Тихонов Валентин Максимович
Вова Рельефный
Песня Ини
: 56 
: 0
Ассиро-вавилонян глядел на змею, съевшую бессмертие с детским каким-то недоумением.
- Врет она, – сказал Дэн.
- Кто? Мома?
- Мома. Ну, не врет, а недоговаривает.
Мы все одно, двести десять сущностей.
Допустим, так.
И мы все крутимся в одном и том же болоте, в одном и том же Юниверсе, вверх-вниз, вверх-вниз.
Но двести десять подневольных сущностей приносят, каждый своё, двенадцати вечным богам.
Они нас доят.
Операторы машинного доения. Культурно – не руками грязными, а через компьютеры.
Высасывают из нас соки.
Мы все и есть их панацея, их нектар и амброзия.
Но боги-то с нами пищей не делятся.
Вместо этого они, в лучшем случае, проливают на нас с неба капли из своих громокипящих кубков.
Чего желаете?
Радуга Ай – подаст демократических свобод. Она у нас самая европейски политкорректная. Пусть все цветы цветут.
Воздушные боги Фи и Фу предложат вам дозу личного астрального опыта. В удобной для вас расфасовке.
Вечная весна – отмерит порцию любви земной.
Водяной затянет в болотную оппозицию.
Бог войны подсыплет пороху в ваши пороховницы.
А мама Мома почти заставит поверить в переселение душ.
Кого я еще упустил?
- А может, если смешать все это вместе – ну, деньги, любовь, религию, власть… в одном флаконе, то тогда и получится божественный эликсир бессмертия?
- Боюсь, детка, получится очередной коктейль «Слеза комсомолки».
- Скорее уж, «Поцелуй тети Клавы».
- Вот именно!
Дэн расстегнул молнию на рюкзаке, достал оттуда старинную клавиатуру, которой иногда пользовался, подключая ее к планшетнику, обтер рукавом и смачно поцеловал пластмассовые клавиши.
- Операторам компьютерного доения – пламенное лобзание! Тете Клаве – поцелуй от Венички с веничком!
Они сидели на самой верхней из уцелевших ступенек лестницы, ведущей в небо.
Это было их Первое небо.
Казалось, дальше, в высь, по ночным облакам идут ступени невидимые.
А на них стоят, обнявшись Ромео и Джульетта, Пер Гюнт и Сольвейг, Герда и Кай…
Вереницы влюбленных, вечные пары.
Маша уже соображала, где тут в центре Дырдыгирки можно найти круглосуточную аптеку или хоть киоск «24 часа» и приобрести в нем за наличный расчет средства защиты, которых при себе она не носила, не до того было…
Но Дэн, похоже, и не думал соскакивать со своей возлюбленной темы.
- Мома проговорилась. Я поймал ее. Нэнч, которая нынче родилась, может никем не стать, а может стать богиней Вечной Весны.
Мы одно – люди и боги.
Они, двенадцать – и есть наш эликсир бессмертия.
И надо заставить их отдать нам все!
Маша вздохнула.
- У тебя выходит, как всемирный заговор масонов. Об этом много пресса писала. «Правда Севера» сообщала и «Дырдыгирка трибьюн» печатала, что миром управляет Объединенный межнациональный банковский комитет.
И концерн «Самоядь-Нефтюгань» имеет долю в его пакете акций.
Неслабую такую долю.
А наш Юммель (он же Юммелевич-Юммельсон) – по ходу, генеральный директор концерна.
- Юммель во всем этом раскладе – единственный, кто может творить новые сущности. Что-то свежее. Чего не было еще никогда в Юниверсуме, и нет, и не бывает.
- Ты человек. А он-то, хоть и старый, но бог. Создатель всего. Криэйтор Юниверсума.
- Надо мне тоже стать криэйтором. Не переписывать одно и то же из века в век, а именно…
Не знаю, как это сказать.
Оживлять?
Создавать витальность?
То, чего еще никогда нигде не было?
В реале, понимаешь, в реале!
Еще немного, и я, кажется, пойму.
Мне надо научиться быть Богом.
А может, Богу надо научиться быть мной.
- Учись, студент! Сессия еще не завтра.
- Сессия сегодня. Сейчас всегда сейчас.
- Тогда когда тогда.
Маша положила ему руки на плечи, засунула ладони под лямки рюкзака.
- Ну, до экзамена еще целая ночь!
В приемный день Бога
Студентам Баренц-факультета Машеньке с Данечкой, исколесившим на боевом квадроцикле всю Чудь и Юдь, Мухомороядь, Оймяконь и Мухосрань в поисках рецепта бессмертия, удалось (через знакомство на телепередаче «Давай полюбимся») добиться приема у начальника богов Полунощной Самояди Юммеля.
Eternity-hunters сидят в приемной бога на Шестом небе, ожидая, когда секретарша-рысь (хищная особа в мокасинах на шпильках, с дырочками для когтей, с восемью острыми грудками, обтянутыми офисным пиджаком) вызовет их в кабинет.
В этом представительском предбаннике для посетителей, на шестом небе, жесткие кресла сделаны из лакированных берцовых костей прямоходящих млекопитающих, а старомодные телефоны и пепельницы – из их обточенных червями-дизайнерами черепов.
На стене вывешен арт-объект: натурально, гобелен из крапивной пряжи и сученых оленьих кишок, выполненный умелыми ручками мастериц Умчувадского Дома культуры: «Самоедская дева Яда дарит отравленный букет сирени предводителю чудского бандформирования Галанду».
А над столом секретарши парит в воздухе модерн-инсталляция заслуженного оленевода-художника Полунощной Самояди Тохтамыша Люлькова, нечто концептуальное, драконообразное: эпический богатырь Ляйн верхом на Крылатом Олене.
Или отставной мэр Дырдыгирки С. И. Лопинцев верхом на Росомахе.
Какой он из себя, интересно, этот верховный начальник всего и вся Юммель, врачеватель и облакогонитель, ворон варитель, пролагатель воздушных троп? – думает Дэн.
Ю.Ю.Ю. You. Вечный – Ты, кем Я – никогда не стану.
В Сонгельском эпосе он последовательно предстает как:
- Белый олень с грустным человеческим лицом,
- Пожилой мужчина с золотыми оленьими рожками на лбу,
- Олений кентавр с человеческим торсом и ногами парнокопытного,
- Крылатый олень Мяндаш,
- Спиралевидная запеченная на огне лепешка – хлеб насущный Полунощной Самояди,
- Пламя, скрученное в виде веретена (петли Мебиуса),
- Ветер норд-вест,
- Губернатор в служебной форме высшего чиновника: сыромятный сюртук, переливчатые ботфорты акульей кожи, серебряный шлем в виде головы Сокола-Иаука, божества счастья, и над ним – плюмаж из инфернальных туманностей Млечного Пути.
И что этот ветеран нашего проекта посоветует нам на пути к достижению жизни вечной?
- Наверное, он просто скажет: любите друг друга, – предполагает Маша.
- Ну да. А еще – любите Бога, – предполагает Дэн.
- Прощайте врагам своим.
