ПРОМО АВТОРА
Иван Соболев
 Иван Соболев

хотите заявить о себе?

АВТОРЫ ПРИГЛАШАЮТ

Серго - приглашает вас на свою авторскую страницу Серго: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Борис Лебедев - приглашает вас на свою авторскую страницу Борис Лебедев: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
kapral55 - приглашает вас на свою авторскую страницу kapral55: «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»
Ялинка  - приглашает вас на свою авторскую страницу Ялинка : «Привет всем! Приглашаю вас на мою авторскую страницу!»

МЕЦЕНАТЫ САЙТА

Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
Ялинка  - меценат Ялинка : «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»
kapral55 - меценат kapral55: «Я жертвую 10!»



ПОПУЛЯРНАЯ ПРОЗА
за 2019 год

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Лошадь по имени Наташка

Автор иконка Редактор
Стоит почитать Ухудшаем функционал сайта

Автор иконка Редактор
Стоит почитать Новые жанры в прозе и еще поиск

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Дети войны

Автор иконка Юлия Шулепова-Кава...
Стоит почитать Солёный

ПОПУЛЯРНЫЕ СТИХИ
за 2019 год

Автор иконка Виктор Любецкий
Стоит почитать Знаешь, а это – точка!...

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Было скучно, но в конце недели...

Автор иконка Арсенина Наталья
Стоит почитать Памяти Юлии Началовой

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Из окна моего

Автор иконка Олесь Григ
Стоит почитать Города

БЛОГ РЕДАКТОРА

ПоследнееПомочь сайту
ПоследнееПроблемы с сайтом?
ПоследнееОбращение президента 2 апреля 2020
ПоследнееПечать книги в типографии
ПоследнееСвинья прощай!
ПоследнееОшибки в защите комментирования
ПоследнееНовые жанры в прозе и еще поиск

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К ПРОЗЕ

Вова РельефныйВова Рельефный: "Это про вашего дядю рассказ?" к произведению Дядя Виталик

СлаваСлава: "Животные, неважно какие, всегда делают людей лучше и отзывчивей." к произведению Скованные для жизни

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Ночные тревоги жаркого лета

СлаваСлава: "Благодарю за внимание!" к рецензии на Тамара Габриэлова. Своеобразный, но весьма необходимый урок.

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "Не просто "учиться-учиться-учиться" самим, но "учить-учить-учить"" к рецензии на

Do JamodatakajamaDo Jamodatakajama: "ахха.. хм... вот ведь как..." к рецензии на

Еще комментарии...

РЕЦЕНЗИИ И ОТЗЫВЫ К СТИХАМ

ЦементЦемент: "Вам спасибо и удачи!" к рецензии на Хамасовы слезы

СлаваСлава: "Этих героев никогда не забудут!" к стихотворению Шахтер

СлаваСлава: "Спасибо за эти нужные стихи!" к стихотворению Хамасовы слезы

VG36VG36: "Великолепно просто!" к стихотворению Захлопни дверь, за ней седая пелена

СлаваСлава: "Красиво написано." к стихотворению Не боюсь ужастиков

VG34VG34: " Очень интересно! " к рецензии на В моём шкафу есть маленькая полка

Еще комментарии...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРУД

Ты видела, как голуби летают?
Просмотры:  491       Лайки:  0
Автор Алёна Бухта

Полезные ссылки

Что такое проза в интернете?

"Прошли те времена, когда бумажная книга была единственным вариантом для распространения своего творчества. Теперь любой автор, который хочет явить миру свою прозу может разместить её в интернете. Найти читателей и стать известным сегодня просто, как никогда. Для этого нужно лишь зарегистрироваться на любом из более менее известных литературных сайтов и выложить свой труд на суд людям. Миллионы потенциальных читателей не идут ни в какое сравнение с тиражами современных книг (2-5 тысяч экземпляров)".

Мы в соцсетях



Группа РУИЗДАТа вконтакте Группа РУИЗДАТа в Одноклассниках Группа РУИЗДАТа в твиттере Группа РУИЗДАТа в фейсбуке Ютуб канал Руиздата

Современная литература

"Автор хочет разместить свои стихи или прозу в интернете и получить читателей. Читатель хочет читать бесплатно и без регистрации книги современных авторов. Литературный сайт руиздат.ру предоставляет им эту возможность. Кроме этого, наш сайт позволяет читателям после регистрации: использовать закладки, книжную полку, следить за новостями избранных авторов и более комфортно писать комментарии".




Лапландские хроники


Ольга Мартова Ольга Мартова Жанр прозы:

Жанр прозы Фэнтези
1522 просмотров
0 рекомендуют
0 лайки
Возможно, вам будет удобней читать это произведение в виде для чтения. Нажмите сюда.
Фэнтези по мотивам фольклора северных народов

h; С днем рождения, Филик, с днем рожденья тебя!

 

Это были, по большей части, уже старых лет старлетки.

 

Фанатка Блонди натянула на мощные филейные части Филея праздничные кальсоны из живых дроздов, чтоб пели они и играли на живом саксофоне.

 

Другая, по имени Лаки, накинула на идола пальто, пошитое из розового вымени Таней Стакановым, лучшим кутюрье Дырдыгирки и Удыдая – прикид этот помогает носящему его бестрепетно сосать спонсоров.

 

Ширли надела на руки Филея ажурные перчатки, за долгие вечера сплетенные ею лично из слюны пауков, к таким перчатками дензнаки сами липнут.

 

Тина обула ноги божества в непотопляемые мокасины в форме подводных лодок НАТО.

 

Завершили бальный туалет секс-символа:

 

актуальная крысиная доха (удобно удирать в ней с тонущего корабля),

 

новинка сезона шершневые джинсы-вибраторы,

 

бейсбольная кепка с вентилятором для мозгов.

 

- А где мои очки? – вопросил Филик. – Мне нужны очки, чтобы как следует рассмотреть себя в зеркале!

 

Молоденькие ведьмочки в трогательных розовых пуловерах-самовязах, Люля и Кота потупили глазки. Лишь они явились на именины без подарка.

 

- Что же ты, Кота, мон амур! О чем ты думала, Люля? – возвысил голос Филей. – Где пенсне? Где пер-де-монокль?

 

Где лорнет, роук побери!

 

- Не сердись, Филик! Мы были в аптеке герра Варана в Тромсе, просили продать смарт-оптику.

 

- И что же он, старая ящерица?!

 

- Он обозвал нас татушками, а когда мы стали ругаться, надавал хвостом по шее… – виновато промурлыкала Кота.

 

Филик расстроился.

 

- Скверно, дурочки мои!

 

Вы же у нас, как напечатано в афише, помесь страстных гитан с астральными ведьмами, так сказать, Земфира, и Тамара Глоба в одном флаконе.

 

Лезете на эстраду.

 

Визжите, как кошки драные и танцуете, как бабушкин сундук.

 

Называете себя роук-солистками.

 

Испугались папашу Варана!

 

Дряхлую морщинистую ящерицу! А?

 

Вот что, кошки. Мы, пожалуй, не допустим вас на наш роук-концерт.

 

Сначала исправьте двойки, сделайте уроки, роук побери.

 

Подтяните хвосты, а уж потом на танцы.

 

- Вон их с горы Соловараки! – завизжали девчонки и с радостью накинулись на Люлю с Котой.

 

Роук-фанатки любят грызться меж собой.

 

- Вон ступайте! – кричал Филя – И без очков-хамилион не возвращайтесь!

 

Подайте очки!

 

Удвойте очки!

 

Изгнанные из роук-клуба долго рыдали в болоте.

 

Утопили в трясине свои оскверненные розовые кофточки.

 

А потом решили, назло кумиру и кусачим, царапучим подружкам, обрести бессмертную славу в веках.

 

- Вы о нас еще услышите!

 

Мысль богатая – устроить сольный роук-концерт в главном храме Полунощной Самояди.

 

В так называемом «Белом Чуме любви, толерантности и политкорректности».

 

Люля с Котой вырядились по-актуальнее, нанесли на лица боевой раскрас.

 

Поапгрейдились.

 

В меру своих представлений о прекрасном.

 

И ворвались в Белый Чум, прямо во время службы в честь божественной стихии воздуха.

 

О, богиня всея Самояди! – кричали рок-солистки. – Покарай черных завистниц!

 

И серых, серых, серых певцов!

