Что, собственно, никого на европейских подиумах особо не впечатлило – и не таких видали.
Удивить, что ли, захотел, много вас таких тут ходит.
Свой звездный час Стаканову суждено было пережить в ПГТ Умчувадск Подгеенского района, куда прибыл он из столицы, по президентской программе, в составе жюри, судящего окружной конкурс красоты «Мисс Оленевод 000».
Времена тогда в новой России стояли еще (уже) бесколбасные, и народ порядком пообтрепался.
Сам бог войны ходил в шинелишке времен второй мировой, седую голову закрывал от снежных осадков старой отцовской буденовкой.
Чудовищно располневшая от опарышей «Роллтон» самоедская весна-красна, бывшая стройная Лань-с, на светские тусовки надевала все то же несгораемое крепдешиновое платьице с подплечниками и песцовую, еще приличную горжетку члена правительства, которыми ее когда-то премировал, как передовую чумработницу, сам Хрущев.
Что уж говорить о простых смертных – те обходились небывало-шикарными турецкими костюмами «Адидас» и стильно застиранными до полной потери цвета экс-блу-джинсами из гуманитарной помощи.
А кому по жизни повезло, тот затоваривал себя и всю семью в секонд-хэнде соседнего норвежского города Тронхейм.
Не было приличных нарядов и у стильно-кривоногих местных девочек.
Но девочки не сдавались.
В войнах красоты с безобразием девочки сдаются последними.
Взнузданные природным инстинктом провинциальных Маргарит на выданье, они стремились подать себя (а не продать) любой ценой.
Десятилетием раньше все порядочные люди носили длинные балахоны с капюшонами, которые вывязывал на спицах из звериной шерсти беспокойный старик тунгус Ложкин. В единообразных одеждах этих жители походили не то на ликвидаторов очага радиационного поражения, не то на слепых летучих мышей. Что было, впрочем, удобной униформой в условиях позднего советского застоя.
Новое время требовало новых нарядов.
И, скинув привиденческие покрывала, для всех одинаковые, самоеды встали перед волнующей проблемой обретения индивидуальности.
И дрогнули их, ослабленные вечным поеданием самих себя, незримые сущности.
Каждому захотелось быть особенным. Не таким, как другие.
Прибыв в Умчувадск, Стаканов привычно ожидал появления на районном подиуме каких-нибудь люрексовых, а-ля-рюс сарафанов.
Душегрей каких-нибудь собачьих, господа.
Чехлов на танки и кокошников из пластмассовых павлиньих перьев.
Что, впрочем, его, как профессионала, развлекало гораздо больше, чем последняя, живая еще коллекция Живанши.
А увидел он свою Надэй.
Она шла по высокому помосту в лесном невестинском наряде: вышитой вереском юбке на ивовом каркасе, в тугом корсаже, отороченным нежными метелочками мятлика, с длинным шлейфом, простеганном белой пушицей и с веером из крыльев белой гаги в руках.
Надэй в детстве тоже любила шить на кукол Барби.
Она была во всем конгениальна Тане, пожалуй, даже гениальней его.
Она стала его Музой, его Девой Света, его Лесным Олененком и Принцессой Грезой.
Но Таня хотел (всей мощью кристаллической своей души) лишь одевать куколок, и ничего другого.
А Надэй хотела:
1. одевать кукол Барби,
2. выйти замуж и
3.рожать детей.
И последние два желания отнимали у нее часть ее гениальности.
И поэтому Таня Стаканов был сильнее ее.
Все устаканилось
Таня промотался между Умчувадском и Парижем лет пятнадцать, вдоволь порезвился и предложил мировому сообществу:
- маленькое черное платье из упругой кожи арктической гадюки, моделирующее любое тело под любые размеры;
- камуфляж из спинок хамелеона, подгоняющий личность под любые политические взгляды;
- перчатки, к которым сами липнут дензнаки;
- непотопляемые мокасины в форме подводных лодок НАТО;
- актуальную крысиную доху для бегства с тонущего корабля;
- золотой плащ-парашют из нана-шелка-wwx 666, позволяющий свергнутым олигархам благополучно пикировать с небес на землю;
- джинсы с вибраторами из живых шершней.
И еще пропасть разных брендов, которые ныне заняли прочное место в каталогах всех стран и народов.