- Подставьте левую щеку, когда ударили по правой.
- Творите добро.
- Раздайте имущество свое.
- И не заботьтесь о дне завтрашнем, ибо достаточно заботы о дне сегодняшнем.
- Будьте как дети.
- Но будьте также и как змеи.
- А что он еще может сказать. У него должность такая.
Маша и Дэн вспоминают советы двенадцати богов.
- Найти свою половинку, слиться с ней в единое целое, обратиться вдвоем в бессмертного андрогена, женско-мужское существо, плывущее по волнам Юниверс.
- Отречься от смешного человеческого статуса! Сделаться снегом, мхом и оленем, частью стать звериного царства, оно-то, само в себе, никогда не умирает.
Маше – родить детей от Юммеля.
А Дэну – от девицы-оленицы Ланьс, на серебряных копытцах.
Воспроизвести сверхлюдей.
Оленей с человечьими головами и крепкими звериными рожками.
Перспективный вид для выживания, в условиях рыночной экономики.
Ну, еще можно мухоморами толчеными натереться. Тоже очень помогает.
Сколько раз вам уже говорилось!
Каких вам еще надо рецептов бессмертия!
10 заповедей закона Моисеева соблюдайте.
И 9 Иисусовых заповедей блаженства.
Ну, еще Конституцию. Уголовный кодекс. Гражданский кодекс с Примечаниями. Права человека. И Обязанности человека же.
Плюс Налоговая, Санитарная инспекция и Пожарная инспекция.
И будет вам щасте.
Кто его содержит, Бога богов?
Кто его трудоустраивает и в ведомости прописывает, и обеспечивает лимитом на подряд, в условиях пост-рыночной экономики?
МВФ, что ли (вневременная мафия фрико-массонов)?
Транс-сингулярный Межбанковский Eternity-комитет?
Концерн «Нефтюгань-Ляпки-дью LTD Incorporated»?
«Норильский Никель-forever»?
Но ни за какой гонорар, ни за какой грант Юммель Юммельсон еще не согласится поделиться со спонсорами своим секретом бессмертия.
Помирают спонсоры, олигархи всех времен и народов, как простые смертные, как все прочие на этом свете Каи.
Уйти от Себя, выскочить из грудной клетки, в черепе продолбить отверстие, и из него во второй раз торжественно родиться – сделаться Другим.
Сделаться всем на свете, миром, Богом.
Понять, что прежняя жизнь была – пустота и тщета.
Перезагрузить оперативную память с нуля.
Заснуть под священным деревом и проснуться Принцем Юниверс.
Выскочить из круга рождений-смертей, из лабиринта раннего палеолита, из этой никуда не ведущей спирали, будь она проклята, ну ее совсем.
Нет, придумано красиво, базара нет. Но как с этого практику наварить? Так, чтоб реально? Не в кино, не в книжке старинной, а здесь и сейчас, в прямом эфире, в реалити шоу?
Как?!
Самоедское радио спрашивают, есть ли на свете эликсир бессмертия? Мы отвечаем: да! Такого эликсира нет.
Маша и Дэн смотрят друг на друга с безнадежностью.
Они целуются.
Они смеются.
Они встают с жестких стульев в приемной и уходят.
Они остаются сидеть на жестких стульях в приемной. И может быть, Рысь, стуча по мраморному полу когтями, принесет им кофе. Или амфитаминов из вытяжки сушеной выпи.
Зеркальце
…И Сол, сын Солнца поднес круглое зеркальце в золотой оправе к лицу Бога богов.
И Бог богов захохотал грубым басом, увидев в стекле… да, конечно, их.
Eternity-hunters Пера Гюнта и Сольвейг.
– Пер Гюнт не бросил Сольвейг, отправляясь в странствия, – доложил сын Солнца. – А Сольвейг не ждала его в горной норвежской хижине сорок лет.
Они вместе прошли все двенадцать уровней игры:
«Осе и отражения в озере»,
«Жалоба Ингрид»,
«Доврский дед»,
«Три пастушки»,
«Женщина в зеленом плаще»,
«Суриа Муриа»,
«Марокко»,
«Сахарский конь»,
«Танец Анитры,
«Кривая вывезет»,
«Сфинкс»,
«Желтый дом»,
«Неизвестный странник, он же Пуговичник».
Ролевая игра по добыванию эликсира бессмертия, ЭБ146.
Сын Солнца снял висевшую у него на груди на кожаном шнурке печать – серебряную пластинку, по виду такую же, какой самоеды клеймили в старину своих оленей.
На пластинке были выбиты две стрелы, уходящие вверх и вниз.
Из заплечного вукса он достал связку кож: четырнадцать человеческих скальпов.
И, размахнувшись из-за плеча, поставил на последнем скальпе свою именную печать эксперта.
- А каковы шансы, что Пуговичнику не придется переливать Пера Гюнта и Сольвейг на пуговицы? – спросил Росомаха.
- Я бы сказал, что шансов на полтора уровня меньше, чем в классической гейм, у eternity-hunter Ибсена.
И Сол потряс перед Юммелем связкой из четырнадцати скальпов, снятых с человеческих лиц.
Эта связка внушила Юммелю надежду.
Скольких он оскальпировал за историю Самояди, эксперт Сол!
Где они теперь, эти люди, людозвери, людобоги, людоиды, с которых содрали личины?
Все эти, видите ли, так не понявшие за всю жизнь самих себя создания.
Или закосившие под кого другого.
Что они сейчас видят в зеркале, вместо собственного лица?
Голую задницу.
- То есть, наши Машенька с Дэном, скорее всего, так никогда и не додумаются, что они Пер Гюнт и Сольвейг.
- Полной гарантии возврата инвестиций нет, – отвечал Сол. – И все же, будь я вице-президентом «Пэрэдайз-банка», я бы выдал им кредит.
Тайна чекиста
Росомаха, снова весь розово-крапчатый от прибавившихся прыщиков и язв (аллергия на мочу!), промокнул взмокшую лысину вчетверо и еще раз вчетверо сложенным носовым платком.
Дело-то ведь скверно было даже не тем, что парочка студентов оказались Пером Гюнтом и Сольвейг.
Хотя Пер Гюнт и Сольвейг, благодаря eternity-hunters Ибсену и Григу, являются ныне едва ли, не самыми сильными сущеностями в регионе, сильней полубогов и людей, и всех богов кроме Одина и Локи.
Начальник департамента Фиолетово-Серебристого Блеска, не пожалевший средств и привлекший экспертов со стороны классового врага и геополитического противника, знал тайну, о которой не ведал даже Юммель Юммелевич Юммельсон.
А именно то, что на заре своего существования Юммель, ныне бессмертный бог, был норвежским парнем Пером.
Сильно продвинувшимся на лестнице 210-ти сущностей, Лестнице, Уходящей в Небо…
Как там сказал этот Дэн? Я должен научиться быть богом. А бог должен научиться быть мной.
Время у обоих есть. До Апокалипсиса, как пишет пресса, еще лет 20.
О том, что будет, если они оба таки-выучатся, Дэн на Бога, а Юммель на Человека, - Росомаха не думал и думать не хотел.