 

Охрана – сизые свиязи и чернявые чернети, ринулась было, схватить хулиганок и не пущать!

 

Но очумела от их вида.

 

Знаете, всякое повидали за годы службы, но чтоб такое…

 

Голые, в одних только трусиках-стрингах из декоративных жужжащих шершней.

 

В носатых туфлях, по форме точно копирующих бомбардировщики с эмблемами НАТО.

 

С декоративными пистолетами-пулеметами Калашникова,.

 

Огромными пластмассовыми фаллосами и резиновыми бомбами слева-справа.

 

Хэппининг удался.

 

Кота визжала во всю небольшую мочь своих голосовых связок:

 

- О, богиня Самояди! Возьми в руки ружье с оптическим прицелом! С пулями-пробками четвертого поколения!

 

Юммелю — хули-юли!

 

Эрвю — хервь!

 

Люля танцевала, бухая пятками, как бабушкин сундук.

 

Мировой славы они сподобились.

 

Святой Теодорит Оймяконский и Всея Самояди (про которого говорили прихожане, что он воссиял над тундрой, как метеорит и измерил каждую пядь ее, как теодолит) густым патриархальным басом проклял богохульниц Люлю и Коту с амвона.

 

А мэр Дырдыгирки С. И. Лопинцев пообещал, по народному обычаю, публично высечь хулиганок оленьей уздечкой в центральном сквере областного центра.

 

Сам Бон-филе позавидовал.

 

Возмутилась вся свободная (но финансируемая «Норильским никелем-forever») самоедская пресса.

 

В особенности разорялся собственный корреспондент ежедневной газеты «Le progress liberation» Жан-Батист Ламартиньер, недобитый из рогатки цензурой.

 

Возмутилась вся гламурная тусовка:

 

песцы нежно-голубые и лисицы игриво-розовые,

 

Бабака в цвету и Лебедь-трава,

 

ящерица-трехвостка, изворотливая до невероятности, ввиду полного отсутствия костей,

 

и отчаянно мечущийся, дорого просящий за себя горностай.

 

И во всех концах света феерические Феи виртуально лобызали аль-кошечек.

 

Люля с Котой, отправились на почетное покаяние – в деревню, в ссылку, в глушь, в Ептыптырь.

 

На прощанье они дали всем желающим дрозда, прикурить, чугуна и стали.

 

После чего поклонники задушили их в объятиях либерализма.

 

 

 

Самоедство как философия жизни

 

Один малый народец заезжие путешественники упорно подозревают в ритуальном людоедстве, отсюда русское его прозвище – самоеды.

 

Скорей это прозвание вполне заслужили русские, за их неистребимую потребность пожирать самих себя.

 

Мы сами себе саами.

 

Самоедство – высшая самость.

 

Благородный олень, попавший в капкан жизни, должен ногу себе отгрызть, но вырваться.

 

И всю жизнь питаться силою собственной мысли.

 

Внутренним богатством прирастать!

 

Самодостаточность и самовзаимность!

 

Вот путь, достойный существа духовного.

 

Съедая самих себя, благородные самоеды затем отрыгивают себя же и возрождаются, таким образом, вновь.

 

Так до бесконечности (рецепт бессмертия).

 

 

Шкатулка десятая. Милюков и Гамильтон.

 

 

Голландский купец Михаэль Гамильтон долго мечтал познакомиться с российским царедворцем Алексисом Милюковым.

 

Представитель знаменитого рода, которому в будущем предстояло произвести автора трех государственных гимнов и двух кинорежиссеров (о чем Алексису, впрочем, никак не могло быть известно) тоже был не против знакомства, сколь угодно близкого.

 

Оба не только из соображений коммерции, но и по зову души любили посещать сказочно богатый, непостижимый, магический, тантрический российский север.

 

Михаэлю, промышлявшему китовым зубом да акульей печенью, надобен был Алексис для вовлечения оного в концессию века «Самоядь – Нефтюгань».

 

Промышленные разработки экстракта гнилых чудищ.

 

300 процентов прибыли.

 

Вот мы за ними прибыли.

 

Сакральное сокровище, упоминаемое еще в «Апокалипсисе» Иоанна Богослова.

 

Извлечение квинтэссенции динозавровых трупов сделало бы Гамильтона, негоцианта средней руки, богатым, как царь иудейский.

 

А добиться разрешения с хвостатой подписью русского царя и вообще, наладить дело на месте мог только тертый, ушлый, нюхом чующий фарт Милюков.

 

Кум Фортуны и сват Виктории-победы.

 

Алексис же охотился на Михаэля по делам другого свойства.

 

Внутри местных акул с приятно обтекаемыми формами он обнаружил удивительное вещество, панацею и эликсир молодости.

 

Он первый догадался, что слова предания о том, что в полунощной Гиперборее кипит котел вечной юности, относится именно к акульей утробе, по виду довольно схожей с котлом.

 

Но наладить производство и сбыт эликсира – того самого «философского камня», который тщетно искали алхимики нескольких поколений, мог только денежный, обросший торговыми связями, как киль карбаса обрастает ракушками, Гамильтон.

 

Эти двое фатально расходились на перекрестках жизни.

 

Они посылали друг другу письма, которые почему-либо не вручались адресату, или вручались с большим опозданием.

 

Назначали свидания, на которые сами же и не являлись.

 

Проживая в одной гостинице, где-нибудь в Амстердаме или в Архангельске, умудрялись ни разу не столкнуться нос к носу.

 

А на петровских ассамблеях в Летнем саду один без устали метал фараон, другой же без страха и упрека махался с графинюшкой Бахметьевой.

 

В решительный момент, когда свидание двух титанов жизни, казалось, уже не могло не состояться, у кареты отлетало колесо, и нагло виляя, закатывалось в придорожную канаву.

 

Или пьяный лакей мертвым сном засыпал в прихожей на своей засаленной перинке, не отвечая на дверные звонки.

 

Или какая-нибудь янтарная запонка закатывалась под стол, вынуждая ее хозяина, ползая по полу в поисках проклятой штучки, стукнуться головой об угол несгораемого ящика, с пренеприятнейшими для здоровья последствиями

 

Алексису хотелось задать просвещенному голландцу некий личный вопрос – что-то такое о бессмертии души, о возможности мыслить после физической гибели...

 

О сути жизни, смысле любви и конечной цели мироздания...

 

Почему-то ему казалось, что именно Михаэль, дитя Европы и фанат Азии, может удовлетворить его ответом.

 

В воображении он уже был с Гамильтоном совершенно накоротке, называл его Мишкой, и представлял, как они вместе отправятся к обольстительным акулам.

 

Ков-варные!

 

В ожидании, он развлекался с Акулинами один, но это было не то.

 

А Михаэлю представлялось почему-то, что именно витальный, электрический Алексис (вокруг его головы в темноте роились искры) запишет всю его жизнь, посредством особого света, на прозрачную, почти невидимую, вечную, неуничтожимую пленку, и тем увековечит.

 

И дела не меняло, что Алеша был патриот России, почвенник, ымперец, и все на свете мерял на этот свой несгибаемый российский рожон.

 

А Майкл, напротив, причислял себя к либералам и западникам, жаждал гражданских свобод и о крепостном праве не мог говорить без дрожи возмущения.

 

У патриота была заслуженная жена, верная, преданная, неизменная, одна на всю жизнь.

 

А проказник-либерал женился восемь раз.

 

Эти двое, столь разные по взглядам, были одинаковыми по сути.

 

Когда они в конце концов, встретились, в Упсале или в Петрозаводске, в какой-то заштатной корчме, на случайной промежуточной станции их жизненных маршрутов…

 

То обнаружили, что похожи, как близнецы, как две ведьмы из лопского предания (Алексис оказался лицом несколько тоньше, породистее, изящнее Михаэля, но в целом – сходство несомненное, удивительное!)

 

Вцепившись одинаковыми маленькими аристократическими руками (с перстнями на средних пальцах) в одинаковые рыжеватые бороды, они гляделись, будто в зеркало...

 

Очнувшись, двойники (братья?) тут же повернулись друг к другу одинаковыми затылками, и разошлись.

 

Значит сия притча, что искать совета и помощи, любви и понимания надо у самого себя...

 

Милюков и Гамильтон впоследствии, все же, обрели друг друга.

 

Они основали совместную кампанию «Самоядь – Нефтюгань LTD», широко раскинувшую крылья птеродактиля над болотами Евразии.