Стаканов представил на Елисейских полях культовую коллекцию «Влюбленные скоты» и одел весь Париж в оленью упряжь.
Передовая молодежь носила замшевые намордники и никелированные удила, стильные темно-вишневые седла на спинах и лакированные копыта.
Взрослые модники ходили с тросточками-хореями, инкрустированными перламутром и резной костью. На шее – бисерные ошейнички, на ногах – каньги из кожи птеродактилей.
Дамы средних лет предпочитали тонкие замшевые робы, розовые и голубые, а также лебяжьи венчики в пышных прическах, порт букеты на груди с живыми цветами солнцецвета арктического, а в руках парасоли из гагачьего пуха.
Целые состояния были нажиты на тундровых аксессуарах: патронташи, удочки, вещмешки и плащи-чумы.
Стаканов разработал вицмундир для губернаторов Полунощной Самояди: сыромятный сюртук, переливчатые ботфорты акульей кожи, серебряный шлем в виде головы Сокола-Иаука, божества счастья, и над ним – плюмаж "Туманность Андромеды".
Чиновникам трех низших каст полагались ватники а-ля Гулаг, штаны чертовой кожи, пыжиковые шапки с кривыми оленьими рожками и народные резиновые сапоги с портянками.
Одаренных детей, отличников и победителей школьных олимпиад можно было издалека узнавать по пришитыми к лопаткам сорочьим крылышкам.
Стаканов, проникнувшись любовью к братьям меньшим, сшил новые шубки лесным зверям и птицам.
То ли Стаканов учился у природы, то ли она у него, уже нельзя было разобрать.
Он одел саму Смерть, Уховертку Аспидовну Сороконогову. В актуальный саван, расписанный зелено-серыми ромбиками (это жизнь черно-белая, а смерть рядится в камуфляж).
Он одел Роука - злой рок.
Несгораемый комбинезончик акулы, с тремя сменными хвостами.
Акулий же, в три ряда, зубной протез
И гигиенические перчатки с присосками.
Триумф великого маэстро
Надэй после пятнадцати лет всей этой свистопляски, постарела, раздалась и ничем уж не напоминала олененка, мало того, провинциальные ножки ее почему-то еще покривели.
Но она продолжала носить те двусмысленные ивовые и стрекозиные наряды, в которых Таня только и мог представить себе любовь, а потому он не видел никаких изменений, по умолчанию.
Для истинного кутюрье размер не имеет значения, толстая корова тоже годится и даже предпочитается – тем он больше гений.
Надя вечно оставалась для него избранной моделью, куколкой Бога, в невестинской накидке, отороченной лирическими метелками мятлика и лиловыми колокольчиками шалфея, и в этом смысле он, конечно, обладал рецептом бессмертия.
Шалфей, шалость фей.
Но детей у них все еще не было, что, в ином дискурсе, бессмертия Титания Игоревича лишало.
Впрочем, ей богу, зачем дети Богу.
В рамках ежегодного государственного коммутативно-прогрессорного реалити-шоу «Сонгел-гэйм», вошедшего в шорт-лист несгораемых госбюджетных мероприятий, Стаканов одел и обул стахановскими (стакановскими) методами весь самоедский бомонд.
Две Таниных верных швеи, Даша Колдунова и Вера Страхолюдова в Белом Чуме Любви (так называлось его ателье-бутик в Дырдыгирке) строчили день и ночь, чтобы поспеть к презентации.
В том, что одежда делает человека, Таня Стаканов не сомневался никогда.
На то он и был гением – в голову ему не приходило сомневаться.
Любимой женщиной для него была та, что представала в одеждах любимой женщины.
Царем – тот, кто носил облачения царя.
Богом – тот, кто одевался, как Бог.
Он задал себе честно вопрос, кто в Полуночной Самояди достоин быть Богом, и понял, что кроме собственной кандидатуры, вариантов нет.
Он пошил себе приличный к случаю туалет Бога.
Нет, не вытертуюшкуру старого оленя, как вы подумали, и не зеленый, в стразах и люрексе людоедский фрак…
Авторское решение Стаканов держал в секрете до самого Дня огненного рода Аллкаш.
Этот день стал триумфом великого маэстро.
По лестнице, ведущей в небо (завалившейся,было, но затем успешно восстановленной на средства Евросоюза) крался Лис Ли в огненной, несгораемой лисьей дохе.