Не тем он был силен, не думами.
А просто в нужные моменты по семи его рабочим хвостам пробегала электрическая дрожь.
В данном случае она даже не дрожью могла по праву считаться, граждане, а конвульсиями, пароксизмами, корчами.
Меж тем, двое студентов, вот прямо щас, ожидали в приемной у бога богов, сидя на костяных стульях.
Встречи их с товарищем Юммельсоном допускать было, граждане, однозначно низзя.
Последствия встречи Юммеля и Даниила, бога и человека были настолько…
Настолько, скажем так, сенсационными…
Они, граждане, грозили осуществлением вековой мечты рода человеческого о бессмертии.
Выть хочется, выть хочется, выть хочется.
- Это тебе супруга платочки наглаживает? – раздражился вдруг Юммель. – А думаешь, я не знаю, что ты выпрашивал у Сола шаманское платье вольпи? Не для своей мадам Росомашихи, ей оно на корпус не сядет.
И не для олениц-школьниц с толстоватыми ножками.
И даже не для того кудрявого пастушка с аполлоновой свирелью…
Для себя лично, старый ты онанист!
Любишь сам себя, любимого? Это не подведет! И выпросил-таки! Красуешься теперь в ризе царей земных, когда никто не видит… то есть, это ты думаешь, что никто.
Ты платье вольпи обменял на ножницы Колбасьева, так?
Сын солнца у нас коллекционирует орудия скальпирования, и за ножницы Платон Владленыча много чем готов поступиться.
А знаешь, что, Росомаха?
По ходу, отдам я рецепт бессмертия Маше и Дэну.
Я уже не молод. Пора на покой. Не на тебя же оставлять Юниверс!
Тебя, ептыптырь, я увольняю. За профнепригодность. В виду несоответствия занимаемой должности.
По недоверию, как бухгалтершу проворовавшуюся!
Бюстгальтершу! В бюстном гальтере от «Viktoria secret», купленном на ворованную дельту!
И загрохотал громом, с фиолетово-серебристыми молниями:
- Ибсен-угрозу проспал, урод! Где твои свиязи-чернети были?
- Подводная лодка сгорела… Со всеми собранными разведматериалами…
- Вахтером пойдешь в стекляшку, на Соловараку! Вышибалой в ресторан «Пурга и пурген»!
Массовиком-затейником в ДК «Тундра»!
- Это уж как вам будет угодно, Юммель Юммелевич! На все воля Божья. Я старый солдат и не знал в жизни женской ласки… Знал только свист мгновений и пуль у виска.
- Еще скажи: нас много, всех не перевешаете!
- Обижаете, Юммель Юммелевич. Я не за жирный паек, не за служебный космолет, не за грант от запада работаю. Я за идею.
- Какую идею? Какую? Нет, ты скажи!
За коммунизм, что ли?
За либерастию и дерьмократию?
Может, за русское православие?
- Мы за светлое будущее человечества. - твердо, с достоинством отвечал бледный Росомаха.
- Ачуметь.
- За правду и справедливость..
- Зашибись.
- Мы за все хорошее. И против всего плохого.
- Угу. И сапогом отравленным в меня кинь.
Сапог отравлен
Это была старая байка из спектакля «Амурские волны или Севастопольский вальс» Театра музкомедии Третьей Ледовитой флотилии.
Каковые постановки Юммель Юммелевич и Росомаха Псоевич обязаны были посещать по долгу службы.
Там монстр-деникинец все стрелял и стрелял в пленного феликса эдмундыча, но не мог застрелить.
За сценой ответственный за шумовые эффекты куда-то отлучился, вместо того, чтобы вдарить, со всей дури, доской о табуретку – и выстрел все не раздавался.
Тогда обессилевший расстрельщик снял себя кирзовый сапог и кинул в чекиста. Тот свалился, как подкошенный, и уже мертвый, нашел в себе силы пояснить зрительному залу: «Сапог отравлен!».
Бурные и продолжительные апплодисметы! Переходящие в овацию. Зрители встают. Дамы плачут.
Чего не сделаешь воспитательно-идеологического эффекта, художественного аффекта и греческого катарсиса ради.
Росомаха посмотрел на свой начищенный до фиолетово-серебристого блеска сапог, напомнивший лицо одного из филеров: бравое и туповатое.
А может, хрусть-яга с ними, с этими новыми сущностями? Чем они лучше старых-то?
Тысячелетний опыт показывает, что решительно, ничем.
Кому, как не начальнику тайной полиции это точно знать.
Как-нибудь со старыми сущностями проживем, на наш бесконечный век хватит.
Хрусть-яга с ними, с этими талантами, писателями-креативщиками.
Нашему народу и графоманов вполне достаточно.
Они даже и экономичней, графоманы-то, удобнее с ними, меньше на их утилизацию тратится фиолетово-серебристого блеска.
Сапоги-то отравленные на нас всегда, органичный элемент служебной формы департамента ФСБ. Лично главным конструктором костюмов Таней Стакановым утвержденной.
Но сапогом отравленным в бога кидать – неудобно как-то.
Неинтеллихентно.
Он сбросил с правой ноги щегольской, из эксклюзивной яловой кожи пошитый, сияющий непобедимым военным глянцем сапог.
И вдруг перестал быть Росомахой, а стал собой.
Печальной, нежной, суровой, изменчивой, клятой, вечной, преодолевающей жизнь и смерть человеческой душой.
Покорителем Полюса существования, так и не дошедшим до вершины планеты.
Но и несдавшимся.
Одним из 12-ти присяжных, которые решают тут, на высоких широтах, судьбы людей и богов.
Каталог
Бог богов удалился в тайный свой зеркальный шкаф, и принялся рыться на полках в своей коллекции.
Экземпляры были собраны первоклассные (с каждым связана какая-либо история, которые так приятно на досуге разбирать во всех скандальных, эпических подробностях)…
Все, все попались!
И вот сейчас собрание должны пополнить два молодых в отличном состоянии экспоната, ожидающие на стульях у него в приемной: Дэн и Мария.
Нет, не может быть, чтоб они ни на что не клюнули!
Такого на свете никогда не было, и нет, и не бывает.
В ву-укс! Ву-укс! Вукс!
Надо только найти подходящую блесну, чтоб подцепить студентов. Он уж не раз подсовывал им разные штучки из своего ассортимента, но эта парочка не велась на стандартные приманки.
На что бы их наколоть?
Нана-игрушку какую-нибудь подсунуть ( на! на!) или очередную вакцину против СПИДа?
А может просто, новую модель квадроцикла, летающую амфибию с выходом в ноосферу и Шамбалу?
Он вынул из ящика конторки свежий глянцевый каталог «Eternity hunters», разработанный на Пятом Ресничном небе избранными творческими единицами.
Углубился в него:
Нектары и аватары,
витамины и амфитамины,
мю-мезоны и смит-вессоны,
мантры и тантры,
цветики-семицветики и с того света приветики,
амброзии и мальвазии,
серебряные руны и золотые руна...
Бог клацал клыками, стучал по полу хвостом. И не надоело им?