 

Они сняли художественную фильму о своей жизни: «Самоедский цирюльник» (в норвежском прокате «Почтальон двух миров»).

 

И в конце пути взаимно растворились друг в друге.

 

Образовав идеальное, совершенное создание, которому места в нашем грустном мире нет – только в божественном абсолюте.

 

Или в коллекции бога богов Юммеля.

 

 

Урбанизация Полунощной Самояди

(оборзение либеральной прессы)

 

Пустеют малые деревни Самояди.

 

Лешеедиху съел леший.

 

Сдериножка в погоне за прогрессом содрала себе ножки.

 

В Матьюговке остался один житель, матерящий свою жизнь.

 

Красавицы Ухомыта понадеялись выйти замуж за иностранных принцев, которых им обещало пресловутое агентство «Золушка», но после плановой брачной презентации в ДК «Тундра», остались с вымытыми ушами.

 

А вот в Дундуклее местные деньгами набитые дундуки все еще клеют наивных Дунь.

 

В Выскребее селяне выскребли по сусекам холодильники, заперли избы и уехали в город.

 

С тех пор, как в Самояди декретом отменили людоедство, самоедам нечем стало питаться, кроме как, гнилыми чудищами подземных кладбищ Отечества, динозаврами, ихтиозаврами да птеродактилями.

 

Трупов их, казалось, хватит и на нас и на детей наших и на внуков.

 

Ан, нет, и им уже виден конец.

 

И нефтезаготпункты, как ящеры, тоже кончаются, в муках.

 

Бестолкея, Мордыяха, Попадуха – все эти старинные села, опора идеи, кладезь народных традиций и становой хребет самоядской экономики, превратились ныне в малые нефтяные заготпункты.

 

Стоят пока. Держатся.

 

Потому, что в каждой деревушке или там, ЗАТО, ПГТ, живет свой долгоносик.

 

«Тут» – его имя.

 

Куда ни пойдешь, где ни остановишься, он тут как тут.

 

И все о тебе знает, на заметку берет, в оперативной памяти хранит.

 

И ницшего никогда ни о ком не забывает.

 

В Мышкибрее мужчины не бреются месяцами и стали похожи на замшевых мышей.

 

В Чертоблошинке исчезли занесенные в Красную Книгу черти заполярные, но блохи остались.

 

Охрибеть, Вытебеть и Ептыптырь – их каждый не по одному разу в день поминает, такие это места, что забыть о них невозможно.

 

Все деревушки, погосты, села, поселения, поселки и выселки полярного края затмила люксозная, топовая, гламурная столица новейшего времени — славный город Нефтюганск.

 

С небоскребами, автобанами, храмами, часовнями, бьюти-салонами, фитнесс-залами, странноприимными домами, театрами, аквапарками, блэк-джеком и шлюхами.

 

Который критики режима именовали в своих оборзениях Нефтепоганском, но проживали и подвязались в нем с большим удовольствием.

 

 

 

Шкатулка одиннадцатая. Крестик Крестинина.

 

Купец третьей гильдии и пиит во вкусе Тредиаковского, Василий Поликарпович Крестинин, старожил глухой Попадухи, вздумал выведывать тайны мира загробного у приставленного к нему домового, как писал он в дневниках, «горбатого ученого долгоносика, живущего под моей кроватью».

 

Видеть его Крестинин боялся.

 

Контактировал с нежитью дистанционно, по электронной почте.

 

Лэптоп имелся у Василия Поликарповича бедненький, устаревшей модификации, даже без видеокамеры.

 

Василий Поликарпович регулярно отправлял подковерному куратору отчеты о своем поведении и получал в ответ начальственные выволочки, а бывало, и суровую похвалу.

 

Любил Василий Поликарпович по ночам в постели слушать в наушниках, по лэптопу вражеские голоса и разглядывать на экране вражеские рожи.

 

А долгоносик ему прямым текстом отстучал: будешь в попе.

 

И то сказать. Попадуха – это же попа духа.

 

Поликарпыч прекратил выходить из дому, чтобы не дай бог, не совершить чего-либо неугодного Туту.

 

От него ведь хоть на другой конец света скачи, никуда не доскачешь – он тут.

 

По ночам поэт робко высовывал голову из форточки в звездное небо. И душа его алкала вечности.

 

Да, красиво.

 

Вся Вселенная, бескрайний Юниверс, пронизана была фиолетово-серебристым блеском.

 

Если Василий задерживался у форточки больше трех минут, то слышал предостерегающий писк под кроватью:

 

Би-и-п! Би-и-и-п!

 

Однажды, решившись-таки заглянуть под койку, Крестинин налился свекольным соком, захрипел, и со вставанием с колен (тоже символ!) не справился.

 

Не снимал бы крестильного крестика с шеи!

 

Атеист! Может, и не помер бы со страху.

 

На Бога бы понадеялся, и не обмер бы.

 

Не сомлел.

 

Встал бы с коленок.

 

Но крестик свой крестильный наш краевед еще в студенчестве в туалетное очко выкинул.

 

Что «ученый долгоносик» представлял собой прослушивающее устройство департамента Фиолетово-Серебристого Блеска, об этом бедняга и в смертный час не догадался.

 

Вру, все он знал, чай, в Самояди родился.

 

Знал, но боялся сильно.

 

Лучше бы наплевал на жучка и перестал праздновать труса .

 

Кстати, если на жучков плюешь, то они чахнут и дохнут.

 

 

Шкатулка двенадцатая. Фома Неверующий.

 

Наконец, семидесятилетний житель заполярной Дундуклеи, зачинатель и ревнитель местного краеведения Петр Петрович Фомин (прозванный коллегами Фомою неверующим, за привычку подвергать решительно все сомнению), казалось бы, мало подходил на роль Казановы.

 

Тем не менее, с некоторых пор его всюду стала преследовать баба.

 

И даже – Баба.

 

Жила одна Баба, как говорится.

 

Из себя еще не старая, одета она была лишь в самоедский живодерный тулуп, из-под которого снизу торчали кривые малинового цвета, словно ошпаренные, ноги, а сверху – лупоглазая голова на малиновой же, пупырчатой шее.

 

Ведьма стерегла краеведа у трактирной стойки, где он имел обыкновение опрокинуть, после целого дня каторжного рытья в книгах, шкалик-другой простой русской текилы с деревенским архангельским сухим мартини.

 

Вваливалась на заседания областного географического общества, пряталась за обветшавшими стеллажами в публичной библиотеке и за траченном молью чучелом белого медведя в музее Архангельского морского пароходства.

 

Вечерами шлялась туда-сюда, шаркая грубыми пятками, по чердаку фоминского дома, не давая ученому покоя.

 

Едва завидев Петра Петровича где-нибудь в проулке, тварь с визгом кидалась ему на шею, щекотала под мышками, заставляла плясать в паре с ней какую-то разухабистую, скандальную ламбаду.

 

Фома неверующий пробовал, последовательно, посыпать ее крепким шкиперским табаком, окуривать ладаном и давать леща по пупырчатой шее – все напрасно.

 

Неоднократно он, изловив монстра за вихры, с наслаждением топил в колодце, на задворках своего старого бревенчатого дома.

 

Но живучая тварь выбиралась из склизкого сруба, отфыркивалась, и на следующий день, как ни в чем не бывало, являлась вновь.

 

Прошла не одна неделя этой каторги, когда Петрович, внезапно прозрев (после третьей уж за вечер текилы), уразумел, что удостоен в «предметы» не срамной слободской мамзелью, отнюдь!

 

А не более, не менее как самой богиней по имени Уда, Афродитой вульгарис самоедского языческого пантеона, у которой перебывало в постели мужское население всех двенадцати погостов Самояди.

 

Возвестив о феномене сем во всеуслышанье, в трактире «Шняка», ученый муж был подвергнут осмеянию собутыльниками.

 

Мало того, не внявший людскому суду Петр Фомин был взят на заметку агентурой архангельской конторы Фиолетово-Серебристого Блеска, в лице филера Мамлеева, донесшего по начальству об ученых странностях, имеющих место быть и могущих повлечь за собой.

 

Меж тем, воспитанницы Дундуклейской коммерческой женской гимназии, похожие на ласточек в своих кофейного цвета форменных платьях с белыми пелеринками и атласными черными фартучками, стали проявлять к семидесятилетнему преподавателю повышенный интерес.