С крыльями махаона, с сачком, приросшим к руке, фланировал разъездной корреспондент «Le progress liberation» Жан-Батист Ламартиньер.
И летел верхом на Росомахе, бешено-крапчатом, отставной мэр Дырдыгирки Самоед Иванович Лопинцев, в штанах чертовой кожи, в бескозырке с надписью «Аврора», в резиновых сапогах с уже отмененными декретом, и посему еще более актуальными портянками.
Даже скакал Некто на одной ноге (в аккурат, посередине туловища), гений баланса, массовик-затейник, придумавший весь этот наш ежедневный неизбывный бег в мешках.
Хорошо ему – в любом бутике может обувь спереть, она там только на одну ногу выставлена, а ему и хватит.
И с затянутой в рюмочку талией, подпертая фижмами из китового уса, с шелковым китайским, вышитым драконами зонтиком, в изумрудных башмачках с бантиками – неслась куда-то австрийская виконтесса Маргарита Миллисента Редгрейв.
Она же химичка Рита Мамаева.
Оккупировавшая нынче Вену — как Мамай воевал.
Впрочем, в Вену еще надо было еще попасть — тонкой иглой.
От мошкары Маргарита Редгрейв занавешивалась длинной синей вуалью. И еще была у нее маска, неотличимая от человеческого лица, изготовленная из очень нежной лайки… Поставьте ей лайки.
А потом на подиум, ведущий с земли на небо, вышел сам Таня Стаканов.
Он же Бог богов, врачеватель и облакогонитель, пролагатель воздушных троп, вице-президент компании «Самоядь-Нефтюгань LTD», ворон варитель, вдовушек и сирот даритель, совести щипатель, медведей задиратель, владелец коллекции «Eternity hunters».
Облачен был Бог в черный квадрат.
А потому каждый видел в нем что-то свое, что-то самое желанное.
Зрители охарактеризовали его потом очень по-разному.
Всем запомнились в облике Бога только две детали.
Удилище с блеснами.
И охотничий камуфляжный рюкзак за спиной — вукс с баксами.
Овации не смолкали минут семь-десять, что для этих бедных кислородом широт было абсолютным рекордом.
Таня взмахнул удилищем, демонстрируя, что ему не западло изловить на свои блесна весь мир.
И зацепился алмазным крючком за вукс на спине.
И швырнул, окончательно пополняя коллекцию, сам себя, высоко в облака.
Иван Новый-Иных
Смешная и грустная Вселенная, великая и нелепая страна, одежды к которой подбирал Таня Стаканов, рухнула в одночасье.
Но свято место пусто не бывает.
Пришел Новый.
Ветер.
Правитель.
День.
Мир.
Дух времени.
И все поняли, что давно его хотели.
Иван Новый-Иных всему в новом времени дал иные одежды.
Это были не одежды смеха, не одежды гнева, не одежды страха.
А одежды любви.
И предстали в них преобразившиеся:
двенадцать саамских богов,
семь стихий,
семнадцать ветров,
тридцать три камня,
восемь рек,
сто озер,
одиннадцать звериных родов,
тридцать три птичьих,
сорок восемь так называемых сонгелов – лицевые скальпы которых, испещренные тату, составили оригинал «Сонгельского эпоса».
Сверкая алмазными гранями любви!
Любви — вот чего им всем… нам всем — не хватало!!
Иной переназвал заново всю Полуночную Саамеедну.
Подобрал имена для времени.
Семь земель в Саамедне Сиятельной: Победень, Игрень, Лебедянь, Сиянь, Золотень, Березань, Радостень.
Двенадцать погостов в Полунощной Саамедне: Дар, Мир, Свет, Хрусталь, Луч, Улыбка, Вереск, Жемчуг, Звезда, Кружево, Ключ, Солнце.
На торжестве обретения новых имен и одежд явились четыре ( по числу сторон света, углов в доме, времен года) вечные Музы полуночной земли.
Вальсировала сама с собой в лазоревых сапожках стройная Ланьс, богиня весны, в чьих глазах — голубые звери и все безумие пробуждения от долгой полярной ночи.
Шла с ребенком на согнутой руке Принцесса Фэнтэзи, Лесной Олененок, Надежда – Надэй.
Ехала на квадроцикле на свидание к своему Данилушке красавица Маша Белых.