Цветок Гильгамеша еще бы вспомнили, который змея съела. Или скинию Соломонову.
Который век это все тащится из инкунабулы в инкунабулу, с сайта на сайт, из таблоида и таблоид.
Все с теми же самыми переводческими ляпами, писарскими описками и хронологическими неувязками.
Авторы все те же, вот в чем дело.
Все они же:
Авдотья Истома, она же Дунька Сысоева.
Жан-Батист Ламартиньер, корреспондент-либераст.
Химичка Ритка, она же Марго-Миллисента Редгрейв, австрийская, вообразите себе, виконтесса, любимая наложница императора Максимилиана III.
Сигизмунд еще наш Гильштейн (этот вообще гиль какую-то несет).
Имиджмейкеры, ешкин кот.
Спичрайтеры, екарный бабай.
Мэрчендайзе мэрчендайзершу мэрчендазил.
Никакой фантазии у людей.
Сам бы, и то, лучше выдумал.
Панацея Парацельса.
Припарки Парки.
Бальзамы Бальзамо.
Нафталин. Кто сейчас на это купится?
Ну, кто, скажите, сегодня за это байки реальные проплатит?!
Золотой ключик… Детям еще годится. Был бы Дэн в возрасте Буратино.
Молодильное яблочко… Маше до полтинника еще далеко.
Новенького-то эти криэйтеры на своем навороченном Ресничном небе что-нибудь предлагают, в этом сезоне?
Или будем дальше мочалу жевать?
Недавно посещал их в рамках попечительской программы, речь произносил, обещал премию по итогам нефтяного года.
Все без толку.
Стоят, глазами тебя едят, ухмыляются.
Подсчитывают, сколько я еще протяну.
Как, мол, ваше здоровье, Юммель Юммелевич?
Не дождетесь!
Аз, все-таки, есмь бессмертный Бог.
Аз есмь начало и конец, Альфа и Омега, Первый и Последний.
Я вам всем еще дам прикурить. Бамбука из чубука.
Я еще на ваших могилах спляшу.
«Пасхальные кадила и слезы крокодила». Неужели, они это в один подарочный набор упаковывают?
Бога побойтесь, ребята!
Ничего святого.
Царские троны и циклотроны.
Пятые элементы и седьмые континенты.
Начитались фантастики из старых журналов: «Искатель», там, «Наука и жизнь», «Техника – молодежи».
«Трезвость и культура» еще.
Думают, сейчас этого, кроме них, не помнит никто.
Я лично помню. Деус консерват омниа.
«Качественные рамы от бессмертного Рамы».
«Вечные люстры от Заратустры».
Это им «Технополис-онлайн» подверстывает, тварям продажным. Откаты делят втихаря.
И от налогов отбрехались. Культурное, мол, просвещение.
В рамках свободы вероисповеданий и равенства конфессий. Хули-юли.
«Гриб рейши и вип-гейши». Что у нас тут японский бордель, что ли?
Нет, все-таки совсем они обнаглели, Жан-Батист с Дунькой. Еще бы тайский массаж сюда впаяли.
Что там еще? Мята из райского сада. О-очень оригинально.
Норсульфазол и орбидол. В прошлый раз это шло под брэндом «Порошки от бабы Яги».
«Полынный настой на водке простой». Сами эту гадость пейте.
«Алеф эксклюзивный, количество экземпляров ограничено». Блеф эксклюзивный, а не Алеф.
«Священные суши и от мертвого осла уши». Издеваются, твари.
Жабий камень и бабий пламень. Импотенты, жабы холодные.
Хромосома от хромого сома.
Навья косточка и от гроба досточка…
Н-да.
Больше не с кем и поговорить-то, как не стало Махатмы Ганди.
Уволить всех, к чертям болотным.
Со старыми мамзелями новый бордель не откроешь.
Найму вместо всех них одного Таню Стаканова.
Серебристые и фиолетовые
За все время правления верховного бога Полуночной Самояди Юммеля Юммелевича было выявлено 48 eternity-hunters.
Для выведения из игры, их, строго говоря, нужно было пересоздать, сделать новыми сущностями:
Во-первых, серебристыми.
Точнее, все на свете должно было стать для них серебристым, согласно рыночным ценам.
Для чего сребреников требовалось немеряно.
Тут кстати подвернулись в Самояди Серебряные Копи царя Соломона-2, которые Юммелевич сдал департаменту в бессрочную аренду.
И во-вторых, фиолетовыми.
Прохладными ко всему на свете.
Пофигистами, как говорят в народе.
Впавшими в ниравану.
Здесь использовались методы индивидуальные.
Проще говоря, объект должен был заглотить блесну, олицетворявшую для него нечто самое притягательное в этом мире.
Как только он попадался, его ритуально протыкали булавкой, расправляли в расправилке, высушивали в сушилке и торжественно водворяли на бархатную подушечку, в зеркальном шкафу Юммеля.
Особо ценных – в шкатулку.
Но случай Сольвейг и Пера Гюнта в утвержденные служебные инструкции не вписывался.
Сольвейг, по умолчанию, вообще не велась ни на одну приманку.
Верная. Любящая. Идеал.
Пер – тот заглатывал все, что ему подсовывали. Ингрид, Анитру, дочку Горного Короля.
А также марокканские и египетские фрукты.
Славу.
Деньги.
Но тут же выплевывал брезгливо, все ему было не так, и всего было мало.
Невозможно было, граждане, Пер Гюнта и Сольвейг ни на что подцепить.
Ох, немного у нас осталось времени до апокалипсиса! Грех тратить часы и дни без толку!
Все цацки из Каталога годятся только для призов в воскресном телешоу «Болото чудес» (ведущим которого Юммель был последние сто лет).
Главный приз тому, кто из букв д, е, р, ь, м, о – составит слово ЩАСТЕ.
Кстати, на последнем эфире один смертный Кай решил-таки эту загадку. Сподобился.
Дерьмо – это ведь, согласно Фрейду, деньги.
Дерьмо – деньги, и щасте – деньги.
Значит, щасте – дерьмо.
Наконец, и до самоедов дошло.
Бог умер
…И Юммель, нервно курящий в углу и шуршащий страницами Каталога, вдруг вспомнил…
Было такое на свете! Странная какая-то и старая очень история, в те еще времена случившаяся, когда он не был бессмертным богом и Юммелем.
Что-то там о поисках бессмертия.
О смысле жизни, сути любви и конечных целях мироздания…
Кем же он тогда был?
Неужто, он был Пером Гюнтом?
Конечно!
Как он мог это забыть!
Он был одиноким странником в мире.
И постигал суть вещей.
А в родной деревушке на севере его ждала Сольвейг…
Тут Юммель почуял какое-то дуновение у виска, и тотчас когтистая лапа легла на его правое плечо.
Бог вздрогнул, обернулся.
Во всех зеркалах тайного шкафа, в тоннеле, уходящем в никуда, отражался начальник тайной полиции. Розово-крапчатый аллергик Росомаха.
Почетный семичлен и заслуженный шестикрыл, повелитель сизых свиязей и чернявых чернетей, любострастник хвостатый.