 

Они называли его душкой и котеночком (поникшими своими усами и, в особенности, косоглазием, он, действительно, несколько напоминал кота) присылали Петруше-душке по мэйлу послания интригующего содержания.

 

И, стоило ему отвернуться, усыпали его лысину дождем из мелких шоколадок «Милка».

 

Дошло до начальства – их превосходительство олигархша Дурасова, попечительница очень недешевой гимназии, высказала свою озабоченность.

 

А ее сиятельство графиня доктор филологических наук Дурново, заведующая облоно, указала на недопустимость.

 

Очаровашек расставили по углам в дортуарах и заставили зубрить «Сонгельский эпос» Маргариты-Миллисенты Редгрейв.

 

К выпускным экзаменам на тест ЯГИ (которую все боятся, но уже дурить научились).

 

Бедный Фома, опасаясь пущего скандала, подал в отставку.

 

Вскоре он перестал выходить из дому, заколотил в своем мезонине ставни, прибил на дверь крючок с петлей, отворяя на стук только глухой преданной няньке, и отдался всецело чистому, непорочному краеведению.

 

В иные ночи на чердаке анахорета слышался некий смущающий его шум, как бы порхание кокетливых ножек, выделывающих танцевальные па.

 

Он вспоминал с тоской ласточек-гимназисток, их нежные шейки и дождь из шоколадок «Милка».

 

Но, прокравшись по лестнице и заглянув на чердак, убеждался, что причиной шума были всего лишь ученые мыши, роющиеся в бумагах старые девы, коллеги-краеведки.

 

Скончался котеночек П. П. Фомин декабрьской непроглядной ночью, опрокинув на себя с антресолей целую пирамиду гламурных журналов и демократических газет – тщательным образом прочитанных, испещренных по полям царапинами восклицательных знаков и ядовитыми вопросительными крючками.

 

Сие демонстрирует наглядно, что, как доблестный воин в доспехах, до последней минуты оставался он верен своим принципам, не сдав ни пяди оппонентам, коих неоднократно и весьма язвительно приходилось ему уличать в невежестве и рыночной ангажированности.

 

Лишь давний товарищ по ученым изысканиям, добрейший Сысой Трофимыч Мухоядов, да старая нянька с кумой истинно горевали о бедняге.

 

Кума и нянька вызвались приготовить покойника, по русскому обычаю, в последний путь.

 

Они не без труда стащили с тяжелого тела поношенное термобелье, обмыли мертвого на пороге, застеленном соломой, обрядили в саван.

 

И положили под образа со скрещенными на груди руками и пятаками на сомкнутых веках.

 

И тут ушлая кума (промышлявшая в Дундуклее ведовством и сводничеством), нащупала в воротнике парадного профессорского костюма от Труссарди (который она думала толкнуть, по случаю, на местном Черкизоне) зашитую горошину.

 

Распоров шов, старушки обнаружили довольно крупную северную жемчужину, внутри которой, в высверленном отверстии содержался запечатанный рыбьим клеем розоватый порошок.

 

Едва нюхнув его, ведунья признала в нем сушеные «слезы мамы Момы», приворотное зелье самоедов.

 

Профессор все это время таскал на себе сильнейший амулет,привораживающий женщин!

 

И кто ж это ему, голубчику, приворотное зелье в воротник зашил? – возопила кума.

 

- Сам себе и зашил! – сказала много чего на своем веку повидавшая нянька. - Чтоб девки-то и бабенки на него западали.

 

- Они-то западали, да у него смелости не хватало пасть...

 

Петр Петрович Фомин, девственный краевед, всю жизнь страстно хотел и боялся любви.

 

 

Ведьминские напитки

 

Авдотья Сысоева. Авторская колонка в еженедельнике «Дырдыгирка-трибьюн».

 

"Составление магических напитков являлось в Самояди своего рода национальным спортом.

 

Их варило, цедило и перегоняло в кубе каждое божество самоедского пантеона, через зелье проявляя в людях свою власть.

 

Возрастающую, в квадрате и в кубе.

 

Увы, не дошел до нас «Пламенный порох» местного бога войны, Дикого Дика. Этот коктейль употребляли воины перед битвой. Он пробуждал в них бесстрашие даже на краю гибели.

 

Напомню читателю, что Бога войны самоедов Дика древние саамы изображали на страницах сонгельского эпоса в виде морщинистого плезиозавра, на протезе и с костылем.

 

Сакраментальный напиток «Мамочка моя» – его непременно вспоминают местные стихотворцы в канун 8-го марта – самых закоснелых циников склоняют к сентиментальности.

 

Самые интеллигентные божества северных широт, Хозяева воздуха, супруги Фу и Фи, путешествовавшие по небу в хрустальных шарах, посыпали головы своих поклонников воздушной солью.

 

Она наделяла адептов элитарным художественным вкусом.

 

Делала их икспердами во всех видах изящных эскюйств.

 

Ныне «Воздушная соль» продается в сувенирных киосках, в качестве ароматизатора для дома и автомобиля.

 

Во всякой самоедской ступе (упорно именуемой в литературе чумом) всегда имелась в достаточном количестве «Ялла» – веселящая брага радуги Ай.

 

Забродивший сок карликовой березы позиционируется теперь, как народный напиток Кола Пенинсула. Он весьма популярен, но, все ж, не сумел выиграть битву всех времен и народов с эпической Кока-колой.

 

Эпик фэйл.

 

Об «Озерной чистой» – выжимке из желез полуженщины-полумужчины, божества вод, достоверно ничего не известно, кроме того, что она помогает дышать под водой и признана амфитамин-содержащим веществом.

 

Зато легко вписалась в ассортимент круглосуточных продуктовых киосков Архангельска и Вологды доступная по цене «Чаклинка», водка лопарских гномов, когда-то прожигавшая насквозь земную толщу, открывая самоцветные клады, а теперь, увы, вызывающая лишь головную боль, изжогу и отрыжку.

 

Нынешние подростки еще помнят гнома Чахкли, вечного персонажа спектаклей областных ТЮЗов.

 

Роль его исполняла, обычно, пожилая толстенькая незабвенная травести с туго перетянутой под бархатной курточкой резиновыми подтяжками грудью.

 

Имидж Чахкли ныне достаточно раскручен ныне индустрией детских комиксов и анимаций.

 

 

Шкатулка тринадцатая. Химичка Рита.

 

На нефтяном заготпункте (по-старому, в деревне) Сыр-Яга служила в химической лаборатории магистр Рита Мамаева.

 

С утра пораньше, покончив с анализами крови, мочи и кала динозавров, она томилась, не зная, куда девать время.

 

Сперва Рита решила было найти на досуге рецепт приворотного самоедского зелья, дабы возбудить мужской интерес к себе у охранника нефтевышки Игоря Куценко.

 

Рыская по окрестным патриархальным нефтедеревушкам (Трухоеда, Гробокопея и пр.), Рита действительно обнаружила у одной бабы Яги (она же баба-йога) и принесла домой просверленную и запечатанную воском жемчужину, где хранился любовный порошок.

 

Игореша, которому подсыпали зелье в компот, стал регулярно приходить к Маргарите по ночам и даже в обеденные перерывы.

 

Но, выяснив, что коварный охранник собирается зарегистрировать законный брак со своим сменщиком Антоном, Рита со злости, швырнула жемчужину в болотную жижу с нефтяными разводами.

 

Нефтяными разводами часто кончаются браки на нефтяных заводах.

 

Игорь и Антон жили себе в гармоничной перверсии, а Рита кусала локти по ночам и обеденным перерывам.

 

Именно в это время мысль об обретении власти над жизнью, через бессмертие, пронзила ее душу, как булавка коллекционера пронзает насекомое.

 

Химичка Рита Магометовна Мамаева стала iternity-hunter.

 

 

Химия любви

 

 

 

Варангер-фьордом правит, как известно, герр Варан, в зеленом фраке, со стразами, с полосатым галстуком-хвостом, полу-господин, полу-ящерица.

 

Он сидит на своем каменном троне, на самой высокой скале фьорда, и обозревает течение прибившихся прибоем народов, как то пристало царю.

 

Выпучены телескопические глаза варана – всё он видит. И липким языком щелкая, ловит пролетающих мимо мечтателей, зазевавшуюся мошкару.