Степенно ступала оленья важенка Суэй, ученая дева в накидке из туманов, с месяцем в рогах, прижимала к груди четыре старинных фолианта — Библию, Коран, «Велесову книгу», «Старшую Эдду».
Но кто был он сам, опахало эпохи, имя времени, душа шоу?
Этот самый Иван Новых-Иной?
Иных-Новый?
Откуда он взялся?
Как?
Почему?
Когда он вдруг возник незнамо откуда, незнамо как, незнамо зачем, все вокруг тут же решили:
Он пришел!
Тот Которого Мы Ждали.
Без которого ничего невозможно.
Потому что:
Он — это Мы и есть.
Тот самый Ино.
Мальчик, столько вечеров ждавший маму у окна.
Переболевший в детстве Лунной Болезнью.
Ненавидящий весь мир. Всех, кроме матери своей.
Помнивший все, что говорила ему Непознанная сущность в ночь лунных лучей.
Он вырос и стал Роуком – злым оком двенадцати погостов Самояди.
Люди, в звери и боги, встретив его на пути, ждали от него только зла.
И получали его.
Но однажды он израсходовал все зло, которое было в нем — а значит и вне его, в мире.
Дальше только добро.
Дальше лежала территория Рока Доброго.
Он прошел вечную мерзлоту и бесплодную тундру жизни.
Дошел до Полюса.
Север перешел в Юг.
Ненависть перешла в любовь.
Ино все простил всем.
Ино любил всех.
Ино радовался.
И он был непобедим.
Он вышел в вольный Чарр.
Он вдохнул воздух могучего Варра.
Он закинул свои тоборки на две вершины двуглавой горы Соловараки.
Он отразился в водах Сейд-озера.
Он испил из реки Ялхэллэ, оживляющей мертвых.
В мире много озер, рек, лесов и гор.
Но мне нужны моя река, мой лес, моя гора, мое озеро.
Мой дом.
Он — это я.
Как прекрасна ты, Сиятельная Саамедна!
Страна Вечного Света.
Свободу — экспонатам коллекций!
...Новый начальник департамента фиолетово-серебристого блеска Иван Иваныч Иванов выпустил из шкатулок на свободу 48 экспонатов коллекции бога Юммеля — охотников за бессмертием, internity-hunter.
Отныне они перестали быть засушенными мотыльками, мумиями, артефактами и снова сделались живыми:
- Вечные подруги, Маргарита-Миллисента Редгрейв и Вильгельмина Глюк,
- Благородный мореход Гиррит де ла Ферр,
- Чиновник 14-класса Валерьян Мартемьянов, охотившийся на Вечную Весну,
- Естествоиспытатель Сигизмунд Гильштейн, летящий по небу в хрустальном шаре богини воздуха,
- коррепондент либеральной прессы Жан-Батист Ламартиньер,
- Авдотья Истомина, от любви к оленю зашившаяся в оленю шкуру,
- Мянна, эрвь и жених поселения Сон-Хель,
- Астральные братья Алексис Милюков и Михаэль Гамильтон,
- Краевед с крестиком Василий Крестинин,
- Ветеран зеленого движения Трушкин,
- Хана с отрезанной головой в руках,
- Ложкин с ложкой, сросшейся с рукой,
- Семиликий Лис Ли,
- Стекольщик Саша Соломбальский,
- Ведунья Яда,
- Певица Павлина,
- Коллекционер волшебных напитков Соломон Ривкин,
- Поп Иван, креститель лешей лопи,
- Профессор Колбасьев,
- Мэр Лопинцев,
- журналистка Дуня Сысоева,
- модельер Таня Стаканов.
Пер Гюнт и Сольвейг,
Саня Григорьев и Катя Татаринова,
Герда и Кай.
Гимн Страны Света
На главную сцену Сиятельной Саамедны выходит в парадной бархатной попоне заслуженная артистка Чукотской АССР, седая оленица в пенсне Изаура Седакова.
Поставленным контральто с далеко разносимым устаревшими микрофонами эхом она объявляет:
- Гимн Страны Света!
Слова и музыка Ивана Новых-Иного!
Классическим полукругом выстраивается хор.
Верхний ряд забирается на нарты.
Копыта для этого торжественного случая у всех были надеты лакированные, сорочки цвета тела испуганной нимфы, костюмы – глубокий зюйд-вест, с грозовыми тучами и алмазными буревестниками, рога увиты классическим лавром.
