вам предстоит принять срочные меры на месте: отследить, в какой момент мужам сделалось лучше, и насколько им с тех пор хорошо. Успешное проведение операции может означать для Вас повышение. Основания выписать Вас в Пекин уже имеются. Опыт, которым Вы располагаете, востребован в столице. Не будем скрывать, что Ваша тюрьма у нас давно на хорошем счету…

 

- Если им станет лучше, Партия тотчас почувствует это по возросшей производительности, – отвечал Ван, чувствуя себя крайне неловко. Что-то говорило ему, от стандартных рапортов в этой ситуации стоило воздержаться.

 

Бао Ган одобрительно хохотнул и потрепал начальника по плечу.

 

- Вы понимаете всё не так, как надо. Честно говоря, - очень наивно. Но, может быть, это и к лучшему. Зато Вы радивы... Следите за ними в оба глаза. Сверяйтесь с видеотрансляциями и днем, и ночью. При необходимости приходите и разговаривайте лично. Держите руку на пульсе, помня, что заняты важным делом. Локоть Вашей руки в эти дни ведет к мозговому центру всей Партии.

 

Голос Бао снова прозвучал заговорщически.

 

- Наблюдайте неусыпно и докладывайте в Пекин. Если все пройдет гладко, награда не заставит себя ждать.

 

На этих словах инструктор Оргбюро попрощался и уехал, а начальник Ван остался стоять

в недоумении, которое развеяли новые мысли. Прежде всего, он испытал облегчение. В конце концов, планы столичных вождей его не касались. И если кому-либо они и могли навредить, так, скорее всего, самим заключенным. Приказ был отдан — следить по камерам, и этого достаточно. Все остальное решают в центре, и пока, как можно понять со слов Бао, дело шло хорошо.

 

На следующий день пекинское лекарство было выдано первым участникам эксперимента. Кандидатов отобрал еще Бао Ган, которого сопровождал Ван, старавшийся держаться тихо. Столичный инструктор обходил бараки, подолгу останавливался у станков, за которыми работали зэки. Некоторых из них чиновник заставлял поднимать лица, но бедолаги, не понимавшие, в чем дело, отворачивались. Никто из них и не догадывался, что в этот миг на них смотрела сама Генеральная линия партии. Ван, отходивший в сторону, щурился. Заключенные были недотепами: вместо того, чтобы просить что-нибудь у Бао, стремились отделаться от него.

 

В какой-то момент Вану показалось, что Б... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9