- Дозвольте полюбопытствовать напоследок, Юммель Юммелевич?
Перед увольнением по собственному желанию, так сказать. Ну, по сокращению штатов, ладно. Ну, по служебному несоответствию,
о-кеюшки.
Тут у вас есть шкатулочка с Иваном Папаниным.
Мне бы хоть взглянуть на предшественника и на его наганчик именной, партийный.
С лишним винтиком одним, на который вы его и изловили, как на блесну.
Мне и то цимес.
А лучше бы из него пальнуть, из наганчика-то.
Нам всем Папанин – папаня.
Это все равно как скрипачу на скрипке Страдивари сыграть.
Юммель усмехнулся и достал с особой полочки, протянул лицедею одну из шкатулок, самую маленькую, размером с табакерку, сработанную из вечного полярного льда.
Росомаха бережно принял ее на ладонь.
Тяжко вздохнул.
И размахнувшись из-за плеча, со всей дико-лесной росомашьей отвагой, саданул товарища Юммеля Юммелевича ледяным кубиком по седому виску.
Вересковая трубка
Дверь начальникова кабинета отворилась.
И угрюмая какая-то Рысь, с павшими уныло всеми восемью своими грудками под гламурным офисным пиджаком, ввезла в приемную на тундровой повозке, лодке-санках небесного самодержца Полунощной Самояди.
Сильно обшарпанного, молью траченного оленя, с безумным человеческим лицом, со свисающим изо рта вывихнутым, набок свернутым языком в фиолетовых географических пятнах.
Карачун. По научному, инсульт.
Шесть песцов с костяными алебардами в лапах, секьюрити шестого неба, ввалившись из коридора, дружно взлаяли, приветствуя владыку мира.
– Ах, Юммель! Вы ли это? – воскликнула Мари.
– Небесный кормчий я, – невнятно, едва ворочая языком, отвечал Бог.
– Господь Боженька оне, – перевела Рысь. – Имя Юммель, отчество Юммелевич, фамилия Юммельсон.
Заслуженный оленевод и людовед Чукотской АССР
Верховный правитель Полунощной Самояди:
семи семей,
двенадцати погостов,
семнадцати звериных родов,
двадцати семи родов птичьих,
семидесяти камней,
семидесяти семи трав,
ста семидесяти гор,
ста семнадцати рек,
семисот семидесяти семи озер и…
как там дальше-то?
Да – и семи небес:
Черничного,
Голубичного,
Ресничного,
Аметистового,
Чаячьего,
Верескового,
Песцового.
Генералиссимус еще…
– Вы действительно знаете рецепт бессмертия, Юммель? – спросил Дэн.
– Напали враги клыкастые и зубастые на меня, мальчишечку... – начал было Бог, и заплакал.
Рысь почему-то немедленно ощерилась, словно приняла жалобу на свой счет:
– Протестую!
У Его богосиятельства обострилась болезнь Паркинсона.
Надо срочно вызвать амбуланс!
– Я мальчишечка-то простой… куда ж мне податься… – захныкал Юммель.
И тогда из распахнувшегося потайного зеркального шкафа вышел на кривых лапах Росомаха, бешено-крапчатый, в накинутой на плечи лиловой судейской мантии и с аметистовым молотком в руках, в окружении отряда сизых свиязей, чернявых чернетей и рябых деряб.
Свиязи и чернети, войдя, загалдели, заклекотали.
А дерябы стояли молча, поводя вокруг очами, полными равнодушного горя.
И взлаял Росомаха, шестикрылый семичлен.
И растопырил страшный хвост свой, которым защекочет любого.
И ударил судейским молотком по начальникову столу:
– Принимается. Решением небесного конституционного суда Полунощной Самояди!
Бог богов Юммель, ворон варитель, совести щипатель, вдовушек даритель, клопов моритель… ну и все остальное…
Короче, Юммель Юммелевич Юммельсон, он же кривой корень тайного места, он же будто-Будда, он же тетраграмматон, отстраняется от верховного правления Соединенными Штатами Полунощной Самояди: Чудью, Юдью, Мухомороядью, Оймяконью, Побединью, Дырдыгирка тож.
На основании впадения вышеперечисленного Юммелевича в старческое слабоумие и сладострастие.
Извините, в сладоумие и слабострастие.
Дальнейшим его местопребыванием назначается Вересковое небо, четвертый блиндаж избранных.
– Что это – вересковое небо? – спросил Дэн у Маши (она местная, наверно, знает).
– Так, дом творчества и реабилитации для бывших работников ЦК партии и комсомола. Искусственные руки-ноги и зубные протезы бесплатно, – отвечала Маша.
– А почему небо вересковым называется? Они что там, вересковый мед пьют?
– Пьют они все больше нектар забвения. Курят вытяжку из амброзии, пищи богов. Посредством вересковых трубок. Знаешь, дымок такой синенький.
Секретарша что-то кричала в телефон по-звериному.
Стоящий рядом с ними рябой деряба с алебардой издал странный звук, то ли высморкался, то ли подавил смешок.
– Ну, прощай Юмик! – сказала Рысь интимным тоном и чмокнула шефа в лысину. – Меньше надо было за молодыми медсестричками бегать.
И сверкнув кошачьими глазами в сторону Маши и Дэна, все еще сидящих в креслах для посетителей, промяукала:
– Прием отменяется!
Сизые свиязи подхватили захныкавшего Юммеля под руки и вынесли его вместе с инвалидной коляской вон из помещения.
Росомаха расправил плечи, выставил вперед подбородок .
Поискал глазами в толпе чернети любимого водилу Коростелёва, свидетеля многих хозяйских позоров и триумфов.
И выкликнул победительно:
- Коростелёв! Телегу!
Полканыч и Мухтарыч
Полканыч сидел в офисной будке в своем кабинете, на втором этаже Удыдайской мэрии, а напротив него в кресле из оленьих позвонков размещался приехавший с проверкой из Дырдыгирки специалист губернаторской администрации и старый приятель Мухтарыч.
Оба были в форме чиновников Самояди, недавно утвержденной и пошитой по эскизам столичного кутюрье Тани Стаканова.
Но Полканыч, как чин 7-й величины, 11-й степени, носил ватник
а-ля Гулаг, штаны чертовой кожи, галстук выпускника Упсальского королевского университета и народные резиновые сапоги с портянками.
А Мухтарычу областному столоначальнику 5-й величины, 4-й степени, полагались сыромятный сюртук, переливчатые ботфорты акульей кожи, оленьи мокасины, и галстук покруче, гарвардский.
Несмотря на разный прикид и возраст (Полканыч был на десяток лет старше), как-то чувствовалось, что они одной породы.
- Ну что, Полкан Полканыч, надо решать.
- Дак что, решать, Мухтар Мухтарыч… Давать надо.
- Чего давать? Кому давать? Всем всё давать?
- Похоже, всем и всё.
Мухтара аж затрясло от злости.
- Да ты что, Полканыч, совсем ептыртырнулся тут, в Ептыптыре своем?
А-а-а?
Какие у тебя обоснования имеются?