Выбегают, стуча пуантами, юркие ящерки в зеленых трико с перьями и стразами, ученицы хореографического училища, замирали под софитами.
Выходит дирижер, лауреат международных премий Хирвас Тройкин во фраке из шкуры птеодактиля и нана-пластиковой манишке, артистически тряхнув чубом, кланяется публике.
Он взмахнул хореем – погонялом оленей упряжки.
И четверо солистов-оленей, Энрико Карузо, Хулио Иглесио, Сергей Яковлевич Лемешев и Борис Гребенщиков, на четыре голоса, завели:
- Я шагаю в распахнутое небо!
Я лечу в облаках!
С ними пела вечно бегущая по тундре в голубых сапожках вечная богиня Весны.
Пел, сидя в болоте, среди верных выпей и камышей, разжиревший, как гигантская жаба, водяной, полуженщина-полумужчина, самодостаточное божество вод.
Пел дикий Дик, бог войны, ветеран 1314-ти войн с чудью, с утра принявший боевые сто грамм «Озерной чистой» из трофейной норвежской солдатской фляжки.
Пели хозяева воздуха, Фу и Фи, сидя в позе лотоса в своих хрустальных шарах, наполненных чистейшим воздухом небес:
Я лечу навстречу солнцу!
Я могу долететь до звезд!
Пело все звериное сообщество: песцы, роскошно-голубые и лисы бешено-крапчатые, рыси с острыми грудками и совы с глазами, полными равнодушного горя, рябые дерябы, сизые свиязи и чернявые чернети, белый медведище, грубо вырубленный из соляной глыбы и отчаянно вьющийся, дорого просящий за себя горностай:
Есть миры, неизвестные мне,
Но все начинается во мне.
Пел губернатор Сиятельной Саамедны Даниил Каверин, в окружении любимых оленей – Цезаря, Пифагора, Асклепия, Эсхила и Брута.
Пела гора Соловорака.
Пело эпическое Сейд-озеро, со всеми его седыми священными Сейдами.
Пела тундра — вольный Варр.
Пел лес — таинственный Чарр.
Пела повитуха мама Мома, с очередным только что принятым ей младенцем в мозолистых руках.
Пел сам бог Юммель Юммелевич Юммелевич-Юммельсон, размахивая дымящейся трубкой, лежа на облаках в вип-палате шестого Верескового неба, после ежедневного укола бессмертия.
Олени в упряжках.
Люди в домах.
Звезды на небесах.
Народные таланты в кружках и секциях.
И даже в логовищах диких волки, черти Самояди, с глазами, как горячее морошковое варенье.
У меня есть душа!
Я могу стать вровень с Солнцем и звездами!
Я умею летать!
Эпилог
Бороться и искать
Данила-мастер, Хозяйки Медной Горы сбежавший жених, преподнес Марье-искуснице выточенный из камня живой цветок: эндемичную инкубову желтенькую лилию.
Марья понюхала лилию (она пахла совсем, как настоящая), милостиво улыбнулась.
Даня встал на одно колено:
- Давай поженимся, Маша!
- Ничего тебе не могу обещать, Данила.
Мне надо докончить мой авторский проект – я вышиваю на пяльцах судьбу Тридевятого Царства – Тридесятого государства.
И вообще, знаешь, двум творческим личностям в одной семье не ужиться.
Пророк Даниил, исходя сто лет по Синайской пустыне, добыл божественным провидением, а также дьявольским попустительством, чашу Грааля.
И решил он возложить ее к ногам Марии из Магдалы, подруги Христа.
Мария взглянула на него небесными очами своими, в которых отражалась сингулярность.
- Зачем мне сие, Даниил!
Тому, кто чашу имеет в себе самом, другая не нужна.
Разве не знаешь ты? Я есть святой Грааль.
В самой себе, в избранном сосуде, храню я Христову плоть, дитя Спасителя.
Писатель Дэн Браун решил, что его культурный и цивилизаторский долг зовет его в Россию (где у него миллионы читателей!) – дабы спасти из дикой берлоги милую Машеньку, заложницу агрессивного Медведя.
Он выбрал момент, пока Михайло Потапыч отлучился из дому и прилетел в таежную глушь на вертолете.
Спустился по трапу.
Где ты, Mashenka?
Я принес тебе свободу, юная пленница государственного тоталитаризма!
Машенька вышла из бурелома.