 

Герр Варан принял химичку Маргариту в своем замке в Тронхейме.

 

Они пили забродившую сыворотку молока оленьих кентавриц, она дает регулярно употребляющему ее полное отпущение грехов, ибо душа его отмывается в тундровом молоке.

 

Познакомилась неутомимая охотница за бессмертием и с Учуком, тундровым профессором, летописцем чуди и юди.

 

По виду он напомнил ей живую болотную кочку, обросшую бородой-лишайником.

 

Учук сидит на берегу Сейд-озера бочке-сельдянке.

 

Как истинный мудрец и аскет, не ест он ничего, кроме моченой морошки.

 

А пьет лишь сакральный напиток самоедских Пименов, черничное вино.

 

Перья черного лебедя, на которых оно настояно, придает «Чернилам» пикантную терпкость – раз пригубив их, немедленно ощушаешь всем нутром зуд сочинительства. Чем дольше настаивалось снадобье, тем с большим удовольствием пишется текст, а значит и читается. Если нет под рукой лебедя, сойдут и обычные утки.

 

Довелось Маргарите встречаться и с Муэйнантом, врачевателем скорби земной.

 

Приглашена она была на прием в его костяную ступу, стоящую на журавлиных ногах в болоте.

 

Пили настойку на глазных яблоках полярных леммингов, способствующую скорейшему обретению третьего глаза во лбу.

 

Не слишком ли много напитков? Так ведь можно с ума-разума съехать.

 

Больше всего пришелся по душе Маргарите нектар «Родинка мамы Момы».

 

На его изготовление идут одуванчики, маринованные морские огурцы, божьи коровки, акулья кровь и кровь из родинки местной богини. Последний ингредиент самый важный, именно он помогает регулярно употребляющему это зелье постепенно совершенно примириться с жизнью.

 

Мома, повитуха самоедского народа, всякий раз доставая младенца из Озера Нерожденных, становится на колени.

 

Вот, в этот момент и нужно аккуратно проткнуть родинку на ее пятке.

 

Раз попробовав его, Рита превозносила чудодейсвенные свойства этого нектара.

 

Но профессор Учук неизменно спорил с ней, предпочитая классическую чернику летописцев.

 

Писать этими чернилами надо так называемой навьей косточкой – костяной вилкой, остающейся от змеи, закопанной в муравейнике и съеденной муравьями.

 

И не по бумаге писать, а по скальпу, снятому с человеческого лица.

 

Напиток бессмертия нашла Маргарита Мамаева в Полунощной Самояди.

 

Им оказалось писательство.

 

К сочинительству таинственная страсть.

 

Пусть не рецепт вечной юности, но в тундре и вправду обнаружилось нечто, обессмертившее Ритино имя.

 

Сонгельский эпос!

 

Легендарный свиток человеческих скальпов, изукрашенных татуировками, перевязанный оленьей хигной!

 

Химичка-Рита или виконтесса Маргарита Миллисента Редгрейв?

 

Нашла или выдумала?

 

Перевела или сама написала?

 

Верней всего, и то, и другое, и третье.

 

Творчество это химия.

 

Это как приворотное зелье на спиртовке варить.

 

В ретортах любовный коктейль смешивать.

 

Или в перегонном кубе возгонять эликсир бессмертия.

 

 

 

 

Четыре любовницы в одном флаконе

 

 

Нахимичила Маргарита изрядно.

 

Игореше она отомстила, срезав-таки с пятки повитухи мамы Момы коричневую родинку.

 

Даже не родинку, а такую, как бы сказать, пуговку.

 

Крестик такой, вписанный в круг, величиной с копеечную монету.

 

Эту пуговку, согласно инструкции, полученной от самоедской бабы-яги, Рита вставила в зрачок неверного любовника. Предварительно его напоив каким-то колдовским зельем, в которых она к тому времени отлично разбиралась.

 

Живая родинка мгновенно вросла в ткань глаза, объект толком не успел ничего почувствовать.

 

После чего двойственное зрение бисексуала разделилось уже на четыре составляющих. Что в корне поменяло его взгляд на мир.

 

Другими глазами он посмотрел на Риту. Вернее, на четырех Рит.

 

Четыре девы,

Пред ним, как Евы:

 

На востоке Рита,

Стильно обрита.

 

На западе – Марго.

Бокал Шато-Марго.

 

На юге Ритучча,

Грозовая туча.

 

На севере Мара,

Олень Нарьян-Мара.

 

Дефиле

Атласнейшего филе.

 

И душа к душе-с,

Золотой дюшес.

 

Антон, напарник по работе и сексу, он всем хорош.

 

Но он ведь только один. Сегодня Антон, завтра Антон, скучно.

 

А Рита – это четыре женщины в одном флаконе.

 

Мультивэйлансная личность, если по-научному.

 

Маргарита, надо отдать ей должное, умела быть разной.

 

Живи, как в султан в гареме: сегодня она одна, завтра другая.

 

Сегодня дурочка, а завтра ума палата.

 

Сегодня киска, а завтра пантера.

 

Сегодня Ритка из соседнего подъезда, а завтра – виконтесса Редгрейв.

 

Как тут не запасть!

 

Четверка чаровниц!

Таких не встречал.

И пал он ниц, не вынеся

Четырехкратных чар.

 

Одну бы – к черту,

Но четверых!

И Риту распростертую

Смял его порыв.

 

Маргарита Магометовна Мамаева.

 

Виконтесса Марго-Миллисента Редгрейв.

 

Старший научный сотрудник нефтяного загт-пункта Полунощной Самояди.

 

Принцесса фэнтези.

 

 

 

Не родился еще на свете такой титан духа, который устоял бы перед четырьмя Ритами, простыми русскими девчонками с высшим химическим образованием, австрийскими виконтессами от кутюр, наследницами пророка Магомета, правнучками хана Мамая!

 

 

Шкатулка четырнадцатая. Зеленый Трушкин.

 

Ди-ма по-китайски означает «чистая жизнь».

 

С этим слоганом, набранным на самодельных листовках, юноша Трушкин, а потом и дяденька, приставал в Удыдае на перекрестке улиц Папанина и Воровского ко всякому встречному и поперечному.

 

Впрочем, его и звали Дмитрием. А чаще – Зеленым Димой.

 

Все, как в классическом хите:

 

В траве сидел наш Дима,

Не проходите мимо –

Зелененький он был,

Зелененький он был.

 

Он ел цветы и травку,

Не трогал и козявку

И с мухами дружил.

 

Дима со товарищи жили в скворечниках, гнездышках и дуплах деревьев.

 

Часто можно было видеть их по весне, сидящих на ветвях кустов и распевающих любовные песни, лавлы.

 

В сумерках они, как мошкара, слетались к кострам, и вели ученые беседы, только не понять, о чем. Вероятно, о возможности мыслить после физической гибели, смысле любви и конечных целях мироздания.

 

Идя по тундровому ягелю, зеленые с плачем, кланялись Батюшке Сырому Мху, испрашивая у него прощения.

 

Вместо штанов они облепляли зады и ляжки цветной глиной.

 

По вечерам танцевали вокруг своего идола, деревянного фаллоса.

 

Себя называли именами травок: Горошек Мышиный, Дурман Ползучий, Заячья Капуста.

 

Нравы меж ними царили вполне либеральные – мотыльки-бражники перелетали с одного цветоложа на другое.

 

Ну и настойка из сушеных мухоморов неизменно присутствовала в их рационе.

 

В свой срок зеленые созрев, меняли цвет и поступали менеджерами в «Самоядь-Нефтюгань» или бухгалтерами в «Trjasina-банк».

 

Или по ведомству начальника тайной полиции, товарища Росомахи.

 

Судьба поколения: рокеры пошли в брокеры, панки – в банки, а самые зоркие – в Рихарды Зорге.

 

Но юность была честно возложена на алтарь пресвятой экологии.

 

Патриарх их, профессор Тундрового университета философ Учук жил в «чашечке деревянного цветка».

 

Проще говоря, в бочке-сельдянке, на горе Соловараке.

 

Он чертил на песке палкой-оленьей погонялкой Пифагоровы Штаны (но сам обходился без штанов – лишь шушуном на рыбьем меху).

 

Он выходил из бочки в полярный день с зажженной ворванью в коптилке и искал человека, и не находил.

 

Он учил, что вся Самоядь – сон оленьерогого бога Юммеля.