Я уж про инструкции не говорю, но пусть бы какие-нибудь Указания там или Разъяснения к пункту такому-то.
Хоть бы намек какой сверху, на ежегодной пресс-конференции Президента, а?
Он нервно дернул шеей и позволил себе, процитировал классику:
И почему вы решили, что каждый может иметь?
Кто это постановили, что каждому надо давать?
Умные, бенина мать!
Полканыч тяжело вздохнул, обреченно натянул на руки служебные перчатки «мата-хари», осторожно достал из ящика стола и положил перед Мухтарычем ветхий свиток, простеганный по корешку оленьей хигной.
- Вот он, базовый документ…
- «Сонгельский эпос»! И что?
Мухтарыч тоже вынул из кейса служебные перчатки, на вид поделикатнее, чем у Полканыча, надел их, профессионально-уверенно принял в руки и нежно полистал раритет.
- Ты ж сам видишь, нету тут никаких указаний, никаких рун, буквиц или там, хоть бы татуировок. Их в свое время профессор Колбасьев соскреб тупыми ножницами…
- Канонический текст имеется. В утвержденном переводе виконтессы Редгрейв. На сайте областной администрации, – возразил Полканыч.
- Да какой еще текст канонический, ептыптырь! Какая виконтесса! Этот текст Ритка Мамаева состряпала, писательница-фантастка, блин. Ты ее помнить должен, по «Кольскому вестнику». Она там в штате работала. Еще про высокие надои у оленьих самок писала...
- Да помню. Сам ей на комсомольском собрании почетную грамоту вручал. За лучший очерк о чумработнике.
- Ну вот! По ходу, весь «Сонгельский эпос» Мамаева Рита Магомедовна накропала. Она же Маргарита-Миллисента, любовница Его величества императора Максимилиана Третьего, блин.
- Погоди! А что ж тогда Колбасьев доказывал, что это всё в раннем палеолите было? По результатам радиоуглеродного анализа?
- Дак оно и было в раннем палеолите.
- Да как? Как?!
- А так. Как у нас всё всегда. У нас ранний палеолит, к своему сведению, и не кончался никогда.
- Погоди! Ты это, правда, понимаешь? Это все понимают, да? Я один такой тупой, врубиться не могу?
- Никто этого не понимает, Полканыч, и ученые-мозги крученые не понимают, и большие члены не понимают, а если говорят, что понимают, то брешут.
И попы не понимают.
Этого понять нельзя.
Ну и хули-юли? Какая разница?
Нам-то с тобой какая заразница?
Нам бы кость погрызть, сучку оприходовать, и в будку.
Вот, Колбасьев-то, когда в спецхране ФСБ кожаную книгу нашел, ни хрена он там, конечно, не увидел, кроме картинок порнографических.
Типа как комиксы в «Плэйбое».
Ну и порадовался бы человек.
А он расстроился.
Картинки ножницами отскоблил. Чтобы не профанировать вечные культурные ценности.
Первобытные чуваки усекли, значит, в чем тайный корень жизни. А он не просек, хоть и профессор.
Не было на свете, Полкан Полканыч, никакого оригинала Сонгельского эпоса, с рецептами вечной жизни, хули-юли.
Были тату сомнительного содержания.
- А что тогда Авдотья Сысоева переводила? С австрийского?
- Само собой, с австрийского. На ептыптырский и вытибетский.
- И охрибетский, и оймяконский русский, и югоршарский…
- И быр-тыр-ягинский!
Татарка она, и ни одного языка, кроме своего талдым-булды не знает.
Тоже грант неслабый урвала. Хорошо тогда девчонки Европу подоили. В рамках Года коренных народов Крайнего Севера.
- А где она сейчас, эта Сысоева?
- В Вену эмигрировала.
- Это по пенсионерской программе, что ли?
- К Ритке Мамаевой свалила. В рамках воссоединения семьи.
- А!
- Ну вот, а ты говоришь, канонический текст. В школах его зубрят. На сайте областной администрации размещают. Его две журналюшки состряпали.
Я бы их обеих лично выпорол. В ограде из оленьих позвонков. Сыромятной хигной. За вранье.
- Текст "Сонгельского эпоса» Европейской ассоциацией народов Севера утвержден. Программа компенсации для жертв политики предложена.
Мухтарыч оскалился.
- Ну и кто там назван, конкретно, по фамилиям? Как имеющий законное право на восстановление имущества?
- Так… Где оно там… Щас…Часть вторая…
Явление сонгелов
Полканыч потыкал стрелкой мышки по экрану лэптопа, и тотчас застуженный голос заслуженной артистки Чукотской АССР Изауры Седаковой, стал профессионально читать:
Маргарита Миллисента Редгрейв. «Сонгельский эпос».
Перевод с австрийского на дырдыгирский, ёптыртырский и могилёхский, а также оймяконский русский Авдотьи Сысоевой.
Сага вторая.
«Явление сонгелов».
Мы с Кайв стали жить в костяной ступе, под горой Соловораки у озера Сейд.
Однажды к нам в открытый дымник заглянули сверху, будто с неба упали, мужчина и женщина.
Юлас и Луоми.
Первые гости и первые подданные.
Они жили в Лу-явре рыбной жизнью – ловили рыб, катались на них верхом, ели их, воевали и мирились с ними и женились на них, но до конца не могли стать рыбами.
Услышав о Сон-Хеле, они решили уйти к нам.
Юлас был большим и толстым, как морская корова.
У Луоми, как у поющей всегда воды, звуки музыки были вплетены в струящееся волосы, наподобие водорослей.
- Входите, первые сонгелы! – сказала Кайв.
- Сонгелы, вы совершенно такие, какими я вас придумал когда-то, да позабыл, а теперь вспомнил, – сказал я.
Как-то ночью к нам в ступу постучала Яда с глазами, как два змеиных яда.
- Я по итогам антитеррористической операции. Беженка с Ристимкента, документы сгорели, деньги украли, поезд ушел, рельсы разобрали, сама не местная, пустите переночевать!
Я видел, что это ведьма, что в своем ведьминском вуксе она принесла к нам зло.
Но я впустил ее.
Зло должно войти в этот мир.
Потом к нам из боевого штаба Ристимкент, пришагал богатырь Ляйн.
Кто не знает Ляйна – полевой командир, полностью искупивший вину перед федеральным центром, борец с чудскими бандформированиями.
Был он из себя приземистый и котлоголовый, но с длинными и тонкими руками.
Большую часть времени Ляйн спал.
Но когда в Сон-Хель приходила чудь верхом на ржущих, рыжих гривастых чудищах, он просыпался, хватал своими двумя руками четверых чуддинов, размахивая ими, разил направо и налево всех врагов и выстраивал из их трупов высокую гору.
И снова засыпал. А жена его стерегла его сон.
Потом к нам пришел Муэйнант, врач с Лу-Явра.
Муэйнант всегда улыбался, и в ответ ему улыбались люди.
Потом к нам пришел лис Ли, жулик и вор.
Потом к нам пришел Учук, в белый полярный день искавший в тундре человека, с горящей плошкой ворвани в руке.