Дэн встал на одно колено, держа в руке коробочку с кольцом от Армани.
- Ты выйдешь за меня, Mashenka?
Она взглянула на него высокомерно.
- Меня не купишь на западные цацки, господин Дэниэл!
Ступайте прочь, к своим сомнительным масскультовым ценностям!
Я остаюсь с моим родным русским Медведем.
Поэт Даниил Хармс запал на Маньку Облигацию из Марьиной рощи.
И забросал ее лирическими стихотвореньями.
А она требует облегающую комбинацию, газпромовскую облигацию и с ипотекой комбинацию.
Данилов демон-Альтист, как-то, пролетая над Нью-Йорком, увидел в окне пентхауза на крыше одного из небоскребов лауреатку Грэмми, Мэрайю Бель.
Он спланировал к ней в окошко.
Сыграл ей на своем демоническом альте «Дьявольские трели».
It`s amazine, darling!
Мэрайя спела ему свои хиты.
Они восхищались друг другом всю ночь:
- I belive I can fly! I belive I can love! I belive I can sing!
А наутро, едва не захлебнувшись любовью и музыкой, решили расстаться, от греха подальше.
Даниил-заточник (лучший заточник бывшего завода «Лада-козлоджип») звезданулся на портнихе из сериала, «просто-Марие».
В подарок для простой селебрити из латиноамериканской глубинки народный умелец собственными руками сварганил ковер-самолет и прилетел на нем к ней в Бразилию.
Так и жили: он точил заточки местным брутальным брюнетам, а она шила от-кутюр местным огненным мучачам.
Потом поменялись клиентскими базами – она стала шить брутальным брюнетам, а он – точить ножи страстным мучачам.
Мария посмотрела на это, посмотрела, да и пришила Даниила. Из ревности.
И ее заточили.
Eternity-hunter Данила принес ever-green fanat Маше кольцо со вставленной в нем, вместо бриллианта, сингулярностью и серьги из двухсот десяти бозонов Хиггса.
Цацки сверкали просто супер.
Маша восхитилась:
-Ты мой принц Юниверс, Даня!
- А ты…Ты мое бессмертие, Маша!
Давай поженимся!
И нарожаем детей!
Маша, хохоча, примеряла у зеркала серьги и кольцо.
Ей они очень шли, ярко-креативные отблески бросая на личико.
- А знаешь, Даня…
Она вздохнула, и сняла бижутерию.
- Знаешь, это не то.
Мне этого мало.
Сердце Дани остановилось.
Он представил себе тайный шкаф Бога богов, где свалены в беспорядке на полках все на свете артефакты бессмертия…
Лежат-пылятся, никому, в сущности, не нужные.
Жениховские подарки невестам.
Свадебным подаркам, известно – место в чулане.
Это еще в лучшем случае: если свадьба состоялась.
Сердце Дани забилось вновь.
- Извини, красавица.
Я дурак.
Подарки можно поменять в течение двадцати девяти лунных суток после трансакции.
Ты можешь выбрать что-нибудь другое по каталогу «Eternity-hunter».
Маша листает каталог:
амброзии и мальвазии,
золотые ключики и молодильные яблочки,
гриб рейши и вип-гейши,
царские троны и циклотроны,
пятые элементы и седьмые континенты,
серебряные руны и золотые руна,
священные суши и от мертвого осла уши,
мята из райского сада,
плацента и монетка в пол-цента,
пасхальные кадила и слезы крокодила,
норсульфазол и орбидол,
панацея от Парацельса,
припарки старухи Парки,
бальзамы Бальзамо,
пудры с Брахмапутры,
микстура от мистика из Тура,
порошки от бабы Яги,
оконные рамы от бессмертного Рамы,
вечные люстры от Заратустры,
сонеты и сонаты,
цукаты и цикуты,
жабий камень и бабий пламень,
навья косточка и от гроба досточка,
цветики-семицветики и с того света приветики…
- Нет, ты не понял, Дэн.
Это все для меня – не то.
Мне всегда всего будет мало.
Всегда и всего.
Мне нужно то…
То, чего нет на свете.
Понимаешь?
- Понимаю, – сказал Дэн. – Мне – тоже.
Бороться и искать. Найти и не сдаваться.
2012- 2015 гг. Мурманск – Варна.
27 января 2019
Иллюстрация к: Лапландские хроники