 

Дима, верный его адепт, зимой и летом таскал соломенный шушун, в карманах которого шуршали мыши – забывшись, он иногда совал руку в карман, и они его кусали, пища.

 

На голове его красовалось собственноручно свитое из пуха одуванчиков гнездо. Одно время Трушкин даже приютил в нем супружескую пару серых пуночек. Он помогал им высиживать яйца и пестовать птенцов.

 

У Димы была своя избранная мысль, по-саамски, юрте-юрт, «мечта мечт». Всем, кто хотел слушать, Трушкин доказывал, что люди не должны подло рубить деревья и вытаптывать мох, грубо стрелять птиц и резать оленей, ни даже пакостно прихлопывать комаров.

 

Не то тебя самого, в свой срок, некто вырубит, зарежет и прихлопнет.

 

Смерть, мол, заразна – не убивай и да не убиен будешь.

 

Питался Дима росою и солнечными лучами; кушал еще воздух.

 

Когда ему сказали, что нехорошо убивать росу и лучи, да и воздух изводить безнравственно – он долго рыдал, как дитя, лежа в люльке, которую сам сплел из утреннего тумана и подвесил под березой.

 

Там его и укусил за ухо энцефалитный клещ, не приняв во внимание заслуги Димы в зеленом движении.

 

 

Шкатулка пятнадцатая. Хана и Ложкин.

 

Ненец по прозвищу Хана считался в народе крутым – разъезжал по тундре на собственном мамонте.

 

Словечком «хана», по-ненецки означавшим смерть (буквально, «он взял») он обходился во всех случаях жизни. «Хана» означало у него и одобрение, и осуждение, и вообще всякий сильный душевный порыв.

 

Хана был первым, кто принес в Дырдыгирку русскую водку, прозрачную, как день раннего просветления и горькую, как Роукова желчь.

 

Желчь чернозубого людоеда Роука считалась в Полунощной Самояди первейшим лекарством, ее употребляли и от зубной скорби, и от «черной тьмы» – когда нечем платить за электричество, и его отключают, и от «желтой напасти» – нашествия китайцев-собакоедов.

 

Дед Ханы был потомственным ненецким шаманом «второй высоты» (из тех, кому не западло воскрешать мертвых, но без гарантии) и он обещал передать внуку этот навык, но не успел.

 

Избавляясь от ломоты в костях, дед перепилил самого себя пилой так неудачно, что не смог склеить паучьей слюной две половинки тела, и с ним случилось то самое «хана».

 

Единственное искусство, которым Хана овладел благодаря деду, было искусство снимать с плеч собственную голову и носить ее под мышкой.

 

Это умение помогало ему не напиваться пьяным – в широкую воронку горла он заливал горючий спирт целыми бочками, бывало, ноги не слушались его, но голова, вовремя снятая с плеч оставалась совершенно трезвой, и наутро он всегда точно помнил пьяные откровения собутыльников. Всем хана.

 

Это свойство также сделало его ценным сотрудником конторы Фиолетово-Серебристого Блеска, которая и обеспечила агента индивидуальным мамонтом, выпущенном целую эпоху тому назад, но еще на ходу.

 

Хана ласково называл мамонта Слонушкой (тот был по характеру кроток и неприхотлив), раскидывал на его спине свой залатанный, но крепкий чум и гордо разъезжал по областному центру.

 

Он даже в отпуск в Сочи ездил верхом на мамонте, через тридцать параллелей, с семидесятой на сороковую.

 

Домашние олени, оставленные в Дырдыгирке, ревновали и злились на него, как жена, у которой муж уехал на отдых с любовницей.

 

На теплом море Слонушке не понравилось.

 

Очень скоро запросился он домой, в тундру.

 

Сочи, Сочи — на три ночи.

 

У нас в Заполярье жизнь сочней.

 

Тунгус с русской фамилией Ложкин, муж доцента местного университета тунгуски Эви, мечтал эмансипироваться от жены, которая его вечно подымала на смех.

 

Тонкая такая, гибкая, как змейка, со смугло-голубоватой кожей, тунгусска Эви.

 

Мудрая змейка. Хорошо образованная, еще при советской власти.

 

Спасаясь от ее гибкого, изощренного ума, Ложкин научился вязать на спицах балахоны из овечьей шерсти.

 

Ложкин всюду ходил с костяными спицами, споро мелькающими в его руках, волочил за собой огромные катки ниток, и в разговоре постоянно отвлекался, считая петли.

 

Вязать он мог только прямоугольники, большие и маленькие.Казалось бы, ерунда какая-то. Но именно они стали пользоваться на рынке горячим спросом.

 

Из них местное население, состоящее в основном, из оленеводов, сшивало себе балахоны с капюшонами, прорезая в них дыры для глаз.

 

В этих страшноватых серо-бурых накидках, весьма удобных для летнего комариного времени, жители областного центра походили на шведские почтенные привидения, восставшие из могил или на русских вымороков.

 

Мода на балахоны держалась довольно долго, унифицируя население, а после того, как ее отменили декретом нового правителя, многие вздыхали о времени, «когда все были равны».

 

Ложкин тогда ушел от жены-змейки, и поселился в пещере каменной, донимаемый великой мечтою.

 

Мечта эта стала ему, как бы, вместо жены.

 

Суть его учения была, вкратце, такова: каждый человек должен привязать к своей руке, от плеча до кисти, деревянную ложку с длинной ручкой, так, чтобы он сам не мог накормить себя, а только других.

 

Ты другого накормишь, а он — тебя.

 

Тогда, по мнению Ложкина, настанет царство справедливости, ягель наш насущный сделается слаще меда, и вследствие того, наконец, воцарится в тундре Великая Медвяная Божья Правда.

 

С этой своей мечтою мечт, в качестве предвыборной программы, он решил выставить свою кандидатуру на должность мэра Нефюганска.

 

 

 

Самоедские штаты

 

 

Шесть штатов в Полунощной Самояди: Чудь, Юдь, Мухомороядь, Оймяконь, Побединь, Дырдыгирка тож.

 

В Чуди живут чудные люди, чудаки чужие, чуддины – не такие, как ты.

 

В Юди – жидомассоны (всех национальностей) проживают, и ни в чем себе не отказывая.

 

Мухомороядь – это понятно, для ушедших в наркоту, с последующей компьютерной лоботомией.

 

Оймяконь – Полюс холода, там только кипяток пьют и поют лучшую песню всех времен и народов: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня! Не морозь меня, моего коня!»

 

Если вас конь завез в Оймяконь – коня оймяконцам отдайте, а сами ноги в руки, и бежать.

 

Побединь – там всегда война идет, воины-побединцы в окопах бьются с неизвестным врагом, и, что интересно, всегда побеждают они, но война-то на этом не кончается.

 

А гордое имя Дырдыгирка носит самый крутой и гламурный, и суперский, и духовный штат Полунощной Самояди, и мэром его столицы, города Нефтюганска, всякому приятно быть.

 

 

Самоедские выборы

 

Главным соперником Ложкина в предвыборной гонке за место мэра считался, как нетрудно догадаться, ненец Хана.

 

Они долго и упорно топили друг друга и возвеличивали самих себя.

 

Но народ, поразмыслив, отверг и «ложканутого» коммуниста и зажиточного мамонтовладельца Хану.

 

Выиграл выборы некто Лис Ли.

 

Лисенок Ли – член клана охотников, поклоняющихся предку-лису и никогда не стрелявших лис.

 

С утра до ночи Лисенок шнырял по Дырдыгирке, прихватизируя все, что не прибито гвоздями и даже то, что прибито – только поглядит, и пропала вещь.

 

И с ловкостью необычайной заметал следы пушистым хвостом. Ни разу не попался ни прокуратуре, ни налоговой.

 

У него было семь разных лиц, для семи вычисленных им видов людей.

 

Перед каждым он являлся таким, каким этот человек хотел его видеть, а каков Лис на самом деле, не знал никто.

 

Когда у людей заходила речь о нем, они с удивлением обнаруживали, что говорят о семи нисколько не похожих друг на друга субьектах.

 

Отвергнутые электоратом, Хана и Ложкин четыре недели пили русскую водку, прозрачную, как слеза великой повитухи самоедского народа мамы Момы и горькую, как моча Злого Роука (второй по распространенности лекарственный препарат самоедов).