Человека он не нашел, поселился в бочке-сельдянке на берегу Колы и стал всех учить жить.
Потом к нам пришла Нэнч, девочка-дерево в цвету.
Эта девочка показала нам вход на Поляну Любви.
Там возлежали, обнявшись, волк с трехдневным олененком, а филин обнимал белую куропатку.
В сиятельной Самояди семьсот семьдесят семь рек и семьсот семьдесят гор и семь тысяч семьсот семьдесят озер.
Но мне нужна моя гора, мое озеро, моя река.
Они это я.
Фирма «Родные корни»
Полканыч нажал на эскейп, и лэптоп замолчал.
Мухтарыч развел руками.
- Ну, Полкаша, ты меня вообще удивляешь. Ну, там, депутатки-рыбообработчицы из отдела социальной помощи, подруги комсомольской юности Самоеда Иваныча, что с них взять. Но ты же у нас парень культурный, в университете Упсала учился. Два месяца. И на какое-то хули-юли ведешься. Ты прикинь! Где они теперь, эти ведьмы и рыбаки?
Полевые командиры, девочки в цвету?
Кому тут реституция светит?
И за что, главное?
За ступу на курьих ножках, в 32-м году реквизированную?
За трех оленей, которых в колхоз «Имени партсъезда» сдали?
Полканыч встал из-за стола, подошел к двери кабинета и осторожно приоткрыл ее.
В коридоре, у стойки с выбитой на вечном граните надписью «Пересмотр итогов приватизации» толпился народ.
В очереди стояли: профессор Тундрового университета Учук, знатный оленевод Чарр, активистка зеленого движения Нэнч, народная целительница Яда Самоядская, руководитель образцового коллектива художественной самодеятельности «Пурга » Павлина Задунайская, ветеран 139-ти войн с чудью Ляйн…
Еще кто-то толстый…
И врач на пенсии Муэйнант со своей вечной улыбочкой.
- Каждый день ходят. В очередь встанут и стоят. Переклички проводят. Номера на ладонях пишут. В Совет Европы жаловались и в международный трибунал в Гааге…
- И что они хотят приватизировать?
- Смотря кто.
Юлас – Сейд-озеро. Профессор Учук – оригинал Согнельского эпоса. А что. Он на Сотбис хорошо потянет, в килоевро. А Чарру подавай – гору Соловорака.
- На хрена ему гора Соловарака?
- Не скажи. Там НАТОвская вышка стоит.
- На горе Соловораке живет радуга Ай, – вырвался у Мухтарыча, со смешком, детский стишок.
- Она самая, почетная пенсионерка Самояди. Противоракетную лазерную установку охраняет.
А богатырь наш самоедский, Ляйн, ветеран 139-ти войн с чудью, себе в собственность реку Колу требует.
- Эту реку давно у областной администрации концерн Кока-Кола выкупил!
- То-то и оно. Есть еще Ася Пауковна… Трехглазка ее фамилия…
- Ну а она-то, прости господи, с какого перепугу? Она в Сон-Хеле вообще не проживала. Родом из Дыр-дыры все их паучье семейство.
- Она справку сделала. Через фирму «Родные корни». Разные там свидетельства очевидцев. Выписки из церковно-приходской книги. За подписью отца Иоанна Теодоритовича.
Ася Пауковна у нас теперь сонгелка по происходу, с паспортом.
- И на что она нацелилась?
- На времена года.
- Охрибеть!
- У нее бизнес-план имеется, он хочет семь самоедских времен года приватизировать, держать их на ферме и выпускать в утвержденные сроки…
- Вытебеть.И что на это Европа говорит? Что Гаага? Ответ получали?
- Удовлетворить согласно требований коренного народа.
- А подпись чья?
- Да, Ангела нашего.
Меркиль.
Сотворение мира
Полканыч достал из закрытой ячейки офисной будки бутылку «Озерной чистой» и две стопки, разлил.
Они выпили.
Посидели молча.
- А знаешь что, Полканыч. Давай-ка мы еще и первую часть послушаем, – сказал Мухтарыч.
Полканыч опять потыкал в экран стрелкой мышки, и голос Изауры Седаковой принялся читать, подпуская между строк профессиональную эллегическую взволнованность:
Маргарита Миллисента Редгрейв. «Сонгельский эпос».
Перевод с австрийского на дырдыгирский, ёптыртырский и могилёхский, а также оймяконский русский Авдотьи Сысоевой.
Сага первая. «Сотворение мира».
Мое имя Чарр, я родом с погоста Лу-явр, самого большого и самого спесивого погоста во всей Самояди.
Я жил в Лу-явре оленьей жизнью – сосал молоко из сосцов олених и спал, тело к телу, с братьями-оленями, катался на них по белому мху и голубому снегу и оленьи женки рождали от меня рогатых сыновей.
Я был счастлив счастьем оленя, снега и мха.
Но что-то тянуло меня в другую жизнь.
Я желал странного – желал найти свою страну и жить в ней, как человек, а не как животное.
Я знал, что эта страна есть на свете, и она лишь ждет своего жителя.
И девушка Кайв, чье имя означает «источник», встреченная мною у родника, поставила мне на лоб клеймо, которым она метила свои стада, чтобы я навек был ей верен.
А я поставил свое клеймо на нее.
Стояли голубые, как песцы, дни раннего просветления.
Мы с Кайв запрягли в лодку-сани семерку оленей-братьев, взяли двух племянников-щенков, и поехали в наше царство на край земли.
На пути у нас встал туман, плотный, как облака с Ресничного неба.
Олени ослепли в тумане и больше не могли волочить лодку.
Тогда я выпряг их и на их место поставил в упряжку семь облаков.
Мы поехали на облачной упряжке сквозь весну.
Нам встретилась в дороге русская дева, немая и с отрубленными руками.
Это была Братанна.
Она плакала о том, что жена ее брата позавидовала ей – мол, у нее не руки, а крылья, и выгнала из дома.
Мы спросили крылатую деву, что самое красивое она знает в мире.
Братана ответила – Сон.
Потом мы повстречали во фьорде Пера в старой штормовке и застиранных штанах.
Пер только что сбежал из пещеры горного короля.
Король троллей предлагал ему свой трон, и свою дочь в жены, если он тоже станет троллем.
Но Пер не хотел троллить самоедский народ.
Его дорога вела его обратно домой, к брошенной невесте Сольвейг.
Мы спросили его, как называется край блаженства.
Он ответил – Hell.
Нас с девушкой-источником везли в лодке семь облаков, потом – семь дождиков, потом – семь листопадов.
Олени-братья шли за упряжкой.
И вот мы приехали к подножью горы Соловорака, стоящей в тундре, как огромный грустный бог о двух головах.
Под горой металось озеро Сейд, не окидываемое взглядом ни с какой вышины, непредставимое во всех изгибах своей неправильной звездчатой рамы.
Огибая озеро и гору, текла река Кола, вода которой, как мы убедились вскоре, могла оживлять умерших.
Одна гора, одна река, одно озеро.
Довольно для человека.