 

Четыре недели они шлялись по тундре, причем Хана таскал под мышкой собственную голову, и потерял ее где-то у Сейд-озера.

 

Отыскав, нахлобучил на плечи задом наперед, рассудив, что лучше человеку быть с повернутой головой, чем вовсе без головы.

 

Э-эх!

Лыбдын, лыбдын, ляпси-дью!

Догоню, женюсь убью!

Мордыяха, ай лав ю!

 

Спьяну они заплутали в тундре и вторглись в зеркальную Самоядь, которую выдул из камышинки стекольщик Сашка.

 

Долго шатались по отрогам стеклянной горы Соловораки, по бережку стеклянной же речки Колы, чуть не остались там навсегда, но водка помогла – выбрели.

 

Таково свойство русской водки, она выход из многих безвыходных положений. Впрочем, и вход туда – тоже она.

 

В Удыдае-городке, на углу улиц Папанина и Воровского Ложкин с Ханой купили в киоске еще одну бутылку беленькой, но она оказалась гаражного разлива.

 

Фатальный исход.

 

 

Даже — крепитесь — летальный.

 

Бутылка беленькой и оказалась в данном конкретном случае Блесной бога богов, заглотив которую, оба они, Хана и Ложкин, наконец, успокоились в коллекции Юммеля.

 

 

Шкатулка шестнадцатая. Лис и стекольщик.

 

А лисочеловек с семью лицами процарствовал в Дырдыгирке свои семь дней и семь ночей.

 

И смел хвостом все, до чего смог дотянуться.

 

Прихватизировал.

 

Обналичил.

 

Заофшорил.

 

Кланялся Откату Откатычу.

 

Подружился, разумеется, и с матушкой Пилой Распиловной.

 

Напилил себе, с ее помощью, чумудан денюх, и решил, что пора валить.

 

Но так, чтоб никто не нашел! Ни бог Юммель, ни сам товарищ Росомаха, начальник департамента Фиолетово-Серебристого Блеска.

 

Был один выход, получше оффшоров и эмиграций.

 

Царь-камень в Нов-городе!

 

Много пришельцев из разных земель стекаются в Нов-город, на берег Волхова:

 

коряки, ухватистые крабы с руками-клешнями,

 

ненцы с руками-лопатами и сугробами, приросшими к спинам,

 

юкагиры с головами-шарами, полными летучих радуг,

 

тунгусы, умеющие метать во врагов свои смертоносные глаза-лезвия,

 

эвены, нежные, как ледяные цветы,

 

англичане – железные дровосеки в чертовой коже,

 

германцы – ученые журавли в долгополых сюртуках,

 

французы, мусью лямур-тужуры.

 

В Ново-городе под кремлевской стеной, на старом торжище, за рядами слепых гусляров и калик, у Царь-камня есть место, где всякий может поменяться судьбой со встречным.

 

Больше всего у этого места толпится русских, ибо этот народ всегда хочет странного и не дорожит тем, что имеет.

 

Лис пришел на старое торжище к Царь-камню, и ударил по руке первого встречного – им оказался Сашка, стекольных дел мастер из Архангел-града.

 

И поменялись они судьбами.

 

Сашка рассмеялся, сказав Лису, что здорово его объегорил.

 

Потому что его собственной судьбе не позавидует и паршивая собака.

 

Любящая жена с семью аспидами в пасти ревновала Сашку день и ночь, не давая ему художничать вволю.

 

Он пробовал, по обычаю поморов, запекать жену в рыбный пирог, вместо трески.

 

Но жена только млела, подрумянившись в печи.

 

Треска бы треснула, а ей хоть бы что.

 

Он бежал от нее в самую дальнюю и глухую деревню Бестолкея.

 

Но жена унеслась в облака.

 

Громыхнула грозой.

 

Обернулась ледяной градиной и ударила Сашку в темечко.

 

И водкой жена тоже умела притворяться.

 

Выпьешь – а она изнутри тебя. Ест-разъедает. И все на совесть нажимает.

 

Слезу выжать норовит.

 

Рассказав все это, Сашка вынул из-за пазухи склянку хлебного вина и отсосал половину, а второй поделился с Лисенком.

 

Ему же отдал Сашка свой русский крест, а Лисенок ему – клеймо рода Лисов.

 

И они поцеловались троекратно, ибо стали ближе, чем родные братья.

 

- А вот моя жена выгнала меня ко всем чертям на четыре стороны. И замела мой след помелом, – признался Лис Сашке.

 

- Да я б ничего лучше и не желал!

 

Стекольщик помахал ему на прощанье и пошел по веселой тропинке – выдувать свои стеклянные игрушки и напитывать рубином окна в боярских домах.

 

В пути он пел старинную ловту про то, что хорошая жена – та, что обходится без мужа.

 

…А Лис, по долгой, путанной, кривой дороге отправился за своим насмешливым счастьем.

 

 

Самоядь стеклянная

 

Рафинированному эстету Сашке в Самояди все понравилось – и плачущие водопады на отвесных гранитных стенах, и деликатные прозрачнейшие водоемы под ними, и вечно-зеленые заросли можжевельника.

 

Озера, озерца, озерки.

 

Остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер.

 

И не понять, то ли небо в озера упало, то ли озеро в небе плывет.

 

Страна Оз, по мановению руки.

 

 

И - сады семи камней, маленькие макеты мироздания.

 

Ему захотелось выдуть стеклянную игрушку в подарок здешнему Богу богов Юммелю, который тогда еще не был дряхлым оленем с безумным человеческим лицом, а был маленьким пятнистым пыжиком в колыбельке.

 

Сашка выдул из своей камышинки стеклянного дрозда, который чирикал и чистил перышки в точности, как живой.

 

Долго возился, но все ж, изваял и отшлифовал ежиными шкурками стеклянную карликовую березку.

 

Потом, тоскуя неизвестно о чем (как это всегда у художников), вознамерился изготовить стеклянную реку Колу, стеклянное Сейд-озеро, стеклянную гору Соловораку.

 

Зеркальную Самоядь-вторую.

 

Для создания ее, он отшлифовал все небо до зеркального состояния, чтобы каждый желающий, подняв голову, мог любоваться отражениями мира и себя в нем.

 

Потом он задумал выстроить на земле «тоннель в никуда», с зеркальными стенами, полом и потолком.

 

Соорудив таковую зеркальную камеру, мастер с удивлением понял, что конца этому тоннелю нет.

 

Он сам пожелал первым испытать собственное творение, перекрестился, зажмурился и вошел в бесконечное зеркалное пространство, после чего исчез навсегда.

 

Но не есть ли это для художника самая достойная и даже образцовая судьба?

 

 

 

Семь небес Полунощной Самояди

 

Первое - Черничное, для черненьких (полюбите нас черненькими, а беленьких нас всякий полюбит).

 

Второе – Голубичное, для голубеньких.

 

Третье Аметистовое – для сильных натур, для тех, кто был Господом высечен из камня, из одного неделимого кристалла.

 

Четвертое Ресничное, для божьих криэйтеров, имиджмейкеров и дизайнеров, худоников, литераторов, актеров и музыкантов.

 

Пятое Чаячье, спецбольница, для раздвоенных (и расстроенных) душ. Вы думали, это чайки надрывно кричат над Самоядью? Это души безумцев.

 

Шестое Вересковое – дом ветеранов небесного Политбюро, где пьют они портвейн своей юности «Агдам» (не для дам) и курят вытяжку из сушеной выпи. Еще дымок такой сиреневый.

 

Седьмое Песцовое ( лютый песец!).

 

На Песцовом небе, в личной даче проживает начальник богов Полунощной Самояди, врачеватель и облакогонитель, пролагатель воздушных троп, почетный пенсионер Чуди, Юди, Оймякони, Мухоморояди, Дырдыгирка тож, вице-президент компании «Самоядь-Нефтюгань LTD», ворон варитель, вдовушек даритель, совести щипатель, медведей задиратель – Юммель Юммелевич Юммельсон!

 

Владелец коллекции «Eternity hunters».

 

Юммель открыл ледяную крышечку семнадцатого ларчика.

 

И в который раз подивился редкостной эфемериде.

 

А ведь большинство мужиков считают, что бабенки делятся на три вида – стервы-крапивницы, кислые интеллектуалки-лимонницы и домашние капустницы.

 

Тут такие Сильфиды попадаются! Такие, с позволения сказать, Махаонши!

 

Если б Юмиель баб коллекционировал!

 

Был бы он всем бабам бай, ёкарный бабай.

 

Но его специальность – eternity-hunters.

 

Бессмертники.

 

 

Шкатулка семнадцатая. Ядовитая Яда.

 

Розовая глина из болота Неродившихся Младенцев застыла на ней, как вторая кожа.

 

Хлещась прутом, Яда заставила себя выпрыгнуть из розового панциря, как выбирается из шкуры отхлестанная магом змея.

 

Вместе с глиной с тела сошли все волоски, и оно сделалось гладким, как у новорожденного.

 

По этому идеальному фону она нанесла татуировки змеиной вилкой.

 

Она использовала самые лучшие краски: пыльцу живородящей бабочки, жженый акулий мозжечок, растертый на героическом поте бога войны и югорскую лазурь – сок фиолетовой ягоды мамуры.

 

Пришлось помучиться, но результат того стоил – тело Яды с ног до головы было расписано тату, изображавшими любовь.

 

Волосы свои она убрала в прическу-корону.

 

Рот прополоскала растворенными в муравьином спирту щупальцами осьминога, чтобы зубы приобрели морской перламутровый блеск.

 

На ногти рук и ног наложила слюдяные нана-пластинки.

 

На плечи себе накинула свадебное покрывало из нетающего мета-снега.

 

Грудь занавесила рядами рубиновых бус из марсианских метеоритов.

 

Стоял пьяный месяц березового сока.

 

Когда в Полунощную Самоядь в очередной раз явилась чудь верхом на рыжих, хвостатых, громко ржущих чудищах, Яда не спряталась в тайные летучемышьи чертоги, а уселась на качели, подвязанные к ветви старой березы, и раскачалась на них.

 

Такой – то летящей на легкой доске к нему навстречу, то возвращающейся назад, в лазурь, увидел ее рыжебородый викинг с вересковой трубкой во рту, с мечом в ножнах.

 

Полевой командир, во всяких видах побывавший, конечно, тут же догадался, что перед ним – существо высшее, всемогущая магиня.

 

Роскошное, выхоленное, непристойными узорами расписанное женское божество.

 

И он остановил качели своей большой рукой, усыпанной веснушками, поросшей рыжими волосками.

 

- Галанд, – сказал он женщине, церемонно поклонился и поцеловал ее руки, ведьмины руки с перламутровыми коготками, цепко ухватившимися за жизнь.

 

- Яда, – ответила она.

 

Галанд рассмотрел подробно каждый узор на теле Яды, каждый пальчик, каждый завиток в короне волос, и ни в чем не нашел изъяна.

 

Сразили же его окончательно зачаточные крылышки на ее лопатках.

 

Он объехал на драконьем каре, драккаре, всю Ойкумену, обитаемое пространство плоской Земли, и видел женщин разных, как виды птиц, но ни разу не встречал женщины столь безусловно крылатой.

 

И он возжелал слиться с этой женщиной в парадизе до конца своей разбойной и героической жизни.

 

В которой все повторялось — удары веслом о волны, схватки, добыча, пиры, похмелья.

 

Которая теперь представлялась ему в образе пестрого, злого дракона, кусающего собственный хвост.

 

Пестрой шкурой дракона.

 

И это желание вполне сбылось в ту же ночь – рыцарь Святого Носа, викинг Югорского Шара Галанд, соединившись с Ядой в ее роскошной песцовой постели, тут же и закончил свою пеструю, героическую, разбойную, веселую, насмешливую жизнь.

 

И вознесся в Валгаллу, с застрявшим в плече топором самоедского богатыря Ляйна, прославленного борца с заморскими бандформированиями.

 

Ляйн давно мечтал ликвидировать наглого викинга, норманна-захватчика.

 

А тут удобный случай представился – баба варяга завлекла, о чем разведка донесла.

 

Грех было не воспользоваться.

 

Топором по темечку, и все дела.

 

 

Астральный трал

 

 

Тело Яды еще лежало на песцовой постели, обнимая бездыханное тело любовника.

 

Душа же ее, верхом на колдовской красной рыбе Горбуше, мчалась по самоедским пещерам мертвых, дабы разыскать там душу Галанда.

 

Рыбу Горбушу Яда выловила в Сейд-озере тралом с тринадцатью острыми крючками и приручила.

 

Незаменима она была для путешествий по Раю и Аду.

 

Увы, души викинга Галанда, умершего внезапно от любви, не успевшего отличить ее от гибели, не было в Валгалле, раю тех, кто умер с мечом в руках.

 

Там над обрывом, над глубоким, уходящей в бесконечность оврагом, в ветхой скрипучей часовенке великий человекодух, повелитель жизни и смерти Мартин Лютер, с лицом, обезображенным оспинами, со звездой во лбу играл на органе сорок восьмой псалом из ветхозаветной Псалтыри.

 

Дверь часовни отворилась – вплыла Яда верхом на рыбе.

 

- Вещая птица норманнов!

 

Отдай мне моего любовника Галанда, соскользнувшего в смерть из любви, как твой палец скользит с одной клавиши органа на другую!

 

Лютер не обернулся, продолжая наигрывать сорок восьмой псалом, но она расслышала его шепот:

 

– Галанд, викинг Югорского шара, в наказание за его грехи, должен теперь, подобно пчеле, собирать пыльцу с цветов священного ясеня Иггдрагиля и выплевывать сладость их в уста Валькирий. Местом его просветления назначена ячейка одного из ульев протестантского чистилища…

 

Яда с беззвучным криком кошмара вылетела из часовни и понеслась к священному дереву, заслоняющему собой почти весь восточный горизонт.

 

Пятками пришпоривая рыбу-рабу, Яда закружилась над ясенем.

 

Вершина Иггдрагиля терялась в небесах.

 

Корни его яростно точили зубами мудрецы.

 

В колыбельках, подвязанных к ветвям, качались младенцы.

 

В чашечках цветков, обнявшись, сидели любовные пары.

 

Но Яде не было места на этом Древе жизни, ей, птице иных кустов.

 

Они с Галандом были пчелами из разных ульев!

 

Ему суждено было отбывать посмертие в протестантском чистилище.

 

А ей, в свой час – в языческом раю Ирее.

 

Рыба Горбуша уже устала, она дышала с надсадом в разряженном воздухе бессмертия.

 

Далеко вверху, на лепестке одного из соцветий ясеня Иггдрагиля Яда увидела своего возлюбленного.

 

Он был не один – волоокая, полнотелая Валькирия, дева войны с ножами вместо волос и саблями вместо рук, с оптическими прицелами, заменявшими ей глаза, сидела у него на коленях.

 

– Ты обожаешь меня? – спрашивала Валькирия, осторожно обнимая Галанда за плечо, в котором все еще торчал топор Ляйна.

 

– Да, я обожаю тебя, – отвечал Галанд. – Ведь я викинг, рыцарь Югорского Шара, командир драккаровского бандформирования Д-34, а ты боевая Валькирия, фронтовая подруга, кого же мне еще обожать.

 

Только вот, - добавил он, - глядя на мощные лопасти твоего боевого вертолета, я вспоминаю зачаточные крылышки на лопатках моей смертной возлюбленной. А, вдыхая аромат священного ясеня, ощущаю запах ее волос. И это все мешает мне наслаждаться сладостью иггдрагильского меда.

 

Яда протянула руки к Галанду – руки ее выросли, став в десятки, в сотни раз длиннее ее собственного тела.

 

Она тянула их из последних сил, и все же, не могла достать до цветка, в чашечке которого сидя беседовали Галанд и дева войны.

 

Валькирия заметила маневры женщины и, выругавшись, кинулась в кабину своего вертолета, замаскированного в ветках ясеня.

... Читать следующую страницу »

Страница: 1 2 3 4 5 6 7


27 января 2019

0 лайки
0 рекомендуют

Понравилось произведение? Расскажи друзьям!

Последние отзывы и рецензии на
«Лапландские хроники»

Нет отзывов и рецензий
Хотите стать первым?


Просмотр всех рецензий и отзывов (0) | Добавить свою рецензию

Добавить закладку | Просмотр закладок | Добавить на полку

Вернуться назад








© 2014-2019 Сайт, где можно почитать прозу 18+
Правила пользования сайтом :: Договор с сайтом
Рейтинг@Mail.ru Частный вебмастерЧастный вебмастер