Таково было наше владение, которое мы с Кайв назвали Сон-Хель.
Я воткнул свой хорей, которым погонял облака, дожди и листопады, в тающий сугроб, и сказал:
Это мой чарр. Я здесь владею всем.
- Здравствуй, Чарр! – сказал я Тундре.
- Здравствуй, Чарр! – ответила Тундра мне.
Я снял с правой ноги кожаную тоборку и запустил ею в небо.
Тоборка упала на одну из вершин двуглавой горы Соловораки.
Я снял с левой ноги тоборку и тоже подбросил ее высоко. Тоборка упала на другую вершину.
Гора в тундре нахлобучила покрепче два кожаных колпака, подаренных мной, и захохотала.
В сиятельной Самояди семьсот семьдесят семь рек и семьсот семьдесят гор и семь тысяч семьсот семьдесят озер.
Но мне нужна моя гора, мое озеро, моя река.
Они это я.
Служивые псы
- Вот что, Полканыч, – сказал Мухтарыч. - Ты гору-то Соловораку этому старому хрену Чарру, или ветерану чукотской войны Ляйну Батьковичу, или там еще кому желающему, отдавать не спеши.
- А что?
- А то, что это, по ходу, наша гора.
- Чья наша?
- Моя и твоя. С товарищем Росомахой придется поделиться, конечно.
- А… А НАТО как же?
- А что НАТО. У Росомахи там, сам знаешь, своя вахтерша на НАТОвской вышке.
Будем с НАТО арендную плату брать.
В рамках реституции.
Согласно требований коренного населения.
Как ты думаешь, сколько с них можно реально слупить?
Да, ты прав, генералу-то, который на вышке главный, тоже откат положен.
Низзя, конечно, но ницшего.
Порешаем вопросы.
Так что, спасибо Маргарите нашей Миллисенте.
Не подвела, виконсесса.
- То есть… Не понял, Мухтар Мухтарыч?
- Ну, Ептыптырь!Ты про двух собак слышал в каноническом тексте?
- Каких собак? Щенков-племянников?
- Племянников! «Два пса-племянника бежали вслед за нашей повозкой». Бежали вот так, бежали вслед за Чарром и прибежали в Сон-Хель.
Так пойми, Мухтарыч. Пойми и запомни навсегда. Выучи наизусть. Мы с тобой их потомки.
Не просто потомки, а законные наследники.
Два сторожевых пса.
С правом на полную реституцию, короче.
А что. Весь век на службе у Родины.
Полкан и Мухтар, верные, примерные.
Заслужили!
Будку и миску с кашей, всяко, заслужили!
И гору Соловарака!
С радугой!
Со всей инфрастуктурой!
С НАТОвской вышкой, блин!
Наша она!
Все наше!
Все вокруг колхозное, все вокруг мое!
Историческая родина.
Малое Отечество.
Будем, Полканыч, сонгельский происход оформлять.
Через фирму «Родные корни».
Семь самоедских времен года
В элитном коттеджном поселке Ептыптырь, самоедской Рублёвке, Ася Трехглазка, директор частной фирмы «Seasons & reasons», загоняла веником-голиком в евро-сарай семь местных времен года:
- А ну, домой!
Одно, огромный стоногий паук, выползло из-под куста, тяжело переваливаясь, втащилось по ступенькам, сопя и кряхтя, угнездилось под лавкой. Это было самое долгое время года – Полярная ночь. То, что сто дней не выпускает никого из своей паутины.
Прибежало и другое – лужа талой воды, на четырех птичьих лапах, с головой чайки на тонкой шее. Заклекотав, время подползло к хозяйке. Раннее просветление, саамская весна-красна. Его голосом кричат все безумные чайки Мурманска.
Третье время года вылетело из-под облаков: воздушный змей из прозрачного рыбьего пузыря, натянутого на легкую костяную рамку. И опустилось Асе на ладонь. Короткое (три дня и три ночи) полярное лето. Лето улёта. Зовущее — лети!
Ася прошлась по двору и вымела веником из укромных уголков, загнала в евро-сараюшку еще четыре времени.
В сумерках промелькнули:
волчья ощерившаяся пасть,
улыбчивая тюленья мордочка,
грубая, растрескавшаяся глиняная лепешка,
усмехающаяся рожица гномика-чахкли.
Таковы были лица семи северных времен года.
- Вот и сидите тут.
Я вас прихватизировала.
Пока не разрешу – не настанете.
Всегда одна и та же погода будет.
Каждый день.
Весь год.
Все века.
Околоноля чтоб, forever.
А кому нужны весна, лето, осень, зима – пусть проплачивает.
Согласно прейскуранту.
50 процентов предоплаты.
Доставка самовывозом.
Шкатулка двадцать пятая. Таня Стаканов.
Когда Юммеля Юммелевича проводили на заслуженный отдых, Богом богов Полунощной Самояди удалось стать, после целого ряда скандальных попыток, предпринятых другими лицами -
Тане (Титанию Игоревичу) Стаканову.
По жизни Таня служил средней руки артистом императорских Вологодского и Керченского театров, был также бюджетного уровня политтехнологом (не выше заветных дум областных Дум), второй свежести поэтом, поп-звездой семнадцатой степени яркости и безусловным гением.
Гениальность его заключалась в том, что с самого раннего детства, едва начав осознавать себя, и во всю оставшуюся жизнь он любил только одно занятие – наряжать кукол Барби.
Таковых кукол (выпрашиваемых у малоимущих родителей всеми средствами воздействия: тихим плачем в подушку, объявлением голодовки и бойкота, уходами из дому и вплоть до попыток самоубийства включительно) у Тани к зрелому возрасту набралось 383 штуки (включая как сетевой ширпотреб, так и роскошные коллекционные экземпляры), после чего он любимого занятия не оставил, и новых Барбешек продолжал скупать.
Дело, собственно, не в том, что он, не первый, звезданулся на виртуально-длинных ножках и синих ультра-ангельских глазках Западной Очаровашки, за которые решительно все прощаешь их продажному, подлому миру.
А в том, что все остальные человеческие сокровища были в равной степени Тане фиолетовы, и все остальные людские занятия, кроме пошива нарядов на кукол, не вызывали никакого отклика в его цельной, из единой атомной кристаллической структуры состоящей душе.
Отец-сталевар назвал сына Титанием в честь самого прочного металла на Земле, который идет на корпуса подводных лодок, авиаброню и обшивку ядерных реакторов.
Но ювелирные изделия из него производят тоже.
Таким ювелирным изделием и оказался избыточно-изящный Таня. Эдакая антикварная брошь среди дешевой народной бижутерии. Неудивительно, что невидимая рука рынка быстро выхватила его с прилавка.
Диплом кутюрье Таня получил в одном из заповедных колледжей Швейцарии, что обошлось в целое состояние (зачислял средства на счет учебного заведения, конечно, не он, но на трансакцию полагалась страховка, и он ее обеспечивал тем, что был Таней, самим собою, то есть).
К двадцати пяти годам Танюша, как называли его влюбленные олигархи (Танюшка-ду... Читать следующую страницу »
Частный вебмастер